Аннотация: Одни ходят по грани с безумием, другие живут на ней постоянно, а некоторым приходится заглянуть за нее и вернуться обратно
1.
Пожалуй, это было самое долгое и тяжелое из всех дежурств, пришедшихся на врачебную карьеру Ивана Крамера. Все началось еще утром, когда Иван проснулся с чувством гнетущей безысходности и желанием нажраться до потери человеческого облика, что для него было все-таки нехарактерно. Возможно это было связано с тягостными раздумьями как растянуть зарплату, полученную вчера, хотя бы на пару-тройку недель, возможно с тем, что он уже несколько месяцев не понимал зачем живет, а может, думал он с содроганием, это начало депрессии. Небритое и изрядно помятое отражение в зеркале только подтверждало худшие опасения. Впрочем, все мысли резко отошли в сторону когда он взглянул на часы, со скрытым лукавством говорившие о том, что через 15 минут ему надо быть на работе. Сборы были недолгими и времени на прогрев машины не оставалось, что едва ли пошло на пользу ее хоть и железному, но уже изрядно поношенному организму. По дороге он только чудом не сбил молодого придурка, выскочившего из кустов на самом скользком участке пустынной предрассветной дороги. Рефлекторный удар ногой по тормозам почти развернул машину боком, а пальцы, казалось, сейчас вырвут два приличных куска из руля. Сердце колотилось наравне с мотором, выдавшем совершенно невозможную мелодию из перестуков и скрипов, пот стекал скользкими сороконожками, забравшимися под одежду Ивана, а перед мысленным взором вставала троица в мантиях, хором говорящая 'Виновен!'. Потребовалось несколько секунд чтобы успокоить дыхание и призвать мысли к порядку, но раздражение со злостью категорически отказывались уходить, оставаясь едким осадком в душе. Желание выйти и объяснить этому сухопутному камикадзе все неправоту и опасность подобного поведения самым интернациональным способом, было довольно быстро перевешено нежеланием расстраивать начмеда, ждущую его на утренней линейке, где Иван, как дежурный по больнице психиатр, был обязан присутствовать. Поэтому доктор ограничился громким пересказом половых традиций семейства незадачливого пешехода, убежавшего с демонстрацией неприличного жеста и симметричным словесным ответом, но Крамер все равно опоздал на несколько минут.
2.
Одевая на бегу халат поверх футболки с Че Геварой и стуча по полу берцами, которые Иван носил в память о годах юности, когда мир был полон надежд и твердой уверенности в достижимости любой цели, он ворвался в кабинет начмеда где, собственно, и проходила утренняя линейка.
- О! А вот и наш дежурный-именинник! С днем рождения вас, Иван Алексеевич, присаживайтесь, наливайте себе чайку, в отделении вас уже ждет праздничный тортик от нашего коллектива - начмед Алевтина Борисовна как всегда была само очарование.
Иван сел, пытаясь включиться в работу, взял предложенный чай и на третьем глотке почувствовал что утреннее происшествие отступает куда-то на задний план, а сознание начало воспринимать доклад вчерашнего дежуранта, доктора Власова, уже закончившего с общей сводкой и перешедшего к происшествиям. Вчера на ужине отличился Симонов, пациент из отделения Ивана, он смог целиком проглотить все свои сосиски, а потом набросился на соседские и тоже глотал их совсем не разжевывая пока одна из них, четвертая или пятая, наконец не встала у него поперек горла. Примерно за полгода-год до нынешнего захода он лечился после суицидального самоотравления уксусом и, только благодарю мастерству спасших его хирургов, обожженный пищевод все еще мог пропускать через себя пищу, но, как оказалось, не в таких экстремальных объемах.
- А их разве у нас плохо кормят? - лицо начмеда выражало живейшее участие в совокупности с готовностью решать проблему.
- Ну что вы, Алевтина Борисовна, кормежка вчера была не хуже чем обычно, у него скорее приступ булимии произошел... и не последний, я думаю, - когда сосиску извлекли он ее тут же схомячил обратно, правда прожевал на этот раз.
Крамер согласно кивнул. Хоть этого пациента лечил другой доктор, он был хорошо известен Ивану, как, впрочем, и почти все пациенты его отделения - контингент 'сезонных отдыхающих' менялся нечасто, многие ежегодно лежали по несколько месяцев либо из-за тяжести состояния, либо по социальным показаниям. Например, пациент Месягутов, по весне испугавшийся слежки со стороны инопланетных спутников-шпионов, где-то закопал все свои документы и до сих пор ожидал их восстановления. Другой же, престарелый эпилептик Демьянов, был выгнан из квартиры родственниками, возвращения которой всеми силами добивалась социальная служба больницы. Остальные тоже имели свои трагедии в прошлом или настоящем - болезнь ломала судьбы, но только люди, причем часто когда-то самые близкие, были способны окончательно добить. Иван часто вспоминал деда, принятого им на одном из дежурств, который заплакал в душе приемного покоя со словами 'Наконец-то хоть помоюсь', от чего сердце до сих пор сжималось с болью и горечью.
- Главное что живой остался, и хорошо что не с каши начал - ее бы так просто не достали. Еще какие-то происшествия были?
- Ну как сказать... из забавного: пациент Глазоглядов, первично поступивший с депрессией, наркоман в длительной ремиссии, вечером назначенные ему антидепрессанты принять ингалляционно.
- Это каким образом?
- На сигарету положил и курил. Но вроде ничего с ним не случилось, живой, и с утра перед линейкой я заглядывал тоже нормально все было.
- Понято, - отреагировал Крамер на известие о своем пациенте, - больше сигарет до самой выписки не увидит, а то и так дефицитные препараты получает, чтобы неповадно было.
- Больше ничего не происходило?
- Нет, в остальном все спокойно, поступило всего двое человек, правда ночью, - продолжал доклад доктор Власов. - Один шизофреник, Николаев, наш постоянный гость, в этот раз по приказу 'голосов в голове' пожар дома устроил. Правда небольшой, в пределах своего дивана, но бдительные соседи по коммуналке тут же вызвали психбригаду, так что вовремя успели безобразие прекратить. Вторая, пациентка Комарова, в остром психозе поступила, скорее всего после JVH, себе все тело ногтями разодрала и кричала что ее черви изнутри грызут, всю больницу разбудила.
- Да уж, эти 'легальные наркотики' страшное дело - столько уже народа перемерло от них и сколько еще перемрет пока до всех не дойдет что это за отрава... Ну, раз у вас все, то спасибо, мальчики, давайте работать.
3.
Крамер и Власов вышли из кабинета и направились, по своему обыкновению, в курилку, где за утренней сигаретой традиционно обсуждались больничные и личные новости, рассказывались свежие анекдоты, строились планы на день и вечер. Встав у объявления о запрете курения на территории больницы, мужчины сделали первые утренние затяжки.
- Как же тебя так угораздило, Ванюша, в свой день рождения дежурить? График что ли не смотрел? - спросил Власов, судя по хитрому выражению лица, уже думающий как бы подколоть коллегу.
- Смотрел, еще как смотрел, просто-таки не верящими глазами смотрел на свои жалкие три дежурства вместо обычных семи. И так они немного стоят, тем более по будним дням, а тут еще мои срезали чтобы новобранцам отдать.
- Это которые с интернатуры пришли в этом году? Ну так им опыта набираться надо, профессионально расти и все остальное.
- Ага, личное кладбище открывать - один из них на днях так моего пациента, в психомоторное возбуждение впавшего, препаратами загрузил, что только чудом его спасти смогли.
- Так это же не по злобе, а от усердия, - усмехнулся Павел.
- Тебе смешно, а я сам чуть не скончался его качая, почти что в обмороке передавал реанимации.
- Ну это вы, Иван Алексеевич, преувеличивать изволите - от ваших тогдашних матюков в моем отделении сестры до сих пор краснеют, хотя мы, смею напомнить, в другом корпусе расположены. Да и что такому кабану от небольшой физкульт минутки сделается?
- От первой-то ясен пень что ничего, а вот на тридцатой уже и второе дыхание прерывистым становится.
- Ну так откачал же? Откачал! Вот и будь, так сказать, морально удовлетворен своим героизмом.
- Таким героизмом, Паша, сам удовлетворяйся, а я уж лучше по-старинке, в женских объятиях.
- А что, уже приглядел себе кого-то вместо Насти? Я ее знаю? Познакомишь? - в своем внезапном оживлении Павел стал похож на увидевшего косточку пуделя.
- Многие знания - многие печали, Паша, с гримасой долженствующей изображать внеземную мудрость ответил Иван.
- Ну тогда пошли по отделениям, - деланно расстроился Власов. - Конец года на носу, а у тебя, поди, еще конь не валялся... как, впрочем, и у меня.
4.
В отделение Иван пришел уже в несколько лучшем состоянии духа - пусть они с Власовым и не были тем, что обычно называют словом 'друзья', но после разговоров с ним всегда становилось легче. Даже когда Павлу удавалось одержать верх в их беззлобных перепалках, Крамер знал, что у него будет еще не одна возможность сравнять счет в течение дня. В ординаторской его ожидала Лера, клинический психолог отделения, тут же заговорщически посмотревшая на Ивана.
- Ваня! Ваня! А знаешь что я знаю? Тут кто-то в холодильнике торт спрятал! Давай его вдвоем съедим и никому не скажем!
Своей очаровательной, иногда даже детской непосредственностью, непобедимой жизнерадостностью и естественным очарованием Лера задевала те струны в душе Ивана, которые, как ему иногда казалось, давно утихли или даже оборвались. В такие моменты он хотел обнять ее, но не мог.
- Это будет не слишком-то правильно по отношению к коллективу схомячить подаренный ими торт тайком, - попытка принять строгий вид была заранее обречена на провал, однако Иван старался изо всех сил. - Но, думаю, никто не станет оспаривать у тебя право первого куска, так что режь его, не жалей.
- А я уже порезала и все сейчас придут, так что не надо тут на меня придумывать, будто я здесь проглот самый главный, - сказала Лера и показала язык.
- Ладно-ладно, уболтала, ты совсем не проглот, но все же возьми кусочек, а то, чует мое сердце, до обеда вся изведешься пока действительно все не придут.
Лера взяла чайную ложечку и под какую-то детскую считалку выбрала наиболее достойный кусочек, правда только со второй попытки - первый избранник чем-то не понравился и пришлось пересчитать заново. От умиления Иван уже не мог сдерживаться и искренне улыбнулся, став похожим на свою фотографию в старом студенческом билете.
- Вот оно чудо! Наконец-то! А то зашел весь такой как туча прямо, мне аж страшно стало! Прямо будто у тебя и не день рождения вовсе! - Лера торжествовала, размахивая ложкой как пират абордажной саблей. - Улыбайся чаще, Ванюш, а то ведь совсем разучишься.
И с этими словами она порывисто обняла Крамера, но быстро отскочила, будто обжегшись и оставив только легкий след дыхания на щеке Ивана.
- Все, хватит нежностей, а то и правда зайдет кто и подумают будто я к тебе пристаю, - сказала и смущенно потупила взор Лера.
От нарастающего чувства растерянности Ивана спас заведующий, Валерий Николаевич, заглянувший в кабинет. Его некогда волевое, но с годами немного оплывшее лицо, и специальным образом пошитый халат скрывающий солидное пивное брюшко, были сейчас приятны как глоток воздуха после глубокого погружения. Изумление Ивана от того что он действительно похоже забыл как дышать было прервано все еще крепким рукопожатием.
- Поздравляю, благ желаю... забыл как там дальше, но всего тебе наилучшего, дорогой ты мой Ванюша, - и заведующий тоже обнял его и похлопал между лопаток.
- Чего это вы, Валерий Николаич, так расчувствовались? - недоверчиво спросил Иван с изумлением отметив отсутствие ставшего за последние недели привычным перегара.
- Так не только у тебя радость, Ваня, но и у меня тоже - жена вчера позвонила, сказала что все простит и забудет если твердо пообещаю больше не пить, ну я и пообещал, - просветлел лицом заведующий.
- Тогда и я вас поздравляю, искренне рад, - сказал Иван и не соврал, ему было больно смотреть как скатывается после развода в синюю яму его шеф, уважаемый им даже нисмотря на это.
- Спасибо, Вань, от всей души. Я сегодня на справках до конца дня, но потом обязательно зайду и уже по-человечески поздравлю. Ну а обход и родственники больных на тебе тогда остаются, если вдруг что - звони.
После этой новости Иван снова помрачнел. Он сочувствовал пациентам, возможно иногда даже слишком, но их родственников переносил с трудом - часто они оказывались людьми весьма неприятными и вели себя так, будто врачи их личные враги и при этом еще обязаны им по гроб жизни. Что заставляло их так думать Иван не понимал, да и они сами возможно тоже, но факт оставался фактом - общение с родственниками было, как правило, неприятной неизбежностью, причем в некоторых случаях практически ежедневной. Впрочем, дело было привычное.
5.
- Все по палатам! Рассосались быстро, обход! Хватит в сортире заседать, а то задница треснет! - грубость медбрата Михаила Петровича тоже была вынужденной: ряд пациентов с изменениями личности или криминальным анамнезом плохо понимал что-либо кроме силы.
Наблюдательная палата, где содержались свежепоступившие пациенты состояние которых позволяло предположить возможность агрессивных действий, оказалась, что характерно, наиболее спокойной частью отделения. Иван задержался там только чтобы побеседовать с поступившим вчера Николаевым.
- Ну что ж тебе, Семен, спокойно дома не жилось? Какого ляда ты диван поджег?
- Так это, Иван Лексеевич, там шебуршастики ползали, такими пискливыми голосами про мою маму плохое говорили, ну я их и того...
- Чего там у тебя ползало?
- Шебуршастики, они как осень всегда заводятся, то в голове, то еще где. Маленькие такие, паскуды, с крылышками. Есть с зубами еще, фиолетовые, я их к ногтю всегда... А Лидка, соседка, она еще большая паскуда, выйду порешу ее нафиг, задолбало жить.
- Его надо с галоперидолом покапать, в этот раз он что-то совсем плохой, и на депрессивно-суицидальный надзор дополнительно взять, на всякий случай. - Это уже обращалось к медбрату.
Выйдя из наблюдаловки Иван ни сколько не удивился, услышав 'У Огородова все нормально' и увидев самого Огородова, пациента лежавшего уже больше года. С виду он был неприметным, забитым мужичком, который любому белому халату говорил свою стандартную фразу либо спрашивал когда его отпустят домой. А отпускать было никак нельзя - после каждой выписки он первым делом избивал своих старых родителей, а однажды, вооружившись гантелей, взял их в заложники и из окна угрожал прохожим взорвать дом. К сожалению, вести относительно нормальную жизнь он мог только в отделении.
- В палату, шнырь, или тебя по-особому проводить? - после угрозы медбрата Огородов пошел к себе, призывно виляя задом.
В следующей палате лежали больные с относительно ослабевшей психотической симптоматикой, но еще не готовые к переводу на спокойную половину отделения. Здесь никаких проблем не было, пациенты спокойно сидели на своих койках и отвечали на вопросы. Никто не предъявлял жалоб и ничем не интересовался. Кроме, разумеется, Симонова, поинтересовавшегося по своему обыкновению скоро ли будет обед и когда он сможет получить продуктовую передачку, которые ему никто не носил. Ситуация обычная, но Крамер внутренне напрягся - слишком плотоядно ухмылялся рот с редкими кривыми зубами и совсем уж болезненно блестели глаза пациента.
- Что-то ты сам на себя не похож, Гена, живот что ли скрутило после вчерашнего?
- Дай руку подержать, дай на немножко, - Симонов пододвигался с этими словами все ближе, а с угла рта стала стекать слюна. - Дай мне, надо очень...
И тут пациент кинулся на врача, что-то невнятно проклокотав и разбрызгивая слюну. Он набросился на Ивана целясь пальцами в глаза и даже резкий упреждающий удар открытой ладонью в лоб не смог остановить его. К борьбе присоединился Михаил Петрович и наиболее сохранные пациенты, прижимавшие Симонова к койке, пока медбрат привязывал его руки и ноги, что встретило яростное, доходящее до исступления сопротивление. Не обошлось и без пары серьезных укусов, которые потребовали срочной обработки, затем обход продолжился в штатном режиме, хоть это происшествие и раздосадовало Ивана до крайности - ни смотря на производимое при первом взгляде на его атлетическую фигуру и постоянно мрачное лицо впечатление брутальности, он все же был человеком мягким и не одобрял насилие пока ситуация не доходила до крайности.
Дальше обход происходил без серьезных происшествий, практически по шаблону: пациенты вяло возмущались недавнему запрету на курение, выясняли кто у кого украл носки и кто до кого домогался с противоестественными нуждами. Задавалось множество вопросов, в основном насчет выписки и проводимого лечения, кто-то просился в домашний отпуск и Иван отпускал наиболее близких к ремиссии при условии что они и уйдут и вернутся в сопровождении родственников, конечно же если последние будут иметь возможность забрать пациента домой. Некоторые заказывали у сестер бытовые мелочи, что вполне могли себе позволить - пенсия по инвалидности копилась почти у каждого и к концу госпитализации, особенно если она была длительной, могла скопиться довольно ощутимая сумма.
6.
Доктор Крамер, уже закончивший обход и вернувшийся в ординаторскую, печатал дневники наблюдения на осмотренных пациентов когда пошли звонки их родственников. Они были часто довольно похожими и у Ивана после двух часов почти безостановочных разговоров начинало складываться впечатление, что кто-то действительно сошел с ума - либо он, либо звонившие.
-Ой, а вы доктор?
- Да, я вас слушаю.
- А скажите, когда его выпишут?
- Кого его?
- Ну сына моего, Колю.
- Какого еще Колю? Фамилия есть?
- Есть.
- И какая же?
- А вам зачем?
Не выдержав накала идиотии, выматывающего до тоски, Иван бросил трубку и устало закурил, хоть это строжайше запрещалось уже тремя или четырьмя приказами. В голове, активно сообщающей о своей кубической форме, роились обрывки мыслей и проклятий, струйка дыма неторопливо поднималась к потолку, образуя там облако, а уже изрядно погнувшийся столбик пепла грозил упасть на линолеум.
- Я щас та-а-акого мальчишку посмотрела! - Лера ворвалась в обрамлении блондинистого нимба и с выражением лица юного натуралиста, приметившего необычного жука. - А ты чего это, Вань, куришь тут что ли? Что случилось?
- Да ничего особенного, - вопрос не сразу вывел Ивана из задумчивости. - Звонки задолбали, хоть бы кто нормальный позвонил для разнообразия... ну да, видимо, день такой сегодня. Правильно Власов говорит что в дурдом мы попадаем когда выходим за ворота больницы... А что за мальчишка?
- Так суицидник, который поступил неделю назад. Он такой мерзкий, такой мерзкий! Но забавный, - Лера счастливо улыбалась не видя противоречия в своих словах или сознательно допустив его чтобы запутать Крамера и тихонько похихикать.
- Так все-таки мерзкий или забавный?
- Да! Еще какой! Он так держится будто он главный стручок на нашей грядке, а мы все тут тля, еще подкатить ко мне пытался! Такой дурак! Я у него спрашиваю: чего в петлю-то полез? А он мне, мол, пьяный был, сам не понимал чего делает. А я и спрашиваю: а зачем полез тогда раз не понимал?
- Хорошо-хорошо, я обязательно почитаю твое заключение, ты ведь напишешь его?
- Так ясен пень! Я уже даже придумала как это все ловчее написать, да и все методики провела. Ну и на всех остальных кого смотреть надо было все готово, только на принтере распечатать осталось.
- Ты молодец, Леронька, не знаю что бы мы без тебя делали.
- Главное вкусняшки без меня не трогайте, а все остальное я прощу, так уж и быть.
7.
По сложившейся традиции обеденное время для сотрудников наступило существенно позднее указанного в расписании и куда как позднее чем требовали организмы, нагруженные обилием неотложных дел. Врачи ели из одного котла с пациентами - для всех готовили одинаково хорошо, но сегодня, каким-то образом узнав о юбилее, работники пищеблока расстарались на славу - Иван умилился получив кастрюлю наваристого борща, сковородку золотистых куринных ножек, а также ненавязчиво засунутую в карман халата баночку майонеза и манник, который в больнице всегда был особенно хорош. Принеся полученную снедь в ординаторскую, Крамер достал из морозилки кусок сала, высоко ценимого в отделении, - Иван брал его у одного старого колхозника на рынке, про себя он называл его "сальным сомелье" за способность каким-то немыслимым образом превращать обычное сало в калейдоскоп вкусовых ощущений, причем всегда разный - дед любил экспериментировать. В этот раз сало было копченым и одним только запахом чуть не прервало молодую жизнь доктора - угроза захлебнуться слюной показалась более чем реальной стоило лишь достать шмат из обертки.
Пока Иван занимался сервировкой стола в ординаторскую зашла Лера и грациозно вплыла Алевтина Борисовна, тут же отчитавшая Ивана:
- Ты, Ваня, конечно же, молодец, хозяйственный мужик, все сам сделать можешь, но в такой-то день мог бы и посидеть в сторонке, пока женщины за тобой поухаживают. Так что иди-ка, покури что ли, а мы тут немного поколдуем, по-своему, по-женски.
Крамер развел руками, всем видом выражая покорность начальственной воле и отправился выполнять приказ, по дороге пригласив по телефону Павла, отговорившегося набегом орды обеспокоенных родственников, проверкой инквизиции и неподходящим расположением звезд. Из-за отсутствия компании Иван принялся разглядывать надписи процарапанные множеством посетителей курилки со времен последнего ремонта произошедшего еще в конце прошлого века. Надписи и прочая наскальная живопись были преимущественно препохабнейшего содержания, чем безмерно веселили доктора пока что-то не зацепило его взгляд, вызвав внутреннюю дрожь. Взгляд метался по стене пытаясь понять что же такое там оказалось пока не остановился на имени 'Настя' и тут воспоминания последних нескольких лет всколыхнулись и выбрались изо всех темных углов памяти Ивана, где лучше бы и оставались, проходя кинофильмом перед глазами.
8.
Тогда был замечательный летний день, Иван в одичавшем парке недалеко от одного из корпусов мединститута с наиболее близкими по духу однокурсниками отмечал предстоящую самую последнюю из всех последних пересдач латыни, назначенную на следующее утро. Вся наличность была потрачена еще в празднование предпоследней попытки, поэтому студенты довольствовались шутками о кирзовых сапогах и соответствующими песнями под гитару. Кто-то предлагал вместо пересдачи записаться во Французский Легион, другой агитировал пойти по стопам капитана Блада, наиболее мрачные товарищи планировали массовое самосожжение перед дверями деканата сразу же после окончательного завала, а Иван под аккомпанемент терзаемых им же струн пел что-то возвышенное, о верности и дружбе, и был абсолютно счастлив находиться здесь и сейчас. А колесо судьбы со скрипом начало свой поворот и из-за густо разросшихся кустов к их полянке вышла девушка. В другом месте и в другое время Иван почти наверняка даже не обратил бы на нее внимание - она выглядела достаточно обычно, только глаза цветом превосходящие листву задорно блестели под пышной копной рыжих волос, в свете заходящего солнца показавшихся пламенем. От неожиданности и удивления Иван провел рукой по затылку от чего надетый на изрядно заросшую голову берет упал к его ногам, а девушка рассмеялась.
- О! Благородный дон не только прекрасно играет и поет, но еще обладает изысканными манерами - снять головной убор при виде дамы... какая же это редкость в наше время, - и обворожительно улыбнулась.
В душе Крамера запели птицы, было забыто все - заваленная пересдача, грозящее отчисление и даже стоящие рядом друзья. Ивану казалось что они на этой поляне только вдвоем и этот миг длится вечность, причем он был совсем непротив чтобы эта вечность не кончалась.
- Меня Ваней зовут, - хотелось сказать что-то соответствующее, но все слова будто куда-то подевались.
Девушка продолжая улыбаться подняла берет и водрузила его на полагающееся место.
- А тебе идет, дон Ваня, действительно благородно выглядишь, как настоящий идальго. Меня, кстати, Настей зовут. Где играть учился?
- Спасибо... да везде по-немногу... сам в основном...
- А дар речи потерял от красоты моей неземной? Или все-таки он наглости? Ладно, звони как в себя придешь, может даже сыграешь мне чего-нибудь. Вот, возьми мой номер, - и протянула Ивану блокнотный листок с цифрами мгновенно запечатлевшимися в памяти как след от ожога.
Недоумевающие взгляды провожали девушку до самого поворота тропинки протоптанной многими поколениями радующихся или горюющих студентов, а над полянкой повисло молчание, лишь через минуту прерванное чьей-то фразой:
- А Ваньку-то у нас сняли по ходу, первый раз такое вижу...
И тишина была разорвана диким хохотом всей студенческой братии, вернувшейся к прежним разговорам, но уже без Ивана, задумчиво присевшего на упавшее в весеннюю грозу дерево. Он даже отдал кому-то гитару, которую потом пришлось разыскивать не меньше недели по всем общагам. Иван не реагировал на обращенные к нему подколы и через какое-то время друзья оставили его в покое. Кто-то даже вызывался проводить до дома, обеспокоившись отрешенным состоянием товарища, но предложение было отвергнуто.
А на следующее утро наступила пересдача, прошедшая для Ивана совершенно незаметно и на удивление успешно, но даже полученное 'хор.' не вызвало никаких эмоций - мыслями он все еще был на той поляне. От празднования Крамер отказался, мотивировав свое решение выдуманной головной болью. Ему не давал покоя лежащий в кармане рубашки листок с номером и после долгих колебаний и сомнений Иван все же позвонил. Они встретились тем же вечером и во время прогулки Иван ловил каждое ее слово. Оказалось что Настя, почти что уже доучившийся экономист, оказалось в парке не просто так - в тот день ей предсказала встречу с судьбой гадалка, к которой Настя пришла за компанию с подругами. И в парк она направилась под их конвоем, с нетерпением дожидавшимся ее у выхода, но об этом совершенно не жалела - Иван тоже произвел на нее впечатление не меньшее чем она на него.
Дальше их отношения развивались стремительно - встречи становились все чаще и длительнее, мечты и планы все смелее, а зародившаяся в душе Ивана искра грозила превзойти размерами Солнце. В какой-то момент оба поняли что уже не могут просто так разойтись по домам и прямо из кино держась за руки отправились в ближайшее агентство недвижимости где и сняли квартиру, благо Иван совмещал учебу с работой на скорой а Настя уже официально была принята на работу в банк, ни смотря на еще пишущийся диплом, и они могли себе это позволить. Совместная жизнь позволила их отношениям раскрыться с новой стороны, а чувством заиграть с новой, еще большей силой - им нравилось заботиться друг о друге, радоваться вместе маленьким победам каждого из них, да и просто сидеть обнявшись на диване и наслаждаться каждой секундой этого необычного состояния "вместе". Быт нисколько не тяготил их, все давалось легко и непринужденно, как порхание бабочек на цветущем лугу. Затем диплом был защищен и в честь этого события, а также назначения Насти на должность уже полноценного банковского служащего, Иван устроил романтический вечер - добыл ключ от крыши, расставил там разноцветные свечи и на спрятанном в небольшой нише проигрывателе включил соответствующую музыку. Они закончили танцевать уже после полуночи и образ раскрасневшейся и безумно счастливой Насти впечатался в сердце Крамера как уже, пожалуй, сотая стрела Амура.
Настя делала большие успехи в карьере - к окончанию Иваном психиатрической интернатуры она уже управляла одним из отделений банка и вела несколько проектов. Появлялись новые связи и возможности, позволившие ей оформить ипотеку на фантастических условиях с невероятно низким процентом. Иван радовался успехам своей женщины, как-то незаметно в один день ставшей его женой. Он старался соответствовать - постоянно находил новые подработки для себя, брал множество дежурств, консультировал в частном порядке, но врачебным доходам было не сравниться с доходами банкира. Впрочем, это нисколько не мешало их взаимному счастью - Настя, за глаза называемая коллегами "Цербершей" за стальную хватку и непреклонность, радовалась как маленькая девочка каждому походу в кино или на выставку, а Иван каждый раз переполнялся гордостью и счастьем, неся цветы своей возлюленной. Вскоре ипотека была закрыта и молодая пара всерьез задумалась о продолжении рода. Каждый месяц они затаив дыхание ждали заветных двух полосок, которые отчего-то все медлили и медлили с появлением. Начались долгие и всесторонние обследования, результат которых пыльным мешком обрушился на влюбленных - Настя была безнадежно бесплодна. Она прорыдала весь вечер на плече Ивана, который сам лишь невероятным напряжением воли сдерживал подступающие слезы и неуклюже пытался утешить свою несчастную девочку.
Мириться с приговором они не собирались и больше двух лет ходили по разнообразнейшим знахарям, народным целителям и экстрасенсам. Честные скорбно вздыхали, признавая невозможность совершить столь сильное чудо, а шарлатанов Настя и Иван научились распознавать довольно быстро. Вместо фильмов по вечерам они смотрели новости гинекологии, переводили и читали статьи, специально для этого выучив помимо английского еще и французский с немецким, записывались на консультации ко всем светилам науки... но все было тщетно. Настя, казалось, забыла свою мечту о крохотном родном комочке счастья завернутом в одеялко с голубым или розовым бантиком и полностью ушла в карьеру, а Иван продолжал по инерции искать решение будучи не в силах признать свое поражение... Они продолжали радоваться каждому дню вместе, но с каждым рассветом в этой радости все сильнее и сильнее сквозила печальная обреченность. И ровно три года назад все оборвалось.
Иван дома ждал Настю, задерживающуюся на совещании банковского руководства, в которое она с недавних пор входила. Стол был накрыт, шампанское охлаждалось в специальном ведерке для льда, привезенном из недавнего отпускного тура по Европе, на экране ноутбука всплывали запоздавшие поздравления от наиболее забывчивых или занятых друзей и коллег, которые Иван лениво просматривал пока не услышал щелчок входной двери. Он ринулся помочь Насте освободиться от недавно приобретенной по поводу морозов шубы, но где-то в груди уже засвирбело непонятное беспокойство. Вместо Насти в прихожей оказалась ее сестра Полина, протянувшая оторопевшему Ивану планшетник с открытым файлом видеозаписи. После нажатия на значок воспроизведения на экране появилась Настя, порывистым и черезчур резким движением выдернувшая сигарету изо рта. Не успел Иван поразиться этому нежданно возникшему пристрастию как зазвучали слова:
- С днем рождения, дорогой мой и навсегда единственный мужчина! Извини, что поздравляю таким образом, но я уже все решила и если не сегодня, то уже не смогла бы никогда на это решиться... так будет лучше для нас обоих. - Слушая это Иван чувствовал как сердце замирает и предательские льдинки начинают покрывать его тонкой корочкой. - Мне было очень хорошо с тобой, хорошо как никогда уже не будет, эти годы были лучшими в моей жизни... Но я вижу как ты страдаешь от... от... сам знаешь от чего. - на ее глазах навернулись слезы, а планшетник начал мелко трястись вместе с руками Ивана. - Мне тоже тяжело, только работа помогает мне забыться, все эти бездушные цифры и суммы... с тобой мне хорошо, но я чувствую твою боль и когда мы вместе мы оба помним... Мне сделали предложение, - Настя на экране собралась и выражение глаз поменялось на столь знакомый ее коллегам взгляд гончей взявшей след дичи. - Наш банк расширяется, мы захватываем новые рынки и меня направляют открывать сеть филиалов в Европе, как раз пригодиться знание языков. Это работа какой я еще не видела! Такие перспективы!... Я уезжаю, Ванечка, уже сейчас, когда ты смотришь эту запись, самолет несет меня в будущее... в нем нет места счастью и тебе, но там не будет и боли... Прости меня, драгоценный мой, если сможешь, и сам тоже... давай... - она не выдержала и разрыдалась, закрыв камеру рукой а запись прервалась еще до того как выпавший из рук прибор коснулся паркета.
Иван пошел на кухню, споткнулся об стул, невидящим взглядом нашел другой, ждавший ту, что уже никогда не придет, и сел, обхватив голову руками. Мыслей не было, только тоска клокотала в груди, разрывая ее на части. Время превратилось в тягучую пепельную смолу, а в руках оказался нож. Иван долго смотрел на свои руки, будто видел их впервые, а потом каким-то ломанным движением поднес лезвие к голове и на сверкающий паркет упала первая прядь из его шикарной гривы, не стриженной со дня той самой встречи.
Следующий день был рабочим, но Иван не мог вспомнить ничего кроме мелькания обеспокоенных лиц и Алевтины Борисовны, трясущей его за плечи и говорящей "Две недели отпуска, Иван. Слышишь меня? Две недели за счет больницы. Можешь пить, можешь истерить, но не дури! Ты нам нужен! Да слышишь ты меня или нет?!". А потом он, кажется, действительно пил. Вначале вроде бы один, а потом откуда-то появился его старший брат, Слава, и что-то говорил. Возможно Иван даже отвечал, но он не мог бы поручиться за это со всей уверенностью. Сознание относительно вернулось только после ведра холодной воды вылитого заботливыми братскими руками на голову. Иван начал слышать звуки, а звуки складывались в слова, произносимые гулким басом:
- Хватит уже убиваться, погоревал и хватит, никто же не умер. Глянь-ка что покажу, да смотри не обгадься с перепугу.
Крепкая рука подняла голову Ивана на уровень зеркала в ванной где он каким-то образом оказался. А из зеркала выглядывало нечто, что не всякий гуманист смог бы назвать лицом, тем более человеческим - землистая кожа казалось обтягивала череп, неравномерная щетина и подсохшие следы чего-то непонятного скрывали несвежие гематомы, раны от ножа покрылись отвратного вида коростами, некоторые из которых сочились воспалительным экссудатом. Одетая по случаю праздника новая рубашка от одного из известных модельеров местами была порвана, а местами залита чем-то явно биологического происхождения. От накатывающего ужаса узнавания Ивана спас обморок.
Иван не знал приснилось ли ему это или же нет - нормальное восприятие вернулось только в больнице, где он почему-то лежал под гроздью систем с разнобразными растворами, которые незнакомая медсестра попеременно вливала в его тело, казавшееся чьим-то чужим. Через неделю, когда отражение в зеркале стало немного походить на фото в паспорте, он выписался из оказавшейся частной клиники, куда его определил брат. Возвращаться к жизни было тяжело, даже подобранные им самим препараты иногда давали сбой - и в лучшие дни чувство зияющей пропасти в груди не оставляло его, лишь на время затихая...
9.
Ожог от прогоревшей до фильтра сигареты вывел Ивана из транса и он с недоумением оглянулся по сторонам, не сразу осознав где находится. Сердце противно ныло, а правая щека снова начала непроизвольно подергиваться, что с разной периодичностью происходило уже третий год. Крамер, выкинув окурок, достал еще одну сигарету из пачки, размял ее между пальцев и закурил, вместе с дымом пытаясь вдохнуть хоть немного спокойствия. Вернуть самообладание удалось ближе к середине второй сигареты, но руки продолжали предательски мелко трястись пока из постоянно носимого с собой блистера не была извлечена и проглочена таблетка, сразу же облегчившая состояние. Фармакокинетика утверждала что эффект начнется не раньше чем через час, но голос плацебо в данном случае оказался сильнее. Да и дыхательные упражнения, освоенные Иваном в наиболее тяжелый период, сделали свое дело, только какой-то непонятный звон продолжал звучать в ушах... впрочем, оказалось что это его мобильник.
- Ты где ходишь-то? Давай дуй в ординаторскую, мы тут тебя ждем изо всех сил, - голос Леры пролился бальзамом на сердце и помог окончательно сбросить накатившую одурь.
- Сейчас буду, буквально через минуту.
10.
Посиделки прошли весьма стремительно, зато душевно - все поздравляли Ивана, говорили добрые слова, даже позвонил брат и пообещал заехать вечером чтобы лично потянуть за уши. Отличился Валерий Николаевич - он подарил бутылку виски из своих запасов, а после достал рюмку и отрезал у нее донышко где-то добытым стеклорезом, что мотивировал полным и окончательным уходом в завязку, после чего убежал обратно на справки. Впрочем он, как и большинство других медиков, отличался некоторой эксцентричностью, так что его поведение никого не смутило. Вслед за заведующим постепенно разошлись и все остальные коллеги, оставив Ивана дежурить в одиночестве.
Убрав почти нетронутые блюда со стола в холодильник, Крамер попытался взяться за истории, но вскоре бросил это непродуктивное занятие - тоска и апатия будто тисками сковали мысли, не позволяя им вылиться в текст дневников и первичных осмотров. Не вставая со стула Иван закурил, бездумно блуждая взглядом по кабинету и пуская кольца дыма в потолок. Пальцы непроизвольно стали выстукивать об стол какой-то смутно знакомый мотив, но воспоминание блуждало на границе сознания не решаясь выйти на свет. Мыслей не было совсем, только тягостное предчувствие, ощущение тревожной неопределенности проходило наждачным кругом по мозгу, с каждой минутой все набирая обороты. Казалось что прямо сейчас Иван что-то поймет, вспомнит, осознает, но внезапно возникшее раздражение заставило напрячься все тело и Иван ударил по столу, пытаясь тем самым погасить эмоции. Он не понимал откуда оно взялось, вернее старался сам себя убедить что не понимает при всей очевидности происходящего - уже не первый день рождения был совсем не радостным днем.
Крамер не находил себе места и мерил шагами кабинет, пытаясь привести себя к спокойствию дыхательной гимнастикой и позитивными самоустановками, но эмоции продолжали свой бесовской хоровод, не желая сдаваться или даже просто дать передышку. Тягостная тишина, слегка разбавляемая звуком шагов и хрустом сжимаемых кулаков, разорвалась звоном больничного телефона.
- Да!
- Иван Алексеевич, приемный покой. У нас скорая.
- Иду.
Лицо, уже пошедшее красными пятнами, было решительно умыто холодной водой в надежде хоть как-то взять под контроль взбунтовавшуюся вегетативную нервную систему и Иван вышел из корпуса в начинающиеся сумерки.
11.
Приемный покой приветливо светился окнами в соседнем корпусе, перед входом которого негромко гудела мотором машина скорой помощи. Пройдя мимо Иван бросил взгляд в салон и не узнал водителя, видимо это был кто-то из новых, но в приемнике ожидала хорошо знакомая бригада со связанным и впервые увиденным больным.
- Здрасьте, добры молодцы, какими судьбами в наших краях?
- Здорово! Так вот паренек с женой поругался, выпил и решил с собой покончить - зеркало разбил, осколком руку порезал, на нас даже с ним бросался, ну да что с него взять - психопат.
- А чо это вы меня оскорбляете?
- Это не оскорбление, а медицинский диагноз, юноша.
- Тогда может и 'лошара' диагноз?
- Конечно, только житейский.
Пациенту на это оказалось нечего возразить и он замолк. Иван расписался в карточке вызова бригады и начал заполнять историю болезни. Ситуация была более чем стандартной - таких недалеких парней, решивших сыграть на нервах своих близких, через него прошло немало, практически каждое дежурство привозили одного - двух. Поначалу он пытался что-то им объяснять, вразумлять, но потом махнул на это дело и ограничивался стандартными вопросами, необходимыми для заполнения документов. Рука сама описывала пациента, а мысли же были где-то далеко. Брат, обещавший заехать, до сих пор отсутствовал, хотя время близилось к вечеру, а Ивану он был жизненно необходим - в этот день Крамер опасался оставаться один, поскольку тогда его начинали терзать кошмары во сне и наяву.
СМС от абонента 'Слава', пришедшая на выходе из корпуса, сняла груз с души доктора - брат все-таки приехал! Он ждал у дверей ординаторской, ласково и слегка покровительственно улыбаясь. Братья обнялись и сели за стол.
- Ну, с днем рожденьица тебя, любезный родственничек! Ничего не придумал, так что просто коньяку взял, французского - армянский уже весь раскупили, так что потравимся гальской самогонкой.
- Так я ж на дежурстве, мне еще обход делать по больнице, - братья нечасто виделись и Ивану было сложно побороть искушение забить на все дела.
- Тогда беги на свой обход, а я тебя здесь подожду. Только быстро, а то я отрубиться могу - вторые сутки не спал, по объектам ездил, контролировал.
12.
Нисмотря на желание быстрее освободиться, доктор Крамер обошел все отделения больницы, убеждаясь в том, что везде все спокойно и его вмешательство нигде не требуется. Некоторые из коллег подходили к вопросу по-другому и проводили 'телефонный обход', чего Иван никогда не допускал из-за чувства ответственности, привитого братом еще в детстве. Вообще он многое почерпнул от Славы, старшего и единственного брата, всю жизнь бывшего примером. Слава с ранних лет отличался какой-то капитальностью, монолитностью, как внешней так и внутренней - он рос крепким парнем, с годами обретая некоторую квадратность, которая, впрочем, нисколько его не портила, при этом он отличался справедливость и неторопливой, обстоятельной рассудительностью. У старшего из братьев Крамеров линия между хорошим и плохим была такой же прямой и четкой, как возникавшая на его массивном лбу складка в периоды задумчивости. Окончательно его убеждения сформировались после знакомства с идеями Конфуция, которые Слава счел высшим откровением человечества и с тех пор шел путем 'благородного мужа'. Еще до окончания стройфака Слава начал пробовать себя в строительном бизнесе, вначале просто помогая старшим товарищам и набираясь от них опыта ведения дел. Он сменил несколько контор и везде был на хорошем счету благодаря своей исполнительности и ответственности, вполне компенсировавших некоторую ригидность мышления, но он никогда не шел на сделку с совестью, не делал выходящего за пределы представлений о правильном, из-за чего рано или поздно приходилось уходить из одной конторы в другую. Когда же Слава открыл собственное дело, он быстро приобрел репутацию человека надежного, в качестве работы которого можно быть уверенным - Крамер старший никогда не экономил на материалах и нанимал только квалифицированных рабочих, достойно оплачивая их труд. Больших прибылей не было, зато было чувство правильности и удовлетворения от сделанного. Так он и двигался по жизни подобно тектонической плите - медленно, но неуклонно и не обращая внимания на препятствия.
13.
Крамер был весьма удивлен застав брата в обществе несколько помятого, но как всегда крайне жизнерадостного Власова.
- А ты чего здесь делаешь, Паша?
- Да задремал пока истории печатал, открыл глаза - за окном темно, решил к тебе заглянуть, а тут Слава уже был... ну и как в такой ситуации за встречу не выпить?! Так что заночую в больнице, раз за руль теперь нельзя.
- Хорошо, главное на мой диван не посягай - он такой тесный, что секс у нас случится вне зависимости от твоего или моего желания, достаточно будет просто поворочаться во сне.
- Ничего не выйдет, ты даже на женщину не похож и вообще я собирался у себя спать, так что обломайся, мой небесного цвета друг.
- И это правильно, друзей не надо иметь, с ними надо дружить, - вмешался Слава, заметивший как Иван набирает воздух для длинного и, вполне возможно, достойного ответа. - Да и братишку поздравить полагается по-людски, так что садитесь оба.
Буквально после первой здравицы за столом воцарилась атмосфера благодушия, начались неспешные разговоры за жизнь. Крамер на какое-то время вообще забыл о том что находится на дежурстве, благо приемный покой более не беспокоил. Но тут раздался робкий стук в дверь, после которога она робко приоткрылась и в ординаторскую заглянула девочка-интерн. Иван несколько раз видел ее в больнице, но узнать имя как-то не удосужился.
- Мне сказали что тут можно найти дежурного доктора, я хочу подежурить с вами, - выпалила она на одном дыхании.
- Во-первых, здравствуйте. А, во-вторых, можно и представиться. - Иван развернулся и сурово уперся руками в колени, пытаясь показать строгость, а заодно и закрыть спиной початую бутылку коньяка.
- Меня Алисой зовут, я интернатуру прохожу у вас в больнице... - под конец фразы голос скатился практически до шепота, а взгляд уперся в пол.
- Ну, что ты начинаешь, Ваня, - Слава не смог сидеть молча, как, впрочем, всегда. - Видишь же, что девочка пришла к тебе с чистыми намерениями, перенять опыт от старшего товарища, а ты накинулся сразу, засмущал всю, нехорошо это. А должен, наоборот, всячески подавать пример, служить образцом понимания и доброжелательности. Врач ты, психиатр, или кто?
- Так вас Ваней зовут! Это мое самое любимое имя! - глаза у интернши аж загорелись от такой новости, а Иван закашлялся, подавившись бутербродом который он жевал, слушая нотацию брата.
- Кому Ваня, а кому Иван Алексеевич, чуть доктора дежурного нам не убила, - сказал Власов с нескрываемым удовольствием стуча по крамеровской спине. - Даже твоя смазливая мордашка не может компенсировать такого поступка.
- Извините, я не специально...
- Да не обращай внимание на этих двоих, Алиса, давай-ка подсаживайся к нам лучше и расскажи о себе раз уж зашла - Слава ненавязчиво принял на себя роль радушного хозяина нисколь не смутившись негодующим взглядом Ивана, все еще не вполне отошедшего от покушения со стороны бутерброда. - Зачем дежурить собралась и как вообще до жизни такой дошла.
- А чего сразу... до какой еще жизни? Я приличная девушка! - растерянность довольно резко сменилась возмущением с жатыми кулачками, что вызвало взрыв заливистого хохота.
- Шутит он так, манера общения своеобразная, садись давай в самом деле - Власов единственный смог сказать что-то членораздельное в промежутке между приступами хохота.
14.
Поначалу Алиса чувствовала себя неуютно - ей было непривычно внимание сразу троих мужчин, более того, в обычной жизни она, сама не понимая почему, избегала его, сторонилась всех молодых людей, проявляющих какой-либо интерес к ней. Впрочем, это не помешало друзьям узнать что она с детства мечтала стать врачом, продолжая путь родителей, довольно неплохо училась в мединституте, а интернатуру выбрала по зову сердца. Павел дважды уточнил что она незамужем и пока что не собирается. Постепенно разговор пошел непринужденнее и легче.
- Вот ты говоришь что хочешь спасать людей, пациентов, а как ты себе это представляешь? От чего ты их спасать собираешься?
- Ну как это от чего, от болезни конечно же! Они ведь страдают!
- Ничего подобного, многие из них счастливы в том состоянии, в котором находятся и почти никто не считает себя больным. Так от чего спасать будем?
- У них же плохо все становится, ни семьи нет, ни работы нормальной.
- И у меня нет ни семьи, кроме брата, ни работы нормальной, только в дурдоме. Может меня спасать будешь?
Алиса вся сжалась и отпрянула от Ивана, а в глазах появилось отчаяние вперемешку с тревогой.
- Я не понимаю о чем вы... не надо...
- Да все, проехали. Я только хочу чтобы ты сняла свои розовые очки и поняла что здесь не сказка, а ты не фея-волшебница. Наша работа это не спасение - им спасатели занимаются и скорая. Мы просто тупо лечим и почти никогда не вылечиваем - нет излечимых болезней психики, все, кто к нам попадают, рано или поздно возвращаются и с каждым разом они все ближе и ближе к полному краху и тебе придется это видеть и понимать что ты ничего не можешь с этим сделать, не можешь остановить их рассыпание. Возможно тебе повезет и ты найдешь пациента, которого можно хоть как-то вывести в люди, адаптировать к жизни, возможно у тебя это даже получится - тогда честь тебе и хвала. Но скорее всего он все равно обострится и сделает что-то такое, чего тебе даже в кошмаре не привидится и все твои усилия уйдут впустую. Возможно ты даже никогда не узнаешь об этом, но это все равно произойдет. А может быть еще хуже - ты вложишься всей душой, станешь ему самым близким человеком, а он вплетет тебя в свой бред и попытается убить... Мы не боги, Алиса, и, к сожалению, наши возможности ограничены. Сейчас ты наверняка не веришь мне, считаешь что это обычный треп, которого ты наслышалась за студенческие годы, но когда наступит день осознания этого факта тебе придется делать выбор. Может это сломает тебя, а может и нет, но в любом случае будет тяжело. Тяжелее будет только когда кто-то из твоих больных умрет, особенно если ты сама будешь качать его пока едет реанимация, которая обязательно не успеет из-за дороги, перекрытой для проезда какого-нибудь мудилы, или еще по какой-то причине....
15.
В это время пациент дневного стационара Глиномазов вышел в прогулочный дворик чтобы перекурить. Он болел много лет - после травмы головы на производстве стала ухудшаться память, появились сложности с выполнением своих обязанностей, он постоянно жил с тревогой, ожидая неминуемого увольнения. Начались проблемы с давлением, тревога разрослась до невероятных размеров - инсульт как результат, а затем еще один... С работы, разумеется, уволили еще до выхода из больницы, найдя какие-то юридические лазейки чтобы ничего не платить, но тогда Глиномазову было уже все равно - болезнь забрала все что смогла, оставив только головные боли и тревогу, которые проходили после обильного возлияния, ставшего ежедневной необходимостью. Стервятники в человечьем обличии обманом отняли квартиру, социальные связи утратились и Глиномазов практически жил в дневном стационаре, принимая симптоматическую терапию, назначенную по большей части просто чтобы не выгонять его вникуда. Периодически у него возникало желание напиться, как и сейчас.
Присев на скамейку в уже темном дворике он достал беломорину, размял ее между пальцев и, прикурив от спички, чуть не выронил свою папиросу - в отсвете серной вспышки он углядел родные очертания в противоположном углу двора. Неуклюже подбежав и нагнувшись Глиномазов цепко схватил неожиданную находку - бутылка на вес была почти полной. Совершенно не задумываясь о том как подобная запретная вещь могла оказаться на территории больницы, он резко сорвал крышечку и, выдохнув в сторону, уже изготовился отхлебнуть, как из бутылки повалил густой дым. От неожиданности пациент выронил емкость, а в клубах дыма проявилось какое-то подобие человеческого лица с глазами цвета раскаленных углей и множеством загадочных надписей на том, что должно было быть кожей. В голове у Глиномазова раздался какой-то замогильный голос, прокатившийся волной арктического холода по позвоночнику: 'Говори, освободитель, я исполню три желания'.
Алладин нашего времени не растерялся и залихватски хлопнул по шее привычным жестом. Появившаяся бутылка была полной и заманчиво запотевшей. В этот раз движения были стремительны - нужно было успеть до того, как живительная влага превратится в очередную страшную рожу, а потому тара была осущена винтом, пулеметной очередью жадных глотков. Тело упало в блаженном забытье, а сознание удалилось в неизвестном направлении.
'Исполнено.'
Пылающие глаза ненадолго остановили взгляд на лежащем в снегу теле, а затем переместились в сторону светящихся окон ординаторской.
16.
Иван мог бы говорить хоть до самого утра, изливая все, через что ему и его знакомым довелось пройти и придется пройти еще не раз, а Алиса сидела с потерянным видом, не зная как реагировать на его откровения и попеременно глядя на Славу и Павла с немой мольбой во взгляде. В такие моменты Крамер становился редчайшим занудой и с каждой фразой погружался в занудство все глубже. В какой-то момент эмоции настолько переполняли Крамера, что он практически взрывался, а потом впадал в апатию, но до этого успевал сказать многое и часто даже больше чем следовало. Знавшие такую особенность Слава и Павел попытались унять товарища, чтобы предотвратить уже почти неизбежную вспышку:
- Иван, остановись, она же трясется вся, лучше бы что хорошее рассказал.
- Баста! Хватит нас в уныние вгонять, нормально же общались! Знаю, братка, что накипело у тебя, но забудь хоть на время обо всем - не тот день сегодня.
- Забыть? Да уж лучше пусть все провалится нафиг, к чертям собачьим в бога душу мать!
Мир вокруг исказился - предметы обрели сюрреалистические формы, при этом постоянно меняясь и, казалось, оживая. Это походило на безумный театр теней и метель из обломков радуги. Совершенно пропало чувства направления, невозможно было сказать где право, а где лево, понятия 'здесь' и 'там' расплылись и перемешались. Все стало частью чего-то еще, чего-то огромного и непостижимого, давяшего на восприятие своей колоссальностью и болезненной знакомостью. Казалось, что это длилось не меньше вечности и не больше самого крохотного мига, а потом сознание милосердно отключилось.
17.
'Исполнено.'
18.
В голове будто поселилась рыба иглобрюх, активно раздувающаяся с каждым вдохом. Открыть глаза Иван не рискнул, для начала ограничившись припоминанием того, что вообще вчера было и где он может находится. Вроде как дежурил, вспоминал он, и вполне прилично сидели, ограничившись довольно-таки символическим содержанием горючих жидкостей... а потом было что-то странное, но что именно, вспомнить не удавалось - в памяти будто выросла стена, отгораживающая последние события. Осторожно приоткрыв глаза Иван узнал родную ординаторскую и, после вздоха от очередного приступа боли, приподнялся с дивана. Что-то неуловимо поменялось в обстановке, а может и само помещение изменило свои очертания - сказать навскидку было затруднительно. Дойдя до чайника Иван попытался выпить воды, но она отказалась выливаться как положено, а вместо этого вылетела несколькими довольно крупными шариками плавно разлетевшимися в разные стороны. Крамер раздраженно пытался поймать их вначале руками, от чего водные цепеллины только разделялись на несколько меньших, а затем все же воспользовался кружкой и поймал в нее самого крупного и, как казалось доктору, наиболее нахального. Пленник был тут же безжалостно выпит. Чувство удовлетворенности и гордости собой пропало как только Иван понял ЧТО именно он делал. В голове пронеслись бессвязные мысли 'Делирий? Онейроид? Да с чего бы?!' и, почувствовав слабость в ногах, он попытался сесть на стул, тут же с визгом убежавший и забившийся куда-то в угол. Держа перед собой чайник на манер щита Иван крадущимися шажками переместился к двери. На ощуп засунул ключ в замочную скважину и тут же отдернул руку, почувствовав прокатившуюся по двери сладострастную волну, сопровождавшуюся очень выразительным вздохом. Дверь все же открылась и Крамер, внутренне содрогаясь, проскользнул в образовавшийся проем. Лестница завилась в спираль, напоминая виденные в замках вовремя путешествий, но, к счастью, на стенах не было факелов, да и окна пока что остались прежними. Сознание отказывалось принимать видимое глазами, но деваться было некуда - все чувства подтверждали непонятные перемены. Думать о том что и почему произошло было просто жутко и Иван отправился на поиски хоть кого-нибудь, опасаясь что может оказаться один в этой новой и совсем ненормальной реальности.
Выйдя из корпуса Иван снова почувствовал прилив дурноты - больница потеряла свой прежний облик и теперь выглядела как нагромождение каких-то труб в перемешку с сотами, сам же его корпус уподобился башне с единственным помещением, бывшей ординаторской, на самом верху. Взглянув на небо в надежде понять хотя бы какое сейчас время суток, Иван с матерным криком забежал обратно в башню и судорожно закурил. Струйка от сигареты закручивался в вычурные вензеля и, казалось, в нем танцуют и резвятся маленькие человечки, будто сотканные из того же самого дыма. Кто-то из них даже кривлялся, но Ивану было уже все равно - перед глазами продолжало стоять небо, состоящее из всех цветов радуги и еще нескольких, ранее никогда не виденных...
19.
Иван не знал сколько времени он так просидел, само понятие времени здесь, казалось, было чем-то химеричным, да и с привычными законами материальности дело обстояло не лучше - он сделал не меньше полусотни затяжек из закуренной в момент потрясения сигареты, а она почти не укоротилась. Впрочем, об этом доктор не думал, как и о чем-либо еще - мысли стянулись в тугой клубок и застыли не имея возможности распутаться. Стало накатывать чувство одиночества, заглушающее даже непонимание происходящего. Иван практически тонул в этом чувстве, будто в вязкой смоле или грязи, ощущая безысходность и безсмысленность собственного существования. Подобное происходило с ним и раньше, но сейчас смола была особенно вязкой и черной. Он смотрел на переплетения труб, ячеек и чего-то совсем уж непонятного, во что превратилась его практически родная больница и что его сознание до сих пор отказывалось принять. Взгляд безуспешно искал хоть что-то знакомое и понятное, но тщетно. Даже асфальт, покрывающий больничный двор, стал походить на серый газон с хищно извивающимися стеблями какой-то псевдотравы, которые опутывали что-то или кого-то... Вырвавшаяся из кокона стеблей рука в рукаве белого халата вывела Ивана из ступора и он, еще не зная что делать, ринулся на помощь.
Стебли рвались на удивление легко, хотя тактильно напоминали камень и одновременно с этим кожу, Ивану удалось легко справится с ними и освободить пленника, оказавшегося Власовым. Намного сложнее было привести его в себя - животный ужас, плескавшийся в глазах Павла, ушел только после насильного вливания остатков коньяка найденного в бывшей ординаторской и, к счастью, не преподнесшего никаких сюрпризов. Кривя лицо от горечи, Власов жестами попросил сигарету и после пары затяжек начал сбивчиво говорить.
- Это жесть какая-то! Я только вышел, а они сразу набросились на меня, скрутили! Пытались в уши лезть, в рот, даже в задницу!!! Что это за хрень происходит?! Где мы и как вообще здесь оказались? А еще я ручку где-то потерял... хорошая ручка, дядя из Индии привез, давно еще, я в школе учился... помню прихожу я такой с уроков, а он сидит на кухне... весь такой загорелый, улыбается... и говорит мне...
Узнать что же поведал дядя не удалось - Власов благополучно ушел в мир грез, выронив сигарету, тут же вырывшую норку в полу и скрывшуюся в ней. Крамер поднатужившись переложил товарища на диван, нежно обхвативший тело, чего раньше за ним не наблюдалось. Сколько проспит Павел после перенесенного стресса было неясно, и, хотя уже стало понятно, что где-то здесь могут быть Слава и Алиса, Иван остался сидеть рядом с товарищем - эта новая реальность могла таить множество парадоксальных опасностей и идти одному на поиски было неоправданным риском.
20.
- О! Ванька! Мне такой адовый сон приснился, абзац полнейший! - Павел сладко потянулся до дрожжи в конечностях и, нехотя встав с дивана, пошел к окну. - Перегарище жуткий, дышать нечем... А знаешь что снилось? Какие-то тентакли одежду рвут, лезут везде, чуть не обгадился! Видимо бормотуха, которой нас твой брательник напоил, паленой была или хрен знает что.
- Не хочу тебя расстраивать, но это не сон был, к сожалению...
- Что, все же огулять меня спящего покусился? - Власов хохотнул, но выглянув в окно как-то сник. - Так это... взаправду?
- Что именно?
- Ну... это все, вся эта абракадабра. Где мы вообще?
- Полагаю все еще в больнице, - Крамер жестом остановил порывавшегося что-то сказать Павла. - Не перебивай, пожалуйста. Пока ты дрых, я пытался обдумать произошедшее и вот что надумал: это не может быть чьей-то шуткой или каким-то розыгрышем, да и в своей психике я относительно уверен. Остается только вариант что мы хрен знает почему оказались хрен знает где и тут хрен знает что творится и что нас ждет дальше знает все тот же хрен.
- Да ты прям гений! Титан мысли! Долго поди думал?
- Вполне достаточно и, если у тебя самого нет никаких более других идей, будь любезен оторвать свою задницу от подоконника и пойти со мной на экскурсию.
- Ага, чтобы на меня опять какая-нибудь похотливая неведомая штука набросилась? Никуда не пойду, нафиг надо!
Но у окружающей обстановки был иной взгляд и резко выгнувшийся рассерженной кошкой подоконник скинул Власова к ногам Ивана.
- Ты все еще уверен в этом?
- Н-нет, пожалуй и правда, давай п-пойдем отсюда куда-нибудь...
Доктора спустились по лестнице, обратив внимание на исчезнувшие окна. Начавшийся было спор о данном наблюдении прекратился, стоило им подойти к выходу - вместо привычной двери было нечто непонятное. Кирпичные стены плавно перетекали в нечто пульсирующее, слегка покрытое слизью, со сжатым небольшим отверстием по центру.
- Эм-м, мне кажется или это действительно?..
- Да, это именно он, только не спрашивай как это произошло.
- Я не полезу... в это самое. - Власов был возмущен предстоящей перспективой. - Это же самый настоящий анус!
- Оно, конечно, похоже на сфинктер, но нет никаких данных за то что он именно анальный. И вообще, ты же ходил больных с желудочно-кишечным кровотечением смотреть? Вот представь что сейчас то же самое делаешь.
- Так там одним пальцем, а тут всему целиком. И как ты вообще себе это представляешь? Он же сомкнут!
- Что-нибудь придумаем... в конце концов в жопе оказаться нетрудно, чаще всего для этого вообще не требуется прилагать никаких усилий.
- Ага! А говорил что это не анус! - Павел неосторожно повернулся к выходу спиной и со звуком 'БЛУП!' был им поглощен.
Отвращение ожесточенно боролось со страхом одиночества, но Крамер решил не дожидаться результата этой борьбы и, крепко зажмурив глаза, прыгнул рыбкой в слизистую неизвестность, тут же обхватившую со всех сторон и начавшую куда-то тащить перистальтическими движениями. Темнота, невозможность пошевелиться и нехватка воздуха заставили пожалеть о принятом решении, но вскоре показался быстро приближающийся свет и Ивана куда-то выбросило.
21.
Падение смягчилось чем-то недовольно матерящимся. 'Власов' - подумал Крамер и оказался прав. Помещение где они оказались, смутно напоминало довольно большую пещеру со сталактитами и сталагмитами, покрытыми чем-то желтовато светящимся. И, само собой, везде была слизь. Она покрывала стены и пол, свешивалась с потолка отвратительными лианами, а на полу скапливалась в булькающие лужицы. На теле она, казалось, пыталась заползти в каждое отверстие и любое движение сопровождалось омерзительными ощущениями.
- Знаешь, я не помню как я рождался, - задумчиво начал Павел. - Наверное это было нечто похожее, так что мы с тобой можем считать себя дважды рожденными: один раз естественным путем, другой раз извращенным.
- Рад что ты смотришь на это так, я уже начал переживать как бы у тебя срыва не случилось.
- Срыв будет, обязательно будет, по этому поводу не переживай... Я еще не могу до конца поверить в происходящее, этим и спасаюсь.
Крамер потянулся за сигаретами, но слизь, натянувшись упругим жгутом, откинула его руку назад. Повторная попытка только усугубила ситуацию - слизь оказалась крайне липкой.
- Вот теперь, дорогой товарищ, мы, похоже, действительно в жопе.
22.
В унылом молчании доктора лежали и наблюдали за происходящим вокруг, а посмотреть было на что: 'сталактиты' и 'сталагмиты', видимо привыкнув к присутствию посторонних, начали пульсировать, с каждым сокращением меняя цвет своего сияния; стены в некоторых местах выпирали или, наоборот, уходили куда-то вглубь, а время от времени то тут то там открывались и закрывались каверны, из которых иногда выпадали непонятные существа или вещества, постепенно впитывающиеся в пол или превращающиеся в очередной сталактит. Звуки же не поражали воображение разнообразием: капание слизи и шлепки выпадающих субстанций составляли всю аудиопалитру.
В какой-то момент нечто изменилось в окружающем пространстве, поначалу это ощущалось интуитивно, а затем явственно поменялся запах - откуда-то начало распространятся зловоние, напоминающее смесь сгоревшей серы и мокрой шерсти. А потом из одной незакрывшейся каверны стали выползать какие-то уродцы. Они были не больше метра высотой, на кривых мохнатых лапках, оканчивающихся бугристыми копытцами снизу и когтями сверху, с хвостиками наподобие поросячьих и вялыми брюшками с редкой поросль кучерявых волосков. Все это великолепие венчали одна-две песьих головы с глазами, затянутыми белесой пленкой, у некоторых были наросты напоминающие гребни или рога. Первые пролезшие в пещеру существа опасливо принюхивались, остальные же после их тявкающе-рыгающих сообщений вылезли уверенно и сразу же направились к пленникам слизи.
- Что будем делать? - спросил обеспокоенно Павел.
- Ждать, сделать мы все равно не сможем ничего, а намерения этих карликов могут оказаться намного приятнее их внешности - тут, похоже, возможно что угодно.
Приблизившись, собакоголовые обнюхали людей и, обменявшись залпами скулящего похрюкивания, начали их вылизывать, тем самым освобождая от слизи. Впрочем, не было похоже чтобы они хотели совсем освободить докторов - твари наложили челюсти на шеи и конечности пленных, полностью их не сжимая, но и не оставляя возможности безболезненно пошевелиться или заговорить, тем самым как бы намекая, что любое резкое движение может закончится летально. Остальные же вцепились зубами в одежду и потащили к каверне, открывавшейся в другую пещеру, заполненную клубами тумана или дыма серебристого цвета, обжигающего холодом при случайном прикосновении. Где-то вдалеке виднелись странные силуэты, напоминающие деревья или каких-то человекообразных чудовищ, вверху проскакивали электрические разряды, создающие тени, которые не исчезали вместе с разрядом, а начинали жить собственной жизнью, проплывая вокруг процессии из собакоголовых карликов и несомых ими людей. Тварюшки отгоняли лаем наиболее близко подплывающие тени, отчего те иногда даже растворялись в пространстве. Затем дорога пошла вверх, выступившие из тумана стены, напоминающие темно-зеленое стекло, сузились, образовав тоннель, свободный от тумана и извивающийся причудливыми зигзагами. К счастью, пол на всем протяжении был довольно ровный и влекомые по нему доктора почти не пострадали, разве что морально. Через несколько десятков изгибов и поворотов тоннель расширился, образовав новую пещеру с озером чего-то серого в центре. В это озеро и были брошены пленники, отпружинившие от его поверхности, сомкнувшейся над ними в виде двух пузырей.
Иван потянулся, разминая затекшие конечности и с удивлением отметил отсутствие следов от клыков в местах за которые держались собакоголовые карлики. В соседнем пузыре Власов тщательно ощупывал свою шею и, убедившись в ее невредимости, радостно помахал рукой и что-то сказал, но полупрозрачные стенки поглотили весь звук. Иван присел на дно и стал наблюдать за происходящим. Уродцы разбежались по пещере и занимались своими незамысловатыми делами: кто-то чесал копытом за ухом, кто-то что-то вынюхивал, а в одном из углов затеяли возню. Крамер отрешенно наблюдал за происходящим, уже не кажущимся чем-то абсурдным как было поначалу. Во всех явлениях этой реальности определенно прослеживалась какая-то логика, возможно даже некий высший смысл, но он ускользал от понимания, виляя хвостом перед самым носом, а потом скрываясь в запутанном лабиринте впечатлений. Иван пытался найти аналогии, выстроить ассоциативные связи, обнаружить закономерности и настолько увлекся погоней за смыслом, что не заметил как вновь изменилась обстановка вокруг.
Собакоголовые внезапно насторожились, прекратив все свои занятия, и начали принюхиваться, прислушиваться и смотреть в сторону одного из выходов. Они замерли, дрожжа от напряженного возбуждения, которое все нарастало. Вся стая будто стала единой взведенной пружиной и когда в проходе настороженно озираясь появился человек, они всем скопом набросились на него. Человек отбивался кувалдой, раскидывая наиболее ретивых, но карликов было слишком много, а слаженность их действий поражала и вскоре бой был закончен. Часть собакоголовых присоединила нового пленника, оказавшегося Славой, к ранее захваченным Ивану и Павлу, а другая понеслась в проход, из которого вышел Крамер старший.
Слава бился о стены пузыря и что-то кричал, показывая на проход и совершенно не реагируя на успокаивающие жесты докторов, его лицо стало почти багровым и казалось что вот-вот пузырь поддастся и лопнет, но это было лишь иллюзией - стенки сохраняли свою целостность, что только увеличивало ярость. Но как только из прохода выбежала Алиса он бессильно обмяк и сел на дно пузыря. Собакоголовые гоняли ее по пещере, разделившись на две группы, одна из которых преследовала, а другая отсекала от выходов. Когда собакоголовым наскучила игра они стали носится вокруг нее, время от времени поодиночке выскакивая ближе, отчего она отшатывалась к другому краю, где тут же кто-нибудь ее слегка прикусывал за ноги. Новая игра продолжалась пока девочка безвольно не свернулась в позу эмбриона и начала содрогаться в рыданиях. Тогда карлики окружили Алису и их лапы похотливо ощупывало тело девочки, сжавшейся от всепоглощающего ужаса. Все три пузыря висящие над озерцом содрогались от тщетных внутренних ударов. Один из собакоголовых лизнул своим длинным черным языком лицо Алисы, как-то нехорошо замершей и посмотревшей перед собой невидящим взглядом. Карлики, видимо что-то почувствовавшие, начали пятиться назад, а наиболее сообразительные сразу же обратились в бегство. Остальным неповезло: Алиса с диким криком, заставившем лопнуть пузыри с пленниками и слуховые перепонки уродцев, набросилась на разбегающихся злодеев и рвала их в клочья, настигая убегающих длинными молниеносными прыжками. Когда ее руки и лицо полностью залила густая черно-коричневая кровь, а в живых остались только мужчины, она упала без чувств.
23.
Власов пытался устроить Алису поудобнее, что было весьма проблематично в условиях пещеры, облюбованной существами только отдаленно похожими на людей. За неимением лучшего девочка была положена на найденную в одном из закутков лежку карликов, сделанную из материала напоминающего водоросли, и оттерта от крови остатками власовского халата, после чего Павел присоединился к растаскивающим останки собакоголовых братьям Крамерам. Иван таскал фрагменты тел молча и как-то отрешенно, Слава же был суетлив и многоречив, чего раньше за ним не замечалось.
- Лихо она их, не ожидал прямо, с виду такая кроха, а силы оказалось как у терминатора! Я-то и минуты не продержался, а она их реально порвала... как грелка тузика, - старший Крамер мелко захихикал, давясь собственным смехом, но был прерван пощечиной подошедшего Ивана. - Ты чего, братка? Чего ты? Что я тебе сделал? Что дерешься?
- Успокойся, просто успокойся, вот, возьми сигареты покури, - Иван протянул пачку брату и тот насупившись отошел в сторону. - Паша, как там Алиса?
- Уложил, дышит ровно, спит. Помочь?
- Не нужно, крупные куски уже унесли, а остальное только водой из шланга убрать можно... Мощно ее накрыло. Никогда не видел такого аффекта и, надеюсь, не увижу больше.
- Я тоже... Жрать охота от переживаний стало. У тебя нет ничего случаем? - в глазах Власова читалась робкая надежда.
- Нет, разве что собачатина или как это назвать, - разочаровал его Иван.
- Понятно. Значит как Алиска в себя придет пойдем искать чем поживиться.
- Ты подожди со своими наполеоновскими планами - еще хрен знает какой она проснется, у нас даже препаратов никаких нет, а вспышку ты сам видел...
- Нормальной проснется, точно тебе говорю - быстро воспламенилась, быстро и перегорит. Я больше за твоего брата беспокоюсь... Как ты, Слава?
Слава ответил крайне нецензурно, описывая весь спектр своих переживаний от происходящего и отношение к изменившейся реальности в целом, а потом довольно коротко, буквально за несколько минут, используя преимущественно матерные слова и производные от них, рассказал что происходило с ним и Алисой.
24.
Очнулся Слава на куче мешков с чем-то мягким и отчего-то сразу понял 'Это склад', но как он там оказался вспомнить было сложнее. Полумрак не давал разглядеть подробностей обстановки, но это и не требовалось - свет попадал через приоткрытые двери, которыми Крамер старший тут же воспользовался, о чем пожалел - почва поплыла под ногами когда он увидел растилающуюся от одного горизонта и до другого бескрайнюю степь, поросшую невысокой сухой травой, пробивающейся сквозь пески. Местами виднелись провалы с грудами породы поблизости от них, вероятно там что-то когда-то добывали. На небо он не решался взглянуть, хотя по неоднородной освещенности дающей самые разнообразные и постоянно меняющиеся оттенки всех цветов радуги было понятно, что наверху творится что-то сильно неладное. Вокруг подвывал ветер, закручивая серый песок в небольшие ураганчики, юрко снующие между редкими облезшими кустами крайне упорных растений. Ветер постепенно крепчал, вынудив Славу вернутся обратно на склад, при взгляде снаружи оказавшийся приземистым одноэтажным зданием, сколоченным из рассохшихся досок, без окон, зато под крышей. Двери отказались открываться полностью из-за наметенных горок песка, но света внутри стало достаточно чтобы увидеть множество мешков и учетную книгу. Не понимая зачем он это делает, Слава пересчитал все 42 мешка, не выпуская из рук книги, дававшей какое-то чувство реальности и правильности, которое, впрочем, пропало, стоило только заглянуть внутрь - вся книга от корки до корки была исписана вертикальными палочками без каких-либо признаков системы или смысла. Впрочем, какое-то понимание проскользнула в голове Славы, когда он обнаружил что каждый мешок содержит в себе другой мешок, также скрывающий мешок чуть меньший и так, видимо, до самого крохотного мешочка, который мог таить в себе что-то очень ценное или мешкообразную молекулу. Но проверить предположение не удалось - резчайший порыв ветра сорвал часть крыши и взгляд Славы во внезапно возникшей тишине встретился с гневным зрачком возникшего на небе огромного глаза, зловеще прищурившегося грозовыми тучами и пустившего молнию в неугодного человека. Сарай разметало на щепки, а Славу воздушной волной протащило по неровной почве со скрывающимися под слоем песка камнями. Вспомнив со школьных уроков что молния бьет в самое высокое место, он ринулся к замеченному карьеру сквозь вновь разошедшийся ветер, кидавший в лицо пригоршня песка, забивавшего глаза, уши и нос. Песок летел непроницаемой стеной, через которую не удавалось ничего разглядеть, Слава увязал в образовавшихся под ногами барханах, с каждым шагом было все сложнее преодолевать сопротивление ветра. Когда начало казаться что следующий шаг будет последним и что ветер таки уложит его на лопатки, злорадно засыпая этим песчаным пеплом, все внезапно прекратилось и Слава скатился в карьер, над которым воздух был спокойным до полной неподвижности и даже затхлости.
В карьере добывали камень. Все бы ничего, но делали это другие камни, неведомой силой соединенные в четырехметровые человекообразные безголовые фигуры, и добыча осуществлялась странным способом: один из них поднимался на край карьера и своими лапами-ковшами вырывал из стены летящего песка кусок, почему-то не теряющий формы и не останавливающий движение, а затем кидал его вниз, где другие живые камни били по этому куску большими молотами и передавали дальше по цепочке. В конце этого конвеера из под молота выходил маленький и уже неподвижный камешек, отбрасываемый в кучу подобных ему, вместе с которыми его снова зачерпывали ковшами и бросали в пещеру. Когда накопилось достаточно приличная гора камней, пещера начала быстро закрываться и открываться, будто пережевывая их, при этом окружающие участки породы ходили в разные стороны создавая подобие лица. После очередной из многих порций булыжников из пещеры-пасти донесся звук, который мог бы издать приближающийся поезд метро, и она исторгла из себя столб серого песка, тут же вернувшийся в свою стихию. Заметив человека один из камней-добытчиков подошел к Славе, вручил ему молот и, подталкивая в спину, проводил до своего места в цепочке, а сам бросился в смыкающуюся пасть, где разлетелся на множество мелких осколков. Видимо один из них ударил старшего Крамера в голову - ничем иным он не мог объяснить внезапно возникшую боль и яркую вспышку света перед глазами, после которой он оказался лежащим на полу в незнакомой комнате.
Комната будто сошла со страниц книги сказок - в ней стояла уютная кровать на толстеньких ножках со множеством подушек и подушечек, такие же стульчики вокруг стола напоминающего гриб, украшенного вазой в виде бутона какого-то цветка. Смущали только решетки на маленьких окнах с разноцветными стеклами из-за которых лился солнечный свет. Вызванная перемной обстановки паника не успев развернутся прошла, как только Слава ощутил в руке кувалду, врученную тем странным человекокамнем. Голова раскалывалась, хотя никаких повреждений на ней не нашлось. Перебравшись на кровать, оказавшейся даже комфортнее чем выглядела, Слава с удовольствием вытянулся во весь рост, но вскоре подскочил, услышав женский крик из-за двери. Он выбежал в коридор и, ориентируясь по непрекращающемуся крику, спустился по лестнице на первый этаж, перепрыгивая через две-три ступени разом, где его взгляду предстал большой зал наподобие бального, сходство с которым усиливалось блестящими лакированными полами и почти полным отсутсвием мебели. У каждой стены расположилось по большому дивану с высокой спинкой, на одном из которых стояла Алиса, истошно кричавшая и показывающая пальцем на пол, где ползали вызывающие чувство странной узнаваемости огромные толстые гусеницы бежевых и коричневых цветов с багровым, вероятно головным, утолщением на одном из концов, размером не меньше метра. Слава принялся распинывать и давить их, чему гусеницы активно сопротивлялись, обвиваясь вокруг ног и плюя белесой слизью во все стороны. В какой-то момент что-то шелкнуло в голове у начинающего дезинсектора и он понял на что были похожи эти твари и присоединился к крику уже слегка успокоившейся Алисы, но продолжил свой бой, ставший неприятным до отвращения. Эти... ну пусть будут гусеницы, выползали из дыры в полу, куда Слава их старательно скидывал. Казалось победа близка, на залитом... слизью полу оставалось всего несколько извивающихся существ, как со скрипом и треском из дыры показалось нечто огромное, превышающее размеры своих собратьев в десятки раз. На удары молота этот экземпляр не реагировал и людям не осталось ничего иного, кроме как сбежать, что они и сделали, воспользовавшись проходом, обнаруженным за одним из диванов, перевернутым в ходе произошедшего боя.
Проход открывался в узкий и темный лаз, по которому передвигаться можно было только ползком, да и то для этого требовалось прилагать большие усилия, впрочем несколько облегчаемые за счет слизи, покрывавшей одежду и руки беглецов. К счастью, агрессивные органы отказались от преследования и не последовали за ними. Проход шел прямо, без развилок и ответвлений, в полной темноте. Слава начал ощущать нехватку воздуха, в ушах появился нарастающий шум а в месте с ним страх упасть в обморок и задохнуться. Он судорожно заметался насколько это позволяло ограниченное пространство туннеля, Алиса вскрикнула, не понимая что происходит с ее спутником, а потом их смыло пришедшей сзади волной воды.
Волна выбросила людей на неприветливый каменистый пляж под низко висящими свинцовыми тучами. Повсюду торчали нагромождения камней, похожие на кротовьи норы, изредка перемежающиеся со скрюченными остовами деревьев, напоминающими руки мертвецов, восстающих из могил. Вдалеке скорее всего были горы, но густой туман скрывал детали и с большой уверенностью судить об этом было сложно. Слава и Алиса лежали рядом, наслаждаясь обилием свежего хоть и довольно холодного воздуха. Крамер Старший смотрел на небо и думал откуда у него под рукой снова появился молот, точно брошенный во время бегства, безуспешно пытаясь найти логическое объяснение, Алиса же начала тихонько всхлипывать и трястись.
- Ну что, девонька, уже все позади, все хорошо, маленькая, - обнимая успокаивал ее Слава. - Или ты замерзла? Чего трясешься?
Всхлипы только усилились, перетекая в рыдания, и девушка показала рукой на взлохмаченную и какую-то кривобокую чайку, внимательно наблюдающую за ними с одного из крупных камней.
- Птички испугалась? Не бойся, сейчас я ее шугану, - сказал Слава, поднимая крупную гладкую гальку.
Птица не попыталась уклониться от летящего камня, возможно она даже не видела его. Снаряд попал точно в цель, сорвав часть оперения с груди и обнажив пустые ребра продолжавшей все так же стоять птицы, рядом с которой приземлилась еще одна. А потом еще трое, четверо и еще несколько. Стая защелкала клювами то ли переговариваясь, то ли угрожая людям, тут же вскочившим с неуютных камней. Слава выставил перед собой молот, стараясь держаться между тварями и Алисой, прижавшейся к его спине. Птицы окружали их неровной дугой, растопырив крылья с редеющим оперением и непрестанно щелкая клювами. Одна вырвалась вперед, побежала на людей хромая на обе лапы и была накрыта гулким ударом молота, превратившим ее в мешанину перьев и костяных обломков, все равно продолжавших двигаться в сторону людей. Девушка не выдержала этого зрелища и побежала, вынудив мужчину тем самым проследовать за ней к большой и почти вертикально открывающейся кротовине. Не оглядываясь люди забежали в нее и вскоре очутились в небольшой пещере, заросшей растениями с длинными перекрученными стеблями, увенчанными слабо мерцающими шарообразными соцветиями. Пещерных цветов было достаточно много, чтобы можно было ориентироваться полагаясь на зрение, и Слава с Алисой отправились вглубь пещеры, идущей под уклон.
Окружающая обстановка поражала своим однобразием - растущие по сторонам цветы с желтым, красным или лиловым сиянием казалось были специально высажены в одной и той же последовательности. Чувство времени так и не вернулось и через несколько минут или, вполне возможно, часов что-то дернуло Славу обернуться и он застыл, увидев яркое пятно входа в пещеру где, не решаясь зайти, стояли мертвые чайки, продолжающие щелкать клювами и махать крыльями. От обиды и непонимания происходящего он пнул один из цветков, тут же выбросивший облако мерцающей пыльцы в людей. Пыльцы жгла кожу, слепила и вызывала приступы удушающего кашля, а когда облако рассеялось люди обнаружили себя в совершенно другой пещере. Она была явно больше и освещалась нашлепками лишайников произрастающих на стенах, потолке, а также торчащих местами сталактитах и сталагмитах. Где-то капала вода, под ногами струился почти незаметный ручеек.
- Держись у меня за спиной и ничего не трогай, попробуем выбраться отсюда, - проинструктировал девушку Слава, идущий в сторону расщелины на одной из стен с выставленным вперед молотом.
Расщелина открылась в другую пещеру, где над серым озерцом висели два пузыря с человеческими фигурами внутри, а по полу неслись с диким визгом собакообразные уродцы.