Привычка подолгу гулять по городу прилипла ко мне довольно давно, с того самого времени, как я съехал от родственников и стал жить отдельно. Именно тогда я и начал замечать, что каждый день, часов в семь вечера, некая тяжело преодолимая сила выталкивает меня на улицу и заставляет проводить время в бесцельных шатаниях по окрестностям.
Чуть позже я определил эту выталкивающую меня из квартиры силу как равную времени, проведенному в помещении, поделенному на его объем. Получалось, что чем меньше квартира и чем дольше я в ней просидел, тем больше выталкивающая сила. Если устремить объем помещения в бесконечность, то сила станет равной нулю - что абсолютно верно, поскольку, это равносильно моему нахождению в бесконечно большом помещении, то есть на улице, где выталкивать меня будет неоткуда. Время устремлять в бесконечность не имело никакого смысла по известным причинам.
Выталкивающая сила действовала практически каждый вечер, и я не особенно ей сопротивлялся. Исключения составляли очень холодные, очень мокрые и еще те вечера, когда ко мне приходили подруги. После секса гулять почему-то не хотелось, а хотелось напротив, остаться дома. Пришлось ввести в числитель погодный и половой коэффициенты, равные, соответственно: 1, если погода условно хорошая (секса не было) и 0, если плохая (секс был).
Поначалу, оказавшись в городе, я совершал променад по одному из нескольких известных мне маршрутов, но вскоре меня потянуло исследовать новые земли. Выбирать места для прогулок, используя карту Москвы, мне тогда казалось очень большой пошлостью. Не обращался я к картам местности вовсе не потому, что придерживался расхожего в то время мнения, что город постоянно претерпевает некие метаморфозы в зависимости от времени суток, расположения звезд на небе и еще черт знает чего, и, посему, карты у него не может быть в принципе. Нет, как раз на это мне было глубоко наплевать. Просто не хотелось превращать это мое маленькое хобби в турпоход. Скорее, я видел данный процесс как освоение черных пятен в стратегической компьютерной игре.
Я стал бессистемно бродить по городу, но это мне вскоре надоело. Разнообразия не получалось - рано или поздно я все равно возвращался в места уже изученные и много раз мною пройденные. Происходило это, скорее всего, непреднамеренно. И тогда я изобрел новый способ путешествия, который, как мне казалось, мог исключить всякое воздействие на процесс с моей стороны. Я решил прибегнуть к помощи случайных незаинтересованных помощников - проводников. Уже не помню, как мне пришло в голову выбирать в качестве них девушек в метро, а вот откуда взялся метод их выбора, или, лучше сказать, поиска, сейчас расскажу.
Я как-то подумал, что он, метод, должен иметь непременно иррациональное зерно, дабы уравновесить физические основы моих прогулок, которые я сам себе нагородил. Так из выбора проводника получилась, если хотите, охота. Охота на 'фазана', который сидит, сами знаете где. Спешу оговориться, что слово 'охота' попало в повествование только благодаря предшествующему ритуалу и не имеет ничего общего со своим буквальным значением.
Итак: 'Каждый охотник желает знать' - значит доехать по красной ветке с любой стороны до 'Чистых Прудов', перейти на оранжевую, доехать до 'Третьяковской', перейти на желтую, далее до 'Площади Ильича', там перейти на зеленую, потом до 'Курской', на ней с зеленой на голубую, дальше до 'Площади Революции' с голубой на серую (с синей на получается), и до 'Чеховской', а там на фиолетовую, тот есть на 'Пушкинскую'. Вот где фазан и сидит. Вернее, раньше сидел. Теперь его там нет.
Так или иначе, для освоения новых территорий мне каждый раз был нужен новый проводник. Девушки выбирались обычно просто из соображений внешней привлекательности, но имелись и другие критерии. Например, из нескольких симпатичных предпочтение отдавалось той, красота которой была наиболее необычной. То есть, нешаблонной и даже, может быть, странной...
Бывало по-разному. Иногда я провожал девушку почти до двери, а иногда бросал прогулку на половине, когда мне что-то не нравилось. Чаще всего мои подопечные заводили меня в жуткие московские новостройки, но случалось и углубляться в совершенно глухие, по-питерски колодезные дворы в двух шагах от центра. Меня периодически замечали. В таких случаях я всегда отворачивал - зачем пугать, но чаще всего, мне удавалось оставаться незамеченным.
Со временем у меня стали развиваться профессиональные навыки. Определить по внешнему виду девушки, живет ли она вне Садового кольца или даже Московской кольцевой автодороги, особенно поначалу, было практически невозможно. Но постепенно я стал подмечать некоторые еле уловимые детали, которые выдавали жительниц окраин. Не думаю, что сейчас у меня получится формализовать эти признаки, но тогда я с высокой долей вероятности мог отличать одних от других, и почти всегда знал, далекой будет поездка или нет.
Своей цели я скорее достигал, чем нет. Москва постепенно открывала мне свои потайные уголки. Порой меня даже посещали сомнения, нахожусь ли я еще в столице, или же попал в какой-то другой город, настолько диковатым был пейзаж некоторых мест.
А вот месяцев через шесть после начала 'охоты' началась чертовня. Ранней желтоватой осенью 1999 года я вышел за 'фазаном' со станции 'Пушкинская' к Макдоналдсу. Девушка мне понравилась сразу, как только я увидел ее на платформе, даже выбирать не пришлось. Она была одета просто, в духе семидесятых. На ней было короткое незастегнутое светлое пальто, темная водолазка, серая плиссированная юбка и невысокие черные сапожки. Волосы ее были зачесаны назад и перехвачены заколкой в форме полумесяца, обращенного рогами вверх. Девушка пошла от метро направо и вниз, по направлению к Малой Бронной. Я побрел за ней.
Должно быть, она заметила меня на ранней стадии преследования, может, даже еще в метро. Когда мы с ней проходили мимо ресторана с чугунными журавлями у входа, она вдруг резко развернулась и пошла прямо на меня. Я остановился. Девушка уверенно подошла ко мне на расстояние вытянутой руки и спросила закурить. Я достал из кармана пачку 'L&M'. Она мельком взглянула на нее и сказала, что таких не курит. Извинилась.
- Вы что, не могли просто подойти? - спросила она, глядя мне в глаза.
- Извините, не мог, - выдавил из себя я.
- Не надо извиняться. Что у вас случилось? - спросила она деловито.
Я вкратце (должно быть, очень сбивчиво) рассказал о выталкивающей силе и о моем способе путешествовать. Она внимательно слушала.
- Знаете, я никогда ничего не смыслила в математике и физике, потому что не могла понять, как можно складывать буквы и цифры, - сказала она, когда я закончил, - кроме того, я не играю в компьютерные игры. Поэтому, я ровным счетом не поняла, что вы хотели мне сказать. Вас извиняет только то, что вы, скорее всего, не врете.
Я закивал головой.
- Единственное, что я могу сказать вам совершенно точно, - продолжила она, - вы что-то делаете не так, раз встретили меня.
Затем она резко повернулась на каблуках и пошла дальше, а я остался стоять, где стоял.
А еще через какое-то время произошло вот что. Я шел за 'фазаном' по переходу с 'Третьяковской' на 'Новокузнецкую'. 'Фазан' в тот раз был очень странный, будто из другого мира 'фазан'. И лицо и одежда - все какое-то особенное, необычное, неместное. Шел я за ним спокойно, даже медленно, а у самого внутри все дрожало от предчувствия, что заведет он меня сейчас, куда просто так не попадешь. То есть, туда, куда мне и надо.
Вдруг, откуда-то сбоку молнией выскочила рука в сером и схватила меня за локоть.
- Младший сержант (неразборчиво), ваши документы, - сказал, появившийся вслед за рукой, серый молодой человек в безобразно растянутом вверх головном уборе с белогвардейской кокардой, напоминающем популярные в советское время кепки 'Речфлот', только с козырьком поменьше.
Ну, на, бери, царь зверей, мои документы, мою краснокожую паспортину, открывай ее на странице с пропиской, читай - г. Москва, и, приложив грязноватую ладонь к 'Речфлоту', верни мне паспорт, будь человеком, и исчезни из моей жизни..., - должно быть, было написано на моем лице.
Я встал на цыпочки и посмотрел вслед удаляющемуся 'фазану', которого уже почти не было видно в толпе. Уходят, уходят, золотые погоны... Ну, отдай паспорт, скотина, ну пожалуйста...
Но страница с пропиской младшего сержанта не заинтересовала. Он вглядывался в мое фото, потом в меня (я снял очки для верности), а потом снова в фото:
- Что-то вы здесь на себя не похожи, Алексей Германович, - медленно проговорил он, стараясь придать своему детскому голосу хоть какую-то значительность.
Ежу понятно, не похож. Там, в паспортине, мне шестнадцать, а здесь, перед тобой - двадцать пять. И борода. И усы. И ряху наел. Ну, чуть-чуть.
- У вас паспорт просрочен, - наконец вынес приговор царь зверей и хлопнул моим паспортом себе по ляжке - хлоп, - пройдемте со мной, - развернулся и пошел к приоткрытой деревянной двери, рядом с которой висел белый знак с синими кругами. Хлоп, хлоп.
- Так, месяц всего прошел...
- Пройдемте, не задерживайте, - хлоп...
Серые штаны бездарно свисали с его тощего зада; куртка, размера на три больше того, что в ней, была затянута офицерским ремнем и наискось перепоясана портупеей; на ремне висела короткая дубинка с металлической рукояткой; на ногах - черные ботики со стоптанными внутрь каблуками, в правой руке мой паспорт.
Я хорошо запомнил его узкое лицо без растительности, пустые светлые глаза, короткий, сомкнутый рот, острый подбородок и тонкую шею с непомерно крупным кадыком. Все это так неестественно торчало из воротника с какими-то непонятными мне петлицами, что я подумал, живой ли это человек, или же какой-нибудь плохо прорисованный персонаж неведомой мне игры?
И я пошел за сержантом в ту дверь в стене, прошел узким коридором до следующей деревянной двери и оказался в небольшой квадратной комнате без окон. Страшно мне не было. Я был уверен, что ничего такого со мной в отделении не произойдет. Ну, отберут последние деньги, ну, поиздеваются, ну, дадут на прощанье дубинкой по заднице... Но вышло не так.
Младший сержант отдал мой паспорт маленькому плотному человеку, тоже, естественно, милиционеру, который восседал за пустым письменным столом в самом центре комнаты, а мне указал на низкую табуретку с противоположной стороны стола. После чего сержант, закрыв за собой дверь, вышел из комнаты. Я проводил его взглядом и аккуратно приземлился на предложенную им неустойчивую табуретку, которая, видимо, должна была навевать мне мысли о шаткости моего нынешнего положении, и стал изучать этого второго.
То, что он маленького роста, было понятно из размеров его головы и рук, они были у него, как у подростка, а то и меньше. Правда, милицейская куртка делала его несколько шире, да и стул под ним, по-видимому, был выше обычных, так что, издалека этот второй милиционер мог бы запросто сойти за человека среднего роста. Звание его я определить не мог, поскольку с моего места нельзя было рассмотреть его погоны, но я почему-то был уверен, что передо мной офицер, а не нижний чин.
Заговорил второй милиционер неожиданно низким голосом.
- Представьтесь, пожалуйста, - пробасил он.
Я представился.
- Адрес по прописке?
Я назвал.
- Место работы и род занятий?
Наша беседа длилась минут пятнадцать - двадцать, за время которой он выпытал из меня все, от размера месячного оклада до любимой футбольной команды. Не знаю, правда, зачем ему это было нужно. При этом он вертел в своих маленьких ладошках мой паспорт и периодически в него заглядывал.
- Что же вы, Алексей Германович, так небрежно к документам относитесь? - сказал он, после того как все отвлеченные темы для разговора со мной были исчерпаны. - Получается, паспорт ваш недействителен, и я имею право задержать вас до выяснения личности. Понимаете, о чем я?
- Понимаю, товарищ...
- Младший лейтенант.
- Понимаю, товарищ младший лейтенант.
- И что мне прикажете с вами теперь делать, Алексей Германович?
- Думаю, отпустить под честное слово, - попытался я обратить происходящее в шутку, - обещаю вам, что завтра же пойду в паспортный стол и вклею новую фотографию.
Товарищ младший лейтенант недобро прищурился.
- Не-е-ет, Алексей Германович, так не пойдет. Вы отняли у нас с младшим сержантом наше драгоценное время и теперь хотите уйти безнаказанным?
Я хотел сказать, что это они с младшим сержантом отняли у меня действительно драгоценное время, но промолчал.
- Мы ведь не просто так тут сидим, - продолжал младший лейтенант, - у нас служба, понимаете?
- Понимаю... А давайте, я тогда заплачу штраф? - предложил я. - И инцидент будет исчерпан...
- Нет, не будет! - лейтенант звонко хлопнул по столу ладошкой. - Деньги ваши нам с младшим сержантом не нужны, нам нужно ваше письменное раскаяние, понимаете?
- Письменное раскаяние? - переспросил я.
- Именно что письменное! Вот вам бумага и ручка, пишите. - И он положил передо мной сероватый лист формата А4 и шариковую ручку.
Ручка оказалась старой советской, состоящей из двух половинок, соединяющихся резьбой, такие еще часто ломались именно в месте соединения половинок. Я аккуратно взял ее и пододвинулся к столу.
- Чего писать?
- Пишите: Расписка. Я, Цейслер Алексей Германович, 1974 года рождения, паспорт номер такой-то, выдан тем-то и тогда-то, полностью признаю свою вину перед обществом и обязуюсь в течение десяти рабочих дней с момента подписания настоящей расписки продлить действие своего гражданского паспорта. Написали? (я кивнул) Теперь, дальше: одновременно обязуюсь впредь не появляться на станции метро 'Пушкинская' московского метрополитена без веских на то причин, таких как пересадка на другую ветку или выход со станции в город...
От неожиданности я чуть не свалился со своей табуретки.
- Вы что, с ума сошли? Причем тут 'Пушкинская'?
- А сами знаете, - прошипел младший лейтенант так, что мне стало страшно.
Расписку я тогда написал, и был отпущен на все четыре стороны. Младший сержант встретил меня на выходе и даже по-приятельски похлопал по плечу. Только глаза его при этом были все такими же пустыми и ненастоящими.
После этого случая исследовать Москву описанным выше способом мне перестало быть интересно. Нет, дело не в том, что я чего-то там испугался, просто эти странные менты случайно или нарочно проткнули и тем самым погубили мою фантазию, о существовании которой, по идее, мог знать только я один. До сих пор не понимаю, как они смогли туда влезть.
Теперь, если оказываюсь на 'Пушкинской', я по привычке ищу глазами 'фазана', но, даже если и замечаю его, то всякий раз прохожу мимо и не оглядываюсь.