Аннотация: На конкурс "Укол ужаса - 9". Добавлены обязательные признаки, обусловленные правилам. Не прошло, оказывается нужно только свеженькие творения. Значит, пусть будет - пародия
Иван Петрович, спрятавшись между домами, караулил жертву. В узкой щели меж шершавых кирпичных стен многоэтажных домов было непроглядно темно, но Ивана Петровича это совершенно не беспокоило - он очень неплохо видел в темноте. А вот сидя в Автокаде за своим стареньким компьютером, ему приходилось надевать очки с антибликовым покрытием. И все равно, в конце трудового дня, чаще заканчивающегося лишь к десяти вечера, глаза его слезились и горели, словно были полны горячего песка. А сегодня инженер доработался до того, что уснул прямо на рабочем месте.
Сон был очень нехороший. Снилась Ивану Петровичу, надоевшая до зубной ломоты, проектируемая им станция очистки дорожных стоков. Пять этажей корпусов станции были заглублены на скрещении тоннелей транспортной развязки в районе станции метро 'Сокол'. По нынешним понятиям - практически в центре города! Снился инженеру разгневанный мэр, сильно протестовавший против выхода на газон двадцати четырех венткоробов системы противопожарной вентиляции метрового диаметра и почти семиметровой высоты.
Ужас! Даже во сне Иван Петрович облился холодным потом, а крупные мурашки явственно отпечатались на потертом кожзаменителе его рабочего кресла. Потом железные трапы подземных этажей превратились вдруг в комфортабельный метрополитеновский эскалатор. И мэр с присными спускались в пропитанную углеводородными миазмами преисподнюю в виде бесплотных костяков, словно сходя с экрана рентгеновского аппарата, сжимая потрескивающими фалангами костлявых кистей свои смартфоны, планшеты и прочие гадостные гаджеты.
Иван Петрович зло рыкнул и сплюнул. Его изрядно донимал царящий в закоулке интенсивный амбрэ мочи, плотно перекрывающий великолепный букет запахов прохладной летней ночи. Прежде, чем юркнуть в укромную тьму, инженеру пришлось пропустить троих призрачных девочек. Кем они были при жизни? Затюканными одноклассницами тихонями, секс-рабынями бандитствующих элементов, а то и несчастными женами? Это наш герой особо не брал в голову. А вот вероятность участия привидений в создании здешних диурезных ароматов вызвала у него неясный интерес.
Инженер задрал голову. Полоска неба далеко вверху была белесо-синей. Такой бывает дорожка на стеклянной от безветрия поверхности реки в начале ночи, когда луна еще не пожелтела, а серебрилась драгоценной медалью на бархатном кителе неба. Иван Петрович не видел небесную красавицу, но знал наверное, что она - там, несколько левее, висит идеальным в своей полноте огромным сияющим диском над изломанным черным контуром городских крыш. С малых лет своей скромной и беспросветной жизни Иван Петрович завидовал этому небесному созданию. Свет ее порождал в его душе порывы к неизведанному: отчаянной свободе, самозабвенной любви, неоправданно смелым поступкам. Но проходило полнолуние за полнолунием, а он жил зашоренным и оскопленным в вечной текучке тоскливых дней, становясь самим собой лишь в полуночных бдениях у окна. И, наконец, свершилось. Раб будней ступил на скользкую тропу приключений. Иван Петрович подавлял в себе абсолютно идиотское желание задрать вверх подбородок, напрячь горло и завыть в ответ на неодолимый зов Луны. Все его тело сжималось в пароксизмах не то - голода, не то - страха, желудок жестким комом подпирал глотку. Тихая конструкторская душонка металась в тесных рамках условностей. Ивану Петровичу очень хотелось кого-нибудь убить!
Но¸чу! В тишине ночи явственно послышался стук каблучков. Ноздри Ивана Петровича затрепетали. Перебивая кошачью вонь, легкий микс ароматов дорогой косметики с порывом ветерка ворвался в его ощущения. В полнолуние все чувства Ивана Петровича были чрезвычайно обострены, поэтому во всей сложной обонятельной картине он уловил еще одну струйку, острую и будоражущую. Это был запах самки. Иван Петрович шумно сглотнул и даже слегка присел, напружинив колени, готовый к отчаянному броску. Стук каблучков приближался.
Мария Ивановна была чертовски зла. Зла на себя, зла на товарок, зла вообще на все вокруг. Она и раньше знала, что Бунимович иногда подделывал накладные и счета-фактуры. Но сегодня, когда она застукала его в недвусмысленной позе с Людкой-секретаршей... И где! На ее же, Машкином, рабочем столе, на груде счетов и таможенных деклараций, где, кстати говоря, частенько покоились обнаженные ягодицы ее самой, попираемые чреслами этого гнусного хорька. Мария Ивановна всхлипнула и быстро утерлась сильной рукой, держащей тяжелый пакет с продуктами. А ведь она, как женщина, была еще очень даже ничего в свои сорок два. Тяжеловата, конечно, но тело - тугое, грудь - держит форму, а лицо, благодаря современным достижениям науки красоты и тяжким трудам визажистов, без единой морщинки. А уж кожей она могла бы похвастаться перед всеми окружающими дурами! И этот козел предпочел ее холеной элегантности какую-то мокрощелку, одетую в дешевое тряпье, с турецкой бижутерией на грязных пальчиках! Мария Ивановна, не беспокоясь за фирменную тушь, утерлась второй рукой и решила, что эту суку она уволит уже завтра. А ты, миленький, под суд у меня пойдешь! На нары! Не зря мы с Яковом Моисеевичем сегодня до ночи перелопачивали подшивки документов за два последних года. Нарыли, ох нарыли! Будет, в чем тебя закопать, мой похотливый дружочек!
Злые слезы просохли под порывом ветерка. Мария Ивановна некстати вспомнила, что перед сном еще предстоит очередной ор с Василием, который, по заведенному обычаю, уже ужрался почти до полной потери чувств. Вот еще - чадо... Дальник, ответственный работяга, водила - каких поискать, лихой миллиметровщик. Но как отпустит баранку, так сразу - в жопень. Интересно, как он там со своими плечевыми женами объясняется? А таковые имеются, Мария Ивановна наива не допускала.
Внезапно, из подворотни вышагнула зловещая фигура. Тяжелая рука сгребла в горсть шевиот дорогого пальто. В лицо шарахнул тяжелый застоявшийся запах перегара. Блеснуло лезвие ножа.
- Деньги, сука! - хриплый шепот ударил по нервам, острая холодная точка возникла в ямке между ключиц. Мария Ивановна замерла, глаза ее округлились, зрачки расширились до немыслимых размеров. Вывалившиеся из рук пакеты обрушились на асфальт. Весело подпрыгивая, на дорогу покатились пронзительно оранжевые даже в скупом свете уличных фонарей апельсины. Не лишиться сознания от ужаса ей помогла лишь застрявшая в душе злость. Мария поспешно нашарила в кармане кошелек. Знакомая бархатистость бельгийской лайки, как ни странно, успокоила женщину.
- Подавись, жлоб паршивый - холодно процедила Мария. Каменное спокойствие грабителя не поколебали ни рассыпавшиеся сумки, ни презрение женщины. Да и самого злодея не было видно в глубокой тени капюшона. Только тихий смешок выдал его непоколебимую уверенность в своей безнаказанности, да рука, которая бесцеремонно распахнула полы пальто и грубо зашарила внизу живота жертвы.
Иван Петрович встрепенулся. Он не рассчитывал на присутствие свидетеля. Однако вскоре обостренный слух подсказал ему положение дел. Конкурент! Иван Петрович мгновенно озверел. Шерсть на его холке встала дыбом, глаза сузились и полыхнули красным огнем. Задние лапы, застоявшиеся в напряженном ожидании, сами толкнули мощный лохматый корпус и одним огромным прыжком вынесли оборотня из засады. Извернувшись в воздухе, зверь приземлился на тротуар уже в нужном направлении. Несмотря на мощь, прыжок вышел совершенно бесшумным. Только коготь слегка взвизгнул на граните бордюрного камня. Пьяный грабитель не услышал этого вестника смерти, но женщина, красивая женщина, как походя заметил Иван Петрович, подняла глаза. Оборотень увидел в них свое отражение и безмерный ужас. Еще один бесшумный скачок и огромные клыки с хрустом сомкнулись на загривке мужчины. Брызнула кровь. Женщина, выпав из ослабевших рук грабителя, в обмороке повалилась на асфальт.
Иван Петрович вонзил когти под ребра добыче и отволок ее подальше от света фонаря. Бросив тело на асфальт, он одним взмахом передней лапы разорвал несколько слоев материи, которая составляла одежду несчастного, вспорол живот, рывком выбросил наружу внутренности и с довольным урчаньем зарылся мордой в горячие кишки. Прямо из стены дома выплыли упомянутые призрачные девы. Зеленоватые красавицы хороводом покружились около Инженера, а затем попробовали прокусить шею трупа, обнажив при этом солидные клыки. Убедившись в несостоятельности притязаний, бывшие вампирши тоскливо взвыли на грани ультразвука и протухшим ветерком умчались во мглу слившись с неясным контуром мусоросбрной станции расположенной по соседству.
Поиграв немного изрядно полегчавшим телом, оборотень мимоходом оторвал у него руки и ноги и с рычаньем разбросал их вокруг. Затем обезглавил торс и пинком отфутболил окровавленный круглый предмет через дорогу. Иван Петрович опьянел от крови и вседозволенности. Взгляд его упал на женскую фигуру, беспомощно сидящую на тротуаре невдалеке.
Мария Ивановна давно пришла в себя и с тупым равнодушием наблюдала весь тот ужас, что творился перед ее глазами. Что-то надломилось в ней из-за случившихся за сегодняшний день событий. Злоба и предательство, испуг и отчаяние сплелись в невероятный узел и лишили ее сердце адекватных реакций на происходящее. Она даже поймала себя на злорадстве по отношению к злосчастному любителю чужих кошельков. Так ему и надо! А когда голова кувыркаясь летела через дорогу, Мария Ивановна отчетливо представила себе вместо седоватого ежика каштановые лохмы Бунимовича. Но вот, чудовище посмотрело на нее долгим взглядом и, раскачиваясь на задних лапах, двинулось в ее сторону. Женщина престала дышать.
Иван Петрович стоял и любовался элегантным овалом женского лица. Чувства зверя были удовлетворены. Тот был сыт и доволен, и свернулся уютным клубочком где-то в дальнем уголке души. А человек раздумывал, что же ему теперь делать со свидетельницей? Свернуть ей голову или просто напугать до полусмерти? Ивану Петровичу импонировало, что женщина совсем не боится его. Не чувствовал он исходящих от нее волн паники, и, потянув носом, не унюхал обычного для такого положения дел запаха испражнений. По-прежнему пахло элитной косметикой и слегка - потом, что, учитывая экстремальность переживаний, допускалось и прощалось. И еще, этот запах самки, тоненькой иголочкой вонзавшийся в мозг. Зверь в закоулках души шевельнулся и стал набирать силу. Оборотень осторожно, чтобы не повредить когтями нежную кожу, начал устранять кружевные преграды.
Иван Петрович был откровенно и безмерно счастлив. Зверь окончательно угомонился и скрылся в логове. У Ивана Петровича никогда по-настоящему не было женщины. Человеком он был скромным и смущающимся, поэтому любовь, бушующая вокруг, как-то проходила мимо него. Проституток он не мог себе позволить по состоянию здоровья своего кошелька, а редкие торопливые связи с соседкой в антисанитарных условиях совершенно не удовлетворяли его непростое эго. И вот сейчас он понял, что же по настоящему томило его душу и толкало на убийство. Зверь из своего уголка сладко зажмурился и кивнул головой.
Иван Петрович в полной растерянности стоял подле полуобнаженной женщины. Красивой женщины, желанной женщины! В первый раз он возненавидел свой теперешний облик, понимая однако, что без зверя в душе он ни за что бы не осмелился подойти к этой женщине...
Мария Ивановна, ошарашенная буйством чувств, не могла поверить себе. Она, почти королева, с каким-то барбосом... Как же низко она пала! Но все, что только что окончилось, было настолько сладко и сказочно необычайно, что тело ее противилось доводам разума. Поразмыслив, она приподнялась и пошарила в лежащем на тротуаре пакете. Оборотень вздрогнул. Развернув бумагу, Маша достала большой, килограмма на два с половиной, сочный кусок говядины и протянула чудищу.
- На, жри. Не уходи только. Может,... еще разочек... - она в смущении взглянула в вертикальный желтый зрачок и, уловив в глубине его разгорающуюся алую искорку, расположилась поудобнее.
Бунимовичу, стараниями адвоката Марии Ивановны, впаяли два года. На второй день он был опущен сокамерниками, и отныне твердо занял должность младшего шныря. Секретарша, струхнув, ушла по собственному и теперь хвасталась новым подругам, как ловко она наставила рога прежней начальнице. Марию Ивановну ее россказни мало волновали. А девки из Людкиного окружения хихикали за ее спиной, узнавая о разнице окладов на прежнем и теперешнем местах ее службы. Депутат Зуев был подвергнут остракизму на заседании коммунальной комиссии за то, что в округе свирепствуют стаи совершенно одичавших собак, уже нападающих с ужасающими последствиями на прохожих. Зуев молча кивал, тряся брылями, черкал в блокноте, и прикидывал в уме, что с новой дотации на собак он сможет закончить третий этаж коттеджа. Начальник убойного отдела получил премию и очередное звание, после того как в груде фарша по золотой фиксе с гравировкой 'Не забуду начальника Березкина!' был опознан рецидивист Боба Северный. Борис Федотович Северов уже две недели как числился в розыске после рывка с зоны, и подозревался в зверском изнасиловании и убийстве трех воспитанниц гимназии для особо одаренных детей. Гражданину начальнику невдомек было расстройство Бобы, заставшего девиц за высасыванием проспиртованной кровушки из обоих собутыльников бандита, пока тот бегал за водкой.
Мария Ивановна выгнала пьяницу-мужа и расписалась с Иваном Петровичем. Близкие очень удивлялись их поздним отношениям и невероятной, совершенно книжной, нежности друг к другу. Иван Петрович ушел из своего КБ и работал теперь ночным сторожем в банке, изредка сдавая правоохранительным органам неудавшихся налетчиков с проплешинами седины в волосах и безумными остановившимися зрачками, и зарабатывая на этом почетные грамоты и денежные премии.
И только привычные промельки бесплотных фигур алчущих крови девочек, давно уже не пугающих облюбовавших заросли местных наркотов и алканов, и велосипедисты, гоняющие ночнушки по аллеям лесопарка, замечали иногда в дремучих уголках посадок обнаженную женщину, играющую с огромной собакой. Это неизменно происходило в ночь полнолуния. Привидениям ужасно хотелось быть главными героинями происходящего, но приходилось только истаивать от бессильной зависти, уступая празднику торжествующей плоти. Женщина повизгивала от восторга, а барбос иногда принимался выть, сверкая глазищами, и этот жуткий крик звериной души волнами прокатывался над засыпающим городом.