|
Страх лился откуда-то сверху, страх сочился из тусклых ламп, скупо цедящих жёлтый маслянистый свет, страх стекал по замызганным шершавым стенам. Курт, младший прокуратор Алексвилля, был целиком во власти этого страха, и только особое устройство рассудка не давало ему окончательно поддаться отчаянию.
В прокураторскую нишу время от времени забегали служащие. Они волокли за собой угловатые неуклюжие свои тени и приносили с бумагами ещё немного страха. Документы ворохом валялись по столу прокуратора, но он никак не мог найти в себе силы вскрыть хотя бы одну депешу.
Зиан. На каждом листе будет значиться слово "зиан". В Алексвилле нет других новостей, кроме этого всеобъемлющего слова, тяжёлого, словно каменные перекрытия Ратуши. Городские ворота закрыты, город окружён карантинной стражей, подводы со снедью пускают самокатом, без извозчиков, до минимума выкрутив жгутовую тягу.
Потом их разгружают и жгут - надо бы сжечь и весь город, но княжич, единственный наследник Александра Бордового, где-то здесь, в кривых улочках Алексвилля... Его ищут. Если его найдут, то для него - и только для него - будут открыты ворота города. Княжича выпустят, пусть даже и подвергая опасности окрестные поселения, а город сожгут. Если его не найдут в самое ближайшее время - то город тоже сожгут.
А младшему прокуратору Курту Гняштику не суждено перед смертью даже увидеть небо. Потому что вверху - зиан. Депеши передают через щель в кирпичной кладке верные властям люди. Курт читает их, надписывает резолюции - их забирают через ту же щель. Нельзя смотреть в глаза. Нельзя слышать голос. Глаза и уши - главные пути, которыми идёт зиан.
Курт откинулся в кресле, крепко зажмурился и сжал кулаки, не в силах более даже видеть подвал Ратуши.
Хотелось бежать - Курт Гняштик сам страшился этой подленькой мысли, но ничего не мог с собой поделать - выбраться наружу, украсть лучшего скакуна, и гнать, пока в его жгутах не кончится завод...
Как отчаянно бьётся сердце! Прокуратор вдруг подумал, что, должно быть, в чём-то правы распространяемые в списках еретические учения, утверждающие первенство животного начала в человеческой натуре.
Открыл глаза. Влажные от дыхания и пота стены. Лампы, гноящиеся желтизной. Он всё ещё сидит в своей нише и смотрит на запечатанные конверты.
Прокуратор начал механически вскрывать донесения и пролистывать, почти не вникая в их суть - всё одно, всё об одном и том же. Хроника поражения, расписанная по минутам, которая всё равно сгорит вместе с этим проклятым городом. Мимолётом Курт подумал о том, что можно на радость грядущим историкам разыскать несгораемый ящик и сложить туда депеши, но сердце всё норовило выскочить из груди, и от этого руки мелко дрожали, и мысли разбегались в разные стороны, никак не желая сфокусироваться.
Княжича Бордового нигде нет. Зиан занял кварталы ремесленников, отхватил рынок, подгрёб под себя несколько окраинных районов... Зиан подбирается к центру... Зиан проявился у северных стен... Зиан... Зиан... Зиан...
И где-то там, среди глоссолалии и юродивости зиана, среди паники обречённых смерти горожан, среди пожаров и погромов - юноша благородных кровей, бежавший из-под излишне строгой опёки своего помазанного на власть папеньки. Единственный, кто может спастись, но и у него осталось совсем немного времени.
Впрочем, был ведь кроме сожженных Гшедзиславля и Ракцепля, кроме затопленного Дортшица, кроме прочих уничтоженных до последнего жителя городов ещё и Пауткпилс. Ведь был же случай, когда зиан ушёл из города!
Один единственный, непонятный, породивший массу легенд и суеверий случай - но он давал хоть какую-то надежду... И повод не уничтожать Алексвилль прямо сейчас, не дожидаясь, пока и он окончательно не уступит зиану.
Прокуратор открыл письменный прибор и принялся составлять распоряжения редеющим защитникам города. Он писал, и с каждым словом крепчало ощущение бессмысленности всех этих приказов: усилить карантинные меры вокруг ремесленного района, поджечь рыночные склады, строго с учётом застройки и ветра, так, чтобы огонь пошёл на территорию зиана, и искать, искать, искать драгоценную пропажу.
И снова подленькая мысль: а зачем мне, смертнику Курту Гняштику, вся эта суета вокруг княжича? Зачем смертнику Такому Сякому вся эта ненужная и глупая суета? Кто накажет за непослушание в закрытом на карантин городе? И, главное, чем можно наказать приговорённых к сожжению заживо, или смерти от удушья?
Сжать кулаки! Зажмуриться! Вдох! Выдох! Открыть глаза!
Знаешь ведь, знаешь, младший прокуратор, что пока идут поиски, у людей есть смысл бороться. Крохотная, может быть, но надежна на то, что всё это не зря.
Не зря? Почему "не зря"...
Понимание вспыхнуло, вытесняя из сердца Курта страх, сомнения и тревоги последних дней. Мир вдруг обрёл новые краски и даже тусклый свет, казалось, стал ярче.
Прокуратор кинулся к карте города, на которой отмечалось продвижение зиана. Первой пала та часть окраины, где жила аристократия - все эти расфуфыренные рантье и иные прожигатели жизни. С ними сдалась немногочисленная богема... Бессмысленные люди!
Курт принялся вымерять шагами свою нишу, прокручивая в голове последовательность событий: кто был после аристократов? Кто же? Захватив квартал городской элиты, зиан на какое-то время успокоился. Он уже был обнаружен, уже помчались гонцы и отдан приказ выжечь захватчика, но он медлил.
Не решался напасть? Или не мог? Аристократия мало контактирует с простым людом. А зиану жизненно необходимы эти связи, чтобы распространять незримые споры своего влияния. И это его остановило на какое-то время.
Прошёл почти целый день - поднят расквартированный в городе полк, квартал окружён, прокуратура переселилась из верхних этажей Ратуши в подвалы, вход замурован.
Ночное небо было подсвечено багрянцем, над городом неслись вопли умирающих, треск и грохот складывающихся зданий. А утром зиан появился сразу в нескольких кварталах. Его жертвы на этот раз почти поголовно - мелкие чинуши, ростовщики, банкиры, низшие полицейские чины.
Прибыли карантинные войска - город окружён, депеши передают полевым гелиографом. Первое же сообщение касается княжича.
И медленное умирание последующих дней. Процесс необратимый, как до недавнего времени казалось прокуратору. Но сейчас, более по наитию, чем разумением сложив разрозненные факты в одну картину, он, как ему казалось, знал что делать.
--Так, все сюда!-- командует он,-- Кто-нибудь один - наверх, пусть паладины собираются у Ратуши. Остальные - ломать стену. Мы выходим!
В узком проходе собралось, пожалуй, полсотни служек. Кто-то робко возразил, дескать нельзя наружу, там - зиан.
--Здесь сдохнуть хочешь, собака?-- рявкнул Гняштик, извлекая заряженный огневик,-- Давай, выходи, услужу! Ну! Где ты там, умник?
В толпе кто-то зашуршал, вырываясь вон из битком набитого коридора. За углом со звоном полетели на пол задетые беглецом письменные приборы. Раздался чей-то презрительный смешок.
--Ещё кто-нибудь хочет умереть?-- неистовал прокуратор,-- Нет? Тогда - вверх! Разбирайте стеллажи - там пруты железные в три пальца. Быстро! Быстро!
Заметались ошалевшие тени, вздрогнули подвальные стены, два наборщика и подмастерье в несколько минут разобрали добротную кирпичную кладку и пленники Ратуши вышли наружу, встреченные недоумёнными взглядами паладинов и стражи.
--Мастер Гняштик, как прикажете это понимать?-- Грегор ван Хольмиц, старший паладин Алексвилля не скрывал своего возмущения.
--Можете отдать меня под трибунал, Грегор,-- заявил Курт Гняштик,-- но не ранее, чем мы изгоним зиан из города.
Ван Хольмиц только головой покачал.
--Вы с ума сошли в своих подвалах, младший прокуратор. Что вы собрались делать? Посмотрите вокруг!
Зиан был виден невооружённым глазом: дымные щупальца подымались над городом и уходили ввысь; окраины, насколько можно было разглядеть, скрывал тяжёлый смолистый туман, то тут, то там выбрасывавший в небо мохнатые протуберанцы.
--Видите?! Город пал. Остались лишь ветераны и горстка жителей. Всё, что мы можем делать - это защищать самих себя.
--Вот и отлично, Грегор. Собирайте всех! Прикажите развернуть гелиограф и просите, нет, умоляйте дать нам ещё три дня!
--И что же вы собираетесь делать?
--Для начала, надо снести вон те три здания...
Грандмастер верховной прокуратуры Иероним Виленский, ещё не успевший переодеться из походной робы болотного цвета в положенные по званию одежды, сидел в кресле на балконе Ратуши. Курту Гняштику кресла не досталось - беспорядки последних дней не минули муниципальных строений - и младший прокуратор довольствовался писарским табуретом.
Прокураторы пили вино, взятое из походных запасов, и смотрели, как горожане радостно встречают своих несостоявшихся палачей. Высоко в небе таяла чёрная клякса. Дрожа и расплываясь, она упорно шла против ветра к западному горизонту. Иероним некоторое время наблюдал её агонию, потом, обращаясь к Курту, заметил:
--А всё-таки кривая у тебя вышла статуя.
Статуя Двуликого Хранителя действительно вышла кривой. Лишь по отдельным деталям в ней можно было различить отдалённое сходство с оригиналом. Зато высотой она почти доходила до шпиля Ратуши.
--Но дело ведь было не в статуе, мудрейший Иероним,-- покорно заметил Гняштик.
--Если не в ней, то зачем было её сооружать?
--Объединение людских душ вокруг великой и почти невозможной цели, как мне показалось, могло остановить зиан. Когда солдаты, паладины, служки прокуратуры и обычные горожане в едином порыве рушили дома, и возводили этот, с позволения сказать, монумент, в их душах не оставалось ни единой щёлочки, в которую мог бы проникнуть зиан. Более того, мы видели, как он терял власть даже и над теми, кого успел поработить. И они выходили из захваченных кварталов и, ничего не спрашивая, не говоря ни слова, вливались в нашу общую работу.
--Это поразительное наблюдение. Даже странно, что обладая всеми необходимыми знаниями, мы не смогли свести их воедино.
--Видимо,-- улыбнулся Гняштик,-- стоило посмотреть на всё изнутри.
--Да, мастер, а что насчёт княжича.
--Нашли княжича... Ещё до снятия карантина. Он заперся с какой-то девицей из простых в доме на окраине. Еды и питья у них было ещё на месяц,-- младший прокуратор покачал головой,-- Умоляли не говорить отцу... Надеюсь, я принял правильное решение, в конце концов, княжич косвенно спас мне жизнь.
--Так значит, княжич мёртв?-- с лукавой усмешкой спросил Иероним.
--Вы верно меня поняли, грандмастер. Передайте Александру Бордовому, что княжич мёртв... Да и вот этот медальон - скажите, что от тела остался один лишь пепел... Я дал им лучших лошадей, которые были - теперь они уже далеко.
Максим Кич 17.09.05 - 21.09.05
|