Песок неверен лишь по наивности, как неверен ветер или снег, да и вода.

(Габриэла Мистраль)

***

Я пишу на песке. Я рисую благую весть.
Я слагаю память из звонких песчинок слов.
Здесь, на этом просторе, в раскрытой горсти, не счесть
хитроумных значков, что в раскрытую речь снесло
полноводной рекой. Их тяжелый и влажный шаг
наполняет день, наполняет меня. Ко дну,
как мешок с песком, устремится душа - дышать
той волной, что живущим дарит себя одну,
что и надпись смоет, и снова в тебя войдет
и наполнит знаньем честнее книжных страниц.
Я пишу на песке: храни, храни тебя Тот,
кто и нашу любовь, как речную волну, хранит.

17. 01. 04


***

Не о тебе этот день, эта звонкая знойная тяжесть
утра и солнца, в висках и под сердцем, сквозь сон.
Слишком он быстро закончится и ничего не расскажет,
слишком проворно вращается смазанное колесо
времени: скоро замкнет год, не оставив ни часа, 
бег беспощаден - весна ждет у обманчивых врат.
Что-то стучится туда, куда век к нам никто не стучался,
это коварный апрель разбивает в нас сердце-февраль.
Крепость не будет сдана, если стойко держать оборону -
поздно, мы знаем и сами: больше ничто не спасет.
Солнце в апрельскую ночь - это прихоть, волшба Оберона,
утро нас будит туда, где апрель свое войско пасет.
Значит, недолго. И дело-то лишь за решающей битвой.
Видишь, апрель продолжает терзать нас, the cruellest month.
...Имя легко мне назвать, но как трудно добавить: лю-би-мый.
Все, что случится, случится не здесь. И случится без нас.

06. 02. 04

***

Сколько длится "всегда"? Сколько - взгляд в темноту,
в белый туман, в себя (зеркало прячет лица)?
Сколько будет болеть тут - по тебе - и тут,
сколько ему - молчать, покуда не оперится?
Ночью принять в ладонь глас теплеющих стен,
спрашивать в тишину (я не к тебе, не бойся):
сколько длиться ему, хрупкому "насовсем"?
И на весу нести знак моего вопроса.
Завтра случится день. Он сорвется с ресниц,
он полетит на свет и распахнет нам - небо.
Может быть, он тебе скажет одно: проснись.
Так ведь. Любить меня - эту меня - нелепо.
Где-то в заблудших снах будет летящий снег.
Он заметает все. Все, что должнO и дOлжно.
Все, чего нет - нигде. Все, что уже - во сне.
Голос моей любви, молчащей и невозможной.

16. 02. 04


***

Что делать с печалью, что сыплется в речь из песка,
с песчинками здравого и нездорового смысла?
Колышет тростник. Колыбельная сердцу Паскаль*.
Как чисто и часто стучит, пока солью не смыло
расчетливость сердца, мотив твой - во мне и вовне.
Вступительным "знаешь" тянуться, касаться - в ту область,
где, сыплясь, стучит - хоть и тише - ничуть не ровней
и где, как за облаком - что-то, не сон и не облик,
не голос и даже не взгляд. Неподвижный песок.
Бумага и снег. И "касаться" сравнимо с "казаться", 
особенно ночью, когда безнадежно высок 
обманчивый купол и тягостен - плен декораций.
Все кажется: тонко и прямо натянут канат,
но шар безвоздушья вот-вот невесомостью канет
в ту область паденья, где можно не звать и не знать,
песок ли внизу или прочная правда из камня.

* "Сердцебиению Паскаль" (подруги автора) посвящен роман Роберта Шнайдера Schlafes Bruder.

17. 02. 04


***

Сердце может разбиться. Ах, как оно может разбиться!
Но оно же и может болеть, вразнобой и светло -
часовой механизм, тот, что сбиться со счету боится,
вот и ноет в несыгранной муке, и надо ли слов?
Прикасается к самой отчаянной правде, но как беззащитно,
и под тайнопись Баха считает - на ощупь - шаги,
пока что-то не вздрогнет - защемит. Вдохнет и защиплет:
невесомость вдвоем и - не будем об этом другим?
Прикоснись - ты умеешь, я знаю. О, что там за диво
над белеющим лугом, внезапным разбегом лыжни,
уходящей в туман. Уводящей и нас - от мотива
вечереющей правды, которой мы что-то должны.
Как светло - поспевать не туда, куда нужно и можно,
не в неверное завтра, его каждодневный отсчет.
Безразличие пальцев, которые выпустят ножны.
Меч, который коснется. Который - насквозь рассечет.

20. 02. 04


***

Плакать и плыть. Плыть в никуда. Все тишина.
Сердце качнется кувшинкой на поверхности водной.
Холодом волн, воздухом воли окружена,
буду сама себе казаться навек свободной,
полой внутри, снаружи легкой, как шар,
воздухом - вдохом - духом поднятый над водою.
Буду дышать, делая новый шаг,
буду вычерпывать воду - из будущего - ладонью.
Снег и песок равно хранят судьбу,
равно теряют след и ничего не помнят.
Память баюкает и говорит: "забудь" -
в собственном плоском, как шлюпка, плавучем доме.
Белый поющий мрак долгих ночей
простыни стелит всем, кто устал от света.
Я захожу в этот дом. Этот дом ничей.
Здесь ничего не ждут - ни верности, ни ответа.
В хвойном лесу сумерек - шум дождя,
сладко уснуть - здесь и темнеет рано. 
Простыни пахнут морем и словом "ждать".
Ждать корабля. Ветра в ночные страны.

29. 02. 04

***

(post scriptum)

После всего, написанного без чернил
(снегом ли на песке, кровью ли на снегах),
я никому - никогда - не доскажу: верни -
что-то прозрачнее воздуха, что не назвать никак.
Знаю, мои слова - звенящая тускло медь,
я до сих пор не знаю, да и не буду знать, 
проще ли ничего не помнить и не иметь,
чем не уметь подать тебе видимый, явный знак,
высыпать в явь светлых твоих небес
здешних имен скудную горстку - вот...
Да, и еще: возьми меня к себе,
под беззащитный - сердца и неба - свод.

03. 03. 04