Двери торгового центра разъезжаются передо мной, пропуская внутрь. Я на ходу стаскиваю капюшон куртки, с которого хлопьями падает мартовский снег, и иду вперед, не останавливаясь перед витринами ни на миг. У меня мало времени - я боюсь передумать.
По эскалатору на минус-третий этаж, повернуть направо и по коридору до упора, не обращая внимания ни на что. Я подхожу к стойке, шарахаю перед только что заступившей на смену кассиршей купюру и говорю:
- Полчаса.
Мне протягивают чек, я быстро прохожу между рядами компьютеров. В это ранее время в клубе еще никого нет. Я скидываю куртку на ближайший стул, кидаю туда же сумку, ввожу дрожащими руками логин и пароль. Теперь я в системе, дальше щелчок - и открывается сеть. Почта, горы писем, у всех одна и та же тема - куда ты пропал. Открываю окно нового письма, ввожу адрес. Ну, и что теперь? Так, взять себя в руки. Начали.
"Привет. Ты пропал и я..."
Нет, не то. Это не он пропал, а я рехнулся на нем и дезертировал. Пробуем еще.
"Привет. Это Ллойд. Слушай, знаешь, ты мне очень нуж.."
Бред. А ты мне нет, Ллойд. У меня своя жизнь и свои близкие люди. Вали. Еще раз!
"При.."
Нет!
"Я люблю тебя.Люблю.
Очень прошу, сделай что-нибудь. Просто отправь пустое письмо...."
Я закрыл руками лицо и заплакал. Это было совершенно невыносимо, я стал набирать медленнее.
"... или хоть слово. Я понимаю, я влюблен и это проблема только моя..."
Тут я не выдержал и засмеялся сквозь слезы. "Моя проблема" в данном контексте - отлично сказано. Стер все. Посидел еще, изучая пустое окно письма. А потом набрал побольше воздуха в легкие, закрыл глаза и на память стал вспоминать, и пальцы легко забили по клавишам:
"И пусть знакомы мы с тобой формально
Ты улыбнись мне, я отвечу тем же.
Не надо шуток в рамках этикета,
Ты улыбнись мне, как умеешь, нежно.
И пусть бывает страшно с первой встречи
Броню хоть на немного отодвинуть,
Боясь привыкнуть, к нежности привыкнуть,
Но то сейчас, а завтра будет легче.
И быть вполне счастливо-беззаботным,
И упиваться встречей, словом, взглядом,
Пора привыкнуть, что теперь я рядом,
И маски сбросить жестом произвольным.
Не вспоминать о подлостях вчерашних,
Не думать, что назавтра повторится.
Мой ангел, знай, что я с тобою рядом.
А завтра новый день покажет лица"
Открываю глаза и перечитываю еще раз. Все правильно. А теперь - "Отправить".
"Сообщение отправлено. Отправить еще одно?"
Нет, спасибо, хватит на сегодня страстей.
Несколько дней спустя я проснулся в постели, территориальное нахождение которой было для меня загадкой. Поворачиваю голову и смотрю на него. Он стоит спиной и застегивает рубашку. Вчера, от спонтанного "поедем ко мне" накатила неприятная волна удушья, но мне пришлось быстро ответить "да" и буквально впрыгнуть за ним в такси, потому что в противном случае меня ждали бы еще несколько лет бессонных ночей наедине с бокалом пива и преданной собакой. Из головы вылетели все дела и обиды, я совершенно забыл, что ненавижу таких, как он, фортовых, наскоком берущих легко лежащее. Но здесь правила были просты - влюбленность на одну ночь. Я послал эти правила к черту и отдался доверчиво звукам, летящим из радио таксиста, где Мирей Матье правила бал встреч и расставаний. Сейчас он стоит передо мной, безупречный, натягивающий безупречную рубашку, дарит мне свой безупречный прощальный подарок - небрежную улыбку. Я напрягаюсь и делаю попытку пальцами ухватиться за исчезающий мираж прошлой ночи:
- Я люблю тебя. - Да, вот так четко и прямо. Немного жалостливо. И сжимаюсь как от ожидания удара. И получаю его по полной программе.
Он обернулся, принимаясь за манжеты.
- Малыш, ты же знаешь - ничего личного, - и я получил сверх обычно причитающихся ухмылок еще одну.
Я еду по метромосту после ночи с героем девчачьих снов столичной тусовки и смотрю на серое небо, вдавливающее город в землю. Сначала я вижу Москву-реку, по мутной глади которой тащит груз баржа, потом вдалеке красными буквами высвечивается надпись "Нагатинский терминал" и я пробую на вкус слово - терминал. Наверное, оно никак не окрашено, потому что терминал это место, куда что-то поступает и там распределяется. Не задерживаясь. Функциональное, пустое место. Ухмыляюсь - я тоже функционер. Еду дальше и вижу, как на пустыре, который раньше был площадкой для грузовиков, стоят два жирафа. Это те самые желтые грузовые краны, с вытянутыми головами, на паучьих ножках. Если бы они могли ходить и поднимать свои головы вверх, то мир погрузился бы во мрак, а старушки сошли с ума - по-настоящему страшное зрелище. Я продолжаю дорисовывать в голове войну миров с участием подъемных кранов, но через несколько секунд въезжаю в тоннель.
Ты можешь ехать этим же поездом в свой офис, ты можешь быть за сотни и тысячи километров от меня и держать в руках ту же книгу, что держу я. Ты можешь быть в Гайд-парке, на Елисейский полях, где угодно. Провода, еле слышно жужжащие над моей головой, телефонные звонки, дороги, ведущие в одном лишь направлении - от тебя ко мне, от меня к тебе. Даже эти спящие жирафы имеют к нам какое-то отношение. Я повторяю это про себя десятки раз, я искренне верю, что если протянуть перед собой руку, но протянуть непременно правильно, то ты появишься, потому что наверняка можно что-то сделать, позвонить. Но я не знаю телефона. Я не знаю адреса. Я не знаю имени. Я даже не совсем уверен в рассудке ли я. Отчего мне никогда не приходится рассчитывать на взаимность?
Из мыслей выдергивает резкое торможение поезда в тоннеле. Состав замирает. Я поворачиваю голову и вижу куртку, брюки, затылок. Встаю и проходя к двери пытаюсь разглядеть лицо. Поезд трогается вновь, и фигура начинает поворачиваться ко мне лицом на расстоянии вытянутой руки... Все, что успеваю заметить - темные глаза. Резко отворачиваюсь. Натягиваю капюшон от борцовки и выхожу быстрым шагом не оглядываясь. Показалось.
Лонг-Айленд уничтожается за секунды. Я смотрю на тебя, не слушая. Ты залпом говоришь что-то о проблемах, об институте, да? Ну, конечно, да, в общем, справедливо. Да что ты? Не может быть. Каков подонок. Еще один Айленд, пожалуйста. Нет, ты поступила абсолютно правильно, я полностью на твоей стороне, слушай, тебе никто не говорил, что у тебя сумасшедшее красивые глаза? Никто? Вот уроды, значит я первопроходец. Да нет, нет, что ты, ты просто очаровательна!.. особенно сегодня...
Смотрю на нее и мне тоскливо. Мне не нужен коктейль, мне нужен виски. Двойной. Нет, литр виски, телефонный шнур из розетки и три дня одиночества. Я прекрасно понимаю свою неидеальность, но то, что ты, идеальная, сидишь сейчас напротив меня и преданно смотришь в глаза - этого я вообще понять не могу. У меня нет трех дней, у меня мобильный, который категорически нельзя отключать и у меня нет денег на виски. Поэтому я жду звонка с работы, давлюсь кока-колой с каплей текилы и смотрю в твои невероятные глаза. Кроме невероятных глаз у тебя есть еще замечательный удар справа - за пять минут встречи ты уже успела меня приревновать.
- Ты, наверное, думаешь, что я жуткая дура, - хихикаешь ты несмело, через слово извиняясь за "шутку".
- Почему? - передо мной поставили второй коктейль.
- Ну, у тебя было, наверное, много таких свиданий вслепую, а я все о себе и о себе...
- Знаешь, ээ.. а как тебя зовут-то?
- Ой, - опять хихикает она, - неважно, неважно, что ты! Я не люблю свое обычное имя.
"Елки-палки", - заскучав, думаю я, - "никто не любит..."
- Ладно, проехали. Будет виртуалить, - улыбаюсь я. - Так вот, Кони, понимаешь... ты не стесняйся, я вообще слушать люблю. Мне про себя нечего рассказывать.
"Потому что малышкам Кони не рассказывают про такое", - мрачно продолжал про себя я.
- Ой. Не ври, мне так нравится, что ты пишешь, я в сети читала. Это что-то невероятное! А ты...Ты непостоянный? - и тут она залилась воистину диким смехом.
- Да, я непостоянный, - с абсолютно серьезным выражением лица ответил я ее смеху и влил в себя остатки быстро убитой второй порции.
- Что ж, я это исправлю, - она плотоядно улыбнулась и попыталась эротично обхватить соломинку губами. Я смотрел ей прямо в глаза.
"Вот это ты совсем зря сказала, малышка Кони." Мобильный разразился мелодией Сибелиуса. Я отвечал только "да" и "нет".
- Кони, ты извини, мне бежать надо. Работа, - я на ходу одевал пальто, шарил в карманах в поисках денег и всячески изображал торопливость.
"Не каждая Кони - малышка, и не каждая малышка - дура", - пронеслось бредятиной в голове, но я уже на ходу обернулся и крикнул ей:
- Кони, а ты влюблена в меня?
Она засмеялась и ее слова утонули в громкой музыке маленького кафе. Но я понял - она сказала "да".
Сбежав вниз по лестнице, я подошел к официанту и сказал:
- Девушка у окна, наверху. Двойной мартини россо и розу.
- Хорошо, - кивнул парень, получив деньги. Я направился к выходу. Больше Кони меня не видела.
На углу меня подхватил Ник.
- Плохо выглядишь. Все твои бабы...
- Бабы тут ни при чем, - отмахнулся я. Чуть прищурился, почувствовав боль - разбитая "в шутку" бровь дает знать о себе.
- Бабы причем всегда, - резюмировал друг, выруливая на Садовое. - У нас проблемы...
- А у нас не бывает без проблем, твою мать! - моментально завелся я.
- Хорошо. Не у нас, у тебя. Заглох?
- У меня нет проблем. У меня есть цели и задачи. Проблем нет, - буркнул я.
- Уже появилась одна. Договор понедельничный помнишь?
- Удачно провернули. И чего?
- Рано радовались, умный мой. Они нас ищут, вычислять начали. У них и в ментовках свои есть.
- Ой, Ник, ну это детский сад! У всех есть кто-нибудь в ментовке. Да и каждый нормальный человек, если его обувают на такую сумму денег, по инерции пытается что-то сделать, чтобы бабель вернуть. Ко мне претензии какие? Я человека нашел? Нашел. Мы бабло со счета взяли? Взяли! Чего панику гонишь?
Ник притормозил, впереди угадывалось начало изумительной пробки. Повернулся ко мне и посмотрел на меня устало как-то, нехорошо.
- Ты мне друг. И друг давно. Дело дружбы не любит. Наше дело - тем более. Если ты прокалываешься - я обязан, слышишь, обязан уйти, взяв с тебя слово, что не выдашь.
- Ник, это роман о советской дружбе какой-то...
- Слушай сюда, болван. Я не знал, что ты и эта мамзель сидите в кафе. Я думал ты дома. Когда подъехал, то в окнах у тебя горел свет и фигура специфического телосложения маячила в окне, вероятно, совершенно убежденная в том, что ты дома не появишься еще часа два. Домой тебе нельзя. А теперь переходим ко второй части марлезонского балета:
заедешь ко мне, возьмешь кое-какие манатки - я тебе дам, деньги, документы, билеты, как говорится, и дуй-ка ты на несколько месяцев куда-нибудь отдохнуть. А я тут разрулить попытаюсь, где наши тылы прокололись, усек?
- Ник, я понятия не имею, кто мог фрякнуть, - пробка не рассасывалась, мы сидели и пялились в лобовое стекло на задницу вольвария.
- Это не имеет значения. Я уже давно знаю, кто, как и зачем. Твоя задача - валить.
- Кто? - я посмотрел на него. "Валить" в неизвестном направлении мне не улыбалось.
Ник наклонился и выключил музыку.
- Поверь, тебе лучше не знать. Все не так страшно, если я подразгребу... А ты поезжай к морю, о!... В Турцию там, Египет-Шмегипет. Тебе отдохнуть надо...
- Ты это повторил третий раз.
- Разговор окончен, все! - Ник в сердцах обрушил всю силу богатырской ладони на руль. - Не обсуждается.
Пробка понемногу рассасывалась и мы, наконец, тронулись с места. Я смотрел на проплывающие дома за окном.
- Ник... Я тебе нужен? Ну... Ты как в друге, во мне очень нуждаешься?
- Да, конечно! Я ж тебя знаю... блин, даже не помню, сколько я тебя, урода, знаю, - хмыкнул он.
Спрашивать ни о чем больше не хотелось.
До вылета оставался час и я опять начал искать Интернет-кафе. На этот раз в ящике было только одно письмо и бумажный стаканчик с кофе дрогнул в руке. Оно. Щелчок мыши и всего одна строчка:
"Ты любишь меня?"
Я перечитал строку несколько раз. Улыбнулся - да ты из той же песочницы, парень... Откинувшись на стуле, я посмотрел перед собой, глотнул кофе и вышел из сети. Серое московское небо плевалось моросью. Объявлялась посадка на рейс Москва- Самарканд.