Рано или поздно разговоры мужские приходят к армии и к политике. К армии - это если в компании находится хотя бы два "дембеля". Тогда они с закатыванием глаз, с причмокиванием начинают вспоминать и спорить, у кого армия была страшнее, где кроссы были сложнее, что такое "дедовщина" и возможно ли вообще без нее. Ну, а если до армии разговор не докатывается, то рано или поздно мужики, исчерпав темы о работе и непосредственном начальстве, и женах, и тещах, и даже немного о детях - обязательно вспомнят о политике. Политика - мужское дело. И мужики в "шайбе" сегодня говорили о политике.
Шайбой по традиции называли пивную, что у вокзала, хотя уже давно и вокзал не такой, как был раньше, да и шайба нисколько на шайбу не похожа. Теперь это просторный стеклянный насквозь прозрачный павильон, на стены которого, вернее, сквозь стены которого с завистью поглядывали проходящие мимо мужики. С завистью, потому что места свободные там были. И еще потому с завистью, что в большинстве своем они тащили неподъемные на вид сумки за своими женами, марширующими то ли с рынка, то ли на рынок, в общем, за предновогодними покупками. Или уже с ними. Так что мужикам оставалось только с острой завистью посматривать на вольготно сидящих за деревянными столами в прозрачной насквозь стекляшке .
Петрович зиму не любил. Он и "шайбу" эту не очень-то... Но где зимой пить пиво с мужиками? Где говорить с народом на интересующие их темы? Вот и сейчас - где поговорить о власти?
Он вздохнул, оторвался от рассматривания силуэтов за темнеющим стеклом, и повернулся к столу. Вопрос, что интересно, задан был не просто так, потому что все замерли и смотрели - ждали ответа. Интересно всем было, как и что скажет Петрович на этот раз. Опять же - политика...
- Богу - богово, а кесарю - налоги.
- Ну, ты, Петрович, не о том... Про библию-то мы тоже знаем, ученые, в школу ходили. Ты бы в целом, в глобальном, так сказать, масштабе, философично, а? - внезапно и длинно выразился Леха Кент, что на него совсем не было похоже.
Обычно он говорил гораздо короче, а смысла в его коротких выражениях было как бы не больше.
- Да, Петрович, ты за кого голосовать пойдешь? - вот и задумавшийся и замолкший было Клим встрепенулся и влез в разговор.
Петрович не ругался, когда вот так в разговор - без спросу. Ну, молодой еще, не понимает субординации. Опять же - главное, что интересуется, что спрашивает, а стало быть, учится.
- Я, мужики, на выборы не хожу.
- Принципиально, что ли?
- Да не в принципах дело. Просто мне от этих выборов не тепло и не холодно. Они мне не нужны, вроде как. Вот и не хожу.
- Как же это, - засуетился, в глаза заглядывая, Клим. - А демократия? А судьба страны? А...
- Климка, молодой ты какой! - прямо обрадовался Петрович. - Гляжу на тебя, и себя вспоминаю в молодости. Вот тоже про страну, про судьбы, про демократию... А на самом деле власть - это вовсе не демократия. И уж никакого отношения не имеют судьбы страны к власти. Вот как бы тебе это объяснить...
Петрович окунул губы в кружку, процедил пару глотков пива сквозь зубы, ощущая остро ледяную горечь на самом кончике языка. То есть, ледяную - на кончике, а горечь, конечно, на корне, в глубине. Пиво было хорошее. Местное, но наподобие "пильзнера", с яркой горчинкой, плотное - как раз по погоде.
- Вот, предположим, есть у меня банка вот такая, - Петрович показал пухлыми ладонями, какого размера банка.
- И я туда запустил пару красивых пауков-птицеедов. Ну, недавно по телевизору их показывали. Большие такие, лохматые, яркие. Вот они там мечутся, друг на друга кидаются, а я, значит, наблюдаю. И могу еще пауков туда подкинуть. Ну, и жучков разных или мух-тараканов для кормежки...
- Петрович, ну, Петрович! - недовольно скривился Леха Кент. - Пауки в банке - это банально!
- Погоди, Леха. Выпей лучше пива, да съешь, вон, сухарика. Я ж не закончил! Так вот, есть, значит, банка и там цветные и самые разные пауки, которые прыгают и жрут все, что кинешь. И друг друга жрут тоже. А теперь, значит, меняем масштаб: банка эта не у меня, а совсем в другом городе у кого-то тебе не знакомого. И мы эту банку по телевизору рассматриваем. Ярких этих, опасных, с крючьями на лапах, с ядом... И что? Вот смотрю я на этих пауков - мне должно быть до них дело? Да никакого! И в принципе, хоть будет интерактивное голосование, какого цвета паука мы еще не видели - буду ли я голосовать за голубого в красную крапинку? А зачем?
- ...Ну, банально же, Петрович!
- Погоди. Это я пока о выборах, ясно? А теперь о власти. Власть и выборы - это не одно и то же и даже не близкое. Вот выборы, это когда мы решаем, какого цвета паука будут показывать по телевизору. И все. А власть - это тот, кто того паука кормит, кто банку эту у себя на подоконнике держит, кто, наконец, камеру к банке подставляет, чтобы мы этих пауков видели и обсуждали. И вот тут вопрос: как я отношусь к тому мужику, что далеко от меня пауков разводит и нам показывает? А никак. Потому что мне глубоко плевать, как его фамилия и имя. Кстати, и на пауков мне тоже в сущности плевать. Я, может, кошечек люблю.
- О! Я тоже! - проснулся придремавший было под монотонный разговор Василий, которого еще называли Косым. - Кошечки - это хорошо!
- Ну, вот, видишь, Леха. Вот человек меня поддерживает. И такое, стало быть, у меня отношение к власти.
- Не понял..., - завертел головой, будто воротник стал жать, Леха Кент.
- Что тут не понятного? Мне кошечки нравятся. Они красивые, умные и урчат приятно.