Джонни: Это называется монтаж. Ну, люди сначала целуются.
Диана: Угу.
Джонни: Потом проходит время. Ну, это, может, месяц, может быть, год. Проходит еще время, и у них появляется бэби. Так вот, в синематографе все это время выбрасывают - делают монтаж. Поцелуй... свадьба... и бэби!
Диана: О Джонни, я хочу как в синематографе! Прошу тебя, сделай монтаж!
"Человек с бульвара Капуцинов"
Сценарий Э. Акопов. Режиссер А. Сурикова.
Часть 1
Гулены
Глава 1. Как становятся...
... путешественницами
В самолете противно пахло, заунывно гудел мотор, одним словом, было скучно. И девочка, чтобы хоть как-то развлечь себя вспоминала стихи, которые они читали вместе с мамой в том "далеком детстве", когда ей было всего пять лет. Стихотворение было длинным, наизусть она его не учила, а так, запомнила только отдельные строчки, и вот сейчас пыталась выстроить из чужих строф связный текст:
"Что за станция такая? Дибуны или Ямская?
А с платформы говорят: Это город Ленинград.
Это что за остановка? Бологое иль Поповка?
Как я рад, как я рад, что приехал в Ленинград.
Вот какой рассеянный с улицы Басеяной".
Нет, не так.
"Вот какой рассейный с улицы Басейной.
Как я рад, как я рад, что я еду в Ленинград".
Мама когда-то часто читала ей про этого смешного дяденьку в назидание за рассеянность дочери, которая по обыкновению, мечтательно задумавшись, теряла по дороге из детского сада то варежки, то шарфик.
- Маша, Маша, растеряша, на тебя не напасешься, - журили девочку дома, а она растерянно разводила ручками в стороны и пожимала плечами:
- Я смотрела на птичку, а он от меня куда-то делся. Сбежал, наверное, к другой девочке.
- Сбежал? Да как же он мог сбежать, если у него нет ножек?
- А выросли, - догадывалась девочка. По другой версии он их прятал.
- Маша, ну разве же так можно? Вот погоди, вырастешь, и от тебя жених убежит, если не перестанешь быть такой растяпой.
- А ко мне другой приедет. Получше,- не унывала она.
- Ну, конечно, ты и этого забудешь где-нибудь в парке, - комментировал кто-нибудь из близких, выжидательно глядя на девочку: "Ну, как ты теперь выпутаешься?".
Девочка пожимала плечами в ответ, недоумевая по поводу непонятливости взрослых:
- Как же он потеряется, если он только на меня будет смотреть?
- В логике ребенку не откажешь, инженером будет, - констатировал отец, - ладно, мать, накрывай на стол. Пора ужинать.
Мама вздыхала, заканчивала воспитательную беседу, и доставала из кухонного шкафа посуду. А Маруся в очередной раз задумывалась о слове инженер. Оно было похоже на противные ягоды в приторном детсадовском компоте. Хотя, кажется, там - инжир. А инженерами работали родители. Отец бегал с какими-то проводами по заводу, а мама сидела за столом в кабинете и писала всякие цифры на бумажках, которые складывала сначала в аккуратные стопочки, а затем прятала в бумажные папки с тряпочными завязками. Марусе не нравились провода, и ей не хотелось сидеть целый день в скучной комнате. Она жалела, что живет в этом маленьком уныло-сером городе, в который распределились родители после учебы в яркой солнечной Уфе.
Каждый год они с мамой или папой приезжали в этот большой город, чтобы здесь сесть на электричку до станции Иглино, откуда ходил рейсовый "ЛиАЗ" до поселка, в котором уже много лет жила Марусина бабушка. И каждое лето Маруся, едва придя в себя после душного вонючего салона "Ан - 24", с нетерпением ждала того момента, когда городской автобус въедет на мост через реку Белая. Еще в аэропорту, девочка старалась занять место, пусть даже стоячее, но обязательно справа. Мама ворчала, но, обычно мягкая и послушная, дочь была настойчива, потому что именно из правых окон открывался вид на реку, который заставлял трепетать от восторга маленькое Марусино сердечко. После пыльных широких проспектов через стальные пролеты моста она во все глаза рассматривала реку, казавшуюся ей бескрайней после маленьких северных речушек, а потом переводила взгляд на другой берег, чтобы снова встретить его. Замирая, едва дыша, она прилипала к окну, чтобы увидеть гордого наездника, готового взлететь на своем скакуне с высокого обрыва. Он уже взмахнул камчой, чтобы стегнуть коня, ей казалось, что еще секунда, и всадник воспарит над широкой рекой... Но автобус уже громыхал по железным полосам настила, мост заканчивался, и всадник исчезал за высокими зданиями столичного проспекта. Вот таким он будет, ее отважный принц, грезилось Марусе. Вот такой смелый всадник появится однажды в ее жизни. Он остановит коня, протянет ей руку и, подхватив ее с земли, усадит рядом с собой в седло, и умчит в далекую неведомую страну. А она будет взрослой красивой девушкой, к тому времени ее коса отрастет до пола, и у нее будет длинное пышное платье, как у той куклы, которую она видела в прошлый раз в магазинчике у вокзала "Иглино", пока мама стояла в кассе за билетами. Маруся с таким восхищением тогда рассматривала яркий наряд, стараясь запомнить его фасон и детали отделки, она так просила маму купить ей эту маленькую модницу... Но уже объявили посадку на их автобус, и им пришлось поторопиться, чтобы успеть вовремя на остановку. На билетах не проставляли номера мест, а значит, если придешь поздно, то придется трястись по ухабам в самом конце салона, там, где запах выхлопных газов и бензина особенно невыносим.
Всю дорогу маме, а потом еще два последующих дня бабушке Маруся рассказывала о красивом платье, которое было на вокзальной кукле, надеясь, что взрослые поймут, насколько велико желание девочки заполучить ... не эту куклу, а такое платье. Но мама в ответ только твердила, что пройдет время, и новая игрушка надоест также, как и старые. И что, вообще-то, Марусе уже девять лет, что пора уже прощаться с куклами, что их уже некуда девать.
--
Маруся, отстань ты от меня с этими куклами. Представляешь, мам, - сказала она Марусиной бабушке, - сижу я на работе, проверяю наши расчеты, мы тогда как раз новый двигатель конструировали. Ох, суета была! Роман Сергеевич бегал, как заведенный, его в главк вызывали, из заводоуправления тогда бумага пришла, что опытный образец не соответствует заданным параметрам. Ну и пропесочили его на ковре по первое число, а он нас, конечно же, сразу... И мы, конечно же, сразу забегали, потому что он пригрозил нас премии лишить. Нет, ну ты подумай, какой жук! Генка наш бегает, потому что ему за кооператив платить, у Наташки очередь на ковер подходит, Галке сапоги югославские предложили, безумной красоты! Удобные такие, не передать, сидят на ней, как влитые! Мы на новый гарнитур записались. А он собрался премии нас лишать! В общем, мы все в мыле! И тут является на работу мой ребенок. И сообщает, что ей срочно надо 3 рубля пятьдесят копеек на куклу и пятачок на обратную дорогу. Мама, ты бы ее видела.
--
А что такое? - удивилась мать.
--
Она пришла в платье, испачканном мазутом..., - начала та.
--
Мам, ну я же говорила тебе, что хотела сократить путь, а там трубы были испачканные, а я задела случайно, я не видела, что они грязные, - начала оправдываться Маруся, негодуя, что мама опять начала рассказывать эту историю.
--
Коленки тоже были грязными, - продолжала Вера Егоровна, не обращая внимание на протесты дочери.
--
Мам, ну я подскользнулась же, упала, там лужа была, - попыталась вставить девочка, чтобы в очередной раз не выглядеть дурочкой в глазах общественности, пусть и состоящей только из одной бабушки.
--
Но самое главное не это. На ней были разные туфли. Одна нога была в босоножке, а другая в спортивном тапочке. Как она проехала весь город, не заметив, что у нее разная обувь на ногах, ума не приложу!
Маруся поежилась, вспоминая, что, действительно, она не обратила внимания на обувь, потому что очень торопилась рассказать матери о кукле, увиденной в магазине, куда она зашла за тетрадками. Денег ей родители утром выдали только на десять тетрадей по три копейки, два карандаша по две, ручку за пятнадцать и резинку за три, итого пятьдесят копеек. Отец утром выложил тяжелую монетку на стол со словами:
- Вот тебе рубль, сдачу принесешь домой и вечером отдашь.
Маруся сжимала в кармане толстый кругляшок с отчеканенным профилем дедушки Ленина, думая о том, чтобы не потерять доверенные ей деньги, когда увидела на прилавке тоненькую фигурку куклы, одетую в легкое оранжевое платьице. Рядом сидели здоровые розовощекие дуры в нарядах, которые так нравятся старушкам - уборщицам. По крайней мере, Маруся не раз видела на них такие же, когда они возили шваброй с грязной тряпкой по полу, угрожая ею каждому, кто оставлял свои следы на влажной полосе. И каждый раз девочка старалась сжаться в комочек, чтобы невидимой проскользнуть мимо грозной Сциллы, сжимающей свое боевое оружие. Вот и тогда она легкой пташкой проскользнула мимо ворчащей старухи, чтобы замереть у низенькой стеклянной витрины, увидев на второй полке маленькую девчушку с белыми косичками, почти такими же, как и у самой Маруси.
"Три рубля пятьдесят копеек, - прочла она на ценнике свой приговор и огорчилась, - а у меня только рубль. Если бы мне дали три, то я бы не раздумывая помчалась бы сейчас домой, там в копилке, наверняка, уже набралось пятьдесят копеек. Я бы разбила ее, добавила и купила сейчас эту куклу. И потом мне было бы все равно, пусть ругают, такой куклы у меня никогда не было. Я таких не видела даже никогда. Рубль - это так мало! И папе нужно отдать сдачу сегодня. Что же делать? Как я теперь без нее буду жить?".
Девочка не отводила взгляд от той, которую захотела навсегда заполучить в свои маленькие подружки. Она просто не могла уйти без нее из магазина. И только когда грозная старуха со шваброй отогнала ее от витрины, девочке пришла спасительная мысль попросить маму. Нет, просто упросить, умилостивить, умолить купить ей эту тоненькую голубоглазую принцессу в оранжевом платьице. И Маруся побежала домой, чтобы выложить деньги и взять школьный проездной билет. Всю дорогу домой, а потом и до маминой работы, она репетировала речь, которая должна была убедить родительницу в том, что жизнь ее дочери станет невыносимо грустной и совершенно безрадостной, если... Маруся так задумалась и так торопилась, что не обратила внимания на то, во что она обулась перед выходом из дома, не заметила, что, протискиваясь сквозь вереницу труб, преграждающих короткий путь к маминой конторе, она перепачкала платье. И только лужа, в которую девочка с размаху опустилась, подскользнувшись на влажной глинистой тропке, слегка остудила ее первоначальный пыл. Подходя к зданию, Маруся решила начать разговор издалека. С пятерки по математике.
Она легко взбежала по небольшому крыльцу и отворила тяжелую дверь. По коридорам бегали люди, многих из которых Маруся знала, потому что они приходили к маме на день рождения, но сегодня они почему-то не обращали внимания на нее, как это бывало обычно. И никакого тебе: "Привет, принцесса!" или "Здравствуй, Машенька, как же ты выросла!". Озабоченные лица не глядели в ее сторону, а рассматривали какие-то большие чертежи, заглядывая время от времени в белые бумажные папки, перебрасываясь какими-то странными названиями, из которых Марусе показалось знакомым только слово "редуктор", да и то, потому что оно напоминало "кондуктор", которым водитель всю дорогу пугал пассажиров, не оплативших проезд. Взрослые заняты, это так привычно. Она без труда нашла знакомую дверь и отворила ее. В мамином кабинете было людно и шумно. Рядом с мамой стоял мужчина...
- И вот, представь себе эту картину, мама. Роман Сергеич мечет в нашем кабинете громы и молнии, грозя оставить нас без обещанной им же самим премии, если он не успеет доложиться в главке до конца квартала. И тут заходит такая тощенькая девочка в грязном платье в разных туфлях на босу ногу, с коленками в крови. Шеф так изумленно на нее уставился и спрашивает: "А это что за дитя подземелья?". Все замолчали, а Машка вдруг и говорит: "Мама, купи мне куклу, у нее такое платье красивое, у меня таких никогда не было. И не будет никогда. Она маленькая такая, в портфель может влезть. Я обещаю не просить у тебя деньги на мороженое". Он сразу дара речи лишился, когда услышал, что у советской девочки нет красивого платья и что она готова пожертвовать мороженым ради того, чтобы ей купили хотя бы маленькую куклу. В общем, дал он нам премию в сентябре. Потом до Нового года меня спрашивал, купила ли я своей дочери новое платье. А наши на радостях, что дали деньги, решили сброситься и купить Машке куклу. Еще одну. На ту-то я ей денег в тот же день дала. А в сентябре, когда премию в кассе получили, то все скинулись по полтиннику на самую большую, ходяще-говорящую. Твоя, сказали, дочь спасла все КБ. Даже Петрович с Гришкой Алексеевым выделили из своей заначки. Представляешь?! Эти два красавца каждый день в конце работы: "Гриша, как поживает твой карман? У меня уже горит!" Им жены обычно выдают из зарплаты по рублю на обед, так они не обедают, и к вечеру им этот рубль начинает жечь карман.
Бабушка неодобрительно хмыкнула, она не любила пьющих. А Маруся вспомнила, как, получив вожделенную сумму, добиралась в тот день до дома, старательно пряча под сиденье свои разнообутые ноги. Ей казалось, что все только на них и смотрят, и неодобрительно качают головой, как тот дядечка в мамином кабинете. И только в магазине, протянув продавщице чек, она забыла о своем смущении, глядя, как та достает с полки ее новую маленькую подружку. Но у всех подружек, даже самых любимых и верных, рано или поздно обнаруживаются очень неприятные недостатки. У Алены, как назвала ее Маруся, хотя на этикетке было написано "Снежана", волосы оказались приклеенными к голове. Это выяснилось, когда перед балом, на который та должна была отправиться, и для чего ей сшито было специальное, бальное, платье, Алена решила сменить косички на более подходящую этому событию прическу. Отец, которого Маруся попросила приклеить чем-нибудь волосы обратно на кукольную лысину, потому что канцелярский клей ей не помог, долго хохотал, сравнивая игрушечную жизнь с настоящей, а кукол с живыми женщинами:
- Надо же, так у кукол то же все, что и у людей. Вон, Петька Смирнов женился на красотке, домой привел, а она косметику смыла, ресницы отстегнула....
Это было два года назад. А этой весной, как раз ко дню рождения, бабушка прислала внучке новое платье. Желтое с белыми, красными и оранжевыми цветами. Нет, не такое пышное платье до пола, виденное на вокзальной кукле, которое хотела Маруся. Оно было точь-в-точь, как платьице на Алене - Снежане, когда той еще не взбрело в голову ехать на бал.
А потом мама сказала, что в этом году они поедут к бабушке через Ленинград, потому что ее отправляют в командировку перед самым отпуском, и грех не воспользоваться таким случаем, чтобы погулять по этому городу и не познакомить с ним Марусю, которая ведь еще нигде не была. А так как год она в очередной раз закончила на пятерки, то стоит ее наградить маленьким путешествием, чтобы дочь собственными глазами посмотрела на знаменитые во всем мире дворцы и парки. Маруся, услышавшая слово "дворцы", радостно захлопала в ладоши: "Ура! Я поеду на бал!"
Бортпроводница попросила всех занять свои места и пристегнуть ремни, потому что самолет пошел на посадку. "Подлетаем", - зашелестело со всех сторон. Пассажиры заерзали в креслах, вытягивая шеи, чтобы лучше увидеть город, открывавшийся взглядам где-то там внизу.
Маруся послушно потянулась застегивать ремень, но обнаружила, что не расстегивала его еще с тех пор, как они взлетели. Она выглянула в окно иллюминатора, но сквозь белую вату облака, в которое опустился снижающийся самолет, ничего не было видно.
Ленинград.... Какой он? В программе "Время" часто показывали этот красивый большой город, называемый то колыбелью трех революций, то Северной Венецией - городом каналов и мостов. Маруся смотрела на особняки и памятники, которые менялись чередой, пока диктор рассказывал о погоде на завтра, и представляла себе какой-то волшебный город. Каждый раз он ассоциировался у нее с разными сказками. Один день - это был Изумрудный город, в который по дорожке из желтого кирпича шла маленькая Элли, а на другой - он казался ей Городом Мастеров, в котором жила красавица - белошвейка Марианна.
"Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершил посадку в городе герое Ленинграде.... Экипаж прощается с вами... "
У Маруси забилось сердце: "Наконец-то! Как я рад, как я рад, я приехал в Ленинград!"
В аэропорту их встретил младший брат мамы - дядя Леня, - учившийся на четвертом курсе Педагогического Института. Яркий красивый мужчина, привлекавший к себе внимание женщин, был любимым Марусиным дядей, потому что всегда придумывал для племянницы какие-нибудь развлечения, баловал подарками, внимательно слушал ее рассказы и весело хохотал над ее проказами. Старшего своего дядю - дядю Валентина, - жившего вместе со своей матерью, Марусиной бабушкой, Маруся тоже любила, но иначе. Он был сдержанным, немногословным, а детей всегда привлекает кто-то более шумный, и восхищает кто-то более яркий. Вот и сейчас, Маруся, разглядев раньше матери в толпе встречающих, высокую дядькину фигуру, машущую им рукой, рассмеялась радостно и побежала ему навстречу, легко лавируя между пассажирами, сгибающимися под тяжестью ручной клади. Она кинулась в его распахнутые объятья и взлетела, поднятая сильными руками, наверх к его улыбке:
- Ух ты, Маруська! Красавица моя! Выросла-то как! Я тебя скоро не смогу поднять! - засмеялся Леонид Егорович, целуя племянницу, - а мама-то где? Или ты одна? Ты ведь взрослая уже барышня, можешь путешествовать и в одиночку.
Он поставил ее осторожно на пол и хитро прищурился. Конечно же, он видел, что сестра, зажатая с обеих сторон баулами, сумками и навьюченными пассажирами, не могла передвигаться с той же скоростью, что и маленькая подвижная девочка.
- Нет, дядя Леня, мама сзади идет, - Маруся, не оборачиваясь, махнула рукой назад, - дядя Леня, а как тебе мое платье? Мне его бабушка сшила...
Девочка зацепила пальчиками подол широкой юбочки, чтобы мужчина смог по достоинству оценить ее пышность, и покрутилась, чтобы продемонстрировать во всей красе вид спереди, вид сзади, и вид сбоку. Леня закрыл глаза рукой, изобразив: "Умереть - не встать!", но не успел произнести слов восхищения, потому что подошедшая Вера Егоровна, взглянув на эту трогательную семейную сцену, сказала:
- Ну, вот, не успела приехать, а уже хвастается! Воображала ты, Машка! Привет, Ленька!
Брат с сестрой обнялись. Он подхватил из ее рук набитую непонятно чем, (кто же его знает, что вечно таскают с собой эти женщины!), авоську, и они поспешили к багажному отделению, обмениваясь по дороге последними семейными и личными новостями. Маруся, так и не добившаяся заслуженных восторгов и комплиментов, грустно поплелась за ними.
Она мрачно рассматривала взрослых, которые, мирно беседуя, ждали, когда же по ленте транспортера поползет, наконец-то, знакомый чемодан:
"Вот так всегда, бабушка старалась, шила мне это платье, а он даже ничего не сказал! А платье у меня красивое, между прочим!"
Маруся вспомнила, что сказал Вовка из соседнего подъезда, увидев ее в этом платье, когда она вышла в нем во двор, чтобы услышать заслуженную похвалу потому, что ее не устроило то, что отец только равнодушно скользнул взглядом и бросил: "Хорошо". Этого девочке было явно недостаточно, поэтому она обула туфельки и выскочила во двор, предвкушая увидеть зависть в глазах соседских девчонок. Пацан сидел на трубе теплотрассы и стругал перочинным ножиком какую-то щепку, когда девочка появилась во дворе. Он был так увлечен своим занятием, что сразу не заметил Марусю, которой пришлось три раза важно профланировать мимо него, потому что другой публики в этот момент во дворе почему-то не оказалось. Платье ярким солнечным пятном в очередной раз мелькнуло у него перед носом, поэтому он оторвался от своей деревяшки и взглянул на девочку.
- Ну, как тебе мое платье? - спросила она немножко высокомерно.
Он шмыгнул носом, подхватывая зеленую соплю, собравшуюся посмотреть на большой мир, и восторженно сказал: "Зашибись!"
Услышав столь хвалебную оценку своей внешности, Маруся гордо вскинула голову и повернулась к мальчишке спиной:
- Вот так-то!
После чего неторопливо пошла к своему подъезду, надеясь в душе, что восхищенный поклонник провожает ее взглядом. Это чувство торжества собственной неотразимой красотой было ни с чем не сравнить.
Вообще-то он сказал совсем другое слово, одно из тех, за повторение которых ей когда-то отец с матерью устроили большую воспитательную беседу, сообщив, что порядочные люди таких выражений должны избегать, потому что их нельзя произносить в приличном обществе. И что подобные слова позорят русский язык. И что только неграмотные заводские работяги могут использовать подобные выражения. А она, Маруся, девочка из интеллигентной семьи, дочь родителей с высшим образованием, не должна разговаривать на языке улицы.
- Ведь ты же не хочешь стать продавщицей в магазине, когда вырастешь, - сказал ей отец, - если будешь так разговаривать, то все тебя будут звать Манькой, а не Машей или Марусей, и уж тем более никто и никогда не будет называть тебя уважительно Марией Дмитриевной, когда ты станешь совсем взрослой.
Маруся вспомнила толстую неопрятную тетку, торговавшую овощами в их магазине. Ее необъятные телеса, с трудом охваченные тесным грязно-белым халатом, возвышались над прилавком, и иногда тряслись, расстреливая окружающих пуговицами, когда Манька, сверкая глазами, густо обведенными синими тенями, кричала на грузчиков, пересыпая свою речь теми самыми словами, которые отец только что назвал "ненормативной лексикой". Не-ет, конечно, Марусе не хотелось стать такой толстой тетенькой, перебирать гнилые овощи в коробках, и вытирать грязные руки видавшим виды фартуком на необъятном животе. Она себе уже давно нарисовала другой образ взрослой Маруси: тоненькая девушка с длинной косой в пышном красивом платье, на встречу с которой, торопя коня, мчится по дороге отважный всадник...
Вообще-то, когда-то давно девочка мечтала стать продавщицей газировки в бане. В деревне у бабушки не было ванной, и собственную баньку во дворе дядя Валентин еще не построил, поэтому раз в неделю они собирались и шли всей семьей в общественную. А потом все дожидались друг друга у киоска, в котором пожилая женщина с очень добрыми глазами наливала каждому сначала сироп из толстых стеклянных трубок с разметкой, а потом шипучую газированную воду из крана, к которому были присоединены большие баллоны. Сироп был вишневым или клубничным, а иногда малиновым. И только вторая порция сиропа делала напиток по настоящему вкусным, поэтому девочка гордо объявила дяде Вале, покупавшему ей воду, что когда будет большой, обязательно станет продавщицей газировки, чтобы всегда пить только лимонад с двойным сиропом. Нещедрый на улыбки Валентин расхохотался, глядя на розовощекую племянницу, шумно втягивающую в себя малиновую от сиропа воду, и нежно погладил ее по голове:
- Ты, Марусенька, вырасти сначала, а потом уже решишь, кем станешь. Ты еще столько раз успеешь передумать.
И, действительно, через год пятилетняя Маруся, глядя на то, как ее строгий дядечка Валечка, променявший несбыточные мечты о биохимии на карьеру сельского учителя, высаживал георгины в палисаднике перед домом, объявила о своем решении стать цветоводом.
А потом последовали игры в доктора, в учительницу, в билетершу в кинотеатре... Единственной женской профессией, помимо инженерской, о которой никогда не мечтала Маруся, была профессия стюардессы. Ее всегда так укачивало в этом вонючем тесном салоне "Ан-24", что она не могла себя представить в роли такой улыбчивой девушки. Даже этот красивый синий костюмчик не мог ее сподвигнуть на такое решение. "Тем более, - рассуждала она, - как же всадник сможет встретить меня, если я постоянно буду летать туда - сюда. И, вообще, лошадей в самолет не пускают..."
И вот уже автобус мчит их на большой скорости по Пулковскому шоссе, он движется по дороге к волшебному городу так быстро, что у Маруси захватывает дух. Это совсем не то, что обычные городские автобусы, лениво переваливающиеся на разбитом асфальте ее маленького городка. Это необычный автобус, он везет их в самый волшебный город на свете. Он особенный, не такой, как все. В этот город ее привезет когда-нибудь тот самый всадник на красивом скакуне. Или именно здесь она его должна встретить? "Это мой город. Я буду жить здесь. И только здесь", - поняла Маруся, которая еще не видела ничего кроме гордых каменных букв: "Город-герой Ленинград".
Леня привез их к дальним родственникам, живущим в центре города. Собственно, сами хозяева в это время уехали отдыхать куда-то на южный курорт, а в квартире оставалась только старенькая мама троюродного или даже четырехюродного брата Веры и Леонида. Марусю с мамой разместили в большой комнате, выходящей огромными окнами на набережную реки Фонтанки. Девочка сразу прильнула к стеклу, разглядывая маленькие катера и прогулочные теплоходы, катающие многочисленных туристов по каналам. Речка была значительно уже широкой реки Белая, по которой она когда-то с родителями путешествовала до бабушкиного поселка в ослепительно белой "Ракете".
"Наверное, канал - это от слова "канава", - разочарованно подумала Маруся, взирая на темную воду Фонтанки. Назвали каналом, чтобы прилично было. Тоже мне речка!" Она вспомнила Белую с силуэтом взлетающего над крутым обрывом всадника. Здесь тоже есть памятник всаднику у реки, Маруся видела его по телевизору, но он был совсем другим. К сожалению, она не успевала его рассмотреть, как следует, потому что виды Ленинграда быстро заканчивались, и начинались панорамы Москвы, которые чередой сменяли друг друга даже во время титров под красивую мелодию, которая называлась "Песней Прощенья". Маруся слышала, как эту песню пел по радио Муслим Магомаев. Ей не нравился этот певец, хотя, впрочем, из поющих на эстраде мужчин ее никто не привлекал. Никто из них не был похож на того всадника. "И голос у него должен быть совсем другим," - думала девочка, разглядывая сменявших на экране друг друга исполнителей в передаче "Песня - 77".
- Маруся, завтра мы идем в Эрмитаж, а потом к Медному всаднику, - сообщила ей мама за ужином.
Маруся кивнула. Очень хорошо. Значит, завтра она, наконец-то, сможет его рассмотреть получше.
- А Эрмитаж - это Зимний Дворец, тот самый, который штурмовали в семнадцатом году, - пояснил дядя Леня, - а до этого он был зимней резиденцией русских царей.
- Встаем рано, чтобы успеть все посмотреть, - строго сказала Марусе мама, знавшая, что дочь очень любит утром понежиться в кровати.
Девочка опять кивнула. На этот раз ее захватили мысли о предстоящем визите во дворец. Воображение рисовало перед ней средневековый замок, похожий на иллюстрации к сказкам братьев Гримм, которые она так любила листать с раннего детства. Вот она поднимается по роскошной лестнице в огромную красивую залу, где у стен стоят придворные в белых напудренных париках, белых гольфах и коротких смешных штанишках, обтягивающих ноги до коленок. А, она, Маруся, милостиво кивает им в ответ на их приветственные поклоны...
- Марусенька, иди ложись спать, ты уже носом клюешь в тарелку, - мама оторвала начинавшую дремать дочь от ее сладких грез.
Маруся, вздохнула, и поплелась в ванную умываться, а затем плюхнулась в расстеленную постель, от белья пахло стиральным порошком, нафталином и чем-то еще, наверное, горячим утюгом. Девочка положила голову на подушку и сразу уснула.
--
Устал ребенок, столько впечатлений за один день, - объяснила Вера Егоровна брату, вернувшись на кухню.
Мосье аббат, француз убогий,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему, шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил, - декламировал дядя Леня утром за завтраком. Маруся, восхищенно смотрела на любимого дядечку, расхаживающего по кухне, и нараспев читающего стихотворные строки любимого поэта.
"Мой дядя тоже честных правил", - подумала она, глядя, как тот вдохновенно вскидывает руку вверх, подражая автору поэмы. А воображение уже унесло ее в какой-то мифический Летний Сад, похожий одновременно на парк с каруселями и аттракционами, а также на площадку для игр, которая была когда-то в их детском саду, куда воспитательница выводила гулять всю группу перед обедом. А еще там, наверное, есть всамделишная детская железная дорога с настоящим паровозом, который водят пионеры, как в Уфе, в детском парке. Она спросила об этом дядюшку, но тот, прервав декламацию, рассмеялся, сказав, что это совсем не такой парк, но в нем есть небольшой пруд, где плавают лебеди.
- Мария, доедай кашу быстрее, нам уже давно пора выходить, - поторопила мать замечтавшуюся девочку. И та неохотно заковыряла ложкой в остывшей уже овсянке, которую не очень любила. Хотя манная каша, застывающая однородным блином на детсадовской тарелке, была на ее взгляд гораздо хуже.
- Удивительно, но вам очень повезло с погодой, по прогнозу синоптиков все три дня, которые вы здесь пробудете, будут солнечными, - сказал дядя Леня, когда они вышли на улицу, и Маруся зажмурилась от яркого солнца, такого неожиданного и теплого после холодноватой сырости подъезда.
- Надеюсь, что они не соврут, как обычно, - скептически отозвалась его сестра.
А девочка, которой было не до этих глупых светских бесед взрослых, восхищенно уставилась на ограду "канавы", которую не разглядела вчера из окна. Мать потянула ее в сторону шумного проспекта, и Маруся, абсолютно не озаботившись осмотром дороги под ногами, продолжала рассматривать понравившуюся ей чугунную решетку, которая вскоре закончилась тумбами, на которой... Ого! Какой конь! А рядом мужчина, который никак не может на него взобраться. Ой, а вон там, на той стороне реки, тоже конь, а еще вон там! Да их тут целых четыре! Какие они красивые! И рядом с каждым мужчина, пытающийся удержать своего скакуна. Но только он - ее отважный всадник - смог бы легко оседлать любого из них. Но тут его нет...
- Машка, смотри под ноги! Горе ты мое. Грохнешься! Где я здесь тебе пластырь возьму!?
Широко распахнутыми глазами Маруся смотрела на мускулистых атлантов, с трудом держащих тяжелый свод. Она шла, задрав голову, то и дело спотыкаясь о неровные булыжники мостовой. Сплошные памятники в этом Ленинграде! Ну, и как тут смотреть под ноги?!
Побродив по залам, сплошь уставленным скульптурами и увешанным картинами в тяжелых рамах, Маруся дернула дядю за рукав:
--
Дядь Лень, а когда мы пойдем во Дворец?
--
А мы уже по нему ходим, - ответил тот, чем привел племянницу в замешательство:
--
Как, это и есть дворец?! В котором жили цари? Как же тут жить?! Одни памятники?! И коридоры сплошные. Все "руками не трогать!" Ни поесть, ни поспать негде, да и танцевать неудобно. Того и гляди, что-нибудь заденешь и разобьешь, - недоумевала слегка разочарованная девочка, обнаружившая, что вместо представительных придворных лакеев, нафантазированных ею вчера, в каждом зале сидит по старушке, зорко следящей за посетителями, оказавшимися в ее владениях.
--
Они жили в других комнатах, - тихо пояснил Леонид.
Маруся пожала плечами и уже собралась задать следующий вопрос: "А это все тогда зачем им нужно было?", но, увидев, что ее предыдущий возглас уже привлек к ней внимание людей, смутилась и промолчала.
Когда они, изрядно уставшие от череды музейных залов, вышли на Дворцовую Площадь, девочка еще раз оглядела огромное здание, так не похожее на ее представления о дворцах, вздохнула и, подражая маме, сказала, повторив когда-то слышанные интонации:
- Все равно не понимаю, как тут люди живут?! Как можно жить в таком доме?!
Леонид, узнавший знакомые нотки в голосе племянницы, толкнул локтем сестру, и они оба рассмеялись, а Маруся вприпрыжку побежала к высокой колонне на площади, где, запрокинув голову, стала всматриваться в скульптуру наверху. Потом она обернулась на стоящих поодаль взрослых, и сообразила, что издалека разглядывать это непонятное "нечто" будет гораздо удобнее. К тому же, дядя Леня всегда сможет все объяснить ей, только если он будет рядом стоять, конечно же. Он ведь все знает об этом городе, и вообще, кажется, что он знает обо всем на свете, не то, что папа, вечно занятый своими проводами и железками! А стихи? Просто поразительно, как он все это помнит!? Вот сейчас он идет по скверу и читает очередные строки, которых Маруся никогда до этого не слышала:
"... И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать на море..."
- При море, молодой человек, - поправил Леонида какой-то старичок.
Маруся оглянулась на звук чужого голоса. Ого! Оказывается, за декламирующим дядей шла уже небольшая экскурсия, внимательно слушавшая молодого красивого мужчину, который так замечательно читал своим спутницам поэму великого поэта. Леня тоже остановился:
--
Простите, что Вы сказали? - спросил он вежливо.
--
"Ногою твердой стать ПРИ море", - повторил старичок, - простите, молодой человек, что я осмелился прервать Ваше замечательное выступление, но у Пушкина нет ни одного случайного слова. Они все выверены до последнего звука, так же как у Росси выверены все линии его гениальных зданий.
Леонид улыбнулся в ответ:
- Спасибо. Конечно же "ПРИ море". Итак, дамы, - продолжил он:
Ногою твердой стать ПРИ море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам -
И запируем на просторе.
Процессия продолжила свой неспешный ход по Александровскому скверу, направляясь к знаменитому памятнику основателю города. Маруся, оглядываясь, видела, что бдительный старичок тоже шел за ними, внимательно следя за каждым словом, вылетавшим из дядиных уст. Когда Леня замолкал ненадолго, губы старичка начинали шевелиться, иногда беззвучно, а иногда, когда пауза слишком, по его мнению, затягивалась, он начинал подсказывать молодому человеку текст поэмы. Леня подхватывал, а старичок довольный своей значительной ролью суфлера, радостно улыбался.
Когда они обогнули Исаакиевский собор, и перед ними на фоне голубого неба и роскоши набережной Невы появился всадник, дядя Леня как раз заканчивал первую часть поэмы:
"И обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне".
Процессия, неотступно следующая за ними, зааплодировала. Маруся тоже захлопала любимому дядечке, который раскланялся публике, надеясь, что, наконец-то, сможет передохнуть, но часть слушателей захотела продолжения, поэтому Леониду пришлось извиняться, что он не сможет порадовать их, "а вот если уважаемый...".
Маруся не стала смотреть на расшаркивающихся друг перед другом взрослых, а побежала к памятнику, чтобы сравнить его с тем самым, дорогим ее сердцу всадником. Она разглядывала грозного царя, восседавшего на коне, отрывавшемся от каменного утеса. Здесь уже взлетел конь, а там только собирался - всадник. Там был настоящий высокий обрыв над рекой, а эта каменная скала не была такой впечатляющей, вдобавок она слишком удалена от водной глади. И этот всадник... он грозный. Он слишком подавляет своим надменным взглядом. Он какой-то... Маруся задумалась, ища в памяти подходящее слово.
- Какой он величественный! - восхищенно произнес кто-то рядом.
О! Точно! Вот оно это слово! Этот всадник слишком величественный. А тот восхищал своей смелостью и отвагой. Этот никогда не снизойдет до тоненькой девушки с длинной косой, никогда не улыбнется ей ласково, и, пришпоривая коня, не протянет руку. Ну, разве что вот так, как сейчас, надменно и повелительно, требуя склонить перед ним голову и покориться.
Вечером Маруся, полная впечатлений, долго не могла заснуть. Когда она закрывала глаза, перед нею чередой сменяли друг друга скульптуры, картины и памятники.
"Ну, точь-в-точь, как после похода в лес за грибами, - думала она, вздыхая и ворочаясь с одного бока на другой, - или как будто бы мы за ягодами ходили. Тогда мне тоже полночи мерещились листья в траве, которые я разгребала, чтобы найти под ними какой-нибудь подосиновик или даже белый. Тут памятников, как у бабушки в лесу грибов!"
- Машка! Перестань ворочаться! Спи давай! - проворчала мама, которой мешала заснуть шумная возня дочери. - Завтра опять ранний подъем. Будешь весь день вареная ходить, ничего толком не посмотришь.
- Мам, я все думаю, а как они тут живут?! - повернулась к ней Маруся, надеясь, что разговор с матерью отвлечет ее от хоровода видений, - здесь же сплошной музей...
- Тише ты, не кричи, ночь на дворе, - зашептала та, - как живут, как живут - привыкли. Вот, и живут себе спокойно, так же, как и мы. На работу ходят, в школу, в институт.
- И никакая не ночь, - приглушила голос Маруся, - светло, как вечером. Даже через шторы светло.
--
Это называется - белые ночи, - пояснила Вера Егоровна, - в Ленинграде летом всегда очень светло, даже ночью. Люди специально приезжают, чтобы увидеть этот природный феномен. А еще ходят ночью посмотреть, как на Неве мосты разводят. Была бы ты постарше, можно было бы тоже сходить, но девочкам в такое время нужно спать. Так что, спи!
--
А куда их разводят? - удивилась девочка.
- В стороны! - отрезала мать, - вот, подрастешь, будешь взрослая, приедешь и сама увидишь. А пока...
- А зачем? - не унималась дочь.
- Что зачем? - устало спросила Вера Егоровна, понявшая, что зря упомянула о такой достопримечательности города. Теперь любопытный ребенок спать ей не даст, пока все не выяснит.
- Зачем их разводят? Они же не женатые.
- Причем здесь женатые или неженатые? Маруська, ты не путай, пожалуйста. Это просто так называется "разводят". На самом деле средняя часть моста состоит из двух половинок, которые ночью поднимают вверх, - Вера Егоровна приподнялась на кровати и показала, подняв ладони, изображая два поднимающихся пролета моста, - вот так. А в этот проем проходят корабли. Потому что днем машин много, а мосты невысокие, корабли под ними не помещаются. Они очень большие.
- А куда плывут корабли? - упорствовала Маруся. Вообще-то, кроме невысоких теплоходов и прогулочных катеров она ничего такого не заметила сегодня.
- В дальние страны. Машка! Хватит болтать, я спать хочу!
Но девочка уже замолчала, потому что в ее воображении разворачивалась картинка, виденная в учебнике: бригантины с парусами скользят по водной глади. А на борту каждого, у штурвала, стоит усатый капитан в белом кителе с биноклем на груди и курит трубку. Вот один из них заметил тоненькую девушку с косой до земли в длинном красивом платье, стоящую на берегу. Вот он машет ей рукой, приглашая к себе на борт судна. А она, Маруся, (конечно же, это она, кто же еще такая красивая может быть?!) машет ему косынкой... И вот уже капитан наклонился к ней и: "Марусенька! Поднимайся ко мне на борт! Мы поплывем с тобой в дальние страны. Ты увидишь красивые города...". А Маруся смеется, потому что он щекочет ее своими длинными усами... А он ей уже почему-то дяди Лёниным голосом: "Маруся, поднимайся! Маруся! Поднимайся!"
Конечно же, это дядя Леня пришел разбудить любимую племянницу. Маруся открыла глаза и посмотрела на него с укоризной:
--
Дядя Леня, а ты мне так и не сказал...
--
Что не сказал, дорогая? - удивился Леонид Егорович.
--
Понравилось ли тебе мое платье, - кокетливо ответила девочка.
--
Как?! Я же говорил тебе, что платье - полный отпад! - захохотал он, поражаясь в очередной раз вечному женскому кокетству. Нет, ну это надо же! Удивительные все-таки эти существа - женщины! Совсем ребенок, еще вчера он ей пеленки менял, и вот, поди ж ты! Она уже с ним кокетничает. Совсем уже взрослая барышня. Еще немного, и он станет дедушкой. Он покачал головой, - ай-яй-яй, такая взрослая девушка, а валяешься в кровати, как маленькая. Вставай. Солнце уже давно поднялось!
--
А оно и не ложилось, по-моему. У вас же тут белые ночи, - рассудительно парировала племянница, вспомнив вчерашний разговор с матерью.
Умывшись, Маруся появилась на кухне с вопросом:
--
Дядя Леня, а когда мы пойдем в Летний сад?
Взрослые переглянулись удивленно, и Леонид ответил:
--
Ну, не знаю. Сегодня мы идем смотреть Казанский собор, а потом сходим в кафе-мороженое. Ты ведь, наверное, захочешь попробовать ленинградского мороженого? Здесь самое вкусное мороженое делают. Нигде такого нет.
--
Конечно, хочу, - обрадовалась Маруся, но не дала увести разговор с интересующей ее темы, - а потом в Летний Сад?
--
Нет, потом в Исаакиевский, мы вчера мимо него проходили, помнишь?
--
А в Летний сад тогда завтра? - поинтересовалась девочка.
--
Мария, ты завтракать собираешься? - осведомилась Вера Егоровна, знавшая, что дочь меньше сорока минут на еду не тратит. Опять она будет мечтательно ковыряться в тарелке, пока все будут нетерпеливо изнывать в ожидании.
Леонид, тем временем, уже отвечал любознательной племяннице:
--
Вообще-то завтра мы собирались в Кунсткамеру, но, если останется время, то, может быть, и в Летний сад. Хотя, я думал, что вам еще нужно посмотреть Петропавловскую крепость.
Маруся обреченно кивнула и села за стол. Опять каша. И на этот раз манная. Какая гадость, кто бы знал! Она взяла ложку и начала рисовать ею узоры на белой поверхности. Круги и квадраты легко выводились на мягкой лепешке, но почти сразу мелкозернистая каша заполняла собой все углубления, поэтому создание красивых узоров не получалось. "А вот, интересно...", - подумала девочка, но в этот момент мама снова напомнила ей о том, что нехорошо всех задерживать. Маруся вздохнула и зачерпнула ложкой белую массу.
Когда они вышли из подъезда, девочка по-новому взглянула на катер, качающийся на волнах у причала.
"Он, наверное, тоже поплывет куда-нибудь, где проходят большие корабли, - подумала она, вспоминая вчерашний разговор и сегодняшний сон про капитана, позвавшего ее в дальние страны. Она внимательно осмотрела катер, но не увидела ни штурвала, ни усатого мужчины с биноклем на груди, - а вот интересно, куда ведет эта речка? Там за мостом с конями - город. А вот что с другой стороны?"
Маруся повернула голову и посмотрела, куда вел канал. И увидела, что он заканчивается не так далеко, там за двумя мостиками, минуя зелень парка, он немного поворачивает влево, и кажется, впадает в более широкую реку. Или ей это только кажется? Хорошо бы проверить. И она, не задумываясь, пошла вдоль канала, совершенно забыв о матери с дядей, которые, увлекшись разговором уже подходили к Аничкову мосту.
- Маша, нам направо, - сказала Вера Егоровна. Но, не услышав ответной реплики дочери, оглянулась. Маруси сзади них не было, - вот копуша, наверное, еще в подъезде лепниной на стенках любуется, - с раздражением сказала она брату. Тот кивнул, зная о том, как легко племянница впадает в задумчивость при виде чего-то красивого и необычного, а чудом сохранившаяся лепнина в подъезде заслуживала внимания. Минут через пять, так и не увидев выходящей из подъезда дочери, Вера Егоровна сказала с тревогой, - что-то ее до сих пор нет. Вообще-то мне показалось, что она вышла следом за нами.
Не сговариваясь, они вернулись сначала в подъезд, а затем, не обнаружив там девочки, и в квартиру. Но Ирина Тихоновна только покачала отрицательно головой, в ответ на вопрос, не возвращалась ли Маша за чем-нибудь в квартиру.
А в это время Маруся уже переходила мост у зеленого парка, замеченного ею раньше. Парк был огорожен, и слева решетка отделяла его от протекавшего канала, поэтому девочка решила, что лучше всего пройти вдоль него по парку, чтобы узнать, куда ведет этот канал. Маруся вошла в небольшие ворота и увидела ровные дорожки, уводящие вглубь. Одна из них огибала небольшой пруд. Подумав немного, Маруся выбрала именно эту.
"А вот интересно, далеко отсюда Летний сад? - думала она, шагая по дорожке, - как там, наверное, должно быть весело. Примерно так же, как в детском парке, только еще лучше. Качели, карусели, игровые площадки. Жалко, что у меня нет денег, а так бы я могла покататься на каких-нибудь машинках. По телевизору показывали такие красные и синие машинки, у нас таких нет, а в этом Летнем саду обязательно такие должны быть. Ну вот, и здесь музей".
Вдоль дорожки стояли скульптуры. Маруся остановилась, чтобы получше разглядеть полуобнаженную каменную женщину.
"Нет, это не детский парк. У нас в парке тоже статуи стоят, но там всякие пионеры с горнами и барабанами, а голых теток у нас в парке не показывают, - вздохнула девочка, - и где же все-таки здесь этот детский сад? В смысле летний. И вообще, я шла посмотреть, куда ведет канал".
Маруся продолжила свое путешествие, не отвлекаясь на памятники, стремясь дойти до конца парка, и увидеть наконец-то, куда впадает канал. У скульптур толпились туристы, проталкиваясь через группы которых, она смотрела, недоумевая, что они нашли в этих тетках? Наконец, дорожка привела ее к красивой решетке, за которой Маруся увидела набережную. Полюбовавшись на чугунные завитушки, девочка вышла через ворота на улицу и обнаружила оживленное шоссе, разделявшее тротуар, на котором она стояла, и гранитное ограждение широкой реки.
"Надо искать переход", - поняла Маруся, давно пообещавшая родителям, что будет переходить улицу только в положенном месте, и только после того, как, посмотрев сначала налево, а затем направо, убедится, что на нее не мчится какая-нибудь машина. Повертев головой, она увидела недалеко светофор, и заспешила в его сторону, поглядывая время от времени на Неву, надеясь увидеть какой-нибудь парусник, запоздавший переплыть мост ночью. Но кроме знакомых ей теплоходов и катеров, никто не бороздил речные просторы. Добравшись до светофора, Маруся обнаружила, что переход ведет ее на большой мост. И если она пойдет по нему, то только по мосту на другую сторону реки. Так далеко ей не хотелось уходить от знакомых мест. По крайней мере, она точно знала, как отсюда вернуться домой. А прямо по курсу начиналась большая площадь, в центре которой стоял высокий памятник мужчине в треуголке. Если обойти эту площадь слева, то можно выйти на ту сторону набережной, и там по переходу можно будет ближе подойти к гранитному парапету, чтобы идти вдоль реки, ища глазами вожделенную бригантину, плывущую в дальние страны. Немного поколебавшись, Маруся повернула налево.
Леонид ходил по кухне и старался успокоить сестру:
--
Вера, не нервничай. Она, видимо, опозналась и побежала за кем-то другим, решив, что это мы ушли так далеко. Она же не знала, в какую сторону мы двинемся. Может быть, кто-то похожий на нас прошел в другую сторону, - рассуждал он, но Вера Егоровна, поначалу проклинавшая дочь за ее вечную рассеянность, уже впала в другую крайность, и, считая, что девочку заманил какой-нибудь злодей, ужасалась картинам, которые рисовало ее воображение:
--
- Нет, Леня, она бы уже давно вернулась. А ее нет. Какой-нибудь маньяк утащил ее в подворотню и... О, господи! Девочка моя маленькая! Такая наивная. Леня, она же такая доверчивая! Надо идти в милицию! Пусть они обыщут все подворотни.
--
Вера, подожди, не горячись. Сейчас вместе пойдем в милицию.
--
О, господи! Время дорого! Я как подумаю, что он с ней сделает... Звони! А я пошла искать в соседних подъездах...
Молодому человеку тоже было не по себе, но он старался взять себя в руки и попытаться понять, куда могла деться десятилетняя девочка, исчезнув из подъезда среди бела дня. Сразу, как только они узнали, что Маруся не возвращалась в квартиру, они с сестрой поднялись наверх, но дверь на чердак была заколочена старыми ржавыми гвоздями, а подвала в доме не было. В ближайшем подъезде и соседней подворотне они тоже не обнаружили ни одной живой души, даже кошек в них не было. Мысль о том, что ребенок может появиться дома в любой момент и внятно и просто объяснить собственное исчезновение, заставила их вернуться обратно в квартиру. Но бездействовать в кухне дома старой постройки, куда не доносился ни один звук из подъезда, было невыносимо, тем более, что в уличном шуме, вливающемся в квартиру из открытых окон, им все время мерещился тонкий детский крик о помощи.
"Мама, наверное, волнуется, надо возвращаться, - подумала Маруся, - а я так уже устала ходить. Может быть, подъехать немного на транспорте? У меня, конечно, денег на билет нет, но ведь тут должно быть не так далеко ехать, и я успею добраться до дома, пока контролеры не пришли? А вдруг они все-таки меня поймают?"
Но тут призывно застучал по рельсам трамвай. В ее городке трамваев не было, поэтому она не удержалась от соблазна, тем более, что трамвай по ее представлению шел как раз в сторону дома, в котором они остановились. Маруся зашла в салон, поискала глазами свободное местечко у окна, и, обнаружив одиночное сиденье сзади, уселась и уставилась в окошко. Они ехали как раз мимо тех мест, которые она уже обходила пешком, но из окна город выглядел совсем иначе. Вот зеленая площадь, а вот памятник мужчине в треуголке. Он совсем рядом. можно даже прочитать надпись. Ого! Да это оказывается Суворов. Надо же! И вдруг совершенно неожиданно трамвай въехал на тот самый мост, который она решила не переходить, чтобы сильно не удаляться от дома. И вот теперь она все-таки окажется по другую сторону моста.
"А может быть, все-таки выйти и вернуться пешком?" - мелькнула мысль, но вид на реку был настолько красив, а крепость на том берегу столь внушительна, что Маруся замерла от восхищения и забыла о благоразумии, решив, что проедет на трамвае до кольца, а потом вернется. Поэтому она не стала спешить к выходу на следующей остановке, лишь взглянула мельком на входящих, чтобы не пропустить случайно тетенек с повязками на рукаве - контролеров, проверяющих билеты. То, что она увидела в этот момент, заставило ее сердце забиться со скоростью курьерского поезда. В вагон вошел негр. Вот это да! Настоящий! И у него были самые настоящие черные курчавые волосы, черное лицо, черные пальцы. Только он не носил набедренную повязку из листьев пальмы, как это было нарисовано на картинке в книжке. Он был одет в хороший серый костюм и бело-голубую рубашку, такую же, как у папы, он еще называет ее почему-то сорочкой, хотя Маруся знает, что сорочка, это то, что носит мама. Но, впрочем, это не важно. Важно то, что негр этот не нарисованный. А настоящий! Придя в себя от первого впечатления, Маруся огляделась, чтобы посмотреть, как реагируют на настоящего негра окружающие. Но все занимались своими делами: кто-то смотрел в окно, кто-то читал газету или книжку, кто-то болтал со своим спутником. И никто не обращал внимания на чернокожего пассажира. Да и тот вел себя совершенно непринужденно, как будто нет никакого события в том, что он вдруг оказался негром. Маруся, вспомнившая слова матери о том, что очень неприлично таращиться на чужих людей, опустила голову, но все же продолжала украдкой рассматривать чернокожего парня, который, впрочем, вышел через две остановки. Она проводила его взглядом, даже вытянула шею, чтобы увидеть, не удивятся ли пассажиры на остановке, что к ним из советского трамвая вышел не кто-нибудь, а настоящий негр. Но нет, на лицах людей, поспешивший зайти в вагон, не было ни капли изумления. Казалось, что они даже не обратили на него никакого внимания. Поразительно!
Маруся сидела у окна, разглядывая дома и спешащих куда-то пешеходов, мимо которых с веселым треньканьем ехал ее трамвай. Теперь, когда перед глазами не мелькали в таком количестве памятники, она понимала, как в этом городе живут люди. Точно так же, как и в ее родном. Точно так, как говорила ей вчера мама. Ходят на работу, в школу, в магазины. Обычный город. Только красивый. И очень большой. Свой город она могла спокойно обойти пешком за полдня. За тридцать минут можно доехать из одного конца до другого. А тут она едет уже минут сорок, а дома все не заканчиваются. И они все такие разные. Одни - обыкновенные многоэтажки, каких много в каждом городе, а некоторые очень, как это вчера кто-то сказал?, величественные. Проехав мимо очередного такого особняка с колоннами, Маруся вдруг услышала, что вагоновожатый предупреждает всех безбилетных пассажиров, а значит, и ее, Марусю, о возмездии, которое их всех ждет, когда нагрянут контролеры. Мысль о позоре, который ожидает ее в том случае, когда она разведет руками в ответ на стандартное требование предъявить билет, не давала покоя. Осенью прошлого года ее приняли в пионеры, и тогда она дала клятву "перед лицом своих товарищей". Вообще-то, в перечень обязательств совсем не входило "торжественно обещаю своевременно оплачивать проезд в общественном транспорте", но там что-то было про честность. Девочке показалось, что все смотрят на нее с укоризной, потому что знают, что она не брала билета. Ей стало не по себе. На остановке она с тревогой ждала визита тех самых тетенек с повязками, но они не появились.
"На следующей остановке точно зайдут", - решила Маруся и, решив не дожидаться заслуженного позора, выскочила из вагона, не став разглядывать входящих.
Трамвай протрезвонил на прощанье и застучал по рельсам, увозя своих пассажиров дальше, а девочка увидела напротив остановки лесной массив, в который спешили дети, держась за руку взрослых.
"В городе лес? Не может быть. Наверное, это он - Летний сад", - решила Маруся, и побежала следом за ними.
Она шла по ровной утоптанной дорожке, надеясь, что вот-вот за деревьями увидит большую детскую площадку, где можно будет посмотреть на карусели или покачаться на качелях, но лес не торопился заканчиваться поляной с веселыми расписными аттракционами.
Разглядывая деревья, стоящие вдоль дороги, Маруся вспомнила, как дядя Валентин объяснял ей, как определять по форме листьев и стволов названия деревьев, и как затем хвалила ее учительница природоведения:
"Вот дуб, а вот это клен, - легко называла имена девочка, - а вот это боярышник, а под ним кусты шиповника. Из лепестков шиповника бабушка заваривает вкусный чай, а у боярышника собирают плоды. А шиповник по латыни Роза, потому что розы - это такой же кустарник, как и шиповник. У нас везде сажают собачий шиповник, который почему-то называется Роза Канина, как будто он конский, а на самом деле он ... ой! - от неожиданности прикусила язык Маруся, потому что увидела, что за очередным цветастым кустом стоял высокий мужчина, который мял что-то в руках и странно глядел на нее.
Маруся огляделась, надеясь, что странный взгляд незнакомца адресован совсем не ей, но позади никого не было. Она вежливо улыбнулась и тихо сказала:
--
Здравствуйте.
Мужчина не ответил, лишь лицо его как-то странно дернулось, а движения рук стали судорожными, поэтому привлекли внимание девочки. Она взглянула на предмет, который он сжимал в кулаках, и поняла, что это та самая "черепашка", посмотреть на которую предлагал соседской Ирке один странный дядечка, который сразу же сбежал после того, как соседка пошла спросить разрешения на осмотр черепашки у строгой мамы. Нина Петровна тут же выбежала во двор, но, не обнаружив этого, как она сказала, "урода", вернулась к дочери и взяла с нее страшную клятву никогда не подходить ко всяким любителям юных натуралистов, а сразу звать взрослых. За это она пообещала дочери сводить ее в зверинец, где та может разглядывать настоящих черепашек, змеек и прочую живность хоть до вечера. Ирка рассказала об этом случае Марусе, а присутствующий при этом рассказе Вовка громко рассмеялся, потом сплюнул и сказал небрежно:
- Знаю я, что он тебе хотел показать. Это самый обыкновенный мужской...
После чего он назвал слово из трех букв, которое всегда пишут на стенках и заборах. Слово было очень плохим, поэтому девочкам сразу стало понятно, почему так рассердилась Нина Петровна. Собственно, Маруся знала, что оно означает, и что это есть у каждой особи мужского пола. И у коней, и у быков, и у собак, и у мужчин. В деревне она не один раз видела не только простую собачью свадьбу, но и заигрывания коров в пасущемся на поляне стаде.
- Куда, шалава! - кричал обычно пастух, сгоняя молоденького бычка, пытавшегося взобраться на взрослую корову, - женилка еще не выросла, а туда же...
Один раз Маруся повторила в классе услышанные от пастуха выражения, крикнув их мальчишке, который попытался наброситься на нее сзади, когда они играли на перемене в "догонялки". Но ее услышала строгая учительница, которая отозвала девочку в сторону и спросила, знает ли она, что значат ее слова. Маруся, не смущаясь, объяснила Анне Васильевне, откуда ей известны такие выражения. На что учительница попросила ученицу не повторять их больше, потому что... Маруся так и не поняла, почему, но кивнула в знак согласия, и в дальнейшем в подобных случаях так же, как и все стала употреблять общепринятое: "Слезь с меня, придурок!"
И вот теперь она, распахнув глаза, смотрела на мужчину с "черепашкой", понимая, что маме эта история очень не понравится, если, конечно, Маруся расскажет ей об этом. Взрослых рядом не было, поэтому девочка медленно начала пятиться, а потом, отойдя на несколько метров от "плохого дядьки", она опрометью бросилась в спасительные кусты и тут же, столкнувшись лбом с неожиданным препятствием, полетела на землю.
--
Ну ты даешь! - закряхтел сбитый ею паренек, поднимаясь с земли, - ты что так рванула? Стояла себе, смотрела, и вдруг ломанулась... Испугалась, что ли?
Маруся пожала плечами и, продолжая растирать ушибленные места, разглядывала своего странного знакомого, в живот которого она врезалась, убегая от грозящего неприятностями мужчины в кустах. "Это мальчик или девочка? Спросить? Нет, неудобно как-то, - думала она, глядя на странное вихрастое создание в брюках, которое по-мальчишечьи засунуло руки в карман и выглянуло из кустов:
- Тетка с авоськами идет, а он не видит, сейчас она ему устроит...- сказало оно и обернулось к Марусе, - иди сюда, сейчас концерт будет!
Маруся поднялась и, отряхиваясь, осторожно выглянула из кустов. Действительно, по аллее к тому месту, где она еще недавно стояла, приближалась полная женщина с двумя тяжелыми сумками, а мужчина все еще стоял в кустах, которые скрывали от него обзор справа. В ожидании приближающегося к "черепашному" мужику возмездия, которое, как они надеялись, будет суровым, ребята затаили дыхание. Но женщина, погруженная в мысли о собственных заботах, прошла мимо, не взглянув в сторону кустов, за которые успел юрко спрятаться мужчина.
--
Не вышло, а я-то думала, что она ему сейчас сумками по башке... - разочарованно произнес Марусин знакомец.
"Девочка", - облегченно вздохнула она.
--
Тебя как звать? Меня Жека, - продолжила тем временем новая знакомая.
--
Маруся.
--
Маруся? - недоуменно спросила Жека, - это как?
--
Полное имя - Мария, - привычно ответила Маруся.
--
Мария - это значит Машка? - вопросительно подняла брови Жека.
--
Машкой зовут поросенка у тети Светы, бабушкиной соседки, а меня зовут Маруся, - терпеливо пояснила девочка, в очередной раз вспоминая, как она обиделась на тетю Свету, которая, не подумав, назвала розовую хрюшку человеческим именем. И не просто человеческим, а ее, Марусиным, именем.
"Меня теперь всегда будут путать с поросенком!" - рыдала она, узнав о непредусмотрительности соседки. Выход из положения нашла бабушка, предложив впредь называть внучку Марусей. Так и прижилось. Только мама иногда, сердясь, вспоминала о прежнем имени.
- Ты здесь одна гуляешь, без взрослых? - продолжала расспрашивать Жека.
Маруся кивнула:
--
Да. Вообще-то, мы с мамой приехали в Ленинград на три дня, а я пошла в Летний Сад гулять, как у Пушкина, только одна.
--
А-а, - протянула Жека, - ты приезжая. Понятно теперь, что ты на дядьку этого уставилась. Все приезжие здесь так на все глазеют, как будто ничего не видели до этого.
--
А ты не знаешь, где здесь лебеди?
--
Какие лебеди? - оторопела Жека.
--
Ну, мне дядя Леня сказал, что здесь должны быть лебеди.
--
Лебеди в Летнем саду. И в ЦПКиО.
--
А мы где?
--
В Сосновке. А ты где думала?
--
Ну, - Маруся замялась. Она не ожидала, такого поворота событий. О Сосновке дядя Леня ей ничего не рассказывал. - Понимаешь, они пошли в музей, а я пошла в Летний Сад. А потом устала идти и решила немного проехать на трамвае. Знаешь, - вдруг вспомнила она, - а я негра видела, настоящего! Он такой черный! Как по телевизору показывают. Только живьем. А потом я увидела лес и вышла из трамвая....
Маруся решила не рассказывать новой знакомой о том, что, на самом деле, ехала без билета и испугалась контролера.
--
Надо же, а я негров у нас не видела, - с завистью протянула Жека.
--
Да? - удивилась Маруся, - а мне показалось, что у вас их здесь много, потому что в трамвае на него никто не посмотрел даже.
--
Потому что это неприлично, пялиться на незнакомых людей, - нравоучительно заметила Жека.
Маруся слегка оробела от такого напора, поэтому не нашла достойного ответа. А новая приятельница вдруг предложила:
--
Давай, поиграем вместе. У меня все друзья разъехались, одной скучно...
--
Давай, - согласилась Маруся, - а во что? Нас ведь только двое. Ни мячика, ни скакалки нет...
--
Мы будем играть в мушкетеров, - убежденно произнесла Женька, - или в Зорро...
"Мушкетеры? Какие еще мушкетеры? Как в них играть?" - Маруся задумалась. В деревне все как-то проще. Люди проще и игры. Вот, например, игра в козла и принцессу: собирается вся деревенская детвора, живущая на одной улице, ну, может быть, еще иногда с соседних кто-то придет. Берутся за руки и начинают идти по кругу по часовой стрелке, а один в середине скачет, и поют хором:
"Идет козел по лесу, по лесу, по лесу, искать свою принцессу, принцессу, принцессу..."