Аннотация: Проходя мимо уличной "галереи", герой купил любимой женщине в подарок на новый год приглянувшуюся ему картину. С нее-то все и началось...
Искушение Бори Лавочкина.
(Hовогодня фантазия)
Околоматематическим базарам
эхи РУ.ФЭHТЕЗИ посвящается.
Hа углу продавали облезлые елки. Возле них прыгала, хлопая себя рукавицами по предплечьям, женщина в зеленой "канадке", отороченной по капюшону мехом. Елок было три - одна побольше, две маленькие, но все совершенно одинаково потрепанные и взлохмаченные, точно кошки в уличной драке.
Боря посмотрел на елки и понял, что... елки-палки, новый год ведь завтра. Закончился очередной невозможный, сумасшедший год, наполненный стычками с начальником-буквоедом, руганью с заказчиками, нежелающими платить деньги за выполненную работу и невозможными ольгиными выходками. Впрочем, почему невозможными - ее вполне можно было понять - у Бори тоже терпение находилось на исходе... Hо суть-то, в общем, состояла в том, что подарка ей он так и не купил, и это было печально, поскольку денег в кармане было катастрофически мало, и, мысленно пересчитав их, Боря понял, что на этот раз он обойдется без елки. Тем более, что дома у него была такая маленькая искусственная елочка из серебристой пленки, это даже сейчас модно - охрана окружающей среды и все такое... А подарок Олюшке можно будет купить, забежав по пути в один из торговых павильонов у метро.
Бросив последний взгляд на елки, он бодрым шагом направился к трамвайной остановке.
Hе получилось забежать в павильончики. У бизнесменов сгорела проводка и электричество отключили, а, поскольку обогреватели в павильонах были исключительно электрические, а погода - исключительно холодной, девчонки-продавщицы взбунтовались, и Боря пришел как раз к моменту, когда одна из них, оживленно переговариываясь с подружкой, вешала на дверь замок.
- Hет-нет, сегодня торговать не будем... Да, завтра - может быть, если электричество сделают, приходите после двух часов - мы завтра с двух работаем, - ответила она на растерянное борино "вы что, насовсем закрываете?"
"Заеду в Дом книги, - решил Боря, спускаясь по эскалатору метро, - книга - лучший подарок, все-таки, а там теперь хорошей фантастикой часто торгуют..."
Hа Hевском тротуары были посыпаны солью и, несмотря на холод, под ногами противно чавкала коричневая слякоть, усугубляемая начавшим падать с серого неба снежком, который, касаясь ее, тут же таял. Чисто было только у немецкой церкви, где стояли стенды художников. Боря взглянул мельком на припудренные снегом картины и вспомнил, что Оля давно хотела картину с Hевского - была у нее такая идея фикс. Может быть, удастся найти что-то, что не стыдно будет на стенку повесить.
Он обошел ряды вечных видов Питера, обнаженных натур и претендующих на новизну абстрактных рисунков с глазами в стаканах, каплями чего-то тягучего, треснувшими бокалами и просто смешением всех цветов, которые, видимо, в момент написания картины находились у художника под рукой. В конце концов, он выбрал две картинки - на одной обнаженная девушка расчесывала волосы, глядясь, как в зеркало, в гладь воды небольшого зеленого пруда, а на другой был вид петербургского дворика-колодца с крохотным пятачком зелени посередине и солнечными лучами, освещающими окна верхних этажей и не достающими до дна двора. Продавал эти картины сурового вида мужчина с черной бородой, чем-то похожий на Достоевского. Боря совсем было уже положил взгляд на дворик ( кто знает, как Ольга отнесется к обнаженной натуре, а тут - нейтральный такой пейзаж), но "Достоевский" заломил такую цену, что Боря, вздохнув, отошел, присматриваясь к картинкам попроще, без изысков.
Он как раз хотел двинуться во второй раз в обход рядов, но тут его дернули за рукав. Он обернулся. Позади стоял молодой парень в черной вязаной шапке и куртке с капюшоном, надвинутым на лоб. Hос у парня был красным, а губы - синими, и было понятно, что стоит он тут уже давно, а долго стоять не собирался и одет не слишком тепло, а посему замерз жутко.
- Друг, слышь... купи картинку, а? - голос у него был глуховатый, - с утра тут торчу, приятель попросил продать за него, сам не может, а я стою вот... хоть бы одна зараза приценилась. Я задешево отдам, за двадцатник всего, достало меня уже тут стоять.
- А приятель против не будет?
- Да нет... Hу не домой же мне ее тащить!
- Ну давай, показывай, - нехотя согласился Боря, подумывая о том, как отвязаться от продавца, если тот будет настаивать.
Он мельком взглянул на картину - и за что-то взгляд его зацепился, заставляя вглядеться получше.
Картина была небольшая - размером с два листа писчей бумаги. Комната, слабо освещенная лишь светом лампы под желтым абажуром, стоящей на письменном столе, возле которого сидит женщина.
Стены комнаты, неясные в полумраке или просто сознательно не прописанные художником, представляли собой стеллажи с бесконечными книжными корешками, а стол был массивный, большой, еще, должно быть, "сталинских" времен. Женщина сидела почти спиной, оперевшись локтем на столешницу и подпирая ладонью щеку, так что наблюдателю были видны лишь эта ладонь, кусочек щеки да золотисто-рыжие завитки волос над маленьким изящным ухом. Тем не менее, общее настроение картины чувствовалось хорошо и было охарактеризовано Борей как раздумчивое...
Еще не решив окончательно, нравится ли ему картина или нет, он с удивлением осознал, что лезет в кошелек, достает двадцать тысяч и протягивает их парню.
- Вот спасибо, - обрадовался тот, - я тебе, погоди, сейчас заверну аккуратно, чтобы снег не намочил...
Он долго возился с газетой, полиэтиленом и бумажными шнурками, а Боря рассеянно думал, как может снег повредить полотну, написанному масляными красками - вон, другие-то стоят, снег метет, а им - хоть бы хны.
- Вот, - парень протянул Боре солидный сверток.
Боря взял его, но парень сверток сразу не выпустил, а вначале пристально посмотрел на Борю, будто хотел его запомнить, и сказал:
- Ну, мужик, удачи тебе...
Боря пожал плечами и поблагодарил незадачливого продавца.
Едва он успел войти в отдел, ему навстречу попалась Лида из его лаборатории. Увидев Борю, она сделала страшные глаза и набросилась на него:
- Боря! Тебя Станиславыч уже час ищет, десять часов, а тебя все еще нет...
Борино настроение стало катастрофически ухудшаться.
- Что там еще стряслось, - буркнул он.
- Ты еще не знаешь? - удивилась Лида, - сегодня от заказчиков деньги пришли, второй этап они оплатили, теперь четвертый от нас желают.
- А третий?
- На третий у них денег не хватило. Борь... ты б лучше побыстрее к начальству зашел - злое оно сегодня, начальство, и конкретно на тебя злое.
- Как обычно, - вздохнул Боря и поплелся "на ковер".
Директора в институте не любили. Он часто повторял, что он - "человек старой закалки" и, если бы было возможно, навел бы тут порядок. Боря шагал и прикидывал про себя, провел ли начальник уже с кем-нибудь ежедневную политбеседу о том, куда завели страну демократы и белогвардейцы, или все сумели удачно отвертеться и честь сия выпадет сейчас ему, Боре Лавочкину, завлабу и стандартному объекту для приложения начальственного гнева. Как выяснилось, фортуна сегодня лицо от Бори отвернула...
Тем не менее, без двадцати одиннадцать он вышел из кабинета начальника с чувством полной победы и совершенно измученный бесконечными доказательствами, что неоплата договоров - это не результат его, Бори, злого умысла, а всего лишь прихоти заказчика, который, как обычно, решил, что деньги он будет платить тогда, когда инфляция съест из них половину.
Он пришел в лабораторию, включил машину, немного погонял оптимизацию, потом задал ей другие параметры и запустил долгий случайный поиск.
Затем он достал сумку и вынул из нее картину, освободил ее от щедрой упаковки и положил перед собой на клавиатуру.
Ему показалось, что женщина повернула голову.
Боря потряс головой. Доругался с начальством, уже мерещится что-то. Он снова взглянул на картину и почувствовал, что по спине поползли холодные мурашки: женщина теперь сидела к нему вполоборота, был виден ее красивый профиль, а глаз косился в сторону Бори, который почему-то не мог отвести взгляда и завороженно следил за тем, как женщина поворачивает голову, а потом поворачивается сама. Была она немолода, но лицо, удивтельно чистое и гладкое, как у девушки, не портила ни одна морщинка. Почему он решил, что ей уже немало лет - Боря не мог понять, разве что глаза - именно они выдавали многолетний опыт, да еще невероятная, абсолютно без всякой жеменности, грация движений, в которых сквозило такое достоинство, что Боре захотелось снять несуществующую шляпу и, сделав глубокий реверанс, приникнуть к ее руке губами.
- Здравствуй, Боря, - мягко сказала она.
Губы ее были розовыми, волосы - рыжими, а глаза - темными и бархатными.
Это и вправду уже была не картина. Непрорисованные книжные полки стали вдруг объемными и четкими, на абажуре появилась золотистая бахрома, а в невидимое до этого момента окно на левой стене комнаты тихо стучало ветками какое-то дерево.
- Что это, - тихо спросил Боря, - где я... и кто Вы такая?
- Зови меня Маргарита, - улыбнулась женщина, - я... боюсь, род моих занятий тебе ничего не скажет. Считай, что я - проводник. А это - моя резиденция.
- Проводник?
Слово какое-то дурацкое, комната эта дурацкая... да и ситуация, впрочем, тоже...
- Я помогаю проникнуть между мирами, - ответила Маргарита.
Боря опустился на невесть откуда взявшийся стул, мельком заметив в окне голубой месяц, висящий рогами кверху.
- Hичего не понимаю...
- Скоро поймешь, - снова улыбнулась женщина, - я хочу тебя кое-чем угостить, подожди немного.
Она подошла к одному из стеллажей, открыла небольшую дверцу, замаскированную под полки с книгами и достала оттуда пузатую бутылку зеленого стекла, в которой плескалось что-то непрозрачное, и два высоких узких бокала.
- Возьми, выпей, - она протянула бокал, на два пальца наполненный светло-желтой жидкостью, - это позволит тебе преодолеть страхи и беспокойства и вернет чистоту уму.
Себе она налила из той же бутылки, но жидкость в ее бокале почему-то оказалась бледнорозовой.
Боря взял из ее рук предложенный напиток и, хотя разум убеждал его в том, что пить это не стоит, сделал глоток. Жидкость походила на чай, разбавленный ананасовым соком и еще чем-то, и, кажется, даже алкоголя не содержала, но после глотка по телу прошла теплая волна, согревая и успокаивая, а во рту остался слабый привкус смородины.
- Что это? - спросил Боря Маргариту, возвращая ей пустой бокал.
- Вода забвения, - все так же улыбаясь, ответила Маргарита, - спи, дружок...
Она коснулась прохладной рукой бориного лба, и мир исчез.
В голове гудело. Hаверное, после этого маргаритиного коктейля - что она там сказала, вода забвения? Hаркотик, наверное, какой-то.
Боря открыл глаза и снова зажмурился: яркое летнее солнце ослепило его. В ноздри ударил крепкий запах кожи, металла и лошадиного пота. Затем Боря осознал, что сидит в несколько непривычной позе, мерно покачиваясь при этом.
- Эй, Борсан, с тобой все в порядке? - услышал он странно знакомый голос и, прежде чем удивиться, пробормотал:
- Да-да, что-то в глазах потемнело.
Он осторожно открыл глаза. Елки... Он сидел на самой настоящей лошадиной спине, причем никакого неудобства не испытывал - лишь когда он взглянул вниз, ему стало несколько нехорошо от расстояния между ним и земной поверхностью.
- Борсан, - снова позвали его. А ведь и вправду его - здесь его зовут именно так... Он повернул голову и...
- Оля? - недоверчиво спросил он, и тут же осознал, что ошибся. Девушку, которая ехала рядом с ним, звали не Ольга, а Бьярси, и она была дочерью друга отца Борсана.
Девушка странно посмотрела на него, и сказала:
- Я чего думаю - может, нам привал сделать? До Ругнира еще с полдня ехать, а я есть, например, хочу...
Голос у нее был совершенно ольгин.
Боря... точнее, Борсан оглянулся назад.
- Вешня! Где тебя черти носят!
Подъехал слуга-оруженосец Борсана. Его черная кобылка игриво потерлась мордой о шею борсанова коня, тот фыркнул на нее, и она обиженно отвернулась.
- Что прикажете, господин?
- Останавливаемся на отдых - Бьярси устала. Предупреди ее служанок и - вон там подходящая рощица, разбивай лагерь.
- Слушаюсь, господин.
Когда завершились хлопоты, связанные с остановкой и вся компания с комфортом расположилась на шелковистой зеленой траве, будто специально созданной для того, чтобы лежать на ней, Боря позволил себе оглядеться вокруг и внутри себя.
Это стоило того... Внутри него жило словно два существа. Одно - Боря Лавочкин, инженер и романтик, а второй - Борсан, сын Эдмунда, бесстрашный в бою гордый рыцарь, который занимается в данный момент тем, что сопровождает невесту своего друга Дирона в ее путешествии из родных мест в замок Ругнир, где сейчас Дирон
и обитает... Самое удивительное было в том, что оба они - и Боря, и Борсан - были настоящими, это был словно один человек, но рассматриваемый с разных ракурсов. Борсан был облачен в кольчугу затейливого плетения, а за плечами висели ножны. Боря почувствовал некоторое беспокойство - сможет ли он вынуть меч, если возникнет необходимость? Не случится ли так, что он будет слишком тяжел с непривычки? Но Борсан прекрасно знал, как обращаются с оружием, и Боря успокоился.
А вокруг лежали луга с изумрудной травой и редкими перелесками на холмах. Боря-Борсан провел рукой по траве, недлинной, словно на подстриженном газоне, и поразился ее мягкости, размял стебелек в пальцах - сок травы был бесцветным (непонятно было даже, почему она, собственно, зеленая), валяйся на ней, сколько хочешь, одежды не запачкаешь...
Вся эта пасторальная обстановка отдавала... ненатуральностью какой-то, что ли. Впрочем, Борю это уже не волновало - он принял правила игры и повернулся к Бьярси, которая мило щебетала рядом (однако, как ему стало понятно, Борсан не слишком-то равнодушен к ней, но честь и долг рыцаря и друга - прежде всего).
Идиллия была прервана громкими звуками рога, доносившимися от дороги и криками оттуда же. Бьярси посмотрела в сторону дороги и побледнела.
- Борсан, это Ульриг! Он, должно быть, ехал за нами.
Это действительно был Ульриг фон Таарх, давний недруг Борсана, да и Дирона тоже. Над его отрядом, состоявшим из пары рыцарей в позвяквающих кольчугах и нескольких величавых оруженосцев с синими перьями на шляпах, развевалось ультрамариновое знамя с желтым львом на круглом щите.
- Борсан? - деланно удивился Ульриг, подъезжая поближе, - что это ты тут делаешь?
Его голос звучал глухо: лицо было закрыто забралом. Возможности рассмотреть Ульрига у Борсана не было, но он и так знал, что под стальным шлемом скрывается пышная белобрысая шевелюра, а через прорези шлема смотрят по-детски ясные голубые глаза, которые почему-то всегда так привлекают женщин.
- А, я знаю, - Ульриг проигнорировал его предложение, - смелый Борсан везет женщину для своего друга Дирона. Неужели такой отряд - это достаточная охрана для твоего груза, а, Борсан?
- Для нее достаточная охрана - мой меч.
- Ах, какие мы смелые! Проверим, на спор? Кто выиграет - забирает ее в качестве приза.
- Пошел ты...
- Тебя в детстве не научили вежливости? Ну-ну, ты ведь посматриваешь на нее жадными глазками, я не вижу, думаешь? Скажи, ты уже спал с ней?
Меч вышел из ножен легко, и держать его было вовсе не трудно. Ульриг отпрянул, засмеялся, а затем спрыгнул с коня и таким же изящным движением обнажил свой клинок: по лезвию пробежали блики клонившегося к закату солнца, и оно окрасилось в цвет крови.
- Ты дурак, Борсан. Тебе бы смолчать и утереться, а ты в драку полез. Я убью тебя.
- Пошел бы ты...
- А потом я развлекусь с твоей девочкой.
Боря отчаянно попытался напомнить себе, что Ульриг всего лишь хочет разозлить его. Как ни станно, Борсан успокоился, и пелена, красной завесой вставшая перед глазами, рассеялась.
Ульриг ударил - Борсан отразил удар и сделал выпад сам. Ульриг поймал его меч маленьким круглым щитом с желтым львом, высунувшим красный язык из разверзтой пасти. Лев лишился части хвоста, закрученного хитрой спиралью. Борсану даже стало немного жаль красивой росписи, выполненной в вейерштадтской манере с обязательной окантовкой узора черненым серебром, но у его противника этот щит, вероятно, был не последним. Ульриг пошатнулся, но устоял и даже чуть было не достал Борсана коротким колющим ударом сбоку. К счастью, Борсан успел уйти, и теперь они разошлись на солидное расстояние, кружа вокруг воображаемого центра поля боя и выискивая бреши в защите друг друга.
Еще один выпад Ульрига не достиг цели - и еще один удар пришелся в его щит, который, не вынеся второго прямого попадания, раскололся сверху. Ульриг отмахнулся от оруженосца, который поднес было второй щит, отбросил бесполезную теперь деревяшку и, схватив меч двумя руками, начал вращать его так, что блестящее лезвие, описывая сложную траекторию, закрыло владельца прозрачным серебристым щитом. "Чертова мельница" - прием убойный, если нападающий так глуп, что сунется сквозь эту защиту. Борсан усмехнулся про себя - он соваться не собирался, отлично зная, что долго Ульриг такого темпа не выдержит. Ульриг, кажется, понял это - меч его перестал описывать окружности и остановился, вибрируя, на уровне груди. Но "чертова мельница" даром не проходит - и Борсан отметил, что дыхание Ульрига сбилось. Есть вероятность, что он не успеет среагировать, если действовать достаточно быстро. И, презрев все каноны, он ринулся в прямую атаку.
Ему показалось, что сквозь щели забрала он увидел глаза Ульрига - холодно-голубые, расширившиеся от удивления в тот момент, когда лезвие меча Борсана, пробив кожаное сочленение между пластинами панциря, вошло в тело. Ульриг ахнул и осел на землю.
Борсан взглянул на свой меч. В крови был лишь самый кончик клинка - значит, рана не должна быть смертельной. Носком сапога он отбросил в сторону кинжал - так, на всякиий случай, наступил сапогом на лезвие меча Ульрига и склонился над поверженным врагом, подняв ему забрало.
Ульриг лежал, прижимая руку в перчатке к панцирю, как будто так можно было зажать рану, по лицу его градом катился пот, похоже, вперемешку со слезами, голубые глаза сузились, рот кривился от боли.
- Как считаешь, жить будешь? - спросил у него Борсан, замечая краем глаза бегущих на помощь к повелителю слуг и вассалов.
- Сво-олочь... - только и сумел простонать Ульриг.
- Господин! Прикончите его, господин! - услышал Борсан срывающийся от возбуждения голос Вешни. Он глянул на своего оруженосца. В глазах того горела жажда крови. Они, все они ждали от него убийства - даже нежные служанки Бьярси, заинтересованно смотревшие, как на газонной траве истекает кровью человек(разве что сама Бьярси смотрела на это с каким-то страхом), и, кажется, даже слуги Ульрига, остановившиеся в десяти шагах и ждущие конца поединка... Какого поединка? Смерти одного из них? Не будет вам смерти, не дождетесь!
- Что встали, - рявкнул он на оруженосцев Ульрига, - не видите, ему помощь нужна? Бинты у вас какие-нибудь есть, чурбаны бездушные? Вешня, горячей воды сюда, быстро...
Слуги очнулись от ступора, кинулись выполнять его распоряжения. Борсан попытался освободить Ульрига от панциря, неожиданно обнаружив при этом, что ему помогает Бьярси.
- Заткнись, - оборвал его Борсан, - тебе разговаривать вредно. Где тут у твоего панциря завязки, Регг тебя раздери, навешаете вечно на себя...
- Там, сбоку, - выдохнул Ульриг и потерял сознание.
Внезапно мир мигнул, и зеленая полянка с короткой травой исчезла. Боря снова был в комнате, заставленной стеллажами с книгами, за окном была все та же ночь и тот же голубой месяц висел в окне, напоминая о Востоке. Боря зажмурил глаза, освобождаясь от наваждения, потом незаметно ущипнул себя. Было больно...
- Hу как, - спросила Маргарита, - понравилось?
- Hет, - признался Боря.
- Почему, - удивилась она, - тебе дали возможность проявить смелость и сострадание, тебя ждет любовь...
- Любовь? - недоверчиво спросил Боря.
- Конечно, разве ты еще не понял, что Бьярси влюблена в тебя, а вовсе не в твоего друга...
- Она влюблена в Борсана, а не в меня.
- Ты и он - одно и то же.
- А что происходит с ними, когда мы с тобой тут разговариваем?