Казаков Анатолий Владимирович : другие произведения.

Втемяшиться

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   ЕВСЕЙ И СИБИРЯКИ
  
   Перед Панкратом Ивановичем Могучим, начальником местного леспромхоза, сидел щупленький на вид парень и просил деньги на билет до Украины. Парень явно смущался, но взгляд не отводил, и твердо обещал, как только доедет, вышлет все до копейки.
   За свою долгую, полную всего, жизнь, Панкрат вдосталь повидал людей разных. Этому парню почему-то поверил сразу.
   - Что это ты надумал уезжать, и почему у тебя денег нет? Ты ведь в бригаде Пугачева трудишься, заработки у вас неплохие.
   Парень, тяжело вздохнув, опустил голову.
   Потому, как ведет себя молодой лесоруб, Панкрат догадался, что у Пугачева опять стряслось очередное злоключение. Люди в глухомань едут разные. Очень многие после отсидки. Да вот беда - народ-то нужен, вот и берут всех подряд. И в этой чехарде творилось всякое. Сибирь не любит слабых, да и сильным, ох, как не просто приходилось нести свой нательный крест.
   - Ну, вот что, Евсей Никитенко. Так, кажется, тебя величают?
   Парень утвердительно кивнул головой.
   - Ты расскажи, что у вас там случилось. Если надумал уезжать, деньги я тебе дам. Но ведь ты с Украины милой за деньгами приехал в Сибирь-матушку, а уедешь пустой совсем. Значит, что-то не то, дорогой мой человек, - подытожил Панкрат.
   Панкрата уважали и любили рабочие леспромхоза. Платил без обмана и если что пообещал, то обязательно сделает. Однажды втемяшилось в его голову мужикам огромную бочку пива доставить. Ну, рабочие, понятное дело, засомневались. Да ведь и немудрено, тьма тараканья, глушь несусветная.
   Вертолет, с привязанной накрепко бочкой, приземлился на площадке леспромхоза, пролетев над тайгой 400 километров. Холодное пиво ко дню Великой победы. У мужиков глаза на выкат, только и вторили: "Ну, Панкратушка, ну, уважил!"
   Однажды Могучий привез на деляну продукты и несколько мешков картошки. Мужики ему и говорят, что замерзнет она, зря вез. А Панкрат отнес мешки к реке, опустил туда, придавил гнетом. Вода проточная, не замерзает и картофан хранится среди зимы. Лесорубы жарили картошку, да начальника своего добрым словом вспоминали.
   Бригада Пугачева состояла из пяти человек. Сам бригадир - коренной сибиряк - смелый и волевой человек, Василий Соломкин, вернувшийся из тюрьмы, Прошка Григорьев, тот из местных деревенских, Осипов Толик, у того не сложилась семейная жизнь, ему было все равно - где жить. Покинул сравнительно благополучный Иркутск и вот - парень "завербованный". Евсей был самый молодой. Он приехал с Украины. На родине у него остались мать и четверо братьев. Решился он поехать на заработки, когда узнал, что его не заберут в армию по состоянию здоровья. А это совсем не было редкостно, война далась нашему народу самой великой ценой. У Евсея был недобор веса. Отец погиб на фронте. Послевоенное время заставило задуматься. Вот Евсей и решил поехать в Сибирь. Глядеть на то, как мама из последних сил бьется, он уже не мог, потому, как в такие минуты подкатывала к горлу самая жуткая на свете, невыносимая тоска.
   И вот Евсей в Сибири, на лесозаготовке. Поначалу все складывалось хорошо. Вечерами бригадир играл на баяне, балагурили, шутили и делали это для того, чтобы хоть как-то скрасить подчас адскую работу. Но постепенно все менялось.
   Серые облака сгрудились, и пролил на землю зловещий дождь. После получки Василий Соломкин, Прошка и Толик пили по неделе и больше. Бригадир и Евсей вдвоем валили лес. Из их телогреек шел пар.
   Но, как уже писалось ранее, людей на такую работу набрать было тяжело, поэтому пьяницам прощалось все. Евсей знал о начальнике много хорошего. Но как поведать ему о таком? Скажут, что стукач, да и убить могут. Сквозь огромнейшие усилия и страдания, творящиеся в душе, начал он свой рассказ.
   - Панкрат Иванович, случилось это неделю назад. Мы работали весь день, а остальные отсыпались в вагончике. Вечером доползли еле живые. Вот прям с порога и получил я удар в грудь от Василия.
   - Ты, сученыш, деньги у всей бригады украл!
   Я ничего не понял, о чем они говорят, а те наперебой стали доказывать Ивану Ильичу, что это я все деньги украл. И на Украину отправил, чтобы своим, как они говорят "оглоедам" помочь. Иван Ильич долго молчал. Я полез в свою сумку, где хранил деньги, которые хотел отправить матери, но их не было. И надо ж было такому случиться, от обиды, несправедливости, беспомощности своей, я заплакал. Ну а Василий с Прошкой подумали, что это я вроде как сознался и давай меня понужать. Иван Ильич и Толик заступились за меня. Василий, дико, как-то, не по-человечески орал, что я крыса и о том, что убьет меня.
   К ночи, когда все более или менее стихло, я ушел, и только сейчас добрался до вас. Неделю шел. И, как-то по-мальчишески, добродушно, естество его продолжало роптать, выдохнул:
   - Ей Богу, не брал я эти деньги, я радовался тому, что получаю. Не надо мне чужого.
   И тут как-то сразу сник и робко, но вместе с тем очень проникновенно, произнес:
   - Раз так случилось, то уеду и вышлю вам деньги за билеты.
   Панкрат, нахмурив черные с белой позолотой брови, продолжал становившийся важным, разговор.
   - Чем же ты неделю-то питался?
   - Первые два дня вообще ничего не хотел есть, злоба на весь мир не давала думать о голоде. Потом к зимовью вышел, там сушеной рыбы немного было, сухари, вот и перекусил. По реке шел, чтобы вода была рядом.
   Начальник леспромхоза крепко задумался. То, что в бригадах работал разный сброд, это он знал, как никто другой. Но отпустить парня на родину, а там ведь будут смеяться, что, дескать, съездил на заработки, Панкрат допустить этого не мог, - тут ведь поклеп на всю Сибирь получается.
   - Вот, что Евсеюшка, деньги я тебе, уже говорил, дам, да и полгода ты у нас робил, за это тоже что-то полагается. Сейчас иди в нашу столовую, я уже отдал распоряжение, чтобы тебя покормили, а потом опять в мой кабинет и отсыпаться на моем диване. Понял ли?
   Парень кивнул головой, и от этого неприметного покорного кивка шевельнулось у Панкрата Ивановича до боли знакомое отцовское чувство. Он подошел к Евсею.
   - Господи, какой же ты измученный, как только лес валишь!
   Похлопал парня по плечу. У того потекли слезы.
   - Ну, это ты брось, пока я здесь начальник, никто тебя не тронет, я тебе это совершенно точно говорю.
   Панкрат быстрыми уверенными шагами отправился к связистам.
   Но тут же оставил свои намерения.
   - Что толку! Ну, свяжусь по рации? Разве так выяснишь?
   Ему быстро подготовили вездеход. Путь до деляны Пугачева был не близким, поэтому хотелось успеть за световой день.
   Было уже под вечер. На костре готовился обед. Кухарил Иван Ильич Пугачев. Его варево лесорубы любили особо.
   Приезд Панкрата всех встревожил, и это было, конечно же, заметно. Панкрат, поздоровавшись, присел к костру. Взяв уголек, подкурился, глубоко затянувшись и внимательно оглядев всех, внешне не выдавая тревогу, спросил:
   - Ну, как жизнь мужики?
   Иван Ильич, откашлявшись, робко, с затаенной горечью в голосе, заговорил:
   - Да вот, Иваныч, Евсейка пропал.
   Могучий изумленно поднял голову вверх.
   - Да? А чего вы молчите, почему по рации не сообщаете?
   В разговор быстро вступил подошедший Василий.
   - Да мы подумали, психанул, походит, походит и придет.
   Панкрат рассердился не на шутку и закричал:
   - Думали вы! Это же тайга! Может, его и в живых уже нет!
   Прошка затараторил:
   - Да с деньгами он нашими, звереныш, ушел, не пропадет в городе. Поди, с бабами развлекается!
   - Как же так, Иван Ильич, что происходит? - твердил начальник леспромхоза, наблюдая за всеми.
   - Я, Иваныч, каюсь, я ведь запил, когда Евсейка-то ушел, только вчерась отошел.
   - Толик, а ты чего молчишь? - наступал Панкрат.
   Осипов, опустив голову и уставившись в костер, как-то подавленно произнес:
   - Не знаю я чего говорить, все как-то глупо и нелепо.
   - Значит, вы думаете, что Евсей обокрал вас? - вкрадчиво спросил Могучий.
   - Да он, он - сука! - снова запел Пронька. Панкрат почему-то сразу вычеркнул из круга подозреваемых бригадира и Толика. Они не могли. Но что теперь делать? Может, зря приехал, доказательств нет. Евсей, поди, там терзается, небось, думает, что обманул я его, еще опять убежит, тогда точно потеряет веру в справедливость. Иван Ильич молча разлил суп по тарелкам, но никто не притрагивался к еде. Все молчали. Панкрат так и не стал говорить, что Евсей жив. Спать решил возле костра. Эта фронтовая привычка жила в нем и напоминала о друзьях, которых по всему Союзу было великое множество, и это радовало даже в тяжелые минуты бытия. Но, сейчас, даже это не спасало.
   Начальнику леспромхоза не спалось. За его поистине трудную жизнь всего было с избытком. Бывало, передерутся мужики с получки - вот и покойник. Убийства случались и были далеко не редкостью. Иной раз и зарплату не хотелось выдавать. В леспромхозе ни театров, ни семьи. Кино если привезут, вот и праздник. Только многовековая тайга, а она девушка суровая. И кто знает, может быть и оттого она такая неприветливая, что защищает себя от человека. Ее уничтожают и почти не думают о будущем. Да к тому же жадность, зависть, тупость, необходимость и безденежье гонят человека в тайгу. Вот он - вековой спор природы и человечества. И это, наверное, так и должно быть. Потому как, если бы, все легко покорялось, давно все уничтожилось мнимым царем природы.
   Под утро, когда Могучий только-только задремал, подошел Пугачев. По его запыхавшемуся виду стало понятно, что что-то случилось.
   - Я, ведь, Иваныч, запил-то неспроста, не верил я этим двум, а за Евсеюшку, как за себя ручался. Ну, думаю, запью с ними, может чего и высветится. Давеча вижу, гложет их что-то, и стало понятно, оклеветали парня. А твой приезд все и решил. Выполз Пронька из вагончика и пополз в сторону леса, ну я за ним. И точно, деньги решил перепрятать. Я его сгреб в охапку, деньги забрал, привязал к дереву, ружье на него наставил. С Васькой это они учинили.
   Панкрат вмиг оживился.
   - Так он что в лесу там привязанный?
   - А чего ему будет?
   - Молодец, Пугачев, - уже ликующе твердил Могучий.
   - Кажись, спасли парня-то, а? Где же Евсей-то, жив ли? - вслух терзался Иван.
   - Да жив, ко мне он пришел. Всю неделю шел. Вот парень, так парень! Деньги просил до Украины доехать, а потом обещал выслать. И как его только среди этого сброда сюда занесло?
   Пугачев, как-то с посвистом изрек:
   - Я-то тоже, Иваныч, сброд. Всю жизнь с уголовниками, да разной шелухой работаю, а тут вижу - парень добросовестный. Я его за сына считал, и думаю: я - не я, а разберусь. Только прошу, Панкрат, этих не трогай, мне ведь совсем не с кем работать будет, сам знаешь.
   - Знаю, в милицию я на них не заявлю, а вот одно дело дозволь исполнить.
   Дверь вагончика распахнулась с такой силой, что едва не слетела с петель. На кровати сидел Василий, он отрешенно смотрел на Панкрата.
   - Что, справились с мальчонкой? А со мной попробуй!
   И нанес свой, соответствующий фамилии, удар. Василий, ударившись головой о стенку вагончика, завалился на кровать. Он молчал и утирал кровь своим грязным рукавом.
   Панкрат вышел из вагончика, и, странное дело, ему с каждой минутой становилось все легче. Наскоро попив чайку с Пугачевым, заторопился в леспромхоз.
   Евсей и вправду, как думал Панкрат, терзал себя мыслями: Что он скажет, когда приедет к матери? Чем он ей поможет, ведь на все надо деньги. "Бедная мама с братишками, поди, там измучилась. А тут вот я еще!"
   Панкрат тяжелыми шагами ввалился в кабинет и облегченно вздохнул.
   - Не убежал еще... ну вот и гоже, это по-нашенски!
   Евсей уже несколько лет живет на Украине. На селе его все уважают. И деньги, которые он тогда привез из Сибири, им очень помогли. Ибо лихая година бывает нескончаемо долгой. Присев на лавочку возле нового дома, и посадив на коленку своего младшенького, Сереженьку, с великой вселенской благодарностью вспоминает Евсей и рассказывает сыну о сибирских мужиках: об Панкрате Ивановиче Могучем и об Иване Ильиче Пугачеве. И течет, на первый взгляд невидимая, речка добра, соединяющая нас - братцев-славян!
   27 июня - 2 ноября, 2008 год
  
  

НЕЧАЯНАЯ РАДОСТЬ

  
   С утра баба Настя напекла пирогов и, наладив деду узелок, вышла проводить на крыльцо.
   Дед Егор надумал с утра, на своем старом рысаке, Никоне, съездить, да проведать, как вырос овес.
   - Да ты, дед, надолго не канителься, возвращайся скорее. Ветерок нынче тягунчик - вмиг прохватит. Будешь опять со своей ревматизмой маяться, - напутствовала жена.
   Вот все трое стариков отправились в путь дорогу: дед, конь да скрипучая давнишняя телега.
   Жили они в деревне одни одинешеньки. Старики помирали, а кто помоложе, в район перебрались. Как-то в грозу и свет нарушился, опоры старые не выдержали, а ради двух жителей деревни не стали свет устраивать. Ну, начальство, понятное дело, уговаривало перебраться к людям. Стращали, что ради них пенсию не будут возить за тридцать километров. Но старики не сдавались, дед Егор Кузьмич Молодцов так и ответствовал:
   - Я и на лошади за пенсией съезжу, но "Ласточкино" свое не брошу, и пошли вы отседова, предатели!
   Вот такими словами подчевал не на шутку разозлившийся пожилой фронтовик районное начальство. А те, скривив в равнодушной ухмылке свои пухленькие лица, поспешили удалиться.
   Прожили они вместе почти пятьдесят годков, троих ребятишек нажили. Сын Игорь, старший, во Владивостоке капитаном служит на корабле, дочь Ирина в Белоруссии, младшенький, Игнашка, в Новосибирске. У всех семьи, внуки. К себе звали, конечно. Только старики упрямого роду племени оказались.
   Проехав с полчаса, дед Егор приостановил коня, слез с телеги, и невольно залюбовался клочком земли, на котором был посеян им овес. Налитой, стоял он и радовал взгляд старого человека.
   - Вот, Никон, и корм тебе созрел, пора убирать, зима-то длинная, все подберет.
   Повернул взгляд в другую сторону и не поверил своим старческим глазам. По двум белым полоскам, определяющим деревенскую дорогу, шел человек. По тому, как незнакомец приближался, дед определил, что тот тоже не шибко молодой. Его сгорбленный вид, тяжелая отдышка и неровная походка были слышны и видны издалека. И, наверное, должна была состояться эта встреча на большущих просторах нашей матушки России. Человек подошел, и было очень заметно, что путь этот дался ему неспроста. Он еле-еле переводил дух, и дед прозорливо начал разговор первым.
   - Здорово, родимай, как это ты в глушь-то нашу забрел?
   Незнакомец, тяжело откашлявшись, поздоровался.
   - Я дед в Ласточкино иду, далеко ли еще?
   - Да нет, совсем рядом, я ведь оттудова. Только к кому ж идешь? Там ведь кроме меня со старухой нет никого, покинута деревня.
   Человек, сняв со спины рюкзак, тяжело, с хрипотцой в голосе произнес:
   - Меня Алексеем зовут, а вас?
   - Егором кличут.
   - Так вот, дед Егор, с тюрьмы я освободился, а в вашу деревню иду, потому дал обещание другу завет его исполнить. Там бабушка Дарья должна была жить. С ее сыном, Петром, вместе сидели, он мне дороже брата был. Как помирать стал от туберкулеза он, вот и наказал навестить... постой, дед, говоришь вдвоем с бабкой живете на деревне?
   - Нету Дарьюшки, померла уж год как. А Петьку помню, бедовый был. Стало быть, и он помер. Убрались мать с сыном, да!
   Алексей стоял и умоляюще смотрел на деда.
   - Дед, ты меня все же отведи к могиле Петиной мамы. Он ведь меня от смерти спас, должен и я исполнить его волю.
   - Дак, зачем отводить, мы доедем на Никоне, конь мой, хошь и стар, как я, но довезет.
   Алексей, положив на телегу свою нехитрую поклажу, сел рядом с дедом. И когда проезжали по заросшей разнотравьем улице с рядами брошенных изб, Алексей произнес:
   -Эх, не зря, видать, деревню Ласточкино назвали. На каждом почти из домов были видны аккуратно свитые ласточкины гнезда. И щебет их радовал душу.
   Дед подвез попутчика к своим воротам. Баба Настена вышла встречать, и встревожено смотрела на гостя. Угадав ее немой вопрос, дед проговорил:
   - Это до бабки Дарьи приехал гость, Лешкой звать.
   - Да ты что, старый, сбрендил, померла ведь она.
   Дед отвечал в спокойном тоне, как и привык, зная свою верную спутницу по жизни.
   - Алексей приехал навестить могилу Дарьину, с Петей вместе они сидели, вот перед смертью Петр и наказал ему.
   Бабушка Настя вся обмерла от страха, как про тюрьму услышала. Стоявший рядом Алексей понял и поспешил успокоить ее.
   -Да вы не беспокойтесь, я только на могилу схожу, сделаю, что должен и обратно уеду. Дед, видя сконфуженного Алексея, вступился в разговор.
   - Да чего ты, старая, запричитала, принимай гостя по нашему, по русскому обычаю, нешто растерялась. Эх, ты, всю жисть с тобой прожили, много ли я худых людей в дом водил, молчишь? Ну, да ладно, успокойся, - миролюбиво уже вел свою речь старый фронтовик.
   - Пошли в дом, никаких гвоздей, ексель-моксель.
   И вот сидят в старинном деревенском доме три человека, двое старых, один помоложе. На столе огромный тульский самовар, большое блюдо с духмяными огненными щами. Все трое дуют в расписные деревянные ложки, хлебают, что ни на есть пользительную жидкость. Стоял на столе и чугунок с отварной картошкой. С золотистой корочкой, аппетитная. В тарелочке сало холодное с подпола, грибы рыжики, четверть самогону.
   Раскрасневшийся дед Егор ведет неторопливую беседу.
   - Я как-то сразу догадался, ты человек неплохой. У нас не кажин день таких людей сыщешь, чтоб слово держали и таку просьбу, мать, значит, друга навестить ... М, да! Бабушка Настя, тоже пригубившая самогоночки, наблюдавшая за негаданным гостем уже не боялась его и кивала, полностью соглашаясь со словами деда.
   Алексей был по-настоящему ошеломлен. Таких добрых трогательных слов в свой адрес давно не приходилось ему слышать. И его истосковавшаяся долгими годами душа захотела выговориться. Он начал рассказ. Сколько этих историй выговаривалось вот возле этой русской печки. Ах, мать-Расея, едва ли сочтешь!
   - Я жил в Самаре. Семья, жена и дочка. Инженером работал на заводе, жить было можно. Только случилось на производстве несчастье - погибли люди, а я ответственное лицо. Вот и сел. Пока сидел, жена за другого вышла, а главное, с дочерью контакт прервала. Мучило меня это сильно, ну. Упал духом там, в тюрьме. Туберкулез подхватил, это не мудрено. Сколько там молодых жизней от этой болезни гибнет. Вот тогда-то Петр мне помог. Сдружились мы. Он не из стукачей, не из блатных, обыкновенный мужик был. Наверное, не пил бы, в тюрьму не попал бы. Простой и не похож на лагерных отморозков. "Я тебя вылечу" - сказал. Не знаю, с кем и как он договорился, только мы ели собачье мясо и жир пили. Петро тоже болел туберкулезом. Только я остался жить, а он помер. Перед смертью просил матери цветы принести. При жизни ее, говорит, я одни неприятности ей доставлял.
   Когда товарища не стало, дал себе слово исполнить, если жив буду, просьбу его.
   Старики, смахивая с глаз слезы, с интересом слушали этот рассказ Алексея.
   На утро у одной из могилок деревенского погоста появились цветы.
   В этом бегущем куда-то времени, летящих по небу белых облаках, жизненной умиротворенности, казалось, что все становится на свои места.
   К вечеру Алексей совсем занемог, поднялась температура, и он впал в беспамятство. Сменяя друг друга, как на боевом посту, дед с бабкой всеми имеющимися средствами и лекарствами спасали Алексея. Травы, загодя заготовленные Настасьей, делали свое дело. Словно сына родного, выхаживали старики незнакомого недавно еще человека. И через две недели Алексею стало заметно лучше. Его исстрадавшиеся тело и душа от здоровой деревенской жизни и пищи стали поправляться.
   - Да, - вздыхал дед Егор, - однако тюрьма силушку твою заметно поубавила, ну да ничего. И вдруг неожиданно предложил:
   -А ты, сынок, оставайся-ка у нас. Там, в городах, может, никому не нужен. А тут вместе веселее будет.
   И дед с надеждой посмотрел на Алексея. За то время, что жил у них этот человек, жизнь как-то здорово преобразилась. И они уже чувствовали себя родителями, ответственными перед сыном. Невесту дед пообещал привезти - есть, говорит, на примете.
   - Нет, дедушка, спасибо вам, золотые люди. Только я попытаюсь дочку найти. Мечтал я о встрече с ней там. Понимаю, что может, и не выйдет, не допустят. Но попытаюсь.
   Утром, позавтракали свежими яичками, приготовленными с любовью и заботой бабушкой Настеной. Егор Кузьмич снарядил подводу. Баба Настя, провожая, вытирала слезы давно выцветшим фартуком. А дед ее успокаивал:
   - Не печалься, пенсию в районе получу, конфет тебе шоколадных куплю, ведь любишь?
   Алексей обнял Настену как мать родную, свою-то давно уж похоронил.
   - Спасибо вам за все, сколько буду жить, не забыть мне вас.
   И на деревенской дороге, ведущей в район, еще долго слышался скрип старой телеги
   Бабушка Настя, помолившись на образа, села на лавочку и рассуждала вслух.
   - Вот мы-то счастливые с дедом люди. Столько годов прожили. Детей подняли. Внуки есть и приезжают. Любят нас, старых. За что же так не повезло в жизни Алексею. Господи, помоги ему, болезный он шибко.
   Кошка, будто понимая состояние хозяйки, ластилась возле ног.
   Прошло два месяца. С утра бабушка напекла пирогов с капустой и провожала деда в дорогу. На этот раз Кузьмич задумал сухостой загодя напиленный вывезти из лесу. По дороге все сокрушался, что молодежь нынче все подряд пилит. Не берегут молодые деревья. А в старину, бывало, только сухое дерево и можно было брать на дрова. Уже после обеда, нагрузив полную телегу, собрался, было ехать, да взглянул с печалью на дорогу. По ней бодрой походкой шел человек.
   - Алешка, вернулся, вот бабка обрадуется, - шептал дед сквозь слезы.
   А земля кружилась вокруг своей оси, и знала, знала, что скоро случится для бабушки Насти нечаянная радость!!!
   8 июля 2008 г. - 5 ноября 2008 г.
  
  
  
  

ВТЕМЯШИТСЯ.

   Мужик, что бык,
   Втемяшится в башку
   Какая блажь,
   Колом ее оттудова
   Не вышибешь
   Н.А. Некрасов
   Николай Алексеевич Некрасов знал, что говорить, а тем более писать. Но вот с той поры как будто ничего не изменилось на родимой сторонушке.
   Втемяшилось в голову Сергею Лопатину церкву восстановить. Мужики оговаривали:
   - Ты чего, мол, охренел совсем, у нас тут попа-то нету.
   А он в ответ:
   - А помните, старики рассказывали, когда церковь-то нарушили, ангелы среди ночи, словно белые свечи, на небушко уходили, помните, аль нет?
   Мужики, кто кивал согласно, кто отрицательно мотал головой. Но по слухам действительно кто-то и видел. Серега продолжал:
   - Вот, мол, если церкву восстановим, ангелы к нам вернутся и простят грехи-то людские.
   - Да где ты столько материалов возьмешь? Одумайся, дуралей! - кричал подвыпивший Семен Борода.
   Лопатин, присев на корточки, рассудительно молвил:
   - Если с толком подходить, ясно, корпус сложен на века, фундамент нигде не просел. Секрет, говорят, знали раньше. Кирпич к кирпичу ровно лежит, хоть линейку бери. В замес-то яйца куриные добавляли. Старухи говорили. Купол подлатать, внутри стены, где побелить, где подштукатурить, подкрасить. Рамы вставить, ну, крыльцо, двери само собой.
   Долго еще толковали мужики на свежем воздухе. Заодно о жизни своей, деревенской. Как ни уничтожало начальство село, оно трудно, но выживало. И было в нем 303 жителя. Конечно, старики в основном. В школе только десять учеников. Нет-нет, да и вспомнится старожилам их счастливое босоногое детство и школьный многоголосый гомон, и уважаемых учителей. А нынче? Одна старенькая учительница занимается с одним учеником. В первом классе Ванюша Тузов - единственный ученик.
   Серега жил с женой, Клавдией, и тремя малышками. Она уже узнала про вечерний разговор от Семена Бороды. С интересом спросила:
   - Ты чего там, Сергуня, насчет церкви-то нес, людей смешишь, эх, ты, - лукаво упрекнула.
   - Пускай смеются, ихое дело, только церкву восстановлю.
   В глазах родного человека Клава увидела не грусть даже, а такую тоску, отчего и ей горестно стало.
   А Лопатин с какой-то глубокой внутренней убежденностью продолжал говорить:
   - Вот, послушай Клава, ведь какой колхоз у нас раньше был. Сколь народу трудилось, да ты сама знаешь, как было. А потом бизнес проклятый окутал страну. Эти предприниматели над совестью людской смеются. Помнишь, приезжали такие к нам, машину водки привезли. Понятное дело, от простоты душевной народ деревенский доверчивый. А эти - нелюди! У меня бабенок наших крики в душе стоят, понимаешь?
   Сергей с силой ударил себя в грудь. Переведя дух, хлебнул квасу и продолжал:
   Я вот думаю, это наказание божье на нас, на всех. Не ходим в храм. Ничего, еще маленько и все поправится.
   Клава с нежностью посмотрела на мужа. Работягой знатным, тружеником он всегда был. Мясо в город возил, хозяйство у них немалое: три коровы, свиньи, молоко и сметана - всего хватало. Знала Клава и то, что муж слов на ветер не бросает. Перечить ему бесполезное дело.
   Ближе к зиме работы по хозяйству поубавилось. Мужики собирались, звали Лопатина попробовать "первачку". У Сереги, как отрезало интерес к выпивкам, хоть и собирались мужики возле его дома - бесполезно. С немалым интересом поглядывали они, как тот орудует рубанком. И в одно прекрасное утро детишки протрубили на всю улицу, что в церкви появились новенькие застекленные рамы.
   - И когда успел? - судачили женщины.
   А Семен Борода не унимался:
   - Был мужик Серега, да весь вышел. Не пьет. Крышу, видать, сорвало.
   А как наступила весна, все увидали, как Сергей работает на куполе церкви и с помощью нехитрого веревочного устройства цепляет гвозди, инструменты, подвигая наверх. И вдруг, неловко повернувшись, полетел вниз.
   - Папка убился, папка убился! - кричали дети.
   Клава издали увидела, что Сергей сидит на земле, держится за ногу.
   - Ну, что ты наделал, я ведь чуть не умерла!
   Как только ногу загипсовали, Лопатин приладил себе костыли. Немного времени спустя, сельчане увидели его, ковыляющего на костылях по направлению к храму. За собой он тащил тележку с мешком цемента, и было видно, как непросто это ему давалось.
   Проезжавший мимо Вадька Сыромятин аж остановился, и прошибло его такой вселенской силой, что не высказать и не вышептать. Сам того не ведая, Сергей Лопатин поступками своими совершил переворот в головах односельчан. Все село от мала до велика, вышли на возрождение храма Пресвятой Богородицы. Церковь преображалась на глазах. Семен Борода забросил выпивку, глядя на мученические страдания Сергея, даже слезу уронил. Местный парнишка, Петруша Горбунов, разрисовал стены храма библейскими сюжетами. Да так здорово, что лики Иисуса Христа и Николы Чудотворца смотрели со стен, как живые.
   Совсем нелегко было Лопатину отыскать для ожившего храма священника. И ведь отыскал! Привез батюшку Андрея с семьей и тремя ребятишками. А домов опустевших в деревне было немало. Так и случилось, затопилась славная русская печь в покинутой пятистенной избе. В городе батюшка скитался по общежитиям. А теперь... Весело потрескивают дрова, детский гомон, - как музыка на сердце. И думается под эту музыку батюшке легко и свободно. Какой все-таки неожиданный и удивительный этот человек - сельский житель - Сергей Лопатин. Как он красиво уговаривал батюшку. По собственному велению и своими силами восстановил Божий храм...
   ...Теплым июньским днем свершилось это чудо: открытие церкви. Сказочно красивым запомнился жителям деревни этот день. Народ приоделся, как на праздник. Вся округа собралась. Аж за тридцать пять километров отсюда до деревушки Лосихи. Но люди прибыли кто пешком, кто на машине. Один дед дюжину женского пола доставил на телеге. Батюшка Андрей говорил, что вера в нашу исконно русскую Православную церковь это и есть спасение народа российского. Батюшка говорил спокойно, душевно, а люди благодарно смотрели в сторону Сереги и даже кланялись ему. Он смущался и отнекивался.
   - Да, чего вы все, батюшку слушайте!
   Каждую субботу и воскресенье собирался в церкви народ. Даже Семен Борода в эти дни забывал о своих вредных привычках. Постепенно, затравленные тревожные души сельчан обретали покой. Серега Лопатин, намаявшись за день, полюбил взгорок, неподалеку от церкви. Здесь сидел подолгу и смотрел на храм. А кругом травушка безгранично радовала, предвкушая хороший сенокос. Ветерок доносил запах воды, а с него рыбий, лягушачий, просто божественный дух.
   Из церкви вышел батюшка Андрей и направился домой, но, завидев Сергея, подошел и присел рядом.
   - Не жалеешь, батюшка, что уговорил тебя приехать сюда?
   - Да как можно жалеть о том, что служу народу?
   - А что, батюшка, возвернутся ли ангелы в нашу церковь?
   Андрей улыбнулся.
   - Должны, обязательно вернутся, Сергей.
  
  
  
  

ГЛУПАЯ ЗЛОСТЬ.

  
  
   Трактор ехал по суглинистой колее, именуемой колхозной дорогой. Рев двигателя был слышен далеко. За рулем сидел молодой парень, Женька Доброе утро. Мысли его бежали, словно весенние ручейки, каждый в свою сторону. Только потом они сливались в одну могучую полноводную реку.
   - Почему, почему Матрена Николаевна против встреч его с Аннушкой? Откуда что взялось? Где зародилось это поле вражды, что перейти нельзя? Поди-ка, угадай.
   Доехав до гаража, Женька накинул на себя армейский бушлат и медленно пошел до дому. Дождь хлестал по лицу, холодело нутро, но Женька, словно не замечал этого. Он шел по сельской улице с приветливой широкой улыбкой. И ему отвечали все дружелюбно. Вот только ни один человек на свете не знал, что творилось в его душе. Сегодняшнего вечера он ждал, ох, как ждал. Хотел расспросить бабушку Лену обо всем, лишь бы она чего не утаила.
   В избе бабушка готовила коровам и овцам пойло, разминая руками куски старого хлеба, картошку с набухшим зерном. Для Зорьки, любимой, похлебка. Женька любил смотреть на ловкие натруженные бабушкины руки. Сквозь кожу проглядывали вены. Вспомнив, как однажды бабушка, отвязав теленка, вела его домой. Веревку намотала на свою руку. Теленок чего-то испугался и резко побежал, теленок тащил ее по траве. Рука бабушки была сломана. А пока бабушка лежала в больнице, ее на работе заменяла мама и он, Женька. Бабушка всегда так вкусно готовила. Ему доставалась при этом пенка с молока. Пюре из картошки в чугунке хрустящей корочкой покрывалось. Ничего нет ее вкуснее. Бабушка, любя, ворчала, больше по привычке.
   - Ну, вот, опять всю корочку повыбрал!
   Сегодня, чтобы ускорить доверительный с бабушкой разговор, Женька взял два ведра уже готового пойла и понес его во двор. Вылил корове в огромный таз, дал корм и овцам.
   - Баба, иди доить скорее, да возвращайся, поговорить надо.
   - Иди, Женька, там, на столе, борщ со сметаной, яички пожарила, как ты любишь. Ешь, я скоро.
   После еды Евгения потянуло в сон, и он перебарывал себя, терпеливо ожидая разговора. Когда увидал, как наполнились горшки молоком и спущены все в подвал, начал разговор
   - Баба, ну то, что над фамилией нашей все смеются, я уже привык. Но с Анной Пахомой у меня все всерьез, ты это знаешь. Матрена Николаевна не разрешает нам встречаться, а мы любим, понимаешь, любим друг друга. Бабушка, ты же знаешь все, чувствую, расскажи мне в чем причина. Бабушка совсем не ожидала такого поворота разговора.
   - Женечка, родненький, видать, пришла пора все тебе обсказать. Насчет фамилии своей не тушуйся. Весь ты в отца. А про него говорили - улыбнется, слова два скажет, у людей настроение поднимается. Доброе утро - эта фамилия из далекой старины. Гордиться надо. Отец, когда погиб, вся деревня о нем горевала. И мама твоя пошла на фронт, отомстить за него. Не брали ее, а добилась все-таки. И сейчас, пока все деревни вокруг не вылечит, домой не заявится. А больные фамилию мамину заслышат, легче им делается.
   Баба Лена заметила нетерпение Жени услышать более важное, и продолжала.
   - Давно это было. Отец твой неженатый был. Девки все влюблялись в него. Как иначе? Работал за семерых, на гармошке играл. Однажды привез он на бортовой машине какой-то груз. Я уж и не помню, какой. Въехал в колхозный двор, начал сдавать к забору. Местные парни и девчата подошли разгружать машину. А сестра Матренина встала сзади. Никто и не заметил, как ее придавило задним бортом. Опомнившись, все закричали. Папка твой отъехал сразу, посинел аж весь. Матрена кинулась на него и давай кулаками по лицу бить. До крови исхлестала, он и не сопротивлялся. А потом бросился к лежавшей девушке на земле, взял на руки, в кабину и повез в больницу. Уж и не верил никто, что выживет. Господь уберег. Отец каялся родителям ее, и те простили, а Матрена - нет. До суда дело не дошло, никто не хотел.
   - А как дальнейшая судьба сложилась у Матрениной сестры? - сгорал от любопытства Женька.
   - Нормально сложилась. Уехала в город к другой своей сестре, нянчила детишек. Потом замуж вышла, дочку родила.
   Евгений поднялся, сделал пару глотков молока и вымолвил с горечью:
   - Нет, не отдаст Матрена Николаевна Аннушку за меня! Почему все так-то?
   Заскрипело крыльцо, вернулась мать. Женя и бабушка враз засуетились, кормить ее, отвлекая от своих разговоров.
   Но чуткая мама сама догадалась.
   - Ты, сыночек, Матрену не слушай. Любишь Анну - увози куда-нибудь. Другого выхода нет.
   Сын от неожиданности открыл рот, но быстро взял себя в руки.
   - Мама, ты думаешь, я не предлагал? Но Анка не хочет. Все по-людски хочет.
   Долго в этот вечер горел свет в семье со странной фамилией "Доброе утро".
   В другом доме Анка лежала на кровати и плакала. Не захотела понять ее мама. В чем они виноваты с Женькой, что любят? И снова, снова зазвучали в голове слова сочиненной ею песни:
   Пусть речка бежит далеко-далеко,
   А камушек с тины достать нелегко.
   На мостике пара тихонько стоит,
   А мама встречаться с милком не велит.
   Ты, травушка милая, мне подскажи,
   К родному, любимому путь укажи.
   И поле колхозное, дух луговой,
   Подскажет сердечко, где ты дорогой!
   Ведь люди встречаются, верят в мечту.
   И мамочка, родная, я не пойму,
   Зачем же ты сердишься, что я люблю
   Две тропочки слились в одну колею!
   Матрене многие в селе говорили, что она не права. Она отмалчивалась, а то и кричала в ответ в истерике:
   - Не лезьте, сестру изверг задавил!
   Значения слов ее уже мало кто понимал в селе. Зато искренне и заботливо относились к Женьке и Анке.
   В один из холодных осенних дней Матрена Николаевна простудилась и слегла. Охрипшим голосом твердила Анне:
   - Если придет докторша, Женькина мать, любимица всеобщая, гони ее со двора.
   Через два дня Матрена впала в беспамятство. Анна побежала за врачом. Нина Петровна Доброе утро поставила диагноз сразу - воспаление легких - и вызвала "скорую". Матрена оказалась в больнице. Еще слабая, она продолжала наседать на Анну:
   - Я говорила, чтобы не звала ее.
   - Мама, ведь ты могла умереть.
   - И пусть. Только от них помощи не хочу.
   В разгар этих событий вернулась в село сестра Матрены. Та самая, воскресшая когда- то заново. На селе ничего не скроешь.
   - Да ты что, Матрена, не стыдно столько лет зло растить! Он ведь спас меня, Женькин отец. Парень, который был с Василием Доброе утро, жить далее не хотел, удерживать его пришлось от аварии на обратном пути. А если бы жив был твой Ермолай, не погиб бы геройски, он разрешил бы жениться молодым. Если ты такая непримиримая, я уеду завтра же и навсегда! Из-за глупой твоей злости, нет счастья детям!
   Разволновавшись, она налила себе в рюмочку водки и с чувством выпила, демонстративно подошла к Анне.
   - А ты не горюй, Аннушка, я тебя, светик мой, в обиду не дам.
   И в доме, неожиданно и враз, заплакали женщины и девушка. По-бабьи, громко, горько.
   Утром, так и не заснув, Матрена объявила, что она согласна, пусть женятся Анна и Женя.
   Все село гуляло на их свадьбе. Старухи надели сарафаны из своих сундуков. Все пели, душевно и трогательно.
   Неожиданно Анна встала из-за стола и запела свою, сочиненную песню:
   И тройка коней удалых, вороных.
   Мне смотрит в глаза мой нарядный жених.
   Не плачь, дорогая мама моя,
   Сердечно порадуйся ты за меня!
   Не знает город, что такое деревенская свадьба, где много искренности, доброты и неподдельного веселья.
   Женя с Анкой потихоньку построили свой дом. Молодая семья очень скоро выросла. Детки пошли славные - Дашутка и Петруня. Матрена не бывала в их доме. И внуки не любили бывать в гостях у бабушки.
   Время бежало. Седина появилась в голове Евгения. Только баба Матрена одиноко жила в своем доме, и все лелеяла в сердце своем глупую злость.
  
   БЕЛЫЕ КАМНИ
  
   Семья Егора Пантелеевича Плохова жила по теперешним меркам очень даже хорошо. На дворе 2008 год. В добротном кирпичном коттедже проживают он сам, жена, Елизавета Ивановна, сын Савватей, названный в честь прадеда, и дочь Александра. Был у Егора Пантелеевича свой бизнес. Два магазина, автомойка и автомастерская. Нужды в доме не замечалось ни в чем. И все-таки, что было что-то не так. Стал Егор замечать, что дети его как-то лениво и скучно живут. Дочь целыми днями о чем-то разговаривает с подругами. На самом деле, Егор это доподлинно знал, не было у нее подруг. Первый курс в университете неплохо закончила, обошлись без взяток. А говорить с ней было родителям нелегко. Словно пусто в душе у нее. Сын Савватей окончил в этом году школу и вообще замкнулся в себе. Все люди для него злые и подлые, спят и видят, как бы подставить и предать друг друга. А справедливости не было, и нет на свете.
   Егор знал, что мог бы сказать, что думал. Что сын под влиянием, им ловко манипулируют, кому-то просто нужны его деньги.
   Как-то под вечер купил Егор в магазине несколько бутылок пива и красную рыбину и устроился у телевизора, привычно переключая каналы. Вдруг наткнулся на фильм "Вечный зов".
   - Великий фильм, - сказал вслух.
   Савватей услышал, подошел к отцу и сел рядом.
   - Пап, мы эти фильмы не понимаем, как это, работать и денег не получать?
   - Люди не всегда так жили. Они были искренни в чувствах и делах. Таков народ русский.
   - Папа, а в твоей деревне сейчас остались жить люди?
   - Нет, сынок. Одно поле заросшее. Высоченный берег, внизу речушка, "Белые камни" называется. Спросишь, почему так назвали? Когда смотришь на воду - видишь камни. Белые. Я был в тех местах несколько лет назад. Веришь, сын, отыскал это место, где дом наш был. Не сразу. Ходил - бродил, а сердцем чувствовал, где-то рядом. И вдруг, наткнулся на белые камни. У нас баня была обложена ими. Я сел возле них и заплакал, пробило меня до мороза в каждой клеточке. Ведь детство, юность она в тебе. Тут мысль всей житухи заложена. Только нас ведь не спрашивали, а клеймо: "деревня неперспективная" поставили, да и делу конец. Помню, ведет тетя корову на продажу, а я и братик бежим следом и орем: "Не продавай, тятя!" До города на лошади добирались. На телеге. Комнату дали в бараках. Отец рядом сарай построил, не хотел с лошадью расставаться. Все ребятишки в округе катались на ней.
   - Папа, а давай вернемся туда. Дом поставим, хлеб будем выращивать, хлебопекарню построим. Люди каждый день хлеб едят, так ведь?
   - Едят-то они, конечно. Но стало невыгодно жить и работать в родных сторонушках. Горючее, бензин - все доходы съедят. Животноводство в упадке. Не даром наши руководители окорочка из-за океана везут. Америку - обогащают, страну - разоряют. Все поразграбленно, бесхозяйственность кругом. Как-то пришлось мимо соседнего, когда-то очень богатого колхоза. Смотрю, от коровников одни стены торчат. Жуть, оторопь берет, особенно глядя на молодых. Книжек не читают, а если читают, то про секс или убийства. Жаль их, несмышленышей. Им бы Шукшина Василия Макаровича, Василия Белова, Шолохова почитать. Хоть поумнели бы. Жизнь раз дается. Знать истоки древнерусские крайне необходимо. Думаю - это самое важное. Без этого грош нам цена.
   Отец замолчал. Смотрел на экран телевизора, а по лицу его струились слезы.
   Савватей впервые осознал, что понимает отца. Ответное сочувствие возникло в его в душе. Вспомнил, как смотрел отец старые фильмы о деревенской жизни. Прадеды, он это знал теперь точно, жили строго по законам жизни. Были искренними и сердечными. А слова, что бывало удивляли мальчика, были старорусскими, близкими и мудрыми. Отец тогда все смеялся и объяснял: "баяли - говорили; эдак - так; нонче - сегодня; ирод окаянный - ругательное плохое слово". А бабушка, когда жива была, еще мудренее говорила: "Нано дай" - соглашалась, значит; "оторый бай нет" - подтверждала что-то. Много старых подобных слов и в книгах Василия Белова. Они - кладезь, бери, читай, познавай. Это одухотворенный язык, завораживающий, настоящий мир.
   Савватей заметно изменился после разговора с отцом. Пропало само собой желание пойти в кабак, он много думал, прокручивал в голове увиденное в кино про деревню. Представлял себя, как он едет на тракторе, кругом - пашня. А старики рады ему, разговаривают с ним на исконно русском языке. В один из дней Савватей подошел к отцу, сел рядом.
   - Папа, ты мне дай на первое время денег на дело. Разживусь, отдам. Сам понимаешь, хочу вернуться туда, где прадеды жили. Хлеб буду выращивать.
   Егор Пантелеевич вскочил от неожиданности:
   - Ты что, сын, вправду на счет пекарни-то?
   - Да, папа, понимаю, что легче будет пойти и купить муку-то. Но меня туда тянет, в деревню.
   Савватей за месяц сколотил бригаду, нашлись желающие. И отец уже не сомневался, зная характер сына, что у него все получится. А тот купил трактор, машину и с бригадой двинулись в путь.
   Когда подъехали к речке, вышли из машины. Вода прозрачная, как стекло. В воде все увидали белые камни. Один из парней попробовал пить из ладошек. От удивления вскрикнул: "Братцы! Какая вкусная, век бы пить такую воду!"
   Отец с сыном пошли на место бывшей бани, а белые камни, словно ждали их, вот они. Как же долго они их ждали!!!
  
  
   МОЛЧУН
  
   Классический вариант сельской жизни: каждый житель, словно на ладони. Ничего не утаишь и не скроешь. Потому и прозвища у всех были в самую точку. Его все звали молчун. Он не был глухонемым. Просто однажды возвратился в деревню к своей старенькой матери с войны в Чечне. И замолчал. Сыночка своего Евдокия Ивановна родила позднехонько. Замуж никто не предлагал, да и некому было. Вот и вздумала Евдокия поехать подальше от дома, где и прижила дитя. Никто ее не осудил, лишь посудачили слегка, а потом всем селом полюбили ее мальчонку. Дивились имени, недоумевали долго: "И надо же, какое имя сыну дала - Пересвет!" она ответствовала:
   - Где-то в книжице вычитала, понравилось имечко.
   Вот и появился в деревне мальчик Пересвет Панкратович Евдошихин. Отчество мать у деда взяла. Что поделаешь, завсегда в деревне чудили. Бывало, идут бабы в обед коров подоить, а там Пересвет. Дал хлеба коровушкам, со всеми добродушно побаил. Бабы его ласково, Пересветушкой называли. По головушке погладят, всплакнут украдкой. И, казалось, небесные лучики солнышка рождали на землице какие-то необыкновенные надежды. Ах, детство, ты бываешь сложным, но все равно прекрасным. Немало деревенских мальчишек во все века забирали при любой власти на войны. На том и стоит великая Русь, на своих защитниках. Только не все возвращались с войны.
   Мать поначалу расспрашивала сына: "Пересветушка, как там, на войне, худо было?" Сын молчал. И только раз:
   - Мама, война - это страшно. Много людей гибнет. Самое обидное, если бы мы дружнее были... - и замолчал.
   Больше мать не спрашивала, и все понемногу привыкли к его молчанию. Из города часто приезжали друзья и звали парня на работу, но напрасно. Мать, частенько, вытирая пыль, перебирала награды сына: два ордена мужества, медаль "За отвагу", и при этом той же тряпицей смахивала слезы с красных глаз. Пересвет, похоже, наслаждался деревенской жизнью. Бабы втихомолку жалели его, судачили о переживаниях, что испытал парень на войне, и что повлияло на его головушку.
   А Пересвет часами пропадал в березняках. С просветленным лицом возвращался, бывало, с полной корзинкой молоденьких подберезовиков по тропочке к дому. Один и на рыбалку ходил. Встанет в четыре утра и идет к заливу. Забрасывал спиннинг. Возвращался, загадочно счастливый. А из мешка выглядывали щучьи головы.
   Садился на табуретку, сделанную своими руками, пил смородиновый чай. А матушка, разложив щук на полу, удивляется, глядя на хищные головы рыб.
   - Ох, сынок, как удалось выловить да эдаких?
   И неприминет угостить свежей рыбой и теток и соседей.
   Сын понимал, что матери нелегко с ним, молчуном, но ничего с этим поделать не мог. А когда выходил на улицу, недоумевал, как это парни, мужики болтают без умолку, переливают из пустого в порожнее? При этом тошно ему становилось.
   Как-то гуляла на селе свадьба. Три дня сподряд. Чего не гулять, столы от закусок ломятся. Жаренными молочными поросятами закусывают, самогон течет ведрами. Женился Женька, местный парень, что учился в военном училище. Друзья из города понаехали. А у ворот дома стоит корова и мычит. Выходит один из городских:
   - Чего мычишь-то? - и прогнал.
   Через какое-то время хозяйка взялась ее искать. Видит на улице ее кормилица неподалеку стоит и печально смотрит на хозяйку. Та ласково позвала, и корова, как собачка, помчалась к ней. Соседи поняли, корова к дому родному принесла полное вымячко молока, а ее чужак грубо выгнал.
   Да не только этому свидетелями стали люди на свадебном гулянье. Жила на селе девушка Лиза, доярка, полная такая, местные парни ее не жаловали. А на свадьбе Женьки один ухажер из города сумел уговорить девку-то.
   Прошло время, появился на селе еще один маленький житель. Парня Игорьком назвали. Родители Лизы смирились, куда деваться? А городской отец не ведал, что его дитя растет. Да если бы и знал, все равно не показался бы. Так уж произошло, похожими сложились судьбы Пересвета и Игорька. Без отцов оба росли. Видно судьба потянула их друг к другу. Мальчонка сдружился с Молчуном. А когда в доме Лизы появились то щуки, то грибы от Пересвета, она волновалась и улыбалась своим несбыточным мыслям. Нет, понимала, конечно, что некрасива, и не посмотрит Пересвет. И то хорошо, что мальчонка к нему липнет. А Пересвет, незаметно для себя самого, стал помогать родителям Лизы, немощным совсем, по хозяйству. Помнил, как мать надрывалась на тяжелой работе, все одна да одна, все одна, да одна. Однажды повалилась от усталости, а мальчик бегал вокруг:
   - Ты чего, мамочка?
   И сам волоком из последних силенок, затаскивал вязанку во двор.
   В доме Лизы он поправил забор, проводку поменял. И пошел бабий гул по деревне. Как это мол, как это Лизке удалось захомутать Молчуна. Невест на селе много и все бегом за Пересветом. И достойные были, а тут...
   До Елизаветы доходили разные толки, и она гнала прочь отчаянные мысли. Может и правы люди, умом тронулся Молчун, как понять-то его? Приведет парнишку, посидит немного и уйдет. Не к ней же он ходит? Но вспомнит, как смотрит Молчун на ее сына, душа тает.
   Меж тем, бабы на селе, похоже рассердились не на шутку. Веруся, что бегала за Пересветом, уговорила свою подругу устроить "темную" Лизке. Как только та пришла в телятник, внезапно погас свет, и подруги, предварительно подкрепившие свою решимость спиртным, набросились на Лизу. А Лиза, хоть и могла одним своим ударом отрезвить обидчиц, неожиданно разрыдалась, как маленькая. Женщины опешили. Скоро все узнали, что нет никаких отношений меж Лизой и Пересветом. А мальчонка, так, по сердцу пришелся.
   К началу зимы у всех домов аккуратно сложены поленницы дров. Уж раздавался кое-где в подворье поросячий визг. Ребятишки гогоча, носились по улице. В это время, в местной церкви, крестили родители детей. Как и полагалось, по многовековому укладу. Со всей округи к церкви сходился православный люд. Помолиться, отстоять службу, очистить душу. Тут и венчали. Под вечер молоденький снежок неспешно спускался на землицу - кормилицу. А воздух такой, что хочется что-нибудь сотворить, и силы у молодых столько, что прут и прут.
   Лиза с Игорьком только вскипятили самовар. Вдруг стук. Игорек, быстро соскочив с табуреточки, побежал открывать. В сенях показался Пересвет, в руках он держал живые цветы. у Лизы в ту минуту все поплыло перед глазами, она чуть не потеряла сознания. Было отчего. Какой же он все же, какой же он все же этот момент нашей непростой жизни!
  
  
  
   НАПИСАТЬ О РОДИМОЙ СТОРОНКЕ ХОЧУ!
  
   Нет. Совсем не случайно мне захотелось написать о родимой сторонке. Где она там, там, где родился или жили родители, прадеды. С годами только начинаешь глубиннее понимать, что такое родная земля. Для каждого что-то свое, близкое. Для кого-то только Малая Родина. Для меня, например, вся Россия. С малых лет копилось во мне что-то. Теперь знаю, любовь к матери, жене, детям, друзьям, к березке, что всегда удивляет своей волшебной красотой. И, конечно же, любовь к Родине, ни за какое золото мира не продашь. Удивительно наблюдать, как русские люди общаются. Жена льет на шею мужа ковшик с колодезной водой, он молчит, она молчит, но они общаются мыслями. А дети, когда ложатся спать, ты укрываешь их одеялом, в душе такое умиротворение и высказать трудновато. Нет, мы всегда были удивительными, и не зря за границей нас не понимают. Да, внешне люди похожи: голова, руки, ноги, а вот души абсолютно разные. За всю историю человечества Россия страдала больше всех, ни одна из стран мира по числу страданий с нашей даже не сравнится. Часто задаю себе вопрос, отчего же так? Ведь наш народ не хочет войны. В деревни, села, города, когда возвращались искалеченные бойцы, бабушки, матери, даже дети проклинали войну. Наша страна великая еще и потому, что народ у нас удивительно талантливый. Об этом многие писали. Перечитывая Шолохова, Шукшина, Астафьева, Распутина, Евгения Носова - очень много начинаешь понимать, ведь эти писатели наши золотые ручейки, которые несут только чистую и прозрачную воду. И убеждаешься снова и снова, что Белинский говорил истину. Утверждал, что Россия потому так страдала, чтобы нести всему миру слово правды. И это слово укажет новый путь. Я очень верю, что Белинский был прав.
   Очень захотелось написать о своем отпуске, ведь это тоже неотделимая часть жизни. А в ней все значительно. Мы все люди, и это о многом говорит. За многие годы работы, наконец, получил я отпуск. Шестнадцать лет не был в деревне. Да и не удивительно, ведь просто не на что съездить. На заводе вороватое начальство процветает, а вот рабочие,... а тут как раз вроде наскребли. Мама сказала: съезди, помоги тете Дусе выкопать картошку. В 1991 году последний раз с женой ездили в деревню. Потом появились на свет два сына, так больше и не выбрались. Тем более что, я уже говорил, у нас не жизнь, а выживание. В 1991 году деревня жила еще хорошо и весело, а что сейчас? За трое суток пересекли пять тысяч километров. И вот я в Нижегородской области, бывшей Горьковской. Слез на станции города Арзамаса на родине известного писателя Аркадия Гайдара. Помог одной девушке с ребенком добраться до вокзала. И вот первое чудо: мама этой девушки бежит и благодарит меня за помощь и зовет в деревню Дивеево поехать по святым местам. Я отвечаю, что мне бы сначала до тети добраться, может быть, потом... всю ночь жду на вокзале, слушаю, как таксисты разговаривают, у них произношение интересное, сразу поднимается настроение. Утром сижу на лавочке, кругом много народу. Подсаживается женщина. У нее в руках металлические столбы, а на них шары стеклянные и сделано так, что в любую погоду можно зажечь свечку. Спрашиваю, куда едет, говорит: "на кладбище, сынок, везу мужу эти столбики. Сын на зоне сделал, а я привезу их, найму кого-нибудь там, они установят. Поговорив с женщиной, еще раз удивился хорошей погоде, пошел, купил мороженое, там оно всего три рубля стоит. И вот, наконец, подъехал мой автобус до районного центра Ардатов, сколько интересного, я проехал пять тысяч километров, и здесь все говорят на русском языке приятно, как будто и не уезжал никуда. Еду в автобусе смотрю на красивейшие храмы, вековые они, а великолепием своим убранством, мудростью восхищают. Вывески магазинов мелькают, вот и выехали из города как-то незаметно. Какие же необъятно красивые хлебные волжские поля. И деревень по дороге много, доживают в них старики, молодежь-то в город стремится. Это видно сразу по брошенным избам и от этого тоскливо как-то. Автобус подъехал к автостанции Ардатова. И опять накатили воспоминания. Мама каждый год меня маленького, а потом и подростка, юношу привозила сюда. И тогда и сейчас любил смотреть на старушек, они по-прежнему суетливы. В моих сумках осталось с дороги много консервов, даже помидоры не испортились, тяжело, но несу и думаю, как же буду добираться до деревни. Зашел в магазин, купил бутылку водки за 100 рублей, подумал поддельная, наверное, но это сейчас по всей матушке России процветает, если повезет, можешь не отравиться.. В центре района большая церковь, рядом памятник погибшим в войнах Отечественной, афганской, в Чечне. Поклонился ребятам, пошел дальше. Шел по мосту через реку. Сумки все же оказались тяжелыми, несколько раз по дороге отдыхал. Вышел с района, до деревни еще пять километров. Наконец, разительная разница, которая сразу бросилась в глаза. В районе много новых выстроенных домов из белого кирпича от блоков, это хорошо. Но вот поля, поля далеко не везде засеяны, и от этого очень грустно. И ты, читатель, поймешь меня, ведь у многих из нас есть своя деревня, милая сердцу сторонка. Дорога от деревни асфальтирована, это сделали люди при Советской власти. Проезжают легковушки, машу рукой, чтобы подвезли, никто не останавливается. Раньше, когда мы с мамой выходили на эту дорогу, любой водитель остановится сам и подвезет, да и денег не берет, как такое забудешь? Первые километр, два отмахал пешком. И деньги были, но никто так и не остановился. Возле дороги увидел могилку, остановился. Поклонился - и в путь.
   У читателя может возникнуть вопрос, что же это ты все кланяешься, отвечу, православный я человек, верю, как верила моя бабушка, ожидавшая деда с войны и растившая своих четырех детей, как верит моя мама. Это все очень серьезно. Я, конечно, не святой, и матерюсь, бывает, и выпиваю, и песни разные люблю, но все одно верю в Православие - это надо прочувствовать, чтобы до мозга и костей дошло. Во как, вот я прошел 5 километров по дороге, так никто не остановил, но я как-то не в обиде. Далеко еще с Ардатова видна деревенская церковь, хоть и не работает она, очень давно, но красоту свою необыкновенную хранит и много лет радует глаз и спасает людей от бед. А я уверенно иду и знаю, что иду в правильном направлении. Село Леметь состоит из трех деревень. Нашу просто - Деревня звали, вторую, самую большую, - Новая. Мне в Деревню надо было. Ландшафт там природа такой создала, что только диву даешься, да и не мудрено это, величие природы. Свернув с дороги, иду по высокой траве, это прямо как в популярной песне "Любэ". Хорошая группа, народная, ей-богу, народная. Вот она, красивая речка метров пять-шесть шириной и глубина с полметра, выбираю место, раздеваюсь, переношу в два этапа вещи на другой берег. И опять высокая трава. Вижу порушенные дома, начало деревни, но никак не попаду на дорогу, бывшую когда-то центральной. И, наконец, замечаю две узкие тропочки, это она и есть. Пока пробрался до дороги, весь взмок, жарко, да и приустал, конечно. Да, - подумал, невесело, встречаешь, деревенька, невесело. Идя мимо брошенных домов, думал, и это даже пугало, Господи, а есть ли здесь вообще-то жизнь? И, увидев, наконец, один пристроенный дом, немного успокоился. Дрова возле дома были аккуратно сложены. Трава возле дома выкошена, гуляют куры. По памяти догадался, это дом Миньки Черного. Иду дальше, еще два дома прибранные стоят, ухоженные и старинный колодец. Господи, в груди что-то кольнуло. Да ведь это тот самый колодец, ведро висит на барабане. Колодец сделан уже не с бревен, как в детстве, а с бетонной трубы, вмонтированной глубоко в землю. Я узнал тебя, колодец, здравствуй! Сколько деревенских собиралось возле тебя. Там обсуждались новости, это целый ритуал. Бабушки, мальцы, старушки вообще все мы становились в очередь за водой. Вода там чудесная, силы дает организму много. с помощью коромысла воду доставляли домой. А это значит, и скотинушка будет напоена, да и люди напьются этого не иначе как божественного нектара. И вот подхожу к дому тети Дуни, чувство в груди такое, что кажется, и грудь-то сейчас всю разорвет. И поверить боюсь, что увижу сейчас. Вот они, милые сердцу бревнышки, один к одному, ставенки, захожу на старенькое крылечко, сколько же ты видело и помнишь, милое крылечко. Кругом такая тишина и совсем не верится, что кто-то есть живой и этот кто-то твоя тетя. Стучу и слышу, дверь избы отворилась, шаги по коридору. А я, чтобы не напугать пожилого человека, очень спокойным внешне голосом говорю. "Это я, тетя Дуня, приехал, Толик".
   Дверь открылась, и я увидел сильно постаревшую женщину, это и была моя тетя Евдокия Андреевна Куванова. Мы обнялись, она плачет тихонько и причитает: "Слава Богу, доехал, я ведь, Толик, болею очень, и опять плачет. Мне как человеку слишком уж впечатлительному тоже было тяжело на сердце, но я мужик. "Я приехал, тетя, теперь повеселее будет!"
   Зашли в дом, перекрестившись, сели на лавки, все те же, старинные, много видавшие, ох, сколько людей на них сидели, дорогие лавочки. Немного отдышавшись, говорю: в городе все наши сродники, слава Богу, живые, тебя все вспоминают, и зовем тебя уж сколько лет к нам. А сам любуюсь на русскую речь, на ухваты, чугунки да иконы. Сколько всего связывает русского человека и связывает такой силой, что кажется это в нас во веки веков. Да порой мы торопимся, бежим куда-то, дела, заботы, хлопоты. И вдруг чугунок, а в нем борщ, сваренный в русской печке. Ведь нет, и не будет вкуснее этой пищи. Замечаю, что тетя немного начинает успокаиваться. Достаю помидоры, привезенные из Братска, они отлично сохранились, а выкидывать их, мне было жаль. Говорю, попробуй, это твоя сестра выращивает, достаю бутылочку водки. Тетя, увидев ее, сказала: "зря покупал, у меня самогонка есть, на варенье сделанная, она лучше магазинной". Ну, и ладно, думаю, и самогонка сгодится. Выпили немного с устатку, тете понравились помидоры из Братска тети Машины, а мне самогонка да суп с чугунка. "Вот, Толик, посадила я усад и ругаю себя, зачем одной, думала, и копать не буду, вырою огород картошки, мне и курам хватит, а усад пусть остается". Мне понятно, почему так тетя Дуня поступила. Весной, глядя на соседей, посадила усад, так как привыкла всю жизнь работать, а вот здоровье совсем никудышное стало. Картофель-то продать всегда можно, и прибавка к нищей сельской пенсии. Но годы дают о себе знать. "Последний видно раз я усад посадила, Толя" "Ничего, тетя, может, потихоньку выроем картофан. - успокаиваю тетю, а сам думаю: в августе у меня аллергия страшная на полынь после армии привязалась, но расклеиваться нельзя ни в коем случае, деревня, она работу уважает. Зашел во вторую комнату, сразу бросилась в глаза большая икона с лампадкой. На стене большие фотографии в рамке: деда Андрея, погибшего на войне в 1941 году, бабушка Татьяна, Дуня молодая, совсем красивая такая, дядя Сережа с женой Зиной. Большие две рамы под стеклом, а в них много маленьких фотографий. Там и мама моя маленькая и дядя Сережа в армейской форме, молодой совсем, тетя Маша с дядей Геной, я маленький, двоюродная сестра Лена, двоюродный братик Володя, сестренка Галя. Володя с Галей дяди Сережины дети, а Лена тети Машина дочь. Рассматриваю внимательно фотографии, интересная и умная все-таки в деревне традиция вешать фотографии и портреты родственников на стены. А мы в городе сфотографируемся и убираем куда-нибудь подальше. Кто знает, может, поэтому нарушена связь времен, кто знает. Спал плохо, дорога, перемена климата. Утром, совсем рано, встал, сходил к колодцу за водой. Позавтракали свежими яичками - это чудо. Пошел поздороваться в соседний дом. Там живут дядя Сережа и тетя Настя. К ним сын Слава в гости тоже из Братска приехал, только раньше меня. Подарил им несколько кедровых шишек перед отъездом, сын из тайги привез. Тетя Настя сказала, что внучки приедут, им будет интересно поглядеть. Семья у тети Насти с дядей Сережей большая - четыре сына и две дочери. Два сына - Саша и Слава в Братске живут с семьями. Остальные поблизости. И частенько навещают стариков. Усады наши рядом, мы с Дуней копаем, и соседи копают. У них помощников много, с Ардатова невестка с внучками на велосипедах приехали, Слава, тетя Настя, Сергей, сын из Москвы приехал, там он работает, а живет в Ардатове, хороший дом выстроил. Приехал помочь родителям картошку копать, это дело святое. Вот мы и вышли прямо как в бой! Наши соседи лихо выкапывают картофель, а я думал как все-таки здорово тете Насте и дяде Сереже, все дети у них труженики, работают отчаянно. Вот сын Сергей, мой друг с детства, берет полный куль картошки на плечи и несет через весь усад, а это довольно далеко. Это и есть чудо-богатыри нашей Родины. Да и мы с тетей Дуней тоже работали, как говорится, до седьмого пота. Сосед дядя Сережа дал нам деревянную тележку с одним колесом посередине, легкая, специально сделанная для перевозки мешков. И я потихоньку возил мешки с картошкой во двор. Вечером наши добрейшей души соседи позвали нас в баню. Дядя Сережа, Слава, Сергей и я напарились всласть, вспомнили обо всем понемногу, в такие минуты всегда хочется сказать что-то заветное, искренность как будто вжилась, врослась в нас. После бани стол накрыли, но я выпивать не захотел, то ли перемена климата, то ли усталость, а вот суп тети Насти отведал. Кудесница тетя Настя, вкусно у нее все, а за этим всем между тем прослеживается громадный крестьянский опыт, это все очень глубоко, это исконно русское с глубокой старины. В общей сложности две недели рыли мы картошку усад огромный. Мне это напоминало битву за урожай. Прерывались только когда дожди пошли. С другого конца деревни частенько заходил к нам двоюродный мамин брат, дядя Сережа носов. Мы, конечно, с ним немного выпивали. Дядя Сережа всю жизнь отработал в колонии в Ардатове, а жили они с тетей Клавой, воспитали пятерых детей. Все дети в дальнейшем стали хорошими людьми. Вот только схоронил он тетю Клаву недавно и очень ее жалеет. Сидит на лавочке плачет и говорит:
   - Толька, я ведь любил Клаву-то, скучно мне без нее. Сыновья, Иван и Валера, как и отец, в колонии работают, отец теперь на пенсии, сыновья оба майоры, Саша в деревне на Новой живет с семьей, дочь в городе работает, но отца никто не забывает. Был еще сын, Слава, очень хороший и добрый парень, и семья была, вроде все хорошо, но вот умер. Очень жаль друзей детства. Сидим мы с дядей Сережей, закуска неплохая, и колбаска и яички - все понемножку есть. Дядя Сережа вспомнил как они с моим родным дядей Сережей фильмы по деревням ездили показывали. Люди соберутся и говорят:
   - Вот приехали два красивых Сережки фильм показывать. Уже который раз рассказывал он эту историю, а мне все равно интересно. Пишу я обо всем этом и думаю, что молодежи это наверно неинтересно будет читать, но видит Бог, видит судьба, видит совесть, честь, правда все святое, что есть на земле - об этом писать надо. Описывать деревенскую жизнь чрезвычайно интересно, у очень большого населения нашей страны были похожие истории, а я, понимая все это, хочу, и буду писать о деревне, о городе и о той волшебной нити, которая нас всех крепко связывает. За нашими соседями стоит большой пятистенный дом, там жила большая семья Молодцовых. Дядя Ваня с тетей Машей, воспитали они четырех сыновей и двух дочерей. Воспоминания, воспоминания - это богатство не отнять, не спрятать, они живут в тебе и напоминают тебе, что ты человек. Моя тетя Дуня говорит, что наша бабушка Татьяна с ихнего дому пришла. Вот попробуй, дорогой читатель, догадайся сразу, о чем говорит тетя. Нет, не сказать, чтобы я вообще ничего не знал, но многое узнал впервые и поговорка Иван, не помнящий родства, она по-прежнему актуальна. А у меня еще и характер такой, все время себя ругаю, нельзя ведь так. Копаем картошку, и вот интересно у нас в ведра накладывают картошку, а мы с Дуней в корзинки. И Дуня потихоньку продолжает свой рассказ. Бабушка наша Татьяна носила фамилию Сурманова, вышла потом замуж и стала Куванова. А брат ее родной женился на Катерине, она и родила Марию. Мария вышла замуж за Ивана Молодцова. Вот и получается, что мы дальние родственники, но в детстве я об этом совсем не задумывался, Дуня рассказывает, а мысли мои улетели в розовое детство. Где течет чудесная красивейшая речка, рядом на взгорье большое футбольное поле. Народу тогда в трех деревнях Новой, Луговке и Деревне жило очень много, поэтому когда состоялся очередной футбольный матч районного масштаба, все и старые и малые собрались на яркое зрелище. Футболисты играли жестко и отчаянно, и один из футболистов сломал ногу, он терпеливо сносил боль. "Скорая" приехала очень быстро. А потом был такой момент, когда мяч катился в пустые ворота, но немного не докатился, а Володька Молодцов выкрикнул, что за такой момент и 20 копеек не жалко отдать. Для пацанов в то время на эти деньги два раза в кино можно было сходить. А деревенский сад, в середине сада пруд, как же мы любили в нем купаться. И вот теперь через столько лет я вижу, что сад и пруд сохранились. Как же хорошо на душе от этого, жива память, жива. Вечером после копки картошки отправился на Новую, к старшему брату Молодцовых Жене. Нужно было позвонить домой, сообщить, что доехал нормально. Да и Евгения повидать. Переходя небольшой мостик, остановился посередине. Посмотрел на веселое течение реки, опустил руки, вода была уже прохладной. Подумалось о том, что дай бог, чтобы у наших потомков было такое детство, какое было у нас, а как им этого не пожелать. Ведь оно было по-настоящему счастливое. Вот он крутой берег, вспомнилось, как мы ныряли с него. Издалека ни у кого не было смелости прыгнуть вниз, оно и понятно, метра три лететь. Впереди меня ждала величественная гора. Какая же она красивая, это гора ничего красивее и роднее я не встречал в жизни. Как поднимались по ней старушки, на горе стоял магазин, а потом спускались, разговаривали, неся очень много хлеба, сахарного песка. Хлеб стоил копейки, а скотины у всех много вот и покупали хлеба много, да и семей больших хватало, ибо хлеб - всему голова. Народу, пережившему такую страшную войну, это было очень понятно. Поднявшись, и, немного пройдя, подхожу к красивому, обложенному кирпичом, дому. На крыльцо выходит Евгений, обнимаемся, проходим в дом. В доме все обихожено, красиво. Вышла жена Нина очень приветливая женщина. На столе сразу появилось много всякой снеди. Позвонив, домой и, успокоив домашних, сажусь за стол, немного выпил. Многое, конечно, вспомнилось, как дядя Ваня Молодцов, отец Жени, дружил с моим дядей Сережей, и такая дружба меж ними была, что каждому человеку на земле можно пожелать такого. Вечером, возвращаясь к тете Дуне, в очередной раз понимаю, что нет несломлено в нашем народе бескорыстие, добросердечность и очень этому радуюсь. Однажды в Братске иду на работу, смотрю, возле мусорных баков мужик копается, не знаю почему, но подхожу и спрашиваю, как зовут, говорит Петром. Приглядевшись, вижу, что он одет неплохо, а что и привлекло мое внимание, занимался он тем, что аккуратно складывал выброшенные книги в коробку. "Я, - говорит Петр, - работаю трактористом в тайге. Вчера из леса приехал, пошел мусорное ведро выносить, вижу книги выброшенные. Вы, наверное, подумали, что я бомж, раз возле баков мусорных копаюсь. И вдруг с отчаянностью в голосе говорит, - это же книги, как же можно их выбрасывать. Лучше пять минут позора, но все разберу. Читать сам буду, и дети пускай читают.
   Хорошие слова ты сказал, Петр и прочувствовавшись, заторопился, иду и думаю, может, мою книжку так же выбросят на помойку и дай Бог, чтобы нашелся вот такой Петр. Я много повидал людей разных и, видя, как Петр обращается с книгами, знал, он говорит правду. Сегодня утром, увидев, что горит лампадка, вспомнил, что говорила вечером Дуня. Был большой православный праздник. Вознесение. В этот день мы пошли на погост. Как и положено ему быть находился он у церкви. Подойдя поближе к стенам старинной церкви, поразился ровной кладке кирпича и, как будто бы и не было совсем времени для этих величественных старорусских стен. Перекрестившись перед входом, начал потихоньку обходить могилки. Бабушка Татьяна наказывала поближе к храму схоронить. И действительно всего в нескольких метрах от храма. Вот и довелось побывать на бабушкиной могилке, вот и, слава богу. В одной оградке двух сестер и схоронили. Потом Дуня показала и дяди Ванину с тетей Машей могилки, Молодцовых и многих еще деревенских, которых я знал и любил. А знал я многих, и эти воспоминания, думаю, для каждого человека на земле очень дороги. Но жизнь есть жизнь, и она продолжается, течет как речка, золотится, идет как снежок пушистый, укутывая белым одеяльцем землицу-кормилицу матушку нашу славную. После погоста зашли к Евгению. Нина опять наставила целый стол. Потом поехали с Женей в Ардатов, ему надо было заправить машину, а заодно и показать окрестности. Когда закрыли крахмальный завод, вода в речке стала намного чище, даже рыбы больше стало, говорит Женя и улыбается, а мне сразу вспомнилось, как в детстве мы ее ловили корзинками, а потом с яйцами жарили, вкуснотища. Пятнадцать лет назад жил у нас в Братске хороший деревенский парень Сергей Козлов, мы вместе с ним работали в радиаторном цехе, он бригадиром на линии по выпуску солнечных радиаторов, я сварщиком. Замечательное было время, завод гремел на всю страну, заработки высокие, а главное люди вокруг по-настоящему добрые. На огромном здании вверху каждое утро появлялась бегущая строка, вот и Серегина фамилия там встречалась, я очень радовался за земляка.
   Потом Сергей с женой уехали из Братска в Ардатов. Вот к нему-то мы и заехали с Женей. Обнялись и, как-то быстро это у нашего русского человека получается, вот уже и стол накрыт. Вспомнили один забавный случай, я на перекур приходил к Сергею и Жене Фомину анекдоты рассказывать, да и так поболтать. Вдруг спрашиваю, вы откуда родом с Горьковской области, говорят, а точнее, у меня ведь бабушка с тетей там живут Ардатовский район, Леметь. Вот там-то у меня бабушка живет. И мы, не сговариваясь, громко закричали: земляки. Такое не забудешь. Сергей с Женей с Луговки были, я их не знал, а вот в Братске познакомились. Сейчас у Сергея просторный дом, двое детей, живет хорошо, даже продукция нашего завода у него в доме работает. Котел "Жарок". Я даже песню свою спел "Березка моя", вдохновленный такой встречей. Какая-то вселенская доброта живет в наших людях и, что самое важное, это несказанное это настоящее. Возвращаемся с Женей в деревню, его новенькая "Жигули" несет нас как-то легко и вот Женя вспоминает, что Нину-то мы не предупредили, что задержимся, и жена не на шутку была обеспокоена. Когда подъехали к дому, вышла Нина, на лице была видна печаль. Я извинился, все объяснил. Женя улыбнулся - и нет ее печали-то. Нина настоящая русская женщина, которая все понимает. Читателю может показаться, что складывается слишком благоприятная картинка, но это к великому сожалению не так. Однажды перед отъездом Женя повез меня в д. Дивеево, вот по дороге. И видел я много деревень, где колхозы все развалены, а о былой мощи напоминают лишь разрушенные коровники, разбитая, да и разграбленная техника, точнее то, что от нее осталось. Помня о том, какие мощные были колхозы, которые обеспечивали нас, горожан, замечательными продуктами, становилось худо на душе. Не стало Великого Советского Союза - это по-настоящему великое горе для всех нас, но что заставляет нас не сломаться, это, конечно же, наши вечные ценности: семья, любовь, дружба, нравственность, и, слава богу, что это не покидает нас. Вот и привез меня Женя на святые места, где покоятся мощи Серафима Саровского. Я впервые за сорок лет видел такое убранство: храмы с золочеными куполами радовали глаз, церкви, одна краше другой, люди, по словам Евгения, отовсюду едут сюда помолиться и прикоснуться к великому таинству нашей России. И мне вспомнилось, как меня маленького привезли в небольшой храм и окрестили, помню купель, расписные стены, даже телегу, на которой везли. Заходим в храм, подходим с Женей к мощам Серафима Саровского, преклоняемся. Возле гроба стояла монашка. Вдохновленный всем увиденным я тихонечко сказал: слава Богу, жива православная Русь. Монашка вдруг посмотрела на меня и говорит: "А вы по мостику ходили?" Я ответил: нет, а где он. Спокойный взгляд женщины, ее степенность, умиротворение поразили меня, и она очень тихо сказала: "Идите, вам все покажут. Оказывается, вокруг этих величественных храмов был сделан мостик, а называлось все это действо "канавка" по преданию ее рыли святые люди. Идя по мостику, я видел много молящихся людей, не чаял я, что случится все это увидеть. А Женя между тем говорит: "Хорошо, что среди недели приехали, а в выходные дни совсем не пробиться". Потом Женя повез меня на святой "Ключик". Это водоем, из дна которого бьют очень холодные ключи, специально оборудованное место, все сделано аккуратно, новыми досочками. Человек становился на лестницу и потихонечку спускается в воду. Женя говорит, что Никита Михалков, Валентина Толкунова и многие известные люди приезжали сюда и купались в этой святой воде. Я тоже окунулся, вода как у нас в Ангаре ледяная, надо сказать тонизирует капитально. Женя тем временем набирал в емкости воды. Люди ее там многие набирают. Там пьют, больным людям везут, детям дают. Стоит там крест, а на нем икона Серафима Саровского, люди, искупавшись в ледяной воде, молились, и видеть все это было величайшей радостью. Я тоже подошел к кресту и попросил: "Господи, сохрани и сбереги нашу матушку Россию, здоровья всем людям и веры в добро. У нас в Братске в училище N 63 работает директором заслуженный педагог РФ - Пернай Н.В., в его книге я прочитал, что добрым жить гораздо труднее, чем злым. Да это мудрость, и я всецело согласен с этим замечательным учителем. Поэтому-то, побывав на святых местах, и попросил у иконы Серафима Саровского веры в добро, прекрасно понимая, что путь этот будет очень трудным.
   Недалеко от Ардатова стоит село Надежино, название-то какое! Там живут дядя Боря и тетя Шура. Как я уже писал раньше, у моего дяди Сережи есть жена, тетя Зина, вот дядя Боря ее родной брат. Детские воспоминания да много еще чего меня влекло в те края, да и когда еще-то приеду? Утром пошли с Дуней на Новую. Там утром и вечером автобус ходит до Ардатова. Дуня за мной как за маленьким ухаживала, но я не препятствовал этому, понимая, что это ей приятно. Доехав до Ардатова, я тут же сел в автобус до "Надежино". По дороге вновь видел множество пустующих полей. Вот и Надежино, если мне сейчас 41 год, то примерно 30 лет здесь не был и не мудрено, что где дом дяди Бори вспомнить было трудно. Но Дуня, провожая в дорогу, напутствовала так: "Спросишь - все покажут". Вот так просто и никаких гвоздей. Вижу, идет мужик внешне чем-то на легендарного Мулявина из "Песняров" похож, и усы такие же, спрашиваю: вы не знаете, где дядя Боря живет? Оказалось, он здешний председатель колхоза, он решил проводить меня до дома дяди Бори. Мы шли и как-то сразу поняли друг друга, он сожалел очень глубоко по настоящему, что колхоз развалился, горючка, говорит, безумно дорогая, никаких денег не хватит, чтобы поле засеять, вот раньше бывало. А я слушал этого человека, размышлял, сейчас по телевизору очень многие говорят, что раньше было все плохо. А молодежь-то слушает и верит, вот что страшно. А тут идет председатель колхоза, некогда очень крупного хозяйства, вот у кого надо спрашивать, как было раньше, а не у продажных телевизионщиков для многих из которых слово совесть вообще ничего не значит. А когда нашего великого артиста Михаила Ульянова спросили: "что самое главное в жизни, он ответил: совесть. Вот об этом шел и думал я, разговаривая с председателем.
   - Вот и дом дяди Бори, и я с помощью детских воспоминаний тоже начал догадываться об этом. И я, попрощавшись и поблагодарив за помощь настоящего человека, направился к домику. Домик был красивый, ухоженный, думаю, узнают ли, да и не напугать бы около девяти утра было на часах, стучусь в окно, открывается занавеска и вижу тетю Шуру, жену дяди Бори, хоть прошло много лет, я ее узнал, выглядела она для своих лет очень даже неплохо. "Вам кого?" - спрашивает.
   - Я Толик, Настин сын, из Братска приехал. Тетя Шура очень приятно сердцу заголосила: "Боря, Боря, вставай, погляди, кто к нам приехал". Вышел дядя Боря хоть и постаревший, но четко державший свою марку.
   - Да и не сплю я, чего ты. Обнялись, расцеловались. Сколько же всего в нас, людях хранится, одни живут, не растрачивают душу, другие наоборот, но счастливей момента нет, когда именно растрачиваешь душу. Когда я был маленький, мы шли по картофельному полю, и дядя Боря наступил на картофельную ботву. А я ему и говорю: дядя Боря ты сдурел, что ли, на свеклину становишься. Много было тогда смеху из-за моей детской наивности. Вот и сейчас, сидя за столом с огромной необъятной теплотой вспоминали этот интересный случай. Выпив немного, хорошо и сытно перекусив, говорю: пойдем, дядя Боря, по селу пройдемся. - И вправду, пройдитесь, - вторила мне баба Шура, а я еще чего-нибудь сготовлю. С детства хорошо запомнились надежинские пруды, славились они на всю округу и карасями знатными и неподкупной какой-то доверчивостью перед человеком. И сразу вспомнилось, как мы с мамой дяди Бори полведра за утро поймали. Ловила бабушка их интересно, как-то на палку метра два, она привязывала метровую сеть, а внизу грузы и колокольчик наверху, как только он зазвенит, попалась рыбка. Так вот таких установок у нее было много, а местные мальчишки по-настоящему завидовали смекалистой бабушке, она их всех перелавливала. Сейчас спустя много лет увидел другую картину и очень огорчился, пруды заросли, превратились в болото. Раньше, говорит дядя Боря, колхоз их чистил, теперь некому, молодежь поразъехалась по городам, а мы состарились. Мы пошли дальше, дядя Боря рассказывал, как хорошо было у них в колхозе, и очень жалел, что все разрушилось. Я, конечно, слышали другие взгляды на колхоз, как люди в них трудились, как было много ребятишек в деревнях. Да что там, деревня - это святыня! Подходим к памятнику, который сельчане поставили павшим в Великую Отечественную войну. Я был приятно удивлен, как хорошо все-таки сельчане все делали. Стоит большой солдат Победитель метров пяти в высоту с солдатской накидкой без головного убора смотрящий куда-то вдаль, вечный огонь, гранитная доска с именами погибших надежинцев. Даже не в каждом районном центре есть такой памятник. Дядя Боря говорит, старый председатель постарался. Слава этому золотому человеку, слава вам, надежинцы, что храните эту Великую память. И знаменитую надежинскую церковь посмотрели даже во время войны, службы там не прекращались, вот она наша народная сила, непонятная никому на Западе, но такая близкая и родная нам, русским людям. Вечером попили козьего молока: дядя Боря и тетя Шура держали козу. А дядя Боря еще и пасеку небольшую имел, давно он этим делом увлечен. Но пришла пора возвращаться к тете Дуне. Утром позавтракали, я вдруг решил им немного попеть. Участие в народном хоре "Русское поле" давало о себе знать, но пел в основном свои песни. Дядя Боря с тетей Шурой уговаривали еще погостить, но отпуск короткий. Полюбовавшись на сад с яблоками, засобирался в дорогу. Тетя Шура дала меда своего в дорогу, да и родных угостить, когда приеду домой. И вот мы идем по центральной улице рядом со мной дядя Боря и тетя Шура, прожившие вместе более пятидесяти лет, воспитавшие сына Сашу. У Саши две дочери замужем. - Вот, - говорит дядя Боря, помрем, и никто сюда жить не приедет, все ближе к городу хотят и горестно вздыхает. И вдруг нахмурившись, громко говорит: "Скажи, Толик, сестре Зине, что я Шуру бросил, на другой женился". Все на автобусной остановке дружно засмеялись. Вот он всегда такой, дядя Боря, веселый человек. Расставание всегда трогательно, обнялись, сел в автобус и последние минуточки все ненасытно смотрел и смотрел на дорогих моему сердцу старичков. Хорошо, что навестил тети Зининых родственников, будет, что дома поведать. Господи, как порой грустна жизнь, кажется, не выдержишь, сломаешься, и тут же немного погодя приходит радость. А я знал, что еще долго в Надежино будут рассказывать старички друг другу: иди-ко, кто-то приезжал к Новиковым. До отъезда оставалось совсем немного, и Женя, как будто чувствуя, что у меня на душе, свозил меня к другу детства Володе Молодцову. Володя жил в двухэтажном доме, занимался продажей сухого молока и масла.
   Весь день до вечера разговаривали, выпивали, закусывали, и было о чем поговорить. У Володи добрая замечательная жена, двое сыновей. Я искренне порадовался за Володю, что у него все в порядке. А еще от того было хорошо на душе, что довелось всех увидеть. Молодцовы, Носовы, Кувановы, Новиковы, Козловы, как же вы все дороги моему сердцу. Земля крутится вокруг своей оси, а мы люди, живем они на западе, я в Сибири. Но мы русские люди помним все, и это очень важный аргумент, чтобы жить и любить.
   Вечером заехал младший брат Молодцовых, Леша и мы вернулись в деревню. Утром зашел дядя Сережа Носов. И сразу с порога громко так:
   -Толька, а я тебя в баню ждал, выпивал, что ли?
   Да, было немного, - отвечаю. Соседи, дядя Сережа и Слава Кувановы, пригласили в баню, к ним приехал еще один брат Валера, красивый, высокий спортивный парень. Вечером деревенская улица услышала долгожданные песни. Слава с дядей Сережей громко поют. Да и мне захотелось попеть. Как хорошо, что люди поют, ведь в этот момент искреннее, добрее становятся. И когда льется песня, совсем не важно, какие у человека голосовые данные, становится по-настоящему здорово, глубоко в нас сидят наши песни. Долго в этот вечер не потухал свет в доме у Кувановых. У дяди Сережи и тети Насти, наших дорогих соседей, есть сын, Сергей, я о нем писал, жена у него в школе директором работает. Я и попросил ее, чтобы почитать детям стихи. Я шел в деревенскую школу с большим волнением, как примут ребята, нужны ли мои стихи, но простое, а вместе с ним сложное понятие, кто, если не мы, заставляет делать дело, может быть, всей жизни. Школа была девятилеткой, на встречу пришли все двадцать учеников с первого по девятый класс, вот так в деревне и даже с детского сада сюда детей привели. Как же я был тронут. Ведь в деревне бывает всего один ученик в классе. Но отступать нельзя. Я читал много стихов на разные темы, но первое посвятил шестидесятилетию Великой победы. в конце прочитал стихотворение про Леметь. Одна учительница попросила потом переписать его на листочек. Самое главное, ребятам было интересно слушать стихи о нашей великой стране и о деревне. Провожать меня из школы вышла директор. Я очень рад был за них с Сергеем, у них растут две дочки, дай бог им счастья. И было хорошо на душе оттого, что удалось выступить в деревенской школе. Как-то утром встал, пошел к колодцу набрать воды, зная о том, что на деревне всего несколько стариков и старушек осталось, и не чаял кого-то встретить. Но в Новой жизнь веселей идет, а тут, в Деревне, только воспоминаниями и живешь. Вдруг смотрю, на покосившемся крылечке очень старого дома сидит старушка, подхожу поближе, и вправду живой человек глазами моргает. Я, говорит, сынок, ничего не слышу. И поведала мне, что дети ее в Ардатов забирают, а она все равно в Леметь возвращается. Мне, говорит, дома лучше. Возле колодца, говорит Дуня, живут четыре старухи, одна ходячая за тремя неходячими ухаживает. А я думаю, какая чудная и хорошая бабушка, какую ношу нелегкую тащить непросто, ох, как не просто. Не знаю и откуда в человеке такое живет, ведь покинутая деревня почти, на Луговке тоже мало народу, да и на Новой много домов покинутых. А все равно до глубины души хочется, чтобы деревня жила. Хорошо, что Молодцовы, Кувановы, Носовы много детей в свое время нарожали. Вот теперь кто-то уехал, а кто-то остался. Вот как все просто и сложно одновременно, рожай детей, и будет твое продолжение в них. Дядя Ваня, тетя Маша Молодцовы умерли, так дети теперь, внуки их живут, дядя Сережа с тетей Настей Кувановы живы, слава Богу, и к ним много внучек в дом приезжают. Они этому несказанно рады. Не погибай деревня Лепеть, не погибай деревня Луговка, не погибай Новая - на коленях молю, живите! Не погибай русский наш народ, много ты перенес, больше всех, пожалуй, на тебя свалилось горя, но все равно, живи Святая Русь, живи, живи. Вот и настал день перед отъездом, мучительный он. Отыскал книгу погибших нижегородцев, нашел там деда и отметил про себя: да, много Леметских молодцов голову сложило в Великой Отечественной, много. Передо мной мелькали фамилии, и возле многих местом жительства значилось - село Лепеть. Дуня набрала целую корзину яблок: - вези, говорит, Женя прямо до поезда довезет, а там встретят. Вечером пришел дядя Сережа Носов, выпили с ним, он захмелел сильно, посетовал опять, что Клавдию, жену жалко. - Дети у меня хорошие, говорит, - одному скучно. Моя мама, когда приезжала в деревню, я знал это давно, всегда угощала дядю Сережу, вот и я продолжил мамину традицию. Вышел проводить дядю Сережу, беспокоюсь за него, а он по-молодецки: - Дойду, Толька, дойду! Двоюродный мамин брат все удивлял меня, его могучая некогда спина была сгорбленная, но я знал и чувствовал, что настоящее в людях живо. С утра Дуняша наварила мяса в дорогу. Сели на лавочку перед отъездом, заплакала. Хуже всего это для меня, когда женщина плачет. Опять одна, родной ты мой человек, остаешься, но, сколько я не звал со мной, не поехала. Говорит, что здесь буду помирать. Вот я, родившийся в Братске, вроде городской житель, но мама, возившая меня каждый год в деревню, столько воспоминаний и любви в меня вложившая, сейчас ждала меня в Братске, где семья, друзья, работа. И не разорвешься на две части. И это суровая правда жизни. С двумя сумками и корзиной яблок пошел на Новую. Посидели немного у Жени. Нина предложила выпить, но в дорогу не хотелось, все внутри ходуном ходило. Пообедав, вышел на улицу. Я смотрел на церковь, а Дуня, видя мой восхищенный взгляд, говорила, говорила, что название ей - Пресвятая троица. И название, и церковь были величественны. Нина достала фотоаппарат, даже сфотографировались на память. Обнял Дуню, она, конечно, заплакала, а Нина говорит: - Не расстраивай парня в дорогу. А как тут не расстроиться. И вот мелькают деревни нижегородские, до Арзамаса 60 километров. А я все спрашиваю, как эта деревня называется, как эта. Вот и вокзал города Арзамаса, стоянка поезда Москва - Тында всего 2 минуты. Женя провожал меня со своим зятем. И вот мы бегом бежали на второй путь через переход. Женя бежит с огромной корзиной яблок, за ним его зять с сумкой. Пробежались, в общем, ничего, оно даже пользительно. Поставив поклажу и отдав билет проводнице, спустился к Жене, пожал его большую деревенскую ладонь. Спасибо, дорогой Евгений, тебе за все. До свидания деревенька милая.
   Сейчас, видя, как развивается современный мир, компьютеры, виртуальный мир и т.д., мне кажется, мы утратили самое главное - свои истоки. И я буду молить Бога, чтобы люди, даже те, кто забыл, вспомнили деревню, вспомнили парное молочко, русскую печь, коровушек-кормилиц. Молодежи это сейчас все трудно понять. Скажут, и о чем это дядька пишет. Только пишу я о нашем исконно русском, о том, о чем душа болит. Да, меня многие не понимают, говорят, то, о чем ты пишешь, давно отошло. Только, может быть, у кого-то и отошло, а у меня свербит все во мне и не забывается то, что было.
  
   ЛОХ
  
   В последнее время в лексиконе многих людей звучит слово "лох". Что это означает, - спрашивал у сына. А в ответ: "Папа, тебе лучше не знать". Спрашиваю других - все отвечают по-разному. Кто-то определяет: "Человек, которого легко обмануть", "тот, кто простоват и за себя не постоит". А еще - "человек, которого нет труда подставить", "над которым, все кому не лень издеваются". Смотрю в словарь - это растение. Точнее, деревце с серебристыми листочками.
   В моем воображении получается такая картина: если ты простой, честный человек, совестливый, верящий в правду - значит "лох".
   Вот такое получилось предисловие к моему рассказу. Прошу не придираться к моим словам дотошливого читателя. О чем пишу - выстрадано; имеет право быть.
   Бабушка Таня, ловко поддев ухватом большущий чугунок, доставала его с помощью круглой болванки, чтобы шло ровно. Вкуснейший в мире суп подавал такие признаки жизни, что у внука, Федора Подкорытого, проснулся аппетит с огромной силой.
   - Баба, вкуснее твоего супа на белом свете нет ничего!
   Он тут же уничтожил две полные тарелки расписной деревянной ложкой.
   Жили они одни в этом доме. Сын бабы Тани погиб на самосвале, вот уже более десяти лет назад. Страх, какую смертушку принял. Остановил машину на краю обрыва, чтобы землю высыпать. Да пошел посмотреть чего там. Споткнулся, да упал. А машина ходом на него. Стоял пред ней на коленях, весь в грязи, смотрел в глаза смертушке. Сначала все подумали, что пьян был. Но экспертиза показала - трезвенький. Грязь, скользко. А машина не на ручнике была.
   После похорон, немного погодя, оставила невестка маленького Федора у бабушки. Ушла и больше не вернулась. Говорили, будто замуж вышла. Вот и стали баба с внуком жить вдвоем. Все бы ничего. Была корова, Машенька, курочки разноцветные. Учился Федор к радости бабушки на "отлично". А как закончил школу, к тому времени колхоз развалился вовсе. Работы в деревне не стало. В армию Федора не взяли. Надорвал спину, помогая бабушке. Деревенская жизнь не сахар, известно. Святое дело подростку помогать на тяжелой работе. Бабушка Таня взялась лечить внука всеми известными ей средствами. Не обошлось и без деревенской знахарки, известной давно своим врачеванием. Она и поставила на место позвонки на спине Федора. И он поправился.
   Пришло желание, затем и решение учиться. Поехал и поступил, на удивление окружающих один из преподавателей восхищался даже: "Вот она, глубинка русская!"
   А потом был разговор с бабушкой. Всплакнув, она: "Как я, без тебя-то, внучек?" спохватилась и давай уговаривать:
   - Да, что я говорю! Учись Феденька! Я не пропаду, коровушка поможет, да огород. Не горюй!
   Федор обнял ее за плечи. Не печалься бабушка, выучусь, вернусь в деревню, найдется работа, электриком буду. А то и предпринимателем заделаюсь. Электричество - это такая важная наука.
   Баба Таня сняла со стены икону и благословила внука в путь.
   И началась у парня совсем другая жизнь. Чаще всего она вызывала у него недоумение, непонимание. Общение со сверстниками удовольствия не доставляло. Здесь не было соучастия, каждый жил своей жизнью. Денег, которые дала бабушка, хватило ненадолго. Стипендия слишком мала. Федор экономил отчаянно. Покупал в основном лапшу "Ролтон". Жил в общаге, а с ним двое ребят иногородних. Юра Сиразиев и Степан Иванов. Оба из обеспеченных семей. Ужинали они в барах и ресторанах. Очень скоро Федор стал для них предметом насмешек и издевательств. Как права поговорка, что сытый голодного не разумеет. Скоро и в университете все узнали о том, как беден Федор, как ест одну лапшу. И обидное прозвище "лох" приклеилось к парню накрепко. Федор терпел и, стиснув зубы, учился по-прежнему хорошо. К сожалению нездоровый интерес к нему все рос и рос. А отсутствие сопротивления ожесточало.
   Однажды Юра и Степан пришли сильно пьяные. Федор в это время, вскипятив воду, залил лапшу, намереваясь поесть. Это обстоятельство только раззадорило парней. Федор на обзывания лохом не реагировал. И тогда Юрий со Степаном принялись избивать Федора. На утро тот и встать не мог, все тело болело, преподаватели в университете не могли не заметить страдания Федора, как и настроение студентов. Ценили усердие в учебе молодого человека. Но все же неизбежное произошло, а они не смогли уговорить Федора остаться - тот решил бросить учебу. Выросший в деревне Федор, искренне уверовал в доброту и человечность. И не захотел оставаться в холодном, равнодушном, живущим неискренностью городе.
   Баба Таня, подоив корову, шла с ведром со двора, как вдруг появился исхудавший ее внук. Она выронила из рук ведро и молоко разлилось по приступку. А она все прижимала Федора, свою кровиночку, любимого самой большой бабушкиной любовью. Федор скрыл от бабушки свои мытарства, сказал, что не справился с учебой. Но бабушка, мудрая бабушка, сама догадалась о многом. Не расспрашивала, а все обернула в хорошую сторону: внук вернулся. Как же рад был Федор всем деревенским людям, бабе Анисье, деду Ефсею, деду Прохору, бабе Авдотье, всем, всем.
   А у коровы Машеньки телушка уж подросла. И было у них в хозяйстве теперь две дойные коровы. Стал Федор носить молоко дяде Коле, а тот на машине отвозил продавать в город. Никогда не было такого достатка в семье.
   Прошло три года, и Федор сумел купить старенькие Жигули, и сам стал возить молоко в город. Коров стало пять в хозяйстве. Богатством это не назовешь, но на самое необходимое вполне хватало. В деревне жила девушка Нюра. Про таких обычно говорят "невзрачненькая". Она была моложе Федора на четыре года. Из села никуда не стремилась, охотно помогая родителям.
   Как в кино, состоялась их первая встреча, на мосточке. Вот и случилась меж ними любовь. Сыграли свадьбу, да такую, под открытым небушком. Старики пели душевно, заливалась гармонь. Казалось, березки окрест что-то радостно шептали.
   Сохранись, святая Русь. Сохраните Федора с Нюрой, таких молодых, открытых, работящих. Пусть порадует их земля родная красой и одарит плодами от трудов.
   Нюра с радостью приняла фамилию Федора (предмет насмешек над ним в городе). И сложилась, выросла семья Подкорытовых.
   Бывало, задержится муж на сенокосе, Нюра все глаза проглядит и бежит, бежит навстречу желанному. А у Федора, словно внутри все оттаяло, все обиды, унижения. И такие слова ей ласковые находил.
   Потом и детишки пошли. Девочка Лиза, мальчик Егор. Баба Таня нарадоваться не могла.
   Как-то в городе подошел к Федору человек, обросший весь и в одежде грязной.
   - Здорово, Федор.
   С большим трудом он узнал Юру Сиразиева.
   - Нас ведь выгнали тогда из университета. Родителям я стал не нужен. Степан, друг, от пьянки сгорел, два года тому назад. Я, вот, бытую здесь.
   Федор молча протянул Юре двухлитровую бутыль с молоком. Тот взял ее дрожащими руками и... заплакал.
   - Федор, прости, прости нас...
   Ох, трудно, как трудно бывает передать нас словах состояние души человека...
   На зорьке петухи тренируются на песнях. Пастух забирает стадо на выпас. Проводив коров, Федор вернулся в дом. И вдруг остро вспомнил встречу со знакомым на рынке.
   Обнял жену:
   - Нюра, милая моя, как же я тебя люблю!
   И не было в то мгновение, в ту минуту, в ту секундочку на деревне, да, верно, и в городе, людей, счастливее семьи Подкорытовых!
  
  
  
   ЕВДОКИМОВСКИЕ ГУЛЯНЬЯ
  
   Я взял программу телепередач, прочитал: "Евдокимовские гулянья. Канал Россия, в 22 часа". И, конечно же, стал с нетерпением ждать этого часа. Еще бы особый случай. На родину Михаила Евдокимова приехали многие известные артисты, состоялся большой концерт. В память о настоящем человеке, которого любила вся страна. Передачу, к счастью, повторили дважды, и я думаю, это было по желанию народа. Тогда чего же я пишу об этом, если все видели передачу по телевизору? И все же, не могу не писать. Это исконно русское искусство, культура и эти имена - Евдокимов, Василий Макарович Шукшин, Геннадий Заволокин. Такая, до боли знакомая, наша матушка Русь. И сердце мое и разум словно говорят: пиши, пиши. И мне хорошо от одной только мысли - возможности написать о прекрасном и великом. Прямо на деревенской улице собрались стар и мал. Вышел на сцену народный артист Валерий Золотухин. Порой годами ждешь, когда родится новая песня, которая проникает в душу и останется с тобой. Песня, что пел артист, была проста. Но как спел ее Валерий Золотухин, как это прочувствовали все. Мне сразу вспомнилась моя бабушка: "Съешь, сыночек, яйцо", - мягко и душевно говорила она.
   - Я в столовой поел.
   А она на это сердилась:
   - Да чем они накормят, в столовой-то?
   Бабушка родом из Горьковской области, поэтому выговор был на "о". Непередаваемо прекрасная русская речь. В деревне яйца - первая и чудо-еда. А вот и песня:
   "А без яйца, а без яйца, как говориться, яичница, яичница нам только снится. Куда ж мы, братцы, без яйца!"
   душевно пел Валерий Золотухин. И если бы жив был Михаил, он бы расцеловал его за мудрую и простую песню.
   После Валерия Золотухина вышел Маршал. То, что делает этот человек, достойно всякого уважения. Он пел песню "Россия". Когда я услышал ее первый раз, я плакал от глубокого понимания самой сути. Замечательный музыкант и певец Игорь Николаев говорил, что спел бы эту песню, если бы Миша был бы жив. И он спел. Песня называлась "На Николиной горе". И вдруг полил дождь, началась гроза. Но артисты были уверены, что Миша их слышит. Как же это может не тронуть душу. О-го-го!
   Народный артист Лев Дуров в фильме о Михаиле Евдокимове вспоминал, когда снимался фильм, неподалеку играли пацаны в футбол. И Михаил привез им дорогой настоящий футбольный мяч. Вызвал старшего из них и вручил ему. Счастливые, мальчишки помчались с мячом.
   Один такой момент, а какие славные мысли. Пишу и надеюсь, что кто-нибудь это прочтет. Слышу и вижу воспоминания народных артистов Льва Лещенко, Владимира Винокура, Регины Дубовицкой. Дух захватывает. Вот эта некрепкость живет в нас, и жить без нее нельзя.
   Народный артист Панкратов - Черный вспоминает, как с Михаилом катали тесто под пельмени простой бутылкой. И потом, известный артист Михаил Евдокимов по-прежнему раскатывал тесто простой бутылкой. В который раз я включаю музыкальный центр, чтобы послушать песню в Мишином исполнении "Домик у дороги". На глазах слезы... потому, что любим мы тебя, деревня милая, такой любовью, что...
   Сколько в деревне разрушено, а как хочется, как хочется, чтобы деревня жила... у меня на кассете есть фото Михаила. Его взгляд устремлен в небо.
   Незаметно, как всегда, когда смотришь с интересом, закончилась передача. Большая удача телевидения не часто говорится о нравственности, доброте, совести и чести. Нельзя не стать самому человечнее. А я буду с нетерпением ждать следующих "Евдокимовских гуляний". И всем скажу: "Нельзя нам без этого жить! Ей-богу, нельзя, дорогие сограждане!
  
   СЛЕЗЫ ЧАСТО РАДОСТЬЮ БЫВАЮТ!
  
   В конторе с утра было шумно. Обсуждали новость несусветную. Сюда, в глушь прислали нового агронома. На вид - мужичонка, лет сорока, маленького роста, весь такой невзрачненький. Но интерес у баб от этого не пропадал. Они все допрашивали председателя, откуда он и женат ли. Словом учинили допрос. Андрей Никитич, конечно, понимал, о чем пекутся бабенки. На селе, почитай, больше половины женского полу без мужиков живут. Мужик - дефицит на селе. Впрочем и председатель толком ничего не знал. Когда Евсей Спиридонович, прежний агроном, помер, он позвонил в район без всякой надежды, что найдут замену. И вот этот мужичок сидит в конторе и очень сконфужен. Это было заметно.
   Андрей Никитич решительно объявил задание на день, и контора опустела.
   - Проходите в кабинет, - обратился он к агроному. - Будем знакомиться.
   Мужичок поднялся, как-то неловко и робко посеменил к дверям председательского кабинета. Он был одет в поношенный костюм. Но вся одежда сидела на нем аккуратно. Председатель чувствовал неловкость нового агронома и пытался разрядить как-то обстановку.
   - Да вы сильно не переживайте, бабы у нас только на первый взгляд бойкие. А работницы какие! Без них труба была бы колхозу, ей-богу! Геннадий Прохорович, а я Андрей Никитич, вот и познакомились.
   - Я товарищ председатель, и вправду переживаю. Жена от меня год тому ушла. Слюнтяем посчитала, нюней, что все ездят на мне. Нашла себе, как и хотела, начальника. А меня на прежнем месте работы пожалели. Высох весь, трухлявым пнем чувствую себя сам. Вот и посоветовали уехать подальше, работу поменять.
   -Да, вы не беспокойтесь, не подведу я вас!
   По мере этого рассказа председатель все больше проникался отеческой любовью к отчаявшемуся открытому человеку. Не каждый так откровенно поделится личным. председатель это чувствовал, что перед ним хороший человек. Председатель определил специалиста в дом Анисьи Петровны, на Центральной, 8. до завтра предложил обустроиться. Председатель сел в УАЗик и быстро исчез из виду.
   Геннадий Прохорович шел по сельской улице и чувствовал, как просыпается долгожданное спокойствие в душе. Вот и дом N8, он подошел к свежевыкрашенному дому. Навстречу выбежала небольшая беленькая собачушка и зазвонила колокольчиком. Вышла хозяйка, на вид женщина лет за сорок. Улыбнувшись, пригласила Геннадия Прохоровича в избу. Дом большой, пятистенный, три большие комнаты.
   - Вот, ваша комната, живите на здоровье, тридцать рублей в месяц. А сейчас я вам парного молочка принесу, только подоила козу.
   В комнате была аккуратно заправлена кровать и все убранство было уютным. Так и светилось чистотой.
   Немного погодя, хозяйка постучала в его дверь. Вошла и поставила на стол глиняный горшок с парным молоком и стакан.
   Геннадий Прохорович, вы не удивляйтесь, что все здесь о вас говорят. Деревня и есть деревня, но люди здесь хорошие.
   - Да, мне председатель рассказывал.
   - Ну, вот и хорошо. Отдыхайте, как дома.
   Геннадий, попив молока, прилег, да так и проспал до вечера. Анисья Петровна пригласила ужинать. Разливая окрошку по тарелкам, Анисья рассказывала Геннадию о себе. Все, без утайки, как только деревенские люди могут быть искренними и правдивыми.
   Отец ее погиб на войне, маму схоронила недавно. Двое сыновей в армии служат танкистами, дочь в школе, в 8 классе, сейчас прибежит, наверное, стрекоза. Сама она на почте работает. И вдруг совсем тихо добавила:
   - Муж, Миша, на тракторе пьяный был, перевернулся и погиб. Давно уж. С мамой троих поднимала. Ну, давайте есть.
   Вскоре примчалась дочка Алена. Они втроем с аппетитом навернули окрошку. И лена нахваливала, как ее мама вкусно все готовит.
   - Ну, хвати тебе, горе ты мое.
   - Почему - горе? Мам, я выучусь, учителем стану.
   Прошел месяц. Геннадий жил на селе. Работал душевно. Сам перекрыл толью зернохранилище.
   - Гляди-ко, сколько откладывал это дело, а он сделал, - радовался председатель.
   Всегда вежливый, приветливый, Геннадий завоевал очень скоро уважение сельских жителей.
   Как-то в субботу, Анисья, истопив баню, пригласила Геннадия испарится.
   - Мы с дочкой уже попарились, и вы сходите, а я вам кваску почерпну.
   Геннадий Прохорович надел халат и пошел в баню. Раздевшись, оставил свою нехитрую одежду, состоящую из халата и трусов, и вошел в парилку. Дверь в предбаннике оказалась открытой и сюда забрела коза Машка. Чем ей приглянулся этот халат, неизвестно. Только выволокла она его из предбанника, и трусы зацепила. И давай валять по двору.
   Геннадий Прохорович, напарившись, вышел в предбанник, кваску попить. И обнаружил пропажу одежды. Как же быть, голышом не пойдешь?
   Прошло уже два часа, как парился квартирант. И Анисья забеспокоилась, не угорел ли? Пошла проверить.
   - Геннадий Прохорович, не угорели вы?
   - Да нет, моюсь, все в порядке.
   И еще два часа прошло. Только тогда убитым голосом Геннадий Прохорович сообщил о пропаже халата. Анисья, всплеснув руками, побежала по двору и к ужасу увидала, как коза дрыхнет на его халате.
   Анисья принесла что-то из одежды и со слезами на глазах стала извиняться перед квартирантом.
   - Я куплю новый халат!
   Геннадий и не думал обижаться. Они вошли в дом. Анисья поставила чай. И вдруг появилась на пороге коза, упала у ног Геннадия Прохоровича и жалобно блеет. Тут они оба и прибежавшая Аленка рассмеялись до слез. Этот случай сблизил Анисью и Геннадия. Они уже ждали встреч после работы, друг перед другом старались сделать что-то хорошее. А потом и сошлись, как сходятся давно страдающие и жаждущие близости сердца. Оба пережили много страданий и заслужили счастье. Наверное, потому, от счастья, слезы часто радостью бывают.
  
  
  
  
   ДОМ РОДНЕНЬКИЙ
  
   Стоишь ты на возвышенности природной наш красивый бревенчатый домик. Внизу течет плутовато раскинувшаяся, вечно удивляющая речка. Жилье человек завсегда возле водоемов возводил. В каждой избе свой, и только свой особенный дух.
   Ты все помнишь, милый сердцу домишко. Прадеды, которые тебя строили, давно умерли. Да строили-то они на века. Хоть сто лет пройдет, а дом нигде не покосился, не сгнил. Умели строить, ух, мудрецы, волшебники, прям, оторопь берет.
   Русская печка в полдома, родненькая, помнишь, как мылись в тебе и готовили еду и грелись. А старики, бывало, говаривали, что кирпич не простой, от всех хворей вылечит. И это, несомненно, так.
   На праздники гармошка не умолкала. Девки в хороводах, весело.
   В сущности, не так уж много надо человеку в скромной, бережной к природе жизни. Вот я представил, а что же все-таки надо человеку? Дом, корова, куры, другая живность - чего хочешь, заводи, конечно. Еще - сеять хлеб. Лес одаривает грибами и ягодами, речка рыбой богата. Радует чистый воздух природный первозванный. Но человек построил города, мегаполисы, с чудовищной безжалостностью уничтожая природу. Всем хочется не ходить, а разъезжать на машинах. Жить в квартирах, с крутой мебелью и техникой. Да и заводы травят население городов. И мы живем. Нет-нет, да нахлынет тоска с печалью. О том, что многие забыли такое понятие как совесть. Кидаются за бешеными деньгами. А болезни всех подстерегают. Многие и детей родить не в состоянии.
   Обидно, но человеку, бросающемуся за всем новым, многое не удается. Становится неинтересно жить.
   В модных офисах, что растут как грибы после дождя, вообще нет понятий о нравственности, чести. Другое процветает. Зависть, корысть, сведение счетов, злоба.
   Иногда хочется закричать, упав на колени, сказать, что нет ничего благороднее, оставаться человеком с совестью.
   Нынешнее поколение твердит, что с совестью жить сложно. Одна женщина как-то с гордостью сказала: "Я вот подставила подругу, живу богато и вам советую".
   Люди часто болеют в городе, но вовсе не думают о возвращении в деревню. Нынешние руководители тоже об этом не думают. Нельзя нарушать баланс жизни, многовекового уклада.
   Мы все куда-то спешим. Не думаем. Смотрим, дети выросли, и по менталитету они совсем другие. И вот уже, кажется, потеряна нить добра, совести, нравственности.
   Молодежь смеется над этими словами. По глупости и иные взрослые тоже, встречал я и таких.
   А все же интересно, что было бы, если несколько молодых семей уехало бы жить в деревню? Завели б хозяйство и постепенно, питаясь натуральными продуктами, может быть, другими глазами смотрели на мир, на жизнь. Не было бы проблем с деторождением.
   Давно известно, что без культуры многое человек теряет. А главная потеря - человечность. Спасение от этого - работа, и как лучший ее вариант - работа на земле. Понятие комфорт - заносное, он только портит природу человека. И это истина.
   Деревенский дом, ты помнишь, как счастливы были люди, и не было многих сегодняшних нерешаемых проблем.
   А люди были чистыми, душой и сердцем. Совсем не случайно, когда смотришь фильм о деревне, оживает в душе что-то хорошее, настоящее.
   А ведь многое в наших душах еще не потеряно. Чувство сострадания, к примеру. Много еще хорошего есть в людях. Подумай, человек, и помоги тебе Бог найти путь к истокам нашего существования!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"