Утка всплеснула крыльями, и вдвоем мы 
смотрим в открывшую глаз изумрудную заводь,
как она снялась с поверхности водоема
и крикливая, шумная, понеслась куда-то на запад.
Водоем зарос камышом, ряской, осокой,
но в середине вода пробивается и лоснится
на предзакатном солнце, еще высоком
и слепящем глаза, рябящим и сквозь ресницы.
Вдруг в разрезанной облаком перспективе небесной сини
промелькнет, исчезая за узостью горизонта,
то ли крепнущее крыло, то ли лист, слетевший с осины,
только что зеленый, подернутый позолотой?
Нам пока все внове. Так ребенку про смысл вселенной
отвечают смущаясь, небрежно, почти что в шутку.
Но почему-то душа, вырвавшаяся из плена,
кажется нам похожей на ту же утку,
на летящий знак, буквицу мертвой речи,
вдруг проснувшуюся, подающую звонкий голос
и ответа ждущую - но ответить обычно нечем,
несмотря на нежность и боль, горечь и гордость.
В осыпающейся пыльце, мошкарой обживающей воздух,
горизонта тончайший волос кажется золотистым.
И, закатом застигнуты, смотримся мы, как в воду,
как в глаза друг другу, в свет заосенних истин.

07. 09. 02