Аннотация: Заметите ли вы, если однажды с лица земли бесследно пропадет человек, о котором вы никогда не слышали и никогда не встречали?
Там
Я часто думал об этом. Я представлял, как это будет. Мне казалось - это меня позабавит, наконец-то я смогу быть хозяином самому себе, я буду делать все по-своему, и никто мне слова против не скажет! Никто...
Я знал, что такого не бывает.
Я называю старый мир "там". Хотя вернее было бы говорить "тогда". А момент исчезновения старого мира я зову "Перелом". Или вернее было бы "катастрофа"? Да нет... Не было никакой катастрофы. Ничего такого - пожаров, взрывов, наводнений и загрязнений окружающей среды... Да и сам момент Перелома был неясным, размытым во времени. Я бы сейчас не смог сказать, когда именно я осознал, что с миром творится что-то неладное...
Людей на улицах стало меньше.
Хотя нет... Сначала стало меньше машин. Их стало мало-мало, отдельные блестящие колымаги взамен сверкающего разноцветного потока. Потом исчезли и они, а те, что остались - ржавели на тротуарах. Но к этому времени уже и людей стало мало.
Самое ужасное, что они даже не замечали того, что творится вокруг. Как-то я спросил у сестры:
- Что ты думаешь насчет всего этого?
- Насчет чего?
- Становится пусто. Людей на улицах мало. Они исчезают.
Она пожала плечами и заявила, чтобы я сходил к доктору. Потому что никто не исчезал... по крайней мере, из тех, кого она знала.
И верно. Никто не исчезал. На месте были друзья, сослуживцы, знакомые и родственники. Никуда не исчезла тетушка Вера, и дядя Алекс из Риги прислал открытку к празднику. Хотя... может быть дяди Алекса-то как раз уже и не было - я давно подозревал, что открытки из Риги жили собственной жизнью, появляясь ниоткуда и материализуясь в нашем почтовом ящике.
На месте был Президент и его правительство, знаменитые звезды с одинаково незапоминающимися именами все так же кривлялись с экрана телевизора. Никто никого не искал... И все-таки ощущение надвигающейся пустоты не оставляло меня ни на минуту.
Людей стало мало - и, тем не менее, все, до кого я мог дотянуться, были здесь.
А потом... Я помню этот день... девятнадцатое марта... Я проснулся рано - в шесть часов. В доме стояла ватная тишина - мать уехала два дня назад к тете Вере и обещала приехать только к концу недели, сестра спала. По радио обещали переменную облачность и теплую погоду. Я взглянул в окно на низкие серые тучи, из которых вот-вот мог пойти снег и лужи между грязными сугробами и скептически хмыкнул...
В восемь я ткнул кнопку будильника - чтобы сестра не проспала свой колледж, послушал, как он запел у нее в комнате. Потом оделся - и уже закрывал дверь, когда будильник смолк. Выключила - значит проснулась...
Улицам полагалось в этот час быть заполненными народом - но я не встретил никого. Только одинокий пешеход мелькнул вдалеке, торопливо пересекая улицу.
Тишина.
Она преследовала меня, пока я не пришел на работу и не крутанул ручку приемника. Ненавижу рэйв. Но лучше так, чем совсем в тишине.
Через два часа я понял, что дальше ждать бесполезно. Никто сегодня не вышел на работу, даже мой начальник, в котором я никогда не сомневался... Его домашний телефон не отвечал. Я позвонил своей сменщице - там подняли трубку и... снова тишина. Ни отклика на мое нервное "Алло? Алло? Вы меня слышите?" Потом короткие гудки...
Дома на столе лежала записка: "Я у подруги. Вернусь завтра."
Я прождал ее три дня. Потом понял, что она не придет.
Радио говорило еще несколько дней. Какой черт понес меня смотреть на радиоцентр? Что я получил от этого? Только треск разрядов в приемнике вместо музыки и речи - ведь говорить стало некому, студии были пусты. Я, вероятно, надеялся, что музыка и дикторские голоса не существуют в отрыве от ди-джеев и дикторов. Как оказалось, я ошибался...
Теперь я был ученый, и на телецентр смотреть не пошел. Но это не помогло. Изображение постепенно размылось, выцвело, стало блеклым и нечетким, а потом и вовсе пропало.
Теперь я один.
Город застыл, словно на фотографии. Дни сменяют ночи, но погода не меняется. Все так же переменно-облачно и временами идет не то дождь, не то снег, а полосатый от грязи сугроб возле подъезда все никак не может растаять, хотя, по моим подсчетам, прошло уже больше шести месяцев... Одни и те же витрины, те же, что и полгода назад фильмы в кинотеатрах, а на календаре вечное девятнадцатое марта. Скоро я, должно быть, сойду с ума... Люди... ладно, исчезли они, но какого черта нужно было прихватывать с собой еще и время? Одна радость - теперь не надо заводить часы, они ходят сами по себе, ведь для них все еще тот день, когда исчез человек.
И иногда мне почему-то кажется, что этот человек - я.