Человек, человек... На дороге человек. Здесь человек. Человек, человек.
Человек? Где человек? Здесь человек? Зачем человек?
На дороге человек. Вот его тень у самых моих корней. Он движется. Он человек.
Что у него за спиной? У него крылья, у этого человека? Почему он человек? Почему он не боится? Он не человек, не человек...
На дороге человек. Он идет по дороге. Он человек. Человек, человек...
Зачем он идет этой дорогой, этот человек? Здесь не ходят те, кто не отказался от своей судьбы. Он сумасшедший, он идет по этой дороге. Но тогда... Верю, верю. Он человек, человек.
Человек, человек... По нашему миру идет человек. Человек, человек.
Он не мог ошибиться. Сначала этой аллеей, и там, за заросшим прудом с темною водой, направо, мимо статуи - сидящая на волне, как на широкой скамье, пловчиха с забранными за уши мокрыми волосами - и вниз, вниз, до того, что шаг сменяется бегом, и сбивается в нетерпении дыхании. А там... там уже нипочем не заблудиться.
Ты слышала, слышала - здесь человек. Я купалась в пруду, и он прошел мимо меня. Он не заметил меня. Он человек, человек...
Я сушила волосы в свете луны, и он прошел мимо и не услышал, как они звенят. Я звенела для него волосами, но он не услышал и не стал моим. Я не могу взять его с собой. Он человек, человек.
Я буду плакать для него этой ночью и сплету водоросли крестом на его пути. Но он не вернется тем же путем, и не отдаст мне свои глаза, чтобы я вплела их в волосы вместо звезд. Он человек, человек...
Дорога кончается развилкой, и надо выбрать правую тропу. Просто потому что она чуть изгибистей левой, и на нее падает свет луны, и рассыпается бликами в дорожной пыли. И еще она похожа на женщину, ведущую за руку слепого. У нее уставшие глаза и она готова выколоть их раскаленной иглой, чтобы только не видеть за двоих. А слепой лжет, ибо сегодня он видит куда лучше женщины - у него глаза ребенка и он держит женщину за руку и тихонько ведет, следуя за ней... Он пошел правой тропой и долго удерживался, чтобы не протянуть руку ветвям деревьев, выбрав одно из них своим поводырем.
Человек, человек... Куда ты идешь, человек? Куда ты хочешь, чтобы тебя привели? Я провожу тебя, куда ты скажешь и попрошу за это только один твой сон для моих крыльев. Что тебе за толк от сна? За одну только ночь, ставшую для тебя бессонницей, я провожу тебя к тем, кто танцует сейчас там, на поляне, и они будут смеяться над тобой, а потом зацелуют холодными губами...
Не говори с ним, не говори с ним... Разве ты не видишь - он не слышит тебя... Он человек, человек...
Женщина, незрячая от усталости, ведущая за руку слепого... Неужели, она... Нет, нет, нет, это не может быть она. У нее на ногах кованые обручи - по числу пройденных дорог - некоторые проржавели, и ни один из них не звенит и лишь глухо звякает от ее неторопливого шага. И она совершенно не умеет танцевать - только смотреть своими глазами так, что мир сам пляшет вокруг нее, чтобы избавиться от этого немыслимого, ледяного их огня. И мир скорее покроется золой, но не скинет с плеч тягостное тоскливое пламя. Так неужели он ищет ее? Нелепо, немыслимо, тогда уж лучше повернуть назад и уйти прочь. Только он не уйдет. Хватит с него, хватит постылых дней и остывшего, с противной пленкой, липнущей к губам, кофе по утрам.
Он бредит, этот человек? Смотри, смотри, я почти могу коснуться его, и когда это случится, я заберу его с собой. Он будет мой, этот человек.
Ты лжешь, лжешь. Ты не заманишь его, не заманишь, не сведешь его с тропы, ты не встанешь перед ним, угукая и смеясь, и он, испугавшись, не побежит сквозь сонмы деревьев, себе на погибель. Ты не коснешься его, ты не сможешь коснуться его. Он человек, человек...
Тогда спой ему свою песню, он заснет и станет наш. Спой, и на рассвете из его тела прорастет трава, и лицо его станет землей, и на губах зацветет красный цветок. Спой ему, спой этому человеку...
Ты лжешь, лжешь. Если он не услышит моей песни, я сам стану землей и птицы заберут мой голос и будут дробить на тысячи трелей. А он не услышит, не услышит моей песни, и она не усыпит его. Он не наш, не наш, он идет по этой дороге, но он человек, человек.
"Дорога вилась змеей" - где-то прочитано, и это правда. Она вливает в ноги свой скользкий яд и не дает остановиться. А тело обрастает ядом, и его тоска глядит из глаз и стекает с губ невидимой струей. И невидима струна, звенящая с того края дороги, где ждет, готовя острый поцелуй, ее узкая голова с рассеченным языком.
Смотрите, смотрите, его тень дрожит и жмется к земле. Смотрите, она молится и просит у земли как у последней из богинь защиты от нас. Глупо, как смешно, как смешно - глупая человеческая тень! Просить у земли защиты от ее сыновей! Глупая человеческая тень! Я заворожу тебя своим смехом и стану носить плащом и кутаться в тебя зябкими ночами.
Подожди, подожди. Он еще не наш. Он еще человек, человек...
Возьми нас за руки, человек. Встань в наш хоровод. Слушай, как дивно поет сегодня луна - она поет так для тебя, и для тебя распустила волосы в своем чертоге. Неужели тебе не хочется плясать, человек? Возьми нас за руки, войди в наш круг. Неужели так жаль отдать человеческое сердце за право плясать в нашем хороводе? Войди в наш круг, человек, человек...
Дорога повернулась еще раз, щелкнула сухими пальцами - кустарник послушно расступился перед ней - и вывела его к выходу из заброшенного парка. Он запнулся, оцепенев, потом усмехнулся и поднял ворот длинного плаща - как холодна, оказывается, была эта ночь. Выйдя за ворота, человек оглянулся - парк темнел, сплетал ветви деревьев с неосторожным ветром и... Да нет, просто темнел заброшенный парк, неухоженный, оставленный вниманием заботливых садовников. Парковые дорожки зарастали травой, темнели парковые скульптуры, заболачивался искусственный пруд в глубине. В следующий раз стоит выбрать место получше для ночных прогулок.