Клёш Кася : другие произведения.

Золотой дождь

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ пьяной женщины.

  ЗОЛОТОЙ ДОЖДЬ
  рассказ пьяной женщины
  
  В тот вечер у него на лице впервые отразилась работа мысли - возможно, мысли "Зачем мне эта женщина?" - что его, в моих глазах, совсем не красило. Лучше бы он оставался ребенком, которого можно легко обмануть - внушить, будто я действительно ему нужна.
  Во что мне и самой уже не верилось.
  Мы сидели в прокуренной турецкой кофейне в полуподвале с претензиями и курили кальян. Столь драгоценную женщину, какой являюсь я, нужно поражать экзотикой. Кутать в леопардовые меха и втыкать куда ни попадя павлиньи перья. По вечерам увозить с гиканьем и свистом на птице-тройке в турецкие бани, а по утрам доставлять вялой, голой на белой лошади, почти как Марианну Фейтфул, любовницу Мика Джаггера.
  И так, в неглиже, в бланманже и среди кинкажу, я могла бы прожить всю свою оставшуюся жизнь, но что-то мне не хотелось. Вспомните, как дело вышло с Марианной. Или потрудитесь узнать.
  Мне хотелось любви. Какой-нибудь такой, о которой пели Битлы, - любви всего человечества ко всему человечеству.
  Я сказала: "Дорогой, я хочу тебя, и я могу тебя, и я могу тебя прямо здесь, и сейчас".
  Дорогой был недешев, жирен, красен и потлив. Он отлично осознавал, что, не покорись он моим желаниям, его роль уподобилась бы евнуху при императрице - всё тот же геморрой, но без секса. Он лавиною пополз ко мне через стол, отставил кальян и смачно облобызал меня, между делом приласкав публично дозволенные эрогенные зоны. Я вытягивала лебединую шею и поводила острым подбородком так изящно, как умела, втайне надеясь, что скрытые камеры всевидения снимают нас и передают сигнал в архив (Будущих) Самых Скандальных Сюжетов Современного Искусства.
  И в какой-то момент, когда земное притяжение преодолело притяжение душ, я позволила себе расслабиться, полностью расслабиться... но хитротурецкий стул не оказал мне должной поддержки, и я съехала прямо под стол. И только тут поняла: как же под столом хорошо! Я даже решила сложить про это стихи - прямо здесь, прямо сейчас. Паццталом.
  Под столом темно, тепло и сухо. Под столом тебя никто не видит. Под столом ты сразу остаешься лишь наедине с самим собой. Под столом разбросаны объедки для сидящей под столом собаки, друг собаки - человек - напившись, тоже устремляется под стол. Под столом валяется читатель, получивший максимум эмоций, аффтара, убитого об стену, попирая непотребный труп...
  Но тут в стол постучали. Кажется, нас намеревались выгнать. Слоновьи бёдра Леонида, которые он так многозначительно и старательно раздвигал всё это время, вновь целомудренно сдвинулись. А я села на пол, противоестественным образом протянув собственные стройные ноги, и сказала им, что ах, я не могу подняться, мои ноги стёрты в кровь, в мясо, в паштет! А стулья у вас такие скользкие, а столы такие неустойчивые. И помогите же мне кто-нибудь подняться! Я хочу умереть! От стыда! Но без всякой совести! Ах Леонид, Леонид, вы не справились с управлением вашей дамы? Кто надоумил вас так ее напоить?
  Леонид пыхтел, что если моё поведение их хоть капельку расстраивает, то пусть сами назовут сумму чаевых, которая поможет им восстановить душевный покой, и репутацию заведения, и скатерть, прожженную углём от кальяна.
  Я отказывалась встать, пока мне не догадался помочь единственный официант-мужчина этого заведения, стройный, как ясень, и бравый, как матрос, знакомый мне по долеонидовскому периоду моей глупой, распутной жизни.
  Бравый Матрос склонился надо мной, точно и сам собирался пойти пешком под стол, обхватил мои плечи и прошептал в ухо:
  - Кася, ты ли это? Сто лет не виделись. Пойдем-ка в туалет.
  Я застонала: "Воды!.. Воды!.. И воздуха мне!.. И солнца!..", ценой потери туфли поднялась, наконец, на ноги и покорилась мускулистым, нисколько не пошлым рукам Матроса. Леонид не пожелал участвовать в моем позоре во всех подробностях и остался торговаться с начальником заведения, причем турок понижал цену моих проделок, а Леонид повышал.
  - Костик, спаси меня, - плакала я, уткнувшись лицом в раковину - и ведь меня даже не тошнило! - Костик, ты не представляешь, какая я б...! И меня даже не тошнит! Я же не люблю его! И он меня не любит! И жену свою - тоже! И жена его - тем более! А жена меня - понятное дело!.. Ты понимаешь, любимый Костик, что никто здесь не любит вообще никого?.. - Моя искусственно-перламутровая заколка для волос свалилась в раковину и гремела, волочась на прищемленной прядке волос.
  - Я тебя люблю. Очень-очень. Будь ты мужчиной, я б на тебе женился. Да что там женился - замуж вышел бы. Ты самая лучшая девушка с самыми длинными ногами, самыми синими глазами и самой безумной прической на сто миль в округе. Ты выглядишь сногсшибательно. Даже сейчас. Только не плачь, дружок. Мы все тебя очень любим. Мы выведем тебя через черный ход на кухне и вынесем тебе твое норковое-дырковое манто из гардероба, и не потребуем номерка, потому что по тебе заметно уже сейчас, что ты его потеряла. Мы вызовем тебе такси и заплатим таксисту столько, чтобы твой Лёва не сумел тебя догнать и разыскать даже на вертолёте с пулемётом...
  Тут дверь отворилась, и вошла нервная девушка с моей туфлёй в руках. По тому, с каким усилием она захлопнула за собой дверь, я ощутила, что мой лев - там, и что он караулит свою жертву в большом нетерпении.
  - Костик, какой ты хороший. Ты любишь всех! - сказала официантка негромко, но не менее чесм с двумя намеками.
  - Я ухожу. Я совсем ухожу. Я хорошо. Я совсем хорошо. Я только умоюсь. Не беспокойтесь, меня не тошнит. Спасибо вам за Константина, он меня так выручил!
  Я встала, попав с третьего раза, в туфлю, с достоинством приняла услуги Костика, который направил мою ногу, и поправил мою прическу, и вправил груди на место в декольте, и тонким голосом объявила:
  - Леонид! Не смотри на меня! Я сейчас очень страшная!
  И, скрипнув дверью, засеменила по малиновому ковру, не оглядываясь, крепко сжимая твердый локоть Костика, опустив чело и потупив взоры, и видеть меня униженную и оскорблённую, вместо унижающей и оскорбляющей, должно было быть странно, и стремно, и вызывать в памяти сюжеты мирового кинематографа.
  Вот тут-то, посмотрев в глаза Леонида, подающего мне моё ажурное, амур-тужурное манто из лобиков, а может быть, и лобков норки, я и увидела в них сомнение в моей значимости. Но не потому, что я вела себя сегодня как-то не так, как вчера, позавчера или в день нашего знакомства - а потому, что я и сама неуклонно теряла эту значимость, сейчас, где и красная дорожка не за Оскаром, и в кальяне уголь березовый, и даже Костик - гей.
  Он окликнул меня уже на выходе, оторвав на секунду от почти задумчивого Лео (произносится на "о": "Ле-О-о-о-о!"), протянув забытую в раковине жемчужину-заколку.
  - Костик, - спросила я, - а с тобой-то как? Эти турки тебя не обижают? Зачем ты вообще пошел работать в эту дыру, с твоими-то талантами, с твоей-то внешностью?
  - Милая Кася, турки меня не обижают и даже уважают за то, что я не пристаю к их девочкам, а пошел я сюда потому, что с детства мечтал, чтобы у меня были настоящие, шелковые! турецкие шаровары. Мужские.
  - Ну и где они?
  - Нету, Кася. Нет. Мечта так и осталась мечтой. Думаю, их сейчас даже в Турции не достать. Вспомни, откуда все то, во что мы все одеты!
  Таксист подхватил меня, как носильщик, завертел и швырнул, как балерину, в мягкий салон, гостеприимный, точно преддверие утробы легкомысленной женщины. И тут я вспомнила, что существует еще Леонид, и что за всё то, что он для меня сделал, я должна быть его любовью, и надеждой, и клинком, и ножнами. И тут же (мысль материальна!) Леонид навалился на меня и принялся жевать мне ухо, правой рукой уминая мои зоны наибольшего онкологического риска. Ему казалось, мне это нравится. Мне казалось необходимым поддерживать в нём эту иллюзию.
  Но у меня оставалась еще целая свободная рука и бездна женского коварства, и я достала мобильный телефон (упаси Боже от продукт-плейсмента, уместного на крупнейших спонсируемых литературных фестивалях, но что поделать, без мобильного телефона в этой истории никак. Иначе вам придется поверить, будто я обменивалась с кем-то мыслями на расстоянии, или выходила в астрал, где меня кто-то уже ждал, или даже: что наши души, где бы ни были наши тела, в любой момент могут друг друга коснуться, и обнять, и приласкать, и приголубить - но не могут друг друга ударить, и не могут заняться любовью, это с другой стороны. Но даже если всё - всё это! - правда, вы бы мне не поверили, а я бы и не рассказала. Так что придется нам всё-таки воспользоваться мобильным телефоном стандарта, с наибольшей вероятностью, GSM. "Но если ты меня не слышишь, значит, ты на другой частоте", как пел один менестрель.)
  - Леони-ид! Мы же к тебе едем, сладкий ты мой леденец необлизанный? Мне нужно предупредить соседку. Я обещала помочь ей завтра утром с выбиванием и пылесошением.
  Но вместо номера моей соседки по комнате, которую, кстати, в жизни ни единый человек не видел ни с пылесосом в руках, ни с какой-либо его частью, хотя кто-то и припомнил бы, в связи с ней, известную рекламу пылесосов "Сосу за копейки!", я набрала запретный, тайный номер, добытый неправдами, подсмотренный в контексте, меня не касавшемся, с обещанием самой себе никогда по нему не звонить. Особенно - в одиннадцать часов вечера. (...а? Еще так рано?) Но я же не фанатка какая-нибудь. И не эмоциональная наркоманка, подсевшая на утешение. Просто я чувствую, что я - в ж..., и эта ж... неуклонно сжимается. И только сквозь маленькую дырочку где-то вдалеке еще видна последняя звезда. И эта звезда - ты.
  - Здравствуй. Это Кася.
  - Кася? Здравствуй, Кася. Здравствуй. Довольно неожиданно.
  - Да, представь себе! Решилась тебе позвонить. Я тебя не отвлекаю?
  - Нет, практически нет. Вот, пришел с работы, жду ужина.
  - Надо же. Поздновато для ужина.
  - Такая работа. А ты как?
  - А я уже... э... поужинала и возвращаюсь... э... домой. Да, домой. День такой пустой был. Если бы я писала тебе письмо, то всё равно ничего не написала бы. И вот (хи-хи) звоню.
  - Рад тебя слышать.
  - Спасибо. Я хотела сказать, ты замечательный писатель. (Тут моя забубенная голова переключается в режим, недоступный ни Леонидам, ни даже Костикам, а пьяный язык оказывается способен на сложные предложения с разными видами связи.) В письме это выглядело бы неубедительно, поэтому я хочу сказать об этом вслух: были дни, когда ты меня спасал. Ты помогал мне верить в то, что завтра будет новый день. И я считаю огромным счастьем то, что мы стали переписываться.
  - Спасибо, Кася. Я очень рад, что ты - мой читатель. Ты знаешь, что для меня очень важна обратная связь. И ты мне тоже очень помогаешь.
  - Всегда рада!
  - Я уверен, ты умная и добрая девушка. - говорит мой кумир, - и я желаю тебе удачи. Напиши мне еще, как будет время.
  Я замычала в трубку, разрываясь между приличной скромностью, и необъяснимой нежностью, и ледяным ужасом перед тем, что случится раньше: позовут ли моего кумира ужинать его мать, жена, сестра или дочь, или же мой лев распластает меня, как жареную курицу, напополам, своими жирными пальцами, невзначай попавшими туда, где сама я дотрагиваюсь лишь очень хорошо вымытыми руками.
  - Конечно. Конечно. Не буду тебя...отвлекать. Я уже почти... дома. Пока.
  - Пока! - и я, не в силах больше сдерживаться, но каким-то чудом дотерпев до "отбоя", закричала во весь голос и стала биться головой о стекло, глупо и часто, как бабочка.
  Водитель такси включил на всю громкость песню "...Как же эту боль... Мне пр-реодолеть? Расставанье - маленькая смерть..."
  Но здесь будет уместна другая песня, глупая и смешная, которую я написала сама, чтобы исполнять в воображаемых, экстатических и кислотных кафе-шантанах моей глупой, беспутной молодости. И так ни разу и не исполнила - не дождавшись тапёра, которого, не заслонённого моей надежной, как подушка безопасности, грудью, кто-то настиг в пути и подстрелил на лету. Не стреляйте в пианиста - певица будет очень расстроена.
  Любимый Костик, я посвящаю эту песенку тебе. Я подражаю французской картавости и цыганской гортанности, на мне змеиные шелка и розовые песцы, золото инков и люминесцентный жемчуг. Только не подумай, что я, из-за того, какой ты есть, отношусь к тебе как-то по-особенному. Ты же знаешь, я страдаю, а когда я страдаю, я сама слишком много думаю: если мне, щедрой на ласку гетеросексуальной даме с натуральным третьим размером и ногами, стройными, как стволы земляничного дерева, так трудно найти своего мужчину, то как же трудно тебе?
  "Где роятся леопарды и гнездятся ягуары, и глумятся ара над последней разнополой парой. на серебряных подносах сервируя секс и стыд, и подсознание спит, и сознание спит, моя усатая королева с огромным жезлом, с обнаженным волнорезом, на шест полезла. Ее глаза закрыты - чего ты ждешь? Долбани ее битой, чтобы пошел дождь... Золотой дождь... И, пока она танцует, кто-то шепчет королю: я люблю тебя, о Боже мой, как я тебя люблю. В спермой вспененное море по доске вперед спиной я хочу пойти с тобою, я должна пойти с тобой. Пусть беззубая вагина извивается в прыжке, пусть хромая балерина вертит мир на каблуке. Пусть играют клавикорды и бликуют биллиарды, где роятся леопарды и клубятся Эдуарды".
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"