Карпеева Мария Александровна : другие произведения.

Хорошим читателям посвящается /1 часть/

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 1.00*2  Ваша оценка:

Хорошим читателям посвящается...

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРЕДЫСТОРИЯ

   Еще вчера, ранним утром мне в голову пришла мысль, на первый взгляд абсолютно бредовая, - написать роман. Бредовая, потому что я никогда раньше ничего не писал. А ведь роман - это штука серьезная, это вам не стишок какой-нибудь. Наверное, хороший роман должен непременно быть автобиографическим. Сначала, когда я стал вспоминать все события своей жизни с самого детства, я подумал, что мне, наверное, нечем похвастаться и нечему научить моего читателя (а ведь хороший роман непременно должен чему-то учить!), но потом я вспомнил о своем школьном приятеле - Васе Петрове - и о том, что полгода назад он задумал писать мемуары. Ему-то точно не о чем поведать читателю, а ведь пишет! Кажется, кроме его жены Ирочки и дочки Наташи еще кто-то читал первые наброски, и, говорят, даже понравилось... А чем же я хуже?
   И вот, я решил - сегодня, двадцать четвертого августа две тысячи тридцать восьмого года я, Остролистов Павел Петрович, начинаю писать мой автобиографический роман.
   Теперь нужно разобраться, с чего же, все-таки, должен начинаться хороший автобиографический роман? С какой-нибудь предыстории...Наверное, с детства главного героя, то есть меня. Но, вообще-то, я совсем не умею, да и не люблю рассказывать о себе... Да меня ведь никто и не заставляет! Я бы лучше рассказал о том самом Васе, обратив внимание читателя на то, что я совсем на Васю не похож. Просто полная ему противоположность. Как говаривала наша учительница математики, "будем доказывать методом от противного". И весь класс смеялся. До сих пор не понимаю, чему.
   Значит, так. Родился Вася в том же году, что и я, но тремя месяцами раньше. Познакомился я с ним, когда пришел в первый класс: нас посадили за одну парту. Учительница, Анастасия Георгиевна, предпочитала сажать мальчиков с девочками, чтобы они не шалили, но в нашем классе мальчиков, почему-то оказалось в два раза больше, чем девочек, и Анастасии Георгиевне пришлось поступиться принципами. Как я узнал потом, в тот год в нашем районе открыли Гуманитарную гимназию, и почти всех девочек родители отправили именно туда.
   Вот каким запомнился мне Вася на всю жизнь: невысокий, сутулый, сероглазый, не отличающийся ни особым умом, ни какими-либо способностями. Учился неплохо, но отличником никогда не был. Да и не особо стремился. Носил одни и те же черные джинсы, смеялся, когда смеялись все, молчал, когда молчали все, в споры не встревал. В младших классах мама водила Васю в кружок рисования, но и по части художеств особых талантов не обнаружилось - бросили. Ни музыкальная школа, ни бальные танцы, ни чтение умных книжек не по возрасту (на коем настаивал папа), ни регулярное посещение драматических театров (по маминому хотению) - ничего не помогало. Мальчик оставался самым что ни на есть заурядным. Родителей Васи это беспокоило (конечно же, маму больше, чем папу), а самого Васю - нисколько. Папа говорил, что все изменится, когда Вася влюбится в какую-нибудь девочку и захочет, чтобы она его заметила. Но Вася упорно не влюблялся.
   Как ни удивительно это звучит, но тогда в школе я дружил с Васей. Ну, если и не дружил по-настоящему, то, по крайней мере, много с ним общался. Наверное, потому, что у Васи никогда не возникало потребности высказаться, и я с наслаждением мог трепаться целый день, зная, что никто меня не перебьет. А еще он всегда смеялся моим плоским шуткам, что мне очень льстило. И не спорил. И в личную жизнь не лез. В общем, идеальный собеседник. На время. Пока не надоест. А когда надоедал, я говорил, что у меня нет времени, и Вася никогда не навязывался. Я часто бывал у Васи дома, особенно когда ссорился с родителями и не хотел показываться им на глаза. А Васины родители искренне принимали меня как родного, радуясь, что с их сыном хоть кто-то дружит. Можно даже сказать, что мое детство прошло в их доме в большей степени, чем в моем собственном.
   На этом месте я вынужден ненадолго прерваться и поискать свой старый дневник - так будет намного легче рассказывать. И куда же я мог его положить? Ах да, конечно, вот же он. Спасибо, Светочка. Светлана - это моя жена. Она вообще-то сначала не хотела, чтобы я писал какой-то глупый роман, но когда поняла, что меня невозможно переубедить, смирилась, и даже обещалась помочь, если я вдруг что-нибудь забуду или устану печатать. Хорошая она у меня все-таки, что бы там ни говорили. Я считаю, что у хорошего писателя обязательно должна быть хорошая жена, иначе он ничего стоящего никогда не напишет.
   Ужас какой-то! И как же в этом дневнике все напутано... Рожицы какие-то на полях, черт знает что. А где даты? Да, если бы я только знал в свое время, что потом мне придется писать автобиографический роман, руководствуясь этим дневником, я бы вел его намного внимательнее и аккуратнее...Кажется, дело обстояло так...
   На окончание школы, которое совпало с Васиным семнадцатилетием, ему подарили щенка. Гладкошерстного, серого, ушастого, абсолютно неинтересного и несомненно беспородного. Все гости, присутствовавшие на празднике, а их было достаточно много, не могли не признать сходство щенка и Васи, столь очевидным оно было... Можно, я приведу здесь отрывок из самого дневника? Конечно, я знаю, что хороший автобиографический роман пишется совсем не так, но уж слишком мне тяжко заново пересказывать все эти детские глупости, а Светочка говорит, что с моим сердцем не стоит сильно волноваться...

ИСТОРИЯ НАЧИНАЕТСЯ

   ... "Так вот, вчера, на Васином дне рождения, краснощекая тетя Лена из Твери, несколько перебравшая в этот вечер, стала допытываться у бедного Васи, как же он все-таки собирается назвать эту замечательную, ну просто замечательную собачку, на что Вася красноречиво пожал плечами, ну как обычно... Люся, Васина двоюродная сестра, которая недавно поступила в десятый и перевелась из обычной школы в английскую, томно закатила глаза и прошептала, что щенка надо назвать непременно на английский манер... Например, Дог... Но тут за собачонку вступилась Васина мама: какой же это дог, когда это метис овчарки с... Коля, с кем? Васин папа не помнил. Коля, ну как же она называется - серая такая, ну Надя из пятнадцатого дома еще девочке своей в прошлом году такую принесла... Васин папа не помнил, это во-первых, а во-вторых, он уже начинал сердиться. Как самая благоразумная в семье, Люся решила не дать разгореться скандалу, который в доме Петровых - явление частое, и, вместе с тем, просветить собравшуюся публику: томно закатив глаза, она рассказала, что слово "дог" в переводе с английского означает "собака" и ни коим образом не связано с названием породы "дог". На это Станислав Николаевич, брат Васиного папы, попытался было открыть рот, но жена, Клавдия Петровна, заткнула его, сказав, что он и так сегодня много выпил и что вообще тут дети. К чему это было сказано, никто так и не понял, но на всякий случай заткнулись все, даже Люся, являвшаяся основным представителем тех самых детей. Меня и Васю, к нашей общей радости, вчера из злополучного списка детей вычеркнули навсегда. А Люсе предстояло числиться в этом списке еще два года, чему я, конечно, злорадствовал весь вечер и продолжаю злорадствовать до сих пор. Какая она все-таки противная, эта Люся: и голос у нее писклявый, и фигура нескладная, а эта косичка вообще мерзостная... И ведь она думает, что я без памяти в нее влюблен - иначе зачем бы ей так томно закатывать глаза? Ну не с Васей же, в самом деле, ей заигрывать? Интересно, почему девчонка всегда думает, что если парень в детстве дергал ее за косичку, значит, она ему нравится? Ну дернул я ее за косичку пару раз, на одном из этих дурацких Васиных дней рождений... Лет пять назад... Да, точно, пять лет назад... Васе как раз исполнялось двенадцать, а мне еще было одиннадцать. Не знаю, как там поступают другие, но лично я дергал Люсю за косичку исключительно с целью ее оторвать, и желательно, вместе с головой. Так вот, эта Люся весь вечер строила мне глазки. А Вася, уж на что он не разбирается в таких делах, и тот пытался нас свести. Тетя Тамара, Люсина мама, уже и о свадьбе все продумала - я слышал, как она обсуждала это на кухне с Васиной мамой в коротком перерыве между тушеным мясом и тортом. Конечно, я злился, но виду не подавал - ведь теперь я взрослый и самостоятельный и на такую ерунду не должен обращать ровным счетом никакого внимания"...
   Из всех собравшихся в тот вечер наибольшую симпатию я испытывал к Станиславу Николаевичу, брату Васиного папы, и, следовательно, Васиному дяде. Станислав Николаевич интересовался происхождением слов и рассказывал нам с Васей много интересных историй, когда мы были еще совсем маленькими. Васина мама говорила, что он по профессии энтомолог, а Станислав Николаевич каждый раз пытался это опровергнуть, но Клавдия Петровна вовремя затыкала его, а это означало, что ни одной интересной истории про слова мы уже больше сегодня не услышим. Надо сказать, Васины родители до сих пор считают Станислава Николаевича энтомологом. Да нет, что я говорю-то... Теперь уже только Васин папа, Николай Николаич, потому что мать, Екатерина Алексевна, скоропостижно скончалась в прошлом году, царствие ей небесное... Вася, конечно, очень переживал и даже на кладбище ходил целых три раза, - на похороны, на девятый день и на сороковой - но с тех пор, как начал мемуары писать, успокоился окончательно. Помнится, лет семь назад Николай Николаич... Можно, дальше я буду называть его просто Н. Н.? А то слишком много бумаги уйдет на этот роман... Так вот, Н. Н. подарил брату на семидесятипятилетие книгу какого-то писателя прошлого века, кажется, В. Пелевина под названием "Жизнь насекомых" - пусть изучает хоть на старости лет. А то что это за энтомолог, который не может даже подсказать, как избавиться от колорадского жука - так думал Н. Н., который всегда был заядлым огородником. До сих пор, говорят, картошку выращивает... А ведь совсем старик уже... Что ни говори, похвально. Вот и Светочка моя так же считает. Умница она у меня, что бы там ни говорили. Надо же, уже обед готов... А мне все казалось, что еще утро. Правильно говорят, раньше надо вставать. Мне ведь надо успеть целый роман написать, а кто ж знает, сколько мне еще на этом свете отведено... Да и кто захочет читать роман, автор которого ведет столь нездоровый образ жизни! Светик, солнышко, не кричи так, уже иду... Иду-иду...
  

СВЕТОЧКА

   А что это я все о Васе да о родне его? Моему читателю все это должно быть абсолютно неинтересно, ведь это мой читатель, а совсем не Васин. Я уж прошу меня простить - на голодный желудок я могу всякую дребедень часами рассказывать. А теперь, после обеда, хочется о чем-нибудь приятном и самому повспоминать, и вам поведать...Например, о том, как я познакомился с моей Светочкой... Долго думал, как же все-таки назвать эту главу... Ничего лучше, чем "Светочка", я придумать не смог, вы уж меня простите... Впрочем, ничто на свете не может быть лучше, чем Светочка, что бы там ни говорили...
   ...Опять этот кот на колени лезет... Умное животное, очень хочет попасть в историю, хочет, чтоб я о нем написал... Конечно же напишу - все-таки, единственный кот у меня. Но только не сейчас, Барсик, ведь тебе всего шесть лет, а я еще описываю события... Да-да, сорокалетней давности. Да, Барсик, так давно это было. У меня тогда не было кота. А вот у Светочки была кошка - белая, пушистая. И звали ее Белоснежка, сокращенно - Бел-ка, а потом уж и просто Белка... Да, разумеется, хороший автобиографический роман требует гораздо более четкой последовательности, а посему постараюсь расставить все по своим местам.
   Итак, ровно сорок лет назад, а именно двадцать четвертого августа одна тысяча девятьсот девяносто восьмого... ...Как же так, ведь действительно ровно сорок лет назад... А я и цветочков-то не купил... Придется все-таки отвлечься на пару минут. Что ни говори, трудное это дело - писать роман. Но полезное... Ведь ни за что бы не вспомнил... А я-то думаю, что это она на меня весь день так смотрит, как будто ждет чего...Ну надо же...
   ... Так вот, ровно сорок лет назад встретил я мою Светочку. Вернее, нас с ней познакомили. И кто бы вы думали? Нет, не Вася Петров, но тепло. Да, именно Люся. Та самая Люся, Васина двоюродная сестра. Света была Люсиной одноклассницей, хотя тогда они уже закончили школу. Нам с Васей было по двадцать (ну или почти двадцать), а им по восемнадцать. Лето заканчивалось, и было немножко грустно - через неделю снова в институт. Все время стояли дожди, но этот день - двадцать четвертое августа - выдался на удивление хорошим. Меня разбудил Люсин телефонный звонок, и, прежде, чем я понял, что происходит и где я нахожусь, в трубке уже прозвучал подробнейший прогноз погоды на сегодня и приглашение "на шашлыки". Когда я спросил, кто еще поедет, она сначала разволновалась, спросив, кто мне еще нужен, но потом все-таки открыла страшную тайну - едут Вася и его девушка. Но у Васи ведь нет девушки? Теперь есть, оказывается. Предложение звучало несколько сомнительно, потому как я уже и тогда догадывался, что шашлыки не умеет готовить никто из нас четверых. И все же я поехал - дома сидеть все равно скучнее, да и на "Васину девушку" интересно было взглянуть. А Люся... Бедняжка, она тогда все еще носила косичку и ни за что не хотела с ней расставаться. Помнится, я как-то шутки ради сделал Люсе предложение и поставил условие: чтобы косичку она состригла. Бедняжка задумалась всерьез, долго ходила с лицом, исполненным страдания, а на четвертый день гордо отказала мне. Наверное, думала она, я буду убиваться по этому поводу...
   Так вот, на шашлыки мы действительно поехали. Правда, шашлыков как таковых обнаружено не было, зато яблок, печенья, бутербродов и прочей дребедени оказалось достаточно. И еще... Да-да, я знаю, вы теперь перестанете думать обо мне как о положительном герое хорошего автобиографического романа, но... в общем... выпивки тоже было достаточно... Нет, на самом деле, я в тот день и не пил почти... А теперь и совсем не пью из-за язвы желудка... В общем, неважно это все: в Свету я влюбился с первого взгляда. Вот только она тогда не обратила на меня внимания, убежденная в том, что в самое ближайшее время я должен жениться на Люсе. Люся же, напротив, заметила все и даже больше. Поэтому каждые минут 15-20 она отводила подругу в сторонку и, видимо, объясняла ей, что если та и дальше будет сидеть с таким кислым выражением лица, то Вася никогда не обратит на нее внимания. Меня эта ситуация несколько забавляла, правда не сильно, а Вася, как всегда, скучал.
   Помнится, я пытался рассказать какой-то несмешной пошлый анекдот, и никто не смеялся, даже Вася. А Светочка посмотрела на меня так укоризненно... До сих пор помню этот взгляд. А когда я вернулся домой, меня настолько переполняли положительные эмоции, что в какой-то момент я даже подумал, что Вася не так уж глуп и что Люська не такая уж противная... Правда, все это быстро прошло... А Светочка осталась. Моя милая Светочка! Люся ее так и не простила, а зря, как мне кажется. Ведь у Светы и в мыслях не было разрушить чье-либо счастье... Но ведь, как известно, сердцу не прикажешь. Тем более, что там и рушить-то было нечего. Но я опять отвлекаюсь. Хотя дальше все было более-менее просто, даже, может, и обыденно. Еще пару раз сходили погулять вчетвером, потом уже вдвоем, потом был мой день рождения, потом ее день рождения, потом Новый год, потом восьмое марта, а летом мы поженились. Свадьба была довольно скромная, но трогательная - даже Вася, мой свидетель, чуть не расплакался. И вот, уже почти сорок лет живем мы со Светой и не ссоримся... Ну, или почти не ссоримся. Хотя был один раз, лет тридцать пять тому назад, когда мы чуть было не расстались насовсем. Тогда меня угораздило познакомиться с какой-то не то художницей, не то писательницей... Ее звали Алиной, очень образованную из себя строила. Как сейчас помню, она любила всем рассказывать, что ее прабабка была какой-то там княгиней и чуть ли даже не из царской семьи... А я слушал и верил каждому ее слову. Моя Света не любила излишеств, а у Алины же, наоборот, весь дом был уставлен всякими статуэтками вроде бы как XVIII века, и одевалась она только в изысканное и блестящее! А ее речь!!! Иногда, чтобы понять смысл того, что она говорила, мне приходилось записывать ее слова на бумажку и потом обращаться за помощью к Станиславу Николаевичу. В общем, я был очарован Алиной, в течение пары месяцев ежедневно убегал с работы пораньше, покупал букет роз и спешил к ней. С начальником мне повезло - он улыбался и делал вид, что ничего не замечает. У Алины каждый вечер собирались гости - не такие, как я, - а художники, музыканты, поэты... Причем не такие уж они и бедные, как принято считать. И я знал, что рассчитывать мне не на что. Но я все равно приходил, потому что не мог представить, как можно прожить целый день, не увидев ее. Возвращался я поздно, Светочка каждый раз дожидалась меня и не ложилась спать, пока я не приду. Но один раз вышло так, что я не пришел. Я не люблю вспоминать об этом времени. Я даже почти забыл обо всем этом. А вот Света помнит, это я знаю точно. Вот как это было.

АЛИНА

   Начиналась осень, настоящая, не календарная. Шли дожди, день за днем становилось все холоднее. Деревья пожелтели. Хотя нет, так, наверное, нельзя сказать; нужно говорить: листья на деревьях пожелтели. Так вот значит, это была середина октября. Я, как всегда, удрал с работы, но еще раньше, чем обычно, потому что делать было абсолютно нечего, а директор уехал в командировку. Денег тоже почти не было, а посему роз я не купил, а ограничился какими-то вялыми георгинами. В метро началась жуткая давка, мои цветы еще и помяли - пять часов, час пик как-никак. Но до Алининого дома я все-таки букет донес. И холодная красавица была тронута - оказывается, ей давно надоели розы. Когда я пришел, никого из гостей еще не было, и мы с ней просидели наедине целых сорок минут, чему я был несказанно рад. Она рассказывала, как ее троюродная сестра получила огромное наследство от какого-то дальнего родственника в Швейцарии, что Анатолий, ее друг, купил новый BMW, что Катеньку Николаеву пригласили для съемок на обложку журнала мод, что в Японии изобрели робота, который полностью заменяет мужчину... И еще многое-многое другое... У меня просто голова шла кругом. Потом пришла молодая писательница Анастасия с мужем и с бутылкой коньяка. Анастасия была высокой, стройной девушкой с выразительными чертами лица. С мужем она смотрелась очень контрастно и... как это любил говорить Станислав Николаевич, "гротескно". Кстати, о муже... Я же забыл вам сказать, что мужем ее был Вася! Именно он и притащил меня в компанию, в которую сам он не вписывался еще больше, чем я. Никто не понимал, что такая красивая и талантливая девушка могла найти в Васе, но злые языки говорили, что ей просто нужен был муж для прикрытия ее лесбийских похождений. Я с легкостью мог это опровергнуть - слишком уж много внимания уделяла мне Анастасия; но я был увлечен Алиной, да и Васю не хотелось лишний раз расстраивать - Настенька и так постоянно ему изменяла. В тот вечер она читала отрывки из своего нового романа с каким-то жутким сюжетом и очень печальной концовкой. Кажется, где-то в столе у меня еще лежит распечатка... Погодите, сейчас поищу. Да, сюжет и вправду был жутковатым, но оказался пророческим. Анастасия действительно погибла в автокатастрофе во время своего медового месяца (это был второй брак - с Васей они разошлись довольно быстро). Хотя ее избранника звали вовсе не Димой, а Григорием, до сих пор, когда я перечитываю эпилог к ее роману, слезы на глаза наворачиваются. Я подумал, что неплохо было бы познакомить с ним и моего читателя, ведь Анастасия погибла, так и не издав свое единственное серьезное произведение. Тем более теперь, когда я стал писателем, она, вроде бы, стала моей коллегой. Итак, поскольку я не хочу, чтобы потомки упрекнули меня в плагиате, еще раз обращаю ваше внимание на то, что нижеследующая глава не принадлежит моему перу. О как сказал красиво! Самому приятно. Ну ладно, шутки шутками, а время поджимает - скоро ужин.

ДИМА

(эпилог к роману Анастасии Петровой)

   "...Его звали Димой, и я любила его. А он любил гулять по вечерам. Иногда со мной, иногда без меня. У него был несколько странный характер, но мне он казался самым лучшим, несмотря на все свои недостатки. Он тоже любил меня, по крайней мере, я была в этом уверена, а это главное. Говорят, любящие сердца всегда встречаются после смерти. А вот мы не встретились. Значит ли это, что мы не любили друг друга? Конечно, любили... Причем, очень сильно любили. Неужели и в этом мире случаются такие досадные недоразумения? Вы должны помочь мне найти его. Я так давно ищу его!
   Если вы встретите его, вы тут же поймете, что это Дима, потому что других таких нет. Он всегда одет в затрепанную темно-синюю куртку на заклепках. У него небольшой шрам на левой руке. Может быть, вы все-таки видели его? Подумайте хорошенько. Еще у него глаза зеленые. Да, совсем зеленые! Он говорил, это от деда. Будто бы у его деда были такие же зеленые глаза. Но я не верила, потому что такие замечательные глаза могли быть только у моего Димы.
   Я помню, мы как-то ехали в метро, и он в первый раз сказал, что любит меня. Это такие банальные слова, и их говорят многие. Но так, как сказал он, еще никто никому не говорил. Я знаю это точно. И я хочу найти его.
   Я плохо помню тот день, когда мы умерли. Кажется, мы ехали на машине. Где-то недалеко от побережья. Это был наш медовый месяц. Дул ветер, я помню ветер. Такой теплый летний ветерок. Дима улыбался. Такая улыбка была только у него. Вы должны помочь мне найти его. Если вы увидите такую особенную улыбку... Даже не представляю, как бы ее описать... В общем, если вы увидите самую неповторимую улыбку на земле, знайте, это Дима.
   Я помню, как он поцеловал меня в первый раз. Мы гуляли морозным зимним вечером, взявшись за руки. Было очень холодно. Мне и теперь холодно. Мне теперь всегда будет холодно, если я не найду его.
   Дима много рисовал. Он очень хорошо рисовал. Однажды он нарисовал меня. Я получилась красивее, чем была в жизни. И мне это не понравилось. Я всегда ценила в Диме честность и стремление к справедливости. А он ценил во мне то, что я, в отличие от других, видела в нем много положительных качеств. И вот теперь я никак не могу найти его. Вы должны мне помочь.
   Он небольшого роста, чуть повыше меня, если вы, конечно, можете видеть меня теперь. Он носит черные джинсы. Теперь они, наверное, очень грязные. Смерть разлучила нас пять лет назад, и с тех пор никто не стирает ему джинсы. Как же он там один... Возможно, он тоже меня ищет.
   Дима, отзовись, если ты сейчас слышишь мои слова. Я ищу тебя. Может, ты еще помнишь... Меня звали Настей, и ты любил меня..."
  

АЛИНА (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

  
   Да, вот такая душещипательная история... И снова я отвлекся от основного сюжета моего автобиографического романа. Как ни печально мне вспоминать свою былую глупость, придется все-таки вернуться к тому самому октябрьскому вечеру. Кроме супружеской четы Петровых в гости пожаловали Анатолий (тот самый, который купил BMW), очень популярная в узких кругах художница Раиса в ярко-зеленом платье (ее я видел тогда в первый и последний раз), Григорий (будущий Настин муж, архитектор по образованию) и еще какая-то парочка молодоженов, которые весь вечер провели вдвоем в соседней комнате - Алина объяснила это тем, что бедным ребятам приходится ютиться в однокомнатной квартире вместе с родителями и что они не могут уделять друг другу достаточного внимания. Где-то около одиннадцати гости потихоньку начали расходиться - тем, у кого не было BMW, нужно было успеть на метро. Я тоже собирался уходить - все-таки жена ждет... Не помню, с чего это началось... То ли я сам пролил на рубашку этот злополучный вишневый сок, то ли на меня его пролили, возможно, и специально... В общем, рубашку пришлось застирать - за это Алина взялась с готовностью. Мне нужно было совсем немного подождать, пока рубашка высохнет... Гости почему-то испарились все одновременно, хотя обычно их прощания растягивались до половины первого. И мы с Алиной остались одни. Сначала мы сидели в гостиной и допивали остатки шотландского виски. Потом по телевизору шел какой-то французский фильм эротического содержания. Потом почему-то вырубили электричество, и пришлось зажечь свечи... Рубашка высохла, но идти куда-либо, а тем более домой, было уже поздно... Я хотел позвонить Свете, но сказать мне ей было ровным счетом нечего. Алина снова принялась разгоряченно рассказывать последние сплетни, и похоже, новость о японском роботе всерьез ее растревожила... Поначалу она говорила очень громко, потом все тише, потом перешла на шепот, а потом уже и не говорила вовсе, а просто горячо дышала мне прямо в ухо... Да, вам, конечно, очень интересно, что было дальше, да? Но не забывайте, я ведь пишу хороший автобиографический роман, главный герой которого - личность крайне положительная, а не развратник какой-нибудь. Поэтому дальше додумывайте сами и фантазируйте, кто как может, - что бы вы ни сочинили о нас, все будет правдой, потому что осенняя ночь оказалась поистине длинной.
   А уже утром я твердо решил развестись со Светой... Забежал домой, собрал за час почти все вещи и ушел. Света, в отличие от меня, была на работе, поэтому пришлось оставить записку на столе - не надо, я и сам прекрасно знаю, что так уходят только последние сволочи. И как бы вы думали, куда я пошел? Да-да, именно к ней, к Алине... Почему-то думал, что она примет меня с распростертыми объятьями... На всю жизнь я запомнил Алину вовсе не такой, какой она была со мной той ночью. А запомнил я ее стоящей в дверях - растрепанную, заспанную, ненакрашенную, глядевшую на меня и на мой чемодан с явным недоумением. И так простояли мы довольно долго. Наконец она жестом пригласила меня войти, молча провела в гостиную, сама села напротив, закурила с грустным и задумчивым выражением лица, а потом произнесла всего одну фразу - оказывается, я совершил непоправимую глупость. Мы оба долго молчали. Затем она обзвонила всех намечавшихся на вечер гостей и отменила прием. Потом мы снова какое-то время молча глядели друг на друга. Она заговорила первой, и на этот раз говорила долго. Я не помню самого разговора, помню только ее подчеркнуто покровительственную интонацию и мое предобморочное состояние. Помню, как Алина вызвала мне такси, и меня почему-то отвезли к Васе с Настей, помню, как меня уговаривали принять успокоительное и, вероятно, уговорили, потому что проснулся я уже поздно вечером. Вася с женой сидели рядом и смущенно переглядывались, не зная, что теперь со мной делать.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

   Да что там говорить - я ведь и сам не знал, что мне с собой делать. Возвращаться домой к Свете я счел просто невозможным. Родители мои в то время уже жили на окраине Москвы, и я решил было их навестить, но денег не хватало даже на плацкарт, тем более что после двухлетней разлуки я не мог приехать с пустыми руками. Вася предлагал в долг - я отказался. Настя призналась, что звонила Свете и сказала, что я у нее. Конечно, таким я никому не был нужен - Алина сплавила меня друзьям, друзья хотели отправить не то к жене, не то к родителям... Кстати, Света передавала, что звонили с моей работы - директор вернулся и, не застав меня на месте, предлагает уйти по собственному желанию, пока не поздно. Как мило это было с его стороны. Единственным человеком, пожелавшим меня приютить на время (причем, надо заметить, на очень неопределенный период времени), оказался Станислав Николаевич. Он как раз развелся с Клавдией Петровной и поселился в разменянной однокомнатной квартирке. Станислав Николаевич не переносил одиночества и холостяцкой жизни, а потому мой приезд пришелся весьма кстати. Прожил я у него что-то около пары месяцев, дружно и почти весело. Я старался не думать ни об Алине, ни о Свете, хотя с разводом уже не торопился. Кое-как устроился на низкооплачиваемую работу. До меня доходили слухи, что моя жена стала журналисткой. Я не звонил ей, даже не поздравил с днем рождения. Но чем ближе был Новый год, тем более одиноким я себя ощущал. По телевизору постоянно показывали какие-то неправдоподобно счастливые физиономии, которые меня жутко раздражали. Все и всюду желали друг другу счастья, любви, успехов и прочей дребедени, дарили подарки, наряжали елки... И тогда я подумал - ведь ей, наверное, тоже придется встречать Новый год одной, если, конечно, она еще никого себе не нашла.
   Как ни странно, она ждала, что я позвоню. Мы болтали часа три, и она увлеченно рассказывала мне о новой работе, а меня очень заинтересовало, каким ветром ее занесло в журналисты. Оказывается, как-то раз она встретила Андрея, своего бывшего одноклассника, в которого она была влюблена в школе (начало этой истории несколько насторожило меня), и оказалось, что теперь он работает главным редактором какой-то желтой газеты. Когда выяснилось, что Света осталась одна, что она на втором месяце (о чем я и слышать не слышал!) и ищет возможность временного заработка, он предложил ей место в своей газете. Света уже тогда, по телефону, начала оправдываться, что они с Андреем просто друзья, отчего мне почему-то стало очень стыдно и не по себе. Утром тридцать первого декабря я распрощался со Станиславом Николаевичем и отправился прямиком к моей Светочке.
   Я никогда не спрашивал Светочку, что она чувствовала эти два с половиной месяца без меня, мне не хотелось лишний раз причинять ей боль, но теперь, когда она прочитала наброски моего романа, она сама взялась продолжить тему, которую я хотел было уже закрыть. Как журналист, она считает, что хороший автобиографический роман должен быть объективным, и потому нужно представить ситуацию с разных сторон. И вот, она уже достала какие-то свои старые записки, сказала, что напечатает все сама и просит меня пока не подглядывать. Ладно, временно уступаю ей место за компьютером и удаляюсь.

ПРИГОВОР

(глупости из дневника моей жены

от восемнадцатого октября две тысячи третьего года)

   "Да... Приговор... Приговор обычный, вполне бытовой... Могло бы быть и хуже, гораздо хуже... Никогда нельзя жалеть себя, от этого легче не будет. Каких только приговоров не лепили чьи-то судьбы - иной раз послушаешь чужие истории, так волосы на голове дыбом становятся... А у меня приговор как приговор. Ни хороший, ни плохой. Подумаешь, всего лишь побродить-пошататься по осеннему городу с деланно романтическим выражением лица брошенной красавицы, пособирать сочувственно-возбужденные взгляды и складывать их в свою вечную сумочку-копилку, любоваться парочками в метро и грустной улыбкой улыбаться чужому счастью... Разве это так уж плохо? А потом зима, праздники, подруги с подарками, настойчиво убеждающие в том, что наступивший год будет лучше прошлого... А потом я встречу его... Единственного, незабываемого, настоящего, того самого, который... Ну, или не встречу. Это уже только от упорства зависит. Тот, кто умеет, тот добивается. А я умею.
   Итак, я смиряюсь со своим приговором, выходя из зала суда. И я заявляю это вполне официально судье, адвокату и прокурору - в принципе, себе самой. Простите, у меня всего один вопрос: за что? Вот это мне, пожалуй, забыли объяснить. Да-да, очень непрофессиональный подход, сама знаю. Прошу прощения, я начинающая, приговорена впервые, но рецидивы гарантирую. Если осудили, значит, есть за что? Спасибо, вопрос исчерпан. Ведь есть своя голова на плечах-то? Простите, где-где? Ах да, кажется, именно там. Кстати, спасибо, что напомнили, а то бы непременно оставила ее тут на скамье. Знаете, такая рассеянная в последнее время стала...
   Да, я смиряюсь...Но плохо в моем приговоре только одно - совершенно неопределен срок. Даже приблизительно. С этой стороны дела моему коллеге-подсудимому повезло гораздо больше... Знаете, а ведь это не так просто, как может показаться - быть одновременно и защищающим, и защищающимся, и обвинителем... Не просто, ибо голова каждого человека (хотя нет, не имею права так обобщать, являясь носителем только одной головы) устроена сложнее, чем, к примеру, стильно оформленный флакончик с вязкой жидкостью, которая может без особого труда выполнять функции шампуня, бальзама и кондиционера... Голова, по крайней мере, моя, - жутковатое устройство. Для того, чтобы понять это, необязательно даже находиться с ней в настолько близких отношениях, насколько нахожусь я.
   И вот я иду по улице и думаю, что делать. Нет, конечно, не в чернышевском плане, а во вполне конкретном, моем личном случае. И не вообще, а именно сейчас. Я ненавижу риторические вопросы. Моя загруженная голова шагает отдельно от меня и пережевывает вместе с капустным пирожком мой невеселый приговор. Я предлагаю ей пойти куда-нибудь выпить за имя того, кто стоял когда-то на сцене с растрепанными волосами и Книгой в руке, упоенный собственным приговором и кричал миллионной аудитории о том, что “правда на его стороне”. Нет, не на его. И уж конечно не на моей. Эта глупая голова, как всегда, спорит со мной по пустякам. Хотя Библию я, действительно, в руках не держала...И надеюсь, не будет мне в этой жизни такого приговора, когда бы пришлось обратиться к ней, как к последнему спасению. Но мы с моей бедолагой-головой снова не о том.
   Может быть, отработав в зале суда, попробовать себя и в искусстве кино? Взять свою неполучившуюся кинопленку, отмотать ее до того самого момента, когда... И... Сыграть заново. Но голова снова отказывается - ей не хочется, лень! Как она все-таки забавно устроена, эта голова, не перестаю ей удивляться! А ведь не дура, практичная! Каждый раз, когда она чувствует, что поставленная задача нам с ней не под силу, делает вид, что вовсе это и не нужно, не интересно, более того, даже глупо... Как ни странно, иногда я ей верю. Что же она теперь мне может посоветовать? Самоубийство? Нет, такого я от нее не ожидала...Ерунда полная и не спасает от приговора. Многие думают, что нужно умирать громко и красиво. Это неправда. Красиво умереть нельзя - смерть всегда неэстетична. Неэстетичны размазанные по асфальту мозги под окном девятиэтажки, неэстетичны и кишки на железнодорожных рельсах. И ведь самое обидное, что ты уже не увидишь, глаза прохожих, не узнаешь, у кого из них твои кишки на рельсах вызовут равнодушие, у кого - легкое сожаление и у кого, наконец, брезгливость и отвращение. У меня, например, чужая смерть всегда вызывает спортивный интерес: хочется подойти поближе, посмотреть, возможно, даже потрогать... Но я никогда не подхожу. Из сочувствия к близким погибшего. Хотя нет, подсказывает голова, ни черта мне не жалко этих чужих мне людей. Я просто боюсь. Чего? Мы с головой переглядываемся. Ни она, ни я не знаем ответа. Боишься всегда, когда не знаешь. Когда уже знаешь, то бояться нечего. Может, стоит подойти всего один раз, и этого хватит?
   Вчера в переходе метро стояла женщина с дохлым котом на руках, просила денег. Я спросила: “На похороны?” - “Сука. Горя чужого не понимаешь”. Люська шла рядом. Быстро и коротко поставила диагноз: “сумасшедшая”. Ну на то она и Люська. А я долго шла и думала: почему? Все намного сложнее, чем ты это где-то читала, Люська. Она на днях где-то вычитала, что люди вроде меня (интересно, неужели я и впрямь настолько типична?) больше всего на свете боятся быть брошенными и одинокими. Голова говорит, ерунда полная. И я с ней согласна (редкий случай!). Уж чего-чего, а этого я никак не боюсь. Или, уточняет голова, просто знаю наверняка, что одна не останусь никогда. Меня любят, меня хотят, меня на руках носят, говорят красивые слова... Но мне-то что от этого, в общем-то? Ровным счетом ничего, кроме примитивно-механизированного обмена сексуальной энергией. Ну ладно, пусть, мне хоть что-то. А голове? Так ей вообще ничего! Вот она и дуется теперь на меня круглые сутки.
   И я снова отклоняюсь от своей основной темы - от моего плаксиво-романтичного и уже не в меру замусоленного мной приговора. Куда идти? Домой? Или просто пошляться по улицам? Посмотреть в глаза прохожим заключенным, прочесть в них чужие приговоры или отметки о помиловании? Взглянуть на серое небо, приговоренное к трем месяцам дождливого сезона ежегодно? Подождать зеленой травы, цветов и бабочек, приговоренных радовать глаз только летом?
   Устройство Вселенной, в меру грубое и в меру романтичное, в меру загадочное и в меру разгаданное мной, иногда непонятное и необъяснимое, а иногда примитивное до тошноты, часто глупое и изредка слишком заумное, про которое нельзя с уверенностью сказать, плохое оно или хорошее, оно чем-то напоминает мой приговор... И я люблю его".

ИСТОРИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

   Вот Светланка понаписала-то, понаписала... Просто ужас какой-то. Вы уж меня простите, но кое-что все-таки пришлось подредактировать - уж слишком она тут разоткровенничалась. То же мне приговор нашла! Никто ее, между прочим, ни к чему не приговаривал, разве что может она сама себя. Ну ладно, как она кричит мне с кухни, все это не мое дело. Вот как, оказывается. Неужели она все еще меня не простила? Говорит, простила, но не забыла. Так и нужно, наверное, так мне и надо... Но я опять отвлекаюсь.
   Что было дальше? А дальше был Новый год, встретили мы его как нельзя лучше, и для нашей семьи он прошел довольно мирно и без особых потрясений. Я наконец нашел нормальную работу. Света все больше увлекалась своими статьями, и даже после рождения Костика журналистику не забросила. Да, двенадцатого июня две тысячи третьего года, прямо в День Независимости, у нас родился сын. Константином его назвали в честь дедушки, Светиного отца.
   Но отнюдь не для всех год прошел так же гладко, как для нас со Светой. Вася разошелся с Анастасией, тетя Тамара умерла от рака легких, а Станислав Николаевич, наоборот, помирился с Клавдией Петровной, чего уж никто не ожидал. Люся тяжело переживала смерть матери, но когда немного отошла, принялась в который раз мстить "предательнице" Светланке. На этот раз она закрутила роман с Андреем, тем самым одноклассником, Светиным работодателем. Почему-то она была убеждена, что моя Светочка до сих пор его любит. К счастью, эта история закончилась удачно для всех - в конце концов Люся и вправду полюбила Андрея (или сделала вид, что полюбила), вышла за него замуж и вроде бы успокоилась. Вася познакомился с какой-то Маргаритой (или просто Марго, но ни в коем случае не Рита), но мы со Светой строго-настрого запретили ему затевать с ней серьезные отношения. И только про Алину я ничего не слышал. Вася после развода с Анастасией перестал посещать дом Алины, у самой Насти был в разгаре роман с Григорием, и ей было не до гостей... И все-таки кое-какие слухи однажды дошли и до меня. Неприятные слухи, надо сказать... Но для достоверности изложения придется, пожалуй, рассказать.

ЧУЖАЯ ИСТОРИЯ

   Двадцать семь лет тому назад, поздним вечером, в марте две тысячи одиннадцатого года в нашей квартире раздался телефонный звонок. К телефону подошел Костик - ему было уже почти восемь, и он, считая себя взрослым, старался очень серьезным голосом отвечать на все телефонные звонки. Звонил какой-то взволнованный мужчина, позвал меня и представился Анатолием. Я долго не мог понять, с кем разговариваю, пока в памяти не всплыл силуэт вечно улыбающегося молодого человека с BMW. Анатолий говорил неразборчиво и "крайне несистематизированно", как выражается Светочка. Через сорок минут его непрерывного монолога я понял, что несколько лет назад он женился на Алине и что вчера Алина, пока он был на работе, вдруг перерезала себе вены и даже никакой записки не оставила. Я не понимал, при чем тут я и чем я могу помочь, но, как говорил Анатолий, без меня, оказывается, никак. Конечно, в первую очередь были нужны деньги, потом какие-то там документы, потом еще что-то, что именно, я не расслышал - связь была очень плохой. В общем, я должен был срочно приехать. Завтра утром - крайний срок! И черт его знает, где он только откопал мой телефон! Света не хотела отпускать меня - она чувствовала, что дело здесь нечисто. А журналистская интуиция ее никогда не подводила. Итак, на следующее утро мы решили ехать вместе и попросили Станислава Николаевича забрать Костика из школы и посидеть с ним до нашего возвращения.
   Квартиру мы нашли с трудом - Анатолий с Алиной несколько лет назад переехали в другой район. Конечно, вскоре я пожалел, что взял Светочку с собой - слишком уж неприятную картину пришлось нам с ней увидеть. Дверь была незаперта, в квартире стоял полный разгром и повсюду валялись пустые бутылки... Сначала мы решили, что хозяина нет дома и обошли все четыре комнаты в поисках чего-либо, что могло разъяснить ситуацию. Но потом Анатолий Владимирович, как он велел отныне себя называть, вдруг вылез... почему-то из кладовки; с бутылкой водки в руке, которую с улыбкой предложил Свете - мол, угощайтесь, чувствуйте себя как дома... Анатолий был в невменяемом состоянии, ничего толком не мог объяснить и только требовал денег на похороны и какие-то там расходы... Он сменил роскошный коттедж в элитном районе на четырехкомнатную квартиру в блочном доме, а вместо BMW в гараже стоял подержанный Жигуль. Света отвела меня в сторонку и твердо приказала несмотря ни на что не давать ему ни копейки. Тем более что мы сами вовсе не богачи... Мне почему-то было страшно находиться в этой квартире, я не знал, что я здесь делаю и что нас ждет. Анатолий был настроен решительно, плаксивые интонации постепенно сменялись достаточно грозными. Честно говоря, я несколько растерялся... Но Светочка взяла инициативу в свои руки и тихонько шепнула мне на ухо, что я должен отвлечь Анатолия и на пару минут вывести его из комнаты. Я попросил стакан холодной воды, и Анатолий проводил меня на кухню. Когда мы с хозяином вернулись в кабинет, Света слегка подмигнула мне и вдруг вспомнила, что ждет важного звонка по работе (никогда не понимал, зачем она носит в сумочке мобильник, если все равно приходится постоянно сидеть дома и ждать этих дурацких звонков). В общем, мы вежливо попрощались, помнится, даже улыбались, обещая позвонить вечером...
   Ох уж мне эти журналистские расследования! Я не на шутку рассердился на Свету, узнав, что она украла тетрадь Анатолия, лежавшую на столе. Я считал и до сих пор считаю, что простое любопытство - еще не причина для воровства. Кроме того, в тетрадь были вложены письма (наверное, очень важные для Анатолия) и несколько их с Алиной фотографий. Как и предполагала моя жена, тетрадка оказалась чем-то вроде непоследовательного и отрывочного дневника. Рядом с первой записью стояла дата - 01.01.2011 (в Новый год - с новым дневником! - глупая мысль, почему-то вдруг пришедшая мне в голову). Начало обещало нам со Светланкой ровно 48 листов душевных излияний психически неуравновешенного человека. Но уже на пятой странице стали появляться особенно странные записи, и к середине тетради мы поняли, что Алинина смерть не была ни самоубийством, ни случайностью. Мотив классический - постоянные Алинины измены, о которых Анатолий знал все до мелочей. Про письма мы почему-то сначала подумали, что это было переписка Алины и Анатолия, хотя зачем, собственно, мужу переписываться с женой? Нет, это были совсем другие письма. Подчеркнуто-изящный почерк Алины я узнал сразу, хотя и видел его всего пару раз. Все письма были адресованы разным людям, причем исключительно мужского пола. Одно послание было написано в несвойственной Алине простой манере изложения, оно было особенно трогательным и, что самое странное, в нем даже упоминался я. Кому предназначалось письмо и кто был загадочный "он" - этого мы со Светой так и не узнали. И теперь уже никогда не узнаем. Конверт не был подписан - вероятно, таинственное послание так и не было получено адресатом.

ПИСЬМО АЛИНЫ НЕИЗВЕСТНОМУ

   "Ты был прав, настало время поговорить по душам. Вот я и решилась написать тебе. Хотя... Имеет ли теперь это какой-нибудь смысл? Зачем ты тогда приходил? Прошло уже несколько лет... Я не могу поверить, что ты все еще любишь меня. Но если хочешь, мы можем повспоминать... Я все помню, может быть, даже лучше, чем ты...
   Это была та самая ночь. И тебе было грустно. Очень грустно. Милый, я знаю, как тяжело тебе было. Ты сидел на краю нашей с тобой кровати и плакал, впервые в жизни плакал. Это было как раз после того, как я ушла. Ты думал, я не знаю, что ты плачешь? Конечно, я знала. Я все чувствовала. И мне тоже отчасти было больно. Но так было лучше для нас обоих. Ты сам потом это понял. Тогда ты просил меня объяснить - но теперь, теперь ведь объяснения тебе уже не нужны?
   Ты ведь всегда знал, что у меня не было к тебе того самого искреннего чувства, которое бывает только один раз в жизни. Или не бывает вообще... И у меня его ни к кому не было... Возможно, еще не было...
   Но тогда я так и не смогла признаться, почему ухожу. Теперь я могу рассказать. Ты ведь хочешь знать, да? Накануне того дня я встретила его. Каждый раз, как только мне более-менее удавалось устроить свою жизнь, я опять встречала его... Видела его где-нибудь мельком, в толпе... Он никогда не узнавал меня, а если и узнавал, то не здоровался. Думаешь, я любила его? Не знаю, но встречи с ним сильно тревожили меня, и после каждой такой встречи я еще долго не могла думать ни о чем другом. В свое время тебе удалось отвлечь меня от этой болезненной страсти, а я предала тебя... И предала ради чего? Ради кого? Неужели ради него же?..
   Ты помнишь, мы гуляли как-то вечером? Кажется, за неделю до той самой ночи, когда ты сидел на краю нашей с тобой кровати и впервые в жизни плакал? Да, в тот вечер мы гуляли, и ты улыбался. И даже я улыбалась - я сама тогда еще не знала, что все так получится... И я не думала о нем, нет, честное слово, не думала! Разве ты можешь мне не верить? Я думала о тебе, о твоей улыбке, о том, что ты очень милый. И я никогда вас не сравнивала. С тобой меня связывали четыре самых коротких и самых счастливых месяца моей жизни, а с ним... да, в общем-то, ничего...
   Так вот, мы шли и улыбались. Я еще посмотрела на тебя и подумала, что мы очень глупо смотримся со стороны. Но тогда это было абсолютно неважно. Да и теперь, пожалуй, неважно. А вечер был очень тихим. И я спросила себя: “А почему я не пишу стихов?” Ты, вечер, природа вокруг, наше настроение - все располагало к стихам... Но когда я пришла домой и попыталась написать хоть что-нибудь, у меня не получилось ни строчки.
   И все-таки прости меня. Наверное, это была ошибка. Такая же непростительная ошибка, как брак с Толиком и как ночь с тем глупым мальчиком... Может быть, ты даже помнишь его, Пашу Остролистова? Он тоже меня любил. Как это странно! Вы все любили меня, а я не любила ни одного из вас. И меня уже давно перестало все это забавлять. Я тут вдруг подумала - а с чего это вдруг я пишу тебе? Наверное, стоит с этим закругляться. Это было первое и последнее мое к тебе письмо. И не приходи больше ко мне домой, тем более так внезапно - Толик сменил работу и теперь много времени проводит дома.
   Прощай, на этот раз навсегда. Твоя Алина".

ЧУЖИЕ ИСТОРИИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ...

   Так вот, наверное, именно за подобные письма (а, возможно, и за что-то еще) Анатолий и решил расправиться со своей красавицей-женой. Подробностей убийства тетрадь не содержала, да и нас со Светланой они не очень интересовали - в милиции разберутся. Света, привыкшая в своей газетенке к высосанным из пальца скандалам, была не на шутку шокирована настоящим убийством. А мне, почему-то больше всего было жаль не погибшую Алину и не Анатолия, вскоре осужденного по статье за предумышленное убийство, а именно парня, который так и не получил свое письмо.
   Света сначала хотела написать статью обо всем этом, но все-таки мы знали слишком мало подробностей, да и я вовремя принялся ее отговаривать. От идеи криминальной статьи Светочка в конце концов отказалась, но с тех пор ее мучило желание заняться "настоящей журналистикой", написать что-нибудь стоящее. С этими мыслями и отправилась она в офис Андрея, где настоятельно просила поручить ей наконец "серьезное задание", грозясь даже уходом из редакции (уж я-то знаю, такого она бы ни за что не сделала).
   И ей повезло - Андрей уступил довольно быстро. Но задание и вправду было не из легких, тем более для женщины. Светлана должна была ехать в командировку в какую-то далекую деревню, где якобы жил столетний старик, который не то видел НЛО, не то общался с духами, не то просто сошел с ума. Так вот, моей жене предстояло туда отправиться и разобраться во всем самой. Мне идея с поездкой представлялась более чем глупой, потому что сумасшедших стариков и в нашем городе хватало сполна, а желающих стать героями сенсационных статей - и того больше.
   Итак, я был против. Правда, нам со Светочкой, наверное, только потому и удалось прожить вместе все эти сорок лет, что мы всегда уступали друг другу. Но отпустить ее одну черт знает куда и черт знает насколько (сроки поездки не были оговорены) я, конечно, не мог, а потому отправились в глухую деревню мы вместе. Надо сказать, отчет о нашем путешествии, точнее, Светина статья, так и не появилась в прессе, причем по нашему же со Светой желанию. После того, как моя жена твердо заявила в редакции, что интервью со стариком не должно быть опубликовано (аудиозапись с его рассказом Света оставила у себя); Андрей на нее жутко обозлился (само собой, ссора состоялась не без Люсиной помощи) и расторг все контракты. Вот на этом, собственно, и закончилась журналистская карьера моей жены.
   Конечно, вам безумно интересно, почему это мы со Светой вдруг так резко запротестовали. На самом деле, мы вернулись из деревни абсолютно раздавленными, и нам было просто не по себе. А что касается сюжета самой истории... Знаете, для читателя Светкиной газетенки, привыкшего к постоянным сенсационным разоблачениям и ко всякой фантастике, имеющей псевдонаучное объяснение, наш незамысловатый и не доказанный никакими экспертами рассказик не представлял ровным счетом никакого интереса. А старика было жаль обманывать - ведь он согласился поведать нам свою тайну только при условии, что об этом никто, кроме нас, знать не будет. Теперь старик уже умер - ему и тогда-то было под сто лет, а запись все еще у нас. Мне нравится эта печальная история, мне кажется, она чем-то похожа на мою... Хотя, в сущности, в моей жизни ничего подобного никогда не было... А в общем-то, ведь все наши истории чем-то схожи...
   Да-да, я знаю, что я постоянно отвлекаюсь, что я все делаю не так, как сделал бы хороший автор хорошего романа, но все же не судите меня строго! Тем более теперь, когда я вас так заинтриговал этим рассказом старика, неужели вы позволите мне закрыть эту тему и писать дальше... к примеру, про то, как Вася женился на Ирине? Нет, конечно же нет! Всему свое время, будет и про Васю, и про моего кота, и про первую любовь Костика и еще про многое-многое другое... Но сейчас моего дорогого читателя ждет история того самого старика, приведенная практически дословно.

ИСПОВЕДЬ

(рассказ старика, отредактированный

и несколько приукрашенный моей женой)

  
   "Однажды холодным тоскливым зимним вечером шел по пустынной проселочной дороге одинокий человек. Волосы его были растрепаны, одет он был бедно и не по погоде, а весь внешний вид его олицетворял скорбящего человека. Он был пьян, очень пьян.
   Если бы тогда вы видели его, вам бы непременно захотелось подойти к нему и спросить, отчего он так грустен и почему пьян. И, знаете, если бы вы спросили его тогда, он бы, скорее всего, ничего вам не ответил. Да, он абсолютно точно не ответил бы вам ничего.
   Что же изменилось теперь? Почему же теперь я так стремлюсь выложить вам, совершенно незнакомым мне людям, всю историю своей жизни, все до основания? Неужели я собираюсь так просто поведать вам то, о чем я не смог в свое время рассказать даже единственному близкому мне человеку? Возможно, я стал старше и, следовательно, умнее? Нет, конечно нет... Скорее, наоборот...
   Но вы должны понимать, как тяжело мне теперь говорить с вами... Поэтому, прежде чем начать мой рассказ, я должен удостовериться, что не ошибся, выбрав именно вас... Ответьте, что вы хотите услышать от меня сегодня? Для чего пришли вы ко мне, не испугавшись внешнего вида моего? Почему не поверили вы тем, кто говорил, что я сумасшедший? Возможно, глядя на меня, вы просто захотели узнать, что же могло довести человека до такого состояния? Чего ждете вы? Может быть, сказки о тех духах, которые приходили ко мне каждую ночь и говорили, что я должен умереть? Нет, я не сказочник, друзья мои. Может быть, вы хотите услышать трагическую историю любви, узнать, что же помешало нашему с ней счастью? Вы хотите знать, как она умерла?
   Вы хотите знать, почему нельзя купаться в Малинке-речке? Почему мертвый лес на другом берегу ее считается проклятым местом?
   Да, я бы мог рассказать все это... Но в другой раз... Что касается смерти, злодеев, привидений и духов, не об этом моя история, друзья мои... А вот что касается любви... Ну вы же сами прекрасно знаете, что при сильном желании и не менее сильных очках любовь можно рассмотреть даже там, где на первый взгляд ее нет, не было и быть не может...
   Но почему вы не спросили меня тогда, когда я был грустен и пьян? Почему вы потревожили мой покой теперь? Тогда я помнил, помнил все в деталях... А теперь все кажется таким далеким и смутным... Иногда я даже сомневаюсь, было ли это на самом деле... и со мной ли?
   Они ведь наверняка рассказывали вам, что я был безумно влюблен в нее и сошел с ума от горя после ее смерти? Так вот, это неправда... Это все неправда...
   Я никогда не любил ее... Иногда мне даже кажется, что это я ее убил, но теперь никто и никогда не узнает, что же случилось на самом деле. Хотя... давайте по порядку...
   Все это случилось очень давно... Кажется, летом... Да, это было летом, несомненно летом! Ни в один другой сезон такого случиться не могло. Жаркий летний полдень... Хотя постойте... Нет, это был вечер, теплый летний вечер. Невыносимая жара уже начинала спадать, солнце садилось за мертвый лес, а с Малинки-речки дул спасительный прохладный ветерок. В тот вечер она решила искупаться в речке, и я пошел с ней за компанию, хотя никогда не любил воду, особенно красную воду.
   Ах да, вы спрашивали меня, почему наша Малинка так названа! Как и когда закрепилось за ней именно это название, я уже и не помню. Хотя история, кажется, занятная была... Я помню одно - в речке текла ярко красная вода. Возможно, кто-то когда-то и сравнил эту воду с малиновым соком... Я же видел в ней только кровь.
   Вы ведь успели побывать на берегу Малинки? Да, после постройки чертовых очистительных сооружений она уже не та... и вода в ней прозрачная...
   Я понимаю, вы уже разочарованы во мне... Вы ждали встречи с мудрым старцем, а теперь видите перед собой дряхлеющего и беспамятного старика? Это только начало, друзья мои...
   Так вот, в тот день мы пошли купаться на Малинку-речку. Как я уже говорил, вода в ней была ярко красная, бордовая. А тут еще закат... Вы не представляете, какие закаты были тогда! Вся деревня от мала до велика выходила смотреть на огромное кроваво-красное солнце и облака, отливающие всеми цветами радуги. Но и в наш мирный уголок суждено было ворваться чертовой цивилизации со всеми ее машинами, самолетами, телевизорами и полетами в космос... И люди почти перестали любоваться природой... Теперь закат не значит для них ничего, кроме того, что пора включать свет... Холодный, жестокий электрический свет...
   Но о чем я говорил? Так вот, на закате мы пошли купаться. Это был какой-то необычный вечер и необычный закат. И она сама была необычна. До сих пор память моя хранит ее загадочную улыбку, которую я видел тогда в первый и последний раз. До того дня я думал, что наизусть знаю все ее уловки до мелочей, но тогда, в тот вечер, она поразила меня своим взглядом, каким-то абсолютно новым и незнакомым...
   Простите, вы спросили, как я с ней познакомился? Неужели я еще не рассказывал вам? О, это было очень давно... Да и интересно ли вам? Но раз спрашиваете, значит, интересно... Только впредь не перебивайте меня на полуслове...
   Она жила в отдаленной части деревни, за Малинкой-речкой, прямо у самого мертвого леса. До приезда в нашу деревню городской красотки Аллы, теперь жены деда Ивана... Вы ведь и к нему, наверное, уже заходили? Ну он-то ничего вам не расскажет, хоть и знает побольше моего... Так вот, до того, как Иван уехал в город к своему брату и затем вернулся с молодой женой Аллой (вот та и впрямь была хороша!) моя Дарья считалась самой красивой девушкой в деревне. Разве я еще не говорил, что ее звали Дарьей? Да, именно так ее и звали. И она, она считалась первой красоткой, моя Дарья. И знаете, общественное мнение отчасти заразительно... Вдруг и мне она как-то показалась симпатичной... Теперь, когда я вспоминаю ее, меня бросает в дрожь: курносый нос, огромные совиные глаза, густые брови, черные волосы (я предпочитаю блондинок) - ну что же можно было найти в ней?
   Ходили слухи, что она была приемной дочерью... и всегда я замечал в ней что-то нерусское... Не могу даже сформулировать, что именно.
   Знаете, я был влюблен в ее старшую сестру, Настю. Но Настя была старше меня на три года и рано вышла замуж. И уж, конечно, не за меня... И я быстро забыл ее... удивительно быстро... Даже сам удивляюсь... Если бы вы теперь спросили меня, какой была эта Настя, я бы даже не знал, что вам ответить... Я не помню ее, совершенно не помню... И это хорошо по-своему, ведь воспоминания старого больного человека могут исказить и исковеркать все, даже самое святое... даже первую любовь... Но разве я любил Настю? Разве я любил ее? Мог бы я поклясться в том, что любил ее? Не спрашивайте меня, я не помню почти ничего, что было до...
   Итак, Настя вышла замуж, и первые недели две после ее свадьбы я ходил кругами вокруг дома, где она жила раньше, и упивался своим горем. Я смотрел на свое отражение в кровавой Малинке-речке и казался сам себе до безумия романтичным. И вот тогда-то и заметила меня Даша. И надо же такому случиться, влюбилась в меня с первого взгляда! Посмотрите на меня: вы можете представить себе, как самая красивая девушка в нашей деревне, которой добивались многие и получали отказ, могла так просто влюбиться в меня? Вам не смешно? Нет? А вот я с трудом сдерживаю смех.
   Но самым обидным было то, что меня поглотило это ненавистное мне до сих пор общественное мнение, и я решил, что тоже ее люблю... Как-то мы сидели с ней на берегу Малинки, и я поцеловал ее... До сих пор не могу вспомнить о том дне без сожаления. Она просила увезти ее в город, ей нравилась эта чертова цивилизация, уже тогда начинавшая пробиваться и в нашу деревню... А я любил свой дом, я любил Малинку-речку, любил даже мертвый лес, в котором не росло никогда ни ягод, ни грибов... И я отказался. Как ни странно, она поняла меня... Или притворилась, что поняла, боясь, что я ее брошу. Она всегда делала такое понимающее выражение лица... Я так ненавижу ее, что мне даже тошно от одного воспоминания о том, как сочувственно она кивала, когда у меня были проблемы, и я доверялся ей. Мне страшно даже подумать, что она и впрямь могла понимать меня, что она знала, что у меня внутри, чувствовала, как чувствовал я... Но нет, она не понимала, не понимала ничего... Если бы она знала меня хоть наполовину, она бы не осталась со мной. Она бежала бы от меня с диким воплем... Но я опять отвлекся.
   Итак, мы остались в деревне, решили пожениться и построить свой дом. Знаете, мне бы никогда не пришло в голову, что я ее люблю, если бы не мое чертово честолюбие. Я полюбил Дарью уже за то, что все парни в деревне смотрели на меня с завистью. И я гордился своей будущей женой. Ее и мои родители благословили нас, и все было хорошо... Хотя нет, не совсем все... Что-то во мне уже тогда не давало нам жить нормальной жизнью. Тем более, семейной.
   Однажды Даша прибежала ко мне растрепанная, заплаканная и абсолютно некрасивая. Она сказала, что гадала на ромашке и выяснила, что я ее не люблю. Я улыбнулся, сорвал другую ромашку, оборвал по очереди все лепестки и прошептал, целуя Дарью: "Вот видишь, это все ерунда. Если верить ей, то ты тоже меня не любишь". Уже тогда я знал, что у здоровой ромашки всегда четное количество лепестков. Но меня больно кольнуло минутное сознание того, что я действительно не люблю Дашу.
   В тот вечер она впервые не ушла ночевать домой. И всю ночь мне снилось ромашковое поле около Малинки-речки, волшебный по красоте своей закат и чувство надвигающейся беды. Я проснулся злой, уставший и не мог больше уделять Даше должного внимания, из-за чего мы с ней сильно поругались в то утро. Меня постепенно начинало раздражать в ней все, но я старался не подать виду.
   И зачем же вы потревожили меня теперь?!! Я снова так ясно вижу перед собой ее лицо, полное страдания, слышу ее предсмертные крики о помощи... Вы заставляете меня помнить то, что, как казалось мне, я уже начал забывать... Мне больно вспоминать, но я продолжу.
   Итак, она ушла утром, злая и зареванная. А через полчаса пришел ее отец и грозно сказал мне, что свадьба должна состояться как можно скорее. Мне было уже все равно, и мы вскоре поженились.
   Иногда я даже сомневаюсь в том, любила ли она меня. Я вспоминаю, как завороженно глядела она на Ивана, когда тот рассказывал о своих поездках в город. Она постоянно спрашивала, какие там дома, что носят городские девушки и чем они интересуются... Но Алла, Алла была красоткой! И моя Дарья заблуждалась, считая, что если ей удастся хоть немного пожить в городе, она приоденется и накупит дорогой косметики и обязательно вернет себе звание первой красавицы. Дарья действительно иногда бывала красива: у реки на закате, или в лесу около какой-нибудь березки... Ее украшала сама природа... но в городе, в пыльном, душном городе! Я не мог и представить, как бы она, моя Дарья, вписалась в эту жуткую городскую жизнь. И я смеялся над ней, а она плакала, думая, что я влюблен в Аллу. Неужели я был правда влюблен в Аллу? Я не помню, убей Бог, ничего не помню... Из всех них я хорошо помню только Дарью. Я помню именно Дашу, потому что она рано умерла. А Алла... она просто состарилась, и прекрасные черты ее лица смазались и стерлись в моей памяти. Вы можете хоть сейчас зайти к деду Ивану (хотя, наверное, вы уже заходили к нему) и посмотреть на то, что стало с Аллой. Но не советую я вам смотреть на нее теперь: слушайте меня внимательно и представьте себе, что Алла была очень красива.
   Мы с Дарьей и Иван с Аллой дружили семьями. Что-то связывало нас четверых, мы сами не могли понять, что. Мы бывали в гостях друг у друга столь часто, что в деревне ходили о нас разные слухи, иногда даже самые оскорбительные. Но время шло, и все сглаживалось - угасла как моя неприязнь к Дарье, так и минутное увлечение Аллой, которой деревенская жизнь явно не пошла на пользу. Дарья перестала ревновать, и жили мы сравнительно мирно. Детей у нас не было, о чем моя жена часто плакала по ночам, думая, что я сплю и не слышу. А, может быть, она плакала вовсе не об этом... И, знаете, мне было абсолютно все равно, о чем она плачет, я хотел только, чтоб она угомонилась и дала мне спокойно выспаться перед новым рабочим днем. Ах да, вы же спрашивали, кем и где я тогда работал! Неужели вам так это важно? Я плохо помню... Кажется, я работал в нашем колхозе... И говорят даже, хорошо работал... Но я не помню, совсем ничего не помню... Это все так несущественно... Но я устал, в моей голове все спуталось, я не помню ничего... Перед тем, как продолжить, я должен хоть чуточку передохнуть. Теперь вы можете задавать свои дурацкие вопросы, чтобы не заставлять меня потом отвлекаться по мелочам...
   Ну вот, теперь я могу продолжить... Я, может быть, уже говорил вам, что в году... нет, не помню, в каком году... в общем, у Ивана и Аллы родилась дочь. И назвали они дочь свою Светланой. Чудная она была девчонка, скажу я вам, белокурая, улыбчивая и чрезвычайно доверчивая. Ее я помню очень хорошо, потому что она тоже рано умерла. И Дарья моя смотрела на соседку и подругу Аллу с такой явной завистью и злобой, что последняя стала избегать встреч.
   Как-то раз дошел до меня слух, что Дарья моя ходит к бабке-колдунье в соседнюю деревню и наводит порчу на всю Иванову семью. Как я узнал потом, слухи эти были неоправданны, но я не любил Дарью, а потому мог поверить любой клевете в ее адрес. И когда осенью тяжко заболела Светланка, я первым делом подумал на мою Дарью.
   И сколько ни говорила мне жена, что она и знать не знает эту бабку-колдунью, сколько ни плакала она и ни умоляла меня, я не верил... Я думал, что знаю наизусть все ее уловки. А на следующий день Светланка умерла, что еще более утвердило меня в моей уверенности. Мы очень сильно ругались в те дни... И вся деревня тогда говорила о нас и о наших размолвках, придумывая свои обоснования. Но как-то раз пришел ко мне Иван, и долго-долго говорили мы с ним... Он поведал мне причину Светланкиной смерти: оказалось, что ей стало плохо после того, как она попила воды из нашей речки. Все были поражены: вода в Малинке всегда считалась достаточно чистой и пригодной для питья. И когда я понял, что ошибался, мы с Дарьей помирились и зажили прежней жизнью. Ну или почти прежней...
   Иногда мне даже казалось, что я рад такому исходу - вроде бы все встало на свои места. А как радовалась за нас вся деревня! Сколько выпито было за наше примирение! Порой диву даешься, до чего же люди любят лезть в твою жизнь... И ведь все они думают, что знают истину, знают, какой ты, что и кого ты любишь...
   Но если бы она ушла тогда... Или если бы я от нее ушел... Меня бы не терзали теперь эти жуткие воспоминания, ко мне бы не приходили по ночам эти духи, о которых вы уже наслышаны от соседей... Они говорят, что я стал сумасшедшим после ее смерти. Это неправда. Я был сумасшедшим всегда, я родился таким и умру таким. О! Они приходят ко мне каждую ночь и говорят мне, что я должен скоро умереть и что я попаду в ад за мои грехи. Вы думаете, я боюсь смерти? Нет, я не боюсь смерти, нисколько не боюсь. Хотя кто ее не боится? Знаете, если кто-нибудь когда-нибудь скажет вам, что он не боится смерти, не верьте ему. Он врет. Он врет, потому что все боятся смерти. Все, все без исключений! Дайте мне кто-нибудь стакан воды, а то что-то слишком тяжело стало продолжать...
   Ну вот, я, кажется, рассказал вам всю свою предысторию. Или вы хотите узнать что-то еще? Нет? Слава Богу, нет. Помните, с чего я начал свой рассказ? Да, именно с того, что мы с Дашей пошли купаться на Малинку-речку. Я уже говорил, что все в тот вечер было необычным, особенным. Даша была как-то даже слишком счастлива, неправдоподобно счастлива... Я редко видел ее такой. Вы думаете, у нее была легкая жизнь? Вы думаете, ей было легко? Нет, моя Дарья много страдала и много плакала. А счастливой я видел ее всего пару раз в жизни. Очень давно это было... Но теперь она радовалась всему, она любовалась природой, закатом, лесом, она рвала цветы и плела из них венок себе на голову. Я был поражен, вдруг заметив, что она, моя Дарья, еще очень молодая женщина. Ей тогда стукнуло... Дай Бог памяти... Кажется, двадцать четыре... А я так давно забыл о том, что она молодая! Я никогда не думал об этом! Итак, она была молода, красива и счастлива... В последний раз.
   А я? Был ли я счастлив? Нет, мне было как-то не по себе, я словно чувствовал беду. В моей памяти слишком ясно всплыл вдруг тот сон о ромашковом поле, такой, казалось бы, давно забытый и абсолютно несущественный. Я смотрел на огромное круглое кровавое солнце, окруженное кровавыми облаками, медленно погружавшееся в кроваво-красную воду. И она тоже смотрела. Но если меня это зрелище пугало и настораживало, то ее завораживало и радовало.
   Малинка-речка... Какая тихая и спокойная сегодня... Она так и звала нас искупаться... Но, знаете, я почему-то побоялся... Сам не знаю, чего тут можно было испугаться, но я испугался... Дарья же слишком упорно пыталась уговорить меня пойти с ней, а я, как вы уже поняли, очень не любил уступать ей. И не уступил на этот раз. Дарья огляделась по сторонам - за версту никого не было. Тогда она скинула с себя всю одежду и нырнула в воду. Я любовался ей - она была прекрасна в тот вечер... Я любил ее такой, именно такой... Она плавала долго, временами оглядываясь на меня и улыбаясь, зазывая к ней в воду. Но я не пошел. Она уже собиралась вылезать на берег, как вдруг произошло что-то непонятное и абсолютно непредвиденное: Малинка, маленькая и всегда спокойная речушка, вдруг словно взбесилась, не выпуская мою Дарью из своих объятий. Она бушевала, вздымая немыслимые по своей высоте гребни волн. Поднимался ураган. Даша начинала тонуть, она просила меня о помощи... А мне, мне не нужно было даже прыгать в воду, мне стоило бы только протянуть руку, и Дарья была бы спасена. Но я не сделал этого. Я стоял на берегу и любовался картиной - она была прекрасна, когда тонула. Она кричала, и в ее голосе я слышал музыку, волшебную музыку... Этот мотив до сих пор звучит у меня в мозгу, я бы спел его вам, но у меня нет слуха. Ее тело было кроваво-красным в лучах заходящего солнца, и она была великолепна. Я не помню, сколько времени все это продолжалось, но она долго боролась со смертью... Она все кричала и кричала, я уже не мог разбирать ее слов, но я все стоял на берегу и любовался ее смертью. Иногда меня удивляло, где же вся деревня: почему никто не прибежит на ее крики? Но никого не было, и я был безумно рад этому. Наконец она перестала сопротивляться и была поглощена стихией. Малинка быстро успокоилась, тучи над ней разошлись... Создавалось такое впечатление, что ничего не было и все это мне пригрезилось, но сомнения разрушил последний порыв ветра, выбросивший на берег тело Дарьи.
   Хоронили Дашу в теплый июльский полдень. Собралась вся деревня, каждый со своей версией происшедшего. Оказалось, никого урагана в тот вечер не было, а погода была замечательной. Никто не слышал, чтобы Даша кричала, хотя все окна были нараспашку. Я решил промолчать, зная, что мне все равно не поверят. Когда я подошел к ее гробу попрощаться, она открыла глаза и тихо прошептала: "Это была ошибка. Умереть должен был ты". Разумеется, никто, кроме меня, ничего не слышал. И я никому не рассказал. Вы первые, кто слышит эту историю целиком.
   После ее смерти я много думал и много пил. Знаете, я все-таки не понимаю. Я слишком многого не понимаю. И мне больно. Я живу с этим уже так долго, очень долго, слишком долго... Я сам не знаю, сколько мне теперь лет... Я так устал ото всего... Я не люблю гостей. Я люблю быть один. Я устал, так устал... Зачем вы потревожили меня теперь? Почему не даете мне спокойно умереть, умереть одному, наедине с моими мыслями, чувствами и воспоминаниями? Почему я должен был делиться с вами самым сокровенным? Уходите, уходите из моего дома! Я устал! я хочу быть один! Не тревожьте меня больше никогда! И дверь, не забудьте закрыть за собой дверь. Аминь".
  
  
  
   28
  
  
  
  
Оценка: 1.00*2  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"