Аннотация: Авторы благодарят Полину Яковлевну и Эдуарда Александровича Васильцовых за вопрос об именах трех старух. Посвящается нашим бабушкам...
Костер догорел. Последний слабый язычок пламени скользнул по оранжевому телу еще горячего полена и потух, сбитый порывом утреннего ветра. Тревожно захлопали ладонями листьев осины. Нервно вздрогнули ветви тополей. Всхрапнул раскатисто один из бомжей, спавших вокруг кострища. С кучи мусора скатились с сухим треском пластиковые стаканчики. И снова в Удельном парке стало тихо. Так тихо, что шуршание гравия под ногами молодого мужчины с шевелюрой цвета спитого чая и светлыми, почти белыми глазами, вступившего в это время на аллею со стороны Сампсониевского проспекта, гулким эхом разнеслось по парку. Опять затрепетали осины, заволновались тополя, с легким шуршанием посыпались на землю семена акаций, и закричала громко сторожевая ворона. Но мужчина не обратил никакого внимания на вызванный им переполох. Он шел размашистым шагом по дорожкам, как будто куда-то спешил. Хотя маршрут его говорил совсем об обратном. Казалось, поздний гуляка заблудился, и не знает куда идти. Пару раз он выходил к железнодорожному полотну, разделявшему парк на две части, а потом снова возвращался к Сампсониевскому проспекту. И лишь на третий раз мужчина решился перейти рельсы.
Произошло это как раз напротив летней стоянки бомжей. Ночной гуляка заметил кострище, когда спрыгивал с насыпи на дорожку. И замер, как будто увидел чудо. Постоял минуту, прислушиваясь к почти звенящей тишине. Потом осторожно подошел к куче мусора, сел на корточки, разгреб белой ухоженной рукой рыбьи скелеты и гнилые овощи. Блеснули в первых лучах восходящего солнца грани небольшого стаканчика. Мужчина схватил находку, обтер ее полой шелковой рубашки и улыбнулся. Вспыхнули радостно его белесые глаза, становясь при этом один тигрово-желтым, а другой льдисто-голубым.
Бомжи спали, не зная, что их обокрали. Впрочем, скорее всего они и не догадывались, что до этой минуты являлись владельцами такого сокровища, ради которого хорошо одетый и холеный мужчина полез в грязь. А вор тем временем медленно выпрямился и тихо, по-кошачьи, пошел прочь, зажимая в руке стаканчик со странным узором из одного крыла бабочки, кусочка паутины и контура женского лица.
А в это время в зале прибытия аэропорта Пулково принимали пассажиров с берлинского рейса. Они прошли мимо таможенников шумной и нервной толпой, торопясь по домам, и через тридцать минут в помещении остались лишь три странного вида старушки. Они стояли неподвижно около стеклянных автоматических дверей и как будто никуда не спешили.
Самая высокая из них с кукольным личиком и аккуратными завитками волос, очень напоминавшими парик, испуганно разглядывала зал, словно не понимая, как же она тут очутилась. Впрочем, ее элегантный костюм из твида с юбкой до пола, шляпка с бархатной лентой, коричневые перчатки и в тон им ридикюль вызывал у случайных прохожих не меньшее недоумение.
Слева от высокой стояла пухлая и розовощекая, но совершенно определенно не российского происхождения, старушка. Толпы таких пенсионерок ежедневно посещают Петербург, вызывая зависть российских ровесниц и восхищение у более молодых. Наряд иностранки пестрел неприлично яркими красками - розовым, голубым, оранжевым, желтым, зеленым... Казалось, она решила собрать на себе все цвета радуги и вполне в этом преуспела. На ее полном лице не было косметики, и его единственным украшением служили большие выпуклые очки в ядовито-розовой оправе. Тонкие бесцветные волосы интуристка зачесала назад и закрепила гребешком со стразами. Вся она сверкала и переливалась красками, и глазам было больно, но весело смотреть на это существо, презревшее все законы красоты и гармонии. Ее клетчатый, зелено-красно-фиолетовый баул лежал на полу бесформенной и нелепой кучей, и из его расстегнутого нутра торчали разноцветные вещи старушки, бутылки с "Фантой", коробки конфет в блестящей фольге и нитки ярких бус.
Третья старуха стояла чуть в стороне от первых двух. Маленькая, как будто высохшая, с темными глазами-бусинками и иссиня-черными волосами. Ее лицо, возможно, было красиво - только очень давно. Во всяком случае, его черты по-прежнему оставались правильными - классический овал лица, нос прямой тонкий, четко очерченные губы. Но насупленные брови и щеточка черных усиков делала ее похожей на Бабу-Ягу. А темных тонов одежда, простого покроя, без украшений еще больше усиливала сходство. В руках женщина держала клетку со странной зверушкой. Из грязно-темного меха поблескивали глаза - уменьшенная копия глаз хозяйки, и иногда вспыхивали белым тоненькие острые зубки. Зверек то ли зевал, то ли посмеивался над кем-то.
Троица выглядела так странно, что дежурная по залу подошла к таможенникам и спросила:
- Слышь, народ, эти красотки откуда прилетели? С Берлина?
- Не-а, не было на берлинском рейсе таких. Тем более, со скунсом. Может, они встречали кого? - позевывая, ответил начальник смены.
- Встречали? С баулами? Как-то странно это выглядит, - не сдавалась дежурная.
- А они, наверно, решили какую-нибудь свою школьную подружку встретить, подарков ей привезли, - с улыбкой ответил юный стажер, считая упоминание школы удачной шуткой.
Дежурная, покачала головой:
-Глупости ты городишь, Ленька. Зачем им было с подарками таскаться, вполне могли бы потом отдать. Пойду-ка спрошу у них...
Но старушки вдруг быстро похватали свои вещички и выскочили за дверь. Сгорая от любопытства, работница аэропорта бросилась за ними... На площади перед аэровокзалом никого не было. Только ползла медленно по поребрику большая желтая бабочка, да металась по газону суетливая трясогузка.