"Спит одна тетка и снится ей кошмар, как будто зверь какой то злобный, рыча, отгрыз ей голову. Страшно тетке, не хочет она видеть этот сон, хочет проснуться, да не может. Ибо не сон это вовсе".
Sodom
Внезапно, субботнее утро обернулось для Бориса Семеновича кошмаром, наполняющим его организм болью и тоской. Факинштейн с трудом сидел на кровати, свесив ноги, и вспоминал события вчерашней пятницы. В его мозге висел вопрос, написанный прожженными кривыми буквами: "прекратите мне?" Возле надписи валялись дохлые мухи. Их фасетчатые глаза были широко распахнуты и смотрели на мир с ужасом и укоризною. Судя по позам, в которых застыли насекомые - все они умерли мучительной смертью. Факинштейн сделал слабое поступательно-вращательное движение левой ногой, пытаясь удалить надпись и привести в порядок мух - к примеру, предать их земле и так далее, но у него ничего не вышло. Тогда он встал, подошел к столу и допил остатки кефира.
Рецепторы фиксировали множественные поражения органов. Кровь была отравлена токсинами. Проведя серию экспресс тестов, Борис Семенович пришел к выводу, что все яды, циркулирующие в его организме, являются метаболитами этанола. "Как они попали во внутрь миня?" - страдал Факинштейн, удаляя щетину с подбородка электробритвой - "очевидно в этом как-то замешаны мухи. Грязные твари... Они доставили яд и сами же погибли от него. Будут знать теперь!!!".
На самом деле мухи были здесь не причем. Причем был сам Борис Семенович, который вчера вечером изволил изрядно откушать пива. Факинштейн знал, что спиртное, вызывающее эйфорию, разрушается ферментом алкогольдегидрогеназой, который вырабатывается печенью. Если ферментов вырабатывается мало, то они не справляются с нагрузкой и не полностью окисляют спирт, образуя множество метаболитов, которые отравляют организм. Кроме того, количество и токсичность метаболитов зависит от качества спиртного.
Борис Семенович решил пройтись туда-сюда по городу и посмотреть, как себя чувствуют другие люди. "Алкогольдегидрогеназа не поступает в кровь, если в крови нет этанола или его мало. Поэтому, что бы инициировать синтез и поступление фермента, нужно увеличить концентрацию этанола в крови" - размышлял Факинштейн, завязывая кроссовки - "этот процесс в народе называют опохмелом, но грамотно нужно говорить так: "купирование похмельного синдрома".
Борис Семенович покинул дом и теперь шагал по улице, вдыхая выхлопные газы, дым далеких пожаров и слушая, как ревет в наушниках злобная прелесть SkyFire. "Да, MDM групп много и большинство команд копируют друг друга, нет индивидуальности, нет таланта, что ли... Но мне кажеца, что SkyFire играет выразительно" - тут, как обычно, мысли Факинштейна совершенно неожиданно перескочили на старую тему: "Если ферментов вырабатывается много, то этанол и его метаболиты полностью окисляются до углекислого газа и воды, снимая интоксикации организма".
В воздухе остро пахло азотной кислотой, вероятно от транспорта. Было совсем не удивительно, что Борис Семенович знал как пахнет азотная кислота. Более того, Факинштейн знал, как пахнет серная, соляная, фтористо-водородная кислота, бром, разнообразные полициклические углеводороды и биогенные амины. Знание это было напрямую связано с его профессией, что впрочем, совсем не важно, хотя, черт его знает, может быть, это окажет огромное влияние на развитие дальнейших событий.
Почему-то сильно хотелось пить. Повернув направо, он увидел желтый прицеп с бочкой кваса. Прицеп стоял на площади, а рядом с ним под грибком сидела продавщица, народу поблизости не было. На другом конце площади для желающих пофотографироваться был организован аттракцион из муляжей животных. Посетителей в аттракционе не было видно, но Факинштейн земетил лошадь и верблюда, которые, судя по всему, были настоящие. Возможно, они и были посетителями, причем единственными. Борис Семенович подошел к продавщице кваса и попросил пол-литровый стакан. Отдав 15 рублей, Борис Семенович сел на скамейку, которая стояла рядом с квасным прицепом, и сделал пробный глоток. "В квасе тоже есть немного этанола и надеюсь, его хватит для купирования синдрома" - думал Факинштейн, а напиток тем временем возвращал его к жизни, что само по себе было на самом деле скверно.
В то же мгновение между скамейкой и квасным прицепом хлынула толпа народа, задевая Бориса Семеновича локтями, ногами, сумками и выплескивая квас на его одежду. Факинштейн вскочил, уклоняясь от ударов, и покинул опасную зону. Поток иссяк, будто не было его, площадь вновь была пуста. Борис Семенович постоял несколько минут, вертя башкой в разные стороны в поисках вредителей, потом принялся с вожделением разглядывать скамейку, страстно желая ощутить её под своим организмом. Наконец, он подошел и потихоньку сел, готовый вскочить и отступить. Но ему не дали этого сделать.
В проход между скамейкой и квасным прицепом прорвалась толпа, возглавляемая отрядом бомжей, которые начали тереться об Факинштейна своими язвами и струпьями, выплескивая на Бориса Семеновича остатки кваса.
Среди толпы во весь опор скакали лошадь и верблюд. Факинштейн увидел широко открытый глаз животного, и в следующий момент лошадь сбила его со скамейки на асфальт, а верблюд тут же наступил на него ногой. Воздух со свистом покинул грудную клетку, и Борис Семенович принялся извиваться, пытаясь скинуть с себя наглое животное. Тем временем верблюд не спешил покидать спину своей жертвы, и балансируя на одной ноге, начал поднимать остальные, разводя их в стороны, таким образом, демонстрируя свое умение держать равновесие. Факинштейн же, яростно дрыгаясь и вертясь, пытался вырваться на свободу. Неожиданно верблюд строгим голосом обратился к Факинштейну: "Пошалуста, витите себья прилично. Шо за манегы?!"
Услышав это, Борис Семенович окончательно осатанел, и изловчившись цапнул зубами верблюда за ногу, вырвав клок шерсти. Верблюд от неожиданности потерял равновесие, и взмахнув ногами, словно птица крыльями, обрушился на Факинштейна, вдавливая его в асфальт. Борис Семенович испуганно притих, но через мгновение сделал слабую попытку выбраться из под верблюда. Вероятно, это было серьезной ошибкой, потому что на него тут же наехал, лязгая гусеницами, тяжелый танк. Далее, по его спине проследовала колонна бронетехники, всё сильнее и сильнее вдавливая Факинштейна в крошащийся асфальт.
Парад продолжался уже более часа, и Факинштейн окончательно оглох от грохота тяжелых машин и ослеп от пыли. Внезапно, боевая машина, которая двигалась по нему в это время, остановилась, и двигатель её заглох. Над площадью прогремел голос главнокомандующего: "Для демонстрации военной мощи наших вооруженных сил, над площадью на высоте 600 метров от земли, через 10 минут будет взорвана водородная бомба, мощностью 50 мегатонн в тротиловом эквиваленте! Внимание, до взрыва осталось 10 мину...." Ослепительный белый свет молнией сверкнул в небесах, асфальт вокруг Бориса Семеновича закипел. В тоже мгновение ударная волна, словно исполинский молот обрушилась на Факинштейна, вдавливая его и танк в бурлящий асфальт на пятнадцатиметровую глубину. Здесь было не так жарко и даже прохладно. "Что же они не досчитали до конца, паразиты, ведь не прошло десяти минут с начала отсчета..." - растерянно думал Борис Семенович.
На самом деле, зря он жаловался. На самом деле, ему повезло - танк, остановившийся на Борисе Семеновиче спас его от теплового излучения, приняв на себя основной удар. И сейчас верхняя часть боевой машины испарялась, остужая днище танка. "Хорошо, что в танке отсутствует боеприпас, иначе..." - в туже секунду в кабине танка начали рваться снаряды, разнося машину в клочья и запечатывая выход из ямы.
На поверхности, треща стеклянной коркой, застывал асфальт, а Факинштейн, вконец измученный неудобной позой, голодом и жаждой тоскливо выл под землей, пытаясь охотиться на местную фауну.
Так прошел день. Ему удалось поймать несколько жирных подземных жуков и дюжину кольчатых червей. Нафаршировав их друг другом, он запек всё это в кипящем асфальте, как пирожки во фритюре. Получилось не дурно и Борис Семенович шумно начал требовать добавку, трепеща конечностями. Этот трепет возымел полезный эффект, расширяя пространство вокруг источника и превращая подземную канаву в просторную пещеру.
Радиоактивная корка спекшейся породы свода люминесцировала, освещая темноту подземелья замогильным светом. Борис Семенович сидел на полу, обхватив колени руками. Его взгляд был неподвижно устремлен на объемные буквы, выжженные взрывом в потолке. "No escape". "Нет выхода..." - мрачно гундел Факинштейн про себя - "выхода нет, да и не было его никогда, потому что любой выход - это обман". Слезы застыли на глазах Бориса Семеновича, еще мгновение и, они, скользнув по его старческим щекам, упали на пол пещеры, прожигая глубокие дыры в породе, ибо не слезы вовсе это были, а кислота. И вот уже сквозь дыры эти глядят на него мертвецы и протягивают к нему скрюченные, узловатые пальцы, с острыми когтями. Холодным светом горят очи их, а голоса подобны ветру, шумящему в кронах вековых деревьях. Обращаются мертвецы к Факинштейну так: "иди к нам человек, видишь скучно нам. Иди к нам, давай играть". Но Борис Семенович не идет к ним ни как - боится. Знает он их игры, знает правила, знает, что у мертвецов все игры заканчиваются одинаково. Утащат они его глубоко под землю и там защекотют до истерики. И будет Факинштейн биться как сумасшедший и смеяться, а мертвецы будут смотреть на него и пальцами показывать, а потом уйдут прочь.
Так ответил им Борис Семенович поразмыслив: "знаю я одну игру, но запечатана она радиоактивной коркой, что над головою моей, и не сможете вы поиграть в неё, потому как не сломать вам печать, ибо имя ему "выхода нет". Зашумели мертвецы, зашипели беззубыми ртами, замахали руками, похожими на коряги, еще ярче вспыхнули их мертвые очи, полные холодного огня и начали они вопить: "что, да что ты знаешь о нас человек? Ибо способны мы сломать любые печати и запечатать открытое, такой печатью, что никто её не сломает, а попытавшись сломать сойдет с ума. И утащим мы сумасшедшего глубоко под землю и защекотим там его до истерики".
"Что ж, тогда взломайте эту печать и начнем игру!" - воскликнул Факинштейн громко, потрясая плеером над головою своей. Черные тени поползли по сводам пещеры и вот уже вгрызаются в стеклянную корку острые когти мертвых, и сыпется на пол с потолка порода. Быстро закончили они работу свою, и солнечный свет ярким лучом пронзил тьму, отпугивая мертвецов, и полезли они в землю, хватая Бориса Семеновича за шнурки кроссовок, таща за собой. В ярости шипели мертвые: "мы увидели твою игру и знаем, как она называется. Война! Не для мертвых эта игра. Лишь живые в неё играют, чтобы стать нами. Ну а сейчас, мы с тобой будем играть в нашу игру, готов ты или нет". И принялись мертвые щекотать Факинштейна весьма искусно и изощренно, но ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь с тоской глядели очи его.
Тогда восстал из земли Самый Главный из Мертвых и сказал: - "отойдите, расступитесь в стороны, дайте мне попробовать потихоньку!". Не было искуснее щекотальщика, чем этот Главный, но Борис Семенович не поддался его искусству. Так и стоял он, словно коммунист на допросе у белых, и не было у него на лице ни смеха, ни истерики. Дивились мертвые и в смущении глаголили: "что за человек ты, коли не боишься щекотки, будто мертвый? Ступай прочь от нас, не можем мы выносить твое общество". Схватив Факинштейна опять же за шнурки кроссовок, они швырнули его прочь на поверхность.
И пошел Борис Семенович по выжженной земле, опираясь на посох, разбрасывая семена, которые он стащил у мертвых. Всякий же кто видел его, думал: "вот он сеятель идет, и сеет и сеет. Значит, будет урожай, значит, есть надежда!"