Аннотация: "Старый" вариант первой главы разделен на пролог и непосредственно главу... Плюс, акцентированы некоторые моменты - так что объем несколько подрос.
- Антоха, ты опять спишь на ходу!
Он согласно кивнул. Если читать до двух, а потом вставать в шесть - будешь тут спать. Или не спать даже... просто отгородиться от повседневной обыденности. Уйти в свои мысли и мечты - в свое королевство, тщательно выстроенное там, где до него никому не добраться.
- Леркина вышка у тебя, говорю? Дай до понедельника, будь человеком!
Он сбросил лямку рюкзака с плеча, расстегнул молнию и достал потрепанную толстую тетрадь в серой обложке. Леркины конспекты пользовались популярностью: больше ни у кого из группы не хватало усидчивости записывать за лекторами каждое слово.
- На. Головой отвечаешь.
- Пафосный ты стал какой-то, Тох, - сказал Пашка, запихивая конспект в сумку, - пора лечить игротерапией. Поехали с нами завтра на озера? Дрыны захватим, махач забацаем.
Антон помотал головой. Дома лежала недочитанная книжка, да и у матери, кажется, на него завтра были какие-то планы...
- Блин, забыл, - он остановился, - мать просила ботинки из починки забрать. Интересно, я уже опоздал или нет?
- Ну ладно, - Пашка протянул ладонь, - я тогда пошел, бывай. Передумаешь - звони. Я б на твоем месте передумал.
- Пока, - они обменялись рукопожатиями, - вряд ли.
- Пока.
Пашка нырнул в метро, а Антон снова накинул на плечо лямку и зашагал в обратную сторону.
Королевству было тесно внутри, и оно прорастало сквозь реальность. Когда рядом не было никого, кто бы мог отвлечь Антона от его мыслей, в небе плыли золотые корабли, а меж домами скользили тени, которые не отбрасывал ни один объект этой реальности. Окружающее становилось зыбким: прохожие, трамваи, машины и обшарпанные стены словно отходили на второй план, а сквозь них проступали то холодные фиорды под неярким ультрамариновым небом, то подернутые дымкой круглые зеленые холмы, бесконечно повторяющиеся вокруг, постепенно растворяясь в тумане. Иногда это были заснеженные равнины до горизонта, иногда - горные кряжи, изрезанные долинами, похожими на разряды молний, а иногда - золотые и хрустальные башни, поднимавшиеся над океаном навстречу закату.
Он писал стихи - плохие, сам прекрасно знал, что рифмы и ритм ужасны и прятал тетрадь в дальнем ящике стола. Он хотел рисовать золотые корабли и хрустальные башни, но из-под карандаша в неумелых руках выходили лишь жалкие каракули. Он пытался вести дневник, чтобы описать то, что видел - и пугался своих записей: так реальны и безумны одновременно были слова.
На почве этой тоски по несбыточному Антон и с Пашкой и его компанией сошелся. Поначалу казалось, что это - то, что надо. Они все были не такими, все казались необычными: с особенным светом в глазах, странными и прекрасными ритуалами, какими-то специальными словечками-паролями, по которым опознавались свои и не-свои, цветными браслетами на запястьях и блок-флейтами в замшевых чехольчиках... Но после того, как первые восторги схлынули, все оказалось не столь радужным. Прекрасные дамы носили под платьями джинсы и курили "лаки страйк". Рыцари были юны, безлошадны и тщедушны. Антон и сам был далеко не образец физической подготовки, но если бы это было главным... Главным оказалось то, что его королевство и здесь было никому не нужно. В цене были королевства книжные и игровые. А когда Антон попытался рассказать о том, что видит над жестяными крышами, сквозь частокол антенн и сеть проводов - на него смотрели, как... нет, не как на сумасшедшего. Как на лжеца. С презрением и брезгливой жалостью.
Пашка как-то отозвал его в сторону и сказал, стараясь не смотреть в глаза:
- Слушай, Тох... ты дивность свою прикрутил бы, а? Если я б знал, что ты девчонок таким бредом грузить будешь - в жизни бы тебя не позвал. Но раз уж ты с нами, то... будь человеком, хорошо?
И он "прикрутил". Стал таким, как они. Разговоры о книжках, играх... о чужих королевствах, которые почему-то считались важнее, чем собственные. Ни слова о небесных кораблях, ни слова о тех, чьи тени скользят по стенам...
Королевство ушло под воду повседневности.
Мастерская оказалась открытой. Антон бухнул рюкзак на высокий широкий прилавок, порылся в кармане и выудил оттуда серый талончик и мятый полтинник.
- Вот, - сказал он, - два дня назад сдавали.
Хозяин мастерской - высокий худой мужчина средних лет, отчаянно-рыжий и очень коротко стриженый, забрал обе бумажки, ушел за шкаф и пропал из поля зрения. Антон скучающим взглядом принялся разглядывать расставленные в художественном беспорядке ботинки, сандалии, сапоги и даже валенки. На одном из стеллажей поблескивала серебряными заклепками пара удивительных прозрачных башмачков. Рядом стоял одинокий, но все равно очень важный парчовый туфель с узким и очень длинным, загнутым вверх, носом. На шкафу, свесив вниз хвост, спал пушистый дымчатый кот, а в углу, в специальной чугунной подставке, украшенной черными листьями и завитушками, стояла массивная темно-вишневая трость с серебристым набалдашником в виде ощерившейся собачьей головы... На стене тикали ходики, к которым вместо гирь были подвешены две блестящие елочные игрушки... Светилась лампа под зеленым абажуром и освещала низкий верстак, почти погребенный под ворохами разноцветных лоскутов кожи, массивными бобинами суровых ниток и грудами обуви самой разной степени поношенности и починености. Над маленьким пыльным окном, почти под самым потолком, вместо карниза висела еще одна полка. На полке стояли какие-то, как показалось Антону, коряги, древесные корни и почему-то круглая бутылка, зеленая и пыльная. С крючка рядом с карнизом свешивались безделушки-кулончики, на цепочках, шнурочках и бисерных тесемках.
Он даже не успел удивиться необычности обстановки, как мастер вернулся, поставил на прилавок ботинки и высыпал кучу мелочи.
Антон скривился: его бы больше устроили бумажки. Он выбрал из кучи монет наиболее крупные, ссыпал в карман и уже хотел было подвинуть в сторону хозяина остальные, как мастер, до сих пор не сказавший ни слова, вдруг накрыл его руку своей и сказал, глядя пристально и, как показалось Антону, с неожиданным интересом:
- Возьми. Не положено.
Антон пожал плечами, не до конца поняв, что именно "не положено", но решив не возражать, сгреб мелочь с прилавка, кинул ботинки в рюкзак и пошел домой.
Он шел через парк, пиная осенние листья. Вокруг пылала ранняя золотая осень, пламенели клены и алели рябины, рассыпали яркое золото березы и роняли коричневые плотные листья редкие в этих краях дубы. Антон любил осень - ему нравился сладковатый запах опавших листьев, нравилось, как они шуршат под ногами. Ему нравился даже мелкий занудный дождь - неизбежный спутник петербургской осени, но чистое голубое небо с широкими белыми мазками облаков и ровными линейками самолетных инверсионных следов - вот, как сейчас - ему, конечно, нравилось больше. Яркая синь отражалась в лужах, проглядывала сквозь разноцветную мозаику листьев, и казалось, что лужи какой-то шутник застеклил разноцветными витражами - чтобы было не скучно. Сейчас ему казалось даже, что вокруг нет ни домов ни людей, и что не парк вокруг, а волшебный лес. Он шел все медленнее, пока не остановился вовсе.
- Он получил монету.
- Ты уверен?
- Да. Это судьба.
- Он мне нравится.
- Но он будет Младшим.
- Ты что-то видел.
- Очень смутно. Знаю только, судьба Дома - в его руках.
- Какие у него глаза?
- Зеленые.
Антон стоял, улыбаясь собственным мыслям. Королевство, хоть и затаилось, но никуда не исчезло: оно отражалось в лужах и подмигивало оттуда леденцовыми витражами. И если принять предложенную игру, можно представить, что вот из-за того дерева сейчас выйдет эльф. Или даже не так. Эльфийка. Темноволосая девушка в платье из синего шелка... а где-то будет играть свирель и хрустальным звоном рассыпаться колокольчики.
Он оглянулся. Не было видно ни ворот парка, ни ограды. Форменный заколдованный лес. Аллея, усыпанная кленовыми листьями, лежала - одинаковая - и впереди и позади, точно юноша ходил по кругу.
Антон ощутил какой-то странный холод в груди, точно сердце на мгновение остановилось - и снова пошло, только уже в другом ритме, и зачем-то достал мелочь из кармана.
Сверху лежала монета, которую он поначалу принял за копейку. Но на этой "копейке" не было ни цифр, ни знакомого Георгия-Победоносца с копьем и змеем. С одной стороны на монете сияла восьмилучевая звезда, а с другой - затейливое солнце с косыми острыми лучами. Над звездой почти по краю шли странные и незнакомые буквы, которые в голове у Антона неожиданно сложились во фразу: "Сухенд ден Вег - вирд дурхкоммен"...
Ищущий Пути - пройдет.
Звезда вдруг вспыхнула, яркой фотовспышкой ударила по глазам. Окружающий мир утонул в жестоком сиянии. Не было больше ни парка, ни листьев - лишь мучительно яркий свет, ввинчивающийся в мозг, точно раскаленный гвоздь. Антон от неожиданности зажмурился и уронил деньги.
Если бы кто-нибудь смотрел на него в этот момент, то увидел бы, как юноша вздрогнул, пошатнулся, уронил деньги и стремглав побежал по аллее. Но прохожих не было и смотреть было некому. Лишь когда Антон скрылся за поворотом, из-за ствола дерева показался высокий худощавый мужчина лет сорока с очень коротко стриженной шевелюрой цвета опавшей листвы. Мужчина не спеша дошел до разбросанной мелочи, нагнулся, поднял одну монетку, дохнул на нее, вытер рукавом, спрятал в карман и, насвистывая какую-то веселую мелодию, вразвалочку отправился в сторону, противоположную той, куда убежал Антон.
Из света проступило лицо. Незнакомое, нечеловеческое. Широко расставленные глаза - с тяжелыми веками, почти азиатского вида, если бы не ярко-зеленая, как трава, ненормально большая радужка, почти не оставляющая места для белка. Тонкий нос, высокие резкие скулы, острый треугольный подбородок, плотно - в ниточку - сжатые губы. А еще - точно нарисованные росчерком пера брови и темные волосы, уложенные в замысловатую прическу: несколько тонких кос поднимались от висков, скручиваясь на затылке в пару диковинных цветов, поблескивающих белыми, синими и серебряными бусинами.
Даже не сразу было понятно, мужчина это или женщина. А уголки губ вдруг приподнялись, осеняя чужое лицо тенью улыбки, и загадочное существо сказало мягким и мелодичным голосом: