Аннотация: Забытая история Второго Пришествия и Страшного Суда.
В книге "Иудейская война" Иосиф Флавий свидетельствует, что накануне войны по всей Иудее распространилось пророчество, якобы составленное еще в древности жрецами, как будто около этого времени из Иудеи должны были выйти люди, которым суждено господствовать над миром. Повсеместные слухи об этом предсказании не только способствовали возникновению восстания, но и укрепляли фанатичное упрямство восставших, хотя сам Флавий с досадой объяснял: предсказание касалось Тита Флавия Веспасиана, непосредственно в Иудее провозглашенного восточными легионами императором...
Но кто сейчас помнит римского императора Тита Флавия Веспасиана?
Еще удивительнее свидетельство Иосифа Флавия о том, как печально и незаметно закончилась евангельская история. Цитата со страницы триста семьдесят первой книги "Иудейская война" издательства "Мосты культуры", 1999 года издания.
"...Некто Иешуа, сын Анана, простой человек из деревни, за четыре года до войны, когда в городе царили глубокий мир и полное благоденствие, прибыл туда к тому празднику, когда по обычаю все иудеи строят для чествования Бога кущи, и близ храма вдруг начал провозглашать: "Голос с востока, голос с запада, голос с четырех ветров, голос, вопиющий над Иерусалимом и храмом, голос, вопиющий над женихами и невестами, голос, вопиющий над всем народом!"
Денно и нощно он восклицал то же самое, бегая по всем улицам города. Некоторые знатные граждане в досаде на этот зловещий клич схватили его и наказали ударами очень жестоко. Но не говоря ничего в свое оправдание, ни в особенности против своих истязателей, он все продолжал повторять свои прежние слова.
Представители народа думали - как это было и в действительности, - что этим человеком руководит какая-то высшая сила, и привели его к римскому прокуратору, но и там, будучи истерзан плетьми до костей, он не проронил ни просьбы о пощаде, ни слезы, а самым жалобным голосом твердил только после каждого удара: "О горе тебе, Иерусалим!" Когда Альбин - так назывался прокуратор - допрашивал его: 'Кто он такой, откуда и почему он так вопиет', он и на это не давал никакого ответа и продолжал по-прежнему накликать горе на город.
Альбин, полагая, что этот человек одержим особой манией, отпустил его.
В течение всего времени до наступления войны он не имел связи ни с кем из жителей города: никто не видел, чтобы он с кем-нибудь обмолвился словом, день-деньской он все оплакивал и твердил, как молитву: "Горе, горе тебе, Иерусалим!".
Никогда он не проклинал того, который его бил (что случалось каждый день), равно как и не благодарил, если кто его накормил. Ни для кого он не имел иного ответа, кроме упомянутого зловещего предсказания. Особенно раздавался его голос в праздники и, хотя он это повторял семь лет и пять месяцев, его голос все-таки не охрип и не ослабевал.
Наконец во время осады, когда он мог видеть глазами, что его пророчество сбывается, обходя по обыкновению стену с пронзительным криком "горе городу, народу и храму", он прибавил в конце: "Горе также и мне!" В эту минуту его ударил камень, брошенный метательной машиной, и замертво повалил его на землю. Среди этого горестного восклицания он испустил дух..." (с)
"Иудейская война", книга шестая, глава пятая.
Представьте пророка отважного и благородного, но знающего все наперед, подарившего ключ к спасению, и понимающего, как мало людей им воспользуется, но не побоявшегося воскреснуть в новом теле и вернуться - не судьей или палачом, а опять жертвой, чтобы погибнуть с теми, кого не спас, да еще так, чтобы никто его не узнал, как будто немного стесняясь настолько сентиментального и бессмысленного поступка.