Аэропорты! Признайтесь, в них есть своя магия! Через гигантские помещения, каждый день, тысячи путников проходят к громадным стальным птицам. А люди, которые нашли в себе смелость покорить этих исполинов? Разве они не вызывают у вас чувства гордости за человечество? Мы покорили воздух, его бесконечную тягучую синеву. Мы парим, летим и мчимся сквозь облака, покрывая расстояния в тысячи миль за считанные часы! Наши предки могли лишь мечтать об этом! Воистину, человек овладел магией воздуха, а аэропорт можно считать храмом этой магии!
Николай раньше любил аэропорты. Он провел четверть своей жизни в этих местах, и каждый раз у него захватывало дух, а пульс ускорял свой бег. Возможно, все дело в генах. Отец у него был летчиком, магом воздуха, кудесником летающих аппаратов. А вот сам Николай был клерком. Обычным клерком, каких мы сотнями видим на улицах и в офисах с угрюмыми лицами, а также барах после долгой рабочей недели. В детстве Коля не хотел быть клерком. И это естественно, ведь кто на свете мечтает сидеть в офисе с 9 до 7, перебирая тонны бумажек? Он мечтал о небе, о бесконечной синеве, о гудящих за спиной двигателях и ручке штурвала... Но мечты порою жестоки и несбыточны... У нашего героя было слабое здоровье, и в летное его бы не взяли. Так говорила мама. А раз мама сказала, что не возьмут значит так и будет. Мама - это авторитет! И после школы наш герой отправился в экономический институт. Экономику он не любил. Впрочем, экономика его тоже не любила. На третьем курсе от него залетела какая-то девчонка, и он женился. Не по любви, нет. К сожалению, браки по любви в наши нелегкие времена редкое явление. Вы ведь наверняка видели множество подобных семей? На отдыхе, например. Да-да, это те самые дети, которые неуправляемы ровно настолько, насколько неуправляем болид формулы 1 на скорости в 300 км/ч летящий в стену. А их родители - те самые люди, что орут на своих детей так, как не орет на солдат офицер в армии. Можно подумать, этот крик что-то изменит... Обычно, они ни капли времени не тратят на воспитание своих детей, потому что вечно заняты работой. Поэтому сия важная миссия ложится на хрупкие плечи бабушек и дедушек, которые зачастую с ними справиться не могут. Попробуй справься с болидом формулы 1 в 70 лет. Ага, конечно. Но мы отвлеклись.
В общем и целом, наш Николай - это обычный среднестатистический несчастливый российский мужчина. Дети - оболтусы, жена дико подурнела и располнела, зарплата небольшая, по уши в кредитах и тому подобное. Все как у людей. Нет, работа у нашего героя конечно не такая сложная, как у наших врачей, например, или учителей. Просто она ему надоела. Ну, знаете, так бывает, когда приближаешься к заветным 40 годам и понимаешь, что по собственному желанию в этой жизни ты делал только кучи. Сами догадайтесь какие.
Последние пару лет Николая прямо-таки загоняли по командировкам. Он побывал практически во всех уголках России, пару-тройку раз летал в Китай и Индию, часто носился в Америку и Англию. Конечно, ему подняли зарплату. Начали ценить и уважать. 'Николай Павлович, может быть кофе? Николай Павлович, а во что посоветуете вложить ценные бумаги? Николай Павлович, а....' и тому подобные песни. Предлагали всё, что можно, спрашивали совета, уважительно раскланивались и расшаркивались. И казалось бы - успех! То, к чему мы все стремимся в жизни. Я имею в виду нас с вами - среднестатистических. Почет, слава, карьерный рост. Конечно, ему это льстило. Но была и обратная сторона медальки. Горькая, как стряпня его жены. Он начал чувствовать, что стареет. Нет для мужчины ничего страшнее, чем когда его начинают называть по имени-отчеству. Всё. Вот тогда-то и начинается кризис среднего возраста. Помимо этого, наш герой начал чувствовать тиканье часов под названием жизнь. В молодости оно такое, знаете, слабое. Почти незаметное. А годам к сорока уже начинаешь слышать его хорошо. 'Тик-так - упущенные возможности, тик-так - утраченные варианты'. Ну и плюс слабое здоровье, на которое так сетовала Колина мама, начало давить на горло. Всё чаще это здоровье сжимало железной рукой сердце, и все чаще приходилось нервно искать в сумке колбочку нитроглицерина.
И если уж совсем честно, Николай окончательно задолбался. Его задолбали эти Хитроу и Домодедово, эти японцы, китайцы, американцы, каждому из которых нужно поклониться, разлюбезничаться и облобызать туфли. Его задолбала жена, которая требует все больше и больше, и больше, как будто он и так мало из туфлей выпрыгивает, чтобы заработать ей денег. Его задолбали сын и дочь, которые выросли настоящими дармоедами: одна бросила институт и умчалась с каким-то папиком на Бали, а другой уже третий раз лечится от наркотиков. Он, мягко говоря, смертельно устал.
И вот, у него в очередной раз прихватывает сердце. Кажется, в аэропорту имени Кеннеди. Да, определенно. Он доходит до рядков сидений в зале ожидания и тяжело падает на одно из них. Медленно шарит рукой в сумке, где должны лежать таблетки. Думает:'Эта работа меня убьет'. Спустя 2 минуты мытарств наконец находит желанный дар Авиценны и, закрыв глаза, проглатывает горстку таблеток. Открывает глаза и замирает. Потому что он больше не в аэропорту Кеннеди. Он в аэропорту, да. Но точно не в Америке. Он вообще черт знает где.
Огромный, невероятно большой зал. Из одного его края невозможно увидеть другой. И люди. Тысячи людей. Сидящие на стульях в зале ожидания, бредущие по залу, и стоящие в очередях к стойке регистрации. Столько людей в аэропорту наш герой абсолютно точно никогда не видел. 'Чертовщина какая-то' - думает Николай, и в чем-то, наверное, он прав. А как еще объяснить столь странное перемещение в пространстве. Сидишь тихонечко в "Кеннеди", а оказываешься непонятно где. Это немного обескураживает. 'Интерьер, конечно, неслабый' - проносится в его голове. И правда. Интерьер впечатляет. Резные колонны а-ля Древняя Греция, имеется в наличии даже фонтан, весьма, так сказать, габаритный. Роскошь, шик, вкус. Вот только люди какие-то странные. Вон парень стоит. Одежда вся лохмотьями, будто его собаки драли. Или резал кто. И без чемоданов. А вон вообще старушка в одной ночной рубашке и чепчике о чем-то деловито разговаривает с джентльменом в викторианском костюме. И оба тоже без чемоданов. 'Уже сдали в багаж? Да нет, вроде на регистрацию стоят. Странно,' - думает наш герой. - 'Может, я сплю?'. Он попытался ущипнуть себя и заметил, что пузырька таблеток в руке нет. Да и весь его скарб куда-то подевался. А что происходит, если у русского человека пропадает сумка? Правильно! Апокалипсис.
-Безобразие! - кричит Николай. - Полиция! У меня сумку украли!
Люди мгновенно оглядываются на него. Слышится возбужденное перешептывание. Взгляды довольно осуждающие. Такие взгляды обычно дарят за шум в библиотеке. Становится как-то жутко неудобно, сразу и надолго. Вот и наш нарушитель спокойствия сконфузился, съежился. И сел назад на свое место.
-Ох и силен ты горланить, сынок!
Николай вздрогнул. Слева от него сидел старик в летной форме. Форма была потрепанная, поеденная молью, но все равно выглядевшая внушительно. Странное дело, но секунду назад в соседнем кресле никого не было. И вот на тебе.
-Вы... Вы... Вы... - мямлит наш герой.
-Я, я, я. Расслабься, милок, я тебя не съем. Ты в порядке? Больно цвет лица у тебя серый... - старик с лукавым прищуром глядел на испуганного мужчину. - Может водички принести?
-Не... Не... Не надо... - сипло выдавил Коля. - Кто вы такой? Что это за место?
-Что это за место? Аэропорт. Ты что слепой? Ты случайно сивуху из местного киоска не пил? - старик положил ему руку на плечо. - Дионис вечно бодяжит. Так что даже не думай там что-то покупать. От нашего дьюти фри можно чертей раньше времени увидеть! А я Харон. Я здесь работаю.
- Дионис? Харон? - бедный экономист бледнеет еще больше.
-Ага. Дионис - грек. В Греции жил, да потом, по несчастливой случайности, к нам попал. А у меня родители просто с приветом были. У всех дети были Владимиры, Владлены ну и так далее, в честь вождя, так сказать. А меня Хароном обозвали. - старик корчит злобную рожу и плюет под ноги. - Так и существую. Хароном Олеговичем. Ладно. Пора и к делу переходить. На вот, держи. Ты обронил. - Харон протягивает ему билет. Николай не реагирует. Тогда старик сует билет ему в сжатый кулак: - Топай к стойке регистрации. Там тебе все расскажут, покажут, а у меня еще дел куча. Бывай, путешественник!
Харон медленно, с достоинством встает. Поправляет китель. И вразвалочку двигается к следующим местам в зале ожидания. А Коля так и сидит, как дурак, с засунутым в кулачок билетиком. Мало-помалу он оттаивает. Разжимает кулачок и начинает разглядывать билетик. Ясно видит свое имя и фамилию. А вот дальше пошли новые странности. Весь билетик исписан латынью. Латыни наш дипломированный экономист, конечно не знает. Да и кому в наше время нужна латынь? Врачам? Боже упаси, они и так справляются. У настоящего врача (а не разглагольствующего академика) просто нет времени вспоминать, где и что у человека зовется на латыни. А на билете на русском только одна надпись. 'Стойка ном. 9' - читает он. Подавив волнение, наш герой двигается к толпе, составляющей очередь к указанной стойке.
Очередь пестрая, но сравнительно небольшая. Вон парень в клетчатой рубахе с красным пятном под подбородком беседует о чем-то с растой, украшенным дредами и попыхивающим самокруткой. Вон безумно кучерявый, смуглый юноша с роскошными бакенбардами о чем-то спорит с печальным молодым человеком, лицо которого обрамляли тонкие усики. А непосредственно перед Николаем в очереди стоят седой мужчина с пышными усами и трубкой и бойкий бородатый старик с залысинами.
- А я тебе говорю, что коммунизм - это власть рабочего народа! Нельзя все просто взять в свои руки и рулить. Должна быть свобода! Иначе чем мы отличаемся от того, с чем боролись! - картавит старик с залысинами.
- Вот этот народ тебя и погубил. Вот тебе и свобода! Понравилась она тебе, Володя? А если бы ты их из рук своих не выпустил, ничего бы и не было! - с легким грузинским акцентом втолковывает седой мужчина, попыхивая трубкой.
У Николая кружится голова. 'Да нет. Это все бред какой-то. Они же давно того. А я похоже совсем. Это. Двинулся,- бормочет он. - Не слушай их, не слушай'. Очередь медленно, но верно двигается. Впрочем, очередь это особое явление. Когда ты постоянно думаешь: 'Вот бы быстрее. Ну чего они тянут. Ну, вот оптовик затаривается' и т.д., очередь движется со скоростью черепахи, а то и вовсе стоит, как вкопанная. Но стоит отвлечься, призадуматься о тонких материях, сущности бытия, вопросах бесконечного расширения вселенной как... 'Молодой человек, вы задерживаете очередь!' - и тычок в спину. И так всю жизнь. Мы в вечной очереди. То стоим, то медленно движемся, а бывает наша очередь подходит так быстро, что мы этого даже не замечаем.
Впереди виднеется проход в другой обширный зал. Он идет правее стойки регистрации, и его преграждает гигантская рамка. На ней имеется две лампочки. Там, за ней, вдалеке, народу тоже видимо-невидимо. Вот только делится он на два разных потока: один поднимается наверх по лестнице, над которой висит указатель с рисунком ворот, а другой опускается вниз. Над ней висит угрожающий знак трезубца. Над человеком, проходившем через рамку, зажигался огонек. Если он был красным, человек шел в сторону нисходящей лестницы. А если он был зеленым, то, соответственно, человек уходил к лестнице, ведущей наверх. Николай так увлекается созерцанием этого бюрократического чуда, что едва не пропускает свою очередь.
Парень в клетчатой рубахе уже спускается по лестнице и машет на прощание афроамериканцу с дредами, который поднимается по лестнице вверх. Человек с бакенбардами и гусар тоже поднимаются наверх, а вот оба старика опускаются вниз. Девушка за стойкой мягко улыбается Николаю. Она прекрасна. Наверное, так прекрасен рассвет над океаном, где-нибудь на райском тихоокеанском острове.
- Ваш билет, пожалуйста, - говорит она стушевавшемуся Николаю. Тот несмело протягивает ей билет. - Проходите, пожалуйста, через рамку.
Наш герой нетвердым шагом двигается к монструозному агрегату. Внутри Николая все дрожит. Аппарат тихо гудит.
'Боже, я не сплю. Боже, это явь. Прости! Прости, что я не верил!' - крутится у него в голове. Он зажмуривается. Проходит через рамку и... Ничего не происходит. Девушка за стойкой нахмуривается.
-Вы не могли бы пройтись еще раз? - вежливо просит она, но в глазах видна тревога. Николай возвращается на два шага. И вновь проходит рамку. И вновь ничего не происходит.
-Ой. Кажется, с вами что-то напутали. По нашей базе у вас билет на другое время! Николай? Николай?!- Николай уже не слышит ни девушки, ни гудящего аппарата, ни толпы. Он медленно проваливается в ватную бездну.
Николай приходит в себя в палате. Он весь обвешан датчиками, как новогодняя елка игрушками. Что-то попискивает, потрескивает и всячески стремится доказать ему, что он жив и здоров. Лампочка в помещении мигает. Стоит мертвая тишина. Изредка через стеклянную дверь мелькают фигуры проходящих мимо медиков. Он закрывает глаза, делает глубокий вдох и выдыхает. В груди немного жгет, но все же он понимает, что находится в реальности. 'Боже. Все это был только сон. Спасибо тебе, Господи!' - проносится у него в голове.
-Да нет, сынок. Это был не сон, - говорит мягкий голос слева от него.
Николай медленно испуганно поворачивает голову и видит рядом старика Харона. Только теперь он в больничном халате. Старик лукаво щурится, как и тогда, в небесном аэропорту. На халате красуется бейдж. 'Харон' - гласят буквы.
- Да, да. Это был не сон. Вернее, не совсем сон. - повторяет печально Харон. - Это было... Хм... Можно ли назвать это божьим провидением? Не знаю.
Харон подходит к кровати Николая и присаживается на стульчик. Он внимательно смотрит на нашего героя, и внутри, в области сердца, у Николая начинает холодеть. Его накрывает паника.
-Знаешь, я всегда любил футбол... Пускай многие говорят, что игра затянутая, нудная. Но ты знаешь... Она очень напоминает жизнь. У каждого свой матч. У кого-то он полон острых моментов. У кого-то это вялая пробежка по полю. Мы забиваем, и жизнь иногда забивает нам. И травмы получаем. А бывает, жизнь влепляет нам карточки. Кому повезет, влепят желтую. Это предупреждение. А кому нет, тому красную. И все. Игра закончилась.
Николай молча смотрит на Харона. Харон улыбается слегка печально.
-Тебе, Коля, повезло. Жизнь влепила тебе карточку. Но она оказалась желтой. Ты смог заглянуть за край. И вернуться. Жил ты неправильно. Без удовольствия жил. Играл без огня. Поэтому едва матч не продул. Но сейчас... Сейчас жизнь дает тебе дополнительное время. У тебя есть шанс отыграться. Используй его, пожалуйста.
Харон встает, поправляет халат и сжимает бледную руку.
-Выздоравливай, сынок. - печально говорит он и двигается к выходу. Николай смотрит ему вслед, и слезы безумной, горячей волной катятся из его глаз. Картинка размылась. Харон доходит до двери. Оборачивается. И, подарив последнюю улыбку, исчезает за дверью. Лампочка в палате перестает мигать.
Как позже рассказали врачи, у Николая случился обширный инфаркт прямо в Аэропорту Кеннеди. Ему безумно повезло, так как рядом с ним сидел квалифицированный врач. Он сразу заметил признаки приступа и принял меры. Правда, сердце остановилось. На целую минуту. Но он, каким-то чудом, выкарабкался. Пока шло восстановление, Николай много думал. Он подолгу сидел в больничном парке. Смотрел на мир новыми глазами, слышал новыми ушами, чувствовал сильнее. Будто где-то шнур его жизни воткнули в розетку. Уже давно он не чувствовал себя настолько живым. Как чудно устроен человек! Чтобы понять, как ценна жизнь, нужно ее потерять. Чтобы осознать, что она одна, что ей нужно дорожить. Лишь почувствовав вкус смерти, человек по настоящему понимает цену жизни!
И Николай понял. И он захотел жить. Он глубоко вздохнул. Он доиграет свое дополнительное время. Непременно. И это дополнительное время обязательно будет в его пользу. Николай тихонько поднялся со скамейки и медленно пошел по парку к клинике. Похоже, его жизнь только начинается. Да будет так!