- Ты - царь, - склонил голову первый и наиглавнейший визирь.
- Тогда кто объяснит мне, чего все эти..., - монарх повел рукой, показывая, как все "эти", вокруг и около и ниже. - Так чего все эти просят и просят, понимаешь? Чего они все время просят? Почему?
- Это они все о князе Холмском печалуются, твое величество.
- А что им о нашем собственном князе печалиться? Кстати, он что ли жив еще?
- Жив.
- А почему? Что за дела, в конце концов? Сколько можно? Все время находится тема, которую они, эти все, - царь отвлекся, посмотрел в свои записи. - Во! Мус-си-руют. Ясно? Муссируют и муссируют. Что за, в конце концов? Или как? То, понимаешь, пристают - а что с вашим легионом, что с вашим легионом. Что, что... Потерялся. Это все-таки наш легион. То есть, фактически мой. Хочу - потеряю. Хочу - найду. Так?
Первый визирь поморщился, отвернув лицо в сторону. Он мог это сделать, потому что абсолютный и единовластный никогда не смотрел в глаза. И еще, потому что в зале они были только вдвоем - даже рынды в белых одеждах вышли, встав в караул у дверей снаружи. Рынды вышли с поспешностью, уловив движение правой бровью. Они понимали, что в белом они - пока выполняют то, что приказано, и пока улавливают вот это нервическое немного движение правой бровью.
- Это ты на кого морщишься? - вдруг почти шепотом сказал царь. - Это ты что мне тут рожу козью строишь? Это ты за кого себя держишь? Это, может, ты, как Холмский?
Визирь молча брякнулся на колени и уткнулся лбом в самые носы туфель. В загнутые кверху, упругие, расшитые жемчугом концы царских туфель.
- Ну? - помолчав с минуту, молвил монарх. - И что ты скажешь мне, смерд?
Он всегда так ругался на визиря. А тот следил только, чтобы ругань такая была один на один, с глазу на глаз, "на штыри ока", как говорили некоторые западные соседи.
Царь подождал немного, потом потыкал ногой визиря и сказал:
- Прощаю. В последний раз, понял? Теперь говори. Объясняйся, какого-такого я должен всегда перед ними отчитываться. То про легион, то вот про Холмского теперь. Чего он живой-то? В порубе сидит, что ли? У тебя людей не нашлось, что ли?
- Не вели казнить, государь! - вскричал, подняв голову, визирь. - Вели слово молвить!
- Ну, велю уже. Ты тупой, что ли? Я тебя и спрашиваю!
- Народец у нас больно лихой. Да и вокруг все такие же - лихие. Им всегда надо тему какую-то обсуждать. Вот, например, последние гладиаторские бои - это очень хорошая была тема. Весь народ тут поднимался. До того доходило - гимн выучили наизусть, как мне докладывали. Только они редко проходят, бои эти...
- Кстати, отметь: гладиаторские бои надо чаще проводить.
- Записал, твое величество. ...Но вот кроме тех народных масс, что на бои пялятся и в тотализаторе на гладиаторов ставят, есть еще и подкованные, образованные есть! И эти, на Западе и вокруг - тоже подкованные.
- Ну?
- Вот для них мы устраиваем бои чаще. Их хлебом не корми - дай зрелище посмотреть.
- Это какие же такие бои?
- Ну, вот Холмского судим регулярно. Народишко-то и отвлекается. Ему же больше ничего не надо! Ни хлеба дешевого, ни восьмичасовый рабочий день, ни, прости господи, демократию... Им сам процесс важен.
- А, так ты поэтому... Я-то думаю, чего у меня Холмский все живой и живой. Прямо как бессмертный какой-то. Горец, понимаешь, нашелся... Этих вот разных - запросто и в любое время. Хоть в затылок, хоть в глаз, чтобы шкурку не испортить... А Холмский, значит...
- Это наш гладиатор, твое величество! И прокурор твой - гладиатор. И все смотрят, читают, обсасывают каждую новость - потому что для них больше и важнее нет новостей. И пока Холмский в порубе сидит, мы можем суд за судом, как раз между официальными гладиаторскими боями...
- Так мне что говорить-то? Про легион - там понятно было: потерялся. А про Холмского?
- А что тут говорить? Сидит.
- И?
- И будет сидеть столько, сколько твоему величеству надобно.
- Ну, это ты правильно. Понимаешь.
- Но тут главное - не переборщить.
- В смысле?
- Нельзя всех - в поруб.
- Не понял. Я царь или не царь?
- Ты - царь. Но если все в порубе... Кем царствовать?
- Это что за идеи западно-либеральные? Это кто тут у меня меня же еще и учит? Это кто осмелился? Кто право себе дал такое? Сам право взял? - не крик это был, а дикий шепот.
И снова упал визирь. Лоб - в пол. Задница кверху.
А царь молчит. Не поднимает с колен. Не спрашивает ничего. Шелестит бумажками. Посматривает сверху строго.
- А теперь ползи.
- Как прикажешь, твое величество!
И наиглавнейший визирь на карачках шустро побежал к двери.
- Остальные новости - завтра. И не проспи, а то - сам знаешь!
За дверью уже, вытирая пот и строго смотря на отвернувшихся рынд, визирь с облегчением выдохнул: во-первых, царь еще не все новости прочитал, а теперь и не будет, а во-вторых, визирь остался визирем. И будет визирем, пока будет вести мудрую политику. Как сегодня, например. Хотя, про то, что можно, а что нельзя - было лишним. Да, лишним.