Заслуженный критик Российской Империи Ан Петрович Рысев проживал в старинном особняке. Он снимал самую большую и самую мрачную комнату, служившую одновременно и рабочим кабинетом, и местом для отдыха от трудов праведных. Другой в столь угнетающей обстановке давно бы зачах, но только не Ан Петрович! Он буквально цвёл, пах и с каждым днём укоренялся в помещении всё сильнее, пока, наконец, не стал, натурально, частью обстановки. Гости приходили и уходили, солнце жирно лапало стёкла единственного окна, вышагивая с востока на запад, а заслуженный критик так и сидел за своим массивным дубовым столом, изредка поднимая тяжёлый взгляд.
О глазах Ана Петровича стоит рассказать отдельно: мутные, как бутылочное стекло, зелёные, как буйно разросшаяся на болоте ряска, они всё время смотрели в одну точку. Или на ручку двери, или в стену - на угол картины с жёлтым треугольником на синем фоне, или просто на пол - пыльный, усеянный отпечатками подошв. Этот взгляд в первый момент сбивала гостя с толку, заставляла нервничать, искать ответ в глубине глаз критика... Но слово "глубина" слабо сочеталось с органами зрения Ана Петровича, и потому наглый "исследователь" завсегда отводил взгляд, признавая победу хозяина кабинета. Да и приходили-то к Ану Петровичу в основном с просьбами, так сказать, "на поклон", что изначально ставило заслуженного критика в выигрышное положение. В конце концов, всегда можно прогнать опостылевшего просителя - а то ишь, место занимает!
К слову, звали Ана Петровича Антоном, а имя заслуженный критик сократил для пущей важности. И, хотя каждый встречный и поперечный был в курсе этих метаморфоз, приятели и знакомые старательно делали вид, что знают только Ана Петровича, а какой-то там Антошка Рысев из соседнего двора им совершенно неизвестен. Что самое удивительное - заслуженный критик принимал танцы с бубном и кастаньетами вокруг своего имени как само собой разумеющееся. Мол, все взрослые и почтенные люди, все отличают детские глупости от занятий, присущих серьёзным мужам.
Стоит упомянуть, что одним из таких занятий Ан Петрович полагал утреннее рецензирование. Взять пару романов авторов помоложе и помалоизвестнее, разгромить в пух и прах, так, чтобы только клочки предложений летели по закоулочкам белоснежного листа бумаги, преследуемые гневными сентенциями, да и завершить этот своеобразный моцион чашкой крепкого кофе. Бывало, конечно, что твёрдые зубы опытного критика Ана не могли разгрызть крепкий орешек очередного произведения. Тогда хозяин кабинета кивал в такт мыслям и говорил себе: "Далеко пойдёт, паршивец!". После чего откладывал роман или повесть в сторону, не оставив ни одной пометки. А чего оставлять, если понравилось? Вот если не по духу пришлось, то милое дело поставить наглого авторишку на место. Тогда и позлобствовать с охоткой не грех. Ну а если перегнёт палку - всегда можно отговориться тем, что критика полезна больше, чем все витамины группы Б с микроэлементами в придачу. И люди поймут... Пусть только попробуют не понять!
В полном соответствии с привычными ритуалами начался и сегодняшний день. Ан Петрович за каких-то два часа успел:
1) сравнять со столешницей три произведения молодых, да ранних авторов
2) испить чашечку ароматного кофея (запах напитка до сих пор витал где-то под потолком, пугая тени и унылых пауков)
3) ознакомиться со свежей прессой
В результате всех этих действий заслуженный критик пришёл в столь благодушное настроение, что начал подумывать о вещах... Нет, не глупых или безрассудных, но отнюдь не подобающих человеку его ранга. А именно - о сочинительстве.
Лениво вспоминал Ан Петрович ступеньки своего жизненного роста, одну за другой, смакуя подробности и сладко трепеща от тайн, скрытых в его прошлом. Вспоминал, вспоминал... Да и вспомнил. Вспомнил, что никогда и ничего не писал. Нет, бумаги он изничтожил целый железнодорожный состав, а то и больше, вот только всё это были рецензии, отзывы, статьи... Как опытный повар, Ан Петрович мелко шинковал чужие произведения, медленно пассируя на огне острот неокрепшие идеи. Но, как любого кулинара, заслуженного критика беспокоил вопрос ингридиентов для его "оливье". Ему приходилось использовать труды других людей, ведь собственных художественных произведений не имелось в послужном списке Ана Петровича... Какая досада!
Ан Петрович цокнул языком и, покачав головой, притянул к себе ритуальный пакетик с жареными семенами подсолнечника. Ритуальный - потому что каждый день он торжественно поглощался и наутро заменялся новым. Впрочем, иногда Ан Петрович ленился запастись этой "пищей насущной" и бывало по неделе сидел, довольствуясь только кофе и бутербродами с ветчиной. Тоже неплохо, но... С семечками было не в пример лучше.
С энтузиазмом расщёлкивая твёрдые скорлупки, Ан Петрович впал в глубокую задумчивость. Не ту задумчивость, которую он изображал перед посетителями, а в настоящую - с настоящими же душевными терзаниями и непредсказуемыми скачками мысли. Заслуженный критик, которого за глаза звали Анператором, намекая на одного из бывших властителей Российской Империи, сейчас больше походил на греческого философа, устроившегося на камне и долгим взглядом уставившегося на море. Моря, правда, в кабинете не наблюдалось, да и массивное кресло порядком отличалось от какого-то там булыжника... Но Ана Петровича подобные мелочи не беспокоили - он ДУМАЛ.
Может, любовную историю сообразить? Или детективчик? С сыщиками, шпиёнами и прочей ерундой... И того, и другого Ан Петрович за долгую карьеру литературного критика начитался вдосталь, что, впрочем, имело и отрицательную сторону - теперь он вышеупомянутые жанры терпеть не мог. Какое тут удовольствие от творчества? Нет уж, увольте. Лучше за философский трактат взяться... Кстати! А чем плоха идея? Очень, очень, очень даже. Вполне соответствует его, Ана Петровича, положению и масштабам личности.
Заслуженный критик довольно качнул из стороны в сторону своим немаленьким телом и простёр перед собой чистый белый лист. Пока ещё чистый и пока ещё белый. Толстые пальцы непроизвольно потянулись к ручке фирмы "Пачкер", а в голове забурлили идеи, требовавшие вот прямо сейчас, немедленно, выразить их в словах. Ан Петрович медлить не стал - ну а что, кого стесняться то - и быстро исчеркал всю доступную для творчества поверхность. Потерявший девственность лист смотрелся внушительно и солидно - заслуженный критик откинулся назад, благосклонно взирая на плод своих праведных трудов. Ему бы остановиться на этом доброжелательном созерцании, да будто чёрт под локоть толкнул, да острое шило выползло из мягкой обивки сиденья - подался Ан Петрович впёред и, по привычке, пробежался глазами по строчкам. А потом...
Отработанными движениями критик перечёркивал казавшиеся неуместными слова, обводил ошибки, делал пометки на полях... Ан Петрович и глазом не успел моргнуть, как лист запестрел красным, приобретя вид дневника закоренелого двоечника.
"Слог не выдержан в единой стилистике...".
Как это?! Чтобы у заслуженного критика и стиль не выдержан? Да не может такого быть! Скорее мир перевернётся... Ну, или потревожится учитель Ана Петровича, Арх (бывший Архип) Иванович Самохвалов, давно покинувший мирскую суету. Да-да, именно в этом смысле покинувший, что давало Ану Петровичу солидный повод периодически произносить фразу:
- Увидел бы такое наш дорогой Арх Иванович... В гробу бы перевернулся, не иначе!
Говорилось это тоненьким голосочком, который в устах внушительного и весомого критика звучал на редкость комично. Что, впрочем, не мешало запугивать упоминанием имени патриарха молодых да ранних. Они как-то сразу сникали и теряли весь гонор... Эх, а что бы про Ана Петровича подумал дорогой Арх Иванович?
Заслуженный критик загрустил, и продолжил изучать листок:
"Много восторженных слов...".
Как же без них-то?! Ведь не абы какой бумагомаратель очередную "писульку" ваяет, а сам заслуженный критик соблаговолил спуститься с небес рецензирования и редактуры на грешную землю сочинительства! Тут и фанфары не будут лишними, и оркестр с трубачом и барабанщиками... Ишь ты! Как только рука поднялась такое изобразить?!
Заслуженный критик приложил тяжёлым взглядом провинившуюся конечность. Та не двигалась, молча признавая за собой вину, и Ан Петрович, глубокомысленно вздохнув, вернулся к листку:
" Текст перегружен сравнениями...".
На сей раз закалённая в боях с настырными авторами, но, одновременно, на редкость чувствительная душа заслуженного критика не выдержала. Ан Петрович вскочил, чёрной тучей навис над бедным листком и, одним махом смяв бумагу, выбросил написанное в корзину для мусора. Благо стояла последняя аккурат рядом с креслом критика.
- Да как можно! - справедливо негодовал Ан Петрович. - Сплошное непотребство!
Янтарная статуэтка кошки, пристроившаяся на тёмной книжной полке, молчаливо соглашалась с каждым словом критика. Так повелось с самого первого дня их знакомства, если, конечно, можно назвать оным момент, когда Ан Петрович увидел безделушку на витрине магазина. Зверюшка казалась настолько загадочной и принадлежащей какому-то другому, высшему миру, что руки критика сами собой потянулись к бумажнику, а его мысли переместились в плоскость хитроумных расчётов. Поставить на стол? Нет, слишком нарочито... Лучше на книжную полку. Да-да! Кошка в темноте смотрится внушительно, даже если она ненастоящая...
Спустя час безделушка красовалась на законном месте в кабинете заслуженного критика, начав многолетнюю молчаливую вахту. Люди приходили и уходили, люди спорили и ругались, люди строили планы и возмущались чужим коварством - а кошка сидела на полке и внимательно со всем соглашалась... Гости часто замечали её, но только один сообразил поинтересоваться именем игрушечного зверя. На что Ан Петрович, почитая себя большим оригиналом, ответил - Янтарь. Правда, вопрошающий не понял соли шутки, но это нисколько не расстроило заслуженного критика. Ведь ему самому было смешно, а остальные... Да что они понимают, в самом-то деле?
Погладив взглядом спинку кошки, Ан Петрович окончательно успокоился. Он осторожно взял новый лист бумаги и крепко задумался. Уязвлённое самолюбие раздражало и сбивало с мысли, а в голове крутились какие-то невнятные отрывки из женских романчиков. Что за ерунда... Заслуженный критик мощно тряхнул всем телом, произведя таким образом своеобразную перезагрузку. После этого мысли слегка прояснились, что, в свою очередь, вылилось в необыкновенный писательский зуд. И Ан Петрович, мелко поплёвывая семечковыми очистками, приступил ко второй попытке...
На сей раз он тщательно выверял каждую фразу, составлял её из слов, как из кирпичиков, многократно взвешивая каждый и безжалостно отбрасывая неподходящие. Он даже, при молчаливом согласии Янтарь, проговаривал предложения вслух, пытаясь найти в них слабые места. В общем - трудился не покладая рук... К концу этой самоэкзекуции пот, гадкий солёный пот, щедро усыпал лоб критика, а сам он чувствовал себя так, словно был галерным рабом или, на худой конец, заключённым в каменоломне после очередной смены. Давно Ан Петрович так плодотворно и усердно не работал... Ох, давно!
Критик довольно откинулся на спинку кресла, обозревая получившийся текст. Он был почти счастлив, и потому на какое-то мгновение расслабился... Чего делать ни в коем случае не стоило. Непослушные руки вновь рванулись к золочёному "Пачкеру", бледные пальцы замелькали над столом, а, когда всё закончилось, перед Аном Петровичем предстал листок, подозрительно похожий расцветкой на своего предшественника. Да-да, того, что нашёл пристанище в корзине с мусором...
"Cовременные просторечные "провалы...".
Дыхание заслуженного критика сбилось, ритм сердцебиения живо напомнил о пляске святого Витта, что до капелек пота, стекающих по широкому лбу - Ан Петрович перестал обращать на них внимание, всерьёз обеспокоившись за своё здоровье...
"Автору стоит повторить правила синтаксиса...".
Ану Петровичу совсем поплохело. Заслуженного критика с каждым новым словом, с каждой, написанной красным, фразой бросало из жара в холод и обратно. А голова... Голова болела, оказавшись во власти жесточайшей мигрени. Болела всё сильнее и сильнее...
"Некоторые обороты речи и словосочетания странны...".
Заслуженный критик не выдержал и стукнул кулаком по столу. Да так сильно, что руку ушиб, а листок бумаги, словно в панике, соскользнул на пол. Янтарь неодобрительно посмотрела с полки, а её хозяину показалось, что статуэтка возмущённо мяукнула. Мол, хозяин, что это ты такое делаешь? Ан Петрович медленно перевёл взгляд на ушибленную руку. А в самом деле - что он делает? Почему разносит в пух и прах свои же произведения?
Вопрос требовал проработки... Самой тщательной и подробной. Во-первых, Ан Петрович, как знаток всех тонкостей писательства, хорошо разбирался, как создавать хорошие произведения. Во-вторых, он же, как заслуженный критик, умел писать отменные рецензии и отзывы... Так почему тексты, вышедшие из под ручки Ана Петровича писателя, вызывает столь сильное неприятие у Ана Петровича критика? Вопрос требовал проработки... Но оная грозила полнейшим когнитивным диссонансом, и заслуженный критик решил поступить иначе. В самом деле, если он знает, как нужно писать... То рано или поздно напишет что-то стоящее. Ведь так? И Ан Петрович принялся за работу...
...Янтарь, ощерившаяся и злая, мрачно взирала на очередную бесплодную попытку Ана Петровича изобразить нечто одновременно литературное и не противоречащее его критическому чувству. Запыхавшийся, истекающий потом, хозяин кабинета выглядел жалко, а наступившие сумерки придавали ситуации зловещий оттенок. Что до чистого листка на столе, на его поверхность пока не было нанесено ни слова - Ан Петрович переживал и терзался сомнениями. Заслуженный критик не знал, что он ещё может написать, чего ещё не написал за прошедший день. На редкость чёрный день... Как любил, в минуту слабости говорить учитель Ана Петровича:
"Один из проклятых дней, Анчик... Да-да! Один из проклятых дней...".
И правда... Его словно прокляли... Не день - самого Ана Петровича. А раз так... То чего он мучается? Осознание пришло быстро и сразу. Только что заслуженный критик пытался выдавить из себя новые строчки, а секунду спустя - радостно улыбался, хитро подмигивая Янтарь.
В самом деле - зачем ему кому-то что-то доказывать? Ан Петрович для себя знает, на что он способен, а другие... Другие пусть трепещут при виде грозного критика, строя разнообразные предположения о его скрытых талантах и умениях. Причём, чем фантастичнее будут догадки - тем лучше. Больше заискивать будут...
Повеселевший критик одним взмахом смел со стола семечковые очистки вместе с листом бумаги, походя вспоминая - какие романы ему принесли для рецензирования. Так-так-так... Пара молодых авторов найдётся... Отлично!
...Заслуженный критик Российской Империи Ан Петрович Рысев спал, как младенец. Два романа, разнесённые по камешку перед сном, привели его в благодушное настроение, а события ушедшего в небытие дня казались нелепым кошмаром... Янтарь дремала на своей полке, в кабинете царила полнейшая тишина, и ничто не напоминало о сумасбродном писательском эксперименте...