Аннотация: Главный герой рассказа - парень не от мира сего, поэт и изобретатель, которому в жизни вечно чего-то не хватает. И это только одно из его приключений...
СТРЕМОВ ЗАЖИГАЕТ ЗВЕЗДЫ
Выпав как-то из сезонного забытья, Стремов отправился в ресторан "Улетевший Жираф", в дым поругался с редактором Виктором Постылым, а писателю Тушканову сказал, что в его прозу хорошо заворачивать селедку. Потом он нарочно промок под дождем, для справедливости полил дома свой кактус и рухнул на кровать. Пружины взвыли. Стремов вступил в период творческой активности.
Для начала он ровно два часа смотрел в потолок. Потом вскочил, выпил 1,5 л воды, надел джинсовую кепку и отправился в магазин всякой всячины. Там он приобрел 18 комплектов звездочек, которые светятся в темноте, и поскакал домой. Достав с пыльных антресолей карту звездного неба, он долго изучал ее, шевеля губами. Затем рулеткой долго мерил потолок. Затем прикидывал масштаб. А потом при помощи линейки и телевизионной антенны вместо циркуля, а также клея, присобачил к потолку первые три созвездия - единственные, какие различал на небе. Это были Кассиопея и две Медведицы.
Так Стремов занялся обустройством неба. Он рылся в справочниках, мерил, чертил и приклеивал все новые звезды в полном соответствии с конфигурацией созвездий и звездными величинами. До наступления ночи на потолке появились созвездия Цефея, Персея, Тельца, Возничего, Б. Пса, Весов и Волопаса. Весь в побелке, напевая под нос: "Гори, гори, моя звезда", он лепил к потолку в нужном месте звезду Арктур ("самую яркую в Сев. Полушарии", как сообщал справочник). После этого у Стремова начали жестоко ныть руки, воздетые к небу, поэтому он решил отдохнуть. Он повалился на кровать и заснул под своим неполноценным небом. Этой ночью ничего не произошло.
На следующий день, едва умыв глаза, Стремов вновь принялся строить небо. Первым делом он захихикал, узнав, что существует созвездие Насоса, и немедленно добавил его к коллекции. После этого он приклеил к своему небу созвездия Змееносца, Геркулеса, Стрельца, Лебедя, Лиры, Лисички Орла, Водолея, Ящерицы, Андромеды, Рыб, Треугольника, Рака, Гидры... В общем, через шесть дней небо было полностью укомплектовано всем, чем надо, за исключением планет по причине их непоседливости. В завершение всего, что-то бормоча о небесном экваторе, Стремов при помощи распылителя с фосфоресцирующей краской провел посреди своего неба три широких полосы. Так на потолке появился Млечный Путь, расходящийся на два рукава, а Стремов долго отмывался от золотисто-зеленой пыли. Небо было готово.
Теперь по ночам он мог долго лежать, уставившись в центр мира, который был прямо над его головой, или разглядывая свои искусственные светила. Стремов был доволен. Постепенно он выучил наизусть все свои созвездия и их главные звезды. Еще немного - и он добрался бы до седьмой звездной величины (предела видимости без приборов), но тут началось Движение.
Небесная сфера стала поворачиваться.
Сперва как-то в сумерках Стремов заметил, что созвездие Скорпиона как-то слегка сдвинулось. "Что за хрень", - подумал он и полез в атлас. Выяснилось, что да, сдвинулось, причем ровно на 5 минут 8 секунд и строго в плоскости эклиптики. "Не мог же я ошибиться на 300 с лишним парсек", - задумался подкованный Стремов, подумал и лег спать. Проснувшись перед рассветом, он увидел, что все остальные звезды тоже пришли в движение и движутся точно как положено, то есть по кругу. Стремов подумал, не пил ли он чего-нибудь такого. Дык не пил, елы-палы, нет. Причем движение было медленным и незаметным, как у часовой стрелки, но совершенно очевидно, что созвездия за ночь значительно повернулись по этой самой стрелке.
За неделю движение звезд ускорилось и сравнялось по угловой скорости с перемещением звезд настоящих. А в субботу под утро Стремов пронаблюдал торжественное восхождение планеты Венера.
Это его доконало. Он видел, как плывет по небу маленькая беззаконная нерукотворная звездочка. Стремов подумал, что он сходит с ума. Он откинул одеяло, встал на кровати и попытался рассмотреть планету в упор. Но она немедленно слилась с фоном, прикинулась ветошью, - в общем, пропала. Вообще наблюдать созвездия и тем более их движение вблизи, под потолком было невозможно - все сливалось в фосфорную звездную кашу. Наблюдать можно было лишь издали, и через достаточные промежутки времени становилось очевидным, что звезды, приклеенные к потолку - движутся, как и нахальная Венера, которую вообще никто не клеил и не звал, а она уже вон сколько отмахала.
Но Стремов, при всей своей эксцентричности, вовсе не желал, чтобы его так легко дурачил распоясавшийся небосклон. Когда сгустились сумерки, он погрозил пальцем звезде Алькор и в тапочках вышел на лестницу. По соседству жил алкоголик Васька по кличке "Венец Творения". Теперь дверь в его покои была едва прикрыта, Стремов постучал и вошел. Он решил найти свидетеля и выбрал Ваську, что поступком разумным назвать, конечно, нельзя. Но больше никого из соседей Стремов не знал, а про Веронику, конечно, не подумал. Да и вряд ли они стали бы всю ночь смотреть на звезды... разве что она... да нет, чего бы она там увидела...
Васька был трезв. Он считал на кухне пустые бутылки и заодно пытался найти под тумбочкой сигарету "Прима", якобы закатившуюся туда на прошлой неделе, в день весеннего равноденствия. Экипирован он был в тельняшку и вельветовые штаны, а цвет лица имел бурый. Стремов дал ему сигарету и объяснил ситуацию. Васька ничуть не удивился.
- Дык, - не то икнул, не то поддакнул он, - эт, стало быть, звезды, да? На потолке. Угу. Эх, милый, не пил ты с мое... Ну пошли. Позырим. Пузырек с тебя, сосед. За ре... рекогносцировку...
Они пошли. Увидев фосфорные звезды, Васька громко икнул и присел.
- Господи Исусе, - сообщил он. - Это что ж, коллективная, что ль, белка накатила? Ты ж вроде непьющий, а, зем? Не иначе нечистая сила, - и Венец Творения несколько раз усердно перекрестился. После чего уже готовой щепотью ловко вытер нос, придав ее существованию некоторую функциональность. - Тут, елы-палы, без фуфыря не разберешь... А, братишка? - ловко вырулил он на свою взлетную полосу.
Но Стремов взлета не дал и еще раз объяснил соседу, что звезды - из магазина и клеил их он сам, а проблема в том, что они самопроизвольно меняют свое положение. Васька наконец проникся, крякнул, кратко описал свои отношения со звездами, и они вдвоем стали наблюдать. К рассвету выкурено было две пачки "Балканской звезды" (кстати говоря), а что касается липовых созвездий, то они действительно крутились, что было подтверждено алкоголиком Васькой.
- Гадом буду, ползут, - кричал он. - Ползут, суки! Вон та звезда, мать ее, прям на глазах в угол метит, - возбуждался он, показывая обгрызенным ногтем на великолепную звезду Антарес, альфу Скорпиона. Стремов рылся в атласе и справочнике, но уже больше для виду. Он получил авторитетное свидетельство. Его небо вращалось.
- Слышь, братишка, ты как же это сделал? - радовался Василий, как ребенок. - Ты бы мог, это... в цирке показывать такую каруселю, а? Экскурсии водить! Прям планетарий такой на дому!
Получив денег на приобретение самогона, он удалился, приговаривая: "Дык, сестренку угощу", а Стремов упал на кровать и уснул мертвым сном праведника.
Проснувшись после обеда, он чихнул и занялся теорией. Вскоре им был сделан достойный Галилея вывод о том, что его комната совершенно независимо от планеты Земля вращается вокруг некой точки небесной сферы (вероятно, Солнца). Затем он отбросил абсолютно дикую, хотя и довольно логичную версию о шарообразности своего жилища. Затем попытался переформулировать законы Кеплера для одной отдельно взятой комнаты. Затем взялся руками за голову и стал опухать.
Следующей ночью он опять не спал. Он пронаблюдал восхождение Меркурия, Венеры, Марса и Юпитера. Он попытался глянуть на них в бинокль и обнаружил, что так они видны намного лучше. Вскоре он самостоятельно соорудил 800-кратный телескоп рефракторного типа. Телескоп работал. Стремов завесил окна черными портьерами (прямо как какой-то Дез-Эссент) и теперь мог делать наблюдения днем. Он без труда видел Галилеевы спутники Юпитера, а также некоторые квазары и пульсары, которые Станислав Лем справедливо назвал икающими звездами.
Между орбитами Марса и Юпитера Стремов не обнаружил пояса астероидов, но открыл неизвестную планету. Он читал об этом и по справедливости назвал ее Фаэтоном, сделав важный вывод о том, что его Вселенная намного моложе той, что за окном. Впрочем, через неделю Стремову приснился внушительного вида атлант, стоявший в углу комнаты и поддерживавший руками потолок. Стремову стало ясно, что его жилище достигло в своем развитии эпохи ранней античности.
Еще он увидел мелкие хвостатые звезды, вроде белок рассекавшие по потолку по неясным, но довольно эллиптическим орбитам. Стремов понял, что это кометы. Ему довелось пронаблюдать 8 комет Бредфилда, кометы Рассела, Мейера, Когоутека, а также Швассмана-Вахмана и Смирновой-Черных. На комету Галлея он даже и смотреть не стал, посчитав ее слишком попсовой.
Он не имел представления и не старался задаваться вопросом, что происходит. Он принял любопытную оптику и динамику своего небосклона как данность и просто наблюдал. Впрочем, минуло уже больше двух месяцев с начала оклейки потолка, и Стремову эта звездная свистопляска начала как-то надоедать. Он все реже смотрел вверх и в основном занимался написанием блестящей монографии под названием "Дафнис и Хлоя" как вершина античного романа". Поднимая по ночам голову вверх и глядя в телескоп на свое небо, он видел, что оно меняется. Во-первых, светимость звезд заметно увеличилась. И наконец, они постепенно подбирались к центру мира, пытаясь кучковаться возле него. Стремов мельком подумал, что бы это значило, и вернулся к чтению книги "Prolegomena ad Homerum".
Первой на пол с тяжким грохотом обрушилась звезда Бетельгейзе, красный сверхгигант, альфа созвездия Ориона. От неожиданности Стремов дернулся и выронил чайную чашечку.
Затем начался звездопад. Они сыпались с неба, словно горох, чертя в полумраке фосфорные зеленые следы. Как два глаза, налитые кровью, сверкали сверху Кастор и Поллукс из созвездия Близнецов. Созвездия Северной Короны и Лебедя рухнули на пол в полном составе. Зловеще подмигивали Альтаир, Вега и Денеб ("образующие т. н. большой летний треугольник", неуместно вспомнил Стремов). Он вскочил и улизнул за дверь, ловко увернувшись от звезды Мицар, падавшей по неприятно прицельной траектории.
Эту ночь Стремов впервые провел у Вероники. Завернувшись в одеяло, он дрожал всем телом и фужерами пожирал отвратительное, на его вкус, "Божоле Нуво". Разговаривал в основном по-латыни, чаще всего повторяя слово "stella", что заставляло ревниво морщиться Веронику, принимавшую это за имя неизвестной соперницы. Еще часто попадались выражения: "Per aspera ad astra" и "Pater Noster, qui es in coelis". Это интересное сочетание наводило на мысль о стихийном скачке мировоззрения Стремова от сомнительного античного гуманизма к надежному и уютному, как склеп, католичеству. Уснул он лишь под утро, а Вероника все гладила его по волосам и шептала нечто сентиментальное.
Посетить свой дом Стремов решился лишь под вечер. Они приехали с Вероникой на самом быстром СААБе, Стремов с великими предосторожностями открыл дверь своей квартиры и на цыпочках вошел.
Все было кончено. Неба больше не было. С него сыпалась только мелкая пыль вроде спутников Сатурна и астероидов. Вся же огромная масса потухших звезд лежала на полу ковром сантиметра в три толщиной. Сверху лежала крупная Полярная звезда, и Стремов понял, что она держалась до последнего.
Выметая при помощи алкоголика Васьки весь этот звездный мусор, Стремов думал о том, что его комната и была центром мира. Она притягивала все эти огромные звездные системы, а он сам был демиургом, создателем Вселенной и началом движения. Он и был тем Большим Взрывом, породившим мир и раскрутившим звезды. А потом, если верить ученым, вся масса Вселенной вновь сжалась в одну точку и погибла.
На память себе Стремов оставил только звезду Бетельгейзе, красный сверхгигант, альфу созвездия Ориона.