Кэйтег Кайсен : другие произведения.

Назвать по имени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    За аннотацию (а еще за иллюстрации)очень благодарю Полтера. "Эта история о человеке, который видит окружающее не глазами и хранит в памяти не картинки. "- Я помню, как солнце отражалось в воде. Снизу, из-под воды, это очень красиво. Но страшно. А больше я так ничего не помню. Даже маму." Эта история не о дружбе, но о доверии и понимании. " - Ты никогда не замечал? Когда чего-то ждешь, время идет медленнее. Когда чего-то очень ждешь, оно идет очень медленно. Получается, ты очень ждал." История о совершенно другом восприятии мира. "Он пропускает сквозь себя все, что чувствует. Делает это частью своего сознания, и сам становится частью окружающего." История о сомнениях и тяжести выбора. "- А я... как та собака на сене. И сам не гам и другим..." Эта история о том, что иногда для счастья достаточно малого. "Неужели лишь это и надо было? Назвать по имени..." "

  
  
  
  
  
  
   Обложка [Полтер]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Назвать по имени

  
   Поселка Резеда, как и деревни Горники, в природе не существует. Все совпадения совпадения и есть. Тем не менее, прообраз арены действия наличествует: скала Святого Явления, Георгиевский монастырь с его легендой и лестница - вполне реальные атрибуты места, которое находится близ Севастополя и называется мыс Фиолент.
  
   Глава 1. Лестница
   30 июня, вторник
   В птичий щебет и звонкое пиликанье цикад вплелся посторонний звук. Толька вздрогнул и ойкнул, уколовшись о колючку, которую сейчас ощупывал. Прислушался, слизнув с пальца капельку крови, и понял, что это урчит в его собственном животе. Значит, пора обедать. Значит, уже полдень. Возможно, двенадцать часов дня - рановато для обеда, но если ты проснулся в полшестого утра, перехватил, таясь от родителей, хлеба с молоком, а потом ползал по зарослям, пытаясь поймать ящерицу... Короче, можно пообедать и в полдень. Солнце в зените и жарит изо всех сил, хотя здесь, в заросшей душноватой тени, раскаленные лучи не пронизывают всё и вся. Горячий южный полдень. О нем шепчут внутренние часы, необычайно развитые и точные; о нем почти кричит возмущенный желудок, которому с утра практически ничего не перепадало; о нем шелестят листья, стрекочут цикады, пересвистываются птицы.
   Надо идти домой. Папа с мамой, наверное, проснулись не так давно и уже позавтракали, но обед, скорее всего, еще не готов. Тогда придется ждать. И слушать ворчание мамы насчет ранних вставаний, отсутствия полноценного завтрака и долгих шатаний неизвестно где. Можно подумать, им есть какое-то дело. А папа ради такого случая оторвется от газеты или груды бумаг и спросит, не пора ли заканчивать маяться дурью целыми днями. Нет, а что еще делать летом на юге? Уроки учить? В последние год или два Толькины отношения с родителями накалились. В городе ему приходилось проводить с ними много времени, с мамой, во всяком случае: она не работала. Толька не любил ходить по городу. Да и не отпускали его одного бродить по улицам. Зато летом он отдыхал. От всего. От родителей, от их страхов (не попал бы под машину, не заблудился бы, не обидели бы...), от сочувственных взглядов, от издевательств и придирок. Тут, в Резеде, было спокойно и пусто. Днями Толька все-таки мог пропадать где угодно. Ночью сложнее. Если не вернуться домой к одиннадцати вечера, мама с папой, конечно, забеспокоятся, будут полночи его искать, а вторые полночи плакать (это мама), хвататься за ремень (это папа) и читать нотации (это они хором). Случалось такое прошлым летом, когда Толька ловил светлячков в густом кустарнике и увлекся - опомнился лишь, когда равнодушная кукушка из больших часов в кухне хрипло откуковала два ночи. Впрочем, мальчик и сам понимал, что не ночевать дома - это уже слишком, и старался успевать вовремя.
   Поймать ящерицу нелегко. Она быстро-быстро мелькает в траве, мгновенно исчезает среди корней. Стоит уловить особый, только ящерицам и змеям присущий резкий шелест и протянуть руку на звук, как на пути непременно оказывается колючка, камень, хорошо если не кинжально-острый нахальный сучок. А когда даже ничего такого нет, то ящерица, маленькая и юркая, двигается все равно быстро, быстрее ладони. Тольке еще ни разу не удалось поймать ящерицу. Один раз, после долгого ползанья по раскаленной гальке, он сумел накрыть рукой шершавое, хрупкое, и в пальцах осталось что-то продолговатое, дергающееся, однако - он мог чувствовать и это - неживое. Ящерица отбросила хвост и удрала. На пляже ловить, с одной стороны, легче, чем в зарослях, с другой - гораздо труднее.
   Пляж интересный, он состоит как бы из двух половин: у скал крупный песок-ракушечник, у моря много-много гладких, обжигающе горячих камешков с разбросанными в беспорядке валунами. Валуны эти неровные, тоже горячие, зато по ним можно лазать. Они всегда были большими: и для трехлетнего Тольки, который впервые приехал сюда с родителями на лето, и для теперешнего, которому через семь с половиной недель исполнится двенадцать и который за девять раз по три летних месяца изучил эти места, как свои десять пальцев. У валунов даже имена есть: в каком-нибудь полуметре от воды - почти круглый дружелюбный Малыш (все время боязно, как бы во время шторма не смыло его в море). Высотой он сейчас Тольке примерно по пояс, а на его боку Природа заботливо выбила ступенечки, по ним Толька когда-то обожал карабкаться. А сейчас на Малыша совсем легко влезать, не труднее, чем на стол, и в самые жаркие дни он как будто обжигает слабее других. И еще с Малышом приятно поговорить поздно вечером, когда он похож на теплого уютного доброго зверя. Так хорошо прислониться к его боку, пропитанному за день солнечным светом, спиной и рассказать что-нибудь под укромный шепот маленьких волн... Эверест - тот совсем другой. Сердитый, важно нависает над меньшими собратьями, быстрее всех нагревается утром, быстрее остывает к ночи. На нем неожиданно обнаруживаются то скользкие выступы, то острые края - их даже запоминать бесполезно: они каждый раз в другом месте. Не однажды Толька обдирал ладони, живот и колени, карабкаясь на это чудище, высотой метра два с половиной, но таки одолел его и, гордый, сидел на плоской вершине, чувствуя себя чуть ли не на небе.
   Так вот, на гальке бегущую ящерицу почти не слышно: приходится полагаться на шестое чувство, помогающее худо-бедно не натыкаться на предметы даже в незнакомой обстановке. Жаль, оно нередко подводит. Зато на пляже ящерице можно спрятаться только под камень, самое трудное - уловить, под какой именно, и ноги не цепляются за корни, и ветви не хлещут по лицу. Но на пляже жарко. Пляж длинный, а шириной всего-то шагов пятнадцать - изнывающая от жары лента между морем (почему-то здесь Черное море порой бывает холоднющим до судорог в икрах, если сунешься - папа говорит, какое-то течение) и высоким-высоким, поросшим почти тропическими джунглями склоном. А по этому склону змеится узкая, с искрошившимися ступенями лестница. Восемьсот пять ступеней - Толька точно считал - а примерно посредине, в стороне от лестницы, стоит высокая замшелая стена, за ней мужской монастырь: бывает, оттуда доносится музыка, а по лестнице бегают монахи, но редко. На пляж, если не хочется, конечно, половить там ящериц, Толька ходит обычно по вечерам, когда камни не грозятся сжечь ступни даже сквозь подошвы сланцев: полазить по валунам, послушать шум моря. Вода к концу дня прогревается, но Толька не купается - родители не разрешают. Да он бы и не послушался родителей, если бы не кое-что поважнее запретов - плавать Толька не умеет. Совсем. Здесь глубоко почти у самого берега: по колено, по колено - и яма. Черная пугающая бездна. А может, и не бездна. Папа, когда пытался все-таки выучить сына плавать, чуть голос не сорвал, убеждая, что там трех метров не будет (будто это мало!). Но Толька помнит ту растерянность и беспомощность: скорее всего, его, маленького, оставили без присмотра на мелком, а он шагнул несколько раз - и провалился. Опускался все ниже и ниже, а вверху, играя бликами, дробясь на блестящие кусочки, становилось все дальше и дальше солнце. Единственная картинка, сохранившаяся в памяти из той, зрячей жизни... Остальное Толька просто знал, на уровне ощущений и догадок. Вытащили. Он даже воды нахлебаться не успел. Но с тех пор - всё: где глубже, чем по грудь, ни за какие коврижки не пойдет. Тут, должно быть, и мест таких нет, где было бы по грудь: по колено - и глубина. Впрочем, если пройтись по пляжу вдоль воды, попробовать везде - возможно, нашлось бы такое местечко, только Толька как-то привык приходить на один и тот же кусочек пляжа - к Малышу, Эвересту и юрким ящеркам. Ну, и в бассейне бились - результата ноль: якобы ребенок патологически боится воды и к плаванию неспособен. Папа старался - даже кричал, злился, вспоминал, как когда-то учили: вывезут на лодке подальше, выкинут, а там жить захочешь - выплывешь. Толька лет до шести-семи жутко боялся. Думал, папа его так не учит лишь потому, что лодки нету. Потом, конечно, понял, что никто его бросать в воду не собирается.
   Ящерица в очередной раз ускользнула из-под руки. Всё, домой. Где лестница, Толька знал. Он сам бы не смог объяснить откуда. Просто знал. Как знал и то, что участок лестницы, куда он сейчас выскочит, относительно прямой, без резких поворотов, и можно будет пробежаться. Так и вышло. Подгоняемый голодом, мальчик побежал вверх. Он всегда бегал очень быстро. Даже не слишком удобная обувь ему не мешала. На самом деле, это так здорово - бежать. И пусть не видишь, как пролетают мимо стволы, как мелькают под ногами ступеньки - высокие и низкие, широкие и узкие, цементные, с примесью камешков (где-то на самом верху - Толька сам прочитал, водя пальцами по гладким островкам среди шершавого - кто-то когда-то мелкой галькой выложил имя - Таня), зато подошвы мерно стучат и теплый ветер дышит в лицо. Захваченный этим ощущением, Толька слишком поздно осознал, что навстречу ему спускается человек. Удар. Неразборчивое ругательство - голос мужской. Толька ловко извернулся - лестница ударила по выставленным ладоням, а потом верх и низ начали с пугающей скоростью меняться местами. "Надо как-то остановиться..." Он кубарем летел по ступенькам, едва чувствуя боль. "Не могу ни за что зацепиться!" Лестница сделала крутой поворот, и Толька покатился в сторону. Схватился обеими руками за какие-то кусты. Это замедлило падение настолько, чтобы подвернувшаяся под бок неизвестно кем и когда сделанная деревянная лавка позволила затормозить и не сломать при этом ребра. "Ауууу... Больно-то как..."
   - Эй, пацан, ты живой?
   Сумасшедший круговорот в голове не желал останавливаться, поэтому Толька сейчас совершенно не представлял, ни в какой стороне лестница, ни откуда доносится голос.
   - Я тебя спрашиваю! Ты где? Отзовись!
   Толька молчал и мысленно подсчитывал свои ссадины и царапины. Судя по тому, что болело абсолютно всё, их была уйма. Зато кости вроде целы... Оба колена и локти он точно разбил, правой лопатке горячо и мокро, но голову и лицо, свернувшись в комок, сберечь почти удалось, только щека, кажется, ободрана. Про будущие роскошные синяки на боках мальчик старался не думать. О том, что скажут родители, - тоже.
   Под чьими-то ногами совсем рядом хрустнули стебли. Довольно тяжелая поступь.
   - Жив?
   - Мг... - Толька, скривившись, встал и спохватился. "Наверное, надо извиниться... Это ведь я в него врезался..."
   - Прос...
   - Значит, жив, - повторил мужчина - по голосу совсем не старый - и сделал неожиданный вывод: - Жаль. Чего доброго, снова на лестнице мне подвернешься. Ненормальный.
   Толька подавленно молчал. Возразить было особо нечего. В конце концов, вина за происшествие лежала на нем, хотя в результате он и пострадал больше.
   - Совсем слепой? Не видел, что я там шел?
   "А вы не видели, что я бежал?" Этого мальчик вслух не сказал. Вскинул голову:
   - Да, слепой.
   На людей он натыкался нечасто, однако бывало пару раз. И обычно в подобных случаях люди начинали смущенно извиняться. Однако незнакомец, с которым Тольку угораздило так неудачно столкнуться, возмущенно фыркнул:
   - Обзаводись тросточкой и собакой-поводырем! А еще лучше, сиди дома, а не носись, как угорелый! Попадешься еще раз - уши надеру!
   Толька, кое-как сориентировавшись, направился к лестнице, споткнулся и повторно растянулся на земле.
   - И со зрением проблемы, и ноги не держат, - отпустил очередную колкость мужчина, но подцепил за воротник футболки и подняться помог.
   - Спасибо...
   Мальчик побрел вверх. Всё хорошее расположение духа растаяло, словно морская медуза на горячих камнях пляжа, куда, должно быть, и шел этот человек. На плечо опустилась крепкая рука.
   - А как ты ослеп?
   Толька дернул плечом, сбрасывая ладонь мужчины, и подумал, что спрашивать такое довольно бестактно со стороны взрослого незнакомого человека. Отвечать он не хотел, как-то само вырвалось:
   - Головой ударился. Давно.
   Ответ не заставил себя ждать.
   - Ну, я так и подумал, что тебя в раннем детстве роняли, причем не один раз. А сколько тебе лет? Восемь? Или девять?
   "Что я ему сделал? Я же не специально... Я извинился..." Толька, зажмурившись, чтобы прогнать некстати навернувшиеся на глаза слезы, ускорил шаг.
   - Эй, меня Алексеем звать!
   "Зачем мне ваше имя?!!"
   Лестница вскоре кончилась, пощекотала ноги полоса сухой жесткой травы. "Надо же, я даже шлепанцы не потерял". Когда траву сменила каменистая дорога, мальчик остановился. Следовало выкинуть из головы неприятную встречу, вспомнить, что ему не два года, чтобы рыдать по всякому поводу, и подумать о более важных проблемах. Например, как появиться перед родителями в таком виде. "Боевые раны" пощипывало от пыли и пота: горячий ветер гонял песок, жара навалилась, стоило только миновать лестницу, утопавшую в густой тени деревьев. И воды рядом не было, привести себя в относительный порядок нечем... Общей колонки в поселке не поставили, а из соседей Толька ни с кем особо не общался. А с кем общаться? С древними бабульками, занимающими половину домиков? Хотя с бабкой Манютой он ладил неплохо... Вторая же половина стояла нежилая. К бабулькам по выходным приезжали родственники с продуктами. И с детьми, которых Толька сторонился. Зато большую часть недели в поселке и окрестностях было пусто и тихо. Ближайший магазин - за три километра, в Горниках. Лет восемь прошло, но ничего не меняется. Еще загадка: отчего в такой живописной местности так мало людей? Скажем, похудение гарантировано: восемь сотен ступенек вниз, столько же вверх. Ведь прямо просится как минимум дом отдыха... Не дай бог, конечно.
   "Меня дома запрут на неделю..."
   Толька поплелся к дачному поселку Резеда - странное название для полутора десятка домиков, в два ряда устроившихся вдоль неширокой песчаной дороги, ведущей к сливовой роще. Если пройти через рощу, выйдешь на асфальтированное шоссе, пробегающее мимо Горников и дальше, к городу. Резеда - так почему-то называется мыс, смело прорезающий море, вот и получил поселок, выросший у основания мыса, такое же имя. И не растет здесь как будто никакой резеды.
  
   Мальчишка выглядел жалко. Совершенно незагорелый, слишком хилый для своих лет - Алексей чего-то решил, что на самом деле ему наверняка исполнилось двенадцать, а то и тринадцать - перепачканный в земле и зеленом травяном соке. Локти и колени разбиты в кровь, царапина через щеку. А еще у него были черные, взлохмаченные после экстремального спуска волосы и неподвижные синие глаза. И длиннющие ресницы.
   Надо быть сумасшедшим, чтобы носиться по этой лестнице бегом. Или очень хорошо ее знать. Знать разновеликие ступеньки: где они шириной несколько сантиметров, а где растягиваются на полдесятка шагов. Знать, где можно загреметь с обрыва, если занесет на бегу, а где простор позволяет не бояться вероятности свободного полета. Знать, где над лестницей протянулась толстенная дубовая ветвь - чтобы на ней не повиснуть. Впрочем, на ветви повиснуть мог как раз Алексей: мальчишка для такого трюка ростом не вышел, ему даже нагибаться не было нужды.
   Алексей поправил рюкзак, стряхнул с серых шорт налипший сухой листок и смотрел вслед сразу поникшему пацану, пока тот не исчез за очередным крутым изгибом лестницы. Да, досталось ему. Спиной, должно быть, хорошо приложился: на когда-то светлой футболке цвело красное неровное пятно.
   Мужчина, не торопясь, продолжил спуск на пляж. Зря так жестко, зря... Этот ребенок, врезавшись в него, выбил из его рук едва початую банку пива, да так неловко, что банка, блеснув алюминиевым боком на прощание, улетела в непролазные заросли. Нарочно не придумаешь. Досадная случайность, однако на этом вина мальчугана и кончалась. Не виноват же пацаненок в том, что так похож на... А у него-то сердце в первую секунду екнуло... Спохватился, конечно, сразу. Дурота. Мертвые не оживают, прошлого не вернуть - старые избитые истины. Но до зубовного скрипа верные. Поверить в невозможное - глупо. А сердиться, обижаться на тех, кого уже нет в этом мире, - еще глупее. Сколько ни требуй ответа у креста на кладбище - промолчит, хоть на коленях умоляй, хоть головой об него бейся. Срывать неутоленную обиду на незнакомом мальчишке? "Ну и черт с ним... Не буду я портить себе отпуск! В следующий раз будет смотреть, куда несется, придурок... Ах да, смотреть не может? Тем более. Всего лишь еще одно доказательство тому, что нечего прыгать по ступенькам, как горный козел, раз инвалид..."
   Море блестело, густо-синее, прохладное. Солнечные лучи отражались на большом кресте, венчающем выступ каменистого островка, метрах в двухстах от берега. Легкие волны, даже скорее зыбь, лизали гальку. Полдень.
  

* * *

   Толька валялся на застеленной кровати и читал, проворно водя пальцами по страницам. В данное время книга, пусть и давно читанная-перечитанная, была единственным его утешением. И грозила единственным же утешением оставаться следующие девять-десять часов. До вечера. Так сказал папа, проводив обклеенного пластырем Тольку в пустующую обычно спальню второго этажа. Домашний арест - привычное, но от этого не менее ненавистное наказание. Спасибо хоть в туалет спускаться разрешили... Да, посадили под домашний арест, а покормить как-то забыли. И сам он в пылу перепалки ("Ну, упал... Что я, упасть не могу?.." - "Ты уже упал один раз! Теперь всю жизнь с тобой мучайся!") не вспомнил. Теперь пойти вниз и попросить поесть мешали гордость и обида. Колючие эти последние мамины слова. Одна половина Тольки шептала, что обижаться нельзя, что родители просто слишком перепугались, увидев сына, всего побитого. Вторая половина, более сильная, ехидная и напористая, громко шипела, как гадюка: "Ты для них только обуззза! Ты им не нужжжен! Они тебя не любят! Никто тебя не любит!"
   Толька усилием воли заглушил внутренний спор и проглотил слюну. Жалко, сюда посадили, а не в его комнату, где за горшком с большим пахучим розмарином всегда лежала про запас пачка печенья или вафель. За горшком сладости прятались от мамы, которая говорила, что от сладкого портятся зубы и аппетит. Зубы у Тольки крепкие, а вот аппетит и вправду плохой, чаще всего его нет совсем. Может, поэтому в школе Тольку часто дразнят даже не Кощеем Бессмертным, а Тощеем? Ох уж этот аппетит... Когда надо, так его нет, а когда не надо - тут как тут. Но сладости Толька очень даже уважает, готов печенье чуть ли не килограммами грызть, и ему не лень бегать за три километра в Горники, в магазин, благо дорога прямая - иди себе, иди вдоль шоссе, не заплутаешь. Если много чего купить надо, родители на машине ездят. А если хлеба там или молока - Толька ходит. Деньги папа всегда дает с запасом, а сдачу не считает. Отсюда и сладости...
   В открытое окно залетал знойный ветерок, душистый от ароматов любимых маминых цветов из сада. Иллюзия свободы - со второго этажа не спрыгнешь.
   Через час Толька раздраженно отбросил книгу. Надоело. На стуле должен был лежать плеер, но слушать музыку таким способом, заткнув уши наушниками, отгородившись от звуков окружающего мира, Толька не любил. Тому, кто ориентируется в вечной темноте главным образом за счет слуха, лучше держать ушки на макушке. В смысле, незанятыми.
   Было скучно. Скучно и очень хотелось есть. Толька с ногами залез на широкий подоконник, подставил лицо ветерку и начал думать. Просто размышлять ни о чем, позволяя образам прошедшего утра, вчерашнего дня, целой недели в беспорядке заполнять голову, толпиться, толкаться и непостижимым для хозяина образом строиться и раскладываться по полочкам. Разумеется, это не были зрительные образы - звуки, запахи, касания, оттенки чужих и своих чувств - тонкие нити, сплетающие окружающую реальность.
   Иногда он пытался представить, что такое цвета. "Красный", "синий", "белый"... Толька знал, что у него "синие" глаза, "черные" волосы, очень "светлая" кожа. Но он все равно не мог связать слова с теми размытыми пятнами, которые видел (?) изредка во сне.
   Иногда Толька пытался думать про свою жизнь. Вот сегодня было уже тридцатое июня, первый месяц летних каникул подходил к концу. Все текло своим чередом. До сегодняшнего дня. Этот встреченный на лестнице мужчина, из-за которого Толька теперь скучал в душноватой, несмотря на открытое окно, комнате... Этот человек что-то нарушил в ровном горячем спокойствии Резеды. Толька искренне надеялся, что одной неприятной встречей все и закончится, но почему-то смутно в этом сомневался.
   Солнце по-черепашьи медленно продолжало свой путь.
  

* * *

   Вода была не такая уж и холодная: все-таки солнце не зря отдавало морю свое тепло весь длинный звенящий день. Но внутри себя Толька чувствовал нечто, похожее на глыбу льда - тяжелое, обжигающее, гнетущее... То, что просто так не убрать, не растопить. Он входил в спокойную воду прямо в одежде, только шлепки снял.
   "Вот по ним меня и найдут... Ведь я наверняка утону..."
   Шаг. Еще шаг. Еще... Ему уже было по шею, а он шел дальше. Под ногами оказалась пустота. В теории Толька знал, как плавать. И кролем, и брассом. Смешно. На сколько-то гребков руками, столько-то движений ногами, а дышать надо вот так... На практике не получилось ничего. Он еще вспоминал, когда делать вдох, а когда выдох, а сам уже вернулся в тот далекий день, которого толком не помнил, но после которого стал бояться глубокой воды. Такое же ощущение плавного растворения в пространстве. Такое же оцепенение, когда не хочется шевелиться - все так же, только расплавленных кусочков солнца нету... нету... Его пробкой вытолкнуло наверх.
   В легкие ворвался воздух. Мальчик судорожно закашлялся, вцепившись обеими руками в человека, тащившего его на берег.
   - Да пусти ты меня! - Тольку не слишком ласково бросили на гальку, больно хлопнули по спине, потом без перехода, еще больнее - по затылку.
   Но он почти не обратил на это внимания. Ойкнул, стукнувшись локтем, потом еще раз ойкнул, по голосу и еще непонятно по чему узнав неожиданного спасителя, в панике подумал: "Лучше бы я утонул..."
   - Мы не только по лестницам бегаем? Мы еще плаваем топориком? И второй раз попадаемся мне на глаза? Не дотумкался меня за километр обходить?!
   Толька смахнул капли, текущие с волос на лицо, и поежился: сам был бы рад оказаться отсюда за километр, жаль, ноги плоховато слушались. Но с чего он обязан кого-то обходить? От собственной дерзости у Тольки вдоль позвоночника как кошка пушистым хвостом мазнула:
   - А какие законы мне к вам приближаться запрещают? И никто не просил вас меня вытаскивать...
   - Я, может, и не тонул вовсе, я, может, подводным плаванием занимался! - передразнил Алексей. - Поговори еще, законник нашелся! Ты вообще плавать хоть чуть-чуть умеешь?
   Толька покраснел и покачал головой.
   - Знал, что здесь глубоко, и все равно полез?
   Толька капельку подумал и виновато кивнул.
   - Понятно.
   От двух крепких подзатыльников в голове загудело, будто в трансформаторной будке. Толька, благополучно успевший забыть о самом первом ударе, обалдело застыл: папа хоть ремнем и грозился время от времени, но в том-то и дело, что просто грозился. А так Тольку лет с трех-четырех никто (если не считать уличных драк - но это совсем другое) и пальцем не трогал, разве что мама, походя, несильно шлепала полотенцем пониже спины. Поэтому сейчас он растерялся и сидел, хлопая ресницами, с открытым ртом.
   - Челюсть подбери, - посоветовал Алексей; шуршало, вода тоненькой струйкой лилась на гальку: он выжимал одежду. - К родителям твоим пойдем.
   - З-зачем? - вздрогнул Толька.
   - Рассказывать про твои художества.
   - Не надо!
   - Это еще почему?
   - Они мне не разрешают одному купаться.
   - Я так и подумал.
   - Они меня дома запрут! На неделю!
   - И правильно сделают.
   Мальчик подавленно замолчал. Не объяснять же этому... извергу, как муторно сидеть в пустой комнате, ловить запахи и звуки из открытого окна и изнывать от скуки, потому что минуты тянутся, как столетия. Посмеется только.
   - По-любому не выкрутишься, - голос самую чуточку смягчился. - Одежда мокрая.
   - На солнце высохну.
   - Не высохнешь. Солнца уже нет почти.
   Ну да. Толик и сам знал, что уже закат, просто пытался цепляться за соломинку. Не вышло. С полминуты он шарил по гальке в поисках шлепок, а потом они медленно поднимались по лестнице.
   Алексей глянул через плечо. Горизонт пламенел, заливая воду алым, и море сразу стало каким-то опасным, угрожающим, враждебным. Над кровавой водой мрачно громоздились скалы. "Что, не получило ничего? Сердишься? И не получишь, - он покосился на бредущего впереди мальчишку, оставляющего на ступеньках мокрые следы. - Поняло? Не получишь..." Море, само собой, не ответило.
   Толька едва волочил ноги: спешить домой ему было незачем, да и нелегкий это труд -восемь сотен ступенек - для того, кто целый день не ел и вдобавок совсем недавно чуть не утонул...
   - По собственной глупости! - фыркнул Алексей.
   Слова пришлись настолько в лад Толькиным мыслям, что он недоверчиво повернулся к мужчине. Тот, очевидно, говорил довольно давно.
   - Бестолочь, - Алексей с чувством поставил в своей тираде точку.
   "Сам такой", - мысленно отозвался Толька. Было досадно, но высказываться вслух мальчик не решался: слишком сильным оказалось впечатление от боли, нарочно причиненной (так странно!) чужим взрослым человеком. Однако хоть что-то выдать очень хотелось. Чтобы не глотать обиду молча.
   - Меня вообще по голове бить нельзя...
   Никакой неправды он не сказал: врачи (по ним бррр... приходилось бегать достаточно) советовали беречь голову. Но сам Толька к этому относился скептически, по принципу "хуже не будет".
   - Да ну? - с нехорошей веселостью откликнулся Алексей. - Голова слабая? Это я заметил. А все равно заранее предупреждать надо. Я бы бил по... другому месту.
   Толька промолчал. И молчал до триста двадцать шестой ступеньки.
   - А какая вам польза от того, что меня дома оставят?
   - Очень большая, - Алексей оказался довольно разговорчивым. - Я целую неделю буду спокойно ходить на пляж, не опасаясь наткнуться на тебя.
   - Вы меня боитесь? - уточнил Толька (без особого страха: пропадать так пропадать) и отшатнулся, насколько позволяла узкая лестница: ему почудилось, что мужчина на него замахнулся. Нет, видно, Алексей просто слишком ярко себе это представил.
   - Что дергаешься? Нервы лечить пора?
   - А вас совесть мучить не будет? - вопросом на вопрос ответил мальчик.
   - С какой стати?
   - Вы купаться собираетесь, а мне придется в комнате сидеть, под замком (тут Толька преувеличил: под замок его никогда не сажали, мало ли? А вдруг пожар?), одному...
   Он не то чтобы давил на жалость - не оставлял надежды хоть как-то обыграть "конвоира" в словесной перепалке.
   - Темно, страшно... - ехидно добавил Алексей. - Нет, не будет. Ты заслужил. К тому же я тебя спас от безвременной кончины в пучине морской глубиной два метра, чем искупил страшный грех, который собираюсь совершить... Ты каждый год здесь?
   - На лестнице?
   - В Резеде, дурак.
   - А чего я должен вам отвечать? Я с вами разговаривать не хочу...
   - А я с тобой - хочу.
   Толька от удивления споткнулся и не повторил свой трюк "спуск кувырком" лишь потому, что Алексей подхватил его за воротник майки.
   - Пустите, - Толька сердито дернулся. - Что-то я вас не понимаю.
   - Не дорос, - хмыкнул Алексей. - Приехал я только вчера вечером, никого здесь не знаю, скучно, поговорить не с кем. Приходится с тобой общаться. Знаешь, на безрыбье и рак рыба.
   - Значит, я рак?
   Алексей снова хохотнул:
   - Твое недавнее купание показало, что на рыбу ты никак не тянешь. Зачем ты полез на глубину, если не умеешь плавать?
   - Не ваше дело, - резко ответил Толька. Делиться своими проблемами он ни с кем не собирался.
   Когда папа пришел его выпускать (надо отметить для справедливости - раньше, чем обещал), они снова поругались. Толька, злой и голодный, тихо сказал, что родители не имеют права ограничивать свободу детей. А папа неожиданно взорвался и заорал, мол, о какой свободе может идти речь, если двенадцатилетний пацан не умеет даже плавать. Далось ему это плавание! Толька распсиховался, стукнул дверью и побежал на пляж, пообещав себе не возвращаться, пока не выучится держаться на воде. Вот и не вернулся бы...
   Тут до Тольки впервые четко дошло: "Я мог утонуть!". Как бы это было? Вечная темнота? Нет, это знакомо и привычно. Тишина. Совершенно тихо не бывает почти никогда. В городе шум машин не прекращается даже ночью, за стеной сосед по вечерам слушает печальную плавную музыку. Толька сворачивался клубочком, прижимался лбом к стене и засыпал, качаясь на мелодичных переливах. В конце концов, тикали над кроватью большие круглые часы с гладким пластмассовым корпусом... Здесь - полная таинственных шелестов и свистящих голосов неведомых птиц южная ночь, не только не страшная, а наоборот, притягивающая, манящая. А под водой тихо. Может, рыбы и слышат что-нибудь, но Толька не рыба. Чем глубже, тем тише, тише...
  
   - Какой дом?
   Толька взбил ногой пыль. Джинсовые шорты неприятно липли к телу.
   - Дом какой? - раздраженно повторил Алексей. - Или мне с тобой во все двери соваться?
   - Третий по правую сторону... - буркнул Толька. - С синей крышей...
   Так говорила мама - "Дом с синей крышей". И хвасталась, что во всем поселке второго такого нет. Толька тоже втайне гордился и иногда жалел, что не может увидеть, как это - с синей крышей.
   Алексей подошел к заплетенной виноградом и плющом проволочной сетке и с трудом различил калитку - так ее маскировали широкие прохладные листья. На Резеду спустились прозрачные сумерки, и кое-где уже загорелись теплым светом окна. Калитка приветственно заскрипела, под ногами хрустнули камешки дорожки, обвивающей богатые пестрые клумбы. На фоне общего донельзя иссушенного пейзажа Резеды такие клумбы выглядели... чужеродно. В поселке вдоль заборов вился запыленный виноград, кое-где покачивались кипарисы и можжевельник. А чтоб роскошные цветы...
   - Эй, хозяева! Кто тут ребенка с доставкой на дом заказывал?
   Хлопнула дверь, приближались шаги. Толька наклонил голову к плечу: мама...
   - Молодой человек, вы... Толя! Мокрый!
   - Что ж вы ребенка без головного убора отпускаете? - укоризненно спросил Алексей, выталкивая Тольку вперед. - Я вдоль берега плавал на закате, смотрю: лежит. Солнечный удар. Вы уж простите, я перепугался, не сообразил обрызгать - целиком окунул.
   Толька от такой версии событий проглотил язык. Облегчение смешалось с острым удивлением.
   - На закате? - переспросила мама.
   - Я и сам удивился. Вроде и солнца не было... Слабенький он у вас.
   У Тольки загорелись уши.
   Алексей, видно, умел убедительно врать. Во всяком случае, Толькина мама поверила ему безоговорочно и рассыпалась в благодарностях, даже на чай пригласила.
   "Ни кто, не спросила, ни откуда..." - мрачно подумал Толька. При упоминании о чае у него снова потекли слюнки.
   - Переоденься и ужинать! - командным голосом заявил папа, выслушав сверхэмоциональный мамин рассказ, переполненный похвалами в адрес Алексея. Ага, а Толька в таком виде и собирался садиться за стол... Папа в тех редких случаях, когда отрывался от неизменной газеты, любил приказывать то, что и так ясно.
   Первую часть приказа Толька кинулся бы выполнять с удовольствием, а вот вторую...сидеть за столом с Алексеем... Нет, лучше еще поголодать. Он хотел юркнуть в свою комнату, но остановила мама.
   - Толя, ты сказал дяде "спасибо"?
   Ну как трехлетке, честное слово! "Дядя" молчал, однако исходившую от него волну насмешливости Толька почувствовал явственно.
   - Спасибо, - едва слышно шепнул он и скрылся за спасительной дверью. Никогда раньше его комната не казалась мальчику такой уютной.
   Вытершись и сменив одежду, Толька пошел мыть перед едой руки. Ванная была пристроена к дому сбоку, вода туда, как и в кухню, поступала из огромной металлической бочки, возвышавшейся в глубине участка. Сейчас, после жаркого дня, вода из крана лилась горячая-прегорячая - чуть ли не кипяток. Толька ополоснул руки, вернулся в дом и подкрался к кухне, по совместительству столовой. Тихо звякнула чашка - мама разливала чай. Из-за приоткрытой двери струился теплый сладкий запах выпечки, и Толька невольно облизнулся.
   - Вы у нас в первый раз? - мама наверняка спрашивала из вежливости, ведь в маленькой Резеде трудно было не заметить появления нового человека. Если бы Алексей хоть раз заглядывал в поселок до этого, его бы знали абсолютно все.
   - Да, решил тут отпуск провести. Знаете Клару Сергеевну? Она моя бабушка.
   - Леша?! - удивилась мама. - Ой, можно вас звать Лешей, да? Баба Клара про вас рассказывала, когда здесь еще жила. Я, как сейчас помню, спрашивала, почему вы не приезжаете, а она ответила, вам некогда...
   - Значит, вы из четырнадцатого дома, - папа звонко постукивал ложечкой о блюдце. - Оттуда разве не все вывезли?
   - Диван есть - мне хватает, - глухой хруст разламываемого печенья. - Шучу, конечно - там даже холодильник с плитой остались. Много еще чего... Включая склад лампочек и три газовых баллона. Представляете, если бы молния попала?
   - В другом месте с нежилого дома даже двери сняли бы. А у нас осталось все. Совершенно безопасно - нулевой уровень преступности, прямо скучно, - папа - редкое дело - пытался пошутить.
   Толька внимательно прислушивался. Баба Клара уехала в начале прошлого лета, и небольшой домик на окраине старой сливовой рощи опустел. Подобных домов в Резеде было достаточно, их надежно оберегал негласный запрет: останься в одном из них клад - и тот сохранился бы нетронутым. Детям по заброшенным жилищам лазить категорически запрещалось. Но Толька, в отличие от других, иногда прибегал к четырнадцатому дому, нырял через дыру в заборе, пробирался заросшим садом к веранде и часами сидел там на продавленной раскладушке. От самого дома веяло угрозой - это приятно щекотало нервы, а деревья в саду шелестели загадочнее, чем где-либо.
   - И собака есть, - добавил Алексей. - Не так уж и скучно.
   - Собака? - переспросила мама.
   - Бабкин ротвейлер, Чапик. Я таких огромных в жизни не видел. Ротвейлеров, в смысле.
   - Вернулся, значит, - протянул папа.
   Толька за дверями рот от изумления открыл. Ну и ну... А он то всего четыре дня назад играл в сам с собой в догонялки в саду бабклариного дома. К слову, это вовсе несложно: просто нужно сначала представить, что ты за кем-то гонишься, а потом - что кто-то гонится за тобой. Да, он играл, а Чапик бродил где-то неподалеку... Вернулся бы раньше - славные бы догонялки получились.
   Мама рассказывала (а ей сама баба Клара), что пес умный почти как человек, вдобавок выдрессирован в специальной собачьей школе - бабка купила его в городе - и всех, кроме хозяев, считает врагами. Может, последнее было преувеличением, но одно Толька знал точно: баба Клара к другим посельчанам в гости наведывалась часто, к ней же не ходил никто. В Резеде никогда не воровали, даже мальчишки в чужие сады не лазили - зачем же сторожевой пес? И этого злющего кобеля, по чистому недоразумению звавшегося добрым именем Чапик, бабка, уезжая, с собой не взяла - спустила с цепи и закрыла во дворе. На что она рассчитывала? Думала, пес сдохнет от голода, не сумев миновать забор? Понимала же, побоятся ему калитку открыть, не то что подкармливать или к себе брать... Собака освободилась в тот же день. Толька с его привычкой сидеть на окне услышал тогда треск. Скорее всего, по счастливой для Чапика случайности сразу несколько досок в одном месте оказались прогнившими или надломанными - с тех пор и появилась та дыра в заборе. Хорошо, отъезд случился поздно вечером, в будний день посреди недели. Посторонних в Резеде не было, бабульки спать ложились с курами - по улице никто не гулял. Две ночи ротвейлер бегал вокруг поселка, оглашая окрестности злобным тоскливым воем и заставляя Тольку, который обычно спал чутко, вздрагивать и просыпаться. Мальчик жалел брошенную голодную собаку, но Чапик был не из тех псов, к каким можно так легко подойти и кинуть косточку. Все же Толька собрался оставить возле дыры чего-нибудь съедобного, однако мама застигла его на месте преступления - когда он отрезал огромный кусок колбасы на кухне. Выслушав сбивчивые объяснения, мама сказала, что нечего это чудовище прикармливать - чего доброго совсем не уйдет, и не отпускала мальчика со двора три дня. Да и не один Толька страдал - в эти дни люди старались без особой надобности на улицу не выходить. Потом Чапик из Резеды исчез, пару раз его видели в Горниках - в магазине знакомая продавщица тетя Люба сообщила, будто пес загрыз в деревне троих напавших на него собак - и, наконец, пропал окончательно. Где ротвейлер провел год? Непонятно. И вот, вернулся домой, и как только узнал, что там снова живут?
   - И он вас признал? - все удивлялась мама. - Чапик только Клару к себе и подпускал.
   - Он тощий прибежал, скелет, а не собака. Проголодаешься - кого угодно подпустишь, - хмыкнул Алексей. - Меня животные слушаются... Чего это ваш мальчик за дверями стоит и не входит? Чужих боится? Как будто знакомы уже.
   Толька вздрогнул. Совсем забыл, что двери кухни составлены из окошек, забранных толстым шершавым "гофрированным" стеклом, через которые можно разглядеть силуэт. Пришлось войти, сесть на свое место. Запах печенья смешивался с другим, далеко не таким приятным. "Ой, сегодня же вторник..." По вторникам мама принципиально готовила на обед вареную капусту, приговаривая, что капуста очень полезна для здоровья. Больше капусты Толька ненавидел лишь овсянку. Сейчас настало время отдуваться за несъеденный обед - несмотря на час ужина. Но нынче с капустой Толька справился играючи - лишь бы на кухне не задерживаться.
   - Ты сегодня молодец, - похвалила мама. - Этого накормить - целое дело, - пожаловалась она уже Алексею. - Одни свои сладости трескает.
   - А отдайте-ка мне его на воспитание, - предложил мужчина. - Через недельку будет есть все. Дети меня тоже... слушаются.
   - Подумаю, - включилась в игру мама. - Может, и отдам.
   Тольке разговор сильно напомнил сценку из мультика про Карлсона, где домомучительница про детей, которые у нее шелковыми становятся, говорила.
   - Вы работали с детьми? - поинтересовался папа. - В лагере?
   "Скорее, в детской комнате милиции", - едва не вырвалось у Тольки.
   - Вожатым, - согласился Алексей. - Хотя я без педагогического образования, так, друг помочь попросил. У меня был самый дисциплинированный отряд.
   Толька поерзал на стуле. Он окончательно перестал понимать, где шутки, а где правда. Говорит, как будто, всерьез, а с другой стороны - вроде и наигранно. Все-таки мешает иногда невозможность видеть лицо и глаза...
   - А этого оболтуса слабо плавать научить? - подначил папа.
   Тольку бросило в жар.
   - Еще не умеет? - искренне удивился Алексей. - Сколько же ему лет?
   - Почти двенадцать.
   Засим последовал обстоятельный рассказ о папиных неудачах на фронте обучения Тольки плаванью.
   Толька сидел как на иголках. "Еще и разговаривают так, будто меня здесь нет"
   - Страх, - посочувствовал мужчина. - Считаю себя обязанным вам помочь. Хоть сейчас. Вы правы - это возмутительно.
   "Смеется? Или нет? Ну почему я не могу понять?"
   - Одиннадцатый час! - не выдержал Толька.
   - Самое хорошее время для купания, - благожелательно произнес потенциальный тренер. - И не жарко, и вода теплая.
   - Какая теплая! Она даже днем ледяная... Я только что поел! И пластыри! - больше всего Тольку пугало молчание родителей. Они что, в самом деле готовы его отпустить на ночь глядя с едва знакомым человеком? - Мы его не знаем! Вдруг он маньяк какой-нибудь!
   Последнее явно было перебором.
   - Толя, ты что болтаешь! - возмутилась мама. - Извините, Леша, сами знаете, современные дети... как пересмотрятся телевизора...
   - Все правильно, береженого бог бережет, - не обиделся тот. - В наше время лучше быть осторожнее. Тогда утром, рано, чтоб не жариться.
   - Он все равно вскакивает ни свет, ни заря, - буркнул папа.
   Толька сглотнул. Его как-то не спросили, хочет он учиться плавать, не хочет...
   - Пап, я не хочу!
   - Сколько денег на тебя в бассейне угрохали, а тут человек бесплатно соглашается тебя поучить! Хуже не будет.
   - Он меня утопит!
   - Толик, не говори глупостей, - отчеканил папа. - Марш спать!
   - Мама!
   - Толя, пора спать, милый.
   Ну что тут поделаешь? Толька сделал вид, что сдался. Спокойно встал, взял себе печенья с блюда и ушел в свою комнату. Из закрывающейся двери донесся извиняющийся мамин голос:
   - Двенадцать лет - трудный возраст...
   И смешок Алексея:
   - Я в двенадцать...
   Что именно делал Алексей в двенадцать лет, Толька уже не услышал.
  

* * *

   "Все равно убегу..."
   Время перевалило за полночь. Толька сидел на подоконнике, болтал ногами, грыз печенье и вслушивался в ночь.
   "Встану в пять, убегу в рощу и пускай хоть целый день ищут..."
   Ветер принес с края поселка жалобный собачий визг.
   "Чапик? Да, Чапик...- Толька отложил недоеденный кусочек, внутри холодной змейкой скользнула тревога. - Почему он визжит? Его что, этот... бьет?"
   Стало страшновато. Толька слез с окна, разделся и забрался под одеяло. Мог ли Алексей ударить собаку?
   "Да запросто... Меня же стукнул, а тут собака..."
   Но на Чапика замахиваться - это надо самоубийцей быть. У Тольки как назло разыгралось воображение.
   "На цепь посадил, намордник одел и палкой... Ой... Нет, это я сам ужасов понавыдумывал... Мало ли..."
   Толька сунул голову под подушку и заснул почти сразу.
  

* * *

   - Что ты, малыш, визг поднял?
   Огромный ротвейлер на малыша смахивал мало. О чем только бабка думала, когда такую зверюгу заводила? Честно говоря, порода эта Алексею никогда не нравилась, он предпочитал колли и афганских борзых - изящных, аристократичных, с узкими мордами и богатой волнистой шерстью. Сразу вспомнился Принц и вооруженный гребешком Антон. Нет, не надо про Антона! Короче, мысль обзавестись ротвейлером к мужчине не приходила ни разу. Но Чапик...
   - Ты зверюга? - спросил Алексей, присаживаясь на крыльцо маленькой веранды.
   Лампочка на веранде перегорела, сменить ее руки не доходили, и ладно: полная луна в безоблачном небе светила, словно хороший фонарь. Чапик заискивающе скалился, вертел худым задом и повизгивал.
   - А чего такая зверюга визжит, как поросенок?
   Пес виновато чихнул и протянул мужчине широченную лапу. В шершавой черной подушечке засел обрезок проволоки.
   - Ого... - проволоку Алексей неожиданно для себя вытащил быстро и ни капли не боясь: был почему-то уверен, что пес не тронет. - И где ты ее подцепил? Йодом помажем? Нет? Сам залижешь? Эй... Фу!
   Чапик в благодарность обслюнявил "доктору" все лицо, едва не повалил и потоптался по шортам.
   - Ты такой ласковый, да? А мне про тебя бабка столько наговорила, будто ты злобная помесь Годзиллы с Кинг-Конгом и крокодилом. Похоже, здесь все так считают. И что ты про это думаешь?
   Ротвейлер задумался, косясь на нового хозяина, и снова чихнул - теперь вопросительно.
   - Будем общаться чихом? У одной моей знакомой был песик-чихуахуа, примерно с твой нос размером - и он чихал от злости, от возмущения, когда чего-то просил, когда привлекал внимание... Список можно продолжить. У тебя в роду чихуахуа не было? Да, сам знаю, что глупости говорю - с твоим-то ростом... И родословная у тебя наверняка, как у короля, километровая. Ну, не хочешь признаваться - не надо. Значит, ты перевоспитался. Или ты только со мной такой добрый?
   Чапик сделал вид, что ищет блох.
   - Ты мальчишку знаешь из дома с синей крышей?
   Чапик посмотрел презрительно.
   - Ага, на мальчишек ты обращаешь внимание, только когда они лезут за яблоками. А с мальчишкой тебе познакомиться придется, потому что меня к нему тренером приставили. Вернее, я сам напросился. Ничего хорошего из этого не выйдет, зато хотя бы скучать не придется...
   Чапик фыркнул, лизнул мужчину в нос и потрусил вглубь сада. Алексей поднялся в дом.
  

Глава 2. Цветы для мамы

   1 июля, среда
   Из соображений безопасности завтракать Толька не стал. В кухню заглянул лишь в бутылку воды холодной налить: мало ли сколько бегать придется. Бутылка отправилась в рюкзак, где уже лежали две пачки вафель с шоколадной начинкой. На целый день маловато будет, но можно же и в магазин зайти...
   Во дворе прошелся по траве - ее совсем маленький кусочек остался, свободной от маминых клумб - ноги моментально промокли аж до колен. Поправил впившуюся лямку, осторожно шагнул за калитку и...
   - Надо же, какой молодец, не терпится скорее начать урок?
   - Пустите... - мрачно сказал Толька, оправившись от первого испуга, удивившись (как не почувствовал?), и сбросил ладонь Алексея со своего плеча. - Вы меня караулили.
   - Больно ты мне нужен, - хмыкнул мужчина. - Я просто бегаю по утрам - полезно для здоровья. Хотел после пробежки за тобой зайти, но раз уж ты сейчас вышел, пойдем сейчас. У меня все с собой.
   - Всё - это что? - не понял Толька.
   - Полотенце, - Алексей направился вдоль по улице, туда, где скатывалась с крутого склона лестница, Толька нехотя побрел следом, - А ты что хотел? Спасательный жилет и надувную лодку?
   "Камень и веревку", - огрызнулся Толька. Но про себя.
  
   На лестнице мужчина взял мальчика за локоть. Толька отшатнулся:
   - Да что вы меня трогаете?! Не убегу я.
   - А кого я учить плавать буду, если ты отсюда свалишься?
   - Не свалюсь.
  
   Галька с утра была влажноватая, едва теплая и ноги пока не обжигала. Пахло морем: легкий, солоноватый, дразнящий запах.
   Алексей бросил на камни свернутое жгутом полотенце, глянул на новоявленного "ученика". Мальчик подошел к кромке воды и застыл там, будто всматриваясь в ниточку горизонта. Алексей, заинтересовавшись, прищурился: в светлых бликах, довольно далеко от берега, темнели то появляясь, то исчезая, спины играющих дельфинов. "Надо же, - подумал он, - сюда даже дельфины заплывают..."
   - Что там?
   Толька сердито дернул плечом, не соизволив ответить.
   "От этого надо отучать". Алексей прибавил в голос металла:
   - Прекрати дергаться, когда я к тебе обращаюсь, и отвечай на вопрос!
   - Дельфины, - буркнул Толька.
   - Откуда ты знаешь? Ты их слышишь или как?
   Толька пожал плечами.
   - Не хочешь отвечать - как хочешь, - Алексей полотенце подобрал. - Пойдем, там дальше есть место помельче.
   Толька замешкался. Этот кусочек пляжа со знакомыми валунами и кустиками "бешеных огурцов" у подножия склона казался привычнее и потому безопаснее. Но возразить было нечего.
   - Ты застрял? Иди за мной.
   Интересно, он нормально разговаривать может? Толька поспешил за "тренером", уныло прикидывая варианты бегства, увы, маловероятные.
   - Почему у вас вчера собака визжала?
   Алексей быстро глянул на серьезное лицо почти трусцой бегущего рядом мальчика, замедлил шаг и улыбнулся краешком рта:
   - Чапик? Все-то ты слышишь. Я на него чайник кипятка опрокинул.
   Толька вздрогнул, но справился с собой:
   - Врете.
   - А тебе его жалко? У меня сложилось впечатление, что здесь эту собаку не любят. И правильно делают. Злющая, как черт, ничерта не понимает и ничерта не слушается.
   - Он такой, каким его люди воспитали... - у Тольки защемило в горле. - Если вы будете его мучить... Я...
   - Что ты? Побьешь меня?
   - Я его от вас уведу.
   - И он тебя съест. Всё, боюсь, боюсь! Так и быть, скажу правду, а то еще действительно драться полезешь. Твой обожаемый Чапик вчера всего лишь занозил лапу.
   - Он не мой... - у Тольки гора с плеч свалилась. Жаль, не надолго.
   - Кажется, здесь.
   Мужчина остановился. Толька тоже.
   - Ну, - Алексей возился с полотенцем - придавливал камнями, чтоб не унесло ветром. - Так и будешь столбом стоять?
   - А я... я... - Толька лихорадочно размышлял. О! Конечно! - А я плавки дома оставил. И полотенце.
   Сейчас его отправят за всеми этими купальными причиндалами, а по дороге он обязательно что-нибудь придумает.
   - Значит, удрать хотел, - нехорошие интонации в голосе Алексея заставили Тольку на всякий случай отойти подальше. - Хорошо, что я решил перестраховаться.
   - Вы все-таки меня караулили.
   - Да, - отрезал Алексей. - Теперь вся правда выяснилась и можно начать.
   - Но...
   - Футболку снимай. Купаться и в шортах можно. Потом высохнешь.
   - Я замерзну!
   - Ты же любишь бегать? Пробежишься по лестнице вверх-вниз пару раз - быстро согреешься. Все? Кончились аргументы? Тогда пойдем.
   Толька сглотнул, сел на гальку и с ноткой отчаяния пробормотал:
   - Никуда я не пойду...
   - Пойдешь как миленький, - мягко сказал Алексей. - Или сам, или я помогу. На размышления три секунды. Раз. Два...
   Толька, испугавшись, стащил футболку, но потом разозлился и демонстративно повернулся к морю спиной. Ну уж нет, он будет стоять на своем. И никто его силой никуда не затащит.
   - Три. Сидишь?
   - Сижу!
   - Я хотел по-хорошему...
   В следующий момент Толька с ужасом понял, что его бесцеремонно перекинули через плечо и несут к воде.
   - Отпустите! Поставьте меня!..
   "Ну почему здесь нет людей? Кто-нибудь бы наверняка вмешался..."
   Сначала Толька пытался брыкаться. Алексей перехватил его под мышки, окунул. От холодной воды захватило дух, из головы вынесло все мысли. Теперь Толька не только не вырывался, а наоборот вцепился в "учителя" руками и ногами.
   - Становись, тут мелко... - Алексей, удивленный такой бурной реакцией, попробовал разжать пальцы Тольки, стискивающие его предплечье, но потерпел неудачу, а приложить большую силу побоялся. - Что трясешься? Я же тебя не топлю, в самом деле!
   Слова Толька слышал смутно, он понимал сейчас лишь одно: держаться изо всех сил - иначе ледяной холод и дурманящий шум в ушах.
   - Дурдом...
  
   Более или менее Толька пришел в себя минуты через полторы, сидя на прохладной гальке, с полотенцем на плечах.
   - Теперь понимаю, почему твой папа с такой готовностью сплавил тебя на меня, - под ногами расхаживающего вокруг Алексея мерно похрустывали и пересыпались камешки. - Потому что ему надоело каждый раз вытаскивать сыночка из воды в полуобморочном состоянии и отдирать его от себя домкратом.
   Толька моргнул, вытер мокрые щеки: непонятно, то ли морская вода, то ли слезы - и предложил:
   - Тогда... - голос еще подрагивал, - тогда откажитесь.
   - И не подумаю. Я упрямый, если за что-то возьмусь - дело до конца доведу. Кстати, мальчику твоего возраста нельзя целый день сидеть на одних сладостях. Ты собирался до вечера бегать неизвестно где с двумя пачками вафель?
   - А кто разрешал вам рыться в моей сумке? - Толька сбросил полотенце и встал.
   - Решил проверить, правда ли ты с собой ничего не взял.
   - И что, довольны? - закипая от злости, Толька все же старался говорить спокойно. - Убедились? Ничему вы меня не научите. Я не умею плавать. И меня это устраивает. Оставьте меня в покое.
   Он, силясь не перейти на бег, нарочито гордо зашагал туда, откуда они с Алексеем пришли.
   - Рюкзак здесь оставляешь? И майку?
   - Да! - выкрикнул Толька и побежал.
   Мужчина догнал его не сразу. Толька злорадно подумал, что Алексей, видать, не ожидал от него такой прыти. Он же не знал, что Толька бегает быстрее всех в классе, а то и на параллели. Правда, на физкультуру ему ходить запрещали "по состоянию здоровья", но Толька все равно ходил. И упражнения делал не хуже других. И вообще, все у него со здоровьем нормально.
   - Далеко собрался? Ты под моей ответственностью и никуда не пойдешь.
   - Отстаньте. Отвяжитесь!! - крик ударил в уши, эхом раскатился по скалам и растаял в небе.
   - Не ори. Вот твой рюкзак, футболка внутри, - Алексей кинул сумку Тольке под ноги. - И вон с глаз моих. Мне только истерики не хватало. Сегодня не попадайся, а завтра в пять возле лестницы. Счастливо оставаться.
   Он не стал дожидаться, пока Толька уйдет - ушел сам, не к лестнице, а дальше по берегу. Толька не двигался, пока шаги не стихли. Да, как и следовало ожидать, первый блин вышел не просто комом, а какой-то совсем уж причудливой фигурой - лоскутками в мелкую дырочку. Настроение от такого сравнения поднялось, а сжевав вафлю, мальчик воспрянул духом настолько, чтобы закинуть рюкзак за спину и вернуться на свое любимое место.
   - Ты прости, Малыш, - Толька опустился возле самого маленького валуна. - Тебе, наверное, будет неприятно слушать, но я от злости просто лопну...
  
   Когда Толька выдохся и принялся делать между фразами большие перерывы, подыскивая новые слова, солнце уже начало пригревать, поглаживая лучиками Толькину макушку и гладкие бока Малыша. Бедный Малыш! Вряд ли хоть одному валуну в округе приходилось выслушивать столько непечатных выражений за один раз, пусть и в чужой адрес. Чего-чего, а ругательств Толька помнил предостаточно: щедро делились знаниями мальчишки в школе, да и папа не всегда придерживал язык. Нет, ругался Толька редко, почти никогда - в конце концов, держать маты в голове вовсе не значит ими пользоваться - и во рту после этого всегда появлялся гадостный привкус, как после капусты.
   - Так меня даже папа в море не затаскивал, - пожаловался мальчик.
   Он прислонился к Малышу спиной, одно колено прижал к груди, а ступней второй ноги дотянулся до воды, большим пальцем разрывая ракушечник.
   - Я боюсь. Стыдно. Я не смогу ему объяснить, а он не будет меня слушать. И не хочу я ничего объяснять! Вот на что я ему сдался? И что мне теперь делать? Домой идти? А что дома делать? Как ты думаешь, он маме с папой расскажет? Мама всегда говорит, что про людей нельзя думать плохо. Как я могу после всего этого думать про него хорошо, если мне вообще кажется, будто ему нравится меня мучить?.. - Толька повернул голову и потерся о камень щекой. - Ничего, что я с тобой болтаю? Просто больше не с кем, а то бы я тебе не надоедал.
   - А ты и не надоедаешь, - откликнулся Малыш.
   - Ух! - обрадовался Толька. - Я уже боялся, что ты совсем разговаривать перестал.
   Когда именно обнаружилось, что маленький валун может говорить, Толька точно не помнил. Лет семь назад? Толька раз в два-три дня, а то и чаще, прибегал к Малышу рассказать о своих детских радостях и обидах: поменьше был, не привык еще к одиночеству. Это сейчас он даже предпочитал проводить время один, а тогда и поиграть с кем-то хотелось, и поболтать... Вот он и болтал. А однажды Малыш ответил. Толька обрадовался - к маме бросился. Та посмеялась, по волосам потрепала: фантазер. Так и выяснилось, что никто, кроме Тольки, Малыша не слышит. И разговаривал Малыш редко: бывало, неделями ни слова. Характер у него был чуточку капризный и скрытный - себе на уме, но добродушный. В свои первые летние каникулы Толька маркером коряво написал на ровном местечке, почти у подножия валуна: Толька + Малыш = друзья. Через это дело они с Малышом сначала едва не рассорились, а потом валун смирился, даже пообещал, что никакие морские волны эту надпись не сотрут. И слово держал. Толька, конечно, буквы не видел, однако Малышу верил.
   - Ну ты и ругался, - укорил Малыш. - Хорошо, что у меня ушей нет, а то бы точно завяли.
   - Прости, - понурился Толька. - Просто на него у меня нормальных слов не хватает.
   - Представляю, как вы с ним будете... с таким отношением. Ты бы ему объяснил, что ли.
   - Чтобы он снова издевался? - Толька повернулся к Малышу лицом и покрутил пальцем у виска: - Я ему уже один раз объяснил. Знаешь, что он сказал? "Я так и думал, что тебя в детстве роняли!", - передразнил Толька Алексея. - Садист какой-то.
   - По-моему, тут не все так просто, - загадочно прошелестел Малыш.
   - Не люблю, когда у тебя такой голос, - тряхнул подсыхающими волосами мальчик. - Как будто что-то особенное знаешь, а говорить не хочешь... По мне, просто - не просто, а от этого не легче. Он мне ну совершенно не нравится.
   - Да, но тебе все-таки интересно, как он выглядит.
   - Ничего подобного! - Толька изобразил крайнее удивление, а сам в очередной раз задался вопросом: откуда Малыш порой знает не только о том, что происходит далеко от пляжа, но о том, что творится у него, Тольки, в голове.
   - Обманывать нехорошо, - подначил Малыш.
   - Ну... Один раз подумал - и сразу забыл, - смутился Толька. - Просто когда с лестницы свалился, стукнулся сильно, вот и полезла в мозги всякая чушь.
   - Верю, верю, - согласился Малыш так, что стало очевидно: он остался при своем мнении. - Что делать собираешься? Пойдешь с ним завтра?
   - А у меня есть выбор? У папы на моем плавании пунктик. У этого, кажется, тоже... Может, это заразно?
   - И твоя мама тоже подхватит "плавательный" вирус, бросит свои цветы с журналами, схватит надувной матрас и тебя в охапку и пойдет к морю... - тоном сказочника завел Малыш. - И...
   - У нас нет надувного матраса, - перебил Толька. - А чтоб мама пошла на пляж, днем, по крайней мере... Скорее уж пляж сам к нам придет, - он снова отвернулся к морю. - Иногда хочется, чтоб мама больше на меня внимание обращала... но быстро проходит.
   - Бедный.
   - Я не бедный, - мальчик вскинулся было, но мигом успокоился. - Буду бедным, если не придумаю, что мне завтра делать.
   - Поступай, как знаешь, - совсем по-человечески вздохнул валун. - Попробуй разузнать, чем ты его заинтересовал.
   - Я заинтересовал?? - изумился Толька. - С чего ты взял? Он сегодня уже сказал, чтобы я ему не попадался.
   - А почему он тогда сюда идет?
   - Что?..
   - Разговариваешь с камнями? Попахивает клиникой.
   "Как я не услышал?" - Толька от неожиданности вздрогнул, тут же разозлился: - Перестаньте за мной бегать! Как я могу вам на глаза не попадаться, если вы сами меня преследуете?
   - Всю жизнь только и мечтал за тобой гоняться, - Алексей стал так, чтобы его тень падала на мальчика. - Просто ты опять с непокрытой головой. Вот схлопочешь солнечный удар на самом деле.
   - А вам-то что? - Толька тихонько погладил Малыша, мол, извини, ухожу, поднялся, подхватил рюкзак и шлепанцы. - Вы мне никто. Я вообще не обязан вас слушать.
   - Схлопочешь солнечный удар, - продолжал мужчина, проигнорировав Толькины слова,- и у тебя появится еще один предлог отвертеться от нашей завтрашней встречи.
   - Вам больше делать нечего? - Толька шел, что называется, по лезвию бритвы, сознательно провоцируя Алексея на вспышку гнева.
   Алексей не рассердился:
   - Это тоже. А вообще мы с твоим папой поспорили: он не верит, что я с тобой справлюсь, я постараюсь доказать обратное. Заключили пари. На ящик пива.
   Тольку будто с размаху под коленки ударили. Губы задрожали. "Папа... Как же... "
   - Я пошутил.
   Толька не думал ни капли - бросился на Алексея с кулаками. Как бы само вышло: ярость, вскипевшая внутри, подхватила и швырнула на человека, заведомо куда более сильного. Разумеется, ничего путного не получилось: мужчина играючи поймал его за запястья, сжал - и боль привела Тольку в себя.
   - А ты поверил, - голос Алексея стал странным: не то удивленным, не то укоряющим, а может, тем и другим вместе. Интонации промелькнули и исчезли, не дав себя изучить. - Странные у тебя отношения с родителями.
   - Не ваше дело! - Толька свирепо рванулся.
   Но обидчик неожиданно отпустил руки мальчика, Толька, потеряв равновесие, шлепнулся на гальку и от досады зашипел сквозь зубы.
   - Ты любишь своих родителей?
   - Да отстаньте вы от меня! - Толька ухватил рюкзачок, сунул ноги в сланцы и поспешил к лестнице.
   - Вафли свои уронил! - Алексей подобрал яркую пачку.
   - Оставьте себе!
   - Спасибо, - под нос проворчал мужчина. - Я не люблю шоколадную начинку...
   Он покрутил пачку в руках и положил на камень. Тот самый, который был Малышом - лучшим другом - для Тольки, и самым обычным валуном - для всех остальных. Оставил рядом вещи и ушел купаться.
  

* * *

   - Ну что? - мама подавала завтрак - гречку с мясом. - Поплавали?
   - Мм? - поинтересовался папа с набитым ртом, уже вовсю звеня вилкой.
   - Я... - Толька прикинул: рассказывать, как Алексей его прогнал? Нет уж. - У меня пока не получается, но... Алексей сказал, что обязательно получится.
   Врать он не очень умел, поэтому засунул в рот чуть ли не полпорции, чтобы пресечь дальнейшие расспросы, и с тоской подумал: "Отбивная из меня получится... Вот явится этот вечером к нам на чай и будет весело..."
   - Я с ним сегодня поговорю, - подлил масла в огонь папа.
   Толька торопливо доел (мама умиленно заметила, что утреннее плавание идет ему на пользу) и встал из-за стола:
   - Мам, нам что-нибудь в магазине надо?
   - Молока купи два литра, - мама зашебуршала в сумочке, которую даже дома с собой носила. - Вечером блинов напеку.
   -----------------------------------------------------------------------------------------------------------

Письмо 1

   Привет, Леха! У меня все замичательно, только жарища жуткая и купаться на весь день не пускают. Но мы по вечерам бегаем через забор. Главное вожатку не разбудить, а то орет как бешеная. Мы ее так и зовем - Бешеная Корова. Корова, потому что у нее причоска дурацкая: две гульки на голове как рога. Ты наверное скажеш, что обзываться плохо, но она правда противная.
   Кормят нас хорошо, хотя ты все равно готовиш лучше. Скучаю по твоим пирожкам с мясом больше чем по тебе. Шутка! По тебе я скучаю больше но не слишком сильно, так что не волнуйся.
   Места здесь очень красивые, особено один утес, цветы, трава, кусты и обрыв над морем. Так и прыгнул бы, но очень высоко камни и глубина очень большая. Девченки называют этот утес Утес любви и приходят сюда слезы лить если там влюбяться в кого, а тот не отвечает. Одно слово девченки.
   Жду твоих писем всегда с нетерпением, у меня еще куча канвертов в чемодане валяются.
   Передавай привет Принцу и не забывай его вычосывать, а то я приеду, снова буду в его колтунах гребешок ломать. Да, когда приеду, ты меня не узнаеш! Стану черный как негр!
   Жду ответа как электрик света!
   Антон.
  
   ЗЫ Машке от меня большой привет!
  
   ---------------------------------------------------------------------------------------------------------
   - Не догонишь! Не догонишь!
   - У! - Толька сделал страшное лицо, и малышня с визгом разбежалась.
   "Надоели до смерти... - он споткнулся о кирпич, которого на дороге раньше не было, и чуть не растянулся на асфальте. - В самом деле, что ли, трость завести? Заодно и отмахиваться буду..." Взрыв смеха где-то поодаль дал понять, что детишки еще не ушли. Местная детвора из тех, кто помладше, Тольке докучала страшно, хорошо хоть не швырялись ничем - только бежали следом и дразнились. Толька все никак не мог научиться не обращать на них внимания.
   По отлично знакомому пути он дошел до маленького магазина, три ступеньки - крыльцо, всем телом налег на тугие двери.
   - Здравствуй, Толик. Давно не заходил, - голос продавщицы тети Любы как всегда лучился добротой. - Ой, а ободранный... Опять с лестницы скатился?
   - Ага, - улыбнулся Толька и выложил на прилавок деньги. - Дайте, пожалуйста, два литра молока.
   Тетя Люба открыла холодильник.
   - Ты бы осторожнее, а то смотрю, как носишься без оглядки... Не обижайся, но ты все-таки не видишь, мало ли что на дороге.
   Холодные пакеты перекочевали в сумку.
   - Я осторожно, - пообещал Толька.
   - Как мама с папой?
   - Хорошо. А у вас как дела?
   - Людей сейчас понаехало, торгуем помаленьку.
   - А у нас людей мало, как всегда, - Толька решил сворачивать разговор. - Спасибо, теть Люба, я еще приду.
   - За печеньем? - кажется, тетя Люба подмигнула.
   Толька фыркнул, махнул рукой, выскочил из магазина и рысцой направился к шоссе. Было жарко, и ему хотелось быстрее укрыться в тени растущих вдоль шоссе деревьев. Место, где лежал кирпич, мальчик старательно миновал, потом, передумав, вернулся и отнес кирпич к обочине.
   Легкий ветер шумел над головой широкими листьями, от шоссе шли волны горячего воздуха. Молоко мерно плюхало в такт шагам и приятно холодило через сумку ногу.
  

* * *

   Из-под пальцев посыпалась глиняная крошка, и Толька сглотнул, всем телом вжался в теплую кручу с торчащими кое-где корешками, крошечными кустиками, больно царапающими через тонкую футболку. Но обошлось, и мальчик продолжал медленно, мелкими шажками, сливаясь мысленно с кручей, продвигаться по узенькому выступу, что пояском вился вдоль откоса. Стояло время суток, которое Толька любил больше всего. Ранний вечер, солнце особенно ласково, не жжет, а мягко поглаживает; вокруг спокойно и безмятежно, и кажется, что день никогда не кончится. Но лучше бы это опасное путешествие побыстрее закончилось.
   Завтра, второго июля, был мамин День рождения. А на День рождения положено дарить подарки. Но в Горниках ничего стоящего не купишь, да и какой смысл покупать что-то для родителей и у родителей же на это брать деньги? Вот почему каждое лето, вечером первого июльского дня, Толька отправлялся за цветами для мамы. И на этот раз все текло так же, как последние три года, даже легче: он ведь, хоть и немного, но подрос. Толька добегал до определенного дерева на краю обрыва, присаживался, подавался вперед, поудобнее обхватывал нависающий над пустотой толстый корень, осторожно перебрасывал тело вниз и повисал, спускаясь по корню на руках, нащупывая носками специально одетых кроссовок опору. По выступу примерно в ступню шириной он с гулко стучащим сердцем, с холодком опасности, пробегающим по спине, пробирался к каменистому "языку", где и росли нужные цветы. Три года назад мама и Толька стояли возле обрыва, и мама обратила внимание на красивые цветы. Жаль, не достать, я таких больше нигде не видела, сказала она тогда. Они еще все подробно осмотрели - точнее, мама осматривала, а Толька слушал - и оказалось, что, в общем-то, до цветов добраться можно. По корню дерева, нависающего над пропастью, сползти, встать на своеобразный бортик, пройти по нему метров восемь до широкого плоского выступа. Так же обратно, правда, влезть наверх труднее: нужны сильные руки, чтоб подтянуться... Мама ведь и не подозревала, что Тольке придет в голову лезть за цветами. А на следующее утро, второго июля, Толька подарил ей букетик и в ответ на полное ужаса "ах!" изобразил полную невинность: "Мама, я же туда не лазил! Куда мне! Я просто нашел в другом месте... очень далеко!" Мама смягчилась, только заметила, что "очень далеко" в одиночку тоже не следует шастать. А вообще на мамин День рождения родители обычно гостили в городе, у каких-то друзей - гуляли, по ресторанам ходили. Уезжали в полдень, возвращались часа в два следующего дня. Толька не любил ни город, ни незнакомых людей и с родителями не ездил.
   До "языка" как будто оставалось всего ничего. Кто же знал, что бортик под ногами, казавшийся таким крепким, таким надежным вдруг провалится? Камешки и комочки глины с мелким стуком покатились вниз... В животе противно толкнуло. Лишь через несколько секунд Толька понял, что еще жив и даже не падает. Сумел опереться правой ногой на удачно подвернувшийся бугорок, пальцы судорожно цеплялись за торчащие из склона веточки. Он держался - и только. О том, чтобы пытаться вернуться или продолжать путь не могло быть и речи: даже неосторожный вздох грозить нарушить шаткое равновесие - так ему казалось. Но проверить, в самом деле ли это... Нет, слишком страшно.
   Слазил, называется, за подарком для мамы... Вдох-выдох... Толька понимал, что люди здесь не ходят. Пусть и пройдет кто - не посмотрит с обрыва, а звать нельзя. Он плотно прижимался к круче правой щекой, по левой мимолетно скользнула слезинка. Ну вот, еще реветь не хватало! Не поможет же...
   "Отлазззился?" - ехидно осведомилась та часть сознания, которую Толька привык называть Гадюкой.
   "Не дождешься", - храбрился Толька.
   "И оссстанутся от тебя рожжжки да ножжжки, - глумливо прошипела Гадюка и продекламировала конец глупого детского стишка. - Долго мамашшша в груде коссстей исскала кроссовки по сссорок рублей".
   "Эти кроссовки не сорок рублей стоили", - мальчик чувствовал, как пальцы начинают неметь, а нога - соскальзывать. И очень хотелось заткнуть хоть чем-нибудь Гадюку.
   "Неважжжно, - у Гадюки был длинный раздвоенный язык и скользкая мокрая чешуя, хотя змеи - Толька знал - сухие и теплые. - Так и твои мама с папой... разве ччто о кроссовках расстроятссся..."
   "Не городи чушь! - мысленно крикнул Толька. - А я???"
   "Обуззза, - Гадюка сладко зевнула, показав ядовитые зубы. - Бессполезззное, ненужжжное сущщессство. Призззнай это хоть сссейччасс... - она свернулась в отвратительный клубок и растворялась понемногу где-то в закутке мыслей. - Ссделай мне прощщальный подарок... Скажжи, "я никому не нужжжен" и разожжжми пальцы... И большшше не будет сстрашшшно..."
   "Никогда!!!"
   Сверху, совсем близко, гулко рявкнул большой пес.
  
   Оранжево-золотым было все: небо, море далеко внизу, воздух... Потоки золота пронизывали кроны деревьев и подкрашивали жухловатую траву. Чапик, радуясь прогулке, как щенок, носился взад-вперед, подползал на полусогнутых к обрыву, что-то там вынюхивал и снова потешно скакал в приступе телячьей радости, оглядываясь на Алексея темно-янтарными блестящими глазами. Этот вечер переливался янтарным цветом.
   Алексей собирался купаться, но передумал - решил сначала поискать с фотоаппаратом красивые места. Кадров десять уже ушло на Чапика. Ну не желал он сидеть на месте, выскакивал из кадра в самый ответственный момент - разве что задние лапы оставались. Благо аппарат был цифровой - не переводилась зря пленка.
   Чапик снова забежал далеко вперед и вдруг залаял.
   - Чего он там нашел... - с досадой пробормотал Алексей, но на лай пошел. - Чапик, хватит ящериц гонять!
   Ротвейлер, пригнувшись на передних лапах, подполз туда, где начиналась пустота, и глухо зарычал.
   - Что там? - мужчина осторожно приблизился к краю: не обвалилось бы - и глянул вниз. - О-па... Какая... ящерица...
   Он присел, резко схватил мальчишку за запястье, дернул, пока тот не пришел в себя и не начал чего доброго брыкаться, другой рукой перехватил за локоть и, второй раз после утреннего удивившись, какой Толька легкий, вытащил на безопасное место.
   Мальчик сел и принялся довольно заторможенно отряхиваться, а Алексей снова вернулся к обрыву. "Красивые цветы... А вот по этой штуковине можно идти... а здесь она обвалилась... Слева корень, там можно спуститься... " Он повернулся:
   - Ты за цветами, что ли, полез?
   - За цветами...
   Злость уже разгоралась, но Алексей старался держать себя в руках. "Какое он имел право? О чем он думал?"
   - А откуда ты знал, что они там растут? - он опустился на корточки перед Толькой, старающимся счистить глину со щеки, но только размазывающим грязь по лицу, потому что ладони его тоже были перепачканы. Достал из кармана платок, сунул мальчишке и рассеянно заметил: - Вытри лицо...
   Толька, обманутый спокойным тоном или просто не отошедший от неожиданного спасения, платок взял.
   - Зачем тебе цветы?
   - У мамы День рождения завтра...
   Янтарный цвет, пронизывающий воздух, угасал и звенел, словно натянутая струна - вот-вот порвется. "Эх, знал бы ты, мальчик, что у меня сейчас на душе творится... не сидел бы тут..."
   - Именно эти цветы?
   - Таких больше нет.
   "Не сидел бы тут, а драпал во всю мочь... Я все равно догоню..."
   - Подарок?
   - Ага.
   Толька, кажется, почувствовал неладное: поднялся и начал пятиться. Алексей внимательно рассматривал белое с красной глиняной кляксой пятно платка, брошенного на траве.
   "Ну, беги, беги... Убегаешь - значит, виноват..."
   Мальчишка медлил.
   Алексей глубоко вздохнул:
   - Если бы я здесь не проходил... Нет, если бы мой пес тебя не заметил, то твоя мама получила бы ко Дню рождения просто великолепный подарок. Скотина.
   Толька съежился. На лице застыл страх, а глаза спокойные. Чапик переводил взгляд с одного человека на другого: "Хозяин, он огорчил тебя? Разозлил? Скажи слово, и я..." Соблазн длился ровно мгновение, и Алексей ужаснулся: травить ребенка собакой - неужели подобное могло прийти на ум? Но как же обидно...
   - Придурок... Альпинист чертов! - Алексей не выдержал, подскочил, буквально поднял Тольку за грудки так, что затрещала майка. - Ты только о себе думаешь, да?! Ты шею свернешь где-нибудь и тебе все равно будет, а кому-то из-за тебя вся жизнь насмарку!! Ненавижу!
   С ревом подскочил Чапик, готовый присоединиться к расправе. Мужчина двинул его ногой и заорал:
   - Фу!
   Несколько долгих секунд перепуганный Толька не чувствовал земли под ногами, потом почувствовал, да так, что чуть кубарем не покатился.
   - Знаешь, мальчик, - Алексей наклонился, погладил щетинившегося ротвейлера, успокаивая его и понемногу успокаиваясь сам, - я бы тебя сейчас собственными руками отправил туда, куда ты чуть не отправился... Но не сделаю этого по двум причинам. Во-первых, нахрена я тебя вытаскивал тогда. Во-вторых, потому что даже по такому ничтожеству, как ты, кто-то будет убиваться. Мне просто жалко твоих родителей.
   Толька, замерев на коленях, не издавал ни звука.
   - Увидимся утром.
   Алексей свистнул собаку. Всякое настроение гулять пропало. Янтарные блики почти исчезли... Домой - и плевать на этого дурака с суицидальными наклонностями.
   Толька долго сидел на земле, а потом побрел обратно к лестнице. Платок остался возле обрыва.
   * * *
  
   - Слышал бы ты, как он орал, - Толька устроился рядом с Малышом. - Я перепугался вообще... Скотиной обозвал... Я в самом деле подумал, что он меня вниз сбросит.
   - Ужас, - согласился валун.
   - Сказал, что не сбросит только потому, что мои родители горевать будут. Он всерьез? Он же не мог меня действительно сбросить?
   - Наверное, тому, кто умирает, легче, чем тем, кто его любит. Для мертвого все кончается, а живым приходится жить дальше, - невпопад откликнулся Малыш.
   - Я как-то не думал.
   - Просто ты еще маленький.
   - Малыш!
   - Может, у него кто-то умер?
   - А я тут при чем? - Толька упрямо насупился. - Цветов так и не нарвал...
   - Нарви в другом месте.
   - Ладно, вдоль лестницы тоже вроде ничего цветы растут. Они пахнут вкусно, значит, красивые. Хотя и не те.
   - Ну иди, а то уже темно. Кстати, на мне твои вафли лежат, он оставил. Забери - чего добру пропадать.
   - Спасибо! Пока! - Толька нашарил пачку и помчался к лестнице - искать цветы.
  
   В кухне звучали голоса. Толька хотел незаметно прошмыгнуть мимо, но папа его заметил:
   - А ну, герой, опять дотемна невесть где шатался? Пойди-ка сюда.
   Делать было нечего. Толька оставил вафли и цветы на полу возле дверей, вошел и, набычившись, застыл посреди кухни.
   - Толя! - ужаснулась мама. - Ты что, по болотам ползал?!
   - Здесь нет болот, - задумчиво заметил Алексей, чье присутствие Толька непонятным образом почувствовал еще возле калитки. - Наверное.
   - Этот, где хочешь, болото найдет, - вздохнула мама.
   - Угу, - папа зарылся в газету.
   "Они меня обсуждают, будто я... не знаю кто"
   - Давно пора за тебя взяться, - эти слова мама повторяла после каждой Толькиной выходки. - Да, Алексей, можно вас попросить? - мамин голос, как всегда, когда она разговаривала с приятными ей людьми, звенел колокольчиками. - У меня завтра День рождения, и нас, меня и Юры, не будет дома до послезавтра. В город поедем, к друзьям.
   - Как неудобно получилось, - грустно сказал Алексей. - А мне нечего вам подарить.
   - Вот, сделайте мне подарок, - мама подошла к сути проблемы. - Присмотрите за Толей. Он с нами не хочет, а оставлять такого одного... Ну, вы сами видите.
   - Я каждый год один остаюсь - и ничего, - возразил Толька, пропустив мимо ушей словечко "такого".
   - Анатолий, - с нажимом произнес папа. - Не спорь со старшими. Иди переоденься.
   Толька с готовностью выскочил из кухни, шарахнув, правда, плечом о дверь. Подобрал вафли и букетик. В своей комнате схватил со стола заранее приготовленную бутылку с водой (если бы мама спросила, зачем она тут стоит, он бы ответил, что поставил на случай, если пить захочется, а на кухню идти лень), сунул туда цветы и припрятал на окне, за розмарином.
   "Надо же... Он ничего не рассказал? Ни про цветы, ни про мое плавание? "
   - С удовольствием присмотрю, все равно мне делать нечего, - улыбнулся Алексей. - Мы же завтра не увидимся? Заранее поздравлять не принято, но все же с Днем рождения, Лариса Петровна.
  

Глава 3. Рыжий котенок на белой подушке

   2 июля, четверг
   Утро выдалось пасмурное, и Тольке пришлось ждать Алексея аж до полвосьмого. За два с половиной часа он успел подремать, прислонившись к стволу магнолии, почитать взятую с собой книжку и тихонько обругать "тренера", не определившегося со временем.
   "Теплеет", - Толька стащил с себя кофту и в этот момент услышал шаги Алексея.
   Но вчера он ничего не слышал, просто знал, что мужчина в его доме. "Я знаю - значит, так и есть" - Толька давно привык доверять интуиции. Однако с недавнего времени интуиция стала подводить: иногда он мог, будучи в родной квартире на пятом этаже, чувствовать, как мама или папа входят в подъезд, иногда замечал, лишь когда слышал шаги, а то и вообще не слышал, особенно когда был чем-нибудь занят. Это его беспокоило: Тольке с раннего детства нравилась устойчивость. Люди все время в разных местах - сейчас здесь, потом там. Вещи лежат на одном месте, если, конечно, их никто не переложит. Люди непонятны, поэтому ненадежны.
   - Давно сидишь? - мужчина, не останавливаясь, прошагал к ступенькам.
   - Не очень, - приврал Толька, на ходу запихивая кофту в рюкзачок - скомканная кофта никак не желала пролазить.
   - Сегодня солнца нет, и я решил выйти попозже.
   "Ну да, а предупредить нельзя было..."
   Спускались молча. Толька думал, понравились ли маме цветы, которые он поставил на тумбочку, пробравшись в комнату родителей. Наверное, понравились.
   "Ага, понравилисссь, - шевельнулась в темноте Гадюка. - А потом они ссснова будут лежжжать в мусссорке".
   "Они вянут, - парировал Толька. - Ночь, день, ночь и еще полдня - итак долго стоят. Пошла вон!"
   "Сссегодня вечччером жжжди сссюрпризз", - мстительно прошипела Гадюка перед тем, как исчезнуть.
   Мальчик нахмурился. Что бы ни имела в виду Гадюка, а это было что-то плохое: хорошего Гадюка не говорила. Разве что... Нет, недели три прошло - рано. Но лучше на всякий случай вечером далеко от дома не отходить.
   - Вечером в восемь, - прервал его мысли Алексей.
   "Ну вот, а собирался возле дома погулять..."
  
   - Полотенце взял?
   - Мг, - Толька поболтал в воде краешком ступни и невольно обхватил себя за плечи.
   - Вода сегодня теплая. Сразу надо входить.
   По мощному "плюх!" Толька понял, что мужчина "вошел сразу".
   - Ну, хочешь мерзнуть - пожалуйста, по миллиметру в час. Здесь неглубоко, я проверял.
   Мальчик не ответил. Поверить? А если очередная "шутка"? Зато втаскивать его силком Алексей, кажется, не собирался.
   - Ты боишься воды. Заходи по пояс, или насколько ты там можешь, и пройдись туда-сюда вдоль берега.
   "По-моему, он сегодня более или менее мирный..."
   Поеживаясь и втягивая живот, Толька зашел в море по грудь и, крупно дрожа, побрел налево.
   - Уу, мы еще не успели начать, а ты уже синий. Давай бегом! Руками себе помогай! Двигайся!
   Пытаться бежать по грудь в воде - то еще удовольствие, и бегом то, что умудрился изобразить Толька, назвать было сложно. Алексей, глядя на его барахтанье, посмеивался, хорошо хоть молчал. Сразу стало теплее.
   - Ладно, сойдет... Теперь присядь целиком под воду, с головой.
   Вот чего Толька добровольно не делал, так это не опускал в воду лицо. Даже в ванне.
   - А я всплывать буду.
   - Давай я тебе камень на шею привяжу. Если боишься, так и скажи, нечего придумывать. Лицо окунуть ты тоже не в состоянии?
   Толька взбивал бурунчики пены.
   - Хорошо, чего ты боишься? Здесь мелко, крокодилов, акул, гигантских медуз, скатов, морских змей, хищных водорослей нет...
   Хищные водоросли были последней каплей. Толькино живое воображение показало такую картинку, что мальчику сделалось понятно: плавания с него, пожалуй, на сегодня хватит.
   - Чего тут страшного? - вопрошал тем временем Алексей.
   - Ни... ничего.
   - Тогда вперед.
   - Не хочу... Я не умею.
   - Не умеешь - научим, ну, а не хочешь...
   Ровная, лишь с мелкой рябью поверхность колыхнулась: Алексей шагнул к мальчику.
   - Не подходите! - Толька дернулся, оступился и ухнул в воду с головой.
   Кожу под волосами обдало резким холодом, такой же холод хлынул в нос и в рот.
   - А говорит, не умеет, - пожал плечами Алексей. - Все он умеет, - с этими словами мужчина наклонился и поставил отчаянно отфыркивающегося Тольку на ноги.
   - Ты, Ихтиандр недоделанный, вздумал под водой дышать?
   Толька продолжал кашлять, и Алексей похлопал его по спине. От первого же хлопка Толька повторно потерял равновесие, но на этот раз вдыхать уже не пытался и встал сам.
   - Прогресс. Ну как? Акулу не встретил?
   - Вы издеваетесь? - уныло спросил Толька.
   - Даже не начинал, - заверил Алексей. - Теперь остается повторить это еще пару раз и по доброй воле.
   Толька себя готовым к подобному подвигу не чувствовал.
   - Я жду.
   - Ждите на здоровье...
   Если с Алексеем и было легко что-то делать, то это пререкаться. Толька поймал себя на мысли, что ни с кем из других малознакомых взрослых в таком тоне разговаривать бы не осмелился.
   - Я-то подожду, а ты точно замерзнешь. Не зли меня.
   Замерший Толька ощутил ладони Алексея у себя на плечах.
   - На счет "три". Советую сделать глубокий вздох. Раз... два...
   У Тольки все внутри оцепенело.
   - Знаешь, у тебя вид, будто ты сейчас в обморок свалишься.
   Толька вздрогнул.
   - Иди грейся. Возиться с тобой еще потом...
  
   На берегу Толька молча достал из своего рюкзачка полотенце, расстелил его и лег. Немного знобило. Но через пару минут он пригрелся и задремал.
   - Ты спишь?
   Не дождавшись ответа, Алексей вздохнул и принялся кидать в море камешки. Камешки исчезали в прозрачной воде со звонким "чпок!" и укладывались на дно.
   Неплохое место... Красиво, людей нет... Скалы живописные... Галька лучше песка, потому что вода, сколько не баламуть, остается чистой. Зато в остальном - сплошные недостатки: и нагревается галька так, что ходить невозможно, и сидеть твердовато, и лежать... "Особенно, когда кости торчат, как у этого..."
   У мальчишки - он то ли спал, то ли притворялся - острые лопатки и позвонки грозились прорвать тонкую, на удивление белую кожу, а ребра можно было с легкостью пересчитать на глазок. Конечно, почти все они, пацаны, в таком возрасте тощие, но не настолько же...
   - Сгоришь, - предупредил Алексей. - Ты не смотри, что солнца нет.
   Но, похоже, Толька дрых на самом деле.
   "Смотри? А смотреть-то он не может... Никак не могу привыкнуть... Ну совсем он на слепого не похож... Как он все делает? - Алексей пристально уставился мальчику в затылок, где смешно топорщились начинающие подсыхать волосы. - Как он носится по лестнице? В магазин бегает?.. За цветами сунулся, куда бы и зрячий не полез... Неужели запоминает, где что?..."
   Алексей без особых зазрений совести порылся в Толькином рюкзаке, нашел кофту и набросил мальчику на спину. Из любопытства полистал книгу - не приходилось раньше видеть шрифт Брайля - и снова начал бросать в воду камешки. Хоть солнце и спряталось прочно за белесо-серым покрывалом облаков, становилось жарко и душно.
   "Гроза собирается", - лениво подумал мужчина.
   Он и сам забылся коротким тревожным сном, а когда проснулся с бешено колотящимся от неясного кошмара сердцем, в небе тяжело висели толстые свинцового цвета тучи и застывшее море приобрело необычный зеленый оттенок: от желто-салатового на мели до темно-мшистого у горизонта. Ветер задувал короткими рваными порывами.
   "Не с градом бы..." - Алексей скатал полотенце и легонько пихнул в спину Тольку, что свернулся под кофтой в клубок. - Подъем!
   Тот вскочил пружиной и замер в напряженной позе, сильно втягивая загустевший воздух, резко наполнившийся терпким запахом соли.
   - Но-но, нервы лечить надо, - мужчина натянул одежду, подхватил сумку. - Сейчас гроза будет. Догоняй.
   Он быстрым шагом направился вдоль берега, к лестнице. Через минуту сзади захрустела, пересыпаясь, галька: Толька, подтягивая на ходу джинсовые шортики, с кофтой через плечо, догнал и рысцой держался чуть сзади и справа. Мир вокруг замер в ожидании, ветер то выдыхался, то бил так, что Толька пошатывался, на миг останавливался и снова вприпрыжку догонял Алексея. Молнии раскаленными лентами пронизывали небо, и Алексей краем глаза заметил, как мальчик поворачивает голову туда, где миг назад мелькали сверкающие зигзаги.
   Ливень, густой, ослепляющий, хлынул, когда Алексей с Толькой добрались уже до вьющихся среди зарослей ступенек. За сплошной стеной воды видно было шага на два в стороны, не дальше, вспышки следовали одна за другой. Толька что-то сказал, но шум дождя и гром могли бы без труда заглушить и куда более громкие звуки.
   - Чего?
   Алексей наклонился, и Толька прокричал ему в ухо, обдав щеку горячим дыханием:
   - Давайте под деревьями спрячемся!
   Алексей помедлил: стоит ли прятаться, если они оба уже мокрее некуда? Впрочем, идти по сырым щербатым ступенькам было бы небезопасно, решил он, и, взбежав немного по лестнице, нырнул под сень раскидистых деревьев - их названиями Алексей не интересовался. Узнал только дубы и акации. Да сосну видел одну. После холодного дождя здесь показалось почти знойно. Цветы, кустарники, лианы... Ливень крупно стучал в кронах, под ногами мягко пружинили разноцветные мхи. С четверть часа над окрестностями Резеды бушевала гроза. Алексей сидел по-турецки и от нечего делать травинкой скидывал с толстого светлого стебля золотистого жука. Жук с ослиным упрямством взбирался обратно. Толька пристроился возле трухлявого бревна, положил подбородок на поджатые к груди колени. Просторная белая футболка, намокнув, тесно облепила худенькую фигурку.
   Но южные грозы недолгие. Канонада над головой стихла, только отдельные щелчки - прыгающие вниз, с листа на лист, тяжелые капли - разносились по притихшим зарослям.
   - Все, что ли? - Алексей вышел на ступеньки и снова спустился на пляж.
   Стремительно теплело. Гроза уходила на запад, и небо теперь было синее-синее. Мужчина с наслаждением вдохнул всей грудью: от душной тяжести утра не осталось и следа. Мокрая галька поблескивала под набирающим силу солнцем, а потом от нее повалил пар.
   - Прямо баня, - удивился Алексей. - Ну что, - он повернулся к Тольке, который переминался рядом с ноги на ногу, - дальше купаемся?
   Толька неопределенно повел головой. Вряд ли следовало ожидать, что Алексей спрашивает с целью услышать ответ. Однако мальчик все же осторожно не то чтобы возразил, а так, напомнил:
   - Жарко становится.
   - Растаешь, Снежная Королева? - ухмыльнулся Алексей. - Ладно тебе, водичка прохладная... Лично я собираюсь купаться, а ты делай, что хочешь.
   Он разложил на гальке полотенце, сумку, майку, шорты и с разбегу окунулся в мерцающую солнечными бликами прозрачную воду. Толька некоторое время прислушивался, затем поразмыслил, стоит ли понимать фразу "Делай, что хочешь" как разрешение уходить, и, толком до ничего не додумавшись, тоже решил высушить одежду и вещи. Влажным полотенцем Толька накрыл голову и спину: и полотенце высохнет, и не жарко. Сидел, сидел и незаметно задремал.
  
   Отплыв метров на сто, Алексей перевернулся на спину и неторопливо поплыл вдоль берега, лениво жмурясь, когда легкие волночки плескали на лицо. Вдоволь наплававшись, он вылез на берег, набрал горсть камешков и назад вернулся пешком, пуская по пути "лягушки".
   "Надо же, а я думал, ты убежал давно..."
   Алексей зачерпнул в сложенные чашечкой ладони воды, вылил Тольке на ноги и снова смог лицезреть подпрыгивание из горизонтального положения.
   - Ты свихнулся на таком солнце спать?
   Толька опустил голову и спросил:
   - Можно мне домой идти?
   - Нужно, - с готовностью разрешил мужчина. - Надоел как горькая редька.
   - А почему вы тогда со мной возитесь? - откликнулся Толька, путаясь в футболке.
   - Карма, - непонятно ответил Алексей и отвернулся. - Еще раз задашь этот вопрос, утоплю - и тогда точно возиться будет не с кем. Сегодня в восемь. Не явишься - оборву уши.
   - Ой, как страшно, - пробормотал Толька.
   Но не раньше, чем отошел на приличное расстояние.
   * * *
  
   "... Двести три... Двести четыре... Двести семь... Ой! - перепрыгнув через две ступеньки, мальчик пошатнулся и пошел спокойнее. - Что это еще за карма такая?"
   - Карма, - Толька повторил непонятное слово вслух, словно пробуя на вкус, и принялся его переиначивать. - Карма, варма, гарма, жарма...
   Подозрительный шум, который Толька уловил еще несколько десятков ступеней назад, близился и становился все громче. Крики, лай не слишком большой собаки, странное звяканье...
   Толька замер и наклонил голову набок, прикидывая, не шмыгнуть ли в заросли. У него уже имелся печальный опыт столкновения с мальчишками из Горников, изредка забегающими в Резеду. Но что-то заставляло ждать.
   - Ату! Герцог! Куси его!
   "Кого там травят?" - в животе неприятно сжалось, однако Толька, покривив губы, продолжал стоять на лестнице.
   Звяканье - звук скребущего о камень металла - резало слух. Ближе, еще ближе... ступеньках в десяти-пятнадцати, и вместе с ним что-то маленькое и живое.
   "Кошка???" Раз! Толька молниеносно присел, поймал то, что влетело в руки, и выпрямился, крепко прижимая к себе пушистый дрожащий шерстяной комочек. "Котенок?" По ногам ударило холодное, гремящее - оно было как-то соединено с теплым комком.
   "Банки к хвосту привязали", - холодея от злости и обиды за слабое существо, понял Толька. Он не стал прятаться: когда требовалось что-то защищать, Толька не боялся никого и ничего. Другое дело, что у него редко бывало то, что нуждалось бы в защите...
   - Не твое - не хапай, - с угрозой произнес один из четверых, остановившихся повыше того места, где стоял Толька.
   Голос был незнакомый: видно, парень из приезжих.
   - И не твое, - спокойно ответил Толька.
   Все его внимание было сейчас направлено на котенка - тот извивался и уже успел исцарапать своему спасителю руки.
   - Это бездомная кошка, - сказал второй парень. - Мы ее поймали Герцога тренировать.
   Тольке почему-то казалось, что Герцог - французский бульдог, маленький, но свирепый и прыгучий.
   - Привяжи эти банки к себе, - проговорил Толька. - И тренируй своего Герцога сколько угодно, а котенка не трогай.
   Веревку с банками, отцепленную, наконец, от кошачьего хвоста, Толька с размаху швырнул вниз; банки гремели, скатываясь по ступенькам.
   - Ребята, - протянул первый. - Да малявка на драку нарывается...
   Толька глубоко вдохнул, метнулся в сторону - здесь можно было, пробежал по траве и что есть силы помчался вверх по лестнице. Драться он умел - в школе его травили порядочно - просто правильно оценил ситуацию. Знал, что он меньше и слабее ровесников, знал, что не сможет чувствовать движения всех четверых, знал, что драться с котенком в руках - провальное дело, а отпускать нельзя: догонит собака. Оставалось только бежать.
   - Ату его! Ату! - шумели сзади.
   Визжали, хохотали и неслись следом. Теперь Герцог тренировался на другой добыче.
   - Куси! Фас!
   Мальчишки бы, наверное, удивились, если бы узнали, что их жертва ничего не видит.
   Герцог с натугой хрипел, низко, задыхаясь, рычал, но не отставал. Не кусался, однако на бегу подпрыгивал, раздирая когтями Тольке ноги.
   Тольке казалось, что он бежит целую вечность. Дыхание перехватывало, в груди разгорался огонь, а погоня продолжалась. Когда под ребрами резануло, как пилой, мальчик невольно замедлил бег. И сразу упал, запнувшись. Упал довольно удачно - на правый бок, не придавив затихшего зверька, сумел не шарахнуться головой, зато ободрал плечо, локоть, колено... Налетел Герцог и вцепился в подол футболки, под которую Толька лихорадочно запихал котенка, и принялся дергать, царапаясь сильными лапами. Подоспели и преследователи. Не сразу: они не знали лестницы так, как знал ее Толька. Им, судя по тяжелому дыханию, тоже пришлось несладко, но теперь на издевки и смех воздуха хватало. На Тольку обрушился град земляных комков и веток.
   "И как в собаку попасть не боятся?" - Толька кое-как вскочил. Пес болтался на футболке, и от его исступленных рывков мальчик чуть не падал. Очень мешал рюкзак, по ногам стекали струйки крови.
   Легче сделалось одновременно с треском рвущейся ткани. Толька, оставив кусок футболки в пасти Герцога, кинулся в заросли. "И чего я сразу так не побежал? Вот дубина!" - ругал он сам себя. Мальчишки наверняка не стали бы продираться через непролазные на вид "джунгли". Пробежав немного, Толька остановился отдышаться и проверить, как там котенок. Котенок явно чувствовал себя лучше, чем Толька, что и доказал, цапнув мальчика за палец.
   - У, зверюга... - прошептал Толька, слабо улыбнувшись. - Вот сейчас отдохнем и пойдем домой... Ой, только у мамы на тебя аллергия. А мы тебя спрячем, да?
   Сейчас ему хотелось упасть прямо здесь, среди стеблей и цветов. "С-сюрпри-и-изз" - Гадюка на мгновение высунулась из своего уголка, показала язык и снова исчезла, а у Тольки предупреждающе закололо в висках.
   - Вовремя! - от злости Толька топнул босой ногой (сланцы, чудом не потерянные на лестнице, таки свалились где-то в зарослях) и обвиняюще сказал: - У меня же еще неделя была!
   Разумеется, никто не ответил, лишь заливались птицы и играл листьями не ощутимый здесь ветерок.
   Свои головные боли Толька представлял железной паутиной. Она появлялась в висках, а потом раскаленными нитями опутывала всю голову: десять-двенадцать часов, а то и сутки мучительной боли как по расписанию - строго раз в четыре недели. "Это после травмы, - говорили врачи. - Перерастет". И выписывали таблетки, которые ни капельки не помогали. Но в этот раз что-то пошло по-другому. Прошло только три недели!
   - Ну чего мне не везет?.. - Толька разговаривал не то с котенком, не то сам с собой. - Я же до дома не дойду. И что мне теперь, в лесу ночевать?
   Неприятная болячка его еще ни разу в таких неподходящих условиях не заставала. Оставалось подыскивать укромное местечко, чтобы отлежаться, причем подыскивать срочно: Толька понимал, что минут через пять идти уже не сможет. Все мышцы ныли и дрожали, исцарапанные ноги отчаянно болели. Мальчик медленно пробирался сквозь заросли, спотыкаясь, натыкаясь на деревья: шестое чувство, затуманенное усталостью и болью, почти отключилось. В конце концов он опустился среди широких листьев. Котенок жалобно пискнул: наверное, Толька стиснул его слишком сильно.
   - Ты только не убегай никуда...
   Толька выпустил зверька, стянул сумку и из последних сил набросил на себя кофту. Свернулся под ней в клубок между узловатыми корнями. Пахло землей и травой - горячо, сухо. В голове горело, уши заложило мягкой пеленой, постепенно исчезали звуки - становилось все тише.
   - Я ненавижу, когда тихо... Я ненавижу, когда тихо... Ненавижу... - Толька пытался прогнать тишину, повторяя одни и те же слова. Замолчал.
   По глубокому ярко-синему небу неспешно плыло едва заметное облачко. На глянцевитой кожице листьев плясали солнечные зайчики - деревья здесь немного расступались, пропуская горячие лучи. Рыжий котенок крутился в золотистой траве, охотясь за собственным хвостом, потом прыгал, кувыркаясь через голову, за блестящей стрекозой, опрокидывался на пушистую спинку и бил лапами покачивающийся стебелек... Мальчик в запачканной пылью и кровью футболке и коротких шортах - впрочем, под светло-серой кофтой всего этого почти не было видно - тяжело и часто дышал, подтянув острые колени к подбородку.
  

* * *

   После того, как Алексей поймал циферблатом часов последний луч солнца, что нырнуло в потемневшую воду, прошло немало времени. Бархатистая черная вышина загорелась на удивление близкими и яркими огоньками. Тьма была бы чернильной, если бы не почти полная луна (она только начала убывать), игравшая серебристыми бликами на морской глади. Алексей встал с плоского широкого камня, потянулся и свистнул. Чапик последние полчаса с наслаждением шлепал по мелководью, теперь подбежал, выжидательно уставился на хозяина.
   - Ну что, идем кое-кому уши драть?
   Ротвейлер фыркнул и потрусил к лестнице.
   - Ты прав, - вздохнул мужчина. - Вряд ли он будет сидеть дома и ждать, пока мы придем. Ладно, тогда я скажу его родителям, что он дома не ночует... Что? Ябедничать нехорошо?
   Алексей не спеша поднимался, продолжая разговаривать с собакой.
   Желтая, лишь чуть ущербная луна забиралась все выше, в небе сияли крупные звезды. Засмотревшись на них, Алексей столкнулся с Чапиком: тот внезапно заинтересовался чем-то на ступеньках. Чертыхнулся, обошел пса. Глухо ворчащий ротвейлер остался позади.
   - Чапик! Ко мне! Вот я сейчас спущусь! Иди сюда!
   В конце концов Алексей потерял терпение и сбежал к собаке.
   - Что ты там нашел? А ну домой! - он несильно пихнул Чапика в теплый бок.
   Обычно послушный, Чапик не сдвинулся с места, даже когда хозяин принялся тянуть его, обхватив за шею.
   - Ну и оставайся здесь, - Алексей навесил на лицо суровую гримасу, отвернулся и сделал вид, что уходит.
   Ротвейлер заскулил, однако догонять не думал. Он тыкался носом в ступеньку, а потом вдруг ломанулся в заросли.
   - Блин! - с чувством сказал мужчина. - Догоню - не знаю что сделаю. Чапик, ко мне! Сукин ты сын! Это не оскорбление, это констатация факта...
   Треск стихал. Со вздохов вытащив из сумки фонарик, Алексей щелкнул кнопкой и пошарил неярким рассеянным лучом по ступенькам. Свет выхватил на сером цементе засохшие бурые капли.
   - Эй, Чапик, подожди!
   Как ни осторожно Алексей шел, ему все равно дважды пренеприятно хлестнуло веткой по лицу, и царапало голые ниже колен ноги. "Знал бы, что придется здесь лазить, джинсы бы надел..." - размышлял мужчина и одновременно изобретал, что он сделает с Чапиком, если тот удрал без уважительной, так сказать, причины.
   Пес залаял где-то совсем близко, а еще очень слабо слышалось что-то вроде кошачьего шипения. "Ну все, - Алексей, насколько смог, ускорил шаг, - если ты меня сюда из-за кошки затащил, посажу на цепь и фиг куда с собой возьму..."
   Заросли весьма кстати поредели (дальше по склону они переходили в голые отвесы с жидкими пучками кустов), и мужчина очутился возле низкого, но толстого и раскидистого дерева. Здесь было виднее: лунный свет не так запутывался в переплетенных кронах. Вокруг дерева расстилалась полянка, заросшая широкими кожистыми листьями неизвестного Алексею растения. Ротвейлер припал на передние лапы шагах в трех от дерева и азартно взлаивал, а под деревом...
   От вида знакомой кофты сердце провалилось в область живота и противно там забултыхалось. Алексей, прикусив губу, резко сдернул кофту и склонился над неподвижным мальчиком. Под запыленной порванной футболкой зашевелился бугорок, из-за пазухи опасливо высунулась рыжая усатая кошачья голова с дикими зелеными глазами.
   "И котенка уже где-то подобрал..." Алексей щелкнул в нос подскочившего Чапика и потормошил Тольку. Ничего серьезного, кроме синяков, ссадин и глубоких царапин, не нашел. Почему же он лежит как в коме?
   В неверном лунном свете Толькино лицо казалось совсем уж бледным. Потом его ресницы дрогнули.
   - Что случилось? Где болит?
   Синие глаза сейчас были темные, едва не черные: то ли от боли, то ли луна зашла за неприметную тучку.
   - Голова... болит... У меня бывает часто...
   - Голова? - Алексей напряг память.
   Что-то такое Лариса Петровна, мать Тольки, говорила. Правда, к тому моменту она уже столько успела наговорить, что Алексей отключился и лишь кивал в такт ее словам. И теперь об этом пожалел. Но если мальчишка сказал, что такое у него бывает, значит, это не смертельно. А раз не смертельно, то и особо переживать не стоило.
   Для начала Алексей попытался выудить из-под Толькиной футболки котенка. Чапик наблюдал за процедурой с радостным выражением на морде: видно, полагал, что хозяин добывает для него ужин, даже пару раз сунулся ближе. Однако, получив в нос сначала когтистой лапой от котенка, а затем еще и щелчок от Алексея, обиделся и сел в сторонке.
   - Где он тебя выкопал, чудовище? - мужчина подхватил отчаянно шипящего зверька за шкирку. - Вампирюга настоящий.
   Царапин прибавилось и у Алексея и у Тольки, за которого котенок старательно цеплялся. Хотя самому Тольке, похоже, до всего происходящего дела было мало.
   Очень скоро Алексей понял, что с котенком воевал зря. Как нести на руках одновременно мальчика, котенка, свою сумку, Толькин рюкзак, да в придачу фонарик держать? Отпустишь котенка - ротвейлер его задавит. "А чего я собственно голову себе морочу? Задавит - и черт с ним..." Мужчина опустил зверька на землю, и тот шустро нырнул обратно мальчику под футболку. Только хвост мелькнул.
   На обратном пути Алексей умудрился сто раз проклясть ту минуту, когда согласился присмотреть за мальчишкой, ведь теперь придется нести его к себе, мыть, обрабатывать царапины и укладывать спать. А еще неизвестно, сколько у него будет болеть голова и не надо ли давать какие-нибудь лекарства, причем Лариса Петровна с Юрием Сергеевичем только завтра приедут... Во родители! Знали же про эту болячку, и все равно одного оставили... "Не одного, - поправил Алексей сам себя, - а с тобой... А что я? Меня тут вообще могло не быть..."
   Выбравшись на лестницу, мужчина вздохнул с облегчением и поудобнее перехватил Тольку: тот даже в руках Алексея слабо пытался свернуться в клубок. Идти было неудобно: висящие на локте сумка и рюкзак били по бедру. Чапик, не понимая, почему хозяин шагает так медленно, забегал вперед, возвращался, пыхтел, вывалив язык, нетерпеливо смотрел и снова убегал.
   - Домой, - разрешил Алексей.
   Ротвейлер взвизгнул и потрусил вверх.
   Листья трепетали, зыбкие дрожащие тени мешались с бледными пятнами лунного света.
  
   Высокая рассохшаяся деревянная калитка открылась с тихим скрипом. На заросшей дорожке, которая вела к веранде, Алексея встретил Чапик, до смешного гордый тем, что прибежал первым.
   - Некультурный ты пес, - пожурил мужчина. - Через калитку надо входить, а не под забором лазить.
   Он уже успел заметить, что ротвейлер любит выскакивать со двора через порядочную дыру в увитом виноградом, щербатом заборе. Дыру надо было бы забить, да руки не доходили, так что Алексей пока сажал Чапика на цепь, если уходил и не брал собаку с собой. Правда ротвейлер каждый раз так горько скулил, когда хозяин отлучался из дому, и так радостно визжал, когда хозяин возвращался, что Алексей решил по мере возможностей гулять везде вместе с Чапиком.
   Под ногами хрустнули еще прошлогодние виноградные листья, опавшие с лоз, опутывающих веранду. "Листья бы убрать, что ли", - в который раз подумал мужчина и в который же раз махнул на них рукой. Приехав сюда, Алексей подмел полы в кухне и единственной комнате, стер слой пыли со стола, лавки и полок, обмахнул паутину с печи, да, как смог, вытряхнул висевший на стене над низким широким диваном потрепанный, битый молью, темно-бордовый ковер. Старенький холодильник, детище непонятной фирмы, сердито фыркал и порыкивал, но работал исправно. Замызганная газовая плита на две конфорки тоже не подвела, даже баллоны с газом имелись. На веранде и днем было сумрачно и прохладно: солнечные лучи с трудом пробивались сквозь фигурные листья винограда, а слегка продавленная раскладушка на кривоватых ножках пахла затхловато и пыльно.
   В лунном свете, залившем дорожку, вход на веранду казался черным провалом. Ступеньки крыльца и дощатый пол отозвались глухим треском. Опустив Тольку на раскладушку (та жалобно скрипнула), Алексей достал из сумки ключ, поставил сумку с рюкзаком у стены и с минуту возился с огромным ржавым замком. Наконец, враг сдался: изнутри пахнуло холодом и слегка - сыростью. Алексею не нравился этот дом. Не внешне: бревенчатые стены, ободранные зеленые резные ставни, такого же цвета перильца веранды, крытая ржавым шифером крыша - ничего неприязни не вызывало. Но внутри... Простоял пустой только год, а будто сто лет прошло. По приезду мужчина начал приводить в порядок комнаты, разбирать сумки - много чего пришлось привозить с собой, потом Чапик явился не запылился... Короче, до дивана Алексей добрался ближе к двум ночи. Думал - отключится сразу, ан нет. Снаружи здание было совсем небольшое: чего там, одна комната и кухня, ну чердак еще с подвалом - но Алексею казалось, будто он лежит посреди невероятно просторного зловещего дворца или замка. Странное и жуткое ощущение. Вроде и возраст уже не тот, чтобы пугаться пустых темных помещений... Мужчина встал, пустил в дом накормленного сонного ротвейлера; пес плюхнулся у дивана, однако намного лучше не стало. На раскладушку на веранде Алексей ложиться побоялся: лежанка грозила рассыпаться от взгляда. В итоге две ночи он провел в саду, в отысканном на печи гамаке, накрывшись пледом и измазавшись репеллентом с ног до головы. Днем же заходил в дом лишь готовить.
   Худенького Тольку раскладушка выдержала.
   - Чапик, охранять! - Алексей ткнул пальцем в свернувшегося клубком мальчика. - При попытке побега лаять и не пускать.
   Пес с тяжелым вздохом прилег около раскладушки, и его хозяин в очередной раз убедился, что обучение для Чапика даром не пропало и за долгое время не забылось.
   Кухню залил свет, розоватый из-за неожиданно веселенького красного абажура лампы. Обшарпанная белая кастрюля нашлась под шатким деревянным столом, накрытым потертой клеенкой в зеленый цветочек. Вот что еще не нравилось здесь Алексею, так это присутствие из источников водоснабжения только покосившейся колонки - она приткнулась справа от здания и драгоценную жидкость выплевывала так неохотно, словно от души отрывала. О душе, пусть и летнем, оставалось лишь мечтать. А мыться приходилось, как Алексей жизнерадостно объяснил Ларисе Петровне в ответ на соответствующий вопрос, "на лоне природы". В укромном местечке в глубине сада он поставил колченогую табуретку - класть мыло, мочалку, положил кусок резины. Ветвь яблони служила отличной вешалкой, хоть Алексей и подумывал, не получатся ли потом на этом дереве яблоки со вкусом мыла. Конечно, таскаться в сад с кастрюлей воды было тем еще удовольствием, но что поделаешь? Как кто-то где-то когда-то сказал, обстоятельства сильнее нас. Что-то в этом роде.
   Алексей, перемахнув через перила веранды, сбегал к колонке. В дом вернулся уже более степенно, по ступенькам: с полной кастрюлей особо не попрыгаешь. Толька все так же, не меняя позы, лежал на раскладушке, Чапик с явной неохотой выполнял обязанности охранника.
   Пока вода грелась, Алексей бросил на диван в комнате подушку и бледно-песочный плед: не тот, которым накрывался сам, а другой - хорошо, что захватил два. Когда со дна кастрюли начали подниматься мелкие пузырьки, мужчина отнес ее "душевую". Туда же отправилась кастрюля поменьше - с холодной водой. С кухонной полки Алексей взял большой кувшин, мыльницу и жесткую мочалку, в одной из сумок - чистое полотенце. На веранде тихо заворчал ротвейлер.
   - Молодец, Чапик.
   Толька сидел на раскладушке. Сжавшийся и испуганный. Держал на руках выгибающего спину котенка.
   - Ты у меня дома, - Алексей подозревал, Толька вряд ли помнит, что случилось после зарослей. - Голова уже не болит?
   Он было воспрянул духом: одной головной болью (в буквальном смысле) меньше. Рано обрадовался.
   - Болит, - Толька, казалось, не слишком осознавал, что он, где он и зачем. - Меньше... Потом опять заболит сильно.
   - Тогда быстрее. Пока опять не заболела.
   - Куда? - не понял Толька
   Мальчик шевелил только пальцами: одной рукой держал котенка (в мыслях Алексей уже называл его Вампиром), другой механически почесывал зверьку спинку - даже лица не поднял. Говорил, странно свесив голову набок. Алексей поежился и наигранным как-мне-все-это-дорого тоном откликнулся:
   - Мыться. Потом мазаться йодом. Потом ложиться спать.
   - Я... я домой пойду...
   Стоило Тольке двинуться, пес насторожился и зарычал громче, вздернув верхнюю губу. Котенок разразился градом яростных плевков. Толька застыл.
   - Никуда ты не пойдешь, - жестко сказал мужчина. - Я за тебя отвечаю. И так уже из-за тебя попадет... Пошевеливайся. Чапик, фу!
   Толька слез с раскладушки и сделал пару нерешительных шажков. Качало его порядочно. Котенок, которого Толька зажал под мышкой, вовсю возмущался таким положением вещей, точнее собственной рыжей персоны. Чапик, подобравшись, шумно облизнулся: по всей видимости, с нетерпением ожидал, когда же лакомый кусочек свалится. У мальчика выдирать котенка ротвейлер не собирался хотя бы потому, что рядом стоял хозяин. Но что упало... Нет, то не пропало - то можно съесть на законном основании.
   - Чапик, фу!
   Пес сморщил нос и умильно глянул на хозяина: "Ну пожалуйста, можно я его съем?"
   - Тебя что, дома не кормят? - Алексей поджал губу: так дело не пойдет. - Дай сюда кота.
   - Зачем?.. - Толька попятился и остановился, когда в ноги сзади ткнулся край раскладушки.
   - Скормлю собаке. Давай.
   - Вы с ума сошли!
   В голове словно петарда взорвалась, а когда боль схлынула, Толька обнаружил, что лежит на раскладушке, и котенок топчется у него на животе.
   - Очухался? Тогда подъем. Кота оставь здесь, ничего с ним не случится.
   Алексей, с перекинутым через плечо полотенцем, в правой руке держал полиэтиленовый пакетик с мыльницей и мочалкой, левой взял мальчика за локоть и повел в сад.
   Покувыркавшись на раскладушке, маленький рыжий котенок не удержался и с размаху шлепнулся перед носом залегшего внизу Чапика. Ротвейлер зажмурился и прикрыл лапой исцарапанную в кровь морду. Обиделся. Еще бы... сначала хозяин услужливо сует чуть ли не тебе в пасть долгожданное лакомство, потом это лакомство молниеносно отдергивает и дает тебе по голове, а затем лакомство само вдруг впивается тебе в нос и щеки четырьмя лапами и клыками в придачу. А хозяин, вместо того, чтобы помочь, смеется и снова бьет тебя по голове. Правое ухо Чапика печально обвисло - до него рыжий чертенок тоже успел добраться.
   Фонарик, кое-как пристроенный в развилке яблоневой ветки, бросал неяркий свет, рассыпающий блики на воде, что исходила прозрачным паром. Временами свет мигал, на листьях плясали причудливые тени: у фонарика кружились мотыльки. В кастрюле с холодной водой уже барахтался, бешено загребая лапками, крупный муравей. Алексей безотчетно муравья выловил и стряхнул на траву.
   Толька больше ничего не спрашивал, просто стащил с себя потерявшую всякий вид футболку, уронил ее на землю и теперь, пошатываясь и вздрагивая, сражался с шортами. Выглядел он плохо: большие глаза полуприкрыты, губы, пересохшие даже на вид, покусаны, правый бок и ноги сплошь в темных подтеках засохшей крови, спина и плечи в синяках.
   - Истрачу на тебя весь йод, - Алексей пополоскал мочалку, намылил - в воздухе все ночные запахи перебил аромат зеленого чая - и вручил Тольке. - Я буду тебя обливать, мойся. Сил хватит?
   - Мм... - Толька остался в плавках, видно, стеснялся.
   - Все равно потом снимать придется, не будешь же в мокром спать, - кувшин теплой воды опрокинулся мальчику на голову. - Ноги хорошо мой. И бок.
   - Угу... - правую голень Толька тер с каким-то остервенением. Кусачая мочалка раздирала подсохшие ранки, снова принялась сочиться кровь.
   - Тебе не больно? - Алексей прищурился, наблюдая за этим самоистязанием.
   - Мм... - мальчик уловил не столько вопрос, сколько вопросительную интонацию: снова заложило уши.
   Больно ему, конечно, было. Но боль в ноге чуточку оттягивала на себя боль в голове, и только поэтому Толька еще держался.
   В конце концов Алексей не выдержал и отобрал мочалку, проворчав:
   - Ты себя искалечишь еще больше.
   Кругом заливались цикады, кувшин глухо звенел, задевая края кастрюли. Вода потеряла розоватый оттенок и перестала впитываться в землю - ручейками текла между травинок.
   "А все-таки, как на яблоню подействует мыло?" - подумал Алексей и хлопнул качнувшегося Тольку по спине. - Стой прямо!
   Мальчик встрепенулся и переступил с ноги на ногу. Стоять ему было все труднее.
   - Ну все, хватит, - Алексей в последний раз окатил Тольку водой, обернул полотенцем и понес в дом, подмигивающий янтарным из-за нежно-оранжевых занавесок окном.
   Толька мелко дрожал. По плечу Алексея, куда он положил голову, разливалось мокрое тепло, и пахло сейчас от мальчика зеленым чаем.
  
   Ни котенка, ни ротвейлера на веранде не оказалось: оба нашлись в комнате. Рыжий Вампир вольготно раскинулся на подушке, морда и передние лапы Чапика высовывались из-под дивана.
   Алексей посмотрел на собаку с сомнением:
   - Ты не застрял?
   Пес, извиваясь, выполз из щели, сладко зевнул и лениво вильнул задом.
   - Надо же, не застрял, - мужчина уложил Тольку, снял с него плавки, вытер, прикрыл пледом и сходил на кухню за аптечкой. Из комнаты понеслись чавкающие звуки: Чапик деловито облизывал Толькину руку, свисающую с дивана.
   - Это негигиенично! - Алексей запустил в собаку пробкой от пузырька с йодом. Ротвейлер схватил ее на лету, щелкнул клыками и вернулся к прерванному занятию.
   - Ну вот! Скажи на милость, чем я теперь йод закрывать буду? Да прекрати его лизать! Голодный, что ли?
   У Чапика загорелись глаза, только что не закивал.
   - Сейчас-сейчас. Вот с ним закончу и покормлю вас.
   Алексей стоял перед диваном на коленях и, сдвинув плед, орудовал клочком ваты. Тонкие царапины на кистях и ладонях... тут явно поработали кошачьи когти. Мужчина неодобрительно покосился на проснувшегося Вампира: котенок с азартом гонял бумажку по половицам. Царапины на ногах, глубокие, рваные... Тоже точно когтями, но не кошачьими. Алексей глянул на лапы сидящего рядом Чапика. Логичнее всего было предположить, что Толька отбивал котенка у бродячей собаки. Отсюда и футболка, от которой отхватили порядочный клок. Но синяки... Будто кто-то в него чем-то бросал. К счастью, пластырь в аптечке нашелся.
   Пока варилась овсянка с колбасой, Чапик и Вампир крутились под ногами "повара". Ротвейлер повизгивал, котенок пытался забраться по Алексею наверх, поближе к еде. Миски для них пришлось ставить в разных концах комнаты: вернее, мисочку для Вампира и кастрюльку для Чапика - потому что оба норовили залезть в еду соседа.
   - Ну ты, кот, и жадина. Ты же там утонешь.
   Толькины шорты Алексей положил на раскладушку: их еще можно было постирать, - футболку скомкал и отправил в мусорное ведро. А потом, немного, поколебавшись наведался к Тольке домой. Ключей ни в карманах шорт, ни у мальчика на шее не было - они, как Алексей и предполагал, обнаружились под камнем возле калитки. Чувствуя себя почти взломщиком, мужчина прошел по узкой дорожке среди ухоженных клумб, открыл дверь. Дом ему показывали, и комнату мальчика он отыскал без труда. Комната как комната... Пожалуй, и не скажешь, что тут ребенок живет: полное отсутствие игрушек и образцовый порядок. Впрочем, из мебели всего и было, что тщательно застеленная зеленым покрывалом кровать у окна, два стула, да шкаф, отчаянно заскрипевший, стоило Алексею потянуть дверцу. На одном стуле лежал плеер, на другом - три книги. Вещи тоже оказались аккуратно разложены по полкам. Мужчина прищелкнул языком: то ли Толька был сверхаккуратным, то ли о чистоте и порядке очень заботилась его мама, Лариса Петровна. С другой стороны, не клади мальчишка все вещи по местам - искать их ему бы довелось долго и упорно. Алексей схватил красные шорты, такого же цвета футболку, сандалии и вернулся к себе, закрыв калитку и припрятав ключи под камень.
   На диване мальчика не было. Пледа тоже не было. И Чапика не было - лишь Вампир сладко щурил зеленые глаза, развалившись на подушке.
   - Вот это номер, - Алексей бросил одежду на диван, взъерошил короткие каштановые волосы и, больше для порядка, чем из надобности, посмотрел по сторонам: в самом деле, не в щель же на потолке он залез. - Домой что ли, убежал? Я бы его встретил... Да и не в состоянии он сейчас бегать. Эй, Чапик, Чапик!
   Ротвейлер отозвался со двора. Алексей обошел дом и сразу наткнулся взглядом на две фигуры: светлую - Толька, укутавшись в плед, сидел, скорчившись, в густой траве у стены, и темную - Чапика, который, стоило хозяину появиться, нетерпеливо переступил передними лапами: "Я здесь. Я делаю то, что ты говоришь. Я за ним слежу. Правда, я молодец?"
   Эти чувства так отчетливо читались во всех движениях пса, что Алексей сначала ответил ему, молодец, молодец, и только потом наклонился к мальчику. Толька подобрался - значит, в сознании.
   - Ты случаем не лунатик? Не надо тебя к кровати привязывать?
   Толька воспринял вопрос слишком серьезно, отчаянно замотал головой, тихонько ойкнул и замер: раскаленная паутина запульсировала болью.
   - А чего тогда на месте не лежится? - мужчина с ворчанием подхватил мальчика на руки. - Я не собираюсь тебя по всей округе отлавливать.
   - Я туда не хочу, - упрямо прошептал Толька, но в голосе пробивались плачущие интонации.
   - Чего боимся на этот раз? Привидений у меня нет, во всяком случае, я ни одного не видел, - он поднялся на веранду и опустил ношу на раскладушку.
   - Там слишком тихо, - казалось, у мальчика заплетался язык, слова прозвучали нечетко.
   - Тихо? - переспросил Алексей: на раскладушку он садиться побоялся - присел на корточки рядом. - В старом доме не может быть тихо, особенно ночью. Полы скрипят, ставни от ветра хлопают... Тем более, у тебя должен быть очень хороший слух, разве не так?
   Ему внезапно пришло в голову: он рассказывает о том, что должно быть в старых домах, в этом же конкретном доме ничего подобного нет. Днем это как-то не замечалось, а той единственной ночью, которую Алексей пытался провести в комнате, тяжелая гнетущая тишина стала одной из причин, почему он решил спать в саду, наполненном звоном и жужжанием насекомых, шелестом листьев и редкими птичьими криками.
   - Я сейчас плохо слышу, - пробормотал Толька. - Я и вас почти не слышу. Я не люблю, когда тихо... - его голос сходил на нет. - Я тогда не знаю, что происходит...
   Он натужно вздохнул, свернулся в тугой комочек и застыл в напряженной неестественной позе. Алексей понял, что больше ничего не добьется, и встал. Ноги коснулось мягкое - Вампиру явно не нравилось одиночество.
   - Ты вообще он или она? - спросил мужчина. - Может, ты Вампирша?
   Он снова присел, намереваясь погладить рыжего котенка по спине: глядишь, разнежится и перевернется кверху брюхом, - но зверек молниеносно взмахнул лапой, и большой палец Алексея украсился аккуратной царапиной. Выражение морды у "милой" киски стало прямо-таки откровенно довольным.
   - Ты так? Ну ладно...
   Царапин на руках прибавилось, зато Алексею удалось ловко ухватить противника за шкирку. Оказалось, кличку менять не требуется.
   - Выходит, Вампир.
   Котенок немыслимым образом извернулся - чтобы целиком и полностью подтвердить свое имя.

* * *

  
   Гамак утренним дождем подмочило лишь чуть-чуть, однако Алексей все равно мучила бессонница. Он, как ему казалось, целую вечность валялся на спине, высматривая огоньки звезд в прорехах лиственного шатра, считал овец, собак (интересно, куда подевался Чапик?) и розовых слонов, напевал, вспоминал студенческий гимн на латыни - не помогало. Бродил с фонариком между деревьями, спотыкаясь о корни, и ноги сами незаметно принесли его на веранду.
   "Ну и зачем я сюда пришел? - подумал Алексей и тут же ответил сам себе: - Надо же проверить, как тут ребенок..."
   Он на цыпочках поднялся по ступеням (ступеньки так отчаянно скрипели, что все усилия двигаться тихо пошли насмарку) и, затаив дыхание, присел около раскладушки. Заодно выяснилось, куда делся ротвейлер - пес, уронив голову на лапы, лежал на дощатом полу, и, когда луч света отразился в его блестящих коричневых глазах, состроил виноватую гримасу.
   - Эх ты, - шепотом укорил Алексей. - И на кого ты меня променял?
   Собака заискивающе улыбалась, сопела.
   Толька, отвернувшись к стене, дышал не очень глубоко, но ровно: ему, очевидно, стало легче.
   Алексей тронул мальчика за плечо, виднеющееся из-под сбившегося пледа, и Толька, вздохнув, но не просыпаясь, повернулся на другой бок. Это Алексею и было нужно.
   На свет торопливо и бестолково летели мотыльки.
   Просто посмотреть на него. Близко, внимательно. Без ярости и иронии, спокойно. На самом деле сходство было далеко не полным. Такие же волосы, очень похожая прическа. И глаза... Но больше, глубже. Черты тоньше, подбородок и нос острее, брови изящнее. Очень светлая кожа. А Антон мог и в пасмурную погоду загореть чуть ли не до черноты... Да и никогда не был Антон таким худым. Двенадцать лет... Алексей закусил губу, зажмурился. Антон был выше, крупнее... Но вспомнить его ярко и отчетливо, как раньше, Алексей не сумел. И испугался. А когда оказалось, что он даже картинку трехмесячной давности в своей памяти оживить не в состоянии, пришел в ужас и почти с ненавистью всмотрелся в лицо спящего мальчика, потому что именно этот образ неуклонно перекрывал, переплетался с образом другого, самого дорогого Алексею человека. Он побоялся, что сейчас ударит этого, в общем-то, ни в чем не повинного ребенка, резко встал и ушел в сад, уже не пытаясь приглушить шаги и пнув походя Чапика. Ротвейлер обиделся и за хозяином не пошел: прижал уши и долго еще всматривался в темный сад грустными, с золотинкой глазами.
   Под утро Алексей пришел еще раз. Кинул на раскладушку принесенную вечером одежду. На этот раз Чапик потрусил за ним, и они быстро помирились.
  
   Проснулся Толька от того, что Вампир забрался ему на лицо и упоенно грыз и сосал волосы.
   - Ай... - мальчик спихнул котенка, сел и все вспомнил: где он, что вчера случилось... Голова привычно отяжелела и ныла, все тело тоже болело, особенно бок и ноги. А еще на нем было много пластыря, и смутно вспоминалось, как пахло йодом и пощипывало кожу. Толька пошарил по пледу, наткнулся на одежду, поднес к лицу. Да, это была его одежда, не та, вчерашняя, а чистая: от нее расходился слабый аромат лимонного порошка, который мама предпочитала всем остальным ("Он что, по моему дому лазил?"). Толька, поеживаясь, быстро оделся - чувствовался утренний холодок, хотя было не так уж и рано: где-то около семи - и прислушался. Из дома доносился звон посуды. Толька с удовольствием бы удрал, но вместо этого осторожно, стараясь ни обо что не споткнуться, направился к предположительно кухне, прихватив котенка.
   Алексей, невыспавшийся, злой, без следа приязни посмотрел на появившегося в кухне мальчика. На все помещение пахло гречкой, и Чапик уже вовсю чавкал в углу. У Тольки же от запаха еды желудок принялся выделывать сальто-мортале. Однако рыжий котенок забеспокоился, что ему вкусного не достанется, дернулся и шлепнулся на пол.
   "Вот кто своего не упустит", - подумал Алексей, глядя, как Вампир скачет к ротвейлеру и пытается отогнать того от теплой каши с колбасой. Потом перевел взгляд на растерянно застывшего в углу Тольку.
   - Кого я вижу! Ну не ребенок, а картинка!
   Толька угрюмо молчал.
   - Из учебника по травматологии. Ты знаешь, что такое "травматология"?
   - Спасибо, - невпопад сказал Толька: ему на ум пришло, что надо поблагодарить за очередное спасение.
   - Всегда пожалуйста, - съязвил мужчина. - А "спасибо" в карман не положишь. Будешь должен, причем не один раз.
   - Это у вас юмор такой? - осведомился Толька, облизнув губы: во рту пересохло, хотелось пить.
   - У тебя уже голова не болит? - Алексей оставил полушутливый тон, слова прозвучали удручающе серьезно. - Так вот, не прикусишь язычок - заболит снова. У меня как раз подходящая кастрюля под рукой есть. Ты давай или выметайся, или садись завтракать.
   При слове "завтракать" Толька обрадовался, что ел в последний раз довольно давно, иначе получилось бы некрасиво.
   - Не стой столбом.
   В следующий момент Толька оказался за столом с миской гречки перед носом. Вдохнул запах и с усилием сглотнул.
   - Я... не хочу есть.
   - А тарелку себе на макушку не хочешь? Вместо шляпы.
   Мальчик взял вилку (Алексей заметил это движение: как пальцы опускаются, легонько скользят по краю миски, затем вправо), поковырял в каше и предпринял еще одну попытку отвертеться от завтрака:
   - Здесь слишком много.
   - Твой Вампир сейчас отогнал мою собаку и уже съел в два раза больше, чем у тебя в тарелке.
   - Вампир? - удивился Толька.
   - Я так твоего кота назвал, - желчно усмехнулся Алексей. - Такое милое кусачее животное. Кстати, где ты его подобрал?
   - На лестнице, - быстро сказал Толька и добавил: - За ним собака гналась.
   - Не видел, чтобы здесь много собак бегало.
   - А они из других мест прибегают.
   - Понятненько, - протянул Алексей. - Собака... Очень необычная собака. Ладно тебе ноги исцарапала и майку порвала - я еще понимаю. Но никогда не встречал собаку, которая умела бы швыряться камнями. Ты уверен, что там была только собака?
   Толька зачерпнул гречки и поспешно отправил в рот.
   - От вранья аппетит появился? - насмешливо спросил мужчина. - Ты не умеешь врать - все на лице написано. Как угодно, выпытывать не буду. Не хочешь говорить - не надо.
   Толька старательно жевал кашу, но в пересохшем рту слюна не выделялась: мальчик с трудом проглотил комок.
   - Меня сейчас стошнит.
   Алексей соорудил большой бутерброд:
   - Не страшно. Мне аппетит мало что может испортить, зверям, уверен, тоже. Но убирать сам будешь.
   Толька отодвинул тарелку и встал:
   - Спасибо, я пойду.
   - Кота своего забери, мне тут лишние рты не нужны, - Алексей сгреб кашу из миски в кастрюльку Чапика, и пес, радуясь добавке, снова зачавкал. - Да, разве у твоей мамы аллергии нет? Ч-черт, - Вампир, которого бесцеремонно подхватили под набитое пузо, обидчику это с рук не спустил. - Забирай свою царапалку. Сегодня пятница, в понедельник в восемь жду, если тебя дома на неделю не запрут.
   Алексей вывел Тольку на улицу и пожелал ему хорошего времяпрепровождения. Огрызнуться мальчик посмел, лишь порядочно отойдя.
  
   Родители приехали после полудня, и еще час в два голоса костерили "бестолкового сына" на все лады. При виде Вампира мама расчихалась и приказала немедленно выкинуть "эту дрянь". Толька отнес котенка в свою комнату, клятвенно заверив, что мама его не увидит и не услышит. Но мама все равно демонстративно вытирала глаза платочком. Вот к Алексею у родителей претензий не возникло, наоборот, мама сказала, что он такой молодец, что позаботился о Толе, и что надо его пригласить на завтрак, скажем, в понедельник. Папа не возражал. А Тольку наказали на остаток пятницы и выходные. Сначала он досадовал, что Алексею не попало, потом одумался. Все-таки по справедливости Алексея винить было не за что, как не грустно это признавать. К тому же, получив выговор, он чего доброго начал бы цепляться к Тольке еще больше... А в этом мальчик нуждался меньше всего.
  

Глава 4. Меня будут искать?

   6 июля, понедельник
   В столовой ели и разговаривали. В основном, мама и Алексей: папа, скорее всего, читал газету и только изредка вставлял словечко-другое. Толька тихо, как мышка, сидел у дверей сбоку и слушал. На улицу его не выпустили, хотя срок домашнего ареста подошел к концу: утром мальчик заспался, а мама, посмотрев на термометр за окном, вплеснула руками и заявила, что сегодня жутко жарко и до вечера Тольке лучше посидеть дома.
   - Нигде не ел такого вкусного печенья, - искренне похвалил Алексей. - Рецептом не поделитесь?
   - Вы любите готовить? - приятно удивилась Лариса Петровна.
   - Не то чтобы, но умею. Впрочем, до вас мне далеко.
   Мама Тольки залилась румянцем удовольствия, Алексей бросил подозрительный взгляд на дверь. Было у него какое-то предчувствие... Но не пойдешь же ни с того, ни с сего проверять. И еще сегодня ему исполнялось двадцать пять, хорошее число - четверть века, и это следовало отметить. Но потом... А сейчас лучше похрустеть печеньем и задать несколько вопросов.
   - Нетактично, наверное, спрашивать, но как получилось, что ребенок ослеп? Несчастный случай?
   - Я же вам рассказывала, - упрекнула Лариса Петровна. - Не помните?
   - Прошу прощения, - Алексей мысленно почесал затылок: он и в самом деле не помнил. - Должно быть, я так увлекся вашей чудесной стряпней, что забыл слушать.
   - Толя упал с лестницы, - грустно сообщила Лариса Петровна. - Здесь, в Резеде, ему тогда три годика было.
   - На этой лестнице?.. - Алексей вспомнил, как мальчишка кубарем катился по ступенькам.
   - Да... Мы уже уезжать собирались на следующее утро, хотели в последний раз искупаться, и Толя... наверное, он споткнулся. Крови почти не было... он вроде на полминуты сознание потерял, а потом стал плакать, что темно. Знаете, он маленьким страшно темноты боялся. Оно, может, и можно было что-то сделать, если бы сразу, но здесь, сами понимаете... Пока до города довезли...
   - Боялся темноты, - повторил Алексей. - А сейчас он давно к ней привык. И теперь боится... тишины?
   Сказанного Лариса Петровна будто и не расслышала, натянуто и виновато улыбнулась, отбросила назад тяжелые длинные черные волосы. От отца, приземистого, плечистого, с крупным носом и массивным подбородком, Толька не перенял почти ничего - пошел в мать, женщину, которая на пороге сорокалетия сохранила большую часть прежней красоты. Черные волосы, синие глаза с длинными ресницами, тонкие черты. И высоким Толька вряд ли когда-нибудь станет, и мускулатуру едва ли наберет...
   - Честно говоря, первое время мы с Юрой хотели отдать Толю в специальный интернат. Слепой ребенок - это такая обуза...
   Алексей глянул на Юрия Сергеевича - тот, как бы говоря "Меня это не касается", отгородился от бренного мира газетой.
   - Некрасиво, - Алексей взял еще печенья и медленно его жевал, не отрывая взгляда от двери.
   - Но мы очень быстро передумали! - покраснев, воскликнула Лариса Петровна. - Все-таки он наш родной сын.
   - Вы же не рассказывали мальчику?
   - Конечно нет!
   Толька, закусив губу, ползком, чтобы его не было видно через окошки, пробрался мимо дверей кухни по коридорчику, устланному тонким ковром. Сидящие в кухне услышали лишь стук входной двери.
   - Удрал, - расстроилась Лариса Петровна. - И наверняка опять без головного убора! Ну что за ребенок!
   Алексей покачал головой. Теперь он был практически уверен, что мальчишка подслушивал у дверей и услышал кое-что для себя неожиданное.
  
   Если бы море, коснувшись прибрежной гальки, зашипело и запузырилось, словно капля на раскаленной сковороде, это никого бы не удивило. Скорее наоборот, удивительным было то, что ничего подобного не происходило. Валуны полыхали жаром, слабый ветерок набирался сил, передвигал немного горячего воздуха с одного места на другое и, обессилевший, надолго замирал. Да, подобная погода приходилась по вкусу разве что блестящим зеленым ящерицам.
   - Малыш, как ты думаешь, они меня любят? Мама с папой...
   - Разумеется. Ты ведь их сын.
   - А почему они тогда хотели меня в интернат сдать?
   - Они оказались не очень сильными, ненадолго. Но не отдали же, правда?
   - Но собирались...
   - Шел бы ты, Толька, домой. Очень жарко сегодня.
   - А ты разве чувствуешь?
   - Обижаешь! Я же нагреваюсь.
   - Еще как... Не дотронуться.
   - Ну вот.
   - Я не хочу домой. Я их видеть не хочу...
   - Видеть?
   - Так говорят... Пока, Малыш, я как-нибудь приду.
   - Пока, Толька.
  
   Часовая стрелка подобралась к цифре восемь, минутная застыла около одиннадцати. Этот жгучий, даже для Резеды жаркий день подходил к концу. Алексей третий час сидел на веранде, неподвижным взглядом впившись в калитку.
  
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Письмо 2

   Здорово, Лешка! У меня все классно, надеюсь у тебя тоже. Тебе хорошо с Принцем. Вот я тут голубя с раненым крылом подабрал, а Бешеная Корова его как увидела в нашей с пацанами комнате как завопила на весь "Дельфин"! Ее наверно за четыре морские мили кругом было слышно. Еле еле утихамирили. А еще я тут с девченкой познакомился. Красивая, соображает, не дурочка вроде. Зовут Ксюхой.
   А больше ничего не скажу! Потомучто нечего со мной в разные места ездить! Устроился бы к нам вожатым - вот классно было бы! Мы бы тогда организовано по ночам на море удирали, и Бешеной Коровы бы не было.
   Ты бы как нибудь приехал к нам, а? 40 км не так уж много. Но меня ты точно не узнаеш! Я уже чернее всякого негра!
   Жду ответа, как кандуктор билета!
   Антон
  
   ЗЫ Уже соскучился без Машки?
  
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   Антону стукнуло бы тринадцать. Угораздило же их с Алексеем родиться в один день! И в день этот квартира едва не лопалась от наплыва гостей. Приятелей общительного Тошки едва ли кто взялся б сосчитать, Алексей недостатком товарищей тоже не страдал. Сколько раз маме советовали: ну отправь ты старшего в кафе! Или: хотя бы в два дня празднуйте. Нет, сидели вместе - кто где мог, и плевать, что половина гостей откровенно засматривалась на игрушечные машинки на полке, а другая половина толковала о недавней сессии, а то и женах-мужьях-детях
   "Напиться, что ли?" Тогда, постояв у заваленной цветами могилы, он так и сделал. Помогло. Во всяком случае, мысль о самоубийстве отпустила. Хватит.
   Бутылка в дребезжащем холодильнике терпеливо дожидалась своего часа, и Алексей давно бы за нее принялся, но останавливала мысль о Тольке, который должен был прийти к восьми. Впрочем, видеть мальчишку Алексею сейчас совсем не хотелось. Чапик, чувствуя плохое настроение хозяина, подошел, лизнул. Мужчина убрал руку и шикнул на пса. Тот совершенно по-человечески вздохнул.
  
   - Толя, тебе пора на плаванье! - бодро крикнула мама из кухни.
   Таким же тоном, как сообщала зимой, что ему надо в бассейн. Она с папой и не заметили ничего... Неужели считали, что это в порядке вещей - избавиться от сына, как от сломанной вещи? Пусть и передумали... "Пусть и не знают, что я знаю..."
   "Сссколько мне повторять, ччтобы ты понял? - прошипела Гадюка, горячим отвратительным клубком ворочаясь в голове. - Теперь-то ты убедилссся, ччто они тебя сссовссем не любят? Ччто ты им не нужжжен?"
   "Заткнись", - припечатал Толька и поднялся с кровати.
   Это далось не очень легко. Ближе к вечеру он почувствовал себя плохо и все-таки вернулся домой - померить температуру.
   - Тридцать семь и три, - вздохнула мама укоризненно и добавила, что не надо было бегать по солнцепеку. А папа, высунувшись из-за газеты, сказал, что такую температуру и за температуру считать нельзя и что от занятий с Алексеем это Тольку не освобождает.
   Мальчик насторожился: чем-то отец ему не понравился. Но чем? "Кажется, он выпил... К чему бы?" Толька не знал, что несколько часов назад отцу позвонили - погиб в автокатастрофе один его старый друг...
   Толька, сколько себя помнил, всегда плохо переносил жар, даже маленький.
   - Мам, можно я не пойду? Мне не очень хорошо.
  
   Мальчишка опаздывал. "Черт с ним... - Алексей поднялся, намереваясь отправиться в кухню за водкой, но Чапик вдруг вскинулся и зарычал, вздыбив короткую шерсть на загривке. - Кого там принесло?"
   Мужчина обогнал ротвейлера и выглянул на улицу. К калитке быстро шагал Юрий Сергеевич. В одной руке он нес маленький белый пакет, другой - почти волочил за собой Тольку: мальчик упирался, но не издавал ни звука. Один раз чуть не упал, однако удержался.
   - Фу, Чапик, - медленно проговорил Алексей.
   Он отступил, пропуская гостей во двор, и отошел к крыльцу - загнать в дом утробно ворчащую собаку.
   - Не хотел к вам идти! - громогласно объявил Юрий Сергеевич. - У него, видите ли, температура! Совсем парень разбаловался. Носится по жаре, а потом жалуется! Вы уж задайте ему сегодня тренировочку, чтоб дурь выскочила!
   - Понятно, - Алексей прищурился: Юрий Сергеевич казался странным. Наводило на подозрения хотя бы то, что Алексей никогда не видел Толькиного отца таким разговорчивым. А еще неровно нацепленные очки, оживленность, блеск в глазах...
   - Вот его вещи, - Юрий Сергеевич, продолжая удерживать сына за запястье, протянул пакет.
   Алексей подошел, незаметно вдохнул - и все встало на свои места. Толькин отец был пьян - не до чертиков, но явственно. Напиваться Алексею сразу же расхотелось. Даже неприятно стало, он снова отступил на несколько шагов.
   - Хоть всю ночь гоняйте, я только рад буду! А ну быстро пошел!
   Мальчик, не ожидавший толчка, споткнулся и покатился Алексею под ноги. Алексей подхватил его, прижал, не давая убежать, коснулся лба.
   - У него действительно температура. Хотя и небольшая.
   - Пустяки! - отрезал Юрий Сергеевич. - Корчит из себя умирающего! Ну все, до свидания.
   - Папа! - Толька вывернулся из рук Алексея. - Подожди! Почему ты мне не веришь?!
   Юрий Сергеевич, не глядя, отмахнулся - Толька не успел среагировать, снова оказался на земле.
   - Папа! Папа!!!
   От криков звенело в ушах. Алексей поморщился и безучастно подумал, что они наверняка подняли на уши весь поселок. А тут вдобавок залаял запертый в доме Чапик.
   - Пап... - Толька услышал, как закрылась калитка.
   И преграда, выросшая между ним и родителями, сделалась еще чуть-чуть выше. Он продолжал сидеть на покрытой сухими листьями дорожке.
   - Вставай. И не вздумай нюни распускать, - устало сказал Алексей, потирая лоб. - Чапик, да замолчишь ты или нет!
   Выпущенный на свободу ротвейлер равнодушно обнюхал Тольку и бросился к хозяину лизаться.
   - Можно я схожу Вампира поищу? - тихо спросил мальчик. Глаза у него были сухие.
   - Вампира? - Алексей удивился не столько тому, что котенок, похоже, где-то на улице, сколько тому, что Толька оставил ему это имя.
   - Я его с собой нес, боялся, что мама его выкинет. А потом он вырвался, я хотел его поймать, но папа меня не отпустил.
   - Я сам поищу. Иди ложись куда-нибудь. И со двора ни шагу.
   - Мы не пойдем на море?
   - Ты же сам говоришь, что тебе плохо. Впрочем, если хочешь - пожалуйста. Мне все равно.
   Толька побрел на веранду и сел на раскладушку, Алексей же подозвал Чапика:
   - Сторожить. Не выпускать.
  
   Жара спала. Алексей шел по единственной в Резеде улочке, оглядывался, здоровался с бабульками, высыпавшими под вечер на лавочки, и время от времени подзывал:
   - Вампир! Кис-кис...
   Бабульки делали большие глаза и крестились, Алексей радовался, что не прозвал котенка Чертом или Сатаной. Самого же обладателя "потусторонней" клички нигде не было.
   "Может, он вернулся домой? Или вообще из поселка удрал?"
   Почти у самых ступенек толкалась группка пацанов, человек шесть. Они стояли кружком, а посредине - Алексей не мог рассмотреть, как следует - что-то крутилось, истерично рыча. Заметив взрослого, мальчики (им было лет по 14-15) расступились и подозрительно на него уставились.
   - Привет, - Алексей подошел ближе.
   "Что-то" оказалось упитанным французским бульдогом - на кривых коротких лапах, с обрубленным хвостом. Пес в последний раз исступленно встряхнул то, что сжимал в пасти. Отпустил. Маленькое. Когда-то рыжее и пушистое, а теперь свалявшееся, перепачканное кровью и землей. Несколько секунд мужчина смотрел на грязный комок - все, что осталось от Вампира - затем широко улыбнулся:
   - Собака загрызла?
   - А вам чего? - набычившись, спросил один, самый старший на вид. - Ваш, что ли?
   - Нет, не мой, - ответил Алексей. - Не люблю кошек. Никакой пользы от этой дряни, развелось - пройти негде.
   Его не оставляла мысль, что сейчас он может услышать кое-что важное.
   - А мы за этим котом уже гонялись, Герцог его почти поймал, - похвастался второй: видно, они поняли, что за котенка им ничего не будет, и осмелели. - Только его какой-то недомерок унес.
   - Его мы тоже не догнали, - добавил третий, но на него шикнули, и он умолк.
   - Понятно... - Алексей качнул головой, отгоняя застывшую перед глазами картинку - розоватые струйки, стекающие по светлой коже.
   Под удивленными взглядами мальчишек он подобрал еще теплый трупик и осведомился:
   - Вашего бульдога зовут Герцог?
  
   Алексей осторожно прикрыл за собой калитку и подумал, что придется менять футболку: ее порядком измазало кровью. И было даже хорошо, что Толька не сможет увидеть тельце Вампира. Животное с полуоторванной головой - не самое приятное зрелище.
   - Вы его нашли? - встревоженно спросил Толька с веранды.
   - Да, нашел. Чапик, иди сюда.
   Ротвейлер подбежал, посмотрел умными глазами и издал тихое горловое поскуливание.
   - Дайте мне... - мальчик остановился шагах в четырех от Алексея и свел брови, на лице появилось недоумение. - Вы... его нашли?
   - Я же сказал, да.
   - А почему...
   Толька неплохо чувствовал живое. Даже совсем маленьких зверюшек и больших насекомых. Мог определить, сколько рядом людей, если их было не больше шести. Вот и сейчас он знал, что Алексей стоит посреди дорожки, чуть левее - Чапик. И Алексей что-то держит, что-то неживое, но совсем недавно бывшее живым... Это...
   - Он... Он что...
   - Дохлый, - закончил мужчина. - Ты это хотел сказать?
   Мальчик дернулся вперед, словно хотел сам убедиться, дотронуться до комочка рваной шкурки.
   - Не трогай, - Алексей отступил. - Его загрызла собака. Бульдог.
   - Герцог... - пробормотал Толька - ему стало жарко, будто на пляже в полдень.
   - В точку. Ты ведь уже с ним повстречался, правда? И с его хозяевами тоже.
   - Нет.
   - Не люблю, когда мне врут, - мужчина осторожно положил котенка на заросшую клумбу, шагнул к мальчику, взял его за плечи и хорошенько встряхнул. - Так да или нет?
   - Нет.
   - Не ври. Те пацаны с собакой гнались за котом. Ты поймал кота, и они погнались за тобой. Ноги тебе разодрал Герцог, а пацаны швырялись камнями. Ты спрятался в зарослях, и они отстали. Так все было?
   Толька упрямо молчал, на глаза наворачивались слезы. Ну почему все настолько плохо? Этот человек над ним издевается.. Мама с папой оказались такими... И Вампир... У Тольки никогда не было домашних животных. Пушистый котенок.... С ним Толька почти не скучал, сидя в комнате. И вот, его не стало...
   - Ну давай, зареви еще из-за паршивого кота, - Алексей тряхнул мальчика последний раз и отпустил.
   - С... сами вы...
   - Кто? Паршивый кот?
   Толька умудрился поднырнуть под его локоть и выскочил на улицу.
   Алексей вслед не побежал - отправился искать лопату. Яму он вырыл под кривым низеньким деревом на краю сада, положил туда завернутого в полотенце Вампира и забросал землей. Чапик наблюдал за хозяином со стороны, беспокоился, повизгивал.
  

* * *

   - Зачем ты пришел? Уже поздно.
   - Мне плохо. И Вампир умер... У меня никого нет.
   - У тебя есть родители.
   - Не говори про них. Папа меня силой потащил, а мама ничего не сказала. Ничего не сделала. Они мне не поверили.
   - У тебя есть я.
   - Но ты не можешь быть со мной все время.
   - По-моему ты преувеличиваешь.
   - Я не пойду домой.
   - Хочешь, поспи здесь. Ночь теплая и море сегодня спокойное. Но о тебе будут волноваться.
   - Думаешь? Меня не будут искать. Мне кажется, что я уже никому не нужен.
  
   Никого нет
   Не говори про них
   Ничего не сказала
   Ничего не сделала
   Не поверили
   Не можешь быть со мной все время
   Не пойду домой
   Не будут искать
   Никому не нужен
  

* * *

   Несколько раз Толька дотягивался до воды и ополаскивал пылающие руки и лицо. Собственное дыхание казалось раскаленным, как у огнедышащего дракона, голова ныла, в ушах гудело. "Вряд ли у меня больше тридцати семи и пяти, - подумал он, - но такое ощущение, что я сейчас вскиплю, как чайник..."
   Время близилось к полуночи, и Толька задремал. Снились кошмары - эмоции, запахи и звуки. Страх и обреченность, запах крови, рычание, последний хрип. "Надеюсь, Вампир быстро умер... Убегать страшно... Бежишь, больно, еще надеешься, а тебя хватают... А когда долго убегаешь и сильно боишься, оно как во сне: кажется, надо остановиться, повернуться к страшному лицом - и проснешься. А на самом деле, если остановишься - конец..."
   - А ты все-таки хочешь поплавать, да?
   Тольке понадобилось некоторое время, чтобы убедиться, что это не сон. Он лежал, свернувшись на боку, на твердой гальке. Ногам было приятно прохладно: ступней касалась вода.
   - Вы... Откуда вы знали, что я здесь?
   - Подумал логически. К тому же твоя мама мне кое-что про тебя рассказала: что ты любишь, что не любишь, где гуляешь. И что ты считаешь, что этот камень с тобой разговаривает. К кому... чему бы ты пошел плакаться?
   - Я не вернусь домой.
   - И не надо. Я сказал твоим родителям, что мы пойдем на пляж, вернемся поздно и ты переночуешь у меня. Они были совершенно не против. Искать тебя никто не будет.
   Толька приподнял голову. Услышал отражение своих мыслей. Значит, правда?
   - Я вас ненавижу.
   - Удивил.
   - Уходите.
   - И не подумаю. Пойдем поплаваем.
   Алексей поднял его на руки.
   - Мам... "Помогите кто-нибудь... Малыш... Папа... Мама..."
   - Замолчал? Вспомнил, что уже не маленький? Или дошло, что их здесь нет?
   Толька до этого момента пытался дергаться, но теперь замер.
   "Их тут нет. Они не услышат. Они не пришли бы, даже если бы были близко. Они мне не верят. Что мне страшно. Они думают, что это мои капризы. Они не придут"
   - Делайте, что хотите...
  
   У каждого есть свои заскоки. Тараканы, пунктики, странности... Алексей всегда избегал привязываться к людям, с которыми наверняка придется расставаться. Не понимал дружбы по переписке и курортных романов (хотя последнее, бывало, случалось - легкие, похожие на игру отношения, но и за них приходилось расплачиваться потом жесточайшими депрессиями). Когда любишь - хочется, чтобы любимый человек всегда был рядом. Всегда смотреть на него и понимать, что это навсегда. Коварное идиллическое слово "навсегда" - такого не бывает. Уходят девушки, родственники, друзья - кто куда: в другую страну, город, в иной мир, навстречу другим людям и событиям. Шесть лет назад у Алексея был друг. А потом уехал в Англию. Почти полгода тоски, месяц бессонницы. Друг много писал, Алексей не отвечал. Когда дорогой человек вдруг исчезает - для Алексея это было равносильно предательству, хотя в душе он и понимал, что подобная точка зрения совсем не верна. Могут быть важные причины - он не принимал причин. У него была куча приятелей, но никогда - много друзей, он редко знакомился с девушками - они такие непостоянные. Но в последнее время все стало налаживаться. Он встретил Машку и искренне надеялся, что это на всю жизнь. Но в начале лета ушел из жизни Антон, ушел глупо, нелепо. Уж от кого, а от Антона Алексей такого предательства не ожидал. Невыносимо обидно. "Вот я ему задам..." - забывшись, думал он и вспоминал, что уже никогда не сможет подшутить над Антоном, встрепать ему волосы. Оказалось, что он любил Антона больше, чем родителей, больше, чем Машку. Любил. И смертельно на него обиделся.
  
   Южная ночь смотрела на море мириадами ярких звезд.
   - Интересно, мы смогли бы подружиться?
   Чапик давно уже похрапывал. Ему вообще все равно было, где спать, что на гальке, что на ковре.
   - Но лето закончится, и придется разъезжаться по разным городам. А еще ты похож на одного человека. На которого я очень сильно обиделся. Но я его любил.
   Алексей не ждал, что Толька будет отвечать. После холодной воды жар у него как будто прошел, но выглядел мальчик неважно и был словно где-то далеко отсюда.
   - А почему вы не помиритесь? - Толька, укутанный в полотенце, сидел, облокотившись на Малыша.
   - Этот человек умер.
   - И вы жалеете, что не помирились с ним раньше?
   - Нет. Он умер - за это я на него и обиделся. Ну что, наверх?
   - Идите, если хотите. Я не пойду.
   - Я почему-то так и думал. Тогда и я останусь.
   - Зачем?
   - Ты под моей ответственностью. И я не хочу уходить. Надеюсь, нас тут не смоет.
   - Не смоет... - у Тольки знакомо закололо в висках, и он чуть не рассмеялся: достойное завершение "приятного" дня... а может, сегодняшние переживания виноваты? - Малыш сказал, что будет хорошая погода.
   - Малыш?
   - Этот камень... который разговаривает.
   - Ну-ну.
   В голове взорвался фейерверк.
   Мальчик по-собачьи покрутился на месте, выбирая, где поудобнее, и сказал как бы сам себе:
   - А у меня снова голова болит. Даже недели не прошло.
   - Ты в своем репертуаре, - проворчал Алексей. - Не ребенок, а вечная проблема.
   - Мг, - Толька свернулся в клубок и задрожал.
   Алексей посмотрел на мальчика, на темное море. Тупая горячая тоска ударила, казалось, в самое сердце. Ноющая, невыносимая... Алексей протянул руку - пальцы зарылись в Толькины волосы. Ему сейчас тоже больно. Потом мужчина что-то обрывочно тихо рассказывал, понимая, что его не слышат, а если и слышат - не понимают. А когда сделалось совсем плохо, встал и выговорил, глядя в темноту, что таилась в зарослях:
   - Я хочу отметить этот день. Поплыву далеко-далеко, пока не устану. Если вернусь - буду жить дальше.
   Он вернулся нескоро. Было тихо, почти светло, и молчал сидевший у кромки воды Чапик. Алексей, шатаясь, выбрался на берег, упал рядом с Толькой и заснул, едва успев отметить, что мальчик дышит ровно и спокойно. Ротвейлер лег у него под боком.
   Звезды погасли. Все, до единой.
  
  

Глава 5. Пляж Между Скал

   9 июля, четверг
   Третий день ветер гнал над Резедой хмурые тучи. Иссиня-черное море топорщилось мутно-белыми барашками, волны заливали пляж, выбрасывая на гальку водоросли, незадачливых рыбок и медуз. Сильными порывами срывало листья и небольшие ветви с платанов и серебристых акаций, тяжелыми каплями распластывало по промокшей земле цветы.
  
   - Вот тебе и Крым, - папа раздраженно смял газету. - Июль-месяц, энное количество ясных дней! И где они?
   "Зачем папе хорошая погода? - уныло подумал Толька, безучастно водя ложкой в борще. - Он вечно дома сидит то за газетой, то за работой, на улицу почти не высовывается. Мама хоть в саду еще..."
   Мама словно подслушала его мысли:
   - У меня все вьюнки побьет.
   - Когда все время жарко - тоже плохо, - вставил Алексей. - Хотя дождь три дня подряд... это уже слишком.
   Толька, понимая, что с кухни его не выпустят, пока он не поест, мучительно принялся за остывший борщ.
   Под столом теплой грудой дремал Чапик. Все время, пока стояла плохая погода, Алексей уходил домой только ночевать и целыми днями торчал на кухне с Толькиными мамой и папой, умудряясь ловко болтать с мамой о готовке, с папой - о погоде и политике. Родители были в восторге. В отличие от Тольки. Каждый завтрак, обед и ужин становился испытанием, и это при том, что Алексей сейчас мальчика как бы не замечал. Тольку корежило находиться с ним не то что в одной комнате, но даже в одном доме. "Эх, скорее бы дожди закончились..."
   Кое-как расправившись с обедом, мальчик ушел к себе. Плавный разговор на кухне тек своим чередом. "Кто-нибудь вообще заметил, что я там был?" Толька открыл окно, и в комнату ворвался холодный ветер, увлекая за собой крупные капли и свежий запах дождя. Сразу сделалось зябко - окно пришлось закрыть. Толька сидел на кровати, обняв колени. Раньше он не тяготился своим одиночеством: всегда умел себя занять, - а теперь что-то изменилось. Ему хотелось быть с кем-то, но он сторонился родителей, Алексея, других детей... Хотелось быть нужным кому-то. Это желание мог бы удовлетворить домашний любимец, но Вампир умер, а мама ни за что не разрешила бы завести животное. Странно, что она против Чапика ничего не имела. Хотя... чего странного? Ясное дело, из-за Алексея. "Я нужен маме с папой? Они обращают на меня внимание, разве что когда я делаю что-нибудь не так... Наверное, я нужен Малышу. Жалко, что он не человек. А Алексею я нужен? Вполне возможно. Чтобы надо мной издеваться... А все-таки интересно, на кого из его знакомых я похож?" Ту ночь на пляже Толька помнил не очень хорошо: сначала у него была температура, потом голова разболелась... "Почему у меня голова стала так часто болеть?" Теперь ему хотелось бы вспомнить подробнее, что именно тогда говорил Алексей, но он не мог - как ни старался. За окном громыхнуло. Толька, покачиваясь, прислушивался к шуму дождя. "Когда я в последний раз чувствовал себя счастливым?"
  
   - Лариса Петровна, - попросил Алексей, - постарайтесь вспомнить, после чего мальчик начал бояться воды?
   Толькина мама болезненно морщилась, сжимала тонкими наманикюренными пальцами виски, но вспомнить у нее не получалось.
   - Юрий Сергеевич?
   Тот с недовольным лицом выглянул из-за газеты. Однако Алексей как-то сообразил, что неудовольствие это адресовано не ему. Похоже, Толькин отец сердился на сына, который, хоть и косвенно, служил причиной того, что его, Юрия Сергеевича, отвлекают от чтения.
   - Не знаю. Мой сын, увы, никогда смелостью не отличался.
   Алексей вздохнул. "Детям, которые не оправдывают надежд родителей, не позавидуешь..."
   - Стойте! - встрепенулась Лариса Петровна. - Я, кажется, вспомнила!
   От неожиданности Юрий Сергеевич дернул газету, а Алексей чуть не выронил печенье.
   - Лара, потише...
   - Юрик, помнишь, как мы в самый первый раз тут были, и Толя накануне того дня, когда упал, на глубокое зашел?
   - А-а, - Толькин папа поправил очки. - Припоминаю.
   - Да, точно, - Лариса Петровна, раскрасневшаяся и взволнованная, повернулась к Алексею. - Просто тот отдых... последний день и несчастье с Толей - это запомнилось лучше всего. А днем раньше мы купались и оставили Толю почти на берегу, ему там мелко было. Я отвернулась на секунду, потом смотрю - Толи нет, даже пузырей нет. Он, наверное, дыхание задержал. Ой, как я тогда перепугалась! Хорошо, Юра быстро опомнился. Толя в тот день вообще к воде не подходил - сразу в рев. Мы подумали, пройдет со временем... а после не до того стало.
   - Понятно, - Алексей кивнул и перевел разговор на рецепты варенья.
  
   А под вечер тучи неожиданно разметало на неопрятные лохматые клочки, да и те вскоре как корова языком слизала. Небо вновь засияло голубизной, но не пронзительно горячей, а теплой, остывающей к ночи.
   Толька услышал, как ушли Алексей с Чапиком, подождал минут пять и прибежал на кухню сказать, что идет гулять.
  
   - Привет, Малыш, - мальчик шлепнулся на теплую гальку.
   - Привет, Карлсон, - отозвался валун.
   - Ну откуда ты все это знаешь, а? Будто телевизор смотришь! Признавайся!
   - От верблюда, - серьезно сказал Малыш. - Большого и африканского.
   - Да ладно тебе...
   - Рад, что у тебя настроение стало лучше.
   - Спасибо. Слушай, - Толька подобрал гладкий камушек и принялся перекатывать его в ладонях. - Ты помнишь, о чем мы с ним тогда говорили?
   Толька был уверен, Малыш поймет, что подразумевается под "тогда" и "с ним". И Малыш не подвел.
   - Я помню все, что когда-либо возле меня произносилось и совершалось, в особенности, если это касается тебя. Могу повторить слово в слово. А ты сам не помнишь?
   - Не все, - смутился мальчик. - Голова какая-то пустая...
   - Ты ему сказал, что я разговариваю.
   - Что??? - Тольку подбросило, словно на пружине. - Шутишь!
   - Не-а, - Малыш будто улыбнулся. - Ну и ничего страшного. Твоя мама ему еще раньше сказала. Твоя мама не верит, и он, по-моему, тоже не поверил.
   - Да уж, - Толька успокоился и снова сел. - А что еще?
   - Про человека, на которого ты похож. И который умер.
   - Я помню. А потом?
   - Он тебя по волосам погладил.
   - Ага, - Толька машинально тронул макушку и слабо улыбнулся. - Гладил и что-то шептал. Было...
   - Хорошо? - подсказал Малыш.
   - Не очень хорошо: голова-то болела. Но да... лучше, чем обычно. Мама раньше со мной сидела, когда я совсем маленьким был, лет до пяти, а потом меня просто оставляли в комнате с закрытыми дверями и окнами. И мне все время страшно было, потому что тихо. А вчера я заснул почти сразу.
   - То есть, он не такой уж и плохой?
   - Не знаю. Может быть. Но он мне все равно не нравится - Толька постарался как можно быстрее эту тему замять. - Так что он тогда шептал?
   Ответ Малыша оказался неожиданным:
   - Я не скажу, а ты не спрашивай.
   - Это еще почему? - удивился Толька.
   - Вот ты можешь сейчас попросить родителей, чтобы вы отсюда уехали? Причем так, чтобы он не знал. Твои родители согласились бы?
   - Ты серьезно? Нет, конечно. Я и сам не хочу отсюда уезжать... А это ты к чему?
   - К тому, что ничего не изменишь. Не забивай себе голову, но будь начеку. Особенно когда надо будет возвращаться - в конце лета.
   - Малыш... - Тольку ни с того ни с сего прошиб озноб. - Я не понимаю. Он мне что-то плохое сделает? Что он тогда сказал?
   Малыш молчал, как обыкновенный камень, и Толька вздохнул, понимая, что продолжать расспросы бесполезно. Но все же попробовал еще раз.
   - Ты просто не слышал! Вот и секретничаешь, прикидываешься, будто знаешь.
   - Раз-два-три-четыре-пять, вышел кто-то погулять, - ожил Малыш. - С собакой.
   - Что??? - во второй раз за пять минут повторил Толька. - Блин! Я побежал!
   Вскоре возле валуна было пусто, лишь далекий хруст гальки нарушал тишину.
  
   Так далеко по пляжу Толька никогда не заходил: гулять он как-то предпочитал по верху, а на пляже ему хватало местечка у валунов. Но сейчас захотелось пройтись вдоль воды - интересно, что там дальше? Путь преградила вздымающаяся крутизна. Ага, а если попробовать обогнуть ее по воде? Мальчик успел еще подумать о коварных ямах и острых камнях, однако оказалось, что скалу опоясывает узенькая тропка. На ум Тольке сразу же пришел поход за цветами для мамы - не самое приятное воспоминание. Он упрямо фыркнул и осторожно ступил на скользкую мокрую дорожку. Должно быть, когда поднимались волны, здесь было не пройти: или по скале размажет или вниз сбросит - пусть внизу и совсем мелко. Мальчик решил, что продвинется шагов на двадцать и вернется, если тропка до той поры не кончится. На шестнадцатом шаге Толька снова почувствовал под ногой гальку.
   Очень скоро сделалось ясно, что он попал на участок пляжа, полумесяцем отрезанный склоном позади и скалами по бокам. Следующую скалу Толька "покорять" не стал: ему и здесь понравилось. "Ух ты... Сюда даже сверху спуститься нельзя! Вот только... - он помрачнел, - если вдруг начнется шторм, обратно уже никак... Разве что наверх лезть..." Он попытался лезть вверх в разных местах и убедился, что это если и можно, то слишком сложно. Но поскольку шторма ничто не предвещало, Толька представил себя Робинзоном Крузо на необитаемом острове, откуда нельзя выбраться. Увлекшись, он услышал собачий лай, долго соображал, откуда на острове взялась собака, а узнав голос Чапика, испугался не меньше Робинзона, обнаружившего на берегу человеческий след. "Это похуже шторма..." Чуткое ухо уловило в вечерней тишине шаги Алексея, еще по ту сторону скалы. "Пожалуйста, пусть он не догадается обойти! Хоть и в самом деле вверх лезь..."
   Надежда растаяла. Плюх-плюх - бежал по воде Чапик - ротвейлеру при всем желании по дорожке было не пройти. А за собакой - хозяин.
   - Ты от меня здесь прячешься? - Алексей осмотрелся, очень уж красивым показался пейзаж. Красноватые скалы, обрыв в изумрудных пучках зелени, светлая галька пляжа - вид портили лишь неряшливые кучки водорослей, разбросанные повсюду: видно, во время шторма этот пляжик затапливало целиком. И низкое солнце с особенным мягким вечерним светом.
   Толька сел на плоский камень у откоса и теребил спускающийся сверху, причудливо извитый побег. Алексей задумчиво посмотрел на мальчика: вообще-то увидеть его здесь мужчина не ожидал, просто Чапик слишком уж целеустремленно трусил вдоль кромки воды, и Алексей заинтересовался, куда пес его приведет. М-да, привел.
   - Чего ты больше боишься, меня или воды? - не дождавшись ответа, Алексей продолжил: - Хоть убегай, хоть прячься, а в воду я тебя затащу. Обязательно.
   - Пользуетесь тем, что вы сильнее? - горько спросил Толька. "Я не сдамся. Или уже сдался? Я сказал ему, "Делайте, что хотите"... Нет, у меня была температура! Это не считается!"
   - Да, - просто ответил мужчина. - Но я все же предпочел бы, чтобы обошлось без слез, воплей и обмороков. А тебе самому не хочется утереть нос отцу? Доказать, что ты можешь?
   Толька промолчал: что возразишь, когда попадают в точку?
   - Пойду-ка проверю, какое здесь дно.
   Толька почувствовал на коленях горячее собачье дыхание, протянул руку - погладить пса, однако тот зарычал, вернее, заворчал, тихо, вежливо, и мальчику ласкать Чапика сразу расхотелось. Ротвейлер же улегся, положив тяжелую морду Тольке на ступню. Толька попробовал убрать ногу - из горла собаки вырвался предостерегающий рык.
   "Кажется, он думает, что сторожить меня - его почетная обязанность, - решил Толька. - Даже без команды..."
   Нога начала уже затекать, когда Алексей, наконец, наплавался. Чапик тут же вскочил, и Толька перевел дух: неприятно, если твои конечности в опасной близости от таких клыков.
   - А ты нашел неплохое место, - сообщил Алексей, вытираясь. - Глубина увеличивается постепенно, ям нет - то, что надо. Вода после дождей холодновата... Встретимся завтра вечером возле лестницы. Если море будет спокойным - пойдем сюда.
   Толька кивнул. Все как будто было сказано. Алексей коротко резко выдохнул, словно на что-то решаясь:
   - Как мне тебя называть?
   - Что? - не сообразил мальчик.
   - Имя. Толя? Тебя так родители называют?
   - Не надо, - попросил Толька. - Не надо так.
   Мужчина, усмехнувшись, с полминуты следил за игрой бликов на морской глади.
   - Ты знаешь, с какого времени начал бояться воды?
   - Да...
   - Помнишь или тебе рассказывали?
   - Я... - Толька помедлил, воскрешая в памяти свое сокровище - единственное зрительное воспоминание. - Я помню, как солнце отражалось в воде. Снизу, из-под воды, это очень красиво. Но страшно. А больше я так ничего не помню. Даже маму.
   - Ты помнишь солнце? - переспросил Алексей.
   - Да. Такое, какое оно через слой воды. Оно красивое, а сейчас, если я вдруг буду тонуть, я даже этого не увижу.
   - Не увидишь, - согласился мужчина. - "Но тонуть ты больше не будешь". Чапик, ко мне! - он смерил Тольку взглядом. - И надевай что-нибудь на голову, когда бегаешь по жаре.
  
  

Глава 6. Баба сеяла горох...

   10 июля, пятница
   Этот день Толька провел в алычовой роще - старом заброшенном сливовом саду. Взял воды, бутерброды, крикнул необычайно рано проснувшейся маме, что обедать не придет, и убежал за поселок, где, раскиданные негусто, стояли на пожухлой траве деревья. И ему не было скучно сидеть целый день в удобной развилке давно облюбованной развесистой сливы у дороги, среди прохладных, шелестящих на горячем ветерке листьев. За все это время мимо прошли только два человека. Бабка Манюта из 2-ого дома неторопливо просеменила, постукивая палочкой. Толька окликнул старушку, и та, беззлобно поворчав, назвала его воробышком на ветке.
   Воробышек, воробышек,
   Птенчик Божий...
   Пташка Божия летала,
   Свету пташка не видала,
   Зимушкою зябко стало,
   Пташка Божья в Рай попала.
   Толька наклонил голову, прислушиваясь к отдаляющемуся постукиванию палочки и затихающему бормотанию. Мама с папой считали, что бабка Манюта давно выжила из ума, но мальчику добрая старушка нравилась. Он бегал для нее за хлебом и молоком, а она угощала его леденцами. Даже бабкин стишок про несчастного воробья Тольке нравился, хоть и жаль было птичку. Но принимать строки на свой счет он категорически отказывался, потому как на тот свет, пусть и в Рай, не спешил.
   Вторым прошел Алексей, к счастью, один, без Чапика, и Тольку не заметил. Мальчик решил было запустить в него незрелой сливой, но передумал - слишком дорожил своими ушами, чтобы его за них с дерева стаскивали.
  
   На пляж Толька прибежал раньше Алексея и на всякий случай уточнил у Малыша, какая будет погода, со слабой надеждой - а вдруг соберется дождь. Малыш (отозвался не сразу) пробурчал, что он не синоптический центр, но соизволил сообщить: погода в ближайшую неделю ожидается стабильно жаркая, без осадков, а море - спокойное, как лужица подсолнечного масла.
   - Специально под прогноз погоды косишь? - фыркнул Толька. - "Стабильно жаркая, без осадков"...
   - А море как лужица подсолнечного масла, - серьезно повторил Малыш.
   - На сковородке? - невинно уточнил мальчик.
   - Не угодишь Алексею - будет на сковородке.
   - Малыш, не шути так! Ой... - Толька прислушался: не столько слухом, сколько этим своим загадочным шестым чувством. - Все, тревога!
  
   - В прошлый раз мы остановились на том, что ты отказывался опустить в воду лицо, - бодро сказал Алексей. - С этого и начнем. Пошли. - он шагнул к морю и обернулся. - Эй, вставай, пойдем.
   Но Толька как сидел на гальке, так и не шелохнулся.
   Мужчина подхватил его под мышки - мальчик висел, словно неживой - поставил в воду, отпустил.
   Толька невозмутимо вернулся на берег и сел на прежнее место.
   - Даже так? У кого терпения больше? Учти, у меня его мало.
   И на десятый раз Алексей перешел от угроз к делу. Будучи в очередной раз доставленным в воду - неглубоко, по колено, Толька в очередной же раз собрался выйти на берег. Не тут то было.
   Сильная рука, будто тисками, сжала его запястья. Вторая толкнула в спину. Обдало холодом. Не успев толком сообразить, что произошло, Толька не сразу понял, что прижат ко дну, на щеку давят камешки, а в свободном ухе то пропадает, то возобновляется странный шум - перекатывается вода. Ошеломленный, он окаменел в этом крайне неудобном положении, забыв вырываться. Казалось, прошла вечность, прежде чем его отпустили.
   Толька отдышался быстро. Все-таки там было мелко, и он не слишком напугался.
   - Как мне еще доказать, что я сильнее? - спросил Алексей. - Утопить тебя? Мне это не надо.
   Пара минут прошла в молчании.
   - Знаешь что, - мужчина вскочил и снова направился к морю. - А иди-ка ты отсюда. В самом деле, пустая трата времени. Как я могу учить тебя плавать, если тебя в воду калачом не заманишь? Отпуск псу под хвост. Хватит.
   Все случилось настолько неожиданно, что мальчик с полминуты сидел, приоткрыв рот, и лишь затем, не веря своему счастью, побрел к скале. Что и говорить, получилось идеально, он подобного не ожидал... вот только что папа скажет? Размышляя на эту тему, Толька осторожно огибал скалу и не успел даже пикнуть, когда Алексей сдернул его с дорожки и потащил прочь от берега. Толька в ужасе забрыкался.
   - Ну давай, побейся, побейся... - голос Алексея плескал в ухо вместе с водой. - Я тебя не удержу, а мы уже глубоко.
   Толька испуганно взвизгнул, хлебнув при этом морской воды, и вцепился в мужчину.
   - Да не за шею, черт тебя побери! Перебирайся за спину и держись за плечи!
   Толька, смутно удивляясь, что в состоянии еще что-то слышать и понимать, с такой прытью последовал этому ценному указанию, что в один ужасный момент они оба погрузились с головой. Толька почувствовал, что воды в нем стало намного больше, и сей факт улучшению самочувствия явно не поспособствовал. Ему таки удалось ухватиться за Алексея правильно, но пальцы разжимались.
  
   Алексей ощутил, что хватка на плечах ослабевает, и поспешил к берегу. Он намеренно не стал заплывать далеко, несколько метров - и сможет стоять, с расчетом, чтобы добраться до мелководья, хотя бы мальчишка ненароком малость его придушит - следовало признать, пальцы у мальчика были крепкие на удивление, глядишь, синяки останутся. И вот, они уже на сухой гальке.
  
   Толька стоял на четвереньках, сгорбившись и дрожа. Во рту поселился отвратительный горько-соленый вкус, в животе застыла тяжесть - впору было наизнанку вывернуться. Он попробовал отодвинуться - не хватало еще у Алексея в ногах валяться, однако голова моментально начала изображать карусель. Алексей глянул на него сверху вниз и коротко неприятно рассмеялся.
   - Перестаньте... - выдохнул Толька со всей ненавистью, что оставалась под страхом и изнеможением.
   - Воды наглотался? - мужчина приподнял его, надавил под ребрами.
  
   Галька грела снизу, уже не жгучее, но вполне теплое солнце пригревало сверху, и все это мало-помалу привело Тольку в себя, постепенно прошел озноб. Мальчик повернулся на бок и замер. Происшедшее казалось довольно... унизительным. Заворчал Чапик.
   - Если ты со мной играешь, пожалуйста, будем играть, - ровно сказал Алексей. - Пока ты проигрываешь с разгромным счетом. Правила, думаю, установились сами собой: я не рассказываю твоем отцу про твои "успехи", ты тоже молчишь. Тем более, как я понял, родители тебе не поверят, даже если бы я на самом деле тебя топил. Все зависит от тебя. Будешь фокусничать - не посмотрю, что ты ребенок. Будешь умницей - обойдемся без карательных мер.
   - Я не собираюсь вам подчиняться, - Тольку все еще слегка мутило, и от безнадежности наворачивались слезы - он держался на чистом упрямстве.
   - Обучение в любом случае подразумевает подчинение в той или иной степени, - сухим тоном произнес Алексей. - Опять же, все зависит от тебя. Думаешь, мне нравится тебя ломать?
   - Мне почему-то кажется, что да, - Толька осторожно сел.
   - Когда кажется, креститься надо, - парировал мужчина и потрепал ротвейлера за ухом.
   Он уже признался себе, что какое-то болезненное удовольствие действительно от этого получает, и даже знал причину. Это была месть. Месть, адресованная не туда и не тому, однако приносящая определенное удовлетворение.
   - Счет начнем сначала... Пока один-ноль в мою пользу, - Алексей смотрел, как маленькие, удивительно ровные, почти идеально круглые облачка выстраиваются вдоль горизонта, потом поднялся. - До встречи. Завтра в шесть.
  
   - Так у вас война? - не без иронии осведомился Малыш.
   - Игра, - поправил Толька. - Он сильнее, значит, мне надо действовать по-другому... Что бы такого сделать? Вот если на дороге выкопать яму и замаскировать? Нет, там земля слишком твердая, и вдруг кто-нибудь другой пройдет? К тому же... "я не хочу, чтобы чего доброго сломал ногу..." - хотел сказать Толька, но почему-то застеснялся и быстро вывернулся: - он сразу догадается, что это я.
   - А разве он не должен догадаться? - удивился Малыш.
   - Неважно... - Толька задумчиво водил пальцем по колену. - О! Он недавно маме с папой рассказывал, что спит в саду, в гамаке. Гамак же привязан веревками к деревьям, правда? Если ослабить веревки...
   - То тоже можно получить травму, - закончил Малыш. - Как и с ямой. Не ногу сломать, так спину повредить.
   - Разве я про ногу вслух сказал?
   - Неважно.
   - Ага, - Толька улыбнулся. - Он, может быть, сегодня к нам придет, с Чапиком, а я пока к нему сбегаю.
   - А что будет, если он тебя застанет?
   Мальчик передернул плечами:
   - Ничего особенного. Два-ноль в его пользу.
  

* * *

  
   11 июля, суббота
   Настроение с утра было отвратительным. Вчерашним вечером Толька успешно совершил вылазку в стан врага, вернулся домой как раз тогда, когда оттуда уходил Алексей, и с аппетитом - редкое дело - набросился на ужин. И тут мама с папой начали давний разговор о Толькином будущем, а точнее, о фактическом отсутствии такового. Когда папа принялся выдавать монолог с запевом "А я думал, что, если у меня появится сын, он будет тем-то и тем-то", Толька стал есть с такой скоростью, что чуть не подавился.
   "Они что, думают, будто я не слышу или ничего не соображаю?"
   В своей комнате он всплакнул, поспорил с Гадюкой и полночи провел на подоконнике. Самое страшное, что слова Гадюки постепенно начинали казаться все менее лживыми. "Кажется - креститься надо" - так говорил Алексей. Толька попробовал перекреститься, но особого облегчения попытка не принесла. Лег он часа в три и сильно не выспался.
  
   Под аккомпанемент шумного пыхтения Чапика они спускались по лестнице.
   - Ты вчера вечером был у меня? - спросил Алексей.
   - Да, - врать не имело смысла.
   - Значит, гамак - твоя работа? - в голосе слышалась улыбка.
   - Да.
   - Тогда один-один. А у тебя крепкие пальцы - такой узел развязать. Долго трудился?
   - Нет...
   - Ты сегодня вообще кислый. Совесть грызет? Не волнуйся, я почти не ударился.
   - Нет... "Зачем я вообще родился? Если я никому не нужен и ни на что не годен..."
   Несмотря на раннее время, на пляже кто-то был: известное дело, суббота. Алексей окликнул этих людей (как будто семейная пара с двумя детьми), сказал что-то о погоде, и они отправились к Толькиному "необитаемому острову".
   - А ваша победа - это если вы меня плавать научите?
   - Отнюдь, - не согласился Алексей. - Ты себя недооцениваешь. Да, а как ты во двор пролез?
   - Я... - Толька немного подумал, говорить или нет. - Там дырка в заборе.
   - А, точно! Через нее еще Чапик лазил. Нет, ты сегодня определенно хмурый. И сонный. Что-то случилось?
   - А вы сегодня слишком веселый, - Толька чуть-чуть отстал. - Какая вам разница? Я не ваш ребенок.
   - Не мой, - подтвердил Алексей, и мальчик почувствовал резкую смену его настроения.
   "Чего я такого сказал?" - удивился Толька.
   Пляж Между Скал называть необитаемым островом было уже нельзя. "Скорее, Поле Боя", - прикидывал Толька.
   - Ты и раньше особо улыбчивым не был, а сейчас и вовсе как в трауре, - сказал Алексей. - Опять чего-то не того подслушал?
   "Опять подслушал? Откуда?.." - Толька проглотил изумленный возглас и проворчал:
   - Все-то вы знаете.
   - Стараюсь. А припекает уже...
   По Толькиному мнению, совсем не припекало. Зато через два с половиной часа... Все это время Алексей на пару с Чапиком плескался недалеко от берега. Изредка они вылезали минут на десять, а потом снова шли купаться - про мальчика будто и забыли. Толька же медленно поджаривался на камнях пляжа. Вначале спасала тень, отбрасываемая скалой, однако с приближением полудня тень отползала. Да и в тени было не очень-то прохладно.
   "У меня будет солнечный удар, - сердито думал Толька, обмахиваясь кепкой. - Или тепловой... Он явно что-то задумал..."
   Сгореть Толька не боялся: никакое солнце его не брало. "Белый как сметана, - говорила мама подружкам, когда те удивлялись, почему мальчик после юга не загорел. - День на самом солнцепеке просидит - даже не покраснеет".
   Времени перевалило за 11, и Тольке захотелось по-собачьи вывалить язык. Прихваченную из дома воду он давно выпил, но толку от нее, быстро нагревшейся, было немного.
   - Ну что, не замерз? - тоном средневекового инквизитора (по крайней мере, так тон средневекового инквизитора представлял себе Толька) поинтересовался Алексей, в очередной раз выбравшись из моря. - А водичка хорошая, холодненькая... освежает.
   Чапик будто в подтверждение слов хозяина встряхнулся, и на Тольку полетели холодные капли. Стало легче.
   - Все-таки поражаюсь я тебе, - продолжал мужчина. - Как можно быть у моря и не купаться? А что ты делаешь, когда жарко?
   - Иду в тень, - неохотно ответил Толька.
   - Ай, это совершенно не то. Я вот отсюда часов до четырех уходить не собираюсь, и тебя не пущу. Собираешься вариться в собственном соку?
   - Вы... вы не можете меня тут держать! - вскинулся Толька.
   - Пускай эта фраза послужит тебе утешением.
   - Я убегу!
   - Я скажу собаке тебя караулить, и фиг ты куда убежишь.
   - У меня солнечный удар будет!
   - Полезешь в воду - не будет.
   - А я не полезу.
   - Тогда будет. Только кто мне мешает сказать, что ты сам где-то там бегал, а я тебя потом нашел? А тебе не поверят.
   Последние слова больно кольнули в груди. А ведь и вправду не поверят... Алексей всегда будет прав. Мама с папой легче ему поверят, чем собственному сыну.
   - Я от тебя ничего сверхъестественного не требую, - примирительно проговорил Алексей. - Просто хочу, чтобы ты окунулся. Жарко ведь.
   Толька скинул майку и шорты и побрел за Алексеем, хоть и не на грош ему не поверил. Вода показалась просто обжигающе ледяной. "Вот это я раскалился..." - удивился Толька, пританцовывая и втягивая живот чуть ли не до позвоночника.
   - Баба сеяла горох и сказала деду "ох", - пробормотал Алексей. - Знаешь этот стишок?
   - Ну знаю, - насупился Толька.
   - А что надо делать на слове "ох" знаешь?
   - Знаю...
   - Не продемонстрируешь?
   Толька, нахохлившись, водил ладонью по воде, достававшей ему до пояса.
   - Я все равно от тебя не отстану. Кстати, у нас два-один в мою пользу, потому что мне пришлось тебя сюда шантажом заманивать.
   Толька досадливо поморщился: теперь снова надо ответный ход придумывать.
   - Не витай в облаках, - оборвал мужчина его размышления. - Потом будешь соображать, как отыграться.
   Мальчик шагнул, поскользнулся. Что-то часто за последние дни.
   - По-моему, ты просто споткнулся, - недовольно сообщил Алексей, когда Толька поднялся на ноги. - Ты уже столько раз окунался с головой, что давно уже должен был перестать бояться. И теперь не делаешь того, что я говорю, из ослиного упрямства.
   Толька не отвечал: он и сам не знал.
   - Ладно, продолжим.
   - Я уже окунулся, - напомнил мальчик.
   Алексей многозначительно хмыкнул.
   - Легко вам, - с горечью сказал Толька. - Слово дали, слово взяли.
   - Я не давал слова, - возразил мужчина. - И разве ты никогда никого не обманывал? Хотя, понятно, обманывать и быть обманутым - совсем разные вещи.
   Конечно, Тольке случалось обманывать - и не раз. Но он старался, если позволяли обстоятельства, не говорить неправду, а отмалчиваться и недоговаривать. На вопрос, заданный в лоб, врать для Тольки было очень сложно. Тем более, как однажды верно подметил Алексей, он плохо умел врать - лицо выдавало.
   - Все равно, это подло, - прошептал Толька.
   - В любви и на войне все средства хороши, - парировал Алексей.
   - Причем тут это?
   - То, что происходит между нами, на любовь похоже мало, - объяснил мужчина. - Скорее уж, ближе к войне.
   - Мне вас любить не за что, - Толька уже начал мерзнуть.
   - Мне тебя тоже, - отрезал Алексей. - В чувствах разобрались, теперь к делу. Тебя надо к воде приучать. Готовься, будешь кататься.
   Он без предупреждения подхватил Тольку одной рукой и зашел по шею. Толька стоять здесь, естественно, не мог, и, когда мужчина его отпустил, чуть ли не на плечи Алексею полез.
   - Да тише ты... Так, я сейчас поплыву. Держись правой рукой за мое левое плечо ближе к шее, но за шею не хватайся. Не визжи, не барахтайся, но и не виси, как рыба-прилипала - помогай мне.
   - Мг, - промычал Толька, чья душа медленно, но верно устремилась к пяткам.
   - Голову высоко не задирай. Если вода в рот или нос попадет - не катастрофа, рот не разевай и не вздумай дышать, когда лицо в воде. А вообще лучше лицо из воды поднимать только на вдохе, а выдыхать в воду... Понял?
   - Понял, - пискнул Толька. - Но, получается, я буду вашей левой руке мешать...
   - Ничего подобного, - Алексей оттолкнулся.
   Толька не чувствовал ни себя, ни воды. Сердце быстро и гулко колотилось, удары отдавались в ушах. Из всего мира существовало лишь плечо Алексея под ладонью. Толька машинально повторял движения, которым его учили в бассейне, тихонько фыркал, когда вода заливалась-таки в нос и считал свои вдохи-выдохи. Способность ориентироваться отключилась сразу же, как и внутренние часы: Толька не смог бы сказать, ни в какой стороне берег, ни сколько они уже плавают. Биение сердца заглушало все остальные звуки. В носу прочно поселился терпкий запах моря. Большая часть важнейших для Тольки чувств сделалась бесполезной, и это ему ну очень не нравилось.
  
   - Ну как?
   Толька пошевелился: а он, оказывается, уже на берегу. Через секунду мальчик даже вспомнил, как он на этот самый берег выходил. А еще через секунду сообразил, что надо ответить на вопрос.
   - Нормально...
   - Ну наконец-то, - деланно обрадовался Алексей. - С шестой попытки я убедился, что язык ты от страха не проглотил. Расскажи-ка, в чем дело.
   - Какое дело?
   - Когда мы выходили, тебя пришлось вести. Как я понял, у тебя с определением направления обычно никаких проблем нет, а сейчас, если бы я тебя в нужную сторону не повернул, ты бы обратно в море полез.
   Толька вздохнул и попытался объяснить. Алексей помолчал, переваривая.
   - Давай по порядку. Обоняние тебе здесь вообще не нужно. Слух... Перестанешь бояться - и сердце в ушах биться не будет. То, что ты ничего не чувствовал, это тоже от страха. Про время и направление ничего не скажу, не знаю, как там все у тебя работает... А который сейчас час?
   Толька сказал. Алексей посмотрел на часы (водонепроницаемый корпус - великая вещь) и изумленно поднял брови: мальчик ошибся всего на три минуты. "А может, у меня часы спешат?"
   - Должно быть, тоже от страха. В любом случае, знать, в какой стороне берег, тебе надо. Будем тренироваться. Кстати, получилось неплохо.
   Чапик, все это время преспокойно дремавший, не обращая внимания на палящее солнце, тихонько заскулил.
   - Что? - спросил Алексей.
   Пес сел и облизнулся. Капельки слюны, упав на горячие камни, почти моментально испарились.
   - Пора обедать, - перевел мужчина и бросил Тольке: - Вечером в восемь наверху, у лестницы.
   Толька выждал минут сорок, и тоже побежал домой. Порядочно хотелось есть, тем более, он утром не завтракал. Но на лестнице его ждали.
   - И где твой котик, недомерок?
   Раз, два, три, четыре... Толька сжал кулаки. На этот раз ему ничего не мешало, и убегать он не собирался. "Это за тебя, Вампир".
  
   Из носа перестало капать, и Толька обрадовался: ему уже казалось, что кровь никогда не остановится. Сильно болел бок - кто-то заехал ногой по ребрам. Понятно, что расклад один против четверых удачным получиться не мог, но в целом Толька был доволен. Кое-что ему все же удалось. Вот только домой теперь лучше не возвращаться. И он не возвращался. "Кого я жду?" Толька забился в большой куст, чьи ветви спадали наподобие шатра и просидел там до вечера. О чем он по-настоящему жалел, так это о том, что кончилась вода. А около восьми вылез и устроился на первой ступеньке.
   - Твоя мама передала, что если ты еще раз пропустишь обед, то она перестанет тебя кормить, - еще издалека сообщил Алексей.
   Чапик подбежал раньше, ткнул мальчика носом - Толька встал и повернулся.
   - Ух... - мужчина взял его за подбородок и присвистнул. - Какой ты красивый... Зубы целы?
   Толька, вздрогнув, кивнул - ледяной тон его испугал.
   - Это те, о ком я думаю?
   - Ага... Но вы не лезьте. Это мое дело.
   - С чего ты решил, что я собираюсь куда-то лезть? - сухо осведомился Алексей. - Отбивался хоть?
   - Я отбился! - воскликнул Толька. - Почти.
   - Вот оно и видно, что почти... Вести тебя к родителям? Или сам пойдешь? Или... - он сделал небольшую паузу, - сначала ко мне, я тебя немного подлатаю, а потом к родителям?
   Толька задумался. С одной стороны, принять помощь Алексея - означает хотя бы частично избавиться от упреков и причитаний мамы. С другой стороны, неизвестно еще, что будет говорить Алексей. Но в целом, про маму Толька знал точно, а с Алексеем оставалась какая-то надежда.
   - К вам, - выдохнул Толька.
   - Почему?
   - Потому что вы не будете одновременно жалеть, ругать и читать нотации...
   - Нотации, слово-то какое умное знаешь. Нотаций ты еще наслушаешься, - ухмыльнулся мужчина. - Пошли уж.
   Поселок они обошли задами - кустами и высокой травой: Тольке пришло в голову - вдруг мама в окно выглянет или вовсе на скамеечке под окнами сидит. Да еще вездесущие старушки... Алексей проворчал что-то про паранойю и игру в шпионов, и Толька собирался уточнить, что такое паранойя, но не решился. С единственной в Резеде улицы неслись веселые выкрики и смех: субботним вечером высыпали на воздух приехавшие на выходные дети. Толька вздохнул: был бы сейчас один и не после драки - рискнул бы подойти и попроситься в игру. Ему понадобилось не так уж много времени, чтобы начать сторониться сверстников и вообще людей, и сложившаяся ситуация его вполне устраивала. С какого же момента нелюдимость начала на него давить?
   - Тебе к скольки дома надо быть?
   - А? - Толька, задумавшись, сначала не понял. - К одиннадцати.
   - Еще девятый час...
  
   Кое-как отмывшись под колонкой и заодно напившись до бульканья в животе, Толька теперь сидел на старом диване и нервно слушал, как Алексей роется в кухне по полкам.
   - Йод у меня еще остался, - жизнерадостно сообщил мужчина, вернувшись в комнату. В прошлый раз не весь на тебя вылил, наверное, еще хватит. А вообще надо будет выставить твоим родителям счет... за йод, пластырь и услуги.
   Толька не стал улыбаться даже для виду.
   - А обязательно йодом? Оно ведь уже присохло...
   - Присохло, - не особо ехидно передразнил Алексей. - Для профилактики. К тому же ты так усердно мылся, что почти все посдирал.
   Толька обреченно повесил нос.
   - Ты такой белый, совсем не загораешь, что ли? - Алексей опустился у дивана на корточки и примерился к правой Толькиной коленке.
   - Угу, - мальчик вдохнул ненавистный запах йода.
   - Визжать не будешь?
   Толька прикинул, что если он завизжит, то это услышат все. Даже на другом конце Резеды.
   - Когда мне лет пятнадцать назад мазали разбитые колени йодом, в курсе был весь мой дом - блочная пятиэтажка... и половина соседнего, - сказал Алексей.
   - Вы меня утешить пытаетесь или заговорить?
   Алексей не ответил.
   Колени, а затем и локти начало печь, как огнем, однако Толька старался даже не гримасничать. Кажется, получалось не очень.
   Потом он дремал под мерное сопение Чапика и чувствовал себя довольно странно. Ему не хотелось оставаться в доме, и не в Алексее было дело. Просто какая-то тяжелая тишина наполняла комнату. И Чапик мог шумно дышать, и Алексей греметь чем-то за стеной - тишина таилась, готовая в любой момент... напасть? И в то же время здесь было удивительно спокойно. Толька, полусонный, поймал себя на мысли, что домой ему возвращаться не хочется. "Ну конечно, меня же папа с мамой убьют..." И он заснул по-настоящему.
   - Подъем. Без десяти одиннадцать, - слова сопровождались дерганьем за ногу.
   Толька подскочил, ойкнул. Как это получилось, что он тут уснул?
   Глубоким вечером похолодало, и все запахи прямо-таки рвались в нос. Толька прихрамывал за Алексеем, а практически перед калиткой осторожно полуспросил:
   - Что-то вы слишком добрый сегодня.
   - Вот и радуйся, - хмыкнул мужчина. - А то завтра буду злым. Хотя мы с тобой завтра вряд ли встретимся. Какой у тебя максимальный срок домашнего ареста?
  
   После положенной порции оханья и аханья, упреков в адрес Тольки и града похвал на Алексея, мама устроила позднее чаепитие. Толька очень хотел спать, но проголодался тоже сильно. Он еще решил, что мама, похоже, считает Алексея чуть ли не членом семьи, раз не стесняется так кричать.
   - Что за ребенок, - ворчала она. - Лишь бы влезть куда! Разве обязательно драться? Непутевый.
   - Все дети такие, - улыбнулся Алексей.
   - Не все. Вот у соседки - не здесь, а там, дома - дочка золотая, совершенно не проблемная девочка.
   - Он же не девочка. Да и девочки разные бывают... - Алексей тихонько засмеялся. - До сих пор помню, мне было лет восемь, и одна девчонка меня здорово отлупила. Правда, она была на три года старше и занималась карате...
   Толька, услышав такое откровение, подавился. Почувствовал брошенный на него взгляд и подавился повторно.
   - А мальчишки и должны драться. Куда ж без этого?
   - Да вы на него посмотрите! - громко сказала мама (мальчик съежился: с него и одного взгляда хватило). - Какие драки! В чем только душа держится?
   - Да, видно, держится в чем-то.
   - Алексей, а сколько вам лет?
   Толька удивился, как это мама до сих пор всего не выпытала. Обычно, знакомясь, она ненавязчиво вытаскивала из гостя всю его биографию, а потом пересказывала папе. Даже если папа итак при разговоре присутствовал.
   - Двадцать пять. Какая жалость, что вы на целых пять лет меня старше... Да и Юрий Сергеевич такое сокровище мне не уступит, - он снова рассмеялся.
   По маминому смеху Толька понял: нехитрая шутка ей польстила. Папа, секунду подумав, присоединился к общему веселью. У Тольки порозовели уши: он старательно поскреб вилкой в пустой тарелке и машинально сосчитал, что Алексей сбросил маме девять лет. Потом на миг представил Алексея в роли папы. Нет уж... Пусть на папу Толька до сих пор был в обиде, но заменять его кем-то...
   - Странное вы место для отпуска выбрали. У нас здесь ни развлечений, ни девушек молоденьких. У вас есть подружка, если не секрет?
   Алексей ответил в таком же шутливом тоне:
   - Она дома осталась, не смогла со мной поехать. Как вернусь осенью - сразу женюсь.
   Тут мама увидела, что Толька уже все съел и отправила его спать: сочла, что он еще мал взрослые разговоры слушать. Толька валился с ног и даже подслушивать под дверями не стал.
  

* * *

  
   Он считал себя уже большим. Так время от времени говорили родители. Ему было почти двенадцать. И в эту неделю вынужденного сидения дома ему как никогда хотелось ласки. Он уже не помнил, когда последний раз прижимался к маме, когда папа трепал его по голове и смеялся: "Мужчина растет!". Странная неясность, двойственность раздирала его на части. Он думал, может, он сам во всем виноват? Может, надо просто подойти к маме, поцеловать ее, повиснуть на плечах у папы? Может, тогда они ответят теплом на тепло? Но он не мог. Он сидел на кровати, пытался читать и слушать плеер. В бессилии, одурев от скуки, метался по комнате, опасно высовываясь в окно, зная, что мог бы выпрыгнуть с первого этажа, но понимая, что ничем хорошим побег не кончится. Он выходил на завтраки, обеды и ужины, слушал, как мама говорит о цветах и о новом сериале по первому каналу, а папа листает газету, изредка сообщая о интересных, по его мнению, событиях и ругая действия каких-то скучных политиков.
   Они жили в другом мире. Иногда они ему что-то говорили, он что-то отвечал - коротко и сухо. Да, нет, наверное... Может, он сам их отталкивал? Может, надо спросить у мамы, как поживают ее розы, а у папы - что делается на Ближнем Востоке? Может, тогда они бы вспомнили, что у них есть сын? Но он не мог. Он их не понимал, они отвечали тем же. Их мир отличался от его мира. В их мире было меньше звуков, и наверняка они не знали, как это - чувствовать то, чего нет, но вот-вот будет, или ощущать жучка, ползущего где-то за тумбочкой. Ничего такого в их мире не было. Зато там были цвета. И солнце. Не в виде то нежных, то обжигающих лучей, касающихся кожи... и не россыпь бликов под слоем воды, а круглое яркое (?) желтое (?) солнце в синем (?) небе.
   Они мало обращали на него внимание. Во вторник за обедом он не выдержал. Встал со стула, взял свою тарелку и выкинул ее содержимое - теплую скользкую капусту - в мусорное ведро. Сел. За это время он не почувствовал на себе ни единого взгляда. Папа перевернул газетный лист и заметил, что в Ираке снова творится черти что. Мама тоже читала. Должно быть, женский роман или садоводческий журнал. Скорее, журнал: страницы переворачивались дольше и тягучее. Чтобы привлечь их внимание, он уронил вилку - нет, не уронил, а швырнул о ножку стола. "Ты уже все съел? - удивилась мама, отрываясь (слава Богу!) от чтения. - Вот умница!" По идее он должен был прыгать от радости: еще бы, избавился от мерзкой капусты, и мама доброе слово сказала. Но он чуть не расплакался от досады и злости. Во-первых, как ни крути, это доброе слово вышло незаслуженным. Во-вторых, ему хотелось перевернуть стул, стол и заорать так, чтобы они, папа с мамой, забыли свои бумажки хоть на минуту. Заорать, что никакой он не умница, потому что он выкинул эти вареные тряпки туда, куда им и дорога, а они, его родители, даже не заметили, что он вставал, и не заметят, наверное, даже если он исчезнет. Но он не заорал и не расплакался. Во всяком случае, в кухне. Уже у себя в комнате ронял слезы в подушку: пришло на ум, что зря обижается и иногда почти ненавидит (!) маму за вторниковый обед, ведь в капусте и правда витамины. А он неблагодарный, плохой... Он не знал, что делать и не мог разобраться в себе. Одно хорошо - Гадюка затаилась, полагая, видно, что он и сам себя доведет. Он жалел, что был в полусне, когда Алексей гладил его по волосам и порой завидовал Чапику. Собака не будет мучаться, если захочет, чтобы ее погладили. Она приласкается и получит свое. "Ага, иди, приласкайся к Алексею, - ядовито думал он сразу после таких мыслей. - И он тебя почешет за ухом. Или пнет". Иногда он чувствовал вину перед Алексеем, который не раз его спасал и выгораживал перед родителями. "А с меня-то всего и надо, что перестать бояться воды... Я даже этого не могу!" Порой он ненавидел себя так, что готов был биться головой о стены.
   Толька плохо спал по ночам и часто просыпался, со страхом вслушиваясь, как в раннем детстве, в наполняющие комнату шорохи и потрескивания, и не понимая, настоящие ли они или только ему кажутся. Что-то большое и склизкое ползало по потолку. Время от времени оно оказывалось над кроватью, и тогда Толька очень боялся, что оно на него свалится. Это, разумеется, на самом деле не существующее чудовище пугало Тольку чуть ли не полгода, когда мальчику было лет пять, и, в конце концов, исчезло само. И вот, теперь вернулось.
  
   В воскресенье после недельного наказания Тольку должны были уже выпустить. Правда, мама зачем-то сказала ему ждать Алексея во дворе. А в ночь с субботы на воскресенье мальчик не выдержал и пошел в комнату к родителям.
   - Ма-ам...
   Папу Толька все еще не мог простить.
   - Толя, иди спать, - сонно сказала мама.
   - Что такое? - спросил папа.
   - У меня в спальне... - Толька отчетливо почувствовал себя полным дураком, - что-то по потолку... ползает...
   - Толя, - многозначительно произнесла мама. - Мы с тобой про это когда-то уже говорили. Тебе все кажется.
   - Сколько тебе лет? - папа, кажется, обозлился. - Я понимаю, ты мог заявить об этом в пять лет! Но тебе двенадцать. Двенадцать!
   Подобной реакции и следовало ожидать. Толька повернулся к дверям, собираясь уходить.
   - Юра, - пробормотала мама, - сходи с Толей.
   Папа ругнулся, но встал.
   В комнате папа щелкнул выключателем.
   - Ничего здесь нет! Анатолий, не дури нам с мамой головы!
   - Извините...
   Папа выключил свет и ушел, хлопнул дверью. Толька сел на кровать, с головой закутался в простынь. Чудовище, которого не существовало, копошилось наверху. Папа сказал, что тут ничего нет. А Толька взял и не поверил. Какая разница - включенный свет или выключенный?
  

Глава 7. Тетя, дядя и пикник

   18 июля, воскресенье
   Алексей пришел ровно в шесть. Толька ждал его на деревянной лавке возле дома, еще чуть влажной от росы. Мальчик и сам не хотел себе в этом признаваться, но порой он чувствовал Алексея так же хорошо, как маму с папой, а то и лучше. Вот и сейчас, "тренер" был еще на подходе, а Толька уже понял: настроение у мужчины неважное.
   - Почему мне сказали вас во дворе ждать?
   Они шли по песчаной дороге между спящих еще домов.
   - Тебе не сказали?
   - Про что? - голос невольно дрогнул.
   - Судя по всему, у твоих родителей лопнуло терпение, - ровно произнес Алексей. - Весь остаток лета ты будешь гулять только во дворе или на улице перед домом, чтобы они могли тебя видеть. Или со мной.
   Это был один из тех нечастых случаев, когда Толька не верил своим ушам. За прошедшую неделю Алексей не раз приходил на обед или ужин, но подслушивать разговоры Толька бросил. Голова его была занята ночным чудовищем, да и спать ночью он почти не мог - приходилось отсыпаться днем. Не до подслушиваний было. Плохой сюрприз. Хуже представлялся лишь полный домашний арест. Совершенно раздавленный этой новостью, Толька остановился. Увы, Алексей явно не шутил.
   - Почему... мне не сказали?!
   - Чтобы ты удрал? - проворчал мужчина. - Что стал?
   Растерянность сменилась злостью.
   - Идите вы...!
   Алексей молниеносно хлопнул его по шее. Несильно, правда, придержал руку, но Толька даже отскочить не успел.
   - Это не я придумал! - Алексей почти шипел. - Нечего язык распускать! А то оторву - и будешь тихий и молчаливый!
   Толька закусил губу. Никогда еще каникулы не выдавались настолько неудачными. Три наказания меньше, чем за три недели, Вампир... и Алексей, конечно... Это с его приезда все началось. И теперь за оставшееся лето не полазить по деревьям в сливовой роще, не поболтать с Малышом, не половить ящериц? Только с Алексеем на пляж два раза в день и в магазин, если отправят? А может, и в магазин не разрешат. Маяться в саду, где из-за маминых клумб и шагу толком не ступишь? Не могли мама с папой так поступить. Неужели они не понимают? Он будет их просить, он готов еще неделю дома просидеть. Пускай только потом отпустят! Это же его лето! Его свобода! Его место, где он чувствует себя нормальным, не обделенным!
   - Сегодня море как стекло, - уже спокойнее сказал Алексей на пляже. - И небо синее-синее, как на открытке.
   Толька промолчал: было нечего отвечать.
   Но спокойствие спокойствием, а Толькину дерзость мужчина так просто не оставил.
   - Наказание тебе, - заявил он. - Десять приседаний под воду с... скажем, десятисекундной задержкой. Вынырнешь позже - хорошо, раньше - не считается. Приступай.
   Толька безропотно ступил в прохладную воду. Приседаний вместо десяти получилось двадцать пять, зато Алексей как будто остался доволен. А Толька почти перестал бояться, разве что легонько екало в животе, когда вода в очередной раз смыкалась над макушкой.
   Чапик попробовал полакать из моря, обиженно чихнул и улегся возле хозяина. Алексей, о чем-то задумавшись, потрепал пса за складку шкуры на загривке - ротвейлер, довольно ворча, перекатился на спину, задрав лапы и подставив ласкающей руке живот.
   - Разнежился... как кошка, - сказал собаке мужчина.
   При упоминании кошки на Тольку снова нахлынули грустные мысли о Вампире и своем незавидном положении. "Мне сейчас плохо, - решил мальчик с неожиданной злостью к самому себе. - Пускай будет еще хуже. Пускай и он надо мной посмеется..."
   - Вы в детстве чего-нибудь боялись?
   Алексей гладил Чапика и суть вопроса сразу не понял:
   - В смысле? Докторов и манной каши с комками?
   - Нет... чудовища под кроватью или...
   - А, серого мохнатого Бабая из одежного шкафа, - моментально ответил Алексей.
   - Я серьезно...
   - И я серьезно.
   - И что вы делали?
   - А почему ты у меня это спрашиваешь? - поинтересовался Алексей. - У тебя чудовище под кроватью завелось? По-моему, ты для таких глупостей большой. Ростом, конечно, не вышел, но на трехлетнего уже не похож.
   "Начинается", - сжался Толька, но не отстал:
   - Что вы делали?
   - Я, - мужчина посерьезнел, - я позвал папу, мы взяли фонарик и одной темной ночью переворошили весь шкаф, чтобы я мог увидеть, что там, кроме одежды, ничего нет. Потом мы легли спать, а утром мама устроила нам головомойку, потому что вещи мы из шкафа повыкидывали, а обратно не сложили.
   - Хороший у вас был папа, - почти с завистью пробормотал Толька.
   - Он не был, - фыркнул Алексей. - Он и сейчас есть. Как и мама, впрочем, тоже.
   Родители... Он любил их, но сейчас... смерть Антона настолько выбила его из колеи, что родители отошли даже не на второй план, а ближе к десятому. Он едва сказал, куда едет - разговаривал не с ними, а с бабкой. Она, конечно, должна была передать... Собирался ночью, тихо, неслышно, и ранним утром его уже и след простыл. Не оставил записки, не взял мобильник. Теперь никто из семьи не мог с ним связаться, если что. Плохо... однако, да гори оно все синим пламенем!
   Больше выпытывать Толька не стал. Он складывал пирамидку из камешков и думал, что хорошо, когда есть такой папа, который поверит и поможет, и с фонариком в шкаф полезет... Хотя это еще вопрос, как бы поступил папа Алексея, если бы Алексею тогда было двенадцать...
   - Сколько вам было лет?
   - Четыре или пять, не помню. А что там с твоим чудищем под кроватью?
   - Ничего... - Тольке на эту тему говорить расхотелось. Никакие фонарики тут не помогут: он по-любому не смог бы ничего увидеть. Да и если бы чудовище было под кроватью... он бы заполз под кровать (интересно, хватило бы смелости?) и сам все проверил. Но на потолок же не заберешься.
   - Если начал, давай договаривай.
   - Оно не под кроватью, - обреченно сказал Толька. - Оно на потолке. И ползает по нему, липкое и противное.
   - Ты его трогал? - удивился мужчина.
   Так просто и естественно удивился, будто... будто верил.
   - Нет, его же на самом деле нет, - мальчик толкнул пирамидку, та с негромким стуком рассыпалась. - Оно мне кажется. Я его слышу, но и это мне кажется. Я не могу посмотреть вверх и увидеть, что его там точно нет.
   - А родители? Ты им говорил?
   Алексей в который раз попал в больное место. Толька ответил нарочито безразлично, чтобы Алексей не решил, что он жалуется.
   - Ага. Папа пошел только потому, что мама попросила. Включил свет, посмотрел, сказал, что на потолке ничего нет, и ушел. И дверью стукнул.
   - И?
   - Я ему не поверил.
   На этом разговор и закончился. Толька снова принялся складывать пирамидку, а Алексей - гладить блаженно сопящего Чапика.
   "Чапику хорошо. Он всю жизнь на цепи просидел, его все боялись и никто не любил. А теперь приехал человек, который его гладит... гуляет с ним. Надо же, мне плохо от того, что Алексей здесь, а Чапику хорошо. Только..." - об этом мальчик раньше не думал и забеспокоился:
   - Что вы с Чапиком сделаете, когда будете уезжать?
   - С собой возьму, - без колебаний откликнулся Алексей. - Не оставлять же его. "Зачем ты говоришь про отъезд? Как же я уеду с одним Чапиком? Почему так нельзя с людьми? Почему?"
   Было еще рано, однако мужчина резко встал:
   - Хватит. Вечером продолжим.
  
   А вечером, часов в шесть, приехали Чериковы, дядя Боря с тетей Машей. Толька не любил ни первого, ни вторую. Собственно говоря, никакими родственниками они Тольке не приходились: дядя Боря был папиным коллегой по работе, и они дружили семьями. Но Толька старался Чериковым на глаза не попадаться. Тетя Маша имела обыкновение над ним причитать: "Ой, какой худенький! Ой, какой маленький! Ой, какой бедненький!" и шумно чмокать его, куда ни попадя. Тольке же предписывалось смирно стоять и делать вид, что ему это нравится. А дядя Боря "дружил с бутылкой" и постоянно, за исключением праздников, находился в состоянии легкого подпития. По праздникам же подпитие переходило в среднее или сильное. "И как его на работу пускают?" - размышлял Толька. Может, на деловые дядины качества это и не влияло - папа работал с ним еще до Толькиного рождения - но Тольку воротило от пьяных. Тоненький, однако отчетливый запах, исходящий от дяди Бори, заставлял мальчика нервно вздрагивать, а в праздничные дни, когда родители обязательно приглашали Чериковых, Толька спешил как можно быстрее улизнуть из-за стола. Была у него еще одна причина. Приняв, как следует, на грудь, дядя становился веселым и принимался играть с Толькой. Самое раннее воспоминание, относящееся к таким играм было следующим: дядя Боря с громким хохотом хватает мальчика (Тольке года четыре) и начинает кружиться, держа его на вытянутых руках; Толька отчаянно ревет и брыкается, все смеются, лишь мама иногда выкрикивает сквозь смех: "Осторожно, Боря, не упади". Тогда они все-таки упали, к счастью, на диван и Толька оказался сверху, не придавленным. Став постарше, мальчик наловчился вовремя удирать. Удирал он и в последние пять лет, но если удирать не получалось, терпеливо выносил все дядины выкрутасы. На это тоже существовали свои причины.
   Тетя Маша, проворная, словно ящерица, со скоростью света целовала Тольку в щеки, нос, лоб... Мальчик тоскливо улыбался и едва заметно уворачивался, чтобы она своими влажными, густо намазанными помадой губами не попала ему в невидящие глаза.
   - Худенький, как щепка! А бледненький! Ой, я тебя испачкала! Сейчас, сейчас... - град поцелуев иссяк, тетя Маша достала платок и принялась оттирать с Толькиного лица следы своей бурной ласки. Ненастоящей, совсем не той, которой так хотелось порой Тольке.
   Под грузным дядей Борей, казалось, прогибались полы, а от слабого запаха спиртного противно щекотало в носу.
   Стихийно родилась идея устроить пикник с шашлыками. Пока гости мылись с дороги, разбирали сумки, устраивались в спальне на втором этаже, папа на машине сгонял в магазин за мясом в ведерках, пивом и водкой. Мама готовила в мангале угли: еду родители решили сделать дома и взять с собой вниз - все легче, чем тащить мангал восемьсот ступенек. На обратном пути из магазина папа пригласил и Алексея.
   - Я же не должен уходить со двора, значит, мне можно дома остаться? - с надеждой спросил Толька.
   - На пляже мы сможем за тобой смотреть, - ответили ему.
   Толька нес вниз пакет с бутылками, и ему очень хотелось грохнуть их о ступеньки, но он побоялся.
  
   Ночь была теплая, море - спокойное. Толька, зажатый между мамой и тетей Машей, чувствовал жар потрескивающего костра: в зарослях набрали сухостоя. Тишину то и дело пронизывали взрывы хохота, лихо и не всегда пристойно шутили папа с дядей Борей. Все ели, а еще больше пили. От мамы и тети Маши пахло пивом, мужчины налегали на водку. Тольке, сжавшемуся в комочек, было, несмотря на костер и теплую погоду, холодно. Алексей как будто смеялся, говорил и пил (?) наравне со всеми, но Толька чувствовал: тетя Маша и дядя Боря ему не понравились. Может, потому, что тетя Маша пихнула Чапика и сказала: "Пошел вон!"?
   - Ну что, Анатоль Юрьевич, - дядя Боря икнул. - Пойдем купаться?
   Толька вздрогнул, хоть и ждал, что этот момент настанет, и... поднялся:
   - Хорошо, пойдемте.
   Уходя, он ощущал подозрительный взгляд Алексея на своей спине.
  
   Мария Николаевна наполнила рюмку, Алексей принял ее и незаметно выплеснул далеко на камни, как и все предыдущие - трюк, которому он виртуозно научился в студенческие годы. Не то чтобы он избегал развеселых вечеринок, но бывали подчас моменты, когда требовалось сохранить свежую голову, а обижать приятелей не хотелось. Что ж, за короткое время он наловчился так, что после выпускного в конце пятого курса, когда он честно во всем признался, ему не поверили, пока он не показал специально. На крупных попойках подобное проделывать было легче: наутро лишней луже на полу никто не удивлялся. И здесь особого труда фокус не составлял: выплеснутая за пределы освещенного огнем круга, жидкость сразу же становилась практически невидимой.
   - Борис Иванович довольно много выпил, - осторожно сказал Алексей. - Не стоит ему купаться. Да еще и мальчика брать.
   - Боря осторожный, - хихикнула Мария Николаевна. - И не такой уж пьяный.
   Лариса Петровна молчала, Юрий Сергеевич жевал мясо, и в очках его отражались язычки пламени.
   - Я схожу присмотрю за ними.
   Алексей встал было, но Мария Николаевна схватила его за руку:
   - Леша, как вам не стыдно бросать дам! Посидите с нами!
   Алексей, скрепя сердце, подчинился.
  
   Пока взрослые разводили костер, раскладывали еду и выпивку, Тольке удалось поболтать с Малышом. Валун выслушал рассказ про драку, посочувствовал по поводу наказания и спросил о Алексее.
   - Он... он очень разозлился на тех, кто меня бил, - пробормотал Толька, - хоть не подал виду. Но... это как с собакой. Ты можешь ударить или отругать свою собаку, но не разрешишь обижать эту собаку чужим. К Чапику он лучше относится, чем ко мне.
   Однако сейчас Толька предпочел бы быть с Алексеем: тот, по крайней мере, приходил на "уроки" трезвым. Дядя Боря про Тольку будто забыл - все шел, шел, шел...
   "Так мы до Поля Боя доберемся", - подумал мальчик и решил напомнить о себе:
   - Дядя Боря, мы далеко собрались?
   Тот словно проснулся и резко свернул в воду, увлекая за собой Тольку.
   - Когда я был вот таким пацаном, как ты сейчас, - у дяди Бори слегка заплетался язык, - то на речке прыгал с папашиных плеч... Весело было!
   Чтобы понять, что от него требуется, Тольке понадобилось несколько минут. Он не без труда забрался папиному коллеге на плечи, хоть тот и присел, а потом дядя Боря резко выпрямился. Толька прыгнул. Миг в воздухе показался бы даже увлекательным, а вот приводнение оказалось крайне неприятным. Во-первых, мальчик по неопытности шлепнулся плашмя, животом. Во-вторых, что гораздо хуже, опомнившись, он не смог нащупать ногами дна. Дернулся, глотнул воды и... поплыл. Неровно, то и дело окунаясь с головой, но поплыл! Он не знал, в нужную ли сторону двигается. Он не мог окликнуть дядю Борю: горло как перехватило. И он совсем не обрадовался, что плывет.
  
   - Простите, дамы, но мне оч-чень надо отойти!
   "Дамы" засмеялись, Чапик потрусил за хозяином.
   Метров через сто Алексей встретил Бориса Ивановича, который со скоростью улитки брел по гальке и пытался что-то напевать. Этот толстый, почти лысый человек, добряк на вид, но с жесткими глазами, не понравился Алексею с первого взгляда. Впрочем, после всех возлияний глаза Бориса Ивановича жесткость растеряли и наполнились туповатым весельем. И он был один.
   - Где мальчик? - спросил Алексей, чувствуя мелкую дрожь в коленях.
   - Там, - Борис Иванович неопределенно указал на море. - Уплыл.
   - Как уплыл?..
   Половинка луны посеребрила воду, и голова мальчика отчетливо темнела на зеркале морской глади. Мальчуган и вправду плыл! Но - от берега. И уже успел отплыть метров на двадцать пять.
   Алексей не стал звать, он, как был в шортах, бросился в воду, быстро догнал Тольку и лишь затем прокричал:
   - Поворачивай, придурок! В другую сторону!
   Толька вздрогнул, немного покрутился на месте и повернул к берегу. Алексей плыл рядом, готовясь подхватить, если что, но помощь мальчику не понадобилась.
   Выбравшись на сухое, Толька лег пластом и застучал зубами - его бил озноб. Алексею было немногим лучше, он сел и негромко, но длинно и замысловато выругался. Почему-то когда Толька едва не утонул в первый раз, а потом чуть не сорвался с обрыва, Алексей не столько боялся за него, сколько злился. Теперь же перепугался до головокружения. Даже заговорил не сразу - опасался, что голос будет дрожать. Получается, если бы он не спохватился, так Толька бы и плыл, не подозревая, скорее всего, что берег совсем не там. Надолго бы мальчику сил не хватило. Когда бы еще "дядя Боря" дополз до костра... Да Толька сто раз пойти ко дну успел бы!
   - Как... - все же запнулся. - Как ты там оказался?
   Мальчишка молчал, только дышал тяжело. Алексей опять испугался, рывком посадил его и ударил по щеке.
   - Не надо... Я расскажу.
   Толька рассказал, как все было, не сомневаясь, что снова окажется во всем виноват. "Интересно, что мне сделают? Я итак уже наказан..."
   - Он знал, что ты плавать не умеешь?
   - Все, кто знает папу, знают про меня, - Толькины губы начали растягиваться в жутковатую улыбку.
   - Не вздумай истерику закатывать, - бесцветно предупредил Алексей и вдруг вскочил. - Сейчас я этому дяде...
   Толька, в самом деле готовый истерически захихикать, моментально пришел в себя и, откуда прыть взялась, уцепился за его ногу:
   - Не ходите! Не надо ничего дяде Боре...
   Алексей опустился на гальку:
   - Это еще почему?
   - Не надо никому ничего говорить, - умоляюще попросил Толька. - Пожалуйста. Я... я вас слушаться буду, только не рассказывайте никому.
   - Да в чем дело?
   Толька подумал, что про "слушаться" Алексей ему еще припомнит.
   - Дядя Боря - папин важный помощник по работе, - выдавил он. - Я не хочу, чтобы они из-за меня ссорились. Если они перестанут сотрудничать, у папы в бизнесе будут проблемы. Я не хочу, чтобы у папы были проблемы. "Из-за меня..."
   - Так ты из-за этого с дядей Борей пошел?
   Толька кивнул и отвернулся, всем своим видом показывая, что говорить больше не намерен.
   - Если он убивать тебя будет, ты тоже промолчишь? Ради папы?
   - Зачем ему меня убивать, - буркнул Толька.
   - У меня создалось впечатление, что ты не слишком любишь своих родителей.
   Толька промолчал - улегся на бок и вдыхал солоноватый запах камешков. Больше всего хотелось расплакаться, но как-то стыдно было.
   - Пойдем, - сказал Алексей.
   - Идите, я потом приду, - Толька моргнул, сбрасывая слезу с ресниц.
   - Ты еще ничего не ел.
   - Не хочу.
   - А придется. А то дяде Боре больше достанется. Он итак толстый.
   Толька невольно улыбнулся.
   - Дядя Боря съест все шашлыки, - заверил Алексей, - растолстеет еще раза в три, не сумеет подняться по лестнице, и тогда твой папа точно не сможет с ним сотрудничать. Давай. Вставай и иди спасать папу.
   Толька сел и впервые понял, что от Алексея не пахнет ни водкой, ни пивом. Даже с учетом того, что он искупался: запах все равно бы ощущался в дыхании.
   - Вы не пили?
   - Трезвым в пьяной компании оставаться интереснее. Иногда такого наслушаешься...
  
   Взрослые ушли плескаться, а Толька остался возле угасающего костра, от которого веяло приятным теплом, и жевал бутерброд. Чапик тронул Тольку лапой, и мальчик положил на камни мясо: с рук он ротвейлера кормить боялся. Стояла глубокая ночь. Есть не очень хотелось, больше спать. Примерно через полчаса взрослые вернулись, пикник продолжался, а Толька все уже воспринимал в полусне.
   Голос дяди Бори: Анатоль Юрьевич, пивка глотнешь?
   Голос мамы: Боря, не выдумывай. Рано ему еще.
   Голос дяди Бори: Это же пивные дрожжи - сплошная польза.
   Голос тети Маши: Он уже спит совсем.
   Голос папы: Надо было его дома оставить, еще нести придется...
   Тольке даже в дреме сделалось обидно, он сказал: "Я сам пойду", но, наверное, сказал тихо или вовсе только подумал, потому что никто не ответил.
   Голос Алексея, совсем близко, над ухом: Ничего, я донесу.
   Чапик положил лапу на Толькину щиколотку и вылизывался, иногда задевая языком Тольку. У Чапика был мокрый горячий язык и мокрый холодный нос.
   Голос мамы: Леша, вам не тяжело?
   Голос Алексея: Ни капельки.
   "Это они про меня?" - с некоторым запозданием сообразил Толька. Он на секунду стряхнул сон и понял, что продолжает сидеть на подстилке, но на кого-то спиной опирается. Страшно подумать, на кого.
   Вопреки папиным опасениям, наверх Толька поднялся сам, хотя ему при этом одновременно что-то снилось. Он не слышал ни прощаний, ни разговоров. Кое-как переоделся, упал на кровать и заснул, не обращая внимания даже на подозрительные шорохи с потолка. Проснулся часов в семь от страха, весь мокрый: приснилось, что чудовище все-таки на него свалилось.
  

Глава 8. О том, как прогоняют чудовищ

   19 июля, понедельник
   Дом спал. Громовой храп дяди Бори раскатывался в воздухе, проникая через перекрытия со второго этажа.
   "Тетя Маша тоже наверху, - размышлял Толька, сбросив одеяло и потягиваясь. - Как она умудряется спать в таком шуме?"
   После вчерашнего побаливали руки. Заснув накануне поздно, Толька вполне мог бы еще подремать, но было неприятно лежать на влажной простыне, и мальчик перебрался на пол, на мягкий ковер. В солнечном пятне скоро высохла подмокшая от пота челка - погожее утро отгоняло ночной кошмар.
   "Ну и приснится же...", - Тольку передернуло от ощущения липкого противного чего-то, залепившего во сне лицо. Он перекатился на живот и потянулся еще раз, так, что позвонки хрустнули. Хорошо, что это был только сон, а на самом деле такая хорошая погода, такой пушистый ковер и... Толька вспомнил, что наказан, и погодой придется наслаждаться лишь во время спуска к морю в компании Алексея. Вся бодрость как-то увяла, и захотелось удрать из дома.
   Толька решил вставать.
  
   - Все спят? - Алексей поджидал у забора.
   Толька кивнул. Здороваться не стал, равно как и спрашивать, сколько Алексей здесь стоит.
   - Тогда держи, - Алексей вложил в руку Тольки листок бумаги. - Отнеси домой. Это записка, что я тебя забираю.
   "И приготовил заранее..." Толька оставил бумажку на кухонном столе и вернулся на улицу.
   - Пойдем?
   - У вас случайно нет раздвоения личности? - мальчик качал туда-сюда скрипучую калитку.
   - Случайно нет, - Алексей придержал калитку, не давая Тольке перебудить всю округу. - Смеешься?
   - Нет, - признался Толька. - Не понимаю. Вы бываете как два разных человека.
   Один говорил колючие слова, отвешивал подзатыльники и любыми средствами добивался своего. Второй гладил по голове теплой ночью, хотел отомстить дяде Боре и старался утешить на галечном берегу, возле спокойной и гладкой, как стекло, воды.
   - По-твоему, я должен быть или всегда хороший или всегда плохой?
   - Я не знаю.
   - Так не бывает. Не бывает людей совсем злых или совсем добрых.
   Толька с горечью подумал, что папа с мамой в последнее время стали никакими - не добрыми, не злыми - равнодушными. Или это в нем что-то поменялось?
   - У тебя есть мяч?
   - Мяч? - резкая смена темы сбила Тольку с толку. - Какой мяч?
   - Желательно большой и надувной. Чтобы на воде держался.
  
   Мяч был просто огромный и жутко пыльный, но цвета на нем не побледнели. Алексей долго надувал его, облил водой и аж прищурился, так заиграли на солнце мокрые полосатые красно-бело-синие бока.
   - Ничего себе мячик, - сказал с уважением.
   - Это папа мне на День Рождения купил, когда мне три года исполнилось, - вставил Толька - он рядом с Алексеем стоял по щиколотку в воде и осторожно трогал игрушку, изучал пальцами. - Здесь, в городе. Только я его боялся.
   - Ты помнишь?
   - Нет... Мама недавно уборку делала и его на шкафу нашла. Они с папой потом сидели и разговаривали. Вспоминали. Мама сказала, может, выбросить? Но папа ответил, пусть лежит. А сегодня вы спросили и я вспомнил. Зачем нам мяч?
   Мяч так и остался на шкафу, да еще возле самой стены. Чтобы его достать, Тольке пришлось тащить к шкафу стол и табуретку, а после ставить все на место.
   - Зачем нам мяч? - повторил Толька, не дождавшись ответа.
   - Скорее, тебе, - отозвался Алексей. - Я его буду в море бросать, а ты - обратно приносить.
   - Я вам не собака, - Толька нахохлился. "Сейчас он мне про вчера напомнит..."
   Алексей легким шлепком отправил мяч на берег, где на него налетел Чапик. Будучи не в силах не укусить мяч, не взять его в пасть, ротвейлер, взлаивая, гонял его носом, грудью, лапами, и, в конце концов, врезался в воду, как катер, подняв тучу брызг. Дальше Чапик не пошел: он побаивался глубины. Мяч покачивался на зыби, сверкая на солнце. Пес обиженно взвыл.
   Глядя на него, Алексей засмеялся.
   - Я тебя за собаку не держу. Простая тренировка, а то по ошибке в какую-нибудь Турцию заплывешь.
   Он вытащил мяч и приказал:
   - А ну-ка зажми уши посильнее и считай до десяти вслух.
   - Зачем? - подозрительно осведомился Толька.
   - Ты слишком много спрашиваешь... Чтобы не слышать, куда я мяч кину.
   - А... - мальчик плотно прикрыл ладонями ушные раковины и сразу же почувствовал себя очень неуютно. Но до десяти сосчитал и отнял руки.
   - И где мяч? - спросил Алексей.
   - Вы его держите, - мигом сориентировался Толька.
   - Точно! Еще раз... А сейчас?
   Толька медленно повел головой:
   - От места, где вы сейчас стоите, направо. Еще правее... Вы сейчас рядом с ним.
   - Не подслушивал?
   - Нет, - обиделся мальчик.
   - А на каком расстоянии ты бы мог его найти?
   Толька немного смешался. Как-то выходило, что никто никогда его способностями не интересовался. Да, мальчик знал: обычными его умения не назовешь, особенно, если учесть, что слепым он был не с рождения - но и сам Толька, и мама с папой всегда принимали это как должное. Мальчик обращал на свои "таланты" внимание лишь тогда, когда они вдруг отказывали. А со временем он как-то незаметно и легко научился еще кое-каким штукам, и опять же воспринимал все, особо не задумываясь, "нормально" это или нет: есть, значит, так должно быть, значит, правильно. У него не было оснований бояться себя. Вот разве что чудовище...
   - По-разному бывает. Вообще, чем больше предмет, тем лучше я его чувствую. Если бы это был шарик от пинг-понга, я бы его не нашел даже под ногами. А живое я обычно хорошо чувствую, даже насекомых.
   - Понятно. Зажимай уши.
   Толька послушался.
   - Где мяч?
   - В море, - пробормотал мальчик.
   - Где именно в море?
   Толька примерно показал.
   - Правильно. Тогда вперед.
   - Я его все равно в море потеряю, - Тольке отчаянно не хотелось никуда плыть.
   - Ничего, - Алексей подтолкнул его в спину. - Я поплыву рядом и буду говорить, горячо или холодно.
   - У меня не получится, - отбивался мальчик.
   - Обязательно получится, - заверил Алексей. - Глубоко станет - и сразу все получится.
   - Перестаньте издеваться, - Толькин голос дрогнул.
   - Вот слез не надо, - поморщился мужчина. - Слушай, разве с дядей Борей лучше, чем со мной? А кто за тобой вчера плавал? И успокаивал? И у кого ты на коленях сидел?
   - Я не сидел у вас на коленях, - Толька опешил, даже покраснел немного. - Я... я на вас просто облокотился. И с чего вы решили, что мне с дядей Борей лучше?
   - С ним ты сразу пошел, а со мной топчешься, как корова перед бойней.
   - Я вам про дядю Борю уже говорил, - мальчик вздохнул и признал: - С ним не лучше. Вы хотя бы трезвый, - он чуть-чуть помолчал и добавил: - Из двух зол выбирают меньшее.
   В воду Толька отправился ласточкой.
   - Я перестарался? - спросил Алексей, увидев, что Толька потирает шею. - Извини. В следующий раз будешь меньше умничать.
   Толька оставил в покое шею и спросил неверяще:
   - Вы ревнуете?
   Алексей, кажется, собирался еще что-то добавить, но поперхнулся:
   - Что ты сказал?
   - Значит, вам не все равно, что со мной, - полуутвердительно протянул Толька.
   - Хороший пинок добавляет тебе проницательности, как я погляжу, - Алексей изо всех сил старался сделать голос насмешливым, хотя на самом деле смутился. Он начинал понимать: Толька хоть и сопротивлялся, но все-таки предпочитал какое-никакое, пусть и не самое хорошее, с собой обращение равнодушию. Пускай насмехается, пускай даже бьет - зато обращает внимание. Отчаянное решение.
   - Стал бы я с тобой возиться, если бы мне было все равно, - нарочито небрежно обронил Алексей. - Плыви за мячом давай.
   - У меня не получится, - для порядка повторил Толька.
  
   У него получилось. Мир сузился до пятачка воды вокруг: в ушах даже не стучало, а беспрерывно гудело, и Толька целиком сосредоточился на том, чтобы держать голову над водой. Удавалось это плоховато.
   - Плаваешь, как поплавок, то внизу, то наверху.
   Мальчик удивился, что может еще что-то слышать, и хотел сказать: "Я второй раз в жизни плыву", но захлебнулся и с полминуты откашливался, повиснув на Алексее, который, как и обещал, плыл рядом.
   - Все? Ну и где у нас мячик?
   Толька судорожно выдохнул:
   - Не знаю.
   - А если подумать?
   Толька честно подумал:
   - Не знаю.
   - А где берег, знаешь?
   Мальчик помотал головой.
   - Плохо, - огорчился Алексей. - Пока не скажешь, где берег, на берег не поплывем. В конце концов я устану и сброшу тебя.
   Все это Толька слышал неясно, будто сквозь шум работающего холодильника, если шум усилить раза в полтора.
   - Вы бы честно меня сбросили?
   У мальчика бока ходили ходуном, будто у загнанной лошади, и вряд ли следовало винить в этом один лишь недавний кашель. Его страх можно было потрогать.
   Вода, прозрачная и приятно прохладная, прямо шелковистая и на вид, и на ощупь. Солнце припекало голову и шею, но толщу воды лучи пробить не могли, и блики танцевали вокруг гладкого яркого мяча, покачивающегося метрах в пяти слева. "Как хорошо", - подумал Алексей и спросил:
   - Ты знаешь, что плавать - это приятно? Хотя бы когда жарко. И полезно. Ты не понимаешь, потому что воды боишься. Знаешь, как здорово на волнах кататься? Когда пена на гребне и с головой накрывает? Если тут когда-нибудь будут не очень большие волны, я тебя с собой возьму... Получать удовольствие надо, а ты трясешься.
   - Как я могу получать удовольствие, если я боюсь? - выговорил мальчик.
   - А ты не бойся. Чего ты боишься в этот конкретный момент? Вода не холодная, я тебя держу.
   - Я плохо слышу. И почти ничего не чувствую.
   - Это от страха. Ты не этого боишься. Прислушайся хорошенько: слышишь, как Чапик на берегу лает?
   - Вы меня не сбросите?
   - Не сброшу. Ты весишь, как средний воробей, в воде еще меньше.
   Гул слабел, сходил на нет. И в какой-то момент Толька различил собачий лай.
   - Ну как? Слышишь, откуда?
   Толька вытянул руку, другой продолжая крепко держаться:
   - Оттуда?
   - Плыви к берегу. Я мяч достану.
   Толька, помедлив, сам отцепился и направился к берегу, хоть и слегка наискось. Алексей проводил его взглядом. Мальчик плыл, работая руками, как при брассе, ногами - как при кроле, а голову держал над водой. Выходило как-то дергано, резко, с напряжением, к тому же он сильно задирал подбородок. Зато скорость получалась на удивление порядочная.
   "Скоро устанет", - решил Алексей. Он кинул мокрый мяч на берег (не добросил, правда) и поплыл за Толькой.
  
   - Голову ниже держать надо. И не напрягайся так, спокойнее плыви - при каждом гребке чуть ли не по грудь выпрыгиваешь. Ты же не летучая рыба. А лицо делаешь, будто у тебя на пятках акула повисла. В Черном море акулы не водятся, катраны разве что.
   Толька сидел, пожав под себя ноги, с мячом в обнимку и мерно кивал.
   - А вообще молодец.
   Толька вскинул голову:
   - Я?
   - Нет, я! А кто ж еще?
   Толька совсем смутился.
   Солнце стояло высоко и палило так, словно собиралось сделать из красно-желтых скал, светлых пляжей и прогретой насквозь зелени яичницу с укропом. Лишь пронзительно-синее море да слегка выгоревшее, но по-прежнему яркое небо в образ яичницы вписываться не желали; эти двое жили своей жизнью, отражали друг друга и до земли им дела было мало. Остров с крестом - кусочек суши - почему-то не выглядел одиноким или чужеродным: должно быть, слишком долго знал это море, смотрел в это небо и стал с ними един. Кричали чайки.
  
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Письмо 3

   Вчира с пацанами решили подшутить над вожаткой. Все утро были пай мальчиками даже не заплывали далеко. И девченок не топили. Она вместо того что бы настарожиться, успокоилась и потеряла бдительность. А мы, когда с обеда возвращались, вместо лагерной кричалки свою прокричали нашего сочинения. У нас в отряде один есть, здорова сочиняет. Слова я сдесь писать не буду, а то ты меня заругаеш. Ты не бойся они не очень ругательные, больше смешные. Но Корова покраснела как помидор и озиратся стала. Пусть скажет спасибо, что мы такое по пути с моря не прокричали, а то идти надо через поселок. Представляеш, сколько бы людей услышали? За такое безабразие нас лишили вечернего купания. А мы не горевали, потомучто что за купание по 15 минут, по команде и далеко не заплывать. Лягушатник а не купание. Мы ночью убежали и часа два плескались. Вот это я панимаю.
   А вообще мне здесь почти все нравится. Кроме Коровы и что купаться сколько захочеш не разрешают. А еще я вчира цветов набрал и Ксюхе под дверь бросил. Только никому! Одному тебе говорю!
  
   Жду ответ, привет на сто лет!
   Антон
  
   ЗЫ Машке привет!
  
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   Чапик, вывалив язык, лежал на мокрых прибрежных камешках смешно отставленными задними лапами в воду.
   - Твои мама с папой совсем на пляж не ходят? - спросил Алексей.
   Они тоже сидели без малого в воде: камни на берегу раскалились до невозможности (Ты когда-нибудь садился на горячую сковороду? - Нет. - Вот, попробуй)
   - Почти никогда. Папе море не нужно, он купаться не слишком любит, а мама быстро сгорает, даже в тени. Но она сгорает почему-то только на пляже, а когда в саду сидит - ничего. Сейчас они, наверное, будут купаться, потому что дядя Боря и тетя Маша здесь.
   - И на сколько приехал этот... партнер по бизнесу?
   - На три дня, не считая вчерашнего, - хмуро сообщил Толька. - Уедут послепослезавтра вечером.
   - Понятно. Мама сгорает, говоришь? Тогда ты в этом смысле не в нее.
   - В каком смысле?
   - Ты знаешь, что ты на свою маму похож внешне?
   Толька пожал плечами.
   - Ладно, я про то, что ты такой белый, все время на солнце и ничего, не горишь.
   - Зато и не загораю, - возразил Толька.
   - А какая тебе разница?
   - Ну, не знаю. Просто мама иногда начинает жалеть: "Плохо, что горю моментально - была бы красивая, загорелая". А вы уже загорели?
   Алексей прыснул: очень уж похоже мальчик повторил интонации Ларисы Петровны - потом ответил:
   - Загорел. А тебе и так нормально. Я, кстати, подумал насчет твоего чудовища с потолка. В следующий раз попробуй потыкать в него шваброй.
   - Шваброй? - переспросил Толька: такое ему в голову не приходило. - А если оно на меня свалится?
   - Ты же говоришь, его не существует. Как оно может свалиться?
   - Тогда я попробую, - неуверенно согласился мальчик. - Спасибо.
   - Не за что, - Алексей поднялся. - В таком случае купаемся еще раз и я тебя домой отведу.
   Домой... Не улыбалось Тольке возвращаться к дяде Боре и тете Маше, сидеть в душной комнате до вечера, не зная, чем заняться. А Алексей сегодняшним утром нормальный был вполне, похвалил даже так неожиданно. Спросить бы, про швабру - это он серьезно или пошутил? Толька очень боялся, что чувства его обманут и в самом деле удастся что-то шваброй нащупать. Нет, ведь чудовище ему всего лишь кажется...
   - Не спи, замерзнешь.
   - А, - Толька вернулся к реальности. Была реальность мокрая и очень холодная, ведь мальчик успел здорово нагреться под жарким солнышком. - Я сейчас.
   Он зашел по колено и остановился, переступая.
   - Холодная.
   - Это не вода холодная, это ты горячий, - Алексей ухватил Тольку за руки и потащил. - А ну бегом остужаться!
   Толька успел испугаться, что было сил дернуться, освободиться и отскочить. И лишь затем, отчетливо ощутив со стороны Алексея сильное недоумение, он сообразил: это была шутка, вроде игры. Алексей и тянул-то не в полную силу. И не вырываться надо было, а тащить самому или начать визжать и брызгаться. С ним, наверное, пытались поиграть, а он не понял. Иногда Тольке доводилось слышать, как другие родители играют на пляже со своими детьми - радостные крики, беготня, шум брызг - и тогда он даже завидовал. А теперь выставил себя дураком.
   - Простите, - попросил он. - Когда со мной шутят серьезным тоном, я не всегда понимаю. Это же по глазам и лицу видят? Я ведь не вижу, вот и...
   - Твоя мама рассказывала, что ты умеешь чувствовать настроение и эмоции.
   Толька тихо запаниковал: Алексей, обманутый в лучших побуждениях, похоже, обиделся - и умоляюще пробормотал:
   - Умею, но не всегда.
   У него мелькнула мысль: "Совсем недавно я был бы не прочь, если бы он совсем исчез, а сейчас боюсь, что он обидится..."
   - Я очень много чего могу чувствовать, - отчаянно сказал Толька. - А в последнее время боюсь, что то, что я чувствую, окажется не таким, как я думаю. Как вы считаете, с возрастом я должен все больше доверять слуху там, осязанию, а я наоборот. Мне глаз не хватает. Что если я шваброй нащупаю чудовище? Я тогда вообще от страха с ума сойду. Даже если буду знать, что его там нет...
   - Не сойдешь, - авторитетно сказал Алексей. - Некуда. Ты и так с приветом. И глаза у тебя есть. К слову, вполне симпатичные, синие.
   - Я не знаю, как это "синие", - буркнул Толька. - По мне, от глаз толку никакого, если они не видят.
   - А под чем синяки ставить? - не согласился Алексей. - Слушай, для депрессий ты слишком маленький. Ну подумаешь, найдешь ты это чудовище. И что? Надо же и чудовищу где-то жить, особенно несуществующему. Нужно освежиться, тебе от жары плохие мысли в голову лезут. Пошли.
   На этот раз он не стал брать мальчика за руку, и Толька потихоньку вздохнул.
  
   После обеда Толька послушно сидел в своей комнате. Он не любил ничего не делать, но сейчас не хотелось ни читать, ни слушать дневные звуки на окне. В такие минуты на него находило странное оцепенение. Он не отличался разговорчивостью и, если не спрашивали, мог молчать целыми днями. Сидел в одной позе, шевелясь лишь тогда, когда затекали ноги. И еще он умел, хоть и не всегда, спокойно ждать. Вот и сейчас он ждал вечера. Тогда придет Алексей и заберет его. Этим утром он подумал, что, пожалуй, неплохо проводить время с кем-то, а не одному. И Алексей не такой плохой, когда не сердится и не придирается по всякому поводу. И даже плавать, наверное, приятно, если бы не бояться... Интересно, а как на волнах прыгать? Бывало, что дул сильный ветер, море громко гудело, а песок был мокрый почти у самой лестницы... Потом на пляже мальчик находил много водорослей, медуз и иногда рыбок. Толька прилег на бок, полежал немного и заснул. Днем чудовище не приходило.
  
   - Мои в шесть часов в город уехали, - сообщил Толька, перепрыгивая через три ступеньки. - Сказали, вернутся ночью, поздно.
   - Не скачи, свалишься, - рассеянно сказал Алексей. - Ты сам-то в Севастополе был?
   Толька сразу погрустнел, прыгать перестал и пошел медленно.
   - Был раза два.
   - Что так мало?
   - Меня во всяком транспорте укачивает, кроме поезда... и...
   - Вы сюда разве не на машине приехали? - перебил Алексей.
   - Да, папа купил машину три года назад, а раньше поездом.
   - На машине долго. И как ты?..
   - Таблетки пью, снотворное, - неохотно объяснил Толька. - И сплю всю дорогу. Нормально, правда, потом день хожу, как пришибленный.
   - Ничего себе. Вредно же. А по-другому никак нельзя?
   - Наверное, не очень вредно, если два раза в год... А больше совсем-совсем ничего не помогает. Мне в городе не нравится: шумно, людей много. Папе и маме приходится меня за руки водить. Я даже на аттракционах кататься пробовал, там вдоль набережной кафе, бары и качели разные. Музыка отовсюду. Знаете, такая штука есть, вроде батута, только человека еще над ней подвешивают. И прыгать можно.
   - Видел.
   - Там две стояли. Для детей до четырнадцати лет одна, а другая для остальных. Вот меня там подвесили, я попрыгал немножко - вроде понравилось. А потом папа мужчине, который у этих батутов хозяин, сказал - он меня на тросах повыше поднял, за ноги низко притянул и отпустил. Я как взлетел, чуть ли не вниз головой перевернулся.
   Алексей засмеялся.
   - А мне не смешно было, - обиделся Толька. - Я уже не разбирал, где я, где верх, а где низ.
   - Жуткая история. И чем все закончилось?
   - Я заорал, задергался - меня и сняли оттуда. Пришлось на скамейке сидеть, я и двух шагов сделать не мог. А папа потом еще и наругал, что деньги только пропали.
   - Ясно. Я завтра вечером съездить хочу, просто погулять. Часов в восемь или как там автобусы ходят...
   - Угу, - промычал Толька и мысленно перевел: "Завтра вечером сидеть мне дома".
   - Со мной хочешь?
   - Я? - Толька остановился, открыл было рот, чтобы сказать, что совсем не хочет, но не сказал. Потому что понял, что в общем-то не прочь. - Меня не пустят. И укачает...
   - Ладно, проехали. Слушай, не знаешь, что тут за монастырь? Георгиевский? Сколько хожу, ни разу не интересовался.
   Толька потер бровь, вспоминая старые стены, сухие, с глубокими трещинами и выемками, поросшие мхом.
   - Это вроде как греческие моряки построили в девятом веке. Они из Херсонеса плыли, и вдруг буря началась, их на берег скалистый понесло. Они стали молиться святому Георгию, и перед ними, в смысле, недалеко от корабля, появилась маленькая скала, где стоял святой Георгий с иконой. И буря стихла. Это тот остров, где сейчас крест. А потом моряки забрали ту икону, сошли на берег и нашли на склоне горы пещерную церковь. И остались там. Не все, конечно. В 1929-ом году монастырь закрыли, в девяносто пятом снова открыли.
   - Да тебе хоть экскурсии водить, - заметил Алексей. - Откуда такие познания?
   - Здесь монахи иногда ходят, вы ни разу не видели? Я однажды по лестнице мимо спускаюсь, монах подходит и спрашивает: "Мальчик, ты знаешь, почему тут монастырь?" Я говорю: "Нет, не знаю". Вот он и рассказал.
   - И часто ты так с незнакомыми общаешься?
   - Не часто, - смутился Толька. - Я их редко встречаю. Монахов.
   - Пойдем быстрее, а то Чапик нас уже возле моря заждался.
  
   Толька сидел по пояс в воде и копал дно, доставая камешки. Его еще мутило. До мяча он доплыл и даже сумел вытолкать игрушку на берег, но при этом сильно наглотался воды и провел пару неприятных минут возле кустиков бешеного огурца у склона. Так что Алексей разрешил сделать передышку.
   - Ну что, лучше? - Алексей сел рядом.
   - Почти совсем хорошо, - Толька положил на ладонь небольшой влажный камень. - Он красивый?
   Алексей посмотрел:
   - Не очень. Есть красивее.
   - А какой должен быть камень, чтобы называться красивым?
   - Понятие красоты у всех отличается. Что может показаться красивым одному, может не понравиться другому. Про камень обычно говорят "красивый", если у него интересный цвет. Могут быть блестящие прожилки, вкрапления или рисунок... Переход цветов, контраст...
   - Контраст? Это как?
   - Ну все, хватит разговорчиков! Я мяч бросаю, - Алексей встал так резко, что Тольку обдало водой, выхватил у него камешек и закинул далеко в море.
   - Почему вы рассердились? - спросил Толька.
   - Потому, что кончается на у.
   Толька вздохнул: что ж, может, позже объяснит. "И чего я такого спросил, про контраст..."
   Мяч оказался чуть-чуть ближе, чем Толька рассчитывал: мальчик ткнулся в него носом и от неожиданности хлебнул воды. Одно радовало - горько-соленый ее вкус перестал казаться очень уж противным. "Я, наверное, скоро привыкну..." Алексей утверждал, что плавать на одних ногах в море вполне возможно, хоть и тяжеловато, однако Толька подобного трюка еще не усвоил, а мокрые руки с мяча соскальзывали. Пришлось ему пихать меч левой рукой, неуклюже подгребая правой. В результате он "нырял", да еще крутился, теряя направление.
   - В Турции тебя сегодня не дождутся, - прокомментировал Алексей, когда Толька, тяжело дыша, подошел к нему с мячом. - Рыбки на дне, похоже, тоже.
   - Вы серьезно говорили, что мне можно с вами в город?
   - А ты бы хотел? - мужчина взял у Тольки мяч. - Я тебя довезу и обратно тоже привезу.
   - Но...
   - То, что тебя укачивает, это твои проблемы. Мне все равно, - ответил он на невысказанный вопрос.
   - Ага, - Толька кивнул.
  

Глава 9. Улитка или черепаха?

   20 июля, вторник
   Если бы скамейка вдруг была металлическая, Толька давно бы превратился в отбивную, но скамейка была из дерева, нагрелась не очень сильно и вкусно пахла сухими щепками. Тень ползла по горячим доскам, Толька сквозь дрему подумал, что надо бы перебраться в местечко попрохладнее - и поленился. Он перевернулся на бок, свесил со скамейки ногу. Кожу сразу же принялись щекотать травинки. Шевелиться не хотелось: Толька не выспался и теперь совсем разомлел.
   С утра он прождал Алексея часа два, а тот так и не пришел. Толька немного заволновался - мало ли что могло случиться? - однако заставить себя пойти к маленькому дому на окраине поселка не смог. Все-таки он боялся Алексея, сам толком не зная почему. В глубине души очень хотел не бояться, тем более сейчас, когда между ними начало зарождаться что-то вроде дружбы, но боялся. Толька бы попросил папу сходить к Алексею. Увы, и родители, и дядя Боря с тетей Машей еще спали, а будить их после своей ночной выходки мальчик опасался. Как тетя Маша тогда прибежала... Толька хихикнул. Время приближалось к десяти часам, солнце припекало, мысли путались - Толька засыпал.
   ...Гавкнуло прямо под ухом. Толька вздрогнул, грохнулся со скамейки, вскочил, не понимая, что происходит, и очень больно треснулся о скамейку плечом. "О-ой-ой", - потер пострадавшее место под майкой.
   - Тише, тише, скамейку сломаешь.
   Толька подошел к изгороди, взялся за горячую проволоку ячеек.
   - Почему вас утром не было?
   - Воспитанные дети сначала здороваются.
   Толька дернул сетку, но послушался:
   - Доброе утро.
   - Можно я войду? Или ты выйди. А то стоишь как за решеткой.
   - Войдите, - пробормотал Толька.
   Алексей отворил калитку и прошел к той самой скамейке, с которой Толька недавно сверзился. Чапик, пыхтя, забрался под скамейку.
   - Я не пришел, потому что проспал, - честно сказал Алексей, без тени раскаяния, впрочем. - Купался полночи, в три домой вернулся.
   - А... - Толька неопределенно кивнул, испытывая непонятное раздражение.
   Алексей уловил его настроение прежде, чем Толька сообразил, чем именно недоволен.
   - Дуешься, что без тебя? Нечего тебе там по ночам делать.
   - Вовсе я не дуюсь, - вскинулся Толька.
   - Теперь точно дуешься, - уверенно заметил Алексей. - Кстати, о ночах. Как чудище поживает?
   - Плохо, - Толька осторожно сел на краешек скамейки.
   - Оно все-таки на тебя свалилось?
   - Хуже, - вздохнул мальчик. - Тетя Маша.
   - На тебя свалилась тетя Маша? - опешил Алексей. - Это как?
   - Нет, она не свалилась, - Толька улыбнулся, представляя, как тетя Маша выпадает из дырки в потолке. - Я ее разбудил, когда в потолок шваброй стучал. У них с дядей Борей как раз там кровать стоит, - мальчик подумал и пожаловался: - Вообще, дядя Боря храпит громко, но к нему тетя Маша, наверное, привыкла, на стук сразу прибежала. Я швабру успел под кровать спрятать и притворился, что сплю. Она посмотрела, не поверила, сказала, что утром разберется, и ушла.
   - Чудовище больше не приходило?
   - Нет, - Толька украдкой зевнул: попытка изгнания чудища подручными средствами случилась около двух ночи, а до этого он не спал, да и вскочил в полпятого.
   - Ты еще не передумал ехать?
   Толька замотал головой. Поехать он очень хотел, пусть и колебался: "Ну чего здесь хорошего? Ехать - замучаешься, а потом толпы людей, шум, музыка, а еще назад возвращаться... И Алексею придется меня за руку водить. Зачем ему это все? Охота со мной возиться?" Не помогло - он уже рвался в Севастополь всей душой.
   - У меня очки есть, - проговорил Толька. - Черные. Мне надеть в город?
   - Зачем? - удивился Алексей.
   Толька замялся:
   - Чтобы внимание не обращали.
   Алексей быстрым движением потер лоб:
   - Кому ты нужен? На тебя скорее внимание обратят, если будешь вечером в темных очках бегать. И у тебя нормальные глаза, даже и не скажешь... если не присматриваться.
   Это прозвучало почти ласково, во всяком случае, так показалось Тольке. Он судорожно вздохнул и придвинулся чуть ближе.
   Алексей покосился на мальчика, тряхнул головой, будто приходя в себя:
   - Давай сразу обговорим твое поведение. Людей там много, будешь держать меня за руку, крепко. Если я тебя где-то оставляю, ждешь и никуда не уходишь. Если вдруг потеряешься, опять же остаешься на месте и никуда не уходишь.
   Подобные наставления Тольке еще в раннего детства надоели до смерти, и обычно он начинал ворчать: "Сам знаю", но сейчас сдержался, не желая раздражать Алексея лишний раз. Тому еще предстояло спрашивать разрешения у Толькиных родителей. Впрочем, Толька почти не сомневался, что Алексею мама с папой не откажут.
   - Я понял, - сказал Толька и несколько раз кивнул для верности.
   - Надеюсь, - Алексей откинулся на спинку скамейки. - И долго твои родители спать будут?
   - Не знаю. Они и до одиннадцати могут, и до двенадцати.
   - Тогда я здесь подожду, если не возражаешь.
   "Попробовал бы я возразить, - фыркнул Толька про себя. - И что теперь делать?" Молча сидеть с Алексеем два часа было выше его сил.
   Солнце продолжало пригревать, молчание неудобно затягивалось. Толька недоумевал: неужели так обязательно о чем-то разговаривать? Тишина сделалась невыносимой, и Алексей не выдержал первым.
   - Ты когда-нибудь пускал мыльные пузыри?
   Толька затаил дыхание. Подвох? Какой? Или он стал слишком уж подозрительным? Ну почему Алексей как спросит, так хоть стой, хоть падай?
   - Да, - вышло чуть ли не с вызовом.
   - Не хочешь сейчас? Все равно делать нечего.
   Толька забрался на скамейку с ногами и обхватил колени:
   - Зачем?
   - А разве мыльные пузыри пускают с какой-то определенной целью?
   Мыльные пузыри Тольку когда-то научила пускать мама. Самым сложным оказалось рассчитать дыхание, чтобы пузырь получился большим, но не лопнул. Мама же рассказала, какие пузыри круглые, как они летают, как на них переливаются краски: красный, желтый, зеленый, синий, в конце концов прозрачный с черными точками - а потом пузыри лопаются. Толька любил осторожно надуть пузырь на ладони - так он мог почувствовать его размер. И как-то перевел в квартире половину шампуней, пытаясь выяснить, какой для пузырей больше подходит. Основываясь преимущественно на том, нравится ли запах. Хорошо пахли все шампуни, но медовому не повезло больше всех. После этого пузырьковый бум вынужденно затих. Теперь мальчик развлекался так лишь изредка.
   - Цель?.. - Толька размышлял довольно долго. - Меня это успокаивает.
   - Вот и хорошо. Поуспокаиваемся вместе.
   Через несколько минут Толька вернулся с двумя стаканчиками из-под ананасного йогурта и соломинками.
   - Мамин шампунь сильно пострадал? - невинно поинтересовался Алексей, принимая стакан.
   Толька ощутил, как пламенеют уши (что за привычка у мамы выкладывать... все...???), и поспешно сунул в рот соломинку. Спустя час оба успокоились настолько, что, когда проснувшийся дядя Боря окликнул их из окна второго этажа, Толька подскочил и пролил смесь себе на колени, а Алексей уронил трубочку. Последний пузырь сверкнул на солнце и лопнул, взорвавшись каскадом мелких, почти невидимых капелек.
  
   Разрешение "на вывоз ценного имущества в лице 1 (одного) мальчика" Алексей получил, как Толька и ожидал, без труда. И на это утро осталась лишь одна проблема - овсянка на тарелке. Овсянку Толька ненавидел отчаянно.
   - Толя, ешь, - напомнила мама.
   Мальчик со вздохом взял ложку. Вообще-то он надеялся, что родители за разговорами как-нибудь о нем забудут...
   - Что хлюпает в моих новых ботинках, Бэрримор? - пробасил дядя Боря и тут же ответил сам себе: - Овсянка, сэр!
   Толька снова положил ложку, теперь он раздумывал, как бы телепортировать овсянку в ботинки дяди Бори.
   - В овсянке масса полезных веществ, - продолжал между тем тот.
   - Манная каша полезнее, - голосом знатока сказала тетя Маша.
   - Маша, не спорь со мной. Я знаю, что говорю, - протянул дядя Боря.
   Толька, чуткий к человеческим настроениям, насторожился.
   - Но манка...
   Лучше б тетя Маша молчала. Мальчик знал, что Чериковы без особого для себя ущерба могут начать скандалить по малейшему поводу, однако присутствовать при таких скандалах ему не доводилось - только слышать мамины рассказы. Сейчас же в кухне разгорался самый настоящий скандал. Град ругательств, обрушившийся на тетю Машу, заставил Тольку покраснеть. Чапик залился лаем, Алексей нерешительно улыбаясь, не зная, стоит ли вмешиваться, смотрел, как Лариса Петровна моментально извлекает из шкафчика валерьянку. Юрий Сергеевич философски уткнулся в газету, оживившись, лишь чтобы сказать: "Осторожнее...", когда в ход пошла посуда.
   Первая тарелка звонко разбилась о стенку.
   "Овсянка... испортит обои", - подумал Толька.
   Хотелось убежать, но не слушались ноги. Вторая тарелка пролетела так близко, что воздухом обдало щеку.
   "Они же в меня попадут..."
   Глухо звякнуло - теплые вязкие брызги кинуло прямо в лицо. Толька неловко утерся.
   "Каша... Что хлюпает в моих новых ботинках, Бэрримор?"
   - Осторожнее, - укоризненно проговорил папа.
   Толька понял, что снова может двигаться. Он влетел в свою комнату, мазнул краем покрывала по лицу и нырнул в пространство между кроватью и стулом - "спрятался". Это была одна из его особых способностей - представить, что тебя не существует, ты капля воды, тебя нельзя потрогать и чтоб ни единой мысли в голове. Он мог в таком состоянии сидеть на кровати, а мама - пройти рядом раз пять и не заметить. Хорошая способность, но практически бесполезная при взвинченных нервах. Толька и сам не понял, почему же сейчас у него получилось.
   Дверь открылась далеко не скоро.
   - Где ты, смелый янки?
   Алексей искал Тольку специально, к тому же с ним был Чапик, а на собак трюк действовал неважно. Тем не менее, мужчина два или три раза оказывался достаточно близко, чтобы увидеть мальчика, однако не видел, пока Чапик не подошел обнюхать.
   - Как я тебя раньше не заметил? - Алексей вытащил Тольку из его убежища и посадил на стул. - Очередные фокусы? Может, ты еще мысли читаешь и вилки гнешь?
   Толька молчал.
   - Ну что ты перепугался? Вон, губы побелели. Подумаешь, ложка в тарелку шлепнулась... Хорошо, кстати, там каша была, в тарелке, смягчила удар, а то могла и разбиться.
   Толька сглотнул, представив летящие в него осколки.
   - Ты никогда не слышал, как люди ругаются? Твои родители никогда не ссорились?
   - Ссорились, - прошептал Толька. - Но не бросались тарелками и ложками. Я такое в первый раз... А что они сейчас делают?
   - Твои родители?
   - Все...
   - Убрались на кухне и едят дальше.
   Толька не заметил, как начал нервно качать ногой, ударяя пяткой о ножку стула:
   - Как так можно?
   - Как?
   - Они кричали, чуть не дрались, а теперь спокойно едят? Будто ничего не было?
   - Люди ссорятся, люди мирятся. Ты, когда с кем-нибудь повздоришь, месяц дуешься? Больше? - Алексей переложил книги на кровать и сел на второй стул. - Разрешаешь?
   - Вы все равно уже сидите, - откликнулся Толька.
   - А так бы не разрешил?
   Мальчик заерзал и сцепил руки под коленями:
   - Перестаньте.
   - Перестаю, - покладисто согласился Алексей. - Но почему бы тебе не сказать: "Конечно, разрешил бы", даже если на самом деле думаешь по-другому? Разве так не легче?
   - Вы обещали перестать, - напомнил Толька.
   То ли он переволновался, то ли что, но ему медленно становилось страшно. Почему? Бояться было как будто нечего, родители недалеко... пусть им до него сейчас нет дела. Ведь кто пришел спросить, что с ним случилось? Не мама, не папа... На стуле сделалось неуютно: Толька чувствовал себя совсем открытым, беззащитным.
   - Ты куда? - спросил Алексей, когда Толька угловато сполз со стула.
   - В шкаф.
   - Зачем?
   - Прятаться, - Толька растянул губы - глаза были широко открыты и убийственно серьезны.
   Алексей невольно отвел взгляд:
   - В шкафу? Совсем у тебя нервы никуда.
   - А из-за кого? - Толька уже распахнул дверцы, однако забираться внутрь не торопился.
   Алексей подошел и тоже заглянул в шкаф:
   - Скажешь, из-за меня?
   - И скажу.
   Толька отчаянно храбрился. Зря он это затеял. А как же сегодняшняя поездка? Если они сейчас разругаются... Алексей за спиной мальчика спокойно заметил:
   - Здесь все занято. Могу в верхнюю секцию подсадить, только слезать будешь - не сломай себе чего-нибудь. Я зайду за тобой в восемь. Ну что, подсаживать?
   - Не надо, - Толька вернулся на стул и опять вскарабкался на него с ногами. - Я вас не понимаю.
   - Я тебя тоже.
   Дверь закрылась очень осторожно, почти неслышно.
  
   - Черт, почему я думал, что автобус в четверть девятого? - досадливо спросил Алексей.
   Шоссе что справа, что слева сверкало абсолютной пустотой.
   Толька с лавки пождал плечами. Он на автобусах не ездил, поэтому расписание не запоминал.
   - Тридцать минут ждать, - мужчина опустился на лавку и покачал головой. - Приедем поздно. Ладно, без пятнадцати выезжаем отсюда, через двадцать минут там. Поужинаем, как только тебя перестанет тошнить от слова "ужин". Потом погуляем где-нибудь. Последний автобус, твоя мама сказала, в половину двенадцатого.
   - Четверть десятого... до полдвенадцатого... - Толька сосчитал в уме. - Это чуть больше двух часов?
   - Тебе мало? Скажи спасибо, что я тебя беру... Если захочу поехать на целый день, поеду один: у меня до конца лета еще достаточно времени. И Чапика не хочется одного оставлять.
   - Вы опять сердитесь неизвестно из-за чего, - Толька шевельнул плечом. - Я же не виноват, что вы с расписанием напутали...
   Алексей в ответ хлопнул его по кепке - та чуть не слетела, а козырек накрыл мальчику лицо. Толька молча кепку поправил. Лариса Петровна и тетя Маша потрудились над ним на славу: светло-синий костюмчик - рубашка с аккуратно отложенным воротничком и короткие шорты; снежно-белые носочки и блестящие лаковые синие сандалии, та самая кепка - тоже синяя. А под кепкой (взять ее Тольку заставила мама, и надел он ее лишь на остановке, чтобы не таскать в руках) - тщательно причесанные, даже уложенные гелем волосы. Короче, образцово-показательный мальчик - прямо смешно. Общую безупречную картину портили красные полосы от недавних царапин на ногах да не полностью рассосавшиеся синяки. "Пройдут, - подумал Алексей. - Если новых не заработает".
   Так они и сидели, провожая взглядами редкие автомобили. Точнее, Алексей провожал взглядом, а Толька просто поворачивал голову. Но в конце концов мальчик насторожился и встал:
   - Автобус едет.
   Алексей еще секунд десять ничего не слышал, но потом и он различил приближающийся шум мотора.
   Автобус был дряхленький и запыленный, пыль, впрочем, не скрывала дикий красно-сине-зеленый цвет. Справедливости ради надо упомянуть, что имелось у него и несомненное достоинство, которое затмевало непрезентабельный внешний вид - относительная пустота салона. Во всяком случае, пока. Алексей купил у водителя, дедули с пышными рыжими усами, два билета и поискал глазами Тольку. Тот успел облюбовать местечко в самом хвосте, возле окна.
   - Кажется, если укачивает, надо садиться впереди, - вполголоса заметил Алексей, занимая соседнее кресло.
   - Для меня это не имеет значения, - Толька ковырял бордовую, и без того рваную обивку переднего сиденья и с каждым мигом мрачнел все больше. Потом уперся лбом в стекло.
   - Что, уже..?
   - Так мы уже едем, - откликнулся мальчик.
   - Ты бы отлепился от окна - тряхнет еще.
   Толька послушался - сел прямо. Но было ясно, что он уже не находит себе места. Алексей искоса наблюдал.
   - Никогда не видел, чтобы люди зеленели настолько быстро.
   Толька свесил голову на грудь, опустил ресницы и отвечать не стал.
   - Ты ел давно?
   Мальчик коротко мотнул головой, так неопределенно, что Алексей не понял, "да" он имеет в виду или "нет", но решил, что "нет".
   - Черт... Неужели у тебя хватило ума поесть перед автобусом...
   - Я с завтрака ничего не ел, - произнес Толька сквозь зубы. - Не спрашивайте меня... мне нехорошо.
   - На голодный желудок, кстати, тоже... - Алексей замолчал и принялся смотреть в окно.
   Автобус меж тем наполнялся: стало очевидно, что последние десять минут поездка будет напоминать путешествие в непочатой банке с кильками. Пространства для тех, кто стоял, хватало ровно на столько, чтобы держаться "на левом краю средней пятки правой задней ноги" - так, бывало, шутил Антон, когда они с Алексеем впихивались в автобус в час-пик.
   - Молодой человек, уступите место пожилой женщине.
   Мелькнувшие вдруг воспоминания ушли. Алексей обернулся на голос: щупленькая старушка в очках и красном в ромашку платке нависла над ним под угрожающим углом, еще чуть-чуть - и упадет. Несчастный автобус поскрипывал, словно трещал по швам.
   "Если я встану, то уж точно займу места побольше, чем этот божий одуванчик... И мальчишку оставлять нельзя. Если его вывернет на кого-нибудь..."
   Алексей наклонился к Тольке:
   - Я пересяду на твое место, а ты посидишь у меня на коленях, ладно?
   Толька не среагировал никак, из чего мужчина заключил, что он не возражает.
   Обмен, пусть не без труда, состоялся. Довольная старушонка заняла освободившееся кресло. Алексей, взглянув на секунду Тольке в лицо, испугался и мысленно зарекся когда-нибудь куда-нибудь с мальчишкой ездить. Было тесно, душно, ко всему прочему новоявленная соседка оказалась порядком разговорчивой. Поругав неудобство, она обратила внимание на Тольку, который никак не мог устроиться и слабо ворочался.
   - Ваш сыночек, да? Или меньший братик?
   Алексей поперхнулся:
   - По-моему, я еще молод, чтобы иметь сына такого возраста.
   - То-то я погляжу, вы с ним не похожи, - старушка широко улыбнулась, зубы у нее оказались для столь преклонного возраста неожиданно хорошими. - Стало быть, братик. От другого отца, небось?
   Алексей сделал вид, что сильно заинтересовался пейзажем. Последний, к слову, разнообразием не отличался: жухлая высокая трава, какие-то поля, редкие деревца, горы... Однако собеседница не сдавалась.
   - Видать, худо ему, тошнит. Вот горе, когда укачивает ребятенка!
   До этого остальные пассажиры почти на Алексея с Толькой не смотрели, теперь же на них обратилось сразу с десяток взглядов: сочувственные, брезгливые, просто любопытные. Толька точно почувствовал их: забрался Алексею на колени почти с ногами, уцепился за шею и положил подбородок на плечо, повернувшись спиной ко всем этим людям. И, похоже, попытался проделать свой трюк с "прятками" - Алексею на какую-то долю мгновения показалось, что Толька исчез - странное и жуткое ощущение. Он правой рукой судорожно обхватил мальчика за плечи и пробормотал:
   - Не делай так больше.
   Толька затих, а старушка (слава Богу!) угомонилась.
   На предпоследней остановке салон самую малость освободился, зато на задней площадке остановились четыре девчонки лет пятнадцати-шестнадцати, собравшиеся, видно, на дискотеку - разодетые, накрашенные, надушенные. В другое время Алексей против подобной компании ничего бы не имел, но четыре вида духов в замкнутом пространстве - это чересчур. У мужчины запершило в горле, Толька, ранее не подававший признаков жизни, завозился, стараясь зарыться носом куда-то ему за воротник. Последние минуты растянулись на вечность, однако кончились и они.
  
   Алексей вытащил едва перебирающего ногами Тольку на остановку, усадил на скамейку и упал рядом, с наслаждением вдыхая относительно свежий воздух и чувствуя такую усталость, будто не в автобусе двадцать минут посидел, а в Резеде на пляж и обратно полдня бегал. Сзади раскинулся сверкающий огнями город, впереди спускалась в темноту усаженная деревьями улочка - в той стороне смутно звучала музыка. Толька с пяток минут провел в неподвижности, после глубоко вздохнул и заморгал.
   - А чтоб я тебя еще куда-нибудь взял! - с чувством "поприветствовал" Алексей.
   Толька тряхнул головой, окончательно приходя в себя:
   - Вы же знали.
   - Я не знал, что все так плохо, - он запнулся. - Мне тебя жалко.
   Толька встрепенулся:
   - Жалко?
   - Ну да, а ты что думал?
   - Может, противно...
   - Нет... ничего такого. Все, подъем. У нас время не резиновое.
   Алексей взял мальчика за руку и повел к аллее.
  
   Свет лился из кафе и залов игровых автоматов, разноцветными всполохами вырывался вместе с грохотом музыки из дискобаров, окружал ровным теплым сиянием "аквариумы" с мягкими игрушками, над которыми, безжизненно повесив лапы, застыли манипуляторы. Сверкали лампочками "говорящие весы", силомеры и мудреные аппараты, обещающие по руке определить уровень биоэнергии. Толпа текла по набережной неровным потоком, образуя заторы и круговороты возле караоке, демонстрирующих мультфильмы экранов, мини-баскетбола и тиров. А за перилами, через неширокую полосу галечного пляжа, билось о прибрежные камни чернильно-темное море - лучи и шум будто не могли добраться до него. На волнорезе, расплывчатым клином уходящим в воду, людей видно не было, но присутствие их выдавали загорающиеся красно-оранжевым угольки сигарет и синие вспышки мобильников. Вдалеке переливались жидкие огни - мигали, гасли, снова занимались - виднелся край косы.
   - Вы не здесь случайно были?
   - Нет, - ноздри Тольки подрагивали, в зрачках широко раскрытых глаз тонули искорки.
   - Держись крепче.
   Сразу же выяснилось, что предложенный Алексеем способ передвижения не годится. Растерявшийся Толька не успевал реагировать - сталкивался с прохожими, а те, не замечая в мальчике ничего необычного, не спешили его обходить. Пришлось остановиться у перил.
   - А если мне идти и за перила держаться?
   - Не получится, - мужчина в задумчивости барабанил пальцами по металлу. - Народу вдоль ограды много. Слушай, ты мог бы идти сзади так, чтоб не отставать, но и в меня не врезаться?.. - и сразу ответил сам себе: - Нет, я буду все время оглядываться... Черт, как я раньше не подумал...
   Толька виновато опустил голову:
   - Может, где-нибудь в другом месте погулять, где людей будет меньше? Вы же хотели город посмотреть...
   - Город я буду днем смотреть, - отрезал Алексей. - Как тебя родители водили?
   - За обе руки, - прошептал Толька, окончательно расстроившись. - Мама с одной стороны, папа - с другой...
   - Ну-ну, не раскисай.
   - Давайте еще раз попробуем, - на лице мальчика появилось умоляющее выражение. - Мне просто надо немного привыкнуть.
   - Попробуем, - успокоил Алексей. - Я буду идти медленно.
   Дело неожиданно пошло на лад. Для начала они завернули в тир. Алексей заплатил за десяток пулек, сунул Тольке пистолет и подхватил ойкнувшего мальчика на руки.
   - Тут стойка высокая. Стреляй.
   - Куда?..
   - Да куда-нибудь... Эй, стой! Я пошутил. Вон, туда.
   Из тира они уже вышли, а Алексей все еще давился от смеха.
   - Вы чего? - у Тольки было легкое подозрение, что смеются над ним, но особой обиды не чувствовалось.
   - Знаешь, как это со стороны выглядело? - фыркнул Алексей. - Как ты, направив пистолет на хозяина, жал на курок и спрашивал: "Почему не стреляет?" Я тебя чуть не уронил.
   - Нехорошо получилось, - не разделял его веселья Толька. - Вдруг бы выстрелил.
   - Это опасно, только если в глаз попадет, - Алексей, наконец, успокоился. - Ты целых две банки сбил. Слышал, как перед нами девушка стреляла? Видела, и все равно все мимо. Так что молодец.
   - Так то девушка, - вздохнул Толька, чем вызвал у мужчины очередной приступ смеха.
   Потом Алексей затащил его на весы, однако сначала взвесился сам.
   - Стойте смирно, - проговорил механический женский голос. - Рост - сто восемьдесят шесть сантиметров, вес - восемьдесят пять килограммов. Ваш вес идеален, так держать!
   - Обязательно, - пообещал Алексей. - Теперь ты.
   Толька, почему-то волнуясь, переступил с ноги на ногу.
   - Стойте смирно, - макушку легонько стукнуло. - Рост - сто тридцать пять сантиметров, вес двадцать семь с половиной килограммов. Ваш вес ниже нормы, обратите внимание на питание.
   Пока Толька обувался, Алексей взял у девушки при весах талончики.
   - Параметры наши с тобой, - объяснил он, засовывая одну из бумажек мальчику в нагрудный карман. - Как насчет поискать кафе и обратить внимание на питание?
  
   Кафе гудело множеством приглушенных музыкой голосов, где-то довольно громко журчало: видно, работал декоративный фонтан. Пахло вкусно, хоть запахи и смешивались почти до неузнаваемости. У меню была прохладная шершавая кожаная обложка.
   - Подержал? Дай сюда, я нам что-нибудь выберу.
   Толька вздрогнул: "Чего я в самом деле его держу?" - и отдал меню Алексею.
   - Я возьму жареную картошку с отбивной. Ты тоже? А какой ты сок любишь?
   - Яблочный.
   - А я - апельсиновый. И мороженое с фруктами, да?
   Толька кивал.
   Из своей порции он осилил чуть меньше половины. Доесть картошку, конечно, можно было, но тогда на сок с мороженым места точно бы не осталось.
   Алексей смерил взглядом Толькину тарелку, где осталось порядочно картошки и искромсанная (Толька не очень ловко обращался с ножом) половинка отбивной.
   - Тебе мама с папой когда-нибудь рассказывали, что случается с детьми, которые плохо едят?
   Мальчик неохотно оторвался от стакана:
   - То же самое, что с детьми, которые не слушаются, поздно ложатся спать и опаздывают на обед.
   - Мда... Извини, но у твоих родителей с фантазией плохо. У моих, правда, тоже. Зато бабушка, не баба Клара, другая, на каждый отдельный случай могла рассказать полдесятка историй. Хоть сборник составляй. У тебя, кажется, бабушки нет?
   - Мм, - промычал Толька. - Мамины родители умерли, когда меня еще не было, а папины в Америке живут. Получается, по папиной линии бабушка есть, но ее все равно что нет. Ну и ладно, мне мамы с папой хватает.
   - Ты это "хватает" таким тоном сказал... странным... Ты ведь вообще людей не слишком любишь? Тебе с ними не интересно?
   Толька слизнул мороженое с краешка нижней губы, поколебался, рассказывать ли.
   - Я когда был маленьким, одно время молчал, не разговаривал. Потому что с вещами говорить не надо. Люди уходят, приходят, всегда то в одном месте, то в другом. А вещь куда положил, там и лежит, если никто не трогает, и...
   - Интересный ты ребенок, - Алексей спохватился, что перебил. - И что?
   Но Толька решил - откровений достаточно:
   - Ничего, так просто.
   - Я типа поверил, - проворчал мужчина. - Если начал - договаривай.
   Он сомневался, что мальчик послушается, но Толька сдался быстро:
   - Когда я хочу узнать, как выглядит вещь, я ее ощупываю.
   - И горячую сковородку тоже? И нож?
   Толька чуть смутился, выпустил ложечку и мимолетно провел большим пальцем правой руки по остальным пальцам. Алексей задумался, была ли это сковородка, нож или и то, и другое.
   - А как по-другому... Потом осторожнее стал.
   - Тогда поздравляю с сохранившимся полным комплектом конечностей. Хорошо, вещь ты ощупываешь, и...?
   - Людей можно узнавать по голосу, по шагам, по запаху и просто... не знаю, как объяснить... когда просто знаешь, что за человек, где он сейчас, даже если он далеко. Только это не со всеми.
   - С родителями? - понимающе спросил Алексей.
   - Угу, - Толька торопливо доел мороженое. - С родителями. И с вами тоже... почему-то.
   Мужчина кашлянул и от комментариев воздержался.
   - Просто с людьми так же, надо лицо потрогать, тогда, если я вдруг не могу узнать кого-то по походке или еще по чем-то другом, то запоминаю по лицу. Вот маминых подружек никак до сих пор различать не умею, они для меня все как одинаковые, хотя у них духи разные и голоса.
   - Они разве не могут тебе представляться?
   - Все равно интересно, как выглядят. А мама меня все время от них гоняла. Она считает, что то, что я делаю, невежливо, некрасиво и вообще странно.
   - В смысле, ощупывать лицо?
   - Да. Ну и не нужны мне эти подружки сто лет, - Толька смешно надул губы. - Вас я и так узнаю, но интересно, как вы выглядите.
   - Это завуалированная просьба? - уточнил Алексей.
   - Какая просьба?
   - За-ву-а-ли-ро-ван-ная. Означает, скрытая. Когда ты говоришь не прямым текстом, а подразумеваешь, передаешь другими словами. Вот заходишь ты, к примеру, в кухню и видишь... - Алексей запнулся, - э... знаешь, что на столе лежит, скажем, пирожное. И ты не просишь, чтобы тебе это пирожное дали, а говоришь как бы сам себе: "Что-то сладенького хочется".
   - А мама отвечает: "Только после обеда", - подхватил мальчик. - Прячет пирожное в холодильник и ставит на стол капусту.
   - Апокалипсис местного масштаба, - оценил Алексей. - Да, сегодня же вторник. "О, а мы уже шутим, надо же!"
   - Я сегодня не обедал, - напомнил Толька. - Сказал маме, что на очень голодный желудок меня вечером будет меньше укачивать.
   - Наглая ложь, я полагаю? К слову, делать такие перерывы между приемами пищи вредно, - сообщил Алексей.
   Толька тряхнул поблескивающей от геля челкой:
   - Как вы выглядите?
   - Вот, намеки кончились, пошли наезды. Тебе рассказать?
   - Считаете, что я смогу представить?
   - Ты прав. Но это будет выглядеть странно...
   - И вы туда же? - мальчик раздраженно толкнул вазочку.
   - Ты не так понял, - торопливо вывернулся Алексей. - Ты же сам не хотел, чтобы на тебя обращали внимание, а здесь много людей. Это, конечно, твое дело, но давай как-нибудь потом.
   Толька, поразмыслив, согласился, неприятный осадок тем не менее остался.
   Высокий женский голос предложил счет.
   - Мне мама деньги с собой дала, - Толька полез в карман.
   - Не дури, - фыркнул Алексей. - Я угощаю, если ты еще не понял.
   - Вы сюда приехали отдыхать или меня развлекать? Вы хотели город смотреть, а вместо этого тут со мной... еще и платите...
   Алексей с шумом отодвинул стул:
   - Пойдем-ка.
   С моря дул легкий прохладный ветерок, солоноватый и неровный. Толька прижался спиной к перилам, Алексей присел перед ним на корточки и посмотрел снизу вверх:
   - Слушай, если тебе не нравится, поехали домой.
   - Нет, мне нравится, - покривил душой Толька.
   Сначала ему действительно нравилось, но уже в кафе он почувствовал усталость и какую-то собственную чужеродность - будто это место было не для него: не он не мог принять этот мир, а мир выталкивал его, повторяя: "Возвращайся в свою темноту, в свой привычный тихий спокойный мирок... эти свет, музыка, смех не твои... уходи..." Или снова ожила Гадюка?
   - Я взрослый, ты ребенок. Вполне естественно, что я за тебя плачу. И почему я не могу тебя поразвлекать?
   Толька стоял очень прямо, будто в строю:
   - Я же вам никто.
   - О Боже, - Алексей закатил глаза. - Почему ты все время это повторяешь? Хочешь знать, на что ты мне сдался и зачем я с тобой вожусь? Какое тебе дело? Почему ты не можешь воспринимать вещи, как они есть?
   Толька отвернулся и вздохнул:
   - Что такое карма?
   - Я твое лицо хочу видеть, а не спину! - рявкнул Алексей так, что на них стали оглядываться, и, когда, мальчик послушался, уже спокойно, даже равнодушно объяснил: - Карма - почти все равно что судьба. То, что обязательно, как ни крути, должно случиться. Обычно что-то неприятное. Так вот, мне иногда кажется, что ты моя карма.
   - Значит, не никто, - Толька моргнул: хотелось домой и спать.
   - Ты ненормальный, - Алексей встал.
   Толька пожал плечами:
   - Я знаю.
   Музыка била в уши, лучи слепили, настроение катилось по наклонной. "Действительно, пора уходить", - подумал мужчина:
   - Мне следовало заранее догадаться, что ты просто к таким выходам не привык, потому и устал. Ладно, домой. Только сначала пойдем вытащим игрушку.
   - Зачем? Мне не надо.
   - Ну конечно, - ухмыльнулся Алексей, - ты в игрушки не играешь и не играл, наверное, уже лет восемь-девять. Кстати, без игры нормальное детское развитие невозможно.
   - И я развился ненормально, - подсказал Толька.
   - Тебе не надо, а мне надо, - разговор о ненормальностях Алексей предпочел не развивать. - Буду сам играть.
   Он оставил мальчика возле ближайшего "аквариума" и пошел за жетонами.
   Время тянулось, словно полузастывшая смола. Толька начал беспокоиться: куда Алексей делся? Неужели там большие очереди? Должно быть, даже вид у него сделался потерянным, потому что из гудящей стены выделился немолодой женский голос:
   - Мальчик, ты потерялся?
   - Нет, - Толька выдавил улыбку. - Я жду... - он запнулся.
   Кого? Друга? Брата? Отца? Кем для него стал Алексей?
   - За мной придут.
   - Хорошо, - и голос растворился в общем гуле.
   Толька сделал пару шагов, в нерешительности остановился - Алексей сказал ждать... Но сколько можно ждать?
   Там, где исчез Алексей, было людно и шумно. Толька сосредоточился: присутствие Алексея чувствовалось отчетливо. Только где? В какой стороне? Мальчик совсем растерялся. Однажды, давно, он в магазине отбился от родителей и сильно перепугался - теперь ощущение было точно таким же. Однако двенадцать лет - не пять: уже не будешь лить слезы и повторять "Мама, папа!"
   Его схватили за плечо, крепко - сердце ушло в пятки, но сразу вернулось на место.
   - Я же просил ждать меня.
   Они вышли к "аквариуму".
   - Вас долго не было, - оправдывался Толька. - Я беспокоился.
   - Меня не было от силы четыре минуты, - раздельно произнес Алексей.
   Мальчик не поверил:
   - Четыре минуты? Как так...
   - Ты никогда не замечал? Когда чего-то ждешь, время идет медленнее. Когда чего-то очень ждешь, оно идет очень медленно. Получается, ты очень ждал.
   Алексей опустил жетон в щель, взял Тольку за руку и положил его ладонь на рычажок.
   - Этим управляется манипулятор. Надо навести его поверх приглянувшейся игрушки и нажать на вот эту кнопку. Тогда манипулятор спустится и, может быть, подцепит игрушку. Здесь от веса зависит. Вес, правда, на глазок не определишь, но вдруг повезет.
   Манипулятор шел дергано, с жужжанием. Толька беспорядочно ворочал рычажок, ожидая, что Алексей скажет, когда хватит, но тот молчал, и мальчик решил действовать самостоятельно.
   Игрушка была довольно твердая и самую чуточку пушистая. Толька совсем забыл, что вытаскивал ее не себе - вертел добычу в руках и тихонько улыбался. Алексей отметил, что Толька расслабился, а может, мягкий свет создавал такое впечатление.
   - Улитка с ножками, - сказал Толька.
   - Черепаха с рожками, - в унисон проговорил Алексей.
   Толька наморщил лоб:
   - Но у нее панцирь и рожки на голове.
   - Панцирь и у черепахи есть, - возразил мужчина. - Зато ноги у улитки в жизни не отрастут.
   Продолжая спорить, они миновали сутолоку набережной, прошли под шелестящими кронами аллеи. На остановке снова было пусто.
   - Автобус, конечно же, уехал пять минут назад, - Алексей сверился с расписанием. - Наш через полчаса.
   - Уже одиннадцать? - сонно удивился Толька, клевавший носом, с улиткой-черепахой в руках.
   - Твои внутренние часы малость сбились, пора в мастерскую.
   - Угу, - буркнул мальчик. - Э... какую мастерскую?
   - Дрыхни, - отмахнулся Алексей. - Пойду такси возьму. Тут в паре шагов.
   Толька заснул мгновенно, сидя, в неудобной позе. Так, наигравшись, с застывшими еще в замахе лапами, засыпают котята. Алексей отнес его в машину, уговаривая про себя: "Умоляю, не просыпайся". Толька и не просыпался - пока машина, зафыркав, не стала у обочины.
   - Приехали? - он подскочил на сиденье.
   - Приехали, не подхватывайся, как на трехминутной станции, - Алексей, потянувшись, щелкнул замком дверцы. - Вылазь. Что, шеф, дальше никак?
   Толька, зевая, вывалился из салона - и с него мигом слетел весь сон. Вокруг расстилалась пустота. Мужчины приглушенно переговаривались, а Толька отошел в сторону и сел в сухую, жесткую траву. Наверное, машина сломалась, а иначе с чего они остановились здесь? Толька задержал дыхание: да, насколько он мог отследить, поблизости не было ни домов, ни даже деревьев.
   - Степь? - полуутвердительно бормотнул он подошедшему Алексею.
   - Откуда ты знаешь? - мужчина поставил Тольку на ноги. - У нас поломка. Можно подождать, пока водитель вызовет кого-нибудь, а можно пешком - осталось километра три, не так много. Дорога прямая, не заблудимся.
   - Давайте пешком, - согласился Толька. - Я уже выспался.
   - Куда вы с ребенком ночью на дорогу? - возмутился гортанный голос с небольшим акцентом - водитель.
   - Дотопаем, - бросил Алексей. - Счастливо вам.
   Шли, два раза останавливались. Толька прислушивался к шепоту травы, настороженно ловил звуки - по ночам он казался себе неведомым зверьком в огромном пустынно-таинственном мире. Алексей то и дело задирал голову - полюбоваться на бесконечный купол неба, сияющий яркими, по-южному крупными звездами.
   - Откуда ты знаешь, что степь?
   - Потому что пусто, - ответил Толька. - Трава, может быть, кусты. А большого ничего нету, или есть, но очень далеко.
   - Насколько далеко?
   - Не знаю, я всякий раз по-разному чувствую.
   - Интересно, если ты в этом возрасте такое умеешь, то что дальше будет? Эти способности можно развить?
   - Не знаю...
   Спустились с шоссе по широкой тропе, пересекли сливовую рощу и остановились у первого дома. Звонко трещали цикады, поскуливал за забором Чапик.
   - Мм... спасибо, - Толька, как всегда при прощаниях, испытывал неловкость. К тому же прогулка, похоже, не слишком удалась. - До свидания.
   - Я провожу, - предупредил Алексей. - Время не детское.
   - Кто меня здесь увидит, - Толька протянул игрушку. - Возьмите.
   - Потом отдашь.
   Услышав, что шаги отдаляются, Чапик заскулил надрывнее.
  
   В доме с синей крышей, как и в других домах, окна не светились. Алексею стало почему-то грустно: да, там есть люди, но эти темные окна...
   - Что случилось? - нерешительно спросил Толька.
   - Окна не горят.
   - Так времени уже много, мама с папой не обязаны меня всю ночь ждать.
   Алексей кашлянул и совсем уже собирался уходить, когда Толька вскинул голову:
   - Мама недавно журнал вслух читала за обедом, и там было, что детей нужно обнимать четыре раза в день просто для выживания и самое меньшее восемь, чтобы они были счастливы.
   - К чему ты это вспомнил? - удивился Алексей.
   - И я подумал, что я, получается, давно жить не должен.
   Алексей вздохнул:
   - Это образно.
   - Ну да...
   - Но если хочешь, могу тебя пару раз обнять - для профилактики.
   - Как таблетки, - Толька выглядел усталым и немного обиженным.
   - А я о чем. Завтра утром не встречаемся: надо выспаться.
   Толька кивнул: завтра сидеть дома до вечера. Ну и что? Сидеть и сидеть...
   - До свиданья.
   Алексей присел, притянул его к себе и долго не отпускал. Толька тихонько сопел и покусывал губу, силясь не разреветься. Побаливала прижатая неудобно рука. Это была приятная боль.
   - На восемь объятий вряд ли потянет, а на четыре вполне, - фыркнул Алексей, вставая. - По крайней мере, эти сутки ты точно проживешь.
   Толька сперва не сообразил. "А да, ведь за полночь, значит, уже новые сутки пошли".
   - До завтра.
   - Игрушка, - заикнулся Толька.
   - Останется у тебя, пока мы точно не решим, улитка это или черепаха.
   Мальчик постоял у забора, пока в отдалении не стукнула калитка, и побрел домой.
  

Глава 10. Выбраться из черной ямы

   21 июля, среда
   - Уже уходите? Посидите еще! Неужели невкусно?
   - Ваша стряпня - и невкусно? - Алексей голосом изобразил смесь удивления, возмущения и священного ужаса. - Да у меня бы язык не повернулся. Но дома дела ждут - напало сегодня желание сделать уборку. Вставай, Чапик, не ленись, помогать будешь.
   Стол шатнуло: ротвейлер, вставая, задел ножку.
   - Какой сознательный молодой человек! Желание сделать уборку, - повторила мама то ли с искренним восхищением, то ли посмеиваясь.
   Иногда маму в этом смысле было нелегко понять.
   Толька встрепенулся - это же его шанс вырваться из надоевшей комнаты. Не то чтобы ему очень хотелось делать уборку, но провести день взаперти хотелось еще меньше.
   - А можно я вам тоже помогу?
   - Толя, ты помнишь, что случилось, когда ты решил стереть пыль с коллекции моих собачек? - вредно спросила мама.
   "До сих пор не простила", - определил Толька: - Я же не нарочно. Полка была плохо закреплена.
   - Толя, полка была крепкая.
   Алексей понял, что спор этот давний и может разгореться в любую минуту, и поспешил вмешаться:
   - В бабкином доме собачек никаких, кроме Чапика, нет. А пол он точно не проломит.
   - Только под ногами путаться будет, - мама уже колебалась.
   - Если и будет - исключительно с пользой, - заверил Алексей. - Лариса Петровна, пожалуйста, в честь праздника!
   - Сегодня какой-то праздник? - тетя Маша оторвалась от еды (раньше в разговор она, слава Богу, не совалась). - Мы с Боречкой что-то пропустили?
   - Не совсем праздник, скорее, маленький юбилей. Сегодня, если не ошибаюсь, ровно три недели, как я познакомился с вашей семьей.
   Толька опустил лицо: ему это знакомство снилось пару раз и вполне тянуло на средненький кошмар.
   Однако маму довод убедил:
   - Так и быть, ради праздника. Толя, веди себя хорошо и надень что-нибудь старое. Кажется, я оставляла твой прошлогодний костюмчик в верхней секции шкафа.
   Толька помчался в комнату.
  
   - Это прошлогоднее? - спросил Алексей на улице.
   Костюм был спортивный, на молнии, темно-синий с зелеными вставками на рукавах и штанинах, и впечатление старого не производил, разве что колени немного протерты. Под солнцем Толька в нем бы живо изжарился, но в бабкином доме даже в самую жару царила прохлада, да такая, что Алексей днем бегал туда-сюда: замерзнет - на веранду или в сад, станет жарко - опять в комнату.
   - Угу, - Толька стащил кофту и нес ее переброшенной через плечо.
   Алексей еще раз смерил его взглядом:
   - Ничего не коротко. Ты совсем не вырос с прошлого года?
   - А что надо будет делать?
   - Тебе - помыть полы. Умеешь?
   - Умею. Я у себя в комнате сам убираю.
   - Потому что там скидывать нечего? Чем тебе собачки не приглянулись?
   Алексей ожидал ответа, вроде "Маме они нужны больше, чем я", однако все оказалось не так плохо, если мальчик, разумеется, говорил правду.
   - Я в самом деле нечаянно. Я не знал, что эта полка свалится... Еле отскочил, а грохота было...
   Определенно, не врет.
   - Но убираться ты, конечно, не любишь? Сильно же тебе домашний арест надоел.
   - Надоел, - согласился Толька.
  
   Алексей налил воды в ведро и оставил возле крыльца, на солнышке.
   - Пусть нагреется немного. Вы с Чапиком посидите пока на веранде.
   Чапик заполз под раскладушку, Толька сел на ступеньку.
   Веранда, неудобная, но по-своему уютная раскладушка... Да, он помнит ту ночь. Надо будет спросить, что стало с тельцем Вампира.
   Алексей меж тем вытер в комнате пыль, великодушно оставил в покое обживших углы пауков, снял и вывесил на перила веранды ковер со стены и накидку с дивана. Нашел в груде тряпья на печи почти целую юбку, бордовую в белый цветочек, разорвал и бросил в нагревшуюся воду.
   - Начинай.
   Толька принялся деловито закасывать штанины и рукава, а мужчина ушел вытряхивать ковер. Глухой стук полуизломанной круглой выбивалки разносился на весь поселок. Алексей подумал, что забавно бы вышло, если бы все жители Резеды стали одновременно выбивать ковры. Нечто типа переклички африканских барабанов.
   - Как успехи?
   Толька, возившийся в дальнем углу, поднялся и подошел. Ноги до колен и руки по локоть были мокрые, в серых разводах, края костюма, пусть закасанного, отсырели.
   - Здесь все.
   Алексей тронул доски - более или менее чисто.
   - Хорошо, воду вылей куда-нибудь под дерево.
   Мальчик медлил, вытирал пальцы о бока.
   - Помните, я вчера говорил, что мне интересно, как вы выглядите?
   - Помню, - Алексей хмыкнул: у этого мальчишки мысли скачут, как кузнечики: быстро и без предупреждения. - Сейчас хочешь?
   Толька кивнул. Алексей опустился на колено, оперся ладонью в вымытый пол. По лбу, носу, щекам, губам, подбородку скользнули влажные, не слишком чистые после половой тряпки пальцы. Впрочем, о чистоте в данный момент мужчина не думал: он предполагал, что Толька станет обследовать его лицо более тщательно.
   - Ты не стесняйся, если надо.
   - Мне достаточно, спасибо.
   Мальчик подхватил ведро, немного согнулся от тяжести и понес к выходу.
   - Подожди, - остановил Алексей, не вставая. - Если у нас время неожиданных вопросов, то моя очередь спрашивать. Ты до сих пор меня боишься?
   Толька удобнее перехватил ведро и почти весело ответил:
   - Да, боюсь. И буду бояться. И доверять до конца не буду. Никогда. Потому что я знаю, каким вы бываете. Но это ведь только со мной, не со всеми? Значит, во мне дело, не в вас, - и сразу, без перехода, тем же беспечным, не свойственным ему тоном: - Тряпка немного порвалась. Там в углу гвоздь торчит. Ничего страшного?
   - Ничего, иди, - Алексей, наконец, выпрямился.
  
   - Здесь же чердак есть?
   Вдвоем с уборкой справились быстро. Намного уютнее в доме не стало, но Алексей на это и не надеялся: дышится легче - и сойдет. Он собирался пойти с мальчиком на веранду - погреться: создавалось ощущение, что после мытья полов температура понизилась как минимум на пару градусов.
   - Есть.
   - А слазить можно?
   - Можно, но не нужно. Там куча всякого барахла.
   Однако в Тольке взыграл присущий мальчишкам дух исследователя, кладоискателя и черт знает кого еще.
   - Давайте слазим. Вдруг там в куче что-нибудь интересное.
   "Не похоже, чтобы он так уж меня боялся..." - отметил Алексей и махнул рукой. Почему бы и не слазить? По его мнению, абсолютно ничего дельного наверху не было - один сельхозинвентарь, и то ломаный, впрочем, понятия "интересного" у них с Толькой по причине солидной разницы в возрасте могли и не совпадать.
   Печка, потемневшая и облупившаяся, выглядела все-таки внушительно. Как в длину, так и в высоту. На широкой лежанке вполне комфортно чувствовали бы себя двое, даже трое - если не слишком полные.
   - Вход над печкой, я тебя сейчас подсажу.
   Алексей помог забраться Тольке и влез сам по подозрительно трещавшей лесенке. Крышка из серых досок оказалась совсем близко. С нее свисал небольшой замок, в нем торчал ключ. Когда Алексей, поселившись тут, обследовал жилье, чердака он, разумеется, не миновал. И ключ тогда точно так же высовывался из замочной скважины. Прятать-то не от кого.
   Мужчина осторожно снял замок, откинул довольно тяжелую крышку и посторонился: пусть мальчишка почувствует себя первооткрывателем. Толька ухватился за края, неожиданно ловко подтянулся и исчез в дыре. Алексей залезать наверх не собирался. Выпрямившись на печи в полный рост, он оказывался на чердаке наполовину, по пояс. Мальчик поищет "что-нибудь интересное", а он присмотрит, чтобы ничего не случилось. Кстати, надо предупредить, что...
   - Кис-кис... - позвал вдруг Толька. - Вампир, иди сюда.
   Алексей остолбенел: какой еще Вампир? Он же...
   Толька сорвался с места.
   Чердак был просторный, сквозь окошко тянулись солнечные лучи, и сумрак ютился по углам и вдоль стен. Хлам: ненужные и сломанные вещи, какие-то деревяшки, тряпки - тоже лежали, в основном, вдоль стен. Середина оставалась относительно свободной - спотыкаться не обо что. Толька бежал не очень быстро. Но сообразив, куда он направляется, Алексей в ужасе крикнул, одновременно забрасывая себя на чердак полностью:
   - Стой!!
   Толька застыл, будто вкопанный. Он и пробежать-то успел всего ничего, а показалось, куча времени прошла. В тишине, воспринимающейся особенно остро после резкого окрика, Алексей отчетливо слышал буханье собственного сердца где-то в районе горла. На негнущихся ногах он подошел к Тольке, замершему в двух шагах от сваленных и прислоненных к стене грабель, тяпок, лопат, кос и других непонятного назначения железок. Некоторым из этих инструментов насчитывался, вероятно, не один десяток лет, зубцы и лезвия щерились под невероятными углами. Еще чуть-чуть - и мальчик неминуемо бы налетел на все это богатство, а последствий такого фокуса Алексей предпочел даже не представлять.
   - Хочешь знать, куда ты едва не вмазался? - голос был на удивление ровный. - Очень осторожно протяни руку и потрогай.
   Толька нащупал грабли. Они оскалились изломанными зубьями на уровне его лица.
   - Здесь много такого. И на полу тоже. Я собирался сказать... Чего ты понесся сломя голову?
   - За котенком, - ответил Толька с таким видом, словно сам себе не верил. - Вампиром. Он сначала там был, - он показал где, - потом туда побежал.
   Алексей смерил взглядом кусок открытой стены между кучкой тряпья и доживающим свой век буфетом.
   - И где он?
   - Исчез, - Толька снова провел пальцами по ржавым зубьям. - Он же умер.
   - Здорово, теперь у меня будет привидение, как в английском замке. Живая собака, кот-призрак, только хомячка-зомби не хватает.
   Чапик внизу вопросительно заскулил.
   - Говорят, собаки привидений хорошо чуют, - задумчиво сказал мальчик.
   - Тащить Чапика на чердак? Ты знаешь, сколько он весит? Нет, уволь, - открестился Алексей. - Пошли лучше сами вниз. У тебя уже отбило желание искать "интересное"?
   Руки у Тольки были ледяные. Алексей обнаружил это, когда помогал ему спуститься с печки. Коснулся щеки собственной ладонью - не лучше. К тому же познабливало, а из мышц не уходила тягучая слабость: откат от недавнего испуга.
   - Как хорошо, - кофту Толька снял и первым занял место на залитом солнцем крыльце. - Тепло.
   Алексей разделял его мнение, но понимал, что минут через пять-десять, когда они согреются, навалится жара.
   - Ты уверен, что то был именно Вампир? Не другой котенок?
   - Точно Вампир, - кивнул Толька. - Совсем как живой. Я бы принял его за живого... если бы не знал, что он умер.
   Алексей вздохнул:
   - Не скажу, что верю в привидений, но когда-то книгу читал про кошек, и там писали, что они довольно часто после смерти возвращаются.
   - Зачем? И почему у вас?
   - Может, потому, что он похоронен у меня? Не на чердаке, конечно...
   Толька не стал спрашивать где, передернул плечами:
   - Если бы вы не крикнули, я бы не остановился. У меня... я ни стены не замечал, ни этих штук, - он помолчал и нерешительно предположил: - А вдруг Вампир соскучился?
   - И решил, почему бы тебе к нему не присоединиться? - закончил мысль Алексей. - Всегда считал, что у людей и животных разные загробные миры... во всяком случае, по христианству. Там, по-моему, для кошек-собак вообще ничего не предусмотрено, упущение-то какое. Не факт, что ты бы погиб. Искалечился - да, но насмерть вряд ли.
   Несмотря на раскаленное солнце, Алексея снова заколотило, и он пожалел, что поднял эту тему.
   - Вернулся отомстить? - Толька на полном серьезе рассуждал сам с собой. - Я ведь не успел его спасти во второй раз. Получается, время оттянул и все.
   - Глупости. Ладно, если бы при тебе, но тебя ведь там не было. Правильно?
   - Правильно, - объяснение Тольку не вполне удовлетворило, он хмурился и постукивал пальцами по ступеньке.
   Безоблачное, невероятной синевы небо на фотографиях выглядело нереально, как на открытках. Алые и бронзовые закаты, чистые рассветы, звездные ночи...
   - Тебе здесь нравится?
   - Мне? - вопрос вырвал Тольку из каких-то размышлений. - Нравится...?
   - Здесь, в Резеде. Тебе.
   - Да, очень.
   - Даже притом, что ты потерял здесь зрение?
   Толька повозился и возразил:
   - Как я потерял зрение, я не помню. Зато я помню, что мне всегда было здесь хорошо. И солнце, которое я помню, я видел тоже здесь. Каждый год уезжать не хочется.
   - Зимой тут все по-другому.
   - Меня так мама утешает, когда я уезжать не хочу. Здесь так хорошо, что мне иногда кажется, что Резеда мне как бы возмещает... ну то, что причинила вред.
   - Компенсирует.
   - Вроде того. Я люблю гулять на лестнице.
   Алексею почудилось, что он понимает многое из того, о чем мальчик промолчал. О том, что это лето выдалось неудачным; о том, что Толька два раза чуть не погиб, а сегодня вот третий; о том, что все не так, как было раньше, и он, Алексей, имеет к этому самое прямое отношение.
   - Мы вечером плавать пойдем? - спросил Толька.
   - Пойдем.
   - Хорошо, - и Толька надолго замолчал.
  

* * *

   - Короче, здесь написано, что Юра и Лара, то бишь твои папа с мамой, уехали в город по делам, а тетя Маша и дядя Боря ушли на пляж. Ну, и что обед на плите. Писала эту бумажку тетя Маша, судя по всему.
   - Только ей могло прийти в голову оставлять мне записки, - Толька нашарил под камнем ключ и, просунув руку между металлических прутьев, отодвинул защелку калитки.
   - Может, она рассчитывала, что ты найдешь записку и попросишь кого-нибудь прочитать? - предположил Алексей. - И почему же дражайший дядя Боря не указал своей супруге на крайнюю нелогичность и необдуманность сего действия?
   - Вы странно говорите, - Толька завладел посланием и быстро превратил его в мелкие клочки, запоздало сообразив, что намусорил перед входом.
   - Просто ехидничаю. Обрывки сам соберешь?
   - Сам... А что вы сейчас делать будете?
   - Я... - Алексей потрепал по холке Чапика. - Даже не знаю. Можно было бы спуститься на пляж и утопить дядю Борю, но слишком жарко.
   - Не надо никого топить, они сегодня вечером уезжают.
   - Тогда вернусь домой. А ты?
   - Я поем и буду ждать... кого-нибудь.
   - Лучше займись чем-нибудь: когда просто ждешь, время тянется, как престарелая улитка.
   - Я подожду. Я умею ждать.
   - Что и было вчера продемонстрировано? Пока.
   Толька, смутившись, буркнул: "До свиданья" и опустился на колени - выбирать кусочки бумаги из ломких стебельков.
  
   - Можно дорожку сделать из больших плоских камней отсюда к морю, тогда будет ходить удобнее.
   - Валяй, - разрешил Алексей. - Их возле скалы много. Только не споткнись об нее потом.
   Мальчик принялся увлеченно таскать камни и выкладывать ими кривоватую полоску, однако пыла у него хватило ненадолго.
   Алексей по-турецки сидел на гальке, наблюдая.
   - Устал?
   - Нет, - Толька уронил желтоватый в крапинку камень и подошел:
   - Я днем сидел, думал...
   - И что надумал? Что-то грустное? Про кота?
   Толька мотнул головой:
   - Можно спросить?
   - Попробуй, - мужчина, ни капельки не догадываясь, в чем может быть дело, тем не менее смутно заволновался.
   - Вы двадцать седьмого уезжаете?
   Алексей выдавил натянутую улыбку, совсем забыв, что Толька ее все равно не видит:
   - Ну, на два дня позже тебя. А что?
   Толька опустил голову:
   - И что будет?
   Алексей потрясенно молчал. Откуда мальчишке знать? Да, он обронил несколько слов тогда, ночью, на пляже, но из тех полубессмысленных клочков нельзя было различить ровным счетом ничего! Не говоря уж о том, что Толька вообще выглядел вряд ли способным что-то соображать...
   - В смысле? Ничего не будет... Уеду и все. Чапика с собой возьму... Хочешь, адресами обменяемся. Хотя ты же письма читать не сможешь.
   Он надеялся, что Толька воспримет заминку как естественное удивление странному вопросу. И одновременно знал: нет, мальчишка что-то для себя решил и так просто не отстанет.
   - Скажите, что будет! Что-то плохое, да? Скажите! - Толька даже ногой топнул.
   - Да с чего ты взял? Что тебе в голову стукнуло? - попытка изобразить непонимание показалась неудачной даже самому себе.
   - Вы сердитесь! - выкрикнул Толька. - И беспокоитесь! Сильно! Вы знаете, про что я! Просто скажите, чтобы я знал!
   - Я ничего не знаю, - отчеканил Алексей. Происходящее напоминало театр абсурда. И еще было... нет, не страшно, как-то не по себе. Когда кто-то вот так запросто едва ли не утверждает, мол, я знаю, о чем ты думаешь... здесь попахивает чем-то большим, чем обычная интуиция. А может, он сгущает краски? - Прекрати. Иди в водичку, остынь. Нам тут еще месяц сидеть.
   Как не крути, а время расставаться придет. Что случится потом... Алексей несколько раз прокручивал в уме сценарий. Однажды вышло, что он попрощается с Ларисой Петровной и Юрием Сергеевичем, скажет "пока!" Тольке, обменяется с ними адресами и телефонами (на всякий случай) и отбудет домой, к родителям и Маше, озабоченный лишь двумя мыслями: понравится ли Маше подарок (который он еще не купил, но обязательно купит) и как перенесет путешествие в поезде Чапик. Так вышло один раз. В остальных воображаемых лентах Маша, родители, Чапик, дом - все тускнело, а на передний план выходила единственная мысль: просто так он Тольку не отпустит. Он не врал, он действительно не знал, что именно случится, но понимал: случится - и в этой уверенности они с Толькой сейчас были одинаковы.
   - Ты чувствуешь мое настроение? Какое оно сейчас?
   Тучи, готовые вот-вот разразиться ливнем... Падающий стакан - сейчас грохнется об пол, полетят осколки... Кулак - когда понимаешь, что не успеешь увернуться...
   - Вы злитесь, - ответил Толька. - "Начнет вставать - убегу"
   Алексей совершенно незаметно оказался на ногах, и Толька сорвался с места. Больше всего он боялся, что бы закрытый со всех сторон пляжик не оказался для него ловушкой. Идти по окаймляющему скалу выступу? Слишком медленно. Толька побежал по воде. Дно тут было противное, неровное, поросшее скользкой водорослью, но глубина едва по колено. Быстрее, быстрее... Когда Толька, наконец, обогнул скалу, стало гораздо легче, и тут он уже припустил во весь дух. Здорово, что шлепанцы на ногах: босиком бы так, небось, не побегал. И, хоть погони вроде бы не наблюдалось, остановился Толька лишь возле Малыша. Оперся о колени руками, стараясь отдышаться.
   - Ну что? - недовольно спросил Малыш. - Все узнал?
   - Он там? - Толька, как на физкультуре после кросса, делал глубокие вдохи-выдохи.
   - Пока там.
   - Ты... скажи, когда он... уходить будет... уф...
   Малыш высокомерно молчал. Толька сел и сморщил лоб.
   - Ты сердишься?
   - Нет, умиляюсь! Скажи, с какого перепугу ты к нему пристал? Только-только вы начали более или менее ладить - и на тебе.
   - Я и к тебе пристану, - пообещал Толька. - Как ты не поймешь? Мне не надо, чтобы все было хорошо, хорошо, а потом бац! - и большой капут! Знаешь, как страшно...
   - А ты сказку про волка и зайца знаешь? - парировал Малыш. - Волк зайца поймал и хотел его съесть, но заяц выпросил для себя еще три дня жизни...
   - Да, а потом плакал, что лучше бы волк его сразу съел, чем так мучаться. Знаю.
   - Тоже помучаться хочешь?
   - Да мне все равно! Я итак мучаться буду... А теперь я хочу знать точно! Кто предупрежден - тот вооружен! Я боюсь!! - Толька всхлипнул и ударил о валун локтем.
   - Перестань, - пошел Малыш на попятную. - Мне ничего, а тебе больно. Но я мало знаю, легче тебе не станет.
   - Все равно, говори, - приказал Толька.
  
   Жила-была улитка. Сама она точно знала, что она улитка, но никто ей не верил, потому что у нее были четыре ноги, а у улиток не бывает ног. Иногда ее убеждали, что она черепаха. Тогда улитка показывала свои рожки, ведь у черепах нет рожек. И однажды улитка отправилась путешествовать...
  
   - Как ты к нему относишься?
   - Ну... я...
   - Хорошо, давай по-другому. Ты к нему привязался?
   - Я не знаю. Кажется, да...
   - И он к тебе тоже.
   - Правда? Не верю.
   - Придется поверить. Тебе будет грустно отсюда уезжать?
   - Конечно. Всегда было грустно.
   - А в этот раз? Ты не будешь чувствовать ничего особенного?
   - Ты про что? Малыш, ты какой-то непонятный.
   - Ты притворяешься. Ты все понимаешь.
   - ...
   - Он не хочет тебя отпускать.
   - Как?
   - Может, позовет тебя попрощаться. Если позовет - не ходи. Придумай что-нибудь.
   - А если пойду?
   - Не знаю. Он сам не знает. Это и страшно.
   - Ты меня пугаешь? Я же ничего не сделал. За что? Просто из-за того, что я есть?
   - А может, ничего и не случится.
   - Я побегу. Пока, Малыш.
   - Пока.
  

* * *

   Толька слышал, как легкий ветерок гоняет сухие листья по веранде - теплый, ласковый ветерок, но мальчик все равно ежился. Чапик его уже заметил и, узнав, гавкнул для порядка. Алексей не выходил. И правильно: как он мог выйти, если Толька стоял у калитки и молчал? Не хотел звать, а когда таки попытался, сжимая для смелости твердую пушистую черепаху-улитку (нет, просто улитку), невесть откуда взявшиеся слезы поднялись не к глазам - к горлу и не дали голосу вырваться.
   "Мама с папой ждут его к чаю, - напомнил себе Толька. - Я не могу топтаться тут вечно".
   Злые слезы перехватывали дыхание. Ну почему Алексею взбрело в голову пообещать прийти и не явиться? Почему Тольке теперь надо за ним бегать? Тем более, сейчас, когда Толька не успел толком все обдумать и совершенно не хочет разговаривать с Алексеем... А если не разговаривать? Выпалить скороговоркой и дать деру.
   На миг вылезла Гадюка:
   "Это ты виноват".
   "В чем?" - устало спросил Толька.
   "Во всссем", - и Гадюка спряталась.
   Толька опустил лицо и крепче обхватил игрушку. Он даже не обратил внимания, что Чапик опять гавкнул, дверь скрипнула и от дома послышались шаги.
   - Что случилось?
   Толька приходил в себя долгие секунды, а потом выкрикнул так, что сам своих слов не понял:
   - Мамаспрашиваетпочемывынеидетепитьчай!
   Деру не вышло: Тольку будто гвоздями к земле прибили. Он, делать нечего, повторил медленнее:
   - Мама спрашивает, почему вы не идете пить чай.
   - Совсем забыл, - сказал Алексей без особого сожаления. - Уже выхожу. Чапик!
   Сейчас он откроет калитку... Однако Алексей вдруг остановился.
   - Тебя за мной отправили? А зачем игрушку с собой притащил?
   - Возьмите, - Толька протянул улитку - она наткнулась на что-то твердое, и еще раз, еще.
   - Ты ей в прутья тыкаешь, - Алексей некоторое время наблюдал за его потугами. - Я сейчас открою.
   Чапик выскочил первым, мимоходом обнюхал Тольке колени и целенаправленно потрусил вдоль забора.
   - Можно подумать, его на чай пригласили, а не меня, - усмехнулся мужчина.
   Во время обедов и чаепитий ротвейлер неизменно лежал под обеденным столом. Кусков ему никто не бросал, и непонятно было, нравится это лежание собаке или нет. Наверное, Чапик предпочел бы бегать по саду или носиться по пляжу... Так или иначе, пес дремал у ног хозяина, напоминая о себе только шумными вздохами и редкими взрыкиваниями.
   - Идем?
   Алексей стоял рядом, и конца света не случилось. Но Тольке почему-то не сделалось намного лучше. Он протянул игрушку:
   - Возьмите.
   Мужчина, помедлив, взял:
   - Ты уже решил, что это?
   - Улитка.
   - А почему с ногами?
   - Потому что так легче ходить... путешествовать.
   - Где?
   - Везде.
   Неужели такая простая причина не очевидна?
   Над заборами шелестели листьями деревья. Толька думал о маленькой улитке, которая ходит по миру и убеждает всех, что она именно улитка, а не черепаха, пусть и с ногами.
   - Ты меня сильно боишься? - спросил Алексей.
   На этот вопрос Толька ответил сам себе поздней ночью, сидя на подоконнике. Далеко впереди, за домами и лестницей, расстилалось море, сзади шуршало на потолке чудовище. Ворочалась в своем уголке Гадюка, молчала и ехидно покачивала аккуратной головой в такт невеселым Толькиным мыслям.
   Как ему надоело бояться! Алексея, чудовища, Гадюки, воды, тишины... Будущего, в конце концов. Чем дальше, тем больше. Какие-то страхи уйдут, их место займут новые. И придется бояться уже их. А он уже сейчас так устал...
   "По-крайней мере, я не боюсь темноты", - подбодрил себя Толька, улыбнулся и... ткнулся лбом в поджатое к груди колено. По коже скользнули теплые капли. Всхлипывая, он хотел было нашарить улитку (вчера вечером она поселилась возле цветочного горшка), но вспомнил, что отдал ее, и слезы потекли сильнее.
   Скрипнула калитка, захрустели под тяжелыми шагами камешки дорожки. Толька поспешно вытер щеки и затаил дыхание, размышляя, не юркнуть ли в комнату. Что могло понадобиться Алексею в такое время? Чапик, успевший как всегда первым, пыхтел внизу: Толька перестал болтать левой ногой, как-то не сообразив просто ее подтянуть.
   - Привет.
   - Доброй... ночи.
   Толькина босая ступня приходилась примерно на уровне груди Алексея. Мужчина подавил смутное желание схватить Тольку за щиколотку и стянуть вниз.
   - Сходим поплаваем?
   - Ночь ведь, - оторопел Толька.
   - Я знаю, что не день, - проворчал Алексей. - Ты ведь все равно не спишь.
   "А вы откуда знали, что я не сплю?" - собирался спросить Толька, но не спросил. Он соображал, чего боится больше. Что лучше, идти с Алексеем ночью на пляж или трястись на подоконнике до рассвета? Чудовище с едва различимым (а может, слышным лишь Тольке) хлюпаньем перебиралось из одного угла потолка в другой, и Толька, передернувшись, принял решение.
   - Я сейчас, полотенце только возьму.
   Он, пригибаясь, будто под обстрелом, и так же быстро кинулся к шкафу, дернул оттуда полотенце, перекинул через плечо и забрался на подоконник.
   - Отойдите, я прыгать буду.
   - Поймать тебя?
   - Я сам.
   Прежде чем спрыгнуть, Толька повернул голову: чудовище собралось в углу и уже почти исчезло. "Наверное, ему стало некого пугать", - решил мальчик. Гадюка тоже затаилась, и Толька слабо понадеялся, что все еще может быть не так плохо. Потом оттолкнулся.
  

* * *

   Правильно ли вести себя так, будто ничего не случилось? Или попытаться что-то сказать... объяснить? И как объяснить, если сам не слишком-то понимаешь? А мальчишка точно не поймет. Всего лишь мальчишка, ребенок. Чужой ребенок, на которого у тебя нет и не может быть никаких прав.
   В небе уныло висела половинка луны, не столько светила, сколько мешала, наполняя мир шуршащими прозрачными пятнами. Неверная, обманчивая ночь. Нервы натянулись до предела и звенели почище цикад, чья песня казалась сейчас нарочито безмятежной. Одно слово - мандраж. Ни Чапик, ни Толька видимых признаков беспокойства не подавали. Ротвейлер по обыкновению то забегал вперед, то возвращался, превращаясь из собаки в расплывчатую зыбкую тень и обратно. Толька неслышно, словно и не дышал, ступал позади. Алексей включил фонарик - свет выхватил серые ступеньки, листья, как по мановению руки слетевшихся насекомых.
   - Подождите.
   Мужчина обернулся. Толька тер левый глаз. Алексей быстро отвел фонарик, вообразив на миг, что неожиданный свет ослепил мальчика, затем спохватился. "Да что со мной творится?"
   - Что?
   - В глаз что-то попало, - Толька сделал несколько шагов и опустился на ступеньку.
   - Подожди, не три руками. Платок есть?
   Толька промолчал, и Алексей вытащил платок из кармана. Белый... Такой же, но с бурой кляксой, остался там, над обрывом.
   Платок делу не помог: Толька моргал, глаз слезился.
   - Давай я посмотрю, - предложил Алексей.
   На Тольку эти слова произвели действие неожиданное: его смело ступенек на пять выше, и ответ: "Не надо" прозвучал так, будто Алексей предлагал по меньшей мере столкнуть его со скалы.
   - Ну не надо и не надо, зачем дергаться? - мужчина, вместо того, чтобы рассердиться, растерялся, спросил почти жалобно: - Что еще?
   - Ничего, - Толька прикрывал пострадавший глаз платком.
   Как будто... Прятал?
   Как-то мальчик жаловался, что от глаз проку нет, раз они не видят. Может, и так. Вот только к глазам своим он относился на удивление неравнодушно: старался, чтобы никто и ничего не задевало его по лицу, например. От тети Маши уворачивался опять же. Возможно, думал, что когда-нибудь каким-нибудь образом снова сможет видеть, и поэтому глаза стоит поберечь? Как должны работать глаза, Толька знал. Еще маленьким несколько раз спрашивал у родителей и выслушивал объяснения - про хрусталик, сетчатку, свет - с болезненным интересом. Будто можно вызвать мастера и починить глаза, как телевизор или холодильник. Главное, сообразить, что сломалось. "А вдруг у меня хрусталик разбился? Сетчатка отклеилась?" - приставал он к маме и папе, вызывая у них нервный смех, ответ, что сетчатка отклеиться не может, хотя какое-то "отслоение" и бывает, и что ему лучше пойти погулять. Да, проку от глаз нет, но пусть они и бесполезны, это не повод их кому-то доверять.
   - Не доверяешь? - хмыкнул Алексей. - А родителям бы доверил?
   "Я гладил тебя по голове, обнимал тебя. Когда твои родители в последний раз делали подобное? Я брал тебя в город, держал на коленях, утешал. А твои родители? Я нес тебя на руках, лечил... спасал. И с кем ты проводишь сейчас больше времени, со мной или с отцом? И если ты доверишь мне то, что не доверяешь почти никому... это не сделает тебя моим. Но я поднимусь на шаг выше".
   Толька неопределенно мотнул головой - что-что, а неопределенность у него выходила в совершенстве - и занялся своим глазом. Через полминуты он встал и вернул платок.
   - Спасибо.
   Кто-то мечтал подняться на шаг. Спускаться оставалось примерно триста семьдесят восемь.
  

* * *

   На пляже было светлее: белели крупный песок и галька - особенно по сравнению с черным-черным морем. Тихая глубокая бархатистая гладь с лунными искрами. На фоне звездного неба четко проступал силуэт креста.
   Толька прислонился к Малышу. Скорее всего, Малыш не смог бы помочь, если что, но все равно так казалось надежнее. Алексей по колено зашел в воду.
   - Ты будешь купаться?
   - Вы же сами говорили, что мне по ночам на пляже делать нечего, - на Тольку навалилась апатия: должно быть, по ночам все же лучше спать?
   - А ты все помнишь, что я говорил?
   - У меня память хорошая... слуховая.
   Ну да. Какой еще памяти ожидать от того, кто учится на слух? Алексей окунулся и некоторое время покачивался на спине, заложив руки за голову и скрестив ноги в щиколотках - почти как на Мертвом море, где он, впрочем, никогда не бывал. И так тихо вокруг.
   Толька дремал сидя.
   - Зря я тебя сюда вытащил. Ты же спишь совсем.
   - Я все равно дома не заснул бы, - откликнулся Толька. - Там чудовище.
   - На потолке? Снова?
   Вопрос риторический. "Оно не исчезнет, пока я не увижу, что его там нет. А я не увижу..."
   Толька шевельнулся, устраиваясь поудобнее:
   - Маме и папе ведь не придет в голову среди ночи проверять, есть ли я в комнате?
   - Тебя отвести домой? И что ты там будешь делать?
   - Сидеть, пока светло не станет. Потом спать. А что?
   - Да ничего, просто спросил.
   Значит, сидеть. Ему еще есть разница, светло или темно! Сейчас почти два ночи, до рассвета не слишком много - но не для того, кто боится. Они оба будут просто сидеть и ждать рассвета, каждый в своей темноте. И неважно, в комнате ли, в саду ли, невидящий или зрячий. Они так окружили себя темнотой, что остается лишь метаться в четырех стенах, где выхода нет и быть не может.
   Алексей сжал зубы и погрузился в воду с головой. И заскользил от берега. Не выныривать - куда лучше в прохладной ласковой тишине, где, если посмотришь вверх, не увидишь ничего. Слишком уж похоже ночное небо на усеянный огнями купол: далекий свет, недоступный тем, кому не выбраться из черной ямы-Земли.
   Однако выныривать пришлось: необходимости дышать еще никто не отменял. И первым, что увидел Алексей, был Толька. По контрасту с водой лицо мальчика чуть ли не светилось, мокрая челка липла ко лбу: успел, видно, окунуться пару раз. Алексей, сам того не заметив, отплыл порядочно, пока нырял - Толька здесь стоять не мог, а "висеть" на месте еще не научился. И сейчас он пытался что-то сказать, но начинал захлебываться. Мужчина, слабо ухмыльнувшись, подставил ему плечо.
   - Вы долго не выныривали, - выговорил Толька сердито.
   - Тебе показалось, - Алексей жадно вдохнул: это ж сколько он пробыл под водой, что мальчишка, едва научившийся плавать, бросился его спасать? Тоска неохотно отступала, подрагивающие пальцы на плече выдавали беспокойство их обладателя, а звезды опять стали красивыми. - Когда кажется...
   - Креститься надо, я помню.
   - Ладно, раз уж ты здесь, поучу держаться на одном месте. Можешь не креститься, крест тут и так есть. Интересно, насколько реально залезть на эту скалу?
  

Глава 11. Золотая саламандра

   22 июля, четверг - 2 августа, воскресенье
   Дни текли до того мягко, что Толька начал терять им счет, чего с ним раньше не случалось. Солнце грело ровно и жарко, море лениво плескалось о берег, в зарослях перекликались птицы, а Алексей, сжалившись, каждый вечер поливал цветы у дома. Благо колонка от ежедневных терзаний принялась работать вполне прилично.
   На пляж уходили в шесть утра, оставались до полудня. Во второй раз спускались в восемь вечера, купались до пол-одиннадцатого. Ночью и днем не виделись. В перерывах этих Толька старался занять себя, как мог: читал, слушал музыку, болтал ногами на подоконнике, порой пытался представить, что делает сейчас Алексей. Однако большую часть дня он просто отсыпался, потому что по ночам спал мало. Теперь чудовище докучало не так сильно - ползало не целую ночь, а часов до двух-трех, но остававшегося времени не хватало на то, чтобы выспаться, как следует, потому и приходилось брать реванш после обеда. Впрочем, это обстоятельство было мальчику лишь на руку: так день проходил быстрее. После ужина Толька помогал маме поливать цветы: ходил по дорожке со шлангом. Насадка разбивала поток на множество тоненьких струек, и они осыпались совсем с иным звуком, чем падала бы целая струя. Алексей, явившись однажды пораньше и застав Тольку за этим занятием, сказал, что получается красивая радуга. Еще посетовал, мол, у него насоса и шланга нет, надо таскать воду ведрами. Но ведь и цветов у него было гораздо меньше.
   На пляже они начали играть - в прятки, догонялки. Еще плавали наперегонки, и Алексей начал учить Тольку нырять и кувыркаться под водой. Толька против игр не возражал, но Алексей заметил, что ни прятки, ни догонялки его особо не вдохновляют. Первые практически теряли смысл: Толька чувствовал Алексея почти всегда, а сам, укрывшись, "становился невидимкой", заставляя мужчину битые четверть часа петлять между валунами, где они обычно прятались. Догонялки же Толька воспринимал слишком буквально. Первое время Алексей ничего особенно не замечал: догонял Тольку, хлопал по плечу - тот вздрагивал от, как казалось Алексею, неожиданности. А однажды Толька не вздрогнул, а дернулся в сторону и споткнулся. Алексей подхватил его... и едва сумел не подать виду, что догадался, почему у Тольки бешено колотится сердце. Боялся ведь мальчишка, и все равно играл.
   - Не будем больше, - сказал чересчур беззаботно. - Мне все время кажется, что ты споткнешься и полетишь вверх тормашками.
   Толька пожал плечами. И не угадаешь, обрадовался ли.
   У Алексея (да и у Тольки, наверное) было слишком много времени на раздумья, а надумать можно ого-го сколько. Надумать, но не понять. Алексей не смог решить, что ему от Тольки нужно: страх или любовь. Сообразив, что привязался к мальчику непозволительно крепко, он продолжать вымещать на Тольке обиду и одновременно добиваться от него ответной привязанности. Зародившееся чувство уже никуда не денешь, страдать в любом случае придется, а значит, остается сделать так, чтобы страдать не одному.
  
   В конце июля, в субботу наступил знаменательный день: Алексей решил, что пора показать Юрию Сергеевичу свои достижения на тренерском поприще в деле. "Достижения", дернув плечом, согласились, внешне безразлично, однако явно волновались. На самом деле Толька уже успел забыть, с чего и для чего собственно началось все это плавание. Вернее, не то чтобы забыть, скорее, старался не вспоминать.
   - ...А еще ты можешь кувыркаться, плавать на спинке, стоять на руках и приносить мяч, - поддевал Алексей, сам немного беспокоясь.
   - Выпрашивать рыбку, - добавил Толька. - Я не умею стоять на руках... Я не дрессированный дельфин.
   - Это точно, - охотно согласился мужчина. - До дельфина, даже дикого и необразованного, тебе еще учиться и учиться. Хотя я бы не прочь посмотреть на дельфина, который умеет стоять на... хм... руках. Ладно, а если оставить шутки, проплывешь метров двадцать пять вдоль берега - и хватит.
   - Только не здесь, - сказал мальчик.
   Алексей обвел взглядом Пляж-Между-Скал и осторожно откинулся на спину, стараясь не стукнуться о гальку:
   - Конечно, не здесь. Лучше у камней.
   Небесная синева слепила так, будто раскаленного солнца было мало. Алексей сдвинул козырек кепки, проследил за пролетавшей чайкой и поспешно сомкнул веки. Поздно - глаза уже заслезились.
   - Резеда такая... яркая, - заметил он.
   - Толька кивнул:
   - Да.
   - М? - Алексей ждал объяснения.
   - Для меня не цветами яркая, но все равно яркая, - мальчик вздохнул. - Вот вы меня научили плавать...
   - Со скрипом, - вставил Алексей.
   - Научили, да? Если бы вы на самом деле были вроде тренера, вы бы сейчас получили деньги и ушли.
   - Тренеры обычно деньги за каждое отдельное занятие берут. Если бы мне за тебя еще и платили, цены бы тебе не было. А так придется довольствоваться глубокой признательностью.
   - Папа будет доволен вами, а не мной.
   - Посмотрим, - поморщился Алексей. - Уйти я не уйду: некуда и незачем. Я так думаю, ничего не изменится, и ты будешь продолжать ходить со мной на пляж. Ведь иначе сидеть тебе дома, а?
   - Если вы не против.
   - Я за. Чапик, конечно, компания, но он не разговаривает.
  
   Чувство было как перед контрольным зачетом: покручивало живот, пересыхало во рту, слабели колени. Толька топтался по грудь в воде, но несмотря на это, взгляды с берега ловил все равно всем телом. На берегу сидели зрители - мама и папа. Даже не верилось: он - и плывет, мама с папой - и на пляже. Удивительно! Неужели папа, наконец, поймет, что и Толька на что-то годен? И похвалит? Колени снова подогнулись, но уже не от страха. Он, который уже решил, что никому не нужен, и ему никто не нужен, жаждет похвалы так, что ноги не держат! И пусть высказанные Алексею ожидания жизнерадостностью не отличались, в душе Толька верил: мама и папа будут довольны и счастливы. Должны быть!
   Алексей что-то говорил рядом, однако мальчик так и не понял, дает ли он какие-то последние наставления или замечает, что вода холодновата. На температуру воды Тольке сейчас было наплевать: казалось, поплыл бы и в кипятке и в жидком льде, ведь мама и папа на него смотрят! "Я не подведу!"
   Алексей вышел на берег. Пора. Восприятие стало чистым и тонким, воздушным. Папа смотрел выжидающе, заинтересованно и, пожалуй, слегка скептически. Толька не обиделся. В мамином взгляде, в общем, похожем на папин, чувствовалась еще и тревога. "Мам, не волнуйся! - хотелось крикнуть Тольке. - Здесь неглубоко!" Алексей волновался больше всех. Еще бы, его работа.
   Толька поплыл, стараясь изо всех сил - дышать ровно, выдыхать в воду (это он ради показа старался, а так предпочитал лицо не окунать), резких движений не делать. И все думал, что скажут родители, папа особенно.
   - Красиво плывет, - Алексей скопировал тон отдыхающего из "Тигриного рейса".
   Юрий Сергеевич бросил на него взгляд из-под ладони и согласно качнул головой:
   - Да, ваша взяла. И где вы раньше были?
   - Увы, - развел руками Алексей.
   - Поедете с нами завтра в город, Леша? - Лариса Петровна то и дело придирчиво оглядывала себя, следя, чтобы ни единый участок кожи не оказался вне тени пляжного зонта, под которым она сидела. Кроме того, женщина куталась в большой полупрозрачный цветастый платок-парео. - Часов в семь, утром?
   Алексей колебался. Съездить в город было бы неплохо. Ветеринарку подыскать - для Чапика то скоро справки делать - спросить, что да как. Но и Тольку оставлять не хотелось. Не успел он и рта открыть, как Лариса Петровна ахнула:
   - Мой сериал! Через полчаса! Пойдем, Юра.
   Юрий Сергеевич незаметно от жены закатил глаза, мол, ох уж эти женщины, и принялся собирать зонт.
   - Подождите минутку, - попросил Алексей. - Он уже почти доплыл.
   - Ну разве что минутку и только ради вас, - капризно протянула Лариса Петровна, щурясь на заходящее солнце.
   Алексей хмыкнул про себя. В разговорах с Толькиной мамой его часто преследовало ощущение, что она с ним заигрывает, и он невольно отвечал тем же. Однако ясно было, что у нее просто манера поведения такая. Тем более, Юрий Сергеевич никак не реагировал.
   А Толька уже закончил "заплыв века" и бежал к родителям по берегу. Улыбался. Не до ушей, но такой радостной улыбки Алексей у него еще не видел и даже залюбовался. Пока не подумалось, что и Антон мог бы вот так к нему бежать, если бы вернулся из того треклятого лагеря. Черные кляксы на белых лилиях... Снова всколыхнулась тоска, и вместе с ней злорадное ожидание: беги, беги, мальчик, быстрее бежишь - быстрее облом. И тут же удивился: откуда эта уверенность?
   Толька с ходу бросился к маме.
   - Аай! Толя! Ты же мокрый!
   Мальчик разжал руки и отскочил, продолжая улыбаться:
   - Мам, тебе понравилось, как я плыл?
   Лариса Петровна недовольно выпутывалась из платка:
   - Понравилось бы еще больше, если бы ты подумал перед тем, как прыгать на меня прямо из воды. Теперь придется снимать. Я же сгорю!
   - Не сгоришь, не жарко ведь, - Толька шагнул к папе. - Пап, а я научился плавать, правда?
   - Лучше поздно, чем никогда, - философски изрек Юрий Сергеевич.
   - Мы перед вами в долгу, - колокольчиком прозвенела Лариса Петровна. - Толя, скажи дяде Леше "спасибо". Все, мы побежали! А то я уже на сериал опоздала.
   И они ушли.
   - Не вздумай называть меня дядей Лешей, - сказал Алексей.
   - Не буду, - Толька повернулся к нему: лицо, как обычно, серьезное. - У меня нормально получилось?
   - Вполне. Молодец.
   - Спасибо, - мальчик нащупал лежащее тут же полотенце и сказал только: - Они в самом начале немного посмотрели и все.
   Мужчина пожал плечами. Жалко Тольку ему конечно было. С другой стороны, все шло как по маслу: мальчик все больше отдалялся от родителей и все больше привязывался к нему, Алексею. И очень скоро он, наконец, отомстит.
   "Что я творю?!" - под красными закатными лучами напрасно рвался из траурных клякс здравый смысл.
   До пол-одиннадцатого времени было еще много, однако настроение купаться улетучилось, и они медленно поднимались по ступенькам.
   - Я завтра утром с твоими родителями в город поеду.
   - Возьмите меня с собой, - попросил Толька. - "Не хочу оставаться один".
   - Если тебе разрешат.
   "Не хочу оставаться один".
   И тут это случилось в первый раз.
   Стена?! Мальчик встал как вкопанный, подчиняясь предостережению шестого чувства. И лишь затем сообразил: какая стена посреди лестницы?
   - Ты чего? - насторожился Алексей.
   Толька мотнул головой: "ничего" - и осторожно протянул руку. Пусто - как и следовало ожидать. Все правильно: откуда здесь взяться стене? А интуиция буквально разрывалась, сообщая о препятствии.
   - Тут ничего нет, - Алексей махнул ладонью у него перед вытянутой рукой.
   "Вот и всссе, - из темноты выскользнула Гадюка. - Ччто делать будешшшь"
   - Замолчи! - он так испугался, что выкрикнул в голос.
   - Ты мне? - поинтересовался Алексей.
   Толька вздрогнул:
   - Нет, извините!
   Надо было идти, пока Алексей не начал выпытывать, в чем дело. Кто, зная, что под ногами пропасть, стал бы шагать в пустоту? Кто пошел бы вперед, невзирая на выросший на пути забор? Один Дэвид Копперфильд по телевизору проходит сквозь Великую Китайскую стену: но он фокусник - ему можно. А остальные понимают: пойдешь в стену - расквасишь нос. Люди не ходят через стены! Однако именно это требовалось сейчас от Тольки - идти, не обращая внимания на вполне реальную для него преграду. Мальчик, что делать, пошел, разве что в последний момент едва рукой не закрылся. И ничего, не ударился. Обернулся - а стены уже не было.
   - Ты идешь? - поторопил Алексей.
   За Толькой он наблюдал с подозрением, но, вопреки обыкновению, решил, что допросом вряд ли толку добьешься. Если мальчик захочет ему что-нибудь рассказать, то сам и расскажет. А покуда можно обождать - до поры, до времени.
  

* * *

   Мама или папа поставили табурет посреди кухни. Толька на него натолкнулся, когда поздно вечером, около полуночи, захотел пить. И сразу забыл, зачем пришел, потому что даже приблизительно не помнил, когда в последний раз наталкивался на мебель. Он этот табурет раз десять ощупывал, чуть ли не на язык пробовал. А потом сел на пол, вцепившись в одну из гладких деревянных ножек, и застыл. Пальцы твердили: вот он, предмет, твердый, настоящий. Шестое чувство молчало. Чему верить? Можно ли сжимать в ладони ничего? Торжествующе зашипела Гадюка.
  

* * *

   - А мальчик где? - удивился Алексей наутро.
   Лариса Петровна, нарядная, с высокой мудреной прической, в алом узком платье, обувалась на пороге. Юрий Сергеевич крутил на пальце ключи. Тольки не было.
   - У себя в комнате, - женщина выпрямилась.
   - Он не едет?
   - Не хочет.
   - Вчера еще хотел.
   - Как хотел, так перехотел, - бросил Юрий Сергеевич. - Меньше возни. Поехали.
   Алексей сбросил кроссовки:
   - Можно я к нему зайду?
   Толька на открывающуюся дверь даже не обернулся: сидел на краю ковра, лицом к окну, что-то делал. В стороне лежала маленькая яркая коробка.
   - Привет, - мужчина подошел ближе и застыл.
   На коробочке была изображена картинка из какого-то диснеевского мультфильма - Алексей помнил, что про очень скупую утку и ее троих племянников, но не помнил, как называется - а на полу перед Толькой красовался почти законченный паззл. Небольшой, но собирать паззлы вслепую... И Алексей не придумал ничего лучшего, чем удивленно спросить:
   - Зачем, если ты все равно не знаешь, что там нарисовано?
   - Я их складываю, когда скучно, - мальчик выглядел измученным. - Они много времени занимают.
   - Когда ты успел заскучать? Почему не собираешься? Сам же вчера рвался.
   Эта ночь была слишком долгой. Чудовище вылезло, как только Толька сумел взять себя в руки и вернуться из кухни в комнату. Путь этот он проделал на четвереньках: так казалось надежнее. Да, чудовище выползло на потолок немедленно; Гадюка, появившись, скрываться совсем не спешила; шестое чувство продолжало бунтовать, выставляя несуществующие стены и предупреждая о несуществующих предметах, которым вдруг вздумалось упасть. Трое против одного - как нечестно! Особенно если учесть, что эти трое - по сути часть Тольки. И он, наверное, сошел бы с ума, прислушиваясь к шорохам над головой, ехидному шипению в мыслях, ложным ощущениям, если бы не вспомнил про коробочку на дне сумки. Кропотливое занятие спасло, заставило отвлечься от страшного, однако спать Толька так и не лег.
   - Не верю, что ты просто взял и передумал, - настаивал Алексей. - Что случилось? Ты еще вчера себя странно вел.
   - Ничего, просто уже не хочу, - Толька готов был разрыдаться.
   С ним происходило что-то не то. Рассказать бы кому, чтобы объяснил, в чем дело, или хотя бы утешил. Но кому рассказать? Назовут ненормальным, потащат по докторам, будут смотреть неприятно и настороженно. И скажут родители, что сын у них мало того, что слепой, так еще и сумасшедший.
   - ! - Толька шарахнулся в сторону прежде, чем понял, что с той стороны, где ему показалось, падать нечему. Разве что стене. Значит, и правда показалось. Ведь ни треска, ни грохота.
   - Это называется "ничего"? - заметил Алексей после короткого, но весьма выразительного молчания. - На лестнице воздух трогал, теперь дергаешься, как ошпаренный. Будешь и дальше утверждать, что ничего не случилось?
   А Толька сжался в тугой комок и вертел головой. Стены, которых не существует, вещи, которые исчезают, появляются, падают... Что еще может почудиться? Какой еще опасности ожидать? Пол провалится? Дом обрушится? Надо забиться в угол и не вылезать, тогда ни обо что не споткнешься, ни с чем не столкнешься. Только как до этого угла добраться, если и шаг ступить боишься?
   Алексей присел рядом, погладил по спине:
   - Ну тише, тише. Ничего страшного нет.
   Если б он вместо этого рассердился или начал бы высмеивать Толькин страх, мальчик б, может, и сдержался. Но теперь окончательно расклеился и, всхлипывая, выложил все, как на духу.
   - Все ясно, - вздохнул мужчина, продолжая поглаживать Тольку между лопаток. - Чудовище - это невроз, Гадюка - шизофрения, а остальные заморочки - обострение сверхъестественных способностей в период переходного возраста, - даже сам удивился, как завернул - вот оно, общение с Машкой. - А если по-простому, психиатр по тебе плачет горючими слезами.
   - Я в самом деле с ума сошел? - Толька был слишком взвинчен, чтобы уловить шутливый тон последних слов.
   - А когда ты на него заходил? Предположим, с психиатром я загнул, но попить успокоительного тебе бы не помешало.
   Алексей говорил бодро, однако Толькины откровения его порядком встревожили. Ладно, чудовище - оно выглядело простым, пусть и несколько запоздалым, детским страхом. Ладно, падающие стены и прочая муть - это и в самом деле могло быть результатом всплеска неординарных Толькиных возможностей: все-таки действительно переходный возраст, половое созревание. А вот то, что Толька называл Гадюкой, попахивало кое-чем посерьезней. Если мальчик, конечно, не преувеличивал.
   - Ты родителям говорил?
   Толька мотнул головой:
   - А что они сделают? Не надо им говорить.
   "А что сделаю я?" Вслух мужчина предложил:
   - Давай ты все же поедешь с нами. Ты же не будешь до отъезда на одном месте сидеть, правда? Твои мама с папой тогда точно догадаются, что с тобой не ладно. Пусть они за тобой не очень следят, но сомневаюсь, что они не заметят, что ты в угол зашился и не вылазишь. К тому же сам говоришь, паззлы помогают отвлечься, вот и отвлечешься поездкой.
   - Паззлы? - переспросил Толька.
   - То, что ты складываешь. Это называется "паззл". Английское слово, что-то вроде "озадачивать".
   - Аа, - протянул мальчик, сгребая кусочки обратно в коробку. - Я просто складушками называю.
   Он как будто оживился, но снова помрачнел.
   - Я боюсь ходить, все неправильно чувствую.
   - Я буду тебя водить за руку, - пообещал Алексей. - А если что-то покажется, плюнь на все и не обращай внимания.
   Пока Толька одевался (в тот самый джинсовый костюмчик), мужчина смотрел в окно и решал непосильную задачу: как бы поосторожнее намекнуть Ларисе Петровне о состоянии ее сына, причем так, чтобы Толька не заподозрил, что это он, Алексей, проговорился. И еще... хм, кто бы мог подумать, что настанет день, когда Тольке придется доверять ему больше, чем самому себе?..
  
   - Надеюсь, на коленях ползать он вас не заставил? - мрачно спросил папа, открывая перед Толькой и Алексеем дверь "Фольксвагена". - Сидел бы дома, еще и уговаривай его.
   - Толя, ты прилично выглядишь? - забеспокоилась мама. - Конечно, нет! Вот что значит собираться наспех. Вихры торчат... - она мгновенно выудила из сумочки расческу, - надо было гелем. Почему ты не надел свои новые сандалии? А на голову?
   От геля отвертеться удалось, но бежать переобуваться и за кепкой заставили. Алексей честно держался рядом.
   - Вы где сидеть предпочитаете? - проявила заботу Лариса Петровна.
   Мужчина даже вздрогнул, так Толька вцепился ему в руку.
   - Спасибо, позади.
   Не было счастья, да несчастье помогло. Перенервничав, да после бессонной ночи, Толька отрубился, не успел "Фольксваген" и с места тронуться. Алексей за мальчика искренне порадовался: куда лучше дрыхнуть, чем зеленеть и мучиться тошнотой. Спал он беспокойно: вздрагивал, морщился - а после резкого притормаживания (Юрий Сергеевич не заметил вовремя "лежачего полицейского") и вовсе наполовину открыл глаза, да так и остался. Алексея при взгляде на Тольку дрожь пробирала: неприятное какое-то зрелище. Но даже во сне цеплялся за него мальчик исправно. Алексей несколько раз забавы ради пытался высвободить ладонь, и Толька, не просыпаясь, хватал немного крепче: под конец аж пальцы заныли.
   Дел в городе нашлось немало. Продуктовый, мебельный, сувенирный, книжный... В общем, шли по длинной улице и заворачивали в каждый попадавшийся на глаза магазин. Отыскали и ветеринарку. Выяснив, что Толька не завтракал, Алексей оставил Ларису Петровну и Юрия Сергеевича разглядывать кресла и диваны на втором этаже, а сам повел мальчика в кафе, которое располагалось на первом этаже этого же магазина.
   - Как ты себя чувствуешь?
   Пицца с грибами была на удивление вкусной: Алексей бы добавку взял если бы не Толька, тот по обыкновению и с половиной не справился. Мужчина его порцию доел - оказалось в самый раз.
   Толька отставил пакетик сока:
   - Нормально.
   - Я имею в виду, ничего не кажется?
   - Нет.
   - Это хорошо. Может, у тебя нервы шалят? Расстроился вчера...
   - Я не расстроился, - буркнул Толька.
   - Ох, - вздохнул Алексей. - Трудно тебе придется. Мало того, что врать не умеешь, так еще и все время об этом забываешь. Так вот, понервничал - и пошли глюки.
   Толька пожал плечами: может, и нервы.
   - И Гадюка... - пробормотал мужчина.
   Толька насупился: видно, не рад уже был, что не выдержал и излил душу. В его изложении "Гадюка" выглядела до крайности извращенным вариантом совести. Эдакий комплекс неполноценности во плоти, плюс со способностью время от времени предсказывать неприятности. Да, без пол-литра не разберешься. Да и в психологии, а тем более, в психиатрии, Алексей ничего не смыслил.
   - Ты ее позвать можешь? - все-таки спросил.
   - Нет, она сама вылазит, - неохотно отозвался Толька.
   Он в упор не помнил, когда Гадюка впервые появилась. Должно быть, она всегда с ним была, просто сначала маленькая и незаметная, а потом выросла. Толька и змей-то никогда не боялся: знал, что они теплые, сухие и твердые. А Гадюка, хоть и змея будто, другая была: холодная, склизкая.
  
   - Купить тебе паззлы? - предложил Алексей в книжном.
   Толька в кои-то веки не стал отнекиваться. И долго выбирал между картинками с диснеевским "Винни-Пухом" и "Том и Джерри", хотя Алексей твердил, что может взять и то, и другое. В конце концов, выбрал "Винни-Пуха" и объяснил, что в "Том и Джерри" говорят мало.
  
   Когда они вышли из книжного, оказалось, что можно еще побродить: Толькина мама обнаружила ювелирную лавку и заявила, что не выйдет оттуда, пока не купит себе серьги. Процесс грозил затянуться на полчаса минимум. Так что Алексей с Толькой послушно отправились бродить и набрели на почту. Несколько секунд мужчина стоял перед вывеской, затем вздохнул:
   - Мне надо позвонить. Подождешь?
   Толька, помедлив, кивнул.
   Внутри Алексей усадил его у стены и негромко попросил:
   - Даже если землетрясение с тремя тайфунами... Ладно? Ни шагу отсюда.
  
   ...Привет, мам. Это я.
   ...Я знаю, прости.
   ...Мам, давай потом. Сейчас время. Я все потом расскажу.
   ...Мам, ну перестань. Я двадцать девятого буду дома и все расскажу. Как папа?
   ...Нет, Машка на самом деле ничего не знает. Я ей сейчас позвоню.
   ...Прости. Пока.
   Алексей виновато поскреб затылок. Чуть до инфаркта не довел? С детства знакомая приговорка: после каждой своей выходки такое слышал. Значит, не все так серьезно. А ведь мог бы и в самом деле до инфаркта... Он набрал другой номер.
   ...Привет. Я тебя люблю.
   ...Знаю, что скотина. Это еще мягко сказано.
   ...Как крепче не знаешь? А кто на выпускном?..
   ...Молчу, молчу.
   ...Правда? Дожди? А у нас солнце жарит.
   ...Ээ, кто "мы"?
   ...Не бойся, не с девочками. С мальчиком.
   ...Тьфу, пошлячка. Смотри, обижусь. Придумала еще...
   ...Простой пацан, соседский. Я его плавать учу.
   ...Двадцать девятого. Тридцать вторым, шестой вагон.
   ...Целую. Пока.
  
   - Магазин в другой стороне. Куда мы идем?
   Алексей вздрогнул и удивленно посмотрел на Тольку, потом по сторонам. Оказывается, они успели выйти с почты и пройти метров сто в совершенно противоположном направлении. Да уж, нелегко было перенестись, пусть и мысленно, из залитого дождями Брянска в солнечный Севастополь.
   - Мы...? Просто...гуляем.
   В подтверждение своих слов Алексей честно догулял до ближайшего пешеходного перехода и повернул обратно. Толька, хоть и не поверил ни на грош, смолчал.
   Вернулись они как раз вовремя: Лариса Петровна, от счастья сияющая не хуже содержимого витрин, так и сяк поворачивала перед зеркалом голову - любовалась новыми сережками.
   - Посмотрите, разве не прелесть? - воскликнула она, заметив в отражении Алексея и Тольку.
   Алексей согласился, что прелесть, а Толька спросил:
   - Какие они? Красивые?
   - Золотые саламандры, - нараспев произнесла мама.
   - Что такое "саламандра"?
   Он говорил громко, мама должна была услышать. Но не ответила. Засмотрелась в зеркало. Никто не ответил, и Толька принялся думать сам. "Сало" - это понятно, но что такое "мандра"? Из похожих слов он подобрал только "мантра". Да и то, знал лишь, что это что-то такое восточное. У Тольки в памяти много задерживалось слов и целых выражений, которых он не понимал. Слышал, запоминал, а объяснения не спрашивал.
   "Восточное сало", - хихикнул про себя.
   - Это такая ящерица, - сказал Алексей на улице.
   Толька кивнул, но внутри не согласился. Ящерицы ему нравились, а слово - нет. Неприятное, скользкое и одновременно увесистое. Как раз "восточное сало" и есть.
  
   Алексей резко остановился, и Толька тоже - даже лишнего шажка не сделал. И насторожился: что не так? Всколыхнулся полузабытый за время прогулки страх: чего не почувствовал? Однако дело оказалось в самом Алексее.
   - Я вспомнил, что забыл, - смешно сообщил он. - Выбрать девушке сувенир.
   - Это той, на которой вы жениться осенью собираетесь? - поинтересовался Толька.
   - Что... А, - мужчина уже и сам забыл, что такое говорил. - Ну ты будто с диктофоном за мной ходишь.
   Толька фыркнул. Про себя.
   - А вообще, да. Именно той.
   - Я думала, вы пошутили, - удивилась Лариса Петровна.
   - Ничуть. Вы мне что-нибудь посоветуете?
   - Лучшие друзья девушек - бриллианты, - ляпнул Толька, прежде чем мама успела высказаться. Он понятия не имел, где подобное услышал, и уж точно не собирался озвучивать это вслух. Само с языка соскочило.
   Алексей громко рассмеялся, мама посмотрела удивленно, а папа буркнул: "Знаток нашелся", впрочем, беззлобно.
   - Нет, девушкам они, конечно, лучшие друзья, - выговорил Алексей сквозь смех, - зато мужским кошелькам худшие враги.
   Юрий Сергеевич согласно кивнул.
   - Бриллианты - это на свадьбу, а пока и сувенира будет достаточно. Чего-нибудь морского.
   - Купите краба сушеного или что-нибудь из ракушек, - предложил Толька.
   Он вначале не понял, почему его так заботит подарок для совершенно незнакомой девушки. А потом решил, что ему эту девушку жалко. Ей, бедной, выходить за Алексея и терпеть его всю жизнь.
   Алексей, не подозревая о Толькиных мыслях, рассуждал вслух:
   - Она любит простое, но оригинальное. А сушеных крабов она не любит.
   Толька сегодня определенно был в ударе:
   - Рапан.
   - И где тут оригинальное? - усомнилась мама.
   - А вы сами его выловите, - не смутился Толька. - И скажите своей девушке, что для нее специально ныряли.
   - Умен не по годам, - хмыкнул Алексей.
   Усмешку в его голосе почувствовал один лишь Толька.
   - И точно знаток! - восхитилась мама. - А ведь с девочками не дружит совсем.
   - Нужны мне они сто лет, - у Тольки загорелись уши.
   - Годика через три-четыре ему от девочек отбиваться придется, - тоном пророка выдал Алексей.
   И все опять засмеялись, лишь Толька надулся и чуть было не решился выдернуть руку из ладони Алексея.
  

* * *

   На чердаке надсадно мяукал котенок.
   - Жрать просит, - определил Алексей и ткнул пальцем в потолок. - Чапик, ты ничего не слышишь?
   Ротвейлер как лежал под столом, так и не шелохнулся. Только глаз приоткрыл вопросительно.
   - Не слышишь. Ну вот, а еще говорят, что собаки привидений чуют. Или это ты мне такой непробиваемый достался?
   Мужчина нарезал в блюдце колбасы и полез на печь - кормить "фамильное привидение". Когда он выбрался наверх и закрыл за собой крышку, темнота на чердаке воцарилась хоть глаз выколи. Луч фонарика выхватил миску, в которой прошлой ночью было молоко. Вылизанную дочиста. Кем бы ни был загадочный гость, а прожорливостью Вампиру он не уступал.
   - Я не верю в привидения, - сказал однажды Алексей Чапику. - Скорее уж, стану думать, что ко мне в дом другой кот забрался. Не знаю, как, но эти твари уж как-нибудь да найдут дорогу. Они чуть ли не по отвесным стенам карабкаются. Я когда-то читал, один на Эверест следом за альпинистами залез, а чердак пониже будет. Еще он жрет, как ни в себя, точно как Вампир, и голос у него такой же противный.
   Как-то, в порядке эксперимента, Алексей полночи просидел на чердаке перед миской, куда положил шесть кусочков колбасы - специально считал. Тишина: ни единого шороха, а тем более, мяуканья. Зато когда он покинул место наблюдения по надобности и вернулся через пять минут, кусочков осталось только два. Мышей винить? Так мышей дома нет: норок и помета не замечал ни разу. Кто еще? Еж? Сова? Уж? И вообще, кошка ведь мяукает. Сторожить Алексей бросил после одного случая: налил молока в надежде услышать, как котенок лакает, задремал, а проснувшись, обнаружил, что молока едва на донышке, да по полу немного расплескано.
   "Помнишь, Чапик, как он с ногами в еду прыгал?"
   На сухих досках в свете фонарика чернели следы лапок. Предчувствуя победу, Алексей пошел по мокрым отпечаткам... и уперся в стену. Там следы и обрывались, у стены, небольшого открытого ее участка между грудой тряпок и старым буфетом, придвинутым наглухо, без щелей. Мужчина поворошил тряпки, заглянул в буфет и пожал плечами. Ну, привидение так привидение.
   - Призрак - это здорово, - объяснил он Чапику. - Я б его тоже с собой забрал, если б знал, как. Ты не в курсе, на привидение кота тоже справка от ветеринара нужна? Уеду, и останется бедняга без еды. Будет первое в мире привидение, умершее от голода. М-да, грустно все это.
  

Глава 12. Все перед всеми

   9 августа, воскресенье
   Верно говорят: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Давно надо было ту дыру забить, в заборе. Так нет же, дожидался себе неприятностей. Чапик, который до сего вел себя безукоризненно, после сытного обеда развеселился и принялся носиться по саду. И тут на ограду запрыгнула серая кошка. Из особо дурных, надо полагать, потому что собаку не заметила и слезла во двор. Чапик с восторженным ревом бросился изгонять наглую захватчицу с вверенной ему территории. Алексей мыл посуду у колонки, увидел это безобразие и гаркнул: "Фу!" Куда там - ноль на массу. До кошки дошло, что ей сейчас не поздоровится. А еще до нее дошло, что в заборе зияет путь к отступлению, куда кошка немедля и выскользнула. Ротвейлер ломанулся следом - Алексей уж думал, придется забор новый ставить. А еще, хоть кошку мельком видел, припомнил - похожая у бабки Манюты на дворе бегала.
   В Резеде его уже знали, и было дело помогал кому по мелочам. Вот и бабка Манюта однажды окликнула, когда они с Толькой с пляжа шли. Попросила ставень отвисший поправить. Мальчишку Алексей домой отослал, остался со ставнем возиться. А бабка, остролицая, сгорбленная, про Тольку заговорила. Ничего, правда, интересного. Воробьем его называла, воробышком. Рассказывала, мол, мальчонка умненький, и за что же Господь его наказал, и потом сразу - пути Его неисповедимы, чай, надобно так и что не деется, все к лучшему. А то вдруг сама с собой бормотать начала, ни слова не понять. Чего там, хорошая старуха, даром, что не в себе. Но не в том дело. Под ногами тогда кошка крутилась, серая, гладкая, стерва стервой на вид - Маруська. И эта тоже серая. Оно понятно, что серых кошек восемь на десяток. Однако при мысли, что Чапик задавит бабкину Маруську, Алексею становилось не по себе. Когда же на улице закричала женщина...
   Блондинка, синий сарафан, белая соломенная шляпа, стройные ножки - Машки на тебя нет, обругал сам себя - она вжалась спиной в забор и неуклюже отмахивалась вязаной сумкой. Чапик заходился лаем. Лаял он не на девушку, просто аккурат ее над головой выхлестывала из-за ограды ветка. А на ветке сидела серая кошка и плевала на ротвейлера с высокой коло... в смысле, с высокого дерева. Но кошку-то несчастная не видела.
   Алексей наградил пса здоровущим пинком, бросился успокаивать "жертву". Куда там, она даже его обругать не осталась - чесанула по улице едва ли не быстрее, чем Маруська от Чапика, только пыль столбом. Впрочем, кошка при ближайшем рассмотрении как раз Маруськой и не оказалась: не было у бабкиной питомицы черного хвоста.
   Дыру забил. Чапика отлупил, смешно сказать, веником и посадил на цепь. А девушка чем-то Машку напомнила... Остро захотелось домой, и настроение от этого отнюдь не улучшилось. Дурное расположение духа Алексей срывал вечером - на Тольке. На лестнице к чему-то придрался - скакать через ступеньку, что ли, мальчишка начал? - и припомнил ему и цветы, и гамак, и Вампира (чертовы кошки!) В море гонял, покуда не понял, что еще чуть-чуть, и мальчишка впрямь утонет. Разрешил передышку - и неожиданно успокоился.
  
   Началась вторая неделя августа. Год за годом время это навевало на Тольку грусть. Признаков осени почти не было, они появятся нескоро, разве что темнеет раньше. Но то, что день отъезда не за горами, Толька знал и мало-помалу начинал тосковать. А сейчас чувства мешались, словно цветочные запахи в саду. Печально было - это да: он Резеду скорее назвал бы домом, чем родной город. Легко было: он уедет, Алексей останется, и больше они скорее всего не встретятся. Алексей женится на той девушке, а девушкам не нравится, когда маленький дом, нет воды и некуда сходить погулять. Вот Толькина двоюродная сестра Оля, ей уже девятнадцать, ни разу не захотела поехать в Резеду. Хоть и дом большой, и все удобства. Сказала, в город не наездишься, мне там что, по скалам лазать, так я не коза. И не он, добавила, ткнув в Тольку пальцем. А Толька в ответ заявил, что сама она коза. Но это уже неважно. Еще страшно было: Малыш говорил, плохое может случиться в конце лета. Толька этот страх отгонял: не хотелось портить себе последние дни каникул. И все равно домой возвращаться, в осень и зиму, ой как не хотелось. В его снах было двадцать пятое число. Машина, папа за рулем, мама рядом, и он сам на заднем сиденье. Однако не спит, проглотив таблетку, а стоит на коленях, лицом к стеклу. Потому что нельзя уезжать: он что-то забыл. Или кого-то? Или его кто-то забыл? Но стекло... не пускает. Нет, это не стекло вовсе, это ненастоящая стена. Надо сказать себе: "Там ничего нет" и смело шагать вперед. Толька забирается на спинку сиденья, бросается в стекло. И падает. Падать во сне - хорошо. Когда падешь - растешь, все знают. Тольке очень хотелось подрасти.
  
   Плохое настроение Алексея пропало до того внезапно, что Толька не поверил себе и подождал еще немного - убедиться. Заодно и отдохнуть про запас. Вдруг Алексей в ответ на расспросы обратно в море отправит, чтоб не надоедал.
   - Почему вы Чапика с собой не взяли?
   - Наказан за плохое поведение, сидит дома, - злорадно откликнулся Алексей.
   - А что он сделал?
   - Без разрешения убежал на улицу и напугал девушку.
   - Уу, - тихонько сказал Толька.
   - Вот тебе и ууу. Ножик подай, в моей сумке.
   Толька смешно втянул голову в плечи:
   - Зачем?
   - Ну не тебя же резать.
   Он еще не удосужился пытаться подарок для Машки искать, но мало ли когда вздумается? Рапаны Алексей видел только в виде пустых ракушек и сувениров. Толькины знания по этому вопросу ограничивались сведениями, что правильно, с латыни, моллюск называется "рапана" и ест (помимо прочих моллюсков) устриц, чем немало вредит устричным плантациям. Улитка, а туда же... гурманы... Откуда мальчишка взял, что рапаны у скалы с крестом водятся, Алексей понятия не имел, но поверил на слово. Но ни один из них понятия не имел, насколько крепко улитка цепляется за то, по чему ползает. Ладно песок, а как по скале? Кто знает. Для того и нож. Впрочем, сейчас рапаны были ни при чем.
   В желтоватой скале, у стыка ее со склоном, зияла ниша. На высоте, быть может, полутора его, Алексея, ростов. Почти квадратный провал метр на метр или около того. Алексей его сто раз видал, но теперь в голову забрела шальная мысль. Вряд ли он сюда еще раз приедет: Машке, неженке, условия не понравятся - это уж точно. Надо хоть память оставить.
   - Возьмите, - мальчик протягивал нож. Правильно, рукояткой вперед. Добротный нож, английский, удобный.
   - В дырку слазить хочешь?
   Толька хлопнул ресницами. Он попросился осмотреть эту выемку, еще когда Алексей в их первые совместные сюда визиты сообщил, что она вообще тут есть. Сам Толька раньше этого не замечал. И Алексей ему не разрешил, сказал, высоко. Хотя Толька и не по таким склонам лазал. Почему же сейчас?
   - Зачем?
   - Выдолбить, что здесь были... и так далее. Нигде имени своего не вырезал что ли?
   Толька пожал плечами, не зная, считается ли надпись на Малыше.
   - Мне туда не поместиться, а тебе - вполне.
   Мальчик согласился, что "вполне", сунул нож в зубы (вид у него стал до смешного злодейский) и полез. Алексей подстраховывал снизу. Подумалось, что мог бы и подсадить... нет, неудобно.
   - Стоп, теперь налево.
   "Я знаю", едва не сказал Толька, благо рот занят был. Секунда - и он забрался в нишу. Умостился там на корточках и принялся орудовать ножом. Наверное, следовало сразу сказать Алексею, что затея его неудачная: стенка отчаянно крошилась, осыпалась пылью на колени. Но Толька не отставал - ковырял, сопел, гладил пальцем. И когда вырезал третью букву, замер, втягивая воздух. Ветер усилился, потяжелел, пропитался солью. Но ведь море, как Малыш говорит, будто лужица подсолнечного масла было десять минут назад!
   Алексей недоуменно оглядывался. Вроде только-только ясно было, тихо - и на тебе: дыбятся лохматые барашки, море звонко плещет о скалы. Рваный ветер в мгновение ока нагнал тучи. Странные какие-то тучи, не черные с синевой, как при надвигающейся грозе, а клочья серые. Клочья на глазах стягивались в мутное покрывало. Вот и солнце скрылось. Будто не крымский август на дворе, а брянский ноябрь. Он задрал голову.
   - Отбой! Давай вниз!
   Пошел за полотенцами - до них уже дотягивались пенистые языки - и тут море со вздохом вынесло на гальку раковину. Огромный зеленоватый рапан с сияющей розовой сердцевиной. С очередной волной рапан снова скрылся в воде.
   Наваждение. Алексей бросил Тольке "Я сейчас!". Ракушку не могло унести далеко, и все же прошло не так уж мало времени, прежде чем он вынырнул, сжимая добычу. Его крепко ударило в спину и затылок, захлестнуло. Чуть ли не кубарем выкатило на середину пляжа.
   Толька стоял у склона, вертел нож в руках. Волна забурлила у его щиколоток.
   - Какого черта?! - беспомощно разозлился Алексей. - Что за погодные аномалии?
   - Аномалии? - слабо переспросил Толька.
   Меньше всего Алексею хотелось сейчас служить ходячим толковым словарем.
   - Здесь такая фигня раньше случалась?
   - Мы отсюда не выйдем, - сказал Толька.
   Мужчина это и сам уже понял. Оно и раньше ясно было, что здесь делать нечего, когда море бушует. Но кто же мог подумать, что оно начнет бушевать так неожиданно? Алексей бросил взгляд на ожерелье каменной дорожки, что вела на "большую землю". Стихия будто этого и ждала. Мутная ревущая масса бело-зелено-серого цвета с разгону ударила о скалу, брызги полетели до небес. Чудилась в этом некоторая демонстративность: будь волна такой силы, их бы тут смыло в два счета. Но ведь не смывало же. Пока. Странно, однако думать нет времени.
   - Как пришли - не выйдем.
   Толька вздохнул и признался:
   - А я думал, вы утонули. Вы за этим плавали?
   - За этим, - он сунул мальчишке рапан. - Лезь обратно. Там не достанет. "Наверное".
   - А вы? - заикнулся Толька.
   Алексей его в нишу не то что подсадил - закинул. И ничего, вполне удобно. Теперь пришло время о себе позаботиться. О том, чтобы карабкаться по крутому склону, и речи не шло. Сам видел, хилые пучки зелени рвались и под руками легонького Тольки, а уж в нем веса побольше будет. Был бы один, без мальчишки - рискнул бы вплавь... Алексей вспомнил разбивающуюся о скалу водяную стену, и решимость резко упала. В любом случае, Толька с ним, и заплыв исключается.
   - Я за что-нибудь подержусь, - крикнул Алексей вверх.
   Толька высунулся из укрытия:
   - Я за вами плыть пытался.
   - Спасибо, - Алексей с тоской поглядывал на горизонт, откуда надвигался солидный филиал большой приливной волны. - Но не надо больше играть в спасателей Малибу.
   - ...А меня все время выталкивало.
   - Еще бы... Все, задвинься обратно и молчи. И не вздумай... никуда за мной плыть.
  
   В новом мире было слишком много воды и слишком мало воздуха. Был едкий вкус и нежелание разбирать, соли или же крови. Был рев в ушах и стойкое ощущение нереальности. Алексея колотило о скалу, но он честно за что-то цеплялся и думал, а стоит ли? Мелькнула даже мысль разжать руки и посмотреть, что получится. Так в кошмаре прыгают с моста, так как знают, что прыгать все равно придется - по сюжету.
   Потом вдруг стихло. Нет, кидало его по-прежнему, но в движении валов что-то изменилось - ритм появился, что ли? И опустилась полная тишина, от чего впечатление сна стало сильнее. И как будто легче сделалось: Алексей приспособился к ходу волн, подтягивая тело на руках, когда шел накат, и опускаясь, когда море отходило. Но почему так тихо? А голос будет слышен?
   - Ты там? - позвал он вверх, голову задирать было до ужаса неудобно.
   - Да, - откликнулся мальчик.
   Хотя ему, по искаженной логике снов, следовало бы исчезнуть или хотя бы во что-нибудь превратиться. В того же Чапика, к примеру. Слава богу, кстати, что Чапик набедокурил и остался дома: собаку тут точно никуда не денешь... Алексей моргнул: ну, дружище, ты б определился, снится это тебе или нет.
   Если это был сон, то сон на редкость последовательный. Интересно, как ответила бы Машка, если б он рассказал, что ему мальчики снятся? Может, в самом деле руки отпустить?
   Пришла волна, накрыла его с головой, и подтянуться не получилось: вокруг щиколотки обвилось что-то скользкое, цепкое и на редкость крепкое. Осьминожье щупальце, морская змея, русалка? Ну и дурь. Небось, водоросль или веревка какая. Мало ли мусора по морям носит? Но этот мусор серьезно нарушил хрупкое равновесие, и теперь, когда вал толкал Алексея вверх, веревка (или водоросль) тянула вниз, не давая держать над водой голову. Напасть за напастью, как специально. И не порвать же, гадость... Вот бы нож сюда.
   Нож. Вверху. У мальчишки.
   Алексей решил пока не думать, как собирается дотягиваться до ноги, притом, что и так едва держится, а тут же рука свободная нужна.
   - Дай нож.
   - Сейчас.
   Вот именно, по разумению Алексея примерно час и прошел.
   - Не то чтобы я тебя тороплю, но можно быстрее? Иначе вместо чудовища у тебя по потолку будет ползать привидение меня, - выговорил он в четыре приема.
   В "дырке" как будто всхлипнули. Алексей совершенно отчетливо представил, как мальчик шарит по земле, не в силах отыскать этот дурацкий нож, пусть земли там всего ничего, и трясется. От холода и нервов, должно быть, хотя, возможно, и от перспективы заполучить на потолок мокрое синее и очень злое привидение.
   Нож отыскался - и это было чудо. Нож ему передали - и это было второе чудо, хоть собственно процесс передачи из памяти выпал: во сне такое бывает. А потом чудеса кончились, потому что нож Алексей просто-напросто уронил. И слышал, как тот булькнул. Ругательство захлебнулось хлынувшей в рот водой. Стремительно потемнело.
  
   По словам Тольки выходило, якобы Алексей отцепился от скалы, размотал обвившую ногу водоросль (все-таки водоросль!), помог Тольке слезть и отключился. Сам Алексей ничего этого не помнил и за неимением других свидетелей мальчишке поверил. Солнце клонилось к закату, заливало золотом безоблачное небо, море тоже напоминало лужу расплавленного золота. И если бы не сырая галька, длинная лента морской травы у откоса и неопрятные кучи водорослей, разбросанные по всему пляжику, Алексей решил бы, что все это ему действительно приснилось. И еще самочувствие: тело - сплошной синяк, в ушах гул, вода только-только из носа не выплескивается, от четырех ногтей одни воспоминания. На щиколотке сине-багровый след, будто за ногу вешался, как в том анекдоте... Толька, в отличие от него, вроде отделался испугом. И конечно же, все вещи отправились в дальнее плавание, благо немного было вещей: два полотенца да Алексеева сумка. Плавки своей жертве море великодушно оставило. Ха-ха, смешно.
   Они медленно брели по пляжу, мерно хрупала галька.
   - Не могу понять, - Алексей остановился и обвел взглядом горизонт. - Что здесь странно?
   - Камни сухие и чистые, - мальчишка будто за щекой ответ держал. - Тут ничего не было.
   - Умный мальчик, - от одной мысли, что придется подниматься по лестнице, мышцы отзывались ноющей болью. - Иди домой. Скажи маме, что я на чай не приду. Выдумай что-нибудь.
   Толька растерянно потоптался рядом:
   - Ракушку возьмите.
   - Удержал? Молодец.
   Толька убежал к лестнице; сначала трусцой, потом припустил изо всех сил, будто лишь сейчас по-настоящему испугался.
   Алексей машинально отметил, что раковина пуста - вываривать не придется - и, поморщившись, осторожно лег на спину. Интересно будет услышать, что Толька наплетет родителям. И еще интересно, что отвечать самому, если спросят. А спросят его обязательно: такое за ночь не заживет. Надо было версии сверить. А нож жалко...
   И словно в ответ на мысли Алексея едва слышно звякнуло на кромке воды металлическое лезвие.
  
   Вспомнился телефонный разговор трехдневной давности...
   - Я не скучаю? Я ужасно скучаю! Вот возьму и напьюсь с тоски.
   - Я тебе напьюсь!
   - Что, завидки берут, а Машунька? Я тут буду пить, а ты там...
   - Дурак.
   - Ладно, пошутить нельзя... Ты мне совсем-совсем не разрешаешь?
   - Совсем-совсем.
   - Совсем-совсем-совсем?
   - Десять уважительных причин в письменном виде.
   - Ого, ультиматум. У меня фантазии не хватит.
   - Ага, а как на работе задерживаться, так тебе, Лешик, фантазии всегда хватает.
   - Машунька, ты говоришь, как жена с двадцатилетним стажем, а мы еще даже не женаты.
   - Вот именно.
   - Намек понял. Это поправимо, правда? Я скоро приеду...
  
   "Потому что я так хочу", - аккуратно вывел Алексей десятым пунктом и поставил жирную точку. Разве простые человеческие желания не уважительная причина? Потом он прибил список к стене, полюбовался и в приятной компании бутылки и Чапика отправился в шелестящую темноту сада.
  
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------
  

Письмо N...

   Привет, Лешка!
   Пишу мало потому что не хочется. У нас харошая погода.
   Пока.
   -------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   Это каким недоумком надо было быть, чтобы не заволноваться? Где рассказы про "низведение вожатки" и ночные купания? Где пожелания насчет Машки и обычное "жду ответа, как..."? В конце концов, что за письмо на три строчки?
   "Где прохлаждались мои мозги?"
   Надо было все бросать - это ж очевидно! - ехать туда, хватать Антона и не отпускать от себя ни на шаг. И вправить ему мозги раз и навсегда.
   "Где прохлаждались его мозги?"
   Должно быть, их мозги ушли в загул. Жаль, по отдельности.
   Где ты, белая горячка, которая исполняет все желания, отправив в отставку золотую рыбку и волшебную палочку? Верни тот день! Ну что тебе стоит..?
  

* * *

   Толька сомневался, будет ли Алексей в настроении с ним разговаривать, но поговорить надо было. На чай мужчина, как и предупреждал, не пришел, и мама с папой - чересчур, на Толькин взгляд, - забеспокоились. Тем более, Толька так и не смог вразумительно объяснить, в чем дело. Казалось бы, не захотел и не захотел, чего тут такого? Нет, родители (мама в особенности) медленно, но верно становились на уши. Будучи уверенным, что Алексей не пожелает рассказывать правду, Толька решил, лучше к нему сходить и вместе что-нибудь придумать. Что-нибудь правдоподобное и достаточно безобидное. Чтобы ответы не отличались.
   Резеда нежилась в сонной тишине: здесь ночи наступали рано. Так было принято, лишь цикадам традиции были не указ, и их задумчивый звон несся по пустынной улице.
   На приветствие никто не отвечал, даже Чапик помалкивал. Толька немного подумал и после нескольких неудачных попыток вскарабкался на забор. Тут и замер, хоть неудобно было. Сосредоточился. Да, он чувствовал людей, но специально это делать приходилось редко. Впрочем, если и приходилось, мальчик вряд ли осознавал, что ищет целенаправленно. Сейчас же Толька методично "прочесывал" дом и сад, и, если бы не волновался так сильно и понял в полной мере, что именно делает, то, может, ничего бы у него не получилось. Однако он не задумывался, а просто действовал. И это было здорово. Каждая птичка в листьях, каждый муравей в траве... Как жук падает с цветка, как оса возится в своей норке, в толстом бревне стены, как ползет медведка в куче прошлогодней листвы. На какой-то момент Толька охватил все это. Или ему просто показалось? Так или иначе, теперь он знал, где Алексей и покусывал губу, размышляя, стоит ли к нему идти. Потому что с Алексеем творилось что-то не то. Толька подозревал, что, и тем больше ему хотелось убежать домой. Он раздраженно болтнул ногой и мягко приземлился на дорожку, хрустнувшую сухими листьями. От дерева к дереву шел по саду, старался не обращать внимания на дрожь в коленях. Первое, что Толька почувствовал - ненавистный запах. И не смог удержаться: выхватил у Алексея из рук почти пустую бутылку и шарахнул об дерево. От злости не попал. Ну и ладно, зато вылилось.
   - Ты, случайно, не борец за всеобщую трезвость? - серьезно спросил Алексей. - Сначала пиво в кусты улетело ни за что, ни про что. Теперь вот это...
   Голос у него был совершенно ясный, и язык ничуточку не заплетался. Если бы не запах... Но не обливался же Алексей водкой, в конце концов! Да и в голове у него было как дымкой затянуто, но одновременно и понятно стало, что Алексей что-то для себя решил, сложил мысли, будто паззл из кусочков... "Откуда мне знать, что у него в мыслях?" - оборвал себя Толька. Настроение настроением, эмоции эмоциями, но мысли - это было чересчур даже для него. Мысли нельзя читать - это слишком личное! К сожалению, а может, к счастью, Алексей не дал ему времени как следует поразмышлять над этой проблемой.
   - Зачем явился?
   - Поговорить, - выдавил Толька.
   - А я тоже поговорить хотел, - беззаботно сообщил Алексей и принялся выбираться из гамака.
   Гамак - ложе своевольное, с ним даже на трезвую голову сладить порой нелегко. А Алексей трезвым не был - и оказался на ногах в мгновение ока. Очень скоро Толька понял, что координация движений у Алексея хоть пострадала, однако не так сильно, как хотелось бы.
   - Если ты хочешь поговорить, то зачем убегаешь? - мужчина раздраженно отлепился от очередного дерева.
   Тольке в этом смысле приходилось легче: темнота и ветки ему не мешали. Мог бы подвести страх - тот, что туманит голову сильнее алкоголя - но и страшно особо не было. Даже смешно.
   - А вы зачем меня догоняете? - отозвался мальчик.
   - Это все очень подозрительно, - Алексей тяжело навалился на ствол. - Тебе не кажется?
   - Что?
   - Да всё. Их так аккуратненько вынесло, разве что не сложили. И ножик.
   - Кого? - Толька высунулся из-за дерева. - Кого вынесло?
   - Трупы! - рявкнул Алексей. - Я замочил пару прохожих и утопил. И орудие преступления тоже. А их вместе с ножом на берег выкинуло!
   Тольке понятнее не стало.
   - Чьи трупы? У вас эта... белая горячка?
   - К сожалению, нет, - процедил Алексей, - но я ее тебе все равно покажу.
   Они сделали еще несколько кругов по саду, и наконец, мальчик нырнул под куст и "спрятался". Смешно уже не было.
   - Полотенца, - громко сказал Алексей, отчаявшись найти Тольку. - Одежду. Все, что смыло на пляже, выбросило буквально мне к ногам. Мой нож тоже. Скажешь, случайно? Потрепало нас там, а в других местах - тишь да гладь, да божья благодать. Такое здесь тоже каждый день?
   Толька молчал - не знал, что ответить, да и обнаружил бы он себя, подав голос. Нет, не каждый день. Нет, не случайно. Стой Алексей подальше, Толька вскочил бы и помчался на пляж, к Малышу. Маленький валун - единственный, с кем можно посоветоваться. Увы.
   - А если это ты со своими говорящими камнями? - пробормотал мужчина.
  
   Ему не надо видеть. Если бы он видел, то понял бы: все это - небо, море, камни, деревья, трава, птицы - отдельно от него. Или не понял бы - не представлял бы, что так может быть: когда не отделяешь себя от места, которое любишь всем своим существом.
   Когда видишь небо, осознаешь: до неба не дотянуться рукой, не дотронуться.
   Когда слышишь и чувствуешь, чувствуешь, как он - не возникает желания дотягиваться: это просто не нужно.
   Он пропускает сквозь себя все, что чувствует. Делает это частью своего сознания, и сам становится частью окружающего.
   Он обязан знать, что здесь происходит.
  
   - Я? - изумленно переспросил Толька, забыв о том, что прячется.
   - Ага, вот ты где, - Алексей под мышки выудил его из куста и приподнял так, что лица их приходились на одном уровне. - Ну, признавайся, сговорился со своим дружком и устроил локальный шторм?
   Такое лишь спьяну выдумать и можно было - Толька явно выбрал не то время, чтобы "поговорить". И теперь лихорадочно соображал, как бы отсюда убраться. Желательно живым и здоровым.
   - Вы считаете, я хочу... вас убить? ...Могу вас убить?
   - Ты верил, что я могу тебя утопить, - в голосе Алексей не было ровным счетом ни-че-го. Пусто. - Да и сейчас веришь. Почему мне нельзя?
   Крепкие руки больно сжимали бока. Это правда. В отношении Алексея в Тольке превосходно уживались привязанность, доверие и ощущение смертельной опасности. И такие разные чувства ничуть друг другу не мешали. Разве это нормально? Надо спросить Малыша, он подскажет, что делать.
   - Отпустите, - попросил Толька.
   От волнения и запаха перегара начало мутить. В виске кольнуло, едва-едва. Тоже от нервов или...? Тогда тем более, он должен спешить.
   - Скатертью дорожка, - Алексей разжал руки - может, специально, а может, просто забыл, что держал мальчика на весу. Толька с треском вернулся в гостеприимный куст. - Убегаешь - значит, виноват.
   - А кошка, которая от Чапика убегала, тоже виноватая была? - Толька выпутался из веток и исчез среди деревьев.
   - Интересный вопрос, - заметил мужчина в темноту. - С одной стороны, она просто шкуру свою спасала, а?
   Чапик сонно смотрел из-под гамака - на всю кутерьму даже не гавкнул.
   - Ты заболел или обиделся? - Алексей наклонился пощупать собачий нос. - Будем надеяться, что обиделся. Про что это я? Да, а с другой, она залезла в чужую частную собственность, значит, виновата. И вообще, ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, знаешь такое? Все перед всеми в чем-то виноваты. Печенкой чую, его рук дело. Бедная моя печенка...
   Он со вздохом забрался в гамак и через секунду уже спал.
  
   До Малыша Толька не добрался. И даже не в родителях дело: с Алексеем и к Алексею его пускали когда угодно, куда угодно и на сколько угодно. Да и бежал он за поселком, чтоб не увидел никто из окон. Но не успел даже на лестницу выскочить. Взметнулась из темного угла полузабытая Гадюка.
   "Ссстой".
   От висков зазмеились стальные паутинки. Как всегда не вовремя. Впрочем, жаловаться не на что: четыре недели прошло, даже с хвостиком. Толька припустил домой. "Голова", - невнятно бросил маме и, в своей комнате, зарылся в подушку. Ночь предстояла длинная.
  

* * *

  
   10 августа, понедельник
   Кто сказал, что полдень не утро? Когда просыпаешься - тогда и утро. Так вот, наутро Алексей посмотрел в зеркало и пробормотал "Ой-ой". То же, наверное, повторило бы и зеркало, если б умело говорить. И это после того, как он как сунул голову под колонку и попытался переплюнуть верблюда после двухнедельного блуждания по пустыне. В количестве выпитой воды переплюнуть, а не в дальности плевка, разумеется. И само собой, ни пивом, ни хотя бы кефиром мужчина накануне не озаботился. Готовя Чапику кашу (от одного вида и запаха которой нещадно тошнило), Алексей соображал, что же такое творилось вечером. Была у него ценная особенность - помнить то, что делал и говорил спьяну, даже если тогда ничего не соображал. Своеобразное выходило ощущение, как в старой песне - "Что-то с памятью моей стало: все, что было не со мной, помню". С одной лишь маленькой поправкой, что было все-таки с ним. Но лишь после того, как Алексей поставил перед ротвейлером миску и умелся с кухни подальше, ему удалось восстановить в памяти все события, а не только количество перецелованных деревьев. Мысль о коварном сговоре мальчишки с местной неживой природой показалась интересной. Эдакая "неукротимая планета", но, в любом случае, ничего не докажешь. На этом глубокомысленном выводе он и остановился.
  
   - Ой, - закономерно сказала Лариса Петровна, глядя на него большими глазами.
   Толькиными глазами. Так, конечно, неправильно: это у Тольки были мамины глаза - синие, лучистые, но неживые и от того, наверное, куда более темные.
   - Я неудачно нырнул, - бодро сообщил Алексей и добавил, завидев сведенные у переносицы тонкие брови. - А потом спасение отмечал.
   В ответ на одну из его самых очаровательных улыбок Лариса Петровна невольно улыбнулась сама.
   - Всю ночь?
   - За кого вы меня принимаете, - обиделся он. - Всего лишь половину.
   - Ну, раз всего половину, пойдемте тогда чай пить. Или вам лучше кефирчику?
   - Рассольчику, - вздохнул Алексей.
   Спасибо, Юрий Сергеевич ойкать не стал - серьезно попросил в следующий раз позвать и его.
   Вскоре ему сделалось легче, и взгляды на разложенные по блюду фигурные печеньица Алексей уже не сопровождал судорожными сглатываниями. Однако пробовать не рискнул.
   - Э, мальчик у себя?
   Собственно, не то чтобы местонахождение Тольки его сильно волновало - где ж мальчишке еще быть? - просто захотелось сменить тему. Потому как Лариса Петровна, заметив состояние его ногтей, то бишь, частичное их отсутствие, впечатлилась до глубины души. В итоге Алексей примерно понял, что чувствует Толька после своих "боев".
   - Лежит, - скорбно кивнула женщина. - С головой.
   "Если бы он лежал без головы, было бы хуже", - подумалось Алексею, прежде чем он сообразил, что собственно имелось в виду. Первым побуждением было нестись в комнату и... И что? Ничего нового он там не увидит и ничем помочь не сможет. Смысл, батенька, смысл. Пресловутый здравый смысл трусливо прятался под воображаемым плинтусом, тело же навострилось вскакивать и бежать ясно куда. "Это какие-то новые проявления похмелья?" Чтобы покончить с неожиданным внутренним конфликтом, Алексей налил себе еще кефиру. С кефиром-то он никуда не побежит.
   И тут на пороге кухни появился Толька. Он держался за дверь и выглядел так, что у Алексея, который только что сделал большой глоток, кефир не в то горло пошел.
   - Я ни с кем не сговаривался, - неожиданно твердо выговорил мальчик. - Я никогда не хотел вас убивать.
   - Что ты такое говоришь?! Толя! - подпрыгнула на стуле Лариса Петровна. - Зачем ты встал?!
   Тем не менее, вызывать скорую с реанимацией она, кажется, не собиралась. Решив, что Толькины похороны временно откладываются, Алексей в два счета откашлялся и со словами "Я его отведу" быстренько вытолкал Тольку из кухни, покуда тот еще чего-нибудь умного не ляпнул.
   Оказавшись в постели, мальчик не успокоился:
   - Я никогда... - он резко приподнялся на руках, будто отжиматься собрался, вздрогнул и начал заваливаться с окаменевшим лицом.
   Со смесью жалости и отвращения (чуть-чуть его было, но было же. Как на полураздавленное насекомое смотришь) Алексей наблюдал, как Толька сворачивается в комок. Он это странно делал, словно не по своей воле, а вроде кто за ниточки дергает.
   - Ты меня слышишь? - мужчина сел на пол у кровати.
   Ответ пришел на грани слуха, такой, что, может, и показалось.
   - Я был пьян, понимаешь? - стало стыдно. - Не соображал, что несу. Поговорим, когда тебе лучше станет, ладно?
   Тишина - только дышит неглубоко и часто. Чапик, увязавшийся вслед за хозяином, ткнулся носом Алексею в плечо, начал ластиться. Когда Толька еле слышно, как больной щенок, заскулил, Алексей принялся машинально гладить его по голове правой рукой - точно такими же движениями, как левой гладил сейчас Чапика.
  

* * *

   Солнце расцветило море в розовый. Это выглядело кукольно и нелепо, однако не более нелепо, чем то, что взбрело в голову Тольке.
   - Дурость, - проворчал Алексей. - Я же объяснил: я на-пил-ся. Ты знаешь, как люди напиваются? Если б я заявил, что ты - Мировое Зло, и гонялся за тобой с крестом и святой водой, ты бы тоже проверять вздумал?
   - Мировое Зло не боится крестов и святой воды, - сказал Толька с непозволительной на взгляд Алексея уверенностью. - Это трудно проверить. Малыша спросить легче.
   Губы у него все еще были бледные и синяки под глазами на пол-лица, зато энтузиазма - хоть отбавляй.
   - А твой Малыш не обидится, если он тут ни при чем?
   Самому Алексею высказанное прошлым вечером казалось абсурднее с каждой минутой. Толька, похоже, наоборот - с каждой минутой в невероятных подозрениях укреплялся.
   - Помиримся.
   В его голосе сквозила холодная взрослая целеустремленность, он даже по ступенькам не скакал - шел спокойно, но быстро, с твердым намерением во всем разобраться и все закончить. Закончить. Не так ли шагал Антон к краю обрыва? Алексей почувствовал, как в уголке века, изнутри, барабанит по коже миниатюрный молоточек. Вот только нервного тика не хватало! Была у него такая напасть тогда, с неделю, потом прошло. Нет, это смешно... что может случиться? Поболтают с камнем, поссорятся - помирятся. Известное дело - дети. Алексей поймал себя на мысли, что думает о круглом грязно-сером камне, торчащем на берегу, как о Толькином ровеснике, и мысленно застонал. Это не по мальчишке, это по нему психиатр слезами заливается.
   От моря веяло накопленным за день теплом, и Алексей, оставив Тольку, вести дипломатические переговоры, ухнул в бархатную воду. Розоватая мягкость унесла прочь и тревогу, и чувство времени. Непонятно, долго ли мальчику пришлось его ждать.
   - Поговорили? - весело поинтересовался Алексей, неохотно выбираясь на берег.
   Море давно уже почернело, но поросячья эйфория осталась. Толька и Чапик, сидевшие рядышком на гальке, синхронно кивнули. Конечно же, ротвейлер просто наклонился клацнуть зубами назойливую мошку, однако выглядело все уморительно. Алексей и рассмеялся.
   - И что? Малыш задумал подработать киллером на полставки?
   Толька снова кивнул.
   - Я пошутил, - Алексей все еще улыбался, розовые ошметки благодушия закружились взбесившейся каруселью.
   - А я - нет, - выговорил Толька и вдруг расплакался.
   Алексей где стоял, там и сел. Абсурдность ли происходящего была виной или то, что вот так, в голос, Толька при нем никогда не плакал - но мужчина даже сказать ничего не мог, горло перехватило. И это при том, что слез детских с определенных пор на дух не терпел и при виде рыдающего мальчишки должен был прийти в ярость. Впрочем, голос скоро вернулся, однако Алексей помалкивал: пусть выплачется, может, объяснит чего.
   Первым не выдержал Чапик - тряхнул ушами и принялся подвывать. Это уж слишком.
   - Прекратить концерт!! - гаркнул Алексей - аж эхо по скалам пошло. - Устроили тут заслуженный хор имени Плаксы Ивановны!
   Как не странно, послушались оба. Толька вытер нос и честно попробовал прекратить, хоть после такого бурного плача сделать это немедленно было нелегко.
   - Что он сказал? - спросил Алексей уже спокойно.
   Несколько раз Толька открывал рот - и снова разражался слезами, а если и пытался говорить, то выходил невразумительный лепет. Чапик немедленно подхватывал. Тогда Алексей сходил к морю и вылил на мальчика пригоршню воды. Подумал - и проделал подобную операцию с ротвейлером.
   - Две девчонки-истерички, - сказал, - между прочим, меня утопить пытались, а не вас. И я не лью слезы. И тем более, не вою как волк на луну.
   - Он подумал, что мне понравится! - выпалил Толька. - Дурак! Дебил! ...!
   Третье слово было совсем уж неприличным, Алексей от Тольки такого не ожидал. И хлопнул его по губам:
   - Не матерись.
   - Ой... - Толька замолчал - больно, до крови, прикусил язык. Зато успокоился.
   - Что понравится? Смотреть, как... в смысле, быть рядом, когда я тону?
   - Он не хотел вас топить - только напугать.
   - Неслабые пугалочки... А рапан тот приманкой был?
   - Нет, - Толька качнул головой. - Я спрашивал. Его случайно вынесло.
   - Ну хорошо. А зачем меня пугать, сказал?
   Толька слегка замялся:
   - Ээ... Вы про меня плохо думали. Вы часто про меня плохо думаете. Он сказал, это опасно и для меня, и для вас.
   - Уже и подумать нельзя... - Алексей понадеялся, что камень не вздумал пересказывать мальчишке подробности. - Кругом одни телепаты. И почему я уже не удивляюсь? Как-то нелогично получается. А если бы ты сдуру меня спасать кинулся?
   - Я кидался, - бесцветно напомнил Толька. - Я же говорил, что меня выталкивало. Это специально. Я б не утонул. Малыш сказал... я не могу утонуть, пока он за мной следит. И еще он сказал, что это он меня тогда спас, когда я совсем маленький был. Папа не успел бы... И когда вы... тоже...
   Алексей только языком прищелкнул. Вспомнил, что да, действительно: мальчишка тогда наверху барахтался.
   - Ну и дела. А на лестницы с обрывами твоя неприкосновенность не распространяется?
   Мальчик пожал плечами:
   - Не знаю. Вы не понимаете, но здесь все связано. Море, камни, трава... и я.
   Он пропускает сквозь себя все, что чувствует. Делает это частью своего сознания, и сам становится частью окружающего.
   - Почему же, - медленно проговорил Алексей. - Кажется, немножко понимаю.
   Он некстати задумался, как это все работает. Внимание, внимание! Театрализованный шторм на отдельно взятом участке местности! Изумительно правдоподобная игра актеров! Натуральные природные спецэффекты! Только у нас! По вопросам предварительной продажи билетов обращаться к булыжнику... Господи, какая чушь. Фантастики надо смотреть меньше. Ха, да он с начала лета телевизора в глаза не видал! И Алексею сразу захотелось увидеть телевизор. А еще Машку, родителей и до оскомины привычный городской пейзаж, где никто ни на кого не натравливает силы стихий.
   - Ну как он мог подумать, что мне понравится? - сокрушался тем временем Толька.
   Похоже, именно это задело его больше всего.
   - Знаю, что ты ко мне любовью не пылаешь, но не до такой же степени, - подтвердил Алексей.
   - Я с ним разговаривать не буду! И надпись сотру!
   - Какую надпись? - заинтересовался мужчина.
   - Никакую, - осекся мальчик.
   - Хорошо, никакую, - покладисто согласился Алексей. - Ладно, всё... хм, ясно. А теперь иди с ним мирись.
   - Нет! - взвился Толька.
   - Не кипятись. Разве не он твой лучший друг?
   - Уже нет!
   - И не забудь, - что он все-таки не человек, - мерно продолжал Алексей. - Он может думать не так, как мы.
   Довод такой себе, не ахти, но мальчику он показался убедительным. Толька притих. Вроде бы засомневался. Должно быть, ему на самом деле очень не хотелось ссориться с единственным другом, только оправдания ему найти не мог.
   - Он очень за тебя беспокоится, - как можно проникновеннее сказал Алексей. - Когда беспокоишься, не слишком-то задумываешься о средствах.
   В любви и на войне... Главное, верить самому себе, чтоб ни единой нотки фальши в голосе. Чтоб Толька тоже поверил в искренность его слов. И Толька поверил.
   ...Алексей с Чапиком устроились на гальке поодаль, Толька сел, прислонившись к Малышу, жарко что-то зашептал. В серебристой воде купались звезды, крест пронизывал темное небо.
   "Я его и пальцем не трону, - подумал Алексей, мысленно потянувшись к валуну. - И не ради себя. Я не боюсь ни тебя, ни твоих фокусов. Я просто хочу, чтобы ты и дальше его охранял".
   И конечно же, шелестящий, совершенно бесполый голос, сотканный из шуршания подтачивающего камни моря, мужчине просто почудился.
   - Принято...
  

Глава 13. Назвать по имени

   Две с куцым хвостиком недели пролетели быстро. Слишком быстро, но с Алексей с Толькой успели немало. Вскарабкались-таки на скалу Святого Явления - там даже подобие ступенек оказалось, вот уж не ожидали. Полюбовались августовскими звездопадами, пусть Толька, несмотря на все свои мистические связи с здешней природой, звезды не чувствовал никак. Алексей сделал Чапику нужные справки. Поколебавшись, сфотографировал Тольку - так просто, на дереве и с ротвейлером в обнимку. Не очень получилось: слишком уж мальчик напрягался, да и улыбаться на камеру не мог.
   Двадцатого числа тихо отпраздновали Толькин День рождения. Поехали в город на машине, там Алексей мальчика к первой же палатке с сувенирами подвел и велел пальцем ткнуть. Только не в продавщицу - не дорос еще. Девушка-продавщица захихикала, а Тольке достались "поющие ветра" с дельфином. Это потом он Алексею объяснил, что ветер и сам поет, а на таких висюльках разве что играет. Мужчина не спорил.
   Оброненные мальчишкой слова о надписи на камне отчего-то не давали Алексею покоя. И в конце концов, Алексей купил в деревенском магазине маркер и спустился ночью на пляж. С фонариком оглядел валун со всех сторон и у самого подножия обнаружил "Толька + Малыш = дружба", криво начертанное детской рукой. Но все же было в этом что-то... Алексей посмотрел, повздыхал и написал свое имя тоже. Не рядом - в сторонке. Просто чтоб память осталась. Он-то уж точно сюда не вернется.
   Возвращаясь из магазина, встретил давешних парней с бульдогом. Бодро их окликнул и тем же радушным тоном предупредил: подойдут к слепому мальчишке ближе, чем на двадцать шагов, поотрывает им даже то, что не отрывается в принципе. Они должны были огрызнуться. Возможно, обложить матом. Подкараулить Тольку позже - специально. Вместо этого они сбились в кучку и молчали, пока не замолчал он. Потом исчезли тихо и незаметно.
   ...А вот на волнах они так и не попрыгали... Да, быстро пролетели эти две с куцым хвостиком недели.
  
   25 августа, вторник
   Двадцать пятое августа выдалось хмурым, прохладным.
   - Дождь будет, - определила Лариса Петровна.
   - Дождь в пути - это хорошо, - Алексей помогал Юрию Сергеевичу вытаскивать сумки.
   Толька, шлепая сандалиями, скакнул с крыльца и сунул папе горшок с цветком.
   - Я на море сбегаю, - попросился.
   - Только быстро, - разрешила мама.
   - Я с тобой, - заявил Алексей.
   Они - в последний раз вместе - спускались по лестнице. Вдруг Толька перестал прыгать по неровным ступеням и протянул:
   - Морем пахнет, да?
   - Ну.
   - А раньше травой пахло и деревьями. Такой переход получается, овальный.
   - Как это, овальный?
   - У запахов есть форма, я не говорил?
   - Никогда.
   - Да, есть, и эти... грани с ребрами. А когда чем-нибудь одним пахнет, а потом другим, между ними вроде как ступенька может быть острая, а может волна.
   - Правда? Интересно. И какому запаху соответствует октаэдр?
   Толька не обиделся:
   - Это фигура геометрическая? Мы такого еще не проходили.
   - Это мы не проходили, - пропел Алексей. - Это нам не задавали. Антошка, Антошка... - и подавился.
   - Вам не нравится имя "Антон"? - беспечно спросил мальчик.
   Алексей сжал кулаки.
   - Имя как имя.
   - Аа, - протянул Толька и прыгнул сразу через четыре ступеньки. Потом еще через три. Через пять.
   - Куда ты разогнался?
   - От вас подальше, - честно откликнулся Толька. - На всякий случай. Человека, который умер, звали Антон? Это на него я похож?
   На пляж вышли в тяжелом молчании. Море волновалось, но не слишком - серая вода плескалась на гальку. За ночь вдоль кромки собрались кучки водорослей, теперь в них рылись две большие желтоклювые чайки. Дул свежий ветер.
   - У меня хорошая слуховая память, - сказал Толька.
   - Я помню.
   - И другая память у меня хорошая, не знаю, как называется. Я запоминаю настроение и вообще, - мальчик сделал неопределенный жест в воздухе, как круг руками очертил. - Я могу сказать, что вы чувствовали вчера, и неделю назад, и месяц.
   - Дитя-индиго, - хмыкнул Алексей.
   Толька явно не понял, однако переспрашивать не стал.
   - Вот вы назвали имя "Антон". И когда у меня здесь голова болела и вы говорили про человека, которого любили и обиделись на него, потому что он умер. Тогда и сейчас вы ну... одинаковый. Вы одно и то же в виду имеете. Правильно?
   - Правильно, - согласился Алексей, глядя, как чайки раскидывают буро-зеленые мокрые обрывки. - Хочешь, расскажу?
   Конечно же, мальчишка хотел. Но близко не подходил.
  
   Антоном звали его брата. Не родного, сводного по отцу. И похожи они не были ни внешне, ни по характеру. Голубоглазый, чернявый, как головешка, Антон вечно стоял на голове и водил за собой стайку приятелей. Алексей, кареглазый шатен, натурой обладал скорее флегматичной. Плюс разница в возрасте двенадцать лет. И все же младшего братишку Алексей любил, как не всякие родные любят...
  
   - Тот папа, с которым вы Бабая в шкафу искали... - Толька подобрался шага на два ближе.
   - От нас ушел, - пояснил Алексей. - Мама второй раз вышла замуж, когда мне исполнилось восемнадцать. И второй отец привел Антона.
  
   В самом начале июня за полночь Алексею позвонил приятель. Алексей тогда корпел за компьютером - со скрипом осваивал новую стрелялку. Антон, которому давно надо было идти спать, сидел поодаль на спинке кресла и подавал умные и не очень советы. На коврике похрапывал афганец Принц.
   - Ты, Пашка, на часы давно глядел? - отвлекаться нельзя было: на героя невесть откуда высыпалась толпа шипастых монстров.
   - Спасай! - взвыл Паша.
   Монстры на экране наперебой заревели и вмиг размазали героя по бетону. Не в первый раз. И даже не в десятый, если честно. Впрочем, теперь неудачу можно было свалить на отвлекающий фактор, и Алексей с легкой душой щелкнул "Выход".
   - От чего спасать?
   А дело оказалось следующее. Пашке через три дня надо было ехать в Крым - сопровождающим для двух своих маленьких сестричек. Да, еще троих племянников-погодок и, для полного комплекта, дочки маминой лучшей подруги. Весь этот детский сад полагалось отвезти к Пашкиной престарелой двоюродной тетушке, владелице домика в окрестностях Севастополя, и там присматривать за детками без малого четыре недели. Ибо стирку-готовку тетушка героически брала на себя, а вот носиться за шестерыми малявками по пляжу возраст уже не позволял. Всё было обговорено и согласовано, но злодейка-судьба подкинула Паше свинью. Ну, не совсем так. То, вернее, ту, что подкинула Пашке судьба, свиньей назвать язык не поворачивался. "Такая-растакая", "ноги от ушей", "а буфера - закачаешься!"... Короче говоря, не далее как этим утром Пашка познакомился с девушкой. Причем печенкой, селезенкой, головой и некоторыми другими частями тела чуял, что ограничивать отношения тремя ночами - себя не уважать. А тут бац - Крым! "Жди, любимая, я обязательно вернусь?" Такую девчонку не то что на четыре недели, на четыре минуты от себя отпускать нельзя: конкуренты, аки волки серые, стаями рыщут. Ну никак ему, Пашке, уезжать сейчас нельзя. А вот если б ты, Леха...
   - Совсем сбрендил? - зевнул Алексей.
   - Все на мази, - жарко заверил Пашка. - Матушка за тебя всеми конечностями. Говорит, ты серьезный, не то что я раздолбай. Только чтоб ты согласился!
   - Не, Паш...
   Но у приятеля на руках оказался крупный козырь.
   - Я и малого твоего устроить могу, у меня связи. Там в сорока километрах лагерь есть, "Дельфин".
   Здесь Алексей и задумался. Обычно на каникулы хоть куда-то, да удавалось Антона отдохнуть отправить. То в лагерь, то к отцовским друзьям в Новороссийск, то к маминой мамке в деревню... А этим летом никак не получалось. Изведется ведь мальчишка в городе, зимой гадость какую-нибудь простудную стопроцентно подхватит...
   - А со мной к тетке?
   - Нечего ему при малышне нянькой сидеть, а в лагере ровесники!
   - Паш, я не знаю...
   - Самому что, не в кайф? - добивал Пашка. - Солнце, море, девчонку подцепишь...
   - Машка меня не поймет, - Алексей вздохнул.
   - Девчонки к тебе не полезут, подумают, многодетный папаша, - мгновенно сменил тактику приятель.
   - Шесть детей уже не шуточки... у меня образования нет... педагогического.
   - К ... образование! - Пашка почувствовал слабину и пошел на таран. - Братана воспитываешь?
   Алексей покосился на Антона. Тот пялился в темный потолок и изо всех сил делал вид, что к разговору не прислушивается.
   - Ну... пытаюсь.
   - Сколько ему?
   - Тринадцать будет.
   - Вот! Мои почти такие же! - о том, что сам буквально пару фраз назад говорил про малышню, Пашка, видно, запамятовал. - Соглашайся!
   - Тошка, - позвал Алексей, - на море хочешь?
   Торжествующий индейский вопль, который выдал Антон, перебудил, как позже выяснилось, соседей - и на их лестничной клетке, и этажом выше-ниже. Мало того, братишка сделал сальто с места и приземлился на хвост Принца.
   - Я слышу, малой обрадовался, - глубокомысленно заметил Пашкин голос в трубке. - А псина че-то не очень.
   - Псину возьму с собой, - Алексей с тревогой прислушивался к стуку в потолок. - Твоя тетка это переживет?
   - Хоть аллигатора!
  
   "Я тебе писать буду часто-часто, - пообещал на прощание Антон. Легче было бы перезваниваться, да и приехать рукой подать, но братишка обожал писать и получать письма. - А ты мне отвечай. И Принца расчесывать не забудь".
   А у Пашкиной тетки оказалось совсем неплохо. Готовила она, к примеру, божественно. От детей же он сначала тихо паниковал. Мальчикам шесть-семь-восемь лет, девочкам - шесть, семь и девять. От их щебета звенело в ушах и голова шла кругом. Но он быстро привык - ловко разрешал споры, играл с мальчишками в футбол, плел с девчонками венки. За Принца Антону можно было не беспокоиться: малыши, чтобы пса расчесать, в очередь выстраивались. И, разумеется, Алексей исправно отвечал на все братишкины письма. Антон тоже времени даром не терял: купался до посинения, загорал до черноты, "низводил" вожатую и, кажется, умудрился влюбиться в некую Ксюшу. Так, почти в полной идиллии, прошли десять дней. Потом Антон прыгнул с утеса.
   В том, что это самоубийство, ни у кого сомнения не возникло. Утес среди детворы традиционно носил название "Утес любви", даже истории в лагерном фольклоре имелись соответствующие. Тошкины приятели и Ксюшины подружки подтвердили, да, Антон "бегал" за Ксюшей, а та, говоря по-взрослому, взаимностью не отвечала. Да, последние два-три дня Антон ходил грустный, ел мало и ночами в подушку ревел. Ну и что, бывает... Может, по дому скучал. Если на каждый всхлип внимание обращать, крыша съедет. Теперь-то понятно, конечно...
   "Где вы раньше были?!" - хотелось заорать Алексею. Но ведь и сам хорош. Видно же было, как последнее письмо от других отличается. И что тогда решил? Настроение, наверное, плохое. Может, по дому скучает. Если на каждый всхлип внимание обращать... Вожатой худо пришлось, да и девчонке той, Ксюше, должно быть, несладко. О них Алексей подумал много позже. И ни капли их не винил. Вся злость, не потухшая до сих пор, обрушилась на Антона. Которому на все уже было наплевать, земля ему пухом... Но как он мог вот так его, Алексея, бросить?..
  
   - От любви? - Толька, забывшись, подошел еще ближе. - В тринадцать лет?
   - Ромео и Джульетте не намного больше было, - горько усмехнулся Алексей. - А дети сейчас быстро развиваются, - он помолчал. - Его искали день. Там камни были... И хоронили в закрытом гробу.
  
   Антона хватились через полчаса - не пришел на полдник. Режим в "Дельфине" был довольно строгий - лагерь из тех, где ходят строем, с песнями и на шаг влево-вправо надо просить разрешения. Однако Антон удрал во время тихого часа, через окно. Соседи по комнате раскололись быстро. Он даже сказал им, куда идет. А зачем, не сказал. На краю утеса нашли одежду.
   Алексей прибыл одновременно с водолазами. Нет, его никто не звал, просто именно в тот день они с Антоном договорились встретиться. К собственному удивлению, он не умер на месте, узнав о происшедшем. И увидев то, что осталось от Антона, тоже не умер. И потом, в своем городе, на кладбище, когда рыдающая мама, любившая мальчика, как родного, брызгала черной, траурной краской на белые лилии - "чтобы не украли"... Не умер - одна мысль точила: "Бросил. Бросил. Бросил".
  
   - Бросил, понимаешь? - он поднял на Тольку - и когда тот успел подобраться почти вплотную? - взгляд, моргнул - глаза почему-то отчаянно слезились. - И ты тоже собираешься... меня бросить.
   - Я не умираю, - прошептал мальчик.
   - Уезжаешь. Все равно. Чапика я заберу с собой... господи, даже чертово кошачье привидение заберу! (Толька открыл рот от удивления) А тебя - не могу.
   - Не можете, - согласился Толька, его начало колотить. - У меня родители есть.
   - А я... как та собака на сене. И сам не гам и другим...
   Толька отскочить не успел. Дрожал, быстро-быстро колотилось сердце.
   - Что-то ты чувствовал... Правильно... - пробормотал Алексей, тщетно пытаясь сморгнуть застилавшую глаза пелену. - Но... не бойся. Перегорело уже... прошло.
   Начал накрапывать дождь - мелкий, осенний. На гальке зацвели мокрые кляксы.
   - Пустите, - полузадушено пискнул Толька. - Дышать тяжело.
   Опомнившись, Алексей разжал руки. Мальчик, кашляя, метнулся в сторону.
   - Я не виноват!
   - Я знаю, - Алексей пожал плечами. - Ты не понимаешь.
   Верно, Толька не понимал - на словах. Но глубже, там, за словами... все-таки немного понимал, чувствовал. И это заставляло его - самую малость - ощущать себя виноватым.
   - Я ничего не мог, чтоб этого не был, - звонко сказал он. - Что я мог сделать?
   - Не врезаться в меня на лестнице? - Алексей говорил сам с собой, не с ним. - Не приезжать сюда? Не быть? Да, не быть...
   Толька с трудом сглотнул.
   "Не быттть, - эхом повторила Гадюка, о которой мальчик так долго не вспоминал. - Сссамое лучшшшее для тттебя - не быттть".
   - Почему я?! Это вам... или вашему Антону надо было не быть! - совершенно детским, страшным в своей наивности жестом Толька зажал уши и, беззвучно плача, кинулся к лестнице.
  
   Если они спросят, почему он плачет - он ответит, что не хочет уезжать. Папа назовет его нытиком, мама станет убеждать, что осенью и зимой здесь сыро и холодно - все как всегда. Мама с папой еще были в доме, мама крикнула со второго этажа, чтобы он взял в аптечке таблетку - только одну! - и ложился. Скоро ехать.
   Только одну.
   Последние три года он сам брал таблетки. Только одну, повторяла мама снова и снова.
   - Одну? - переспросил он как-то.
   - Если съесть больше, можно заснуть и не проснуться.
   Он досадливо поморщился про себя. Зачем мама считает его маленьким ребенком? Конечно, даже будь он помладше, и то не стал бы нарушать мамин приказ: очень не любил спать... не просыпаться никогда - это ведь кошмар! Но ему было девять, он знал о смерти и прекрасно понимал, что значит заснуть и не проснуться. Честно, позже, глотая таблетку, он всякий раз побаивался - а вдруг.
   Толька открыл аптечку, вытащил знакомый пузырек, вытряхнул на ладонь таблетку. Одну. Если съест больше... гораздо больше - не проснется. Сможет не быть. Вдруг это не так уж плохо?
   "Хорошшшо... Очень хорошшшо..."
   И гадюкины слова решили дело. Гадюка хорошего не посоветует - это Толька знал наверняка. Он сунул в рот таблетку, запил из бутылки, что лежала на полу салона, и растянулся, всхлипывая, на заднем сиденье.
  
   Они еще не уехали. Синий "Фольксваген" Юрия Сергеевича стоял перед воротами, задняя дверца открыта. Алексей махнул высунувшейся из окна второго этажа Ларисе Петровне и заглянул в салон. Толька был там, на заднем сиденье. И смотрел. Нет, просто снова заснул с открытыми глазами. Бледный, веки припухли. Алексей достал из-за пазухи игрушку - то ли улитку, то ли черепаху - осторожно присел рядом с Толькой. Пристроил мутанта мальчику под бок. Не мертвый. Просто спит. Но для Алексея все равно что мертвый. Мужчина поцеловал Тольку в лоб и аккуратно прикрыл ему глаза.
  
   Два дня он пролежал на диване, вставая лишь по нужде да покормить скулящего Чапика. Встряхнулся двадцать седьмого днем (вечером надо было отправляться в город, на вокзал), залез на чердак и положил на пол расстегнутую сумку.
   - Эй ты, привидение! Хочешь со мной - прыгай сюда. Через час заберу.
  
   ...Стучали колеса. Пожилая проводница проверяла билет, когда в купе тихо, но отчетливо мяукнул котенок.
   - Вы везете с собой животное?- строго спросила она. - Кроме собаки?
   Загорелый молодой мужчина, единственный в купе пассажир, приподнял брови и обворожительно улыбнулся. Потрепал по загривку страхолюдного пса - громадину, из бойцовых. На весь пол разлеглась, образина вислоухая, но документы в порядке. И соседей нет, никто не жалуется.
   - Что вы! Хотите сумку выверну?
   Проводница невольно улыбнулась в ответ:
   - Ну, смотрите.
   "Вот ведь красавец... И кольца нет, - думала она, шагая по вытертой "дорожке". - Надо Аллочке сказать, пусть чай ему принесет. Авось своркуются..."
   - Молчал бы уже, - укоризненно прошипел "красавец" сумке. - Вампирюга несчастный.
   На таможне военным что-то не понравилось, и они попросили молодого мужчину показать содержимое сумки. Кроме вещей, там ничего не было.
  

* * *

   Два лета подряд у папы оказывались какие-то неотложные дела, и они всей семьей сидели в городе. Толька часто простужался тогда - то ли из-за того, что не был на море, то ли потому, что стал быстро тянуться вверх. Ломался голос, все чаще болела голова. Во вторую после памятной поездки зиму он едва не умер. Морозным декабрьским вечером, почти раздетый (мама не досмотрела), выскочил вынести мусор. Как в холодную воду окунулся, аж дух захватило. Услышав чириканье и хлопанье маленьких крыльев, быстро сообразил, в чем дело: кошка - они во множестве обретались возле контейнеров - поймала воробья. Птичка была жива еще, и Толька, бросив ведро, побежал за кошкой. А та, сжимая в пасти трепещущий жизнью комок, рванула через просторный двор. Дул ледяной ветер, Толька два раза упал. И потом бродил вдоль противоположного дома, пытаясь определить, куда же исчезла кошка, пока вышедшая из подъезда женщина, одна из маминых знакомых, не пригрозила отвести его домой собственноручно. Спасательная экспедиция обернулась двусторонним воспалением легких.
  
   Воробышек, воробышек,
   Птенчик Божий...
   Пташка Божия летала,
   Свету пташка не видала,
   Зимушкою зябко стало,
   Пташка Божья в Рай попала.
  
   Пойманный кошкой воробей таки угодил на тот свет, хоть не от мороза. Тольке ни в рай, ни в ад, ни куда бы там еще не хотелось. И пусть дело грозило завершиться именно этим исходом, он не сдавался. Очнувшись первый раз, попросил принести игрушку - то ли улитку, то ли черепаху. Ему попеняли, что такому большому мальчику нельзя спать с игрушками. Толька настаивал. Когда пришел в сознание снова, улитка-черепаха лежала на подушке. А мама с удивлением спросила, откуда у него это. И как умудрилась не заметить раньше? Не желая даже мыслей о Алексее, Толька пересохшими губами ответил: улитка ходит по миру и убеждает всех, что она именно улитка, а не черепаха, пусть и с ногами. Вот однажды и пришла к нему. Его слова сочли бредом.
   В своих снах он слышал серебряный зов "поющих ветров" и песенку бабки Манюты. Бабка шаркала тапками и окликала его - предлагала леденцы. Горсть мятных леденцов... Тольке было очень жарко, а от леденцов во рту поселится приятный холодок, прояснится тяжелая ватная голова. Но в доброй хриплой скороговорке бабки вдруг проскальзывало...
  
   "Зимушшшшкою зябко стало,
   Пташшшка Божжжья в Рай попала"
  
   Гадюке верить нельзя. Мятные леденцы превратятся в таблетки, которых можно только одну. А то не проснешься... Тольке становилось страшно, и тогда приходила Улитка - большая, с лошадь, на крепких ногах и увозила его на прохладный галечный берег, к Малышу. И втроем они долго болтали обо всем на свете. Лишь имени Алексея в их разговорах - не было.
   Не скоро, не легко - но Толька выкарабкался.
   После болезни многое изменилось. Вдруг перестала болеть голова - перерос, значит. Девочки поглядывали с интересом. Отношения с родителями как-то незаметно наладились. И укачивать перестало. В общем, все стало более или менее хорошо.
  
  
   Толька вернулся в Резеду через два года. Она и не изменилась вовсе - будто и не было этих двух лет. Так же звенели цикады, щебетали птицы, из зарослей веяло душным теплом. Толька спускался по лестнице. Все по-прежнему. Здесь корень, здесь ступенька с обломанным уголком. А эту ветку он уже задевает макушкой, приходится чуть-чуть - но наклоняться. А здесь он впервые встретил Алексея... Стоп. Почему ему вдруг вспомнился Алексей? Ведь за все это время даже не приснился ни разу... У Тольки закружилась голова. Алексей. На пляже. Первым порывом было нестись обратно. Кричать родителям, что сюда приехал тот приятный мужчина, с которым они так хорошо подружились в прошлый раз, и поэтому надо уезжать со всех колес. Убедительно - дальше некуда. И потом, Алексей явно не в поселке живет: дом бабы Клары сгорел этой весной. Старушки сказали, молния в него ударила. Должно быть, из-за того и было в нем так тихо и мрачно... Толька сжал зубы и пошел дальше.
   Он остановился на последней ступеньке. Навстречу с лаем бросились две собаки. Первую Толька узнал сразу - Чапик, вторая, тоже большая, была ему незнакома. Обеими руками, разом сделавшимися непослушными, он трепал псов по головам - широкой, лобастой и узкой, шелковистой на ощупь.
   - Не бойся, мальчик! - крикнул красивый женский голос. - Они не кусаются! Принц! Чапик! Ко мне!
   - А это тот мальчик, про него я тебе рассказывал, - нарочито громко сказал мужской голос, от которого у Тольки екнуло в животе. - Правда, сильно подрос.
   - Хорошенький, - засмеялась женщина.
   - Ну-ну, не заглядывайся, - ласково проворчал мужчина и сообщил: - Мы с женой в городе живем, в отеле. Давай сюда, познакомлю.
   Толька преодолел, наконец, оцепенение и быстро отвернулся. Глупо стоять к людям спиной, но уйти ноги не слушались. И подходить нельзя, даже поворачиваться нельзя. Потому что тогда все начнется сначала. А еще что-то показалось ему странным. Он думал, людей на пляже трое, теперь понимал: двое - Алексей и его... Маша? И все-таки, не двое. Как такое может быть? И вдруг сообразил как. Ну вот, у Алексея будет ребенок. Толька с изумлением ощутил, что, кажется, ревнует. Тьфу...
   - Что застыл? - не отставал Алексей. - Иди сюда!
   Нет уж. Хватит. Мальчик решительно шагнул вверх.
   - Ты куда? Толька!
   ...Что?.. И в огромном, несказанном удивлении Толька обернулся.
   Неужели лишь это и надо было?
   Назвать по имени...
  

Конец

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"