Аннотация: Можно сказать, что отрывок из никогда не написанного романа. :)
Кенгуру
Полосатая лампочка над дверью мигнула, и я вошел в кабинет.
Я не очень везучий: мои родители - с той стороны. Нет, вы не подумайте, ничего такого - ни щупалец там, ни третьих глаз. Таким бы, конечно, детей никогда завести не разрешили. Просто жили они там, еще до Разлома и до того как выстроили стену, город на две части разделившую. Но все-таки с генами у меня что-то не так, и импринтинг нужно делать каждый месяц, в отличие от счастливчиков, которые в поликлинику раз в полгода ходят. А то агрессивность повыситься может. Я, в принципе, не жалуюсь, у нас хорошая поликлиника, скамеек много и плакаты всякие по стенкам висят. Например: "Виды спорадических генных мутаций", "Как защитить себя от вредного воздействия мезонного излучения", "Макросхема аппарата генетического импринтинга". К тому же, школу честно пропустить можно: в день импринтинга не полагается мозги напрягать ни до, ни после процедуры.
- Добрый день, - поздоровалась со мной доктор, - проходи.
Это была не моя обычная импринтолог, Софья Михайловна, а какая-то незнакомая докторша, и я немножко огорчился: у Софьи Михайловны все получалось быстро и почти без последствий. Ну, голова часа три поболит - и все.
Я провел Меткой по сканеру, тот пискнул и высветил на экранчике перед доктором зеленые буквы и цифры.
- Здравствуй, Денис, - улыбнулась доктор, - садись в кресло. Меня зовут Марина Васильевна.
Тут свет в комнате мигнул несколько раз, сканер снова пискнул, а доктор задумчиво посмотрела на лампу у себя на столе, пощелкала клавишами компьютера и сказала в переговорное устройство:
- Галочка! Будь так добра, заряди мне, пожалуйста, отпечаток триста двадцать девять-четыре эм.
В школе шептались, что на библиотеке отпечатков работают мутанты, потому что от машины излучение ой-ой, а мутантам все равно. Поэтому операторов никто никогда не видел. Я в это, конечно, не верил, просто библиотека на город одна, а поликлиник много. Но загадочную Галочку увидеть все равно бы не отказался. Вдруг у нее и вправду клюв и перья?
- Марина Васильевна, - спросил я, усаживаясь в кресло, - а что будет, если человеку неправильный отпечаток показать?
- А ничего не будет, - засмеялась она, выдвигая штангу аппарата, - голова сильно болеть будет, и спать не сможешь, а завтра Метка сообщит, что у тебя произошло отторжение отпечатка и приведет тебя опять в поликлинику. И мы с тобой снова встретимся.
- А Вы теперь все время вместо Софьи Михайловны будете? - поинтересовался я.
- Нет, зайка, она просто в отпуске, на неделю, скоро опять вернется. Смотри в окулярчики, я тебе сейчас голову зафиксирую. Вот молодец!
Мне не очень нравится, когда меня называют зайкой - я уже большой все-таки - но у Марины Васильевны как-то очень это весело и совсем не обидно получилось.
Она мне зажимы на лбу защелкнула, "бинокль" фиксаторами прихватила и машину включила. Дальше ничего, кроме цветных разводов, не помню.
Я очухался от того, что мне холодно. Ни разу у меня еще такого не было, чтобы я прямо в поликлинике отрубался. Обычно домой добежишь, в камеру заляжешь, и тут-то и прихватывает. Потом просыпаешься часа через три - и как новенький, голова только гудит. Первые разы, помню, мне еще камеру потом отмывать приходилось, а потом я уж ученый стал, ничего не ел перед процедурой.
Я стоял посредине улицы, без куртки, стуча зубами, и понятия не имел, где я нахожусь. Слева и справа поднимались черные гладкие стены без окон, впереди улица упиралась в широкие каменные ступеньки, запорошенные снегом. Ступеньки вели к трем темным аркам-проемам, в глубине которых что-то жужжало. И ни души вокруг.
Я бы туда не пошел, но у меня от холода уже челюсть устала. Так хотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы хоть руки отогреть. В общем, двинулся.
Дальше помню зал огромный, с тусклыми лампами под потолком, две платформы, рельсы, куда-то под землю уходящие, нагромождение ящиков в углу и свою мысль "да ведь это вокзал, с которого гуманитарную помощь мутантам отправляют".
Меня тогда даже как-то никак не удивил тот факт, что людей здесь тоже не было. И холод этот, до костей пробирающий, никак не проходил, да.
Потом опять не помню.
В очередной раз очнулся я в поезде. Впрочем, "поезд" - это громко сказано. Платформа с низкими бортиками, к маленькому электровозу прицепленная. Ехал себе, по сторонам оглядывался... и все таким правильным казалось, будто каждый день к мутантам в гости ездил. Щелкнуло только в голове, что послезавтра мне Майку на импринтинг вести, потому что мама занята, и то как-то вяло. Стены тоннеля мимо бежали, то иногда расступаясь, то снова тесно обнимая поезд. Какие-то ответвления время от времени попадались, иногда освещенные, иногда темные, одна станция, на тот вокзал, с которого я приехал, похожая, мимо проехала. А, может, это тот же вокзал и был?
Не знаю, сколько времени прошло. Не очень много, мне кажется - город наш все-таки не очень большой, свою половину я часа за два пешком из конца в конец проходил. Я наконец почти согрелся, и дремать начал, уже по-нормальному, не с отходняка. И тут поезд остановился, прямо посередине тоннеля, а на мою платформу влез какой-то старик. То есть, это я потом понял, что не такой уж он старый, а тогда мне показалось, что ему лет сто, не меньше.
- Идти можешь? - спросил старик.
Я кивнул.
- Тогда вылезай.
Потом он долго-долго ничего не говорил, просто шел, а я плелся за ним, хотя мне почему-то ужасно хотелось влезть обратно в поезд и ехать дальше. Старик вел меня какими-то переходами, лестницами, коридорами... Пахло хлоркой, почти как в поликлинике, железом и машинным маслом, механизмы какие-то время от времени встречались, с меня размером. А лампочки в коридорах тусклые и горели через одну. Я головой по сторонам вертел и балдел: не думал, что у нас такое в городе вообще есть.А дальше мы через толстую овальную дверь со штурвалом посередине прошли и в маленькой комнатке оказались. Там светло было, стол, клеенкой накрытый, стоял, и едой пахло. Старик мне чаю налил, бутерброды какие-то организовал и плед достал. На, мол, на плечи накинь. А потом спрашивает:
- Ты откуда взялся?
А меня разморило так в тепле, кусок бутерброда еще во рту, еле языком ворочаю.
- Из города.
- Из какой половины?
- Из нормальной.
- Понятно, - он головой покачал и задумался. Потом говорит:
- Куда ехал?
- К мутантам.
- Ясно. Значит, из Системы-два.
- Это почему еще два? - обиделся я.
- Потому что если бы ты был из Системы-один, ты бы ехал не к мутантам, а к зомби.
- К каким еще зомби?
Старик только рукой махнул и ласково так мне:
- Ты чай пей, пей...
А я уже совсем обиделся. Я все-таки не дурак, да? Понял, кого он зомбями назвал. Это, получается, нас на той стороне так обзывают. Мутанты, что с них взять.
- Я наверное пойду, - говорю.
И бутерброд недоеденный отложил.
- Сиди уж... жертва технического прогресса. Как тебя зовут, говоришь?
А я и не помню, говорил что-то или нет.
- Денис Осокин.
- А я Стас... Станислав Николаевич. Наверное. Черт его знает, было у меня когда-нибудь свое имя или не было. Никуда ты отсюда не уедешь.
- Но поезд... гуманитарный.
- А что поезд. Нет никакого гуманитарного поезда. Мусорка это. И ты теперь мусор, Денис Осокин. Это тебе еще повезло, что я тебя на платформе углядел, а то бы прямо в печку так и уехал. Пройти на ту сторону можно, но не на поезде. Если хочешь, я тебя могу завтра туда провести, только тебя скорее всего Метка обратно вытолкнет. Мне гораздо интереснее, почему ты проснулся.
- А... домой? - тупо спросил я.
- А домой тебе совсем теперь нельзя. Если тебя в мусорку затащило - значит, у тебя нарушен механизм импринтинга, и ты - брак, который подлежит уничтожению.
- Но... мама... и мне Майку послезавтра на импринтинг вести.
- Послушай, Денис, - старик Стас кашлянул, - ты... не волнуйся только. Я тебе сейчас кое-что расскажу. Постарайся не плакать, а поразмыслить, ладно?
- Да я вообще не плачу, - пожал я плечами. Большой, типа, да. Дебил.
- Хорошо. Понимаешь... скорее всего, они уже забыли о твоем существовании...
Вот тут он мне такого рассказал, что я трижды пожалел о том, что похвастался своей непоколебимостью.
По словам Стаса выходило, что все мы - не то подопытные кролики, не то застряли внутри машины, которую построил непонятно кто непонятно зачем. Нет, оказалось, никаких мутантов. Обычные люди по ту сторону стены живут, такие же, как мы. И Разлома никакого не было. Или был, но гораздо давнее, чем все говорят. Стена, по словам Стаса, всегда существовала, а рассказы все про жутких мутантов и загаженную экологию для того рассказывают, чтобы мы за периметр не лезли. Зачем город на две части поделен - этого Стас точно не знал, но предполагал, что для эксперимента же. Типа, одна группа экспериментальная, другая - контрольная.
Я так понял, что Стас сам толком мало что знал. Уверен только в том был, что кролики в нашей части города были разными. Одни - более подопытными, другие - менее. Те, которые менее, те установкой и программированием Меток занимались, импринтинговые отпечатки делали и так далее. Сам он из таких и происходил. И даже то время помнил, когда ни у кого Меток не было. Потом у него самая первая версия была, не вживленная еще, а браслетом, типа как сейчас маленьким делают. Сбоили, сказал, те Метки иногда, вот и он проснулся в тоннеле, как я. Только ему еще страшнее было, потому что я один на платформе был, а с ним вместе еще куча народу ехала, и все как во сне... так и уехали туда же, куда мусор увозят, как он ни пытался кого-нибудь из них растормошить.
Еще рассказал, что импринтинг - это вовсе не профилактика мутаций, как нам всегда рассказывали, а инструмент синхронизации с Меткой, на генном уровне. Стас в этой всей генетике сам не ахти был, но мне объяснил, что этим самым импринтингом у нас подавляются индивидуальные черты характера, прививается стремление быть таким, как все. Ну там, в коллективе слаженно работать, и оптимистом быть, в окружающем позитив видеть... чтобы мы не злились друг на друга, не дрались и не огорчались. В общем, одни плюсы, если бы не то, что, как он выразился, "все одинаковыми становятся, как винтики".
А я маму вспомнил. И Майку. Ну какие же они винтики! Майка смешная такая, ей шесть лет всего, папу она не помнила, понятно... слишком маленькая была. Так что я для нее как целый мир и непререкаемый авторитет. А Стас сказал, что Метка им приказала меня забыть, и они забыли.
- Стас, - спросил я, - неужели правда забыли? Как же так? Кто же Майке кенгуру нарисует и паровоз с пятью вагонами? Неужели и мама не помнит?.. Ведь папу мы не забыли!
А он мне ответил, что методы совершенствуются, и раньше могло быть не так. Да и вообще, неизвестно, кто я им... может и не сын и не брат вовсе. Импринтинг любую личность записать поверх существующей позволяет. Очень мало детей сейчас естественно рождается: клон контролировать проще, для них уже готовые отпечатки есть, какие хочешь, в мозги впечатал - и вперед, в семью. Поэтому тысячи людей рождаются снова и снова, доживают до какого-то срока, потом в мусорку - и опять перерождение.
- В мусорку? - возмутился я, - Живых людей?
- А ты думал, - хмыкнул Стас, - Ты думаешь, я зря тут сижу? В тираж вышел! На пенсию! Ты хоть одного старика на улицах видел? Похороны? Кладбища?
Нет. Не видел. И тогда мне это казалось нормальным. А теперь, сидя в железной комнате, под многометровым слоем земли, надежно экранирующими сигнал Метки и ее хаба, я вдруг понял, что читал ведь и про стариков, и про жизнь-смерть, и даже на картинках что-то видел. В книжках. А на улице - нет.
- Стас... что же мне делать? - спросил я, - Я ведь не смогу выйти отсюда.
- А я почем знаю, - старик развел руками, - когда у меня браслет был - я его просто перепилил, провода отрезал и снял. А что делать с тем чипом, что у тебя под кожей? Ты ведь не согласишься руку себе отрезать.
Я подумал про чип, и вспомнил, как мы в школе на схемотехнике развлекались, втыкая микросхемы в розетку... они еще так смешно хлопали.
- А если... ее током... того, закоротить? - спросил я.
Стас повертел пальцем у виска.
- Это только если ты на тот свет торопишься. К тому же... я все-таки к ее конструированию свою руку приложил. Поэтому со всей ответственностью заявляю: хрен ты ее закоротишь, замагнитишь и так далее. Она так сделана, чтобы не ломаться.
Короче, совсем я духом упал. Стас, такое дело видя, посоветовал спать лечь и сказал, что утро вечера мудренее. У мамы тоже такая присказка была... только никогда ничего мудренее так и не становилось.
И на этот раз не стало. Стас с утра за продуктами пошел, в наш город. Я ему хотел было записку сунуть для мамы, но он руками замахал и сказал, чтобы я даже об этом не думал. И зубы мне ловко заговорил байками о том, как он по магазинам ходит. Обычно покупки как делаешь? Берешь, что надо, идешь к выходу, на выходе сканер сечет код на товаре и твою Метку, и деньги автоматически со счета списывает. Ну, или оралку включает, если на счету не хватает. А у Николаича-то Метки нет, он для сканеров невидим... контур код товара читает, после чего впадает в ступор от того, что товар сам собой выходит из магазина. Но система эта так устроена, что единичный самовольный уход товара воспринимает как случайную ошибку, оралку не включает и ничего не фиксирует. Вот Стас по разным магазинам и прибарахляется, по одной вещичке.
Ушел он. Я сидел-сидел... Метку свою сквозь кожу тер. И так мне тоскливо сделалось, что я у Николаича нашел нож в столе, нагрел его на кипятильнике да и выковырял этот гадский чип вместе со всеми проводами. Полотенцем руку замотал. Крови, кстати, совсем немного натекло. Стас, меня, конечно, когда вернулся, чуть не прибил. Шил мне потом руку и матерился по поводу безголовых отчаянных детей. А мне даже больно не было, я все о Майке думал. У нее ведь нет еще постоянной Метки, ей браслет легко снять. А потом хоть куда, хоть сюда, хоть к мутантам, хоть наружу, за стену выход поискать. Хотя Станислав Николаевич и сказал, что он никакого выхода не нашел, и что может и нет его вовсе.
Я на следующий день двинуть хотел, но рука моя меня подвела. То ли я ножик нагрел слабо, то ли полотенце недостаточно стерильное было. Воспаление, жар, неделя коту под хвост. Хорошо еще Стас антибиотики где-то надыбал, а то бы я точно дуба дал. И неделю еще так провалялся, выздоравливая. А Николаич, гад такой, сказал к концу второй недели, что если мои родные за это время импринтинг прошли, то шансов уже никаких. А Майка прошла, это я точно знал.
Но я все-таки в город выбрался. Сел на "обратный рейс" и прикатил все на тот же вокзал. Забавно, он оказался почти за нашей школой, в переулке, куда мы почему-то никогда не ходили. Почему? Не знаю.
Когда я шел мимо поликлиники, то подумал, что мне бы надо поблагодарить Марину Васильевну: с ее ведь подачи меня так приподняло да хлопнуло. Но в голову лезли только всякие хулиганские выходки. Вроде как зайти в ее кабинет и показать свежий рубец на запястье... или назвать себя и попросить поискать свою карточку в картотеке.
В общем, не зашел я в поликлинику.
Наш подъезд помнился мне светлым, выкрашенным яркой краской. Вот цвет из памяти стерся. Желтая? Голубая? В любом случае, к облупленным стенам темно-зеленого цвета я оказался морально не готов. Нет, здесь было чисто, и стены никто специально не колупал. Просто, похоже, их с момента постройки дома больше никогда не красили. Раньше я на такие мелочи внимания не обращал. Равно как и на то, что большинство квартир в доме пустовало, судя по открытым и просто отсутствующим дверям.
Надтреснуто звякнул звонок. За дверью раздались мелкие шаги, потом дверь открылась. Запершило в носу, и очертания дверного проема немного размазались.
- Вы к маме? - строго спросила она, - Мама будет вечером.
- Майка, - сказал я, - это же я, Денис. Твой брат.
Что-то в глазах. Быстрое, как тень. Сомнение? Узнавание?
- Мама будет вечером, - уже менее уверенно произнесла девочка.
Я глядел на нее и понимал, как мы, в сущности, похожи. Почему я раньше этого не видел? Такой же нос, те же светлые глаза, те же брови, почти сросшиеся на переносице...
- Майка, - сказал я, - я нарисую тебе кенгуру. И поезд. Только вспомни меня, пожалуйста!
Она пристально вгляделась в мое лицо, а потом вдруг закрыла глаза и осела на пол.
Я поднял сестру на руки, отнес в квартиру, нашел ножницы и срезал ее Метку ко всем чертям.
Прошло бесконечно много времени, прежде чем ресницы дрогнули, и, приоткрыв один глаз, она сказала:
- Дениска... Мама сказала... они сказали... нет, мама... что я тебя выдумала. Это называется "воображаемый друг". Который на самом деле я. Но ты ведь не я?
- Нет, не ты. Я - это я, а ты - это ты. И мама это мама. И мы все разные. Мы теперь сможем плакать, смеяться, злиться и драться, если захотим.