Аннотация: История, услышанная как-то, в поезде, от участника событий в районе о.Даманский.
Сталь... Черная, слегка с просинью. Теплая, но не от солнца - уже пронзительно синий вечер, не от моих рук - мои руки замерзли, особенно левая, обмотанная заскорузлым бинтом... Сталь разогрелась от работы. И я мимолетными прикосновениями грею о сталь ладони, стараюсь вобрать живительное тепло. Я верю сейчас в эту хитрую конструкцию более, чем в себя. Жить, мне так нужно жить...
Мимолетным движением отстегнут и отложен магазин. Я нежно, но плотно, нажимаю защелку, и крышка ствольной коробки остается в ладони. Верх крышки весь из плавных переходов, лишь затворный паз, заканчивающийся окном выброса гильзы, очерчен резко, одним скупым росчерком.
Деталь здорово напоминает лицо старшины роты: здоровенный сизый нос и резкая линия бесцветных губ. Между делом задумался, а давно ли я не видел этой противной рожи. Давно, уже 6 часов. И еще бы век не видеть.
А руки продолжают свою работу. Крышка ствольной коробки ложится на аккуратно расстеленную портянку. Боже! Что за амбруаз. Неужели ноги живого человека могут так пахнуть!...
Пальцы надежно охватывают возвратно-боевую пружину. Масло на металле может заставить пальцы соскользнуть, поэтому я манипулирую внимательно. Вслед за крышкой ствольной коробки механизм ложится на относительно белую ткань, расцвечивая ее черными разводами. Смазана на совесть, не подведет.
Привычным захватом берусь за затворную раму, придерживая указательным пальцем выступ затвора. Твою мать-то!! Он же горячий как ...! Невольно дергаю рукой, затворная рама падает на портянку, еле слышно лязгая о крышку ствольной коробки, а затвор отлетает в сухую траву на краю овражка. Поспешно подбираю его и тщательно протираю краем портянки от песчинок.
Все. Дальнейшая разборка ни к чему. Перекошенный патрон уже виден. Вот он, с-с-с*ка! И чего тебе не лезлось в патронник, гадина востроносая! И сам не сработал и другим мешаешь. А ну как влепят мне из-за тебя промеж глаз твоего же брата-близнеца, только добротно изготовленного в чайной республике.
Сейчас ты у меня полетишь в канаву. А фиг там! Сидит как ржавый гвоздь в доске!
Я одним длинным плавным движением извлекаю шомпол. Правда чтобы его извлечь, сперва надо оттянуть головку шомпола, и я оттягиваю ее, защемляя кожу и про себя матерно ругая Михаила Иваныча или кто там еще выдумал этот гребаный узел.
Тут глаза не нужны. В спинной мозг вбит порядок неполной разборки-сборки. Сотнями, тысячами повторов, под сиплые ругательства и смешки замкомвзвода. Ах, как хотелось иногда ударить сжатым до белизны кулаком по этим язвительным губам, ощутить солоноватый привкус крови, лизнув сбитые костяшки!
Спасибо тебе ехидный придира, "замок", за то что пальцы эти даже в темноте помнят каждый выступ на горячем металле, ложбиночку цевья и линии приклада.
За то, что вопреки неспешному течению рассказа, устранение неисправности заняло всего 16 секунд. И так долго только потому, что пришлось со всей дури, камнем, высаживать шомполом серьезно застрявший патрон.
Я никогда не задумывался, люблю ли я этих "зайцев"... Во всяком случае, ненависти не испытываю. Даже за то, что они попали в меня. Вон - левая рука как чугунная. Если бы не Барс...
Вот его я люблю, как родного. Я полюбил его еще крохотным пушистым комочком, скулившим в моих горстях. Я верю ему, а он - мне. Мы росли вместе, и служить пошли вместе. Я и Барс.
Человек бы, наверное, ушел, бросил бездыханное тело, когда контузия выбила из меня все признаки разумного существования. Но собака - предана до конца. Не сомневаюсь, если бы я не очнулся, а ЭТИ подошли ближе, Барс бы бросился на них и рвал и грыз их до самого последнего собачьего вздоха.
Сколько он лизал мне щеки? Двадцать минут, полчаса? Это как же страшно было его чутким ушкам, когда кругом сплошной грохот и разноцветные светляки мечутся, сбивая кору с сосен?...
Бережно вложена на место затворная рама с затвором. Заправлена возвратно-боевая пружина. Аккуратно вставлена в паз крышка ствольной коробки и лихо защелкнута. Каким потоком идут воспоминания! Особенно о том, как долго не получалось это элементарное движение и крышка соскакивала, и смеялись товарищи.
Бережно вщелкнут магазин. Как дорого сейчас его содержание, каждая частица боевой укладки. Каждый патрон, творение, заключившее в себе труд сотен мастеров, длину нескольких столетий, чьи-то восторги и неудачи.
И я прижал приклад к плечу, мимоходом очертив пальцем его линию. И потянул затвор. И пла-а-а-вно дослал патрон. И увидел, как сверкнув маслянистым боком, востроносенький влез на свое место.
И я сдержал дрожь души. И я сдержал трепет тела. И я вдохнул запах разогретого металла, ружейного масла и сгоревшего пороха. Запах скорби - для НИХ. Запах надежды - для меня.
И затаил дыхание. И соединил строгость прорези прицельной планки с тихой мудростью среза мушки. И понял, что в этом и заключается сейчас высшая истина. И осознал, что узурпирую власть Господа... Но не стал от этого счастливее.
И Калаш покосился на меня, и глумливо подмигнул: "Ну что, напарник, пошлем нашего малыша погулять?"
И я подчинился, и прошептал патрону: "Иди, мой хороший. Иди, останови кого-нибудь. Что-то много их тут шляется."