Кащеев Алексей Алексеевич : другие произведения.

Пробы цинизма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  x x x
  Играл саксофон в переходе.
  Мимо текла толпа.
  
  Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро
  Колыхалась она.
  
  И, лаская ногами мраморный пол,
  Я средь этой толпы
  Не то плыл, не то шел.
  И я видел, как клапан упруго взрывал
  В белых стенах метро Орлеанский вокзал.
  
  Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро.
  
  Раздавался навязчивый гул поездов,
  И, чеканя реальность, стрелки часов
  Метрономом вздымались среди голосов.
  
  Он играл одиноко, как путник в ночи,
  Словно камни в витрину, ноты бросал,
  И увидел я вдруг: Маргарита босая,
  По холодному полу прошла.
  
  Все равно, что стеклянный декабрь звуки глушит,
  Что вокруг только холод и снежная пыль,
  Что кидают монеты в потертый футляр,
  Что течет из-под губ застывающий пар,
  Что холодным огнем и гриппозною мглой
  Отделен от реальности мир за стеной.
  
  Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро
  Колыхалась толпа.
  
  И, пока Маргарита стояла пред ним,
  Он играл в этих стенах задумчивый блюз,
  И клубился вокруг фиолетовый дым,
  И мерещился в каждом лице Ленгстон Хьюз...
  
  ...Четыре струны контрабаса.
  Орлеан. Пьяное кабаре.
  И в этой серой привокзальной норе
  Он играет, и слышит как косо
  Свистящим снарядом ложится
  Среди галстуков белых и черных рук
  Звук, который стремится в прокуренный воздух,
  Туда, где он будет лениво ловиться на слух,
  И исчезнут минуты, часы и года,
  И вокзал станет сер, бесконечен и глух...
  
  
  ...Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро,
  Из метро - и в метро
  Колыхалась толпа...
  Все равно-
  Маргарита босая стояла пред ним.
  Он играл для нее.
  
  В воздухе зимнем, густом и колком,
  Звук поднимался из фраз и тем.
  Он играл. И горела желтым шелком
  На шапочке черной буква "М"
   2001
  
  
   САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЧАС ПИК.
  
  Вымокший до нитки город,
  Весь в ознобе и простуде.
  Дождь за тротуаров ворот
  Затекает. Ходят люди
  
  Злые, мокрые, больные,
  Серость неба, тротуаров,
  Посерели мостовые,
  И средь улиц и бульваров
  
  Только плесень Эрмитажа,
  Да кружочек солнца мелкий,
  С чьей короткою пропажей
  Все вокруг умрет и смеркнет,
  
  Нарушают эту серость
  Чахлых улиц петербургских,
  Серых домиков плебейских
  И студенток - второкурсниц...
  
  ...А в трамвае номер двадцать
  Отдавили даме ногу.
  Долго дама будет клацать:
  "Осторожней, ради Бога ".
  
  МИР, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ Я
  
  Вот мир, который построил я.
  А это- вещица,
  Которая в этом мирочке хранится
  В мире, который построил я.
  
  А это- та самая высшая сущность,
  Которая не пробуждает насущность,
  Но и не мешает собой становиться
  Той маленькой, жалкой банальной вещице
  В мире, который построил я.
  
  А это - рожденная мысль, что уходит
  Из мысли в чернила. И в них колобродит
  Как будто вино, что смеется и бродит.
  
  
  В броженьи своем побеждая ту сущность,
  Которая и убивает насущность
  В вещице, что в мире отдельном хранится.
  В мире, который построил я.
  
  А это- душа моей мысли, от боли
  Которая рвется по собственной воле.
  И нет ей преград. Мысль, которая выше
  Чем жизнь, чем любовь, чем московские крыши.
  
  И так получилось, что мысль эта стала
  Вселяться в меня. И душа перестала
  Себя отличать от той мысли, что бродит
  В черных чернилах. И в них колобродит
  И прерывает привычную сущность
  И покидает тупую насущность
  И гордо становится центром столицы
  Мира, который построил я.
  
   1999
   TAKE THE A TRAIN
   Посвящается г.Усть-Катав.
  
  Напевая Дюка Эллингтона,
  Я схожу в провинциальном городке.
  У деревьев привокзальных кроны
  Все в пыли, как в табаке.
  
  Ночь черна, как негры в анекдоте.
  Медью труб созвездия звучат.
  Нет тебя, меня, души и плоти,
  Мысли спят, как спит вагонный мат.
  
  Все в порядке. Простой городок,
  Где в кустах ритмичные стенанья,
  Где не знают, что такое Блок
  И значенье фразы "поле брани";
  
  Где небритый пьяный дворник философски
  В пропасть лужи бесконечную глядит,
  И где кажется унылым и неброским
  Эллингтоновский горячий свинг.
  
  А вокруг лишь степь сквозь ночь желтеет
  Монголоидно, разрезом узких глаз.
  Там стада овечьи тонко блеют
  И играет еле слышный джаз.
  
  Там машины силуэт точеный
  Поглощает фар холодный свет,
  Там нестройно каркают вороны
  И лопочет дворник пьяный бред...
  
  Выйду, и, оставив все в вагоне,
  Бросив поезд, уходящий в никуда,
  Сяду тихо на заплеванном перроне
  И куплю билет на поезд А.
   2001
  
  
  
  Здравствуй, Хармс!
  
  А меня в эту ночь Зигмунд Фрейд навестил.
  Уговаривал бросить читать и писать,
  Он меня искушал, голых баб приводил,
  Но я им не позволил ложиться в кровать.
  
  А попозже Раскольников тоже зашел-
  Продавал мне от дворницкой ключ и топор,
  Он совал бахрому мне под письменный стол,
  И о святости нес паранойю и вздор.
  
  А под утро, когда я был настороже,
  Заходил просто Некто. С клыками во рту.
  Тут я понял, что это серьезно уже
  И проснулся немедля в холодном поту.
  
  А жизнь продолжается томно и жарко.
  Пинают вороны в пыли червяка,
  В кафе заедают вино шоколадкой,
  А пиво - сушеною воблой. Пока.
  
  Собаки, ослы и коты размножаются,
  Селедки плывут по Неглинке в трубе.
  По площади Красной медведи шатаются,
  И как-то от этого не по себе.
  
  И думалось: "Жизнь так похожа на улей,
  А сны - на зависший над комнатой стул"...
  Полдня пролежав и устав от раздумий,
  Я снова с большим наслажденьем заснул.
   2001
  
   Лирическое
  
  Вчера на кухне таракана я поймал,
  Поднял за ус его брезгливо над диваном.
  Хотел убить...Но посмотрел в глаза
  Он мне с укором странным и пространным.
  
  Мне стало стыдно за поступок свой-
  Как мог я обвинять его жестоко?
  Качал он лишь печально головой,
  Тряся своею бородой пророка.
  
  И я сказал ему: "Прости, мой младший брат,
  Я сам не раз нуждался в крошке хлеба.
  Поверь, сегодня вечером я рад,
  Что не убил тебя в порыве гнева".
  
  Он не сказал мне ничего в ответ-
  Я понял, что прощенья недостоин.
  Не таракана предал я, о, нет!
  Я предал всех существ, живущих в горе.
  
  
  
  
  Я посмотрел в его глаза тогда,
  И понял, что под корочкой хитина
  Скрывается особая среда
  Интеллигентного, печального мужчины.
  
  Кому он нужен, коль позволил я
  Себе предать его, унизить даже!
  И горьких слез раскаянья струя
  К глазам моим нахлынула сейчас же.
  
  Я, мягко опустив его на стол,
  Сказал: "Иди", перекрестил на счастье,
  А он ко мне несмело подошел,
  И всхлипнул радостно, у времени во власти.
  
  И он расплакался, а вслед за ним - и я,
  И мы сидели до утра, рыдая,
  Как маленькая дружная семья,
  Как тараканов маленькая стая...
   2001
  
   х х х
  Вся жизнь - пиар,
  Все мы - электорат,
  И Солнце тоже так себе светило.
  Я- superstar,
  И я почти что рад,
  Что рассудил: "Судью всевышнего - на мыло!"
  
  Вознесся выше я главою непокорной
  Над чмом, правительством и шоколадкой "Mars",
  И стал я геморроем тошнотворным,
  Живущим на Олимпе между вас.
  
  Мне так смешон ваш мир, тупой и праздный,
  Где все лишь жалкие, убогие рабы,
  Где нет различий меж оргазмом и маразмом
  В развитии межклассовой борьбы.
  
  Я брошу вам в лицо железный стих,
  Слова и буквы сладостно коверкая.
  Я вышел на подмостки. Гул затих.
  Никого. Лишь разбитое зеркало...
   2001
  
  
  х х х
  
  Сухие звезды над рассыпчатой землей.
  Все звуки тонут в пыльных отголосках,
  И тонкою асфальтовой струей
  Шкворчат на сковородке перекрестков.
  
  Мне страшно видеть мертвые деревья,
  Стволы их тонут в липкой пустоте;
  Среди сухих ветвей, не зная, где я,
  Теряюсь в их унылой пестроте.
     
  
  
  Холодный город. И горячий лед
  Расплавленных огней автомобилей.
  И мне зажат бетонным кляпом рот.
  И руки связаны кольцом дорожной пыли.
   2000
  
   х х х
  Скрип грифеля о белую тетрадь
  Ее невинность жадно нарушает,
  И миг за мигом поглощает
  Всю чистоту. Шуршит кровать
  И покрывало поднимает.
  Она скрипит и заставляет:
  "Ведь поздно уж. Иди же спать".
  Вся комната в багровых пятнах.
  Лиловый шкаф, лиловый пол.
  Но вот спасенье- рифма "вёл"!
  И я опять весь тут, в тетрадках,
  И каждый мне квадрата лист
  Готовит собственную долю.
  И вижу: это неспроста,
  Что здесь на слово рифма "ладан"
  Я в карандаш врастаю, в тон,
  Которым стих мой мною задан.
  И облегченье. Можно просто
  Два слова бедно срифмовать,
  Но что-то Сверху заставляет
  Слова искать. И ритм строки
  Как кровь пульсирует во мне.
  И через миг мой стих окончен.
  Встаю и, засыпая, вижу строчки.
  Их Муза шепчет мне уже во сне.
   1999
  
   х х х
  Осень. Багровый закат над домами.
  Улицы в красное пламя одеты.
  Шепчет вечер прохожих устами...
  ...Испания. Море. Жаркое лето.
  
  В рокот машинный куцый
  Врываются звуки фламенко.
  Жильные струны рвуться,
  Ударившись в желтую стенку...
  
  ...Промозглый город душит,
  Гаснет во тьме Атлантида,
  В пульсе намокшей стужи
  Слышится...ритм корриды.
  
  ...Кровь на песке струится,
  Красная тряпка играет...
  Хмуры закатные лица
  Прохожих, плывущих в тумане...
  
  
  
  ...Мраморный отсвет палевых
  Арок, в дыму подвешенных,
  Мчит в солнечной паре их
  Звон кастаньет бешеный...
  
  Утром, пустым и шумным,
  Вечера ждать стану я:
  Солнца, веселья безумного...
  Море. Лето. Испания!
   2000
  
  
  
  
   х х х
  Когда меж мною и тобой
  Пройдет предвестник новой эры,
  Неся с собой упрямый вой
  И запах спирта эфемерный,
  
  Я сяду тихо на асфальт
  Меж Брянском и Владивостоком,
  Поскольку нам не быть опять
  С тобой в одном большом потоке.
  
  Поток пойдет по улице Тверской,
  Нестройно, как подвыпивший мужчина,
  Что полон эйфорией и тоской,
  Хотя не знает никакой на то причины.
  
  И будут стекла бить и бить жидов,
  И под шумок кого-то грабить в переулках,
  И будет много самых разных слов
  Звучать призывно, матерно и гулко.
  
  Ну а потом на Бронную свернут,
  И варианты будут в этом месте:
  Они иль Герцена Никитской нарекут,
  Или Никитскую вдруг Герценом окрестят.
  
  И я за ними тихо поплетусь,
  Трусливо подбирая транспаранты,
  И буду заглушать сухую грусть,
  Читая вслух Иммануила Канта.
  
  И буду строки вспоминать о том, что,вот,
  Падут оковы, лишь бы выждать срок,
  И буду верить, что какой-нибудь урод
  Мне не швырнет булыжником в висок
  
  
  И я тебя увижу пред собой.
  Ты будешь плакать в три ручья о зле мужицком,
  О белом пуделе, раздавленном толпой,
  О Герцене. И о Большой Никитской.
   2002
  
  
  
  
  
   х х х
  Растворясь в пространстве кисельно-тягучем,
  От метро я шагаю одну остановку.
  Ночь тиха. Из прострелянной дырчатой тучи
  Изливается снежная масса неловко,
  
  Фонари рассыпают созвездья отточий.
  Напеваю случайно подобранный блюз,
  И мне кажется часто в пол-первого ночи,
  Что, наверное, я просто кому-нибудь снюсь.
  
  Я всего только сон пожилого вахтера,
  Что храпит в униформе российских спецслужб,
  С орденами Афгана, с бородой Черномора,
  С простатитом под мышкой и ворохом дружб.
  
  Или, может, я- глюк моложавой кассирши,
  Задремавшей в вагоне пустого метро,
  Что слагает ночами любовные вирши,
  И которой ремень натирает бедро.
  
  А, возможно, я - сон десятилетней нимфетки,
  И лишь тем выделяюсь из образов прочих,
  Что похож я не то на знакомого предков,
  А не то на зверушку из ее тамагочи...
  
  ...Змейки снежной поземки гонит ветер колючий,
  Я иду от метро сто шестнадцать шагов,
  Растворяясь в пространстве кисельно-тягучем
  Из обравков чужих неоконченных снов.
   2002
  
  х х х
   Я стену думал сделать
  Объектом для стиха,
  Как образ совершенства:
  Без всякого греха.
  
  Искал, искал мораль в ней,
  Искал святую мощь...
  Стена стояла прямо,
  Как древовидный хвощ.
  
  Я тратил силу Музы,
  Я исписал перо,
  А ей - хоть стой, хоть падай,
  Ну, в общем, все равно.
  
  И плюнул я в досаде,
  И бросил я писать,
  Хотя сюжет для рифмы
  И в урне можно взять.
  
  Но, раз она не хочет,
  Так ладно, пусть живет,
  Ведь под лежачий камень
  И Муза не течет! 1999
  
  
  
   Лимерик
  Вот джазмен, что играл каждый вечер
  На трубе ноту "до",
  Но не вечен был его бенефис,
  Он соседями вниз
  Сброшен был на пятнадцатый вечер.
   1999
  
  
   х х х
  Верю я, что очень скоро
  Понаделают на светофорах
  Кнопок.
  И тогда не будет разногласий,
  И не будет надоевших пробок.
  
  Каждый, кто захочет этот
  Перекресток перейти
  Должен будет просто кнопку
  На железке той найти.
  
  И хотя, конечно, кнопка
  Значит ровно ничего
  Все поверят в свою важность,
  Словно горьковский Данко.
  
  
  И, когда зеленый ярко
  Осветит запретный мир,
  Все поедут с мыслью сладкой:
  "Это я все изменил!".
  
  
   1999
  
   РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА В МОЗГАХ
  
  Дом. Июль. Вечер. Дождь.
  Запах кофе "Чибо Майлд".
  Как прекрасен этот мир!
  С кофе "Чибо"- просто рай.
  
  И не буду я менять
  Пачку кофе "Чибо Майлд"
  На две пачки Просто Кофе.
  Не такой уж я дурак! 1999
  
  
  
   х х х
   Посвящаю романтичным девам
  
  Если б Вы знали, леди,
  Что не при свете луны
  Строчки рождаются эти,
  Что так любовью полны.
  
  
  
  
  
  Кажется Вам, что пишу я
  Тонким гусиным пером.
  Пушкинским росчерком буйным
  Я заполняю потом
  
  Листья альбома, что пляшут
  Меж переплета в шелку,
  Где фотографии Ваши
  Сердце мое берегут.
  
  А когда кончу, конечно,
  В комнате, мудрый и старый
  Вдруг разольется беспечно
  Рокот испанской гитары.
  
  И поверну я к окошку
  Профиль антично - прекрасный,
  И осветит мелкой крошкой
  Свет мою рукопись ясно...
  
  ...Все это бред, как ни странно,
  Нет, не романтика это.
  Рифмы ловлю я арканом,
  Строчки ворую из Фета.
  
  Почерк мой очень небрежен,
  Буквы безвольно повисли.
  Листья мараю неспешно,
  Будто философы- мысли.
  
  С Музами очень циничен ,
  Если мне некогда - прочь
  Их прогоняю обычно
  В мерзкую темную ночь.
  
  И среди кухонной вони
  Музыки сладостной нет.
  Разве что на тромбоне
  Гамму сыграет сосед.
  
  Жаль мне, что все это сказки
  Вашей души романтичной.
  Я вам скажу без опаски:
  Я - преумнейшая личность.
  
  А потому и не стану
  Эти стишки Вам читать.
  С Вашим прекраснейшим станом
  Мыслей упругая рать
  
  Не гармонирует крайне.
  Так что останьтесь собой.
  А стихотворные тайны
  Вам ни к чему, мой родной.
   1999
  
  
  
  
  
  РЕПЕТИЦИЯ НОЯБРЬСКОГО ПАРАДА НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ.
  ( До 200-летия со дня рождения А.С.Пушкина осталось 34 года и 7 месяцев)
  
  Генералы ходят строем,
  Вдоль по площади снуют.
  Домового ли хоронят,
  Ведьму ль замуж выдают?...
  
   2000
   х х х
  Ах, господа мои и дамы,
  И ты, народ, большой, как дуб!
  Вы не сыграете и гаммы
  На флейте водосточных труб!
  
  И не пытайтесь! Не старайтесь!
  Не портьте людям водосток.
  Пропойте нам - и не ломайтесь!
  Под гимн российский пару строк.
  
  Как личный стих читать публично?
  Не для того писали, чтоб
  Лихой девице нестоличной
  Цитировал их пьяный жлоб.
  
  Прочел - молчи (или "молчите"),
  А коль не можешь - удавись
  За кафедрой в престижном "Лите"
  С плакатом "Наши не сдались!"
   2000
  
  
  Х Х Х
  
  - Доколе сие продолжаться будет?
  - Марковна, до самыя смерти!
  
   “ Житие протопопа Аввакума”
  
  Если вдруг ты от водки устанешь,
  И расширится сердца стена,
  В год лишь раз за окошко заглянешь-
  За окошком другая страна.
  
  Знаю, сели на поезд давно мы.
  Помню, Рюрик нам долго вещал,
  Что не будет тоски и истомы...
  В общем, он государство создал.
  
  И ближайшие сто полустанков
  Промелькнули для нас "на ура",
  Мы срывали с монголов панамки
  И их плешки жрала мошкара.
  
  
  
  
  И славянки, казашки, испанки,
  Африканки, еврейки, козлы,
  Металлистки и рэперки, панки
  Повстречались на нашем пути.
  
  Мы насиловать их не стеснялись,
  Зачастую по несколько раз.
  Результат- интернациональность
  И сплоченность народов и рас.
  
  Нас боялись соседи в плацкарте
  За привычку таскать с собой скальп-
  То Донской вдруг нагадит на старте,
  То Суворов накинется с Альп.
  
  Это было давно уж- поверьте! -
  Но недавно я стал замечать,
  Что мы станции старые эти
  Вдруг по новой пошли проезжать.
  
  Вонь стоит- не пройдешь и не ахнешь,
  Бьет по носу, как сломанный нож:
  Всем в сортиры ходить очень страшно-
  Вдруг замочат, как только войдешь.
  
  И опять у границы стреляют,
  Только там не монголы теперь,
  А абстрактные темные стаи
  Из бандитов и полулюдей.
  
  К угнетенным добры до маразма:
  Косоваров от сербов храним,
  Скоро негров из стран буржуазных
  Всей страной у себя приютим.
  
  Где-то видел я станции эти,
  Эти лозунги, этот набат.
  И все это- на этом же месте
  И стояло полвека назад.
  
  Та же гласность в пределах решетки,
  И свобода на пять лет вперед...
  Наша память осталась короткой,
  И мы верим, что время придет
  
  И опять все начнется сначала-
  Будем шапки с монголов сбивать,
  Наших девок нам будет все мало,
  И мы станем народ умножать.
  
  Покорив непокорных соседей
  И изгнав из вагона врагов,
  Вновь запьем, заедим и заедем
  И по кругу отправимся вновь.
  
  Поражает одно- мы готовы
  Все невзгоды и горе терпеть,
  И потертый веночек терновый
  
  
  Сами рады пижонски надеть.
  
  Нам сто раз предлагали: "Катитесь!"
  Мы устали в плацкарте от вас,
  По другим поездам разбегитесь,
  Хоть сегодня, хотя бы сейчас.
  
  Но мы ждем и отчаянно верим,
  Что изменится поезд наш вдруг,
  Нам откроют вагонные двери,
  Выдав в руки спасательный круг.
  
  И случится- конечно! - откроют,
  И тогда мы поймем, наконец,
  Что без вони вагонной не стоит
  И копейки терновый венец.
  
  Вдруг запахнет под носом свободой,
  Станет скучно на травке стоять,
  И, пославши свою мать- природу
  На ее же родимую мать,
  
  Мы залезем опять по вагонам-
  Все же здесь наш отеческий дом.
  И над грозным истории ломом
  Занесется наш собственный лом.
  
  С ним- дубина пролетариата,
  С ним- солдатский заржавленный штык.
  Сын пойдет на отца, брат- на брата,
  И на бабу, понятно, мужик.
  
  И, очнувшись немного попозже,
  Изречем мы раскатистый мат,
  Обнаружив, что видели то же
  Еще сто полустанков назад.
  
  Так что все мы уже проходили,
  И не надо на Бога роптать,
  Мол, зачем туалеты закрыли
  И назад повернули опять.
   2000
   * * *
   Ф.Сологубу.
  Гудок завис на ноте "ля",
  Расплылся по стеклу трамвай...
  И троеточия дождя
  Рисует в лужах мягкий май...
  
  ...А я лежу на полке "пять",
  На челюсти моей повязка,
  И как хреново умирать,
  Когда вокруг такая сказка!
   2001
  
  
  
  
  
  
  
   х х х
  
  В России есть два состоянья народа.
  Находит в них счастье родная земля.
  Одно - "Берегись и дрожи, мать-природа",
  Другое - "У, ё...что ж мы сделали, б.."
   1999
  Ой, ты, гой еси, Будда нашенский!
  
  Заяц скачет по холму,
  Крыса прыгает устало,
  Холодно, тепло ли стало-
  Будде возношу хвалу.
  
  Лотос в поле колосится,
  Хворост муравьи несут,
  Пастухи козлов пасут,
  Загоняя оных в стаю,
  
  Кашляет монах буддистский
  В чаще девственного леса,
  Словно молодой повеса.
  Чу! Растет бамбук индийский.
  
  Еж спешит к помойной яме,
  Огибая банки пива,
  Раздается крик игривый
  Ласточек в густом тумане.
  
  Между тучами и морем
  Гордо реет буревестник,
  Пингвина дурные песни
  Раздаются на просторе.
  
  Прохромел медведь помятый,
  У плетня остановился,
  И с природою он слился,
  Как ручьи - да в водах Ганга.
  
  Эх, да Будду славлю,
  Ой, да прославляю,
  Что в едину стаю
  Все собрал созданья...
  
  ...Славная осень! Здоровый, ядреный
  Воздух усталые силы бодрит,
  Облаком сизым берег прикрыт;
  Пальмы склоняют к берегу кроны...
   2001
   ДЕРЕВЕНСКАЯ ЛЮБОВЬ
   Этюд
   На берегу реки сидели мы
   Под звук магнитофонной перемотки,
  
  
  
  
   Мы были оба чуточку пьяны:
   Ты - чувствами, я - чувствами и водкой.
  
   Я не смотрел тебе в глаза никак,
   Боясь найти в них то же, что в своих,
   И лишь поблескивал росою мрак,
   И шепот птиц был жалобен и тих.
  
   А ты смотрела прямо мне в глаза,
   Сосредоточенно, что твой карась в реке.
   И вдохновенная, печальная слеза
   Из глаза круглого скользнула по щеке.
  
  Ну, а я на тебя не смотрел,
  И не то, чтоб из чувств между строк:
  Не хотелось, наверное, мне
  Свой испытывать фатум и рок.
  
  Вот сидим мы. И будем сидеть
  До утра, пока драный петух
  Не начнет на шесте своем петь
  И погонит овечек пастух.
  
  До утра. Когда за опохмелом
  Мужиков забурлится поток,
  И запахнет навозом несмело,
  И пахнет ароматом порток.
  
  Как все это не романтично!
  А вот вечером - благостный рай
  Наблюдать в изумленьи столичном
  Колосящийся урожай.
  
  Ну а ты все сидела, молчала
  Под прекрасным ракиты кустом...
  Хоть бы что-нибудь, дура, сказала
  Задушевным своим голоском!
  
  Хоть бы слово. И я б убедился,
  Что умеешь ты говорить-
  Но молчит ведь, чтоб ей провалиться,
  И прищуренной зенкой глядить!
  
  Что ты, милая, смотришь искоса,
  Низко голову наклоня?
  То ль объелась с утра ты "Вискаса",
  То ль по жизни такою была?!
  
  И уехал я в этот же день,
  Не оставив ей адреса даже.
  А она все молчала как пень.
  Ну и пусть. Виновата сама же.
  
  Может быть, я тогда испугался
  Ее глаз, что смотрели так странно...
  А, в натуре! Во что ни влюблялся
  Я в вечерней деревне спьяну! 2001
  
   х х х
  
  Свой путь лесной пройдя до половины,
  Я очутился в сумрачной тайге.
  Стоял дубняк. Воняло тухлой тиной
  От речки, что текла невдалеке.
  
  Я снял рюкзак, и, крыльями взмахнув,
  Присел к ручью холодному напиться.
  Вода текла, что твой анаколуф,
  И стыли зубы мерзлым силлогизмом.
  
  Но набежала тень на водный круг,
  И шорох листьев из кустов раздался.
  Я оглянулся. Из-за веток вдруг
  На просеке Вергилий показался.
  
  Он был, конечно, в римской тоге
  И с томиком Вергилия под мышкой;
  Его босые поэтические ноги
  Венчали сапоги. Почти неслышно
  Он шествовал по просеке таежной,
  Своей фигурой разрезая мрак,
  И, обойдя меня походкой осторожной,
  Пошел под горку, чуть замедлив шаг.
  
  Когда великий глюк явился и пропал,
  Я вслед ему смотрел недолго,
  И вскоре вновь надел рюкзак и зашагал
  Я в сторону далекого поселка.
  
  Я шел- и мыслей снежный ком
  Катался в черепе и досаждал немного:
  Вергилий мог же стать проводником
  В пространстве всей судьбы моей далекой ?!.
  
  Вторую часть пройдя пути лесного,
  Я очутился... Впрочем, как ни говори,
  Я трясся в дизеле до Бологого,
  Вергилий топал в сторону Твери.
   2001
  
   УТЕШЕНИЕ
  В стране упругих деформаций
  В полночный час, когда я рад
  Забыть о жизни постараться,
  Уснувши мордою в салат,
  
  Я вдруг проснулся, понимая,
  Что я один, что ночь пуста,
  Вокруг меня - тоска немая
  Играет пустоту с листа.
  
  Я встал, спросонья чуть шатаясь,
  И вышел тихо на балкон,
  Спугнув с него снежинок стаю,
  Издал я вдруг протяжный стон;
  
  Нестройно, даже невпопад,
  
  
  Я завопил на всю столицу,
  И мне ответил снегопад,
  Мешая в кучу сны и лица.
  
  Но город мне не отвечал,
  Моей тоски не разделяя,
  Он сладко, тихо, мирно спал,
  Спала его душа пустая:
  
  Молчали крыши и дома,
  Молчал фонарный свет холодный,
  Не отвечала мне зима
  На крик, трагически бесплодный.
  
  Остановя коня в галопе,
  Мне Жуков слова не сказал.
  И лишь с витрины мне sex-shop,а
  Вибратор головой качал
   2001
  
  
  
  * * *
  
   1
  Желанье осквернить стихом
  Онегинского гения
  Испытывал я уж давно-
  Пожалуй, с самого рожденья.
  Разврат сей мысли поглощал:
  Старик бы Фрейд не разгадал
  Мой ум, глумливый и жестокий,
  Я подсознания истоки
  Цинично ото всех скрывал...
  Но отодвинул вдруг запреты.
  И вот, в обличье страшном этом
  Мой стих пред публикой предстал.
  (Средь восхищений, вздохов, фраз
  Косит с портрета Лотман глаз)
  
   2
  Давно пора роман в стихах
  Мне написать на зависть миру,
  Все общество ударив в пах
  Своей расстроенною лирой.
  Героев новых всем представить,
  Чтоб каждый мог меня поздравить
  С успехом, налетевшим вдруг,
  Сказав: "Вот это да, мой друг!".
  Автографы рукой небрежной,
  Как Вознесенский, раздавать,
  И эпиграммой отпинать
  Врагов, жестоких или нежных.
  ( С портрета Лотмана, никак,
  Грозит мне жилистый кулак?!)
  
  
  
  
  
  
   3
  Печорин, резчик по металлу,
  Родился на брегах Невы.
  Он был преумный, кстати, малый,
  Максим Максимыча на "вы"
  Он называл из уваженья.
  Хотя услужливого рвенья
  Печорин был к нему лишен,
  Но уважал прораба он.
  Последний искренние страсти
  К нему питал, как к человеку,
  У извращенца - гомосека,
  Все детство находясь во власти...
  Тьфу, черт, Печору спутал я
  С рекою, нужной для меня.
  
   4
  
  В.И.Ленин, добрый наш приятель,
  Во глубине симбирских руд
  Родился, как ты знал, читатель.
  В столице хлада и простуд
  Смеясь, он дерзко презирал
  ( За что в Швейцарию попал
  Без права выезда обратно),
  Царя, буржуев и сатрапов.
  Он был рожден унылой ленью
  От Канта, Маркса и Дидро
  (Хоть я не видывал давно
  Такого рода извращенья)...
  Опять, увы, не та река.
  Ну, не географ я пока
  
   5
  Онегин...Вспомнил, наконец!
  Итак, Онегин, хорь столичный
  ( Хоть не такой уж и подлец,
  Как лох какой-нибудь типичный)
  Родился в шестьдесят шестом.
  Его отец был хвор и хром
  А мать- железо, медь и барий.
  (Шучу. Мамашу мы оставим).
  Отец работал в стенах МИДа;
  Евгений наш уж с малых лет
  Имел роскошнейший обед
  И не читал Адама Смита-
  Отец к другому роду книг
  Евгения склонять привык.
  
   6
  
  Читал он классику запоем
  И запрещенный самиздат.
  "Лолиту" с Моэмом и Бёллем
  Цитировал он невпопад.
  
  
  
  Ему все это не мешало
  (Хоть с папой в МИДе не пристало)
  Ругаться матом и курить,
  И по теченью жизни плыть.
  Он собирался на филфак
  И скоро стал его студентом
  (Конечно. С мамою-доцентом
  В литературе был мастак).
  Еще он небезгрешен был
  И в детский сад бухать ходил.
  
   7
  Любил герой литературу,
  Но Пушкина собранье раз
  Отнес наш друг в макулатуру,
  Собрав в тяжелый медный таз.
  Он пил с лихвою беспробудной.
  Недели две прошли секундой,
  Потом питье привычным стало,
  И все ему казалось мало.
  Один на кухне он лежал
  Как труп в долине Дагестана.
  Напоминал он мне барана,
  Что ради чебурека пал...
  А это было в незабвенном
  Годочке девяносто первом.
  
   8
  Потом все было как у всех:
  Он проявил большую прыть
  (Хотя стамески по утрам
  Не мог от ямба отличить),
  Работал где-то, жизни рад.
  То продавал он виноград,
  То с солнцевской братвою бился
  И, наконец, остепенился.
  Директор средней фирмы N,
  Любитель средних проституток.
  Стрелял он в отпуск диких уток
  И говорил о жизни "хрень".
  На сем Онегина оставим
  И лирикой рассказ приправим.
  
   9
  Я слышал как-то, что в романе
  Без лирики нельзя никак,
  Хоть мелодраматичной дряни
  Не выношу зловонный бак.
  Ну, что ж, раз надо - получите,
  Но после, право, не учите,
  Что, мол, не так, что не умеет:
  Хоть призрак лирики и реет,
  Как буревестник, надо мной,
  Что черной молнии подобен,
  Но лик мой агрессивно-злобен,
  Как в понедельник мой герой.
  Ошибки, может, наверстаю.
  
  
  
  Итак, вниманье, начинаю.
  
   10
  Тот город, где скучал Евгений,
  Прекрасный был из уголков,
  Где выбирает каждый гений
  Голгофу из семи Голгоф...
  ...С утра кипит столичный улей,
  Автомобили пуля пулей
  Друг друга крыльями толкают,
  Гудят, хрипят и подрезают,
  И тонет житель городской
  В кипящем варе полудневном,
  И под светилом нашим гневным
  Он полон праздною тоской...
  Здесь штампов, что песка в кустах.
  Попробую посеять страх...
  
   11
  И город дышит черной бездной:
  По закоулкам бьют людей,
  Маньяки рыщут по подъездам,
  Хватая маленьких детей,
  Насилуя старушек бурно.
  Куда ни плюнь- то труп, то урна.
  Кладбище стонет днем и ночью
  По выходным и дням рабочим.
  Тревожней ангелы запели,
  И надо всей зловещей твердью
  Стоит, как грозный призрак смерти
  Монарх Зураба Церетели...
  ...Вот так же двинулся с лихвой
  Евгений (но сейчас не мой).
  
   12
  На самом деле, этот город
  Довольно мил, и милым был,
  Хоть в нем пиаровского вздора
  Бессмысленный корабль и плыл,
  Хоть, правда, были и маньяки,
  Наркотики, вино и драки-
  Все то, что он еще имел,
  Перечислять мне неудел.
  Но чудно тротуар дымил
  И солнце било в глаз полуднем
  В то утро третьего июня,
  Когда из дому выходил
  Онегин мой, подвластный лету,
  Навстречу моему сюжету.
  
   13
  Итак, был зной, и было лето,
  Но стал бы беден мой сюжет,
  Коль в хаосе столичном этом
  Не появился бы поэт.
  И он появится, уверен,
  
  
  
  Контрастен, как и сам Онегин,
  Приятен, что твой "Вальс-Бостон",
  Талантлив крайне и умен;
  Уверен, снова слышен плеск
  Реки в фамилии пиита.
  Пять курсов горьковского Лита.
  Хоть в конкурсах приличных мест
  Не заслужил пока наш гений
  И не был взят под Музы сени.
  
   14
  Итак. Владимир Ленский. Что же
  Он нам готовит как герой?
  Какая скука мне, о Боже,
  Все связывать с его семьей!
  Он был почти что маргиналом,
  Ребенком глупым и отсталым.
  Отец- сантехник, мать- кассирша.
  И с каждым днем все тише, тише
  В нем спал приятный жизни свет.
  И не имел он ярких мнений,
  Ума холодных наблюдений
  И сердца горестных замет.
  Он жизнь не лапал на лету...
  Короче, кадр ПТУ.
  
   15
  Но изменилось все стихийно,
  Когда он был в десятом классе:
  В девицу с именем Полина
  Влюбился наш Владимир страстно.
  Проснулась в нем цветком любовь
  И закипела в венах кровь;
  И в зной, и в лютые морозы
  Цвели в нем сладостные розы.
  Все кончилось спустя полгода.
  Душа его преобразилась,
  И в ней поэза зародилась
  К несчастью мира и народа.
  Et puis, он стал писать стихи.
  То ли от счастья, то ль с тоски.
  
   16
  Конечно, Ленский был бездарен:
  Страдал рифмовкою плохой
  С отсутствием метафор в паре
  И мыслью, праздной и глухой.
  Но год назад (судите сами),
  В весеннем месяце нисане
  Он выиграл кучу разных премий,
  Не получив лишь Оскар с Греми.
  И пятикурсник был введен
  В магический богемы круг,
  Став всем поэтам брат и друг,
  Со страстью нежной, как Назон.
  Но почему?- вопрос таков.
  
  
  
  Ответ к нему давно готов.
  
   17
  Как рано мог он лицемерить,
  Таить надежду, ревновать,
  Разуверять, заставить верить,
  Казаться мрачным, изнывать-
  Надолго список сей затянут.
  Владимир жизнью был обманут,
  А потому решил он строже:
  "Отдамся жизни подороже".
  Звучал в нем конъюнктуры тон,
  За что он славою был ранен,
  И повсеградно оэкранен,
  И повсесердно утвержден-
  Не вижу в этом ничего,
  Что огорчило бы его.
  
   18
  Богему, что любил Владимир,
  Описывать мне недосуг,
  Хоть дух поэзии не вымер
  Под сенью этих дружных рук:
  Читал "Сортиры" Т.Кибиров,
  Бряцал Кузьмин на струнах лиры,
  Меланхолический Алехин
  Боролся против злой эпохи.
  Там Бунимович осторожно
  Возделывал цветник эстетов:
  Кормил он яблоком поэтов
  И алгеброй, когда возможно.
  Владимир быстро закрутился
  И средь богемы растворился.
  
   19
  В тот день он был еще в постели:
  Записки по e-maily шлют.
  Что? Приглашенья? В самом деле,
  Поэты на вечер зовут.
  Там презентация, тут- форум,
  И поэтическому взору
  Представлен весь бомонд столичный
  В его сиянии обычном.
  И вот уж он в метро бездумном
  По эскалатору спешит,
  И полудневный пар летит,
  И душит мягко город шумный.
  Владимир сел в вагон последний.
  И рядом с ним стоял Евгений.
  
   20
  В те дни, когда в садах Лицея
  Я безмятежно расцветал,
  Читал...А, впрочем, чье же дело,
  Что я читал, что не читал.
  Я был всегда ленив ужасно,
  
  
  
  Того, что б обожал я страстно,
  Не помню честно, уж простите
  Меня в моей унылой прыти.
  Вот я пишу сейчас стихи,
  Но мог бы вовсе не писать,
  И мне, пожалуй, наплевать
  На чувства, мысли и грехи.
  Цинизм- защитный механизм
  От всех возможных в жизни клизм.
  
   21
  Мне интересно все в той мере,
  Чтобы не трогало меня,
  И от любви, надежд и веры
  На мне защитная броня.
  Я для политики ленив
  (Там нужен наглости порыв)-
  На ней вниманье заострю
  Лишь потому, что бред люблю.
  Азы дзюдо там надо знать,
  Скрывать счета в швейцарском банке
  И в Белый дом стрелять из танка.
  Мне это в лом, хочу сказать...
  Оставим авторские фразы
  И перейдем опять к рассказу.
  
   22
  В провинциальном захолустье
  С названьем гордым Кострома
  В бессмысленности праздной грусти
  Жила стандартная семья.
  Увы, без женских персонажей
  Не написать ни строчки даже
  В моем бессмертном сочиненьи,
  Рожденным в поте и мученьях.
  Хороший город Кострома:
  Островский, Волга, жизнь, наука...
  Но, Боже мой, какая скука!
  Не то курорт, не то тюрьма.
  Хоть в петлю, хоть под стол пешком,
  Хоть, как Сусанин, в лес с мешком.
  
   23
  Но что же с Лариными было?
  Отец был вечно пьян и бит,
  Maman в гостинице служила...
  Нам интересен дочек вид.
  Об Ольге скажем пару слов.
  Ей ночи костромской покров
  Был радостней домашних дел,
  Где жизнь - один сплошной пробел.
  Она была солидной дамой,
  Задешево ни с кем не шла,
  И развлекалась, как могла
  Средь захолустного бедлама.
  Спустя пятнадцать с лишним лет
  
  
  
  Ее зарежет друг-сосед.
  
   24
  Ее сестра звалась Татьяна.
  Престранный вид она имела:
  Фигура, вроде, без изъяна,
  Но личико!..Мне Муза пела,
  Что не найти в России кроткой
  Такую девушку-уродку;
  Такую Квазимоду вам
  Не отыскать по всем углам!
  Ее как будто бы отмычкой
  По носу били целый год,
  Кривой, как у Ростовой, рот,
  Как у процентщицы - косичка.
  Всю жизнь она была одна
  И увлеченьями бедна.
  
   25
  Татьяна после школы тут
  Имела выбор столь привычный:
  Два ПТУ и институт,
  От ПТУ не столь отличный.
  И твердо вдруг она решила,
  Что жизнь ей праздная постыла,
  Что ей наскучил светский шум-
  Предмет ее привычных дум,
  Что всем мужчинам тошно станет
  При виде желтеньких зубов,
  Что надоел ей отчий кров
  И город, полный зла и брани.
  И вот, покинув скучный мир,
  Татьяна едет... в монастырь.
  
   26
  Все христианство для Татьяны
  Являлось храмом и постом,
  Молитвой, верой без изъяна
  В всевышний светлый Бога дом.
  Ортодоксальностью страдала
  И богословов не читала,
  Не знала Меня с Соловьевым,
  И православия основы
  Считала главною струёй...
  Винить Татьяну я не стану:
  Для многих примитивность- манна,
  Что сброшена для них судьбой.
  Нам важен факт: вся жизнь- обет
  Монашенки в осьмнадцать лет.
  
   27
  Итак, уныло шли недели
  В ее обители глухой
  И скоро ей поднадоели
  Молитва, скука и покой.
  Но появилось развлеченье:
  
  
  
  Она для жизни и молений
  Была отправлена в столицу
  На месяц вере поучиться.
  Прошел московский первый шок,
  Любовь к себе и к Джорджу Клуни,
  И утром третьего июня
  Она была уже в метро.
  В вагон вошли сперва Евгений
  И Ленский - наш любимый гений.
  
   28
  Итак, развития сюжета
  Уж ждет читатель дорогой.
  Но как же-с! Стала б повесть эта
  Тогда бы слишком уж простой.
  Кондовый вид, сюжетец скромый,
  Строфа и ямб четырехстопный-
  Немодно это, уж конечно,
  А потому свой темп неспешный
  Я на минуту изменю.
  Я моду вовсе не браню
  И потому скажу с улыбкой:
  Интерактивный элемент
  Спасет сей труд в один момент
  С моей навязчивостью зыбкой.
  ( С портрета Павича , никак,
  Грозит увесистый кулак?!)
  
   29
  Любителей сюжетов сложных
  Прошу прислать мне по десятке,
  В конверт заклеив осторожно,
  С пометкой "да" (возможно краткой).
  Любителей простых люблю.
  Прошу прислать мне по рублю
  С пометкой на конверте "против".
  И будет целый мир в цейтноте,
  Узнав, что, подведя итоги,
  Я от романа отчекрыжу,
  Как врач- аппендикс или грыжу,
  Ту часть, что не по нраву многим.
  Пока же обе приведу
  И ничего не украду
  
   30
  Какой же элемент потешный
  Изменит ход сему рассказу?
  (Читатель рифмы ждет, конечно,
  Лактатдегидрогенеаза.
  Так что ж, тебе я шлю поклон,
  Коль в биохимии силен,
  Но термин тот употребить
  Я не могу- прошу простить).
  Две книжки в сумке у Татьяны
  Лежали: Пушкин и Пелевин
  ( И пусть не будет слишком гневен
  
  
  
  Читатель, что решил охраной
  Для двух фамилий послужить:
  Не собираюсь их клеймить).
  
   31
  Сюжет простой тогда пойдет,
  Коль Пушкин упадет, наверное,
  А коль Пелевин упадет,
  Сюжет взорвется постмодерном.
  Не потому, конечно, так,
  Чтоб Пушкин - устаревший мрак;
  Несправедливо футуристы,
  Писатели - постмодернисты
  Его пытались с парохода
  Всей современности бросать
  И беспричинно унижать,
  Как черепаху - мать-природа.
  Не нужен вовсе этот гам:
  Он прыгнул с парохода сам.
   ( Продолжение следует)
  
   “ Когда умирают кони - дышат...
   Когда умирают люди - поют песни."
   В.Хлебников
   "Люди моей задачи умирают тридцати семи лет"
   В.Хлебников
   х х х
  Дощатый пол и закопченный потолок,
  И ночь жеманная стучится в двери бани.
  Росистый пар ползет через порог,
  Шепча обкусанными до крови губами:
  
  "Триста шестьдесят пять
  Плюс минус сорок восемь".-
  Чисел пенная рать
  На пыльном полу гундосит.
  
  В дверном проеме плавает туман,
  И чудится в хладеющем мерцаньи
  Заброшенный в степи монгольский стан
  На стыке двух империй мирозданья.
  
  Цилиндры, Петербург, больная мать,
  И буквы на обоях проступают,
  А посреди - железная кровать
  И наволочка, полная стихами.
  
  И, полный вшей тифозный поезд по углам,
  Ночные крики эпилептиков за стенкой,
  И революции кровавый гам-
  Все меркнет под молочно-белой пенкой.
  
  Число. Слеза скользит по заострившейся скуле,
  И вжаты потные ладони в одеяло.
  Число. И далеко, в степной глуши полей,
   Все тише лошадь умиравшая дышала. 2001
  
   БОССА НОВА
  Босса нова в фа миноре.
  Под огромным южным небом,
  Между тучами и морем,
  Между каберне и хлебом
  
  На гостиничном балконе
  Я сижу в прохладе ночи,
  И пассаж на саксофоне
  Наплывает между строчек...
  
  ...Курортные романы и кремы от загара,
  Соленая вода купальникам под тон,
  Занудных чаек стаи, курортников отары-
  Все это город Сочи в батистовый сезон.
  
  Под вечер гаснет свет, как по указу свыше,
  Бильярды, дискотеки и прочий хронотоп.
  Все люди пьют, танцуют, отрывистее дышат,
  Целуются, дерутся и в целом всё тип-топ.
  
  А с высоты огромной многоэтажной башни
  Все видится мне в свете унылом и тупом,
  И в голове моей безмозгло-бесшабашной
  Сегодня много мыслей. Других. И о другом.
  
  Все было так прекрасно и невообразимо,
  Шумели электрички, грозясь разрушить дом,
  Закат был ярок, будто не под Москвой, а в Лиме,
  И плыл рассвет бразильский перед моим окном.
  
  Мне все казалось цельным, как у Гарсиа Лорки
  Все дачники, деревья, чернильный карандаш;
  И матюги соседа, ронявшего ведерко,
  Вливались органично в полудненный пейзаж.
  
  Я просыпался рано и я ложился поздно,
  Как будто жизнь моя размеренней текла.
  Гордились мы, что знаем дым сигареты грозной,
  И детское шампанское хлестали из горла.
  
  Теперь я понимаю, что были люди эти
  Размашисто-бездумны, как и мои года,
  Не думали о жизни, не думали о смерти,
  И путали Безухова с Ван Гогом иногда...
  
  ...Внизу, на дискотеке, две девушки неплохо
  Танцуют босса нову. Вприсядку. Как гопак.
  От Сочи до Ямайки полвека топать пёхом,
  От дачного посёлка до Рио ровно шаг.
   2002
  
  
   ВРЕМЯ
  Когда играют “Болеро” Равеля,
  И пары зажигают долгий джайв,
  То их движенья, плавные от хмеля,
  Ломают тонким меломанам кайф.
  
  
  ...А общество опять трещит по швам:
  Интеллигенция в протесте против глянца,
  И нагло прислоняется к дверям
  С известной надписью для всех-“Не прислоняться”.
  
  Большую роль сыграли и министры-
  Мораль и спорт едины для страны:
  Как низко пали дельтапланеристы!
  Как высоко взлетели прыгуны!
  
  Я часто думаю: какой во мне резон
  Средь рейтингов, статистик, пятилеток?
  И, может быть, я только бледный фон
  Для слов торжественных мерцающих брюнеток?
  
  ...И о погоде. Светит, но не греет.
  Местами дождь, местами- снегопад...
  ...И, если время станет вдруг добрее,
  То я вернусь из “Времени” назад.
   2002
  
   х х х
  Шесть шагов меж облаком и мною.
  Я стою, промокший и глухой,
  Мой костюм армейского покроя
  Расплывается дождливою строкой.
  
  Подо мной глухое постоянство
  Зеленеющей нескошенной тайги,
  Мареватое бесонное пространство,
  Где еще слышны мои шаги.
  
  Этот звук все холодней и тише
  Угасает где-то вдалеке,
  И в лицо туманной массой дышат
  Облака, застывшие в пике.
  
  Здесь так трудно шевелить губами-
  Всякий смысл вызывает страх,
  И слова пугливыми зверьками
  Расползаются по трещинам в камнях.
  
  Шесть шагов- разменная монета
  За повисший в воздухе полет.
  Я вошел в задумчивую Лету,
  Не найдя в ней перехода вброд.
   2002
  
  
   ДУМА
   А.Еременко и А.Векшиной
  
   1
  Печально я гляжу...Глядеть вообще печально.
  Куда приятней пить и нюхать клей "Момент".
  Измерив этот мир шкалою пятибалльной
  (На коею имею формальный госпатент),
  
  
  
  Я обнаружил, что по качеству отделки
  Лежит он где-то между тремя и четырьмя:
  То гаснет в ванной свет, то сыплется побелка,
  То в туалете где-то труба ревет ревмя.
  
  В моей стране державной все обстоит похоже-
  Имперские замашки что у твоей Орды:
  Поэт нам брат и друг, но истина дороже,
  Моральные устои как никогда тверды.
  
  Еще а начальной школе, пропахшей белым мелом,
  Кого-нибудь бивают ногами дураки.
  Но это не поэтов. Играя мощным телом,
  Их с лестницы спускают крутые мужики.
  
  Секьюрити обычно филфаков не кончают,
  Не знают о клиенте, реликт он или нет,
  А потому и с лестниц все больше тех спускают,
  Кто пьян и агрессивен. Вот и простой ответ.
  
   2
  Как хорошо быть зоофилом1
  Собачек целовать взасос,
  Не хуже быть простым дебилом,
  Курить траву, месить навоз,
  
  Неплохо стать и back-vocal,ом,
  Шахтером, кузнецом, атлетом,
  Дояркой, чабаном, гусаром-
  Но просто ужас - быть поэтом.
  
  Вот три минуты пополудни.
  Московский пляж. Июльский день
  Течет себе в пространстве будней,
  Гоняя отпускную лень.
  
  
  И ты идешь в зеленых шлепках,
  Глядишь себе по сторонам,
  И вдруг левее дачной тропки
  Ты видишь...Там лежит она.
  
  Она одна на желтом пляже.
  На ягодицах целлюлит.
  Ей чуть за сорок. Старше даже,
  Полусидит- полулежит.
  
  Живет в двухкомнатной квартире,
  С ней Сидни Шелдон перед сном,
  В ее глухом фригидном мире
  Она живет одна. С котом,
  
  Без мужа, с высохшей геранью,
  Не носит черного белья,
  Терпеть не может гама, брани
  И коммунального жилья...
  
  
  
  Как мерзко в шлепанцах зеленых
  Смотреть ей в душу, словно в рот,
  Запомнить номер телефона,
  Почтовый адрес, дом и код.
  
  И фиг поймешь: то ль это Муза,
  То ль просто так себе лежит-
  Какая низкая обуза!
  Какой непоэтичный вид!
  
  Где вы, Лаура с Беатриче?!
  Где ваши стройные тела
  В костюмах полунеприличных?
  Где ты, прекрасная Гала?
  
  От страсти, радости и грусти
  Дрожишь в итоге, словно мышь.
  За это с лестницы не спустят,
  За это сам с нее слетишь.
  
   3
  Еду в метро ровно семь остановок.
  Смятый толпой, зажимаюсь в углу.
  Чтенье рекламных листов и листовок
  Нынче не к городу и не к селу.
  
  Много модней (я на моду натаскан)
  Схему метро заучить наизусть.
  Носом уткнусь в типографскую краску,
  Ей изолью застарелую грусть.
  
  Помнят еще Кагановича плиты:
  Гимны и речи в начале пути,
  Ну а в конце только антисемиты
  Знали, как пенсионера найти.
  
  Именем Ленина звали подземку;
  Ну, а сегодня который уж дуб
  Бьется горохом о твердую стенку-
  Люб нам кремлевский мечтатель- не люб?
  
  Боже, зачем Вам стишки в этой были?
  Эта ненужная, глупая ноша?
  Милочка, бросьте. Вы, верно, забыли:
  Каждый из нас по-своему лошадь.
  
  Часто мне снятся глухие кошмары
  И просыпаюсь в холодном поту:
  Стал я немолод, потом просто старым,
  Умер - и вижу свой мир на лету.
  Умер поэт! Умер чести невольник!
  Старые девы целуют мой гроб,
  Дьякон, священник, вдова прячет стольник-
  Ей его дал от правительства жлоб.
  
  В школах портрет мой развесят напрасно
  ("Я и рабочие грузим бревно")-
  Мне в эту пору безмерно прекрасную
  Будет уже глубоко все равно.
  
  Ну а на лестнице, в тесном предбаннике
  Будет устроен мемориал,
  И постаревший лиричный охранник
  Будет здесь править свой бизнес и бал.
  
  Был ли я пьян или был неугоден,
  Важен лишь факт, а не сам анекдот
  Лестницы призрак по городу бродит,
  Новых реликтов подвыпивших ждет.
   2002
  
   ПАСТОРАЛЬ
  
  Вокруг загадочная русская душа...
  Восьмого марта возле дома пастуха
  С утра, на дворике, цинично, неспеша
  Две курицы топтали петуха.
  
  Оставив груз своих забот, я мимо шел.
  Петух давился верлиброванным стихом
  И мне подумалось: "Ах, как же хорошо
  Вот так бы взять, да стать простецким пастухом!"
  
  Какой надысь кондовый этнос на Руси!
  Никто не хочет быть служителем природы,
  Овец, козлов, коров, гусей, свиней пасти,
  Быть мирным и расти вдали от шумной моды.
  
  А я хочу проснуться дома с петухами,
  Дышать прохладой утра, малину собирать,
  Пожевывать травинку, росу сбивать ногами,
  На солнечной лужайке до вечера лежать,
  
  И к вечеру с поляны, зудящей комарами,
  Домой скорей вернуться, чтоб с завтрашней зарей
  Проснуться утром ранним все с теми ж петухами,
  С сивушным перегаром, с тяжелой головой.
   2002
  
   ФАСЕТОЧНОЕ ЗРЕНИЕ
   "Каждый глазок воспринимает часть предмета; из их суммы складывается общая картина." Ярыгин С. "Биология для поступающих в ВУЗы"
  
  
  На тощей облезлой скамейке
  В районе метро "Парк Культуры"
  Сижу в ожидании лета
  И вижу такую картину:
  
  Две девушки в ситцевых юбках
  Идут в направлении рощи.
  Их волосы русого цвета
  (Возможно, две девушки- сестры).
  
  Скучающий бомж на скамейке
  Сосет из бутылочки пиво.
  Наверное, "Балтика третья"-
  Наклейку не очень-то видно.
  
  А слева на желтой скамейке
  Ребенок играет с машинкой.
  Я вижу достаточно четко:
  Машинка зеленого цвета.
  
  Как много я мог бы сказать,
  Рифмуя все эти явленья,
  Как много я мог бы отметить,
  Связав их единой чертою.
  
  Но в этом не вижу резона,
  Поскольку хороший читатель,
  Не веря в бессмысленность текста,
  Додумает связь за поэта.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"