Привыкнуть к такому просто нельзя. Можно только терпеть. Это еще Амундсен говорил, кажется. Только он - про мороз и очень давно. А у нас все творится сейчас и долго...
- Ну, сколько же можно? - почти кричит жена. - Что они там делают? Какой еще может быть ремонт? Нет, надо просто обязательно жаловаться.
Куда жаловаться? Кому жаловаться? И главное - на что жаловаться? Они там наверху никаких законов не нарушают. Включается противный сверлильно-долбежный аппарат не раньше, чем позволено местными властями. И выключается не позже. А то, что во время их работ даже телевизор нормально не посмотришь... Хотя, в наушниках, вроде, нормально. Особенно, если наушники правильной фирмы, не пропускающие снаружи никакой посторонний звук.
- Почему это я должна быть в наушниках? Ну, почему? - бесится жена. - Во-первых, у меня от них потеют уши. И не смейся! Это реально неприятно и противно, когда потеют уши! А во-вторых, это мне на проводе висеть, что ли, как собачке какой?
Почему сразу - на проводе. Есть ведь и беспроводные. Современные.
- Издеваешься? Я же сказала - уши потеют! Могу еще раз повторить. И не хочу я наушники. Не хочу! Хочу, чтобы просто так смотреть и все слышать. У нас все же дом последней серии, тут звукоизоляция должна быть хорошая.
Звукоизоляция у нас хорошая. Но и инструмент у тех, кто выше, очень хороший. Качественный инструмент. Так и слышишь, как просверливаются насквозь бетонные стены, прогрызаются со скрипом гипсолитовые перегородки, пропиливаются с визгом новые дверные проемы. И похоже, у них там квартира семикомнатная, не меньше. Вот пока они в одной комнате ремонт закончат, пора уже и во второй начинать. И так по кругу они идут и идут. Сверлят, пилят, ломают, долбят.
- Я вчера консьержке пожаловалась, - говорит жена. - А она спрашивает: это какие же соседи ваши? Эти или те? А я и сказать не могу, какие конкретно. Мы же не знакомы ни с кем. Вот в какой квартире все это, по-твоему?
Ну, в какой, в какой. Тут все дело в передаче звука. Иногда кажется, что прямо над головой работают. Тогда особенно громко и гулко. До головной боли. А иногда - вроде, на другом конце дома. Но по капитальной бетонной плите. Вот она и резонирует, сообщает, так сказать, всему дому и всем жильцам.
- И сколько же можно сверлить? Там же ни одной стены не осталось целой! Все рассверлено напрочь!
А я так думаю, что, умеючи-то, можно сверлить долго. То есть, не умеючи. Помнится, когда самый первый ремонт у нас был, еще на старой квартире, лет, значит, двадцать назад. Тогда всяких специализированных магазинов для квартирного ремонта просто не было. И самую простую ручную дрель мы доставали тогда через друзей и через друзей наших друзей. Дрель в простом чемоданчике нам принесли, а вот сверла я покупал уже сам. Те, что были - те и купил. Вот и сверлил одну дырку по три дня. Сгорит сверло - другое вставляю. Так несколько упаковок сверл истратил. Или надо говорить - "свёрел"?
- Что ты меня путаешь? - она опять почти кричит. - Сверл, свёрел - какая сейчас разница? Тут же жить просто нельзя!
Жить-то можно. Никто ведь еще не умер, вроде. И мы живем.
- Ах, ты ж, - говорит жена.
И уезжает к маме в гости. Имеет она право поехать к своей маме в гости в субботу? Конечно, имеет. А имею я право не поехать к своей теще? Нет, у нас с ней прекрасные отношения, но чисто по понятиям - имею право? Имею. Так что все в своем праве. Но все равно почему-то обидно. Тем более, что я-то сам ни в чем не виноват. Я же не сверлю целыми днями. А жаловаться и правда не на что. Все законы этими ремонтниками соблюдены. Я даже прибор специальный приносил с работы, считал децибелы - нет, в рамках, так сказать. До красной черты не добирается. Значит, не жаловаться надо, а терпеть. Рано или поздно заканчиваются все ремонты. То есть, должны заканчиваться.
- Да? - кричит она уже из коридора. - Ремонт - он постоянный! Этот, как его, перманентный! Вот!
А я-то думал, что она уже давно уехала.
- Тебе только и надо, чтобы я уехала? И уеду! На все два дня уеду! Справляйся тут теперь сам!
И уехала.
Женщина, что с нее взять. У них, у женщин, нервная организация такая. Сразу реагируют. А нормальные мужики долго копят и собирают в себе. Долго и терпеливо.
...
Вот сегодня - нарушение. Сегодня уже можно жаловаться.
- Ага. Терпел, терпел, терпила, а теперь, значит...
И чего она обзывается? Сама же предлагала пожаловаться. Вот именно и жалуюсь. Нельзя жаловаться, когда соблюдаются все законы. А сегодня он начал на час раньше. Значит, что? Значит, нарушил. И вот я, как ответственный квартиросъемщик и уже пожилой человек...
- Так и скажи честно, что старый и нервный!
Пожилой, в общем, человек, пишу участковому и в отдел полиции о нарушении всех правил проживания. Требую утихомирить жильцов наверху. И готов способствовать органам в доказательстве их вины в нарушении общественного порядка. Вот как выразился.
...
Участковый пришел уже на следующий день. Высокий, широкий, симпатичный. Лет ему менее тридцати, а уже капитан. И черная кожаная папочка в руках.
- Вот! - сказала жена.
И показала в потолок пальцем.
- А вчера - совсем в неурочное время! И ведь не заставишь их никак!
Участковый слушал, хмурился.
- А подняться к соседям вы не пробовали? Поговорить с ними, познакомиться как-то, объяснить свое положение? Договориться, наконец?
Чего это - договориться? И смысл какой в таких разговорах? Раз ничего они не нарушали, то, выходит, и требовать у них нечего. Все ведь по закону. Все по правилам. Какой смысл таскаться вверх-вниз по этажам, если ничего сделать нельзя?
- Ну, - вздыхает молодой капитан. - Тогда пойдемте к ним вместе.
Он поправил модное форменное кепи и первым вышел на лестничную площадку.
На звонки и стук в дверь шумной квартиры никто не вышел. Хотя шум стоял - мама, не горюй! И сверлежка эта с долбежкой не прекращалась ни на минуту.
Участковый помрачнел.
- Это, наверное, там у них незаконно работают нелегальные мигранты. И они незаконно приехали в нашу страну. Вот поэтому и не открывают.
Он вызвонил тревожную группу. Потом добился от дежурных, чтобы пришел слесарь с набором инструментов. Дверь долго не поддавалась, но все же не выдержала умелого подхода и открылась с противным скрипом. Туда, в темноту коридора, отодвинув всех в сторону, скользнули "штурмовики" в черном. Почти сразу прекратились звуки ремонта. А потом пустили и всех остальных.
- Понятые, распишитесь, - сказал участковый. - Вот тут и еще тут.
- Вы довольны? - спросил он нас. - Жалоба закрыта?
Звука не стало - доволен, значит.
- А где хозяева, хозяева-то где? Хочу им в глаза посмотреть! - сказала жена и танком двинулась в квартиру.
В двух комнатах, всего в двух комнатах не было ничего. То есть, мебели никакой не было. Мусора тоже не было. Не было никаких инструментов. Не было этих страшных незаконных мигрантов.
А был магнитофон, включенный в сеть. И электронные часы, подмигивающие зелеными цифрами.
И все.
- И сколько же лет вы терпели? - спросил участковый с непонятными нотками в голосе.
Сколько лет, сколько лет... Да вот как въехали в свою квартиру, так и началось сразу. А тут, выходит, просто хулиганство какое-то.
- Чья квартира? - спросил участковый в воздух.
- Так, ничья, выходит, - ответила консьержка. - То есть, хозяева у нее есть, конечно, да никто их никогда не видел. Они, говорят, в Испанию уехали. А это, наверное, чтобы воры к ним не проникли...
- Или мигранты, - сказала она, немного подумав.
- Ну, что... Протоколируем, изымаем. А вы, выходит, должны теперь нашего президента благодарить. Так бы и терпели всю жизнь.
Президента? Причем здесь президент и вообще политика?
- Так время же внезапно снова вернули. Тут вот у них часы с программой. Они же не могут знать, что у нас то сюда время, то туда. Вот и включилась техника раньше на целый час. По-старому включилась. А вы тут же и вызвали нас. А мы - отреагировали. Иначе бы еще годы и годы... Техника-то, гляжу, надежная, немецкая. Шумело бы оно и шумело вам.
Это точно. С другой стороны, ну, поднялся бы я раньше, постучал в крепкие стальные двери - кто бы мне ответил? А? Вот то-то. Так что все правильно было сделано. Правильно и вовремя.
А жена поглядела на меня, поглядела, опять зло обозвала терпилой. И уехала к маме.
Вот теперь-то - чего ей снова не так? Шума же никакого больше нет?