Казанцева Марина Николаевна : другие произведения.

5 Воздаяние Судьбы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Завершение "Жребия Судьбы". Удивительные истории, которые переживает главный герой и его спутники, есть разрозненные до времени детали большой картины - здесь встречается прошлое, настоящее и будущее героя. Таинственные лица и таинственные судьбы, потери и приобретения.

   Марина Казанцева, Нижний Новгород

ПЛАНЕТА ЭЛЬФОВ

  

Книга пятая

Воздаяние судьбы

   20.6 авт.л.
  
   От автора.
   Историю про Жребий я начала писать ещё в 2006году, но так получилось, что вовремя продолжить работу над этой книгой не удалось. Пока она была отложена, накопилось много сюжетных задумок, поэтому объём этой части оказался слишком велик. Мне пришлось разделить её на две - "Жребий судьбы" и "Воздаяние Судьбы". Так что эта книга есть продолжение предыдущей. Герой попадает в новое погружение, на самый долгий срок из всех поисков. Это самая таинственная из всех историй, приключившихся с ним. В этой части школьные учителя Лёна попадают в волшебную страну в качестве гостей, и с ними происходят короткие приключения, вполне отвечающие н только их характерам, но и тайным их желаниям - это полёт в удивительной и фантастической Вальпургиевой ночи. Открывается порой грустная, порой смешная правда. На прощание Селембрис дарит каждому то, что он заслужил - в этом смысл Воздаяния.
  
  
  

Оглавление

  
   Глава 1. Сказки Селембрис
   Глава 2. В царском чертоге
   Глава 3. Дорога через тайну
   Глава 4. Ромуальд Квитунковый
   Глава 5. Тайна из прошлого
   Глава 6. Верная погибель
   Глава 7. Снова во дворце
   Глава 8. Каменная царевна
   Глава 9. Заколдованный лес
   Глава 10. Происки Ромуальда
   Глава 11. В каменном распадке
   Глава 12. Перед прыжком в неизвестность
   Глава 13. Новые герои
   Глава 14. Те же - и другие...
   Глава 15. Ах, какая женщина!..
   Глава 16. Странная же это сказка...
   Глава 17. Педагогика и медицина в одном флаконе
   Глава 18. Просто Щелкунчик!
   Глава 19. Смело мы в бой пойдём!
   Глава 20. Кошмар полнейший!
   Глава 21. Последний визит
   Глава 22. Под пьяною лозой
   Глава 23. Болотная родня
   Глава 24. Изольда Белокурая
   Глава 25. На Лысой Горке
   Глава 26. Визит в Эдем
   Послесловие
  

Глава 1. Сказки Селембрис

  
   Волшебно прекрасный лес. Великие, могучие дубы, похожие на кряжистых богатырей, которые встали вдоль дороги, словно размышляли: остаться ли тут думать свою медленную думу, или пуститься дальше в путь? Высокие, прямые, как копья, сосны устремлялись в пасмурное небо. Тягуче-терпкий воздух, густая, пряная смесь лесных запахов и томно-нежный дух земляники. Какое наслаждение приносит самый вид этой девственной земли, каким богатым чувством насыщает, какую радость поселяет в душах, какой покой несёт в себе.
   Они снова вместе, снова едут верхом и неторопливой беседой коротают путь. Лён рассказывал Долберу о том, в какие приключения попал он по выбору Жребия. Каких людей видал, в каком обличии предстал Лембистор. Про свой дом и про отца-опекуна он не вспоминал: стоит оказаться в волшебной стране, как все призраки из другой его жизни отступали - становились бледными и молчаливыми. Здесь Лён наслаждался. Всё плохое ещё впереди, а сейчас он может дышать полной грудью и впитывать душой всю радость, что дарит ему Жребий.
   Как мало он понимает это странное явление, этот дар давно ушедших волшебников, создавших этот мир: что такое Эльфийский Жребий? Откуда знает он, что нужно Лёну, если и сам Лён этого не знает? Вот и теперь они с Долбером в дороге - снаряжены, как для сказочного путешествия. Под Лёном долгогривый Сивка вышагивает своими широкими и крепкими копытами, метёт хвостом, как помелом. А Долбер едет на Каурке - сильный, хоть и не изящный жеребец. На обоих вышитые шёлком кафтаны и высокие шапки. На ногах крепкие сапожки. Нагайка, дорожная сума из толстой кожи, булава. У Долбера ещё висит у пояса тот самый меч со львом на рукояти, который он вынес из своего последнего погружения. Какие-то тайные надежды связывает Долбер с этим клинком, оттого не столько слушает своего спутника, сколько задумчиво качает головой в такт неспешному ходу своего коня.
   Уже третий день они в пути, а лес никак не кончится. Хорошо ещё, что Жребий снабдил их в дорогу немудрящими припасами. Последние две ночи путники провели под открытым небом - благо, что к ночи облачность рассеивается, и оба могут наблюдать рассеянную по небосводу алмазную пыль далёких звёзд.
   - Когда-то мамка говорила, - мечтательно глядя на мигающие глаза неба, промолвил Долбер. - что звёзды - это серебро, которое просыпал брат Восточный Ветер, когда шёл свататься к красной девице Зарнице. Шёл он по небу, пел песни птицам, рассказывал облакам про красоту своей невесты и не заметил, как остророгий Месяц пошутил над ним. Подкрался Месяц и проколол тот шёлковый мешок, в котором нёс жених свои подарки отцу и матери невесты - Красному Солнцу да Тёмной Ночи.
   Недружны были между собой могучие супруги, лишь поутру они встречались для того, чтобы порадоваться дочери своей - румяной Зарнице. Вот и думал Ветер: принесу я им дары - обрадуются тёща с тестем и отдадут за меня свою единственную дочь. Пока так думал, не заметил, как серебро из шёлковой котомки утекло да и рассыпалось широкой полосой по небу. Увидела тут мать красавицы-девицы, какое украшение принёс ей молодой жених - обрадовалась и давай перед мужем похваляться: смотри-де, по синему подолу у меня серебряные звёзды. Вот угодил женишок так угодил! Давай-ка, Солнце, отдадим мы Ветру нашу дочь.
   Тут глянул Солнце: а в его свете блеска серебра не видно! Рассердился старый: на что мне серебро, когда я сам владею несметным золотым богатством! И припалил огнём небесным крылья вольному скитальцу - не быть тебе, Восточный Ветер, супругом для моей дочери Зари! Как ты дерзнул дарить моей жене серебряное шитьё?! Не дам Зарю тебе я жёны! И от неверной матери, от Тёмной Ночи, я отберу свою светлинку-дочь! Пусть будет вечно плыть она в хрустальной лодке над грешною землёй, и пусть несут её небесную повозку облачные лебеди. Так будет Зорька возвещать над спящим миром приход великого светила.
   Смолчала Ночь, не стала спорить пред супругом, но затаила в душе немалую обиду. С тех пор, как только грозный Солнце покинет небо, чтобы отдохнуть в своей светлице, Ночь манит Восточный Ветер полетать над спящею землёй, развеять зной и принести прохладу. А на рассвете, когда мать-Ночь уходит, встречает Ветер свою прекрасную невесту - летит Заря на светлых облаках, одета алым светом, во лбу сияет ярким светом подарок жениха - утренняя звезда.
   Встречаются они лишь на минуту, дарят друг другу поцелуй и роняют с облаков на землю светлые слёзы радости и печальные слёзы расставания. Тогда поутру выступают на траве и листьях росные капли - следы небесной встречи Восточного Ветра и Красной Зари.

***

   Что ждёт их впереди? С каким злодейством будут спорить два друга? В каком обличии предстанет перед ними Хитрость и Коварство?
   Долбер ехал на своём кауром и задумчиво покачивал светлой головой, а Лён немного поотстал - всего на половину конского корпуса - и смотрел на друга. О чём задумался Долбер, о чём качает головой. Выглядел он немного странно: как будто перестал во всём смотреть на спутника, как будто ушёл мыслями в себя и думал свою, одну ему известную думку.
   Он и раньше был видным парнем, а после приключения, которое им устроил Вещий Ворон да после пещеры с волшебным источником Долбер сильно изменился. Он так и не оставил свою мечту встретить настоящую королевну, которая его полюбит. Теперь же на Кауром ехал, слегка подбоченясь и напевая себе под нос негромкую песню, красивый, рослый молодец. Шапка кудрей, широкие плечи, крепкий стан - Лён рядом с ним сильно проигрывал.
   Годами Долберу было уже девятнадцать лет - другие в это время давно уже состоялись в жизни, а этого всё носит по белу свету, как неприкаянного, а теперь ещё с блуждающим дивоярцем повязался. Вот, вырастила же его Фифендра, уберегла от всего плохого и подарила ему единственную мечту - так много повидал неспособный ученик лесной колдуньи не только в свою учёбу, но и по выходе в большой мир. Зачем-то он был нужен ведьме, что та его терпела - все выходки его, все возрастные заскоки и дурной характер. И вот после совместных приключений в Долбере выявились совершенно новые черты - он стал настоящим спутником, добрым товарищем, на которого можно положиться. Как всё же непредсказуема жизнь.
   "Когда окончится это испытание. - подумал Лён. - Я обязательно отправлюсь с Долбером в дорогу, и он найдёт свою судьбу."
  
   Лес расступился, и перед всадниками предстала дорожная развилка, а на ней стоял высокий камень с конической вершиной. Над камнем возвышался мощный дуб - наверно, последний в этом сказочном лесу, потому что далее пошли сплошные березняки, осинники, ясенники, ольховники. Сквозь редкий строй деревьев вдалеке виднелось поле.
   - Смотри-ка: что за камень? - без удивления сказал Долбер. - На нём что-то начертано.
   На плоской передней стороне камня и впрямь виднелись какие-то буквы, только разобрать ничего было невозможно: знаки почти стёрты от старости, но и те, что различаются, невозможно опознать - какой-то древний алфавит.
   - Что же здесь такое? - с досадой проговорил Долбер, сойдя с коня и проводя пальцами по едва заметным чёрточкам на камне.
   - Здесь написано, что великий хан Яхонт Тимусин объявляет эту землю своей вотчиной и оповещает всех путников о том, что они должны платить ему дань за пользование дорогой. - заявил всадник, выезжающий из-за кряжистого тела дуба. - А я, Кирбит Яхонтович, внук великого хана Небесной Юрты в десятом поколении. И я стою тут на страже трёх дорог, чтобы всякий проходящий воздал дань моему предку, складывая золотые в казённый ларец.
   И всадник, недвусмысленно наставив острое копьё на товарищей, потряс кубышкой, привязанной к его седлу.
   Был он явно монгольских кровей - весь гибкий, как ивовая лоза, и крепкий, как богатырский лук. Широк в плечах и тонок в талии. На потомке великого хана был расшитый золотом халат со следами многих странствий и ночёвок под открытым небом. От кожаных ичиг до лисьей шапки он был самый настоящий кочевник, а раскосые жёлтые глаза на скуластом лице смотрели острым ястребиным взглядом - с таким не больно-то поспоришь.
   - А что ты делаешь с теми, кто не платит денег? - спросил Долбер.
   - Их головами я украшаю дуб. - ухмыльнулся Кирбит. И друзья, подняв глаза, обнаружили, что среди ветвей воткнуты потемневшие человеческие черепа.
   - Ну что, поспорим. - со вздохом произнёс Лён, доставая из ворота свою иголку. С негромким гулом она выросла в сияющий клинок.
   - Эге. - забеспокоился ханский правнук. - Да вы, я гляжу, волшебники.
   - А что - волшебники не платят? - осведомился Лён, про себя потешаясь над Кирбитом, поскольку сразу сообразил, что за ханский отпрыск им попался.
   - Здесь платят все. - оскалился в улыбке страж камня. - Но, если хочешь, можем померяться сначала силой. Коли победишь меня - стану я тебе слугою. А если нет - не обессудь, повешу твою голову на ветке.
   - Ты не боишься дивоярского меча? - спросил Лён, уже немного сомневаясь в своей догадке.
   - Я знаю, что такое дивоярский меч. - ответил Кирбит. - Но, сначала со мной сразится твой товарищ.
   Лён взглянул на Долбера и ужаснулся: тот рвался в бой. Против кочевника он точно не выстоит, хотя и был неплохо обучен у Фифендры. Но в сражении, кроме того раза, когда вышел вместе с Лестером против Дарнегура, не был. В тот же день Долбер получил ранение, которое было бы смертельным, если бы не Жребий. Второй раз он выступал против колдуна, но и там потерпел неудачу. И теперь с решимостью одержимого стремился вступить в бой с противником, который в любом случае его сильнее.
   - Как будем биться? - спросил Долбер с великолепным хладнокровием. - Пешими или конными?
   Кирбит молчал, переводя встревоженный взгляд с одного противника на другого - он искал выход из ситуации. Если он ранит Долбера - ему не миновать дивоярской стали. А этот меч отправит демона обратно в лимб - это совсем не тот исход, который он надеялся получить от Жребия.
   - Ну ладно. - нехотя сказал он. - Я не сборщик пошлины, а такой же путешественник, как и вы. Я ехал к этому камню, потому что слышал, что он указывает место клада. Да не могу разобрать надпись.
   "Хорошая легенда." - усмехнулся про себя Лён, а вслух сказал:
   - Если бы на камне было написано, где клад лежит, его давно бы кто-нибудь нашёл.
   - Не скажи. - отозвался Кирбит. - Не всякому даётся прочитать.
   Долбер разочарованно молчал - он с безрассудством верящего в свою судьбу желал померяться силами с противником. Теперь же он слегка тревожил своего коня, желая двинуться в путь.
   - Давай остановимся. - предложил Лён, спешиваясь. - Дело к вечеру идёт, солнце клонит. Наш друг, кажется, передумал пополнить за наш счёт свою кубышку. Так что разожжём костерок и заночуем.
   - У камня? - недоверчиво спросил Долбер. - Плохая примета ночевать у развилки дорог да ещё у древнего камня.
   Кирбит пожал плечами и сошёл с коня.
   - Я сам собирался здесь заночевать. - сказал он. - Вот потому и не хотел, чтобы вы тут тоже угнездились. Иной раз едешь две недели - ни человека на пути, а тут прямо сразу двое. Вот я и думал отпугнуть вас.
   - А черепа не ты навешал? - с насмешкой спросил Долбер.
   - А, черепа? Нет, это здесь до меня всё было.
   - А как же великий хан Яхонт Тимусин? - подхватил насмешку Лён.
   - Был такой. - остро глянул на него из-под бровей Кирбит.
  
   Солнце уходило к западу, а под широким дубом уже было так темно, словно под ним наступила ночь. Три человека развели костёр и стали жарить на нём попутную добычу: у Лёна с Долбером были при себе трофеи - набитая в дороге птица. Они не стали жмотиться и угостили случайного знакомца. Долбер, кажется, так и не сообразил, кто их гость. Он снял кафтан и, закатав рукава, ловко почистил и выпотрошил птицу. Потом пронзил тушки прутами и посадил вертела на деревянные рогульки.
   "Совсем как тогда, во времяч похода к Верошпиронской башне" - подумал грустно Лён. Он улыбнулся, вспоминая, как с удивлением узнал, что Ромэо и Джульетта жили вовсе не в Верошпироне, и что это вообще название лекарства - жулик Вещун ловко тогда посмеялся над ними. Воспоминания всё чаще посещали Лёна, и приход их был печален.
   Долбер закончил своё дело и уселся перед костром, глядя как жарится птица. Кирбит устроился, сложив ноги по-турецки. Свои ладони с длинными смуглыми пальцами он свесил с коленей и неотрывно смотрел в огонь. Оба друга сняли свои шапки, а он так и сидел в своём лохматом лисьем малахае, хотя вечер был тёплым и от костра несло жаром.
   Ласковая тихая погода, близость могучего дуба и необычность места навевали странное желание заняться разговором. Сон не шёл, а лёгкий ночной ветер тревожил языки огня, как будто выходил на поиски своей любимой молодой Восточный Ветер.
   - И что, хан Яхонт в самом деле был велик? - спросил Лён.
   - Не только сам велик, но и потомки его обладали многими дарами. - подтвердил Кирбит. - Ведь хан Яхонт был тем, кто взял в жёны Огненную Саламандру.
   - Саламандру? - удивился Долбер.
   - Огненную Саламандру. - с лёгким нажимом подтвердил Кирбит. - И было это достаточно давно - не менее двадцати поколений прошло с тех пор. Теперь уже потомков Тимусина не сохранилось, а то бы не жить этим землям так тихо и привольно. Так что, я наврал, что я его потомок, а то бы и я владел Неумирающим Огнём. Вот тогда бы поспорили вы со мною, путники, когда в моих руках имелись бы два огненных клинка. Впрочем, я не спорю: дивоярский меч тоже сильная вещь.
   - А про саламандру? - напомнил Долбер, осторожно переворачивая птицу.
   - Ах, да - про Саламандру. - покивал лисьим малахаем Кирбит Яхонтович - хоть он и незаконно присвоил себе имя великого хана, но раз уж пожелал так зваться - пусть зовётся. И завёл он долгую историю, глядя в костерок и мерно покачивая головой.
   Ночь была темна, над головой качал шумливыми ветвями старый дуб, по небу плыли звёзды и выкатился ясен Месяц, в стороне возвышался старый камень и молчал, не желая делиться своими тайнами - всё было удивительно и чудесно, и оттого два друга не стали прерывать Кирбита.
  
   Водил некогда стада коней в Сартанской степи бедный кочевник Ююган. Своего скота не было у него - так был он нищ, что не мог прокормить ни одного ребёнка. Все дети умирали у него от голода, не достигнув и пяти лет. Жена его устала жаловаться на свою долю: целый день и целую ночь ходил её муж за чужими лошадьми, а за работу получал кусок чурека и пиалу снятого молока.
   Не будет у нас сыночка, говорила Лейлэ, жена Ююгана. Да, не будет сына - прервётся род, а про таких сартаны говорили, что злой учмур похитил все души рода и оттого не войдут они в Небесную Юрту и не сядут за столами, полными угощений. Не станут говорить им добрых слов Небесный Хан и Небесная Ханум, не поднесут пиалу доброго кумыса, не оделят яркими шелками, не отведут им места на великом пиру в Небесной Юрте.
   Так плакала Лейлэ днями и ночами, пока её муж пас чужих коней. И вот однажды устала она от своего плача и легла на рваный коврик - всё, что оставалось у них от былых времён, когда оба они были помоложе и посильнее. И снится Лейлэ, что встала она и пошла по зелёной степи. Идёт, идёт и видит: в земле яма, а в яме лежит большой яркий камень цвета мёда - яхонт. Ох, думает во сне Лейлэ, продать бы мне этот камень - была бы в юрте Ююгана еда: добрый чурек, овечий сыр и молоко. Тогда бы вырастила Лейлэ хоть одного ребёнка.
   Проснулась жена Ююгана и стала думать. А потом пошла, как было ей показано во сне. И в самом деле видит: в земле яма, да только лежит в ней не камень, а младенец.
   Заплакала Лейлэ: как она выкормит младенца, если все её дети погибали? Но и оставить помирать в яме тоже не может. Так и взяла его. Принесла в свой дом. Стала она кормить его - сама недоедала, а ему скормит кусок хлеба. Кумыса не допьёт, а мальчику оставит. Ююган подумал, что женщина сошла с ума, да не стал лишать её последней радости - не отнял ребёнка.
   Вот стал расти малыш - что ни день, то больше. Руки-ноги крепкие у него, как будто не сухой лепёшкой кормился он, не снятым молоком, а самой лучшей пищей. Глаза у него были необыкновенные - цвета яхонта, похожие на старый мёд. Назвали его родители Яхонтом - в память о чудесном сне Лейлэ.
   Вот стал на ноги сынок и сказал отцу и матери: достаточно вы потрудились, пойду и я отрабатывать свой хлеб. Надел старую отцовскую рубашку, подпоясался верёвкой и отправился пасти хозяйский скот.
   Стал скот у хозяина крепчать, полнеть, расти и размножаться. Прошло полгода, а у него уже стадо вдвое больше. Тогда сказал хозяину молодой пастух: теперь каждый второй жеребёнок, каждая второй ягнёнок, что народится в новолуние, мои.
   Ещё чего, сказал ему хозяин, от моих овец и лошадей родится - значит моё. Ну, будь по твоему, сказал ему Яхонт, пусть всё, что родится, твоё будет. И с той поры не родилось в стаде хозяина ни жеребёнка, ни ягнёнка. Да мало того, прежние стали чахнуть и дохнуть. Так что, как сказал Яхонт, так и вышло - пришлось хозяину смириться и принять условия своего молодого пастуха. Так-то было лучше: стада его снова стали пополняться, а у молодого пастуха что ни новолуние, то белый жеребец родится. Что ни новый месяц, то белая овца. И вот стало стадо у Яхонта большое, а сам он стал высокий и красивый молодец. В отцовской юрте полон достаток - зажили Лейлэ и Ююган счастливо.
   Надумал Яхонт гнать своё стадо на продажу - хотел справить себе новый халат и новое седло. Да и жениться бы пора - родителям не терпится увидеть внуков.
   Приехал на торги он и увидал, как борются друг с другом богатыри, а торговцы спорят, кто победит. Большие деньги переходят из рук в руки. Загорелось Яхонту попробовать. Поставил он на кон всё своё стадо и проиграл. Деваться некуда - пошёл отыгрываться: вышел он на схватку против самого сильного богатыря. Все думали: сломают парня, а вышло по-иному. Как бросил Яхонт противника через себя, так грохнул его оземь и вышиб дух из силача. Вернул он себе все свои деньги и всё своё стадо, да не в этом дело.
   Проезжал о ту пору через базар великий хан, владыка той земли. Богат он был и грозен, так что держал в страхе дальние земли. Услышал он, как молодой пастух убил его самого сильного бойца, и осерчал. Хан сам любил участвовать в боях и всегда всех побеждал - такой он был сильный богатырь. И вот он вышел против бедного юнца, и голову свою замотал чёрным покрывалом, чтобы не узнали. Яхонт и не знал: он одним ударом вбил в землю своего противника, сорвал с него покрывало и в знак победы намотал себе на голову, а брошью скрепил. Тут все увидали ханскую звезду и пали ниц.
   Так Яхонт стал новым ханом вместо прежнего. Родителей своих перевёз к себе, построил новый город, собрал вокруг себя преданных ему людей. Стало ханство процветать при нём, да только одна забота была у молодого хана: не рождали женщины ему детей. А без наследника погибнет род.
   Стали Яхонту докучать его многочисленные жёны. Он стал всё чаще уезжать один в степь и скитаться там. И вот однажды заснул он с горя, и увидел сон. Снится ему, что встал он во сне и пошёл по степи. И видит он в степи камень. Сам собой тот возгорелся, и танцует над ним пламя, словно змея извивается.
   Неужто горюч-камень, подумал хан. А сам оторвать глаз не может, и чудится ему, что в пламени танцует маленькая фигурка. Растёт пламенный язык, а вместе с ним растёт и фигурка. И видит Яхонт, что женщина танцует в пламени - гибкая, тонкая, резвая. Волосы без ветра развиваются, руки мелькают, ноги ни мгновения на месте не стоят. Вся она трепещет, как огонь. И тут глаза его встретились с её глазами. И онемел хан от восторга: дикое пламя было в глазах огненной девы, сжигающая страсть, яростное желание.
   - Что сделать мне, прекрасная, чтобы ты была моей женою?.. - прошептал в безумии хан Яхонт.
   - Вернись домой. - сказала ему Огненная Саламандра. - И разведи в своём дворце костёр. Три года пусть горит в нём пламя, не переставая. По истечении трёх лет явлюсь я тебе в виде человека и проживу с тобой до тех пор, пока горит в той топке пламя.
   Так и сделал Яхонт: вернулся во дворец и приказал отовсюду собирать дрова. А в степи какие дрова? Отправился хан Яхонт в поход - покорять себе земли северных народов. Разослал во все стороны войска п приказал брать штурмом города, а побеждённых обложил великой данью: велел рубить леса и свозить дрова в его ханство. Тем временем выстроил придворный зодчий во дворце диковинный очаг: драгоценнейшие камни пошли на его отделку. И вот запылал во дворце костёр, сжирая всё, что привозили со всех сторон воины Яхонта. Так день и ночь горел он, а хан глаз не смыкал, следил за ним.
   Прошло три года, и все думали, что их хана поразил злой дух, отнимающий у людей разум. И вот однажды среди огня узрел великий хан танцующую Огненную Саламандру.
   - Ты ли это, любовь моя?.. - прошептал он, как в тот далёкий день, когда был молод и счастлив.
   - Это я, мой хан. - произнесла она, и из лепестков огня вышло на пол чудное существо с кожей цвета пламени, с огненными волосами и с тёмными миндалевидными глазами, в которых билось и металось чёрное пламя, которое и поглотило душу хана.
   Не было минуты, чтобы не изнемогал хан в утехах со своей огненной женою. Не спал, не ел - лишь наслаждался пламенем её любви. Дарила она ему столь неистовые ласки, что он как будто растворялся в её горячих руках. Но день и ночь горел костёр в том очаге. Обнищала вся страна, оголилась земля в далёких странах, откуда непрерывной чередой везли для хана Яхонта дрова. Стал гибнуть скот - пошла засуха по степи. Высохли источники, иссякли реки. А хан никак не налюбуется на свою Огненную Саламандру.
   И вот пришёл однажды день, когда она ему сказала: созрел во чреве моём младенец твой. Три года вынашивала Огненная Саламандра плод их любви. Настал срок родов, и она сказала Яхонту:
   - Нельзя нам более быть вместе - сгорит земля от нашей страсти. Я ухожу, но оставляю тебе сына. Моя стихия - огненное море, и я живу не в твоём мире. Я возвращаюсь к сёстрам, поскольку холодно мне в твоём дворце. Три года лютый холод терзал меня, но я терпела ради нашей любви. Но сын мой будет жить в твоём народе. Он вернёт тебе всё то, что потерял ты, старась сохранить меня. Но не судьба нам, Яхонт, жить вдвоём - нас разделяет огненная бездна.
   И с этими словами она окуталась языками пламени, так что Яхонт невольно отшатнулся. А когда открыл глаза, увидел, что на постели вместо его жены лежит младенец. Был крепким он, как и его отец. И сильным, как дюжина богатырей. Рос быстро, был умён, проворен и любвеобилен. Лишь ярко-красные волосы напоминали о том, что юный Яхонт был сыном Огненной Саламандры. Да ещё умел он пускать руками огонь. Горела земля перед его врагами, когда он шёл войной. Пламя с небес слетало и пожирало недругов его. Дрожали жители окрестных стран при имени Яхонта. И все его наследники носили это имя. Но с каждым поколением огненная сила иссякала. И вот настал день, когда последний Яхонт не смог зажечь огня руками. И после него не родилось более ни одного потомка. Но говорят, что не погиб род Тимусинов, хотя и не сидят они в Небесной Юрте. Нет, они теперь живут в огненном океане, плавают в пламени с дочерьми огня и с матерью своей - Огненной Саламандрой.
  
   Кирбит замолчал, глядя в умирающее пламя костерка. Близилась полночь. Мясо они давно съели и теперь сонно жмурились, лёжа на тёплой земле и опершись головами о свои сёдла.
   - Давайте спать. - сказал Лён и засыпал землёй тлеющие угли.
  
  

Глава 2. В царском чертоге

  
   Гулкий голос лесного филина разнёсся далеко. Вокруг по-прежнему стояла темнота, но шелест дубовой кроны стих до лёгкого шёпота. Настолько было тихо, что казалось, будто бы весь мир застыл. Но это было не так - слабый ветер тревожил листву и приносил ночные запахи.
   Лён повёл вокруг себя взглядом, словно ожидал что-то разглядеть. И наткнулся на жёлтые глаза Кирбита. Долбер же спал безмятежно.
   "Чего ты хочешь?" - хотел спросить Лён демона, но не спросил, потому что откуда-то издалека прилетел долгий звук колокола - пробило полночь. А вместе с этим из тёмноты стал доноситься слабый шум - как будто множество мышей сбегалось отовсюду, топча своими маленькими лапками землю.
   Кирбит насторожённо огляделся, держа наготове кинжал.
   - Что-то здесь не так. - шепнул он Лёну.
   Вокруг действительно что-то происходило: в ветвях дуба занялась какая-то возня, сверху сыпался древесный мусор, и вдруг над сонной землёй растёкся низкий звук - как будто дуб пробуждался от сна. Пронзительный каркающий хохот раздался сверху, в ответ ему - визжание и стон.
   - Колдовское место. - прошептал Кирбит, приникая к земле. - Похоже на ведьмачий шабаш.
   Крона дуба осветилась множеством голубых огней, но это были не светлячки - они вспыхивали парами. Эти пары начали перемещаться и вот нечто странное упало с ветки наземь. Мёртвый череп с пылающими глазницами очутился прямо перед притаившимися путниками. Минуту-две он не шевелился, потом стал подниматься над травой, а следом из земли за ним тянулось призрачное тело - одетое в лохмотья, костлявое и страшное. Могильный запах распространялся от него.
   От кроны дуба отделялись другие черепа - они так же падали на землю и поднимались с подобием человеческого тела. Когда упал последний череп, все мертвецы выстроились в хоровод и стали двигаться вокруг камня, подпрыгивая и что-то глухо напевая. Глаза их мерцали, кости стучали друг о друга, а с дуба спускались новые голубые огни. Но это были уже не черепа - огоньки собрались в неровный, танцующий в воздухе венок и закружились над танцующими скелетами. Вот лёгкие голубые шарики стали разрастаться, при том бледнея и становясь прозрачными. И превратились в призрачные фигуры, плывущие по воздуху. Тонкие девичьи руки, стройные девичьи ноги, длинные волосы, в которых заблудился лунный свет, и тонкие одежды, словно сотканные из света звёзд. Таинственные воздушные девы кружили над головами мертвецов и нежными голосами пели печальную песню:
  
   В полуночной тьме мы кружим, словно листья.
   Порхаем и маним, поём и зовём.
   Приди же к нам, путник усталый, и быстро
   Тебя мы в последний твой путь поведём.
   Откроем тебе мы сокровищ развалы,
   Раскинем ковры драгоценных камней,
   По золоту будешь ступать и немало
   Глаза твои встретят чудесных вещей.
   Но только лишь крик петуха донесётся,
   Беги, человек, из пещеры бегом -
   Иначе останешься здесь и придётся
   Навеки, навеки блуждать огоньком.
   Но, если твой разум тебя не оставит
   И память сокровищем не унесёт,
   То Камень тебя от печали избавит
   И к тайной мечте тебя в путь поведёт.
  
   Лён и Кирбит затаились в высокой траве, лишь следя широко раскрытыми глазами за кружением воздушных духов и за танцами мертвецов. Зрелище настолько увлекло их, что они и не заметили, как со стороны скользнула к диковинному хороводу высокая фигура.
   - Долбер! - вскрикнул Лён, обнаружив, что спутника рядом с ним нет. А тот уже завороженно двигался к камню. Воздушные духи не прекращая своего танца, окружили его, и голоса их зазвучали совсем сладко.
   - Стой, Долбер! Не ходи! Это обман! - крикнул Лён и кинулся к товарищу. Но тут мертвецы прекратили своё кружение и двинулись к нему. Их костлявые руки широко раскинулись. Рты открылись в беззвучном смехе, а глаза загорелись так ярко, что ослепили Лёна. Он выхватил свой меч и рубанул по ближайшей фигуре. К его удивлению, клинок не встретил ничего на своём пути. Ещё и ещё он кидался к скелетам, но те в своём непрерывном движении легко ускользали от него. В последний миг Лён остановился и увидел, как Долбер, сопровождаемый роем огоньков, приблизился к камню и исчез.
  
   - Попался. - сказал Кирбит, когда всё исчезло - и танцующие мертвецы, и воздушные девы. Остался только стоять молчаливый камень с непонятной надписью, высеченной на нём, да ночной ветер разносил свежесть по лесной дороге, клоня травы и играя листвой.
   Лён подошёл к злополучному камню и изо всех сил напёр на него плечом, стараясь сдвинуть. Какой-то должен быть тут проход, если Долбер скрылся в нём.
   - Что они там пели? - наморщив лоб, пытался вспомнить Кирбит. - До первого пения петуха? То есть, на первой зорьке. Если он часа через два не появится, то можешь распрощаться со своим спутником.
   - Ты знаешь что-то об этом? - сухо обратился к нему Лён, поскольку было у него подозрение, что демон приложил к этой истории свою лапу.
   - То же, что и ты. - пожал тот плечами. - Всех тайн и чудес Селембрис не знает никто, а это как раз тот случай, о котором мне ничего не известно.
   - И что же с ним будет? - спросил Лён.
   - Боюсь, что если он не сохранит разум, то станет еще одним танцующим скелетом. - проговорил Кирбит. - А каковы условия, воздушные духи не сказали.
   Они уселись возле камня - ждать утренней зари, а вместе с тем и судьбы Долбера.
   "Эх, я дурак! - думал про себя Лён. - Ведь он как услышал про исполнение мечты, так и пошёл, как на верёвочке. А я тоже хорош: разинул рот и слушал!"
   Но, не заслушаться волшебной песни духов было невозможно: он помнил, как затянуло сознание какой-то сладкой пеленой. Как перед глазами разворачивалась чудесная картина: великая сокровищница, полная несметных богатств. Как проплывали перед ним видения той жизни, что будет у него, когда он вынесет из колдовской темницы золото и камни. Как много трудностей разрешит в жизни эта масса денег. Откуда же Долберу, простому деревенскому парню, преодолеть такой соблазн. Особенно при том, что мечтает жениться на принцессе.
   - Что будешь делать, если он не вернётся? - спросил Кирбит.
   - Не знаю. - ответил Лён.
   Он действительно не знал. Можно ли прервать Жребий? И имеет ли смысл делать это, если спутника он всё равно потерял? На этот раз у него не было той твёрдой уверенности, что Жребий не даст погибнуть его спутнику, какая была ранее - когда Долбер получил своё ранение.
   - Кончать надо с этим скорее. - невольно проронил он.
   - С чем? - спросил Кирбит.
   - С выбором. - внезапно рассердился Лён, вспоминая все свои прежние сомнения. - Как встретим мерзавца, так забирай его.
   - Без обмана? - не поверил демон.
   - Если только Долбер вернётся. - прошептал Лён.
   - А... - покачал головой Кирбит.
  
   Прошло два часа томительного ожидания, и на востоке стала разрежаться темнота. Поплыли длинные, как веретёна, облака. Зашумел лес под порывами утреннего ветра. Оба человека напряжённо смотрели на камень, но тут за их спинами громко ухнул филин. Они резко обернулись, а когда снова обратились к камню, перед ними стоял живой и невредимый Долбер.
   - Ты вернулся? - в радостном изумлении спросил Лён, недоверчиво трогая друга руками - тот был в самом деле из плоти и крови, а вовсе не стал прозрачным скелетом.
   - А что там было? - с острым любопытством спросил Кирбит.
   - Нельзя рассказывать. - серьёзно ответил Долбер. - Я ничего не тронул там и меня отпустили. Но, напоследок подарили мне вот что.
   Тут он показал то, что прятал в ладони. Это оказался перстень из светлого металла с камешком зелёного цвета. Выглядел перстень очень небогато и потому вызвал вполне понятное сомнение у ложного отпрыска хана Яхонта.
   - Ты полагаешь, это и есть твоя судьба? - спросил Кирбит.
   - Возможно - да, а возможно и нет. - пробормотал Долбер.
   Когда окончательно рассвело, путники седлали своих коней и двинулись в путь, лишь бросив взгляд на крону дуба - там безмолвно и неподвижно скалили зубы черепа. Решено было ехать в ту сторону, откуда донёсся ночной гул колокола.
   - Эй, смотрите-ка, что там написано! - воскликнул Долбер, обернувшись к камню, когда они уже отъезжали от него. - Там внизу слова: направо поедешь - счастье встретишь!
   Лён обернулся и тоже увидал: с определённого угла текст на камне становился видимым, но не целиком. Лишь нижняя строка гласила: друга потеряешь.
   - Не знаю, чем ты смотришь, Долбер. - с насмешкой отозвался Кирбит, - но я читаю там одно: ничего не найдёшь.

***

   В селении, которое попалось всадникам по дороге, уже вовсю шла утренняя суета: выгоняли коров на пастбище, ходили женщины с вёдрами к реке, мужики носили брёвна к новому дому, ребятня носилась с воплями по улице. Три путника въехали в это мирное место и остановились, оглядываясь: что здесь может быть примечательного. И тут на плетень вознёсся, хлопая крыльями, рыжий петух и загорланил так звонко, что жители стали оглядываться.
   - Вот, едут. - ехидно заявила старая бабушка с клюкой, которая плелась от деревни в поле.
   - Чего, бабусь? - приветливо спросил Долбер, почтительно склоняясь перед ней.
   - Говорю, женихи едут. - пояснила та, слепо моргая глазами. - Они, почитай, все через нашу деревню ездют. Петух их всех встречает.
   - А что за женихи? - поинтересовался Кирбит.
   - А не тебе, вражина, знать то надобно. - отозвалась бабка, не переставая улыбаться. - Ступай-ка ты в голу степь да гоняйся за ветром.
   - А вот я тебя за такие речи сабелькой пощекочу по горлу. - хамски заявил Кирбит, в самом деле доставая саблю.
   - Не пощекочешь. - глядя мимо всадников, сказала бабка. - По леву руку от тебя сидит твой враг, а петлице у него та вещь, которой ты боишься пуще всяческой напасти. Коли умён будешь, вынесет тебя судьба, а нет - носи башку подмышкой.
   - Вот это предсказание! - удивился Долбер. - Ты, бабушка, часом не вещунья? Скажи, мне добрая старушка, будет мне удача нынче?
   - Откуда знать тебе, добра я или зла? - остро глянула старушка из-под драного платка. - Всем веришь без оглядки, служишь верной службой тому, кому ни в чём не должен, и всё надеешься, что путь сам выведет тебя. Так будешь до самой старости надеяться и ждать. Смотри, пока ты верности своей заложник, твою награду похитит резвый коршун.
   После этакого предсказания все трое пришпорили коней и помчались по деревне - впереди были приключения, а старуха была лишь потухшим угольком от лучших времён, оттого и злится на чужую молодость. Таких и в мире Лёна было навалом - все они только и делали, что злобились на резвость молодёжи, да желали всем дурного.
   Он обернулся, ожидая, что сварливая старая карга грозит им вслед клюкой и наверняка ругается. Но, к удивлению своему, не увидел бабки - дорога была пуста, лишь с краю притулилась согнутая временем дряхлая ветла с обломанным стволом и уродливо изогнутой единственной боковой ветвью.
   - Нет хуже, чем нарваться на старую вещунью. - язвительно высказал Кирбит, едва все трое миновали деревню и выехали на большак. - И рот ей не заткнёшь, и уши себе не законопатишь.
   - Я вижу, ты изрядно напугался. - усмехнулся Лён. - А что тебе, Кирбит Яхонтович, без башки-то туго будет?
   - А без башки-то я какой жених? - ядовито парировал тот.
   - Ты что - свататься собрался? - изумился Долбер.
   - А то чего же я при большой дороге кубышку набивал?! - совсем уже нахально ответит ханский внук и расхохотался при виде ошеломлённого лица Долбера.
   Лён остро глянул на расшалившегося демона и ничего не сказал. Как говорила Гранитэль, он - насмешник и готов пакостить любому, не говоря уже о его врагах. Так они и ехали, время от времени обмениваясь репликами, пока не выехали к краю обрыва, с которого стал виден город, словно лежащий на ладони.
  
   Высокая внешняя стена, добротно сложенная из кирпичей, с зубцами и бойницами меж них, надёжно охраняла город от внешнего вторжения. С горы было видно, как знатно всё устроено внутри - каменные дома с черепичными крышами, широкая площадь, мосты. Далее, за торговыми рядами, стоял монолитом царский дворец европейской постройки - всё это странно отличалось от сёл и деревень, которые миновали путники - там была славянская простота, а тут во всём чувствовался западный снобизм. Впрочем, ощущение разрушали стражники, ходящие по стенам, да копейщики, стоящие у входа в город. К мощным воротам, обитым металлом и украшенным литыми чугунными фигурами, спешила разноцветная толпа - всадники и множество карет с сопровождением. Все прибывшие выстраивались в очередь по мере подхода и ожидали открытия ворот.
  
   Тут за спинами у трёх путников послышался торопливый конский топот, они обернулись, глядь - скачет на караковой кобыле знатный молодец в высокой шапке, в бархатном кафтане. Пролетел и не оглянулся. Спешит-торопится.
   - Э, да я так понимаю, это всё женишки слетаются. - с усмешкой заметил Кирбит. - Что-то говорит мне, что у нашего принца не хватит проходного балла для такого конкурса.
   - Молчи, Кирбит. - не глядя на него, ответил Долбер, но в голосе его почудилось Лёну скрытое отчаяние.
   - Чего же мне молчать? - с вызовом бросил Яхонтович. - Я тоже, чай, жених!
   И он, не дожидаясь ответа, ринулся по дороге к спуску с горы. Долбер пришпорил лошадь и припустил следом, а Лён, досадуя на маниакальную идею товарища - за ним. Так некстати подвернулся в пути этот камень и эти воздушные духи, которые наобещали своей песней нечто туманное, что Долбер принял за обещание исполнения желаний. А тут ещё и старая бабка со своей болтовнёй - теперь Долбера за уши не оттащишь от затеи. Да ещё этот Кирбит его подзуживает.
   Лён был уверен, что его история, если и проходит через этот город, никак не связана с женитьбой. Они приходят и уходят, и ничего долговременного с ними здесь не связано. Есть только выполнение миссии, в конце которой стоит цель поиска - некий негодяй, которого им подобрал Жребий. Возможно, в сборище женихов при царском дворе действительно имеется такой человек, но Долберу при этом ничего выпасть не может. Едва Лён сделает выбор, они выйдут из этой истории. А вот Кирбиту как раз выпадет счастливая карта - Лён обещал ему и сделает это, даже если выбор Жребия ему покажется неубедительным.
   Долбер ускакал далеко вперёд, и Лён догнал Кирбита.
   - Не нравится мне это. - хмуро заявил тот.
   - Что именно?
   - Мне неизвестен ход интриги. Раньше я всегда знал, кто тот негодяй, к которому надо было привести тебя. Я входил в историю со всеми данными и знанием обстановки. По-сути, я был соавтором событий. А теперь я в полной неизвестности. Да ещё твой дружок зашкалился со своей женитьбой и непременно на принцессе. Я ничего не понимаю.
   - Вот как? - удивился Лён. Он и не знал, что Жребий наделил его и его противника разными возможностями. Значит, демону была заранее известна развязка истории, а Лён тыкался по Поиску, как слепой котёнок? Интересно, почему?
   - Знаешь, ты уже получил бы свой приз, если бы не кочевряжился там, перед доком Саранторой. - заметил он.
   - Признаю: был дураком! - бросил Кирбит. - Заигрался малость. Но помни, ты мне обещал. На этот раз я не оплошаю.
   - Замётано. - сказал Лён и припустил вслед за Долбером, пока тот не замешался в толпу приезжих женихов.
  
   Дубовые ворота, обитые железом, украшенные чугунными орлами, со скрипом отворялись на своих могучих петлях. Толпа женихов загомонила и стала пробиваться ко входу. Перед воротами стояли копейщики в красных кафтанах. Они бесцеремонно выставили вперёд копья, сдерживая напор толпы. Постепенно женихи выстроились в очередь, переговариваясь меж собой. Трое путников оказались почти в самом конце, а перед ними возбуждённо привставал на стременах тот молодец, который обогнал их на горке - красавец с глянцево-чёрными кудрями, с лиловыми глазами, словно подёрнутыми томной поволокой, щегольскими усиками над ярким, сочным ртом. Одет он был богато: высокая парчовая шапка с енотовой опушкой была украшена фазаньим пером и пристёжкой сплошь в мелких бриллиантах. Расшитый золотым галуном кафтан из редкостного фиолетово-пурпурного бархата по запястьям схвачен широкими жемчужными браслетами. Красные сапоги мягкой кожи с высокими голенищами - не чета тем сапогам, что на Долбере - поистине царские сапожки. Всё убранство жениховского коня было изысканно-богатым, а к седлу с двух сторон приторочены большие торбы - явно не пустые, а что в них - догадывайся.
   - Вы последний? - нелепо спросил Долбер, протягивая руку к этой пёстрой птице и едва касаясь вышивки на рукаве его.
   - Не хватай смердецкими лапами, пся крэв! - презрительно обронил тот и отшвырнул рукой с хлыстом руку Долбера.
   - Да, публика здесь знатная! - с довольным видом оглядевшись, заметил Кирбит.
   - Вы не против? - с язвительной любезностью обратился он к шляхетскому жениху. - Мы тут с нашим другом, так сказать, друзья в несчастье, ибо любовное помрачение есть не что иное, как род болезни.
   Поляк глянул на него с неприязнью, но жёлтые глаза Кирбита, а особенно его сабля, на рукоять которой он так небрежно положил пальцы, убедили его в том, что молчание - золото.
   Спустя часа полтора очередь трёх путешественников приблизилась к массивной башне входа.
   - Надеюсь, ты не собираешься в самом деле свататься к царевне? - спросил Лён на ухо ханского потомка.
   - Вообще-то собираюсь. - ответил тот. - Но не сейчас. Вот получу обещанное, тогда и займусь устройством личной жизни.
   Однако, едва они достигли входа, все трое подверглись своеобразному допросу.
   - Жених? - кратко спросили Долбера.
   - Жених. - подтвердил тот.
   - Проходи. - так же кратко ответили ему.
   Долбер повиновался и проехал под остриями кованой решётки, причём хвост шляхетской кобылы махнул его Каурого по морде. Каурый всхрапнул и страстно схватил зубами этот обольстительный хвост, за что и получил от шляха хлыстом по носу.
   - Жених? - спросили Лёна хмурые копейщики.
   - Да нет, - слегка растерялся он. - Мы тут с нашим другом.
   - Отходи. - велели ему и стали отталкивать копьями в сторону.
   - А что такое?! - возмутился Кирбит. - Я жених! У меня полна кубышка!
   И беспрепятственно прошёл в ворота.
   - Я тоже жених! - запоздало крикнул Лён, но тут стража выскочила из ворот и попёрла его топориками в сторону. Так он и остался стоять, глядя, как женихи всех возрастов и состояний проходят внутрь.
   Примерно час он слонялся под крепостной стеной, не зная, что делать. Потом рассердился:
   - Да что это такое! Чем они там занимаются?!
   И, взмахнув вкруг себя руками, обернулся соколом и перелетел через стену и стражников, которые ходили по ней. Далее он свистнул серой молнией над людными улицами, площадью, шумным базаром и перелетел через дворцовую стену.
  
   Среди большого двора стояли лошади приезжих, а сами они готовились ко встрече с невестой: мылись в деревянных бадейках, которые им услужливо подавали слуги, надевали новые одежды, причёсывались, охорашивались. Те, что побогаче, устроились с большим удобством - им отвели лучшие места, им прислуживали многие слуги. За всё тут платили - даже за воду. Поэтому Долбер, у которого в карманах не имелось ни полушки, с огорчённым видом сидел в стороне, а рядом сидел Кирбит, для которого, как для истинного сына степей, купание было понятием чуждым. Он прижимал к себе свою заветную торбочку и не проявлял ни малейшего желания помочь Долберу в его проблеме.
   Дело в том, что ночёвки под открытым небом да ещё прямо на земле нанесли значительный ущерб и без того скромному одеянию Долбера. Он чувствовал себя очень неуютно, когда мимо него, спеша с полными бадейками воды и чистыми рушниками, бегали царские слуги, так и норовя задеть его ногами.
   - Ну что, убедился? - спросил его Лён, опускаясь на плечо приятеля.
   - Это ты, Лён? - печально отозвался тот.
   - Давай уйдём, пока не поздно. - предложил товарищ.
   - Ну нет! - запротестовал Кирбит. - Тут намечается застолье, и нас, как женихов, обязаны накормить досыта. Когда ещё поешь!
   Тут в самом деле слуги стали зазывать гостей на пир, и приглашение было столь радушным, что не оставалось сомнений - ко встрече женихов готовились.
   Но и в пиршественном зале Долбера ждало разочарование - ему отвели место в самом дальнем конце длинного стола. Скатерти, укрывшие это мощное сооружение, были разнообразны. У царских кресел - парчовые, у среднего стола - бархатные. Далее - шёлковые, сафьяновые, холщовые и вовсе никакие. Вот трое путников и оказались возле голых досок. Вернее, двое, потому что Лён в виде сокола по-прежнему сидел на плече у друга.
   Прислуга, вся в поту, разносила по гостям огромные блюда, на которых истекали сочным жиром молочные поросята, жареные гуси, сотни уток. Отдельно резали с говяжьей туши большие пахучие куски. Несли горою хлеб: узорчатые караваи, пышные калачи, сладкие кренделя, всякое печенье. Кувшины с вином, брагой, медовухой опустевали в момент и тут же наполнялись снова. Большие плошки с мёдом, творогом и редким лакомством - рисом - громоздились на столах. Огромные подносы с яблоками, сливами и вишней. Всё это проносилось мимо дальнего конца и устремлялось к богатым гостям. Те, что оказались в конце стола, получали какие-то жалкие объедки.
   Неподалёку сидел польский жених и с гримасой недовольства оглядывался по сторонам, напрасно стараясь привлечь к себе внимание прислуги.
   - Возмутительно. - буркнул Кирбит, вытаскивая из простой деревянной миски какой-то мосол с остатками мяса.
   - На, лопай. - сказал он Лёну, поднося к его клюву отбрывок хряща.
   Но сокол сорвался с плеча Долбера и с резким свистом полетел вдоль пиршественного стола, ныряя в воздухе до самых блюд, взмывая вверх и молнией шныряя между женихами. Гости уже порядком запьянели, поэтому принялись бросать в нахальную птицу костями, а то и целыми кусками. Под шум да крик потомок степного хана натаскал с чужих столов порядком снеди и они с Долбером прекрасно закусили, а сокол взлетел и уселся на резном украшении под сводами палаты.
   Тут вострубили трубы, все гости встали, и в палату вошёл сам государь, торжественно ведя за пальцы свою дочь. Раздались приветственный крики, вверх полетели шапки.
  
   Лицо царевны скрывала полупрозрачная ткань, накинутая поверх широкого венца, но за блеском золотых нитей и алмазных зёрен угадывалось лицо с безупречным овалом. О её возможной красоте свидетельствовала длинная коса, перекинутая через плечо, украшенное широким царским ожерельем.
   - Гости дорогие, - сердечно обратился царь к женихам, но как-то больше к тем, кто сидел поближе к царским креслам. - все вы желанны в моих покоях, но жребий выпадет лишь одному. Тот, кому нальёт царского вина из кувшина моя дочь, и будет избранником её, ибо есть у истинного жениха отметина на руке.
   Так он сказал, и гости стали с недоумением разглядывать свои руки. Те, у кого нашлась какая-нибудь родинка или кривой палец, с торжеством показывали свою метку соседям. У кого-то оставались следы давних схваток - искалеченная ладонь. Они все тянули к царевне свои кубки, прося и даже требуя вина. Но, девушка скользила, как лебедь по воде, никому не наливая из своего кувшина. Как ни странно, обойдены были настоящие красавцы - поистине королевской крови. Миновала она и солидных богатеев, одетых в пышные меха и сплошь расшитые драгоценными камнями кафтаны. Парчовые скатерти сменились на бархатные, те - на шелковые, миновала она сафьяновые столы. Все обойдённые гости возмущённо загудели, а царь махнул рукой и с огорчённым видом опустился в кресло, что-то говоря своим приближённым. Те дали знак музыкантам, и шум за столами заглушило весёлое пение, игра балалаечников и прыжки шутов.
   С неприступным видом царевна прошла мимо холщового стола, от которого с веселым призывом к ней тянулись оловянные кубки. Она же прижимала к груди свой маленький кувшинчик и даже не смотрела на лица женихов. Вот она приблизилась к самому дальнему концу где сидели сытый Кирбит и печальный Долбер с птицей на плече.
   Царевна на минуту задержалась и протянула тонкие пальцы к соколу, чтобы погладить его по головке.
   - А у меня есть кольца и браслеты! - льстиво заговорил Кирбит, доставая из своей кубышки какие-то украшения. - Вот жемчуг, вот алмазное кольцо! Вот подвески золотые, вот крест рубиновый, вот яхонтовое ожерелье! Налей мне, девушка, вина!
   На него не было брошено и взгляда, лишь рука, которая тянулась к птице, вернулась обратно и легла на круглый бок длинношеего кувшинчика.
   - Твой кубок, гость. - отстранённо сказала девушка, видя, что хозяин сокола не спешит тянуть к ней руку и не просит налить ему вина.
   Но, в следующий момент вскочил с места тот надменный шляхтич, который сидел за холщовой скатертью. Его гневный голос пересилил дудение рожков и бренчание балалаек.
   - Шо це творится?! Поганый смерд сидит у царского стола! Ступай, пся крэв, паси коров!
   Тут в центральной части столов, среди парчовых скатертей, тканных золотом, начался великий шум.
   - Братья славяне! - эпатажно изрёк один господин могучей наружности, поперёк себя шире и ещё шире из-за богатой шубы с собольим воротником и обширными манжетами. Из-под высокой шапки, сплошь расшитой жемчугами, виднелось красное лицо.
   - А кто это тебе тут братья? - скептично изрёк другой господин, терзая жареного лебедя.
   - Кто есть славяне? - недоумённо вопросил другой, одетый по нездешней моде - в высоком парике, с моноклем.
   - Я! Вас ист дас славяна? - поддержал его другой.
   - Дас ист дикарь, гунн, варвар и вандал. - заговорили чопорные пудреные особы, которые не столько ели, сколько брезгливо копались в жирных блюдах.
   Однако, этот обмен репликами со стороны женихов из тевтонских земель никого особенно не увлёк - уж больно сух был диалог, а гуннам, варварам и вандалам требовался настоящий размах, чтобы разгулялась душа и раззудилось плечо. Так что, выступление пана было более чем кстати.
   - А шлях лукавый! - с этими словами вскочил другой могучий господин швырнул об стол свою шапку да так, что подпрыгнули все блюда. - Подать сюда мне булаву!
   - Да знаешь, с кем ты говоришь, холера?!! - в бешенстве вскричал поляк, кречетом взлетая со своего стула. - Я Ромуальд Квитунковый, владетель княжества Дойборыч! А меня посадили со всякой пёсьей требухой!
   Не успел могучий дядька сообразить, относится ли к нему подобное оскорбление, или не относится, со стороны дощатого стола раздался в наступившей тишине довольный голос:
   - А он мне нравится.
   Это заявил Кирбит, вольно развалясь на стуле и нахально озирая женихов. От вида этого степного ястреба в лисьем малахае женихи стали подниматься молчаливой и гневной толпой. Про царевну все забыли, поскольку старинная вражда с кочевым племенем сартанов застила всем глаза. Назревала добрая драка - ударил хмель в буйные головы.
   И тут в палате раздался оглушительный раскат грома и следом вползла из раскрытых дверей густая тьма. В окнах потемнело, потом рвануло так, что вылетели все цветные стёкла, и из глубоких проёмов потекла в палату чёрная туча, принимая очертания чудовищ. Холодный смерч закрутился у дверей и поплыл вдоль пиршественного стола. Все гости испугались - одни полезли под столы, другие бросились бежать. А чёрная воронка ринулась к царевне, захватила её, вовлекла в себя и с резким свистом вылетела прочь. Лишь на полу остался лежать разбитым невзрачный агатовый кувшинчик, но не было в осколках ничего - ни следа влаги. Кому-то в кубок налила царевна своего вина, кого-то отметила избранием.
   - У меня вино! - вскричал Ромуальд Квитунковый, поднимая свой серебряный кубок и залпом выпивая из него.
   - Нет, у меня! - закричали рядом с ним, и у всех что-то оказалось налитым в бокалах.
   - Я смеюсь. - вознёс к небу жёлтые глаза Кирбит. - У них невесту увели, а они спорят, в чьём стакане налито её вино.
   Лён обратился в человека, чего во всеобщей беготне и криках никто и не заметил, и заглянул в деревянный кубок Долбера. Он точно помнил, что товарищу за всё время застолья не досталось выпить ничего - слуги даже не глядели на бедного жениха, пробегая мимо.
   В кубке было налито вино.
  
  

ГЛАВА 3. Дорога через тайну

  
   - Ты точно уверен, что это не он? - спросил демон, указывая на вылетающего из ворот на своей караковой кобыле резвого Ромуальда.
   - Точно. - ответил Лён к большому разочарованию противника. Судя по всему, сюжет не завершён, а, следовательно, и выбор не определён. Что взять с молодого парня? Груб, заносчив, самоуверен, но это же не преступление.
   Однако, дело поворачивалось очень странно, и главным героем этой оперы, кажется, был не Лён, а Долбер. Тот же ехал на своём Каурке впереди, отделившись от спутников, мрачный и не обращал внимания на всё, что творится вокруг. Ещё бы! Счастье было так близко, но теперь не доказать, что своим вином царевна отметила его.
   - На что он тебе нужен? - спросил Кирбит, небрежно кивая на неудавшегося жениха.
   - Как это на что? - изумился Лён. - Он мой спутник по Жребию.
   - Ну да, я это знаю. - кивнул демон. - Но, что он делал для тебя хорошего всё это время? Никакой помощи ты от него никогда не имел. Он просто тащится за тобой во время Поиска. Причём лелеет свои какие-то надежды, надо признать, очень дурацкие. Ты очень терпеливо к нему относишься - это я заметил. Но теперь твоё снисхождение к этому неудачнику просто переходит все границы. Жребий имеет целью найти плохого, очень плохого человека, а куда мы тащимся теперь?
   - Мне кажется, ты нервничаешь оттого, что оказался в том положении, в каком я всегда был во время Поиска. - усмехнулся Лён. - Я всё это время искал выход вслепую и не всегда понимал, что происходит. Так наберись терпения и жди, когда история выведет нас к финалу.
   - Я так понял, что ты всегда будешь защищать своего приятеля. Но мне не нравится, что ты идёшь у него на поводу. Сейчас он занят лишь своей бредовой идеей, и я опасаюсь, что он надумает отправиться на поиски своей принцессы, вернее, её похитителя.
   - Вот это, я думаю, и есть твой кандидат. - ответил Лён.
   - Ну да, возможно. Но, чем плох этот Ромуальд? Заметь, поляк. А поляки постоянно точат зубы на Святую Русь. Ты вспомни лже-Дмитрия!
   - Пошёл мне агитировать! - возмутился Лён. - Этот за всех поляков должен отвечать?
   Он оторвался от Кирбита, не желая больше слушать его увещеваний и догнал Долбера.
   - Ладно, не печалься, - сказал он другу. - Когда покончим со Жребием, отправимся искать тебе принцессу. Вместе с Пафом - представляешь?!
   - О чём ты говорил там с этим кочевником? - спросил Долбер. - Не нравится он мне. Глаза у него какие-то предательские. Вот помяни моё слово: как только ему будет выгодно подставить нас, он тут и подставит.
   Тут до Лёна дошло, что Долбер так и не понял, кто их попутчик. Вспомнилось, что при Долбере демон ни разу не выражался определённо и только наедине с Лёном говорил открыто. Так стоит ли сообщать другу, что за ханский внук такой с ними едет? Зачем умножать его печали? Ведь пройдёт, возможно, ещё немало времени, прежде чем найдёт он свою сказочную королевну. Только не очень-то в это верилось.
  
   Пустынная дорога завела их снова в лес, а дело было к вечеру - надо искать ночлег.
   Тьма быстро сгущалась, под вековыми соснами уже ни зги не видно. Кони фыркали и боялись идти дальше.
   - Ну что, мне что ли всё делать? - с ворчанием спешился и полез под высокую ель Кирбит - искать сухого места. Наткнулся на пень и взвыл.
   - А кто тебя гнал? - с усмешкой спросил его Лён. Он зажёг на кончиках пальцев огоньки - номер, который уже становился ему привычным - и отправился посмотреть, что за место для ночлега выбрал им ханский внук.
   Место как место: сухо, сплошной покров иголок. И муравейник.
   Пошли они дальше, оглядывая при лёгком пламени обочину дороги. Да только и дороги уже никакой не видно, а вокруг сплошные буреломы.
   - Куда это нас шайтан завёл? - забеспокоился Кирбит. - Посвети-ка огоньком.
   - А вон там тоже огонёк горит. - заметил Долбер. За деревьями в самом деле светил неярко, но ровно огонь. Мягкий зеленоватый свет струился сквозь листву подлеска.
   Оказалось, что это совсем недалеко. После непродолжительных поисков путники снова выбрались на хоженую дорогу. На краю её сидел на высоком пне человек. Он был одет, как небедный путник и держал в руках резной посох. Светился же небольшой костерок, разложенный у самых ног незнакомца. Тот же словно заснул, опустив голову в широкой шляпе.
   - Ты спишь, что ли, добрый человек? - спросил Долбер.
   От человеческого голоса тот пришёл в движение, слегка выпрямился, и глазам открылось лицо - ни молодое и ни старое, а как будто то и другое вместе. Борода кудрявая, а волосы пышные.
   - И кто ко мне пожаловал? - спросил незнакомец. Он оглядел весёлыми глазами троих путников, и остановился на Долбере.
   - Чего хочешь, человек? - спросил он.
   - Мы заблудились. - ответил Лён.
   Человек искоса глянул на него и снова обратился к Долберу - понравился тот ему.
   - Нет, мы ищем, где переночевать. - заявил Кирбит и получил в ответ недовольный взгляд.
   - Переночевать они ищут. - недовольно заявил незнакомец. - А я вот на пне ночую и не жалуюсь.
   - Прости добрый человек, мне совет нужен. - неожиданно сказал Долбер. - У царя дочь украли из дворца. Унесло её чёрное облако. И я хочу сыскать царевну.
   Кирбит ткнул Лёна в бок локтём: ну, что я говорил?
   - Знаю я, о чём ты говоришь. - кивнул человек своей большой шляпой. - Ох, царь - лихая голова, ни за что, ни про что дитя своего лишился. Ладно, путники, ночь недолга, до утра рукой подать. Куда вам спешить - садитесь, разговорами потешимся.
   Долбер тут же уселся у пенька, на котором сидел странный человек, а остальным уж поневоле пришлось располагаться тут же и слушать сказку - идти-то всё равно ночью никуда нельзя.
   - Вот и хорошо. - одобрил тот. - А то некоторые спешат, несутся вскачь - думают, от этого быстрее дело сделается.
   И рассказал им человек такую историю.
  
   Великое множество тайн хранит земля, и воздух, и вода. Огонь есть тоже тайна, где бы ни жил он - в очаге ли дома, в глубоких ли подземных обиталищах, в небесных ли чертогах. Со всякой стихией связаны свои особенные духи. Живущие в водах речных, в волнах морских - есть духи вод. Иной раз море бьёт, штормит, рокочет - то разыгрались, разгулялись духи вод. Река когда выходит по весне из берегов - то духи северных истоков встречаются с духами речного устья. Гуляет свадьба, шумит, грохочет ледоходом.
   Народ воздуха: грозный северный ветер - владыка холодных снежных стран, восточный - молодой князь, встречающий зарю, западный - владыка океана, а южный - страстный и горячий повелитель степи. Невидимые тонкие надземные воздушные потоки - молодые ветры, испарения земли - воздушные девы, пляшущие в свете луны и звёзд, и танцующие жарким днём над истомлённою землёй.
   Есть каменные духи - молчаливые и суровые жители гор, у каждого камня есть свой хозяин. Но самые таинственные - духи огня. Они приходят к людям, когда те топят свой очаг - это дети огня, играющие с человеком. Иной раз, разыгравшись, могут избу попалить. Воины-огни летят бешеной конницей, когда случается в степи пожар. Они приходят и уходят - их дом огненный океан, в котором плавают их огненные острова и ждут их огненные девы.
   Четыре стихии - четыре народа, которые живут вокруг нас и рядом с нами. Немногим глазам они являются, с немногими будут говорить, но те, кто видел их, либо встретили великое несчастье, либо обрели великий дар.
   Так было и с царём Лазарем, который повстречал Каменную Деву.
  
   Заехал как-то царь, заблудившись на охоте, в каменный лес. Есть места, где нечто странное является глазам, как будто земля чего-то намудрила и воздвигла из чрева своего диковинное диво. Вот такое место и попалось Лазарю: в каменном распадке стоят высокие столбы, изглоданные временем - как будто лес окаменевший. В таких местах опасно бывать людям - не ровен час помрачится разум, а то и вовсе сгинет путник, забредший в каменную чащу.
   Заблудился царь, а время к ночи. Помыкался туда-сюда, да и решил до утра переночевать в распадке. Да только спать не может - страшно. Смотрит он: сидят на каменных столбах чёрные вороны - не каркают, не шевелятся. Взошла луна, и забродили меж камнями тени - страшно. Тиха ночь - ни звука, а кажется ему, что кто-то рядом шепчет. Оглянется - как будто никого, а подождёт немного - снова чей-то шёпот. А тут ещё пошёл туман - лёгкая ночная дымка.
   Лежит царь, глаз не сомкнёт, утра дожидается. И вот смотрит: в лунном свете преображаются столбы. И не столбы это, а каменные люди - открываются у них глаза, смотрят вкруг себя, а с каменных губ стекает странная песня, как будто грохочет дальний камнепад, или сыплются пески. И уже не страшно царю, а удивительно - никогда он такого не встречал, хотя и слышал про чудеса окрестных гор. Как будто замерло в нём дыхание, утратил он способность двигаться и говорить - весь ушёл во взгляд. И видит, как двинулись со своих мест столбы и поплыли в ночной дымке, как будто завели свой танец. Не поймёт он - спит ли, бодрствует ли. И вот остановился против Лазаря один столб и как будто смотрит на него - два огонька светят, как будто два глаза золотых. И как будто манит - зовёт к себе, чего-то обещает. Не понимает царь ни слова, но поднялся и пошёл.
   Ступил шаг, второй - и изменилось всё вокруг него. Уже не тёмный распадок, а светлые хоромы. Уже не каменные столбы, а прекрасные девы идут хороводом. А та, что позвала его, рядом и за руку держит Лазаря. Он глянул, и сердце ухнуло в груди - так хороша она, как не бывает человек прекрасен. Лицо, как выточено из нежно-розового кварца - так и светится, глаза мерцают. А волосы золотым потоком спадают с плеч. На руках - драгоценные браслеты, всё платье словно соткано из серебра и самоцветов. Протянула она руку к Лазарю, а пальцы теплы по-человечески и каменно тверды, но прикосновение их было дивно сладостно.
   Не помнил он, как долго танцевал он с ней под чудную музыку, не сохранила его память всего того, что было в этом каменном дворце - казалось лишь ему, что вечность он провёл с каменной девой и любил её так, как не любил свою жену. Но вот настало утро, и проснулся он всё в том же каменном распадке с кольцом на пальце.
   Вернулся он домой, сам не свой. А был у Лазаря сын от молодой жены. Два года было царевичу в то время. И как почуяла жена, что увлёкся царь другой - словно кошка чёрная пробежала между ними. Прошёл так год, и вот приносит некий всадник в царский дворец богато украшенную корзинку, а в корзинке - малое дитя красоты необыкновенной.
   Царица поняла, что донимало целый год её супруга - вот и плод той тайной страсти. Взяла она царевича и ушла прочь, и не нашли потом и следа за ней - как сгинула. Только унесла она с собой подарок Каменной Девы - перстень.
   Погоревал царь о пропаже наследника, да утешился дочерью - девочка лежала в той корзинке. Он догадался, что младенец родился от ночи встречи с Каменной Девой. Была царевна юная дивно хороша - как мать её, только нравом неласкова и нелюдима. Как будто заговорили дитя. Жалел о сыне царь, который бесследно пропал вместе с его молодой женой. Каменная красавица была очень хороша, да жить-то лучше с живым человеком. Да делать нечего - надо искать царевне жениха. Вот тут-то и началась беда.
   Кого он ни сосватает царевне - не соглашается она: все плохи ей. Сколько прибывало добрых женихов - всех отвергла своенравная царевна. Как глянет - так сразу и прогонит. Рассорился царь со всеми соседними царями, и стал искать жениха среди родовитой знати. Потом стал звать любого, кто просто богат. Многие польщались на красоту царской дочери, да только никого она так и не избрала. И вот стал царь собирать на пир кого придётся - авось да кто-нибудь придётся ко двору. Вот и вы, путники, на тех смотринах побывали. Да, видно, нашёлся лихой жених - унёс царевну, не спросясь.
   И то сказать, большое приданое было за невестой: богател царь Лазарь с каждым днём все эти годы - богатство само стекалось к нему, как ручьи к реке. Каменоломни словно родили драгоценный камень, недра плодоносили золотым песком, серебро за ценность не считали. Речные жемчуга собирали решетом - зерно к зерну. Ценные породы камня резали и продавали в другие страны - на возведение дворцов.
  
   Рассказчик замолчал и стал покачивать своей широкополой шляпой, словно задумался о чём-то.
   - И кто же похитил царевну? - спросил Лён.
   - Вот этого не знаю. - признался человек. Он огляделся по сторонам: с востока уже занималась ранняя заря, и лес наполнился сумрачным предрассветным светом.
   - Пожалуй, мне пора. - сказал рассказчик.
   Взгляды путников, прикорнувших у пня, вернулись к ночному собеседнику. Незнакомец исчез - на месте пня возвышалось раскидистая сосна с широкой кроной, а у подножия её лежали кучкой гнилушки - их слабый свет уже иссяк при подходе утренней зари.
   - Лесной дух... - растерянно сказал Кирбит, оглядываясь по сторонам. - Вот заморочил, старый говорун!
   - Это была правда? - спросил изумлённый Долбер.
   - Кто его знает? - буркнул потомок хана. - Лесные духи большие мастера на обман. Ладно ещё не завёл в чащобу, а то и в болото. И мы тоже хороши - развесили уши, разинули рты! Сейчас бы очнулись по горло в трясине!
   - Тебе-то что? - шепнул Лён Кирбиту, пока Долбер возился с лошадьми. - Твоё-то тело только видимость.
   - Ошибся, принц! - язвительным шёпотом ответит тот. - На время поиска я вполне реален, только убить меня нельзя, а ранить - запросто. Голод, холод - все эти ощущения мне доступны, пока я в погружении. И это, хочу тебе сказать, очень похоже на жизнь. Ты не сказал Долберу, что я - Лембистор?
   - Нет, не сказал. - признался Лён.
   - Ну вот и хорошо, так и молчи. И вообще, куда мы дальше едем?
   - Мне кажется, искать царевну.
   - Да ты с ума сошёл! - ужаснулся демон. - Поиграли в сказку и достаточно! На кой нам эта спесивая девка?! Послушай, дивоярец, не позволяй твоему дружку водить себя на поводке - иди своим путём. Ты знаешь: нам требуется отыскать плохого человека, а не гоняться за чёрным дымом.
   - А что ты предлагаешь? - поинтересовался Лён. - В какую сторону пойти? Из леса только две дороги: вперёд и назад.
   - Да ладно. - буркнул Кирбит. - Назад не надо - там мы уже всё видели. Поехали вперёд.
   - Ага! - насмешливо отозвался Лён. - Не туда ли ускакал наш Ромуальд на своей караковой кобыле?
   - Ну да! - расхохотался демон. - Кажется, долберов Каурый того же мнения, уж очень приглянулась ему ромуальдова красотка! Каждому своё: мне Ромуальд, а Долберу - кобыла!

***

   Лес постепенно разрежался, переходя в мелкие перелески, которые разделялись заросшими осокой болотцами. Дорога петляла, обходя то обросшие лишайником курганы, то миновала трясинистые низины. Изгибы отнимали много времени: иной раз, обходя болото, путники видели тот путь, который миновали несколько часов назад.
   - Дурное место. - заметил Долбер.
   - Дурное. - согласился Лён.
   - А если напрямую? - предложил Кирбит. - Я вижу, между кочек есть вполне хорошая дорога. Мы спешимся и проведём за собою лошадей. Всё лучше, чем плутать вокруг одной и той же горки.
   - Сказал один такой. - усмехнулся Долбер. - Ты, Кирбит, сын степей. Ты болот наших не видал.
   - О-ооооо! - донёсся далёкий голос.
   - Ого! Да тут есть люди! - встрепенулся ханский внук.
   - Наверно, близко жильё! - обрадовался Лён.
   И все трое припустили по дороге. Жильё - это хорошо, поскольку ночевать в лесу, а ещё пуще посреди болота было бы очень неприятно.
   Однако, за очередной кустистой горкой не было ничего, кроме унылых зарослей осоки и мелких кустарников, растущих среди кочек.
   - Надо посмотреть. - встревожился Долбер. - Кажется, кто-то в беде.
   - Да ну его! - ответил Кирбит. - Сам впёрся - сам пусть и вылезает.
   Но Лён с Долбером уже спешились и стали продираться сквозь кустарник, чтобы посмотреть: не попал ли кто и в самом деле в болото.
  
   Под ногами чавкала чёрная вода, кочки проваливались, не выдерживая веса человека. Жёлтая трава цеплялась за обувь, кривые ёлки хлестали по вспотевшему лицу. Мошкара вилась и забивалась в нос, паутина липла на ресницах. Но путники не сдавались - где-то впереди слышался звук человеческого голоса, кто-то отчаянно ругался и причитал, поминая холеру через каждые два слова.
   На дальний берег кочковатого болота выбирался измучавшийся человек, он тянул под уздцы измазанную грязью лошадь. Животное храпело и сопротивлялось, а человек ругался и отмахивался от надоевшей мошкары. Был он очень грязен - по пояс в чёрной жиже. Рубашка на нём оборвалась, волосы свалялись от пота и застрявших в них иголок. Вот он из последних сил затащил коня на берег, вытер пот рукой, сплюнул и обернулся.
   В чумазом человеке Лён и Долбер признали Ромуальда Квитункового, польского князя.
   - Нужна ли помощь, добрый князь? - спросил Долбер со своей стороны болота.
   - Ступай прочь, пся крэв. - огрызнулся тот.

***

   - А, понимаю пан решил срезать дорогу и попал в болото. - с удовлетворением заметил Кирбит, когда друзья вернулись и рассказали, что видели. - Да, я признаю, что моя затея была не лучшей: я плохо знаю здешние места.
   - А дед лесной так и сказал, куда нам ехать на поиски царевны. - заметил Лён.
   - Верно. - остро зыркнув жёлтым глазом, подтвердил Кирбит.
   - А куда деваться? - невозмутимо отозвался Долбер. - Путь-то один.
   - Пустынно как-то. - сказал кочевник. - Дорога езженная, а ни человека. Придётся, видно, нам снова ночевать в лесу - солнце почти село.
   Это действительно было так: дорога утонула в глубокой тени, а лес стоял молчаливой громадой, словно рассматривал своих гостей неприветливым взглядом. Было в самом деле что-то мрачно-колдовское в его молчании и и неподвижности. Уж очень тиха была погода, словно сам воздух заснул. Путники выбрали подходящее место, расседлали лошадей и устроились под раскидистой кроной лесного великана.
   - Зря мы не поохотились. - сказал Кирбит. - Понадеялись, что дотемна выберемся к жилью.
   - Ты мастер изрекать очевидные истины. - ответил Лён, собирая хворост для костра - всё веселее будет. Он щёлкнул пальцем, повторяя свой фокус, и над сухими ветками затанцевало пламя.
   - Ну ладно, не буду жмотиться. - заявил кочевник. - Не надо бы, конечно - стоило бы проучить вас. Да боюсь, испортится.
   С этими словами он развязал свой кожаный мешок и добыл оттуда- большого гуся вместе с блюдом и яблоками. Его спутники расхохотались: Кирбит, степной ворюга, под шум ссоры стащил с царского стола жареную птицу! И ведь молчал, лукавец!
   У ночного костерка царило веселье - три путника смеялись, поедая жирное мясо.
   Ночную тишину прервал неровный стук копыт.
   - Кого-то чёрт несёт! - удивился Кирбит.
   Из темноты на путников выплыл пятнистый круп коня, а над ним стал виден всадник.
   - Тьфу, мироеды поганые. - разочарованно плюнул Ромуальд. - Я думал - люди!
   Он удалился во тьму, всё так же ругаясь и без нужды нахлыстывая лошадь.
   - Нарочно он, что ли, за нами едет? - спросил Долбер.
   - Да ему просто некуда деваться. - успокоил его Лён. - Дорога-то одна.
  
   Тьма вокруг казалась осязаемой - так и хотелось потрогать её руками. Вся земля утонула в глубокой черноте, как будто навсегда лишилась света. И только в небе над головой безмятежно и покойно мигали мириады звёзд. И вот над лесом молчаливо вышла полная луна, и верхушки сосен посеребрились, словно приоделись к какому-то лишь им известному ночному торжеству. Во тьме происходила своя, тайная ночная жизнь. Едва слышно шелестела мелкая лесная живность, порхали меж ветвей неведомые птицы, где-то далеко протявкала лисица.
   Лён неподвижно лежал на попоне, глядя в небо. Его спутники давно умолкли, костёр погас, а ему никак не удавалось забыться сном. Вспоминалась та, другая жизнь - дом, школа, новые жильцы там, где раньше жили дядя Саня с мамой. Мама и дядя Саня - только эти две болевые точки связывали его с тем миром, который отсюда казался призрачно-серым, невыразительным и неживым. Все проблемы того мира казались мелкими и нудными. По сути, он там более не жил, а просто тянул время от Поиска до Поиска.
   Что будет делать он, когда Жребий завершится? Ходить ещё три года в школу, получая какие-то ненужные ему и совершенно бесполезные знания? Потом куда - в армию? А далее? Делать вид, что ходишь на работу, что-то делаешь дома по вечерам, чтобы только дождаться ночи и уйти в Селембрис? Он мог бы уходить и днём, да это связано со многими проблемами. Надо признаться, здесь, на Селембрис, его жизнь куда более яркая и полноценная, нежели в том мире, где он очутится, когда вернётся из Поиска и обнаружит ещё какой-нибудь мелкий фокус новоявленных братцев.
   Мысль о семье Косицыных испортила настроение. Лён как-то более не ощущал себя Косицыным - настолько резко он отделял себя от семьи своего отца. Он не помнил, задавал ли когда он своей матери вопрос о своём отце. Его никогда не интересовало, где тот и почему их бросил.
   Лён устал смотреть на небо и повернулся на бок, подсунув ладонь под щёку, и слегка оцарапался перстнем с чёрным бриллиантом.
   - Здравствуй, Гранитэль. - с улыбкой прошептал он. - Немного поздно для приветствия?
   - Нет, мой принц. - тоже улыбаясь, ответила она. - Я никогда не сплю.
   - Я думал о том, насколько мне стал чужд мой мир. Я там как будто не живу, а пребываю в изгнании. Скоро ли окончится Поиск? Когда я увижу Пафа?
   - Всё в твоих руках, Лён. - сказала принцесса. - Однажды всё решится.
   - Я сам рвусь в бой. Но в этой истории почему-то всё пошло боком. Мы тащимся по какой-то бесконечной дороге, слушаем и рассказываем сказки, а дела нет и нет.
   - Бесконечная дорога? - усмехнулась Гранитэль. - Что ты знаешь о Бесконечной дороге?
   - Я ничего о ней не знаю... - пробормотал он, погружаясь в пришедшую к нему дремоту.
  
   Сон вовлёк Лёна в себя и повёл его своими таинственными путями. Сначала было темно, лишь редкие вспышки света прорезали темноту, но было ощущение, что вокруг него не пустота, а нечто вполне осязаемое. Чувствовалась твёрдая почва под ногами, ощущалось свежее дыхание ветра, приносящего запахи пожухлой травы и сухой земли. Потом перед глазами стала разрежаться тьма - как будто наступало утро. И вот проступило видение: широкая равнина, поросшая жёлтой травой, с сухими метёлками ковыльника. Вдали с обеих сторон виднеются горные хребты, окутанные туманами, и оттого кажущиеся нереальными. Над головой низко плывущие облака довершали картину осени. А сам Лён стоит на прямой, как натянутая нить, грунтовой дороге, вырастающей из горизонта и уходящей в горизонт.
   Он чувствовал растерянность и незащищённость. Что делать на этой дороге, куда идти? Мелькнула мысль: не направиться ли в горы? Но, в какую сторону? Идти по дороге - туда или сюда?
   Лён посмотрел с сомнением в одну сторону, потом в другую - никаких мыслей не появилось. Он был просто точкой среди бесконечности пространства. Он мог идти недели до горизонта и не достигнуть его. Что там, за узкой горловиной гор, из которой вытекала лента дороги? Что на другом конце, который утекал за горизонт, вливаясь в расщелину меж горных цепей?
   Ответа не было, и Лён обратился к небу. Он взглянул на низко стелющиеся тучи и позвал:
   - Сияр!
   И тут же понял, что его конь не прилетит - звук не взлетел к небу, а тяжело растёкся над землёй.
   И тут боковым зрением он увидел, что на одном конце дороги появилось движение. Сначала это было что-то похожее на малый клуб дыма, потом видение стало чётче, и Лён понял, что видит людей. Длинная змея из человеческих фигур сначала двигалась неестественно быстро, словно летела над дорогой. Потом движение замедлилось, и к Лёну стали приближаться люди. И первой в этой толпе шла его мама.
   Зоя шла размеренно и неторопливо, глядя впереди себя спокойными глазами. Она была одета, как в тот проклятый день, когда лихач-автолюбитель по угодной ему дури убил двоих. На маме была та не слишком дорогая дублёнка, которую купил ей Семёнов. На лице её не было и следа крови или каких-либо повреждений. Она просто шла и приближалась к своему сыну.
   - Мама! - закричал Лён и кинулся к ней.
   Она не повернула головы и ничего не ответила. Зоя всё так же шла вперёд, как будто что-то ждало её на другом конце дороги. Глаза её были устремлены на горизонт. Она как будто не сознавала, где находится. Спокойное выражение лица, словно Зоя что-то ожидала.
   Поравнявшись с сыном, она прошла мимо, ещё несколько секунд Лён смотрел ей вслед, и видение исчезло. А к нему уже приближался какой-то человек, за ним двигались ещё и ещё.
   Их было много, и все они проходили мимо Лёна, словно не замечали его. Казалось, это были не люди, а лишь их видимость. Лён был так изумлён, что невольно начал движение навстречу этой толпе мужчин и женщин. Они обтекали его с обеих сторон, скользили мимо и пропадали в десяти шагах.
   Он никого не знал из этой толпы, но заметил, что одежда на них постепенно изменялась. Костюмы и платья быстро сменились на длинные подолы и рединготы.
   Мимо проплывала молчаливая толпа, и каждый следующий человек, будь то мужчина или женщина, был одет по более старинной моде. Прошествовали гусары в доломанах, проплыли шелковые сарафаны с кокошниками и купечески богатые кафтаны, прошёл один стрелец в красной свитке, потом пошли какие-то бородатые дядьки с боевыми топорами, прошла толпа крестьян. Все они двигались мерно и сосредоточенно, словно видели далеко на горизонте какую-то общую цель. Никто из них и внимания не обратил на Лёна. Но, с одним человеком вышло иначе.
   Молодой парень в крестьянской рубахе вдруг повернул лицо и в глазах его выразилось узнавание. Он улыбнулся и помахал Лёну рукой.
   - Иван-Коровий-Сын! - вскрикнул тот в изумлении.
   Да, это был он. Хотя Лён и не видел никогда Ивана со стороны, узнал его мгновенно - что-то внутри подсказало.
   Иван прошёл, и снова потянулась невыразительная и молчаливая толпа. Лён уже затруднялся даже приблизительно определить, какой эпохи одежды были на них. Но вот среди пешей толпы выделился всадник. Он обогнал многих и устремился вперёд. Красивый юноша в синем бархатном кафтане, расшитом серебром, на сером в яблоках коне. Он шёл неторопливым намётом, но, поравнявшись с Лёном, повернулся к нему и вгляделся в него.
   - Елисей! - вскрикнул Лён. - Постой, царевич!
   Но тот лишь качнул головой, улыбнулся синими глазами и улетел вперёд.
   Прошло ещё множество народа, и вот вдалеке завиделся ещё один всадник. Лён уже догадывался, кого увидит, но ошибся.
   Красный всадник на красном коне. Он мчался, как ветер, алый плащ развивался за его спиной. Он чуть замедлил и скользнул по Лёну рассеянным взглядом своих необыкновенных вишнёвых глаз, а в следующий момент промчался дальше и исчез. Кто он такой? Не он ли был в том странном видении у Орорума?
  
   Прошла толпа красивых людей, одетых богато и причудливо. Мужчины и женщины. Выглядели они гордо и величаво, словно царственные особы. На головах некоторых действительно виднелись диадемы, которые походили на короны. Когда прошёл последний человек, дорога некоторое время оставалась пустынной, только издали спешил ещё один всадник. На этот раз конь был вороным, а всадник чёрным. Тяжёлый пышный плащ из чернобурки развевался на скаку, а волосы человека были дымчато-седыми.
   Он приостановил коня и глянул на Лёна в упор своими ярко-синими глазами.
   - Гедрикс! - крикнул Лён.
   - Да, Румистэль, это я. - ответил тот и устремившись далее, растаял на дороге, как и все.
  
   Он был так поражён, что долго не мог сойти с места, лишь вглядывался в ту даль, откуда вышло такое множество народа. Но, более никого не появлялось на дороге - она была снова пуста и молчалива.
   Гедрикс говорил с ним! Он узнал его, но почему-то назвал другим именем.
  
   "Я сплю или нет? Отчего этот сон никак не кончается?"
   Ответа не было, и Лён устал стоять на месте. Он посмотрел в ту сторону, куда ушла вся толпа - там было пусто. Тогда он нерешительно двинулся туда, и моментально ощутил странное сопротивление: воздух как будто удерживал его, мешая двигаться. Но, Лён упорно сделал первый шаг.
   Вдруг впереди сгустилось голубое облако - выросло из одной точки и распустилось, как гигантский пион.
   Лён сделал с усилием ещё шаг, и облако расползлось в стороны, открывая нечто вроде зеркала, только было оно неровным и колеблющимся, как будто вода. И в этом зеркальном окне было какое-то видение. Ещё шаг, и волнение зеркала прекратилось, видение приобретало чёткость, и вот изумлённый Лён видит самого себя. Он явно старше, он одет в роскошную одежду, он - жених. Рядом с ним девушка такой необычайной красоты, что у Лёна, стоящего на дороге, захватило дух. В зеркале он ведёт её, церемонно держа за пальцы, к священнику. Невеста медленно повернула голову и глянула из-под ресниц на Лёна, стоящего на дороге. Она увидала его!
   И тут видение иссякло.
  
   Он снова упорно стал двигаться вперёд, с каждым шагом ощущая нарастающее сопротивление среды. Перед ним уже вспухало новое облако, снова разбегалось, открывая зеркало видения. В зеркале был Паф. Но какой! Это был уже не мальчик, а взрослый человек лет двадцати. Он был аристократически великолепен. На его густых чёрных волосах красовалась золотая диадема, украшенная множеством драгоценных камней. На его шее была золотая цепь с орлом, роскошная одежда пурпурного цвета. Но не это поразило Лёна. Паф взглянул в упор на него, и взгляд его был враждебен и гневен. Он что-то выкрикнул, резко указав рукой на своего товарища, на этом видение закончилось.
  
   Что это такое? Что показывают эти зеркала? Это не менее загадочно, нежели то множество людей, которое прошло по этой дороге. Не менее удивительно, чем встреча с Иваном, Елисеем, Гедриксом и тем неизвестным красным всадником.
  
   Лён снова двинулся вперёд, снова борясь с невидимой преградой. И снова расцвёл перед ним голубой цветок, в нём образовалось окно и в окне выросла Брунгильда. Она была не одна, её собеседником был явно Лён, но гораздо старше. Но разглядеть себя как следует он не успел: лицо валькирии вдруг исказилось, синие глаза яростно сверкнули, и Брунгильда мгновенно выхватила свой тяжёлый меч и занесла над головой.
   От неожиданности Лён остановился, и видение тут же растаяло.
  
   "Это же моё будущее!" - догадался он. Зеркало показывало ему какие-то моменты из грядущих дней. Как он стал врагом Брунгильде?!
   Если бы он не остановился, то мог бы увидеть, что с ним произошло. Каков был исход дела.
  
   Он устал смертельно. Двигаться сквозь время, вырывая у него обрывки видений, было неимоверно тяжело.
   "Ещё раз. Только один раз." - уговаривал он себя, сидя на обочине дороги и оглядывая безжизненный ландшафт.
   Последний рывок - что будет там?
  
   Облако было не голубым, а грозно-синим. Оно издало гром, похожий на грозовой гул, и расступилось. В окно брызнул ярко-зелёный свет.
   Фигура человека в этом ослепительном сиянии казалась тонкой и чёрной. Он наступал с мечом на огромный шар, состоящий из множества кристаллов, а тот вращался, словно не имел опоры.
   - Живой Кристалл! - воскликнул Лён, сразу узнав его.
   Человек с мечом оглянулся, и в этом лице, искажённом зелёным светом Лён признал самого себя.
  
  

Глава 4. Ромуальд Квитунковый

  
   Лес кончился внезапно - за спиной ещё стояли рослые угрюмые сосны, а перед глазами уже простиралась свободная от деревьев местность. Мелкие возвышенности, украшенные кустарником и по бокам расчерченные границами пашен. За красочными холмами виднелась деревенька, а к ней вела разъезженная дорога. По ней-то и мчался во весь опор Ромуальд Квитунковый - так спешил-оглядывался, аж шапку потерял.
   - Вот он наш, сердешный! - воскликнул Кирбит. - Погоняй добжего пана! Ату его, ату!
   Сами они ехали не спеша, как солидные люди. Но, добравшись до деревни, чтобы спросить пути, поняли, насколько ошибались.
  
   Пан Квитунковый не зря кобылу погонял. Пока его соперники не торопились, он успел прорваться в селение и громким воплем оповестить крестьян о том, что едут к ним враги - злые кочевники. Хотят они на всех порчу навести, всех девок перепортить, коров загубить и пожечь весь урожай. Так что неспешную троицу встретили ещё на дороге с вилами и батогами. Мужики все были обозлённые и готовые к любым действиям. Впереди бесновался Ромуальд на своей караковой.
   - Вот они, холеры! - вопил он, призывно оборачиваясь к деревенской рати. - Псы шелудивые, падаль степная, холеры чесоточные!
   - Ух, крепок пан языком! - восхитился Кирбит.
   В деревню эту ход им, ясное дело, был заказан. Назад же возвращаться в лес тоже не хотелось, и три всадника повернули в сторону и припустили прямо через поле. Только Кирбит немного задержался - он нагнулся и саблей подхватил с земли шапку Ромуальда, по которой уже успели потоптаться их кони. Поддев шапочку на остриё, он лихо повертел ею и ловко запустил прямо в лицо Ромуальду. И далее ускакал прочь.
   - Пся крэв поганый! - взревел князь Квитунковый, отнимая от лица истоптанную шапку, и пошёл сыпать ругательствами на своём языке.
   Видимо, его словесное искусство неправильно было понято свежими союзниками, и мужики приняли "пся крэв" на свой счёт, потому что на дороге немедленно разгорелось новое побоище, главным действующим лицом которого стал мстительный пан Квитунковый.
  
   - Чего он к нам пристал? - недоумевал Долбер, переправляясь на своём Каурке через мелкую речку.
   - А ты не догадался! - с вызовом ответил Кирбит. - Да он же твой соперник - тоже ищет прекрасную царевну. А мы даже не знаем, куда ехать.
   - Я думаю, что-то должно нам встретиться в пути. - твёрдо отвечал Долбер. - Что-то должно указать нам путь. Ведь встретили мы лесного духа.
   - А, этого мошенника с гнилушками. - отозвался Кирбит. - Не думаю, что он был особенно нам полезен: наболтал всякой чепухи и испарился. А ты уже готов следовать подсказкам любого встречного, лишь бы он польстил тебе и поддержал тебя в твоей затее. Не тебе, Долбер, быть женатым на царевне!
   Долбер обиделся и ускакал вперёд.
   - И вообще, зачем ему эта странная царевна. - обратился Кирбит к Лёну. - Девица, рождённая от связи с каменным духом - что может быть здесь путного? Он хочет эту мраморную деву? Да от её голоса несло холодом за версту. И даром что ли она лицо скрывала? Послушай, Лён, брось ты это дело - не иди на поводу у твоего дружка. Давай мне Ромуальда и пошли отсюда.
   - Нет. Это невозможно. - твёрдо отвечал Лён. - Я не чувствую внутренней убеждённости в том, что Ромуальд есть тот, кто избран тебе Жребием.
   - Ну да? - не поверил ханский внук. - А до этого ты всегда знал, кто избран?
   - Да. - как можно убедительнее соврал Лён, потому что на самом деле ничего подобного не испытывал.
   - То-то, я помню, ты ошибся и перепутал Вадима с доком Саранторой! - язвительно отозвался Кирбит и погнал коня вперёд. Он догнал Долбера и начал задирать его словами. Долбер пришёл в ярость и замахнулся на кочевника хлыстом. Они бы сцепились в драке, если бы Лён не подоспел и не сказал нахальному сыну степей:
   - Послушай, Кирбит, твоё присутствие в нашем с Долбером деле совсем не обязательно. Ступай-ка ты своей дорогой, а мы - своей.
   - Ты прогоняешь меня, Лён?! - изумился демон. - Но у нас же тоже с тобой есть дело!
   - Какое дело? - с подозрением спросил Долбер, заглядывая в глаза товарищу. - О чём ты с ним договорился?
   - Заткнись и слушай. - резко сказал Лён, наставив на Кирбита палец. - Или ты нам не мешаешь, или валишь в сторону.
   - Но я хотел... - начал было тот.
   - Нет, он не понял. - заметил Лён. - Всё, сударь: вам налево, нам направо.
   - Я больше так не буду. - буркнул демон.

***

   Дорога проходила мимо населённых мест, и ни у никого не вызывали вопросов три всадника, едущие по своим делам. Мимо шли гружёные подводы, скакали верховые, ехали кареты, шли по обочине крестьяне.
   День клонился к вечеру, а у всех троих во рту не было и маковой росинки. В деревне им в гостеприимстве отказали, а идти охотиться по лесам было небезопасно: кажется, тут было воеводское владение. Но, вот носов путников достиг заманчивый запах - тянуло из харчевни, стоящей неподалёку. Многие господа поспешно устремлялись туда, и многие выходили с маслеными губами - судя по всему, довольные едой.
   Возле заведения имелся обширный двор, в котором гуляла жирная птица, молодые свиньи и бараны. В стороне полная кухарка бестрепетной рукой срубала гусям и уткам головы. Из труб, несмотря на довольно тёплую погоду, коромыслом шёл дым. У входа стояли привязанные лошади, лёгкие возки и громоздкие кареты занимали массу места.
   - Вот они, радости жизни. - потянув носом, заявил Кирбит.
   - Что толку-то. - неохотно отозвался Долбер. - Денег-то у нас всё равно нет.
   - А что, ваш товарищ не умеет делать золото из навоза? - невинно спросил кочевник.
   Он первый направился к харчевне, спешился и привязал коня. Затем снял свою лисью шапку и скинул тяжёлый халат. Всё это Кирбит запихал в седельную сумку. Под халатом у него оказалась богатая рубаха-косоворотка красного атласа с вышитым золотом воротом, подпоясанная шнуром с кистями. Пригладив свои чёрные волосы, сын степей полюбовался на себя в маленькое зеркальце и направился ко входу. Выглядел он теперь, как купец Мизгирь в загуле. Только жёлтые глаза слегка портили картину.
   - Я, конечно, не Крёз, но кое-что имею в карманах. - заявил он своим спутникам, входя в харчевню. - Не стоило бы делать одолжение, но всё же мы товарищи по несчастью - у нас похитили невесту!
   Последние слова были сказаны так громко, что привлекли к троим путешественникам внимание. Так что, когда Лён и Долбер, не слишком довольные выходкой спутника, вошли в помещение, на них уже таращилось немало глаз.
   Мерзавец Кирбит расселся на виду и осмотрел низкий зал, набитый едоками.
   Было тут довольно темно, жутко душно, а с кухни несло жаром, как из драконьей пасти. Публика была тут разношерстной: и богатые путешественники, и ремесленники, и какие-то подозрительные личности, которые о чём-то громко спорили.
   - Кормить нас будут?! - тут же потребовал Кирбит.
   - А у тебя деньжата есть? - прищурившись, спросил хозяин.
   - Ювелирные изделия берём? - осведомился тот и вытащил из заветного мешочка пару серег с бирюзой.
   - Вот вы меня ругаете всё время, - сказал он Лёну, - даже выгонять хотели. А, если бы не я, вам спать бы под кустом да на голодное брюхо.
   - Ворованным платишь? - тихо ответил несговорчивый Долбер.
   - Награбленным. - поправил его Кирбит. - А ты не хочешь, так не ешь - чего себя неволить?
   Лён чувствовал себя не в своей тарелке оттого, что обязан ужином демону, но решил не придираться и наесться до отвала - в конце концов принял же он гостеприимство матёрых мутузников. Долбер тоже поначалу смущался, но голод взял своё - он принялся с аппетитом поедать и кашу с маслом в плошке, и пироги, и жареную курицу и запивать всё сбитнем.
   Кирбит наелся быстро и начал приставать к соседям:
   - Послушайте, месье...
   - Чего? - не понял бородатый дядька.
   - Я не рассказывал занятную историю про то как один заморский принц женился на козе?
   Узнав, что не рассказывал, сын степей немного удивился, но за уговорами собравшихся решил особо не ломаться и рассказать историю с начала до конца.
  
   Ну, в общем, начало в таких случаях обыкновенное: родился у одного короля потомок. Вот мальчик вырос и стал задумываться о женитьбе. А надо то сказать, что была у его папы обширная библиотека - аж целых двадцать две книги. Сам король не охоч был до чтения, да и буквы едва одну от другой отличал. Не королевское это дело - знать алфавит. Всего королю требовалось знать две буквы: А и Е. Это означало: аз есмь. Мальчик с детства так часто слышал от отца эти два слова, что решил, будто это его имя. В конце концов все привыкли к этому и сами стали называть его ненастоящим именем, только слегка его облагородили, и звали принца Каземиром.
   Так вот, принц Каземир был смышлёным малым и к девяти годам освоил алфавит, а потом пошёл и прочитал всю мамину библиотеку. Да, всё это собрание рыцарских романов принадлежало покойной королеве.
   Освоив комплекс рыцарских манер, умение благородно выражаться и уяснив значение носовых платков, наш принц решил, что него настало время отыскать себе объект, достойный воздыханий. Малец грезил о большой любви и собирался пойти и победить какое-нибудь страшное чудовище с тем, чтобы непременно жениться на спасённой даме. Да, это у него застряло крепко в голове, что от чудовища до дамы рукой подать.
   С таким прекрасным настроением он надевает фамильные доспехи, счищает с папиного палаша полпуда ржавчины, седлает добрую коняшку и выезжает из ворот.
   Как водится, попался Каземиру древний старец - прямо за воротами, недалеко совсем - и начинает под шарманку рассказывать про то, как некая прекрасная принцесса попала в плен к чудовищу и что только храбрый рыцарь без страха и упрёка сумеет королевишну спасти. Лишь надобно пойти сегодня ночью в чисто поле и там стоять столбом до самого утра. Чудовище, понятно, попытается спугнуть героя да отогнать его подальше. Ну тут уж, принц, держитесь, что есть мочи. И помните, мой милый, что на ваши очи коварное чудовище наложит страшное заклятье: не верьте, принц своим очам. То, что вам покажется кустом, на самом деле лес дремучий. Увидите на поле махонькую ямку - ногою не ступайте, а то провалитесь сквозь землю к антиподам и будете, мой принц, всю жизнь ходить ногами кверху! Но, самое главное заклятье наложено на несчастную принцессу. И тут уж будьте, принц, достаточно учтивы, не уроните рыцарскую честь. И ещё вот что: надобно вам, милый принц, обвенчаться с заколдованной принцессой до полудня, а то не выйдет ничего.
   Вот Каземир, наставлен столь подробно, идёт во чисто поле, становится столбом с мечом в руках и верой в сердце и терпеливо ждёт явления чудовища. Тут ночь настала - тишина стоит. А страшно-то как, аж в пятках всё трясётся! Наш малый понимает, что смерть недалеко и начинает возносить молитву.
   - Ой, пень-колода, будь со мною добрым, уж защити меня от страшного страшилища!
   Молчит колода - ни гу-гу! А Каземир соображает: раз молчит, значит согласился! И дальше просит:
   - Уж ты, ракитный куст, гляди, что позади меня, а то у меня глаза-то спереди растут! Неровен час чудовище припрётся, да сзади-то и подползёт. Уж ты, родимый, веткой хоть качни!
   Молчит ракитный куст, поскольку ветра нет, а Каземиру то надежда: раз не возражает, значит обещал!
   Опять стоит и ждёт, а ноги-то устали. Да ладно, думает, увидит что ли кто, если он немного посидит. Сначала сел, потом прилёг. Тут веки у него сомкнулись и видит принц наш чудный сон.
   Снится ему, что стоит он на посту и глаз ни на минуту не сомкнёт. И смотрит: издалека как будто облачко летит. А на облачке красавица сидит и так нежно ручкой машет. Неуль она! - возрадовался Каземир и ловко так вскочил с земли и воспарил навстречу ей. Так они летали вместе до утра, и принц никак не мог досыта наглядеться на свою принцессу. Влюбился он до полного беспамятства, и всё рассказывал ей сказки из маминых из книжек - всё исключительно про верных рыцарей и обиженных чудовищем принцесс.
   Тут она ему и говорит: ах, принц, придётся мне с тобой расстаться.
   Как, почему?! Зачем расстаться?!
   А она ему печально молвит: скажу вам честно, как на исповеди - другому бы я не созналась! - что заколдована я страшным чародеем и должна смиренно ждать три года и три месяца, пока сойдёт с меня заклятие. Но, всё получится быстрее, если найдётся верный молодец, который женится на мне, не глядя на мой ужасный вид.
   Помилуйте, принцесса, да разве этакое дело остановит мою решимость?! А если я возьму и ваше чудище ужасное одолею в поединке - тогда с вас чары не спадут?
   Нет, спасть не спадут, но срок существенно уменьшится. Да и то сказать: не столь важно, как я выгляжу, главное, что я в душе прекрасна. Идите, принц, и победите страшное чудовище, которое скоро явится на луг. Так что, просыпайтесь, верьте мне и ничего не бойтесь.
   Проснулся Каземир, лежит ни жив, ни мёртв - чудовища боится. А оно уж тут как тут! Явилось само, рыскает по полю, ищет молодца. Шумит, храпит, ревёт, копытом землю роет.
   "Никак я с Минотавром повстречался!" - догадался принц, вспомнив одну картинку из маменькиной книжки.
   - Ну, чудо-юдо рогатое! - осерчал он. - Сейчас я тебе вломлю, чтобы знал, холера, на кого нарвался!
   Тут Каземир вскочил да как кинется с папашиным мечом на страшную зверюгу! И вот ведь незадача: попал ногою в ямку, упал и ткнулся лицом во что-то странное. Поднял он голову, а ничего не видит! Глаза залеплены какой-то дрянью!
   "О боги! Злой волшебник ослепил меня! Я погиб!"
   Да, вот такое подлое злодейство. Хотел наш принц крикнуть - мол, иди сюда, скотина, я тебя сейчас сражу - а рот не раскрывается. То есть раскрывается, но что-то всё время попадает на язык - опять какие-то неведомые чары положены на принца. Он хочет крикнуть, а вместо этого получается нечто вроде "ммммм!".
   Он кричит:
   - Ммммм!!!
   Ему в ответ:
   - Ммммм!
   Издевается, понятно!
   Принц не понял, с кем схватился. Что-то его тычет в бок, колотит в голову. Он думает: не попасть бы к антиподам! А то придётся ему к венцу идти на голове! Ногами кверху! Да как схватился за минотавровы рога!
   Наш малый даром, что мечтатель - силён он был не по уму. Короче, своротил зверюге шею, причём даже обошёлся без папиной железной зубочистки.
   Только вот что, пока он там возился с Минотавром, колдовские чары к глазам его присохли. Так что рот он кое-как прочистил, а вот смотреть чтобы - как слепой.
   - Принцесса, где вы! - кричит он. - Мне вас не видать!
   - И мне-еее! И мне-ееее! - кричит принцесса.
   Он ползком в обход куста, два раза провалился в ямку, так что уже даже не поймёт: у антиподов он или уже обратно.
   - Принцесса, кажется, я вас нашёл. - бормочет он, обнаружив длинную верёвку. - Злодей вас привязал, как Андромеду! Мне жаль, что я его так быстро победил.
   - И мне-еее! И мне-еее! - кричит принцесса.
   И вот нашёл он свою суженую на другом конце верёвки, первый-то был к колышку привязан.
   - Пойдёмте, дорогая. - сказал ей Каземир, натягивая за собой верёвку, потому что сердцем он был рыцарь и не мог себе позволить ощупывать руками даму. - Нам надо торопиться, чтобы успеть до полудня отыскать священника и обвенчаться. А то мне будет очень неприятно, если мы к венчанью опоздаем.
   - И мне-еее, и мне-еее. - сказала дама.
   Вот вывел он принцессу на дорогу - как добрался, сам не знает. Да ещё принцесса упиралась.
   Вышел, сел на обочину и стал ждать - не пройдёт ли кто да не отведёт ли его в церковь, а то чары колдовские совсем глаза заклеили. И мухи что-то разлетались.
   Вот слышит: идёт какой-то путник, палкой по дороге тюк да тюк.
   - Эй, путник! - крикнул принц. - Не отведёшь ли меня в церковь? Мне надо срочно обвенчаться!
   - А кто невеста? - спрашивает тот.
   - Не видишь разве?! Вот она, со мною!
   - Не, я не вижу. Я слепой с рождения. И вообще, я не путник, я монах-отшельник.
   - Святой отец, скажите, до полудня далеко?
   - Я сам не знаю, для меня что день, что ночь - едино всё.
   - Но как же так! - рыдает принц. - Я победил чудовище и спас принцессу. А если до полудня не женюсь, то всё пропало!
   - А что пропало?
   - Всё пропало!
   - Ну ладно, сын мой, помогу тебе по доброте душевной.
   И обвенчал его с козой.
  
   Хохот ещё долго перекатывался по харчевне, даже хозяин и его прислуга - молоденькая девчонка-повариха - пришли послушать сказочку Кирбита. Не смеялись только Лён и Долбер. Последний был вне себя от гнева и то и дело хватался за нож - он полагал, что негодяй потешается над ним. Но самый вид стола, заставленного посудой из-под угощения, остужал его пыл и вынуждал терпеть - подлец Кирбит ловко использовал свою услугу. А сын степей уже вовсю гулял в большой компании, целуясь и братаясь с новыми друзьями.
   Лён уже подумывал, не улизнуть ли втихаря, да не переждать ли у плетня, как вдруг створки двери распахнулись и на пороге возник собственной персоной князь Ромуальд Квитунковый. Вид у него был несколько помятый, рукав оторван, под глазом ссадина. Но выглядел он до того спесиво, что Кирбит с компанией слегка примолкли, разглядывая нового посетителя харчевни.
   - Что вам угодно, сударь? - подбежал к нему хозяин.
   - Меня зовут князь Ромуальд. - ответил тот. - И попрошу называть меня паном.
   Тут в компании раздался громкий хохот - все они были уже порядком пьяны, а тут ещё Кирбит чего-то нашёптывает им на уши да кивает с хитрым видом на молодого пана жениха.
   Новый посетитель не удостоил гуляк взглядом, он важно прошествовал к свободному столу, сел, подбоченясь, и закрутил ус. Своих старых знакомцев он не заметил - те сидели в углу.
   - Хочу шепнуть вашей милости, что тут небезопасно. - ласково сказал ему какой-то господин, подсаживаясь рядом. - Вон те ребята промышляют на большой дороге, а у пана неплохой зипун.
   - Что б ты понимал. - сквозь зубы ответил пан. - Зипун! Да неплохой ещё! Да ты хоть знаешь, в каком богатом доме живёт мой отец?! И пятеро братьев!
   И так выложил доброму дяде всё про себя. Как отец его всех своих сыновей устроил: старший наследует имение, второй имеет духовный сан, третий работает на адвокатскую контору, четвёртый содержит лавку, пятый в чине хорунжего.
   - А ты у нас кто, пресветлый пан? - нежно спросил вежливый собеседник.
   Тут Ромуальд как ни дулся, как ни зажимался, всё же проболтался слово за слово, что рассчитывает он на выгодную женитьбу, для чего и прибыл в эту холопскую страну. Ромуальд непременно задумал стать главою рода и возвеличить в этой языческой стране добрую фамилию Квитунковых. И, кроме того, он считает, что его народ несёт некую священную миссию на земле, поэтому чувствует себя апостолом, идущим дать свет варварам и вандалам. Поэтому он собрал с собой некоторые средства и отправился свататься к дочери одного из местных землевладельцев. Конечно, ему, родовитому шляхтичу, не слишком лестно родниться с дикарями, но это всё же шанс и неплохой. Отец невесты дал согласие, и дело уже шло к обручению, но тут с большим войском явился злобный чародей и колдовством похитил молодую деву. Было у Ромуальда сражение с чернокнижником проклятым - вот, рукав порвался. Нанёс он гнусному злодею удар своим мечом. А тот железной рукавицей ударил Ромуальда в глаз, да так нечестно - даже не предупредил! А потом обернулся чёрным дымом и вылетел прочь, унеся с собою ромуальдову невесту. А она уже по местному обычаю налила пану Квитунковому в бокал священного славянского вина, потому что её отец умолял Ромуальда не тянуть до завтра и обручиться поскорее. Конечно, вся эта затея с вином есть пережиток языческих понятий, но Ромуальд намерен править твёрдою рукою и с момента передачи власти ввести здесь обычаи цивилизованного мира. Для этого он пригласит сюда своего второго брата, чтобы тот возглавил епископальное правление. Третий брат введёт здесь понятие юридического права и будет заседать в суде, четвёртый наладит торговые отношения, пятый под своим началом соберёт войска и будет главным генералом. Так что, считайте, начало нового порядка уже положено. Осталось малое - найти невесту.
  
   Пока он говорил всё это, компания Кирбита подобралась совсем близко и уже с хищническим интересом заглядывала в карманы молодого пана. А сам Кирбит тихонько смылся, причём не заплатил за стол.
   - Кажется, сейчас пана Квитункового начнут венчать на царствие. - тихо проговорил Лён.
   - Пусть Квитунковый сам свои дела решает. - ответил Долбер. - А вот Кирбит удрал. Чем будем платить за стол?
   Дело было в самом деле скверно, и Лён, проклиная про себя предателя Лембистора, а заодно и себя за то, что купился на его обещания, прибег к любимому магическому трюку. Он охватил себя и друга завесой незаметности, и они убрались прочь из харчевни, пока все посетители и прислуга млели в ожидании потехи.

***

   - Может, этот степной пройдоха наконец оставил нас? - выразил надежду Долбер, когда после нескольких часов, проведённых в сёдлах, два товарища заехали в какую-то каменистую пустошь.
   - Едва ли. - сказал Кирбит, выезжая на своей лошади из-за большого камня, стоящего торчком. - Мне с вами по пути - чего же бегать?
  
  

Глава 5. Тайна из прошлого

  
   - Я вижу, мной тут недовольны. - продолжал он, переводя свои янтарно-жёлтые глаза с Лёна на Долбера. Последний моментально утратил настроение и мрачно отвернулся.
   - А между тем я ничего плохого вам не сделал. - заметил Кирбит. - И даже наоборот: всячески содействовал в дороге. Если бы не я, вы бы сейчас голодными были. Вот и теперь я позаботился найти для вас ночлег, отыскал воду и даже собрал для чая мяты.
   - Ну мы прямо сейчас заплачем. - язвительно отозвался Лён
   - О, столь много я не ожидаю! Но, тут неподалёку я обнаружил сухую пещеру, и это очень кстати - скоро дождь пойдёт.
   Он повернулся и поскакал вперёд, как будто не сомневался в ответе спутников.
   - Не стал бы я пользоваться его услугами. - процедил сквозь зубы Долбер. - Помяни моё слово, этот мошенник нас с тобой обманет.
   - Пещера есть пещера. - ответил Лён. - Спать-то где-то надо, тем более, что действительно собирается дождь.
   Долбер ещё что-то поворчал, но поехал следом.
  
   Кирбит в самом деле отыскал сухую пещерку, в которой даже лежал запас сухого хвороста. Помимо прочего обнаружилась старая глиняная посуда, ветхая упряжь, куча старых тряпок, какой-то грубый инструмент.
   - Может, здесь жил отшельник? - спросил Лён, оглядывая бедное жилище.
   - Да, уж это точно. - обронил Долбер, выкидывая на волю пыльное тряпьё.
   - Может, жил. А, может, и не жил. - легкомысленно ответил Кирбит, вытряхивая из найденного горшка мусор и наливая в него воду из бурдюка. - Давайте-ка запалим костерок да чайку попьём на ночь глядя.
   - Что-то ты такой добрый стал? - неприязненно спросил Долбер.
   - А я всегда приветлив был. - добродушно отозвался кочевник. - Это вам везде враги чудятся. Мы, сартаны, люди простые: шутку любим, истории занятные любим послушать, песни попеть, повеселиться. А у вас, у славян, всё слишком серьёзно, во всём-то вы ищете какую-то занозу. Когда сказать вам нечего - щёки надуваете, стараетесь быть важными. Чего уж проще: чайку вечерком попить, так ведь и тут ты, Долбер, ищешь тайный смысл!
   С этими словами он наломал сухие палки, сложил шалашиком, подсунув внутрь сухой мох. Потом ловко, с одного удара, высек искру кремнем, и запалил костерок.
   - Ну, вот так. - удовлетворённо сказал он, усаживаясь на пол.
   В пещерке было тесно, а снаружи действительно начал накрапывать дождь, так что деваться было некуда - поневоле пришлось располагаться возле очага.
   - И кто здесь жил? - спросил Лён.
   - Кто его знает... - ответил Кирбит, глядя на огонь своими жёлтыми глазами. - Если кто и жил, так уж давно не живёт, потому что, думается мне, в нашем костерке сейчас горит не что иное, как дверь в его жилище. По-моему, эти сухие палки - остатки плетёной заслонки, которой он затворял вход.
   Дрова быстро прогорели, и в горящие угли Кирбит поставил горшок с водой, засыпав в него горсть свежей пахучей мяты и бросив большой кусок сахара.
   - В корчме спёр? - с насмешкой спросил Долбер.
   - Ага. - легко согласился Кирбит.
   Лёну стало смешно: надо же, он пьёт и ест от жульнических щедрот Лембистора! Тот думает подкупить его своей заботой!
   А демон продолжал вести себя хозяином: порылся в пыльном барахле, что было свалено в углу и добыл две обколотых глиняных чашки и одну глубокую деревянную ложку.
   - Видать, хозяин этой гостиницы гостей не любил. - сказал он с сожалением. - Посуды маловато. Да ладно, я похлебаю ложкой.
   Горячее питьё оказалось довольно вкусным, даже несмотря на то, что на дне глиняных посудин оставался песок. Лён и Долбер с удовольствием тянули "чай" из чашек, а Кирбит со вкусом дул на широкую роговую ложку.
  
   Дождь так и не разошёлся, но потянуло холодным сырым ветерком. А в пещерке было тепло и сухо - пока оставались дровишки, огонёк в очаге не иссякал. Кирбит расстелил на полу лошадиную попону и улёгся на неё, подперев голову рукой и глядя в костёр. Лён и Долбер последовали его примеру и тоже расположились с немногими доступными удобствами возле огонька.
   - Говорят, был когда-то в этих местах проездом один большой волшебник... - начал сын степей, покачивая головой и помешивая веткой угли.
   - Кто говорит? - небрежно спросил Долбер, допивая остывший "чай".
   - Да болтают просто. - отмахнулся Кирбит. - Мало ли чего баушки за печкой бают! Давно это было, очень давно. Тогда тут везде были сплошные леса. Города не было, селений не было, только тропа и была.
   - Тогда откуда это баушкам известно? - насмешливо поинтересовался Долбер.
   - Я же не сказал, что тут не было людей. - серьёзно пояснил Кирбит. - Просто земля была ещё дикая, люди жили по лесам небольшими селениями. Вот я и говорю: ехал проездом волшебник. Большой был человек, много знал. Была у него с собой торба со всякими занятными штучками. Он иногда оставался ночевать у местного народа и расплачивался за еду и ночлег какими-нибудь магическими поделками. Куда ехал, откуда - никто не знает, но был у него конь особенный - крылатый.
   Лён оторвался от ленивого созерцания очажка и вскинул взгляд на Кирбита. А тот продолжал смотреть в огонь, поигрывая прутиком, конец которого уже занялся огоньком.
   - Оно, конечно, необязательно было платить за простое дело - волшебнику и так никто не посмел бы отказать, да так уж ему хотелось. А вещицы и впрямь были забавные. Одна такая называлась "Зеркальце, покажи". С виду просто круглое зеркальце, а обладает волшебным свойством - оно показывает путь к цели.
   - Что показывает? - не выдержал Долбер.
   - Куда ехать показывает. - пояснил Кирбит, который после своей выходки в корчме сделался необыкновенно терпелив к Долберу.
   - Другая вещица называлась "Дуй, ветер". Это такая дудочка, в которую подуешь с одного конца - поднимется такой ветер, что дубы валятся. А подуешь с другого - всё успокаивается. Ещё колокольчик, от звона которого собираются отовсюду все птицы.
   - Какой же толк от таких вещиц? - разочарованно спросил Долбер.
   - А кто его знает. - пожал плечами Кирбит. - Игрушки просто. Но кто ж откажется от такого подарка всего лишь за то, чтобы дать усталому путнику еду и ночлег? А тут волшебник! Это целое событие для маленькой лесной деревушки. Такие гости так просто спать не лягут - сначала всю деревню удивят своими фокусами, всех ребятишек соберут к себе. Разговоров - на три года!
   - Наверно дивоярец? - решил Долбер.
   - Наверно. - согласился Кирбит. - Как звали гостя, никто не запомнил - имя у него непроизносимое, только рассказал он о себе немного. Был он изгнанником от своего племени волшебников. Натворил что-то такое, о чём говорить не хотел, и потому скрывался. Но самой удивительной вещью был его необыкновенный меч, который сиял холодным пламенем и к которому не мог прикоснуться никто, кроме самого волшебника. Этот меч резал всё, как коса траву. Особенно его боялись всякие чудовища, которые от него просто сгорали, как сухие щепки. А волшебник много повидал на своём пути чудовищ и многих из них убил. Стали лесные люди просить его остаться у них и стать колдуном племени, потому что прежний колдун мало чем мог помочь своему народу. Конечно, он не остался - у волшебника был свой путь и своя цель. Он искал дорогу в лимб.
   - Куда?! - невольно вырвалось у Лёна.
   - В лимб. Лимб это что-то вроде преисподней, в которой живут только души. - просто пояснил Кирбит. - Войти в лимб, сохраняя живое тело, невозможно. Поэтому лесные жители стали умолять волшебника не делать этого, но всё безуспешно. Лимб это всегда смерть тела. Но, волшебник говорил, что знает средство войти и выйти невредимым. Я же говорю: это был очень сильный волшебник. У него была с собою книга, в которой были белые и чёрные страницы. Чёрные страницы - это были его собственные заклинания, которые он составил сам. Это заклинания, которые могли заставить повиноваться лимб. Это была страшная магия, и жители деревни испугались. Они попросили волшебника покинуть их, что он и сделал. Потом колдун племени решил, что подарки от такого человека опасны и что от них надо избавиться. Он собрал их и, читая охранные заклинания, отнёс их в потайное место.
   Некоторое время все молчали. Лён ждал, не скажет ли Кирбит ещё чего, но тот только покачивал головой, глядя в угасающие угли. Потом кочевник лёг на спину, накрылся своим халатом и скал:
   - Спать чего-то хочется.
   Спать в самом деле хотелось - снаружи уже была глубокая ночь и задувал прохладный ветер, но в пещерке было тепло и сухо. Лён и Долбер тоже прилегли, приспособив под головы дорожные сумы. Вскоре они мирно задышали во сне.
  
   Спустя примерно час в пещере бесшумно поднялась с пола тёмная фигура. Мягко ступая, человек пробрался в дальний угол и что-то стал там делать - что-то такое, отчего послышалось падение мелких камешков. Потом он вернулся к спящим, наклонился над ними и что-то взял. После чего человек вышел наружу, оседлал свою лошадь, сел на неё и уехал.

***

   - Лён! Кирбит сбежал!!
   От этого крика Лён вскочил и некоторое время бессмысленно вертел головой из стороны в сторону. В мыслях ещё был сон. Мешка под головой отчего-то не оказалось, и Лён в сонном недоумении стал ощупывать руками пол.
   - Что случилось?
   - Я говорю тебе, Кирбит сбежал!
   - Совсем сбежал?
   - Да, его лошади нет. Но это не всё!
   - Что же ещё? Разве ты не хотел избавиться от него?
   - Он украл мой перстень! - в гневе воскликнул Долбер и такое горе было в его голосе! Он сел на землю возле очага и некоторое время раскачивался из стороны в сторону: совершенно очевидно, что Долбер тоже не вполне пришёл в себя со сна. Похоже, мерзавец Кирбит насыпал им в чай не только листья мяты, а ещё и кое-какие сонные травки.
   - Может, ты потерял его? - усомнился Лён. - На что Кирбиту твоё простенькое оловянное кольцо с обыкновенным кошачьим глазом?
   - Неужели ты не понял? - Долбер повернул к товарищу искажённое страданием лицо. - По этому перстню меня узнала принцесса. Не зря мне вручили его воздушные девы.
   Вот чем питалась надежда Долбера! Вот отчего он так рьяно бросился в дорогу!
   - Я говорил тебе, что этот степной вор обязательно нас ограбит. И надо же, он унёс волшебное кольцо! Зря ты верил этому пройдохе! Теперь ему осталось только отыскать принцессу и показать ей кольцо. Вот почему он увязался за нами, теперь я понял!
   "Едва ли Лембистору нужна принцесса. Что за игра тут? - подумал Лён. - Скорее всего, он просто решил подгадить Долберу."
   Товарищ залез в пещеру и стал с мрачным видом собирать вещи. Лёну тоже более ничего не оставалось, как тоже упаковать свой мешок. Тот валялся у дальней стены, среди хлама, оставшегося от прежнего обитателя этого жилища.
   Лён дёрнул мешок за ремешок, но тот за что-то зацепился. Он дёрнул посильнее и сорвал застёжкой камень. Посыпалась мелкая пыль и каменная крошка, и приоткрылась какая-то дыра. Заинтересованный Лён раскопал дыру пошире и обнаружил небольшой тайник.
   - Ого, что это? - удивился он.
   Долбер тоже заинтересовался и подошёл посмотреть.
  
   В дыре лежали мелкие вещи, завёрнутые в истлевшие тряпки. Лён вытащил их и начал осторожно разворачивать.
   - Долбер, смотри-ка что здесь лежит. - позвал он товарища.
   - Да что там может быть в старом барахле?
   В остатках грубой ткани, похожей на дерюгу, лежало маленькое зеркальце в фигурной металлической оправе, тусклая дудочка жёлтого металла, сплюснутый колокольчик, старая деревянная гребёнка без нескольких зубцов, серый каменный голыш и плотно скатанный кусок полотна.
   - Да, вот это находочка. - насмешливо протянул Долбер. - Наверно, эти сокровища спрятал здесь старый отшельник. Особенно хорош вот этот камушек.
   Он протянул руку и хотел уже взять его из дерюжного гнезда, как вдруг руку его резко отбросило, и Долбер вскрикнул, тряся пальцами.
   - Послушай, он кусается!
   Правая рука Долбера действительно выглядела, как ошпаренная кипятком.
   - Это магия какая-то! - воскликнул он. - Лён, не трогай их! Я теперь понимаю: Кирбит не зря рассказал нам эту сказку и именно здесь. Он нарочно завёл нас сюда и ушёл ночью тайно, а предварительно разворошил этот захорон, чтобы мы полезли в него и обожглись. Так он надолго выведет нас из строя, а сам в это время ускачет далеко.
   Он вышел на волю, потирая больную руку. А Лён попытался затолкать опасные вещи обратно в тайник при помощи чашки, из которой накануне вечером Кирбит угощал их чайком с примесью сонных травок. Нашёл, дурак, кому поверить и на чью доброту положиться! Идти с демоном в одной упряжке и надеяться на его порядочность!
   Чашка цеплялась за неровности камня и помогала делу плохо. Дерюга порвалась ещё больше, и серый голыш выскользнул из общей кучи и покатился вниз. Он ударил Лёна в колено, защищённое только тканью штанов, и успокоился. Машинально Лён схватил опасную вещь и отшвырнул её прочь, но при этом ничего не произошло: он не обжёгся и не почувствовал удара, какой пришёлся на Долбера.
   Осторожно приближая пальцы к предмету, он ожидал, что чуждая магия проявит себя, но этого не произошло. Наконец он взял голыш в руку и опять ничего плохого не почувствовал: камень никак себя не проявлял. Может, это вовсе и не камень так обжёг Долбера? Может, это заявил о себе другой предмет - ведь демон упомянул в своём рассказе только три магических предмета: зеркальце, дудочку и колокольчик. Но, и остальные вещи из тайника не проявили к Лёну никакой враждебности. Он без вреда для себя взял в руки и рассмотрел эти простые на вид предметы.
   - Ну ты скоро, что ли? - позвал снаружи Долбер.
   Лён заторопился. Он забросил все вещи в походный мешок и вышел из пещеры. Так ли просты планы Лембистора: всего лишь задержать их при помощи магии? Лён ни минуты не сомневался, что все действия демона были продуманы. Эти вещи предназначались именно для Лёна, но почему? Стоило ли соблазняться таким подарком и брать их? На эти вопросы у него пока не было ответа, но оставлять эти предметы на виду у любого, кто мог бы заглянуть в эту пещеру в поисках ночлега было бы неправильно. Уж лучше он сам пострадает, нежели кому-то по его вине будет причинён вред. В конце концов, опасные штуки можно просто выкинуть в реку, когда она встретится на пути. Только надо положить их в прочный мешок или какую-нибудь шкатулку, привязать тяжёлый камень и утопить. С такими мыслями Лён оседлал своего отдохнувшего Сивку, и двое путников покинули странное пристанище среди каменистой пустоши.
  
   Дорога была спокойной, а погода очень тёплой - путников слегка разморило от испарений, поднимающихся от сырой с ночи дороги. А по сторонам сменялись лесные чащи на лёгкие перелески, но нигде не было видно человеческого жилья.
   "На Селембрис версты немеряны" - вспомнились Лёну слова Брунгильды, а затем сразу же всплыла перед глазами отчётливая картина: валькирия в гневе обрушивает на него свой тяжёлый меч.
   - Надо бы нам поискать добычи. - промолвил Долбер при виде высокого леса, вырастающего у поворота дороги. Они проехали мимо ноздреватого от старости каменного столба, смутные и неровные очертания которого не позволяли знать, что он представлял из себя - то ли указатель, то ли отметка вёрст.
   За поворотом дорога сильно сузилась и стала похожа на пешую тропу. По обе стороны пути возвышались тёмные громады деревьев с такими густыми кронами, что под ними и в ясный день царила тьма. Эти мощные обитатели Селембрис, наверно, помнили те времена, когда тут не было не только дороги, но и людского духу. Как сказала Пипиха? - когда-то в волшебной стране не было людей, и жили здесь в приволье только эльфы.
   Пока Лён так раздумывал, лошади завезли путников в зелёный полумрак, среди которого свежо пахло дубом. Пышные кроны смыкались высоко над головой, образуя узорчатый зелёный потолок, сквозь который зелёным светом светило солнце. Эта картина напомнила Лёну деревню Блошки, хотя тут впечатление было куда мощнее. Здесь было так чудесно, что скверные воспоминания о собственном мире, где его ждёт школа и новая семья, совершенно оставили Лёна.
   Путники набрели на небольшую поляну, сплошь поросшую высокими и пышными кустами созревшей черники - тяжёлые ягоды клонили тонкие веточки к земле. А посередине полянки стояла стройная рябинка.
   - Давай тут остановимся. - сказал Долбер, сбрасывая наземь вещевой мешок, словно он тут распоряжался. - Ты пока разведи костёр - у тебя это лучше получается. А я пойду поохочусь.
   Так вышло это, словно Долбер старался перехватить инициативу. После бегства Кирбита он пришёл в хорошее настроение и даже не поминал пропажу перстня. В конце концов, царевна уже отметила его тем, что налила ему вина, и перстень скорее всего уже сыграл свою решающую роль. Так думал Лён, машинально собирая крупную чернику в ладонь и отправляя её в рот. Потом он отправился под раскидистые высокие дубы и там насобирал довольно сухих веток и коры. Костерок должен получиться неплохой, осталось ждать добычу.
   Пока Долбер охотился, Лён устроился под рябинкой и решил посмотреть на вещи, что нашёл в пещерке - всю дорогу они не шли у него из головы.
  
   Зеркальце выглядело совсем обыкновенным - нарядная, хоть и небогатая вещица. Тусклый металл ободка был закручен мелкими тонкими завитками - каждый завиток выглядел несколько иначе, чем соседний, но местами рисунок повторялся. Что-то они напоминали - только что? Что сказал обманщик демон в той пещере? Что зеркальце укажет путь к цели? Но, как?
   Лён повертел в пальцах безделушку. Вещь как вещь - она не причиняла ему ни малейшего беспокойства. Даже странно, отчего на Долбера так подействовали эти вещи. Ничего удивительного в ней нет. Это просто зеркальце. Он уже хотел отправить его обратно в мешок, как вдруг заметил странное дело: зеркало ничего не отражало. В нём не отражался ни лес, ни сам Лён. В небольшом кружке стекла было видно только голубое небо. Даже солнце оно не отражало!
   Нет, это всё же не простая вещица! Но добиться чего-либо от неё и узнать её подлинные свойства так и не удалось. Тогда Лён достал тускло-жёлтую дудочку. Металл, из которого она была сделана, напоминал золото, только уж очень был неярок. Лён осторожно дунул в неё - сначала в узкий конец - и ничего не произошло. Тогда он дунул уже смелее в другой конец - опять ничего.
   По всей длине дудки обвивалась лента тонко выбитого узора. Если приглядеться, то можно различить отдельные витки, но они едва виднелись под слоем загрязнения. Лён принялся тереть металл и счищать плотно приросшую плёнку. Когда поверхность дудочки слегка отчистилась, то стало ясно, что узор напоминает тот же, что и на ободе зеркала.
   Так ничего и не добившись от дудочки, он взялся за третью вещь - за колокольчик. Тонкий, лёгкий, похожий на цветок, он оказался сплющен, отчего язычок не мог двигаться. Наверно, вещь слишком долго пролежала в тайнике, и от времени тонкий металл смялся.
   Лён достал свою иголку, и по его желанию она выросла в тонкий кинжал. Остриём он разжал сомкнутые губы колокольчика и удивился: между кинжалом и колокольчиком проскочила искра. Дивоярская сталь вдруг заиграла светом - не так, как бывало с ней во время боя, а иначе: мягко и нежно. Вещи словно разговаривали друг с другом.
   Большими от изумления глазами он смотрел, как тонкий золотой колокольчик сам собой выправляется.
   "Я понял! Это вещи из Дивояра! Неудивительно, что Лембистор не посмел прикоснуться к ним. Значит, он рассказывал о волшебнике из небесного города! Что-то там натворил этот волшебник, что пустился в бегство. И он пытался спрятать эти вещи у людей, чтобы не уносить их с собой в лимб. Зачем только ему нужно было попасть в лимб? Неужели он искал смерти?"
   Колокольчик выправился и на нём явственно показалась ленточка надписи - тот же узор, что и на первых двух вещах.
   "Это же буквы! Или символы!"
   Лён приблизил к глазам колокольчик, чтобы получше разглядеть надпись, как вдруг всё поплыло перед его глазами. Лес исчез, поляна исчезла. Далеко вперёд простиралась равнина красно-ржавого цвета, сплошь усеянная разрушенными ветрами и временем диковинной формы скал - казалось, что какие-то великаны забавлялись тем, что ставили камни на камни да так, что они еле держались. Но, отчего-то эти неустойчивые конструкции не падали. Всё это хорошо было видно сверху, с какой-то горы, или обрыва. Пронзительно-синий цвет неба ошеломляюще контрастировал с красной каменистой почвой, и нет ни грана зелени. Но вот из-за скал стали во множестве выбираться тёмные фигуры, похожие на странных лошадей, а на их спинах сидели... трудно разглядеть, кто там сидел, потому что внимание Лёна переключилось на ближний план.
   Он вдруг увидел, как его рука с колокольчиком в пальцах протянулась вперёд и заслонила землю, небо и чёрную конницу.
   - А риарран ванаэль! - крикнул голос, и Лёну показалось, что это крикнул он сам.
   И тут раздался протяжный, объёмный, яркий звук - он нарастал и, казалось, заполнил собой всю каменистую равнину и рванулся ввысь. А оттуда уже шёл мощный гул. Небо покрылось мелкими чёрными точками. Точки росли, сливались и образовывали чёрные тучи. И вот перед глазами замелькали птицы - множество, великое множество птиц - от крошек-воробьёв до огромных горных орлов! С диким звуком эти тучи ринулись в долину, словно ураган, сметая чёрных всадников и их коней.
   Видение оборвалось, а ошеломлённый Лён понял, что значили те слова: а риарран ванаэль! Они значили: колокольчик, пой! И эти же слова были написаны по ободу волшебной вещи. Каким-то образом он сумел прочитать письменность Дивояра! Не память ли Гедрикса подсказала ему это?
   В возбуждении он бросился искать в мешке другие вещи, но тут на поляну вышел Долбер.
  
   - Пару чирков только и подстрелил. - расстроенно сказал он, кидая по траву две маленьких тушки. - Лес как пустой. Ладно хоть выбрался к болоту да там и нашёл эту мелочь. Ещё видел я ручей, так что давай сюда фляги - пойду, наберу воды. А ты пока ощипывай добычу.
   Лён сунулся в свой мешок за фляжкой и стал осторожно перерывать содержимое сумы, чтобы не вывалились волшебные вещи.
   - Что-то я никак не найду. - удивился он.
   Долбер принялся шарить в своей сумке.
   - Лён, фляжки нет. - напряжённо сказал он. - Неужели Кирбит утащил?!
   Да, степной вор хоть и подкинул Лёну волшебные вещицы, взамен забрал их фляжки, а не только перстенёк. Упёр он также соль в тряпочке, которую Долбер берёг. Так что, когда голодные товарищи перекусили одним зубом несолёного мяса, им пришлось тащиться далеко к ручью, чтобы попить воды. В конце концов, миленькую поляночку пришлось оставить и перебираться поближе к воде, чтобы напиться про запас, пока не найдётся достойная замена пропавшим фляжкам.
   - Ничего. - утешил друга Лён, устраиваясь на крутом бережке под вывороченным комлем сосны. - Завтра с утра займёмся охотой и настреляем дичи про запас.
   - Я все стрелы уложил на этих двух чирков. - отозвался Долбер. - Как ни пущу стрелу, так она словно пропадает. Так ни одной и не нашёл. Говорю тебе, есть что-то странное в этом месте. Наверняка этот степной бродяга знал, куда ведёт эта дорога, поэтому и бросил нас, да ещё и подгадил изрядно.
   Лёна тоже перспектива не радовала: они уже целую неделю в пути, а ничего так и не происходит. Мало того, он даже не знает, куда они едут и что будет впереди. Но, кроме этой дороги, других просто не было.
  
   Жрать хотелось просто дико. С предыдущего вечера они, кроме чёртова кирбитова чая со снотворным ничего не ели, и два маленьких чирка желудков не насытили. Всю ночь ему снилась то манная каша на тарелке с ножками, то - кошмар какой! - жареное мясо суслика, причём на палочках. Было оно слишком жирным и пованивало псиной, только сытости от него почему-то не было.
   Наутро Долбер поднялся первым и заспешил к ручью.
   - Давай, Лён, собираемся скорее и покидаем этот лес. В жизни такого леса не видал! Даже у Фифендры всегда можно было настрелять дичи, а тут просто заколдованная чаща!
   Лес был и правда нехорош, во всяком случае беспокойный ночной сон обернулся утренней головной болью. Поэтому Лён был согласен с товарищем: надо убираться отсюда поскорее. Протирая одной рукой глаза, второй он шарил в котомке в поисках полотенца. Потом спустился к воде и принялся умываться. Холодная вода действительно прогнала и головную боль, и утреннюю вялость. Она была вкусной, и Лён подумал, что где бы в своём мире он попил такой замечательной воды. Там, наверно, уже нигде не осталось таких лесных ручьёв.
   С закрытыми глазами он нашарил полотенце и стал вытирать лицо. Лишь открыв глаза, он обнаружил, что ошибся и вместо рушника взял найденное в пещере полотно. По краям ткани шла узорчатая надпись. Буквы как раз были перед глазами.
   - Есть хочу. - сказал вдруг Лён.
   - Что? - не понял Долбер.
   - Здесь написано: есть хочу. - ответил Лён. - Наррах тмуэ.
   Товарищ не успел ничего ответить, как полотно слетело с рук Лёна, спланировало к ровному месту и разлеглось на траве. На глазах у двоих изумлённых людей оно начало обставляться посудой - появились какие-то серебряные с виду судки, красивые тарелки, ложки, вилки, ножи, стаканы цветного стекла, замысловатой формы кувшин.
   - Что это такое? - растерялся Долбер, глядя на всё это богатство большими глазами. - Скатерть-самобранка?
   - Наверно, это один из предметов бытовой магии. - догадался Лён. - Я взял это из того тайника, который мы нашли в пещере, только не хотел тебе говорить. Кирбит, наверно, раскопал ночью тайник, да не смог воспользоваться, потому что вещи Дивояра в руки людям не даются. Оттого и тебя они оттолкнули.
   - Какой же мне прок с этого угощения? - огорчился Долбер. - Ведь я же не смогу взять в руки даже ложку с этого стола.
   Но, скатерть-самобранка не причинила Долберу никакого вреда - она допустила его к себе и два товарища принялись с восторгом поглощать необыкновенное угощение. В одном горшочке они обнаружили чудесную, ароматную, сладкую тыквенную кашу с румяной корочкой, словно только что вышедшую из русской печи. В другой посудине была картошка с грибами в сметане. Был горшочек сливок и горшочек с земляничным вареньем. В кувшине было молоко, а в полотенце - тёплые, пышные ломти белого хлеба.
   - Давай остатки спрячем в мешке. - предложил Долбер, но со скатерти вдруг всё исчезло, а сама она свернулась в тугой свёрток.
   - Нет нужды. - успокоил товарища Лён. - С этой вещью мы не пропадём.
   - Пусть Кирбит подавится и фляжками нашими, и солью! - расхохотался Долбер.
   "Вот и решилась для меня проблема домашнего питания." - весело подумал Лён. Теперь ему не придётся ждать подарков от Вещуна и Вавилы или ходить хлебать быстрорастворимую лапшу к Чугуну на рынок. Кажется, судьба снова выводит его на добрый путь. Так что, выходит, благодарить ему надо Кирбита Яхонтовича, вернее, того, кто скрывается под его шкурой. Выдал он своему заклятому врагу чью-то сокровищницу тайную. Только откуда знал он о том, что хранится в этой пещерке? Не сам ли клал когда-то? А, если так, то не так прост Лембистор, как казался поначалу. Слишком большую осведомлённость он выказывает о Селембрис - слишком для демона из чужого мира, красного дракона-оборотня. Лембистор знал об Ороруме, он знал о свойствах Наганатчимы, он рассказывает сказки о далёкой старине - о хане Яхонте, о появлении дивоярского волшебника в древнем лесном поселении. И тут же подтверждает правду своих слов, подкинув Лёну дивоярские волшебные вещи. А сколько лет назад покинул Дивояр Селембрис? По словам Брунгильды не менее пятисот. Откуда же Лембистор знает так много? Уж не был ли он когда-то тем опальным волшебником, который стремился попасть в лимб? И, если так, то демон водит с Лёном свою сложную игру. Ему нужно только обрести человеческое тело, чтобы войти в свою полную магическую силу. Для того он и доверил своему врагу этот клад, что бы тот донёс его и сохранил до лучших времён.
   "Нет, демон, ты не получишь эти вещи!" - подумал Лён.
  
  

Глава 6. Верная погибель

  
   На избушку они выехали неожиданно. Только что плутали по тёмному лесу, отмахиваясь от низко висящих веток сосен, как попали на маленькую тёмную поляну, закрытую со всех сторон стоящими, как частокол, елями. Те склоняли свои тонкие вершины к замшелой крыше ветхого домика с рогатой драконьей головой на стрехе, отчего казалось, что лес нацелился зубастой пастью на чёрную от старости избушку. Воздух на поляне словно застоялся - до того он был неподвижен и пропитан острым запахом хвои. Из тьмы леса выползала сырость, а трава на полянке казалась седой, как на подходе к эльфийской дубраве. Вдобавок ко всему, избушка была явно на куриных ножках - она приподнималась над землёй, опираясь лишь на два толстых пня, мёртвые корни которых оплели всю поляну. А на пороге сидела, свесив ноги в драных калошах и держась за крюковатый посох, старая карга и насмешливо смотрела на двоих путешественников.
   - Что, голубки, забрались в мой лес, а выбраться не сумели? - спросила она, скаля длинные жёлтые зубы.
   Лён в замешательстве посмотрел на Долбера - обращалась-то старуха к нему, а дивоярца не удостоила и взгляда.
   - Прости нас, бабушка. - смиренно поклонился Долбер. - Мы искали ночлега, да от людей отбились.
   - А разве не видели на развилке каменную бабу? - недовольно спросила ведьма. - Шли бы прямо по широкому пути, зачем сюда свернули?
   Путники переглянулись: если столб у поворота и есть каменная баба, то развилки там точно не было.
   Судя по всему, они опять угодили в гости к очередной бабе Яге, а в такие приключения Лён уже попадал и выходил из них без труда. Баба яга - это просто одичавшая колдунья, которая что-то не поделила с белым светом и отправилась в добровольную ссылку с тем, чтобы делать пакости всем проезжающим в силу своего нелюдимого характера и скандальных манер.
   Лён невольно улыбнулся, представляя, что сейчас последует за нестандартной вступительной частью. На его улыбку ведьма откликнулась очень своеобразно: она остро сверкнула глазом и снова оскалила в улыбке свои крепкие кривые зубы.
   - Дело пытаешь, али от дела лытаешь? - с ехидной миной спросила она.
   - Нам нужно спасти принцессу и наказать её похитителя. - сказал Лён и снова вспомнил, как это уже было однажды, когда он с Пафом искал пропавшую Наташу и пробивался в цитадель Лембистора. Как давно это было!
   - А, тогда давайте баньку истоплю да блинов напеку. - не оставляя своей клюки и не двигаясь с места, приторно-ласковым голосом сказала ведьма.
   - Спасибо, бабушка. - просто отозвался Долбер и тут же спешился.
   - Эй, Долб, ты что делаешь? - встревожился Лён, но тот уже шёл к старухе, словно его тащили на верёвке.
   - Ах, сладенький мой! - хрипло заворковала ведьма, касаясь своими чёрными скрюченными пальцами лица Долбера, отчего тот, как подкошенный, упал на колени.
   - Стой, ведьма! - свирепо проговорил Лён, доставая свой дивоярский меч - тот с грозным гулом вырос из маленькой иголки и исторг потоки света.
   - У-уу, дивоярец! - вскочила с места старая колдунья. - Кого пугать надумал?
   Она выбросила в сторону Лёна длинную тощую руку с хищно скрюченными пальцами, и словно пелена окутала его сознание. Свет помутился в его глазах, и только пульсация, внезапно возникшая в пальце левой руки, не позволила ему утратить чувства. Лён погрузился словно в подобие лимба - безмолвный, тусклый мрак.
  
   Проснулся он среди ночи - в забранное толстой решёткой маленькое оконце светила яркая луна. Помещение, где он оказался, было низеньким. Земляной пол и толстые брёвна стен, поросшие длинным мхом.
   Он поспешно ощупал себя, проверяя, не потерял ли свой меч. Но дивоярская сталь была при нём - она снова обратилась в иголочку и мирно покоилась за отворотом кафтана. Тогда Лён достал её, обратил её в кинжал и попытался разрезать стены своего узилища. К удивлению его, дивоярская сталь не брала ветхое на вид дерево. Не брала она и решётку оконца.
   - Эй! - позвал Лён, приникнув к глубокому проёму и пытаясь разглядеть, что там, снаружи.
   До него донёсся фыркающий звук - это Сивка отозвался на зов хозяина.
   А где же Долбер?!
   - Гранитэль! - обратился Лён к перстню. - Что тут происходит? Почему мой меч не берёт дерево?
   - Не знаю. - растерянно отозвалась принцесса. - Мне неизвестно ничего, что могло бы противостоять силе твоего меча. Разве что...
   - Что? - нетерпеливо заторопил принцессу Лён.
   - Если только то, что вы тут встретили, не превосходит древностью сам Дивояр. Тогда это особенная магия.
   - Древнее Дивояра?! - Лён был изумлён. - Но что же это?
   - Эльфы. - кратко ответила принцесса. - Тогда я не могу помочь тебе, даже, если попытаюсь нарушить условие Жребия.
   Он был поражён: эта баба Яга, эта старая карга и эльфы! Эльфы! Нет, этого не может быть! Эльфы прекрасны, а эта просто омерзительна!
   Его отвлёк от мыслей лёгкий звук, донёсшийся вместе с ночной сыростью и ветром от оконца.
  
   Над оконцем что-то тихо проскрипело, словно отворилась дверца. Потом сверху свесились две босых ноги - это явно были не ноги старой ведьмы, поскольку та было тоща и черна, а эти ноги могли принадлежать девушке.
   Волнуясь от случайного прикосновения к тайне, Лён попытался усмотреть в окошко - что же там, наверху? Выходило по соображениям, что над ним дверь избушки, а человек сидит на крыльце. Но под крыльцом, он точно помнил, не было никакого подвала - оно висело в воздухе, а под днищем избушки виднелись только два столба. Теперь же он смотрит из подземелья на то место, на которое они с Долбером вышли, когда явились на поляну.
   Послышалось тихое ржание, в ответ ему послышалось второе, и на освещённую тихим лунным светом полянку легко вынеслись два коня - Сивка и Каурка. Они были рассёдланы и свободны от узды. Куда девались вещи путников - тоже неизвестно. А вместе с ними пропали и волшебные предметы.
   Кони заиграли. Босые ноги сверху убрались, зато послышалась тихая речь - звучал молодой и нежный голос. Он произносил какие-то слова, разобрать которые было невозможно, но вместе с тем поляна начала преображаться. Седая жухлая трава расправилась, поднялась, а из неё выросло множество мелких белых цветочков - они замерцали слабым светом, как осколки перламутровых раковин, и стали источать необыкновенно тонкий аромат. Лес вокруг словно задышал, ели распрямились. Таинственно-сладкий призыв звучал в тепле ночи. В ответ на эту молчаливую песню, в ответ на дивный голос с порога лесной избушки раздались лесные голоса - запели ночные птицы, неистово заквакали лягушки, на полянку выскочила лиса, одурело завертелась, ловя свой хвост, и тут же с тявканьем кинулась прочь. Тогда из леса вышел Долбер.
   Он медленно шёл по поляне, а вокруг его ног качали головами белые цветы. Он был бос и гол по пояс. Светлые волосы Долбера распушились и окружали его лицо золотистым ореолом. Он подходил всё ближе, и изумлённый Лён видел из своего окошка, что глаза Долбера зачарованно смотрят куда-то поверх крыльца. Он был крупнее Лёна и гораздо сильнее физически. Теперь же лунный свет словно смотрелся в его лицо, стекал по светлой коже плеч, выделяя и обрисовывая гладкие мышцы. Долбер и раньше был красавец, теперь же в свои девятнадцать он выглядел сказочно прекрасным. Казалось, для него расцвела ночными огоньками тёмная поляна. Для него пели ночные птицы и светила полная луна.
   Обзор из окошка на мгновение перекрыло - это сверху бесшумно кто-то спрыгнул и двинулся навстречу юноше. Тогда глазам узника предстала тонкая, но сильная и гибкая фигура - то ли девушка, то ли молодая женщина. Её длинные серебряные волосы отсвечивали в лунном свете, а платье походило на тонкое кружево, сотканное из речных лилий - так оно мерцало и переливалось. На голове у девушки был венок из кувшинок, а второй такой же она надевала на светлые кудри Долбера.
   - Русалка! - в отчаянии воскликнул Лён. - Заманила-таки!
   Он помнил, что Долбер ещё в школе у Фифендры боялся один ходить к реке, потому что за ним неизменно охотились русалки. Он даже днём боялся, а тут полнолуние!
   - Долбер, не слушай её! - крикнул Лён, что было сил, но звук не пробился сквозь решётку - он словно утёк в бревенчатые стены, растворился в земляном полу.
   А русалка уже обнимала Долбера, она смеялась переливчатым серебристым смехом, от которого мурашки пошли по телу и хотелось вырваться на волю и бегать босиком по свежим ночным травам. Хотелось броситься в прохладную речную воду и веселиться там. Хотелось обнимать нежный девичий стан и целовать ласковые губы. Хотелось видеть себя в родных глазах, ощущать скольжение тонких пальцев по лицу. Кровь бурлила и будила желания. Ты слишком долго ждёшь чего-то, Лён! Ты нерешителен, ты скован, ты слишком привык оберегать себя! Тебя слишком повязало чувство долга, ты похож на старика! Ты просто дивоярец, Лён!
   Он заметался по сырой темнице, не зная, что сделать, что предпринять. С одной стороны он дико завидовал Долберу, а с другой - так же дико боялся за него. Русалка же! Утопит парня!
   А эти двое кружились по поляне и смеялись, и вместе с ними радостно смеялся лес. Потом внезапно сорвались с места и убежали, лишь удаляющийся серебристый смех русалки да баритон Долбера ещё некоторое время тревожили ночную тишину.
   Лён упал на сырую землю и в отчаянии закрыл лицо руками. О, Жребий, Жребий, не дай погубить товарища!
   Потом вдруг резко сел, потому что вспомнил: там, у развилки трёх дорог! Этот Камень! Ясно вспомнилась надпись, проявившаяся в нижней части. Она гласила: друга потеряешь.
   Да что здесь за стены?! Не лимб же, в самом деле!
   Бешено вскочив с места, Лён кинулся с мечом на стены, яростно кромсая их, но, не заметил, как оружие в его руке исчезло, и он колотит толстые дубовые брёвна просто кулаками. В темнице не было ни следа двери - непонятно, как он вообще попал сюда.
   - Долбер! - закричал узник в окошко. - Долбер, не слушай её, уходи!
   В ответ лишь нескончаемое пение невидимых ночных птиц - пели они где-то в стороне и своим пением заглушали его голос.
   - С чего я взял, что Жребий сохраняет жизнь Спутнику? - горько спросил он сам себя. - Мне никто этого не обещал. Я лишь видел, как Долбер получил смертельное ранение, исчез, а потом снова появился - жив и здоров.
   - Насколько я понимаю, ты действительно ошибся. - ответила Гранитэль. - Но, если я ничего не смогу сделать для тебя - я ограничена Жребием - то для твоего товарища вполне могу.
   - Что ты можешь сделать? - припал губами к перстню Лён.
   Внезапно Каурка прекратил играть со своим собратом. Он тревожно оглянулся и с громким ржанием кинулся в ту сторону, где скрылся Долбер и русалка. Следом кинулся и второй конь. Над поляной вспыхнули и закружились яркие огни, они собрались в тучку и полетели туда же.
   - Что это?
   - Я бужу его. - сказала Гранитэль. - Он очарован.
   Внезапно ветром рвануло верхушки сосен и елей. Что-то с шумом прилетело со стороны и закрыло лунный свет в окошке. Белое лицо с горящими звёздами глаз приникло к решётке.
   - Не делай этого. - угрожающе сказал низкий грудной голос.
   - Отпусти его. - ответила во тьме подвала Граниэль.
   Русалка за решёткой немного поколебалась. Она заглядывала в узилище, но Лён отполз к дальней стене - он чувствовал идущую от этого существа грозную и мощную силу, какой никогда не чувствовал ни от Гонды, ни от Брунгильды.
   - Иначе - что? - спросила женщина.
   - Иначе - смерть. - ответил перстень.
   - Ты кто?
   - Я осколок Вечности, Живой Кристалл.
   Женщина резко отшатнулась от решётки и заметалась по траве - казалось, белая лиса кружится и ловит свой хвост. Потом она снова приникла к окошку и сказала:
   - Я отпущу его. Но, до утра он мой.
   - Живым и невредимым. - предупредила Гранитэль.
   - Живым и невредимым. - ответила лесная ведьма.

***

   Утренний свет полоснул в глаза, и Лён почувствовал, что глубокий сон без сновидений оставляет его, как уходит от солнечных лучей туман.
   Он резко сел и огляделся.
   Та же поляна, пасутся лошади, лежат кучей их мешки и сёдла. Рядом мирно дышит Долбер, одетый в свою одежду и обутый. Лишь на траве увядая, испускал запах гнили, венок из речных лилий.
   Избушка испарилась. Не было и следов от двух пней, которые поддерживали её в воздухе, исчезли даже корявые корни, что оплетали всю поляну. Взгорок был чист, а ели словно отступили дальше.
   - Долбер, ты живой?! - обрадовано растормошил друга Лён. Тот открыл мутные глаза и некоторое время не понимал, что с ним, где он находится и зачем его зовут. Увидев товарища и оглядевшись, он со стоном опустил обратно на землю голову и закрыл глаза.
   - Как было всё чудесно... - проговорил он.
   - Ну да, всё просто замечательно. - ответил Лён. - Лежал бы сейчас на дне реки и кормил собою раков.
   - Ты никогда не испытывал этого? - спросил Долбер, не открывая глаз.
   - Нет. - кратко ответил Лён, понимая, о чём идёт речь.
   - Тогда ты не понимаешь. - сказал товарищ, поднимаясь с травы.
   - А как же принцесса? - язвительно спросил Лён, направляясь следом за Долбером к лошадям и поднимая с земли своё седло.
   - Давай скорее уходить отсюда. - ответил стремительно трезвеющий спутник.
   "Если бы не мой перстень, посмотрел бы я, как ты выпутался!" - мрачно подумал Лён, задетый тоном товарища. А тот молча затянул подпругу и вскочил в седло.
   - И куда нам ехать? - спросил он.
   В ответ на его вопрос в стороне безмолвно развели тяжёлые ветки ели и полегла высокая трава. Тогда глазам предстала узкая тропа, уводящая прочь с поляны.
   - Видать, она тебя сильно полюбила, раз помогает выбраться отсюда. - заметил Лён.
   - Как раз наоборот. - вздохнул товарищ. - Она сказала, что я мог бы вечно оставаться с ней.
   - Она лгала. - холодно ответил Лён. - Явился бы другой, и ты бы прыгал светлячком над тропой, по которой он шёл бы к смерти.
   Долбер вздохнул и склонил голову. Он погнал коня вперёд, отчего-то обижаясь на друга.
   - Кто она была такая, Гранитэль? - тихо спросил Лён свой перстень, пока не слышит спутник.
   - Нечто, оставшееся от прежнего мира. - ответила принцесса. - Нечто, что раньше было прекрасным лесным духом, а после исчезновения великого народа постепенно превратилось в зло. Это не обыкновенная речная русалка. Русалки не утопленницы - они речные духи.
   - Почему мой меч подвёл меня? - требовательно спросил он.
   - Лён, - мягко отвечала Гранитэль. - Это не твой меч, он лишь доверен тебе. Он до тебя принадлежал другим волшебникам. Его путь столь долог, что я не знаю его начала. У твоего меча есть собственная воля, и, если он не пожелал рубить стену лесной избушки, значит, у него была на то причина.
   - Кому он принадлежал?
   - Тем, кого ты видел на бесконечной дороге. - неохотно ответил голос Гранитэли. - Его владельцами были Гедрикс, Финист и Елисей. Но до Гедрикса он принадлежал кому-то, кого я не знаю.
   - Зато, возможно, знает демон! - воскликнул Лён так громко, что Долбер недоумённо обернулся.
   - Возможно, знает. - отозвалась принцесса. - Чем больше я наблюдаю Лембистора, тем более убеждаюсь, что он слишком много знает о Селембрис для простого демона из лимба. Я полагаю, он раньше был волшебником и довольно сильным. Но, отчего-то оказался в лимбе, а в лимбе даже самые мощные маги теряют память и становятся бледными тенями, которые мутно грезят своей прежней жизнью и никак не могут вспомнить, кто они такие.
   От этих тихих слов принцессы Лёна охватило скверное предчувствие, он вдруг осознал, как его дурачил демон, скрывая свою подлинную сущность. То он прикидывался молодым и безрассудным Фазиско Ручеро - ведь тот вызывал у Лёна подлинную симпатию. То принял обличие дурашливого и легкомысленного оранга. Теперь он поплотился в сложный и противоречивый образ степного авантюриста Кирбита - насмешника и озорника. Создавалось впечатление, что демон умело манипулирует слабостью и незнанием Лёна, его сдерживает лишь страшное оружие - дивоярский меч - и магическая сила Гранитэли. Поэтому демон только забавляется, подставляя Лёна и его товарища всяким неожиданностям.
   - Я думаю, мы не случайно попали в этот лес. - раздумывал он вслух. - И не случайно Кирбит покинул нас. Мне кажется, он пытался избавиться от Долбера.
   - Вполне возможно. - подтвердила Гранитэль. - Он явно нацеливает тебя на Ромуальда.
   - Это не жертва. - решительно заявил Лён. - Квитунковый, конечно, тип вздорный и даже неприятный, но он не негодяй.
   - Вот погоди, Лембистор постарается доказать тебе иное. - ответила принцесса.
   Да, это было похоже на правду. Тогда следует ожидать появления пана Квитункового на их с Долбером дороге. Уж демон постарается столкнуть их с соперником! Ах, ты! Вот почему он покинул прежнюю компанию! Лембистор постарался провести молодого пана стороной от зачарованного леса, чтобы тот не попался русалке и не был ею утоплен! Ай, Кирбит, ай хитрец! Подсунул ведьме Долбера, а Ромуальда спас!
   Лён подбодрил коня и догнал товарища.
   - Послушай, Долбер. - примирительно сказал он. - Давай забудем это происшествие. Мало ли чего в пути да ещё в Поиске может приключиться!
   - Давай! - обрадовался тот, тут же избавляясь от своей печали.
   - Самое время подкрепиться. - подхватил Лён, указывая на оставшийся позади пограничный столб, слабо напоминающий каменную бабу. Дорога далее сворачивала в сторону - вдоль крутого обрыва, а перед глазами раскинулась широко панорама долины, пересечённой рекой и речками, ручьями, дорогами, украшенной мостами. И посреди семи холмов красовался белокаменный город с высокой стеной, с башнями. За городской стеной возвышались золочёные крыши царского дворца. Это было то место, откуда они выехали неделю назад.

***

   В городе их, понятно, никто не ждал - жениховские заезды прекратились. Но, два товарища основательно устали от ночёвок в лесу и где придётся. Долбер ещё не оправился от шока, и все его мысли занимал только Ромуальд, который наверняка сейчас гораздо ближе к цели. И проклятый Кирбит, который тоже своим путём подбирался к цели - незадачливый жених был твёрдо уверен, что их бывший спутник намеревается овладеть царевной, для того и стащил перстенёк.
   Лён же соображал, чем им расплатиться за ночлег, есть ли у них хоть что-то ценное в сумках. Отдавать в уплату магические вещи нельзя, да их и едва ли примут. Кто знает, в почёте ли тут маги?
   Так они двигались на своих уставших лошадях сквозь толпу, которая отчего-то выглядела весёлой и оживлённой - все куда-то шли. Наконец Лён не выдержал и спросил у одного прохожего с довольно простой физиономией: не праздник ли в городе?
   - Конечно, праздник! - ответил тот, нисколько не удивясь. - А вы наверное, приезжие? Наверно, в царские палаты? Опоздали, женишки! Царевна упорхнула!
   На лице обоих путников выразилось такое изумление - даже Долбер вышел из своего горестного ступора. Горожанин однако истолковал эти мины несколько неверно. Он явно наслаждался возможностью довести до сведения нерасторопных женишков суть событий.
   - Кончилась дармовая кормёжка. - охотно объяснял он. - А то три года продыху не было от женихов. Теперь вот уже неделю гуляем.
   Он махнул рукой и поспешил вместе с толпой в сторону шумливой и многолюдной площади.
   - А то бы, господа хорошие, оставили бы лошадей да тоже погуляли! - крикнул он напоследок. - Забудьте про царевну, на что вам эта каменная девка!
   - Послушай, Лён, - сказал Долбер. - Мы ведь не будем оставаться здесь надолго? Пусть мы заблудились, а, скорее всего, нас закружил волшебный лес, или русалка отомстила, но мы ведь поедем дальше - искать царевну.
   В его голосе не было твёрдой убеждённости - второй раз он слышал из чужих уст про каменную девку. А кто ещё из женихов, кроме них и Ромуальда, отправился на поиски пропавшей царской дочери?
   - Подожди-ка, Долбер. - нетерпеливо ответил Лён. Он перебросил поводья товарищу, а сам спешился.
   - Погоди немного, я быстро. - сказал он спутнику, скинул с себя кафтан, сунул его в седельную сумку, туда же шапку, и затесался в толпу.
   Дело в том, что на площади среди прилавков со всякой снедью, среди простых народных забав, вроде столбов с привязанными наверху сапогами, он разглядел яркий фургон с разноцветными флажками. Это явно были балаганные артисты, а Лён уже имел успех в качестве иллюзиониста.
  
   - За фокусы огненной магии и превращение воды в вино сколько даёшь? - спросил он у немолодого цыгана с красным платком на голове. Тот сразу почувствовал опытного человека - окинул Лёна критическим взглядом и потребовал:
   - Докажи.
   Огоньки, бегающие по пальцам, его вполне устроили.
   - Две монеты. - сказал он.
   Лён дунул, и платок на голове цыгана вспыхнул.
   - Пять. - быстро ответил тот, скидывая в момент сгоревшую повязку.
   Артист огляделся - что бы ещё поджечь в хозяйстве циркачей?
   - Десять! - испугался держатель балагана. Он сообразил, что этот господин в видавшей виды рубашке является самым настоящим огненным магом и с расценками знаком.
   - Реквизиты за твой счёт. - предупредил Лён.
   - Что?
   - Ну дай какую-нибудь хламиду поярче. - с досадой пояснил фокусник. Он торопился начать представление, его уже захватила лихорадочная атмосфера праздника. Ох, как он выступал у мутузников!
  
   Когда Лён упругой и лёгкой походкой вышел на помост, толпа стихла - видно, что сейчас будет представление. На лицо подлинного мага, когда он в настроении, стоит посмотреть, а Лён чувствовал небывалый душевный подъём. Ему уже знакомо ощущение от множества взглядов, смотрящих в ожидании чуда.
   Он не стал играть с маленькими язычками, а сразу резко развёл в обе стороны руки и окутался огненным плащом. Он танцевал по помосту, сам себе создавая музыку - огненный гул послушной ему стихии, - а огонь послушно повторял все его движения. Он снова с упоением запускал в воздух красных журавлей и заставлял плыть огненные каравеллы. Когда Лён наигрался вдоволь со своей волшебной силой, он был счастлив и охотно всем устроил выпивку - превратил в красное вино воду в вёдрах.
   Толпа была в восторге - все кинулись хлебать дармовое угощение, хотя держатель балагана и пытался сделать на этом последнем фокусе нового артиста выручку.
   Лён раскланялся и собрался уйти, чтобы получить плату.
   - Эй, а я ведь его знаю! - крикнул кто-то из толпы. - Он из женихов!
   У самого помоста торчали царские стражники - они заняли самые лучшие места и больше всех успели познакомиться с вином. Разгорячённые весельем, выпивкой и собственной властью, солдаты полезли на помост, чтобы схватить артиста. Но, Лён скользнул в фургон за занавески, выскочил с другой стороны и налетел на старого цыгана.
   - Плати давай. - сказал он торопливо.
   - Как платить?! - заупрямился тот. - Тебя стражники ловят. Мне теперь ответ держать. Испортил ты мне дело!
   - Плати давай! - разозлился Лён. Он торопился скрыться от царских слуг, понимая, что был неосторожен. Надо было хотя бы маску надеть!
   - Иди ты... - бросил цыган, падая на землю и ловко закатываясь под фургон. А с обеих сторон уже, выставив перед собой топорики, бежали стражники в красных долгополых кафтанах. Его брали в клещи.
  
   Они уже предвкушали потеху. Ничем особенным этот человек виновен не был, но хмель в крови и многодневное веселье побуждали к безрассудству и озорству. Умаявшись целыми днями шататься среди торгующих, навещать весёлые палатки и всяческие народные забавы, устав вымогать деньги у балаганщиков, которые беспрекословно подчинялись при виде красного кафтана, они искали новых впечатлений. Вот это как раз тот случай, когда можно было позабавиться от души. Стражники уже предвкушали удовольствие: посмотрим, как господин артист справится с такой реальной вещью, как стальной топорик - это вам не ловкость пальцев!
   Стражники уже не бежали, а просто подходили - шестеро пьяных вооружённых людей с сытыми маслеными рожами. Человек, которого они взяли в круг, оглянулся, но бежать некуда - за спиной фургоны, из-под которых скалились в ожидании потехи продувные смуглые физиономии, а спереди на него смотрели острые наконечники на навершиях топориков.
   Внезапно резко дунул ветер - откуда он взялся среди ясного солнечного дня даже непонятно. Потом с неба обрушился на землю воздушный поток такой плотности, что вздул с земли тучу пыли. Эта пыль закружилась в бешеном вихре вокруг стоящего в неподвижности человека. Потом широкая воронка разделилась на несколько отдельных воющих вихрей, и они пошли вразнос, подхватывая стражников, подбрасывая их в воздух, быстро переворачивая их и раскидывая далеко по сторонам.
   Фургоны задрожали, когда серый поток грязи и мусора дунул под их днищами. Порывом урагана сорвало парусину и пошло швырять во все стороны жалкие цыганские пожитки. Люди покатились по земле, крича от ужаса, а повозки стали крениться набок и упали одна за другой. Никто уже не видел, как из центра урагана взлетела к небу крупная сова.
  
   Переполох на площади. Все носятся, орут, прилавки падают, люди валятся, товары разлетелись. Всеобщее столпотворение. Поэтому некому было особенно смотреть, как в стороне, у каменной стены дома, села на землю белая сова и тут же превратилась в человека.
   Лён изумлённо смотрел на то, что сам и натворил. Он не собирался делать ничего подобного - просто в какой-то момент почувствовал ярость. Эти шестеро мордоворотов ему напомнили банду Мордатого - те же ужимки и прыжки. Лён только смутно помнил, что в тот момент он был зол и на обманщика-цыгана, и на эту наглую свору, которая беззастенчиво пользуется своим, так сказать, служебным положением. И вдруг его пальцы словно ухватили ветер, он машинально, не отдавая себе отчёта, швырнул этот плотный поток в наступающих. А в следующий момент ему казалось, что ураганные вихри есть продолжение его рук, что он сам есть ветер. Его вдруг словно разделило с этой алчной человеческой суетой - они стали ему так противны! Мгновенная ярость и желание снести этот отвратительный муравейник, хотя лишь час назад он думал, что ему здесь нравится. Теперь делать уже нечего: самое лучшее - тихонько испариться.
   Он огляделся в поисках товарища и увидел, что Долбера уже утаскивают с площади. Его стащили с лошади другие красные кафтаны, связали ему руки и уводят, а следом двое верхом на Сивке и Каурке сопровождают эту процессию. Лён хотел броситься вслед, но тут его повалила бегущая толпа.
  
  

Глава 7. Снова во дворце

  
   - Мне нужен мой друг. - безапелляционно заявил неважно одетый молодец, подходя к узорчатым створкам ворот в царский дворец.
   - Что? - оторвался от игры в щелчки один из стражников.
   - Моего товарища схватили ваши люди. - пояснил пришелец. - Я думаю, его должны привести куда-то сюда.
   - За что взяли? - поинтересовался второй.
   - Я не знаю.
   - Поди узнай. - ответили ему государевы слуги и снова занялись игрой.
   - Где я могу узнать? - продолжал спрашивать нахальный тип.
   - А наше что за дело?
   Оборванец отошёл в сторону, подумал не более минуты, потом снова подошёл. Стражникам он уже начал надоедать и они, переглянувшись, взяли топорики наизготовку, но на бродягу это не произвело должного эффекта.
   - Мне. Нужен. Мой. Друг. - заговорил он снова, резко бросая слова, а к каждому слову - взрывающийся ком огня под ноги стражников.
   - Браво! - сказал громко чей-то голос. - Наконец я вижу дивоярца, а не вяленую рыбу!
   От этих слов стражники пришли в ещё больший ужас - казалось, звук доносится отовсюду. Они с криками повалились наземь, мелко дрыгая ногами - их подошвы дымились от огня.
   - Ну, так что? - холодно спросил неизвестный, в упор глядя на солдат.
   Когда ворота отворились, он вошёл в царский двор, держась, как победитель.
   - Мне нужен царь. - заявил он таким тоном, словно пришёл собирать долги.
   Дальнейшее царским слугам - от поварёнка до дворцовой знати - запомнилось надолго. Гость шёл среди толпы, перед ним взрывались и взлетали в воздух каменные плиты, а позади горел огонь. Синие глаза пришельца смотрели с холодным гневом, в руках его сиял смертельным светом невиданный клинок. Не доходя до двери, человек выбрасывал вперёд левую руку, и от воздушного толчка обе створки срывало с петель и далеко швыряло, разбивая в щепы. Так он шёл среди полного безлюдья - все, кто попадались на пути его, бежали прочь.
   В одной из зал он обнаружил стоящего у окна пожилого человека, богато одетого, но без головного убора. Тот повернулся движением уставшего человека и взглянул в лицо незнакомцу.
   - Чего ты хочешь? - спросил царь.
  
   В голове у Лёна прояснилось. Какое-то мгновение он вслушивался в себя, пытаясь узнать, что же посетило его, отчего он совершал несвойственные ему поступки. Почему был так дерзко смел и беспощаден? Ты дивоярец или что? - словно спрашивал его кто-то очень знакомый. И даже не спрашивал - требовал решительности. И всё же, зачем он сюда пришёл?
   - Твои люди схватили моего друга. - всё ещё под действием воинственного духа сказал Лён. - Я желаю получить его назад живым и невредимым. В противном случае...
   Царь ничего не говорил и ждал.
   - В противном случае я буду разносить твой город по камешкам и брёвнышкам, пока не получу желаемого. - твёрдо закончил Лён.
   - Ты не от них? - неуверенно спросил царь.
   - Я дивоярец. - резко сказал Лён, не поинтересовавшись, о чём речь.
   Царь колебался - в его лице явственно читалась и непонятная надежда, и плохо скрываемое отчаяние. При виде этой внутренней борьбы Лён окончательно утратил намерение разнести тут всё к чёртовой бабушке.
   - Моего товарища зовут Долбер, он был здесь неделю назад на пиру. Царевна налила ему вина, а потом её похитили. Верните мне моего друга и мы уезжаем. Ему угодно найти вашу каменную красавицу, и я сделаю для него всё, что только можно. Во всяком случае, до тех пор, пока это будет иметь смысл. Так что, пресветлый царь, возможно, в ваших застенках сейчас мордуют вашего зятька - ваша дочь налила ему вина из своего кувшина, всего за мгновение до похищения.
   Результат этой речи оказался для Лёна полной неожиданностью: царь бросился к дверям, громко созывая стражу. Лён уже думал, что придётся снова прибегать к жестоким мерам, но царь кричал:
   - Сюда его! Немедленно! Головы всем поотрываю! Кто посмел?!!
   Монарший гнев был столь неистов, что всего минут через десять в палату ввели Долбера. Под глазом у него была ссадина, губа кровоточила, рубашка порвана, но сам он цел.
  
   - Т-тебе налила царевна вина? - спросил царь, заикаясь от непонятной товарищам причины.
   - Да. - мрачно отвечал Долбер. - Она мне налила вина.
   - Что у тебя было на руке? - продолжал царь свой странный допрос, и дворцовая челядь так же внимательно рассматривала оборванного парня с расквашенной губой.
   - Перстень у меня был. - буркнул Долбер, не доверяя тут никому.
   - Покажи! - воскликнул царь, едва скрывая волнение.
   - Мы потеряли перстень. - сказал Лён. - У нас его украли.
   - Кто мог украсть его? - изумился царь.
   - Один женишок. - нехотя ответил Долбер. - Он тоже отправился искать царевну.
   Царь призадумался, поглядывая на статного молодца, которого не портила даже подбитая губа.
   - Ну хорошо, - сказал он спустя немного времени. - Вы можете хотя бы рассказать, что это был за перстень?
   - Ну белый такой металл, я думаю, серебро. - признался Долбер. - Камень дешёвый совсем - простой поделочный кошачий глаз. У меня тятька был резчиком по камню, так что я разбираюсь. Только свёл он меня в ведьмин лес, после того как я взял боем свинарник и пожёг свинью.
   В толпе придворных засмеялись, но царь был серьёзен.
   - А кто твоя мать? - спросил он.
   - Крестьянка, кто же ещё. - чуть насмешливо ответил Долбер. - А перстень мне дали воздушные девы, когда мы ночевали у развилки трёх дорог.
   Среди людей началось неясное шушуканье, но царь прервал его, обратившись к своим придворным и слугам:
   - Кто видел, как царевна налила ему вина?
   Оказалось, что никто не видел. Даже Лён не мог сказать что наблюдал это.
   Царь жестом велел разойтись своей челяди и остался наедине с гостями.
   - Прости, дивоярец. - сказал он устало. - Мне жаль, что мои люди были столь жестоки к твоему товарищу. Но, наше царство обречено на гибель, если не найдётся мой ребёнок. Вот оттого мы не жалели средств на приглашение гостей. Мне никаких богатств не жалко - пропади оно пропадом это проклятое богатство! И люди мои стали черствы и злы, потому что чувствуют, как близок их конец. Я подумал, что вместе с тобой ко мне пришла надежда, но вижу, что ошибся.
   Он махнул рукой, сел на дубовую лавку у окна и отвернулся.
   - Возможно, всё не так скверно. - осторожно сказал Лён, чувствуя раскаяние оттого, что так резко обошёлся с этим человеком. - Мы с моим другом как раз отправились искать вашу дочь, но заблудились в заколдованном лесу и снова вышли к вашему городу.
   - Мою дочь? - горько усмехнувшись, спросил царь. Он повернулся к гостям, посмотрел на них с непонятной иронией и поднялся.
   - Идите-ка со мной, - позвал он, направляясь на выход из палаты.
   Пройдя несколько дверей, товарищи оказались в небольшой комнате с наглухо закрытыми ставнями и толстыми решётками на окнах. В полумраке, разгоняемом лишь светом факелов, стояло в центре комнаты что-то вроде небольшой колонны с накинутым сплошным покрывалом.
   Царь сдёрнул ткань с колонны и сказал:
   - Вот моя дочь, пришельцы. Это она, моя проклятая царевна, моя каменная девка.
  
   Сдёрнутое покрывало обнажило статую прекрасной девушки. Она была целиком мраморная, но мрамор имел тёплый бледно-розовый цвет. Волосы статуи состояли из золотых нитей и изысканными завитками лежали на плечах, а на спине спускались длинными локонами ниже тонкой талии. На царевне было не платье - целиком от щиколоток до горла и запястий она была забрана в невиданное облегающее трико, состоящее из огранённых драгоценных камней - алмазов, рубинов, сапфиров, изумрудов, хризолитов, бериллов и др. Босые ноги царевны, стоящие на полу, как ноги обыкновенного человека, были окружены плотным кольцом разноцветных камней. На глазах у Лёна и Долбера с её драгоценного одеяния отвалились ещё пара камешков и упала к общей куче. Руки статуи были покойно сложены на груди, а пальцы, украшены кольцами, и каждый розовый ноготок - само совершенство. Глаза царевны были закрыты - казалось, что она спит. Но, разве можно спать стоя?
   - Шестнадцать лет назад мне принесли её младенцем. - тяжело сказал царь, глядя на каменную красавицу. - Она росла, как растут дети, но это не ребёнок. Это чудовище. Вот это и есть моя настоящая дочь, пришельцы. А на пиры я выводил под вуалью обыкновенную служанку. Так что, не трудитесь искать царевну - она никуда не девалась, она останется тут до самой моей смерти, если я не разыщу настоящего моего сына. А если я умру раньше, все мои люди, весь мой город превратятся в камень. Потому что эта каменная кукла останется моей наследницей, поскольку иных детей у меня не будет. Я пытался жениться не раз, пытался завести ребёнка - мать и дитя просто умирали. Я пытался завести ребёнка тайком - на стороне, чтобы потом объявить его наследником, но погибали все. Мало того, никто в моём несчастном царстве с тех пор, как принесли мне это страшное дитя, не заимел ни одного ребёнка. И ещё страшнее то, что их дети, что были рождены к тому времени, тоже все поумирали. Мы прокляты, пришельцы.
   Лён и Долбер потрясённо слушали это ужасное признание. А ведь действительно: ни на улицах города, ни на площади не было ни одного ребёнка! Не было даже молодёжи!
   - Зачем же были эти пиры с женихами? - спросил Долбер.
   - Я не всё рассказал. Идёмте на волю, потому что мне невыносимо видеть это каменное идолище. - сказал царь, накинул на статую покрывало и вывел своих гостей из комнаты, старательно заперев за собою дверь.
  
   - Наверно, я кажусь вам стариком. - продолжил он, усадив своих гостей на скамью в саду. - Но мне всего тридцать шесть лет. Эти волосы седы от горя. Морщины на моём лице - русла слёз, которые я лью уже шестнадцать лет. Но в двадцать лет я был хорош собой и очень резов. Я постоянно искал приключений, и мирная жизнь дома казалась мне скучной. Пиры, охоты, забавы, поиски любовниц - всем этим был грешен я и весь мой двор. Имея добрую и умную жену, я постоянно искал чего-то большего. Постепенно мне приелись ласки любовниц, и я грезил своими фантазиями и мечтами. Я оставил своих друзей и стал скитаться в одиночку. Эта жажда неизведанного тянула меня в опасные места. Вы говорите, что закружились в колдовском лесу? Да, лес на горе именно таков, он полон странных существ, он может водить путника по кругу, там пропадало немало людей. Но, всё же он ничто по сравнению с тем каменным распадком, в котором мне однажды пришлось заночевать.
   Однажды на охоте я отбился от своих людей. Наступала ночь, и я стал искать ночлега. Так я забрёл в каменный лес, о котором никогда ранее не слышал. И той же ночью я имел несчастье угодить прямо в гости к духам камня. Отчего-то они ввели меня в свои подземные чертоги. Каменные девы, такие же прекрасные, как та кукла, что вы видели, танцевали со мной, ласкали меня, угощали меня. Они пели удивительные песни. Я был очарован и потерял рассудок. Я соблазнился красотой одной из дев и провёл с ней ночь, которой, казалось, не будет конца - до того сладкой была эта любовь. Наутро же я обнаружил, что сплю под открытым небом, и о приключении мне напоминал лишь золотой перстень. Я тогда решил, что мне всё приснилось, что это была одна из моих ночных фантазий.
   Вернувшись домой, я обо всём молчал, но через год случилось вот что. К воротам дворца подъехал одинокий всадник и привёз закрытую корзину.
   - Это вашего царя родная дочь. - сказал он и умчался.
   Когда ко мне доставили посылку, я обнаружил прелестного младенца и решил, что этот дерзкий жест принадлежит какой-нибудь из моих любовниц. Но младенец был хорош, и я решил оставить малютку во дворце, поручив нянькам ухаживать за ним. Каково же было моё изумление, когда, дотронувшись до щёчки девочки пальцем, я ощутил холод и твёрдость камня! Когда же она открыла свои глаза, я похолодел от ужаса: её глаза не имели ни белков, ни радужки, ни зрачка - это был камень! Чудовищный младенец распугал всех нянек и всех придворных дам - некому было доверить её на воспитание. Но и я стал прятать от людей своё каменное чудо. Впрочем, забот о ней не было никаких - она целый день лежала молча и ничего не ела, хотя и росла, как человеческий ребёнок. Потом на её теле стали вырастать драгоценные камни.
   С появлением этой твари, в мою страну потекли богатства. Я с каждым днём богател, но это не радовало меня, дело в том, что каменная царевна каждую третью ночь ищет новых жертв. Да, сейчас вы её видели неподвижной, а с наступлением темноты она выходила из своей опочивальни, минуя все затворы. Она охотилась на детей. Каждую ночь где-то пропадал ребёнок, вот так, пришельцы, мы лишились всех наших детей. Сначала она сожрала всех маленьких. Потом стала есть тех, кто постарше. Теперь ищет тех, кому под двадцать. Но платит она за это хорошо: взамен оставляет горсть драгоценных камней - они растут на её теле, как грибы после дождя.
   У меня тоже был ребёнок - сын моей жены. Ему было три года, когда мне принесли в корзине дочь каменной девы. Ещё до того, как каменный младенец начал охоту на детей, моя жена мне отомстила. Мне пришлось признаться ей в позорной связи с нечистью. С тех пор жена не удостоила меня и слова. А однажды она исчезла из дворца. О том, что это было именно бегство, а не пропажа, я понял, когда она унесла с собой мой перстень. И сына. Я посылал гонцов во все концы, но всё безрезультатно - они пропали без следа.
   С тех пор прошло шестнадцать лет. Три года назад мне пришла в голову умная мысль: я понял, что стоит попытаться отыскать своего сына. Если наследник моей крови заменит меня, я уйду искать тот каменный распадок и просить духов камня забрать обратно свой страшный дар в обмен на мою жизнь. Я объявил о том, что выдам свою дочь за того, кто ей понравится. А не нравился царевне никто - то есть не было за три года ни одного человека, у которого на пальце был бы хотя бы похожий перстень - я надеялся по этой примете опознать своего сына.
   Но неделю назад случилось нечто странное - девушку похитили. Так что теперь мне придётся оставить надежду найти человека с перстнем. Вот и всё, пришельцы. Больше у меня нет надежды. Он не пришёл и не принёс мне знак. Поэтому я говорю вам: нет никакой необходимости искать царевну. Она здесь, моя проклятая каменная девка.

***

   - Даже если так, - мрачно ответил Долбер. - Мой перстень всё равно не тот. Царь говорил, что подарок каменной девы был золотым, а мой перстень серебряный.
   Разговор происходил в одном из покоев дворца. Царь распорядился устроить своих гостей и дать им место. Сам правитель устал от впечатлений и отправился немного отдохнуть, а неудачливый жених и его товарищ решили немного прогуляться по дворцу. При этом они обсуждали все последние события. Отчего ложная царевна налила Долберу вина? В том, что это было, Лён нисколько не сомневался, хотя воочию и не видел этого. Царь поведал своим новым знакомым, что вино было предлогом для того, чтобы девушка могла рассмотреть руку претендента. Но, скандалист Ромуальд затеял свару, и царь не увидал этого. И служанки, которая исполняла роль капризной царевны, тоже теперь не было - не у кого спросить, что же увидала она на руке Долбера и почему налила ему вина. Так что утешать Лёну своего товарища было нечем - перстень, подаренный воздушными девами оказался не тот.
   - Пожалуйте в свои комнаты, господа. - с поклоном сказал им седоватый человек в ливрее и повернулся, призывая их следовать за собой.
   Товарищи отправились за ним, а немолодой человек торопливо семенил ногами, то и дело оборачиваясь, словно проверял, не отстали ли гости.
   - Не пугайтесь, пожалуйста, я ничего вам не сделаю. - успокоил слугу Лён, полагая, что очевидный его страх вызван недавним триумфальным появлением дивоярца в царском дворце.
   Тот, однако, что-то пробормотал и ускорил шаги. Он отвёл двоих друзей довольно далеко от парадных покоев и ввёл их в просторную комнату, обстановка которой была вполне удобной, но окна оказались забраны толстыми решётками. Особенно примечательной деталью была крепкая дверь, обитая металлом.
   - Эге! Да это что - темница для нас?! - встревожился Лён, не заходя внутрь и внимательно осматривая входное укрепление с мощными петлями и массивным замком. - Учтите, я способен открывать какие угодно двери!
   - Помилуйте, господин! - взмолился пожилой слуга. - Поторопитесь - скоро стемнеет. Это не темница, это просто предосторожности для вашей сохранности. А мне надо торопиться - на ночь вся прислуга покидает дворец.
   Это прозвучало так необычно, что Лён и Долбер переглянулись. Кажется, их приглашали к участию в одной тайне, которая держала в страхе это царство уже шестнадцать лет.
   - Но у тебя же есть твой дивоярский меч. - с надеждой сказал Долбер. - Помнишь, как ты спас нас в том походе к Верошпиронской башне?
   А Лёну вспомнилась та низенькая камера с земляным полом, в которую его упрятала русалка - тогда дивоярский меч не справился со старым дубом. Что, если и сейчас они имеют дело с чем-то, оставшимся после исчезнувшего народа эльфов?
   - Господин волшебник? - дрожащим голосом спросил слуга. - Волшебники и раньше пытались остановить эту тварь, но ничего не выходило - они сами тут не раз погибали. А те, что уцелели, бежали без оглядки, даже не взяли платы.
   Вот как?! Царь уже пытался утихомирить своё каменное дитя? Он ничего не сказал про это.
   - Постойте, а как же та девушка, которая исполняла роль принцессы?! - вспомнил Долбер. - Как её не сожрало чудовище, ведь она была молода!
   - Моя дочь... - со всхлипом признался слуга. - Моя жена была кормилицей у царского сына, так что после его пропажи она осталась тут в прислугах. Она много времени проводила с королевой, нянчась с царевичем, и была поверенной её тайн. Она видела тот перстень, что пропал - эта вещь была дорога царю пуще всех сокровищ. А дочку мою царь велел убрать с глаз долой с той поры, как однажды детишки играли и девочка нечаянно порезала царевича. Только три года назад он снова велел призвать её из деревни и предложил, чтобы наша дочь на пирах обходила гостей под видом царевны. В этой комнате она и жила, тут безопасно - решётки и дверь на трёх засовах не пропускают демоницу. И вот теперь я её лишился.
   Старый слуга заплакал.
  
   Отправив пожилого человека домой, они закрыли дверь на три засова.
   - Есть нечто странное в этой истории. - сказал задумчиво Лён, подходя к окнам и рассматривая крепкие решётки. - Как мог царь быть уверен, что перстень есть верная примета его пропавшего сына? Ведь кто угодно мог завладеть им.
   - А меня занимает эта пропавшая девушка. - ответил Долбер. - Уж очень легко царь отнёсся к её пропаже - исчезла и исчезла! Если бы не этот слуга, я бы об этом не подумал.
   - Мне тоже в какой-то момент так подумалось. - признался Лён. - Но рассказ был так интересен, что я забыл об этом. Выходит, если бы мы добрались до похитителя, то спасли бы не царевну, а служанку?
   - Выходит - да. - согласился Долбер. - Вот Ромуальд-то теперь старается, роет землю!
   - И Кирбит с перстеньком, который вовсе не золотой! - расхохотался Лён.
   - У меня вопрос: зачем мы здесь? - поинтересовался Долбер. - Я должен признаться тебе, что я ошибся. Моя нелепая погоня за царевной отвлекла тебя от дела. Я вообразил, что Жребий откликнулся на моё желание и ввёл нас в ту историю, в которой я должен обрести принцессу. Но, принцесса, как выяснилось - миф. А я дёргал тебя и вынудил к блужданию по заколдованному лесу. В результате мы потеряли целую неделю. Тебе не следовало меня слушать и действовать по своему разумению.
   - У меня нет никакого плана. - признался Лён. - Я должен отыскать достаточно скверного человека, чтобы отдать его демону. Поначалу мне тоже казалось, что мы найдём его там же, где похищенную царевну. Впрочем, девушку всё равно кто-то похитил. Так что сегодня переночуем здесь, а завтра отправляемся искать похитителя.
   - Куда? - тоскливо спросил Долбер. - Куда отправляемся? Ты знаешь путь? Тебе указана дорога? Опять будем блуждать вслепую, как Иван-дурак в сказке, который верит, что за каждым углом его ждёт змей-горыныч?
   - Нет. Не в слепую. - помолчав, ответил Лён. - Я не сказал тебе, но помимо скатерти-самобранки я взял с собой и другие магические вещи из той пещерки, так что стоит попробовать.
   - Вот как? - оживился Долбер. - Стоит, пожалуй, закусить, а то что-то царь за хлопотами забыл нас накормить.
   На столике возле окна они расстелили скромную белую скатёрочку, и та немедленно обставилась угощением. Так, наблюдая заход солнца сквозь решётку, они приятно проводили время. Потом Долбер отправился поваляться на кровати - так хорошо развалиться на широком ложе после стольких дней и ночей, проведённых в дороге.
   - Эх, Лён, зря мы с тобой ругали царя. - сокрушённо сказал он, приподнимая широкую белую салфетку, которой был накрыт столик по другую сторону кровати. - Тут для нас оставили поесть.
   Под салфеткой действительно скрывалась еда и вино, заботливо оставленные возле кровати.
   - Будешь? - спросил товарищ, указывая на столик.
   - Нет. - мотнул головой Лён. - Я наелся.
   Долбер налил в стакан вина из графинчика и попробовал.
   - Наше лучше. - сказал он. - И вообще, спать давай.
  
   Долбер завалился на боковую, а Лёну что-то не спалось. Он принялся обходить комнату, трогая широкие дубовые панели и оглядывая тяжёлую мебель. Ещё раз проверил запоры двери, оглядел решётки на окнах - всё было сделано так крепко и внушительно, словно готовилось к нападению бешеного носорога - не иначе.
   Он уже собирался идти спать, как вдруг увидел небольшой комод с зеркалом и всякими женскими безделушками. На нём лежали всякие гребёнки, заколки, украшения, румяна - это, очевидно, принадлежало несчастной дочери слуги.
   Никакой нормальный мужчина не станет интересоваться женскими штучками или трогать их, так и Лён мельком глянул на эти свидетельства чужой жизни и хотел отойти, но внимание его привлёк маленький медальон, висящий на резном деревянном витке зеркала. В медальонах нередко прячут миниатюрные портреты, а если эта комната принадлежала девушке, то в вещице, скорее всего, спрятан её портрет. Ничуть в этом не сомневаясь, Лён снял с витка эту вещь и легко отковырнул ногтем крышечку.
   Светлый детский локон - первое, что бросилось ему в глаза. Тонкие волосы окружали кольцом миниатюру, но изображение на ней не принадлежало девушке. Это был явно мальчик - пухлый крепыш в нарядной рубашке - он гордо сжимал в руке детскую сабельку. Наверно, это портрет пропавшего царевича, а дочь слуги хранила этот портретик, как память о прошлом.
   Со вздохом Лён повесил медальон обратно - на виток. При этом произошло нечто досадное: за деревянной деталью рамы скрывалось что-то острое, так что Лён поцарапал палец. Он заглянул за раму и увидел совершенно лишний тут металлический язычок, а из-за него выглядывал не то кусочек бумажки, не то уголок тонкого платочка. Всё это оказалось немного интересно, и Лён попытался отжать упругий язычок пальцами - ничего не получалось. Тогда он поискал на поверхности комода подходящий для этого гребешок и его краем нажал на железку.
   Далее произошло нечто удивительное - язычок легко щёлкнул, и на Лёна стала бесшумно отъезжать резная рамка с зеркалом. Она отворилась, словно дверь, и глазам предстала картина, скрывающаяся за зеркалом.
   Прекрасная молодая женщина в светлом наряде держала на руках розовощёкого ребёнка - точную копию того, кто был в медальоне, только портрет был гораздо больше - в руке малыш держал ту же сабельку. Лён всмотрелся в маленького царевича и обнаружил подмеченную живописцем деталь, никак не укладывающуюся в праздничный вид портрета: на запястье пухлой ручки, держащей сабельку, имелся шрам.
   Тут вспомнилось Лёну то, о чём поминал сегодня Долбер - их путешествие к Верошпиронской башне - дурацкий квест, который от начала до конца придумал и спровоцировал Вещий Ворон - хулиган и обманщик. Тогда на берегу лесной речки Костик и Федька наловили рыбы, а Долбер, который боялся входить в воду, чистил её на берегу и насаживал на вертелки. Тогда он закатал рукава до локтей, и на его запястье отчётливо виднелся точно такой же шрам. Значит, не врал он, когда сказал у Орорума, что вспомнил своё имя: Александер! Долбер - царский сын! Но чем подтвердить это? Ведь едва видный на картине шрам на руке ребёнка с портрета едва ли может служить убедительным доказательством. Бредни Долбера о принцессе и упорное желание стать королём теперь вполне понятны - подавленные воспоминания детства и голубая кровь.
   Наверно это погружение имеет особенный смысл - вот почему дела у Лёна никак не складываются. Этот поиск предназначен для Долбера, вернее, Александра. Все пути вели его к этой встрече, а Лён досадовал на маниакальную затею товарища найти принцессу и ругал сам себя за то, что однажды подбросил ему эту мысль - случилось это не по иной какой причине, а только в результате свинского обмана со стороны Вещуна. И сказано это было совсем случайно - просто для утешения. А Долбер уцепился за идею и верил в неё, как в пророчество - он верил своему товарищу, волшебнику, дивоярцу. Он напросился спутником в Эльфийский Жребий, потому что верил Лёну. И вот случайные слова исполнились правды - Долбер царский сын!
   Лён отошёл в сторону и сел в кресло. Он не спешил будить товарища, чтобы обрадовать его новостью. Дело в том, что все доводы очень слабы. Нет убедительных доказательств - только тёмная история Долбера и шрам на его руке. Даже перстень оказался не тот, и непонятно, зачем воздушные девы подарили его. И девушка пропала - некому объяснить, что побудило её выделить бедного гостя из числа прочих, а ведь поиск пропавшего царского сына длился три года! Нет, не стоит пока сообщать товарищу свои догадки.
   Прежде всего надо отыскать девицу, если она вообще ещё жива. Потом отыскать подлеца Кирбита и отобрать у него серебряный перстень. И есть ещё надежда, что похититель царевны окажется тем самым негодяем, которого не жалко отдать Лембистору - ведь Лён опрометчиво дал слово! Иначе придётся соглашаться на того единственного кандидата, которого так любовно пасёт демон.
   Да, вот такие планы, где только времени взять на всё, ведь он уже неделю в этом поиске.
   Лён глянул за окно - на улице уже окончательно стемнело. Пора ложиться спать. Он встал с кресла и задул свечи, а в следующий момент услышал тихий звук со стороны кровати - что-то слабо щёлкнуло.
  
  

Глава 8. Каменная царевна

  
   В ночной тьме пронёслась слабая воздушная струя, словно лёгкий сквозняк проник в помещение, и тут же всё прекратилось, но в глубокой тени возле кровати возникло слабое движение. Кто-то вошёл в комнату потайным ходом - все запоры оказались лишними, поскольку в помещение имелся тайный вход!
   Лён быстро сообразил, что надо делать - он окутался завесой незаметности и бесшумно двинулся навстречу ночному гостю. Было у него страшное предположение, и следовало опередить посетителя.
  
   Тёмная фигура обходила широкую кровать, на которой вольно раскинулся Долбер - тот даже похрапывал в глубоком сне. Понятное дело, столько дней спать где попало, а последнюю ночь он и вовсе умотался.
   Незнакомец, скрытый широким плащом, вытянул над ложем руку, а в ней тихонько засветился масляный фонарь. Слабый свет осветил спящего, и незнакомец в недоумении прошептал:
   - А где второй?
   - Он тут. - ответил голос из темноты.
   Пришелец в плаще отшатнулся и кинулся в угол за кроватью, но что-то двинулось за ним следом - оно осветилось яркими огоньками, и вырисовалась неясная тень, в которой можно было угадать человека, но не узнать его.
   - Открой лицо. - приказал тихий голос.
   Ночной гость поколебался, а потом скинул капюшон.
   - Это ты, дивоярец? - спросил он.
   - Да, это я. - ответил Лён, избавляясь от завесы незаметности. Огоньки по-прежнему летали над ним, освещая кровать со спящим Долбером и лицо пришельца. Это был царь Лазарь.
   - О, ваше величество. - непринуждённо заметил дивоярец. - Зачем пожаловали без предупреждения?
   - Хотел проверить кое-что. - ответил тот, не стараясь даже говорить потише.
   - В ужине было сонное зелье? - догадался Лён.
   - Я не хотел вам причинить вреда. - сознался царь, - но мне надо было убедиться...
   - Искали шрам?
   - Да, как ты догадался? - поразился царь.
   - Так что, нашли?
   Вместо ответа тот, уже нисколько не таясь, подошёл к ложу и сдвинул на руке спящего рукав. В свете огней, которые кружили вокруг Лёна, на руке Долбера стал ясно виден тонкий рубец.
   - Он? - спросил Лён.
   - Похож. - ответил царь. - Столько времени прошло. Откуда ты всё знаешь?
   - Моё дело. - кратко ответил Лён.
   - Ты первый, кто назвался мне дивоярцем. Остальные говорили, что они просто волшебники. - сказал царь. - Я догадываюсь, что проболтался мой старый слуга, он обижен на меня за пропажу дочери. Но, я не знаю, куда она девалась - слишком много колдовства.
   - А что может убедить тебя, что мой товарищ твой пропавший сын?
   - Перстень. - ответил царь.
   - Жаль. Наш перстень был не золотым, а серебряным. - вздохнул Лён. - Так что, мой друг ошибся, полагая, что именно по этому признаку его узнала царевна.
   Царь засмеялся:
   - Для дивоярца ты слишком мало знаешь про драгоценные металлы. Перстень, подаренный мне духом камня, был белого золота. Твой друг сказал, что камень в нём был кошачьим глазом? Да, это тот самый перстень. Теперь, когда я видел шрам, могу сказать об этом.
   - Неужели только за этим ты подсунул нам снотворное зелье? - изумился Лён.
   - Но ты-то не подвергся его действию. - весьма наблюдательно заметил царь.
   Лён не нашёлся, что ответить, но в этот момент где-то далеко за дворцовой стеной раздался долгий заунывный звук колокола. Он пробил три раза и смолк.
   - Сейчас начнётся. - сказал царь шёпотом. Он кинул взгляд на дверь и убедился, что все три засова крепко сидят в пазах.
   - А если бы мы не догадались закрыться изнутри? - спросил Лён.
   - Затем я и пришёл сюда, чтобы проверить это. - ответил царь и попросил: - Погаси, пожалуйста, огни.
   Комната погрузилась во тьму, а два человека, стоящие посреди неё, прислушивались к тому, что происходило за дверями.
  
   Лёгкий топот прозвучал в коридоре. Затем широкие стальные полосы дрогнули, словно с другой стороны проверяли преграду на прочность, но только Лён помнил, насколько тяжёлой и массивной была эта обитая металлом дверь. Какая сила нужна, чтобы поколебать её?
   - Папа! - раздался за дверью серебристый смех. - Папочка, почему ты прячешься от меня?
   Свет луны выплыл из-за облаков и осветил бледное лицо царя.
   - Иди сюда, мы поиграем вместе. - звал мелодичный голос. - Мне скучно.
   Тут резкий удар потряс дверь так, что затрещали наличники.
   - Ты не один, с тобой кто-то есть. - сказал низкий нечеловеческий голос.
   - Уходи, я не открою. - хрипло отозвался царь.
   - Он здесь, я знаю. - ответило существо за дверью и снова стало биться в преграду.
   - Она не уйдёт. - со страхом ответил царь. - Она почуяла чужих.
   Но за дверью всё смолкло.
   - Этот ход, в который ты пришёл, хорошо защищён? - спросил Лён. - Она не пройдёт в него?
   - Конечно. - подтвердил Лазарь. - Иначе я бы не решился пользоваться им. Он ведёт в мои покои. Здесь ведь ранее была опочивальня моей жены.
   - И с каких пор она лютует?
   - С каждым годом всё хуже. Сейчас она побежала в город - искать случайных прохожих или приезжих, кто не знает.
   - И часто ей перепадает добыча? - спросил Лён, содрогнувшись при мысли, что кто-то в этом городе может бродить ночами по улицам.
   - Нет, совсем не часто, оттого она и бесится. Побегает по улицам, убедится, что добычи нет - ведь даже собаки и кошки сбежали прочь - и вернётся сюда. С рассветом она успокаивается.
   В опровержение его слов за толстой металлической решёткой окна возникла гибкая фигура. Сияющее драгоценными камнями тело, тяжёлые золотые волосы, тонкое фарфоровое личико и огромные, мерцающие множеством разноцветных искорок глаза.
   Удар в решётку был так силён, что затряслись и задребезжали стёкла.
   - Открой окно, впусти меня. - запел серебряный голос, а руки монстра сотрясали крепкую решётку - сила каменной девы была чудовищной. Она просунула одну руку и выбила стекло. Изящные тонкие пальцы хищно сжимались - они шарили в воздухе, пытаясь поймать добычу.
   Некоторое время демоница взывала к отцу, пыталась выманить гостя - всё это время оба человека молчали, стоя на безопасном расстоянии. Потом монстр спрыгнул с наружного парапета.
   - Может, стоило сбить камень под окном? - спросил Лён.
   - Не имеет смысла. - перевёл дух царь. - Она прекрасно лазает по любой каменной стене. Летать разве что не умеет.
   Он подошёл к другому окну, где были целы стёкла, и посмотрел наружу.
   - Уходит.
   Лён тоже выглянул.
   По высокой дворцовой стене полз монстр - сверкающее разноцветными искорками тело легко вскочило на зубчатую ограду, перемахнуло через неё и исчезло.
   - Я отправлюсь посмотреть, что она будет делать. - сказал Лён.
   - Даже и не думай!! - встревожился царь. - Ты не представляешь, на что она способна!
   - Я буду осторожен. - пообещал волшебник.
   Выйдя за пределы дворца, он прибег к своему любимому средству: обратился совой и взмыл над стенами. Не стоило показывать царю все свои возможности, и так Лён уже проявил слишком много.

***

   Город был мертвенно молчалив. Теперь, с высоты полёта, Лён увидел то, что прежде не заметил: все дома снабжены массивными дверями, обитыми металлом, и на всех окнах установлены толстые решётки. За плотно закрытыми ставнями не виделось ни искры света. Мостовая поблёскивала своими серыми камнями под светом полной луны, а дома казались склепами.
   По пустынной улице двигалась изящная тонкая фигурка, ночной ветер слегка развевал её волосы, которые в лунном свете выглядели не золотыми, а серебристо-белыми. Девушка подходила к домам, стучалась в двери, звала, смеялась. Нежный голос, похожий на пение хрустальных струй, неожиданно переходил в низкое рычание, но в ответ не раздавалось ни звука.
   Монстрица не спеша затрусила на площадь. От недавнего балагана и торговых рядов там не оставалось ничего. Цыганские обозы исчезли. Внимательно обследовав камни и ничего не найдя, девушка быстро побежала к городским воротам. Там она перемахнула через стену и спрыгнула вниз - на землю. Она мчалась по дороге, словно шла по следу. И вот нашла, что искала: среди поля стояли цыганские повозки.
  
   Цыгане ещё не спешили спать - они сидели вокруг костра, разговаривали, пели песни. В резном кресле восседал на почётном месте цыганский барон - тот самый держатель балагана, с которым встретился Лён нынче утром. Теперь он был одет нарядно, да и вообще весь табор выглядел иначе - совсем не такими оборванцами, как в городе. Всё это было видно с небольшой высоты, на которой кружила белая сова. Ещё ей было видно, как подкрадывается к людям каменная дева. Вот один молодой парень отошёл от обоза и стал насторожённо вглядываться в темноту. Он отходил от своих всё дальше и дальше - словно его кто-то звал. Никто, кроме птицы, не видел этого. И вот от земли поднялась стройная фигура - она манила юношу к себе. Прекрасное лицо каменной девы освещалось лунным светом, глаза её были застенчиво потуплены.
   Молодой цыган неуверенно остановился, рассматривая это странное создание, похожее на фантастический сон. Тогда глаза девушки открылись, и она глянула на человека.
   - Иди ко мне, мой милый, я буду любить тебя. - пронёсся над сонным лугом дивный голос. И парень дрогнул - качнулся и зачарованно двинулся к ней.
   Недалеко от этой пары опустилась на землю белая сова. Ещё мгновение, и на траве уже стоял обычный человек.
   - Оставь его. - сказал он монстру.
   Девушка повернула к нему своё лицо и некоторое время молча рассматривала. Потом двинулась с места. Глаза без зрачков смотрели, не мигая, - они зачаровывали. Лён почувствовал на себе мощный зов, идущий от каменной дьяволицы. Решимость покидала его, но в руке что-то резко завибрировало.
   - Очнись, Лён! - крикнула Гранитэль.
  
   Сознание вернулось так же неожиданно, как и оставило его минутой ранее. Он уже видел идущую к нему монстрицу - та не торопилась, словно пыталась получше рассмотреть новую добычу. Она неестественно улыбалась, и Лён вдруг понял, отчего. Улыбка становилась всё шире - рот растягивался. Лицо каменной красавицы утратило всякую привлекательность, оно растянулось вширь. А рот всё открывался, обнажая гораздо более зубов, чем может быть у человека. Жемчужные лезвия сверкали при свете луны. И вот безупречное лицо превратилось в чудовищную маску - сплошные челюсти, усеянные острыми зубами.
   Борясь с тошнотой, Лён выхватил свой меч. Тот воссиял яростным белым светом, словно рвался в бой.
   - Нет, Лён, не надо, просто уходи! - звала его Гранитэль.
   Царевна длинным прыжком покрыла расстояние и тут же напоролась грудью на дивоярский меч.
   Дикий рёв потряс ночную тишину, сменившись на пронзительный визг, от которого закладывало уши.
   Лён пытался вырвать своё оружие из тела монстра, но меч не расставался со своей добычей - он словно врос в сверкающее тело. Отбивая руками цепкие пальцы каменной девы, Лён дёргал за рукоять, потихоньку вытягивая его. Воющее существо повалилось на землю, держась руками за лезвие, а дивоярец, собрав все силы, упёрся ногой в тело монстра и рванул свой меч. Сверкающее лезвие с хрустом обрезало каменные пальцы, но сил явно не хватало - половина лезвия застряла в теле.
   - Скажи слово, Лён!! - кричала Гранитэль. - скажи слово, иначе мне придётся нарушить Жребий! Тогда придётся отказаться от спасения Пафа!
   - Какое слово?! - изнемогая от неравной битвы, отозвался он.
   Демоница извивалась на земле, кидая противника из стороны в сторону и при этом бешено била своими твёрдыми ногами - один удар мог переломить человека пополам. Приходилось уворачиваться изо всех сил, а зубы чудовища щёлкали у самого лица, как сияющие капканы.
   - Говорящий-С-Камнем, скажи слово камню!
   Словно молния взорвалась в его мозгу. Два слова, звучания которых он не разобрал, сорвались с его губ, но смысл Лён понял хорошо - камень, повинуйся!
   Монстр прекратил биться. Чудовищная пасть сомкнулась, превратившись снова в рот, глаза бессмысленно уставились в ночное небо, руки застыли в воздухе, а каменные пальцы остались лежать на истерзанной траве. Меч так и торчал в груди монстрицы, но сама она не шевелилась.
   Лён, задыхаясь, поднялся с земли и прикоснулся к своим губам - ему казалось, что два слова, слетевшие с них, должны позвать за собой и другие слова неведомого языка. Он всё ещё ощущал в себе присутствие другой памяти, другого разума. Это Гедрикс - он снова был с ним!
   Тогда Лён уверенно взялся за рукоять меча и бросил одно слово:
   - Аллайс!
   "Отдай!"
   И без напряга вытащил клинок из камня.
   - Что делать с этой тварью? - спросил он Гранитэль.
   - Ты дивоярец, у тебя Каратель. - отвечала та.
   Сильный удар обрушился на неподвижное каменное тело вместе с оглушительным словом - и драгоценные камни дождём полетели во все стороны. Мраморная пыль столбом взвилась в воздух и тут же осыпалась на землю. Тогда Лён огляделся и увидел застывших в ужасе цыган. Он уже собрался обернуться совой и улететь, как из толпы вышел владелец балагана.
   - Прости, господин. - пролепетал он, выкатив глаза. - твои десять монет.
   Лён хотел что-то ответить, но только махнул рукой. Он обернулся совой и взмыл над лугом. Внизу попадали ниц все циркачи.

***

   - Ты вправе упрекать меня. - сказал он Гранитэли в глубоком раскаянии. - Я виноват, что не послушалася тебя.
   - Я Перстень Исполнения Желаний. - ответила принцесса. - Всего лишь Живой Кристалл. Я не указываю тебе, как поступать. Я твоя слуга, хочешь - твой друг, но не твоя совесть и не твой разум.
   - Хочешь сказать, что я поступил правильно?! - изумился он.
   - Ты дивоярец, ты владеешь Карателем, твоё решение - твоя ответственность.
   Не слишком понимая, что ему сказала Гранитэль, он лишь осознал, что границы разумных решений и допустимых рисков с точки зрения принцессы, гораздо шире для него, нежели для прочих. Но, такое положение вещей накладывает на него и более строгие обязательства. Вот о чём он хотел сказать принцессе, а она ему ответила в том смысле, что его желание остаётся главным приоритетом в выборе действий и средств.
   - Скажи, теперь память о Гедриксе так и будет сопровождать меня? - спросил он. - У меня такое чувствов, словно он подменяет меня собою в критический момент.
   - Зато, благодаря этой памяти, ты приобретаешь нечто такое, чего тебе не даст ни один волшебник Дивояра. - ответила принцесса. - Не печалься, со временем ты всё поймёшь. Просто ты ещё в себя не веришь - Гедриксу я никогда бы не стала советовать спасаться от врага. Но я ошиблась - ты справился.
   - А Финисту? - усмехнулся Лён. - Советовала ты Финисту спасаться бегством.
   - Огненный маг, подобного которому не было с тех пор, как он покинул мир. - печально отозвалась принцесса. - Пока я с тобой, ищи в себе власть Говорящего-с-Огнём.
   - Разве я не огненный маг?! - изумился Лён.
   - Ты фокусник, мой друг. - с улыбкой в голосе ответил Перстень.
   - Кто ещё? - помолчав, поинтересовался он. - Кем был Елисей? Ведь его я тоже видел на Бесконечной Дороге, хотя и не понимаю - почему.
   - Говорящий-Со-Светом. Не так давно ты воспользовался властью над воздухом, так что в тебе есть все задатки Говорящего-Со-Стихиями. Я говорю тебе, дивоярец, ты владеешь не просто Карателем, а мечом Джавайна!
   Он хотел ещё спросить что-то, но увидел, что за разговором уже оказался во дворце и миновал все этажи. Лён остановился перед дверью, за которой скрывался от своей каменной дочери царь, и за которой спал безмятежно Долбер.
   Открывающее слово заставило сильно дрогнуть дверь - это неведомым образом переместились внутренние засовы. Они выскочили из гнёзд и оказались снаружи.
   - Её больше нет. - небрежно сказал он испуганному человеку, который в ужасе застыл посреди комнаты. - Я уничтожил вашу демоницу.
   - Ты убил каменную деву? - изумился царь.
   - Да. Мой меч уничтожает монстров. Теперь вам ничто не препятствует признать моего товарища своим сыном. Вам более ничто не угрожает, и вы можете забыть о своём поступке.
   Царь колебался, глядя то на спящего Долбера, то на Лёна.
   - Вы не уверены? - спросил его последний. - Всё ещё сомневаетесь и желаете видеть перстень?
   Лазарь кивнул.
   - Да. По крайней мере, это будет выглядеть убедительно, а в противном случае все будут подозревать, что это не настоящий мой сын. Это может вызвать династическую распрю, а мой народ только и сдерживался страхом перед каменным чудовищем. Понимаете, этот перстень уже сделался легендой, с ним связывают возвращение моего сына. Представить же народу всего ли одного из женихов как будущего наследника трона будет выглядеть, как моя слабость.
   - Ну что ж, мне и самому интересно выяснить, что же за перстенёк такой подарили моему другу воздушные девы. - ответил Лён. - На рассвете я отправляюсь в путь - обратно к камню на развилке. Но прежде я хотел бы взять с вас некоторое обещание.
   - Я слушаю вас, дивоярец. - ответил царь.
   - Не говорите моему товарищу, что обнаружили у него примету вашего пропавшего сына. Возможно, мой поиск окончится ничем, и перстень так и не вернётся. Если у меня ничего не получится, мы просто уйдём отсюда. Не говорите ему также, что его перстень и ваш - одно и то же. Я не хотел бы, чтобы мой друг питал ложные надежды.
   - Что я скажу ему на время вашего отсутствия? - спросил царь. - До той развилки два дня пути верхом, да ещё два дня обратно.
   - Не стоит волноваться. - уклонился от объяснений Лён - он не хотел открывать перед царём свои подлинные возможности.
  
   Он вывел из конюшни своего верного Сивку, седлал его и, не собирая с собой в дорогу более никаких припасов, отправился за пределы городской стены. Конь нужен был ему только для маскировки, чтобы все видели, что гость выехал верхом. На самом деле Лён не собирался терять два дня на дорогу, а намеревался обернуться соколом и долететь до места всего за пару часов. Так он и сделал: оставил своего Сивку пастись в небольшом леске, а сам, обернувшись птицей, взмыл над берёзками и взял курс на ту дорогу, по которой неделю назад они втроём приехали к царскому пиру. Беспокоила его мысль о Кирбите - чем сейчас занят этот ложный кочевник, какие козни строит? Не то, чтобы Лёну очень хотелось устроить Долбера на царствие, просто очень необычным оказался тот факт, что его товарищ по лесной школе оказался на самом деле царским сыном. Очень уж сказочно получается. Однако, ещё неизвестно, в самом ли деле это тот самый перстень - не зря Лён осторожничал. Было такое подозрение, что не случайно вручили воздушные духи его спутнику этот перстенёк - вот за этим сейчас и летел на запад легкокрылый сокол.

***

   Он прилетел к развилке в полдень. Всё было на своём месте - огромный дуб стоял, увешанный потемневшими черепами, торчал из земли массивный камень с неясной надписью, а все три дороги так же были пустынны.
   Лён обернулся человеком и стал обходить камень, ища какие-нибудь зацепки. Однако камень, как камень - ничего особенного, если бы не надпись.
   - Гранитэль, ты не понимаешь, что здесь написано? - попробовал он искать помощи у Перстня.
   - Нет, Лён, не понимаю. - отозвалась принцесса. - Может, стоит обратиться к Камню? Если это древний артефакт, то на него могут действовать слова, которые я слышала от своих прежних владельцев.
   - Что это за речь? Откуда иногда в моей памяти всплывают эти звуки и цветное символьное письмо? Это от эльфов? Ведь я слышал, как пела на этом языке Пипиха! - взволнованно воскликнул Лён.
   - Не знаю. - сокрушённо призналась Гранитэль. - Ты не представляешь, как мало мне известно, я только могу раздумывать над некоторыми фактами. У меня много времени, очень много времени на размышления, но существую я для того, чтобы исполнять желания. Я сама не знаю, откуда берутся те силы и те возможности, которыми я пользуюсь - что-то присутствует в самом воздухе Селембрис. И не только в этом мире - все миры, в которых я когда-то побывала, несут в себе печать чего-то древнего, гораздо древнее, чем даже эльфы. Есть какая-то сила, которая бездействует, пока её не позовут. Твои способности, как и способности твоих предшественников, прежних владельцев Перстня исполнения Желаний, есть то, что в этом мире называют даром волшебства. Одним это даётся более, другим - чуть-чуть, а большинство не только не имеют связи с этим Нечто, но и даже не подозревают о том. Оно само обращается к человеку, оно ищет связи с тем, кто способен его слышать. Это как талант.
   - Это связано с наследственностью? - спросил Лён.
   - Если бы! - вздохнула Гранитэль. - Нет, это проявляется внезапно среди многих поколений. Талант дремлет, передаваясь через потомство, словно накапливается, собирает силы. И Гедрикс, и Финист, и Елисей прорывались сквозь глухоту своей памяти к этому источнику силы. Так что попытайся обратиться к Камню, проси его ответить. Вслушайся в себя, ищи в себе слова. А я не знаю ни звука из той речи, к которой прибегали Гедрикс, Финист и Елисей. Ни звука, ни символа, ни смысла. Я всего лишь жертва Кристалла Вечности, её осколок. Я проводник к Силе, но не сама она. Если бы не Жребий, я охотно ввела бы тебя в память Гедрикса - он мне ближе всех. Но ради тебя самого и твоего друга я не нарушу запрета. Ты должен пройти свой путь и обрести Судьбу.
   - Да, я понял. - ответил Лён, понимая, что его попытка обойти проблему всего лишь признак малодушия и нерешительности, в которых его и без того упрекала Гранитэль. Да, она помнила масштабную личность Гедрикса, который не задумываясь мог разрушить Живой Кристалл и уничтожить волшебницу Эйчвариану. Она помнила королевича Елисея, который спорил с ветром и подружился с Бореем, как с человеком. Обладал необыкновенной властью и Финист - самый таинственный из трёх волшебников, которые владели Перстнем. Лён помнил лишь пронзительный взгляд вишнёвых глаз, когда красный всадник промчался мимо него по Бесконечной Дороге. Все они владели неизвестным языком, но, и Лёну тоже не раз удавалось понять слова и вспомнить символы. Он такой же владелец Перстня, он наследник Карателя, он - дивоярец!
  
   Человек перед Камнем встал с колен. Он положил ладони на острый верх скалы - по обе стороны от надписи. Он закрыл глаза и начал искать в глубине своей души те слова, которые могли бы тронуть Камень. Он искал того, кого помнил, как Гедрикса - Говорящего-С-Камнем. Он сам был Говорящим-С-Камнем. Где-то глубоко внутри есть в нём тайник, в который нет доступа ни одной живой душе. Там живёт Нечто - то, что знает правду о нём, о его пути, о его назначении, его судьбе. Оно молчит, поскольку дверь в эту тайную комнату пока закрыта.
   Он вдруг осознал, что только для него и больше ни для кого другого пела свою песню принцесса-эльф Пипиха.
   "Потоки вод уносят нас, цветы весны осыпаются по желанию ветров. Теряет время нас, теряет и уносит, как сухие листья. Лети, лети, мой ветер, пой песню юности моей. За грозовыми облаками, за летними дождями, за светлым солнечным лучом, за серебристым лунным светом иду я в путь мой по нескончаемой дороге.
   Я говорю с водами, с потоками речными. Я заговариваю море, когда хочу пройти над безднами, и рыбы, и чудища морские кивают мне, когда иду я по волнам.
   Расступитесь, скалы, - идёт ваш властелин. Поёт со мной земля, и камни вторят припевами. Мне открывает недра любая горная страна -сокровищницы всех миров доступны мне. Я прохожу сквозь горы, пересекаю ущелья, миную каменных стражей на своём пути, на нескончаемой дороге.
   Огненные океаны, потоки пламени, горящая земля - мой путь идёт через миры, в которых дышит, говорит и любит живой огонь. И я седлаю своего красного коня - дракон несёт меня сквозь огненные бездны.
   Мой путь нескончаем. Я - Джавайн!"
  
   Твёрдые, непослушные слова падают с онемевших губ и, падая на сухую землю, взрывают мелкими фонтанами песок - так труден, так тяжёл и неуклюж язык камней. Лишь Говорящий-С-Камнем мог нежно обращаться с этой упрямой неуступчивой породой. Я Говорящий-С-Камнем! Повинуйся мне!
   Вздрогнула земля, когда пришёл в движение утонувший в ней кусок скалы. Пошли выворачиваться слои почвы, начал рваться дёрн. Широкий плоский корпус, влажный от земли, обросший старыми корнями, роняя земляных червей, плавно поднимался вверх. Он вознёсся выше дуба и застыл, как монумент.
   - Вот мы и свиделись, Румистэль. - прогудел каменный великан. - Что же ты так медлил?
   Застыв от изумления, человек смотрел на огромный камень. Почему тот назвал его таким именем? Тем же именем, которым назвал его на Бесконечной Дороге Гедрикс!
   - Нет, ты ошибся, Камень. - ответил он наконец. - Я другой человек.
   Тот медленно моргнул своими потрескавшимися каменными веками, и попытался рассмотреть того, кто потревожил его вековой сон. У великана ничего не получилось - он был слишком высок, а человек у его подножия так мал.
   - Возможно так. - проронил он наконец. - Мне показалось, что я встретил своего друга Румистэля. Но, раз ты тоже можешь говорить с камнем, говори: что надо? Мне очень трудно так стоять, я слишком стар.
   - Мне нужно знать всё о перстне белого металла, с кошачьим глазом - как он попал к воздушным девам.
   - О, эти все мелкие человеческие дела меня не касаются. - вздохнула каменная громада. - Спроси меня что-нибудь о пути, которым собираешься идти. Я не самый сильный оракул среди Оракулов, но всё же могу предвидеть будущее.
   - Чем кончится мой поиск? - спросил Лён, обрадовавшись такому случаю.
   - Ты найдёшь искомое. - ответил Камень.
   - Я спасу друга?
   - Ты его потеряешь.
   - Как?! - вскричал Лён. - Значит, всё напрасно?! Напрасен этот Жребий, напрасно я потерял родителей?!
   - Не сердись на меня, Румистэль. - взмолилась скала, забыв, что человек отказался от этого имени. - Я всего лишь старый оракул у дороги. Я вижу, что ты выходишь из поиска без друга.
   - А, так ты просто о Долбере. - вздохнул с облегчением тот, кого оракул почему-то упорно называл непонятным именем. - Я думал, ты о Пафе. Вполне возможно, что я оставлю Долбера в этой стране, ведь он царский сын, и примет власть после смерти своего отца.
   - А может и наоборот. - ответил Камень. - Именно отец примет власть после смерти сына.
   - Что?! Что ты сказал?!
   - Что я сказал такого? - изумился Камень.
   - Ты сказал, что Долбер погибнет!
   - Вот уж не знаю. - заворчал старый оракул у развилки трёх дорог. - Мне просто на язык пришло. Я вовсе не хочу сказать, что царь Лазарь что-то хочет сделать плохое твоему товарищу, ему всего лишь нужен перстень. Но ты зря избавил его от каменной демоницы.
   - Почему?! - крикнул Лён.
   - Не знаю. - пробормотал Камень. - Будь я моложе, может, и знал бы. Я устал и хочу спать. Я всего лишь оракул, а не советчик. Прощай, принц.
   С этими словами камень начал уходить обратно в землю.
   - Постой! - крикнул принц. - Я не всё ещё спросил! Почему ты называешь меня Румистэлем?! Почему принц?! И кого мне спросить про перстень?!
   - Я слишком стар. - пробормотал Камень, роняя мелкие крошки со своей макушки. - Проси воздушных фей - они болтушки и плясуньи. Устроили возле меня свою ловушку и обманывают путников.
   Он врос в землю по прежний уровень, дрогнув напоследок - от этого движения осыпались песком остатки букв на передней стороне, оставив только плоскую выщербленную поверхность. Теперь никто уже больше не станет просить у Оракула совета, по какой дороге ехать.
  
   - Воздушные девы, откликнитесь на мой зов! - позвал Лён. Ничего не произошло, никто не вышел - как скалились черепа на дубе, так и скалятся.
   О, если бы, как царевич Елисей, договориться с Бореем! Или, как Гедрикс, подружиться с Севернором! Вот это были исполины, вот это волшебники!
   Тут Лён вспомнил о вещах, найденных в пещерке. Они ведь здесь, с ним, в его дорожной сумке! Если он не умеет, подобно Гедриксу, говорить к ветру, то отчего бы не воспользоваться эльфийской дудочкой! Кто знает, может, эти вещи повинуются ему!
   Вещица выглядела несколько странно - оба конца совершенно одинаковы. Это просто полая палочка с дырочками. Лён осторожно дунул в один конец - ничего не произошло. Тогда в другой конец - точно также ничего.
   - Гранитэль, ты видела такую штуку? - спросил он Перстень.
   - Нет, никогда не видела. - призналась она. - Но я чувствую присутствие эльфийской вещи.
   Ободрённый этим словом Лён начал дуть изо всех сил то в один конец, то в другой, пробуя вещь на пригодность. Так и так ничего не получалось.
   - Достаточно. - решил он. - Больше я не могу тратить ни минуты. Надо быстро лететь к Долберу.
   Тут порыв ветра взъерошил ему волосы, а вторым порывом - уже гораздо более сильным - его бросило на землю. Упав на спину, он увидел, что творится в небе.
  
   Небо бесновалось - свирепые чёрные тучи шли навстречу друг другу, сталкивались мощными плечами, рождая молнии и громы. Жестокая карусель захватывала их и разрывала, словно клочья ваты. Сверху неслись на землю зримые глазами потоки воздуха, они ударяли в поле, вызывали взрывы и разносили во все стороны лохмотья почвы, изломанные кусты и целые деревья.
   Чудовищная буря неслась к вековому дубу. Листва его уже дрожала в страхе, а черепа попадали на землю и покатились прочь, словно убегали.
   Страшный таран приближался, словно скорый поезд. Он набирал бешеную скорость, обрастая со всех сторон новыми ветрами. Лён ошеломлённо наблюдал с земли эту кошмарную картину, соображая, что сейчас его сотрёт в порошок вместе с дубом, дудочкой и Перстнем.
   - Останови бурю! - закричали ему в уши голоса, и Лён увидел, как вокруг него заплясали тени.
   - Как остановить?! - закричал он в ответ.
   - Дунь в другой конец!
   - Я дул в оба конца!!
   Тени завыли и заметались, сшибаемые ветром и бросаемые из стороны в сторону.
   - Громобой летит! - кричали они. Их подхватило и понесло далеко в поле, где вертелись сумасшедшие вихри.
   - Сломай дудку! - прорвался от Камня гулкий голос, который перекрывал даже бешено ревущую бурю.
   Лён, ослеплённый воздушными рывками и летящим песком, травой и мусором, схватился за дудочку двумя руками, даже не раздумывая, хватит ли у него сил сломать металлическую трубку.
   Тут громадный пылевой клуб достиг дуба, но не ударил, а застыл. Это была необыкновенная картина - застывший ураган. В гигантском облаке обозначились полные щёки, нос и рот. Свирепые глаза открылись и глянули на маленькую человеческую букашку, валяющуюся на оголённой земле.
   - Зачем ты звал нас? - разнёсся далеко над искалеченным лесом и полями звучный голос. Вокруг гигантского лица образовалось множество мелких лиц - они кривлялись, показывали языки, с интересом осматривались по сторонам.
   - Ты звал нас и переполошил всё моё ветряное царство. Какую работу ты хочешь дать мне в этот раз? - голосом, от которого содрогалась почва, проговорил ураган.
   Речь Громобоя была таинственна, но стало ясно, что он не в первый раз видит золотую дудку. Лён задумался: возможно, страшная буря произошла оттого, что он неумело воспользовался волшебной вещью - дул беспорядочно в оба конца. Что сказать этому урагану, который может одним дуновением перемолоть неумёху-волшебника в мелкий порошок?
   - Не ври, говори правду, как есть. - шепнула Гранитэль.
   - Мне требуется заставить воздушных дев ответить на мои вопросы. - признался Лён с замиранием сердца.
   - И только-то?!! - взъярился Громобой. - За этим мы неслись сюда от Северного океана?! Летите, внуки! Поймайте мне этих глупых девок!
   Молодые северные ветры оторвались от великана-дедушки и понеслись с гиканьем и воем в ободранное поле. Они вернулись, таща с собою визжащих от ужаса воздушных дев - при свете дня они выглядели, как бледные тени.
   - А ну-ка, говорите, что натворили?! - грозно рявкнул на них Ураган.
   - Мы больше так не будем! - запищали воздушные девы, корчась на земле.
   - Вот так всегда!! - разозлился Громобой. - У Южного Ветра все дети глупые! Тебе следовало, волшебник, дуть в сторону юга, тогда к тебе прилетел бы Мистраль! Дуй на юг! А я полетел обратно!
   С этими словами огромное лицо скрылось внутри тучи, вся ветряная кавалькада повернула вспять и с громким воем улетела.
   Лён поднялся с земли и стал вертеть свою дудку, соображая, куда же всё-таки полагается дуть.
   - Не надо, волшебник! - взмолились воздушные девы. - Мы сделаем всё. что ты захочешь!
   - Расскажите, как к вам попал тот перстень белого металла, который вы более недели назад подарили одному человеку.
   - Ах, тот красавчик с такими милыми кудрями? - игриво засмеялись девы, взлетая над землёй и кружась в водухе.
   - Как жаль, что он оказался слишком бескорыстен. - пропела одна дева. - А мы уже хотели украсить его черепом наш милый старый дуб!
   - Да-да! - заворковала и закружилась над Лёном другая. - Но, если ты не против, мы пригласим тебя в наш подземный дворец и ты увидишь бесчисленные сокровища! Ты сможешь взять всё, что угодно! Только дождись ночи!
   - Нет, мне некогда. - вежливо отказался Лён. - Я сейчас подую в сторону юга и позову Мистраль.
   Все девы тут же сделали большие круглые глаза, опустились на землю и сели перед ним. Сквозь их прозрачные тела виднелся ободранны й ураганом лес и заваленная ветками дорога.
   - Итак, по порядку: как к вам попал этот перстень и зачем вы дали его Долберу?
   - Однажды много лет назад... - начала повествовать одна воздушная дева, раскачиваясь и завывая.
   - Шестнадцать. - поправила её другая.
   - Не перебивай! - рассердилась первая. - Итак, шестнадцать лет назад пришла к нашему дубу одна прекрасная девица.
   - Она была с ребёнком. - тут же прервали её.
   - О да! Она так плакала, прямо убивалась! - и легкомысленные внучки Мистраля принялись показывать, как именно происходило дело.
   - Короче, - вытерла ложные слёзы рассказчица. - мы стали её звать к нам, обещали, что ей будет у нас хорошо - ей и ребёнку. Но, она отказалась - вот глупая!
   Воздушные девы дружно расхохотались, сорвались с места и некоторое время кружили вокруг кроны дуба.
   Лён заскучал и начал рассматривать волшебную дудку.
   - Ну да! - уселась обратно рассказчица. - Она только оставила нам перстень. Нам нравятся сокровища - мы взяли.
   - Да, нам нравятся сокровища. - сообщили хором остальные девы, низвергаясь сверху и ударяясь в землю. Они снова уселись кружком.
   - Она только сказала, что этот Перстень принадлежит каменным духам.
   - Или принадлежал. - опять прервали рассказчицу - она не возражала.
   - А мы не любим духов камня! - завопили они все дружно. - Они мешают нам летать, где мы хотим! Мы налетаем на верхушки их жилищ и ударяемся! Нет, нет, мы не любим духов камня!
   - А дальше что? - терпеливо спросил Лён.
   - Ну-уу, она ушла. - глубокомысленно ответила воздушная дева. - Вон по той дороге. А мы сложили перстень в сокровищницу.
   - А почему отдали его Долберу?
   - Откуда мы знаем? - взлетела в воздух и закружилась стая воздушных дев. - Понравился он нам! Хорошенький такой!
   - Почему именно перстень?! - рассердился Лён. - И почему именно ему?!
   От этого окрика девы снова угомонились и, опасливо косясь на дудочку, уселись на земле.
   - Мы его позвали - думали он сейчас начнёт набивать карманы золотом, а оно его и не выпустит из сокровищницы. - снова заговорила первая рассказчица. - А он идёт такой и ни на что не смотрит. И говорит нам: хочу-де жениться на принцессе и стать королём. Ну, мы подумали: надо дать ему кольцо для сватовства. Только нам было жалко золота, а это кольцо было серебряным и камешек, хоть и красивый, но недорогой. Мы и отдали.
   - Дуры. - сказал Лён. - Это было белое золото.
   - Белое золото?!!! - тут же завопили девы. - Нас ограбили! Это всё проклятые каменные духи - они нас обманули!
   - Ну ладно, - произнёс Лён, поднимаясь с места. - С вами говорить - как с кукушкой спорить.
   - Иди к нам, путник. - ласково запели девы воздуха, взлетая вверх. - Мы тебе покажем золото - много, много золота!
   - Зачем вам золото, пустоголовые девицы! - крикнул он, выходя на дорогу. - Вы ни крупицы его не удержите в руках!
   - Противный дивоярец! - кричали они в ответ. - Приди к нам ещё раз, мы тебя так заморочим!
   - А это видели?! - посмеялся он напоследок перед тем, как обернуться соколом, и показал им дудочку.
   - У-уууу! - завыли глупые воздушные девицы, закружились и с воплями ушли в землю. Тогда прикатились черепа и попрыгали обратно на ветви дуба.
  
  

Глава 9. Заколдованный лес

  
   Скорее в царский дворец! Он отсутствовал всего один день, и, может быть, ещё ничего не случилось. Царь рассчитывал видеть его только спустя четыре дня - столько занимает дорога до Оракула и обратно - так что мог особенно не торопиться. Эх, зря Лён уничтожил каменную демоницу - она сдерживала царя в действии, мешая ему покидать дворец и надолго удаляться за его пределы.
   Не обращая внимания на ночную суету в городе, множество огней, слоняющийся по улицам народ и веселье на площади, лёгкая птица незаметно села на пустом балконе и моментально обратилась человеком.
  
   Во дворце многое изменилось - прежде всего исчезли тяжёлые дубовые двери, укреплённые железными полосами, а кое-где уже успели поставить новые: нарядные, резные, раззолоченные. Опасность, которая гнездилась во дворце шестнадцать лет, ушла, и теперь все очень спешили придать царскому жилью достойный вид. Кругом виднелись следы праздничных приготовлений, и суетливо бегали с охапками тканей слуги. Таскали с места на место мебель, мыли окна, выметали мусор - работы был непочатый край, поэтому от расспросов дивоярца отмахивались и вообще слушали невнимательно.
   Отчаявшись получить какой-нибудь внятный ответ, Лён уже подумывал, не устроить ли местной публике ещё одно огненное шоу, как вдруг увидел старого слугу - отца пропавшей девушки. Вот кого следовало отыскать в первую очередь!
   От него-то Лён и узнал, что в тот же день, как уехал дивоярец, царь затеял охоту. До этого он много лет не мог покинуть свой дворец надолго, потому что боялся не успеть вернуться в укреплённые комнаты до наступления темноты - каменная демоница стерегла его. А теперь на радостях пригласил гостя на охоту. Он не ждал возвращения волшебника так скоро, а то бы пригласил и его.
  
   Понятно, царь Лазарь решил воспользоваться четырёхдневной отлучкой Лёна - он знать не мог, что дивоярец может превращаться в птицу.
   У Лёна появилось дурное предчувствие - всему виной было неясное предсказание Оракула - что-то о том, что царь может пережить своего сына. Тогда выходит, Долберу грозит какая-то опасность! То-то Лёну казалось в рассказе Лазаря что-то не так - уж больно гладкой выглядела его речь, как будто царь репетировал её не один раз. Ещё Оракул обмолвился, что не стоило спешить уничтожать каменную демоницу. А он-то думал, что сделал явное добро! Выходит, демоница стерегла царя, вот только зачем?
   В любом случае надо отправляться за Долбером - уж больно неясны намёки Камня. Есть такая смутная тревога, что спутнику Лёна грозит гибель.
   Куда они могли уехать на охоту? Никто не мог дать ответа. Если царь Лазарь и задумал что дурное по отношению к гостю, то едва ли стал бы оповещать кого-нибудь о месте, в которое уехал.
   Распадок! Каменный распадок, в котором он встретил духов камня! Не врал ли царь, говоря, что не раз выезжал на поиски этого колдовского места? Едва ли - демоница его не выпускала из дворца.
   Чем больше Лён размышлял над этим, тем более уверялся, что место, в которое ему надо попасть - тот самый распадок. Что же делать? Даже днём он может облетать многие вёрсты в виде птицы и не найти этого места. А уж ночью... Но, даже ждать утра было совершенно невыносимо - зрело в душе тревожное чувство, что опасность с каждым часом, с каждой минутой приближается к товарищу.
   Так он стоял у открытого окна, вдыхая свежий воздух, и через городскую стену глядя в тёмное поле, на едва различимую в ночи дорогу, на высокий каменистый обрыв, с которого позавчера они с Долбером спустились, чтобы придти к новым проблемам - ещё хуже старых.
   Нет, ждать невозможно! Кто знает, какое злодейство творится сейчас под покровом ночи! Он бы сейчас сорвался с места, обернувшись птицей, но куда лететь?!
   Вздохнув, Лён поправил на плече дорожную суму, с которой теперь не расставался. Верный Сивка, шкурой которого пахнет эта сумка, бродит сейчас где-то среди ночного луга, щиплет травку, радуется отдыху. Делать нечего - надо ждать утра.
   - А волшебные вещи тебе не помогут? - спросила Гранитэль.
   Её голос так внезапно нарушил его печальные мысли, что Лён он неожиданности вздрогнул. Ах, да! Волшебные вещи!
   - Что именно? - спросил он, поспешно потроша свою суму.
   - Я первый раз вижу эти магические предметы. - призналась принцесса-Перстень. - Но, мне помнится, Кирбит говорил о том, что они из себя представляют. Кажется, он не зря тебе их подсунул. Что-то этот негодяй знает о них.
   - Я уж и сам думаю, не тем ли волшебником он был, что оставил их в лесном племени. - ответил Лён. - Ведь тот человек хотел зачем-то попасть в лимб, а в лимбе, слышал я, и не такие теряют память.
   - Да, возможно, этот демон когда-то был волшебником и даже очень сильным, если сумел вырваться из лимба. И так просто тебе с ним не расквитаться.
   - Вот именно. Ведь он был на крылатом коне, когда проезжал через те леса. А это значит, что он был дивоярец. Я тебе скажу, Гранитэль, с каждым погружением Лембистор озадачивает меня всё больше и больше. Я когда-то думал, что он обладатель грубой магии разрушения. Я думал: он дракон-оборотень, какая-то примитивная форма магической жизни. Теперь же я полагаю, что связался с кем-то, кто даже ещё не обладая всей полнотой своей силы, уже сильнее не только меня, но и Брунгильды с Гондой, а, возможно, и тебя. Что будет, когда он получит подлинное тело? Я спасу Пафа, но какой ценой - не пойдёт ли демон снова войной на волшебную страну? Мне кажется, Брунгильда с Гондой слишком уж уверены, думая, что справятся с ним. Не могли же они преодолеть магию лимба, когда пытались попасть в Сидмур. Вот и теперь без Дивояра много ли они смогут? Они даже не сумели отыскать в зеркале Пафа, когда Лембистор упрятал его в хрусталь. Всё это не даёт мне покоя. Если честно, я считаю, что история слишком затянулась - я бы предпочёл поскорее отыскать очень плохого человека, отдать его Лембистору и увидеть, что будет дальше. Ведь, как ни суди, именно я стану виновником новых нападений на Селембрис.
   - Да, это так. - помолчав, ответила принцесса. - Но, от судьбы не убежишь, так что давай сейчас думать о Долбере. Пусть Лембистор враг наш, но он оставил тебе поистине драгоценные вещи, каких не у каждого волшебника сыскать. Ты пользовался дудочкой и довольно удачно, так попробуй что-нибудь ещё. Я помню, демон говорил, что зеркальце может указывать путь к цели.
   Лён порылся в сумке и вытащил плоский свёрточек с магическим зеркальцем. Выглядело оно довольно просто: тусклое стёклышко в обрамлении тёмного металла - по виду бронзы. Завитки были тонкими и даже отдалённо не напоминали символьное письмо. Лён начал медленно вращать круглое зеркальце, постепенно приближая его к глазам. Украшения начали расплываться и пересекаться - их детали стали совмещаться и образовывать уже знакомые очертания. Эксперимент дался гораздо легче, чем предыдущие - практически Лён сразу начал понимать смысл.
   "Мой путь и близок, и далёк. Моя дорога коротка и бесконечна. Мои желания ведут меня, и жажда цели есть мой лучший спутник."
   - Я ничего не понял... - сказал он, отрываясь от зеркала и поднимая глаза к темноте за окном. Но, в тот же миг зеркальце вспыхнуло, и в нём вырисовалась ясная картина: небольшой конный отряд едет белым днём среди высоких сосен. Впереди на вороном скачет царь, а рядом с ним видна светлая голова Долбера. Остальные же в сопровождении. Потом вторая картина: уже смеркается, и отряд готовится к ночлегу. Долбер весел и доволен - он вместе с царём располагается в удобной шёлковой палатке, на мягких одеялах. Они ужинают при свете свечей, смеются, разговаривают, хотя слова не долетают до Лёна. Стремясь получше разглядеть выражение глаз царя, Лён приблизился к зеркальцу и услышал речь:
   - Твой друг в самом деле огненный маг, или просто фокусник?
   - Нет, он настоящий волшебник. - охотно ответил Долбер. - Лесная ведьма, у которой мы учились, говорила, что он настоящий дивоярец. И Магирус Гонда говорил, что Лён со временем станет одним из сильнейших магов Дивояра, и что они давно не встречали такой магической силы. Жаль, что он не поехал с нами на охоту.
   - Да, он сказал, что у него есть другие дела и отправился к той развилке, где стоит Оракул. Так что, нет смысла ждать четыре дня, пока он вернётся - можем поохотиться! Давно я не выезжал на охоту!
   - Каменная девка не давала? - с пониманием спросил Долбер, на секунду отвлекаясь от жареного фазана.
   - Она самая. - ответил царь, который полулежал на удобной походной лежанке с чашей вина. - Но, твой друг спас наше царство от демоницы. Когда он вернётся, устроим праздник в городе. Он поехал выяснить про то кольцо, о котором я говорил.
   - А, это... разочарованно протянул Долбер, сразу помрачнев. - так это же совсем не то кольцо.
   - Ну да, не то. - подтвердил царь. - Но ведь твой друг волшебник, он может больше узнать от Оракула, чем просто человек. Я доверяю ему.
   Потом свечи в царской палатке потушили, и воцарилась темнота. Вот то, что увидел и услышал Лён из волшебного зеркальца. Ничего особенно подозрительного царь Лазарь не сказал - он не нарушил обещание, данное Лёну и не сообщил Долберу, что подозревает в нём своего сына. И про то, что кольцо, подаренное девами воздуха и унесённое царицей может быть одним и тем же, не сказал - как и обещал. В целом, разговор царя с Долбером должен бы успокоить Лёна, но почему-то наоборот - у него окрепло подозрение: что-то тут не так.
   Он отвернулся от окна, потому что намеревался поискать отдыха - устал после долгого перелёта туда-обратно. Зеркальце тут же потухло и стало похоже на обычную не слишком дорогую вещицу. Лён снова повернулся к окну - зеркальце опять вспыхнуло и показало маленькую искорку среди ночной темени.
   - Оно указывает направление! - обрадовался Лён и взглянул за окно, на отвещённый лунным светом далёкий обрыв, над которым возвышался лес.
   - Зачарованный лес, как я не подумал! Они уехали туда!
   - Срочно в путь, Лён. - ответила принцесса.
  
   Старый слуга некоторое время наблюдал из-за угла за царёвым гостем. Не слишком-то хотелось подходить к нему - ведь, говорят, он поджарил подмётки двум стражам у ворот и расколотил плиты царского двора. Челядинцу было страшно, а всё же долг свой исполнять надо: пригласить царского гостя к ночлегу и закрыть окно, чтобы летучие мыши не налетели и всякая ночная мошкара не набилась.
   Не нравился ему этот господин - странный очень, к тому же, волшебник. А волшебства в этом городе боятся. Теперь вот стоит и разговаривает сам с собой.
   Старик ещё немного помедлил и решился выйти из укрытия. Он уже приосанился, как полагается приличному постельничему в царском дворце, но не успел и слова вымолвить, как странный человек резко обернулся вокруг себя, взмахнув руками. Лёгкий непрозрачный поток воздуха закружился на том месте, где только что стоял юноша, и тут же испарился, а в окно, пышно трепеща крылами, вылетела светлая сова.
   - Опять колдовство! - испугался челядинец.

***

   Сова далеко видит в темноте - даже мышка среди травы не укроется от неё, не то что конный отряд. Острое зрение ночной птицы действительно давало преимущество - Лён предпочитал ночной порой превращаться в сову, а днём в сокола, но понятия не имел, как делает это. Превращение в птиц и зверей было его коньком - даже Паф не умел делать этого. В деле преображения, или, если научно выражаться - зооморфизма, он был равен самой Фифендре. Интересно, что предприняла бы лесная колдунья в этой запутанной ситуации? В любом случае, эта способность Лёна оборачиваться в нужный ему образ много раз выручала его. Вот и теперь, бесшумно несясь над тёмными лугами, сова стремительно миновала высокий обрыв, с которого стекала дорога, и устремилась в молчаливый лес. На шее у совы висела тоненькая цепочка, а на цепочке крохотным глазком мигал в ночи кусочек зеркала величиной с детский ноготок.
  
   Извилистая дорога петляла среди тёмных лесных массивов - она то пропадала под деревьями, то снова появлялась. Оказывается, путь недельной давности был отнюдь не прям, как тогда казалось Лёну. Временами дорога делала такой изгиб, что почти возвращалась к началу. От основной дороги не отходило ни одного бокового ответвления - она была одна. Да и не удивительно: ни единого селения не встречалось в этом лесу. Пролетев вдоль извилистой ленты довольно много, Лён начал срезать петли. Во время очередного виража он увидел далеко в стороне слабый огонёк. Наверно, это и есть место охотничьей ночёвки - егеря не спят и жгут костерок.
   Сова развернулась и направилась туда. Уже отлетев довольно далеко, она сообразила, что костерок лежит вовсе не на дороге, а далеко в стороне. Птица закружилась на месте, соображая: это и есть место охоты? Недалеко же отъехал отряд - всего лишь на день пути. И начала снижаться к месту ночёвки.
   Лишь став на ноги, Лён понял, что ошибся: птичье зрение неверно оценило цвет пламени. Перед ним светился на пенёчке и смотрел своими большими глазами из-под широкой шляпы лесной дух - старик-сосна.
   - Ну вот, пожаловал. - сказал он, ничуть не удивляясь превращению птицы в человека. - Небось, снова сказки слушать.
   - Что-то ты, дедушка, тогда не то наплёл. - сказал Лён. - Красавица-то оказалась чудовищем. А ты говорил: царь очень сокрушался о потере дочери.
   - А я не говорил того. - ответил лесной дух. - Я лишь сказал, что царь потерял своё дитя. Я говорил про сына и про перстень.
   - Что это за перстень? - спросил Лён.
   - Самой Каменной Девы перстень. - мерно покачивая головой, ответил светящийся старик-сосна. - Она дарит его тем, кто хочет вечно оставаться молодым, но при этом берёт в уплату плоть от плоти - сына или дочь того человека. Она превращает молодых в каменные столбы, а их жизнь вдыхает в перстень. Такой человек живёт жизнь своего ребёнка - всю его молодость, пока не выйдет время. Тогда не мешкай - веди другого сына или дочь. У Каменной Девы целый сад таких столбов.
   - Вот отчего царица бежала с сыном. - заметил Лён. - Она узнала это, но от кого?
   - А от меня. - сказал старик-сосна. - Пришла она ко мне за советом, как иные люди, а мне не жалко - я сказал.
   - Любишь делать людям добро? - усомнился Лён.
   - Нет, дивоярец. - ответил лесной дух, - Просто не люблю Каменную Деву. Камни камням рознь, а эта взялась творить злодеяния. Ехал некогда этой дорогой один волшебник и оставил у духов камня скверный дар - до своего возвращения, да что-то не вернулся.
   - Вот оно что... - задумчиво ответил Лён. - Что-то этот волшебник больно щедро раздавал свои подарки.
   - Я тогда ещё не народился, мне прадедушка рассказывал, а он тогда был молодым и стройным юношей-сосной. - пояснил дух.
   - Сдаётся мне, что настало время этому волшебнику выбраться и начать собирать свои магические вещи. - пробормотал Лён.
   - Вот и я так думаю. - серьёзно ответил лесовик.
   - Но, кто он?
   - Не могу сказать. - пожал плечами старик-сосна. - Не при мне то было.
   - А как его звали?
   - Ну я же просто лесной дух, а не оракул. - возразил старик. - Красиво его звали, как-то по-дивоярски.
   - Не Румистэль, случайно?
   Старик подумал, почесал в шляпе, потом признался:
   - Не помню. Может, Румистэль.
   - А, может, Лембистор?
   - Вот уж не знаю. - сверкнул глазами старик-сосна и соскочил с пенька. - Хватит мне тут с тобой болтать. Ты сам, смотрю, не лыком шит, так чего пристаёшь к простому лесному духу? Моё дело маленькое: сижу, сплетни собираю, дальше передаю. Ходют тут всякие, землю топчут. Потом грибы не растут...
   Он моментально обратился в большую раскидистую сосну, качнул ветвями, и дождь шишек посыпался на дивоярца. Тому более ничего не оставалось, как снова превратиться в сову. Лён подхватил с земли когтями большущий мухомор и кинул его сверху на крону старика-сосны. И улетел, не слушая раздражённого скрипа. Пусть старый пень сам объясняет своим друзьям-деревьям, как оказался на его макушке мухомор!
  
   Он вернулся к покинутой дороге, недоумевая про себя: неделей ранее они ехали втроём по этому пути и встретили старика-сосну прямо у дороги. А теперь тот ублукал куда-то в сторону. Одно из двух: либо старик бродит, либо - дорога. Что и говорить - зачарованный лес! Но всё же старый хитрец сказал Лёну кое-что полезное. Если вообще не наврал. Да, с дикими духами держи ухо востро!
   Мысли Лёна прервались - впереди лес кончался и вырисовывалась холмистая местность. Как раз тут их Ромуальд встретил с крестьянами и наплёл про трёх соперников что-то несуразное.
   С высоты полёта было видно далеко: дорога убегала в холмы, поросшие кустарником. Однако, никакой деревни и в помине не было. Дивясь на то, сова захлопала крыльями и поднялась ещё выше, рассматривая своими круглыми глазами белеющий под лунным светом путь. Странные корявые обломки, собранные в тесную кучу, привлекли внимание птицы - как будто кто-то корчевал лес да и побросал комли в одно место. Она спустилась пониже и увидала нечто удивительное.
   Дряхлые замшелые пни высотой в человеческий рост с круглыми дуплами и с нахлобученной поверх островерхой шапкой из коры и веток - такие домики тесно стояли в низинке меж холмов - своего рода деревня. Вместо рябинок возле домиков в изобилии росли поганки. Сама низинка была меньше, чем показалось в прошлый раз. А вместо пашен бока холмов занимали заросли беладонны, чертополоха, крапивы, папортника и вороньего глаза. Отдельно располагалось огороженное поле мощно растущей цикуты - дикой моркови, как её называют. На вершинах же холмов были не кусты боярышника, а самое настоящее волчье лыко.
   Вот это раз! Сова изумлялась, низко летая над огородами и крышами домиков. Из темноты среди домишек выбрался согнутый тощий человечек в драной шапке, в которой зоркая сова признала шапочку Ромуальда! Одетый в невообразимую рванину местный житель вдобавок весь порос мхом и был нескладен, словно его тельце было деревянным. Прищурясь на летающую птицу, он бросил на дорогу горсть семян люпина.
   - Жри, глазастая! - крикнул он вверх и, потирая тощую спинку, направился обратно в темноту.
   Деревня леших! Вот так история! Что же будет дальше? У кого они угощались в харчевне, а главное - чем?! Помнится, Кирбит стащил там порядочное количество еды, которую они с Долбером ели!
  
   Стоящее далеко от дороги низенькое бревенчатое строение никак не напоминало добротную харчевню. Никаких лошадей у бревна, никаких кур и поросят во дворе. Крохотные окна походили на кошачьи лазы, дырявая дощатая крыша и ветхая дверь. Да здесь давно никто не жил! И духом человеческим не пахнет! И расстояния тут иные, нежели казалось днём.
   Однако, подобравшись ближе, сова обнаружила обильные следы конского навоза. Были также следы колёсных экипажей и крестьянских телег.
   Лён превратился в человека и направился ко входу, держа руку наготове, чтобы вовремя выхватить свой меч.
   Всё было тихо - очень уж тихо, словно кто-то притаился за перекосившейся избой и только ждёт, чтобы выскочить из-за угла и напасть. Полная луна светила с неба, усеянного редкими облаками, и звёзды были таинственны и высоки. Ночной ветер был свеж и приятен, несло от зарослей крапивы высотой в человечий рост - растения пышно цвели. За широким брусом с обрывками упряжи слабо флуоресцировали невиданно большие цветы дурман-травы. Место было совершенно колдовское и дико притягательное. Лишь низкая длинная изба со слепыми провалами окошек казалась воплощением угрозы. Кривая дверь висела на одной петле, а из щели тянуло противным запахом нечистоты.
   Что бы тут ни было, у него нет времени на расследование. Ясное дело, что это ещё один морок колдовского леса. Точно так же он понял, что всё множество деревень и селений по дороге до харчевни были обманом. Неделей ранее это был оживлённый тракт, а теперь и в помине нет деревушек по сторонам - лишь мрачные и молчаливые болота.
   Морщась от отвращения, Лён повернул было и собрался улетать, как его ушей достиг тихий и слабый стон, донёсшийся из фальшивой харчевни. Колеблясь, Лён направился к её двери - очень не хотелось входить внутрь, тем более, что запах из-за двери был чем-то знаком - что-то очень скверное.
   Он очертил себя знаком защиты и открыл дверь.
  
   Внутри всё выглядело так, словно тут двести лет не было человеческого духу - прогнившие дощатые столы, сломанные лавки, дырявый пол, через потолок светит луна. А на лавках, под столами, на столах, лежали бесчувственные тела, раздетые почти догола. Пятеро мужчин лежали мертвецки пьяные, один из них постанывал. Кругом валялась посуда с остатками еды - обглоданными куриными костями, шкурками окороков, хлебными корками. Валялись пустыми и кувшины из-под вина, а также грязные стакашки. Однако, что странно - не было и следа кухни, с которой, как помнит Лён, несло вкусными запахами и слышалось шипение масла на сковородках. Там, где ранее стояла печь, теперь была глухая стена. Лавок и столов также было уже не десять, а всего пара, да и само помещение оказалось намного меньше. Воняло кислым - пьяных рвало во сне.
   Теперь ясно: Лён и раньше слышал про такие харчевни-оборотни, которые поджидают путников у дорог. Заправляет в таком заведении какая-нибудь ведьма с ватагой разбойников. Купцов заманивают, опаивают, грабят подчистую, а потом кто не выжил - идут на корм червям. Так что их троице повезло, что они не остались ночевать в такой харчевне. Это подлец Кирбит так сделал, что Лёну с Долбером пришлось срочно удирать. А вот бедняге Ромуальду, очевидно, не повезло. Не валяется ли где-нибудь позади хибары его тело с выклеванными вороном глазами? Лёну стало страшно жалко парня - ведь Лембистор сдал его прямо на руки грабителям, да ещё и раззадорил их. Только теперь всё это выглядело совсем не шуточно.
   А впрочем... если Лембистор облюбовал себе молодого шляха, он не даст ему погибнуть - недаром демон сбежал от своих спутников!
   Да, всё это было очень интересно, но что предпринять? Оставить здесь этих пятерых помирать от отравления? И времени нет совсем.
  
   Яркий свет озарил изнутри ветхое строение, так что избушка стала похожа на фонарь.
   - Вставайте, пропойцы! - грянул чей-то голос.
   Люди заворочались, застонали, щурясь от сильного света. Посреди харчевни стоял человек, которого не было видно за сиянием странного факела в его руке.
   - Ну что пристал... - забормотал молодой парень, который до этого едва постанывал. - Я только что жениться собирался...
   - Уже женился! - крикнул тот же голос.
   Остальные еле продирали опухшие глаза, дико оглядываясь и в ужасе ощупывая себя дрожащими руками.
   - М...мой кошелёк. - заикаясь, сказал один, толстый, с лицом, по которому неровно растеклись нездоровые багровые пятна. - Т...ты взял м-мой к-кошелёк?..
   - Быстро прочь отсюда! - крикнул человек. - На свежий воздух! Сейчас здесь всё сгорит!
   - Моя одёжа!!! - в панике завопил дядя.
   Огни загорелись на руках незнакомца и переметнулись на стены хибары - те вспыхнули так, словно были облиты маслом. И одновременно раздался страшный вой.
   Люди уже пришли в себя - они сбились в кучу и начали в ужасе оглядываться, даже не пытаясь выбраться наружу.
   - Прочь, я сказал!! - крикнул незнакомец, одетый в диковинные латы, которые сами по себе горели белым огнём. Словно в ответ на этот крик обвалилась стена с дверью. В проём так полыхнуло пламенем, что голые люди с воплями кинулись на волю. Они выскочили на ярко освещённый, пустынный двор и принялись в изумлении оглядываться.
   В избушке нарастал рёв, который быстро перешёл в пронзительный визг. Лён не вышел из огня - его защищали дивоярские латы - он внимательно осматривал потолок - откуда и нёсся тот оглушительный крик. Потом дважды полоснул мечом по низкой балке.
   Трухлявые на вид доски оказались достаточно крепки - они не обрушились, хоть матица и была перерублена пополам. Зато в образовавшуюся дыру свалилось нечто: в ослепительном свете пламени было видно, что это старая-престарая старуха, горбатая, кривая и хромая.
   - Пожёг! Пожёг! - вопила она, размахивая костлявыми руками и бегая по проваливающемуся полу. Она вдруг обернулась и кинулась, раззявив рот так широко, что не понятно, как эта пасть умещалась на крохотном ссохшемся личике. Во рту старой ведьмы оказалось такое множество зубов - длинных и острых - что люди на улице в ужасе завопили. Теперь до них дошло, какому существу они были приготовлены в пищу.
   Старуха бросилась на сияющего белым светом человека, но словно наткнулась на препятствие и отлетела прочь - её вопль перешёл в зубной скрежет. Крохотные глазки, утонувшие в сухих морщинистых щеках, горели бешеным огнём, словно стремились прожечь врага ненавистью.
   - Гнездо порушил! - рычала чудовищная тварь. - Еды лишил!
   - Иди сюда, мразь. - сдержанно отозвался человек. - Иди сюда, попробуй на вкус Каратель.
   Старуха отпрыгнула назад, прижалась спиной к крохотному оконцу и стала просачиваться наружу, складываясь, как тряпка, и усыхая. Только глаза её не отрывались от меча.
   В последний миг, когда казалось, что она уже сбежала, человек метнул своё оружие, и клинок вошёл в тело старушонки, как в факел в осиное гнездо. Раздался дикий вскрик, старуха рванулась, а в этот миг сверху, с горящего чердака, спрыгнул чёрный кот. Он молча кинулся к старухе и попытался вырвать из её тела горящее огнём оружие. Но тут лапы его вспыхнули, огонь пошёл по шерсти, и животное сгорело, как сухая бумага.
   В последний миг кот обернулся и кинул на Лёна взгляд. Морда его преобразовалась и приняла вид трактирщика, каким его запомнил Лён. Старуха же превратилась в ту молодую служанку, которая подавала на столы еду. Секунду лицо девушки, искажённое ненавистью, виднелось в окошечке, как в следующий миг оно разлетелось на куски - те вспыхнули, оседая на пол и растворяясь в огне.
   Тогда волшебник вышел наружу. Стены избушки тут же обрушились, а свет, которым сияли латы Лёна, угас. Меч тоже перестал полыхать, словно успокоился. Люди, в оцепенении наблюдавшие эту сцену, не заметили, куда девалось оружие - юноша, который спас их, снова превратился в не слишком богато одетого человека.
   - Я больше ничего не могу сделать для вас. - сокрушённо сказал он. - Остались живы и радуйтесь. Уж как вы голые пойдёте к людям - не знаю.
   Он, кажется, в самом деле был огорчён.
   - Ты кто такой? Где мои лошади, где моя карета? У меня было много добра с собой. Ты всё мне возместишь! - сердито потребовал толстый дядька, уже приходя в себя на свежем воздухе. Выглядел он комично из-за своего большого живота и скудной одежонки, которая вся умещалась на его широких чреслах.
   Лён вдруг понял, что видит его уже не в первый раз: это тот толстяк, который затеял свару на царском пиру.
   - Не ко мне упрёки. - сердито сказал он неблагодарному человеку. - спроси у обдерихи и её кота. Ах, впрочем, я забыл: они же погорели!
   Толстяк хотел сказать ещё что-то очень гневное, он явно был в настроении качать права, да и хмель с дурью из головы ещё не выветрился, но тут его прервал один из людей, что погибали в обдерихиной ловушке:
   - Заглохни, Костыля! - гневно сказал он. - Ты нас завёл в это место. Мы к тебе не подыхать нанимались, а изображать твою княжескую свиту. Достаточно - наженихался, купчина! Всё ищещь где подешевле, да побольше! Тебе сбрехнули, что тут путь короче, да за постой берут дешевле, ты и поддался. Сам чуть не погиб, и нас с собой едва не уволок!
   Эта речь вызвала ропот среди остальных троих - на Костылю бросали злые взгляды.
   - Мне баушка одна сказала, что тут короче ехать. - забормотал купец Костыля.
   - Всё, жених-дубовая голова. - сердито заявили ему люди. - Нам с тобой более не дороге.
   Люди были подавлены и ошеломлены. Да, в самом деле, не самая большая удача оказаться посреди колдовского леса голышом, пешим и без единого гроша в кармане.
  
   Лён поколебался - хотелось немедленно покинуть это место и лететь на выручку к товарищу - но долг приказывал позаботиться об этих людях. Всё же отпускать голых людей на посмешище нехорошо. Куда же девала эта страшная старушонка одежду путников? Если она промышляет тем, что похищает у путников одежду и прочее добро, то где-то должно храниться награбленное - до той поры, пока не прибудут подельники из людей. Такими в данном случае наверняка были те бойкие молодцы, которые обхаживали пана Квитункового.
  
   Свет от догорающей избушки осветил заросшее всякой сорной дрянью пространство заднего двора. Там действительно обнаружилась яма, закиданная всяким барахлом - одеждой, обувью, выпотрошенными сумками и прочими вещами, которые нужны в дороге. Поверх слежавшейся кучи люди отыскали свои одежды - те валялись сверху, поскольку эти купцы были последними, кто угощался в колдовском трактире. Они были разочарованы, обнаружив полную пропажу денег и всех ценных вещей. Но, как говорится, жив - и радуйся. А далее и вовсе привалила удача - поодаль нашлись, привязанные к брусу кони - добыча дожидалась новых хозяев.
   Костыля сразу ухватился за рыжего жеребца - тот был справней всех, прочие тоже нашли себе коней, а остальных отпустили на волю - как-нибудь да выберутся из заколдованного леса.
   - Смотрите братцы... - ошеломлённо проговорил молодой парень, который был беднее всех и потому оделся скоро. Он отошёл в сторону и теперь звал туда остальных.
   Широкие и жирные лопушиные крылья скрывали ещё одну яму, а в ней поверх жуткого месива из костей и гниющих внутренностей лежали тела тех самых ребят, которые потешались над паном Квитунковым. Все они лежали тут - бледные и неподвижные, а руки-ноги у них были обглоданы до костей. Ни живые и ни мёртвые, эти парни спали страшным сном, от которого им уже никогда не проснуться. Ромуальда среди них не было.
   Впервые Лён встретил то, о чём дотоле слышал в лесной школе от Фифендры: кормушку страшной нечисти - обдерихи - монстра-людоеда из породы оборотней.

***

   - Гранитэль, чего же мы с Долбером наелись?! - в ужасе спросил Лён у Перстня, удаляясь от страшной харчевни - он не хотел на глазах у людей, и без того испытавших потрясение, превращаться в птицу.
   - О, Лён. - сказала она сочувственно. - Если бы в еде была отрава, я бы тебе сказала - это я могу. Нет, вы ели нормальную пищу, зелье было в вине, а вы пили сбитень. Мне кажется, ваш спутник - Кирбит - прекрасно знал, в какое место вас ведёт, поэтому сам и заказал еду. Ему же не выгодно терять тебя, иначе он останется ни с чем. Мне кажется, у этой нечисти были сообщники из людей - они поставляли обдерихе еду как раз за те деньги, которые она вычищала у постояльцев. Но я тоже обозналась! Не ожидала встретить такое изощрённое колдовство! Весь этот лес полон нечистью - никому нельзя верить. Только старик-сосна мне показался не злым.
   - Как мне всё это надоело. - глухо ответил он. - Вся эта история буквально насыщена мерзостью и предательством.
   - Конечно. - вздохнула Гранитэль. - Тебе предстоит отыскать сущего мерзавца.
   - И это не Квитунковый. - твёрдо заключил Лён. - Пусть демон не надеется.
   Он обернулся совой и взлетел над дорогой.
  
  

Глава 10. Происки Ромуальда

  
   Лесной тракт делал крутой вираж вправо, а зеркальце вспыхивало лишь при повороте влево.
   - О, если бы я мог зажать рукою глаз и сказать "лир-от"! - проклекотала белая сова, летая кругами над соснами.
   - Не стоит, Лён. - отозвался с лапы птицы Перстень. - Я и без руки могу тебе сказать, что зеркальце не врёт - дорога идёт в другую сторону, а то, что ты видишь - мираж.
   И сова решительно взяла влево от дороги.
   Зеркальце действительно показывало правду - дорога уходила влево, но волшебная вещица продолжала уводить своего нового хозяина ещё левее - в сторону реки.
   Заблестела под лунным светом вода, сквозь тонкий слой воды светили белые камни переправы. Сова полетела вдоль берега, отыскивая, где лошади могли взобраться по крутым каменистым склонам. И вот Лён обнаружил место стоянки: под горой светлела шёлковая палатка, а вокруг спали четверо егерей. Тут же паслись кони, среди которых был и долберов Каурка. Всё это было очень утешительно - это значит, что Лён поспел вовремя. Правда, благодаря тем волшебным вещам, которые перед бегством подбросил ему Кирбит. А, кстати, где он?
   - Пожалуй, не буду обнаруживать себя. - шепнул Лён своей верной спутнице во всех походах и приключениях. - Посижу на дереве.
   Он бесшумно спланировал на ветку ели и завозился там, устраиваясь поудобнее, чем спугнул пристроившуюся на ночлег лесную птицу. Ворона, а это была она, с недовольным карканьем сорвалась с ветки и взмыла в воздух, издавая пронзительные вопли, и унеслась прочь, ругаясь на незваного гостя.
   - Ну вот, кого-то потревожил. - с усмешкой заметил Лён.
   - Что-то не так. - тревожно сказала Гранитэль.
   Прислушавшись к ночной тишине, Лён ничего не обнаружил. Всё было нормально. И он уже решил, что принцесса ошиблась, как вдруг раздался слабый шум - это покатились с горы камешки. Стражники проснулись, вскочили и стали оглядываться по сторонам, ища угрозу. Но, всё уже стихло.
   - Слегка посыпались камушки. - сказал Лён. - Какая-нибудь птица потревожила. Может, как раз наша скандалистка.
   - Лён, вороны ночью не летают! - воскликнула Гранитэль.
   - Что?! - сова подпрыгнула на ветке и тут же сорвалась, уходя вверх в крутом вираже.
  
   Взлетев над горой, он сразу увидал начало катастрофы. Некий человек изо всех сил работал деревянным колом, как рычагом - он спихивал с края скалы огромный камень. Тот уже качался, готовясь обрушиться на царскую ночёвку, которая располагалась прямо под горой.
   - Ты что делаешь, мерзавец? - раздался в тишине ночи нечеловеческий голос.
   Пан Квитунковый подскочил, уронив кол, и в страхе огляделся. Выглядел он так, словно побывал на каторге - весь оборванный, чумазый, худой, с расцарапанными щеками и всклокоченными волосами.
   - Кто, кто здесь? - оборачиваясь во все стороны и никого не видя, говорил он. Взгляд его походил на взгляд безумца.
   - Оставь свою затею, Квитунковый. - сказал тот же голос, и пан уставился на большую белую сову, сидящую поодаль на камне - её изогнутый клюв приоткрывался, словно это она говорила с Ромуальдом.
   - Чур меня! - вскрикнул молодой шляхтич, осеняя себя охранным жестом и бросаясь прочь с вершины.
   Лён проследил, как соперник Долбера стремглав бежит с горы - спотыкаясь, падая и кувыркаясь. Перемена, произошедшая с щеголеватым паном казалась поразительной, но упорство его поражало ещё больше. Все остальные женихи не подумали ехать на поиски пропавшей царевны, а этот с упрямством сумасшедшего ввязался в историю настолько же дикую, насколько и опасную.
   Лён превратился в человека и попытался обследовать большой камень на краю скалы - не упадёт ли тот с горы сам. В тылу, немного далее вершины, валялись расщепленные колья - этими орудиями Ромуальд двигал к краю тяжеленный каменный снаряд. Представить страшно, каких сил и упорства это ему стоило - в одиночку сдвинуть по неровной наклонной поверхности глыбу в четыре центнера весом!
   Лён обнаружил множество камней, которыми Квитунковый подпирал камень, постепенно передвигая его к краю скалы. Это был титанический труд, и, если бы Лён вовремя не вмешался, у людей внизу не было бы шанса выжить.
   - Я так устал. - вздохнул он. - Вторые сутки без сна. Летаю и летаю, даже поесть некогда.
   И тут же представил, каково пришлось Ромуальду, если всё, что у него осталось - это тот сломанный нож, который валяется внизу - им пан срезал и обтёсывал берёзки.
   - Я думаю, что Квитунковый теперь бежит без оглядки. - ответила Гранитэль. - Поешь и поспи. Я буду сторожить, ведь я-то не сплю.
   Лён так и сделал - угостился от щедрот скатерти-самобранки и завалился спать подальше от камня - прямо на земле.
  
   - Что такое? - спросил он, зябко потирая затёкшие во сне руки - ночка была не слишком тёплой.
   - Собираются и уходят. - ответила принцесса. Снизу действительно доносились человеческие голоса и ржание коней.
   Стоило ли оставлять Долбера в руках царя? Не лучше ли найти удобный момент и вызволить товарища из ловушки? Ведь в принципе всё ясно - царь собирается отдать сына Каменной Деве, но перстня-то у него нет! Как же он намеревается осуществить обмен?
   Так, перстень, перстень. А ведь перстень-то у Кирбита, а это значит, что хитрый степной ворюга должен быть тоже здесь - Лембистор умеет мастерски просчитывать ходы. Все комбинации его сложные и непредсказуемые. Тут Лён вспомнил про ворону, которой ночью летать не полагается - вороны не видят в темноте.
   Он сидел и смеялся: подлец Кирбит! Ведь это же его работа! Он воплем предупреждал Ромуальда! А тот не разобрался и продолжал толкать камень.
   Чему он удивляется? Ведь сартан Кирбит - всего лишь образ, в который облачился старый враг - Лембистор. Он избегал демонстрировать перед Лёном свои магические возможности, так что Лён и по сию пору не знает, в какой мере личины демона владеют волшебством. За малым исключением хитрый демон избегает демонстрировать перед своим врагом магические силы - точно так же, как и Лён. Они словно играют шахматную партию, в которой пешками являются Долбер и Ромуальд. Кому-то из них не сносить головы.

***

   Испуганный человек бежал, что было сил, но в конце концов измученно упал на землю. Он лежал на покрытой опавшей хвоей лесной почве и тяжело дышал, глядя в светлеющее небо. Наконец он успокоился - его дыхание стало ровнее, пот на груди под разорванной рубашкой высох, и человек начал замерзать. Он сел на земле, потирая озябшие руки и проворчал юношеским тенорком:
   - Вот холера, ну где же он? Вот так всегда: как дело делать, так я один.
   Из-за широкой ели беззвучно вышла тёмная фигура.
   - Опять меня ругаешь, Ромуальд? - вкрадчиво спросил мягкий голос.
   Тот вздрогнул.
   - А, это ты, Кирбит? Нет, я просто ждал тебя. Мне пришлось бежать с горы. Там какая-то страшная птица прилетела и заговорила человечьим голосом.
   - Ага, а ты напугался и задал дёру. - насмешливо сказал Кирбит, подходя поближе и присаживаясь на пенёк. - Три дня трудился, чтобы подкатить камень, а потом взял и птички напугался.
   Ромуальд хотел что-то ответить - даже рот открыл, но передумал. В смущении он опустил глаза: вот дурак!
   - А я, между прочим, тебя предупредил: дал знак, чтобы точно попасть камнем по врагу. Они все спали и даже не пошевелились бы, обрушься на них вся гора.
   - А ты где был?! - запальчиво ответил Ромуальд. - Отчего не остался мне помочь?! Я все руки ободрал об этот камень, нож единственный сломал! Я голодный! А у меня даже никакого снаряжения нет с собой, чтобы поохотиться! Те подонки в трактире ободрали меня, как липку! Сапожки мои обманом сняли и обули в какие-то старые опорки! Кафтан нарядный отобрали, холеры! Кошелёк срезали! У меня не осталось подарков для невесты!
   Ромуальд по-детски заплакал, утирая грязные щёки исцарапанными кулаками.
   Кочевник легко усмехнулся, сверкнув жёлтым ястребиным глазом. Он достал из-за пазухи свёрточек и кинул изголодавшемуся пану.
   - На, ешь, жених. Я, между прочим, тоже зря времени не терял. Еды вот тебе добыл, коней отвёл в безопасное место. А что касаемо трактира, так сам виноват во всём - не надо было хвастать. Место людное - народ всякий ходит. Зачем ты так наклюкался с этими проходимцами? Они тебя обхаживали, в рот заглядывали, хвалили дурачка, а ты и рад - давай байки баять. Так что, мальчик мой, кто-то другой сейчас носит твой бархатный кафтан да щеголяет в сапожках с набойками. А тебя, мой сокол, пришлось одеть в сброшенную твоими хитрыми дружками одежонку - куда ты голый бы пошёл? Тебе папа разве не говорил, чтоб с незнакомыми не пил?
   - Да папе наплевать на меня. - огрызнулся Ромуальд, откусывая крепкими зубами от куска сала и заедая его чёрствым хлебом. - Он добро копит - всё хочет старшему отдать. Все братья устроились путём, а я, как неприкаянный. Нужен я ему! Я и на свет случайно появился - папаша меня прижил со служанкой. Так я у старших братцев был в прислугах.
   - Н-да. - задумчиво ответил Кирбит. - Значит, ты нежеланный сын у папы - байстрючонок. И решил всех своих братьев обойти - жениться на царевне. Да, это точно был бы триумф.
   - Чего? - спросил Ромуальд, оторвавшись от еды.
   - Да ничего. Ты всем-то не болтай, что ты служанкино отродье. Говори, что из богатого семейства. Кстати, откуда ты добыл все драгоценности, которыми хвастал?
   - Папашин сундук подломал. - угрюмо признался Ромуальд.
   - А кто у нас папаша?
   - Ростовщик.
   Кирбит расхохотался, откинувшись на пне:
   - Ой, парень, ну ты и хитрец! Вот правильно сделал! Раз папаша тебя не обеспечил, бери всё сам и устраивайся в жизни. Ты молодец - сразу высоко махнул: в цари!
   - Я думаю: тут страна дикая, люди - варвары. - сразу заблестел глазами от похвалы пан Квитунковый.
   - Ага! - подхватил Кирбит. - А ты им окно в цивилизацию прорубишь!
   - Чего? - опять не понял Ромуальд.
   - Да ничего. Тебе сколько лет, пан Квитунковый?
   - Восемнадцать. - ответил пан.
   - Ну да, конечно. - серьёзно отвечал Кирбит. - Ты красивый парень, ты нравишься мне. Оттого я и покинул тех двоих, что нахожу тебя лучшим кандидатом на царство. Ты ведь обещал мне сделать меня первым советником при своей персоне? Это лучше, чем второй советник. Тот дурачок, которому царевна налила вина, не достоин царской доли. А при нём ещё его приятель - вот кто тут главная персона! Ты представляешь, он волшебник! И он задумал своего приятеля протащить на место жениха! Вот было бы чудесно: мужик-лапотник на троне!
   - Он смерд! - скипев от гнева, крикнул Ромуальд. - А я благородных шляхетских кровей!
   - Ага, ага! - кивал головой Кирбит.
   - Но отчего царевна налила ему вина? - сник сразу же жених.
   - А ты не догадался? - спросил кочевник. - Не оттого ли, что у смерда было на пальце вот эта штучка?
   И в руке Кирбита появился перстень белого металла с огненным глазком.
   - Вот что пропало у царя много лет назад. Это его фамильный перстень - не смотри, что прост. И царь поклялся, что отдаст в жёны свою дочь тому, кто вернёт ему этот перстенёк. Долберу случайно попалась в руки эта вещица - он даже не понял, что она значит для царя. Думал - дрянь какая.
   - Я тоже думал - дрянь. - признался Ромуальд, разглядывая перстень в руках Кирбита. - А как он попал к тебе?
   - Я его украл. - хладнокровно ответил демон. Он оглянулся по сторонам, словно желал знать: не подслушивает ли кто разговор. И добавил, не обращая внимания на острый взгляд, которым Ромуальд окинул его:
   - Я отдаю эту вещь тебе, чтобы ты мог предстать перед царём. Тогда у тебя более не будет соперников. Но торопись: твой враг может опередить тебя: царь уже решил, что перстень к нему не вернётся никогда, и потому избрал в женихи для дочери этого красавца Долбера.
   - Этого смерда?! - вскричал, теряя всякую осторожность, Ромуальд.
   - Да, его. Ведь он отправился в поход на поиски царевны.
   - И я отправился! - Квитунковый даже вскочил на ноги.
   - Да, но Долбер вернулся с дороги во дворец и принялся обхаживать царя, наобещал ему с три короба. Папаша-царь поверил и снабдил его всем необходимым для дороги, дал с собой отряд. И вот теперь ты видишь, как пышно твой враг едет на поиски царевны.
   - Ах, пся крэв проклятый! - застонал Ромуальд, рухнув в отчаянии обратно на землю.
   - Ну да. - продолжил Кирбит. - И, надо то сказать, что цель недалека.
   - Как?! - снова взмыл с земли пан Квитунковый.
   - А ты что думал? Ещё два перехода, и они достигнут того места, где томится похищенная царевна. Зря я разве советовал тебе свалить на них этот камень? Я точно знаю, куда они едут, и где будет проходить их путь. А ты сплоховал - не выполнил дела. Вот и давай после этого тебе царский перстенёк. Может, зря я оставил Долбера? Пойду, пожалуй, вернусь да попрошусь на службу.
   - Не надо, Кирбит! - взмолился Ромуальд, падая перед своим спутником на колени. - Оставь мне перстень! Скажи, что делать - я всё исполню!
   - Опять так же плохо, как с камнем? - безжалостно отвечал кочевник, сидя на пеньке и глядя своими ястребиными глазами на оборванного и исхудавшего пана Квитункового. - Хотя, надо признать, затея оказалась слишком сложной. Ты просто не успел, мой мальчик.
   - Да, я просто не успел! - зарыдал Ромуальд. - Этот камень такой тяжёлый!
   - А они припёрлись раньше срока. - заметил Кирбит.
   - Да! Они припёрлись раньше срока!
   - Надо придумать что-нибудь попроще.
   - Да, надо что-нибудь попроще!
   - Например, вырыть яму на дороге и воткнуть в дно колья.
   - Да! Я готов! Я всё сделаю, как ты прикажешь!
   - Тогда вперёд, мой мальчик. Пока они спят, мы опередим их и сделаем всё, как ты решил.

***

   - А зачем ехать на охоту так далеко? - удивился Долбер.
   - О, мой друг! - отозвался царь Лазарь. - Это я на радостях. Ваш товарищ избавил меня от каменной девицы, а я уже столько лет не удалялся от дворца!
   - Так разве она за вами охотилась? - простодушно поинтересовался собеседник, жизнерадостно оглядываясь по сторонам - вокруг и в самом деле была необычайно красивая местность: поросшие лесом утёсы, бурная река, а между ними извивалась едва заметная тропинка, по которой и ехал отряд. Впереди царь со своим гостем, позади - егеря с поклажей.
   - Это же демон. - объяснил царь. - Кто знает, что у неё на уме. Не зря же с наступлением темноты все прятались. Но, сейчас в моём дворце по случаю избавления от демоницы идёт большая уборка и переделка, так что приятнее будет провести это время в путешествии, нежели слоняться среди суетящейся прислуги и вдыхать пыль.
   Царь засмеялся, и Долбер поддержал его. Находиться в обществе царя Лазаря было очень приятно: тот был замечательным собеседником - остроумным, вежливым, обаятельным. Он относился к своему гостю - человеку явно не высокого происхождения - как к равному, что очень льстило честолюбию Долбера.
   - Вы знаете, - немного со смущением сказал он. - На самом деле меня зовут не Долбер. Это просто прозвище, которое мне дала лесная ведьма, когда я учился в её школе. Она не раз говорила, что вдолбить в мою голову магическую науку просто невозможно, вот оттуда и пошло - Долбер да Долбер.
   - А как же звать вас на самом деле? - поинтересовался царь.
   - На самом деле меня зовут Александер. - признался Долбер после некоторой заминки.
   - Вот и прекрасно. Отныне я буду звать вас Александер.
   Дорога была неблизкой, и царь со своим гостем развлекались в пути тем, что рассказывали про своё прошлое житьё-бытьё. Истории Долбера, вернее, Александера, были гораздо увлекательнее однообразной царской жизни, поэтому царь Лазарь охотно слушал про учёбу в лесной школе у Фифендры. Смеялся, слушая рассказ о том, как трое учеников были превращены в зверушек и попали в хоромы болотной кикиморы. Слушал про нашествие вурдалаков, про Сидмур и бегство из него. Особенно его насмешила история про Верошпиронскую башню - он хохотал над проделками Вещего Ворона.
   - Как вы, волшебники, занятно живёте! - удивлялся он.
   - Да сам я не волшебник. - признался Долбер. - Но, знаете, у Фифендры попасть в садок и жрать червей - проще простого.
   Долбер очень радовался этому выезду - в кои веки выпадет случай поучаствовать в царской охоте! Всё восхищало его и всё изумляло: и пышная обстановка шатра, и великолепно сервированные завтраки, и благородная трапеза на природе, когда молчаливые слуги сооружали вертела, на которых жарили фазанов, перепелов, куропаток в то время, пока царь и его гость прогуливались по берегу реки, вдыхая запахи леса. Сам Долбер был уже не в своём потрёпанном кафтане, и не в разбитых сапогах - царь щедро одарил своего гостя из благодарности за освобождение от демоницы: на Долбере был щегольский бархатный кафтан с шёлковым шарфом на поясе, новые замшевые штаны, атласная рубаха с богатой вышивкой, благородные кожаные сапоги, шапка, расшитая жемчугом. Выглядел Долбер, как настоящий королевич, и оттого чувствовал себя превосходно.
   - В том месте, куда мы едем, в изобилии водятся дикие туры. - распространялся царь, отгоняя слепня от лошадиной шеи. - Вот это добыча, а стрелять по уткам - занятие для простолюдинов.
   Долбер согласно кивнул, хотя не столь давно он весьма охотно стрелял по уткам.
   - Однажды я охотился на тура. - мечтательно сказал он. - Правда, не я его убил, а мой товарищ.
   - Он в одиночку способен завалить дикого тура? - с удивлением спросил царь.
   - У него особенное оружие. - ответил Долбер. - Его меч называется Каратель. Этому мечу не только турью - драконью шею перерубить раз плюнуть.
   - Значит, этим оружием он и уничтожил демоницу?
   - Конечно. Ведь его цель - уничтожать всякую нечисть. Он дивоярец.
   - Так он затем и прибыл, чтобы избавить наш край от каменной девы? - спросил царь, и в голосе его проскользнули вкрадчивые нотки.
   - Нет, это просто так получилось. - беспечно ответил Долбер. - Мы с ним находимся в поиске - наша цель отыскать очень плохого человека.
   Царь Лазарь глянул на своего собеседника с очень странным выражением лица.
   - Настоящего мерзавца. - пояснил Долбер, видя, что царь задумался. - Когда Лёну встретится такой человек, наш поиск закончится.
   - И зачем вам негодяй? - сдержанно спросил Лазарь.
   - Так вышло. - нехотя ответил Долбер. - Лён заключил соглашение с одним демоном из лимба, что отдаст ему какого-нибудь очень плохого человека, а демон взамен укажет ему место, где спрятал нашего друга. Это очень долгая и запутанная история - всего не перескажешь. В-общем, этот демон давний враг Лёна и схватывается с ним не впервой. Однажды Лён отправил его в лимб, откуда этот демон всё же вынырнул. Так вот, Лембистор сумел всё так подстроить, что теперь Лён же вынужден искать ему новое тело. Волшебники предложили Лёну прибегнуть к помощи Эльфийского Жребия. Так что мы уже мотаемся в поисках не первый раз, а достаточного подлеца никак не сыщем. Впрочем, пару раз Лёну попадались настоящие подонки, но дело неожиданно срывалось - в последний момент их убивали. По-моему, он измотался и устал. Зачем ему было нужно ехать обратно к Оракулу? Четыре дня - с ума сойти! Ведь он же может...
   В этот момент под самым носом у Долбера прошмыгнула какая-то лесная птица - словно серая молния мелькнула.
   - Что за чёрт! - крикнул Долбер, резко осаживая лошадь. Каурый громко заржал и попятился от возмущения. Но тут под передними копытами его поехала земля - словно дорога проваливалась. Движение отряда застопорилось - прислуга спешилась и бросилась рассматривать неожиданно возникший на пути провал.
   Под замаскированными землёй и ветками пряталась яма, на дне которой нашлись поставленные вертикально колышки. Сама яма была невелика, неглубока и явно вырыта наспех, а колышки очень слабо держались в земле - толкни их, они и упадут.
   - Кому же надо было ковырять такую маленькую ямку? - недоумевал Долбер.
   Западня и в самом деле была сделана неумело. Собственно, едущие впереди Долбер с Лазарем не увидали её только потому, что были очень увлечены беседой - вся хитрость была на виду! Тропа в этом месте расширялась, так что всадники могли попросту объехать яму с обеих сторон и не попасть в неё.
   Следующее происшествие случилось уже ближе к трём часам пополудни, когда охотничий отряд собирался искать место для дневной стоянки.
  
   Егеря теперь ехали впереди, оглядывая дорогу, а царь и его гость следовали за ними. Оказалось, что предосторожность была не напрасной. Неведомый враг снова приготовил путникам подарок.
   Царь со своим молодым собеседником были увлечены беседой, как вдруг Лазарь спросил:
   - Мой друг, не ваш ли это сокол постоянно следует за нами? Я уже третий или четвёртый раз вижу его сидящим на ветке на нашем пути.
   Долбер посмотрел, куда было указано, но сокола там не увидал - вместо благородной птицы на ветке сидела нахохлившаяся серая ворона. Она глянула на всадников и, широко разинув рот, хрипло каркнула.
   - Но, там был сокол! - удивился царь. - Может, он успел улететь?
   Ворона опять каркнула, а в следующий миг впереди раздался глухой стук, и прямая, высокая сосна с противным скрипом стала валиться на дорогу. Егеря с криками рванули поводья, уводя лошадей, и дерево никого не задело.
   - Ствол подрублен, - доложили слуги царю. - причём, недавно - живица ещё совсем свежая.
   И третий случай, совсем комический, произошёл ближе к вечеру: отряд закидали камнями с горки. Но, тут Каурый Долбера вдруг пришёл в волнение - он стал крутиться, нежно заржал и понёс всадника куда-то в сторону.
   - Стой, дуралей! - кричал Долбер, сердясь на своего коня за то, что тот своей неожиданной выходкой поставил хозяина в неловкое положение перед царём.
   Но, оказалось, что Каурый знал, что делал. Он, упорно сопротивляясь поводьям, притащил Долбера к своей даме сердца: в лесу у дерева была привязана караковая кобыла.
   - Ах, Квитунковый! - вскричал в досаде Долбер. - Вот, значит, кто ведёт на нас охоту!
   Он отвязал кобылу от дерева и увёл с собой - радости Каурого не было предела!

***

   Пан Квитунковый грязно выражался - со всей горячностью, присущей его возрасту и незавидному положению. Он сидел на кочке, чумазый, взъерошенный, уставший, и со слезами на глазах клял своего противника.
   - Ну, что? - спросил, выходя из-за деревьев, человек лет тридцати, одетый в одежду степных кочевников сартанов. - Как успехи?
   - Какие там успехи! - в досаде воскликнул Ромуальд. - Ничего не получилось!
   - Да, я видел. - согласился Кирбит. - Но ямка-то была так себе. Разве так роют западню?
   - А чем мне рыть?! - воскликнул неудачливый жених. - У меня лопата есть? А палками не больно-то пороешь! И землю я выносил в рубашке, так что теперь и на глаза не покажись царевне!
   Он горько завздыхал, вытирая щёки грязным кулаком.
   - Тоже мне горе. - небрежно заметил Кирбит. - Главное - Долбера извести, а барахло найдётся.
   - Откуда он взялся? - рассуждал пан Ромуальд. - Как подкатил к царю? Отчего тот привечает этого смерда?
   - Да уж. - с чувством заметил Кирбит. - Ты бы на его месте смотрелся куда лучше.
   - И куда они вообще едут? - продолжал пан Квитунковый.
   - А что с деревом? - проигнорировав последний вопрос, спросил Кирбит.
   Тут Ромуальд расстроился ещё больше.
   - Не попал. -ответил он.
   - Разве ты не слышал моего сигнала?
   - Слышал, но всё равно не попал. Мне кажется, твой-то крик их и задержал.
   - Ну да, конечно. - иронически отозвался Кирбит. - Ворона в лесу - большая невидаль.
   - Зато я в них камнями с горки покидал. - похвалился жених.
   - Вот это молодец. - отозвался сартан. - Давай скорее садись на лошадь - нам надо обогнать их и на этот раз не оплошать - устроить хорошую каверзу.
   Кочевник поднялся с кочки и начал внимательно осматриваться, прислушиваться и даже принюхиваться - что-то всё время беспокоило его.
   Пан Квитунковый между тем даже не двинулся с места, словно приглашение его не касалось.
   - Что такое? - удивился Кирбит. - Мы больше не желаем избавиться от соперника?
   - Нет. - мрачно ответил Квитунковый. - У меня лошадь убежала. Наверно, плохо привязал.
   - Да ты что?! - так и подпрыгнул Кирбит. - Куда ж ты теперь без лошади?
   - Не знаю. - неохотно сказал Ромуальд. - Мне всё это надоело. Я думаю вернуться обратно к папе. Попрошу прощения, буду в лавке мыть полы, носить воду, колоть дрова. Отработаю долг.
   - О, да. - ядовито отозвался кочевник. - Только сначала рассчитайся с долгами кому поближе.
   Юноша с недоумением взглянул на него.
   - Кто вытащил тебя из колдовской харчевни? Чего ты сделал круглые глаза? Ах да, ты же валялся в стельку пьяным и не помнишь как с тебя стянули одежду и бросили в яму, в которой обдериха складывает свою добычу. Я ведь забыл тебе сказать... А, может, не забыл, а пожалел - что та харчевенка приятная была ловушкой, которую устроила на дороге одна древняя лесная нечисть. Так что ты не просто одежды - ты жизни бы лишился, не приди я туда и не сгони обдериху с твоего молодого, сладкого и нежного тельца. Эта старая дама предпочитает есть свою добычу с ног и рук - постепенно подбирается повыше. Всё это время, заметьте, еда должна дышать. Обдериха делает это мастерски - жертва до самого конца сохраняет чувства. Ты, наверно, думаешь, мне просто было отогнать старую людоедку? Ещё проще было отыскать тебе приличную одежду. А уж за лошадь твою мне просто пришлось драться с упырями, а то далеко бы ты ушёл без кобылы. Теперь же ты взял и просто потерял её - плохо привязал! Какая жалость! Кто тебе доверит чужое имущество, если ты и своё сберечь не смог. Так что оставь затею с возвращением к папе. К тому же, земля наша обширна, версты немеряны, дороги все кривые. Ты два года будешь пёхом пёхать к папе. Так что, сначала поработай на меня - отработай услугу.
   - Ты в самом деле веришь, что я могу добиться руки царевны? - растерянно спросил Ромуальд.
   - Нет, я хочу, чтобы ты прикончил Долбера. - ответил Кирбит, и его желтые глаза жестоко сверкнули.
   - Не могу же я просто броситься на него с ножом.
   - Отчего же не можешь? - спросил кочевник. - Я тебе дам нож - бросайся.
   - Но, я не догоню их, у меня нет лошади!
   - У тебя будет лошадь. - презрительно ответил Кирбит. Он обернулся к лесу, пронзительно свистнул, и неподалёку раздалось лошадиное ржание. Примчался конь под седлом.
   - Вот видишь. - сказал Кирбит. - Моего коня привязывать не надо - он сам не убежит. Так надо воспитывать коней, а ты просто неумелый мальчишка, который вообразил, что смазливое лицо и немного побрякушек в сумке делают его важным господином. Слушал бы меня, так стал бы царевниным мужем, а со временем и царство бы принял. Но у тебя недостаёт упорства, так что отработай дело и отправляйся к папе - полы мести. Я так и быть - выведу тебя из колдовского леса, а далее будешь побираться при дорогах - так и доберёшься до папиного порога. Кстати, у тебя ведь ещё есть и братцы, так что работы хватит - с голоду не пропадёшь.
   Вся эта издевательская речь подействовала на Ромуальда, как ушат ледяной воды. Он вскочил с места, засверкал глазами и с ненавистью посмотрел на Кирбита.
   - Что такое? - глумливо осведомился тот. - Мы осерчали?
   - А что мне мешает сесть на твоего коня и просто ускакать отсюда, оставив тебя с носом? - спросил юноша.
   Кирбит расхохотался.
   - Мой мальчик, ты меня уморишь! Ты полагаешь, что я сяду на твою кочку и буду ждать твоего возвращения с новостью, что ты порвал на Долбере одежду, героически дал ему в глаз и обозвал вонючим смердом? Ты, видно, не поверил, что в самом деле был в лапах у лесной вампирши и что я тебя спас. А то бы сообразил, что простому человеку с ней не сладить. Ты думаешь, я сидел за ёлкой, пока ты так неудачно готовился к покушению, и каркал вороной? Милый друг, я сам волшебник. Я сам умею оборачиваться любым зверем и птицей. И всё не так просто, как ты полагаешь. Этого Долбера прочит на царствие очень сильный маг - как раз тот неприметный господин, с которым деревенский недотёпа вздумал делить дальнюю дорогу. Вот откуда к Долберу такое отношение от царя - последний околдован чарами и верит, что в конце пути его ждёт милая дочурка. На самом деле эта пара намеревается избавиться от царя и по возвращении объявить о его трагической кончине и о том, что Долбер - царский сын. Им не хватает только кольца для полной убедительности. Так вот, неподалёку есть каменный распадок, в котором давно уже не добывают камень. Там среди горной породы можно найти вкрапления кошачьего глаза. Наши друзья попросту задумали подделать твой перстень и предъявить его царю. Так что, твои шансы предстать перед правителем страны с этим перстнем тают с каждым часом. А ты сидишь и обижаешься на меня, как маленький ребёнок!
   - Так вот в чём дело! - вскричал Ромуальд. - Сволочь Долбер! Я его зарежу!
   - Вот именно! - ликуя, воскликнул Кирбит. - Пока с ними нет проклятого дивоярца, действуй - это твой последний шанс!
  
   После того, как пан Квитунковый ускакал на лошади Кирбита - в надежде на удачу, взвинченный до предела, кочевник некоторое время смотрел ему вслед и усмехался. Потом он взмахнул руками, обернулся вокруг себя, подпрыгнул над землёй и обратился серым вороном. Он захлопал крыльями, набирая высоту, но в тот же миг с верхушки ели сорвалась тёмная тень и стремительно пошла на перехват. Крупный сокол на лету подсёк ворона, ударил его клювом в голову, жестоко рванул когтями и тут же отпустил.
   Ворон закувыркался и едва выровнялся в полёте. Он очумело завертел головой, но тут же был второй раз атакован сверху - сокол опять ударил, полетели перья.
   Снижаясь с большим креном, ворон пронзительно кричал:
   - Это нечестно, Лён! Ты напал на меня!
   Но сокол ничего не слушал - он в третий раз в крутом вираже нацелился на истерзанную птицу. Ворон тяжело упал на землю, раскинув крылья и задрав вверх ноги: он намеревался встретить обидчика когтями. Но, увидев, пикирующую на него пернатую молнию, перепугался.
   Неожиданно ситуация на земле изменилась: драная ворона вдруг исчезла, а на её месте оказался лежащий человек.
   - Не трогай меня! - завопил он, вытянув вверх руки.
   Сокол прервал пикирование - он вывернулся в полёте и с возмущённым клёкотом залетал над поляной кругами.
   - Да, я знаю! - кричал окровавленный человек, следя одним глазом за птицей - бровь второго глаза была повреждена и стекающая кровь мешала человеку смотреть. - Я знаю: ты зол, что я натравливал Ромуальда на Долбера! Но, я всё время предупреждал об опасности - никто не пострадал! Я действовал в рамках дозволенного Жребием, а ты нарушил условия - ты напал на меня! Теперь я вправе требовать уступки! Ты отдашь мне Ромуальда! Встретимся в распадке!
   Сокол ничего не отвечал - он поднялся над вершинами сосен и улетел прочь. Тогда израненный человек поднялся. Покряхтывая и постанывая, он ощупал лицо. Глаз оказался цел, только затёк огромным кровоподтёком. Из парчового халата был выдран огромный клок со спины, а рукав и вовсе оторван. Шапка была разодрана в полоски - именно она спасла кочевника от настоящей гибели, а то бы сын степей лишился глаза.
   - Ну что, Яхонтович, получил от дивоярца? - пробормотал Кирбит, вытирая кровь, сочащуюся из царапин на груди. - Ух, вроде такой тихий, скромный, интеллигентный, а обозлится - прямо бешеный становится.
   Он глубоко вздохнул, расправил плечи, огляделся.
   - Ладно, хоть до смерти не заклевал. Оно, конечно, ему потом отпелось, но мне точно хорошо бы не было.
   Он бросил приглаживать лохмотья на уцелевшем рукаве, задумался, и на губах Кирбита расцвела змеиная улыбка.
   - Ах, Жребий побери! Вот это подарочек мне преподнёс ретивый дивоярец! Он же хотел меня убить! Почти убил! Теперь я отыграюсь за нападение сполна. Теперь ты мой, дружочек, с потрошками! Теперь я буду диктовать тебе условия, а не просто требовать уступки. Всё, дело сделано.
   Кирбит поднял руки и уже хотел очертить себя широким кругом, как вдруг в сомнении посмотрел на небо.
   - Ох, лимб, трудновато будет с выдранными перьями летать. А Ромуальд на моей лошадке уже скачет во весть опор к распадку. Придётся идти низом, а то этот террорист барражирует над лесом. Так и так я не успеваю.
   С этими словами Кирбит забрался под низкие ветви ели, ещё раз огляделся, обвёл себя руками с головы до ног, ловко перекатился по земле с боку на бок и обернулся лисом. Лис был драный, с подбитым глазом и выщипанным хвостом. Он с досадой тявкнул и, сильно хромая на переднюю лапу, бесшумно утёк в тёмный лес.
  
  

Глава 11. В каменном распадке

  
   Непроницаемая зелёная громада леса заканчивалась внезапно - с крутого обрыва открывался вид на каменный распадок. Казалось, некий великан вырыл в этом месте глубокую яму, со всех сторон окружённую отвесными стенами. Отчего же за много-много лет дожди не наполнили водой эту впадину? Всё просто: в каменной чаше имелись два раскола - на противоположных сторонах. Через одну щель водопадом низвергалась речка, которая дотоле мирно и извилисто текла через заколдованный лес. Падая на дно каменной чаши, вода растекалась на множество рукавов, которые петляли между каменных же столбов - те стояли словно в задумчивости среди отекающих их струй. На другом конце распадка воды снова собирались в одно русло, но уже гораздо более узкое и мелкое - куда-то пропадала часть воды, пока протекала по дну каменной чаши. И речка покидала это место, вытекая через огромную трещину в вертикальной стене, а далее торопливо неслась меж двух высоких стен, составляющих узкую расщелину - человеку не пройти этим путём.
   Мелкая водяная пыль наполняла весь объём естественной впадины, отчего все камни и все столбы в этом месте были вечно влажными. В трещинах камня поселился ярко-зелёный мох, и это была единственная жизнь в распадке. Если бы кто присмотрелся к каменным столбам, то заметил бы, что из-под влажного мха, из-под скользких зелёных наслоений видна неоднородная структура камня - кажется, столбы здесь сделаны совсем из другой породы, нежели камни дна, или высоких стен. Да, столбы имеют совсем другой вид - в тёмно-сером камне просматриваются золотые жилки, а местами видны вкрапления драгоценных камней.
   Если посмотреть ещё внимательнее, то можно отметить местами странный синеватый цвет породы, пронизанный бирюзовыми нитями. Потом становится заметно, что высокие колонны стоят не кое-как, а в определённом порядке. И только тогда приходит на ум мысль, что эти столбы когда-то подпирали крышу неведомого дворца, а плоский пол распадка, разбитый на множество плит, некогда был целым. Неужели здесь когда-то был дворец?! Да нет, не может быть - просто показалось. Это всё случайность - не так уж стройно стоят колонны, не так ровен пол. А где остатки крыши? Где был вход в этом причудливом котле? Скорее всего, за множество лет, пока живёт Селембрис, вода проточила мягкую породу и выявила на белый свет диковинные столбы из более прочного камня. Мало ли на свете каких чудес...
  
   Молчание каменной долины не нарушали голоса птиц - только вода шумела, низвергаясь водопадом и далее журчала, протекая по дну распадка. Казалось, здесь миллионы лет царит это безмолвие, поэтому клёкот сокола, стрелой влетевшего меж двух скал над водопадом, встревожил безмятежный сон долины.
   Птица покружилась, пошныряла быстрой молнией между колоннами и уселась на вершине одной из них.
   Кажется, сокол был вестником едущих сюда гостей, потому что из-за высоких скал показались люди - они осторожно обходили острую вершину, цепляясь за камни и пробуя ногами крепость каменных ступеней. Над водопадом в самом деле пролегало нечто вроде кривой лестницы - природные уступы.
   Люди были очень заняты своим продвижением над опасным местом, поэтому не заметили маленького сокола, который наблюдал за гостями с вершины столба.
   Невидимые со стороны распадка лошади внезапно тревожно заржали.
   - Тихо, Каурый! - крикнул Долбер, перебираясь с камня на камень. - Ваше величество, зачем мы спускаемся в этот каменный котёл? Какая тут может быть охота?
   - А разве вам, Александер, не интересно посмотреть на это замечательное место? - удивился тот, кого назвали величеством.
   Он спрыгнул с последней ступеньки и довольно расправил плечи, оглядываясь и вдыхая влажный воздух. Борода его светло-русого цвета покрылась мельчайшими капельками воды - до того был полон воздух влаги. Глаза царя внимательно оглядывали дивное место, как будто думали увидеть иных гостей. И вообще, он был хорош собою - царь Лазарь, хоть уже и не юных лет. Не слишком широк в плечах, и не богатырской стати, он был необычно утончённым в манерах и разговоре - ласковость и нежность его богатого тонами голоса делала его обаятельным. Обворожительна была его привычка глядеть на собеседника странно добрым взглядом - словно разговор с приезжим составлял особенную радость для царя. В Лазаре вообще не наблюдалось той царственной надменности, которая составляет обычный облик всякого монарха, занятого собственной значимостью.
  
   Говорить здесь было трудно - мешал шум водопада, поэтому собеседники приблизились друг ко другу.
   - Когда-то наш народ добывал здесь поделочную породу, которая шла на отделку внутренних стен. Сюда ехали издалека, покупали плиточный нефрит самых редких расцветок, лазурит. - сказал царь. - Видите, как выдолбили всё? Потом месторождение иссякло.
   - Да, я понимаю. - отозвался Долбер, в недоумении озираясь. - Но как же охота?
   Никто ему не ответил - царь углубился в скопище колонн - и Долбер оглянулся. Что-то заинтересовало его - на лице юноши появилось такое выражение, как будто он что-то вспоминал.
   - Постойте-ка, - забормотал Долбер, окидывая стоящие кругом столбы недоумённым взглядом. - Постойте, да не то ли это колдовское место, о котором говорили?..
   Он забегал среди столбов и вдруг очутился лицо к лицу с царём, а больше никого в распадке не было, не считая сокола, который смотрел с вершины столба - прислуга осталась вместе с лошадьми.
   На лице Лазаря имелось странное выражение, которое ничем объяснить было невозможно. Глаза его горели в непонятном возбуждении, а рот слегка кривился, как будто царь едва сдерживал улыбку.
   - Не то ли это место?.. - заговорил Долбер.
   - Послушайте, мой друг. - мягким голосом перебил его растерянную речь царь. - Я должен вам кое-что сказать.
   - Я слушаю. - недоумённо ответил Долбер, явно сбитый с толку загадочным выражением на лице своего недавнего друга и странной его усмешкой.
   - Видите ли, мне придётся нарушить обещание, данное вашему товарищу. - продолжил царь, близко подступая к юноше и тем вынуждая его пятиться назад.
   - Я должен вам сказать, что вы с самого начала нравились мне. - продолжил царь, не отрывая своего взгляда от глаз Долбера. - В вас есть нечто поистине благородное - таким бы я желал всегда видеть своего сына.
   Молодой гость не знал, что сказать, и лишь смотрел в зрачки царя.
   - Вы знаете, как долго я не терял надежды снова обрести своего дорогого первенца. - продолжал Лазарь, мягко касаясь пальцами плеча молодого человека. - Ах, если бы не этот злополучный перстень, который должен указать мне на моего ребёнка!
   Долбер хотел что-то сказать, но заколебался, а царь тем временем ласково прижал пальцем его губы.
   - Нет, нет, не говорите. Я знаю, что вы желаете сказать. Я понимаю - обстоятельства. Но, видите ли, ваш друг избавил меня от каменной девицы, так что теперь ничто мне более не угрожает. Жаль только - перстня нет! Но, это не беда. Я решил! Не зря же мы поехали с вами в это долгое путешествие! Вы удивляетесь, отчего мы не занялись охотой - не в охоте дело.
   - А в чём же? - проронил совершенно обескураженный Долбер.
   - Всё дело в том, что я желаю объявить вас своим наследником. - ласково ответил царь. - Да, да! Не возражайте! Я слишком слаб для того, чтобы заново создавать семью и рождать наследника. Я хотел бы объявить вас своим сыном. Да, я считаю, что вы не солгали, когда рассказали мне о перстне белого металла с камнем. В вас, мой друг, исполнилось пророчество: пришедший с перстнем есть твой сын - так мне было обещано оракулом. Так что, Александер, вы мой пропавший сын!
   Тот стоял, как громом поражённый, и ошеломлённо смотрел на царя. Потом из глаз Долбера брызнули слёзы, и он заплакал:
   - Не может быть! Это было бы слишком хорошо! Так не бывает! Я лишь мечтал об этом, но, чтобы правда...
   - Да, это правда. - торжественно и нежно сказал царь Лазарь. - Любите ли вы меня, Александер?
   - О да, ваше величество, я вас люблю, как своего отца! - пылко воскликнул вновь приобретённый сын. - Но почему Лён взял с вас обязательство не говорить об этом мне?!
   - Потому что он не верит в это. - мягко отвечал отец, гладя светлые кудри сына.
   - Ещё бы. - жёстко сказал чей-то голос со стороны.
   Царь и Долбер резко обернулись и увидели выходящего из-за столба пана Ромуальда Квитункового.
  
   Ромуальд был невероятно оборван, грязен, исцарапан и худ. Вся его нежная юношеская красота словно растворилась в жестокой ненависти, которая сквозила в его взгляде. Он не отрывал глаз от своего соперника и держал наготове кинжал. Побледневшее в скитаниях лицо Ромуальда приобрело хищнические черты, некогда яркие, а теперь потрескавшиеся губы мстительно кривились, на щеках горел нездоровый румянец. Полудетская его вера в сказочный финал развеялась среди ядовитых испарений колдовского леса. Он был страшен в своей решимости, глаза его горели тёмным пламенем. Теперь, когда последние черты наивности исчезли из его облика, он стал похож на красивого и сильного зверя. Все неудачи, все лишения лишь отточили его ярость - Ромуальд шёл напролом. И было нечто колдовски прекрасное в этом молодом пане - словно жестокое очарование древнего леса влило в него свой обольстительный и смертоносный яд.
   - Чем же убедил вас этот молодец? - с усмешкой спросил Квитунковый, не отрывая глаз от Долбера и по дуге приближаясь к нему. В руке у Ромуальда был кинжал, и по блеску лезвия, по твёрдости руки было ясно, что намерения у пана непоколебимы.
   - Глазки голубеньки, щёчки розовы, губки маслены. - язвительно продолжал он, продолжая двигаться с грацией пантеры. - Чем не женишок?
   - О нет, вы не поняли... - трогательно прервал его царь, делая попытку помешать Ромуальду.
   - Не надо, папа. - со внезапно расширившимися зрачками одним дыханием обронил князь Ромуальд. Он резко двинулся вперёд и приставил свой кинжал к животу Долбера.
   - Папа?! - невольно изумился тот.
   - Да. - со свирепой лаской ответил Ромуальд. - Когда тебя не будет, останется всего один жених.
   - Вы ошиблись. - в досаде обронил Лазарь. - Долбер не жених. Он мой сын. Мой друг, вас ввели в заблуждение. Видите ли, никакой царевны нет, и сватовство было лишь предлогом, чтобы отыскать по тайному знаку моего сына. Теперь он найден - вы видите его перед собой, и ничего поделать с этим фактом вы не можете.
   Пан Квитунковый так растерялся, что опустил своё оружие. Он отступил, переводя глаза с отца на сына.
   - Нет царевны... - пробормотал он, - Обман? Значит, всё напрасно?..
   Он закрыл лицо рукой.
   - А как же перстень? - глухо спросил он из-под пальцев.
   - Перстень?! - изумился Лазарь.
   - Да, перстень. - подтвердил Ромуальд и вытянул вперёд руку. - Вот этот.
   Долбер вскрикнул и ринулся вперёд, впившись глазами в перстень белого металла на пальце Ромуальда, с зелёным глазком.
   - Мой перстень... - обомлев от изумления, проговорил царь.
   - Но это мой перстень! - воскликнул в негодовании Долбер.
   - Докажи! - воспрянул духом Ромуальд и, почувствовав победу, снова с торжеством глянул на царя.
   - Откуда он у вас? - спросил тот, не отрывая взгляда от вещицы.
   - Мне дали его воздушные девы! - воскликнул Долбер.
   - Он всегда был у меня. - ответил Ромуальд. - Царевна по нему меня узнала и налила вина, а эти двое просто мошенники.
   - Ложь! - закричал соперник.
   - Так что же, царь? - сузив глаза, спросил пан Квитунковый. - Кто ваш сын?
   Тот колебался, переводя глаза с одного юноши на другого. Оба они были хороши, хотя и очень разные.
   - Я, право... - неуверенно заговорил царь Лазарь, взглянув на Долбера. - Я уже как-то привык к мысли, что вот мой пропавший сын.
   - Перстень. - коварно напомнил Ромуальд.
   - Да, перстень... - с новым выражением посмотрел на него царь. Он словно прикидывал, каков будет в новом нарядном кафтане этот статный молодец, и выходило, что будет он очень хорош.
   - Мне так все годы недоставало сыновней любви. - пробормотал он.
   - Я люблю вас, папа. - нагло заявил Ромуальд.
   Долбер промолчал и лишь поглядел на своего едва обретённого отца. В глазах его была печаль.
   - А ты, Александер, любишь меня? - спросил отец.
   - Александер?! - расхохотался Ромуальд. - Он уже и имечко себе припас? Да, говорил мне Кирбит, что этот холопский сын лелеет сумасшедшую надежду жениться на царевне, но чтобы сразу влезть в царские сынки?!
   Долбер ни одним движением не отметил, что как-то слышит Ромуальда, взгляд его был обращён к царю.
   - Не буду лгать. - сдержанно ответил Долбер. - Вы нравитесь мне, но к мысли, что вы мне отец, а я вам сын, привыкнуть пока не удалось.
   - Вот видите! - с торжеством воскликнул Квитунковый. - Он сам признался, что вас не любит!
   - Прекратите, Ромуальд! - рассердился царь. - Я ещё не решил.
   - Перстень, папа! - многозначительно напомнил Ромуальд.
   - Ты вор, Квитунковый. - горько заметил Долбер.
   - А ты лжец. - тут же парировал тот.
   Царь меж тем стоял в раздумье, закрыв лицо руками и лишь поглядывая на спорщиков из-под пальцев.
   - Видишь ли, Ромуальд, не всё так просто. - сдержанно заметил он. - Думается мне, что Долбер всё же держал в руках этот перстень, оттого он так хорошо его знает, что подробно описал мне все его детали.
   Пан вздыбился было, но царь властным жестом остановил все возражения.
   - Я хочу знать, кто из вас двоих больше меня любит. - громко заявил он.
   - Но как? - одновременно удивились юноши.
   - Не думайте, что всё так просто. Что всего лишь ваших заверений в любви для меня будет достаточно. Ты, Ромуальд, я вижу, прошёл через немалые испытания, а ты, Долбер, через что прошёл?
   Тот безмолвствовал, лишь изумлённо глядя на царя, который совсем недавно без всяких условий предлагал ему стать сыном.
   Ромуальд мстительно засмеялся.
   - Зря смеёшься. - оборвал этот смех Лазарь. - Вам предстоит испытание - лишь достойный станет моим наследником, даже если он мне не сын. Тот, кто действительно меня любит, согласится на год безоговорочного служения мне.
   - Я готов! - воскликнул Ромуальд.
   - Не торопись. - резко оборвал его царь. - Этот год он проведёт в околдованном состоянии, потому что перстень, который вернулся ко мне, волшебный.
   - Я готов!! - снова вскричал Ромуальд с торжеством.
   - Ты в самом деле хочешь этого, мой мальчик? - ласково спросил Лазарь.
   - Да, папа! - зарыдал тот.
   - А ты, Долбер, что же, отказываешься мне служить? - с печалью обратился царь к несостоявшемуся сыну.
   Тот открыл рот и хотел ответить, как с вершины столба раздался нечеловеческий голос:
   - Ничего не обещай.
   Все трое изумлённо глянули наверх, и Лазарь с неудовольствием заметил:
   - Опять этот сокол нас преследует. Что-то в нём не то. Давай-ка, Долбер, сын мой, сними его стрелой. Вот тебе и царская охота.
   Долбер промолчал, лишь покосился на царя.
   - Не хочешь? - грустно спросил тот. - Вот уже и вижу, как ты меня любишь.
   - Дайте я! - воскликнул Ромуальд и мгновенно метнул свой нож. Однако, промахнулся - нож потерялся, а сокол слетел со столба и стремительно скрылся.
   Царь не обратил никакого внимания на конфуз Ромуальда, он лишь отступил и огляделся.
  
   Солнце давно уже клонилось к западу, и на землю ложились сумерки. В глубоком распадке пролегли синие тени, потянуло холодом, а меж столбов пополз туман.
   - Зачем вы пришли сюда? - спросил царя Долбер. - Не здесь ли вы встретили Каменную Деву?
   Тот не ответил, но продолжал оглядываться.
   - Я ухожу. - печально сказал Долбер. - Мне было приятно провести с вами четыре дня в дороге, но больше мне здесь делать нечего. Я уступаю вашу любовь Ромуальду.
   - Нет, нет. Подожди. - нетерпеливо отозвался царь.
   - Да пусть идёт, пся крэв! - презрительно воскликнул Квитунковый, весь так и вибрируя от торжества.
   - Спорить со мной?! - рассердился царь. - Так-то ты обещал любить меня и слушаться во всём?!
   - Простите, папа! - покаянно рухнул на колени Ромуальд.
   - Ну то-то же! - обронил тот, продолжая оглядываться.
  
   С водопадом стало происходить нечто странное - он вдруг начал иссякать, словно в речке кончилась вода. Вот иссякли последние струи, и в каменном котле воцарилась тишина. Тут раздался далёкий гулкий звук, одновременно с ним выплыла из-за облаков луна, и все трое увидели удивительное зрелище.
   Столбы вдруг слабо засветились множеством точек, как будто в них открылись крохотные дырочки с игольное ушко, и изнутри пробился свет. Мох начал слабо флуоресцировать, а неровная поверхность камня разгоралась мерцанием, в котором преобладали зелёные и голубые цвета. А далее колонны пришли в движение - они медленно тронулись с места, словно повели хоровод. Движение происходило вокруг центра распадка, на котором стояли трое людей. Ромуальд и Долбер в испуге озирались.
   - Смотрите, у него глаза! - изумился Квитунковый, указывая на один подвижный столб.
   У движущегося камня действительно в верхней части открылись два ярких глазка, но и сам он продолжал изменяться. Он словно обтекал книзу, одновременно изменяя свою форму. Ещё минута, и все трое людей увидели, что каменные столбы превратились в подобия человеческих фигур - мужских и женских. Всё это кружило в медленном хороводе, и тяжёлое, густое пение наполнило ночной воздух. Нечеловеческие голоса пели на незнакомом языке. И вот танцующие камни расступились, и из тумана вышла стройная фигура.
   Из чего было сделано её платье - непонятно. Как будто драгоценные камни сами собой висят в воздухе, образуя ткань, сквозь сияние которой едва просматриваются ноги женщины. Голова её увенчана бесценной сапфировой диадемой, а гладкое и безупречное лицо словно выточено из нежно-голубого камня. Лазурные волосы тяжёлым потоком струятся по плечам и падают за спину. Глаза же незнакомки - непрестанное сияние множества разноцветных искорок, и нет ни следа зрачка, отчего кажется оно страшным.
   - Каменная демоница... - невольно проронил Долбер. Он оглянулся в поисках пути для бегства, но со всех сторон троих людей окружают каменные стражи - свита Каменной Девы.
   Ромуальд тоже потрясён и смотрит на волшебное создание огромными глазами. Он ничего не понимает и не знает, что за опасность им грозит. И только царь Лазарь не утратил рассудка.
   - Ну что, Дариана. - едва переводя дух от волнения, сказал он. - Я здесь, и перстень принёс.
   - Да, я вижу. - отозвалась каменная царица. - И двое с тобой. Ты всё предусмотрел.
   - Так что, не исполнишь ли обещание? Ты зря послала ко мне свою демоницу. Я не собирался тебя обманывать, просто так сложились обстоятельства - перстень исчез.
   - А разве я тебе тогда что-то обещала? - возразила каменная дева, оглядывая царя своими страшными глазами. - Ты просто обманул меня и украл кольцо.
   - Нет. - засмеялся Лазарь. - Ты подарила мне его до дня исполнения обещания. Так в чём же дело? Я тут, и всё обещанное мною здесь.
   - О чём они тут говорят? - нахмурился Долбер.
   Но Ромуальд не отвечал - он завороженно переводил глаза с каменной красавицы на царя и обратно.
   - Где перстень? - спросила царица.
   - Вот он. - ничего не понимая, ответил Ромуальд и выставил перед собой руку, на среднем пальце которой красовалось невзрачное кольцо с зелёным глазком.
   - Давай его сюда. - сказала Дева.
   - Э, нет! - запротестовал Лазарь. - Давай-ка я сам его подержу.
   Он снял перстень с пальца Ромуальда, который и не думал сопротивляться, всецело доверяя тому, в ком надеялся поистине сказочным образом найти отца и покровителя.
   - Вот это кольцо... - сказал царь, задумчиво глядя на зелёный огонёк в белой оправе. - Как долго я его искал. Сколько потерь понёс, чтобы сохранить его. Сколько лишений, сколько неволи. Я достаточно настрадался, чтобы быть вознаграждённым.
   - Да, отец. - мужественно отозвался Ромуальд. - Я буду любить тебя всегда.
   - Правда? - оторвался от своих дум Лазарь. - Тогда за дело. Ты обещал служить мне верой и правдой.
   Тот уже хотел ответить что-то очень сыновнее и очень любящее, как вдруг со стороны трещины в горе раздался шум - покатились камни, послышался то ли вой, то ли тявканье. Какой-то косматый клубок свалился вниз, треснулся о плиты, взвыл, и из клубов тумана поднялась человеческая фигура - кто-то в разодранном халате, с подбитым глазом.
   - О, лимб! Я едва успел! - воскликнул человек, отряхивая с себя мусор. Он, прихрамывая, двинулся к людям, на ходу расправляя свои длинные чёрные волосы.
   - Так, что тут у нас? - осведомился он, оглядывая троих людей. - А где наш дивоярец?
   Он оглядел всю группу, застывшую в молчании. И обратился к Ромуальду:
   - Я вижу, ты преуспел в своём деле. - язвительно заметил Кирбит. - Небось и ножик потерял.
   - Знаешь что, Кирбит. - насмешливо отозвался Ромуальд. - Иди-ка ты, у нас тут свои дела.
   - Вот как? - изумился тот оглядывая расширенными глазами Лазаря. - Ваше величество, вы сманили моего парня?
   Тот мгновение молчал, разглядывая нового участника сцены без всякого удивления. Потом повернулся к деве и сказал:
   - Не будем тянуть время. Тебе твоё, а мне - моё.
   - А моё? - бесцеремонно прервал его Кирбит. - И где, к чёрту, затерялся дивоярец?
   - Вот кольцо. - сказал царице Лазарь, обращая на него внимания не больше, чем на сороку.
   - О, да, это паршивое колечко! - глумливо заметил сартан. - Объясните мне наконец, в чём его ценность. Все носятся с этим куском металла и дрянным камушком, как с драгоценностью.
   Он бы и дальше продолжал, но Каменная Дева протянула свою руку и на мгновение словно обняла своей узкой ладонью барственную руку Лазаря. Кольцо, которое он крепко держал тремя пальцами за ободок, скрылось в пальцах царицы. А в следующий момент раздался лёгкий треск - тёмный кошачий глаз осыпался крошкой, а из под него высветился яркий, светло-зелёный свет.
   - Что это?.. - ошеломлённо проговорил Кирбит. - Да это же осколок Вечности! Живой Кристалл!
   - Да, Кирбит. - жёстко ответил царь. - Это он. Сейчас он получит душу. Ну, Ромуальд, ты говорил, что любишь меня и готов служить мне!
   Тот ничего не отвечал и растерянно смотрел то на царя, то на перстень, то на Каменную Деву.
   Тут Кирбит сделал то, чего от него никто не ожидал - он резко рванул Ромуальда за плечо, отбрасывая его в сторону. Пан не удержался на ногах и упал, изумлённо глядя на кочевника и во гневе отыскивая у пояса потерянный нож.
   А сын степей тем временем не плошал - он достал из-за пазухи другой нож - с кривым лезвием - и начал наступать на царя, бесшумно двигаясь в своих мягких сапогах с загнутыми носами. Хоть он и был ободранным, как его подопечный пан, с распухшей бровью и хвоей в спутанных волосах, выглядел тем не менее опасным. Здесь назревала нешуточная схватка, а двое молодых людей так и не понимали, что тому причиной и каков предмет раздора.
   - Так не пойдёт, твоё величество. - оскалясь, сказал Кирбит. - Этот мальчик мой. Где дивоярец, чёрт возьми?!
   Он в тревоге озирался.
   Царь Лазарь между тем проявлял чудеса самообладания - он даже не посмотрел на кривой нож сартана, глаза его обратились к пану Квитунковому, который уже опомнился и поднялся с пола, с досадой отряхивая с платья каменную крошку и с негодованием глядя на Кирбита. Квитунковый был явно зол, потому вопрос Лазаря застал его врасплох.
   - Ты точно отступаешь, Ромуальд? - спросил царь, держа в пальцах перстень с сияющим кристаллом. - Тогда мне сыном будет Александер, а не ты, служанкин сын. Тебе предлагали великое будущее, а ты связался с голодранцем.
   - Ну ты и сволочь, царь. - заметил Кирбит. - Ты знаешь, Ромуальд, что он задумал? Он хотел...
   - Заткнись! - крикнул Лазарь. - А ты сказал мальчишке, для чего его берёг?
   Оба замолчали, горящими от ярости глазами глядя друг на друга и не решаясь сказать слово, но тут прорезался голос Ромуальда:
   - Для чего? - злым голосом спросил он, глядя на Кирбита.
   Тот промолчал.
   - Для чего?! - крикнул юноша царю.
   Тот тоже не ответил.
   - Лисёнок понадобился сразу двум псам. - горько заметил Долбер.
   Царь от его голоса сразу пришёл в себя и обернувшись к несостоявшемуся сыну, заговорил ласково и нежно:
   - Прости меня, мой мальчик, что я засомневался в тебе. Конечно же Ромуальд не достоин моего наследия - он слишком нерешителен. Ему уготовано куда менее выгодное будущее - как раз по его происхождению, ведь, кроме смазливого личика и нахальных манер, у него ничего и нет за душой. То ли дело ты - и выглядишь иначе, и кровь голубая в тебе явно чувствуется. Нет, Ромуальд меня не любит - его приручил Кирбит, степной ворюга. Пусть они уходят, а ты приступай к исполнению обещания - ты же обещал меня любить. Иди сюда, Александер, поклянись на перстне.
   Взбешенный этой издевательской речью, Квитунковый ничего не успел ответить - он только рванулся из рук Кирбита, с негодованием отметая его заботу о себе, и ринулся к Долберу, чтобы отшвырнуть его, пока тот не схватился за кольцо. Но тут произошло нечто, что задержало драму.
  
   - Достаточно. - сказал, выходя из-за молчаливой каменной фигуры и вступая в общий круг, ещё один человек. Все невольно расступились, потому что по рукам и плечам человека бегали яркие огоньки, освещая центр котлована. Долбер встрепенулся и с надеждой глянул на своего товарища, а Ромуальд помрачнел и исподлобья лишь глядел на ненавистного дивоярца, который - нет сомнений - постарается приладить в царские сынки соперника - этого холёного красавца Долбера, эту холеру холопскую, этого выслуживающегося челядинца. Теперь Ромуальду точно ничего не обрыбится, а жаль - наследство, трон, власть, богатство были так рядом! Всего немного надо было - только послужить царю верой и правдой, доказывая свою преданность! Это тебе не папаша-ростовщик с его холодным расчетливым умом, это мягкие, податливые, недалёкие славяне. И надо же - вмешался за какой-то холерой этот дивоярец - недаром их все так не любят! Эти интриганы, пользуясь своей магической властью, распоряжаются судьбами целых королевств и народов, заставляя их служить себе и своим целям.
   С лица Лазаря сползло выражение мягкости и ласки - он холодно огляделся, оставшись один в круге - все отошли от него подальше. Кирбит крепко держал за плечи огорчённого неудачей Квитункового и переводил свои блестящие янтарные глаза с царя на Долбера. Внешнее сходство этих двух людей было совершенно очевидным - только слепому не углядеть.
   - Знаешь что, Кирбит. - прервал вдруг молчание Лён. - Оставь-ка ты Ромуальда в покое. Вот твой человек.
   Он указал на Лазаря.
   - Да? - не поверил демон.
   Он отпустил руку Квитункового и направился к царю.
   - А что, царь, ты мне нравишься. - заметил он, на ходу срывая с себя оставшийся рукав и обнажая руку.
   Лазарь вдруг побледнел, он сообразил, что теперь сам превратился в жертву, и неловко попятился во тьму меж каменных столбов. Но тут же что-то вытолкнуло его обратно в освещённый круг - под изумлённое молчание всех участников финальной сцены.
   Каменная дева, до того момента скрывавшаяся в тени, снова выступила вперёд. Её тонкие девичьи руки, одетые в самоцветы, как в материю, украшенные кольцами, были неимоверно сильны - каменной деве ничего не стоило повернуть обратно крепкого мужчину. Две руки двойной хваткой держали царя, и из этих объятий не вырвался бы ни один человек из плоти и крови. Чуть улыбаясь загадочной улыбкой, которую мерцающие глаза делали демонически ужасной, она повернула царя лицом к собравшимся, и все увидели, как по лицу Лазаря катятся крупные капли пота - он был в испуге.
   - Воздаяние. - кратко сказала царица.
   В глазах Кирбита вспыхнуло торжество. Не говоря ни слова, он двинулся к своей жертве. Демон более не совершил ошибки - не стал тратить слов на разговоры.
   - Не надо, Дариана. - проговорил царь, в ужасе глядя на подходящего Кирбита. - Вспомни, ты меня любила.
   Каменная Дева гулко засмеялась.
   Лембистор уже почти дотронулся до своей жертвы, как вдруг с воплем отскочил назад - в пальцах царя всё так же светился ярко-зелёным перстень с Живым Кристаллом.
   - Я не могу! - в отчаянии демон обернулся к Лёну. - Стать пленником Кристалла - уж лучше снова в лимб!
   - Да, да, тогда тебе пришлось бы исполнять чужие желания. - засмеялся Лён. - Подумать только: ты - и для кого-то что-то делать!
   Однако, он направился к царю и попытался поймать его руку с кольцом. Царь бешено сопротивлялся, его отчаяние было столь велико, что не было решительно никакой возможности справиться с ним.
   - Торопитесь. - безмятежно сказала Каменная Дева. - Скоро пропоёт петух, и я уйду в своё подземное убежище.
   - Послушай, дивоярец. - лихорадочно заговорил царь. - Я признаюсь, что был несправедлив к твоему другу...
   - Если бы только это. - сосредоточенно ответил Лён, пытаясь поймать мечущуюся руку. - Ты ведь знаешь, кто такой Долбер. Ты подлец, Лазарь, и не жди от меня жалости. Таких, как ты, мне больше не найти.
   - Да-да, я понимаю. - бешено извиваясь в каменных объятиях, ответил тот. - Я в курсе твоих проблем. Но тоже подумай: разве Ромуальд лучше меня?
   - Вот сволочь. - сказал Ромуальд, отворачиваясь, чтобы скрыть слёзы стыда.
   - Насколько я понимаю, он с самого начала был избран на роль жертвы. - изо всех сил пиная пятками каменные ноги Девы, рассуждал Лазарь. - Не мне, так Кирбиту. Мальчишка глуп, невоспитан, нахален. К тому же, он четыре раза покушался убить твоего товарища.
   - А ты откуда знаешь? - отвечал Лён, уворачиваясь от мечущегося огонька.
   - Тоже не дурак - соображаю. - объяснил царь, бросив пинать царицу и перенеся атаку на дивоярца. Он крепко двинул Лёна в коленку, а когда тот на мгновение застыл от боли, с воплем торжества прижал кольцо к щеке противника.
   Все так и ахнули.
  
   Лён отступил назад, схватившись ладонью за щёку. Он медленно отнял пальцы от лица и удивлённо посмотрел на них - ничего не произошло. Он не превратился в дым, подобно Гранитэли, когда та нечаянно коснулась смертоносного Кристалла.
   Он всё ещё осматривал себя, не веря своему счастью, а остальные - Долбер, Ромуальд и даже Кирбит, подошли помотреть на него и потрогать его. Лён остался невредим - это несомненно.
   - Гранитэль, ты вмешалась? - спросил он непонятно кого.
   - Нет, я не нарушила Жребия. - ответил голос невидимого существа.
   - Что это? - спросил царь, от изумления прекращая биться в руках царицы.
   - Это то, что ты хотел иметь: Перстень Исполнения Желаний. - ответил ему Лён.
   - Всё, вы опоздали. - сказала Каменная Дева. - Я ухожу до следующей ночи.
   Она разжала руки, и Лазарь мешком упал на землю. Каменная дева окуталась последними клубами редеющего тумана и скрылась меж столбов - в них снова превратились молчаливые стражи волшебного распадка. Тьма отступала и наступал рассвет.
   - Всё бесполезно, Лазарь. - жестоко усмехаясь, сказал Кирбит. - Я буду преследовать тебя, не оставляя ни на минуту. Ты здесь в ловушке - из котла только один выход, а я быстрее тебя. Я загоняю тебя до изнеможения, потому что я могу превратиться в птицу или зверя. Ты мой, ты отдан мне дивоярцем - наш Жребий завершён. Тебе стоит только на мгновение сомкнуть глаза, и твоё тело станет моим, а твоя душа исчезнет.
   - Нет, демон. - печально улыбнулся царь. - Ничего у тебя не выйдет. Я не сдамся и не стану твоим трофеем. Я ухожу.
   Он поднял руку с зелёным огоньком и коснулся пальцем камня. В тот же миг его фигура стала расплываться, терять очертания, становясь прозрачной. Все смотрели в онемении, как исчезает Лазарь, и вот кольцо с бледно-жёлтым камнем упало наземь.
  
   - Он ушёл! - ошеломлённо проговорил Кирбит и тут же возликовал: - Но ведь теперь это Перстень Исполнения Желаний! Мои проблемы решены!
   Он коршуном кинулся вперёд и, оттолкнув Лёна, схватил перстень.
   - Эй, Лазарь! - расхохотался он. - Ты теперь мой раб! Ты будешь исполнять мои желания!
   - И не подумаю. - ответил бесплотный голос. - Я ничего не буду делать. Никто мне не прикажет.
   - Но Кристалл получил жертву! - возразил Кирбит.
   - Да, но только я тебя не люблю. - с насмешкой отозвался Голос. - И ничего тебе не обещал.
   - Да, это так. - подтвердила Гранитэль, и в голосе её звучал смех. - Секрет и трагедия Живого Кристалла в том, что он принимает в жертву только того, кого любит хозяин Перстня, и только тех, кто его любит. Я любила Гедрикса, и он меня любил. Я служу тем, кого люблю, и тем, кто меня любит. Вот отчего царь Лазарь так добивался признания любви от Долбера и Ромуальда. Один из них должен был, по его замыслу, добровольно стать жертвой. Я думаю, шестнадцать лет назад он думал сделать жертвой Кристалла свою жену, а младенца отдать в уплату за услугу. Женщина бежала, унеся сына, и Лазарь остался ни с чем. Видя обман, Каменная Дева послала царю свой подарок и шестнадцать лет держала его в страхе. Все надежды Лазаря погорели, но тут произошло невероятное - вернулся и сын, и перстень - исполнился хитроумный план. Нужна поистине дьявольская хитрость, чтобы уговорить юношу стать жертвой перстня и служить желаниям царя - не год, но вечно! - ибо настоящий Перстень Исполнения Желаний может очень многое. Те, кто владеют им, способны покорять миры. Но Лазарю и тут повезло - его настоящим помощником стал Кирбит. Он действовал по собственному плану, он подзуживал Ромуальда на убийство, а сам всякий раз извещал царя о нападении - между ними был сговор, и я не раз видела, как Кирбит оборачивался птицей по ночам и улетал в то время, что вы путешествовали по заколдованному лесу. Он готовил для тебя, Лён, представление, чтобы убедить тебя в порочности Ромуальда. Он рассчитал всё до последней мелочи, кроме одного - того что Долбер уведёт у Ромуальда лошадь. Но и тогда случайность вмешалась и внесла в его план свой неожиданный штрих.
   - Какая, к чёрту, случайность! - буркнул Кирбит. - Он напал на меня, хотел убить. Так что, мой дорогой дивоярец, тебе придётся платить за свою неловкость - раз Лазарь погиб, отдавай мне Ромуальда. Ты обещал, а теперь ещё нарушил правила Жребия.
   - О чём ты? - не понял Лён.
   - О том, что ты напал на меня! - запальчиво крикнул Кирбит, сверкнув глазом из-под распухшей брови. - Ты был соколом, а я вороной, и ты напал на меня! Вот свидетельство твоего преступления!
   Он указал на свой растерзанный вид, открыл глубокие царапины на груди, показал покалеченную руку и растерзанную щёку.
   Гранитэль расхохоталась:
   - Лембистор, ты простак!
   - Лембистор?! - не поверил своим ушам Долбер.
   - Ну да. - подтвердил Перстнень. - И он попался в сети собственной хитрости - его порвал самый обыкновенный сокол, а вовсе не Лён.
   - Ты врёшь. - с недоверием бросил демон.
   - Я Перстень. Я никогда не лгу. - холодно сказала Гранитэль. - Моё свидетельство для Жребия куда весомее, чем твоя клевета. Ты проиграл, Лембистор. В этот раз ты снова проиграл. Нечего было чужими руками загребать угли.
   - Ты не получишь Ромуальда. - твёрдо заявил Лён. - Это решено.
   - Значит, поиск на этот раз закончен? - мрачно спросил Кирбит. Он с сожалением оглянулся на Ромуальда и сказал:
   - Как жаль - я уже полюбил тебя. Мой мальчик.
   Он отошёл, сосредоточился, взглянул в небо. И ничего не произошло.
   - Почему я не ухожу? - удивился Кирбит.
   - Наверно, дело не завершено. - с удивлением ответил Лён, который ожидал, что демон сейчас окутается разноцветным дымом и исчезнет.
   - Чего же ещё? - удивился демон. - Лён, разве ты не завершил свои дела?
   - Мне кажется, что завершил. - растерянно ответил тот.
   - Зато я не завершил. - вступил в разговор молчащий дотоле Долбер.
   - А, да! - вспомнил Кирбит. - Тебя же ещё на царствие венчать. Тебе разве не сказали...
   - Заткнись. - враждебно оборвал демона Лён. - Я сам ему скажу.
   - Что скажешь? - с терпением обманутого, спросил его Долбер.
   - Мне не в такой обстановке хотелось бы тебе сказать это. - начал Лён, испытывая некоторую неловкость от своей скрытности и осторожности, потому что во взгляде Долбера сквозило недоверие. - Но придётся: я выяснил, что Лазарь в самом деле твой настоящий отец, а не тот крестьянин, у которого ты вырос. Есть несомненные доказательства вашего родства.
   - Вот как? - горько проронил царский сын. - Выходит, он знал, что я его сын, и собирался мною пожертвовать? Совсем, как мой неродной папаша однажды избавился от меня - уж больно ребёночек был неспокоен.
   - Да, он это знал. - с тяжёлым чувством подтвердил Лён. - И это правда, что я с него взял слово молчать об этом - я невольно играл ему на руку, потому что желал лишний раз убедиться в этом. Затем я и отправился обратно к Камню у дороги.
   - А зачем? - сощурясь, как от боли, спросил Долбер. - Без убедительных доказательств меня бы не признали царским сыном? А кто-нибудь спросил меня: хочу ли я принять наследство? Хочу ли я править этой страной и царить в этой развращённой богатствами столице?
   - Так он не хочет? - не поверил своим ушам Ромуальд, который уже под разговор тихонько направился к выходу из каменного мешка. Теперь он вернулся и влез в разговор, с интересом рассматривая собеседников.
   - Нет. Не хочу. - с презрением ответил истинный царский сын. - Иди, Ромуальд, прими правление. Это твой город и твоя страна. Возьми этот перстень, чтобы подтвердить своё право.
   Долбер указал на перстень светлого металла, валяющийся на полу. Ромуальд стремительно бросился к нему, схватил его и любовно надел на палец.
   - Так я теперь могу приказывать? - он обвёл ошалевшим взглядом всех присутствующих.
   Кирбит с досадой хмыкнул, Долбер отвернулся, а Лён сказал:
   - Нет. Это теперь просто перстень. Хотя его происхождение и необычно, но никакой пользы он тебе не принесёт - заключённая в нём душа не станет исполнять твоих желаний.
   - А сам для себя Перстень не может сделать ничего. - добавил невидимый собеседник - принцесса Гранитэль.
   - Ладно, мне хватит. - сказал Ромуальд и решительно направился на выход.
   - Пора и нам уходить. - произнёс Кирбит, глядя, как ловко его недавний подопечный карабкается по высоким ступеням. Вот он достиг верха и исчез за скалой.
   - Теперь всё? - спросил демон, снова глядя в небо и готовясь испариться.
   Но, снова ничего не получилось.
   - В чём дело? Ведь Долбер отказался от царствия. - с недоумением спросил Кирбит.
   - Я отправляюсь на поиски царевны, хоть она и совсем не царевна. - сказал царский сын сам себе - он не обращал более внимания на Кирбита.
   - Я помогу тебе. - ответил Лён.
   Кирбит некоторое время смотрел на них, соображая, что бы это значило. Потом он встрепенулся и воскликнул:
   - Вот как?! Эх, лимб, как же я не догадался!
   С этими словами он кинулся к выходу из каменной западни и быстро начал взбираться вверх.
  
   По выходе из заколдованного места Лён и Долбер увидели занятную картину.
   Егеря, которые сопровождали царя в эту дальнюю поездку, расположились на ночлег недалеко от обрыва. Тут же паслись лошади и была разложена царская палатка - всё ждало возвращения Лазаря. Утро уже было в самом разгаре, и слуги готовили на костре завтрак - жарили птицу, раскладывали хлеб, фрукты. Вот в эту мирную картину и вторгся нетерпеливый Ромуальд - он взялся потрошить сумки с царской одеждой горя желанием поскорее добыть себе новый наряд взамен растерзанных штанов и рубахи, снятых вдобавок отнюдь не с царского плеча. Егеря, естественно, взялись отбиваться от наглого голодранца, хоть бы тот и орал, что он царский сын, и совал бы им в нос перстень.
   Молодого Ромуальда крепко отдубасили и кинули в сторону, где он теперь давился злыми слезами и изрыгал ругательства.
   - Ну ничего, твоё величество. - глумливо заметил ему Кирбит, выбираясь на арену действий. - Как-нибудь помалу да получится.
   Он направился к вещевым мешкам, но путь ему тоже преградили.
   - Кто таков? - грозно спросили егеря, наставив на оборванца с битой физиономией острые топорики.
   - Я? - Кирбит задумался, но тут же нашёлся: - Я тот дух, который вечно бродит, ища, чтобы сделать зло, и вечно делает добро!
   И, пока стражи осмысливали сказанное, ловко увёл у них из-под носа один мешок, удрал с ним к лесу. Тогда вышли на белый свет царский гость и с ним какой-то незнакомец.
   - Я ухожу. - просто сказал Долбер, забирая своего верного Каурку.
   - А... я тоже ухожу. - сказал его спутник и взял караковую кобылу.
   - Где царь? - спросили у Долбера царские слуги, видимо почитая его в отсутствие своего владыки ответственным за дело.
   - Ваш царь... - Долбер заколебался. - Нет больше вашего царя. Его сговор с Каменной девой закончился провалом - она забрала Лазаря. Так что, вашему народу нынче придётся нелегко - придут на вас враги и будут рвать жезл и скипетр друг у друга.
   Он оседлал своего Каурого, закинул на седло дорожный мешок, вскочил на коня и улыбнулся царским людям:
   - Прощайте.
   - А это кто? - ошеломлённо спросили егеря, указывая на Ромуальда.
   - А.. а это... сами разбирайтесь. - со смешком ответил второй человек - незнакомец в слегка потрёпанной дорожной одежде, тоже взбираясь в седло. Оба всадника тронули коней и быстро поскакали прочь от каменной долины.
   Да, Ромуальду предстоял трудный путь на царствие.
  
  

Глава 12. Перед прыжком в неизвестность

  
   Отъехав от каменного распадка на пару часов, Долбер предложил Лёну сделать привал. Выглядел он как-то задумчиво и избегал смотреть в глаза товарищу.
   Лён прекрасно понимал, что у Долбера есть немало к нему неприятных вопросов, и потому приготовился выслушать упрёки. Но, как ни странно, Долбер не стал выговаривать ему за то, что Лён перестарался с маскировкой и умолчал о своём открытии - про то, что Долбер на самом деле царский сын.
   Разводя костёр, Долбер слишком много возился с хворостом, а зачем это было нужно? Ведь всё необходимое им давала волшебная скатёрка.
   - Ну, ладно, хватит дуться. - остановил его Лён. - Давай, высказывайся.
   - Знаешь, я решил... - медленно заговорил товарищ. - Я думаю, что нам с тобой надо разойтись.
   Он поднял глаза на друга, и в них было выражение вины и, как ни странно, твёрдости.
   - Я давно уже понял это. - признался Долбер в ответ на изумлённое молчание. - Я никогда и ничего не добьюсь, пока буду надеяться на твои волшебные вещи и твою магическую силу. Мне необходимо пройти свой путь одному.
   - Но, как же так?! - вырвалось у Лёна. - Ты отправляешься явно против какой-то магии, и отказываешься от помощи? Ты помнишь этот чёрный дым, который утащил царевну?
   - Никакая она не царевна. - возразил Долбер. - Ты помнишь, как мы побывали у Орорума?
   Лён кивнул. Он помнил, что именно после посещения этого древнего артефакта его товарищ загорелся идеей жениться на принцессе.
   - Я тогда тебе соврал, что видел своих родителей в богато убранной обстановке, с королевскими регалиями. На самом деле видение было совсем иным. Я видел двух детей - мальчика и девочку, лет трёх-четырёх. Дети были одеты очень нарядно, как знатные особы. Они баловались с оружием, и мальчик порезал кинжалом руку. Это было всё, что я видел, но девочка показалась мне странно знакомой, словно когда-то я был с ней знаком. И мне подумалось, что она принцесса, а я, наверно, был пажем. Вот я и придумал себе имя Александер. Мне нравилось это имя, и я соврал тебе, что слышал, как меня так называют. Не зря же меня Ромуальд обозвал лжецом. Поделом мне - обсмеяли меня. Но то, что я тебе рассказал есть то, что я видел у Орорума. Так вот, теперь я окончательно понял, что это была за девочка. Это дочь старого слуги, которого я видел во дворце, да не признал. Он тоже меня не узнал, и не мудрено - столько лет прошло. Вот эту девочку, которую звали Радмила, я и должен отыскать. Мне помнится, как мы по-детски клялись в вечной любви и преданности. Смешно, не так ли? Возможно, сложись всё иначе, я не вспомнил бы об этих детских клятвах, но невольно причиной её бедствия стал я - мой добрый царь-отец очень своеобразно использовал её привязанность к своему сыну. Теперь же мой долг велит мне отыскать её и исправить несправедливость.
   - Да, я всё это понимаю. - согласился Лён. - Но отчего один? Разве я на всём нашем пути допустил к тебе какую-нибудь низость? Или пренебрегал тобой?
   - Вот в этом всё и дело, что нет. - печально признался Долбер-Александер. - Даже в этом нашем путешествии ты терпеливо относился к моей сумасшедшей идее жениться на принцессе. Но теперь дороги наши расходятся - я отправляюсь на поиски Радмилы, а ты постарайся добыть Лембистору плохого человека. Кстати, это я протрепался царю о цели нашего пути. Я рассказал ему о Жребии.
   - А если наши цели приведут в одно и то же место? Кто скрывался за этим чёрным дымом?
   - Наверно, какой-нибудь маг. - нетерпеливо отозвался Долбер. - Найди его и отдай Лембистору. Я же отправляюсь в путь один.
   - Куда же ты поедешь? - попытался остановить его последним аргументом Лён. - Мы на краю заколдованного леса, а ты не знаешь, ни дороги, ни направления. У меня хотя бы есть вещь, которая укажет тебе путь. Давай посмотрим вместе в волшебное зеркальце...
   - Видишь ли, - улыбнулся Долбер. - У меня тоже есть волшебная вещица. Мне подарила её русалка - на прощание.
   Он достал из котомки платок, в котором было что-то маленькое и круглое. Это оказался клубочек грубой серой пряжи.
   - Ты помнишь, как однажды лесная ведьма дала нам такой же? - спросил Долбер. - Мы тогда отправились к этой дурацкой Верошпиронской башне высвобождать детишек Вещуна?
   Лён помнил это - такие весёлые приключения не забываются. Друзья весело расхохотались.
   - Я бы не оставил тебя так просто. - признался на прощание Долбер. - Но мне невыносимо присутствие этого Кирбита. Я с самого начала чувствовал в нём что-то враждебное. Зря ты не сказал мне сразу, что он - Лембистор.
   Да, зря не сказал. Совершенно напрасно Лён таился от друга, не желая обременять своего спутника лишними проблемами. А вон, оказывается, к чему приводит недоверие.
   В общем, простились они. Долбер-Александер сел на своего коня, кинул наземь маленький клубочек. Тот сразу заподскакивал, как будто ему не терпелось поскорее броситься в дорогу. И умчался Долбер на своём Кауром в глубину леса, лишь махнув на прощание рукой.
   Чувствовал Лён, что видит своего друга в последний раз. Эх, Долбер, Долбер, какая же у тебя необычная оказалась судьба. Кто бы подумал, что у этого неудачливого ведьминого ученика с тяжёлым и вредным характером окажется такое необычное прошлое и такое непредсказуемое будущее! Тот, кого Лён почитал за врага, в итоге оказался ему верным другом. Как они соперничали в лесной школе, и как сдружились после приключения на Дёркином болоте! Что будет после того, как Долбер обретёт свою царевну - ведь от царствования своего отца он отказался с истинно королевской брезгливостью к низости и алчности. Ты потерял друга, Лён.
  
   Когда последние глухие звуки от копыт Каурки растворились в молчании леса, из чащи выехал на жеребце Кирбит. Он был одет во всё новое, добытое из царской торбы. Если бы не разбитая бровь и расплывшийся по всей щеке синяк, он сошёл бы за знатную особу. Шитый золотом кафтан драгоценного зелёного бархата, высокая шапка с собольей опушкой, за плечом торчит длинный лук с инкрустацией.
   - Ну что, проводил? - спросил Кирбит, испытывающее глядя в глаза Лёну. - А я вот времени пока не терял, к вашему костерку принёс добычу.
   С этими словами он кинул наземь тушку тетерева и сошел с коня.
   - Долго ждал, небось? - с насмешкой спросил Лён, толкая рукой птицу. - Окоченела добыча.
   - Чем богаты... - невозмутимо ответил Кирбит, засучивая рукава и собираясь ощипывать добычу. - Кстати, я тут соль вам сохранил.
   И он со значением показал серую тряпицу, в которой Долбер хранил в дороге соль. С полным достоинства видом Кирбит начал деловито ощипывать тетерева, как будто ничего не случилось от каменистой пустоши, где он ограбил своих попутчиков, до колдовского распадка, где он подло заложил Долбера. Кочевник вел себя так, словно не сомневался в том, что дальнейшее путешествие они с Лёном пройдут вместе. Бессовестный сартан, сын степей, ворюга, обманщик и предатель - он как ни в чём ни бывало снова втесался к Лёну в спутники, и тот подумал, что так оно, пожалуй, и будет. Никуда ему от демона не деться, если он хочет с честью пройти Жребий. Так что придётся в ответ на учтивый жест Кирбита ответить чем-то большим, чем какая-то жёсткая птица, не нагулявшая по осени жира.
   - Не суетись. Раз мы с тобой попутчики теперь, прошу к нашему столу. - ответил Лён, раскидывая белую скатёрку. - Не твоими ли щедротами живём? Спасибо, что подкинул мне такие чудные вещицы. Ты нас кормил, теперь моя очередь угощать.
   - Я подкинул?! - изумился демон, во все глаза глядя, как простой кусок белого холста с вышивкой по краям уставляется посудинами с аппетитно пахнущей едой.
   - А разве не ты? - тоже удивился Лён. - Ты же тогда в пещерке, когда нас обворовал, не оставил эти вещи взамен?
   - Какие вещи? - ещё больше опешил Кирбит. - Да с какой бы стати я тебе оставил скатерть-самобранку? Это же бесценная вещь! Если бы я владел бытовой магией, стал бы я охотиться в лесу!
   Лён был поражён. Оказывается, он ошибался, полагая, что демон подкинул ему эти вещи в надежде когда-нибудь потом забрать их. Теперь Кирбит жадно заглядывал в судки, изумляясь чудесно приготовленной пище - скатерть-самобранка явно была ему в новинку.
   - А что ещё ты нашёл в этой пещере? - спросил он с набитым ртом.
   - Не твоё дело. - отшил его Лён. - раз не знаешь ничего, значит, ничего не знаешь.
   Поев как следует и напившись от души, эти два друга-недруга расположились на недолгий отдых перед дальней дорогой.
   - Надо же как... - задумчиво проговорил Кирбит, лёжа на расстеленном плаще и глядя в небо сощуренными глазами, в зубах он держал травинку. - Надо же, я думал, она его утопит, а она ему дала волшебный клубочек. Полюбила, значит.
   - Ты так спокойно признаёшься, что пытался погубить моего товарища?
   - Ага. - сознался демон. - В большой игре все ставки хороши.
   - А если я тебя сейчас на свой Каратель надену?
   - Нет, не наденешь. - убеждённо отвечал Кирбит. - Ты слишком рассудителен и терпеть не можешь неконтролируемых ситуаций. Ты ведь и во дворце Каменной царицы вышел только после того, как всё стало предельно ясно. Ты ведь точно знал, что Долбер не может погибнуть в поиске, и оттого спокойно рисковал его жизнью. В нас есть что-то общее, Лён.
   Выслушивать такое было очень неприятно, но всё же следовало признать, что в словах демона было что-то верное. Не об этом ли говорила ему и Гранитэль?
   - Почему ты привёл нас к этой маленькой пещерке, где потом и покинул? - спросил он.
   - А... - Кирбит задумался. - Помнишь, мы были у Орорума? В том приключении я оказался среди камней, которые мне что-то смутно напоминали. Все эти туманы, странные звуки, блуждания среди лабиринта, в котором ногу сломишь. И я странно молод, как будто вернулся в прошлое и вспомнил давно забытого себя... там ко мне и пришло воспоминание о Ороруме, о горе-провидце, о легенде, связанной с ним. Я как будто воочию видел разрушение горы и великана-недоумка. Всё всплыло в памяти, как будто только ждало момента. Мне кажется, это воля Жребия - чтобы я вспомнил что-то. Но, воспоминания так нечётки, так расплывчаты. А более всего мне был странен этот Фазиско Ручеро, как будто я был с ним когда-то знаком.
   - Я понимаю. - отозвался Лён. - У нас это называется дежавю - ощущения того, что уже когда-то ты был в этой ситуации, проходил всё.
   - Наверно. - согласился демон. - Поэтому я и повёл вас к Ороруму, что хотел увидеть что-то из своего прошлого, если оно у меня было. Кроме того, я хотел узнать, что увидишь ты. А что ты видел, Лён?
   - Не во мне дело. - ушёл Лён от ответа. - Что же ты видел у Орорума?
   - Что видел... - Кирбит задумчиво почесал синяк. - тогда я толком и не понял, что видел, и какое это имеет отношение ко мне. Да и сейчас не слишком понимаю. Может, позже откроется. Видел я человека, который ехал по этому колдовскому лесу. Ну, не совсем по этому - тогда тот лес выглядел несколько иначе - не было в нём так много нечисти и зла, зато было много удивительного.
   Лён усмехнулся про себя: Лембистор говорит о нечисти и зле, как будто сам не творил подлости и не совершал убийств!
   - Всё было как бы более юным, отчего я заключаю, что видение относится к далёким временам. Был ли я тогда, кем был и что делал? Хотелось бы мне знать. Но, чем-то был близок мне этот человек, хотя в видении лица его я не видал - был он в плаще с капюшоном, закрывающим лицо. И вот увидел я, как этот человек забрался в самую густую чащу, где жили люди небольшими селениями. Жили они на деревьях, свивая, как птицы, круглые гнёзда. Странный народ. И был у них шаман, вот ему и оставил человек свои магические вещи. Я видел это у Орорума. Зеркальце видел, дудочку, колокольчик - остальное скрыто. Откуда же я знаю, что это за вещи? - сам не понимаю. Оно пришло не из видения, а уже позже, когда я неожиданно вспомнил то, о чём до сих пор не знал - я рассказал историю о волшебнике так, словно выдумал её. До сих пор у меня сохранилось чувство недоумения от странной расточительности того человека, ни лица, ни имени которого я не помню. Зачем было так щедро раздавать свои сокровища?
   У Орорума пришла мне и вторая часть видений. Как будто еду я обратно тем же путём - обозлённый на что-то, с желанием мести. И вот, оказавшись снова у лесного племени, я решил забрать у них те подаренные вещицы. Но шаман, которому всё это было доверено, пропал куда-то. Его люди сказали, что он решил избавиться от магических вещей и отправился далеко. И вот вижу в видении: иду я по каменистой пустоши - вся она усеяна такими странными закруглёнными коническими вершинами в полтора-два человеческих роста, как будто чьи-то каменные шишаки торчат над землёй, а само войско утонуло в ней. Некоторые были выдолблены изнутри и представляли собой что-то вроде маленькой пещеры. Может, это какое-то ритуальное место? Не знаю - меня обуревало желание найти старика, чувствовал я, что он где-то здесь прячется. И вот я в самом деле нашёл его. Только уже мёртвого - лежал, он в такой пещерке, в выдолбленной в полу яме, со сложенными на груди руками, со всеми амулетами. Упокоился, значит.
   Кирбит замолчал, глядя в небо и нервно шевеля в зубах травинку.
   - Ты привёл нас в ту самую пещеру? - спросил Лён, чтобы расшевелить впавшего в задумчивость демона.
   - Я сам толком не знал тогда. Говорю же тебе: там много таких пещер. Та это была или не та - мне было неведомо. Я только вспомнил, что в этих пещерах жили отшельники - каждый выдалбливал себе в камне свою каморку и жил там до смерти. Когда такой старик умирал, сородичи приходили и замуровывали его в пещере, заравнивая стену так, что не оставалось никакой приметы. Может, все эти каменные конуса есть множество могил, которые копились тут веками. Мой же старик занял пустующую пещерку. Я полагал, что он спрятал волшебные вещицы где-то среди каменных шишаков, но что предпринял тогда - не помню. Надо же, а нынче без всякого труда я привёл вас именно в ту пещеру. Если бы знал я, то непременно откопал бы эти вещи. Да, видно, не судьба. Похоже, Жребий тебе определил быть хозяином этих вещиц. Ты пользовался ими?
   - Пользовался. - нехотя признался Лён. - И дудочкой, и зеркальцем. Только назначения прочих вещей пока не знаю.
   - А какие прочие? - встрепенулся Кирбит.
   Лён помедлил. А потом, повинуясь какому-то странному желанию риска, выложил перед демоном волшебные вещи, найденные в тайнике. Простой голыш, обточенный водой, серого цвета со светлыми прожилками - таких полно валяется по берегу Шеманги. Потемневший деревянный гребешок с длинными прямыми зубчиками, штук шесть из них были сломаны у основания.
   Кирбит так и уставился на них, в глазах его горело желание схватить вещицы. А Лён со смешанным чувством опасения и острого интереса смотрел на своего врага. Сможет ли Кирбит взять их? А, если сможет, как их отнять обратно? В какой-то миг он почувствовал, что способен из-за этих вещей ударить демона мечом, что даже Жребий не остановит его.
   Кирбит оторвался от жадного созерцания вещей и поднял глаза на Лёна. Возбуждение настолько охватило обоих, что руки их невольно пробрались к оружию.
   - Зачем тебе эти вещи, Кирбит? - спросил Лён. - Что ты будешь с ними делать?
   - А тебе зачем? - пробурчал тот, и хищный огонь словно угас в его глазах. - Что ТЫ будешь с ними делать?
   Лён замолчал и откинулся. Он видел в действии и зеркальце, и дудочку, и знал большую силу, что заключена в них. Вручать эту мощь Лембистору нельзя ни в коем случае.
   - Так, что же делают колокольчик, камушек и гребешок? - спросил Лён.
   - Понятия не имею. - буркнул демон. - Мы так и будем тут сидеть? Мне начинает надоедать этот поиск.
   - Да что ты? - усмехнулся Лён. - Быть в теле так плохо?
   - Вот именно что хорошо. - оскалился в улыбке демон. - Поэтому давай действовать, а не валяться на плаще, как индийский набоб в гареме. Откуда я знаю про набоба? Вот удивительно! Что ещё вернёт мне память?
   Со лживым смехом он вскочил с земли и направился к своему коню, который мирно щипал траву и старался держать поближе к караковой кобыле. Эта дама нравилась обоим жеребцам - и долберову Каурке, и сивому Кирбита. Характер у неё был добрый и ласковый - не то, что у её хозяина, пана Квитункового. Она легко признала Лёна новым хозяином и охотно позволяла о себе заботиться.
   - Ну что? - бодро спросил Кирбит, вскакивая в седло. - Куда двинем стопы наши? Есть соображения? Мне не терпится увидеть негодяя, которого ты мне обещал. Смотри, Лён, на этот раз срыва быть не должно. Этот поиск должен быть последним.
   - Никто тебе не препятствовал взять Сарантору или Лазаря. - с насмешкой ответил тот. - Тебе всё на блюде поднеси, да мёдом подсласти. Чего упустил его величество? Ты мажешь раз за разом, Лембистор.
   Тот словно подавился, оттого, что его впервые за всё время путешествия назвали настоящим именем.
   - Что-то мне больше нравится быть Кирбитом. - пробормотал он. - Я всё думаю: откуда я знаю его и его предков? Не придумал же я , в самом деле, эту историю про Огненную Саламандру? Хотя, сначала мне казалось, что придумал.
   Он нахмурил брови и тронул повод, разворачивая коня. А Лён смотрел на него со странным чувством досады и любопытства: никак он не мог понять, когда демон тешится обманом, а когда говорит серьёзно. Возможно, и история про воспоминания у Орорума тоже фальшивка. Может, и было что, а остальное демон напридумывал. Да ведь сделал это так ловко, что Лён заслушался и невольно поверил этому плавному голосу.
   Он достал из сумки зеркальце и стал поворачиваться по сторонам, ожидая, в каком направлении оно вспыхнет. В тёмном ободке зажёгся яркий свет, а в следующий момент показалось видение: высокий замок на горе. Мрачное сооружение, похожее на множество копий, устремившихся в укрытое тучами небо. Было это очень похоже на Сидмур, но даже отсюда ощущалось, что этот замок гораздо больше того укрепления, которое соорудил когда-то демон на маленьком островке среди безжизненного лимба.
   Лён невольно вспомнил страшную мощь демона-дракона, который тогда творил такие магические вещи, каких с тех пор не видел он от Лембистора, в каких бы обличиях тот ему ни являлся. Подумалось вдруг, что зря он так успокоился при виде того, как мало теперь может демон. Он лишён тела, но не ума, не коварства и не памяти. Не мог Лембистор забыть и простить ни боя в небе Сидмура, ни возвращения в лимб, ни своих дальнейших неудач. Ведь единственным его врагом был и остаётся Лён. Что за судьба всё время перекрещивает их пути, так что один не может оторваться от другого?
   - Вот это и есть наша цель? - спросил Кирбит, заглядывая в зеркальце через плечо своего спутника, для чего он приблизился на своей лошади совсем близко.
   - Не касайся меня, Лембистор. - сказал Лён, отстраняя его рукой. - Я знаю твоё коварство - ты стремишься завладеть волшебными вещами. Пока мы в поиске, я бессилен навредить тебе, но могу наложить своё охранное заклятие.
   С этими словами он обвёл вокруг себя и своей лошади рукой и произнёс слова, от которых в воздухе защёлкали искры и запахло озоном. Этому фокусу научила его Фифендра.
   - Не сунься ко мне, Лембистор, - руки оторвёт. - предупредил он демона.
   - Надо же, сколько я демонстрировал раскаяния в своих поступках, сколько делал вам добра. - расстроился тот. - А ты так злопамятен, так непримирим.
   - Слова, слова. - пробормотал Лён, резко посылая свою лошадь туда, куда указало зеркальце.
   - Да, я был драконом! - прокричал демон, едва поспевая за ним. - Это было то единственное тело, которое мне удалось добыть в те времена, когда я прозябал в лимбе - ни живой, и ни мёртвый. Огненный дракон из мира Унгалинг, который есть чудовищный сон лимба. Это сам ад, в котором, помимо огненных драконов, живут чудовища - жажлоки и сквабары. Ты помнишь сквабаров - чудовищную помесь медведей и драконов? Так вот, жажлоки ещё хуже - их невозможно убить, пока они дышат отравой Унгалинга. Тому же, кто сумеет укротить их, они становятся самыми преданными стражниками на охране любого сокровища. А сквабары, будучи убитыми во внешнем мире, снова переносятся на Унгалинг. Вот дракон и был тем единственным существом, что внял моим страданиям и согласился дать мне своё тело. Так я стал драконом-оборотнем, переняв от этого экзотического существа не только его злобу и ярость, но и его магию. Благодаря ему я перебрался в живой мир и покорил его. Это был Сидмур. Лишь магическая сила подлинного сына Джавайна способна перебросить тварей Унгалинга в живые миры.
   Лён прервал быстрый ход своей караковой кобылы и обернулся к бормочущему демону.
   - Что ты знаешь про Джавайн?! - воскликнул он, поражённый той мыслью, что демон в своём скитании среди смертоносных миров, может знать куда больше него, дивоярца.
   - Джавайн - это город, покинутый эльфами много-много лет назад. - признался демон, устрашённый огнём в глазах своего спутника.
   - Но разве Джавайн и Дивояр не одно и то же?!
   - О, нет! - засмеялся демон. - Джавайн и Дивояр совсем не одно и то же. Разве ты сам не понял? Как ты недогадлив, дивоярец! Спроси свой Перстень - пусть Гранитэль ответит. Вся древняя нечисть помнит Джавайн - не Дивояр! Дивояр лишь город людей-магов, и возник он совсем не столь давно - несколько десятков тысячелетий. А Джавайн уже тогда был покинут своими обитателями.
   Лён смотрел на Кирбита в ужасе: Гранитэль ничего не знает про Джавайн, а сам он полагал, что Джавайн и Дивояр - одно и то же, только в разных мирах небесный город называется по-разному.
   - Ты очень много мне сказал сегодня. - прервал он наконец своё молчание. - И я знаю, что ты ничего не делаешь просто так. Значит, тебе нужно, чтобы я это знал. Не буду спрашивать, Лембистор, что ты задумал - знаю, не ответишь. Но думаю, что с завершением Поиска наши с тобой пути не разойдутся. Отчего так переплетены наши судьбы?
   - Ты это верно сказал. - немного поразмыслив, ответил демон. - Наши судьбы переплетены. Но совершенно ошибаешься, если думаешь, что после того, как я получу тело, я хоть на минуту останусь с тобой. Нет, дивоярец, я буду держаться от тебя подальше. За тобой весь Дивояр, а я лишь одинокий странник, которого занесло в общество могущественных сил. Я сознаю свою уязвимость и не собираюсь ни в чём пересекать твой путь - уж слишком памятен урок, когда ты, мальчишка, уничтожил меня в небе моего мира, в Сидмуре. Во мне поубавилось спеси, и я обрёл вкус к мирной жизни. Всё, что я хочу - это обзавестись постоянным телом, найти себе тихое место и спокойно строить вокруг себя приличное человеческое общество. Я буду хорошим и добрым правителем, заботясь о своём народе и охраняя его. Неужели ты не понял, что Жребий мне преподал неплохой урок, окунув меня с тобой вместе во всевозможные виды человеческой и магической тирании. Я многое усвоил и давно перестал с тобой соперничать, я пытался быть тебе полезным, я был терпелив к твоей враждебности и недоверию.
   - Настолько, что пытался угробить Долбера. - непримиримо отозвался Лён.
   - Да, моя ошибка. - сознался демон. - Я полагал, что Жребий не даст погибнуть твоему товарищу - Долбер лишь выйдет из игры и не будет мешать нам в поиске. Но я просчитался в той оценке, которую ты дал мои интригам. Я действительно никак не могу угомониться и довериться единственно Жребию. Поэтому я и наказан, поэтому и упустил двоих людей. Я ведь тоже понимаю, как тебе трудно преодолеть твой нравственный барьер и сделать выбор. Ты дважды его сделал - не знаю, какой ценой, а я всё испортил. Прости мне моё нетерпение.
   Лён изумлённо посмотрел на кающегося демона - вид смиренного Лембистора вызывал не только недоверие, а даже отвращение. Не верил он демону ни на грош.
   Тем временем они миновали лес и выбрались на относительно открытое пространство: за мелкой речкой раскинулись густо зеленеющие луга, вилась дорога, живописно были раскинуты рощицы, а вдали синел лес. Через речку был перекинут бревенчатый мостик без перил.
   Кирбит остановился, глядя на этот мостик. Он зашевелил своими чуткими ноздрями, по-звериному принюхиваясь к густым запахам леса и реки. Что-то встревожило его в этой мирной панораме.
   - Нам точно туда? - указал он хлыстом на мостик.
   - Судя по зеркальцу, так. - признал Лён, сверяясь со своим магическим компасом.
   - Ты знаешь, что это такое? - снова задал кочевник вопрос.
   - Мостик. - усмехнулся Лён. - А ещё речка, ещё зелёные луга...
   Он хотел продолжить перечислять то, что было прекрасно видно, как на ладони, как вдруг картина за речкой словно подёрнулась тонкой дымкой, заколебалась и, когда лёгкий туман развеялся, глазам предстало новое видение: за речкой уже были не луга, а безлесые холмы, покрытые, как паршой, бледно-зелёными пятнами лишайников. Вдали не лес стоял, а виднелись низкие горы. И лишь дорога оставалась неизменной.
   - Что это?! - изумился Лён, оборачиваясь к своему спутнику и забыв о том, что принял решение не доверять ему ни в чём. - Снова заколдованное место?!
   - Вот именно. - озабоченно ответил Кирбит. - Только тут нечто иное. Это одна из множества зон, свойственных Селембрис - это сказка. Ты помнишь, как я завёл Чугуна в историю про Добрыню? Это была как раз такая зона. Я и тебя заводил в такое место - помнишь маркиза Карабаса? Только тогда плохо получилось: я несколько перестарался.
   - Мы попадём в сказку? В какую? - растерялся Лён.
   - Кто ж его знает. - озабоченно ответил Кирбит. - Но, я думаю, что твой приятель как раз и заехал в такую зону. А в таких местах путник испытывает наваждение - он становится как бы героем одной из историй, которые близки его духу. Каждому - своё, отчего и вид местности так переменчив.
   - Но он выйдет из этой сказки? - требовательно спросил Лён, остро сожалея, что позволил Долберу покинуть себя.
   - Совсем не обязательно. - усмехнулся сын степей. - Ведь сказка - это тоже жизнь, только со своими законами. Раньше вся Селембрис была зоной сплошной сказки, пока сюда не понабились люди и не стали изменять её облик. Они поселялись в таких местах, не зная их свойств, и становились участниками разных историй. Кстати, не так давно мы побывали в таком месте - помнишь про трёх заколдованных принцесс? Тогда мы попали прямо в область сказки, а теперь мы снаружи. Так что, пойдём?
   Лён посмотрел на картину за мостиком, который оставался неизменным. Там снова произошла перемена: вознеслись высокие горы, помрачнело небо, и дорога уходила в глубокий каньон. Однажды Вещий Ворон привёл его к такому же мосточку - тогда Костян впал в образ Добрыни Никитича. Насколько человек, вошедший в зону сказки, сохраняет свою личность?
   - Много же ты знаешь о Селембрис. - заметил он своему спутнику.
   - Всё больше вспоминаю. - ответил тот. - Память возвращается урывками.
   - А, может, сочиняешь? - усомнился снова Лён.
   - Может, сочиняю. - легко согласился Кирбит, трогая с места коня и направляясь к мостику. - Когда вернёшься, спроси Вавилу или Вещуна - они старые селембрийцы, они много знают. Был бы ты более любопытным, интересовался бы, так тоже знал бы.
   Он въехал на мост и обернулся.
   - Спеши сюда, дивоярец, а то нас размечет по сказке, как листья по полю.
   Лён поспешил подъехать и встал на мосту рядом с Кирбитом.
   - Ты думаешь, Долбер знал, во что вляпался? - спросил он.
   - Да кто же его знает! - беспечно ответил степной вор. - Наше дело маленькое - отыскать плохого человека.
   - Не стать бы опять лошадью для героя. - пробормотал Лён.
   - А было дело? - остро поинтересовался демон.
   - А то не знаешь! Разве ты не был змеюкой на Сорочинской горе?
   - Нет, конечно! - с негодованием отверг Кирбит такое предположение. - Ещё чего - соваться под руку Добрыне! Змеюка ведь не сносила шести голов. Нет, я тогда не сунулся в сказку, я ждал снаружи.
   - Как жаль. - заметил Лён, - Значит, не твоих детишек я потоптал тогда на горе на Сорочинския? Их, мабудь, десять тысяч штук було. Уж как мои ботинки погорели - страшно вспомнить! Вот я и боюсь: опять бы не попасть в узду.
   - Брось дрейфить, дивоярец! - засмеялся демон. - Не влезал бы в сказку с чёрного хода. Будем умнее - доверимся выбору сказочного мира - он сам определит нам роли, сам всем оделит, сам укажет путь.
   Они ступили с мостика на берег, поросший мелкой травкой.
  
  

Глава 13. Новые герои

  
   Великий Днепр, разлившийся широко, катит свои могучие валы, а низким берегом от запада к востоку усталый всадник бешено спешит. Покрыты пылью дальних странствий и шлем высокий, и латы на груди, а конь каурый, спотыкаясь, уж еле видит ямы на пути.
   Покрыто поле ржавою росою, усеян луг железом, как травой, и деревцем с кровавою листвою торчит из ямы кол с гниющей головой.
   Куда ни кинешь взгляд - от края и до края - лишь вороньё торжественно кружит, да пёс бродячий, с дрожью отрывая от мёртвых тел куски, бежит. Ни голоса, ни стона и ни плача, как будто умер звук по всей земле, и лишь далёкий, слабый и печальный, поёт немолчный колокол во мгле.
  
   - Постой, Каурый, вижу, тебе уже невмоготу. Вот погоди, минуем это поле, и я тебе пристанище найду. Пока же погоди немного, друг мой, ещё минуту потерпи, найди себе немного травки и голод буйный утоли. А я пойду, пройдусь межою, средь мёртвых богатырских тел - не разживусь ли булавою, а лучше я бы меч хотел.
  
   Идёт печальный путник сквозь заторы - то громоздятся горы лат, обходит стороною горы - щиты разбитые лежат. Пустые конские остовы нарядным крытые седлом - на чепраках львы и грифоны, орлы да туры под крестом. Оскалясь, смотрят черепа - в глазницах чёрных мухи вьются - как будто сами над собой, непогребёнными, смеются. Вот какова ты, славы дань, вот каково ты, бремя чести - все, как один, пошли на брань, все, как один, лежим мы вместе. За свой народ отдали жизнь, долг положили за державу, теперь храним мы рубежи и бережём святую славу. Иди же, путник, отыщи себе оружие по цели, и взяв его, не посрами герб благородный в своём деле. Пусть будет меч в твоих руках врагу бессонницей лихою, пусть неприятелю грозит расстаться скоро с головою. Благославляем тебя, брат, на счастье доблестной победы, да не несут твои обеты позора буйной голове - будь скор на сечу, храбр на битву, будь к слабым добр, и крут к врагу. Минуй все беды и преграды, осиль все тяготы пути, и обещаем, что в награду ты обретёшь свой дар любви. Пусть, брат, удача тебе светит, пусть не собъёт копыта конь, пусть белый день тебя приветит, а ночью охранит огонь. Ступай, Руслан, спаси девицу - мы будем за тебя молиться.

***

   Как светлым днём несётся степью буйный ветер, как треплет волны белых ковылей, как вьёт столбами пыль у трёх дорог, как мечет лист сухой к подножию кургана!
   Ух, облечу тебя вокруг, ух, как насыплю пыли на макушку - так будешь знать, старик-курган, как вольному полёту ветра мешать своей седой и старой головой!
   Когда угомонишься, дуралей, когда устанешь с листьями кружиться? Чего тебе трудиться пыль мне на макушку сыпать, когда на ней сидит мой гость и думу думает, и сердце гневом надрывает, и в ярости судьбу клянёт!
   Ну да, курган? И кто ж таков? Что с миром он не поделил? Чем на судьбу обижен кровно? За что ругает белый свет, кому грозится местью?
   Ступай да посмотри.
  
   Есть на верху кургана камень - что за богатырь туда его ввалил? На камне том сидит красавец-молодец. Какой бы девице не глянулись те сумрачные очи, что под орлиными бровями смотрят в степь ковыльную? Какой красавице не заглядеться на смоляные кудри, на чёрный ус, на смугло-бледное лицо? Зубами белыми и крепкими грызёт в досаде молодец травинку и смотрит неотрывно вдаль, как будто ждёт кого-то.
   Одна рука его невольно жмёт кинжал - у пояса висит богатое оружие. Вторая, с перстнем, играет пальцами - как будто врага душит. Так дышит тяжело красавец, как будто гнев младые перси раздражает, и огнем ярости точёные ноздри опаляет. Того гляди, сорвётся да сам себя за неимением врага по нежному ланиту дланью угостит и сам себя кинжалом прямо в сердце поразит!
  
   - Куда ж она девалась - как найти? А мой соперник - тоже женишок! Небось, уж след взял, как борзой кобель, и мчится, лая от восторга! Откуда бес его принёс? Как втиснул между мной и юною Радмилой? Ведь я же видел, как она глядела на меня, как вспыхнули под покрывалом щёки! Ну нет, не буду просто так сидеть, не буду ждать, пока мой враг за каждым скоком близится к победе, и каждым шагом отнимает у меня мою любовь! Ты не соперник мне, мужицкое отродье! Ты не противник мне, холопская душа! Рогдая никогда не обойдёшь и царства не похитишь! Всё, решено - я встречусь с ним лицом к лицу и сталь моя пронзит его собачье сердце!
   - Всё верно, сын мой, ты решил. - раздался в предвечернем сумраке неведомо кому принадлежащий голос. - Я обещаю тебе помощь, и буду впредь тебя вести по следу твоего врага, как вёл доныне тайною тропою.
   - Ох, это ты?! - вскричал Рогдай, вскочив со своего сидения, и заметавшись по верхушке древнего кургана. - Но, разве ты не говорил, что не желаешь помогать мне в моём деле?
   - Да, говорил. - признался голос. - А теперь решил, что месть сладка, и что душе моей невыносимо будет тяжко, коль завладеет твой соперник светлокудрый всем моим царством. Поэтому вставай, слезай с горы и мчись вослед твоему и моему врагу. Найди его и порази мечом своим в неверное и злое сердце. Тогда не будет у тебя соперника, Рогдай. Ты будешь царевне мужем, а царству моему царём. Спеши, однако, пока твой враг не приобрёл себе меча, а лишь разжился у поля бранного копьём.

***

   Как во чистом поле пролегал овраг глубокий, а в овраге том молодец сидел широкий. В плечах косая сажень, а голова, как пень.
   Хорошо в овраге - ветер не дует, дождиком не мочит, с собой котомка, в котомке еда. Рыжий конь поверху слоняется, над всадником издевается:
   - Пошли, хозяин, колдуна ловить - колдуна ловить, на кол садить.
   - Молчи, Рыжий, молчи бесстыжий. Не пойду я царевну спасать, не пойду колдуна искать. Пусть Еруслан с чернокнижником бьётся, пускай Рогдай с колдуном тем сойдётся. Пускай Ратмир ему очи повыдерет да бороду старую повыщиплет. А я буду в овражке посиживать, да калачики сладки поедывать. У меня тут сала шматок, да мёду кусок. Мне одна баушка сказала да всё честь честью обещала: будет тебе, Фарлаф, и царство, и царевна, только ты днём в овражке гуляй, а ночью на небе звёздочки считай. И вишь, старая, не обманула - на мосток меня впихнула, мне одёжку подарила и как принца нарядила. Как время вылезать придёт - она меня и позовёт. Так что, Рыжий, иди пока - не доводи мужика до греха.

***

   Есть в некоем краю чудное место - там, где степь переходит в прекрасные сады и лёгкие, нарядные рощи. Быстрые речки бегут меж невысоких холмов, звонкие ручьи поют под кронами диких яблонь, душистых магнолий, светлых акаций и пышных туй. Воздух там свеж и сладок, полон нежного тепла и будто напоен светом солнца.
   Среди буйной, яркой зелени стоят увитые плющами, древние белые камни, высятся полуразрушенные арки, угадываются очертания древних дворцов - ныне же гадать приходится, кто жил в них, и каковы были прежде эти светлые своды. Блаженное то место, как будто одичавший райский сад, поэтому странно звучит в нём человеческая речь, как будто вторглись беспокойные сыны Адама в запретную обитель и оглашают громким смехом волшебные холмы.
   - Ну что же ты, Ратмир, более не трепещешь о Радмиле? Не рвёшься в бой, не ищешь схватки? Так быстро охладили резвые ручьи ветреную твою любовь, и погасила пламень чувств кровь пьяных виноградных лоз?
   Так спрашивал со смехом, лёжа на траве, среди цветущих маргариток, витязь молодой. Доспехи сняты, шлем оставлен рядом, брошены рубашки, сняты сапоги, а сам говорящий лениво подпирает рукою голову, подставив свой стройный торс солнечному свету. Волосы его длинны, слегка волнисты, цвета обожженной глины. Его собеседник вольно лежит на травке, тоже сбросив надоевший груз доспехов.
   Тот, кого зовут Ратмиром - степной орёл, молодой хан, баловень судьбы, бессонница для юных дев, наследник многих поколений неукротимого кочевого племени, которое пожаром прежде проходило по южной степи и по северным притокам батюшки-Днепра.
   Играя гроздью винограда, хан смотрел, как в крупной ягоде гуляет сок - глаза Ратмира чуть раскосы, но ярки - взгляд их твёрд по-ястребиному и томен, как игривое вино. Он ничего не говорит - рот сжат, на скулах смуглых полыхает пламя. И вот красивой, сильною рукой отбрасывает волосы со лба и поднимает взгляд свой на соседа.
   - Я не решил ещё. - промолвил хан. - Не знаю, надо ли мне это приключение. Не так уж хороша Радмила, как говорили мне. Тонка, бледна, в движениях будто спутана, как лошадь. Нет в ней той грации и неги, которую люблю я видеть в юных девах, нет страстности, нет силы, нет горделивой стати. Но всё же, если подумать... есть нечто притягательное в этой северной печали, как будто журавлиный крик под стылым и холодным небом осеннею порой, когда все знойные ветра уже отдуют над степями, и крик высокий журавлей напоминает, что лето не ушло - оно лишь улетело в дальний край и нас манит с собою. Ах, если б был я птицей! Зачем мне многие стада в моей степи?! Зачем подвалы, полные сокровищ?! К чему сидеть мне среди мудрых стариков, выслушивая скучные прошения и рассуждая скучные дела?! Я хан, и хан великий - что же мне с того?! Завидую тебе я, друг мой! Ты - вольный ветер, ты свободен, как орёл, как дикий жеребец, как воды этого ручья, как сердце юной девы!
   - Да, я свободен. - по некотором размышлении промолвил спутник молодого хана. - У меня нет ни страны, в которой я хозяин, ни народа, которому я царь. У меня нет города, нет замка, который должен я хранить, нет ни жены, нет ни родни, нет денег и нет забот.
   Оба друга засмеялись и налили в чаши нового вина.
   - Ты счастлив? - жадно спросил товарища Ратмир. - Ведь не имея ничего, ты тем не менее, богаче всех, кого я знаю.
   - Счастлив ли я? Да, несомненно, в данный миг я счастлив. Я счастлив беззаботным днём и счастлив лунной ночью. Я радуюсь дороге и доволен, обретя приют на час. Но, в то же время я завидую тебе - твоей способности брать от жизни много, умению наслаждаться полнотой момента - ты, словно дуб, вцепился в жизнь корнями, а листьями обильно ловишь свет.
   - А разве ты не так? - спросил хан.
   - Нет, я не так. Я, словно облако, скольжу по жизни, всё обретая и всё теряя. Я владею очень многим, и я же не имею ничего. Время меня гонит, а я гонюсь за ним.
   - Загадками ты говоришь, друг мой. - заметил хан Ратмир. - Не юность ли тщеславная тебе велит играть словами, задавая речи смысл, которого в ней нет?
   Рыжеволосый собеседник засмеялся:
   - Ещё одна загадка, хан! Я сам не знаю, сколько лет мне, а юность моя длится очень долго. Время со мной играет в шутки, а я его вожу за нос. Ведь ты же знаешь: я волшебник.
   - О да, это мне известно. - заворчал шутливо хан Ратмир. - И уж мне известно, как вы, волшебники, ревнивы к возможностям друг друга - совсем, как мы, женихи, готовы рвать друг дружке горла, как собаки. Вот отчего ты рвёшься в поиск - неведомый тот негодяй, что колдовством похитил юную Радмилу, тебе, как в горле кость - ни выплюнуть, ни проглотить!
   - Да, я таков. - с довольным видом сообщил волшебник. - Но, не потому, что сильно так ревную, а потому, что всегда ищу возможность обогатиться магическим приёмом. А ты, любитель юных дев, знаток достоинств всех девичьих, властитель снов, великий обольститель, ты не спешишь к соперникам за схваткой?! Намедни лишь мне показалось, что хан Ратмир так и горит мечтой помериться мечами с удалым соперником за любовь царевны.
   - Да, я не прочь. Одно лишь только меня тревожит, одно покою не даёт: такое странное возникло ощущение, что будто бы всё это однажды я прошёл - соперничество с этими двумя, погоню за девицей и даже встречу с тобой, мой друг.
   - О, я прекрасно понимаю. Такое ощущение мы называем дежавю.
   - Ну да, мне легче оттого, что ты сказал мне это слово. Однако, вечер наступает, пора искать ночлега нам. Пошли, поищем крыши среди этих живописных развалин. Пожалуй, ночью будет дождь.
   - А ты откуда знаешь?
   - Смотри-ка, Румистэль: над горкой ворон разлетался.

***

   Средь сумрачных равнин и северных вершин, среди потоков горных, ущелий, скал, стремнин и горных троп бредёт устало путник, ведя на поводу коня. Каурый измотался, устал нести на крупе лишённого покоя седока, хромает он, глазами ищет корма - всё напрасно, зашли они в крутые горные хребты. Взмолился конь, жалко и тяжело стеная - зовёт и просит к седоку.
   - Товарищ мой, я знаю, ты устал. - промолвил пеший всадник. - Я виноват перед тобой. Забрался в дикие ущелья, с пути сошёл, дорогу потерял. Нам лишь до завтра найти пристанище сухое, а завтра солнца свет нас выведет на ровную дорогу. Видишь, тучи заслонили небо, закрыли светлые лучи, как будто нас с тобой похоронить тут возмечтали и камнем серым надгробие нам возвести.
   Он остановился и вгляделся в проём меж двух больших камней, что стражами безмолвными хранили некое подобие каменных ступеней, ведущих к тёмному высокому проёму.
   - Что-то не пойму я в этой сырой мгле: мне чудится или в самом деле вижу гостеприимную пещеру и вход, похожий на царские ворота? Пойдём, Каурый, пещера то или обман, но мы с тобою нынче ложимся на ночлег. Ах, жаль, что нет тут травки для тебя, и воды быстрые так глубоко бегут на дне разлома, что не добраться нам с тобой до сладкой влаги и не попить воды перед грядущим сном - тропа лежит высоко, а обрыв отвесный, как стена.
   И с этими словами ведёт усталого коня меж двух огромных серых скал, едва напоминающих фигуры горных стражей - на высоте десятка двух аршин белеют под шлемом каменным и островерхим как бы лица: чуть виден нос, провалы двух глазниц, и плотно сжаты губы. Но это всё обман, это всё игра - так с узкой и опасной горной тропки мельчайшие неровности камней глядятся, как значительные выступы лица и создают видение того, чего на самом деле нет. Да, точно нет, лишь руки каменные чуть выделяются в громаде монолита, да вроде как сжимают источённый временем и ветром меч. Да вот ещё: как будто две больших ноги вросли подошвами в незыблемую толщу камня. Так с двух сторон и охраняют никому не ведомый и никому не нужный путь каменные стражи - подобия двух застывших в долготе и бесконечности веков великих стражей древних тайн Селембрис.
   Идёт путник с жеребцом своим по выщербленным временем ступеням. Дивится: кто здесь прежде жил, зачем выточил из твёрдой каменной породы широкую лестницу меж двух бездонных гибельных провалов, глядящих в небо мёртвыми глазницами, с клубящимися в этих каменных котлах тяжёлыми и страшными в своём безмолвии ночными испарениями гор?
   Вот миновали всадник и скакун широкую и обвалившуюся арку входа - какие великаны тут ходили прежде, да не живёт ли в этом каменном дворце потомок прежней славы этих гор великих? Какой-нибудь гигант с одним-единственным мохнатым глазом посреди большого лба? Не скрыта ли под россыпью камней большая груда побелевшей кости? Не скалятся ли скорбно черепа, любовно сложенные горкой?
   Но нет - тут пусто и просторно. Поистине, покинутое царское жильё. Но, что там дальше? Погляди, Каурый, вот радость-то тебе и мне!
  
   В глубине пещеры заметно каменное возвышение, над которым сияет светом дня большая круглая дыра - пролом в незыблемом, казалось, потолке пещеры. Свет падает отвесно, а под ним растёт, как в охраняемой теплице, стройное и пышное деревце с округлыми плодами цвета мёда и румяным боком. Стоит оно, как в кадке, в окружённой камнем яме, а вкруг всё обросло живой землёй, украшено зелёною травою и мелким беленьким цветочком. Видать, давно тут деревце стоит и плод свой никому не может предложить, оттого лежат вокруг опавшие под тяжестью осенней спелости большие яблоки и устелили своей увядшей плотью, как кольцом, ту каменную кадку. Сгнивала плоть тут много-много лет, а из пролома лились дожди, светил днём яркий свет, и бури внешние не тревожили своим холодным дуновением сей тихий уголок, лишь наносили терпеливо пыль дальних странствий да семена, кочующие с ветром.
   Обрадовался всадник, возликовал и конь. И бросились к нежданному подарку мрачных гор, что приютили в своих холодных каменных чертогах измученного путника с изголодавшимся, усталым жеребцом.
   - Каурый, глянь: тут есть вода! Вот целый водоём образовался в стороне от яблоневого садика! Здесь впадина, провал в полу, а в ней собралась дождевая влага! Вот нам с тобой, Каурый, и награда за терпение и стойкость!
   Конь не отвечал - он торопливо подбирал губами с пола нападавшие яблоки и хрустел их ароматной, чуть подвядшей плотью. Наевшись яблок, умная скотина пошла и стала осторожно сщипывать из маленького садика траву, стараясь не повредить зубами лёгкий дёрн. А всадник снял с веток полдесятка спелых яблок и закатил у водоёма дивный пир.
   Сначала он умылся мягкою водою и расчесал хранящейся в мешке гребёнкой свои светло-золотые кудри. Потом достал оттуда же и чистую холстинную рубашку, расстелил на каменном полу попону, в изголовье положил седло и мирно упокоился на этом жёстком ложе возле водоёма, хрустя плодами и глядя в темнеющее небо, как в око каменного великана.
   Вот постепенно всё угомонилось - конь насытился, напился и затих, лишь изредка во сне качая долгой светлой гривой, а всадник молча думал думу.
   "Кто я такой? Откуда взялся я и как ввязался в это приключение? Как будто память мне не хочет отдавать того, что мне принадлежит по праву. Казалось мне, что я был сыном у крестьянина, потом попал к лесной колдунье, терял и обретал друзей, шатался в поисках несбыточной мечты по по столь диковинным мирам, что расскажи кому - сочтут лжецом. Придумал себе имя, нашёл и потерял отца, а сам так и не знаю, кто я и как назвать себя, когда я протяну Радмиле руку. Да полно, царский ли я сын, или снова бережу мечтами душу и сон свой беспокойством завожу?"
   Усталость дальнего пути сморила светло-голубые очи, изгладила печаль в лице, расправила две скорбные морщины меж бровей, прибавила щекам румянец, и вот губы спящего заулыбались - наверно, видит он во сне свою далёкую Радмилу и руки разлучённых вновь соединились, как в далёком детстве, когда она давали вместе обеты вечной верности и клялися в любви.
  
   Нет, всё это не так. Не Радмилу видел во сне тот безымянный путник. На этот раз не пропавшая невеста явилась витязю во сне. Не видел он ни стройную фигуру, ни рук прекрасных, ни заветного кувшина, что держали пальцы, украшенные драгоценными перстнями, не видел он вуали, что скрыла от него лицо прекрасной девы, и заставляла лишь гадать, что за глаза смотрели на него из-за таинственной завесы и что за слово проронили невидимые взору губы. И лишь воображение, распаляемое быстрой кровью, рисовало облик чудесный и необыкновенный - живую, воплощённую любовь.
   На этот раз, однако, не Радмилы вид явился спящему покойным сном искателю царевны. Перед сонными очами закружилась крохотная искра, она росла, вращаясь и отчего-то делалась тусклее. Вот звёздочка рассеялась и превратилась в чёрный дым. Но не был этот дым ни страшен, ни противен - он был лишь некоей завесой, за которой крылась тайна. О, тайна! - это слово так и манит юные сердца, так и морочит, так и обещает, так и обманывает, так и ворожит!
   Дивится витязь, но терпеливо ждёт. Вот волокна дыма расступились, словно открывая дверь, и в проём шагнула женская фигура. С первого же взгляда видно, что не просто в цвета скорби одета незнакомка - она сама есть подлинная скорбь. Темно в ней всё - от платья до вуали. Черны, как ночь, густые кудри, черны большие, яркие глаза. И лишь лицо бледно и нежно - такой чудесный цвет его, как будто кость слоновая, чуть тронутая слабой желтизной, облагороженная искусной резчика рукой, описывает безупречный овал лица и все его черты.
   Не видел витязь до сих пор такой диковинной красы - откуда, из каких земель приходит к грешным человеческим очам такая звёздная, поистине неземная красота? Он смотрит, хочет что-то ей сказать, но лишь безмолвно тянет руку - губы тяжелы, язык немой, слов нет, а в горле словно ком застрял. И он смиряется, и ждёт, что будет дальше. В одном лишь убеждён, что незнакомка в траурной одежде ему не враг, а друг.
   И правда - улыбнулись витязю эти нежные губы, а в глазах и ласка, и печаль.
   - Молчи и слушай. - она ему сказала, протягивая белую ладонь, а на безымянном пальце спящий с изумлением увидел знакомый перстень - чёрный бриллиант в оправе из двух золотых змей, что кусают свои собственные хвосты. Да, он такое видел, но где и у кого?
   - Неважно. - отвечала дева. - Это уже в прошлом, а нынче, витязь, говорю тебе, что сбился ты с дороги. Через эти горы тебе всю жизнь не перейти. Здесь ничего живого нет, а в путь обратный тебе с одними яблоками и водой во фляжке не пройти. Так слушай же, Еруслан Лазаревич, слова той, что видит потаённое и открывает скрытое. Как встанешь утром, иди в дальний угол, там раскопай каменный завал и скорее отступи в сторонку - посыплется каменная крошка, но откроется большой проход. Так ты и выйдешь на свой путь и там найдёшь ты всё, что тебе нужно. Не в старых латах тебе биться со множеством опасностей лихих. И конь твой, хоть и верен, но не годится для тяжёлых переходов и долгих битв. Я всё тебе дарю и всем тебя благословляю, а славу и победу обретёт лишь верное своим обетам сердце и храбрая в лишениях душа.
   Видение перед глазами спящего стало понемногу испаряться - рассеялся и чёрный дым, померкла и звезда. И Еруслан очнулся от своей дремоты.
   Осталось в памяти прекрасное лицо, волшебный голос, нездешняя одежда, и обещание - нетленную надежду вселила в сердце витязя любовь. Встаёт он, полон дерзости и силы, идёт к своему каурому коню, но видит - о, чудо! - преобразился жеребец его! Нет ни следа хромоты, ни печати дальнего пути, ни старых ран вокруг копыт, ни седых волос в хвосте и гриве! Конь снова молод, снова бодр, он стал гораздо выше в холке. Он смотрит карим глазом на хозяина, с которым долгий путь прошёл, и лишь не говорит -сказка, а не жеребец!
   - Пойдём, Каурый. - ласково сказал ему седок, проводя рукой по длинной гриве. - Нас ждут грядущие сражения и долгий путь к моей любви.
   Идёт уверенной походкой он к дальней, утопающей в тени стене. Там в самом деле, насыпана большая куча каменной трухи. Толкнул ногой - посыпалось со стуком, а там открылось нагромождение камней. Напрягся витязь, потянул со всей мочи молодецкой самый нижний камень - и скорее в сторону. Тут всё могучее сооружение пошло ломаться - полетели, как из катапульты, камни. А за стеною слышен долгий гул, как будто сошёл с вершины громадный каменный язык. Потом ещё долго грохотало, свистело, ухало, трещало, билось, завывало. В дыре шёл непрерывный каменный поток - в пещере стало пыльно, так что и конь и всадник поспешно отбежали прочь. И, наконец, камнепад угомонился, осела пыль, и Еруслан отправился в последнее свидание с гостеприимным водоёмом - умыл лицо, почистил лошадь, попил воды, наполнил флягу, набрал в дорогу яблок и, отойдя к открытому проёму, низко поклонился своему приюту - за добро, за ласку, за еду, за светлый сон, за всю твою заботу, каменный дворец, спасибо. А потом вошёл в образовавшийся проём.
  
   Нет ни следа того, что здесь минуту лишь назад бушевала каменная буря - всё чисто, ни камня, ни пылинки. Перед Ерусланом открыта светлая площадка - позади проём, а впереди широкая и пологая дорога, по оба края которой снова две бездонные пропасти. Но сбоку небольшой площадки стоит себе так скромно каменный сундук, и крышка, как у гробницы, обтёсана умело. Стало любопытно Еруслану - пошёл он к каменному сундуку и сдвинул крышку, напрягшись телом.
   Всё, как сказала та красавица в сновидении ночном - лежит под плотным кожаным покровом невиданный и дивный богатырский боевой убор. Высокий шлем, покрытый искусно сделанным рисунком - золотые орлы и золотые львы слились в непрерывном узоре, всё инкрустировано драгоценным камнем. К шлему прикреплён широкий плат кольчужный, но причудливый рисунок стального кружева, покрытого тонкой светлой позолотой, украшен множеством вкраплений - самоцветных дорогих камней. Так же великолепны и нагрудные доспехи, оплечья, запястья, налокотники - дивная, нездешняя работа! Кольчуга длинная с двумя разрезами - всё так же сложен орнамент плетения и так же раззолочена. И сапоги, обитые по носу и по пятке, с прочными подошвами и крепким, высоким голенищем, заходящим за колено и украшенные множеством камней. И нательная рубаха из цветного шёлка, и плотная, простёганная куртка, и кожаные, тёплые штаны - всё изумительно и всё прекрасно. Особенно хорош широкий плащ тяжелой атласной глади - алый, как кровь. Нет, королевичи иные не носили таких богатых и надёжных одеяний!
   И вот находит Еруслан под грудой снаряжения прекрасное седло, роскошную попону, украшенные самоцветом стремена, подпруги, плётку, узду, поводья - всё замечательно, но где же меч?
   Нет, меча в том сундуке не оказалось - нашлась лишь булава. Что ж, копьё у Еруслана есть - спасибо добрым братьям, что остались лежать на поле давней битвы. Теперь у витязя имеется и булава. Но меч - вот чего не достаёт герою, чтобы достойно встретиться с врагом.
   Еруслан седлает своего могучего коня - кладёт на него всю новую упряжь. Красавец-конь не шелохнётся, лишь смотрит гордо карим глазом. Затем хозяин облачился во всю новую одежду, оставив прежнюю на маленькой площадке. Потом он взял коня под узд и двинул прочь по склону - навстречу утру и своей надежде.
  
  

Глава 14. Те же - и другие...

  
   - Нет, здесь нам не найти ночлега. - сказал с сожалением хан Ратмир своему спутнику - волшебнику Румистэлю. - Смотри, уж тучи собираются над головою, а тут нет места, где бы скрыться от дождя.
   - Великий хан, орёл степей, боится вымокнуть под небольшим весенним ливнем? - шутливо отвечал волшебник.
   - Не в этом дело. - с сожалением отозвался на эту реплику Ратмир. - Я не имею пагубной привычки таскать с собою всё множество вещей. Что есть на мне, в том и скитаюсь по белу свету. Я, видишь ли, привык, что мне повсюду оказывают радостный приём и снабжают всем необходимым. Но нынче мы с тобой забрались в такие глухомани, что голоса живого не сыскать. Ты видишь эти стены, эти камни, чуть смотрящие поверх травы: тут некогда был высокий и просторный дворец. Так вот, со временем, когда он опустел, его населяли лишь ветра и приносили сюда своё добро - песок, пыль, землю, семена. Трава росла, нисходила в прах, удобряла землю и снова восходила. Так эти стены оказались сплошь погребены под зарослями радостных магнолий, душистых акаций, хлопотливого вьюна, цепкой повилики и прочих жизнерадостных могильщиков зодческих искусств. Здесь скрыт под наслоением земли большой дворец, но не мы в нём гости. Так что, Румистэль, пошли искать до ночи иной приют, чем эти благородные развалины.
   С этими словами хан вывел своего коня из пышных зарослей цветущих акаций, просвирника и вишен. Едва два друга вышли на простор, как остановились, с изумлением глядя на открывшуюся перед ними дивную картину. С этой стороны холма открытое пространство выглядело совсем иначе, нежели когда они вошли под зелёный кров старого дворца.
  
   С горки было видно очень хорошо, как простиралась далеко вперёд широкая и плоская равнина сплошь заросшая травой и яркими головками степного мака. Красные, оранжевые, лиловые и жёлтые цветы колыхали головами под лёгким ветром. С неба уже бежали тучи, но солнце ещё било меж их несомкнутых краёв - картина восхитительная и столь же нереальная: густая синева клубящихся хранилищ вод, окаймлённая горящим солнечным золотом по краю, и тени их, бегущие по сохранившей зной земле. Но не это изумило путников: вдали, на краю каменного обрыва, за которым синевой плескало море, стоял великолепный замок - высокие сводчатые переходы, крутые стрелы башен - всё походило на лёгкое, воздушное кружево, висело в воздухе, парило над землёй - чудесный, изумительный, невозможный зодческий каприз! А от высоких кружевных ворот, приветливо распахнутых навстречу вечеру, двигалась прекрасная процессия, сплошь состоящая из молодых девиц. Пестрели шарфы на ветру и развевались яркие одежды, трепались кудри, украшенные нежными цветами - это был поход сказочных красавиц, одетых лишь в газ и кисею.
   - О, это как раз то, чего я и желал! - воскликнул хан Ратмир и поторопил коня спуститься с горки. Там он ястребом взлетел в седло и, обернувшись, нетерпеливо махнул рукой волшебнику: чего, мол, тянешь? давай скорее!
   - Н-да, наш хан прекрасно адаптирован к среде. - заметит сам себе волшебник. - Давай и мы, моя дражайшая кобыла, последуем за приглашением к ночлегу. Глядишь, успеем доскакать до постоялого двора, пока с небес не сорвало закрышки.
   Тут он спустился и погнал вслед за Ратмиром. А тот уж оказался в толпе прекрасных юных пери - две пери на руках, одна уселась сзади и охватила хана нежными руками за стройный стан. С него стащили шапку, руками расчёсывая длинные густые кудри. Те девы, которым не досталось места на ханском жеребце, любовно глядя на степного ястреба, ведут его коня на поводу и гладят белыми руками пыльные сапоги Ратмира с загнутыми по-степному носами и золотыми каблуками.
   При виде второго гостя девушки возликовали. И Румистэль, сам не заметил как вдруг очутился среди кокетливых объятий, пламенных лобзаний, страстных вздохов и лепета ароматных уст. Он и не думал им сопротивляться - обхватил покрепче сразу двух девиц и поехал в окружении прекрасного воинства к воротам замка - сдаваться на милость победителя.
  
   За окнами рычала и металась буря, с небес летели огненные стрелы, и копья бледные дождя пронзали, рвали и трепали зелёный холм, где только час назад два друга наслаждались миром и покоем. Но здесь, под сводами волшебного дворца, ни хан Ратмир, ни его друг волшебник, не ощущали ни в малейшей мере безумства диких шквалов и бешенства стихий.
   Здесь было всё прекрасно - богатое убранство, ковры, в драгоценных вазах пышные цветы, и даже сад под разноцветною стеклянной крышей - покой, уют, тепло и нега. Восхитительные розы наполняли томным ароматом чертоги удовольствий. Но пуще всех украс дворца служили необыкновенной красоты девицы. Все, как одна, собою хороши, но всякая - иначе. От чёрных локонов до золотых кудрей, от чёрных глаз - до небесной сини, и все одеты так легко, что ткань прозрачная не столько закрывает, сколько открывает все потаённые девичьи чудеса.
   С Ратмира совлекли уже не только шапку, но и расшитое золотом и драгоценным камнем одеяние, с него стащили сапоги. И теперь толпа восхитительных танцовщиц увлекала его под пение цитр и мандолин к благоухающему водоёму, в котором среди парящей розовой воды плавали лепестки магнолий, роз, цикламенов, лилий и апельсиновых цветов.
   Ратмир уже забыл про друга - он нежно обнимал всех юных дев, всех ласкал и всем дарил свои лобзания. Все вместе они вошли в бассейн и стали весело смеяться, шалить, нырять, бросаться лепестками, плескать водой и наслаждаться.
   - Ну что ж ты, Румистэль? - прошептали на ухо волшебнику прекрасные уста, и он почувствовал, что совлекается с него его одежда, как будто кожа старая оставила его.
   - Ты что же, Румистэль? - насмешливо спросил Ратмир, укрытый волосами дев, как разноцветным плащом. - Боишься женщин?
   - Оставь, Ратмир. - небрежно отвечал тот. - Тебе ли знать, как много женщин видел я в своих скитаниях под солнцами миров!
   Он сбросил с себя последнюю одежду, открыв перед глаза всех дев своё стройное, худощавое тело с прекрасно вылепленными мышцами, и, схватив в каждую руку по прекрасной пери, бросился в роскошный водоём.
   Они весело так проводили время, резвясь и отдыхая, наслаждаясь изумительной едой, которую им подносили прямо в воду на золотых подносах, подавали пищу благоухающими пальцами ко рту, поили из чудесных кубков и за каждый съеденный кусок благодарили поцелуем.
   Вот, наконец, уставшие и одновременно возбуждённые от ласк волшебных пери путники оказались каждый в своей спальне.
  
   Из-за занавеса доносились раскаты высокого смеха, переливчатый баритон, звуки мандолин, песни, восторги, возгласы, весёлый визг - Ратмир умел всех сразу завлекать. Недаром сын степей привык привольно чувствовать себя в гареме. Радмиле предстояла участь занять одно из многих мест.
   Так подумал Румистэль, едва на некоторое время оказался один в своей спальне. Он лёг на широкое, необыкновенно сладостное ложе, вдохнул ароматы множества цветов, покойно вытянулся и взглянул на завешенный бесценной кисеей дверной проём. Оттуда, сопровождаемая тихим пением и запахом курильниц, вошла прекрасная и нежная гурия. Застенчиво взглянув на юношу, она откинула и без того прозрачное покрывало, представясь в пленительно бесстыдной наготе. Медные волосы с красноватым отблеском густой тяжёлой волной спадали ниже талии. А глаза её, неотрывно и с восторгом глядящие на гостя, искрились яркой синевой.
   - Иди ко мне, моя невозможная мечта. - тихо проговорил волшебник и протянул к ней руку, и погрузился в бесконечность и краткость ночи, напоенной лаской, страстью и неистовством - всем, кроме лишь одной любви.

***

   Однако, едет Еруслан среди полей, среди лесов, минует тёмные овраги, переплывает быстрые потоки вод, лишь сторонится гор. И понемногу сомнение его одолевает: а точно ли идёт он в этот раз, не сбился ли опять с пути? И то сказать, что нет советчика у витязя с собою. Был мелкий серенький клубок - довёл до мостика и в речку закатился. Был сон скитальцу - указала путь волшебница чужих земель. Но мир велик, а у света четыре стороны - куда же путь ведёт? И вот забрался путник в такое дикое местечко!
   Вот ехал-ехал, думу думал-думал, а как очнулся, смотрит: вот незадача! Кругом, насколько хватит взгляда, лежит сухая серая равнина, а со всех краёв её охватывает цепь высоких гор. Ни входа и ни выхода - как он туда попал?
   На небе солнца не видать - где север, а где юг? Лишь тучи серые висят над самой головою - висеть висят, а влаги не дают! Шуршит под копытом у коня седой лохматый мох, да камни сплошь покрыты лишайником сухим. Всё мёртво, пусто и тоскливо, и лишь далёко стоит высокий крутой холм с кустарником, растущим наверху.
   Досадно витязю, да делать нечего - поехал он в обход холма, искать прохода из ловушки. И так уж сбился он с дороги и потерял Радмилы след, а тут опять придётся блуждать среди горных кряжей - куда его дорога уведёт?!
   Приблизился к холму и изумился: не холм то вовсе, а большая голова. Нет, не большая, а огромная!
   Вот объезжает Еруслан кругом такое чудо, копьём тревожит длинные усы, щекочет древком в нос. Какой же богатырь обрёл тут смерть?! И каков же враг его величиною был, коль в землю вколотил такого великана!
   "Нет, явно не по мне такой соперник, мне век не совладать с таким чудовищным врагом! Моё счастье, что до меня нашёлся некто, кто был способен победить такую силу и обуздать такую мощь."
   И он уж повернуть хотел и обойти диковинное диво стороною, как вдруг раздался долгий вздох, которым понесло, как ураганом, коня и всадника его.
   Поднялись веки, тяжёлые и морщинистые, как старая дубовая кора, и глянули два огромных, в прожилках узловатых, налитых тёмной кровью, мутных глаза. Шевельнулись ноздри, из которых волосы торчали, как вязки хвороста, и раздался голос, подобный камнепаду:
   - Кто потревожил тяжкий мой покой? Кто разбудил меня от векового сна?
   А Еруслану нечего сказать - вот он, весь на виду, и спрашивать не надо. Хотел ведь пройти сторонкой, да не удержался - полез тут со своим копьём! И он учтиво говорит:
   - Не беспокойся, голова. Я еду по своим делам. Сейчас вот обойду тебя сторонкой, и снова сон твой будет тих и мирен.
   - Нет, не пройдёшь. - сурово возразила голова. - За твою наглость тебе придётся поплатиться жизнью. Я сотню лет спокойно спал и видел сны о юности своей, когда горы были мне, как бугорки земли, а пропасти - как ямки на дороге. Явился ты, порушил сон, теперь плати - таков закон.
   - Чего же требуешь ты, голова?
   - Сразись со мной, попробуй дерзким своим оружием убить меня.
   - Я не хочу.
   - Тогда прощайся с миром!
   И тут же голова потянула в себя воздух - коня и всадника, как вихрем подхватило и понесло ко рту. А там! Там полный рот чёрных, как смола, зубов, и каждый зуб, как мельничный жернов!
  
   Беда пришла! Как быть - нет у Еруслана Лазаревича меча! Нечем ему голову седую порубить, нечем великана погубить!
   Тут он со всей силы изловчился и на скаку метнул в глаз великану булаву. Взревела голова, откинувшись назад, открыла тайну, что хранила под седыми волосами - не было у головы ни шеи, и ни туловища!
   Озлилась великанья голова, собрала губы в дудку и так поддала, что богатыря снесло обратно на две версты, а может быть, на полторы - мы не считали.
   - Ну ладно, дуй, вояка! - раззадорясь, крикнул Еруслан. - Тебе не повернуться ни направо, ни налево - ведь шеи нет у тебя!
   И он под яростные вопли утратившей рассудок головы помчался вкруг, как ранее и собирался - обошёл смердящую струю. Вот сбоку заскочил, копьё железное он в стремя упирает и со всей мочи лошадиной на великана налетает. Как врезал по башке! Как остриём упёрся в край широкий шлема, как навалился, привстав на стременах, так и стронул с места целый холм, поросший за древностию лет по шишаку еловым лесом.
   Тут заскрипела голова, задрожала, наклонилась и вдруг, как камень, покатилась!
   Как глянул Еруслан в то место, где когда-то была у головы шея, и удивился: дыра большая там сквозит! Пустая оказалась голова - за многие года сожрали черви болтуна!
   А он в запале боевом - несётся, чтобы расправиться с врагом! Лишь подскочил, копьё занёс, хотел ударить в глаз... и опустил.
   Издыхает голова, тощает, съёживается, как пустая оболочка. От шлема отлипают виски и оставляют волосы седые на пропотевшем за года металле. И сам металл сминается, ломается, как кожа пересохшая. Ужасная картина!
   Смотрит Еруслан и печальную слезу роняет: как долог век был великана, и всё же наступил конец. А человеческая жизнь длиною в двадцать-сорок раз короче! И сколь ни суетись, сколько ни мечись по свету - конец один: тлен, смерть, бессилие и гниль!
   А голова меж тем свой мутный глаз приоткрывает, и сморщенные губы размыкает:
   - Спасибо, Еруслан, тебе. Спасибо, что прервал мой страшный сон, который много лет мне был заменой жизни. За то открою тебе тайну, которой стражем три века я служил. Я здесь не зря поставлен средь пустого поля - ни мёртвый, ни живой. Под этой головой хранится дивный меч - волшебный - который лишь один способен чернокнижника убить. Лишь этим волшебным оружием, откованным у древнего народа, покинувшего лик земли, меня и можно было обезглавить. И стал я сторожем над тем клинком, который разделил мою главу и моё тело. Лишившись крови, стал я тянуть живые соки из земли, поскольку из земли когда-то поднялись мои братья и весь мой народ. За много лет я истощил здесь всё живое, и сам стал чахнуть, и землю отравлять собой. Так вот, возьми на месте, где моя стояла голова, тот меч, которого боится враг мой. Пойди и уничтожь. И меч навеки твой - твой и твоих потомков.
   - Мне жаль. - печально отвечал отважный витязь. - Но у меня другой путь и другая цель. Когда-нибудь, клянусь, я отомщу за смерть твою. И кто же враг твой?
   - Черномор. - тускнея глазами и едва ворочая иссохшим языком, прошептала голова. - Этот мерзкий заклинатель, похититель жалкий девушек и жён.
   - Что?! - вскричал поспешно Еруслан, бросаясь к голове и требуя ответа: где обитает Черномор, какою он владеет силой, в какую сторону идти?
   Но, не было ответа - последний вздох сорвался с бледных и холодных губ.
   Поник Руслан. Потом поднялся, отправился туда, где в сыром и липком круге стояла прежде голова. Там он и нашёл блистающий клинок, к которому ни грязь, ни сырость не могла пристать - он светел был и ярок, словно не лежал три сотни лет во мраке и тёплом смраде старой головы.

***

   От бури не оставалось и следа - как будто лишь примерещилось. Но, маковичные луга словно обновились - и ране они были хороши, а нынче стали просто необыкновенны - такое благоухание вокруг, такая свежесть! Не нанесла свирепая буря никакого вреда ни земле, ни чудному розовому саду, ни волшебному дворцу. И море, оставив свою прежнюю ярость, нынче плещется и ласково смёется.
   Два путника проснулись далеко за полдень. И снова вовлеклись в забавы, купание, веселье. Снова толпа прекрасных дев, снова лобзания, снова сладостные перси, нежные ланиты, томные очи, лебединые объятия. Короче - надоело.
   - Послушай, меня уже тошнит от лукума, халвы, орехов и пирожных. - сказал Румистэль товарищу, выглядывая меж двух благоухающих потоков украшенных розами, магнолиями, лилиями и гиацинтами волос - чёрного и золотого. В то время, как две гибкие и стройные нубийки умащали драгоценными маслами его ноги.
   - Я в жизни столько не купался. - признался хан. - Мне кажется, с меня содрали не только старую, но и новую кожу.
   - А как ты думаешь, не задержались мы тут?
   - Девушки, ну хватит полировать мне ногти на ногах! Идите и натрите розовым маслом мои сапоги! - ласково велел хан, выпроваживая прочь танцовщиц.
   Он взял с подноса сладкий пирожок, откусил, скривился, выплюнул.
   - Мяса хочу, в жизни больше сладкого в рот не возьму! Драпать надо, Румистэль! У меня в степи целый стан стоит с высокими шатрами, а в стане том три тысячи наложниц. Хотел я перещеголять гаремом своим царя Соломона, да понял, что не потяну. Вот оттого и сбежал от них. Продать их, что ли? Нет, как-то не по-княжески.
   - А зачем тебе Радмила? - осведомился Румистэль, с сомнением глядя на столы, полные изысканнейших яств.
   - Да думал, может, эти северные девы с их неприступностью и холодностью взволнуют сердце и востревожат ум. Я слышал про загадку женщины и всегда смеялся. Я полагал, что этими химерами себя тешат те, кто просто не умеет быть счастливым. Теперь, когда я вспоминаю эту сдержанную скромность Радмилы, её холодную грацию, её изящное скольжение меж пьяных гостей - она умеет оставаться неприступной среди бушующего людского моря! Это ли не достоинство! Я слышал, что жёны славянские со своими мужьями холодны и целомудренны. Да, уходя в походы, я буду оставаться спокоен за мою супругу, не то что мои наложницы - за ними глаз да глаз! Нет-нет, да кого-нибудь в мешке приходится бросать в пустыне. Да, с ними просто и легко - они податливы, как масло, но каждый вечер брать супругу боем - это нечто!
   - О да! - с иронией отозвался Румистэль, глядя на ветреного и непостоянного, как ветер, хана Ратмира. - Но я не буду помогать тебе боем брать Радмилу. У меня другое дело: мне нужно достигнуть колдуна и изъять у него все его чёрные книги. Он слишком распоясался и стал злоупотреблять своим талантом.
   - Да? - удивился хан Ратмир. - А я думал, что ты находишься в вечном ученичестве и думал поживиться у чернокнижника его магическим приёмом - сам сказал.
   - Уничтожать магическую нечисть - моя работа. Я дивоярец. - кратко ответил Румистэль.
   - Раз так - в дорогу. - распорядился хан, вскакивая с кушетки и сбрасывая с себя просторные кисейные одежды. - Подать мне рубашку, халат, ичиги, шапку!
   Притаившиеся за аркою девицы вбежали с плачем и стали умолять обоих странников не покидать их гостеприимный кров. Они-де и мясо будут подавать им, и пирожки с печёнкой, и окорока, и буженину, и пельмени, и шашлыки, и гуся жареного, и уток с черносливом, и устриц...
   - Тьфу, вот устриц я особенно презираю! - воскликнул хан Ратмир. - Простите, милые, нам некогда - нас подвиг ждёт!
   И так, решительно развинув толпу рыдающих красавиц, он устремился прочь по залам, срывая драпировки и скидывая груды покрывал - он требовал вернуть ему ичиги, халат, соболью шапку, рубаху, шёлковы штаны и особенно - вернуть стальные латы.
   Девицы с ужасом взирали на погром и с воплями помчались доставать старательно запрятанное имущество гостя. Также всё вернули и его товарищу - стиранное, глаженое, отполированное, зашитое, раздушенное благовониями.
   - А если баньку на дорогу? - с надеждой спросила предводительница этого обольстительного стада.
   Оба гостя испустили громкий вопль и принялись ещё быстрее наряжаться в свои латы.
  
   Выйдя на просторный двор, они сыскали среди сказочных беседок, розовых шпалер и клумб своих коней. Всё было замечательно, но Румистэль вдруг с подозрением стал оглядывать свою кобылу, пока Ратмир душевно прощался с красавицами и каждой клятвенно обещал, что вскоре непременно вернётся к ним.
   - Поехали давай. - сказал сердито Ратмиру Румистэль. - Пока с тобой мы прохлаждались у волшебных гурий, твой Сивый обрюхатил мою караковую кобылу! Куда теперь мне ехать на беременной лошади?!
   - Э, нет. - оторвавшись от лобзаний и внимательно всмотревшись, отвечал степной кочевник. - Тут не мой красавец поработал - твоя кобыла брюхата не третий день. С кем спуталась она? Ну ладно, там увидим. Ну, и куда наш путь лежит?
   - Сейчас увидим! - со смехом отвечал волшебник. Он достал из рукава маленькое зеркальце в тонкой фигурной оправе и взглянул в него. Потом стал медленно поворачиваться в сторону, держа вещицу на вытянутой руке. Внезапно зеркальце блеснуло, и Румистэль вгляделся в него.
   - Я вижу берег широкой реки, песчаный обрыв и старую иву. - сказал он.
   - Ждать нечего - поехали. - ответил Ратмир. - До Днепра нам трое суток добираться.
   Странники вскочили на коней и поспешно покинули сии чертоги наслаждений.

***

   По берегу Днепра метался в бешенстве Рогдай. Его точило злое волчье чувство - он ненавидел своего врага. Проклятый Еруслан - он всему виною! Он перебёг дорогу славному Рогдаю! Он втёрся лестью к отцу Радмилы, он похитил первый взгляд пугливый, который юная царевна обронила из-под густой вуали! Заманил, околдовал, похитил! И надо же - всё это он легко проделал прямо под носом у Рогдая! А кто он был? Какой-то жалкий оборванец, холоп дворовый, пёсья требуха! И вот теперь он ускользнул от рук Рогдая! И нынче тоже ускользнул!
   Витязь молодой устало опустился на траву, скинул соболью шапку, провёл ладонью по вспотевшему лицу. Сегодня что-то жарко - солнце так и печёт с неба - так что рассудок как будто мутится, и чувства в неистовство приводит.
   Рогдай в душевном изнеможении расстёгивает ворот, водой из фляги мочит лоб. Глаза его невольно блуждают по берегу реки, по дальней роще, по тонкой линии тропы и взглядом задевают мирно пасущегося жеребца. От этого мысли отчего-то перескочили, и подумалось Рогдаю отстранённо: а почему же жеребец? Откуда жеребец? Разве у него была не караковая кобыла? Но это странное, ничем не объяснимое видение снова затонуло в глубинах памяти, что тяжкой, медленной волною то накатывала на Рогдая, то отступала - кто не сойдёт с ума?
   Он вспомнил: как ехал по склону заросшей дремучим лесом горы, как крался за деревьями, глядя на двоих, которые ограбили и бросили его. Это проклятый Еруслан со своим проклятым колдуном!
   Рогдай снова застонал, как от тяжёлой боли, но воспоминания продолжали всплывать.
   Да, тогда он понял, что враг его неуязвим, пока с ним рядом этот проклятый чернокнижник. Надо как-то разлучить их. И Рогдай (или кто другой?..), кипятясь от злости, придумывал и отвергал планы разлучения этой нечистой пары. Но, тут произошло нечто удивительное, как будто кто-то откликнулся на неистовую мольбу Рогдая. Кто-то? О, да - Некто!
   Рогдай с улыбкой посмотрел на перстень, украшающий его средний палец. Как чудесно, у него теперь есть покровитель! Да, это он тогда надоумил Еруслана покинуть своего охранителя - вот дуралей! Шалея от восторга, Рогдай (нет, это точно был Рогдай?) тогда слушал из-за кустов, как Еруслан отказывается от помощи колдуна. Слышно было плохо - немного далеко, но потом холоп поднялся, сел на своего коня и ускакал, а колдун остался! Вот тут не мешкая Рогдай (да что же так в виске стучит?!) кинулся следом за соперником, а тот уже вовсю нахлыстывал к мосточку. Знал, подлый, где искать Радмилу, а с нею царство Лазаря (упокойся его душа!)!
   Тут Рогдай смело ринулся вдогонку, да вот незадача - отчего-то унесло его куда-то в сторону от Еруслана. Потерял он своего врага! И с тех пор рыщет по обоим берегам Днепра, шарит по лесам. А нынче пришла ему в голову страшная мысль: а ведь волшебником, похитившим Радмилу был как раз тот гадкий колдун, который ехал с Ерусланом! Они точно сговорились! Да, это сговор, чтобы не допустить Рогдая на царствование! Они тогда ведь как думали: что он поедет обратно в столицу и станет утверждать, что он и есть пропавший царский сын. Нет, погодите, ведь пропала-то царевна! Ай, шут с ним, неважно, кто пропал. Важно избавиться от претендентов на трон. А тут ещё этот язычник Ратмир! Раньше Рогдай думал, что он просто потешиться заехал на царский пир и что на самом деле ему не нужно царство. Но потом смотрит: а степной стервятник то тут, то там возникнет. А потом со всей своей подлой кочевничьей душой примазался к Рогдаю и давай ему в уши дуть, что он-де бескорыстно хочет помочь ему победить врага и что он мечтает видеть витязя на троне царском. Тогда они через этого степного князя заключат мир и будут мирно что-то там то да сё!
   Витязь со злобой ударил кулаком в землю. Да, он был прост! А полагал себя искушённым в тонкостях интриг и междоусобиц! Эх, бурсак, учись у великих мастеров!
   Он в тоске огляделся снова. Куда же подевался Еруслан? Ведь вчера только это было.
  
   Ехал он по полю, искал своего врага. И чудилось ему, что вот как только обогнёт он эту рощу, как только минует тот овражек, так тут и встретит Еруслана. Тогда они сойдутся в битве, и мы ещё посмотрим, чьё оружие возьмёт! Не помнит Рогдай, откуда взялась на нём эта бранная одежда - прекрасный шлем, нагрудник, латы, кольчуга, перчатки и славный меч. Потом лишь догадался, что это подарок молчаливый его покровителя - волшебного перстня исполнения желаний. Разве не хотел он выглядеть, как богатырь, разве не мечтал блеснуть перед Радмилой, разве не желал, чтобы для его поистине царской красоты была и оправа достойной? Да, всё это он получил, а отчего? Оттого, что всегда почтительно обращался с высокими особами.
   Ну да, он искал Еруслана. Много раз обманывали глаза Рогдая, много раз бросался он с мечом на мирно едущего путника, а то и на пень корявый, когда в сумерках ему казалось, что слышит он голос ненавистного врага. И вот вчера он не поверил своим глазам, когда утром увидел его едущим на знакомом кауром жеребце. Сам Рогдай тогда едва проснулся - всю ночь ворочался под навесом и рисовал себе в мечтах, как он своими руками свернёт Ерусланову кудрявую башку! Как локончики эти золотые поотрезает своим ножом в то время, как противник будет слёзно молить о пощаде и обещать, что впредь не взглянет на Радмилу! Вот так всю ночь лежал и предавался сладкой мести, а утром едва продрал глаза, как видит: скачет Еруслан по берегу - жив и невредим.
   Вскочил тогда Рогдай в досаде, хватает верхнюю рубаху, ищет подстёжку, шарит шлем. В момент оделся, седлал коня и рванулся следом. Видел он соперника, как тот спустился на коне в низинку, что окаймляла быстрый ручей, текущий в Днепр, потом выбрался и поскакал далее. Был виден он на фоне светлого восхода. И вот прямо в чистом поле враг испарился с глаз! Вот так: был и нету!
   Как тут не обозлиться? Ну явно же колдовство! Вот теперь Рогдай сидит на бережку и ждёт: не появится ли Еруслан опять? Хотя, едва ли. Нет, проморгал Рогдай врага! Не надо было раздеваться, не надо было расседлывать коня! Нет, всё время нужно быть настороже, а лучше подождать врага в засаде!
  
   Рогдай вскочил с места и заозирался: ну, как враг выйдет, а он опять сидит!
   Чувствуя себя безумцем от своей нелепой надежды (Еруслан уж, поди, сотую версту отмахал отсюда!), Рогдай прячется с конём в кустах и, сам себя кляня за глупость, ждёт, затаив дыхание. Ну, сколько так ты простоишь, Рогдай? Час, два, до вечера, неделю? Чем больше будешь тут торчать в кустах, тем дальше ускачет проклятый Еруслан.
   Так, сам себя загнавши в злость, Рогдай спустя минуту выезжает из кустов. И тут случилось нечто удивительное.
  
   Перед глазами витязя далёко простиралось широкое зелёное поле - ни человека, ни зверя, ни птицы. По краям оно окаймлялось синим лесом, да сверху наливался синевой шатёр небес. И тут прямо над травой, саженях в десяти, задрожал воздух - так бывает, когда горячие испарения земли размывают очертания предметов. Но, тут было что-то иное.
   Воздух заколебался ещё больше, потом словно кто-то раздёрнул занавес, и в дыру явилось дикое и странное видение! Чужое поле, чужие небеса - всё, всё иное! Низко висят мутные, синие тучи, как будто небо воспалилось от бесплодия! Сухая, мёртвая земля и размытые очертания далёких гор. Было там ещё что-то, да Рогдаю было не до него, потому что из этого видения шагнул каурый конь со всадником на спине. И в тот же миг в этом сумрачном герое признал Рогдай врага! Но, в первый миг опешил: что за колдовство? Неужели подлый чернокнижник скрыл своего любимца от него? Вот где коварство! Он думал, что Рогдай ускачет, а тот не оплошал - он терпеливо ждал!
   Ликуя от своей удачи, Рогдай рванул коня навстречу ненавистному врагу - как говорил ему его счастливый талисман, как учил его перстень исполнения желаний - бей врага, пока тот не приобрёл себе меча!
  
   Опомнясь от своей задумчивости, едва покинув жуткую равнину, ещё помня битву с головой, Еруслан поднял глаза и видит: летит на него всадник с мечом наголо. Кому он снова помешал?
   Рука схватилась за копьё, но тут же бросила его в сторону - у него есть меч! Меч-кладенец, подаренный огромной головою!
   Сшиблись они в схватке, грянул гром, когда ударила сталь в сталь - булат в булат! Силятся превозмочь один другого.
   Поднял глаза Еруслан и видит бешеные очи Рогдая. Вот кто противник! Тут вскипела Ерусланова кровь, дым ярости застлал рассудок. Нет, им двоим на земле не жить! Пока он не вырвет зубы этой змее, не будет покоя ни ему, ни Радмиле! Как он устал всё время чувствовать за своей спиной эту аспидную злобу! Куда ни пойди, эти глаза всё время жгут его!
   Отлетели витязи друг от друга, словно разнесло их бурей. Соскочили со своих коней и снова схватились - брызги искр летят, звон идёт!
   Дикая, ослепляющая ненависть придаёт Рогдаю сил - теснит противника он к берегу реки - загнать его в илистое дно и тогда Рогдай хозяин положения. Не будет Еруслану пощады! Но вот снова сцепились, так что ни двинуться, ни ударить - топчутся на месте - кто первый сдаст. Глянул Рогдай в глаза противника и дрогнул - смерть свою он так увидел. Твердо выражение этих ненавистных светло-голубых глаз - как будто сталь небесная блистает вокруг черноты зрачка.
   Лишь на мгновение Рогдай ослабил хватку, как тут же ощутил, как неотвратимость дотянулась до него - холодная, безжалостная, вечная. Разрывая кольца, проникла под кольчугу, под латы лапа смерти и пронзила сердце. Вздох обронил Рогдай, разжались руки, на губы, щёки, лоб легла тень. Исчезла ненависть из глаз, и только изумление: отчего же, покровитель мой, ты не поддержал меня?
   Он отстранённым взглядом глядит на тот клинок, что погубил его, соскальзывает с лезвия и падает на землю.
  
   Печально смотрит Еруслан на погибающую юность, на прекрасного Рогдая. А тот скатывается с берега к реке, цепляясь мертвеющими пальцами за ивовую ветвь. Сползает перстень с пальца и остаётся на песке. Тогда две белые руки бесшумно выныривают из воды, охватывают нежно Рогдая тело, гладят лоб.
   Глядит Еруслан в ужасе и содрогается: русалка с длинными седыми волосами смотрит на него и улыбается, как будто говорит: ты помнишь? Но, ни звука так и не обронив, увлекает умирающего витязя в пучину, и лишь водоворот смертельный остаётся в этом месте.

***

   К вечеру прибыли на опустевший берег два путника на лошадях, мирно беседуя. Один отчего-то сокрушался, что его лошадь скоро не сможет нести его и надо ему как-то решать этот непростой вопрос. Другой же уверял, что его жеребец тут совершенно ни причём. Да что такое, сердился он, здесь в конях такой большой недостаток?! Найдём тебе, друг Румистэль, дикого жеребца, хан Ратмир его объездит, и будет у волшебника опять хороший конь.
   Нет, отвечал волшебник, тут нет диких жеребцов - тут тебе не степь, тут каждая пядь земли принадлежит какому-нибудь князю. И лошади тут так свободно не гуляют.
   Да как же не гуляют, не верит хан, а это что?
   В самом деле, как-то странно: оседланный буланый жеребец гуляет сам собою - травку щиплет, мух хвостом гоняет.
   - Да тут сражение было. - молвит Румистэль, глядя на растерзанную окровавленную землю .
   - Да, очевидно, где-то тут лежит и побеждённый. - согласился хан Ратмир, с любопытством оглядываясь вокруг. А Румистэль уже соскочил с караковой кобылы и отправился искать следов. Пригнувшись, он кружил по берегу реки, потом заглянул к воде.
   - Вот где закончилась схватка. - сказал он, спрыгивая на песок. - Вот здесь он скатился вниз и распростёрся у линии воды. Вот кровавый след, который почти смыла вода, но крови было много - песок впитал её.
   - Не повезло молодцу. - кивнул Ратмир. - Бери его коня - хозяину он больше не понадобится. Если был он героем, его сейчас уже ласкают небесные пери.
   Но Румистэль ничего не ответил, он заметил в песке у низко висящей ивовой ветви нечто интересное. Подобрался, взял в пальцы и изумился:
   - Я знаю, кто это был! Неужели погиб?! Как жаль!
   - Кто же? - поинтересовался хан.
   - Рогдай. - коротко ответил дивоярец, пряча перстень в ладони, и погрузился в думы.
   "Я сделал своё дело - я нашёл его. Сейчас бы можно и возвращаться, да жаль Ратмира оставлять. Я пообещал ему помочь в поисках Радмилы. Впрочем, и самому не хочется так скоро покидать эту зону наваждений - здесь всегда интересно и можно неожиданно встретить своих старых знакомых. Занятно так: облик прежний, а человек иной!"
   Он поднял голову и посмотрел на воду. Вот где нашёл ты свой конец, Рогдай. А точно ли Рогдай? Вот так всегда в зоне наваждений - воспоминания и события пересекаются, рождая странные ощущения нереальности или, как он там сказал Ратмиру - дежавю?
   В воде что-то неясно забелело, поднялось со дна, и встревоженный Румистэль увидел голову русалки. Глаза, как звёзды в ночи, волосы, как водоросли, растущие во тьме. А лицо светится, как цветок дурмана в густой лесной чащобе.
   Не успел волшебник сказать что-либо обитательнице омутов и коварных водоворотов, как рядом со светлой головой всплыла ещё одна.
   Черны намокшие кудри, как тьма ночная, а щёки покрыты смертельной белизной. Поднял утопленник веки бледные, и глянули на Румистэля глаза, похожие на лепестки фиалок. Прекрасен и страшен Рогдай, как видение из глубин преисподней. Губы бледные молчат.
   Так посмотрели оба на дивоярца и ушли молча в глубину.
   - Что это было? - потрясённо спросил Ратмир.
   - Русалка. - мрачно отвечал волшебник. Он был задумчив и молчалив. Поймал коня, проверил содержимое седельной сумки. Потом расседлал кобылу, бросив седло на землю и оставив только узду. Привязал её к седлу буланого жеребца, вскочил верхом и молча тронул в путь - Ратмир уже давно нетерпеливо поглядывал на дорогу, наверно, втайне радуясь гибели соперника.
  
   "Что-то было давно, что-то помню. Был некто Ромуальд - не его ли я сейчас видел в пучине, в объятиях русалки? Давно это было или недавно? Как будто время сомкнулось в кольцо и некто, кого я раньше знал, приблизился ко мне и стал частью меня. Всё это тревожит меня и я постоянно ощущаю присутствие чего-то. Впрочем, на то она и зона наваждения - здесь трудно сохранять самого себя. Вот Ратмиру хорошо - он прост, прям, незамысловатен, любит простые удовольствия, независим, имеет своеобразный ум и не расположен к рассуждениям о том, чего не понимает."
  
   "Почему так дрогнуло моё сердце, когда увидел я эти фиалковые глаза? Кто был мне Рогдай - соперник, враг. Так отчего же столь печально мне? Он посмотрел на меня, как будто вспомнил что-то, словно узнал во мне иное существо. Нет, зря я так - не стоит тревожить сердца химерами, которые иной раз память ложная выдаст прихотливо за подлинность. Как там сказал мой друг-волшебник - дежавю?"
  
   - Куда теперь? - спросил Ратмир у спутника своего, когда они покинули место гибели витязя.
   - Туда. - кратко обронил волшебник, поведя по сторонам своим диковинным мечом. Меч кратко вспыхнул, и оба всадника с караковой кобылой на поводу направились на восток.
  
  

Глава 15. Ах, какая женщина!..

  
   Влекомый страстью Еруслан, как зверь неприручённый, рыщет среди густых чащоб, просторных равнин и диких гор - пустынна местность, нет ни человека, ни голоса живого, ни тропы, ни старенькой избушки. Что за земля - как будто не знает и духу человеческого! Меж тем усталый Еруслан уже измучился, не видя с последней схватки с яростным Рогдаем ни единой живой души. Лишь сам с собой, да с безмолвным, хоть и верным спутником своим - Каурым - он общался, лишь ему поверяя все свои страдания и вздохи. Но что животное - оно хотя и слышит, но не понимает! Кивает головой, фыркает и дышит, но не говорит ни слова. О, если б спутник был у Еруслана добрый! Товарищ, с которым можно побеседовать в пути! Тот, кто понимает, разделяет, сочувствует героя чувству! Тот, с кем можно вечерами, у весёлого костра поговорить о красоте Радмилы, о похитителе её, о будущих надеждах! Так одичал несчастный Еруслан, что обращался с просьбой к птицам:
   - Скажи мне, сокол легкокрылый, где мне искать пути к моей любви? Как обойти мне эти сумрачные горы, как перескочить через глубокие ущелья? Что ждать мне от судьбы и чем отвлечь свой ум, что изнемог в борьбе с отчаяньем и горьким разочарованием?
   Но, сокол лишь клекочет в вышине, летает быстрыми кругами - добычу ищет - и скрывается в клубящихся туманом холодных, мрачных перевалах. Грядёт зима, а Еруслан всё скачет по пустынным землям северного края и всё никак не обнаружит обиталища своего врага, похитителя невест и жён, разорителя чужого счастья. Забрался Еруслан в своих скитаниях опять в крутые горы, снова заблудился и снова потерял свой путь.
  
   - Что за напасть: никак дорога вьётся выше и тропа моя стремится к неприступной каменной вершине? Зачем мне гнаться за горными орлами? Зачем мне забираться на своём коне в гнездо ветров? Всё это видел я, но проку нет в моих скитаниях.
   Так говорил усталый витязь, оглядывая зоркими глазами далёкие вершины и слыша воды, текущие по дну ущелья, сокрытого в тумане сивом.
   Сколько видно глазу, простиралась панорама дальних гор - высоких, седых вершин, покрытых снегом. Узкая неровная тропа то пряталась за скалами, то снова появлялась. Каурый тяжело дышал - устал, оголодал, отчаялся сбивать копыта по камням.
   Что делать, думал витязь. Идти вперёд, когда за поворотом, может быть, зияет пропасть? Или смириться и повернуть назад? Ведь едет он без ясной цели, лишь повинуясь своему томительному чувству да мечте однажды добраться до чернокнижника лукавого и мечом волшебным пощекотать у колдуна кадык. Радмила представлялась витязю бесплотной тенью - видением, мечтой, сном, обманом чувств - так мимолётно было их свидание, так краток миг, когда глаза их встретились. Было мгновение, когда она коснулась тонкими перстами его руки, и хмельной напиток перелился из драгоценного кувшинчика в бокал героя. Что было в этих двух секундах? А воображение так разукрасило сей быстрый эпизод, что Еруслану уже казалось, как будто знает он Радмилу с юных лет и многие года ждал мига встречи и радости воссоединения души с душой. Рассудок воспалялся и сам себя разогревал, вот оттого любой путь, любая дикая тропа казалась Еруслану ведущей к цели. Вот оттого забрался он в крутые горы, что нетерпение мешало ему искать пути в обход. Лишь стон коня и близость ночи тревожили героя и побуждали искать приюта среди скал.
   Впереди неясно выплывал среди тумана широкий каменный уступ, а на краю его стояла одинокая сосна. Как занесло бродягу в горы? Как укрепились корни на краю утёса? Зачем стоит так, безутешно глядя в пропасть? Как отвечает это зрелище печали и одиночества душевной муке Еруслана! И он направил своего коня по горной тропке - искать ночлега на скальном выступе, который, словно корабль, возвышался над вечными туманами, омывающими не только каменный утёс, но и весь мир!
  
   Уже стемнело, когда копыта усталого Каурки коснулись запотевшей ночною влагой плоской поверхности утёса. Площадка простиралась на десяток саженей в длину и ширину, а с одного края упиралась в крутую гору, бока которой обрывались в бездну. Далее дороги не было - тропинка привела в тупик. Лишь со всех сторон громоздились молчаливые громады гор.
   Глазам же Еруслана представилась надежда: тёмный провал входа в убежище для путника - пещеру. Лишь только он подумал, где добыть тепла, как изнутри пещера озарилась слабым всполохом огня - жилище обитаемо! Как знать, кто облюбовал себе укромное местечко?! Но Еруслан ни мига не засомневался - он спешивается и, взяв руки меч, идёт ко входу. Кто б ни был тут, он не помешает нынче витязю найти ночлег для себя и своего усталого коня!
   - Мир тебе, добрый человек. - так молвит Еруслан. - Мир дому твоему, удачи твоему пути и всем твоим надеждам исполнения большою мерой.
   - Что ж, будь и ты по мере твоих добрых пожеланий исполнен всех удач!
   Такой ответ услышал Еруслан от обитателя пещеры. Был тот стар и сед - длинные власа спускались по его плечам, а борода поросла зеленью от дыхания туманов. Сидел он у костра на большом камне со спинкою и подлокотниками - как будто кресло древнее вросло в пол каменной пещеры. Горел перед незнакомцем небольшой костёр, а больше в пещере не имелось ничего, кроме мха на стенах.
  
   Снаружи выла ветром ночь, а в убежище, где скрылся Еруслан, тепло и тихо - порывы ветра лишь изредка врывались под своды пещеры, тревожа языки огня.
   - Кто ты, отец? - почтительно спросил у старца Еруслан.
   - О, моё имя тебе ничего не скажет. - отозвался тот. - Мои лета так древни, что я сам забыл счёт своим годам. Но было время, когда и я был молод. С тех пор осталось во мне лишь стремление к скитаниям да беспокойство.
   - А что же было, что лишило тебя покоя? - спросил усталый витязь, предвкушая, что нашёл он в старце собеседника, который понимает тревогу молодости и её стремление в поисках судьбы. Да, большое счастье обрести слушателя для своих печалей, своих терзаний и своих невысказанных слов!
   - О да! - просветлел глазами незнакомец. - Я любил!
   Любил! Как сладко отозвалось в душе это волшебное слово! Как будто нити невидимые протянулись между собеседниками, соединив их память и сердца в родстве! Какое счастье встретить того, кто понимает тайные звуки сердца и пение души!
   - Как звали твою возлюбленную? - спросил гость. - Вы были счастливы? Как долго длилась ваша с нею жизнь? Скажи, отец, возможно ли гореть огню любви десятки лет с тем, чтобы согревать сердца супругов долгой страстью?
   - О, нет. - старик закрыл глаза рукою. - Моя история не увенчалась союзом долгим и не была счастливой.
   Чудесно! Есть ли что более волнующее, чем рассказ о страданиях любовных, разлуке двух сердец и неутолённой страсти?! Истории о расставании влюблённых издревле служат пищей доброй страсти и неизменно греют своим возвышенным трагизмом затронутые чувством юные сердца! Так Еруслан горел желанием поведать о своей Радмиле, о своих вздохах, снах, ночных видениях, безумной скачке по полям, скитаниям в горах и всех тех подвигах, что делают влюблённые, которых постигла горькая разлука.
   - В те дни, когда был молод я. - заговорил старик. - была средь всех прекрасных юных дев одна прекраснейшая всех девица. Стройнее стана не было среди её подруг. Глаза её напомнали мне два северных прозрачных озерца - так ярок был и так кристален взор их. Но, так же холоден и так же неприступен.
   - О, да! - с чувством отозвался витязь. - Глаза моей любимой мне напоминают северные звёзды - далеки и ярки! Хотел бы я...
   - Но сердце девы юной было словно сковано холодным льдом. Её краса - вот что её пленяло! Она была собой увлечена! Как горный лёд, который смотрит в небо и не отражает ничего иного! О, это сердце, ему имя - камень! Сколь раз пытался я увлечь его любовной песней, склонить к взаимности венком из лилий - даром нежных чувств! Она смеялась.
   Старик вздохнул и поднял вверх глаза, в которых отражалась грусть.
   - И что же?.. - не смея прерывать воспоминаний старца, спросил гость молодой одними лишь губами, так потрясла его история неразделённой страсти.
   - Я решил, что растоплю лёд её сердца дорогими подарками, раз венки из лилий и нежный зов мой не трогают этого полного гордыни сердца. Я стал разбойником и слава обо мне прогремела среди лесов и гор. Я был суров и грозен, я грабил на дорогах, срывал с прохожих шапки, резал кошельки. Я ожесточился сердцем и думал об одном: как угодить ей.
   - О, да, я понимаю. - шепчет гость. - Страсть жестока...
   - Когда я встретил её на девственном лугу, она едва взглянула на все сокровища, что бросил я к её ногам. Она смеялась, слушая мои признания.
   - Но это бессердечно! - вскричал влюблённый Еруслан. - Как можно?! Вот моя Радмила...
   - Тогда решился я на страшный шаг. - прервал его старик. - Я кинулся на поиск тайных средств, что подчиняют душу девы и обращают её в страсть. Колдовские чары, любовные отвары, привороты, зелья - вот что решил постичь я ради обретения её любви! Я словно обезумел, желая с ней соединиться! Все мои мысли, все чувства поглотила эта неразделённая любовь!
   Герой безмолвствовал, горящими глазами глядя на собеседника. В душе Еруслана полыхал пожар, неистовствовали чувства. Сильно билось сердце, в висках стучала кровь, на щеках румянец, дыханье тяжко прерывалось, как будто самый воздух обжигал искусанные губы.
   - И я вовлёкся в долгий поиск волшебного состава - того, который лишь один мог приворотить ко мне любовь моей Фаины.
   - Так её звали Фаиной... - молвил Еруслан.
   - О, да! Фаина - моя непроходящая сердечная печаль! Её прекрасный образ тревожил меня долгими ночами, когда я занимался в глубине пещер возгонкой магических веществ, паров таинственных металлов, слёз кремня, дыхания рассвета, плавкой изумруда, и добыванием сока из философского камня. Я забыл про всё: время для меня утратило свой ход, и годы превратились для меня в минуты. И вот настал момент, когда однажды собрались на дне сосуда две капли волшебного состава, который должен был мне подарить любовь Фаины. Я вышел из пещеры, вдохнул сожжёнными ноздрями воздух раннего утра, взглянул ослепшими глазами на верхушки гор и проглотил те две бесценных капли. В тот же миг раздался гром, затрепетали камни, пронёсся ветер, и вот передо мной возникла тёмная фигура.
   - Любовь моя! - вскричала старенькая старушонка. - Я твоя навеки! Люби меня! Я вся твоя! О, витязь, то была она! Моя Фаина - дряхлая и чёрная, как сгнившее дупло! Кривая и горбатая, как чёрный пень! Я слишком долго занимался опытами и не заметил, как сам состарился и поседел! Но приворот подействовал - она в меня влюбилась! И требовала нежных ласк! А я почувствовал в душе лишь холод и отчаяние смерти. И кинулся я прочь, а за спиной моей звучали страшные проклятия - моя Фаина за эти многие года, что я провёл в темнице возле тигелей и перегонных кубов, сама приобрела способности колдуньи! Любовь её мгновенно обратилась в испепеляющую ненависть. С тех пор она шатается по свету, ища меня и стремясь во всём испортить мне существование. Лишь этот горный и суровый край ей недоступен - здесь я укрываюсь от её злодейства.
   Старик умолк под взглядом потрясённого героя. Он горестно поник седою головою, и на макушке его отчего-то красовался засохший старый мухомор.

***

   Два добрых друга и спутника - Ратмир и Румистэль - коротали дорогу в разговорах. И разговор, понятно, то и дело шёл о любви и девах - ведь оба собеседника были довольно молоды. Пытливый хан Ратмир искал случая дознаться о тайной страсти своего товарища, а тот в свою очередь старался разговорить Ратмира.
   - Послушай, Румистэль, я видел, собственными очами наблюдал, как холоден ты с девами был в те три дня, что мы гостили в волшебной обители любви. - заговорил Ратмир. - Ты вроде и ласкал их, вроде увлекался, но как-то очень отстранённо: как будто видел вдалеке иную, недоступную тебе вершину страсти. О ком мечтаешь ты, мой друг, о ком ты иногда вздыхаешь, как будто нечто есть, что неуловимо избегает твоих объятий? Мне кажется, ты так хорош собой, так смел, умён и свободен в мыслях, что нет женщины, которая бы не польстилась на счастье быть с тобой.
   - Нет, ты ошибся, Ратмир: в женщинах гораздо более необъяснимой прихотливости, нежели кажется мужчинам. Тут недостаточно лишь молодости, обаяния и непринуждённых жестов. Ты привык иметь дела лишь с одалисками, а те сродни холодной расчетливости рыночных менял. Их любовь, а скорее любодейство, не насыщает сердца - лишь даёт утеху телу.
   - Сердце?! - изумился хан Ратмир. - О чём ты? Кому из женщин можно доверить своё сердце? В сердце живёт лишь вечное - то, чему не изменяешь сам! То, чему ты отдаёшь все силы своей души и верность своей жизни! У тебя есть что-то, к чему стремишься ты с неизменностью намагниченной иглы? Что гонит тебя в непрестанный и нескончаемый подвиг?
   - А у тебя такое есть? - спросил с язвительностью лёгкой Румистэль.
   - Да, есть! - ответил пылко хан Ратмир. - И это отнюдь не женский пол!
   - Ну да. - заметил Румистэль. - Наверно, это какой-нибудь старинный камень среди пустой степи - со стёртым носом и едва заметными губами. Тот идол, которому вы поклонялись всем народом более десятка тысяч лет, принося ему в дары сокровища, отнятые у чужеземцев, и доставляя радость зажиревшему от трупов воронью.
   - Не надо осуждать чужих обычаев. - небрежно бросил хан Ратмир. - За оскорбление богов мы можем биться до смерти, но я отдаю идолам лишь честь, а славу оставляю за собой. Ты друг мой, Румистэль. Давай не будем касаться того, что может нас поссорить. Продолжим разговор о женщинах. Скажи мне честно: о ком вздыхаешь ты, когда в вечернем разговоре у костра вдруг умолкаешь и смотришь затуманенными очами в танцующий огонь?
   - Я думаю об Огненной Саламандре. - шутливо отговорился Румистэль.
   - Не надо. - мягко отвечал Ратмир. - Диковинная история моего прапрадеда Яхонта известна всем в степи. Не от него ли унаследовали его потомки беспокойство и мечутся до зрелых лет по свету, отыскивая то, чему названья нет? Ты влюблён, мой друг, - признайся. Влюблён и несчастлив в своей печальной страсти. Не лучше ли забыть о ней, увлекшись погоней за краткостью случайных встреч? Чем одна девица лучше многих? Зачем дарить одной красавице весь пламень своей жизни? Ведь, получив искомое, ты тут же охладишься и будешь изнывать от необходимости терпеть её, навязанной тебе твоим же долгом! Неужели поиск есть смысл цели?
   - Ратмир, ты ошибаешься. Я не мечусь по свету с целью подвига во славу милой. Едва ли соблазнят её все те геройские истории, которыми полны все сказки. Считается, что женщина, как идол, ищет постоянной жертвы, слагаемой к её ногам. Что она, подобно истукану, испытывает радость при виде вынутых сердец. Если было бы всё так - всё было б слишком просто. Нет, я не сражаюсь за любовь. Я выполняю свой давний долг, это просто моя работа, продолжение тех дел, что делали мои предки. И я надеюсь, что не оставлю своим потомкам той несвободы, что обрёл от своего рода. Я невольник долга, а не женщин.
   - Да, это несравненно достойнее и выше. - помолчав, ответил хан Ратмир. - Не хочешь ли сказать, что, кроме той тайной боли, что несёшь ты в мыслях - кроме долга рода, нет в тебе иной печали? И что вздыхаешь ты иной раз лишь от тягости заботы, вроде того перстня, что подобрал ты на берегу Днепра, на месте гибели Рогдая? И при том ты не украсил этим перстнем своей руки, а спрятал находку в плотный кожаный мешочек, что держишь ты за пазухой. Я полагаю, на мешочке десять тысяч наговоров от чужой руки. Неужели твоя работа в том и состоит, чтобы собирать оброненные кем-то сокровища?
   - Ты угадал. - холодно ответил Румистэль. - Отсюда прямо я направлюсь к трём вершинам, стоящим посреди пустынного и мрачного места. Те есть не что иное, как окаменелые останки древних великанов, которые более не ходят по Селембрис.
   Всадники остановились и огляделись: солнце близилось к закату, а по земле пролегали уже длинные фиолетовые тени. Степь погружалась в ночной мрак, отдавая накопленное за день тепло и источая острый дух полыни. Где взять ночлега? Расположиться в поле у костра?
   Взгляд Ратмира обошёл вокруг и устремился к бедной хижине, примкнувшей у реки. Лёгонький дымок едва заметно колыхался над низкой трубой - в жилище кто-то был и этот кто-то готовил на огне. За домиком виднелась изгородь, и в вечернем сумраке угадывался за этой плетёной из лозы преградой небольшой сад. Ещё дальше зрело колосилась рожь, а у реки приткнулась утлая лодчонка.
   - Ну вот и место для ночлега. - заметил хан Ратмир. - Хозяин так беден, что едва ли откажется за горсть монет предоставить свою постель для двух богатых путников. А сам он будет рад всю ночь сидеть снаружи, сторожа двух наших жеребцов и успокаивать твою кобылу. На что она нужна нам? Давай оставим будущую роженицу и её приплод неясной масти в уплату за ночлег - хозяин беден и явно будет рад. А мне уж надоело тащиться шагом из-за её большого живота. Вот, право, женщины! Пока юны, собою представляют тайну, а как кого допустят в свою святыню, так сразу превращаются в обузу - толсты, неповоротливы, тупы, капризны и унылы! Нет, Румистэль, ты меня не убедил: нет женщины, что ввергла бы меня в печаль, подобную той, что ты прячешь в своём сердце и которую столь тщательно хранишь от моих глаз! До завтра затихаю, а утром снова в скачки за приключениями и забавой!
   С этими словами хан Ратмир резво полетел к избушке, оставив Румистэля идти шагом из-за беременной караковой кобылы - той уж скоро приспело разродиться, и бедное животное стонало из-за бессердечия хозяина, который вместо отдыха тянул её в дорогу.
   Ратмир несётся к дому, весёлым криком оповещая обитателя жилища о том, что предстоит ему принять под своим кровом двух путников усталых и предоставить им помимо своей постели горячий ужин у своего очага. Горшки кипят, еда шкворчит, а два голодных витязя уже спешат к накрытому столу! Что может быть святее бескорыстного гостеприимства! Гость свят - он есть посланник от богов! Эгей, хозяин, спеши исполнить долг!
  
   Тут со всего скоку хан осадил коня - из бедной хижины вышел не мужчина, степенный пахарь или пожилой рыбак. Не сгорбленная трудами и годами ветхая старуха. Вышла дева - высокая и стройная, с распущенными чёрными кудрями. Она готовилась ко сну и прибирала на ночь свои прекрасные и длинные власа.
   Как глянула хозяйка дивного жилища на Ратмира, так и обомлел он - таких необыкновенных глаз ни разу не встречал он ни у одалисок, ни у гурий, что толпою окружали его во дворце у моря. Томно-нежные, с лёгкой поволокой, они заневолили юношу и увлекли - ему казалось, что уже плывёт он в облачно-пуховой колеснице по небосводу и райские пери поют ему с обеих сторон в уши и обещают радости любви.
   Не помнит хан, как очутился на земле, не знает, как вошёл в бедное жилище, но показалось ему, что звук небесных труб позвал его - так нежен и сладок был голос незнакомой девы. Хан трепетал от сладких ожиданий, он млел в восторге. Глаза прекрасной девы лишили его всех иных желаний, помимо страстного томления по обладанию этой чудной устрицей, что пряталась от внешних взоров в той безобразной раковине, что называлась её домом. Одна, вдали от всех, она жила среди полей. Днём поднимала парус и выходила в лодке, оглашая пустынные просторы дивной песней. Дырявый парус трепетал от ветра, как трепещет сердце в ожидании любви, а дева распускала волосы над водной гладью, и ветер пел средь вороновых струй, что реяли свободно над речным теченьем. А на закате, когда огненные облака расцвечивали запад багрянцем с золотом, выходила дева на взгорок, распускала пряди и молилась заходящему светилу о приходе той единственной любви, что составляет вечное стремление и вечную причину всего живого. Вечность, вечность, вечность - так и звучало средь этих нескончаемых равнин. Так пели и седые горы, и древние леса, и непроходимые дубравы, и горные потоки, и нескончаемые воды мощного Днепра. Всё преходяще, лишь мы с тобою вечны. Лишь ты да я, лишь мы и наша дивная любовь...
  
   - Послушай, хан. - сказал Ратмиру озабоченный волшебник, подойдя к хижине и спешась. - Не придётся нам с тобою спать спокойно - у каракаковой кобылы воды отошли. Сегодня ночью родится жеребец. Как быть - ума не приложу. Может, хозяин хижины возьмёт кобылу с жеребёнком на постой? Я заплачу за все заботы - в обиде не останется.
   - Послушай, Румистэль. - в смущении молвит степной князь. - Прошу тебя, останься с караковой кобылой и её делами на ночь снаружи дома. Поставь себе навес, коль будет ночью дождь. Но, судя по всему, погода обещает тепло. Я понимаю, это не по-дружески, но всё же, будь милостив...
   Из дома снова вышла стройная девица с длинными чёрными волосами, светлой кожей, высокими скулами и нежным взглядом томных глаз. Она положила руку хану на плечо, и он весь вспыхнул от желания, как костёр от искры.
   - О да, я понимаю. - с улыбкой молвил Румистэль. - Я остаюсь с другой особой - с этой дамой и её делами. Ступай, Ратмир. Такая женщина - это непреодолимо.
   Ушёл Ратмир, а Румистэль остался слушать стоны караковой кобылы и встречать с зарёю появление новой жизни.
  
   А утром вышел хан Ратмир на бедное крыльцо - без своих доспехов, без высокой шапки, без парчового халата, без сапог - бос и счастлив. На его плече просторная расшитая рубаха из холстины, простые белые порты.
   - Прости, мой друг. - молвил он смущённо. - Я остаюсь в сей бедной хижине. Я здесь обрёл любовь, в которую не верил. И здесь, под этой кровлей, я обрету всё то, чего не даст мне тысяча небесных пери. Такая женщина, как говорил ты, это непреодолимо.
   - Ну что ж. - ответил Румистэль. - Я не осуждаю. Каждому своё. Я рад, Ратмир, что ты обрёл свой рай. Обрети до полноты меры и кобылу эту вместе с жеребёнком. Да, это явно не твой конь тут потрудился. Смотри, как жеребёночек хорош. Вам пригодится - будете пахать и сеять. Прощай, мой хан. Не знаю, скоро ль свидимся. По мне - так прощаемся навеки.
   - И ты прощай. - промолвил хан Ратмир с горячею слезою. - Ты был мне добрым другом, я буду вечно вспоминать тебя.
   С тем и простились, и каждый остался при своём - хан с обретённою любовью, караковой кобылой и новорождённым жеребёнком, а Румистэль - со своею ношей долга и непонятной тяжестью в душе.
   Прощание навеки - что может быть печальней. Навеки - это навсегда. Пришёл, ушёл, как будто не было его, а в памяти остался след - как давний шрам, который похоронил в себе всю теплоту и радость доброй дружбы. Кто был ты, хан Ратмир, для Румистэля? Ещё одна звезда на вечно сумрачном и хмуром небе? Или песня журавлиной стаи, уходящей с наступающей зимой на юг? Остался Румистэль один - со всеми печалями своими, своею тайной и своим постылым долгом.

***

   Опять один, опять свободен. Вот едет Румистэль горами - он ищет выход из зоны наваждения. Его дорога к великанам Наганатчима. Он ищёт осколок Вечности, Живой Кристалл. Он собирает их, не как иные ищут сокровищ, власти и богатства, а как больной собирает с усилием целебную траву для излечения своих недугов. Вот почему волшебник Румистэль так холоден и так величественно-неприступен. Он лишь немногим дарит своё расположение, лишь некоторым уделяет от своей души, потому что привязанности ранят своей недолговечностью, а дружеское чувство непостоянно. Вот и Ратмир - как клялся в легкомысленности к девам, а сдался, как юный новобранец в первом же бою!
   Смеётся Румистэль и правит своего коня к горам - там есть проход, в конце которого течёт извилистая речка. Через поток мосток, а за мостком - земля иная. Зона наваждений имеет несколько таких выходов - для тех, кто знает. Обычный человек или обитатель зоны не видит мостика - для него непроходима пропасть. Тот, кто попал извне в таинственную волшебную страну, которая зовётся зоной наваждений, не выйдет из неё, пока его не выведет какой-нибудь волшебник. Он остаётся в этой зоне и живёт иною жизнью - судьбой иного персонажа сказки или героической саги. Никто не знает, в какую историю попадёт такой отважный посетитель - страна наваждений многолика. И по одному месту могут проходить, как тени, множество героев.
   Кто были те, кто стали обитателями зоны? Что бросили они по ту сторону мостка? Чего искали за границей речки? А может просто шли по своим делам и угодили в плен волшебного края сновидений? Никто того не знает, даже волшебники, которых зона наваждения не лишает памяти и не препятствует покидать её свободно.
   Румистэль шёл в горы.
  
   Тропа петляла, вилась меж каменных развалов, обходила горные вершины. Волшебник не однажды проходил этим путём, но всякий раз в новой истории она была несколько иной. Трудно сосредоточиться и забыть о множестве реальностей, которые прожил он, посещая зону наваждений. Каждая из них, как целая жизнь, и наполняет память бесконечностью. Другой бы человек не выжил, но волшебники, особенно дивоярцы - иное дело. Они сверхсущества, они почти не люди.
   - Как жаль. - с досадой молвил Румистэль. - Как жаль,что нет со мной моего крылатого коня, и оттого приходится мне миновать каждый камень, каждую трещину, расщелину, разлом.
   С этими словами он поднял голову и увидал, как в предвечернем сумраке клубится в ущелье тяжёлый туман. Он восходил к горе и грозил поглотить волшебника с его конём. А выше, по тропе, плыл словно в невесомости безмолвный всадник. Одетый в чудные доспехи, сияющий в вечерней мгле высоким шлемом, от серебряной кольчуги исходят искры, словно мерцает тайное сокровище в глубоком сундуке. Алый плащ струится с плеч и покрывает круп коня. Всадник минует поворот тропы и исчезает за скалою.
   - Ну вот, ещё один герой. - задумчиво промолвил Румистэль и продолжил путь по дну ущелья, окунувшись в молчание тумана. Вскоре волокна горной влаги разредились - клубы сошли в глубокий разлом земли - и открылся проход на небольшую площадку, заботливо огороженную камнями. А в стене горы - дыра, из которой тянет свежим дымом и запахом похлёбки.
   - Видать, я сбился со своей дороги. - с сожалением сказал волшебник. - Пойду и попрошу приюта у обитателя пещеры. Надеюсь, это не одноглазый людоед, а то не хочется мне что-то на ночь глядя сражаться с обезумевшим чудовищем.
   Он подошёл ко входу и позвал в пещеру. Ответом был приветливый голос человека - хоть и не молодой, но звучный и живой. Навстречу Румистэлю вышел старец, одетый в долгую рубашку и с непокрытой головой. Его волосы были седы и длинны, а глаза ясны и мудры. Нашему скитальцу повезло: он нашёл приют у горного отшельника, одинокого созерцателя величия небес и горной неизменности.
   Был ужин у костра, была горячая похлёбка - волшебник вовремя приспел к вечерней трапезе. Здесь, в пещере, несмотря на внешний холод, было уютно и тепло. Здесь были стол и стулья, шкуры на полу, запасы в торбах, сушёные пучки трав, чучело орла под потолком, лиса с лисятами в корзинке, чёрный кот и пара молодых волков - всё это дружно сосуществовало под рукою мирного отшельника. А сам он разделял трапезу с вечерним гостем, не забыв подбросить овса его коню.
   Окончив ужин, оба напились травяного чаю с сухими ягодами и горным мёдом и уселись среди шкур возле очага. Лиса лизала лисенят, кот дремал на полке, волки спали, а хозяин и его случайный гость занялись на ночь глядя разговором.
   - Кто ты, добрый мой хозяин? - спросил у старца Румистэль. - Я вижу по сборам трав ты не чуждаешься магической науки? Настои делаешь в бутылях, продаёшь отвары? Вызываешь духов, беспокоишь тени гор?
   - Всё было раньше. - мирно отвечал хозяин. - Когда-то баловался волшебством, а нынче бросил. Так, оставил себе немногие забавы - больше для излечения скота, не не для ворожбы и не для приворота.
   Последнее сказал он так, что помрачнел, нахмурил брови и сжал ладони.
   - Я чувствую, что здесь имела место история обмана и любви. - заметил гость.
   - Да, ты не ошибся. Вы, дивоярцы, легко замечаете такие вещи. - согласно кивнул старик своей длинноволосой головой. - Я не скрываю, но и вспоминать особо не люблю. Всё в прошлом - страсть, ошибки, бегство. Осталась только месть.
   - Кому ты мстишь?
   - Не я мщу, мне мстят. Мне мстит та, кого я некогда любил более своей несчастной жизни. Нет большей горечи, чем ненависть того, кто был когда-то тебе дорог и составлял в твоих глазах весь мир.
   Что-то больно словоохотлив был старик для того, кто пережил годами свою великую страсть и своё безумство. Но, очень добр и приветлив, оттого гость не стал мешать ему рассказывать историю несчастья. Было в старце нечто величавое, даже несмотря на слабый вид и долгие седины. Волоса его вздымались лёгким, серебристым облаком вокруг по-старчески усохшей головы.
   - Я не стал бы говорить тебе того. - заметил хозяин, подбрасывая в костерок дровишек. - да замечаю, что и ты лелеешь иной раз мечту при помощи волшебных чар воздействовать на холодное сердце твоей избранницы.
   - Откуда знаешь?! - невольно вскрикнул гость.
   - Моим немощным глазам открыто много такое, чего не достигают острые очи молодых. - ласково отвечал старик, совсем по-родственному протягивая руку и полагая свою старую ладонь на плечо молодого дивоярца. - Я не принадлежу к вашему беспокойному племени небесных властителей Селембрис. Я прожил свой век обыкновенным человеком, и только старость моя затянулась слишком долго. Я вижу, ты уже в нетерпении и жаждешь знать, что натворил я, и отчего гарпии вражды и мести осаждают мою седую голову. Не знаю имени твоего, скиталец дивоярский, а перед тобою назовусь я Старым Финном. Да, некогда я жил на севере, среди глубоких фьордов, в земле героев. Да, я влюбился в неприступную красавицу и в безумии губительных страстей стремился угодить ей. Я много натворил великих глупостей и множество злодейств. Был даже флибустьером - те, кто романтически мечтает о гордом покорителе морей, не полагают, как грязен и отвратителен сей промысел и сколько человеческих страданий отложено на драгоценных украшениях, что дарят флибустьеры своим красоткам. Демоны крови и гарпии наживы свивают себе гнёзда в таких раздушенных шкатулках, вот оттого и краток век такой любви. Великие державы нисходят в прах тем, что навлекают на себя кровавых духов и призраков награбленных сокровищ. Я, сколь ни был молод, всё же догадался, каким гадким ремеслом занялся. Моя прекрасная северная дева даже не взглянула на горы золота и драгоценных камней, что я сложил к её ногам. Случись ей покориться мне и стать моей женою - лишилась бы она множества поклонников которые ей неустанно пели славу и хвалу и возносили до небес её красу. Вот это было слаще ей всех побрякушек, добытых кровью - я был не усерднее других. Да, это была дьявольская гордыня, перед которой меркли все подземные хранилища сокровищ, добытых гномами с начала мира. Я потерялся в толпе страстных воздыхателей, среди которых многие были куда достойнее меня. Что делать, как перебежать дорогу многим? Я был столь суетлив, что бросился с усердием помешанного искать волшебных средств и тайных приворотов. Но и тут не опередил своих соперников - те были проворнее и каждый спешил окропить своим составом дорогу прекрасной деве севера, и самый дождь с небес весь состоял из разных приворотов. Я был смешон в толпе таких же умников, и ещё более смешон, когда в своих воспалённых мечтах придумывал и видел, как идёт она со мною под венец, как ласковой рукою готовит нам постель, как сияют звёздами её глаза, когда провожает она меня из дома и когда встречает на крыльце.
   Старый Финн умолк и посмотрел на дивоярца светлыми глазами.
   - Я растратил время на пустые бредни. - сказал он. - Я упустил всю жизнь в погоне за химерой. Я берёг себя для пустоты. И вот снова очутился на краю чудовищной ошибки. Я решил освоить бездну приворотных магических рецептов и составить сам такой состав, которому бы равных не было. Я с головой ушёл в изучение волшебных трав, перегонял и возгонял тинктуры, искал чудесный философский камень. Прошло так много дней, и вот однажды я сказал сам себе в глубине пещеры, в которой истлевали кости прежних колдунов: нашёл! Да, я нашёл универсальный тот состав, который позволял любое сердце склонить к любви и заставлял вострепетать волшебной страстью. Да только не учёл, что на этот тяжкий труд я потратил всё время, данное мне жизнью. И вот теперь я стар, и сед. Люди говорят, что выпил я тот необыкновенный эликсир и что явилась предо мной моя любовь - старая и дряхлая. Но я не выпил.
   - Нет? - переживая за старика, спросил волшебник Румистэль.
   - Нет, не выпил. Он здесь, со мной, в моей пещере. А слух о том, что выпил я его, я сам и распустил - чтобы никто не зарился на зелье и не разорял моей пещеры.
   - А что с Наиной? - спросил гость.
   - С Наиной? - засмеялся Финн. - Ты тоже, я смотрю, поверил в эту сказку. Нет, она когда узнала, как я решил обресть её любовь, так спряталась в пещерах дальних, на самый север убежала - всё берегла себя от пламени страстей. Да так и состарилась в бегстве от любовной неволи. Она меня возненавидела за самое стремление познать её любовь. Ну разве не смешна? Человек, бегущий от ошибок, смешон и жалок в самой своей сути. Она желала не промахнуться и обрести достойнейшего среди своих поклонников - того единственного, кто будет средоточием всех мыслимых достоинств. Она хотела безупречности и тоже принялась овладевать магической наукой, и, говорят, доселе ищет. Я же осознал, сколь бесталанно прожил жизнь и с той поры стремился хоть немного да помочь кому-то в добром деле. Что ищешь, дивоярец?
   Тот помолчал, тревожно глядя на огонь.
   - Что я ищу... - сказал он наконец. - Дорогу в никуда. Тот странный артефакт, который много-много лет назад был так неосторожно разбит моим далёким предком. Некий Живой Кристалл, собрание Живых Кристаллов. С тех пор, как он был разбит, с того момента, когда погиб тот мир, для хранения которого и создан был, волшебные кристаллы разлетелись по множеству миров. Мои предки, среди которых были сильные маги и великие волшебники, тратили всю жизнь свою на поиски этих осколков Вечности - Живых Кристаллов. Иные камни Вечности были нетронуты, а иные обрели живую жертву. Лишь волшебник из моего рода может без вреда для жизни дотронуться до подобного кристалла. Все остальные, едва коснутся, теряют плоть и превращаются в пленника кристалла - так он инициируется и приобретает проводника к великой силе, что содержит этот мир и множество иных миров. Тот, кому достанет иметь в своём распоряжении Живой Кристалл, в котором сгинул человек, кто был дорог владельцу и любил его - тот обретает самый вожделенный талисман - Исполнение Желаний. Но даже он не прикасается к душе, будь то человек или волшебник. Любовь и ненависть священны - они есть основа всех основ. Так что, старик, едва ли твой эликсир был в состоянии привлечь к тебе Наину. И ты хорошо сделал, что не выпил его, ибо это демонское свойство - влиять на состояние души.
   - Возьми его. - сказал старик, доставая из одежды крохотный флакон. - Ты будешь тем единственным, кто знает мою тайну и кому доверил я сей яд из преисподней.
   - Пусть будет. - кратко ответил дивоярец, вставая с места - во вход уже вползали бледные лучи рассвета.
   - Уходишь прочь? - спросил старик.
   - Да, я спешу уйти из зоны наваждений. Мой путь к Наганатчиме - там на вершине трёх окаменевших великанов хранится ещё один кристалл.
   - Ты витязя тут не заметил? - озабоченно спросил старый Финн. - Я видел в зеркале воды, как он спешил к моей пещере, да сгинул по дороге.
   - Да, мне встретился всадник в алом плаще. - признался дивоярец. - Он уходил вверх по каменной тропе, а я прошёл низиной.
   - Ну вот. - расстроился колдун. - Это же Еруслан Лазаревич, он сбился в горах с пути и угодил, боюсь, к одному мелкому мошеннику - к старику-сосне. Этот старый негодяй прикидывается мною и придумывает всяческие небылицы. Блудливый пень! Деревянные мозги! Любитель сплетен! Не так давно я видел, как он торчал на крутом утёсе. Послушай, рыцарь, помоги собрату! Пойти и отыщи его, направь на верный путь. Пусть ищет он свою Радмилу, а старый пень со всей его нелепой важностью не в состоянии указать витязю дорогу. Еруслан пойдёт кружить в горах да и сгинет со своим Каурым от голода и холода. Да и останется девица в руках у колдуна, у чернокнижника поганого, у Черномора. Живёт он в северных горах, среди высоких кряжей, заснеженных вершин. В своём дворце он держит тысячи похищенных царевен и каждой предлагает своё гнилое сердце и все свои богатства. Срубить его уродливую голову - вот подвиг для рыцаря с благородным сердцем. Уж сколько витязей к нему являлись - всех околдует, всех уговорит, закружит, заморочит - и жив останется, чтоб старое творить! Не он ли Еруслана свернул с пути прямого? Вот чует, старый бес, как солоно ему придётся, когда сей честный богатырь заявится, минуя все преграды, да бороду-то старому мерзавцу отсечёт! Ох, что же я?! Да кто ж ему сказал-то, про бороду-то Черномора?! Ведь этот пень блудливый, старик-сосна, наверняка с великим увлечением болтал про то, как он стремился завоевать любовь своей красотки - ветлы овражной, с гнилым дуплом внутри! Ох, эта пара заморочила немало доблестных героев и сбила с верного пути врагов негоднейшего Черномора! Послушай, Румистэль, наш Еруслан прямиком правит к гибели. Найди его, верни к прямой дороге! Скажи, что ехать надо на север! Да вот, котомку-то ему вручи с харчами! Скажи, мол, от старого Финна подношение.
   - Ну, хорошо. - ответил дивоярец, слушая горячие слова горного отшельника. - Да, обещаю, отыщу. Вернусь обратно и подожду его у спуска. По-моему, у той тропы, которой ехал богатырь, нет продолжения - она вела к вершине.
   Он встал с мехов, поправил на себе ремни, одёрнул кожаный камзол, надел перчатки и свистнул к выходу. Оттуда донёсся звук ржания.
   - Спасибо тебе, Финн. - сказал волшебник старику. - За твоё доверие, за твой приют, за пищу и тепло.
   - Ступай, мой друг, и счастлив будь.
  
  

Глава 16. Странная же это сказка...

  
   Сопровождаемый двумя волками, Румистэль направляется к востоку - на выход из глубокой низины меж двух высоких стен и прочь от выхода из зоны наваждений. Он едет, погружённый в свои мысли, не замечая, как конь его осторожно выбирает место, куда поставить бы копыто. Так медленен был этот ход, что Румистэль очнулся от своих мыслей, лишь заслышав лай молодых волков и дальнее ржание коня.
   - Стой, путник! - закричал он. - Стой, Еруслан! Ты едешь не туда!
   Но волки вдруг рванулись и серыми молниями утекли в туман.
   - Вот незадача... - пробормотал расстроенный промашкой дивоярец. - Теперь придётся гнаться за ним! Раз обещал старику, так выполняй.
   И он решительно направил коня вослед пропавшему герою. Но где искать? Кругом множество путей, но многие ведут лишь в западню и обещают только смерть.
   Тогда порылся в сумке дивоярец и достал своё круглое зеркальце.
   - Покажи мне, зеркальце, тот путь, которым мчится Еруслан!
   Он выбрал направление и ринулся вослед.
  
   Полдня спустя заметил Румистэль как фигура всадника мелькнула среди каменистых россыпей, которые загромождали путь на обширной холмистой местности. Солнце светило сзади, и видно было хорошо, но длинный луч отразился от невиданных доспехов Еруслана, ударил в глаза и вызвал множество зелёных кругов.
   Дивоярец потёр слезящиеся веки и двинул наперерез блуждающему рыцарю. Он мчался быстро и вскоре нагнал скитальца.
   - Стой, витязь!
   Тот обернулся, и Румистэль в изумлении узнал в латном всаднике степного ястреба - хана Ратмира!
   - Постой, Ратмир, ты разве не стал мирным землепашцем?! Не ты ли в утлой лодочке под парусом плывёшь по волнам с песней на устах?! Отчего покинул ты единственную твою любовь? Не печенеги ли нагрянули на ваше мирное жилище и побудили тебя, мой друг, искать кровавой мести?!
   - Нет, Румистэль. - смущённо молвил витязь. - Там всё спокойно, нет врагов. Прекрасной девы пылкие объятия не прервала свирепая погибель ни от печенегов, ни от тевтонов, ни от чего иного. Цел парус, цел и плуг с сохою. Да я, мой друг, отчего-то неспокоен. Проснулся поутру и думаю: вот едет Румистэль путём-дорогою, ищет приключений. Всё чудесно: что ни поворот, то тайна. А я: сейчас возьму мотыгу да пойду полоть гряды с морковью! Или снимать сети с рыбой, чистить, вялить да везти на рынок! Потом пойду копать канаву, чтобы обнести водою садик. И для того покинул я свой стан, в котором тысяча наложниц?
   - Три тысячи. - поправил Румистэль.
   - Три тысячи?! - ужаснулся хан. - Нет, определённо, возвращаться домой рано. Поехали с тобой, мой друг, искать по миру приключений!
   - Ратмир, да я же ненадолго: вот только отыщу Еруслана и объясню ему, как ему добраться до владений Черномора. Что надо бороду срубить чернокнижнику проклятому.
   - Послушай, Румистэль! - взмолился хан. - Поедем вместе! Я рыбы впредь ни в жизни есть не буду! Ни репы, ни моркови, ни брюквы, ни кавунов! Особенно вот эти кавуны! Уже два дня я орошаю землю каждый час! Пошли, подстрелим быстрою стрелою молодую лань, или поймаем в силки пару крупных тетеревов! Фу, гречневая каша - кошмар в желудке! А от блинов меня тошнит!
   - С икрою? - спросил волшебник прозорливо. - С красной или с чёрной?
   - Я умоляю... - прошептал Ратмир, хватаясь за живот.
  
   Короче, дальше два верных друга отправились вдвоём, только задержались немного по причине несварения желудка у Ратмира. А Еруслан, как следовало ожидать, предельно лёгок от поста, умчался прочь - иди его ищи!
   Видели два друга рыцаря неуловимого на взгорке - смотрел он на восток. Заметили его, когда он въезжал на своём Кауром в глухие страшные леса. Он плыл зарёю среди туманов сивых по скошенному полю, пробирался в зарослях розового иван-чая на берегу другом Днепра.
   - Послушай, Румистэль, мы даром тратим время. Поехали с тобой на север, отыщем колдуна, отрежем бородёнку и освободим красавиц.
   И до того оба умыкались в поисках блуждающего витязя, что в самом деле махнули на него рукой и повернули на мрачный север.
   А Еруслан меж тем ничего не знал и ничего не ведал - он гонялся за бесплотной тенью. Так, наверно, ничего бы и не достиг, да вот какая странность: едучи во всех возможных направлениях одновременно, мечась, как гонный заяц из конца в конец, он всё же оказался в северных горах куда быстрее наших двух друзей. Нет, право, в этом есть какая-то тайна - кто-то помогал герою и неизменно возвращал его на верный путь из всех попыток Еруслана сбиться с правильной дороги. И вот чья-то таинственная воля его доставила к высоким горным кряжам на краю белого света, на границу дня и ночи, к пределам тех земель, в которых, как говорили в старину, живут великаны гипербореи, мятежные дети матери-Земли и отца-Небо. Наверно, в этих сказках есть доля правды, поскольку встали перед Ерусланом такие диковинные горы, какие преодолевать под силу разве что гиперборею. Или на худой конец, волшебнику на дивоярском скакуне с крылами в полверсты.
  
   - Да, Каурый. Вот тут-то мы с тобой расстанемся на время. Не пройти твоим копытам по отвесным скалам. Останься тут и сторожи обратный путь. Вот тебе мой плащ, чтобы роса ночная не покрыла влагой твоей шкуры, поскольку чистить тебя и холить стану я не скоро. И думаю, что долго будешь меня ждать у этого ущелья, мой добрый друг, мой верный спутник во всех моих скитаниях, поверенный моих всех вздохов и страданий.
   Так Еруслан, простясь с конём и наказавши строго-настрого не оглашать призывным ржанием холодных, мрачных северных холмов, пустился в свой нелёгкий путь. Карабкался он с уступа на уступ, скакал, как горный баран, через пропасти и щели. И вот забрался на вершину, на которой торчало старое орлиное гнездо. Там среди веток и сухих косточек он спрятался и острым взглядом стал обозревать все дальние вершины, ища приметы черноморова дворца.
  
   Тем временем в своём великолепном жилище, сокрытом средь вершин, ходил по залу Черномор. Проклятый чернокнижник давно был прекрасно осведомлён о том, что до его бесценной головы с упорством необыкновенным добирается один отважный витязь. Уж сколько ни мудрил колдун, сколько ни посылал он Еруслану чар, сколь ни сбивал его с пути - вот он, перед самым входом в заколдованные горы. И как ни утешает себя колдун разумным доводом, всё же боится не на шутку, что минует храбрый князь все хитрые заставы и вторгнется в волшебные чертоги Черномора.
   - Нет, это невозможно. - шепчет сам себе колдун. - Меня не одолеть без заговорённого меча, а меч тот хранит под срезом шеи великанья голова, которую сразить под силу разве что волшебнику, сравнимому со мной. А дивоярца тут и слыхом не слыхано, и нюхом не нюхано. И спрятана та голова в таком потаённом месте, что даже дивоярцу туда не просочиться. Нет, я зря тревожусь - всё продумано до мелочей.
   Сказав так, он хватает волшебную подзорную трубу и начинает в сотый раз оглядывать далёкие вершины. И видит вдруг как на краю непроходимой горной цепи мелькает алое пятно!
   - Как можно?! Нет! Не может быть!
   И снова вглядывается. Сомнений нет: то Ерусланов конь.
   - Проклятый витязь. - шепчет Черномор в досаде страшной. Он хватает свой волшебный жезл, выскакивает на балкон и взлетает в стылый воздух прямо в домашних тапках, расшитых жемчугами.
   Весь вне себя от ужаса и гнева, он стрелой летит на юг - встречать врага. Но ближе к цели вдруг приходит в разум. Чего это он так сразу, без разведки, рванулся в бой, как витязь молодой. Не оттого ли Черномор так много лет прожил на свете, что всякое своё решение он принимает только после долгих размышлений? Нет, этак не годится: надо понаблюдать за Ерусланом.
   И вот волшебник Черномор меняет курс и правит прямо на горную вершину, на которой торчит орлиное гнездо. Только сел с удобством и хотел открыть зубами пробку от маленькой прелестной фляжки с вином багряным и налить себе в напёрсток, как вдруг насторожился. И видит Черномор, словно в страшном сне, как вылезает из ветвей рука и бороду его, хранимую, как тысяча зениц, хватает, наматывает на ладонь и дёргает!
   Сорвался с места Черномор - направо тапки, налево фляжка! А борода как будто приросла к гнезду. Попался!
   Тут ветки разлетелись по сторонам, и встал во весь рост на вершине грозный витязь - смеётся Еруслан!
   Однако, борода-то бородою, а Черномор от витязя в шестнадцати саженях - так длинна та седая древняя мочалка, в которой была сила Черномора! Поди его достань! Вот он летает над горою, вот рвёт рыцаря с опоры прочь - так, что отрываются подошвы от скалы! Потом натужился так, словно собирался лопнуть, и рванул свечою вверх, а за ним и витязь на буксире. Так и пошли вдвоём. Еруслан ликует, а карла мелкая (мы разве не сказали, что Черномор был карлик?) зубы скалит: поди, достань меня!
   Да, это была битва... Три дня за пядью пядь взбирался Еруслан по бороде, а Черномор носился над вершинами, стараясь зашибить героя о холодный камень. Но вот уж витязь почти добрался до мерзкой стариковской шейки - того гляди свернет! Ну как не так - не прост наш Черномор! Его не взять ни голою рукою, ни простым кинжалом! Так что, хоть витязь несказанно и измучил магическую бороду и её владельца, ни в малейшей мере не навредил он Черномору. А вот тот как раз готовится коварно поцарапать Еруслана своими длинными накрашенными ноготками! Вот он криво ухмыляется своими бледными губами и скалится своими чёрными зубами. Ну зрелище, скажу я вам! Не приведи кому на высоте двух километров над неприступными горами увидеть перед своим носом такую мерзостную пасть! Но Еруслан ничуть не удивился - он глянул в карлины глаза и меч достал.
   Тут Черномор заголосил:
   - Прости меня, мой добрый друг! Я был неправ, когда с тобою взялся спорить! Ведь ежели по умному нам рассуждать, но никакого спора между нами быть и не должно: тебе Радмила, мне богатства!
   Молчит отважный витязь и легонько так срезает лезвием десяток волосков, которые до сей поры ничто взять не могло!
   - Ой нет! - кричит в испуге Черномор. - Тебе богатство, мне Радмила!
   Ещё две пряди лопнули со звоном.
   - Ну хорошо! Я пошутил! Бери всё сразу: и богатство, и Радмилу!
   Дзынь! - осталось только половина бороды!
   - Лети в чертог свой. - сказал сквозь зубы Еруслан, и Черномор, от страха подвывая, мчится над горами к своему дворцу.
  
   Да, только в сказке всё так просто происходит. На самом деле Еруслан наш изнемог, окоченел - так, что боялся выронить из рук волшебный меч. Но соображал: если он колдуну обрежет бороду седую, то Черномор в момент лишится силы и рухнет вместе со врагом своим на остры скалы. Так что довёл наш витязь колдуна до смертного кошмара и заставил во дворец лететь. Едва летун и его мучитель достигли пола под ногами, как Еруслан мгновенно перерубил остаток бороды, и карла жалкий с голым подбородком свалился под ноги ему.
   - Мне борода. - сказал сурово витязь. - Мне Радмила, а богатством жалким подавись своим.
   И удалился во дворец, волоча с собою волшебные власа, взращённые с любовью и заботой в теченье целых трёхсот лет.
   Остался карла на балконе - ждать суда и трепетать. Снаружи холодно, а тапки потерялись. И внутрь покоев войти колдун не смеет - там разгневанный злодейством и коварством Черномора могучий Еруслан громит чертог! Слышны слова и брань, когда находит грозный витязь обращённых в статуи царевичей, князей и просто женихов иных. Да, многие желали смерти Черномору, да многие нашли в его дворце конец!
   Бегает под дверью Черномор, заглядывает в щелку: ушёл или ещё громит? Ну, вроде как ушёл. Во всяком случае, затишье.
   Хотел владыка дивного дворца пробраться внутрь и отыскать себе носки да тапки потеплее, как вдруг сзади что-то громко зашумело. Он обернулся: мама дорогая, снова гости! Да что же их сегодня прёт и прёт!
  
   По воздуху летит большая птица. Ой, нет, не птица - лев летит! Тогда почему у зверя крылья? А голова... Что голова? А голова-то белоголового орла! Грифон!!! Спасайся, Черномор - нашли тебя враги лихие: дивоярцы!
   Он дверь открыл да юрк вовнутрь! А там ногою на банан попал - то Еруслан пораскидал весь стол, что был для Черномора заботливо поставлен слугами его.
   Тут Черномор так лихо покатился по полам на брюхе и вертится, как медная тарелка. С разлёту вдарил в стену, так что звон пошёл. Тюрбан широкий с головы его свалился и лысую башечку приоткрыл. Ни волос, ни бороды - срам чистый, нету слова! Как стыдно! И Черномор решил прикинуться немножко неживым - лежит, не шелохнётся. Только глазом косит, да носом горбатым шмыгает.
  
   Тут гости входят - два странных типа. Один явно дивоярец, а второй, похоже, хан Ратмир. Оглядываются, дивятся, изумляются разгрому.
   - Похоже, Еруслан уже добрался до заветной цели. - заметил хан с явным огорченьем.
   - Да, нам тут делать нечего уже. - согласился его спутник. - Надо же, мы мчались на грифоне, а как же он опередил нас, если конь его слоняется у самой границы гор?
   - Уж видно не судьба! - воскликнул хан Ратмир. - Пойдём хоть девушек посмотрим. Кого сумеем - так освободим!
   - Ты опять туда же? - с сомнением спросил дивоярский маг.
   - Нет! Я же говорю тебе: "освободим", а не "женимся на них"!
   - А где же сам хозяин этого дворца? Где Черномор?
   - Однако, в самом деле. - огляделся хан Ратмир. - Следы побоища наглядны, а побеждённый где?
   Тут взгляд его упал на маленький предмет, лежащий у стены. Что это такое? Кукла? Нет, не кукла.
   - Смотри-ка, Румистэль, а это что за диво? Никак живой? Точно живой: смотри как у него в ноздрях шевелятся седые волоса! На голове ни колоска, на бороде пустое место, а в носу как будто лес растёт! А ну, мерзавец, признавайся: где Черномор?!
   И он так громко гаркнул карле в ухо, подняв его за шкирку к своему лицу. Ратмир обернулся к другу и показал ему брыкающего смешного человечка. Но, Румистэль стоял с таким странным видом, как будто что-то вспоминал и никак не мог вспомнить. Он казался очень удивлённым и смотрел на карлу большими глазами.
   - Что, мой друг, с тобой? - заботливо поинтересовался хан Ратмир. - Тебя так изумила эта живая кукла? Я тоже поначалу думал, что он ребёнок, но у него седые волосы в ноздрях! Это противоестественно! Это просто гнусно! Такая мерзость не должна дышать под небесами!
   И с этими словами Ратмир, держа одной рукою карлу, второй достал булатный меч и уж хотел одним ударом отсечь ему башку, как у капусты кочерыжку.
   - Постой, Ратмир. - прервал его волшебник.
   Тот удивлённо посмотрел на друга - ну что ещё их может задержать?
   - Мне кажется... да, я вспоминаю... - задумался дивоярец. - Да, точно, я знаю, что я с этим скверным человеком должен что-то сделать. Но что?
   - Давай думай поскорее. - поторопил его Ратмир.
   - Ну да! Я вспомнил! Точно! Теперь я точно знаю, что я должен сделать с ним!
   - И что же?
   - Отдать тебе, мой добрый друг!
   Ратмир недоумённо глянул на лысого и безбородого уродца.
   - Зачем он мне?
   - Вот это мне пока ещё не ясно... Но всё же точно знаю я, что должен подарить его тебе.
   Хан снова в сомнении взглянул на карлу, а тот, моргая глазками, смотрел на хана и умильно улыбался.
   - И что я должен делать с ним?
   Ратмир повертел в руке добычу, перевернул вверх задом, головою вниз. Содрал с него парчовые порточки и с отвращением сказал:
   - Фу, Румистэль, он даже не мужчина! На что мне эта дрянь - возьми себе! Чего я буду делать с ним - насажу на палку? Сделаю чучело? Отдам собакам?
   - Ратмир, отчего-то моя память меня подводит - вот, право, наваждение! Но всё же поверь мне: я точно знаю, что этот человечек есть тот, кого тебе я должен.
   - Мой друг, ты болен. - сочувственно сказал Ратмир. Он бросил карлу на пол, отшвырнул ногой подальше и обнял товарища за плечи. - Хватит, Румистэль, об этом недостойном нашего внимания останке человечьем. Пойдём, поищем Еруслана. Поздравим с освобождением Радмилы, пожелаем счастья...
   Они прошли широкими дверями, в которые разве что входить гипербореям, так что и в голову взбрести им не могло, что подлинным хозяином всех этих несметных богатств, просторных зал, затейливых башенок и широких лестниц являлся как раз тот лысый, безбородый, с волосами в ноздрях, который не мужчина...
  
   Нигде они не обнаружили героя, исчезла и Радмила. Надо думать, что Еруслан покинул волшебные чертоги, не взяв оттуда ничего, кроме той пропажи, о которой столько дней кровавыми слезами истекало его сердце.

***

   Наверно, ветреный читатель мог подумать, что всё уже свершилось: зло наказано, добро восторжествовало. Что всё прекрасно: влюблённые спешат домой. Не тут-то было, други дорогие! А как же наш Фарлаф, сидящий смирно в овраге и ожидающий часа своего триумфа? Ну да - купец Костыля, которого совершенно столько раз миновала страшная погибель! Да-да, тот самый, который любит загребать угли чужими руками! Нынче он Фарлаф, но по характеру всё тот же Костыля.
   Вот он сидит-сидит, зад себе наедает, брюхо ростит, щёки салом мажет. И вот настал тот день, о котором Фарлаф думал со страхом и надеждой. Однажды сумка с провиантом не упала сверху, а раздался противный, скрипучий, тонкий голос:
   - Собирайся в дорогу, тебя ждёт твоя добыча, а меня ждёт моя месть.
   Затрепетав от страха, Фарлаф тем не менее отважно высунулся из оврага и увидел свою благодетельницу - добрую баушку, которая напутствовала его ещё в дороге к царскому дворцу, потом указала на харчевню, где он всего лишился. Теперь она решила возместить ему все неудобства, которые он по её милости имел.
   Тут вылез он из своего оврага, надел все те богатые одёжки, которые хранил так тщательно всё это время - откуда взялось всё, не по помнит - и надел поверх измызганной рубахи и нижних портов. Потом увидел, что старуха держит под узду его коня - всё, стало быть, готово - и Фарлаф отважно затолкал в железный шлем свои распухшие от сала щёки. Всё, витязь собрался в поход. Но, отчего-то так ему страшно, что зубы так и играют плясовую.
   Ночь тёмна, звёзды дики, ветер воет, прямо стонет - дело к осени идёт. И вот Фарлаф на коня своего взобрался, а старушонка его манит за собой. Сама страшна, тоща, черна - не понять, то ли ветла кривая, то ли человек. Не руки - лапы с длинными когтями, а глаза так и светят в ночи, как зрачки у рыси.
   Старушка обернулась вокруг себя три раза и видится очам Фарлафа, будто конь под нею образовался... Тьфу, тьфу, не конь даже, а распяленная старая коряга - два десятка ног торчат, как корни, вырванные из земли, а над головой корявой такие же корявые рога! Но хрипит и вертится, ветвями землю роет! И вот рвануло с места страшное чудовище - величиной с собаку, а страшен, как дракон! На нём проклятая старушка - визжит, хохочет, руками машет! Хочет Фарлаф сказать: мол, тише! Да не может - язык застрял во рту. Он только поворачивает в глазницах налитыми кровью глазами и чувствует, что сам похож на привидение. Рванул узду и вслед за старушонкой.
   Плывут они сквозь чащи, летят над мерцающими в ночи болотами, где над землёй, где по земле. Баушка со злобою бормочет, а Фарлаф тоже наливается тяжёлой злобой: ему мнится, будто Еруслан похитил у него царевну обманом и притворством.
   Диковинная пара пролетает лес и приземляется на широкой равнине, возле высокого кургана.
   - Теперь смотри, не зашуми! - предупреждает бабка. - Там, за курганом, улёгся на ночлег проклятый Еруслан. Царевна спящая при нём - за то не бойся, не проснётся дева, потому что спит она сном не простым, а наведённым. А вот с Лазаревым сыном не церемонься: мечом с размаху в грудь его ударь! Тогда твоя Радмила. Бери её и убирайся в Киев, к князю Володимиру.
   Сказав такие добрые слова, она в момент исчезла, а Фарлаф, трясясь от ужаса и живо себе рисуя страшные картины - что будет, если под ногами треснет ветка, и Еруслан проснётся?! - крадётся вокруг широкого кургана. И вот видит: да, правду баушка сказала - лежит под горкой Еруслан, обнявши нежно юную Радмилу, а рядом конь каурый длинной гривою метёт.
  
   Итак, вы можете спросить: как Еруслану удалось так скоро покинуть черноморовы покои? В самом деле: поначалу никак не мог проникнуть во дворец, а убрался оттуда так скоро, что даже дивоярец с его попутчиком не смогли его застать. Всё просто, ведь это же сказка, там случаются чудеса и почище. Ведь бороду-то черноморову богатырь забрал себе и обвязался ею, как шарфом поясным. А далее вышел он с Радмилой спящей на руках к открытому окну и сказал: неси нас, борода. Так и добрался до коня. Вот и всё, а вы что думали?
  
   Теперь же, когда конец пути так близок, устал наш Еруслан. И то сказать, сколько вёрст он отмахал по бездорожью, в какие переделки попадал, сутками постился, сутками не спал. Но вот теперь, когда всё самое дурное осталось позади (так думал он), и праведный герой уж предвкушал фанфары, свершилось тайное злодейство, про которое не то что Еруслан - мы все забыли!
   Всё было просто и на удивление удачно: подкрался Фарлаф и с одного замаху пронзил мечом грудь Еруслана. Правду говорят: дурное дело многого ума не просит. Потом Фарлаф берёт себе Радмилу - хорошо, что дева спит! - и тихонько смылся, хороня в ночи своё деяние.
   А далее уже фанфары - в Киеве его встречают, дивятся, правда, что не кто иной, а жирный витязь Радмилу спас из плена. Тут свадебку играть бы, а невеста спит! Сколь ни будили, сколь в уши ни кричали - не вышло ничего. Вот так дивно то и получилось, что чары северного колдуна спасли всё дело - раз перед алтарём невеста присягнуть не может, значит нету свадьбы. Так всё и осталось: Радмила спит, Фарлаф в печали, князь в недоумении, бояре в замешательстве, народ в надежде.

***

   Лежит однако Еруслан с открытой раной в сердце - безнадёжно мёртв. Отчего же доспехи дивные его не защитили? Всё просто: устал отважный витязь носить на себе тяжёлое железо и снял его. Ведь всё плохое позади, а впереди лишь счастье, радость и веселье! К тому же, обнимая нежно свою Радмилу, опасался он поцарапать щёку юной девы своим нагрудником из стальных пластин, или невольно отпечатать на её руке рисунок кольчуги с драгоценными камнями. Конечно, были и иные соображения: мечталось ему, что она глаза откроет, а он наряжен в новую одежду, которую берёг до этой встречи. И это тоже, впрочем, пустяки. На самом деле какой же молодой мужчина не захочет ощущать тепло своей любимой, отделившись о неё металлом?! Ну да, конечно же, обнимая её со сдержанной такому случаю страстью, он предпочёл легко одеться.
  
   Лежит герой мертвее мёртвого, и только руки ещё как будто хранят сон любимой, но обнимают пустоту.
   Кажется, на этом всё - ничто не может вернуть мёртвого из царства призрачных теней. Ещё немного, и покинет дух Еруслана его тело и будет вечно блуждать над просторами Селембрис, тревожа тех, кого знал и помнил. Ведь в образе витязя скрывался не кто иной, как неудачливый ученик лесной колдуньи. Тот, кого пятнадцать лет звали Долбером. Тот, кто надеялся, что в его прошлом скрыта тайна, и что на самом деле его происхождение от благородной крови. Так то или не так - теперь никто не скажет. Но что-то странное во всей этой истории имеется. Все здесь всех забыли: забыл и Долбер друга-дивоярца. А тот в свою очередь якшается, как с другом, со своим врагом заклятым. Да, вот такова таинственная подоплёка этой всей истории, а внешне все события идут, как в настоящей сказке. А по сказке тут вскоре должен появиться таинственный отшельник - старый Финн. Он должен обратиться вороном и отправиться к далёким двум источникам в горах. В одном из них течёт вода мёртвая, в другом - живая. Вот Финн возьмёт тех вод в два маленьких фиальца, вернётся с влагою волшебной и оживит сначала мёртвою водою, потом живою Еруслана.
   Да, в сказке это так, на то она и сказка. В действительности же всё несколько иначе. Всё дело в том, что зона наваждений, или как её ещё называют - зона сказки, на самом деле населена самыми настоящими людьми. Кто-то из них прекрасно ужился в богатых землях, а кто-то ещё проходит свою сказку - всему есть место. Там много волшебного, таинственного, чудесного, но всё же законы те же, что в Селембрис. А в Селембрис смерть - это смерть. Если бы не эта непреодолимая проблема, то многое в этой волшебной стране было бы иначе. Но это так. Даже бессмертные в ней умирают, если их поразить мечом в сердце, или отрубить голову. Могут умереть не сразу - как гигантская голова, но о голове иной разговор - тут древнее свершалось колдовство и о происхождении необыкновенно живучего великана пока нам не известно - мы видели лишь эпизод из тайны, которая даже для дивоярцев была тайной. Было в этой волшебной стране нечто более удивительное, что знают нынче дивоярцы.
   Так вот, как было сказано, смерть - это смерть. И никакая вода, живая или мёртвая, тут не поможет. Да, на этом сказка должна закончиться, а Долбер должен умереть. Как ни прискорбно, это так. Ведь нет рядом той русалки, что утащила в воду Ромуальда, заклятого врага нашего героя. Она одарила юношу погибшего некоей призрачной жизнью, но по сути превратила в нежить - есть такие существа в Селембрис. Нечто странное, оставшееся от прежних времён великой силы, о которой много слышал Лён, и скупо отзывался Румистэль, но которая поныне сотавляет тайну даже для всезнающего Дивояра. Так, есть ли способ вернуть умершего из смерти? Сейчас узнаем, или сказка останется без доброго финала.
  
   Ночная мгла, которая хоронит под своим плащом немало гнусных дел, постепенно разрежалась. Безмолвна степь - ни птицы, ни мышки, ни кузнечика. Как будто уже царство мёртвых наступило для погибшего ужасной смертью витязя. Кажется, что встанет он сейчас и обведёт вокруг себя потухшими очами, а потом побредёт, шатаясь, куда-то в мутную рассветную мглу. Придёт на поле, усеянное мёртвой плотью, ляжет рядом с мертвецами и скажет мёртвым голосом: я с вами, братья.
   Но, миг прошёл, и свет утра рассеял тьму, а вместе с ней и все нелепые страхи - смерть есть смерть. Зато из мглы к мертвецу шла странная фигура: туманы сивые клубились за её спиной, сползали наземь и растворялись. Казалось, будто некто, похожий на человека, явился в миг один из совсем другого места. Как будто только что оставил он свой гористый край, лишь прихватив с собой клубы холодного тумана. И вот идёт он ровной походкой, как будто невесомой, и вырисовываются в рассветной мгле и его длинные седые волоса, и длинная одежда, напоминающая саван. И шкура волчья на плече.
   Подошёл, взглянул на тело, печально проронил: погиб. Потом подумал и заговорил снова, обращаясь сам к себе:
   - Но, как же так? Он в Поиске, а Эльфийский Жребий не позволит умереть тому, кого призвал на помощь Ищущему. И вот теперь я вижу то, чего быть не должно: он умер, а помощь не пришла. Он не перенёсся в волшебные эльфийские сады, не очнулся у подножия Великого Холма цветочных эльфов. Не напитался их живительной волшебной силой. И не призван победной песней великого Дивояра.
   Старик огляделся в тоске - на многие версты вокруг ничто не двинулось, не шелохнулось, как будто погрузился он с курганом и мёртвым героем под ним в великий сумрак, где обитала Голова.
   - Почему молчишь ты, Нияналь?! - во гневе крикнул Финн.
   - Молчи, безумец. - прошептали над равниной невидимые губы, но голос был столь глубок и звучен, что на мгновение содрогнулся курган.
   Старик отчего-то успокоился и стал осматриваться, словно ожидал гостей. Но вместо этого его фигура вдруг заколебалась, теряя очертания, и лишь волокна сивого тумана отметили то место, где мгновение назад стоял отшельник.
  
   В тот же миг он очутился в ином месте - среди такой же сумрачной равнины, но более таинственного вида. Над ней витал столь грозный дух, что у простого человека захватывало сердце, и прерывалось дыхание. Голова кружилась, и плыли перед глазами странные видения. Перед стариком возвысилась гора - намного выше того кургана, под которым лежал убитый предательской рукой герой. Курган был полог, а эти стены, поросшие лохматым мхом, местами - седым плющом, а кое-где и мелкими кустами, вздымались неприступной крутизной. Под густым навесом из сухой травы, который карнизом украшал растрескавшуюся скалу, смотрели тусклые глаза, и вот из-под земли раздался низкий рокот: иди.
   - Иди сюда. - сказал с вершины бесплотный голос, от которого в испуге взлетела стая воронья и закружила над горою.
   И Финн повиновался. Он обошёл скалу кругом и обнаружил среди глубокой впадины в горе отверстие, закрытое кустами. Из высоко вознесенной дыры свисал канат с завязанными плотными узлами. Вот по нему сухой, но крепкий Финн взобрался до отверстия, а дальше зашагал свободно по лесенке, что вырублена была в тёмном камне.
   Он вышел на вершине и огляделся. Три скалы стояли плотно, прижав затылки - они составляли собой гигантский трилистник, среди которого могла расположиться целая деревня. Но, в центре стояла только высокая груда камня - сложенные конусом булыжники.
   - Иди сюда. - сказал всё тот же голос из камней.
   - Он собирается к тебе. - ответил Финн, подходя к горке.
   - Я знаю. - ответил мягко голос. - Быть тому.
   - И ты позволишь присоединить твой дом ко множеству других осколков? - изумился старик.
   - Это судьба. - сказала принцесса-эльф, заключённая в Осколке Вечности и ставшая Живым Кристаллом.
   - Тогда я не понимаю, зачем ты меня призвала. Я много лет исполнял твою волю. Я лгал всем людям, рассказывая о тебе дурные слухи. Когда настанет срок освобождения?
   - Уже настал. - ответила принцесса. - Последняя служба, и ты свободен.
   - Свободен для чего? - горько спросил Финн.
   - Возможность прожить жизнь сначала - это не награда? - возразил Живой Кристалл. - Прекрати стонать и делай то, что я скажу тебе.
   - Всё та же. - усмехнулся Финн. - Я слушаю тебя.
   Из горы камня выкатился маленький кристалл, сияя чистым белым светом.
   - Возьми его. - сказала эльф. - И облеки в какое-то подобие оправы. Пока я в нём, тебе не страшно прикосновение Кристалла. Но, как я покину этот храм, так не вздумай прикоснуться, иначе обратишься в стража Вечности!
   - Покинешь?! - изумился Финн. - Но как такое можно?! Кто мог покинуть узы Вечности по своей воле?!
   - Делай и увидишь. - усмехнулся голос.
   Дрожащими руками Финн вынул из своей накидки длинную медную булавку. Волчья шкура упала наземь. Крепкими не по возрасту пальцами старик скрутил металл, образовав неровное двойное кольцо и в него поместил прозрачный бриллиант. Потом он бережно убрал драгоценный камень в маленький мешочек, что висел на его шее.
   - И что теперь? - спросил старик.
   Ответа не было - вместо того заколебался воздух над вершиной Наганатчимы, и фигура Финна испарилась, но в тот же миг возникла там, где была до этого - у тела мёртвого героя.
   - Ты хочешь знать, мой верный друг, возможно ли на Селембрис воскрешение умершего? - с насмешкой спросил голос.
   - Я знаю, что это невозможно. - холодно сказал старик. - Иначе многое бы было...
   - Коснись камнем его раны. - сказала эльф. - Но, после этого берегись касаться Камня сам! А после ты вернёшься с Осколком к Наганатчиме, положишь его в пирамидку и тогда свободен.
   - Нужна ли мне такая жалкая свобода? - горько спросил Финн, глядя на сияющий бриллиант в своей руке.
   - Нужна. - ответила принцесса. - Ты даже замену себе приготовил - старика-сосну. А мне хорошей заменой служит старая ветла.
   - И что же будет? - в возбуждении спросил старик.
   - Делай!
   В сомнении и страхе Финн протянул сверкающий бриллиант к ране Еруслана, который хладным трупом на протяжении всего разговора лежал перед отшельником. Всё так же мертвы губы, из-под полузакрытых век глядят потухшие зрачки, по ту сторону которых молча притаилась смерть. Спит Еруслан необратимым сном - Долбер мёртв.
   Тогда старик прижал бриллиант, держа его за медь оправы и обернувши пальцы на всякий случай рукавом.
   Едва алмаз коснулся раны, сверкнула искра, и веки Долбера затрепетали. Безжизненные губы обрели румяный цвет, грудь вдохнула воздух, и вот глаза, мгновение назад пустые, стали полны жизни.
   - Кто ты, старик? - спросил оживший витязь.
   - Я старый Финн. - ответил тот, ладонью закрывая исторгшие слезу глаза. - Иди, живи, герой. Тебя ждут в Киев-граде. Спеши вернуть себе Радмилу, поскольку, пока ты не придёшь, не завершится сказка.
   - Сказка? - изумился молодой герой, быстро отыскивая латы и ловя коня.
   - Прости: просто с языка слетело. Ты был мёртв: тебя убил Фарлаф. Невесту же твою он увёз и пытался выдать твой подвиг за своё деяние. Я же вернул тебя к жизни. Есть в горах таинственные два источника воды: один с водой живою, другой - с мертвою. Вот я и обернулся вороном, слетал туда и принёс на крыльях два фиальца. Полил я мёртвою водою твоё тело - и срослась твоя рана в сердце. Потом полил водой живою, и ты поднялся, жив-здоров, как прежде. Теперь иди, герой, исполни то, что должен, а то печенеги осадили Киев - пользуются горем князя.
   Проговорив последние слова, он сел в отчаянии на землю и закрыл глаза руками. Но витязь того не видел - он уже мчался к Киеву. Печенеги - бить врага немедленно!
  
   - Ну что? - спросил старик, глядя на источающий зелёный свет кристалл, держа его за медную дужку и почти касаясь его грани. - Нельзя касаться? Ах, Нияналь, если бы я мог вернуть тебя себе, я не задумываясь пошёл бы на эту жертву! Но, время улетело, и её больше нет. Прощай, моя любовь. Не знаю, отчего пожертвовала ты собой для того, кого и вовсе никогда не знала. Всего лишь Долбер - не Румистэль!
   Он встал, бережно опустил опасный кристалл в мешочек, потом раскинул руки в длинных рукавах и испарился с места.
  
   Возникнув снова на вершине Наганатчимы, он сказал безмолвным великанам:
   - Ещё немного, и я уйду. Прости, что потревожил твой покой. Принцессы-эльфа больше нет.
   Долгий вздох пронёсся над равниной, заколебалась почва, встали дыбом травы. И всё утихло.
   Тогда Финн подошёл к пирамиде, сложенной из камней, и протянул над нею руку, держа пальцами за дужку Живой Кристалл, лишившийся своей жилицы.
   - А если?... - он задумался. - Нет, я обещал.
   Он разжал пальцы, и Кристалл с лёгким звоном провалился в щель между камнями. Ещё недолго был слышен звук, когда он скатывался, огибая гладкие бока булыжников. И вот всё затихло.
   - Я свободен. - сказал Финн, обернувшись вокруг себя.
   Он был уже иным. Его длинные седые волосы укоротились и белыми кудрями завились вокруг молодого лица. Кожа свежа, глаза сияют. Плечи распрямились, стан снова строен, ноги крепки. Вместо старой отшельнической хламиды на нём вышитая рубаха, кожаная куртка с затейливой отделкой, добротные штаны, высокие сапоги.
   - Я ухожу, Наганатчима! - крикнул он звонким голосом.
   - Так уходи скорее! - простонали скалы.
   И Финн поспешно бросился в тот вход, что зиял неподалёку от хранилища Кристалла. Он бежал по неровным каменным ступеням, быстро перебирая ловкими ногами и смеялся от радости во всё горло: юность - это же чудесно!

***

   Два путника на лошадях приближались к берегу небольшой речки, через которую был переброшен лёгкий мостик.
   Не столь давно они побывали в золотоглавом Киеве и приняли участие в великом торжестве по поводу разбитых печенегов. Город уже почти пал под натиском врагов, которые окружили его со всех сторон, осыпали стрелами, как дождём, и бросали через стены зажжённые пучки соломы. Всё было в ужасе и собиралось принять смерть, как вдруг откуда ни возьмись, нагрянула бешеная молния в алом плаще. И вот пошёл тот огненный цветок метаться по полю, как скачет яростное пламя. Рядами полегали от него враги, потому что меч в руках героя был необыкновенной силы. Да, то бы волшебный меч - живая сталь! Эти двое - всадник и его оружие уложили многие тысячи врага, тогда раскрылись крепкие ворота и на подмогу - добивать проклятых печенегов - вырвалась княжеская конница. И вот триумф - Прекрасный витязь въезжает в город, встреченный с любовью. Навстречу бежит князь седой, он обнимает со слезами Еруслана и обещает возвести его немедленно на трон - лишь только очнётся княжна Радмила.
   Тут, не обращая ни на что внимания, особенно на перепуганного до смерти Фарлафа, Еруслан направился в покои, где спала своим необыкновенно крепким сном его невеста. Один лишь поцелуй - и любимая проснулась. Вот пир-то был! Вот уж гуляли так гуляли!
   И Румистэль с Ратмиром тоже были там, хотя жених их и не помнил. Но было и ещё кое-что иное, о чём летописи не упоминали. А надо бы.
  
   Добрый конь Еруслана, верный и преданный ему Каурка наконец обрёл заслуженный покой. Набиты новые подковы взамен сбитых старых, расчёсан хвост, ухожена и грива. Все раны, все шрамы, обморожения - всё залечили опытные руки, и Каурый снова гордо выступает среди конюшего двора. Отныне он как будто князь великий среди всех прочих жеребцов. И вот он слышит нежный голос, поворачивает шею и замирает: глазам своим не верю! Это сон, это наваждение!
   "Она, она! Прекрасна, стройна и величава! Караковая моя любовь! А с нею сын!! Чудесный жеребёнок караково-каурой масти!"
   Да, ради этого стоило пройти многие испытания, чтобы награждённым быть Судьбою.

***

   Два путника приближались к мелкой речке, текущей меж двух невысоких берегов. Дело Румистэля в этой истории завершилось, и теперь не было ничего, что могло бы помешать ему продолжить свой непонятный путь - об этом он не говорил Ратмиру, но всю дорогу, сожалея о расставании, радовал себя беседой с другом.
   Волшебник ехал к мостику - он собирался выбраться из зоны наваждений и намеревался посетить Наганатчиму, чтобы забрать хранящийся там Живой Кристалл. Хан Ратмир решился проводить товарища до речки, а потом вернуться в степной стан - к наложницам, заждавшимся своего кумира. Когда-то все истории кончаются, вот и эта подошла к финалу.
   У самой речки, не ступая на мосток, волшебник обернулся к другу.
   - Здесь мы расстаёмся с тобой, Ратмир. Я ухожу во внешний мир, а ты остаёшься в сказке. Прощай, мне было с тобой интересно. Возвращайся в свой стан кочевой, люби своих наложниц - Радмила отдана другому, и я с самого начала знал, что ты Ратмир, не обретёшь царевны. Прости меня, друг мой, если сумеешь - я, право, зла не желал тебе. Не ходи за мной на мостик, это переход в другое измерение, хотя что это я - ты же слов таких не знаешь.
   - Что ты такое говоришь, Румистэль? - изумился хан, во все глаза глядя на друга. - Какая сказка? Кто ты?
   - Я путешественник по многим мирам. Я хожу по ним в поиске, о котором ты ничего не можешь знать. Я волшебник и вхожу в такую зону в своём собственном обличии - волшебство такой зоны не касается моей личности, но я испытываю небольшое наваждение. Вот и теперь я тороплюсь избавиться от миражей. Мне ещё надо посетить Наганатчиму и забрать один кристалл. Я пойду, а ты не ходи за мной - за пределами зоны сказки ты утратишь память. Прощай, мой хан.
   С этими словами он повернулся и ступил на мостик.
   - Подожди! - опомнился вдруг хан, бросившись за другом на мосток и хватая его за рукав. - А что ты говорил такое насчёт Черномора, что...
  
   - ...что вроде ты мне его должен... отдать. - медленно договорил Кирбит, оглядывая мостик, речку и панораму впереди.
   Лён обернулся, ошеломлённо глядя на Кирбита.
   - Лембистор, так это был ты! - вскричал он в страшной досаде.
   - Постой-ка, так ты предлагал мне в качестве тела карлика?! - изумился тот. - Ах, подлец! Воспользовался моим беспамятством и пытался всунуть порченый товар!
   - Отстань, Лембистор! - вне себя от кошмарного чувства ошибки, отмахнулся Лён. Какой ужас - он помогал Ратмиру обрести Радмилу и действовал против Долбера! Ах, уже не Долбера, а Еруслана Лазаревича!
   - Он остался в сказке. - горько сказал Лён. - И я не могу вернуться и вытащить его оттуда. Теперь он навеки Еруслан.
   Демон собрался было добавить что-то язвительное к своим речам, но не сделал этого.
   - Да ладно. - ворчливо бросил он. - Такое путешествие и всё ни к чему не привело. Прямо, как в сказке про кольцо Альмансора, когда королева-мать в досаде восклицает в конце истории: "и это всё затем, чтобы мальчишка-садовник похорошел?" Ну да, мы столько прошли лишь для того, чтобы Долбер обрёл свою безумную мечту жениться на царевне! Что ж, теперь мне окончательно ясно, что поиск снова окончился ничем.
   - Следующий раз будет точно твой! - в досаде отозвался Лён, посылая жеребца вперёд.
   - Уже говорил! - буркнул демон и растворился в воздухе, окутавшись разноцветным дымом.
  
   - Что это было, Гранитэль? В чей образ я воплотился? Кто примазался к сказке? Ведь это был тот, кого узнали Гедрикс, Елисей и Финист! Его поминал Оракул у дороги!
   - ...той! О, Лён! Ты жив?!
   - Что такое? - изумился тот.
   - Где ты был?! - закричал Перстень и этот крик отозвался болью в руке Лёна.
   - Как где был? - не понял он. - Я угодил в зону наваждения и был в ней волшебником Румистэлем. Долбер остался там и превратился в Еруслана Лазаревича. Я думаю, что царь Лазарь всё же был его отцом, и Долбер в самом деле был царевичем. Ромуальд, к сожалению, всё-таки погиб - его утащила русалка, от которой ты спасла Долбера. И я лишился друга, как и предсказал Оракул.
   Он порылся в карманах, пошарил за пазухой.
   - Где этот перстень с Лазарем? - в досаде спросил Лён.
   - Разве ты не отдал его Ромуальду? - подала голос Гранитэль.
   - Ну да, отдал. Но, тот ведь последовал за Долбером в зону сказки, стал Рогдаем и погиб от его руки. А я был Румистэлем и нашёл тот перстень на берегу Днепра. И где же он?
   - Не ищи. - после некоторого молчания сказала принцесса. - Я полагаю, он остался с тем, в чей образ ты вошёл.
   - А кто он? - оторвался от поисков Лён.
   - Не знаю. - ответила принцесса. - Я не была с тобою в сказке.
   - ?!!
   - Да. Ты въехал на мосток с Кирбитом, потом сплошная тьма. А потом ты выехал с ним же. Что между тем и этим мигом - я не знаю.
   - Румистэль идёт по моим следам. - проговорил Лён. - Он собирался посетить Наганатчиму! И кто же он?
   - Не знаю. - кратко ответила принцесса. - Я не знаю такого человека. Я ни разу в мою бытность с Гедриксом, Елисеем и Финистом не видела его и не слышала ни о чём подобном. Возможно, он вошёл в их жизнь или до того, как они обрели меня, или после утраты.
   - И он сказал, что они его предки, а он их потомок. - продолжил Лён. - Он собирал Живые Кристаллы, тем самым исправляя ошибку Гедрикса.
   - У него было кольцо с чёрным бриллиантом?! - в волнении спросила Гранитэль.
   - Нет!
   - Тогда он тот, кто будет после тебя. Видение у Бесконечной Дороги было символическим: поток людей, что ты видел, это была непрерывная цепь предков, а Румистэль - тот, кого ещё нет.
   - Он мой потомок?!
   - Едва ли...

Глава 17. Педагогика и медицина в одном флаконе

  
   Мир жил своими проблемами и разрешал их, как умел. У каждого своя задача и свои приоритеты. Так получилось, что Лён отсутствовал в своём мире отнюдь не три дня и даже не неделю. Отчего-то в этот раз его пропажа затянулась на месяц, а за это время события необратимо утекли вперёд. Так получалось, что все разрозненные детали незримо стягивались в один узел: всё неотвратимо сближалось и готовился финал.
   В новой семье Косицына пропажа опекаемого воспринималась двояко: с одной стороны Косицын-старший радовался бегству своего хоть и родного по плоти сыну, но бесконечно далёкого ему. Теперь в отсутствие Леонида они почувствовали себя настоящими владельцами квартиры. Правда, наведывались из опеки и доставали неприятными вопросами. Сводилось всё к тому, что старший Косицын оказался не в состоянии совладать с трудным подростком, а потому приятное обладание двухкомнатной жилплощадью с раздельным санузлом грозило обратиться в обратный процесс - поселение в прежнем закутке в общежитии. Тогда опека отыщет Леониду других опекунов, а то и просто направит его в интернат, а жильё законсервирует.
   Поэтому, хоть с одной стороны Косицыны и радовались отсутствию противного подростка, с другой всё же тревожились: а ну как не вернётся!
   - Мерзавец, это он нарочно - мне вредит! - нервно вскрикивал Николай Петрович, потирая со скрипом сухие ладони и бегая по комнате перед разложенным диваном.
   - Ну что ты, Коля! Успокойся... - жалобно отвечала Рая, сидя на этом самом диване и следя за мужем взглядом.
   Больше она ничего дельного предложить не могла, и решать данную проблему Николаю Петровичу приходилось одному. А проблемы назревали: вот нынче его и в школу приглашают! Косицын-старший заскрипел зубами, представляя, как будет он выслушивать от директора и классного руководителя упрёки в том, в чём не виноват.
   "А что им скажешь? Они ведь тоже отвечают!"
   Директор представлялась ему похожей на ту, что в его детстве возглавляла школу - тучная тётка с растрёпанной причёской, усами под носом и зычным голосом. Она уж если громила, так громила - уши горели.
   - Но ты же не виноват, Коля! - снова жалобно вскрикнула Рая.
   Он остановился и поглядел на неё: вот так всегда - за этими ничего не значащими фразами она скрывается от реальности, упорно не желая признавать её законов. Ей кажется, что если она убедит всех в плохом поведении пасынка, то все вопросы просто сами отпадут - его куда-нибудь отправят, а ей достанется эта большая квартира. Но, Рая была просто слабой женщиной, а он был мужчиной и должен сам решать эти проблемы. Как же избавиться от Леонида?..
   - Я пойду в школу. - с угрюмой миной признался он жене.
   - А я пойду погуляю с детьми. - покорно ответила она, поняв, что на некоторое время неприятности закончились.

***

   Директор Вероника Марковна тоже была озабочена пропажей Косицына. Она много усилий приложила к тому, чтобы её школа получила звание образцовой. Особой статьёй была борьба с прогулами, и тут директор была сурова. Но, этот Косицын попрал все допустимые пределы. Сначала он пропадал на день, потом на три, потом и вовсе гулял вне школы. А тут отсутствовал целый месяц. Как она будет объяснять в РОНО такое дело? Сколько можно ссылаться на неблагополучие в семье и трудности характера этого ученика? Школа - это большой мотор, и он не должен стопориться из-за какого-то отдельного винтика. Надо было что-то придумывать и избавляться от Косицына раз и навсегда. Исторгнуть эту проблему из коллектива. А вместе с ним уйдёт и страх перед потусторонним...
   Вчера она решила переговорить со своим бывшим одноклассником, нынче преуспевающим психиатром - Валентином Красиным. Была у Вероники слабая надежда, что можно придать проблеме Косицына иной окрас и под этим соусом избавить школу от него и всех его чудачеств. И вот случилось так, что бывший школьный обожатель въехал в её проблему и подал массу ценных советов. Оказывается, есть способ разрешить это дело!
   Сначала она пыталась разговорить его воспоминаниями о школьных годах, но Красин был уже не тот и довольно холодно отнёсся к напоминаниям о том, как напрашивался к отличнице Веронике в провожатые до дома и с наслаждением носил за ней портфель.
   - В чём дело, Вероника? - лениво спросил далёкий голос. - Тебя одолевают возрастные проблемы? Тогда сходи к психотерапевту, а у меня дела.
   - Нужна помощь. - сухо ответила бывшая школьная принцесса.
   И быстро объяснила, каковы её проблемы.
   - А от меня ты что хочешь? - без интереса спросил Валентин. - Подумаешь, прогуливает уроки! Да это вообще не проблема!
   - Я думала, что это случай подходит к твоей практике. - ответила она, досадуя, что вообще ввязалась в этот разговор - переоценила она своё влияние на Вальку. - Парень вообразил себя волшебником. Я слышала, какое влияние оказывают книги Джоан Роулинг на психику ребёнка. Этот накоротке якшается с нечистой силой.
   - Да что ты говоришь?! - расхохотался Красин. - Бомбочки небось взрывает на уроках?
   - Нет, дорогой. Он действительно способен на некоторые фокусы с гипнозом, вот оттого я и боюсь его! Он умеет вызывать видения! Мои учителя верят, что он может обращать воду в вино! А в прошлом году демонстрировал живую ведьму и говорящего кота! А нынче меня одолевают тараканы.
   - Ты сама-то здорова? - осведомился психиатр. - Тараканы - это уже клиника.
   Вероника уже была в досаде и хотела прервать разговор. Он так разозлил её своим профессиональным скептицизмом, что вынудил говорить глупости.
   - Ну ладно, извини, что потревожила. - сухо сказала она и хотела бросить трубку.
   - Погоди-ка, а как он объясняет появление всех этих глюков? - остановил её Валентин.
   - Он сказал, что они все живут в волшебной стране. - неохотно призналась Вероника. Она раскрыла тетрадку, в которой завуч Кренделькова исправно собирала всё досье на Косицына. - Да, вот записано: он назвал её Селебрис, что означает "Серебристый Лунный Свет".
   - Как, как? - послышался удивлённый голос в трубке.
   - "Серебристый Лунный Свет" - повторила директриса, весьма удивлённая этим интересом. - Это он так сказал, когда явил нам ведьму на летучем коне.
   - Да тьфу на глюки! - нетерпеливо отозвался Красин. - Как страна-то называется?
   - Се-ле-брис. - послушно прочитала директриса в тетрадке, при том чувствуя себя законченной пациенткой психиатра.
   - Всё ясно. - авторитетно заявил Валентин. - Мне знаком этот случай. Они начитались какого-то дрянного фентези отечественного розлива.
   - Так ты поможешь как-то изолировать его? - с надеждой спросила Вероника.
   - Я обещаю лишь одно: я посмотрю и назначу рекомендации.
   - Мне нужно избавиться от него. - настаивала директриса.
   - Да уж, конечно. Полежать в клинике ему придётся.
   - Надолго?
   - Ну, месяца два-три.
   - А справку дашь?
   - Естественно. Самое главное - состыковать меня с ним. Эти психи-волшебники такие непредсказуемые, что мне придётся действовать решительно. Если он в самом деле так опасен, возможна длительная изоляция.
   - Как это?
   - Пригласишь его к себе в кабинет, как для разговора, а там я его встречу. Укол в руку, и он обездвижен. А потом перевезём его на моей машине.
   - Это не противозаконно?!
   - Это кому нужно - мне или тебе?! - рассердился Красин. - Конечно, это несколько противозаконно, но такие пациенты влияют дурно на своё окружение. У тебя скоро вся школа будет летать на метлах.
   Тут директрисе вспомнились жалобы участкового Воропаева, который рассказал ей, как дурачили его одноклассники Косицына: как они трепали что-то про волшебное оружие да про превращения воды в вино, да про то, как Косицын обращался совой и летал по классу. Да, это было начало эпидемии.
   - Сделай всё, что можешь. - сказала она.
   Так что, разговор со старым приятелем закончился неожиданной удачей, осталось только переговорить с отцом ученика.
  
   В дверь несмело постучали, и Валентина по селектору передала:
   - Вероника Марковна, к вам посетитель. Отец того Косицына.
   - Проси. - мгновенно отвечала Верника, быстрым движением скидывая под стол корзинку Малюты с недвусмысленной надписью: "СЮДА". Выпавший шоколад она запинала под книжный шкаф - потом подберёт, а если не успеет, скажет, что шмурты заначку трогали.
  
   Посетитель оказался мужчиной среднего роста и такого же возраста - какой-то дёрганый и жалкий. Мгновение Вероника рассматривала его, пытаясь понять, как следует с ним общаться, и решила, что быстрая атака подавит всякое сопротивление. Она открыла Кренделючкину тетрадь и стала зачитывать по датам все деяния молодого Косицына. Написано было много, подробно и обстоятельно, так что ничего придумывать ей не пришлось. И даже слишком много - в горле пересохло. Вероника Марковна прервала чтение и достала бутылку минералки, но отчего-то взглянула на посетителя.
  
   Мужчина, в продолжение всего её монолога сидящий прямо и неподвижно, со стиснутыми на коленях пальцами и с неопределённым выражением лица, вдруг подал признаки жизни. Он судорожно вывернул сцепленные ладони, отчего суставы его сухих шершавых пальцев издали тихий треск. Это было довольно отвратительно, и Вероника Марковна поморщилась - посетитель был ей неприятен. Ей вообще не нравились такие замотанные жизнью люди.
   Николай Петрович Косицын ещё раз нервно поскрипел пальцами и заговорил своим приглушённым голосом, сухо пофыркивая ноздрёй и глядя куда-то в угол, мимо директрисы.
   - Мне тоже нелегко. Поймите и меня. Этот мальчик... этот Лёня... Он очень странный. Она его не воспитала, ребёнок просто ненормальный. Он ничего не говорит просто так, всё время с вызовом.
   Мужчина замолчал и быстро закрутил большими пальцами, будто играл на маленькой шарманке. Вероника Марковна с интересом ждала продолжения.
   - У меня семья... - снова зафыркал ноздрёй Косицын-старший. - У меня жена больная. Ей нужен покой. А он не хочет, чтобы мальчики жили с ним в одной комнате. Какое не братское отношение... Мы будем вчетвером в одной комнате, а он один - в одной?! Такая несправедливость! Потом, что это такое - не давать мальчикам играть на компьютере? Мы одна семья, у нас всё общее... мы же его кормим. Рая всегда ему предлагает, а он с таким ехидством всегда отказывается.
   - А какие ещё странности вы подметили за Леонидом? - осторожно поинтересовалась директриса.
   - Странности! - фыркнул мужчина. - Он действительно странный. Всё время молчит. Раю не называет мамой. Меня он тоже никак не называет. В глаза не смотрит.
   - Как он относится к своим младшим братьям? - с дежурной вежливостью осведомилась Вероника Марковна.
   - Плохо он относится к ним. - убеждённо ответил Косицын-старший. - Я бы сказал, что он их не любит.
   - Надо же! - посочувствовала директриса. - Это явно ненормально.
   Посетитель не заметил лёгкой иронии и продолжал:
   - Он хочет доказать, что я плохой отец - всё потому, что я когда-то якобы оставил их с матерью. Я тоже человек и прошу уважать меня, как личность. Мы были совершенно чужды с Зоей, у меня совсем другая индивидуальность. Я не одобрял её странностей.
   - Каких странностей? - оживилась директриса.
   - Он вырос фантазёром, как и она. - отвечал Николай Петрович.
   - В чём это выражается?
   - Это и так заметно. - твёрдо отвечал биологический отец. Он впервые посмотрел в глаза директрисе своими бледными зрачками. - Вы не находите?
   - Конечно, нахожу. - поспешила подтвердить Вероника. - Леонид действительно малоуправляем и очень вспыльчив. Я бы сказала, что в этом есть что-то болезненное.
   Косицын-старший молчал, с достоинством выпрямившись на стуле и глядя на свои нервно сцепленные пальцы. Выцветшая, далеко не новая серая куртка и волосы того же цвета делали его похожим на несчастную, худую выпь.
   - Печальный случай. - внушительно проговорила директриса, откинувшись на спинку стула. - Я полагала, что вы как-то сможете повлиять на своего сына. Ведь с вашей бывшей женой действительно было бесполезно разговаривать.
   Косицын-старший неопределённо дёрнул плечом, то ли соглашаясь, то ли возмущаясь.
   - Мне кажется, что ваш сын немного болен. - уже мягко продолжила Вероника Марковна, - Он нуждается в помощи специалистов.
   Негодующий взгляд был ей ответом.
   - Какие специалисты?! - едва обретя речь, воскликнул родитель. - Вы полагаете, у меня много денег?! У меня жена больная! У меня у детей слабое здоровье! А теперь ещё и этот Леонид! Мне за квартиру надо платить! Он живёт в ней и ни за что не платит! А я должен платить! Он на компьютере сколько электричества жжёт!
   - Николай Петрович, - с вежливой улыбкой отозвалась директриса. - кто говорит здесь о деньгах? Я понимаю, что вам трудно. Полноценно питать такого рослого подростка, имея на руках больную жену и двух детей, в самом деле, трудно. А ведь ему требуются витамины, он растёт.
   Николай Петрович так и завибрировал:
   - Я выполняю свой родительский долг! С появлением этого Леонида в моей семье мой бюджет едва выносит! Я не могу кормить его чем-то особенным! Моим детям тоже нужны витамины! Они растут! У Ванечки, между прочим, ослабленный иммунитет! А у Пети зубы выросли сразу с кариесом! У Раи слабое здоровье! А этому оболтусу всё нипочём! Сколько лет мне ещё его тянуть, пока он кончит школу и пойдёт работать!
   Мужчина пошёл с лица пятнами и принялся буквально выкручивать собственные пальцы. Губы его тряслись. Казалось, он вот-вот заплачет.
   Директриса заулыбалась ещё приятнее и заговорила ещё любезнее:
   - Да что вы, Николай Петрович! Я вовсе не собираюсь навязывать вам как опекуну повышенные обязательства. Я понимаю сложность вашего положения.
   - Мы и так концы с концами еле сводим! - не слыша её, продолжал в волнении Косицын-старший. - Теперь ещё и он на нашу голову! Я не воспитывал его, поэтому не могу отвечать за всё, что он тут вытворяет! Ко мне уже приходил милиционер! Соседка жаловалась! Рая вообще боится его!
   - Успокойтесь, Николай Петрович. - твёрдо заговорила директриса. Она поняла, что тонкие манёвры с этим издёрганным и нервным человеком не пройдут. Мужчина кипел в своём внутреннем мире, словно в чёртовом котле. От него так и тянуло ощущением несчастья и затяжной финансовой агонии.
   - Я хочу вам помочь. - продолжала Вероника Марковна с убедительностью и максимальной простотой. - От вас не требуется никаких затрат. У нас, слава богу, ещё есть бесплатная медицина. Вашего сына примет мой знакомый доктор.
   - Какая ему медицина?! - со злостью заговорил мужчина. - Он здоровый, как лось. Ему работать надо идти и помогать семье. А государство нянчится с такими. Их, видите ли, непременно надо доучить до девятого класса. Мне два года ждать!!
   - Не надо так нервничать. - почти уговаривала его Вероника. - Но вы, как опекун, всё же должны согласиться показать его специалисту.
   - Какому ещё специалисту?!
   - Психиатру. - мягко ответила директриса.
   - Психиатру? - изумился отец-Косицын.
   - Да-да, психиатру. Вы же сами говорили, что ребёнок очень странный. На него и соседка указывает, и милиция. А эта драка... Это же просто нонсенс! Он один напал сразу на шестерых! И всех избил! Это же ненормально! А его страсть к пиротехническим штучкам! Мы опасаемся, что он однажды сожжёт школу. А у вас жена больная и двое маленьких детишек. Вы не боитесь оставлять вашу, как это...
   - Раю... - подсказал растерявшийся Косицын.
   - Вот именно. - согласилась директриса. - Определённо, ему нужен психиатр. Пока подлечат, а потом он в армию пойдёт.
   - Вы считаете, это необходимо? - всё ещё сомневался родитель.
   - Я ничего не считаю. - с холодностью ответила директриса. - Я всего лишь пытаюсь вам помочь в такой сложной ситуации. Но, если вы полагаете, что справитесь своими силами, без помощи государственной опеки, то ваше право.
   До мужчины доходило слабо, поэтому Веронике Марковне снова пришлось пуститься в объяснения:
   - Мой знакомый может положить вашего сына в больницу на обследование. Процедура это непростая и требует многого времени. Больницы муниципальные, сами знаете, как мало финансируются. Иной раз приходится довольно долго ждать самого пустякового анализа. Но тем временем его подкормят и витаминчиками поколют.
   - Да чего его витаминчиками кормить?! - возмутился Косицын.
   - Вы не понимаете. - теряя терпение, резко отвечала Вероника. - В больницах всегда колют витаминчики. Случай сложный, мальчик очень болен, и пролежит долго. Мой знакомый может позаботиться об этом.
   - Да чем он болен?! - снова вскинулся Косицын.
   - Ну что ж. - зловеще проговорила директриса. - Вам, очевидно, некогда следить за сыном, и вы многого не знаете. А мы тут наблюдаем очень внимательно. Вы знаете, что ваш сын вообразил себя волшебником? Он тут такого в прошлом году наделал! Дело о похищении одноклассницы - милиция расследовала. Так что нынешняя драка рядом с этим - просто пустяки. А торговля наркотиками прямо в школе! Вы опекун, вам и придётся заниматься этим. Поверьте мне, работать и заниматься своей семьёй вам будет просто некогда - такая масса инцидентов с участием вашего сына. Будь я более жёстким администратором, я бы и спрашивать вас не стала - сразу бы направила дело в милицию.
   Ответом был полный ужаса взгляд.
   - Мне некогда с вами разговаривать. - небрежно бросила Вероника Марковна, поднимаясь со стула и поправляя причёску. - Прошу подумать над предложением.
   - Да что тут думать... - подавленно пробормотал мужчина. - Помогите, чем сможете.
   - Вот и прекрасно. - с удовлетворением заключила директриса. - Не беспокойтесь ни о чём, Николай Петрович. Государство таких, как вы, в обиду не даёт. И сыну вашему полезно будет полечиться. Витаминчики поколют. Как только он заявится домой, так и звоните мне.
   Николай Петрович покорно кивнул головой.

***

   Он проснулся не в своей постели, как обычно было по возвращении из Поиска, а просто очутился посреди своей комнаты. В ней было пусто - Ваня с Петей отсутствовали и кругом царил беспорядок.
   Морщась, Лён открыл свой диван и достал чистую одежду. Отчего-то в этот раз он вернулся не в своей обычной одежде, а так, как был в Селембрис - в пропахшей лошадиным потом и всеми скитаниями кафтане, высоких сапогах и прочих средневековых вещах. На боку его висела дорожная сумка со скатертью-самобранкой и другими волшебными вещами. Раньше он магические предметы в дом не таскал, даже перстень - всё оставлял у Гонды. Но во время Жребия приходится всё здесь держать - кожаную сумку с бесценной скатёрочкой. Это весьма грело Лёну сердце, и он на всякий случай наложил на свой диван заговор.
  
   К его радости, дома не было никого, и к вящей удаче ванна тоже была свободна от грязного белья. Так что, он с удовольствием помылся и оделся во всё чистое. Потом присел на свой заговорённый диван и наелся от щедрот волшебной скатёрки. Кажется, жизнь начинает входить в нормальное русло - он приспосабливается к её ударам.
   Окончательно почувствовав себя вернувшимся в свой мир после трёхмесячного пребывания в Селембрис, он подошёл к окну и увидел, что на улице сплошная слякоть. А ведь, когда уходил, был февраль - начало марта. Сколько времени он отсутствовал?
   Лён мельком бросил взгляд на компьютер, захватанный пальцами и убедился, что у клавиатуры начисто отсутствует провод и выдраны клавиши - теперь его машина стала братьям простой игрушкой.
   Возвращение подействовало на него, как ком холодного снега за шиворот - оно было чрезвычайно неприятным. Каковы бы ни были приключения в Поиске - возвращение раз от разу становилось всё тяжелее. Однако, надо выяснить: сегодня выходной или будни?
   Лён взял в руки учебники и выпустил тут же их из пальцев. К чему делать вид, что он учится? Школа удалялась от него, но там были товарищи.
   Он нашёл свою лёгкую куртку, которая не соответствовала погоде, и направился на выход. Тут хлопнула наружная стальная дверь, и Лён поморщился - вот не повезло! Неужели Рая?
   Промелькнувшая было надежда, что это всего лишь Дусяванна, тут же испарилась - в замке заворочался ключ и послышались визгливые голоса единокровных братьев.
  
   Открыв дверь, Рая в ужасе остолбенела - прямо перед ней возвышалась рослая фигура этого чужого человека. Он холодно глянул на неё и попытался обойти стороной. Но, Рая настолько была растеряна, что даже не пошевелилась - она так и стояла, разинув рот и прижимая к себе детей, являя собой картину крайнего ужаса. Но - странное дело! - при этом она как бы наблюдала себя со стороны, стараясь как можно выразительнее изобразить потрясение. Кто-то невидимый, возможно свыше, должен был понять, что оставлять её и двух маленьких беззащитных детей с этим страшным человеком просто бесчеловечно! Он опасен! Одни только глаза чего стоят!
   - Ну что - туда или сюда? - неприветливо спросил сын мужа, глядя на неё сверху.
   Тогда Рая неловко попятилась с детьми, судорожно прижимая обоих к себе, а этот рослый парень скользнул мимо, словно привидение. И наружная стальная дверь, как показалось ей, сама собой распахнулась перед ним.
   Женщина тупо посмотрела, как кругляшок старого гаражного замка поворачивается, запирая дверь, и подумалось ей почему-то, что делалось это без всякого ключа.
   - Вернулся! - простонала Рая, падая в изнеможении на стульчик у стены и снова доказывая кому-то невидимому своё отчаяние.
   Дети, словно ожидая команды, дружно разревелись.

***

   На выходе из подъезда ему опять не повезло: Лён столкнулся со своим папашей.
   - Ты где был, мерзавец?! - взвыл Косицын-старший как-то очень с ходу, словно только и ожидал под дверью появления нелюбимого сына.
   Тот обошёл отца стороной и молча устремился к школе, засунув руки в карманы и ничего не имея при себе. Этот эпизод не принёс ничего нового, но словно бы добавил тревоги в общее состояние Лёна.
  
   Найдя среди шумной беготни перемены Костяна, Лён с удивлением узнал, что отсутствовал со своего последнего появления в школе больше месяца.
   - Пропадал в Селембрис? - догадался Костик. - Долберу привет в другой раз передай, а то исчезаешь внезапно.
   Долбер, Долбер - горько подумалось Лёну. Нет больше Долбера. Но, не рассказывать же приятелю о том, что произошло за это время в Поиске, и он кивнул головой, соглашаясь передать привет тому, кого больше не увидит. Чувство тяжёлой потери навалилось на Лёна.
   Мимо пробежала завуч Кренделючка, как-то мельком глянула на Косицына, как будто он не пропадал невесть где целый месяц, а как раз наоборот - очень даже посещал школу. Во всяком случае, она не выразила ни недовольства, ни удивления.
   Появившись на уроке литературы у их новой классной Осиповой, он снова встретил то же странное безразличие - Любовь Богдановна вообще избегала смотреть в его сторону.
   В конце следующего урока его сняли.
   - Косицын, к директору загляни, пожалуйста - с дежурной улыбкой сообщила секретарша Валентина, а Осипова отчего-то не стала возражать: типа, у меня урок и всё такое.
  
   Секретарша торопливо семенила впереди, то и дело оглядываясь и проверяя, идёт ли он за ней, а Косицын размашисто шагал по пустому коридору, соображая, какая выволочка его ждёт за прогулы. Но и думалось ему также: а не плевать ли на эту школу? - и думалось легко. Вот закончится Жребий, и он уйдёт в Селембрис навсегда. Навсегда - это было бы здорово!
   Эти мысли придали настроения, и Лён вошёл в кабинет директрисы с улыбкой. А та тоже улыбалась - сидела за своим столом и улыбалась сквозь очки так, словно ожидала чего- необыкновенно приятного, а не просто какого-там прогульщика.
   - Я... - успел сказать Лён и тут же почувствовал под лопаткой укол. Не успел он обернуться и посмотреть, что это было, как вдруг тьма заволокла его сознание, и он отключился.

***

   Память возвращалась как-то урывками. Болела голова, а перед глазами всё плыло. Мысли разбегались, а в ощущениях появилась какая-то странная скованность.
   Лён нагнул голову, пытаясь рассмотреть, что происходит с его телом, и с вялым удивлением обнаружил, что спелёнут от щиколоток до шеи какими-то белыми тряпками. Перед глазами продолжали кружить зелёные круги, поэтому он попытался потрясти головой чтобы разогнать их. Движение отозвалось такой болью в затылке, что Лён невольно застонал.
   - Меня ударил кто-то? - спросил он, едва ворочая непослушным языком.
   - Нет, тебе просто вкололи кое-что, о чём тебе знать не положено. - отозвался откуда-то из мути насмешливый фальцет.
   Лён поискал глазами и обнаружил небрежно развалившегося в кресле незнакомого мужчину лет сорока, с холёным полным лицом. Был тот в белом халате и поигрывал шприцом.
   - Где я? - беспомощно спросил Лён, не имея ни малейшей возможности шевельнуть рукой.
   - В дурдоме. - просто сообщил человек. Он встал и приблизился к пациенту.
   - Ты меня видишь? - спросил незнакомец, проводя перед носом Лёна ладонью. От него пахло дорогим парфюмом, а прилизанные на височках волосы казались смазанными бриллиантином. Аккуратная его ладошка была пухлой, белой, гладкой.
   - Вижу. - поморщился пациент, испытывая боль от этого мелькания.
   - Вот и прекрасно. - бодро ответил человек. - Теперь поговорим.
   - Что вы сделали со мной? - потребовал Лён ответа у врача, при том недоумевая, как мог оказаться в психушке.
   - Не хами. - заметил тот.
   Лён уже приходил в себя и начал ориентироваться в обстановке. Он дернулся, проверяя путы на прочность. Но, тут действовали профессионалы - он не мог пошевелить даже пальцем.
   - Чего вам надо? - обратился он к эскулапу.
   - Вот это уже разговор. - ответил тот, заглядывая в зрачки особого пациента.
   Вся эта бессмыслица вызывала у Лёна возмущение - он никак не мог взять в толк, каким образом перенёсся сюда из кабинета директрисы. Он ещё раз попробовал пошевелить рукой и убедился, что пассы сделать пальцами он не в состоянии. Тогда решил попробовать обойтись лишь одним словом. Но тут произошло ещё более удивительное - его губы моментально сковал широкий скотч.
   - Тебе не удастся освободиться до тех пор, пока я тебе не разрешу. - сказал доктор. - Никаких пассов и никаких волшебных слов.
   Лён вытаращил глаза - только это было теперь ему доступно для выражения своих эмоций. Это было так смешно, что доктор расхохотался.
   - Видишь ли, мой друг, - проговорил он, утирая слёзы. - я давно искал такого, как ты, пациента. Ведь ты волшебник, не так ли?
   Лён убеждённо затряс головой, показывая, что отрицает подобные обвинения.
   - Ну да, дядя-доктор набрался от своих психов и теперь сам вообразил невесть что. - заметил психиатр, возвращаясь к столу. - Таких, как ты накачивают антидепрессантами до хронического слюнотечения, но есть одна причина, чтобы не поступить так и с тобой. Мой друг, дурдом - это самое подходящее для тебя место.
   Лён промолчал, а доктор продолжал:
   - Итак, что за причина, наверно, думаешь ты. Эта причина выражется всего лишь одним словом...
   Дверь открылась, и в кабинет заглянула медсестра в очках.
   - Валентин Игоревич, к вам срочно посетитель.
   - Я занят. - нетерпеливо бросил доктор. - Вы что, не видите: я разговариваю с пациентом. Он три дня был без сознания от передозировки, а теперь очнулся.
   Лён пришёл от этих слов в изумление: три дня без сознания?! Что же ждёт его теперь? Лишь бы освободиться от этих уз и вернуться в нормальное состояние. Он уже несколько раз повторял про себя заклинание переноса, но ничего не действовало - наркотик не давал сосредоточиться.
   - Так вот, это слово... - доктор помедлил перед пациентом и резко высказал:
   - Селембрис!
   Ничего не понимая, пациент уставился на него, отчего на лице доктора Красина образовалось неприятное выражение.
   - Не хочешь же ты сказать, что тебе это слово незнакомо? - спросил он, схватив пациента за подбородок. - Смотреть мне в глаза!
   Лён был плотно примотан к стулу и смотрел на эскулапа снизу вверх. Наверно, что-то в его глазах не понравилось врачу. В дверь снова постучали и снова просунула голову та же медсестра.
   - Валентин Игоревич, к вам посетитель. Срочно. - последнее слово она сказала с многозначительным нажимом, но, против ожидания, психиатр даже не подумал выглянуть в коридор и убедиться в срочности ситуации.
   - Потом. - отрывисто бросил он и, выпроводив сестру, запер за ней дверь.
   Он ещё раз заглянул в глаза пациенту, потом достал из кармана шприц и вколол ему укол в шею. Тогда только снял скотч.
   - Ну что вы дела-е-те... - промямлил Лён, снова ощущая растекающееся по мышцам оцепенение и холод в голове.
   - Признавайся, ты волшебник из Селембрис? - быстро спросил врач, глядя ему в глаза. - Отвечай быстро, а то вколю ещё один укол!
   Но пациент промолчал, лишь глядя расплывающимся взглядом на врача.
   - Ты не обманешь меня. - продолжал тот, профессионально острым глазом отмечая все изменения в состоянии пациента. - Это слово - Селембрис - я уже слышал.
   И, видя изумление в лице юноши, продолжил:
   - Тридцать лет назад, когда мне было десять с небольшим, я встретил человека. Вообще-то, это был мой одноклассник. Мы с ним дружили и сидели за одной партой. И вот где-то в классе четвёртом я стал замечать за ним странности. У него стали слишком быстро отрастать волосы. Что не смеёшься? Другой бы заржал, а ты всё понимаешь. Да, понимаешь, потому что знаешь - ты сам там был.
   - Г-де? - спросил Лён с большим усилием.
   - В Селембрис. - ответил врач со столь твёрдым убеждением, что Лён понял - тот действительно знает, о чём говорит.
   - Потом он сам мне признался в том, что обладает магией. Он делал такие трюки, но был намного умнее, чем ты - он не приносил всякую пакость в школу. Зато я видел, как он творит удивительные вещи. Сначала я думал, что это просто гипноз - например, сделаться незаметным и свободно зайти в магазин, чтобы взять деньги из кассы. Мы немало с ним повеселились, и он сделал меня своим союзником. Я покрывал его шалости. В самом деле: здорово, когда из сумки учительницы вдруг начинают сами собой вылетать вещи и кружить по комнате, но долго он этим не увлекался. Потом он начал приносить и показывать действительно полезные предметы - золото и драгоценности. Я просил взять меня с собой в волшебную страну, но он только смеялся и говорил, что перенестись туда могут лишь волшебники. Это так? Ты не можешь лгать - я вколол тебе наркотик правды.
   Лён действительно обнаружил, что после второго укола совершенно не в состоянии ответить ложью на вопрос доктора, и кивнул головой.
   - Ты брал с собой туда людей? - возбуждённо спросил тот.
   Лён снова кивнул.
   Доктор Красин торжествующе смотрел на пациента.
   - Ты получишь свободу лишь при одном условии. - медленно сказал он, словно гипнотизируя своего бессильного слушателя. - Ты перенесёшь меня туда и дашь мне много золота и драгоценных камней.
   - З-зачем?
   - Затем, что я хочу там жить и быть богатым. Я стану королём. - пояснил доктор Красин.
   - С-сумашествие.
   - Не тебе судить! - рассердился доктор. - Ты волшебник и ты можешь! Почему он смог, а я - нет?!
   - К-кто? - уже утратил мысль Лён.
   - Один мой друг - он ушёл жить в Селембрис навсегда. - ласково ответил доктор. - Ведь ты же можешь?
   - Нет. - отчётливо ответил пациент.
   - Тогда мы будем колоть тебя ещё и ещё. И ты утратишь способность контролировать себя. Ты станешь просто пнём, овощем, медузой.
   Лён был в отчаянии - если бы этот чёртов доктор спросил его, отчего он не может этого сделать, Лён объяснил бы ему, что из-за Жребия: пока не закончен Жребий, он не может по своей воле перенестись в Селембрис. А если до следующего Поиска пройдёт хоть неделя, его тут действительно заколют до состояния медузы! Он был готов перенести доктора куда угодно - хоть в самый Унгалинг! - и даже наскрести для него пару сундуков золота, но только бы не превратиться из-за уколов в чурбан с глазами. Меж тем, действие наркотика довольно скоро испарялось.
   Доктор Красин сидел в своём кресле и ухмылялся.
   - Чего бы проще, - заметил он. - взять и согласиться на моё предложение.
   - Вы желаете участвовать в рыцарских сражениях? - поинтересовался Лён, всё ещё немного заикаясь.
   - Я тебе сказал, чего я хочу. Того же, чего и он - стать богатым, молодым, жить долго и править в королевстве.
   - Боюсь, вы переоцениваете мои силы. - ответил Лён, борясь с головокружением. - С кем вас судьба столкнула? С Мефистофелем?
   - Нет. - ответил доктор, теряя терпение и вкалывая пациенту новую дозу, от которой того сразу повело так сильно, что начал отниматься язык.
   - Моего друга звали Семикарманов. - сказал он Лёну, глядя в его плавающие зрачки. Видно, что-то Красин обнаружил в этих глазах, поскольку воскликнул:
   - Ты знаешь его! Ты видел его!
   - К-кого? - тупо спросил пациент.
   - Семикарманова! Как он там?! Стал королём?!
   - Стал королём. - как эхо, отозвался Лён.
   Доктор пришёл в явное волнение, а впавший в состояние ступора пациент бессмысленно смотрел перед собой. Сознание его меркло, перед глазами крутились несвязанные между собой картины, последним штрихом было огромное, белое, сытое лицо Семикармана.
  
   Заметив, что пациент утёк в нирвану, доктор Красин отошёл к столу и начал сосредоточенно перебирать флаконы с препаратами. Тут на его глазах случилось нечто странное, чего быть просто не должно: на белой двери кабинета прорисовалось чёрное пятно. Оно моментально набухло, выделяясь в объёмную фигуру, потом стали проявляться и прочие детали, и вот перед глазами Красина определилось необычное явление: некий господин в чёрном длиннополом и приталенном полупальто, в чёрных узких брюках и элегантных туфлях. На голове пришельца имелась авантажная широкополая шляпа с лихим заломом на тулье. Картину довершало лицо, какое могло принадлежать подлинному Мефистофелю - смуглое, с щегольской бородкой-эспаньолкой.
   - Ба, что у вас тут за банкет? - осведомился человек, изящно сдвигая затемнённые очки на орлином носе. Глаза у него оказались угольно-чёрного цвета и с таким выражением, что доктор Красин сразу понял: с этим не шути!
   - Вы кто такой? - пролепетал он, невольно отшатнувшись от стола.
   - Мы родственник больного. - любезно сообщил чёрный господин. - Хотим знать, как продвигается лечение.
   - Но у него отец совсем другой! - всё же не подвела дока профессиональная память.
   - А мы дядя! - весело сообщил незнакомец, ловко усевшись на столе психиатра и небрежно смахивая прочь шприцы и пузырьки.
   - Извольте покинуть мой кабинет. - с достоинством ответил Красин.
   - Извольте привести его в порядок. - низко прорычал чёрный господин, более не утруждая себя показной любезностью.
  
   В глазах разредилась красная пелена, и Лён с удивлением обнаружил, что снова может говорить и даже что-то понимать. Доктор стоял в углу у сейфа со встревоженным видом, а некий чёрный человек, одетый чрезвычайно элегантно, восседал на докторском столе, закинув ногу за ногу. Заметив, что Лён пришёл в себя, он подошёл к нему.
   - Ну вот, мой друг. Кажется, ты околемался. Мне с большим трудом удалось нейтрализовать ту отраву, что в тебя впихнули. Ты меня слышишь?
   - Слышу. - ответил Лён, борясь с сонливостью. - Ты кто?
   - Ну здрасьте - приехали! Я твой старый знакомец по имени Лембистор. Не обращай внимания на мой вид - ты меня всяким повидал.
   - А. - сказал Лён и снова заглох.
   - Так, ну ты пока тут поторчи. - заявил демон, отходя от него и перемещаясь по комнате чрезвычайно изящно. - А я поговорю с этим исцелителем душевных недугов. Он кажется, забыл, что срочное дело - это срочное дело. Кстати, милый, перестаньте дёргать дверь - она по-прежнему заперта, но не вашими ключами.
  
   - Вот как! - сказал он спустя некоторое время, когда прочно вошёл в курс дела. - Значит, наш уважаемый эскулап занимается вымогательством. А я-то думал, что в вашем мире живут порядочные люди. Чего же ради вы так старались не допустить захвата этого мира?
   - Я настаиваю на своём. - заявил док Красин. - Сделайте меня молодым и сделайте меня богатым.
   - Освободи меня, Лембистор. - превозмогая нежелание, попросил Лён демона. Он ожидал насмешек.
   - Да я бы рад, друг мой, - отозвался тот. - но ведь я нематериален! Я могу сотворить кучу тараканов, но что это для человека, у которого в голове отстойник! Или, скажем, научить разговаривать команду крыс. Но здесь, в дурке, где все - торшеры или, хуже того, Наполеоны, это абсолютно никого не поразит. Вот если бы ты отдал мне этого типа, наши все дела с тобой тут же и закончились. Давай прям сейчас, а?
   - Эй, вы о чём тут? - насторожился эскулап.
  
   Лён поворочался в туго связанном коконе, от которого ломило плечи и затекали руки. Соблазн был велик. Но выходило, что он соглашается на такое лишь в силу своего бедственного положения. Или даже ещё хуже - из личной мести.
   Он опустил голову, не в силах более бороться с сонливостью. Перед ним сразу два врага.
   - Неужели у тебя больше нет средств? Ты не можешь выскочить из этой люльки? - встревожился демон. - Послушай, так нельзя! Мне без тебя закрыта дорога на Селембрис! А твоя личная магия? Ну превратись в кого-нибудь. Ну, хоть в ежа!
   - Ты же знаешь, - сказал Лён, - для этого нужно иметь свободной руку. Ты всё прекрасно рассчитал, Лембистор. Ты подстроил мне ловушку.
   - Хотел бы я сказать, что это так. - ответил демон. - Но это будет ложь. Мне самому пришлось ещё поискать тебя, пока я понял, что с тобой проделал твой дорогой папаша и твои прекрасные учителя. Если ты в состоянии меня слышать, то знай моё мнение: любой из них достаточный подлец, чтобы послужить мне телом. Отдай мне этого, и я тебя спасу.
   - Нет... это слишком тяжкая... ноша...
   Доктор Красин, с изумлением слушающий этот диалог, ещё более изумился, когда обыкновенная лампа, стоящая у него на столе, вдруг вспыхнула разноцветным светом.
   - Нас зовут. - немного удивлённо сказал Лембистор. - Так скоро?
   - Как не вовремя... - сказал Лён, борясь с тяжёлыми веками, но глаза щипало, и хотелось заснуть. - Когда я вернусь, то снова попаду сюда.
   - Какой же ты дуралей. - заметил демон. - Так и не понял? Тебе не нужно спорить с этим человеком. Он хочет отправиться в Селембрис? Пожалуйста, ведь он не что иное, как Спутник!
   - Вот как... - теряя сознание, прошептал Лён и растворился в разноцветном тумане вместе со стулом, к которому был примотан, и смирительной рубашкой.
   - Ну, вымогатель, - с ехидной улыбкой сказал доктору чёрный человек. - ты, кажется, своего добился. Теперь ты точно отправишься в Селембрис. Возможно, даже будешь королём. Ах, доктор, ты напросился в спутники к герою! Да мне и самому до смерти интересно, что из этого всего получится!
  
   Сестра Дорожкина вошла к главврачу с бумагами и увидела дикую картину. Доктор и какой-то странный чёрный тип окутались клубами разноцветного дыма и испарились, а пациента след простыл.
   Сестра повалилась на пол, закатив глаза и рассыпав все бумаги. Значит, всё-таки шизофрения заразна.
  
  

Глава 18. Просто Щелкунчик!

  
   Тьма заполонила всё вокруг. Потом глаза привыкли и стали различать сначала общий план, потом отдельные детали. Большая комната, высокий белый потолок. В углу стоит рояль, громадный, как здание оперного театра. Шкаф с книгами, а наверху - чучело совы. Вдоль стены ряд кресел. Паркетные полы. Высокие решётчатые окна, а за окнами зима и синий сумеречный свет. То ли поздний вечер, то ли раннее утро.
   У Лёна появилось такое ощущение, словно каким-то волшебством он снова превратился в маленького. Вот только в кого?
   Лён попытался обернуться, чтобы посмотреть, что позади него. И не сумел - что-то держало его крепче, чем рубашка. Он не мог пошевелить рукой. И ноги тоже ему не повиновались. И даже не поворачивалась голова.
   "Что со мной?" - с неожиданной паникой подумал Лёнька. Это даже хуже, чем в кабинете у психиатра. Он хотел крикнуть и позвать кого-нибудь на помощь и обнаружил, что во рту у него какой-то твёрдый кляп.
   Лён был бессилен что-либо предпринять и потому застыл с пожаром в мыслях и в полной неподвижности.
  
   В тишине раздалось кашлянье и шарканье. Потом шуршание и разгорелась свечка. Постепенно пространство вокруг озарялось светом.
   - Ну вот, - сказал кто-то хриплым старческим голосом. - завтра отпразднуем, а там - что будет.
   Лён напрасно скашивал глаза, пытаясь увидеть, кто это говорит.
   Человек приблизился к нему. Он был огромен. Только одно его лицо казалось больше, чем сам Лён.
   "Неужели я попал в страну великанов?! А где же остальные?"
  
   - Ну и урод! - промолвил человек, приблизив к Лёну испещрённые красными жилками глаза. - Дети же испугаются. И почему его поставили на стул? Почему не под ёлку? А, впрочем, не моё это дело.
   Старик со своей метлой удалился в сторону, всё ещё ворча и вздыхая, а Лён осмысливал его слова. Он хотел позвать великана, но не смог произнести ни слова. Осталось ждать событий.
   Внимание Лёна привлекла клетка с птицей, стоящая на большом комоде возле шкафа. В ней сидела жёлтая канарейка - та всё время прыгала и что-то непрерывно щебетала. К своему удивлению Косицын понял, что она явно обращается к нему, причём по-человечески.
   - Ну ты и вляпался, волшебник! - захихикала маленькая жёлтенькая птичка.
   "Лембистор?!"
   От изумления Лён даже пропустил мимо ушей, что там щебечет ему в своей клеточке теперь такой забавный демон.
   - Открой замочек. - меж тем чирикал неприятель.
   Лён повертел глазами и смог выдавить только какой-то слабый звук.
   - Говорить не можешь?! - веселился Лембистор. - Да у тебя во рту орех!
  
   Затычка застряла плотно, заклинив до предела раскрытый рот. Как ни старался Лён, никак не мог выплюнуть этот непонятно откуда взявшийся орех.
   Птичка подпрыгивала в клеточке и подавала разные советы:
   - Дави его зубами! Да не бойся, не сломаешь!
   Лён возмутился про себя: давить передними зубами орех - глупее некуда! И не заметил, как сжал челюсти. Во рту громко кракнуло и орех легко развалился на осколки. Выплюнув их, Косицын обратился к демону:
   - Что со мной такое?
   - Дрянное дело. - легкомысленно согласился тот. - Ты такой урод.
   - Какой такой урод? - сердито поинтересовался Лёнька. - Я превратился в черепаху?
   - Гораздо хуже. - охотно поделился наблюдениями демон. - Ты превратился в деревяшку. Только я не пойму, ты Буратино или гном. Ладно, это несущественно. Не мог бы ты мне оказать любезность? Открой, пожалуйста, замочек.
   - Я не могу. - расстроенно ответил Лён.
   - Ну ладно, я беру свои слова обратно. Ты не урод, просто немного странно выглядишь, дизайн такой оригинальный. Теперь откроешь?
   - Да я правда не могу! Я даже пальцем не могу пошевелить!
   - Нда! - скептически ответил демон. - Если хочешь что-то сделать, сделай это сам.
  
   Некоторое время неподвижный Лён наблюдал, как Лембистор царапает слабенькими коготками металлический крючочек. Но канарейка не могла одновременно удерживать дверцу и открывать крючочек. Она шлёпнулась обратно на пол и принялась оглядываться в поисках подходящего предмета.
   - А это что у нас такое? - поинтересовалась птичка.
   В больших клетках по обе стороны от канарейки сидели два здоровенных попугая. Один красно-зелёной расцветки, другой - сине-жёлтой.
   - Дайте Кешке сахар-ррок. - отчётливо сказал зелёно-красный и покосил на канарейку круглым глазом.
   - Попка дурак. - бодро отозвался сине-жёлтый.
   - Пацаны, слушайте сюда. - сказала канарейка с мастерски озвученной интонацией интеллигентного бандита. - И поймите меня правильно.
  
   Лембистор был мастер навешивать лапшу на уши. Примерно полчаса он пел попугаям про зелёные джунгли Амазонки. Про ветер, гуляющий в пальмах. Про рассветы в Андах. Про свободный народ попугаев какаду. Про вольную республику, про священного Кетсалькоатля. Про самок-какаду, про гарем в дупле секвойи.
   - А сахарок дадут? - поинтересовался Кешка.
   - Сахарок вагоном. - презрительно ответил демон. - В клюв трубочку и тянешь кака-колу, пока в голове не помутится. Короче, пацаны, под моим мудрым руководством вы овладеете свободой, сахарком и прочими вещами.
   Ещё полчаса он мучился и объяснял тупоголовым какаду, как надо открывать их клетки. Наконец, под мощным клювом зелёно-красного что-то скрипнуло и перекушенный крючочек просто отвалился.
   - Теперь иди сюда, громила! - насмешливо сказала канарейка. - Уж мой крючочек для твоего ротового бицепса просто спичка.
   И вот все три птицы оказались на свободе.
   - Пойду проведаю обстановку. - доверительно сказал Косицыну Лембистор. - И куда сгинул наш доктор Красин? Плохое у меня предчувствие.
   - Развяжи меня. - попросил Лён у канарейки.
   - А ты не связан. - ответила она.
   С этими словами боевая канарейка и два её амбала удалились. Лён остался один в полной неподвижности. Все чувства исчезли - лишь осталось впечатление, что он прислонен спиной к какой-то опоре. И ещё ему казалось, что росточком он ещё меньше, чем даже думает - под его ногами какая-то опора. Он в самом деле стоит на стуле, как сказал старик?!
  
   Некоторое время всё было тихо, потом сзади послышался тихий шум. Лёну очень хотелось посмотреть, что там, и он клял про себя бессовестную канарейку - могла ведь развязать, да не развязала! Он попытался ещё раз пошевелиться, и вдруг что-то получилось! Правая рука пришла в движение и поднялась.
   - Что это?!! - вскричал в испуге Лён. Это был кошмар: его рука была плоской, как хоккейная клюшка, а пальцы на ней были просто нарисованы. Она не гнулась, а просто двигалась от плеча!
   - Что это такое?! - в панике закричал он, двигая и второй рукой. Она тоже не была привязана и выглядела точно так же.
   Лён попытался взглянуть на ноги - не тут-то было: он не мог согнуться в талии! Зато ноги могли подниматься.
   - Я урод. - сказал он в отчаянии, глядя на плоскую деревяшку, которая была его ногой: на ней был нарисован чёрной краской сапожок, а сама ножка была белой.
   - О, нет, ты не урод. - сказали ему со стороны. - Ты просто Щелкунчик.
   - Просто Щелкунчик?!
   - Просто Щелкунчик.
   - Ах, просто Щелкунчик? - развеселился он, размахивая деревянными руками.
   Он Щелкунчик - ха-ха-ха! Нет, даже не так - Просто Щелкунчик!
   Опытным путём он выяснил возможности своего тела - получалось, что двигаться он может, так же прекрасно получался поворот через левое плечо, но голова не двигалась - хоть плачь! И что ещё за физиономия у него теперь? Не зря же Лембистор так ухохатывался!
   От всех этих манёвров Лён потерял равновесие и начал заваливаться набок.
   - Караул! Падаю! - заскрипел он таким голосом, что сам перепугался.
   Никто не кинулся его спасать, и Лён свалился со своей опоры. С громким стуком он треснулся о пол, но не почувствовал боли. Он лежал на боку и таращился на чучело совы, торчащее на шкафу, да ещё перед ним возвышались башней красивые коробки, обклеенные цветной бумагой и перевязанные ленточками. Над головой слабо раскачивалось что-то тёмное с блёстками.
   - Привет. - сказало маленькое существо, возникшее перед носом Лёна. Было оно похоже на пряничного человечка с глазами-изюминками и глазурными пуговицами.
   - Привет. - скрипуче ответил Лён. - Здесь есть зеркало?
   - Зеркало! - завопило множество тонких голосков, и со всех сторон к поверженному Щелкунчику стали сбегаться игрушки. Здесь были картонные, тряпичные, фарфоровые, деревянные игрушки: клоуны, снежинки, солдатики, обезьянки, медвежата и множество других - всех было трудно разглядеть, лёжа на полу.
   - Идёмте, мы вам покажем зеркало! - пропел разноцветный Арлекин, выделывая на своих тонких ножках ловкие балетные па.
   Лён попытался встать - не вышло. Тогда всем миром его перевалили на спину, и он сумел сесть и оглядеться.
  
   Огромная гора, под которую он упал, оказалась ёлкой, сплошь украшенной гирляндами, серебряными цепочками, мишурой и свечками. На её макушке торчала розовая стеклянная звезда. Под широкими нижними ветвями, у крестовины, замаскированной под снег ватой с блёстками, стояло множество подарочных коробок самых разных размеров. Некоторые из них были открыты, и обитатели этих разноцветных жилищ столпились перед Щелкунчиком, с интересом разглядывая его. Немного в стороне с хихиканьем жалась группка нарядных барышень.
   - Давайте, генерал, вставайте на ноги. - с усилием потянул его за плоские руки Арлекин. - Скоро будет парад, и вам предстоит гарцевать на коне.
   Ого! Он будет возглавлять парад!
   Лён попытался встать, но ноги-деревяшки скользили по паркету. Тогда неугомонные игрушки прикатили откуда-то яркую красную пожарную карету - кстати, тоже деревянную - и, обвязав генерала подмышками мишурой, подняли его при помощи раздвижной лестницы.
   - Я желаю видеть себя в зеркале. - упорствовал Щелкунчик. Его желание было немедленно выполнено - весёлые рыжие обезьянки прикатили по скользкому паркету овальное зеркало на подставке.
   - Я урод. - печально констатировал Лён, глядя на своё отражение. Его физиономия и в самом деле была ужасна: огромные зубы занимали пол-лица, над зубами были нарисованы два глаза, имеющие выражение такой тупой честности, что Лёну стало ясно: это и есть его нынешний имидж. Сверху, как и положено Щелкунчику, торчала на твёрдых деревянных буклях такая же деревянная треуголка. Всё его тело представляло собой прямоугольный кусок раскрашенного дерева - даже синенький мундирчик был нарисован краской. Только руки и ноги болтались свободно на гвоздях.
   - Чурбан с глазами. - печально констатировал Щелкунчик.

***

   Жёлтенькая канарейка деловито шныряла по кухне, пытаясь выяснить обстановку. От своих провожатых она узнала, что зовут её Фиби. И строго-настрого запретила своим телохранителям так звать её. Однако, выговорить "Лембистор" они тоже не могли, и потому сошлись на вполне уважительном и кратком "босс".
   - Так, что тут у нас? - интересовался демон, заглядывая под столы. Оказалось, что летать птичка едва умела - сказывался клеточный образ жизни.
   - Еда, босс. - доложились попугаи.
   - Сам вижу. - сухо отозвалась птичка, выдирая лапки из огромного торта. Она клюнула пышную масляную розу и осталась недовольна.
   - Мне надо знать, куда девался док Красин. - заявил Лембистор.
   - Крысин? - не поняли амбалы. - Да крыс тут навалом!
   - Где же он? - озабоченно чирикала канарейка, рыская по всем углам. - А это что?
   - Не надо, босс. - протрубил Сине-жёлтый. - Опасная штука.
   - Нехоррошо! - поддержал товарища Красно-зелёный.
   - Не дрейфить, парни. - презрительно сказала канарейка. - Вы пацаны крутые или мелкий рэкет? Я держу такую ставку, что нули в памяти не умещаются. У меня давно всё схвачено - я точно знаю, где отстреливаться, а где стрелку забивать.
   И с этими словами маленькая канарейка отважно забралась на плоскую дощечку с замысловатым проволочным приспособлением - посередине этого предмета торчал обольстительный кусочек сала.
   - А то всё просо да просо. - пробурчала канарейка, отрывая клювиком крошечную дольку.
   - Ай, что это?! - в панике завопила она, когда раздался щелчок, и проволочные штуки пришли в движение. Канарейку подбросило в воздух, перевернуло, и она шлёпнулась обратно на плоскую деревянную дощечку, как на эшафот. Чудовищный агрегат ухнул и плотно прищемил птичке хвостик. Она так и осталась лежать на этом предмете, беспомощно трепыхая крылышками и быстро-быстро суча слабенькими лапками.
   - Освободите меня, негодяи! - вскричала канарейка. Но Красно-зелёный и Жёлто-синий без дельного совета ничего сделать не могли, только бестолково пытались тянуть босса за крылышки.
   - Ну что за идиоты мне достались! - визжала канарейка и за своим возмущением не заметила, что "идиоты" свалили прочь, а всеми её воплями интересуется большое серое существо. Оно нависло над канарейкой и горящими голодными глазами осматривало её.
   - Где сало? - спросило существо.
   - Мы его съели! - дружно донеслось сверху - со стола.
   - Вы сожрали сало?! - в бешенстве заорала канарейка. - Как вы посмели прежде начальства?
   - Босс, мы думали... - заговорили Красный и Жёлтый, но продолжать отчего-то не стали.
   - Ты украла сало? - угрожающе спросил серый зверь.
   - Я?! - изумилась канарейка. - Вы же сами только что слышали, как эти два негодяя сознались в содеянном!
   - Мне наплевать. - заявил зверь. - Они далеко, а ты близко. Ты и будешь отвечать за кражу.
   Сказав всё это, серый зверь по-разбоничьи свистнул в дырку, перед которой располагалось приспособление для лова голодных канареек, и из дыры высунулись ещё две морды.
   - Берите задержанного и несите на справедливый суд. - распорядилась крыса.
   Вопящую от негодования канарейку подняли вместе с мышеловкой и протащили в дыру, а потом понесли пыльными переходами в недра крысиного царства.
  
   Шествие остановилось в довольно просторном месте - в подвале, среди разломанных корзин, старых шляпных коробок, мебельных ящиков и пыльных половиков. Всё обозримое пространство было занято отвратительными серыми зверями - глаза их горели голодным блеском, а влажные носы непрерывно и жадно шевелились. Крысы уставились на беспомощную канарейку, а та обмерев от страха, смотрела на их огромные резцы, с которых капала слюна.
   Со всех сторон прибывали всё новые и новые полчища зверей - они уже едва помещались на полу, на кирпичных выступах и всякой рухляди. Оттого волнение в толпе непрерывно возрастало и ощущалось, что крысы словно ждут какой-то команды.
   - Король! Король! - заволновалась толпа и стала отжиматься к стене. И было от чего: откуда-то прибежали крупные серые животные, вооружённые вилками, как копьями, и стали этим оружием теснить толпу.
   - Его Величество Крысакус шестнадцатый! - торжественно возвестили юные герольды - молоденькие и гладкие крысы-подростки. Они дружно затрубили в сухие гороховые стручки, издавая гнусавые звуки, а вся толпа заволновалась, залезая по щербатым кирпичам как можно выше, чтобы было видно.
  
   Откуда-то послышалась нестройная музыка, словно ребёнок забавлялся, играя неумелыми пальцами на игрушечном пианино. К этим звукам присоединилось металлическое мурлыканье - это две крысы старательно вращали ручку игрушечного музыкального барабана. Потом задребезжали колокольчики - это шли строем молодые крысы. Следом несли флаги - проеденные в дыры старые носки на палочках для розжига камина. Потом торжественно прошествовали гвардейцы - откормленные крысаки в высоких шапках из половинок праздничных хлопушек. Всё шествие озарялось светом от свечных огарков, понатыканных повсюду.
   И вот со скрипом выехала запряжённая дюжиной крупных зверей карета - старая игрушечная коляска для куклы с поднятым верхом, вся украшенная мишурой.
   Канарейке было плохо видно, кто сидит в карете - не пускала проволочная скоба, защемившая ей хвост. Поэтому птичка вертелась и пыталась как-нибудь уцепиться коготками за дужку.
   Между тем игрушечные рожки допели свою гнусавую песню и умолкли. Всё огромное крысиное собрание приподнялось на задние лапки - каждый зверь вытянулся и замер, с обожанием глядя на карету.
   - Что там такое? - возбуждённо чирикала птичка.
   Однако никто ей не отвечал - все были увлечены зрелищем королевского парада. Торжественная кавалькада сделала по площади полукруг и остановилась.
   Под крики восхищения над краем коляски выглянула крысиная голова, потом по бокам появились ещё две.
   - Кто из них король? - поинтересовалась канарейка, но опять не получила ответа.
   В коляске завозились, отчего всё сооружение на колёсиках затряслось, потом на край вскарабкалось нечто удивительное - это были не три крысы, а одна! Зато какая! На толстом широком теле сидели три головы. В том, что это был именно король, убеждала самая настоящая корона, надетая по причине своей величины не на голову крысы, а на её туловище - таким образом все три головы были коронованы. Королевский венец, несомненно, был настоящей драгоценностью - жестяная диадема со стеклянными алмазиками, а посередине красовался особенно большой камень - несомненно, настоящий голубой алмаз.
  
   - Король Крысакус Шестнадцатый - ура, ура, ура! - закричала толпа.
   Король ухватился лапами за деревянную ручку. Был король очень крупной крысой и очень тяжёлой - чтобы уравновесить его вес, на оси противоположных колёс навалились два десятка гвардейцев и, изнемогая от усилий, удерживали коляску.
   - Мои подданные! - воззвал король Крысакус Шестнадцатый тройным фальцетом. - Сегодня будет большая пожива! Сегодня мы пойдём в атаку на рождественские подарки! Конфеты, печенье, шоколадки!
   - Ура!! - завопили на площади.
   - Сахарные рыбки, лакричные петушки, медовые пряники!
   - Ура! - отозвались подданные.
   - Глазурные пончики, фруктовая пастила, грецкие орехи!
   Всеобщий восторг.
   - Мы оставим детишек без сладкого! - зловеще расхохоталась зверюга, и вся площадь с воодушевлением подхватила этот лозунг.
   - Испортим все их игрушки! - продолжал призывать трёхголовый мутант.
   - Старые и новые! - завопили в толпе.
   - Отгрызём пуговицы со штанов и платий!
   Ответом был неистовый рёв.
   - Прогрызём ботинки! - совсем уже разошёлся крысиный монарх.
   - Виват!!
   - Ёлку свалим! - орали со шляпной коробки.
   - Стулья подгрызём!
   - Чтобы все гости попадали!
   - Нагадим в зале!
   - Испохабим книжки с картинками!
   Каждый изгалялся в этом собрании, как мог - было видно, какое наслаждение доставляет крысам сама мысль о том, чтобы испортить детям праздник. Они придумывали проказы всё изобретательнее, всё изощрённее, но всех превосходил Крысакус.
   - Набить в индейку гвоздей! - орал король, подпрыгивая на краю коляски. - В глинтвейн насыпать соли! В мороженое - перцу! В торт собачьего дерьма!
   Тут он сорвался и упал в свою карету, вызвав падением непонятное шуршание. Экипаж грузно подпрыгнул, и из нутра коляски взлетело в воздух что-то блестящее. Быстрая лапа ловко поймала это на лету, и перед глазами собравшихся снова возник король Крысакус Шестнадцатый.
   - Но если кто из вас, мерзавцев, тронет хоть когтем золото или драгоценности, - завизжал он. - То вы очень пожалеете!
   Крысак посверлил шестью красными глазами внезапно примолкших крыс и продолжал, всё более повышая обороты:
   - Тогда я с вами сотворю такое! - король, свирепо щёлкая зубами, заговорил прямо, направо и налево. - Какое вам ни за что не придумать для своих злейших врагов!
   Крысакус внезапно выдохся, глаза его потухли, он достал когтистой лапой хвост, задумчиво его понюхал всеми тремя носами и возвестил:
   - Давайте ужин. Мы будем есть.
   Тут крыса, дотоле сторожившая канарейку, задрожала и в наступившей тишине пролепетала:
   - Ваше величество, позвольте доложить о преступлении.
   - Сначала торжества, потом суды. - отозвался король, забавляясь со своим хвостом.
   - Злонамеренное хищение! - всё же доложила крыса.
   - Потом. - нетерпеливо ответил крысак. - Где моё сало, прокурор?
   - Похищено... - обморочным голосом доложил прокурор.
   Шесть красных глаз одновременно обратились к центру площади, где изнывала в мышеловке несчастная канарейка.
   - Позвольте, вот преступник! - поспешно указала на птичку крыса. - Злодейски слопал сало.
   - Это не я! - пронзительно заверещала Фиби. - Это Красный и Жёлтый!
   - Так у него сообщники? - зловеще спросил Крысакус. - Это заговор! Где остальные преступники?
   - Это не я! - орала канарейка. - Это Красный и Жёлтый!
   - Так где? - не обращая внимания на показания преступника, спросил у прокурора король.
   - Жёлтый вот. - вдохновенно соврал тот. - А красного сейчас добудем.
   - Ещё чего! - пронзительно вскричала канарейка. Она дёрнулась, изо всех сил упёрлась лапками в дужку и выдрала хвостик из-под проволоки. Пара пёрышек осталась в мышеловке, а сама птичка под панические вопли прокурора рванула в воздух и принялась выписывать неистовые кульбиты. Все крысы с воплями бросились её ловить, а король пронзительным фальцетом подбадривал их с высоты своего экипажа.
   - Воры, воры! - визжал он, сотрясая хлипкую коляску. Его гвардия держала противовес из последних сил.
   Бешеная канарейка решила дорого продать свою жизнь - она беспорядочно металась по подвалу, а крысы носились за ней, валя на пол свечные огарки. Некоторые под шумок стали потихоньку хавать средства освещения.
   - Уроды! - неистово орал король. - Всех поубиваю!
   Маленькая Фиби воспользовалась этим происшествием и утекла прочь.
   - Ну и скотина. - бормотала она себе под нос, пробираясь запутанными ходами. - Надо же - мерзавцам сразу всё, а честная канарейка должна трудиться, чтобы получить то, что ей и так обещано! Ну, если этот не подонок, то я - святой!
  
   - Этот Крысакус сущая скотина. - докладывался он Щелкунчику. - Представляешь, он награбил столько сокровищ! У него целая карета драгоценностей! И ему всё мало!
   - Кому? - отвлёкся от созерцания своей физиономии Щелкунчик.
   - Крысакусу! - горячо продолжала канарейка. - Он обвинил меня в том, что я сожрала его сало!
   - Чьё сало? - не понял деревянный рыцарь.
   - Крысакуса! - вознегодовала птичка. - А я его не ела! Это Красный с Жёлтым всё сожрали! И ещё они хотят сожрать все подарки!
   - Да? - спросил Щелкунчик, пытаясь разглядеть в зеркале, есть ли у него уши, или тоже нарисованы.
   - Да. Они хотят испортить детям ёлку. - мрачно буркнула птичка, недовольная невниманием Щелкунчика.
   - Как это возможно? - удивился тот.
   - Они сожрут всё сладкое! - докладывала канарейка. - Они изгрызут книжки с картинками! Они нагадят на полу! Подгрызут ножки у стульев, чтобы все гости попадали! Они насуют гвоздей в индейку! Они набьют в торт собачьего дерьма!
   - Не может быть! - в негодовании воскликнул Щелкунчик.
   - Они отгрызут у ребятишек все пуговицы со штанов и платий! - вдохновенно изрекала птичка. - Они прогрызут у них ботинки!
   - Попугаи? - тупо удивился деревянный рыцарь.
   - Крысы!!! Они сказали, что оставят детей без подарков!!
   - Такого просто быть не может! - вскричал Щелкунчик. - Ты, как всегда, плетёшь интриги! Я ещё не разобрался в обстановке, а ты уже требуешь, чтобы я танцевал под твою музыку!
   - Но это правда! - в отчаянии крикнула Фиби. - Я там была и всё слышала! То есть слышал! Ах, неважно! Смотри, мне хвостик оборвали! Он хотел меня сожрать!
   - Кто? - опять увлёкся своей причёской Лён.
   - Да Крысакус этот!!! Он хочет похитить все сокровища! У него уже и так полна карета золота и серебра, а ему всё мало!
   - Ну, хватит. - ответил деревянный рыцарь. - Ты лжец, Лембистор. Я уже много раз убеждался в этом. Я здесь генерал, и я решаю, кто тут виноват!
   Он сделал чёткий поворот через левое плечо и замаршировал вокруг ёлки, давая тем понять, что разговор окончен.
  
   Канарейка в негодовании огляделась, и её взгляд упал на чучело совы. Некоторое время она что-то думала своим маленьким мозгом, потом махнула крылышком и беспечно воскликнула:
   - А ну их, пускай идут! Мне больше всех, что ли, надо?
   - Какой кошмар! - послышался сверху голосок.
   Фиби подняла головку и увидела, что нижнюю ветку облепили рыжие обезьянки. Их тоненькие ручки и ножки были сделаны из проволоки и обтянуты ворсистой тканью, а головки были желудёвые.
   - Увы! - развела крылышками Фиби. - Он мне не верит.
   - Ещё бы. - сказал, спустившись на нитке серебряного дождика картонный Арлекин. - Таких-то страхов мы сроду не видали. Ну, набегут ночью крысы, ну потаскают леденцы. Возьмут немного и сбегут. Но чтоб такое...
   - Вы не понимаете. - горько отвечала Фиби. - То были просто крысы, а теперь у них король - Крысакус Шестнадцатый! У него три головы и ездит он в карете. Он вообще такой хитрый - ума палата!
   - Три головы! - испугались ёлочные игрушки.
   - Ага! И все три такие злые! Я просто себе не представляю, что будет с вами, когда Крысакус пойдёт в наступление!
   - Я убегу на самый верх! - вскричал Арлекин.
   - Даже не надейся! - отвечала канарейка. - Я своими ушами слышала, как они клялись свалить ёлку.
   Игрушки горько зарыдали, они уже представили себе свой печальный конец.
   - Неужели никто не защитит нас? - рыдали маленькие балерины в своих юбочках из гофрированной бумаги.
   - Вот! Он бы как раз и должен! - горячо заговорила канарейка. - Вот он и есть герой! Это вообще его работа.
   - Конечно! Он же солдат! - подхватили раскрашенные ватные снеговики.
   - Берите выше - генерал! - отозвалась канарейка. - Знаете, какой он боевой парень?! Каких врагов разил наповал! Я сам тому свидетель!
   - Так отчего же он изменил своему призванию? - спросили снежинки из серебряной фольги - в центре каждой снежинки красовалось нежное девичье личико с чудесным румянцем. Снежинки были похожи на заколдованных принцесс и потому особенно опасались нападения крыс.
   - Мне завидует. - убеждённо заявила птичка. - Я всегда в бою был первым, а он за мной лишь дело доделывал. Вообще-то, насколько я помню, он всегда был героем-одиночкой. А вот я как раз командовал войсками. Помню, было дело в Сидмуре...
   - Так, может, вы и возглавите оборону? - обрадовался Арлекин.
   - Что, так сразу? - засомневалась птичка. - Вообще-то, оборонная тактика мне незнакома - я всегда предпочитала нападение.
   - Ой, делайте, что хотите! - застонала грелка для чайника, сидящая под ёлкой. Это была румяная барыня в косынке и с огромным кринолином. - Только спасите нас!
   - Спаси нас, Фиби! - закричало всё игрушечное сообщество.
   - Да что же я могу сделать без войска, без оружия, без боеприпасов?! - оторопела птичка.
   - У нас есть хлопушки! - закричали гномы. - Мы засыпем крыс конфетти! Мы их повяжем серпантином! Мы будем помогать тебе!
   - Забудьте! - расхохоталась канарейка. - У вас игрушечное представление о войне! Крыс - хлопушками?! Ха-ха-ха! У меня совсем мало мозгов - наверно, грамма два, но даже я соображаю, что клочками бумаги крыс не напугать. Тем более, что теперь они организованы, как войско! Я была у них в подвале и видела парад! Гвардейцы Крысакуса вооружены самыми настоящими вилками!
   - Мы постреляем их из пушек. - дружно заявили деревянные солдатики и выкатили из коробки две пушечки. - Нам только пороха добыть.
   - Нет. Это нереально. - махнула Фиби крылышком. - Во-первых, ваши пушечки не имеют дул, а во-вторых, порох вам не поможет. Вы забываете, что мы в Селембрис, а в волшебной стране порох не горит.
   - Мы пойдём в атаку и заколем их зубочистками. - заявили гусары с шикарными чёрными усами, нарисованными на плоских матрёшечных личиках.
   - А кони есть? - с сомнением спросила канарейка.
   Гусары с явной гордостью показали ей игрушечного коняшку-качалку.
   - Знаете, это только в сказках такие меры действуют. - ответила игрушкам канарейка. - Но тут мы имеем дело с настоящим крысиным войском, которое возглавляет тип, который сам по себе блестящий махинатор. Будьте уверены, ни одна крыса не лопнет от чихания. Нам не отстоять ёлку. Завтра ребятишки придут за подарками, но обнаружат лишь следы величайшего погрома и варварского грабежа.

***

   Щелкунчик уверенно топал по начищенному паркету своими деревянными ногами - получалось звонко. В голове было как-то очень пусто и деревянно. И вообще весь он был очень деревянный, но мало об этом задумывался. Теперь Косицын был солдатом и жаждал боя. Всё просто: найти врага и уничтожить. Почему-то казалось, что враг непременно притаился за стеной, и деревянный рыцарь без всяких сомнений отправился его искать.
   Протопав сотню шагов, Щелкунчик нашёл выход из зала, где все эти несносные игрушки и настырная канарейка занимались бесполезным трёпом - они надеялись организовать оборону! Смешно! Настоящий воин здесь только он, Щелкунчик, ведь у него есть дивоярская иголка.
   Завернув за угол, деревянная кукла, раскрашенная под цвета королевской гвардии, так же решительно направилась на кухню. В голове не было ни малейшего сомнения, где искать врага - он несомненно притаился за углом и только ждёт момента, чтобы напасть.
   И тут он увидал... О,...
  
   - Вы восхитительны. - сказал он фарфоровой статуэтке балерины, которая стояла на высокой угловой тумбе. Девушка изящно держала руки, подняв тонкую белую ножку в грациозном фуэте, а пышная балетная пачка подчёркивала тонкость её талии. Она была прекрасна.
   - Я ваш навеки. - убеждённо заявил Щелкунчик. Что может быть прекраснее любви?! Солдат и Любовь - два неразлучных слова!
   - Я щас. - пообещал он и повернул обратно.
   Не обращая внимания на затихший при его появлении гвалт, Щелкунчик решительно проследовал к стулу, на котором прибыл в это Погружение.
   - Передумал? - с надеждой спросила канарейка.
   - Нет. - кратко ответил деревянный рыцарь и принялся легко толкать перед собой стул, который выглядел совершенно чужим среди громоздкой и тяжёлой мебели зала. Скрежеща металлическими ножками по паркету, стул рывками двигался к двери, а Щелкунчик с удовольствием подумал о том, как он силён - ему ничего не стоило двигать эту платформу на ножках.
   Приблизив стул к тумбе, Щелкунчик попытался взобраться на него, чтобы предложить даме руку и сердце. Он нисколько не задумывался над трудностями проекта - ведь руки у него были плоские и деревянные, но сильные необыкновенно. Он легко сжимал металлическую ножку обеими руками и подтягивался вверх, перехватывая опору деревянными сапогами. Так же легко он взобрался на этажерку.
   - Прекрасная дама, я люблю вас. - пылко признался он барышне, но кокетка даже виду не подала, что слышит - она всё так же мечтательно тянулась ручками к чему-то невидимому на другом конце холла.
   - Итак, мы с вами будем неразлучны. - нисколько не сомневаясь в своём обаянии, сообщил Щелкунчик. Он нежно обнял свою избранницу за блестящую талию, но девушка выскользнула из неловких рук и упала с тумбы на пол.
   - Я разбил ей сердце. - сказал Щелкунчик, глядя на разлетевшиеся осколки.
   Тут его слуха достигли странные звуки, и бравый воин тут же забыл о трагедии несбывшейся любви - солдатам привычно разбивать сердца.
   Деревянная кукла с грохотом спрыгнула на пол - вот они, преимущества дерева перед фарфором! И Щелкунчик отправился на поиски врага - он был глубоко уверен, что противник близко.
  
   Зайдя на кухню, он некоторое время созерцал с пола пышный торт, украшенный цукатами. На торте усердно кормились два попугая - они склёвывали цукаты, а кремовые розы скидывали вниз - весь пол кухни был уляпан розовыми пятнами. Мало того, эти лакомки исследовали на столах и в шкафах всё, что могло быть интересным - раскрытые дверцы шкафов являли зрелище разорения. Рассыпанная крупа, продранные мешки с мукой,
   - Мы искали сахар. - доверительно сообщил один попугай, измазанный кремом и обсыпанный мукой настолько, что определить его масть было совершенно невозможно.
   - Так держать. - одобрил деревянный генерал.
   Это зрелище было не особенно занятным, и внимание Щелкунчика привлекла дверь в стене кухни, которая отчего-то тихо трепетала, как будто что-то толкало её изнутри.
   - Что там? - спросил он у попугаев.
   - Подвал. - кратко отвечали они, продолжая своё дело.
   Из-за двери доносились неясные звуки - как будто писк и возня.
   - Открыть! - приказал Щелкунчик.
   - Не надо, шеф. - отозвались попугая и дружно оставили торт, взлетев на мешок с кофе, там они принялись клевать коричневые зёрна.
  
   Ну как не так! Раз нельзя, значит обязательно нужно! И упрямый Щелкунчик направился за своим стулом. С грохотом и скрежетом приперев его, он ловко взобрался по ножке и попытался дотянуться до вертушки, да росту не хватило.
   - Подайте нож. - попросил он попугаев.
   Получив просимое, он поддел остриём деревяшку и повернул её. Потом соскочил на пол, отодвинул стул и начал отворять дверь. Что-то там сопротивлялось, но Щелкунчик с упорством идиота упирался ногами в щербатые плиты пола и толкал створку.
   Попугаи отвлеклись от своего разбоя и с интересом уставились на занятное зрелище: по мере открывания двери из тёмного подвала со скрипом выезжала по ступенькам грандиозная конструкция - старая игрушечная коляска с сидящей в ней трёхголовой крысой и облепившей весь низ коляски крысячьей гвардией. Коляска была привязана к дверной ручке верёвкой, так что, открывая дверь, Щелкунчик просто вытягивал на белый свет боевой агрегат крысиного короля.
  
   Дело в том, что король Крысакус не желал ни за что расставаться со своей коляской. Во-первых, там хранились сокровища, во вторых, это удобно. А в-третьих, король он или что?! Так вот, он приказал крысам втащить его коляску вверх по лестнице из подвала. Для этого к ручке коляски привязали длинную верёвку и пропустили её через ручку двери. Шесть крыс, надрываясь, тянули эту верёвку, а шесть других тем временем со стонами и оханьем подталкивали коляску снизу. Был это настоящий подвиг, потому что колёсики у коляски были маленькие, а ступеньки высокие. Но, Крысакусу и дела не было до страданий его подчинённых - на то он и монарх!
   Крысы-гвардейцы под хитроумным руководством своего короля втянули осадную башню-коляску почти до верхней ступеньки лестницы, но открыть дверь им было не под силу, а сказать своему трёхголовому повелителю, что дверь скорее всего заперта со стороны кухни они побоялись - король был очень зол и голоден, мог сожрать кого-нибудь. И вот они бились над невыполнимой задачей, осыпаемые сверху бранью. Но тут случилось неожиданное - дверь вдруг сама собой отворилась и потянула за собой коляску, а вместе с ней и всю дюжину гвардейцев, без сил висящих на верёвке и цепляющихся за задние колёса. Ещё минута - и экипаж загрохотал бы вниз по лестнице. Затея вообще была дурацкой - крысы были уверены, что на праздник они не попадут, а будут в лучшем случае сидеть под запертой дверью и напрасно грызть дерево. Это только в сказках крысы с лёгкостью прогрызают дыры в стенах, на самом деле надо очень постараться, чтобы прогрызть дырку в такой толстой двери!
   Так что Щелкунчик оказал им большую услугу, отвернув вертушку и открыв дверь.
   - Вот видите, идиоты. - самодовольно изрёк трёхголовый крысак, въезжая в своём экипаже на кухню. - А вы говорили: не пройдём.
   Он искоса глянул на застывшего в удивлении Щелкунчика всеми шестью глазами и приказал:
   - А ну быстро погнали, пока он не очухался!
   Далее всё произошло очень быстро: крысы ловко покатили королевскую коляску прочь из кухни, и боевая машина Крысакуса отправилась на осаду рождественской ёлки. Они умчались, а туповатый Щелкунчик остался осмысливать происходящее.
   - Круто. - сказал один из попугаев, перелопавшихся кофе, а второй раскудахтался от смеха.
   - Они сожрут все шоколадки! - вспомнили оба и с жирным клёкотом понеслись прочь из кухни.
  
  

Глава 19. Смело мы в бой пойдём!

  
   Оборона ёлки была организована из подручных материалов: большие красочные книжки стояли стеной вокруг ёлочной крестовины и защищали подступы к зелёной башне, на которой висело такое множество заманчивых лакомств. В подарочных коробках обнаружилось много чего интересного, так было извлечено целое индейское войско вместе с луками. Нашлось множество хлопушек, но, как говорила Фиби, крысам конфетти не страшны. Были найдены предметы и совсем бесполезные: кому-то из ребят подарили первую в их жизни зубную щётку, а к ней коробочку зубного порошка. Нашлись серебряные ложки, кубики, какие-то пупсы в чепчиках. И множество всякой карамельной и шоколадной снеди, которая явно привлечёт внимание крыс.
   - Избавиться от этого немедля. - озабоченно предложила канарейка.
   - Ещё чего! - ответили несознательные игрушки. - Это же подарки!
   - А это что? - брюзжала Фиби, рассыпав из футлярчика какие-то заострённые палочки.
   - Это зубочистки. - доложили солдаты. - Зубы чистить.
   - Очень им нужно зубы чистить. - не согласилась боевая канарейка. - У меня задумка есть.
   - Босс, крысы идут! - завопил сверху хриплый голос. - Они сожрут все шоколадки! Давайте лучше мы сожрём!
   - А, это вы, кретины? - заметила Фиби. - Дорвались до жрачки и устроили погром на кухне?
   - Босс, мы вам тоже принесли. - доложил Красно-зелёный, а Жёлто-синий выложил из клюва перед канарейкой крохотную кучку чего-то белого, пропитанного слюной.
   - Что это?
   - Вкусно, босс. Это сахарная пудра.
   - Что?! Ах, вот как? Так-так, дайте подумать... - забормотала канарейка. - Ребята, у меня идея! А ну, обормоты, отрабатывайте жрачку - за мной, на кухню!
   Не слушая, что кричат игрушки, жёлтенькая птичка и два её амбала ринулись обратно на кухню. По дороге они увидели занятную картину: у Крысакуса случилась авария - экипаж налетел колесом на остатки разбитой любви, и поломался - вот в чём была причина запаздывания вражеского войска. Теперь трёхголовый король давал своей гвардии указания - он перевесился своим толстым пузом через край и объяснял крысам, что надо вставить ось во втулочку колеса. Только это было слишком сложно для крысиных мозгов - крысы дёргали выпавшую ось туда-сюда, отчего вся коляска сотрясалась, а главнокомандующий исходил воплями, ругательствами и слюнями.
   - Ха-ха! - захихикала канарейка, летая кругами над врагами. - У них облом! Эй, док, чего ты там припрятал у себя в тачанке?
   - Я перья тебе выдеру! - взвизгнул король при виде того, как вражеская авиация кружит над его танкеткой.
   - Выдрал один такой! - торжествующе крикнула канарейка, улетая по своим делам.
  
   - Эй, Щелкун! - задорно крикнула птичка деревянному генералу - тот без всякой цели шатался по кухне среди масляных шлепков, время от времени застывая и что-то напряжённо осмысливая. - Чего потерял?
   - Не твоё дело. - сварливо отвечал тот, видимо, не желая признаваться в том, что действительно мало что помнит.
   - Валяй. - согласилась птичка. - А мы тут оборону создаём. Ты, главное, к финалу не опоздай.
   - Зачем? - поинтересовался туповатый Щелкунчик.
   - Посмотришь, как я разделаю дока Красина! - похвасталась птичка.
   Щелкунчик ничего не ответил и ушёл пешком под стол - искать какую-то только ему доступную истину, а три птицы уселись на столе.
   - Итак, где вы обнаружили сахарную пудру? - деловито спросила канарейка, созерцая полный разгром стола - рассыпанные крупы, соль, перец и разорённый торт.
   - Вот, босс. - охотно показали попугаи небольшой мешочек, основательно изодранный.
   - А соль где?
   - Невкусно, босс. - ответили дружно попугаи.
   - Не ваше дело, идиоты. - надменно прочирикала маленькая птичка. - А где мел?
   - Чего, босс? - не поняли амбалы.
   - Ищите мел, кретины.
   - Это вкусно?
   - Нет, невкусно! - передразнила их канарейка. - Ищите, обормоты!
   Некоторое время попугаи послушно таскали канарейке всякую кухонную всячину - нашли и притащили спички для розжига камина, мешочек сушёного гороха, банку с перцем и много прочей ненужной дряни. Кухня окончательно приняла вид, как после капитального побоища. А далее птичка принялась руководить и вовсе непонятным делом - она приказала своим подчинённым смешать в кастрюле соль с сахаром.
   - Невкусно, босс. - убеждали начальство попугаи, но канарейка только сердилась и ругалась не хуже самого Крысакуса - какие у неё в головке роились идеи, неизвестно, но попугаи покорились перед превосходящим интеллектом жёлтой птички. А та уже вовсю чудила: принялась прыгать по краю кастрюли над смесью соли и сахарной пудры и выкрикивать:
   - Тили-тили, трали-вали! Нет, не то... Тырыц-тырыц-пыц! Опять не то! Дзынь-бух-тарах! Не получается!
   - Бом-тили-бом? - пытались помочь попугаи.
   - Не мешайте, идиоты! Эники-беники ели вареники... Блин, не получается! Мозгов мало - ничего не помню!
   - Может, мела не хватает? - осторожно спросил Красно-зелёный.
   - Заткнись, дурак! Точно мела не хватает! - обрадовалась птичка. - А, так сойдёт! Берите смесь и полетели!
   - Зачем? - тупо удивились попугаи.
   - Не рассуждать, мерзавцы!
   Вся троица - боевая канарейка и два её амбала с кастрюлей снова пролетели над терпящей бедствие крысиной самоходкой.
   - Не подсматривай! - орал Крысакус птичке, когда она снова вздумала кружить над сокровищницей.
   Но та лишь с издёвкой обронила в королевский экипаж едкую белую каплю - та попала королю на нос средней головы, отчего крыс дико обозлился и чуть не выпал из коляски. Гвардейцы только нацелили ось во втулку, наконец, усвоив сложность системы, как всё тут же снова обломилось от бешеных прыжков разъярённого короля - тот грозил вслед улетающей троице.
   Далее дело приняло совсем уже дурной оборот - наглая троица взялась летать над королевским экипажем туда-сюда, всякий раз что-то унося с собой, и при этом гнусно насмехалась над Крысакусом.
   - Ублюдки, они утащат всю провизию! - взвыл Крысакус всеми тремя глотками и накинулся на своих совершенно изнемогших гвардейцев: - А вы почему не догадались?
   Крысы немедленно бросили короля и кинулись на кухню - добирать то, что не добрала наглая канарейка со своими попугаями. Король остался один и начал выражаться уже совсем непристойно. Он изрыгал ругательства, грозил птичке кулачками, проклинал своих тупоголовых подчинённых, но боевая машина оттого с места не тронулась. Атака задержалась.

***

   - Итак, друзья мои! - с триумфом воззвала к игрушкам канарейка Фиби. - Сейчас вы увидите, моё изобретение - взрывчатый состав! Поскольку порох на Селембрис не горит, то я изобрёл нечто, что заменяет его. Сыпьте в смесь зубной порошок.
   Попугаи немедленно повиновались и вместе с игрушками засыпали из нарядной коробочки в кастрюлю пахучий белый порошок.
   - Теперь всё перемешать! - распорядилась канарейка под восхищёнными взглядами игрушек.
   - Босс, мы не взорвёмся?! - панически орали попугаи, послушно перемешивая ногами в кастрюльке белую смесь.
   - Молчите, дебилы! Я ещё заклинание не прочитал.
   Когда состав был перемешан, птичка уселась на край кастрюли и торжественно произнесла:
   - Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана - буду резать, буду бить, всё равно тебе водить!
   Потом, повинуясь указаниям опытной вояки смесь осторожно засыпали в хлопушку, дернули за верёвочку - и ничего не случилось.
   - Блин. - выразилась канарейка. - А, кстати, где это я набралась таких ругательств? Значит так: Карл у Клары украл кораллы. Нет, не то. Во дворе трава, на траве дрова. Опять не то.
   - Господин генерал, тут мешок с молотым перцем. - обратился к канарейке Арлекин. - Крысы боятся перца, давайте будем их сверху обсыпать.
   - Да. Хорошо. - отрывисто произнесла Фиби. - Обязательно. А если: Фаина - Фа-и-на - Фаина, Фаина, фай-на-на? Попробуй а-а, попробуй джага-джага! Отпустите меня в Гималаи! Рейкьявик - Рейкьявик-Рейкьявик-Рейкьявик!
   - Мы обстреляем их горохом из трубочек! - продолжал развивать стратегический план неугомонный Арлекин - игрушки с азартом обследовали припасы, доставленные двумя пернатыми идиотами.
   - Как хочешь. - отмахнулась птичка. - Два ядра хорошо, а четыре вообще здорово!
   - Спички!! - обрадовались индейцы.
   - Зубочистки! - восхищались солдатики.
   Канарейка как повихнулась - не обращая ни на кого внимания, она только и делала, что заряжала хлопушку соляно-сахарно-меловой смесью и пыталась стрелять, но всё напрасно - порошок только высыпался, но не горел, а Фиби упорно бормотала всякую чепуху.

***

   Примчавшись на кухню, голодные крысы принялись торопливо подлизывать с щербатого пола расплющенные розы, подбирать горох и другие крупы.
   - А нам больше и не надо. - говорили они друг дружке. - Нажрёмся, а потом пойдём и свергнем Крысакуса - очень уж он алчный до сокровищ. А нам сокровища не нужны. И вообще, откуда он взялся и чего раскомандовался! Подумаешь - три головы!
   Тут из под стола вышел важный господин в голубом мундире, деревянном парике и с такой громадной улыбкой, что крысы прекратили лопать розы и во все глаза уставились на этакую невидаль. А господин отчего-то повертел глазами, словно решал в уме сложную задачку, и внезапно спросил:
   - Дело пытаете, али от дела лытаете?
   - Ась? - спросили крысы и стали потихоньку подбираться к незнакомцу, шевеля носами и соображая: так ли он страшен, как кажется?
   - Мне нужен один человек... - доверчиво сообщил Щелкунчик.
   - Ага. - согласился один крысак и примерился зубами к краю треуголки.
   - Он несъедобный. - сообщил он братьям-гвардейцам.
   - А чего у него во рту? - не согласились прочие. - Зачем такие зубы?
   И подлецы дружно полезли в рот к Щелкунчику!
   - Я... - хотел сказать тот, но раздался пронзительный визг, и три крысы разом оказались обезглавлены.
   - Я прошу прощения. - вежливо извинился Щелкунчик, выплюнув три головы.
   Однако, все собеседники разом испарились, удрав в ту нору, в которую несколько ранее предприняла поход с разведкой боевая канарейка.
   Деревянный генерал немного постоял, соображая, потом неуверенно двинулся на выход. В коридоре он встретил гигантский боевой аппарат, из которого выглядывала и отвратительно выражалась очень странная троица - закованная, как в корсет, в великолепную корону с большим голубым камнем. Две крысы по бокам с остервенением грызли зубцы короны, а средняя голова орала:
   - Меня будет кто-нибудь везти или нет?! Где все идиоты?!
   - Вы видели тут одного такого человека? - озабоченно спросил Щелкунчик. - Его зовут док Красин.
   - Как-как? - тут же насторожилась средняя крыса, а две другие принялись плеваться.
   - Он доктор. Он упрятал меня в психушку. - сообщил Щелкунчик.
   - И есть за что! - расхохоталась левая голова Крысакуса.
   - Заткнись. - сказала ей средняя. - А зачем он тебе, хорошенький деревянный человек?
   Щелкунчик улыбнулся, как только сумел шире - вот же, попался ему добрый незнакомец.
   - Какой он хорошенький, урод он вовсе. - пробормотала правая голова и плюнула в Щелкунчика.
   Средняя крыса свирепо куснула двух соседок, а затем ещё понадавала им по носам кулачками - выглядело это так, словно крысы сами бьют себя.
   - Я правду говорю! - орала правая крыса, царапая себя за нос и трепля себя за ухо.
   - Я пошутил! - вопила левая.
   - Прекратить разногласия! - тяжело дыша, приказала средняя. - Иди, мальчик, отсюда. Не знаем мы, где твой человек.
   Щелкунчик печально удалился, а позади в коляске разыгрывалась трагедия.
   - Это же наш пациент! - орала правая голова, получая затрещины и щипки. - Я правду говорю!
   - Волшебник с деревянными мозгами! Наколдуй нам чего-нибудь! - хохотала левая голова, уворачиваясь от зубов средней. - Ой, я просто пошутил!
   Щелкунчик остановился и снова повернул к коляске.
   - Простите. - вежливо сказал он.
   - Ну чего тебе ещё? - задыхаясь от борьбы, буркнула средняя голова. - Перестань за мною шляться.
   - Не видишь, что ли, у нас внутренние противоречия. - тут же встряла со смешком левая голова.
   - Всё в порядке мальчик. - отозвалась правая. - Ты обещал дать нам сокровища и сделать королём - ты сделал.
   - Вы шутите! - изумился он.
   - Ага! - весело отозвалась Левая.
   - Нет, я правду говорю. - тут же заявила Правая.
   - Прошу тебя, отвали. - взмолилась Средняя. - Не видишь, что ли, у меня раздвоение личности.
   - Растроение. - поправила Правая.
   - Ха-ха-ха! - тут же заржала Левая. - Доктор, вылечи сам себя!
   - Это шизофрения. - заявила Правая.
   - Нет, это паранойя. - возразила Левая.
   - Молчать!!! - заорала Средняя. - Идиотки, это наш пациент! Ой, я тоже говорю правду!
   Щелкунчик между тем что-то глубоко осмысливал, переводя блестящие глаза с одной головы на другую, он даже пытался чесать в своём деревянном затылке, только рука не доставала.
   - Мне кажется, я не всегда был таким. - изрёк он наконец.
   - Ну во, допёрло. - насмешливо отозвалась на эту реплику Левая.
   - Да, я думаю, эта тупость, равно, как и деревянность у тебя оттого, что мы накололи тебя наркотиками. - заявила Правая, а Средняя между тем драла и кусала обеих.
   - Так ты доктор! - прозрел наконец Щелкунчик.
   Тут битва наверху превратилась в настоящее побоище - рёв, ругань и ржачка.
   - Драпаем отсюда! - орала Средняя. - Он нас сейчас во что-нибудь заколдует!
   - Во что, например? - глумилась Левая.
   - Какой кошмар! Я вспомнила! - орала Правая. - Тот чёрный человек говорил, что мы - его Спутник! Что всё это значит?!
   - Молчать, сволочи!! - ревела Средняя. - Молчать, а то сейчас выболтаете что-нибудь!
   - Нет уж, позвольте. - упрямо заявил Щелкунчик. - Чего-то вы не договариваете.
   - Иди на кухню, мальчик, и грызи орехи. - посоветовал король.
   - Я сейчас. - сказал Щелкунчик и решительно направился обратно на кухню. Там он стал подбирать с пола рассыпанные грецкие орехи и прилежно щёлкать их своими большими зубами. Перегрызши все, Щелкунчик вдруг вспомнил, зачем сюда явился.

***

   Свет уличного фонаря постепенно угасал, отчего зал погружался в мрак. Во тьме за окном раздался далёкий тягучий гул колокола, и в тот же миг ему отозвались долгими звонкими ударами большие напольные часы - играло полночь. В тот же момент из-за мебели и в тёмном проходе засветились красные бусинки глаз - наступление было назначено именно к этому времени.
   - Дайте свет. - испуганно сказала канарейка, и ловкие индейцы принялись спичками зажигать на ёлке свечи. Зал осветился.
   Король задерживался с наступлением, и крысы стали выползать из своих дыр, оглядываясь по сторонам и облизываясь в предвкушении поживы. Они жадными глазами смотрели на ёлку, но непредвиденные сложности в виде стоящих забором книжек с глянцевыми обложками их привели в недоумение.
   - Король Крысакус где? - спрашивали они друг дружку, но сладкий запах конфет, мармелада и печенья приводил их в исступление. Грызуны стали подбираться к преграде и толкать лапами книжки.
   - Я последний раз говорю. - грозно заявила канарейка с высокого комода. - Идите прочь от нашей ёлки, а не то я вас всех взорву.
   - Она нас - что? - спрашивали крысы друг у дружки. - Разорвёт?
   - У меня взрывчатка. - предупредила канарейка и подвинула к краю хлопушку.
   - А, я знаю, в этих штуках насыпаны такие конфетки, называются горошки! - обрадовалась одна из крыс. Она подскочила к комоду, встала на задние лапы и пропищала:
   - Давай сюда!
   - Сама напросилась. - ответила канарейка и высыпала из кулька какой-то белый порошок.
   Пронзительный визг нарушил тишину зала - зубной порошок, входящий в состав волшебного зелья, попал крысе в глаза.
   - Абракадабра! - отчаянно кричала канарейка. - Лопни сейчас же! Ехал Грека через реку! Давай, взрывайся! Во саду ли, в огороде бегала собачка! Огонь!
   Она безуспешно стреляла сахарно-солевой смесью с мелом из подготовленных хлопушек, но крысы только со смехом уворачивались. Кое-кому и попадало, но эффект был явно не тот, какой ожидала канарейка.
   - Босс, давайте мы! - закричали верные попугаи, подхватили кастрюлю и принялись носиться над залом, засыпая пол белым порошком. Ржачка поднялась невозможная - крысы хохотали, падая от смеха на пол и вымазываясь дурацким порошком. А канарейка орала, летая кругами:
   - Во поле берёзонька стояла! Прекратите, идиоты, весь состав рассыпали! Лучшие друзья девушек - бриллианты! Да бесполезно это рассыпать - надо стрелять этим из пушек! Сейчас только, вспомню волшебное слово! Вторчермет!
   Авиационный налёт результатов не дал, разве что досталось по хвосту одной жирной крысе, когда попугаи сбросили кастрюлю. Однако, крысам взрывчатая смесь по вкусу не пришлась - они полизали немного, да и снова нацелились на ёлку.
   - Ну всё, как хотите. - пробурчала канарейка. - Я думала, как лучше, а у вас только шуточки на уме!
   Она гордо удалилась в свою клеточку и хлопнула дверцей.
  
   - Сладкое давай! - издали крысы боевой клич и ринулись со всех сторон к стыкам книжных обложек, намереваясь проломить эту жалкую преграду. Но тут щели между книжками словно сами собой разошлись, и из ворот выползли странные штуки - это были картонные коробочки, сплошь утыканные зубочистками. В прорезанных окошечках виднелись головки оловянных солдат.
   Минуту-две крысы рассматривали это чудо, потом давай потешаться.
   - Щас я его. - пообещала одна особа. Она подбежала к самоходке и хотела перевернуть её, как вдруг изнутри как шарахнет перцем! Солдатам-то ничего, а вот крысе...
   - Нечестно! - заорали крысы. - Мы безоружные!
   Они принялись бегать от коробок, а те не могли поспеть за быстрыми зверями. Зато весь пол вокруг ёлки оказался усыпан острым красным перцем, отчего крысы принялись чихать.
   - Где главнокомандующий?! - орали крысы. - Обещал нам победу, а сам бросил!
   Так первый приступ был отбит, и самоходки с триумфом вернулись в крепость.
  
   Спустя некоторое время крысы отдышались от первого потрясения и снова пошли на приступ. Тут ворота снова приотворились, и выехали плоскими концами блестящие предметы. Крысы насторожились. А потом сообразили, в чём дело, и давай смеяться:
   - Да это же ложки! Нас что - к обеду приглашают? Жаль король задерживается, а то бы принял ключи от города.
   Но тут произошло нечто непредвиденное - с высоких веток спрыгнули задастые пупсы в чепчиках с оборками и прямиком на черенки ложек! И из-за крепостной стены взлетели тучи снарядов. Пока крысы смотрели, разинув рты, туча с шумом приземлилась и разлетелась множеством горошин во все стороны.
   - Ба, ну и удивили. - сказали крысы, которым не особенно досталось, даже при прямом попадании. - Потом подберём и доедим. Спасибо за подарочек.
   И тут - гадство какое! - снова пошла в дело авиация. Два попугая неопределённой масти вылетели с продранным мешком, из которого опять посыпался молотый перец.
   - Главнокомандующий где?! - вопили крысы, бешено чихая и давая полным ходом ретираду. - Обещал победу, а сам удрапал?!
   Они падали на горохе, панически орали, сталкивались и вымазывались во "взрывчатой смеси". Прочихавшись от перца, крысы пришли в настоящую ярость.
   - Ну теперь-то мы вам всем покажем. - зловеще заговорили нападающие и в третий раз двинули на ёлку, старательно обходя горох и не обращая никакого внимания на смесь.
  
   - У нас последний стратегический запас. - мужественно сказал Арлекин игрушкам. - После этого мы беззащитны.
  
   - Видеть этого не могу. - мрачно буркнула оскандалившаяся канарейка, взобралась на жёрдочку и отвернулась к стене. - Инфляция-девальвация-приватизация! Нет, не то...
  
   Створки книжек в третий раз открылись, и в ворота вышли маленькие человечки с цветными щёточками на головёнках. Бесстрашные герои подняли свои крошечные луки с палочками стрел, головки спичек вспыхнули от поднесённого огня, и индейцы дружно выстрелили. И тут ка-ак жахнет!!!
   Огоньки попали в растоптанный по всему полу сахарно-мело-солевой состав, и тот вспыхнул и рванул - искры во все стороны! А потом как пошло стрелять - едва искра попадала на шкуру крысы, так та моментально загоралась и принималась с визгом носиться кругами, сталкиваясь с другими крысами и поджигая их! А потом их стало пучить, и они пошли взрываться - во все стороны летел тонкий серый порошок. В считанные минуты весь белый состав, рассыпанный по всему полу, сгорел, а в коридоре и в щелях слышался визг удирающих крыс. Взрывы перенеслись в подполье, и вскоре всё закончилось.
   - Да! да! Это те самые слова! - в восторге вопила канарейка, прыгая по клеточке. - Моя правда, а вы все смеялись!
   Игрушки выскочили из укреплений и принялись кружиться по полу, налетая на горох и со смехом падая.
   - Это же я всё сделал, я! - закричала из клеточки Фиби и принялась дёргать дверочку, но перекушенные проволочки за что-то зацепились и дверочку заклинило.
   - Красный, Жёлтый! - надрывалась птичка. - Выпустите меня!
   Но, попугаи самозабвенно кружились над танцующими игрушками - в зале царило веселье: бухали в барабаны плюшевые медвежата. Обезьянки крутили ручку музыкальной шкатулки, пищали дудочки, кто-то наяривал на маленьком рояльчике.
   - Какой ужас. - вдруг испугалась Фиби. - А где же король? То есть, где док Красин? Выпустите меня, он его сейчас опять прикончит!

***

   Король Крысакус вдруг прекратил свои душевные терзания - он оглянулся на звук со стороны кухни. Это рывками двигался какой-то высокий агрегат на четырёх ножках.
   - Мерзавец. - сказала средняя голова. - Моим же стулом...
   Он принялся снова сотрясать свою карету, пытаясь сдвинуться с места.
   - Бесполезно. - безмятежно заявила Правая голова. - Нужна внешняя сила.
   - Без тебя знаю. - буркнула Средняя, а сам король вскочил на край коляски и сильными прыжками начал раскачивать коляску. От толчка Крысакус свалился обратно в коляску и в панике начал собирать свои сокровища - мятую ёлочную мишуру, пыльные звёзды из фольги, покрытые амальгамой осколки шаров и прочие сокровища, выкинутые за ненадобностью в подвал дома.
   - Бежать. - бормотал он сам себе. - А потом на новом месте нанять новое войско...Мои сокровища! Я король...
   Тут скрежет стула по каменным плитам пола стал совсем близким - то притащился невозмутимый и упрямый, как деревяшка, Щелкунчик. Он легко взобрался по ножке на сидение, подошёл к краю и заявил:
   - Что-то я не понял: вы хотели попасть в Селембрис, стать королём и обрести сокровища. Вы получили это?
   - Ну ты, пацан, тупой. - заметила Левая голова.
   - Да. Получил. - с достоинством ответила Правая.
   Правая лапа Крысакуса потянулась, чтобы дать в ухо Правой голове, но отчего-то передумала и двинула в глаз Средней голове.
   - Вот так я режу правду-матку! - гордо заявила Правая.
   - Минутку. - остановил Щелкунчик возникшее было разногласие среди короля. - Мне что полагается за это? На каких условиях я должен был выполнить ваши требования?
   - Тупой, ещё тупее. - прокомментировала этот выход Левая.
   - М-мм, мы должны были тебя отпустить. - ответила Правая.
   - Мы отпускаем тебя. - торжественно провозгласила Средняя. - И кончай за нами шляться. Надоело уже.
   - Отпускаем! - заржала Левая.
   - Да-с. Вот так берём и отпускаем. - гордо заявила Правая. - По рукам?
   И Крысакус, явно потешаясь, захлопал в свои жирные ладошки.
   - Я тоже по рукам. - растроганно сказал Щелкунчик и потянулся к королю.
   - Пошёл вон от моей короны! - завизжала Средняя, отталкивая деревянные ладони куклы.
   - Да, не лапай мои сокровища! - завопила Правая.
   - Ну и придурок! - потешалась Левая. - Он поверил! А, впрочем, не твоё - не цапай!
   Все три шизоида принялись злобно орать на Щелкунчика. Король добыл со дна кареты карандаш и начал тыкать в деревянного человечка.
   - Вы бесчестный человек, доктор Красин. - сказал с негодованием Щелкунчик. - Я ещё тогда понял, что вы хотели меня обмануть. Я вызываю вас на дуэль.
   И он достал неведомо откуда маленькую сабельку.
   - Ха-ха-ха! - опять заржала Левая. - Он думает пронзить нас зубочисткой. Да эта иголочка просто застрянет в нашем жире!
   - Факт. - подтвердила Правая, а Средняя только нагло улыбалась.
   - Не надо!!! - завопила канарейка, стремительно влетая в двери, а следом скользнули два его верных помощника - Красный и Жёлтый.
   - Лён, не делай этого! - закричала она, кидаясь к нему. - Ты забыл: ты же обещал его мне! Это же док Красин - мерзавец, подонок и преступник!
   - Да? - растерялся Щелкунчик.
   - Да! Первую же жертву! Ты сто раз уже мне обещал и всё обманывал.
   - Врёт. - заметила Правая.
   - Ну, хорошо - не сто, всего четыре раза. - занервничала птичка.
   - Доктор Красин. - с достоинством произнёс Щелкунчик, опуская саблю. - Я обещал этой птичке, что отдам вас ей. Хоть я этого и не помню, но выполню обещание. Я вас прощаю, хотя вы и подонок.
   В продолжение всей этой речи трёхголовый крысак стоял неподвижно, выпятив толстое брюхо и гнусно усмехаясь, он нагло косил своими красными глазами в сторону крохотной Фиби, явно замышляя дурной план. Требовалось только дождаться завершения церемонии прощения, поскольку этот чурбан с глазами явно тяготел к рыцарским манерам. Чурбан меж тем решил достойно завершить церемониал - он торжественно протянул свою саблю и коснулся остриём голубого камня на короне Крысакуса.
   Между саблей и камнем проскочила искра, Крысакус взвизгнул и с громким жирным звуком лопнул.
   - Ты что наделал?! - закричала канарейка. - Ты же обещал!!
   - Я ничего не делал. - растерялся Щелкунчик. - Я даже не коснулся его!
   - Он ничего не делал, босс. - послушно повторили попугаи. - Он даже не коснулся.
   - Молчите, идиоты. - горестно сказала канарейка. - Ну зачем тебе были нужны эти дурацкие церемонии? Просто отдать его не мог? Какое добро пропало даром! Какой был тип: и психиатр никуда не годный, и человек паршивый. Делец без принципов, без совести и даже, как ни странно, без здравого смысла. Кто вообще его пустил на это место?!
   - Послушай, демон, не трещи. - попросил расстроенный до крайности Лён. - У меня от орехов этих голова болит.
   - Чего уж там. - уныло ответил демон. - Ничего у меня с тобой не получается. Ввязался я, как идиот, с тобой в этот Жребий. С вами, с рыцарями, шуму много, а толку никакого. Пойду в астрал, утешусь чашечкой астрального кофе.
   - А как же я? - вдруг вспомнил Лён. - Ведь я вернусь сейчас всё в тот же кабинет и буду, как настоящий псих, в смирительной рубашке!
   - Так тебе и надо! - сердито отвечал Лембистор. - Не был бы дураком, так уже был бы на свободе! Хотя, есть в этом что-то увлекательное. Какой кошмар! Я продолжаю мыслить, как канарейка! А впрочем... Я бы на твоём месте не стал особенно стесняться. Обернулся бы совой и попугал эту дуру Дорожкину. Пусть думает прежде, чем выполнять преступные приказы. Нет, я ей не завидую! Теперь она будет перед всеми утверждать, что видела, как доктора утащил чёрт в преисподнюю, а невинный пациент вознёсся, аки ангел. А, впрочем, я по-прежнему легкомысленный, как канарейка! Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!
   Лембистор засмеялся, подпрыгнул и испарился. Тогда с Щелкунчика медленно стали опадать деревянные струпья. Он стал вытягиваться, расти вверх и вширь, и вскоре в холле уже стоял молодой человек в синем мундире, белых лосинах, в треуголке и кожаных чёрных ботфортах. Он задумчиво потёр руки и огляделся. Потом поднял корону из жести - она упала на пол, когда король таинственным образом испарился.
   Это же сказка про Щелкунчика, только пошла она как-то не так. Здесь должна быть бедная девочка, которой и должна достаться эта корона. А он должен превратиться в сказочного принца и танцевать с ней в завершение сказочного боя. А вместо этого здесь только грандиозный погром. Уже светает и скоро придут дети, а торт пропал, и все игрушки не на месте.
   - Босс. Всё было здорово. - сказал Красно-зелёный.
   - Бабахало только так. - подтвердил Жёлто-синий.
   Лён грустно покивал головой. Да, ещё один поиск закончился провалом. На этот раз он не оплошал, но что-то вмешалось.
  
   Лён устало присел на маленький пуфик среди множества раскиданных фантиков, конфетти и серпантина. Он положил жестяную корону, какими маленькие девочки украшаются на Новый Год, на уцелевшую коробку из-под подарка. Всё порушено и разгромлено. У людей испорчен праздник. А, впрочем, что это он? Ведь это же просто сказка!
   За окном медленно загорался рассвет. Ему не хотелось возвращаться в свой мир. И было жалко глупого, жадного и самонадеянного Красина - так нелепо умереть! С Селембрис можно в самом деле не вернуться. Как там говорила бабушка Гесперия? Чего подсунешь волшебной вещи, то она тебе и подложит.
   Он напоследок окинул взглядом картину погрома - только чучело совы осталось нетронутым на своём шкафу! - и, машинально засунув иголку за отворот синего мундира, испарился, пока хозяева не появились.
  
  

Глава 20. Кошмар полнейший!

  
   Следователь из прокуратуры расследовал донельзя странное и запутанное дело врача-психиатра Красина Валентина Петровича. Данный господин подозревался во взятии взяток и махинациях с недвижимостью, принадлежащей одиноким пациентам клиники. Накопилось на него улик немало, и следствие уже готовилось взять ловкого махинатора в крепкие руки закона, как вдруг преступник необъяснимым образом исчез прямо из клиники - вот так, вошёл и не вышел! Тем не менее, ордер на задержание был выписан, и теперь в кабинете врача производился обыск - извлекались документы из его сейфа, обыскивался стол. При досмотре присутствовала старшая медсестра Клара Михайловна Дорожкина - она стояла с неприступным видом у стола и делала вид, что ко всему непричастна. Только не очень-то верил ей следователь Гаврилов.
   Роясь в бумагах и пытаясь с ходу разобраться в блокнотных записях, следователь краем глаза заметил движение у сейфа - в том углу, где никого не было - он и Дорожкина в кабинете находились одни. Следователь поднял усталые глаза и обнаружил, что у пустой стены откуда-то возник стул - обыкновенный стул, каких полно в любых учреждениях: не слишком новый, с полыми металлическими ножками, обитый неброской чёрной тканью. Следователь мог поклясться, что секунду назад этого стула у стены не было, а свидетельница преступления, которая могла вполне стать и соучастницей его же, никуда от стола не отлучалась.
   Гаврилов перевёл глаза на медсестру - та стояла неподвижно, с выражением полного достоинства в лице и лишь поблёскивала стёклами очков. Дорожкина покосилась на следователя, и в её глазах не отразилось ни малейшего изумления по поводу возникшего из ниоткуда стула. Впрочем, по мнению следователя, Дорожкина сама была немного того: дело в том, что она утверждала, будто бы преступный психиатр таинственным образом исчез с её глаз в этом самом кабинете. Он вёл приём особенного больного, доставленного накануне в бессознательном состоянии - потом этого молодого человека пришлось даже спеленать смирительной рубашкой, поскольку он был очень буен. Так вот, доктор проводил осмотр, а тем временем к нему явился посетитель. А далее Дорожкина с буддийской невозмутимостью поведала о том, что вся троица - врач, незнакомец в чёрном и пациент испарились из помещения неведомо куда, причём стул тоже прихватили. Теперь вот этот самый стул, столь подробно описанный медсестрой, сам собой возник в помещении на прежнем месте.
   Стараясь скрыть изумление, Гаврилов осторожно глянул на медсестру, а та в ответ зыркнула своими выпуклыми глазами из-за очков так, словно ничего удивительного в возвращении стула не находила.
   "Померещилось." - подумал следователь. В самом деле, чего только не привидится усталому уму, особенно в таком насыщенном нездоровыми фантазиями месте! Не тут ли обитают наполеоны и торшеры?
  
   "Снова начинается." - отрешённо подумала медсестра Дорожкина, глядя на стул. Она успела принять хорошую дозу транквилизаторов и потому надеялась, что сакральные видения её минуют. Хотя бы сегодня.
  
   Следователь снова погрузился в разбор бумаг подозреваемого, старась изо всех сил скрыть возникшую в душе тревогу, а медсестра Дорожкина пристально уставилась на злополучный стул.
   События не заставили себя ждать: у стены безмолвно заколебался воздух, разгоняя слабые радужные волны, и возникло видение: человек в элегантном долгополом чёрном костюме и чёрной же шляпе. Глаза его скрывались за чёрными очками, а вздёрнутая бородка-эспаньолка воинственно уставилась на следователя. Ни говоря ни слова, чёрный человек изящно поклонился под двумя взглядами и направился к двери, но по дороге передумал и изменил траекторию. Бесшумно, как подлинный глюк, он проскользнул мимо недреманного ока старшей медсестры, которая при том ни на мгновение не изменила позы и даже не моргнула, он приблизился к столу. Сдвинув элегантные очки на кончик тонкого горбатого носа, незнакомец обнаружил перед Гавриловым блестящие чёрные глаза.
   "Подлинный Мефистофель." - обмирая от дурного чувства, подумал следователь, но изо всех сил постарался сдержаться, чтобы не выдать перед Дорожкиной своего замешательства.
   Меж тем чёрный человек весьма заинтересовался делопроизводством - он обошёл стол и склонился над плечом Гаврилова, читая, что написано в протоколе. Прочитав, он с интересом осмотрел затихшего Гаврилова, потом так же с интересом осмотрел и медсестру. Увиденное отчего-то его позабавило - Мефистофель издал смешок, на который ни следователь, ни медсестра так и не отреагировали. Пожав плечом, элегантный господин отошёл к двери, ещё раз обернулся, осмотрев эту скучную пару поверх очков, и просочился сквозь преграду.
  
   Следователь Гаврилов осторожно перевёл дух и снова посмотрел на медсестру, чтобы хоть по её реакции определить: привиделось ему, или это было в самом деле.
   "Кошмар. - панически подумал он - Я начинаю проникаться шизофреническими флюидами. Не хватает только Наполеона увидать."
   Медсестра глянула на него искоса и снова приняла позу невозмутимости - со сложенными на груди руками и высоко поднятой головой с накрахмаленном колпаке. По выражению её лица невозможно было понять, видела она странное явление или нет.
   "Началось. - обречённо подумала Клара Михайловна. - Сейчас пойдут наполеоны."
  
   Стараясь унять вполне понятное волнение, Гаврилов снова углубился в записи подозреваемого, но в голове его словно всё перемешалось, и он не мог сосредоточиться на деле. В висках застучало, пальцы затряслись, и следователь подумал: не обратиться ли к этой истуканше в белом халате с просьбой насчёт таблетки анальгина? Следовало придумать убедительную причину: например, головную боль. Ни в коем случае нельзя выдавать своё замешательство. Он уже поднял голову и открыл рот, как у стены снова появилось нечто странное. Радужный свет мигнул пару раз, и в пространстве образовался ещё один человек. На сей раз это точно был Наполеон.
   С рукой за отворотом синего сюртука возник молодой человек в треуголке и белом парике. Мгновение он смотрел на следователя и медсестру, потом опустил взгляд и оглядел свой костюм. Увиденное явно не понравилось ему, потому что он изрёк нечто вроде "чёрт!" и провёл руками по своим плечам и груди. Костюм поплыл на человеке, сменяясь на обыкновенную толстовку, какие носит молодёжь, на джинсы, а высокие ботфорты сменились на кроссовки. После этого человек, с непонятным вызовом глянул на медсестру и вышел в запертую дверь, причём, открыл её, как делает обыкновенный человек.
   Следователь с опаской глянул на Дорожкину. Он боялся увидеть в её глазах подтверждение того, что она тоже видела Наполеона, возникшего ниоткуда и ушедшего в дверь, как делают все нормальные люди. Также Гаврилов боялся увидеть и другое: что она вообще не видела никакого Наполеона, и человек в пудреном парике Гаврилову привиделся. Такая противоречивость собственных желаний окончательно расстроила его.
   Однако, Дорожкина не прореагировала на видение - старшая медсестра всё так же величаво стояла в своём безупречно белом халате и безучастно смотрела на стену. Не видеть этих двух людей она не могла, если они были. Выходит, что глючит именно Гаврилова! Он не знал, что медсестра уже отключилась от реальности и теперь просто безмолвно плавает в нирване.
   Следователь снова углубился в бумаги, стараясь изо всех сил держаться в рамках нормы. Сейчас он встанет и скажет будничным голосом, что все бумаги арестованы и что Клару Михайловну вызовут в прокуратуру, когда будет нужно. Он сложит всё в портфель, наденет корейский пуховик, финскую кепочку и выйдет наружу. Там он сядет в свой "Фольксваген" и укатит прочь от этого кошмарного места. А в прокуратуре скажется больным и потребует отпуск засвой счёт - пусть кто-нибудь другой занимается наполеонами и чёртами с бородкой!
   Он так и сделал. Встал, деловито бросил несколько фраз, попрощался со свидетельницей, предупредил о необходимости оставаться в городе во всё время следствия и неторопливо вышел.
  
   Клара Михайловна аккуратно закрыла кабинет на ключ, выпустила следователя из отделения и снова заперла выход. Опытным взглядом она отметила, что психи, мирно блуждающие по коридору, ничего не заметили и паники в отделении не наблюдается. Поэтому старшая медсестра твёрдым шагом двинулась к своему кабинету, по дороге раздавая краткие приказы и замечания.
   Зайдя на своё место, она достала из сейфа подарочную бутылку коньяка, налила стакан, выпила залпом и уставилась ничего не выражающими глазами в окно - на облупленную кирпичную стену. В голове у неё царила полная и абсолютная пустота.
   В конце дня её позвали.
   - Клара Михайловна, - просунула голову в дверь молоденькая медсестра. - больную привезли, а в женской палате места нет.
   - Кладите в коридоре. - звучно отозвалась Дорожкина, не отрывая взора от облупленной стены за окном. - Не буйная?
   - Не-е, она вообще молчит.
   - Вот и прекрасно. - с удовлетворением заметила Клара Михайловна.

***

   Выйдя на улицу, Косицын заметил, что снега нет и в помине - стояла промозглая сырая весенняя погода. Солнце скрывалось за низкими облаками, дул резкий ветер, неся мелкую холодную морось. Судя по набухшим почкам, вовсю готовился приход мая - только дай тепла.
   По дороге с шумом неслись машины, заляпанные по самые дворники грязью, спешил народ с зонтами и без - обычная атмосфера большого города. Все куда-то бежали, и только Лён стоял и жмурился в холодный свет небес, не зная, что делать и куда идти. Жребий опять остался незавершён, а он в который раз опозорился перед демоном. Всё это было очень досадно, и Лён был готов завыть от тоски.
   Он стоял и оглядывался, прикидывая в уме, как ему добраться до постылого дома - денег-то в кармане нет, и даже мобилу у него изъяли! Лён уже хотел войти в автобус и проехать зайцем, охватив себя завесой незаметности, как вдруг кто-то окликнул его.
   Обернувшись на изумлённый возглас, он увидел Кирилла Никоновича - учителя магии. Тот подходил к Косицыну, разглядывая его большими глазами.
   - Косицын, ты в самом деле здесь? - удивлённо спросил Базилевский, словно ожидал чего-то иного.
   Лён не знал, что ответить - теперь, пожалуй, все в школе будут шарахаться от него, как от психа.
   - Мне позвонил один мой знакомый и сказал, что я должен придти сюда и встретить тебя. - продолжал между тем Базилевский, всё так же чему-то изумляясь. - Он сказал, что ты скоро выйдешь из психушки.
   - Я не псих. - мрачно ответил Косицын, про себя удивляясь странному стечению обстоятельств - кто позаботился о нём?
   - Конечно, нет. - ответил Базилевский, и в его словах чувствовалась убеждённость, что это в самом деле так. - Тебя просто подставили, хотя не знаю, зачем. Впрочем, можно догадаться - твой отец пытался от тебя избавиться, а директриса помогла ему в этом. У твоих педагогов большой зуб против тебя, Косицын.
   - Да, знаю. - согласился тот, не вполне понимая подоплёку дела.
   - Что же делать с тобой? - задумался Базилевский, прячась от мороси в ворот куртки.
   Косицын был одет совсем легко для такой погоды, и потому начал тоскливо оглядываться по сторонам, стуча зубами от озноба. Базиль был в этот момент совсем некстати - не будь его, Лён незаметно обернулся бы соколом и долетел до дома. Теперь же приходится терпеть непонятно откуда появившегося педагога.
   - Давай вот что. - придумал учитель. - Пока отправимся в школу, там ты поешь и согреешься, а я тем временем добуду у твоих что-нибудь надеть.
   Тут подлетел нужный автобус, и рассуждать было уже некогда. Косицын с Базилевским вскочили в тёплое нутро маршрутки и удачно сели на обогреваемом сидении.
   - А кто сказал вам, что меня надо встретить? - спросил Лён.
   - Да ты его не знаешь - это просто один мой знакомый. - отозвался Базилевский. - Он месяц назад затормошил меня и требовал узнать, куда ты подевался. Я давай узнавать, и выяснил, что тебя запсочили в одну хорошую контору. Да, собственно, никто ничего и не скрывал - об этом говорили в учительской. На тебя накропали большое досье. Чего уж ты натворил такого - не знаю. И вот сегодня утром мой знакомый звонит мне домой и говорит: бросай все дела и отправляйся туда-то - там встретишь на улице Косицына. Хорошо, что у меня сегодня как раз методический день, и я был свободен. В-общем, объяснил мне, как здорово тебя законопатили. Куда же ты теперь?
   - Не знаю. - ответил Лён. Он в самом деле не знал, что ему делать - идти домой, нарываться на новые эксцессы? Жить в подвале с бомжами? Проситься к товарищам? Обратиться совой и сидеть всю ночь на крыше?
   - Ладно, потом что-нибудь придумаем. - ободряюще сказал Базилевский. Далее они ехали молча. Лён приятно разморился от тепла и только думал, глядя в проплывающий за мутным стеклом городской пейзаж: скорее бы окончился Жребий.

***

   Глава Кризисного Центра по искоренению нежелательных магических феноменов магистр Павел Андреевич Чумакович большие надежды возлагал на эксперимент в средней общеобразовательной школе. Эта идея - внедрять теорию магического воздействия в массы через школу была просто всплеском гениальности. Как всё великое, она родилась случайно: в результате визита директора одной школы - женщины, замученной своим одиноким воображением. Теперь же под это дело давались большие деньги - нашлось множество желающих вложить в проект свои бабки. Это был беспроигрышный вариант, и Павел Андреевич спешил продемонстрировать перед спонсорами выгодность вложения. Уже сладилось собственное солидное издательство, печатающее впечатляющими тиражами шикарные издания трансцендентального направления, создана телепередача о явлениях непознанного, проводились впечатляющие шоу, налажен массовый выпуск всяких амулетов - около пяти тысяч наименований. Но проект школьного внедрения оставался у магистра самым любимым - он обещал особенно большие дивиденты. Ведь в будущем он готовился баллотироваться на президентские выборы - в этом его поддерживала масса любителей непознанного из числа теневых олигархов. Будущее Павла Андреевича казалось незыблемым и расцвеченным самыми яркими забугорными красками.
   Он миновал пустующий коридор - шла вторая смена. По пути отметил как строго у Вероники с соблюдением чистоты - ни бумажки на полу, все занавески чистые, стены не исписаны. Эта баба вообще нравилась ему своей деловой хваткой и непредвзятостью: надо же, взяла и пошла за советом к магу, хотя и не верила в колдовство. Всё просчитала в уме, сделала выводы и бестрепетно повернула кормило. Все были бы такими практиками.
   Павел Андреевич взглянул на часы и поморщился: надо торопиться. Едва ли Кирилл так же хорошо следит за дисциплиной, как эта директриса, и Чумакович опасался увидеть в кабинете мусор и расписанные школьным фольклором парты. Он открыл дверь своим ключом и проскользнул внутрь, спасаясь от неизбежного галдежа перемены - уже вовсю звенел звонок.
   К приятному изумлению магистра кабинет содержался в образцовом порядке - очевидно, у Базилевского хватило и ума, и влияния, чтобы сдерживать напор ученической энергии. Дивясь про себя, глава Центра внимательно осмотрел парты, заглядывая под некоторые, пошевелил шторы, оглядел светильники - странно, всё на месте.
   Совершенно удовлетворённый осмотром, он направился к кофеварке, встроенной в кафедру - надо проверить наличие кофейных зёрен и всех прочих наполнителей агрегата, а заодно неплохо бы побаловать себя чашечкой капучино. Даже кофейный сервиз оказался у Базилевского в полном порядке! Довольно хмыкнув, Чумакович отметил про себя, что как всегда не ошибся с выбором персонала.
   Он уже протянул палец к сверкающему хромированному рычажку кофемашины, как вдруг случилось нечто из ряда вон необычное.
  
   - А слышал я, дорогой вы наш Павел Андреич, - раздался в пустом кабинете сладкий голос, - что вы не верите в трансцендентальное.
   - Кто здесь?! - перепугался магистр потусторонних наук.
   - Предмет ваших научных изысканий. - любезно осведомил его неведомый собеседник.
   Павел Андреевич начал резко поворачиваться из стороны в сторону, ища источник голоса. Казалось, он доносится буквально отовсюду.
   - Где вы прячетесь? - рассердился глава Кризисного Центра. - Как сюда попали посторонние?!
   - И вовсе не посторонние! - возразил голос. - А как раз имеющие прямое отношение к вашей благородной теории о духах астрала. Во всяком случае, денежки, которые вы огребаете на защите от трансцендентального, вполне реальны. Так почему бы, разнообразия ради, не познакомиться с одним из трансценденталов?
   - Кончайте мне пургу гнать. - усмехнулся Павел Андреич, догадавшись, что сделался объектом чьего-то розыгрыша. - Будьте добры, покажитесь.
   - Весьма рад. - признался голос. - Я весь на виду - повернитесь к китайскому идолу в углу.
   Павел Андреич поспешно обернулся и весь обмер при виде того как лакированная деревянная статуя человеческого роста, размалёванная яркими красками и позолотой, вдруг растянула накрашенный рот в широкой улыбке. Деревянные глаза утратили свирепое выражение и весело подмигнули магистру.
   - Как я вам в таком виде? - осведомился китайский чёрт.
   И, поскольку магистр утратил способность говорить, продолжал:
   - Конечно, это не мой настоящий вид. С вашим коллегой я предпочитал выступать в более мужественном облике. Так что, если не возражаете, любезный Павел Андреич, я выберусь из этого деревянного истукана и побеседуем, как друзья, за чашечкой кофе. Кстати, хорошая идея - снабдить учительскую кафедру кофеваркой! Знаете, науки науками, а кофейку попить - тоже весьма приятно.
   Под эту речь от китайского идола отделилась высокая худощавая фигура в тёмном щегольском одеянии, и глазам обомлевшего от изумления магистра предстало насмешливое смуглое лицо незнакомца.
   - Ну вот, так ведь гораздо лучше? - успокаивающим голосом проговорил тот и изящно приподнял широкополую шляпу.
   - Прошу любить и жаловать: собственной персоной астральный дух познания, благородный демон Бельфегор!
   - Эт... эт-того н-не может быть... - заикаясь, пролепетал магистр.
   - Почему? - полюбопытствовал трансцендентал.
   - Просто потому, что не может! - без убеждённости ответил глава Центра.
   - Вот те раз! - огорчился демон. - А я-то думал, мне тут рады! Вижу, что перестали магию обзывать средневековыми предрассудками! За ум взялись, подняли трансцендентальное от уровня неграмотных причитаний до современной науки! И тут вдруг на попятую! Ну ладно, Павел Андреич, раз вам от меня ничего конкретного не нужно, прощаюсь с вами и ухожу в астрал. Скучный вы человек! С Базилем хоть кофе попьёшь, над анекдотом посмеёшься! Да ну вас в баню! Обидели вы меня!
   Незнакомец развернулся и направился к стене. Войдя в неё наполовину, он обернулся и язвительно заметил:
   - Так мне, дураку, и надо! Расчувствовался, старый идиот! Надумал приятно удивить умного человека! Думал: дай-ка, сделаю для него чего-нибудь магическое!
   - Так вы и в самом деле дух?! - воскликнул Павел Андреич, в растерянности созерцая наполовину ушедшее в стену тело незнакомца, назвавшегося Бельфегором.
   - А вас это изумляет?! - удивился демон. - Какой же вы, однако, консерватор! Ни дать, ни взять - герр Фауст! Тот тоже - вызвал духа, а потом давай пугаться! Знаете, ваш ученик Базиль куда продвинутее вас. Всё же сказывается юношеская непредвзятость. Мы с ним прекрасно проводили время.
   Бельфегор отвернулся и собрался окончательно раствориться в стене.
   - Постойте! - взмолился магистр. - Не уходите!
   - Ну что такое? - недовольно обернулся дух.
   - Вы в самом деле можете исполнить три желания?
   Демон искренне расхохотался.
   - Послушайте, мон шер, вы перепутали меня с джинном из бутылки! Вот тот действительно невольник магии, а я свободный дух, я никому не подчиняюсь! Ваш ученик призвал меня, и мы с ним прекрасно проводили время в опытах. Я помогал ему доказывать ученикам реальность демонологии, демонстрировать основы трансцендентального. Он хорошо отзывался о вас, и я поверил. Так вот, мон шер, я могу исполнить не три желания, а сколько пожелаю. Базиль мне очень симпатичен, и я охотно с ним сотрудничал. А вы, мон шер, такой зануда!
   Он снова повернулся и собрался исчезнуть.
   - Я умоляю! - завопил Павел Андреич. Он даже бросился вперёд и даже чуть не схватил Бельфегора за рукав. Но не схватил, а только нервно принялся тискать свои пальцы.
   Демон небрежно обернулся, посмотрел на эти пухлые пальчики, перевёл взгляд выше и насмешливо уставился на бледное лицо магистра.
   - Что тако-оэ? - нараспев протянул он. - Мы поверили в реальность астрала? У нас есть дело к потусторонним силам?
   - Да, я хочу... - нетвёрдо отвечал Павел Андреич. Его так и качало, холодный пот тёк по его рыхлым щекам.
   - И что же вы хотите? - демон вышел из стены и теперь стоял перед низеньким магистром, сложив на груди руки и поигрывая своими длинными смуглыми пальцами. Весь он был такой эффектный, артистичный и изящный, что низкорослый и дебелый Павел Андреич с невольной завистью оглядел стройную фигуру духа.
   - Мне... это... - замялся маг.
   - Ну-ну, смелее! - приветливо отозвался Бельфегор. Он сел на стул, откинулся на спинку и совершенно неожиданно закинул ногу в узкой чёрной брючине на лакированную столешницу.
   - Я хочу быть стройным, молодым и красивым! - одним духом выпалил Павел Андреич, глядя, как завороженный, на щегольскую остроносую обувь современного духа. На девственно гладкой подошве, кроме выбитого фирменного клейма английского обувного дома, не имелось ни единой царапинки, ни пылинки, словно обладатель этих дорогих туфель сроду не ступал по полу.
   - М-дя? - озадаченно спросил демон. Он окинул недоуменным взглядом несуразно круглую фигуру мага, который стоял перед его столом, как школьник. - А чем, скажите, вас не устраивает собственное тело? Конечно, тоже не Аполлон Бельведерский, но вам ведь не по подиуму ходить - вы же человек науки. Я полагал, что вы попросите мудрости, астрального зрения и какой-нибудь особенной способности вроде левитации. Бывало, правда, и денег просили, но я с такими меркантилами в сделки не вступаю. Вы, правда, не хотите заглянуть в иные миры?
   - Да к чёрту это всё! - с неожиданной тоской отозвался маг. - Жизнь одна и хочется прожить её...
   - Чтобы не было потом мучительно больно за бездарно прожитые годы?! - со смехом подхватил демон. - О да, я в состоянии понять!
   - Так что же? - с надеждой подался к нему Павел Андреич.
   - Есть одно "но". Видите ли, я ничего не делаю за так. Базиль - иное дело, мне было просто интересно с ним общаться. Он милый молодой человек, абсолютно непредвзятый, остроумный. А вы, Павел Андреич, вы-то мне зачем? С чего бы я вдруг стал что-либо делать для вас?
   - Но что же я могу дать вам? - расстроился магистр. Он уже успел предаться мечтам и нарисовать себе свой новый образ. Выходило очень соблазнительно: нечто среднее между юношеской свежестью Базилевского и умопомрачительной элегантностью Бельфегора. Тут до него вдруг дошло...
   - Душу?! - в испуге вскричал он.
   - Ба! - поморщился демон и снял ногу со стола, намереваясь встать.
   - Может, наличными возьмёте? - с надеждой попросил магистр. - У меня долларовый счет в банке на Коморских островах.
   Демон небрежно щёлкнул пальцами, и в них возникла целая пачка "зеленых". Дух швырнул её в воздух, купюры разлетелись, как фейерверк, и стали медленно кружиться, оседая на пол - там они вспыхивали и распадались на мелкие искорки, не оставляя ни следа.
   - В астрале - деньги? - презрительно бросил Бельфегор.
   - Но что же?
   - Да ничего. - холодно отозвался демон. - Мне ничего от вас не нужно.
   - Но вы же сами говорили...
   - Ну говорил. Говорил, что мог бы, если б захотел. Так не хочу же.
   - Так, значит, душу вам не нужно? - осторожно осведомился магистр.
   - Помилуйте, на что мне ваша душа? Эта штука в астрале ещё бесполезнее, чем даже ваши деньги! Да я сам дух, да будет вам известно!
   Он явно медлил уходить в стену, и Павел Андреич сообразил, что всё же что-то Бельфегору от него нужно. Вот только что? Душу он ни за что чёрту не продаст! А вдруг все эти байки про котлы с серой и чертей с вилами не байки вовсе! Фиг его знает, вывернулся этот Фауст или нет!
   - Да ладно вам! - вдруг смягчился дух. - Боитесь горячих сковородок? Вы же просвещённый человек! Как можно поджаривать на сковородке душу?! Душу! Нет, я не предлагаю таких мошеннических процентов за недолгое удовольствие побыть немного молодым и резвым. Молодость вообще такая штука - проходит очень уж скоро. А потом снова всё то же - и пузцо отвислое, и ноги колесом, и радикулиты. И ради этого гореть на сковородке вечность?! Не найдётся дураков, чтобы согласились. Всё проще. Видите ли, Павел Андреич, в существовании духа есть много выгодных сторон, но материальность тоже имеет свои прелести. Кто-кто, а вы-то прекрасно знаете как распорядиться своим телом, дай я вам всё просимое. Небось, губу уже раскатили в предвкушениях! Вот и мне немного хочется побыть материальным. Знаете, я хоть и говорил про кофе, на самом деле я ни в малейшей степени не способен ощущать его вкус. Ни алкоголь, ни еда мне не дадут даже минимального удовольствия. Я могу менять одежду одним лишь желанием - вот так.
   На демоне мгновенно сменилась чёрная длиннополая одежда и шляпа на шёлковый турецкий наряд и парчовую чалму. Так же быстро наряд сменился на украшенный драгоценностями камзол, а худощавое лицо духа обрамилось длинными локонами, как у Людовика Тринадцатого.
   - Ну и что. - продолжил демон, возвращаясь к прежнему виду. - Ни ощущения от тонкости ткани, ни наслаждения собственным видом. Пойти в хороший ресторан, потанцевать с женщиной - всё это духу недоступно! Всё, что я могу - это только видеть, как живут другие. Итак, что хочу взамен. Вы можете предоставить мне своё тело во временное пользование. Душу оставьте себе.
   - Как это?.. - тупо удивился Павел Андреич.
   - Да так: вы будете всё видеть и даже ощущать, а я побуду хозяином вашего тела. Конечно, временно. Долго я не выдержу - уж больно вы неловки, Павел Андреич. Но потом я покажу вам нечто! Вы увидите настоящую магию! Только не раздумывайте очень долго, а то помимо вас найдутся и другие желающие.
   Павел Андреич не успел ничего ответить и даже рот раскрыть, как дверь распахнулась и послышались голоса. Он в испуге перевёл глаза на Бельфегора - тот и не подумал исчезать. Царственным движением демон повернул свою красивую голову ко входу, и досадливое выражение появилось на его лице.
   В дверях стояли Базилевский и Косицын.
  
   - Бельфегор? - удивился Кирилл Никонович, видя, как свободно дух общается с его шефом, хотя ранее возражал против всяких знакомств.
   - Лембистор?! - поразился Лёнька.
   Магистр лишь безмолвно изумлялся.
   - Да, мы тут некоторым образом беседуем. - туманно отозвался демон. - Однако, заждались мы вас, Базиль. Не сообразите ли нам кофейку? А то, я смотрю, наш друг совсем продрог. Зима никак на улице, а он у нас в какой-то легкомысленной толстовке. Давай, давай, Базиль! У тебя там ещё пачка печенья припрятана. А мы пойдём, не будем вам мешать.
   Он встал со стула и с приветственным жестом направился к двери, не переставая говорить.
   - Зачем ты здесь, Лембистор? - неприязненно спросил Косицын. Он действительно имел взъерошенный и нездоровый вид.
   - В чём дело? - легко удивился демон. - Ты что, ревнуешь к нашей с Базилем дружбе? Вот, кстати, и с Павлом Андреичем я познакомился.
   Косицын перевёл глаза на магистра, и в лице его выразилось недоумение. Сам магистр не знал, что и сказать, как себя вести.
   - Мы тут с Павлом Андреичем имеем небольшой деловой разговор. - предваряя все вопросы, поспешил сообщить Лембистор. - И, знаете, пожалуй, достигнем консенсуса.
   Он подмигнул магистру.
   - О чём же, если не секрет? - поинтересовался Лён.
   Тут у магистра прорезался голос:
   - Кирилл Никонович, почему в кабинете посторонние? - строго спросил он Базилеского. - Разве вы не знаете, что вам доверены материальные ценности?
   - Я просто подумал... - занервничал молодой учитель. - Ему же некуда деваться. Ну дайте ему пожить немного в лаборантской, пока всё развеется!
   - Как это "пожить"?! - рассердился шеф. - Кирилл Никонович, вы превышаете!
   - Павел Андреич, - вымученно заговорил Базилевский. - ну неужели в вас нет ни капли милосердия! Куда он денется - у него же теперь даже дома нет! Ну что-нибудь придумаем потом. Ну хоть на сегодня! Я маме позвоню и буду на ночь забирать парня к себе домой.
   - О чем ты говоришь, Кирилл?! - поразился Павел Андреич. - Какая мама?! У тебя с мамой на двоих однокомнатная хрущёбка!
   Магистр уже надулся и побагровел, намереваясь прочитать проповедь молодому коллеге, как в разговор опять вмешался Ленька.
   - Не в этом дело. - спокойно сказал он. - Я полагаю, Лембистор предлагал вам что-то?
   - Это моё второе имя. - любезно сообщил демон.
   - В ваших интересах не соглашаться ни на что. - игнорируя его, продолжил Косицын. - Вас обманут - это точно.
   - А вам.., то есть тебе, откуда это известно? - с подозрением спросил ведущий маг Кризисного Центра.
   - Я давно знаком с Лембистором. Он - демон. - по возможности кратко изложил Косицын. Рассказывать о том, какие именно приключения у него случились по милости весёлого демона-затейника, было не только бессмысленно, но и опасно - мало психушки?!
   Базиль лишь молча переводил глаза со своего тайного гостя на шефа и, по-видимому, совершенно ни во что не врубался. Разговор как-то внезапно перескочил на другую тему, и Кирилл Никонович решительно не понимал, о чём могли меж собой столковаться такие разные личности - легкомысленный астральный дух Бельфегор и прагматичный до занудства Павел Андреевич.
   - Ну что, Павел Андреевич, решайте. - просто сказал демон. - Я ухожу и больше не вернусь. Никакие ваши наговоры не вызовут из астрала даже дохлой крысы. Я здесь был проездом и решил открыться вам по причине совпадения наших с вами интересов. Нет, так нет - я ухожу.
   - Я согласен. - прохрипел магистр.
   - Вот и правильно, душенька. - согласился Лембистор. - Пойдёмте, подпишем договор. Ведь ты делец, Павлуша, точно делец.
   - А вы, мон шер, - сладенько пропел он Лёньке. - можете считать программу завершённой. Начинайте потихоньку торжества, мы позже подойдём.
   Астральный щеголь уверенно погрёб на выход, подталкивая перед собой слегка одурелого магистра - тот вдруг утратил всю свою деятельность и живость.
   - Так Жребий кончился? - не веря себе, спросил Косицын.
   - Абсолютно. - заверил его демон. - Я получил то, что хотел, и случилось это в действие Жребия. Ты свободен.
   Он вышел и утащил за собой осоловевшего магистра, а Лён и ничего не понимающий Базиль остались наедине.
   - Что всё это... - растерянно начал Базилевский.
   - Кирилл Никонович. - с улыбкой обратился к нему ученик. - Кажется, мои проблемы разрешились, и вы можете больше не беспокоиться за меня. Теперь у меня есть куда деваться.
   - Это точно? - недоверчиво спросил учитель.
   - Это точно. - уверенно ответил ученик и вышел, не желая сводить Базилевского с ума зрелищем переноса в Селембрис.

***

   Рая Косицына была счастлива, насколько было ей доступно чувствовать себя счастливой. Эта женщина всю жизнь считала себя обойдённой судьбой - всё лучшее доставалось другим, а на её долю выпадали только лишения и страдания. Несправедливо её муж был обойдён решением жилищной комиссии по месту его работы - их комната в общежитии была самой удалённой от кухни и санузла. И на работе Колю обходили - платили мало. И соседи по общежитию были людьми склочными - они вечно придирались к Рае и её детям.
   Но вот теперь, кажется, судьба к ним повернулась лицом. Когда Рая узнала, что на Николая навешивают какого-то там неизвестного сына, она пришла в негодование и ужас. Какая им опека?! Они едва со своими-то справляются. Но, потом тётка из опеки им сказала, что они могут теперь занимать жилплощадь опекаемого, а это большая двухкомнатная квартира с раздельным санузлом и большой прихожей. Это было, как подарок. Но, как водится, в чистом виде радости и счастья не существует - к жилплощади прилагался противный парень с дурным характером и выразительной биографией. Он с первых же дней стал портить Рае существование. Сказать, что она его просто боится, было бы недостаточно - Рая боялась его до безумия. Его мрачные глаза всегда вызывали в ней дрожь. Он был неприветлив, резок, с детьми просто груб. Она боялась, что он что-нибудь сделает с ними, а муж был бессилен что-либо предпринять. Оставалось только ждать, что в восемнадцать лет его призовут в армию, а из армии можно и не... Тут Рая замирала и предавалась приятным фантазиям на тему армейской дедовщины. Там его научат...
   Но ждать этого было слишком долго - года три-четыре. За это время она сойдёт с ума от страха. Был момент, когда она вдруг решила, что судьба вновь подарила ей шанс на спокойную жизнь - это когда на опекаемого завели следствие. Но итог был ошеломляюще ничтожен - всё дело развалилось. Рая стала плакать и жаловаться мужу. Всё это было бессмысленно, но всё же давало какое-то утешение.
   И вдруг, как гром с ясного неба: сын мужа настоящий псих! Тут-то Рая по-настоящему перепугалась: а ну вдруг ночью зарежет её и детей! Но Коля ей сказал, что это шанс: сыночка запичужат в психушку надолго - года на два, а то и больше. Это всё, конечно, хорошо - пара лет спокойствия, но Рая задумалась о другом: а как его с такой справкой в армию потом возьмут? А как на работу потом он будет устраиваться? Не будет ли он потом всю жизнь на их шее сидеть и дармоедствовать? Но Коля что-то упорно твердил про витаминчики и про то, что государство их не бросит.
   Все эти мысли очень мало способствовали хорошему настроению, так что надежды Раи по поводу предстоящих двух лет спокойной жизни были изрядно подпорчены. Но всё же два года - это тоже что-то. Она себе представляла, как хорошо они будут жить всё это время, только квартплата очень уж высокая, да ещё за этого Леонида платить! Неужели нет законов, чтобы делать скидку опекунам?! Они всё-таки взвалили на себя чужую ношу.
   Думая всё это, Рая в который раз медленно обходила комнаты, коридор и кухню. Не верилось, что всё это принадлежит им. Такой простор!
   Женщина проводила рукой по косякам и стенам, оглядывала потолки. Всё-таки несправедливо было, что в такой квартире этот парень и его мать жили одни, а Рая с детьми и мужем ютилась в комнатке общежития.
   Обойдя детскую и заглянув через окно в лоджию, Рая залюбовалась городской перспективой.
   Никто ей не мешал наслаждаться счастьем, и это само по себе было удивительно - не то, что переполненная кухня общежития и вечный детский визг в коридоре, от которого болела голова. Здесь так тихо и тепло... А эта закрытая лоджия - теперь летом Рая будет дышать свежим воздухом прямо дома, не нужно будет тащиться на улицу. Дом стоит на тихом месте - ни дороги под окнами, ни детской площадки. Можно будет вынести в лоджию кресло и сидеть там с чашкой чая. Синоптики обещали вскоре наступление тепла - только начало мая ознаменовалось холодом и дождями, а далее температура полезет вверх и настанет блаженное тепло. А чего тянуть? Сегодня же она попросит Николая перетащить в лоджию кресло. Боже, как хорошо - его здесь нет!
   Она оторвалась от созерцания весенней мути за окном и вернулась к комнатной обстановке. Как замечательно, что им даже не пришлось тратиться на мебель - всё досталось им от прежних хозяен. И это Рая понимала, как благодать от судьбы.
   Всё было хорошо, только тревожил её диван этого Леонида. Диван как диван - совсем новый ещё, обивка чистая. Только было в нём что-то угрожающее - недаром мальчики говорили, что сын мужа заговорил его. Во время посещения участкового выяснилось, что он устроил в этом диване склад своих вещей. Прятал, значит, свои вещи и свою еду от них! И вот, когда этого беспокойного верзилу сплавили в психушку, Рая с мужем попыталась заглянуть в этот диван. Ведь там хранятся продукты - начнёт портиться! Но, справиться со своенравной вещью не смогли - диван не открывался, словно его действительно заговорили. Всё это вызывало у Раи чувство тревоги - она хотела бы избавиться от этого дивана, но было жалко почти новую вещь. Ведь на нём мог спать Петя.
  
   Рая вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Теперь на очереди был туалет - чудесное тёплое помещение с кафельными стенами и прекрасным белоснежным компактом. Она уже хотела включить освещение, чтобы полюбоваться плиткой, как вдруг в оставленной только что комнате что-то произошло.
   В щели неплотно прикрытой двери раздался какой-то странный звук - словно толкнули стул. В испуге Рая вновь открыла дверь и вошла в комнату. Что такое? Может, замыкание в электропроводке - пожара им только не хватало!
   - Говорила я ему - убери компьютер, пока детей током не дёрнуло! - забормотала она, а в следующий миг застыла, враз лишившись всех ощущений, кроме чувства глубокого ужаса.
   В комнате, которую она только что оставила, кто-то был. Сначала Рае мешал свет из окна, и фигура незнакомца показалась тёмной. Вор - подумала Рая и пришла в панику, представив, как он сейчас начнёт её душить. Но всё было гораздо хуже.
  
   Человек стоял, нагнувшись перед поднятым сидением того дивана, на котором ранее спал этот Леонид. Услышав тихий скрип двери, он выпрямился, обернулся, и на Раю глянули два пронзительно-ярких глаза. Это был он - Леонид! Откуда он взялся, как проник сюда?! Эти мысли вихрем пронеслись в сознании женщины, и она безмолвно застыла в дверях, в ужасе глядя на сына мужа. Все её тайные ночные страхи, когда чудилось ей его страшное возвращение и последующий за тем кошмар, стали явью.
   Мельком глянув на неё, сын мужа гнусно усмехнулся и вернулся к своему занятию. Он доставал что-то из дивана и складывал в пластиковый пакет. Закончив это недолгое занятие, он снова выпрямился и в упор посмотрел на Раю своими колдовскими глазами. Она сообразила, что сейчас он направится к двери, чтобы выйти, и поспешно скользнула в сторону вместо того, чтобы бежать из комнаты без оглядки.
   Трепеща от ужаса, Рая притиснулась к стене своей хлипкой спиной и прижала холодные руки к животу. Ей казалось, что в тот момент, когда он будет проходить мимо, его ненависть поразит её, и упадёт она, словно подкошенная, на пол, бессмысленно глядя в потолок побелевшими от ужаса глазами. Николай вернётся, а она лежит - безмолвная, со вздыбленными волосами, с судорожно прижатыми к груди бледными руками, являя собой вид чудовищной трагедии. Как запричитают и заплачут дети, как муж будет трясущимися губами шептать ей что-то, но будет поздно - она уже будет недвижима.
   Он не двинулся к двери, даже шага не сделал. В его руке сверкнула маленькая искра, и от этой искры высокая фигура ненавистного опекаемого словно потекла. Волна серебряного света на мгновение обволокла его тело, отчего одежда на нём изменилась сама собой - вместо толстовки и джинсов опекаемый оказался одет в сверкающие латы, а в руке вырос с лёгким гулом настоящий клинок. На голове его образовался шлем с плюмажем, а из-под поднятого забрала с насмешкой смотрели жестокие глаза. Ногой, обутой в металл, он небрежно поддал пинка колготкам Вани, отчего те улетели в коридор и со смачным шлепком ударили во что-то.
   Опекаемый в своих рыцарских доспехах окутался голубым светом и исчез, а Рая поползла по стене вниз.

***

   Николай Петрович спешил домой с радостной вестью. Никогда ещё доселе он не бывал так счастлив - наконец-то ему засветила удача! Наконец-то судьба сжалилась над ними и послала им надежду!
   Это было необыкновенно! До сего момента Косицын-отец понятия не имел, какие замечательные у нас законы! Он-то всегда думал, что весь закон только для того и придуман, чтобы притеснять и обирать таких несчастных, как его семья. И вдруг узнал, что закон может защищать!
   Сегодня состоялся у него неприятный разговор с тем самым участковым, который не так давно подал ему призрачную надежду на избавление от Леонида. Пришёл Воропаев тогда в их дом и принялся, не скрывая, искать компромат на трудного подростка. Они с Раей в тот момент шестым чувством поняли, что любая полуправда сойдёт за правду - по глазам этого Воропаева было видно, как он прямо жаждет накопать дело на Леонида. Тогда Косицыны обнадёжились и решили, что милиция защитит их от сыночка. Но, уходя, Воропаев сказал им, глядя своими проницательными крапчатыми глазами в бледные зрачки Николая:
   - Думаете: упечёте в интернат, и всё будет хорошо? Его в любом случае не выпишут с жилплощади - такой закон. А вот опеки можете лишиться, и тогда отправляйтесь в прежнем направлении.
   Николай Петрович понял, что Воропаев занят исключительно своей карьерой и шьёт дело лично по своим интересам. Так что зря они тут старались, доказывали ему, какой опасный тип этот Леонид - Воропаеву плевать на это.
   После того разговора остался противный осадок на душе, как будто Николай лакейски вылизал чужие сапоги, а оказалось - зря. Вся жизнь его была полна унижений, хотя он добросовестно раболепствовал перед начальством. Те лишь брезгливо отмахивались от него, едва приняв его услуги.
   И вот, после разговора в опеке ему предстояло снова встретиться с этим участковым - надо было оформить кое-какие бумаги. Николай Петрович с неприятным чувством снова увидел эти крапчатые глаза, в которых сквозил неприкрытый цинизм и насмешка.
   - С другой стороны решили зайти? - усмехнулся участковый своими узкими губами. Он даже не предложил Косицыну сесть на стул. - Толково взялись. С юристом советовались?
   На отрицательное движение со стороны Косицына Воропаев также гнусно ухмыльнулся - не верил он в людскую порядочность.
   - А кто подсказал? - непонятно о чём продолжал спрашивать участковый.
   И тут от него и узнал изумлённый Косицын-отец, что есть такой закон - душевнобольной опекаемый может через два года быть сдан в психушку навсегда, а его квартира переходит к опекуну!
   Это был такой подарок, что Николай Петрович поначалу растерялся - быть такого не может! Иначе всё было бы слишком просто!
   - А то! - опять же с усмешечкой ответил участковый. - Думаете, ваш психиатр за красивые глаза услуги оказывает? Он с каждого такого случая имеет свою таксу.
   Он подмахнул бумаги и достал из стола папку, бросил небрежно её на стол и процедил:
   - Отдай там вашему доктору - пригодится. Не зря же собирал.
   И вот Косицын-старший летит домой, не чуя под собой ног, и спешит обрадовать жену. На радостях заскочил в магазин и купил на последние деньги тортик.
   У дома он увидел гуляющих Ваню и Петю. Младший ребёнок ревел, размазывая сопли по лицу, а старший зло клошматил его по голове. Понятно дело - Пете хочется бежать на горку, а Ваня упирается и желает, чтобы его качали на скрипучей качели. Так они выясняют, кто из них упрямей.
   Прихватив детей, Косицын-старший явился домой, желая немедленно устроить всей семье торжество, а потом взять и огорошить Раю замечательным известием.
   Оставив детей в прихожей разматывать шарфы, он позвал в кухню, а потом и в большую комнату:
   - Рая! Смотри, что я принёс!
   Ответа не было - жены ни в кухне, ни в комнате не оказалось.
   Тогда Косицын скинул с ног ботинки и в одних дырявых носках отправился в детскую.
   - Рая! - снова позвал он. Нет ответа.
   Встревоженный мужчина открыл дверь во вторую комнату, где обычно спали дети, и увидел ужасную картину.
   Рая сидела на полу в луже мочи, неловко подвернув под себя ногу и привалившись к стене, и с выражением крайнего ужаса смотрела в сторону окна. Испуганный Косицын поискал глазами: что же так напугало женщину, но ничего страшного не обнаружил. Всё там было, как всегда.
   - Что случилось, Рая? - попытался выяснить он, и с тревогой понял, что жена его не слышит.
   Прибывшая скорая констатировала странный коллапс сознания - как будто женщина выключилась из реальности. И вообще, это было не их дело - надо вызывать бригаду из психбольницы. С тем же выражением лица Рая была отправлена в стационар, и врач на взволнованные расспросы Николая лишь развёл руками - такого случая в его практике не было: кто мог напугать женщину до такого состояния в пустой квартире? И вообще, он тут не главный. А кто главный? Вот тут-то и оказалось, что главного уже месяц нет на месте - исчез таинственным образом прямо с рабочего места. Сестра Дорожкина утверждает, что видела собственными глазами, как главврач испарился из своего кабинета вместе с особым гостем и специальным пациентом. Пациента она потом видела - он сегодня утром своим ходом ушёл из больницы.
   Всё это было очень странно, но дежурный врач отчего-то отнёсся к рассказу Дорожкиной с большим сомнением, да и было отчего - женщина явно была не в себе.
   "Все они тут такие..." - с тревогой подумал Косицын-старший. Рассказы про чужого пациента его нисколько не интересовали, а про сына он и не вспомнил - всё внимание было сосредоточено на Рае. Да ещё и дети дёргали его, требуя купить им жвачки.
   Конечно, всё было как всегда - места в палате не нашлось, и Раю уложили в коридоре на какой-то старой кушетке. Так она и осталась там лежать, прижав к груди бледные руки и глядя остановившимся взглядом в потолок.
   - Ну и что, что в коридоре. - равнодушно сказала монументальная женщина в высоком белом колпаке, от которой откровенно пахло спиртным. - будет место - переложим.
   Она говорила о Рае, как о бездушном полене! С отчаянием в душе Косицын-старший оставил жену и вернулся с непрестанно скулящими детьми домой.
  
   Спустя месяц Раю выписали из больницы, но без всяких перемен - на что им нужна больная, которая ходит под себя и ест только с ложки? Женщина по-прежнему ни на что не реагировала, и на лице её навсегда замерло выражение ужаса. На измученного Косицына-старшего свалились помимо двух малолетних детей ещё и невменяемая жена, устойчиво пребывающая в состоянии глубокого аутизма. В день на неё уходила пачка памперсов - это стоило больше, чем они ежедневно тратили на еду всей семьёй. Врачи советовали надеяться на лучшее.
   Возвращение Раи из больницы произошло в самый неудачный момент - Косицыну-старшему накануне не выдали зарплату, которую и без того регулярно задерживали из-за каких-то финансовых передряг. На такси ушли последние деньги - целых триста рублей! - и семья осталась в тот день без копейки.
  
   Вечером Николай решил занять денег у соседки Клоповкиной - хоть до утра перемогнуться, чтобы завтра идти плакаться к начальству и начать бегать по знакомым в поисках заёма.
   Клоповкина открыла дверь, лицо её выглядело как-то нездорово: глаза красные, щёки висят мешками, жидкие волосы растрёпаны.
   - Простите, Евдокия Ивановна. - по обыкновению глядя куда-то в сторону и вниз, забормотал Косицын-старший. - Не могли бы вы одолжить мне сто рублей до завтра. Детям молока купить и хлеба, Раю тоже покормить. Я с зарплаты отдам.
   - У меня горе, Николай, - жалко заговорила Дусяванна, вся сморщившись от плача. - Видишь, при Горбачёве заморозили у меня вклад - целых двадцать пять тысяч. Копила на старость да на чёрный день. И вот разрешили получить - через столько-то лет! Сказали: пойди к нотариусу и оплати какую-то бумагу. Я пошла да оплатила из последних - полторы тысячи кровных! - а что за бумажка, и не знаю. И выдали мне вклад мой!
   Николай поднял глаза и с надеждой взглянул на старуху - всё же выдали какие-то деньги! Сам-то он сроду книжек сберегательных не имел по причине неумения копить деньги.
   - Мне только сотню. - пробормотал он.
   - Вот, смотри. - сказала Евдокия и показала в ладонях две мятые десятки и тусклую жёлтую мелочь.
   Косицын с дрожью закрыл лицо бледными пальцами и удалился.
   "Страна абсурда..." - думал он.
  
  

Глава 21. Последний визит

  
   - Мы всё знаем. - с такими словами встретила его у дуба Брунгильда. Была она в одном из трёх своих обличий - в виде простой молодой женщины, такой она являлась летом в деревне Блошки. Когда предстоял нелёгкий разговор, валькирия становилась именно такой.
   - Вот ты и прибыл. - кивнул Лёну Магирус Гонда.
   Лён перенёсся по их неслышному зову именно сюда - к волшебному лесному дубу-великану. Жребий завершён, и он свободен.
   Они зашли внутрь необьятного ствола и теперь сидели в уютной комнатке, которая была жилищем начальницы лесной школы - ведьмы Фифендры, по совместительству валькирии Брунгильды.
   - Нам надо кое-что тебе сказать. - произнесла волшебница. - Не думала я, что это случится так скоро. Всё надеялась, что судьба потерпит. Но ошиблась.
   - О чём ты, Брунгильда? - поразился Лён, но наткнулся на печальный взгляд Магируса.
   - Есть у волшебников одно очень неприятное свойство. - сказала она. - Можно сказать, рок. Ты никогда не думал, отчего люди стараются избавиться от своих детей, в которых проявляется дар волшебства? Зачем я заколдовала этот лес? Почему лишаю подброшенных детей памяти?
   Нет, он не задумывался над этим. Всё ему казалось как бы само собой - всё естественно. А в самом деле, почему люди стараются избавиться от мага в своей семье? Разве это так плохо?
   - Да. Есть у прирождённых волшебников такой рок. - подтвердил Магирус. - Они теряют родных. Рано или поздно. Поэтому, едва у ребёнка обнаружится такой дар, люди стремятся отвести его в одно из таких мест, к другим волшебникам. Если бы не это, такие дети были бы обречены на гибель. Мы все понесли утраты - и я, и Брунгильда. Она потеряла сына, я - невесту. Причастники магии рождаются спонтанно - это может произойти в любой семье. Это значит, что среди их предков был какой-то маг. Свойства накапливались с поколениями и проявлялись - иногда сильно, иногда слабо. Мы собираем таких детей и учим их, внимательно наблюдая за ними - в ком проявится подлинный талант. Бывает так, что мы даже искусственно заглушаем такой дар, если человек недостоин. У некоторых нет дара вообще - их бросили по ошибке, как Долбера.
   - Твои родители погибли, потому что ты волшебник. - сказала Брунгильда. - Мне следовало раньше объяснить тебе что придётся распрощаться со своим миром.
   - Тогда они бы остались живы? Но ведь дядя Саня мне не родной отец.
   - Ты любил его. - ответил Магирус.
   - Волшебники теряют только родителей? - горько спросил Лён.
   - Нет. И братьев, и сестёр, и жён, мужей из простых людей - не магов. И особенно детей. Бывает, что дар выявляется довольно поздно, когда человек уже создаёт семью. Это проклятие Селембрис, а в чём причина - мы не знаем. Это судьба. Мы все одиноки. Впрочем, если бы не одна возможность, племя волшебников вообще исчезло бы. Мы оставляем своих детей, как все прочие люди. Редкость рождения волшебника компенсируется долгой, очень долгой жизнью. Мы удаляем от себя своих детей - в другой мир, как люди отправляют их в заколдованный лес.
   - Значит, если бы я перенёс маму и Семёнова в Селембрис, они бы всё равно погибли?
   Волшебники кивнули головами.
   - Надо было оставить их в том мире и уходить. - сказала валькирия. - Я хотела поговорить с тобой, но не успела - Жребий помешал. Обычно всё происходит в одно-два погружения, но ты задержался очень долго.
   - Да. - мрачно ответил Лён. - Я много раз мог завершить Поиск, но всё колебался. Теперь тот мир мне стал чужим. Я не хочу туда возвращаться. У меня теперь даже нет дома.
   - Всё верно. - ответил Магирус. - Но, дело в том, что связь между нашими мирами истончилась. Ранее люди - не волшебники - могли сколько угодно проходить в Селембрис, если их кто-то проводил. Потом количество таких посещений стало сокращаться. Тот, кто проходил свыше определённого лимита, терял память и становился жителем этой страны. Когда ты пришёл, можно было пройти четыре раза. Потом - три, а теперь один, но скоро затянется и этот портал.
   Он ошеломлённо переводил глаза с одного на другого. Отчего же так? Почему всё довольно долго было хорошо, а именно его появление словно затянуло окно между мирами?
   - Я думаю, причина в том, - сказал Магирус, словно читая его мысли, - что последний потомок магического племени покинул вашу планету. На Земле больше нет волшебников - так оно всегда и происходит. Ты пришёл, и путь закрылся. Проблема ещё и в том, что миры, достигшие определённого технологического уровня, как бы кастрируют сознание своих жителей. Конечно, это метафора, люди сами обирают себя - они порождают вокруг себя химерическое пространство, неживую среду. Духовное пространство вашей планеты, словно паразитами, облеплено такими пузырями - они составляют прослойку между миром Земли и Селембрис, и она становится всё непроницаемее.
   - Мне всё равно. - угрюмо ответил Лён. - Я отрекаюсь от того мира. Я житель Селембрис.
   - Тогда у тебя остался последний долг перед твоим миром. - ответила Брунгильда, ласково кладя руку ему на плечо.
   Магирус тоже улыбнулся, и Лён растерянно посмотрел на обоих - какой ещё долг? Перед кем?
   - Прежде, чем ты отправишься на поиски Пафа, вернись домой и забери всё, что тебе дорого. Может, это фотографии, вещи какие-нибудь. Не оставляй ничего, о чём мог бы пожалеть. Но это ещё не всё. Ты не знаешь, что нынче за день?
   Какой сегодня день? Когда он вышел из психушки, была явно весна, только холодно очень... А здесь так тепло. Так, что же за день?
   - Тридцатое апреля. - с улыбкой сказал Магирус. - Сегодня в полночь время в вашем мире и в Селембрис совпадёт, и это будет последняя возможность пригласить кого-нибудь в наш мир. Зачем? Сегодня Вальпургиева ночь - мы отправляемся в полёт к своим истокам, а ты достиг совершеннолетия - восемнадцати лет. Так что сегодня ты впервые отправишься в полёт и можешь взять с собой спутника. Выбери того, кто тебе дорог. Сегодня мы пьём особенное вино - оно одушевляет самые диковинные фантазии. Так что, иди и подготовься, все разговоры отложим на потом.
   - Кого ты позовёшь? - спросил Магирус. - Наташу?
   Наташа. И она его оставила. Если бы у него была с ней связь, он бы нашёл слова, чтобы убедить её и обязательно позвал бы в эту ночь. Но Наташа сейчас где-то за границей, богатая и независимая - может, ей больше Селембрис и не нужна.
   - Пойду, пожалуй. - сказал Лён магам. - Вещи соберу, Костика с Федькой навещу. Да! Я их позову!
   Он вышел с волшебниками из дуба, и Брунгильда открыла перед ним котёл с заранее сваренным составом - это было волшебное вино. От него исходил чудный аромат, и Брунгильда со смехом призналась, что для несовершеннолетних это вино пахнет просто отвратительно и выглядит также, чтобы не напились и не вляпались в какую-нибудь историю. В такие ночи все ученики сидят по келейкам и носа не высовывают! Вот какое зелье нёс он с Пафнутием тогда, столько лет назад, на Лысую Горку!

***

   Он возник возле школы, у крыльца, откуда испарился сегодня утром. В разгорячённые теплом Селембрис щёки сразу ударил холодный ветер - здесь была холодная погода и шёл слабый дождь.
   Не обратив внимания на лёгкий испуганный вскрик за спиной - кто-то заметил его появление из пустоты - он направился к дому. Обошёл его и посмотрел снизу на окна своей комнаты. Вот она там, родная, тёплая, солнечная. Вон его старые лыжи на лоджии, трёхлитровые банки на шкафчике. Стёкла лоджии мутные, грязные - мама ещё в апреле вымыла бы их, а эта...
   Лён сосредоточился и совершил перенос в пространстве - пока ещё он должен видеть место, куда собирается переместиться. Возникнув на лоджии, он чертыхнулся, попав ногами во всякое барахло, наваленное на полу. Облупленный трёхколёсный велосипед отлетел в сторону, попав в какой-то тюк с тряпьём. Раньше здесь было здорово сидеть в такую дождливую погоду и смотреть на улицу с большой кружкой чая. Потом Лён соверил ещё один перенос - за балконную дверь. Вообще-то ему было совершенно безразлично, есть кто дома, или нет - он в любом случае сделает то, что собирался - но всё же было приятно, что ему повезло не встретить никого из этй новой семьи.
   Вдохнув пропахший мочой и пылью воздух бывшей своей комнаты, он окончательно понял, что дом этот больше не его. Достаточно иллюзий. Он уходит, и уходит в гораздо лучший мир, так что пусть эти наслаждаются...
   Компьютер сдох, что, впрочем, не имеет никакого значения - в Селембрис нет электричества, так что про виртуальные игры придётся забыть навсегда. Лён без сожаления отвернулся от своей любимой машины - рвать концы, так рвать. А что ещё ему дорого в этом доме? Ни одной маминой вещи не взять - всё прибрала к своим слабым рукам Рая. Ничего не осталось и от Семёнова - что не загребли Верка с Евгением, то поимели новые хозяева.
   Брезгливо скинув с дивана мокрый сиканый ком, он бросил отмыкающее слово и открыл диван, в котором лежали последние его сокровища. Одежда ему больше не нужна - из всего он вырос, к тому же на Селембрис носят всё другое. Откинув в сторону постельное бельё, подушку и одеяло, он вытащил то за чем пришёл - дорожную замшевую сумку, в которой хранились волшебные вещи, найденные в поиске. Закинув сумку на плечо, он увидел и ещё кое-что: целлофановый пакет с фотографиями из прошлого. Там были все - и мама, и Семёнов, детские снимки с Федькой, и кадры из прошедшего лета, когда они так счастливо провели с Наташей целый месяц в деревне.
   Лён хотел было присесть да посмотреть, как вдруг дверь тихо отворилась, и в проёме возникло бледное видение - Рая Косицына собственной персоной. С вытаращенными в испуге глазами она вплыла в комнату - из-под яркого Зоиного халатика выглядывала на ней застиранная ночная сорочка.
   "Наверно, приняла меня за привидение!" - со внутренним смешком подумал Лён. - Не ожидала, думала: избавились"
   Злость овладела им, и он, повинуясь мстительному чувству сделал то, что мгновенно пришло ему в голову: провёл по себе иголкой и облачился в дивоярские доспехи, потом засунул пакет в сумку, а через секунду испарился. Вот будет смех, когда Рая будет уверять Петровича, что видела привидение!
  
   Оказавшись на улице, Лён был уже без доспехов, а снова в своей толстовке и джинсах. Было холодно, и он обежал дом. Дверь подъезда повиновалась его слову - а раньше ведь пришлось бы ждать, пока кто-нибудь войдёт!
   Федьки дома не оказалось.
   - Ты кто? - спросил опухший Бубенцовский-старший, он был небрит, в трусах и зевал. Мужик явно заливал все выходные, и теперь страдал от похмелья.
   - Нету Федьки. - ответил мужчина. - Гулять он пошёл. У них в школе сегодня дискотека на всю ночь.
   Уже закрывая дверь, он вдруг вспомнил:
   - Это ты, Косицын? Когда же ты так вымахал? В прошлом же году совсем мальчонка был!
  
   Значит, в школе дискотека? С каких это пор? Раньше директриса ни за какие бабки не соглашалась на дискотеку - всё разорят! Или это новые моды пошли, вроде кабинета магии?
   Добежав до школы, Лён так же легко миновал все препоны в виде закрытых дверей и охранника. Он навёл на себя покрывало незаметности и в виде лёгкой тени проскользнул в вестибюль школы, которая столько лет воспитывала его. В школе явно шло веселье - в спортивном зале гремела музыка и слышался многоголосый шум.
   В своём обычном виде он вошёл в зал - не хватало только, чтобы на него налетали пары. Обходя стоящих у стены, Лён ловил на себе любопытные и изумлённые взгляды - его даже откровенно сторонились.
   "Боятся, что я на них наброшусь и покусаю." - усмехнулся он.
   Федьку нашёлся почти сразу - он стоял в толпе одноклассников и бросал завистливые взгляды на девчонок.
   Одноклассники бросились к нему с расспросами, но Лён уже отстранился от школьной темы - ему уже было с ними скучно. Только Федька, старый друг, был ещё ему дорог.
  
   - Я всё понял. - сказал Бубен, выслушав его. - Я рад, что ты вывернулся. Впрочем, я и не сомневался. Значит, уходишь навсегда? Само собой, я бы тоже ушёл.
   Но на приглашение посетить Селембрис в последний раз он покачал головой. Нет, не то, чтобы не хочет - хочет, конечно... Только, как бы это правильно сказать, он теперь решил жить иначе. Волшебная страна это здорово, но жить-то ему придётся здесь. После прошлой зимы, когда они с Костяном побывали в Селембрис, он целый год был, как одурелый - всё мечтал. Такая это отрава - Селембрис. После этого жить обычной жизнью тошно до невозможности. Так вот, он это пережил, и больше не хочет. Теперь он понимает, что ему всё время втолковывал отец: жить он будет так, как сумеет себя обеспечить. Так что, Федьке не мечтать надо о принцессах, а хорошо учиться, чтобы потом поступить в институт, а то придётся в армию идти. А папка только тогда платить будет за него, когда он покажет результат. Так что, никакой Селембрис.
   Так и закончился разговор со старым другом - Федька смотрел в сторону, чтобы скрыть фонарь на скуле. Наверно, папаня спьяну приложил.
  
   Костика он нашёл в толпе танцующих. Высокий Чугун выделялся даже среди старшеклассников, да и был, пожалуй, старше них. Светловолосый парень - он перестал стричься под ноль - медленно кружил с высокой плотной девушкой с завидной косой ниже попы. Когда пара повернулась, Лён ошеломлённо прошептал:
   - Забава!
   Слегка конопатая сероглазая девица с большим румянцем на пухлых щеках была до изумления похожа на Забаву Потятишну! Когда же Костик повернулся лицом и поднял свои томные очи, то радостно встрепенулся при виде Лёньки.
   - Вернулся!
   Он вытащил друга и барышню в коридор, познакомил их:
   - Оксана! Лёнька!
   - Здоровеньки булы. - сочным альтом произнесла девушка, крепко пожимая Ленькину ладонь своей широкой ладонью без всяких маникюров.
   "Вот это девушка!" - восхищённо подумал тот, а Чугун так и не сводил глаз со своей красавицы.
   Так что не стал Лён предлагать ему последний визит в волшебную страну - тот, как и Федька, перемаялся Селембрис.
  
   Попрощавшись с Костиком, Лён отправился на выход - больше здесь делать было нечего. Но тут навстречу ему попалась шишига.
   - Так он их тут всех оставил?! - изумился Косицын. Надо было срочно ликвидировать весь магический зверинец, не стоило без присмотра оставлять неприрученный полтергейст. Это Лембистору плевать - демон всё-таки!
   - Иди сюда, дневничка поешь. - позвал он дурацкую зверюгу. Любимым лакомством шишиги были дневники с двойками и длинными комментариями красной пастой. Переправив нелепое животное в Селембрис - откуда только Лембистор выкопал такое! - он пошёл дальше. Требовалось отыскать Малюту - подлец обитал тут с прошлого года, и явно набрался хитрости - это вам не простота в чешуях!
   Лён шёл по коридорам, снова прикрывшись завесой незаметности - просто серая тень на блеклом фоне стен - коридоры были пусты, и только у входов в рекреации дежурили учителя. Надо думать, директриса сумела оградить школу от варварских посягательств - на время дискотеки вход на верхние этажи закрыт.
   На втором этаже дежурила Маргарита Львовна, или Маргуся. Когда-то она была Лёньке врагом, теперь же он увидел немолодую, усталую и больную женщину. Она стояла у окна и смотрела на улицу.
   Маргарита Львовна всё же услышала какой-то посторонний звук - она обернулась, ища его источник, недоумённо оглядела пустой коридор и снова повернулась к окну. Лён тихо прошёл мимо, чтобы не тревожить её.
   Минуя кабинет физики, он услышал голоса и вспомнил: что-то говорили ему про то, что в кабинете Карпа откуда-то возник волшебный кран с выпивкой! Тогда Лён посмеялся этому, а теперь вдруг понял: да это же как раз его, Лёнькина работа! Ведь был тогда урок магии, когда все, как идиоты старались превращать воду в вино, а он был занят и провёл пассы кое-как! Да, тогда ему ещё двойку поставили по маги! Это ему-то, который так мастерски обращает воду в вино! Он в тот раз совершенно неконкретно сделал пасс и промахнулся, а ведь за стеной кабинета прикладной магии как раз находится лаборантская физика! Так вот куда пасс ушёл, а поскольку он решил, что обращения не совершилось, то и не завершил действие! Вот отчего физик, с физруком и завхозом уже полгода не просыхают!
  
   Лён незамедлительно вторгся в кабинет физики. Глазам трёх пьяниц предстала дикая картина: ученик, которого не должно быть в школе, прошёл через запертую дверь. Не обращая внимания на физика, стоящего с огурцом в одной руке и стаканом в другой - Карп Полумудрый как раз произносил особенно витиеватый тост, только забыл начало - ученик прошёл к крану и открыл его. Вместо воды потекла какая-то мутная гадость с запахом гудрона - неудивительно, что у троицы был такой нездоровый цвет лица и совершенно косые глаза! Косицын что-то шепнул, сделал неуловимый жест рукой и закрыл кран. Потом вышел.
   - Однако. - сказал завхоз.
   Дальнейшее их поразило: в кране больше не было выпивки!
   - Это был сон. - качаясь и глядя перед собой стеклянными глазами сказал физрук. - Это был прекрасный сон.
   А Карп походкой сомнамбулы прошёл к двери и неуверенно поторкал её.
   - Заперто. - потусторонним голосом сказал он.
   - Мужики, бросаем пить. - нетвёрдо предложил завхоз.
   Все трое вернулись к солёным огурцам и уставились на них, как на привидения. Огурцы, однако, не собирались исчезать, зато, наоборот - в дверь, в запертую дверь, снова вошёл Косицын. Не обращая внимания на обалделые взгляды мужиков, он быстро обвёл руками вокруг головы Карпа Полумудрого, провёл ладонью по его спине, и то же самое быстро проделал с остальными двумя. А потом просто испарился с места.
   Физрук Евгений Викторович закатил глаза и повалился на пол, Сан Саныч мелко закрестился, плюя себе на левое плечо, а физик, как человек твёрдых атеистических убеждений, остался верен своей партийной закалке - он заторчал столбиком. Ощущения его были необыкновенны: такое впечатление, словно весь алкоголь, какой был, испарился из его организма - весь многолетний запас дубильных веществ! - отчего в голове вдруг отчётливо зачирикали птички.

***

   - Иди сюда, Малюта. - позвал Лён таракана.
   - Чего тебе? - невежливо отозвался тот из-под батареи.
   - Домой пошли.
   - Мне и здесь хорошо. Вот погоди маленько - устроим вам мировую революцию.
   Комок голубого огня в момент перенёс наглое насекомое обратно в Селембрис, потому что для современного мира Земли даже один такой разумный таракан - слишком много.
   - А мы всё равно вам покажем кузькину мать! - заорали тараканы, бросаясь врассыпную. Но, следующий пасс развеял все их диковинные способности к речи - нет Малюты, и идея мировой революции испарилась.
  
   - Шмурты! - звал по закоулкам Лён. Астральные крысы не откликались, зато навстречу ему попался уже знакомый господин - тот самый человек, с которым сегодня утром разговаривал Лембистор.
   - Ну, как я тебе? - хвастливо спросил Павел Андреевич, поворачиваясь своим кругленьким невысоким тельцем.
   - Не очень. - признался Лён, соображая, что ведит перед собой уже не магистра из Кризисного Центра, а воплощённого Лембистора.
   - Это пока. - пообещал маг. - Потом я поправлю эту тушку. Дрянь, конечно, тело. Больной весь: гастрит, одышка, лысина эта дурацкая. Эх, как жаль дока Сарантору! А какой был Ромуальд! Ну ладно, ты тут, небось, за кем пришёл? Сегодня ведь такая ночь! Я тоже полечу! Впервые за столько-то лет! Какое блаженство! Ты кого решил позвать? А, догадался: Базиля, конечно! Хороший молодой человек. Я вообще-то его себе присматривал, но не решился - очень уж чистая душа. Ладно, так и быть, пойду, попрощаюсь с педагогами.
   Развесёлой походочкой магистр направился по коридору, а навстречу ему выскочила стая матерящихся шмуртов - те спешили на дискотеку.
   - Пардон, мерзавцы. - окликнул их Лембистор. - Я вас породил, я вас и врожу!
   Одним движением он закрутил над шмуртами голубой вихрь - тот подхватил астральных крыс и рекреация моментально опустела.
  
   Базиль! Ведь он так и не успел поблагодарить Базилевского - очень уж быстро всё произошло. Только утром он шёл, весь издёрганный от неудач, с остатками мути в голове, и вдруг узнаёт, что всё сладилось даже без всякого Погружения. Мог бы он, конечно, отстоять Чумаковича, да не стал - когда-то Жребий должен кончиться. А последнее погружение было хуже всех! И вот он свободен - душа поёт! Или это в предвкушении полёта в Вальпургиеву ночь? Вот куда весной ведьма улетала!
   Но на месте ли Базилевский? Вот жаль будет, если его нет в школе - нет времени искать.
   К сожалению, опасения оправдались - кабинет был заперт. Не зная, что ещё можно придумать и кого позвать с собой в полёт, Лён медленно спускался по лестнице с третьего этажа - как всегда, не по той. Он забыл, что остался неприкрыт, и опомнился лишь когда встретился глазами с Маргаритой Львовной. Тёмные глаза педагога, обведённые нездоровыми кругами, внимательно смотрели на него, а Лён не знал, что сказать - его тут не должно быть.
   Маргуся неожиданно словно оттаяла: взгляд её потеплел, она словно почувствовала облегчение. Чуть синеватые губы, без следов губной помады, едва шевельнулись, образуя слабую улыбку на этом замершем в тайном ожесточении лице. Она всё поняла и прощалась с ним, и он тоже в несказанном облегчении улыбнулся ей, уходя навсегда.
  
   В вестибюле ему встретился Базиль.
   - Ты чего, пришёл на дискотеку? - удивился тот. - Смотри, директрисе не попадись.
   Базиль выполнял ответственное задание - следил вместе с ночным сторожем Романычем за тем, как старшеклассники покидали школу после дискотеки. Нельзя допустить, чтобы кто-то вздумал шататься по школе.
   Директриса издала повеление, чтобы все учителя, у кого нет маленьких детей явились на это ответственное мероприятие и дежурили по этажам с небольшими перерывами на чай. Только получилось так, что дежурить отправили молоденького Базиля, да ещё Маргарита Львовна не изъявила желания сидеть в компании коллег - она одна честно исполняла свой долг. Так что, из всех педагогов сегодня трезвыми были лишь Маргуся да Базиль. Ах, пардон, а три гиганта духа в лаборантской у физика! Да, они ненадолго протрезвели.
  
   - Кирилл Никонович. - просто сказал Косицын Базилевскому, отведя его в затемнённый коридор.
   - Кирилл Никонович. - сказал он, доставая из-за пазухи лёгкий узорчатый фиалец с густо-бордовой жидкостью, - вы помните, как я показывал здесь чудеса?
   Базиль кивнул, хотя и до сих пор сомневался в увиденном, но свидетельство всего класса!
   - Если что и будет в вашей жизни, как мага, что-либо удивительное, то это может произойти только сейчас. - каким-то странным голосом произнёс Косицын, глядя ему в глаза своими яркими глазами. Он выставил перед собой ладонь, и на ней с лёгким звоном возникли две маленьких хрустальных стопки.
   - Вот это вино. - продолжал тот, разливая из фиальца густое тёмное вино, - Особенное вино. Его случается пить в моей волшебной стране только в Вальпургиеву ночь. Поэтому я спрашиваю вас: хотите ли увидеть чудеса прежде, чем мы расстанемся навсегда. Меня ждёт моя страна - Селембрис, но, уходя, я хочу вам показать то, чего вам не покажут десять тысяч "магов" из вашей братии, ибо вы не маг, Кирилл. Вы не маг.
   Кирилл невольно взял стаканчик - до того он был очарован этой естественной магической простотой - и понюхал содержимое. Пахло не просто вином, а чем-то волнующе чудесным.
   - Ощущаете аромат? - заметил ученик. - А вот мне столько лет он казался просто омерзительным. Это потому, что я был несовершеннолетним и не годился для полёта. Для этого надо быть взрослым магом. Сегодня я праздную совершеннолетие.
   - У тебя день рождения? - встрепенулся Кирилл.
   - Да. - ответил Лён. - Я родился в ночь на первое мая. Мне восемнадцать лет.
   - Тогда отпразднуем твоё совершеннолетие. - шутливо откликнулся Базиль.
   Они выпили чудесный нектар на брудершафт, и Базилевский ощутил, как по его телу стремительно разнёсся горячий ветер, а потом он мягко провалился в темноту.

***

   - Сейчас явятся, голубчики, пьяные в стельку. - язвительно сказала Любовь Богдановна Осипова. Она была раздражена этим дурацким дежурством, которое им впарила директор. Сидела бы сейчас дома, смотрела бы сериал! Так нет ведь - иди и бди, а то выговор влепят! Самодурство! В кои-то веки Вероника позволила в школе устроить дискотеку в конце года, так надо было сделать из неё концлагерь!
   Впрочем, каторга закончилась: дискотеку прикрыли в десять часов вечера, учеников отправили за дверь, вход заперли, поставив сторожить Романыча, а сами учителя теперь собирались в кабинете директрисы, чтобы отметить наступающие четырёхдневные праздники. Запаздывала лишь Вероника, а завуч уже выставила на стол никелированный чайник и доставала стаканы. Осталось только быстро тяпнуть на дорожку да расходиться по домам.
   - А правду говорят, что у Карпа в кабинете кран с выпивкой? - оживлённо спросила физручиха Стэлла Романовна по прозвищу Квазимода. Её желтушные глазки, глубоко ушедшие в морщинистые веки, так и засверкали - она обожала подглядывать за своим коллегой, физруком Евгением Викторовичем.
   И тут он входит в кабинет директора собственной персоной - абсолютно трезвый и удручающе печальный. Следом вошёл со скорбной миной физик, а за ним неизменный член вдохновенного трио - завхоз.
   - Что с вами?! - испугалась при виде мужчин завуч Кренделькова Изольда Григорьевна. - Как будто привидение увидели!
   От этой реплики все трое съёжились и уселись у стола с чайником, печеньем и стаканами.
   - Какие же привидения в наш век науки? - безмятежно ответила биологиня Вакуоля, она же Наталья Игоревна Матюшина, скандально известная нынче тем, что сумела вывести в своём кабинете всего за три дня настоящего гомункула. Оттого она так старалась отвести от себя всяческие подозрения в идеологически вредных суевериях. Чтобы снискать к себе расположение директора, она теперь усердно выполняла свои обязанности, вот и теперь пускалась в обход школы в два раза чаще нужного, не забывая особенно проверить свой кабинет. Оттого и настроение у неё было безмятежное.
   - Шишигу видели? - спросили у мужчин.
   - Нет, не видели. - дружно отвечали все трое.
   Все учителя сидели вокруг стола Вероники Марковны и ждали прихода директора. И вот озабоченная Вероника Марковна прошла в кабинет и закрыла дверь.
   - Шмуртам еды оставили? - спросила она у завуча.
   - Оставили. - отвечала та. - Им до утра не слопать.
   - Где таракан?
   - В столовой. Мы под дверью щель законопатили.
   Тогда директриса села к столу, взяла в руки чайник и деловито сказала:
   - Ну, поплыли.
   Все дружно сдвинули стаканы.
  
   - А что Маргарита Львовна не пожелала принять участие в собрании коллег? - ехидно спросила словесница Осипова.
   - Презирает нас. - добродушно отозвалась Вакуоля - она уже погрузилась в нирвану и, покойно сложив ручки на животе, созерцала свой внутренний мир.
   - Хочет показать нам, какая она правильная. - поддакнула физручиха Квазимода. Она от выпивки раскраснелась и заблестела глазками.
   - Зачем вы так? - укорила коллег завуч Кренделючка. - Она просто не хочет. У неё сердце больное.
   - Чего там больное! - презрительно отозвался физрук Евгений Викторович, снова обретя душевное равновесие. - Всё трясётся за своего сыночка - боится, в армии его загоняют. Знаем мы таких: ой, тити-мити, сыночка моя!
   - Вот оно, бабское воспитание! - поддержал товарища Карп Полумудрый, большой любитель анекдотов про армию и царящие в ней нравы - он был убеждённым сторонником пользы дедовщины, считая, что это явление способствует очищению нации от слабых элементов.
   - Да. Наша Маргарита Львовна стала очень странной. - согласилась завуч. - Я видела, как она гуляет с ребёнком сожительницы своего сына. А ведь молодые даже не женаты.
   - Чего там! - обрадовалась поддержке физручиха. - Я слышала, она зарплату ей отдаёт, словно законной снохе! Зачем? Ведь они же чужие!
   - А я бы и законной не отдала. - твёрдо заявила Осипова. - Думают они, если ребёнка родила, так сразу героиня!
   Педагоги ещё раз налили и выпили, тогда под действием алкоголя разговор закрутился ещё азартнее и всё крутился вокруг Маргуси. Странности Маргариты всем так и кололи глаза. Зоркие коллеги подметили постоянное внутреннее напряжение Маргариты - похоже, что она, как мифический атлант, пыталась душевным усилием сдержать судьбу.
   - Нет уж, если кому написано на роду утонуть, тот не будет повешен! - авторитетно рассуждала физручиха.
   - Наоборот. - поправила её Вакуоля. - Только зря всё это. Судьбы нет - это просто предрассудки. Никто не знает, что будет завтра, а если и догадывается, то это просто закономерное следствие наших поступков. Не именно наших, а вообще.
   - Есть судьба. - упорствовал завхоз. - Если кому предсказано, так он не отвертится. Судьба даёт людям знаки, только они не понимают.
   - А прошлогодний полтергейст - это знак судьбы? - насмешливо спросила атеистка Осипова. - Ведь, если так, то ждёт нас нечто особенное.
   Все невольно поёжились и посмотрели на Веронику Марковну, которая до этого момента не вторгалась в разговор.
   - Ну вот, дотрепались. - недовольно произнесла она.
  
   - А вот и я! - раздался голос от двери.
   Все подпрыгнули на своих местах и обернулись. У входа в кабинет стоял сияющий магистр Чумакович.
   - Очень хорошо, что вы явились. - сурово ответила Вероника Марковна. - Ваш астральный зверинец уже всех достал. Обещали избавить, а мы весь год шмуртов да тараканов кормим. Шишига обожрала библиотеку.
   - Аллюр - три креста! - охотно согласился магистр, подруливая к столу. - А это что у нас?
   И он показал публике зажёванную резиновую игрушку голубого цвета - была шишига - и нет её! Где таракан? Да нет его - он обратно в астрал свалил. Да-да, и шмурты тоже.
   - Тогда чего же?! - радостно воскликнул завхоз Сан Саныч, вытряхивая из проклятой корзинки весь запас шоколада. - Тогда в закусь всё! Вероника, налей товарищу шаману нашего чайку!
   - Друзья мои! - торжественно воззвал магистр. - Я предлагаю вам выпить за первое мая!
   С этими словами он извлёк из внутреннего кармана красивую бутылочку с фигурной пробкой.
   - Ух ты, коллекционное! - восхитился Сам Самыч. - Только маленькая очень.
   - А нам больше и не надо. - ответил маг, разливая по стакашкам действительно чудесное вино.
   - И где вы, маги, такое берёте. - позавидовал физрук Евгений Викторович.
   - Да прём тайком у одной хорошей дамы. - небрежно ответил маг, но тут же спохватился и снова воззвал:
   - Друзья, давайте встанем и выпьем это вино особенным образом!
   - Это как? - ехидно поинтересовалась Квазимода. - Через ухо, что ли?
   Магистр радостно расхохотался. И вообще его присутствие словно разогрело атмосферу - все стали веселы и оживлённы.
   - О, нет! Давайте выпьем по-нашему, по-магическому!
   И он жестом приглашения протянул над столом руку. Невольно все потянулись к этой пухлой ручке, и Павел Андреевич первым подал пример, поднеся стакан ко рту и глядя на всех слегка сумасшедшими глазами. Обаяние этого маленького человечка было столь необыкновенным, а запах вина столь восхитительным, что все не колеблясь приняли весёлую игру.
   - Вместе: раз, два, три!
  
   Секретаршу Валентину не позвали на маленький сабантуйчик в директорском кабинете, отчего она была слегка обижена - всё же сколько лет служила! Да только у Вероники Марковны субординация по рангам соблюдается крайне строго - на попойку к педагогам секретаршу не приглашали никогда. И вот она сидела на своём обычном месте под пальмой и складывала бумаги. Внезапно её внимание привлёк какой-то странный свет, пробившийся в щель под дверью в директорский кабинет. Что-то засияло слегка голубоватым светом, а вслед за этим оборвался неясный гул учительских голосов.
   Заинтригованная Валентина поднялась со своего места, подкралась к директорской двери и, затаив дыхание, стала подслушивать. Из-за двери ни звука.
   Тогда недоумевающая секретарша слегка приотворила дверь. Заглянув в помещение, она распахнула дверь шире, вошла и несколько мгновений безмолвно созерцала пустой кабинет и остатки пиршества на столе. Потом подошла к окну и осмотрела рамы. Потом заглянула под стол. Зачем-то понюхала стаканы. И вышла деревянным шагом прочь.
  
  

Глава 22. Под пьяною лозою

  
   Вокруг была какая-то странная и незнакомая местность - сухая почва растрескалась под палящим солнцем, вдали бледной зелёной тенью топорщились кустарники, и только за пределами этой солончаковой пустыни, в неподвижной дымке стояли горные цепи.
   Все трое - физик Капр Полумудрый, физрук Евгений Викторович и завхоз Сан Саныч оглядывались по сторонам, устойчиво пребывая в состоянии полной прострации. Солнце жарило так безжалостно, что на лысой голове завхоза появилась испарина. Он всё с тем же отшибленным выражением в лице обратился к Карпу и попытался потыкать его пальцами - не привидение ли? Трое людей принялись ощупывать друг дружку, всё ещё не веря реальности происходящего. Но - увы! - всё это было подлинной правдой: они внезапно втроём перенеслись в совершенно незнакомое место.
   Карп Полумудрый пытался что-то сказать, но вся его словоохотливость испарилась, он лишь вытаращил склерозные глаза и указал товарищам по несчастью на что-то в стороне.
   Ничего особенного там не оказалось - просто сидел на большом тёмном камне крупный угольно-чёрный ворон и посматривал на людей подозрительным взглядом.
   - Меня глючит. - наконец, нашёл слова физрук Евгений.
   - И меня. - признался Сан Саныч.
   - Розовых слонов встречал, зелёных чертей видел, но чтоб такое... - покачал головой Карп Полумудрый.
   И тут у физрука случился приступ: он побледнел, разинул рот и принялся с паническим видом тыкать пальцем во что-то за спиной товарищей по несчастью.
   Товарищи обернулись и тоже затряслись: ворона на камне больше не было, зато на широком валуне в небрежной позе развалился какой-то господин странной наружности. Худощавый молодой человек в чёрной одежде средневекового покроя, в остроносой обуви с любопытством смотрел на трио. На голове его была чёрная шляпа с прижатыми по бокам полями, отчего казалось, что спереди и сзади его голова украшена острым чёрным клювом. Бойкие глаза весело оглядывали остолбеневших от изумления мужчин.
   - Ну и повезло мне нынче. - насмешливо сказал он, переводя блестящие глаза с одного на другого. - Я сам любитель выпить, но таких алкоголиков в компанию к себе не звал. Мужики, кто над вами пошутил так, что подсунул вас ко мне в компанию в такое время?
   Не получив ответа, он легко соскочил с камня и нахальной походочкой направился к друзьям. Оказался он ростом невысок, и в талии весьма тонок. Лицо его было очень худощавым - даже скулы выделялись над впалыми щеками, но яркие глаза и подвижные брови отчётливо давали знать: на здоровье сей молодой человек не жаловался. Среди сутулого долговязого Карпа Полумудрого, лысого, одышливого завхоза и красноносого физрука он выглядел, как щегол среди куриц.
   - Ну что, раз так получилось, значит - судьба. Добро пожаловать в Вальпургиеву ночь! - заявил незнакомец, стоя меж троих мужиков. Он деловито подтянул свои несерьёзные чёрные колготки - за них можно было принять то плотное трико, которое обтягивало его поджарый зад - расправил длинные фалды и весело оглядел молчащих гостей.
   - С чего начать? - задумался весёлый господин, не получив от них ответа. - Я собирался прошвырнуться по старым местам, стряхнуть пыль с воспоминаний, начать весёлую попойку.
   - Какую попойку? - оживился Евгений.
   - А, у нас голос есть! - обрадовался чёрный господин и вместо ответа звонко ударил в ладоши.
   Тут земля под ногами всех четверых заколебалась, трещины быстро разошлись, и из бесплодной глубины полезли на белый свет белый три массивных глыбы. Не успели гости придти в себя от изумления, как обнаружили, что прямо перед ними сидят на сухой почве три огромных жабы, в холке они были высотой метра полтора, и то вприсядку! Земноводные невозмутимо шевелили щечными мешками, а их золотисто-крапчатые глаза безразлично смотрели на людей. От них исходил странный запах - не противный и не приятный, а что-то вроде ила.
   - Ну, вот вам и скакуны! - заявил незнакомец, хлопая одну из жаб по широкой выемке на спине как раз за буграми глаз - та походила на естественное седло. - Садитесь, господа, садитесь. Ах, да! Я же забыл представиться! Обычно все меня зовут Вещуном, но я прощаю им ошибку - слишком многое кануло в прошлое. А нынче я намерен пробежаться по истокам, и путешествие обещает быть приятным.
   С этими словами он щёлкнул пальцами, и непонятно откуда на земле возник ещё одно земноводное - гигантский тритон чёрно-жёлтого цвета.
   Вещун резво вскочил на диковинного скакуна и обернулся к своим спутникам.
   - Ну, что вы ждёте? - нетерпеливо спросил он. - Думаете, я до ночи буду с вами прохлаждаться? У меня обширная программа, и я намерен оттянуться по-полной. Так что, торопитесь, господа.
   Он выкрикнул в знойный воздух что-то непонятное, и тут жабы ловко поддели троих мужчин своими тупыми мордами, подбросили их в воздух и в результате каждый оказался сидищим на спине у животного, как раз в широкой выемке за головой. Кожа у жаб оказалась, против ожидания, совсем не противной, а как раз наоборот - чуть влажной, прохладной и бархатистой.
   - Полетели! - крикнул Вещун, и все три жабы вместе с тритоном волшебным образом оторвались от солончака и высоко вознеслись, а затем вся четвёрка взяла курс на северо-запад.
  
   - Держитесь! - весело прокричал чёрный наездник на тритоне. И совершенно обалдевшие мужики поспешно ухватились за бугры на жабьей коже.
   Внизу картина странно изменилась - ни следа иссушенной пустыни, зато появилась яркая весенняя зелень, замелькали лесные озера - так быстро неслась четвёрка над землёй.
   Изумление было столь велико, что даже перестало помещаться в голове - гости Вещуна стали с интересом осматриваться по сторонам. А посмотреть было на что - непуганая мать-земля, радостный простор, светлый и счастливый мир! Гигантские дубы - куда там тому, что вырос в спортивном зале! - стаи птиц, чистый воздух, буйное цветение весны. Пьянил сам воздух, пронизанный солнцем, восходили от земли душистые пары, гулял весёлый ветер.
   Чёрный господин направил своего скакуна выше, и вся необычная четвёрка взмыла над облаками. Как ни странно, холода там не ощущалось, а ведь они наверняка поднялись на высоту, на какой летали самолёты! Но полёт над белоснежным морем пышных кучевых облаков скоро прекратился, и жабы во главе с тритоном нырнули в образовавшуюся прореху. Но, Боже мой, отчего же стало так темно?! Куда девалось весёлое солнце, отчего промозглый холод всё более охватывал троих людей по мере снижения. В добавок ко всему в воздухе начали кружиться снежинки. Четвёрка неслась сквозь непроглядную мглу к тёмной земле, на которой лишь изредка мелькали блескучие пятна.
   - Замёрзли, небось?! - крикнул, оборотясь на своём тритоне, Вещун. - Да это вам не май месяц, это вам ноябрь!
   Снежная пелена сменилась на мелкую порошу. Ещё ниже - и они опустились на заиндевевшую землю. Карп Полумудрый, Евгений и Сан Саныч оторопело огляделись. Вокруг, насколько было видно глазу, простирался явно зимний пейзаж - в ночной мгле угадывались длинные стройные ряды каких-то растений, утративших свою листву. Заботливо подвязанные к шпалерам, они образовывали ровные, далеко уходящие ряды. С вершины холма, на котором высадилась необычная эскадрилья, виднелись уступами снижающиеся тихие по-зимнему сады. И тишина необыкновенная, лишь звёзды дивно светят в вышине.
   - Да это ж виноградник! - шёпотом удивился Сан Саныч, обследовав наощупь одно из растений. - Чего ж они ягоды-то не собрали?
   - Тихо! - шепнул им Вещун и таинственно махнул рукой, приглашая за собой.
   Тут мужики обнаружили, что их таинственный спутник позаботился о них - на всех троих сами собой образовались сравнительно тёплые одежды, только странного покроя. На долговязом физике красовалась роба с пелериной, а на голове - шляпа с широкими обвисшими полями. На шее его намотан клетчатый шарф, а ноги обуты в тяжёлые и неудобные ботинки. Физрук Евгений нарядился в стёганый ватный редингот и имел на голове цилиндр, а низенький Сан Саныч - облачился в некое подобие длиннополого пальто из валяной шерсти, от которого к тому же пахло конюшней. Лысенькая голова его была заботливо укутана шарфом домашней вязки с надетой поверх фетровой шапкой. Пока все трое оглядывались и ощупывались, быстрый Вещун перетащил их через три межи, и воздушные путешественники притаились под замёрзшей лозой.
   Сан Саныч тихо сорвал ягодку и сунул в рот. Мороженая виноградина захрустела на зубах, отдавая на язык необыкновенно чудную сладость с привкусом морозца. Ягода привялилась, утратив большую часть влаги, а аромат её усилился под действие холода.
   - Сладко? - блестя белыми зубами, осведомился провожатый. - Вот то-то же! Так что, молчите и смотрите - они идут!
   - А кто идёт? - вовлёкся в таинственное приключение Евгений - он вообще был очень впечатлителен.
   - Сборщики! - с тихой радостью сообщил им Вещун.
   И мужики притихли, глядя большими глазами на появившиеся в дальнем конце межи фигуры в тёмном с фонарями в руках. Разглядеть их толком было невозможно. Протяжная песня на незнакомом языке коснулась их слуха. Но, странно - показалось всем троим, что сборщики больно уж маловаты ростом. Уж не детей ли эксплуатируют в этой необразованной стране?
   - Сейчас мы видим. - голосом гида, но очень тихо, проговорил Вещун. - выход немецких гномов для сбора урожая мороженого винограда. Да, мы наблюдаем самое начало процесса образования напитка богов - айсвайна или ледяного вина. Вам, алкоголики, полезно знать волшебную тайну вина. Здесь, на холмах Рейна, возникло благородное ауслезе - дитя, родившееся от союза мороза и тепла. Что ни глоток чудесного напитка - то вкушение подлинного дара матери-природы. Трудолюбивый подземный народец - немецкие гномы - открыли тайну замёрзших ягод винограда. Они придумали ледяные прессы и точно знают, в какой момент следует идти на сбор замёрзших ягод, что нагуляли в своём холодном сне запас здоровья и долголетия. Ибо, как сказано в Писании: "Вино полезно человеку, если пить его умеренно. Что за жизнь без вина? Оно сотворено на веселье людям. Отрада сердцу и утешение душе - вино, умеренно употребляемое вовремя." Ветхий Завет, книга Сираха, глава 31.
   - Во чешет! - изумлённо шепнул Евгению Карп Полумудрый. - Такой тост! Записать бы надо!
   - Лежите и не шевелитесь! - шикнул на них Вещун, охватывая всех троих широким движением, словно покрывал их невидимым покрывалом.
   Послышался слабый скрип сухого снега, и перед глазами лежащих в засаде людей появился невысокий крепыш, укутанный поверх шляпы и коротенького зипуна широкой женской шалью. Свет фонаря осветил серьёзное лицо с носом-картошкой и маленькими глазками. Из платка торчала настоящая мужская борода. Внимательно осмотрев лозу, гном поставил горшок с углями наземь и притянул тростью одну ветвь. Попробовав ягоды, он удовлетворённо кивнул и под тихую песню начал срезать грозди, складывая их в корзинку. Обобрав ягоды, он направился к другой лозе и точно так же произвёл тщательный осмотрт. На глазах у притихших людей он ловко очистил несколько растений. Откуда-то донёсся далёкий свист, и гном мгновенно испарился с глаз со своей корзинкой, полной мороженого винограда, и фонарём.
   - Вот это да! - блестя глазами, поделился впечатлениями Сан Саныч. Он сдвинул шапку вместе с шалью, сам похожий на гнома, и потянулся к винограду - набрать втихую, пока никто не видит. Но, тут послышались грузные человеческие шаги, и показался свет фонаря.
   - Эй, Ганс. - с характерным немецким твёрдым произношением сказал чей-то голос. - Опять гномы напроказили.
   - А это значит, что пора собирать урожай. - ответил невидимый Ганс. - Вчера было ещё рано, а завтра будет поздно. Скорей в деревню - звать народ.
   И люди торопливо удалились, скрипя подошвами и освещая межу неровным светом масляного фонаря.
   - Вот так-то. - назидательно сказал Вещун. - Благодаря гномам, люди обрели рецепт таинственного ледяного вина, когда заметили маленькие следы среди заснувших в зиму виноградников - это гномы обирали мороженые ягоды, оставшиеся на лозе.
   - Попробовать бы. - мечтательно проронил Евгений.
   - А то нет! - обрадовался Вещун. - Зачем же я вас сюда притащил - любоваться, что ли?! Хватит тут мёрзнуть, нынче Вальпургиева ночь, а это просто экскурсия с познавательной целью!
   Он свистнул, и прямо к ногам людей шумно приземлились три жабы и тритон. Гид ловко вскочил на своего летучего коня, и мужики тоже осмелели - они уже без сомнений оседлали огромных жаб, и вся четвёрка ринулась в ночное небо. По пути с мужчин слетели, как прошлогодние листья, тёплые одёжки, воздух внезапно наполнился сырой весенней свежестью, а земля внизу утратила белый покров - природа словно перескочила из зимы в весну.
  
   Уже ничему не удивляясь и не пытаясь как-то объяснить это странное путешествие втроём с необычным провожатым, любящее выпивку трио с удивлением обнаружило, что оказалось, минуя все промежуточные этапы в каком-то тёмном подвале. Непонятно откуда идущий свет обнаруживал высокие каменные своды, сухие плиты пола и - главное! - длинный ряд дубовых бочек, стоящих вдоль обеих стен.
   - Винный погреб! - сразу догадался Карп Полумудрый, на то он он был и аристократ в душе, чтобы сразу признать в этом помещении хранилище благородных напитков.
   Вещун повёл всю компанию дальше, при том рассуждая:
   - Конечно, я хотел бы побывать в кабаке, но не могу же я вас одних оставить - последствия невозможно просчитать.
   Рассуждая так, он привёл всю троицу к стойкам с бутылками, запечатанные воском дула которых так соблазнительно торчали из стоечных амбразур. Тут же стоял деревянный стол на козлах с четырьмя стульями средневекового дизайна. Никакой закуски - только высокие стеклянные бокалы на низкой толстой ножке.
   - Вот это и есть знаменитое немецкое айсвайн - ледяное вино. - торжественно провозгласил Вещун, любовно разливая по бокалам тёмное густое вино. В центре стола сам собой образовалась маленькая глиняная плошка с горящим в ней фитильком, и под слабым светом этой лампы три человека с жадным любопытством следили, как таинственно мерцает винная струя, когда лилась она из покрытого пылью и паутиной тёмного сосуда в прозрачное стекло. Как она играла, как трепетала, словно бы живая, как издавала тонкий, страстный, дивный аромат! Какой был чудный звук от встречи тонкостенного бокала с дремлющим вином - как будто оно томилось в ожидании, когда коснётся жаждущего терпкой влаги языка!
   - Смотрите, слушайте, вдыхайте. - заговорил Вещун, катая тёмную волну по борту прозрачного тюльпана. - Вы слышите, как поёт щегол под благодатным солнечным лучом, как просыпается алая заря, как играет кровь лозы, как накопляет таинство земли, как томно предвкушает сахарную осень? О, этот аромат - века, спрессованные в дивное мгновение. Ты пьёшь, и сон земли рождает в твоих жилах и бурность жизни и радостную лень! Давайте, выпьем, спутники мои, за эту чудную весну, которой ради копила в долгом сне свою любовь священная лоза!
   Растроганные этим чудным спичем, трое мужиков благоговейно приложились к благородному вину, как будто в самом деле приобщались к вековым традициям чудесного искусства виноделов. Было ещё много чего - Вещун ходил в подвале, как у себя дома, доставал, показывал старые бутыли. Объяснял, рассказывал и пробовал со спутниками и упомянутое русскими писателями знаменитое рейнское вино, наливал им светлый аарский рислинг, который поначалу мужики посчитали дешёвой выпивкой, поскольку воспоминания бурной юности оставили в них совсем иные впечатления. Пробовали они и мозельское с берегов Саара и Рувера, выразительные Риванер и мягкий Сильванер из Наэ, Вайсбургундер и Шпетбургундер. Вкушали Португизер из Края Тысячи Холмов в районе древнего Вормса. Пфальценское белое Пино и редкие Сен-Лоран, солнечные вина двухтысячелетнего Миттельрейна, изумительное шпетлезе позднего сбора из богатого традициями Рейнгау, пробовали Пино-Гри с холмов Оденвальда - Леса Одина, баденские, заальские, саксонские мускаты, раскупоривали круглые франкфуртские бутылки, дегустировали швабский Троллингер.
   Евгений, который считал себя знатоком вин, удивлялся, что оказывается Рислингов великое множество в одной только Германии - что ни область то свой рислинг. Но, как ни пытался следовать советам весёлого гида, не мог отличить франкфуртского Рислинга от аарского или, скажем, вюртембергского.
   - Виночерпий, опять моя чаша пуста! - артистично декламировал Вещун, откинувшись на стуле. - Чистой влаги иссохшие жаждут уста, ибо друга иного у нас не осталось, у которого совесть была бы чиста! Так сказал один мой друг по имени Омар Хайям, и у меня нет причин не верить ему.
   Удивительное дело, после всех этих проб и дегустаций мужики не были пьяны, а только ощущали приятное тепло в теле и лёгкость в голове.
   - Однако, аппетит мы нагуляли в этом чудном Иоганнесбургском замке, теперь недурно бы пойти и всей компанией закусить. - озабоченно заметил обаятельный Вещун. - Ибо, как сказал мой друг Плутарх, человек, который ест в одиночку, просто-напросто наполняет бурдюк по имени желудок.
   Пока он говорил всё это, прямо перед глазами изумлённых мужиков подвальная тьма рассеялась, и вокруг них стали проявляться очертания совсем иного места - длинного помещения с обитыми до середины деревянным шпоном стенами, со сводчатыми потолками, с эстампами в тёмных рамках на побеленном верхе, со столами и грубыми деревянными сидениями вдоль стен. На стульях сидели мужчины, одетые в средневековые одежды и шумно выпивали. Здесь было очень людно, играли скрипки, пищали флейты, стоял сплошной гвалт, плавал крепкий табачный дым. Никто и не заметил, как среди посетителей возник стол с четырьмя гостями.
   Вещун с удовольствием оглядывался, видимо, чувствуя себя в этом месте совершенно своим.
   - Знаете ли вы, - сообщил он. - Что это и есть знаменитый погребок Ауэрбаха, где, как говорит старая легенда, некий доктор Фауст после достопамятной попойки вместе со своим провожатым-чёртом взлетел по лестнице на бочке? Ну, конечно, откуда знать вам? Но вот смотрите, видите, эту дырку в столе, заткнутую пробкой? Учёные гадают до сих пор, из какого пьяного измерения извлёк герр Мефистофель струю вина, чем очень удивил компанию гуляющих студентов.
   Ничего подобного его спутники не знали, также не были знакомы с доктором Фаустом, но очень оживились, когда перед ними было поставлено на стол широкое объёмное блюдо, в котором горой лежала тушёная капуста, а по бортам плотно располагались клешнями наружу, хвостами внутрь крупные красные раки. К угощению подались высокие керамические кружки с шапкой пены.
   - Не окосеем? - озабоченно спросил Сан Саныч, жадно поедая сочных раков и запивая их пивом. - Всё-таки намешали всего.
   - Ни за что! - сказал Вещун. - С такой закуской?! Впрочем, это только червячка заморить на дальнюю дорожку, а основное угощение будет далее.
   Тут тьма объяла гостеприимный подвал, четвёрка винолюбов вновь оказалась на летящих куда-то трёх жабах и одном тритоне.
  
   Панорама, что открылась внизу, была великолепна - это ранний вечер, окрашенный уходящим солнцем в прозрачный малиновый закат. Всё утопало в этой розовой минуте - высокие холмы, увитые лозами, тёмные масличные сады, играли рубиновыми волнами озёра, реки и ручьи. И белоснежный портик, стоящий на горе, казался сплошь отлитым из розового сахара. Вот мирные пасторальные картины промелькнули, так что гости Вещуна молча пожалели, что не успели насладиться этим редким мигом.
   Тритон снижался, делая круг над белой виллой, стоящей среди зелёных кущ. Мелькнули какие-то постройки, открылся прекрасный розарий перед домом, а в следующий миг трое мужиков обнаружили себя лежащими на каких-то занятных кушетках - у каждого в руке была широкая чаша с вином, на голове плющовый венок, а на теле какие-то белые хламиды. Ноги были босы. Карп Полумудрый со смущением поджал свои давно немытые конечности с загрубевшими ногтями, а Евгений с удивлением узрел, что на одной его ноге остался носок, причём с дырой на пальце. Вещун же был великолепен - его встретили овациями и криками "виват!"
   - Друзья мои! - воззвал он, обводя поздравительной чашей всё собрание, включая и своих подопечных. - Восславим сей бесценный дар - священную кровь винограда, божественной лозы. Сок жизни, вкус бессмертия, дитя земли и солнца! Даритель радости общения с друзьями, утешитель в скорби, рука, играющая струнами сердец! Пусть будет благороден наш союз, и пусть последняя из чаш не станет вашей чашей правды!
   - Вот это тост! - прошептал товарищам Евгений. - Вот уж я не думал, что о вине так много можно говорить прекрасных слов. Скажите это моей супружнице - накинется, как тигра!
   - Культурно пьют. - важно подтвердил Карп Полумудрый.
   - Не то, что наши люди. - согласился Сан Саныч. - А закусь-то какая!
   Да, закусь в самом деле была богатая - и не разбери-бери чего на блюдах! Между их кушетками, составленными широкой буквой П, стоял невысокий стол, сплошь уставленный посудой, а что в ней? Слуги постоянно что-то приносили-уносили.
   - Рекомендую. - шепнул Вещун, указывая на золотистые кусочки, лежащие на зелени и укращенные оливками и тонкими дольками лимона. - Блюдо лукуллова стола, аличи - сардина, жареная в оливковом масле. Попробуйте с соусом гарум - римляне вообще всё употребляют с гарумом. Говорят, божественная вещь! А вот каламири - это вообще деликатес: тушёные каракатицы! О, а вот это подлинный шедевр! Знаете, что это такое?
   И мужики с подлинным интересом уставились на большой горшок, откуда несло таким великолепным духом, что их желудки вдруг страстно заныли. Во ртах у всех троих начали фонтанировать слюнные железы.
   - Не знаете? - таинственно спросил Вещун, пока все трое жадно поглощали нечто совершенно непонятно, но с подлинно божественным вкусом.
   - О, это блюдо, про которое рассказывают дивную историю, почти легенду. - шепнул он в ухо физруку. Ни ложек, ни вилок в этом аристократическом собрании не было, и гости, оглядевшись, обнаружили, что благородные патриции вполне свободно пользовались собственными пальцами, нисколько не стесняясь, лазая ими во все блюда. Поэтому все трое довольно скоро освоили столь простой способ - Евгений с упоением облизывал с пальцев изумительный соус, которым были пропитаны нежнейшие кусочки из горшка.
   - Ну, и... - невнятно проронил он, не останавливаясь ни на секунду - так было это вкусно.
   - Один римский патриций. - охотно начал гид. - Объелся этим блюдом до того, что пришлось вызывать врача.
   - Угу. - как кот, проурчал Карп, который вообще-то по жизни мало тяготел к еде и оттого был худ.
   - Ну да, - продолжал Вещун. - И врач решил наставить непутёвого обжору к разумности и воздержанию. Он сообщил страдальцу, что тот умрёт за несколько часов, если не перестанет объедаться. Да ты ешь, ешь, к тебе это не относится. Так вот, представьте, умирающий и говорит: принесите мне остатки блюда, я съем его до конца, чтобы в этом мире не оставалось ничего, о чём ещё я мог бы сожалеть.
   - Ну да? - изумился Сан Саныч, отрываясь от горшка. - И что же это такое в самом деле вкусное?
   - Осьминог. - серьёзно ответил Вещун. - Его голову начиняют специями и после длительной обработки вместе с щупальцами запекают в горшке.
   Мужики переглянулись и неуверенно отодвинулись от горшка.
   - Да ладно вам, вы же есть хотели. - утешил их Вещун. - Угоститесь пиццей. Кстати, вы не знали, что пицца есть подлинное изобретение Лукулла? Вот это и есть пицца а ля наполетана, поскольку испечена, как завещал великий гастроном, на древесных углях. А вот лососина по-лукулловски. Ребята, эту рыбу поймали нынче утром, а не замораживали три раза. А вот воздушный римский пирог, вот древнеримский шницель из сыра. Это я вам говорю, что древнеримский, для них-то это просто римский. А вот телячьи эскалопы с сыром. Ох, не будь я малоежкой, как бы я сейчас нажрался! А ну-ка, отведайте лукулловой приправы из белого вина с трюфелями и шампиньонами!
   - А это что? - понюхал что-то в плошке Евгений.
   - О, это самое незаменимое блюдо древнеримского стола! - обрадовался гид. - Они тут всё едят с этой штукой. Конечно, вкус оригинальный, но подходит ко всему, кроме сладкого. Это гарум.
   Любознательный Евгений тут же обмакнул в соус кусок пиццы, пожевал и с удивлением сказал:
   - Действительно оригинально!
   Товарищи стали пробовать с гарумом всё подряд - запечённую свинину, бараньи ноги, молодое мясо козлёнка, различную птицу - от домашних уток и кур до дичи, замечательно шла под гарум морская рыба - янтарный осётр, запечённый целиком, тунец и даже устрицы.
   - Вот уж не думал, что сумею столько слопать. - проворчал Евгений. - Вещун, скажите по секрету, как делают этот самый гарум. Чес-слово, такая задиристая штука!
   - Да просто. - отозвался тот. - Это просто рыбьи потроха, залитые рассолом с оливковым маслом и острыми травами - их оставляют в закупоренном горшке месяца на два-три. Некоторые гурманы томят гарум по полгода.
   Пока все трое тупо осмысливали это известие, Вещун обзавёлся цитрой и запел, выскочив на середину зала. Казалось, он нисколько не опьянел от множества выпитых чаш - глаза его блестели. Он сорвал с себя длинную тогу, бросил её под ноги, наступив на неё ногой в сандалии
   - Не много дней нам здесь побыть дано! - провозгласил он. - Прожить их без любви и без вина - грешно! Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод. Коль суждено уйти, не всё ли нам равно?! Это сказал мой старый друг Омар Хайям, друзья мои!
   - Передай ему привет! - закричали древние римляне. - Мы тоже его любим!
   И тут началась настоящая вакханалия! В собрание влетели, как стая ос, нубийские танцовщицы и стали исполнять свой бешений танец с горящими булавами. Патриции повскакивали с мест и стали гоняться за девушками. К великому изумлению троих гостей, аристократы сыпали такими крутыми речевыми оборотами, что наши мужики, совсем не младенцы, прямо краснели - не столько от вина, сколько от смущения. Римляне скидывали с себя одежду и охотились на женщин, как звери на добычу. По всему пиршественному залу стала разлетаться мебель, падали на пол золотые блюда, топталась ногами изумительная пища.
   - Что это они?.. - оторопело заговорил Евгений, наблюдая большими глазами сцены непристойности.
   - Это вакханалия! - засмеялся весьма довольный Вещун. - Ведь нынче праздник Бахуса. О, этому лукавому богу-виноградарю отдают почести тем, что пьют жизненную радость полной мерой! Древние умели веселиться. Но, пойдёмте - вы закусили в хорошей компании.
   С этими словами весёлый провожатый вывел трёх товарищей на улицу, а там вовсю шёл разгул: праздник был для всех - от патриция до самого последнего раба. И было это веселье странно дико и жестоко: пьяные женщины в разодранной одежде голыми руками схватывались с цепными барсами, где-то стоял долгий вопль, внизу под холмом шумела толпа - перемещались толпы с факелами.
   - Да, люди всегда всё доводят до абсурда. - заметил Вещун, минуя стороной толпу и уводя своих подопечных. - Недаром мой друг Авиценна говорил мне: вино наш друг, но в нём живёт коварство. Пьёшь много - яд, немного пьёшь - лекарство. Не причиняй себе излишеством вреда, пей в меру - и продлится мир и царство.
   - Но ведь он жил давно, этот самый Авиценна. - заметил Сан Саныч.
   - Конечно, - ответил Вещун, - но мы тут, на Селембрис, сохраняем лучшее из всего, что было когда-то. Я прихожу на пир к Максимилиану когда собрание достаточно насыщено вином, чтобы беспечно веселиться, и ухожу, когда веселье переходит в свинство. Увы, в почтении своим богам человек не знает ни меры, ни предела. Римские вакханалии берут начало от греческих дионисий, когда поклонение лозе доходило до безумия - пьяные менады носились по окресностям, уничтожая всё живое, что встретят на своём пути. Знаете, что сказал о мере употребления вина один мой знакомый афинский деятель Эубулус ещё в триста семьдесят пятом году до новой эры? Он сказал: я должен смешать три чашки: одну во здравие, вторую за любовь, третью для хорошего сна. Выпив три чашки, хорошие гости отправляются по домам. Четвёртая чашка уже не наша - она принадлежит насилию, пятая - шуму, шестая - пьяному разгулу, седьмая - подбитым глазам, восьмая - блюстителям порядка, девятая - страдания, десятая - сумасшествию и крушению мебели.
   - Как он мог быть вашим другом? - с удивлением спросил Евгений. - Когда он жил больше двух тысяч лет назад?
   - Я тоже не молод. - заметил гид. - Просто сохранился хорошо.
   С этими словами он вывел своих спутников в тихую часть сада, где их поджидали невозмутимые земноводные.
   - Теперь куда? - спросил вошедший во вкус Евгений.
   - Хороший вы человек. - заметил Вещун, усаживаясь верхом на своего тритона. - Мне Вавила рассказывал о вас.
   - Вы знаете Вавилу? - удивился физрук.
   - Ну да. - подтвердил Вещун. - мы вообще друзья. Я сегодня думал отправиться с ним сначала по моим маршрутам, потом по его. Но у Вавилы нынче в гостях таинственная дама. У меня же в гостях вы, а на Селембрис гостеприимство свято.
   С этими словами он снялся с места, за ним последовали жабы, и необычная кавалькада высоко взмыла в воздух, пролетая в ночной мгле над блуждающими внизу пьяными толпами.
  
   - Куда дальше?! - прокричал со своего животного Сан Саныч.
   - К истокам! - ответил с тритона гид.
   В ушах свистел ночной ветер, тоги с мужиков давно слетели, так что теперь на них остались только хитоны да сандалии. Венки тоже свалились в воду, потому что экскурсия пролетала над морем. Только что они миновали парусное судно с загнутым назад носом - оттуда им приветственно помахали.
   - Кто это такие?! - спросил у Вещуна Евгений.
   - Аргонавты! - крикнул тот. - Плывут за золотым руном!
   Мужикам стало весело - такое приключение! Евгений снял носок и с молодецким гиканьем кинул его в море.
   - Чтоб не в последний раз! - крикнул он.
   Но вот тритон пошёл на посадку. На этот раз местность была гористой, хотя и сильно поросшей зеленью. Сверху светила яркая луна, блестело море и светлые утёсы казались прекрасными по-неземному. Сильный аромат неведомых цветов, сладкий запах мёда, томное тепло.
   - Люблю я сельские праздники весны. - сказал Вещун. - Чем проще, тем милее. Сегодня третий день дионисиад - время жертвы миновало, настало время чаши. Сегодня мирно, по-домашнему, встретимся со старыми друзьями.
   - У вас везде друзья. - заметил Карп, сам удивляясь своему приличному состоянию - ведь столько выпито было за эти часы! Конечно, он был пьян, но как приятно пьян - впервые физику не было стыдно за себя и не надо никому доказывать, что у тебя есть уважительная причина для принятия спиртного.
   "Хорошо же древние жили. - думал он. - У них вино шло, как вода."
   Меж тем все четверо взбирались по тропе, идущей вверх по пологому холму. Всё освещалось лунным светом - и светлый камень, и густая зелень. Сильно пахло травами.
   Вещун остановился, обернулся, раскинул руки, словно птица, и посмотрел назад. Глаза его сияли. Мужики невольно тоже обернулись и загляделись на панораму, открывающуюся с горы.
  
   Уступы холмов сбегали вниз и уходили в море. Эвксинский Понт шумел немолчною волною. Прибой бил в берег, насыщая воздух солёной влагой. Вдали, как корабли на рейде, стояли группой острова - высокие шапки, пенящиеся зеленью. Земля и небо, словно две ладони, укрывали в себе четырёх людей, как будто горсть морских жемчужин, как будто центр мироздания пришёл на них. Казалось, руки - продолжение ночного ветра. Казалось, ноги вырастают из земли и поит мать-земля своих гостей, как некогда поила силою Атланта. И мириады звёзд - глаза Вселенной - глядят на них и видят души их насквозь.
  
   Их встретили в деревне, в бедной сельской глуши под пение дудок и звучание цитр - люди в зелёных венках водили хороводы вокруг украшенного деревца. Веселье началось без них, и гости приспели к самому финалу, когда гуляющие утомились и многие уже храпели под деревьями.
   Под платаном была раскатана длинная скатерть, уставленная глиняными чашами, сосудами, подносами, корзинками. Гостей тут ждали - навстречу Вещуну вышли деревенские старейшины. Его и спутников обняли, обрядили в венки из плюща и пригласили к пище. Простой ячменный хлеб, бобы, фиги, овечьи мягкие сыры их ждали в корзинках и подносах. Отдельно источали запах устрицы, мидии, морские гребешки с лимоном, кальмары, запечённые в горшках. Особенное блюдо: саламис - рыбное жаркое разных видов. Множество оливок - солёных, маринованых и свежих. Мёд в плошках и, конечно, местное вино - Рецина. Слегка горчащее, с острым запахом и вкусом смолы. Были тут самосские и Родосские вина, вина с островов Хиос и Лесбос, а также знаменитое тирское красное вино.
   - Вы знаете, откуда пошло слово "товарищ"? - спрашивал их захмелевший проводник. - От греческого "синтрофос", что значит - человек, с кем ты ешь. Вот так вот, а вовсе не от слова "товар". Как говорил один мой хороший синтрофос, которого звали Фалес, человек разумный идёт на пир не с тем, чтобы до краёв наполнить себя, как пустой сосуд, а с тем, чтобы пошутить и посерьёзничать, поговорить и послушать, и всё это должно быть другим приятно. Он записал эту мудрость в своей книге "Пир семи мудрецов". И я хочу вам сказать, ребята, что вы были сегодня молодцами - не посрамили себя перед людьми, ибо вино есть испытание для человека. Вы слышали про истину, сокрытую в вине? А что это такое?
   Вещун посмотрел на них и улыбнулся.
   - Истина вина в том, что оно приоткрывает в человеке и его пороки и его достоинства: которое из них сильнее.
   - Кто вы, Вещун? - спросил у гида Евгений. Он тоже был пьян и пьян основательно, но против обыкновения, испытывал странное умиротворение в душе.
   - Он добрый дух лозы. - сказал за Вещуна деревенский старец. - Лесное божество, весёлый фавн.
   - Я очень стар. - сказал Вещун. - Но вечно молод. И нынче я прощаюсь с вами - нам пора обратно. Налей, старик, прощальную чашу, и споём песню расставания. Хочу я занести моих попутчиков в последнее место, которым всегда заканчиваю ночь полёта.
   Глоток вина, и звуки пастушьей дудочки стали удаляться. Мягкая тьма закружила всех троих, то вздымая на гребень бархатной волны, то роняя в пропасть. Тихое кружение внезапно прервалось и свет свечей, сопровождаемый неясным гулом многих голосов, открыл перед глазами новую картину.
  
   Сидели они в театральной ложе второго яруса, совсем близко от сцены, закрытой тяжёлым бордовым бархатом. Зал театра был невелик, но полностью забит народом - партер забит, ложи полны, на галёрке сплошной народ. Публика на редкость разношёрстная, так что трудно понять, что это за эпоха. Но люстра, виясящая под расписным потолком, держала свечи, а не эоектрические лампы. Горели также свечи в подсвечниках вокруг партера, отчего было душно и жарко.
   Трое мужиков стали с интересом оглядываться, трогая массивные стулья, окрашенные
  
  
  
  
  
   Физик открыл глаза и увидал, что снова очутился в кабинете директрисы. По обе стороны от него сидели синтрофос - Евгений Викторович и Сан Саныч. Оба счастливо дрыхли с венками из плющей на головах - единственным свидетельством того, что всё произошедшее с ними было реальным. На Евгении был его спортивный костюм, на Сан Саныче - его обычная одежда. Тогда Вадим Иванович опустил глаза, чтобы осмотреть себя и вдруг учуял обострённым нюхом, как отвратительно воняет от его пиджака застарелым табачищем. И вообще, какой он весь мятый и неопрятный. Когда последний раз он стригся?
   "Как я буду дальше жить?" - подумал он в тишине кабинета.
  
  

Глава 23. Болотная родня

  
   "Ну вот, я же говорила, что это правда. Я говорила Веронике, что видела говорящего кота. И ведьму видела, и гномов. И дуб тоже был."
   Такие мысли вяло плавали в голове у биологини Матюшиной по прозвищу Вакуоля. Она как сидела на стуле в директрисином кабинете, так и очутилась на широком тёмном пне в глубине сумрачного северного леса. Воспоминания и впечатления хаотично перемещались в её сознании, лениво сталкиваясь и оттого порождали ещё больший хаос.
   - Не может быть! - звучно, с большой убеждённостью произнёс кто-то рядом.
   Матюшина повернула голову и увидела коллегу - Осипову Любовь Богдановну. Та сидела, как и в кабинете Вероники, справа от биологини, но почему-то в большом растрёпанном гнезде болотной цапли. Осипова была в полнейшем шоке - она поворачивала голову, как сова, оглядывая всё кругом, и её глаза за стёклами очков сами казались стеклянными. Накрашенный рот кривился, а волосы стояли дыбом.
   - Н-наталья Игоревна, - слегка заикаясь, проговорила литераторша, заметив биологиню, - что всё это значит?!
   "А я что - за всё в ответе?! - подумала Вакуоля. - Сами напортачили, сами и разбирайтесь."
   - Кто мне за это всё ответит?! - разгневанно спросила Осипова, выбираясь из гнезда и с отвращением стряхивая с юбки прошлогоднюю листву. Она уже успела перемазаться во влажной почве и выглядела оттого комично и ужасно: на лице след от грязных пальцев - видно, пыталась протирать глаза, чтобы избавиться от страшного видения.
   - Не было же ничего! - истерично заговорила Любовь Богдановна, продолжая панически озираться. - Вероника Марковна сказала, что ничего не было!
   Тут обе женщины заметили, что неподалёку находится ещё одно живое существо - среди рослых поганок с темнеющими от возраста краями сидела в позе лотоса и со стаканом в руке физручиха Стелла Романовна по прозвищу Квазимода. Жёлтые глаза её выдавали полнейшую прострацию, сухой рот открыт, а палец правой руки со значением указывал куда-то во тьму под высоченной старой елью, что возвышалась над маленькой сырой лесной прогалиной, где женщины обнаружили себя всего минуту назад.
   Тут Вакуоля и Осипова глянули попристальнее и тоже ошалели.
   "Не иначе, параллельный мир." - подумала Вакуоля, ощущая сильное желание немедленно впасть в нирвану и отключиться от происходящего.
   Под деревом, слегка согнувшись, стояла странная особа и пристально смотрела на учителей.
   "Ведьма!" - в ужасе подумала биологиня, но тут же сообразила, что это вовсе не Фифендра.
  
   Незнакомую особу хорошо маскировала её одежда - нечто, похожее на серые лохмотья, а волосы её цветом и фактурой сливались с отмершими нижними ветвями сосны. Из-под нечесаных лохм лишь блестели чёрные маленькие глазки. Была она не по-женски тоща, корява, изжелта темна лицом и какая-то сухая очень что ли. На Вакуолю и Осипову незнакомка не обращала никакого внимания, зато во все глаза смотрела на физручиху - прямо-таки впилась своими остренькими чёрненькими глазками. Всё так же не сводя глаз со Стелы Романовны она медленно стала выходить из своего укрытия, и женщины разглядели её уже внимательнее, а разглядев, ахнули.
   Странное лесное привидение оказалось, как две капли воды, похоже на их коллегу физручиху - одно лицо, одна фигура, одни и те же глаза, похожие на бусины и глубоко ушедшие под брови. Только у Стэллы были короткие стриженные волосы верёвочного цвета, всегда вихрами торчащие в стороны, словно на голове её постоянно обретался ветер, а у её двойника волосы были длинными, свалявшимися в пряди. Голова двойника была украшена широким венком из веток рябины, ползучего мха, цветов ландыша и прочих весенних растений. Одета же она была в отличие от физручихи, которая всегда ходила в спортивной форме, в платье, но что это было за платье! Теперь, под бледным светом, проникающим сквозь густую ёлочную сеть, стало видно, что платье её живописно скроено из паутины, кое-где из прорех виднелась грубая небелёная холстина, а ноги босы и по щиколотку в чёрной лесной грязи. Так она подбиралась к физручихе, как заворожённая, лишь глядя неотрывно на Стэллу, как на некое чудо.
   Физручиха поднялась из своих поганок и тоже во все глаза смотрела на лесное пугало. Обе женщины сблизились, едва не касаясь друг друга носами, отчего их сходство стало совершенно бесспорным. Это был один и тот же нос - длинный и тонкий. Одни и те же губы и глаза, и даже волосы похожи.
   - Поверить не могу! - проронила незнакомка. - Сестра! Наконец-то мы встретились! Где тебя мотало?!
   - Сестра?! - изумилась физручиха и ещё больше растерялась.
   - Ну да, Квазимодочка! - обрадовалась лесная оборванка. - Ты помнишь, как мама нас несла в корзинке за спиной? А ты тогда провалилась в дырку и пропала!
   Физручиха пришла в такое состояние изумления, что вовсе потеряла дар речи, а чучело в паутине, похожее на Стэллу, как отражение, наконец заметило её спутниц:
   - Сестра же это моя - Квазимода! Вот это встреча! Я уже не чаяла! Вот праздник, так уж праздник! Эй, лешие, ко мне! Сестра моя нашлась!
   Тут она свистнула так лихо, что с сосны посыпались прошлогодние шишки. И к ужасу Матюшиной и Осиповой со всех сторон как затрещало, как заухало, как захохотало! Всё пришло в движение - затряслись и ходуном заходили ёлки, отовсюду с хлюпаньем полезли здоровенные поганки, а пень, на котором очнулась ранее биологиня, заворочался, зашевелился и начал вылезать из сырой почвы, выдирая корни, как ноги!
   Не помнящие себя от ужаса женщины вдруг очутились среди толпы диковинных существ, похожих на ожившие коряги. Их подхватили под руки и куда-то поволокли, невзирая на вопли.
   Вакуоля покорно переступала своими полными ногами по мягкой лесной почве - она едва не утратила рассудок и только дико озиралась на провожатых и слабо постанывала. Осипова, наоборот, активно сопротивлялась, отчего потеряла очки, измазалась ещё больше и совершенно растрепалась. Как бы там ни было, результат был один - их утащили в глубину болотистого леса, усадили в корзины, нарядили в какие-то хламиды, связанные из сухой травы, надели им на головы венки и сунули в руки по большой и тяжёлой деревянной чашке.
   Вокруг поляны в таких же старых корзинах сидели чудовищные существа - почище тех, что притащили их сюда! Те хоть были похожи на людей, пусть и очень карикатурных, а многие из этих вообще непонятно что из себя представляли! Одни походили на деревянные коряги, обросшие мхами, листьями и ветками - лишь подвижные глаза давали знать, что эти существа живые. Другие оказались одеты, как и двойник Стэллы, в паутину, в одежду из травы, плащи из сухих листьев, в бусы из сухих ягод рябины. Лешие с длинными зелёно-седыми бородами, с корявыми лицами, наряжены в невообразимую рванину. Были какие-то круглые шары, густо обросшие, как волосами, сухой осокой. Были человекоподобные чудовища, покрытые зелёным мхом, как шерстью, с горящими глазами. Иные походили не то на обезьян, не то на лис, но тоже имели в качестве шерсти растительный покров - от еловой хвои до зелёных листьев. Иные вместо волос и бороды были украшены пышными пучками полевых цветов - много всяких, и все они диковинны! У некоторых - явно женского пола - с собой были на верёвочках животные очень странного вида. Одни похожи на ежей, другие - на птиц, третьи вообще непонятно, на что. А у одной была с собой явно шишига! Такая же сизо-голубая и такая же обжора - эта жевала старые осиные гнёзда. И вот три женщины оказались в такой чудовищной компании!
   - У меня чулки порвались! - рассердилась Любовь Богдановна. Но чулки - ещё пустяк: она и туфли потеряла!
   Вакуоля тоже утратила обувь, но не потому что потеряла, а потому, что с неё стащили её мягкие мокасины без каблуков - в таких она ходила, потому что от избыточного веса тела болели щиколотки. Теперь биологиня тоже оказалась босиком и ощущала холод и сырость северной весны. Она пошевелила пальцами в продравшихся гольфах и беспомощно огляделась. Их обеих усадили в старые корзины, набитые сухой листвой, а физручихе отчего-то досталось место попочётней - во главе стола, если так можно было назвать круглую поляну, уставленную диковинной посудой. Стэлла, всё так же пребывая в состоянии устойчивого ступора, оказалась рядом со своим двойником. На голову физручихи тоже водрузили большой венок, и теперь её сходство с лесной чучелой ещё больше утвердилось - это явно были сёстры.
   - Дорогие мои! Кикиморы лесные и болотные, лешие, моховики, полевики, луговики, травники! - взяла слово чучела, поднимаясь с чашей в костлявой тёмной руке, похожей на растопыренный сучок, - Сегодня у нас праздник - сегодня мы собрались своей большой роднёй, чтобы погулять в Вальпургиеву ночь! И нынче у меня большая радость - вернулась моя сестра-близняшка - кикимора Квазимода!
   Тут всё собрание бурно зашумело, стало поздравлять обеих кикимор, хотя Стэлла Романовна явно не была рада такому вниманию.
   - А ведь действительно похожа на кикимору. - шепнула Осипова Вакуоле.
   - Ой, а мы столько лет не знали! - ужаснулась та. - Я ж с ней, как с человеком...
   Большая лесная, болотная, луговая и прочая родня немедленно решила спрыснуть это дело, и какие-то создания, похожие на моховые кочки, притащили здоровые бутыли зелёного стекла с мутной жидкостью, которую тут же стали разливать по чашам.
   - Ой, мне не надо! Я не пью! - отказывалась Вакуоля от услуг лохматого лешего с грибом за ухом, который непременно желал попотчевать даму болотной самогонкой.
   - Помилуйте, барышня. - галантно отвечал тот. - Сам варил, на берёзовых почках!
   - Ну разве что немного. - жеманилась биологиня, которой после гомункула уже было ничего не страшно. Она выпила и закусила горстью клюквы. - А ничего!
   - Ещё бы! - отвечал кавалер. - На почках на берёзовых, да на жуке-плавунце! Пиявочек вот малосольных отпробуйте.
  
   - Не трогайте меня! - скандалила Любовь Богдановна, отбиваясь от ухаживаний другого лешего - лесные мужички вообще оказались очень приставучи. - Иди в болото!
   - Да хоть сейчас! - обрадовался тот.
   - Потом в болото! - одёрнула его одна кикимора с бобром на поводке. - Сначала посидим семьёй. Слушай, что Дёрка говорит!
   - Друзья мои! - заговорила кикимора Дёрка. - Нынче у нас гости, а в такую ночь все, кто пожаловал ко мне в болото, мне как родные. Позаботьтесь же о них, как о своих!
   - Слышь, пойдём в болото! - игриво щипаясь, предложил Осиповой леший.
   - Иди ты к чёрту. - отрезала та.
   - Давай! - обрадовался он.
   Кошмарное собрание на полянке вовсю веселилось, закусывало и выпивало. Животные отцепились от своих хозяев и с визгом, рычанием и воем носились вокруг пирующих, скакали по посуде, что-то лакали из чужих тарелок, и всё это считалось тут нормальным. А гости ели солёные поганки, мышей, лягушек, жуков и прочую мерзость, от которой Осипова с негодованием отказывалась, сколько ни подсовывал ей леший.
   - Покушайте, сестрица. - убеждала её та степенная кикимора, что сделала замечание навязчивому кавалеру. - Дёрка у нас лучшая хозяйка в роду болотных кикимор. А как готовит суп из ужей!
   Осипова не отвечала - сцепив зубы от злости, она смотрела на Квазимоду, как та обнимается с сестрой. И в самом деле, близнецы! Подкидыш, значит, из нечистой силы! То-то у неё ни родни, ни близких не было - нашли на улице, отправили в приют. И с самого совершеннолетия до сорока лет эта чума с жёлтыми глазами ни семьи не создала, ни мужа не имела. Да и кто польстится на этот мосол!
   Осипова с раздражением схватила с земли и залпом выпила чакушку местной самогонки. Как выпила, так сразу вдруг почувствовала себя иначе - в глазах сначала поплыло, потом пошли круги, легко ударило в макушку и тут же отлегло.
  
   Всё вокруг преобразилось: и воздух стал отчего-то запашистее - так чудно пахло мхами, травами, болотом. Чувства обострились - пространство словно раздвинулось, стало ощутимо ёмким. Осипова чувствовала, как сквозь её тело проходят земные токи - что-то впитывали её босые ноги, что-то сильное - оно протекало по голеням, расширялось к бёдрам, сладкой тяжестью отдавалось в животе и шло наверх - к голове, где порождало странный вихрь. Вся злость и раздражение исчезли, и Любовь Богдановна с изумлением увидела, что одежда на ней окончательно видоизменилась - вместо юбки и жакета на ней теперь было зелёное платье с неровным подолом до колен. На шее отчего-то появились многорядные бусы из сухих ягод, орехов и желудей. Венок на голове вдруг издал такой сильный и страстный аромат - тот ударил в нос и вызвал приступ жажды. Услужливо подсунутая посудина с вином оказалась очень кстати, и Осипова без всяких колебаний выпила и лишь тогда взглянула на своего ухажёра-лешего.
   Перемена, что произошла с лесным уродцем, оказалась ошеломительна. На Любу смотрели зелёные глаза. Зелёные пышные волосы, зелёные брови, светлая кожа с зеленоватым отливом - он был странно и дико красив. На голове лесного человека был всё тот же венок, и всё та же козлиная шкура на плечах, но стал он выше и стройнее, и только ноги его от колена поросли длинным жёстким ворсом и оканчивались крупным волосатым копытом.
   - Ночь преображения. - прошептал он.
   Осипова в изумлении огляделась и увидала, что и поляна, и гости стали иными.
   Кикимора Дёрка превратилась в девушку с такими же зелёными волосами, как у прочих. Её глаза, хоть и оставались чёрными и небольшими, засияли совсем иначе - словно огоньки. Она осталась так же тонка, даже худа, но обрела стройность и гибкость, словно болотная осока. И Стэлла тоже изменилась - помолодела, распрямилась, короткие волосы её тоже стали зелёными. Костюм на ней бесследно растворился, а вместо него явилось платье, искусно сотканное из травы и украшенное цветами.
   Все прочие тоже преобразились - теперь на поляне веселилась толпа самых разных существ - все они были сказочно необычны, фантастичны и безумно хороши! Некоторые обросли шерстью, другие оделись в папортники, иные в шкуры, третьи - в листья, четвёртые в платья. Волосатый шар превратился в невысокого человека, а его длинные травяные волосы - в подобие одежды. Все они прыгали и веселились, пили и целовались. А вокруг этой толпы плавали голубые и зелёные огоньки, порхали ночные мотыльки, восходили с земли тонкие язычки тумана.
   - Ночь преображения. - повторил зеленоглазый, и Люба взволнованно спросила:
   - Ты кто?
   - Смотря когда. - туманно ответил он. - смотря с кем. В этих северных сырых местах, среди холодных зим и кратких лет мы заскорузли, зачахли и обросли корой. Но в ночь преображения волшебное вино нас возвращает к нашей юности.
   Осипова обернулась и поискала глазами Вакуолю - та распустила пучок, обрядилась в платье из листвы и теперь кружилась в радостном хороводе. Полнота Натальи утратила прежнюю дебелость, теперь женщина казалась просто красивой - по-славянски упитанной, но резвой.
   - Что же это за вино? - изумилась Любовь.
   - Я ж говорю - берёзовые почки. - лукаво улыбнулся козлоногий. Его глаза вдруг стали большими, засияли, словно светлячки, и в этот миг над верхушками деревьев пронёсся долгий вздох, словно земля проснулась.
   - Летим! - закричала Дёрка и потащила сестру-близняшку куда-то под сосновые шатры.
   - Летим! - закричал и засмеялся зеленоглазый человек и схватил Осипову за руку.
   Себя не помня, она помчалась, как сумасшедшая, в густую темноту. Босые ноги ловко выбирали путь - ни сучка, ни шишки под стопою, как будто что-то внутри неё само знало, куда ступить и делало это столь легко и просто, словно всю жизнь она носилась по болотам и скакала по лесам. Светляки зашелестели и кинулись следом, окружая её голову и плечи, словно зелёная фата.
   С разбегу она влетела под тяжёлые своды сосновых веток и вдруг почувствовала, что потеряла под ногами опору - земля куда-то сгинула, и Осипова стремглав полетела вниз, крича и кувыркаясь. Но в тот же миг кто-то ухватил её за руку и легко втянул на круп странного животного.
   - Что это? - едва переводя дух, спросила она у своего кавалера - это он поймал её.
   - Сила земная. - ответил он, и Люба увидала, что сидит она на спине зелёного коня, и что вместо головы у этого коня - тот, зеленоглазый. До пояса он оказался человеком, а дальше - конь! И мчится это странное существо большими долгими прыжками среди болотных кочек - от кочки к кочке!
   - Сиди крепко и держись за меня. - сказал он ей, и женщина увидела, что со всех сторон её окружает то же призрачное стадо - женщины верхом на полулюдях-полулошадях. Мужчины превратились в долгогривых кентавров, а женщины сидели у них на крупах. И всё это неслось с гиканьем, криками и хохотом.
   Летела, разлохматившись, как ведьма, Наталья - она своими крепкими полными ногами сжимала бока крутого жеребца, человечий торс которого порос, как бугристыми корнями, мощными мышцами. Юбка задралась на ней, бесстыдно открывая ляжки. Наталья резко свистнула - и кентавр под ней вдруг взмыл от земли и поднялся в воздух, и понёсся над ночным болотом с хохотом и криком.
   - Свисти! - крикнул Любе зеленоглазый.
   - Я не умею! - в панике прокричала она. Как это так - взять и взлететь?! Так не бывает!
   - Свисти! - громовым голосом рявкнул кентавр и очередном прыжке вытянулся всем своим крупным телом над водной гладью. Ещё мгновение, и его копыта обрушатся в чёрную воду, покрытую ряской и пузырями! Дальше нет ни кочки - только топи!
   Вне себя от ужаса, Любовь вдохнула полной грудью пахнущий болотной гнилью воздух и что было сил выдохнула его через сжатые губы. Раздался не то свист, не то пронзительный визг, но в следующий миг поток воздуха упруго подхватил коня и вознёс его над мерцающей бездной, над кочками, над чахлыми берёзками, осинками, орешником, над влажною землёй.
   Они летели, неслись в потоке ветра, в суматохе огоньков, возносились всё выше - стая летающих кентавров с зелёными всадницами на спинах. Большими глазами, не веря сама себе, смотрела она со своего скакуна на пролетающие под ней картины ночной земли. Где они? Что там внизу? Куда девался весь цивилизованный мир? Неужели это правда - и ведьма Фифендра, и кот их говорящий, и все эти волшебные дубы, и чудеса их?! Неужели это так можно, так просто - взять и полететь! И страха больше нет! Лишь изумление, восторг и радость!
  
   Кентавры начали снижаться, кругами заходя к дубраве, мощно растущей на холме. Внизу протекала река и густо клубились прибрежные кусты - всё дышало силой и вожделением. Голова кружилась от быстрого полёта, а в глубине души всё тот же голос: не может быть, не может быть...
   К Любови уже шла Наталья - красиво шла, сильно, свободно.
   - На-ка, выпей. - сказала она, подавая чашу с вином. Помолодела она так, что в этой статной женщине невозможно было узнать дебелую биологичку с вечно ноющими интонациями в голосе - неудачницу по жизни.
   - Я боюсь. - отчего-то струсила литераторша.
   - Брось, Осипова! - расхохоталась Наталья. - Ты же ведьма! Все бабы - ведьмы! Не знаем, чего хотим по жизни, вот оттого и бесимся! И я пила, потому что жизнь казалась пресной!
   Она раскраснелась вся от волнения, большая грудь так и выпирала из тесноватого платья.
   - Я знаю, чего я хочу. - сказала Наталья, и глаза её вдруг стали огромными. - я не вернусь обратно.
   - Как не вернёшься? - испугалась Осипова. - А как же семья?
   - А так и не вернусь. - со злостью пьяно ответила коллега. - Надоели все! Муж-пьяница пропойный, дети-лодыри, квартира эта - сто лет без ремонта и без денег! Свекровь-зараза! Работа эта поганая! Вероника эта занудная! Чего мне там терять?!
   Она развернулась и пошла прочь, пышно колыхая тугим задом.
   - Эх, молодость моя пропавшая! - буйно крикнула женщина и обняла за шею своего пятнистого кентавра, целуя его и называя разными ласковыми словами.
   - Но как так можно - взять и не вернуться? - перепугалась Осипова.
   - Отчего ж нельзя? - заметил зеленоглазый. - Сегодня можно до рассвету, но это будет безвозвратно.
   - Но это же всего ведь на одну ночь? - допытывалась она. - Всего одна ночь в году, а остальное время вы будете корявыми лешими и кикиморами в болоте?
   - Ну и что? Одна такая ночь стоит целой жизни.
  
   На холме уже ждало угощение - самые разнообразные плоды, вино в высоких кувшинах с ручками, чаши. Вокруг этого усаживались женщины со своими избранниками - одни мужчины превращались обратно в людей, только лишь с конскими копытами, другие так и оставались кентаврами. Из дубовой рощи выходили новые участники пиршества - они встречались с прибывшими, радовались, целовались, братались через чашу. Все в дубовых, берёзовых и других венках - это были жители деревьев, дриады, и лесные жеребцы - сатиры. Снова полилось рекой вино, снова запелись песни, а сверху светила огромная луна, словно приобщаясь к дикому веселью.
   Осипова ела и пила со всеми, смеялась, танцевала, веселилась, но в глубине души всё так же зудел боязливый голосок: как так можно - взять всё и бросить? страшно...
   Зеленоглазый ничего не говорил - пил со всеми, хрустел яблоками, словно конь, и улыбался. Потом вся компания с шумом унеслась к реке, оглашая криками окрестности, и Люба тоже с ними.
  
   Вода была прохладна и нежна, а воздух, словно чудное вино из первых лоз. Глубокой, тёмной зеленью томились берега, сиял песок речной, просвечивая, словно россыпь самоцветов сквозь прозрачность глубины. Играла рыба, одурело квакали лягушки, пел невидимка-соловей. Ветер приносил потоки яблоневых лепестков, и те, как крупный жемчуг, приставали к телу. Венок из дубовых листьев издавал пьянящий, терпкий аромат, а чаша не опустевала.
   Любовь, любовь, ты сон, обман, ты вечный призрак, летящий по ветру и вечно ускользающий из рук. Зовёшь и манишь, обещаешь и растворяешься, едва оставив слабый аромат в душе... Ты огонёк в ночи, ты блуждающий обман, ты сладость и горечь, ты туман над зеркалом воды, ты отражение далёких звёзд, ты пряный запах увядания, ты вечность и ты миг.
   - Останься со мной, Люба. - просил Зеленоглазый.
   - Я не могу. - виновато ответила она. - У меня семья, работа.
   - А отчего Наталья остаётся?
   - Она сошла с ума.
   "Сойти бы мне с ума.." - подумалось тоскливо.
   С востока наступала светлой полосой заря - занималось утро. Бледнело небо, угасали звёзды и сивые туманные клубы неумолимо восходили от реки, затягивая пеленой песчаную косу, пышные ивовые кущи, камыш прибрежный, травное раздолье. Вода притихла и лишь сонным языком лизала берег.
   "Последнее безумство, последний поцелуй, последний взгляд в зелёные глаза..."
  
   Она повернулась, чтобы на прощанье обнять его... и оказалась в кабинете директрисы, за столом с чайником и пустыми стаканами. Напротив храпели мужики - физрук Евгений, завхоз Сан Саныч, в венках из зелёного плюща. Свесив голову на грудь, кивал во сне Вадим Иванович.
   Справа и слева стулья пустовали - ни Наталья, ни Стэлла не вернулись.
  
   Любовь Богдановна сидела за столом, опершись на руки, и смотрела в пустоту, а на щеке её прилип завядший яблоневый белый лепесток.
  
  

Глава 24. Изольда Белокурая

  
   В первый момент завуч Кренделькова не поверила своим глазам, а в следующий миг рассердилась и спросила:
   - Вавила, опять твои проделки?!
   Она оказалась вне кабинета директора и вообще где-то далеко от дома - в лесу, сидя на большом сером валуне. Перед её глазами простиралась панорама - широкий речной берег, а далее блестящая под лунным светом чёрная река. Самой луны видно не было - она пряталась за низко висящими ветвями старых громадных деревьев. Мимо валуна шла утоптанная тропинка и утекала в тёмный лесной проём, за которым лишь угадывалась такая же дикая среда. А на тёплом валуне сидел, уставясь на завуча большими круглыми глазами здоровенный чёрный кот с белой манишкой и белыми чулками на всех лапах. Этого кота она помнила хорошо, как и всю его братию - это был Вавила. И оттого она рассердилась, что эта колдовская банда снова навела в их школе свои безобразия, а теперь вдобавок утащила и саму Изольду в свои владения.
   - Ну что ты, Изольда! - удивлённо ответил кот. - Я тебя не ждал. Это чья-то шутка.
   - Вы же обещали с ведьмой, что больше не вернётесь! - продолжала завуч во гневе. - А у нас такой бардак по вашей милости весь год!
   - Право, не знаю, о чём ты. - обронил кот и почесался задней лапой, как вполне нормальный, совсем не колдовской кот.
   - Тогда зачем я здесь?
   - Не в этом дело. - отвечал Вавила.- Вопрос в том, что делать с тобой дальше. Не думаешь же ты, что я буду всю ночь - такую ночь! - сидеть здесь с тобой на камне и препираться по поводу бардака в твоей убогой школе!
   - Н-да? - иронически произнесла Изольда. - Какие же планы я тебе порушила, ухажёр несчастный?
   - Ну, хватит! - рассердился кот, отчего шерсть на его спине встала дыбом. - Не хочешь - убирайся! Вон дорога!
   И он махнул лапой вправо - в сторону тропы, выходящей из-за большого остроконечного валуна.
   - Сегодня ночь преображений, а я тут с тобой теряю время! Не думаешь ли ты, что вся вселенная вращается вокруг твоих забот?! Ну, пошутил кто-то - попала ты ко мне, так всё же не случайно!
   - Да? - задумалась Изольда. Гнев так же скоро оставил её, как и ранее появился. Наверно, это просто следствие внезапного переноса. Недаром она весь год с замиранием сердца ждала чего-то необычного.
   Завуч вдохнула воздух полной грудью и ощутила животворящую его силу - где она, куда попала? Неужели это ихняя страна? Как это возможно? Очевидно, возможно, раз такое произошло. Но, что задумал Вавила? Какая ночь преображений? Или это снова наваждение, как тогда... когда она была Кассандрой.
   Изольда повернулась к нему, чтобы спросить, и изумилась несказанно: кота на камне больше не было, зато рядом сидел и смотрел на речную гладь человек.
   Был он одет, как средневековый житель, хоть и не без щегольства: атласный жилет - невозможно разобрать его цвет - камзол с викторианскими фалдами, у шеи белое жабо с заколкой, пышное кружево пенилось, выглядывая из широких отворотов и охватывало белую кисть руки, покойно лежащей на колене. На ногах белые чулки под широконосые туфли с массивной пряжкой. А на голове шляпа с загнутыми по бокам краями и высокой тульей. Примечательнее же всего оказалось лицо человека, нисколько не напоминавшее усатую котовскую морду. Немного бледен в приглушённом лунном свете, с длинными чёрными локонами и бородкой-эспаньолкой, он был очень хорош - лет сорока-сорока пяти, но строен, хоть и невысок. Человек задумчиво смотрел перед собой, словно забыл про Изольду, а та настолько растерялась, что не нашлась впервые, что сказать. Кто он такой?!
   Наконец человек (назвать теперь его Вавилой было как-то неуместно - он явно выглядел не славянином) вздохнул и повернул к женщине своё лицо, и завуч поразилась одухотворённости его облика.
   Глаза этого незнакомого ей человека оставались зелёными - он глянул на Изольду, и та почувствовала, как холод побежал по её спине. Пятидесятипятилетняя женщина вдруг разволновалась, словно юная девчонка - это был тот облик, что снился в юности ей ночами, когда она была ещё так дивно хороша. О, эта юность - где она, куда сбежала?! Да, эти колдовские зелёные глаза, эта бородка, эти чёрные локоны и даже эта шляпа - всё было узнаваемо и всё, словно впервые. Наваждение, что ли?!
   Под этим проницательным взглядом она почувствовала себя совсем старой и уродливой - где её стройная фигура, которой она гордилась в юности, где длинные ноги, от которых мальчики с ума сходили? Где её волосы - долгая волна светло-золотого цвета, за которой она так тщательно ухаживала. Как обратилось в эту вялую маску, в дебелые складки у носа её лицо - лицо северной принцессы?! Когда, когда всё ушло, а она и не заметила?! Ждала-ждала своего принца, состарилась, растолстела, превратилась в завучиху Кренделючку!
   Сознание собственного безобразия и старости кольнуло в сердце, как иглой, и женщина вдруг вспомнила, что ей надо принять лекарство - нельзя так волноваться. А лекарство-то осталось там, в кабинете Вероники, в сумке, с которой Изольда ходит уже десять лет.
   - Зачем ты меня сюда позвал? - тяжёлым голосом спросила она, уже не сомневаясь, что появилась здесь отнюдь не случайно, и Вавила (если он Вавила) всё же к этому причастен.
   Он ничего не отрицал, но зрачки его расширились, а в глубине этих непроницаемых глаз кошачьим блеском засветилась зелень. Такой знакомый незнакомец, причастник тайный снов в юности Крендельковой, встал и потянул её за руку.
   - Пойдём, Изольда. - сказал он, и голосу его невозможно было противиться.
   Она тяжело сползла с тёплого большого валуна и, сознавая, насколько же мало они соответствуют друг другу, пошла за ним, куда он там её позвал. А вёл её он по тропе - туда, где смыкалась тёмная листва, чуть трепеща от ночного ветра.
   - Что ты хочешь показать мне? - терпеливо спросила она, всей душой желая, чтобы этот сон скорее кончился. Всегда в её снах он звал её куда-то, вёл по тропе, но далее ничего не происходило. И имени она его не знает.
  
   Панорама мирно текущей реки сменилась на совершенно иную картину - лес кончился, и глазам Изольды открылось видение ночного луга. Стелились какие-то незнакомые растения, образуя над поверхностью земли местами пышные тёмные в ночи шапки, украшенные тихо мерцающими цветами. А местами поднимались из широких листьев стройные куртины опять же незнакомых соцветий. Тропинка извивалась мимо той же реки, что плавно несла свои сонные воды под крутыми берегами, а с другой стороны - далеко раскинувшийся луг. Воздух свеж и тих, насыщен испарениями цветов, земли, воды и весь пронизан лунным светом. Два человека шли среди безмолвия и волшебства.
   - Есть нечто жестокое в исполнении тайной мечты - обольстительное и коварное, неумолимое и страшное, как будто нечто свыше, небрежно, наугад, бросив две жемчужины из разных сосудов, сводит вместе несоединимое, или разделяет то, что должно быть целым. - заговорил тот, кого Изольда знала, как Вавилу.
   Она не понимала, что всё это значит, но голос его, звук, сплетающийся с ночью, мягкий баритон, текущий, словно водная дуга, невольно завораживал её, и она думала свою неотрывную думу, как будто именно это именно сейчас ей было важно.
  
   Она старела незаметно - каждый день приносил неуловимые изменения - и это продолжалось много лет. Подруги её приходили в ужас, обнаружив на виске ещё одну морщинку - бегали по кабинетам косметологии, покупали кремы, делали маски. А Изольда держалась долго, ничего особенного для того не делая. Она насмешливо думала: что будете вы делать, когда весь ваш запас неувядания иссякнет? чем будете жить, чем утешаться? Так ли важна женщине её внешность - ведь однажды ты проснёшься и поймёшь, что всё лучшее в твоей жизни осталось позади. И никому ты не нужна, старуха. Тогда что - сходить с ума, беситься? Нет, если не накопишь в себе духовного богатства, то не с чем будет годы коротать. Так и увяла, не особенно об этом сожалея - все подруги этому дивились и говорили, что Изольда всегда была особенной. Да, она никогда не оплакивала утекающую юность - старела спокойно и с достоинством, оттого и не впадала в отчаяние при виде своего лица и отяжелевшей фигуры, хотя никогда не была замужем и не обзавелась детьми. Да, так всё получилось - принц не пришёл.
   Но вот теперь, в этот странный миг всё изменилось - она вдруг болезненно ощутила, какой же она стала страшной: всё ушло, всё ушло, а принца не было... Никогда - о, никогда! - не наденет она босоножки на платформе и не пойдёт, покачивая стройными бёдрами, под восхищёнными взглядами одноклассников! Никогда больше не тряхнёт небрежно длинной золотистой гривой - зачем всем знать, что волосы она осветляла? Никогда в сознании своей бесспорной красоты снисходительно не бросит взгляд на потного от смущения мальчишку! Нет, никогда, никогда, никогда...
   Оттого шла она по чудному ночному лугу, слушая непонятные слова человека, которого много лет назад видела во снах. Да, ей знаком и этот голос, и фигура, и лицо, и одежда, но кто он - этого она вспомнить не могла. Зачем пришёл он к ней так поздно? Принцессы больше нет.
  
   - Однажды много-много лет назад. - всё так же одиноко звучал голос в сонной тишине равнины. - когда я был довольно молод, бродил я по лесам и по лугам в поисках чудесных слов, которые хотел переложить на песню. Мне виделись волшебные видения, я слышал удивительные голоса, я слышал тайный зов. Да, слышал и искал таинственный источник, который дарит людям то волшебство в душе, которое простого барда делает поэтом. Так я набрёл на холм, стоящий посреди пустого поля.
   Говорили люди, что в том холме есть вход в волшебную страну. И я мечтал, чтобы эти древние ворота отворились для меня и одарили волшебники подземного царства меня волшебной лирой. И вот однажды так оно случилось. Не знаю: может, я был избранник, потому что многие ходили у холма ночами и искали встреч с таинственным народом, что обладал великим даром волшебства. Там, говорят, и время течёт иначе.
   Дело в том, что один король велел мне написать поэму да такую, чтобы слушающие воспарили в небеса. Поэму о великой любви и великой скорби, о рыцаре и деве. Поэма заказывалась к свадьбе короля, ослушаться его веления было невозможно. А я не чувствовал в себе столь мощного таланта, чтобы сочинить такую историю и найти такие дивные слова, от которых в сердце воспылает пламень, а душа изойдётся слезами муки и блаженства. Я ощущал лишь самый дух поэмы, но слов её не мог найти.
   И вот в таком отчаянье пришёл я к древнему холму и в изнеможении упал на землю, думая, что лучше я умру, чем положу хоть слово в песню против того духа, что владел мною. И вот услышал я в полночный час великое пение из-под земли - в холме звучали сотни голосов, и было это неописуемо прекрасно. Лежал я недвижим и слушал, насыщался, впитывал в себя волшебный дар, и понимал, что это есть ответ на все мои мольбы. Но далее случилось нечто вовсе удивительное - холм открылся, и выехала из него пышная кавалькада. То были эльфы - народ, который навсегда покинул землю, ибо, поняла ты уже, наверно, что был я из того же мира, что и ты. Да, в те времена можно было встретить на Земле эльфов.
   Впереди в сопровождении пажей ехала на белом коне сама королева эльфов, а рядом с ней король. Они увидели меня, и царственная особа жестом приказала поднять меня и привести. Ловкие пажи быстро подхватили моё оцепеневшее тело и поставили меня перед той, в чьи глаза не смел я посмотреть.
   - Просил ты себе дара песнопения. - сказала королева, чей голос был подобен ангельской арфе. - Даётся тебе просимое по воле моей. Но обещай, что ровно через год придёшь ты в это самое место и на празднике нашем споёшь нам свою поэму.
   Так получил я дар свой, и сочинил поэму. При дворе короля не было предела восхищению, и прослыл я самым одарённым бардом, а люди говорили, что талант подарила мне царица фей. Да, это была правда. И ровно через год пришёл я к этому холму и стал ждать. Зазвучала песня, открылись зелёные ворота и был я приглашён в волшебные чертоги фей. Не буду говорить, что там видел, ибо нельзя разглашать тайну, но пробыл я там целых три дня. Когда ж вышел, то узнал ужасную новость - во внешнем мире прошло не три дня, а три века. Король мой умер, а меня забыли, но лишь поэма, что сочинил я в честь королевской свадьбы, жила среди людей и пелась лучшими из бардов на свадьбах королей.
   Никем не узнанный, бродил я среди людей, слушал свои же песни и томился - тому, кто был в чертогах фей, ничто земное больше не мило. И вот по истечении ещё трёх лет вернулся я к холму и стал просить и умолять. Видно, был я мил волшебному народу, ибо впустили они меня к себе и оказался я в стране Селембрис. Помимо прочего одарили меня и долголетием, и волшебной силой, и многими другими свойствами. Но самих эльфов я больше не видал. Я здесь обрёл друзей - волшебников. Здесь мой дом. Тут много людей из вашего мира - страна Селембрис заселена. Но здесь нет вашей цивилизации - здесь навеки сохранилась сказка.
  
   Слушала его Изольда и вспоминала. Мама назвала её Изольдой в память об одной книжке, которую любила с детства - её мама была очень романтической особой, но тоже несчастливой. Наверно, несчастливость передаётся по наследству. Это была история о Тристане и Изольде. И дочь её, тоже по воле матери Изольда, с детства полюбила эту книгу. Тоненькая такая книжоночка карманного формата, вся затрёпанная, без обложки, без имени автора. Её-то и берегла Изольда пуще глаза. Но вот после смерти матери она куда-то испарилась. Долго воображала себя Изольда Изольдой Белокурой и оттого, придумавши себе мечту, так и не обрела земного счастья.
   Меж тем тропинка свернула к берегу и сошла в воду, и Изольда оказалась прямо перед сонной ленивой водой, оцепенело глядя на тёмную ночную реку.
   Луна светила ярко и дул лёгкий ветерок - всё это завораживало и путало мысли. Голос незнакомца смолк, и осталась Изольда одна со своими воспоминаниями. Стояла и смотрела на текущую воду.
   Слабая волна у берега плеснула, тревожа серую гальку, потом разошлась и, вздымая брызги, кинулась к ногам Изольды. А далее набрала силу и покатила пенной массой издалека - с гулом, шумом, громом. Седой рассвет всходил над морем. Но почему же морем?! Здесь была река!
   Оглянулась в панике Изольда и видит, что тихий лунный свет отступает, отплывает, унося с собой и тёмную долину, и цветы ночные, и клеверовый луг! Отлетело, словно окно, свернулось, и вот глазам Изольды предстал безлесый берег, а далее - высокие утёсы. Стоит она одна среди бушующих стихий - меж буйным ветром и холодным морем!
  
   Она прижала руки к сердцу, потому что забилось оно так сильно и так страшно. Ветер подхватил её подол и вздыбил, словно парус. И с удивлением увидела она, что платье на ней чужое. Всё чужое - руки, волосы, лицо. Она вся иная. Потоки белокурые волос метались по ветру и плотной массой облепляли щёки, губы. Откуда это всё у ней? Откуда эти руки - белые и тонкие? Откуда это ощущение лёгкости во всём теле? Отчего ногам так хочется сорваться с места и бежать по серой гальке берега морского? Куда она вся так устремилась? Тут ветер подхватил морскую пену и бросил ей в лицо.
   Изольда убрала от глаз свои роскошные пряди цвета светлого золота и посмотрела в даль. Там плыл парусник со сломанной мачтой - небольшая лодка, чем-то тяжело гружёная - не то дрова, не то... Да это же погребальная ладья! Да, кто-то умер.
   Лодку сносило к берегу и ветром бросало на песок. Видны длинные древки стрел, что воткнуты в связанные брёвна. Они должны были зажечь костёр, да видно так богам угодно было, что погас огонь, оставив покойника на волю волн и ветра.
   Вот ладья ударилась о берег, тяжело качнулась и выронила мертвеца. Посыпались и брёвна - раскачало вязку бешеным прибоем. Упало тело на песок и камень, перевернулось, и бледная рука уставилась в пасмурное небо, словно укоряла богов за несправедливость. Соскользнул с ладьи и меч великолепной ковки - уж кто-кто, а Изольда, дочь ирландского владыки, знала толк в оружии.
   - Оттащу его, пока волны не обезобразили его лица. - решила девушка. - А то предстанет он перед богами с разодранной щекой и спросят боги, как приобрёл себе он рану не в бою.
   Она легко помчалась вдоль берега, подняв руками юбку, и резвость собственных ног несказанно радовала её - хорошо быть молодой и сильной.
   Ещё немного - и ладья бы опрокинулась и погребла под собою мертвеца, но принцесса схватила его за одежду и изо всех сил потянула прочь от волн. Раздался стон - незнакомец оказался жив! Его живым сложили на погребальный одр - вот отчего боги погасили пламя!
   Что же ещё ей оставалось, как только не позвать на помощь? Хотела побежать и слуг позвать, да как глянула на герб, и сердце задрожало: британец! Отдать его ирландцам - значит, обречь на смерть в сто раз мучительнее, чем гибель в море!
   Целый час она сидела над телом, слушая предсмертный хрип и не зная, как поступить. Красив он был даже перед воротами смерти - наверно рыцари британские особо хороши собою, не то что наряженные в волчьи шкуры ирландские мужланы. Да, там, говорят, настоящий королевский двор, благородное собрание героев, высокие каменные замки, придворная челядь, прекрасные одежды из Франции, настоящее вино. Там любят менестрелей слушать, там рыцари поют дамам серенады, там блеск поэзии и утончённость чувств. Там красота и жизнь, любовь и нежность, очарование, изысканность, великолепие, блаженство. Да, слышала она легенды о короле логров - Артуре и рыцарях его, среди которых звездой немеркнущей блистал Ланселот Озёрный. Вот на кого был так похож прекрасный юноша, которого милосердное море вынесло на берег. Но одеяние его и герб и даже меч с зазубриной на лезвии ясно говорили, что незнакомец с корнуэльских берегов, с которыми у короля Ирландии вражда.
   Немного думала Изольда - быстро совлекла с рыцаря обличающие в нём врага одежды, оставив в нательной рубашке, и побежала звать на помощь.
  
   Король Ирландский - Анген, и жена его ценили в людях красоту и силу, уважали дух рыцарства и милосердия. Вот оттого умирающий от ран прекрасный рыцарь обрёл приют в доме короля и сама дочь короля Изольда искусно врачевала полумёртвого больного. Но раны его заживали столь неохотно, что призадумалась она: не имел ли место здесь какой-то яд? А, разглядев внимательно рану на плече, вдруг поняла: это же тот, кто убил её дядю, брата матери - Морхольта! Из последнего поединка вышел Морхольт побеждённым и привезли его уже остывшего, с осколком в черепе! Не тот ли это меч с зазубриной, что лежит у ложа рыцаря?! А, если так, то прекрасный пациент её - Тристан, племянник короля Марка Корнуэльского! Тогда и рана его от меча Морхольта, который смазывал коварно лезвие жестоким ядом, известным лишь в Ирландии - тот не убивает сразу, а медленно доводит раненого до смертельной муки.
   Юна была Изольда и в сердце её чистом не было вражды - своим искусством врачевания и знанием свойств всех трав подняла она больного и отняла у смерти. Есть ли что более восхитительное, чем беспомощный молодой красавец, попавший в руки милосердные прекрасной девушки королевской крови, по воле своей могущей дарить ему здоровье, жизнь и свет!
   Но вот однажды мать Изольды увидела тот меч с зазубриной и, сравнив изъян с обломком, что застрял в голове Морхольта и был бережно храним в рассчёте на справедливость мести, догадалась, что не кого иного выхаживает в их доме дочь её, как самого Тристана! Однако, хранили боги молодого рыцаря для худших бед и для игры судьбы. Он ускользнул от мести короля Ангена и счастливый вернулся к дяде Марку, владыке Корнуэльса, откуда ранее отплыл в ладье, возложенный на облитые маслом брёвна, чтобы предстать перед судом небесным. Он дважды смерти избежал.
   Как прихотливо иной раз плетётся нить судьбы, в какие петли скручивается, в какие узелки! Что за сюжеты вытканы на гобеленах времени, что за интриги прячутся с изнанки!
   Настал тот роковой момент, и вот плывут к ирландским берегам ладьи из Логра с королём Артуром и всеми рыцарями прославленного его двора, а с ними вместе и Тристан, которого на берегах зелёных не ждёт ничто иное, кроме смерти! То Марк Корнуэльский послал племянника на верную погибель обратно к Ангену - просить руки принцессы Изольды Белокурой. И сватом шлёт не кого иного, как врага ирландских королей, убийцу Морхольта - Тристана! Но, под защитой легендарного Артура, владыки логров и верховного британского монарха неприкосновенен юный рыцарь - так удивительно вела его судьба! И вот не для себя, для дяди, возводит он Изольду на корабль из Корнуэльса.
   Супруга Ангена и мать Изольды знала, что стар король Марк, изувечен в многих битвах - нет глаза у него, он хром и сед, хотя годами чуть больше сорока ему. И вот вручает королева служанке будущей Изольды Корнуэльской, Бранжьене, маленький сосуд и говорит:
   - Спрячь, сохрани до времени, когда Марк Корнуэльский и Изольда окажутся вдвоём на брачном ложе. Из одной чаши пусть выпьют оба этого вина, и страсть любви в них возгорится с такой силой, что не погасит её и сама смерть.
   Людская воля, как песок, бессильна - пересыпается туда-сюда в сосудах времени, а вертит часы песочные рука Судьбы. Нет места на дне моря и на вершинах горных для кувшина с приворотным зельем, когда судьба решит, кому его вручить и кому пить таинственную влагу! Вот так кувшинчик оказался в руке Тристана, а чашу держала юная Изольда. Один глоток - и две судьбы навеки сплетены и в счастье, и в несчастье, в предательстве и горе, слезах и боли, во времени и памяти людей.
   Любовь схватила острыми когтями два сердца, исторгла кровь из них и налила в сосуд Судьбы. Дальнейшее всё было неизбежно - Изольда и Тристан и сами не заметили, как оказались вместе и обрели друг друга не под венцом, а под покровом темноты. И всю дорогу, пока плыл корабль по волнам, упивались счастьем, как пьяница вином. И не было для них ничего иного, кроме моря, неба и неутолимой жажды страсти.
  
   Проворна, как лиса, мысль женщины влюблённой, а умудрённой тайною изменой - ещё проворнее! Обманутый король взошёл на своё ложе, давно пустующее в ожидании супруги, но вместо жены-девственницы познал во тьме её служанку! Да, Бранжьена принимала короля и все лобзания его в то время, как Изольда тихо упивалась смехом, лёжа на полу у ложа брачного и слушая признания в любви от одноглазого, хромого старика.
   Нет, король Марк был ещё не стар, но для Изольды, познавшей вкус юной страсти, он был развалиной седой, обманывать которую ей было страшно и смешно, и самый страх был сладок ей, а смех был горек. С Тристаном же она встречалась всякий раз, как выпадала ей возможность - забавно и интересно ускользать от бдительных очей постельничего короля, старого и хитрого Одре! Встречалась она с возлюбленным ночами, покинув мужа своего на ложе спящим, среди чудесного сада, в котором садовники заботливо устроили множество забавных лабиринтов, беседок, ниш и прочих потаённых мест. Любимейшим же местом королевы и рыцаря её был старый граб, укрытый со всех сторон самшитовыми арками и туевыми конусами. Там, в упоении и страхе от измены, они предавались необузданности и безумствам.
   И вот прехитрый Одре, который сразу заподозрил в королеве ложь, открыл обман их и поспешил о том уведомить своего монарха. И Марк, мучимый горечью жестоких подозрений, спешит проверить сам: всё точно так, как ему шепнул на ухо верный Одре? Взобрался он на дерево и спрятался в ветвях, томясь желанием открыть всю правду. Случись такое - страшным казням предал бы он Тристана и Изольду!
  
   Спешит Изольда на свидание, горя от нетерпения, и видит: лунный свет высвечивает среди веток дерева знакомую фигуру - король Марк собственной персоной взгромоздился на ветви и притаился, словно кот, загнанный собаками. А с другой стороны уже спешит Тристан. Что делать?
   - О добрый рыцарь! - громко закричала ещё издалека Изольда. - Я знаю, для чего вы, верный слуга супруга моего, пришли сюда, ибо мне известно, как отблагодарил вас король Марк Корнуэльский за вашу службу и труды! Да, с вами обошёлся он несправедливо, но вы напрасно ищете защиты у меня, поскольку я ни в малой степени на мужа моего влиять не в силах! Король не слушает меня, поскольку мудр он, а я глупа!
   - О, горе мне! - вскричал Тристан, который понял этот знак. - Пойду-ка, брошусь в море, ибо терпеть не в силах я монаршее забвение и гнев родного дяди! В чём я виноват?! Лишь в том, что так люблю родного дядю?! Я думал, вы хоть своим добрым ходатайством смягчите сердце сурового владыки Корнуэльса!
   - Молитесь, рыцарь! - ещё громче прокричала королева. - Молитесь и надейтесь! И я пойду молиться за дорогого мужа моего и за его здоровье, да славен корнуэльский властелин среди всех королей Британии своим благородным сердцем и своею доброю душой!
   - И я пойду! - ответил криком рыцарь. - Пойду и лягу у дверей его опочивальни, чтобы ни враг, ни пёс, ни таракан, ни крыса не порушили его ночной покой! А когда помру - повесьте меня у входа в Тинтажель, чтобы даже мой труп отпугивал врагов родного дяди!
   Так удалились оба, посмеиваясь про себя занятной шутке. Тристан и в самом деле, пошёл и лёг у входа в королевскую опочивальню, отчего путь королю туда на эту ночь был заказан. От этого король пришёл в дурное настроение, а наказание упало на шею преданного Одре.
   - Тебя, мерзавец, лишаю я земель и звания, и замков, и доходов и службы при дворе. - сурово молвил он служителю опочивальни. - Вот рыцарь мой Тристан - и днём и ночью служит мне: спит, ровно пёс, под моей дверью, охраняет сон мой. Не то, что ты - лишь носишься, как ополоумевший кобель, ночами по садам, да ловишь пастью мух!
   Вот так, с тех пор стал Тристан преданно служить постельничим у короля, а что из этого в дальнейшем получилось - догадайтесь! О, да - он преданно служил! В постели, под постелью, около постели, пока король Марк счастливо храпел, принявши на ночь укрепляющее силы зелье из рук своей жены.
   Но, веселье любовников немало омрачалось душевной болью рыцаря Тристана.
   - Скажи, Изольда. - спрашивал он не однажды. - отчего ты так жестока к мужу своему, Марку, к королю, который никогда не оскорбил тебя ни словом, но лишь всечасно любил тебя любовью нежной, преданной и страстной?
   - Я спорю с госпожой Судьбой. - со смехом отвечала королева. - Она безмерно виновата предо мной. Она меня манила счастьем и любовью и обманула, бросив вместо ложа роз на ложе скорби. Она мне показала лик любви и подменила нектар богов прокисшим старым пивом. Пусть рогоносец старый, хромой, уродливый, кривой, безрукий получит лишь объедки с твоего стола.
   - О, женщины... - шептал Тристан, весь в ужасе от своего предательства и грешной страсти. - вам имя преисподняя, из уст румяных ваших льётся яд змеиный, а взгляд ваш убивает, словно око василиска...
   И вновь бросался в упоение греха, содрогаясь и сладко умирая от безумной страсти. Она же лишь смеялась, распуская перед ним золото своих тяжёлых кос и оплетала его шею, словно желала задушить с тем, чтобы не достался Тристан ни единой женщине, помимо королевы Корнуэльса.
   - Ты мой. - говорила она ему, встречаясь на мгновение среди толпы шумящей. И самым взглядом своих небесных глаз обрушивала в ад его страдающую душу.
   Ей доставляло удовольствие иной раз среди собрания придворных кольнуть его холодным безразличным взглядом и опасно восхищаться, когда он вдруг бледнел, как смерть, не в силах скрыть от посторонних глаз свой ужас смертный и бешеный свой гнев. Им доставляло наслаждение терзать друг друга в бессилии и ярости от того, что делят они свою любовь с благородным королём, который счастлив был в неведенье своём. Как много раз был близок Марк к погибели бесчестной, когда хвалил перед Тристаном достоинства своей жены, не зная, что лишь накануне не он, а его рыцарь срывал цветы любви на ложе королевском, в то время как монарх покойно спал на простынях, впитавших запах страсти.
   Тристан бледнел и лишь огромными глазами смотрел на сюзерена, желая всей душой, чтоб тот упал и потерял дыхание от удара громом. И в то же время коченел при мысли, что король Марк когда-то может умереть. И юноша смотрел в небесные глаза Изольды, в которых билась мысль: убей, убей, убей!
   - О, как я счастлив со своей супругой! - говорил король беспечно. - Я каждый миг благодарю тебя, Тристан, за то, что ты своей рукою привёл ко мне это безгрешное, как ангел, существо.
   - Да, мой сир. - отвечал Тристан, как истинный француз, скрывая за изысканной манерой рану в сердце.
   - Хотел бы я женить тебя, племянник дорогой, чтобы и ты был счастлив в браке.
   "Не вздумай. - отвечали Тристану жестокие и нежные глаза прекрасной королевы. - Я загрызу твою жену, как львица. Ты мой. До смерти. Рука об руку войдём мы в ад."
   - Нет, сир. Благодарю. Я желаю лишь королю служить и ангельской его супруге, что слывёт среди других супруг образцом невинности и чистоты.
   - О да, супруг мой. - безмятежно отвечала королева. - Не принуждайте рыцаря вашего к иной приятной службе, нежели служить душой и телом корнуэльской королеве.
  
   - Я чувствую, я знаю, - говорила она, глядя ему в глаза своими колдовски прекрасными очами. - между нашими сердцами незримо протянуты неразрывные ни в жизни и ни в смерти нити. Я чувствую всё то, что чувствуешь ты - и боль твою, и счастье. Ты можешь быть за морями и горами, а я всё буду ощущать, как будто рядом ты со мной. Когда умрёшь ты, я пойду к тебе, ступая по пеплу сердца своего, чтобы лечь с тобою и во смерти соединиться. Мы связаны навечно.
   Все рыцари двора прекрасно знали о похождениях этой пары и об измене королю. Знали, и молчали - у всех на памяти та плата за донос, что получил постельничий Одре за верноподданническое рвение своё.
  
   Но, сколько верёвочке ни виться - конец один, и шила, как ни мудри, в мешке не утаишь. Вкрался хитроумный Одре снова в доверие к монарху и давай искать за королевой и Тристаном следы греха. Чего уж ни придумывал, какие пакости ни изобретал, и всё ж добился: устроена засада на Тристана возле спальни королевы. И он попался, как волк в ловушку. И вот назначена обоим кара: Тристана сжечь, а Изольду бросить прокажённым.
   Исход ужасен, жребий любовников решён - что может вырвать их из крепких рук Судьбы? Народ весь плачет, ибо помнит, кто спас Корнуэльс от тяжкой дани ирландским королям, кто убил могучего Морхольта. Однако, у Судьбы иные планы, и королю придётся уступить - не полной мерой выпили любовники чашу горя и позора, не полной мерой вкусили свою гибельную страсть.
   Вот по дороге к месту казни увидел Тристан церковь и воззвал к последней милости: дайте исповедаться перед лютой смертью! Но вместо исповеди бросился в окно - прямо со скалы в бушующее море. Никто не мог бы уцелеть, но тот, кому судьба готовит худшее, не может успокоиться плохим.
   И вот отважный рыцарь выплыл, отыскал в селении у прокажённых свою Изольду и вместе с нею удалился в некий лес, который звался Моруа, и поселился в замке Волшебной Девы. Настало время счастья, безмятежности, свободы и любви. Но долго идиллия такая продолжаться не могла - Изольду выследили, похитили, и оказалась она заточённой в башне в Тинтажеле, под присмотром верных слуг супруга и подлого Одре. А Тристана гнали, словно вепря, словно дикого лесного кабана, ни днём, ни ночью не давая сна, покою, отдыха лишая. И ранили его отравленной стрелой, и снова муки терпит он - от потери возлюбленной своей и от раны, в которой яд кипел. Из последних сил искал он прибежища у друга своего, короля Хоэля, у которого имелась дочь, весьма умелая в искусстве врачевания. И надо же, прекрасную принцессу звали не как иначе, а Изольдой! Изольда Белорукая, прекрасная, как ангел. И вот пошла история как бы по второму кругу, а коли так произошло - так хуже бед уже не встретить!
   Он снова ранен, снова в ране яд, снова рыцаря врачует особа королевской крови, которую к тому же звать Изольда! О, да, как много раз шептал в беспамятстве он это имя! И возбудил в прекрасной деве пламя чувства, поскольку - о, мы уже это говорили! - к прославленному рыцарю с лицом, которому завидовал бы сам Ланселот Озёрный, красавица-целительница не могла не воспылать любовью! О, Судьба, зачем же ты так шутишь, что двух Изольд поставила, как вехи, на его пути?!
   - О чём вздыхаешь ты, Тристан? - с братской лаской в голосе спросил у рыцаря брат королевны, принц Катран.
   - Я грежу об Изольде. - с мрачной думой и слезой тяжёлой ответил рыцарь.
   Боже мой, вот где капкан, вот где силки Судьбы! Ни слова вымолвить, ни вздохнуть без позволения коварной дамы, что нить плетёт в своей заоблачной светёлке, и сталкивает в битвы королевства и искры высекает, играя душами людскими, и заставляя их проклинать тот день, в который родились они на свет!
   Опомниться Тристан едва успел, как дело к свадьбе покатилось - что скажешь, чем оправдаешься, как убежишь?! И вот женат на женщине, которую не любит, к которой сердце не лежит, с которой надо каждую минуту помнить, что Изольда эта - не та Изольда! Но, как обманешь доверчивое чувство юной девы, как оттолкнёшь руки, жаждущие ласки? Да только что её невинная любовь в сравнении с тигриной прежней страстью?! Одно лишь имя и красивое лицо - вот вся Изольда, дочь Хоэля! Ну да, конечно, а ещё добрая душа и любящее сердце... Кому всё это надо? Кто ценит это? Тому, кто наслаждался остротой греховного напитка, пресна невинность, как грудное молоко.
   А между тем жизнь продолжалась. Тристан друзей обрёл, нашёл утешение в охоте. Но вот заноза в сердце дышать спокойно не давала - решился он на отчаянное дело. Обрился налысо, нарядился в дерюгу, словно нищий, измазался землёй и заявился в Тинтажель. Там он шутками и скоморошеством обрёл себе внимание монархов и был допущен к трону в качестве шута. Да, впрочем, красота его значительно померкла - шрамы на лице, следы от яда, на голове - щетина с сединой.
   - Зачем ты притащил мне этого урода? - брезгливо спрашивает Марка королева, ногой толкая прочь шута.
   - Он показался мне забавным, а я тебя, душа моя, не знаю, чем развеселить.
   - Я ненавижу дураков.
   - Я тоже дур едва терплю. - грубо отвечал Тристан. - Особенно дур красивых. Особенно прелюбодейных. И ещё больше тех дур, что теряют память и глазами слепы.
   Так он и потешал скучающую королеву и её супруга. Бросили ему в углу соломы, собачью чашку и три раза в день кормили объедками с королевского стола.
   - Пошёл вон, дурак! - со злостью хлестанула его по щеке Изольда, когда однажды подобрался он к ней в отсутствие супруга.
   - Получи и ты той же монетой! - звонко треснул он ей по исхудавшему лицу. - Наверно, я и впрямь дурак, что поверил твоим клятвам! Ты шлюха, Белокурая Изольда! Ты спишь с Марком!
   - Мерзавец! - прошипела она, впиваясь ногтями в его щёку. - Ты меня бросил! Я с ума сошла, пока все эти годы не видела ни твоего лица, ни весточки, хоть самой скверной, от тебя! Говорят, ты обзавёлся милою супругой! Говорят, ты счастлив в браке! Говорят, её зовут Изольда?!!
   Так, препираясь, обмениваясь оплеухами и поцелуями, они упали на солому и там в исступлении предавались страсти и разврату.
   - Я буду на соломе грязной валяться, словно портовая шлюха, но не лягу с тобой на шёлковое ложе - оно всё провоняло Марком и его стариковской ревностью. - томно говорила Белокурая Изольда, снова распуская свои косы и снова обвивая прядями Тристана. - Скажи мне, что ты был хоть минуту счастлив с твоей стервой, и я тебе вот этой чашкой выбью зубы.
   - Заткнись, охальница! Не тебе позорить благородную жену и честное её чрево, в котором (черти бы его побрали!) не заведётся вовеки ни пылинки человечьей!
   - О, да, я счастлива!
   - Потаскуха!
   И снова пускались в дикие скачки по всем амуровым дорогам.
   Однако, любовь любовью, а дело - делом. Вот хитрый Одре и пронюхал под дверями, что тот убогий грязный нищий не кто иной, как первый рыцарь Маркова двора! Вот удача! Спешит постельничий порадовать монарха известием о новой измене королевы. Пробрался-таки негодяй через все препоны и заслоны!
   Едва унёс Тристан в тот день ноги от расправы.
   - Мне что - уже с шутом не поиграть?! - оскорблено закричала королева на мужнины упрёки. - Да если б это был Тристан, валялась бы я с ним на ложе на твоём, а не на соломе! На, нюхай простыни! Где ты учуял здесь Тристана?!!

***

   Однажды неугомонный рыцарь отправился с другом Риваленом поохотиться на вепря. Да вместо леса угодил прямиком в некий замок, где супруга господина одного в одиночку коротала время да поджидала, когда её супруг вернётся с добычей. Как водится, в постели время течёт куда быстрее, а особенно с любовником - вот это и была охота, которую задумал Ривален. Но рогачи, особенно двуногие, бывают порою очень резвы и возвращаются в берлогу, когда их меньше всего ждут.
   - Как, разве я не с тобой лежала в постели все три дня? - удивилась невнимательная дама при виде мужа своего. - Неужели меня изнасиловал посторонний человек?
   - О, да! - со гневом отвечал супруг. - К тебе пробралось в простыни одно нахальное животное. И я не я буду, если не догоню его и не приглашу к обеду.
   И вот погнал гневливый господин иную дичь в своих владениях. Одному оленю пришлось очень плохо - его настигли и срубили благородную главу. Так Ривален нашёл свою смерть, а Тристану опять досталось отравленной стрелой. Алхимикам в те поры было мало жертву отравить - надо, чтобы она помучилась подольше. И вот Тристан в который раз измучен жестокой раной, добрался до своей жены в надежде, что её искусство исцелит его больную ногу. Надо сказать, что добираться ему пришлось долго до островов короля Хоэля и к тому моменту, когда Тристан прибыл к своей жене, он стал похож на привидение. Однако, все его надежды были тщетны - никакие травы и противоядия не излечили его раны.
   Глаза Изольды Белорукой к тому времени прозрели, поскольку даже самая наивная девица, став женою, обретает особенно хороший нюх на измены своего супруга. Дочь короля Хоэля прознала о своей сопернице - Изольде Белокурой.
   Тристану стало ясно, что путь земной его стремится к завершению. Много он страдал, много грешил, но эти последние шаги по дороге жизни были горше всех. Боль в ранах жгла сильнее боли в сердце. И вот призвал он одного из своих друзей и попросил:
   - Я ухожу. Мой путь бесславный завершился. Но лишь последнее, о чём мечтаю я: увидеть снова лик моей любимой, Изольды Белокурой. Найди, мой добрый друг, придумай способ привезти её сюда. И сделай так: коль неудача тебя постигнет, и Изольды с тобой на корабле не будет, то парус чёрный вывеси на мачте. Когда же сделаешь ты по моему желанию, то белый парус пусть мне возвестит твою удачу. Ибо верю я, что если застанет она меня живым, то вылечит мою отравленную рану, и хоть немного буду счастлив я.
   Жена его, Изольда, всё слышала из соседнего покоя и затаила в сердце злобу.
  
   Да, верил Тристан в свою судьбу: до сего момента, хоть и измучила она его нещадно, но всякий раз, рану нанеся, давала и отпущение грехов - посылала радость встречи с возлюбленной Изольдой. А нынче отвернулась от него.
   Привыкшая к обману, неверная супруга короля, сумела провести и слуг, и самого пронырливого шпиона Марка - подлого Одре. В результате Изольда оказалась на корабле, а Одре нашёл конец свой в холодных водах моря. И вот плывёт она под белым парусом к островам Хоэля, и струны сердца непрестанно стонут от жестокой боли - то чувствует она страдание Тристана.
   Меж тем, он лишь силой мысли держался за жизнь, весь в надежде, что не сегодня-завтра она прибудет, и спрашивал нетерпеливо:
   - Какого цвета паруса?
   И вот однажды озлобленная изменою жена ему сказала:
   - Чёрные.
   И обрубила нить его жизни.
   Тристан более не сказал ни слова - он отвернулся к стене и перестал дышать. И в тот же миг Изольда упала на корабле, как мёртвая, с одним лишь словом: умер.
  
   Взошла она в покои скорби, и небесные глаза её смотрели леденящим взглядом Горгоны. Жестокий холод сковал её лицо, а гнев её подобен был ярости Минервы.
   - Прочь. - сказала она вдове Тристана. - Не смей его касаться, он никогда не был твоим. Я его жена.
  
   Лежал он на столе, омытый и приготовленный к последнему пути. Лицо Тристана превратилось в маску смерти: распухшее и чёрное, губы покрыты струпьями, волосы седы. Тяжёлый дух шёл от мертвеца - кровь загнивала в его жилах от отравы.
   "Надо же, - подумала Изольда, глядя на ужасные останки. - я полюбила Тристана за красоту, а Марка ненавидела за его уродство. Теперь Марк по сравнению с Тристаном писаный красавец, а я всё жажду этих чёрных губ, как райского нектара."
   А вслух сказала:
   - Я говорила тебе, что вместе в ад пойдём? Настало время - я с тобою.
   Нагнулась и коснулась бледными устами его искусанных в страданье губ и упала бездыханной.
  
   Бесчинствует отравленный ненавистью Марк и мечется по берегу - ждёт возвращения жены, придумывает пытки ей и казни. Но вот корабль прибыл и снесли на землю Корнуэльса два гроба - рыцаря Тристана и королевы Изольды Белокурой.
   Похоронили их - его в гробу из халцедона, её - в смарагдовом гробу. И выросла из могилы Тристана терновая ветвь и протянулась к могиле королевы и вошла в неё. Три раза приказывал король рубить терн, но всё напрасно - они вновь соединялись. И так оставили их - навеки вместе.

***

   Вернулся тихий лунный свет, как будто эти двое прибыли в спасительную гавань из бурного плавания по морю бед.
   - Ты была лучшая из всех Изольд, Изольда. - сказал ей со слезами бард.
   Она покачала головой, не зная, соглашается или отрицает.
   Ещё немного молчания, и он заговорил опять:
   - Зачем тебе возвращаться в свой мир, Изольда? Останься здесь, со мной.
   - Зачем?
   - Что тебе в мире том? Что дорогого, кроме мопса, есть в твоей жизни? Нет ни семьи, ни родителей живых, работа тебе давно противна. Что дальше? Пенсия и посиделки со старухами на лавке?
   - Что ты мне предлагаешь? Чем я могу заняться тут?
   - Я вижу оживлённую дорогу, на краю которой возле леса стоит уютная бревенчатая харчевня, к которой непрерывно спешат люди, чтобы насладиться чудесной кухней и весёлою беседой. Там всё обильно, приветливо и чисто. Хозяйничает в доме том прекрасная хозяйка - не юна, но том чудесном возрасте, когда достоинства души становятся ценнее, нежели скоро утекающая молодость и красота. Есть в доме том и хозяин, любитель рассказать гостям весёлые и грустные истории, играющий на мандолине и поющий вечерами у камина под звоны чаш и рокот голосов. Туда приходят добрые друзья из разных мест, там собираются и странники, и каждый несёт с собою сказки и легенды. Хозяин, чернобородый и зеленоглазый, записывает всё, что слышит, в свою книгу, а после пересказывает истории другим гостям, и оттого в их доме веселье никогда не угасает - там мир, там свет, там добрые дела. Но вот однажды в год хозяин и хозяйка закрывают своё заведение на ключ, уходят прочь из дома, идут в леса густые и никто не может проследить, куда они деваются в ту ночь. А они уходят лунной ночью в весну, в полёт, в волшебную Вальпургиеву ночь. И утром возвращаются, насыщенные до предела чудесными историями, которым имя - вечная любовь. Вот потому их век столь долог, а старость не спешит. Пройдут года, и те, кто приходил к ним молодыми, придут к ним стариками, чтобы снова послушать сказки, что вынесли хозяин и хозяйка из полёта, а те всё будут молоды и телом и душой.
   Изольда слушала его и воочию видела картины, которые разворачивал перед нею этот сладкий голос. Если бы хоть десять лет назад сказал ей кто-то это... Теперь же она угасла, как свеча. Теперь его слова рождают в душе Изольды только горечь.
  
   Он не понимает: она не Изольда - она Изольда. Не Белокурая, а Белорукая. Кто, как не она, прекрасно знала, что творила вкупе с прочими над ихним рыцарем. Это у Вероники логика односторонняя и ущербное нравственное чувство - для неё всё ясно, как дважды два: всё, что мешает, надо вырвать. С чем не справляешься, от того избавься. Всё, что не контролируешь, то плохо. А Изольда не хотела конфликтов с начальством, не хотела беспокойства, и потому спокойно подчинилась высшему указу - кто приказал, того и ответственность. Думала - забудется со временем. Мало того, она усердствовала добровольно, как подлец Одре.
   Завуч Кренделькова довольно скоро поняла, что всё происходящее в школе - реально, и что Косицын в самом деле прирождённый маг, потому что умела видеть вещи в совокупности. Это Вероника легко и просто всё объясняет предрассудками, искусственно разделяя факты и наделяя их самым примитивным смыслом, в своей закоренелой прагматичности исключая всё, что выходит за пределы её убогого воображения. А Изольда знает, что реальность гораздо шире, разнообразнее и менее доступна пониманию. Всё понимала и добровольно гнобила парня, сознательно пригибая в нём всё то, что отличало его от массы прочих. Это был её многолетний труд - её профессия, её призвание - убивать живое в людях. Так в пустых заботах и не заметила, как вся жизнь её прошла.
   Так что, не ей быть в роли доброй хозяйки гостеприимного трактира - греха много на душе. Это ведь Тристан с Изольдой были невольники Судьбы, а она сама решала, какой ценой платить за своё спокойствие. Всю жизнь она старалась оградить себя от треволнений, и Судьба миновала её - ничего не дала и ничего не отняла.
   - Отпусти меня. - попросила она барда.
   - Подумай. Время есть.
   - Я ухожу. - сказала она, из последних сил подавляя рыдание и простилась со своей мечтой:
   - Прощай, Томас Лермонт.
  
  

Глава 25. На Лысой Горке

  
   Вероника Марковна провалилась в непонятную мглу, из которой неясно пробивался голубой свет - словно уволакивало её прочь нечто нереально-потустороннее. Голубое свечение угасло, но несколько секунд директриса ещё отбивалась от чего-то, но потом с удивлением обнаружила, что это лишь просторный чёрный капюшон широкого балахона, который непонятно откуда взялся на её плечах. Она скинула колпак и огляделась. А, оглядевшись, поняла, что хорошо влипла.
   Стояла она со стаканом того странного вина, которым всю их компанию угостил мерзавец магистр, на плоской вершине лысого холма, а вокруг простиралась дикая природа, утопающая в ночной мгле. Лишь сверху светил угнетающе большой месяц. Дул лёгкий ветер, приносящий сырость и тепло.
   Прямо перед Вероникой стояла та, кого она боялась и кого надеялась больше не увидеть - старая карга, которая в прошлом году едва не свела её с ума самым фактом своего появления. Тогда Вероника Марковна многого натерпелась от этой ведьмы.
   Фифендра как будто не замечала гостью, отчего у той вдруг появилась слабая надежда, что на этот раз всё обойдётся - она как-нибудь незаметно исчезнет из этой галлюцинации и снова очутится в своём кабинете. Но старуха подняла голову и обнаружила директора.
   - А, коллега... - неопределённым тоном заметила она.
   - Я бы предпочла, чтобы вы прекратили свои шутки надо мной. - оскорблённым тоном ответила та.
   - Не я к вам явилась - вы ко мне. - безразлично ответила Фифендра.
   И тут только Вероника заметила, что они на холме не вдвоём - была ещё одна фигура, над ней и стояла со своей клюкой ведьма.
  
   На жухлой прошлогодней траве пригнулась на коленях и медленно валилась набок ещё одна старуха. Она упала, и Вероника с невольной дрожью увидела сморщенное лицо, пустые челюсти и седые космы. Голова старой женщины была неловко склонена к левому плечу, отчего лицо смотрело вбок. Один глаз закрыт морщинистым веком, второй из-под седой брови бессмысленно смотрел на месяц из глубоко провалившейся глазницы, и был он мутен от застарелой катаракты. В тишине, вновь наступившей на вершине, слышалось тяжёлое и хриплое дыхание. Со страхом Вероника вдруг поняла, что старуха умирает, а Фифендра лишь смотрит на это.
   Что здесь происходит?! Она в панике огляделась и бросила ненужный ей стакан с вином, которое так и не выпила.
   Был там ещё котёл - массивная толстостенная посудина из чугуна, украшенная по ободу литыми фигурами вроде оскалившихся горгулий и пятилопастных виноградных листьев. Стоял он на треноге, глубоко ушедшей в землю своими лапами. В котле оставалось на дне немного жидкости - тёмной и густой.
   "Наверно, кровь!" - в страхе подумала Вероника.
   Умирающая с усилием вдохнула воздух, широко разинув беззубый рот, белый глаз её уставился на Веронику, чем вызвал в женщине дрожь отвращения.
   - Немного не вовремя вы, коллега, попали ко мне в гости. - низким голосом сказала Фифендра, не отрывая пристального взгляда от лежащей перед ней фигуры - та уплощалась, распластывалась по земле, становясь почти бесплотной.
   Вероника ничего не успела возразить, как старая карга продолжила:
   - Мои ученики привыкли называть её Кривельдой. Они думают, что это её имя. Но это не так.
   - Да? - безразлично спросила директриса.
   Но ведьма словно не заметила нарочитого пренебрежения в голосе коллеги и продолжала:
   - Настоящее её имя - Кримхильда, а шея у неё кривая оттого, что когда-то очень давно воин по имени Хильдебранд ударил её своим мечом.
   - Вот как? - уже с гораздо большим интересом отозвалась Вероника Марковна. - И за что же так он обидел пожилого человека?
   Ведьма засмеялась, словно оценила шутку.
   - О, нет! Кримхильда была дивно хороша собой! Она была из рода Нибелунгов. Её мужем был Зигфрид.
   Всё, что она сказала, пролетело мимо ушей директрисы - та не знала тех, о ком говорила ведьма, и они её не интересовали, но перемена, начавшаяся с Фифендрой, оказалась занимательна. Веронике и раньше казалось занятным, как та умеет меняться прямо на глазах - надо сказать, у старухи явно было сценическое дарование. Ведьма выпрямилась, и облик её быстро потёк - седые космы сменились на пепельную волну, лицо посветлело, расправились морщины, и превращение завершилось переменой цвета плаща - теперь он стал густо-синим, с атласным отливом.
   Старуха на земле ещё раз схватила ртом воздух и с тихим хрипом стала отходить. Тогда Фифендра, не глядя, резким жестом выбросила в сторону руку, и стакан, оброненный Вероникой, взмыл с земли и чётко попал прямо в ладонь ведьме - та почерпнула жидкость из котла и быстро влила в рот умирающей.
   Едва тёмная влага проникла меж сморщенных губ, как глаз старухи закрылся, и в лице умершей отразилась тишина.
   - Кримхильда, ты оставила меня... - прошептала ведьма.
   Вероника деликатно помалкивала - не время сейчас приставать с требованиями, чтобы её немедленно отправили обратно, потому что и так предельно ясно, что это снова шуточки полтергейста. Но то, что произошло далее, заставило Веронику на некоторое время забыть и о своём раздражении, и о требованиях, которые она собиралась предъявить ведьме.
  
   Лицо умершей вдруг стало преображаться - оно разглаживалось и молодело на глазах - кожа приобрела безупречную гладкость и свежий цвет, брови выгнулись ровными дугами над закрытыми глазами. И вот под чёрным балахоном уже лежала молодая женщина.
   - Как вам это зрелище? - неожиданно спросила ведьма своим резким голосом, отчего Вероника вздрогнула и невольно подняла глаза. Оттого и не заметила, как умершая поднялась.
   Кривельда, или Кримхидьда, стояла на земле, ничего вокруг не замечая. Её глаза удивительного голубого цвета смотрели на луну. Белая рука потянулась к капюшону и скинула его, плащ соскользнул и открыл золотые волны прекрасных длинных волос. Открылось богато расшитое платье. Женщина была такой необыкновенной красоты, про какую раньше слагали песни и поэмы.
   - Это ты, Брунгильда?! - вскрикнула она, словно очнувшись от сна, белая рука её невольно потянулась к шее, где более не было уродующего её шрама. Вокруг её фигуры словно серебрился воздух - лёгкая дымка охвативала женщину.
   - Да, это я, сестра моя. - дрогнувшим голосом отвечала ведьма.
   - Прости меня, Брунгильда! - зарыдала золотоволосая. - Прости предательство, прости мне мою зависть! Прости мне гибель Нибелунгов!
   - Прости и ты меня, сестра. - отвечала та со слезами. - Прости мне смерть Зигфрида! Ночь прощения, Кримхильда! Сегодня мы прощаемся с тобой!
   Вероника ничего не понимала, но возвышенность происходящего коснулась и её. Директриса почувствовала смущение - настолько сильная волна горя и печали шла от обеих женщин.
   - Иди, Кримхильда, - глотая слёзы, заговорила валькирия. - Он ждёт тебя.
   Она подняла вверх руки и развела их в стороны. От этого движения заколебался и задрожал не только воздух над горой, но и само пространство начало преображаться. От вытоптанного пятачка на вершине горы стала простираться далеко вперёд мятущаяся травами равнина. Вдали засияла под луной река, по берегам которой могучим строем стояли многовековые сосны. По водной глади беззвучно скользила ладья с высоким носом. Она приближалась, и стало видно, что нос её вырезан в виде драконьей головы - он гордо плыл над лунной рекой. Ряды вёсел вздымались и опускались в такт, отчего казалось, что это крылья, и дракон сейчас взлетит.
   На носу ладьи стояла высокая фигура в длинном плаще, и ночной ветер развевал светлые волосы этого человека. Хотя и был он далеко, заворожённой Веронике подумалось, что должен быть он необыкновенно хорош собой.
   Кримхильда шла к берегу реки. Ладья причалила, и они встретились.
   - Всё. - сказала валькирия.
   Видение задрожало и рассеялось. На вершине горы остались только Брунгильда и её гостья из другого мира.
   - Куда она ушла? - в потрясении спросила Вероника.
   - В Валгаллу. - ответила та, которая была Фифендрой, а нынче назвалась Брунгильдой. - Они соединились. Счёт закрыт.
   Глаза Вероники невольно обратились к тому месту, где только что была умершая старуха, и директриса содрогнулась: тело покойной тихо распадалось, превращаясь в сухой прах, и тот, похожий на печную золу, стал медленно уходить в землю.
  
   "Не пора ли поговорить о возвращении?" - размышляла Вероника, подумывая, как бы подступиться к неуступчивой карге.
   - Где наш стаканчик? - спросила колдунья. - Вы, кажется, так и не выпили? Догадываюсь, кто своровал из моего котла волшебное вино. То-то мне показалось, что какой-то лысый молодец в нездешнем костюмчике шатался у моего дуба.
   - Полненький такой? - встрепенулась Вероника, по описанию признавая подлеца-магистра.
   - Он самый. - подтвердила ведьма.
   - Этот мерзавец обманул меня. - мрачно ответила директриса.
   - Это точно. - согласилась ведьма. - Только ошибаетесь, это уже совсем не тот мерзавец. Тот мерзавец сам крупно накололся - его сделка совсем не так выгодна, как он думал. Фактически он сдал своё тело в аренду навсегда под самые мошеннические проценты. Теперь в его теле обитает демон, именно он украл у меня зелье.
   Вероника вдруг осознала, в каком же скверном положении она очутилась. Как выбираться? Как торговаться со старухой? А та подошла к котлу и заглянула в него. Сосуд был пуст, и ведьма с явным сожалением оставила его.
   - Знаете, Вероника Марковна, - сказала она примирительным тоном. - Не хочется мне нынче препираться с вами и спорить о педагогике. - Наши с вами пути расходятся и навсегда. Портал между вашим и нашим миром закрывается навсегда и я не думаю, чтобы у нас была причина когда-либо снова искать встречи. Но, сегодня вы попали ко мне в гости, а гостеприимство на Селембрис свято, тем более в такую ночь. В Вальпургиеву ночь.
   Тут до Вероники дошёл весь ужас - она угодила на шабаш. Подлец магистр, или кто там вместо него!!
   - И не надейтесь, что я буду с вами летать на мётлах и целовать в зад чёрного козла. - с достоинством произнесла она. - Немедленно верните меня обратно и прекратите ваши дурацкие шуточки.
   - Брось скандалить, Вероника. - небрежно отозвалась колдунья. - А то останешься здесь навсегда. Будешь у меня служить вместо Кривельды. Лягушек откармливать сто лет, потом пиявок на болотах собирать сто лет, потом солить поганки, посуду убирать за учениками. А там посмотрим - выдать тебя замуж за лешего, или скормить дракону. Зря так осторожничала - надо было пить со всеми, сейчас бы веселилась. Теперь пойдёшь со мной, а у меня совсем иные планы. Помни, только нынешней ночью я добра к тебе!
   Тут она пронзительно засвистела, так что у Вероники заложило в ушах, и непонятно откуда на холме взялся белый жеребец с крыльями - тот самый, которого директриса видела в прошлом году в вестибюле и который её до смерти перепугал. Теперь же он нетерпеливо фыркал, кося огненным глазом на гостью, и рыл копытом землю. Валькирия уже сидела в седле и с усмешкой протягивала Веронике руку.
   Директриса обостренными нервам почуяла, что всё действительно очень серьёзно - шестое чувство говорило, что ещё мгновение промедления, и будет поздно. Ведьма не шутила!
   Валькирия одним движением, словно кошку, втянула её на круп коня, и тот резким прыжком взял с места.
  
   Широкие крылья едва шевелились, ловя кристальный воздух, и нереальный скакун возносился широкими виражами в восходящих с земли потоках. С ясного неба пронзительно светили звёзды - они вызывали у Вероники панику. А также яркая луна, словно огромный фонарь, освещала проплывающие мимо земли. Они летели высоко над плотными массивами тёмных лесов, миновали реки.
   Проплывали стайками деревни, тонкие ниточки дорог едва угадывались среди мерцающих травами и россыпью цветов полей. Величественные шпили городских построек, ратуши, островерхие дома, площади, мосты.
  
   Крылатый конь снижался над широкой рекой, текущей среди скалистых берегов, поросших седым лесом - дикое место! И вот Вероника идёт с колдуньей по мрачно-величественному лесу - высокие замшелые сосны, как исполинские копья, устремились в небо. Такая древность чувствовалась в этом месте, такая далёкая эпоха... Сам воздух был иным - густой и пряный, от него кружилась голова.
   - Я родилась в Исландии. - заговорила ведьма, вступая на лесную тропу. - Но, моим отцом был не человек, а сам Один, которого в те поры мы считали богом. Потом я была выдана замуж за франкского короля Гюнтера. Тогда я и встретила Зигфрида.
   - Постойте! - вдруг вспомнила Вероника. - Так это же был фильм! Там такую блондинку тоже из Исландии выдали замуж именно за Гюнтера! Я хорошо помню, у меня отличная память! У него с Брунгильдой была любовь, а потом он женился на другой и забыл эту блондинку. А под конец, когда он умер, она себя убила мечом на такой большой лодке, где его хотели похоронить. Так это вы, вы из этой сказки?!
   - Заткнись. - терпеливо ответила валькирия, не останавливая шага. - А то проткну мечом. Так вот, как было верно подмечено, Зигфрид умер, потом погиб, спустя много лет, и мой муж, король Гюнтер. Я не любила его, но была верна долгу. Это была история предательства, и в ней была виновата Кримхильда, за что и была наказана гибелью своего второго мужа, гибелью детей, уродливым шрамом и, главное - бесславием. Проклятия, которые ей слали люди, погибающие по её вине, погрузили её в непроходящий ад вечной старости. Я к тому времени оставила королевство франков, выполнив своё предназначение - родить от короля сына, который будет продолжать род великих воинов. Только это уже скрыто от бардов, которые записали трагическую историю гибели Нибелунгов. Кровь героев не должна иссякнуть. И вот нынче я иду посмотреть на своего сына.
   Это Вероника, не имеющая детей, всё же была в состоянии понять - мать соскучилась по сыну.
   - А потом вы меня вернёте обратно? - допытывалась она.
   - Верну, верну, не беспокойся. - успокаивала её колдунья. - Если будешь вести себя хорошо.
  
   На краю высокого утёса, стоящего над водами реки и окружённого глубокими ущельями, среди поросших лесом гор, под раскидистой сосной лежал надгробный камень, широкая плита, на плоскости которой был вырезан барельеф - спящий воин в полном вооружении. Лицо, каких нынче не увидишь - твёрдый лик арийца - крылатый шлем и двуручный меч в руках.
   - Вот здесь он спит уже много веков. - промолвила валькирия. - Раньше этот утёс стоял на Рейне, потом я с сестрами перенесла его сюда, в Селембрис. Это было уже после того, как мой отец разгневался на меня и изгнал меня от своего лица. Боги умерли, валькирии ушли в Валгаллу навсегда, а я осталась здесь.
   - Теперь пора? - спросила директриса.
   - Молчи. Я всё ещё валькирия, и долг мой не завершён. Я не веселюсь беспечно, подобно прочим свободным существам, в Вальпургиеву ночь. Я каждый год слежу, как приближается конец, когда проснутся и выйдут из преисподней все демоны войны и гибели - эрифии, керны, гарпии. Я вижу неумолимое приближение смерти, я вижу, как с каждым годом набирает силу прах. Как тлен вновь собирается в подобие призрачной жизни и движется великим войском на беспечный мир. Как в тучах копится бессчётное число проклятий, духов насилия, демонов жестокости, суккубов злобы, бесов алчности и торгашеской лихорадки. Я вижу, как среди людей, в их повседневной жизни поселились и живут их жизнями умертвия, вампиры, оборотни, йэху.
   - Не знаю, о чём вы говорите. - заметила Вероника, глядя на надгробный камень. - Я лично ничего такого не встречала. Конечно, в последнее время средства информации разводят нездоровый мистический ажиотаж, но это есть прямое следствие расцвета этих самых средств - естественная борьба за своего читателя и зрителя.
   - Вот-вот. Обыкновенная борьба за пищу. Знаете сказку о лисёнке, который понадобился сразу двум псам?
   - Ну и зачем вы мне всё это говорите? Какое я-то имею к этому отношение? Явились бы не в школу к нам, а в Думу, или в Белый Дом, да объяснили бы там всё.
   - Поздно, поздно. - пробормотала ведьма.
   Вероника набрала воздуха и хотела уже что-то отъязвить в ответ, до того её раздражала эта дешёвая игра, как вокруг сильно потемнело, потом мощно содрогнулось небо, всё освещённое дьявольски яркой вспышкой - от края и до края - а потом глубокий, продолжительный раскат тяжёлыми волнами обрушился на землю. Второй раскат, ещё более могучий, сопровождаясь ветвистыми молниями, потряс утёс так, что сосна в смертельном ужасе пронзительно заскрипела и тяжко застонала.
   - Что это?! - крикнула Вероника, натягивая на голову свой капюшон. - Гроза?
   - Это Рагнарёк. - гулко засмеялась ведьма.
   - Конец мира? - проявила осведомлённость Вероника.
   - Конец света. - поправила Брунгильда. - Это не одно и то же.
  
   Широким фронтом шла чёрно-синяя волна, а за ней вторая, третья... Тяжёлые клубы наползали друг на друга, подминали и растекались над водой. И вот воды уже не видно - одна лишь чернота глубокая внизу, и только утёс с сосной и древней могилой стоит недвижим среди беснующихся туч. Чёрная кайма внизу вдруг озарилась кроваво-красной вспышкой, задрожала и с чудовищным шипением, испуская искры, стала отступать. Со дна иссохшей реки поднималась волна огня. Мрачное сияние то разрасталось, то оседало, испуская мертвенно-дикий гул, а в чёрно-синих тучах занимался долгий низкий рёв - там что-то перемешивалось, перемещалось, словно готовилось родить чудовище, способное поглотить весь мир.
   Из глубины нарастало поистине сатанинское пение - многоголосое, торжествующее, нетерпеливое, кощунственное. Прорвались пронзительные вопли, как будто миллионы ртов, сомкнувшись воедино, издали единой глоткой крик нестерпимой боли. Как будто чудовищная роженица готовилась исторгнуть из дьявольского чрева чудовище-дитя. Мир содрогался, раскачивался, грохотал, ревел, стонал и плакал.
   На мгновение всё замерло, потом со змеиным шипением и низким рёвом разошлась середина туч, и показался нос корабля, высокого парусного судна. Величественно-мрачная каравелла наплывала на утёс. За ней показались ещё две, за ними - четыре, восемь, и далее вся панорама, виднеющаяся в прореху туч, оказалась заполнена разнообразными судами. Судно грозно надвигалось, и прошло мимо утёса, едва не задевая его бортом. И тут Веронике стало отчётливо видно, из чего были сделаны его борта - это была плотно спрессованная масса мумифицированных трупов. Рты мёртвых раскрыты в застывшем крике, похожие на палки руки-ноги переплелись, рёбра расплющены - среди них и старики, и женщины, и дети.
   Форштевень судна, все палубные постройки состояли из костей, лопатками крыта палуба, вместо снастей - кишки, а вместо парусов - татуированная кожа. На палубе толпятся мертвецы, их толпы напирают волною друг на друга, скрываются, как берег под приливом, и снова катят. Пустые глазницы смотрят множеством холодных нор, а руки тянутся и ищут что-то в промозглом мутном воздухе. Корабли шли мимо, неся с собой, в себе отвратительный груз мертвечины. Наконец, последний проплыл мимо утёса, и море стало вспухать и подниматься, словно хотело поглотить утёс - тяжёлая волна уже ползла к вершине.
   Всё море состояло из волос - светлых, тёмных, седых. Волна вскипала шерстью, как пеной, выкидывала кошачьи и собачьи черепа, шуршала шкурами, смердящими останками, катала зубы, как речной голыш. Всё это изливалось у подножия утёса и уходило вглубь.
   Море подступало, катя свои бесчисленные черепа, неся волной исполинский океанский лайнер. Его высокие борта составлены из спрессованных ногтей - все ногти всех умерших, какие были в мире. Бесчисленными зубами, как инкрустацией, украшены его борта. Из высоких труб возносится клубами чёрный дым и клочьями расходится над морем. И каждый клок - лик демона с горящими глазами. На палубе идёт веселье - обтянутые кожей скелеты пляшут, пьют, флиртуют. Из шпангоутов сплошными струями стекает мусор - останки благ цивилизации, минутных удовольствий, жвачного инстинкта, пепел иллюзий и каша из мозгов.
   Море ушло, остался огненный песок - от горизонта до горизонта. И небо цвета крови, на котором, как на экране, виднелись небоскрёбы. На утёс с натужным скрипом двигалось видение: огромная колесница, запряжённая гигантским волком. Глаза фантастической твари глубоко черны, а зубы скрежещут в нетерпении. В колеснице сидело многорукое божество - оно доставало со дна тележки человечков и нетерпеливо совало в рот, пожирая их со страшной быстротой. За колесницей, как мантия, тянулось небо, сдирая с основания мосты и небоскрёбы, а за плащом небес открылась чернота без звёзд.
   - Что это?! - спросила Вероника.
   - Это Рагнарёк - конец света. - с печалью ответила Брунгильда. - Так его видели древние. Всё очень неопределённо и очень фантастично. Человек, как говорили они, есть мера всех вещей. Но, кажется, у вас несколько иначе: у вас человек стал вещью. Волк Фенрис есть символ преобладания хищного начала в человеке. Вот это и есть начало конца. Мой сын знал, за что сражался, а ваш военный Молох - машина для переработки мяса. Вы просто исполняете приказы, каждый на своём месте.
   Валькирия опустила руки и отошла от края утёса. Видение стало таять и растворилось, остались только молчаливые седые леса, река да свист ветра.
   - Я так поняла, вы каждый год в мае специально прилетаете сюда, чтобы полюбоваться на эти картины? - полюбопытствовала Вероника.
   - Нет, не всякий раз, а только подходяще случаю. Обычно я посещаю места великих битв.
   - Если вы хотите показать мне всю программу, то, может быть, вам стоит знать: мне неинтересно.
   - Догадываюсь. - усмехнулась Брунгильда, отходя дальше к лесу. Вероника шла за ней.
  
   Вернувшись к Лысой Горке, директор поспешно спрыгнула с коня и очень обрадовалась, когда он, повинуясь беззвучному приказу, взмахнул своими крыльями и моментально взмыл в тёмное небо, растворившись в нём.
   Вероника нащупала завязочки плаща и с облегчением избавилась от него. Оставшись в своём строгом деловом костюме и туфлях, она слегка размяла ноги, прогуливаясь по бестравной верхушке и слегка увязая каблуками в почве.
   - Ну, раз экскурсия закончилась, давайте по домам. - бодро предложила директриса.
   Валькирия, однако, никуда не торопилась. Она небрежно провела рукой в воздухе, и прямо посреди вытоптанной площадки образовался массивный стол с резными завитками на толстой ножке, а также оскаленными волчьими пастями по четырём углам, возникли также два тяжёлых деревянных кресла с высокими прямыми спинками. На столе образовались две чаши и старинная бутыль. Видимо, колдунья решила продолжить встречу. Делать было нечего - не спорить же с ведьмой! - и Вероника уселась в кресло, ничего хорошего от продолжения банкета не ожидая.
   Разлив вино по чашам, валькирия некоторое время сосредоточенно вдыхала аромат букета. Вино и в самом деле было необыкновенно хорошо - Вероника, которая умела ценить качество, признала это. Она не без удовольствия прихлебнула из широкого сосуда, который представлял из себя совершенно антикварную вещь, пряно-терпкий напиток, отдающий одновременно и ночным лесом, и солнечным теплом.
   - Что за вино? - спросила она у ведьмы.
   - Вы не поверите. - усмехнулась та. - Эту настойку умела бесподобно делать Кривельда, причём из обыкновенных терновенных ягод. Жаль, больше мне не пить его.
   Вероника с пониманием покачала головой, соглашаясь с ведьмой: действительно жалко. Такого бы винца себе бутылочку домой - чтобы потягивать из хрустальной стопочки вечерком перед телевизором в своей уютно оборудованной квартире. Вероника обожала комфорт.
   "Ну давай, говори, чего хотела." - мысленно подбодрила она ведьму, прекрасно понимая, что неуступчивая карга не просто так сотворила кресла, стол и выпивку.
   - У меня только один вопрос к вам, коллега, - произнесла Брунгильда, словно отвечая на мысли гостьи. - за что вы так обошлись с нашим парнем?
   Директриса скривила лёгкую гримасу, словно говорила: я так и знала!
   - Понимаете, он мне мешал. - призналась она. - Я столько лет трудилась, продвигала свою школу, добивалась звания образцовой, выбивала финансирование. Теперь же, когда настало время пожинать плоды, он мне начал портить показатели. Он единственный, кто не укладывался в схему. Изолировать его на время было решением, а потом эта проблема осталась бы кому-нибудь другому.
   - Это как? - удивилась валькирия.
   - Я иду на повышение. - сообщила директриса. - Перехожу в департамент образования, благодаря своим заслугам, а потом намереваюсь баллотироваться в депутаты городского собрания.
   - Вот оно что! А что же вы не спихнули нам его раньше, ещё в прошлом году, когда он вам мешал?
   - Большая разница, коллега! Одно дело необъяснимое исчезновение - это уже криминал, а другое дело - диагноз!
   - У меня большое желание превратить вас в гадюку. - вкрадчиво призналась ведьма.
   - Не думаю, что вы так поступите. - небрежно отвечала Вероника. - Я уже заметила, что вы человек принципа. Вы же сами сказали, что гостеприимство в вашем мире свято, особенно в такую ночь. Я ваш гость, хоть и невольный. Вы ничего не сделаете мне.
   - Ваша правда. - тут же согласилась Брунгильда. - Вы озабочены карьерой?
   - Да. - прямо ответила директор. - Я помню наш прошлогодний разговор. Вы идеалистка, а я не питаю иллюзий в отношении педагогики: она нужна лишь, как средство сдерживания юношеских масс. Открою вам тайну тайн, моя наивная коллега: само существование педагогики невозможно без повсеместной моральной неполноценности человеческих масс. Для нормального функционирования военной машины нужно мясо. Для политики нужен кризис. Медицине нужны больные. Карающим органам нужны преступники.
   - Я думала, вы недалёкая и ограниченная женщина, а вы сознательно циничны.
   - Завуч Кренделькова тоже думает, что я примитивный функционер с одной извилиной в мозгу. - засмеялась Вероника. - Я нарочно обставила себя таким ущербным коллективом. Неважно, что они плохие учителя, главное - они послушны.
   - А Маргарита Львовна?
   - Она больна. - после минутного раздумья ответила директор. - Она не дотянет до пенсии. Мы проводим её с почестями.
   - У вас всё продумано.
   - Всё. - с твёрдой убеждённостью ответила Вероника Марковна и, видя, что ведьма не отвечает, продолжила:
   - Судя по всему, ваш мир устойчиво пребывает в состоянии раннего средневековья. Может, быть, и того ранее. Не тем ли объясняется ваш наивный идеализм? Вы всё ещё верите в силу разумного воспитания, в золотой век? Я помню наш прошлогодний разговор, когда вы так решительно осуждали нашу несовершенную педагогику. Скажите, коллега, у вас есть абсолютно гуманный метод регулирования отношений в обществе, избегающий всякого насилия и подавления личности?
   - Коллега, вы забыли, что население нашего мира живёт в раннем средневековье - тут тоже есть войны, злодейства и убийства. Люди есть люди - они живут так, как умеют. Нет, мы не клонируем сознание.
   - Так, я неверно поставила вопрос. Могу с абсолютной уверенностью сказать, что после продолжительного периода мелкофеодальных распрей в вашей стране начнут формироваться крупные державы, потом пойдёт процесс колониального поглощения, потом состоится техническая революция, а далее начнутся гонки технологий. Это закономерный путь развития человеческой цивилизации. Вы возражаете?
   Валькирия отрицательно покачала головой.
   - И вот придёт момент. - продолжала директриса. - когда вы неизбежно окажетесь перед той же ситуацией, что и у нас - перед глобальной катастрофой. Что вы сделаете? Начнёте разруливать ситуацию сверху, беря на себя роль богов? Уйдёте молча, оставив неразумное человечество на произвол судьбы? Ведь, что ни говори, человек по своей сути существо агрессивное, недальновидное и алчное.
   - Согласна.
   - Однажды кто-то случайно изобретёт порох. Потом кто-то откроет явление электричества, а дальше покатится лавиной. Прогресс остановить невозможно, можно только возглавить его и направлять в нужное русло.
   - Кому нужное? Человечеству?
   - Тому, кто может возглавить.
   - А кто сможет?
   - Тот, кто сможет. - со смешком ответила Вероника.
   - Тирания?
   - Да. Это неизбежно. А, следовательно, неизбежен и закономерный конец, когда сумма ошибок управления перевалит за некоторый критический рубеж. И это путь многих жертв, которые лучше просчитывать заранее. Человеческое стадо не в состоянии саморегулироваться - нужен координатор. И думаю, что у вас происходит то же самое, только сознаваться не хотите.
   Брунгильда промолчала, а директриса продолжала охотно распространять:
   - Скажите честно: вы верите в человеческое здравомыслие? Я говорю о человечестве в целом. Вы верите, что они способны выносить уроки из ошибок истории? Что они способны верно оценить и сами ошибки и сам путь, которым идут? Они способны на массовое самоограничение ради спасения себя как вида?
   Валькирия подняла голову, посмотрела на директора странным взглядом и обронила:
   - Нет.
   Директриса не обратила внимания на потемневшие глаза собеседницы - она как раз приводила в порядок причёску, заново перекалывая шпильки и укладывая пышные волосы.
   - Так, стало быть, уроки истории ничему не учат будущие поколения? - небрежно спросила она. - Так что же такое история, как не коллекция фактов? Я говорю вам это как историк.
   - Разве вы не химик? - удивилась ведьма.
   - Нет. Я историк. И потому знаю, что во все времена, в любом месте, в любых условиях человек есть то, что он есть - животное. А животным нужны пастухи, которые призваны и регулировать численность и определять род занятий.
   - И к этим высшим существам вы причисляете себя? - догадалась ведьма. - Скажите, а почему у вас нет детей?
   - Не хочу, чтобы после меня осталось что-то, о чём я могла бы сожалеть. - призналась Вероника. - Ведь я тоже понимаю, куда ведёт этот путь.
   - Вы понимаете?! - изумилась Брунгильда.
   - Да, понимаю, что наступают времена, когда верховное правление будет подобно пиру во время чумы, но я с готовностью желаю в нём участвовать. Откровенность за откровенность: как вам удаётся удерживать ваш мир в состоянии стабильности? Только честно!
   - Мы искусственно сдерживаем развитие цивилизации. - глухо ответила Брунгильда. - Ни порох, ни электрический ток в этом мире не изобретут. Мы изъяли некоторые физические составляющие, без которых явление невозможно. Но сверх того мы в жизнь людей не вмешиваемся.
   - Вот оно что! - расхохоталась Вероника. - Кастрировали целый мир?! Ради их же блага?!
   - Нет. - произнесла валькирия. - Мы отняли у детей опасные игрушки.
   - Тогда ждите своего Прометея. - резко ответила директор.
  
  

Глава 26. Визит в Эдем

  
  
   Ступени широкой лестницы восходили вверх по склону, словно неровные волны дышащего огня. Казалось, по высокому холму уступами стекает лавовая река, но вместо убийственного жара - лишь таинственные тени перемещались внутри пламенеющих пологих ступеней.
   По обе стороны от лестницы и ниже по холму, насколько хватало взгляда, пышно разрослась роскошная растительность - и ни одного знакомого вида. Причудливые деревья, травы, кустарники, цветы, лианы - всё это буйно цвело, тесня друг друга. Самые нетерпеливые пытались захватить и лестницу - длинные стебли распластались по её бокам, но не нашли ни единой зацепки, чтобы ползти дальше, так идеально гладкими были ступени. Жадные до света листья диковинных форм и расцветок только чуть трепетали на янтарной поверхности.
   День засыпал, уступая место ночи, и небо окрасилось в длинные полосы сиреневого и малинового цвета. Всевозможные оттенки заиграли на стеблях и листьях, не трогая лишь лестницу, которая сама в себе была источником света, теперь освещала холм, словно огромная лампа.
   На небе засветились три луны - оранжевая, жёлтая и голубая.
  
   Два человека стояли у основания лестницы и озирались. Один был одет в великолепные одежды из материала напоминающего шёлк - густо-фиолетовый и глубоко-пурпурный были основные его цвета. Второй был одет в чёрно-золотое.
   - Волшебники сказали, что первый полёт в такую ночь может преподнести совершенно фантастические впечатления. - сказал одетый в фиолет и пурпур. - Глубоко скрытые желания и подавленные мотивы летящих определяют выбор. Очевидно, мы попали в то, что соответствует твоим и моим тайным желаниям, Кирилл.
   - Это и есть твой другой мир? - спросил чёрно-золотой, прекратив оглядываться по сторонам. Он обратил внимание на свой необычный костюм.
   - Это тоже дар волшебной ночи. - ответил Лён. - Очевидно, это самое подходящее одеяние для назревающих событий. Давай не будем медлить и пойдём по этой лестнице, поскольку ночь коротка, и с рассветом чары рассеются.
   Тогда оба шагнули на первую ступеньку и двинулись вверх по холму к причудливым строениям, виднеющимся в буйных зарослях на его макушке. Лестница начиналась прямо у подножия холма, и к ней не подходила дорога - ниже первой ступени была трава со светящимися в ночи белыми цветами, а ещё дальше - сплошные джунгли.
   Ночь между тем всё более овладевала этим странным миром - она разбудила в диком лесу ночных птиц, пронзительные крики которых наполнили пространство. Длинная рука ветра пронеслась по утонувшим во мраке широким листьям, вызвала нестройный гул и шёпот, зажгла огоньки ночных цветов. Алые, жёлтые, голубые, зелёные флуоресцирующие лепестки разворачивались, выкатывались, выползали из бутонов, выбрасывали пушистые ресницы тычинок, вытягивали жадные пестики, и те алчно раскачивались на слабом ветру, словно искали добычу. Запахи шли отовсюду - нежно-волнующие, пряно-требовательные, знойно-соблазнительные, терпко-настойчивые, горько-пьяные, сладко-обманчивые.
   Лестница извилистой змеёй уходила верх, изгибалась, как лиана, обегала узкой золотой лентой непроницаемо-пышные кусты, сплошь усаженные, как диковинными птицами, белыми цветами.
   - Они поют... - потрясённо обронил Кирилл, прислушавшись к тихому жужжанию, исходящему от похожих на магнолии цветов. Но спутник увлекал его выше - впереди уже виднелось окончание лестницы. Она снова расширилась, словно торжественно приближалась к финишу, и выходила на широкую площадку без перил - та возвышалась над колдовскими ночными джунглями. Высокие колонны всё того же янтарного цвета, с медленно текущими внутри них тенями поддерживали лёгкую крышу, на которую взбирались самые дерзкие из растений и оплетали лианами карнизы, украшения, столбы. За чешуйчатой покатой крышей виднелись сияющие мягким светом строения - это был дворец необычайной архитектуры - сплошь состоящий из широких окон и колонн, из множества крыш разнообразных форм. Казалось, здание парит над вершиной холма, исторгая изнутри потоки золотого света. И среди этого вольно извивались лианы, тёмные на фоне этого сияния и лишь украшенные множеством цветочных звёзд.
   Из дворца доносился приглушённый гул многих голосов, а под сводом патио в мягком свете колонн стояли и смотрели на прибывших две особы.
  
   Одна особа была одета в тёмно-синее платье из какого-то изумительного материала, который, казалось, имел глубину. Длинный подол охватывал тонкую фигуру, отчего казалось, что девушка заключена от талии в узкую амфору, украшенную россыпями мелкого и крупного жемчуга. Из длинного разреза спереди виднелись стройные ноги в синих атласно сияющих чулках под цвет платья. И высокий лиф, и плотно облегающая плечи мерцающая ткань, и облегающие рукава были того же цвета. И, как ни странно, волосы, украшенные жемчугом, тоже синие! И лишь лицо девушки было белым - оно чуть светилось тем же удивительным белым светом, который испускали цветы.
   Вторая девушка была одета точно так же и похожа внешностью на первую, словно близнец. Только цвет платья и волос был глубоко-зелёным, густо-изумрудным. Обе не шевелились и только следили глазами за подходящими гостями.
   По мере приближения Лён и его спутник увидали, что глаза у девушек необыкновенны. У синей глаза были синими, у зелёной - зелёными, но широкая радужка вся искрилась и переливалась, словно в калейдоскопе!
   - Меня зовут Газуелла. - сказала синяя, протягивая руку Лёну.
   - А меня Ливиоль. - произнесла зелёная, точно так же беря за руку Кирилла, который от изумления потерял дар речи.
   Они одновременно повернулись с необыкновенным изяществом, и протянули приглашающим жестом тонкие руки ко входу во дворец. От этого синхронного движения подолы прошуршали по полу и разошлись сзади, обнаружив длинные разрезы - это делало их похожими на узкие крылья.
   Вблизи девушки были ещё тоньше - как будто две живые статуэтки из синего и зелёного драгоценного камня со вкраплениями жемчуга. Они провели двоих гостей под завесу из цветов, свисающую над высоким входом, и оба молодых человека оказались в просторной зале, освещённой всё тем же знойным янтарным светом, среди высоких тонких колонн в которой танцевали пары под нежную музыку, идущую непонятно откуда. Стрельчатые окна выходили в ночь, в зал вползали разные лианы, оплетали столбы, стелились вдоль стен, свисали с янтарных потолков.
   Танцующие отличались друг от друга, как люди разных рас. Было много таких же тонких, изящных красавиц, как те, что встретили Лёна и Кирилла. Наряды их были самых разных цветов - от тёмно-золотого, сочно-коричневого, алого, до бледно-сиреневого и даже белого. Примечательно то, что волосы дам были совершенно в тон их платьям - очевидно, такова здесь мода. Удивительны были также и мужчины. Кто-то был в строгой чёрной шёлковой паре, но большинство также золотыми, зелёными, синими, красно-чёрными, крапчатыми. Необыкновенные драгоценные ткани, яркие глаза, тонкие лица, стройные ноги - толпа была просто фантастична, а над разноцветными волнами танцующих плыли волны ароматов.
   - Скоро выйдет королева, - проговорила своим слегка шелестящим голоском Газуелла. - А пока давайте потанцуем.
   Не спрашивая разрешения, она увлекла Лёна в толпу и положила ему на плечи свои благоухающие тонким ароматом руки в облегающей гладкой синей ткани. Большие глаза смотрели странно - их выражение понять было невозможно, потому что таких глаз у людей просто не бывает.
   "Может, мы попали к цветочным эльфам?" - подумал Лён. Но, по рассказу Наташи, цветочные малютки выглядели совсем иначе, а тут Лён точно знал, что не уменьшился, как гости цветочных эльфов.
   Он чувствовал себя неловко среди этой нарядной толпы - бал в янтарном дворце нисколько не походил на дискотеку. Здесь все были чересчур изящны, и он среди этих лёгких фигур с тонкими талиями смотрелся неуклюжим.
   - Позвольте. - сказала с лёгким лукавством девушка, показывая в своей узкой ладони маленький флакончик. Струя запаха коснулась обоняния Лёна. Не понял он что к чему, как пальцы Газуеллы легко коснулись его висков, подбородка, быстрым движением она провела по его волосам, по рукам и груди. И тогда его ощущения внезапно изменились.
  
   Отчего-то томительно-сладко поплыло в голове, как будто обстановка зала и колонны, и цветы, и самый воздух чуть стронулись с места и двинулись в танце вместе с парами. Это продолжалось лишь мгновение, а потом волны разнообразных запахов стали настигать его, и каждый запах словно говорил своим языком. От пары, скользящей мимо, шёл аромат влюблённости, восторга и упоения танцем. Проплыла волна ожидания и нетерпения, струя веселья и легкомысленного флирта, чуть ощутимое дуновение томного кокетства и поток сдерживаемой страсти.
   На сердце стало так легко, как будто совлеклись с него давящие путы, как будто отпустили тяжкие заботы, и ноги сами понесли его в летящем шаге танца. Музыка обрела объёмность, глубину, проникновенность, чувственность, раскованность. Мимо скользнула пара, распространяя флюиды удовольствий, и Лён увидел, что это Базиль легко порхает со своей зелёной дамой.
   - Мы ждём выхода королевы, - сказала ему на ухо Газуелла. - а потом отправимся в полёт. Сегодня праздник опыления.
   - Я думал, это называется Вальпургиева ночь. - тихо ответил он, с наслаждением ощущая, как упругий шёлковый синий локон скользит по его щеке. От него лукаво пахло обольщением.
   - Первый раз слышу. - рассмеялась девушка.
   - Как называется ваш мир? - спросил он, ожидая любого ответа.
   - Наш мир называется Эдем. - ответила она.
  
   Неизвестно, сколько времени минуло с той минуты, когда они вступили в тёплые объятия Эдема, в его чувственную атмосферу и вовлеклись в нескончаемый танец среди залов янтарного дворца. Но вот пришёл миг, и что-то изменилось - ярче засияли стены, потёк с потолков новый аромат, возвещающий - в этом Лён не сомневался - появление царицы. Все гости расступились, освобождая середину, и по ней пошла необыкновенной красоты женщина - яркая брюнетка в открытом платье с расходящимся книзу подолом. Её кожа была бела, а волосы сияли чёрным блеском. Удивительное платье будто скроено из крыльев бабочки - чёрно-белое, с переливающимися пятнами.
   - Её величество Махаон. - сказала с почтением Ливиоль, и обе девушки, как и все прочие, присели в изящном поклоне.
   За королевой шла её свита - толпа стройных молодых мужчин в блестящих разноцветных одеяниях. Они вели себя очень оживлённо и буквально летели вслед за королевой, когда та лёгким и скорым шагом увлекла всех гостей в другой зал - так было просто всё, что никаких иных церемоний, кроме поклона в самом начале, не было.
  
   - Давайте немного выпьем перед полётом. - сказали девушки, приглашая молодых людей к столику с напитками и лёгким угощением из незнакомых фруктов. Перед столиком, словно ждали их, стояли четыре диковинных стула с тонкими изогнутыми ножками, полупрозрачным сидением и такой же спинкой. Невесомые с виду, эти кресла оказались очень крепки и лишь слегка пружинили, принимая гостя.
   Ливиоль и Газуелла угощали своих кавалеров, наливая им бледно-золотистого вина в высокие фужеры. У него был вкус нектара и не ощущалось алкоголя, но через минуту пришло весёлое головокружение.
   - Закусывайте фруктами! - смеялись девушки и подсовывали ароматные дольки. - А то опьянеете!
   В вазах помимо фруктов лежали пышные бутоны с лепестками, усыпанными тонкими кристалликами, как сахарной пудрой. Лён думал, что это для украшения, но оказалось, что цветы съедобны. Взяв по совету Газуеллы один лепесток, он ощутил, как лакомство тает на языке, отдавая тонкий вкус розы. Это действительно были цветы, мастерски засахаренные прямо на стебле.
   Это была не просто еда, а пиршество запахов и вкусов - каждый ломтик добавлял свою каплю в букет ощущений, рождалась гамма впечатлений, настроения и лёгких иллюзий. Казалось, запахи обрели материальность - они накатывали лёгкой волной, страстно обволакивали и уносили всё дальше в море удовольствий. Ощущение времени исчезло.
   - Что ты чувствуешь? - спрашивала Газуелла, скользя лёгкой рукой по волосам Лёна.
   В ответ он нежно провёл рукой по её плечу и тронул пальцами жемчужное колье из перевитых нитей на её стройной тонкой шее. И понял с изумлением, что руки и плечи девушки вовсе не одеты в шёлк - это была её кожа! От запястий до шеи её кожа была тёмно-синей, и только шея и лицо - светлыми. Её платье цвета кобальт, усыпанное жечужинами, оканчивалось высоким плотным лифом. И ноги тоже были не в чулках - это была кожа. Девушка оказалась с тёмно-синей кожей в цвет платья, и волосы её тоже не были париком!
   Ливиоль была зеленокожей и зеленоволосой, только лицо, шея и кисти рук были у неё человеческого цвета!
   - Как это?.. - изумился Лён.
   Обе девушки расхохотались над его открытием. Оба молодых человека оглядывались и обнаруживали, что большинство дам имели цвет кожи и волос в цвет платью, и только лица были светлы.
   - Послушай, Лён. - со смехом заговорила Газуелла, закидывая одну длинную стройную ногу на другую. - Какое это имеет значение? Да, эволюция вывела нас от разных видов, но конечный результат весьма схож!
   - От кого же вы произошли? - удивился Кирилл.
   - От насекомых. - охотно сообщила Ливиоль. - Наша планета не имеет животных, только птиц, пресмыкающихся и насекомых. Эдем - планета-рай, сюда охотно заглядывают туристы из других миров, так что мы имеем понятие об эволюции других видов. У нас нет стран, только территории Роя. Вы попали в рой королевы Махаон. Она порхает со своей свитой от одного холма к другому и приглашает всех на торжество. Нынче у нас праздник и мы выполняем древнее предназначение насекомых - опыление цветов.
   Раздался протяжный вибрирующий звон, и девушка прервала свою речь. Газуелла и Ливиоль встали, юноши последовали их примеру. Весь зал, всё разноцветное сообщество поднялось, разговоры смолкли - королева Махаон потребовала внимания.
   Черноволосая красавица с молочно-белой кожей вышла в центр зала и встала под люстрой-цветком. Мягкий свет бросал отблески на её обнажённые плечи, отчего казалось, что по её телу вспыхивают блёстки. Широкий подол чуть шевелился - это трепетали множество его невесомых чёрно-белых чешуек, каждая чешуйка с крыло крупной бабочки. В её блистающих локонах гнездились белые цветы. Королева казалась редкой драгоценностью.
   - Мой Рой. - сказала она звенящим голосом. - Настало время, и мы летим к островам, чтобы начался праздник опыления.
   За этой краткой речью она немедленно двинулась на выход, сопровождаемая своей свитой из стройных красавцев. Толпа тут же потянулась за ней.
   - Пошли. - нетерпеливо дёрнула Лёна Газуелла.
   - Мы тоже опылять? - изумились гости.
   - А как же? - засмеялись девушки. - Стоило являться в Эдем, чтобы миновать праздник опыления!
   Они выбежали следом за толпой на ту платформу, на которой ранее встретили своих подруг. Там товарищи увидели то, чего ранее не заметили - на каждом зелёном холме, которые смутно виднелись вдалеке, горел на вершине янтарный фонарь дворца - все горы были обитаемы, и ночь украшалась этими далёкими огнями, как гирляндой.
   С минуту они любовались этим изумительным зрелищем, потом вовлеклись в весёлую суету толпы. На патио уже вовсю шла посадка в странные парусные экипажи.
  
   Это были лёгкие лодки, похожие на огромные плотные кожистые листья с вогнутой серединой и загнутыми бортами. Острые носы суден высоко вздымались, а на корме имелось нечто, похожее на черенок - толщиной со ствол молодого деревца с отходящим шипом. Над лодкой возвышалась мачта с парусами - зелёный отросток, растущий прямо из середины листа, а на нём выгнулись в сторону носа плотные листья - каждый лист размером большой поднос. Корабли принимали пассажиров и отчаливали от янтарной пристани.
   Лёна и Кирилла быстро затащили в это лёгкое судёнышко, на полу которого лежал слой розовых цветов - на этот ковёр опустились дамы и флирт, начатый ещё во дворце, возобновился. За парусами никто не следил, лишь на корме пристроилась одна пара, легко правя своеобразным рулём - длинным черенком.
   Корабль легко покачнул боками и развернулся от платформы, отплывая прочь, чтобы дать место другим судам - те подплывали за пассажирами со стороны. И вот лёгкая флотилия стала ловить ветер, возносясь широкими кругами. Зелёные листы поднялись над холмом, и открылась панорама окрестностей.
  
   Море зелени, усеянное, как медленными вспышками, скоплениями цветов, обволакивало высокие сказочные в ночи холмы, на которых угасали золотые маяки дворцов. Три луны освещали густо-зелёные волны растительности, словно стекающей с возвышенностей. Свет небесных странниц отражался в миллиардах листьев, и отблески сияли звёздами в ночи - медовые, лимонные и голубые звёзды. А сверху над этим растительным простором вольно возвышалось бесконечное ночное небо с россыпью серебряных искр.
   Мерцающие кудри гор отстали, и под кораблями засияло ночным светом море. Вдали, на фоне огромной медовой луны плыла стая чёрных точек - другой Рой спешил на праздник опыления.
   Лён и Кирилл стояли на носу, обняв за плечи своих удивительных спутниц. Пусть они не люди, а только походят на людей, но были девушки так чарующе прекрасны, что немногие красавицы могли сравниться с ними.
   Странный каприз эволюции на этой планете породил не одну, а множество рас. Они разделялись на рои отнюдь не по признаку предков, Рой состоял из разных видов и свободно сосуществовал в гармонии. Ливиоль и Газуелла происходили от тропических жуков, отличающихся лишь средой обитания, вот почему одна из них была синей, а другая - зелёной. Их длинные подолы с разрезами напоминали крылья. Разноцветная одежда изысканных фасонов на прочих танцорах была воспоминанием об утраченном хитиновом покрове, так же как и чешуйки на платье королевы. Махаон произошла от бабочки-махаона, её свита была самцами махаона, а прочие подданные происходили кто от мотыльков, кто от жуков, кто тоже от бабочек. Сообщество дружно жило в янтарных дворцах на вершинах холмов. Всё это охотно рассказывали гостям девушки-жуки, пока они стояли вчетвером на носу удивительного судна - воздушного листа, содержащего в своих клетках пузыри, наполненные водородом, что объясняло его летающие качества.
   Лист был самостоятельным растением, оторвавшимся при созревании от материнского ствола, - как только его клетки заполнялись достаточным количеством водорода (а кислород выделялся в атмосферу) он отрывался от дома и уплывал, ловя ложными корнями воздух и питаясь светом.
  
   Полёт над морем длился недолго - около пары часов, но за это время материк скрылся из виду за горизонтом, а впереди затемнели в море группы островов. Они походили на высокие шапки и отстояли друг от друга, так что казалось, что море усеяно бугристыми столбами, образующими диковинный архипелаг. Казалось, растение вырастает прямо из воды, и только при подлёте стало видно, что под каждым деревом имелся остров. Одно дерево на остров!
   Против ожидания, корабль не стал снижаться, а направился прямо к густой кроне, чуть ниже верхушки дерева. Изумлённые путешественники увидели, что листья дерева фантастически огромны, и только потом сообразили, что тот корабль-лист, на котором они прибыли, как раз и есть один из таких листов.
   Пассажиры необычного судна принялись легко спрыгивать с борта на широкие платформы листовых пластин и убегать во тьму гигантской кроны. Корабль отчаливал, перемещался вокруг дерева дальше, высаживал людей, повинуясь ловкому рулевому, который правил при потощи толстого черенка на корме судна.
   Лён с Кириллом старались не глядеть вниз, потому что высота была ужасна, но оказалось, что высадиться на лист было совсем не сложно - он прекрасно держал, лишь упруго пружиня под весом четырёх людей. Снизу же обзор перекрывался множеством других листьев, так что вскоре молодые люди перестали бояться, что упадут.
   Вокруг плавало множество покинутых суден - они притёрлись к своим собратьям, как корабли к пристани.
   - Пошли, пока есть время, побегаем по веткам. - дёрнула Лёна за руку неугомонная Газуелла, а Ливиоль уже со смехом утаскивала Кирилла. Девушки утянули гостей в глубину кроны, а там было, на что посмотреть!
  
   Только теперь, в непосредственной близи, оба осознали, насколько же велико дерево! Огромный лист, площадью примерно сорок квадратных метров, держался на толстом черешке, изогнутом, как мостик. Поверхность черешка была похожа на черепаховый панцирь, и пластины слегка флуоресцировали, создавая вокруг себя слабое свечение. Нога на них держалась, не соскальзывая, возможно оттого, что были покрыты тонким липким слоем. Черешок крепился к толстой ветви, ветви собирались в ещё более толстые - все они создавали внутри кроны заметный свет, так что путешествие среди этого необыкновенного зелёного дворца оказалось увлекательным.
   - Осторожнее. - сказала Ливиоль, задерживая Кирилла и указывая на огромную золотистую каплю, медленно ползущую по ветви. - Это смола. Завязнешь - не выберешься!
   - Потом будут через миллион лет смотреть на тебя в куске янтаря, как на древнего ископаемого предка! - засмеялась Газуелла.
   Такие капли, величиной с корову, встречались на пути то и дело - они выделялись в коре дерева и медленно ползли к краю листа, чтобы упасть в воду и многие сотни лет твердеть на дне. Затем их выносило на берег - из них жители Эдема делали свои жилища.
   Змеящиеся стволы чудовищной толщины и толстые, как брёвна, черенки листьев, создавали ощущение, будто Лён и Кирилл превратились в крошечных букашек, бегущих на невообразимой высоте по балкам гигантского зелёного дворца. Не видно неба, не разобрать внизу земли, только густое переплетение листьев и стволов, по которым со смехом и возгласами несутся тонкие разноцветные фигурки. В этом своеобразном лесу потерялись направления, утратилось понятие верха и низа. Временами казалось, что тяготение исчезло - бег по живым упругим полям с руслами выпуклых жил приносил неописуемое наслаждение. Наверно, это потому, что листья выдыхали волшебный аромат - под ногами в проникающем разноцветном свете лун явственно виднелись открытые устья, из которых выходил слабый пар. Дерево дышало.
   - Как на таком маленьком островке помещается столько деревьев? - изумился Лён.
   - Это всего одно дерево. - ответила Газуелла. - Это прадерево, предок всех растений на нашей планете. Оно так велико, что ветер не доносит пыльцу с его цветов до женских соцветий. Поэтому мы приплываем сюда, когда раз в один эдемский год оно цветёт, и помогаем ему. На каждом острове один его ствол, а само растение оплетает всю планету. Его корни пролегают глубоко по дну морей и океанов. Его макушка касается небес. Его отмершими чешуйками коры, опавшими листьями созданы материки, оно - праматерь и праотец всех растений. Оно нас породило во всём многообразии наших видов. Мы благодарны ему и прилетаем сюда, чтобы помочь ему. Потому что он - Эдем.
  
   Они остановились на краю листа на огромной высоте - отсюда океан казался совершенно гладким, как стекло, и отражал свет лун. Вдали виднелись материковые громады, окружающие острова Эдема. Все они - внуки одного дерева.
   - Что будет, если мы не удержимся и упадём? - спросил Кирилл.
   - Он не позволит. - ответила Ливиоль. - Он разумен. Он знает, что мы пришли. Молчите и смотрите.
   Молодые люди стали оборачиваться по сторона, ища чего-то, что они ранее не заметили.
   Лист под ногами, до того надёжно неподвижный, вдруг чуть задрожал - что-то двигалось в глубокой пазухе между его широким черешком и толстым зеленоватым телом ветви. Оттуда быстро вырастал шар, он скоро вытянулся в почку, та набухала, распираясь в боках, пока не выросла размером с человека. Тут острый её конец чуть лопнул, в разрыве мелькнуло что-то белое, но почка продолжала стремительно расти - она стала размером со слона. Раздался треск - это тёмные, остро пахнущие смолой чешуи окончательно разошлись, и из них неудержимо стало разворачиваться что-то пышно белое. Оно росло с невероятной быстротой, занимая всё место у основания листовой пластины и вытесняя с широкого листа своих гостей. Огромные белые лепестки выгнулись от внутреннего напора - цветок развернулся почти в полный шар, и тогда из нутра его стала доноситься песня, похожая на жужжание пчелы.
   - Давай! - крикнули девушки и дёрнули своих спутников за руки, увлекая их к этому благоухающему живому шатру. Лён только успел оглянуться и увидеть, как вокруг на листьях распустились такие же белые шары. Из некоторых выглядывали широким золотым венчиком тычинки. Дерево-гигант пело песню тысячами голосов, сплошь покрывшись белым цветом, как невеста фатой. Среди этого пения слышались многочисленные голоса и мелькали разноцветные фигуры - они ныряли в белую пену цветения.
  
   Внутри цветка стоял невообразимо густой аромат - пахли прохладные флуоресцирующие стены, создавая свет. Среди огромных лепестков скользили девушки - они легко миновали огромные внешние преграды и теперь, двигаясь змейкой, миновали внутренние лепестки. Едва нога вставала в основание этой выгнутой белой чаши, как лепесток тут же легко отгибался, открывая путь, поэтому пробираться по этому лабиринту было совсем просто.
   - Не отставайте! - со смехом кричали девушки своим кавалерам, - А то потеряетесь!
   И Лёну с Кириллом приходилось поспешать изо всех сил, впрочем, очень скоро они вошли во вкус этой игры, когда поняли, что все пути внутри этого фантастического цветка ведут к его центру. Они не видели друг друга, но ощущали по движению стен этого живого дворца. Лепестки стали мельчать, и Лён уже мог видеть поверх них своего спутника. Вот они уже лишь по пояс в этих живых, белых, похожих на широколистную траву, внутренних махрах. У центра их уже ждут девушки и машут руками. Над их головами возвышается лес тычинок, каждая из которых оканчивается пушистым золотым семечком. А в центре - высокий столбик пестика, истекающего томным сладким соком.
   - Смотрите, как это делается! - крикнули девушки и с азартом стали трясти тычинки за гибкие стволы. Сверху посыпался золотой дождь лёгкой пыльцы, облепляя волосы, лицо, руки - всё тело. Каждый из них превратился в забавную фигуру, сплошь облепленную невесомыми шариками. Лён и Кирилл тоже с увлечением трясли тычинки. Песня цветка изменилась - теперь вместо звона и жужжания стали раздаваться мелодичные курлыкающие звуки, вместе с этим стали происходить изменения с высоким пестиком, который вознёс свою кудрявую голову на неприступную высоту.
   Рыльце пестика кудрилось, разрасталось и одновременно столбик стал снижаться. И вот лохматый золотой круг осел на дне цветочной корзинки - большой, как диван!
   - Давайте сюда! - закричали девушки, вольно кидаясь на это диковинное ложе. Они принялись прыгать и валяться на разлохмаченном пестике, отдавая ему прилипшие шарики пыльцы. Красивые причёски Ливиоль и Газуеллы растрепались, жемчужины осыпались с волос и платий, девушки перемазались сладким соком, и это приводило их в восторг.
   - Давайте, опыляйте! - зазывно кричали они своим кавалерам.
   Молодые люди тоже в азарте бросились опылять цветок.
   - Но как же так?! - кричал Кирилл, подпрыгивая на пружинящем кудрявом круге. - Это же самоопыление!
   Но тут их потащили прочь с цветка - все четверо выбрались на листок, подошли к краю и девушки с визгом спрыгнули вниз, увлекая спутников! Далеко они не пролетели - попали в новый цветок и снова принялись обтряхивать тычинки и валяться на пестиках. Все четверо перемазались с головы до ног нектаром, потеряли обувь, растрепались, измазались, но продолжали с неубывающим весельем прыгать с цветка на цветок, перенося пыльцу. Вскоре прыжки стали более точными - молодые люди научились переноситься прямо в центр цветка и иногда съезжали к основанию тычинок прямо на кудрявом пестике, когда тот, чувствуя движение гостей, торопливо расщеплял и скатывал свой ствол. Кажется, нектар питал их силой, потому что обыкновенный человек давно бы умаялся. Вокруг шло такое же безумное мельтешение, слышалось довольное мурлыканье цветов и хохот пар.
   В очередном прыжке девушки не забрались в цветок, а остановились вместе со своими спутниками на наружном листе и принялись озабоченно топать ногами в основание толстого черешка. Казалось, они пытаются сбить лист в ветви. Лён хотел было сказать, что едва ли это получится, ведь черешок толщиной с бревно, но тут раздался сочный треск, и толстая опора отделилась от ветви! Оба молодых человека в испуге вскрикнули - сейчас же упадут все! - но девушки расхохотались, бросились к ним, схватили за руки и крикнули:
   - Летим!
   Лист плавно двинулся вниз, при этом собирая края горстью, словно сворачивался. Но, вместо того, чтобы упасть, начал планировать в воздушных потоках, и всю четвёрку понесло прочь от дерева. Вне себя от изумления, Лён и Кирилл смотрели, как их спутницы ловко управляют движением листа, пользуясь черенком, как кормилом. Ветер подхватил широкий лист и понёс его к другому дереву. И вот четвёрка снова принялась прыгать из цветка в цветок, перелетая далее на следующее дерево. Вокруг плавали такие же листья, перенося пары. Порхали юноши и девушки, скатывались с листьев, был слышен несмолкающий смех и голоса. А ночь всё не кончалась. В конце концов Лён закружился и не заметил, что Кирилл с Ливиолью куда-то подевался, а он со своей подругой остался в цветке вдвоём.
   - Хватит опылять. - сказала Газуелла, привлекая его к себе и нежно гладя сладкими пальцами его губы. - Ночь ещё не кончилась, а на рассвете вы отправитесь обратно. Мы чудно потрудились, и через полгода по водам океанов и морей поплывут плоды, прибиваясь к берегам и присоединяясь к населению лесов. Пока же не взошло солнце, мы будем радоваться этой встрече, поскольку больше не увидимся никогда.
   С этими словами она приблизила к его лицу своё большеглазое лицо, обрамлённое синими кудрями, и оба утонули в сладости поцелуя, лёжа на раскудрявленном пестике, как на большой кровати.
  

Послесловие

  
   На вокзале шумела толпа. Встречающие и отъезжающие суетились по своим каким-то неотложным делам: искали газетные киоски, бегали за минералкой, спрашивали, перекликивались, таскали чемоданы. Носильщики на грузовых тележках с криками медленно пробирались вдоль платформы. Витал в полуденной жаре густой запах от пропитанных соляркой шпал, горячего металла, растревоженной ногами пыли и человеческого пота.
   Среди всей этой суеты неподвижно стояла у столба немолодая женщина в тёмной одежде, без вещей. Она терпеливо смотрела вдоль пустых рельс, уходящих за поворот. Ничто не тревожило её - ни людская суета, ни жара, внезапно упавшая в конце мая, ни крики грузчиков, ни вопли детей, ни рычание громкоговорителей. Она стояла и смотрела вдоль путей, одной рукой держась за глухой ворот жакета, второй крепко прижимая подмышкой сумку.
   Это была Маргуся, Маргарита Львовна. Она стояла на первой платформе, спрятавшись под спасительным навесом от прямых лучей солнца. Толпа текла вокруг неё, словно мимо неодушевлённого предмета, но ей не было дела до толпы - она напряжённо смотрела вдаль, как будто надеялась одной лишь силой воли приблизить то, ради чего пришла сюда.
   Ненакрашенные губы Маргариты имели нездоровый синеватый цвет, характерный для сердечников. Её глаза были окружены тенями и выдавали застарелую болезнь. Но взгляд был твёрд и спокоен. Она ждала.
  
   Этот год дался ей очень нелегко, и здоровье её, уже и без того неважное, дало полную течь. Несколько раз её увозили на скорой, пока, наконец, муж не сказал: бросай ты свою школу, до пенсии остало всё ничего, как-нибудь дотянем. Он уповал на скорое возвращение из армии Серёжи - мальчик вернётся, устроится на хорошую работу и поддержит их. А вот тут-то у Маргариты Львовны и гнездился самый острый гвоздь: она боялась даже тенью слова раздразнить судьбу. Как только скажешь, что всё хорошо, она тут же и упорхнёт. Николай этого не понимал и болтал о том, что будет, когда Серёжа вернётся после года службы в армии. Ну что за идиотское расточительство - бросать в эту клоаку готовых специалистов после пяти лет дорогостоящего обучения! Словно безмозглый, неквалифицированный хлам! Словно эту праздношатающуюся публику с глазами-пробками, что толкётся у винных отделов!
   Маргарита молча выходила из себя, слушая бестолковую трепотню Николая, но ничего не возражала - пусть ничего не знает. Когда очень допекало, уходила в комнату сына или шла гулять, даже помогала Лидочке, гражданской жене Серёжи. Надорвёшься ты, мать! - говорил ей муж, но она была непреклонна - таким образом она замаливала все свои возможные грехи, какие знает и какие не знает. Коля ничего не знал о настоящем положении вещей. И хорошо, что не знал, а то замучил бы её.
   Это только ей сказали, что сына отправили в Чечню. Не должны были, по всем законам были не должны, а отправили! Сырого, необученного, с иллюзиями в голове! Поэтому Маргарита терпела боль в серце и каждый день шла на работу, лишь бы что-то делать.
   В школе творилось что-то очень странное, вроде той чертовщины, что случилась в прошлом году. Все учителя словно посходили с ума, забегали какие-то чёрные маги. Вероника прикручивала гайки, заставляя всю школу ходить на цыпочках. Ходили слухи, что директор готовится к решающему шагу куда-то выше по карьерной лестнице. Всё это Маргариты не касалось - она жила лишь в ожидании одного момента - конца мая, когда кончался срок службы у Серёжи. Забрали его прямо после окончания университета - сегодня получал диплом, а на другой день уже стучали в дверь. Даже отпраздновать не дали.
   Воспоминания об этом жгли Маргарите душу, как будто подловили её в темноте на улице, избили жестоко, нагло ограбили, и бросили полумёртвую и голую. Поэтому, когда Вероника начала свою компанию травли против Косицына, этого беспокойного, непонятного парня со странностью в глазах, Маргарита проявила необычное упрямство. Она видела, что меры, принятые в отношении него, неадекватны, но настоящей причины не знала. Её возмущало это - вот и всё.
   Безмолвный бунт математички расколол весь коллектив - одни тихо возмущались произволом Вероники, другие - подлипалы и лизоблюды - пользовались моментом и скооперировались вокруг директора. Только напрасно это - в последних числах мая директриса ушла в департамент образования. Кажется, у неё нашлась сильная поддержка. И кажется, это были те спонсоры, которые финансировали то мракобесие, которое назвали магической наукой. Вот в этот-то только что сформированный отдел департамента и пошла Вероника после необъяснимого исчезновения магистра Чумаковича. В конце мая покинул их школу и молодой учитель Базилевский, а на его место стали рваться адепты Магического Центра. Полный дурдом.
   Было также нечто, о чём шёпотом говорили в школе и за пределами её. Внезапно и таинственно уволились прямо в начале мая два учителя - физручиха Стэлла Романовна и биологичка Наталья Игоревна. Никто их больше не видел. Являлся только подвыпивший мужчина, муж биологички, орал что-то в кабинете директрисы, требовал вернуть жену, но Вероника ему твёрдо и безоговорочно влепила: ушла с любовником, и точка!
   Странные перемены произошли после достопамятных майских праздников и с тремя школьными алкоголиками - физруком Евгением Викторовичем, завхозом Сан Санычем и физиком Карповым. Нет, пить они не перестали, эта троица по-прежнему после уроков задерживалась в школе, только употребляли как-то странно: водку бросили глотать, а пили в больших количествах исключительно красное сухое, при том огорчённо говорили: нет, не то.
   Литераторша Осипова стала завучем вместо ушедшей на пенсию Крендельковой и тут же предложила Маргарите уйти по инвалидности, хотя никто никакой инвалидности не предлагал. Но Вероника обещала похлопотать - и похлопотала: Маргариту с честью выпроводили из школы, отправив на выслугу лет, поправлять здоровье: не забыла Марковна той характеристики на Косицына. Только правильно Маргарита отказалась и ещё раз бы отказалась, потому что когда директор своими связями затискала парня в дурку, Маргарита загадала на него: если выпутается, значит вернётся Серёжа.
  
   Динамик над толпой изверг серию быстрых звуков, словно кто-то нетерпеливо стремился избавиться от новости: сообщали о прибытии поезда. Толпа на перроне ещё больше засуетилась, послышались высокие женские , тревожно что-то выговаривающие голоса, загудели мужские басы, заныли тенора, запищали дети. Людская толпа стала перемещаться ещё интенсивнее, а издали уже с победным гудком приближался состав - к первой платформе приближался поезд дальнего следования. С солидным звуком он замедлял своё движение, стараясь попасть вровень с платформой. Тогда из раскрытого зёва вокзала стали выливаться новые толпы людей, закручиваясь в круговороты и издавая заглушаемые стуком колёс многоголосый вопль.
   Маргарита осталась неподвижной, лишь внимательно следя большими тёмными глазами за медленно проходящими вагонами, в окнах которых была заметна суета.
   Едва движение состава прекратилось, и поезд встал, в последний раз громыхнув рессорами, как встречающие принялись бегать вдоль состава, отыскивая нужный вагон. Открылись двери, и из узких вагонных недр стали выпрыгивать прибывшие, с усилием пропихивая вперёд себя чемоданы, баулы, корзины и узлы. Радостные вскрики, смех и объятия. Кто-то рядом торопливо обронил:
   - Чеченские приехали.
   Маргарита стронулась с места, осторожно обходя группы людей - её внимание было направлено к тому вагону, из которого выпрыгивали парни в армейской пятнистой форме, с рюкзаками. Как намагниченная, она двигалась, тревожно переводя взгляд с одной двери на другую. Ей мешали люди: кто-то бегал и выспрашивал, кто-то кого-то тормошил. На Маргариту налетали, толкали, ругали её за неуклюжесть, а она упорно лавировала своим крупным полным телом среди суетящейся толпы.
   Вот целая толпа школьников во главе с двумя взрослыми выгружает из вещевые мешки со множеством прицепленных вещей - они запрудили платформу багажом и и перекрыли муть Маргарите. Она терпеливо остановилась, всё так же неотрывно глядя на выходящих пассажиров. Но вот лицо её дрогнуло, глаза стали ещё больше. Она вся словно вытянулась, приподнялась на цыпочках и слабо закричала:
   - Серёжа, Серёжа-аа!
   Молодой человек с отросшей щетиной, в мятой от долгого пути камуфляжной куртке военного образца остановился и стал оглядываться, держа на плече мешок одной рукой, вторая его рука была в несвежих бинтах и на перевязи. Его тёмные глаза перебегали по толпе.
   - Я тут, Серёжа! - изо всех сил закричала Маргарита, мечась вокруг чужих рюкзаков и чемоданов.
   - Ну, тётка, ну ты тудыть-сюдыть! - сердились небритые носильщики.
   - Мама! - увидел он стал обходить людей, лавируя и задевая их мешком.
   Тогда Маргуся застыла, глядя на него издали влажными глазами и терпеливо ожидая, когда он доберётся до неё. Синеватые губы разомкнулись и обронили два тихих слова:
   - Сыночка моя...

14. 12. 2008

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"