Аннотация: Мистерии не вошедшие в каноническое издание "Декады"
По неизвестным, но понятным причинам Мистерии, оприлюдненные ниже, не вошли в каноническое издания Декады...
Экспертам не удалось установить принадлежность этих Мистерий к конкретным дням Декады.
Более того ....Короче, не все и сейчас уже скажешь...
ДЕКАДЫ
ДЕНЬ ...
Мистерия _____
Мистерия о взывающих из глубин (Визионер)
"Был и у нас один такой" - подозрительно крутя головой по сторонам, сообщил Семен Никифорович. "Я тогда в Министерстве работал".
Так, вы еще и в Министерстве работали?" - уважительно - вопросительно отметила Александра Валерьевна. Семен Никифорович не придал значения этой попытке повысить его рейтинг.
"Молодой был. Поначалу как все. Аккуратный, исполнительный. Одевался достойно. Анекдоты знал. Много. Надо и на коньки станет, ежели начальство ожидает от него этого. И на концерт мог сходить. Все и началось с анекдотов да с шуток. Уж как-то он больно кстати он анекдоты рассказывал. В соответствии с текущим моментом, что ли. Тенденции улавливал, на основании их концепции строил. А уж, какая у него апперцепция была!"
- Чего, чего? - переспросила Феня.
- Ап-пер-цеп-ция! - повторил Семен Никифорович. - Он сам так говорил. А значит это то, что как что-нибудь заметное в управлении произойдет, или начальник приказ, какой издаст, который им молодым умникам не совсем вразумительным или непонятным кажется, так сказать. Так он тут как тут. Общую атмосферу неудовольствия воспримет и нате вам - анекдот или даже цитата, какая. Начитанный был.
Я тогда как раз в кабинете у шефа был, подписать чего-то надо было. А шеф у нас в то время был умнейший человек - Марк Аврельевич, можно сказать, альтернативно развитая личность прямо. Так вот, оказалось, забыл я одну бумагу, хотел, было вернуться, а шеф говорит, чего ты бегать будешь. Скажи, по телефону, чтобы принесли. Я сразу аж вспотел. На столе то у меня черт ногу сломит, как объяснить, что мне нужно. Ну, позвонил я все-таки, а сам соображаю налету, как и кому, мне изложить, чтоб доступно было. А времени то нет на размышление. Ну, спрашиваю, наконец, в трубку, а трубка у Милки - она трубку взяла - где, мол, Василий Петрович, мы в Министерстве все друг друга по имени отчеству называли, нетерпима была фамильярность для начальства. Пусть возьмет бумагу у меня на столе и бегом сюда. Только приступил объяснять как ему, Ваське, эту бумагу обнаружить, а она уже в ответ щебечет, так он уже побежал Семен Никифорович. Раздражение у меня это вызвало, только я за порог, они уже бегать куда-то начинают. Но не успел высказаться, как в дверь к шефу постучали, заходит
Этот самый Васька, разрешите, говорит, Марк Аврельевич, к Семену Никифоровичу обратится. Посмотрел на него начальник с любопытством большим, не всегда у молодежи такая уважительность к иерархии обнаруживается. Разрешаю, говорит. Протягивает мне Васька ту самую бумагу, которая нужна. Как он ее нашел, ума не приложу. Спасибо, говорю, иди. А он как-то замялся, и ни шагу. Чего тебе еще, шепчу, подумал, хочет воспользоваться случаем, чего-то у начальника попросить, а у нас это под страхом наказания не принято. Чувство благодарности за его находчивость у меня тут же схлынуло, ну, думаю, подожди, вернемся в кабинет, ты у меня не так еще просить будешь. А тут и Марк Аврельевич обратил внимание на нашу заминку, умный мужик был, что там у тебя еще, спрашивает у него, как бы давая добро говорить. Видно не отошел он еще от проявленной Васькой уважительности к иерархии и не ожидал от него ничего плохого. А тот вдруг, поздравить вас разрешите, Марк Аврельевич, хоть и сожалеем мы все, что вы от нас уходите, но счастливы таким замечательным вашим продвижением. Я чуть в обморок не грохнулся. Ну, думаю, крыша у Васьки поехала. Проклял тот день, когда откликнулся на просьбу знакомых и посодействовал, так сказать, его пришествию в министерство. Тут, конечно, пауза наступила. Я поначалу даже зажмурился, думаю окрою глаза, когда топот услышу. Ан, ни топота, тебе ни крика какого. Приоткрыл глаза, смотрю, а шеф на Ваську уставился и таким себе взглядом почти одобрение выражает. "А ты откуда знаешь? - можно сказать с улыбкой вопрошает. "Да, вот привиделось мне, Марк Аврельевич, можно сказать" - Васька, не робея, отвечает ему. "Привиделось, говоришь, ну что ж, ну что ж. Понимаешь ли, э-э-э - имени то он Васькиного не знал - друг мой с этим еще не все ясно". Но видно, что ему эта тема даже приятна. "Да, что вы, Марк Аврельевич, уже все ясно. Там решение уже приняли, говорят, что времена нынче такие, что и работать кому-то надо, не только представительствовать. А про Веспансиана Иосифовича, еще думают. Не знают, что с ним делать. Места такого, мол, нет пока. Ну, тут шеф разоткровенничался. И о планах на новом месте рассказал, и по Веспансиану Иосифовичу прошелся, да и вообще про систему нелестно отзывался. А когда в себя пришел, посмотрел на нас строго и торжественно, и сказал: "Заберу я вас с собой! Пойдете? Мне работники надежные нужны будут. Время сейчас такое!"
"Потом Марк Аврельевич, меня одного вызвал, все про Ваську расспрашивал, нет ли у него каких связей там наверху, то есть не у него, конечно, а у родителей, или может родственники какие ему добра желают. Ну, я все как на духу рассказал. Какие там родители, какие там родственники! Нет, люди-то они порядочные, но чтоб связи! Этого нет!
"А как оно там, в кабинетах Министерских? - вдруг задумчиво вмешался в рассказ Сократ Панасович. "Так я ж и рассказываю об этом,- не понял вопроса Семен Никифорович. "Да, не я не об этом... Мебель какая там, люстры наверное, столы, - мечтательно перечислял Сократ Панасович, - что пьют, едят... У нас депутаты, так те..." - но ему не дали договорить. Увлеченное повествованием сообщество бестактно зашикало на Сократа.
"А потом все произошло, как Васька говорил. Мне потом сам Марк Аврельевич рассказывал, что когда его Главный министр посвящал его в решение, какое наверху приняли, то так и сказал, что ему работники нужны, а не представители. Вот так!
"Вот так прицепом за Васькой и я пошел на повышение" - "И что - все что ли?"
- "Да нет. Это только начало было, - продолжал Семен Никифорович. Перебрались мы, значит, в новые кабинеты. Приняли нас не очень дружелюбно, но уважительно. Насторожено, правильнее сказать. Но нам хоть бы что. Марк Аврельевич с нами регулярно совещался, сначала раз в неделю, а потом чуть ли не каждый день стал к себе звать.
Он просто рассказывал, что в Министерстве происходит, на совещаниях Кабинета и даже что у Гаранта делается. Расскажет, подробно так, а на следующий день нас к себе зовет, и все больше у Васьки спрашивает, что, мол, ему привиделось по поводу вчера сказанного. Правда сказать, не всегда Васька мог на его вопросы ответить. Но никогда не врал. Так прямо Марку Аврельевичу и говорил, простите, мол, ничего не привиделось. Но это редко бывало. И был в такие дни Васька совсем разбитый и такой неспокойный, что даже дерзкий с Марком Аврельевичем. Но тот ему все прощал, и даже внимания на это не обращал. Да и то сказать, ни разу Васька не ошибся. Сколько помню. Уж если скажет, что того или того посадят, то уж пренепременно посадят. Правда, иногда больше просто пересаживали. Но уж те, кого не сажали, а пересаживали Марку Аврельевичу до беспамятства благодарны были.
Слух о нем, о Ваське, пошел по коридорам. К Марку Аврельевичу стали коллеги захаживать, разговоры разные вели. Но, как я заметил, не очень то верили, что знание это у Марка Аврельевича от Васьки идет. Думали из скромности Марк Аврельевич такой слух про Ваську поддерживает - пиарится. Да еще к этому времени и Гарант стал присматриваться к нему, потому, что в Министерстве дела хорошо пошли. Отмечал на разных совещаниях, да и в приватных беседах со значительными для государства людьми упоминал его имя.
Но хоть способностям Ваське напрямую и не верили, однако внимание ему тоже уделяли.
Не раз его отбить у Марка пытались. Академиков разных подсылали, мол, обследовать надо и на службу государству поставить, ежели факты подтвердятся. Но Марк, молодец, никому его не давал. В тупик он их вопросом ставил одним. И вы, говорил он, академикам, ученые люди, во все это верите! Им стыдно становилось.
И попытки похищения были. После чего Марк ему автомобиль выдели, что на работу и с работы возил. Тут же писать стали, что, мол, Марк деньги государственные транжирит. Гарант его вызывал, пожурил немного, а потом спросил, что Васька говорит про него, ну, будет ли он и дальше Гарантом, или как... Спросил об этом он не прямо, конечно. На то он и Гарант. Только Марк понял его, умный был человек. Время пришло этому вопросу прозвучать. Тут и началось все.
Пока Васька по кадровым, да по уголовным делам больше предсказывал, шептались, мол, ясновидящий.
Но вот когда на политику перешел, тут у него неприятности и начались.
Говорил я ему не раз, Васька, не лезь ты в политику. Ты думаешь, им там твои виденья нужны. А он мне: "А что я могу поделать, такие у меня сейчас виденья". Ну, говорю, если уж невмоготу, так хоть помягче, помягче. "И врать я не могу, - говорит. - Такая уж моя Голгофа".
Про кого хорошее скажет, так те в нем души не чают. А ели кому неприятности напророчит, так те проходу не дают. Пресса то у нас ведь свободная.
Что на него только не говорили, и каталептиком называли, причем все больше старшие товарищи, хотя ни разу я у него припадков не наблюдал. Правда, иногда рассказывает он Марку Аврельевичу, да так ярко и точно все описывает, а самого аж трясет. Но чтоб пену пускать - никогда!
А когда он, в конце концов, привиделось ему, что нынешнему гаранту уже недолго осталось, что видит он столицу людьми переполненную. Да все кричат чего-то. Может праздник, какой, спрашиваю его. Для кого праздник, - отвечает он мне, - а для Гаранта, мол,... сами понимаете что.
Утаить этого виденья, сами понимаете, никак не можно было. Тут его вообще шизофреником объявили, да еще и с элементами навязчивого бреда. В былые времена бы точно в психушку упекли. Но времена не те уже были. Просто предложили написать заявление. Даже Марк Аврельевич в последнее время к нему охладел, он в это время у гаранта своим умом в фаворитах был.
А когда уходил Васька, он на прощанье сказал, помяните мои слова, заменят Гаранта или нет, но когда час придет, вы еще блевать от этого всего будете. Тогда мы думали от обиды он это, по злобе. Но потом ТАКОЕ началось, что сразу его слова вспомнили!"
Семен Никифорович помолчал немного, а потом добавил: "И мне Васька на прощанье сказал, Семен Никифорович ты тоже здесь долго не задерживайся, если хочешь остаться". "Как это? Уходи, мол, чтобы остаться. Так, что ли?" - поинтересовался пан Буряк. "А вот так. На то он и ясновидящий, чтобы не ясно выражаться!"
ДЕКАДЫ
ДЕНЬ ...
"...Дверь в среду обитания Реципиентов неожиданно распахнулась с подлым скрипом, чего ранее никогда не наблюдалось. У хозяйственного Буряка промелькнуло: "Надо бы смазать". Но вслух предложить свои услуги он не успел - в холле появилось знакомое, но так и не ставшее родным лицо.
Хранительница культа Эксперимента держалась официально, но не могла скрыть истинных чувств, а истинных чувств было не много. За обыденной профессиональной строгостью просматривалась не без труда скрываемое злорадство. Уверенность ей придавало присутствие шести мужчин в камуфляжной форме с автоматическим оружием в руках. Группа поддержки кроме камуфляжной формы была оснащена не хуже, чем американское воинство во время операции "Буря в СТАКАНЕ". Амуниция на них навешенная не поддавалась счету и вызывала сомнение в их земном происхождении: маски скрывавшие лица, шлемы, оптические приборы вместо глаз, и ни одного живого места, откуда исходил бы намек на человеческое тепло, или хотя бы просматривалось тело. Монстроподобный облик производил на Реципиентов гнетущее ощущение крайней защищенности их судеб от влияний внешнего мира, Сопротивление было бесполезно.
Хранительница держала руки в карманах комбинезона. Карманы шевелились от движения рук Хранительницы в их глубинах. Едва ли кто из реципиентов, отягощенных более актуальными мыслями о вероятности продолжения жизненного пути, обратил на эту деталь внимание. Кроме... кроме пана Хватанюка. Его взглядом, случайно остановившимся на этих шевелящихся карманах, был послан запрос, опять таки в его же мозг, что естественно для физиологии нормального человека, но вот ответ был неожиданный: "Опасность! Опасность!" Здесь же рядом стояли "монстры" в камуфляжных формах, с направленными на реципиентов, в том числе и пана Хватанюка, смертоносным оружием, и мозг молчал, а тут шевелящиеся карманы - и такая реакция. Пан Хватанюк напрягся в ожидании разъяснения. И вдруг в его мозгу отчетливо прозвучало: "Перед вами устройство "ДВЕРЬ"... Перед вами устройство "ДВЕРЬ"... Перед вами устройство "ДВЕРЬ"...". И пан Хватанюк съежился, почувствовав щемящие ощущения в паху.
Кураторша, между тем, не торопилась объявлять о цели своего визита, наслаждаясь произведенным впечатлением. Безусловно, реакция реципиентов была различна, мы достаточно познакомились с ними, с их глубоким внутренним миром, чтобы пофантазировать над тем, кто и что из них чувствовал, и кто как себя вел.
Но времени на то, чтобы проявить воображение, как оказалось, нет. Автоматическое оружие, наставленное на Реципиентов, большинство из которых ни сном, ни духом, не подозревали о своей индивидуальной провинности. Из этого следовал только один вывод - провинность была коллективная, что впрочем, не делало ситуацию более понятной.
"Позвольте, господа... Господа, что происходит? - попытался внести ясность в ситуацию пан Фригодный. Не смотря на смелость этого заявления голос его прозвучал явно не уверенно, чувствовалось, что ему не хватает депутатской неприкосновенности.
"К сожалению, господа, наши ... увещевания к вам, по поводу необходимости совершенной искренности с вашей стороны во всем, что касается вашего участия в Эксперименте, не всеми были восприняты с должной ответственностью. Наши совершенные приборы чутко уловили попытки части присутствующих сокрыть от служителей Эксперимента важную информацию. Эту попытку мы не можем рассматривать иначе как заговор с целью нанести ущерб Эксперименту в столь критическое время.
В связи с чем руководством принято решение изъять из вашего коллектива этих лиц.... и... просканировать их более глубоко. Руководство Эксперимента надеется на взаимопонимание, учитывая важность происходящего в этих стенах. И первой будет госпожа Верхнегородская. Уверена, что для вас это не является неожиданностью, госпожа Верхнегородская!" - обратилась Служительница эксперимента к Алене. Алена покраснела. Драматический конфликт между долгом и чувством отразился на ее лице. "Поэтому прошу не задавать лишних вопросов. Все разъяснения вы получите при индивидуальном общении, - продолжила дама в комбинезоне. - Прошу вас следовать за мной". Но усмотреть в Алене существо способное в этот момент к самостоятельному движению в указанном Кураторшей направлении, было бы слишком оптимистично. После довольно долгой паузы, во время которой лицо Кураторши изображало смиренное ожидание, наконец, она, тяжело вздохнув, кивнула окружавшему ее воинству, в направлении Алены.
Два монстра в камуфляжной форме, отчеканив шаг, подошли к крессу, в котором сидела Алена, и положили на ее хрупкие плечики, свои мощные натруженные руки, те, которые были свободные от оружия. Алена вскрикнула и сильнее вжалась в кресло. Тогда в полнейшей тишине - даже кресел скрип прервался - воинство сделало попытку, подцепить ее под мышки и вытащить ее из кресла. Это им частично удалось, но вдруг поучительное мероприятие было неожиданно для всех нарушено.
"Стоять, пидорасы! Порву всех! - Вольдемар рывком вскочил с удобного кресла, раздирая единовременно рубашку на груди, сделал шаг вперед.
Исполнители воли Эксперимента, не ожидавшие такой реакции, невольно отшатнулись. Алену уронили в кресло. Та, вцепившись в подлокотники, с ужасом смотрела на Вольдемара.
Надо заметить голос не подвел Вольдемара, но был явно чужим. По крайне мере Алена не узнала тот нежный приятный голос, который она слышала прошедшей ночью от заката и до рассвета. Впрочем, тогда это большей частью был шепот, в режиме которого они согласовывали действия по распространению открытия Алены в рядах реципиентов.
Дама в комбинезоне побледнела и, вдруг, резко развернувшись на месте вышла из зала. То ли ее слух был оскорблен некрасивым словом раздавшимся в интеллектуальном пространстве Эксперимента, то ли она не получила инструкций о действиях в подобной ситуации, это осталось не выясненным. Растерявшееся воинство, потоптавшись каждый на своем месте, где их застала, не предусмотренная регламентом операции реакция их руководителя, построилось и вышло, чеканя шаг по команду: "Раз, раз, раз, два, три..."
Произошедшее во всей своей совокупности, произвело большое впечатление на эмоциональные центры реципиентов. Только взгляд Светланы на Вольдемара носил однозначный характер.
Вольдемар подошел к Алене, на ходу приводя себя в порядок. Рубашка, вопреки ожиданию, в груди не пострадала, а только вылезла из брюк, что придавало ему непривычно не интеллигентный вид. Приблизившись к Алене, он присел на корточки и положил ей руки на колени, готовя слова утешения. Но девушка как-то еще больше съежилась. И только тут Вольдемар ощутил некую почти звенящую тишину, сопровождавшую его действия. Он оглянулся. И действительно все присутствующие наблюдали за ним в напряженном молчании.
"Что? Что-нибудь не так?! - спросил он, впрочем, догадываясь, что наблюдает за воздействием на присутствующих, отнюдь не грубого слова, им использованного, и не "пацанской" выходки с рубашкой, а вдруг пришедшим пониманием, что жизнь, очень часто, можно защитить только незаконным способом. И никакие "простите господа", "будьте добры" и "будьте любезны" не помогут. Когда аргументы слабоваты - надо кричать.
Но чего же Служители испугались в этой ситуации, не довели дело до конца, пребывая в столь превосходящем положении? Может быть явно выраженного Несогласия? Им, исполняющим насилие, очень важно, чтобы тех, кого они подвергают подавление, подчинялись молча, не протестуя. Это создает важное ощущения правоты, правоты тех, кто насилие осуществляет. "Очень хорошо. В качестве дополнения к Внутреннему Мониторингу" - мелькнуло в голове Вольдемара резюме.
Вольдемар встал на ноги, и, отвлекшись от Алены, повернулся лицом в сторону сидевших в круг от него реципиентов. "Ну, простите, - сказал он, разводя руки перед собой, и демонстрируя этим жестом искреннее раскаяние.- Был не прав. Очень испугался!"
И все эти люди, разной степени законопослушности, с разным опытом нарушения, перешагивания, перепрыгивания, переплевывания державных законов, вдруг осознали, что к истине можно пробиться только действуя вероломно и лживо.
"Да, нет Вольдемар, ты нас не шокировал. Мы просто заинтригованы.... Так это и есть тот способ борьбы с Феноменом, о чем ты здесь ... с некоторыми шепчешься? Ты, что продемонстрировал его нам, так сказать, наглядно? Хороший случай подвернулся!" - прервал молчание...(в оригинале слова не идентифицированы ни с кем из присутствующих)...
"Вы, ..., преувеличиваете положительный эффект от нашей... коллизии. К, сожалению, думаю, что этим все не закончится. И, вообще, это добром не закончится. Отсканируют нас, и выдадут наши тела родным и близким, а мы будем...будем, как овощи... сок пускать. И ни "бэ", ни "мэ" при этом, - успокоил Вольдемар господина...
"Да, вы, что Вольдемар, неужели вы думаете, они на такое способны? Власть, понятное дело, этическими принципами в делах своих не всегда руководствуется. Но, чтоб такое?" - усомнилась Валерия....
"Наши с вами разногласия уже очень скоро разрешатся. Но только если прав, окажусь я, то свидетелей нашей ... дискуссии не останется. Некому будет меня поздравить".
"Тогда начинаем тренировки! Прямо сейчас! Представляю себе, как это будет! Ха-ха! Они на нас! А мы все разом - хоп! Со своих мест, и "стоять"... - товарищ Маузер (?) несколько замялся. - Ну, эти, короче... как ты их там Вольдемар назвал? А потом рубахи - раз! Порвем! Во! Вот это класс будет!" Он оглядел присутствующих и не обнаружив энтузиазма аналогичного своему, несколько сник: "Думаете, устоят?". "В следующий раз не только устоят, но и ответят, можешь не сомневаться, - Вольдемар с доверием относился к способности властей адаптироваться, а служители Эксперимента для них сейчас были воплощением власти.
"У нас же есть что вынести отсюда. Живым должен выйти хоть один человек".
"Вольдемар, ну вы же такой интеллигентный! Откуда это у вас? - Валерия Александровна поднесла свои руки к вороту своей кофточки, словно собираясь в полной мере повторить жест Вольдемара. Все в напряжении замерли, ожидая последнего усилия. Но пуговицы остались на месте, и грудь Валерии Александровны осталась сокрытой от товарищей.
"Хорошо. Я, наверное, должен дать некоторые пояснения. То, что нам предстоит еще пережить, предполагает полное доверие друг к другу, - кивнул Вольдемар кому-то внутри себя, словно согласовывая свой шаг.
Мистерия _____
о тайном языке власти
"Тут же в голову ему пришла беспокойная мысль, что крыса может иметь собственное имя, неизвестное людям". (Ю. Олеша. "Лиомпа").
"Всем вам знакомы основные политические силы на нашем политическом Олимпе. Так вот в преддверии известных вам Судьбоносных событий эти силы стали проявлять обычную для подобных периодов активность. Одни начали наращивать Валовой продукт, другие его с таким же успехом уменьшать. Задолженность по зарплатам выросла до отрицательных значений. "Мочили" друг друга не только в сортирах, но и на экранах телевизоров, на страницах прессы. Ну, то есть, все, как и принято у Персонажей. Но было нечто в этой активности, что насторожило меня. - Вольдемар вздохнул и добавил. - Да и не только меня". "В вербальном поле их активности, появилось нечто, что нельзя было объяснить только традиционной для Персонажей демагогией. В поведении людей, потенциального электората, стали наблюдаться пугающие аномалии. Причем сами люди этого как- будто не замечали. Особенно это бросалось в глаза на мероприятиях, носивших массовый характер.
Участники этих мероприятий укоренилась привычка отвечать на каждый выкрикнутый Персонажем лозунг дружным громогласным "Ура!!!", или "Ганьба !!!", или "Долой!!!", или "Вперед!!!", причем реакция эта была не на содержание лозунга, а на некие экстралингвистические факторы, в рамках или с использованием которых данные лозунги выкрикивались. То есть любой из вышеприведенных образцов творчества масс можно было услышать в ответ на один и тот же лозунг - предсказать, что, именно, прозвучит, можно было с таким же успехом, как в игре "чет-нечет" ("орел"/"решка").
Вы скажете: "Ну и что?". Пока я не задумывался над этим. Я ответил бы точно так. Но факты копились. И. в конце концов, я начал подозревать, что это накопление целенаправленно в нас инстолируется через вербальное поле, и достигнув в итоге какой-то критической массы, произведет в нас мутацию. Какое направление примет эта мутация, я не знаю. Могу только пофантазировать". "Шо - то, уж больно вы умничаете Вольдемар. Я, конечно, люблю умных людей, но нельзя ли... как бы это сказать...?" - задумалась Феня. "Поадаптированее, поадаптированее, - подсказал пан Буряк. Во-во, попедалированее... подтвердила Феня. Вольдемар не обиделся на упрек в умничании, и даже согласился, что пора перейти непосредственно к повествованию.
"На кануне судьбоносных событий сложилась такая ситуация, что не одна из сил политических не могла похвастаться самодостаточностью. Тем более, что воздействие на электорат начал реагировать на призывы, как я говорил уже, не адекватно. Сегодня мог кричать одно, завтра другое. Ну, я уже рассказывал о своих наблюдениях. Что делать? Надо договариваться. И вот Рецидивисты, Радикалисты и Демократисты начали процесс..."
"Простите, а как это Рецидивисты?" - насторожилась Валерия Александровна. "Это такая "феня" политическая...- пояснил Вольдемар. "Какая я тебе политическая?!" - возмутилась Феня. "Да, я не о вас, госпожа Рюк-Зак, - я про язык такой!" - начал оправдываться Вольдемар. - На самом деле это партия такая, что-то вроде Консерваторов, так что не думайте ничего плохого. То есть думать плохое можете, конечно, но в хорошем смысле слова..." "Так ото ж, прослеживайте за языком своим!" - предупредила, ничего не поняв в этой казуистике, на всякий случай Феня.
"Так вот. Договорились, было, Рецидивисты, что надо им дружить с Демократистами, чтобы все сложилось. А Радикалистов, значит, по боку".
"Но для того надо было сгладить разные противоречия, как глубокие, так и возвышенные. Что делать? Ведь идеологии то, можно сказать, непримиримые! Ну, вот и нашли такое мудрое решение: будут они для создания впечатления единства пользоваться одними и теми же терминами, а чтобы чистоту своего направления сберечь, будут придавать этим терминам свое особое идеологическое значение.
Им это хорошо удавалось некоторое время... суток. Народ даже поверил в монолитность платформы. Он думал сначала, что это не так, а потом стал думать, что это иначе. Такое было самое общее мнение, ведь народ друг с другом часто видится.
Чтобы разобраться во всем этом, я решил пойти к одному знакомому Рецидивисту... Чтобы он меня лучше принял, я притворился, что сильно склоняюсь на их сторону. А как же,- сказал он. - Вот, например, возьмем Ближайшее Будущее. Всем известно, что наше мнение сильно отличается от мнения Демократистов, не говоря уже о том, что оно радикально отличается от мнения Радикалистов. Но, тем не менее, когда и мы, и они используем эти слова, сам черт не может понять, что мы имеем в виду. Но факт остается Фактом: и мы, и они - за Ближайшее Будущее. Таким образом, мы как бы не скрываем своих убеждений и в то же время соблюдаем чистоту направления.
"И какая же разница, - спросил я смущенный своей неготовностью понимать все, что он говорит. "Да ты, что?! - воскликнул он. - Наше Ближайшее Будущее - это пока мы у власти, а их Ближайшее Будущее гораздо дальше. Оно наступит, когда, как они думают, они придут к власти, - и он рассмеялся. "Да и придут ли вообще... - добавил он, хитро усмехаясь, как будто ему были известны еще кое-какие секреты. Он говорил так решительно, что я уже не мог сомневаться.
"Как, по-твоему, что нужно, чтобы делать Ближайшее Будущее?" - спросил он. "Ну-у-у-у... протянул я. "Вот именно, - согласился он. Чтобы плавать, нужен пароход. А чтобы плыть, куда хочешь надо, чтобы еще и команда твоя была. Понял? Чия команда, того и пароход. А значит и ни малейшего недостатка у нас в средствах для действия".
"Или вот еще, - продолжил он. - Высшее Благо... здесь тоже нет разногласий между нами в необходимости употребления этого термина. Но, чтобы добраться до его сути, надо пройти не малый путь, и, в конце концов, так и остаться ни с чем". - "Как это пройти путь и остаться ни с чем? - поинтересовался я. "А вот так! Что есть Высшее благо? Это забота государственных мужей, чтобы всякое их великое свершение заканчивалось на благо. А какое такое великое свершение и кто определяет великое оно или нет? История, друг, мой, история. Не зря же великие политики наши говорять: "История нас рассудит! Людей то этих, свидетелей, то есть уже не будет! А дети, внуки их там, разве что вспомнят. А если и вспомнят, то наши Министерства Правды так поработают, что вспомнят все правильно! Добавлю по секрету. Это наша секретная разработка, так что никому!" Он подозрительно повертел головой по сторонам, и, наклонившись ко мне еще ближе, можно сказать ноздря в ноздрю, сказал: "Правды то... неТ!" "Как это нет, - я скорее удивился, чем возмутился. "А вот так, нет! - подтвердил он торжественно. - Правды нет! А если она есть, то ты никогда ее не найдеш! А если и найдеш, то тебе никто не поверит! Во!" У меня в этот момент мелькнула мысль, а точнее смутная ассоциация, что где-то я это уже слышал в другой интерпретации, продолжая слушать знакомого, я мучителько вспоминал: "Правды нет... правды нет..." И вдруг как вспышка - дважды два уже не четыре?
Тут мой собеседник разгорячился и сказал, что никогда не будет скрывать своих убеждений, что и он и его однопартийцы готовы на смерть стоять за чистоту их идеологии.
Получив, таким образом, разъяснения и, несмотря на возникшие глубокие убеждения, я, все-таки, пошел к другому знакомому - демократисту. Должен признать, что не без тайной мысли, уже не просто его выслушать, но и развернуть дискуссию, и "посадить его в лужу".
Когда я пришел, он сидел у себя в кабинете, никого не пускал, только секретаршу периодически и то не надолго, о чем она мне сама и сказала, стыдливо потупясь в область своего животика. Не скрывая слез, она мне поведала о том, что с ее шефом творится. "И главное такое уже было и не раз, чего волноваться? И когда он с Рецидивистами был и с Радикалистами тоже был". И мы помолчали некоторое время. Я, потому, что думал, о том, как все-таки проскочить, а она, наверное, размышляла о своем Ближайшем Будущем, которое рисовалось ей из-за настроения шефа не объективно. Потом она вдруг ожила и решила, что может хоть мне удастся вывести его из того, не понятного для нее состояния и запустила меня.
Но ее ожидания не оправдались. Мой знакомый даже не ответил на мое приветствие. Он сидел в кресле, тупо уставившись в стену напротив и, пытался выговорить, что - то не поддающееся артикуляции. "Пр-ср -ср- мр..." - чудилось мне. "Пр- ср - мр...тв - мт" Тогда я напряг все свои интеллектуальные способности, вспомнил все языки мира, о которых знал по наслышке и хоть не в одном из них я не нашел подсказки для декодирования этих звуков, до меня все же дошло. "Просрали.... Просрали.... Твою мать -повторял он безучастно. Так и не поняв, о чем идет речь, я выскочил из кабинета и пошел в ближайшее заведение чуть-чуть поправится, вернуться на землю, значит.
С Радикалистом я встретился случайно. Намерения видеть, кого бы то ни было, у меня уже совсем не было. Голова раскалывалась, и я просто зашел пропустить сто грамм. Там я его и встретил. Конечно, Радикалист этот был так себе, в смысле иерархии, но как оказалось он знает все нюансы этого вопроса ничуть не хуже. "Да, ты что?! - сказал он. - Все это нам знакомо. Но мы глядим еще дальше, и, кроме того, иногда под ноги глядим, в отличие от наших оппонентов, чтобы не спотыкаться. Они же все только вверх и таращатся. Ну, рассуди сам, какое у Рецедивистов Ближайшее Будущее?". Я насторожился, почуяв, что сейчас меня посвятят в некую политическую тайну. Радикалист придвинулся ко мне поближе и, перейдя на шепот, сообщил: "Нет у них Ближайшего Будущего. Зачем тем, у кого есть Ближайшее Настоящее думать о Ближайшем Будущем?" Я попытался возразить, мол, политик не может не думать о Ближайшем Будущем. Но он меня сразу же пресек. "Ха! - сказал он, - а ты когда-нибудь был одновременно и в Ближайшем настоящем и в Ближайшем Будущем?" Я задумался. "То - то, удовлетворенно хмыкнул он. - Это же по науке невозможно никак. Эйнштейна читал?" Тут у меня совсем голова кругом пошла. "И что же дальше, - только и смог я выдавит из себя. "А то! Мы сейчас работу такую ведем! Разъяснительную с Демократистами! Мы даем понять, что их Ближайшее Будущее ближе к нашему. А у тех так и вообще его нет".
Я никогда не спорю из-за слов, лишь бы меня предупредили, какой смысл ему придают.
"Но демократисты демократистами, а мы тоже не лыком шиты, у себя на уме значит. На самом деле эти слова мы принимаем без всякого смысла, так как вредить они могут только своим смыслом. Поэтому мы говорим Ближайшее Будущее, отрекаясь от всякого смысла. Какая необходимость вкладывать в них смысл, если они не располагают источником, к авторитету которого можно было бы апеллировать, ни к каким либо самостоятельным смыслам? Вот именно. Если бы у них был источник, то была бы и опасность, что он ближе к ним, чем к нам, а это давало бы им преимущества".
"Ну, как же, - согласился я. - А утописты разные, а Маркс, а Ленин... Разве они не о Будущем говорили?" "Ха, - высмеял он меня. Так то ж о Бу-у-дущем! А мы то говорим о Ближайшем Будущем! Ты, что разницу не чувствуешь! - насторожился он. "Да нет, - ответил я. - Все в порядке". Хотя на самом деле я уже начал чувствовать, что меня подташнивает. Я хотел пораспрашивать его еще, все ж он был как бы попроще предыдущих моих знакомых, да и выпили мы уже прилично - для разговорчивости полезно, но тут в нем что-то настойчиво зазвонило. Он встал из-за стола по стойке смирно, достал массивные карманные часы, и посмотрев на них с очень серьезным выражением лица, сказал: "Есть, товарищ Председатель! Сейчас буду!" После чего, не попрощавшись, и чуть не перевернув стол, ринулся к выходу". Вольдемар перевел дух, но по нему было видно, что свое повествование он не закончил.
"Но дело оказалось не в словах! - Вольдемар сделал паузу. Он окинул присутствующих оценивающим взглядом, и, очевидно, решив что-то для себя вдруг заявил: "В языке!" "В каком таком языке - заволновалось в недоумении сообщество. "В самом обыкновенном в ... нечеловеческом!"
"Да что вы говорите, - всплеснула руками Александра Валерьевна. - А я то думала, чего й то Клеврет Станиславович перед зеркалом станет, и давай язык высовывать, да крутит им, да вертит в разные стороны. Тренировал, значит!?" Вольдемар никак не прокомментировал реплику Александры Валерьевны. Он вдруг заторопился, как-будто боялся, что его прервут:
"Встречи и попытка выяснения ситуации с представителями наиболее влиятельных политических сил не привнесли ясности в моей голове, даже при всем том, что в попытке понять я привлек и имеющиеся в голове мозги.
И здесь надо бы было остановиться, что я и решил сделать. Этому решению вполне соответствовали и навыки на уровне менталитета - ничего не доводить до конца, ибо этот конец может оказаться и твоим собственным. Очень разумный тезис. Мне бы ему последовать и в этот раз, но... рука потянулась к телефону, и я набрал домашний номер бывшего одноклассника ныне занимавшего некую ответственную и столь же таинственную должность в службе безопасности. После традиционного обмена новостями о знакомых, их успехах и неудачах, я перешел к своему вопросу. "Слушай, мне нужна твоя консультация",- начал, было, я. После чего вкратце начал рассказывать о своих контактах с представителями разных политических сил, а когда дошел до своих то ли подозрений, то ли прозрений по поводу языка моих собеседников, он вдруг меня прервал: "Вижу, брат, что жениться собрался. Пора, пора..." Я несколько удивился такому повороту его мысли, но он не дал мне отшутится, и добавил: "Дело, брат, серьезное. Для консультации мне нужна более детальная информация о невесте. Давай об этом как - нибудь при встрече". Я попытался вернуться к теме, но он вербально засуетился и попрощался.
Встреча с ним произошла неожиданно, в самом, что ни наесть неожиданном месте - на одном из перекрестков. Я привык к тому, что он как высокое должностное лицо все на машине служебной или своей раскатывает, а тут вдруг при переходе перекрестка кто-то взял меня за локоть. Я нервно оглянулся, смотрю Он. "Только тихо. Излагай твои вопросы. Да не крути головой. Делай вид, что мы с тобой незнакомы. Когда говоришь, в мою сторону не смотри". Делать нечего принял я его эти условия и повторил детальней, то, что по телефону вкратце рассказал.
"Словарь у них, конечно, отработан" - выслушав меня, подтвердил мои выводы Знакомый. - Уж я то знаю. Мы и не замечаем, что проглатываем ... Вот, например, никогда не скажут, "мы хорошо поработали", а обязательно "мы провели большую работу". И думай после этого, что хочешь! Если не задумываться, оно, конечно, кажется все равно. Но ведь, если сказать "мы хорошо поработали", то и спросить можно, что ж вы такое, хлопцы, сделали, что это хорошо? А скажи "провели большую работу", то и не понятно. Что-то делали, а в конце руками развели, извините, мол, не получилось. Мешали нам все!"
Или вот "большую помощь мы оказываем"... Так помогли все-таки или как... Оказываем...!"
"Слова словами, - Он внимательно оценивающе поглядел на меня, - но здесь дело может поглубже будет. Не только в словаре дело". Я не понимая уставился на него. "В языке! - громким шепотом выдохнул он. И здесь я, так же как и вы выразил на лице своем недоумение.
Но он вдруг заторопился, постоянно оглядываясь по сторонам, и не став ничего объяснять, сказал, что скоро встретимся еще раз. На мое предложение встретится в каком-нибудь кафе или дома, чтобы не торопясь, мол, по порядочку... Но Знакомый отказался. Только на улице, в сумерках и в процессе прогулки. И главное никаких звонков, он сам меня найдет.
Вторая встреча состоялась также неожиданно, как и первая. Он, молча, не подавая мне руки для приветствия, вынул из толстой папки и сунул мне несколько страниц каких-то бумажных носителей информации. Это оказались отчеты одного Секретного заведения по исследованиям биологической эволюции языка и последующего влияния этой эволюции на расслоение общества по профессиональной принадлежности. Мы шли по улице, пока я читал переданный мне знакомым пакет бумаг. Я был в шоке. Мой же знакомый постоянно озирался и поторапливал меня. Вдруг когда мы переходили какой-то перекресток на зеленый свет, прямо перед нами, едва не сбив спешивших к противоположной стороне тротуара, пешеходов, резко затормозила черная "Волга". Из нее выскочили два крепких парня, в не поддающейся запоминанию, одежде и соответствующей внешности. На лице знакомого отразился ужас и в то же время облегчение. Парни грубо схватили его под мышки, и, под возмущенные крики, уцелевших пешеходов, затолкнули в машину, совершенно не обратив на меня внимания. Я от неожиданности только и успел протянуть в их сторону руку, сжимавшую документ, которой выразил неартикулированное возмущение их дерзкими действиями. Номера машины я не успел запомнить, впрочем, мысль о такой возможности у меня появилась не сразу. Тогда я быстро спрятал бумаги в боковой карман и припустил на тротуар - уже зажегся красный свет.
"И...? - потрясенные поворотом событий в повествовании Вольдемара, которые с начала никак не предвещали такого драматического развития. Но Вольдемар, словно заново переживая те не столь отдаленные событии, замолчал, уставившись застывшим взглядом в пространство перед собой. Сообщество насторожилось, а по прошествии минут пяти, в течении которые Вольдемар так и не пошевелился, даже заволновалось. Пан Буряк очень осторожно, не скрипнув не единой пружинкой изделия, с которого встал, подошел к Вольдемару, и поводил рукой у него перед глазами.
"Ах да... - очнулся тот, и снова окинув взглядом присутствующих то ли сочувственным, то ли подозрительным взглядом, продолжил. Собственно далее он в устной форме пересказал, содержание попавших к нему в усеченном виде документов. В обнаруженных в архивах материалах к стенографическому отчету об этом дне были приложены тезисы доклада, на который опирался якобы Вольдемар. Поэтому опуская несколько сбивчивый в связи со спецификой темы и его внутреннем состоянии, а также сопровождавшие его реплики и вопросы реципиентов, далее по тексту приводятся тезисно выводы Комиссии по некоторым, вполне понятным причинам так и не ставшие достоянием широкой общественности.
"СЕКРЕТНЫЙ ДОКЛАД
Секретного отдела НАКАЖЕПРО
на Секретном заседании Секретной Секции
Парламентской Комиссии по Секретам о секретных исследованиях ФЕНОМЕНА."
Институт (академия) Лингвапатологии
ЯЗЫК! ЯЗЫК... ЯЗЫК?
"Язык для политика играет роль не только как орган выполняющий согласно академической анатомии определенную функцию вкусового анализа, транспортировки, в смысле проталкивания ее к органом непосредственно переваривающим пищу.
Полноценный язык у политиков появился и развивался одновременно с развитием средств массовой информации, и достиг своего расцвета с приходом в дома простецов радио, а затем и телевидения.
Но речь идет не об общественно-политическом их языке и его значении в нашей жизни. Академическая наука, успокоившись на достигнутых результатах в изучении анатомии человека и его отдельных органов, сегодня продолжает держать под познавательным контролем его органы практически лишь в здравоохранительном аспекте, не уделяя достаточно внимания их эволюции.
Итак, констатируем факт полноценный язык появился у политиков с развитием средств массовой информации и будучи практически бесконтрольным в своем физиологическом развитии проделал эволюцию, которая и до настоящего времени практически не изучена.
Между тем последние исследования показывают, что наряду с характеристиками, которыми обладает язык электората, язык политиков далеко зашел в своем развитии.
Безусловно, можно констатировать, что их язык также подвижен, как и у нас, но вот выдвигаться наружу как показали замеры, проходившие в естественных условиях (предвыборные компании, парламентские дискуссии и пр.) он у политиков может гораздо дальше, чем у электората.
Будем объективны, оставим в стороне предрассудки - никакого реального яда на кончиках их языков вы, конечно, не найдете. Это также легко доказуемо опытным путем.
Но тогда какой смысл высовывать язык так далеко, спросите вы? А вот тут результаты экспериментов, разнообразных замеров показали ошеломляющие по своей нетривиальности результаты. Оказывается, что они высовывают и прячут его, чтобы попробовать на вкус. Все пробуют на вкус, скажете вы. Совершенно верно. Однако наши языки выполняют традиционную функцию со времен Адама, политики же пробуют на вкус и кое-что другое. Окружающую атмосферу!
ИМ достаточно самого малого количества этой атмосферы, чтобы произвести "микрохимический" анализ социально-политической обстановки вокруг, то есть, в обществе, являющимся средой обитания политика.
Многое из того, что люди делают руками, политики умудряются делать языком. Язык политиков чувствителен ко вкусу "социального" жира и "кровяного" вкуса. Правда, наукой пока не обнаружены рецепторы обеспечивающие политикам это преимущество. (Справка: Рецепторы жира пока обнаружены только у крыс, благодаря которым грызуны отличают и отдают предпочтение высококалорийным продуктам.)
Анализаторы кровяного вкуса есть и у электората, но, что характерно, функции и значение этих анализаторов у политиков гораздо шире, и служат в том числе усилению инстинкта самосохранения.
В отличие от людей и подобно другим млекопитающим у политиков язык служит еще и как средством гигиены. Они могут зализывать свои общественно-политические раны, которые на них заживают, "как на собаке".
Многие терминологические неувязочки в этом исследовании объясняются тем, что перечисленные отличия языка политиков от языка людей только открыты, требуют углубленного анализа, а может и синтеза, и взаимосвязать матчасть языка политика с его метафизикой не всегда удается.
Непреодаленная проблема метафизической составляющей языка политика состоит в том, что в отличие от людей они, издавая множество звуков, не могут использовать их произвольно, то есть их различное сочетание не приводит к возникновению новых смыслов. Для этого необходим в определенном смысле регресс коры их головного мозга, особенно на его левом полушарии до уровня электората.
Заметный вклад ими сделан и в развитие крылатых слов. Особо следует выделить идиоматизм, при сущий их речи. Он достойно развивает традиции народной мудрости, выраженной в пословицах и поговорках. Например, "не рой яму другому...сам..."
Ну, и там еще много примеров, - Вольдемар сморщил лоб, вспоминая, но в итоге махнул рукой, - Я их все не запомнил. Зато дальше там такое было!" "Что было, что было!? - заволновались реципиенты
Вольдемар несколько неуверенно продолжил: "Ну, там еще был подробный анализ Языка, как орган социально-политического совокупления политиков. И..." Но продолжить ему не удалось.
"Как вам не совестно ... оглашать такое?!" - пределу возмущения Фригодного не хватало пространства. Казалось он сей час полезет в драку. - Это же ложь!" "Правда это или не правда моя совесть здесь не причем, - Вольдемар пожал плечами.- Это же не мои личные исследования". Вдруг Фригодный обратил внимание на то, что во время артикуляции им своего возмущения все реципиенты, кто прямо, а кто скоса, но крайне внимательно, поглядывают на его рот. "Чего еще... выдумали... Нате! Смотрите! - он высунул свой язык и показал каждому, даже Алене, которая преодолевая смущение, однако же не отвернулась, заинтригованная демонстрацией языка господина Фригодного, с профессиональной точки зрения, конечно же. На некоторое время воцарилась тишина.
Далее повествование Вольдемара носило несколько сбивчивый характер. Было очевидно, что он не хотел раскрывать всю информацию, приведшую его к драматическому финалу, опасаясь за судьбы помогавших ему людей. Но из этого сбивчивого рассказа с недомолвками следовало, что он предпринял безуспешную попытку выяснить судьбу, задержанного на его глазах знакомого, предлагал в разные издания материал, написанный по следам событий, в которых он оказался непосредственным участником, и многое другое.
В конце концов начались звонки по телефону. Никаких угроз, но молчали, сопели... Какие-то типы маньякоподобного вида постоянно толклись во дворе, откровенно не заметно заглядывая ему в окна. На работе шеф по десять раз на день у меня спрашивал, все ли у меня в порядке. Один раз даже отказали тормоза в его машине, которую за неимением гаража, оставлял во дворе.
Ну, то есть все как в кино. Когда он понял, что добром это не кончится, принял с первого взгляда абсурдное предложение встретится с неким должностным лицом иностранной державы, заинтересованной в развитии демократии в нашей Державе. Этим лицом оказался Консул Гондураса, так ему представили лицо доброжелатели.
"Консул посмотрел на меня внимательно и долго. После чего, вздохнув, сказал на понятном языке: "Хорошо. Мы напечатаем вашу статью у нас в... Государственной прессе". "А... вы не из Гондураса?" - робко поинтересовался Костик. Консул усмехнулся: "Да, мы из Гондураса, но... только не из того Центрально Американского или какого-то там еще! Мы из Настоящего Гондураса!" После этих слов он торжественно посмотрел на меня, ловя впечатление от своих решительных слов. "И даже не возьмем с вас деньги!" Снова пауза. Аттракцион невиданной щедрости! "Более того, мы даже не будем переводить ее на государственный язык!" "Как это?! - чуть не высказал я свое удивление вслух, но рот все-таки открыл. Консул почувствовал в этом движении моих челюстей поощрение, чтобы не сказать восторг. "Ну и, наконец, - переходя на полу шепот, доверительно сообщил он, - хм, я уже проконсультировался, после всего этого мы готовы предоставить вам политическое убежище!"
Я, очевидно, выглядел после этих слов окончательно покоренным альтруизмом державы, которую представлял Консул. "Мы относимся к вам с доверием, конечно. Иначе, сами понимаете, он улыбнулся, - наши предложения были бы... хм, скромнее. Но... как вы думаете, это, - он ткнул пальцем в то место на листе с текстом, где влекущее и таинственное словосочетание "Секретный доклад" затмевало весь прочий текст, - это не дезинформация?" Я пожал плечами и пересказал историю о том, как они попали ко мне. Он усмехнулся. "Проверочка! Ваша реакция подтверждает, что вы честный молодой человек. Наши эксперты уже провели логико-лингвистический анализ текста. Нет никаких сомнений документ действительный! А наши эксперты ого-го! Вы их даже имен не знаете, а они творят, что хотят! И ваши научные круги нашей идее сочувствую и политики многие, и на западе... Вот, профессора Доктораго вы не знаете, например? "
У меня так сердце и заколотилось. Но я дипломатично ответил, что, нет, мол, лично, не знаком. "Вот! Вот! А мы его идеи, да вот эти идеи, - он ткнул пальцем в "Секретный доклад" лежавший перед ним на столе. - Да еще те идеи... И знаете, что получится? Великий Гондурас! Представляете: вся планета Земля - один Великий Гондурас! Без места и без образа, а только один Великий Гондурас" Тут он зашелся чуть не до припадка. Мне показалось, что в следующую минуту он рухнет на колене и начнет молиться, созданному образу Великого Гондураса. И я понял, что, кажется, попал, что отсюда я уже не выйду, если не признаю Великого Гондураса. А Консул, наконец, несколько успокоившись, уже объяснял мне маршруты моей нелегальной эмиграции: "На запад вы попадете по газопроводу. Та вас встретят гм... наши люди. Они решат все вопросы дальнейшего вашего передвижения". Я попытался усомниться в реальности названного им маршрута, но не успел еще раскрыть рот, как он меня успокоил: "Не волнуйтесь, если встретите какие либо затруднения на этом маршруте, у нас есть запасные. В частности окно... на китайско-финской границе".
Здесь Вольдемар снова сделал паузу. Было видно, что он все события переживает заново и очень устал. "И кто же вам помешал стать предателем Родины? - строго и презрительно вопросил пан Фригодный. На него зацыкали, а неприступная Светлана Сергеевна даже подошла к Вольдемару и приговаривая "ну-ну, все хорошо", тем самым поощрила его к описанию финала. Взгляд Алены тоже выдавал ее нарастающее и не формальное небезразличие к рассказчику.
"Меня отправили через трубу... Ну, и я заблудился. Пошел не в ту сторону. Вышел в одной дружественной нашему Гаранту Среднеазиатской демократии... В результате... - Вольдемар уже еле ворочал языком. - В результате меня депортировали в зад. Вот собственно и все".
"А как же вы здесь оказались? - на смотря на сочувственное отношение к состоянию Вольдемара, не смогла удержаться от любопытства Валерия Александровна.
"Дальше все как у людей... Сначала Следственный изолятор - одиночная камера. Допросы, допросы, допросы... А потом ... сюда". Вольдемар помолчал и добавил: "Как видите у меня было, где научится, тому ...что я продемонстрировал".
Воцарилась тишина. Каждый сопоставлял полученную в течение дней проведенных в Зоне информацию. Вспоминались и история Валерии Александровны о тайной эволюции видов и секретная тараканология, и все те превращения, которые происходили с героями других мистерий.... Все это собранное воедино словно завело хоровод, в котором то появлялась, то исчезала, как в языческой пляске некая, пока еще невыразимая словами ясность. Эти мгновения ясности надо было удержать, расширить их, но, наверное, не хватало мускулов их умам. Страх от того, что в этом хороводе выступало в обнаженном виде, и перед чем не было никаких скидок, никаких компенсаций, никаких извинений, никакого алиби, пугал их и заставлял отворачиваться.
"Так что готовьтесь. И сегодня нам лучше не расходиться отсюда и на индивидуальные проработки не ходить. Потому что ... не все могут вернуться. А если точнее, то никто не вернется".
- Oй! Ой! - запричитала Валерия Александровна. И затем все тише: "Ой..."