Там солнце, а здесь дождь...

В Чуприяновки святые,

а тут грешник много.

("На собаках" Москва - Питер.)

В общем, жил он в поездах. Сутками, неделями, месяцами, годами. Меняя плацкарты, общаки. В купейных не ездил-с. Его туда не пускали. Селился поближе к титану - кипяточик в дороге первейшее дело. Водочка, чифирчик...Уважал!.. Фармазонил. Приворовывал. (По мелочи конечно, лишь бы утробу набить). Шнырил у проводников: поднести, подмести, погрузить. За это занимал третью полку.

Бывало, отдёрнешь занавеску, а за окнами: шлагбаумы, переезды, перелески, пригорки. На пригорочках церквушки с маковками: "однаходочка", "двуходочка", трёх... Встречные мелькают. Провода. Столбы. Бабы в оранжевых жилетах на путях. Полустанки. Вокзалы-города: Краснодар, Борисоглебск, Грязи, Бологое...

На станциях обходчики. Молоточком стук, стук. Только фуражечка над буксами подпрыгивает. ( Всех обходчиков, обычно, зовут Степанычами). Заметив в оконном проёме, проплывающий силуэт униформы. Железнодорожный волк, слюнявясь и отчаянно жестикулируя, орал: "Степаныч, при-в-ет!" А в ответ ему неслось: "Да пошёл ты, на х..."

В вагонах на рессорах спалось легко и сладко.

*****

Как-то отводил он мне душу (познакомились мы с ним, уж не помню, по какому случаю):

- Шастаю из вагона в вагон. Хлопаю дверью в тамбурах. Дергаю за металл ручек. Мелькаю в зарешеченных окнах. А сам по сторонам, куда бы прибомбиться: толи к хозяйственным, с харчами, тёткам и их покладистому мужику; толи к компаниям солдат и весёлых студентов. Да мало ли еще, какого люда в плацкартах. Третьим классом-с.

Шутки, побасенки, музыка под гитарку и магнитофонную запись. На выпивку упасть. - ( Кстати, мы с ним киряли).- Я и сам, знаешь, много чего интересного в обществе рассказать могу. Например, свою автобиографию. Сотни раз могу переиначить: жена-сука, спившийся начальник, беженец с тёплых краёв. Спекульнуть же за всегда можно: картёжками, календариками с обножёнкой, самопальными иконками из "Огонька".

Слышал я, как он при этом проповедовал двум переспелым девицам, кудлатым и грудастым, в макияже. Которые всю ночь, на цирлах, мотались в туалет, наверно курить. Задевая в проходах концы матрасов и свисающих простыней. Их парфюмерия нервировала меня. Нагоняла бессонницу.

Так вот, он сгружал им: "Искусы вокруг, искусы. Ходит он. Ходит. Шепчет. Нашептывает. Нашептывает: Кусни, кусни, яблочко! А не куснёшь?! Так тебя эшелоном..." Больше не помню. Пошептал бы я им.

Патлатый, серый, со щетиной, в морщинах и жилах. Одетый в телогрейку и солдатские штаны. Доходяга-исусик с сидором за плечами. Железнодорожный волк легко умел втереться в народное доверие. ( Без мыла).

- Да вот беда - плакался он мне - обувки не напасешься. По шпалам, по рельсам, по щебёнке вместо перронов. Подошвы так и "горят", и носы быстро сбиваются.

Но и тут была у него своя метода. Заметив, около спящего пассажира, подходящею пару. Железнодорожный волк сбрасывал рядом свои потрепанные "ходики".

- Совсем человека оставить в носках - западло! - объяснял он мне. - А так считай, поменялись. Сразу же после этого дела на следующей остановке схожу.

- Что так? - глупо спрашивал я.

- А мил человек, не охота в морду получать от своего же знакомого проводника. Да и твёрдую землю обновой ощутить требуется. А то и потом все, кажется, что качает, качает...

- А-а - кивал я, набивая папиросу.

1995