Авессалом у нас один такой. Во всем нашем городке мужиков кличут Вовками, Петьками, Сережками, иногда кого Русланом назовут с рождения, или Кириллом - была такая мода. Нормальные имена для нашего брата. Это женщины у нас всё Анжелики, Дианы, Жизели и Клеопатры - блажь какая-то у баб называть девчонок этакими именами, а с мальчишками всё просто. Авессалом один у нас такой, да не подумайте, что иудей - славянская физиономия, и фамилия её же - Чупрунькин. Родился он в один день с историческим 11 сентября 2001 года. Сидят у нас тоды все у экранов, ловят ушами новости, и Вирсавия Чупрунькина сидит, разинув рот. Она уже на сносях была, в больничку бы бежать, да как тут побежишь, когда такое приключилось. Короче, как шарахнули тогда первым самолетом по американскому ВТЦ, так у Вирьки внутрях и взорвалось. Ой, мама, говорит, а дитя уж лезет. Наверно, оттого Авессалом такой непутёвый получился. Почему Авессалом? Кто знает, тайна это. Как водится, безмужняя была она, Вирсавия - у нас молодые бабы все безмужние. Не приживается у нас мужик.
Волосья у Авоськи всегда росли из самого мозга - сам собой красавец весь, хоть в кино снимай. А дурень натуральный. Вот за что ни возьмется - все изгадит. Одним словом, воистину Авессалом. Бабы сохли по нему как стукнуло ему еще семнадцать - Вирька замучилась гонять от дома. Так и лезут, ровно кошки. Да то еще полбеды было, а настоящая беда случилась, когда у нас лесопилку поставил какой-то столичный олигарх. Ну, олигарх-то так себе, чуть олигархистее Ашотки -толстый и носатый. И звали знатно: Давыдом. Ну, в общем, поняли все что он за олигарх. Зато у пьяногорцев появилась какая-никакая, а работа. Вот и Авоська поплелся на лесопилку, как путный будто. Тогда он первый раз и увидал бензопилу.
Это было как любовь - самая первая которая. А потому несчастная. Любимую звали Хугсварна, и никакие дядивасины Хуиндеи с ней в одном ряду не стояли.
Сгоряча Авоська думал накопить калым и выкупить у Давыдки красавицу. Но какие зарплаты у подметальщика стружек в пиловочном цеху?! Да олигарх лишь как узнал бы, что Авоська на его имущество глаз положил - там же, за горой опилок и похоронил бы.
И Авессалом решился. Украсть любимую и бежать в горы.
Никто доселе него у нас так за свою любовь не бился, ни один мужик. Я ж говорил, мужик у нас все несерьезный - выпьет, ребятенка бабе сделает и ветром в поле. Бабы у нас тут сильно запереживали - ни одна, выходит, не лучше бензопилы.
Так всеми Горками и обсуждали эту весть - гадали все куда он побежит с любимой. Старухи - те не верят, так сразу говорят: продаст - пропьет. Бабы помоложе, у которых девки в безмужестве томятся, те попрактичнее - сразу рассудили: бензопила в хозяйстве пригодится, а мужика - надо посмотреть. Однако ж, как ни крути, заборы-то хозяйские высокие, а охрана хозяйская злая - однем словом, бдит олигарх за своим добром. Да вода-то найдет где дырочку-то проточить - нету такой крепости, чтоб мышь не проскочила.
Все вышло по простому, но драматизьма - высший класс! Такие-то истории в анналы бы вносить, да немое кино по ним снимать. Авоська долго ничего не думал, схватил пилу в обеденный перерыв да и погнал к воротам лесопилки - в горы, знать, бежать. У нас хоть городок-то и называется Горки, да Горки-то пьяные - сами посудите, какое дело у нас удачей-то кончалось хоть когда? Так он далеко и не убежал со своей пилой - прям за воротами в калиновом кусту и запутался волосами. Он пошел крутиться - куда там, хуже вышло: его еще больше замотало. Он тут давай орать да Хугсварной хотел кусты порезать. Но тут такое зрелище - народ собрался, кто смеется, кто переживает.
Ну сами понимаете, такая картина не может просто так закончиться - все ждут эпической развязки. Законы жанра, мля!
Рабочие тут с лесопилки набежали, сердешного-то повязали, а снять с куста не могут - больно закрутились авоськины волосья с ветками. Он уж сам ревет, любовь забыта - снимите как-нибудь с калины! И тут явился сам наш олигарх - все сто кило лица кавказской национальности. Так подошел сурово, пузо выставил, руки в бок. Сам низенький такой, кудря с сединой, и лысина сквозь светит. Наши бабы аж сомлели - мужик все жа. Кому же королевой лесопилки не мечталось быть.
- Нихароший ты поцан, - сказал Давыдка нашему Авоське, - я тибе русска гавару: низя пилу варават - сильна бить буду.
Такого-то злодейства у нас в Горках не было с тех пор как князь Олег приказал убить сына Ярополка. Это что такое - чтобы понаехавшие тут нам суд вершили?! Ты нам тут еще шляхтичей позови - чтоб в Горках нам своего воеводу посадили! Не-ет, тут уж теперя вовсе не смешно - наших бьют!
- Зовите Вирьку! - брякнула одна молодка. А то, того гляди, последнего жениха пьяногорского зарежут!
Тут у нас прямо народная сходка образовалась - выступил дед Денис, последний из могикан, мой сосед по фазенде.
- Не буду растекаться мыслью по древу, - дипломатично заявил он, - но такое дело трэба разжуваты.
- Чиво жуват, - заскрипел брылями Давыдка, - у нас по закону гор вараваты можна толко невест. Адын раз. Все осталной - кирдык башка.
- А у нас в Горках, - отвечал дед Денис, - еще Ярослав Мудрый велел: украл курицу - плати штраф, украл коня - плати большой штраф.
- А скока за Хугсварну?
- Бензопилы и невесты штрафом не облагались, - хитро вывернулся мой сосед. Похоже, он не только Фенимора Купера читал, но также Кони и Плевако.
- Не, дед Денис, ты неправ, - вмешался бригадир пильщиков, родом из славного города Витебска, - мы тоже знаем законы Ярослава Мудрого, поскольку ближе вас к Киевской Руси живем. На Руси воришка чаще всего расплачивался частями тела. Например, отрезали уши и прибивали их на деревья и украшали вход в торговые ряды. Давайте делать по порядку все, ибо мы братские народы - вот авоськины уши и приколотим по обе стороны ворот. Ибо нефиг грабить лесопилку.
И натурально так берет с земли бензопилу.
Авоська вертится вокруг себя, все больше в ветках путается волосами. А бабы уж реветь давай.
И тут уж все думали мирно разойтись, как вдруг сценарий внезапно свернул на эпическую колею - как и задумывалось изначально.
Издалека нарастал грозный материнский рев - то неслась на выручку родной кровиночке сама мать Вирсавия. Подобно буре ворвалась она на сцену и разнесла по обе стороны ворот братские народы - местных древлянских жен и славных жителей древнего города Витебска. Все приготовились к финалу - кажется, назревала драматическая развязка с элементами насилия.
- Мать, мы тут ни при чем, - тут же отступил славный братский народ в лице бригадира, - это международный инцидент, чисто этнический конфликт - Бестужев-Марлинский не даст соврать.
- Кто ты, жэнсчина?! - воскликнул владелец лесопилки. - Пачиму влезаишь в разговор джигитов?!
- Это классический каскад, - предупредил его бригадир пилорамщиков, - финальное завершение сюжета, усиливает остроту зрительских ощущений.
И тут Вирсавию словно громом поразило - ошеломленная, она взглянула на олигарха, роняя скалку наземь и схватясь за сердце.
- О, бля! - выразился бригадир, получив по пальцам ноги.
- Ты ли это, Давыд прекрасный мой?! - надрывно вскричала Вирсавия, простирая мозолистые руки.
- Ты ли это, любов мой, Вырсавия?! - зычно отозвался олигарх.
С глухими рыданиями кинулись они друг к другу, объятия скрепивши и лобзанием лобзаяся!
- Где пропадал ты все эти годы, пока душенька моя по тебе тосковала? - отирая слезы, спросила Вирсавия.
- Па бабам шлялся, дэньги дэлал! - душевно признался ей возлюбленный Давид.
В толпе зрительниц раздались первые всхлипывания.
- Мам, ты чё? - внезапно прервал мизансцену Авоська.
- А чё? - вдруг насторожился Давыдка.
- Это твой сын!
- Я твой атэц?!
- А я твоя жена!
- А я твой муш!
- Ты мой отец?!
- А я твоя мать!
Женская аудитория громко разрыдалась.
Да, стояли они там оба два, их схожесть бросалась в глаза, как пронзительный свет откровения: эти волосы выдавали тайну происхождения Авессалома - те же бурные завитки над ушами, та же плешь на макушке.
- Пафос - страдание, страсть, возбуждение, воодушевление. По Аристотелю - смерть или другое трагическое событие, происходящее с героем произведения, вызывающее у зрителя сострадание или страх, которые разрешаются затем в катарcическом переживании. - мрачно пробурчал бригадир распиловщиков, смахивая с лица авессаломовы кудри, сносимые ветром с ветвей ободранной калины.
Эту необычайно трагическую историю поведал вам последний летописец Пьяных Горок, дед Павло, этнический нацбол.