Случилась эта, довольно мутная история, во времена, когда люди бескорыстно верили в халяву. Мелкие магазинчики, аптеки и офисы повсеместно меняли свои вывески на яркую, стразово-гламурную неоновую рекламу, демонстрирующую обывателю атрибутику притягательной, но недосягаемой пока "шикарной жизни": красные кабриолеты, грудастые блондинки с осиной талией, бриллиантовые колье в роскошных декольте и игральные фишки на фоне зеленого разлинованного сукна с непонятными, но такими манящими символами, сулящими верную удачу и щедрые призы.
Любой затрапезный люмпен, сунув в купюроприемник червонец, мог почувствовать себя, как минимум, британским суперагентом, с небрежной легкостью спускающим сотенку-другую тысяч долларов в окружении теневых воротил и роковых красавиц. И не смущало дорвавшихся до азарта горожан, что в грязных, прокуренных стойлах игровых заведений, вместо томных моделей их окружали небритые, похмельные рыла, а вместо мартини и сигар там потчевали растворимым кофе в пластиковых стаканах и дешевыми болгарскими сигаретами.
Мелкие коммерсанты, развезя по своим "точкам" товар и продавцов, имели обыкновение с самого утра утверждать свои зады на крутящихся табуретах возле игровых автоматов и спускали в них суммы, значительно превышающие свою последующую дневную выручку. Таким макаром, бывало, тихо и без лишнего шума, машины, квартиры и бизнес незадачливых барыг переписывались на имена неимущих бабулек из глухих деревень, а потом, через две-три прокладки, уходили в совсем уже непостижимые, как невидимая рука рынка, вечно зеленые дали.
Об одном из таких горе-бизнесменов и пойдет речь. Какими ветрами его принесло в солнечную Хакасию -- никто не знает. Вероятно, как и все остальные рыночные киргизы, он прибыл в Абакан по одной из веток Великого шелкового пути, в караване из "газелей", наполненных клетчатыми тюками с китайским ширпотребом и усталыми, немытыми людьми, не успевшими еще окончательно избавиться от амбре, состоящего из ароматов жженого кизяка, бараньего жира и анаши. Как водится, в конце долгого пути, содержимое "газелей" осело на съемных квартирах, складах, оптовых базах и рынках, а героя нашего повествования прибило неумолимым течением к одному из торговых мест центрального рынка, в торговой зоне, в простонародье именуемой "промкой". Туда, где в мороз и зной банчили продукцией с воровато-стыдливыми лейблами "Abibas", "Hugo Bosh" и прочим эксклюзивом от турецких и китайских кутюрье.
Все звали его Баха. Даже я, будучи распорядителем той самой "промки" и являясь, более-менее официальным лицом, звал его Бахой. Носители великодержавного славянского менталитета на рынке вообще редко заморачивались с произношением восьми-девятисложных киргизских фамилий и даже кротких вьетнамцев с их относительно незамысловатыми именами, звали попросту "Васями", "Пашами" и "Лёшами".
И в будни, и праздники торчал он на рынке, то приставая к честным гражданам, пытаясь им втюхать свой предосудительный товар, то надираясь в рыночном пивняке "У Харитона", вальяжным жестом присылая, бывало, на наш, распорядительский столик, парочку кружек разбавленного пива, хотя все прекрасно знали, что спит он чуть ли не на коврике в прихожей какого-то вертепа и жрет лапшу из термочашек.
Вода камень точит, вот и Баху нашего, по прошествии года-двух такой жизни, начало пригревать мелкооптовое солнышко спекулянтов и барыг. Зашуршали купюры в сумке-кенгурятнике и загулял под черной от загара кожей авторитетный байский жирок. Поставил он на нескольких торговых точках молодых продавщиц и приезжал на рынок только по серьезным коммерческим делам: выкупить место, зарубиться с конкурентом или нагрянуть с ревизией к своим вороватым подчиненным. Само собой, не забывал Баха заходить и к нам в службу безопасности, дабы решить очередную "проблему", временами, во время беседы с озабоченным видом выхватывая из кармана пейджер и важно надувая щеки в процессе чтения сообщений.
Кризис настиг коммерсанта лет через десять, когда сознание горожан уже глубоко и прочно было травмировано близкой возможностью обогатиться в один день, ничего не делая, лишь нажав пару кнопок потным от азарта пальцем, и многие, незаметно для себя и окружающих, втянулись в этот порочный и завлекательный хоровод.
Вот и Баха не стал исключением: сидел сутками, склонившись над панелью игрового автомата, одну за другой скармливая ему купюры. Как-то неосязаемо ушли из рук вожжи и закружило его в водовороте сомнительных сделок и долговых обязательств.
К тому времени я давно уже бросил работу на рынке и имел частную юридическую практику (грешным делом, в клиентах у меня, среди разных прочих, числились и те самые шустрые молодые люди из игорного бизнеса), но старых связей не растерял, поэтому, был в курсе всех новостей разномастного рыночного сообщества.
Вот и узнал я от очередных ходоков из киргизской диаспоры, явившихся ко мне за скорой юридической помощью, о том, что Баха неожиданно исчез со всех радаров месяц или два назад. Перед исчезновением он обмолвился о том, что едет не то к шаману, не то к колдуну, очевидно, не найдя среди представителей материального мира ответов на незаметно обступившие вопросы, за которыми маячили совсем уже неиллюзорные проблемы. Поскольку мою черствую душу очень мало трогали его духовные и мирские злоключения, я тут же забыл эту грустную и нелепую историю и не вспоминал бы и впредь, не получи она неожиданное продолжение, в коем мне пришлось, хоть и косвенно, но поучаствовать.
Примерно через полгода после того обмена рыночными сплетнями, до меня дозвонился начальник службы безопасности одного из моих клиентов, работающего в сфере игорного бизнеса и напросился на кофеек.
По приезду, он швырнул на мой стол скоросшиватель с какими-то бумагами и принялся витиевато сквернословить. Пару минут я с удовольствием внимал этому диалекту богов и героев, но потом, когда мой собеседник уже перешел на чьих-то прабабок и пятиюродных племянников, заскучал и открыл таки, столь любезно доставленный мне прямо в офис картонный ящик пандоры. Собственно, исходя из обилия слюны, вылетавшей изо рта моего гостя, можно было сказать с определенной долей уверенности: в папке лежит грамм двести -- двести пятьдесят геморроя, воплощенного в крупинках черного тонера, причудливо размазанных по нескольким бумажкам формата А4. Так и вышло.
Там лежало исковое заявление от гражданина имярек, о взыскании выигрыша с владельца игрового салона (прочитав пунктик с ценой иска, я едва удержался от удивленного свиста), заявление в милицию от владельца игрового зала о повреждении игроком автомата и неправомерных действиях, направленных на нечестное получение выигрыша, беспомощно и с какой-то обреченностью составленный акт осмотра электронной рулетки, милицейские отписки. В общем, суду все ясно.
Стоп-стоп! Что-то имя истца подозрительно знакомо. Ба! Да ведь это мой старый знакомый -- неудачник и игроман Баха собственной персоной!
Я откинулся на спинку кресла и со всем доступным мне сочувствием посмотрел на своего посетителя. Дело было заведомо глухое и проигрышное. Бесцеремонно прервав поток красноречия безопасника, я стал его потрошить на предмет не указанной в документах информации, от результатов придя в еще больший восторг. Оказывается, Баха устроил денежное недержание электронной рулетке не только в зале моего клиента. До этого была череда не таких крупных, но довольно ощутимых побед над капризной Фортуной и в других увеселительных заведениях нашего города. Дошло до того, что руководство игорных заведений попросту запретило охране подпускать везунчика к автоматам. Казалось бы, проблема была решена, но надо знать типаж сотрудников мелких ЧОПов, охранявших по ночам игровые залы, чтобы представить себе, какой длинный и ржавый болт они забили на все эти ценные распоряжения. Я, например, знал, поэтому ничуть не удивился, когда мой гость вновь перешел на матершинный инфразвук, вернувшись к трагическим событиям той ночи, когда хитрый киргиз, прорвавшись в зал его хозяина, устроил их фирме тот самый цугундер, результаты которого лежали передо мной в виде нескольких безобидных с виду бумажек в картонном скоросшивателе.
Немного подумав, я забрал у безопасника папку с материалами и засел за отзыв, понимая, что дело это я с чистой совестью солью по не зависящим от меня причинам. Однако, мной овладело любопытство, частью профессиональное, частью бытовое. Профессиональная составляющая заключалась в том, что в моей практике таких споров доселе не было, а бытовая -- в простом человеческом желании заглянуть в вечно мутные от насвая бахины глаза и задушевно спросить: "Как ты это делаешь, древолаз?".
Как это всегда бывает, любопытство свое мне удалось потешить лишь наполовину. Судебный процесс прошел быстро и победоносно (победоносно для Бахи, разумеется), но с ним самим мне побеседовать так и не довелось. Вместо истца в заседания являлся какой-то жирный, путоглазый хмырь с нотариальной доверенностью.
Получив исполнительный лист с внушительными синими печатями, владелец игрового зала, разумеется, долго стенал и роптал, но все же, дал отмашку бухгалтерии на выдачу требуемой денежной суммы.
Как впоследствии мне рассказывала молодая девчушка-кассир, присутствующая при расчете, Баха явился за деньгами в сопровождении каких-то двух молодых людей характерной наружности. Хотя термин "явился" в данном случае едва ли применим. По свидетельству кассирши, молодые люди буквально притащили счастливчика под белы рученьки, сам же победитель еле переставлял ноги, непонимающе пялился на всех глазами со странно расширенными зрачками и вообще, "имел бледный вид". Расписаться в акте передачи денег у него получилось раза с третьего-четвертого, поскольку руки, по выражению моей знакомой, "ходили ходуном". Крепыши в кожаных куртках в это время понукали его: "Ну, давай, дорогой! Потерпи еще немного! Недолго осталось!" и смущали персонал бухгалтерии взрывами истерически-шакальего хохота.
Покончив, наконец, с процедурой изъятия выигрыша, Баха покинул игровой зал в сопровождении своих инфернальных спутников и вновь растворился в мировом эфире, на сей раз, безвозвратно.
Многие предпочитают утешать себя мыслью о том, что он попросту перебрался в другие, более денежные и теплые места, коих еще много на земле, и продолжает собирать свою нехитрую мзду с воротил теневого теперь, игорного бизнеса. Но я, вспоминая слова девчонки из казино, верю в такой исход с огромным трудом, потому что точно знаю одно: добрых чудес в мире азарта и стяжательства не было и никогда не будет.