Жарко. Пот льётся ручьём по спине, от чего остаётся неприятное ощущение холодка, когда приходится оторваться от старого сиденья автобуса и дать затёкшим мышцам хоть немного свободы. Волосы тоже начинают слипаться. Именно в такие моменты хочется обрезать их и никогда больше не отращивать. Но бабушка всегда говорила, что длинная коса это гордость любой девушки. Для меня же - скорее жуткое мучение. Сделать ничего приличнее осиного гнезда на голове у меня никогда не получалось, а утром перед школой никогда не было времени дать заплести волосы.
До прибытия автобуса на станцию нашего города оставалось не более пяти минут. Именно они всегда давались мучительнее всего, хотя за спиной было уже несколько часов. Минуты за три до точки назначения автобус съезжал с главной дороги и начинал петлять по дворам, чтобы не стоять на светофоре на перекрёстке. Где-то за минуту до я уже была готова рвануть с низкого старта, хватая налету багаж и перепрыгивая через остальных тоже готовящихся к выходу пассажиров.
Ровно тринадцать минут требовалось, чтобы добежать до дома. Ещё полминуты подняться на четвёртый этаж и вставить ключ в замок. Связка с ними обычно была приготовлена ещё где-то по дороге, когда надоедало считать столбы, рассматривать находящихся в зоне видимости попутчиков, а спать в пути никогда не хотелось.
Внутри квартиры слышится звук упавших на пол ключей. Странно. Бабушка никогда не оставляла их в замочной скважине, считая почему-то, что ключ от этого может испортиться. Сколько себя помню, соседки всегда посмеивались над этой её причудой. Я же привычку просто переняла.
Дверь с другой стороны дёрнули изо всех сил вместе со мной.
- Ух ты, явилась.
Писклявый голос дяди резанул слух до того как я увидела его. Внутри сразу же зашевелилось неприятное подозрительное чувство. Он никогда особо не радовал визитами, только, если ему было что-то нужно. В основном причиной являлись разговоры и планы о продаже или размене квартиры. Особенно сильно он начал наседать последние полгода, когда я поступила в университет и переехала в другой город.
- Виктор, ты чего шу...
Из кухни вывалилась его жена, окинув меня презрительным взглядом, и засеменила в нашу сторону, перебирая своими короткими, нереально жирными ножками. С последней нашей встречи она ещё больше стала похожа на самую идеальную фигуру, а добавить ещё пару киллограмчиков, так вообще превратится в шар.
Выбравшись из дверного проёма, я шагнула в квартиру и попыталась обойти дядю, но весь коридор собой загородила его жена. Оба они улыбались как-то слишком неестественно и выглядели чересчур радостно. Говорить с ними не хотелось. Единственно, что можно было услышать от этой парочки - пару совершенно неостроумных и неуместных подколов. Из раза в раз в них даже не менялась постановка слов.
- И куда ты собралась?
Перед носом возникла рука размером с мою ногу и преградила путь. Впускать внутрь меня явно не собирались.
- Домой.
Я быстро отвела взгляд в сторону, чтобы раздражение поступало лишь по одному каналу связи, но сразу же пожалела об этом. Любимая жёнушка дяди схватилась за стоящую рядом со входом вешалку и постукивала по ней пальцами, которые были похожи на сардельки. На большом же пальце красовался огромный перстень с красным камнем и уж слишком сильно походил на нарыв.
- Смотри, милая, она собралась домой, - раздался смех. Если бы мыши умели смеяться, то их смех был бы именно таким. - Домой, представляешь!
- Вы что не сказали ей?
За спинами родственников показалась слегка расплывчатая фигура Валери. Она скрестила руки на груди и слегка поджала губы, что обычно не предвещало ничего хорошего. Сделав шаг вперёд, она оказалась передо мной, хотя даже не протискивалась среди стоявших у неё на пути людей. Она протянула ко мне руку.
- Нет!
Сделав шаг обратно в коридор, я избежала прикосновения, а то самое место, где я только что стояла, начало плавиться. Воздух словно приобрёл форму и таял как восковая свеча, шипя при этом.
Все трое как по команде залились истерическим смехом. Дядя похлопал управляющую по плечу и что-то прошептал ей, одобрительно кивая. Странной формы воздух тем временем стал нагреваться и расширяться вокруг. Сердце бешено колотилось в груди, хотелось развернуться и бежать прочь как можно дальше, но что-то внутри отчаянно сопротивлялось и не давало этого сделать.
- Где бабушка?
Голос стал гораздо смелее и увереннее от того, что близкий человек мог находиться в опасности. Но перед моим носом уже почти образовалась густая, мутная стена; родню уже почти не было видно. Но всё равно я отчётливо видела их ухмыляющиеся рожи.
- Где бабушка?!
Заорала я так громко, насколько могла. Ответа не было, а стена начинала затвердевать.
Нужно было что-то делать. Бежать и звать на помощь не было времени, да и неизвестно поверил ли бы мне хоть кто-нибудь. От того, что я собиралась сделать, волосы начинали вставать дыбом и я чувствовала это. Только другого выбора не было.
Зажмурилась. Веки стало ломить ежесекундно, началось светопредставление: большие жёлтые круги расплывались, сменяясь красными и фиолетовыми. В висках барабанной дробью отдавал пульс. Ухватившись за него, как за спасательный круг, я набрала полную грудь воздуха и рванула вперёд.
Будто тысячи мелких осколков впились в кожу, покрыв каждый её миллиметр, но я смогла сделать ещё один шаг. Он отнял все силы. Казалось, что в город я ехала не на автобусе, а бежала. Бежала настолько быстро, словно на меня велась великая волчья охота. Открытые участки тела начало покалывать. Судорожно начинаю тереть руки о мягкую ткань ветровки. И только, когда в уши врезается жуткая тишина, я вспоминаю, зачем шла.
На большом старом столе, который находился в зале и обычно был завален книгами, стоял гроб. В горле встал ком, не давая вдохнуть, а желудок свело. Не было видно, кто находился в деревянном ящике, да и был ли там кто-то вообще.
Тело била крупная дрожь. Не знаю, когда она появилась. Может быть, она присутствовала со мной всё это время. Я сделала маленький шаг вперёд, затем следующий. Они даются с большим трудом, но чёрная лакированная поверхность, стоящая перед глазами, зовёт меня к себе. Она заставляет меня двигаться дальше против моей воли.
Смотреть внутрь страшно, поэтому, делая последние шаги, в упор смотрю себе под ноги. Всё точно такой же бежевый ковёр, который был здесь и пять, и десять лет назад, покрывает деревянный лакированный пол. Мы покупали его вместе с бабушкой, когда мне было лет семь, не больше. Пальцы ложатся поверх тонкой стенки: она холодная и даже приятная на ощупь, мягкая. Всё тело будто натянутая струна, готовая вот-вот порваться.
- Ну же, - я чувствую лёгкое прикосновение воздуха, словно эти слова выдохнули прямо мне в ухо. - Не думала, что ты такая трусиха.
Голос управляющей парализует меня. Ноги начинают подкашиваться и приходится ещё сильнее вцепиться в гроб, чтобы удержаться. Видимо, замечая это, она сокращает расстояние между нами, и её рука плавно опускается мне на талию, не давая упасть. Свободной рукой управляющая касается моего затылка, который начинает гореть от адской боли, и заставляет поднять голову. Я пытаюсь бороться с ней, но всё равно уже всё вижу.
Ярко жёлтая обивка гроба придаёт и так бледному лицу бабушки ещё более сероватый цвет. Какая безвкусица! Теперь я понимаю бабушкину просьбу о том, чтобы её кремировали, а не выставляли на всеобщее обозрение словно экспонат. Лёгкий смешок вырывается из груди. Нет. Всё это лишь чья-то злая шутка. Видимо, любимый дядюшка как-то уговорил бабулю разыграть меня, ведь так? Она словно спит в этом чёртовом ящике и вот-вот откроет глаза.
- Очнись!
Я бросаюсь вперёд, хватаю бабушку за руку и начинаю трясти.
- Ну же, пожалуйста. Пожалуйста!
Перед глазами появляется туман и приходится часто моргать, чтобы видеть всё отчётливее. Лёгкие предательски сводит. Я больше не могу дышать, лишь всхлипывать. Слёзы, скатываясь по щекам, капают вниз, заливая бабушкино парадное платье. Маленьких тёмных пятнышек становится всё больше и больше. Я обнимаю её и пытаюсь поднять. Она должна встать. Она не может оставить меня здесь одну.
Комнату заливает громкий мышиный смех. Я резко оборачиваюсь в сторону, и расплывающаяся фигура дяди слегка подрагивает сквозь пелену слёз. Он делает пару шагов навстречу ко мне и разводит руки в стороны.
- Радостное известие, правда? Теперь я, наконец, смогу продать эту треклятую квартиру. Нашим малышам давно пора уже жить в отдельных комнатах вот мама и подсобила.
- Чтоб ты сдох...
Слова даются с трудом от охватившего меня гнева. Но дядя лишь усмехается и подходит ко мне вплотную. Он опускает руку мне на голову и начинает растрёпывать волосы.
- Элизабет, рано или поздно это должно было случиться. Я лишь ищу в данной ситуации положительную сторону.
Внутри всё начинает гореть. Дикое желание проучить этого ублюдка пульсирует в голове, придавая ослабленному телу сил. Оторвавшись от гроба, я встаю, слегка покачиваясь. Спасибо, дорогой дядюшка, что подошёл так близко. Выдохнув, я бросаюсь на него. Жаль, что у меня нет хотя бы ножа под рукой.
Когда между нами остаётся лишь несколько сантиметров, что-то останавливает меня, не давая вцепиться в него. На лице дяди появляется гримаса ужаса. Он кладёт свои руки поверх моей и переводит испуганные глаза вниз. Я тоже. Что-то торчит из его живота, но, что это, я не понимаю. Под моей рукой начинает расползаться что-то влажное. Волна тошноты подступает к горлу, и я резко делаю шаг назад, вырывая руку из его хватки. Дядя издаёт тихий вздох и падает на пол. Я держу в руках окровавленный нож.
Крик заполонил комнату и прекратился лишь, когда в лёгких закончился воздух. Оказалось, что кричала я. Сердце бешено колотилось в груди и норовило вырваться на свободу всеми невозможными путями. Вокруг было темно. Руками я попыталась нащупать что-нибудь, чтобы понять, где я, но где-то подсознательно всё начало вставать на свои места. Я крепко сжала пальцами краешек одеяла.
Это был всего лишь страшный сон, хотя больше он походил на реальность. Видимо, сказывалось напряжение вчерашнего дня, когда всю вторую половину я пыталась дозвониться до дома, но ничего кроме длинных гудков в ответ так и не услышала.
Рухнув обратно на подушку, я тупо уставилась в потолок, пытаясь утихомирить бешеное сердцебиение. Перебирание цифр в голове не помогало, как раньше, а перед глазами всё равно стояли испуганные глаза дяди. Не хотела бы я увидеть их в реальности, но, если он совершит нечто подобное.
- Вот чёрт!
Я резко повернулась на бок и по затылку будто кто-то ударил бейсбольной битой. Тонкие пульсирующие ниточки потянулись по всей голове, разнося боль, добираясь, кажется, до самого мозга. Головная боль уже больше походила на проклятие и буквально с каждым часом становилась просто невыносимой. Конечно, за последние пару лет я уже успела смириться с ней, объясняя всё сильными нагрузками из-за учёбы, но сейчас причина исчезла, а боли стали лишь сильнее.
Кое-как собрав волю в кулак, я выбралась из кровати, встала на ноги и получила очередной "удар" по затылку. Желание упасть на пол, скорчившись от боли, не заставило себя долго ждать. Схватившись за прикроватную тумбочку, я нечаянно задела что-то и раздался глухой металлический звон. Вроде ничего не разбилось. Я дотянулась до висюльки ночника и включила свет.
Тёмные пятна мелькали перед глазами в течение почти минуты, вызывая приступы тошноты. Когда, наконец, организм привык к полумраку, я смогла опустить голову вниз. Прямо у моих ног лежала массивная рукоять ножа. Нервно сглотнув, я потянулась за ним, чтобы поднять. И как только он не впился мне в ногу. Пора было прекращать есть яблоки в комнате, либо резать их на кухне. В следующий раз мне могло так не повести.
Путь до кухни оказался чрезвычайно долгим. Закрыв глаза, я включила свет и бросила несчастный нож в мойку. Благо с моей светочувствительностью я знала дом как свои пять пальцев и могла передвигаться в нём, не задевая ни одного угла. Пузырёк с таблетками нашёлся так же быстро, но оказался пуст. Если Анжела узнает, с какой скоростью я поглощаю обезболивающие, то точно осуществит свою угрозу и сдаст меня врачам. Хотя последнее время хотелось сделать это самостоятельно с просьбой отрезать старую голову и пришить на её место новую. Только вот надежды на то, что поможет, было маловато.
Глаза открыть всё-таки пришлось, чтобы найти новый пузырёк таблеток. Взяв его, я стала отвинчивать крышку и застыла на месте. Почти вся правая рука была словно опущена в банку с тёмно-бардовой, почти чёрной, краской. На вид она казалась уже засохшей. Коснувшись испачканной ладони, на удивление чистыми пальцами левой руки, я поскребла ногтём неизвестную субстанцию. Корочка с лёгкостью отошла, и тёмная жидкость стала размазываться.
Очень похоже на кровь. Такого ведь просто не может быть. Скорее всего, у меня просто пошла кровь из носа и я во сне как-то умудрилась закрыть его рукой. Вот и всё.
Что-то внутри в районе, где заканчиваются рёбра и начинается желудок, требовало немедленное подтверждение догадки. Приподнявшись на цыпочки, я взглянула на своё отражение в верхней и единственной застеклённой полке серванта. Ничего. Ни единого намёка. Я даже открыла рот и высунула язык, чтобы удостовериться окончательно. Теория провалилась с треском, отдаваясь очередным ударом в затылок.
Когда я смогла вновь сфокусировать взгляд на отражении, вместо моего лица я увидела испуганные глаза дяди из сна. Вскрик сам непроизвольно вырвался из груди, и я попятилась назад, натыкаясь поясницей на что-то острое.
- Твою...
Я уже была готова отразить любую атаку, адресованную в мой адрес, но соперником оказался лишь угол стола. Казалось, что он с презрением смотрит на меня и гляди того покрутит деревянной ножкой у края столешницы. Спина в месте удара саднила, и я слегка потёрла бок, зависая от очередной порции ужаса. Та самая краска уже окончательно размазалась и казалось была теперь по всему телу. Начало возникать неприятное зудящее чувство и невыносимое желание оттереть это всё с себя, причём немедля.
Бросившись к мойке, я раскрутила винтили на полную и подставила руки под воду. Кристально чистые струи мгновенно окрашивались в красный цвет и уже стекали алыми потоками вниз. Но краска всё равно лишь только больше размазывалась по рукам, не желая оттираться. Она забивалась под ногти, словно въедалась в кожу, но никак не отходила. Мыло тоже никак не помогало. Лишь белый кусок в руках приобрёл слегка малиновую окраску.
- Отмывайся, - ногти начали оставлять на руках лёгкие, еле заметные, следы. По-моему, было даже немного больно. - Отмывайся... Чёрт, чёрт, чёрт...
Мыло выскальзывает и приземляется на стопку тарелок, которые никто никогда не мыл, пока они не заканчивались совсем. Я касаюсь его, чтобы поднять, но взгляд натыкается на нож. Почти всё его лезвие точно также измазано той непонятной... кровью. В висках начинает пульсировать с невероятной силой. Я пытаюсь их зажать, чтобы прекратить пытку, но ничего не помогает. Боль начинает накатывать волнами вместе с приступами тошноты. Слышится какой-то скрежет, а позвоночник вновь начинает ныть. Похоже, я опять встретилась со столом.