Киницик Карбарн : другие произведения.

Стивен Эриксон Увечный Бог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Малазанская книга павших - 10. Итак, подходит к концу история древнего бога, оказавшегося жертвой смертных, императора, ставшего богом и решившего испытать созданную им империю на прочность, его подданных, взваливших на свои плечи судьбу государства, и множества прочих героев, волей и неволей вовлеченных в борьбу за освобождение из цепей... разумеется, не только Падшего, а самих себя, друзей и близких. В решительной схватке лишь тот, кто готов пожертвовать всем, может надеяться выиграть нечто значимое. Но в мире, где бессмертные Властители зависят от краткоживущих поклонников, а люди могут возвыситься до божественного уровня - чтобы потом, свершив свою миссию, вернуться к повседневным делам - конец любой истории может означать лишь начало многих других. Впрочем, следующим проектом Стивена Эриксона стала "Трилогия Харкенаса", повествующая о прошлом народа Тисте. Событиях, уже известных читателю по многочисленным воспоминаниям героев "Книги Павших", но на поверку оказывающихся совершенно иными, ибо за сотни тысяч лет путаются подробности, а вот желание обелить "своих" и подчеркнуть ошибки соперников и чужаков лишь нарастает.
  
  Много лет назад один человек дал шанс первому фантастическому роману неизвестного писателя - роману, уже не раз, безо всякой удачи, обошедшему всевозможные издательства. Без него, без его веры и неколебимой приверженности многолетнему предприятию, не было бы "Малазанской Книги Павших". Мне выпала великая привилегия работать с одним издательством от начала до конца, и потому я скромно посвящаю роман "Увечный Бог" моему издателю и другу Саймону Тейлору.
  
  
  Благодарности
  
  Моя глубочайшая признательность первым усердным читателям, которым я подсовывал рукопись по малейшим поводам и в самые неподходящие моменты: А. П. Кеневену, Уильяму Хантеру, Хезел Хантер, Барии Ахмед и Боуэну Томас-Ландину, а также персоналу "Норвей Инн" в Перранарвортале, "Манго Танго" и "Коста Кафе" в Фалмуте. Каждый из них так или иначе принял участие в написании этого романа.
  Также искренне благодарю всех читателей, которые (предположительно) оставались со мной от первого до последнего романов "Малазанской Книги Павших". Я наслаждался долгим общением. Что такое для друзей полтора миллиона слов?
  Могу задать тот же вопрос сотрудникам моего издательства. Спасибо вам за терпение и поддержку. Буйный зверь укрощен, я слышу вздохи облегчения.
  Наконец, любовь и благодарность моей жене, Клер Томас, перестрадавшей не только этот роман, но и все предшествующие. А ведь мама тебя предупреждала: выходить за писателя - сомнительная затея...
  
  
  
  Действующие лица:
  
  
  Малазане
  
  Тавора, Адъюнкт
  Банашар, отставной жрец
  Блистиг,
  Фаредан Сорт,
  Добряк, Кулаки
  Скрипач,
  Лостара Ииль,
  Скенроу,
  Ребенд,
  Рутан Гудд, капитаны
  Прыщ, квартирмейстер
  Гриб,
  Синн, подростки
  
  Взводы морской и тяжелой пехоты
  
  Геслер,
  Тарр,
  Хеллиан,
  Урб,
  Впалый Глаз,
  Бальзам,
  Смола,
  Бадан Грук, сержанты
  
  Буян,
  Нерв,
  Увалень,
  Корабб,
  Мертвяк,
  Обод,
  Рим,
  Досада,
  Ребро,
  Химбл Фрап,
  Целуй-Сюда, капралы
  
  Корик,
  Улыба,
  Бутыл
  Каракатица,
  Курнос,
  Острячка,
  Поденка,
  Хром,
  Хрясь,
  Навроде,
  Горлорез,
  Наоборот,
  Мазан Гилани,
  Лизунец,
  Мёд,
  Неп Борозда,
  Релико,
  Больше Некуда,
  Спешка,
  Смертонос,
  Пряжка,
  Грусть,
  Жженый Трос,
  Леп Завиток, рядовые
  Непотребос Вздорр, легендарный солдат
  Крюк,
  Мошка, собаки
  
  Регулярная пехота
  
  Скучный Серый, сержант
  Грид Фофан, капрал
  Завой,
  Проба,
  Зайцемор,
  Вырвиглаз,
  Ломай-Трюм,
  Жиль Слизень,
  Скользкая Гадюка,
  Румян Элар,
  Грубан Харн,
  Брусок,
  Спорый,
  Ракль, рядовые
  
  Хундрилы
  
  Желч Иншиклен, вождь
  Хенават, его жена
  Жастера, вдова
  Шельмеза
  
  Новые Сжигатели
  
  Мертвый Еж
  Алхимик Баведикт
  Капрал Шпигачка
  Капрал Ромовая Баба
  Беррач,
  Слег,
  Гент,
  Паврал,
  Райез, хундрилы
  
  Войско из Северной крепости
  
  Ганоэс Паран, Верховный Кулак
  Быстрый Бен, Верховный Маг
  Калам, ассасин
  Ното Свар, Верховный Маг
  Руфа Бюд, кулак
  Чистая Криница, капитан саперов
  Ормулоган, художник
  Гамбл, критик
  Матток, вождь
  Т"морол, его помощник
  Корма,
  Манкс, саперы
  
  Змея
  
  Рутт,
  Хельд,
  Седдик,
  Баделле
  
  Летер
  
  Брюс Беддикт, принц
  Араникт, Атри-Цеда
  Идист Теннедикт, командующий Алтарным батальоном
  Хенар Вигальф, улан
  Гиллимада, командующая Тартеналов
  Шерк Элалле, капитан пиратов
  Скорген Кабан, старпом
  
  Болкандо
  
  Абрасталь, Королева
  Спальтата,
  Фелаш, принцессы
  Служанка
  Спакс, вождь Баргастов-наемников
  Феврен, капитан
  
  Серые Шлемы из Напасти
  
  Кругхева, Смертный Меч Волков
  Танакалиан, Надежный Щит
  Эрек-Але, командующий флотом
  Стейлок, его помощница
  Синдекан, лекарь
  Икарл, ветеран
  
  Пустоши
  
  Олар Этиль, Старшая Богиня
  Телораст,
  Кодл, ящерицы
  Ливень, овл
  Абс Кайр, сын Оноса Т"оолана
  Стави,
  Стория, дочери Оноса
  Драконус, Старший Бог
  Аблала Сани, Тартенал
  Релата, их спутница
  Сеток, волчья дочь
  Грантл,
  Амба Бревно,
  Финт,
  Чудная Наперстянка,
  Полнейшая Терпимость, из Трайгальской Торговой Гильдии
  Маппо
  Икарий
  
  В Харкенасе
  
  Яни Товис, Королева Трясов
  Йедан Дерриг, Дозорный
  Селло,
  Нить, его солдаты
  Вифал, кузнец
  Сласть,
  Краткость, капитаны
  Стяжка,
  Сквиш, ведьмы
  Шерл, солдат
  
  Т'лан Имассы
  
  Онос Т'оолан, Первый Меч
  Кальт Урманел
  Лера Эпар (Горькая Весна)
  Рюсталле Эв
  Улаг Тогтиль
  Ном Кала
  
  Уругал Плетеный,
  Зеник Разбитый,
  Берок Тихий Глас,
  Халед Великан,
  Кальб Неслышный Ловец, Несвязанные
  
  Тисте Анди
  
  Нимандер Голит
  Спиннок Дюрав
  Корлат
  Датенар Фендорис
  Празек Гоул
  Иринд
  Скиньтик
  Ненанда
  Десра
  Сендалат Друкорлат
  Сильхас Руин
  Фаэд
  
  Джагуты
  
  Болирий
  От
  Дарифт
  Варандас
  Гатрас
  Санад
  Сувелас
  Айаман
  Худ
  
  К'чайн Че'малле
  
  Ганф Мач, Матрона
  Сег Черок, Охотник К'эл
  Гу'Ралл, Ассасин Ши'гел
  Келиз Эланская, Дестриант
  
  Форкрул Ассейлы
  
  Чистые
  
  Почтенная
  Старательный
  Безмятежный
  Равная
  Честный
  Смиренный
  Высокий
  Грозный
  Тишина
  Свобода
  Хитроумная
  
  Водразы
  
  Амисс
  Хестанд
  Хагграф
  Кессган
  Триссин
  Мелест
  Усердный
  Поспешный
  Рьяный
  Непреклонная
  
  Тисте Лиосан
  
  Кадагар Фант, Лорд Света
  Арапал Горн
  Гаэлар Фрой
  Ипарт Эруле
  Элдат Прессен
  
  Прочие
  
  Боги
  
  Аммеанас (Темный Трон)
  Котиллион
  Ходящий-По-Краю
  Эрастрас (Странник)
  Сечул Лат (Костяшки)
  Килмандарос
  Маэл
  К'рул
  Кейминсод (Увечный Бог)
  Мать Тьма
  Апсал'ара
  Беру
  Шеденал
  Джесс
  Дессембрэ
  Д'рек, Осенняя Змея
  Трейк, Летний Тигр
  Фенер, летний Вепрь
  Тиам
  Гончие Теней
  Гончие Света
  
  Тулас Отсеченный
  Корабас, Отатараловая Драконица
  Кальсе,
  Элот,
  Эмпелас, драконы Куральд Эмурланна
  Карга, мать Великих Воронов
  Рад Элалле (Риад Элайс)
  Кайлава Онасс
  Ульшан Праль
  Удинаас
  Серен Педак
  Карса Орлонг, Тоблакай
  Мунаг, жрец Увечного
  Штырь,
  Дымка,
  Хватка,
  Синий Жемчуг,
  Вискиджек,
  Колотун,
  Ходунок,
  Тук Анастер, Сжигатели Мостов
  
  
  
  
  
  КНИГА ПЕРВАЯ
  "ОН БЫЛ СОЛДАТОМ"
  
  
  Вам назван я
  В религии безумства
  Молитесь, кровь цедя
  Испейте чашу дланей
  Я горечь гнева
  Что кипит и жжет
  Так лезвия малы
  Но нет числа ударам
  Я знаменит
  Религией безумства
  Молитесь, плоть терзая
  Пусть давно я мертв
  Вот гимны снов
  Крошащихся во прах
  Желаний вы полны
  Но всё уходит в пропасть
  Я утонул
  В религии безумства
  Молитесь, убивая
  Пойте над костями
  Чистейшая из книг
  Открыта не бывает
  Исполню все желания
  В холодный, чистый день
  Найденыш я
  Религии безумства
  Молитесь мне
  Потоками проклятий
  Глупец имеет веру
  Плачет он во сне
  Но мы идем пустыней
  В пламя обвинений
  Лишь тот не голоден
  Кто ненависти полн.
  
  Рыбак Кел Тат
  
  
  
  Глава 1
  
  Когда б не ведал ты
  Что целые миры в уме сокрыты
  Твоя тоска
  Была бы невеликой
  И мы расстались бы без лишних чувств
  Бери же что дают
  И отвернись, гримасу пряча
  Я не заслуживаю гнева
  Каким бы узким ни был пляж
  На личном островке твоем
  Старайся, и тогда
  В глаза я посмотрю
  Но стрелы не сжимай в руке
  Иначе не поверю я
  И самой нежной из улыбок
  С тобой мы не встречались в горе
  Над раной, исказившей лик земли
  На тонком льду не танцевали
  И бедам я сочувствую твоим
  Без задней мысли
  Не желая воздаянья
  Так правильно, и всё
  Пусть слишком многим
  Отныне стали правила чужды
  Иным секретам суждено остаться
  Секретами, на этом я стою
  Закопаны все стрелы, белый пляж
  Широк на острове моем
  Все личное на алтаре распято
  Холодея
  Не каплет кровь
  Дитя желаний спит
  И ум его мирами полон
  И слезы розовые горячи
  Я ненавижу дни, когда бываю смертен
  Я весь в своих мирах
  Я в них вовеки жив
  И если загорается рассвет
  Я возрожденным восстаю...
  
  
  Ночи поэта, III, 4
  "Малазанская Книга Павших",
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Котиллион вытащил кинжалы. Взор его упал на лезвия. Черненое железо, казалось, бурлит, свинцовые реки бороздок текут среди зазубрин; кончики затупились, ведь доспехи и кости часто мешали им достигать цель. Он различил отражение тошнотворно серого неба. И сказал: - Я ничего не намерен объяснять, черт дери. - Глаза его поднялись. - Понял?
  Стоявший перед ним не умел выражать на лице эмоции. Обрывки гнилых сухожилий, полоски кожи на висках, скулах и челюстях не двигались. В глазах не было ничего, совсем ничего.
  "Лучше", подумал Котиллион, "чем ядовитый скептицизм". Ох, как ему это надоело! - Скажи, - продолжил он, - что ты, как тебе кажется, видишь? Отчаяние? Панику? Упадок воли, неизбежный закат, некомпетентность? Ты веришь в неудачу, Ходящий-По-Краю?
  Существо молчало. Затем раздался скрипучий, мертвый голос: - Ты не можешь быть таким... дерзким.
  - Я спросил, веришь ли ты в неудачу. Потому что я не верю.
  - Даже если вы преуспеете, Котиллион... Превзойдете все ожидания и даже желания... они будут говорить о неудаче.
   Ассасин спрятал кинжалы. - Знаешь, пусть о себе позаботятся.
  Голова склонилась набок, затрепетали жилы. - Дерзость?
  - Компетентность, - бросил Котиллион. - Усомнись, если не боишься.
  - Они вам не поверят.
  - А мне плевать, Ходящий-По-Краю. Вот и всё.
  Он пошел прочь и не удивился, что бессмертный страж двинулся следом. "Не в первый раз". Пыль и пепел взлетали при каждом шаге. Ветер стонал, словно его заперли в склеп.
  - Почти время, Ходящий-По-Краю.
  - Знаю. Тебе не выиграть.
  Котиллион помедлил, оборачиваясь. Улыбка вышла кривой. - Это ведь не значит, что я должен проиграть?
  
  ***
  
  Пыль вилась по ее следу. С плеч свешивались дюжины призрачных цепей: кости, согнутые в неровные звенья, древние кости всех оттенков от белого до темно-бурого. Каждая цепь влачила останки десятков существ - изуродованные черепа с присохшими волосами, выгнутые позвоночники, лязгающие и стучащие бедра. Они тащились за ней, словно наследие тирана, оставляя перепутанные бороздки на истощенной почве. Вокруг на многие лиги простирались пустоши.
  Ее шаги не замедлялись - упорные, как ползущее по небосводу солнце, беспощадные, как всеобъемлющая тьма. Она была равнодушна к самой идее иронии, к горькому привкусу обжигающих нёбо насмешек. Есть лишь необходимость, самая голодная из богинь. Она познала неволю. Воспоминания еще терзали ее, но она думала не о толстых стенах и темных могилах. Да, темнота... но было еще давление. Ужасное, невыносимое давление.
  Безумие - демон, живущий в мире беспомощной нужды, мире тысячи неисполненных желаний, в мире вечной неразрешенности. Безумие, да. Она познала этого демона. Они обменивались монетами боли, и сокровищница никогда не пустела. Что ж, у нее было целое богатство.
  А тьма преследует до сих пор.
  Она шагает, тварь с лысой макушкой, с кожей цвета отбеленного папируса; длинные конечности движутся со зловещей грацией. Вокруг пустой ландшафт, плоский сзади и по бокам - а впереди гряда выветренных холмов, как тупые когти на горизонте.
  Она принесла с собой предков, и они клацают хаотическим хором. Не осталось ни одного позади. Каждый склеп кровной линии стоит пустым, выскобленным, как те черепа, которые она вынимала из саркофагов. Молчание всегда говорит об отсутствии. Безмолвие - враг жизни, и она не признает безмолвия. Они говорят шепотком, хрипло, ее идеальные предки; они стали голосами ее личной песни, что удерживает демона в рамках. Она покончила со всеми сделками.
  Давным-давно, знала она, миры - бледные острова Бездны - кишели разнообразными существами. Мысли их были простыми и глупыми, а за мыслями не было ничего, кроме мути, бездны невежества и страха. Когда первые искры замерцали в бессмысленном сумраке, они быстро разгорелись, став кострами. Но разум не пробудился с мыслью о славе. С мыслью о красоте или даже любви. Его не расшевелил смех торжества. Эти рождающиеся к жизни огни принадлежали одной, всего одной мысли.
  Первым словом сознающего стало слово ПРАВОСУДИЕ. Это слово питает негодование. Слово дарует силу и волю изменить мир и все его жестокие обстоятельства, превратить грубое бесстыдство в царство правопорядка. Правосудие рождалось из черной почвы равнодушной природы. Правосудие связывало семьи, строило города, изобретало и защищало, создавало законы и запреты, заставляло толпу неуправляемых богов выковывать религию. Все предписанные верования поднялись кривыми и толстыми ветвями из одного корня, затерялись высоко в слепящем небе.
  Однако она и ее род оставались привязанными к стволу этого дерева, забытыми и сокрушенными; и там они, скованные корнями и темной землей, стали свидетелями распада правосудия, потери смысла. Измены.
  Боги и смертные, искажая истины, сонмищем деяний запачкали всё, некогда сиявшее чистотой.
  Что же, конец близится. "Конец близко, милые мои!" Не будет больше детей, встающих над костями и руинами, чтобы восстановить потерянное. Кто из них не впитал разврат с молоком матери? О, они разжигали внутренние огни, грелись в свете, в теплоте, словно справедливость была их личным достоянием.
  Она была устрашена. Она кипела негодованием. Правосудие пылало в ней, и пламя разгоралось день ото дня, пока гнусное сердце Скованного источало нескончаемые струи крови. Осталось двенадцать Чистых, питающихся кровью. Двенадцать. Возможно, есть и еще, затерянные в далеких странах... но она ничего о таких не знает. Нет, лишь эти двенадцать станут ликами грядущей бури, а она... она, самая значительная, будет в безветренном центре бури.
  Ей дали имя ради этой цели. Так давно назад... Но Форкрул Ассейлы отличаются терпеливостью. Хотя терпеливость - лишь еще одна утраченная добродетель.
  Влача костяные цепи, Тишина брела по равнине, и дневной свет умирал за ее спиной.
  
  ***
  
  - Бог подвел нас.
  Дрожа и чувствуя тошноту - нечто чуждое, холодное, проклятое плыло по его венам - Арапал Горн сжал челюсти, не позволяя вырваться резкому ответу. "Эта месть древнее любой причины, что ты пытаешься придумать. Сколько не повторяй одни и те же слова, Сын Света, ложь и безумие открываются цветами под солнцем. Я вижу перед собой лишь тусклые багровые поля, простершиеся во все стороны".
  Это была не их битва, не их война. "Кто изобрел закон, будто сын обязан подхватывать отцовский меч? Ах, дорогой Отец, неужели ты действительно желал такого? Разве она не покинула консорта, выйдя за тебя? Разве ты не вел нас к миру? Разве не ты сказал, что мы, дети, должны слиться воедино под новым небом вашего брака?
  Какое преступление пробудило нас к такому?
  Не могу припомнить".
  - Ты чувствуешь ее, Арапал? Силу?
  - Чувствую, Кадагар. - Они отошли от прочих, но не столь далеко, чтобы не слышать криков мучительной боли, рычания Гончих, не ощущать спинами проплывающих над ломаными скалами леденящих порывов призрачного ветра. Перед ними вздымался адский барьер. Стена плененных душ. Вечно бьющая волна отчаяния. Он смотрел через мутную завесу на разинутые рты, видел тоскливый ужас в глазах. "Вы ведь ничем не отличались от нас? Неловко обращались с наследием, тяжелое лезвие выкручивало руки.
  Почему мы должны платить за чью-то злобу?"
  - Что тебя так тревожит, Арапал?
  - Мы не можем знать причин отсутствия бога, Лорд. Боюсь, говорить о его неудаче - слишком большая дерзость.
  Кадагар Фант молчал.
  Арапал закрыл глаза. Не нужно было и начинать. "Ничему я не учусь. Он пришел к власти по кровавому пути, лужи в грязи все еще блестят багрянцем. Воздух словно боится присутствия Кадагара. Цветы содрогаются на незримых ветрах. Он опасен, ох как опасен".
  - Жрецы говорят о самозванцах и обманщиках, Арапал. - Тон Кадагара был ровным, лишенным эмоций. Так он говорит, когда гневается. - Какой бог позволил бы? Мы брошены. Тропа перед нами не принадлежит никому, лишь нам выбирать.
  "Нам. Да, ты говоришь за всех, а мы ежимся, страшась своих открытий". - Простите меня за эти речи, Лорд. Мне плохо... вкус...
  - Выбора у нас не было, Арапал. Тебя мучит горький вкус его боли. Пройдет. - Кадагар улыбнулся и похлопал его по спине. - Понимаю мгновенную слабость. Мы забудем твои сомнения, да? И больше никогда не будем о них говорить. Мы же друзья, в конце концов; я крайне огорчусь, если придется объявить тебя предателем. Восхождение на Белую Стену... я рыдал бы, друг, стоя на коленях. Если...
  Спазм чуждой ярости охватил Арапала. Он задрожал. "Бездна! Грива Хаоса, я чувствую тебя!" - Повелевайте моей жизнью, Владыка.
  - Лорд Света!
  Арапал и Кадагар повернулись.
  Кровь струилась изо рта подошедшего к ним Ипарта Эруле; широко распахнутые глаза вцепились в Кадагара. - Мой Лорд, Уандал, пивший последним, только что умер. Он... ОН РУКАМИ РАЗОРВАЛ СЕБЕ ГОРЛО!
  - Значит, дело сделано, - отозвался Кадагар. - Сколько?
  Ипарт облизал губы, вздрогнув от привкуса, и сказал: - Вы Первый среди Тринадцати, Лорд.
  Улыбнувшись, Кадагар прошел мимо Ипарта. - Кессобан еще дышит?
  - Да. Но говорят, что кровь может течь сотни лет...
  - Однако кровь стала отныне ядом, - кивнул Кадагар. - Рана должна быть свежей, сила чистой. Тринадцать, говоришь. Превосходно.
  Арапал смотрел на прибитого к склону холма дракона. Громадные копья, пригвоздившие его к земле, стали черными от крови и мяса. Он мог ощутить расходящуюся волнами боль Элайнта. Снова и снова тот пытался поднять голову, сверкая глазами и щелкая пастью, но ловушка оказалась прочной. Четыре выживших Гончих Света кружили в стороне, подняв шерсть и не сводя с дракона глаз. Арапал видел их и содрогался. "Еще одна безумная игра. Еще одна горькая неудача. Лорд Света Кадагар Фант, с внешним миром ты плоховато управляешься!"
  За страшным местом, перед ликом вертикального океана лишенных смерти душ нелепой насмешкой высилась Белая Стена, скрывшая жалкие остатки Города Лиосан, Саренаса. По ней шли тонкие темные полосы, начинавшиеся ниже некоторых из множества бойниц. Все, что остается от братьев и сестер, обвиненных в измене - сухие трупы, а под ними следы крови и прочих жидкостей, запятнавших алебастр стены. "Вы сейчас рыдали бы, стоя на коленях, братья и сестры. Не правда ли?"
  Ипарт спросил: - Владыка, мы так и оставим Элайнта?
  - Нет. Я предлагаю нечто более подходящее. Собери остальных. Мы перетечем.
  Арапал вздрогнул, но не обернулся. - Владыка...
  - Отныне мы дети Кессобана, Арапал. Новый отец заменит того, что бросил нас. Оссерк мертв в наших глазах, и так будет всегда. Даже Отец Свет стоит на коленях, сломленный, слепой и бесполезный.
  Арапал не сводил глаз с Кессобана. "Произноси такие богохульства достаточно часто, и они станут банальными. Потрясение угаснет. Боги теряют силу, а мы встаем наравне с ними". Древний дракон плачет кровью, и ничего нет в его больших нездешних глазах, кроме гнева. "Наш отец. Твоя боль, твоя кровь - дары нам. Увы, других мы не понимаем". - А когда мы перетечем?
  - Как же, Арапал? Мы разорвем Элайнта на части.
  Он заранее предугадал ответ, но все же кивнул. "Наш отец.
  Твоя боль, твоя кровь - дары нам. Славь наше рождение, Отче Кессобан, своей смертью. Увы, для тебя возврата не будет".
  
  ***
  
  "У меня нет ничего для сделки. Что тебя сюда привело? Нет, сам вижу. Мой сломанный слуга не может странствовать далеко, даже в его снах. Изувечен, да - мои славные кости, моя плоть разбросаны по проклятому миру. Видел его стадо? Чем мог бы он благословлять? Как же - ничем, кроме нищеты и страдания; и все же толпы собираются, бормочущие и молящиеся толпы. О, некогда я взирал на них с презрением. Некогда я нежился в их мучениях, в их дурном выборе и горьком невезении. В их глупости.
  Но никому не дано выбирать себе мозги. Они рождены такими, какими рождены. Всего лишь. Через слуг я гляжу им в глаза - когда осмеливаюсь - и они даруют мне взгляд, странный взгляд, взгляд, которого я долго не понимал. Голод, разумеется... но окруженный желанием. Но я Чуждый Бог. Я Скованный. Павший. Мое святое слово - боль.
  Однако глаза умоляют. Теперь я понял. Чего они просят, эти вялые дураки, искаженные страхом лица, от которых отшатнется любой свидетель? Чего они желают? Я отвечу. Они желают моей жалости.
  Видишь ли, они осознают, сколь мало жалких медяков в кошеле их ума. Они знают, что лишены интеллекта, что это наложило проклятие на их жизнь. Они проиграли, их отбросили с самого начала. Нет, не смотри на меня вот так, носитель хитрых и гладких мыслей, не дари сочувствие слишком быстро, гордясь своим превосходством. Я не отрицаю твоей мудрости, я лишь сомневаюсь в твоем сочувствии.
  Они жаждут моей жалости. Они ее получат. Я бог, который отвечает на молитвы - а можешь ли сказать такое ты, да и другие боги? Смотри, как я изменился. Боль, которую я прежде столь самолюбиво держал при себе, теперь тянется вовне, как сломанная рука. Мы тянемся, чтобы понять, мы вздрагиваем при касании. Отныне я один из них.
  Ты удивляешь меня. Я не верил, что это ценные вещи. Сколько стоит сочувствие? Сколько столбиков монет уравновесят чаши? Мой слуга некогда грезил о богатстве. О сокровище в холмах. Сидя на расслабленных ногах, умолял прохожих на улице. А теперь ты смотришь на меня, слишком изломанного, чтобы двигаться, погруженного в дым. Ветер бесконечно шлепает по стенкам палатки. Нет нужды торговаться. Мой слуга и я потеряли всякое желание просить. Желаешь жалости? Даю ее бесплатно.
  Не рассказать ли тебе о моей боли? Смотрю в глаза - и вижу ответ.
  Это последняя игра, но ты и сам понимаешь. Последняя для меня. Если будет неудача...
  Ладно. Никаких секретов. Тогда я скоплю яд. В громе собственной боли, да. Что же еще?
  Смерть? Давно ли смерть стала неудачей?
  Извини за кашель. Я намеревался смеяться. Иди же, раздавай обещания выскочкам.
  В этом вся вера, знаешь? Жалость к душам. Спроси слугу, он ответит. Бог глядит тебе в глаза, бог отшатывается".
  
  ***
  
  Три дракона, скованные за грехи. Котиллион вздохнул при этой мысли, ощутив уныние. Он стоял в двадцати шагах, ступни погрузились в мягкий пепел. Божественность слишком недалеко ушла от мирской жизни, на его вкус. В горле першит, словно воздух не хочет входить в грудь. Мышцы плеч ноют, в голове глухо стучат молоты. Он поглядел на пленных Элайнтов, таких тощих и зловеще недвижных среди наносов песка, и ощутил себя... смертным. "Возьми меня Бездна, устал!"
  Ходящий-По-Краю встал рядом, молчаливый и призрачный.
  - Одни кости, - пробормотал Котиллион.
  - Не обманывайся, - предупредил Ходящий-По-Краю. - Плоть и кожа - одежды. Они ветшают, их сбрасывают. Видишь цепи? Их пробовали на прочность. Головы поднимаются... чуя запах свободы.
  - Каково это, Ходящий-По-Краю - чувствовать, что все расползается в руках? Неудача приходит, словно стена огня? - Он повернулся, глядя на выходца. - Твое рубище носит следы пожара, если приглядеться. Помнишь миг, в который потерял всё? Отозвался ли мир на твой стон?
  - Если ты решил мучить меня, Котиллион...
  - Нет, я не хочу. Прости.
  - Если же это твои страхи...
  - Нет, не мои страхи. Совсем нет. Это мое оружие.
  Ходящий-По-Краю как будто вздрогнул - или это пепел сдвинулся под ногами в гнилых мокасинах? Краткий миг неустойчивости. Успокоившись, Старший устремил на Котиллиона взор сухих глазниц: - Ты Повелитель Ассасинов, не целитель.
  "Точно. Прошу, хоть кто-то, отделите от меня нерешительность. Сделайте чистый разрез, избавьте от больной ткани. Неведомое иссушает нас, но знание может стать ядом. Но не лучше и плавать между двумя состояниями". - К спасению ведут разные пути.
  - Забавно.
  - Что?
  - Твои слова... сказанные голосом другого, подарили бы слушателю покой и уверенность. Но увы, в твоих устах они способны заморозить душу смертного.
  - Таков уж я.
  Ходящий-По-Краю кивнул: - Таков уж ты. Да.
  Котиллион сделал еще шесть шагов, смотря на ближайшего дракона, на показавшийся среди полос гнилой кожи череп. - Элот, - сказал он, - хочу услышать твой голос.
  - Снова сделка, Узурпатор?
  Голос был мужским, но это же меняется по прихоти. Однако он нахмурился, вспоминая последний разговор. - Кальсе, Эмпелас, для вас тоже будет время. Я говорю сейчас с Элот?
  - Я Элот. Что в моем голосе так тебя тревожит, Узурпатор? Чую подозрение.
  - Я должен удостовериться, - отозвался Котиллион. - Готово. Ты поистине Мокра.
  Новый драконий голос зарокотал смехом в черепе Котиллиона. - Осторожнее, Ассасин, она мастерица обманов.
  Котиллион поднял брови: - Обман? Не надейся, умоляю. Я слишком невинен, чтобы понимать толк в обманах. Элот, я вижу тебя в цепях, но в королевствах смертных слышат твой голос. Кажется, ты уже не такая беспомощная пленница.
  - Сон вырывается из самых тугих цепей, Узурпатор. Мои сны вздымают крылья - и я свободна. Не будешь ли говорить, что это тоже иллюзия? Я подавлюсь недоверием.
  Котиллион поморщился: - Кальсе, о чем грезишь ты?
  - Лед.
  "Почему я не удивлен?" - Эмпелас?
  - Обжигающий дождь, Повелитель Убийц. Далеко в тени. О, что за мрачная тень. Неужели мы должны шептать пророчества? Все мои истины скованы здесь, только ложь летает свободно. Но один сон до сих пор пылает в разуме. Хочешь услышать признание?
  - Моя веревка не так истрепана, как ты думаешь, Эмпелас. Лучше расскажи о своем сне Кальсе. Дарю совет. - Он помедлил, коротко глянул на Ходящего-По-Краю, снова обернулся к драконам. - Ну же, давайте заключим настоящую сделку.
  - Ни к чему, - пробурчал Эмпелас. - Тебе нечего нам дать.
  - Неправда.
  Ходящий-По-Краю резко сказал сзади: - Котиллион...
  - Свобода.
  Молчание.
  Котиллион улыбнулся. - Хорошо для начала. Элот, ты будешь видеть сны для меня?
  - Кальсе и Эмпелас разделили твой дар. Они каменными ликами глядят друг на друга. Была боль. Был огонь. Глаз открылся, он взирает в Бездну. Владыка Ножей, мои скованные сородичи ... огорчены. Владыка, я буду видеть сны для тебя. Говори.
  - А ты слушай внимательно. Вот как всё должно быть.
  
  ***
  
  Глубины расселин не освещены, проглочены вечной ночью. Так далеко от глади океана. Провалы зияют тьмой смерти, мусор мира падает вниз беспрерывным дождем, течения хлещут бичами, закручивая ил вертикальными завитками, рождая вихри. В окружении рваных утесов и каменных провалов тянется и тянется равнина, а в центре мерцает, разгораясь, тусклый красный огонек, одинокий, совсем потерявшийся в обширности пучины.
  Переложив почти невесомую ношу на другое плечо, Маэл помедлил, вглядываясь в невозможный огонек. И отправился прямо к нему.
  Мертвый дождь падал в глубины, дикие потоки выбрасывали его назад, к свету, туда, где живые создания питаются щедрым супом, чтобы вскоре умереть и опуститься вниз. Что за изящный обмен, живое и мертвое, свет и мрак, мир внизу и мир вверху. Как будто кто-то всё это запланировал.
  Он уже видел сгорбленную фигуру около очага, руки, вытянутые к сомнительному теплу. Крошечные морские существа собрались к красноватому пламени, словно мошки. Огонь появлялся из трещины в дне каньона, поднимались вверх пузыри газа.
  Маэл встал перед сидящим, сбросил с плеча труп в саване. Тот упал, и крошечные падальщики устремились к нему, только чтобы отпрянуть. Облачка ила медленно опускались на глину.
  Голос К'рула, Старшего Бога Садков, донесся из-под капюшона: - Если всё сущее - диалог, почему столь многое остается не высказанным?
  Маэл поскреб обросший подбородок: - Я с собой и ты с собой, и он с собой, но никак мы не убедим мир во врожденной его нелепости.
  К'рул пожал плечами: - Он с собой. Да. Странно, что из всех богов он единственный открыл эту безумную, приводящую к безумию тайну. Грядущая заря... мы оставим ее ему?
  - Ну, - хмыкнул Маэл, - сначала нам нужно пережить ночь. Я принес того, кого ты искал.
  - Вижу. Спасибо, старый друг. Расскажи, как там старая Ведьма?
  Маэл поморщился: - Как прежде. Пытается снова, но ею избранный... скажем так: Онос Т'оолан наделен глубиной, которой Олар не понять. Боюсь, однажды она пожалеет о выборе.
  - Перед ним скачет человек.
  Маэл кивнул: - Перед ним скачет человек. Это... разрывает сердце.
  - "Расколотое сердце, ты страшней абсурда".
  - "Пусть сгинули слова..."
  Пальцы двигались в сумраке. - "...безмолвный разговор..."
  - "...нас оглушает". - Маэл вгляделся в мрачный окоем. - Слепой Галлан и проклятые его стихи. - Армии крабов маршировали по бесцветному дну, устремляясь к нездешнему свету и теплу. - Многие погибли.
  - У Эрастраса были подозрения, а Страннику ничего иного и не нужно. Ужасная неудача, смертельный толчок. Случилось, как она и говорила. Без свидетелей. - К'рул поднял голову, дыра капюшона обратилась в сторону Маэла. - Значит, он выиграл?
  Кустистые брови Маэла поднялись. - Ты не знаешь?
  - Так близко к сердцу Кейминсода садки становятся скопищем ран и безумств.
  Маэл глянул на спеленутое тело. - Брюс там был. Я видел через его слезы. - Он надолго замолк, воскрешая чужие воспоминания. И одернул себя, прерывисто вздохнув. - Во имя Бездны, на этих Охотников за Костями стоило взглянуть!
  Смутное подобие лица появилось во тьме капюшона. Блеснули зубы. - Правда? Маэл - правда?
  Эмоции превратили слова в рычание: - Еще не закончилось. Эрастрас сделал ужасную ошибку. Боги, все они ошиблись!!!
  Не сразу К'рул вздохнул, снова глядя на огонь. Бледные руки повисли над мерцанием горящего камня. - Я не останусь слепым. Дети. Близняшки. Маэл, похоже, придется отказать Таворе Паран в желании остаться неведомой нам, неведомой всем. Что же означает желание действовать без свидетелей? Не понимаю.
  Маэл качал головой: - В ней такая боль... нет, я не решусь подойти ближе. Она стояла перед нами в тронном зале, словно дитя, хранящее страшную тайну. Вина и стыд сверх всякой меры.
  - Возможно, мой гость ответит.
  - Вот зачем он тебе нужен? Просто ублажить любопытство? Играешь в праздного зрителя, К'рул? Врываешься в сердце женщины?
  - Отчасти, - признал К'рул. - Но не из жестокости и страсти к запретному. Сердце останется свободным, неуязвимым к любым атакам. - Бог посмотрел на спеленутый труп. - Нет, плоть его мертва, но душа осталась сильной, она тоже поймана кошмаром вины. Я позабочусь об избавлении.
  - Как?
  - Нужный момент подскажет. Жизнь на смерть, так и будет.
  Маэл тяжко вздохнул. - Значит, все упадет на ее плечи. Одинокая женщина. Армия, уже наполовину перемолотая. Союзники нетерпеливо жаждут войны. Враг поджидает их, враг не сгибающий спину, нечеловечески самоуверенный, азартно расставляющий идеальную ловушку. - Он закрыл лицо руками. - Смертная женщина, не желающая говорить.
  - Однако они идут следом.
  - Идут следом.
  - Маэл, неужели есть шанс?
  Бог морей глянул на К'рула: - Малазанская Империя создала их из ничего. Первый Меч Дассема, Сжигателей Мостов, а теперь и Охотников. Что тут сказать? Они словно родились в иную эпоху, в затерявшемся в прошлом золотом веке. Но они сами этого не понимают. Возможно, поэтому она и хочет избавить от свидетелей все их дела.
  - То есть?
  - Она не хочет напоминать остальному миру, какими прежде были люди.
  К'рул зачем-то внимательно изучал огонь. Потом небрежно бросил: - В таких темных водах не видишь собственных слез.
  Ответ Маэла отдавал горечью: - Как ты думал, почему я живу здесь?
  
  ***
  
  "Не бросай я вызов себе, не отдавай этому сражению всё, что имею - давно склонилась бы голова перед суждением мира. Но если меня хотят обвинить в излишнем уме - ах, разве такое возможно? - или, избавьте боги, в излишней чувствительности к каждому отзвуку, брошенному в ночь кувыркаться и грохотать ударом меча о край шита - иными словами, меня собираются стыдить в искусственном подхлестывании чувств... что же, тогда нечто возгорается во мне пожаром. Я есмь и я - вот самое подходящее слово! - воспламеняюсь".
  Удинаас фыркнул. Страница была оторвана под этими словами, словно гнев автора ввел его (или ее) в припадочное буйство. Он принялся гадать, какой же настоящий или воображаемый хулитель нападал на автора, и вспомнил времена, давно прошедшие, когда чей-нибудь кулак касался его головы в наказание за слишком быстрый, слишком язвительный ум. Дети умеют такое чувствовать - слишком умных себе на беду мальчиков - и знают, как нужно действовать. "Бейте его, парни. Пусть поучится". Он начал сочувствовать духу давно умершего писателя.
  "Но ведь, старый дурак, они стали прахом, а твои слова живут. Кто смеется последним?"
  Гниющая вокруг него древесина не дала ответа. Вздохнув, Удинаас порвал обрывок и стал смотреть, как хлопьями падают клочки пергамента. - Ох, мне-то что? Уже недолго, да, недолго. - Масляная лампа почти погасла, лишившись топлива, и снова подкрадывался холод. Он не чувствовал рук. Гости из прошлого. Никому не дано сбросить их, этих ухмыляющихся надоед.
  Ульшан Праль предсказывает больше снега, а он привык презирать снег. - Словно умирает само небо. Слышишь, Фир Сенгар? Я почти готов слагать о тебе сказания. Кто мог бы вообразить такое наследие?
  Застонав от боли в ногах, он вылез из трюма и заморгал, встав посреди перекошенной палубы. Ветер ударил в лицо. - Мир белизны, что ты нам говоришь? Наверное, что-то плохое. Что судьба пришла и повела осаду.
  Он привык разговаривать сам с собой. Так никому больше не приходится рыдать, он ведь уже устал от вида мерзлых слез на обветренных лицах. Да, он мог бы растопить слезы пригоршней слов. Но внутренний жар никуда не денется, так? Лучше отдавать его пустому холодному воздуху. Ни одной замерзшей слезы поблизости.
  Удинаас слез по борту корабля, разметая снег высотой по колено, и начал прокладывать новую тропку к стоянке в укрытии скал. Толстые меховые мокасины скользили, когда он натыкался на груду обломков. Он чувствовал запах дыма.
  Затем, на полпути, он заметил эмлав. Два здоровенных кота влезли на высокие скалы, серебристые спины слились с белым небом. Следят за ним. - Итак, вы вернулись. Не к добру. - Он чуял давление их взглядов. Само время замедлилось. Невозможно, но он способен вообразить мир, утонувший в снегах, лишенный зверей, мир, в котором один холодный сезон примерз к другому, не кончаясь никогда. Вообразить, как гибнут шанс за шансом, пока не остается ни единого.
  - Человек на такое способен. Почему бы не целый мир? - Снег и ветер не дали ответа, кроме привычного жестокого равнодушия.
  Здесь, между скал, колючий ветер утих, а дым начал разъедать ноздри. На стоянке царит голод, в округе царит белизна. Но Имассы всё поют песни. - Недостаточно, - пробормотал, рождая плюмажи пара, Удинаас. - Всё не так, друзья. Взгляните правде в лицо: она умирает. Наша милая девочка.
  Он гадал, не было ли известно Сильхасу Руину об этой неизбежной неудаче с самого начала. "В конце концов умирают даже сны. Сны всех людей. Сны - мечты, сны о будущем... рано или поздно наступает холодная, злая заря". Пройдя мимо засыпанных юрт, морщась от вылетавших из-под кожаных пологов пронзительных звуков, он ступил на тропу к пещере.
  Грязный лед облепил зев прохода, словно замерзшая пена. Внутри стало теплее, влажный воздух пахнул солью. Он обстучал снег с мокасин и вошел в извилистый коридор, выставив руки, касаясь пальцами сырого камня. - О, - шепнул он, - какая у тебя холодная утроба.
  Впереди слышались голоса - или, скорее, один голос. "Ну, Удинаас, напряги чувства. Она не склоняется, никогда не склоняется. Похоже, на это способна лишь любовь".
  На каменном полу оставались старые пятна, вечные напоминания о пролитой крови, о жизнях, утраченных в просторном зале. Но почти слышит эхо, лязг меча и копья, отчаянные вздохи. "Фир Сенгар, клянусь, твой брат все еще пребывает здесь. Сильхас Руин отступает шаг за шагом, на лице маска, которой он никогда прежде не носил. Ну разве она ему не шла? Очень даже шла".
  Онрек Т'эмлава стоял справа от жены. Ульшан Праль присел в нескольких шагах слева от Кайлавы. Перед ними было кривое, разрушающееся здание. "Умирающий Дом, твой котел треснул. Семя было с пороком".
  Кайлава обернулась, услышав его; темные глаза сощурились, словно у решившей поиграть хищной кошки. - Думала, ты поднял паруса, Удинаас.
  - Карты никуда не ведут, Кайлава Онасс, а лоцман не ориентируется посреди равнины. Интересно, есть ли зрелище унылей разбитого корабля?
  Онрек сказал: - Друг Удинаас, жду твоей мудрости. Кайлава говорит о пробуждении Джагутов, о голоде Элайнтов, о никогда не дрожащей руке Форкрул Ассейлов. Рад Элалле и Сильхас пропали - она их не чует и предполагает худшее.
  - Мой сын жив.
  Кайлава подошла ближе. - Тебе не дано знать.
  Удинаас пожал плечами: - Он взял от матери больше, чем Менандора могла вообразить. Представ перед малазанским колдуном, она решила обрушить на него свою силу... что ж, это был не единственный роковой сюрприз того дня. - Взор его упал на черные пятна. "Что стало с нашим славным подвигом, Фир? С актом спасения, ради которого ты отдал жизнь?
  ""Не бросай я вызов себе, не отдавай этому сражению всё, что имею - давно склонилась бы голова перед суждением мира". Но суждение мира жестоко..."
  - Мы задумываем уход из этого мирка, - сказал Онрек.
  Удинаас глянул на Ульшана Праля: - Ты согласен?
  Воин поднял руку, делая череду текучих жестов.
  Удинаас хмыкнул. "До слова, до песни было вот это. Но рука говорит на ломаном языке. Шифр принадлежит позе. Присел, словно кочевник. Не боится путешествий, открытия нового мира. Возьми Странник, такая невинность ранит душу". - Вам не понравится то, что найдете. Самый яростный зверь этого мира не сравнится с моими сородичами. - Он сверкнул глазами. - Онрек, как ты думаешь, зачем был тот Ритуал, укравший смерть у вашего народа?
  - Слова ранят, но Удинаас говорит правду, - зарычала Кайлава. Она снова поглядела на Азат. - Мы сможем защитить врата. Остановить их.
  - И умереть, - продолжил Удинаас.
  - Нет, - бросила она, резко разворачиваясь. - Ты уведешь моих детей, Удинаас. В свой мир. Я останусь.
  - Я думал, ты сказала "мы", Кайлава.
  - Призови сына.
  - Нет.
  Ее глаза засверкали.
  - Найди кого-нибудь иного для последней битвы.
  - Я встану рядом с ней, - заявил Онрек.
  - Нет, - прошипела Кайлава. - Ты смертный...
  - А ты нет, любимая?
  - Я Гадающая по костям. Я родила Первого Героя, ставшего богом. - Лицо ее исказилось, но лишь отчаяние плескалось в глазах. - Муж, я действительно призову союзников. Но ты, ты должен идти с нашим сыном, как и Удинаас. - Она ткнула когтистым пальцем в летерийца: - Веди их в свой мир. Найди место...
  - Место? Кайлава, они будут походить на зверей в моем мире... МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!
  - А ты найди.
  "Слышал, Фир Сенгар? Мне не придется стать тобой. Нет, я стану Халлом Беддиктом, еще одним обреченным братом. "Идите за мной! Слушайте мои обещания! И умирайте". - Ничего нет, - сказал он, и горло сдавило горе. - Во все мире... ничего. Мы не оставили одиноких мест. На веки веков. Имассы могут присвоить себе пустые земли, да, пока кто-то не кинет на них завистливый взор. И не начнет их убивать. Собирать кожи и скальпы. Они отравят вашу пищу. Изнасилуют дочерей. Всё во имя замирения или переселения - что там выплюнут изо ртов эти уклончивые бхедрины. Чем скорее вы умрете, тем лучше: они смогут забыть, что вы вообще существовали. Вина - первый сорняк, который мы выпалываем, чтобы сад был чистым и опрятным. Мы так привыкли, и вам ничего не изменить. Как и прежде. Никому не дано...
  Лицо Кайлавы было слишком спокойным. - Вас можно остановить. И вас остановят.
  Удинаас качал головой.
  - Веди их в мир, Удинаас. Сражайся за них. Я не намерена пропасть здесь. Если вообразил, что я не могу защитить своих детей, тогда ты меня совсем не знаешь.
  - Ты обрекаешь меня, Кайлава.
  - Призови сына.
  - Нет.
  - Тогда ты сам себя обрекаешь, Удинаас.
  - Ты будешь так же спокойна, когда моя участь затронет твоих детей?
  Когда стало очевидным, что ответа не будет, Удинаас вздохнул и отвернулся, направившись наружу, в холод и снег, в белизну замерзающего времени. К его отчаянию, Онрек пошел следом.
  - Друг мой.
  - Прости, Онрек, я не могу сказать ничего утешительного, успокоить твой разум.
  - Но, - прогудел воин, - ты думаешь, что знаешь ответ.
  - Едва ли.
  - И тем не менее...
  "Толчок Странника, это безнадежно. Ох, смотрите на меня: такой решительный шаг. Веди же нас всех, да. Халл вернулся, чтобы повторить сонм преступлений.
  Все еще охотишься на героев, Фир? Лучше отвернись".
  - Ты поведешь нас, Удинаас.
  - Кажется.
  Онрек вздохнул.
  За пастью пещеры на них обрушилась снежная буря.
  
  ***
  
  Он искал путь наружу. Он выбросил себя из схватки. Но даже сила Азата не разрушит Аграст Корвалайн, и он был сброшен, разум его разбит, куски тонут в море чуждой крови. Оправится? Тишина не знала точно, но решила не дать такого шанса. К тому же скрытая в нем сила остается опасной, угрожает их планам. Ее могут использовать против них. Неприемлемо. "Нет, лучше повернуть оружие, взять в руку и воспользоваться в битве с врагами (знаю, скоро я их встречу). А если не возникнет нужды - убить его".
  Но пока ничего еще не случилось, ей придется сюда вернуться. "И сделать то, что следует. Сделала бы сейчас, если бы не риск. Пробудись он, заставь меня... нет, слишком рано. Мы еще не готовы".
  Тишина стояла над телом, изучая его - угловатые черты, клыки, слабый румянец, намекающий на жар. Потом она сказала предкам: - Возьмите его. Свяжите. Сплетите колдовство - он должен оставаться без чувств. Риск пробуждения слишком велик. Я вскоре вернусь. Возьмите его. Свяжите. - Звенья цепей поползли змеями, вонзаясь в твердую почву, скручивая руки и ноги, захватывая шею и торс, распиная на вершине холма.
  Она видела, что кости трясутся. - Понимаю. Его сила так безмерна - вот почему нельзя дать ему прийти в сознание. Есть еще кое-что, что я могу сделать. - Рука метнулась, пальцы напряглись, острые как ножи, и пробили в боку мужчины глубокую дыру. Она задохнулась, отпрянув - слишком сильно? Она его пробудила?
  Кровь потекла из раны.
  Но Икарий не пошевелился.
  Тишина испустила долгий, прерывистый вздох. - Пусть кровь каплет, - сказала она предкам. - Кормитесь от его силы.
  Выпрямившись, она подняла взор и осмотрела горизонты. Старые земли Элана. Они покончили с этим народом, оставив лишь овальные булыжники, некогда державшие стены шатров и покрытые колдовскими рунами еще более древних времен. Ни одного зверя, домашнего или дикого, не осталось от великих некогда стад. Она видела в новом положении вещей восхитительное совершенство. Без преступников не будет преступлений. Без преступлений не будет жертв. Ветер бормочет, но никто не встает, чтобы дать ответ.
  Идеальное умиротворение, вкус рая.
  "Возрождение. Рай возрожденный. От этой пустой равнины - весь мир. От этого обещания - грядущее.
  Скоро".
  Она пошла, оставив за спиной холм с телом Икария, прикованного к земле костяными цепями. Вернувшись назад, она будет пылать торжеством. Или содрогаться от отчаянной нужды. В первом случае она схватит руками голову и одним резким, ловким поворотом сломает шею этой мерзости.
  Какое решение она ни примет, предки запоют от радости.
  
  ***
  
  Трон крепости догорал, сброшенный во внутренний дворик, на груду хлама. Серо-черный дым колонной вставал над бойницами, а выше ветер рвал его на полотнища, знаменами проплывавшие над разоренной долиной.
  Полуголые детишки бегали по двору, высокие голоса заглушали лязг и стук подле главных ворот - там каменщики начали исправлять вчерашние повреждения. Происходила смена караулов: Верховный Кулак слышал за спиной слова команд, резкие, словно удары развевающихся на ветру флагов. Он заморгал, избавляясь от грязи в глазах, и осторожно оперся на изъеденный временем уступ; прищурился, обозревая отлично организованный лагерь врага, что заполнял всё дно долины.
  На крыше квадратной башни, справа от него, ребенок лет десяти сражался с повидавшим виды сигнальным змеем, пытаясь поднять его над головой. Наконец, загудев шелковыми крыльями, выцветший дракон взмыл в воздух, крутясь и дергаясь. Ганоэс Паран прищурился еще сильнее. Длинный хвост дракона блистал серебром под солнцем полудня. Тот самый хвост, вспомнил он, что вился над крепостью в день захвата.
  О чем же сигналили тогда защитники?
  "Беда. Помогите".
  Он следил, как змей взбирается всё выше. Пока его не проглотил кружащийся дым.
  Услышав знакомое ругательство, Паран повернулся: Верховный Маг прокладывал путь по лестнице сквозь клубок ребятишек, и лицо его исказилось так, словно это была толпа прокаженных. Зажатая в зубах рыбья кость взволнованно поднималась и опускалась. Он шагал к Верховному Кулаку.
  - Клянусь, их больше чем вчера, но как это возможно? Не выпрыгивают же они из чьего-то лона уже наполовину выросшими?
  - Всё еще вылезают из пещер, - сказал Ганоэс Паран, вновь глядя на вражеские полчища.
  Ното Свар крякнул. - Того не лучше. Кто сочтет пещеры лучшим местом для жизни? Вонь, капель, черви кишат. Будут болезни, помяните мои слова, Верховный Кулак. Как будто Войску уже не досталось.
  - Велите Кулаку Бюд собрать команду для очистки. Какие взводы залезли в хранилище рома?
  - Седьмой, Десятый и Третий. Второй роты.
  - Саперы капитана Чистой Криницы.
  Ното Свар извлек кость изо рта и принялся изучать розовый кончик. Потом отвернулся и сплюнул за стену что-то красное. - Да, сэр. Ее.
  Паран улыбнулся. - Отлично.
  - Да, послужит им уроком. А если разбудят новых паразитов...
  - Это дети, маг. Не крысы. Сироты...
  - Неужели? Эта "белая кость" меня в дрожь вводит, вот я о чем, сэр. - Он вставил рыбий хребет в зубы и снова задвигал ею вверх-вниз. - Скажите еще раз, что это лучше Арена.
  - Ното Свар, как Верховный Кулак я отчитываюсь лишь перед Императрицей.
  Маг фыркнул: - Только вот она мертва.
  - Что означает: я не отчитываюсь ни перед кем. Даже перед вами.
  - Вот и главная проблема, словно гвоздем к дереву прибита. Гвоздем к дереву, сэр. - Как будто удовлетворившись этим заявлением, он резко кивнул и куснул рыбью кость. - Там внизу зашевелились. Очередная атака?
  Паран пожал плечами: - Они очень... огорчены.
  - Знаете, если они решатся назвать вас хвастуном...
  - Кто сказал, что я хвастун, Свар?
  Мужчина куснул кость и поморщился. - Я о том, сэр, что никто не отрицает ваши таланты и так далее, но те два командира... ну, им может надоесть бросать против нас водразов и судимов. Если они явятся самолично, персонально, сэр... вот я о чем...
  - Кажется, я недавно отдал приказ.
  Ното скривился: - Кулак Бюд, да. Пещеры. - Он развернулся, готовясь уйти, но помедлил, оглянувшись: - Видите ли, они вас замечают. Стоите тут день за днем. Дразните.
  - Интересно... - протянул Паран и снова уставился на вражеский лагерь.
  - Сэр?
  - Осада Крепи. Отродье Луны почти опустилось на город. Висело месяцы, годы. Его владыка никогда не показывался, пока Тайскренн не решил, что готов сразиться. Но дело в том, что... если бы он показался? Если бы каждый треклятый день выходил на уступ? Чтобы Однорукий и все остальные замирали, смотрели вверх. Развеваются серебристые волосы, Драгнипур торчит из-за спины - меч, от которого у богов начинается понос...
  Ното Свар чуть поворочал костью. - И что было бы, сэр?
  - Страху, Верховный Маг, нужно время. Настоящему страху, того сорта, что обгладывает храбрость, заставляет слабеть ноги. - Он покачал головой, глянул на Ното Свара. - Но ведь это не было в его стиле, так? Знаете, я скучаю. - Он хмыкнул. - Вообразите себе.
  - По кому? По Тайскренну?
  - Ното, вы понимаете, что я говорю? Хоть иногда?
  - Пытаюсь не понимать, сэр. Без обид. Насчет страха, о котором вы говорите.
  - Не затопчите ребенка на пути вниз.
  - Пусть сами уворачиваются, Верховный Кулак. Нужно же как-то уменьшать их число.
  - Ното.
  - Мы армия, не приют, вот я о чем. Армия под осадой. Окруженная превосходящей силой, смущенная, скучающая, едва страх схлынет. - Он снова вытащил рыбий позвонок и свистнул сквозь зубы. - Пещеры, полные детей - что они с ними делали? Где родители?
  - Ното.
  - Надо их просто передать, вот я о чем, сэр.
  - Если вы не заметили, сегодня они в первый раз ведут себя как нормальные дети. О чем это говорит?
  - Мне - ни о чем, сэр.
  - Кулак Руфа Бюд. Немедленно.
  - Да, сэр. Спешу.
  Ганоэс Паран вернул все внимание лагерю осаждающих. Ровные ряды палаток, словно костяные плитки паркета; крошечные, словно мухи, фигурки вокруг требушетов и Больших Фур. Кажется, мерзкий запах битвы никогда не покидает долину. "Похоже, готовятся снова нас испытать. Нужна новая вылазка? Матток так и буравит меня жадным взглядом. Хочет их достать". Он потер лицо. Борода снова заставила его вздрогнуть. Паран поморщился. "Никто не любит перемен, да? Именно об этом я говорю".
  Шелковый дракон вплыл в поле зрения, влача за собой клубы дыма. Он увидел, что мальчишка на башне с трудом удерживается на ногах. Мелковатый, из тех, что с юга. Судимов. "Когда станет слишком жарко, паренек, постарайся убежать".
  В далеком лагере закипало движение. Блеск пик, скованные рабы тянут Большие Фуры, показались высшие водразы, рассылают гонцов. Пыль медленно поднимается над сдвинувшимися с мест требушетами.
  "Ага, они все еще огорчены".
  
  ***
  
  - Я знал однажды воина. После ранения в голову он стал считать себя псом, а что такое псы, если не безмозглая верность? Так что я стою, женщина, и глаза полны слез. Я плачу по воину, бывшему мне другом и умершему, считая себя псом. Слишком верный, чтобы отослать его домой, слишком преданный, чтобы убежать самому. Вот один из падших этого мира. Во снах я вижу тысячи. Грызут свои раны. Так что не говори о свободе. Он был прав, полностью. Мы живем в цепях. Умираем в цепях. Вера становится кандалами, клятвы душат горло. Наша участь - клетка смертной жизни. Кого же винить? Я виню богов. И проклинаю их со всем пламенем сердца.
  Когда она придет и скажет, что настало время, я возьму в руку меч. Ты говоришь, что я слишком молчалив, но против моря желаний слова не сильнее песка. Ну же, женщина, снова расскажи о скуке, о днях и ночах вне одержимого трауром города. Я стою перед тобой, глаза мокры от горя по ушедшему другу, а все, что получаю от тебя - осаду тишины.
  Она ответила: - Ты придумал на редкость жалкий способ залезть ко мне в кровать, Карса Орлонг. Ну ладно, входи. Только не сломай меня.
  - Я ломаю лишь то, что мне не нужно.
  - А если дни наших отношений сочтены?
  - Так и есть, - сказал он и ухмыльнулся: - Но вот ночи...
  Колокола далекого города отдавали горестную дань наступлению тьмы; на освещенных синеватыми огнями улицах выли собаки.
  
  ***
  
  В самой дальней из палат дворца Лорда стояла она в тенях, следя, как он отходит от очага, стряхивая угольки с ладоней. Невозможно было ошибиться в кровном родстве; казалось, бремя, так долго носимое отцом, старым плащом легло на удивительно широкие плечи сына. Никогда не понимала она таких созданий. Готовность стать мучениками. Бремя, в котором они видят меру собственного достоинства. Саван долга.
  Он уселся в кресло с высокой спинкой, вытянул ноги. Свет разбуженного огня мерцал на заклепках, усеивающих его высокие, до колена сапоги. Откинув голову и сомкнув глаза, сказал: - Худ знает, как ты сумела сюда пробраться. Воображаю, как вздыбился сейчас загривок Силанны. Но, если ты не пришла меня убивать, вот вино - на столике слева. Налей сама.
  Скривив губы, она вышла из теней. И комната тут же показалась маленькой - стены угрожающе надвинулись со всех сторон. Так легко отказаться от неба ради тяжкого камня и почерневших бревен... нет, она совершенно не понимает. - Только вино? - Голос отличался хрипотцой, ведь она так давно ни с кем не разговаривала.
  Вытянутые глаза открылись. Он рассматривал ее с неприкрытым любопытством. - Предпочитаешь?..
  - Эль.
  - Извини. Придется идти на кухню, что глубоко внизу.
  - Тогда кобылье молоко.
  Брови его взлетели: - Вниз до ворот, налево и еще полтысячи лиг. И помни: это приблизительный подсчет.
  Дернув плечом, она подошла к очагу. - Дар сопротивляется.
  - Дар? Не понимаю.
  Она указала на пламя.
  - А, - сказал он, кивая. - Что же, ты стоишь в дыхании Матери Тьмы... - Он вздрогнул. - Знает ли она, что ты здесь? Но, - расслабился он, - как она может не знать?
  - А ты знаешь, кто я?
  - Имасса.
  - Я Апсал'ара. В ту ночь в Мече, единственную его ночь, он меня освободил. Нашел время. Для меня. - Она заметила, что дрожит.
  Он не сводил с нее взора. - И потому ты пришла сюда.
  Женщина кивнула.
  - Ты не ожидала от него такого?
  - Не ожидала. Твой отец... ему не о чем было сожалеть.
  Он встал, подошел к столу и налил себе вина. Он стоял с кубком в руках и смотрел на нее сверху вниз. - Знаешь, - пробормотал он, - я совсем не хотел. Нужда сделать... хоть что-то... - Он фыркнул. - Не о чем сожалеть? Что же...
  - Они ищут его в тебе. Понимаешь?
  Нимандер хмыкнул: - Ты найдешь его даже в моем имени. Нет, я не единственный его сын. Даже не любимый... если подумать, он любимчиков вовсе не имел. И все же, - он взмахнул кубком, - я сижу в его кресле у его камина. Дворец кажется... кажется...
  - Его скелетом?
  Нимандер вздрогнул и отвел глаза. - Слишком много пустых комнат, вот и всё.
  - Мне нужна одежда.
  Он рассеянно кивнул: - Я заметил.
  - Мех. Кожа.
  - Ты намерена остаться, Апсал'ара?
  - Рядом с тобой. Да.
  Тут он повернул голову, всматриваясь ей в лицо.
  - Но, - добавила она, - я не буду его бременем.
  Сухая улыбка. - Значит, моим?
  - Назови своих ближайших советников, Лорд.
  Он отпил половину кубка, поставил вино на стол. - Верховная Жрица. Ныне она целомудренна и, боюсь, нам это не на пользу. Скиньтик, мой брат. Десра, сестрица. Корлат и Спиннок, самые доверенные слуги отца.
  - Тисте Анди.
  - Разумеется.
  - А тот, внизу?
  - Тот?
  - Он раньше тоже давал советы, Лорд? Ты стоишь у зарешеченного окна, следишь, как он ходит и бормочет? Ты его пытаешь? Хочу знать мужчину, которому стану служить.
  Она увидела на лице Анди нескрываемый гнев. - Так ты решила стать шутихой? Слышал, при людских дворах есть такая роль. Ты перережешь мне жилы на ногах и будешь хохотать, когда я зашатаюсь и упаду? - Он оскалился. - Если ты - лик моей совести, Апсал'ара, могла бы быть покрасивее.
  Она склонила голову набок, промолчав.
  Гнев его внезапно угас, взор стал уклончивым. - Он сам избрал ссылку. Пробовала замок на двери? Заперт изнутри. Но так и лучше: нам не придется его прощать. Дай же совет. Я владыка, в моей власти миловать виновных. Но ты видела подземелья. Сколько узников корчится под моей железной рукой?
  - Один.
  - И я не могу его освободить. Разве не стоит шутки или сразу двух?
  - Он безумен?
  - Скол? Возможно.
  - Тогда даже ты его не освободишь. Твой отец сковал цепями Драгнипура десятки таких, как этот Скол.
  - Смею сказать, он не звал это свободой.
  - Как и милостью, - подхватила она. - Всё это за пределами власти лорда и даже бога.
  - Тогда мы недостойны их. Мы, слабые дети, подвели владык и богов.
  Она поняла: такому нелегко будет служить. - Он привлекал других, твой отец. Не Тисте Анди. Помню его двор в Отродье Луны.
  Глаза Нимандера сузились.
  Он поколебалась и добавила: - Ваш род слеп ко многому. Тебе нужны другие рядом с собой, Лорд. Слуги не из Тисте Анди. Я не одна из тех шутих. Я не совесть, ведь я так уродлива...
  Он поднял руку: - Прости меня, умоляю. Я хотел ранить и сказал неправду, чтобы увидеть тебя ужаленной.
  - Думаю, владыка, ты сам себя ужалил.
  Он снова поднял кубок и встал, смотря в пламя очага. - Апсал'ара, Повелительница Воров. Ты бросишь прежнюю жизнь, чтобы стать советницей лорда Тисте Анди? Только потому, что мой отец в конце жизни явил тебе милость?
  - Я не обижаюсь за то, что он некогда сделал. Сама напросилась. Он освободил меня не из милости, Нимандер.
  - А почему?
  Она потрясла головой. - Не знаю. И желаю узнать.
  - И поиски ответа привели тебя сюда, в Черный Коралл. Ко ... мне.
  - Да.
  - И долго ли ты будешь оставаться рядом, Апсал'ара, пока я правлю городом, подписываю бумаги, обсуждаю политику? Пока я медленно гнию в тени отца, которого едва знал, даже не надеясь сохранить его наследие?
  Ее глаза широко раскрылись: - Лорд, это не твоя судьба.
  Он взвился: - Неужели? Почему? Прошу, советуй.
  Она вновь склонила голову набок, рассматривая высокого воина, в глазах которого - тоска и горечь. - Вы, Тисте Анди, так долго молились Матери Тьме, прося о любящем взгляде, прося возрождения к жизни. Ища смысла. Он дал вам всё это. Всё. Он сделал то, что должен был сделать - ради вас. Ради тебя, Нимандер, и остальных. И вот ты сидишь здесь, в его кресле, в его городе, среди его детей. И ее святое дыхание объемлет вас. Передать ли тебе мою мудрость? С радостью. Лорд, даже Мать Тьма не сможет навечно задержать дыхание.
  - Она не...
  - Родившись, дитя должно закричать.
  - Ты...
  - Голося, оно входит в мир, ибо ДОЛЖНО войти в мир. А вы, - она скрестила руки на груди, - будете отсиживаться в городе? Я Госпожа Воров, Лорд. Я знаю все тропы. Я прошла по всем путям. Я видела то, что нужно видеть. Скрываясь здесь, вы все умрете. И умрет Мать Тьма. Будьте ее дыханием. Летите!
  - Но мы уже в этом мире, Апсал'ара!
  - Одного мира мало.
  - Что же нам делать?
  - То, чего желал отец.
  - А именно?
  Она улыбнулась: - Давай узнаем?
  
  ***
  
  - У тебя крепкие нервы, Драконий Хозяин.
  Какой-то ребенок завопил в проходе.
  Ганоэс Паран вздохнул, не оборачиваясь. - Ты снова пугаешь малышей.
  - Слишком слабо. - Окованная железом трость резко постучала по камням. - Но будет и по-другому, хе-хе!
  - Не думаю, что готов одобрить придуманный тобой новый титул, Темный Трон.
  Подобный размытому черному пятну бог встал рядом с Параном. Блестящая головка трости безмолвно скалила серебряные клыки на долину. - Владыка Колоды Драконов. Слишком длинно, чтобы вымолвить. Ты полон... гнусностей. А я так не люблю непредсказуемых людей. - Он снова захихикал. - Людей. Властителей. Богов. Тупоголовых псов. Детей.
  - Где Котиллион?
  - Ты, наверное, уже устал от этого вопроса.
  - Я устал от ожидания ответа.
  - ТАК НЕ СПРАШИВАЙ! - Безумный вопль бога огласил крепость, дико понесся по коридорам и залам, пока эхо не вернулось к ним двоим, стоящим на стене.
  - Наверняка это привлекло их внимание, - заметил Паран, кивнув на далекий курган. Там теперь виднелись две тощие, похожие на скелеты фигуры.
  Темный Трон фыркнул: - Они ничего не видят. - Смех был похож на шипение. - Ослепли от правосудия.
  Ганоэс Паран поскреб в бороде. - Чего ты хочешь?
  - Откуда исходит твоя вера?
  - Прости?
  Трость терзала камни пола. - Ты сидишь с Войском в Арене, не слыша призывов империи. А потом осаждаешь Садки с ЭТИМ. - Он резко кашлянул. - Видел бы лицо императора! От слов, коими он тебя наградил, даже писцов скрючило! - Бог помедлил. - О чем это я? Да, я оцениваю тебя, Драконий Хозяин. Ты гений? Сомневаюсь. Остается лишь заключить, что ты идиот.
  - И всё?
  - Она там?
  - А ты не знаешь?
  - А ты?
  Паран не спеша кивнул: - Теперь понимаю. Вопрос веры. Полагаю, тебе она неведома.
  - Осада лишена смысла!
  - Неужели?
  Темный Трон зашипел; эфирная рука взметнулась, словно он желал поцарапать Парану лицо. Однако она замерла, смутная кисть начала медленно превращаться в кулак. - Ты НИЧЕГО не знаешь!
  - Кое-что знаю, - возразил Паран. - Драконы - порождения хаоса. Не может быть Хозяина у драконов, так что титул лишен смысла.
  - Точно. - Темный Трон протянул руку и сорвал с бойницы спутанный клубок паутины. Принялся изучать спеленутые остатки высосанных мошек.
  "Мерзкий дерьмец." - Вот что я знаю, Темный. Конец начинается здесь. Станешь отрицать? Нет, не станешь, иначе не околачивался бы...
  - Даже ты не сломишь силу, окружающую крепость, - сказал бог. - Ты ослепил себя. Открой врата снова, Ганоэс Паран, и найди другое место для своей армии. Бесполезно. - Он бросил паутину и взмахнул тростью. - Ты не можешь победить двоих, мы оба знаем.
  - А они не знают, так ведь?
  - Они испробуют тебя, рано или поздно.
  - Уже долго жду.
  - Возможно, сегодня.
  - Готов биться об заклад, Темный?
  Бог фыркнул: - У тебя нет ничего, мне нужного.
  - Лжешь.
  - Тогда у меня нет ничего, что тебе нужно.
  - Ну, если говорить...
  - Думаешь, я держу поводок? Он не здесь. Он занят другими делами. Мы союзники, понял? Союз, а не брак, чтоб тебя!
  Паран осклабился: - Странно. Я не о Котиллионе говорю.
  - В любом случает спор бесполезен. Проиграв, ты погибнешь. Или бросишь на гибель армию - хотя я не вижу тебя в таком качестве. Ты ведь не так увертлив, как я. Хочешь спорить? Точно ли? Даже проиграв, я выигрываю. Даже проиграв... выигрываю!
  Паран кивнул: - Ты всегда так играл, Темный. Видишь ли, я знаю тебя лучше, чем тебе кажется. Да, я поспорил бы с тобой об заклад. Они не испытают меня сегодня. Мы отобьем атаку... как и прежде. Погибнут еще водразы и судимы. Мы останемся болячкой, которой им не сковырнуть.
  - Все потому, что ты так веришь? Дурак!
  - Вот условия спора. Готов?
  Фигура бога заколыхалась и на миг пропала из вида; затем трость ударила по вытертому камню парапета. - Согласен!
  - Если ты выигрываешь и я выживаю, - продолжил Паран, - ты получаешь все, чего попросишь. Конечно, если это в моих силах. Если я выигрываю... я получаю, что захочу, от тебя.
  - Если это в моих силах...
  - Точно.
  Темный Трон что-то пробурчал, зашипел. - Отлично. Скажи, чего ты хочешь.
  Паран так и сделал.
  Бог закашлялся. - Думаешь, это в моих силах? Думаешь, Котиллион не станет возражать?
  - Если станет, тебе лучше рассказать ему заранее. Если же всё именно так, как я подозреваю, и твой союзник исчез неведомо куда... Повелитель Теней, ты сделаешь, как я прошу, а ему скажешь потом.
  - Я никому ничего не должен! - Крик снова вызвал эхо.
  Паран улыбнулся. - Что же, Темный Трон, я отлично понимаю твои чувства. А чего ты захочешь от меня?
  - Я хочу узнать исток твоей веры. - Трость дернулась. - Что она там. Что она ищет того же, что ты. Что на Равнине Крови и Цепей ты найдешь ее и встанешь с ней лицом к лицу - словно вы оба запланировали это с самого начала, а я знаю, что нет! Вы друг дружку даже не любите!
  - Темный Трон, я не смогу продать тебе веру.
  - Так солги, проклятый. Только убедительно!
  Он слышал хлопанье шелковых крыльев, слышал треск рвущегося ветра. "Мальчишка со змеем. Драконий Хозяин. Правитель того, чем нельзя управлять. Скачи на воющем хаосе и называй это правлением - кого ты хочешь обмануть? Паренек, кончай. Надоело". Но он не уймется, не знает, как удержать змея.
  "Человек с седеющей бородой смотрит и молчит.
  Беда".
  Он глянул влево, но тень пропала.
  Треск во дворе внизу заставил его повернуться. Трон, ставший сгустком пламени, провалился сквозь груду мусора. Дым взлетел к небу, словно спущенный с цепи зверь.
  
  
  
  Глава 2
  
  
  Я вижу живых
  Что встали камнями
  Скованы жутью,
  Найденной нами
  
  Была хуже прежних
  Последняя ночь?
  Угрозы рассвета
  Нам не превозмочь?
  
  Рукою взмахнуть -
  Вождь, твое право
  Но слова горче крови,
  Страшнее отравы...
  
  
  Песнь о невиданных горестях,
  Напан Порч
  
  
  Отныне он не может доверять небу. Альтернатива, как заметил он, осмотрев сухие, прогнившие руки и ноги, вгоняет в уныние. Тулас Отсеченный огляделся, с огорчением поняв, что обзор тут неважный. Вот проклятие всех, обреченных брести по изъеденной поверхности земли. Рубцы, которые он недавно видел с большой высоты, стали грозными препятствиями, полчищем глубоких неровных оврагов, пересекающих выбранный им путь.
  "Она ранена, но не истекает кровью. Пока что. Нет, я вижу. Плоть мертва. Но это место меня притянуло. Почему?" Он неловко взошел на край ближайшей пропасти. Вгляделся вниз. Тьма, дыхание холодное и отдающее гнилью. И... что-то еще.
  Тулас Отсеченный чуть помедлил - и шагнул за край, полетев вниз.
  Полотняная одежда рвалась, хлеща клочьями воздух - тело ударялось о грубые стены, отскакивало, потрепанные конечности дергались, вздымая песок и грязь, задевая за густо облиственные кусты и выдергивая с корнем траву; камни сыпались следом.
  Затрещали кости, когда он ударился о покрытое булыжниками дно расселины. Песок сыпался со всех сторон, шипя словно змеи.
  Некоторое время он не шевелился. Пыль медленно оседала в полумраке. Наконец он присел. Одна нога сломалась прямо над коленом, нижняя часть держалась лишь на полосках кожи и жилах. Он сопоставил концы кости и принялся наблюдать, как они не спеша сплавляются воедино. Четыре сломанных ребра высунулись через кожу правой половину груди, но они ему не особенно мешали - Тулас не стал восстанавливаться, сохраняя силу.
  Вскоре он попробовал встать. Плечи скреблись по камням. На дне ущелья виднелся обычный набор костей, мало чем для него интересных: только обрывки души зверей извивались призрачными червями, не желая отрываться от плоти, колыхаясь под порывами воздушных течений.
  Он пошел, преследуя странный запах, который уловил еще сверху. Здесь он сильнее, да, и каждый шаг по извитому тоннелю рождает уверенность, предвкушение, граничащее с восторгом. Да, уже близко.
  Череп был насажен на древко истлевшего бронзового копья на высоте груди человека. Он загораживал проход. У основания копья грудой лежали прочие части скелета. Каждая кость была тщательно разбита.
  Тулас Отсеченный встал в двух шагах от черепа. - Тартено?
  Однако прогудевший в голове голос произнес на языке Имассов: - Бентракт. Скен Ахл приветствует тебя, Выходец.
  - Твои кости слишком велики для Т'лан Имасса.
  - Да, но мне от этого прока не было.
  - Кто это сделал, Скен Ахл?
  - Ее тело лежит в нескольких шагах, Выходец.
  - Если ты так сильно ее ранил, как она смогла усердно изувечить твое тело?
  - Я не сказал, что она мертва.
  Тулас чуть помедлил и фыркнул: - Нет, здесь нет ничего живого. Или она умерла, или сбежала.
  - Не стану спорить, Выходец. Просто обернись.
  Тулас заинтересованно повернулся. Лучи солнца с трудом пробивались сквозь пыль. - Ничего не вижу.
  - Это привилегия.
  - И не понимаю.
   - Я видел, как она прошла мимо. Слышал, как улеглась наземь. Слышал крик, как от боли, и плач; когда затих плач, осталось лишь дыхание, но и оно затихло. Но... я всё ещё слышу. Поднимается и опускается грудь, с каждым восходом луны - когда ее свет появляется здесь. Сколько раз? Много. Я не считал. Зачем она осталась? Чего хочет? Она не отвечает. Ни разу не ответила.
  Тулас молча прошел мимо черепа на пыльном шесте. Пять шагов - и он замер, смотря вниз.
  - Она спит, Выходец?
  Тулас медленно склонился. Опустил руку, коснувшись хрупких окаменевших ребер в выемке почвы. "Ты рождена под приливом луны, малышка? Ты испустила хоть один вздох? Вряд ли". - Т'лан Имасс, вы закончили охоту?
  - Она была сильна.
  - Джагута. Женщина.
  - Я был последним на ее пути. Я проиграл.
  - И проигрыш так тебя терзает, Скен Ахл? Или тебя изводит она, лежащая позади, скрытая от взора?
  - Разбуди ее! А лучше убей, Выходец! Уничтожь. Нам было известно, что это самая последняя Джагута. Убей ее - и войне конец, и я познаю покой.
  - Нет покоя в смерти, Т'лан Имасс. "Ах, дитя, ночной ветер свистит в косточках, да? Дыхание самой ночи, терзающее его век за веком".
  - Выходец, поверни мой череп. Хочу снова ее увидеть.
  Тулас Отсеченный выпрямился. - Я не стану между тобой и войной.
  - Но ты можешь закончить войну!
  - Не могу. Как и ты, очевидно. Скен Ахл, я должен тебя покинуть. - Он поглядел на крошечные кости. - Вас обоих.
  - Со дня неудачи меня не посетил ни один гость. Ты первый, меня нашедший. Неужели ты так жесток, чтобы обречь меня на вечное прозябание?! Она победила меня. Я смирился. Но умоляю: окажи мне честь, позволь видеть врага.
  - Вот так дилемма, - сказал, чуть поразмыслив, Тулас. - То, что ты считаешь милостью, может ею не оказаться, исполни я просьбу. Но ведь я особенно не склонен к милосердию, Скен Ахл. И тебя не уважаю. Начинаешь понимать, как мне сложно? Я могу протянуть руки, повернуть твой череп - чтобы ты проклинал меня вечно. Или могу избрать недеяние, оставив все как было - как будто не приходил. И заслужить горчайшую твою обиду. Так или иначе, ты увидишь во мне жестокого врага. Нет, я не особенно обижусь. Я не склонен к сантиментам. Но вот в чем суть: насколько жестоким я хочу быть?
  - Подумай о привилегии, о которой я сказал чуть раньше. Простой дар - уметь поворачиваться, чтобы увидеть скрытое за спиной. Оба мы понимаем: увиденное может оказаться неприятным.
  Тулас фыркнул: - Т'лан Имасс, мне известно все о взгляде за спину. - Он вернулся к черепу. - Что же, я стану касанием ветра. Один поворот, открытие нового мира.
  - Она проснется?
  - Вряд ли, - сказал он, вставляя высохший палец в глазницу черепа. - Но ты можешь попытаться разбудить. - Легкое давление, и череп со скрежетом повернулся.
  Т'лан Имасс начал выть за спиной покидающего расселину Туласа.
  "Дары никогда не соответствуют ожиданиям. А карающая рука? Тоже не такова, какой кажется. Да, эти мысли достойны долгого обдумывания. Есть чем заполнить жалкое грядущее.
  Как будто кто-то готов будет меня выслушать".
  
  ***
  
  Месть зажата в ее руке крепче раскаленного копья и о, как она обжигает. Релата ощущала истязающий жар, и боль стала даром, которым можно питаться. Так охотник склоняется над свежей жертвой. Она потеряла лошадь. Потеряла народ. Все у нее отнято, кроме, может быть, этого последнего дара.
  Разбитая луна стала туманным пятном, почти пропавшим в зеленом свете Чужаков Неба. Свежевательница обратилась лицом к востоку, спиной к курящимся углям костра, и поглядела на равнину, населенную отблесками лунного и нефритового света.
  За ней черноволосый воитель по имени Драконус тихо говорил о чем-то с гигантом - Теблором. На каком-то иноземном языке - летерийском, что ли? Его она не потрудилась выучить. Даже простое торговое наречие вызывает головную боль. Хотя иногда она вроде понимала пару кособоких слов, узнав таким образом, что они обсуждают предстоящий путь.
  Восток. Сейчас ей выгодно идти в их компании, хотя и приходится постоянно отбиваться от неловких приставаний Теблора. Драконус умеет находить добычу даже в бесплодной по видимости земле. Умеет вызывать воду из скал. Не простой воин. Шаман. А в ножнах черного дерева за спиной - волшебный меч.
  Она его хочет. Она его намерена заполучить. Оружие, столь подходящее для долгожданной мести. С таким клинком она сможет убить крылатого губителя сестер.
  В уме она проигрывала варианты. Ножом по горлу, пока он спит, а потом вонзить острие в глаз Теблора. Просто, быстро, и желаемое у нее в руках. Если бы не пустота страны... Если бы не голод и жажда, которые ее ждут - нет, пока что Драконус должен жить. А вот для Аблалы можно устроить несчастный случай, и тогда не придется думать, как от него избавиться в ту ночь, когда она возьмет меч. Но выбор подходящего несчастья для этого олуха - на такой ровной местности - ставил ее в тупик. Ничего, есть еще время.
  - Иди же к огню, любимая, - позвал Теблор, - и попей чаю. В нем целые листья и еще что-то вкусное на нюх.
  Релата помассировала виски и повернулась. - Я тебе не любимая. Я никому не принадлежу. И не буду.
  Увидев полуулыбку на лице подбросившего в огонь очередной ком кизяка Драконуса, Релата скривилась. - Невежливо, - заявила она, плюхаясь у костра и принимая у Аблалы чашку, - говорить на непонятном языке. Может, вы сговариваетесь меня изнасиловать и убить.
  Брови воителя взлетели: - Ну, зачем бы нам, Баргаста? К тому же Аблала за тобой ухаживает.
  - Может прекращать. Я его не хочу.
  Драконус пожал плечами: - Я уже ему объяснял, что самое лучшее ухаживание - просто быть тут. Каждый раз ты поворачиваешься и видишь его, и его компания начинает казаться естественной. "Ухаживание - искусство превращения в нарост на теле возлюбленной". - Он помолчал, поскребывая челюсть. - Не скажу, что это я придумал, но и не помню кто.
  Релата сплюнула в костер, выражая отвращение. - Мы не все похожи на Хетан, знаешь ли. Она говаривала, что оценивает привлекательность мужика, представляя, как он будет смотреться сверху, с красным лицом и выпученными глазами. - Она плюнула еще раз. - Я Свежевательница, убийца, собирательница скальпов. Смотрю на мужика и думаю, каким он будет, если срезать кожу с лица.
  - Она какая-то злая, - пожаловался Аблала Драконусу.
  - А ты старайся.
  - А мне еще больше секса с ней хочется.
  - Так оно и бывает.
  - Это пытка. Мне не нравится. Нет, нравится. Нет, не. Нет, да. Ох, пойду надраю молот.
  Релата удивленно смотрела, как Аблала вскакивает и убегает прочь.
  Драконус пробормотал на языке Белолицых: - Кстати, он говорил буквально.
  Она метнула на него взор, фыркнув: - Знаю. У него мозгов не хватает. - Она колебалась. - А доспехи кажутся дорогими.
  - Они дорогого стоили, да. Он их хорошо носит, я и не надеялся... - Драконус кивнул в ответ своим мыслям, как подумалось ей, и продолжил: - Думаю, когда придет время, он покажет себя молодцом.
  Ей вспомнилось, как воитель убил Секару Злодейку, свернув старухе шею. Легкость движения, то, как он обнял ее, будто мешая упасть, будто умирающее тело должно сохранять какое-то достоинство. Такого человека понять нелегко. - Что вы двое ищете? Идете на восток. Зачем?
   - В мире полно невезучих вещей, Релата.
  Она нахмурилась. - Не понимаю, о чем ты.
  Он вздохнул, глядя в огонь. - Ты когда-нибудь наступала на что-то непреднамеренно? Вышла за порог, а под сапогом что-то хрустнуло. Или кто-то? Жук? Слизняк? Ящерица? - Он поднял голову и уставился на нее. В глазах тускло мерцали отсветы углей. - Не стоит внимания? Таковы причуды жизни. Муравей мечтает о войне, оса пожирает паука, ящерица крадется к осе. Что за драмы! И тут хрусть - и готово. Но что нам до этого? Думаю, ничего. Если у тебя есть сердце, ты отмеряешь им крошечную порцию сочувствия и идешь дальше.
   Она озадаченно покачала головой. - Ты на что-то наступил?
  - Можно и так сказать. - Он пошевелил угли, смотря на взвившиеся к небу искры. - Не важно. Мало муравьев выживает. Но этим мелким тварям все равно нет перевода. Я могу раздавить пяткой сотню гнезд, и что? На деле, так об этом и нужно думать. Лучший способ. - Он снова впился взором ей в глаза. - И я стал холодным? Что оставил я позади, в цепях, вот интересно. Полчище забытых добродетелей так и осталось скованным... Да ладно. У меня теперь странные сны.
  - Я вижу лишь сны о мести.
  - Чем больше ты мечтаешь о чем-то одном, пусть очень привлекательном, Релата, тем скорее оно выцветает. Смотри эти сны почаще, если хочешь избавиться от одержимости.
  - Ты говоришь словно старик, словно баргастский шаман. Загадки и дурные советы. Онос Т'оолан был прав, не слушая их. - Она почти повернулась, чтобы поглядеть через плечо на запад - словно могла увидеть родной народ и Вождя Войны, идущих прямо сюда. Но опомнилась и разом осушила чашку чаю.
  - Онос Т'оолан, - пробормотал Драконус. - Имасское имя. Странный вождь для Баргастов... Релата, ты расскажешь эту историю?
  Женщина хмыкнула: - Я не сказительница. Хетан взяла его в мужья. Он был от Собрания, когда все Т'лан Имассы ответили на призыв Серебряной Лисы. Она вернула ему жизнь, лишив бессмертия, а потом его нашла Хетан. В конце Паннионской войны. Отцом Хетан был Хамбралл Тавр, но он утонул при высадке на берег этого континента...
  - Погоди-ка. Ваши племена не родные здешним землям?
  Она пожала плечами: - Боги-Баргасты пробудились, ощутив какую-то угрозу. Они наполнили головы шаманов паникой, словно мочой. Мы должны вернуться сюда, на древнюю родину, чтобы встретить древнего врага. Больше нам почти ничего не рассказывали. Мы думал, враг - Тисте Эдур. Потом - что это летерийцы или акрюнаи. Но все они были не теми, и теперь нас разбили. Если Секара верно говорила, Онос Т'оолан мертв, как и Хетан. Все мертвы. Надеюсь, боги Баргастов умерли вместе с ними.
  - Не расскажешь ли об Т'лан Имассах подробнее?
  - Они склонили колени перед смертным, человеком. В середине битвы они повернулись спинами к врагу. Я не желаю о них говорить.
  - Но вы решили идти за Оносом Т'ооланом...
  - Он был не из таких. Он один встал перед Серебряной Лисой, костяная нежить, и потребовал...
  Тут Драконус склонился, чуть не угодив лицом в костер. - Костяная нежить? Т'лан - Телланн! Бездна подлая! - Он вдруг вскочил, испугав Релату. Она смотрела, как он мечется взад и вперед; казалось, чернила заструились из ножен на спине воина. У нее защипало глаза. - Эта сука, - тихо зарычал он. - Ах ты самолюбивая, злобой исходящая карга!
  Аблала услышал ругань и внезапно встал в тусклом свете костра; тяжелый боевой молот лежал на плече. - Что она сделала, Драконус? - сверкнул он глазами. - Убить ее? Если она злоболюбивая и самоуходящая... а что такое изнасилие? Что-то вроде секса? Могу я...
  - Аблала, - прервал его Драконус, - я не о Релате говорю.
  Теблор начал озираться. - Больше никого не вижу. Прячется? Кто бы она ни была, ненавижу, если она не красивая. Она красивая? Если так, то всё путем...
  Воитель поглядел на Аблалу. - Лучше лезь под меха, Аблала, и постарайся уснуть. Я постою за тебя в дозоре.
  - Ладно. Хотя я не устал. - Он повернулся и пошел искать постель.
  - Осторожнее с такими проклятиями, - прошипела Релата, вскакивая. - Что, если он сначала ударит, а потом задаст вопросы?
  Он глянул на нее. - Твои Т'лан Имассы были неупокоенными.
  Она кивнула.
  - Она так их и не отпустила?
  - Серебряная Лиса? Нет. Думаю, они просили, но... нет.
  Он вроде бы пошатнулся. Отвернулся, медленно встал на колено. Поза отчаяния или горя - она не была уверена. Сконфуженная Релата сделала к нему шаг и другой, но остановилась. Он говорил что-то на неведомом языке. Одна фраза, снова и снова. Голос грубый, хриплый.
  - Драконус?
  Плечи его поникли. Релата услышала смех - мертвенный, лишенный всякого веселья звук. - А я думал, что мое наказание длилось долго. - Он продолжил, не поднимая головы: - А Онос Т'оолан... он теперь действительно мертв, Релата?
  - Так сказала Секара.
  - Тогда он, наконец, нашел мир. Покой.
  - Сомневаюсь.
  Он резко развернулся. - Почему ты так сказала?
  - Они убили его жену. Убили детей. Будь я Оносом Т'ооланом, даже смерть не помешала бы мне отомстить.
  Он резко выдохнул, словно попавшая на крючок рыбина, и снова отвернулся.
  Ножны истекали темнотой, напоминая открытую рану.
  "О, как я хочу твой меч".
  
  ***
  
  Желания и нужды могут голодать и умирать, как и любовь. Ничего не значат величественные позы, жесты чести и верности, когда тебя видят лишь трава, ветер и пустое небо. Маппо казалось: лучшие его добродетели медленно чахнут на корню. Сад души, некогда такой пышный, колотит ныне голыми сучьями о каменную стену.
  В чем его предназначение? Где клятвы, произнесенные в юности столь трезво и мрачно, столь сверкающе-значительно, как и подобало широкоплечему юнцу? Маппо ощущал внутри страх, грубым кулаком, опухолью засевший в груди. Ребра ломило от этого давления, но он так долго жил с болью, что она стала частью жизни, рубцом, превосходящим величиной всякую мыслимую рану. "Так вот слово и делается плотью. Так наши кости становятся дыбой наказания, мышцы содрогаются в саване пота, голова мотается, поникнув... Вижу тебя, Маппо. Ты висишь в жалком смирении.
  Его забрали у тебя, как украли бы драгоценность из кошеля. Кража жжет, жжет до сих пор. Ты чувствуешь себя обесчещенным. Изнасилованным. Но не в этом ли гордость и негодование? Не это ли знаки на знаменах войны, не это ли жажда мести? Погляди на себя, Маппо. Ты бормочешь оправдания тиранов, и все разбегаются с дороги.
  Но я хочу получить его обратно. Чтобы был рядом. Я жизнью клялся его оберегать, защищать. Как они посмели лишить меня этого? Слышите вой в пустом сердце? Там яма без света, а на стенах я чувствую лишь зарубки от бессильных когтей".
  Зеленое свечение небес кажется ему гнилым, неестественным, так что гибель луны на этом фоне выглядит мелкой случайностью. "Но миры исцеляются, а вот мы - нет". Туман повис в ночном воздухе, как будто миазмы гниющих вдалеке трупов.
  "Так много было смертей в такой бесполезной стране. Не понимаю. Виной меч Икария? Его ярость? Я должен был почувствовать, но тут и земля еле дышит; словно старуха на смертном одре, она едва содрогается, слыша далекие звуки. Гром и темнота в небе".
  - Идет война.
  Маппо хмыкнул. Они молчали так долго, что он почти позабыл о присутствии Грантла. - Что ты знаешь? - спросил он, отводя взор от восточного горизонта.
  Покрытый полосами татуировок охранник караванов пожал плечами: - Что тут знать? Смерть сбилась со счета. Бойня. Во рту полно слюны. Волосы встали дыбом... даже в таком мраке я вижу отвращение на твоем лице, Трелль, и разделяю его. Война была, война еще будет. Что тут сказать?
  - Тебе не терпится вступить в драку?
  - Сны советуют иное.
  Маппо оглянулся на стоянку. Бесформенные силуэты спящих, более высокая горка свежей могилы с грудой камней. Высохший труп Картограф сидит на валуне, у ног лежит потрепанный волк. - Если идет война, - сказал он Грантлу, - кто выигрывает?
  Мужчина пошевелил плечами - знакомая уже Треллю привычка, словно Смертный Меч Трейка пытается снять никому не видимое бремя. - Всегда вопросы, как будто ответы не важны. А это не так. Солдаты бегут в железную пасть, зеленая трава становится красной грязью, а кто-то на ближнем холме торжествующе поднимает кулак, тогда как кто-то другой улепетывает на белом коне.
  - Готов поспорить, Трейк находит мало удовольствия, узнавая взгляды своего избранного воителя.
  - Поспорил бы, да лень. Тигр - Солтейкен; такие звери не любят компании. Почему бы Трейку ожидать от меня иного? Мы охотники - одиночки. Какой войны мы ищем? Вот ирония, приводящая к неразберихе: Летний Тигр обречен искать идеальную схватку, но никогда не находить. Смотри, как хлещет его хвост.
  "Да, вижу. Но чтобы найти истинный лик войны, повернись и узри скалящих зубы волков". - Сеток, - позвал он тихо.
  - Она тоже видит сны, - сказал Грантл.
  - Традиционно войны, - принялся размышлять Маппо, - разгораются зимой, когда все заперты внутри стен и в руках у людей слишком много свободного времени. Бароны кипят, короли стоят планы, налетчики чертят пути мимо пограничных крепостей. Волки воют зимой. Но, похоже, времена года перевернулись, и лето рождено для буйства клинков и копий, для бешенства тигра. - Он дернул плечами. - Не вижу противоречия. Ты и Сеток, связанные с вами боги - вы отлично дополняете друг друга...
  - Все гораздо сложнее, Трелль. Холодное железо принадлежит Волкам. Трейк - горячее железо, что, по-моему, является гибельным пороком. О, мы храбро держимся в кровавой давке, но кто же задаст вопрос: как мы вообще там очутились?! Ну, мы вообще не думаем. - Тон Грантла был и горьким, и веселым.
  - Значит, сны ведут тебя к видениям, Смертный Меч? Тревожным видениям?
  - Кто же запоминает мирные сны? Да, тревога. Старые, давно умершие друзья бредут по джунглям. Слепо, шаря руками. Рты раскрываются, но я не слышу ни звука. Вижу госпожу пантеру, подругу по охоте, но мельком - она лежит в крови и пыли, тяжело дышит, в глазах тупая боль.
  - В крови?
  - Клыки вепря.
  - Фенера?
  - Как бог войны он не знал равных. Злобней любого тигра, хитрей любой стаи волков. Когда Фенер был Властителем, мы стояли на коленях, склоняя головы.
  - Твоя госпожа умирает?
  - Умирает? Может быть. Я вижу ее и гнев застилает глаза алым потоком. В крови, изнасилованная. Кто-то за это заплатит. Кто-то заплатит.
  Маппо безмолвствовал. Изнасилованная?
  Грантл зарычал не хуже своего бога-покровителя; у Маппо встали дыбом волосы на шее. Трелль сказал: - Утром я уйду из вашей компании.
  - Искать поле боя.
  - Думаю, никому из вас не захочется такое видеть. Понимаешь, он там был. Я чуял его силу. Я найду след. Надеюсь... А ты, Грантл? Куда поведешь отряд?
  - На восток, чуть южнее твоей тропы. Но мне не хочется слишком долго идти рядом с Волками. Сеток говорила о ребенке в городе льда...
  - Хрустальный. - Маппо на миг закрыл глаза. - Хрустальный город.
  - А Чудная Наперстянка верит, что там есть сила, которую она сможет использовать, чтобы вернуть дольщиков домой. У них появилась цель. Но это не моё. Я ищу места с ней рядом, чтобы сражаться. Если меня там не будет, она может действительно погибнуть. Так говорят мои назойливые призраки. Не годится прийти слишком поздно, чтобы увидеть рану ее глаз и узнать, что тебе остается лишь мстить. Не годится, Трелль. Совсем не годится.
  "Рана ее глаз... ты готов на все ради любви? Смертный Меч, болят ли твои ребра? Она ли преследует тебя - кем бы ни была она - или Трейк попросту скармливает тебе сочное мясо? Не годится приходить слишком поздно. О, я знаю: это истина.
  Изнасилована.
  Сломана.
  А теперь мрачный вопрос. Кому выгодно?"
  
  ***
  
  Финт сжалась под мехами, и ей казалось: ее лигу или две тащили за каретой. Нет ничего хуже сломанных ребер. Хотя если бы она села и увидела на коленях собственную голову, было бы хуже. "Но, если подумать, не было бы боли. Вот такой. Гнусной, ломящей, тысяча требующих внимания уколов - пока все не станет белым, затем красным, затем бордовым. И, наконец, благословенно черным. Где же черное? Я так жду ночи!"
  На закате Сеток подошла ближе и сказала, что Трелль утром уйдет. Откуда она узнала, оставалось лишь гадать: Маппо был не в настроении разговаривать с кем-то, кроме Грантла, ведь тот из мужчин, с которыми легко болтать. Они приглашают к откровенности, словно какой запах распространяют. Видит Худ, и ей хотелось бы...
  Спазм. Она хрипло вздохнула, ожидая судорог боли, и переменила позу. Не то чтобы новая была удобнее всех прежних. Это вопрос терпения. Все позы негодные, к рассвету она готова будет откусить окружающим головы...
  "И Грантл нас тоже покинет. Не сейчас. Но он не останется. Не сможет".
  Итак, вскоре останутся лишь дольщики и варвар Ливень, да еще Сеток с тремя сосунками. Картографа она не считает, как и волка, и лошадей. Хотя лошади и вполне живые. "Не считаю их, и все". Итак, только они. Ну, кто силен, чтобы отразить следующую атаку крылатого демона? Ливень? Он выглядит слишком юным, у него глаза загнанного зайца.
  "И только один брат Бревно остался. Плохо. На беднягу страшно взглянуть. Давайте дадим зарок: больше никого не закапывать. Сможем?"
  Но Наперстянка непреклонна. На востоке ждет свежая сила. Она думает, что сможет с ней кое-что сделать. Открыть садок, вынести их отсюда подальше, хоть к самому Худу. "Не готова спорить. Хотела бы верить. Да уж, наша Чудная сладка как вишенка. Жалеет, что дразнила мужчин, и потому заботится обо всех нас. Неплохо.
  Покататься с Грантлом было бы здорово. Но меня это убьет. К тому же я слишком изуродована шрамами. Косогрудая, ха, ха. Кто захочет уродку, разве из жалости. Будь разумна, не бойся острого суждения. Прошли дни, когда тебе достаточно было поманить пальцем... Найди, женщина, другое хобби. Может, вязание. Сбивание масла... это хобби? Вряд ли.
  Сон тебе не поможет. Гляди беде в лицо. До ночи достойного... сна остаются целые месяцы. Или еще больше.
  Грантл думает, что идет умирать. Не хочет, чтобы мы умерли с ним.
  Спасибо, Сеток, за добрые вести.
  "В Хрустальном Городе есть ребенок... берегись, если он откроет глаза".
  Слушай, милашка, наш ребеночек нуждается в подтирании зада. Близняшки делают вид, что не чуют мерзкого запашка. Верно? Так что бери травку".
  Насколько же лучше была жизнь в карете. Все эти доставки того и сего...
  Финт хмыкнула и задохнулась от боли. "Боги, ты безумна, женщина.
  Давай помечтаем о таверне. Дым, толпа. Отличный стол. Мы все сидим, выпускаем змеек. Квел уткой ковыляет на очко. Бревна строят друг другу рожи и хохочут. Рекканто сломал большой палец и пытается выправить. Гланно не видит бармена. И даже стол перед носом. Полнейшая Терпимость смотрит, словно пухлая кошка с торчащим из пасти крысиным хвостом...
  Еще один кувшин.
  Рекканто поднимает глаза. "А кто платит?"
  Финт осторожно подняла руку, утерла щеки. "Благословенная чернота, ты слишком далеко".
  
  ***
  
  Ливень открыл глаза, почуяв ложную зарю. Какое-то буйство до сих пор отдается в черепе - сон, хотя все подробности уже исчезли. Он заморгал, сел. Холодный воздух прокрался под одеяло из шерсти родара, на груди застыли капельки пота. Он поглядел на лошадей но животные стояли спокойно, дремали. Фигуры спутников были недвижны в зернистом сумраке.
  Он сел, откинув одеяло. Зеленоватое свечение гасло на востоке. Воин подошел к своей кобыле, поприветствовал тихим бурчанием, положил руку на теплую шею. Сказки о городах и империях, о газе, пылающим голубым пламенем, о невидимых глазу тайных путях через миры... всё это вызывало в нем тревогу, волнение. Непонятно почему.
   Он знал, что Тук пришел из такой империи, из-за далекого океана, что единственный его глаз видел невообразимые для Ливня сцены. Но сейчас вокруг воина-овла более привычный пейзаж, более грубый, чем в Овл'дане, да, но такой же открытый. Просторы под бесконечным небом. Может ли честный человек желать иного места? Есть где разгуляться взору, есть где полетать уму. Для всего простора хватит. Палатка или юрта, чтобы укрыться на ночь, круг камней для костра; пар поднимается над спинами скота, не спеша разгорается заря...
  Ему так хочется увидеть эти сцены, сказать привет всему знакомому. Собаки встают с травяных лежек, дитя кричит в какой-то юрте, пахнет дымом - это пробудились очаги.
  Внезапные переживания вырвали всхлип из горла. "Всё пропало. Почему же я еще жив? Зачем цепляюсь за жалкую, пустую жизнь? Когда ты последний, причин для жизни нет. Вены вскрыты, кровь капает, капает, и нет конца...
  Красная Маска, ты убил нас всех".
  Жду ли его родичи в мире духов? Хотелось бы верить. Хотелось бы, чтобы вера не разбивалась, не погибала под пятой летерийских солдат. Будь духи овлов сильнее, будь все шаманы настоящими шаманами... "мы не умерли бы. Не потерпели бы поражения. Не пали бы никогда". Но духи - если они вообще существуют - слабы, невежественны и беспомощны перед переменами. Они подвешены на тетиве, и когда ее обрезают, мир духов исчезает навеки.
  Он заметил, что проснулась Сеток, поглядел, как она садится, проводит пальцами по спутанным волосам. Утер глаза и отвернулся к лошади, прижался лбом к скользкой коже. "Чую тебя, подруга. Ты не задаешь вопросов о жизни. Ты в ней, ты не знаешь иного места, внешней пустоты. Как я тебе завидую".
  Сеток подошла, похрустывая гравием. Он слышал даже тихий ритм дыхания. Она встала слева, коснулась мягкого носа лошади, давая привыкнуть к запаху. - Ливень, - прошептала она, - кто там?
  Он хмыкнул: - Твоих призрачных волков просто раздирает, да? Испуг, любопытство...
  - Они чуют смерть, но и силу. Такую силу!
  Шкура под его лбом покрылась потом. - Она называла себя Гадающей по костям. Шаманкой. Ведьмой. Ее имя Олар Этиль, и нет пламени жизни в ее теле.
  - Она приходит перед рассветом, вот уже три раза. Но не подходит близко. Прячется как заяц, а когда встает солнце, исчезает. Как пыль.
  - Как пыль, - согласился он.
  - Чего ей нужно?
  Он отступил от лошади, провел рукой по лбу, отвел глаза. - Ничего хорошего, Сеток.
  Она помолчала, стоя рядом, кутаясь в меха. Потом, вроде бы вздрогнула, сказав: - Змеи извиваются в каждой ее руке, но почему-то смеются.
  "Телораст. Кодл. Они танцуют в моих снах". - Они тоже мертвые. Но все еще жаждут... чего-то. - Он повел плечами. - Мы все потерялись. У меня словно кости гниют.
  - Я рассказала Грантлу о своих видениях. Волки и трон, который они охраняют. Знаешь, о чем он спросил?
  Ливень покачал головой.
  - Спросил, видела ли я, как Волк задирает лапу на трон.
  Воин фыркнул, но смех как будто напугал его. "Давно ли я смеялся в последний раз? Духи подлые!"
  - Они так метят территорию, - сухо сказала Сеток. - Они так помечают свое имущество. Я была поражена, но недолго. Они ведь звери. Что же мы восхваляем, поклоняясь им?
  - Я никому уже не поклоняюсь, Сеток.
  - Грантл говорит, поклонение - всего лишь сдача в плен вещам, что лежат вне нашего контроля. Говорит, это лживое утешение, ведь в борьбе за жизнь нет ничего приятного. Он не встает на колени ни перед кем, даже перед Летним Тигром, посмевшим его призвать. - Она помедлила, покачала головой. - Мне будет недоставать Грантла.
  - Он решил нас покинуть?
  - Тысяча человек видит сны о войне, но у всех сны разные. Скоро он пропадет, и Маппо тоже. Ребенок огорчится.
  Лошади вдруг дернулись, заплясали на привязи. Ливень прошел мимо, оскалился: - Этим утром заяц осмелел.
  
  ***
  
  Чудная Наперстянка зажала рукой рот, подавляя вопль. По нервам словно пробежало пламя. Она вскочила, пинком отбросив подстилку.
  Ливень и Сеток стояли подле лошадей, смотря на север. Кто-то приближался. Земля словно пыталась убежать из-под ее ног, под поверхностью пробегали волны. Наперстянка пыталась унять взволнованное дыхание. Пошла к воину и девушке, склоняясь, словно ей мешало незримое течение. Сзади послышались тяжелые шаги Грантла и Маппо.
  - Осторожнее, Чудная, - сказал Грантл. - Против этой... - Он покачал головой. Покрывавшие тело полосы быстро темнели, в глазах не осталось ничего человеческого. Однако он не вынимал сабель.
  Она поглядела на Треля, но его лицо было непроницаемым.
  "Я не убивала Джулу. Не моя вина".
  Она отвернулась и пошла вперед.
  Шагавшая к ним была поджарой. Старая карга в змеиной шкуре. Оказавшись ближе, Наперстянка заметила, что кожа на лице высохла, глазницы зияют пустотой. Грантл позади зашипел, словно кот. - Т'лан Имасса. Оружия нет, значит, Гадающая. Чудная Наперстянка, не торгуйся с ней. Она предложит силу, ты сможешь сделать что захочешь. Но откажись.
  Она прохрипела, скрипя зубами: - Нам нужно домой.
  - Не этим путем.
  Она потрясла головой.
  Старуха встала в десятке шагов. К удивлению Наперстянки, первым заговорил Ливень.
  - Оставь их, Олар Этиль.
  Карга склонила голову к плечу. Пряди волос разметало, словно клочья паутины. - Только один, воин. Не твое дело. Я пришла, чтобы забрать родича.
  - Чего? Ведьма, это...
  - Ты его не получишь, - заявил Грантл, проходя мимо Ливня.
  - Посторонись, щенок, - предостерегла Олар Этиль. - Погляди на своего бога. Он прячется от меня. - Она ткнула узловатым пальцем в сторону Маппо: - А ты, Трелль, это не твоя битва. Не вмешивайся, и я скажу все, что тебе нужно знать о нем.
  Маппо чуть не пошатнулся. Лицо его исказилось горем. Он сделал шаг назад.
  Наперстянка вздохнула.
  Сеток сказала: - Кто тут твой родич, ведьма?
  - Его зовут Абс.
  - Абс? Тут нет...
  - Мальчик, - рявкнула Олар Этиль. - Приведите сына Оноса Т'оолана!
  Грантл выхватил сабли.
  - Не будь глупцом! - зарычала Гадающая. - Твой же бог тебе помешает! Трич не позволит тебе вот так глупо лишиться жизни. Решил перетечь? Не получится. Я убью тебя, Смертный Меч, уж не сомневайся. Мальчик. Ведите его.
  Теперь проснулись все. Наперстянка обернулась: Абси стоял между сестричками, широко раскрыв сияющие глазки. Баалджагг медленно шел вперед, в сторону Сеток, опустив массивную голову. Амба Бревно остался у могилы брата, молчаливый и замкнутый; юное недавно лицо казалось старым, из глаз исчез всякий проблеск любви. Картограф встал ногой в угли костра, глядя куда-то на восток - на восходящее солнце? - а Полнейшая Терпимость помогала подняться Финт. "Нужно попробовать новое исцеление. Покажу Амбе, что не всегда так слаба. Я могу... нет, думай о том, что творится сейчас! Она так легко ублажила Маппо. Она говорит правду, с ней можно иметь дело". - Наперстянка обратилась к гадающей: - О Древняя, мы из Трайгалл Трайдгилд, мы заблудились. У меня нет силы, чтобы вернуть нас домой.
  - Ты не будешь вмешиваться, если я благословлю твою нужду? - Олар Этиль кивнула. - Согласна. Приведи дитя.
  - Даже не думай, - бросил Грантл. Взор нечеловеческих глаз приморозил Наперстянку к земле. Полоски на голых руках словно затуманились, но тут же обрели четкость.
  Гадающая сказала: - Мальчик мой, щенок, потому что мне принадлежит его отец. Первый Меч снова служит мне. Неужели ты готов помешать воссоединению отца и сына?
  Стави и Стория побежали к ней, комкая слова: - Отец... он жив? Где же он?!
  - Недалеко.
  - Тогда приведи его сюда, - сказал Грантл. - Пусть сам заберет детей.
  - Дочери не его крови. Они мне не нужны.
  - Тебе? Как насчет Т'оолана?
  - Ладно, отдайте и их. Я подумаю, как ими распорядиться.
  Ливень взвился: - Она хочет перерезать им глотки, Грантл.
  - Я такого не говорила, воин, - возразила Гадающая. - Возьму всех троих, вот мое предложение.
  Баалджагг подкрадывался все ближе. Олар Этиль поманила его к себе. - Славный ай, приветствую тебя и приглашаю в свою компа...
  Громадный зверь прыгнул; тяжелые челюсти сомкнулись на правом плече Гадающей. Ай извернулся, роняя Олар Этиль. Защелкали костяные и ракушечные фетиши, замотались полосы змеиных шкур. Волк-великан не ослаблял хватки. Он попятился и мотнул головой, ударив ведьму о землю. Кости хрустели в его челюстях. Тело дергалось, словно беспомощная жертва.
  Баалджагг отпустил измочаленное плечо, ухватил Олар Этиль за голову. Поднял в воздух...
  Левая рука Олар резко ударила по волчьему горлу, пробив сухую кожу, достав до позвоночного столба. Хотя волк подбросил ее вверх, ведьма не ослабила захвата. Скорость движений Баалджагга добавила силы ее удару. Внезапный страшный треск - весь змеящийся позвоночник вылез из горла, сжатый в костлявой руке.
  Гадающая откатилась от волка, тяжело ударившись о землю. Заклацали кости.
  Баалджагг упал. Голова моталась, словно камень в мешке.
  Абси завизжал.
  Не успела Олар Этиль встать, Грантл зашагал к ней, поднимая клинки. Увидев его, она отбросила хребет зверя.
  И начала перетекать.
  Когда он достиг ее, Олар была лишь пятном, готовым вырасти во что-то огромное. Он ударил туда, где миг назад было ее тело; чаши эфесов резко звякнули обо что-то твердое. Превращение внезапно прекратилось. Олар Этиль упала на спину. Лицо ее было размозжено.
  - Плевать мне на бога-тигра, - сказал Грантл, вставая над ней. - Худ побери дурацкие превращения, и твое и мое! - Клинки скрестились прямо у ее челюстей. - Знаешь, Гадающая, если хорошенько ударить, даже кости Т'лан Имассов ломаются.
  - Ни один смертный...
  - Мне нассать. Я тебя на куски порублю. Поняла? На куски. Как у вас делается? Череп на шесте? Или в нише? Развилка дерева? Деревьев тут нет, ведьма, но вот ям в земле - сколько угодно.
  - Ребенок мой.
  - Он тебя не хочет.
  - Почему?
   Ты убила его собачку.
  Наперстянка поспешила к ним. Ее знобило, ноги подгибались. - Гадающая...
  - Я раздумываю, не отозвать ли обещания. Все. Ну, Смертный Меч, уберешь оружие, позволишь мне встать?
  - Еще не решил.
  - Что я должна обещать? Оставить Абса под вашу заботу? Ты будешь охранять его жизнь, Смертный Меч?
  Наперстянка видела, что Грантл колеблется.
  - Я хотела заключить сделки со всеми, - продолжа Олар Этиль. - Честные. Неупокоенный ай был рабом древней памяти, древних измен. О вас такого не скажешь. Смертный Меч, погляди на друзей - кто из них способен защитить детей? Не ты. Трелль только и ждет, когда желанные слова пронесутся по его разуму. Тогда он покинет вас. Воин-овл не лучше щенка, к тому же неблагодарного. А это отродье, Джаг Бревнэд, сломано изнутри. Я намерена отвести детей к Оносу Т'оолану...
  - Он ведь Т'лан Имасс?
  Гадающая замолчала.
  - Единственный путь, на котором он стал бы тебе служить, - продолжал Грантл. - Он умер, как и думали дочери, а ты его возвратила. Сделаешь то же с мальчишкой? Подаришь гибельное касание?
  - Нет, разумеется. Он должен жить.
  - Почему?
  Она помедлила и сказала: - Он надежда моего народа. Он мне нужен - ради армии и Смертного Меча, который ей командует. Дитя, Абс Кайр, станет их надеждой, причиной сражаться.
  Грант, заметила Наперстянка, внезапно побледнел. - Дитя? Причина?
  - Да. Их знамя. Ты не понимаешь... я не могу сдерживать его гнев - гнев Первого Меча. Это мрак, это сорвавшийся с цепи зверь, левиафан - его нельзя отпускать. Не так. Ради снов Бёрн, Смертный Меч, дай мне встать!
  Грантл отвел клинки, пошатнулся, делая шаг назад. Он что-то бормотал себе под нос. Наперстянка уловила лишь несколько слов. На дару. - Знамя... детская рубашка, да? Цвет... сначала красный, потом... черный...
  Олар Этиль неловко встала. Лицо ее было уродливым месивом костей и рваной кожи. Клыки волка оставили глубокие разрезы на висках и у подбородка. Откушенное плечо обвисло, рука болталась бесполезным грузом.
  Когда Грантл сделал еще шаг назад, Сеток отчаянно закричала: - Она победила вас всех? Неужели никто не защитит дитя? Прошу! Прошу!
  Близняшки плакали. Абси встал на колени у высохшего тела Баалджагга, бормоча что-то в странном ритме.
  Картограф простучал костями, встав около мальчика. Ступня его обуглилась, от нее шел дым. - Заставьте его замолчать. Умоляю. Кто-нибудь.
  Наперстянка нахмурилась. Но Гадающая не обратила внимания на просьбы ходячего мертвеца. "Да и о чем он вообще?" - Она повернулась к Олар Этили. - Гадающая по костям...
  - Восток, женщина. Там найдете все, что нужно. Я коснулась твоей души. Сделала Майхб, сосуд ожидания. Восток.
  Чудная Наперстянка скрестила руки, закрыла на миг глаза. Хотелось поглядеть на Финт и Полушу, увидеть в их глазах облегчение, благодарность. Однако она знала, что ничего подобного не увидит. Это же женщины. Только что троих детей отдали в руки нежити. "В конце концов они меня поблагодарят. Когда успокоится память, когда мы будем дома, в безопасности.
  Ну... не все. Хотя что тут поделать?"
  Сеток и Ливень одни стояли между Олар и тремя детьми. По лицу Сеток струились слезы; Наперстянке казалось, что овл сгорбился, словно человек, увидевший место своей неминуемой казни. Он вытащил саблю, но глаза стали тусклыми. Однако он не убегает. Среди всех них юный воин единственный не готов сдаться. "Чтоб тебя, Сеток! Хочешь посмотреть на гибель смелого мальчишки?"
  - Нам ее не остановить, - сказала Наперстянка. - Ты и сама понимаешь, Сеток. Ливень, скажи ей.
  - Я отдал последних детей своего народа Баргастам, - прохрипел Ливень. - И теперь все они мертвы. Пропали. - Он покачал головой.
  - Этих ты лучше защитишь? - возмутилась Наперстянка.
  Она как будто дала ему пощечину. Воин отвел взгляд. - Кажется, единственное дело, которое мне хорошо удается - отдавать детей. - Он вложил клинок в ножны, ухватил Сеток за руку. - Идем со мной. Поговорим так, чтобы никто не слышал.
  Сеток дико на него посмотрела, попыталась вырваться, но тут же устало замерла.
  Наперстянка смотрела, как овл уводит ее прочь. "Сломался как тонкая ветка. Что, Чудная, гордишься собой?
  Но тропа наконец свободна".
  Олар Этиль подошла - теперь прихрамывая, скрипя и щелкая суставами - к стоявшему на коленях мальчику. Протянула действующую руку, ухватилась за воротник баргастской рубахи. Подняла и всмотрелась в лицо; да и он тоже смотрел ей в лицо сухими и равнодушными глазами. Гадающая хмыкнула: - Сын твоего отца в порядке. Клянусь Бездной.
  Ведьма повернулась и пошла на север. Мальчик болтался в руке. Через миг близняшки двинулись следом. Ни одна не оглянулась. "Потерям нет конца, да? Снова и снова. Мать, отец, народ. Нет, оглядываться не на что.
   Да и зачем. Мы их подвели. Она явилась, разделила нас, разбросала, словно императрица горсть монет. Купила детей. И наше молчание. Это было легко, ведь мы - ничто.
  Майхб? Что это, во имя Худа?"
  
  ***
  
  Маппо ушел со стоянки с ужасом в сердце, бросив остальных, повернувшись спиной к страшной заре. Он боролся с желанием побежать. Как будто это помогло бы. Да и если они глядят вослед, совесть их так же нечиста. Утешение? Неужели? "Мы заботимся лишь о своем. Она показала нам наши лица, те, что мы прятали от себя и других. Опозорила нас, обнажив истину".
  Он старался напомнить себе о предназначении, о требованиях долга, о страшных делах, которых от него может потребовать клятва.
  "Икарий жив. Помни. Сосредоточься на этом. Он меня ждет. Я его найду. Я всё исправлю, снова. Наш маленький мир, замкнутый, непроницаемый для окружающих. Мир, в котором нет вызовов, в котором никто не оспаривает наши деяния, наши ненавистные решения.
  Верните мне этот мир, умоляю, прошу.
  Самые драгоценные мои обманы - она их украла. Они увидели...
  Сеток... Благие боги, на твоем лице отразилась моя измена!
  Нет. Я его найду. Защищу от мира. И защищу мир от него. А себя защищу от всего другого - от укоряющих глаз и разбитых сердец. Вы звали это жертвенностью, нерушимой верностью... Там, на Пути Рук, я потряс всех...
  Гадающая по костям, ты украла мою ложь. Поглядите на меня теперь".
  Он знал: его предки ушли далеко, очень далеко. Их кости стали прахом под курганами камней и земли. Он знал, что его давно забыли в родном племени.
  Тогда почему же он слышит стон духов?
  Маппо закрыл уши руками, но это не помогло. Стон длился и длился. На этой пустой равнине он вдруг ощутил себя крошечным, уменьшающимся с каждым шагом. "Мое сердце. Моя честь... съеживается, высыхает... с каждым шагом. Он всего лишь ребенок. Все они. Он спал на руках Грантла. Девочки... они держались за руки Сеток, пели песенки.
  Разве не главная обязанность взрослых - оберегать и защищать детей?
  Я уже не тот, что прежде. Что я наделал?
  Воспоминания. Прошлое. Такое драгоценное... я хочу его назад, хочу всё назад. Икарий, я найду тебя.
  Икарий, прошу, спаси меня".
  
  ***
  
  Ливень влез в седло. Поглядел вниз, встретил взор Сеток, кивнул.
  Он видел страх и сомнения на ее лице. Хотелось бы найти побольше слов, которые достойно высказать - но он давно истратил слова. Разве недостаточно того, что он намерен сделать? Вопрос, заданный столь откровенно и громко - хотя и в разуме - почти заставил его рассмеяться. Но надо найти слова. Попытаться... - Я их буду защищать. Обещаю.
  - Ты им ничего не задолжал, - возразила она, так крепко обхватив себя руками, что он подумал: она ребра сломает. - Не твоя забота, не моя. Зачем всё это?
  - Я знал Тука.
  - Да.
  - Я думаю: а он что сделал бы? Вот ответ, Сеток.
  Слезы текли по ее лицу. Она сжала губы, словно слова заставили бы высвободить горе, и этого воющего демона никогда больше не удалось бы сковать или отогнать.
  - Однажды я оставил детей на смерть, - продолжал он. - Я бросил Тука. Но в этот раз... - плечи его дернулись, - надеюсь поступить лучше. К тому же она меня знает. Она будет меня использовать, как делала раньше. - Он оглядел остальных. Стоянка была пуста. Финт и Полуша, походившие на двух измученных беженок, уже двинулись в путь. Чудная Наперстянка шагала чуть позади, словно была не уверена, рады ли ее компании. Амба шел отдельно, далеко справа. Он глядел прямо перед собой, шаги были напряженными и какими-то хрупкими. А Грантл, перекинувшись несколькими словами с Картографом (тот сидел на могиле Джулы), пошел в сторону. Плечи его опустились, словно здоровяк страдал от боли в животе. Сам Картограф, похоже, решил остаться на месте. "Мы сошлись лишь для того, чтобы расстаться". - Сеток, твои волки-призраки ее боятся.
  - До ужаса.
  - Ты ничего не смогла бы сделать.
  Глаза ее сверкнули: - Это что, должно помочь? Такими словами ты как будто роешь глубокую яму и приглашаешь в нее прыгнуть!
  Он отвел глаза. - Прости.
  - Иди, догоняй их.
  Он взял поводья, развернул кобылу, ударил пятками по бокам.
  "Ты и это просчитала, Олар Этиль? Будут ли твои приветствия насмешливыми?
  Ладно, наслаждайся пока, ведь ничто не длится вечно. Я не стану возражать. Не бойся, Тук, я не из забывчивых. Ради тебя я это сделаю или умру, пытаясь".
  Он скакал галопом по пустынной земле, пока не заметил Гадающую и ее подопечных. Девочки обернулись и радостно закричали. У Ливня чуть не разорвалось сердце.
  
  ***
  
  Сеток видела, как юный овл скачет за Олар Этилью, как находит ее. Быстрый обмен словами... они продолжили путь, пока не скрылись за обманчивыми неровностями ландшафта. Тогда он отвернулась. Поглядела на Картографа. - Мальчик плакал от горя. Над мертвым волком. Ты велел его заткнуть. Почему? Что тебя так встревожило?
  - Как вышло, - сказал неупокоенный, вставая с могилы и подбираясь ближе, - что лишь слабейший из нас решился отдать жизнь, защищая детей? Я не хотел ранить тебя словами, Сеток. Я лишь пытаюсь понять. - Иссохшее лицо склонилось, но пустые дыры глазниц не отрывали "взора" от ее лица. - Возможно, ему особенно нечего было терять? - Он неловко подошел к трупу ай, встал.
  - Нет, было что терять, - бросила она. - Жизнь, как ты сам сказал.
  Картограф поглядел на тело Баалджагга. - А у него не было даже этого.
  - Идешь назад, в свой мертвый мир? Уверена, там гораздо проще. Не надо будет удивляться поступкам нас, жалких смертных.
  - Я знаток карт, Сеток. Прислушайся к моим словам. Тебе не пересечь Стеклянную Пустыню. Дойдя до нее, сверни направо, к Южному Элану. Там почти так же плохо, но этого должно хватить. Хотя бы шанс появится.
  "Хватить чего? Еды? Воды? Надежды?" - Ты остаешься. Почему?
  - В этом месте, - взмахнул рукой Картограф, - является мир мертвых. Ты теперь здесь нежеланная гостья.
  Ощутив внезапное потрясение и необъяснимое смущение, Сеток покачала головой. - Грантл сказал, ты был с ним почти с самого начала. Но теперь ты остаешься здесь?
  - Неужели все должны иметь цель? - спросил Картограф. - У меня она была, но с этим покончено. - Голова его повернулась, глядя на север. - Твое общество было... восхитительным. Но я забыл. - Он помедлил; когда она была готова задать вопрос, он продолжил: - Вещи ломаются.
  - Да, - шепнула она слишком тихо, чтобы он мог расслышать. Протянула руку за свертком с пожитками. Выпрямилась, пошла прочь. Потом замедлила шаги, оглянувшись. - Картограф, что тебе сказал Грантл? Там, у могилы?
  - "Прошлое - демон, которого даже смерти не побороть".
  - И о чем это?
  Он пожал плечами, снова глядя на остатки Баалджагга. - Я же ответил: я нашел живых в снах своих, и им не хорошо.
  Она отвернулась и ушла.
  
  ***
  
  "Пыльные дьяволы" двигались вперед, слева и справа от нее. Мазан Гилани всё отлично знала. Она слышала истории о компании на Семиградье, о том, как Т'лан Имассы Логроса умели исчезать, становиться шепотом ветра над извивами какой-нибудь реки. Им-то просто. Вставай с земли в конце пути, и даже дыхание не сбилось.
  Она хмыкнула. "Дыхание. Да, смешно".
  Ее лошадь стала непослушной. Мало воды, мало корма; она не испражнялась уже больше суток. Долго не протянет, надо полагать, если только ее спутники не сотворят водоем, тюк сена и пару мешков овса. А они такое умеют? Она не знала.
  "Серьезнее, женщина. По ним как будто спящий дракон катался. Умей они создавать вещи из ничего, сами о себе позаботились бы". Ее тоже мучили голод и жажда. Но, если придет нужда, она сможет отворить кровь лошади и напиться до отвала, пока живот не лопнет. "А теперь наполните ее снова, ладно? Спасибо".
  Уже недалеко. По ее расчетам, она к полудню выедет на след Охотников за Костями, а к закату их увидит. Армии такого размера быстро не двигаются. В обозе столько припасов, что можно немалый город полгода кормить. Она глянула на север. Теперь такое часто случается. Ну, невольное побуждение вполне понятно... Не часто гора рождается за день и ночь, да под такую бурю! Она утерла лицо. Пота нет. Плохая новость, особенно учитывая, что еще утро. Да и сплюнуть нечем.
  "Храни один плевок", - любила говорить матушка, - "для морды Худа". Благослови ее, старую толстую корову. "Я хотела вырасти большой. Слышишь, мама? Достичь зрелости. Может, пятидесяти лет. Пять стервозных, щедрых, ужасающих десятилетий. Я хотела быль ЗАМЕТНОЙ. Гром в очах, гром в голосе. Большой вес, подавляющая масса. Нечестно это - окончить дни высохшей в пустыне. Даль Хон, будешь скучать?
  День, когда я снова ступлю на сочную травяную кочку, смету с губ, глаз и носа облако мух... да, в этот день мир снова станет правильным. Нет, не бросай меня здесь, Даль Хон. Это нечестно".
  Она кашлянула, прищурилась. Что-то не так впереди, на тех холмах и долине между ними. Дыры в земле. Пещеры? Кратеры? Склоны как будто чем-то кишат. Она моргнула, гадая, не видится ли всё это. Лишения могут свести с ума. Но нет - почва так и шевелится. Крысы? Нет, ортены.
  Поле битвы. Она различила блеск обглоданных костей, заметила зловещие кучи на гребне справа - несомненно, следы погребальных костров. Сжигать мертвецов - это практично. Хотя бы ради избавления от болезней. Она пнула пятками лошадь, заставив перейти в тяжелый галоп. - Знаю, знаю, милая. Недолго.
  "Пыльные дьяволы" пролетели мимо, направившись к окружающему низину гребню.
  Мазан Гилани поскакала следом, на вершину холма. Натянула поводья, рассматривая груды мусора на дне, зияющие окопы на дальнем склоне. За ними поднимались груды жженых костей.
  В нее медленно просачивался ужас, изгоняя дневной жар.
  Несвязанные Т'лан Имассы материализовались справа, замерев неровной цепочкой, тоже разглядывая представшую сцену. Внезапное их появление после стольких дней в пыли даже обрадовало Мазан. Слишком долго единственной собеседницей была лошадь. - Не то чтобы я готова была вас расцеловать, - сказала она.
  Головы поворачивались к ней. Никто не отвечал.
  "И спасибо Худу". - Моя лошадь умирает, - сообщила она. - Что бы тут ни случилось, это имеет отношение к Охотникам за Костями. И выглядит плохо. Так что, - сверкнула она глазами на немертвых воинов, - если у вас есть утешительные вести или хотя бы просто объяснения, я действительно вас поцелую.
  Тот, кого звали Берок, ответил: - Мы поможем твоей лошади, женщина.
  - Отлично, - бросила она, спешиваясь. - Начинайте. Мне тоже немного воды и жратвы не повредит. Знайте, я ортенов есть не стану. Кому пришла в голову, что скрестить ящерицу с крысой - хорошая идея?
  Один из Т'лан вышел к ней. Она не помнила его имени, но он был больше остальных; тело казалось слепленным из кусков трех - четырех существ. - К'чайн На'рхук, - пророкотал он. - Битва и сбор урожая.
  - Урожая?
  Существо указало на далекие курганы. - Они разделали мясо. Они питаются павшими врагами.
  Мазан вздрогнула. - Каннибалы?
  - На'рхук - не люди.
  - Какая разница? По мне, это каннибализм. Только белокожие варвары с Феннских гор опустились до людоедства. Так я слышала.
  - Они не завершили пир, - сказал большой Т'лан Имасс.
  - О чем ты?
  - Видела новорожденную гору на севере?
  - Нет, - сказала она насмешливо, - сейчас впервые заметила.
  Имассы молча смотрели на нее.
  Мазан Гилани вздохнула: - Да, гора. Буря.
  - Другая битва. Рождение Азата. Отсюда можно заключить, что На"рхук побеждены.
  - О. Мы столкнулись с ними во второй раз? Хорошо.
  - К'чайн Че'малле, - сказал Берок. - Гражданская война, Мазан Гилани. - Воин взмахнул изломанной рукой. - Твоя армия... не думаю, что все погибли. Ваш командир...
  - Тавора жива?
  - Ее меч жив.
  "Ее меч. О, это отатараловое лезвие". - Могу я послать вас вперед? Можете вы найти след, если он вообще есть?
  - Зеник станет разведчиком, - сказал Берок. - Если враги найдут нас, Мазан Гилани, до момента последнего воскрешения, все наши планы падут прахом.
  - Планы? Чего вы хотите?
  - Как же? Освобождения Хозяина.
  Она хотела задать новые вопросы, но не решилась. "Боги подлые, не вас я должна была найти. Это вы хотели найти нас, так? Смола, жаль, что тебя нет. Объяснила бы, что происходит. Но нутром чую: нехорошее происходит. Ваш Хозяин? Не продолжайте". - Хорошо. Давайте уедем отсюда, а потом вы нас накормите. Только хорошей едой, ладно? Я ведь цивилизованная. Даль Хон, Малазанская Империя. Сам Император был родом из Даль Хона.
  - Мазан Гилани, - ответил Берок, - мы не знаем о твоей империи. - Т'лан Имасс помедлил. - Но прошлого императора... его мы знали.
  - Неужели? До или после смерти?
  Пятеро Имассов разглядывали ее. Берок спросил: - Мазан Гилани, какой смысл в твоем вопросе?
  Она моргнула, медленно покачала головой: - Никакого. Никакой задней мысли.
  Другой Т'лан сказал: - Мазан Гилани. Твой старый император.
  - Ну?
  - Он был лжецом?
  Мазан почесала голову, снова прыгнула в седло. - Зависит.
  - То есть?
  - Верите ли вы во все сказки, которые о нем рассказывают. Ну же, уходим отсюда. Поедим, попьем, потом найдем меч Таворы. Пусть улыбнутся Опонны и она по-прежнему окажется к нему пристегнутой.
  Она вздрогнула, когда пятеро Имассов поклонились. Затем они рассыпались пылью и полетели вдаль. - Уважение оказываете? - Она снова оглядела кишащее ортенами поле брани. "Какое уж тут уважение, женщина.
  Нет, пока что держи всё внутри. Ты не знаешь, что тут было. Ничего не знаешь наверняка. Пока что. Держись.
  Самоуважение - в том, чтобы держаться. Как делала мама".
  
  ***
  
  Запах горящей травы. Влага под щекой, на другой прохладный воздух; где-то рядом треск жучков. Солнечный свет, отфильтрованный опущенными веками. Пыльный воздух, проходящий в легкие и обратно. Вот части его, лежащего. Кусками. Так чувствуется, но это же нелепая идея - он ее отбросил, хотя чувства настаивали на своем.
  Мысли. Радость от того, что они еще есть. Замечательный триумф. Вот если бы он еще смог сложить воедино все куски, особенно отсутствующие. Хотя можно подождать. Вначале он должен отыскать какие-нибудь воспоминания.
  Бабушка. Ну, по крайней мере, старушка. Допущения могут быть опасными. Вроде бы одна из ее поговорок? Как насчет родителей? Да, насчет них? Попробовать вспомнить - трудно ли это? Его родители. Не особенно впечатляющая пара. Непонятные в своей простоте... он всегда гадал, не скрыто ли в них что-то большее. Так должно было быть, а? Тайные интересы, подавленное любопытство. Неужели мать искренне волновало, что сегодня наденет вдова Третьях? Неужели это было пределом ее интереса к миру? Бедная соседка владела всего-то парой туник и платьем до колен, все из простого полотна. Как и подобает женщине, чей муж лежит в песках Семиградья - за монетки на глазах мертвеца в мире живых много не купишь, правда? А тот старик с нижней части улицы, пытавшийся за ней ухаживать... он просто вспоминал былую прыть. Не нужно было насмехаться, мама. Он делал что мог. Мечтал о счастливой жизни, мечтал пробудить хоть что-то в тусклых глазах вдовы.
  Да, пустой мир без надежды.
  И если отец имел привычку без конца насвистывать песенку, иногда прерываясь, отвлеченный мыслью - или, скорее, совершенно пораженный самим фактом ее наличия - что же, человеку в годах есть о чем подумать, не так ли? Кажется, так. Если он сгибался в толпе, не встречаясь ни с кем глазами - что же, многие мужчины забыли, что значит мужество. А может, никогда не знали. Так это его родители? Или чужие?
  Откровения шлепались одно за другим, настоящий оползень. Сколько ему было? Пятнадцать? Улицы Джакаты вдруг сузились перед внутренним взором, дома съежились; здоровенные мужики из квартала стали хвастливыми пучеглазыми комарами.
  Но был совсем другой мир... где-то, снаружи.
  "Бабушка, я видел в твоих глазах блеск. Ты выбивала пыль из золотого ковра, раскатывала передо мной. Ради моих крошечных ножек. Совсем иной мир вовне. Называемый "учением". Называемый "знанием". Называемый "магией"".
  Корни и личинки и скрученные пучки чьих-то волос, маленькие марионетки, куклы с вязаными личиками. Нити из кишок, связки бинтов, кривые когти ворон. Знаки на глиняном полу, пот, капающий со лба. Глина была мучением, язык горел от зализанного стило, и как трепетали свечи, как суетились тени!
  "Бабушка? Ты видишь мальчика, который сам себя растерзал? В его плоть впивались зубы, и эти зубы были его. Снова и снова. Они кусали и кусали. Терзая, вызывая мучительную боль и ярость. Он падал с дымного неба. И взлетал снова, новые крылья, хрустящие суставы. Скользящий кошмар.
  Ты не можешь вернуться. Не после такого.
  Я касался своей слабой плоти, и она была зарыта под трупами, и вязкая кровь текла вниз. Я был залит кровью. Ну, то есть тело, которое я привык считать своим. Назад пути нет.
  Мертвые ноги шевелятся, обмякшие лица поворачиваются, пытаясь глядеть - но не я был тем грубияном, что стащил их сюда. Не надо обвинять меня мертвыми взорами. Какой-то глупец сошел вниз, сюда... может, моя мокрая кожа излучала тепло, но ведь это было лишь тепло остывающих трупов.
  Я не вернулся. Ничего подобного.
  Отец, если бы ты только знал, что я видел. Мать, если бы ты открыла сердце, чтобы благословить бедную вдову из соседней двери.
  Вы объясните глупцу? Это был курган из трупов. Они собирали нас. Друг, тебя вмешиваться не просили. Возможно, они тебя не заметили, хотя не понимаю почему. Твое касание было холодным. Боги, таким холодным!
  Крысы, крадутся все ближе, вынюхали в воздухе мои куски. В мире, где каждый - солдат, никто не замечает тел под ногами, но даже муравьи сражаются злее демонов. Мои крысы. Они трудились, угнездившись в телах. Теплые...
  Они не могли собрать меня всего. Невозможно. Может, они меня вытащили, но неполного.
  Или нет. Бабушка, кто-то привязал ко мне нити. Он ко всему привязал свои нити. К моим Худом клятым крысам. Ох, умный ублюдок этот Быстрый. Умный, умный ублюдок. Весь тут, весь там. Я весь тут. А потом кто-то меня вырыл и унес. А Короткохвостые смотрели так и эдак, словно желая возразить, но все же не возразили.
  Он тащил меня прочь, плавясь на ходу.
  И разделка мяса продолжалась. Они трудились, насвистывая бесконечную песенку, иногда прерываясь, отвлеченные мыслью - или, скорее, совершенно пораженные самим фактом ее наличия. Как-то так.
  Итак, он утащил меня, но где остальные?"
  Куски сложились, и Бутыл открыл глаза. Он лежал на земле, солнце низко висело над горизонтом, роса на желтой траве касалась лица. Пахло прошедшей ночью. Утро. Он вздохнул и медленно сел. Казалось, тело состоит из сплошных зашитых шрамов. Взгляд на человека у костра. "Его касание было холодным. А потом он растаял". - Капитан Рутан Гудд... сэр.
  Мужчина оглянулся и прочесал бороду пальцами. - Думаю, это птица.
  - Сэр?
  Он указал на бесформенные куски мяса, поджаривающиеся над углями. - Это просто упало с неба. Перья успели обгореть. - Он покачал головой. - Но и зубы были. Птица. Ящерица. Как говорят на Боевых островах, в обеих руках по пучку соломы.
  - Мы одни.
  - Пока что. Но мы почти не приблизились - ты стал каким-то тяжелым.
  - Сэр, вы меня несли? "Плавясь. Как-кап". Далеко ли? Сколько дней?
  - Нес? Что я, Тоблакай? Нет, вон там волокуши. Тащить легче, чем нести. Вроде бы. Хотелось бы мне иметь пса. Когда я был ребенком... гм, скажу только, что желание иметь пса показалось бы странным. Но сейчас я разодрал бы глотку богу ради пса.
  - Я уже могу идти, сэр.
  - А тащить волокуши сможешь?
  Нахмурившись, Бутыл оглянулся на приспособление: два длинных копья, обломки копий поперек, почерневшие ремни от упряжи и доспехов. - Сэр, там же нет ничего.
  - А если там буду я, морпех?
  - Ну, я...
  Рутан оторвал кусочек, помахал в воздухе. - Шутка, солдат. Ха, ха. Вот, кажется готовым. Кулинария - искусство превращения знакомого в неузнаваемое и потому съедобное. Когда родился разум, первым делом спросил: "А это можно приготовить?" В конце концов, есть лицо коровы... хотя некоторые.... Ох, ладно. Ты ведь голоден.
  Бутыл подошел к очагу. Рутан стащил тушку с шампуров и разорвал надвое, передав одну порцию морпеху.
  Они ели молча.
  Наконец, высосав и выплюнув последнюю косточку, слизав жир с пальцев, Бутыл вздохнул, глядя на человека напротив: - Я видел, сэр, как вы упали под весом сотни Короткохвостых.
  Рутан потянул себя за бороду. - Да уж.
  Бутыл отвел глаза, снова попытался взглянуть прямо. - Думал, вам крышка.
  - Они не пробили доспехов, хотя я весь покрыт синяками. В-общем, они втаптывали меня в землю, но скоро сдались. - Он поморщился. - Не сразу сумел я выбраться. Тогда от Охотников и союзников не осталось и следа, только трупы. Кажется, хундрилам пришел конец - никогда я не видел столько мертвых лошадей. Окопы были взяты. Летерийцы причинили им некоторый урон... о дальнейшем и гадать не стану.
  - Думаю, я тоже кое-что видел.
  - И я тебя учуял, - сказал капитан, тоже не желавший встречаться с Бутылом глазами.
  - Как?
  - Так. Ты был едва жив, но еще жив. Так что я тебя вырыл.
  - А они просто смотрели.
  - Смотрели? Я и не заметил. - Капитан вытер руки о бедра, встал. - Готов идти, солдат?
  - Думаю, да. Куда мы идем, сэр?
  - Найти оставшихся.
  - А когда была битва?
  - Пять или четыре дня назад.
  - Сэр, вы Бурегон?
  - Дикая волна?
  Бутыл наморщил лоб.
  - Еще шутка, - сказал Рутан Гудд. - Давай разберем волокуши. Там меч, который может оказаться тебе полезным, и еще кое-что.
  - Это всё было ошибкой, так?
  Мужчина бросил на него взгляд. - Рано или поздно всё оказывается ошибкой.
  
  ***
  
  Хаос мальстримом бушевал внизу, выбрасывая пену. Он встал на краю уступа, всмотрелся. Справа скала наклонялась, показывая край смутно видимой пропасти, а дальше торчал кверху Шпиль, черная уродливая штуковина, палец гиганта. Над рваной смутной вершиной повис зонт белого тумана.
  Вскоре он отвернулся, пересек уступ - двенадцать шагов до отвесной каменной стены и устья тоннеля. Там повсюду валялись разбитые валуны. Он перелез через одну из груд, начал копаться, пока не нашел пыльную промасленную шкуру, прикрывавшую трещину. Сорвал ее, нагнулся, достав потертую суму. Она была такой ветхой, что дно сразу порвалось по швам, вывалив на почву содержимое.
  Покатились монеты, запрыгали и зазвенели всякие безделушки. Однако две вещи большего размера упали без звука, ведь они были завернуты в кожу. Он взял лишь эти две вещи, одну сунув за пояс, вторую развернув.
  Скипетр из гладкого черного дерева, на концах потускневшее серебро. Он еще мгновение смотрел на него, потом пошел к основанию Андийского Шпиля. Порылся в кошеле у бедра, достав комок конских волос; бросил к ногам, а затем размашистым движением описал скипетром круг над черными волосами. И сделал шаг назад.
  Затем он прерывисто вздохнул, полуобернувшись. Тон его слов был извиняющимся: - Ах, Мать, это старая кровь. Не отрицаю. Старая и тонкая. - Он колебался. Потом сказал: - Передай Отцу, я не сожалею о выборе. К чему бы? Да ладно. Двое из нас сделали лучшее, на что я способен. - Он весело хмыкнул. - И ты тоже так можешь сказать.
  Повернулся.
  Тьма выткала перед ним что-то плотное. Он смотрел на это, не тратя слов, хотя сумрачное присутствие становилось все ощутимее, величественнее. - Если он желал слепой покорности, нужно было держать меня в цепях. А ты, Мать, ты должна была навеки оставить меня ребенком, прижимая крылом. - Он неловко вздохнул. - Мы еще здесь, хотя сделали желаемое вами. Мы получили почти всех. Единственное, чего никто из нас не ожидал - насколько это нас изменит. - Он мельком оглянулся. - Да, так и случилось.
  В круге, что был перед ним, открыла алые глаза черная форма. Копыта залязгали, словно секиры по камню.
  Он схватил привидение за полночную гриву, прыгнул на спину зверя. - Береги дитя свое, Мать. - Развернул коня, проскакал к краю утеса, потом снова к устью тоннеля. - Я так давно живу среди них, что данное тобой стало лишь слабым шепотом на дне души. Ты редко смотрела на людей, но теперь всё меняется. Скажу вот что. - Он развернул коня. - Теперь наша очередь. Твой сын открыл путь. А что до ЕГО сына - если хочет Скипетр, пусть придет и возьмет.
  Бен Адэфон Делат крепче ухватился за гриву. - Делай своё, Мать. Пусть Отец делает своё, если хочет, Но основное выпадает нам. Так что... стойте в стороне. Закройте глаза, ибо клянусь: МЫ ВОССИЯЕМ! Когда нас прижимают к стенке, Мать... ты понятия не имеешь, на что мы способны.
  Он вогнал пятки в бока коня. Тварь прыгнула вперед.
  "Ну, милое привидение, это может быть совсем не весело".
  Конь достиг края. Вознесся в воздух и упал в кипящий мальстрим.
  Присутствие, дышащая тьма, не сразу покинуло громадную палату. На черном полу блестела россыпь монет и камней.
  Затем послышался стук трости о камень.
  
  
  
  Глава 3
  
  
  "Вот и время уйти в холодную ночь"
  Этот голос морозом жег
  Пробудив и заставив застыть
  Слышу крики, зовущие в небо лететь
  Но крепко держит земля...
  Что ж, давно это было, давно
  Только стылым утром я крылья
  Ощущаю, как тень за спиной
  Только звезды роднее, чем прежде
  Время близится, чую, страшась - я уйду
  Голос тот отыскать, встав у грани
  "Вот и время уйти в холодную ночь"
  И сухим и усталым был тон
  И зачем это всё - не понять
  Если сны о полете - последний намек
  на свободу
  На последнем дыханье о крыльях взмолюсь.
  
  Холодная ночь,
  Осаждающий
  
  
  Дым повис в каюте густыми клубами. Все иллюминаторы были открыты, как и дверь, но воздух оставался недвижным; жара горячечным языком лизала полуобнаженную плоть. Откашлявшись, чтобы избавиться от надоевшего зуда в груди, Фелаш, Четырнадцатая Дочь королевы Абрастали, склонила голову на мягкую (хотя сырую и грязную) подушку.
  Служанка трудилась над оживлением кальяна.
  - Уверена в дате? - проговорила Фелаш.
  - Да, Ваше Высочество.
  - Ну... полагаю, я должна ощущать волнение. Настал пятнадцатый мой год. Взвейтесь, знамена! Увы, тут ничего виться не станет. - Она закрыла глаза, но вскоре заморгала, открыв их снова. - Это сквозняк?
  - Ничего не чувствую, Ваше Высочество.
  - Не люблю жары. Отвлекает. Шепчет о смертности, навевает отчаяние и вместе с тем непонятную решимость. Если мне суждено умереть, скажу: да будет так.
  - Несварение желудка, Ваше Высочество.
  - А боль пониже спины?
  - Непривычка.
  - Сухость в горле?
  - Аллергия.
  - А ломота во всем теле?
  - Ваше Высочество, эти симптомы хоть иногда пропадают?
  - Хмм. Оргазм. Или если я вдруг нахожу себе занятие.
  Служанка вдохнула жизнь в систему трубок, передала хозяйке мундштук.
  Фелаш закусила серебряный кончик. - Когда я попробовала впервые?
  - Ржавый лист, Ваше Высочество? В шесть лет.
  - Но зачем?
  - Или так, или вы сгрызли бы ногти, насколько я помню.
  - Ах да, детские привычки. Слава богам, я излечилась. Как думаешь, можно выйти на палубу? Клянусь, я ощутила сквозняк. Внушает оптимизм.
  - Ситуация плачевная, Ваше Высочество, - сказала служанка. - Команда выдохлась, работая на помпах, но мы всё равно сильно оседаем. Ни земли поблизости, ни призрака ветра. Риск утонуть весьма серьезен.
  - Но ведь выбора не было?
  - Капитан и старпом с таким выводом не согласны, Ваше Высочество. Потеряны жизни, мы едва держимся...
  - Вина Маэла, - буркнула Фелаш. - Не знала, что ублюдок так жаден.
  - Ваше Высочество, никогда прежде мы не заключали сделок со Старшим Богом...
  - И больше не заключим! Но ведь мать услышала? Точно. Неужели это не оправдывает жертвоприношения?
  Служанка промолчала, принимая медитативную позу.
  Фелаш смотрела на женщину, которая была много старше ее, прищурив глаза . - Отлично. Мнения разошлись. Наконец-то возобладали трезвые головы?
  - Не могу знать, Ваше Высочество. Если я...
  - Нет. Как ты сама сказала, мне пора размяться. Выбери подходящий наряд, что-то милое и щегольское, и притом подобающее внезапно наступившей зрелости. Пятнадцать! Боги, старость близка!
  
  ***
  
  Шерк видела: ее старпом с трудом управляется на перекошенной палубе. Слишком много потеряно частей тела, предположила она, чтобы сохранить веру в собственную ловкость; однако он движется достаточно резво, хотя и морщится, дергается на каждом шагу. Боль - не самый приятный спутник жизни, особенно когда она присутствует каждый день, каждую ночь, в каждом дыхании.
  - Восхищаюсь тобой, Скорген.
  Он прищурился, поднявшись на мостик. - Капитан?
  - Ты кривишься, и только. Думаю, есть много форм мужества, и большинство нами не замечаются. Не всегда трудно встречать смерть, не так ли? Иногда труднее стоять лицом к лицу с жизнью.
  - Как скажете, капитан.
  - Что доложишь?
  - Тонем.
  Чудно. Она подумала, что некоторое время поплавает, а потом медленно опустится вниз, как вздувшийся мешок с мокрой травой, и найдет дно морское. И пойдет. Но куда? - Думаю, на север.
  - Капитан?
  - "Вечная Благодарность" заслуживала лучшей участи. Снарядите шлюпки. Сколько плыть?
  - Не могу предположить.
  - Почему?
  Здоровый глаз Скоргена дернулся. - Ну, я имел в виду, что не хочется предполагать. Вот невезение.
  - Скорген, мне брать рундук?
  - Хотите взять рундук? Он поплывет? То есть если привязать за шлюпкой. У нас только две годных, да и те повреждены. В команде остается двадцать девять человек, плюс вы, я и гостьи. Десять в шлюпке - и нас потопит первая волна. Не горазд я считать, но кажется, нас многовато. Люди могут держаться на воде. Но недолго, тут ведь акулы шастают. Идеально - восемь на борту. Достаточно скоро идеал воплотится в жизнь. Но ваш рундук... все расчеты мне спутал.
  - Скорген, ты помнишь, как грузил мой рундук?
  - Нет.
  - Потому что его нет. Просто фигура речи.
  - Какое облегчение. К тому же, - вздохнул он, - у вас и времени собираться не будет. На следующем буруне перевернемся, или так мне сказали.
  - Побери меня Странник! Поднять наверх гостей!
  Он указал ей за спину: - Благородная вон вышла, капитан. Уж она поплывет как пробка, поверьте, пока...
  - Спустить шлюпки, разместить команду! - Шерк прошла мимо Скоргена и двинулась навстречу принцессе.
  - Ах, капитан, я действительно не...
  - Времени нет, Ваше Высочество. Берите служанку и одежду, в которой не замерзнете. Судно тонет, нужно садиться по шлюпкам.
  Фелаш озиралась, моргая как сова. - Кажется, это крайность.
  - Неужели?
  - Да. Мне казалось, покидать корабль - самое последнее, чего человек пожелает в море.
  Шерк Элалле кивнула: - Точно, Ваше Высочество. Особенно в море.
  - Неужели нет альтернативы? Паникуете? На вас не похоже.
  - Я кажусь запаниковавшей?
  - Ваша команда...
  - Самую малость, потому что у нас нет места для всех, а значит, некоторым придется погибнуть в челюстях акул. Кажется мне, такая смерть никого не привлекает, и это еще мягко сказано.
  - Боги! Ну, что еще можно сделать?
  - Я жду ваших предложений.
  - Может, ритуал спасения...
  - Что?
  Пухлые пальцы взлетели: - Давайте оценим ситуацию, ладно? Шторм разбил корпус, да?
  - Мы на что-то налетели, Ваше Высочество. Надеюсь, это была голова Маэла. Повреждения не починить, помпы не справляются с течью. Сами видите, правым бортом мы почти касаемся воды. Если бы не штиль, уже перевернулись бы.
  - Значит, трюм полон воды.
  - Верное допущение, Ваше Высочество.
  - Ее нужно...
  Ужасающий скрежет заставил содрогнуться доски под их ногами.
  Глаза Фелаш широко раскрылись: - Ох, что это?
  - Оно самое, Ваше Высочество. Тонем. Ну же, вы упомянули ритуал. Если в него будет вовлечен какой-нибудь Старший Бог... не ручаюсь за ваше благополучие, если команда услышит хоть слово.
  - Неужели? Как тревожно. Что ж, упомянутый ритуал не обязательно должен вовлекать всяческих неприятных персонажей. На деле...
  - Простите, что прерываю, Ваше Высочество, но мне тут пришло в голову, что наше необычайное упражнение в оценке ситуации грозит оборваться самым фатальным образом. Я искренне им наслаждалась, а вот вы, как теперь кажется, стали поистине неосведомленным участником. Хорошо ли вы плаваете? Нам, похоже, не добежать до шлюпок...
  - Ради всего святого. - Фелаш повернулась кругом, оценивая происходящее. Взмахнула рукой.
  "Вечная Благодарность" вздрогнула. Из люков выплеснулась пена. Снасти заскрипели, словно под напором шквала; покатились обломки рухнувшей мачты. Корабль со стоном выровнялся. За бортами кипела вода. Из обеих шлюпок донеслись тревожные крики. Шерк Элалле слышала приказ рубить концы. Через миг спасательные посудины упали на воду - ни в одной не было полного комплекта моряков; оставшиеся, во главе со Скоргеном Кабаном, принялись изрыгать ругательства, повиснув на планшире. Вода омыла палубу.
  Принцесса Фелаш изучила положение корабля, приложив пальчик к пухлым, накрашенным губам. - Нужно осушить трюм, - сказала она, - прежде чем осмелимся поднять его выше. Согласны, капитан? Ведь тяжесть воды способна разломить корпус пополам?
  - Что вы делаете? - крикнула Шерк.
  - Ну, спасаю нас, ясное дело. И ваш корабль - мы еще в нем нуждаемся, несмотря на негодное состояние.
  - Негодное? Он просто прекрасен, чтоб вас! Или был бы, если бы кое-кто...
  - Ну-ну, капитан. Следите за манерами. Я, в конце концов, знатная особа.
  - Разумеется, Ваше Высочество. Прошу спасти мой жалкий кораблик. Потом мы на досуге обсудим все недоразумения.
  - Отличное предложение, капитан.
  - Если вы могли так сделать в любое время, Ваше...
  - Да, могла бы. Но определенно не должна была. Мы вновь имеем дело с ужасными силами. Вновь придется платить. Вполне достаточно для "никогда больше"!
  Шерк Элалле поглядела на старпома и матросов. На палубе под их ногами уже не было воды; из трюма доносился звук сотни работающих помп. "Но у нас нет сотни помп, да и людей там нет!" - Что, снова Маэл?
  Фелаш взмахнула ресницами: - Увы, нет. Трудности, извольте понять, происходят как раз от намеренного избегания нами этой персоны. В конце концов, это его королевство, а он не терпит соперников. Посему мы должны противопоставить силе Маэла иную энергетику.
  - Это монаршее "мы", Ваше Высочество?
  - Ага, вы ощутили, капитан?
  Вокруг корабля начал подниматься густой клубящийся туман - обе шлюпки пропали из видимости, крики команд вдруг затихли, словно все эти мужчины и женщины более не существовали. В наступившем зловещем безмолвии Шерк Элалле, Скорген и еще дюжина матросов сгрудились посреди палубы. Повсюду выпадал иней.
  - Ваше...
  - Какое облегчение после жары, не находите? Но теперь мы должны крепко стоять на своем. Отдать слишком много - это может стать фатальным.
  - Ваше Высочество, - снова заговорила Шерк. - С кем мы будем заключать сделку на этот раз?
  - Оплоты по большей части забыты, особенно давно уснувшие. Вообразите же наше удивление, когда мерзлый труп вновь пробуждается к жизни в царстве льда - после бесчисленных столетий. О, они были жуткими типами, эти Джагуты... но, знаете ли, я все еще взираю на них с симпатией, несмотря на всяческие экстравагантности. Что ж, на севере Болкандо есть гробницы, а их Хранители, гмм...
  - Джагуты, Ваше Высочество? Вы сказали "Джагуты"?
  - Вы точно паникуете, капитан. Эти постоянные и все более грубые вмешательства...
  - Вы сковали нас льдом?
  - Омтозе Феллак, капитан, это Ледяной Трон. Понимаете? Он снова пробудился...
  Шерк подошла ближе. - А в чем сделка, Принцесса?
  - Разберемся, когда...
  - Нет! Будем разбираться прямо сейчас!
  - Не могу сказать, что одобряю столь невежливый тон, капитан Элалле. Поглядите, как надежно стоит корабль. Лед заморозил все трещины корпуса, на палубе сухо, хотя и слишком холодно. К сожалению, от тумана нам не избавиться, ведь вокруг по-прежнему теплая вода. Думаю, течение понесет нас на север, а до берега около трех дней. Ненаселенное побережье с обширной, самой природой защищенной гаванью, где мы сможем починить...
  - Починить? Я только что потеряла больше половины команды!
  - Она нам не нужна.
  Скорген Кабан неуклюже переминался рядом. - Капитан! Мы мертвы? Это Проклятие Маэла? Мы путешествуем в Моря Смерти? Это Река, Лишенная Жизни? Океан Черепов? Мы встали между Рогом Страданий и Рогом Потерь? В Корчах...
  - Боги подлые! Неужели нет конца эвфемизмам? Нельзя было просто сказать "мертвы"?
  - Да, еще Эвфемерные Пучины! Видите ли, у команды возникают вопросы...
  - Расскажи им об оплоте удачи, Скорген. А насчет невезучих на шлюпках - ну, вот что бывает с теми, что не верят в капитана и старшего помощника. Понял?
  - Ох, это им понравится, капитан. Миг назад они ругали себя, что не успели прыгнуть в шлюпки.
  - Клин клином выбивают, старпом. Иди же.
  - Слушаюсь, капитан.
  Шерк Элалле снова поглядела на принцессу. - В мою каюту, если изволите, Ваше Высочество. Сделка.
  - Сделка? Да. Да. Как желаете, но вначале... гм, мне нужно переодеться, чтобы не подхватить простуду.
  - Да поглядит Странник в другую сторону.
  - Он туда и глядит, милочка.
  Шерк смотрела в спину юной женщине, спускающейся в люк. "Милочка? Ну, наверное, она старше чем выглядит.
  Нет, просто снисходительная, надутая принцесса. Ох, будь на борту Аблала, он мигом поставил бы ее на место". Мысль вызвала насмешливое фырканье. - Осторожнее! - посоветовала она себе и нахмурилась: - Ох, понимаю. Я промерзла насквозь. Похоже, в ближайшее время протечек не ожидается. Но нам лучше двигаться. Постоянно. - Она принялась озираться, весьма скованно шевеля головой.
  Да, корабль пришел в движение, увлекаемый течением. На воде качались глыбы льда. Туман облек их, словно частная управляемая туча. "Идем вслепую".
  - Каптен! Команда желает знать: это Белая Дорога?
  
  ***
  
  - Запасы.
  Дестриант Келиз глянула вбок, на Надежного Щита. - Есть трутни. Днища фургонов - там растет пища. Матрона Ганф Мач о нас заботится. Будем странствовать, как прежде великие стада.
  Рыжебородый встал в стременах Солдата Ве'Гат, выросших из костей и кожи. - Великие стада? Где?
  - Ну, они погибли.
  Буян скривился. - Как погибли?
  - По большей части мы их истребили, Надежный Щит. Эланцы не просто пасли миридов и родаров. Мы еще охотились. Сражались за власть над дикими стадами и переправами, а если проигрывали - что же, мы травили зверя назло врагам. Или разрушали броды, чтобы животные тонули. Мы были едины с землей.
  Геслер фыркнул с другой стороны: - Кто открыл тебе глаза, Келиз?
  Она пожала плечами: - Духи-боги голодали. Что мы сделали не так? Ничего. Мы ничего не меняли. Жили так, как всегда. И губили себя. Дикие звери пропали. Земля высохла. Мы сражались друг с другом, а потом пришли Вершители Правосудия. С востока.
  - Кем они были?
  В ее рту появилась горечь. - Нашими судьями, Надежный Щит. Они изучили наши дела. Проследили ход жизней, все наши глупости. И решили, что полному излишеств правлению пора положить конец. - Она коротко взглянула на мужчину. - Я должна была умереть со всем родом. Но я сбежала. Позволила им умереть. Даже собственным детям.
  - Ужасное дело, - пробормотал Буян. - Но преступниками были Вершители. Вашему народу рано или поздно пришлось бы изменить образ жизни. Нет, кровь на их руках.
  - Расскажи о них побольше, - попросил Геслер.
  Она ехала на Солдате Ве'Гат, как и двое спутников. Стук тяжелых когтистых лап Че'Малле доносился далеко снизу. Она почти не ощущала сотрясения от шагов по твердой почве. Небо было тусклым, вокруг простерся серый пейзаж. За ними двое детей, Гриб и Синн, делили одного Ве"Гат. Они редко когда говорили; Келиз не могла припомнить, чтобы вообще слышала голос Синн, хотя Гриб и признался, что немота ее - скорее привычка, нежели болезнь.
  "Огненные твари. Демонское отродье. Геслер и Буян уже знали их, но даже им нелегко в их присутствии. Нет, они мне не нравятся".
  Келиз заставила себя собраться с мыслями. - Вершители вначале взяли власть в Колансе, - сказала она, чуть помедлив. Ей не хочется вспоминать, не хочется думать обо всем этом... но она заставит себя. - Вначале мы слышали лишь рассказы о них от купцов и караванных охранников. Они говорили нервно, со страхом в глазах. Не люди, рассказывали они. Жрецы. Их культ был основан на Шпиле - это мыс в Коланской бухте - и там они впервые поселились, построив храм, а потом и крепость.
  - Чужеземцы, значит? - спросил Геслер.
  - Да. С какого-то Гиблого Берега. Все это я слышала от случайных людей. Они приплыли на кораблях из кости. Шпиль не был населен - кто захотел бы жить на проклятой земле? Вначале появился один корабль, команда рабов, двенадцать или тринадцать жрецов и жриц. Едва ли король Колансе видел в этом вторжение. Когда они прислали ко двору посланницу, он приветил ее. Местные жрецы были не так добродушны, они предостерегали короля. Он не прислушался. Был назначен прием. Вершительница вела себя дерзко. Говорила о правосудии, словно лишь ее народ был железной рукой закона. Говорят, она ткнула пальцем в сторону короля и предрекла ему падение.
  - Готов спорить, он потерял всё добродушие, - буркнул Буян. - Надеюсь, срубил посланнице голову.
  - Попытался, - ответила Келиз. - Солдаты, потом волшебство - тронный зал стал бойней, и когда битва окончилась, она одна вышла из дворца. А в гавани стояли еще сто костяных кораблей. Так начался ужас.
  Геслер обернулся в седле - вроде бы поглядев на двоих детей. Потом снова посмотрел вперед. - Дестриант, давно ли это было?
  Она пожала плечами. - Пятьдесят или шестьдесят лет назад. Вершители истребили другие культы. Год за годом прибывали все новые их последователи. Их называли водразами. Это те, у кого примесь человеческой крови в жилах. Первые двенадцать были Чистыми. Из провинции Эстобансе - самой щедрой земли Колансе - они распространили власть повсюду, налагая свою волю. Они не желали сражаться с обычными людьми; одним голосом они ставили на колени целые армии. После Колансе они начали рушить одну династию за другой, во всех южных королевствах, окружающих Пеласиарское море. Наконец все земли оказались под их контролем. - Она вздрогнула. - Это были жестокие хозяева. Были засухи. Голод. Они назвали это Веком Справедливости, они позволили людям умереть. Протестовавших казнили, решившихся на бунт уничтожили. Вскоре они дошли до земель моего народа. И раздавили нас как мух.
  - Гес, - сказал, чуть подумав, Буян, - это были нелюди, верно?
  - Келиз, у Вершителей есть клыки?
  - Клыки? Нет.
  - Опиши их.
  - Они были высокими, тощими. Кожа белая как алебастр, а руки и ноги двигались не как у людей. Ниже локтей руки изгибались во все стороны. Говорят, даже тела были на шарнирах, как будто два набора тазовых костей. Они могли стоять как мы или сгибать ноги подобно лошадиным. Ни одно оружие их не брало, а простое касание их пальца ломало кости в теле воина. Магические атаки скатывались с них, словно вода.
  - С водразами было так же, - поинтересовался Геслер, - или это особенности Чистых?
  - Не знаю.
  - Ты видела одного из Вершителей своими глазами?
  Чуть помедлив, она покачала головой.
  - Но твое племя...
  - Мы услышали, что они идут. Мы знали, что они убьют всех. Я сбежала.
  - Дыханье Худа! - пролаял Буян. - Значит, ты не знаешь точно, были...
  - Я прокралась назад через несколько дней, Надежный Щит. - Ей пришлось выдавливать из себя слова. Во рту пересохло, мысли стали холодными, как трупы. - Они работали тщательно. "Я прокралась назад. Правда ли? Или это просто сон? Разбитые лица детей, такие спокойные. Муж, невозможно искривленная спина, выкаченные глаза. Мертвые псы, головы шаманов на шестах. И кровь повсюду - даже мои слезы..." - Я бежала. Я последняя из народа.
  - Ты говорила о засухе, - сказал Геслер. - Она началась после прихода Вершителей или до?
  - Эстобансе изобильно источниками. Широкая долина с высокими горами на севере и юге. Море на востоке, возвышенности на западе. Засухи были в южных королевствах и других территориях Колансе. Не знаю, где они начались, Смертный Меч, но даже в сказках, услышанных в детстве, говорилось о горестях, навалившихся на земли оседлых.
  - А равнины Элана?
  Она покачала головой: - Всегда сухие, всегда трудные для жизни - вот почему кланы так много воевали. Нам недоставало всего. Я была девочкой. Дети привыкают к тому, что есть, считают это нормальным. Пока я жила с народом, я чувствовала себя нормально.
  - Так что привлекло Вершителей в страну, уже объятую страданиями? - удивился Геслер.
  - Слабость, - подал голос Буян. - Пройдись по голодающей стране - найдешь жирного короля. Никто не стал рыдать по жертвам бойни в дворцовой зале. Жрецы болтали о правосудии. Должно быть, звучало разумно. По крайней мере вначале.
  - Да, - согласился Геслер. - Но тот Шпиль, где они построили храм - Келиз, ты назвала его проклятым. Почему?
  - Там звезда упала с неба, - объяснила она.
  - Недавно?
  - Нет, очень давно, но вокруг мыса морская вода до сих пор красна как кровь - и ничто не живет в той воде.
  - Что-то изменилось после появления Вершителей?
  - Не знаю. Никогда не видела того места... прошу, я не знаю. Не знаю даже, зачем мы идем в том направлении. На востоке нет ничего... ничего, кроме костей. - Она сверкнула глазами на Геслера: - Где армия ваших союзников? Мертва! Нужно найти другое направление. Нужно... - "где-то спрятаться. Духи предков, простите!" Но нет, ее страхи слишком близки к поверхности. Вопросы словно прорываются сквозь тонкую кожу. "Недолго мне удавалось сдерживаться..."
  - Мы не знаем наверняка, - сказал Буян, зажевав концы усов. Он не желал встречаться с ней глазами.
  "Прости. Я понимаю".
  - Когда Гу'Ралл вернется, - тихо произнес Геслер, - мы узнаем больше. А пока идем куда шли, Дестриант. Нет смысла что-то менять.
  Она кивнула. "Знаю. Простите. Простите нас всех".
  
  ***
  
  Их сила была темным неспокойным пятном, подобно реке вытекающим из головы большой, змеящейся колонны. Гу'Ралл изучал это явление сверху, скользя под самым пологом туч, что приползли с северо-запада. Раны его исцелились, ассасин уже странствовал далеко, выходя за пределы Пустошей.
  Он заметил потрепанные остатки армий, непомерно большие обозы. К югу от них двигалась иная сила, дисциплинированные, не омытые кровью колонны. Похоже, на редкость эффективная армия. Но, несмотря на приказы Смертного Щита, эти формирования не особенно интересовали Ассасина Ши'гел. Нет, его восхищали другие узлы мощи. Хотя даже они не могли сравниться с потоком силы от двух людских детей, Синн и Гриба, что путешествовали во главе Гнезда Ганф'ен.
  Разумеется, его уже нельзя называть "гнездом". Нет помещения, нет прочного и надежного укрытия для последнего племени К'чайн Че'малле.
  Даже лидерство отдано троим людям. Нет сомнения, без этого Че'малле были бы уничтожены Н"рхук. Три человека, облеченные странными титулами, и двое детей, носящих всего лишь лохмотья.
  Слишком многие жаждут власти. Вот сокрушающая поступь истории, вот истина всех когда-либо существовавших цивилизаций. Гу'Ралл не чувствовал вкуса к власти. Для такого, как он, лучше стоять за троном, чтобы перерезать горло при первых признаках безумных дерзаний. Если достаточно много голов покатится по ступеням столетий, урок будет выучен. Хотя он сомневается в этом.
  "Ассасин не должен умирать. Всегда должна оставаться тень. Мы держим мир под контролем. Мы арбитры разума. Вот наш долг, наше предназначение.
  Я их видел. Видел, на что они способны, видел в их глазах радость от творимого опустошения. Но глотки их мягки. Если придется, я смогу избавить мир от них". Сила была гнилой, оскверненной чем-то мерзким. Она сочилась из равнодушных умов, пачкая сладкие ароматы родичей - радость осознания победы, благодарность Смертному Мечу и Надежному Щиту, любовь к Келиз, Дестрианту К'чайн Че'малле. Веру в новое будущее.
  "А эти дети... Должны умереть. Скоро".
  
  ***
  
  - Форкрул Ассейлы, - шепнул Гриб на ухо Синн. - Хрустальный Город знает их, даже водразов. Хранит память об них. Синн, они стоят в центре войны, они - те, кого ищет Адъюнкт.
  - Хватит, - прошипела она. - Не болтай. Что, если они слышат?
  Гриб фыркнул: - Думаешь, они не знали? Геслер и Буян? Форкрул Ассейлы, Синн. Но теперь она ранена. Серьезно ранена. Нужно ее остановить, иначе Охотников перебьют...
  - Если они еще остались.
  - Остались. Потянись разумом...
  - Ее меч - барьер, который она не опускает. Отатараловый меч.
  - Значит, она еще жива...
  - Нет, значит, кто-то его несет. Может, Брюс Беддикт, может, Вождь Войны Желч. Мы не знаем, мы даже близко подобраться не можем.
  - Гу'Ралл...
  - Хочет нас убить.
  Гриб вздрогнул. - Да что мы ему сделали? Разве что шкуру спасли.
  - Ему и всем ящерицам. Не важно. Мы могли бы напасть на них, и кто помешал бы?
  - Ты могла бы напасть на них, не я. Значит, тебе помешаю я. Не пробуй, Синн.
  - Мы с тобой заодно, - заверила она.- Партнеры. Я просто болтаю. Вот почему ассасин нас ненавидит. Никто нас не контролирует, кроме нас самих. Взрослые такое ненавидят.
  - Форкрул Ассейлы. Геслер желает соединиться с армией Адъюнкта, ведь таков его план?
  - Откуда мне знать? Наверное.
  - Значит, будем драться с Форкрул Ассейлами.
  Она зловеще ухмыльнулась: - Буду им ножки отрывать, как мухам.
  - Что за девочка?
  Синн закатила глаза: - Опять? Мне уже тошно о ней говорить.
  - Она в Хрустальном Городе. Ждет нас.
  - Она полоумная, вот она кто. Ты сам должен был заметить. Как и я. Нет, давай больше о ней не будем.
  - Ты ее боишься. Потому что она, может, сильнее нас обоих.
  - А ты не боишься? Поскорее начни.
  - Ночью, - сказал Гриб, - я вижу сон. Красные глаза открываются, открываются. И всё.
  - Забудь об этом сне. - Девочка отвернулась.
  Он чувствовал все свои мышцы, напряженные и ноющие; он знал, что в этих объятиях ему долго не выдержать. "Она страшнее ассасина. Ты, в Хрустальном Городе, ты боишься как я?"
  - Глупый сон, - бурчала Синн.
  
  ***
  
  В полдень Геслер скомандовал отдых. Большая колонна разом встала, трутни вышли готовить обед. Морщась, он высвободился из седла чешуйчатого Ве'Гат, с облегчением заметив: раны на боках зверя исцеляются. Смертный Меч ступил на землю. - Буян, давай ноги разомнем...
  - Я могу отлить без твоей помощи.
  - Потом, идиот.
  Выгнувшись до боли в спине, он отошел от колонны, подчеркнуто не замечая Гриба и Синн, тоже слезавших вниз. Каждое треклятое утро со дня битвы он ожидал увидеть, что они пропали. Он не так глуп, чтобы думать, будто контролирует их. "Зажигали небесные крепости, словно сосновые шишки. Худ спаси нас всех".
  Буян подошел, сплевывая на ладони (так он их мыл). - Гребаный ассасин не желает спускаться. Плохие новости?
  - Вряд ли ему нужно спускаться, чтобы нас огорчить. Нет, просто показывает характер.
  - Как только снизойдет, - пробурчал Буян, - я покажу свой. Кулаком.
  Геслер засмеялся: - Ты до его кривого рыла не дотянешься даже с лесенкой. Куда намерен бить, в колено?
  - Может быть. Почему нет? Спорим, это будет больно.
  Геслер стянул шлем. - Форкрул Ассейлы, Буян. Волосатая мотня Худа!
  - Если она еще жива, то, наверное, передумала. Кто знает, скольких сожрали На'рхук? Похоже, от Охотников осталась лишь горстка.
  - Сомневаюсь. Бывает, что нужно стоять до конца. А бывает, что нужно бежать, собственную задницу подпалив. Она не искала битвы. На'рхук случайно на нее наткнулись. Значит, она сделала все, что могла, чтобы вывести солдат из-под удара. Дело было, похоже, кровавое, но это не полное уничтожение.
  - Как скажешь.
  - Слушай, это отступление с боем до точки, в которой можно разбегаться. Ты сужаешь фронт. Бросаешь тяжелую пехоту против их стены, потом отступаешь шаг за шагом. Наконец приходит время повернуться и бежать. Если летерийцы чего-то стоят, они ослабили давление. В лучшем случае мы потеряли всего тысячу...
  - По большей части тяжелая и морская пехота - основа армии, Гес...
  - Значит, нужно найти новую. Тысячу.
  - А в худшем случае? Ни панцирников, ни морпехов, регулярные роты разбежались перепуганными зайцами.
  Геслер сверкнул глазами: - Кажется, тут я записной пессимист, не ты.
  - Пойди к Матроне, пусть позовет ассасина.
  - Пойду.
  - Когда?
  - Когда сочту нужным.
  Лицо Буяна побагровело. - Знаешь, ты все еще Худом крытый сержант. Смертный Меч? Смертная Жопа, вот так лучше! Боги, думаешь, я по-прежнему буду выполнять твои приказы?
  - Ну, кто лучше подойдет в Надежные Щиты, чем человек с железным лбом?
  Буян застонал, потом сказал: - Есть хочется.
  - Да. Давай пойдем поедим.
  Они двинулись к месту кормежки.
  - Помнишь, когда мы были молодыми? Слишком молодыми. Тот утес...
  - Не надо про треклятый утес, Буян. До сих пор кошмары мучают.
  - Это ты вину чувствуешь.
  Геслер встал. - Вину? Проклятый дурак. Я спас тебе жизнь!
  - Почти что убив? Если бы тот камень упал и ударил по голове...
  - Но ведь не ударил? Нет, только по плечу. Легкое касание, куча пыли, а потом...
  - Дело в том, - прервал Буян, - что мы были дураками. Нужно было учиться, но ни один до сих пор так ничему и не научился.
  - Не в том проблема. Нас тогда разжаловали не без причины. Мы не умеем отвечать за других, вот в чем проблема. Начинаем ругаться, ты начинаешь думать, а это самое плохое. Не думай, Буян. Это приказ.
  - Ты не можешь мне приказывать. Я Надежный Щит, и если я пожелаю думать, так оно и будет.
  Геслер снова зашагал. - Только извести заранее. А пока что хватит бормотать о том и о сём. Изнурительно.
  - Видеть, как ты корчишь из себя Верховного Короля Вселенной - тоже изнурительно.
  - Смотри-ка, снова овсянка. Дыханье Худа, Буян, я уже так ею набит, что сморкаюсь...
  - Это не овсянка, а плесень.
  - Грибы, идиот.
  - А есть разница? Насколько я знаю, трутни разводят их в подмышках.
  - Достал, Буян. Я велел прекратить жаловаться?
  - Отлично. Если я найду причину прекратить жаловаться, сразу прекращу. Но мне же приказано не думать, а как я найду причину, не думая? Ха!
  Геслер скривился: - Боги подлые, Буян! Я себя чувствую стариком.
  Рыжебородый мужлан помолчал. Кивнул. - Да-а. Чертовски глупо. Мне уже кажется, что через месяц помру от старости. Боли и ломота, всё такое. Хочу бабу. Десять баб. Ромовую Бабу и Шпигачку, вот кого хочу - почему гадский ассасин их не захватил? Я был бы счастлив.
  - Тут есть Келиз, - буркнул Геслер.
  - Не могу клеиться к Дестрианту. Не положено.
  - Она вполне привлекательна. Уже была мамашей...
  - При чем тут это?
  - У них отвислые груди, верно? И широкие бедра. Настоящая женщина, Буян. Знает, как надо ворочаться под мехами. И этот взгляд... хватит гавкать, ты понимаешь, о чем я. У женщин, которые родили дитя, такой взгляд - они прошли через самое худшее и вышли по другую сторону. Уж они знают, как делать туда-сюда, а ты знаешь, что они одним взглядом могут тебя превратить в дрожащее мясо. Мамаши, Буян. Давайте мне мамаш, и других баб не надо. Вот так я говорю.
  - Да ты больной.
  - Если бы не я, ты так и висел бы на том утесе. Горстка костей, птицы вьют гнезда в волосах, пауки живут в глазницах.
  - Если бы не ты, я туда не полез бы.
  - Полез бы.
  - Почему это?
  - Потому, Буян, что ты никогда не думаешь.
  
  ***
  
  Он собирал вещички. Маленькие вещички. Сверкающие камни, осколки кристаллов, сучки с фруктовых деревьев. И нес с собой, а когда мог - садился на пол и раскладывал их, создавая загадочные узоры или не узоры, а просто случайные сочетания. Потом смотрел на них. И всё.
  Этот ритуал, виденный уже десятки раз, по-настоящему тревожил Баделле, хотя она не понимала, почему.
  
  У Седдика вещички в кошеле
  И этот мальчик пробует всё помнить
  Хотя я говорила нет
  Воспоминания мертвы
  Воспоминания - осколки и сучки
  Когда их достают из кошелей
  Я на ладонях вижу только пыль
  Решили мы от памяти уйти
  Чтоб сохранить покой внутри голов
  Мы были юными
  Но ныне мы лишь духи
  В снах живущих
  Рутт девочку несет в суме
  И Хельд запоминает всё
  Но не рассказывает никому из нас
  Хельд видит сны осколков и сучков
  И понимает, что они такое.
  
  Она хотела было передать слова Седдику, зная, что он сохранит их в истории, которую рассказывает сам себе, закрыв глаза; но потом ей подумалось, что ему не нужно слышать, чтобы знать, и что рассказываемая им история неподвластна никому. "Я поймана его историей. Я летала по небу, но небо - это изнанка черепа Седдика, и нет пути наружу. Поглядите, как он изучает свои вещички, поглядите, какое у него смущенное лицо. Тонкое. Пустое. Лицо, желающее наполниться - но никому его не наполнить". - Икариас наполняет наши животы, - сказала она, - и лишает нас всего иного.
  Седдик поднял голову, встретил ее взор и отвернулся. Звуки из окна, голоса в сквере. Семьи пускали корни, проникая в хрустальные стены и потолки, полы и залы. Старшие мальчики становились как-бы-отцами, старшие девочки как-бы-матерями; совсем маленькие убегали, но не надолго; они бежали, словно обезумев от возбуждения, только чтобы остановиться через несколько шагов - лица темнели от страха и смущения, и они стремглав мчались назад, в объятия родителей.
  "Вот зло воспоминаний".
  - Мы не можем оставаться здесь, - сказала она. - Кто-то нас ищет. Нужно пойти навстречу. Рутт знает. Вот почему он уходит на край города, смотрит на запад. Он знает.
  Седдик начал собирать вещички. В кошель. Словно мальчик, уловивший что-то уголком глаза, обернувшийся - и ничего не увидевший.
  "Если ты не помнишь, значит, у тебя не было ничего, достойного воспоминаний. Седдик, мы бежим от даров. Не наполняй прошлое". - Мне не нравятся твои безделушки, Седдик.
  Он словно вжался внутрь себя. Он не встречал ее взора, завязывая мешочек и пряча под истлевшую рубашку.
  "Не люблю их. Они жгутся".
  - Хочу отыскать Рутта. Пора готовиться. Икариас убивает нас.
  
  ***
  
  - Я знала когда-то женщину. В своей деревне. Женатую. Ее муж был человеком, которого можно было хотеть - словно раскаленный камень пылал в твоих кишках. Она шла за ним, на шаг позади, по главной улице между хижин. Она шла - и не отрывала от меня взгляда. Знаешь, почему? Она смотрела на меня, чтобы я не смотрела на него. Мы всего лишь обезьяны, только без волос. Когда отвернется, помочусь ей в гнездо на голове - так я решила. Нет, я сделаю гораздо больше. Соблазню мужа. Сломаю его. Лишу чести, цельности, самоуважения. Сломаю между ногами. И тогда, идя по улице, она не посмеет глядеть мне в глаза. Никогда.
  Сказав так, Целуй-Сюда потянулась за кувшином.
  Вождь племени Гилк, Спакс, хмуро посмотрел на нее. Громко рыгнул. - Значит, любовь так опасна?
  - Кто говорил о любви? - возразила она, лениво взмахнув кувшином. - Речь об обладании. И краже. Вот от чего женщины сочатся, вот от чего у них сверкают глаза. "Берегись темных полос в бабьей душе".
  - У мужиков тоже такие есть, - пробормотал он.
  Она выпила, передала кувшин в ожидающие руки. - Они разные.
  - Почти всегда. Но, может, и нет. - Он сделал глоток, утер бороду. - Обладание ценно лишь для того, кто боится терять. Если ты осел на месте, тебе ни к чему стремиться... но многие ли из нас осели? Клянусь, немногие. Мы беспокойный народ, и чем старше становимся, тем больше беспокоимся. Самое грустное, что старик желает обладать как раз тем единственным, чего лишился навсегда.
  - Чего это?
  - Добавь тому мужику из деревни пару десятков лет - и его жене не придется смотреть в глаза соперницам.
  Она хмыкнула, взяла палку и сунула под лубки на ноге. Яростно почесала. - Что сталось с достойными целителями?
  - Говорят, магия почти что пропала в здешних землях. А ты шустрая?
  - Вполне.
  - Пьяная?
  - Вполне.
  - Вот чего мужик вдвое тебя старше желает услышать от женщины.
  Кто-то появился на фоне света. - Вождь, королева зовет тебя.
  Спакс со вздохом поднялся. Сказал Целуй-Сюда: - Подумай о моих словах.
  - Так не получается. Мы цветочки, но цветение недолго длится. Упустил случай - что же, слишком плохо. Для тебя. Ну, этой ночью.
  - Умеешь ты дразниться, чертова малазанка.
  - Зато ты вернешься.
  Он подумал и фыркнул: - Может быть. Но не рассчитывай.
  - Не сорванный цветок будет преследовать тебя до конца дней, Баргаст.
  - Сомневаюсь, что упустил случай, Целуй-Сюда. Далеко ли ты убежишь?
  - Остер ли мой нож?
  Спакс засмеялся. - Лучше не заставлять их высочество ждать. Оставь мне рома, ладно?
  Она пожала плечами: - Я такая ненадежная.
  
  ***
  
  Оставшись одна, Целуй-Сюда приуныла. Личный одинокий костерок за пределами бесполезных дозоров, боль в мозолях и раздирающее чувство вины - о, как она тоскует по всему этому. "Неужели? Может, и да. Значит, не все они мертвы. Отлично. Мы прибыли слишком поздно. Плохо. Или нет. А нога, ну, вряд ли это можно назвать уловкой трусихи. Да? Я пыталась скакать с хундрилами, не так ли? По крайней мере думала, что пытаюсь. Так это выглядит. Хорошо".
  Она снова выпила болкандийского рома.
  Спакс - мужчина, любящий женщин. Она всегда предпочитала такую компанию, а не трусливых сосунков, считающих, будто робкое подмигивание может - боли подлые - быть завлекательным. Нет, наглецы лучше. Подмигивание - игры жалких трусов. Все эти неуклюжие слова, ухаживания - к чему? "Если хочешь меня, приди и возьми. Я могу даже согласиться.
  Хотя скорее я просто рассмеюсь. Чтобы увидеть, как тебе больно".
  Они идут к остаткам Охотников за Костями. Кажется, никто не знает, насколько плохи дела - или ей не говорят. Она видела разрывающую горизонт магию, когда подкованные гвоздями сапоги Эвертинского легиона грохотали за спиной. Видела лунное отродье - объятую дымом и пламенем гору в небе.
  "Так было предательство? То, которого боялась Смола? Сестра, жива ли ты?
  Разумеется, я не хочу назад. Не хочу знать. Надо бы высказать то, что думаю. "Иди к Худу, королева. И ты, Спакс. Я скачу на юг". Не хотелось бы мне увидеть лица этих жалких выживших. Весь их шок, ужас, всё то, что вы видите на лицах людей, не понимающих, почему они еще живы, когда многие товарищи погибли.
  Любая армия - котел, и пламя всё сильнее поднимается со всех сторон. Мы варимся, кипим, становясь кусками серого мяса. Королева Абрасталь, аппетит людей вроде тебя не утолить ничем. Вы разеваете рты, мы лезем внутрь. Ох, блевать тянет".
  Когда три дня назад прискакали двое хундрилов, Целуй-Сюда отвернулась. Она как наяву видела нож, которым убивает свое любопытство: быстрый разрез, поток - и тишина. К чему знать, когда знание станет привкусом соли и железа на языке?
  Она тянула ром, радуясь онемению горла. Пожирать огонь стало легко. Все легче.
  Внезапное воспоминание. Первый раз в строю, первый день в морской пехоте. Неровная шеренга. Какой-то кривобокий старший сержант подходит к ним, ухмыляясь не хуже гиены, завидевшей хромую газель. Смола выпрямила спину, пытаясь явить должное старание. Бадан Грук - увидела она, бросив быстрый взгляд - смотрит потерянно. Наверное, впервые понял, куда завела его любовь.
  "Ты, проклятый дурак. Я могла играть. Ты не мог, ведь для таких, как ты, не существует игр. Их нет в Худом обгаженном мире долга и чести".
  "Дюжина, да?" - сказал старший сержант, лыбясь всё сильнее. "Клянусь, трое годятся. Остальные... ну, половину мы закопаем, а другую половину пошлем в регулярную пехоту. Там живут все неудачники".
  "Какая половина", спросила Целуй-Сюда.
  Глаза ящера уставились на нее. "Ты о чем, милашка-кругляшка?"
  "Какая половина того, кто окажется на середине двух ваших половин, пойдет в обычную пехоту? Нижняя половина? Для маршировки сойдет. Но..."
  "Ты из этих, да?"
  "Из каких? Тех, что умеют считать? Девять на два не делится. Конечно", добавила она, широко улыбаясь, "морпехи, может, не нуждаются в умении считать, а старшие сержанты среди них самые тупые. Да, я так и начинаю думать".
  Никогда она не была ближе к тысячам изгнанных с позором. "Дыра в заднице. Людям с такой ухмылкой не хватает чувства юмора. Но в чудеса я не верю".
  Она снова заработала палкой. "Нужно было сломать его между ног. Да, Целуй-Сюда смеется последней. Выигрывает в каждой партии". - В каждой, да. Разве не очевидно?
  
  ***
  
  Спакс постарался ослабить ремешки своих черепашьих доспехов. Пластины свободно качались, звякая, многочисленные фетиши звенели - он шагал, наслаждаясь переливами звуков. Будь он тощим недоноском, такого эффекта не получалось бы; но он достаточно велик и достаточно громок, чтобы заменять целый взвод. Воинственное привидение, производящее драматическую сцену, даже приходя по банальным поводам.
  Шатер королевы походил на дворец больше всего, что можно было найти в Пустошах. Раздвигая плечами шелковые завесы, бросая тяжелые латные перчатки на стол с картами, он испытывал немалое удовольствие. - Высочество, я здесь.
  Королева Абрасталь расположилась в резном кресле, вытянув ноги и следя за ним из-под опущенных век. Рыжие волосы, недавно вымытые и расчесанные, свисали свободными прядями. Когда Баргаст отмеривал ей ответный небрежный взгляд, у него кое-то зашевелилось в чреслах.
  - Сотри с губ проклятую ухмылку, - проворчала Абрасталь.
  Его брови поднялись. - Что-то не так, Огневласка?
  - Только твои мысли. Я точно знаю, о чем ты сейчас думаешь.
  - Высочество, даже родившись в переулке за кабаком, ты была бы королевой в моих глазах. Осуждай меня за восхищение, если угодно - но сердце мое не изменить.
  Она фыркнула: - Ты пахнешь ромом.
  - Я преследовал загадку, Высочество.
  - О?
  - Женщина с ониксовой кожей. Малазанка.
  Королева закатила глаза. - Боги подлые, ты хуже крокодила в сезон спаривания.
  - Не эту загадку, Огневласка, хотя дай шанс - я и ее разрешу. Нет, что меня удивляет - так это явное отсутствие, э... рвения. Не такого солдата я ожидал.
  Абрасталь повела рукой: - Тут нет загадки, Спакс. Женщина труслива. Такие есть в любой армии, почему бы малазанской чем-то отличаться?
  - Она же морячка, - ответил он.
  - И?
  - Морские пехотинцы почти в одиночку завоевали Летер, Высочество, а она из них. На Генабакисе целые армии могли разбежаться, едва услышав, что против них брошены малазанские морпехи. От них воняет магией и морантскими припасами, и они никогда не сдаются - нужно прикончить всех, до последнего мужчины и женщины.
  - Даже самый суровый солдат имеет предел выносливости, Спакс.
  - Ну, она была пленницей в Летере, так что ты, может, и права. Но чего же хотело ее Высочество от верного вождя?
  - Хочу, чтобы ты был со мной на переговорах.
  - Разумеется.
  - Трезвым.
  - Если настаиваешь. Но предупреждаю: меня терзает то же, что всех моих воинов. Мы жаждем битвы - мы нанялись в Болкандо лишь потому, что ожидали вторжения или сразу двух. Вместо этого мы маршируем, словно треклятые солдаты. Доберись мы до Охотников вовремя...
  - Пожалели бы, скорее всего. - Лицо Абрастали омрачилось.
  Спакс попытался ухмыльнуться: - Ты веришь тем хундрилам?
  - Верю. Особенно после предупреждения Фелаш - хотя и подозреваю, что пророчество Четырнадцатой Дочери относится к чему-то, что еще ждет впереди.
  - Еще гигантские двуногие ящерицы?
  Она пожала плечами, покачала головой. - Нет, не думаю... но увы, всё это лишь внутреннее чувство. Увидим, что мы увидим на переговорах.
  - Малазане не покорили Баргастов Гилка, - сказал Спакс.
  - Боги подлые, если ты покажешься таким ощетинившимся...
  - Избавьте духи, Высочество. При виде их я стану тем единственным зайцем, которого не смог поймать орел. Примерзну к земле, намочу штаны.
  Глаза Абрастали медленно расширялись. - Вождь, - пораженно сказала она, - ты их боишься.
  Он поморщился и кивнул.
  Королева Болкандо резко встала, глубоко вздохнув (глаза Спакса невольно уставились на обширную грудь). - Я встречу их Адъюнкта, - сказала она торжественно. Взор пригвоздил Баргаста к месту. - Если мы действительно вновь найдем гигантских двуногих ящериц с гибельной магией... Спакс, ты снова будешь похваляться смелостью своего народа?
  - Смелость, Высочество? Ты ее получишь. - Он помедлил, потряс головой. - Огневласка, я тоже буду всматриваться в этих солдат, но я заранее боюсь того, что увижу. Они перешли роковую грань.
  - И ты не желаешь видеть эту истину, так?
  Вождь хмыкнул: - Давай скажем так: и хорошо и плохо, что ваши запасы рома почти кончились.
  
  ***
  
  - Это и была наша измена?
  Танакалиан обдумал сказанное, смотря в глаза суровой, железной женщины так долго, как только смог. - Смертный Меч, вы знаете, что мы просто не могли подойти вовремя. Нас подвели обстоятельства, не верность.
  - Пока что, - ответила она, - вы, сир, говорите мудро. Завтра мы едем в лагерь Охотников за Костями. Подготовьте эскорт в пятьдесят братьев и сестер. Возьмите целителей и самых старших, опытных бойцов.
  - Понимаю, Смертный Меч.
  Она глянула на него, изучая лицо, а потом снова уставилась на озаренное нефритом юго-восточное небо. - Если вы не понимаете, то они поймут.
  "Вы загнали меня в угол, Смертный Меч. Вы заламываете мне руку. Неужели на вашем пьедестале есть лишь одно место? Что вы сделаете, когда встанете лицом к лицу с Адъюнктом? С Брюсом Беддиктом?
  Но, говоря ближе к теме - что вы знаете об измене? Я вижу в грядущем меч. Вижу кровь на его лезвии. Вижу Напасть, стоящую в одиночестве, и шансы ее невозможно малы".
  - На переговорах, - сказала Кругхева, - будете поддерживать мнения нашего совета, сир.
  Он поклонился. - Как пожелаете.
  - Она была ранена, - продолжала Кругхева. - Мы со всей почтительностью сомкнемся для ее защиты.
  - Защиты, сир?
  - Так делают киты-охотники, когда кто-то из их клана болен.
  - Смертный Меч, это же будут переговоры товарищей. Наш клан, если вам угодно так нас называть, не подвергается атаке. Никаких акул. Никаких дхенраби и гарелитов. От кого же ее защищать?
  - От тьмы собственных ее мыслей, не иначе. Не могу быть уверена, но боюсь - она из тех, что грызут рубцы, желая разбередить их, жаждая вкусить кровь.
  - Смертный Меч, как мы сможем защитить ее от нее самой?
  Кругхева помолчала. Вздохнула. - Пусть взор ваш будет твердым. Изгоните всякую тень из ума, закалите решимость в ярчайшем серебре. Мы возвращаемся на путь, не ведая сомнений. Нужно еще разъяснять, Надежный Щит?
  Он снова поклонился.
  - Оставьте меня теперь.
  Танакалиан развернулся и вышел на склон. Ровные ряды костров мерцали в низине, на полотняных стенках шатров играли свет и тени. В пяти тысячах шагов на запад виднелось иное сияние - лагерь Болкандо. "Переговоры товарищей, клан. Или нет? Для Болкандо в этой схеме нет места.
  Говорят, ей сильно досталось, но теперь она оправляется. Говорят, над ее бесчувственным телом, на поле битвы случилось нечто невозможное. Говорят - и пламя пылает в глазах - что Охотники за Костями пробудились в тот день, и сердце армии было там, рядом с лишенным сознания Адъюнктом.
  Уже рождается легенда, но мы не видели ее основы. Не сыграли своей роли. Имя Серых Шлемов Напасти - зияющее отсутствие в перекличке героев".
  Несправедливость произошедшего терзала его. Он Надежный Щит, но его объятия остались пустыми. Отверстая пасть Бездны между руками. "Всё изменится. Я добьюсь этого. И все узрят. Наше время близится.
  Кровь, кровь на мече. Боги, я почти ощущаю ее вкус".
  
  ***
  
  Она глубоко затянулась завернутой в листья палочкой, чувствуя, как напрягаются все мышцы в шее и челюстях. Выпустив дым из носа и рта, повернулась к охваченным темнотой северным равнинам. Другие, подходя к этому краю укрепленного лагеря, обычно поворачиваются туда, где хорошо видны укрепления малазан. Подходят и смотрят, словно пилигримы перед святым капищем, неожиданным храмом на пути. Она полагала, что в молчании они пытаются вместить в свой мир угрюмый свет костров, двигающиеся вокруг них фигуры, отблески знамен, подобных потрепанной ураганом рощице. Найти место для всего этого вроде бы легко. Но не тут -то было.
  Они могут морщиться от боли в собственных ранах, вспоминать о прорехах в собственных рядах - но всё это кажется тенью чего-то более великого, нежели всё виданное ранее. Есть даже специальное слово... Атри-Цеда Араникт снова затянулась палочкой, скосив глаза на разгоревшийся перед лицом огонек.
  "Одна ученая как-то сравнила это с огнем власти и всем, что он символизирует. Ха. Та ученая трудилась, чтобы обосновать свои привычки. Глупая женщина. Они твои - так наслаждайся, а когда придется оправдываться, держи рот на замке. Философия? Да ладно вам.
  Спросите солдата.
  Солдат знает все насчет дыма. Что входит, что выходит, и есть ли разница в проклятом итоге".
  Летерийцы с честью вели себя на поле той жуткой битвы. Отвлекли врага. Кровью и болью обеспечили удачное отступление малазан... "нет, назовем это правильно. Бегством. Едва прогудели рога, невероятная стена железа превратилась в тростник, вырванный и унесенный диким ветром".
  И даже так. Летерийские солдаты приходят на закате или перед зарей на самый край лагеря, смотрят через заросшие кустами пустоши на малазан. Они не думают об отступлении или бегстве. Они думают о том, что было перед ним.
  Есть особое слово для их чувств.
  "Смирение".
  - Дорогая. - Он встал позади, подойдя легко и робко, как ребенок.
  Араникт вздохнула: - Я забываю, что значит спать.
  Брюс Беддикт встал рядом. - Да. Я проснулся и заметил твое отсутствие, и оно заставило меня думать.
  Когда-то она нервничала в присутствии этого мужчины. Когда-то она воображала запретные сцены, как всякий, сплетающий желания и заранее знающий их невыполнимость. А сейчас уход из постели заставляет его тревожиться. "Несколько дней - и меняется мир". - Думать о чем?
  - Не знаю, стоит ли говорить.
  Его тон был грустным. Она наполнила легкие дымом и медленно выдохнула. - Спорю, что уже слишком поздно, Брюс.
  - Прежде я не любил. Не так. Никогда не ощущал себя столь... беспомощным. Как будто, даже не заметив, отдал тебе всю силу.
  - Детские рассказы о таком молчат, - чуть помедлив, отозвалась Араникт. - Принц и принцесса, героические и сильные, равные в великой завоеванной любви. Сказки кончаются на взаимном обожании.
  - Звучит горьковато.
  - Звучит как поздравление себя, - сказала она. - Все эти сказки - о нарциссизме. Ловкость рук, зеркало героя - принцесса для принца, принц для принцессы - но на деле всё об одном. О самовлюбленности знати. Герои получают лучших любовниц, это награда за смелость и добродетель.
  - И любовницы эти - всего лишь зеркала?
  - Сверкающие серебром.
  Она чувствовала, как внимательно он на нее смотрит.
  - Но, - сказал он вскоре, - тут ведь иное дело? Ты не мое зеркало, Араникт. Ты - нечто иное. Я не отражаюсь в тебе, как и ты во мне. Так что же мы отыскали и почему я готов встать перед ним на колени?
  Кончик палочки засиял новорожденным солнцем - только чтобы погаснуть через мгновение жизни. - Откуда мне знать, Брюс? Я словно вижу тебя под углом, никому не доступным, и нас не разделяет ничто. Фокус со светом, и твои укрепления падают. Ты чувствуешь себя уязвимым.
  Он хмыкнул: - Между Теолом и Джанат не так.
  - Да, я о них слышала, и кажется, им не важно, кто и под каким углом смотрит. Он ее король, она его королева, и остальное просто проистекает. Смею думать, это редчайшая любовь.
  - А у нас не так, Араникт?
  Она промолчала. "Как я посмею? Я чувствую себя раздувшейся, словно проглотила тебя целиком, Брюс. Иду с весом тебя внутри, и никогда такого со мной не было". Она отбросила остаток палочки. - Ты слишком много беспокоишься, Брюс. Я твоя. Пусть так и будет.
  - Но ты также и моя Атри-Цеда.
  Она улыбнулась во тьме. - Именно это и привлекло меня сюда.
  - Почему?
  - Что-то скрывается. Вокруг нас, тонкое как дым. Пока что оно проявилось лишь раз, в битве, среди малазан - там, где Адъюнкт упала и лишилась сознания. Есть скрытая рука, Брюс, и я ей не доверяю.
  - Где Адъюнкт упала? Но, Араникт, случившееся там спасло жизнь Таворы и, возможно, жизни всех оставшихся малазан. На'рхук пятились с того места.
  - Но я все еще этого боюсь, - настаивала она, доставая новую палочку ржавого листа. - Союзники должны понимать друг друга. - Она достала серебряную коробочку смоляного зажигателя. Ночной ветер помешал попыткам высечь искру, она встала за спину Брюса и попыталась снова.
  - Союзники, - сказал он, - имеют каждый своих врагов. Полагаю, показать себя - это риск.
  Вспышка пламени, кончик палочки загорелся. Она шагнула назад. - Думаю, это разумное замечание. Ну, я полагаю, мы всегда подозревали: Адъюнкт ведет не личную войну.
  - Хотя желала бы обратного, - сказал он с каким-то ворчливым уважением.
  - Завтрашние переговоры могут стать весьма разочаровывающими, - заметила Араникт, - если она не перестанет скрытничать. Нам нужно знать то, что знает она. Понимать, чего она ищет. А более всего нам нужно понять, что случилось в день На'рхук.
  Он протянул руку, удивив ее прикосновением к щеке, а потом поцеловал. Она гортанно засмеялась. - Опасность - лучшее стимулирующее зелье, Брюс?
  - Да, - прошептал он, но сделал шаг назад. - Сейчас я обойду периметр, Атри-Цеда, чтобы встретить зарю с солдатами. Ты отдохнешь к началу переговоров?
  - Более-менее.
  - Хорошо. До скорого.
  Она смотрела ему в спину. "Возьми меня Странник! Он выкарабкался".
  
  ***
  
  - Растяжки останутся растяжками, - проворчала Хенават. - К чему это?
  Шельмеза продолжила втирать масло в обвисший живот женщины. - К тому, чтобы тебе было хорошо.
  - Ну, я подтверждаю, хотя и думаю, тут виновато скорее твое внимание.
  - Именно этого не понимают мужчины, - отозвалась молодая женщина, наконец севшая прямо и начавшая вытирать руки. - В наших душах есть железо. Как же иначе?
  Хенават отвела взгляд, напряглась. - Последнее мое дитя. Единственное.
  На это Шельмеза не нашла ответа. Атака против На'рхук забрала жизни всех детей Хенават. ВСЕХ. "Это жестоко, но гораздо хуже было - оставить жизнь Желчу. Где мать сгибается, отец ломается. Они ушли. Он повел их на смерть, а сам выжил. Духи, что за безумный дар".
  Атака терзала разум самой Шельмезы. Она мчалась сквозь копья молний, тела по сторонам взрывались, люди лопались, поливая ее кипящей кровью. Конское ржание, грохот падающих животных, хруст костей... даже сейчас в памяти оживает жуткий котел, вихрь звуков, желающий вырваться из ушей наружу. Она стоит на коленях в шатре Хенават, содрогаясь от воспоминаний.
  Старшая женщина, похоже, что-то учуяла, ибо протянула морщинистую руку, коснувшись бедра Шельмезы. - Так бывает, - пробормотала она. - Я вижу это во всех выживших. Волна воспоминаний, ужас в глазах. Но я говорю: это пройдет.
  - Для Желча тоже?
  Рука чуть не отдернулась. - Нет. Он Вождь Войны. Ему не будет избавления. Та атака не ушла в прошлое. Он переживает ее снова и снова, миг за мигом. День и ночь. Я потеряла его, Шельмеза. Мы все его потеряли.
  Восемьсот и еще восемьдесят воинов осталось. Она стояла среди них, бродила среди оставленных отступлением обломков, вида то, что видела. "Никогда больше нам не сражаться. Никогда - с прежней доблестью и удалью. Наша военная эффективность, как сказали бы малазанские писцы, подошла к концу". Хундрилы Горячих Слез уничтожены. Не из-за нехватки смелости. По гораздо более страшной причине. "Нас мгновенно сделали бесполезной рухлядью". Что может сильнее сломать дух, чем такие мысли?
  Нужен новый Вождь Войны, но она подозревает: никто не выставит себя. Воля мертва. Ни кусочка не осталось, не собрать.
  - Я буду на переговорах, - сказала Хенават, - и хочу взять тебя, Шельмеза.
  - Твой муж...
  - Лежит в палатке старшего сына. Не принимает ни еды, ни воды. Намерен уморить себя голодом. Вскоре мы сожжем его тело на костре, но это будет лишь формальностью. Я уже начала скорбеть.
  - Знаю... - с сомнением начала Шельмеза, - что вам жилось сложно. Слухи о его склонностях...
  - И это самое горькое, - оборвала ее Хенават. - Желч, он... склонялся во все стороны. Я давно научилась это принимать. Что жалит сильнее всего - мы снова нашли друг друга перед битвой. Пробудились к взаимной любви. Это было... это было счастье. Снова. На короткие мгновения. - Она умолкла, зарыдав.
  Шельмеза придвинулась к ней: - Расскажи о ребенке во чреве, Хенават. Я никогда не был беременна. Скажи, каково это. Чувствуешь себя наполненной? Он шевелится - говорят, они иногда шевелятся.
  Улыбаясь сквозь горе, Хенават сказала: - А, ладно. Каково это? Ты словно проглотила целую свинью. Продолжать?
  Шельмеза засмеялась - короткий, неожиданный всплеск - и кивнула. "Расскажи о чем-то добром. Чтобы заглушить стоны".
  
  ***
  
  - Дети заснули, - сказала Жастера, вставая на колени рядом с ним. Поглядела в лицо мужчины. - Вижу, как много они взяли от тебя. Твои глаза, твой рот...
  - Замолчи, женщина, - бросил Желч. - Я не лягу с вдовой сына.
  Она отодвинулась. - Тогда ляг хоть с кем-то, ради милостей Худа.
  Он отвернулся, уставился на стену палатки.
  - Зачем ты здесь? - спросила она требовательно. - Пришел в мою палатку, словно призрак всех потерь. Мне недоставало горестей? Чего тебе нужно? Погляди. Я предлагаю свое тело - давай разделим горе...
  - Хватит.
  Она чуть слышно зашипела.
  - Лучше бы ты предложила удар ножом, - сказал Желч. - Сделай так, женщина, и я благословлю тебя на последнем издыхании. Нож. Подари мне боль, порадуйся, увидев, как я страдаю. Сделай это, Жастера, во имя моего сына.
  - Самолюбивый кусок дерьма, почему я должна тебя жалеть? Убирайся. Найди другую дыру и там прячься. Думаешь, внукам приятно тебя видеть таким?
  - Ты не рождена среди хундрилов, - сказал он. - Ты из семкийцев. Не понимаешь нашего образа жи...
  - Хундрилы были внушающими страх воителями. И остаются ими. Ты должен встать еще раз, Желч. Собрать духов - всех - и спасти свой народ.
  - Мы не виканы, - прошептал он, снова вцепившись ногтями в лицо.
  Она яростно выругалась. - Боги подлые, ты действительно думаешь: Колтейн и клятые его виканы управились бы лучше?
  - Он нашел бы путь.
  - Дурак. Не удивляюсь, что даже жена на тебя злится. Не удивляюсь, что все твои любовники отвернулись...
  - Отвернулись? Они все погибли.
  - Найди новых.
  - Кто полюбит труп?
  - Наконец-то разумный вопрос, Вождь. Кто? Ответ лежит перед тобой, старый дуралей. Уже пять дней. Ты Вождь Войны. Встряхнись, очнись, чтоб тебя.
  - Нет. Завтра я передам народ под опеку Адъюнкта. Горячих Слез больше нет. Кончено. Мне конец.
  Лезвие ножа повисло перед глазами. - Этого ты хочешь?
  - Да, - шепнул он.
  - Куда ударить вначале?
  - Сама решай.
  Нож исчез. - Ты сам сказал - я из семкийцев. Что я знаю о милосердии? Найди собственный путь к Худу, Желч. Виканы умерли бы так же, как умерли твои воины. Никакой разницы. Бывают проигранные битвы. Таков путь мира. Но ты еще дышишь. Собери народ - все смотрят на тебя.
  - Уже нет. Никогда не повести мне воинов в битву.
  Она что-то прорычала и ушла, оставив его одного.
  Он смотрел на стенку, слушал свои бесполезные вдохи и выдохи. "Знаю, что это такое. Страх. Всю жизнь он ждал меня в холодной ночи. Я совершил ужасное, и наказание всё ближе. Прошу, поспеши.
  Ибо ночь эта холодна, и подкралась она слишком близко".
  
  
  
  Глава 4
  
  
  Ничего не знали мы,
  Но теперь узнали всё.
  На глаза не попадись,
  В них зияет пустота.
  В наши лица посмотри
  И пойми нас, если смел.
  Мы кожа войны.
  Мы кожа войны.
  Ничего не знали мы,
  Но теперь узнали всё...
  
  Кожа,
  Сейярас
  
  
  
  "Столько пота, что утонуть можно". Он задрожал под мехами, как и каждую ночь после сражения. Он вскакивает измученный, с колотящимся сердцем. За веками плавают обрывки образов. Кенеб за миг до того, как его разорвало на куски - поворачивается в седле, смотрит на Блистига холодно, понимающе. Между ними десяток шагов. Взоры скрестились. Но это же невозможно. "Знаю, что невозможно. Я был довольно далеко. Он не оборачивался, не оглядывался. Не видел меня. Никак не мог.
  Не стенай в темноте, Кенеб. Не смотри на меня. Я ни при чем. Оставь меня".
  Но эта треклятая армия не умеет сдаваться, не знает, что такое бежать от превосходящих сил врага. Каждый солдат сам по себе - так бывает при бегстве. Но они же ПОДДЕРЖИВАЛИ ПОРЯДОК. "Мы были с вами, Кулак Блистиг. Видите, как стучат наши сапоги. Идем на север, да? Они не преследуют, сэр, и это хорошо. Уже нет его за затылке, сэр - ну вы понимаете, дыхания Худа. Нет на затылке. Мы в полном порядке, сэр. В полном..."
  - Полный порядок, - прошептал он сумраку палатки. - Мы должны были разлететься с ветрами. Найти путь назад. К цивилизации. К здравому рассудку.
  Пот высыхал и впитывался в изнанку меха, уже почти сырого. Его все еще трясло, живот болел от страха. "Что со мной? Они смотрят. Там, в темноте. Колтейн. Дюкер. Тысячи за стеной Арена. Смотрят, взирают на меня с крестов. А теперь и Кенеб на коне. Рутан Гудд. Быстрый Бен. Мертвецы ждут. Удивляются, почему я не среди них. Я должен быть там.
  Они знают: мне здесь уже не место".
  Когда-то он был отличным солдатом. Достойным командиром. Достаточно умным, чтобы сохранить жизни гарнизона. Героем, спасшим Арен от Вихря. Но потом прибыла Адъюнкт, и все пошло не так. Она перевела его, вырвала из Арена - где его сделали бы Верховным Кулаком, городским Защитником. Ему дали бы дворец.
  "Она украла мое будущее. Мою жизнь".
  Малаз был еще хуже. Там обнажилось гнилое ядро империи. Маллик Рель, предатель Аренского легиона, убийца Колтейна и Дюкера и всех прочих - нет, никто в том не сомневался, но Джисталь всё же был там, шептал на ушко Императрице, и его мщение виканам далеко не было закончено. "И мщение нам. Ты завела нас в змеиное гнездо, Тавора, и многие снова умерли. Никогда не прощу тебя за все, тобою сделанное".
  Стоя перед ней, он исходил желчью. Каждый раз чуть не трепетал от желания схватить ее за шею, раздавить ей горло, выкрикнуть все обиды, пока свет не покинул мертвые тускнеющие глаза.
  "Когда-то я был хорошим командиром. Достойным солдатом.
  Теперь я живу в ужасе. Что она сделает в следующий раз? И'Гатана было недостаточно. Малаза было недостаточно. И Летера, как выясняется, тоже. На'рхук? Недостаточно. Проклятие тебе, Тавора. Я умер бы за достойное дело. Но это?"
  Такой ненависти он прежде не ведал. Яд полнит его, а мертвецы смотрят через дыры Худова королевства. "Я ее убью? Этого вы требуете? Скажите!"
  Стенки шатра стали светлее. День - и переговоры. Адъюнкт, вокруг кулаки - всё новые, лишь один выжил. "Но кто посмотрит на меня? Кто пойдет за мной? Не Добряк. Не Сорт. Даже не Ребенд со Скенроу. Нет, новые кулаки и их доверенные офицеры смотрят сквозь меня. Я уже призрак, дух, готовый к забвению. Чем я заслужил?!"
  Кенеба больше нет. С Летераса Кенеб единолично занимался командованием Охотниками за Костями. Организовал поход, поддерживал снабжение, дисциплину и порядок. Короче, занимался всем. У некоторых людей есть такой талант. "Управлять гарнизоном было достаточно просто. Наш толстый квартирмейстер совал руку во все карманы, этот улыбчивый олух с острыми глазами, а поставщики так и кишели вокруг. Все, что было нужно - подписать требование. Иногда даже без писанины - только подмигнуть, кивнуть...
  Патрули выходили. Патрули возвращались. Смена вахт, бдительная стража у ворот. Мы поддерживали мир, а мир делал нас счастливыми".
  Но армия на марше - иное дело. Вопросы снабжения успели его измучить, иссушили разум. Слишком о многом нужно думать и заботиться. "Отлично, теперь мы стали легче... ха, как приятно сознавать. Регулярная армия с горсткой панцирников и морпехов. Итак, припасов более чем достаточно, если такое вообще бывает.
  Но не надолго. Она хочет, чтобы мы пересекли Пустоши - а что ждет за ними? Пустыня. Беспроглядная. Нет, нам грозит голод, пусть фуры и перегружены. Голод, жажда.
  Я не возьмусь. И не просите. Не надо".
  Но они ведь не попросят, да? Потому что он не Кенеб. "Нет причин вообще показываться. В их компании я хуже Банашара. Он хотя бы смел, приходит пьяным и смотрит в лицо недовольной Таворе. Особый сорт смелости".
  В лагере стало шумнее, ведь приближается заря. Тихие разговоры, тупая тварь пробуждается к грубым истинам; глаза моргают, души дрожат. "Мы ходячие мертвецы. Чего ты еще хочешь, Тавора?"
  Много чего. Он чувствует это не хуже, чем звериные зубы в теле.
  Тихо зарычав, он откинул одеяла и сел. Шатер Кулака. Много пространства ради ничего. Сырой воздух ждет его героического подъема, блеска богоподобной мудрости. Он натянул одежду, подобрал отсыревшие сапоги, потряс, выгоняя возможных скорпионов и пауков. С трудом всунул ноги. Ему хотелось отлить.
  "Когда-то был отличным офицером".
  Кулак Блистиг развязал веревочку на пологе и вышел наружу.
  
  ***
  
  Добряк огляделся. - Капитан Ребенд.
  - Кулак?
  - Найдите мне Прыща.
  - Старшего сержанта Прыща, сэр?
  - Прыща любого чина, который он себе присвоил этим утром. Да. Узнаете его по черным глазам. - Добряк помедлил, размышляя. - Хотелось бы знать, кто сломал ему нос. Заслуживает медали.
  - Да, сэр. Спешу, сэр.
  Он услышал стук сапог, оглянулся. Кулак Фаредан Сорт и на шаг позади нее капитан Скенроу. Обе женщины выглядят несчастными. Добряк оскалился: - Такие лица вы намерены показать солдатам?
  Скенроу виновато отвела взор, но глаза Сорт стали тверже кремня. - Ваши собственные солдаты готовы взбунтоваться, Добряк. Не могу поверить - вы приказали...
  - Проверить снаряжение? Почему бы нет? Заставит их отскрести дерьмо от штанов и вообще почиститься. Давно пора.
  Фаредан Сорт долго смотрела на него. - Это не каприз, да?
  - Даю полезный совет, - отозвался Добряк. - Крепость в огне, черная холера убивает поваров, крысы не стали есть ваш суп, а ваша жена, завидев во дворе бродячий цирк, смазывает петли на двери в спальню. Но тут подхожу я, бью в ухо потертым сапогом. Когда очнетесь, о чем будете думать?
  Скенроу ответила: - Буду изобретать особенные способы вас убить, сэр.
  Добряк поддернул пояс. - Солнце расщепило небеса, мои дорогие. Время моей привычной прогулки.
  - Назначить охрану, Кулак?
  - Благородное предложение, капитан, но все будет отлично. О, если покажется Ребенд с Прыщом, произведите моего лучшего сержанта в новый чин. Подойдет Всемогущий Надзиратель Вселенной. Леди.
  
  ***
  
  Когда кулак ушел, Фаредан Сорт вздохнула, потерла лицо. - Ладно, - пробурчала она, - ублюдок в чем-то прав.
  - Поэтому он и ублюдок, сэр.
  Сорт подняла глаза: - Порочите репутацию Кулака, капитан?
  Скенроу выпрямилась. - Никак нет, Кулак. Констатирую факт. Кулак Добряк - ублюдок, сэр. Был им в капитанах, лейтенантах, капралах и семилетних пацанах. Сэр?
  Сорт внимательно поглядела на Скенроу. Она тяжело, тяжело приняла смерть Рутана Гудда, заставив Сорт подозревать: их связывало не простое товарищество офицеров. А теперь приходится говорить "сэр" той, что недавно была таким же капитаном. "Должна ли я поговорить? Сказать, что мне так же неловко? Есть ли смысл?" Она ведь держится. Как подобает проклятому солдату.
  "И еще Добряк. Кулак Добряк. Спаси всех нас Худ".
  - Врожденное, - сказала она вслух. - Боги подлые. Думаю, пришло время встретиться с моими новыми солдатами.
  - Обычная пехота - там простые люди, сэр. В них нет хитрого упрямства, как в морпехах. Трудностей не ждите.
  - Они разбежались, капитан.
  - Им приказали, сэр. И потому они еще живы. По большей части.
  - Начинаю видеть новую причину для задуманной Добряком проверки снаряжения. Многие ли побросали оружие, потеряли щиты?
  - Отправлены отряды для сбора всего оставшегося позади, сэр.
  - Я не о том. Они бросили оружие. Такое входит в привычку. Говорите, капитан, трудностей не будет? Может, не того рода, о которых вы думаете. Меня беспокоят другие трудности.
  - Понимаю, сэр. Тогда лучше их встряхнуть.
  - Думаю, мне придется стать весьма нелюбезной.
  - Ублюдком?
  - Неправильный род, капитан.
  - Может и да, сэр, но слово правильное.
  
  ***
  
  Если бы он был тихим. Если бы он пробрался через дым и муть вина прошлой ночи, оттолкнул боль в голове и кислый привкус на языке. Если бы сдержал дыхание, лежа словно мертвый, выражая полнейшую покорность... Тогда он смог бы ее ощутить. Колыхание глубоко внизу потрескавшейся, загрубевшей кожи земли. "Червь шевелится, и ты поистине ее чувствуешь, о жрец. Она - угрызения твоей совести. Она - твой лихорадочный стыд, заставивший покраснеть лицо".
  Его богиня приближается. Конечно, это долгое путешествие. Всё мясо земли в ее распоряжении, только грызи. Кости, чтобы хрустеть в пасти, тайны для пожирания. Но горы стонут, качаясь и склоняясь набок при движении в глубине. Моря бурлят. Леса дрожат. Грядет Осенняя Змея. "Благослови опавшие листья, благослови серые небеса, благослови горький ветер и спящих зверей". Да, Святая Мать, я помню молитвы, Торжествословие Савана. "И усталая кровь оросит почву, и плотные тела падут во чрево твое. И Темные Ветра Осени полетят алчно, ловя высвобожденные души. Пещеры застонут их голосами. Мертвецы повернули спины к надежной земле, к камням и касанию неба. Благослови их дальнейший путь, из коего нет возврата. У душ нет ничего ценного. Лишь плоть кормит живущих. Лишь плоть. Благослови наши глаза, Д'рек, ибо они открыты. Благослови наши глаза, Д'рек, ибо они видят".
  Он перекатился набок. Яд захватывает тело задолго до того, как душа покинет его. Она жестоко отмеряет время. Она - лик неизбежного угасания. Не благословляет ли он ее каждым прожитым днем?
  Банашар закашлялся и медленно сел. Незримые костяшки стучали в стенки черепа. Он знал, что они там. Чей-то пойманный в ловушку кулак, кто-то, желающий выйти. "Вон из моей головы, да. Кто тебя станет укорять?"
  Он устало огляделся. И решил, что сцена слишком цивилизованна. Нечто небрежное, верно, уклончивые шепотки растворения, известная беззаботность. Но ни намека на безумие. Ни единого шепотка ужаса. Обычный порядок, насмешка. Безвкусный воздух, бледное убожество зари, сочащейся сквозь брезентовые стенки, очерчивающей силуэты насекомых: каждая подробность вопиет мирские истины.
  "Но столь многие умерли. Лишь пять дней назад. Шесть, уже шесть. Я все еще могу их слышать. Боль, ярость, все яростные оттенки отчаяния. Если бы я спал снаружи, увидел бы их. Морпехов. Панцирников. Кучей летят в лицо наступающего врага... но эти шершни вступили в заранее проигранный бой - они встретили кого-то куда более опасного, и одного за другим их раздавили, смешали с землей.
  И хундрилы. Боги подлые, бедные Горячие Слезы".
  Слишком цивилизована эта сцена - груды одежды, позабытые на земле пыльные кувшины, придавленная трава, что напрасно пытается поймать полоски ясного солнечного света. Вернутся ли жизнь и свет, или все эти стебельки обречены засохнуть, умереть? Листья не знают. Пока что им приходится просто страдать.
  - Тише, - прошептал он, - мы уходим. Вы вернете себе естественные пути. Снова ощутите свежее дыхание ветра. Обещаю. "Ах, Святая Мать, не твои ли это слова утешения? Свет вернется. Терпите, его сладкий поцелуй всё ближе. Новый день. Тише, мои хрупкие".
  Банашар фыркнул и пошел искать кувшин, в котором хоть что-то осталось.
  
  ***
  
  Пятеро воинов-хундрилов стояли перед Мертвым Ежом. Выглядели они потерянными, но и целеустремленными - если такое сочетание возможно. Сжигатель Мостов не был уверен. Они боялись поглядеть ему в глаза, но не уходили. - И что я должен с вами делать, во имя Худа?
  Он бросил взгляд через плечо. Сзади встали новые сержанты, остальные солдаты собирались за ними. Эти женщины выглядят как мешки, переполненные дурными воспоминаниями. Лица болезненно-серые, словно они забыли все наслаждения жизни, "словно увидели другую сторону. Но, подружки, всё не так плохо, воняет только при переходе".
  - Командор? - кивнула на хундрилов Шпигачка.
  - Они добровольцы, - поморщился Еж. - Открепились от Горячих Слез, что-то вроде. - Он снова поглядел на пятерых мужчин. - Клянусь, Желч назовет это изменой и потребует их головы.
  Старший из воинов - лицо почти черное от вытатуированных слез - еще сильнее опустил широкие покатые плечи. - Душа Желча Иншиклена мертва. Все его сыновья погибли при атаке. Он видит лишь прошлое. Хундрилов Горячих Слез больше нет. - Он указал на спутников. - Но мы будем сражаться.
  - Почему не среди Охотников?
  - Кулак Добряк нас отверг.
  Другой воин крякнул, сказав: - Назвал нас дикарями. И трусами.
  - Трусами? - Гримаса Ежа стала еще страшнее. - Вы были в атаке?
  - Были.
  - И хотите сражаться дальше? Что тут трусливого?
  Старший сказал: - Он стыдил нас, велел вернуться к народу. Но мы уничтожены. Мы склонились в тени Колтейна, сломленные неудачей.
  - Говорите, все остальные просто... в воздухе растворятся?
  Мужчина пожал плечами.
  Алхимик Баведикт сказал Ежу в спину: - Командор, у нас тоже потери. Это ветераны. Выжившие.
  Еж снова оглянулся. Посмотрел на летерийца. - Как и все мы.
  Баведикт кивнул.
  Вздохнув, Еж снова посмотрел на воинов. Кивнул говорившему: - Твое имя?
  - Беррач. Это мои сыновья. Слег, Гент, Паврал и Райез.
  "Сыновья. Не удивлен, что тебе не рады в лагере Желча". - Отныне вы мои вестовые, разведчики и, когда понадобится, конники.
  - Сжигатели Мостов?
  Еж кивнул: - Сжигатели Мостов.
  - Мы не трусы, - прошипел самый молодой, вроде бы Райез. Лицо его сразу стало свирепым.
  - Будь вы трусами, - сказал Еж, - я послал бы вас в обоз. Беррач, ты теперь капитан нашей Конницы. Запасные кони есть?
  - Уже нет, Командор.
  - И ладно. Мои сержанты проследят, чтобы вас разместили. Свободны.
  В ответ пятеро воинов выхватили сабли и отдали честь невиданным образом. Поставили клинки поперек выступающих кадыков.
  Баведикт хмыкнул сзади.
  "Скажи я "режьте", они так и сделали бы? Боги подлые". - Хватит, солдаты, - произнес он. - Мы, Сжигатели, не поклоняемся Колтейну. Он был просто одним из малазанских командиров. Хорошим, верно; теперь он стоит в тени Дассема Альтора. Среди отличной компании. Возможно, в скором времени среди них появится и Желч.
  Беррач хмурился. - Мы не почитаем их память, сэр?
  Еж оскалил зубы, и отнюдь не в улыбке. - Поклоняйся кому угодно в свободное время, капитан, но свободного времени у тебя больше не будет, ведь ты отныне Сжигатель Мостов, а Сжигатели Мостов поклоняются лишь одному.
  - Кому же?
  - Убийству врагов, капитан.
  Нечто проявилось на лицах воинов. Они дружно спрятали сабли. Беррач, казалось, пытается что-то сказать, но не может. Наконец он подал голос: - Командор Еж, как отдают честь Сжигатели?
  - Никак. А если людям из других частей - вот так.
  Беррач широко раскрыл глаза, увидев неприличный жест Ежа, и ухмыльнулся.
  Еж повернулся к сержантам, чтобы подозвать их - и увидел, что это уже не серые раздутые мешки. Страх пропал с лиц, осталось лишь утомление - но и оно почему-то стало слабее. Шпигачка и Ромовая Баба снова казались почти красивыми.
  "Сжигателей то и дело вколачивают в грязь. А мы встаем. Без геройских поз, просто встаем. Да-а". - Алхимик, - позвал он, - покажи мне новые изобретения.
  - Наконец-то, - воскликнул летериец. - Забавно, правда?
  - Что же?
  - О. Как горсточка хундрилов разбудила вас всех.
  - Сержанты были в шоке...
  - Командор, вы выглядели еще хуже.
  "Ох, возьми меня Худ, не стану спорить". - Тогда говори. Что делают новые долбашки?
  - Ну, сэр, вы рассказывали насчет "барабана"...
  - Я? Когда?
  - Когда напились. Но мне пришло в голову...
  
  ***
  
  Двое незнакомцев подошли к стоянке взводов. Навстречу поднялись лица, но глаза были тусклыми. Никому не хотелось, чтобы прервали их жалкую печаль. Не сейчас. Бадан Грук неловко встал на ноги. - Восемнадцатый, что ли?
  Сержант, с Генабакиса, глядел на его солдат. - Кто тут остался от Десятого?
  Бадан ощутил холод. Почувствовал внезапно проснувшееся, острое внимание всех на стоянке. И понял. Он не особенно тверд, все это знают... так что чего стараться. "Но если бы во мне хоть что-то осталось, я сумел бы". - Не знаю, в каких окопах были вы, но мы встретили первый напор. Чертово чудо, что хоть кто-то выжил. От Десятого осталось двое морпехов, и я догадываюсь, почему вы, сержант с капралом, оказались здесь. Похоже, потеряли всех своих солдат.
  Тут Бадан помедлил, оценивая действие своих слов. Никакого действия. "И о чем это говорит? Ни о чем хорошем". Он чуть развернулся, махнул рукой: - Там. Вон они, из взвода Чопора. Сержант Чопор мертв. И Ловчий, и Неллер, и Мулван Бояка, а капрал Целуй-Сюда пропала... без вести. Вам достанутся лишь Смертонос и Спешка.
  Сержант в сопровождении капрала пошел туда. - Встать, морпехи, - сказал он. - Я сержант Впалый Глаз, а это капрал Ребро. Десятого больше нет. Вы в Восемнадцатом.
  - Что? - удивилась Спешка. - Взвод из четверых?
  Капрал ответил: - Мы заберем двоих из Седьмого и еще двоих из Пятого взвода Девятой роты.
  Досада захромала, встав рядом с Баданом Груком. - Сержант, Смола вернулась.
  Бадан вздохнул и отвел глаза. - Отлично. Она тут разберется. - Ему спинной хребет больше не понадобится. Никто никогда не взглянет на него, ожидая... "ожидая чего? Худ знает. Они просто собирают лохмотья. Чтобы сделать коврик". - Он вернулся к угасающему костру, уселся рядом со своими.
  "Я повидал достаточно. Даже морпехи не сделают всего ради жалованья. Нельзя умирать ради жалованья. Так что сшивайте новые взводы, как вам угодно. Но сколько вообще морпехов остается? Пятьдесят? Шестьдесят? Нет, лучше растворить нас среди обычных подразделений, словно прокисшую кровь. Видит Худ, меня уже тошнит от этих лиц, от недостатка лиц, которых больше не увидеть. Мелоч. Шелковый Ремень. Накипь, Ловчий, все".
  Смола разговаривала с Впалым Глазом, голоса звучали тихо и равнодушно. Вскоре она подошла, присела рядом. - Вести от Горячих Слез. Целуй-Сюда еще не выздоровела. Плохой перелом.
  - Они заберут их?
  - Кто?
  - Тот сержант.
  - Да, хотя не "заберут", а "переместят". Слишком мало нас осталось, далеко не разойдемся.
  Бадан нашел палку, пошевелил золу. - Что она будет делать, Смола?
  - Целуйка?
  - Адъюнкт.
  - Мне откуда знать? Я с ней не беседую. Никто с ней не говорит, как я слышала - кажется, сейчас всем руководят Кулаки.
  Бадан бросил палку, потер лицо. - Нам нужно идти назад, - буркнул он.
  - Такого не будет, - отвечала Смола.
  Он сверкнул на нее глазами: - Мы не можем просто так собраться и пойти дальше.
  - Тише, Бадан. Мы вытащили больше солдат, чем должны были. Нас не так уж размолотили. Рутан Гудд, Быстрый Бен, потом то, что было в авангарде. Все это им помешало. Не говорю уж, что Скрип заставил всех окапываться - без окопов тяжелая пехота не смогла бы...
  - Умереть?
  - Выстоять. Достаточно долго, чтобы летерийцы надавили на них. Достаточно долго, чтобы все мы успели отступить...
  - Отступление, да. Отличное слово.
  Она склонилась ближе, зашипев: - Слушай меня. Мы не умерли. Не все из нас здесь...
  - Да, нет ничего более очевидного.
  - Нет, ты не въехал. Нас победили, Бадан, но мы сумели выкарабкаться даже из этого. Да, может быть, Госпожа и толкала нам удачу со всей дури, может быть, все остальные встали, преградив путь клинкам. Может, они уже успели остыть... как я слышала, Лостара Ииль почти скрылась в облаке крови, и ни одна капля не была ее собственной. Им нужно было подумать. Пауза. Нерешительность. Суть в том, что когда мы начали бежать...
  - Они не пошли следом.
  - Вот, вот. Могло быть гораздо хуже. Погляди на хундрилов. Шесть тысяч пришло, меньше тысячи ушло. Слышала, некоторые выжившие просятся в наш лагерь. Присоединяются к Сжигателям Ежа. Говорят, вождь Желч сломался. Видишь, что бывает, когда ломается командир? Остальные просто осыпаются прахом.
  - Наверное, наш черед.
  - Сомневаюсь. Она ранена, помнишь? И Денал ей не поможет. Ей нужно найти особый путь исцеления. Но ты так и не понимаешь. Не ломайся на части, Бадан. Не уползай в себя. Твой взвод потерял Накипь, и всё.
  - Неп Борозда болен.
  - Он всегда болен. Хотя бы с того дня, как мы ступили в Пустоши.
  - Релико кричит во сне.
  - Не он один. Он и Большик стояли с тяжелой пехотой, верно? Ну.
  Бадан Грук внимательно посмотрел на мертвый костер, вздохнул. - Ладно, Смола. Чего я должен делать, по-твоему? Как мне всё исправить?
  - Исправить? Идиот. Даже не пытайся. Не наше дело. Мы не сводим глаз с офицеров, мы ждем указаний.
  - Я не видел Фаредан Сорт.
  - Потому что ее сделали кулаком. А ты где был? Плевать. Мы ждем Скрипа, вот в чем дело. Когда пройдут переговоры, он созовет нас всех - всех оставшихся из морской и тяжелой пехоты.
  - Он так и остался сержантом.
  - Нет, он капитан.
  Бадан невольно улыбнулся. - Его наверняка трясет.
  - Да уж, его танцуют с самого утра.
  - Итак, мы собираемся. - Он поднял глаза, встретился с ней взглядом. - И мы выслушаем, что он хочет сказать. И потом...
  - Потом... что же, увидим.
  Бадан скосил глаза. Тревога снова охватила его вихрем. "Не такого ответа я ждал". - Смола, не отправиться ли нам за Целуйкой?
  - О, ей это понравилось бы. Нет, пусть эта телка поварится еще немного.
  
  ***
  
  - Это мы были короткими, - сказала Досада.
  - Т' о чем?
  - Ты понял, Неп. Эти Короткохвостые были слишком высокими. Бить вниз было непросто - им доспехи мешали. Ты же видел нас? Мы быстро учились. Вели войну с лодыжками. Били в пах. Подрезали поджилки. Протыкали чертовы лапы. Мы стали армией мелких псов, Неп.
  - Я те не пса, Доса. Я в'лк. Неп В'лк!
  Релико подал голос: - Тут ты права, Досада. Мы стали драться низко, так? Прилипали к ногам и делали свое дело. - Эбеновое лицо попыталось изобразить усмешку.
  - Я и говорю, - кивнула Досада, зажигая очередную палочку ржавого листа. Она "позавтракала" пятью. Ее руки тряслись. Неровно зашитую рану на ноге ломило. Как и все тело.
  Смола села рядом с Мёдом. Сказала вполголоса: - Им нужно набить руку.
  Лицо Мёда окаменело. - Держащую оружие руку.
  Остальные склонились, чтобы услышать. Смола наморщила лоб: - Да. Капрал Ребро поначалу будет неловким.
  - Значит, сержант, - сказал Оглянись, - нас, вроде как, вставят в другой взвод? Или, может, мы, пара оставшихся морпехов, проглотим новый взвод?
  Смола пожала плечами: - Это еще не решено.
  Мёд сказал: - Не нравится мне, что сделали с Десятым, сержант. Миг - он здесь, еще миг - и его нет. Словно клуб дыма. Неправильно это.
  - Впалый Глаз тот еще урод, - согласилась Смола. - Никакого такта.
  - Лучше бы все умерли, - вздохнул Оглянись.
  - Хватит. Не думай так. Не сейчас. Головы подняли - голов лишились. Потом они навалились на нас. Каждый солдат был сам за себя.
  - Но не Скрип, - буркнул Мёд. - Или капрал Тарр. Или Корабб, Урб. Даже Хеллиан. Они приструнили морпехов. Заставили склонить головы, и люди выжили.
  Смола отвернулась. - Думаю, слишком много тут болтовни. Раздираете себе раны. Это плохо выглядит. - Она уже стояла. - Мне нужно переговорить со Скрипом.
  
  ***
  
  Сержант Урб подошел к Лизунцу. - Взвод, встать.
  Мужчина поднял голову, со вздохом встал.
  - Собери вещички.
  - Слушаюсь, сержант. Куда идем?
  Не ответив, Урб двинулся прочь; панцирник тяжело топал в двух шагах за спиной.
  Урб знал в лицо почти всех морпехов армии. Его память была отличной. Лица? Легко. Имена? Ни шанса. Ну, сейчас маловато лиц осталось...
  Лагерь тяжелой и морской пехоты в полном беспорядке. Дезорганизованный, небрежный. Взводы оставили прогалины там, где обычно располагались другие, погибшие взводы. Палатки перекосились, веревки провисли. Перевязи, побитые щиты и покрытые трещинами доспехи валялись на земле, среди костей родаров и вываренных позвонков миридов. Мелкие выгребные ямы смердели (солдаты жаловались на какое-то желудочное расстройство, но, скорее всего, это были просто нервы, ужасный остаток напряжения битвы). Кислота выживания прожигает себе путь через глотки...
  Над их головами размеренным безумием повисло утро, как всегда равнодушное. Небо светлеет, кружатся и зудят мошки, приглушенно мычат животные, которых ведут на бойню. Однако кое-чего не хватает. Не слышно болтовни. Солдаты сели, повесив головы и лишь иногда поднимая пустые, отстраненные глаза.
  Все под осадой. На всех давят просветы в кружках, давят груды палаток, скопища ненужных шестов и веревок. Мертвым нечего сказать - но все сидят и прислушиваются к ним.
  Урб подошел к одному из таких разорванных кружков сидящих солдат. Они поставили на угли горшок, из него поднимался тяжелый алкогольный запах. Урб присмотрелся. Двое мужчин, две женщины. - Двадцать Второй взвод?
  Старшая из женщин кивнула, не поднимая головы. Урб ее помнил. Оживленное лицо... было когда-то. Острый язычок. Малаз или Джаката? Островитянка, это точно. - Встали все!
  Он видел на лицах явное недовольство. Вторая, молодая женщина - темная кожа, темные волосы, но удивительно синие глаза - зашлась в ярости: - Отлично, сержант. - Ее акцент был ему не знаком. - Ты только что потерял свой взвод. - Тут она увидела Лизунца, лицо смягчилось. - Панцирник. - Она уважительно кивнула.
  Вторая женщина метнула компаньонке суровый взгляд. - Парни, девочки, вы смотрите на Тринадцатый. Этот взвод и Хеллиан, они пили кровь ящеров. Так что все встали, мать вашу. - Она подала пример. - Сержант Урб, я Пряжка. Пришли собирать нас? Отлично, нам пора собраться.
  Остальные неловко встали. Однако молодая женщина все еще морщилась. - Мы потеряли хорошего сержанта...
  - Который не услышал, как приказали пригнуться, - бросила Пряжка.
  - Всегда куда-то не туда нос совал, - сказал мужчина - картулианец с намасленной бородкой.
  - Любопытство, - заметил другой солдат, коротконогий и широкоплечий фалариец с волосами цвета алого золота. У него был срезан кончик носа, отчего лицо стало уродливым.
  - С элегиями покончено? Отлично. Это Лизунец. Ну, лица я знаю, так что мы знакомы. Назовите имена.
  Картулианец сказал: - Жженый Трос, сержант. Сапер.
  - Леп Завиток, - отозвался фалариец. - Хирург.
  - Целительство?
  - Не рассчитывайте. Не здесь.
  - Грусть, - сказала молодая женщина. - Взводная колдунья. Почти так же бесполезна, как Леп.
  - Арбалеты сохранили? - спросил Урб.
  Все молчали.
  - Значит, первая задача - пойди в арсенал. Потом назад, вычистить эту помойку. Двадцать Второй распущен. Добро пожаловать в Тринадцатый. Лизунец, подружись с ними. Пряжка, ты теперь капрал. Поздравляю.
  Когда все ушли, Урб встал в одиночестве - и долго, не замечаемый никем, смотрел в никуда.
  
  ***
  
  Кто-то потряс ее за плечо. Она застонала, перекатилась набок. Снова толчок, еще сильнее. - Прочь. Темно еще.
  - Еще темно, сержант, потому что вы завернулись в одеяло.
  - Неужто? Ну-ка, сделайте то же и снова поспим. Иди прочь.
  - Утро, сержант. Капитан Скрипач желает...
  - Он всегда желает. Едва обернутся офицерами, как желают и желают все время. Эй, кто-нибудь, дай кувшин.
  - Кончились, сержант.
  Она выпростала руку, ощупала грубую ткань на лице, стянула за край. Открыла один глаз. - Не может быть. Иди найди где-нибудь там.
  - Найдем, - обещал Увалень. - Как только встанете. Кто-то ходит по взводам, считает. Нам не нравится. Нервничаем.
  - Почему? - Одинокий глаз моргнул. - У меня все восемь моряков...
  - Четверо, сержант.
  - Пятьдесят процентов потерь? Неплохо для вечеринки.
  - Вечеринки?
  Она села. - Прошлой ночью было восемь.
  - Четверо.
  - Правильно, дважды четверо.
  - Это не вечеринка была, сержант.
  Хеллиан пыталась освободить второй глаз. - Не она, гммм? Вот что значит убегать, капрал. Пропустил всё веселье.
  - Да, полагаю так. Мы растопили кусок шоколада - думали, вам понравится.
  - Та штука? Вспоминаю. Болкандшоколад. Ладно, вон из палатки. Я приведу себя в достойный вид.
  - Вы не в палатке, сержант, вы в отхожем месте.
  Она огляделась. - Вот откуда запах.
  - Никто им не пользовался, сержант. Мы видели, что вы тут.
  - Ох.
  
  ***
  
  Живот снова свело, но рвоты не осталось, так что он сглотнул, подождал, тяжко вздыхая, и снова сел на корточки. - Чопорные соски Полиэли! Если я не буду ничего сдерживать, весь наружу выйду!
  - Уже, Борот, - заметил Горлорез, стоявший неподалеку. Голос его стал сплошным хрипом и сипом. Старые шрамы на шее воспалились; удар в грудь оказался таким сильным, что колечки доспеха впаялись в грудину, и это как-то повлияло на гортань.
  Они отошли от лагеря, встав в двадцати шагах от восточного пикета. Наоборот, Горлорез, Мертвяк и сержант Бальзам. Выжившие Девятого взвода. Пехотинцы скорчились в своих норках, смотрели на них налитыми кровью глазами, но молчали. Это вызов? Жалость? Взводный маг не знал и знать не желал. Утерев рот ладонью, он глянул на Горлореза с Бальзамом. - Ты созвал нас, сержант. Зачем?
  Бальзам стащил шлем, яростно поскреб лысину. - Просто сказать: мы во взводе не сломались, мы не будем брать новых членов. Вот и все.
  Наоборот хмыкнул: - Мы за этим сюда тащились?
  - Не будь идиотом, - прорычал Мертаяк.
  Бальзам встал к ним лицом. - Говорите все. Сначала ты, Горлорез.
  Высокий мужчина вроде бы вздрогнул. - Чего сказать? Нас погрызли. Но Добряк назвал Скрипа - как там? - кровавым гением. У нас теперь новый капитан...
  - В Сорт ничего плохого не было, - вмешался Мертвяк.
  - Никто не говорит. Она решительный офицер, эта баба. Но, может, в том и дело. Скрип плоть от плоти морпех. Был сапером. Сержантом. Теперь капитан того, что от нас осталось. Я только рад. - Он пожал печами, смотря на Бальзама. - Больше сказать нечего.
  - А когда он скажет, что пришло время идти, вы станете скулить и блеять?
  Брови Горлореза поднялись. - Идти? Куда?
  Бальзам прищурился. - Твоя очередь, Мертвяк.
  - Худ мертв. Серые всадники патрулируют врата. Во снах я вижу лица - смутно, но всё же... Малазане. Сжигатели Мостов. Вы просто не можете себе представить, какое это облегчение. Они все там. Думаю, надо благодарить Мертвого Ежа.
  - Ты о чем? - удивился Наоборот.
  - Такое чувство. Словно он, вернувшись, прожег за собой тропу. Шесть дней назад... ну, готов поклясться, они были от нас на расстоянии поцелуя.
  - Потому что мы почти что умерли, - буркнул Горлорез.
  - Нет, они были как осы - но "медом" для них были не смерть и не ящеры. Их привлекло случившееся в авангарде. С Лостарой Ииль. - Глаза его сияли, когда он обводил взглядом товарищей. - Знаете, я сам мельком видел. Видел ее танец. Она сделала то же, что Рутан Гудд, но не пала под клинками. Ящеры отступили - они не знали, что делать, не могли подобраться близко - а те, что смогли... боги, их порубило в куски. Я смотрел на нее и сердце чуть не лопалось.
  - Она спасла жизнь Адъюнкта, - сказал Горлорез. - Так ли это хорошо?
  - Не тебе спрашивать, - ответил Бальзам. - Скрип нас созывает. Ему есть что сказать. Думаю, насчет нее, Адъюнкта. И того, что будет. Мы всё ещё морпехи. Мы по-прежнему морская пехота, и среди нас есть тяжелая пехота - самые упрямые быки, каких я видывал.
  Он повернулся, потому что к ним подошли двое солдат из дозора. Они держали в руках два каравая, сверток с сыром и глиняную бутыль явно родом с Семиградья.
  - Что это? - спросил Мертвяк.
  Солдаты замерли в нескольких шагах. Тот, что справа, заговорил: - Смена вахты, сержант. Нам принесли завтрак. Но мы не особо голодные. - Тут они положили продукты на чистый клочок земли, кивнули и направились в лагерь.
  - Розовое брюхо Худа, - вздохнул Мертвяк.
  - Пригодится, - сказал Бальзам. - Но мы не закончили. Наоборот.
  - Садки больны, сержант. Ты видел, что делается с нами, магами. Есть и новые, садки новые, я имел в виду... только они совсем не ласковые. Хотя я могу попробовать в них нырнуть, когда совсем одурею от своей бесполезности.
  - Ты среди нас лучший арбалетчик, Борот, так что не говори о бесполезности.
  - Может и так, Горлорез, но мне не по себе.
  - Мертвяк, - сказал Бальзам, - ты тут занимался целением.
  - Да, но Борот прав: это не весело. Проблема в том, что я всё ещё как-то привязан к Худу. Даже если он... хм, мертвый. Не знаю, почему, но когда магия ко мне приходит, она холодна как лед.
  Наоборот нахмурился: - Лед? Бессмыслица.
  - Худ был треклятым Джагутом, так что смысл есть. Но смысла нет, потому что он, э... ушел.
  Горлорез сплюнул. - Если он действительно помер, как ты говоришь, он сошел в свое же королевство? И разве он не должен был уже быть мертвым, раз стал Богом Смерти? Это в твоих словах смысла нет, Мертвяк.
  Некромант выглядел несчастным. - Знаю.
  - В следующий раз, как будешь исцелять, - предложил Наоборот, - позволь мне принюхаться.
  - Тебя снова затошнит.
  - И что?
  - О чем ты думаешь, Борот? - поинтересовался Бальзам.
  - Думаю, Мертвяк уже не пользуется садком Худа. Думаю, это должен быть Омтозе Феллак.
  - Мне тоже кажется, - пробубнил Мертвяк.
  - Есть один способ проверить, - сказал Бальзам.
  Наоборот выругался. - Вот. Мы не знаем точно, но ходит слух: у нее сломаны ребра, она кашляет кровью, и у нее сотрясение мозга. Однако с этим отатаралом никто к ней не может подойти.
  - Но Омтозе Феллак - садок Старших. - Мертвяк кивнул. - Что же, идем. Стоит попытаться.
  - Пойдем, - согласился Бальзам. - Но сначала еда.
  - Оставим Адъюнкта страдать?
  - Поедим здесь, - тускло глянул на него Бальзам, - потому что мы морпехи и не швыряем грязь в лица товарищей-солдат.
  - Точно, - сказал Наоборот. - К тому же я голоден.
  
  ***
  
  Курнос потерял четыре пальца на руке, державшей щит. Чтобы остановить кровотечение, не унявшееся даже после ушивания культей, он сунул пальцы в котелок с кипящей водой. Теперь они выглядели расплавленными, ладони покрылись ожогами. Но кровь остановилась.
  Он готов был признаться в вечной любви Острячке, но пришел сержант Восемнадцатого и забрал Острячку с Поденкой, так что Курнос остался в одиночестве. Последний из бывшего взвода Геслера.
  Он некоторое время посидел, протыкая терновым шипом волдыри и высасывая жидкость. Закончив, снова посидел, следя за угасающим огнем. Во время боя отрезанный палец ящера попал ему за воротник, между кирасой и рубашкой. Когда он его достал, вместе с Поденкой и Острячкой сварил обрубок. Скудные кусочки мяса и жил они разделили между собой, а костяшки привязали к волосам. Так принято среди Охотников.
  Женщины настояли, чтобы он взял самую длинную фалангу, в компенсацию испорченной руке; теперь она свисает с бороды, затмевая прочие костяшки, собранные с летерийских солдат. Она тяжело стучит в грудь, ведь он тронулся в дорогу, вдруг осознав, что остался в одиночестве.
  Запакованные вещи лежали на плече. Через двадцать два шага он оказался в лагере старого взвода Скрипача. Нашел место для палатки, положил мешок и присел с другими солдатами.
  Красивая маленькая женщина справа передала оловянную кружку с чем-то пахучим. Улыбнувшись, он не увидел ответной улыбки и поэтому вспомнил ее имя. Улыба.
  Но это, как показалось ему, лучше одиночества.
  
  ***
  
  - Соперник, Корабб.
  - Не вижу, - ответил семиградский воин.
  - Курнос желает быть нашим новым кулаком, - объяснил Каракатица.
  - Значит, во взводе будет четыре кулака? Я, капрал Тарр, Корик и Курнос.
  - Я был капралом, не кулаком, - сказал Тарр. - К тому же я не бью, только прикрываюсь.
  Каракатица фыркнул: - Едва ли. Ты шел вперед, как любой ударный кулак, какого я видел.
  - Я шел вперед, сапер, чтобы закрепиться.
  - Отлично, - согласился Каракатица. - Принимаю поправку.
  - Я тут поняла, - вмешалась Улыба. - У нас больше нет сержанта. Или это ты, Тарр? Если так, нужен новый капрал, а раз только у меня есть мозги, им стану я.
  Тарр поскреб в седеющей бороде. - Я думал насчет Корабба.
  - Ему нужен отдельный фургон с оружием!
  - Я сберег летерийский меч, - обиделся Корабб. - Больше ничего не терял.
  - Давайте голосовать.
  - Не будем, Улыба, - сказал Тарр. - Корабб Бхилан Зену'алас, отныне ты капрал Четвертого взвода. Поздравляю!
  - Он едва перестал быть новобранцем! - скривилась на всех Улыба.
  - Молодые сливки слаще, - заявил Каракатица.
  Корик оскалил зубы на Улыбу: - Придется пережить, солдат.
  - Я теперь капрал. Слышал, Курнос? Я теперь капрал.
  Панцирник поднял голову над кружкой. - Что слышал?
  
  ***
  
  Потеря Бутыла их травмировала. Каракатица по глазам видит. Первая потеря взвода... ну, насколько он может припомнить. Из первоначального состава - точно. Хотя гибель одного солдата - это чертовски хорошо. Большинству взводов досталось сильнее. Некоторых вообще больше не существует. "Некоторых? Скорее почти всех".
  Он уселся на объемистую запасную палатку, исподтишка следя за солдатами. Слушая их жалобы. Корик - конченый человек. Если в нем и был хребет свободы, позволявший держаться прямо - он сломан. Теперь он носит цепи внутри себя, они обмотали даже мозг. Возможно, навеки. Он испил из колодца страха и все время на него оглядывается.
  Та заваруха оказалась жуткой, но Корик зашатался еще раньше. Каракатица гадал, осталось ли хоть что-то от воина, которого он раньше знал. Дикари имеют обыкновение склоняться к самым гнусным порокам цивилизации; и не важно, насколько умен человек - он зачастую слеп к тому, что его убивает.
  Возможно, обычные люди такие же... но, для ума Каракатицы, этот случай особенно трагичен.
  Даже Улыба потихоньку отстраняется от Корика.
  ОНА не изменилась, решил Каракатица. Ни на щепоть. Та же психованная, склонная к убийству тварь - вот она, Улыба. Ее нож рубил жестоко. Она завалила в тот день немало великанов. Уже поэтому она была бы ужасным капралом.
  Тарр остался Тарром. Таким он был, таким он будет вечно. Получится надежный сержант. Может, малость без воображения, но этот взвод уже не нуждается во встрясках. Слишком многое повидал. "И мы встанем за него горой. Этот мужик - стена с шипами, и когда шлем опущен на лоб, даже стадо бхедринов его не собьет. Да, Тарр, ты всё сделаешь как надо".
  Корабб. Капрал Корабб. Идеально.
  И еще Курнос. Сидит как пень, расплющенные волдыри сочатся сукровицей. Пьет кишкодёр, который заварила Улыба, на измученном лице слабая улыбка. "Меня не обманешь, Курнос. Слишком давно я в армии. Ты рад, что у тебя бронированный череп. Как все панцирники. Но я вижу блеск крошечных глазок под веками.
  "Что слышал?" Отличная попытка, но я видел поспешно затушенную искру. Рад быть здесь, да? Хорошо. Счастлив тебя принять.
  А насчет меня - чему я научился? Ничему новому. Мы прошли через многое, но предстоит проходить еще и еще. Тогда и спросите. Тогда и спросите".
  Он поднял голову: появился Скрипач. От скрипки осталась лишь шейка, струны ерзают по спине, словно непокорные волосы. Рыжина почти ушла из бороды. Короткие ножны пусты - оставил клинок в глазнице ящера. Взгляд синих глаз суров, почти обдает морозом.
  - Сержант Тарр, еще ползвона. Потом веди их на место.
  - Слушаюсь, капитан.
  - К нам приехали с юга. Напасть, несколько хундрилов и еще кто-то. Много кого.
  Каракатица наморщил лоб. - Кто это?
  Скрипач пожал плечами: - Переговоры. Скоро все узнаем.
  
  ***
  
  - Говорят, ты выживешь.
  Хенар Вигальф улыбнулся ей с кровати. Но это была неуверенная улыбка. - Я сделал, что ты просила, Лостара. Наблюдал.
  Ее глаза забегали.
  - Кто ты? - спросил он.
  - Не спрашивай. Я вижу вопрос в каждом взгляде. Все смотрят на меня. И молчат. - Она помедлила, поглядела на руки. - Это был Танец Теней. Это были все Танцы Теней. - Тут она встретила его взор. - Это не я была. Я просто отошла в сторону и, как ты, просто наблюдала.
  - Если не ты, кто?
  - Веревка. Котиллион, Бог-покровитель ассасинов. - Она поморщилась. - Взял верх. Думаю, он такое уже проделывал.
  Глаза Хенара широко раскрылись. - Бог.
  - Яростный бог. Я... никогда я не чувствовала такой ярости. Она прожигала меня насквозь. Она вычистила меня. - Женщина отстегнула пояс, сняла ножны с кинжалом, положила на раненую, закрытую одеялом грудь. - Для тебя, любимый. Но будь осторожен: он очень, очень острый.
  - Одержимость ушла с твоего лица, - сказал Хенар. - Прежде ты была прекрасна, но сейчас...
  - Будь уверен, это непредвиденный дар, - ответила она с неким недоверием. - Боги не славятся милосердием. И сочувствием. Но ни одному смертному не устоять в таком сиянии: он или сгорит до пепла, или возродится.
  - Возродится. Да. Действительно хорошее описание. Моя смелость, - добавил он с печальной гримасой, - пятится от тебя.
  - Не позволяй, - бросила она. - Не хочу мышонка в постели, Хенар Вигальф.
  - Ну, я попробую отыскать прежнего себя.
  - Я буду помогать, но не сейчас - целители с тобой еще далеко не закончили. - Она встала. - Должна тебя оставить. Адъюнкт.
  - Думаю, Брюс обо мне позабыл. Или счел мертвым.
  - Не думаю, что буду ему напоминать. Отныне ты скачешь рядом со мной.
  - Брюс...
  - Едва ли. Думаю, всё решит пара слов с Араникт.
  - Брат короля посажен на цепь?
  - В следующий раз, встретившись, можете сравнить ошейники.
  - Думал, мыши тебе не нравятся, Лостара.
  - О, я жду от тебя попыток сорваться с цепи, Хенар. Оковы и клетки - для тех, чей дух не сломлен.
  - Понял.
  Она повернулась, чтобы выйти из шатра-госпиталя... и увидела ряд пялящихся на нее лиц. Даже целители.
  - Дыханье Худа! - пробурчала она.
  
  ***
  
  Будучи в приятном подпитии, Банашар направлялся к командному шатру. Увидел кулака Блистига около входа - тот стоял, словно приговоренный у двери в камеру палача. "Ох, бедняга. Не тот герой недавно умер. Полагаю, у тебя тоже был шанс. Мог поступить так же бездумно, как Кенеб. Мог бы оставаться в его тени до конца, ведь ты так и делал несколько месяцев.
  Теперь солнцу никто не мешает высветить тебя. Каково?" Мужчина выглядел больным. "Но ты не пьешь, да? На лице следы не ночного зелья, а скорее стыда".
  Да, болен от страха. Банашар ощутил к нему настоящую симпатию. На миг-другой вода замутилась, затуманила острые углы праведного осуждения.
  - Что за славное утро, кулак, - сказал он, приблизившись.
  - Скоро ты будешь в беде, Верховный Жрец.
  - Как это?
  - Когда вино кончится.
  Банашар улыбнулся. - Погреба храма по-прежнему забиты, уверяю вас.
  В глазах Блистига появилось что-то живое. - Ты можешь запросто ходить туда? В любое время?
  - Некоторым образом.
  - Тогда почему ты остаешься? Не бежишь от здешнего безумия?
  "Потому что Святая Мать желает, чтобы я был здесь. Я последний ее жрец. Она кое-что задумала насчет меня, это точно". - Мне ужасно жаль так говорить, Кулак, но это дверца личная, особенная.
  Лицо Блистига помрачнело. У входа стояли двое стражников, оба вполне могли слышать их разговор. - Я советовал тебе покинуть нас, Верховный Жрец. Ты бесполезный пьяница, дурное влияние на армию. Почему Адъюнкт настаивает на твоем адском присутствии на собраниях, интересно?
  - Уверен, что интересно. Но не могу вообразить в ваших солдатах столь черных искушений. Я ведь не делюсь личными запасами. Наоборот, один взгляд на меня - и человек отвращается от мерзости алкоголя.
  - То есть ты им противен?
  - Именно так, Кулак. "Но к чему вся эта беседа? Мы могли бы не затрагивать тему пьянства, и ничего не изменилось бы. Настоящая разница в том, что мне от солдатского презрения ни холодно ни жарко, а вот ты... многое теряешь". - Мы ждем летерийские силы, Кулак?
  - Из обычной любезности, Верховный Жрец.
  "Ага, тебе понравилась эта идея? Достаточно, чтобы ухватиться. Ладно". - Тогда я останусь в вашей компании, по крайней мере до их появления.
  - Но не надолго, - сказал Блистиг. - Ты произведешь плохое впечатление.
  - Не сомневаюсь. Я выберу подходящий момент.
  - Фактически, - заявил Блистиг, - я уже вижу других кулаков. Если хочешь сидячего места в шатре, Верховный Жрец, поторопись.
  "Что же, а я ухвачусь за эту идею". - Тактика, Кулак. Мне нужен будет ваш совет. - Откланявшись, он повернулся и прошел между стражниками. Поймал взгляд одного, подмигнул.
  Ничего не получив в ответ.
  
  ***
  
  Лостара Ииль услышала шум, обернулась. Увидела четырех морпехов. Сержант из Даль Хона, как там его? Бальзам. За ним трое - наверное, остатки взвода. - Чего-то хотели, сержант? Поскорее, я спешу в командный шатер.
  - И мы тоже, - заявил Бальзам. - Тут есть целитель, который, может быть, что-то сумеет для нее сделать.
  - Сержант, это не сработает...
  - Может, - сказал солдат с покрытой шрамами шеей. Голос его звучал тонко и хрипло, словно железо по точильному камню.
  - Объясните.
  Другой солдат сказал: - Мы думаем, это Старший Садок, капитан.
  - Что? Как это может быть, во имя Худа?
  Целитель словно бы чем-то подавился, но все же шагнул вперед: - Стоит попытаться, сэр. Думаю, Наоборот на этот раз может оказаться прав.
  Лостара чуть поразмыслила и кивнула: - За мной.
  Морпехи не привыкли тратить чужое время; стучаться к Адъюнкту - для большинства из них это предел дерзости. "Значит, они действительно верят, будто что-то придумали. Стоит проверить. Ее головные боли все сильнее, ты сама понимаешь".
  Командный шатер появился в поле зрения; она увидела собравшихся перед входом кулаков. Они тоже заметили ее, и все праздные разговоры мгновенно затихли. "Чудесно! Даже вы. Ну, давайте". - Кулаки, - произнесла она, - если вам угодно, освободите дорогу. У морпехов встреча с Адъюнктом.
  - Первый раз слышу, - сказал Добряк.
  - Что же, я припоминаю, оставшиеся морпехи перешли под командование капитана Скрипача и он отвечает за них лишь перед Адъюнктом.
  - Я намерен это обжаловать, - заявил Добряк.
  "Зря время потратишь". - Кулак, это подождет окончания переговоров. - Она махнула морпехам рукой, веля пройти мимо командиров. "Ну, вы кончите пялиться?" У них так напряглись шеи, что нырнуть под низкий полог было облегчением.
  Почти все внутренние перегородки были сняты, отчего шатер казался просторным. Лишь в дальнем конце было отделение для сна Адъюнкта, загороженное занавеской. Единственным посетителем оказался Банашар, сидевший на скамье спиной к стене; он скрестил руки на груди и вроде бы дремал. Еще там были стол и две свободные скамьи, но не ни одного фонаря. "Да, свет ранит ее хуже кинжала".
  Едва взвод вошел вслед за Лостарой, занавеска отдернулась.
  Адъюнкт Тавора показалась на глаза.
  Даже с такого расстояния Лостара различила слой пота на бледном лбу. "Боги, если армия это увидит - растечется как снег в костре. Унесется по ветру".
   - Что тут делают эти моряки? - Голос был слабым, неровным. - Мы ждем официальные делегации.
  - Взводный целитель считает, что сможет кое-что для вас сделать, Адъюнкт.
  - Тогда он глуп.
  Упомянутый солдат-целитель шагнул вперед. - Адъюнкт, я капрал Мертвяк, Девятый взвод. Моим садком был Худ.
  Блеклые глаза дернулись. - Если я понимаю вашу ситуацию, капрал, вы достойны сочувствия.
  Казалось, он удивился. - Ну... благодарю вас, Адъюнкт. Суть в том... - Он поднял руки; Лостара задохнулась, когда морозный воздух окутал целителя. Иней повис на складках потолка. Изо рта Мертвяка вырывались струи пара.
  Маг Наоборот сказал: - Омтозе Феллак, Адъюнкт. Старший.
  Тавора замерла, словно примерзнув к месту. Глаза ее сузились. - У вас покровитель - Джагут, Мертвяк?
  Мужчина не нашел ответа.
  - Бога Смерти больше нет, - заговорил Наоборот, лязгая зубами (температура в комнате всё снижалась). - Но может оказаться, сам Худ не так мертв, как нам казалось.
  - Мы думали об этом, не правда ли? - Тавора поджала губы, рассматривая Мертвяка. - Целитель, подойдите.
  
  ***
  
  Изогнув руку, чтобы поддержать товарища, Бальзам вывел Мертвяка из шатра. Горлорез и Наоборот сомкнулись с боков, на лицах была ярость, словно они готовы были выхватить оружие, едва кто подойдет близко.
  Кулаки, все как один, отшатнулись. Сержант ухмыльнулся им: - Расступитесь, прошу вас, сэры. О, она примет вас сейчас же. - Не ожидая ответа, Бальзам потянул целителя вперед; тот шатался - одежда стала мокрой, иней и лед плавились на утренней жаре. В двадцати шагах, за перекошенной палаткой-складом, сержант встал. - Садись, Мертвяк. Боги подлые, скажи, что это пройдет.
  Целитель шлепнулся наземь. Голова упала, всем показалось - его сейчас стошнит. Но вместо этого раздался какой-то всхлип. Бальзам поглядел на Горлореза, потом на мага - но выражения их лиц были недоумевающими. Он присел, положил руку на лоб Мертвяка - и ощутил содрогания тела.
  Целитель молча плакал.
  Никто не произносил ни слова.
  Когда всхлипывания замолкли, Бальзам склонился ближе. - Капрал, что с тобой, во имя Тогга?
  - Я... я не могу объяснить, сержант.
  - Исцеление сработало, все видели, - сказал Бальзам.
  Он кивнул, не поднимая головы.
  - Так... что?
  - Она опустила защиту, на миг. Пустила меня внутрь, сержант. Должна было, чтобы я мог исправить повреждения - и боги, какие это были повреждения! Выйти на вид - ей потребовались все силы. Выйти, принять... - Он помотал головой. - Я видел ее изнутри. Видел...
  Он снова замолк, сотрясаемый неудержимыми рыданиями.
  Бальзам так и сидел рядом на корточках; Наоборот и Горлорез стояли, отгораживая их. Оставалось лишь ждать.
  
  ***
  
  За миг до появления кулаков Лостара встала перед Таворой. Она постаралась сделать голос спокойным и радостным: - С возвращением, Адъюнкт.
  Тавора не спеша, глубоко вдохнула. - Ваши соображения, Верховный Жрец?
  Банашар склонил голову: - Я слишком замерз, чтобы думать, Адъюнкт.
  - Омтозе Феллак. Вы ощутили шаги Джагутов, Банашар?
  Бывший жрец пожал плечами: - Итак, у Худа была задняя дверь. Кто-то взаправду удивлен? Этот хитрый говнюк никогда не играл честно.
  - Не особо остроумно, Верховный Жрец.
  Лицо его скривилось. - Хорошо подумайте, от кого принимаете дары, Адъюнкт.
  - Наконец-то, - сказала она с чувством, - здравый совет от вас. Прочти... трезвый.
  Если он и думал ответить, то замолчал: в комнату вошли Добряк, Сорт и Блистиг.
  Повисло молчание; наконец Фаредан Сорт фыркнула: - Я всегда думала, "холодный прием" - это фигура речи...
  - Мне сообщили, - оборвала ее Адъюнкт, - что гости уже в пути. Пока они не прибыли, я желаю услышать от каждого из вас рапорт о положении в частях. Прошу по порядку.
  Кулаки удивленно смотрели на нее.
  Лостара Ииль глянула на Банашара: в его устремленных на Тавору глазах тоже что-то блеснуло.
  
  ***
  
  Им пришлось проехать по северной улице малазанского лагеря, пробираясь между шатров бойни. Воздух кишел мухами, пахло свежим мясом и навозом. Атри-Цеда Араникт молча скакала рядом с Брюсом, подавленная блеянием родаров и воплями миридов, визгом перепуганных свиней и мычанием рогатого скота. Ожидавшие забоя животные отлично понимали свою участь, и звуки их голосов казались буйным вихрем.
  - Плохой выбор эта дорога, - бормотал Брюс. - Извини, Атри-Цеда.
  Двое солдат пересекли путь; на них были толстые пропитанные кровью фартуки. Лица отупевшие, лишенные выражения. С рук капает красная жижа.
  - Армии купаются в крови, - сказала Араникт. - Разве это не истина, Командор?
  - Боюсь, все мы в ней купаемся. Города позволяют скрыться от мрачной истины.
  - На что было бы похоже, если бы мы ели одни овощи?
  - Мы вспахали бы всю землю, не оставив места диким животным, - ответил Брюс.
  - Значит, можно счесть домашних зверей жертвами во имя дикости.
  - Можно, - сказал он, - если это тебе поможет.
  - Не уверена.
  - И я.
  - Думаю, я слишком мягкая, - заключила она. - У меня склонность к сентиментальности. Можно скрыться от самой бойни, но от воображения не скрыться никуда. Верно?
  Они приближались к широкому перекрестку; напротив большая группа всадников выливалась из южного проезда. - Ну-ка, - сказал Брюс, - это королевские знамена Болкандо?
  - Кажется, королева расширила свои обязанности по сопровождению далеко за родные границы.
  - Да, очень любопытно. Мы их подождем?
  - Почему нет?
  Они натянули поводья на перекрестке.
  Эскорт королевы был слишком обширным. Но Брюс нахмурился: - Это солдаты-эвертины, ни одного офицера.
  Кроме закаленных в боях солдат Абрасталь привела троих Баргастов; справа скакали две женщины из хундрилов, одна на седьмом-восьмом месяце беременности. Слева была пара вооруженных иноземцев - Напасть? Араникт резко выдохнула. - Должно быть, это Смертный Меч Кругхева. Она одна заполнит собой дворцовый гобелен.
  Брюс крякнул. - Понимаю, о чем ты. Я видел немало суровых женщин, но эта... воистину необычайна.
  - Сомневаюсь, что смогла бы просто поднять меч, что у нее на бедре.
  Взмахнув рукой, королева Абрасталь остановила отряд. Что-то сказала одному из солдат, и все ветераны стали спешиваться, снимать с седел какие-то сумки. Они отправились в малазанский лагерь; Араникт видела, что солдаты расходятся, очевидно, отыскивая стоянки взводов. - Что они делают?
  Брюс покачал головой: - Не уверен.
  - Они привезли... бутылки.
  Брюс Беддикт хмыкнул и ударил коня по бокам. Араникт последовала примеру.
  - Командор Брюс Беддикт. - Королева Абрасталь поудобнее уселась в седле. - Наконец мы встретились. Скажите, ваш брат знает, где вы?
  - А ваш муж, Ваше Высочество?
  Сверкнули зубы. - Сомневаюсь. Но это же лучше, чем смотреть друг на друга в гневе?
  - Согласен, Ваше Высочество.
  - Ну, если не считать дурня-гилка, что рядом со мной - и вас, разумеется - это будет собрание женщин. Вам сапоги не жмут, Принц?
  - Если и так, я слишком мужествен, чтобы признаться. Не изволите ли представить гостей?
  Абрасталь сняла тяжелые перчатки и показала вправо: - От хундрилов Хенават, жена Вождя Войны Желча, и Шельмеза, телохранительница, Та, Что Атаковала.
  Брюс поклонился обеим женщинам: - Хенават. Мы были свидетелями Атаки. - Он мельком глянул на Шельмезу и снова посмотрел на Хенават. - Прошу, если изволите, известить супруга, что я покорен храбростью его и всех Горячих Слез. Зрелище атаки заставило и меня действовать. Я понимаю: если летерийцы и смогли облегчить положение Охотников за Костями, главную благодарность следует возложить к стопам Вождя Войны.
  Широкое, мясистое лицо Хенават осталось неподвижным. - Весьма благородные слова, Принц. Муж их услышит.
  Неловкость ответа на миг повисла в пыльном воздухе; затем королева указала на людей Напасти. - Смертный Меч Кругхева и Надежный Щит Танакалиан из Серых Шлемов.
  Брюс снова склонил голову: - Смертный Меч. Надежный Щит.
  - Вы встали шесть дней тому назад на наше место, - почти грубо сказала Кругхева. - Вот отверстая рана на душах братьев моих и сестер. Мы скорбим по жертвам, принесенным вами вместо нас. Это не ваша война - но вы держались стойко. Вы сражались с честью. Если выпадет возможность, сир, мы встанем вместо вас. Вот клятва Серых Шлемов.
  Брюс Беддикт не нашелся, что ответить.
  Аракникт откашлялась. - Вы ввели принца в смущение, Смертный Меч. Мы направимся к Адъюнкту?
  Королева Абрасталь натянула поводья, поворачивая коня к центру лагеря. - Поедете рядом, Принц?
  - Благодарю Вас, - обрел голос Брюс.
  Араникт послала коня сразу за ними, оказавшись рядом с "дурнем-гилком".
  Он глянул на нее. Широкое, изборожденное шрамами лицо было торжественным. - Эта женщина, Смертный Меч, - тихо сказал он, - наделена всей мягкостью кварца. Он у нее даже во рту. А ты ловко помогла командиру оправиться.
  - Благодарю.
  - Не оборачивайся, чтобы не видеть слез на лице Хенават. Думаю, твой командир ей понравился. Я Спакс, Боевой Вождь Баргастов племени Гилк.
  - Атри-Цеда Араникт.
  - Это значит Верховная Колдунья, да?
  - Полагаю. Вождь, что делают солдаты - эвертины среди малазан?
  Спакс почесал ногтями лицо. - Что делают, Атри-Цеда? Духи подлые, они же люди.
  
  
  
  
  КНИГА ВТОРАЯ
  ВСЕ ТЕ, ЧТО ВОЗЬМУТ ДНИ МОИ
  
  
  И конечно она отвернется
  Мимо каплющих тронов пройдет
  Не узнать, где же встанет ее
  Нога
  И бредем мы, толкая тени
  Стяги вялым ветрам склонив
  Но я видел взгляд из-под края
  Железного шлема
  Он рычал и люди склонялись
  Но на площади спали псы
  У холодной стены не найти
  Дураков
  Она смотрит куда угодно
  Взгляд отводит, капризная дама
  И движенье ее плеча
  Оставляет след мертвецов
  Все равно
  Раз увидев ребенком сон
  Ты запомнил его навеки
  Кем была она, матерью или
  Источала голый соблазн?
  Эти троны своими руками
  Строил я
  От любви обломав все ногти
  Я молиться хотел или снять
  Одежды?
  Так и эдак идти за её
  Спиной
  О, мы были надежною стражей
  Мы скрывали забралами лица
  Мы и кровью смердели и потом
  Но не знали мы, что охраняем
  Мы не знаем и не узнаем
  Вовек
  Но клянусь перед всеми вами:
  Я умру под ее стопами
  И не сделаю шага внутрь
  Бросьте слово ДОЛГ и забудьте
  Или на языке покатайте
  Слово сладкое ДОБЛЕСТЬ
  Но псы
  Стонут даже во сне
  Словно дети
  Что лежат под ногами в пыли.
  
  
  Адъюнкт,
  Зайцегуб
  
  
  
  Глава 5
  
  
  Она умирала, но мы вынесли ее на берег. Свет, словно кожа, простерся над ранами, но был он слабым и быстро угасал. Никто из нас не посмел вымолвить слово иронии, ведь она, названная Пробудившейся Зарей, угасала ныне в лучах зловещего рассвета.
  Неловкие жесты привели ее сюда, где серебряные волны падают как дождь и пена блестит алым. Вздувшиеся тела, простертые руки и ноги виднелись на отмелях, и мы гадали, разумен ли ее последний приказ.
  Уместно ли смотреть в лицо своему убийце? Довольно скоро я сам отвечу на этот вопрос. Мы слышим, как перестраиваются легионы за текучей стеной, как другие отходят, выравнивая редкий строй. Так мало осталось. Может быть, это и хотела она увидеть, прежде чем губитель-свет высушит очи.
  
  
  Отрывки Трясов, Харкенас
  Неизвестный автор
  
  
  Покрытая черным лаком амфора вылетела из боковой двери и даже не покатилась, а закувыркалась по полу. Ударилась об основание перил мраморной лестницы; раздался треск, резкий, словно лопнул чей-то череп. Большой сосуд запрыгал по ступеням. Разбился, блестящим ливнем осколков осыпав нижний пролет и пол коридора. Мерцающие пылинки не сразу осели, уподобившись свежему инею.
  Вифал подошел к краю лестницы, поглядел вниз. - Это, - сказал он себе под нос, - было довольно зрелищно. - Тут он повернулся, услышав сзади шум.
  Капитан Краткость выглянула из проема, завертела головой. Наконец она нашла Вифала. - Вам лучше бы вернуться, - сказала она.
  - Я как раз, - ответил он. - Но... пять шагов ближе - и она стала бы вдовой.
  Краткость состроила гримасу, смысла которой он не смог понять, и отодвинулась, позволяя войти.
  Тронный зал выглядел палатой привидений. Черный камень и черное дерево, на полу алая и ониксовая мозаика, потемневшая от пыли и сухих листьев (очевидно, где-то наверху оставалось открытое окно). Казалось, здесь нет ничего от растущей силы Терондая, святилища Матери Тьмы - однако Вифал ощутил себя уменьшившимся, когда шагнул из бокового входа, направившись к центру зала.
  Престол был справа от него; он взошел на помост высотой по колено - это был, понял кузнец, громадный пень Черного дерева. Извитые корни уходили под мозаики пола. Сам трон был вырезан из ствола - простое, почти аскетическое кресло. Возможно, некогда его украшали плюш и другие роскошные ткани, но сейчас от обивки не осталось даже гвоздиков.
  Жена его стояла как раз по ту сторону трона, скрестив руки на груди; она оторвала взгляд горящих глаз от Яни Товис - стоявшей перед троном, словно просительница - и поглядела на Вифала. - Наконец-то, - зарычала она, - мой эскорт. Уведи меня, супруг.
  Яни Товис, королева трясов, откашлялась. - Уход не решит ничего...
  - Неверно. Он решит всё.
  Женщина перед ней вздохнула: - Это трон Тисте Анди, а Харкенас - столица Оплота Тьмы. Вы дома, Ваше...
  - Не зови меня так!
  - Но я обязана, ведь вы королевской крови...
  - Мы все были королевской крови в этом адском городе! - Сендалат Друкорлат указала пальцем на Яни. - Как и Трясы!
  - Однако нашим королевством был и остается Берег, Ваше Величество, тогда как Харкенас принадлежит вам. Если же может существовать лишь одна королева, я добровольно отрекаюсь...
  - Не надо. Они - ТВОЙ народ! Ты привела их сюда, Яни Товис. Ты их королева.
  - На этот трон, Ваше Величество, может предъявлять права лишь персона королевской крови Анди. Как вам отлично известно, во всем здешнем мире есть лишь одна Тисте Анди, и это вы.
  - Чудесно. И чем я буду править? Грудами пыли? Плесневелыми костями? Кровавыми пятнами на полу? Где моя Верховная Жрица, в чьих глазах сияет Мать Тьма? Где мой Слепой Галлан, мой великолепный, измученный шут? Где мои соперники, мои заложники, слуги и солдаты? Горничные, наконец... ладно. Все без толку. Я не хочу трона.
  - Тем не менее, - настаивала Яни Товис.
  - Ладно, ладно, я принимаю его, и первым актом отрекаюсь. Отдаю трон и весь Премудрый Харкенас тебе, Королева Яни Товис. Капитан Краткость, найдите нам королевскую печать - она должна быть где-то тут на полу - и пергамент, и чернила, и воск.
  Королева трясов устало улыбнулась: - Премудрый Харкенас. Я забыла это название. Королева Сендалат Друкорлат, я почтительно отвергаю ваше предложение. Долг зовет меня на Берег. - Она кивнула, указывая на Краткость: - Пока другие Тисте Анди не вернулись в Харкенас, я скромно позволяю капитану действовать в качестве вашего Канцлера и Командира Дворцовой Стражи, делая все, что нужно для возвращения дворцу былой славы.
  Сендалат фыркнула: - Ох, как хитро. Полагаю, несколько сотен твоих трясов уже ждут за дверью с тряпками и ведрами.
  - Нет, летерийцев. Островитян и прочих беженцев. Они познали великие лишения, Ваше Величество, и примут службу при дворе с признательностью и смирением.
  - А если я их прогоню? О да, вижу, ты расставила ловушки повсюду, Яни Товис. Ты намерена приковать меня к проклятому трону чувством вины. А если я сильнее тебя?
  - Бремя власти давит на нас обеих, Ваше Величество.
  Сендалат метнула Вифалу умоляющий взор: - Отговори ее, муж.
  - Думай я, что имею шанс ее поколебать - так и сделал бы, любимая. - Он подошел к помосту тона. - Кажется, нужна подушка или две, если ты намерена сидеть тут достаточно долго.
  - С тобой в роли консорта? Боги, а ты не думал, что я достойна лучшего?
  - Не сомневаюсь. Но пока что ты связана со мной и, - он кивнул на престол, - с ним. Так что садись и принимай официальный вид, чтобы Яни Товис смогла преклонить колена, сделать реверанс или что там полагается, а Краткость начала скрести пол и выбивать гобелены.
  Тисте Анди огляделась, словно желая отыскать еще одну амфору, но ближайшая стояла в каменной чаше около входа - сирота, подумал Вифал, видя опустевшую чашу с другой стороны. Ему хотелось увидеть, как жена яростно бросается к амфоре, чтобы повторить жест разочарования и гнева - но она вдруг сдалась. "Слава Маэлу. Это заставило бы ее выглядеть смешной. Приличия, дорогая, как подобает Королеве Тьмы. Да, от некоторых вещей не избавиться".
  - В королевстве будут две королевы, - сказала Сендалат, плюхаясь на трон. - Даже не думай приседать, Товис. - Она глядела на женщину из трясов с мрачным видом. - Другие Анди, ты сказала.
  - Наверняка они ощутили возвращение Матери Тьмы, - отвечала Яни. - Наверняка они поняли: рассеянию конец.
  - Ты воображаешь, осталось много Тисте Анди?
  - Не знаю. Но знаю вот что: оставшиеся все сюда вернутся. Как сделали трясы. Как сделали вы сами.
  - Хорошо. Первый показавшийся получит трон и все что к нему прилагается. Супруг, начинай строить нам хижину в лесу. Подальше. Нет, так далеко, чтобы никто не нашел. Никому не говори, где она, кроме меня.
  - Хижину.
  - Да. Со рвом и подъемным мостом, волчьими ямами и капканами.
  - Уже черчу планы.
  Яни Товис сказала: - Королева Друкорлат, прошу позволения уйти.
  - Да. Чем скорее, тем лучше.
  Бывший офицер летерийской армии склонила голову, развернулась кругом и покинула зал.
  Капитан Краткость вышла к трону, опустилась на колено: - Ваше Величество, призвать дворцовых слуг?
  - Сюда? Нет, возьми меня Бездна. Начинайте с других помещений. Иди. Ты, э... отпускаю тебя. Супруг! Даже не думай уйти.
  - Мне и в голову не пришло. - Он ухитрился сохранить спокойное выражение лица даже под напором откровенного скептицизма.
  Едва они остались одни, Сендалат спрыгнула с трона, словно на нем все же оказался один из древних гвоздиков. - Что за сука!
  Вифал вздрогнул. - Яни...
  - Нет, не она. Эта корова права. Пока что я приму предложение. Почему только она должна страдать от бремени власти, если уж зашла речь?
  - Ну, если откровенно говорить... я вижу, ей нужен друг.
  - Кто-то равный, да. Проблема в том, что я не подхожу. Я ей не ровня. Я не провела сюда десять тысяч человек. Я едва тебя провела.
  Он дернул плечами: - Но мы здесь.
  - И она знала.
  - Кто?
  - Сучка Тавора. Как-то узнала, что случится...
  - Никаких доказательств, Сенд. Это было гадание Скрипача, не ее.
  Сендалат пренебрежительно махнула: - Технически, Вифал. Она пленила меня своими действиями. Я не должна была оказаться тут. Нет, она знала, какая карта меня ждет. Другого объяснения нет.
  - Какое же это объяснение, Cенд?
  Ее взгляд был тоскливым. - Думаешь, я не понимаю?
  Вифал с сомнением сказал: - Слушай, твои сородичи идут. Ты действительно желаешь видеть меня рядом, когда появятся они?
  Глаза ее сузились: - На деле ты говоришь вот что: "Хочу ли я быть с ней рядом, когда явятся они? Обычный человек, краткоживущая игрушка Королевы Тьмы". Так они подумают, увидев тебя рядом?
  - Ну...
  - Ты ошибаешься. Будет совсем по-другому, но не лучше. Они увидят в тебе реальную угрозу.
  - ЧТО?!
  Она уклончиво поглядела на него: - Твой род унаследовал... всё. И вот ты здесь, вместе с летерийцами и трясами - разбавленной кровью. Обживаете Харкенас. Есть ли уголок, где не появляются рано или поздно эти поганые ублюдки? Вот что они подумают.
  - Видит Маэл, у них будет право, - сказал он и отвел взгляд, посмотрев на длинный зал, вообразив десятки подлинных Тисте Анди, стоящих у входа: суровые глаза, лица тверже камня. - Лучше мне уйти.
  - Нет, не уйдешь. Мать Тьма... - Она вдруг закрыла рот.
  Он повернул голову. - Богиня в ухо шепчет, Сенд? Насчет меня?
  - Ты будешь нужен, - ответила она, глядя на одинокую амфору. - Все вы. Летерийские беженцы. Трясы. И это нечестно. НЕЧЕСТНО!
  Он схватил ее за руку, когда она пошла на штурм произведения гончарного искусства. Повернул, пока она не оказалась с ним лицом к лицу. И держал ее, рыдающую. Удивленный, испуганный. "Маэл! Что нас тут ждет?"
  Но ответа не было, и никогда его бог не казался таким далеким.
  
  ***
  
  Йедан Дерриг нес меч Хастов, чертя кончиком линию по раскрошенным костям Берега. Каскад световой стены отражался в древнем лезвии, порождая мутные молочные слезы. - Мы здесь как дети, - бормотал он.
  Капитан Сласть выкашляла мокроту, сделала шаг и сплюнула в стену. Потом поглядела на него. - Лучше скажите, Дозорный, что мы быстро повзрослеем.
  Йедан сжал зубы и перетер дюжину возможных мрачных ответов. Наконец сказал: - Да.
  - Лица за прибоем, - продолжала Сласть, кивнув на вечный ливень света, что волновался перед ними. - Их стало больше. Кажется, они приблизились, словно прогрызли себе путь. Я почти готова увидеть тянущиеся ко мне руки. - Она сунула пальцы под оружейный пояс. - Суть в том, господин, что случится дальше.
   Она смотрел на Светопад. Попытался вызвать не свои воспоминания. Скрип зубов звучал в голове, словно отдаленный гром. - Будем драться.
  - Вот почему вы рекрутировали в свою армию всех, у кого целы руки и ноги.
  - Не всех. Островитяне-летерийцы...
  - Умеют учуять опасность лучше всех. Убежденные преступники. Все уже на нервах. Едва они сообразят, что тут творится, начнут приходить сами.
  Он посмотрел на нее: - Капитан, почему вы так уверены?
  - Я говорю, едва сообразят.
  - Что именно?
  - Ну, во-первых, что уйти нам некуда. И что не будет остающихся в стороне... как это? Нонкомбатантов. Впереди битва за жизнь. Вы отрицаете?
  Он покачал головой и снова уставился на играющее лезвие. - Мы встанем на костях предков. - Быстрый взгляд на Сласть. - У нас есть королева, которую надо защищать.
  - Вы не думаете, что сестра встанет рядом с вами, в первом ряду?
  - Моя сестра? Не ее. Королеву Харкенаса.
  - За нее мы будем подыхать? Не понимаю, господин. Почему она?
  Он поморщился, поднял меч, не спеша вложил в ножны. - Мы на Берегу. Под ногами наши кости. Наша история. Наш смысл. Здесь мы встанем. Это наше предназначение. - Воспоминания чужие, но как они жалят! - Наша цель.
  - Ваша - может быть. Но мы, остальные - мы просто хотим прожить еще день. Заниматься своим. Делать детей, пахать землю, обогащаться, всё такое.
  Он пожал плечами, глядя не на нее - на стену. - Привилегии, капитан, которых мы в данный момент себе не можем позволить.
  - Не могу сказать, что счастлива буду умереть за какую-то королеву-Анди, и сомневаюсь, что одинока в таком мнении. Так что, наверное, надо взять назад недавние слова. Впереди проблемы.
  - Нет. Никаких проблем.
  - Планируете срубить несколько голов?
  - Если будет нужно.
  Она тихо выругалась. - Надеюсь, не будет нужно. Едва они сообразят, что уйти некуда. Должны бы? А? - Не получив ответа, она прокашлялась и сказала: - Ну, как говорится, всему свое время. Однако, Дозорный Дерриг, вы можете сражаться как Странником укушенный, быть славным солдатом, но вам не хватает умения командовать...
  - Тут нет особого умения, капитан. Ни я, и сестра не горазды произносить речи. Мы ясно объясняем свои планы и ожидаем, что их примут. Без жалоб. Без колебаний. Недостаточно сражаться за жизнь. Нужно сражаться за победу.
  - Люди не глупы... э, забудьте, что я так сказала. Многие глупы. Но что-то мне подсказывает, что есть разница между борьбой за жизнь и сражением за причину большую, чем твоя жизнь или даже жизни любимых и товарищей. Хотя чтоб мне помереть, если могу сказать, какая это разница.
  - Вы всегда были солдатом, капитан?
  Сласть фыркнула: - Не я. Я была воровкой, которая считала себя умнее, чем оказалась на деле.
  Йедан подумал немного. Перед ним смутные лица проталкивались сквозь свет, разевая рты, строя гневные гримасы. Руки тянулись к его горлу, но хватали пустоту. Он мог бы коснуться стены, если бы захотел. Однако просто наблюдал за врагом. - За какую цель вы стали бы сражаться, капитан? Если говорить именно об этом - о причине, превосходящей спасение жизней...
  - Да, разве не хороший вопрос? Для нас, летерийцев, это не дом. Возможно, потом, когда несколько поколений прольют кровь в здешний песок... Но не сейчас. Недостаточно.
  - Значит, таков ваш ответ.
  - Нет, господин, я над ним думаю. Так сказать, продумываю насквозь. Значит, причина. Это не какая-то королева Тисте Анди и ее треклятый трон, или даже весь треклятый город. Это не Яни Товис, хотя она и провела нас через всё, спасла жизни. Воспоминания умирают, как рыба на песке, и скоро даже запаха не остается. И это не вы.
  - Капитан, - сказал Дерриг, - если враг сломит нас, то отправится по Дороге Галлана. Без помех. Они достигнут врат в наш мир и разрушат все цивилизации людей, пока не останется лишь пепел. А потом они сразят самих богов. Ваших богов.
  - Если они так страшны, как можно надеяться удержать их здесь?
  Йедан кивнул в сторону Светопада: - Потому что, капитан, есть лишь один путь. Эта полоска пляжа. Тысяча шагов в ширину. Лишь здесь стена покрыта шрамами и тонка от прошлых ран. Лишь здесь они могут надеяться пробить барьер. Мы засов на двери, капитан. И мы спасем ваш мир.
  - И как долго, по-вашему, мы должны их сдерживать?
   Он поскрипел зубами и ответил: - Столько, сколько понадобится.
  Капитан потерла шею, покосилась на Йедана. И отвела взгляд. - Но как вам удается, господин?
  - Что?
  - Стоять здесь, так близко, смотреть на них. Видите лица? Чувствуете их злобу? Понимаете, что они хотят с вами сделать?
  - Разумеется.
  - И все же стоите.
  - Это помогает вспомнить, капитан.
  - О чем?
  - Об их предназначении.
  Она зашипела сквозь зубы. - От вас у меня мурашки сделались.
  - Я спрашивал о достойной причине.
  - Да, спасти мир. Может сработать.
  Он сверкнул глазами: - Может?
  - Ну, вы можете думать, что ради спасения мира надо сделать всё возможное и невозможное. Так?
  - А разве нет?
  - Люди таковы, каковы... вы понимаете.
  - Вам не хватает веры, капитан.
  - Мне не хватает доказательств, господин. Я ничего такого не видела за долгие годы. Как вы думаете, что делает человека преступником?
  - Глупость и жадность.
  - А кроме? Я вам скажу. Вы оглядываетесь вокруг, очень осторожно. Видите, что на деле происходит, кто всё время выигрывает. И решаете, что отчаяние на вкус не лучше дерьма. Решаете, что сделаете что угодно ради того, чтобы проползти и ухватить сколько получится. Для себя лично. И обвиняете друзей и сородичей в постигших их бедах - даже если причиной бед стали вы сами. Причинять вред человеческим существам - значит ненавидеть человечество. Но скорее вы боитесь ответной ненависти. Вор твердит, что лишь исправляет сломанные весы. Вот почему нам удается спать спокойно.
  - Отличная речь, капитан.
  - Я старалась покороче.
  - Значит, у вас поистине нет веры.
  - Я верю в то, что худшие черты человечества найти нетрудно - они вокруг, они воняют хуже дырявого мочевого пузыря. День за днем. Мы привыкаем к вони. Есть и лучшие... да, но я не стану ставить последний столбик монет. Не тот расклад. - Она помолчала. - Если подумать, есть одна вещь, на которую они могут купиться.
  - А именно?
  - Опустошите дворцовую сокровищницу и заройте по пляжу. Напоказ. Можно даже объявить что-то типа: "Это Злато Меча. Разделим среди выживших. В конце дня".
  - Но будут ли они драться за солдата, что стоит рядом? Сомневаюсь.
  - Гмм, хороший вопрос. Тогда объявите определенную долю, а не востребованное убитыми вернется в сокровищницу.
  - Что же, капитан, можете просить Королеву Тьмы.
  - О, я придумала лучше. Сестра моя, Краткость, стала казначеем.
  - Циничная вы женщина, капитан Сласть.
  - Если причина "спасение мира" не работает, остается лишь это. Сделайте знаменем обогащение - и они скорее сожрут своих детей, чем сделают шаг назад.
  - Но за какую из двух причин охотнее отдали бы жизнь вы, капитан?
  - Ни за какую, господин.
  Его брови поднялись.
  Она снова сплюнула. - Прежде я была воровкой. Полной ненависти, вызывающей ненависть. Но потом я шла сразу за вашей сестрой и видела, как она отдает кровь ради всех нас. А потом вы, тоже, хотя по-иному. Стояли в арьергарде, спасали наши спины. Так что теперь,- она скорчила гримасу Светопаду, - ну, я встану здесь и буду сражаться, пока не кончится сражение или пока не кончусь я.
  Теперь Йедан смотрел на нее с уважением. - И почему бы, Сласть - островитянка?
  - Потому что это правильно, Йедан Дерриг.
  
  ***
  
  "Правота". Слово это застряло в глотке Яни Товис, словно кусок стекла. Она могла ощутить вкус крови, и всё, что проходило в желудок, так и каменело там. Кулак, булыжник.
  Берег взывал к ней, тянулся когтистыми лапами. Желал утолить нужду, разделить с ней. "Стой со мной, королева. Как делала раньше, как сделаешь снова. Ты из Трясов, а Трясы от Берега, и я вкушал кровь вашу всегда.
  Королева, я жажду. Против этого врага Правота встанет на Берегу, и вы продержитесь, не сдавая ни шага".
  Но было предательство, давным-давно. Как могут Лиосан забыть? Как могут простить? Суждение, грубое, усеянное шипами корневище возмездия. Такое способно сломить целый народ, выцеженная из тел кровь вздымается все выше, закрывает почву. Зловещая ловушка, возносящая к справедливому небу.
  Доводы разума не достигают столь высоко, и безумие небес правит невозбранно.
  "Правота ярится по обе стороны стены. Кто смеет надеяться остановить то, что грядет? Не Королева Тьмы, не королева трясов. Не Йедан Дерриг - о, как брат мой ждет этого мгновения. Снова и снова вытягивает зловещий меч. Улыбается тусклому отсвету Светопада на клинке. Стоит перед манифестацией ревущей ненависти. И не вздрагивает".
  Но - и это невозможное противоречие - брат ее ни разу в жизни не ощутил спазмов ненависти, его душа неприступна перед этой эмоцией. Он может стоять в огне и не обгорать. Может стоять перед искаженными лицами, перед загребущими руками и... и ничего.
  "Ох, Йедан, что таится в тебе? Ты полностью отдался нуждам Берега? Ты с ним заодно? Ты ведаешь хотя бы единое сомнение? А он?" Она может понять заманчивый соблазн этого зова. Избавление через сдачу, полное самоотрицание. Они понимает, да... но не доверяет.
  "Когда зовущий предлагает благо ценой полнейшего послушания... требуя, фактически, добровольного рабства души - нет, как может такая сила устоять перед моральным суждением?
  Берег требует от нас сдачи. Требует порабощения ради славы, ради его любви, ради сладкой чистоты его вечного благословения.
  Что-то тут неправильно. Чудовищно. Ты предлагаешь нам свободу выбора, но клянешься будто, отказавшись, мы лишимся всякой надежды на славу и спасение. Что же это за свобода?"
  Она привыкла думать, что вера в Берег ставит ее выше прочих верующих, всех этих трепещущих людишек, стоящих на коленях перед непостоянными, алчными божками. У Берега не было лица. Берег был не богом, но идеей вечного столкновения стихийных сил. Изменчивых, но вовеки неизменных, сплетающих жизнь и смерть. С ним нельзя договориться, его нельзя подкупить. Берег - полагала она - ничего не требует и никого не презирает.
  Но теперь она здесь, она ощущает сухой ветер над костяным пляжем, видит брата, говорящего со Сластью, видит брата в одном шаге от ужасающей ярости Светопада. Он снова и снова вытягивает меч. А Первый Берег воет в ее душе.
  "Сюда, Благая Дочь, я здесь, и ты моя! Видишь рану? Мы с тобой должны ее закрыть. Мои кости, твоя кровь. Смерть под ногами, жизнь в мече и руке. Ты станешь моей плотью. Я стану твоими костями. Вместе мы выдержим. Изменчивая неизменность.
  Свободная и порабощенная".
  Две фигуры появились - справа, слева от нее. Она не глядела на них.
  Та, что справа, бормотала нечто мелодичное, бессловесное. Потом сказала: - Мы решились, Королева. Сквиш станет с Дозором, я ж с вами.
  - И Берег полон днем, - добавила Сквиш. - Слухай, как он поет!
  Стяжка снова что-то пробормотала. - Вы еще не кланялись пред Берегом, Высочство. Еще не сдались. Но заботьтесь, чтобы сделать это до прорыва.
  - Даж королева должна сдаваться Берегу.
  "Искрошенные кости стали цепями. Свобода - рабством. Как мы вообще согласились на такую сделку? Неравный обмен. Кровь была нашей, не Берега. Сохрани Странник, даже кости были нашими!
  Пустой Трон, моя решимость... пропала. Моя вера... крошится".
  - Неужели мой народ не заслужил лучшего?
  Стяжка хмыкнула: - В ком хотя одна капля есть, тот песнь слышит. Они жаждуют придти, встать...
  - И сражаться, - закончила Сквиш.
  - Но... "Они заслужили лучшего".
  - Идите к Берегу, Королева. Даж вы не выше Первого Берега.
  Яни Товис скривилась:- Думаете заставить меня, Стяжка? Сквиш?
  - Ежли бы ваш брат...
  - Не убил ваших союзников, - кивнула Яни. - Да. Как ни странно, я не думаю, что он хорошо представлял последствия. Не так ли? Сотня или больше ведьм и ведунов... да, они могли бы меня заставить. Может быть. Вы вдвоем? Нет.
  - Ошибка, Высочство.
  - Вы не перестаете питаться моей кровью, так? Снова молоды, катаетесь во всех палатках, словно две потаскушки...
  - Даже Убийца говорит...
  - Да, он может сказать: "Склонись, о Королева", "Сдайся Берегу, сестра". Знаете, единственная, кому удалось хотя бы частично меня понять, не принадлежит к роду людскому. Но что сделала я? Разрушила зреющую дружбу, насильно усадив ее на Трон Тьмы. Боюсь, она никогда меня не простит. - Яни Товис резко взмахнула рукой. - Убирайтесь обе.
  - Как ведьмы, мы должны вас предупредить...
  - Уже предупредили, Стяжка. Теперь идите, или я призову Йедана. Пусть закончит начатое несколько месяцев назад.
  Она слышала, как они шлепают ногами по песку, а потом по траве.
  Внизу, на берегу, капитан Сласть тоже уходила - налево, наверное, к летерийскому лагерю. Брат остался, снова пойдя вдоль пляжа. "Словно кот в клетке.
  Но помни, дорогой братец. Меч Хастов сломался".
  Она подняла взор, рассматривая свистящий шторм света высоко над головами смутных воинов Лиосан. Как ей показалось, недавно там мелькали какие-то огромные формы.
  "Облака. Грозовые тучи".
  Правота была мерзким словом. "Право требовать от нас этого? Право приглашать нас, а через один вздох - угрожать нам? Не я ли королева трясов? Не мои ли они подданные? Думаешь, я просто так отдам их тебе? Их кровь, их жизнь?
  Толчок Странника, я завидую Сендалат Друкорлат, королеве без подданных".
  Жидкое небо Светопада было густым опаловым водоворотом. Никаких грозовых туч. Она должна бы ощутить облегчение, но нет...
  
  ***
  
  На Великом Шпиле, что господствует над бухтой Колансе, пятеро Чистых взошли по крутой лестнице к рваным краям кратера. Справа от них, бредущих к Алтарю Осуждения, склон превращался в отвесный утес; глубоко внизу бурлило море, волны вздымали кверху пенные шапки цвета кобыльего молока. Столетия яростных ударов подгрызли бок Шпиля до самых корней, хотя узкий и ненадежный мостик к главной части полуострова еще стоял.
  Сверху дули гнилые ветра, ерошащие струи бесчисленных ручьев. Бывало, что водразы получали отравления во время паломничества, здесь, на выветренных ступенях из пемзы; но Чистые могли противостоять тлетворному воздействию, так что они спокойно миновали скорчившиеся на ступенях трупы, иногда ступая прямо по ним.
  Впереди шла Чистая по имени Почтенная. Она была старшей среди тех, что оставались вблизи Великого Шпиля. Высокая даже среди Форкрул Ассейлов, очень худая - почти одни кости. Тысячи лет в этом мире придали белой некогда коже болезненно-серый оттенок; вокруг суставов наросли синие пятна, отметившие и двойные сочленения челюстей, и торчащую вперед середину лица. Один ее глаз стал слепым - результат драки с Джагутом, порез клыком, когда они старались перегрызть друг дружке глотки; жестокая схватка изуродовала также часть лица под глазом и около скулы.
  Она щадила правую ногу, но усилия все равно посылали волны боли в поврежденное бедро. Замах меча Т'лан Имасса почти выпотрошил ее - на таких же каменных ступенях, но на другом, далеком континенте, в давнее, давнее время. Но, хотя кремневый клинок вгрызся в тело, она вырвала сердце воина из груди. Вершить правосудие - не для слабых: так говорила она иногда, шепча слова будто мантру, снова и снова закаляя сталь воли.
  Да, подъем оказался долгим даже для них, но скоро покажется вершина, чистая и зазубренная, и будут нанесены последние, смертельные удары. "Суд над человечеством. Суд над этим сломанным, раненым миром. Мы будем очищать. Мы не выбирали. Груз истины не предназначался нам - но кто иной встанет на защиту мира? Кто, кроме Форкрул Ассейлов, сможет истребить всех людей в этом Королевстве? Кто, кроме Форкрул Ассейлов, сможет сразить греховных богов?
  Помню травы на ветру. Помню небеса, полные птицами - от горизонта до горизонта. Помню, как плакала в тишине последовавших лет, когда скрытные убийцы проникли в мир, истребляя все, что могли. Когда они прошли по древним побережьям, вонзая в новые земли кинжалы алчности.
  Мы следили. Мы горевали. Мы вырастили в себе железо гнева, а потом и ярости. И теперь... теперь мы холодны и уверенны. Будет смерть".
  Спокойное дыхание позади, источник силы, поддержка ее воли. Оно помогает завершить путь, отстраняясь от боли, от тягот тела, истощенного как сама земля. Она помнит день, когда покой был объявлен мертвым. Когда Форкрул Ассейлы встали, впервые распрямив спины, и узрели грядущее с его нуждами, на которые следует ответить.
  С тех пор... так много неожиданных союзников.
  Наверху, всего в семи шагах, край алтаря, платформа из белого, блестящего в тусклом свете кварцита. Призывая силы для последнего шага, она заставила себя двигаться. А потом, наконец, остановилась на выметенном ветрами просторе. Алтарь Осуждения, белый словно свежевыпавший снег, высеченный взрыв солнца - канавки для крови, расходящиеся от центра. Глубокие, покрытые темными тенями.
  Почтенная шагала, расстегивая толстый плащ, потому что из устья кратера исходила пропитанная кислым запахом серы жара. За ней четверо Чистых разошлись, найдя себе место у центрального камня.
  Единственный ее глаз обратился к гниющей мерзости, к валуну, что был сердцем чуждого бога - или заключал его в себе? Она не видела, чтобы камень раздувался и опадал, но если коснуться его рукой - ощутишь упрямую жизнь. "Небо разорвало его. Пламенеющие куски, что были телом, пролетели через половину мира, падая и падая на один континент и на другой континент. В испуганные моря. Ах, если бы его было больше. Если бы его хватило, чтобы уничтожить каждого человека в мире, не только тех, чья спесь, чье наглое безумие протянулось в Бездну, чтобы призвать эту проклятую вещь".
  Скоро они пронзят центральный камень, Сердце, и кровь чуждого бога потечет, и сила его сможет... "напитать нас". С этой силой они смогут полностью открыть врата Аграст Корвалайна; смогут высвободить очистительную бурю, вымести мир. "Тоните в своих помоях, люди. Ничего иного вы не заслужили". Да, это поможет завершить начатое безумцами-Призвавшими.
  "Вы сковываете то, что можете использовать. Так поступили с ним боги. Но если полезность кончается... что тогда? Вы просто убиваете его? Или высасываете последние капли крови из остова? Наполняете брюхо?
  Можно ли использовать вечную боль? Давайте попробуем?"
  - Сестра Почтенная.
  Она повернулась, внимательно глядя на более молодую женщину. Несколько шагов между ними - пропасть, и нет надежды ее пересечь. - Сестра Тишина.
  - Если мы намерены всего лишь выслушать отчеты о положении в армиях, Сестра, была ли нужда в таком восхождении?
  - Нужда. Какое интересное слово, а?
  Глаза Тишины остались спокойными. Она стояла, пригнув голову. - Осада тяготит нас, Сестра. Командующие водразы не справляются.
  - Кого же ты рекомендуешь послать, Сестра Тишина?
  - Брата Старательного.
  "Ага, старейшего после меня. Ближайшего моего союзника. Разумеется". Она поглядела на мужчину с покатыми плечами, что стоял ближе всех к Сердцу. - Брат Старательный?
  Тот поднял глаза, светлые, холодные, как море за его спиной. - Я сломлю защитников, Сестра Почтенная. Никто не выстоит против меня.
  - Только мнение, - побормотала Почтенная.
  Тишина снова не отреагировала.
  Почтенная оглянулась на остальных. - Брат Смиренный?
  - Известно, где кровь оросила пески, - сказал Мистик, - и откуда надвигаются против нас другие силы. Это за Стеклянной Пустыней.
  - У нас есть другие армии, - сказала Тишина. - Достаточные, чтобы встретить и разгромить каждого врага.
  - Сестра Тишина права, - заметила Сестра Равная. - Брат Старательный сможет расправиться со смертными, предательски захватившими Северную Крепость; он наверняка сможет вернуться вовремя, чтобы отразить угрозы с запада.
  - Но только если мы не станем медлить с принятием решения, - сказала Тишина.
  "Итак, мнения разделились". - Брат Старательный?
  - Существует риск, - сказал воитель, - что мы недооцениваем командира тех захватчиков. В конце концов, они появились ниоткуда, и пока что достигли впечатляющих успехов.
  - Из ниоткуда, верно, - пробормотал Брат Смиренный. - Причина для тревоги. Садок? Наверняка. Но провести целую армию? Сестра Тишина, Сестра Равная, нельзя отрицать возможность, что захватчики попросту уйдут, если положение их станет слишком опасным. В таком случае, где и когда они покажутся вновь?
  - Серьезное замечание, - согласилась Почтенная. - Но пока они сидят на месте, они нам не опасны.
  - Даже тогда, - возразила Тишина, - твое присутствие и командование армией осаждающих сможет стать ответом на любые неожиданности. Наступит время - оно ДОЛЖНО наступить - когда нам нужно будет изгнать их из крепости и уничтожить, если будет возможным.
  - Поистине, - кивнула Почтенная. - Но, как заметил недавно Брат Смиренный, мы еще не уверены, что учли все возможные угрозы. - Она взмахнула рукой: - Великий Шпиль, Алтарь Осуждения - вот где мы наиболее уязвимы. Старательный во главе командования Армии Шпиля гарантирует, что Шпиль и его Сердце останутся неприступными. - Она помедлила, устремив взгляд единственного глаза на Тишину. - Оставшиеся Чистые командуют армиями внешних земель. Ты намекаешь, что они окажутся неадекватными задачам? Сестра Хитроумная? Сестра Свобода? Братья Грозный, Безмятежный и Высокий? Кто из них кажется тебя слабым?
  Тишина отвела взгляд. - Я полагаю, что следует устранять угрозы по мере их возникновения, Сестра Почтенная.
  Почтенная нахмурилась: - А если враг в крепости исчезнет так же загадочно, как появился? Чтобы, возможно, оказаться здесь, у самого подножия Шпиля? С Братом Старательным, блуждающим где-то в дальнем углу долины Эстобансе? Что тогда? - воскликнула она. "Да, нам лучше спорить здесь, наедине, когда не слышат слуги - водразы и судимы". - Она продолжила, желая вовлечь в обсуждение всех: - Колансе вычищено - как могли мы поступить иначе, прибыв сюда и узрев весь причиненный земле ущерб? Эстобансе остается, ведь ныне нельзя поступить по - другому, надо кормить водразов и судимов. Когда Сердце будет принесено в жертву на алтаре, братья и сестры, нужде в армиях людей придет конец. Конец человечества начнется отсюда - мы должны защищать это место даже сильнее, чем Эстобансе. Согласны?
  Молчание.
  Почтенная встретила взгляд Тишины. - Сестра, во имя предков, умоляю быть терпеливой. - Наконец она получила ответ. Лицо Тишины напряглось, она пошатнулась, как от удара. Почтенная с удовлетворением продолжила, как бы ничего не заметив. - Потребности меняются даже во время этого разговора. Перед бурей будет дождь. Должен быть. Я прошу тебя вновь пойти в мертвые земли, устремить взоры, замечая любую угрозу с самого неожиданного направления. - Она сделала жест. - Возьми с собой и Сестру Равную.
  - Здравая тактика, - сказал Брат Старательный с сухой улыбкой.
  Тишина скованно поклонилась. - Как прикажешь, Сестра Почтенная.
  Заметив что-то алчное в глазах младшей, Почтенная наморщила лоб, ибо ощутила тревогу. "Ах, моего шага ждали? Я слепо ступила в ловушку? Ты хочешь быть отосланной в Пустые Земли, Тишина? Зачем? Что я начала?"
  - Наше расположение, Сестра Почтенная?
  Она удивленно мотнула головой: - Сами решите.
  - Сестра Равная возьмет южные земли, а я отправлюсь на запад.
  "Снова? А что ты там делала в первый раз? Что нашла?" - Отлично, - сказала Почтенная. - А теперь станем вокруг Алтаря Осуждения, вновь объединившись в помыслах. Со смирением...
  - Благие Чистые!
  Крик раздался от подножия лестницы; они повернулись, увидев водраза Амисса. Лицо его пылало усердием. Они оставили его на Третьем Причале, напротив восточного края Шпиля.
  Почтенная зашагала к нему. - Брат, какую весть принес ты столь поспешно?
  Она споткнулся об алтарь, указал рукой на восток. - Благие Чистые! В гавани КОРАБЛИ! Много, много кораблей!
   Почтенная заметила на лицах сородичей тревогу и сосредоточенность, и ощутила прилив удовлетворения. "Да, теперь вас пугают незримые угрозы". - Брат Старательный, собери Защитников и пробуди садок в младших командирах водразов. Аграст Корвалайн станет нынче нашей ощетинившейся стеной. "А Сестра Почтенная? Ах, она, верно, будет вратами".
  Тишина и Равная побежали к восточной стороне Алтаря. Поглядели. Потом Равная обернулась: - Военные суда, родичи. Серые, словно волки на воде.
  - Надо спуститься и приветствовать их? - спросила Почтенная.
  Улыбка Старательного была суровой и жестокой.
  
  ***
  
  Он склонился в сердцевине Хаоса. Давление опустилось на него, желая сломать кости. Жаркие вихри впились в него, алчно исторгая душу. Но он пришел сюда по собственной воле. В сердце был дикарский вызов, желание встать лицом к лицу с самой Бездной.
  "Не всё связано судьбой. Так и должно быть.
  Не всё высечено в камне, глубоко похоронено, навеки скрыто от взора смертных.
  Должно быть иное. Во всех мирах твердые законы стали тюрьмой - и я увижу нас свободными!"
  Он встретил Хаос острейшим гневом своего бытия, ощетинился доспехами ярости против всего, что на него нападало. Он вошел в мальстрим океанов безумия, крепко держась за здравый рассудок. И стоял - до конца, не склоняя спины, одиноко - и спорил с самой вселенной. С законами, что были ложью, с доказательствами, что были фальшью. Камень, пропускающий руку. Вода, которой можно дышать. Воздух непроницаемее стены. Пламя, угашающее смертельную жажду. Ослепительный свет, являющая суть темнота. Зверь в сердце чести, самосознание, ставшее чистейшей дикостью. В жизни скрыт код смерти. В смерти таятся семена жизни.
  Он говорил со стихийными силами природы. Спорил без устали. Он защищал свое право на существование, лишенное этих жестоких, непостижимых ужасов.
  В ответ на усилия Хаос осадил его слепой неуверенностью. Долго ли это длилось? Столетия? Тысячелетия? И он упал на колени, доспехи разбиты, раны источают кровь. А Хаос все нападает, силясь разорвать его на части.
  Трещина появилась вначале в середине лба - вспышка серебристого огня, в котором слышался маниакальный хохот. С ужасным хрустом разрыв тянулся вниз по телу, раскрывая горло, разворачивая бока. Грудина лопнула, ребра вырвались наружу. Разверзся желудок, источая горечь и слизь.
  Потом было ничто. Как долго? Он не знал. Когда сознание вернулось, он стоял там же, где был - но перед ним склонились, опустив головы, две нагие фигуры. Мужчина, женщина.
  "Дети мои, рожденные из отчаяния и нужды. Мои легкие близнецы. Мои зловещие лики свободы. Хаос ответил самой изящной шуткой. Тяните и толкайте, божки; никогда вам не узнать, что я потерял, делая вас, заключив сделку с неопределенностью.
  Я даю вам миры. Но ни один не станет вашим домом. Вы прокляты блуждать между ними, пойманные вечной игрой. Повелитель и Повелительница Удачи. На языке Азатенаев - Опонны.
  Мои дети, вы никогда не простите меня. Да и я не заслужил прощения. Законы - не то, чем они кажутся. Порядок - иллюзия. Он прячет свою ложь прямо у вас в глазах, искажая все увиденное. Ибо видя, мы изменяем увиденное.
  Нет, никто из нас никогда ничего не увидит верно. Мы не можем. Это невероятно. Я дарю вам жизнь без ответов, дети. Идите по мирам, разносите слово всеми возможными путями, Опонны. Кто-то вам порадуется. Кто-то нет. И это, дорогие мои, насмешка над ними. И над нами.
  У меня была мысль.
  Видите, что она наделала?"
  - Это старость?
  Пещера источала жидкости, бесконечно капая и журча. Воздух смердел болью.
  Сечул Лат поднял голову. - Ты что-то сказал, Эрастрас?
  - Ты ушел далеко. Воспоминания мучают, Сетч?
  Они вдвоем сидели на валунах, пар выдохов уплывал туманными дымками. Откуда-то из глубины каверны доносился шум бегущей воды.
  - Едва ли. Ведь, как ты любишь указывать, я человек скромных достижений.
  - Не человек. Бог. Отчего твои жалкие деяния кажутся еще более досадными.
  - Да, - согласился Сечул Лат. - У меня много сожалений.
  - Лишь глупцы знают сожаления, - сказал Эрастрас и тут же обесценил свои слова, непроизвольно потянувшись к пустой глазнице. Касание пальцев, подергивание щеки...
  Пряча улыбку, Сечул отвернулся.
  Килмандарос все еще сидела скорчившись, чуть ли не сложившись вдвое, под капелью крови Отатараловой Драконицы. Когда ее охватывает утомление, период восстановления длится долго - нестерпимо долго, на взгляд Эрастраса. Хуже того, она ведь еще не закончила дело. Подняв глаза, Сечул посмотрел на Корабас. "Она - единственный закон против хаоса Элайнтов. Она - отрицание их силы. Она - освобожденная воля. Недостаточно будет ее ранить. Она должна умереть.
  Но даже Килмандарос этого не сделает. Не против нее. По крайней мере сейчас, пока врата не открыты. Она должна умереть, но для этого ее нужно освободить.
  Против безумия таких противоречий я ставил на кон свою жизнь. Я прошел в сердце Хаоса, чтобы бросить вызов абсурду сущего. И за это был разорван надвое.
  Мои скромные достижения".
   - Форкрул Ассейлы, - пробормотал он, снова глядя на Эрастраса. - Нельзя позволить им осуществить планы. Ты должен понимать. Ассейлы не склоняются перед богами, даже Старшими.
  - Их наглость бездонна, - оскалил зубы Странник. - Мы этим воспользуемся, дорогой Костяшки. Возможно, они перережут глотки богам. Но мы - другое дело.
  - Думаю, нужно пригласить К'рула.
  - Он лучше всех нас понимает целесообразность, - согласился Эрастрас.
  "Целесообразность?" - И Маэла. И Олар...
  - Карга лелеет свои планы. Но она провалится.
  - От толчка?
  - Будет нетрудно, - ответил Странник. - Толчок? Скорее тычок. Нежнейшее из касаний.
  - Не поспеши. Она отлично служит фактором отвлечения, и так должно продолжаться.
  Бог снова коснулся глазницы. Ищет благословения? Вряд ли.
  - Азат, - сказал Сечул. - Это было неожиданно. Сильно ли ты ранен, Эрастрас?
  - Скорее негодование, чем кровь, - поморщился Странник. - Меня подло использовали. Кое-кто заплатит.
  - Хищник жизней?
  - Ах, Костяшки, ты меня дураком считаешь? Бросать вызов ему? Нет. К тому же там были дети. Человеческие дети.
  - Более легкие цели?
  Эрастрас, похоже, уловил нечто в тоне Сечула, потому что лицо его омрачилось. - Даже не думай считать их невинными!
  - Не думаю, - ответил Сечул, вспомнив свое нечестивое отродье. - Но ведь твой глаз проглотила Пернатая Ведьма? А ты говорил, что убил ее собственными руками. Как тогда...
  - Глупый гамбит Икария в Летерасе. Вот почему я так и не нашел ее души. Нет, она унесла мой глаз к нему, гнилая сучка. А теперь он изрыгнул едва оперенные садки, сделал из моего глаза Финнест для Азата. Он остается единственной подлинно непредсказуемой силой в нашей схеме.
  - Тишина уверяет в обратном.
  - Не верю ей.
  "Наконец, друг, ты снова начинаешь мыслить трезво". - Именно так, - согласился он.
  Эрастрас глянул на Килмандарос. - Не нужно ли нам ее покормить или еще что? Ускорить исцеление?
  - Нет. Наложенные Рейком и компанией чары были сильными. Разрыв глубоко ее ранил, и магическое исцеление не поможет. Оставим ее в покое.
  Эрастрас зашипел.
  - К тому же, - продолжал Сечул Лат, - не все еще на местах. Ты знаешь.
  - Я так давно этого ждал. Хочу, чтобы все были готовы, когда придет время.
  - Мы будем готовы, Эрастрас.
  Единственный глаз Странника уставился на Сечула. - Не только Тишине я не доверяю.
  - Будут смерти, полетит пепел, но будут и выжившие. Как и всегда. Они поймут необходимость крови. Никто не бросит тебе вызов, Эрастрас.
  - Но ты пытался меня предать. Ты с Килмандарос.
  - Предать? Нет. "Мы отправим тебя в отставку".
  - Так я вижу. Неужели я могу иначе?
  - Ты до сих пор не понимаешь, старый друг, - отозвался Сечул Лат, - что я не забочусь о превосходстве. Мне плевать на новый мир, поднимающийся из развалин старого. Я рад блуждать по руинам. Смеяться над смертными, что пытаются начать всё заново. - Он взмахнул рукой. - Оставим мир слепому невежеству. По крайней мере, раньше жизнь была проще. Я повернулся спиной к поклонникам, потому что они мне наскучили. До отвращения. Я не хочу получить назад то, что имел.
  - А я хочу, Сетч.
  - Давай, действуй.
  - Как насчет твоих детей?
  - Которых?
  - Какими ты видишь Опоннов в грядущем мире?
  - Я их вообще не вижу, - ответил Сечул.
  Эрастрас резко вздохнул. - Ты убьешь их?
  - Что я сделал, могу убрать из бытия.
  - Твои слова мне приятны. Я чувствую облегчение.
  "Это была не очень достойная жизнь, детишки. Правда? Сомневаюсь, что вы готовы спорить. Тяни и толкай, но в конце - после тысяч и тысяч лет жалких игр... что же достигнуто? Что понято? Хоть кем-то?
  Случай - жалкая тварь, злобный ублюдок. Он улыбается, но это оскал волка. Что понято? Лишь то, что любое дерзание вынуждено склониться перед Непредвиденным. Можешь сколь угодно долго подныривать и подпрыгивать, но в конце ты падешь.
  Человек ослабляет петлю. Цивилизация уходит с тропы, ведущей к распаду. Раз. Два. Пусть три. Но в двадцатый раз? В пятидесятый? Торжество напрасно. Всегда. Равновесия нет.
  В конце концов, здравый смысл подсказывает: проще отнимать, чем давать".
  - Что чувствует Килмандарос, - спросил Эрастрас, - насчет убийства своих детей?
  Сечул Лат оглянулся на мать, потом поглядел на спутника: - Ты так и не понял? Она НИЧЕГО не чувствует.
  И тут же одинокий глаз смущенно заворочался.
  "Ну, думаю, ты понял".
  
  ***
  
  Чего дитя желает, но еще не имеет? Есть ли у вас нечто, чего не желает дитя? Баделле проснулась утром с эхом вопросов в голове. Был женский голос, а потом мужской. И в обоих звучали нотки отстраненного отчаяния.
  Она села под лучами солнца, сочившимися сквозь окно, изгонявшими холод из тела - словно она ящерка или змея - и попыталась понять ночные видения, темные и тревожные голоса незнакомцев, что вещали о таких ужасных вещах.
  "Это имеет отношение к происходящему, подозреваю. Да, похоже, я вижу..."
  Она глянула в сторону Седдика, сидевшего на полу в окружении собрания бесполезных штучек. На его до странности морщинистом лице непривычное выражение. "Словно старик над сокровищами всей жизни. Вот только забыл, как считать".
  Однако то, чем они владеют, что имеют, вовсе не обязательно является благом, достоинством. Иногда имущество становится ядом, но голодное дитя не разбирает. Куда ему. Так преступления передаются от рода к роду. "Пока не уничтожают нас. Да, теперь я вижу. Мои сны мудры, мудрее меня. Мои сны - песни Казниторов, умные аргументы, хитрые внушения.
  Мои сны меня предупреждают".
  Она отвернулась от солнечного света, в глубь комнаты. - Ну, готов?
  Седдик виновато дернулся, но потом кивнул.
  Баделле изогнулась, выглянув из окна, обозревая западную часть площади. Там был Рутт с Хельд на руках. Остальные ждали в тенях зданий, словно резные фигуры вышли из своих каменных мирков.
  Да, так и есть. Они съели все плоды в садах города.
  "А кристаллы крали наши души".
  - Пришло время. Оставь эти штучки позади, Седдик.
  Вместо этого он принялся складывать их.
  Баделле содрогнулась от вспышки гнева, за которым последовал страх. И то, и другое - непонятно откуда взялось. Вздохнув, она оторвалась от подоконника. - Будут Осколки. Алмазы, Рубины и Опалы. Мы снова начнем умирать.
  Мальчик смотрел всё понимающими глазами.
  Она снова вздохнула. - Среди нас уже есть отцы. Нужно внимательно наблюдать за ними, Седдик, вдруг они найдут в себе отцовские думы.
  Тут он потряс головой, словно отвергая ее слова. - Нет, Баделле, - прохрипел он. - Они лишь заботятся о младших.
  "Так мало слов у тебя, Седдик. Думала, ты онемел. Что же рождается там, за глазами старика, за лицом старика?"
  Она покинула комнату. Седдик шел следом, и мешок с безделушками казался в его руках новорожденным младенцем. Вниз по крутым ступеням, через холодный воздух тайных коридоров, потом наружу, под слепящую жару. Баделле без колебания прошла туда, где был Рутт, смотревший на нее затуманенными глазами. Когда она подошла близко, прочие дети вышли на солнце, сбившись в наскоро созданные семейства. Рука за руку. Тряпки на головах, обмотанные ноги. Она сбилась с шага. Она уже забыла, как много осталось в живых.
  Заставив себя идти, она подошла к Рутту, а затем развернулась и вскинула руки над головой.
  
  Город выплюнул нас
  Мы слишком горьки и кислы
  На вкус.
  Жизнесосы - слепцы отвернулись
  Подавившись
  Проглотив то, что было для нас
  То, что думали мы унаследовать
  Мы хотели то
  Что было у них
  Мы считали, что
  Нам оно пригодится тоже
  Как годилось всем им
  Они жрали наше грядущее
  Глаза отводя
  А теперь хрустальные стены
  Взяли наши желания
  Выплюнув
  То, что осталось
  Как немного
  Только горькое очень, кислое очень
  На вкус
  Вот и всё, что сейчас
  В ваших ртах
  Что-то горькое, кислое очень.
  
  Рутт еще немного посмотрел на нее, потом кивнул и пошел по широкому проспекту. На запад, в Стеклянную Пустыню. За ним Змея разматывала кольца после месяцев сна.
  Змея что-то поняла, Баделле это видела. В спорых, твердых шагах построившихся детей, в суровых лицах, в сумрачности, оттеняющей знакомые усталые черты. "Мы знаем. Мы научились любить. Что?
  Ходьбу. Проскальзывание под кулаками мира.
  Мы Змея возрожденная".
  Вскоре они достигли границы города, увидели плоские блестящие пустоши.
  "Утешение страданий. Словно объятия мертвой матери".
  
  
  
  Глава 6
  
  
  Главнейшими среди древних рас можем мы назвать четыре: это Имассы, Джагуты, К'чайн Че'малле и Форкрул Ассейлы. Иные либо представлены были в стародавние времена, либо число их было невеликим, либо наследие их пропало из мира.
  Что до нас, людей, то были мы крысами в стенах и подвалах. Те немногие, что существовали.
  Но разве главенство - на наше право от рождения? Разве мы не подобны высеченным из камня идолам и пророкам? Разве эти идолы не служат нам? Разве пророчества не сулят нам господство над всеми прочими тварями?
  Возможно, вы с хитрым подмигиванием возразите, что наши собственные руки вытесали идолов; что благие пророки, столь дерзкие в обещаниях праведной славы, явились из обычной человеческой толпы. Вы заметите, что наши яростные уверения служат лишь задачам наглого самовосхваления и даже самооправдания.
  Если вы скажете так... что же, мы вам не друзья. Для таких, как вы, мы заготовили вот этот кинжал, этот костер, этот железный язык пытки. Мы умерим ваши притязания, мы сравняем вас с посредственностью, с массовой банальностью профанов.
  Как расе, нам неприятны идеи о мирской жизни, лишенной высокой участи; мы будем держаться за злобное неудовольствие, пока все люди не превратятся в прах и пепел.
  Ибо, как могли бы сказать Старшие расы, окажись они еще здесь, у мира есть свой кинжал, свой железный язык, свой костер. И от пламени его не скрыться.
  
  Отрывки (по-видимому, замечания переводчика)
  из утерянного издания "Глупости Готоса", Генабарис, 835 г. Сна Бёрн.
  
  
  Три дня и две ночи оставались они среди мертвых тел. Кровь и костный мозг высохли на рваных мехах, на оружии. Единственным движением были они обязаны ветру, тормошившему пряди волос и ремни выдубленной кожи.
  Собравшиеся на поле истребления стервятники, плащовки и ящерицы пировали без помех, нежась на гниющей плоти. Недвижимо стоявшие посреди пира фигуры были слишком иссохшими, чтобы вызвать интерес; они были не лучше пеньков давно мертвых, поваленных и сточенных ветрами деревьев.
  Мелкие существа не ведали о безмолвных стонах, вырывавшихся из душ убийц, о бесконечных волнах горя, терзавших жалкие привидения, об ужасах, кипевших под слоями черной, высохшей крови. Не ощущали бурь, ярившихся за натянутой на кости кожей, в кавернах черепов, в ссохшихся дырах глазниц.
  Когда солнце бежало за горизонт, возвещая третью ночь, Первый Меч Онос Т'оолан встал лицом к юго-востоку и двинулся тяжелыми, но уверенными шагами. Клинок в его руке чертил борозду среди узловатых трав.
  Остальные пошли следом - армия отчаявшихся, бездомных Т'лан Имассов с навеки разбитыми душами.
  "Каратели невинных. Убийцы детей. Каменные мечи поднялись, каменные мечи опустились. На лицах написаны были сказания запредельного ужаса. Мелкие черепа трескались, словно яйца страусов. Духи улетали крошечными птичками".
  Однако двое остались позади. Кальт Урманел из Оршайн Т'лан Имассов не поддался приказу клана, давлению воли сородичей. Трепеща, он держался под напором ужасного прилива, настойчиво толкавшего его в тень Первого Меча.
  Он не станет кланяться Оносу Т'оолану. Он отчаянно желает вернуться в бесчувственную пыль, навеки освободив истерзанный дух, а вместо этого стоит на месте, в окружении полуобглоданных трупов - глазницы вычищены, мягкие губы и щеки сорваны жадными клювами - и обеими руками сжимает то, что безумие жизни и смерти оставило в его распоряжении.
  И знает, отстраненно отчаиваясь, что не будет для него даров покоя и мира, ни для него, ни для других, и что даже полный распад не поможет до конца очистить душу.
  Кремневый меч в руке стал тяжелым, словно слепленным из сырой глины. Ах, если бы! Его окаменевшие кости стали казаться клеткой, сжимающей дух в тяжких объятиях.
  Когда заря принесла четвертый день, когда вопль в черепе затих, вытек песком на ветер, он поднял голову и вгляделся в ту, что так же не сдалась неумолимым призывам Первого Меча.
  Гадающая по костям клана Бролда. От Второго Ритуала, Незаконченного Ритуала. "Ах, если бы он вообще не начинался, Капля-на-Ноже, что за милое, пророческое имя". - Вот, - сказал Кальт, - искомый вами Ритуал, Ном Кала. Вот бегство, которого вы жаждали. - Он повел рукой. - Ваше бегство от... детей. Которые сумели бы в грядущие годы - годы, которые больше не ждут их - сумели бы затравить ваш род. Твоих любовников и детей. Они убили бы вас без особых размышлений. В их глазах вы были зверями. Вы были хуже их и заслужили худшее.
  - Зверь, - отозвалась она, - умирающий от рук человека, остается невинным.
  - Тогда как человек тот не смог бы похвалиться невинностью.
  - Неужели?
  Кальт Урманел склонил голову, искоса глядя на облаченную в меха женщину. - Охотники находят оправдания.
  - Им хватает нужды.
  - А убийцам?
  - Им тоже.
  - Тогда все мы обречены на бесконечность преступлений, и это вечная наша участь. И это наш вечный дар оправдывать всё свершенное. "Однако это не дар". Скажи, Ном Кала, ты чувствуешь себя невинной?
  - Ничего я не чувствую.
  - Не верю.
  - Я ничего не чувствую, потому что ничего не осталось.
  - Ну хорошо. Теперь я тебе верю, Ном Кала. - Он оглядел поле убийств. - Я думал стоять здесь до тех пор, пока сами кости не пропадут в тощей почве, не скроются под кустами и травами. Пока не пропадут следы свершенного нами. - Он помолчал. - Я так хотел.
   - Ты не отыщешь искупления, Кальт Урманел.
  - Ах. Да, именно это слово я искал. Я его забыл.
  - И снова забудешь.
  - Пожалуй.
  Они молчали до тех пор, пока солнце не скрылось, снова оставив небо Нефритовым Чужакам и разбитой луне, едва видневшейся над горизонтом. Наконец Кальт поднял оружие: - Чую кровь.
  Ном Кала пошевелилась. - Да, - сказала она.
  - Бессмертная кровь. Не пролита, но ... скоро.
  - Да.
  - В миг убийства, - продолжал Кальт, - мир смеется.
  - Твои мысли мрачны, - ответила Ном Кала, засунув обмотанную волосами дубинку в петлю за спиной. Потом она подобрала гарпуны.
  - Неужели? Ном Кала, ты знала жизнь без войн? Я отвечу. Я прожил гораздо дольше тебя и ни разу не видел мира. Ни разу.
  - Я знала мгновения мира, - сказала она, встав к нему лицом. - Глупо ожидать большего, Кальт Урманел.
  - Ты и сейчас ищешь такого мгновения?
  Она не сразу ответила: - Может быть.
  - Тогда я с тобой. Мы будем бродить в поисках мира. Этого единственного, самого драгоценного мгновения.
  - Не привыкай к надежде.
  - Нет, я привыкну к тебе, Ном Кала.
  Она вздрогнула. - Не делай так, - шепнула она.
  - Я вижу, некогда ты была красива. А теперь, из-за стремлений пустого сердца, стала красивой вновь.
  - Ты станешь терзать меня? Если так - не иди со мной, прошу.
  - Я буду молчать, идя рядом, если ты не прикажешь иначе. Погляди на нас: мы остались вдвоем. Лишенные смерти, а значит, как никто приспособленные к поиску мгновения мира. Начнем?
  Она молча зашагала.
  Как и он.
  
  ***
  
  "Помните, как танцевали на ветру цветы? Три женщины встали на колени в мягкую глину у потока, зачерпывая в ладони чистую воду и разбрызгивая ее на мягкие шкуры пран"агов, прежде чем связать. Миграция была в разгаре, бархат на рогах, и насекомые вились разноцветными облаками, порхали, словно радостные думы.
  Солнце было теплым в тот день. Помните?
  Гладкие камни вытащены из мешков, смеющиеся юнцы крутят их в руках, а кто-то раздает всем собравшимся в круг, на пир жареное мясо. День как день, обычные милые сцены.
  И крик, донесшийся с края стоянки, никого не встревожил. Три чужака приближаются с юга.
  Один из других кланов, знакомые лица. Улыбнись, встречая родичей...
  Второй крик заставил всех вздрогнуть, как от озноба.
  Я побежал с остальными. Я держал в руке лучшее копье; среди родных воинов я чувствовал себя смелым и не боялся опасности. Те, что пришли, не наши сородичи. Настоящие чужаки. Если нужно, мы изгоним их.
  Тот миг... прошу, вспомните вместе со мной. Мы стоим в ряд, а они подошли на шесть шагов. Мы всматриваемся в лица.
  Видим себя, но... нет. Небольшие отличия. Они выше и с более тонкими костями. Увешаны фетишами, ракушками и бусами из янтаря. Лица не наделены приятной округлостью лиц Имассов. Черты более резкие, вытянутые. Кадычные кости торчат из-под темных бород. Мы видели их оружие и были смущены. Мы видели изящную выделку их кож, мехов и штанов - и ощутили себя ничтожными.
  Глаза их были наглыми. Цвета земли, не небес.
  Трое жестами показали, что желают изгнать нас. Теперь это их охотничьи владения. А мы - захватчики. Помните, каково нам стало? Я глядел в их лица, в их глаза и видел истину.
  Для высоких незнакомцев мы - ранаги, мы - бхедрины, мы - пран'аги.
  Убив их, мы ничего не изменили. Кровь на оружии заставила колени подгибаться от ужаса. Прошу, умоляю - вспомните. Это был день, когда началось умирание мира. Нашего мира.
  Расскажите, что помните ВЫ, стоявшие перед обрюзгшими дикарями с тупыми лицами, перед жалкими личностями с красными и белыми волосами. Расскажите, что ощутили, как вознегодовали, когда мы не стали прятаться, но с неистовством порубили вас.
  Вы знали, что вернетесь - в количествах, не поддающихся воображению. Что будете гнать нас, охотиться на нас, вытеснять нас в холодные низины и горные пещеры над бурным морем. Пока мы не пропадем. А потом вы, разумеется, начнете гнать друг друга.
  Если осмелитесь вспомнить, то, может быть, поймете. Я убийца детей - ваших детей. Нет, не надо ужаса! Ваши руки в крови МОИХ детей! Вы больше не можете убивать нас, но мы можем убивать вас - и будем. Мы клинок древней памяти. Памяти огня, памяти льда, памяти боли, причиненной нам вами. Я отвечу на каждое прегрешение. Я стану рукой вашего уничтожения. До последнего ребенка.
  Я был Оносом Т'ооланом. Я был Имассом. Когда-то я смотрел на цветы, танцующие на ветру.
  Видите армию? Я пришел убивать вас. Ищите холодные низины. Ищите пещеры в утесах над бурными морями. Какая разница? Все убежища не помогли нам, не помогут они и вам.
  Ясно вижу истину: вы не ждали, что мы вернемся.
  Тем хуже".
  Да, ему должны нравиться такие мысли, эти смелые, праведные выражения мести, заслуженной и давно подготовленной. Что невинность юных - ложь, что они стали наследниками, взросли на подлых делах предков.
  Это были - он понимал - мысли Олар Этили, нашептываемые в тайных местах его души. Он ее отлично понимал. Как и всегда.
  Баргасты заслужили свою судьбу. Они убили его жену и детей. Он помнил наглость в глазах тех, что расправились над его семьей - но разве он это видел? Невозможно. Он был уже мертв. "Она вползает в меня. Олар Этиль, тебя не звали. Ты хочешь, чтобы я служил тебе. Ты хочешь... да, я знаю, чего ты хочешь. Ты осмеливалась называть это исцелением.
  В тебе есть мертвый росток, Гадающая. Высохшая, жалкая штука. В других он живет - иногда тонкий и слабый, иногда расцветший от сладкой тоски. Олар Этиль, этот росток имеет имя, но даже имя его заставит твои губы кривиться. Его имя - сострадание.
  Однажды я встану перед тобой, Олар Этиль, и поцелую, и дарую вкус того, чем ты не обладала никогда. Увижу, как ты давишься. Плюешься в буйной ярости. И тогда зарыдаю, показывая тебе твою ничтожность.
  Мы слишком долго бежали. Мой народ, мой благословенный и обреченный народ. Ты не выдавишь и слезинки, Гадающая, над мнимыми твоими детьми? Они отлично прожили века, медленно увядая - ты показала момент, которого я не видел, о котором не знал. Я стоял перед первыми людьми. Расскажи о крови, которую я пролил, улови эхо недавнего преступления, чтобы два воспоминания спаялись. Словно правота - маска, которую можно надевать снова и снова.
  Дураком меня считаешь?
  Тук, брат мой, прогнал меня. Но теперь я думаю: его заставили. Думаю, Олар Этиль, ты крепко его схватила. Я потерял брата и думаю, он больше не вернется. Я хотел бы оплакать его судьбу.
  Если бы я мог..."
  Силы собираются где-то на востоке. Древний садок Телланн стал буйным огнем, словно запылали все равнины до горизонта. Он почти мог ощутить жар, почуять горький дым. Где-то еще - недалеко - Омтозе Феллак бурлил, издавая грохот вскрывающихся ледяных рек. Гудели моря, стонала земля. Еще ближе вонь К'чайн Че'малле неслась по ветру, как будто выпотрошили змею. И еще... "да. Аграст Корвалайн. Бледные призраки прошлого снова ходят по этой стране. Старшие Садки опять возвышаются. Во имя духов земли и воды, что здесь началось?
  Олар Этиль, когда это случится, Т'лан Имассы превратятся в увлеченные ураганным вихрем пылинки. А то, чего ты желаешь... нет, слишком велика цена. Слишком велика".
  Однако он шагает, как будто для его народа еще доступно некое предназначение, как будто смерть не лишила их славы. "Мы потеряли разум. Тук Младший, что за зимний прилив несет нас? Скачи ко мне, давай поговорим как встарь. Тук Младший, я прощаю тебя. За все раны, за твое отрицание... не могу не простить".
  Значит, последнее путешествие в бурю. Он, наверное, поведет. Его народ, наверное, последует. Хотя бы одно понятно: пусть Т'лан Имассы легче пыли, они должны там быть. "Нельзя, чтобы нас забыли. Мы заслужили лучшего.
  Мы были вами, пока вы не родились. Не забывайте нас. И в памяти, умоляю, позвольте нам стоять, гордо выпрямив спины. Оставьте нам наши отпечатки на песке, что непременно окажутся на пути вашем - вы поймете, что, куда бы ни шли, кто-то уже прошел впереди".
  
  ***
  
  Вслед Оносу Т'оолану шагали три тысячи Т'лан Имассов. Оршайны, бролды и десятка два других, забытых племен - те, что пали в Войнах, те, что сдались отчаянию.
  Похоже, подозревала Рюсталле Эв, Онос Т'оолан не знает, что открыл им душу, что ужасные его переживания объяли всех. Древние барьеры порваны, ее и остальных треплет буря безмолвия, терзает, доводит до онемения.
  На поле убийств его стоны сливались с их стонами; но теперь Первый Меч крепко сжал их в злодейских руках.
  Они останутся с ним. Нет выбора. Когда он, наконец, падет - как должно быть - падут и они.
  И это... приемлемо. Даже справедливо. "Убийцы детей не заслужили славы. Пещеры опустели, но мы не можем в них жить. Воздух сперт пролитой кровью. Даже пламя костров нас не согреет".
  Она ощутила, что с ними больше нет Кальта Урманела. И не удивилась. Хотя ее терзала боль потери, ее голос почти не слышался за мучениями Первого Меча. Любимый и так был потерян, хотя сам этого не понимал.
  Да и ее любовь давно превратилась в простую ревность. Его сломали К'чайн Че'малле, давным-давно, когда убили жену и детей. Она любила воспоминание, причем порочное воспоминание.
  "Ну, хорошо, что его нет. Что он решил не продолжать. Правда, я восхищаюсь силой его воли, способностью отринуть власть Первого Меча". Остались ли позади и другие? Она не знала, но если остались... она будет молиться, чтобы их компания утешила Кальта.
  "Каково это - потерять любовь, которой и не было вовсе?"
  
  ***
  
  Улваг Тогтиль, тот, что был приемышем среди Имассов Оршайна, чья кровь была загущена Треллан Телакаями, едва брел за спиной Первого Меча, словно руки и ноги его были искалечены. Суровость Трелланов, хорошо послужившая на поле убийств, успела утонуть в бездонном колодце, эмоциональном вихре Имассов.
  "Слишком глубокие чувства, о, как посмеялись бы эти твердолобые. Те, что глядят на умирающего взглядом стервятника. Забавно, но ведь и деревья дрожат на холодном ветру; а если ты проиграл, приятель - что же тебе мешало выиграть?
  Онос Т'оолан дал нам свою боль. Он не знает о даре, хотя дар его велик. Мы подчинялись приказам Меча, не зная его души. Мы думали, что нашли тирана, превзошедшего самих Джагутов. Но он же потерян, как все мы.
  Но если были незримые свидетели того мига, твердолобый среди нас... ах, что вы так боитесь показать? Почему страшитесь слез и тихих всхлипываний? Надменно улыбаетесь, но в чем ваше торжество? Хотел бы я знать. Самодельные цепи так туго стянули вас, и чем тут гордиться? Неспособность чувствовать - не добродетель.
  И улыбки ваши кривы".
  Улаг играл так всю жизнь, и потом, в пепле Телланна, в круговоротах безумной реки - тропы Первого Меча. Воображал невидимое присутствие, море смазанных лиц, полчища непонятных мыслей за пеленой глаз.
  Иногда он склонен был говорить с ними.
  "Я волк, что умирает от одиночества, если его изгонит стая. Поэтому, даже одинокий, я стараюсь думать иначе. Не было истинного единения Т'лан Имассов, ибо мы отказались от памяти жизней. Но даже среди них было лучше, чем одному. Ах, что я за дурак. Мои слушатели - грядущее осуждение, и когда оно, суровое, заговорит множеством голосов, я не услышу.
  Стерпишь, Улаг? Слышишь ли смех Трелланов? Хохот людей?
  Против грядущего, Улаг, ты беспомощнее лежащего на скале ребенка. Тень орла скользит по залитым слезами глазам, по нежному личику. Ребенок затихает, зная - опасность близка. Но увы, он еще не умеет ползать. А руки матери давно пропали.
  Мы рыдали бы над его участью, Онос Т'оолан. Если бы могли".
  
  ***
  
  Надежный Щит Буян оторвался от земли, моргая, чтобы избавиться от слез, потрогал рассеченную щеку. - Ладно, - сказал он, сплюнув кровь, - я, наверное, заслужил. По крайней мере, - сверкнул он глазами на Геслера, - ты сейчас так скажешь. Правильно? Скажи, Гес, или помоги встать. Я намерен оторвать тебе голову и швырнуть в ближайшую помойку.
  - Я хотел привлечь внимание, - отвечал Смертный Меч. - С тобой по-хорошему не получается.
  - Тебе откуда знать? Ты ни разу не пытался. За все годы, пока я проклят твоей компанией.
  - Ну, - ответил Геслер, покосившись на топающую мимо массу фурий Че'малле, - так получается, что я нашел решение. Избавлю тебя от проклятия.
  - Ты не можешь сбежать и бросить меня здесь...
  - Нет, я отсылаю тебя.
  - Чего?
  - Я Смертный Меч. Могу делать что-то вроде.
  - Отсылаешь куда?
  - К ней. К тому, что от нее осталось.
  Буян отвернулся, поглядев на юг, на пустую унылую равнину. - Ты ведь всегда меня недолюбливал?
  - Нужно узнать, Буян. Да, я мог бы поехать сам, но ты же Надежный Щит. Там души друзей, висят повсюду словно дурной запах. Неужели ты так и оставишь призраки блуждать, Буян?
  - Но что я, по-твоему, должен с ними сделать?
  - Мне откуда знать. Благословишь, наверное, или еще что-то сделаешь. Что должен.
  Дестриант Келиз ехала назад, к ним. Оказавшись рядом, оглядела каждого по очереди, нахмурилась, видя рассеченную щеку и красный фингал под левым глазом Буяна. Остановила "скакуна" Ве'Гат. - Почему бы вам просто не поговорить? Духи подлые, мужики всюду одинаковы. Что стряслось?
  - Ничего, - ответил Буян. - Я должен удалиться.
  - Удалиться?
  - Временно, - заверил Геслер, снова взбираясь в седло из чешуйчатой кожи и костей - на спину Солдата. - Как чесоточный щенок, он надолго не отвяжется.
  - И куда он поедет?
  - Назад, туда, откуда мы, - сказал Геслер. - К Охотникам за Костями. Их сильно потрепали. Нужно узнать, насколько сильно.
  - Зачем?
  Буян вытаращился на Геслера, тоже ожидая ответа; однако Смертный Меч попросту выругался и пинком послал "скакуна" в движение.
  Едва он отъехал, Келиз настойчиво спросила Буяна: - Ну?
  Тот пожал плечами: - Если впереди трудности, Дестриант, хорошо знать, что творится у союзников.
  Ответ ее встревожил, хотя причин она не понимала. - Тебе нужен эскорт.
  - Нет, не нужен.
  - Нужен, нужен, Щит. Твоему Ве'Гат нужно есть. Я велю Сег'Чероку придать вам трех Охотников К"эл и двух трутней. Когда отправляетесь?
  Он пошел к "скакуну". - Немедля.
  Женщина прошипела какое-то эланское проклятие и послала Ве'Гат вперед.
  Буян ухмылялся, залезая в седло. "Классическая малазанская военная структура в действии. Короткое, яростное обсуждение - и вперед. Мы ждать не любим. А Геслер? Ну, я тебе челюсть сломаю".
  
  ***
  
  Гриб заметил, как уезжает Буян, и скривился. - Что-то будет.
  Синн фыркнула: - Спасибо. Я только заснула, а ты меня разбудил. Кому нужен этот Буян?
  - Мне.
  - Они почти все мертвы, - заявила она. - Он едет убедиться. Хочешь с ним, Гриб? Желаешь поглядеть на труп Кенеба? И мне ехать с тобой? Смогу узнать, что именно стервятники сделали с братом. Истина у тебя в сердце, Гриб. Ты ее чуешь, как и я. Они мертвы.
  Услышав жестокие слова, Гриб съежился и отвел взор. Ряды К'чайн Че'малле, Солдаты Ве'Гат - массивные вытянутые головы колышутся в едином ритме, шкуры покрылись пылью, заставившей потускнеть алое золото чешуи на шеях и боках. Оружие на перевязях из кожи трутней покачивается и лязгает. Резные шлемы скрывают глаза. "Но у каждого солдата один и тот же взгляд. Видел слишком много, знает, что будет еще хуже.
  Дядя Кенеб, для тебя все кончено. Наконец-то. Ты ведь ничего такого не желал, правда? Жена тебя бросила. Все, что у тебя было - армия, и ты умер вместе с ней. Разве ты желал чего-то иного?"
  Но он же не понимает этих истин. Он молод, не видал жизни. Пытался проникнуть в головы людей вроде Кенеба - тех, у кого за спиной много лет - но не мог. Он может лишь повторять их рассказы. Вихрь. Резня, бегство. "Потерянная любовь, но что я об этом знаю?
  Кенеб, ты ушел. Никогда мне не увидеть твоего лица - негодования, с которым ты иногда на меня смотрел. Но даже тогда я знал: ты меня не бросишь. Просто не сможешь, и я это знал. Именно это я и потерял. Не знаю, как это назвать... но оно ушло, ушло навеки".
  Он глянул на Синн. Глаза ее были закрыты, подбородок опустился на грудь. Тело покачивалось в ритм движениям Ве'Гат. "Твой брат погиб, Синн. А ты просто спишь. Магия все внутри выжгла, так? Ты носишь лицо девушки, кожу девушки - но кем бы ты ни была там, внутри, ты уже не человек. Да?
  И ты хочешь, чтобы я был с тобой.
  Ну, если это означает конец боли, я готов.
  Кенеб, зачем ты меня бросил?"
  
  ***
  
  За закрытыми глазами разум ее полетел в место пыли и песка, где свет заходящего солнца обратил утесы в пламя. Она знала этот мир. Видела его много раз, ходила по нему. Где-то в туманных далях знакомые лица. Фигурки суетятся на раскаленных рынках Г'данисбана, под босыми ногами прохлада коридора. Потом - ужас, слуги с окровавленными ножами, ночь в дыму и огне. Повсюду в городе кричат, безумно вопят.
  Вваливается в комнату, в прекрасную комнату... это была ее мать? Сестра? Или какая-то гостья? Двое парней из конюшни и горничная - она вечно смеялась, и она смеялась и в тот миг, чуть не по локоть засунув руку в живот матери. Парень не давал истерзанной женщине упасть. Чего бы ни искала смеющаяся девица в животе, явно не находила.
  Расплывающаяся паника, бегство. Второй парень бросается за ней.
  Босые ноги шлепают по камням, слышно хриплое дыхание. Он поймал ее в коридоре и в прохладной тени использовал кое-что, не кулак, чтобы вонзить почти в то же место; его крики показали, что нашел он не то, чего искал - ведь мигом ранее рухнул необычный барьер в голове, магия хлынула, поднимая парня, пока он не оказался неуклюже прижат к аркам потолка. Его глаза выпучились, лицо потемнело; штука между ног съежилась и спряталась, когда черные сосуды начали лопаться в теле.
  Она смотрела вверх, сосредоточившись на выкаченных глазах, видя, как из них тонкими струйками бьет кровь. И давила, давила. Треснули кости, потекли жидкости, кал вывалился ей под ноги, смешиваясь с ее кровью. Парень сплющивался, распластывался по камню, пока не стал казаться зловещим барельефом, едва похожим на человека - тварь из кожи, штукатурки и вонючей жижи.
  Но ведь, подозревала она, он умер раньше.
  Выкарабкивается наружу, сломанная изнутри, как будто он еще в ней и там останется, как будто у нее уже нет себя самой, нет ничего чистого, нетронутого... как угодно...
  Затем, много позже, лицо ассасина, ночь пещер, демонов и убийств. Она видела сон о яде, да, и там были вздувшиеся тела; но ничто не могло ее очистить, как она не старалась.
  Снаружи города, смотрит на растущее пламя. Солдаты умирают. Мир стал ловушкой и все они казались удивленными, хотя она-то всегда знала. Ловушка. Пламя желало ее и она желала пламени; что ж, она пустила его в себя. Выжечь допуста.
  Хотелось верить, что это сработало. Что она стала, наконец, чистой. Но вскоре она ощутила, что парень вернулся туда, глубоко внутрь. Ей нужно что-то большее. Больше огня, ведь огонь несет смерть. И в сердце пожара снова и снова голос шептал ей...
  - Ты мое дитя. Дева Смерти не такова, как всем кажется. В деве умирает чистота души. Ее или его. Почему вечно считается, что Дева - девочка? Итак, я показываю тебе, чем ты была, а еще - что ты сейчас. Ощути мой жар - это наслаждение для тебя потеряно навеки. Ощути мой поцелуй на устах: это любовь, но тебе ее не испытать. Узри мой голод: это стремление к миру, но мира тебе не найти никогда.
  Ты мое дитя. Ты убила его, прежде чем я тебя покинул. Раздавила мозги в кашу. Остальное было напоказ. Он так и был внутри тебя, мертвый парень, и это стало тропой Худа в твою душу, а касание Владыки Смерти похищает жизнь. Ты убила парня, но и он убил тебя, Синн. Что ты ощущаешь глубоко внутри? Придай этому любую форму, дай любое имя. Не важно. Что важно: оно мертво и оно ждет тебя и будет ждать, пока последний выдох не покинет тело.
  Когда смерть уже внутри тебя, некуда бежать, нет пути спасения. Когда смерть уже внутри, Синн, нечего терять.
  Ей нечего терять. Верно. Абсолютно верно. Ни семьи, ни брата, никого вообще. Даже Гриб, ее сладкая Дева... ну, он никогда не потянется в нее, как и она никогда, никогда не потянется в него. Грязь, что была чистой. "Мое драгоценное имущество, дорогой Гриб, и я сохраню его от зла. Никто его не коснется. Никаких шлепков босых ног, никакого хрипа. Я твое пламя, Гриб, и я спалю дотла любого и любое, что осмелится хотя бы подойти близко.
  Вот почему я поскакала на молнии ящеров, на ослепительном огне. Направила его прямиком на Кенеба. Я не решала, не выбирала, но поняла неизбежность, правомерность устранения последнего человека, что любил тебя.
  Не скорби. У тебя есть я, Гриб. Мы принадлежим друг другу, и что может быть совершеннее?"
  Знакомые лица в далекой дымке. Ее разум блуждал по пустыне, а ночь набегала, и где-то загорались маленькие костры. Она улыбалась. "Мы мертвые плоды в утробе мира, и мы, мы одни, освещаем тьму. Так вы нас узнаете. От одного пламени задрожит земля.
  Что такое быть изнасилованной? Я молчалива как мир, мы не скажем ни слова. Каково быть насильником?"
  Ночная пустыня была холодным местом, если не считать костров. И темной - но не для костров.
  
  ***
  
  - Юность терзает жажда познавать причины всех вещей.
  Рад Элалле сгорбился, потуже натянув одежду, и придвинулся ближе к костерку. Ветер в этих ущельях порывистый, воздух разреженный и леденящий. Далеко внизу, на склонах гор, темной линией виднеется граница леса, но даже до самых высоких, разреженных рощиц долго пришлось бы идти. Он вздрогнул. - Неужели нельзя найти пещеру или еще что?
  Сильхас Руин стоял лицом к северным перевалам. Казалось, он не чувствует холода. - Верно, поутру мы так и сделаем. Останься мы Элайнтами, тогда, разумеется...
  - Было бы уютнее. Знаю. - Рад смотрел в слабое пламя, доедающее последние принесенные снизу дрова. В форме дракона ярящийся внутри хаос дал бы ему тепло, невосприимчивость к стихиям. Но когда он перетекает, мысли начинают путаться, кровь Элайнтов течет по венам как хозяйка. Он начинает терять ощущение себя как существа разумного, рационально мыслящего и знающего свои цели. Не то чтобы он имел ясные цели... Пока их нет. Но драконом быть опасно - он уже понял.
  "Мама, как ты могла с этим жить? Так долго? Неудивительно, что ты сошла с ума. Как и все вы". Он глянул на Руина, но тот не шевельнулся. "Долго ли еще?" - хотелось ему спросить. Хотя... есть ли лучший способ снова стать для Тисте Анди всего лишь ребенком? Ребенком с ужасающей силой, но все же ребенком.
  Но ведь, позволил себе подумать Рад, он не особо и ошибся бы. В их намерениях мало смысла. Слишком многое не в их власти. Они зависли в воздухе, словно мечи - но чья закованная в латную перчатку рука сомкнется на них в нужное время? Казалось, ответа на этот вопрос нет - по крайней мере, Сильхас Руин молчит.
  Да и сам Тисте Анди, стоящий словно алебастровая статуя, рубины вместо глаз, стонущие клинки торчат за спиной? Он потерял последнего брата. Он совершенно одинок, лишен всего. Олар Этиль сломала его без видимой причины, разве что по злобе. Однако Сильхас наконец распрямился, раздирая свою раны не хуже пришпиленного копьем волка, но теперь ходит прихрамывая - по крайней мере в обычной своей форме. Возможно и даже вполне вероятно, что он предпочитает теперь оставаться в форме Элайнта, чтобы прижечь рану душевным пламенем хаоса. Но он стоит. "Ибо я слишком слаб, чтобы сопротивляться. Амбиции драконида горьки как яд. Они хотят, чтобы я сдался, чтобы завыл от желания".
  - Когда мы найдем пещеру, - заговорил Сильхас Руин, - я на время оставлю тебя. Твои каменные орудия не подходят для того, что случится. Вполне вероятно, что нам не понадобятся мечи и тому подобное... но думаю, пришла пора придать твоей руке подходящее лезвие.
  - Ты хочешь пойти и отыскать мне меч.
  - Да.
  - И куда ты направишься? Кузница в Летерасе? Лагерь торговцев, нашедших поле недавней брани?
  - Вовсе нет. Для тебя я задумал нечто более дерзкое.
  Взгляд Рада вернулся к костру. - И долго тебя не будет?
  - Надеюсь, недолго.
  - Что же, - бросил Рад, - ты медлишь? Пещеру я и сам найду.
  Он ощутил взгляд Сильхаса, тут же пропавший - повернулся, но Тисте Анди тоже пропал - спрыгнул с края утеса. Через несколько мгновения его ударил порыв воздуха, дракон поднялся к небу, над рваными пиками гор, пятная звезды.
  - Ах, Сильхас. Прости.
  Охваченный раскаянием, он протянул ладони к углям. Ему недоставало отца. Удинаас нашел бы сухую усмешку, несколько острых слов - не чтобы глубоко ранить, но чтобы пробудить в Раде чувство ответственности. Кажется, это ему необходимо. "Духи потока, как я одинок. Хочу домой. Сладкие песни Имассов, яростный соблазн Кайлавы... ох, Онрек, ты сам знаешь, как тебе повезло?
  А где моя любовь? Где скрывается?" Он сверкнул глазами на голые скалы, на летящие звезды, на неуютный каменный козырек. "Не здесь, это точно".
  Ну, если кому женщина нужна еще сильнее, чем ему - это отцу. "В некотором смысле среди Имассов он так же одинок, как я здесь. Он был рабом. Моряком из Летера. Его родина цивилизована. Там так много развлечений и удобств, что можно сойти с ума, выбирая, что лучше. А сейчас он ютится в хижинах из шкур и костей тенага. Когда наступает зима... ох, Имассы пришли из жестокого мира". Нет, всё это не годится для Удинааса, пусть он и считает себя непримечательным, незаметным. "Незаметным? Сумела бы какая-нибудь женщина убедить тебя в обратном? Там такой не найти - тебе нужно вернуться домой, отец".
  Он может попробовать послание. Сосредоточить силу и волю - но можно ли дотянуться так далеко? - Стоит попытаться, - пробурчал он. - Утром. - А пока Рад Элалле поспит. Если не удастся... что же, есть кровь Элайнта, ее опасный, знойный зов.
  Он поднял голову, посмотрев на юг. За гребнем гор, знал он, лежит большая зеленая долина, склоны опоясаны террасами, полными садов. Там есть города и села и высокие башни, сторожащие мосты над реками. На узких полях трудятся десятки тысяч людей.
  Они пролетели так высоко, что были невидимы для глаз людей. Когда они оказались близко к северо-западному гребню, там была стоящая лагерем армия - осаждала крепость, врезанную в уступ горы. Рад удивился. Гражданская война? Но Сильхас Руин не выказал интереса. "Люди делают, что им угодно, и дальше будут делать. Рассчитывай на это, Риад".
  Он вообразил, как тепло должно быть внутри той крепости.
  Конечно, если она выстояла против врага. Он почему-то был уверен в этом. "Да, люди делают что хотят, Сильхас, и они чертовски упрямы".
  Он готовился провести холодную ночь.
  
  ***
  
  Его мысли были землей и кровь медленно текла по ней, сочилась летним дождем. Он видел, как смотрят на него окружающие - когда думают, что он отвлекся. Он ведь настолько выше их, он одет в доспехи из шкуры Дрэлка, этилианская палица показывает лицо каждой из главнейших сторон света, как и подобает дару небесной Ведьмы.
  Слыша, как они готовят оружие, затягивают ремни лат, надевают закрытые черненые шлемы, он думал о том, что в последние недели стал горой, на которую они опираются, стал утесом за спиной, сбоку, на острие копья - там, где он был сильней всего нужен, там он и оказывался.
  Сколько неприятелей он сразил? Без понятия. Десятки. Сотни. Они были Клыками Смерти, их число было бесконечным - и это не преувеличение.
  Его приятели - захватчики, вначале составлявшие десятки тысяч, уменьшались в числе. Возможно, другие части еще продвигались на севере и юге, но в их компании не было воина из Тел Акаев. У них не было драконоубийцы. "У них не было меня".
  Земля умирала медленно. Почва была черным царством бессчетных месяцев, вечной алчбы. В единой горсти бушевали миллионы войн. Смерть - вечный враг, но смерть также источник стойкости. Нужна свирепая воля, чтобы убивать землю.
  Один за другим его спутники - едва ли два десятка оставшихся - объявляли о готовности, вскакивая на ноги, пробуя, удобно ли лежат в скрытых латными перчатками ладонях выщербленные, потускневшие клинки. Что за оружие! Каждое стоит дюжины баллад о славе и боли, торжестве и потерях. Погляди он сейчас в лица, увидел бы гордые взоры в тени забрал, увидел бы, как надменные воины встают лицом к востоку - как медленно изгибаются тонкие губы, придавая мрачным лицам выражение сухого, злого веселья.
  Война, которой не выиграть.
  Эпический поход, из которого не вернется ни один герой.
  Земля в нем вдруг вскипела пламенем, он встал, качая палицу в тяжелых руках. "Мы жили так, как и удавалось никому. Мы умрем так, как не умирал еще никто. Сладко ли это мгновение? Клянусь Ведьмой, да".
  Он повернулся к спутникам и одарил их своей улыбкой.
  Клыкастые рты раскрылись, словно свежие раны; холодный смех заполнил воздух.
  
  Аблала Сани со стоном открыл глаза. Снова сны! Снова жуткие видения! Перекатившись набок, он вгляделся в силуэт скорчившейся женщины - Баргасты. Его любимая. Его обожаемая. Как нечестно, что она его ненавидит. Он протянул руку, придвинув поближе странную палицу с четырьмя головками синего железа. Кажется тяжелой, для обычных людей так оно и есть. И еще у нее есть имя, собственное имя. Но Аблала его забыл. "Дюжина и четыре эпичные песни. Песни о сливе и моли, торжище и квартире... как там..."
  Может, она лишь притворилась спящей. А потом снова попытается его убить. В последний раз Драконус ее остановил, появился словно из ниоткуда и схватил за руку, задержав острие кинжала в пяди от правого глаза Аблалы. А потом ударил женщину так сильно, что она закувыркалась.
  "Лучше ее убить прямо сейчас".
  Он протер глаза, изгоняя остатки сна. "Нет, прошу, не делай этого. Я ее люблю. Это просто ссора, и едва я соображу, в чем дело, как все улажу. Обещаю".
  "Аблала..."
  "Прошу! Мы просто не согласились насчет... чего-то".
  "Она намерена убить нас и ограбить".
  "У нее были злые родители, ее обижали в детстве, Драконус. Другие девочки тянули ее за косы и плевали в уши. Все не так, как кажется!"
  "Ладно, еще один шанс. Мой совет: забей ее до бесчувствия, Аблала. Кажется, именно так Баргасты обходятся со злобными женщинами, когда приходит нужда".
  "Я так не могу, Драконус. Но я расчешу ей волосы".
  Именно этим он и занимался, когда она еще не пришла в себя. Гребешка не было, и он пользовался шипастой веткой - может, не идеально, особенно на тонких бровях, но они потом позаботились об инфекции и теперь она выглядит почти нормально.
  Хотя она, может, и взаправду спит; теперь, когда не осталось оружия, она безвреднее подковерной мыши, вот разве держит под рукой большие камни, когда ложится спать.
  Но зато жаловаться прекратила.
  Аблала извернулся, чтобы видеть Драконуса - он вообще не спит, хотя иногда ложится. Так и было в тот момент, когда Релата попробовала зарезать Аблалу. Вот она удивилась!
  Мужчина стоял лицом к северу - последнее время он часто так делает.
  Такие люди слишком много думают, решил Аблала. Так много, что не могут отдохнуть о себя, а так жить тяжко. Нет, лучше вообще мыслей не иметь. "Как земля. Да, вот так правильно. Грязь.
  Но те клыки были страшные, а смех и того хуже!"
  
  ***
  
  Новый запах в холодном дыхании западного ветра. Возможно, он пробудил древние воспоминания, и стая заволновалась. Она видела, как вожак потягивается и бредет на гребень холма. В нем так много силы, как во всех лордах - он может стоять на открытом месте, показавшись всем четырем ветрам, и не бояться.
  Остальные были в густой траве на склоне; юные самцы шагали взад и вперед, самки таились в тени деревьев, окруженные щенками.
  Животы их полны, но с юга в этом сезона приходят слишком малые стада, они так ретиво бегут от жажды и жары, как будто позади пал или что-то еще худшее. Охота стала легкой - загнанные животные уже утомлены, в их крови привкус старого страха.
  Вожак стоял на вершине. Уши его насторожились; стая быстро поднялась, даже щенки прекратили кувыркаться.
  Вожак пошатнулся. Три палки торчали из него, а за гребнем слышалось необычное возбужденное улюлюканье. Кровь потекла по палкам, лорд волков упал, изогнув голову в напрасных попытках выдернуть древки. Потом он прекратил двигаться.
  Со всех сторон слышалось движение, новые палки свистели в листьях и траве, впиваясь в плоть. Стая разразилась рычанием, полным боли.
  Бегущие к ним ходят на задних лапах. Шкуры блестят от масла, воняют раздавленными растениями. Они мечут новые палки. Вокруг глаз белые круги, маленькие рты издают дикое улюлюканье.
  Она зашипела, когда бок ожгло болью. Кровь заполнила глотку, брызнула из ноздрей, полилась между зубов. Она видела, как нападающий хватает за хвост щенка. Размахнувшись, он ударил его о ствол дерева.
  "Старый запах. Они снова среди нас. Скрыться негде. Теперь мы умрем".
  
  Видение размылось, Сеток отдернула руку от выбеленного дождями волчьего черепа, найденного в развилке дерева неподалеку от сухого ручья. Грубая искривленная кора почти похоронила белую кость.
  Первое дерево, найденное за недели. Она утерла глаза. "И в нем - такое".
  Горевать недостаточно. Она теперь это видит. Недостаточно омывать лицо кровью тоски. Недостаточно сражаться за прощение, молить о новых путях через мир. Недостаточно ощущать вину.
  Она повернула голову, обозрев стоянку. Финт, Наперстянка, Полнейшая Терпимость и Амба Бревно, ищущие путь домой. В место утешения, где все опасности исчезают, где угрозы заперты на замок. Где стража патрулирует безопасные улицы, где в ряд распаханы поля и посажены деревья. Или так ей кажется - странные сцены не могут приходить из памяти, она помнит лишь степи и равнины. Однако в тех городах животные - рабы или пища, они живут в клетках, их шкуры украшают плечи прекрасных дам и благородных господ, их кости свалены у мельниц, чтобы превратиться в удобрение для полей.
  Таков их мир, и туда они желают вернуться.
  "Под ноги дорога. В таком месте мне не место. И хорошо". Горе стало казаться бесконечным. Она ушла из лагеря, в темноту. Гадающая по костям увела детей и Ливня. Рок унес Грантла и Трелля Маппо. Смерть забрала остальных. "Но я вам ничего не должна. Мои призраки-волки сторонятся вашей компании. Уплывают далекими желаниями. Я стала забывать, что значит бежать вольно.
  Стала забывать, зачем я здесь".
  Они скучать вряд ли станут. У них свои тревоги, не так ли? "Я не из вас. Думаю... думаю... я то, что вы оставили позади. Давным-давно". Она гадала, не оказалась ли в хватке рока, как Трелль или Грантл, но они кажутся куда как более значимыми. Да и сама мысль о судьбе для Сеток смешна. "Но призраки волков - и прочих павших зверей - смотрят на меня. Ради чего-то. Не знаю, ради чего. И должна найти.
  Не таков ли рок? Все эти высокие понятия..."
  Оказалось так легко удалиться от них, хотя она так долго шла с ними вместе. Можно вернуться, встать лицом к городу - ко всем городам и измученным землям, что их кормят. Она могла бы выбрать человеческое. Но вместо того... "поглядите на меня. Вот я иду.
  Пусть Волки очистят мир. Пусть вернутся звери. И прежде всего пусть окончится бездушное убийство: мы устали бежать, мы устали умирать. Вы должны видеть. Должны хоть что-то чувствовать. Насколько холодны ваши души?
  Вы опустошаете страну. Взрываете землю и используете, пока она не умрет. Тогда ваши дети голодают. Не стыдите меня. Не стыдите нас за это".
  Дыхание ее замерло. Нерешительность. Внезапная темная мысль мелькнула в голове. Взять нож в руку. Открыть горла ночи. Еще четверо убиенных. Эта война может никогда не кончиться. "Но какая разница - мы так долго проигрывали, что вряд ли узнаем вкус победы, даже наполни он рты. Даже утопи он нас в торжестве".
  Сможет ли она их убить? Сможет ли повернуться, здесь и сейчас, и прокрасться на стоянку? "Нет щенков, чтобы раздробить черепа, но все же... мертвым изнутри приходится потрудиться, выцеживая впечатления. Взрыв потрясения. Неверие. Внезапный смех. Так трудно хоть что-то ощутить, верно?"
  Мысли были восхитительными, но она продолжила путь. Не ее судьба, решила она, убивать кого-то тут, кого-то там. Нет, если уж убивать, то всех. "Такой войны желают Волки. Оплот будет возрожден. А я буду вожаком? Одна встану во главе какой-то громадной армии ищущих возмездия?"
  И тут же духи волков окружили ее, касаясь мехом, и Сеток побежала скачками, без всякого напряжения; сердце переполнилось силой. Свобода - поняла она наконец - так давно потеряна людьми, что они забыли ее вкус. "Горбитесь над работой! Копите монету! Пусть двери будут заперты, а огонь ярится, изгоняя тени за спиной! Пусть братья и сестры стоят на коленях и ублажают ваши причуды. Ну, свободны? Вы даже не помните, какова былая правда, каково было то, что вы добровольно отдали.
  Я покажу вам свободу. Клянусь. Я покажу вам, каково быть свободными".
  Со всех сторон завыли призрачные волки.
  
  ***
  
  - Она ушла.
  Финт открыла глаза, заморгав от яркого утреннего света. - Кто? Что?
  - Девушка Сеток, что с глазами волчицы. Ушла.
  Женщина уставилась на Амбу, наморщила лоб. - О.
  - Не думаю, что вернется.
  - И я тоже, Амба.
  Он отодвинулся, когда она села. В груди болело, чесались разномастные рубцы. Она была покрыта грязью, во рту слизь с привкусом кислого мяса, которое ели давеча. Амба стоял как человек, которому не нужен никто, кроме брата. Один взгляд на него, и сердце разорваться может.
  И она посмотрела за него. Полнейшая Терпимость еще спала, закутав пышное тело в одеяла. Чудная Наперстянка сидела у погасшего костра, тупо глядя на Амбу.
  Она слышала сказки об ужасах - от дольщиков, что раньше срока вышли в отставку и сидели по кабакам, ожидая смерти. Они пили и толковали о миссиях, окончившихся катастрофами. Мертвый маг, затеряны в неведомых землях, пути домой нет. Немногим посчастливилось оплатить проезд; кого-то еще, полумертвых и полубезумных, подобрал другой экипаж трайгаллов. Они сломались, в глазах была пустота.
  Финт вгляделась в рассветное небо. Летающий ящер еще там? Смеется, глядя холодными глазами? Вряд ли. "Если мы выберемся, то только чудом. Самый долгий из толчков Госпожи Удачи. Но будем честны: так дела в нашем мире не делаются. Никогда".
  - Я почуял дым, - сказал Амба.
  - Когда?
  Он дернул плечами: - На заре. Ветер уже переменился. Он прилетел от солнца.
  Восток. Она встала, глядя на покореженные пустоши. Что там, легкая дымка? Нет, слишком большая завеса. Туча. - Ладно, - заявила она. - Как раз туда мы и шли. Более-менее.
  Если парню нравится чуять носом, пожалуйста. Какая разница?
  - Нужна вода, - сказал Амба.
  Финт со вздохом пошла к Чудной Наперстянке. Молодая ведьма не пожелала встречать взгляд. Финт чуть помедлила, потом начала: - Ты можешь наколдовать воду?
  - Я уже говорила...
  - Да, земля почти мертвая. И все же?
  - Нет смысла пробовать.
  - Все равно пробуй.
  Глаза ведьмы сверкнули. - Кто тебя назначил старшей?
  - Ты дольщица Трайгалл Трайдгилд. И в этом я старше тебя, Чудная.
  - Но я...
  - Пока что, - отрезала Финт, - ты никто. Покажи колдовство - тогда, может, поднимешься на уровень - другой. Открой нам врата домой, и я лично короную тебя в императрицы. Но до тех пор, Чудная, я тут главная.
  - Больно.
  - Что больно? Слушай. Люди смертны...
  Однако та качала головой: - Магия. Здесь. Почва... отшатывается.
  - Наперстянка, мне плевать, даже если она застонет. Просто добудь воды.
  - Она не хочет, чтобы мы были здесь. Никого вообще не хочет.
  - Тем хуже.
  Наперстянка вздрогнула. - Тут что-то... Если бы то был дух, даже призрак духа... Может...
  - Давай, пробуй. - Финт подошла к Полуше. - Дыханье Худа! Просыпайся.
  - Я не сплю, корова.
  Что же, оказывается, у всех настроение еще хуже, чем у нее.
  - Голод, - сказала Чудная Наперстянка.
  "Боги подлые". Финт снова глянула на восток. Туча или дым? Амба издал стонущий звук. Она оглянулась. Что-то не так с его лицом - потеки грязи? Слезы? Нет, слишком темное. Она подошла ближе. "Что это - кровь?!"
  Тут их вьючная лошадь оборвала привязь и метнулась вдаль, стуча копытами.
  Со стороны Полнейшей Терпимости донесся какой-то костяной стук. Финт взвилась. - Полуша?
  Тело дергалось под одеялами.
  - Голод, - повторила Наперстянка.
  Спазмы охватили Полушу, ноги взлетели вверх. Она выпросталась из тряпок, перекатилась на спину. Широко открытые глаза налиты кровью. Лицо заметно вздулось, на нем какие-то трещины.
  - Здесь? - спросила Наперстянка.
  Финт вихрем обернулась к ведьме - увидела странный наклон головы, капающую с губ слюну. Глаза остекленевшие... Дольщица рванулась к ней. - Изгони его! Чудная! Отошли его!
  Полнейшая Терпимость поднялась, дергаясь. Кровь текла из-под ногтей. Костяные шипы высунулись из плоти, закрывая глаза и рот. Все тело тряслось, как будто что-то огромное пыталось выбраться наружу. Из-под одежды раздался треск; новые кости пронизали кожу, распяливая мокрое платье.
  Земля под ногами женщины готова была взорваться.
  Онемевшая от ужаса Финт шагнула назад. Потрясение украло ее волю. "Чудная... прошу..."
  Амба вдруг завыл; вой был таким диким, что Финт очнулась. Помчалась к Наперстянке. Ударила по лицу так жестоко, как только могла. Голова юной ведьмы дернулась. Амба снова завыл.
  Финт оглянулась на Полушу - но женщины почти не было, на ее месте из разорванной земли высунулось запястье толщиной с древнее дерево. Рука пронзила когтями женское тело, словно примеривая неудобную перчатку. Покрытые кровавым месивом пальцы цеплялись за воздух.
  Земля изогнулась под Финт, чуть не сбив ее с ног.
  Амба шатался, шагая к Наперстянке - лицо похоже на залитую кровью маску; когда кулак ударил ее в лицо, голова запрокинулась назад. Женщина упала. Амба взвыл, подхватил ее на руки и побежал прочь.
  Рука поднималась выше, останки Полуши все еще свешивались с ладони. Кровь кипела и чернела, отпадая хлопьями, обнажая конечность из чистого нефрита.
  Финт отшатнулась. Перед ней поднимался курган - целый холм - расщепив твердую почву. Около ручья тряслось дерево, на давно мертвых сучьях вдруг появились зеленые листья, однако они извивались словно черви. Нефритовые плоды повисли гроздьями, угрожая обломить ветки.
  Скала разорвалась в пятидесяти шагах от них. Высокие травы колыхались языками нефритового пламени. Громадный сверкающий валун вылез... "это лоб... о боги подлые. О Худ. Беру... спаси..."
  
  ***
  
  Драконус повернулся кругом, глаза стали темными, словно озерца чернил. - Жди здесь, - бросил он.
  Аблала открыл рот, но земля тряслась, волнами катясь откуда-то с севера, и он забыл, что хотел спросить. Повернулся к возлюбленной.
  Релата проснулась, присела на пятки. Ужас исказил ее лицо. Она глядела за спину Аблалы.
  Он повернулся как раз, чтобы увидеть, как Драконус выхватывает меч. Чернота полилась из длинного клинка, словно взметенные ветрами пелены, разбухая и окутывая мужчину складчатыми крыльями. Драконус скрылся во тьме, чернильное облако спиралью вилось к небу, одновременно расширяясь. Через несколько мгновений тьма повисла над головами, а черные крылья раскрылись.
  Чудовище взлетело в воздух, хлопая огромными крылами чернильного дыма.
  Аблала смотрел вслед. Палица оказалась в руках, головка из небесного металла дымилась, словно попав в кузнечный горн.
  Он смотрел, как эта штука улетает на север. Не дракон. Крылатая тьма. "Вот так. Крылатая тьма".
  Он облизал губы. - Драконус?
  
  ***
  
  Линия бровей вырвалась из раздробленного камня. Глаза сияли изумрудными маяками. Вторая рука показалась в тридцати шагах от первой. Финт стояла, словно врастая в ненадежную землю, словно пойманная, как то трепещущее дерево. Мысли улетели прочь. В черепе росло давление. Она могла слышать голоса - тысячи, десятки тысяч голосов, говорящих на неведомых языках. Они вздымаются в тревоге, в страхе, в панике.
  Она зажала уши руками, но это не помогло.
  "Они хотят наружу.
  Они просили. Но не было ответа. Они умоляли. Стенали. Мир давал им тишину. Откуда я знаю? Их сердца... биение... я могу их чувствовать. Чувствую, как они рвутся".
  Тоска объяла душу. Она такого не переживет. Слишком много, слишком сильна боль.
  Ледяной воздух потек сзади. Громадная тень закрыла почву слева от Финт. Нечто окруженное саваном темноты, несущееся на эфирных крыльях опускалось туда, где вылезла нефритовая голова.
   Финт видела проблеск чего-то длинного и черного, мерцающий край - тьма приливной волной ударилась о лоб гиганта, разбивая его и устремляясь глубже, в центр головы.
  Треснул гром. Сотрясение повалило Финт наземь. Раздался невероятный хор голосов - крики боли, шока... и чего-то еще. Сама земля под ней, казалось, застонала. С трудом встав, Финт сплюнула изо рта кровь.
  "Эти крики... Облегчение? Наконец, наконец-то ответ".
  Нефритовая рука перед ней и другая, что к западу, разом перестали шевелиться; зеленоватое свечение стало тусклым, как бы присыпанным пылью. Дерево, опасно накренившееся в сторону, прекратило маниакально дрожать. Ветви его опустились, отягощенные нефритовыми листьями и плодами.
  На холме тьма свернулась, походя на медленный вдох - и на ее месте встал высокий, широкоплечий человек. Ладони его сжимали двуручный меч, источавший в воздух ленивые струйки темноты. Она видела, что он пытается вытащить меч из нефритового лба. Голова возвышалась над ним, словно каменная стена.
  Он крякнул, завершив наконец дело. Меч скользнул в ножны, висевшие за левой рукой. Человек обернулся и пошел к Финт. Бледная кожа, скульптурные черты, черные волосы, бездонные глаза. Он обратился к ней на дару: - Там, откуда он явился, все боги - Надежные Щиты. Женщина, ты разум потеряла?
  Она открыла рот, чтобы протестовать, выразить обиду - но он уже прошел мимо. Она поглядела вслед. "Юг? Что же там? Куда ты? Нет, не надо, Финт.
  Боги подлые, что же я увидела?"
  Взгляд вернулся к увенчавшему холм разбитому лбу. Рана в середине видна даже издалека. Череп гиганта почти расколот.
  Она медленно опустилась на колени. "Бог. Это был бог. Или они оба боги? Один только что убил другого?" Она поняла, что успела обмочиться. Еще одна вонь, спорящая с прежними. Прерывисто вздохнув, опустила голову. "Полнейшая Терпимость, прости. Она предупреждала. Мне жаль, Полуша. Прошу, прости меня".
  Потом она пойдет искать Амбу и Наперстянку.
  Но не сейчас. Не сейчас.
  
  ***
  
  Аблала смотрел, как она скатывает постель. - Куда же ты? Нужно подождать. Он велел подождать.
  Она оскалила зубы, но не подняла взора. - Он демон. Когда кончатся дикие звери, он убьет и сожрет нас.
  - Нет, не сожрет. Он хороший. Драконус хороший, любимая...
  - Не зови меня так.
  - Но...
  - Тихо. Отдай нож.
  - Не могу. Ты меня зарежешь.
  - Не стану. Я ухожу от вас. Иду домой.
  - Домой? Где это? Я могу с тобой?
  - Только если умеешь плавать, - буркнула она. - Ну, хотя бы нож. А если ты меня так любишь, как говоришь - отдай и остальное оружие.
  - Не этого от меня ожидают.
  Глаза ее ядовито блеснули. - Ты не спишь. У тебя дубина. Я не смогу тебе повредить. Или ты трус, Аблала? Не люблю трусов, они мне противны.
  Великан опустил плечи: - Оттого, что я боюсь тебя, я не становлюсь трусом. Когда-то я сражался с богами Тартеналов.
  - Ну конечно. Трусы всегда лгут.
  - И я сражался с Клыками Смерти, и зубастые воины меня любили... нет, то не я. Ну, я так думаю. - Он уставился на палицу. - Но я убил Дрэлка. Убил дракона. Это было легко... нет, не было. Думаю, это было трудно. Не помню.
  - И нет конца лжи.
  - Ты права, - сказал он, вдруг помрачнев. - Нет ей конца.
  - Отдай оружие.
  - Если отдам, ты умрешь.
  - Почему?
  - Если ты уйдешь, тут нет еды, кроме той, что дает Драконус. Ты будешь голодать. А я нет.
  - Я твоя пленница? Так ты любишь, Аблала? Хочешь рабыню?
  Он покосился на нее: - Смогу я иметь с тобой секс когда захочу, если сделаю рабыней?
  - Это не любовь.
  - Уже давно, - сказал он. - Я думаю, что готов взять секс вместо любви. Видишь, каким я стал?
  - Чудно. Я лягу с тобой, если потом отдашь оружие.
  Аблала стиснул руками голову: - Ох, ты меня путаешь!
  Женщина пододвинулась ближе. - Соглашайся, Аблала, и я твоя... - тут она вдруг замолчала и отвернулась.
  Он выпучил глаза: - Что такое? Я согласен! Согласен!
  - Слишком поздно. Твой друг возвращается.
  Аблала повернул голову, увидев подходящего Драконуса. - Он мне не друг, - пробурчал он. - Больше нет.
  
  ***
  
  - Слишком переполнены эти Пустоши, - сказала она.
  - Тогда оставь нас, - ответил Ливень. - Мы скучать не станем.
  Однако Олар Этиль снова схватила Абси за воротник. - Мы уже отдохнули, - заявила она.
  - Хватит так его таскать. Он может ехать со мной.
  Ее шея затрещала, голова повернулась. - Попробуешь убежать - поймаю, щенок.
  Ливень глянул на девочек, прижавшихся друг к дружке около кольца камней (там они ночью пытались развести костер). - Я не убегу.
  - Сентиментальность тебя до смерти доведет, - буркнула гадающая. - Иди сюда. Возьми ребенка.
  Он подошел. Когда он потянулся к мальчику, скелетообразная рука Олар вылетела вперед, подтащила Ливня, пока глаза его не оказались в пяди от измолоченного лица.
  - Не призывай богов в этом месте, - прошипела она. - Всё слишком близко к поверхности. Понимаешь? Даже дух Тука Младшего не может противостоять призывам - и он придет не один. - Она оттолкнула его. - Тебя предупредили. Единственное мое предупреждение. Услышу, как ты шепчешь молитву, Ливень из овлов, и убью.
  Он скривился, отступая: - Твои угрозы устарели как ты сама, карга. - Он взял руку Абси и медленно повел к ожидающей лошади. - И нам нужна еда - помнишь, что это такое, Олар Этиль? И вода.
  Он огляделся, но не нашел Телораст и Кодл. Когда же он их видел в последний раз? Трудно вспомнить. Ливень со вздохом поманил близняшек. Стави и Стория вскочили и подбежали к нему. - Сможете пока идти пешком? - спросил он. - Потом поедете, даже подольше, чем было вчера. Я не прочь пройтись.
  - Слышал гром? - спросила Стави.
  - Обычный гром.
  - Наш отец еще жив? - сказала Стория. - Точно?
  - Я не стану врать. Если его дух снова ходит по земле, то он подобен Олар Этили. Т'лан Имасс. Боюсь, в нем мало что осталось привычного вам...
  - Кроме того, что внутри, - возразила Стория. - Это не меняется.
  Ливень отвел глаза. - Надеюсь, вы правы. Ради вашего же блага. - Он помедлил и продолжил: - Ведь если кто не спасует перед нашей Гадающей, то ваш отец.
  - Он возьмет нас назад, - сказала Стави. - Всех троих. Увидишь.
  Овл кивнул. - Готовы?
  Нет, он не станет лгать им, особенно об отце. Но некоторые подозрения придержит при себе. Ливень не ожидает, что Олар Этиль приведет их к Оносу Т'оолану. Абси, да и близняшки, стали разменной монетой, которой она подчинит руку Первого Меча, и она не доведет дело до ситуации, когда Имасс сможет отнять детей. Нет, такую монету хранят в тайном месте.
  Ливень поднял Абси, и сердце сжалось, когда малыш обвил руками его шею. Дети привыкают легко, понимал он... но даже у них иные обиды проходят сквозь рассудок, не оставив даже ряби, и тонут в глубинах души. А много лет спустя они придают форму всей жизни. "Брось дитя - и струны мужества ослабнут навеки. Отними у ребенка любовь - и женщина станет листком в струях потока. Так говорили старики. Они всегда полны предостережений, они говорят, что вся жизнь - путешествие среди измен. Что привычную тропу так легко не сменишь, не повернешь силой воли и желания".
  Улыбающийся Абс устроился в седле, охватив ручками луку. Ливень подобрал поводья. Близняшки пошли рядом.
  Гром заглох так же внезапно, как и начался; безоблачное небо не изменялось. Ужасные силы играют в Пустошах, они способны напугать даже бессмертную ведьму, столь целенаправленно шагающую впереди. "Не призывай богов в этом месте". Любопытное заявление. Кто-то молится? Он фыркнул. "Когда молитва получала в ответ что-то, кроме тишины? Лишь жалкое отсутствие наполняет воздух, раздувает душу пузырями ничтожности. Давно ли молитва перестала быть пустым воззванием, а желания и томления перестали терзать сердце?
  Не призывай богов. Не зови Тука Анастера, моего одноглазого стража, умеющего проезжать сквозь завесу и говорить гласом самой смерти. Почему ты так его боишься, Олар Этиль? Что он может сделать?
  Но я ведь знаю ответ, не так ли?"
  Гадающая впереди замешкалась, обернулась к Ливню.
  Когда он улыбнулся, отвернулась и снова пошла вперед.
  "Да, Олар Этиль. Эти Пустоши поистине переполнены. Иди осторожно, карга, и дело будет мирным".
  Абси издал странный сопящий звук и запел: - Толлалалалала, Толлалалала!
  "Каждое слово дитяти - само по себе молитва. Благословение. Решимся ли ответить? Берегись малыша Абса, Олар Этиль. Иные обиды тонут глубоко. Ты убила его собачку.
  Убила его собачку".
  
  ***
  
  Ткань между садками порвалась. Со всех сторон зияющие дыры. Как подобало его измененной форме, Грантл двигался в тенях - скрытное существо, мышцы перекатываются под полосатой кожей, глаза сияют в ночи янтарями. Но опора под мохнатыми лапами ненадежна. Видения бешено пляшут перед глазами. Лишь безнадежность - и, возможно, безумие - завели его на эти тропы.
  Момент - плывет холод над обросшими лишайниками валунами, еще момент - он подобно призраку проносится посреди леса-собора, укрытого гнилой темнотой. Еще миг - воздух полон ядов, он пытается переплыть реку, вода загустела от коричневой пены. На берег, в деревню с домами из ровного камня, забитую повозками - скачет через кладбище, лиса зловеще кричит, учуяв его запах...
  Он наткнулся на две фигуры - внезапность появления так напугала его, что инстинкты вырвались на волю - рычание, резкий бросок, когти и зубы. Вопли разорвали ночной воздух. Челюсти сомкнулись на шее человека. Удар когтистой лапы порвал бок псу, забросил умирающего зверя в кусты. А потом через, прочь из этого мира в сырые джунгли, озаренные вспышками молний - в воздухе висит тяжелый дух серы.
  По луже грязи, в яму с горелыми, гнилыми трупами, с раздутыми телами людей и коней. Кто-то жалобно поет в отдалении.
  Горящий лес.
  Коридор дворца или храма - дюжины фигур в рясах панически разбегаются - и опять он рвет их. Людская кровь заполнила пасть, и вкус ее до ужаса сладок. Оттаскивай трупы с прохода, круши черепа - слабые кулаки колотят его в бока...
  Где-то глубоко внутри он издал всхлип, оторвался - и мир тут же поменялся - теперь голая тундра, кто-то прячется за валуном, голова поднимается - глаза встречают его взор...
  "Прекрати. Сейчас же. Дитя Трича, ты затерялся в звериной крови".
  Женщина, длинные черные волосы пышны и гладки, как шкура пантеры, лицо широкое, выступают скулы, янтарные глаза полны пониманием. Ее одежда - несколько рваных шкур карибу, хотя тут так холодно.
  "Когда ты найдешь меня", продолжала она, "все будет не так, как тебе воображалось. Мы не встретимся как любящие. Мы не станем желать одного и того же. Возможно, мы будем драться".
  Он присел, тяжело дыша, дрожа каждым мускулом; но слепой гнев уже угасал.
  Она сделала непонятный жест лапой. "Кот прыгает, забирая жизнь птицы. Другой забирает жизнь ребенка, игравшего в саду. Так поступают коты. Будешь отрицать? Есть ли преступление в тех сценах? Возможно. Для птицы - преступление беззаботности, неосторожности. Для ребенка? Небрежные родители? Плохо выбранное место для жилья?
  Птенцы пищат в гнезде, но не вернется мать. Ее смерть - их смерть. Мать скорбит о потере, но может родиться другой ребенок, новая жизнь возместит утрату. Скажи, Грантл, как измерить такое? Кто решит, чья жизнь драгоценнее? Соответствуют ли чувства уровню ума и самосознания? Неужели мелкая тварь скорбит меньше, нежели существо большей... статности?
  Но разве не естественно яриться, желая мести и воздаяния? Видится ли супругу птицы сон об убийстве?
  Дитя Трича, ты забрал не одного ребенка на жестокой тропе. По твоему следу клубится горе. Твое появление было непостижимым для них, но доказательство твоего присутствия лежит в луже крови.
  Будь орудием слепого случая, если так нужно. Будь невообразимой силой, ударяющей без цели и смысла. Будь забирающим жизни.
  И я встречу тебя в конце пути. Обсудим месть - когтями и клыками?"
  Услышав угрозу, он издал грудной рык.
  Ее улыбка была грустной. Она снова взмахнула...
  Заморгав, Грантл нашел себя стоящим на четвереньках. Вокруг каменистая почва. Он закашлялся и сплюнул полный рот крови, утер рукой мокрые губы - на тыле ладони остались алые мазки и клочья человеческих волос. - Боги подлые, - шепнул он. - Это была ошибка.
  Садки разваливались. "Что я делал? От кого бежал?" Но он вспомнил. Предательства. Слабость. Порок человечности... он пытался сбежать. Неистовый прыжок в безрассудство, уход от всех форм совести и стыда. Бегство.
  - Но зачем это? - пробормотал он тихо. "Забыться - значит забыть, кто я. Но от "я" нельзя отказываться. Сделаю так - и ничего не останется.
  Ах, и все же... быть бесстыдным. Кот над крошечным остовом птицы. Над трупиком ребенка.
  И нет стыда.
  Но негодяи, что начнут на меня охоту, не будут интересоваться моими чувствами. Дитя погибло. Мать сгибается в горькой печали. Оружие ложится в руки. Мир - опасное место; они сделают его чуть менее опасным. Они желают умереть дряхлыми, иссохнуть на соломенных матрасах, в конце долгой жизни. Пусть шкуры на стенах славят их смелость.
  Что ж, приходите, если вам нужно. Для ваших глаз я чудовищный тигр. Но мой разум - разум хитрого человека. И ах, я знаю все насчет мести".
  Теперь он видит, куда ведет его тропа. Смертельный дар Трейка изогнулся в руках, приняв новую, ужасную форму. "Вы ставите себя отдельно? Не звери. Что-то иное. Очень хорошо, тогда быть войне".
  Он протер глаза, не спеша поднявшись на ноги. "Восхищайтесь зверем. Он смел. Даже когда вы нацелили копья. Случись вам встать над моим трупом, хвалитесь храбростью - но вы узрите истину в тусклых глазах: в этой схватке смелых, друзья, вы мерялись не умом или тонкостью понимания. Умение и везение могут восторжествовать, но это дары дикой природы.
  Откажитесь от них, вам же хуже".
  - Трич, услышь меня. Я поведу войну. Я вижу... неизбежность. Я нацелю копье. Ведь выбора нет. - Он оскалил зубы. - Только сделай мою смерть достойной.
  Она еще ждет его где-то впереди. Он так и не понял, что бы это значило.
  Завеса между человеком и зверем порвалась, и он понял, что видит глазами обоих. Отчаяние и безумие. "Ох, Стонни, я не смог сдержать обещание. Прости. Если бы я мог хоть раз увидеть твое лицо". Он вздохнул. "Да, женщина, отвечаю на твой жестокий вопрос. Супруг птицы грезит об убийстве".
  
  ***
  
  Слезы не утихали. Они затуманили зрение, текли по неровным, покрытым шрамами щекам. Однако Маппо заставлял себя идти, борясь за каждый шаг. Две воли сцепились в схватке. Потребность найти друга. Потребность бежать от позора. Война была болезненной - давно ушло в прошлое время, когда он не боялся взглянуть себе в душу, когда обман правил его жизнью, но он понимал его необходимость, острую чистоту своего предназначения.
  Он стоял между миром и Икарием. Почему? "Потому что мир был достоин спасения. Потому что была любовь, были мгновения покоя. Потому что существовало сострадание, раскрываясь цветком в трещине скалы, избытком истины, дыханием чуда". А Икарий был оружием разрушения, слепым и бесчувственным. Маппо отдал жизнь на то, чтобы держать оружие в ножнах, завязанным ленточкой, забытым.
  Во имя сострадания и любви.
  От которых он теперь ушел. Повернулся спиной к детям, чтобы не видеть в их глазах страдания, тупого ошеломления. Еще одна измена запятнала короткие жизни. Ибо, твердил он себе, их будущее неясно, в нем полно возможностей выжить. "А если пробудится Икарий и некому будет его остановить, все возможности кончатся. Разве это не имеет смысла?" О да, еще как имеет.
  "И все же я не прав. Знаю. Чувствую. Не могу от этого скрыться. Если я отрекся от сострадания, о чем я забочусь?"
  Потому он плакал. По себе. Перед лицом стыда горе сгорает. Перед лицом стыда он начал терять себя, того, кем был, кем считал себя. Долг, гордость своей миссией, жертвенность - всё обрушилось. Он пытался вообразить, как находит Икария, самого старого своего друга. Пытался представить возвращение на прежние пути, к словам обмана во имя любви, к ловким играм и фокусам, удерживающим жуткие истины на дне. Все как было тогда, и в основе - готовность Маппо отдать жизнь, лишь бы не увидеть, как глаза Хищника жизней вспыхивают пламенем.
  Но он не знает, сможет ли жить так во второй раз. Сердце смертного должно быть чисто, избавлено от всех сомнений, чтобы смерть казалась достойным жертвоприношением. Но твердые его убеждения успели обрушиться.
  Ему казалось, что он стал горбатым, что он складывается, обвивая старую рану, и кости его ослабли. Клетка, готовая развалиться от малейшего давления.
  Опустошенные земли плыли по сторонам, но он едва их замечал. Дневная жара - ничто в сравнении с пожарищем в черепе.
  Маппо заставлял себя двигаться. Теперь ему больше чем прежде нужно найти Икария. "Чтобы попросить прощения. За всё.
  Мой друг. Меня уже не хватает. Я не тот воин, которого ты знал. Я не стена, на которую ты, усталый, опирался. Я предал детей, Икарий. Взгляни в мои глаза и пойми истину.
  Я прощу отпустить меня".
  - Закончи это, Икарий. Прошу, закончи...
  
  ***
  
  Буяну показалось, что он увидел на юго-востоке облако пыли. Трудно сказать, как далеко - здесь горизонты играют шутки. Ящер, на котором он скачет, словно пожирает лиги. Кажется, никогда не устает. Глянув назад, он сверкнул глазами на шлепающих по следу трутней. Охотники К"эл разошлись по бокам, некоторых уже не видно, они затерялись в обманчивых складках и карманах пространства.
  "Я скажу на треклятом Вегате. Самом ужасном изо мною виданных орудий войны. Сопровождение не нужно". Ну ладно, ему надо есть хотя бы по вечерам. Стоит подумать. "Но я мужчина. Я презираю нужду думать хоть о чем. И это не беда. Хотя..."
  Ему нравилось быть простым капралом. Работать Надежным Щитом - от этого во рту горько. "Да, во мне есть сентиментальность. Не стану отрицать, может, она широка словно океан. Так сказал Гес. Но я такого не просил. Я однажды плакал над умирающей мышкой - она умирала, потому что я пытался ее поймать, но рука у меня неуклюжая и у нее что-то сломалось внутри. Лежала на ладони, дыхание такое быстрое, но крошечные ножки уже не шевелятся. Потом и дыхание остановилось.
  Я стоял на коленях перед камнем и смотрел, как она медленно умирает. В руках. Боги, от одного воспоминания снова зареветь готов. Сколько мне было? Двадцать?"
  Он склонился в сторону и высморкался - одна ноздря, потом вторая. Утер усы пальцем, вытер палец об ногу. Пыль стала ближе? Трудно сказать.
  Одолев подъем, Буян выругался и приказал "скакуну" остановиться. Внизу тянулась на три сотни шагов долина; в ее середине с дюжину незнакомцев сидели и стояли, создав грубый круг. Едва он показался на виду, они повернулись, а сидевшие начали не спеша подниматься.
  Все они были высокими и тощими, в черных кольчугах, черненой железной чешуе и черной коже.
  Охотники К'эл внезапно показались справа и слева от Буяна; они бежали быстрыми прыжками, подняв тяжелые клинки.
  Буян уловил что-то маслянистое, горькое.
  - Тише, ящерицы, - сказал он чуть слышно, пинком носка посылая Ве'Гат в низину. - Они не нападут.
  Темные узкие лица под резными шлемами следили за приближением Буяна. Безжизненные лица. "У этих ублюдков клыки. Джагуты? Может. Помнишь старый бюст Готоса в Сером Храме Арена, у него были такие же. Но эти парни плоховато выглядят. Тланы? У Джагутов бывают Тланы? Ох, хватит вопросов, идиот. Просто спроси их. Или не надо". Буян натянул поводья в десяти шагах. Охотники замерли за ним, опустив кончики мечей на твердую землю.
  Он снова оглядел воинов. - Уроды, - пробурчал он.
  Один отозвался - Буян не смог определить, от кого исходит голос. - Видишь это, Болирий?
  - Вижу, - ответил тот.
  - Человек... ну, почти человек. Трудно судить под всеми этими волосами. Но будем великодушны. Человек с ручными К'чайн Че'малле. А несколько мгновений назад ты, Болирий, осмелился утверждать, что мир стал лучше после нашего ухода.
  - Я так сказал, - признал Болирий. - Я был идиотом.
  Тихий смех.
  Джагута произнесла: - К'чайн и термиты, Гедоран. Найдешь одного...
  - И знаешь, что в дереве их еще сотня тысяч. Как скажешь, Варандас.
  - А насчет иного запаха...
  - Именно, - сказал Гедоран (Буян понял, что это он, по сопровождавшему слова кивку). - Пыль.
  - Сны и кошмары, Гедоран, прячутся в одной яме. Сунь руку, только помни: никогда не узнаешь, что вытянешь.
  Они говорили по-фаларийски. Это же смехотворно. Буян фыркнул и подал голос: - Слушайте. Вы на моем пути.
  Гедоран вышел вперед. - Ты не нас искал?
  - Неужели я такой тупой на вид? Нет. Да и зачем?
  - Он дерзок.
  - Дарифт, скачущий на Ве'Гат человек может дерзить как ему захочется, - сказал Болирий.
  Жесткий смех, запрокинутые головы.
  Буян сказал: - Вы в середине пустоты. Что вам тут нужно?
  - А, - бросил Гедоран, - вот уместный вопрос. Мы послали командира на поиск и ждем его возвращения.
  - Вы приказываете командиру?
  - Ну разве не удивительно?
  Джагуты захохотали снова - привычка, решил Буян, слушая бесконечные взрывы смеха. С ума можно сойти. - Что же, оставляю вас в ожидании.
  Четырнадцать Джагутов поклонились. Гедоран ответил: - До встречи, Надежный Щит.
  - Я не рассчитываю проехать здесь снова.
  - Не умерла еще мудрость, - сказал Болирий. - Разве я вам не твердил?
  - Наверное. Среди полчища идиотских утверждений.
  - Варандас, миру нужно равновесие. На одной стороне - кусочек тяжкой мудрости, а рядом - рвотная лавина безмозглой тупости. Разве не так идут дела?
  - Но, Болирий, капля духов не перебьет вони дерьма.
  - Это зависит, Варандас, от того, куда ты сунешь нос.
  Гедоран произнес: - Постарайся уведомить нас, Варандас, когда учуешь что-то сладкое.
  - Не задерживай дыхание, Гедоран'
  Под раскаты смеха Буян послал Солдата Ве"Гат в движение, заставив обогнуть Джагутов слева. Затем "скакун" перешел на тяжелую рысь. Вскоре Охотники К'эл догнали их.
  Он чувствовал в них неуверенность. - Да-а, - шепнул он.
  Интересно, кто тот командир? "Наверное, чертов идиот. Но любой сбежал бы от такого смеха. Да, это имеет смысл. Лично я помчался бы прямиком Худу в жопу, лишь бы подальше от них.
  И как только учую какую ни на есть сладость, мальчики и девочки, поскачу назад и расскажу вам".
  Пыль стала ближе. Может быть.
  
  
  
  Глава 7
  
  
  "Ожидая должного"
  
  Надпись на могильной плите,
  Летер
  
  
  - Я правильно вижу? - спросил Брюс Беддикт. - Участь мира в руках трех женщин?
  Атри-Цеда Араникт еще раз затянулась палочкой и бросила окурок в костер. "В языки пламени..." Она задерживала дым в легких как могла долго, словно, отказываясь выдыхать, могла остановить течение времени. "Я видела пещеры. Видела тьму.... и дождь, боги подлые, видела дождь..."
  Наконец она выдохнула. Если дым и вышел наружу, она его не увидела. - Не только три женщины. Еще один мужчина. Ты.
  Они спокойно сидели у костра. Солдаты спали. Ночью затих и рев ведомого на убой скота. Костры угасли, когда порывы ветра пожрали последние кизяки; воздух наполнился пеплом. Придет заря... "мы уйдем. Сломленные - каждый на свой манер. Могла ли я вообразить? А она... знала? Должна была. Мы разрублены ее мечом".
  - Это было необходимо, - подал голос Брюс.
  - Звучит, словно ты сам себя убеждаешь, - заметила она. Вытащила из кошеля фитилек, сунула кончик в пламя. Проследила, чтобы он разгорелся получше. Поднесла к лицу, чтобы зажечь очередную палочку.
  - Думаю, я ее понял. - Принц что-то буркнул себе под нос. - Ну, насколько вообще можно.
  Она поддакнула: - Поглядеть в лица офицеров...
  - Ошеломление. Да.
  Она вспомнила кулака Блистига. - Леденящий ужас.
  Брюс искоса глянул на нее: - Я беспокоился о тебе, любимая. Дочь Абрастали...
  - Поистине одаренное дитя. Найти нас из такого далека. - Она затянулась. - Я не была готова. Видения бессмысленны. Они подавили меня.
  - А сейчас ты обнаружила в них смысл?
  - Нет.
  - Тогда опишешь их мне, Араникт?
  Она опустила глаза.
  - Прости, что спросил, - сказал он. - Я не подумал... тебе не нужно повторять столь болезненный опыт. Ох, я устал, а впереди долгий день.
  Она уловила в его словах приглашение, но пламя костра словно сковало его. "Кто-то. Что-то. Обещание. Нужно обдумать". - Скоро я присоединюсь к тебе, милый.
  - Конечно. Если найдешь меня мертвым для всего мира...
  Она вздрогнула, но овладела собой. - Постараюсь не разбудить.
  Он придвинулся, и она склонилась, встречая его губы. Увидела нежность улыбки. Затем он отстранился.
  И она осталась одна. Взор снова притянуло пламя. "Переговоры. Встреча умов. Да-да".
  
  Все началось обыденно. Августейшие всадники натягивают удила перед командным шатром, солдаты принимают коней. Малазанские офицеры приветствуют дорогих гостей. Адъюнкт внутри, да. "Раны? Слава богам, она выздоравливает. Сожалею, но придется обойтись без больших формальностей, Ваше Высочество - не лучше ли, чтобы мы сами себя представляли? Смертный Меч, Надежный Щит, рады видеть вас ..."
  Кулак Фаредан Сорт, кажется, привыкла к вежливым приветствиям. Она была и обходительна, и уважительна. А вот кулаки Блистиг и Добряк молчали. Взаимная их неприязнь была почти ощутимой.
  Она стояла рядом с командором Брюсом. Трудно было понять, на кого смотреть. Женщины хундрилов, Хенават и Шельмеза, держались в сторонке, как бы не вполне понимая, нужны ли они здесь. Пока Сорт, Кругхева и Абрасталь обговаривали, кто должен войти первым - целое сражение за роль самой вежливой - Араникт отступила и пробралась к хундрилкам.
  Они заметили ее приближение и явно дрогнули. Араникт остановилась, вытащила кошель и достала три палочки ржавого листа. Показала, подняв брови. Ответом послужили внезапные улыбки.
  Они курили вчетвером, в нескольких шагах от остальных; Араникт уловила взгляд Брюса, поняв, что он гордится возлюбленной.
  Наконец было решено, что королева Абрасталь войдет первой в сопровождении боевого вождя Спакса, а Напасть двинется следом. Когда лица повернулись к хундрилкам, Хенават махнула рукой - было очевидно, что она предпочитает ждать, а не действовать. Шельмеза казалось обрадованной.
  Подошел Брюс: - Атри-Цеда Араникт, если вам угодно, сопроводите делегацию хундрилов внутрь. Когда... э, закончите здесь.
  - Разумеется, со всяческим удовольствием.
  Через несколько мгновений три женщины остались в одиночестве (разумеется, если не считать охраны по сторонам входа).
  Хенават заговорила первой. - Мне так и хочется вернуться к народу. Я не гожусь для такой компании.
  - Вы замещаете супруга, - возразила Араникт.
  Женщина скривилась: - Я такого совсем не желала.
  - Все это понимают, - заверила Араникт со всей возможной деликатностью. - Но если желаете, я изобрету извинение...
  - Нет, - сказала Хенават. - Даже муж заставлял себя справляться с обязанностями. Горячие Слезы присягнули полю брани во имя Колтейна из клана Вороны. - Она яростно выдохнула дым. - Но, кажется, неудачи настигают нас везде. - Она кивнула в сторону шатра. - Я встречу их недовольство, раз муж не смеет. Повитухи каждый раз мне твердили: женский дух сильнее мужского. Сегодня я намерена это доказать.
   - Если желаете, Хенават, я вас представлю.
  - Не ожидаю, что нужны церемонии. У Адъюнкта есть много более важных вопросов для обсуждения.
  - У меня сердце сильно стучит, - сказала Шельмеза.
  - Бывает. Пройдет, - заверила Аранкит.
  Вскоре они докурили. Хенават взмахом руки предложила Араникт пойти первой. Атри-Цеда повернулась ко входу, но Хенават сказала: - Араникт...
  - Да?
  - Спасибо тебе.
  - Мой командир сказал те слова от всего сердца, Хенават. Хундрилам нечего стыдиться. Совсем наоборот. - И она повела их в командный шатер.
  Во внешней комнате были две женщины-офицера, Ребенд и Скенроу. Из-за полога доносились неразличимые голоса.
  Скенроу вымученно улыбнулась им: - Мы решили не толпиться зря в помещении.
  Шельмеза замешкалась, но Хенават потянула ее за руку.
  Араникт отбросила завесу. Хундрилки вошли в комнату.
  Разговор умолк.
  Едва войдя, Араникт ощутила напряжение. Лицо Смертного Меча Кругхевы было темным от гнева - или стыда? В шаге за ней был Надежный Щит, бледный и взволнованный. Брюс чуть не вжался спиной в стенку шатра, на лице читалась тревога. Слева стояла напряженная королева, переводя взор с Адъюнкта на Кругхеву и обратно. Кто только что говорил? Араникт не смогла угадать.
  Кулаки были слева от Адъюнкта, в углу комнаты. Банашар прислонился к шесту в другом конце, скрестив руки на груди и почти закрыв глаза. Лостара Ииль словно готовилась подхватить жреца, если он упадет.
  Адъюнкт Тавора казалась здоровой. Лицо ее было суровым, она не сводила глаз с Кругхевы.
  Заметив появившихся, кулак Фаредан Сорт откашлялась. - Адъюнкт, мне приятно представить...
  - Нет нужды, - прервала ее Тавора, устремив взор на Шельмезу. Адъюнкт вышла вперед, заставив королеву и Меча расступиться. - Так полагаю, вы Шельмеза, сумевшая уцелеть при Атаке, организовать отступление и тем спасти много жизней. Говорят, вы последней покинули поле боя. Ваше присутствие - честь для всех нас. - Она чуть помедлила, повернувшись к Хенават. - Благая мать, - начала она. - Я скорблю о ваших ужасных утратах. Горько сознавать, что супруг ваш тоскует лишь о потере собственных детей. Надеюсь, вскоре он образумится, возрожденный к жизни дарами жены своей. - Тут Тавора оглянулась на присутствующих. - Хенават и Шельмеза - из хундрилов Горячих Слез, давних наших союзников. Их жертвоприношение в День На'рхук спасло тысячи. Ныне и в грядущие дни я буду ценить их советы. Кулак Добряк, найдите кресло для Хенават - не следует стоять, когда дитя столь близко к рождению.
  Араникт видела: Хенават борется со слезами, сражается с растущим изумлением... Обе женщины словно стали выше ростом. "Адъюнкт Тавора, вы не перестаете нас удивлять".
  Тавора вернулась на прежнее место. - Охотники за Костями, - сказала она, - успели зализать раны. Ныне мы должны спешить в поход.
  Голос Кругхевы был грубым от сдерживаемых эмоций: - Мы поклялись...
  - Служить мне, - бросила Тавора. - Вы клялись служить мне, и необходимость напоминать об этом меня ранит, Смертный Меч.
  - Нет такой необходимости. - Тон Кругхевы напоминал скрежет железа по точильному камню. - Но ваша армия уменьшилась Адъюнкт. Мы стоим перед вами - все мы - и просим позволения служить вашей цели...
  - Не все, - вмешалась королева Абрасталь, - ведь я не знаю вашей цели. По лицу Принца Брюса видно: он разделяет мое невежество.
  Кругхева прошипела ругательство на своем языке и попыталась снова: - Адъюнкт. Пришло время слить наши силы, тем увеличивая мощь...
  - Нет.
  Слово ножом вонзилось в разделявший их пол.
  Лицо Кругхевы лишилось цвета. - Если вы усомнились в верности и мужестве...
  - Не так, - прервала ее Тавора. - На деле я именно на них и рассчитываю.
  - Но это лишено смысла!
  Адъюнкт повернулась к королеве: - Ваше Высочество, мы совсем не ожидали вашего появления, но рады вам. Ваше королевство куда больше государства Короля Теола привыкло иметь дело с территориями Колансе и южных королевств Пеласиарского моря...
  - Верно, Адъюнкт.
  - Что же вы можете рассказать о положении там?
  Брови королевы поднялись. - Я полагала, что вы отлично осведомлены о стране, в которую направляетесь, Адъюнкт. Если это не так - я поражена. Какой войны вы ищете? В чем причина ваших дерзостных деяний?
  Казалось, Тавора не желает отвечать. Молчание затягивалось.
  Заговоривший заставил всех вздрогнуть. - Змея будет питаться. - Банашар медленно поднимал голову. - Она широко раскроет пасть в грядущей резне. - Блеклый взор блуждал по присутствующим, наконец остановившись на королеве Болкандо. - Чего вы стоите? Каждый из вас? - Он кивнул на Адъюнкта. - Она думает... стоите. Достаточно высоко, чтобы сражаться в невозможной войне. Она ценит вас, Королева. И вас, Принц Брюс. И, - он прервался, словно его тошнило, - даже меня.
  - Не поняла, - сказала Абрасталь. - Но готова отложить этот вопрос. На время. Чтобы ответить вам, Адъюнкт, потребуется целый рассказ. А мое горло уже пересохло.
  Сорт подошла к завесе, высунулась наружу и приказала капитанам найти эля.
  Королева фыркнула. - Что же, полагаю, для этой истории эль подойдет лучше вина. Начнем. Они пришли с моря. Но разве не всегда так бывает? Ладно. Но трудности в стране начались задолго до того дня. Десятки лет засухи. Восстания, гражданские войны, узурпации; богатые прежде нации повисли на грани полного коллапса.
  Известно, что в такие времена возвышаются пророки. Дерзкие революции, головы королей и королев на концах копий, кровь течет по улицам. Но против пустого, лишенного дождей неба не одержишь побед. Великие вожди не смогли подарить массам спасения, и вскоре уже их головы украсили пики.
  Сорт принесла флягу эля и дюжину оловянных кружек. Принялась разносить напиток, вначале предложив королеве.
  Абрасталь сделала быстрый глоток, вздохнула и продолжила: - Можно лишь предполагать, каково это было. Мир пришел к концу. Сама цивилизация пала, обнажая трагическую хрупкость - ведь всё поддерживала в порядке лишь груда тонких палочек. В отсутствие дождя землей Колансе завладело отчаяние. Лишь провинция Эстобансе процветала. Ее реки питали потоки с ледников, горя заслоняли ее от горячих ветров юга - лишь одна провинция Колансе продолжала бороться. Но слишком много ртов нужно было накормить, и нужда брала свою дань. Если и было решение, то слишком жестокое, чтобы размышлять о нем.
  Чужаки с моря не страшились жестокости; едва сбросив правителей Колансе, они сделали то, что казалось необходимым...
  - Чистка, - сказала Адъюнкт. Казалось, одно это слово похитило с лица Таворы все краски жизни.
  Абрасталь посмотрела на Тавору через край кружки, выпила и кивнула: - Именно. В первый год они сократили население Колансе вдвое. Слабые, старики, больные. В следующий год забрали еще десять процентов, а потом, когда прибыли на больших кораблях их сородичи, направили армии в Южные Королевства. Вершить правосудие, вот как они это называли. Именовали себя Инквизиторами. Держали в руках судьбу всей страны, и суд их был поистине суровым.
  Абрасталь помедлила, пожала плечами. - На этом настал конец нашей торговле с востоком. Мы народ земли, не моря - мы посылали купеческие караваны по старым южным дорогам, но немногие вернувшиеся рассказывали о сплошном опустошении. Затем мы наняли корабли и послали их в Пеласиарское море, и нашли там заиленные порты, брошенные города. Вдоль всего берега. Не осталось никого, чтобы вести торговлю.
  - Они путешествовали вглубь Колансе? - спросила Тавора.
  - Лишь самые первые. И не без причины. Инквизиторы не приветствовали гостей. - Королева выпила кружку и протянула руку, желая добавки. - Мы думали о войне, Адъюнкт. Хотя корабли были не наши, мы выдали им королевские грамоты и были весьма недовольны резней невинных. - Она оглянулась на вождя Баргастов: - Мы даже купили себе армию наемников.
  - Но войну не объявили, - констатировал Брюс.
  - Нет. Я послала агента - Одиннадцатую Дочь. Она не выжила, но смогла передать... послание. Эти Инквизиторы оказались не людьми.
  - Правосудие, - брякнул Банашар, вытащивший из плаща маленький кувшин. - Все его сладкие противоречия, как... - он поглядел на кувшинчик, - у вина. Говорят, настоящего правосудия не бывает без необходимости возмездия. Тяните соки из мира, милые друзья. На свою беду. Однажды кто-то решит вступиться за мир. Однажды кто-то придет и предъявит счет. - Он фыркнул. - Но Форкрул Ассейлы? Боги подлые, даже Лиосан управились бы лучше. - Наклонив кувшинчик, он выпил и вздохнул: - Были когда-то храмы Д'рек в Колансе. Горе признаниям жреца, Адъюнкт? - Он улыбнулся Таворе.
  - Не люди, - повторила Абрасталь. - Их сила была нерушимой, она нарастала. Мы не объявили войны. - Тут она взглянула в глаза Адъюнкту. - Но мы здесь.
  Тавора поглядела на Брюса Беддикта: - Принц, у меня не было возможности поблагодарить вас за вмешательство в день На'рхук. Если Охотники еще существуют, то из-за мужества ваших солдат и вас лично. Без вас и хундрилов мы не сумели бы выйти из столкновения.
  - Боюсь, Адъюнкт, - возразил Брюс, - что нас было недостаточно. Уверен, что Вождь Войны Желч и даже присутствующая здесь Хенават ощущают то же самое. Ваша армия ранена. Стойкость тяжелой и морской пехоты лишила вас тех солдат, что сейчас нужнее всего. - Он мельком глянул на Кругхеву и продолжил: - Адъюнкт, я разделяю недовольство Смертного Меча тем, что вы предложили.
  - Охотники, - сказала Тавора, - пойдут одни.
  - Значит, вы тем самым говорите, что не имеете нужды в нас?
  - Напротив, моя нужда велика, как никогда прежде.
  Королева Абрасталь дождалась, когда Сорт наполнил ее кружку, и заявила: - Вы ввели меня в заблуждение, Адъюнкт. Очевидно, вы знаете о враге и его целях куда больше всех нас. Или, - подчеркнула она, - думаете, что знаете. Должна указать, что эти Инквизиторы больше не имеют захватнических стремлений. Видит Странник, у них было достаточно времени, чтобы доказать обратное.
  Смех Банашара был тихим, но резким. - Охотники за Костями идут одни, истекая кровью на каждом шагу. Кулаки, капитаны и повара спрашивают одно и то же: что она знает? Откуда знает? Кто говорил с этой суровой женщиной с невыразительными глазами и отатараловым мечом, украденным из ножен императрицы? Был ли это Быстрый Бен, загадочный Верховный Маг, коего больше нет с нами? Был ли это кулак Кенеб? Или Императрица - вовсе не госпожа измен, как мы думаем, и Верховный Маг Империи Тайскренн крадется на шаг позади, походя на тень без человека? - Он пригубил из кувшина. - Или она попросту рехнулась? Но нет, никто из нас так не думает, верно? Она ЗНАЕТ. Что? И откуда? - Он выпил, покачался, словно готовясь упасть, но выпрямился прежде, чем Лостара Ииль вцепилась в него. И послал женщине ленивую ухмылку.
  - Или бывший жрец ей на ухо шепчет? - Это сказал кулак Блистиг, холодным и враждебным тоном.
  Брови Банашара взлетели: - Последнему жрецу Д'рек нет времени шептать, дорогой мой бескостный Кулак...
  Блистиг пробормотал что-то грубое и едва не вышел вперед, но Добряк ловко встал у него на пути.
  Улыбавшийся Банашар разглагольствовал: - Он оглох от жевания, увы. Его жуют со всех сторон. У пса рана - не трогайте! - Он повел кувшином в сторону Адъюнкта. - Охотники идут одни, да, и они более одиноки, чем можно вообразить. Но поглядите на Тавору - поглядите внимательно, друзья. Она настаивает на одиночестве, и это не сложно. Разве все вы не командиры? Друзья, все просто. Это называется... тактикой.
  В неловкой тишине Араникт оглянулась на Брюса и увидела в глазах блеск пробудившегося интереса. Словно неведомый язык стал вдруг понятен. - Адъюнкт, - сказал он, - против Летерийской империи вы ударили с моря и суши. Мы метались от одного направления к другому.
  - Мы вам нужны сильнее, чем раньше, - добавила Кругхева, - чтобы вторгнуться с разных фронтов, Адъюнкт?
  - Прямо впереди ждет Стеклянная Пустыня, - ответила Тавора. - Она предлагает кратчайший путь к территориям Форкрул Ассейлов, но она не зря почитается опасной и практически непроходимой для армий. - Адъюнкт смотрела на людей Напасти. - Этот путь выбрали Охотники. Смертный Меч, вы не можете сопровождать нас, потому что мы не сумеем ни кормить вас, ни снабжать водой. За пустыней, как говорит Королева Абрасталь, ситуация немногим лучше.
  - Момент, пожалуйста. - Королева Болкандо сверкала глазами. - Единственный сносный путь - по южным караванным трактам. Стеклянная Пустыня действительно непроходима. Заведя Охотников туда, вы погубите их, и никто не выйдет наружу.
  - Мы пересечем пустыню, - сказала Адъюнкт, - и окажемся на юго-западе от провинции Эстобансе. Ожидается, что враг скоро нас заметит. Он соберет все силы и проведет битву. Единственную битву.
  Нечто в голосе Таворы заставило Араникт задохнуться. Она онемела от ужаса.
  - А что Серые Шлемы? - требовательно спросила Кругхева.
  - В Заливе Колансе есть природное сооружение, известное как Шпиль. На вершине этой крепости стоит храм. В том храме кое-что хранится. Нечто раненое, то, что нужно освободить. Охотники за Костями станут магнитом для сил Ассейлов, Смертный Меч, но именно Напасть нанесет врагу смертельный удар.
  Араникт видела, как сузились железные глаза Кругхевы. - Мы возьмем на себя южный маршрут.
  - Да.
  "Битва. Единственная битва. Она намерена принести в жертву себя и своих солдат. Ох, во имя всех Оплотов, она не..."
  - Вызываете мятеж, - сказал темный лицом Блистиг. - Тавора... вы не смеете требовать от нас такого.
  Тут она посмотрела на своих кулаков и шепнула: - Но я должна.
  - Без свидетелей, - Смертельно бледная Фаредан Сорт облизала сухие губы. - Адъюнкт, в этой битве... Если мы встретимся с врагом, веря лишь в собственную гибель...
  Банашар сказал (Араникт была потрясена, видя текущие по его лицу слезы): - Перед топором палача некоторые встают на колени, склонив голову и ожидая своей участи. Но есть и такие, что дерутся и рвутся, выкрикивая протест даже тогда, когда опускается лезвие. - Он указал пальцем на Блистига: - Скажи истину, кулак: к какому разряду относится Адъюнкт Тавора?
  - Пьяный дурак говорит за командира? - Голос Блистига был полон злобы. Зубы оскалились. - Как чертовски удобно! А ты там будешь, Банашар?
  - Буду.
  - Пьянь, - бросил офицер.
   Ответная улыбка была страшна. - Нет. Я трезв как камень, Блистиг. Как подобает вашему единственному свидетелю.
  - Худ побери проклятого палача! Я участвовать не буду! - Блистиг воззвал к собратьям - кулакам: - Зная то, что знаете, вы поведете солдат на смерть? Если нас не убьет Стеклянная Пустыня, убьют Ассейлы. И ради чего? Ради уловки? Обманного маневра? Черт! - Он вихрем развернулся к Адъюнкту: - Вот чего мы стоим, женщина? Ржавый кинжал - один удар и лезвие ломается. Так?
  Кругхева перебила его: - Адъюнкт Тавора, та раненая вещь, что в храме на Шпиле - что же мы должны освободить?
  - Сердце Увечного Бога, - сказала Тавора.
  Смертный Меч была явно потрясена ее словами. Стоявший сзади Танакалиан спросил, сверкая глазами: - ЗАЧЕМ?
  - Форкрул Ассейлы тянут из него кровь, Надежный Щит. Они желают открыть Врата Правосудия над всем миром. Аграст Корвалайн. Чтобы излить всю полноту силы, они намерены вонзить в сердце нож, когда наступит подходящее время...
  - И когда именно? - спросила Абрасталь.
  - Когда появятся Копья Нефрита, Ваше Высочество. Менее чем через три месяца, если верны вычисления Банашара.
  Бывший жрец хмыкнул: - Д'рек обвилась вокруг самого времени, друзья.
  Прокашлявшись, Брюс сказал: - Копья Нефрита, что они такое?
  - Души его поклонников, Принц. Его верных верующих. Они идут за своим богом.
  Холод потек по спине Араникт.
  - Если сердце освободится, - сказала Кругхева, - он... сможет к ним вернуться.
  - Да.
  - Оставив позади кое-какие куски, - сказал Банашар. - Падение разбило его. Но сердца будет достаточно. Что до остального... "и Червь поет во плоти гниющей". - Смех был горьким. Он уставился на Тавору: - Видели ее? Посмотрите внимательнее. Это безумство амбиций, друзья. Из рук Форкрул Ассейлов, из рук самих богов намерена она выкрасть сердце Увечного Бога.
  Королева Абрасталь тяжело вздохнула. - Моя Четырнадцатая Дочь приближается ныне к Южным Королевствам. Она волшебница замечательного таланта. Если нужно продолжить обсуждение тактики, я поспешу открыть к ней тропу...
  Адъюнкт вмешалась: - Ваше Высочество, это не ваша война.
  - Простите, Адъюнкт Тавора, но я думаю иначе. - Она поглядела на вождя Баргастов: - Спакс, твои воины тоскуют по драке. Так ты сказал?
  - Куда ты ведешь, Высочество, пойдут Белолицые из Гилка.
  - Носимый мною отатараловый меч...
  - Простите еще раз, Адъюнкт, но сила, которую притягивает сейчас дочь, оказалась Старшей. Омтозе Феллак.
  Тавора моргнула: - Понимаю.
  Брюс Беддикт подал голос: - Смертный Меч Кругхева, если вы принимаете союзничество Королевы Абрастали, примете ли мое?
  Седовласая женщина поклонилась: - Принц - Ваше Высочество - Напасть польщена. Однако... - продолжила она с некоей нерешительностью, - должна сказать, я буду колючей спутницей. Зная, что ожидает Охотников, зная, что они встретятся с этим в одиночестве, раненые, как то сердце, которое намерены освободить... ах, мое настроение воистину мрачно, и не ожидайте перемен. Когда я наконец ударю по Шпилю, вам придется потрудиться, чтобы соответствовать моей решимости.
  Брюс улыбнулся. - Достойный вызов, Смертный Меч.
  Адъюнкт снова подошла к Хенават. - Мать, - сказала она, - я спрошу тебя: пойдут ли хундрилы с Охотниками?
  Хенават, казалось, не может обрести голоса. - Адъюнкт... нас мало.
  - Тем не менее.
  - Тогда... да, мы идем с вами.
  Королева Абрасталь спросила: - Адъюнкт? Мне вызвать Фелаш, Четырнадцатую Дочь? День будет посвящен вопросам снабжения и тактики. Если позволите, я...
  - А я с этим покончил! - заорал Блистиг, поворачиваясь.
  - Стойте где стояли, Кулак, - лязгнула стальным голосом Тавора.
  - Ухожу в отставку...
  - Не принимаю.
  Он выпучил глаза, раскрыл от потрясения рот.
  - Кулаки Блистиг, Добряк и Фаредан Сорт, нужно подготовить роты к завтрашнему маршу. Я призову вас на закате, чтобы выслушать рапорты о состоянии дел. Пока же вы свободны.
  Добряк схватил Блистига за руку и вывел наружу. Сорт шла следом с кривой улыбкой.
  - Омтозе Феллак, - пробурчал Банашар, едва они скрылись. - Адъюнкт, я сильно продрог в тот раз. Простите ли меня?
  Тавора кивнула. - Капитан Ииль, прошу сопроводить нашего жреца в палатку, чтобы он не заблудился. - Тут она бросила взгляд Араникт, как бы спрашивая: "Вы готовы к такому?" Араникт кивнула.
  Абрасталь вздохнула. - Отлично. Начинаем?
  
  Араникт заметила, что кизяк прогорел до золы. Отбросила тлеющий остаток последней палочки и встала, не сводя взора с Нефритовых Копий.
  "Сделаем что сможем. Сегодня мы это обещали. Что сможем.
  Одна битва. О, Тавора..."
  Она чувствовала себя больной и потрясенной, и самым мучительным стало шествие через лагерь Охотников за Костями. Солдаты, лица, тихие разговоры и редкие взрывы смеха - всякая и каждая сцена, каждый звук ударял кинжалом в сердце. "Я гляжу на мертвых мужчин, мертвых женщин. Они сами еще не знают. Не знают, что им уготовано, что мы намерены с ними сотворить.
  А может, и знают.
  Без свидетелей. Я слышала, так она когда-то сказала им. Без свидетелей.... Так бывает, когда погибают все".
  
  ***
  
  Он хотел созвать всех во время переговоров Адъюнкта, но переформирование взводов забрало больше ожидавшегося времени - и Скрипач решил, что был глупо оптимистичен. Даже когда прорехи в рядах палаток зияют, исходя безмолвным воем, морпехи и панцирники словно приросли к почве. Их нужно тянуть, пинать, стаскивая с насиженных мест.
  Влиться в новое означает оставить позади старое, а это не так легко, как кажется - приходится признать, что прошлое мертво, навсегда мертво, сколь упорно ты не пытаешься стоять на месте, сколь сильно не держит тебя упорство.
  Скрипач знал, что и сам такой же. Хуже Ежа, если честно смотреть. Тяжелая и морская пехота превратились в изжеванную массу. Встать над ней, словно хирург над изломанным пациентом, и пытаться вернуть телу прежний вид - ну хотя бы сделать немного узнаваемым ... Он видел, как медленно стекаются они в низину, выбранную для встречи. Солнце тускнело в небе, друзья шли искать прежних друзей, но далеко не всегда возвращались парами... да, это грубые сцены, недовольство повисло в густеющем воздухе.
  Он следил, побеждая их нетерпение, пока наконец, на самом исходе дня, не вошел в толпу последний солдат-бунтарь. Корик.
  "Хорошо. Можете сколь угодно корчить страшные рожи. Когда череп становится сплошным камнем, ему всё нипочем".
  - Итак, - начал Скрипач, - я теперь капитан вашей кучки. - Он уставился в лица - лишь половина, похоже, готова уделить ему внимание. - Если бы меня увидел сейчас Вискиджек, подавился бы. Я не предназначен ни для чего иного, чем был в самом начале. Сапером...
  - Так что, - раздался голос, - ты хочешь, чтобы мы тебя жалели?
  - Нет, Впалый Глаз. Перед вашим саможалением мне не выстоять, правда? Смотрю на вас и знаете что думаю? Я думаю: это не Сжигатели Мостов. Даже близко не похожи.
  Даже сумрак не мог скрыть их откровенной враждебности. - Да, - продолжал он. - Видите ли, мы только под Черным Псом усекли, что стали ходячими мертвецами. Кто-то хотел положить нас в землицу и черт меня подери, если ему не удалось. В тоннелях Крепи - могилы Сжигателей. Могилы, которые они сами себе копали. Слышал, кое-кому удалось продержаться до Черного Коралла, их тела упокоились в Отродье Луны, когда Тисте Анди его бросили. Конец истории. Но повторяю, мы узнали о нем намного раньше.
  Он помолчал, вдруг затерявшись в воспоминаниях, в миллионах потерь, осадивших и без того унылый дух. Потом опомнился, поднял глаза. - Но вы, ребята... - Он покачал головой. - Вы слишком глупы, чтобы понять, что же именно грызет мозги с самого И'Гатана. Глупость лупоглазая.
  Каракатица проговорил: - Мы ходячие мертвецы.
  - Спасибо за добрые новости, Скрип, - приглушенно сказал кто-то.
  Некоторые засмеялись, но горьким смехом.
  Скрипач продолжил: - Те ящерицы здорово нас покусали. Фактически почти что сожрали. Оглядитесь. Мы - те, что остались. Дым над Крепью рассеивается, и вот они - мы. Да, прошлое тащит меня, и я повернулся не в том направлении. Думаете, вас с дерьмом смешали? Влезьте в мои сапоги, мальчики и девочки.
  - Я думал, мы будем решать, что делать.
  Скрипач нашел Впалого Глаза в толпе. - Ты так думал, сержант? Действительно воображал, мы этим займемся? Что, голосовать будем? Поднимем ручки, наспорившись до посинения? А потом выроем по дырке и спрячемся, словно в маминой утробе? Скажи, сержант, о чем именно мы должны спорить?
  - Как слинять.
  - Кто-нибудь, выкопайте могилку. Пора зарыть сержанта, пусть землю удобрит.
  - Вы созвали треклятую встречу, капитан...
  - Так точно, созвал. Но не руки тянуть. Адъюнкту от нас нужно нечто особенное. Когда перейдем Стеклянную Пустыню. Так что я хотел дать вам знать: мы сами себе армия, хоть и маленькая. Никто не уходит, ясно? В походе держимся тесно. Берегите оружие, готовьтесь и ждите моего слова.
  - Вы назвали это армией, капитан?
  - Что, не сойдем?
  - А что мы делать должны?
  - Сами увидите, уверен.
  Снова тихие смешки.
  - Нас новые ящеры поджидают, капитан?
  - Нет, Релико. Мы уже об них позаботились, помнишь?
  - Чтоб меня! Опять пропустил?
  - Не ящеры. Кое-что гораздо страшнее и хуже.
  - Да ладно, - отозвался Релико. - Лишь бы не ящеры.
  - Постойте, - крикнул капрал Ребро. - Капитан, вы заставили нас просидеть полдня только ради этого?
  - Не моя вина, что многие едва ноги волочили, капрал. Мне нужны уроки Сорт или даже Добряка. Капитан приказывает, солдаты повинуются. По крайней мере, так должно быть. Но вы же все теперь особые... индивидуальные случаи, верно? Следуете приказу, если он вам понравился. Вы этому научились. Как? Выжив, когда приятели померли. Почему они померли? Точно. Потому что слушались приказов - а вы решали, нравятся вам приказы или нет. Подумайте только. Решали, идти сюда или не идти. Так? Наверное, почитали павших друзей? Тех, что погибли вместо вас.
  - Может, мы сломались.
  Снова он не смог понять, кто подал голос. Скрипач поскреб под бородой, потряс головой. - Вы не сломались. Ходячие мертвецы не ломаются. Все еще ждете, что вас заберут домой? Мы станем личной армией Адъюнкта. Но слишком маленькой - все могут видеть. Не то что бы она мечтала увидеть нас мертвыми. Не так. Вполне возможно, она попытается спасти наши жизни - в конце концов, разве она обычных солдат туда же не ведет? Так что шансы есть.
  Возможно, она думает, вы заслужили отдых. Возможно, не думает. Кто знает, о чем и как думает Адъюнкт? Она желает, чтобы остатки морпехов и панцирников составили одну компанию. Разве не просто?
  - Вы знаете больше, чем говорите, Скрипач.
  - Неужели, Корик?
  - Да. У вас есть Колода Драконов.
  - Вот что я знаю. В следующий раз, отдав приказ, я не буду ждать, пока вы его исполните. Тот солдат, что попробует, вылетит в обычную пехоту. Вон из особого клуба, и за дело.
  - Можно разойтись, капитан?
  - Еще не решил. Есть искушение заставить вас сидеть всю ночь. Просто чтобы поняли, ясно? Насчет дисциплины, за которую погибли ваши друзья.
  - Мы усекли сразу, капитан.
  - Может, ТЫ усек, Каракатица. Готов поручиться за всех?
  - Нет.
  Скрипач нашел валун у края низины и завозился, усаживаясь удобнее. Поглядел в ночное небо. - Ну, разве нефрит плохо светит?
  
  ***
  
  На деле все просто. Солдат может что-то делать, но солдат должен думать только об одном. Навали на него слишком много - и колени зашатаются, глаза остекленеют. Солдаты начнут оглядываться, ища, кого убить. Потому что убийство упрощает. Называется "избавлением от всего отвлекающего".
  Ее лошадь была довольна, накормлена и напоена в достаточной мере, чтобы по временам удобрять растения под ногами. Счастливая лошадь, счастливая Мазан Гилани. "Просто". Спутников снова не было видно. Кислая, впрочем, компания; она скучать не станет.
  И сама она не так слаба и вяла, как всего день назад. Кто знает, откуда Т'лан Имассы достали копченое мясо антилопы, раздувшиеся от ледяной воды бурдюки, ломти сухого хлеба и кусок прокисшего маслянистого сыра. Наверное, там же, где и корм для лошади. "И где бы то место ни было, находится оно в полусотне лиг ... ох, говори прямо, Мазан. Они шли через какой-то адский садок. Да, я видела, как они падают пылью - но, может, я неправильно видела. Может, они попросту шагнули в иное место.
  Куда-то, где хорошо. Где, увидев острия каменных мечей, фермер с сияющей улыбкой передает подношения да еще желает всяческих благ".
  Сумрак затемнил небо. Скоро придется встать.
  Наверное, шаги услышали - двое мужчин встали, поджидая, внизу склона. Подняли головы, следя, как она одолевает спуск. Мазан натянула поводья, прищурилась и послала лошадь вперед.
  - Вы не последние оставшиеся, - сказала она, оказавшись близко. - Не может такого быть.
  Капитан Рутан Гудд покачал головой: - Мы не очень далеко. Лига или две, готов поспорить.
  - Мы как раз думали идти туда, - добавил Бутыл.
  - Знаете, насколько все плохо?
  - Не вполне, - сказал капитан, оценивая лошадь. - Слишком она упитанна, Мазан Гилани.
  - Не бывает такой штуки, - ответила она, слезая, - как слишком упитанная лошадь.
  Он состроил гримасу. - Значит, объясняться не желаете.
  - Ты не дезертировала? - поинтересовался Бутыл. - Если дезертировала, то скачешь не в том направлении. Или жаждешь быть повешенной?
  - Она не дезертировала, - сказал, возобновив движение, капитан Гудд. - Особое задание Адъюнкта.
  - Откуда знаете, сэр? - удивилась Мазан, пошедшая в двух шагах позади мужчин.
  - Не знаю. Просто догадываюсь. - Он прочесал пальцами бороду. - У меня такой талант.
  - Сколько же талантов имеет наш капитан, - пробурчал Бутыл.
  Что бы ни происходило между ними, Мазан была рада, что нашла спутников. - Как вы двое отбились от армии? - спросила она. - Кстати, оба ужасно выглядите. Бутыл, ты в крови купался или что? Едва тебя узнала.
  - Ты сама была бы не лучше, - бросил он, - пролежав полдня под кучей трупов.
  - Ну, не так долго, - поправил капитан.
  Она прерывисто вздохнула. - Значит, битва была. Что за битва? Что случилось, во имя Худа?
  - Кусков не хватает, - пожал плечами Бутыл.
  - Кусков?
  Казалось, он вдруг передумал говорить что хотел. - Я не совсем понял. Особенно насчет... э, второй половины. Но знаешь, Мазан, рассказы насчет полной негодности офицеров Малазанской армии? - Он ткнул пальцем в сторону Рутана Гудда: - К нему не относится.
  Капитан сказал: - Если ты слышишь в его тоне недовольство, то потому, что я спас ему жизнь.
  - Что до самодовольства в тоне капитана...
  - Ладно, - буркнула она. - Да, Адъюнкт послала меня кое-кого найти.
  - Похоже, ты не справилась, - заметил Бутыл.
  - Нет, справилась, - сказал Гудд.
  - Значит, не от блох у меня зуд по всему телу?
  Рутан Гудд оскалил зубы в суровой ухмылке: - Ну, наверное, от них. Откровенно говоря, я удивлен, что ты что-то чуешь... о, да ладно, знаю, что ты маг. Затычка Скрипа, верно? Но эти ублюдки умеют прятаться.
  - Дайте догадаюсь: они внутри лошади. Разве некоторые легенды не...
  - Их мораль, - прервал его Гудд, - неправильно толкуют. Ты, в частности. Мораль в том, что не надо доверять лошадям. Иногда люди слишком пристально на все смотрят. А иногда смотрят поверхностно. Но по большей части люди смотрят, но не видят.
  - Если хотите, - предложила Мазан Гилани, - я попрошу их показаться.
  - Совершенно не интересуюсь...
  - А я интересуюсь, - вмешался Бутыл. - Извините, сэр, за то, что прервал.
  - Не готов принять извинения, солдат. Что до гостей, Мазан, ваше предложение категорически...
  Вихри пыли со всех сторон.
  Еще миг - их окружают пятеро Т'лан Имассов.
  - Боги подлые, - пробормотал Рутан Гудд
  Неупокоенные воины одновременно поклонились капитану. Один сказал: - Привет тебе, Старший.
  Второе ругательство Гудда было на языке, коего Мазан никогда не слышала.
  
  ***
  
  "Это не то, о чем ты подумал", заявил он, когда жуткие твари склонили спины. И больше никаких комментариев. Т'лан Имассы вскоре исчезли, трое солдат продолжили путь в сгустившейся ночи.
  Бутылу хотелось кричать. Путешествие в компании капитана оказалось упражнением в терпении и разочаровании, растянувшемся на несколько дней. Он не отличался болтливостью. "Рутан Гудд или как там твое имя. Не то, о чем я подумал? Откуда тебе знать, что я подумал? Да, именно это я и подумал. У Скрипа есть затычка для всех дырок, но и у Адъюнкта, похоже, она есть".
  Худом клятый Старший Бог - в конце концов, перед каким еще Старшим могут склониться Т'лан Имассы? И давно ли они вообще начали кланяться?
  Поток вопросов Мазан Гилани заставил Имассов упасть в пыль с особенной торопливостью. Но древние твари не имеют привычки светиться. Они не лучше менгиров, они таят секреты глубоко внутри. Дело даже не в раздражающей скрытности. "Они вообще вам ничего не дают. Объяснения? К чему? Кому интересно, о чем ты там думаешь? Если я камень, обопрись об меня. Если я руина, усади усталую задницу на битые кирпичи. А если я Старший Бог... ну, возьми тебя Бездна, не жди от меня ничего".
  Но он выехал против На'рхук, хотя мог бы сразиться на их стороне. Он выехал и стойко бился. Что означает?.. Еще один на таинственной службе Адъюнкта Таворы Паран из Анты? "Но почему? Даже Императрице она стала не нужна. Т"амбер, Быстрый Бен, сам Скрипач - они стояли рядом с ней, даже если это стоит жизни".
  Солдаты ворчат, что она не может дать и капли вдохновения. Солдаты бурчат, что она не Даджек Однорукий, не Колтейн, не Сухарь и не Дассем Альтор. Они не знают, кто и что она. "Никто не знает, если говорить точно. Но поглядите на нас: мы прямо сейчас идем к ней. Дальхонезка, всадница, летящая словно ветер... ну, словно тяжелый ветер. Старший Бог... и я. Боги подлые, я разум потерял.
  Не совсем. Я разум разорвал. Только чтобы Быстрый Бен смог большую часть вернуть на место. Я чувствую себя иначе? Я изменился? Откуда мне знать?
  Но мне не хватает Охотников. Не хватает моего жалкого взвода. Не хватает чертова Адъюнкта.
  Мы лишь меч в ее руке, но рукоять у нас удобная. Пользуйся же. Только умело".
  - Лагерь светится впереди, - сказала Мазан Гилани, подъехав ближе. - Кажется чертовски большим.
  - Союзники прибыли, - пояснил Рутан Гудд. И добавил: - Мне кажется.
  Бутыл фыркнул: - Она знает, что вы живы, капитан?
  - Откуда бы ей?
  - Ну, как...
  - Я простой капитан, солдат.
  - Который выехал в одиночку против легиона На'рхук! В ледяных доспехах! С ледяным мечом! На коне...
   - Ох, хватит, Бутыл. Ты понятия не имеешь, как я раскаиваюсь в сделанном. Хорошо быть незаметным. Возможно, однажды вы, люди, наконец это поймете, избавившись от безумных амбиций, от скучного самообмана мегаломании. Вас не сотворил бог небесный. Вы не нарисованы на божественной плоти - ну, не в большей степени, чем всё остальное. Так что с вами такое? Засовываете палку в зад и гордитесь, какая у вас гордая и прямая осанка. Солдат, думаешь, ты давно миновал дни, когда сосал мамкину титьку? Уж поверь - ты все еще сосунок. Наверное, навсегда им останешься.
  Обиженный такой тирадой Бутыл промолчал.
  - Вы двое идите, - сказала Мазан, - а мне нужно пописать.
  - А раньше это лошадь была? - спросил Гудд.
  - О, какой вы остроумный человек... или кто там. - Она натянула поводья.
  - Итак, они вам поклонились, - продолжил Бутыл. - И что я должен думать?
  - Я никогда... гм, ладно. Отвечаю: Адъюнкт обо мне не знает. Но, как ты сказал, дни благословенной анонимности прошли - ведь ты, едва оказавшись в лагере, помчишься к сержанту.
  - Уверен, что помчусь. Но не стану, если вам угодно, трубить о том, что вы Старший Бог.
  - Бог? Я не бог. Повторяю, Бутыл: все не так, как ты думаешь.
  - Я сохраню ваш грязный секретик, сэр, если хотите. Но это не изменит всего мною увиденного.
  - Магия Бурегонов, да. Это?
  - Это.
  - Я ее занял.
  - Заняли?
  - Да, - рявкнул он. - Я не краду.
  - Разумеется нет, сэр. Зачем бы вам?
  - Именно.
  Бутыл кивнул, с трудом различив скачущую к ним Мазан. - Заняли.
  - Этих Бурегонов плохо понимают.
  - Не сомневаюсь. Навязчивый страх не оставляет времени на что-то иное.
  - Интересно, - пробормотал Рутан Гудд, - как сходятся иногда наши нужды. Я слишком стар, чтобы верить в случайность. Ладно. Мы делаем что делаем, и всё.
  - Так Скрипач мог бы сказать.
  - Скрипач мудрый человек, Бутыл. Он также лучший среди вас, хотя сомневаюсь, что многие смогут увидеть это так же ясно, как я.
  - Скрипач, да? Не Адъюнкт?
  Он расслышал вздох Гудда, звук, полный горести. - Вижу дозоры.
  - И я, - подтвердила Мазан. - Не малазане. Напасть.
  - Наши союзники, - сказал Бутыл, сверкая глазами на Рутана Гудда. Разумеется, было слишком темно, чтобы тот мог это заметить. "Но что такое темнота для Худом проклятого льдом владеющего Имассов склоняющего Старшего Бога?"
  Тот немедленно ответил: - Это была догадка, Бутыл. Честно.
  
  ***
  
  - Ты взяла мой гнев.
  Голос раздался из тени. Моргнув, Лостара Ииль медленно села; меха соскользнули, холодный воздух прошелся по голой груди, животу и спине. На единственном стуле слева от нее сидела фигура под капюшоном, в сером шерстяном плаще. Свисавшие с коленей ладони были бледны как кость.
   Сердце Лостары тяжело застучало в груди. - Я ощутила его, - сказала она. - Словно подъем прилива. - Она вздрогнула, шепнув: - И я утонула.
  - Твоя любовь призвала меня, Лостара Ииль.
  Она скривилась: - Я не люблю тебя, Котиллион.
  Скрытая голова чуть пошевелилась. - Мужчина, которого ты решила защитить.
  Тон удивил ее. "Усталость, да, но и еще что-то. Одиночество. Этот бог одинок".
  - Ты танцевала для него и никого иного, - продолжал Котиллион. - Даже не для Адъюнкта.
  - Я ожидала смерти.
  - Знаю.
  Она ждала. Слабые голоса из-за хлипких стен шатра, иногда промельк света фонаря с колпаком, стук подошв.
  Тишина тянулась и тянулась.
  - Ты спас нас, - сказала она наконец. - Полагаю, должна за это поблагодарить.
  - Нет, Лостара Ииль, не должна. Я ведь овладел тобой. Ты такого не просила... хотя все эти годы грация твоего танца была... завораживающей.
  Она вздохнула. Что-то тут происходит. Она не понимала. - Если не благодарность моя тебе нужна, Котиллион, то что? - Еще не окончив, она вздрогнула от грубости своего тона. "Всё не так..."
  Он не открывал лица. - То были ранние дни, не так ли. Наша плоть была реальной, наше дыхание... реальным. Все было рядом и мы брали, совсем не думая, насколько это драгоценно. Наша молодость, яркое солнце, тепло, казавшееся вечным.
  Она поняла, что он плачет. Ощутила себя беспомощной. "К чему это?" - Я взяла твой гнев, сказал ты. О да, припоминаю, как меня наполнила сила. Искусство владения клинками принадлежало лишь мне, но быстрота - и полное осознание - пришли от тебя. Я забрала твой гнев. Котиллион, что ты забрал у меня?
  Кажется, он покачал головой. - Думал, что покончил с захватом власти над женщинами.
  - Что ты забрал? Ты взял любовь, да? Она утопила тебя, как твой гнев утопил меня.
  Он вздохнул. - Всегда равный размен.
  - Может ли бог не любить?
  - Бог... прощает.
  Она испугалась. - Но тогда... что поддерживает тебя? Котиллион, почему ты продолжаешь бороться?
  Он резко встал: - Ты продрогла. Я помешал отдыху...
  - Овладей мною снова.
  - ЧТО?
  - Любовь, что я чувствую. Тебе она нужна, Котиллион. Ведь именно эта нужда привела тебя ко мне? Ты хочешь... снова утонуть.
  Ответ был дрожащим шепотом. - Не могу.
  - Почему? Я сама предлагаю. Как истинное выражение благодарности. Когда смертная соединяется со своим богом, разве это не язык самой любви?
  - Мои поклонники меня не любят, Лостара Ииль. Мне нечего дать в ответ. Высоко ценя твое...
  - Слушай, говнюк, я пытаюсь вернуть тебе часть человечности. Ты треклятый бог - если ты потерял страсти, что будет с нами?
  Вопрос явно потряс его. - Я не усомнюсь в избранном пути, Лостара Ииль. Я достаточно силен, я предвижу горький конец...
  - Не сомневаюсь. Я ощутила тебя, помнишь? Слушай, какой бы там ни был конец... мое предложение отнимет часть его горечи. Неужели не видишь?
  Он качал головой: - Ты не понимаешь. Кровь на моих руках...
  - Теперь и на моих руках. Или забыл?
  - Нет. Я владел тобой...
  - Думаешь, это что-то меняет?
  - Не нужно было сюда приходить.
  - Может, и нет, но ты здесь, и капюшон всё не скроет. Отлично, отвергни мое предложение; но неужели ты по-настоящему веришь, что лишь женщины чувствуют любовь? Если решил никогда не чувствовать... ничего, лучше зарекись от одержания, Котиллион. Залезь в нас, смертных - и мы возьмем у тебя что захотим, а взамен отдадим то, чем владеем. Если повезет, это будет любовь. Если ты невезучий, Худ знает что получишь.
  - Я понимаю.
  - Да, должен. Прости. Но, Котиллион, ты дал мне не только гнев. Не видишь? Любимый мужчина не горюет по мне. Он любит не призрак, краткий и невозвратимый миг жизни. Ты дал нам обоим шанс жить и любить - и не важно, сколько еще это продлится.
  - Я также спас Адъюнкта, а тем самым и всю армию.
  Она склонила голову к плечу, ощутив растерянность. - Ты сожалеешь?
  Он помедлил. Молчание окатило Лостару, словно ледяные волны.
  - Пока она жива, - произнес он, - путь, ожидающий тебя и невезучую, наполовину проклятую армию, будет горек, как мой собственный. Грядущие страдания... ах, нет даров, способных загладить...
  - Должны быть, Котиллион. Они существуют. Всегда.
  - Вы все умрете во имя любви? - Вопрос словно разорвал ему грудь.
  - Если придется умереть, найдем ли лучшую причину?
  Он смотрел на нее полдюжины ударов сердца. Потом сказал: - Я обдумывал... возмещение.
  - Возмещение? Не понимаю.
  - Наша молодость, - пробормотал он, словно не слыша, - яркость солнца. Она решила бросить его. Боюсь, виноват я, виноваты мои поступки. Это было неправильно. Всё так ужасно неправильно. Любовь... я забыл.
  Тени сгустились и через миг она оказалась одна в шатре. "Она? Котиллион, внемли моей молитве. При всех твоих страхах ты не забудешь любви. Но ты можешь повернуться к ней спиной. Не надо". Бог, который искал ее. Бог, страдающий от тяжкой нужды. Но она не могла дать ему искомого - возможно, увидела она сейчас, он был мудр, отвергнув предложение. "В первый раз - обмен гнева на любовь. Но я не вижу, чтобы в нем оставался гнев.
  Всегда равный размен. Если я открою ему свою любовь... что бы в нем ни осталось, он не хочет отдавать". И это, поняла она, было актом милосердия.
  "Сказанное и не сказанное. В пространстве между - тысяча миров. Тысяча миров".
  
  ***
  
  Эскорт Напасти - двое молчаливых солдат в латах и шлемах - замер. Тот, что слева, указал пальцем: - Там, морской пехотинец, вы найдете своих товарищей. Они собрались по призыву капитана. - Солдат продолжил, обращаясь к Рутану Гудду и Мазан: - Командный шатер Адъюнкта стоит где-то в ином месте. Но когда вы дойдете до края укреплений Охотников за Костями, думаю, найти путь окажется не трудно.
  - Хотя мы будем скучать по вашей компании, - отвечал Рутан Гудд, - я уверен, что вы правы. Благодарю, что проводили досюда, сиры.
  Фигуры - Бутыл так не понял, мужчины это или женщины, ведь даже голос не дал намека - поклонились и развернулись кругом, чтобы вернуться к своим обязанностям.
  Бутыл поглядел на спутников. - Значит, разделяемся. Мазан, ожидаю скоро тебя увидеть. Капитан. - Он ловко отдал честь.
  Тот скривил губы в ответ. Отсалютовал Мазан и пошел в сердце лагеря.
  Бутыл повернулся в направлении, указанном стражниками. "Что бы сказала им Сорт? Думаю, скоро я узнаю".
  Дозоров не было. Небольшая группа солдат сидела и стояла в низине, а в дальнем конце скрючился на валуне... "это Скрипач? Боги подлые, не говорите, что здесь все оставшиеся!"
  Он нерешительно приблизился.
  
  ***
  
  Они шли по сравнительно спокойному лагерю. Было поздно, Мазан не ожидала застать Адъюнкта бодрствующей. Однако она знала: Тавора не простит промедления. "Хотя мой рапорт, похоже, мало ее впечатлит. Пять побитых молью Т'лан Имассов - вот и все зрелище". Нет, это Рутан Гудд идет к настоящим неприятностям. Она надеялась стать свидетельницей хотя бы частью разговора - чтобы насладиться смущением капитана.
  "Старший! Ну, я не сказала бы. Но все остальные ваши дела, капитан... это звучит интересно. Жаль, я не видела".
  Они проходили мимо небольших групп; Мазан ощутила нарастающее внимание, но никто их даже не приветствовал. Никто не сказал ни проклятущего слова. "Все страннее и страннее".
  Они уже видели командный шатер. У полога встали двое стражей, стены освещались изнутри фонарями.
  - Она хоть иногда спит? - пробурчал Рутан Гудд.
  - Будь я в ее сапогах, - ответила Мазан, - вряд ли спала бы.
  Стражники заметили их и выпрямились. Чуть видимые в темноте глаза смотрели только на капитана. Оба отдали честь, едва он встал перед ними.
  - Вероятно, она захочет нас видеть, - заявил Рутан.
  - Можете войти, сэр, - сказал один из солдат.
  Когда капитан сдвинулся с места, тот же солдат проговорил: - Сэр.
  - Да?
  - С возвращением.
  Мазан вошла следом за ним.
  - Вот удача, - прошелестел Рутан Гудд, видя спящую Скенроу. Задержал рукой Мазан: - Прошу, не будите ее.
  - Трус, - шепнула она.
  Он с гримасой прокрался мимо спящей женщины. Мазан же заметила торчащую ногу и от души ее пнула.
  Скенроу вскочила. - Адъю... боги подлые!!!
  Крик звучал так громко, словно кувалдой ударили по котлу.
  Рутан Гудд повернулся, стоя на самом пороге внутренней комнаты. Что бы он ни намеревался сказать, времени не было: Скенроу в одно мгновение налетела на него. От силы объятий он попятился, разделяя занавес надвое, и оказался в присутствии Адъюнкта.
  Скенроу словно приклеилась губами ко рту капитана.
  Ухмыляющаяся Мазан вошла, уловив ошеломленный взгляд Адъюнкта.
  Тавора стояла перед складным столиком с картами. Она была одна, что объясняло нехватку одежды - на торсе была стеганая поддевка для доспехов, на ногах лишь свободные льняные штаны (колени столь запачканы, что устыдился бы и фермер). Единственная масляная лампа покрыла лицо странными полосами света и тени.
  - Адъюнкт, - отдала честь Мазан Гилани. - На обратном пути мне случилось наткнуться на капитана и морпеха по имени Бутыл из взвода Скрипача...
  - Скенроу! - Голос был острее клинка. - Отсоединитесь от капитана. Думаю, он пришел говорить со мной - а остальное подождет.
  Скенроу отлепилась от Рутана Гудда. - Мм...мои извинения, Адъюнкт. Я... с вашего позволения, я подожду снаружи...
  - Не подождете. Вы вернетесь в свою палатку и подождете там. Надеюсь, капитан найдет вас без труда?
  Скенроу заморгала и, сражаясь с улыбкой, отдала честь во второй раз. Последний взгляд на Рутана - то ли гневный, то ли многообещающий - и она ушла.
  Рутан Гудд вытянулся, прокашлялся. - Адъюнкт.
  - Ваши действия, капитан, в день На'рхук нарушили достаточное количество военных уложений, чтобы обеспечить вам суд трибунала. Вы покинули солдат, не повиновались приказам.
  - Да, Адъюнкт.
  - И, вполне возможно, спасли наши жизни. - Кажется, тут она осознала, в каком виде ее застали, и повернулась к шесту, на котором висела шерстяная туника. Надела ее через плечи, снова встала к Рутану лицом: - Целые тома посвящены дискуссиям относительно таких случаев. Неповиновение, с одной стороны, беспримерная храбрость, с другой. Что делать с таким солдатом?
  - Ранг и дисциплина - самое важное, Адъюнкт.
  Ее взор посуровел: - Это ваше компетентное мнение по данному вопросу, капитан? Вы довольны, переложив целые тома в несколько слов?
  - Честно, Адъюнкт? Да.
  - Вижу. Так что вы советуете с вами сделать?
  - По меньшей мере, Адъюнкт, понизить в звании. Вы совершенно точно подметили небрежение к солдатам, оказавшимся под моим началом.
  - Разумеется, дурак. - Она провела рукой по коротким волосам, поймав взгляд Мазан. Дальхонезка не смогла не заметить слабый блеск в этих ничем не примечательных - и усталых - глазах. - Отлично, Рутан Гудд. Вы потеряли командование. Но ваш чин остается неизменным, хотя отныне вы прикреплены к моему штабу. Если воображаете, что это некое продвижение... ну, советую вам побеседовать накоротке с Лостарой Ииль. - Она замолчала, прищурившись. - Как, капитан? Вы выглядите недовольным. Хорошо. Что касается вопросов, которые нам нужно обсудить - это, наверное, подождет. Но есть одна женщина в лагере, которая не может ждать. Свободны.
  Его салют вышел каким-то дерганым.
  Когда капитан вышел, Адъюнкт вздохнула и села за столик. - Простите меня, морпех, за неподобающий вид. День был долгий.
  - Не нужно извинений, Адъюнкт.
  Глаза Таворы странствовали по Мазан сверху вниз и снизу вверх, вызывая слабую дрожь в позвоночнике. "Ох, я знаю такие взгляды". - Выглядите на удивление свежей, солдат.
  - Скромные дары от новых союзников, Адъюнкт.
  Брови взлетели: - Неужели?
  - Увы, их всего пятеро.
  - Пятеро?
  - Т'лан Имассы, Адъюнкт. Не знаю, таких ли союзников вы искали. На деле они меня нашли, а не я их. Они сочли, что привести их сюда, к вам - отличная идея.
  Адъюнкт продолжала ее изучать. Мазан чувствовала, как пот течет по спине и ниже. "Ну, не знаю. Она такая костлявая..."
  - Призовите их.
  Фигуры восстали из грязного пола. Пыль в кости, пыль в иссохшую плоть, пыль в зазубренные каменные лезвия. Т'лан Имассы поклонились Адъюнкту.
  Тот, которого звали Берок, сказал: - Адъюнкт Тавора Паран, мы Несвязанные. Мы принесли вам приветствия от Увечного Бога.
  И тут что-то сломалось внутри Таворы, ибо она чуть сгорбилась, закрыв лицо руками, и ответила: - Спасибо вам. Я думала... поздно... слишком поздно. О боги, благодарю вас.
  
  ***
  
  Некоторое время он стоял незаметно, еще один морпех на краю толпы. Осторожничая, не понимая, что именно видит. Скрипач ничего не говорил. Фактически ублюдок, кажется, спал, низко опустив голову. Что до скопившихся в низине солдат - одни что-то тихо друг другу бормотали, другие пытались заснуть, но соседи пинками будили их.
  Когда Скрипач поднял взгляд, морпехи и панцирники вдруг замолкли, став внимательными. Сержант стал рыться в мешке. Вытащил что-то, хотя на таком расстоянии было не разглядеть. Долго смотрел на это. Потом положил обратно. - Карак!
  - Да?
  - Он здесь. Найди.
  Сапер встал и не спеша повернулся. - Ладно, ты, - пробурчал он. - У меня нет крысьих глаз. Так что будь добр, покажись.
  Бутыла омыло волной жара. Он оглянулся.
  Скрипач сказал: - Да, ты, Бутыл. Не тупи.
  - Здесь, - ответил Бутыл.
  Окружающие стали оборачиваться. Несколько приглушенных проклятий, и тут же он оказался на открытом пространстве. Каракатица приближался, и даже в полумраке лицо его казалось суровым.
  - Думаю, Улыба продала твои вещички, - заявил он, встав перед Бутылом. - Но ты хотя бы оружие достал. Уже что-то.
  - Вы все знали?
  - Знали что? Что ты выживешь? Боги, нет. Мы считали, что ты ушел навеки. Думаешь, иначе Улыба сбывала бы твои вещи?!
  Он видел, как к Каракатице подтягиваются остальные из взвода. - Ну... думаю, да.
  Сапер хмыкнул: - Тут ты можешь быть прав, солдат. Но мы точно ничего не знали. Он просто велел нам сидеть и всё...
  - Думал, это встреча с Фаредан Сорт...
  - Скрип теперь капитан, Бутыл.
  - О.
  - И раз уж он теперь капитан, официально и так далее, ему подобает соответствующее уважение.
  - Точно. Конечно. Я...
  - Так что вместо него это сделаю я. - Сказав так, ветеран подскочил и обнял его столь крепко, что у Бутыла заломило кости. Карак дохнул ему в ухо: - Он с карты глаз не сводил. Понял? Добро пожаловать назад, Бутыл. Боги подлые, добро пожаловать домой.
  
  ***
  
  Буян остановил Солдата Ве'Гат. Поглядел слезящимися от пыли глазами, кряхтя от боли в спине, на шевелящуюся в низине армию. Заря окрасила восточный горизонт. Знамена Охотников за Костями слева, роты строятся для марша - слишком мало рот, на взгляд Буяна. Лицом к юго-востоку уже стоят легионы Летера, около них шеренги Напасти, дальше золоченые штандарты еще одной армии. Скривившись, он перевел взор на Охотников. Строятся лицами на восток. - Боги подлые.
  Его заметили разрозненные разведчики из хундрилов; двое помчались к авангарду, тогда как шестеро скакали к нему, натягивая луки, вынимая стрелы. Видя, как они смутились, оказавшись близко, Буян ухмыльнулся. Поднял руку в приветствии. Они натянули удила в тридцати шагах.
  Ряды Охотников тоже встали, повернувшись в его сторону. Буян видел Адъюнкта и нескольких офицеров свиты, выехавших из клубов пыли в голове колонны.
  Он подумал было встретить их на полпути, но решил так не делать. Извернувшись в седле, оглядел эскорт - Охотников К'эл и трутней. Острия мечей погружены в твердую почву. Трутни уселись на хвосты. Крошечные птички сновали по их шкурам, питаясь клопами и мошками. От тварей исходил запах мирного спокойствия. "Хорошо. Оставайтесь все там. И не делать ничего... подозрительного".
  Кони нервничали в присутствии Ве"Гат, было очевидным, что ни один скакун не подойдет ближе двадцати шагов. Буян встретил взгляд Адъюнкта. - Я спешился бы, - начал он, - но, похоже, мои ноги померли в середине ночи. Адъюнкт, я привез приветствия от Смертного Меча Геслера, Дестрианта Келиз и К'чайн Че'малле гнезда Ганф'ен.
  Она соскользнула с коня и подошла к нему, не спеша стягивая перчатки. - На'рхук, капрал. Они искали сородичей, верно?
  - Да. Я бы сказал, заблудших сородичей. Когда мы встретились, горячих объятий не наблюдалось.
  - Если сержант Геслер ныне Смертный Меч, капрал, кем являетесь вы?
  - Надежным Щитом.
  - Понимаю. А какому богу вы служите?
  - Будь я проклят, если знаю, Адъюнкт.
  Засунув перчатки за пояс, она стащила шлем, провела рукой по волосам. - Ваша битва с На'рхук...
  - Малазанская тактика, Адъюнкт, в сочетании с такими бестиями дала нам победу. Мы истребили уродов.
  Он не смог понять, что же изменилось в ее лице. Тавора оглянулась на офицеров или на ожидающую армию, а потом снова устремила взор на него. - Надежный Щит Буян, существо, на котором вы едете...
  - Солдат Ве'Гат, Адъюнкт. Только три имеют ... седла.
  - А ваша армия К'чайн Че'малле - я вижу за спиной Охотников К'эл. Есть и еще Ве'Гат?
  "Моя армия К'чайн Че'малле". - Да-а, и много. Конечно, нас потрепали. Небесные крепости доставили неприятности, но некие неожиданные союзники явились и сбили их. Вот о чем я прислан доложить, Адъюнкт. Синн и Гриб нас нашли. Был еще кто-то. Я так и не понял кто, но это уже не важно, ведь из Азата никто не выкарабкался. Значит, он еще там.
  Он уже рассказал столько, что смутился бы любой Властитель. Она же просто смотрела на него. Потом спросила: - Надежный Щит, вы теперь командуете армией К'чайн Че'малле?
  - Да, а наши недоноски говорят, что останутся, если вы не прикажете прямо...
  - Нет.
  Буян чуть слышно выругался. - Уверены? Они прилежные, много не едят, убирают за собой... почти всегда... ну, иногда - но при хорошей дрессировке из них можно...
  - Кулак Кенеб убит, - отрезала она. - Мы потеряли также Быстрого Бена и большинство морпехов с панцирниками.
  Он моргнул. - Короткохвостые были ранены, когда нас нашли. Но ваш рассказ говорит, что недоноски понадобятся...
  - Нет. Вам они понадобятся больше.
  - Нам? Адъюнкт, куда, по-вашему, мы идем?
  - На войну.
  - Кто враг?
  - Их много. Надежный Щит, вы намерены вести войну с Форкрул Ассейлами.
  Он поморщился, поглядел на кулаков и офицеров за спиной Адъюнкта. Блистиг, Лостара Ииль, Рутан Гудд. Тот жалкий отставной жрец, перекосившийся в седле. Он снова обратился к Адъюнкту: - Но зачем бы нам объявлять войну Форкрул Ассейлам?
  - Спросите недоносков.
  Буян опустил плечи. - Мы спрашивали. Они не горазды на объяснения. Один Гриб вообще что-то сказал. О, Синн хорошо умеет говорить, когда ей это выгодно. Мы с Гесом, мы ждали чего-то более... гм, осмысленного.
  Блистиг фыркнул.
  Тавора сказала: - Надежный Щит, сообщите Смертному Мечу следующее. Напасть, армии Летера и Болкандо идут к Шпилю. Я страшусь, что даже таких значительных сил... окажется недостаточно. Колдовство Форкрул Ассейлов могущественно и коварно, особенно на поле битвы...
  - Неужели, Адъюнкт?
  Она заморгала. - Я провела три года в архивах Анты, Буян. Читала старые и темные исторические хроники, свезенные в столицу из самых отдаленных углов Малазанской Империи. Беседовала с лучшими учеными, включая самого Геборика Легкокрылого, толкуя фрагменты знаний о Форкрул Ассейлах. - Она чуть замешкалась. - Я знаю, что нас ожидает, Надежный Щит. Три армии людей, что маршируют на юго-восток... уязвимы.
  - А К'чайн Че'малле - нет.
  Она дернула плечом: - Вообразите стоящего перед нами Форкрул Ассейла. Думаете, он сможет приказать, чтобы ваш Ве'Гат бросил оружие? Встал на колени?
  Буян буркнул: - Хотелось бы это увидеть. А недоноски?
  - Им безопаснее в вашей компании, нежели в нашей.
  Его глаза сузились. - Что вы хотите сделать с Охотниками за Костями, Адъюнкт?
  - Разделить силы врага, Надежный Щит.
  - Вас уже потрепали, Адъюнкт...
  - Но вы отомстили за нас. - Она сделала шаг вперед, сказав чуть тише: - Буян, когда новость о вашей победе разойдется по армии, многие призраки недавнего прошлого замолчат. Криков ликования не будет - я не так глупа, чтобы этого ждать. Но будет, по меньшей мере, удовлетворение. Понимаете?
  - А Скрипач...
  - Жив.
  - Хорошо. - Он прищурился. - Вы умеете собирать союзников, не так ли, Адъюнкт?
  - Это не я, Буян. Это сама наша причина.
  - Я согласился бы, сумей понять, какова наша причина.
  - Вы упомянули Дестрианта...
  - Да.
  - Тогда спросите его.
  - Спросили, но она знает еще меньше нашего.
  Тавора склонила голову набок. - Уверены?
  - Ну, она плохо спит. Каждую ночь кошмары. - Он уцепился пальцами за бороду. - А, Худ меня побери...
  - Она видит участь, грозящую всем в случае нашей неудачи.
  Он замолчал, раздумывая, пересекая тысячи лиг воспоминаний и времени. Дни в Арене, нестройные ряды, озлобленные лица, отчаянная нужда в спайке. "Армии - буйные звери. Вы взяли нас, сделали из нас что-то... но никто не знает, что и особенно зачем". И вот она перед ним, обычная тощая женщина. Невысокая. Ничем не примечательная. "Разве что железом в костях". - И зачем это вам, Адъюнкт?
  Она надела шлем, защелкнула застежку ремешка. - Это мое дело.
  - Ваш путь, - настаивал он, не желая уходить, - где он начался? Первый шаг, когда он был? Хотя бы на один вопрос ответите?
  Она рассматривала его. - Могу ли я?
  - Я готов ехать назад, к Геслеру. И готов доложить. Но мне нужно сказать, что я обо всем думаю. Так что... дайте мне хоть что-то.
  Она отвела взор, поглядела на сформированные колонны армии. - Мой первый шаг? Хорошо.
  Он ждал.
  Она стояла, будто вырубленная из плохого мрамора, роняющая пыль статуя - но нет, это чувство рождено в его душе, словно он нашел в себе зеркальное отражение стоящей в профиль непримечательной женщины, и отражение открыло ему тысячи истин.
  Она снова обратила к нему лицо, но глаза оказались в тени ободка шлема. - В тот день, адъютант, семейство Паран потеряло единственного сына.
  Ответ был таким неожиданным и колючим, что Буян не нашел что сказать. "Боги подлые, Тавора". Он пытался найти слова, любые слова. - Я... я не знал, что ваш брат умер, Адъюнкт...
  - Не умер, - бросила она, отворачиваясь.
  Буян выругался про себя. Сказал не то, что нужно. Показал свою глупость, уровень непонимания. "Чудно! Может, я не Геслер! Может, я не врубился..." - Казалось, его овеяло ледяное дыхание. - Адъюнкт!
  Крик заставил ее развернуться кругом.
  - Что вам?
  Он глубоко вздохнул. - Когда мы соединимся с Напастью и прочими, кто примет общее командование?
  Она чуть помедлила. - Там будут принц Летера, Смертный Меч Серых Шлемов и королева Болкандо.
  - Дыханье Худа! Я не...
  - Кто будет командовать, Надежный Щит? Вы и Геслер.
  Он в ужасе посмотрел на нее и проревел: - А вам не кажется, что у него голова и так слишком раздулась? Откуда, вам ведь с ним не жить!
  Ее тон был суровым и холодным: - Держите в уме мои слова об уязвимости, Надежный Щит, и не забывайте беречь свою спину.
  - Беречь... что?
  - Последнее, Буян. Выразите мое сочувствие Грибу. Сообщите ему, если считаете это вдохновляющим, что гибель Кулака Кенеба носила... исключительно героический характер.
  Ему казалось, что она тщательно отбирала слова. "Да ладно. Может, поможет. Насколько вообще может словесное дерьмо помогать в беде. Думаю, стоит попытаться". - Адъюнкт?
  Она уже подобрала поводья, вставила ногу в стремя. - Да?
  - Мы еще свидимся?
  Тавора Паран колебалась. Кажется, на губах ее показалась слабая улыбка. Она села на коня. - Всего доброго, Надежный Щит. - Пауза. - Буян, если вам доведется однажды встретить моего брата... нет, не надо. - Тут она развернула скакуна и поехала к голове колонны.
  Блистиг поспешил следом, как и Рутан, и отставной жрец - хотя в его случае скорее лошадь пожелала вернуться к сородичам. Осталась только Лостара Ииль.
  - Буян.
  - Лостара.
  - Быстрый Бен был уверен, что вы живы.
  - А сейчас?
  - Мы его потеряли.
  Он подумал, оскалил зубы: - Понимай как хочешь, Лостара Ииль. Он сообразил, что мы живы и здоровы. А сейчас у меня такое чувство, что он не совсем потерялся. Он змей. Всегда был и всегда будет змеем.
  Сверкнувшая улыбка чуть на заставила его действовать; но не успел он выкрикнуть что-то ободряющее, а может, и неподобающее, как она уже ускакала к своим.
  "Проклятие! Такие улыбки на меня не каждый день падают!"
  Морщась, Буян приказал Ве'Гат развернуться и отправился по собственным следам.
  Охотники и трутни пошли за ним.
  Одна из крошек-птичек попыталась усесться в бороде. Он с руганью ее выгнал.
  
  
  
  
  КНИГА ТРЕТЬЯ
  НАЦЕЛИТЬ КОПЬЕ
  
  
  И ныне дерзкий историк
  Вводит в игру свой том
  Пылающий благом
  Смиряют гордыню монахи
  Страшась ударов бича
  Летит в высокие окна
  Пепел еретиков
  Хлещет дождь очищения
  Смотри, как истин чреда
  Пятнает беспомощность кожи
  "Я судия неправд
  Песком омоюсь и водой
  Сияют руки чистотой..."
  Но губы его кривятся
  На них сонм иных историй
  А я не слепец
  Я чувствую гул глубокий
  Потоков сокрытых рек
  Царапает кожу перо
  Ныряя в чернильницу слез
  "Открою суть вещей
  Явлю порядок и закон
  Гранитных истин вечный трон"
  О, не маши кулаками
  В озлобленный спор не зови
  Живу я в туманах и тучах
  Незримого теплые вздохи
  Утешат в худшие дни
  Что еще впереди
  В незнание я облачился
  Сомнение дарит покой
  Какой тебе и не снился.
  
  Жизнь в туманах,
  Готос (?)
  
  
  
  Глава 8
  
  
  Того, с чем мы остались
  Хватит, если ни одна
  Не будет выброшена вещь
  Забыта на обочине дороги
  Пока шагаем мы
  Минуя горя дым
  Глаз не сводя с потока света
  Ведь обернемся мы как легкий вздох
  Чтобы узреть свершенное
  Могилы вдоль пути увидеть
  Где память залегла блестящими камнями
  Закат хорошей жизни позади
  А впереди лишь мягкий снег
  И ни следа ноги
  И ветер нежно гладит лоб
  Поземкою несутся времена
  Над складчатою мантией земли
  Я уловил намек
  Легчайший отсвет тайны
  Фигуры в жидком янтаре
  Возьмут все то, что мы несем
  Баюкая в объятьях
  Все наши тяготы
  В руках держу я перья
  И голоса летящие
  Вот все что нам осталось
  И этого навеки хватит нам.
  
  
  Вы возьмете дни мои,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  "Проскользнуть под кулаками мира".
  Ее звали Торл. Тихая, с внимательными печальными глазами. Вырвавшийся из тучи Осколков вопль звучал подобно смеху. Прожорливые насекомые собрались там, где были ее глаза. Заползли в раскрытый рот, и струйки крови на рваных губах привлекли сотни новых паразитов.
  Седдик закричал в ужасе, отшатнулся, словно решив убежать; но Баделле вытянула руку и крепко его ухватила. Паника - вот то, что сильнее всего любят Осколки, чего они жаждут. Паника забрала Торл, и теперь Осколки забрали ее.
  Ослепшая девочка бежала, и зубчатые кристаллы ранили босые ноги.
  Дети придвинулись ближе к умирающей. Она видела, какие тусклые у них глаза, и понимала.
  "Бейте, кулаки, пока мы ползем и уклоняемся. Вы не сможете убить нас, не сможете убить память о нас. Мы останемся, чтобы напоминать вам о грядущем. Мы останемся, ибо мы - свидетельства ваших преступлений.
  Пусть пожиратели заползают в глаза. Приветствуй слепоту, словно дар милосердия. Да, это может быть смех. Милое дитя, ты могла смеяться. Голос памяти. Или истории. В этом смехе все невзгоды мира. В этом смехе все доказательства вашей вины.
  Дети умирают. Все еще умирают. Вечно умирают".
  Торл упала, вопли стали сиплым кашлем - Осколки заползли ей в горло. Она извивалась, дергалась в судорогах, пока стая кишела, питаясь и тучнея.
  Баделле смотрела, как дети подходят, как тянутся руки, хватая жующих насекомых и запихивая в голодные рты. "Мы ходим по кругу, по кругу. Вот история мира. Не бегите от нас. Не бегите от этого мига, этой сцены. Не путайте смущение и ужас со злобным отрицанием всего нежеланного взору. Я принимаю ужас, я не жду сожалений. Но если вы отвернетесь, я назову вас трусами.
  А я видела слишком много трусов".
  Она сдула мушек с губ и глянула на Рутта. Тот стиснул Хельд, плача без слез. За ним тянулась ужасная плоскость Стеклянной Пустыни. Баделле повернулась и прищурилась, глядя на Змею. Вялость, не соответствующая жаре, яркому небу. Это медленное карабканье утомленных. "Ваши кулаки забили нас до бесчувствия. Ваши кулаки бьют не без причины. Вы бьете нас от страха. От ненависти к себе. Бьете нас, потому что это приятно. Приятно претендовать и забывать, и каждый раз, когда опускается кулак, вы давите кусочек вашей вины.
  В том старом месте, где мы жили, вы громко осуждали тех, кто бьет детей. Но смотрите, что вы сделали с миром.
  Вы истязатели детей".
  - Баделле, - сказал Рутт.
  - Да, Рутт. - Она не решилась смотреть ему в глаза. Не сейчас.
  - Нам осталось несколько дней. Дыры с водой кончились. Мы и назад пойти не сможем - не дойдем. Баделле, думаю, я готов сдаться... да, готов...
  "Сдаться". - Ты бросишь Хельд Осколкам? Опалам?
  Она услышала, как резко он вздохнул
  - Они не тронут Хельд, - прошептал он.
  "Нет, куда им". - Прежде чем стать Хельд, - сказала она, - она называлась иначе. Ее звали Новорожденной. Новорожденная вышла между ног женщины, матери. Новорожденная явилась в мир с голубыми глазами, цвета неба, и голубыми они остаются. Мы должны идти, Рутт, должны жить до того дня, когда новый цвет найдет глаза Хельд, когда она снова станет Новорожденной.
  - Баделле, - шепнул он ей в спину.
  - Ты не обязан понимать. Мы не знаем, кто была ее мать. Не знаем, какой будет новая мать.
  - Я видел ночью... - Он прервался. - Баделле...
  - Те, что постарше. Да, - отозвалась она. - Наши матери и отцы лежат вместе, пытаются сделать детей. Мы можем возвращаться лишь к тому, что знаем, что помним из прошлых дней. Мы повторяем снова и снова, хотя знаем: это не сработало даже в первый раз. Но только так мы и можем.
  - Ты еще летаешь во снах, Баделле?
  - Нам нужно идти, Рутт, пока Хельд не прекратит быть Хельд, став Новорожденной.
  - Я слышу, как она плачет ночами.
  "Она. Вот ее история: Новорожденная становится Хельд, Хельд становится Матерью, Мать приносит Новорожденную, Новорожденную кто - то носит на руках... А все мальчики, ставшие отцами, пытаются влезть назад. Каждую ночь лезут и лезут, пытаются и пытаются.
  Рутт, мы все плачем ночами".
  - Нужно идти, - сказала она, повернувшись наконец к нему.
  Его лицо было скомканным - вялая кожа, глаза под темными кругами. Разбитые губы, лоб священника, усомнившегося в своей вере. Волосы его выпадали, руки казались слишком большими.
  - Хельд говорит "на запад", Рутт. На запад.
  - Там нет ничего.
  "Там есть великая семья, там все богаты и так далее. Много еды. Много воды. Они ищут нас, благословляют нас, чтобы показать будущее. Оно еще живет. Они обещают нам будущее. Я видела, видела всё. И мать ведет их, и держит в руках всех детей, хотя никогда не делала Новорожденной. Та мать, Рутт, совсем как ты. И скоро дитя в ее руках откроет глаза". - Я видела ночью во сне Хельд.
  - Точно?
  - Да. У нее были крылья и она улетала. Я слышала голос в ветре.
  - Ее голос, Баделле? Что она сказала? Что сказала Хельд?
  - Она ничего не говорила, Рутт. Она смеялась.
  
  ***
  
  Иней облепил выброшенный на берег мусор, куски льда на мелководье хрустели и звенели, когда волны перекатывали их. Фелаш выкашляла последний сгусток утренней мокроты и, натянув на плечи отороченный мехом плащ, пошла туда, где служанка разводила костер. - Ты завтрак приготовила?
  Старшая женщина жестом указала на неровный диск - пень дерева, используемый ими вместо стола. Там ожидали чашка с травяным настоем и дымящийся кальян.
  - Превосходно. Я говорила, что голова болит? Материнские послания такие неловкие и жестокие. Или Омтозе Феллак делает их грубыми - подобно адскому льду и холоду, что нам досаждают. - Она посмотрела в сторону другого лагеря, в тридцати шагах, и нахмурилась: - И все эти суеверия! На мой вкус, они перешли грань наглого неуважения.
  - Волшебство их пугает, Ваше Высочество.
  - Фу! Волшебство спасло их жизни! Неужели благодарность не способна побороть мелкие ужасы и воображаемых страшил? Дорогая, они же просто жалкий цыплячий выводок. - Она уселась на бревно, осторожно, чтобы не задеть непонятные железные болты. Отпила чай, протянула руку за искусно вырезанным из слоновой кости мундштуком. Довольно затянувшись, перевела взор на замерзшее у берега судно. - Погляди-ка. Единственное, что поддерживает его на плаву - мой айсберг.
  - Увы, Ваше Высочество, это и есть вероятная причина их недовольства. Это матросы, застрявшие на берегу. Даже капитан и старший помощник выказывают отчаяние.
  - Ну, - фыркнула Фелаш, - нам нужно уметь смиряться с тем, что имеем. Не так ли? Разве мы можем что-то изменить, в любом случае? Кораблю конец. Нужно идти по суше, и не могу вообразить, сколько выдержат мои ножки.
  Она развернулась, заслышав приближение Шерк Элалле и Скоргена Кабана. Старпом ругался, спотыкаясь о кочки.
  - Капитан! Садитесь, остался чай. И вы тоже, Скорген. Прошу. - Она поглядела на служанку: - Найдешь еще чашки, да? Отлично.
  - Благослови нас Беру, - прошипел Скорген. - Десять шагов отсюда - и мы сваримся живьем. А здесь...
  - Уверена, это пройдет, - заявила Фелаш. - Вчерашнее волшебство было, скажем так, слишком интенсивным. Предупреждая ваши обильные жалобы, скажу: я и моя служанка не меньше вашего страдаем от холода. Может, Джагуты и наслаждались подобным климатом, но мы, сами понимаете, не Джагуты.
  Шерк Элалле начала: - Ваше Высочество, мой корабль...
  Фелаш глубоко затянулась. - Да, - вздохнула она. - Он. Думаю, я уже не раз извинилась. Возможно, это говорит о недостатках моего образования, но я действительно не имела понятия, что все корабли несут в трюмах некий достаточный для странствия объем воды. И что замораживание излишка приводит к катастрофе, например, расщепляет борта. К тому же разве ваша команда не работала на помпах?
  - Как скажете. Но даже сотня рук не могла бы откачивать воду быстрее, чем она замерзала. Хотя я не о том - сами понимаете, мы уже смирились. Невезение и все такое. Просто и ясно. Нет, я намерена обсудить вопросы починки.
  Фелаш разглядывала светлокожую женщину и медленно постукивала мундштуком по зубам. - Выслушав ваши обличения два дня назад, капитан, я уяснила, что "Вечная Благодарность" безнадежна. Вы изменили мнение?
  - Да. Нет. Ну, мы прошлись по пляжу. Обломки дерева бесполезны. Немногие бревна, нами найденные, тяжелы как гранит - Маэл знает, для чего их использовали, но явно не для плавания. Фактически они показывают нейтральную плавучесть...
  - Простите меня?
  - Погрузите их в воду на любую глубину, и они там и останутся. Никогда такого не видела. Среди нас есть бывший столяр, он говорит: дело в минералах, впитанных деревом, и в почве, на которой оно росло. Да и в глубине суши мы не видим лесов.
  - То есть у вас нет дерева для починки. Да, капитан, разве не то же вы предсказывали два дня назад?
  - Да, так я говорила и так оно и вышло. Моя команда не может жить на замерзшем судне, так что мы действительно в беде.
  Скорген Кабан топнул по песку здоровой ногой: - Еще хуже, Высочество, что в здешних водах нет ни одной устрицы, не говоря о большем. Готов спорить, их давно выловили. Мы не пройдем по суше туда, куда вам нужно.
  - Весьма тревожно, - пробормотала Фелаш, не сводя глаз с Шерк. - Но ведь у вас есть какая-то идея, капитан?
  - Возможно.
  - Прошу, продолжайте. По природе я не боюсь приключений и экспериментов.
  - Да, Ваше Высочество. - Женщина колебалась.
  Фелаш послала длинную струйку дыма колыхаться по ветру. - Давайте, капитан. Ваш старший помощник уже посинел.
  - Ладно. Омтозе Феллак - это настоящий Оплот?
  - Не уверена, что вы имеете в виду.
  - Оплот. Место, мир, не похожий на наш...
  - Где, - вмешался Скорген, - можно найти... гм, деревья. Или еще что. Конечно, если там не сплошной лед, снег и еще хуже.
  - А, поняла. - Она снова постучала по зубам, раздумывая. - Оплот Льда, это верно. Его магия - как мы успели убедиться - весьма... холодна. Даже запретна. Но если мое образование страдает в части строительства кораблей и тому подобного, оно гораздо основательнее, если речь заходит об Оплотах. - Она улыбнулась. - Само собой.
  - Само собой, - подтвердила Шерк Элалле, не дав высказаться Скоргену.
  - Основное проявление Омтозе Феллака именно таково, каким мы его испытали. Лед. Жгучий холод, иссушающий, нервирующий. Но следует понять: эта магия была создана как оборонительное оружие. Джагуты вели войну с неумолимым врагом и проигрывали эту войну. Они желали окружить себя огромными полями льда, сделать из них непроходимый барьер. Зачастую им это удавалось... до поры. Разумеется, как любила указывать моя мать, война - двигатель изобретений, и едва одна сторона улучшает тактическое положение, другая торопливо старается адаптироваться, сгладить преимущество. Конечно, если успевает. Интересно, что мы могли бы заметить: собственные пороки Джагутов ускорили их кончину. Рассматривай они лед как оружие нападения - что же, они уничтожили бы врага прежде, чем тот сумел бы приспособиться. Хотя подробности касательно их врага смутны...
  - Простите меня, Ваше Высочество, - прервала ее капитан. - Но, как вы изволили недавно заметить, мой старпом ужасно страдает. Если я поняла, лед и холод Омтозе Феллака - просто аспекты или, полагаю, выражения силы. Но сама сила может иметь и другие выражения.
  Фелаш хлопнула в ладоши. - Отлично, капитан! Превосходно!
  - Чудесно, Ваше Высочество. Я чувствую облегчение. Что же вы можете рассказать о других аспектах Оплота?
  Фелаш заморгала. - Ну... ничего.
  - Ничего?
  - Совсем ничего, капитан. Единственное проявление Омтозе Феллака, с которым знаком наш мир - это лед.
  - Тогда откуда вы узнали, что есть другие?
  - Капитан, я опираюсь лишь на разум.
  - Значит, идеи о большем... просто теоретические?
  - Дражайшая моя, это научный термин, а не бранное слово, хотя ваш тон...
  Лязгая зубами, Скорген Кабан подал голос: - Я стоял тут ради этого? У вас нет Маэлом выплюнутого ключа?
  - Едва ли точные слова, старший помощник, - сказала Фелаш. - Вряд ли нам помогло, если бы я сказала просто "Не знаю". Верно? Поэтому я предпочла бы сказать: "Не знаю, но полагаю, что тут есть путь, достойный исследования".
  - Тогда почему не говорите?
  - Именно что говорю!
  Шерк Элалле повернулась к Скоргену: - Хватит, Красавчик. Иди к остальным.
  - И что им сказать?
  - Мы... исследуем возможности.
  Фелаш повела пухлой рукой: - Один момент, прошу. Я предлагаю вам вместе вернуться к товарищам. Мои исследования займут весь день, их лучше совершать в одиночестве, ведь я не гарантирую безопасность тем, кто окажется поблизости. Более того, советую отодвинуть лагерь вдвое дальше.
  - Хорошо, Ваше Высочество, - согласилась Шерк. - Мы так и сделаем.
  Когда они ушли, Фелаш обернулась к служанке. - Дорогая, - мурлыкнула она, - нас ожидает странствие.
  - Да, Ваше Высочество.
  - Приготовься получше, - посоветовала Фелаш. - Возьми доспехи, метательные топоры. И тебе придется сплавать к кораблю за щепкой его древесины. Но прежде всего я желаю новый горшок чая и добавки ржавого листа в чашу кальяна.
  - Сейчас, Ваше Высочество.
  
  ***
  
  - Боги подлые, - пробурчала Шерк Элалле, подходя к стоянке команды, - но титьки у нее впечатляют. Меня всегда поражало, сколькими разностями мы все благословлены. - Она глянула на старпома. - Или прокляты, как уж получится.
  - Мне хотелось вонзить нож ей в череп, каптен.
  - Оставь эти желания при себе, запихай поглубже - если кто-то из матросов услышит, ну... я таких осложнений не желаю.
  - Разумеется, каптен. Это ж мгновенный порыв, вроде как клещ в глазу. Но как вы разглядели ее титьки и так далее под всеми мехами?
  - Ясно разглядела, - ответила Шерк. - Это зовется воображением, Красавчик.
  - Хотелось бы мне такое иметь.
  - А пока что нам нужно успокоить страхи. Полагаю, отход дальше по берегу сам по себе поднимет настроение.
  - Да, точно. - Он потер окружавшие шею рубцы. - Знаете, каптен, я тут почуял, что ее служанка не такая бесполезная недотепа, какой пытается казаться. Понимаете?
  - Заваривать чай, разжигать трубку - для тебя это бесполезно, Красавчик? Говорю тебе, я сама подумываю найти служанку, едва домой вернемся. Конечно, - добавила она, - нет такого правила, чтобы служила лишь женщина.
  Кривое лицо мужчины покрылось румянцем.
  Шерк похлопала его по спине: - Ты насчет нее прав, Красавчик. Думаю, она такая же жуткая колдунья, как сама принцесса, а может, и еще хуже. Женщина ловко притворяется, но один взгляд на запястья... ну, может, она упражняется, поднимая тюки сена, когда никто не видит - и, судя по рубцам, в тюках сена спрятаны ножи... да, она не та, за кого себя выдает.
  - А как ее зовут, кстати?
  - Без понятия. - Шерк хмыкнула. Матросы уже следили за ними. - Ладно, Красавчик, давай я буду говорить.
  - Да, лучше вы, чем я.
  - Если дело осложнится, можешь вдарить кое-кому по головам.
  - Чтобы повернулись куда нужно, да?
  - Именно.
  
  ***
  
  Дрожа под зонтиком, Фелаш смотрела, как служанка вылезает из воды. - Тебе нужно больше жира, дорогая, - заметила она. - Уверена, солнце вскоре тебя высушит, как было со мной. Так или иначе, - она взмахнула мундштуком, - проход ждет.
  Тяжело вздохнув, немолодая женщина медленно отошла от воды. В правой руке был обломок дерева, казавшийся почти черным на фоне побелевшего кулака. За ее спиной быстро таяли кусочки льда - остатки Омтозе Феллака отступали. На краю залива, где мелководье уступало место пучине, "Вечная Благодарность" оседала ниже, погружаясь в плачущее, блестящее "гнездо" льда.
  Едва служанка согрелась настолько, чтобы быстро двигаться, она натянула стеганый ватник, а потом тяжелые чешуйчатые доспехи, достав их из свертка промасленной мешковины. Взяла пару метательных топоров, короткий меч в кожаных ножнах, привязала под руку четыре метательных ножа. Надела шлем. Наконец засунула обломок дерева за пояс. - Ваше Высочество, я готова.
  - Вовремя сказано. Мое терпение становилось опасно тонким. - Вздохнув, Фелаш опустила мундштук, встала. - Куда ты положила остатки сладостей?
  - Они за пачкой ржавого листа, Ваше Высочество.
  - А, вижу. Чудесно. Смотри, какая я худая. Это гнев. Помнишь детство, дорогая, когда грудь была плоской и кости торчали во всех местах?
  - Нет, Ваше Высочество, я никогда не была похожа на мальчишку, слава толчку Странника.
  - Как и я. Никогда не понимала мужчин, которые любят в женах худобу. Что случается с мальчиками, если они превращаются в бледных костоглодов?
  - Возможно, это проявляется потребность оберегать слабых, Ваше Высочество.
  - Оберегать - одно дело, иссушать - совсем другое. Эй, о чем это я? О да, бросить тебя в Оплот Льда. Лучше заранее обнажи оружие, дорогая. Кто знает, на что ты приземлишься.
  Служанка подняла топоры. - Я готова.
  
  ***
  
  - ... снисходительная высокомерная корова не заслуживает таких титек, такой мягкой беспорочной кожи и таких роскошных волос. А ходит она, так покачивая бедрами, что я каждый раз удивляюсь, как не падает, а эти проклятые сочные губы кажутся готовыми сомкнуться на... Боги, что это?!
  Раскат грома взволновал воду в заливе, заставил плясать песок. Шерк Элалле повернулась: громадное белое облако встало над лагерем Фелаш. Моряки, разместившиеся теперь далеко, вскочили и тревожно закричали.
  - Оставайся здесь, Скорген. И успокой наших дурней! - Она бросилась бегом.
  Лагерь пришел в беспорядок, вещи были разбросаны, словно в середине бушевал вихрь. Принцесса Фелаш осторожно пыталась выкопаться из кучи земли. Волосы были всклокочены, одежды измяты. Лицо красное, словно ее отшлепали по щекам.
  - Высочество, вы в порядке?
  Девушка закашлялась. - Думаю, теория подтвердилась, капитан. Кажется, Омтозе Феллак далеко не только кучка льда. Найденный мною проход... гмм, трудно сказать, куда он ведет...
  - Где ваша служанка?
  - Ну, будем надеяться, что исследования вызывают у нее радость и восторг.
  - Вы послали ее туда?
  Прекрасные глаза сверкнули: - Разумеется, я послала ее туда! Не вы ли настаивали на необходимости, жаловались на жуткое наше положение? Начинаете представлять мою жертву, ужасающие крайности моего дела?
  Шерк Элалле обвела взглядом пухлую девицу. - А если она не вернется?
  - Я буду весьма огорчена. Но тогда мы получим подтверждение иных теорий насчет Омтозе Феллака.
  - Извините, каких иных теорий?
  - Как же? Воющие демоны, тучи безумия, пожирающие плоть растения, коварные мыши-полевки и сотни других кошмаров подобного сорта. А теперь не будете ли столь любезны, не поможете восстановить костер?
  
  ***
  
  Она потянулась за последним из метательных ножей, но обнаружила пустые ножны. Выругалась и присела, избегая рубящего выпада; бросилась влево, перекатившись через плечо. Наткнулась на тушу первого убитого противника. Рука прошлась по колючей шкуре, нашла край одного из топоров. Она с кряхтением вытащила его, перепрыгнула через труп - вздрогнувший, когда шесть мечей вонзились в то место, где только что была женщина - и вскочила, сразу же послав топор в полет.
  Он врезался в лоб демона, заставив голову откинуться.
  Она рванулась к нему, отбила тяжелый меч, сжатый в ближайшей руке - тот просто болтался, ибо грузное существо падало на колени. Засверкало лезвие - она отражала бестолковые взмахи мечей в пяти других руках. Наконец удалось ударить по толстой шее - раз, два, три - пока не отлетела голова.
  Женщина развернулась, ища других врагов. Пять трупов, больше никого. Если не считать ее тяжелого дыхания, на поляне царит безмолвие.
  Из одного огня в другой - она упала в середине лагеря, и ей очень повезло - она была готова, тогда как здешние жители явно нет. Пламя горело там и тут, порожденное разбросанными углями. Если бы не ее осторожность, лес уже пылал бы, лишив капитана и команду столь остро необходимой древесины.
  Служанка подобрала оружие и затоптала очаги пожара.
  И выругалась, когда кто-то вцепился в шею. Выбросила руку, схватила что-то мелкое и меховое, поднесла к глазам. Мышь-полевка с полным ртом ее плоти. Она фыркнула и отбросила тварь.
  - Ну, Ваше Высочество, - пробормотала она, - кажется, дерево я нашла.
  Какой-то зверь заревел поблизости; на зов отозвалось еще с полдюжины. Они окружали поляну, подбираясь ближе.
  - Срань Странника, дело становится тяжелым.
  Тут околачиваться бесполезно, решила она. Выбрала направление наугад и нырнула в лес.
  Воздух был до нелепости темным, сырым и душным. Она пробиралась, держа наготове топоры. Сзади резко пискнули - она рывком развернулась. Шевеление на лесной подстилке. Еще одна клятая мышь. Женщина видела, как та откидывает голову, издает новый леденящий душу писк.
  Вскоре кровожадная тварь осталась позади. Стволы громадных деревьев измельчали, под ноги попадалось все больше густой травы. Она заметила над головой небо: звезды, луны нет. Впереди через дюжину шагов начинался склон. Она подошла к краю обрыва, глянула в овраг, забитый гнилыми деревьями.
  Стволы серые, как кости. Вдоль низины плывут клочья тумана, светясь, словно болотный газ.
  Этот овраг был вырыт давним потопом, деревья вырваны с корнями. Когда-то их принесла бешеная вода. Изучая беспорядочные кучи, она заметила какую-то форму в двадцати шагах вниз по уклону. Вначале решила, что это плотина из перепутанных сучьев и корней, но вскоре куча обломков сложилась в нечто иное... в корпус корабля.
  Она достала из-за пояса длинную щепку. Казалось, дерево потеет в руке.
  Ноги скользили. Она кое-как спустилась по крутому берегу оврага. Избегая, насколько возможно, попадать в туман, подобралась ближе к судну. Как кораблю удалось пройти весь путь по коварному извитому оврагу, не будучи разломанным на куски, оставалось загадкой; но она доверяла колдовской связи. Здесь есть достаточно материала.
  Она наконец добралась до корпуса, положила на него руку. Не гнилой. Постучала. Внутри пустота. В пяти саженях сверху резной планшир, тяжелые края сделаны в виде двух обвивших всю палубу змей. Всего корабль, решила она, пятнадцать - двадцать шагов в длину.
  Тут она оглянулась. Туман густеет, поднялся до коленей. Под покровом тумана маленькие костистые руки тянутся, чтобы схватить ее ноги. Глубоко впились когти, пальцы извиваются словно черви. Задохнувшись от боли, она выхватила меч и принялась рубить.
  Бедра были изранены, кровь текла струйками, когда ей удалось, используя торчащие ветви и корни, взобраться на корпус корабля. Задыхаясь, женщина перелезла через борт и встала на покатую палубу.
  Поняв, что очутилась в толпе покрытых чешуей и черными волосами обезьян. Завыв, твари размером с собак обнажили острые, длинные словно кинжалы зубы. Глаза блестели бледно-желтым. Они подняли узловатые дубинки и бросились на нее.
  Откуда-то из дальнего конца оврага донесся низкий рокочущий шум. Но у нее не было времени подумать.
  
  ***
  
  - Моя утулу думает, это секс. Как странно.
  Фелаш искоса глянула на капитана; веки медленно опустились, изобразив леность. - В нашем дворце есть изысканные мундштуки, сделанные в подобие пенисов. - Она повела рукой. - Все части воспитания принцессы...
  Шерк опустила мундштук. - Думаю, достаточно, Ваше Высочество. Оставляю вас вашим... занятиям.
  - Приключения принимают всяческие обличья, капитан. Имей ваша утулу мозг, уверена - она весьма энергично поддакнула бы мне.
  - Но это самая суть ее... э... желаний. Полная безмозглость. Большинство трагедий мира коренятся в непонимании. Видите ли, мы слишком многого требуем. Всякая там верность, драгоценная исключительность, любовь и обладание - всё рано или поздно изменяет. Да, я знала мужчин - именно "знала" - которые приходили ко мне, жаждая безмозглого времяпрепровождения, а потом болтали о женах.
  - И что они говорили? Пожалуйста, я хочу знать.
  - Скучаете по сплетням?
  - Дворец кажется до ужаса далеким.
  - Именно, Ваше Высочество. Иные говорили о волшебстве любви, которое пропало, об угольках, ставших холодными словно камни. Другие жаловались, каким всё стало сложным, или гнилым, или хрупким. И почти все толковали о женах как об имуществе, которым пользуются, когда это угодно мужьям, а потом оставляют в покое. Именно из-за таких речей жены делают то, в чем их подозревают мужья, когда сами со мной. Что же, я понимаю, почему в глазах жен они видят убийственный блеск.
  - Итак, даже будучи с вами, они ничего не понимали?
  - Весьма проницательно, Ваше Высочество. Да, они совсем ничего не понимали.
  - Ведь вы предлагали секс без осложнений.
  - Именно.
  - Без мозгов.
  - Да. И это освобождало их, и свобода делала их счастливыми - или беспамятными. Хотя бы на краткое время. Но едва кончалась вспышка, старый мир и все его цепи возвращались со звоном. Они выходили, словно осужденные переплывать канал.
  - Вы вели разнообразную и интересную жизнь, капитан.
  - Жизнь? Неподходящее слово, Ваше Высочество.
  - О, не нужно дышать, чтобы быть живым - и прежде чем вы возразите, насколько смехотворным выглядит такое заявление, прошу, подумайте еще раз. Я не намекаю на ваше состояние.
  - Тогда я поистине заинтригована. Что это должно значить, Ваше Высочество?
  - В годы обучения у меня...
  Рокот заглушил слова; они обернулись и увидели поток мутной пенящейся воды, вырвавшийся в бухту сразу за мелководьем. Текущий из зияющего, почти скрытого клубами пара разрыва потоп разметал льдины, образовав полосу свободной воды. Через миг из раны вывалился, кажется, целый лес - обломанные ветви, мокрые корни - а затем показался нос корабля, словно высунутый кулак. Судно плюхнулось в бурную воду.
  Буйный потоп нес корабль прямиком на риф.
  - Сука-Странник! - выругалась Шерк.
  Корабль резко затормозил, вздымая пену и брызги; начал разворачиваться. Они видели фигуру у руля, сражавшуюся с течением.
  Рана с грохотом закрылась, обрывая дикий поток. В мятущиеся волны посыпались сучья и бревна.
  Фелаш смотрела, как капитан вбегает в воду.
  Странный корабль чуть задел за коралловый гребень, но сумел вырваться. Какое везение, подумала принцесса, что море было спокойным; но очевидно, что одна женщина не заменит команды и несчастье еще угрожает судну. Глянув направо, она разглядела бегущую по берегу команду. Явно готовы присоединиться к своему капитану.
  Фелаш снова поглядела на судно. - Милочка, ты покрасивее не могла найти?
  
  ***
  
  Сплевывая соленую воду, Шерк Элалле взлетела на палубу. Что-то скользкое под сапогами заставило ее с грохотом упасть. Она подняла ладонь. Кровь. Много, много крови. Выругалась, встала и пошла на нос. - Якорь есть? - крикнула она. - Где чертов якорь?
  Служанка заорала с кормы: - Откуда мне знать?
  Шерк видела: ее матросы плюхают по мелководью. "Хорошо".
  - Нас опять относит к рифу, - кричала служанка. - Как мне остановить?
  "Чертовым якорем, тупая корова!"
  Не найдя ничего, почувствовав, что может взорваться от гнева, Шерк побрела на корму. Один взгляд на служанку - и она застыла. - Боги! Женщина, что с тобой стряслось?
  - Это проклятые мыши, - бросила та. - Та... вон та вещь... ее ты называешь морским якорем?
  Шерк заставила себя оторвать взор от женщины. - Поцелуй Маэла, да, это он! - Пять шагов - и она снова застыла. - Это воду я слышу внутри? Мы протекаем?
  Служанка налегла на румпель, выпучила утомленные, покрасневшие глаза. - Меня спрашиваете, капитан?
  Шерк подскочила к обращенному к берегу борту. Сверкнула глазами на плещущуюся команду: - На борт, ленивые свиньи! К помпам! Быстро!
   На берегу Фелаш уселась на бревно, снова заботливо избегая железных штырей. Затянулась кальяном и с удовольствием принялась созерцать представление. Выдохнула струю дыма, ощутила першение в горле.
   Почти время для полуденного кашля.
  
  ***
  
  Он пинал ногами мусор, разбрасывая смятые шлемы, пробитые железные чешуи, кости, сгнившие в прах и облачками пыли клубящиеся у ног. Впереди, за просторами покрытой трупами земли, виднелся целый курган из скрюченных тел; на вершине стояли стволы двух деревьев, связанные, чтобы создать Х-образный крест. С креста свесились останки тела: полосы кожи, черные волосы на сухом лице.
  Сильхас Руин даже с такого расстояния видел длинное древко стрелы, утонувшей во лбу трупа.
  Здесь, в этом месте, Королевства наслаиваются одно на другое. Хаос и безумие бушуют, пятная само время, удерживая покров вечного ужаса. Здесь кожа сотни миров несет одно и то же клеймо. Он не знал, что в этой битве - этом побоище - оставило такое наследие и даже в котором из миров оно случилось.
  Медленно пройдя по полю брани, он направился к мрачному святилищу-кургану.
  Другие двигались рядом, словно заблудившись, словно отыскивая друзей среди безликих тысяч. Вначале он принял их за призраки, но это были не призраки. Это были боги.
  Его появление привлекло внимание одного, затем другого. Наконец, многих. Некоторые попросту отворачивались, принимаясь за прежние дела. Немногие пошли навстречу. Когда они оказались близко, он смог услышать их голоса, их мысли.
  "Чужак. Незваный гость. Это не его мир, не его проклятие, ему нечего тут делать".
  "Он идет смеяться над нами, над плененными здесь нашими частями".
  "Он даже не слышит воплей, что оглушают нас, не видит цепей желания..."
   -И отчаяния, Шеденал. Так много отчаяния...
  Сильхас Руин достиг основания кургана, поглядел на скрюченные тела. Шаг на склон из прочных костей, задубевшей кожи, доспехов и ломаного оружия...
  Вокруг собралось с полудюжину богов.
  - Тисте Лиосан?
  - Нет, Беру. Тисте Анди. Белая кожа - насмешка над темнотой внутри.
  - Он участник войны? Он опасен. Не желаем видеть его поблизости, когда будем убивать Падшего. Когда будем кормиться, освободив себя...
  - Освободив? - произнес тяжелый, низкий голос. - Маври, никогда не освободиться нам от наследия поклонников. Такую сделку мы заключили...
  - Я не заключал сделки, Дессембрэ!
  - Тем не менее, Беру. Желания смертных придают нам форму. Желания смертных влекут нас в их миры. Недостаточно было возвыситься, недостаточно было искать новые судьбы. Говорю вам, что, хотя часть меня странствует по далекому миру - и оглушает меня воплями о предательстве - проклятием и мольбою я прикован здесь, прибит кулаком. Желаю ли я поклонения? Не желаю. Ищу ли я большей силы? Мне показана тщетность силы, и все цели мои стали пеплом в душе. Здесь мы пленены и здесь мы останемся...
  - Потому что глупец Владыка благословил воровство Кейминсода! Падший был ранен. Стал бесполезным от боли. А по слову Владыки он построил Дом Цепей и сковал нас всех своими цепями!
  Дессембрэ фыркнул: - Задолго до первого бренчания его цепей были мы в оковах - хотя тешили себя иллюзиями свободы. Владыка Колоды Драконов и Падший развеяли иллюзию - нет, они развеяли наши обманы - и лишили нас милого, драгоценного укрытия!
  - Мне не нужен выскочка вроде тебя, чтобы слушать уже известное!
  - Нужен, раз ты питаешь разум ложным негодованием. Вскоре мы соберемся в ином месте, мало чем отличном от этого, и там свершим убийство. Холодное, жестокое убийство. Сразим сородича, бога. Прежде чем погибнет его сердце, прежде чем Непостижимая сможет достичь Падшего и осуществить свои намерения, мы убьем его.
  - Не относись к этой женщине так легкомысленно, Дессембрэ, - послышался женский голос, тонкий и хриплый. - Она сестра Владыки - Владыки, который таится даже от нас. Как такое возможно? Как смог он сделать нас слепыми к своему убежищу? Говорю вам, он повис надо всем, непостижимый как сестра. Проклятая семья из проклятой империи...
  Трость застучала по костям, расщепляя их; Сильхас повернулся, увидев прибытие еще одного бога. Смутного, как клубок теней. - Дессембрэ, - прошипел он, - и дражайшая Джесс. Беру, Шеденал, Маври. Бекра, Зиланда, смотрю, вы окружили Тисте Анди? Брата Аномандера Рейка? Думаете, он вас не может слышать? - Трость указала на Дессембрэ: - Погляди на нас, столь ловко повторяющих смертные некогда личности. Империя, да! Наша империя, Дессембрэ, или ты забыл? Проклятая семья? Наши дети!
  - Ох, оглядись, Темный Трон, - прорычала Джесс. Лицо из сплетенных нитей шерсти, льна, конопли и шелка исказилось, когда она обнажила опутанные паутиной зубы. - Д'рек пришла сюда и ушла. Она знает, она прокладывает нам верную тропу. Твои проклятые дети не смеют надеяться победить нас! Оставим их Форкрул Ассейлам! Пусть сожрут друг дружку!
  Темный Трон хихикнул. - Скажи, Джесс, ты видела поблизости кузину? Где место Королевы Снов в этом царстве смерти?
  - Она прячется...
  - Она не здесь, Джесс, - сказал Темный Трон, - потому что она пробудилась. Пробудилась, понимаешь? Не спит, не воображает себя здесь, не заносит ваши безумные хвосты, Джесс, смущая умы смертных. Вы все слепые глупцы!
  - Ты решил нас предать! - взвизгнула Шеденал.
  - Мне плевать на вас, - бросил Амманас, лаконично взмахнув эфирной рукой. - Предать? Слишком много забот ради таких ничтожеств.
  - Ты пришел сюда, только чтобы нас высмеять?
  - Я здесь, Беру, потому что я любопытен. Нет, не насчет вас. Вы просто боги, и если Ассейлы преуспеют, вы пропадете, как развеивается пердеж на ветру. Нет, мне любопытен наш незваный гость, наш Тисте Анди. - Трость указала на Руина. - О брат героев, почему почтил ты Вечное Падение Колтейна своим присутствием?
  - Ищу оружие.
  - Двух мечей, что ты носишь, не хватает?
  - Для спутника. Та битва, которой вы так жаждете... я должен бы вас предостеречь. Хотя не вижу особого смысла. Вы так стремитесь влезть в свару, что мне интересно...
  - О чем ты? - потребовал Беру.
  - Когда осядет пыль, много ли ваших трупов останется на поле? - Сильхас Руин пожал плечами. - Делайте что хотите.
  - Твой брат сразил сильнейшего нашего союзника.
  - Неужели? И что мне до того, Беру?
  - Ты такой же несносный, каким был он! Да разделишь ты его участь!
  - Все мы разделим его участь, - сказал Руин.
  Темный Трон подавился смехом. - Я нашел тебе оружие, но только если тот, что будет его носить, достоин.
  Сильхас Руин огляделся. - Здесь?
   - Нет, не здесь. Тут нет оружия, лишь память о неудаче. - Меч появился из окружавших бога теней и упал к ногам Анди.
  Глянув вниз, он резко вздохнул. - Откуда ты его взял?
  - Узнаешь?
  - Хасты... нет. - Он колебался. - Кажется, я должен узнать, раз знаю священную кузницу, его выковавшую. Тема драконов... отчетлива. Но кольцо рукояти напоминает ранний период работы Хастов, и я должен бы знать все вышедшие оттуда клинки. Где ты его нашел?
  - Это не особо важно, Принц. Ты же заметил тему драконов? Какой это термин? Черты узора? Ты мог так подумать, видя чешую вдоль клинка. - Он хихикнул. - Ты мог подумать.
  - Оружие слишком хорошо для того, кого я хочу вооружить.
  - Правда? Как... неудачно. Может, ты сможешь убедить друга принять один из мечей, что носишь ныне? А для тебя - особенное оружие. Считай его даром Повелителя Теней.
  - К чему тебе одарять меня?
  - Похоже, остальные оплакивают потерю Худа. Но не я. Он был жутким и лишенным юмора. И вдобавок уродливым. Итак. Если я не могу передать благодарность славному убийце Худа, сойдет и его брат.
  Сильхас Руин снова поглядел на меч Хастов. - Когда мы были детьми, - пробормотал он, - он любил красть мои вещи, потому что любил видеть, как я впадаю в гнев. - Он помолчал, вспоминая. Вздохнул. - Даже тогда он был лишен страха.
  Темный Трон молчал. Остальные боги наблюдали за ними.
  - И тогда, - шепнул Руин, - он украл мое горе. И теперь, здесь, я гадаю... какие же чувства остались?
  - Если я предложу "благодарность", это не будет оскорбительно?
  Сильхас Руин метнул на бога острый взгляд. - Принимаю дар, Темный Трон, и в ответ предлагаю вот что. - Он повел рукой в сторону прочих богов. - Это скопище тебе не подходит. Оставь им их судьбы, Темный.
  Бог кашлянул. - Будь я кровным их родичем, я стал бы пьяным дядюшкой, бессмысленно прикорнувшим в углу. К счастью - посмею ли я так сказать? - я не родня никому из них. Будь уверен, я с почтением принимаю твой совет, Принц.
  Сильхас Руин подобрал оружие. Поглядел на богов, переводя взор красных глаз с одного лица на другое. И пропал.
  Дессембрэ развернулся к Темному Трону: - К чему всё это? Какую схему ты задумал?
  Трость взлетела, ударив Повелителя Трагедии по носу. Он отшатнулся, упав на спину.
  Темный Трон зашипел: - Лучшая твоя часть блуждает по смертному миру, старый друг. Уже давно он отказался от пустоты, называемой гордостью. Наконец я узнал, откуда она шла. Что же, кажется, тебе преподан новый урок смирения. - Он сверкнул глазами на других. - На деле, всем вам.
  Беру пророкотал: - Ты, наглый мелкий выскочка...
  Но голос его затих, ибо Повелитель Теней исчез.
  
  ***
  
  - Занят, занят, занят.
  Котиллион помедлил, стоя на дороге. - Сделано?
  - Разумеется, сделано! - рявкнул Темный Трон и хмыкнул: - Здесь? Что ты делаешь здесь?
  - Узнал, значит, место.
  - Тьфу! Хватит сожалений. Меня уже тошнит.
  - Я вновь отметил это место...
  - Что, вроде Пса, помечающего плетень?
  Котиллион кивнул: - Грубо, но подходяще.
  - Что с тобой? Ты вернешься в Твердыню Теней? Отошлешь ее? Ей нужен новый шлепок? Тычок в нос, быстрая взбучка в кустах?
  - Она ждет лишь моего приглашения, Амманас.
  - Правда?
  - Когда волки встают на след, - сказал Котиллион, - всегда есть один, вожак стаи. Жестокий и беспощадный. Покажи мне бога или смертного без волков, хватающих за пятки...
  - Хватит о волках. Это же я, верно? Клыки, огненные очи, вонючая шерсть и вечный голод, сотня бестий и все зовутся Сожаление.
  - Именно, - кивнул Котиллион.
  - Так ты посадишь ее на коня и дашь меч, и пошлешь по нашему следу.
  - Чтобы убить самого большого и злобного? Да.
  Темный Трон снова хмыкнул. - Но она будет улыбаться.
  - Найди дурака, готового принять такое пари, - ответил, улыбаясь Котиллион.
  Повелитель Теней начал озираться. - Никого не вижу поблизости. Тем хуже.
  Воздух наполнился криками чаек.
  
  ***
  
  "Тисте Лиосан. Дети Отца Света. Звезда рождена во тьме, и небеса явили себя всем". Вифал провел рукой по изрытой штукатурке; куски волглого мха падали там, где он скреб пальцами. Живописная сцена отличалась неуклюжим, примитивным стилем, однако он подозревал, что она более свежая, чем прекрасные работы во дворце. Свет как кровь, трупы на берегу, лица сияют под шлемами. Небо в огне...
  "Немногие пережили хаос гражданских войн. Они прятались здесь, в лесу. При помощи цветной штукатурки и красок старались сделать воспоминания вечными". Он гадал, зачем столь многие это делают. Удивлялся потребности оставить после себя записи о великих событиях, которые они видели, которые пережили.
  Вполне очевидно, такое открытие здесь - в лесу над Берегом, на дне большого провала, на который он случайно набрел - ведет к вопросам. Загадка, подробности которой ему хочется понять, как найти недостающие части рисунка под клочьями мха.
  "Ибо все мы связаны историями, и годы накладываются кучами, становясь камнями, слой за слоем, и так строятся наши жизни. Можете стоять на них и вглядываться в горизонт грядущего, или можете сгибаться под тяжким весом. Можете взять в руки лом и крушить всё, пока не останетесь у кучи мусора. Потом раздавить обломки в пыль и смотреть, как ветер их уносит. Или можете восхвалять гнусные предания, высекая идолов, восхитительную ложь, помогающую возвести взоры всё выше и выше, и пусть фальшь делает тонкой почву под ногами!
  Истории. Они - груды мусора наших жизней, на них мы опираемся, их прячем. И что? Изменим их по желанию - это лишь игра мозга. Потрясите кости в чаше и поглядите, что выпадет. Да, полагаю, это осознанные игры, и оставить себя позади - всё равно что сменить дом. Новое начало манит. Новая жизнь, новое полчище историй, новая гора, которую можно сложить камень за камнем.
  "Что делает тебя счастливым, Вифал?"
  "Длинная полоса жизни, свободная от тревог, Сенд".
  "Ничто иное?"
  "О, красота, если подумать. Радость, ублажение чувств".
  "Ты притворяешься твердым и простым человеком, Вифал, но я думаю - это игра. Фактически я думаю, что ты думаешь слишком много насчет слишком многого. Ты хуже меня. Хаос вскоре становится таким плотным, что кажется твердым и простым".
  "Женщина, от тебя голова болит. Пойду пройдусь".
  Потирая ушибленное бедро, он смел сучки и грязь с одежды, осторожно вылез из провала, используя корни, находя опору для ног в дырах от выпавших камней. Оказавшись наружи, продолжил путь вниз, к Берегу.
  Двадцать или около того шагов от линии пляжа. Лес преобразился. Деревья спилены, волнистые траншеи приготовлены к неминуемому прорыву врага через Светопад. Повсюду снуют фигуры. Оружие в грудах - мечи, копья, пики - трясы и летерийцы деловито отскребают ржавчину с древнего железа, навертывают на рукояти полосы новой мокрой кожи. А вот древки копий кажутся не подвластными времени - черные шесты прочны как прежде. Сотни шлемов лежат целыми курганами, пробуждая мрачные мысли. Их ждут подгонка и смазка.
  Пройдя мимо всего, Вифал достиг берега. Помедлил, ища взглядом в толпе. Но не смог выделить того, кто был ему нужен. Завидел знакомое лицо и крикнул: - Капитан Сласть!
  Женщина глянула на него.
  - Где он?
  Она встала от кожаной карты, которую разложила на песке, утерла с лица пот и указала пальцем.
  Вифал поглядел в том направлении. Увидел одинокую фигуру на куче мусора, лицом к Светопаду. Кивнул Сласти и пошел туда.
  Йедан Дерриг отгрызал куски от головы сыра, работал челюстями, не отрывая взора от водопадов света. Он лишь мельком посмотрел на подошедшего Вифала. Хрустя сапогами по зловещим кусочкам костей пляжа, потом по склону мусорной кучи, где среди больших костей попадались осколки каких-то лесных орехов, свежие тыквы и черепки горшков, Вифал сел рядом с принцем. - Не знал, что сыр еще остался.
  Йедан сунул в рот последний кусок, пожевал, глотнул. - Уже нет.
  Вифал потер лицо. - Ожидал встретить соль, свежий бриз. А тут воняет, словно в трюме. - Он указал на Светопад: - Оттуда никакого дыхания, вообще ничего.
  Йедан хмыкнул: - Скоро будет.
  - Королева гадает насчет этого.
  - Гадает?
  - Ну, скорее тревожится. Ну, еще скорее - она похожа на загнанную в угол кошку, так что уже не тревожится. Когти наружу, зубы наружу, огонь в глазах.
  Челюсти Йедана двигались, словно он еще жевал сыр. Не сразу он ответил: - Так ты просыпаешься каждое утро, Вифал?
  От вздохнул, покосился на Светопад. - Ты никогда женат не был? Могу рассказать.
  - Не особо интересуюсь.
  - Моим рассказом?
  - Женщинами.
  - А. Ну, среди мекросов мужики часто женятся друг на друге. Думаю, видят, чем заняты мужчины с женщинами, и хотят того же.
  - Чего именно?
  - Кто-то будет кошкой, кто-то псом. Я так думаю. Но все официально.
  - А я-то думал, ты хочешь говорить о любви и преданности.
  - Нет, все дело в том, кто задирает ногу, а кто трясет задом. Если тебе везет, роли меняются. Если не везет, кончаешь взаперти одной из ролей, и жизнь кажется жалкой.
  - Превосходное описание брака, Вифал. Меня задело за живое.
  - Печально слышать, Йедан. - Вифал вздохнул. - Так или иначе, королева жаждет уверенности. Ты считаешь себя готовым? И... скоро ли?
  - Нет меры готовности, пока не начнется драка, Вифал. Тогда я увижу, на что способна моя армия, что она готова делать. Меня больше интересует последнее. А как скоро... - Он помедлил, указал на Светопад. - Вон, видишь?
  Странное тусклое пятно возникло за нисходящими потоками света. Потекло как грязь, достигнув подножия, а потом яркие края начали смыкаться снова. - Что это?
  - Драконы, Вифал.
  - КТО?!
  - Солтейкены или союзники. Магию Элайнтов иногда называют их дыханием. Они нападают на барьер силой хаоса, и с каждым выдохом древняя рана истончается, кожа слабеет.
  - Спаси нас Маэл, Йедан! Ты решил стоять против драконов? Как?
  - Когда рана откроется, то внизу - чтобы пропустить пехоту. Им нужно будет занять плацдарм на берегу, отогнать нас от раны. Для дракона физически пройти через барьер - использовать все силы. Тогда он будет на земле, не в воздухе. А дракон на земле уязвим.
  - Но если ударный отряд отгонит вас...
  - Мы должны будет отогнать его.
  - Чтобы добраться до первого дракона.
  - Да.
  - И убить.
  - В идеале на полпути через разрыв. И чтобы умер не сразу. В такой момент сестра и ее ведьмы должны... налететь. Взять жизненную силу дракона...
  - Исцелить рану.
  Йедан кивнул.
  Вифал смотрел на этого человека с угловатым профилем, устремившего взор темных спокойных глаз на Светопад. "Сладкая моча Беру, неужели его ничто не выводит из себя? Принц Йедан Дерриг, твои солдаты будут смотреть на тебя, и я в первый раз понимаю, что они будут видеть. Ты - их стена, их Светопад.
  Но не ранен ли ты, как он?"
  - Йедан, можно ли это сделать? То, что ты описал?
  Мужчина пожал плечами: - Сестра отказывается склониться перед Первым Берегом. Этот акт благословляет королеву трясов, а она не совершает его.
  - Почему же?
  Оскалив зубы в краткой ухмылке, Йедан ответил: - Мы противоположны, хотя и одной королевской крови. Королева, отвергающая благословение, принц, который никогда не даст наследника. А как насчет Пробудившейся Зари? Нашей Сестры Ночи? Она пропала навеки. Яни Товис и я - всё, что осталось. Ты бывал когда-либо в летерийском городе, Вифал?
  - Э... да.
  - Видел, как тряс проходит сквозь толпу летерийцев?
  - Нет, вряд ли.
  - Они смотрят на камни мостовой. Скользят, уходя с пути встречных. Они не ходят как ты - распрямив спину, заполняя потребное пространство.
  - Думаю, всё изменилось, Йедан. То, что сделала твоя сестра...
  - Если дать мышке меч в руки, повелеть, чтобы она стояла, сражалась, не делая шага назад - мышка станет рычащим леопардом? Что же, очень скоро мы найдем ответ.
  Вифал обдумал сказанное принцем и потряс головой: - Значит, лишь королевская кровь делает тебя и сестру столь отличными от описанных тобой трясов? Вы - не мышки.
  - Нас обучали как летерийских офицеров - мы видели в том долг, хотя не перед королем Летера, а перед трясами. Чтобы вести, нужно знать вождей, а еще важнее научиться, КАК вести. Вот что подарила нам летерийская армия, хотя дар оказался опасным - он почти поглотил Яни, а может, и совсем поглотил. Видишь, какое упрямство она показывает?
  - Если она не склонится перед Берегом, смогут ведьмы исцелить рану в одиночку?
  - Нет.
  - А если их было бы больше?
  Йедан поглядел на него. - Если бы я не истребил их? Так? - Он как будто обнаружил во рту какой-то кусок, потрогал его языком, пережевал и проглотил. - Трудно сказать. Может, да. Может, нет. Их терзало смертельное соперничество. Скорее уж они свергли бы сестру или даже убили. А потом начали убивать друг дружку.
  - А ты не сумел бы остановить их?
  - Я сумел.
  Вифал ненадолго замолк. - Она, конечно, понимает опасность?
  - Думаю, да.
  - Ты не пробовал ее убедить?
  - На свой манер она упрямее меня.
  - Еще одна стена, - пробормотал Вифал.
  - Что?
  Он покачал головой: - Ничего особенного.
  - Вот. Еще один налет - смотри...
  Темная форма опустилась на Светопад, громадная размытая тварь. Она жаждет смести сердцевину раны. По барьеру ударили словно тяжким кулаком. Свет брызнул подобно крови. От темного пятна потянулись алые трещины.
  Йедан уже стоял. - Иди к королеве Харкенаса, Вифал, - сказал он, вытягивая меч. - Еще один налет - и начнется. Или прямо сейчас.
  - Начнется? - Мгновенно отупев, переспросил Вифал.
  Он видел, как Сласть и Краткость бегут вверх, на берег. Его охватила волна холода. Ужасные воспоминания. О юных днях, о битвах на палубах Мекроса. Страх заставил ослабнуть ноги.
  - Скажи ей, - продолжал Йедан всё тем же спокойным тоном, - мы продержимся, сколько сможем. Скажи ей, Вифал: еще раз Трясы встанут на Берегу.
  Острия копий высунулись из раны ощетинившимся колючим ужасом - он смог различить фигуры, толкающиеся в стремлении пролезть сюда, почти услышал их вопли. Свет колыхался кровавыми канатами. Свет лился потопом на пляж, играя на крошеве костей. Свет озарил лица под ободками шлемов.
  "Тисте Лиосан. Дети Отца Света. Звезда рождена во тьме и небеса явили себя всем".
  - Иди, Вифал. У нас прорыв.
  
  ***
  
  "Ни против кого мы не выстоим. Мы можем лишь крошиться песком перед пожирающей волной. Йедан призывает офицеров, его офицеры бегут и кричат, строятся шеренги, так называемые солдаты сражаются с паникой, ободряют себя. Трясы - мои трясы - стоят бледные, с распахнутыми глазами, пытаются разглядеть, что творится у бреши, там, где жадные до богатства летерийцы встречают удары копий.
  Из раны раздаются вопли. Это Тисте Лиосан, их лица - изломанные маски ярости, и все безумие войны устремилось к нам, в брешь. Кровь и жизнь уже льются на песок.
  Мы не продержимся. Поглядите на мой народ, как его глаза следят за братом; но он всего лишь один человек и не сможет сдержать врага. Некогда, давно, нас было достаточно, чтобы устоять, достаточно, чтобы держаться и умирать в защиту Королевства. Но теперь... нет".
  Перед ней показались Стяжка и Сквиш. Они кричали и вопили, но она словно оглохла. Звон оружия становился отчаянно громким, походил на свист тысячи ножей об один оселок. "Но ты плоть, брат мой. Не точильный камень. Плоть".
  - Ты должна встать на колени!
  Яни Товис нахмурилась, глядя на молодую женщину: - Тебе нужно крови?
  Глаза широко раскрылись.
  Она протянула руку. - Этого?
  - Ты должна склониться перед Берегом!
  - Нет, - зарычала она. - Не сейчас. Идите прочь, мне нет до вас дела. Островитяне дерутся - идите к ним, сами вставайте на колени. В песок перед ранеными и умирающими - обе. Чтобы глядеть в лица и рассказывать о достойной цели. - Яни Товис прыгнула и толкнула их, почти уронив. - Идите! Рассказывайте!
  "Хотите видеть меня на коленях? Благословляющей всё это?! Еще одна властительница, гонящая народ на гибель? Я встану высоко и горделиво, выкрикивая яростные обещания славы? Сколько лжи может выдержать одна сцена? Неужели слова так пусты?"
  - На колени, - шептала она. - Да. Все на колени.
  
  
  
  Глава 9
  
  
  Я жертва падшая
  Настало время
  Когда клыки вонзились глубоко
  Тащили тело
  Плоть стенала
  Узрев лик страха
  Холода нужды
  Настало время
  Чужаки меня пленили
  Под шепот ужаса
  Желаний тяжкий шок
  Глаза чужие жалость озарит?
  Ну нет, не жди
  Настало время
  Когда скривился друг
  И вера прочная
  Просела под стопой
  И мир стал незнакомым
  Полным злых узоров
  Настало время
  И сородич нож схватил
  Рассечь священные законы
  Ради алой спеси
  Ради зависти багряной
  Приходит ужас
  В сердце, в дом
  Ты видишь? Он навис
  Мы начали в тенях
  И тьмы предел
  Все ближе
  Стал я падшей жертвой
  Демона души
  Лицо скривилось
  Презирая
  Все неудачи
  Плоти и костей
  Дух увядает
  Падаю добычей
  Врагов составили мы список
  Длиною с целый мир
  И ныне падаем добычей
  Падаем добычей.
  
  Лица страха,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Сломавшись наконец, тело оседает, а дух высвобождается, дух простирает крылья, улетая, и звук крыльев походит на вздох. Но он знал: так случается не всегда. По временам дух вылетает с воплем, такой же изломанный, как оставленное тело. Слишком долго в истерзанной плоти, слишком долгой была горькая любовь карающей боли.
  Копыта его коня гулко стучали, сухожилия трещали, словно старое привычное кресло; он подумал о теплой комнате, о месте, полном воспоминаний: сплетенные воедино любовь и боль, радость и страдания. Но у него нет кисета со слезами, нечего сдавить в кулаке - просто чтобы ощутить капающую сквозь пальцы влагу. Нет жеста, способного напомнить ему, кем он был.
  Он нашел ее гнилой труп в тени валуна. В волосах под слоем пыли виднелись рыжие пряди. Лицо было спрятано, впалые щеки оказались между колен, словно в последние мгновения она села, скорчилась и стала смотреть на обрубки ног.
  Слишком далеко зашло, так сказал он себе. Даже это зрелище кажется механистичным и бессвязным, словно он на краю неудачи. Он отмеряет шаги, подобно заблудившемуся слепцу, пытаясь найти путь домой. Спешился, сапоги стучат, кости внутри скрежещут, смещаясь; он подошел к ней, осторожно сел на валун, треща сухожилиями, лязгая костями и доспехами.
  Призрак со сломанными крыльями ушел пешком. Потерянный даже для себя. Как можно надеяться его выследить? Склонившись, он опустил лицо в ладони и - хотя разницы нет - закрыл единственный глаз.
  "Кто я - больше не важно. Кресло скрипит. Комнатка, прокопченная насквозь. Толпа под крышей - зачем безумная женщина пригласила их сюда? Охотники прогрохотали мимо, волчица уже не воет. У нее не хватит дыхания, не сейчас, когда она должна бежать. Беги - боги, беги!
  Она понимает, что всё напрасно. Знает, что ее загонят в угол, пронзят копьями. Она все знает насчет охоты и убийства, ибо это силы закона, ее природы. Как, полагаю, и тех, что преследуют ее.
  А женщина в кресле, ее глаза жжет кислый дым, ее зрение размыто. Пора чистить дымоход, да и дикое мертво, навсегда мертво. И когда охотники снова прогрохочут мимо, жертва будет бежать на двух ногах, не на четырех.
  Именно так.
  Ты видишь сон обо мне, старушка? Видишь сон о единственном глазе, что сияет в ночи? Последний взор дикости на твое лицо, твой мир? Боги подлые, меня разрывает на части. Я чую".
  Рога заревели торжеством. Но сердце убитого зверя еще стучит как бешеное.
  Старуха в скрипучем кресле протянула руку и вырвала свой глаз. Он истекал кровью в ладони, пока она стонала от боли. А потом она подняла голову и устремила на него взор оставшегося глаза. - Даже слепец знает, как плакать.
  Он покачал головой, но не в отрицании, а от непонимания.
  Старуха бросила глаз в огонь. - В дикость, в дикость сгинувшую. Сгинувшую. Освободи волка внутри себя, Дух. Спусти зверя на след, и однажды ты ее отыщешь.
  - Кто ты?
  - Чуешь? Воск в огне. Воск в огне.
  - Что это за место?
  - Это? - Кресло скрипнуло. Она потянулась за вторым глазом. - Здесь живет Любовь, Дух. Оплот, который вы забыли, Оплот, который вы все пытаетесь найти. Но вы забыли не только его. - Она вонзила ногти в глаз. - Где любовь, там и боль.
  - Нет, - прошептал он, - должно быть что-то большее. - Он поднял голову, открыл глаз. Безотрадные пустоши, валун, скрюченное тело. - А она бросила его в пламя. Воск. Воск в огне.
  Он смотрел вниз, изучая тело; потом встал, подошел к безжизненному коню, снял с седла свернутый мешок. Разложил и вернулся к ней, бережно поднял, отнимая у гнезда свившейся бледно-зеленой травы. Положил на землю, натянул мешок и завязал концы, повесил груз за седлом. И сам влез на неподвижного скакуна.
  Подбирая поводья, Тук закрыл единственный глаз.
  И открыл выбитый.
  
  Свет дня резко померк, масса похожих на синяки туч облепила небо. Дикий порыв ветра заставил склониться деревья, окаймляющие северный гребень, а миг спустя пронесся по склону и дороге. Ее лошадь заплясала и сжалась от удара; она пригнулась, избегая опасности слететь со спины животного. Вогнала пятки в бока, заставила лошадь пойди вперед.
  Она в половине дня пути от города - садки имеют обыкновение блуждать, врата бесчисленны, а эти врата открылись очень, очень далеко от места, в котором возникли. Утомленная, полная страхов и сомнений, она продолжала путь; копыта лошади выбивали искры из мостовой.
  Иные вещи могут осаждать душу; иные дела следует переделать. Носок сапога расшвыривает пепел... Нет, она ушла далеко, она здесь, но сожаления идут по пятам, словно гончие.
  Загремел гром; молнии серебристыми трещинами разрезали черные тучи. Где-то позади разряд поразил дорогу. Лошадь пошатнулась. Она успокоила ее твердой рукой. Порывы ветра - словно кулаки, бьющие в левую половину лица, в бок. Она выругалась, но вряд ли услышала свой голос.
  Тьма проглотила мир и она скакала почти вслепую, веря, что лошадь остается на дороге. А дождь всё не начинался - она чувствовала его вкус в воздухе, горечь и соль, взметенную из моря за гребнем гор.
  Плащ сорвался с прочных застежек и бешено захлопал, словно порванный парус. Она выкрикнула проклятие, едва не вылетев из седла. Скрипя зубами, восстановила равновесие, держась рукой за колечко на роге седла.
  Она мчалась в лицо пылевой буре - о боги, она почти что плюнула в лицо самому Вихрю! Но ничего подобного прежде с ней не случалось. Воздух затрещал, застонал. Дорога отозвалась заклинаниям грома. Словно нисходящий на землю бог стучит копытами.
  Завывая, дав волю ярости, она послала лошадь в галоп, и зверь громко зафыркал, словно барабаны под дождем - хотя воздух горяч и сух как в могиле. Еще ослепительная вспышка, еще оглушающий раскат - лошадь сбилась с дороги но, напрягая мышцы и кости, вернулась...
  ... и кто-то ехал рядом на громадном тощем коне черней нависшего неба.
  Она повернулась, сверкая глазами. - Это ты?
  Блеск улыбки. - Не печалься!
  - Когда это кончится?
  - Откуда мне знать? Когда закроются проклятые врата!
  Он добавил что-то еще, но гром разбил сказанное в щепки. Она покачала головой.
  Он склонился ближе, крикнул: - Хорошо видеть тебя снова!
  - Идиот! Он хоть знает, что ты здесь?
  Ответом послужила еще одна ухмылка.
  Где он был? Человек этот всегда ее раздражал. И вот он рядом, напоминает о причинах, по которым она тогда сделала... то, что сделала. Изрыгнув очередное ругательство, она сверкнула глазами. - Будет еще хуже?
  - Только когда мы уйдем!
  
  "Боги подлые, что я сделал бы ради любви".
  
  ***
  
  - Север, - сказала иссохшая карга. Ее согнутое, разбитое лицо напоминало Ливню одного из дядей, которому конь сокрушил челюсти и скулу. До конца дней своих он показывал миру отпечаток копыта, криво ухмыляясь беззубым ртом; смеялся и говорил: "Мой лучший друг сделал это. Куда катится мир, если нельзя доверять и лучшему другу!"
  Если бы конь пережил его, если бы жена голосила у погребального костра, как положено вдове, а не стояла молча, с сухими глазами, если бы он не начал гоняться за девушками... Ливень покачал головой. У любого всадника, зовущего коня лучшим другом, в черепе пара камешков разболталась и бренчит.
  Однако сам Ливень оказался привязанным к кобыле, заботясь о ней с тщательностью, граничащей с одержимостью. Он горюет, видя ее мучения. Плохой корм, мало воды, отсутствие сородичей. Одиночество размягчило дух лошади, ведь она из стадных животных, как и люди. Одиночество сделало ее глаза тусклыми.
  - Пустыня блестит от смертей, - продолжала бормотать Олар Этиль. - Мы должны обогнуть. На север.
  Ливень оглянулся на детей. Абси выбежал на равнину и вернулся с осколком кристалла - тот создавал радуги в руках. Высоко подняв трофей, он качал им, словно мечом, и смеялся. Близняшки оглянулись, но лица их были равнодушными.
  Он неловок с детьми. Красная Маска велел ему заботиться о детях овлов в тот давний день, отлично зная его неуклюжесть, его боязнь. Красная Маска наказывал его за что-то; Ливень не может вспомнить, да это и не важно. С назначенного места он видел падение великого вождя. С назначенного места лицезрел смерть Тука Анастера.
  Вот мера людского безумия, понял он: дети видят такие ужасы. Боль умирающих, насилие убийц, жестокость победителей. Он гадал, что видели близняшки с той ночи измен. Даже Абси должен быть покрыт шрамами, хотя он кажется до странного несклонным к долгим припадкам тоски.
  Нет, всё неправильно. Но... может, никогда правильным не было. Разве не для каждого ребенка наступает момент, когда мать и отец лишаются статуса полубогов, высшего всезнания, оказавшись столь же слабыми и порочными, как и взирающее на них дитя? О, как сокрушителен этот миг! Мир сразу становится местом страха, где в неведомом поджидают все виды опасностей, и дитя гадает - осталось ли место, где можно спрятаться, где можно найти убежище.
  - На север, - повторила Олар Этиль и зашагала, прихрамывая. Куски плоти болтались на костяке. Две костяные ящерицы побежали следом - он гадал, где проклятые твари шатались столько дней.
  Ливень отошел от лошади, встав рядом с детьми. - Абси и Стави, - сказал он. Стави встала и взяла руку братца - в другой он сжимал осколок. Отвела к лошади. Залезла в седло, протянула руки вниз.
  Видя, как она поднимает ребенка с земли и сажает перед собой, Ливень снова подумал: дети изменились. Жилистые, весь жир ушел, кожа темна от солнца. Недавно отточенное лезвие умений.
  "Красная Маска оставил меня сторожить детей. Но все они погибли. Все. Ушли. Тогда я обещал Сеток охранять этих. Такая смелая клятва. А я их даже не люблю. Если я снова провалюсь, они погибнут".
  Мозолистая рука Стории скользнула в ладонь. Он взглянул ей в глаза, и увиденное заставило скрутиться желудок. "Нет, я не беспорочный защитник, не бог-хранитель. Нет, не гляди так". - Идем, - бросил он резко.
  
  ***
  
  Она ощущала, как растет сила, она послала чувства пробираться сквозь каменистую почву, по сырым пескам на местах погребенных потоков. Снова и снова она касалась знаков избранных своих детей, Имассов, и даже Эрес'алов, что жили во времена до Имассов. И слышала отзвуки их голосов, песни, отданные древним ветрам на берегах пропавших рек, за боками холмов, давно стертых и съеденных веками.
  Да, их орудия грубы, из плохого камня - но это не важно. Они жили здесь; они бродили по этим землям. "И так будет снова. Онос Т'оолан, ты не хочешь понять, чего я требую от тебя и твоего рода. Серебряная Лиса увела столь многих прочь, далеко за пределы моей хватки; но, Первый Меч, те, что пошли за тобой, познают спасение.
  Не слушай призывы Первого Трона - она может быть дочерью Императора, она может стоять в тени тайн, но ее власть над тобой иллюзорна. Тебя побуждает повиноваться пятно Логроса, безумие отчаявшегося. Да, ты склонился перед Троном, как и другие, но Император мертв. Мертв!
  Слушай меня, Онос Т'оолан! Поверни народ - на выбранном пути вас уничтожат. Найди меня и давай положим конец войне воли. Первый Меч, погляди моими глазами: у меня твой сын.
  У меня твой сын".
  Однако он по-прежнему отталкивает ее, собственная воля вьется и кружится над ним, горя силой Телланна. Она пыталась пробиться, но эта сила ее отторгла. "Проклятый глупец! У меня твой сын!"
  Она зарычала, оглянулась на плетущихся по следу смертных. "А как насчет дочерей, Онос? Мне им глотки перерезать? Это тебя приведет? Как ты смеешь отвергать меня?! Отвечай!"
  Слышно только бормотание ветра.
  "Или бросить их? Найти тебя самой? Скажи, твоя сила сумеет отбить дракона?
  Я приду к тебе, Первый Меч, в гневном пламени Теласа..."
  "Повреди им, Олар Этиль, и тысяча миров огня Теласа не уберегут тебя от меня".
  Она засмеялась. - Ага, заговорил.
  "Неужели?"
  Гадающая по костям злобно зашипела. - Ты? Изыди, одноглазый труп! Вернись к жалкой армии бесполезных солдат!
  "Протягивай же свои чувства, Олар Этиль, но никто не скажет, что ты можешь найти. Считай это предупреждением. Ты вовсе не одна в этой стране. Крылья веют во тьме, утренний холод блестит тысячью глаз в каждой капле росы. По ветру несутся запахи и соки, дыхание льда..."
  - О, потише! Я вижу, куда ты клонишь. Думаешь, я не могу стать незаметной?
  "Ты даже от меня, одноглазого трупа, не скрылась".
  - Чем дольше ты тут держишься, - сказала она, - тем больше сущности теряешь. Это мое предупреждение тебе. Ты распадаешься, Тук Анастер. Понял? Ты распадаешься.
  "Я удержусь, сколько будет нужно".
  - Чтобы сделать что?
  "Что нужно".
  Ее воле оказалось легко проскользнуть мимо него, грохоча горным потопом. Бурля как вода, как огонь. Она осадит Первый Меч Телланна. Пробьет барьер. Она схватит его за горло...
  Впереди на равнине, поперек ее пути, строй солдат, молчаливых и темных. Грязные заскорузлые знамена, рваные стяги, шлемы над тощими, иссохшими лицами.
  Ее сила ударила по ним, треснула и разбилась, словно волны об утес. Олар Этиль ощутила, как дрогнул разум. Ее ошеломила воля этих выходцев, самочинно завладевших Троном Смерти. Когда она отшатнулась, один всадник выехал из строя.
  Седина в бороде была закаленным железом, глаза блестели камнем. Натянув поводья, он склонился в седле. - Ты забрела в чужие земли, Гадающая.
  - Ты смеешь бросать мне вызов?
  - Где угодно, когда угодно.
  - Он мой!
  - Олар Этиль, - сказал солдат, вытаскивая меч, - споря со смертью, всегда проигрываешь.
  Визжа от ярости, она сбежала.
  
  ***
  
  Ливень подошел и встал рядом с коленопреклоненной тварью. - Ты нас чуть не оглушила, - сказал он. - Что случилось?
  Она не спеша выпрямилась и хлестнула рукой ему по груди. Ливень полетел, тяжело ударился о почву; он не мог дышать.
  Олар Этиль встала над ним и протянула руку, сжав горло. Вздернула, придвинула уродливое лицо; в дырах глаз огнями плескалась ярость. - Если я убью их здесь и сейчас, - проскрипела она, - какая польза от тебя? Говори, щенок, зачем ты нужен?
  Он тяжело вздохнул, пытаясь опомниться. Карга с рычанием оттолкнула его. - Не насмехайся надо мной, овл.
  Ливень зашатался, упал на колено.
  Рядом хихикали две рептилии-скелета.
  Стория подбежала сбоку. - Не надо, - умоляла она, заливаясь слезами. - Не надо, пожалуйста. Не бросай нас!
  Он качал головой. Горло слишком болело, чтобы говорить.
  Кобыла подошла и уткнулась носом в плечо. "Духи подземные..."
  
  
  ***
  
  Уже давно он полностью высвободил силу Телланна, усилием таща садок за собой - с каждым тяжелым, скрипучим шагом. В омертвелом сердце садка ничто не достигает Оноса Т'оолана; даже яростные нападения Олар кажутся заглушенными, мутная злоба почти не различима за множественными слоями воли Первого Меча.
  Он вспоминал пустыню, солончак в круге камней. Ряды были неровными. Многие кланы смогли выставить всего одного воина тем тихим, холодным утром. Он стоял перед Логросом, лишенный рода, и удерживали его лишь ремни долга, спутанная паутина преданности. Он ведь Первый Меч!
  Последний Джагут одхана выслежен и зарублен. Пришло время вернуться в Малазанскую Империю, к Императору, усевшемуся на Первый Трон. Онос Т'оолан знал, что вскоре снова встанет рядом с Дассемом Альтором, своей смертной тенью. Тот выбрал для себя - и кружка ближайших друзей - титул Первого Меча. Пророческое вдохновение, не иначе - скоро все они будут мертвы, как сам Онос Т'оолан, как любой Т'лан Имасс. А если не мертвы, так... разрушены.
  Но тут Логрос воздел руку, скрюченные пальцы почти уткнулись в Оноса. "Ты прежде был Первым Мечом", сказал он. "Вернувшись в империю смертных, мы присягнем Дассему Альтору. Теперь он наследует твой титул. Ты же сложишь звание Первого Меча".
  Онос Т'оолан поразмыслил. Сложить звание? Разрубить обеты? Рассечь узлы магии? "Вновь познать свободу?" "Он смертный, Логрос. Он не знает, что берет на себя вместе с титулом".
  "Служением", отозвался Логрос, "Т'лан Имассы освятят его..."
  "Хотите сделать его богом?"
  "Мы воины. Наше благословение..."
  "ПРОКЛЯНЕТ ЕГО В ВЕЧНОСТИ!"
  "Онос Т'оолан, ты нам не нужен".
  "Ты вообразил", - он помнил тембр своего голоса, кипящее негодование и ужас перед тем, что задумал Логрос сделать со смертным человеком, с тем, кто обречен встретить смерть. "А мы ее не видели, мы всегда бежим от момента встречи - Логрос, через него Владыка Смерти ударит по Т'лан Имассам. Худ заставит его платить за наше преступление, за нашу дерзость..." - "Ты вообразил", сказал он тогда, "что твое благословение отличается от проклятия? Ты сделаешь из него бога тоски, неудачи, бога с лицом обреченного на плач и горестную гримасу..."
  "Онос Т'оолан, мы изгоняем тебя".
  "Я поговорю с Дассемом Альтором".
  "Ты не понимаешь. Слишком поздно".
  "Слишком поздно".
  Адъюнкт Лорн думала, что союз Малазанской Империи с Т'лан Имассами Логроса разбила смерть императора. Она ошибалась. "Ты должна была винить пролитие крови Дассема Альтора, не Келланведа. Хотя ни тот, ни другой не был убит, только один принял губительный поцелуй Худа. Только один предстал перед самим Худом и осознал, какую жуткую вещь сделал с ним Логрос.
  Говорят, что Худ стал его покровителем. Говорят, что Альтор поклялся служить Владыке Смерти. Говорят, что Худ предал его. Они ничего не понимают. Дассем и его дочь - они были ножами Худа, брошенными в нас. Каково это - быть оружием бога?
  Где ты сейчас, Логрос? Чувствуешь меня, так яростно возвращенного? Мой наследник - твое "избранное дитя" - отверг роль. Отныне его шаги возвещают о трагедии. Ты сделал его Богом Слез, и теперь, когда Худа нет, он станет охотиться на следующего. На того, кто изменил его. Дрожишь, Логрос? Дассем идет за тобой. Идет за тобой".
  Нет, до Оноса Т'оолана не дотянуться миру. Ни трепетанию боли, ни содроганию горя. Ему неведома ярость. Он защищен от любого предательства, как и все, кого он любил смертным некогда сердцем. У него нет желания мстить; у него нет надежды на спасение.
  "Я Первый Меч. Я оружие безбожных, и в тот день, когда меня извлекут из ножен, вы лишитесь снов. Логрос, глупец, ты думал, что ты и прочие Т'лан Имассы защищены от гибельного лобзания нового бога? Спроси Крона. И Серебряную Лису. Погляди на меня нынешнего. Погляди, как Олар Этиль старается вырвать меня из-под проклятия Дассема - и не может. Ты дал ему владычество, и эти цепи не разбить даже Гадающим по костям.
  Мы идем на собственное истребление. Первый Меч разорван надвое, одна половина смертная и жестокая в отрицании, вторая - бессмертная и еще более жестокая. Радуйся, что меня не нашел Дассем. Радуйся, что он сам избирает путь и окажется далеко не там, где буду я.
  Вот мой секрет. Слушай внимательно. Оружие безбожных не нуждается в руке владельца. Оружие безбожных само собой владеет. Оно лишено страха. Оно лишено вины и равнодушно к справедливости. Оно много чем бывает, но оно никогда не бывает лжецом. Оно убивает не во имя высших сил, не ради воздаяния. Оно не станет прятать жестокость в тряпицу рвения, оправдывающего и прощающего убийцу.
  Вот почему оно - самое ужасное оружие".
  Никто до него не дотянется, но сам он чувствует, как сила сочится, излучается волнами - и дрожит весь мир. Он больше не желает прятаться. Ему уже не интересны стратегии обмана.
  Пусть враги его найдут. Пусть познают его гнев.
  Не лучше ли вот так? Не приятнее ли так, чем в пламени ярости? Телланну не нужны злые пожары, пожирающие землю и затмевающие небеса. Телланн способен таиться а единой искре, мерцать еле заметной точкой в душе уголька. Он способен скрыться в терпении воина, неуязвимого для сомнений, облаченного в латы чистой праведности.
  И если праведность воссияет, испепеляя всех, кто на нее посягнул... что же, разве это не справедливо?
  
  ***
  
  Улаг Тогтиль склонился под приступом мыслей Первого Меча, под разрывающим потоком блистающего ужаса. Он ощущал волны тоски, извергаемой собратьями-воинами, он новорожденным угрем кружился в мальстриме гнева своего вождя.
  Не будут ли они истреблены? Неужели Онос Т'оолан обернется, найдя наконец место уничтожения, и увидит позади кучки праха? Его последователи сожжены им самим. "Или это нас закалит? Переплавит в то самое "оружие безбожных?""
  Мы чуем тебя, Олар Этиль, и тоже отвергаем тебя и твои посулы. Наше время ушло. Первый Меч понял. А ты - нет.
  Иди прочь. Слишком ужасна кровь, которой ты требуешь от мира, и пролить ее - даровать последнее подкрепление теме трагедии, жуткому проклятию смертного по имени Дассем Альтор.
  Логрос, найди я тебя сейчас - разорву по суставам. Выверну череп, пока не треснет шея. Сожгу твой череп в самой глубокой и темной яме, чтобы ты созерцал лишь вечность распада.
  Да, теперь мы понимаем Первого Меча.
  Понимаем - и это невыносимо".
  
  ***
  
  Рюсталле Эв стремилась быть рядом с Улагом. Ей нужна его сила. Первый Меч пожирает себя, его мысли - и зияющие, лязгающие челюсти, и обгрызенный, окровавленный хвост. Он огненная змея, неумолимо катящаяся колесом. Течение подхватило воинов; они шатаются, ослепнув в потопе жуткой власти.
  "Улаг, прошу - неужели мы не простились с оружием? Неужели мир - лишь обман?
  Первый Меч - ты поклялся разбить нас, но что это даст? Таково единственное наследие, которое сможем предложить пошедшим за нами? Мы гибнем, символы бессмысленного отрицания. Короли продолжат попирать землю, рабы будут гнуться в цепях, охотники охотиться, а жертвы - гибнуть. Матери зарыдают по детям... Первый Меч, неужели тебе больше нечего нам дать?"
  Но Онос Т'оолан даже не думает о страхах последователей. Он даже не слушает их, уцепившись за жалкую игру в неумолимость. В этом безумном недоверии, в абсурде отстраненности он не ощутит ничего.
  "Но мы идем следом. Ничего иного не остается".
  Она споткнулась. Улаг протянул руку, помогая ей.
  - Улаг?
  - Держись, Рюсталле Эв. Найди что-то. Воспоминание, на которое можно опереться. Время радости или любви. Когда приходит миг... - он помедлил, словно сражаясь со словами, - когда приходит время и ты падаешь на колени, когда мир отворачивается, когда ты падаешь в себя, падаешь и падаешь... найди свой миг, свой сон о мире.
  - Нет такого, - шепнула она. - Помню лишь горе.
  - Ищи, - зашипел он. - Ты должна!
  - Он желает увидеть нас уничтоженными, и лишь о таком мире я ныне мечтаю.
  Она видела, как Улаг отворачивается, и вновь исполнилась тоски. "Видите нас? Мы Т"лан Имассы. Мы слава бессмертия. Когда придет забвение, я поцелую его. Увижу себя несущейся в бездну по реке слез. По реке слез..."
  
  ***
  
  Грантл шел по следу, превосходящему всякое воображение, огибал отвесные утесы, завалы острых камней и разбитые валуны. В этом мире сна воздух горяч, пахнет солеными болотами и обширными лугами. Это след мертвого и умирающего, след сжатых челюстей и мускулов, напряженных сильнее стальных обручей. След израненных о камни лап. Глубокий и теплый миазм, связавший умы загнанных жертв, наполняет воздух, и воздух кажется дыханием духов, навсегда пойманных предсмертной мукой.
  Он добрался до пещеры, помедлил, подняв голову и принюхиваясь.
  Хотя всё это было очень давно, поколения наложились на поколения, и череда событий обречена повторяться снова и снова, во веки веков.
  Иллюзия, это понятно. Последний гигантский кот, затащивший в пещеру добычу, стал прахом и костями, и столетия разметали их - не найти даже запаха. Леопард, тигр, пещерный лев - какая разница, если проклятая тварь мертва. Цикл охот, размножения и старения давно прерван.
  Он вошел в пещеру, отлично зная, что должен увидеть.
  Кости. Обгрызенные черепа. Черепа Эрес'алов и других обезьян, там и тут люди - ребенок, женщина. Свидетельства времен, когда будущие тираны мира были лишь боязливой добычей, широко раскрывали глаза, заметив блеск кошачьего зрачка в темноте. Они падали под дикими ударами клыков и когтей. Висели - сломаны шеи - в челюстях великолепных пятнистых бестий, правителей мира.
  Тирания была лишь намеком глаз, и солнце каждый день всходило над невежественным миром. Как это, должно быть, было сладко.
  Грантл фыркнул. "Не удивляюсь, что ты забыл всё, Трейк. Не удивляюсь, что ты не был готов к божественности. В джунглях древних дней богами были тигры. Пока не пришли новые боги. Они были кровожаднее всяких тигров, и ныне джунгли безмолвны".
  Он знал: этой ночью в пещере он увидит сны об охоте, идеальном загоне идеальной добычи. Будет волочить жертву по тропе в укрытие, подальше от гиен и шакалов.
  В качестве сна не так плохо. Пока это сон. "Черная шерсть, кровь в моей пасти..."
  
  ***
  
  Он нашел его за стенами мертвого города. Стоит на коленях в дорожной пыли, собирает остатки старого битого горшка, хотя тут не один горшок - сотни. Паническое бегство, дым и пламя вздымаются, черня известняковые утесы, скрывавшие город - мелькание испуганных лиц, словно шелуха и мусор в реке... Всё распадается, все гибнет.
  Он пытался сложить черепки воедино; когда Маппо подошел, он поднял голову и глянул - мельком - прежде чем вернуться к работе. - Добрый господин, - сказал он, пальцем беспрестанно передвигая осколки туда и сюда, меняя порядок, отыскивая узор. - Добрый господин, у вас случайно не найдется клея?
  Ярость ушла, а с ней и память. Икарий стоял спиной к разрушенному им городу.
  Вздохнув, Маппо опустил тяжелый мешок и присел на корточки. - Слишком сильно разбито, - сказал он, - чтобы чинить. Потребуются недели, а то и месяцы.
  - Но время у меня есть.
  Маппо вздрогнул, отвел глаза - не на город, где плащовки облепили окна прислонившихся к стенам утесов зданий, где полотнища копоти пятнали камни, словно ведущие в ночь прорези. Не на город с узкими улицами, полными мусора и тел - ризаны кишат на холодной, уже гниющей плоти, бхок'аралы лезут вниз, лизать темные пятна ради соли и собирать свертки одежды, чтобы строить гнезда. И не на ворота с выбитыми створками, с кучами мертвых солдат, раздувающихся в доспехах на дневной жаре.
  Он смотрел на юг, в сторону старых караванных стоянок, отмеченных лишь низкими каменными фундаментами, коралями для овец и коз. Никогда больше торговцы пустыни не приедут в это место; никогда больше купцы из далеких городов не будут искать знаменитых Червленых шелков Шикимеша.
  - Думаю, друг, - начал Маппо и покачал головой. - Лишь вчера ты говорил о странствиях. На север, говорил ты, к побережью.
  Икарий поднял голову, нахмурился: - Я?
  - Искать таноанцев, Странников Духа. Рассказывают, что они хранят древние записи самой Первой Империи.
  - Да, - закивал Икарий. - Я тоже слышал такие рассказы. Подумай об их тайных знаниях! Скажи, как думаешь - жрецы допустят меня в библиотеки? Так много мне нужно узнать... неужели они помешают? Как думаешь, друг, они будут благосклонны? Добры ко мне?
  Маппо внимательно изучал черепки на дороге. - Говорят, таноанцы весьма мудры. Не могу вообразить, Икарий, чтобы они закрыли перед тобой двери.
  - Хорошо. Это хорошо.
  Трелль поскреб обросшую челюсть. - Итак, Икарий и Маппо вновь бредут по пустошам, к берегу, чтобы нанять корабль до острова - дома Странников Духа.
  - Икарий и Маппо, - повторил Джаг и улыбнулся: - Маппо, друг мой, день кажется весьма многообещающим. Не так ли?
  - Я наберу воды из караванных колодцев, и мы выйдем в путь.
  - Вода. Да, я так хочу смыть грязь - кажется, я купался в грязи.
  - Вчера вечером ты упал в ручей.
  - Именно, Маппо. Какой я неуклюжий. - Он не спеша встал, собрав в ладонях десятка два черепков. - Видишь прекрасную глазурь? Словно само небо - эти сосуды должны были быть великолепными. Какая потеря, когда лопаются чудесные сосуды. Не правда ли?
  - Да, Икарий, ужасная потеря.
  - Маппо. - Он поднял глаза, полные тоски. - Думаю, в городе что-то случилось. Умерли тысячи - тысячи мертвецов в городе. Верно?
  - Да, Икарий, весьма трагический конец.
  - Что за ужасное проклятие тут побывало?
  Маппо покачал головой.
  Икарий смотрел на черепки в руках. - Если бы я смог сложить их воедино, так и сделал бы. Ты ведь знаешь? Ты понимаешь... скажи, что понимаешь!
  - Да, друг.
  - Взять сломанное. Исправить.
  - Да, - шепнул Маппо.
  - Неужели всё должно ломаться?
  - Нет, Икарий, не всё.
  - Не всё? Что же не сломается под конец? Скажи, Маппо.
  - Ну, - выдавил улыбку Трелль, - не надо искать далеко. Разве мы не друзья, Икарий? Разве не всегда мы были друзьями?
  Внезапный свет озарил серые глаза Джага. - Помочь с водой?
  - Хотелось бы.
  Икарий смотрел на черепки и колебался.
  Маппо покачал мешок. - Сюда, если хочешь. Попытаемся исправить потом.
  - Но на дороге есть еще - я хотел бы...
  - Оставь воду мне, Икарий. Если хочешь, набей в мешок столько, сколько сумеешь собрать.
  - Но вес... нет, друг, думаю, моя одержимость окажется слишком тяжкой ношей.
  - Насчет этого не тревожься, друг. Давай. Я вскоре вернусь.
  - Уверен?
  - Давай.
  Улыбнувшись, Икарий снова встал на колени. Взор упал на меч, лежавший на краю тропы в нескольких шагах. Маппо видел, как спутник хмурится.
  - Я счистил с него грязь ночью, - произнес он.
  - А. Очень благородно, друг.
  
  "Шикимеш и его Червленый шелк. Эпоху назад, тысячу неправд назад. И одна большая ложь. Насчет нерушимой дружбы". Он сидел в темноте, окружив себя кольцом сдвинутых валунов - старый обычай Треллей - и открыв проход на восток, откуда придет солнце. В руках была дюжина или чуть больше таких пыльных, бледно-голубых черепков.
  "Мы так и не занялись их складыванием. Он забыл к полудню, я не пытался напоминать - и разве это не было моей задачей? Питать его лишь теми воспоминаниями, которые сочту полезными, а прочие морить голодом, пока не пропадут.
  Стоя в тот день на коленях, он был так похож на ребенка, разложившего все игрушки в ожидании кого-то вроде меня. До меня он был доволен компанией игрушек. Разве не драгоценный дар? Разве дети - не чудо? То, как они строят себе миры и живут в них, находя радость в самой жизни?
  Кто посмел бы помешать? Кто готов сокрушить, раздавить такое чудо?
  Я найду тебя стоящим в пыли, Икарий? Найду тебя гадающим над обломками? Мы будем говорить о священных библиотеках и тайных историях?
  Сядем и будем склеивать горшок?"
  Маппо бережно вернул обломки в мешок. Лег, поместив голову в прогалину между камнями, и попытался заснуть.
  
  ***
  
  Финт оглядела местность. - Они разделились, - заявила она. - Одна армия пошла на восток, но этот след более узкий. - Она указала на юго-восток. - Две, а то и три силы - большие - пошли тем путем. Итак, перед нами выбор. - Она встала лицом к спутникам, устремила взор на Чудную Наперстянку.
  Юная женщина, казалось, состарилась на десятки лет после смерти Джулы. Она стояла, явно мучимая болью; подошвы были стерты, потрескались и сочились сукровицей. "Как и мои". - Ну? Ты сказала, та сила... там, где-то. Говори, за какой армией следовать.
  Наперстянка встряхнулась. - Если там армии, там должна быть война.
  - Да, была битва. Мы нашли остатки. Но, возможно, это была единственная битва. Возможно, войне конец и все пошли по домам.
  - Я о том, зачем нам идти хоть за кем из них?
  - Потому что мы умираем от голода и жажды...
  Глаза юной женщины сверкнули: - Я делаю всё, что могу!
  Финт сказала: - Знаю, но этого недостаточно, Чудная. Если мы кого-нибудь не отыщем, нам конец.
  - Значит, на восток... хотя... стой. - Колдунья колебалась.
  - Давай скорей, - пробурчала Финт.
  - На том пути что-то ужасное. Я... я не хочу подходить ближе. Тянусь, потом улетаю - не знаю почему. Ничего не знаю!
  Амба смотрел на нее, словно изучал непонятный кусок древесины или сломанного идола. Казалось, он готов выблевать себе под ноги.
  Финт провела рукой по сальным волосам. Отросли, но ей это нравится. Всё что угодно для защиты от адской жары. Боль в груди стала постоянной спутницей. Она мечтала напиться. Упасть одурелой в каком-нибудь переулке, в жалкой комнате кабака. Исчезнуть для себя самой. Хотя бы ночь, одна ночь. "И встать в новом теле, в новом мире. С Полнейшей Терпимостью, живой и сидящей рядом. Без враждующих богов и мечей во лбах". - Как насчет юго-востока, Колдунья? Тоже дурное чувство?
  Наперстянка покачала головой, пожала плечами.
  - И что это должно значить?! - раздраженно закричала Финт. - Так же плохо, как на юге, или нет?
  - Нет... хотя...
  - Хотя что?!
  - Вкус крови! Там! Но как так? Сплошная кровь!
  - Они ее льют или пьют?
  Наперстянка смотрела на Финт как на сумасшедшую. "Боги, может, я взаправду свихнулась. Такие вопросы..." - Какой путь скорее нас убьет?
  Глубокий прерывистый вздох. - Восток. Та армия... они скоро погибнут.
  - От чего? - потребовала Финт.
  - Не знаю... может, от жажды. Да, жажда. - Глаза расширились. - Там нет воды, совсем нет - вижу почву, блестящую, ослепляющую, острую как лезвия кинжалов. И кости - бесконечные поля костей. Вижу мужчин и женщин, сводимых с ума жарой. Вижу детей - о боги! - они идут словно кошмары, словно свидетельства всех наших преступлений. - Она взвыла, коротко и страшно, спрятав лицо в ладонях, пошатнулась и упала бы, если бы не Амба. Он подскочил, принимая ее тяжесть. Женщина повернулась, спрятавшись в объятиях. Амба, задрав подбородок, смотрел на Финт, и улыбка его была устрашающей.
  "Безумие? Поздно, Чудная - и благодари богов, что не видела того, что видели мы". Содрогнувшись, Финт повернулась к юго-востоку. - Значит, нам туда. "Дети. Не напоминай. Иные преступления врезаются в кости слишком глубоко. Нет, не напоминай".
  Она мысленно видела Полушу с искаженным ухмылкой лицом. "Наконец", пробормотала та, "решение. Держись его, Финт".
  Финт кивнула Амбе, приглашая вести ведьму, и пошла, привычно покачиваясь и хромая. "Если они ушли слишком далеко, мы не догоним. Если бы было больше... крови. Мы пролили бы ее или выпили".
  Она гадала об армиях, что впереди: кто они, ради Худа, и зачем пришли в Пустоши - только ради глупой битвы? Почему потом разделились? "Ах вы бедные глупцы, идущие на восток. Один взгляд на то, что у вас впереди, лишил ее рассудка. Умоляю - вернитесь, прежде чем множество жизней лягут в бесплодную почву.
  К чему бы вы ни шли, оно того не стоит. Ничего в мире того не стоит, и вам придется изрядно потрудиться, разубеждая меня".
  Услышав кряхтение, она оглянулась. Амби нес Чудную Наперстянку на руках, улыбка на лице стала застывшей гримасой лживого торжества, словно, осуществив желание сердца, он заставлял себя чувствовать полнейшее удовлетворение. Голова Наперстянки болталась на его локте, веки были сомкнуты, рот полуоткрыт.
  - Что с ней такое?
  Амба сказал: - Выпал винт, Финт.
  - Заткнись, говенная кучка.
  
  ***
  
  Десять тысяч меховых спин, черных, серебряных и серых, тела тощие и длинные. Словно железные мечи, десять тысяч железных мечей. Они мелькали перед глазами Сеток, они размывались точеными гребнями волн сердитого моря. Ее тащило, несло к утесам и рифам, на выставленные клыки гнилого камня.
  Ветер выл в уши, ревел вокруг и внутри, дрожал громом в каждой косточке ее существа. Она чувствовала, как звери вылетают на берег, как ярость атакует бесчувственные скалы и все жестокие законы, удерживающие мир на месте. Они скалили зубы небесам, кусали и грызли копья - лучи света в прорехах туч. Они выли против наступления ночи и охотились, загоняя свою же бездумную дикость.
  "Мы то, что мы есть, и вставать против такого врага, что выбрали мы - бесполезно.
  Кто будет биться за нас? Кто оскалит губы, показывая клинки острого железа?"
  Утесы впереди дрожали от натиска - ее несло все ближе... "Зимние Волки, видите меня? Благой Лорд, гордая Леди, это ваши призывы? В той разбитой стене таится пещера? А внутри - Оплот Тронов?
  Несется по ветру запах, заставляющий волосы встать дыбом, посылающий потоки холода по венам людей. Следы пересекают тропу, тайные проходы под пологом леса. Мыши плясали на слежавшихся листьях за миг до нашего появления, но мы ослепли ко всему.
  Все пространства, сделанные нашими огнями и орудиями, нашими топорами и плугами, мы должны заполнять потным, горьким потоком гордыни. В нами сотворенных пустошах мы велим себе стоять в позе торжествующих победителей.
  Троны Дикости, троны костей, кож и мертвых глаз. Высоки как горы эти Звериные Троны.
  Кто нападает на нас? Кто охотится на нас? Кто режет нас?
  Все и каждый".
  Она видела рваные расселины. Гибель, как оказалось, может прийти благословением. Несущий ее жар зверей сладок, словно поцелуй любимого, нежные объятия, посул спасения. "Я Дестриант Волков. Я держу в груди души всех убитых зверей этого и всех прочих миров.
  Но я не смогу держать их вечно.
  Нужен меч. Нужно избавление.
  Избавление, да, и меч. Десять тысяч железных мечей. Во имя Зимних Волков, во имя Вольности".
  
  ***
  
  Сестра Равная шла по безжизненным пескам далеко к югу от Шпиля, далеко от чужих глаз. Некогда он мечтала о мире. Она жила в королевстве, в котором мало кто задавал вопросы, и в этом было удобство. Если возникала причина достаточно весомая, чтобы посвятить ей жизнь... это становилось путешествием от рождения до смерти. И это не вызывало сопротивления. Нет ничего, чтобы подхлестнуть тревогу, ничего, чтобы страдать от боли или доставлять боль. Хотя Форкрул Ассейлы давно утратили бога, они издавна страдали от горя, от жестокого конца своего бога - убийства, за которое не получить прощения. Однако она хранила в гавани детской души надежду, что можно сделать нового бога. Сложить, как набор из костей, волглой глины мышц, гладкой кожи: придать форму, наделить жизнью своих любящих рук. Это божество она называла бы Гармонией.
  В мире ее бога жизнь не требовала бы смерти. Не было бы нужды убивать ради еды. Злая судьба и несчастные случайности не уносили бы из жизни прежде времени, леса и равнины кишели бы животными, небеса птицами, моря, реки и озера рыбой.
  Желания детей - хрупкая штука, и она успела познать, что ни одно не выживает в суровом, горьком равнодушии взросления, среди его императивов: шагай с каменными глазами за лукавыми благами богатств или хотя бы за раздувшейся блажью удовольствий! Добродетели сменили форму; глина затвердела камнем, взрослые взяли оружие и убили друг друга. В новом, взрослом мире она не находила места для покоя - совсем не находила.
   Она помнила, как вышла с корабля в город, в толпу кричащих людей с испуганными глазами. Со всех сторон видела она их, усталых солдат, ведущих непрестанную войну с демонами реальными и воображаемыми. Они сражались за положение, за достоинство, они дрались за то, чтобы лишить положения и достоинства соседей, супругов, родичей. На деле только необходимость борьбы удерживала от распада семьи, общины, провинции и королевства, хрустящие от страха и отчаяния, громоздящие баррикады против неведомого, странного и пугающего.
  Форкрул Ассейлы были правы, разбив их. Будет мир, но установление мира требует осуждения и кары. Народ Колансе и южных стран нужно вернуть в состояние детства и переделать заново. Они не смогут и не захотят сделать это сами - слишком много помех. Так всегда бывает.
  К несчастью, поддержание необходимого баланса заставило умереть тысячи; но если альтернатива - смерть ВСЕХ, кто станет оспаривать сделанный выбор? Население разоряли, тщательно прореживали. Целые регионы лежали в руинах, не оставалось ни одного человека, чтобы исцелить землю. Тех, кому дозволили жить, заставляли найти новый путь жизни под неумолимым руководством Форкрул Ассейлов.
  Будь это пределом планов исправления, Равная была бы удовлетворена. Нужно сделать всё управляемым, нужно вернуть равновесие; возможно, тогда родился бы новый бог, дитя трезвой веры в реальность и весьма реальных ограничений, дитя честной скромности и жажды покоя. Вера захватила бы мир, несомая Чистыми и водразами.
  "Если бы не Сердце, если бы не кулак мучений в глуби гавани. Вся его сила, такая сырая, такая чуждая, такая совершенно-отрицательная. Наш бог был убит, но мы нашли путь мщения - На"рхук, сбросивших цепи и жаждущих крови былых хозяев. Столь многое было уже в пределах досягаемости.
  Если бы не Сердце, так воспламеняющее Почтенную, Безмятежного и других старейшин, так отравляющее их души. Равновесие не может быть совершенным - мы все это знаем - но теперь новое решение засияло слишком ярко, ослепляя их ко всему иному. Врата, вырванные у К'чайн Че'малле, очищенные от гнусного древнего проклятия. Аграст Корвалайн, вернувшийся к Форкрул Ассейлам... Через его врата - и с силой Сердца - мы могли бы воскресить своего бога.
  Могли бы снова стать детьми.
  "Жертвы? О да, но всё ценное требует жертв. Равновесие? Что ж, мы избавимся от силы, вечно пытающейся разрушить равновесие - от человечества.
  Наш ответ - уничтожение. Чистка должна стать абсолютной. Чистка должна истребить целые виды.
  Вздымайте Сердце! Держите высоко, чтобы ужасное биение слышали все! Против бесчинств человечества... думали, мы не найдем союзников?"
  Союзники. Да, Почтенная, мы нашли союзников.
  И я говорю себе, что вижу в будущем мир - мир своего детства, мир гармонии, покой молчаливого мира. Все, что нужно - немного крови. Немного крови.
  Но ты, Сестра Почтенная... я смотрю в древние твои глаза и вижу, что алчность союзников заразительна. Тисте Лиосан, Элайнты, Повелитель и Повелительница Оплота Зверя - однако все они мечтают об анархии, хаосе, конце Века Богов и Века Людей. Как ты, жаждут крови, но не малой крови. Нет. Океанов, океанов крови.
  Сестра Почтенная, мы свергнем тебя, когда придет время. Тишина нашла оружие, оружие, что покончит с твоими безумными амбициями".
  Шаги шелестели по песку, но в воображении земля тряслась от ее поступи. Солнце яростно обжигало белое лицо, но жар мыслей был сильнее. И голоса с пляжа, не так далеко, должны были казаться ничтожными перед ее непреклонностью - но она нашла в них... надежду.
  - Равновесие, - пробормотала она. - Сестра Почтенная, ты вынудила нас. Мы обязаны противостоять твоим крайностям. Тишина нашла оружие. Покажи безумие своей ярости, нам найдется чем ответить. Мы сильнее.
  Правду говоря, ей не интересна судьба человечества. Если оно погибнет, да будет так. Нет, что важно здесь, сейчас и в будущем - это принцип. "Равновесие имеет вечного врага, и его зовут дерзостью. Ты забыла, Сестра Почтенная, и нам выпало тебе напомнить. Так и сделаем".
  Она взошла на высокую осыпь над берегом. Внизу, в пятнадцати шагах, собралось с дюжину людей. Кажется, они спорят. В заливе виднеется судно; его загадочные обводы заставили Равную продрогнуть. "Джагутское. Глупцы!"
  Она двинулась вниз.
  Первые заметившие ее мореходы закричали. Блеснуло оружие, люди вдруг помчались навстречу.
  - Я хочу говорить...
  Сабля мелькнула у лица. Она уклонилась, поймала запястье и вывернула; затрещали кости. Человек завыл, она подошла ближе, вцепилась пальцами в горло. Кровь брызнула из раскрытого рта, глаза выпучились... человек упал. Удар ножом в область желудка. Она втянула сочленение грудины, избегнув атаки. Выбросила руку, раздавив лоб женщины, словно пустое яйцо.
  Другая сабля коснулась левого плеча, отскочив, словно от мореного дерева. Равная с шипением развернулась. Два быстрых удара сломали человечью шею. Он оскалилась, рванувшись. Тела завертелись в цепких руках. Вопли оглушали...
  И тут уцелевшие побежали по берегу, бросая оружие. Вдали, у самой воды, она заметила еще четверых. Мужчину и трех женщин. Равная пошла к ним.
  Магия вырвалась из самой низенькой из женщин. Волна обжигающего холода врезалась в Форкрул Ассейлу, заставив отступить на шаг.
  Вторая женщина быстро приближалась, держа два метательных топора.
  "Сладчайший поцелуй Бездны, они все самоубийцы?" - Прекратите нападение!
  Топор полетел прямо в нее. Она ускользнула и охнула: второй топор угодил в грудь, железное лезвие застряло в кости. По телу пронеслась мучительная боль. Вторая волна Омтозе Феллака воздела ее над песком, отбросила на пять шагов. Равная тяжело ударилась спиной, перекатилась и вскочила на ноги. Кости грудины сокращались, выталкивая лезвие топора. Она выпрямилась вовремя, чтобы отразить новое нападение воинственной женщины.
  Длинные ножи, размытые свистящие лезвия.
  Равная блокировала выпады, но вынуждена была отступать шаг за шагом.
  Она пробудила голос. - СТОЯТЬ!
  Женщина пошатнулась, но с рычанием возобновила натиск.
  - ПРЕКРАТИТЬ!
  Кровь брызнула из носа. Кровь залила глаза. Нападавшая споткнулась, но вновь подняла оружие.
  Зарычав, Равная подскочила ближе и ударила женщину так сильно, чтобы свернуть шею. Она упала грудой. Воительница Форкрул Ассейлов встала над телом, замышляя толчком ноги раздавить горло.
  Стрела скользнула по виску, оставив царапину. - ПРЕКРАТИТЬ АТАКИ!
  Женщина у ног застонала и попыталась встать. Разъярившись, Равная вытянула руку, схватила ее и бросила в море, на десять шагов. Наставила длинный палец на колдунью: - Я буду говорить с тобой!
  Вторая женщина закричала: - Тогда не убивай мою команду!
  Равная провела пальцем вдоль царапины на виске. Рана уже закрывалась. Она вздохнула. В груди болит, но кости срастутся, боль станет слабым зудом. - Они напали, - сказала она. - Я всего лишь защищалась. Если бы я хотела вас убить, так и сделала бы, - добавила она, осторожно приближаясь.
  - Я вижу пять тел...
  - Я же сказала, что убила бы всех, если бы хотела.
  Барахтавшаяся на мелководье женщина неуверенно встала на ноги. Равная мельком поглядела на нее: - Если нападет снова, убью. Объясни ей это. Похоже, она принадлежит тебе.
  Пухлая коротышка странным образом пошевелила пальцами. - Меня так и подмывает сорвать голову с твоих костлявых плеч. Ты явно имеешь власть над словами, Инквизитор, но во второй раз это не сработает.
  Равная прищурилась, глядя на вторую женщину. И фыркнула: - Говорят, Королевство Смерти погибло. Твой род ныне станет чумой всего мира?
  - У меня нет чумы, - возразила женщина.
  Форкрул Ассейла нахмурилась. Она дура? Зачастую, было ей известно, у таких тварей необратимо поврежден мозг.
  Стоявший рядом мужчина уставился на нее единственным глазом. - Она грит, у вас чума, каптен?
  - Нет, Красавчик, она говорит, ты идиот. Ну-ка, тише - а еще лучше, собери команду, она разбежалась кто куда, и подготовь похороны и все прочее. Иди.
  - Да, каптен. - Он замешкался и сказал хорошо слышным шепотом: - А ведь она-то сама похожа на чумную, да? Такая белая и всякие вены на руках, и...
  - Иди, Кабан. Сейчас же.
  Мужчина кивнул и захромал по пляжу.
  Равная следила за нападавшей женщиной. Та отыскивала свое оружие.
  - Инквизитор, - сказала волшебница, - мы не желаем пострадать от твоего... правосудия. Нет, мы объявляем тебя врагом.
  - Неужели слепая ненависть - единственная ваша опора? - возмутилась Равная. - Ты зовешь меня "Инквизитором", что говорит о знании некоторых местных реалий. Но это неподходящий титул. Ты решила, что все Форкрул Ассейлы - Инквизиторы, и это выдает невежество. На самом деле большинство Инквизиторов, посланных нами к здешним народам - водразы, в их венах людской крови не меньше, чем крови Ассейлов. Кстати, в их рвении мы видим довольно забавную иронию.
  - Тем не менее, - возразила волшебница, повелительным жестом подзывая служанку, - мы должны видеть в тебе врага.
  - Ты так и не поняла, верно? Ваши враги - старейшие из Чистых, жаждущие полнейшего истребления вашего рода не только на этом континенте, но по всему миру.
  - Уверена, ты понимаешь: мы противники таких стремлений, - сказала волшебница. Служанка подошла, вложила в пухлую руку молодой женщины глиняную трубку. Затянувшись, та продолжила: - Но, поскольку ты намекаешь, будто не одобряешь рвение Старейшин, мне приходится гадать: что же привело тебя сюда, ко мне?
  - Ты заключила сделку с Джагутами.
  - Они разделяют наше отвращение к вашему толку правосудия.
  Равная ответила, хмурясь: - Не могу понять, какую ценность Джагуты увидели в тебе, молодой глупышке, играющейся в опасную магию, а тем более в неупокоенной нечисти с паразитом внутри. - Она устремила взор на служанку. - На ней чары? Если так, они слишком тонки для меня. Скажи, Волшебница, она Джагут?
  - Моя служанка? Благие боги, нет!
  Глаза Равной обратились в сторону корабля на рейде. - Он там?
  - Кто?
  - Твой союзник - я хочу говорить с ним. Или с ней.
  Взвился клуб дыма. - Прошу прощения, какой союзник?
  - Где прячется Джагут? - прикрикнула Равная.
  - Ах, вижу. Ты неправильно всё поняла. Я не заключала сделок с каким-нибудь конкретным Джагутом. Я только принесла жертву кровью ради помощи Омтозе Феллака...
  Неупокоенная женщина-капитан развернулась к волшебнице: - Вы сделали что? Толчок Странника! А тот шторм? Вы не смели...
  - Необходимость, капитан Элалле. Прошу вас размышлять в молчании.
  - Я поражена, - признала Равная. - Не думала, что вы такие... тупые.
  - Шипы и камни!
  - Вы не можете заключать сделку с Омтозе Феллаком - вы не Джагуты. Нет, нужно благословение или личное вмешательство, будь ты смертный или Старший Бог. Это джагутский корабль - они не бороздят моря здешнего мира уже многие тысячи лет. Откуда он взялся?
  - Из самого Королевства Омтозе Феллак.
  - Нет, невозможно. Если Джагут не проходил в садок... нет, нет, там только лед. Но корабль создан в этом мире. Видите, какая бессмыслица?
  - Значит, не только лед.
  - Вы видели Омтозе Феллак?
  - Моя служанка, - ответила волшебница. - Она прошла во врата. Она оказалась в Омтозе Феллаке и вернулась с кораблем.
  Равная посмотрела на указанную служанку, прищурив глаза. - Опиши виденное тобою место. Прошу.
  - Просвети ее, - приказала волшебница, когда служанка заколебалась.
  Пожатие плечами. - Лес. Демоны. Овраги. Злобные обезьяны.
  - Ты не была в Омтозе Феллаке, - заявила Равная. - Твои врата открылись в иной мир, иной садок.
  - Хватит чепухи, - сварливо сказала капитан, скрестив руки на груди. - Форкрул Ассейла прибыла для переговоров. Она желает предать своих старейшин. Очевидно, ей нужны союзники, хотя почему она искала именно нас - остается загадкой. Она ведь ничего не знала о вашей связи с Омтозе Феллаком, Принцесса. Если ваши колдовские способности не заставляют трепетать самих богов... признаюсь, что испытываю большие затруднения. Как понять, что ей от вас нужно?
  Равная вздохнула. - Мы ощутили касание Старшего Садка, но не смогли определить, какого именно.
  - Значит, тебя послали Старейшины Чистых?
  - Нет, те, что остаются у Шпиля, слепы к дальним силам. Говоря "мы", я имею в виду себя и своих товарищей; мы много раз странствовали за пределы источаемой Шпилем силы, иначе не сумели бы распознать... вторжение.
  - И теперь желаете выковать некий союз, - сказала капитан.
  - Вы ищете Шпиль и то, что лежит на алтаре...
  - Не совсем, - вмешалась волшебница и прервалась, энергично затянувшись трубкой. - Мы ищем способ помешать тому, что вы планируете.
  - И каким образом вы намерены этого добиться?
  - Думаю, подойдет уже употребленный термин: союзники.
  - Если вы - и ваши союзники - желаете иметь надежду на успех, вам понадобится наша помощь.
  - Но мы ведь тебе не доверяем, - сказала капитан.
  - Теряем время, - ответила Равная. - Теперь я буду говорить только с Джагутом.
  - Тут нет ни одного, - сказала волшебница из-за дымовой завесы.
  - Тогда он или она прячется даже от тебя. Открой врата, Принцесса - те, что делала для служанки. Присутствие весьма близкое, я его чувствую. Я почувствовала его в тот самый миг, когда ты обратила садок против меня. Открой врата и увидим, кто таится от нас.
  Зашипев, волшебница оторвала трубку ото рта. - Ну хорошо. Это будут ненадежные врата; я даже могу не суметь...
  - Сумеешь.
  Волшебница чуть отошла, покачивая круглыми бедрами. Воздела руки, пальцы зашевелились, словно перебирая незримые струны.
  Полился жгучий холод, песок затрещал, как будто его хлестали молнии; явившиеся врата были огромными, высокими, зияющими. По ледяному воздуху поплыл более сладкий, кислый запах. Вонь смерти.
  На пороге встала фигура. Высокая, сгорбленная - безжизненное серовато-зеленое лицо, желтые клыки на нижней челюсти. Впадины глаз разглядывали всех из-под края ветхого шерстяного капюшона.
  Хлынувшая от пришельца сила заставила Равную отступить. "Бездна! Джагут, но не простой Джагут! Тишина - ты меня слышишь? Через этот вой? Ты можешь слышать меня? Передо мной союзник - союзник древней, такой древней силы! Он может быть Старшим Богом. Он может быть... кем угодно!" Задыхаясь, сражаясь с желанием пасть на колено, склониться перед страшной тварью, Равная заставила себя поднять взор, встретив пустоту зияющих глазниц.
  - Знаю тебя, - начала она. - Ты Худ.
  Джагут сделал шаг, и врата поспешили закрыться за спиной. Худ помедлил, обозрев каждого из присутствующих, и пошел к Равной.
  - Они сделали тебя королем, - прошептала та. - Те, что ни за кем не следовали, пошли за тобой. Те, что отрицали войны, стали сражаться в твоей войне. И что ты сделал... что ты сделал с ними...
  Подойдя, он схватил ее иссохшими руками. Поднял над землей и, разинув рот, вгрызся в висок. Клыки утонули под скуловой костью. Лопнул глаз. Порождая поток крови, он оторвал половину лица, потом укусил второй раз, поддев орбиты, доставая клыками до мозга.
  Равная висела в его хватке, ощущая, как уходит жизнь. Голова странным образом потеряла равновесие. Кажется, она плачет лишь одним глазом, а горло разучилось издавать звуки. "Когда-то я мечтала о мире. Ребенком я..."
  
  ***
  
  Шерк Элалле с ужасом наблюдала, как Джагут отбрасывает труп. Из окаймленного клочьями мяса, окровавленного рта свисали куски костей черепа и скальп.
  Худ сплюнул, встал к ним лицом и сказал сухим, равнодушным тоном: - Никогда особенно не любил Ассейлов.
  Все молчали. Фелаш стояла, трепеща, лицо было бледнее смерти. Служанка рядом опустила ладони на топоры у пояса, но не смогла сделать ничего, кроме этого неуверенного, тщетного движения.
  Шерк Элалле заставила себя собраться. - Ты умеешь оканчивать дискуссию особенным образом, Джагут.
  Пустые глазницы, казалось, смотрят на нее. Худ отозвался: - Нам не нужны союзники. К тому же я недавно получил урок краткости, Шерк Элалле, и храню его в сердце.
  - Урок? Правда? Кто тебя учил?
  Джагут отвернулся, поглядел на воду. - Ах, мой Корабль Смерти. Признаю, слишком причудлив. Но разве можно не восхищаться его обводами?
  Принцесса Фелаш, Четырнадцатая Дочь Болкандо, упала на колени и залила песок рвотой.
  
  
  
  Глава 10
  
  
  Что же такого в этом мире, если он тебе несносен? Почему ты вечно играешь роль жертвы?
  Жалобную тоску глаз твоих, печали о трудностях житья и горестной дани, со всех взимаемой - собрали мы в одном месте, под неизменным солнцем, у бронзовой женщины, груди опустившей в чашу, глядящей вдаль с жалостью... или то презрение?
  Она была королевой снов, и дар ее тебе выбирать. Жалость, если захочешь, или тайное презрение. Я отполировал бы ее глаза, чтобы лучше видела, я помазал бы розы ее, чтобы вкуснее пилось.
  Но пьем мы из одной чаши, а ты отпрянул, словно вкусил горечь. Не твой ли язык принес в чашу яд, не ты ли так жаждешь его разбрызгать? Что же такого в этом мире, если он тебе несносен? Что могу я сказать, изменяя взгляд раненого зверя, если поцелуй мой отвергнут, и свернулось молоко, и звонит колокол, оскверняя твою награду?
  Десятки тысяч висят на деревьях, их ноги - голые корни, их надежда под солнцем увяла. Дровосеки давно ушли - туда, куда есть дороги, и клубится по следу пыль, словно дымы над пожаром. Маяками они сияют в пустынной ночи.
  Мне сказали прокаженные, что у холма ютятся, будто видели человека без рук. Лишь взирать может он, как слепой, на ужасы споров. Одной пропавшей рукой потянулся он к темному небу, а другой пропавшей рукой увел он меня домой.
  
  Дровосеки,
  Таблички II и III,
  Хефра из Арена
  
  
  Край Стеклянной Пустыни был ломаной линией кристаллов и булыжников, весьма походившей на границу древнего моря. Араникт не могла отвести глаз. Она неловко сидела на устало шагавшей лошади, натянув капюшон от обжигающего солнца. Она отъезжала от главной колонны. Принц Брюс был где-то впереди, около авангарда; он оставил ее одну.
  Долгая, плоская пустыня слепила, отблески почему - то резали глаза, словно она была свидетельницей творящегося преступления, грубого насилия над самой землей. Камни расплавились, став стеклом, осколки кристаллов беспорядочно торчат копьями, тогда как другие походят на кусты, и каждая веточка блестит, будто оторочена инеем.
  Вдоль границы лежат кости, сваленные в кучи наподобие прибрежного плавника. Почти все расщеплены, став острыми иглами. То неведомое, что глумилось над этой страной, зажало в тяжелом кулаке каждую тварь и выдавило жизнь - кажется, это был обдуманный акт, упражнение в беспредельной злобности. Она подумала, что может ощутить вкус зла, может учуять его гнилое дыхание в ветрах.
  Волны тошноты снова и снова проходили по животу, медленные как ползущий прилив; отступая, промывая путь назад, они оставляли осадок в костях. "Это место... желает убить меня. Я чувствую". Кожа под плащом стала холодной и влажной как глина. "Оно хочет внутрь. Навязчивое, как зараза. Кто мог такое учинить? Зачем? Какой ужасный конфликт к этому привел?"
  Она вообразила, что если сможет прислушаться внимательно, если звуки тысяч шагающих солдатских ног, сотен катящихся колес вдруг пропадут, если даже ветер набормочется до тишины... она сумеет различить стонущие слова ритуала, воспламенившего пожары, создавшего скверну жестокости. Стеклянную Пустыню.
  "Вот к чему ведет отчаяние, то отчаяние, что похищает у мира свет, насмехается над желанием жизни выстоять, продолжиться. Отрицает наше желание исцелиться, починить сломанное. Гонит прочь саму надежду.
  Если отчаяние выражается в ритуале, он был здесь проведен".
  Скача так близко от блестящего края, около груд костей и потрескавшихся валунов, она чувствует, будто вбирает всё в себя, будто кристаллы уже растут внутри, шепча пробужденные отзвуки древних слов. "Когда всё, что ты имеешь, портится. Вот это каково!"
  Армия Брюса Беддикта давно двигалась позади двух других - принц решил покинуть Охотников за Костями последним. Они прошли с ними до самой границы стекла. Восемь дней по все более изорванной и враждебной земле. Она гадала, не надеется ли он изменить решение Адъюнкта, убедить ее в безумии плана пересечь Пустыню. Или он задумал пойти вместе с ее обреченными силами? Впервые с того дня, как они стали любовниками, Брюс закрылся от нее. "И не только. От всех.
  В день, когда мы ушли от них, Брюс стоял с Таворой и молчал. Как и все мы, стоявшие и следившие за Охотниками, которые построились и развернулись, перешли зловещую линию кристаллов и костей, скрывшись в безжалостном сиянии. Мы следили, и ни у кого - ни у кого в целой массе солдат - не было подходящих слов".
  Когда последний перегруженный фургон перевалил грань и последний столб пыли осел за малазанами; когда их колонна размылась, заплясав за восходящими потоками жара - Брюс повернулся к ней.
  Взгляд в лицо потряс ее, разорвал все слои защиты. Думал ли он переубедить Адъюнкта или нет - момент упущен. Нет, тысяча моментов. Длиной в восемь дней, и ни один не ухвачен, не лег оружием в руку. Хрупкая стена молчания победила его, победила всех. Этот взгляд...
  "Беспомощный. Полный... Бездна подлая, полный отчаяния".
  Необычайной женщиной была эта Тавора Паран. Все поняли. Все видели свирепое величие ее воли.
  И солдаты пошли следом - вот что труднее всего понять. Взводы слились, собрались в роты и, проходя мимо принца Брюса Беддикта, отдавали короткий, точный салют. "Словно на параде. Глаза скрыты в тенях шлемов, кулаки прижаты к груди, лица, высеченные резцом... боги, никогда не забуду. Ничего. Их лица. Ужасающие своей пустотой. Эти солдаты - ветераны, испытавшие нечто гораздо важнее битв, сомкнутых щитов и обнаженных клинков, важнее даже криков умирающих друзей и тоски потерь.
  Ветераны, за которыми жизнь, полная невыносимых решений, полная всем, что терзает и не оставляет возможности утешиться".
  Потом Брюс Беддикт поскакал во главе колонны, чтобы повести солдат вдоль самого края Стеклянной Пустыни. Ясно было, что, дойдя до южной оконечности, он погонит армию на восток отчаянным, поспешным темпом. Они уже на неделю отстали от Напасти и Эвертинского Легиона.
  Араникт зажгла очередную палочку ржавого листа. Шея болела, словно волшебница лишилась способности смотреть вперед, вдаль. Ее влекла Стеклянная Пустыня.
  "Они там. Они падают под ее натиском? Их поразило безумие? Они уже убивают друг друга, озверев от жары? Прошло три дня. Все и каждый могут быть уже мертвы. Новые кости, чтобы разбивать и класть вдоль границы - единственно оставшееся им отступление". Она покосилась на расщепленные осколки. "Вы все пытались пройти пустыней?"
  Мысль вызвала озноб. Содрогнувшись под плащом, она заставила себя оторвать взор от ужаса, что слева - только чтобы увидеть тянущийся вперед край. Казалось, две линии - граница пустыни и колонна - сходятся далеко впереди, в туманной дымке.
  "Брюс, любимый, что ты выкуешь из нас? Мы, летерийцы, познали слишком много поражений. Мы снова вкусили свою кровь, в этот раз пролитую На"рхук. Не такая горькая, ведь мы спасли Охотников. И всё же мы бледная тень союзников. Мы съежились в их тени.
  А они... отдавали нам честь".
  Она не могла изгнать тот миг из памяти. Лица преследовали ее призраками; казалось, ей не освободиться до конца жизни.
  "Чья они армия, эти Охотники за Костями? Что ими движет? Откуда приходит сила? Она - в душе Адъюнкта? Нет, лично я так не думаю. О да, она стоит в центре всего, но они ее не любят. Они ее видят, так сказать, не отличимой от горы, колонны штормовых туч, горького серого моря - они видят часть природного мира, вещь, с которой нужно сжиться, которую нужно перетерпеть.
  Я видела на лицах истечение ее воли. Они терпят. Они терпят ее, как всё остальное. Эти малазане посрамят самих богов".
  
  ***
  
  - ... и быстро приближаются к нам, Ваше Высочество, с северо-запада.
  Брюс кивнул: - Подтяните свободное крыло, Преда. Я возьму знаменосца и Атри-Цеду - когда увидите, что мы выехали из колонны, посылайте крыло сзади.
  - Слушаюсь, Ваше Высочество.
  Брюс слышал, как Преда отдает распоряжения гонцам, посылая одного к крылу легкой кавалерии на фланге, другого к основной колонне, вызвать Араникт. Знаменосец подъехал к принцу, лицо его было бледным, напряженным. - Не нужно тревоги, солдат, - сказал Брюс юноше. - Это будет встреча союзников.
  - Но... ящеры, господин!
  - К'чайн Че'малле, не Короткохвостые - уверен, вы уже слышали, что приближающая армия окончательно победила На'рхук.
  Юноша кивнул, нервно облизнув губы.
  Брюс внимательно поглядел на него. - Солдат, наша схватка с На'рхук - тогда вы впервые вкусили бой?
  - Да, господин.
  - Вы несли штандарт?
  - Нет, господин. Хотя я подхватил его, уже третьим, когда мы пустились в бегство...
  - Отступили, - поправил Брюс. - Поверьте мне, бегство было бы гораздо более беспорядочным.
  - Так точно, господин.
  Брюс глянул на штандарт и подавил вздох, вспомнив об извращенном чувстве юмора брата. "Не знамя легиона. Имперский Штандарт, не иначе". С железного перекрестия свисала рваная тряпка из неокрашенной шерсти, фактически точная копия одеяла Теола, даже по размеру. Там, где можно было ожидать изображения некоего гордого геральдического символа, виднелся новый королевский знак Теола Неповторимого: развернутая под три четверти кровать на крыше старого его дома. Внимательный зритель, прищурившись, мог увидеть спрятавшихся под кроватью шестерых куриц - ощипанных, но вполне живых. Брюс смотрел и вспоминал встречу с братом, когда штандарт был впервые развернут.
  
  "Ты хочешь, чтобы армии сражались под ЭТИМ?"
  "Ну, да. И кровать хочет. Как и куры - можешь вообразить весь размах священного трепета, когда они поняли, что Бог хочет их сварить? Ладно, ладно, не ИХ Бог. Хотя как мы можем быть уверены? Багг, тебе поклоняются куры и петухи?"
  "В разное время, сир".
  "Спасибо. Ты весьма просветил меня".
  "Для того и живу, государь. Всегда обращайтесь".
  "Теол..."
  "Да, Брюс?"
  "Я помню твое замечание, что нет благородства в ... э... материи, например, в троне, короне или богатом поместье. Но когда мы говорим о военной службе..."
  "Ох, брат, я только это и слышу от тебя! "Не так принято у военных, Теол". "Служивые за это на смерть не пойдут, Теол". "Им не нравится розовый цвет, Теол". Жалкий консерватизм вашей ужасной институции, смею заметить, меня раздражает".
  "Не припоминаю разговора о розовом цвете, государь".
  "Его и не было, Багг. Я сказал для примера".
  "Какой именно пример вы имеете в виду? Мне вновь призвать придворного живописца?"
  "Ради Бездны, нет! После несчастья с женой и той хорошенькой стражницей..."
  "Бывшей стражницей, сир".
  "Неужели? По чьему приказу? Я желаю знать!"
  "Вашей супруги, королевы, сир".
  "Всюду лезущая корова... ох, не смотри на меня так, любимая - я отозвался о тебе лишь в твоей официальной функции. Ибо, хотя я и негодую на Королеву, любовь к прекрасной моей жене остается неизменной, излучая лучи чистейшего, незапятнанного..."
  "Тем хуже, что такого нельзя сказать о той бедной женщине, супруг".
  "Я никогда не пятнал ее, ни разу!"
  "Теол, ты ВИДЕЛ проклятую картину?"
  "Один раз, дражайшая, потом ты сожгла единственную копию. И да, ты права, тот шаловливый пальчик... художник до сего дня пребывает в депрессии..."
  "Скорее в ужасе", вставил Багг.
  "Теол, насчет Имперского Штандарта".
  "Не снова, Брюс. Я думал, мы уже все обсудили. Он чудесен и весьма уместен..."
  "Но кто пойдет в атаку под таким?"
  "Брюс, если армии придется идти в атаку, дело будет опасным. Так? Если так, где легче всего найти безопасность, нежели под кроватью самого короля?"
   "В компании куриц", добавил Багг. "Что ж, государь, это умно".
  "Постой", сказала королева. "Что ты имел в виду под "копией"?
  "Брюс! Войска в атаку!"
  
  Вспотевший под ярким солнцем брат короля фыркнул. Ах, как он скучает по тем дням. Хаотический дворец Короля Теола кажется таким далеким. Он сощурился на штандарт и улыбнулся.
  Прибыла Араникт, натянула поводья. - Принц, мне приятно видеть тебя улыбающимся. Что тебя позабавило?
  - Ничего, Атри-Цеда. То есть ничего важного. Нас обнаружили К"чайн Че"малле - тебе не кажется, союзники у нас чрезвычайно пестрые? Ладно. Едем вместе. Я хочу познакомиться с новыми командующими.
  Женщина нахмурилась: - Разве они не простые морпехи, сир? Как бы они ни получили такие титулы, едва ли им пристало требовать повиновения от принца, не говоря уже о королеве Болкандо.
  - Геслер и Буян далеко не простые малазанские пехотинцы. И я не говорю о новых титулах.
  - Не припоминаю, чтобы их встречала.
  - Буду рад познакомить тебя.
  Они бок о бок следовали за знаменосцем, отстав на двадцать шагов. Копыта коней грохотали, словно земля была полой. - Слышишь, Брюс?
  - Мы скачем по дну древнего озера, - сказал он. - Зачастую озеро остается под поверхностью, и я считал, что здесь именно этот случай. Но теперь...
  - Вода ушла.
  - Да. Ушла.
  - А мы можем провалиться?
  Он пожал плечами.
  - Значит, даже земле под ногами нельзя доверять.
  - Извини, Араникт. Я тобой пренебрегал.
  - Да, точное слово.
  Свободное крыло простерлось за спинами - тридцать уланов Синей Розы в безупречном строю. Брюс подумал о солдате, потерянном "из-за любви, не менее того. Хенар Вигальф идет ныне с Охотниками. Если я послал его на смерть... не думаю, что он проклянет мое имя". - Я плохо умею скорбеть, Араникт. Когда умерли мои родители... что ж, думаю, без Халла и Теола я не пережил бы этого. Куру Кан сказал как-то, что горе относится не к ушедшему, а к тем, кого он бросил за собой. Мы ощущаем прореху в жизни, отверстую рану, и она никогда по-настоящему не закрывается.
  - Ты скорбишь по Адъюнкту и ее Охотникам?
  - Что же, это лишено смысла? Она... ну... такую женщину трудно любить. Она видит в проявлении человечности некую слабость. Ответственность пожирает ее, потому что она не позволяет себе ничего иного.
  - Говорят, у нее была любовница. Умерла, спасая жизнь Таворы.
  - Вообрази, какую рану это причинило.
  - Никто не желает стать нелюбимым, Брюс. Но если случается так, можно устремиться к иным вещам. Уважению. Даже страху. Возможности пропадают, ты даже не замечаешь их - и наконец понимаешь, что ты такой и другим быть не можешь.
  Брюс подумал над ее словами, вздохнул. - Хотел бы я ее полюбить. Найти в ней что-то кроме компетентности и упорства. Что-то...
  - Брюс, поэтому ты горюешь? Ты не нашел в Таворе причин, по которым мог бы пойти следом?
  Он хмыкнул: - Нужно было поговорить уже давно.
  - Ты слишком старался молчать.
  - Я закрывался так долго, как мог. Словно умирающий от жажды... Она была спасением? Или простым миражом? - Он покачал головой.
  - Мы ведь не повернем назад?
  - Нет, не повернем.
  - Мы увидим все до конца.
  - Да, и я должен прятать неуверенность - от офицеров, от солдат...
  - Но не от меня, Брюс.
  Он повернулся, чтобы поглядеть ей в лицо, и был потрясен, увидев ползущие по пыльным щекам слезы. - Араникт?
  - Не начинай, - сказала она, словно сердясь на себя саму. - Желаешь стать такой, как она? Желаешь, чтобы ответственность пожрала тебя?
  - Нет, конечно.
  - С тех пор, как мы пошли с Охотниками, что дала тебе Адъюнкт?
  - Мало...
  - Ничего вообще, - рявкнула она. - Одну тишину. Каждый раз, как ты в чем-то нуждался, она давала тебе тишину. Брюс, ты и сам говоришь все меньше. Не бери на себя чужие горести. Не надо.
  Пристыженный принц отвел взор, поглядел вперед. Темное пятно легионов вдалеке, ближе - группа ящеров и людей.
  "Когда Хранитель Имен пришел за мной, море стекало с него словно слезы. Но я был мертв. Я ничего не видел. Лишь после возрождения память нашла меня. Вижу беднягу Рулада Сенгара лежащим на залитом кровью полу - кричит, взывает к братьям. Вижу, как они отворачиваются. Вижу свое тело, упавшее около помоста. Вижу короля, безжизненно осевшего на троне.
  Могли бы мы оставить его там, неспособного противостоять кукловодам, стремящимся к символам силы? Неужели они так глупы, что не видят абсурда своих амбиций? Жалкую греховность мелких своих схем? Хватайте же мертвые члены тела, двигайте по своей воле.
  Я вижу сны - имена тысячи мертвых богов. Произнесу ли я их? В последний раз преломлю перед миром имена павших? Достаточно ли этого, чтобы вернуть память мертвецам? Имя на языке, произнесенное вслух, шепотом или смелым криком - пошевелится ли далекая душа? Найдет ли себя снова?
  Произнося имя бога, призываем ли мы его к бытию?"
  - Брюс.
  - Араникт?
  - Ты меня слышал?
  - Да, я хочу слышать твои предостережения любимая. Но помни: иногда одиночество - единственное остающееся нам убежище. Одиночество и... тишина.
  Он видел, что ее потрясли такие слова, и ощущал печаль. "Воскрешу ли я бога именем? Заставлю вновь открыть глаза? Увидев, какая вокруг нас ложь, какие опустошения мы устроили?
  Я столь жесток? Столь самолюбив?
  Молчание. Тавора, думаю, я начал тебя понимать. Должны ли мертвые видеть, за что умерли, как плохо обошлись с их жертвоприношением? Не это ли ты всегда разумела, говоря "без свидетелей"?"
  - Теперь и ты плачешь... Пинок Странника, что мы за жалкая пара. Соберись, пожалуйста - мы почти перед ними.
  Он тяжело вздохнул, выпрямил я в седле. - Я не смог бы ее остановить, Араникт.
  - А ты действительно хотел?
  - Не знаю. Думаю, я кое-что понял. Она молчит, потому что не хочет давать нам худшего. То, что мы считали холодностью, на деле - величайшее сострадание.
  - Ты думаешь, догадка верна?
  - Надеюсь.
  - Что же, и хорошо.
  Брюс возвысил голос: - Знаменосец!
  Юный солдат повернул коня вправо, натянул удила. Брюс и Араникт остановились рядом.
  Морпехи сошли наземь, к ним присоединились женщина, мальчик и девушка. Женщина была в годах, похоже, из овлов. Дети - малазане, вполне очевидно, не солдаты. Видел ли он их раньше? Во дворце? Возможно. Дальше стояло полдюжины К'чайн Че'малле, в том числе три существа с седлами. Двое других были не такими мощными, но имели мечи вместо передних лап; третий имел более широкую морду и не нес оружия. Две драные собаки слонялись между ног ящеров.
  Люди подошли. - Араникт, - шепнул Брюс, - скажи, что видишь.
  - Не сейчас, - отозвалась она напряженно.
  Он глянул: женщина пыталась зажечь палочку ржавого листа, но руки дрожали. - Скажи хотя бы вот что: должен ли принц Летера отдать им командование?
  Зашипело, пошел дымок. - Морпехам? Да, по простой причине.
  - Именно?
  - Лучше им, чем таким детям.
  "Понятно".
  Они стояли в пяти шагах от делегации. Выбритый моряк заговорил первым. Он смотрел на штандарт. - Значит, всё верно.
  Брюс откашлялся. - Мой брат Король...
  - Не питает почтения к правилам военной касты, - кивнул моряк. - Возьми меня Худ, по одной этой причине я пошел бы за ним куда угодно. Что думаешь, Буян?
  Тот скривился, подергал рыжую бороду. - А я должен?
  - Что должен? Ах ты пень! Я говорю...
  - А я не слушаю, так что откуда мне знать, что ты говоришь, Геслер? Да мне и не интересно. Если бы было интересно, слушал бы, правильно?
  Геслер что-то пробурчал и обратился к Брюсу: - Принц, я попросил бы извинения за свинские манеры моего приятеля, но ему ведь не пять лет и я ему не папочка, так что давайте, смотрите на него с презрением. Мы тут уже смотрим. Правильно, Буян?
  - Ничего не слушаю.
  - Принц Брюс, насчет передачи командования, как пожелала Адъюнкт...
  - Я буду рад удовлетворить ее желание, Смертный Меч Геслер.
  - А мы нет.
  - Именно, - забурчал Буян. - Гес, конечно, может командовать К'чайн Че'малле - у них всё в запахах, верно? Что ему нужно - пернуть или еще как, и тысячи мечей уже подняты. Если подумать, и в прежние времена так бывало. Помню, в казармах...
  - Дело в доверии, - произнес мальчик. Больший из псов подошел к нему. Бешеные глаза сверкали на обезображенной морде.
  Никто не ответил. Молчание затягивалось.
  - Лучше объясни, Гриб, - сказал помрачневший Геслер.
  Брюс хотел заговорить, но Араникт удержала его, коснувшись ладонью плеча.
  - Она знает нас лучше, чем их, - продолжал мальчик. - Вот и всё.
  - Мы спасли им жизни! - Лицо знаменосца залил румянец.
  - Достаточно, солдат, - сказал Брюс. - Мальчик верно говорит, Геслер. В конце концов, что ей известно о наших мотивах? Это ее война. Почему мы здесь? Почему королева Абрасталь намерена, как кажется, биться за ее причины? Охотники за Костями поставили Летер на колени - мы затаили обиду? Не замышляем ли мы измену? Что до Болкандо... стычки с хундрилами опустошили целые районы королевства и пролили кровь подданных. Вместе с Напастью они практически принудили Болкандо к полной капитуляции.
  - Но если ли резоны верить НАМ? - воскликнул Геслер. - Нас похитили, у нас теперь собственная армия ящеров. По сути мы дезертировали из...
  - Я не дезертировал ни откуда! - заорал Буян. Маленькая собака залаяла.
  Брюс видел на лице овлийки нарастающую тревогу. Он поймал ее взгляд и спросил: - Вы Дестриант?
  - Я Келиз, - ответила она. - Не понимаю, что творится. Ваш выговор торгового наречия... некоторые слова не пойму. Простите. - Она поглядела на Геслера: - Он Надежный Щит К'чайн Че'малле. Защитник Матроны Ганф Мач. Мы должны сражаться за жизнь. Есть старые раны... старые... преступления. Мы не можем бежать. Ганф Мач не может бежать. Мы сражаемся, сражаемся.
  - И почему-то, - размышлял вслух Брюс, - Адъюнкт это поняла. Как?
  Келиз покачала головой. - Не знаю ее. Но... - она указала на девушку подле Гриба, - куда она идет, там будет огонь.
  Геслер потер лицо руками. - Наша ... Цеда. Синн. Без колдовства Синн и Гриба На'рхук смогли бы победить. Не на земле, но с небесных крепостей. Итак, - вздохнул он, - Синн и Гриб спасли нас. Адъюнкт сказала, они будут нужны...
  - Нет, - поправил Буян, - она сказала, им безопаснее с нами, чем в любом другом месте.
  Геслер сказал Брюсу: - Мы подумываем пойти вслед за ней, в пустыню.
  - Она неколебима, и она не желает, чтобы мы шли за ней. Она убеждена, что мы будем нужны в ином месте.
  - Не могу принять командование, - упорствовал Геслер. - Я Худом клятый морпех, сержант трахнутый.
  - Ты был Кулаком трахнутым, Гес! - сказал Буян.
  - Аж три дня.
  - Да, тебя сняли! И почему тебя сняли? Нет, ты не захочешь рассказать...
  - Хватит...
  - Не хватит! - Буян наставил на спутника палец. - Ты взял и решил, что станешь вторым Дассемом! Ты взял и заставил нас всех присягнуть чертову богу! Не впервой тебе быть Смертным Мечом, правильно?
  Геслер взвился: - Откуда мне знать? Не так было, что Фенер потянулся и постукал меня по головке. А как насчет тебя, адъютант! Ты солгал клятой Императрице!
  - Я сделал то, чего просили Картерон и Арко!
  - Ты предал империю!
  Цеда Синн хохотала, но смех ее был холодным и злым.
  Келиз побелела и отступила на шаг. Широко раскрытые глаза перебегали с Геслера на Буяна и обратно.
  Синн сказала Геслеру: - Вот почему ты будешь нужен. Но тебе не нравится. Ха! Тебе совсем не нравится!
  Геслер попытался наскочить на девицу, но Буян встал на пути и оттолкнул его.
  - А НУ, ПРЕКРАТИТЕ!
  Голос Араникт заставил всех застыть.
  Тихо выбранившись, Геслер отвернулся, не встречая вызывающий взор Буяна. - Принц, не этого я ожидал. Я думал, вы примете верховное командование - вы или Кругхева. Боги, даже та королева. Ничего не хочу!
  - Вопрос, - сказал Брюс, - оказался даже сложнее, чем я ожидал. Но я готов придерживаться договора с Адъюнктом. Не думаю, что и королева Абрасталь переменит мои намерения. Наши монаршие титулы - лишь фактор обстоятельств. Они не наделяют особыми талантами и достоинствами, и мы это сознаем. Смертный Меч Геслер, никто не станет отрицать, что вы командуете самой мощной армией союза, так что полное бремя верховного командования падает на вас.
  Мужчина выглядел жалко.
  Зарычав, Буян развернулся и потопал к ожидающим Че'малле. Мелкая косматая собака увязалась следом.
  Геслер дернул плечом: - Нас устраивало, как мы жили раньше... боги, уже так давно. Прятались в вонючем гарнизоне, в мерзкой рыбацкой деревушке. Пригибались так сильно, что казалось - мир нас позабыл. Ох, как мы хотели именно этого. А поглядите теперь... Боги подлые!
  Брюс склонил голову набок: - Вы были с Адъюнктом всё последнее время?
  - Не совсем. Нас затянул Вихрь... мятеж. Мы виним Имперского Историка, вот кто виноват. Ладно, всего этого не стоит рассказывать - горькая история, как нас таскало и мотало через половину мира. Мы ничего особенного не сделали, разве что в живых остались. Поглядите, куда это нас привело.
  - Если вы с другом чувствуете себя в ловушке, - удивился Брюс, - почему просто не уйти? Разве вы сами не назвали себя и Буяна дезертирами?
  - Хотелось бы. Да, я назвал. Но мы не можем, и она знает.
  - Но... почему?
  Геслер рассеянно посмотрел на Гриба. - Потому что, - прошептал он, как приговоренный, - она доверяет нам.
  
  ***
  
  - Не то чтобы хорошо, - сказала Араникт, когда они медленной рысью возвращались к колонне.
  Брюс поглядел на нее. - Когда ты нас останавливала, в твоем голосе, Араникт, была явная тревога.
  - Откуда приходят боги, Брюс? Ты знаешь?
  Он потряс головой, не желая пробуждать воспоминания о дне морском, о забытых, заросших илом менгирах. Он потерял жизнь, бродя в мутных, пустых глубинах. "Я спал, я так желал спать - вечно. Возможно, к другим приходит другая смерть, а меня нашла такая. Что за усталость! Я потерял волю и не мог освободиться".
  - Геслер и Буян, - говорила Араникт, - почти дотянулись.
  - Извини... до чего?
  - До божественности.
  - Ты заговорила о вещах, о которых любил толковать Куру Кан. Понятие "возвышения", времена Первой Империи...
  - Дестриант говорила об огне.
  Он заставил себя поддерживать тему. - Девушка, Синн...
  Араникт фыркнула. - Да, она. Огонь в самых разрушительных, бесчувственных проявлениях - она могла бы сжечь нас в пепел и не удостоить мгновенной мысли. Когда внутри тебя такая сила, она выжигает все человеческое. Ты НИЧЕГО не чувствуешь. Но, Брюс, ты не понял... Адъюнкт желает, чтобы Синн была с ними.
  - И как можно дальше от нее? Не думаю, что Тавора...
   - Нет, не в том был ее резон. Это Геслер и Буян.
  - Не понимаю, о чем ты.
  - Эти двое прошли Оплотом Огня, тем, что мудрецы Первой Империи звали Телас. Тавора хочет, чтобы Синн была с ними, потому что никто иной не сможет выстоять против девушки, выжить под ее силой, ибо, если Синн пробудит свою силу... как говорит Келиз, будет огонь.
  - Адъюнкта предупреждали об измене...
  - Брюс, Геслер и Буян стоят на краю Возвышения и ощущают это. Оба уцепились за драгоценную жизнь...
  - За что?
  - За человечность. Пальцы уже онемели, мышцы кричат от боли. Ногти потрескались и кровоточат. Видел, как на них смотрит мальчик? Гриб? Он стоит возле Синн, словно проявление ее совести - поистине, совесть ныне оказалась снаружи нее. Она могла бы ее оттолкнуть, выдавить жизнь - не понимаю, почему она уже так не сделала. Столько огня в руках, и такое холодное сердце.
  - Ты говоришь, что мальчик лишен собственной силы?
  Она взглянула искоса: - Адъюнкт о нем говорила? О мальчике?
  Он нехотя кивнул.
  - И что?
  - Она сказала, что он наша надежда, что в конце его сила может - сможет - обеспечить нам спасение.
  - Тогда, Брюс, мы в настоящей беде.
  "Предательство. Когда лицо перед тобой лжет, глаза обманывают, прячут тайну. Неужели не будет такому конца?"
  Он снова думал о дне морском, как и ожидалось. "Имена глубоко внутри меня. Имена павших. Я могу слышать каждое, особый, уникальный голос. Но сколь многие звучат похоже. Крики боли. Жалобы на... измену. Так часто, так часто". - Она доверяет этим морякам, - произнес он. - Верит, что они не предадут. Всё, что у нее есть. Всё, на что может она надеяться.
  - Да, сказала Араникт. - И, что еще хуже, овлийка Келиз, которая говорила, будто ничего не понимает, понимает слишком многое. Хочешь не хочешь, в ее руках судьба К'чайн Че'малле. Она Дестриант Матроны - думаешь, она верит Синн? Доверяет ей жизнь Матроны и прочих К'чайн Че'малле? Вряд ли. Она в том же положении, что и мы - всё зависит от Геслера и Буяна, а они всё время пререкаются на ее глазах.
   - Должно быть, у нее сердце разрывается.
  - Она в ужасе, Брюс. И так одинока. Среди всех них.
  Он потер лицо. Кони, ощутив слабину, почти остановились. Не зная об этом, знаменосец почти доехал до колонны. На таком расстоянии штандарт казался белым квадратом. - Араникт, что мы можем?
  - Не важно, что будет, - сказала она, - но мы должны оставаться с ними. С Геслером и Буяном, Келиз и Че'малле. Но если дойдет до выбора, кого спасать, если нам останется лишь одно суровое решение... пусть это будет мальчик.
  - Эти мужчины готовы рвать друг другу глотки... случится...
  - Ох, это. Брюс, они похожи на братьев. Огрызаются, могут даже кровь пустить. Орут друг на друга... было бы хуже, если бы они молчали. Мы видим их человечность - то, за что они так отчаянно держатся. Это похоже на... на ритуал. Заботы или даже любви.
  - Как супруги...
  - Братья, сказала я. Связаны кровью, связаны прошлым. Видя, как они спорят, мы слышим лишь сказанное вслух, но самое важное остается не высказанным. Келиз лишь начинает это понимать - когда поймет, многие страхи и тревоги пропадут.
  - Надеюсь, ты права. - Брюс натянул поводья и спрыгнул с коня. Повернулся, рассматривая уланов, махнул рукой, приказывая вернуться к обычному патрулированию флангов. - Давай пешком. Уверен, авангард проживет без меня еще недолгое время.
  Он заметил ее любопытство, но она послушно слезла с лошади. Взяв животных под уздцы, они пошли к колонне.
  - Любимая, - начал Брюс, - я познал тишину более глубокую - и сокрушающую - чем может представить кто-либо.
  - Не нужно о таком рассказывать...
  - Ты не права. Я должен рассказать не ради обретения особой близости между нами, хотя это тоже важно. То, что я опишу, важно - оно связано с тем, что ты говоришь, и - если поможешь - надеюсь, оно подарит нам выбор образа действий. Скажи, что тебе известно о моей смерти?
  Она помедлила, зажигая палочку от окурка прежней. - Яд. Случайность.
  - А мое тело?
  - Его украл выходец из другого мира.
  - Украл? Возможно, так казалось. На деле же меня возвратили. Отнесли туда, где я был прежде. Мое имя написано на стоячем камне. Присоединено к бесчисленности прочих.
  Она хмурилась и, казалось, изучала жилистые травы под ногами. - Так, значит, будет с нами со всеми? Наши имена выбиты на камне? Из смерти в жизнь и обратно? Как утверждали некоторые мудрецы?
  - Не знаю, что было на самом деле. Мои переживания совершенно отличны от того, что выпадает другим. Нет, я ощущаю, что они совершенно уникальны. Если кто и виноват, то Куру Кан. Он создал ритуал, пославший меня в иное место, в иной мир, наверное - мир на дне океана - и там я впервые встретил ... выходца. Хранителя Имен, так я его называю.
  - Того самого, что пришел за тобой в тронный зал?
  Он кивнул.
  - Потому что он завладел твоим именем?
  - Возможно - или нет. Мы скрестили клинки. Я победил его в битве...
  - Он провалился как хранитель.
  - Да.
  - Тогда он пришел, - сказала Араникт, - чтобы заменить себя тобой.
  - Думаю, ты можешь быть права. "Или так кажется".
  - Имена, о которых ты говорил, Брюс - теперь их никто не охраняет?
  - Ах, дело в моем воскрешении. Тебе известны подробности?
  Араникт покачала головой. - Ничего. Ну, как и всем остальным.
  - Как можешь вообразить, я часто об этом думал. Во снах я вспоминаю то, чего никогда не делал и не видел. Очень тревожно, по крайней мере вначале. Как и ты, я не обладаю реальным знанием о возвращении в мир. Это было приглашение? Разрубание цепей? Просто не знаю.
  - Сила, способная такого достичь, должна быть великой.
  - Что-то мне говорит, - сказал он с кривой улыбкой, - что даже силы Старшего Бога было бы недостаточно. Желания живущих вернуть того, кого они потеряли, мало, чтобы нарушить законы смерти. Никто не хочет такого путешествия, но все же мы умираем. Я не тот самый человек, прежний умер в тронном зале, у ног короля.
  Теперь она смотрела на него со страхом в глазах.
  - Долгое время, - говорил Брюс, - я думал, что не могу найти даже отзвука прежнего себя. Но потом... ты. - Он качал головой. - Но что я могу сказать? Какое всё это имеет значение, если мы разделяем одну истину? Думаю, я был освобожден... чтобы что-то сделать. Здесь, в мире. Думаю, теперь я понял, что именно. Но не понимаю, как этого достичь. Не знаю даже, почему это так... важно. Хранитель послал меня назад, ибо я - его надежда. - Он метнул ее взгляд. - Когда ты заговорила о вере Таворы в мальчишку, я уловил блеск... словно мерцание далекой лампады, словно в мутной воде... кто-то идет вдалеке. И понял, что уже видел такое раньше. Во сне.
  - Кто-то, - пробормотала Араникт. - Твой Хранитель?
  (См. "Буря Жнеца", гл. 20. - Прим. переводчика)
  - Нет. Но я ощутил мысли незнакомца, увидел его воспоминания. Древний дом, в котором я стоял прежде, теперь пуст. Залит водой, погружен во мрак. Как у всего, что лежит на дне океана, его время ушло, его роль... окончена. Он вошел внутрь, желая найти то, что находил прежде, желая компании. Но они пропали.
  - Они? В том доме живут люди?
  - Уже нет. Он покинул его и ныне ходит, неся фонарь - я вижу его, словно фигуру из мифа. Последняя душа глубин. Одинокий, тусклый огонек - всё, что ему оставлено. Он предлагает его. Ради мгновения... - он поднес руку лицу, утирая слезы, - света. Облегчения. От жуткого давления, гнета, от темноты.
  Они остановились. Она была перед ним, в глазах плескалось горе. Женщина шепнула: - Он манит тебя? Он просит составить себе компанию, Брюс?
  Тот моргнул, покачал головой: - Не... не знаю. Он... ждет меня, я вижу свет фонаря, вижу его тень. Словно явление из мифа, из колдовских чар. Он ждет души утопленников? Наверное. Когда мы погружаемся, теряем ощущение, где верх и где низ - разве не так бывает с теми, что тонут?.. все, что мы видим, это свет во мраке, и мы верим, что идем к поверхности. Но... это зовет его фонарь. Вниз, вниз...
  - Брюс, что ты должен сделать?
  - Во мне звучит голос, - сказал он, вдруг охрипнув от эмоций. - Все, кого забрали моря - смертные и боги - остались без свидетелей. - Он поднял взор, увидел широко раскрытые глаза. - Я так же скован, как Адъюнкт, меня так же влекут к... чему-то. Я воскрешен, чтобы быть братом короля? Командующим армий? Я пришел в ответ на горе брата, ибо он желает, чтобы всё было как прежде? Я здесь, чтобы еще раз ощутить, что значит быть живым? Нет. Есть иное, любовь моя. Есть иное.
  Она протянула руку, погладила его по щеке. - Мне суждено тебя потерять, Брюс?
  "Не знаю".
  Араникт, наверное, поняла ответ, хотя он молчал. Она прильнула к нему, словно падала, и он заключил ее в объятия.
  "Дорогой голос. Дорогой ты, живущий во мне - словами не изменить мира. Никогда такого не было. Сможешь ли ты расшевелить тысячу душ? Миллион? Грязь, которую пнули ногой, пустив по бездушным течениям? Она лишь осядет где-то еще.
  Твоя тень, друг, похожа на мою.
  Твой свет, такой приятный и такой далекий - все мы шевелимся во тьме от момента рождения до момента смерти. Но ты грезишь о встрече, ибо ты, как каждый из нас, одинок. Есть иное. Должно быть иное.
  Во имя любви в моих жилах, прошу... должно быть иное".
  
  ***
  
  - Не читайте мне лекций, сир, по основам нашей веры.
  Столь многое отдано тишине, словно она - драгоценное прибежище, сокровищница, способная преображать все, что в нее помещено, делая страхи полчищем благородных добродетелей. "Но страхи не меняются". Надежный Щит Танакалиан стоял перед Кругхевой. Их окружил шум - пять тысяч братьев и сестер разбивали лагерь.
  Пот стекал под его одеяниями. Он ощущал кислый запах тела, сопревшего под шерстью, и запах ланолина. Дневной переход тяжко налег на плечи. Глаза зудели, во рту было сухо.
  Готов ли он к моменту? Он не знал - в конце концов, у него есть собственные страхи. "Но... долго ли мне выжидать? Какой момент среди прочих я должен счесть самым безопасным? Вздох перед военным кличем? Едва ли.
  Я сделаю это сейчас, и пусть свидетели поймут - я долго готовился, окружившее меня молчание - не мое, это она меня вынудила. Она готова бросить нас на отвесную стену, в трещины камня.
  Железо, где твои добродетели? Отточенное лезвие целует, дождем летят искры. Кровь течет по рукояти, пятная белый снег. Так ты отмечаешь каждую тропу". Танакалиан огляделся. Кипящее движение, ставятся палатки, летят по ветру щупальца дыма. - Без Дестрианта, - заговорил он, - нам не узнать собственной судьбы.
  Он глядел на нее, прищурившись.
  Смертный Меч Кругхева стояла и следила, как семеро братьев и сестер собирают командный шатер. Кожа сложенных на груди мощных рук приобрела оттенок бронзы, казавшийся сходным с цветом здешней запыленной почвы. Солнце выбелило пряди волос, не влезшие под шлем, они вились паутиной по жаркому ветру. Если переговоры с Адъюнктом оставили раны, она не показывала их. - Сир, - сказала она, - Командор Эрек-Але не славится нерешительностью. Вот почему я избрала его командовать флотом. Вы призываете к себе нерешительность, думая, что у нас есть на это время. Но впереди слишком много вызовов.
  "Но, треклятая дура, Ран'Турвиан видел, что будет. Мы предадим свой обет. Не вижу, как этого избежать". - Смертный Меч, - начал он, пытаясь изгнать из голоса гнев, - мы присягнули Зимним Волкам. Наше железо - их воинственные клыки.
  Она хмыкнула: - И война воистину близка, Надежный Щит.
  "Когда ты стояла перед Адъюнктом, когда клялась служить ей и ей одной... тебя соблазнило величие момента? Да? Безумство!" - Мы не могли предвидеть, что запланировала Адъюнкт, - сказал он. - Мы не знали, как она намерена обмануть...
  Женщина обернулась: - Сир, мне придется заткнуть вам рот?
  Глаза Танакалиана широко раскрылись. Он выпрямился перед ней: - Смертный Меч, я Надежный Щит Серых Шлемов Напасти...
  - Вы глупец, Танакалиан. Вы поистине великая моя ошибка.
  В этот раз, поклялся он, нельзя отступить под напором ее недоверия. Он не уйдет в сторону, смущенный, съежившийся. - А вы, Смертный Меч, стоите передо мной величайшей угрозой, какую знали Серые Шлемы.
  Братья и сестры прекратили возню с шатром. Видя стычку, к ним подходили другие. "Поглядите на себя! Вы знали, что так будет!" Сердце Танакалиана грохотало в груди.
  Кругхева побелела. - Объяснитесь, Надежный Щит! - Суровый голос скрежетал. - Ради собственной жизни, объяснитесь.
   О, как он жаждал этого мгновения, как воображал эту сцену. Надежный Щит лицом к лицу с Кругхевой. Запоминающие всё свидетели. "Какая чудесная сцена". Умозрительно он уже произнес все слова, голосом суровыми смелым, твердым и неколебимым перед яростью незадачливого тирана. Танакалиан медленно вздохнул, поглядел, как трясется от гнева Смертный Меч, и не дрогнул. - Адъюнкт Тавора - всего лишь женщина. Смертная женщина, ничего более. Не вам предлагать ей клятвы верности. Мы Дети Волков, не этой проклятой бабы! Поглядите, что вышло! Она прокладывает нам курс, она бьет в сердце нашей веры!
  - Падший Бог...
  - Худ побери Падшего Бога! "Когда бхедрин слаб и ранен, волки смыкаются над ним". Так написано! Во имя наших богов, Смертный Меч! Ему лучше умереть от нашей руки! Но всё это ничего не стоит - думаете, Адъюнкт Тавора даст медный грош за нашу веру? Она склоняется перед Волками? Нет.
  - Мы идем на последнюю войну, сир, и война зовет нас. Напасть. Серых Шлемов - без нас война не станет последней! Я не потерплю...
  - Последняя война? Не будьте смешной. Такой войны не бывает! Когда падет последний человек, когда последний бог испустит последний вздох - паразиты сомкнут челюсти на скелетах. Конца нет - никакого конца, глупая, безумная дура! Вы попросту желали встать на горе трупов, воздев алый словно закат клинок. Вот вам Кругхева и ее нездоровые грезы о славе! - Он яростно взмахнул рукой перед собравшимися солдатами. - А если все мы должны умереть ради вашей славы, что ж, разве нет рядом Щита, готового принять души?
  - Такова ваша роль!
  - Благословить намеренное истребление братьев и сестер? Вы желаете, чтобы я освятил их жертвоприношение?
  Левая ее рука ухватилась за меч, почти вытянув его из ножен. Бледность уступала место ярко-красному. "Ею почти овладела ярость берсерка. Еще мгновение - и она убьет нас. Ради Волков, смотрите на ее сущность!" - Надежный Щит, сир, не смеет задавать вопросы...
   - Я благословлю нас, Смертный Меч, во имя праведного дела. Сделайте дело праведным. Умоляю вас перед всеми свидетелями - перед нашими братьями, сестрами - СДЕЛАЙТЕ ДЕЛО ПРАВЕДНЫМ!
  Меч скрипнул. Железо скрылось в ножнах. Пламя ее глаз вдруг приутихло. - Итак, мы разделены, - сказала она. - Мы разобщены. Кризис, которого я страшилась, все же нашел нас. Адъюнкт говорит об измене. - Холодные глаза обежали толпу. - Дети мои, что с нами такое?
  Капитан Икарл, один из немногих ветеранов, отозвался: - Смертный Меч. Две стороны спора могут сделать сложное простым, но ведь в действительности оно остается сложным. Третий голос может принести разумное и даже мудрое решение. Нужно провозгласить Дестрианта. Чтобы навести мост над разломом, излечить рану.
   Она склонила голову. - Сир, вы огласили сомнения многих? Братья и сестры оспаривают мое лидерство?
  Он покачал головой, но непонятно было, с чем он не согласен. - Смертный Меч, мы присягнули Зимним Волкам - но без Дестрианта их не дозваться. Мы отрезаны от божеств и потому страдаем. Кругхева, дочь Неклета, ты видишь, как мы страдаем?
  Потрясенная, с потухшими глазами женщина всмотрелась в Танакалиана: - Надежный Щит, вы советуете предать Адъюнкта Тавору?
  "Что же, сказано откровенно. Хотя бы сейчас". Он возвысил голос, заставляя себя казаться спокойным, не выдавая триумфа. - Волки воют во имя войны. Наше поклонение рождено среди родных снегов, в ледяном, жестоком дыхании зимы. Мы пришли к почитанию и уважению диких зверей, волков, разделивших с нами твердыни гор, темные леса. Пусть в ранние годы мы охотились на зверей, но мы понимали их и смогли поверить...
  - К чему все эти слова?..
   - Нет, Смертный Меч. Они необходимы. Они, на самом деле, жизненно важны. - Он оглядел присутствующих - теперь собрались все. Тесная масса. Пять тысяч. "Братья, сестры, все вы. Услышьте меня. Вы меня услышите. Вы должны услышать". - Мы видим себя разделенными, но кризис поджидал в засаде и мы должны встретить его лицом к лицу. Кризис, созданный клятвой Смертного Меча перед Адъюнктом. Давайте посмотрим правде в лицо. Здесь. Сейчас. Братья, сестры, мы глядели в глаза зверям - мы избрали дикость - и, в дерзком предубеждении, мы сочли их братьями, сестрами, родней.
  Раздались голоса - гневные, полные негодования. Танакалиан воздел руки и стоял так, пока не наступило молчание. - Предубеждение, - повторил он. - Нам не измерить разума волка и даже собаки, как и дхенраби в северных морях. Однако мы выбрали себе самых древних богов - Повелителя и Повелительницу ледяной зимы, всех зверей, вольности мира. Мы принесли присягу Дому - Оплоту - к которому не принадлежали...
  В этот раз протесты не желали утихать. Танакалиан выжидал. - Но война, ах, это мы хорошо знали. Мы поняли ее лучше любого чащобного волка. Это ли наша причина? Мы стали мечами дикости, защитниками волков и прочего зверья в лесах, в горах и на равнинах? - Он поглядел на Кругхеву. - Смертный Меч?
  - Древнейшие ощущения намекают на это, - сказала она. - Все мы их знаем. И мы не уклонялись, сир. Не уклонялись!
  - Уклонимся, Смертный Меч, если продолжим идти за Адъюнктом, встанем рядом - там, куда она стремится. Пришло наконец время рассказать о последнем пророчестве Ран'Турвиана, вымолвленном мне в миг смерти. Это суровые слова, слова обвинения. Знайте: он отверг мои объятия.
  Потрясение стало ощутимым, словно дальний гром, который не слышишь, но чувствуешь. Трепетом в костях. "Всё, что пришло, что навалилось на нас..."
  Глаза Кругхевы стали широкими, он ощущал ее смятение. - Танакалиан... он отверг вас?..
  - Именно. Никогда он не одобрял меня - но вряд ли вы об том не знаете. Думаю, он давил на вас днем и ночью, подрывая решимость сделать меня Надежным Щитом. Он умер, но его страхи и сомнения пустили корни.
  Такого взгляда он еще не видел.
  Икарл попросил: - Надежный Щит, передайте нам последнее предупреждение Дестрианта.
  - Предательство. Он сказал, что она заставит нас предать богов. Не знаю, о ком он говорил. Об Адъюнкте? - Он встал лицом к Кругхеве. - Или о собственном нашем Мече? Трудно мне было, знаете ли. Его недоверие стало препятствием. Как и то, что он умер на моих глазах.
  - Вы говорите верно, - сказала удивленная Кругхева.
  - Смертный Меч, не думайте, что я не люблю братьев и сестер. Не думайте, что я решился лгать перед вами. Я Надежный Щит, и при всех сомнениях Ран"Турвиана - при всех ВАШИХ сомнениях, Кругхева - я верен долгу. Мы разделились, да. Но то, что нас разделило, столь фундаментально, что любые слова прозвучат абсурдом. На стороне Адъюнкта нам предложено место среди смертных, среди людей - порочных, слабых, не понимающих за что борются. На другой стороне основы нашей веры. Волки Зимы. Волки Войны. Лорд и Леди Оплота Зверя. Веруя, мы избрали место среди зверей. Мы освятили мечи во имя их свободы, их права на жизнь, их права делить с нами этот и любой иной мир. Вопрос - столь абсурдный - вот в чем: должны ли мы быть людьми или должны мы быть убийцами людей? Если последнее, что будет в случае нашей победы? Мы поднимем восстание дикости и уничтожим последних людей мира? А потом должны пасть на свои же мечи?
  Тут он замолчал, внезапно выдохшись, и встретил взор Кругхевы. - Ран'Турвиан был прав. Будет измена. Фактически, выбирая одну сторону, мы неизбежно предаем другую. Смертный Меч, вы положили меч перед Адъюнктом. Но задолго до того мгновения вы принесли обет перед богами на том же оружии. Сколь крепким ни был выкован меч, - продолжил он, - ему не выдержать давления с двух сторон. Он ослабнет. Переломится. Клинки - не мосты; будучи выхваченными, они лишь разделяют. Во имя всех добродетелей железа, Смертный Меч! Мы - плоть и кровь. Что ждет нас, Кругхева? По какому пути вы поведете нас? К вашей личной славе, на стороне Адъюнкта? Или во имя богов, которым мы клялись служить?
  Она шаталась под его словами, явно не находя ответа.
  "Добродетель железа такова, женщина: если бить, то бить без промаха!" Он обратился лицом к толпе. - Сестры! Братья! Серые Шлемы! Много есть богов войны - мы пересекли полмира и не станем отрицать, что узрели тысячу ликов, тысячу масок, носимых угрюмым вестником раздора. Мы видели смертных, падающих на колени перед идолами и статуями - перед подобиями вепря, полосатого тигра, двух волков. Мы слышали крики на полях брани. - Он помолчал, слабо улыбаясь, будто припоминая. - Поля брани, да. По одним лишь жалобным крикам можно было понять, что величайшее божество войны зовут Мать. - Он воздел руки, чтобы остановить слушателей. - Я не имею в виду нечестия, дорогие сородичи. Я лишь говорю, объясняя, что именно отличает нас от прочих культов кровопролития. Что ищут в яростной битве эти дикие верования? Как же - они ищут смерти, смерти врагов; а если смерть найдет их самих, они молятся, чтобы она была смелой и славной.
  Он прошел мимо Кругхевы, с удовольствием видя, как она отступает, и повернулся к Икарлу и прочим. Десятки лиц, все глаза устремлены на него, Смертный Меч словно перестала существовать. Он не мог поверить в быстроту, в простую неизмеримость захвата власти.
  "Она была фатально ослаблена. Там, в шатре Адъюнкта. Она старалась не показать этого никому из нас и почти преуспела. Всё, что было нужно - подтолкнуть. Один раз. Видите, что произошло?
  Тавора, твое отрицание сломило Кругхеву, ведь для этой женщины доверие - всё. Неужели я мог не услышать, как трещит ее хребет? Здесь и сейчас? Неужели мог не уловить, что она хватается за вопросы стратегии и тактики, чтобы возродить в себе рвение? Это было... безнадежно. Ладно же". - Но мы не таковы, как все другие. Мы не просто культ войны среди многих подобных. Не славы мы ищем - по крайней мере, не личной славы. Смерть врагов не радует нас, наполняя пьяные ночи бравадой. Мы слишком скорбны для всего этого. Не по нам хвастовство и показуха. ВОЙНА, братья мои, сестры мои, единственное оставшееся у нас оружие.
  Чтобы защитить вольность. Говорю вам, я готов презреть последние слова Ран'Турвиана! Предать Волков? Нет! Никогда! И в день битвы, когда мы встанем над трупами сородичей-людей, когда снова вернем весь мир в дикость - что ж, тогда я склонюсь перед Волками. Я скромно уйду в сторону. Ибо не своей славы мы ищем. - Он развернулся, глядя на Кругхеву. - Никогда не искали. - Вставая снова лицом ко всем: - Должны ли мы будем пасть на свои клинки? Нет, ибо, как я сказал, не бывает последней войны. Однажды нас призовут снова - вот единственно несомненное, что мы должны знать.
  Братья! Сестры! Мы присягнули Зимним Волкам?
  Ответный рев заставил его сделать шаг назад. Опомнившись, он развернулся и надвинулся на Кругхеву: - Смертный Меч, я искал вас, чтобы спросить о командоре Эрек-Але и флоте. Вы его избрали, но мне нужно знать: он верный слуга Волков? Или он поклоняется ВАМ?
  Он все равно что ударил ее. "Да, я делаю это перед свидетелями. Все твои публичные унижения - наконец-то я вернул долг. Ну, каково?"
  Кругхева выпрямила спину. - Эрек-Але человек весьма преданный, сир.
  - Флот должен был уже прибыть. Блокада гавани, изоляция Шпиля. Так?
  Она кивнула.
  - Они будут нас ждать.
  - Да, Надежный Щит.
  - Смертный Меч, вы вернетесь к делам? Поведете нас на близкую войну? Наша потребность...
  Она подняла ледяной взгляд, заставив его замолчать. Губы искривились в гримасе. - Это в прошлом, Надежный Щит. - Она повернулась к толпе. - Я слагаю звание Смертного Меча Волков. Поклявшись Адъюнкту, я, похоже, предала вас всех. Что ж, да будет так, сиры. Да будет написано, что измена, предугаданная Дестриантом Ран'Турвианом, порождена не Серыми Шлемами, но единственно Смертным Мечом Кругхевой. Мое и только мое преступление.
  "Боги, что за необычайный эгоизм! Тварь! Даже побежденная, она готова влезть на курган и встать выше всех. Я разоблачил ее - вонзил нож в самое сердце - и вот, она вдруг превращается в фигуру из волнующей трагедии! Как ей удается? Каждый раз?" - Что будет записано, - сказал он суровым голосом, - еще не решено. Если вы вернете себе веру, Кругхева...
  Он оскалилась: - Если ты вернешь себе человечность, Танакалиан, если найдешь смелость - Худ знает где - увидеть кризис своей души, приходи ко мне. А пока я поеду одна.
  Он фыркнул: - И отдельный шатер поставишь? И завтрак сама приготовишь?
  - Я всегда благодарила братьев и сестер, Надежный Щит, за благородную помощь. - Она склонила голову к плечу. - Интересно... скоро ли такая благодарность выскочит из твоих губ, Танакалиан?
  Когда она ушла, он встал лицом к шатру. - Эй, дети мои, могу я помочь?
  
  ***
  
  - Узурпация?!
  Кругхева пронеслась мимо Спакса, швырнула шлем в угол шатра. Затем туда же полетели перчатки. - Хотелось бы выпить, Ваше Высочество.
  Абрасталь яростно махнула рукой; Спакс встряхнулся и пошел за кувшином. - Женщина, у тебя полное право. Напейся и приди в мою койку. Клянусь, я заставлю забыть все невзгоды.
  Суровая женщина внимательно обвела Баргаста взглядом, словно оценивая предложение. Спакс вдруг ощутил пот пониже спины. Торопливо налил кубок и передал ей в руки.
  Королева Абрасталь утонула в груде подушек. - Что ж, недолго ждать пришлось.
  Глаза Кругхевы сверкнули: - Я слишком опозорена в ваших глазах...
  - О, тише. Выпей и сядь. Спакс, будь готов подливать. Я всего лишь размышляла вслух, Смертный Меч, о предвкушении реакции Адъюнкта...
  - Ее? Если вам приятно слышать снова, я более не Смертный Меч. Нет, это дело не нужно бросать к стопам Таворы...
  - Клянусь всеми речными богами, женщина. Сиди и пей - иначе говоря, молчи! Предоставь слова мне.
  - А мне, Огневласка?
  - Это будет чудо, если ты скажешь хоть что-то ценное, Спакс Гилк. Если найдешь что, не стесняйся. А я пока закончу. Адъюнкт - я не могу понять как - сумела всех вас привязать к себе. А потом, в день переговоров, разорвала связи. Недолго ждать пришлось - понимаете, о чем я? Она отменила сделанное. Поражаюсь ужасающе точному расчету времени.
  Глаза Кругхевы скрылись за гранью кубка. - Ваше Высочество, что вы в ней поняли?
  - Спакс, передай мне проклятый кувшин, если все, на что ты способен - стоять и пялиться. Нет, сам принеси. Ложись за пологом - может, нам захочется ноги вытереть, когда утром уйдем. Да, Адъюнкт. Кругхева, клянусь, я заставлю тебя рыдать или по-другому разбережу. Держать такое внутри - себя убивать.
  - Тавора Паран, Ваше Высочество.
  Абрасталь вздохнула, смотря, как Спакс усаживается у порога. - Скучаю по хундрилам, - пробурчала она. Моргнула и отвернулась, словно решив изучить один из повисших на шестах плотных гобеленов. Спакс прищурился. Какая-то коронация, фигуры застыли истуканами - формализм, говорящий либо о бездарности живописца, либо о причудливости вкуса. Никогда он не понимал этих штучек. "Всего лишь дурацкий обруч из золота, серебра и так далее. Всего лишь провозглашение верховенства - поглядите на эти склоненные головы! В чем же настоящее послание? Ну, разве что в страже у стен, в мечах под их руками".
  - Трудно, - сказала Абрасталь, хмуро глядя на гобелен. - Откуда приходит преданность? Какие причины ее рождают? Что возвышает одного над всеми, так, что все решают идти за ним или за ней? Неужели лишь наше же отчаяние? Или, как говорят хундрилы, великое воронье крыло накрывает нас? Ищем ли мы убежище в чужой компетентности - реальной или воображаемой, истинной или ложной?
  Спакс кашлянул. - Во времена кризисов, Огневласка, даже мелкая группа крутит головами, ища одного среди себя. Когда у нас нет ответов, мы смотрим на того, кто может ответить - и наша надежда рождена замеченными качествами: ясная мысль, мудрость, решительная храбрость. Все то, что мы хотели бы отразить в себе.
  Кругхева сдвинулась, чтобы видеть вождя, но промолчала.
  - Отразить, вот как? - Абрасталь хмыкнула, отпила глоток вина. - Я, королева - зеркало? Всего лишь? И ты таков, Боевой Вождь Спакс? Зеркало для своего народа?
  - Во многих смыслах - да. Но, глядя в зеркало, они решаются видеть лишь то, что желают увидеть.
  - Сир, - пророкотала Спаксу Кругхева, - вы заняли позицию, мало подходящую для командира, руководи он мелким отрядом воинов или великой империей. - Она скривилась кубку, протянула его Абрастали. Та склонилась, наливая вино. - В Напасти, в темные, безлунные ночи, двадцать охотников берут раф'авар и гребут, уходя из фиордов. Они зажигают яркие лампы, держа их на концах шестов над ледяной черной водой. Этот свет призывает из глубин трехротых ниталей - жутких рыбин, во множестве своем нападающих даже на дхенраби, способных обглодать левиафанов моря до костей за один вздох. Нитали, видите ли, охотятся при лунном свете. Когда они всплывают, охотники бьют их острогами. - Она замолчала, прикрыв глаза.
  Спакс поскреб заросшую челюсть, пытаясь понять смысл сказанного. Поглядел на Абрасталь, но королева казалось увлеченной древним гобеленом.
  - Рыбы поднимаются на поверхность, - скрежетала Кругхева, словно давя сапогом гравий, - и слишком яркий свет их ослепляет, сковывает. Нет доблести в таком убийстве - это лишь резня, и в конце руки и плечи рыбаков начинают болеть, они не могут держать остроги.
  Спакс кивнул. - Да, иногда так себя чувствуешь.
  - Когда я думаю о дикости, - продолжала она, не слушая, - я думаю о ниталях. Мы, люди, стоим в ярчайшем свете, перед нами все звери мира застывают, словно ослепленные. Мой Надежный Щит возродил в народе ярость, ярость, сросшуюся с чувством вины. Мы станем убийцами, защищающими убиенных.
  - Волки Войны...
  - Всего лишь культ, проклятие! - проревела Кругхева и качнула головой. - Дикость волка вдохновляла нас - разве есть чему удивляться?
  - Должны быть принципы вашей веры, - настаивал Спакс, - взывающие к возмездию.
  - Иллюзии, сир. Ваше Высочество, говорите об Адъюнкте. Прошу.
  - Весьма увлеченная женщина, Кругхева. Отчаяние. Ужасная необходимость. Но зеркало ли она? Если так, что мы желаем видеть?
  Кругхева внимательно поглядела на Абрасталь. - Одна эта мысль вызывает слезы. Не пойму, почему.
  - Чтобы отражать, - сказал Спакс, - зеркало должно быть твердым, отполированным. Безупречным.
  - Найди еще вина, Спакс, - пробурчала Абрасталь. - Это кончилось. Кругхева - вы поклялись в союзничестве Адъюнкту. Почему?
  - Мы были в тревоге. Нас начали осаждать вопросы, особенно Дестрианта и высших сенешалей - тех, что посвятили жизнь философии нашей религии. Понимаете, мы учились быть орудием войны, но мы начали удивляться: неужели единственным деянием людей должно быть уничтожение? Разрушение? Мы поражались неизмеримой - как кажется - силе мщения, воздаяния и праведной кары. - Глаза ее поблекли. - Это все, чем мы наделены? Неужели нет ничего иного, достойного такого оружия?
  - И тогда, - предположила Абрасталь, - вы разглядели нечто в ней. В Таворе Паран...
  Однако Кругхева покачала головой: - Все, что я знала о ней в тот момент, когда принесла присягу верности от имени всех Серых Шлемов - все, что я знала... да, оно исходило лишь из видений сенешалей. Падший Бог был ранен. Он жестоко страдал. Словно зверь - словно любой из нас - он бросался на мучителей. В этом он был более волком, чем все мы. Мы не смели и равняться. Ваше высочество, ножом по горлу - для него это стало бы милосердием, ибо столь многие - вы понимаете? - столь многие собрались питаться его болью, пить сладкий яд крови впавшего в лихорадку. Более того, видя его пленение, его агонию, они чувствовали себя высшими существами - они чувствовали себя сильными, и основой силы стала жестокость. Разве не таков наш вечный путь?
  - Сны сенешалей, Кругхева? Что они предлагали?
  Женщина с железными волосами кивнула: - Альтернативу. Путь вовне. В их снах встала женщина, смертная, неуязвимая к любой магии, недоступная искусу вечных мук Падшего. И она держала в руке нечто - о, весьма малое, такое малое, что визионеры не смогли постичь его природу. Однако оно их тревожило, ох, как тревожило!
  - Что же она держала? - требовательно склонилась к ней Абрасталь. - У тебя должна была быть идея.
  - Идея? Их сотни, Ваше Высочество. То, что она держала, имело силу освободить Падшего Бога. Имело силу отвергнуть богов войны - и всех прочих богов. Имело силу лишить жизни мщение, воздаяние и праведную кару. Силу сжечь сам соблазн страдания. - Глаза ее блестели в свете лампы. - Вы можете вообразить такую вещь?
  Спакс привалился к стенке. - Я ее видел много раз. Ничего такого в руках.
  Кругхева отставила кубок. Села, положив руку на колено, ладонью вверх. Уставилась на ладонь, словно желая наколдовать необходимый объект. - Это, - сказала она, - не зеркало. Но... о, как я хотела бы иметь зеркало.
  - Кругхева, - тихо, почти нежно проговорила Абрасталь. - В тот миг, когда ты стояла перед ней, не было сомнений? Даже единого мига... неуверенности?
  - Я думала... в ее запавших глазах есть... что-то... Но теперь гадаю - не могу не гадать: неужели я видела лишь то, чего желала видеть? - Рука медленно закрылась, свернулась умирающим цветком. - Зеркало лжет.
  Последние слова потрясли Спакса до глубины души. Он встал, ощутил, как приливает кровь к лицу. - Тогда почему ты не приняла доводы Надежного Щита? Кругхева! Зачем ты здесь?
  Она глянула на него с безнадежностью. - Я жаждала справедливой войны. Желала, чтобы это была последняя из всех войн. Желала конца. Однажды волки убегут из нашей памяти, наших снов. Не хочу дожить и увидеть тот день.
  - Там что-то было, - настаивала Абрасталь. - В руках - ваши провидцы узрели это, Кругхева. Узрели. Ты должна понять, что это было - ради всех нас, решивших ей помогать - ради нас, Кругхева, ты должна понять!
  - Но я знаю, что это, Ваше Высочество. Только что нашла ответ. И вижу, как оно слабеет. Вижу, как его свет пропадает из мира. Вы видели отчаяние Адъюнкта - да, она отчаялась. Нас так мало. Мы не справляемся. Эта чудесная вещь, ею найденная ... она заплатила за нее, и цена оказывается слишком высокой. Для нее, для Охотников. Для нас.
  Спакс оскалил зубы: - Тогда зеркало не солгало.
  - Ложь прячется в вере, сир. В вере, будто ОНО может выиграть, вообще выжить. Видите ли, это действительно одинокая женщина, смертная, и сил у нее не больше, чем у любого другого. Она была на войне - теперь я понимаю - всю жизнь. Удивляться ли, что она готова упасть?
  Спакс вспомнил ход переговоров и потряс головой: - Откуда-то, Кругхева, она черпает силу. Я видел... мы все видели, черт возьми...
  - Она отвергла меня.
  Абрасталь фыркнула: - Чувствуешь, что тобой пренебрегают? Отсюда всё это?
  - Высочество. - Тон Кругхевы отвердел. - С самого начала я видела себя отражением ее веры. Я была бы неколебимой союзницей - присягнувшей ей и ей одной, куда бы она ни повела нас. Я знала: мы понимаем друг друга. Как я нуждалась в ней - и в том, что она хранит внутри - так и она нуждалась во мне. Ухватываете? Я была источником ее силы. Когда ее вера пошатнулась, ей нужно было всего лишь взглянуть на меня. - Кругхева закрыла лицо руками, и чуть склонилась. Приглушенно проговорила: - Она отвергла меня.
  Спакс встретил твердый взор королевы. Вождь Гилка неспешно кивнул.
  - Вы ставите меня в трудное положение, - сказала Абрасталь. - Кругхева. Если я правильно понимаю, вы думаете, что, отвергнув вас, Адъюнкт в результате потеряла веру. Но разве не в том всё дело? Две цели, не одна. Пришлось разделить вашу силу надвое. Учитывая природу Стеклянной Пустыни...
  Однако Кругхева покачала головой, не отрывая ладоней от лица. - Вы действительно вообразили, что она сможет ее пересечь? С целой армией?
  Спакс разразился потоком баргастских ругательств. Потом сказал: - К чему всё? Если она замыслила самоубийство... нет, ее самолюбие не может быть таким чудовищным, она не потащила бы за собой всех солдат!
  - Вы, похоже, - руки Кругхевы упали, - еще не познакомились с третьей стороной бесконечного спора.
  - Как это?
  - Я говорю об отчаянии, сир. Да, она заставила себя и армию идти в пустыню, но она делает это без веры. Вера пропала, развеялась...
  Абрасталь сказала: - Вы, безусловно, видите себя точным и неколебимым отражением веры Таворы; но ваше убеждение, будто Тавора видит вас так же - в точности так же - само по себе лишь убеждение. Отчаяние, в которое вы погрузились - оно вами и создано.
  Кругхева потрясла головой. - Я вижу, как оно слабеет. Вижу, как его свет пропадает из мира. Вижу отчаяние Адъюнкта. Нас так мало. Мы не справляемся. Та сияющая вещь, в ее руках - она умирает.
  - Назовите же ее, - шепнула Абрасталь. - вы говорили о споре. Назвали одну сторону верой, другую отчаянием. Расскажите же, что она держит. Про ту слабую, умирающую вещь.
  Спакс удивленно повернулся к ней: - Как, Огневласка, ты еще не поняла? То, что уходит из мира? Его зовут состраданием. Вот что она несет Падшему Богу. Что она хранит для всех нас.
  - И этого недостаточно, - шепнула Кругхева. - Боги подлые, этого недостаточно.
  
  
  
  
  КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
  КУЛАКИ МИРА
  
  
  Будь иное, лучшее место, стал бы ты искать его? Будь мир под рукой, протянул бы ты руку? Тысячи стоят на дороге, рыдая по прошедшему, странствие подошло к концу; мы отреклись от старых путей, но они нас не отпускают.
  Не остается воздуха в сжатом кулаке, сделан последний вдох, но всё нет выдоха. Дети сидят, ожидая наследства тщеты, похороненные в наших дарах. Я видел мир получше, я видел покой и сон - они в конце дорог, где скопился ил, где голоса бормочут подобно музыке. Протянул я руку, но камень похитил плоть мою и крепко держит; ничего не видят глаза, сдавлено дыхание в кулаке темноты, простерта рука, и ныне вы проходите мимо, кидая монетки к моим ногам.
  Я творил сказку, ища лучшего места, алкая мира, но не рассказана моя сказка и не окончена жизнь.
  
  Дровосеки, табличка IV,
  Хетра из Арена
  
  
  Глава 11
  
  
  В тот день я видел их: высоко вознеслись
  расправив плечи, встав на сгорбленные годы
  и трепеща, как будто быть еще хотят
  тек пот по их ладоням; буйные шакалы
  выпрыгивали из горящих ясных глаз
  я видел истину, ползущую под дверь
  пока я опускал засов, пыхтя от страха
  а все имущество мое стучало в спину
  они - дробящие колеса откровений
  они залили улицы пророческим пожаром
  как будто дети убежали по тропе богов
  вещица недвижима, где страдание лежит
  в тот день я видел: вознесли они высоко
  грядущего зловещий пантеон вокруг пятна
  на камне, где был пойман пес хромой
  лес ног поднялся, палки с кирпичами
  ходили вверх и вниз как на великой стройке
  где чаши бронзовые переполнены всегда
  где истуканы множатся спорее голубей
  вы видели все эти лики Бога?
  Высоко вознесли их, чтобы совершенство показать
  и святость наших лиц, но опустели руки
  нет палок, кирпичей. Теперь они взрослы
  ужели веры нет, чтоб победила
  жестокость детскую? Какой бог заслонит
  хромого воющего пса на алтаре
  от младших версий, травящих больных
  и слабых? Если нас создали
  такими, как должно, то мы - создатель
  и если есть тот бог, что влил в нас самого себя
  то все мы - бог, а наши дети
  спешащие забить до смерти раненого пса
  суть проявления его свободной воли
  он нас испытывает, жрет иль прочь бросает
  в экстазе всемогущества...
  
  
  Дети как боги,
   Рыбак Кел Тат
  
  
  Пандусы были закончены, отряды с песней налегали на канаты. Колонны черного мрамора вставали, формируя кольцо вокруг блестящего кургана. Пыль во рту Штыря имела привкус... надежды, ломота в плечах и пояснице казалась посулом спасения.
  Он видел ее сегодня, она выглядела... лучше. Хотя все еще дитя, жестоко использованное - лишь мерзавец скажет, что это к добру. Что веру можно обрести лишь через тяжкие страдания. Что мудрость рождается из шрамов. Просто дитя, чтоб вас, очищенное от мерзких пристрастий... но остается этот взгляд, прячущийся в глубине древних глаз. Познание смертельного яда, познание себя - пленницы слабости и желания.
  Она Верховная Жрица Искупителя. Он принял ее в объятия; последней из людей познала она этот дар.
  Копавшие вокруг Кургана целыми корзинами поднимали наверх приношения. По большей части от Т'лан Имассов. Куски полированных костей, раковины и слезы янтаря имеют обыкновение скатываться с боков могильника. В Коралле уже целые штукатурные фризы украшены странными и драгоценными дарами, они окружают Девять Священных Сцен.
  Штырь оперся о колесо фургона, ожидая, пока придет очередь и в мозолистую, покрытую ссадинами руку передадут видавшую виды оловянную кружку.
  Когда-то он был морским пехотинцем. Сжигателем Мостов. Прошел подготовку в военной инженерии, как положено каждому малазанскому морпеху. И теперь, спустя три месяца по возвращении из Даруджистана (эх, что за сумятица там случилась!) его сделали бригадиром котлована. Как и в дни солдатчины, он не любит сидеть и смотреть, как тяжелую работу выполняет кто-то другой. Нет, всё это... хорошо. Честно.
  Его уже неделю не преследуют убийственные мысли. Ну, почти неделю.
  Яркое солнце сжигает плоскую равнину. По западной дороге фургоны подъезжают и отъезжают от карьера. А город на юге... Он повернулся, прищурился. Славный свет. Куральд Галайн пропал. Черный Коралл более не черен.
  Пропал. Тисте Анди исчезли, с ними красный дракон; всё остальное... осталось. Сокровища, всё. Ни слова никому, ни единого намека. Чертовски загадочно, но что тут странного? Они не люди. Они и думают не как люди. Фактически...
  - Боги подлые!
  Над высоким дворцом, над башнями внезапная сумятица, клубящаяся тьма - она кружит облаками, распадается на части.
  Возгласы рабочих. Страх, тревога. Ужас.
  Вдалеке нарастающие крики.
  Штырь упал на колени, кружка вывалилась из дрожащих рук. Последний раз... боги! В последний раз он видел...
  Великие Вороны заполонили небо. Тысячи взмывают, кружатся, оглушительно каркают. Солнце мигом пропало за огромной тучей.
  Он содрогался, потеряв душевный покой; он чувствовал старые слезы, поднимающиеся из некоего внутреннего колодца. Думал, всё запечатано. Забыто. Но нет. - Друзья мои, -шепнул он. - Тоннели... ох, сердце, сердце...
  Великие Вороны льются из всех возвышенных мест города, машут крыльями все выше, смещаются к заливу.
  "Улетают. Они улетают".
  И, пока они клубились над городом, кишели над восточным морем, тысяча ужасных, сокрушающих воспоминаний окружила Штыря, охватила пламенем.
  Лишь мерзавец скажет, что это к добру. Что веру можно обрести лишь через тяжкие страдания. Что мудрость рождается из шрамов. Лишь мерзавец.
  Он стоял на коленях. И рыдал, как может только солдат.
  
  ***
  
  Что-то привлекло Банашара к группке солдат. Может, любопытство; наверное, так оно внешне выглядит... но, правду говоря, ныне каждое его движение стало бегством. "Бегу от зуда. Зуда храмовых погребов, что были под рукой. Если бы я знал. Да, мог бы догадаться".
  Стеклянная Пустыня отвергает его. Идеальная роскошь, рай пьяницы, безбрежные запасы вина, не стоящие ему ни монетки - пропали. "Я проклят. Как я и поклялся Блистигу, как сказал всем. На старого бедного Банашара снизошла трезвость. Ни капли в венах, ни намека на перегар в дыхании. Ничего не осталось от прежнего человека.
  Кроме зуда".
  Червяк, свернувшийся во сне - хотя он начинает шевелиться, поднимает слепую голову. Длинный, словно угорь малазской гавани, но в остальном вовсе не похожий. Рты по всему телу.
  - Не могу сказать, что на это глядеть приятно, - буркнул кто-то из солдат.
  - Вялый какой-то, - заметил другой.
  - Ты его только разбудил. Думаю, днем он таится. Все эти голодные рты... дыханье Худа, лучше перевернуть камни в лагере. Как подумаешь, что спишь, а такие вот выползают охотиться...
  Кто-то заметил Банашара. - Смотрите, здесь бесполезный жрец Д'рек. Что, пришел поглядеть на сыночка?
  - Мириады форм принимает Осенняя Змея...
  - Че? Миридам корм? О чем ты?
  - Я видел таких, - сказал Банашар, заставив всех замолчать. "Во снах. Когда зуд становится укусами. Меня грызут и жуют, а я не вижу, кто, не могу найти. Когда кричу во сне". - Хороший был совет, - добавил он. - Обыщите лагерь, расскажите всем. Найдите их. И убейте.
  Топнул, опускаясь, сапог.
  Червь изогнулся, развернул кольца, поднял голову, словно плюющаяся ядом гадюка.
  Солдаты с руганью отскочили.
  Банашара развернуло толчком в сторону. Сверкнуло железо, опустилось лезвие меча, разрубая червя надвое. Он поднял голову, увидел Фаредан Сорт. Та сверкнула глазами на кольцо солдат. - Хватит время терять, - рявкнула она. - День будут жаркий, солдаты. Закончите с этим и найдите тень.
  Куски червя крутились, пока не наткнулись один на другой, сцепившись в смертельной схватке.
  Кто-то бросил монету, подняв облачко пыли. - Тот мирид, что короче.
  Меч Фаредан Сорт опустился, и еще раз, и еще, пока в белой пыли не остались лишь мелкие кусочки. - Ну, - буркнула она, - услышу, что кто-то бьется об заклад или еще что - тот дурак будет носить нам воду из Восточного океана. Поняли меня? Хорошо. Взялись все за дело.
  Когда солдаты поспешили удалиться, офицер развернулась к Банашару, критически его оглядев. - Выглядите хуже обычного, Жрец. Найдите тень...
  - О, солнце - мой друг, Кулак.
  - Лишь человек без друзей способен так сказать, - сощурила она глаза. - Вы обожжены. Будет больно, советую искать целителя.
  - Принимаю совет, Кулак. Ждет ли меня сегодня боль? Да. Правду сказать, я ей буду рад.
  Он заметил вспышку отвращения. - Боги подлые. Вы лучше, чем хотите казаться.
  - Да ну? Очень приятно слышать.
  Фаредан Сорт помедлила, словно желая сказать еще что-то, но потом отвернулась.
  Он смотрел, как она уходит вглубь лагеря регулярной пехоты. Солдаты суетились с мечами и ножами в руках, поднимая камни. Сверкали лезвия, слышались ругательства.
  Истощенность этой страны ужасала его. Осколки кристаллов, что рождены под стоны повышенного давления где-то в глубине, а потом выброшены наружу, прорезая шкуру земли. Озираясь, он воображал, какая при этом была боль, какая непреклонная воля стояла за действиями мощных сил. Подняв взгляд, Банашар посмотрел на восток, где змеиным глазом открывалось солнце. - Что-то, - прошептал он, - здесь умерло. Кто-то... - Шок разорвал землю. Высвобожденная дикость смертельной силы нанесла Спящей Богине такую рану, что она, должно быть, кричала во сне. "Они убили ее плоть. Мы идем по мертвой плоти. Кристаллы, как рак, растут повсюду".
  Он снова пошел бесцельно блуждать. Зуд вцепился в пятки.
  
  ***
  
  Кулак Блистиг растолкал скопище и вошел в палатку. "Боги подлые". - Все вон. Кроме квартирмейстера. - Толпа осаждала Прыща, сидевшего за раскладным столиком. Люди поспешно выходили, успевая метнуть ядовитые взоры на чисто выбритого мужчину. Прыщ откинулся на спинку стула, воздел брови.
  Кулак обернулся, опустил полог. Поглядел на Прыща. - Лейтенант, старший сержант, квартирмейстер. Сколько же вам нужно должностей и званий?
  - Ну, Кулак Блистиг, я лишь следую необходимости. Что я могу для вас сделать, сэр?
  - Сколько воды мы потратили за ночь?
  - Слишком много, сэр. Одни только волы и кони...
  - По ваши расчетам, сколько дней мы пройдем без необходимости пополнения?
  - Ну, Кулак, это зависит...
  Блистиг скривился. - Все эти солдаты, Прыщ - что они тут делают?
  - Подают прошения, сэр. Нужно ли говорить, что я отклоняю все до одного. Быстро становится очевидным, что вода - сокровище, затмевающее золото и бриллианты. Она, кратко говоря, стала валютой выживания. Посему очень рад, что вы здесь, Кулак Блистиг. Я предвижу время - весьма недалекое - когда просьбы сменятся гневом, а гнев - насилием. Не лишним считаю просить дополнительной охраны фургонов с водой...
  - Вы ввели рационы?
  - Конечно, сэр. Но это трудно, ведь нет никакой достоверной информации, за сколько дней мы пересечем пустыню. Или, скорее, ночей. - Прыщ колебался. Наконец он склонился вперед. - Сэр, если бы вы подошли к Адъюнкту... Слухи ходят, у нее есть карта. Она знает, как широка пустыня, но нам не говорит. Почему не говорит? Потому что...
  - Потому что идти слишком далеко, - зарычал Блистиг.
  Воздев руки в жесте полного согласия, Прыщ снова откинулся на стуле. - Кончились мои беззаботные деньки, Кулак. Это чертовски ясно.
  -У вас есть право так говорить.
  - Вас послала Адъюнкт? Вам велено составить рапорт о состоянии запасов? Если так, мой список...
  - Сколько дней до окончания воды? - потребовал ответа кулак.
  - При строгой экономии, с учетом скота... примерно пять.
  - А без животных?
  - Если избавиться от волов, нам придется самим тянуть фуры - тяжелая, вызывающая жажду работа. Не могу сказать уверенно, но подозреваю: выгоды не будет, возросшее потребление воды командами...
  - Но ведь бочки будут пустеть, и тем самым облегчаться?
  - Да. Кулак, это приказ Адъюнкта? Мы забиваем волов? А лошадей?
  - Когда отдадут такой приказ, солдат, не вам его исполнять. Я готов усилить стражу вокруг ваших фургонов, Прыщ.
  - Превосх...
  - Достойные доверия стражники, - бросил Блистиг, впиваясь глазами в Прыща.
  - Конечно, сэр. Как скоро...
  - Вы должны выделить запас на одну роту, квартирмейстер. Запечатать бочки моим знаком. Их можно открывать лишь по моему личному приказу, порции будут распределяться согласно присланным спискам. Без отклонений.
  Глаза Прыща сузились. - Особый запас для одной роты, Кулак?
  - Да.
  - Следует ли умозаключить, сэр, что ваши особые стражники примут особые меры по охране бочек?
  - Приказы понятны, квартирмейстер?
  - Так точно, Кулак. Совершенно ясно. Поговорим подробнее. Сколько дополнительных стражников вы нам придадите?
  - Думаю, десяток сойдет.
  - Десяток? Даже если ставить по пятеро в смену, они едва уследят за пятью вагонами, не говоря о многих десятках.
  - Перераспределите своих.
  - Да, сэр. Слушаюсь, сэр.
  - Доверяю вашей компетентности, Прыщ, и ловкости. Мы поняли друг друга?
  - Так точно, Кулак Блистиг.
  Он с удовлетворением покинул палатку, встал у выхода, засверкал глазами на слонявшихся солдат: - Первый, кого поймают за покупкой воды, будет предан трибуналу и казнен. Что, у вас еще остаются причины обращаться к квартирмейстеру? Вряд ли, смею думать.
  Блистиг направился к своему шатру. Жара угнетала. "Она меня не убьет. Я здесь не для того, чтобы помирать за нее или за гребаную славу. Настоящее "без свидетелей" - когда кое-кто выходит из тучи пыли, в которой погибли все герои. Он сумел выжить.
  Прыщ понимает. Он одного со мной покроя. Один Худ знает, сколько этот тип сумел стащить в личные закрома. Ну, не один хитрый ублюдок найдется в армии.
  Ты меня не получишь, Тавора. Не получишь".
  
  ***
  
  Хмурый Прыщ встал и начал расхаживать по палатке, огибая складной стол и трехногий стул. Сделав три круга, он хмыкнул, застыл на месте. - Химбл Фрап, ты там?
  Низенький, круглолицый, однако тощий солдат скользнул внутрь. - Ждал вызова, сэр.
  - Каким отличным служкой ты стал, Химбл. Список готов?
  - Да, сэр. А чего хотел лорд Кривоног?
  - Сейчас разберемся. Давай, поглядим на твой гений, Химбл... о, позволь-ка разверну. Знаешь, удивительно, что ты вообще можешь писать.
  Ухмыльнувшись, Химбл поднял руки. Пальцы на обеих кистях были чисто срублены на середине основных фаланг. - Легко, сэр. Я и раньше писал не лучше.
  - Большие пальцы на месте.
  - Именно, сэр. Именно они и нужны.
  Прыщ изучил пергамент, поднял глаза на клерка: - Ты уверен?
  - Точно, сэр. Плохо дело. Восемь дней с нехваткой. Десять дней в мучениях. Какой путь избираем?
  - Решать Адъюнкту. - Прыщ сложил пергамент, отдал Химблу. - Нет, не доставляй немедленно. Кулак высылает нам десяток отборных громил, охранять его личный резерв - запасы на целую роту. Прежде чем ты спросишь, отвечу: нет, я не думаю, что он будет делиться даже со своими лакеями.
  - Верно говорите, сэр. Вот почему он гоняет солдат за один глоток. Будет первым?
  - И единственным, по крайней мере среди кулаков. Полагаю, мы увидим у себя нескольких лейтенантов. Может, даже одного-другого капитана, выпрашивающего льготу для своих солдат. Как расходятся бутылки для мочи?
  - Почти кончились, сэр. Если ожидали, что все будут кривиться - вы ошиблись.
  - Они не дураки, Химбл. Дураки уже мертвы. Лишь мудрецы живы.
  - Мудрецы, сэр. Как вы и я.
  - Точно. Ну, давай усаживайся, готовься писать. Скажешь, когда будешь готов.
  Химбл вытащил складень с палочками для письма, восковыми табличками и лампадой. Зажег фитилек, согрел кончик стило. - Готов, сэр.
  - Пиши следующее: "Личное послание от лейтенанта старшего сержанта походного квартирмейстера Прыща Кулаку Добряку. Наитеплейшие приветствия и поздравления с достижением нового ранга, сэр. Как любой может заметить, наблюдая возвышение Ваше и, смею надеяться, мое, добрые сливки хорошо пенятся и т.д. Но, как бы ни был я рад писать Вам, обсуждая все возможные разновидности идиом, увы, данное послание касается вещей по природе более официальных. Коротко говоря, мы предстаем перед лицом кризиса величайшего порядка. В соответствии с чем я скромно прошу Вашего совета и желал бы организовать особо секретную встречу при ближайшей оказии. Преданный лично Вам, Прыщ". Успел, Химбл?
  - Да, сэр.
  - Прошу, прочитай.
  Химбл откашлялся, сощурился на табличку. - Прыщ Добряку встреча тайно когда?
  - Превосходно. Доставь немедля, Химбл.
  - До или после того, что Адъюнкту?
  - Гмм. Думаю, до. Разве я не сказал "кризис величайшего порядка"?
  Химбл покосился на табличку, кивнул: - Сказали, сэр.
  - Все верно. Исполняй, капрал.
  Химбл принялся складывать вещички, гудя себя под нос.
  Прыщ следил за ним. - Рад, что тебя списали из тяжелой, Химбл?
  Тот помедлил, склонил голову, размышляя. - Рад, сэр? Нет, не рад, но ведь если пальцы отрубили, что ты можешь сделать?
  - Слышал, один из твоих сотоварищей придумал специальную кожаную сбрую...
  - У него только одной не хватает, сэр. Я потерял пальцы со щитом в первой атаке, а пальцы с мечом в четвертой.
  - И теперь ты писец.
  - Да, сэр.
  Прыщ еще мгновение смотрел на него. - Иди, Химбл.
  Когда солдат ушел, Прыщ продолжил ходить кругами. - Запомни, - бормотал он под нос, - переговорить с оружейником и кузнецом. Нечто мне подсказывает, что старые таланты Химбла вскоре понадобятся. Ради благополучия и долгого существования некоего Прыща, скромного и весьма старательного офицера Охотников за Костями. - Он наморщил лоб. "Восемь, если с нехваткой. Десять дней мучений. Да помогут нам боги небесные".
  
  ***
  
  Кулак Добряк провел рукой по голове, словно приглаживая волосы. На мгновение Лостаре Ииль жест показался милым. Мгновение прошло, она вспомнила о его репутации. В любом случае тревога на лице этого человека способна обеспокоить; она ощутила в его взгляде тихое недовольство.
  Фаредан Сорт сняла перчатки. - Адъюнкт, переход выдался трудный. Неровная почва разбивает фургоны, да и тягловый скот... семь животных захромали, их нужно забить. Как и двух лошадей хундрилов и еще одну из вашего табуна.
  - Дела все хуже, - пробурчал Добряк. - Эта Стеклянная Пустыня правильно названа. Адъюнкт, - тут он глянул на Сорт и Рутана Гудда, - мы обязаны высказать вам все дурные предчувствия. Такой поход нас сломает. Даже если удастся пересечь проклятые земли, наша эффективность в военном отношении будет весьма ослаблена.
  Фаредан Сорт добавила: - Маги едины во мнении, что вода здесь недостижима. Если только мы встанем на несколько дней и попробуем выкопать глубокие колодцы. Очень глубокие колодцы, Адъюнкт. И даже тогда... ну, проблема в том, что магам неоткуда тянуть. Они бессильны. Ни один садок не покоряется, а значит, они не знают, есть вода глубоко под нами или нет. - Она помолчала, вздохнула. - Хотелось бы принести хорошие новости - мы бы ободрились.
  Адъюнкт стояла за столом с картами. Казалось, она внимательно изучает земли Колансе, начерченные на промасленной коже неким купцом из Болкандо пятьдесят лет назад. Впрочем, заметки на карте никто из присутствующих не может прочитать... - Нам придется пересечь гряду холмов или сопок, вот здесь, - она ткнула пальцем, - прежде чем сможем войти в провинцию Эстобансе. Я, однако, подозреваю, что враг окажется пред нами раньше. Пройдет или через перевалы на севере, или с востока. Или с двух сторон сразу. Очевидно, война на два фронта нам не выгодна. Перевалы станут ключом. Угроза из Эстобансе - самая значительная. Кулак Добряк, забейте всех лошадей моего табуна, кроме одной. Потребуйте от хундрилов уменьшить табун до одного скакуна на воина плюс десяток запасных. Кулак Сорт, начинайте выбирать людей в команды для перетаскивания фургонов - волы долго не протянут.
  Добряк снова погладил кожу черепа. - Адъюнкт, кажется, время стало нам врагом. Ну, в этом походе. Я гадаю, сможем ли мы увеличить продолжительность ночных переходов? Два звона до заката, два звона после рассвета. Это нас истощит, верно - но мы так или иначе будем измотаны.
  - Фургоны, освободившиеся от провианта, - сказала Сорт, - могут взять доспехи и часть оружия солдат, облегчая их ношу. Можно также начать освобождение от излишних материалов. Уменьшим число кузнецов и оружейников. Снаряжение у нас в более-менее приличном состоянии - солдаты не теряли времени, занимались починкой и заменой. Бросив семьдесят процентов сырого железа, почти все походные горны и уголь для них, мы могли бы разместить воду и провиант в большем количестве фургонов, облегчая работу скоту и людям, не говоря уже об уменьшенной нагрузке на колеса.
  - Можно было бы втрое плотнее разместить солдат в палатках, - добавил Добряк.
  - Мы сохраним все палатки и запасной брезент, - отозвалась, не поднимая головы, Адъюнкт. - Что до ваших предложений, Фаредан - подумаю. И, Кулак Добряк, удлиненные переходы начните с этой же ночи.
  - Адъюнкт, - сказал Добряк, - это будет... жестоко. С таким уровнем морали, как у нас, скоро начнутся... трудности.
  - Новость о поражении На'рхук помогла, - заметила Сорт, - но беспрерывный переход в полдня и целую ночь подорвал родившееся рвение. Адъюнкт, солдатам нужно еще что-то, за что можно уцепиться. Что-то. Что угодно.
  Наконец Тавора подняла голову. Спокойно посмотрела на Фаредан Сорт красными от утомления глазами. - И что же, Кулак, - сказала она тускло, - вы предлагаете им дать?
  - Не знаю, Адъюнкт. Слухи грызут нас...
  - Какие именно слухи?
  Фаредан Сорт замешкалась, отвела взор.
  - Добряк, кажется, ваша соратница - Кулак лишилась дара речи.
  - Адъюнкт, - кивнул Добряк. - Слухи... что же. Некоторые совсем дикие. Другие бьют прямо в кость.
  Заговорил Рутан Гудд: - Мы вступили в союз со Старшими Богами, и вы готовитесь пролить кровь солдат в последнем великом жертвоприношении - всех сразу - чтобы обеспечить себе Возвышение. Есть и другой: вы заключили тайный пакт с Высокими Домами младших богов. Будете торговаться, используя Увечного - именно для того мы хотим его пленить, украсть его останки у Форкрул Ассейлов. Есть много другого, Адъюнкт.
  - Вы наделены тайным знанием, - подтвердил Добряк, - полученным боги знают от кого. Поскольку больше никто не знает, от кого, все заняты измышлением догадок.
  - И в каждой, - добавил Гудд, смотря Таворе в глаза, - вы склоняетесь перед каким-нибудь богом. Что ж, какой малазанский солдат не ощутит на языке горечи от такой мысли? Какой солдат не помнит истории Дассема Альтора? Присяга командира богу всегда подкреплена кровью его подчиненных. Оглядитесь, Адъюнкт. Мы больше не служим Малазанской Империи. Мы служим ВАМ.
  Почти шепотом Адъюнкт ответила: - Вы служите мне, вот как? Вы готовы рискнуть жизнью ради меня? Прошу вас всех: объясните, чем именно я такое заслужила?!
  Тон ее вопроса породил ошеломленное молчание.
  Тавора Паран оглядела всех по очереди, и во взоре ее не было ни гнева, ни ярости, ни обиды. Лостара Ииль скорее различила в нем какую-то беспомощность. Смущение.
  После долгого, хрупкого безмолвия Добряк сказал: - Адъюнкт, мы идем в поход ради спасения Скованного Бога. Проблема в том, что как бог он мало кому нравится. Среди Охотников за Костями вам не найти и единого его поклонника.
  - Неужели? - Голос ее вдруг стал суровым. - Ни один солдат в армии - даже в этом шатре - не страдал? Ни разу не ощущал себя сломленным? Не плакал? Не скорбел?
  - Но мы такому не поклоняемся! - возразил Добряк. - Мы не встаем на колени перед слабостью!
  - Рада слышать, - отозвалась она тихо, словно внезапно запылавший внутри огонь столь же быстро угас. Глаза в карту, попытка найти проход... - Тогда глядите через эти обширные пространства. Глядите в глаза бога, Кулак Добряк, и укрепляйте разум. Сделайте мысли холодными. Упорными. Сделайте всё, чтобы не ощутить ни единого укола боли, ни малейшей дрожи. Глядите ему в глаза, Добряк, пока не решите отвернуться. Готовы?
  - Не буду, Адъюнкт, - дрожащим голосом ответил Добряк. - Потому что он не предстает передо мной.
  Однако Тавора снова поглядела ему в глаза. - Неужели?
  Удар сердца, еще один... Добряк отшатнулся. Отвернулся.
  Лостара Ииль тяжело вздохнула. "Правильно говорите, тот готов..."
  Тавора не отцеплялась от кулака. - Вам нужен храм, Добряк? Образ на камне? Вам нужны жрецы? Священные тексты? Вам нужно закрыть глаза, чтобы узреть бога? Такого славного на высоком престоле, такого гордого взором... о, не будем забывать про длань милосердия - она вечно протянута к нам. Вам нужно всё это, Добряк? А вам, остальным? Вам нужен твердый порядок, чтобы получить благословение истины?
  Полог был грубо отдернут. Вошел Банашар. - Звали? - Его улыбка выражала ужас, казалась отверстой раной, обнажающей вихрь в душе человека, мучения всей его жизни. - Я снаружи кое-что слышал. Даже слишком многое. - Он глянул на Адъюнкта: - Благословение истины? Адъюнкт, дорогая моя, вы должны были уже понять. Истина не благословляет. Лишь проклинает.
  Адъюнкт словно стала меньше ростом. Уронила взор на стол с картой. - Тогда прошу, Септарх, прокляните нас парой слов истины.
  - Весьма сомневаюсь, что это нужно, - отвечал он. - Мы всю ночь шли под светом Нефритовых Чужаков. И пойдем снова. - Он помедлил, хмуро глядя на собравшихся. - Адъюнкт, вас осадили? А я неким невиданным чудом проломился внутрь?
  Добряк схватился за шлем. - Я должен собрать офицеров, - сказал он и замер в ожидании. Тавора жестом разрешила идти, не отрывая глаз от карты.
  Фаредан Сорт вышла вместе с ним.
  Лостара Ииль поймала взгляд Гудда и пригласила идти вместе. - Адъюнкт, мы будем снаружи шатра.
  - Отдыхайте.
  - Да, Адъюнкт, как прикажете.
  Унылая женщина слабо улыбнулась. - Скоро. Идите.
  Лостара увидела, что Банашар садится на кожаный стул. "Боги, в его компании... удивляться ли, что она такая?"
  Верховный Жрец ткнул пальцем в сторону проходившего мимо Рутана Гудда и сделал странное движение, словно рисуя нечто в воздухе.
  Гудд чуть помедлил, состроил озабоченную гримасу, провел рукой по бороде и вышел из шатра.
  
  ***
  
  - Вы в порядке? - спросила Фаредан Сорт.
  Лицо Добряка омрачилось. - Конечно, я не в порядке.
  - Слушайте, мы пытались...
  - Нельзя просить солдат раскрыть сердца. Сделав так, они не будут жить как прежде. - Он встал к ней лицом. - Как она не может понять? Нам нужно закалять себя перед всем, что должны будем сделать. Нужно стать тверже врага. А она желает нас размягчить. Чувства. - Он потряс головой. Она видела, что кулак дрожит - то ли от гнева, то ли от разочарования.
  Сорт повернулась, услышав, что Рутан Гудд и Лостара Ииль выходят из командного шатра.
  Добряк метнул взгляд на Рутана: - Кем бы вы на деле ни были, капитан, лучше вколотите ей в голову побольше здравого смысла. Похоже, никому другому это не удается.
  Рутан Гудд нахмурился. - И какой это должен быть смысл, Кулак?
  - Мы убиваем людей ради жалования, - прорычал Добряк.
  - Не думаю, что она намерена это изменить, - ответил капитан.
  - Она желает, чтобы мы истекли кровью ради Увечного Бога!
  - Потише, Добряк, - предостерегла Фаредан Сорт. - А еще лучше обсудим всё подальше, за лагерем.
  Они ушли. Рутан поколебался, но Лостара Ииль потянула его за собой. Ни слова не было сказано, пока они не миновали плохо организованные пикеты. Под солнцем жара обрушилась на офицеров, свет ослепил глаза.
  - Не сработает, - провозгласил Добряк, скрестив руки на груди. - Будет мятеж, а потом драка за воду; в конце концов почти все погибнут. Даже треклятые морпехи и панцирники в полном числе не удержали бы целую армию...
  - Похоже, вы невысокого мнения о моих подчиненных, - бросила Фаредан Сорт.
  - Сколько среди них добровольцев, Сорт?
  - Понятия не имею.
  - Малазанская политика - брать самых рьяных в морскую или тяжелую пехоту. Преступники, бедняки, изгои, вот кто кончает в регулярных войсках. Фаредан, вы действительно уверены в солдатах? Только честно - никому здесь не нужна пустая болтовня.
  Она отвела взгляд, прищурилась. - Одну лишь странность я заметила, Добряк. Они мало говорят. О чем бы то ни было. Нужно вывернуть такому руку, чтобы вырвать мнение. - Она пожала плечами. - Они знают, что безлики. Такими были всегда, задолго до вступления в ряды армии. Тут... тут или там, все едино.
  - Может, они молчат в пределах слышимости ваших ушей, Сорт, - буркнул кулак. - Готов поспорить, им есть что сказать друг другу, когда вокруг никого.
  - Не уверена.
  - Вы забыли дни, когда сами были в нижних чинах?
  Она вздрогнула. - Нет, Добряк, я не забыла. Но я стояла в пятидесяти шагах от костров, могла бы видеть шевеления губ, жесты, свойственные спорам - но ничего такого. Признаю, это странно, но моим солдатам, кажется, нечего сказать даже друг другу.
  Все замолчали.
  Рутан Гудд стоял, расчесывая бороду пальцами. Лицо его было задумчиво-отстраненным, словно он слушал не спор, а что-то, творящееся в тысяче лиг отсюда. "Или в тысяче лет".
  Фаредан Сорт вздохнула: - Мятеж. Какое мерзкое слово, Добряк. Кажется, вы готовы швырнуть его к ногам моих пехотинцев?
  - Я боюсь, Фаредан. Я не оспариваю ваше право командовать - вы ведь понимаете?
  Она подумала и вздохнула: - Ну, на деле именно его вы и оспариваете. Я не кулак Блистиг, смею сказать. Моя репутация среди солдат вполне достойная. Да, меня могут ненавидеть, но не смертельной ненавистью. - Она рассматривала Добряка. - Разве не вы сами говорили как-то, что намеренно вызываете ненависть в солдатах? Мы должны быть для них магнитными камнями. Когда они смотрят и видят, что мы все терпим, что нас ничто не может поколебать, то сами укрепляются духом. Или я неправильно поняла?
  - Нет. Но сейчас на нас уже не так смотрят, Сорт. В нас видят потенциальных союзников. Против НЕЕ.
  Голос Рутана Гудда был сухим. - Готовы возглавить восстание, Добряк?
  - Спроси еще раз, капитан, и я сделаю все, чтобы тебя убить.
  Рутан холодно усмехнулся: - Извините, я не намерен дарить вам легкий выход, Кулак.
  - Нет. Вы никому ничего не дарите.
  - И что я должен сказать, по-вашему? Она не хочет, чтобы солдаты плакали и вскрывали себе вены, став мягкими. Она хочет совершенно иного. Не просто твердости. - Он смотрел на собеседников. - Они должны быть дикими. Беспощадными. Упорными, как скала в море.
  - В шатре...
  - Вы не поняли, - оборвал Рутан. - Думаю теперь, никто из вас не понял. Она сказала: посмотрите вдаль, в глаза Увечного Бога. Посмотрите и ощутите. Но ведь вы не сможете, Добряк. Правда? А вы, Кулак Сорт? Лостара? Кто-то из вас?
  - А вы? - рявкнул Добряк.
  - Ни шанса.
  - Она спутала нас - какой в этом прок?
  - Зачем бы ей? - возразил Гудд. - Вы просили большего. А потом я, черт подери, пригвоздил ее к дереву безумными словами насчет служения. Она стала отбиваться, и это, друзья, был самый человечный облик Адъюнкта, нами виденный. - Он смотрел на них. - До этого я был в нерешительности. Оставаться ли? Или ускакать прочь от всего? И если я останусь, то не потому, что кто-то сумеет меня удержать - это понятно?
  - Но, - сказала Сорт, - вы еще здесь.
  - Да. Отныне я с ней, так долго, как она потребует.
  Кулак Добряк поднял руку, словно желая ударить Рутана. - Почему?!
  - Вы так и не въехали. Никто из вас. Слушайте. Мы не смеем взглянуть вдаль, в глаза страдающего бога. А она смеет. Вы требовали от нее большего - боги подлые, чего еще она может дать? Она ощущает сострадание, которого мы позволить себе не можем. За всем этим "холодным железом" она чувствует, а мы - нет. - Он невыразительно глянул на Добряка. - При этом вы требуете большего.
  Камни лопались на жаре. Немногочисленные насекомые трещали радужными крыльями.
  Рутан Гудд обратился к Фаредан Сорт: - Ваши солдаты ничего не говорят? Радуйтесь, Кулак. Возможно, они поняли наконец - на уровне какого-то инстинкта - что именно она у них забрала. Спрятав в себе, для лучшей сохранности. Самое ценное, что они имеют.
  Фаредан Сорт покачала головой: - Так в ком из нас слишком много веры, Рутан Гудд?
  Он пожал плечами. - Жарко тут.
  Офицеры смотрели, как он уходит - одинокая фигура, бредущая назад к дозорам, в лагерь. В воздухе не повисла пыль - эта пустыня не любит пыли.
  Добряк небрежно обратился к Лостаре. - Думаете, он готов удрать?
  - Что? Нет. Этот мужчина - настоящий шифр, Кулак.
  - И как, - вмешалась Сорт, - это должно работать? Если мне нужно укрепить спинные хребты солдат, что, во имя Худа, я должна сказать?
  Миг спустя Лостара Ииль прокашлялась и ответила: - Не думаю, что вам вообще нужно с ними говорить, Кулак.
  - О чем вы? И не выплевывайте мне слова Рутана - он слишком высокого мнения о сердце и уме простого солдата. Если твоя жизнь посвящена убийству, это не делает тебя необычайным мудрецом.
  - Не готова согласиться, - возразила Лостара. - Смотрите. Просто оставаясь с ней, с Адъюнктом, вы говорите всё, что следует. Настоящая угроза армии - кулак Блистиг, не делающий тайны из неприязни к Адъюнкту, а значит, и ко всем нам. Если он начал собирать сторонников... да, тут и возникнут трудности.
  Добряк поднял руку, утер пот со лба. - ЕСТЬ мудрость, Фаредан. Мудрость, приходящая от понимания... оно родится там, в самой сердцевине вашей души, понимание хрупкости жизни. Вы получаете такую мудрость, забирая чужие жизни.
  - А как насчет тех, что убивают не думая? Мудрость? Едва ли. Скорее... растущее пристрастие. Темный поток удовольствия, такой... соблазнительный. - Она отвела взор. "Я уж знаю. Я стояла на Стене".
  Лостара указала: - Вон там гонец... ему нужен кто-то из нас.
  Они дождались круглолицего тщедушного солдата. Солдата с изуродованными руками. Он отдал честь правой, растопырив культяшки, а левой передал Добряку восковую табличку. - Комплименты от лейтенант-старшего сержанта квартирмейстера Прыща.
  Добряк изучил табличку. - Солдат.
  - Сэр?
  - Жар солнца расплавил воск. Надеюсь, вы сохранили послание в памяти.
  - Так точно, сэр.
  - Давайте послушаем.
  - Сэр, это личное послание.
  - От Прыща? У меня нет времени на чепуху. С дуэлями покончено. Выплюньте же эту гадость, солдат.
  - Цитата, сэр. "Личное послание от лейтенанта старшего сержанта походного квартирмейстера Прыща Кулаку Добряку. Наитеплейшие приветствия и поздравления с достижением нового ранга, сэр. Как любой может заметить, наблюдая возвышение Ваше и, смею надеяться, мое, добрые сливки хорошо пенятся и т.д. Но, как бы ни был я рад писать Вам, обсуждая все возможные разновидности идиом, увы, данное послание касается вещей по природе более официальных. Коротко говоря, мы предстаем перед лицом кризиса величайшего порядка. В соответствии с чем я скромно прошу Вашего совета и желал бы организовать особо секретную встречу при ближайшей оказии. Преданный лично Вам, Прыщ". - Солдат козырнул. - В ожидании ответа, сэр.
  В озадаченной тишине Фаредан Сорт прищурилась, разглядывая солдата. - Вы ведь были в тяжелой пехоте?
  - Капрал Химбл Фрап, Кулак.
  - Как поживают служивые?
  - Служат как всегда, Кулак.
  - Часто ли рядовые говорят об Адъюнкте, солдат? Записывать не буду.
  Водянистые глазки коснулись ее и отпрянули. - Иногда, сэр.
  - И что говорят?
  - Мало что, сэр. По большей части слухи.
  - Вы их обсуждаете.
  - Нет, сэр. Мы их пережевываем, пока ничего не останется. А потом изобретаем новые, сэр.
  - Чтобы посеять разногласия?
  Брови под ободком шлема приподнялись. - Нет, кулак. Это же... э... развлечение. Убиваем скуку, сэр. Скука ведет к лени, сэр, а лень может до самоубийства довести. Или до убийства того, кто рядом, что еще хуже. Мы не любим скуки, сэр, вот и всё.
  Добряк вмешался: - Передайте Прыщу, пусть ищет меня в моем шатре, когда ему угодно.
  - Сэр.
  - Идите, солдат.
  Солдат отдал честь в третий раз, развернулся кругом и ушел.
  Добряк хмыкнул.
  - Вот подходящий для вас служака, - пробурчала Фаредан Сорт и фыркнула. - Измышляют мрачные слухи ради веселья.
  - Подозреваю, слухи мрачны, лишь когда их принимают всерьез.
  - Как скажете, Добряк. - Фаредан встретилась с ним взором. - Мы паникуем из-за чепухи, Кулак?
  - Честно скажу, - отвечал тот. - Ничего уже не понимаю.
  
  ***
  
  Рутан Гудд стащил доспехи и стеганую куртку, замер, наслаждаясь внезапным избавлением от невыносимой жары, пока высыхал пот на торсе.
  - Да, - сказала Скенроу с койки, - это меня разбудило.
  - Моя богоподобная внешность?
  - Нет, запах.
  - А. Спасибо, женщина - у меня снова лицо запылало. - Он отстегнул пояс, позволив мечу в ножнах упасть на землю, шлепнулся на свою койку, опустил подбородок на сложенные ладони.
  Скенроу села. - Еще раз?
  Он проговорил сквозь пальцы: - Не уверен, сколько еще она выдержит.
  - Мы только два дня в пустыне, Рутан. Надеюсь, она крепче, чем тебе кажется.
  Он опустил руки, глянул на нее. - Я тоже. - Поглядел еще немного, добавил: - Наверное, нужно тебе сказать... Я подумывал об ... уходе.
  - Ох.
  - Не от тебя. Из армии.
  - Рутан, я в этой армии.
  - Планировал тебя похитить.
  - Ясно.
  - Сегодня она изменила мои планы. Итак, любимая, мы остаемся до горького конца.
  - Если это брачное предложение... мне нравится.
  Он смотрел на нее. "Боги, я уже позабыл..."
  
  ***
  
  Громкий лязг доносился от кухонных палаток - помощники поваров отскребали котлы гравием и камнями. Каракатица покрепче завязал мешок с миской и ложкой. Прогнулся, поморщился. - Боги, это же игры для молодых, а? Корик, ты не сдаешься?
  Полукровка-сетиец отложил пару подкованных казенных сапог и пытался круглым камнем разладить складки на потертых дикарских мокасинах. - Слишком жарко, - сказал он.
  - Разве они не порвались в клочья? - крикнула от груды вещмешков Улыба. - Ты начал хромать, Корик. От меня помощи не жди.
  - Брось сапоги в фургон, - посоветовал Каракатица. - На всякий случай, Корик.
  Солдат пожал плечами.
  Сержант Тарр вернулся из командного шатра роты. - Кончайте сборы. Выходим очень скоро. - Он помедлил. - Кому удалось поспать?
  Ответом стала тишина.
  Тарр крякнул. - Верно. Но сомневаюсь, что завтра будет то же. Впереди долгая прогулка. Оружие готово к бою? У всех? Курнос?
  Панцирник поднял голову глазки блеснули в темноте. - Ага.
  - Корабб?
  - Да, сержант. До сих пор слышу, как она стонет под точилом...
  - Это не женщина, - сказала Улыба. - Это меч.
  - Тогда почему она стонет?
  - Ты ни разу за всю жизнь не слыхал стонущей бабы. Откуда тебе знать?
  - Звучит как женщина.
  - Никаких стонов не слышу, - ответила она, вытаскивая ожерелье ножей. - Оружие в порядке, серж. Только дай мне плоть, чтобы воткнуть.
  - Потерпи, - посоветовал Тарр.
  - Месяцев эдак пять. - Корик смотрел на нее сквозь нечесаные волосы. - Сможешь?
  Она ощерилась: - Если путь через пустыню займет пять месяцев, мы мертвее мертвяков. - Улыба провела острием ножа по глиняному сосуду в оплетке, висевшему у пояса. - И пить свою мочу не стану.
  - Хочешь мою? - предложил Бутыл, лежавший неподалеку, закрыв глаза и закинув руки за голову.
  - Это что, обмен? Боги, Бутыл, ты больной. Знаешь?
  - Слушай, если уж пить мочу, то женскую - если хорошенько потрудиться умом, я могу себя убедить, что это приятно. Или полезно. - Когда никто не ответил, Бутыл открыл глаза и сел. - Чего?
  Каракатица захотел было сплюнуть, но одернул себя. Поглядел на Тарра: - Скрип сказал что новое, сержант?
  - Нет. А должен был?
  - Ну, я о том, что он понимает: нам нужно перейти пустыню?
   Тарр дернул плечом: - Полагаю...
  - Он не сможет, если мы не сможем.
  - Верно, сапер.
  - Он говорил что-то насчет питья мочи?
  Тарр нахмурился.
  Корик подтвердил: - Разумеется, Карак. Все дело в его Колоде Драконов. Новая карта. Мочу Пьющий из Высокого Дома.
  - Какого Дома? - спросила Улыба.
  Корик лишь ухмыльнулся. Поглядел на Каракатицу, улыбка стала холодной. - На карте твое лицо, Карак. Широкое как жизнь.
  Каракатица поглядел на полукровку, на ритуальные шрамы и наколки, знаки сетийского языка, которые Корик вряд ли полностью понимает. На смехотворные мокасины. Но тут же поле его зрения заслонили. Сапер поднял взгляд, встретил темные, обманчиво спокойные глаза Тарра.
  - Просто прекрати, - сказал сержант очень тихо.
  - Думаешь, я что-то затеял?
  - Карак...
  - Думаешь, я хочу проделать в нем пару новых жоподырок? Засунуть в брюхо последний жулек и бросить в телегу? Что-то такое, сержант?
  Корик фыркнул из-за спины Тарра.
  - Положи вещи в фургон, Каракатица.
  - Слушаюсь, сержант.
  - Остальные собирайтесь и готовьтесь. Ночь манит и всё такое.
  - Могу продать мочу, - сказала Улыба.
  - Да, - отозвался Корик, - отдадим все серебро и золото. Только в фургон они не попадут - нужно держать днище чистым, нам еще богатую добычу собирать. Нет, солдат, ты их понесешь. - Он надел мокасин, натянул шнурки... Обе полоски кожи остались в руках. Корик выругался.
  Каракатица бросил мешок на дно фургона, отошел - Корабб уже стоял со своими вещами, остальные выстраивались в очередь. Корик подошел последним, шлепая незавязанными мокасинами. Сапер прошел за спиной капрала, Бутыла, потом Улыбы. Первый удар кулака пришелся Корику в висок. От раздавшегося треска вздрогнули даже волы. Полукровка грузно обрушился наземь и замер.
  - Очень хорошо, - ощерился на Каракатицу Тарр. - Случится битва, он встанет рядом с тобой - сапер, ты будешь доверять этому солдату?
  - Что я сейчас сделал, не важно, - ответил Каракатица. - Рядом с ним в любой битве неспокойно. Тогда в окопе он разинул рот на самого Скрипача. Но и до того дурным был. Можно изображать самую храбрую храбрость, сержант, да только это полное дерьмо, если внутри ты даже смотреть прямо не можешь. - От такой речи пересохло во рту. Каракатица поднял правую руку. - Пойду искать целителя, сержант. Я трахалку сломал.
  - Ты, тупой... вали с глаз моих. Корабб, Бутыл, положите Корика в фургон. Стойте. Он хоть жив? Хорошо, в фургон. Похоже, пролежит без чувств весь ночной переход.
  - Повезло кое-кому, - буркнула Улыба.
  Загудели горны. Охотники за Костями зашевелились, встряхнулись, встали в колонны. Переход начался. Бутыл скользнул за спину Корабба, Улыба оказалась слева. В трех шагах позади топал Курнос. Вещмешок Бутыла был легким - почти все снаряжение ушло в общий запас. Как хорошо известно всем армиям мира, не бывает такой штуки, как излишний запас, по крайней мере, когда дело касается вещей полезных. "Ненужное барахло, это другое дело. Тогда, в Малазе или на Семиградье у нас было много барахла. Перья без чернил, пряжки без ниток и иголок, чтобы пришить, фитили без воска... но разве плохо было бы оказаться там, в Малазе? Хватит, Бутыл. Всё и так плохо, не нужно примешивать к неразберихе бесполезную ностальгию". Так или иначе, он потерял почти все нужные вещички. Чтобы понять: они по-настоящему не нужны.
  Глиняная бутылка в оплетке качалась у бедра, крутясь с каждым шагом. "Ну, для меня это имело смысл. Всегда можно попросить... ну, не знаю. Острячку. Или... боги подлые, Мазан Гилани! Уверен, уж она..."
  - Иди рядом, Бутыл.
  - Сержант?
  - Скрип желает, чтобы я задал тебе вопросы.
  - Мы уже обсудили все, что я помню...
  - Не то. Древняя история, Бутыл. Что там была за битва? Да ладно. Отстань немного, Корабб. Нет, ты все еще капрал. Расслабься. Просто нужно получить пару слов от Бутыла, он ведь наш взводный маг. Верно?
  - Я буду прямо за тобой, сержант.
  - Спасибо, капрал. Не могу и передать, как восхитительно чуять твое дыхание на затылке.
  - Я мочи еще не пил, сержант.
  Бутыл скривился, глядя на Корабба через плечо: - Корабб, почему ты в последние дни похож на тупого брата Каракатицы?
  - Я морпех, солдат, вот кто я. Именно так и говорят морпехи. Как сказал сержант, что там была за битва? Древняя история. Мы кого-то били? Когда? Вот так, понял?
  - Самый лучший морпех, - умоляюще сказал Тарр, - вообще ни треклятого слова не говорит.
  - ...
  - Капрал Корабб?
  - Извини, что? Так надо?
  - Идеально.
  Бутыл видел взвод Бальзама в дюжине шагов впереди. Горлорез, Мертвяк, Наоборот. "Все? Только и осталось?"
  - Садков вокруг нет, верно?
  - Сержант? О, да. Никаких. Вопросы Скрипача?
  - Значит, тут мертвее мертвого.
  - Да. Как высосанная кость.
  - Значит, - подытожил Тарр, - нас тут никто не найдет. Верно?
  Бутыл заморгал, поскреб заросший подбородок. На ногтях остались кусочки сожженной солнцем кожи и какие-то кристаллы, вроде соли. Он наморщил лоб: - Ну, думаю, так. Если у них нет глаз. Или крыльев. - Он глянул в небо.
  Дыхание со свистом вырывалось из ноздрей Тарра. - Для этого они должны быть здесь, как мы. Но пустыня слывет непроходимой. Никто в здравом уме и пробовать не полезет. Такой расклад, верно?
  "Расклад? Это, Тарр, простой факт. Никто в здравом уме не полезет и пробовать". - Кто-то особенно желает нас найти, сержант?
  Тарр покачал головой. - Колода у капитана, не у меня.
  - Но его карты здесь будут холодны. Безжизненны. Значит, мы толкуем о гадании, которое он сделал перед границей. Кто-то преследует нас, сержант?
  - Не меня спрашивай, Бутыл.
  - Слушай, это смешно. Если Скрипач желает что-то у меня выспросить, может сам подойти и задать вопрос. Тогда я тоже кое-что спрошу.
  - Они слепы, Бутыл? Вот чего желает знать Скрип. Не мы. Они.
  "ОНИ". - Да. Слепота Лупоглазая.
  Тарр крякнул. - Хорошо.
  - Сержант... может, помнишь, кто придумал это имя? Охотники за Костями?
  - Может, сама Адъюнкт. В первый раз я от нее услышал. Вроде бы.
  "Но это невозможно. Арен. Она не могла знать. Уже тогда".
  - А что, Бутыл?
  - Никаких причин, любопытство одно. Всё? Могу я поменяться местами с капралом?
  - Еще один вопрос. Быстрый Бен жив?
  - Я уже сказал Ск...
  - Не его вопрос, Бутыл. Мой.
  - Слушай, я не знаю. И Скрипу то же сказал. Таких людей я не ощущаю...
  - Каких людей?
  - Сжигателей Мостов. Таких людей. Мертвого Ежа, Быстрого Бена - даже самого Скрипача. Они не такие, как мы, как ты и я или Корабб. Не проси объяснить. Суть в том, что я не могу их прочитать, влезть им в мозги. Иногда они словно... не не знаю... словно призраки. Тыкаешься и проваливаешься. А иногда они твердые горы, такие большие, что само солнце не перескочит. Так что не знаю, вот мой ответ.
  Тарр прищурился: - Ты так и сказал капитану?
  - Не знаю, жив или мертв Быстрый Бен, но если биться об заклад... могу представить, как сотня Сжигателей спешат оспорить мою ставку. Даже несколько сотен... Но если предложить пари Ежу или Скрипачу... - Бутыл потряс головой, хлопнул по шее - его кто-то укусил.
  - Ты ставишь, что он мертв?
  - Нет, ставлю, что он жив. И более того. Ставлю на то, что он все еще в игре.
  Сержант вдруг расплылся в улыбке. - Рад видеть тебя с нами, Маг.
  - Не так быстро, Тарр... извини, сержант. Не забывай, я не видел его конца. Говорят, было страшно.
  - Страшнее не бывает.
  - Гм... вот почему я не ставлю ни на что.
  - Худ знает, что Скрип в тебе нашел, солдат. Иди с глаз моих.
  Когда он поменялся местами с Кораббом, Каракатица мигом пристал: - Слушай...
  - Кто я нынче, во имя Худа? Сам Рыбак?
  - Кто? Нет. Корик тут сказал...
  - О чем? Насчет Мочу Пьющего? Скрип не делает собственных карт, Карак. Он не мошенник. Значит...
  - Насчет добычи, солдат. Добычи.
  - Думаю, это был сарказм.
  Улыба ухмыльнулась, но промолчала.
  - Именно. Сам Дассем Альтор положил конец всякому грабежу...
  - Мы завоевывали, не грабили. Оккупируя город, глупо брать добычу и творить насилие. Тронь горожан, и солдаты начнут гибнуть в дозорах.
  - Мы и раньше не вводили такое в обычай. Но и тогда был шанс разбогатеть. В каждой роте был писец, все делили. Собранное оружие, доспехи. Лошадей и так далее. Победа в битве означала прибыль.
  - Замечательно, Карак, - кивнул Бутыл. - Но с нами храмовые сокровища. Жалование идет без задержек. По факту, сапер, мы воняем золотом.
  - Это если доживем до получки.
  - Так всегда. Не понимаю тебя.
  Глазки сапера блеснули. - Скажи, - прохрипел он, - ты дал бы за всё это нахтову жопу? Скажи, Бутыл.
  Маг задумался. Четыре, пять, семь шагов. - Нет, - признался он, - но и раньше меня богатство особо не тревожило.
  - Ты молод, ага. Тебя влекут приключения. Но, видишь ли, в известном возрасте, повидав достаточно, ты начинаешь думать о жизни. Что с ней сделать. Начинаешь мечтать о хорошем домике или о комнате в достойной таверне. Да, ты знаешь, что так не будет, но все равно мечтаешь. Вот куда пойдет монета.
  - И?
  Голос сапера стал тише. - Бутыл, я не думаю дальше ближайшей недели. Уже месяц не вспоминал о жалованье. Слышишь? Ни домика, ни таверны. Никакой тебе рыбацкой лодочки или, боги упасите, садика. Ничего такого.
  - Потому что мы ходячие мертвецы, верно?
  - Я тоже думал, всё как говорил той ночью Скрип. Но теперь думаю иначе.
  Заинтересовавшись, Бутыл оглядел сапера. - Продолжай.
  Каракатица пожал плечами, словно ему вдруг стало не по себе. - Что-то с нами случилось, вот и всё. Может, когда вторгались в Летер. Может, в Малазе или даже в И'Гатане. Не знаю. Погляди на нас. Мы армия, не думающая о добыче. Почему, думаешь, Корик начал высмеивать Улыбу, предлагать всё за мочу?
  - Потому что сломался, - ответила Улыба. - Потому что завидует.
   - Потому, что всем плевать на серебро и золото, на покупку вонючих имений, разведение коней или морскую торговлю. Наверное, мы единственная на свете армия, которой ничего не нужно.
  Улыба фыркнула: - Погоди, сапер. Ты не веришь, что когда мы порубим всех, кого положено, встанем победителями на поле - ты не веришь, что мы начнем отрубать пальцы, собирать браслеты, кольца, хорошие мечи и так далее?
  - Нет, не верю, Улыба.
  - Думаю, я согласен с Караком, - заметил Бутыл. - И потом, может, ТЫ и начнешь...
  - Почему я? - возмутилась она. - Не обо мне речь, и вообще...
  - Пусть другой станет первым, - буркнул Бутыл.
  - Ох, я прошлась бы, проверяя трупы, точно, - кивнула она. - Нашла бы еще дышащего и чиркнула по горлу. Кольца и прочее говно? Забудь.
  - Я именно об этом, - сказал Каракатица и поглядел на Бутыла широко открытыми глазами. - Вот именно, маг. Вся армия спятила.
  
  ***
  
  - Скрип теперь в капитанах, - прогудел Бальзам. - Чего вам еще знать? Он мужик правильный. Был Сжигателем, не забыли? Поглядите, парни, на его старый взвод - ни одного не потерял. Если не какой-то бог за ним приглядывает, то кто?
  Наоборот влез между Горлорезом, Мертвяком и сержантом. - Слышали, что говорил Бутыл? Насчет имени и так далее?
  Горлорез скривился: - И что?
  - Он спрашивал, как мы получили имя.
  - Ну?
  - Ну, я думаю... э... думаю, это важно. Думаю, Бутыл что-то знает, но держит в секрете...
  - Как закупоренный? - сказал Мертвяк.
  Визгливый хохот Горлореза вызвал проклятия в ближайших рядах. Ассасин чуть слышно вздохнул. - Извините, вырвалось.
  - Так потряси его, Борот, - призвал Мертвяк, - чтобы все выплеснулось. У него есть пробка, иди и найди, где именно.
  Горлорез хрюкнул и подавился, стараясь сдержать хохот.
  - Кончай, Мертвяк, - приказал Бальзам. - Даже не думай.
  - Но мы лишь поскребли верхний слой возможностей, серж...
  - Видел, что Каракатица сделал с Кориком? Я тебя уложу, Мертвяк...
  - Ты не можешь, ты сержант!
  - Значит, могу. Идиот.
  Наоборот сказал: - Бутыл - маг, как и я. У нас есть общее. Думаю, я его разговорю рано или поздно. Знаю, он чего-то скрывает.
  - Ладно, - принялся гадать Мертвяк, - этот тип как-то выжил в кухне На'рхук, это впечатляет.
  - И вернулся с капитаном Гуддом. Это внутренний круг, понимаете? Я подозревал уже давно.
  - Наоборот, ты, похоже, наткнулся на правду, - заявил Мертвяк. - Люди знания. Знают... что-то.
  - Ну уж больше, чем мы.
  - А может, и карту имеют. Уже расчертили и как мы переходим пустыню, и как берем еще одну империю. Вторую после Летера.
  - Да мы и Вихрь раздавили. И выбрались из Малаза. Так ты теперь надо мной не насмехаешься, Мертвяк?
  Тут все четверо, словно по команде, обернулись на взвод, что шел сзади. Сержант Тарр поднял брови.
  - Слышал, Тарр? - крикнул Бальзам.
  - Ни словечка, Бальзам.
  - Хорошо.
  Наоборот попытался влезть между ними еще глубже. - Слушайте, - шепнул он, - мы можем выведать, кто тут хранит знание. Скрип, Рутан Гудд...
  - И Бутыл, - закончил Мертвяк, - потому что он затычка Скрипа.
  - Мазан Гилани...
  - С чего? Да ну?
  - Тоже теперь в свите Адъюнкта - знаете, они не забили ее лошадь. Оставили двух. - Наоборот потер лицо. - А тут холодно, когда солнце садится, верно? Потом Лостара Ииль со своим Танцем Теней. Уж она наверняка. Кто еще?
  - Кенеб, только он помер. И Быстрый Бен.
  Наоборот тихо засмеялся. - Я согласен с Бутылом. Он где-то там. Может, с Геслером и Буяном...
  - Конечно! - встрял Бальзам. - Гес и Буян! И разве сосунки не с ними?
  - Синн и Гриб? Да.
  Наоборот кивнул: - Похоже, перед нами целый заговор. Внутренний круг, я ж говорил...
  - Тайный кабал, - сказал Мертвяк.
  - О да...
  - Ползучие гады.
  - Именно.
  - Бегающие глазки стражей истины...
  Хохот Горлореза пронизал ночь.
  
  ***
  
  Смола моргнула, услышав позади мерзкий звук. - Боги, хотела бы я, чтобы он перестал.
  - Ничего смешного, - согласился Бадан Грук. - Но это же Горлорез. Он будет смеяться, видя умирающую сестру. - Он потряс головой. - Не люблю таких людей. Находят удовольствие в унижениях, пытках и так далее. Над чем смеется? Ум у него помешался, вот и всё.
  Смола с любопытством поглядела на его лицо, озаренное зеленым свечением Нефритовых Копий. Зловещее. Нездешнее. - Что тебя грызет, Бадан?
  - Этот заговор Борота. - Он метнул на нее подозрительный взгляд: - Ты тоже в деле, верно?
  - Худа тебе.
  - Ты болтала с Мазан и, - он кивнул на скрипевший, потрескивавший рядом фургон, - с сестрой.
  - Мы просто пытались придумать, как помочь Адъюнкту...
  - Потому что вы кое-что знали. Эти ваши предчувствия. Вы знали, что мы в беде, задолго до появления ящеров.
  - Мало пользы это принесло. Сам не видишь? Я знала, но не знала что. Можешь хотя бы представить, какой беспомощной я себя чувствовала?
  - Так что надвигается, Смола?
  - Без понятия - и знаешь, я рада. - Она постучала по шлему. - Всё тихо, ни шепотка. Думаешь, я во внутреннем круге? Ошибаешься.
  - Замечательно, - проговорил он. - Забудем.
  Между ними повисло молчание, казавшееся Смоле коконом, паучьей сетью, ловушкой. Любые попытки делают еще хуже. В холмах над саваннами старой родины есть древние гробницы, вырезанные в ликах утесов. Едва повзрослев, она с сестрой и еще двумя сородичами пошла исследовать загадочные пещеры.
  Ничего кроме пыли. Каменные саркофаги дюжинами заполняли каждую комнату; Смола помнила, как встала в относительной прохладе пещеры - в одной руке факел - и смотрела на озаренный мерцающим оранжевым светом ближайший гроб. Другие народы хоронят мертвых, вместо того чтобы оставить их трупы богине-стервятнице и ее отродью. Или прячут их под тяжелыми каменными плитами. Она помнит, как думала, содрогаясь от озноба: что, если их расценили неправильно? Что, если они не были мертвы?
  В последующие годы она слышала жуткие рассказы о похороненных заживо, плененных каменными или деревянными гробами. Жизнь в казармах полнилась сказками, предназначенными вызывать дрожь. Они страшнее всех громогласных проповедей жрецов - всем известно, те работают за деньги. Разделить страхи между многими - это же удовольствие...
  "И теперь... теперь... я чувствую, будто очнулась. От долгого сна. Из уст вылетел вздох - но я вижу лишь тьму, слышу вокруг странно тусклое эхо. Я тяну руку - и ощупываю сырой, холодный камень. Меня пробудили капли, роса от дыхания.
  Я очнулась только чтобы узнать, что погребена заживо".
  Ужас ее не отпустит. "Пустыня эта принадлежит мертвым. Ее песнь - песнь умирания".
  В колыхающемся впереди фургоне сидит сестра. Качается голова, словно она спит. Для нее это просто? Нога срастается плохо, в этом безжизненном месте целители лишены силы, так что ей должно быть больно. Однако... спит.
  "Пока мы движемся.
  Дезертир так и не дезертировал. Кто знал, что она найдет внутри себя нечто, далеко выходящее за самолюбивое "я"? Откуда было нам догадаться?
  Целуй-Сюда. Тебе нужно было сбежать. Даже хромой. Делай что хочешь. Я справлюсь, я точно справлюсь. Если буду знать, что ты в безопасности - далеко отсюда".
  Она вспомнила, как сестра вернулась в компании хундрилов, среди жалкой, оборванной горстки выживших. Юные матери, старые матери, увечные воины, не омытые кровью юнцы. Старцы ковыляют вестниками разбитой веры. И там была она, сражаясь с самодельными костылями - такие можно увидеть у выпрашивающих подачки на чужих улицах ветеранов. "Боги подлые, Малазанская Империя, по крайней мере, знала как обходиться с ветеранами. Вы не просто бросаете их, забываете их. Перешагиваете через лежащих в канаве. Вы их почитаете. Даже родня погибших получает монету и выходной в честь поминок..."
  Она знает: есть разные гробы. Разные способы понять, что ты похоронена заживо. Многие ли ужасались, открывая глаза? Открывая глаза перед реальностью? Многие ли заранее боялись найти... каменный ящик. Плотную тьму. Недвижные стены, крышку, невыносимую тяжесть.
  Сестра не желает встречаться с ней глазами. И даже говорить. Ни разу со дня возвращения в строй. "Но она вернулась. Все солдаты видели. Поняли, что ее посылали к хундрилам - привести подмогу в тот ужасный день.
  Они поняли также, что должна чувствовать Целуй-Сюда среди несчастной толпы уцелевших. Да, она послала остальных на гибель. Такого достаточно, чтобы сломить самых стойких, да. Но смотрите на нее. Кажется, она справилась. Сломанная нога? Она скакала быстрее самого Худа, друзья - если бы лошадь не упала, она была бы в той схватке".
  Нет, они смотрят на Целуй-Сюда с серьезностью, говорящей о последнем приятии, они видят на ней шрамы единственно достойного почитания ритуала. Она стала своей. Она выжила, заплатив сполна.
  "Что ж, это моя сестра, верно? Так или иначе, она воссияет. Воссияет".
  
  ***
  
  Целуй-Сюда слышала, как скрипят, готовые сломаться, зубы. Фургон наехал на очередной камень, она затаила дыхание, ожидая прилива ошеломляющей боли. От костей ноги, пронизывает яркими цветами бедра, врастает в торс деревом с тысячью колючих сучьев и десятью тысячами острых как иглы веток. Еще выше - безумные зазубренные листья развертываются в черепе, терзая мозг.
  Она оседлала маниакальный поток, безумную поросль агонии, а потом, когда он отпустил, угасая, медленно выдохнула. Изо рта кисло воняло страданием; она чуяла этот привкус на вздутом языке. Она сочилась им на грязные доски днища.
  Нужно было ее оставить позади. Одинокая палатка среди мусора брошенного лагеря. Это было бы актом милосердия. Но когда армии думали о милосердии? Все их дело - отрицание доброты. Словно колесо водяной мельницы, громадина разрушения крутится и крутится. Никому не дозволено уйти от... от чего? Она поняла, что улыбается. "От смертной боли, вот от чего".
  Погляди на колени, на плотную обмотку из шкур миридов, скрывшую сломанную голень. Свесь волосы, закрывшись от взора Бадана Грука, Смолы и остальных, что так бестолково топают вперед, такие горькие, согнувшиеся под весом заплечных призраков.
  "То был Прыщ или Добряк? Да, Прыщ. "Отрасти волосы, женщина!" Или "Срежь!" Не могу вспомнить... почему не могу? Это было так давно?
  Прыщ, изображающий Добряка. Откуда берется такой вид смелости? Подобной... дерзости? Понимающий блеск в глазах не исчезнет, пока его не просунут во врата Худа. Да и там... не правда ли?
  Как я восхищаюсь такими людьми. Как хочу быть похожей.
  Бадан Грук, возьми урок у Прыща. Умоляю. Хватит печали в глазах, взгляда раненого зверя. Я вижу - и хочется ударить сильнее. Хлестнуть. Хочу исполнить все твои напрасные страхи, сделать настоящими все сердечные раны. Поглядим, как они кровоточат!"
  Фургон заскрежетал под ней. Целуй-Сюда задохнулась. Цветы в деревья, листья воспламеняются за глазами. Нет времени думать. Каждая мысль старается сбежать, но погибает в лесу. "Взрывается, подбросив листья к самому пологу. Все мысли улетают. Как птицы в небо".
  В ноге заражение. Началась лихорадка, и никто ничего не может сделать. Травы повели бы хорошую войну... будь они здесь. Если бы она попросила. Если бы сказала кому-то. Пасты и присыпки, эликсиры и мази, ряды мрачнолицых солдат под колышущимися стягами. Марш в ухмыляющееся лицо болезни.
  "Никому не дозволено уйти. От смертной боли, да.
  Оставайся здесь, в трясущемся фургоне, кислый пот волов так сладок ноздрям. Мы нашли себе войну, товарищи. Нельзя остановиться, поболтать. Мы нашли войну и никому не дозволено уйти. Никому не дозволено уйти. Никому не..."
  Бадан хмыкнул, поднял голову.
  - Дерьмо, - сказала Смола и побежала.
  Целуй-Сюда склонилась сидя, одна нога торчит из-за деревянного борта, вторая лежит под неестественным углом. Затем она падает назад, голова стучит, словно попала на камни.
  Смола влезла в фургон. - Боги подлые, она горит. Бадан - веди целителя. Быстро. - Она встала, согнулась над грудой вещей. - Досада! Сгреби это на одну сторону - быстрее! Выйти из строя!
  - Слушаюсь, сержант!
  
  ***
  
  - Вышли из строя, сержант. Нам сбегать, узнать, что такое?
  Хеллиан скривилась. - Просто маршируй, капрал.
  Было темно, но не так темно, как могло бы быть. Люди светились зеленым - но, может, так всегда бывает, когда она не пьяная. "Удивляться ли, что пью!" - Слушайте вы все, - начала она. - Не сводите глаз, ищите.
  - Чего? - спросил Увальнерв.
  - Таверну, разумеется. Идиот.
  К ним перевели двоих из Седьмого взвода. Пара мечей, у одного плохо с коленом, у второго морда больной лошади. "Одного звать Хром. Но которого? Второй... Хрясь. Сапер? Хрясь - сапер? Но саперы теперь немногого стоят. Большой, чтобы держать меч... но если Хрясь - тот, что с больным коленом... Вообразите, сапер с больным коленом. Заложи заряд и беги! Ну, хромай. Как можно быстрее. Как думаешь, ты похож на коня в упряжи, а?
  Саперы. Дурная идея дурно кончается. Отнимите у каждого по ноге, и эта порода скоро вымрет.
  Да, Хром - сапер. А Хрясь другой. У Хряся колено. Сапер Хром. Но погодите, у кого же плохое колено? Можно бы повернуться. Вроде. Повернуться, бросить, так сказать, взгляд. Кто хромает? Отобрать более хромого, вот и Хрясь, а сапер - другой, с больным коленом. То есть Хром. Его назвали Хромом по хромому колену папаши. Он всю жизнь должен был помогать дураку. Но если бы он с таким имечком и пришел, его не взяли бы в солдаты. Его или выпороли, или протащили под килем. Итак, сапер плохо бежал от какой-то закладки, за то и заслужил имя Хрясь, за хряснутое колено. Да, я въехала. Уф.
  Но зачем нам конь с больным коленом?"
  - Холодно стало, сержант.
  Гримаса Хеллиан стала страшнее. - И чего я должна сделать, пернуть тебе в лицо?
  - Нет. Просто сказал. О, Хром отстает - надо положить его в фургон.
  - А ты кто?
  - Я Навроде, сержант. Был с вами с самого начала.
  - Какая дверь?
  - Что?
  - Улица, на которой мы жили в Картуле. Из какой ты двери?
  - Я не из Картула, сержант. Я о начале взвода. Вот я о чем. Арен. Семиградье. В первый раз мы шли походом через Худом порченую пустыню.
  - Назад в И'Гатан? Удивляться ли, что жажда. В кувшине вода, солдат?
  - Только моя моча.
  - Радуйся, что ты не баба. Каково было бы писать в бутылку, если ты баба. И"Гатан. Боги подлые, сколько раз нам брать это место?
  - Мы не в И'Гатан идем, сержант. Мы... ладно. Точно пустыня. Холодная.
  - Капрал Нервалень!
  - Сержант?
  - Что у тебя в кувшине?
  - Моча.
  - Кто придумал ее продавать? Чертов гений.
  Навроде сказал: - Слышал, квартирмейстер испытывает пузыри на хундрильских жеребцах.
  Хеллиан нахмурилась: - Они взорвутся. Зачем бы ему? А важнее, как? Затыкает руками?
  - Не конские пузыри, сержант. Мехи для воды. Привязывает к жеребячьим петушкам...
  - Уткам.
  - Почему?
  - Лошади не любят петухов, а уток не замечают. Но такой пузырь их ужасно замедлит. Мы словно на ферме, на которой ты вырос, Навроде.
  - Знаете, меня не обдуришь, - сказал, склоняясь к ней, Навроде. - Я вижу суть, ясно? Вы держите нас занятыми. Словно игра, головоломки каждый раз.
  Она поглядела на него. - Я вас дурю, да?
  Он почти сразу отвел глаза. - Простите, сержант. Ну, чуете?
  Хеллиан промолчала. "Зеленое свечение, да. Все эти осколки и камни, там же, где пауки. Крошечные глазки в куче, следят за мной. Я трезвая. Уже не могу делать вид, будто их нет.
  И ни одной таверны на виду. Дело пахнет дрянью. Большой дрянью". - Слышал? Проклятая гиена.
  - Это Горлорез, сержант.
  - Убил гиену? Отлично. А где Балгрид?
  - Мертв.
  - Лодырь поганый. Хочу спать. Капрал, ты отвечаешь.
  - Нельзя спать, - возразил Увалень. - Мы идем, сержант...
  - Лучшее время. Разбудите, когда солнце встанет.
  
  ***
  
  - Ну нечестно, что она такое может.
  Увалень крякнул. - Ты же слышишь о таком всё время. Ветераны, умеющие спать на ходу. - Он мечтательно закатил глаза, крякнул еще раз. - Не знал, что она из них.
  - Трезвая, - пробормотал Навроде. - Вот что в ней нового.
  - Видел ее, Урба и Тарра, как они бежали назад в окоп? Я готов был сдаться, но увидел ее, и она потащила меня следом, как будто у меня была цепь на шее. Ничего другого не оставалось и мне, и Нерву - помнишь, Нерв?
  - Да. И что?
  - Нам приходил конец. Когда я увидел, как повалили Быстрого Бена... словно кишки кто выгрыз. Внутри было пусто. Я тут же понял: время помирать.
  - Ты ошибся, - зарычал Навроде.
  - У нас отличный сержант, вот о чем я.
  Навроде кивнул, глянул на Хряся: - Слышишь, солдат? Не забывай.
  Высокий мужчина с вытянутым лицом и необычайно широко посаженными глазами смущенно моргнул. - Они наступили на мои долбашки. А их больше нет.
  - А меч на поясе использовать можешь, сапер?
  - Что? Этот? Нет, зачем бы мне? Мы просто идем.
  Ковылявший позади, тяжко вздыхавший при каждом шаге Хром подал голос: - У Хряся был мешок с припасами. Он и мозги туда положил. Для лучшей... хм... сохранности. Припасы взорвались, разбросав На'рхук повсюду. Теперь у него пустой череп, Навроде.
  - И что, он драться не может? Как насчет арбалета?
  - Ни разу не видел, чтобы он пробовал. Но драться? Хрясь будет драться, поверь.
  - И чем же? Дурацким тесаком для кустов?
  - Он пользуется руками, Навроде.
  - Ну, это здорово.
  - Мы просто идем, - сказал Хрясь и засмеялся.
  
  ***
  
  Урб оглядывался на взвод, двигавшийся в пяти шагах позади. Теперь ей нечего пить. Она очнулась. К тому, чем была. Может, ей не понравилось то, что увидела. Ради чего вообще начинают пить? Он потер шею, снова поглядел вперед.
  Трезвая. Глаза ясные. Достаточно ясные, чтобы заметить... ну, не сказать, что она выказывает настоящий интерес... К тому же, хочется ли ему замешаться в такое? Встать, только чтобы упасть снова? Для таких людей уготована узкая дорожка, и нужно желание, чтобы по ней идти. Если желания нет, они рано или поздно падают. Всегда.
  Разумеется, если верны слова Скрипа - к чему тревожиться? Они ходячие мертвецы, стремящиеся туда, где окончатся все похождения. Но во время пути... если есть возможность, почему не пользоваться? Хотя она вряд ли отнесется серьезно, правда? Она высмеивает саму идею любви, и если он вскроет себе грудь и выложит на стол что-то красное, сырое - она просто захохочет.
  Он недостаточно для такого храбр. Строго говоря, он вообще не храбр. Битвы с На'рхук, летерийцами, фанатиками Вихря. Каждый раз, вынимая меч, он ощущал внутри ледяной холод. Наглый, дергающий, страшно трясущийся, высасывающий тепло из тела. Он выхватывал меч, готовясь умереть, причем самой жалкой смертью.
  Однако он делал всё, чтобы выжить. Всегда. Так и будет. Обычно она слишком пьяна, чтобы замечать, или слишком привыкла к нему, не отличая от каменной стены, к которой всегда можно прислониться. Но разве ему этого не достаточно?
  Должно быть, ведь храбрости на большее не хватит. Быть ходячим мертвецом - к чему тут храбрость? Просто смотри, как уходит время, подныривай, ползи вперед и не жалуйся. Он сможет. Он всю жизнь этим и занимался, факт.
  "Я всегда был ходячим мертвецом, даже не зная". От такой мысли он ослабел, словно нож вонзился глубоко, терзая душу. "Я твердил себе, что это и значит быть живым. Это. Прятки. Мечты. Сны наяву. Желания. Но что же видели во мне окружающие?
  Спокойный Урб. Ничего особенного, правда? Но солдат хороший. Адекватный. Сделался сержантом, да, но не думайте, что пойдет выше. Внутри пустовато, знаете ли. Тишина как в пещере, но и этим можно восхищаться. Он человек без проблем. Он человек, живущий легко, если понимаете.
  Таков сержант Урб. Сойдет, пока не сыщется сержант получше.
  Прятки - не жизнь. Прятки - вот вам ходячая смерть".
  Он поглядел в озаренное нефритом ночное небо, всмотрелся в зловещие царапины, пронизавшие тьму. Теперь они громадные, готовы полоснуть по лику мира. Урб задрожал. "Но я ходячий мертвец. Чего же до сих пор боюсь?"
  
  ***
  
  Капрал Пряжка постепенно отстала от Урба; Лизунец, шагавший позади, коснулся ее плеча. Пряжка пошла рядом. - Можно парой тихих словечек перекинуться?
  Солдат поглядел на нее, заморгал: - Я могу быть тихим.
  - Заметно, Лизунец. Так всегда в этом взводе?
  - Ты о чем?
  Она кивнула на впереди идущих. - Сержант Урб. Ты похож. Оба ни слова не говорите, себя не показываете. Ну, мы все знали, что есть... э, типа элитная группа. Взводы наши и часть тяжелых. Как-то ближе к Скрипачу, когда он был сержантом. Ближе, чем мы остальные. Мы знали. Мы видели. Скрипач, рядом Геслер и Буян, Бальзам и Хеллиан. Корд и Шип. И Урб. Потом прибились Быстрый Бен и Еж. Наконец, вы, панцирники. Курнос, Поденка, Острячка. Ты. Понимаю, все решил Скрипач, он выбирал, кого приблизить. Кого подобрать.
  Лизунец выпучил глаза.
  Пряжка скривилась. - Погляди на моих солдат, - шепнула она. - Посмотри на Грусть. Знаешь, кто она? Чертова семкийская ведьма. Семкийка. Знаешь, что она делает, готовясь к бою? Да ладно, сам увидишь... если мы пустыню переживем. Еще есть Жженый Трос, сапер. Удивил он меня в окопах. Как и лекарь наш - знаешь, он как-то пошел искать Геслера и Буяна. Родня - фаларийцы, верно? Так это мы его послали. Послали Лепа Завитка к Гесу и Буяну, чтобы прощупал. Увидел, нельзя ли войти.
  - Войти?
  - В вашу элиту. К допущенным внутрь, понял? Ну, он никуда не попал. Они были вполне дружелюбны, напились с ним втроем. В Летерасе еще. Напились до одури, сняли целый дом шлюх. Но Леп держал себя в трезвости, и когда решил, что подходящий момент настал, он просто спросил. Прямо. Знаешь, что ответил Геслер?
  Лизунец потряс головой.
  - Ублюдок все отрицал прямо в лицо. Сказал, ничего такого нет. Солгал Лепу в лицо. Так мы и узнали, что войти внутрь нельзя.
  Лизунец пялился на нее. - Но, - сказал он через несколько шагов, - зачем ты мне рассказываешь?
  - Урб - один из лучших сержантов в морской пехоте, и достался нам. Мы знаем. Да мы уже кипятком в сапоги писаем. Невыносимая тяжесть, Лизунец. Из него ни слова не выдавишь. Но по глазам видно: он чертовски недоволен, что мы висим на шее.
  - Все хорошо, - сказал Лизунец.
  Она нахмурилась. - Что хорошо?
  - Вы внутри, капрал. Ты и твои солдаты. Вы все внутри.
  - Точно? Уверен?
  - Вы внутри.
  Она заулыбалась и пошла быстрее. Обернулась, чтобы кивнуть. Он кивнул в ответ, увидел, как легко она шагает. Как склоняется к Лепу Завитку, солдаты перекидываются словами и жестами. Миг спустя Грусть и Трос приблизились, чтобы послушать.
  Все четверо обернули к нему лица.
  Он помахал рукой.
  "Не могу дождаться, чтобы пересказать Острячке".
  Потом Лизунец неловко заерзал на ходу. Он пропотел в палатке, и теперь у него взопрел довесок. "Прямо чувствуешь, как кожа слезает. Мать, вот жжется. Лучше завтра шары проветрю".
  
  ***
  
  Сержант сверкал на нее глазами, делал жесты. Острячка наморщила лоб.
  Поденка толкнула ее: - Хочет поговорить.
  - Как это?
  - У него семь вопросов. Откуда я знаю? Соображай, принцесса. Идиот потерял весь взвод. Наверное, хочет объясниться. Чтобы не получить нож в спину.
  - Я не стану его бить ножом в спину, - покачала головой Острячка. - Что бы он ни сделал.
  - Неужели?
  - Если он их сам убил и похвастается этим, я ему шею сверну. Но ножом в спину - это подло.
  - Ну нет, - возразила Поденка. - Имеет смысл. Жертва не заслужила взгляда в глаза убийцы. Жертве и незачем знать, за что ее кончают - только что кончают и врата Худа уже распахнуты.
  - Чего-то тут не хватает.
  - Лучше подойди, он уже злится.
  Острячка с ворчанием догнала сержанта Впалого Глаза. Не особо приятная рожа, верно? Но такую рожу запомнишь навсегда. Со всеми неправильностями. - Сержант?
  - Ты не знаешь язык жестов, солдат?
  - Какой язык? О, этот. Да, знаю. Почти. Азы. Стой. Ложись. Бей. Трахни себя. И так далее.
   - Морпех должен знать, как сложить азы.
  - Да? Я из тяжелой пехоты, сержант.
  - Расскажи о парне-девке.
  - При помощи рук? Не могу, сержант. То есть, я хочу спросить "Какой парне-девке?", но не знаю, как это сделать руками.
  - Смертонос. Расскажи о нем, солдат. Словами, но голоса не повышай.
  - Ни разу за всю жизнь голоса не повысила, сержант.
  - Смертонос.
  - И что?
  - Для начала, почему он такой, словно девка?
  - Он принц, сержант. Из племени Семиградья. На деле он наследник...
  - Тогда что тут делает, во имя Худа?
  Она пожала плечами: - Его послали расти на стороне. С нами. Увидеть мир и все такое.
  Впалый Глаз оскалил кривые зубы. - Но он уже пожалел.
  - Не вижу причины, - сказала Острячка. - Пока что.
  - Итак, он вырос в холе и неге.
  - Подозреваю.
  - Откуда же такое дурацкое имя?
  Острячка покосилась на сержанта. - Прошу прощения, серж, но где были вы и ваш взвод в день Окопов?
  Он метнул ей злобный взгляд. - Какая тебе разница?
  - Ну, вы не могли его не видеть. Смертоноса. Он же высоко подпрыгивал. Единственный из нас перерезал На'рхук горла. Верно? Высоко прыгает, говорю. Видите восемь заметок на левой руке?
  - Ожоги?
  - Да. По одному на каждого На'рхук, которого он зарезал.
  Впалый Глаз фыркнул: - Еще и враль. Как я и думал.
  - Но он даже не считал, сержант. Никогда не считает. Восемь - это сколько мы видели, то есть мы же смотрели. Потом поговорили, сравнили в так далее. Восемь. Так мы ему и сказали, и он выжег заметки. А мы его спросили, скольких он выпотрошил. Он не знает. Мы спросили, скольким он перерезал поджилки - тоже не знает. Сами мы сойтись в счете не смогли. Явно больше восьми. Но мы увидели, как он делает ожоги, и решили не говорить сколько. Он бы всего себя обжег, верно? А он красавчик. Было бы жалко.
  Тут она замолчала, чтобы пощадить дыхание. В бою ей сломали три ребра. Дышать - и то больно, а говорить еще хуже. Столько слов она со дня битвы не выговаривала.
  - Поденка и Спешка, - сказал Впалый Глаз. - И ты. Все из тяжелой.
  - Да, сержант.
  - Назад в строй, Острячка.
  Она широко ему улыбнулась, явно удивив, и начала отставать, пройдя мимо однорукого капрала Ребро (поглядевшего на нее с каким-то подозрением), потом мимо Спешки и Смертоноса. Наконец она оказалась рядом с Поденкой.
  - Ну?
  - Ты была не права, - с большим удовлетворением сказала Острячка.
  - Насчет чего?
  - Ха. Он задал всего ШЕСТЬ вопросов!
  Впалый Глаз всё время оглядывался.
  - Чего ему еще нужно? - удивилась Поденка.
  Тут сержант ткнул пальцем, указывая на Смертоноса: - Еще один воздушный поцелуй, солдат, и я тебе кишки на Худом клятую шею намотаю!
  - Вон как, - пробормотала Острячка.
  Поденка кивнула: - Принц еще в деле, верно?
  
  ***
  
  Еж услышал воющий смех позади, шумно вздохнул. - Слушай это, Баведикт! Скрип их одной рукой водит. Так и знал!
  Летериец-алхимик снова потянул за узду вола. - Увы, Командор, я не знаю, о чем вы.
  - Он же толкнул им старую речь про "Ходячих Мертвецов". Она словно кандалы отмыкает. Была одна ночь, видишь ли, когда Даджек Однорукий пришел в лагерь Сжигателей. Мы работали под Крепью, вели тоннели - никогда до того столько булыжников не таскал. Он пришел, да, и сказал то, что мы и так знали. - Еж сорвал опаленную кожаную шапку, поскреб недавно выбритый скальп. - Мы были ходячими мертвецами. Потом он ушел. Дал нам подумать, что из этого можно извлечь.
  - И что же?
  Еж снова натянул шапку. - Ну, почти все... гм, померли. Не получив шанса. Но Вискиджек, он не намеревался забывать ни о чем. Быстрый Бен и Калам, боги, они хотели начать смертоубийство. Если ты ходячий мертвец, чего тебе терять?
  - Признаюсь, Командор, мне такое определение не по нутру.
  - Ноги похолодели?
  - Всегда признавал за вами ум, сэр. Но холодные ноги - именно то, чего я не желаю ощутить.
  - Так сильнее бей копытами. К тому же сказанное Скрипом относится к его Охотникам. К нам, Сжигателям Мостов, никакого...
  - Очевидно, потому, что Сжигатели стали ходячими мертвецами с... гм, Крепи.
  Еж хлопнул алхимика по спине: - Именно. Но ведь эксклюзивным клубом это не назовешь, верно?
  - Сэр, - решился спросить Баведикт, - не далее как нынешним утром вы жаловались, что старый друг повернулся к вам спиной. Да? Что вы словно прокаженный...
  - Легче, когда ты мертвый. То есть для него. Можно отложить меня на полку в черепе и забыть. - Еж легкомысленно махнул рукой. - Я понимаю. С самого начала. Но мне не нравится. Я чувствую оскорбление. Ну, я ж вернулся. Все видят. Скрип должен бы быть счастлив. И Быстрый Бен - ну, ты ж видел, что он сделал в битве, прежде чем пропал. Вышел и сыграл с нами в Тайскренна. Когда снова увидимся, будет о чем поговорить, эт точно.
  - Я о том, сэр, что Скрипач стал к вам ближе, раз уж говорит о солдатах как о живых мертвецах.
  - Можно так подумать, - кивнул Еж. - Но ты совсем не прав. Когда ты мертвый, Баведикт, у тебя нет братьев. Ничего, что тебя к кому-то привязывает. По крайней мере, я так увидел. Да, мертвые Сжигатели едины, но это лишь старые воспоминания, словно цепи друга к другу приковали. Всего лишь призрачное эхо от времен, когда они были живые. Говорю, алхимик, оставайся в живых как можно дольше. Потому что у мертвеца нет друзей.
  Баведикт вздохнул: - Надеюсь, вы ошибаетесь, Командор. Не вы ли сказали, что Королевство Смерти изменилось, что Жнец отдал Неживой Трон? И ваш Вискиджек...
  - Ты ж его не знал. Вискиджека, то есть. Так что поверь на слово: он ублюдок упрямый. Может, самый упрямый ублюдок, которого видел мир. Так что ты можешь быть прав. Может, он сумеет все изменить. Если кто сумеет, так он. - И снова он хлопнул алхимика по плечу. - Ты дал мне тему, есть о чем подумать. Знаешь, а Скрип - никогда. Не могу вспомнить, чтобы он мне что давал. Я уже думаю, что никогда его не любил.
  - Как неудачно. А Вискиджека любили?
  - Да, он был лучшим из друзей. Что же, в нем было что любить. Как и во мне. А Скрип, он всегда меня со счета сбрасывал.
  - И теперь Вискиджек скачет среди мертвых.
  - Трагедия, Баведикт. Жуткий стыд.
  - И вы любили его всем сердцем.
  - Именно. Именно.
  - Но Скрипач еще жив.
  - Да-а...
  - Но вы его никогда по-настоящему не любили...
  - Именно...
  - Хотя любите всех павших Сжигателей.
  - Разумеется!
  - Кроме одного, того, что выжил.
  Еж выкатил глаза, хлопнул собеседника по щеке. - И чего я разболтался? Ты ничего не понимаешь!
  Он отошел туда, где маршировала его рота.
  Баведикт вытащил кувшинчик. Фарфор, вплавленные драгоценные камни. Отвинтил крышку, сунул внутрь палец, вытащил, изучил. Провел по деснам. - Умереть? - шепнул он. - Но я не намерен умирать. Никогда.
  
  ***
  
  Жастера наконец нашла их в головной части колонны хундрилов. Удивительно, но Хенават ухитряется шагать наравне со всеми с таким излишним весом. Беременной быть всегда трудно. Прежде всего тошнота, да еще голод все время, а в конце ты вздуваешься как бхедрин. А потом - мучительная боль. Она припомнила первые роды - пройти через все, сияющие глаза, радостный румянец - только чтобы потерять проклятую штуку, едва она вышла наружу.
  "Дитя сделало то, что хотело, Жастера. Показало путь, который тебе проходить снова и снова, и снова. Оно сделало что хотело и вернулось в темные воды".
  Но ведь другим матерям такое не выпадает, верно? Едва ли Жастера благословлена величием, так? "Вышла за любимого сына Желча, не так ли? Таит амбиции - если не ради себя, то ради своего приплода". Амбиции. Слово это походит ныне на драную ворону на конце пики - неопрятная кучка, растрепанные перья, засохшая кровь. "Следите за вдовами. Видите, как она затянула Желча? Чем они заняты по ночам, когда дети спят? Хенават надо бдеть, особенно сейчас, когда она уязвима, когда дитя готово вылезти, а муж сбежал на сторону. Нет, строго следите за вдовой Жастерой из племени Семк".
  Есть мера отвращения; оно нападает, ты отскакиваешь, а когда оно нападает во второй раз, ты отскакиваешь уже не так далеко. Когда же оно крадется в третий раз, и в четвертый, рука тянется из темноты, чтобы поласкать нагое бедро, пощупать под мехами... что ж, иногда отвращение подобно ризе плакальщика, слишком тяжелой, чтобы носить долго. "Строго следите за ней. Увидите по глазам".
  Утешь сломленного мужчину, и примешь слабость в себя. Какая женщина не знает? Трещины расходятся, шепот впитывается во всё. Таково проклятие пьяниц и любителей д"байанга, бабников и шлюх. Проклятие мужчин, оскверняющих юных мальчиков и дев. Иногда свое же отродье. Пятнающих их навеки.
  Обвинения, доказательства, позор, стоящий в грязи с закрытыми глазами. Ее глазами. Вдруг все отвращение возвращается, но теперь оно имеет знакомый вкус. Нет, не просто знакомый. Интимный.
  "Я чувствую себя оскверненной? Я посмею взглянуть в глаза Хенават?" Вопрос этот заставил ее держаться в десяти шагах позади жены Желча. "Моей свекрови. О да, поглядите в глаза Жастере. Но вы забыли: она тоже потеряла любимого. Тоже ранена. Может, даже сломлена. Конечно, она не имеет права это показать, этим оправдаться, ведь пусть она уже не жена, но она еще мать.
  Как насчет меня? Моей боли? Не те руки, но объятия все же теплы и сильны. Его плечо принимает мои слезы. Что же делать?"
  И она держалась позади, а окружающие смотрели и перешептывались.
  
  ***
  
   - Смелость ей изменила, - промурлыкала Шельмеза.
  Хенават вздохнула: - Может, завтра.
  - Не знаю, что она может сказать, - произнесла молодая женщина. - Чтобы оправдаться. Прогнать его - вот что она должна сделать.
  Хенават покосилась на Шельмезу. - Так все твердят, да? Суровый тон, суровые слова. Самая многочисленная монета. Ее легко тратят, потому что она немногого стоит.
  Шельмеза нахмурилась: - О чем ты?
  - Когда ты судишь, все краски мира не скроют злобу твоего лица. Внутренняя порочность лезет наружу, искажая каждую черту.
  - Я... прости, Хенават, я думаю о тебе...
  - И берешь то, что принимаешь за мои чувства, и швыряешь мне. Объявила себя воительницей на моей стороне, целой боевой шеренгой, чтобы меня утешить - я понимаю, Шельмеза. Но то, что я от тебя слышу - что вижу в глазах других - не имеет ко мне отношения. Я просила жалости? Искала союзников в скрытой войне? Да есть ли война? Слишком много допущений.
  - Она не заговорит с тобой...
  - А была бы ты смелой на ее месте? Свекор соблазнил ее, затащил в койку. Или она его, какая разница. Думаешь, я не знаю собственного мужа? Иногда ему трудно противиться, и когда такая боль, такое желание... ни одна женщина, ни один мужчина не отбились бы. Но, видишь ли, вы в безопасности. От него. Вы свободны осуждать единственную, попавшую в ловушку. Но его самого не судите, ибо что пришлось бы сказать обо мне? Не говори же о том, кто виновнее. Нет таких. Есть лишь люди. И каждый делает так, чтобы ему было лучше.
  - А если они вредят окружающим? Хенават, ты хочешь стать мученицей? Ты и по Жастере поплачешь, хотя она каждый день лежит в его руках?
  - Ах, видишь, как я тебя ужалила? Тебя, суровую судью. Мой муж и его желание. Жастера и ее слабость. Всего лишь акты себялюбия. Попытка отдалить беды.
  - Как ты можешь? Мне противно то, что они тебе делают!
  - И как приятно это говорить. Слушай. Я тоже теперь вдова. И мать, потерявшая детей. Нужны ли мне чужие объятия? Краденая любовь? Должна ли я ненавидеть Желча и Жастеру, ибо они нашли то, чего нет у меня?
  На лице Шельмезы читался ужас. Слезы текли по набеленным щекам. - Неужели ты не станешь искать этого у мужа?
  - Пока он отворачивается - не стану.
  - Тогда он трус!
  - Поглядеть мне в глаза - значит увидеть то, что нас соединяло и что теперь потеряно. Слишком тяжко, и не только для мужа. Да, я несу последнего его ребенка, и если он не его... что ж, я это знаю, но никому не скажу. Пока что у меня есть то, что помогает держаться, Шельмеза. И у него тоже.
  Молодая женщина покачала головой: - Тогда ты в одиночестве, мать. Он взял вдову сына. Это непростительно.
  - Лучше, Шельмеза. Намного лучше. Видишь, Жастера не заслуживает твоей ненависти. Всех этих косых взглядов, шепотков за спиной. Нет, станьте ей настоящими сестрами, идите к ней. Утешайте ее. Когда ты это сделаешь - когда все вы так сделаете - я пойду и обниму ее.
  
  ***
  
  Хенар Вигальф вспомнил день, когда получил своего первого коня. Отец, пять лет назад сломавший бедро и переставший ездить верхом, подковылял с палочкой. Они пошли на пастбище. Новый табун отбит от большого дикого табуна высокогорных плато, двадцать три великолепных зверя беспокойно бегают по загону.
  Солнце стоит высоко, тени съежились под ногами; ветер метет склоны, прочесывает высокие травы. Тепло, сладко пахнет ранней осенью. Хенару всего девять лет.
  - Один увидит меня? - спросил он у отца. - Он меня выберет?
  Высокий уроженец Синей Розы посмотрел на него, подняв темные брови. - Эта новая девица, да? Та, с титьками размером с арбузы и большими глазами. С побережья. Она набивает тебе голову всяким мусором.
  - Но...
  - Нет ни одного коня в целом мире, Хенар, готового избрать себе седока. Ни один зверь не желает служить. Ни один не рад стать сломанным, безвольным существом. Неужели они отличаются от тебя или меня?
  - Но собаки...
  - Клянусь Чернокрылым Лордом, Хенар! Собаки выращены четырехлапыми рабами. Видел когда-либо улыбку волка? Поверь, тебе не понравилось бы. Ни за что. Они улыбаются перед тем, как броситься тебе на горло. Забудь о собаках. - Отец указал тростью. - Это дикие животные. Они жили в полной свободе. Видишь такого, который нравится?
  - Тот пегий, что стоит слева, поодаль.
  Отец хмыкнул. - Молодой жеребец. Еще не вошел в силу, чтобы оспаривать вожаков. Неплохо, Хенар. Но я... гм, удивлен. Даже отсюда виден особенный зверь. Поистине выдающийся. Ты достаточно взрослый, ты долго ходил со мной. Не думаю, что ты не заметил сразу...
  - Заметил, Отец.
  - И что? Считаешь, что не заслуживаешь лучшего?
  - Нет, если я должен его сломать.
  Голова отца запрокинулась. Раздался смех. Такой громкий, что табун встревожился.
  
  Вспоминая момент детства, громадный воин улыбался. "Помнишь тот день, отец? Спорю, помнишь. Если бы ты видел меня сейчас. Видел женщину, что идет рядом. Что же, я почти слышу взрывы твоего хохота.
  Однажды, отец, я приведу ее к тебе. Дикую, свободную женщину. Мы пойдем по длинной белой дороге между деревьев - они, наверное, сильно выросли - к воротам имения.
  Я увижу тебя, застывшего у входа - статую из живого камня. Новые морщины на лице, но задорная улыбка все та же, хотя борода стала белой. Ты оперся на трость, я чую лошадей - словно тяжелый цветочный аромат повис в воздухе. Я почую его и пойму, что оказался дома.
  Увижу, как ты рассматриваешь ее, отмечая высокий рост, изящество и уверенность, отвагу во взоре. Гадаешь, сломала ли она меня - и никак не наоборот, ты сам поймешь. Не наоборот. Но потом ты поглядишь мне в глаза, и улыбка станет еще шире.
  Ты откинешь величественную голову. И захохочешь в небеса.
  Это будет сладчайшим звуком в мире. Звуком нашего торжества. Общего. Моего, твоего, ее.
  Отец, я так скучаю".
  Мозолистая ладонь Лостары нашла его ладонь, он принял на себя часть ее веса. - Благослови Брюса Беддикта, - прошептала она.
  Хенар кивнул: - Я подозревал, что в командоре сохранилась сентиментальность.
  - Радуйся. Как я.
  - Это было... неожиданно.
  - Почему? Я сражалась за тебя, Хенар. Не за Адъюнкта. За тебя. Он понял...
  - Нет, не то, любимая. Я о другом. Мы нашли себя. А теперь мы нашли друг друга.
  Она глянула на Чужаков в ночном небе. - Значит, он дает нам все оставшееся время. Не сентиментальность, скорее... жалость. Знаешь, в тебе есть какая-то мрачность. Предпочитаю чувство Брюса. Может, мне избавиться от тебя и поехать с ним?
  - Боюсь, тебе придется сразиться с Араникт.
  - О, ты прав, я не готова. Не хочу. Слишком она мне нравится. Что же, похоже, ты меня взнуздал.
  Он усмехнулся. "Взнуздал. Ха".
  - Хенар.
  - Да?
  - Боюсь, из этого путешествия нам не вернуться.
  Он кивнул - не потому что был согласен, но потому, что знал, чего она страшится.
  - Мы идем на смерть, - говорила она. - Мы можем вообще не выйти из пустыни.
  - Есть такой риск.
  - Вряд ли это честно.
  - Некогда, в сельском имении, у меня была нянька. Арбузные титьки, большие глаза...
  - Чего?!
  - Мой отец до ужаса плохо запоминал имена. Так что приходилось давать, э... запоминающиеся описания. Да, она любила рассказывать мне на ночь. Долгие, звонкие сказания о героях. Любовь утерянная, любовь обретенная. Она умела сделать конец сладким. Чтобы снились хорошие сны.
  - Что и нужно детям.
  - Полагаю. Но это были истории не для меня. Для нее самой. Она была с побережья, оставила там любимого - это же Летер, понимаешь, вся община погрязла в Долгах. Вот почему она трудилась на нашу семью. Что до молодого человека - его послали в море. - Он помолчал, вспоминая. - Каждую ночь она рассказывала, как желает изменения жизни. Хотя я тогда не понимал. Правда в том, что ей самой нужен был счастливый конец, нужно было во что-то верить. Ради себя, ради кого-то еще.
  Лостара вздохнула. - Что с ней стало?
  - Насколько я знаю, она еще там, в имении.
  - Пытаешься разбить мне сердце, Хенар?
  Он покачал головой: - Мой отец выработал лучшую из возможных систем, он был добр к Должникам. За год до того, как я поступил в учение на улана, арбузные титьки большие глаза вышла замуж за одного из конюхов. Последнее воспоминание: живот выпирает, титьки стали еще больше.
  - Значит, она отказалась от человека в море. Что ж, полагаю, это мудро. Это часть взросления.
  Хенар смотрел на нее. Потом отвернулся к каменистой окрестной панораме. - Я иногда о ней думаю. - Он улыбнулся. - Даже привык фантазировать, да, как делают все молодые мужчины. - Улыбка увяла. - Но по большей части я вижу ее сидящей на краю постели, руки порхают, глаза еще больше, а в кровати ее дитя. Сын. Он увидит сладкие сны. Когда погаснет лампада, когда она встанет в двери - вот когда по щекам потекут слезы. Она вспомнит юношу с морского побережья.
  Дыхание Лостары изменилось; она спрятала лицо. - Любимая?
  Ответ прозвучал приглушенно: - Все хорошо, Хенар. Ты продолжаешь меня удивлять. Вот и всё.
  - Мы выживем, Лостар Ииль, - сказал он. - Однажды я поведу тебя под руку к дому отца. Мы увидим его, стоящего, ожидающего нас. Смеющегося.
  Она подняла голову, утерла слезы. - Смеющегося?
  - Есть в этом мире наслаждения, Лостара Ииль, которых не передать словами. "Однажды я слышал одно из таких наслаждений. И услышу снова. Услышу".
  
  ***
  
  - Прежде чем я достиг возвышенного положения неистощимого самоублажения, а именно стал Демидреком, Септархом Великого Храма, - говорил Банашар, - мне приходилось исполнять те же ритуалы, что и всем. Одним из таких обычаев были советы мирянам - кто знает, чего они вообще ждали от священника Осенней Змеи, но ведь, правду говоря, настоящая и подлинная функция жрецов всех окрасок - выслушивать литанию жалоб, страхов и признаний. Все ради улучшения души, только я не понял до сих пор, чьей именно души. - Он прервался. - Да вы слушаете ли, Адъюнкт?
  - Похоже, выбора у меня мало, - отозвалась она.
  Перед ними простерлась Стеклянная Пустыня. Небольшие отряды по сторонам - насколько он понимал, разведка - перемещались чуть впереди, пешком, как и все остальные; но перед самими Адъюнктом и Банашаром виднелась лишь неровная равнина, усеянная кристаллами. Небо приобрело зловещий оттенок.
  Отставной жрец вздохнул. - Вот так интересный поворот. Благая женщина, вы выслушаете мои сказания о смертной недоле? Вы дадите совет?
  Брошенный ему взгляд было невозможно расшифровать; чуть подумав, он понял, что это к лучшему.
  Банашар откашлялся. - Иногда кто-то начинал роптать. На меня. Или, скорее, на всех нас, благочестивых дерьмецов в смешных рясах и всяческих регалиях. Знаете, что их больше всего сердило? Я скажу. ЛЮБОВЬ. Вот что.
  Второй взгляд был еще более коротким.
  Он кивнул: - Именно. Они спрашивали: "Ты, жрец - что ты, привыкший совать руку под рясу, можешь знать о любви? Еще важнее - что ты можешь знать о романтике?" Видите ли, почти все кончали свою болтовню жалобами на отношения. Не на бедность, увечья и болезни, не на прочие сразу приходящие на ум невзгоды. Любовники, супруги, жены, чужаки, сестры - бесконечные признания в изменах и так далее. Оттого и возникал этот вопрос: мы, став священниками, вышли из круга. Едва ли прочная позиция, чтобы раздавать прописные истины, выдавая их за советы. Понимаете, Адъюнкт?
  - Нечего выпить, Банашар?
  Он пнул друзу кристаллов, ожидая, что они сломаются. Они не сломались. Чуть слышно выругавшись, он пошел дальше, хромая. - Что я знал насчет романтики? Ничего. Но после многих лет выслушивания всевозможных вариаций темы, ах, кое-что стало яснее.
  - А сейчас?
  - Тоже, Адъюнкт. Изложить понимание любви и романтики?
  - Я предпочла бы...
  - Это всего лишь математическое упражнение. Романтика - перебирание возможностей, ведущих к любви - ускользающему призу. Понимаете, верно? Клянусь, вы ждете, что я буду говорить и говорить, да? Но я закончил. Конец обсуждению любви и романтики.
  - В вашем описании чего-то недостает, Банашар.
  - ВСЕГО недостает, Адъюнкт. Всего, что смущает и затуманивает, делая смутным по сути простое и до глупости элегантное. Или элегантно глупое, в зависимости от вашего отношения к теме.
  Они пошли молча. Колонна позади беспрестанно издавала лязг и шум, но, кроме одинокого взрыва хохота, не было ничего: ни хвастливых песен, ни унылых баллад, ни споров, ни шуток. Хотя Адъюнкт задала быстрый темп, Банашар понимал: солдаты достаточно закалились и почти не обращают на трудности внимания. Такое спокойствие его нервировало.
  "Надо пересечь пустыню. Холодно и совсем не так темно, как должно бы. И чуждое сияние шепчет с неба. Если вслушиваться внимательно, я могу различить слова. Падающие, как листья. Все языки мира - но, разумеется, не нашего мира. Какого-то иного, где лица в надежде поднимаются к небесам. - Вы там? - спрашивают они. А небеса не отвечают.
  А я здесь иду. Смотрю вверх и спрашиваю: - Вы там? - И голоса отвечают: - Да. Мы здесь. Просто... протяни руку".
  - Тогда я был трезвым жрецом, - произнес он. - Серьезным. Слушающим. Дающим советы.
  Она мельком поглядела на него, промолчав.
  
  ***
  
  Скрипач поглядел направо. К югу, шагах в сорока, голова колонны. Адъюнкт. Рядом жрец. За ними пара кулаков.
  Восемь юных, едва вылезших из-под материнских юбок хундрилов шли со Скрипачом. Заметили, что он один, и стали подбираться ближе. Наверное, из любопытства. Или хотят делать что-то важное, значительное. Разведывать, охранять фланги.
  Он не стал их прогонять. Слишком многие потеряли надежду, глядят уныло. Мертвые отцы, братья, матери, сестры. Огромные прорехи, в которых воет ветер. Вот они собрались, окружая его, словно он стал отдельной колонной.
  Скрипач молчал - и они переняли его безмолвие, словно стали старше. Единственные звуки - шум камней под ногами, шелест мокасин, топот его сапог. И хруст со стороны колонны.
  Он видел карту. Знал, что лежит впереди. "Лишь невозможное. Без воды мы никогда не покинем пустыню. Без воды все наши планы умрут здесь. И сомкнутся боги, словно шакалы, и потом явятся Старшие, и польется кровь.
  Увечный Бог будет ужасно страдать - вся прежняя боль, все отчаяние покажутся ему лишь прелюдией. Они будут питаться его агонией долго, очень долго.
  Твоей агонией, Падший. Ты в Колоде Драконов. Твой дом благословлен. Если нас постигнет неудача, это решение станет величайшей твоей ошибкой. Ты будешь в западне. Страдание станет твоим священным писанием и ох, сколько народу прибежит к тебе. Никому не нравится страдать в изоляции, никому не хочется страдать без смысла. Ты ответишь на эти нужды, ты сделаешь их болезнью. Тела и духа. А пытка твоей души будет длиться и длиться.
  Не стану утверждать, что ты мне нравишься, Падший. Но ведь ты не просишь любви. Ни у меня, ни у Адъюнкта, ни у кого вообще. Ты всего лишь просишь нас сделать должное. Мы отвечаем: "Да". Готово дело. Но помни - мы смертные, в грядущей войне мы уязвимы - среди всех игроков мы самые уязвимые.
  Может, так и надо. Может, правильно, что нам суждено стать теми, что поднимут твой стяг, Падший. И ничего не знающие историки будут писать о нас, притворяясь знатоками. Будут спорить о наших целях - о том, чего мы хотели достичь. Перевернут каждый булыжник, каждый могильный камень в поисках мотивов. Намеков на амбиции.
  Они составят Книгу Павших.
  И начнут спорить о ее значении. Притворяясь знатоками - но ведь что они могут "знать"? О каждом из нас? С такого расстояния, такого холодного, холодного расстояния - вам придется щуриться. Вам придется пристально вглядываться.
  Потому что мы размазаны по почве тонким слоем.
  Таким... тонким".
  Дети всегда вызывали в нем ощущение неуклюжести. Отвергнутый выбор, будущее, от которого он давно отказался. Глядеть на них - ощущать вину. "Были неизбежные преступления, и каждый раз я отворачивался. Каждый раз... все мы. Вискиджек, помнишь, как мы стояли тогда у бойниц Замка Обманщика? Лейсин только что вышла из... теней. Там был ребенок, сын какого-то купца. Смелый. Ты что-то ему сказал. Вискиджек, ты дал ему совет. Какой? Не припоминаю. Не знаю даже, зачем вообще вспомнил".
  Матери выглядывают из колонны - глаз не сводят с сыновей, с юных наследников. Готовы когтями их удерживать, лишь бы получилось. "Но зияют прорехи, и дети отходят, чтобы заменить потерянных. И матери твердят себе, что это хорошо, что этого достаточно.
  Так и я говорю тебе, Падший: что бы мы ни сделали, будет достаточно. Мы закончим книгу, так или иначе.
  И еще одно. То, что я понял сегодня, когда случайно углядел впереди ее, готовящуюся отдать сигнал о начале похода. С самого начала мы жили в адъюнктовой сказке. Сначала это была Лорн, в Даруджистане. А теперь Тавора Паран.
  Адъюнкт никогда не стоит в центре. Она в стороне, на стороне. Всегда. Истина записана в самом титуле, от которого она не отказывается. Что же это означает? Ах, Падший, вот что: она делает что должна, но твоя жизнь не в ее руках.
  Да, я вижу.
  Падший, твоя жизнь в руках убийцы малазанских морпехов и панцирников.
  Твоя жизнь в моих руках.
  И скоро она пошлет нас особым путем.
  В Малазанской Книге Павших историки опишут наши страдания, говоря о них, как о муках служителей Увечного Бога. Как о чем-то... подобающем. Видя со стороны наш "фанатизм", они забудут, кто мы были, думая лишь о том, чего мы достигли. Или не сумели достигнуть.
  И упустят самую гребаную суть.
  Падший, мы ВСЕ твои дети".
  
  
  
  Глава 12
  
  
  Пришло слово и в пыли выпрямил я, наконец, спину, и оглядел детей своих, что еще стояли. Трона Тени более не было, из полутьмы вылетали драконы, заполняя воздух воплями ярости и разочарования.
  Так я узнал, что ему удалось. Он обхитрил всех, но какой ценой? Я посмотрел на груды тел, на чудовищно высокий уровень воды у проклятого берега. Кровь потоками текла по склону - туда, где возвысились каскады полосато-багряного света, где все еще зияли раны. Шла очередная волна. Нам не выстоять.
  Из леса в тот миг полнейшего отчаяния вышли трое. Я поглядел на них, и в истерзанной душе родился проблеск надежды...
  
  
  "Престол, Скипетр и Корона",
  отрывки из Книги одиннадцатой
  Восход Харат
  (Сокровищница Коралла)
  
  
  Сласть, шатаясь, выбралась из давки. Она была залита кровью. Ослепительная белизна пляжа потрясла ее, в глазах всё кружилось. Женщина упала на колени, потом на бок. Отпустила меч, но рукоять лишь через миг с хлюпанием оторвалась от ладони. Другой рукой стащила шлем. Удар меча оставил длинную зазубренную прорезь в металле; дыру заполнили окровавленные волосы и куски подшлемника.
  Она позволила шлему упасть. Страшные звуки боя затихали. Небо кружилось перед глазами. Рваные фрагменты света плавали в сумраке. "Ах, Крака. Он нас предупреждал. И так, и эдак. Предупреждал. Ходил взад и вперед, вытаскивая и вкладывая в ножны проклятый клинок. Снова и снова.
  Ты можешь думать о том, что будет. Можешь пытаться вообразить это умом. Что сделают воины. Куда пойдут солдаты. Но это же не подготовка. Вовсе нет".
  Крики кажутся такими далекими. Приливы жуткого лязга, пасть разрыва - сплошные клинки, копья и мечи, ножи и топоры - эта пасть пережевывает людей на кровавые кусочки, железные зубы рвут и режут. И нет конца аппетиту.
  "Пока находятся новые люди, готовые туда прыгнуть".
  Ей было жарко, пропотевший ватник натер подмышки. Она задыхалась от собственной вони.
  "Что же, мы назвали себя капитанами. Правда, Крака? Умеющими отдавать приказы. Умеющими выглядеть важными птицами. Рядом с принцем. Рядом с горсткой отборных солдат, которых он зовет Дозором. Мы с тобой, Краткость, стали офицерами.
  В армии глупцов".
  Теплая кровь залила уши - сначала левое, потом правое. Все звуки потонули в ее шелесте. "Не океан ли я слышу? Океан крови. Интересно, это будет последним звуком? Милый океан, призови же мою душу. Я снова поплыву. Дай мне снова нырнуть в воду".
  Что-то заставило задрожать песок. "Нет, они не отстанут. Они прорвутся. Как он и сказал".
  Она не капитан. Она не знает, что должен делать настоящий капитан. С первого мгновения, когда раскрылась брешь, когда свет сверкнул огненным языком... когда к ним прорвались все те голоса из-за барьера...
  
  ***
  
  Она видела Йедана Деррига, шагающего к разрыву. Его Дозор строился, солдаты стали вожаками для первых шеренг летерийских добровольцев. Там был и Вифал - торопливо взбирался по крутому склону, уходил в лес. "Весть королеве Харкенаса: битва началась".
  Сласть снова поглядела на разрыв. "Ставь наемников впереди, там, где им не сбежать, не раскидав самых твоих преданных солдат. Они пришли ради добычи. Но добыча не удержит мужчин и женщин, если дело станет слишком жарким. Эти островитяне - летерийцы... они мой народ. Мой".
  Она взяла меч и побежала к высокому береговому уступу. Оружие неловко висело в руке. Оно ее, честно сказать, пугало. Сласть боялась поранить себя, а не какого-нибудь вопящего врага с выставленным копьем. Где Краткость? Где-то в толпе... "Мы словно разбуженные пинком термиты".
  Кто-то вопил - мать, чье дитя только что вырвалось из объятий и пропало в давке, держа щит и меч, копье или пику. "Типичная для мира сцена. Для любого мира. И на той стороне барьера чья-то мать вопит, потеряв из виду любимого отпрыска". Она споткнулась, упала на колено и выблевала на костное крошево пляжа. Закашлялась, сплюнула, чувствуя, как расцветает внутри странная пустота. Казалось, ее мозги свободно плавают в теле, ни к чему не прикрепленные.
  Она слышала рев. Звук битвы - нет, такого она ни разу еще не слышала. Бегство с летерийских берегов было совсем другим. Тогда голоса полнились страхом и болью, тоской обманутых надежд. Голоса звучали плаксиво. Против дисциплины Йедана Деррига и его элиты у столь жалких противников не было ни шанса.
  А тут другое. Вырвавшийся из разрыва звук сам по себе заставил обороняющихся сделать шаг назад. Триумф и злость - они пробились! Наконец, они здесь! Проклятый враг их не остановит, даже не задержит. Тисте Лиосан полились на пляж, подпираемые сзади толпами сотоварищей, горизонтально выставив острия копий.
  Сласть заставила себя встать, заставила себя пойти вперед. Она еще "плыла", но зрение стало неестественно острым. Она увидела, как люди в первой линии летерийцев нелепо подпрыгивают в воздух, дергая головами, широко разевая рты. Враги подняли их на копья.
  Меч выскользнул из руки. Сласть одурело, неловко развернулась, отыскивая оружие. Кто-то налетел на нее, сбил с ног. Она закашлялась, сплевывая мелкий песок. Где же меч? Вон там. Она поползла. Запорошенная рукоять больно впилась в ладонь. Капитан утерла пот, поглядела на брешь.
  Странно, но строй летерийцев стоял. И даже отбивался. Они удерживали Лиосан на краю прохода. Сзади сильно напирали - добровольцам ничего не оставалось, как стоять и даже двигаться вниз. Там и тут появлялись прорехи, истерзанные тела оттаскивали назад.
  Обе ведьмы были среди раненых. У каждой кинжал в руке. На глазах Сласти Сквиш встала на колени у какой-то женщины, осмотрела рану - и, качнув головой, вонзила острие прямо в сердце летерийки. Затем передвинулась к другой жертве боя.
  "Трахнутые убийцы".
  Стяжка забивала корпией рану в боку мужчины, звала носильщиков. На высоте берега создался второй пункт для раненых, там лекари останавливали кровь, зашивали раны, отпиливали конечности. Рядом уже вырыли яму в песке - для ампутированных рук, ног, для бойцов, умерших в руках хирургов.
  "Какая... организация. Мы планировали. Да, припоминаю. Мы это планировали. То, что сейчас творится".
  Сласть с трудом встала. - Они держатся, - пропыхтела она. - Они держатся!
  - Капитан!
  Какой-то мальчишка подбежал к ней. Она его прежде не встречала. До ужаса тощий, с коростой на губах. Летериец. - Кто тебя послал?
  - Капрал Нить из Дозора, правый якорь, ранен и вынесен из строя, госпожа. Вы нужны принцу, чтобы принять командование над взводами фланга, госпожа.
  "Толчок Странника!" Она облизала губы. Внизу живота ныло, словно в мочевом пузыре накопилась кислота. Взгляд вниз, на меч...
  - Госпожа?
  Проклятый малец смотрел на нее. Сочащиеся язвочки вокруг рта, грязь на лице. Она видела, как он испуган. Сирота, чья новая семья истребляется прямо сейчас, на глазах. Он принес слово принца. Нашел ее, сделал всё, что приказал Йедан. "Он занимается тем, чем и должен. Выполняет приказы. Держится чести, хотя впал в отчаяние, как все мы. Ну, кончай глядеть вот так". - Веди меня, - сказала она.
  Словно малыш, желающий искупаться, он взял ее за руку и утянул на пляж.
  
  ***
  
  Вонь тесной толпы заставила ее поперхнуться. Пот и рвота, страх, моча и кал. Как можно тут сражаться? Сласть едва не вырвала руку из холодной ладошки ребенка. Но чужие руки уже тянулись со всех сторон. Люди наклонялись, что-то вопили. Умоляющие взоры, клубящаяся серым зернистым облаком паника.
  Ноги натолкнулись на человека, ползущего на четвереньках. Она попыталась перешагнуть, потом поглядела внимательнее. Если и сражен, то лишь страхом.
  Мысль вызвала всплеск ярости. Она застыла на месте, развернулась кругом. - ВСТАТЬ, ПОГАНЫЙ КУСОК ГОВНА! ОНИ ТАМ УМИРАЮТ! ЗА ТЕБЯ! НА НОГИ! - В этот раз ей удалось вырваться из хватки мальчугана. Сласть схватила мужчину за волосы. - Вставай! Идем со мной!
  Те, что были рядом, смотрели. Выпучивали глаза. Она видела, как взгляды становятся тверже, и гадала, почему. - Веди, парень! Стройтесь в линию! Быстро! Ты, солдат, даже не думай улизнуть!
  "Слушайте меня! Я знаю что делаю. Потому что уже делала".
  Она уже различала их голоса: - Смотри, капитан - там... Капитан Сласть, видели? Она удавила труса... - Убила! - Сласть убила труса прямо у меня на глазах!
  - Боги подлые, - пробормотала она. Мальчик оглянулся и полез вперед, между двумя солдатами. Глаза его вдруг засияли.
  И тут же она увидела острия копий, сверкающие, отскакивающие от щитов, лязгающие о мечи и андийские пики. В первый раз мельком различила лицо Лиосан. Длинное, узкое, тощее, но... "Клянусь Странником! Они как Анди! Точно такие же!"
  Белокожие, не чернокожие. И это все? "Вся разница, чтоб вас!?"
  Глядящие на нее глаза были светло-голубыми, до ужаса юными. Их несло друг к другу. Она увидела его страх. Ужасающий, безумный страх. - Нет, - шепнула она. "Не надо. Прошу. Иди назад..."
  Секира врезалась в висок Лиосан. Кости треснули в глубине раны. Полилась кровь - из глаз, носа, рта. Оставшийся глаз вдруг стал плоским, слепым - юнец упал, пропав из вида...
  Сласть застонала. Душа разрывалась от слез. Нос забился, он вынуждена была дышать ртом. Едва видела сквозь туман в глазах. А свет лился и лился, перемежаясь с тенями. Лился и лился...
  Какая-то летерийка подалась назад, схватила ее за руку, запачкав кровью. Подтянула к себе. - Капрал Нить сказал, что скоро будет, госпожа.
  Что же, ей придется вести беседу? Прямо здесь, когда битва кипит почти на расстоянии руки? Куда делся малец? Нигде не видно. А ее трус? Вон там, вдруг вылез в первый ряд и вопит, принимая на щит чей-то бешеный удар. - Что с ним?
  - Капитан?
  - Нить? Что с ним стряслось?
  - Потерял руку, госпожа. Пошел, чтобы зашили - сказал, скоро назад будет. - Женщина встала лицом к строю, возвысила голос: - Капитан Сласть командует!
  Похоже, никто не обратил внимания на ее слова.
  Потом Сласть почуяла изменение в воздухе, как будто уши заложило. Нечто закипело прямо вокруг нее, полилось дальше. Отовсюду раздавался рев; фланг содрогнулся и тяжело двинулся навстречу Лиосан.
  Словно пойманная течением, Сласть потащилась за всеми.
   Наступила на что-то, подвернувшееся под ногу. Опустила взгляд.
  Мальчик глядел на нее. Но нет, он ни на что не глядел. Язвочки вокруг разинутого рта стали черными от грязи.
  "Ох, иди вымойся..."
  А потом под ногами остались лишь Лиосан, исковерканные, свернувшиеся клубками в лужах крови. Зияющие раны. Сломанные копья, мокрая одежда. Пустые лица.
  Она слышала другие крики и понимала - понимала - что весь летерийский строй движется вперед, ряд за рядом. "Пошли в свою поганую конуру, псы, жалкие твари!" - Пошли прочь! - заорала она. - Прочь! Это наше! Это наше!
  Крик тут же был подхвачен.
  Она видела: Лиосан пятятся, видела: ряды врагов отступают, а летерийцы снова и снова накатываются на них.
  Перед ней вдруг возникла прогалина. Лиосан упал на колено, плечо разрублено, рука бесполезно болтается. Он видит ее, пытается встать. Старый, лицо осунувшееся, блеклые глаза...
  Сласть неумело взмахнула мечом, но вложила в удар всю силу. Отлетела челюсть, клинок глубоко вошел в шею. Кровь забрызгала всё и всех. Испуганная горячим потопом, она сделала шаг назад...
  Этот шаг спас ей жизнь. Выброшенное копье коснулось головы, впилось в шлем. Она чувствовала, как острие вгрызается в скальп, скрежещет по кости. Тут ее потянули назад.
  Грузный мужчина подтащил ее к себе. - Да ладно, не ныть - у тебя ж голова еще на месте! Не видела мой меч? Я потерял поганца - но он еще зажат в руке. Сразу узнаешь, а? - Он согнулся, подобрал топор лесоруба. - Копытом Странника в ухо, что это за хрень? Да ладно, не ныть - я обещал вернуться, капитан Сласть? Я тут начал, я намерен тут и закончить.
  "Нить? Нить Не Ныть? Так тебя прозывают?"
  - Это наше! - выпевали и выпевали вокруг.
  Руки ухватили ее, подняли. Первая схватка с Лиосан. Первый глоток... всего. Резни. Боли. Гнева. Угасающего света. "Всего. Всего. О боги, всего!"
  Она вдруг растолкала окружающих.
  Зажмурилась от ослепительного блеска берега, щупальца мучительно содрогающегося света завертелись над головой. Вниз, на колени. Вниз, набок. Меч и шлем долой. Звуки стихают, угасают...
  Кто-то встал коленями на левое бедро. Заморгав, она увидела Сквиш, нож в окровавленной руке... - Даже не думай, - зарычала Сласть.
  Ведьма ухмыльнулась.
  И пропала.
  
  ***
  
  Конец вылазки. Несколько Лиосан сошлись к месту разрыва, волоча раненых товарищей, и скрылись в слепящем свете. Меч Йедана Деррига был невообразимо тяжелым, и он позволил острию утонуть в промокшем песке пляжа.
  - Принц!
  - Иди к передовой линии, сержант - пусть вынесут раненых и мертвых. - Он посмотрел на брешь. На почернелое, слезящееся пятно Светопада. Слишком сильно поврежден, чтобы чудесным образом закрыться на его глазах, но первый натиск врага отбит.
  Лиосан унесли с собой как можно больше мертвых, но десятки и десятки тел еще валялись у края берегового обрыва. - Отряди команду собирать их напротив разрыва. Создайте стену, но действуйте осторожно - пусть убедятся, что павшие действительно мертвы или безвредны.
  - Слушаюсь, господин.
  Он поднял голову, когда тень пронеслась за Светопадом как раз выше раны. Оскалил зубы.
  Сзади подали голос: - Было теснее, чем мне нравится, Принц.
  Он повернулся. - Бедак. Последний рывок - твоя забота?
  - На крайнем правом фланге, - отвечала та.
  - Нить? Готов поклясться, это был женский крик.
  - У него руку отрубили. К счастью, кровью не истек. Капитан Сласть приняла командование флангом, господин. Нить вернулся как раз вовремя, чтобы вогнать топор лесоруба в черепушку последнего Лиосан. Так сильно, что сломал рукоять.
  Йедан нахмурился: - Что делал в наших рядах топор лесоруба? Мои приказы насчет оружия были совершенно... Кстати. Сержант! Соберите лучшее оружие Лиосан, если вас не затруднит.
  - Планы насчет трофея, Принц?
  - Какого трофея?
  Она кивком указала на меч.
  Он поглядел. Голова Лиосан насажена на лезвие, полуотрубленная шея еще соединена с телом. Йедан хмыкнул: - То-то он тяжелый.
  
  ***
  
  Яни Товис стояла на опушке леса. Следила, как носят тела, как швыряют в яму отрезанные конечности и целые трупы. Всё казалось нереальным. Торжествующие, непомерно утомленные летерийцы садились, не нарушая порядка строя - чтобы успокоить дыхание, проверить оружие и доспехи, взять мехи с водой у засновавших по рядам юношей. "Думают, что победили".
  Без Йедана и его Дозора первая шеренга была бы быстро смята. Но теперь выжившие петушатся, готовые лопнуть от гордости. В первой схватке нечто выковано. Она видит, она чувствует. Боевую силу нельзя просто собрать. Нужна жестокая кузница, нужны языки пламени, нужна закалка в крови. Ее брат устроил здесь именно это.
  Но этого недостаточно.
  Она видит, как смотрят на берег трясы. Как она сама. Йедан не намерен тратить шеренги летерийцев, словно малоценных застрельщиков. Не теперь, когда он их закалил. Он отведет их назад, создав резерв для следующего боя.
  "Они проверяли нашу стойкость. Теперь мы узрим настоящее буйство. Если они захватят плацдарм, через преграду пролезет дракон".
  Ее трясы глядят, да, и думают о своем времени. Придется им самим встать против Лиосан. Не многие среди летерийцев обучены солдатскому ремеслу, как и среди трясов. Но там будут дозорные Йедана, твердые, словно камни в потоке. "Пока не начнут падать. Они могут многое, они - драгоценный ресурс Йедана, но ему придется посылать их снова и снова. Когда они начнут погибать... что ж, останутся лишь немногие ветераны. Из Летера и моих трясов.
  Так... логично. Но, дорогой брат, в этом ты сильнее всего, правда?
  Как я могу преклониться перед этим? Поступив так, не сделаю ли я происходящее... неизбежным? Нет. Я не склонюсь. Но я займу место среди своего народа. На том гребне. Я знаю, как драться. Пусть не ровня Йедану, но чертовски хороша.
  Это записано в душах королевского рода. Стоять здесь, держать Первый Берег. Стоять здесь и умирать".
  Они нагромождают трупы Лиосан, складывая стену поперек бреши. Жест столь же презрительный, сколь обдуманный. Как все, делаемое Йеданом. "Разъярить врага. Бойтесь, Лиосан. Он сделает ярость залогом вашего поражения.
  Вы не сможете разъярить брата. Он не таков, как вы. Не таков, как мы. Его армия пойдет следом. Они взглянут на него - и примут дар в души. Холодный дар. Безжизненный. Все они изменятся.
  Твоя армия, брат. Мой народ. Мне не победить, но и тебе тоже".
  Она сняла оружейный пояс с ветви упавшего дерева, застегнула на бедрах. Опустила на голову шлем, защелкнула пряжку. Натянула перчатки.
  Люди заметили. Поворачивались лица, все смотрели, как королева собирается в бой.
  "Но что они думают?
  Почему вообще на нас смотрят? На брата? На меня? Смотрите, куда завела вас наша "любовь к народу". Смотрите на изуродованные, лишенные жизни тела, что падают в яму".
  Они следили за спокойной, молчаливо й женщиной, готовящейся к битве.
  Они не ведали, разумеется, какие вопли раздаются в ее голове, какие отчаянные крики, какая ядовитая безнадежность гложет оковы скрытых страхов. Нет, они ни о чем не знали.
  Она увидела брата. Взмахивает рукой, отдает приказы.
  Тут он повернулся и поглядел на нее издалека.
  Не поднять ли руку? Не признать ли его достижения? Первый триумф. Может, ей вытащить меч и воздеть над головой? Ответит ли он тем же?
  "Ни шанса. Но тогда посмотрите на меня. Видим друг друга - и не делаем ничего, чтобы протянуть руку через пропасть. Как бы мы посмели? Мы - заговорщики, устроившие резню собственного народа". Яни Товис нашла вестового. - Арас, донеси новости королеве Друкорлат. Прорыв остановлен. Приемлемые потери. Ждем новой атаки.
  Молодая женщина поклонилась и поспешила в лес.
  Когда Полутьма снова поглядела на берег, брата видно не было.
  
  ***
  
  Отныне это стало своего рода дорогой. Белая пыль промочена кровью, истоптана до состояния бурой грязи - прямое древко копья между Брачными Вратами Саренаса и Брешью. Содрогаясь, Арапал Горн следил, как приближаются повозки с ранеными. По обеим сторонам узкой дороги легионы готовились к настоящему штурму. Поворачивались головы - все смотрели на скользящие мимо потрепанные остатки отряда Отчаянной Надежды.
  Что же, разве не доказательство? Харкенас снова занят. Адские Трясы вернулись (или кто-то вроде них), полные решимости защищать брешь. Что за безумие. Он глянул вверх, увидел четырех из Тринадцати, все еще в форме драконов. Широкие крылья отсвечивают золотом под бесконечным светом. Драконийская кровь завладела ими, понимал он. Они сдались хаосу. Среди них - Ипарт Эруле, некогда бывший ему другом. - Сын Света, - шепнул Горн, - берегись избранников своих, ибо вздымается кровь Элайнтов, затопляя нас прежних.
  Дверь позади распахнулась, с треском ударившись о каменную стену. Арапал вздрогнул, но не обернулся.
  - Если бы ты следил, брат...
  - Я так и сделал.
  Кадагар Фант выругался и метнулся к Арапалу. Опустил руки на алебастровый парапет. - Последний натиск - мы почти пробились! Видишь, мои дети все еще на крыле? Где остальные?
  - Лорд, Грива Хаоса их пугает. Если отдаваться ей слишком долго... Сын Света, вы можете потерять контроль...
  - Когда я перетекаю, они отлично осознают мою власть, мое доминирование. Что еще нужно, чтобы согнуть их под мою волю? Ты вправду веришь, будто я не понял истинную суть Элайнтов?
  - Риск, мой Лорд...
  - Устрашает тебя, верно, брат?
  - Боюсь, мы можем потерять контроль над собственным народом, Лорд, и не вследствие порочности цели или неумелого руководства. Ипарт Эруле и его сестры более не перетекают. Кровь Элайнта взяла их, похитила разум. Коль они перестали быть Тисте Лиосан, долго ли ждать, когда наша цель станет им не нужной? Когда они обретут собственные амбиции?
  Кадагар Фант долго молчал. Потом склонился над стеной, взглянул вниз. - Прошло долгое время, - произнес он задумчиво, - с той поры, когда мы в последний раз вешали предателя на Белой Стене. Брат, думаешь, мой народ начал забывать? Нужно напоминание?
  Арапал Горн обдумал вопрос. - Если сочтете нужным, Владыка. - Он не сводил глаз с колонны, бредущей к Брачным Вратам.
  - Вот новость, - сказал Сын Света.
  - Лорд?
  - Не вижу в тебе страха, брат.
  "Грива Хаоса, дурак. Она пожирает страх, словно сочное мясо". - Я всегда буду служить вам, Владыка.
  - Так усердно, вижу я, что готов рискнуть жизнью ради правдивого слова.
  - Возможно. "Как сделал я однажды, давным-давно. Когда мы были другим народом". Если так, скажу еще вот что. День, когда вы перестанете прислушиваться ко мне, станет днем нашего поражения.
  Голос Кадагара был столь тих, что Арапал едва разобрал, что тот говорит. - Ты теперь так важен, брат?
  - Верно, Лорд.
  - Почему?
  - Потому что я последний из целого народа, к кому вы еще прислушиваетесь, Лорд. Вы смотрите вниз, на проклятую стену - и что видите? Храбрых воинов, не соглашавшихся с вами. Гниющие останки нашего священства...
  Кадагар прошептал: - Они встали на пути Элайнтов.
  - Встали, Лорд, и теперь мертвы. А четверо из Тринадцати не вернутся.
  - Я могу ими командовать.
  - Пока их развлекает видимость подчинения - да, Лорд.
  Затуманенные глаза смотрели на него. - Ты подошел близко, брат Арапал Горн, очень близко.
  - Если мои советы - измена, приговорите меня, Лорд. Но страха не увидите. Ни в этот раз и никогда больше.
  Кадагар Фант зарычал, потом сказал спокойнее: - Не время. Легионы готовы, ты мне нужен внизу, во главе приступа. Враг за брешью оказался на удивление слабым...
  - Слабым, Владыка?
  - Я приму от тебя смелые слова, брат, но не откровенную наглость.
  - Простите, Лорд.
  - Слабым. Да, кажется, это не настоящие Трясы. Совсем лишены крови Анди. Думаю, они наемники, купленные потому, что в Харкенасе слишком мало Тисте Анди для прямого отпора. Я даже решил, что Трясов больше нет. Пропали, как кошмар на заре.
  - Они сражаются удивительно хорошо для наймитов, Лорд.
  - Таковы уж люди, брат. Решили что-то, и тогда их не столкнешь. Придется срубить всех и каждого. Пока не останется живых.
  - Надежнейший способ победить в споре, - согласился Горн.
  Кадагар схватил его за плечо. - Ты лучший! Возвращайся в стан живых, старый друг! Сегодня мы завоюем Берег. Ночью будем пировать в Высоком Дворце Харкенаса!
  - Лорд, могу я спуститься и возглавить легионы?
  - Иди, брат! Скоро ты увидишь меня высоко над головой.
  Арапал помедлил. - Примете последний совет, Лорд?
  Лицо Кадагара омрачилось, однако он кивнул.
  - Не становитесь первым из Тринадцати, прошедшим сквозь Брешь. Предоставьте это Ипарту Эруле или его сестрам.
  - Почему же?
  - Потому что враги знают: мы здесь. Солтейкены или настоящие Элайнты. Они строят планы, как нас приветить. Используйте Эруле, чтобы раскрыть их замыслы. Потерять вас, Сын Света, недопустимо.
  Бледные глаза Кадагара впились ему в лицо. Лорд кивнул: - Друг, я сделаю, как ты просишь. Иди.
  
  ***
  
  "Отец Свет, этого ли ты желал? Что ты замыслил, когда выехал из города через ворота, названные в честь твоего брака, и возглавил процессию в королевство Тьмы? Ты мог вообразить, что положишь конец миру?
  Возьми в руку Скипетр. Подойди к Трону. Есть старая пословица: "Любая корона оставляет кровавый круг". Я всегда гадал, что это значит? Где тот круг? Ближнее окружение правителя? Или еще ближе, на лбу, словно след круглой бритвы?"
  Арапал Горн шагал по обочине кровавой дороги. Он мог бы перетечь в форму дракона. Мог бы взвиться высоко, за миг достичь бреши, сесть на старые камни разрушенного дворца, покрытые затейливой, веселой резьбой. Но что сказали бы воины? "Поистине нас ведут драконы, порченая кровь, убийцы Кессобана". Разве он не Тисте Лиосан? "Именно. Сейчас и сколько продержусь. И я готов им показать. Пусть видят меня, идущего рядом".
  Солдаты готовы. Он видел это. Мог почерпнуть у них силу, уверенность и, и в свою очередь, использовать дары ради их блага. Как делают они, видя его.
  "Я должен поговорить с ними. Придумать слова. Что я скажу? Нас ждут наемники. Люди. Их можно сломить, ибо воля их куплена. Если волей можно торговать, словно удобной одеждой, она изнашивается, как та одежда. Нет, скажу проще. Скажу, что монета не купит правоты. Против нашей воли люди ничтожны.
  Нужно всего лишь давить достаточно сильно и достаточно долго.
  Говори уверенно, да.
  А потом подумай о любви, ставшей пустым местом внутри тебя. Пусть оно заполнится яростью и желанием".
  Лиосан достаточно много знают о людях. Они путешествовали сквозь дыры в завесе, которые иногда удавалось пробить жрецам или магам. "Испытывали понятия о правосудии", сказал один его старый друг. Небольшие отряды, двигавшиеся без точной цели, но с усердием. Путешествия случались достаточно часто, чтобы отряды возвращались со сведениями о странных, слабых, однако плодовитых существах, людях. Краткоживущие, с ущербным разумом. Неспособные планировать на многие годы вперед, еще менее способные обдумывать недавнее прошлое.
  Конечно, бывают исключения. Великие вожди, провидцы. Тираны. Но даже они чаще ищут самолюбивой личной славы, в крайнем случае бессмертной памяти.
  Смехотворно.
  Подходя к разрыву, Арапал гадал, есть ли великий вождь среди людских наемников. Такое было возможно, однако он сомневался.
  Славные некогда врата давно стали руинами. Напоминание о браке, пролившем крови больше, чем можно вообразить. "Разрушившем три цивилизации. Уничтожившем целый мир. Отец Свет, знай ты заранее - отвернулся бы? Принес в жертву личное счастье ради блага народа? И ее?
  Хочется так думать. Да. Ты принес бы себя в жертву, ибо был лучше любого из нас.
  А теперь твои дети мечтают отомстить за твою неудачу. Но все, что мы можем сделать, не послужит благу. Ладно. Нам не интересно латание старых ран - погляди на врата и поймешь!"
  Перед брешью было расчищенное место. Вокруг самой раны виднелись лишь груды трупов, смутные, эфемерные за сочащимся Светопадом. Видя тела, Арапал кривил губы; глубоко внутри вздымался прилив ярости. Ярости Лиосан. Ярости драконида.
  Он шагнул на прогалину, повернулся к соратникам. - Братья! Сестры! Видите, что люди делают с павшими? Они не желают почтить достойного врага. Они думают, что ужасная стена нас испугает!
  Сын Света взирает на нас с раскатов Белой Стены. Сын Света сказал: сегодня мы завоюем Королевство Тьмы! Захватим Харкенас! Мы знаем, что нас ждут. Что ж, пойдем навстречу! Братья! Сестры! Идем навстречу?
  Ответный рев показался ему физическим ударом. Он был только рад. "Их гнев не ведает меры. Их правота неколебима. Кадагар прав. Мы пробьемся".
  Он встал лицом к разрушенным вратам, сверкнул глазами на брешь. Выхватил меч, воздел над головой. - Седьмой легион, Построение Стрелы! Кто поведет?
  Сзади раздался грубый голос: - Я поведу, Арапал Горн! Гаэлар Фрой поведет!
  "Гаэлар. Надо было догадаться". - Гаэлар. У людей есть командир. Найди его. Убей.
  - Клянусь исполнить, Арапал Горн! Клянусь!
  Сгрудившаяся за спиной сила вызывала в Арапале дрожь. Приступ разметает людей. Отсюда до того леса. До города. Дворец, залитый кровью. Сын Света на Троне, со Скипетром в руке.
  И если Мать Тьма обитает в храме, они ее убьют.
  "Нас не остановить. Не в этот раз".
  Тени сверху. Он поднял взор. Три дракона, потом четвертый. "Такие нетерпеливые. Ипарт Эруле. Думаю, ты жаждешь трона. Думаю, намерен его забрать".
  - Лиосан! Седьмой легион! Опустить копья! - Развернулся, переместился вправо. Гаэлар готов. Все они готовы, ощетинились, ждут сигнала, отчаянно желают рвануться вперед. Пробиться сквозь стену из трупов, пробиться на Берег.
  И начать резню.
  Арапал Горн молча опустил меч.
  
  ***
  
  Сендалат Друкорлат, Королева Высокого Дома Тьмы, правительница Харкенаса, одиноко бродила по дворцу, удивлялась, куда исчезли призраки. Они должны бы наполнять старинные залы, шептать в коридорах и переходах, таиться в альковах и дверных проемах, пытаясь вспомнить прежние дела, взывая слабыми, отраженными от прошлого голосами к любимым. Она на ходу касалась стен, ощущая твердость полированного камня. Королева оказалась далеко от скудной обслуги, обитающей ныне во дворце.
  "Охотящиеся призраки. Камень словно кожа, но кожа тонка".
  Она помнит все это иным. Живым. Стража и гости, просители и слуги, жрицы и знахарки, вассалы и ученые. Заложники. Кружатся каждый в своем чудном потоке, словно струи крови в бьющемся сердце.
  Стук истершихся сапожков эхом отдавался в узком коридоре. Ступени под ногами были узкими и выбитыми, вились по крутой спирали. Он встала, задыхаясь, когда лица коснулся сквозняк сверху. "Помню. Этот сквознячок. Помню его. По лицу, по шее. Вниз, к голым лодыжкам - я любила бегать - когда это было? Наверное, когда я была девочкой. Да, ребенком. Когда же?" Правое плечо снова и снова задевало за стену. Она забиралась все выше. Скошенная крыша прохода давила на голову.
  "Почему я бежала?"
  Наверное, некое предчувствие будущего. Но для той девочки убежища не нашлось. Где бы? И вот она снова здесь, сотни сотен лет спрессовались камнем под ногами. "Хватит бегать, дитя. Конец. Хватит бегать, даже воспоминание меня ранит".
  Сендалат дошла до верхнего этажа - маленькая мощеная площадка, дверь черного дерева под аркой. Железная ручка сделана из трех кругов цепочки, образующих довольно жесткое кольцо. Она смотрела и вспоминала, как в первый раз коснулась ручки, потянула, чтобы открыть дверь. "Комната Заложницы. Ты для нее рождена, в нее заключена, пока не придет день и тебя не отошлют. День, когда некто заберет тебя. Комната заложницы, дитя. Ты даже не знала, что это значит. Нет, это был твой дом".
  Она протянула руку, схватилась за кольцо. Один рывок - и что-то сломалось за дверью, упало с лязгом. "Ох... ох, нет, нет, нет..."
  Она открыла дверь.
  Кровать почти провалилась в себя. Насекомые сгрызли покрывала, ставшие грудами праха. Тысячи поколений жуков прожили в матраце, пока не источили его в ничто. Какие-то твари съели восковые свечи в серебряных подставках, все еще стоящих на черном туалетном столике. Полированное зеркало над столиком покрылось полночными пятнами. Широкие окна все время были плотно закрыты, хотя от ставней остались лишь комочки засовов на полу.
  Сендалат ступила внутрь. Она еще не видела, но знала: это здесь.
  Заперто изнутри.
  В проходе к комнате Наставника она нашла крошечные хрупкие кости последней заложницы. Мыши съели большую часть тела, лишь серые пятна отмечали его положение - тело, простершееся между комнатами. Зубы рассыпались бусами порванного ожерелья.
  "Знаю, каково тебе было. Знаю". Резня в цитадели, вопли внизу, запах дыма. Конец мира. "Мать Тьма отвернулась. Мечты Аномандера о единении просыпались пылью меж пальцев. Народ бежал из Куральд Галайна. Конец мира".
  Она присела в узком коридоре, посмотрела на останки. "Дитя? Ты - я? Нет. Я давно была в ином месте. Послана выполнить предназначение, но провалилась. Была среди массы беженцев на Дороге Галлана. Слепой Галлан приведет к свободе. Нужно лишь идти за безглазым провидцем. Нужно лишь верить в его видения. О да, дитя, все безумие творящегося не заметил бы только слепой. Но никогда Тьма не была такой холодной.
  В тот день все мы ослепли".
  Дитя-заложница так и не покинула комнату. Прежде всего ее учили послушанию. Сказали оставаться, и она опустила хлипкий засов на входную дверь. "Мы все верили, что дверь закрывается изнутри. Наше утешение. Наш символ независимости. Хотя такой засов взрослый Анди может сломать одной рукой.
  Но никто не пришел сломать твою иллюзию защищенности.
  Засов мешал нам выйти наружу. Строго говоря, был самым надежным барьером".
  Она оседала, скользя плечом по стене прохода.
  "Я и королева и заложница. Никто меня не заберет. Пока им не будет нужно. Никто не сломает мой засов. Пока не захочет. А пока что поглядите, как царственно я восседаю на престоле. Застыла, словно скульптура во фризе". Но она не заплачет даже наедине с собой. Вся жизнь бегства привела ее именно сюда, сейчас. "Вся жизнь - бегство".
  Некоторое время спустя она встала, вернулась в первую комнату. Поглядела на то, что отразилось в пятнистом зеркале. Куски, части, незавершенная карта. "Поглядите на меня. Ну, вы смотрите, наконец? Чувствую, как шевелится разум. Нетерпение, желание оказаться не здесь, еще где-то, лишь бы не в моем черепе, лишь бы не за этими глазами. Что в детстве так заморозило твое сердце, если ты так легко отказываешься ощущать страдания другого, потерю другого?
  Беги же. Спеши. Беги прочь, скользи по проходу, находя узкие места. Ранящие так больно, что ты снова чувствуешь..."
  Сендалат отвернулась. Назад в коридор, вниз по спирали лестницы. Не нужны тут привидения, решила она. Не нужны призрачные взоры. Пустые коридоры, гулкие комнаты - сами по себе призраки, являющиеся в миг ее прохода, только чтобы мгновение позже пропасть. "Словно палаты памяти. Войди внутрь, вообрази что видишь, удивись чувствам и выйди. Но ты заберешь кое-что с собой. Всегда забираешь. Крутящееся, поднимающее пыль". Ей хотелось выть.
  - Мать Тьма, теперь я понимаю. Я снова заложница. - Она умерла - утонула? - в набегающем прибое далекого берега. Конец долгого, трудного пути, какой бесславный, позорный конец. Судороги в темноте, потрясающий холод заполняет легкие - так оно было? Наверное.
  "Сильхас Руин нашел нас на той дороге". Раненый, подавленный, он сказал, что выковал союз. С принцем Эдур - или королем? Если так, ненадолго. Эмурланн был разрушен, разорван. Он тоже бежал.
  Союз проигравших, союз беглецов. Они откроют врата в иное владение. Найдут место мира, исцеления. Ни тронов, чтобы за них драться, ни скипетров, ни корон, чтобы срезать со лба.
  "Они заберут нас туда.
  К спасению".
  Она вспомнила, что любила дрейфовать в воде, выплывая к берегу лишь чтобы волны унесли ее глубже. К месту утопления, к концу бегства. И снова? "Ну, Мать Тьма, я молю тебя: пусть это будет последний раз. Даруй мне благое забвение, место без войн".
  Вестники нашли ее на середине холла. Попросили вернуться в тронный зал. Новости о прорыве. Вифал ждет. Она шла, словно одурманенная д'байангом, сцены на панелях двигались мимо, неполные, как то зеркало. Когда она в него гляделась? Столетия назад. "Драконья кровь оказалась темной могилой, не так ли? Видите, как блуждают мысли? Видите, как охотится память? Вы взаправду мечтали о воскрешении? Увы, не могу порекомендовать".
  Глаза супруга впились в нее. - Сенд...
  - Я осматривалась, - сказала она, прямиком проходя к трону. - Насколько плохо?
  - Первая атака отбита. Летерийцы Йедана выдержали, потом отогнали Лиосан за завесу. Дозор...
  - Дозор. Да. "Теперь помню. Всё уже было во мне. Росло. Ожидая любви. Но как я могу любить? "Трясы устояли, Лорд. Дозорный был во главе. Они отогнали Лиосан обратно за рану. Жрицы думают, что нашли способ залечить разрыв, Лорд..."
  "Пусть поскорее этим займутся, Келларас, ведь Лиосан вскоре полезут снова. И снова, и снова. Они будут атаковать, пока не пробьются или пока не полягут все.
   "Лорд, если такова ярость Оссерка против вас..."
  "Командор Келларас, это делает не Оссерк. И даже не Отец Свет. Нет, дети встали на свой путь. Пока не залечим рану, не будет конца их нападениям". Тут глаза Аномандера отыскали ее. "Заложница", пробормотал он и жестом велел всем уйти. Встал с трона. "Не ожидал тебя увидеть. Значит, он тебя освободил - я не думал..."
  "Он меня не освободил. Бросил".
  "Заложница Друкорлат..."
  "Я уже не заложница, Лорд. Я ничто".
  "Что же он тебе сделал?"
  Но она не могла ответить. Не смела. Разве у него мало проблем? Война со всех сторон, войска движутся к Харкенасу. Все гибнет. Умирает, и по его глазам видно: он это сознает.
  "Сендалат Друкорлат". Назвав ее по имени, он протянул руку, коснулся лба. И взял знание, в котором нуждался. "Нет", прошептал он. "Не может быть".
  Она отпрянула, не в силах встретить его взор, не желая знать, какую ярость он излучает.
  "Я отомщу".
  Слова словно пронзили ее копьем, заставили затрястись. Она шаталась, в груди полыхала ярость. Качая головой, убежала прочь. Месть? Я сама себе месть. Клянусь.
  Он звал ее, но Сендалат убежала из тронного зала. Убежала.
  Путь по узким ступеням... деревянная дверь... засов".
  - Сендалат?
  - Жрицы исцелят рану.
  - Какие жрицы?
  - Лиосан не остановятся. Ничто не заставит их остановиться. Дозорный знает - все Трясы знают. И принимают. Они пошли на смерть ради нас. Все до одного. Нельзя позволить. Где Галлан? Где Сильхас? Где мой брат...
  Руки Вифала охватили ее, подняли с трона, крепко сжали. Она была слабее ребенка, а он силен - сильнее, чем вообразимо для человека. Ощутив, как что-то ломается внутри, она тихо вздохнула.
  - Я пошла искать призраки, - сказала она. - И... нашла. Думаю, да. Помоги мне Мать. Спасите меня... это слишком...
  - Сенд. - Он почти всхлипнул.
  - Нужно бежать. Вот что нам нужно, любимый. Бежать. Скажи Полутьме, пусть поднимет флаг перемирия - я сдам Харкенас Тисте Лиосан. Пусть владеют. Надеюсь, они сожгут его до уровня земли.
  - Сенд... это теперь битва Йедана Деррига, а он не станет вступать в переговоры с Лиосан. Он принц трясов. Он носит меч Хастов, ведьмы мне объяснили, что это означает...
  - Хасты? Меч Хастов? "Я знала? Должна была. Должна ли?"
  - Выкован, чтобы разить Элайнтов - без подобных Анди не убили бы так много драконов при Разрушении. Не смогли бы отбиться. Йеданов меч сам знает, что грядет...
  - ХВАТИТ!
  - Слишком поздно...
  - Йедан...
  - Он знает, Сенд. Конечно, знает. Ведьмы в отчаянии - Яни Товис не принимает...
  - Потому что не дура! - Сендалат оттолкнула Вифала. - НУЖНО БЕЖАТЬ!
  Он покачал головой.
  Она огляделась. Стражники отводят глаза. Слуги пригибают головы. Она оскалилась. - Думаете, я сошла с ума. Так? Но я не сумасшедшая. Я вижу так же ясно, как Яни Товис. Вот так вы относитесь к трясам? Корм для волков? Как смеем мы ждать, что они умрут за нас? - Она взвилась, сверкая глазами на потолок. - Мать Тьма! Как ты смеешь?
  Эхо стало единственным ответом.
  - Трясы будут драться, - произнес в тишине Вифал. - Не за тебя, Сенд. Не за королеву Дома Тьмы. Даже не за Харкенас. Они будут драться за право на жизнь. После поколений, проведенных в бегстве, в поклонах перед хозяевами. Сенд, это их битва.
  - Их смерть, имел ты в виду. Так? Их смерть!
  - Они сами выберут, где умереть. Не ты, не я.
  "Что заставляет нас так поступать? Что заставляет отвергать удобства мира?"
  - Сенд, - сказал Вифал спокойно. - Это их свобода. Только здесь. Их свобода.
  - Иди же к ним, - каркнула она и отвернулась. - Будь свидетелем, Вифал. Они хотя бы это заслужили. Запомни все, что увидишь, пока жизнь не покинет тело.
  - Любимая...
  - Нет. - Она качала головой, выходя из тронного зала.
  "Заложники. Все мы заложники".
  
  ***
  
  Йедан Дерриг опустил клинок на плечо. Челюсти ритмично двигались, прищуренные глаза следили за Брешью. - Сигнал передовым линиям. Они идут.
  Размытые силуэты драконов подобно рваным облакам сновали за вуалью Светопада. Он насчитал пятерых, хотя подозревал, что есть еще. - В этот раз пойдут полной силой, - сказал он. - Будут пытаться пройти десять шагов, потом встать полумесяцем, пока задние ряды выливаются через проход и растекаются. Наши фланги должны им препятствовать. Придавить их к Светопаду, отсечь авангард.
  - Трудно придется, - пробормотала за спиной Краткость.
  Йедан кивнул.
  - Может, слишком трудно, - продолжала она. - Никто из нас не обучен солдатскому ремеслу. Мы не знаем, что будет.
  - Капитан, эти Лиосан такие же. Оружие и доспехи не делают армии. Они новобранцы, я сразу заметил. - Он пожевал, размышляя. - Мягкие.
  - Говорите, они не хотят драки?
  - Как и у нас, у них нет выбора. Война началась очень давно и никогда не заканчивалась, капитан.
  - Сласть сказала, они не отличаются от Тисте Анди ничем, кроме белоснежной кожи.
  Он пожал плечами: - Это имеет значение? Все дело в несогласии насчет идеалов.
  - Мы не сможем победить, да?
  Он искоса глянул на нее. - Для смертных любая победа временна. В конце концов все мы проигрываем.
   Женщина плюнула на белый песок. - Не надо этак отшучиваться, господин. Если надежды на победу нет, к чему всё?
  - Когда-нибудь побеждали в схватке, капитан? Стояли над трупами врагов? Нет? Когда такое случится, найдите меня. Придите, расскажите, какова победа на вкус. - Он поднял меч, указал в сторону бреши. - Можно победить, даже проигрывая. Потому что вы можете настоять на своем. Показать, что не покоритесь им.
  - Да уж, теперь мне гораздо лучше.
  - Я не мастер произносить звучные речи.
  - Заметно.
  - Все слова звучат фальшиво. На деле я не думаю, что встречал командира или вождя, способного словами распрямить мне спину. Или заставить меня сделать то, чего они хотят. Поэтому, - сказал он дружелюбно, - если я не хочу умирать за кого-то, могу ли я требовать того же от вас?
  - Так за что мы тут умираем?
  - За себя, капитан. За каждого из нас. Что может быть честнее?
  Не сразу она хмыкнула: - Думала, нужно драться за солдата рядом. Всё такое. Не дать ему погибнуть.
  - Чему вы не даете погибнуть, капитан, так это самоощущению. Вы хотите видеть себя, пусть и глазами окружающих. - Он потряс головой. - Не могу спорить. Столь многое зависит от гордости.
  - Значит, мы должны сдерживать Тисте Лиосан - держать Берег - ради какого-то чувства гордости?
  - Хотелось бы однажды услышать вдохновляющую речь, - подумал вслух Йеден. - Хоть однажды. - Он вздохнул. - Да ладно. Всего, что хочешь, не получишь. Верно?
  - Вижу их - идут!
  Йедан пошел вниз по склону. - Придерживайте летерийцев, пока не позову.
  - Слушаюсь, господин!
  Авангард Лиосан с ревом прорвался сквозь брешь.
  Увидев кружащиеся над Лиосан тени, Краткость вздрогнула. "Драконы. Нечестно так. Совсем нечестно". Она повернулась и поспешила к отряду летерийцев.
  Они стали похожи на Сласть. То же самое в глазах... у Краткости не было слов, чтобы описать. Они сражались за жизнь, но не ради ежедневного куска хлеба или кратких мгновений покоя, лености. Это что-то внезапное, что-то дикое. Она видела их взгляды и не понимала.
  Но как же ей хотелось стать такой же.
  "Толчок Странника, я, похоже, свихнулась".
  
  ***
  
  Шерл всегда была старшей, самой способной. Когда мать заблудилась, как случается с пьяницами, и оставила детей, Шерл взяла в свои руки жизни двоих младших братьев.
  Трясы знают две стороны Берега. Приближающуюся, удаляющуюся. Две стороны живут в их крови; во всех гетто, обиталищах остатков ее народа, судьба носит людей туда-сюда, и зачастую остается лишь положиться на ее сомнительную заботу.
  Она провела братьев через детство. Что важнее, она пыталась увести их от кое-чего более ужасного. От чувства неудачи, повисшего над округой, той неудачи, что слоняется по переулкам с ножом в руке, что равнодушно переступает трупы в кучах мусора. Той неудачи, что бешено злится на любого, пожелавшего лучшей жизни, осмелившегося встать над жалким своим положением.
  Она видела, как одного умного мальчика забили насмерть около ее убежища. Свои же одногодки - родичи.
  Летер пытался рассылать трясов по разным общинам. Строил дороги, чтобы увести их от нищеты. Бесполезно. Шерл видела это снова и снова. Людям извне вовек не понять, что народ может пожирать сам себя.
  Она думала обо всем этом, ставя ноги на песок, поудобнее перехватывая тяжелую пику. По бокам были братья. Трясы строились перед лицом чужаков. Она стояла на Первом Берегу, омываемая зловещим дождем Светопада, и гадала, неужели настал последний миг для нее и братьев. Насколько быстро ее семья исчезнет из мира живых? Кто падет первым? Кто последним?
  "Я боюсь. Боюсь до глубины души.
  Способная Шерл, ох, смотрите, как сияет нынче ее ложь. Постараюсь сохранить им жизнь. Сделаю все, что смогу.
  Мать, говорят, твое тело нашли в канаве за городом. Что ты там делала? Какую дорогу строила?"
  - Кейзел, Орат, я люблю вас.
  Она ощутила касание их взглядов, но не отвела глаз от бреши.
  Кто-то закричал: - Вон они, идут! - Хотя крик был бесполезен, ведь рана распахнулась, выплюнув первые острия копий. Лиосан хлынули наружу с ужасающими воплями. Во главе высокий воин. Лицо его исказилось, глаза пылают огнем... рот распахнулся, руки подняли копье...
  Он посмотрел прямо на Шерл, стоявшую напротив. И рванулся вперед.
  Она сбежала бы, будь сзади свободная дорога. Упала бы к его ногам, будь здесь возможна жалость. Она зарыдала бы, умоляя положить конец ужасной жажде воевать и убивать. Она сделала бы что угодно, только чтобы всё это кончилось.
  Братья кричали, и крики их были полны такого животного ужаса, что Шерл затряслась, вмиг пораженная чувством полной, жуткой уязвимости...
  "Мать, бредущая, падающая в придорожную канаву. Одежда воняет, дыхание - частое влажное бульканье...
  Трясам не убежать от себя".
   - Шерл!
  Она подняла пику в последний момент. Воин даже не заметил оружия, не оценил его гибельной длины. Поднял копье выше, и широкий железный наконечник вошел ему прямо под грудину.
  Столкновение заставило ее отшатнуться, сотрясло все кости.
  Выражение вражьего лица почти заставило Шерл заплакать. Такое детское, такое беспомощное.
  Мертвый вес потянул пику из рук. Она вырвала оружие. Она дышала так часто, что мир вокруг закружился. "Он не видел. Как мог он не видеть пики?"
  Битва уже шла по всей линии, растекаясь от центра. Лиосан пытались отогнать трясов. Их ярость оглушала. Они дрались подобно бешеным псам. Шерл снова и снова колола пикой. Острие застревало в щитах, встречалось с окованными бронзой древками копий. Лиосан подныривали, только чтобы встретиться с рубящими мечами братьев.
  Моча потекла по левому бедру. "Стыд, какой стыд!"
  Они отступили на шаг - вся шеренга - словно по команде. Хотя Шерл не слышала ничего, кроме рева, лязга оружия, хрипа и вздохов. Какой-то прилив толкнул их назад; словно песок под их ногами, трясы начали проседать.
  Длинный наконечник пики покрылся густой кровью. Острие украсил кусок мяса.
  Мышцы рук горели. Она снова подняла оружие, увидела лицо, ткнула. Острие скрежетнуло по зубам, вонзаясь в небо щеку, прорезая щеку. Кровь хлынула их носа Лиосан, забрызгала ей глаза. Воин отдернул голову, сипло кашляя, бросая оружие. Упал на колени. Руки прижались к разбитому рту, пытаясь вернуть на место вывихнутую челюсть, обрывок языка.
  Кейзел низко присел и вонзил острие меча в шею Лиосан.
  А потом брат упал. Звериный крик вырвался из горла, он задергался - какой-то Лиосан встал сверху, заставляя Кейзела извиваться на копье, подобно пойманному угрю.
  Шерл развернула пику и с воплем чиркнула Лиосан по шее, разрезав дыхательное горло.
  Чьи-то руки оттащили Кейзела назад. На место брата встал незнакомец.
  Нет... не незнакомец...
  Пятнистое лезвие меча пронеслось, коснувшись ближайшего Лиосан. Разрезало от плеча до паха. На обратном пути послало в воздух полголовы в шлеме. Второй замах отрубил руки, держащие копье. Трое Лиосан пали, освобождая место.
  - За мной, - приказал Йедан Дерриг, ступая вперед.
  Вокруг Шерл и Ората встал Дозор, мощные солдаты в тяжелых доспехах. Черные щиты казались широкой стеной, из-за них выскакивали мечи.
  Наступая, они увлекли за собой Шерл и брата.
  Навстречу Лиосан.
  
  ***
  
  Сласть нашла Краткость. Лицо ее было красным, мокрым от пота, меч покрывала кровь. Тяжело дыша, она сказала: - Две роты летерийцев на помощь середине линии трясов. Их тут потрепали.
  - Он идет прямиком на рану, - ответила Краткость. - Правильно ли это? Что Йедан внизу, с половиной Дозора? Боги, Лиосан словно плавятся.
  - Две роты, Крака! Мы вот-вот разрежем врага надвое, но это же значит, придется давить прямо на клятую дыру. Верно? И держать ее так долго, пока не перебьем фланги.
  Облизнув сухие губы, Краткость кивнула. - Я поведу.
  - Да, уступаю честь, сестрица. Я сейчас упаду. Ну, чего ждешь? Иди!
  Сласть смотрела, как Крака ведет сотню летерийцев с обрыва. Сердце наконец переставало изображать загнанного кролика. Вонзив меч в песок, она повернулась поглядеть на оставшихся летерийцев.
  Ей ответили кивками. Они готовы. Они ощутили вкус и хотят ощутить снова. "Да, знаю. Нам страшно. Нас тошнит. Но мир словно расцвечен золотом и бриллиантами".
  Со стороны бреши доносился неумолкающий рев, словно буря билась об утесы.
  "Дорогой океан, призови же мою душу. Я снова поплыву. Дозволь мне снова поплыть по твоим водам".
  
  
  
  Глава 13
  
  
  Когда-то я любил
  Как глину мял руками
  И вылепил в итоге
  Потоки солнечного света
  И щедрые луга с густой травой
  
  И затвердела глина
  Легла в мешок удобно
  И годы я бродил
  Мятежными лесами
  У рек тоски спокойно засыпал
  
  Но день пришел - разбиты
  Мы гибли на далеком берегу
  Бежал я, всё оставив
  Топча поляны пепла
  Скитаясь между гор в густых снегах
  
  Легли трофеи грудой
  Враг на костях торжествовал
  И там любовь пропала
  Средь множества осколков
  Ударом не ответив на удар
  
  Дни уж летят к закату
  К сну вечных сожалений
  А я все грежу: глина
  Вновь руки старика найдет
  И ветер запоет мне о любви.
  
  Мятежные леса,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Удары тысяч подкованных гвоздями сапог стерли тонкую дернину, подняв в воздух клубы пыли. Северный ветер стал тише и, сопровождая колонну почти с ее же скоростью, лишил солдат возможности видеть окружающий мир.
   Лошади истощали, головы их свесились, глаза стали тусклыми. Когда Араникт заставила коня повернуть к Брюсу, животное едва смогло перейти на вялый галоп. Они выехали к западу от марширующих войск и двинулись назад. Там и тут взгляды находили их, но почти все солдаты в пыльной колонне шли опустив головы, слишком утомленные, чтобы ощущать зуд любопытства.
  Она знала, каково им. Араникт и сама все чаще шла пешком, хотя и без веса объемистого тюка с доспехами и оружием. Армия ускоряла шаг, чтобы сократить разрыв с Эвертинским легионом Болкандо, который сам на треть дня отставал от Напасти. Надежный Щит Танакалиан, как ни странно, подгонял Серых Шлемов суровее Кругхевы. Они шагали как одержимые, не думая о вероятных союзниках.
  Брюс тревожился, как и королева Абрасталь. Это лишь жажда славы, яростное рвение фанатиков? Или тут готовится что-то более неприятное? У Араникт были свои подозрения, но она еще не готова была делиться ими даже с Брюсом. Танакалиан не кажется довольным решением Адъюнкта, настоявшей на верховном командовании Геслера. Возможно, он намерен не считаться с его постом, по крайней мере в отношении Напасти. Но почему бы?
  Они выбрались за последние фургоны и сквозь клубы пыли увидели арьергард, дюжину уланов Синей Розы вокруг трех идущих пешком. Араникт привстала в седле и поглядела на запад - она знала, что К'чайн Че'малле там. Вне досягаемости зрения, но все еще идут параллельно летерийцам. Интересно, когда Геслер, Буян и Келиз еще раз их навестят? "Новые пререкания, новое смущение, гуще любых клубов пыли". Араникт покачала головой. "Не нужно об этом". Утром их нашли другие чужаки. "Как за хвост уцепились". Она пристально поглядела на оборванных гостей. Две женщины и мужчина. С ними не было запасов еды; Приблизившись, Араникт увидела, в каком они жалком состоянии.
  Но на них нет мундиров. "Значит, не малазанские дезертиры. Или хуже того - выжившие".
  Брюс замедлил коня, оглянулся на нее. Видя его облегчение, Араникт кивнула. Он боялся того же. Хотя по сути это еще более тревожит - Охотники за Костями словно пропали, и судьба их неведома, неизмерима. Словно стали духами.
  Она заставляла себя не думать о них как о ходячих мертвецах. Перед глазами души вставали образы пустых глазниц, высохшей кожи на костях - ужасное видение, навязчивое видение. Она могла видеть край Стеклянной Пустыни на востоке - дрожащая стена жары, вздымающаяся пределом, за которым почва теряет всякую жизнь.
  Они натянули поводья. Брюс чуть поглядел на незнакомцев и сказал: - Привет вам.
  Женщина, что была впереди, повернула голову к товарищам. - Гесрос латерии стиган фал. Ур лезт.
  Вторая женщина, невысокая и пухлая - только щеки запали от обезвоживания - наморщила лоб. - Хегоран стиг дару?
  - Ур хедон ар, - ответила первая. Она была выше, темно-каштановые волосы свешивались до плеч. По глазам было видно: она привыкла к боли. Женщина поглядела на Брюса: - Латерийский эрли? Вы говорить эрлитански? Вы говорить латерийски?
  - Летерийский, - поправил Брюс. - Язык Первой Империи.
  - Первой Империи, - женщина в совершенстве повторила произношение Брюса. - Говор подонк... гм, низкорожденных... Эрлитан.
  Пухлая женщина бросила: - Турул берис? Турул берис?
  Первая вздохнула. - Просим. Воды.
  Брюс дал знак командиру уланов: - Дайте им пить. Иначе будет плохо.
  - Командор, наши припасы...
  - Дайте, Преда. Трое лишних армии не повредят. И найдите лекаря - их обожгло солнце. - Он кивнул первой женщине. - Я командующий Брюс Беддикт. Боюсь, мы идем на войну. Можете путешествовать с нами, сколько захотите, но когда мы войдем на территорию врага, не поручусь за вашу безопасность.
  "Конечно, он не назвал себя принцем. Просто командиром. От титулов ему до сих пор неловко".
  Женщина медленно кивнула. - Вы идти юг.
  - Пока.
  - А потом?
  - На восток.
  Та повернулась к спутнице: - Гесра илит.
  - Илит? Корл местр аламахд.
  Женщина обратилась к Брюсу: - Меня звать Финт. Мы идем с вами, тур... прошу. Восток.
  Араникт откашлялась. В горле першило уже несколько дней. Все тело под одеждами чесалось. Она потянула время, раскуривая палочку ржавого листа, зная, что Брюс повернулся в седле и смотрит на нее. Сквозь тонкую вуаль дыма она встретилась с ним глазами. - Та, что моложе - волшебница. Мужчина... с ним что-то странное, он как будто лишь внешне человек, но обманчивая внешность почти сорвана. А за ней... - Она дернула плечом, затянулась. - Словно волк, притворившийся спящим. В руках железо.
  Брюс поглядел, нахмурился.
  - В костях, - поправилась она. - Он, похоже, может кулаком крепостные стены пробивать.
  - Железо, Атри-Цеда? Как такое может быть?
  - Не знаю. Могу и ошибиться. Но сам видишь - он не носит оружия, а костяшки пальцев сбиты. Вокруг него демоническая аура... - Она прервалась, потому что Финт быстро заговорила с юной волшебницей.
  - Хед хенап виль нен? Ул стиг Атри-Цеда. Цеда гес кераллю. Уст келлан варад хареда унан ю? Текель еду.
  Глаза обеих женщина уставились на Араникт. Обе замолчали.
  Потом юная волшебница прищурилась и сказала Финт: - Келлан варад. Вап геруле ю мест.
  Похоже, ее тирада показалась Финт не требующей ответа. Она обратилась к Араникт: - Мы потеряны. Ищем Оплоты. Путь домой. Даруджистан. Вы кералл... э, то есть по-ваше, бросатель магии? Келлан Варад? Верховная Маг?
  Араникт поглядела на Брюса, но он ответил на движение ее плеч собственным. Она чуть подумала. - Да, Финт. Атри-Цеда, Верховная Волшебница. Меня зовут Араникт. - Она чуть наклонила голову. - Ваш латерийский... это правильное произношение, да? Где вы его выучили?
  Финт покачала головой. - Город. Семь Городов. Эрлитан. Низкое наречие, среди подонков. Вы говорите как шлюха.
  Араникт затянулась ржавым листом, улыбнулась. - Это было бы забавно.
  
  ***
  
  Призрак Полнейшей Терпимости взял глиняную трубку, покосился на струйки дыма. - Видела, Финт? Вот идеальное дыханье самого совершенного бога. Святее ладана. Ну, заполняй жрецы кадила ржавым листом, храмы были бы забиты верующими не хуже бочек с селедкой...
  - Верующими? - фыркнула Финт. - То есть пристрастившимися.
  - Два слова для одного, дорогая. Вижу, ты уже не морщишься при каждом вздохе.
  Финт прилегла на груду одеял. - Ты слышала Чудную. Араникт призывает Старшую магию...
  - И что-то еще, так она сказала. Новорожденное - но что, во имя Худа, это могло бы значить?
  - Мне все равно. Я только знаю, что тело уже не болит.
  - У меня тоже.
  Полуша задумчиво попыхивала трубкой. Потом сказала: - Они нервничают при виде Амбы, да? - Оглянулась на молчаливо мужчину, севшего у входа в палатку. - Похоже, никогда Бревна не видели. Верно, Амба?
  Мужчина не подал знака, что слышит слова; Финт поняла, что ей стало легче. "Наверное, думает, я свихнулась, беседуя непонятно с кем. Но он может быть прав. Что-то во мне перекосилось, да".
  Полнейшая Терпимость закатила глаза.
  - Видела упряжь на коне того командира? - тихо спросила Финт. - Не такой образец, как у копейщиков. Ну, то есть подпруга перетянута. Угол стремян...
  - Ты к чему клонишь, Финт?
  - Конь принца, идиот. Упряжь малазанского стиля.
  Полуша нахмурилась. - Совпадение? - И помахала рукой: - Прости, я этого не говорила. Значит, странность. Не думаю, что малазане забрались так далеко. Но, может, и забрались. Ох, да, должны были забраться, раз ты видишь то, что видишь...
  - Голова кружится, не так ли?
  - Могу тут полетать и узнать. Амба, не загораживай полог. Ладно? Ну, малазанская упряжь. Что это должно значить?
  - Если Наперстянка и Араникт найдут способ поговорить, мы сможем узнать.
  - А мы пользуемся Оплотами, Финт?
  - Не намеренно. Нет. Хотя Мастер Квел кое-что рассказывал. Ранние дни, когда все было грубее, чем сейчас... когда не знали, как контролировать или даже находить врата. Там и сям экипажи проваливались в миры, никому неведомые. И попадали в переделки. Квел мне как-то рассказывал про королевство без магии. Дольщики туда попали и Худ знает сколько выбирались.
  - Да, нам еще повезло, правда?
  - Везло, пока Мастера не выпотрошили. Да, Полуша.
  - Знаешь, сомневаюсь, что Наперстянка выудит много ценного у Верховной Колдуньи.
  - Почему бы?
  Полуша пожала плечами: - Вряд ли нам есть что предложить, а? Вряд ли мы сможем торговаться и заключить сделку.
  - Наверняка сможем. Отправьте нас назад, и Гильдия подарит им бесплатную доставку. Чего угодно куда угодно.
  - Думаешь? Почему бы? Вряд ли мы такие важные, Финт.
  - Ты что, не прочитала все статьи? Попав в беду, мы можем торговаться с полной поддержкой Гильдии, и они с готовностью подтвердят обязательства письменно.
  - Реально? Ну, они знают, как позаботиться о дольщиках. Я под впечатлением.
  - Ты должна там им и сказать, - согласилась Финт. - Помогут, ну, то есть если мы не оторвались от кареты, оставшись позади на растерзание и поедание. Или не зарублены в неудачной стычке. Не попали на башли в какой-нибудь дыре. Не заболели непонятной хворью. Не потеряли конечность или сразу три, или разума лишились, или...
  - С неба упала гигантская ящерица и убила нас. Да. Тихо, Финт. Ты настроение совсем не поднимаешь.
  - Я занимаюсь тем, - сказала Финт, закрыв глаза, - что изгоняю мысли о тех недоносках и карге, которая их забрала.
  - Вряд ли их можно отнести к дольщикам, милашка.
  "Ах, вот и прежняя Полуша". - Вполне верно. И все же. Тот день так и ползет за нами, и мой ум словно на дыбе повис. Мне как-то нехорошо.
  - Думаю, пора пойти и разведать.
  Финт заметила, что проскользнуть мимо Амбы легко. Особенно для призрака.
  
  ***
  
  Чудная Наперстянка потерла лицо, ощутив онемение. - Как вам удается? - спросила она. - Вы всовываете слова мне в голову.
  - Пустой Оплот снова пробужден. Это Оплот Незримого, королевство разума. Чувства, иллюзии, заблуждения. Вера, отчаяние, любопытство, страх. Его оружие - ложная вера в случай, в кажущееся равнодушие судьбы.
  Наперстянка трясла головой. - Слушайте. Удача реальна. Не говорите, что нет. И неудача тоже. Вы рассказали, как ваша армия попала в неожиданную битву. Это что было?
  - Страшно подумать, - ответила Араникт. - Но уверяю вас, это не слепая случайность. Но ваш словарный запас необыкновенно расширился. Все понимаете...
  - И вы готовы прекратить всовывание?
  Араникт кивнула. - Пейте. Отдохните.
  - Слишком много у меня вопросов, Атри-Цеда. Почему Оплот пуст?
  - Потому что он дом для того, чем нельзя владеть и обладать. Потому и трон Оплота пуст, вечно остается вакантным. Ведь сама природа власти - иллюзия, обман, она - продукт большого заговора. Чтобы иметь правителя, вы должны согласиться на роли слуг. Идея неравенства выдвигается на первое место, пока не становится формализованной. Становится главной в образовании, необходимой для социального устроения. Наконец, все начинает существовать ради поддержания власти сильных. Пустой Трон напоминает нам об этом. Ну, то есть некоторым. Иногда.
  Чудная Наперстянка наморщила лоб: - И что вы имели в виду, говоря, будто Оплот снова пробудился?
  - Пустоши так названы потому, что повреждены...
  - Знаю, я там ничего не могла сделать.
  - Как и я. До недавних пор. - Атри-Цеда вытащила палочку из свернутых листочков, зажгла кончик. Дым смешался с густым воздухом. - Вообразите сгоревший дом. Остались лишь груды пепла. Вот что произошло с магией в Пустошах. Вернется ли она? Исцелится ли? Возможно, это мы и видим, но сила не просто показывает себя. Она растет; думаю, она уже начала действовать в определенном направлении. С ... блуждания. Чтобы стать Оплотом, как растение пускает корни. - Араникт взмахнула рукой. - Так много блужданий в последнее время в Пустошах, верно? Могущественные силы, так много насилия, так много воли.
  - А от Оплотов к садкам, - пробормотала Наперстянка, кивнув своим словам.
   - Ах, малазане тоже о них говорят. О садках. Если им суждено здесь появиться, то не сейчас, Чудная Наперстянка. И разве не стоит бояться, что они будут больными?
  - Малазане, - зашипела Наперстянка. - Можно подумать, они изобрели садки, способы их воздействия. Дело склонялось к болезни, точно, но это уже прошло.
  - Оплоты всегда были источником магической силы на нашем континенте, - пожала плечами Араникт. - Во многих смыслах летерийцы очень консервативны, но я начинаю думать - отсутствию здесь перемен есть и другие причины. Остаются К'чайн Че'малле. Форкрул Ассейлы доминируют в восточных землях. Даже существа, называемые Т'лан Имассами, среди нас. Нельзя спорить, что возвышается Оплот Льда, а значит, и Джагуты вернулись. - Он покачала головой. - Малазане говорят о войне между богами. Боюсь, грядущее превзойдет все наши страхи.
  Наперстянка облизала губы, отвела взгляд. Палатка, казалось, сжимается, обволакивает ее наподобие савана. Женщина задрожала. - Мы только хотим домой.
  - Не знаю, как помочь, - отозвалась Араникт. - В Оплоты никто по доброй воле не путешествует. Даже пользование их силой влечет хаос и безумие. Это места предательства, смертельных ловушек и провалов, ведущих в неведомые миры. Что еще хуже, для самых мощных ритуалов нужна кровь.
  Наперстянка одернула себя, встретила взор Атри-Цеды. - На востоке... что-то есть, я чувствую. Вещь огромной силы.
  - Да, - кивнула Араникт.
  - За ней вы идете, не так ли? Армия, грядущая война. Вы решили сражаться за эту силу, чтобы забрать себе.
  - Не совсем так. Мы намерены освободить эту силу.
  - А если получится? Что будет?
  - Не знаем.
  - Вы все время говорите о малазанах. Они здесь? Они - одна из армий, идущих на восток?
  Араникт, казалось, сказала не то, что намеревалась мгновением раньше. - Да.
  Наперстянка присела на корточки. - Я из Одноглазого Кота на Генабакисе. Малазане нас завоевали. Для них важна лишь победа, Атри-Цеда. Они будут лгать. Ударят в спину. Не верьте тому, что видите. С ними всё не так, как кажется.
  - Сложный они народ...
  Наперстянка фыркнула: - С первого императора началось. Ловкость рук, смертельные ловушки - все непотребное в Малазанской Империи начато им. Он мертв, пропал, а ничего не изменилось. Передайте командиру, Араникт. Скажите ему. Малазане - они вас предадут. ОНИ ВАС ПРЕДАДУТ!
  
  ***
  
  Брюс поднял голову, когда она вошла в шатер. - Ты смогла с ней поговорить?
  - Смогла после некоторой забавной работы. Как и говорила, сила Оплотов растет. Никогда прежде я так не умела манипулировать Пустым Оплотом, как этой ночью. Фактически, - она села на кровать и принялась стаскивать сапоги, - мне не очень нравилось то, что я делала. Но в конце концов даже самые ее тайные мысли не остались для меня скрытыми. Чувствую себя... злой.
  Он подошел ближе, обнял ее рукой. - Другого пути не было?
  - Не знаю. Может, был. Но это самый быстрый. У нее очень интересные мнения о малазанах.
  - О?
  - Не доверяет им. Ее народ настрадался во время малазанского завоевания. Но при всем недовольстве она нехотя признает, что в итоге вышло нечто хорошее. Усиление закона, справедливость и так далее. Хотя ненависти это не угасило.
  - Доверие, - подумал вслух Брюс. - Всегда трудное дело.
  - Ну, - продолжила Араникт, - Тавора что-то скрывает.
  - Думаю, всего лишь ту истину, что шансы ее весьма малы.
  - Но это не так. Насколько я поняла от Наперстянки, малазане НИКОГДА не делают чего-то, обреченного на неудачу. И если шансы Таворы так малы, как кажется, что остается скрытым?
  - Вот это интересный вопрос, - признал Брюс.
  - Так или иначе, - сказала Араникт, - идти им с нами в Колансе.
  - И хорошо. Можно им верить?
  Араникт улеглась на кровать, тяжело вздохнула. - Нет.
  - А. Проблема?
  - Вряд ли. Если Чудная Наперстянка попробует притянуть Оплот, у нее голову снесет от сырой силы. Слишком молода, не знает, что делает.
  - Хмм. Может ли такая личная катастрофа повредить окружающим?
  - Может, Брюс. В хорошенькие делишки ты меня втянул, а?
  Он лег рядом. - И что случилось со стыдливой и нервозной женщиной, которую я сделал Атри-Цедой?
  - Ты ее совратил, дурачок.
  
   ***
  
  - Толчок Странника! - Она упала на колени, склонив голову; дыхание стало сиплым.
  Спакс натянул штаны, отошел от стенки шатра, у которой они стояли. - Лучший десерт. Тебе лучше бежать. Я должен встретить твою мать, и если она хоть одним глазом увидит тебя здесь, все поймет.
  - Что поймет? - фыркнула Спальтата. - Не она же раздвигает для тебя ноги, правда?
  Он хмыкнул. - Она как королевская сокровищница.
  - Ты слишком уродлив. И вонюч.
  - Я пахну как подобает Белолицему Баргасту Гилка, женщина, и не тебе жаловаться.
  Она выпрямилась, одернула куртку. - Уже жалуюсь.
  - Твоя мамаша стала слишком оберегать дочерей, - сказал он, обеими руками поскребывая под бородой. - Боги подлые, пыль всюду проникла.
  Спальтата молча проскользнула мимо. Высунула голову, потом обошла шатер с королевскими вещами. Шатер королевы был напротив, у входа стояли двое стражей.
  - Она готова ко мне? - спросил Спакс, подойдя ко входу.
  - Слишком поздно, - ответил стражник. Второй хохотнул. Они расступились, давая ему пройти. Скоро он оказался во внутренних покоях.
  - Идти может?
  - Высочество?
  Абрасталь допила вино, подняла кубок. - Третья в череде. Я не спешу, но и слышать, как дочь визжит, словно мирид с рукой пастуха на заднице... едва ли это поднимет настроение.
  - Она не опытна в путях настоящего мужчины, - возразил Спакс. - Ты за этим меня звала?
  Абрасталь махнула в сторону угла. - Туда. Оружие наголо.
  Вождь поднял брови, но промолчал, встав где указано.
  - Будут некие врата, - пояснила Абрасталь, заложив ногу на ногу. - Сюда может что-то пройти. Что еще хуже, мы с трудом увидим что, ведь во вратах будет вуаль. В плохой ситуации ее разорвут - или с той стороны, или ты, проходя туда.
  - Проходя куда? Высочество...
  - Тихо. Ты на службе и будешь делать что скажут.
  "Болотное дерьмо, мы действительно ввели ее в дурное настроение. Ну ладно". Он вытащил кинжалы, пригнулся. - Знал бы, захватил бы топоры.
  - Что говорят тебе шаманы, Боевой Вождь, о богах Баргастов?
  Он моргнул. - Ну, ничего, Огневласка. Да и зачем? Я Вождь. Я занимаюсь вопросами войны. А по другим пустякам пусть сами тревожатся.
  - А они?
  - Что они?
  - Тревожится?
  - Они ведуны, всегда тревожатся.
  - Спакс.
  Он поморщился: - Боги Баргастов идиоты. Как шестнадцать детей запереть в малой комнате. На долгие дни. Они скоро друг друга есть начнут.
  - Так их шестнадцать?
  - Что? Нет. Просто число... боги подлые, Огневласка, ты буквально меня воспринимаешь? Я Спакс, запомни. Выдумываю что-то ради развлечения. Хочешь поговорить о богах? Ну, они еще хуже меня. Похоже, сами себя выдумали.
  - Что говорят шаманы?
  Спакс скривился. - Мне плевать, что говорят!
  - Так плохо?
  Он пожал плечами. - Может, наши боги вдруг поумнели. Может, поняли, что лучший способ выжить - пригнуть головы. А может, они еще могут исцелить все беды мира одним сладким поцелуем. - Он поднял ножи. - Но я дыхание не затаил.
  - Не молись им, Спакс. Не сейчас, не ночью. Понял?
  - Не могу вспомнить, когда им молился, Высочество.
  Абрасталь налила себе еще вина. - Бери те меха. Понадобятся.
  - Меха? Огневласка, я...
  Пятно набухло в центре комнаты и тут же ледяной воздух излился, заморозив все. Легкие вождя горели при каждом вздохе. Уставленные вдоль одной из стен горшки треснули и распались, вывалив наружу замерзшее содержимое.
  Сквозь зудящие глаза Спакс видел, как внутри ледяного пятна обретают вещественность какие-то формы. Впереди низенькая, фигуристая женщина - молодая, подумал он, хотя судить трудно. Фелаш? Она? Кто же еще это может быть? Слева стояла женщина более высокая, но единственной деталью был сияющий бриллиант в ее лбу. Камень источал необыкновенные цвета.
  Затем еще кто-то сформировался справа от Четырнадцатой Дочери. Неестественно высокий, в черном, под рваной мантией намек на кольчугу. Капюшон откинут, обнажая тощее лицо демона. Пожелтевшие клыки торчат из нижней челюсти, словно кривые ножи. В дырах глазниц тьма. "Треклятый Джагут. Интересно, все ли страшилки детства были верными?"
  Джагут, казалось, осматривает Абрасталь. Вскоре голова повернулась к Спаксу, он обнаружил, что не может оторвать взгляда от лишенных жизни ям. Высохшие губы раздвинулись, выходец заговорил: - Баргаст.
  Это казалось оскорблением.
  Спакс тихо выругался. - Я гилк. У нас много врагов и ни один нас не пугает. Рад буду счесть тебя еще одним, Джагут.
  - Мать, - сказала Дочь. - Вижу, ты в порядке.
  Абрасталь постучала по кубку. Винная ледышка выпала. - Неужели так действительно нужно? Кажется, я примерзла к креслу.
  - Омтозе Феллак, Мать - вернулся древний Король Оплота. Он стоит рядом со мной.
  - Мертвый.
  Джагут обратился к королеве: - Слышал от своих питомцев оскорбление получше, смертная. Говоря о питомцах. Что ты намерена делать со своим?
  - Предосторожность, - пожала плечами Абрасталь.
  Вторая женщина подала голос: - Ваше Высочество, всего несколько дней назад этот Джагут отгрыз лицо Форкрул Ассейле. - Она сделала шаг в сторону, чтобы видеть Спакса. - Не скрещивай с ним клинки, воин. Сломаются.
  Фелаш сказала: - Мама, мы нашли нового союзника нашим... начинаниям. С нами отныне Король Оплота Льда.
  - Почему?
  Другая женщина ответила: - Думаю, они не любят Форкрул Ассейлов, Ваше высочество.
  - Вы, должно быть, капитан Шерк Элалле. Слышала насчет вас интересные вещи, но это подождет до другого случая. Четырнадцатая Дочь, ты снова в море?
  - Да. На Корабле Смерти. Думаешь, Там холодно? - Она взмахнула ручкой. - Мы менее чем в двух неделях пути от Зуба.
  - Что с флотом Напасти?
  Фелаш покачала головой: - Ни следа. Нужно заключить, что они прибыли - или уже установлена блокада, или... - Она дернула плечом. - Мама, будь осторожна. Форкрул Ассейлы знают, что мы идем. Знают обо всех нас.
  - Можно ли поддерживать такое сообщение?
  - Не очень долго. Едва мы подойдем к владениям Ассейлов, их Оплот станет преобладать.
  Спакс фыркнул: - Даже с Королем Оплота Льда на борту? Ну разве не печально?
  Джагут снова поглядел на него. - Когда Драконус ступил в этот мир, не весь ваш род раздавил пяткой. Небрежным стал на старости лет. В следующую встречу, Баргаст, мы с тобой обсудим это дельце.
  - У тебя есть имя, Джагут? - спросил Спакс. - Хочу знать имя жалкого гниющего остова, на который смотрю.
  Рот снова растянулся. - Не можешь догадаться, Баргаст? Хотя раскорячился в моем дыхании?
  Фелаш вмешалась: - Мама, уверена, что хочешь идти сюда? Против собирающихся сил мы НИЧТО!
  - Думаю, - ответила Абрасталь, - пришло время откровенно рассказать о новых союзниках в Пустошах. Похоже, мы объединились с силой... гм, ящеров. Они называют себя К'чайн Че'малле, ими командуют двое малазан...
  Она замолчала, потому что Джагут начал смеяться.
  Звук проник в кости Спакса, ему казалось, что они стали мерзлыми ветками. Устремленные на Джагута глаза вдруг раскрылись шире. "Его дыхание? Но как... нет, да, вижу плащ, вижу капюшон". Он выпрямился, надул грудь: - Я тебя никогда не боялся.
  Худ прекратил смеяться и оглядел Баргаста. - Конечно нет, Боевой Вождь Спакс. Но, раз уж я тебе известен, страх значения не имеет. Так?
  - Особенно когда ты уже мертвый!
  Длинный костистый палец показался, покачался перед носом вождя. - Ах, откуда тебе знать? Вообрази умирание и спроси себя: "Что теперь?" В тот день, когда ты встанешь на нежеланной стороне смерти, Спакс, отыщи меня, и мы разделим горькую правду, на равных обсудив НАСТОЯЩИЙ страх. - Худ снова засмеялся.
  Еще мгновение - и пришельцы пропали. Остался жгучий холод. В комнате клубился туман. Королева Абрасталь сурово смотрела на Спакса. - О чем это вы?
  Он скривился: - Я не на миг не усомнился в словах капитанши. Откусил лицо Ассейле? Удивительно, что не всю поганую голову. - Спакс вздрогнул. - Слишком много мечей в огне, высочество. Все обрушится. С грохотом.
  - Передумал?
  - Уже столько раз, что со счета сбился. - Дыхание паром вырывалось из ноздрей. - Пришло время дать совет, хочется тебе или нет. Знаю, ты привержена этой авантюре, и не могу придумать, как тебя разубедить. Мы вступим в войну против Форкрул Ассейлов. - Он смотрел на нее, щурясь. - Ты давно этого хочешь. Вижу истину. Но слушай: бывают времена, когда поток сам выбирает, какие силы собрать. Импульс несет нас всех. Огневласка, река кажется спокойной, пока что. Но течение все сильнее, и скоро нам не выбраться на мирный берег, даже если захотим.
  - Отличная речь, Спакс. Боевой Вождь Гилка советует осторожность. Запомню. - Она резко встала. - Четырнадцатая Дочь не из тех, кого ты можешь мять за складским шатром. Но я не думаю, что она сама пригласила неупокоенного Джагута в союзники - скорее, подозреваю, она не успела рассказать всего.
  - И поток становится сильным.
  Королева смотрела на него. - Отправляйся в лагерь Летера. Извести принца Брюса о ходе событий.
  - Сейчас?
  - Сейчас.
  - А Напасть?
  Королева нахмурилась и покачала головой. - Не желаю, чтобы один из немногих оставшихся коней пал, доставляя весть Серым Шлемам. Не знаю также, чего они добиваются, идя таким убийственным шагом...
  - А я знаю.
  - Неужели? Отлично, Спакс, давай услышим.
  - Они желают сделать нас не имеющими значения, Огневласка. Тебя, Брюса и особенно К'чайн Че'малле.
  - Хотят славы для себя?
  - Надежный Щит Танакалиан, - сказал он и презрительно хрюкнул. - Юный, ничего еще не доказал. Но не это меня тревожит, Высочество. Не верю его мотивам - не могу сказать, разделяет ли он цели Адъюнкта. Серые Шлемы - аватары войны, но служат они не войне народов, а войне природы против человека.
  - Тогда он еще больший дурак, чем мы воображали, - сказала Абрасталь. - В такой войне не победить. Природа никогда не побеждала и не победит.
  Спакс помолчал и ответил тихим голосом: - Думаю, все как раз иначе, Высочество. Эту войну МЫ не можем выиграть. Все победы временны... нет, иллюзорны. В конце мы проиграем. Потому что, даже побеждая, проигрываем.
  Абрасталь вышла из комнаты. Подняв брови, Спакс поспешил следом.
  Наружу, под озаренное зеленью небо, мимо двоих стражников.
  Она шла по центральной улице, между шатров офицеров, мимо кухонь, куч мусора, выгребных ям. "Словно сдирает красивый фасад, обнажая гнусный мусор, наши отходы. Ах, Огневласка, я не так слеп, чтобы не видеть смысла этого шествия".
  Когда она остановилась, наконец, они были далеко за линией дозоров. Чтобы добраться до далекого лагеря Летера, Спаксу нужно было лишь повернуть на север и чуть на восток. Он видел слабые огни, означавшие положение принца. "Как и у нас, кончились дрова".
  Абрасталь стояла лицом к востоку. За полосой белых костей Стеклянная Пустыня стала морем острых сверкающих звезд, словно лежащих при смерти, купаясь в изумрудном свете. - Пустоши, - пробурчала она.
  - Высочество?
  - Кто тут победил, Спакс?
  - Сама видишь, никто.
  - А в Стеклянной Пустыне?
  Он сощурился. - Глазам больно, Высочество. Думаю, там пролита кровь. Бессмертная кровь.
  - Готов бросить и это преступление к ногам людей?
  Он хмыкнул. - Не шурши камышами, Высочество. Враг Природы - упрямый разум, ведь из упрямства проистекает наглость...
  - И презрение. Вождь, кажется, мы перед ужасным выбором. Достойны ли мы спасения? Я? Ты? Мои дети? Мой народ?
  - В тебе заколебалась решимость?
  Она глянула на него. - А в тебе?
  Спакс поскреб бороду. - То, что говорила изгнанная Кругхева. Я обдумывал снова и снова. - Он поморщился. - Кажется, даже Спакс из Гилка может пересмотреть взгляды. Истинно время чудес. Думаю, я избрал бы вот что: если природе суждено победить, пусть гибель нашего рода будет сладкой и медленной. Такой сладкой, такой медленной, что мы сами не заметим. Пусть мы угасаем, ослабляя хватку тирании с мира к континенту, с континента к стране, со страны к городу, к дому, к почве под ногами. И, наконец, к жалким триумфам внутри черепных коробок.
  - Это не слова воина.
  Расслышав суровость тона, он кивнул в темноте. - Если это верно, если Серые Шлемы желают стать мечами мщения Природы, Надежный Щит упустил самое важное. С каких пор природа заинтересована в мщении? Оглянись. - Он взмахнул рукой. - Трава отрастает снова везде, где сможет. Птицы гнездятся везде, где смогут. Почва дышит, если может. Природа просто продолжается, Высочество, и по другому не умеет.
  - Как и мы.
  - Может, Кругхева ясно это видит, а Танакалиан - нет. Воюя против природы, мы воюем против себя. Нет различия, граничной линии, врага. Мы пожираем все в раже самоуничтожения. Как будто это единственный дар разума.
  - Единственное проклятие, хотел ты сказать.
  Он пожал плечами. - Думаю, дар - в способности видеть, что мы делаем. Видя, приходить к пониманию.
  - Такое знание мы предпочитаем не использовать, Спакс.
  - У меня нет ответов, Огневласка. Перед бездействием я так же беспомощен, как любой другой. Похоже, все мы чувствуем то же самое. По отдельности разумные, вместе мы становимся тупыми, до ужаса тупыми. - Он снова пожал плечами. - Даже боги не могут найти путь выхода. А если и могут... мы же не слушаем, верно?
  - Я вижу ее лицо, Спакс.
  "Ее лицо. Да". - Ничем не примечательное, да? Такое простое, такое... неживое.
  Абрасталь вздрогнула. - Найди другое слово. Прошу.
  - Блеклое. Но ведь она не прилагает усилий, верно? Никаких королевских одеяний. Ни одной драгоценности. Нет краски на лице, губах - волосы такие короткие, что... ах, Высочество, почему все это меня тревожит? Но тревожит. Не знаю почему.
  - Ничего... королевского. Если ты прав - да, я вижу так же - почему при взгляде на нее мне кажется... что-то такое...
  "Чего я прежде не видел. Или не понимал. Она растет в моей мнении, эта Адъюнкт Тавора". - Благородное, - сказал он вслух.
  Королева выдохнула: - Да!
  - Она ведь не сражается против природы.
  - И всё? Ничего больше?
  Спакс потряс головой: - Высочество, ты сказала, что до сих пор видишь ее лицо. И я тоже. Я как одержимый, только не знаю чем. Лицо плавает перед глазами, я то и дело ловлю ее взором, словно чего-то жду. Жду, когда на нем появится выражение истины. Скоро. Я это знаю и потому не могу остановиться. Смотрю и смотрю.
  - Она сделала нас заблудшими, - отозвалась Абрасталь. - Не ожидала, что мне будет так трудно, Спакс. Не в моей это природе. Словно некая пророчица древности... она поистине ведет нас в дикость.
  - И через нее - домой.
  Абрасталь обернулась и подступила ближе. Глаза мерцали во тьме. - А приведет?
  - В ее благородстве, Огневласка, - ответил он шепотом, - я нахожу веру. "Оружие против отчаяния. Как и Кругхева. В маленькой руке Адъюнкта, словно легкое семя, зажато сострадание".
  Он видел, как широко раскрылись ее глаза; рука легла ему на затылок, подтянула ближе. Грубый поцелуй - и она оттолкнула его. - Холодно становится, - сказала королева, направляясь к лагерю. И добавила через плечо: - Постарайся быть у летерийцев до рассвета.
  Спакс смотрел вслед. "Отлично, кажется, мы все же это сделаем. Худ Владыка Смерти стоял передо мной и говорил о страхе. Страхе мертвецов. Но если мертвые ведают страх, откуда взяться надежде?
  Тавора, какой бог стоит в твоей тени? Готов ли он принести нам дар в обмен на все жертвы? В этом ли твой секрет, позволивший спастись от страха? Прошу, пригнись и прошепчи мне ответ".
  Но лик перед глазами кажетс я далеким словно луна. Если боги соберутся, наконец, вокруг нее - поглядят ли они в тревожном удивлении на хрупкую магию в ладони? Не напугает ли она их?
  "Если все мы так страшимся?"
  Он поглядел на Стеклянную Пустыню, алтарь, заваленный мертвыми звездами. "Тавора, ты сияешь среди них, еще одна павшая?" Настанет время, и кости ее приползут на границу, присоединившись к остальным? Спакс, Боевой Вождь Баргастов племени Гилк, задрожал брошенным в ночи голым ребенком. Вопрос не отпускал его на всем пути к лагерю летерийцев.
  
  ***
  
  Она всегда видела в идее искупления жалкую самолюбивую слабость. Те, что наказывали себя, избирая изоляцию и отрицание, уходя в далекие пещеры и полуразрушенные хижины, казались ей обычными трусами. Этика существует лишь в обществе, в мальстриме многозначительных связей, где ведут вечную войну аргументы и яростные эмоции.
  Но вот она сидит, одинокая, под зеленоватым небом, ее единственное общество - дремлющий конь, и личные споры медленно утихают. Она словно идет через анфиладу комнат, оставляя все дальше за спиной оглашенную громкими дебатами королевскую палату. Тщета раздражения наконец пропала, и в наступившей тишине она почуяла дар покоя.
  Кругхева фыркнула. Может быть, эти отшельники и эстеты были мудрее, чем ей казалось. Танакалиан ныне стоит на ее месте, во главе Серых Шлемов... а она думает: пусть он ведет их куда захочет. Пойманная логикой его аргументов, она упала под натиском, словно израненная волчица.
  Противоречия. В рациональном мире это слово звучит жгуче, осуждающе. Доказывает порочность логики. Представить их преимуществом - это походило на смертельный удар. Она помнит, как он глядел на нее в миг триумфа. Но, думает она сейчас, разве таится преступление в столь человеческой способности - принести тебе в сердце противоречие и оставить его без вызова и разрешения? Ты становишься двумя в одном, и каждый верен себе, и каждый не отвергает соседа. Какие великие законы космологии сломаны человеческим талантом? Что, вселенная распалась напополам? Что, реальность потеряла верный путь?
  Нет. На деле кажется, что единственным царством, в котором противоречия имеют реальную силу, является царство рациональных аргументов. И Кругхева начала сомневаться в достоинствах этого самопровозглашенного царства. Конечно, Танакалиан возразил бы, что ее ужасное преступление ввело Серые Шлемы в кризис. На какой стороне им встать? Можно ли служить двум хозяевам? "Будем ли мы сражаться за Волков? Будем ли мы бороться за Дикость? Или свершим святотатство, склонившись перед обычной смертной женщиной? Ты сама создала этот кризис, Кругхева". Что-то такое он сказал бы.
  Может и так, она создала. Но все же... Внутри души нет конфликта, она не призывала бурю. Кругхева выбрала сторону Таворы Паран. Вместе они пересекли полмира. И, уверена была Кругхева, в самом конце они оставались бы вместе - две женщины против яростного шторма. В такой миг победа или поражение - эти слова теряют смысл. Важно лишь совместное стояние. "Вызов. Вот сама сущность жизни. Люди или звери, в такой миг мы неразличимы. Противоречие, Танакалиан? Нет. Я покажу тебе последний дар. Люди и дикие звери - мы одно. Я покажу истину самим волкобогам. Понравится им это или нет.
  И твои противоречия, Надежный Щит, развеются подобно клубу дыма.
  Чего я искала в вере? Способа избавиться от непосильного кризиса. Мы поклоняемся Вольности, поклоняемся тому, что оставили в прошлом, к чему нет возврата. Я искала утешения. Оправдания жестокой противоречивости жизни людей".
  Но потом Адъюнкт ее отвергла. В Напасти есть старая пословица: "Полная комната баб - вот рай в мечтах продавца ножей". Будет измена. О да, точно. Измена. Столь неожиданная, столь мучительная, что Тавора могла бы прямо перерезать Кругхеве горло и смотреть, как она истекает кровью на полу шатра.
  И Смертный Меч заблудилась.
  "Противоречие. Ты готов принять лишь достойных, Надежный Щит? Тогда это не братские объятия. Это награда. Если ты вкушаешь лишь аромат благих душ, где найдешь силы для избавления от пороков собственной души? Надежный Щит Танакалиан, ты движешься к трудным временам".
  Она сидела одна, склонив голову, туго натянув плащ. Оружие в стороне, стреноженный конь ждет. "Ран'Турвиан ты здесь, старый друг? Ты отверг его объятия. Душа может блуждать где захочет. Ты шел с нами? Ты можешь слышать мою молитву?
  Я предана, а потом предана во второй раз. Если я так плоха, твоя преждевременная смерть станет первой из трех. Повсюду... противоречия. Ты был Дестриантом. Голосом богов. Но теперь боги ничего не могут сказать, ибо ты безмолвствуешь. Серые Шлемы ведет Надежный Щит, сам себя избравший на роль непогрешимого арбитра правоты. Я присягнула Адъюнкту Таворе Паран - только затем, чтобы она отослала меня.
  Все не таково, каким кажется..."
  Дыхание ее прервалось. "Лед на озере кажется прочным, и мы смело скользим, переходя с берега на берег. Но лед тонок, и эта опасность - цена беззаботности. Не я ли усомнилась в преступности противоречий?"
  Она встала лицом с Стеклянной Пустыне. - Адъюнкт Тавора, - прошептала она. - Я слишком смело скользила по льду? Если я остаюсь равнодушной к своим противоречиям, как могу я называть ТВОИ преступлением? Изменой?
   "Вождь Гилка - не он ли говорил, что Тавора сдалась отчаянию? Ожидает неудачи? Желает, чтобы мы стали свидетелями ее падения?
   Или все это лишь то, о чем говорила она - тактическая необходимость?"
  - Дестриант, старый друг. Моему ли народу стать предателями? Мы ли ударим ножом в спину Таворе и Охотникам? Ран'Турвиан, что делать?
  "Можешь поскакать назад, в лагерь, и проткнуть ублюдка длинным стальным мечом".
  Она покачала головой. Серые Шлемы связаны суровыми законами, не позволят возглавить себя убийце. Нет, они ее казнят. "Но по крайней мере не станет Танакалиана. Кто возьмет командование? Хевез, Ламбет? Но разве они не сочтут нужным исполнять приказы недавнего командира?
  Послушай себя, Кругхева! Уже замышляешь открытое убийство брата, Серого Шлема!"
  Нет, это ложное направление, ложный путь. Оставим Напасть участи, уготованной Танакалианом. Какова бы она ни была. Измена - нет, такого обвинения ей не предъявят.
  Кругхева смотрела на пустыню. "Поскачу к ней. Предупрежу.
  И останусь рядом до самого конца".
  Сомнения исчезли из разума. Она собрала оружие. "Видишь, как очистился лед, РанТурвиан? Я вижу - он толстый. По такому может без страха маршировать целая армия".
  Кругхева глубоко вдохнула холодный воздух ночи, повернулась к коню. - Ах, друг, еще одна просьба...
  
  ***
  
  Солдаты Ве'Гат стояли, склонив головы, словно размышляя над безжизненной землей под ногами; впрочем, Геслер знал, что так они спят - или отдыхают. Громадные воины-рептилии никогда не закрывали глаз. Нервное дело - вести такую армию. "Словно командовать десятком тысяч псов. Но они умнее псов, так что это еще хуже". Крылья К'эл оставались за пределами видимости из лагеря. Они кажутся нечувствительными к нехватке пищи, воды и отдыха - такая стойкость заставила его считать себя слабым. "Но не таким слабым, как Буян. Слышите, как он храпит - да его наверняка летерийцы слышат".
  Он понимал, что надо выспаться... но тогда будут сны. Неприятные. Настолько неприятные, что он вылез из-под мехов за два звона до зари. Теперь стоит, рассматривает легионы Ве'Гат. Они замерли в правильном построении, походя на обширную коллекцию больших серых статуй под зловещим ночным небом.
  Он стоял на коленях, словно сломленный, и пейзаж сна рисовал вокруг груды порванных тел. Словно обжигание костей на бойне. Кровь пропитала брюки, застыла на коже. Где-то впереди пламя вырывается из земли, клубы ядовитых газов струятся к небу - а в небе, если поднять голову, видно... что-то. Облака? Он не был уверен, но в них было что-то чудовищное, когтями терзавшее грудь. Они видел движение, словно небо опускалось. Врата? Возможно. Но не могут врата быть такими большими. Заняли все небо. "И почему мне кажется, что я виноват?"
  Геслер, наверное, кричал во сне. Так громко, что проснулся. И лежит под шкурами, дрожащий, покрытый потом. Ближайшие ряды Ве'Гат зашевелились, словно запахи его тревоги возбудили дремлющих Че'малле.
  Тихо ругаясь, он встал на ноги.
  Армия разбила лагерь без костров, шатров, натянутых канатов, без разномастной толпы рабочих и шлюх. Это кажется неправильным. Даже нереальным.
  Тут его отыскал Крюк, виканский пастуший пес. Изуродованная морда, тусклый глаз, блеск клыков и сломанных передних зубов - никогда он не видел такого количества шрамов на одной животине. Геслер смотрел на бредущего пса и вспоминал полдень на пути в Арен.
  "Память о выживших. Какая нелепость - две проклятых собаки. Среди множества трупов меня терзает память о двух собаках.
  А потом тот Трелль. Телега.
  Все мы на днище, Буян, Правд и Трелль. Хотим оживить двух издыхающих собак. Правд рыдал, но мы его не осуждали. Мы понимали, потому что сами готовы были... Так много павших, так много взятых у нас в тот день. Колтейн. Балт. Лулль.
  Дюкер... боги, видеть его таким - распятым на последнем из ужасных деревьев - нет, мы не могли сказать Правду про Дюкера. Вот почему его кличка с тех пор терзала нам уши. Мы утаили от него, но Трелль - он видел нас насквозь. И был достаточно добр, чтобы молчать.
  Мы спасли жизни двух тупых собак, и это было как новая заря".
  Он поглядел на Крюка. - Помнишь тот день, уродливый кошмар?
  Широкая голова поднялась - движение заставило растянуться рваную губу. Кривая челюсть и выбитые зубы - пес должен бы выглядеть смешным, но нет. Нет. Он заставляет разбиваться сердце. "Ты служил им. Слишком верный, чтобы заботиться о себе. Слишком смелый, чтобы выбирать. Но ты так и не смог их спасти. Не был ли бы счастливее, позволь мы тебе умереть? Чтобы свободный дух бежал за теми, кого любил?
  Мы навредили тебе в тот день? Я, Буян, Правд и Трелль?" - Вижу, - шепнул он псу. - Ты моргаешь, когда снова встаешь с холодной земли. Вижу, ты хромаешь к концу, Крюк. "Мы с тобой ломаемся. Это странствие станет последним, не так ли? Для тебя и меня, Крюк. Последним". - Я встану с тобой, когда придет день. Честно говоря, я умру за тебя, пес. Самое меньшее, что я могу сделать.
  Обещание звучало глупо, он огляделся, уверяясь, что никто не слышал. Единственной их компанией была Мошка, остервенело копающая нору какой-то местной мыши. Геслер вздохнул. "Но кто скажет, что моя жизнь стоит больше жизни двух собак? Или что их жизнь менее ценна, нежели моя? Кто измеряет? Боги? Ха! Отличная шутка. Нет. Мы измеряем, и это самая грустная из шуток".
  Он продрог.
  Крюк сел слева, зевнул, заскрипев челюстью.
  Геслер буркнул: - Многое мы повидали, ты и я. Вот отчего морды седые. Эй?
  "Аренский путь. Солнце пекло, но мы едва ли ощущали. Правд смахивал мух с ран. Мы не любим смерть. Вот и всё. Не любим".
  Он услышал тихие шаги и повернулся к Дестрианту Келиз. Когда она опустилась рядом с Крюком, положила ладонь на голову зверя, Геслер вздрогнул. Но пес не пошевелился.
  Он хмыкнул: - Никогда не видел, чтобы Крюк кого терпел, Дестриант.
  - К югу от Стеклянной Пустыни, - сказала она. - Скоро мы войдем на родные земли моего народа. Не моего племени, но близкого. Эланцы жили с трех сторон Пустыни. Мой клан - на севере.
  - Тогда ты не можешь быть уверена, что погибли все, даже на юге.
  Она потрясла головой: - Уверена. Убивающие голосом из Колансе истребили нас до единого. Тех, что не умерли от засухи.
  - Келиз, если ты была вдалеке, другие тоже могли.
  - Надеюсь, что нет, - прошептала она, начав массировать овчарку вдоль плеч, потом по спине до бедер. Келиз шепотом напевала какую-то колыбельную на родном языке. Глаза Крюка медленно сомкнулись.
  Геслер смотрел на нее и гадал о смысле такого ответа, прошептанного словно молитва. - Кажется, - пробормотал он некоторое время спустя, - мы, выжившие, разделяем одни и те же муки.
  Келиз бросила на него взгляд. - Вот почему ты вечно споришь с Надежным Щитом. Это словно смотреть, как гибнут ваши дети, верно?
  Спазм внутренней боли заставил его отвести глаза. - Не знаю, почему Адъюнкт всё это затеяла, но знаю, почему она таит всё внутри. Выбора нет. Возможно, ни у кого у нас. Мы такие, какие есть, и бездны объяснений и толкований ничего не изменят.
  Крюк лежал, тихо дыша во сне. Келиз осторожно оторвала руки.
  - Ты забрала его боль, да?
  Она пожала плечами: - Мой народ держат таких зверей. В детстве всех нас учили песням мира.
  - "Песни мира", - подумал вслух Геслер. - Было бы неплохо, чтобы мир слышал их побольше. Верно?
  - Боюсь, не пришло еще время.
  - Они просто нашли тебя, да? В поисках людей, способных их повести.
  Она кивнула, выпрямляя спину. - Нечестно. Но я рада, Смертный Меч. - Она глядела ему в глаза. - Рада. В том числе и тебе. И Буяну. И собакам. Даже Грибу.
  "Но не Синн. Никто не рад Синн. Бедная девчонка - она, наверное, все понимает". - Синн потеряла брата, - сказал он вслух. - Но она могла сбиться с пути гораздо раньше. Ее вовлекли в мятеж. - Косой взгляд на Крюка. - Никто не мог выйти из него без шрамов.
  - Как ты сказал, проклятие выживших.
  - Значит, мы не отличаемся от К'чайн Че'малле. Удивительно, что понадобилось столько времени, чтобы понять.
  - Мать Ганф Мач поняла, и за это ее сочли безумной. Если мы не будем сражаться плечом к плечу, мы можем закончить дракой племя на племя. Она умерла, не успев увидеть плоды своих трудов. Умерла, думая, что проиграла.
  - Келиз, тот крылатый ассасин, Гу'Ралл. Он продолжает нас охранять?
  Женщина поглядела в небо, сощурилась на Нефритовых Чужаков. - Я послала Ассасина Ши'гел разведать путь впереди.
  - В Колансе? Это не рискованно?
  Келиз пожала плечами: - Честно говоря, Гу'Ралл служит Ганф Мач, она сама приказала ему перейти к нам. Но в этот раз мы с Матроной действовали согласованно. Смертный Меч, я разделила увиденное Гу'Раллом и считаю, что Серые Шлемы не примут твоего командования.
  Геслер фыркнул: - Святая скука - я рад, откровенно говоря. О, Кругхева кажется достойной доверия, но это поклонение волкам меня тревожило. - Заметив, что она подняла брови, он пояснил: - Да, я тоже выбрал себе бога войны, так что не мне катить бочку на Напасть. Суть в том, Келиз, что солдату естественно выбирать себе бога войны. Но неестественно, когда бог войны превращает в солдат целый народ. Какой-то извращенный ход событий, верно? Тут что-то скрыто... но я не могу объяснить, что именно.
  - Значит, они свободны и могут делать что хотят?
  - Подозреваю. Я мало что знаю насчет Танакалиана, но по таким - если верны рассказы, что он сверг Кругхеву - малазанский суд плачет. Не верю я подобным типам. Из-за них много претерпел в прошлом. Что ж, если Танакалиан желает завести Напасть прямиком в задницу Форкрул Ассейлам, ну, пусть зажигает свой факел и бежит куда хочет.
  - А что ты думаешь о летерийском принце?
  - Он мне нравится. И Араникт. Надежные люди. Как я слышал в Летере, до того как его братец занял трон, Брюс был особым телохранителем императора. Не знает равных на мечах. Это говорит о нем больше, чем ты можешь вообразить.
  - А именно?
  - Тот, кто подчинил себе оружие - стал мастером - всегда скромен. Я даже знаю, как он мыслит, а иногда как видит мир. Как мозги работают. Похоже, превращение в принца его мало изменило. Так что, Келиз, не беспокойся насчет летерийцев. В нужный день они будут там.
  - Остается Болкандо...
  - Думаю, она доверяется Брюсу. Хочет не хочет, но ничего изменить не может. К тому же, - добавил Геслер, - у нее рыжие волосы.
  Келиз нахмурилась. - Не поняла.
  - Мы с Буяном фаларийцы. На Фаларах много рыжих. Могу объяснить, на что похожа Абрасталь. Горячий темперамент, расплавленное железо, но она стала матерью и научилась мудрости, пониманию, что не все в ее власти. Ей не нравится, но терпеть может. Женщин она ценит, но склонна к ревности. Что до бахвальства - это внешнее. На деле ей нужен мужик вроде меня.
  Келиз задохнулась: - Она замужем! За королем!
  Геслер ухмыльнулся: - Проверял, слушаешь ли. Кажется, твое внимание отсюда уплыло.
  - Меня нашел один из Охотников К'эл- ты же закрылся, а Буян спит. Замечен всадник вблизи лагеря Напасти, скачет в пустыню.
  - Подробнее нельзя?
  - Можешь поглядеть через Охотника, Смертный Меч.
  - И верно, могу. Разве нет? - Он сосредоточился и тихо ругнулся. - Кругхева.
  - Куда...
  - К Адюнкту, готов спорить. Но ей не добраться.
  - Что же делать?
  Геслер поскреб подбородок, развернулся кругом. - Буян! Вставай, толстый бородатый вол!
  
  
  
  
  КНИГА ПЯТАЯ
  РУКА НАД СУДЬБАМИ
  
  
  Я видел будущее, и каждый раз всё кончалось в одном и том же месте. Не спрашивайте, что это значит. Я уже знаю. В том и проблема предвидения будущего.
  
  Император Келланвед
  
  
  
  Глава 14
  
  
  Но есть ли смысл движения, за шагом шаг
  Зачем земля ползет, сбегая из-под стоп
  Зачем идем туда, где начали давным-давно
  Чтобы найти все новым, странным, непростым
  Кто след прожег, и долго ли страдать
  Пока дождь, мягче слез, мне не погладит лоб
  Пока не явится река в песчаных берегах
  Над пыльным долом листья небо не затмят?
  И долго ли тебе страдать, звеня в цепях
  Под стягами великих целей и благих идей?
  На муки я завлек тебя, за шагом шаг
  Знай - это лишь проклятие сокрытого ключа
  И злых желаний
  Когда же мы смешаем кровь, сочась в седой земле
  И лица расплывутся в день последних дней
  Мы взглянем на тропу, которой годы шли
  Заплакав от небытия ответов и незримых благ
  Мы - члены войска истин новых, непростых
  И странных. Мы не ведаем, кто доживет
  До края странствия. Прекрасный легион,
  Молю, оставь меня лежать в пыли
  А сам иди, свершая солнца путь
  Туда, где кружат тени в вечный день
  Поставьте камень в честь ухода моего
  Загадочный, без знаков
  Не говорящий обо мне
  Не говорящий ничего
  Безлик наш легион, да будет так всегда
  Безлик, как небеса...
  
  Жалоба черепа,
  "Аномандарис",
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Белые как кость бабочки огромным облаком клубились над головой. Снова и снова бурлящая масса затмевала солнце, даря благую тень, чтобы через миг ее лишить, напоминая, что в каждом даре замаскированы проклятия, что благословения можно лишиться быстрее, чем моргнешь.
  Глаза кишели мухами. Баделле могла ощущать их и даже видеть в уголках глаз, покосившись. Ощущала, как они пьют слезы. Она не мешала им утолять жажду, ведь яростное ползание и жужжание навевало прохладу обожженным щекам. Тех, что садились на губы, она ела, хотя вкус был горьким, а сухие, жесткие как кожа крылышки почти невозможно было проглотить.
  Осколки остались позади, с ними летели лишь бабочки и мухи. В этих двух полчищах было нечто чистое. Одно белое, другое черное. Остались лишь крайности: от неподатливой почвы под ногами до пустого неба сверху, от напора жизни до притяжения смерти, от вздоха, затаенного в груди, до дыхания, вылетающего из уст мертвого ребенка.
  Мухи питались на живых, а вот бабочки ждали мертвых. Ничего промежуточного. Ничего, кроме шага, сбитых ног и алых следов, фигур бредущих и фигур падающих.
  В голове звучала песнь. Баделле ощущала присутствие других - не тех, что бредут впереди и позади, но призраков. Невидимые глаза, скрытые мысли. Нетерпение, суровое желание судить. Словно само существование Змеи стало вызовом. Который нужно игнорировать. Отрицать. От которого нужно бежать.
  Но она не может позволить бегства. Они не обязаны любить то, что видят. Не обязаны любить ее, или Рутта, или Хельд, или Седдика. Любого из оставшейся в живых тысячи. Пусть отскакивают от ее мыслей, от поэзии, находимой в сердце страдания, как будто для них все это не имеет смысла и значения. Не становится истиной. Пусть. Она все равно их не отпустит.
  "Я правдива, как все, что вы видите. Умирающее, брошенное на произвол мира дитя. Я говорю: нет ничего более правдивого. Ничего.
  Бегите, если можете. Обещаю, что буду охотиться. Вот единственное предназначение, мне остающееся. Я история, ожившая, упрямая, но проигрывающая. Я всё, о чем вы не желаете думать, набивая брюхо и утоляя жажду в уютных жилищах, окружая себя знакомыми и любящими лицами.
  Но слушайте меня. Внемлите предостережению. У истории есть когти".
  Седдик все еще несет свое достояние. Тащит за спиной. В мешке, сделанном из брошенных, уже не нужных одежд. Его сокровищница. Его... вещички. Зачем они ему? Что за смысл прячется в мешке? Всякие дурацкие обломки, блестящие камешки, кусочки дерева. На каждом закате он вынимает их и разглядывает... почему ей становится страшно?
  Иногда он рыдает без причины. И сжимает кулаки, словно желая вбить безделушки в землю. Она поняла, что Седдик тоже не знает смысла вещичек. Но позади их не оставляет. Мешок станет его смертью.
  Она воображала миг, когда он упадет. Мальчик, которого она назвала бы братом. На колени, руки в карманах, падает лицом вперед, разбивая нос о почву. Пытается подняться, но с ним покончено. И мухи слетятся, пока не покроют всего шуршащей, копошащейся чернотой. Вон там был Седдик.
  Они съедят последний выдох. Выпьют последние слезы из глаз, слепо глядящих в небеса. Влезут в открытый рот, превратив в сухую пещеру, в паучью нору. А потом рой взорвется, ища новый живой источник сладкой воды. И опустятся бабочки. Сдирать кожу. Оставшееся уже не будет Седдиком.
  "Седдик уйдет. Счастливый Седдик. Мирный Седдик, призрак, повисший над остовом. Смотрящий на мешок. Я найду слова для его ухода. Встану над ним, глядя на шевелящиеся подобно листьям крылья, и попытаюсь в последний раз найти смысл убившего его мешка.
  И не сумею. Сделаю слова короткими. Слабыми. Песня о неведомом. Все, что найдется для брата Седдика.
  Когда придет его время, я узнаю, что пора умереть и мне. Когда придет его время, я сдамся".
  И она запела. Песню знания. Самую могущественную изо всех.
  Им остался день, может, два.
  "Хочу ли я этого? Каждое странствие должно окончиться. Здесь нет ничего, кроме концов. Никакого начала. Здесь у меня есть лишь когти".
  - Баделле. - Слово было тихим, подобно мягкой ветоши. Она ощутила, как оно гладит ее чувства.
  - Рутт.
  - Не могу больше.
  - Но ты Рутт. Голова Змеи. А Хельд ее язык.
  - Нет. Не могу. Я ослеп.
  Она прошла, осмотрела лицо юного старика. - Вздулись. Закрыты. Рутт, это сохранит твои глаза в безопасности.
  - Но я не могу видеть.
  - Нечего тут видеть.
  - Не могу вести.
  - Это не трудно.
  - Баделле...
  - Даже камни пропали. Просто иди, Рутт. Путь свободен; насколько я вижу, путь свободен.
  Он всхлипнул. Мухи влезли в рот, и он закашлялся, согнувшись. Чуть не упал, пришлось подставить руку. Рутт выпрямился, покрепче сжал Хельд. Баделле слышала исходящее от них, слившихся воедино, тихое хныканье.
  "Нет воды. Вот что нас убивает". Она прищурилась, озираясь. Седдика не видно - он уже упал? Если так, хорошо, что она не видела. Другие смутно знакомые лица смотрят на нее и Рутта, желают, чтобы Змея снова двигалась. Стоят, переминаются, горбятся. Спины согнуты, животы выпирают как у беременных. Глаза - бездонные озера, в которые лезут пить мухи. Короста на носах, губах, ушах. Кожа потрескалась блестит под полосками мух. Многие облысели, потеряли зубы, десны кровоточат. Не один Рутт ослеп.
  "Наши дети. Смотрите, что мы с ними сделали. Наши отцы и матери бросили нас, а теперь мы бросаем их. Наша очередь. Нет конца поколениям глупцов. Одно за другим, и мы начинаем кивать, думая, что так нужно, что ничего нельзя изменить, даже не пытайся. Передаем детям ту же дурацкую улыбку.
  Но у меня когти. Я сорву вашу улыбку. Клянусь".
  - Баделле.
  Она начала петь вслух. Без слов. Голос нарастал, крепчал. Пока она не ощутила внутри несколько голосов, и каждый вел песнь. Наполнял воздух. Это был звук ужаса, жуткая вещь - она ощущала растущую силу. Растущую.
  - Баделле?
  "У меня когти. Когти. Когти. Покажите-ка улыбку еще раз. Покажите, прошу! Позвольте мне сорвать ее с лиц. Позвольте глубоко впиться, пока когти не коснутся зубов! Дайте ощутить кровь, услышать, как рвется мясо, дайте глядеть в глаза, как вы глядите в мои, дайте видеть у меня когти, когти, когти..."
  - Баделле!
  Кто-то ударил ее, сбив с ног. Ошеломленная Баделле уставилась в лицо Седдика, в круглое лицо мудрого старичка. Кровавые слезы текли по иссохшим щекам.
  - Не кричи, - шепнула она. - Все правильно, Седдик. Не кричи.
  Рутт встал на колени, вытянул руку и провел ей по лбу. - Что ты сделала?
  Тон заставил ее вздрогнуть. "Одежда порвана". - Они слишком слабы. Слишком слабы для гнева. Потому я ощутила его за них, за всех вас... - Она замолчала. Пальцы Рутта сочились кровью. Под спиной она чувствовала колючие кристаллы. "Что?"
  - Ты тронула нас, - сказал Рутт. - Это... тяжко.
  Она слышала стоны. Змея извивалась от боли. - Я пошла... пошла искать.
  - Что? ЧТО?
  - Когти.
  Седик покачал головой. - Баделле. Мы дети. У нас нет когтей.
  Солнце померкло, и она поглядела за спину Седдика. Но бабочки уже улетели. "Мухи, смотрите на мух".
  - Нет когтей, Баделле.
  - Да, Седдик, ты прав. У нас нет. Но кое у кого есть.
  Сила песни прилипла к ней, яростная словно обещание. У кого-то есть. - Я веду вас туда, - сказала она, встретив взгляд широко раскрытых глаз Седдика.
  Он отошел, оставив ее смотреть в небо. Мухи, клубящиеся тяжелой тучей, черные как Бездна. Она встала. - Возьми мою руку, Рутт. Пора идти.
  
  ***
  
  Она присела, смотря на врата. Обрушившийся Дом Чашки казался раздавленным ногой грибом. Что-то вроде крови сочилось из него, прорезая борозды по склону. Она думала, что дом мертв, но как тут узнаешь точно?
  Нет славы в неудаче. Кайлава узнала это очень, очень давно. Конец эры - всегда растворение, последний вздох слабого перед сдачей в плен. Она видела, как исчез из мира ее народ (гнусная пародия, которой стали Т'лан Имассы, вряд ли давит на весы выживания сильнее горстки пыли), и потому отлично понимала желания Олар Этили.
  Может, карге удастся. Видят духи, она щедра на воздаяние.
  Кайлава солгала Онреку, Удинаасу, Ульшану Пралю и его клану. Но выбора не было. Останься они здесь - и пришлось бы наблюдать, как все погибнут. Не для ее это совести.
  Когда рана будет разорвана, Элайнты ринутся в мир. Нет надежды их остановить. Тиам не возразишь, по крайней мере сейчас.
  Единственной непонятной величиной остается Увечный Бог. Форкрул Ассейлы достаточно просты, привязаны к безумию "непогрешимых суждений". Как и Тисте Лиосан. Просто родня по духу. Кажется, она понимает замыслы брата, и не желает мешать; если ее благословение малого стоит, все равно она даст его от всего сердца. Нет, Увечный Бог - вот кто ее тревожит.
  Она помнит дрожь земли, когда он упал с небес. Помнит его ярость и боль при первом сковывании. Но боги вряд ли с ним закончили. Они возвращаются снова и снова, давя его, руша каждую попытку найти для себя место в мире. И если он кричит о справедливости, никто не слышит. Если он воет от страдания, все отворачивают лица.
  Но не одного Увечного Бога бросили на произвол. Мир смертных переполнен такими же ранеными, сломанными, забытыми. То, чем он стал, обретя место в пантеоне... что же, сами боги ему невольно помогли.
  И теперь боятся. Теперь готовы его убить.
  - Потому что боги не отвечают страдающим смертным. Слишком много ... труда.
  Он должен знать их намерения. Должен отчаянно искать путь спасения, выход. Неведомо как, но она поняла: он не сдастся без боя. Разве не этому учат страдания?
  Кошачьи глаза сузились, смотря на врата. Старвальд Демелайн стал яростной красной полосой в небе, и она все гуще, все ближе.
  - Скоро, - прошептала она.
  Она сбежит раньше. Оставаться здесь слишком опасно. Учиненное драконами опустошение заставит Форкрул Ассейлов стыдиться убогости своих мечтаний. В переполненном смертными мире начнется резня колоссальных масштабов. Кто им помешает? Она улыбнулась одной мысли.
  - Есть кое-кто, верно. Но их слишком мало. Нет, друзья, позвольте им вырваться. Тиам должна возродиться перед лицом старого врага. Хаос против порядка, как просто, как банально. Не становитесь на пути - никому нельзя надеяться на спасение.
  А что ее дети?
  - Дорогой брат, посмотрим? Сердце карги разбито, и она сделает все ради исцеления. Презирай ее, Онос - видят духи, она ничего иного не заслужила - но не считай бессильной. Не надо.
  Все кажется таким сложным.
  Кайлава Онасс оглянулась на рану.
  - Но все не так уж сложно. Нет.
  В Доме Чашки лопнул камень, заставив ее вздрогнуть. Алый туман взвился над проваленными стенами.
  "Эта Чашка была с трещиной. Слишком слабая, слишком юная. Что за наследие можно отыскать в брошенном, оставленном на произвол судеб ребенке? Много ли истин можно извлечь из горсти косточек? Слишком много, чтобы задумываться".
  Еще один камень лопнул. Словно рвутся цепи. Кайлава вернула все внимание вратам.
  
  ***
  
  Грантл привалился в тяжелому валуну на полном солнце, склонил голову на теплый камень, закрыл глаза. "Инстинкт сучий". Бог, проклинающий жгучим присутствием глубоко внутри, наполняет его ощущением непонятной срочности. Нервы в клочья, переутомление.
  Он пробежал бессчетные королевства, отчаянно ища прямую тропу к... куда же? К вратам. "Вот-вот случится беда. Чего ты так боишься, Трейк? Почему бы просто не рассказать, ты, жалкий ублюдок-крысоед? Покажи врага. Покажи кого-то, кого я могу для тебя убить. Похоже, только это тебя и веселит".
  Воздух вонял. Он слышал, как мухи жужжат на трупах. Круг широких листьев осенил поляну; вверху летят гуси. Но это не родной мир. Тут... иное ощущение. Словно больное место, и не из-за двадцати изуродованных человеческих трупов в высокой траве - на коже сочащиеся гноем пустулы, горла вздуты, языки торчат из-за потрескавшихся губ. Нет, тут таится более опасная немочь.
  "Намерение. Здесь кто-то призвал Полиэль и натравил на весь народ. Мне показано настоящее зло - этого ты хотел, Трейк? Напомнить, какими жуткими мы можем быть? Люди тебя проклинают, зараза твоего касания губит бесчисленные жизни... но ты не чужая в любом мире.
  Эти люди... кто-то воспользовался тобой, чтобы их убить".
  Ему казалось, он повидал худшие черты рода людского в Капустане и на Паннионской войне. Целый народ намеренно сведен с ума. Но, насколько известно, в сердце Домина была раненая тварь, существо, способное лишь размахивать когтями, терзая людей от великой, всепожирающей боли.
  Он не вполне готов, но какая-то часть души понимает возможность прощения за ужасы улиц Капустана и трон Коралла, да и за все иное - он слышал, что тварь была заперта во вратах, собственной жизненной силой закрывая рану. Можно найти аргументы "за", и знание дарует нечто подобное душевному покою. С этим можно жить.
  "Но здесь не то. Что за преступление совершил здешний народ, чтобы навлечь такую кару?"
  Он чувствовал, как высыхают слезы на щеках. "Это... непростительно. Тебе нужен гнев, Трейк? Я здесь затем, чтобы проснуться? Хватит стыда, горя, самообвинений - вот что ты говоришь?
  Ну, не сработает. Я вижу лишь, что мы способны на всё".
  Ему не хватает Ганоэса Парана. Итковиана. Друзей, с которыми можно было бы поговорить. Похоже, они из другой, навеки потерянной жизни. "Харлло. Ах, видел бы ты мальчика с твоим именем, дружище. Ох, как бы ты его любил. Ей пришлось бы тебя отгонять и двери запирать, чтобы ты не стал отцом. Но ты показал бы, что значит любить ребенка без всяких условий.
  Стонни, тебе не хватает Харлло, как мне?
  Но у тебя есть мальчик. Есть сын. И я обещал вернуться. Обещал".
  - Что бы ты здесь сделал, Владыка Колоды? - Поляна поглотила вопрос. - Что бы ты выбрал, Паран? Мы не любим выпавшей нам доли. Но мы всё же принимаем ее. За горло держим. Надеюсь, ты еще не ослабил хватку. Я? Ах, боги, как все спуталось.
  Во снах он был черной тварью с красными когтями, с покрытыми кровью клыками. Лежал, тяжело дыша, умирая, на взрыхленной земле. Воздух мертвяще холодный. Ветер воет, словно вступил в войну сам с собой. Что за место?
  "Место? Боги, туда я иду, правильно? Впереди битва. Ужасная битва. Она мне союзница? Любовница? Она вообще реальна?!"
  Пришло время. Конец болезненным размышлениям, ожогам жалости к себе. Он отлично знает: дай голос неким чувствам, выстави их на всеобщее обозрение, и сделаешься уязвимым. Презренным. "Даже не показывай, что чувствуешь. Мы не верим".
  Глаза открылись. Он огляделся.
  Вороны на сучьях, но даже они не рады здесь питаться.
  Грантл встал и осмотрел ближайший труп. Юноша, кожа цвета темной бронзы, черные как смоль волосы заплетены в косичку. Одет как ривиец-лазутчик. Каменное оружие, на поясе деревянная дубинка - красиво вырезанная, в форме тесака. Острие блестит от масла. - Тебе нравился этакий меч, да? Но он не помог. Не против чумы.
  Он оглядел поляну, раскинул руки. - Вы погибли позорно. Но я предлагаю вам что-то большее. Второй шанс.
  Волосы на затылке встали дыбом. Духи близко. - Вы были воинами. Идите за мной, и станете ими снова. Если мы и погибнем, то лучшей смертью. Ничего иного я предложить не в силах.
  В последний раз он проделывал подобное с живыми. И до сих пор не вполне верил, что это возможно, что можно пробить барьер смерти. "Всё меняется. И мне не по душе".
  Духи плыли к телам. Мухи разлетелись.
  Еще миг - и задергались конечности, рты открылись, захрипев. "Ну, Трейк, мы не можем оставить их в таком состоянии. Исцели плоть, ты, бессмертное дерьмо".
  Сила наполнила поляну, эманации отогнали проклятие болезни, буйные восторги зла, готовые процветать вечно. Их унесло. Развеяло.
  Он вспомнил, как сидел у походного очага, слушал Харлло, и кусок разговора вдруг вернулся. Лицо за костром, длинное, мерцающее. "Война, Грантл. Нравится тебе или нет, это стимул цивилизации". И его кривая улыбка.
  - Слышишь, Трейк? Я сейчас понял, почему ты меня одарил. Всего лишь вложение средств. Одна рука благословляет, но другая уже ждет монету. И я отплачу, не важно как. Не важно чем.
  На него смотрят двадцать и один безмолвный воин, раны пропали, глаза ясные. Он будет жесток, он заберет их. - Бог позаботится, чтобы вы меня понимали. Думаю, уже все сделал.
  Осторожные кивки.
  - Хорошо. Можете остаться здесь. Вернуться к своему народу, к тем, кто еще жив. Пытаться мстить сделавшим это. Но знайте: вы проиграете. Против такого зла вы обречены.
  Воины. Когда вы пойдете за мной, знайте, что нас ждет драка. Таков наш путь. - Он заколебался, сплюнул. - Есть ли слава в войне? Идите за мной и узнаем.
  Когда он пошел, двадцать и один двинулись сзади.
  Когда он пробудил силу, они приблизились. "Это, друзья, называется перетеканием. И это, друзья, тело тигра.
  Ну очень большого".
  Трое чужаков в странных одеждах, встреченных на тракте, не успели поднять палицы, когда Грантл оказался между ними. Потом он побежал дальше, и позади мало что осталось от бледнокожих. Он ощутил удовлетворение своих соратников. И разделил его. "Со злом можно поступить лишь так. Взять в челюсти и сгрызть".
  Они ушли из этого мира.
  
  ***
  
  "Что за место, где кости сметаются словно плавник на берегу моря?" Маппо щурился на плоскую, ослепительную полосу. Осколки кварца и гипса усеяли мертвый бесцветный грунт, словно колючки кактусов. Горизонт за мерцающими полотнищами жара ровный, как будто пустыня тянется до края мира.
  "Придется идти".
  Он склонился, подобрал длинную кость. Изучил. "Бхедрин? Возможно. Еще подросток". Подобрал другую. "Волк или пес. Челюсть. Значит, пустыня была прерией. И что случилось?" Кости упали со стуком. Маппо встал и глубоко вздохнул. "Думаю... думаю, я устал от жизни. Устал от всего. Ничто не таково, как раньше. Возвращаются пороки, в душе все ломается. В самой сердцевине духа.
  Но мне осталось сделать еще одно. Всего одно, и можно закончить". Он понял, что против своей воли попал в уголок разума, где мысли звенят цепями, где можно лишь ходить кривыми кругами, истощая силы и волю.
  "Одно осталось. Надо найти ресурсы. Усмирить волю. Плыть между горькими истинами. Ты еще поживешь, Маппо. Выбора нет - живи еще, или все было зря.
  Я увидел край света. Он ждет меня".
  Маппо затянул мешок и двинулся в путь. Ровным шагом. "Простая пустыня. Я немало таких пересек. Не проголодаюсь. Не погибну от жажды. Если устану... что же, всё скоро кончится".
  С каждым шагом его нервы словно пытаются избежать соприкосновения. Это поврежденное место, шрам на лике земли. И, хотя граница отмечена зловещими наносами смерти, жизнь здесь есть. Враждебная, неприятная жизнь. И наделенная намерением.
  "Чуете меня, да? Бросаю вызов. Но не по своей воле. Позвольте пройти, приятели. Избавимся друг от друга".
  Мухи жужжали вокруг. Он пустился "собачьей трусцой", дыша глубоко и размеренно. Насекомые не отставали, собираясь в еще больших количествах. "Смерть - не наказание. Она освобождение. Я видел это всю жизнь. Хотя не желал, хотя рассказывал себе совсем иные истории. Каждая борьба должна окончиться. Будет ли покой вечным? Сомневаюсь. Сомневаюсь еще, что покой так легко дается.
  Худ, чувствую твой уход. Интересно, что это значит. Кто теперь ждет за вратами? Так тяжко знать, что идти через врата придется в одиночку. А понять потом, что и там ты остаешься одиноким... нет, это слишком.
  Мог бы жениться. Осесть в деревне. Мог бы завести детей, видеть в каждом нечто от себя. Достаточно ли для жизни такого смысла? Быть отрезком бесконечного полотна?
  Мог бы убить Икария... но ведь у него инстинкт. Безумие пробуждается так быстро, так чрезвычайно быстро - я мог не успеть. Убив меня, он направил бы гнев на новую цель, и многие погибли бы.
  Выбора действительно не было. Никогда. Удивляться ли, что я настолько устал?"
  Мухи окружили его плотным мерцающим облаком. Лезли в глаза, но он щурился. Кружили у рта, но выдохи отгоняли их. Он из народа пастухов. Они такое умеют. Они игнорируют назойливое внимание. Пустяки. Он побежал.
  "Но тогда смерть оставила бы близких в горе, а горе так неприятно. Оно горячее и сухое на ощупь. Оно ослабляет изнутри. Может восстать и погубить жизнь. Нет, хорошо, что я не нашел жены, не породил детей. Нестерпимо было бы стать причиной горя.
  Как можно так легко дарить любовь, если в итоге нас ждет измена? Если один должен покинуть другого, предавая смертью. Неужели назову это равным обменом - ведь смерть ждет всех?"
  Он бежал, время текло. Солнце миновало полнеба. Теплая усталость в ногах прогоняла горькие мысли, ведя в мир полной пустоты. "Совершенство бегства? Великая иллюзия полета? Прочь от демонов, прочь, пока само "я" не высвободится, оставшись лежать на дороге.
  Совершенство, да. И презрение. Никакое расстояние не подарит победы. Никакая скорость не спасет от самого себя и полчища личных проблем. Люблю лишь сладкое утомление. Такое чистое, что близко умиранию. Можно умирать не умерев".
  Сквозь жужжащее облако он различил сверху что-то более темное. Громоздящееся, тяжелое. Пылевая буря? Тут нет пыли. Вихрь? Возможно. Но воздух спокоен.
  Туча держалась впереди. Становясь больше.
  "Идет на меня.
  Еще мухи?"
  Окружившие его насекомые вдруг взбесились, и он уловил нечто в маниакальном гудении. "Вы тоже ее часть, так? Искатели жизни. Найдя, вы... призываете".
  Он слышал облако - глубокое, устрашающее гудение быстро побороло жужжание мух.
  Саранча.
  "Но это нелепо. Тут ей нечего есть. Совсем нечего".
  Все не так. Маппо замедлил бег, остановился. Мухи почти сразу улетели. Он встал, глубоко дыша, глядя на высокие вертящиеся столпы саранчи.
  И наконец понял. "Д'айверс".
  Что-то подобное белой пене текло у основания тучи саранчи, поднимаясь дергаными волнами. "Боги подлые. Бабочки". - Вы все - Д'айверс. Вы одно, одна тварь - мухи, саранча, бабочки. Вы живете в пустыне. - Он вспомнил кости у границы. - Вы сделали пустыню.
  Бабочки добрались до него, хлеща по лицу - так много, что он не видел почвы под ногами. Бешеное трепетание крылышек высушило пот, он начал мерзнуть. - Д'айверс! Давай поговорим! Обратись! Стань передо мной!
  Саранча зачернила половину неба, поглотив солнце. Закружилась над головой, начала спускаться спиралью.
  Маппо встал на колени, закрыл лицо руками, пригнулся.
  Они ударили по спине словно потоп дротиков.
  Прибывали все новые. Он стонал под тяжестью. Трещали кости. Он сражался за каждый вздох, стискивал зубы от боли.
  Саранча снова и снова впивалась жвалами, обезумев от близости живой плоти.
  Но он был Треллем, с кожей не тоньше выделанной бизоньей шкуры.
  Саранча не могла пить кровь. Но вес увеличивался, угрожая его раздавить. В прорехи между пальцами он видел чернильную темноту, вздохи поднимали прах с почвы. Он держался, оглушенный разочарованным клацанием зазубренных жвал, погребенный в мятущейся тьме.
  Ощущая разум Д'айверса. Ярость направлена не на него одного. "Кто тебя так уязвил? Кто свел тебя с ума в пустыне? Почему ты бежишь?"
  Это было древнее существо. Оно не перетекало долгое время - тысячи лет, а возможно, и дольше. Опустилось до примитивных инстинктов насекомых. "Осколки опалы алмазы каменья листья-кровопийцы..." - слова проникали в него ниоткуда, как и пение девушки. Отдавались эхом в разуме. "Осколки опалы алмазы каменья листья-кровопийцы - пошли прочь!"
  С оглушительным ревом навалившиеся на Маппо твари взорвались, разлетаясь куда попало.
  Он сел, помотал головой. - Осколки опалы алмазы каменья листья-кровопийцы, идите прочь. Идите!
  "Песнь изгнания".
  Облако двинулось вперед, изогнулось и пролетело мимо. Еще одна кипящая волна бабочек - и все пропали.
  Ошеломленный Маппо озирался. Он один. "Дитя, ты там? Какая сила в твоей песне - ты Форкрул Ассейла? Да кто угодно. Маппо тебя благодарит".
  Он был покрыт синяками. Кости ломило. Но он был еще жив.
  "Дитя, осторожнее. Этот Д'айверс был богом. Кто-то разорвал его в клочья, на такое количество частей, что он не мог исцелиться. Все его чувства - голод, и не тебя и меня он хочет. Наверное, саму жизнь. Дитя, в твоей песне сила, будь осторожнее. Изгоняя, ты можешь и призывать".
  Он снова услышал ее голос, уплывающий прочь. "Словно мухи. Словно песня мух".
  Маппо с кряхтением встал. Поднял мешок, ослабил завязку, вынул мех с водой. Сделал глубокий глоток, вздохнул, выпил еще и убрал мех в мешок. Встал лицом к востоку. И пошел.
  К краю мира.
  
  ***
  
  - Отличный меч.
  - Увы, им должен пользоваться я. Но я отдам тебе один из летерийских мечей.
  Риад Элайс прислонился спиной к каменной стене пещеры. - И как они брали драконов этим лезвием?
  Сильхас Руин продолжал изучать оружие. Отсветы костра плясали вдоль лезвия. - В нем что-то неправильное. Дом Хастов выгорел дотла, как и все иное, кроме Харкенаса. Город не сгорел. Не полностью. Но Хасты, да, их кузницы были завидным призом. А что ты не можешь удержать, ты должен уничтожить.
  Риад глянул на жемчужное небо за устьем пещеры. Новая заря. Он был один. Очнулся и понял, что Тисте Анди вернулся в ночи, прилетел словно снег. - Не понимаю, о чем ты.
  Белое лицо, омытое светом, приобрело почти человеческий вид. Только красные глаза раздражали, как и всегда. - Думал, что знаю все клинки, выкованные Хастами. Даже в тайне.
  - Этот не похож на тайный, Сильхас. Похож на оружие героя. Знаменитое. С именем.
  - Как скажешь, - согласился Руин. - Я не так стар, чтобы забыть старое предостережение. Не верь теням. Нет, отдавший мне меч затеял игру.
  - Кто его тебе дал? В обмен на что?
  - Хотелось бы знать.
  Риад улыбнулся. - Никогда не заключай сделки, зная лишь одну часть. Так сказал Онрек. Или Ульшан Праль?
  Сильхас метнул на него взгляд.
  Риад пожал плечами, встал на ноги. - Продолжим путь?
  Вложив меч в ножны, Сильхас тоже выпрямился. - Думаю, мы зашли достаточно далеко.
  - Эй, как это?
  - Я должен был увести тебя далеко от Старвальд Демелайна, я так и сделал. - Анди встал к Риаду лицом. - Вот что тебе нужно знать. Кровь Элайнтов - яд. Я разделяю его, разумеется. Мы с братом так решили - мы видели необходимость, но это было и роковым соблазном. Понимаешь? С кровью Тиам в жилах мы могли принести мир в Куральд Галайн. Конечно, сокрушив все противостоящие Дома. Достойное сожаления, но неизбежное решение. Яд позволил нам так думать. Тысячи погибших не заставили поколебаться. Не остановили. Мы убили еще тысячи.
  - Я не ты, Сильхас Руин.
  - И не будешь таким, если я не провалюсь.
  Риад прошел к краю пещеры, оглядел рваные бледные утесы, россыпи снегов. Солнце шагало по долинам. Повсюду в тени снег был синим, как небо. - Что ты сделал, Сильхас?
  Тисте Анди ответил из-за спины: - Что счел нужным. Не сомневаюсь, Кайлава сумела выгнать твой народ из Убежища. Они там не погибнут. Удинаас человек умный. Жизнь научила его ценности выживания. Он уведет Имассов далеко. Найдет им дом, где можно укрыться от людей...
  - Как? - воскликнул Риад. - Это же невозможно.
  - Он отыщет помощь.
  - У кого?
  - У Серен Педак, - ответил Руин. - Старая профессия делает ее отличным выбором.
  - Ее ребенок, должно быть, уже родился.
  - Да. Она знает, что должна защитить дитя. Когда придет Удинаас, она увидит совпадение целей. Уведет Имассов в укрытие и сама там скроется с ребенком. Под защитой Онрека, под защитой Имассов.
  - Неужели нас нельзя просто оставить в покое? - с тоской сказал Риад и закрыл ослепленные солнцем глаза.
  - Риад Элайс, есть такая рыба, живущая в реке. В малых количествах она безобидна. Но когда мальки вырастают, когда перейден порог - рыбы сходят с ума. Рвут все на части. Могут сожрать все живое в реке на лигу вширь, так что животы отвиснут. А потом уплывут.
  - И к чему это? - сверкнул глазами Риад.
  Тисте Анди вздохнул. - Когда откроются врата Демелайна, Элайнты пролетят через них в огромных количествах. Почти все будут молодыми, не особо опасными, но среди них могут оказаться последние из Древних. Левиафаны жуткой силы. Но они неполны. Они будут ловить сородичей. Риад, оставшись у врат, мы могли бы лишиться рассудка. В слепом желании присоединились бы к Буре. Пошли за Древними. Ты никогда не удивлялся, что во всех королевствах, кроме самого Старвальд Демелайна, нельзя найти более пяти-шести драконов в одном месте? Даже такое число требует владычества хотя бы одного Древнего. Для собственной безопасности Элайнты предпочитают странствовать тройками. - Сильхас Руин встал рядом, поглядел на местность. - Мы кровь хаоса, Риад Элайс, и когда многие собираются в одном месте, кровь вскипает.
  - Тогда, - прошептал Риад, - Элайнты идут и никто не может их остановить.
  - Верно сказано. Но тут ты в безопасности.
  - Я? А ты?
  Сильхас Руин нашел рукоять меча. - Думаю, должен тебя оставить. Я такого не планировал, мне неприятно думать, что я бросаю...
  - И все, что ты мне раньше говорил, было враньем, - вспыхнул Риад. - Наша опасная миссия - одно вранье.
  - Твой отец понял. Я обещал, что сохраню тебя, и выполню обет.
  - Чего ты такой заботливый?
  - Ты опасен сам по себе, Риад. В Буре... нет, нельзя рисковать.
  - Так ты все же намерен с ними драться!
  - Я защищу свою свободу, Риад...
  - С чего ты решил, что сможешь? Ты рассказывал о Древних...
  - Потому что я сам Древний.
  Риад уставился на высокого белокожего воителя. - Ты можешь сковать меня, Сильхас Руин?
  - Не имею желания пробовать. Хаос соблазняет, ты и сам почуял. Вскоре ты сможешь ощутить всю полноту соблазна. Но я научился защищаться. - Руин вдруг улыбнулся и сказал иронически: - Мы, Тисте Анди, искусны в отрицании себя. У нас было много времени для учебы.
  Риад завернулся в меха. Дыхание вырывалось плюмажем, было очень холодно. Он на миг сконцентрировался... ответом стало ревущее пламя за спинами. Потекли волны жары.
  Сильхас глянул на нежданную преисподнюю. - Ты поистине сын своей матери, Риад.
  Тот пожал плечами. - Устал мерзнуть. А она была Древней?
  - Первые поколения Солтейкенов причислены к Древним, да. Кровь Тиам была в них чиста, но чистота скоро пропала.
  - А есть другие вроде тебя, Сильхас? В нашем мире?
  - Древние? - Он не сразу кивнул. - Немного.
  - Когда прилетит Буря, что они сделают?
  - Не знаю. Но мы, не запертые в Старвальд Демелайне, разделяем стремление к независимости, к свободе.
  - Тогда они будут драться. Как ты.
  - Возможно.
  - Тогда почему я не могу драться рядом?
  - Если мне придется защищать и себя и тебя - наверное, я не смогу ни того ни другого.
  - Но я сын Менандоры...
  - И превосходный, да. Но тебе недостает контроля. Древний увидит тебя - такого, какой ты есть - и заберет, вырвет разум и поработит оставшееся.
  - Сделав то же самое со мной... вообрази, каким бы ты стал могущественным.
  - Ты знаешь отныне, почему драконы так часто предают друг друга в пылу битвы. Страх заставляет нас нападать на союзников, чтобы они не напали на нас. Даже в Буре Древние не станут доверять равным, каждый постарается собрать десятки рабов, защиту от предательства.
  - Это кажется ужасным способом жизни.
  - Ты не понимаешь. Мы не просто кровь хаоса - мы жаждем закипеть. Элайнты наслаждаются анархией, свержением режимов в Башнях, безнаказанным истреблением побежденных и невинных. Видеть объятый пламенем горизонт, видеть стервятников-энкар'алов, садящихся на усеянную трупами равнину - ничто иное так не волнует нам сердца.
  - Буря устроит всё это в нашем мире?
  Сильхас Руин кивнул.
  - Но кто сможет их остановить?
  - Мои мечи около тюфяка, Риад Элайс. Это достойное оружие, хотя и порядком надоедливое.
  - КТО СМОЖЕТ ИХ ОСТАНОВИТЬ?
  - Увидим.
  - И долго мне здесь выжидать?
  Сильхас Руин встретил его взор немигающими глазами рептилии. - Пока не поймешь, что пришло время уходить. Счастливо, Риад. Возможно, мы еще встретимся. Увидишь отца, скажи, я сделал все, что он просил. - Анди помедлил. - Скажи еще, я думаю теперь, что поторопился с Чашкой. Мне неловко.
  - Это Олар Этиль?
  Сильхас моргнул. - Что?
  - Ее ты хочешь убить, Сильхас Руин?
  - Зачем бы?
  - За ее слова.
  - Она сказала истину, Риад.
  - Она ранила тебя. Намеренно.
  Он пожал плечами: - И что? Слова, Риад. Только слова.
  Тисте Анди наклонился над краем утеса и пропал. Через миг он поднялся вновь - бледным словно кость драконом со снежным брюхом. Крылатая тень следовала сзади.
  Риад еще немного постоял и ушел вглубь пещеры. Огонь разгорелся, мечи начали петь от жара.
  
  ***
  
  - Погляди на себя, валяющегося в дерьме. Что случилось с великой гордостью Фенна? Так его звали? Фенн, воинственный король Тоблоров? Его смерть, друг, еще не повод падать столь низко. У, как отвратительно. Иди назад, в горы... нет, погоди немного. Дай погляжу на палицу - снимешь покрывало, да?
  Он облизал потрескавшиеся зудящие губы. Рот казался опухшим изнутри. Ему нужно выпить, но почтовые ворота заперты. Он простоял всю ночь, слушая пение из таверны.
  - Покажи мне, Тоблор - может, поторгуемся.
  Он выпрямился, как смог. - Не смогу отдать. Это Элайнт'араль К'еф. С тайным именем - я прошел Дорогой Мертвых, чтобы получить такое оружие. Я собственными руками сломал шею Форкрул Ассейла...
  Но стражник только хохотал. - Значит, стоит не две короны, а четыре? Дыханье Мучителя, ваш народ умеет их тратить. Был за вратами Смерти, да ну. И вышел назад. Вот так подвиг для пьяного, пахнущего свиньей Тоблора...
  - Не всегда я был таким...
  - Разумеется, друг. Но теперь ты такой. Отчаянно желаешь выпить, и только я стою между тобой и таверной. Ну разве не новые Врата Смерти, если подумать. А? Ведь ежели я тебя пущу, назад тебя выволокут за пятки. Хочешь пройти, Тоблор? Заплати монетку Мучителю. Твоя палица, отдавай ее.
  - Не могу. Ты не понимаешь. Когда я пришел назад... да ты не сможешь вообразить. Я видел, где мы все закончим. Понял? Вернулся, и выпивка позвала меня. Помогла забыть. Помогла спрятаться. Я увидел - и это меня сломало. И всё. Прошу, пойми, я сломан. Умоляю...
  - Хозяин нищим не наливает. Не здесь. Если нечем заплатить, поди прочь - назад в лес, в сухости, как щелочка старухи. Ни капли. А насчет палицы, ну, я дам три короны. Даже ты не пропьешь столько за одну ночь. Три. Глянь, вот они. Что скажешь?
  - Отец.
  - Не торгуй это оружие, страж.
  - Это твой папаша? Ну, он может делать что захочет.
  - Тебе ее даже не приподнять.
  - И не планирую. Но на стене таверны братца она будет тем еще зрелищем. Как думаешь? Гордость Тоблоров прямо над нашим очагом.
  - Простите, господин. Я заберу его в деревню.
  - До завтрашней ночи или на той неделе. Слушай, парень, ты не спасешь то, чего не спасти.
  - Знаю. Но Драконоубийцу я смогу спасти.
  - Драконоубийцу? Громкое имя. Тем хуже, что драконов не бывает.
  - Сын, я не собирался ее продавать. Клянусь...
  - Слышу, Отец.
  - Не собирался.
  - Старейшины согласились, Отец. Покойный Камень ждет.
  - Неужели?
  - Эй, вы двое? Мальчик, ты сказал "Покойный Камень"?
  - Лучше притворитесь, что не слышали, господин.
  - Эта мерзкая дрянь вне закона, приказ короля! Ты, папаша - твой сынок сказал, что старейшины готовы тебя убить. Похоронить под большим камнем, мать вашу. Можешь просить убежища...
  - Господин, если возьмете его в форт, выбора не останется.
  - Выбора? Какого такого выбора?
  - Лучше бы всего этого не было, господин.
  - Я зову капитана...
  - Если позовете, все выйдет наружу. Хотите поднять Тоблоров на тропу войны? Хотите, чтобы мы выжгли вашу едва оперившуюся колонию? Хотите, чтобы мы выловили и убили каждого? Детей, матерей, стариков и мудрецов? Что подумает Первая Империя о замолчавшей колонии? Они поплывут через океан расследовать? Но когда новые люди выйдут на берег, мы встретим их не как друзей, а как врагов.
  - Сын - схорони оружие со мной. И доспехи, прошу...
  Юноша кивнул. - Да, Отец.
  - В этот раз я умру безвозвратно.
  - Это правда.
  - Живи долго, сын, как можно дольше.
  - Постараюсь. Страж?
  - Пошли с глаз моих.
  Дорога в лесу. Прочь от торговых постов, от мест, где Тоблоры отдают все, начиная с достоинства. Он держал сына за руку и не оглядывался. - В королевстве мертвецов выпить негде.
  - Мне так жаль, Отец.
  - А мне нет, сынок. Не жаль.
  
  Аблала сел, вытер глаза. - Они убили меня. Снова!
  Релата пошевелилась рядом, изогнула шею и огляделась сонными глазами. Еще миг, и ее голова опять скрылась под мехами.
  Аблала увидел Драконуса стоящим неподалеку, но внимание воителя привлек восточный горизонт, где свет новорожденного солнца медленно озарял каменистую блестящую пустыню. Великан встал, растирая лицо. - Я голоден, Драконус. Мне холодно, ноги болят, под ногтями грязь и в волосах кто-то живет. Но сексоваться было здорово.
  Драконус оглянулся. - Я уже начинал сомневаться, Тоблакай, что она сдастся.
  - Понимаешь, она устала. Скука - хороший повод, как считаешь? Я считаю. Теперь я буду делать это самое еще чаще, со всеми женщинами, каких захочу.
  Бровь поднялась: - Ты будешь покорять их, Аблала?
  - Буду. Как только найдем новых женщин. Буду покорять прямо на земле. А ты в дракона обернулся? Было трудно разглядеть, ты был весь смутный и черный как дым. Ты так можешь когда захочешь? Зачем вам, богам, ноги, если так можете. Эй, откуда огонь?
  - Лучше начинай готовить завтрак, Аблала. Нам сегодня далеко идти. Причем через садок, ибо мне не нравится пустыня впереди.
  Аблала поскреб зудящий скальп. - Если ты можешь летать, почему не летишь прямо туда? А мы с женой сами найдем куда пойти. А палицу с доспехами я закопаю. Прямо здесь. Не люблю. Не люблю сны, которые они мне...
  - Я тебя действительно покину, Аблала, но не сейчас. А насчет оружия... боюсь, скоро оно тебе понадобится. Уж поверь, друг.
   - Ладно. Приготовлю завтрак. А это половина свиньи? Где вторая половина? Знаешь, друг, я всегда удивлялся на рынке, видя полсвиньи. Где вторая половина? Убежала? Ха-ха. Релата? Ты слышала мою шутку? Ха-ха. Как будто полсвиньи могут бегать! Нет, им пришлось бы плюхать, а? Плюх, плюх, плюх.
  Релата застонала под мехами.
  - Аблала.
  - Да, Драконус?
  - Ты веришь в справедливость?
  - Чего? Я чего-то не так сделал? Ну чего я сделал? Больше шутить не буду, обещаю.
  - Ты ничего плохого не сделал. Но ты можешь узнать, когда что-то неправильно?
  Аблала в отчаянии озирался.
  - Не сейчас, друг. Я говорю в общем смысле. Когда ты видишь нечто неправильное, несправедливое - ты что-то делаешь? Или попросту отворачиваешься? Думаю, ответ мне известен, я только хочу убедиться.
  - Не люблю плохие вещи, Драконус, - пробурчал Аблала. - Я пытался это сказать богам-Тоблакаям, когда они вылезли из земли, но они не слушали, и нам с Железным Клином пришлось их перебить.
  Драконус посмотрел на него и отозвался: - Думаю, я сделал нечто подобное. Не зарывай оружие, Аблала.
  
  ***
  
  Он покинул палатку задолго до заката, чтобы пройтись вдоль колонны, между беспокойными солдатами. Они спали плохо или вовсе не спали; множество покрасневших, тусклых глаз следили за идущим к арьергарду Рутаном Гуддом. Жажда стала эпидемией, заражающей умы подобием лихорадки. Вытесняя нормальные мысли, она растягивала время - и время лопалось. Все пытки, изобретенные, чтобы подавить волю человека, не сравнятся с жаждой.
  На днищах фургонах лежали завернутые в кожу куски копченого и сушеного мяса. К передкам крепились длинные узловатые веревки с лямками. Волов больше не было, и люди напрягали мышцы, чтобы тащить провиант... который никто не хотел есть. Твердая пища застревала в кишках, вызывала жестокие спазмы; сильные люди падали на колени в корчах.
  Дальше шли фургоны-лазареты, перегруженные сломавшимися, почти сошедшими с ума от солнца и обезвоживания. Он видел группы стражников в полном вооружении, защищавших водяные бочки целителей, и волновался. Дисциплина падает; Рутан отлично знал, чем это грозит. Простые нужды наделены силой сокрушать цивилизации, уничтожать всякий порядок. "Превращать людей в безмозглых зверей. Нужда навалилась на наш лагерь, на наших солдат".
  Армия близка к развалу. Жажда гложет неумолимо.
  Красное, как бескровная рана, солнце отгрызло кусочек от западного горизонта. Вскоре взлетят адские мухи, поначалу неуклюжие от холода - но потом они насядут на каждый клочок незащищенной кожи, словно сама ночь отрастит сотни тысяч ножек. А позже придут клубящиеся полчища бабочек, держащихся над головами бело-зеленым облаком - они впервые появились, чтобы обглодать костяки забитых волов, а теперь прилетают каждый раз, желая новой поживы.
  Он шагал между фургонами с бормочущим в бреду грузом, изредка обмениваясь кивками с лекарями - те переходили от страждущего к страждущему, прикладывая влажные тряпки к ожогам на губах.
  За выгребными ямами не было дозоров - здесь это казалось излишним; лишь дюжина землекопов работала ломами и лопатами, рыла новые могильные ямы в ряд к уже насыпанным курганам. Под запекшейся от жары поверхностью был лишь твердый словно камень белый ил глубиной более человеческого роста. Иногда лом разбивал одну из глыб, обнаруживая кости необыкновенных рыб. Рутану удалось рассмотреть окаменевший образчик: чудище с ржаво-бурыми костями, массивными челюстями, рядами зубов под дырами глазниц.
  Послушав бесконечный стук, постояв немного, он ушел, не проронив ни слова. "Эти с глубочайшего дна океана", мог бы сказать он, но вызвал бы тем череду неудобных вопросов. "Откуда вы знаете?"
  Хороший вопрос.
  "Нет. Плохой вопрос".
  Лучше молчать.
  Пройдя мимо копателей, он постарался не заметить их взгляды. Рутан Гудд шел по следу колонны, своего рода дороге: острые камни отброшены в стороны пинками тысяч прошедших здесь ног. Двадцать шагов. Тридцать. Вполне достаточное отдаление от лагеря. Он встал.
  "Ладно, покажитесь".
  Он ждал, проводя пальцами по бороде, желая увидеть, как пыль взвихрится и поднимется в воздух. Обретая форму. Самый взгляд на Т'лан Имассов наводил на Рутана уныние. Есть стыд в неверном выборе - лишь глупец станет отрицать. Живя с таким выбором, живешь с позором. Ну, возможно, жить - неподходящее слово для Т'лан Имассов.
  "Бедные дураки. Сделали себя слугами войны. Отказавшись от всего иного. Закопали память. Делаете вид, что сделали благородный выбор, что такое жалкое существование вам нравится. Но когда месть приносила хоть что-то? Что-то ценное?
  Я всё знаю о наказании. Возмездии. Хотелось бы не знать. Все сводится к уничтожению того, что тебе противно. Как будто ты сможешь избавить мир от всех ублюдков или очистить от злодеяний. Да, было бы хорошо. Тем хуже, что это никогда не срабатывает. А всяческое удовлетворение... оно недолговечно. И на вкус как ... пыль".
  Никакому поэту не найти лучшего символа тщеты, нежели Т'лан Имассы. Тщета и непроходимая глупость. "Воюя, вам нужно что-то защищать, верно? Но вы же этого лишились. То, за что вы боролись, прекратило жить. Вы обрекли целый мир на забвение, исчезновение. Что же осталось? Какая светлая цель гонит вас вперед?
  О да, я вспомнил. Месть".
  Никаких пылевых вихрей. Только две фигуры явились с тусклого запыленного запада, неловко шагая по следу Охотников за Костями.
  Мужчина был высоким, грузным и сильно потрепанным. Каменный меч болтался в руке и был покрыт почерневшей на солнце кровью. Женщина - более изящная, чем большинство Имассов, в гнилых шкурах тюленя, на плечах целая рощица гарпунов из дерева, кости и бивней. Пришельцы встали в пяти шагах от Рутана.
  Мужчина склонил голову : - Старший, мы приветствуем тебя.
  Рутан скривился: - И сколько вас тут еще?
  - Я Кальт Урманел, а Гадающая рядом - Ном Кала от Бролда. Мы одни. Дезертиры.
  - Неужели? Что ж, среди Охотников дезертирство карается смертью. Хотя в данном случае это не сработает. А как карают дезертиров Т'лан Имассы, Кальт?
  - Никак, Старший. Дезертирство само по себе кара.
  Рутан со вздохом отвел глаза. - Кто ведет армию Т"лан Имассов, Кальт? Ту армию, из которой вы бежали?
  Ответила женщина: - Первый Меч Онос Т'оолан. Старший, вокруг тебя запах льда. Ты Джагут?
  - Джагут? Нет. Я похож на Джагута?
  - Не знаю. Никогда ни одного не видела.
  "Никогда... что?" - Я давно не мылся, Ном Кала. - Он прочесал бороду. - Зачем вы идете за нами? Чего вам нужно от Охотников за Костями? Нет, погоди, к этому вернемся позже. Ты сказала, Онос Т'оолан, Первый Меч, ведет армию Имассов. Какие кланы? Сколько у вас Гадающих? Они в этой же пустыне? Далеко ли?
  Кальт Урманел ответил: - Далеко к югу, Старший. Гадающих мало, но воинов много. Забытые кланы, остатки армий, разбитых на континенте в давних конфликтах. Онос Т'оолан их призвал...
  - Нет, - прервала Ном Кала, - призыв исходил от Олар Этили, желавшей сделать
  Оноса...
  - Дерьмо!
   Т'лан Имассы замолкли.
  - Это же настоящая каша. - Рутан вцепился в бороду, сверкнул на неупокоенных глазами. - Что она замышляет? Знаете?
  - Она намерена овладеть Первым Мечом, Старший, - ответила Ном Кала. - Ищет... искупления.
  - Она говорила с тобой, Гадающая?
  - Нет, Старший, не говорила. Она отдалена от Оноса Т'оолана. Сейчас. Но я рождена на этой земле. Она не может шагать по ней невозбранно, не может скрыть силу желаний. Она странствует на запад, параллельно Оносу. - Ном Кала помедлила. - Первый Меч тоже знает о ней, но остается непреклонным.
  - Он Убийца Детей, Старший, - добавил Кальт. - Черная река затопила его разум, идущие следом не могут избежать ее ужасного течения. Мы не знаем намерений Первого Меча. Не знаем, какого врага он выберет. Но он ищет истребления. Ему не интересно, где упадут кости последователей.
  - Что же довело его до такого состояния? - спросил Рутан Гудд, промороженный до костей словами воина.
  - Она, - ответила Ном Кала.
  - Он понимает?
  - Да, Старший.
  - Тогда Олар Этиль может стать его избранным врагом?
  Т'лан Имассы на миг застыли. Кальт Урманел признался: - Мы не думали о такой вероятности.
  - Похоже, она его предала, - заметил Рутан. - Почему бы не вернуть сторицей?
  - Когда-то он был благороден. Честен. Но сейчас дух его ранен, он идет один, пусть множество и тащится за спиной. Старший, мы существа, склонные к... излишествам. В чувствах.
  - Понятия не имел, - сухо сказал Рутан. - Итак, сбежав от одного кошмара, вы попали в другой.
  - Ваш след полон страданий, - сказала Ном Кала. - По такой тропе следовать легко. Вам не пересечь пустыню. Вы смертны. Здесь умер бог...
  - Знаю.
  - Но он не ушел.
  - И это знаю. Разбит на миллион фрагментов, но каждый фрагмент жив. Д'айверс. Нет надежды на перетекание в единую форму, слишком давно он существует так. - Он указал рукой на мух. - Безмозглые, полные жалких желаний, ничего не понимающие. - Склонил голову к плечу. - Мало отличаются от вас.
  - Мы не отрицаем, что глубоко пали, - сказал Кальт Урманел.
  Плечи Рутана опустились. Он глядел себе под ноги. - Как и все мы, Т'лан Имасс. Думаю, здешние страдания заразны. Они сочатся в меня, делают горькими мысли. Прошу прощения за такие слова...
  - Не извиняйся, Старший. Ты высказал истину. Мы пришли к тебе, потому что заблудились. Но что-то удерживает нас, хотя забвение манит, обещая вечный покой. Возможно, как и тебе, нам нужны ответы. Возможно, как и ты, мы хотим обрести надежду.
  Рутана скрутило, и он отвернулся. "Ничтожные слова! Не поддавайся жалости!" Удерживая слезы, он сказал: - Вы не первые. Позвольте представить ваших сородичей.
  Пятеро воинов восстали из праха рядом.
  Уругал Плетеный вышел вперед. - Отныне нас снова семеро. Наконец-то Дом Цепей полон.
  "Слышал? Все здесь, Падший. Не думал, что тебе удастся. Честно, не думал. Как давно и неутомимо ты сплетаешь эту сказку, пишешь свою книгу? Всё на месте? Ты готов к последнему, роковому усилию, к попытке выиграть... то, что хочешь выиграть?
  Смотри, боги собираются против тебя.
  Смотри на врата, твоим ядом расшатанные, готовые распахнуться и изрыгнуть гибель.
  Смотри на тех, что расчищают путь. Столь многие умерли. Некоторые хорошо. Другие плохо. Ты принимаешь всех. Принимаешь их пороки - слабости и роковые ошибки. Принимаешь и благословляешь.
  Но ты не добрый спаситель. Да и куда тебе".
  Он с отстраненным отчаянием понял, что никогда не осознает всей широты приготовлений Увечного Бога. Как давно это началось? На какой далекой земле? Руками каких ничего не подозревающих смертных? "Не узнаю. Никто не узнает. Победит он или проиграет - никто не узнает. Он так же лишен свидетелей, как мы. Адъюнкт, начинаю вас понимать, но это не ничего не меняет, правда?
  Книга будет зашифрованной. Навсегда. Сплошной шифр".
  Он поднял глаза. Он стоял в одиночестве.
  За спиной поднималась на ноги армия.
  ""Воззрите, рождается ночь. И нам в ней придется идти". Ты имел право, Галлан". Он смотрел, как похоронная команда сваливает завернутые трупы в яму. "Кто эти несчастные жертвы? Как их звали? Чем они жили? Кто знает? Хоть кто-нибудь?"
  
  ***
  
  - Он не откупорил ни единой фляги?
  Прыщ покачал головой: - Еще нет. Ему так же плохо, как любому из нас, сэр.
  Добряк хмыкнул, поглядел на Фаредан Сорт. - Крепче, чем я ожидал.
  - Есть разные уровни отчаяния, - отозвалась она. - Он еще не достиг крайнего. Но скоро... Вопрос в том, что будем делать тогда. Разоблачим его? Будем глядеть, как солдаты отрывают ему руки-ноги? Адъюнкт что-то подозревает?
  - Мне нужно больше охраны, - сказал Прыщ.
  - Поговорю с капитаном Скрипачом, - отозвался Добряк. - Поставим на посты панцирников и морпехов, не смешивая с другими.
  Прыщ нацарапал что-то на восковой табличке, прочел, удовлетворенно кивнул. - Настоящий бунт зреет в тягловых командах. Нас убивает провиант. Конечно, пережевывая сухое мясо, мы получаем некие соки... но это не лучше, чем жевать бхедриньи выкидыши, пролежавшие десять дней под ярким солнцем.
  Фаредан Сорт чуть не стошнило. - Клянусь низом Стены, Прыщ! Нельзя придумать более приятный образ?
  Прыщ поднял брови:- Но, Кулак, я придумывал этот целый день.
  Добряк встал. - Ночь будет плохая. Скольких еще мы потеряем? Уже шатаемся, как Т'лан Имассы.
  - Хуже, чем на званом вечере у некроманта, - встрял Прыщ, заслужив новую гримасу от Фаредан Сорт. Бледно улыбнувшись в ответ, он вернулся к табличке.
  - Следите за запасом Блистига, Прыщ.
  - Прослежу, сэр.
  Добряк покинул палатку. Одна из стенок вдруг просела.
  - Меня складывают, - заметил Прыщ, вставая с табурета и разминая поясницу. - Чувствую себя на тридцать лет старше.
  - Живите с этим.
  - До самой смерти, сэр.
  Она помедлила во входе. Просела вторая стена. - Вы мыслите не в том направлении, Прыщ. Есть путь. Должен быть.
  Он поморщился: - Веру в Адюнкта ничем не затмишь, Кулак? Завидую вам.
  - Не ждала, что вы так скоро сложитесь.
  Он положил книгу в ящичек и поднял глаза: - Кулак, вскоре тягловая команда натянет канаты. Они откажутся тащить фургоны через пару шагов, и нам придется бросить провиант. Знаете, что это значит? Это значит, что мы сдаемся - у нас не будет пути. Кулак, Охотники готовы подписать себе смертный приговор. Вот с чем мне придется работать ночью. Мне прежде всего, пока вы не явитесь.
  - Так помешайте!
  Он тускло поглядел на нее. - КАК?
  Она заметила, что трясется. - Охрана воды - вам хватит одних морпехов?
  Взгляд Прыща стал острее. Он кивнул.
  Сорт оставила его в падающей палатке и пошла сквозь просыпающийся лагерь. "Поговори с панцирниками, Скрип. Обещай, что сможешь. Я не готова сдаться. Я пережила Стену не чтобы сдохнуть в проклятой пустыне".
  
  ***
  
  Блистиг пристально поглядел на Шельмезу, потом полный ненависти взгляд упал на хундрильских лошадей. Он ощущал в груди бушующий гнев. "Ты, сука - гляди, что ты делаешь с нами ради какой-то войны. Нам она не нужна". - Немедля забейте их, - приказал он.
  Юная женщина покачала головой.
  Лицо его загорелось. - Мы не можем тратить воду на лошадей!
  - И не тратим, Кулак.
  - То есть?
  - Лошади пьют нашу долю. А мы пьем у лошадей.
  Блистиг удивленно вытаращил глаза. - Пьете их мочу?
  - Нет, Кулак, пьем их кровь.
  - Боги подлые. "Удивляться ли, что вы похожи на живых мертвецов?" - Он потер лицо, отвернулся. "Скажи правду, Блистиг. Только это тебе и осталось". - Вы уже сходили в конную атаку, - произнес он, смотря, как отряд тяжелой пехоты марширует в непонятном направлении. - Другой не будет. Зачем вам кони?
  Повернувшись, он увидел, что женщина побелела. "Правда. Никому она не нравится". - Пришло время суровых слов, - бросил он. - С вами покончено. Вы потеряли вождя, за него старая баба, и притом беременная. У вас осталось так мало воинов, что не напугаешь и семейство собирателей ягод. Она позвала вас просто из жалости, неужели сама не видишь?
  - Хватит, - рявкнул кто-то за спиной.
  Он поглядел и увидел Хенават. Оскалил зубы: - Рад, что ты всё слышала. Нужно было. Забейте лошадей. Они бесполезны.
  Женщина смотрела тусклыми глазами. - Кулак Блистиг, пока ты прятался за чудесными стенами Арена, виканы Седьмой Армии сражались в битве за одну долину, и в той битве им пришлось атаковать живую стену врага, что стояла вверх по склону. Они победили, хотя казалось - не могли. Но как? Я тебе скажу. Шаманы выбрали одну лошадь и со слезами на глазах питались ее силой. Кода закончили, лошадь была мертва. Но невозможное было свершено, потому что Колтейн ожидал именно этого.
  - Я прятался за гребаной стеной, да? Я был начальником гарнизона! Что я еще должен был делать?
  - Адъюнкт приказала сохранить лошадей, и мы так сделаем, кулак, потому что она ожидает именно этого. Если возражаешь, неси жалобы Адъюнкту. А раз ты как кулак не отвечаешь за хундрилов, говорю прямо: тебе здесь не рады.
  - Отлично. Иди и давись кровью. Я говорил из сочувствия, а в ответ услышал одни оскорбления.
  - Я понимаю, зачем ты говорил такие слова, кулак Блистиг, - спокойно ответила Хенават.
  Он встретил ее взгляд, не дрогнув. Пожал плечами. - Болтай, болтай, потаскуха. - Отвернулся и ушел.
  Едва кулак оказался далеко, Шельмеза прерывисто вздохнула и подола к Хенават. - Мать?
  Та покачала головой: - Я в порядке, Шельмеза. Кулака Блистига терзает жажда. Вот и всё.
  - Он сказал "с нами покончено". Не хочу, чтобы меня жалели! Никто! Хундрилы...
  - Адъюнкт верит, что мы еще имеем ценность, и так же думаю я. Что ж, прильнем к сосцам. У нас есть корм?
  Шельмеза заставили себя успокоиться. Кивнула. - Даже больше чем нужно.
   - Хорошо. А вода?
  Женщина поморщилась.
  Хенават вздохнула, со стоном выгнула спину. - Я слишком стара, чтобы думать о ней как о матери, но почему-то думаю. Мы еще дышим, Шельмеза. Еще можем ходить. Пока что этого должно быть достаточно.
  Шельмеза подошла так близко, как только посмела. - Ты рожала детей. Ты любила мужчину...
  - Честно говоря, многих мужчин.
  - Я думала, что однажды смогу сказать то же и про себя. Думала, что буду глядеть в прошлое с удовлетворением.
  - Ты не заслуживаешь смерти, Шельмеза. Не могу не согласиться. И ты не умрешь. Мы делаем все, что следует. Мы переживем... - Она резко замолчала; Шельмеза подняла голову и заметила, что жена вождя смотрит на лагерь хундрилов. Она тоже вгляделась...
  Желчь вышел в сопровождении Жастеры, вдовы старшего сына. Шельмеза попыталась загородить их от Хенават, но потом пошла навстречу. - Вождь Войны, - прошипела она, - сколько раз ты будешь ее ранить?
  Воин, казалось, постарел на десять лет со дня последней встречи. Он ничем не попытался умерить ее ярость; в нежелании встретиться взорами Шельмеза увидела явную трусость.
  - Этой ночью мы отойдем к сыновьям, - сказал он. - Передай ей. Я не хотел ранить. Этой ночью или следующей. Скоро.
  - Скоро, - сурово сказала Жастера. - Я снова увижу супруга. Пойду с ним...
  Шельмеза ощутила, как кривится ее лицо. - После того, как переспала с отцом? Да неужто, Жастера? Его дух здесь? Видит тебя? Знает, что ты наделала? Но ты твердишь, будто пойдешь с ним... безумная! - Рука легла ей на плечо. Она повернулась. - Хенават... не...
  - Ты так спешишь меня защитить, Шельмеза, и я благодарна. Но я сама поговорю с мужем.
  Жастера смутилась словам Шельмезы и уже убежала, расталкивая собравшихся. Иные из старух били ее, когда она оказывалась рядом. Дюжина сбившихся в кучку юнцов гоготала, одна девица потянулась за камнем...
  - Положи, разведчица!
  От лающего приказа девица замерла.
  Капитан Скрипач пришел в лагерь хундрилов, чтобы забрать свою разведку. Он коротко глянул в сторону Желча, Хенават и Шельмезы и, казалось, решил продолжить свое дело. Но потом он изменил намерение и подошел ближе.
  - Не обижайтесь, Мать Хенават, но у нас нет времени на такое дерьмо. У вас все истории такие - тащите за собой груду сказок. Вождь Войны Желч, не тратьте дыхание на вздор насчет судьбы. Мы не слепы. Никто из нас. Главный вопрос, как именно вы встретите конец. Как воин? Или на коленях, Худ вас побери? - Не глядя на толпу, Скрипач пошел к своим разведчикам. - Ночью нам идти впереди. Берите копья, вперед. Колонна скоро двинется.
  Шельмеза смотрела, как малазанин уводит молодых хундрилов.
  Хенават тихо засмеялась. - Не обижайтесь, сказал он. А потом дал нам пощечину.
  - Мать...
  - Нет, он прав. Мы стоим голые, но не лишившиеся гордости. Видишь, как тяжко она давит? Что ж, ночью я постараюсь ходить легко. Чего мне терять?
  "Ребенка".
  Хенават словно прочитала ее мысли, ибо протянула руку и погладила щеку Шельмезы. - Умру первой, - прошептала она. - А тот, что во мне, последует. Если так суждено, принимаю. И все мы должны. - Она поглядела на мужа. - Но не на коленях. Мы хундрилы. Мы Горячие Слезы.
  Желч отозвался: - Если бы я не повел племя к Арену, наши дети были бы еще живы. Я убил детей, Хенават. Я... я хочу, чтобы ты меня ненавидела.
  - Знаю, муж.
  Шельмеза тоже увидела молящую нужду в красных глазах Желча. Но жена не дала ему желаемого.
  Он попытался снова: - Жена, Горячие Слезы погибли при Атаке.
  Хенават только покачала головой. Взяла Шельмезу за руку и увела а лагерь. Было пора осматривать лошадей. Шельмеза украдкой оглянулась: Желч одиноко стоял, закрыв лицо руками.
  - В горе, - пробормотала Хенават, - люди пытаются любым путем сбежать от того, от чего нельзя сбежать. Ты должна идти к Жастере. Взять обратно свои слова.
  - Вот еще.
  - Не тебе решать. Как часто не имеющие никакого права судить судят первыми, источая пламенную злобу? Поговори с ней, Шельмеза. Помоги найти покой.
  - Но как я могу, если одна мысль наполняет душу отвращением?
  - Не говорила я, что это легко, дочка.
  - Я подумаю.
  - Отлично. Но не слишком долго.
  
  ***
  
  Армия поднялась завязшим в болоте зверем: последний отчаянный рывок вперед, но собственная тяжесть влечет вниз. Фургоны заскрипели, когда тягловые команды надели на плечи ремни и налегли на канаты. Позади остались десятки палаток, кухни; россыпи грязных тряпок лежали затоптанными флагами.
  Мухи клубились тучами, облепляя сгорбленных молчаливых солдат; сияние Нефритовых Чужаков стало ярче былого лунного света, так что Лостара Ииль могла видеть каждую деталь разноцветных щитов пехотинцев, которыми они пытались загораживаться от мух. Тусклый свет вырисовывал тощие, запавшие лица, придавая им призрачный оттенок, делал какой-то нездешней пустыню вокруг. Облака бабочек вились над головами неутихающим штормом.
  Лостара стояла с Хенаром Вигальфом, смотрела, как Адъюнкт надевает плащ, поднимает капюшон. Она решила вести авангард, встав в пяти-шести шагах перед отрядами. Только Скрипач и тридцать молодых хундрилов рассыпалась в сотне шагов впереди, хотя разведывать им было нечего. Лостара не сводила глаз с Адъюнкта.
  - В Синей Розе, - подал голос Хенар, - есть праздник Чернокрылого Лорда, проходящий раз в десять лет в длиннейшую ночь зимы. Верховная Жрица закутывается и ведет процессию через город.
  - Этот Чернокрылый Лорд - ваш бог?
  - Неофициально, под подозрительным надзором летерийцев. Фактически культ настрого запрещен, но эта процессия - из немногих элементов, ими не осуждаемых.
  - Что же празднуете вы? Самую долгую ночь?
  - Не совсем. Не так как пахари, славящие приход весеннего сезона. Кстати, ферм в Синей Розе мало - мы по большей части живем морем. Ритуал должен призывать бога. Лично я не силен в понимании таких дел. Но я говорил, что праздник случается раз в десять лет.
  Лостара ждала. Хенар не особо красноречив - "Слава Худу!" - но если он говорит, то всегда что-то полезное. Ну, почти всегда.
  - Закрывшись капюшоном, она идет по тихим улицам, а позади - тысячи, тоже немые. Идут к линии воды. Она встает там, куда не достает прибой. Служка подносит фонарь, и она берет его в руку. В миг пробуждения первой улыбки зари она бросит фонарь в воду, потушив свет.
  Лостара хмыкнула: - Забавный ритуал. Значит, вместо фонаря солнце. Похоже, вы поклоняетесь прежде всего приходу дня.
  - Потом она берет ритуальный кинжал и перерезает себе горло.
  Потрясенная Лостара поглядела на него и поняла, что сказать нечего. Какой ответ тут возможен? Потом ее ударила мысль: - И такой праздник позволяли летерийцы?
  - Они приходили и устраивали пикники на берегу. - Он пожал плечами. - Подозреваю, для них это значило лишь: еще одной надоедливой жрицей меньше.
   Взор Лостары вернулся к Адъюнкту. Она как раз двинулась в путь. Закутанная фигура, голова скрыта капюшоном от всех, кто идет позади. Солдаты двинулись следом, и единственными звуками были лязг доспехов и топот сапог. Лостара Ииль задрожала, прильнула к Хенару.
  - Капюшон, - прошептал тот. - Просто вспомнил.
  Женщина кивнула. Она боялась, что теперь эта история будет возвращаться и терзать обоих.
  
  ***
  
  - Не могу поверить, что умер ради этого, - брякнул Еж, пытаясь сплюнуть. Но в горле пересохло, а он не такой сумасшедший, чтобы тратить воду на плевок. Сжигатель Мостов сверкнул глазами на тройку волов, тащивших фуру Баведикта. - Есть еще то пойло, что ты им дал? Выглядят чертовски здоровыми, алхимик - можно бы и нам глотнуть раз-другой. А то и третий.
  - Вряд ли, командор, - сказал Баведикт, державшийся рукой за трос. - Они мертвы уже три дня.
  Еж прищурился на ближайшего зверя. - Ну, я впечатлен. Признаю. Впечатлен, а про старого Ежа такое не часто можно сказать.
  - В Летерасе есть десятки людей, ходящих по улицам, хотя они уже мертвы. Алхимия некромантов - одно из продвинутых Неверных Искусств. Строго говоря, среди проданных мною средств для наведения порчи самым популярным был состав вечной неупокоенности. Конечно, если можно назвать популярным то, что стоит сундук золота.
  - А для целой армии ты мог бы сварить?
  Баведикт побелел. - Ко... Командор, такое весьма трудно осуществимо. Приготовление одного флакона порчи потребует месяцев тяжелых усилий. Денатурат икры утулу - первичный ингредиент - ну, вы едва ли получите три капли за ночь, притом это опасно и тяжело даже для такого опытного сборщика, каков ваш покорный слуга.
  - Икра утулу, э? Никогда не слышал. Что же, забудем. Просто на ум пришло. Но ты сделал еще этой штуки?
  - Нет, сэр. Я решил, что для Охотников более полезными будут припасы, что в этой повозке...
  - Шш! Не произноси этого слова, дурак!
  - Простите, сэр. Наверное, нам нужно изобрести другой термин - невинный, чтобы произносить без опаски.
  Еж поскреб бакенбарды. - Хорошая идея. Как насчет ... котят?
  - Котят, сэр? Почему нет? Ну, наша карета полна котят, а их без присмотра не бросишь, верно? Скажу вам, вся команда Сжигателей их не дотащит.
  - Реально? Ну, э... сколько же у тебя там котят?
  - Это сырые ингредиенты, сэр. Бутыли, фляги и флаконы... и трубы. Конденсаторы, аппаратура для дистилляции. Хм, без пары кошек противоположных полов, сэр, делать котят трудновато.
  Еж некоторое время пялился на него. Потом кивнул: - О, а, конечно, алхимик, именно так. - Он глянул вправо, где проходил взвод морской пехоты. Однако внимание солдат привлекал лишь фургон с провиантом и водой, который они охраняли - так решил Еж, видя руки на мечах и свирепые лица. - Что ж, осторожнее, Баведикт. Не бывает слишком много котят, верно?
  - В точности, сэр.
  В шести шагах сзади Ромовая Баба прижалась к Шпигачке: - Знаешь, я когда-то баловалась с котятами.
  Шпигачка поглядела без всякого удивления: - Видит Странник, любимая, ты возьмешь деньгу с любого.
  
  ***
  
  "Он был спесивым, это я помню. Ох, как мне было плохо, живот болел, словно я проглотил горячие угли, когда он входил в дом. Мама была птичкой, того рода, что вечно порхает, как будто ни одна ветка не дает уюта, ни один листочек - хорошей тени. Ее глаза прыгали к нему, а потом в сторону. Но одним коротким взглядом она умела определить, когда дело пахнет плохо.
  Если было так, она подходила ближе ко мне. Сойка на дереве, птенчик в опасности. Но что она могла сделать? Он весил вдвое больше. Он однажды швырнул ее и пробил хлипкую стену хижины. Вот так ошибка старого папаши: он вынес наружу то, что таилось внутри, и все увидели истину нашей чудной семейки.
  Должно быть, какой-то сосед с улицы увидел это и решил, что ему не нравится. Через день папашу притащили в дом избитым до полусмерти, и мы с мамой и братцем - он позже сбежал - его выхаживали.
  Ну не глупо ли? Нужно было закончить начатое добрым соседом.
  Но мы не стали.
  Этот чванливый урод и порхающая вокруг мама.
  Помню последний день. Мне было почти восемь. Тихоня Жинензе, что жил выше по улице и точил ножи, был найден задушенным в переулке за лавкой. Народ огорчился. Жинензе выглядел солидно, был старым ветераном Фаларских войн и, хотя имел слабость к выпивке, но не буйствовал во хмелю. Никогда. Слишком много эля - и он пытался соблазнить каждую женщину, которую видел. Что ж, славная душа. Так говаривала мама, взмахивая руками словно крылышками.
  Итак, народ был огорчен. Он был пьян той ночью. Не способен себя защитить. Его удушили веревкой из конского волоса - помню, люди говорили об этом, словно о важном факте. Я тогда не понимал. Но они нашли конский волос на шее Жина.
  Старухи, что втроем снимали домик на углу, вроде бы без конца посматривали на нас - мы были снаружи, слушали полные кипящих эмоций разговоры. Мать побелела как ударенная. Папаша сидел на скамейке у двери хижины. У него воспалились руки, он грел в ладонях кусок сала. Взгляд был странным, но он ни разу не подал голоса.
  Конский волос. Традиция выселков, лесорубов, что жили к западу от города. "Так прелюбодеев вешают, верно?" Старуха кивнула. "Но Жинензе, он никогда не..." "Нет, не понимаешь ты. У него там ожог - он был на корабле, когда тот загорелся при штурме Фаларской Гавани. Ничего не мог".
  Старый повеса, которому было нечем. Пакостно и жалко. Просто сердце разрывается.
  У него всегда находилось доброе слово для мамы, когда она приходила наточить единственный наш ножик. Хотя это мало помогало. "Таким лезвием мышь не побреешь, ха! Эй, малец, твоя мама мышей бреет? Хороший способ, если какая под нос лезет. На годы отпугнешь, верно?"
  "Значит", сказал кто-то в толпе, "ревнивый муж - нет, ревнивый глупец. Дерево вместо мозгов". Кое-кто засмеялся, но смех вышел неприятный. Люди что-то начинали понимать. Люди что-то знали. Оставалось лишь сложить один и один.
  Словно птица в терновый куст, мама неслышно скользнула в дом. Я пошел следом, думая про старого бедного Жина и гадая, кто теперь заточит маме ножик. Но папаша увязался сзади. С рук капал жир.
  Не помню, что я увидел. Просто блеск. Около лица папаши, под большой бородатой челюстью. Он захрипел и согнул колени, словно пытался сесть. На меня. Я отпрыгнул, споткнулся о порог и шлепнулся около скамейки.
  Папаша шипел, но не ртом. Шеей. Когда он упал на колени, поворачиваясь, как бы пытаясь уйти - вся грудь оказалась ярко-красной и мокрой. Я поглядел в глаза отца. И в первый раз увидел в них что-то живое. Блеск, сияние, тут же улетучившееся. Он грохнулся на порог.
  Мама стояла позади с маленьким ножом в руке.
  "Вот, бери, малец. Держи осторожно. Теперь им любую мышь побреешь - магия Сжигателей, только для достойного железа. Улыбнись еще раз, милый Элейд, другой платы я не возьму, красавчик".
  
  "Ну, рекрут, ты смирно встанешь? Вижу, крутишься и кружишься и оборачиваешься. Скажи, твой старик был придворным шутом или кем?"
  "Нет, старший сержант, он был лесорубом".
  " Неужели? С выселков? Но ты хилый для сына лесоруба. Не перенял ремесла, да?"
  "Он умер, когда мне было семь, старший сержант. Я не хотел идти по его тропе. Я учился, так сказать, по материнской линии - тетка и дядя работали с животными".
  "Нашел тебе имя, парень".
  "Старший сержант?"
  "Вот, записываю, все официально. Ты Наоборот, и ты теперь морпех. Ну, вали с глаз - и пусть кто-нибудь прибьет псов. Этот лай меня с ума сводит".
  
  - Как брюхо, Борот?
  - Горит как угли, сержант.
  К ним приближались шестеро солдат регулярной пехоты. Тот, что шел впереди, окинул взглядом Бальзама и сказал: - Подмога от Кулака Блистига, сержант. У нас руки крепкие, к оружию привычные...
  - Так орудуйте под одеялами, - посоветовал Бальзам.
  Горлорез издал дикий хохот, так что пришедшие солдаты подпрыгнули на месте.
  - Помощь всегда приветствуем, - добавил Бальзам. - Но отныне эти фургоны охраняются только морской пехотой.
  Капрал почему-то нервничал. Наоборот пригляделся... "Гм, чертовски пухлое лицо для того, кто держится на трех кружках в день".
  Капрал, слишком тупой или упрямый, попытался снова. - Кулак Блистиг...
  - Морпехами не командует, капрал. Скажу так: иди к нему и передай весь наш разговор. Если у него проблема, пусть подходит. Я сержант Бальзам, Девятый взвод. О, если мой ранг слишком для него низок, пусть ищет капитана Скрипача. Он вон там, впереди. - Бальзам склонил голову к плечу, поскреб челюсть. - Кажется, припоминаю с дней муштры, что кулак по рангу выше капитана. Эй, Мертвяк, я прав?
  - Почти, сержант. Иногда зависит от кулака...
  - И от капитана, - кивнул Горлорез, ткнув Наоборота острым локтем.
  - Именно, - задумчиво сказал Бальзам. - Как сожмет кулак под одеялом...
  Новый хохот Горлореза заставил солдат поспешно уйти.
  - Солдаты так и пышут здоровьем, - пробурчал Наоборот, когда те скрылись в полумраке. - Вначале бедные дураки просто исполняли приказ, и я подумал, что ты невежлив. Но сейчас появились подозрения.
  - Это же наказуемое самоуправство, - заметил Мертвяк. - То, что ты нам предлагаешь.
  - Еще не случилось, так скоро случится, - скривил губы Наоборот. - Мы же знаем. Думал, зачем Скрип приковал нас к фургонам?
  Горлорез вставил: - Слышал я, Скрип просил тяжелую пехоту, но мы же не она.
  - Нервничаешь, Горло? - спросил Наоборот. - Нас всего четверо. И самое страшное оружие - твой смех.
  - Но работает ведь?
  - Они побегут жаловаться капитану или кто у них там, - сказал Бальзам. - Подозреваю, вернутся с подкреплением.
  Наоборот ткнул Горлореза локтем, в отместку за недавнее. - Боишься, Горло?
  - Твоего дыхания, Борот. Отойди подальше.
  - С другой стороны еще взвод, - заметил Бальзам. - Кто-то видит, чей?
  Они вгляделись, но три цепочки измученных бурлаков почти закрывали обзор. Горлорез хмыкнул. - Да хоть самого Вискиджека. Будут у нас проблемы, они не смогут пробиться через...
  - Какие проблемы? - спросил Бальзам.
  Горлорез оскалился: - Это жажда. С ней мы имеем дело... нет, вы имеете дело. Там, откуда я родом, часты засухи. Если еще и город осажден - а когда мы цапались с сетийцами, такое бывало каждое лето... Так что я с жаждой знаком. Когда ударила лихорадка, возврата нет.
  - Ну не мило ли? Можешь прекращать болтовню, Горлорез. Это приказ.
  - Думаю, взвод Бадана Грука, - сказал Мертвяк.
  Бальзам фыркнул.
  Наоборот нахмурился: - В чем проблема, сержант? Они все дальхонезцы, прямо как ты.
  - Не глупи. Они из южных джунглей.
  - Как и ты. Разве нет?
  - Даже если и так, а я не говорю что нет, это не делает разницы. Понял, Борот?
  - Нет. Сам Тайскренн не просек бы того, что ты нам выдал.
  - Просто сложно это. Но... Бадан Грук. Что ж, могло быть и хуже. Хотя правильно Горло сказал, мы не сможем помогать друг дружке. Жаль, что Скрип увел панцирников. Как думаете, что он с ними сделал?
  Мертвяк ответил: - После Добряка к капитану подошла Фаредан Сорт. Я не подслушивал, ничего такого. Просто оказался рядом. Не все уловил, но думаю, что у тянущих провиант позади колонны какие-то трудности. Туда тяжелые и пошли.
  - Зачем? Уменьшить вес?
  Горлорез чуть не задохнулся.
  
  ***
  
  Леп Завиток скреб ту часть носа, на которой прежде был кончик. - Это ж оскорбление, - пробурчал он. - Сами себя назвали Сжигателями Мостов.
  Жженый Трос глянул на роту, что маршировала слева. На трех волов, что тащили повозку со свойственным всем волам мира ленивым усердием. "Вот что получается, когда находится готовый делать то, что никто больше делать не хочет. Тягловый скот. Ну, все дело в тупости. Работай, получай кормежку. Больше работы - больше кормежки. Снова и снова. А мы совсем не такие". - Мне плевать, как они себя называют, Леп. Они идут как мы. В ту же кашу. Когда все станем высохшими костями, кто определит разницу?
  - Я мог бы. Легко. Только поглядев на черепа. Могу сказать, то мужчина или женщина, молодой или старый. Скажу, из города он или из деревни. Там, где я учился, на Фаларах, у наставника были целые полки черепов. Он их изучил, мог сказать, где напан, где квонец, отличить генабакианца от картулианца...
   Капрал Пряжка, что шагала впереди, фыркнула и повернула голову. - И ты ему верил, Леп? Дай догадаюсь. Он себе так на жизнь зарабатывал? Не у вас ли, фаларийцев, пунктик насчет замуровывания родичей в стены домов? Когда идет спор за дом, все бегут к череповедам.
  - Мой наставник был очень известен разрешением споров.
  - Спорить не стану. Слушай, понять, мужчина или женщина, молодой или старый - ну, это я покупаю. Но остальное? Забудь, Леп.
  - Зачем мы снова толкуем про черепа? - возмутился Трос. Когда ответа не последовало, он продолжил: - А я думаю, хорошо, что у нас рядом Сжигатели вместо обычной пехоты. Если нас сомнет толпа, можно позвать на помощь.
  - И чего бы им помогать?
  - Не знаю. Но Мертвый Еж - настоящий Сжигатель Мостов...
  - Да-а, - проговорила Пряжка. - Я тоже слышала. Знаете, чепуха полная. Они все мертвы. Каждому известно.
  - Но Скрипач...
  - Кроме Скрипача...
  - Скрипач и Еж были в одном взводе. С Быстрый Беном. Так что Еж настоящий.
  - Ладно, чудно. Это не чепуха. Но ему нам помогать? Чепуха полная. Мы в беде, на нас никто не смотрит. Взвод Тарра по другую сторону бурлаков - до нас не доберется. Так что будьте начеку, особенно когда прозвучит полуночный звон.
  Сержант Урб оглянулся на них. - Всем расслабиться. Беды не будет.
  - Почему так уверены, сержант?
  - Потому, капрал Пряжка, что с нами маршируют Сжигатели Мостов. А у них котята.
  Жженый Трос вместе с остальными торжественно закивал. Урб дело знает. Повезло им его получить. Даже без Лизунца, посланного назад, с ними будет все хорошо. Жженый Трос завистливо поглядел на громадную летерийскую карету. - Хотелось бы получить немного котят.
  
  ***
  
  По любому, ни во что не вмешиваться - самый легкий выбор. Остальные возможности столпились, дерганые и неприятные, и смотрят разгневанными взорами. Нетерпеливо ждут. А ему так хочется отвернуться. Так хочется оставить все как есть.
  "Вместо этого капитан идет вперед, разведчики перешептываются, словно три десятка детских воспоминаний. Ему они не нужны, но и отослать их он не может. Словно приколоченный. Все мы приколочены".
  Итак, нет возможности уйти в сторону. Совсем нет. Он знает, что нужно Адъюнкту. От него. "От моих моряков, моих панцирников. Это нечестно, мы это знаем, и это тоже нечестно". Другие вероятности лезут на глаза, стоят буйным легионом. "Возьми нас, Скрипач, мы - то, что ты хотел сказать тысячу раз, когда смотрел и молчал, когда позволял всему происходить, не делая шага поперек тропы, навстречу всякому дерьму, всяческой гнусности. Когда ты... оставлял все как есть. Чувствуя, как умираешь по частям, как мелкие куски отваливаются изнутри. Пропадают.
  Но и замена находилась, солдат. Верно? И она говорит: на этот раз не оставляй всё как есть, не отступай в сторону. Она говорит... ну, ты знаешь, что она говорит".
  Скрипач не удивлялся, что детский голосок внутри, голосок поджидающих впереди суровых решений кажется голосом Вискиджека. Он почти видел глаза сержанта, сине-серые, цвета отточенного клинка, цвета зимнего неба. Вискиджек устремил понимающий взор, словно говоря: "Ты делаешь правильно, солдат, потому что не знаешь ничего иного. Только в правильных делах и хорош". "А если мне больно?" "Очень жаль, но... Хватит скулить, Скрип. Ты не столь одинок, как кажется".
  Он хмыкнул. Откуда эта мысль? Да ладно. Похоже, все делалось зазря. Похоже, пустыня их убьет. А он просто идет, продолжает идти.
  Идет.
  Маленькая мозолистая рука потянула его за куртку. Он поглядел вниз.
  Мальчик указал вперед.
  - Идут.
  Скрипач прищурился. Силуэты вдалеке. Фигуры появляются из темноты.
  Идут.
  - Боги подлые, - шепнул он.
  "Идут".
  
  
  
  Глава 15
  
  
  И всем минувшим векам
  Нечего нам сказать
  Он лежат под ногой
  Тихо, не бормоча
  Они мертвы как глаза
  Тех, что смотрят на них
  Они ползут словно пыль
  Скопились в забытых углах
  Ты вовсе их не найдешь
  Трогая древние свитки
  И раскрывая тома
  В кожаных переплетах
  Ты вовсе их не прочтешь
  На стелах и каменных стенах
  Они не таятся под спудом
  Жаждая нам явиться
  Сокровищниц истины нет
  Нет святых откровений
  Век, минувший давно
  К тебе не спустится с неба
  Сжатый ладонью бога
  Сказанный в корчах пророком
  Минувшие эти века
  Навек останутся втуне
  Уроков не выучить нам
  Глупцам, глядящим вперед
  Туда, где грядущее ждет
  Пялясь пустыми глазами...
  
  Беспомощные дни,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Время потеряло значение. Мир перекатывался волнами, назад и вперед, растворяя кровь. Яни Товис сражалась вместе со своим народом, сравнявшись с братом если не в мастерстве, то в боевой ярости. Она рубила Лиосан, пока мышцы рук не отказали, наконец, и она не отошла, волоча меч. Пока плоские струйки черноты не затемнили зрение. Она шаталась, грудь отчаянно просила воздуха; она готова была скользнуть в беспамятство, но каждый раз ей удавалось вернуться. Вырвавшись из давки, она споткнулась о тела раненых и умирающих, упала на колени, потому что не смогла сделать еще один шаг, и всё вокруг прибывало и убывало, смутные фигуры плясали на трупах, воздух заполнился ужасными звуками. Вопли боли, крики лекарей и носильщиков, рев вечной, бесконечной битвы.
  Она понимала теперь так много. О мире. О борьбе за выживание в мире. В любом из миров. Но слов найти не могла. Озарения остались невыразимыми, слишком великими, чтобы покориться интеллекту. Ей хотелось рыдать, но слезы давно пропали, и драгоценным сделался каждый вдох. Снова и снова вдохи ошеломляли ее своими дарами.
  Подняв трясущуюся руку, она стерла с лица кровь и копоть. Тень над головой. Она поглядела: пролет еще одного дракона - в этот раз он не спустился к бреши, а повис на миг и скрылся за завесой Светопада.
  Облегчение заставило ее склониться. Кто-то подошел, положил легкую руку на спину.
  - Ваше Величество. Вот вода. Пейте.
  Яни Товис посмотрела. Лицо знакомое - она не раз видела в толпе эту женщину, поражающую Лиосан ударами пики. Кивнула благодарно, но и давясь от чувства вины. Приняла мех с водой.
  - Они потеряли волю к битве, Ваше Величество. Снова. Это шок.
  "Шок, да. Точно.
  Половина моего народа мертва или тяжело ранена. Так же у летерийцев. А брат стоит с прямой спиной, словно так и нужно. Словно он рад нашей упорной тупости, на которую сам всех и вдохновил.
  Кузнец гнет железо по своей воле. Кузнец не плачет, когда железо дрожит и сопротивляется, желая найти свою собственную форму, свою истину. Молотит железо, пока не вобьет в него новую истину. Острую, убийственную".
  - Ваше Величество, последняя кровь разбита. Я видела пленные души... они вырывались наружу. Видела, как они кричат, но ничего не слышала.
  Яни Товис выпрямилась. Пришла пора утешать. Но она забыла, как это делается. - Павшие внутри завесы навеки встанут на Берегу. Есть и... худшие места. - Как ей хочется задрожать от своих же слов. Таких холодных, таких безжизненных.
  Однако на ее глазах к молодой женщине, кажется, возвращалась воля. Невероятно. "Йедан, что ты сделал с моим народом?"
  Давно это длится? В месте, где нет счета времени, где темп отмеряют приливами и отливами воющих фигур, а течение несется в сердце полуночи, нет ответов на простейшие вопросы. Подняв мех, она глубоко затянулась - и уставилась, в ужасе и неверии, на стену Светопада.
  Последние Лиосан по эту сторону умирали под ударами мечей и пик трясов. Брат был там. Он был там уже вечность, неуязвимый перед утомлением. Отряды отступали, другие шагали на смену; воины его Дозора пали один за другим, вместо них вышли пережившие первый бой; когда они начали падать, прибыли ветераны-трясы. Вот как женщина, что рядом.
  "Брат. Ты можешь убивать бесконечно. Но мы не угонимся за тобой. Никто не смог бы.
  Я предвижу конец: ты стоишь один на ковре из мертвых тел".
  Она повернулась к солдату. - Тебе нужен отдых. Доставишь весть королеве Друкорлат. Стена крови расшатана. Лиосан отступают. Нас осталось половина.
  Женщина тупо смотрела ей в лицо. Потом начала озираться, словно лишь сейчас осознав весь окружающий ужас: горы трупов, на пляже рядами лежат раненые под кровавыми простынями... Она увидела, как губы сказали "половина".
  - Во дворце отдохни. Поешь.
  Но солдат помотала головой: - Королева. У меня остался брат. Не могу прохлаждаться во дворце... не могу надолго его бросить. Простите. Я доставлю послание и тут же вернусь.
  Яни Товис хотела закричать на нее, но усмирила ярость. Она же предназначена не женщине, а Йедану Дерригу, учинившего вот эдакое. - Скажи, где твой брат?
  Женщина указала на мальчишку, который спал в куче отдыхающих летерийцев.
  Зрелище кинжалом ударило, Яни, чуть не заставив зарыдать. - Будь с ним, я найду другого вестника.
  - Ваше Величество! Я смогу...
  Она толкнула в руки мех. - Когда проснется, захочет пить.
  Видя огорчение на лице пошедшей прочь женщины, Яни поспешно отвернулась, вновь глядя на брешь. "Не ты меня подводишь", хотелось ей крикнуть, - "но я тебя подвела". Но она уже одна, время упущено.
  "Брат, ты там? Не вижу. Ты снова торжествуешь? Не вижу.
  Но вижу, что ты сделал. Вчера. Тысячу лет назад. В минувший вздох. Когда на берегу останутся лишь духи, они воспоют тебе славу. Сделают тебя легендой, которую не услышит никто из живых - боги, само время должно быть полно таких легенд, навеки забытых, но вечно шепчущихся с ветром.
  Что, если это и есть истинная мера времени? Всё, что видели лишь духи, всё, о чем лишь они могут говорить, пусть ни один смертный не услышит. Все потерянные легенды.
  Удивляться ли, что мы не можем удержать минувших эпох? Мы лишь прилипаем к своей жизни, к тому, что под рукой. Остальное... мы словно прокляты глухотой".
  И тогда, потому что больше ничего сделать было нельзя, Яни Товис потянулась к мгновению прошедшего дня, к недавнему дыханию или к самой заре времен, когда видела брата. Он вел ударный отряд к центру строя Лиосан, меч Хастов завыл в жажде убийства - и голосом своим призвал дракона.
  
  Она затянула ремешок шлема и взвесила в руке меч. Лиосан лились из бреши, Яни Товис видела, что трясы пятятся. Повсюду, кроме центра, где брат прорубает путь вперед. Отступавшие враги, казалось, движутся с вдвое меньшей скоростью. Он словно рубит тростник - так мало сопротивления. Даже с такого расстояния видно было: кровь дугообразной волной хлещет перед Йеданом; сзади движутся бойцы-трясы, его неумолимость заразила их, довела до состояния буйного бешенства.
  С фланга подошли две роты летерийцев, поддержали трясов; строй на глазах отвердел, люди впились ногами в землю, не делая ни шага назад.
  Яни Товис пошла на другой фланг, постепенно наращивая темп. Более быстрое продвижение может вызвать панику у тех, кто ее увидит. Но чем медленнее она подходит, тем больше сородичей гибнет под атаками Лиосан. Сердце грохочет, все тело начало дрожать.
  В давку, с криком, расталкивая всех. Бойцы встречали ее испуганными, дикими взорами, потом глаза полнились внезапной надеждой.
  Но им нужно нечто большее.
   Она подняла меч, превращаясь в воинственную королеву. Высвобождалась жажда битвы кровной линии, поколений и поколений, сражавшихся ради необходимости или сладкого нектара власти. Сила росла, она уже не могла говорить, а лишь дикарски рычала, заставляя ближайших людей отшатываться.
  В уголке рассудка притаилось блеклое понимание, смотрящее на всё с иронической ухмылкой. "Слышишь меня, брат? Я здесь, слева. Удовлетворенно киваешь? Чуешь, как моя кровь стремится к слиянию? Правители Трясов вновь сражаются за Берег.
  О, никогда еще мы не были столь жалкими, Йедан. Жалкие судьбы, прикованные к ролям, к заданным местам. Мы рождены ради этой сцены. Любая свобода - ложь. Ужасающая, сердце рвущая ложь".
  Враг внезапно оказался перед ней. Она встретила его улыбкой и выпадом клинка.
  Люди по сторонам воодушевились. Сражение за королеву - они не могут позволить ей оставаться одной, не могут ее бросить. Их жизнями овладело что-то буйное и громадное. Пробудилось колючее чудовище. Трясы бросились в контратаку, остановив продвижение Лиосан, а потом и продавив их.
  Из раны брызнул подобный крови свет.
  Йедан и клин трясов исчезли под этой хлынувшей "волной".
  Потом она увидела: сторонники брата шатаются, падают куклами под ураганом. Оружие вылетает из рук, шлемы спадают; бестолково дергаются руки и ноги.
  Передовые бойцы валились к ногам основного строя, да и тот отступал под напором дующего из раны ветра.
  Один Йедан устоял под яростной бурей.
  Яни Товис ощутила, как леденеет кровь в венах. "Дыхание дракона..."
  Громадный силуэт показался в бреши, закрывая ее; потом через бьющие лучи света пробилась голова рептилии, раскрыв челюсти в шипящем реве. И рванулась к брату.
  Яни завопила.
  Услышала, как челюсти хватают почву, словно кулак бога - и поняла, что Йедана там уже нет. Ее голос стал тонким воем. Яни махала мечом, едва замечая, кого рубит.
  Маниакальный хохот заполнил воздух. "Хаст! Проснулся!"
  Она пробилась через толпу, пошатнулась и увидела...
  Голова дракона поднята, с нее дождем сыпется мокрый от крови песок, шея выгнулась дугой, челюсти вновь широко открыты - и тут Йедан Дерриг появляется из ниоткуда, встав прямо под огромной змеей-шеей, замахивается хохочущим мечом - и веселье переходит в восторженный визг, когда лезвие глубоко врубается в драконью шею.
  Он - словно человек, рубящий ствол столетнего дерева. Удар должен расщепить кости руки. Меч должен отскочить или взорваться в ладони, разбрасывая губительные осколки.
  Но она увидела, как оружие проходит сквозь толстенную бронированную шею. Увидела, как по его пути вырываются кровь и сгустки. Целый фонтан поднялся в воздух.
  Дракон, застрявший в бреши плечами, содрогнулся от удара. Длинная шея метнулась кверху, пытаясь отстраниться; в разрезе Яни Товис заметила блеск кости. Йедан достал до позвоночника рептилии.
  Второй всплеск глумливого хохота возвестил возвратное касание меча.
  Голова и часть шеи длиной с руку отвалились на сторону, раскрытые челюсти упали носом вниз и ударили берег насмешкой над первым выпадом. Голова наклонилась и покатилась, сотрясая почву. Взирали на мир ничего не видящие глаза.
  Безголовая шея дергалась гигантским слепым червем, разбрасывая струи крови, а по сторонам от содрогающегося зверя прорастали из мокрого песка черные кристаллы, создавая блестящие стены. Из каждого трупа, забрызганного или погребенного при падении дракона, вставали призраки, хватались за кристаллы. Рты открывались в безмолвном крике.
  Увернувшись от падающей головы, Йедан смело подошел к забившему собой брешь телу. Подняв меч обеими руками, он как мог глубоко вонзил порождение Хастов в грудь зверя.
  Дракон задергался в бреши, разлетелись чешуя, осколки костей. Хотя Йедан попал под потоп свернувшейся крови, она сползла с него, словно капли дождя с промасленной материи.
  "Хаст. Убийца драконов. Ты станешь защищать владельца, чтобы сохранить себе живую радость. Хаст, твой ужасный смех являет безумие твоего создателя".
   Желанию Йедана закрыть брешь тушей дракона не суждено было сбыться - в этот раз. Яни увидела, что искалеченное тело рывками оттаскивают назад - "за ним еще драконы, столпились у врат.
  Сюда полезет другой? Чтобы повторить судьбу сородича?
  Вряд ли.
  Не сейчас.
  Не в этот раз".
  Все Лиосан по их сторону разрыва были мертвы. Трупы громоздились кучами. Трясы стояли сверху, давя ногами два, а то и три слоя мертвецов. Яни видела потрясение в глазах, устремленных на Йедана Деррига. Он же стоял перед раной - так близко, что за один шаг мог оказаться внутри, перенести битву во владения врага. На миг ей показалось, что так он и сделает, ведь для брата нет невозможного... но он повернулся и встретил взор сестры.
  - Если бы ты склонилась...
  - Нет времени, - ответила она, стряхивая кровь с меча. - Ты сам видел. Они знают, чего ты хочешь. Они не позволят.
  - Нужно сделать всё так, чтобы у них не нашлось времени для ответа.
  - Они нетерпеливы.
  Брат кивнул и встал лицом к бойцам. - Они отойдут от врат и перестроятся. Капитаны! Отводите отряды, заменяйте на тыловые. Сигнал летерийцам. Трясы! Вы сегодня стояли на Берегу, и стояли хорошо. - Он вложил меч в ножны, заглушив леденящее нервы хихиканье. - Так мы измеряем последние дни. Здесь, на границе, прочерченной костями предков. И никто нас не сдвинет.
  Трясы! Скажите мне, когда вернетесь домой - скажите мне, когда истина дойдет до вас. МЫ ДОМА.
  Слова эти устрашили ее, но еще страшнее был согласный рев народа.
  Йедан казался удивленным. Повернувшись, он скрестил с ней взоры, и она увидела в глазах истину.
  "Брат, ты не чувствуешь. Ты не чувствуешь себя дома. Не чувствуешь того, что ощутили они!"
  Во взоре нечто блеснуло, нечто личное проскочило между ними. Яни Товис была потрясена, как никогда прежде. Тоска, страх, отчаяние.
  "Ох, Йедан. Я не знала. Не знала".
  
  ***
  
  Кадагар Фант, Лорд Света, трепетал, стоя перед трупом Ипарта Эруле. Третий его визит для обозрения хода битвы за врата, в третий раз покинул он стены - чтобы встать перед обезглавленным драконом, валяющимся на россыпи ломаных черных кристаллов. Золотая чешуя потускнела, брюхо вздуто газами, плащовки собрались в зияющем "рте" обрубленной шеи - шевелится масса белых крыльев, словно из трупа проросли цветы и отмечают некое безумное празднество.
  Арапал Горн отвернулся от владыки, не готовый вступать в разговор. Он посылал сквозь брешь легион за легионом и с нарастающим отчаянием наблюдал, как они возвращаются потрепанные, в крови. Сотни солдат лежат на залитых кровью матрацах - он слышит их стоны за лязгом оружия готовящихся к новой атаке. Трижды большее число молчит, ровными рядами лежа в траншеях за лагерем целителей. Сколько осталось за брешью, он не знает - тысяча? Больше? Враги не лечат раненых Лиосан, да и зачем бы им это? "Мы быстро убили бы их раненых, назвав это милосердием. Такова механика войны. Такова ее логика, раз за разом одолевающая нас".
  Вверху кружат три драконицы. Словно вспугнутые птицы, они не хотят садиться после смерти Ипарта. Арапал ощущал их ярость и некий голод - как будто какая-то часть этих существ, безмозглых словно рептилии, желает спуститься и пожрать смрадные останки. Оставшиеся семеро, вернувшиеся в прежнюю форму на рассвете, создали лагеря по сторонам Великого Проспекта. Вокруг них особые легионы, элита, настоящие воители Лиосан, еще не вынимавшие оружия, еще не шагавшие к вратам. Они ждут лишь приказа Кадагара.
  Когда он будет отдан? Когда владыка решит, что увидел слишком много погибших горожан? Обычных обывателей под командой знати, вынужденной подчиняться Солтейкенам. Солдаты лишь по имени, о, как они умирали!
  Ярость обуяла его от одной мысли. "Но я не погляжу на владыку. Не стану вновь его умолять. Он смилостивится, лишь когда все мы умрем? Для кого же будет его победа?" Хотя... он знает ответ.
  Если Кадагар Фант будет в конце стоять один; если он сядет на пустой трон в пустом дворце пустого города - он и это сочтет триумфом. Захват Харкенаса не имеет значения. Лорду Света важно лишь полнейшее истребление всех, кто ему противостоит. "По обе стороны разрыва.
  Помнишь, Кадагар, как однажды в Саренас пришел чужак? Мы тогда были еще детьми, еще друзьями, еще были открыты возможностям. Но даже тогда нас потрясла его смелость. Человек, почти столь же высокий, как Лиосан, под рваным плащом кольчуга, спускающаяся чуть не до лодыжек, под левой рукой полуторный меч. Длинные седые волосы, которые явно не привычны к гребню; борода под тонкими губами запачкана, пожелтела. Он улыбался - все докладывали об этом, и разведчики от Южных ворот, и зеваки, встававшие на улицах, чтобы поглядеть, как он шагает к цитадели в сердце Саренаса.
  Он всё улыбался, входя в тронный зал. Твой отец подался вперед на троне, так что костяное дерево заскрипело.
  А вот Харадагар - твой дядя - что-то прорычал и схватился за меч. Слишком много дерзости в чужаке. Слишком много презрения в его улыбке.
  Но твой отец воздел руку, останавливая Мастера Оружия, и заговорил с незнакомцем таким тоном, какого мы никогда не слышали.
  "Каллор Верховный Король, приветствую тебя в Саренасе, последнем граде Тисте Лиосан. Я Крин Нэ Фант, Поборник Высокого Дома Света..."
  "Сын Серап?"
  Владыка вздрогнул. Кадагар, я увидел стыд в твоих глазах.
  "Моя... бабка, Верховный Король. Я не знал..."
  "Она не имела причин тебе рассказывать, верно?" Каллор огляделся. "Она была здесь не лучше пленницы - они прогнали даже ее служанок. Пришла чужачкой, и чужачкой вы решили ее оставить. Удивляться ли, что она сбежала из вашего помойного ведра?"
  Меч Харадагара свистнул, покидая ножны.
  Каллор поглядел на Мастера Оружия и ухмыльнулся. Увиденное в его глазах похитило смелость Харадагара - ох, стыд на стыде, Кадагар! Твои первые раны? Думаю теперь, что это так.
  Верховный Король снова глядел на Крина. "Я ей обещал, и я здесь. Крин Нэ Фант, твоя бабка из рода Иссгина мертва".
  Крин медленно выпрямился на престоле, но выглядел он съежившимся, дряхлым в этой костяной клетке. "Что... что случилось?"
  Каллор хмыкнул: "Что? Я только что сказал. Она мертва. Недостаточно?"
  "Нет".
  Пожав плечами, Верховный Король ответил: "Яд. Из своих рук. Я нашел ее на рассвете первого дня Сезона Мух, холодную, застывшую на троне, что сделан для нее моими руками. Крин Нэ Фант, я ее убийца".
  Помню последовавшую тишину. Помню сухость своих губ, и что я мог смотреть лишь на ужасного седого человека, стоявшего без страха и произносившие речи, способные вызвать насилие.
  Но Фант качал головой. "Если... ты сказал "из своих рук"...
  Улыбка стала оскалом: "Ты вправду веришь, что самоубийство совершается лишь тем, кто забирает свою жизнь? Во всю эту чушь насчет эгоизма и ненависти к себе? Такую ложь мы твердим, чтобы избавиться от стыда, от обвинений в соучастии". Он поднял кольчужную руку, ткнул пальцем в Крина, а потом обвел всех стоявших в зале. "Вы все приняли участие в ее смерти. Вы заперли двери. Украли у нее верных слуг и друзей. Шептались за спиной, стоило ей отвернуться. Но я пришел не творить отмщение. Смею ли я, виновный, стоящий в луже свежей крови? Я недостаточно ее любил. Я никогда не умел крепко любить.
  Я убил ее. Капля яда в день на протяжении тысячи лет.
  По ее воле вернулся я в Саренас. По ее желанию принес вам это". Он вынул из-под серого плаща растрепанную куклу. Бросил к подножию трона.
  Весть уже разнеслась, и в дверях, в двадцати шагах за спиной Каллора, стояла мать твоего отца. Дочь Серап.
  Знал Каллор, что она там, слушает его слова? Изменилось бы хоть что-то?
  "Она делала ее для дочки", сказал Каллор, "и забрала с собой при бегстве. Незавершенную. Только узелок шерсти и тряпок. Такой она оставалась все века, когда я знал и любил Серап. Подозреваю", добавил он, "она случайно снова ее нашла. И решила, что стоит... доделать. На заре, когда я ее нашел... кукла лежала на чреслах, словно новорожденное дитя".
  Мать Крина всхлипнула и упала на колени.
  Снова улыбаясь, Каллор отстегнул пояс и позволил мечу упасть на каменный пол. Гулкий звон огласил палату. "Речь окончена. Я убийца Серап, я жду поцелуя праведного отмщения". Он сложил руки на груди и замер.
  Почему я вспомнил всё это, Кадагар? При всей жалкой трагичности того мгновения, разве не случившееся после наполняет грудь пеплом?
  Крин, подняв руку, прижал пальцы к виску. Не открывая глаз, взмахнул другой рукой. "Иди, Каллор. Просто... уходи".
  И тут я понял смысл улыбки Верховного Короля. Он не радовался. Нет, это была улыбка человека, желающего смерти.
  А что сделали мы? Не уважили его желание.
  Помню, как он поднял меч, как отвернулся от трона и вождя на нем, как вышел. Проходя мимо кучки придворных и съежившейся женщины, он помедлил, поглядел на нее сверху вниз.
  Если он что-то сказал, мы не слышали. Как и те, что были рядом. Потом он ушел окончательно, скрылся с наших глаз.
  Четыре года спустя ты поклялся, что никогда не зачнешь дитя. Что все Лиосан будут тебе как дети, если ты взойдешь на престол. Я, кажется, смеялся, такой слепой к будущему, поджидавшему нас многие сотни лет спустя. Я, кажется, ранил тебя, как часто делают дети".
  - Возлюбленный брат.
  Арапал повернул голову. - Брат.
  - Твои мысли улетели далеко. О чем ты думал, если смог унестись от этого места?
  Что это в глазах Кадагара? Завистливое желание? Вряд ли. - Лорд, это всего лишь усталость. Миг отдыха. - Он поглядел на собравшиеся легионы. - Они готовы. Хорошо.
  Когда он решил присоединиться к свите, Кадагар остановил его рукой, придвинулся и прошептал: - О чем ты думал, брат?
  "О тряпичной кукле". - Старый друг, этот момент был свободен от мыслей. Место серой пыли. И ничего больше.
  Кадагар отпустил его, отошел на шаг. - Арапал... это правда?
  - Лорд?
  - Смех...
  - Да, Лорд. Нас ожидает меч Хастов в руке воина Трясов. - Он указал на остов дракона. - Два взмаха клинка, и шея Ипарта Эруле перебита.
  - Нужно убить этого воина-Тряса!
  - Да, Владыка.
  Кадагар поднес руку во лбу, напомнив этим своего отца, бедного, потерянного Крина Нэ Фанта. - Но... как?
  Арапал склонил голову набок. - Владыка? Ну, когда падут все другие и он останется в одиночестве. Когда двенадцать драконов проломятся через завесу. Владыка, это не легион Хастов. Один меч.
  Кадагар уже кивал, в глазах плескалось облегчение. - Именно так, брат. - Он глянул на труп. - Бедный Ипарт Эруле.
  - Бедный Ипарт Эруле.
  Кадагар Фант, Лорд Света, облизал губы. - Какая напрасная потеря.
  
  ***
  
  В каждом донесшемся до Сендалат Друкорлат эхе чудился смех призраков. Вифал сел близко, у подножия трона, почти у ее ног; однако он казался сонным, утомление превратило в насмешку намерение быть на страже. Сендалат было всё равно. Падение смертных всегда несет привкус иронии, не так ли?
  Она сомкнула глаза, слушая, ожидая возвращения видений. Это послания Матери Тьмы? Или всего лишь обрывки жизней, отданных стенам и каменным полам? "Мать, сомневаюсь, что ты причастна. Они сами наслали мрак, а все эти суровые голоса в черепе... я отлично их помню".
  
  Бок красен от крови. Аномандер Рейк предстал перед Легионом Хастов. "Вторжение началось", сказал он ожидающим воинам. "Мы рискуем оказаться в меньшинстве". Он глубоко, медленно вздохнул. Челюсти на миг сжались от боли. "Я буду ждать их за Разрывом, чтобы отогнать от Трона Тени. Значит, врата остаются свободными. Легион Хастов! Вы отправитесь к вратам. Пройдете в них. Ввяжетесь в бой и удержите их там. И...", он оглядел ряды лиц под шлемами, "когда останутся последние пятеро, они должны отдать жизни ради запечатывания раны. Вы, в доспехах и с оружием Хастов, навеки закроете Старвальд Демелайн".
  Заунывные вопли клинков и кирас, шлемов, поножей и рукавиц, оглушительный хор, переходящий в дикий хохот. Но лица воинов-Анди остались непроницаемыми под напором безумного веселья. Торжественно отдав честь, они подчинились приказу лорда.
  
  "Легион Хастов, мы больше вас не видели.
  Но Элайнты перестали появляться.
  Легион Хастов, многих ли вы убили на той стороне? Сколько костей лежат в грудах на чужой равнине? Там, у врат? Я почти... почти вижу их - срубленный лес костей.
  Но ныне тени скользят между них, тени с неба.
  Аномандер Рейк, "навеки" - это ложь. Но ты знал. Ты просто покупал время. Думал, мы приготовимся к следующему вторжению. Мы готовы? Кто готов?
  Но все же во мне шепчет сомнение. Ты заставил ее повернуться к нам лицом. Ну, не к нам. Ко мне.
  Убил дракона, да ну, Йедан Дерриг?
  Готов ли убить еще тысячу?"
  
  ***
  
   Вифал понимал, что спит. Город мекросов, где он родился, вовсе не похож на этот, место дымчато-темного кварцита, стен из слюды и каменного угля; пусть скрипы под ногами, подъемы и проседания говорят, что город действительно плывет по невидимым морям, но за пределами наклонной ведущей к морской стене улицы он не видит совершенно ничего. Ни звезд сверху, ни морской пены внизу.
  Трещит такелаж. Единственные звуки вокруг. Город брошен, он один здесь.
   - Смертный. Она не послушает. Она заблудилась в прошлых эпохах.
  Он огляделся и крякнул, сердясь на самого себя. Богиня Тьмы. Что еще он может у нее увидеть, если не пустую бездну? - И я, город-остров, не привязан и лишен якоря, пойман незримыми течениями. Видит Маэл, Вифал, даже твоим снам не хватает тонкости.
  - Отчаяние - порча, Вифал из мекросов. Ты должен предупредить...
  - Прости что прерываю, Мать Тьма, но она меня уже не слышит. Честно сказать, я не в обиде. Мне нечего сказать. Ты сделала ее правительницей пустого города - и каких чувств ожидала?
  Наверное, слишком смело. Окружающая темнота не ответила.
  Он брел, не зная куда, но ощущал необходимость найти это. - Я утерял веру в серьезность мира. Любого мира. Каждого мира. Ты дала мне пустой город, а мне смешно. Не то чтобы я не верил в призраки. Как я могу? Я же уверен, что ВСЕ мы призраки. - Он помедлил, опустил руку на сырой, холодный камень морской стены. - Лишь это реально. Лишь останки мгновений, растянувшиеся в годы. Столетия. Мы... мы просто проходим мимо. Полные эфемерных мыслей...
  - Ты сдаешь слишком многое, Вифал.
  - Это легко, - ответил он, - когда все мое не стоит и проклятого гроша.
  - Этот островной город - призрак. На самом деле он лежит на дне моря. Он плывет лишь в твоей памяти, Вифал.
  Он хмыкнул. - Призрак грезит о призраках в призрачном мире. Вот что я научился понимать, Мать Тьма. От Тисте Анди и этих Лиосан. Как они могут взять сто тысяч лет и сдавить в руке. Нет истины во времени. Все ложь.
  - Она согласна с тобой. Она рождена заложницей ради неведомой судьбы, рождена заложницей будущего, которого не могла вообразить, тем более изменить. В этом она символизирует любого ребенка.
  - Но ты зашла слишком далеко, - потряс он головой. - Ты так и не дала ей повзрослеть.
  - Да, мы не отпускали бы детей никогда.
  Мекрос оканчивался иззубренным краем, словно его разорвали надвое. Вифал продолжал шагать, пока его не понесло вниз в темноте.
  Он вздрогнул, вскинул голову. Огляделся. Тронный зал Харкенаса, Сендалат сидит на престоле, закрыла лицо руками, неудержимо плача. Тихо выругавшись, он встал, заскрипев затекшими суставами, и подошел к ней.
  Крепко обнял.
  Сендалат неразборчиво пробормотала ему в плечо: - Пять тысяч воинов. Из шахт, из тюрем. Из помойных ям города. Пять тысяч. Легион Хастов - я видела их, идущих маршем из горящего города. - Она подняла лицо, открыла измученные глаза. - Их мечи выли. Доспехи пели от радости. Никто не стоял по сторонам, не рыдал. Нет, те, что еще были живы, бежали по улицам от этого смеха. Звук... такой ужасный... Легион Хастов маршировал к смерти, и никто не смотрел им вслед!
  Он влепил пощечину, такую сильную, что королева упала с трона. - Хватит, Сенд. Дворец сводит тебя с ума.
  Она извернулась, встав на колени - в руке нож, глаза пылают яростью.
  - Уже лучше, - буркнул он, отскочив от режущего выпада. - В твоей черепушке слишком много злых духов, женщина. Они думают, будто им есть что сказать. Но это не так. Они проклятые дураки. Знаешь, откуда я это понял? Потому что они еще не улепетнули отсюда!
  Вифал с опаской следил, как она встает, облизывает кровь с губ. Затем Сендалат спрятала нож. Прерывисто вздохнула. - Супруг, это ожидание. Я жду, что все умрут, что легионы Лиосан войдут в город, во дворец. А потом убьют тебя. Непереносимо.
  - Не только меня. Тебя тоже.
  - Ну, о себе я не сожалею. Совсем.
  - Есть другие Тисте Анди. Должны быть. Они уже идут...
  - Зачем? - Она сгорбилась на ступени трона. - Отомстить за меня? Так оно и длится, туда и обратно. Как будто в этом есть смысл. - Королева подняла голову. - Этим стенам не всё равно? Этому полу? Нет, но я всё изменю, Вифал. - В глазах был гневный вызов. - Сожгу дворец до основания, прежде чем они появятся. Даю клятву.
  - Сендалат, гореть тут нечему.
  - Есть иные способы, - прошипела она, - вызвать пламя.
  
  ***
  
  Поле битвы снова очистили от трупов, сломанного оружия и кусков плоти, но белый некогда песок остался бурым как грязь. Капитан Сласть еще немного поглядела на него, потом продолжила изучение рукояти своего меча. Кожаная обмотка повредилась - в последней схватке меч дважды сам собой поворачивался в руке. Подняв голову, она отыскала молодую летерийку, одну из назначенных Йеданом на собирание подходящего оружия. - Ты! Сюда!
  Девушка сноровисто подтащила санки. Сласть принялась копаться в груде измазанного кровью железа. - Хоть одно кудахтало, девушка? - Она подмигнула. - Не думаю, но ведь надежда не повредит?
  - Вы капитан Сласть.
  - Пока что да. - Она выбрала меч Лиосан, взвесила в руке, оценивая баланс. Потом уставилась на острие. И фыркнула: - Похоже, ему сто лет, и все сто лет его не точили. Почему тут нет летерийского оружия?
  - Лиосан его крадут, госпожа.
  - Что ж, единственный способ нас побить - поменять всё оружие, оставив нам бесполезный мусор. Лучше сообщить принцу, что нужно им мешать. Не забудь повторить хорошенько. - Сласть взялась за свой меч. - Вот, у тебя пальцы маленькие - давай протащи полоски тут и тут, где плетение ослаблено. Сделай хоть это, я закончу.
  Девушка воспользовалась не пальцами, а зубами, мигом протянув полоски в петли.
  - Умница. - Сласть сильно потянула за полоски и с удовлетворением увидела, что оплетка туже прилегает к основе. - Ну, сделай так же с вот этими. Спасибо. А теперь можешь идти - вижу, они снова там скопились.
  Девушка надела на плечи веревку и утащила санки. Костяные полозья легко скользили по песку пляжа.
  Капитан Сласть встала на свое место в строю. - О нынешнем дне, - сказала она громко, - Нить будет жалеть долго. Может он, дерьмец ленивый, и думает, что пять шлюх и кувшин вина в постели - заслуженная награда. Но я ему сочувствую.
  - Капитан всегда сверху! - крикнул кто-то из заднего ряда.
  Сласть выждала, пока не утихнет смех. - Не могу нассать на кучу монет, их в нашей армии не выдают даже офицерам - так что не обижайтесь, если выберу что-то другое. Или кого-то.
  - Не обидимся, капитан!
  Заревели рога. Сласть встала лицом к Бреши. - Они идут, солдаты! Ну, будем суровыми как сны девицы! Оружие готовь!
  Смутная масса навалилась на тонкую как кожа преграду, начала рубить ее клинками. Потом мечи исчезли.
  "Что за дерьмо? В этот раз что-то другое..."
  Из раны вырвались три огромных пса. Пропитанный кровью песок взлетел под ногами тварей. Одна рванулась направо, к строю трясов - белое пятно величиной не меньше быка. Вторая налетела на другой фланг, а та, что была перед Сластью, встретила ее взгляд и пригнула широкую голову. Капитану показалось, что сила покинула тело вместе с изумленным выдохом. Гончая прыгнула прямо на нее.
  
  ***
  
  Едва открылись челюсти, являя клыки длиной с кинжал, Яни Товис низко присела и взмахнула мечом. Лезвие впилось в шею твари и отскочило, сопровождаемое брызгами крови. Рядом завопил воин-тряс, но крик быстро затих - голова человека пропала в пасти Гончей. Захрустели кости; тело поднялось в воздух, когда пес попятился, перегрызая шею. Обезглавленное тело рухнуло в потоках темной крови, перевалилось на спину.
  Яни Товис выбросила меч вперед, но кончик скользнул по груди Гончей.
  Зарычав, та мотнула головой. Удар заставил Яни закружиться. Она тяжело ударилась оземь и перекатилась набок, увидев, как ряды Лиосан проходят сквозь брешь в пятнадцати шагах от нее. Меч она уронила, в кулаках ощущался лишь клейкий песок. Яни чувствовала, как куда-то утекает сила. По телу распространялась боль.
  Сзади Гончая уничтожала ее людей.
  "Вот и конец. Так просто?"
  
  ***
  
  - Пики! - орал кто-то. "Я?" Когда тяжелая Гончая прыгнула, Сласть упала на песок, извернулась и ткнула мечом в брюхо пролетавшей сверху твари.
  Конец меча отлетел назад, словно выпущенный из арбалета, вдавил плечо в песок. Задняя лапа Гончей задела женщину, заставив полететь, махая руками и ногами. Она слышала со всех сторон лязганье деревянных пик. Полуоглушенная Сласть свернулась клубком под Гончей. Весь мир заполнило рычание, и хруст костей, и вопли умирающих летерийцев. Ее снова лягнула лапа, выбросив на сторону.
  Скрипя зубами, она заставила себя встать на карачки. Меч оставался в руке, приклеенный липкой кровью (очевидно, где-то был порез). Она поползла к беснующемуся демону. Поднырнула...
  Притупившийся кончик меча угодил Гончей в уголок левого глаза. С почти человеческим стоном зверь отпрянул, разбрасывая людей. Тело его было покрыто десятками ран от наконечников пик, белая шкура стала алой. Все больше солдат напирали со всех сторон. Гончая споткнулась о труп, развернулась к новым нападающим.
  Левый глаз был залит кровью.
  "Получила, говенная куча!"
  Кто-то подскочил, размахивая топором лесоруба. Удар по черепу... зверь упал на колени. Рукоять треснула; Сласть видела, как сорвался сам топор. Половина черепа Гончей блестела костью, кусок кожи повис над челюстью.
  Однорукий Нить отшвырнул бесполезное топорище и потянулся за ножом.
  Гончая выбросила шею, морда молотом ударила человека. Клыки прорвали кольчугу, глубоко впились в грудь. Рывок... ребра словно взорвались, летя вслед за головой зверя. Нить повернулся, склонился.
  Сласть закричала.
  Второй укус Гончей оторвал ему лицо - лоб, скулы, верхнюю челюсть. Нижняя челюсть повисла, качаясь подобно кровавому воротнику. Оба глаза исчезли. Нить упал навзничь.
  Пьяно шатаясь, Гончая попятилась. Сзади Лиосан приближались ощетинившейся шеренгой, лица светились желанием.
  - Отогнать! - завопила Сласть.
  Ровняя пики, летерйцы двинулись вперед.
  
  ***
  
  - Королева! Королева!
  Воины-трясы внезапно окружили Яни Товис. Она слышала где-то позади Гончую - рык, удары клинков, треск копий, ужасающие вопли боли - клубок безумия оказывался все глубже в рядах ее народа. Но два десятка ее охранников стояли лицом к солдатам Лиосан.
  "Защищают королеву. Нет, прошу... не надо..."
  Их не хватит. Они умрут ни за что.
  Лиосан налетели гребнем волны, разлились по сторонам, изолируя Яни и ее защитников.
  Кто-то склонился, поднося ей меч.
  Горло стиснул рвотный спазм. Яни заставила себя встать.
  
  ***
  
  Увидев, что Гончая напала на левый фланг, Йедан Дерриг помчался навстречу. Хаст издал безумный улюлюкающий вопль и, казалось, ужасный звук заставил чудище насторожиться - на кратчайший миг, прежде чем оно ринулось на принца.
   Челюсти раскрылись над самой землей в ожидании, что он присядет. Однако вместо этого Йедан высоко прыгнул и перевернулся в воздухе над плечами пса. Меч сверкнул, стремясь вниз...
  Лезвие Хастов завизжало, кусая, впиваясь в позвоночник и спинной мозг.
  Зад зверя свесился на сторону; Йедан приземлился рядом. Ударился, перекатился и встал, устремляя взор на Гончую.
  Он смотрел, как она падает... тело ударяется о песок, за ним и голова... Глаза тупо смотрели вверх. А за трупом зверя - ряд лиц. Летерийцы. Трясы. Разинули рты, словно идиоты.
  Он указал на Сласть: - Капитан! Фланг вперед, тупым клином! Давите Лиосан сильнее!
  Сказав, он тут же отвернулся и побежал. Оставались еще две Гончие.
  Впереди клин Лиосан сблизился с летерийцами Сласти. Ни те, ни другие не желали уступать. Йедан не видел Гончих - их успели убить? Нет, вон там - одна пытается скрыться в ране Светопада. Неужели он позволит ей уйти?
  "Нет".
  Но чтобы добраться до зверей, ему нужно пройти сквозь пару десятков Лиосан.
  Они увидели его и отпрянули.
  Хастский меч визгливо захихикал.
  Йедан зарубил двоих и ранил еще одного, прежде чем его - на время - остановили остальные. Мечи рвались к лицу, тогда как другие били в живот и бедра. Он блокировал выпады, отвечал. Изгибался, пробираясь вперед.
  Летели отрубленные у локтя и запястья руки, отпуская оружие. Брызгала и хлестала кровь, падали тела. Дикие лица, рты раскрыты от боли и шока. И тут он оказался за ними, оставив позади ужас и груды мяса.
  Гончей оставалось три шага до бреши. Она с трудом удерживалась на лапах.
  Он увидел, как повернулась голова, и поглядел зверю в глаза. Оба сочатся кровью. Порванные губы отодвинулись, показывая черные десны - зверь зарычал, готовясь прыгнуть...
  Но не успел. Выпад. Порез. Кишки Гончей вывалились наземь в облаке бурой жижи.
  Она присела, завыла.
  Йедан вскочил на спину зверя...
  ... как раз вовремя, чтобы увидеть рвущуюся из врат четвертую Гончую.
  Принц прыгнул, вытягивая меч.
  Вонзил его в широкую грудь. Клинок зашелся в булькающем веселье.
  Ответный удар головы зверя вбил его в землю, но Дозорный не выпустил меч, вытягивая его из раны. Пес кашлял кровью - густые, горячие струйки - и мотал головой.
  Йедан уперся ногой в горло, освобождая меч, повернулся - и увидел, как к нему поворачивается масса воинов Лиосан. Быстро не получится - оба фланга успели сомкнуться. "Много работы впереди..."
  Тут в ране позади возникло новое присутствие, заставило подняться дыбом волоски на шее. Нависло, сочась мерзкой магией.
  "Дракон".
  Тихо выругавшись, Йедан Дерриг повернулся и нырнул в рану Светопада.
  
  ***
  
  Половина ее воинов пала; Яни Товис ощущала, как слабеет. Она едва могла держать меч. "Боги, что такое? Неужели я так сильно ранена? Голова болит... но... что еще?" Она зашаталась, осела на одно колено. Битва смыкалась со всех сторон. "Что же..."
  Сотрясение почвы за линией трясов. Гончая, визжащая от боли и ярости.
  Она поглядела туда. Голова кружилась.
  Серые миазмы магии вырвались с края ближайшего к Светопаду фланга; плюющаяся, трещащая волна ударилась о строй Лиосан. Тела взлетали в облаке алого тумана.
  Крики... кто-то подхватил Яни под руки и потащил к перестраивающейся линии трясов - и там была бегущая Сквиш.
  - КРОВЬ КОРОЛЕВЫ! КРОВЬ КОРОЛЕВЫ! - Ведьма выглядела десятилетней девочкой, сияющим золотым ребенком. - Оставьте ее. Вы, вперед!
  Грохот из раны заставил упасть на колени всех.
  
  ***
  
  Оглушенный внезапным громоподобным "КРАК!" из разрыва, Арапал Горн видел, как пятится собрат-Солтейкен. Элдат Пресен, самая молодая и смелая из всех, так радостно рванувшаяся вслед Гончим Света, вытягивала голову из врат. Вслед фонтаном била кровь.
  Он в ужасе наблюдал, как мозги и кровяные сгустки вываливаются из разбитого черепа.
  Тело драконицы сотрясли волны судорог, хвост захлестал, когти впились в землю, вырывая целые пласты. Слепые взмахи хвоста разбрасывали воинов, убивали.
  Громадный торс сплющился, резко содрогаясь; шея и голова Элдат извивались. Арапал смог понять, как ужасен был выпад меча, раскроивший ей череп, уничтоживший ясноглазую, смешливую девушку. Он всхлипнул, но не отвернулся. "Элдат. Играющая с саду, в другом веке. Мы тогда думали лишь о мире. Но ныне я гадаю: был ли он вообще, тот век? Или мы просто затаили дыхание? Все эти годы, десятки лет - она вырастала в прекрасную женщину, все мы видели. Видели и это дарило нам удовольствие.
  И ох, как всем нам хотелось уложить ее в постель. Но она отдала сердце единственному, тому, кто никогда не захочет обнять женщину - как и мужчину. Кадагару не было дела до таких пустяков, и если он снова и снова разбивал ей сердце... что ж, такова цена служения народу. Он стал отцом для всех них, потому не мог быть ни для кого любовником.
   Кадагар, ты снова стоишь на стене.
  Смотришь на ее смерть, и нет здесь милости, нет благословенной быстроты. Разум ее уничтожен, но тело не сдается. Кадагар Фант, какой урок осмелишься ты извлечь?"
  Он вздрогнул, овладевая собой. - Освободить место, - приказал он офицерам. Голос дрогнул. Он тяжело вздохнул, откашлялся. - Она умрет не скоро. Не сейчас.
  Посеревшие солдаты пошли исполнять приказ.
  Арапал оглянулся на врата. "Хаст. Ты пришел встретить ее на пороге. Где же тогда мои солдаты? Где - боги подлые! - где Гончие?"
  
  ***
  
  Йедан слепо размахивал руками в ниспадающих потоках света. Смех меча медленно затихал. Вот реальная опасность. Заблудиться в Светопаде. Но выбора не было: он должен поскорее вернуться. Остается одна Гончая. Сколько солдат уже умерло, пока он бродит в адском свете?
  Он ощущал ужасную боль раны, отчаянное желание этой злобной, острозубой вещи исцелиться.
  Йедан встал на месте. Неверный шаг может привести на равнину Лиосан, к десяткам тысяч врагов. И новым драконам.
  Тяжелый, давящий поток сзади. Он вихрем развернулся.
  Что-то идет...
  Гончая вырвалась из света.
  Он присел, взмахнул мечом. Отрубил передние лапы. Зверь пошатнулся - он вскочил и ударил по шее. Меч Хастов прошел насквозь, с восторженным криком хлебнув из гортани. Голова покатилась к ногам Йедана.
  Он чуть постоял, глядя вниз вложил меч в ножны, склонился... Спина затрещала, когда он попробовал поднять голову. Йедан встал лицом туда, куда спешила Гончая, и с рычанием толкнул голову в свет.
  Потом пошел в противоположном направлении.
  
  ***
  
  Не один Арапал Горн видел, как из врат вылетела голова Гончей, тяжело покатившись по почве. Крики ужаса и отвращения звучали со всех сторон.
  Он и сам смотрел в ужасе.
  "Не может быть, что это один человек. Не может!
  Нас поджидает целый легион Хастов. Сотни проклятых убийц, сведенных с ума оружием. Никто их не может остановить, никто не может победить.
  Нам не выиграть".
  Не моргая, он взирал на большую голову, в пустые глаза. Потом отвернулся к умирающей драконице. Ее оттащили к телу Эруле. Челюсти впились в вонючий бок. Движения стали слабее, в них уже не было бешеной ярости. "Элдат, умри. Прошу".
  - Уже недолго, - шепнул он. "Уже недолго".
  
  ***
  
   Волны магии гнали Гончую к ране; Стяжка и Сквиш шли за ней, перелезая через трупы и еще не успевших умереть истерзанных людей. Сласть брела за ними. Ее ранили в правое плечо, кровь не останавливалась. Рука покрылась багрянцем, из кулака текли густые струйки. Мир быстро терял цвета.
  Она увидела Краткость, ведущую плотный клин летерийцев с левого фланга. Где принц?
  "И что за грохот был в бреши?"
  Рядом виднелся остов Гончей, а ближе к вратам еще одна жуткая тварь дергалась на боку, сучила лапами. Солдаты подступали, нацеливая пики. Убить такую удастся не сразу.
  "Я так устала". И тут же сила покинула ноги, на села. "Плохая рана. Клыки? Коготь? Не помню... не смогла обернуться и поглядеть. Но хотя бы боль ушла".
  - Капитан!
  Сласть посмотрела на меч в руке. Улыбнулась. "Ты молодец. Не подвел. Где та девушка? Нужно ей рассказать..."
  - Кто-нибудь, отыщите ведьму. Скорее!
  Голос прозвучал громко, почти над ухом но, тем не менее, показался приглушенным. Она видела, как бежит Краткость, но перебираться через все эти тела - тяжкая работа, и Сласть принялась гадать, успеет ли та вовремя.
  "Вовремя? До чего? А, до этого".
  Она попыталась лечь, но поняла, что ее кто-то сжимает в объятиях.
  - Полспины откушено! Где ведьмы?!
  - Истощены.
  - Нужно...
  Рев заполнил ее уши. Сласть поглядела на руки, одна из которых еще сжимала оружие. Она позволила ей разжаться. Рука не послушалась. Сласть нахмурилась, но гримаса тут же пропала. "Понимаю. Я была солдатом. Не воровкой. Не преступницей. Солдатом. А солдат никогда не бросит меч. Никогда. Это видно по глазам.
  Видите это в моих глазах? Спорим, видите.
  Верно. Наконец-то верно. Я была солдатом".
  
  ***
  
  Краткость была в десяти шагах, когда увидела, что подруга умирает. Она закричала и села между трупов. Пересечь поле брани - это был кошмар, путь неуправляемого ужаса. Летерийцы, трясы, Лиосан - тела как тела, смерть как смерть, имена значат меньше чем ничего. Она вымокла в пролитом, в упущенном. Запах бойни так густ, что можно завязнуть.
  Она сжала голову руками.
  "Сласть.
  Помнишь лохов? Как мы забирали всё, что у них имелось? Было - мы с тобой против мира и богов. И было это здорово... пока мы выигрывали. Мы не стеснялись побивать их на их же поле. Да, на их стороне были законы, украденное ими считалось благоприобретенным. Но ведь они сами и писали законы. Вот единственная разница.
  Мы привыкли ненавидеть их жадность. Но потом сами стали жадными. Поймали нас, и поделом.
  Жизнь на острове - как это было скучно. До прихода тех малазан. Все началось тогда, точно? И привело нас сюда.
  Они бросили нас, как кости, и сковали Островом. Мы могли бы сбежать назад, к тому, что знали и презирали. Но мы не сбежали. Мы остались с Полутьмой и Дозорным, нас сделали капитанами.
  И теперь мы повели войну. Ты - до конца, Сласть. Я еще сражаюсь. Так и не зная, ради чего.
  Десять шагов, но я не могу на тебя смотреть. Не могу. Между нами расстояние. Живая, я его не пересеку. Сласть, зачем ты меня оставила?"
  Йедан Дерриг появился из раны Светопада. Смех меча терзал воздух. Он глядела и думала, каким потерянным он кажется. "Но нет. Это я. Это я. Он знает, что нужно знать. Он все понял. Это идет от крови".
  
  ***
  
  Сержант Селло подошел к Йедану. - Принц, она жива, но без сознания. Ведьмы использовали...
  - Знаю, - бросил он, осматривая поле брани.
  Сержант, грузный и широкоплечий - с примесью крови Тартеналов - проследил его взгляд и вздохнул. - В этот раз они нам повредили, Высочество. Псы погрызли центр и правый фланг. Один зверь ранил Сласть, прежде чем его отогнали. Ох, какие потери, Высочество. Нам больно. Нить, Эйсген, Трепль, Сласть...
  Йедан сурово взглянул на него. - Сласть?
  Селло показал пальцем, обрубленным у средней фаланги. - Там.
  Фигура в руках плачущего солдата. Краткость склонилась неподалеку, опустила голову.
  - Погляди, сержант, что нужно сделать. Раненые. Оружие.
  - Да, господин... Принц?
  - Что такое?
  - Кажется, я последний.
  - Последний?
  - Из прежней команды. Из Берегового Дозора.
  У Йедана что-то застряло во рту. Он поморщился и сплюнул. - Дерьмо. Зуб сломал. - Поднял глаза, уставился на Селло: - Хочу, чтобы ты был в резерве.
  - Высочество?
  - До мига наивысшей нужды, сержант. Тогда я призову тебя. А пока держись вне битвы.
  - Господин...
  - Но когда позову, лучше тебе быть наготове.
  Мужчина отдал честь и ушел.
  - Последний, - прошептал Йедан.
  Покосился на Краткость. "Если бы на меня не смотрели, я пошел бы к тебе. Обнял бы. Разделяя горе. Мы это заслужили. Вместе. Но я не могу показать такой... слабости".
  Он мешкал, чувствуя неуверенность. Покачал сломанный зуб языком. Вкус крови. - Дерьмо.
  Краткость подняла глаза, заметив упавшую тень. - Принц. - Попыталась встать, но Йедан тяжелой рукой толкнул ее обратно.
  Она ждала, что он скажет. Но он промолчал, хотя взор был устремлен на Сласть и солдат, собиравшихся около убитой. Она заставила себя посмотреть тоже.
  Они подняли ее так бережно, что ей показалось: сейчас разорвется сердце.
  - Нелегкое дело, - пробормотал Йедан, - такое заслужить.
  
  ***
  
  Арапал Горн увидел, что лагеря у ближайших курганов зашевелились, солдаты строятся. "Значит, решительная атака. Мы бросим во врата элиту. Легионы Света. Лорд Кадагар Фант, чего же ты ждал так долго?
  Если бы они пошли первыми, Трясы уже погибли бы. Первый укус должен быть самым сильным. Знает каждый командир. Но ты не слушал. Ты хотел сначала омыть кровью свой народ, сделать свою цель его целью.
  Но... не сработает. Они сражаются потому, что ты не дал иного выбора. Гончары вытирают руки, их круги замедляют вращение и останавливаются. Ткачи закрывают станки. Резчики откладывают инструменты. Каменщики, изготовители ламп, ловцы птиц и свежеватели псов. Матери и шлюхи, сутенеры и торговцы дурманом - все бросают дела и идут на твою войну.
  Дела остановились. Для многих дел больше не будет.
  Ты ударил свой народ в бок, оставив зияющую рану - вот как эта, что перед нами. Мы идем вперед, словно истекаем кровью. И кровь запекается на той стороне".
  Все Солтейкены превратились. Они знают, что нужно сделать. Арапал видел, что его собратья занимают посты впереди отрядов отборных солдат.
  "Однако нас ожидает Легион Хастов. Убийцы Псов и Драконов. Под бешеный хохот войны.
  Новая битва. Она станет последней. Для нас".
  Он глянул на крепость, но Кадагара Фанта видно не было. А его солдаты, его сородичи, столь жестоко истерзанные и окровавленные, повторяют одни и те же слова: - Он идет. Наш владыка поведет нас.
  "Наш владыка. Наша тряпичная кукла".
  
  **
  
  - Вода, Ваше Величество. Пейте.
  Ей едва хватило сил, чтобы поднести горлышко к губам. Словно дождь в пустыне, вода хлынула в трещины рта. Высохшие ткани пробудились, горло облегченно раскрылось. Она поперхнулась, закашлялась.
  - Что случилось? Где я?
  - Ведьмы и ваш брат, Королева, убили Гончих.
  "Гончие.
  Что это за день? В мире без дней, как запомнить день?"
  - Они теперь маленькие девочки, - сказала помогавшая ей.
  Яни Товис моргнула. Знакомое лицо. - Твой брат?
  Женщина отвела глаза.
  - Прости.
  Та потрясла головой. - Скоро мы увидимся, моя королева. Жду с нетерпением.
  - Не думай так...
  - Простите, Ваше Величество. Я всю жизнь о них заботилась, но тут... не смогла. Не сумела. Слишком много. С самого начала слишком много.
  Яни Товис смотрела в лицо женщины: сухие глаза, безучастное выражение. "Она уже ушла". - Они ждут тебя на Берегу.
  Хрупкая, неверная улыбка. - Так мы говорим над мертвыми. Помню.
  "Над мертвыми".
  - Скажи ведьмам... если они еще раз... используют меня вот так... хоть еще раз - скажи, я их убью.
  Женщина отпрянула: - Они выглядят десятилетними, Ваше...
  - Они не десятилетние. Это две старухи, прокисшие, злобные, ненавидящие мир. Иди и передай им предупреждение, солдат.
  Женщина встал, молча кивнув.
  Яни Товис поудобнее уложила голову, ощутив, как песок скрипит под затылком. "Пустое небо. Сны темноты. Склонись я перед Берегом, они не смогли бы меня тронуть. А теперь они меня наказали".
  - Но если бы не так, - проговорила она сама себе, - те Гончие убили бы еще сотни людей. Так кто из нас кислее и злее? Кто сильней ненавидит мир?
  "Пойду к ней. В Харкенас. Буду просить прощения. Ни одна из нас не вынесет тяжести короны. Нужно ее бросить. Нужно найти в себе силы. Непременно.
  О, я дура. Йедан не сдастся. Жизни для него перестали иметь значение. Значит, все мы должны умереть. Похоже, выбора нет. Ни у трясов, ни у летерийцев, ни у Сендалат Друкорлат, королевы Высокого Дома Тьмы".
  Она протянула руку, зачерпнув белый песок - то есть истертые кости. - Всё здесь, - шепнула она. - Вся наша история здесь. Оттуда... сюда. К грядущему. Всё... здесь. - Она поглядела и сжала ладонь в кулак, будто сокрушая всё.
  
  
  
  Глава 16
  
  
  Камень шепчет
  "Потерпи"
  Но зажат в руке резец
  Дети плачут
  "Не сейчас"
  Но песчинки утекли
  Небо стонет
  "Улетай"
  Не отступим ни на шаг
  Ветер свищет
  "Вы вольны"
  Но связали корни нас
  Любящий вздохнет
  "Навек"
  Но пришла пора уйти
  Умоляет жизнь
  "Живи"
  Но прозрачней грёзы смерть
  Мы заплачем
  "Не сейчас"
  Но песчинки утекли
  Камень шепчет
  "Потерпи"...
  
  Заклинание,
  Слепой Галлан
  
  
  - Придет время, - подумал вслух Сечул Лат, - когда все мы будем забыты.
  - Говори за себя, - пробурчал Эрастрас. - "И будут они пить кровь". Помнишь? Книга Старших. Вот последняя память, которая о нас останется. Как о кровопийцах. Тирания жажды.
  - Если не нам спасать поклонников, то кому? Кто еще спасет жалких смертных?
  Топавшая сзади них по земле - будто барабан войны - Килмандарос сказала: - Их нельзя спасти. Никогда было нельзя.
  - Тогда зачем мы им?
  Эрастрас сплюнул и презрительно ответил: - Чтобы кого-нибудь винить, Сетч. За все разрушения, ими самими сотворенные. За вред друг другу. Или себе. Ладно, хватит. Мы слишком часто это пережевываем.
  Сечул оглянулся: - Мы достаточно далеко, как думаешь?
  Глаза Килмандарос затянула усталость; она не захотела смотреть назад. - Нет.
  - Садок... - начал Эрастрас.
  Она оборвала его, фыркнув. - Эта рана пронижет все садки. Древние и новые. Единственная наша надежда - уйти как можно дальше.
  Эрастрас пожал плечами: - Никогда особенно не любил К'рула.
  - Вначале, - сказала Килмандарос, - это будут всего лишь раны. Но если ее не убьют вовремя, К'рул может истинно умереть, и мир станет несуществующим. Смерть магии и еще многого.
  Сечул Лат улыбнулся Эрастрасу. - Итак, монета брошена, она кружится и кружится.
  - Она уже не наша проблема, - ответил тот, касаясь пальцем дыры украденного глаза. - Сестре придется разобраться с ней. Или еще кому.
  - И на этом основана наша участь? Кто-то придет и расчистит неразбериху, нами устроенную. Осмелюсь сказать: наши дети не обрадуются такому бремени.
  - Они не проживут так долго, чтобы чему-то радоваться или огорчаться.
  "Ясно вижу нашу проблему, друзья. Нам не нужно будущее, нам нужно прошлое. С новым именем. Но оно остается прошлым, это воображаемое царство ностальгии со сглаженными краями разломов. Рай... для кровопийц".
  - Драконус желает мне повредить, - заявила Килмандарос. - Он подстерегает меня.
  - Не глупи, - бросил Эрастрас. - Он присоединится к Тиам в убийстве Отатараловой Драконицы. Пусть он клялся в вечной борьбе с хаосом, но даже он не будет приветствовать его конец. К тому же схватка с тобой слишком рискованна - ты можешь его убить. Долго ли он был пленен в мече? Думаешь, рискнет так скоро потерять свободу? Может, у него к тебе старые счеты, Килмандарос, но он увидит угрозы более насущные.
  - Если не поймет нашей цели.
  Сечул Лат оглянулся. - Мама, уверяю тебя, он уже понял. Но я думаю, Эрастрас рассудил правильно. Драконус увидит угрозу освобождения Отатараловой Драконицы и ее присутствие станет для него магнитом. Надеюсь, роковым.
  - Многие пытались ее убить, - согласился Эрастрас, - и проигрывали. Даже пленение потребовало сложной ловушки - Рейку потребовались столетия, чтобы ее создать.
  - Он был не один, - пророкотала Килмандарос.
  - Им сделанное ты разрушила, - кивнул Эрастрас. - Аномандер Рейк мертв, и никого не осталось, сравнимого с ним в нездоровой одержимости...
  Килмандарос приблизилась к нему во время разговора; рука показалась Сечулу смазанным пятном на краю зрения. Однако удар, нанесенный Эрастрасу, не заметить было невозможно: треснули ребра, он свалился и тяжело упал наземь, перекатился и свернулся вокруг раны в груди.
  Богиня встала сверху. - Ты не будешь говорить о нем дурное, - сказала она тихо. - Мы не всегда были согласны. Зачастую мы ссорились. Но Сын Тьмы был мужем чести и цельности. Не позволю тебе оплевывать его имя. Он мертв, а твой голос похож на карканье трусливой вороны. Никогда ты не был ему ровней, и даже в смерти он стоит выше всех твоих обличий. Думаешь, я не слышу в тебе обиды? Зависти? Отвратительно.
  Сечул ощутил небольшой поток силы - Старший Бог исцелял себя. Он медленно встал и, не оглянувшись, продолжил путь.
  Миг спустя Сечул пошел за ним и перед Килмандарос.
  Она произнесла громко, чтобы оба услышали: - Рейк как-то назвал Драконуса мужем великой чести. Перед изменой. Перед днем гнева. Я ему верю.
  Сечул повернулся и внимательно поглядел на мать. - Думаешь, он оставит Отатараловую Драконицу Тиам. Отыщет тебя не ради старых споров, но ради наказания за то, что ты сделала. Накажет за ее освобождение.
  - Накажет? - Она оскалила клыки. - Сын, он постарается меня убить. И я боюсь.
  Признание превратило в лед кровь Сечула. - Мама? Не нужно было этого делать, - шепнул он.
  - Всеобщая молитва, - буркнула она в ответ.
  - Еще дальше? - поинтересовался Эрастрас.
  Килмандарос оглянулась через плечо. - Еще дальше.
  
  ***
  
  Дракон дважды облетел его, прежде чем приземлиться среди неровной тундры, в сотне шагов впереди. Тулас Отсеченный подошел ближе и увидел, что тварь осторожно следит за ним. Чешуя словно пластины льда, молочная и почти прозрачная в тени, а на солнце ослепительно - белая. Глаза алые, как кровь. Когда между ними осталось шагов пятьдесят, дракон перетек.
  Тулас спокойно приблизился на десять шагов, но потом замер в тревоге. - Ты носишь лезвие Хастов, Сильхас Руин? Не твой стиль.
  Оружие бормотало, ощущая близость крови Элайнта. "Конечно, не крови своего хозяина".
  Сильхас Руин смотрел на него без выражения. - Похоже, ты ускользнул от их сделки - ведь сделка была, не так ли? Между моим братом и Владыкой Сраженных. Должна была быть.
  - Воображаю, что ты прав.
  - Твоей тюрьмой был Драгнипур, Принц, или королевство Худа?
  Тулас выпрямил спину, пошевелили головой. - Ты отказываешь мне в подобающем величании.
  - Не вижу трона, Тулас Отсеченный. Принц - недостаточно величаво? Предпочитаешь "самозванца"?
  - Не будь я привязан - кажется, навеки, Сильхас Руин - к состоянию неупокоенности, я обиделся бы на твои слова.
  - Если желаешь, мы можем скрестить клинки. Ты - мерзостное семя в темноте!
  Тулас обдумал предложение. - Раз ты вернулся в мир, Сильхас Руин, остается лишь один вывод: Азат научился кучно гадить.
  - Тулас, - сказал Сильхас, подходя ближе, - помнишь ночь шлюх?
  - Да.
  - Ты теперь такой неопрятный, что даже сокровища целого королевства не купят их расположение.
  - А я помню, как они завязывали глаза, прежде чем лечь с тобой. А что кричали? О, да. "У него глаза белой крысы!" или что-то похожее.
  Они стояли лицом друг к другу.
  - Тулас, может ли улыбка исказить то, что у тебя вместо лица?
  - Неизвестно, старый друг. Но знай, что я улыбаюсь сердцем.
  Их объятия были буйными - ведь вернулись воспоминания, которые они считали навеки потерянными, вернулась дружба, казавшаяся давно мертвой.
  - Против этого, - шепнул Сильхас, - даже Худ не устоит. Мой друг!
  Не сразу они разомкнули объятия.
  - Не плачь по мне, - сказал Тулас.
  Сильхас беззаботно махнул рукой: - Нежданная радость. Но... тем хуже, что была война.
  - Война, на которой мы сделали все, чтобы убить друг друга? Да, плохие были времена. Каждый попался в водоворот слишком мощный, чтобы пытаться сбежать.
  - В день разрушения Эмурланна разбилось и мое сердце. Из-за тебя, Тулас. Из-за всего, что мы потеряли.
  - Знаешь, я даже не помню собственной смерти. Вполне возможно, пришла она от твоей руки.
  Сильхас Руин покачал головой: - Нет. Ты пропал при разрушении - даже я не смог узнать, что с тобой стало. Я... я искал. Некоторое время.
  - Я сделал бы ради тебя так же.
  - Но потом Скара...
  - Проклятие Элайнтов.
  Сильхас кивнул. - Слишком легко принятое.
  - Но не тобой. И не мной.
  - Рад слышать. Старвальд Демелайн...
  - Знаю. Буря станет песней сирен.
  - Совместно мы сможем сопротивляться.
  - Улыбка моего сердца все шире. Наконец-то в душе родилась мечта. Мы будем сражаться бок о бок, Сильхас Руин.
  - Того, кто падет первым...
  - ... второй будет защищать.
  - Тулас.
  - Да?
  - Он видел мое горе. Он присоединился к поискам.
  Тулас отвел взгляд.
  - Тулас, Аномандер...
  - Нет, друг. Не сейчас - я... я еще не готов о нем думать. Извини.
  Вздох Руина был неровным. Он поднес руку к лицу оглянулся и кивнул. - Как желаешь. - Смех прозвучал грубо. - Уже не важно. Он мертв.
  - Знаю, - сказал Тулас, протянув руку и сжав плечо Сильхаса. - Более того, это ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ. Если мы не говорим о твоей потере, не считай, что я не разделяю твоего горя. Пойми же меня...
  - Хорошо.
  Тулас поглядел на Тисте Анди. - Проклятие Элайнтов.
   Друг только вздрогнул. Они долго молчали. Меч Хастов что-то бормотал в ножнах у бедра Сильхаса. Потом Анди поднял глаза. - О, есть еще один - отродье Менандоры...
  - Враг?
  - Он рожден по эту сторону Старвальд Демелайна.
  - Тогда возможный союзник. Трое... хорошее число. Ребенок владеет внутренней силой, управляет гневом?
  - Если бы мог, был бы сейчас рядом.
  - Понимаю. Какова же будет его участь?
  - Я еще не решил.
  Они пошли на север. Тундра тянулась со всех сторон. Мелкие птицы порхали над низкими кустарниками, с пути взлетали облака гнуса. Вдалеке виднелась ярко-белая линия, означавшая грань ледников.
  - Чувствую во всем этом руку Старших Богов, - сказал наконец Тулас.
  - Да.
  - Чего они хотят?
  - Того, что и всегда. Возвращения к власти.
  - За время нежизни я начал понимать старое изречение: "назад пути не бывает".
  - Они тоже знают, но тем не менее пытаются. А пытаясь, могут разрушить этот мир и множество иных. Убить самого К'рула.
  - Да, смелая игра.
  Сильхас кивнул: - Самая смелая.
  - Значит, Сечул Лат?
  - И Эрастрас.
  - Итак, Сечул бросает жребий, а Эрастрас чуть толкает его под локоть - и выпадает нужное, друзья!
  - Они так и любят. Да.
  - А ты в игре?
  Сильхас Руин задумался, потом вздохнул: - Они считают себя мастерами обмана. Но думаю, они впервые сели за стол с людьми. Обман? Старшие Боги кажутся детишками в сравнении с людьми. Со времени возвращения я это хорошо понял.
  - Игру могут развернуть?
  Сильхас искоса поглядел на него, ухмыльнулся. - Думаю... да. Просто наблюдай, Тулас. Просто наблюдай.
  Меч закашлял в ножнах. "Смех", подумал Тулас. "Или удушье".
  - Друг, как ты нашел такое оружие?
  - Дар.
  - От кого? Они с ума сошли?
  - Тень.
  Тулас понял, что ему нечего сказать. "Поражен немотой", как любят говорить сказители. Он морщился, пытаясь вымолвить хоть слово предостережения.
  Сильхас оглянулся. - Не от Ходящего-По-Краю.
  "Ходящий... нет, не может быть... он не стал бы... ох, чудеса Бездны!" Голос его прозвучал хрипло. - Я его прощаю.
  Сильхас нахмурился: - Кого?
  - Твоего брата, - с трудом просипел Тулас. - Прощаю его - за все. За мой гнев, оказавшийся таким... неверно направленным. Боги подлые, Сильхас! Он говорил правду! Но как? КАК ЕМУ УДАЛОСЬ?!
  Сильхас все еще хмурился: - Не понимаю, Тулас. Удалось что?
  Тулас удивленно воззрился на Сильхаса. Миг неверия. Он покачал головой. "Значит, тот ничего не передал даже любимому брату. Был верен слову. Держал тайну в себе, не вымолвил ни единого слова, не дал ни намека - иначе все уже стало бы известно. Стало бы!"
  - Тулас!
  - Прощаю его, Сильхас.
  - Я... я так рад. Я... посрамлен, друг. Видишь ли, в тот день... я думал, всё не так как кажется...
  - Именно так и было.
  - Не объяснишь ли?
  - Нет.
  - Тулас?
  Они встали на месте. Солнце низко висело над горизонтом, раскрасив лед севера тусклыми оттенками алого. Мошкара сбилась в беспокойные тучи.
  Тулас вздохнул. - Рассказать тебе, друг - значит выдать его последнюю тайну. Я его прощаю, да, но боюсь - он не простил бы меня, имей такую возможность. За мои слова. Мой гнев. Мою тупость. Если я выдам его тайну, для меня всякая надежда будет потеряна. Прошу понять...
  Сильхас натянуто улыбнулся: - Мой брат держал нечто в тайне даже от меня?
  - От всех.
  - Всех, кроме тебя.
  - Мне он и поклялся в вечном молчании.
  Глаза Анди сузились. - Такая опасная тайна?
  - Да.
  Сильхас хмыкнул с каким-то отчаянием. - Ох, друг мой. Тебе не пришло в голову, что владея столь опасной тайной, мой брат сделал бы все ради ее сохранения?
  - Да, я так думал.
  - В том числе убил бы тебя.
  Тулас кивнул. - Да. Возможно, ты объяснил мою кончину. Виноват твой брат. "И чтобы закрепить обман, он позволил брату меня увидеть".
  - Но...
  - И все равно я его прощаю, Сильхас. Именно я оказался ненадежным звеном. Знаю, тебе трудно принять, что брат таил от тебя...
  Сильхас грубо засмеялся. - Пламя зари, Тулас! Ты давно не практиковался. Я иронизирую. Брат что-то таил от меня? Едва ли такое откровение меня раздавит. Аномандер часто учил меня скромности; наконец, кое-что до меня дошло.
  - Мир широк, но...
  - Истина редка. Именно так.
  - И, - добавил Тулас, - шлюхи шептались о тебе, муж великих желаний и малых способностей.
  - Скажи, Принц Драконьего Пердежа, не желаешь ли познакомиться с моим Хастом?
  - Сохрани этот штырь для следующей шлюхи, Сильхас.
  - Ха! Сохраню!
  - Принц Сильхас Веселый Петушок. Не сразу нам...
  - Ошибаешься, друг. Мы скоро встретим самую великую шлюху из всех.
  Тулас ощутил, как трескается кожа на губах - так сильно он оскалил зубы. - Тиам. О, она так не любит этого титула.
  - Ради Матери, Тулас! Ирония!
  - А, - не сразу кивнул тот. - Да. В конце концов, она шлюха, а значит, мы, ее дети- Солтейкены...
  - Все до одного отродье шлюхи!
  - Тебе забавно?
  - Да. К тому же не думаю, что есть лучший штырь, чтобы ее приветить.
  - Сильхас! Одно хастово лезвие? Какой ты храбрый. Целый легион ушел сражаться с ней - и не вернулся.
  - Они умерли, Тулас, но они не проиграли.
  - Ты сказал, дар от Тени?
  - Да. Но не от Ходящего-По-Краю.
  - Тогда кто?
  - У него претенциозный титул. Повелитель Теней.
  "Повелитель Теней. Ну не такой претенциозный, как ты думаешь". - Не надо его недооценивать, друг.
  - Ты предупреждаешь насчет того, кого никогда не встречал?
  - Точно.
  - И по какой причине?
  Тулас указал на меч в ножнах. - По этой.
  - Друг, признаюсь в некотором беспокойстве.
  - И хорошо.
  - Показать тебе узор с драконами?
  "Ой, ой".
  
  ***
  
  "Отец?"
  Видение было мутным и темным, как старое полотно; однако сидевший в кресле поднял голову. - Если это сон, Рад... ты выглядишь хорошо, и мне этого вполне достаточно.
  "Где вы?"
  Удинаас поморщился: - Она упряма, почти как я... хотя не совсем.
  "Дом Серен Педак. Значит... Сильхас думал верно. Ты пошел к ней. За помощью".
  - Отчаяние, Рад. Похоже, именно оно управляет в эти дни моей жизнью. А как ты?
  "Сила растет, отец. Кровь Элайнтов. Она меня пугает. Но теперь я могу дотянуться до тебя. Ты не спишь. А я в порядке".
  Удинаас потер лицо. Он показался Риаду стариком - мысль эта вызвала боль глубоко внутри. Потом отец кивнул: - Имассы прячутся к северу от города. В оставленном Тартеналами лесу. Опасно, но выбора нет. Утешаюсь мыслью, что наш древний народ, предок всех людских племен, таится в самой гуще человечества. Если возможно такое, возможно и многое другое. Возможно, мир не так пуст, каким мы хотели его сделать.
  "Отец, Кайлава отослала вас потому, что не желает защищать врата".
  Удинаас отвел взор. - Я подозревал нечто подобное.
  "Она уже сдалась..."
  - Рад, думаю, она всегда этого желала. Я не верю, что смертельную рану Чашке нанесли с той стороны Старвальд Демелайна. Азат был юным, да - но сильным. С Финнестом Скабандари... помнишь нашу уверенность? И вдруг что-то случилось...
  Рад обдумал его слова и ощутил в душе гнев. "Это неправильно", сказал он.
  - Она толкнула Имассов обратно в мир живых...
  "Они жили в живом мире!"
  - Это был сон, обреченный вечно повторяться не развиваясь. В глазах природы это было извращение. Но слушай, Рад, - он склонился вперед, - Онрек все еще ее любит. Не действуй поспешно. Пусть живет.
  "А если вы все умрете? Если Имассов найдут и затравят?"
  - Верь в Серен Педак. Она найдет нам место. Рад, держись подальше от драконов. Когда они придут - будь как можно дальше.
  "Сильхас меня предостерег, отец".
  - Он с тобой?
  "Нет".
  Удинаас кивнул: - Я не особо верил... но он сделал как обещал. Нужно отдать должное. Но я рад, что он исчез.
  "Отец, Серен Педак должна защищать ребенка - он в большой опасности. Предложи ей защиту Имассов".
  Удинаас поднял брови: - Может сработать. Хорошо, подумаю.
  "Не я предложил это, а Сильхас".
  - Ты начинаешь пропадать, Рад...
  "Устал".
  - Осторожнее. Любл...
  Но он уже пропал. Риад поморгал и уставился на мрачную стену пещеры. - Место, где укрыться, - шепнул он. "Только его нам и надо. Только этого мы и просили бы, будь у нас голос. Оставьте нас одних".
  
  ***
  
  - Она решила нас убить, - сказала Стави. Взгляд ее более не принадлежал маленькой девочке. - Меня и Сторию. Ей только Абси нужен.
  Сумерки расстилали свой саван. Ливень где-то разыскал бхедриний навоз, давно высохший, и они сгрудились у мерцающего костерка. Он следил за странными вспышками света от ломаного кристалла, с которым играл Абс.
  - Не убьет, - ободрил он близняшек. - Вы нужны, чтобы сломить волю вашего отца.
  - Ей для этого нужен только Абси, - сказала Стория. - Одну из нас она убьет первой, чтобы привлечь внимание. А потом вторую, чтобы у него остался единственный сын. Тогда отец склонился перед ней. Сдастся.
  - Слишком много думаете, обе. Еще далеко до подобных бед.
  - Ошибаешься, - возразила Стави. - Гораздо ближе, чем кажется, Ливень.
  Он не нашел, что ответить. "Даже солгать не могу". Бросил еще кусок навоза в пламя. - Обнимайтесь-ка покрепче. Абси, иди к сестричкам. Ночь будет холодная.
  - Она ведет нас на север.
  - Да, Стави.
  - Зачем?
  - Не знаю... Ту пустыню нам было не пересечь. - Он огляделся. - Наверное, это чей-то Оплот, если мне позволено судить. Не узнаю звезды, да и нефритовые копья пропали.
  - Садок, - с некоторым раздражением сказала Стория. - Мы уже поняли. Но она все ведет на север.
  - А ну, спать.
  Когда дети улеглись, Ливень набросил на них единственную меховую шкуру и встал размяться. Глянул искоса на ведьму, что притулилась в пятнадцати шагах. Она напомнила труп, который он как-то нашел - одну из деревенских старух, ушедшую в холодную ночь, чтобы умереть в одиночестве. Некоторые из старцев все еще делали так, хотя обычай и начал уходить. Иссушенное существо, вставшее на коленях среди тающего снега в лощинке.
  Возможно, не самый плохой способ умереть. Одиноко, замерзая, пока не улетят все чувства - а потом сон, последний теплый вздох. Он припомнил, что ее истерзали ветра, ледяные иглы пронзили кожу изнутри, вороны нашли глаза, губы и уши. То, что осталось...
  Олар Этиль подняла голову и поглядела на него.
  Ливень отвернулся.
  - Не заходи слишком далеко, - предупредила она. - В этом садке легко заблудиться - а я искать не стану.
  "Потому что мы уже почти на месте?"
  - Если решил сбежать, щенок - не надейся, что приму снова.
  Он отошел, действительно не намереваясь заходить слишком далеко. "Не бросай нас, молили они. Я не брошу. Обещаю". Десять шагов. Он оглянулся. - Духи подлые! - Стоянка пропала - вокруг лишь уходящая в темноту тундра.
  И тут он уловил блеск - "костер. Я смотрел не в том направлении". Ливень побежал к свету. На полпути замедлил бег, потом остановился. "Слишком далеко - я так далеко не отходил. Я вообще едва шагнул..."
  Он видел сидящую у костра фигуру. Содрогнувшись, Ливень осторожно подошел. "Олар Этиль? Ты? Нет.
  Если только ты не прятала этот красный жилет".
  Человек полез пальцами в объемистый рукав, вытащил серебряные кубки, большой графин, а потом и кучу фруктов, печеные сладости.
  "Мне снится всё это. Я сплю с детьми, и стоны мои слышит лишь старая карга".
  Мужчина поднял голову. Лицо его было круглым, раздобревшим от многих лет излишеств. Лицо горожанина. Он взмахнул пухлой рукой: - Быстрее, помавает Крюпп - видите? Времени мало. Идите. Садитесь. Прежде чем Крюпп очнется на жалкой и хрупкой заре в осажденном бедами городе. Вы и есть хранитель моих дочерей?
  - Что? Я...
  - Крюпп был бы там, если бы смог. Фу! Вечное наше извинение, пусть и скудное и ничтожное. Однако же Крюпп знаменит энергичным своим семенем - не он ли проплыл три лиги вверх по реке, дабы оросить милую дочку барона всего за три месяца до скандального ее брака? Хм. Брак оказался скандальным шесть месяцев спустя и о, как был обесчещен всё отрицающий муж! Что ж, будь сам он таким авантюристом, каких любила супруга, семя Крюппа постучалось бы в запертую дверцу. Посему муж получил то, чего заслуживал - таково было решение Судьи Крюппа.
  - Ваши дочери... возьмите меня духи, вижу сходство - глаза, движения рук... но Хетан...
  - Восхитительная Хетан, память возвращается смесью желания и тревоги... ладно. Сожаления достойна судьба их матери. Опасна участь ее детей, и мы должны что-то сделать. Почему вы не едите? Не пьете? Лучшие запасы Барука!
  Ливень ткнул пальцем: - Всё... пропало.
  - Увы мне. Ужасное проклятие забывчивости. Может, в следующий раз, мой друг-варвар. Но время, оно быстро утекает, однако Крюпп будет еще быстрее. - Он помахал рукой. - Скажите, что вы видите?
  Ливень прищурился. - Лук. Колчан. Стрелы.
  - Ривийские. До сего дня они были для меня подарками, бесполезными, хотя - по загадочной причине - и вполне заслуженными. Но теперь я даю их вам, в качестве жеста необыкновенной щедрости. Разве не лучшее оружие с сравнении с тем, что у вас есть?
  - Мой лук расщепился. Починить нечем. Древки стрел высохли, искривились - я хотел было вымочить их, но забыл. Оперение...
  - Прежде чем вы продолжите, славный господин... по изложенному списку Крюпп умозаключает, что дар Ривии во всем превосходит ваше оружие.
  - Я так и говорил.
  - Неужели? Превосходно. Берите их и уходите. Быстрее. И да никто не скажет, что Крюпп - безответственный отец, чем ты там ни клялась в суде дочь барона. Если бы Крюпп не раскрыл в самый драматический момент, что она спит ныне с адвокатом, что же, Крюпп был бы гораздо тоньше человека, коий пропадает сейчас с ваших глаз в красном жилете и...
  - Погодите! Я заблудился! Она говорит...
  - Сзади, о коварный лазутчик.
  Сжав в руках новое оружие, Ливень осторожно повернулся и увидел в двадцати шагах угасающий костер, скорчившихся под покрывалом детей и лежащую в стороне Олар Этиль. Он развернулся назад, чтобы поблагодарить того человека - но тот пропал, как и скромный очаг. Ливень поднес оружие ближе к глазам. "Они - не сон. Они настоящие, и притом хорошо сделанные". Он натянул тетиву, попробовал. "Духи! Эти ривийцы, наверное, великаны!"
  Олар Этиль чуть пошевелилась, едва он вернулся к костру. - Передумал?
  Ливень положил лук и колчан за собой. - Да.
  - И хорошо, щенок. Садки - опасное место для таких дураков, как ты. Хочешь соблюсти свой обет, держись поближе.
  Ливень бросил в огонь последние кизяки. Искры взвились в ночное небо. - Так и сделаю, Гадающая.
  Ее голова снова опустилась. Он смотрел внимательно. - "Когда сон вздохнет в последний раз, я разбужу тебя, карга".
  Абси перекатился во сне и сказал тихим, певучим голоском: - Кра-ла-ла-ла. Юп.
  Однако Ливень смог увидеть, что глаза его закрыты, а на лице довольная улыбка. Ребенок облизнулся.
  "Сохранил их для него, Крюпп? Молодец".
  
  ***
  
  Онос Т'оолан остановился, не спеша обернулся. Озаренная зеленым светом, тысяча Т'лан Имассов стояла лицами к нему. "Так много? А там клубятся пылью еще сотни. Чужаки. Призваны открытием Телланна. Этого я хотел? В этом я нуждался?" Он тут же ощутил тяжесть всеобщего внимания, безжалостно на него устремленного, и чуть не отшатнулся. "Потребности, желания, это не важно. Важна лишь воля. Ее сила может уничтожить мир. Или переделать". Онос медленно выпрямил спину, утешенный этой мыслью и силой, которую она несла.
  "Когда я закончу, пыль станет пылью. Ничем иным. Не живой вещью, затаившей секреты. Загустевшей от горя и ужаса. Просто пылью". - Вы понимаете?
  - Понимаем, Первый Меч.
  - Я вас освобожу.
  - Не сейчас, Первый Меч.
  - Я хочу пройтись в одиночестве.
  - Так и будет.
  Его армия разлетелась рваными облаками, кроме двоих, стоявших довольно далеко позади легиона Т'лан.
  Онос чуть поразмыслил и подозвал их.
  Они подошли. Женщина сказала: - Первый Меч, когда-то я ходила по этой земле и не ходила.
  - Твое имя Рюсталле Эв.
  - Да.
  - И слова твои бессмысленны.
  Она пожала плечами, указав на север: - Там... что-то тревожное.
  - Олар Этиль...
  - Нет, Первый Меч. Это ближе.
  - Любопытствуешь, Рюсталле Эв?
  Подал голос воин, Улаг Тогтиль: - Она потерялась в памяти, Первый Меч. Возможно, ее воспоминания взяты у других Имассов - тех, что когда-то тут жили. А возможно, они ее собственные. То, что таится на севере... подобно открытию старой раны. Она ее не видит, лишь чувствует.
  - То, чего ты хочешь, - сказала Оносу Рюсталле, - оказалось под угрозой. Этого я боюсь. Хотя не уверена...
  Онос Т'оолан разглядывал их. - Вы хорошо сопротивляетесь - вижу, вы нашли силу друг в друге. Как... странно.
  - Первый Меч, - отозвался Улаг. - Это любовь.
  Онос замолчал, пытаясь понять слова воина.
  - Мы нашли ее не друг в друге, - сказала Рюсталле Эв. - Мы нашли ее...
  - Словно камень в потоке, - продолжил Улаг. - Яркий, чудесный...
  - В потоке твоих мыслей, Первый Меч.
  - Когда грохочут горы и лед высоких перевалов трескается наконец под напором весеннего тепла, - поднял иссохшую руку Улаг Тогтиль, - ручьи становятся бурными реками, смывают все на пути. Дикое наводнение. Но камень... блещет.
  - Невозможно, - сказал Онос Т'оолан. - Во мне ничего такого нет. Пламя Телланна выжгло душу дотла. Вы обманываете сами себя.
  Рюсталле пожала плечами: - Утешительные обманы- не таковы ли дары любви, Первый Меч?
  Онос глядел на женщину. - Идите же вдвоем. Найдите угрозу. Определите ее суть и возвращайтесь.
  Улаг отозвался: - Ты не просишь большего?
  - Рюсталле Эв, оно охотится за нами?
  - Нет, Первый Меч. Думаю, нет. Оно просто... там.
  - Поройся в памяти, Рюсталле Эв. Если это действительно угроза, я ее уничтожу.
  
  ***
  
  Онос Т'оолан смотрел вслед ушедшим на север Т'лан Имассам. Первый Меч привлек к себе силу Телланна, защищаясь - устав от атак Олар Этили, он воздвиг вокруг себя непроницаемую стену. Но в этом есть риск. Он слеп ко всему, что вокруг.
  "Угрозы тому, чего я ищу, угрозы судьбе, которой я желаю для нас. Только Олар Этиль против меня. Не могу подумать ни о ком ином. Ведь я не бегу гибели, я ее приветствую. Хочу достичь нужного места. Кто пожелает отказать мне в этом?
  Рюсталле Эв, в памяти нет силы - разве Ритуал не научил нас этому? Отыщи то, что тебя тревожит, и возвращайся.
  Улаг Тогтиль, твой цветистый язык... хотелось бы узнать больше о том сверкающем камне, о чудесной невозможности".
  Он продолжил путь. Теперь один на истерзанной равнине. Кончик меча высекает искры из впаянных в почву камней. Позади клубится стена пыли. Живая, полная секретов. Густая от горя и ужаса. Она все выше...
  
  ***
  
  Рюсталле Эв оглянулась и увидела, как Первый Меч одиноко бредет на восток и пыль клубится за ним.
  - Он не знает, верно?
  - Он слишком замкнулся в себе, - согласился Улаг.
  - Гляди на тучу. Мы начали с немногих сотен. Мы оставили тысячу идти следом, как он и приказал.
  Но он пробудил Телланн. Он призвал.
  - Сколько же, Рюсталле Эв?
  - Пять тысяч? Десять?
  - Стена велика, Рюсталле Эв.
  - Да, - шепнула она.
  Еще миг - и они пошли на север.
  
  ***
  
  Туман рассеялся, Грантл обнаружил себя бредущим по свежему снегу. В тысяче шагов слева две расщепленные мачты торчат из белого кургана, ветры намели высокими грудами снег вокруг обломков корабля. Прямо впереди - выступы камня указывают начало прорезанного узкими ущельями горного хребта.
  У подножия утесов притулилась с подветренной стороны россыпь сделанных из костей хижин. В воздухе висит дыхание сырой магии.
  В груди родился ответный гром; он ощутил, как души воинов подобрались ближе, просыпаются, собирают силы. И пошел дальше.
  Услышав кашляющее ворчание, замер, напрягся при виде двух саблезубых котов, только что вылезших из пещеры. Шкуры были покрыты серыми и черными полосами, напоминали затененный камень. Верхние клыки торчали ниже подбородков. Звери смотрели на него, маленькие уши прижались к широким черепам. Ни один не шевелился.
  Грантл раскрыл челюсти, зевнул. За хижинами каменная лавина превратила ущелье в пещеру, именно из ее темного устья текли дикие эманации. Не сводя глаз с прохода, он двинулся вперед.
  Саблезубые прыгнули к нему.
  "Не Солтейкены, не Д'айверс. Просто звери. Охотники. Но они кажутся... голодными". У входа Грантл замешкался, поглядел на больших кота и кошку. "Такие бесстрашные? Чего вам нужно?"
  Оказавшись между двух рядов хижин, звери встали; тот, что слева, присел и принялся кататься по тонкому снежку.
  Напряжение отпустило Грантла. "Соскучились по компании". Он снова обратился мордой к пещере, скользнул в темноту. Вместо жгучего холода ощутил жару, сырую и затхлую.
  "Она там. Она ждет меня.
  О, как я ждал этого мгновения. Трейк, я тебя никогда не просил. Не искал. Когда ты меня выбрал, я снова и снова повторял, что это ошибка. Стонни, если бы ты меня сейчас увидела бы - поняла бы. Поняла, зачем я делаю... это.
  Почти вижу твой быстрый, короткий кивок - говоришь, что все правильно. Я не вернусь, но все правильно. Мы с тобой знаем: есть места, из которых не возвращаются. Никогда".
  Он подумал, не перетечь ли, но решил, что не надо. Пусть встречает его в любом обличье, но он Смертный Меч Трейка. Хотя бы сегодня. Внутри шептал голос, слабый и далекий, приказывал повернуться и бежать... но он не обращал внимания.
  Расселина сузилась, пошла в сторону и наконец открылась в просторную пещеру с круглым сводом.
  Она стояла перед ним, приземистая мускулистая женщина в шкуре пантеры, наброшенной на голое тело. Мрачные глаза отблескивали золотом, длинные черные волосы обрамляли круглое лицо с широким ртом; полные губы недоброжелательно кривились.
  За ней неопрятной грудой виднелись развалины дома. Казалось, древнее дерево проросло под фундаментом, но потом и само погибло. Печаль текла от сломанного здания, в глазах горько защипало.
  Под куполом клубился пар, освещенный сверху - словно крыша пещеры загорелась и камень готов растечься от жара. При взгляде на это явление Грантлу показалось, что он может упасть кверху, будучи затянутым в невообразимо громадное царство. "Громадное, да, но не пустое".
  Она мысленно заговорила знакомым плавным голосом: - Старвальд Демелайн, Смертный Меч, правит здесь ныне, преображая сам камень. Не осталось других врат. А ты... твой бог в панике? Тебе нельзя быть здесь. Скажи ему, Смертный Меч - скажи моему ребенку - что я не позволю вмешательства.
  "Твоему ребенку? Называешь себя матерью Трейка?"
  Он ощутил ее раздражение. - Первые Мечи и Первые Герои Первой Империи - мы были народом, гордящимся звонкими титулами. Мало же нам выпало от этого добра. Я родила много детей. Почти все уже мертвы.
  "Как и Трейк".
  - Первые Герои были избраны стать богами и тем избежать смерти. На равнине Ламатафа в тот день он отдал лишь смертную плоть. Однако, как всякий бог, он не рискует являться сам, и потому создал тебя. Свой смертный меч, оружие воли.
  "Напомни, чтобы я поблагодарил".
  - Ты должен оставаться в стороне. Идут Элайнты. Если попробуешь им помешать, умрешь, Смертный Меч.
  "Нет, ты боишься, что я одержу победу".
  - Я не позволю.
  "Тогда мы с тобой будем драться в пещере, как я и видел во снах..."
  - Снах? Дурак. Это я тебя предупреждала.
  "Черный мех... кровь, слабое дыхание... женщина, не твои это послания".
  - Мало времени! Грантл, не бросай вызов! - Она раскинула руки. - Погляди на меня. Я Кайлава Онасс, Гадающая по костям, Имасса. Я отринула Ритуал Телланна, моя сила посрамит людских богов. Того, что тут случится, даже я не могу изменить. Понимаешь? Это... неизбежно...
  Он ждал таких слов, и все же шерсть встала дыбом на затылке. "Это мы всегда и слышим, не так ли? От генералов, воевод и гнусных тиранов. Оправдания очередной кошмарной эпохи всеобщей резни. Страданий, нищеты и отчаяния. И что мы делаем? Прячемся подальше, терпим. Выживаем. Говорим себе, что так и должно быть... я стоял на крыше, а вокруг умирали люди. От моей руки... Боги! Дом слезился кровью!
  Ради чего? Все они - весь гребаный город - весь народ - они умерли ни за что!
  Я сказал Трейку, что он выбрал неверно. Я не был солдатом, я презираю войну. Я отвергаю всю кислую ложь о славе и чести - ты, Кайлава, ты жила так долго и должна была видеть, как дети твои поклоняются войне, словно война - какой-то бог!
  Но ты все еще желаешь, чтобы он жил - чтобы твой ребенок-бог, траханый Первый Герой - шагал и шагал. Войны без конца. Пусть мечи поднимаются и опускаются вечно!"
  - Грантл, зачем ты здесь?
  Он подошел, чувствуя, как закипает кровь. "Не догадалась? Я намерен сражаться. Намерен свергнуть твоего сына - здесь и сейчас. Намерен убить ублюдка. Прикончить бога убийств, ужаса и насилия..."
  Кайлава внезапно завыла от ярости и пропала в темном пятне. Перетекла в пантеру не меньше самого Грантла-тигра, присела перед прыжком.
  В разуме он ощутил один короткий кивок. "Да". Оскалив клыки, Грантл метнулся ей навстречу.
  
  ***
  
  На северо-востоке что-то блестело. Маппо долго стоял, пытаясь понять. Солнце успело проглотить горизонт за спиной, а потом скользнуло, красное и сердитое, за грань мира. Далекий мигающий огонь задержался еще на время, словно холмы объял пожар.
  Он вытащил из мешка мех с водой, глубоко затянулся и присел, ощупывая стертые ноги. Подошвы сапог давно сорваны злобными осколками кристаллов. С полудня он оставлял кровавые следы, и каждое пятно пропадало под клубком обезумевших плащовок, как будто из отпечатков вырастали цветы. "Вот дары жизни даже в столь истерзанном месте". Он тяжко вздохнул. Мышцы ног походили на сжатые кулаки. Без ночи полноценного отдыха он далеко не уйдет...
  "Но время утекает".
  Маппо сделал еще глоток и спрятал мех. Надел мешок на плечи и двинулся дальше. На северо-восток.
  Нефритовые Копья пробили тропу в ночном небе, зеленый свет сочился, превращая пустыню в мерцающее море. Хромая, Маппо воображал, что идет по дну океана. Холодный воздух заполнил легкие, кусаясь подобно льду. Отсюда ему не всплыть на поверхность, никогда... Такая мысль встревожила, он со стоном изгнал ее из разума.
  И побежал - летучие звезды бежали наперегонки, становясь изумрудным штормом, рассекая небеса. Он думал, что, если хорошенько вслушается, сможет услышать их шипение. А потом и гром, когда они начнут конечное падение. Но единственным шипением были его вздохи, единственным громом - топот его ног. Небо осталось безмолвным, его пылающие стрелы были очень, слишком далеко.
  Горечь душевного горя стала скорее кислой. Постарела, растворилась, готовая пропасть. Он не знал, что придет на смену. Смирение, какое находят неизлечимо больные в последние свои дни? Или всего лишь жадное желание увидеть конец света? Сейчас даже отчаяние кажется слишком большим усилием.
  Он приближался к тому, что казалось рядом высоких, зеленых как ледник кристаллов. Усталый разум пытается найти смысл... "Какой-то... порядок, схема.
  О боги, я уже видел такое. В камне.
  Икарий!
  Бессмертный архитектор, зодчий монументов, ты отправился бросать вызов богам, отвергать ткачей времени. Ты создавал то, что не может умереть, но каждое здание походило на образ памяти, и каждый раз память лежала в твоих руках мертворожденным ребенком. Раз за разом.
  Погляди же на нас, молящих о забвении сожалений, ошибок и глупостей, подлостей, совершенных в течение жизни. Мы не видим в памяти дара, мы считаем свободу клеткой, мы в гневной ярости желаем стать похожими на тебя.
  Строителя пустых зданий. Созерцателя молчаливых городов".
  Но сколько раз должен он напоминать Икарию о дружбе? О драгоценном удобстве путешествий с другом? Сколько раз можно заполнять пустеющие комнаты? "Друг мой, бездонный мой колодец. Но если я скажу правду, ты можешь забрать свою жизнь.
  Так ли это плохо? После того, что ты сотворил? Плохо?
  Сейчас ты под угрозой. Беспомощен. Я чувствую. Знаю, что я прав. И боюсь, что тебя пробудят во всей ярости, и в этот раз меч коснется не только людей. В этот раз он коснется богов.
  Кто-то хочет сделать тебя своим оружием, Икарий.
  Но... найдя тебя первым, я смогу пробудить тебя, рассказать подлинную историю нашей дружбы. А когда ты вонзишь острие кинжала в грудь, я буду стоять в стороне. Ничего не делая. Отдав тебе единственное, чем владею - себя. Я буду свидетелем самого справедливого твоего деяния.
  Я смогу уговорить тебя на самоубийство.
  Возможно ли это? Вот куда привела нас дружба?
  А что сделаю потом?
  Похороню тебя. Буду рыдать над камнями. Как и подобает другу".
  Город был его шедевром - Маппо видел истину в каждой линии. Но подойдя ближе, щурясь от странных плавающих теней и лучей света, он обнаружил признаки оккупации. Шаги Маппо замедлились.
  Обрывки кожуры каких-то фруктов, куски одежд, слабый запах высохших фекалий.
  Солнце начинало вставать - до города было так далеко? Он направился к ближайшей, самой широкой улице и, проходя между двумя угловатыми зданиями, вздрогнул от движения - там, отразилось в грани торчащего из стены кристалла. Он принялся следить - и увидел это снова.
  "Дети. Идут мимо".
  Но тут никого нет. "Кроме меня".
  Они брели из города - сотни и сотни детей. Тонкие как палки ноги, раздутые от голода животы. Рассматривая процессию, он не заметил ни одного взрослого.
  Маппо шагал, замечая новые отражения краткой оккупации, присутствия самозваных жителей среди величественной, хотя и холодной роскоши. "Икарий, я начинаю понимать. Вот самая жестокая из шуток: именно этого места ты не смог найти вновь.
  Каждый раз, говоря, что "мы близко"... Этот город ты искал. Эти хрустальные машины памяти. Ты шел по следу - пусть на другом континенте, пусть за полмира отсюда - по следу воспоминания. Об этом городе".
  Он двигался, складывая недавнюю историю армии детей, и много раз замечал одну девочку - рот окружен болячками, волосы потеряли цвет... Казалось, ее огромные глаза замечали его взор - хотя это невозможно. Она давно пропала с другими детьми. Ее может уже не быть в...
  "Ах! Это та самая! Начавшая песнь изгнания - заклинательница Д'айверса. Опалы, каменья, осколки... Та самая".
  Он вышел на главную площадь. Она была там, смотрела через витой кварцитовый шпиль. Он приблизился и встал перед ней. Снова ее глаза следили за ним.
  - Ты просто воспоминание, - сказал Маппо. - Такова функция машины - улавливать пробегающую мимо жизнь. Ты не могла меня видеть. Нет, кто-то проходил тем же путем, кто-то вот так же встал перед тобой. - Он обернулся.
  В пятнадцати шагах Маппо увидел закрытую узкую дверь-зеркало, а в ней тощего мальчишку с непонятной ношей в руках. Глаза их встретились.
  "Я между ними. Вот и всё. Не меня они видят, а друг друга".
  Но глаза мальчишки впились в него остриями ножей. Он заговорил: - Не отворачивайся.
  Маппо зашатался, словно его ударили.
  Девочка сзади произнесла: - Икариас не может нас удержать. Город встревожен.
  Он снова встал к ней лицом. Еще один мальчик появился за ее спиной, в руках была груда всякой дряни. Он смотрел на профиль девушки с явным обожанием. Она сдула мошек с губ.
  - Баделле. - Голос высокого мальчика проплыл словно туман. - О чем ты грезила?
  Девушка улыбнулась: - Никто нас не ждет, Рутт. Никто - они ничего не готовы изменить в жизни, чтобы нас спасти. Они живут и делают всё новых нас, и лживо говорят, будто заботятся о будущем. Но слова их пусты. Лишены силы. Я же видела слова НАСТОЯЩЕЙ силы, Рутт, и каждое было оружием. Оружием. Вот почему взрослые проводят всю жизнь, затупляя слова. - Она пожала плечами. - Никто не хочет порезаться.
  Мальчик заговорил снова - казалось, он стоит на месте Маппо. - О чем ты грезила, Баделле?
  - В конце мы забираем язык. В конце мы бросаем их позади. - Она нахмурилась на стоявшего рядом мальчика. - Выбрось это. Мне не нравится.
  Мальчик качал головой.
  - О чем ты грезила, Баделле?
  Взгляд девушки вернулся на лицо Маппо. - Я видела тигра. Видел огра. Видела мужчин и женщин. Потом пришла ведьма и забрала у них детей. Ни один не попытался ей помешать.
  - Не так было, - прошептал Маппо. Хотя было именно так.
  - Потом один поскакал следом - он был немного старше тебя, Рутт. Кажется. Трудно было разглядеть. Словно он призрак. Достаточно юный, чтобы слушать голос совести.
  - НЕ ТАК БЫЛО!
  - И всё? - спросил Рутт.
  - Нет, - ответила она. - Но он услышал достаточно.
  Маппо закричал, отвернулся и захромал прочь. Бросил взгляд назад: ее глаза следили за каждым шагом. В черепе звенел голос: - Огр, я не могу спасти тебя и ты не можешь спасти его. Не от себя самого. Он - твоя Хельд, но каждый ребенок просыпается. В нашем мире просыпается каждый ребенок, и этого ты боишься сильнее всего. Погляди на Рутта. У него на руках Хельд. И ты идешь искать Хельд, чтобы вновь занять руки. Погляди на Рутта. Он в ужасе: Хельд может проснуться. Он как ты. А теперь послушай стихи. Они для тебя.
  
  Выбрать велела
  Кого же спасать
  Ты выбрал, конечно
  Спасти одного
  Отдать остальных
  Нелегкий был выбор
  Но ты его сделал
  И каждый день делаешь
  Делаешь снова
  Вседневная правда
  Из тех, кто оставлен
  Кто-то умрет
  И новая правда
  Откроется миру
  Их не сосчитаешь
  Но стоит уйти
  Останется память
  Пусть быстро бежишь
  Пусть бежишь далеко
  Останется память.
  
  Маппо бегом покинул площадь. Унося ее голос: - В Икариасе остается память. В Икариасе ждет могила всего тобой позабытого. В могиле - память. В могиле ты можешь найти истину. Решил спасти его, Огр? Решил привести в этот город? Открыв свою могилу, что он найдет?
  А что бы нашел любой из нас?
  Готов ли ты нарисовать карту, Огр, со всеми мертвыми детьми, за спиной тобою оставленными? Видишь ли, мой сон нельзя пересказывать Рутту, ведь я его люблю. Мне снилась могила, Огр, заполненная мертвыми детьми.
  Похоже, все мы строители монументов".
  Маппо бежал, крича. Бежал и бежал, оставляя кровавый след, оставляя повсюду плененные отражения. Навеки скованные.
  - Потому что память остается.
  
  ***
  
  - Устаешь ли ты, Сетч, от мрака и рока?
  Сечул Лат искоса глянул на Эрастраса. - Устану, в тот же миг, когда ты утомишься от вида крови на руках.
  Эрастрас оскалился: - А если твоя задача - всегда напоминать мне о ней?
  - Честно говоря, не знаю. Полагаю, можно вырвать себе глаза и восхвалить обретенную слепоту...
  - Насмехаешься над моей раной?
  - Нет. Извини. Я вспомнил поэта, вдруг заявившего, что видел слишком многое.
  Килмандарос спросила сзади: - И его увечье изменило мир?
  - Необратимо, мама.
  - Как же?
  - Глаза могут быть прочными, словно доспехи. Их можно закалить, чтобы ничего не видели. Была бы сильна воля. Ты повидала такие глаза, мама - и ты, Эрастрас. Они спокойно лежат в глазницах, словно каменные шары. Они способны засвидетельствовать любую крайнюю жестокость. Ничего внутрь, ничего наружу. Ну, тот поэт удалил такие камни. Навеки сорвал завесу. И тогда то, что было внутри, вылилось наружу.
  - Но раз он был слепым, ничто извне не могло найти путь внутрь.
  - Да, мама. Но было слишком поздно. Как и должно было быть, если хорошенько подумать.
  - Итак, вылилось наружу, - вмешался Эрастрас. - И что?
  - Догадываюсь я, что мир изменился.
  - Не к лучшему, - буркнула Килмандарос.
  - Во мне нет жгучей нужды исцелять беды мира, - сказал Сечул Лат. - Этого или любого иного.
  - Но ты критикуешь...
  - Если честное наблюдение приводит к критическим выводам, ты отвергнешь честность или сам акт наблюдения?
  - Почему бы не всё сразу?
  - Действительно. Видит Бездна, так будет легче.
  - Тогда чего суетиться?
  - Эрастрас, передо мной два варианта. Рыдать по причине или рыдать без причины. В последнем случае вы увидите безумие.
  - А первый случай отличается? - спросила Килмандарос.
  - Да. Какая-то часть меня верит, что если плакать достаточно долго, можно выплакать себя. И тогда в прахе последствий может родиться нечто иное.
  - Например? - потребовал Эрастрас.
  Сечул Лат пожал плечами: - Надежда.
  - Видишь дыру в моей голове, Костяшки? Я тоже рыдаю, но рыдаю кровью.
  - Друг мой, наконец ты становишься истинным богом всех живых миров. Встань же, наконец, на вершине творения, и мы воздвигнем тебе статуи, славя святую рану, символ бесконечных страданий жизни.
  - Я такое приму - если текущая по лицу кровь перестанет быть моей собственной.
  Килмандарос хмыкнула: - Не сомневаюсь, твои поклонники будут рады истечь кровью ради тебя, Эрастрас. Пока Бездна не проглотит нас всех.
  - И жажда моя сравняется с их щедростью.
  - Когда...
  Но рука Килмандарос внезапно ухватилась за плечо Сечула, развернув его. - Друзья, -пророкотала она, - время.
  Они повернулись назад.
  От гребня холмов шла простершаяся на запад равнина, усеянная камнями и клочьями жилистой травы - насколько они могли видеть. Но освещенный утренними лучами пейзаж начал меняться. Почва стала светлой - широкое изогнутое пятно потеряло все краски. От серого к белому, пока вся равнина не начала казаться скопищем костей и пепла. Вдалеке - в самой середине порченого пятна - земля начала подниматься.
  - Просыпается, - произнесла Килмандарос.
  - И теперь, - шепнул Эрастрас, сверкая глазом, - мы поговорим о драконах.
  Холм поднялся на ровном месте, закрыв горизонт - целая гора...
  ... и взорвался на глазах, взметая землю и камни.
  Громадные трещины покрывали дно низины. Холмы под ногами задрожали, Старшие Боги пошатнулись.
  Когда колонна пыли и пепла взлетела ввысь, когда подобное грибу облако закрыло половину неба - их достиг, наконец, и звук, плотный как движущаяся стена, рождающий мучительную боль в черепах. Сечула и Эрастраса вбило в землю. Даже Килмандарос упала - Сечул, кувыркаясь, смотрел на нее, видел, что рот раскрыт, но не мог различить страшного вопля за воем ветра, за грохотом взрыва.
  Изогнувшись, он поглядел на огромное клубящееся облако. "Корабас. Ты вернулась в мир".
  В смерче начали формироваться отдельные вихри пыли, грязи и дыма. Он видел, что они колышутся, словно разгоняемые потоками воздуха из незримого центра. Он наморщил лоб... "Ее крылья? Всё это сделали крылья? Кровь Старших!"
  Когда замолк гром, Сечул услышал Эрастраса. Тот хохотал.
  - Мама?
  Килмандарос встала на ноги. Поглядела на сына. - Корабас Отас'тарал ирас'Элайнт. Отатарал, Сечул, это не вещь - это титул. - Она развернулась к Эрастрасу. - Странник! Знаешь его значение?
  Смех одноглазого Бога медленно затих. Он отвернулся, пробурчав: - Какое мне дело до древних титулов?
  - Мама?
  Она поглядела на ужасающую порчу неба и земли, что осталась на западе. - Отас"тарал. В каждой буре есть глаз, место... тишины. "Отас'тарал" значит "Глаз Отрицания". И ныне мы породили в мире БУРЮ.
  Сечул Лат снова сел, спрятал лицо в покрытых пылью ладонях. "Устаю ли я? Да. Устаю. Смотрите, что мы выпустили. Смотрите, что мы начали".
  Эрастрас подошел ближе и упал на колени; Сечул вгляделся в измученное лицо, увидев разом и маниакальную радость, и ломкий ужас. Странник выдавил жуткую улыбку: - Видишь, Сетч? Им придется ее остановить! У них нет выбора!
  "Да, пожалуйста. Остановите ее".
  - Начинает двигаться, - провозгласила Килмандарос.
  Сечул оттолкнул Эрастраса и сел. Однако в небе не было ничего, кроме дыма, пыли и пепла - бледная завеса заслонила две трети неба, а оставшаяся треть казалась больной, как бы бегущей вдаль. Быстро сгущался неестественный сумрак. - Где? - спросил он.
  Мать указала: - Следи за почвой. Пока что только это мы и можем.
  Сечул Лат встал.
  - Вот, - вскрикнула она.
  Широкая прогалина отбеленной смерти протянулась далеко. - Северо-восток, - шепнул он, следя, как медленная порча пробивает путь по земле. - То, что лежит внизу...
  - Где она пролетает, - пояснила Килмандарос, - никогда не будет жизни. Недвижность материи станет абсолютной. Она Глаз Отрицания, центр бури, где все должно умереть.
  - Мама, мы зашли слишком далеко. В этот раз...
  - Слишком поздно! - взвизгнул Эрастрас. - Она сердце волшебства! Без Глаза Отрицания не будет магии!
  - Что?
  Но Килмандарос покачала головой: - Не так просто.
  - Почему же? - спросил Сечул.
  - Теперь, когда она свободна, Элайнты должны ее убить. Выбора у них нет. Их сила в магии, и Корабас будет убивать все, на чем основана магия. Раз она неуязвима к волшебству, будут когти против когтей, клыки против клыков. Потребуются все Элайнты, каждая буря, пока не проснется Тиам. Что до К'рула, гм... он более не сможет отвергать призывы Эрастраса - именно он впервые обуздал хаос драконов.
  - ОНИ ДОЛЖНЫ ЕЕ УБИТЬ! - завопил Эрастрас. Сочащаяся из глаза кровь покрылась слоем пыли.
  Килмандарос хмыкнула без всякого сочувствия: - Если они действительно ее убьют, Эрастрас, буря умрет. - Она стояла к нему лицом. - Но ты знал или, по крайней мере, догадывался об истине. Ты ищешь гибели всякого колдовства, связанного законами контроля. Ты желаешь создать мир, в котором смертные не смогут снова тебе повредить. Королевство, где будут лить кровь во имя наше, но мы не сможем вмешиваться, даже если захотим. Ты жаждешь поклонения, Эрастрас, но не желаешь ничего давать взамен. Правильная догадка?
  Сечул Лат качал головой: - Ее не смогут убить...
  Эрастрас взвился: - Но должны! Говорю тебе, я увижу всех их уничтоженными! Назойливые боги... хочу, чтобы наши дети умерли! К'рул поймет - увидит, что нет иного пути закончить эту гнусную, жалкую трагедию. - Он наставил на Сечула палец. - Думал, это игра? Схитришь с костями, потом подмигнешь красотке? Я призвал Старших Богов! К'рул думает, что остался в стороне? Нет! Я водил его рукой! - Тут он резко кашлянул, сжал пальцы: - Она - кровь, пущенная в его жилы! Она найдет его мозг и он умрет! Я Владыка Оплотов, И МЕНЯ НЕЛЬЗЯ ИГНОРИРОВАТЬ!
  Сечул Лат отшатнулся от Эрастраса. - Они сковали ее тогда, потому что убийство не было возможно - не было, если они хотели сохранить жизнь садков. - Он развернулся к Килмандарос. - Мать - ты... ты...
  Она отвела глаза. - Я устала.
  - Устала?! Но сердце Увечного Бога...
  Эрастрас сплюнул. - Что нам до куска сушеного мяса? В конце он будет не живее остальных! Как и Форкрул Ассейлы - и все, что думали бросить мне вызов! Ты не верил, Сетч, ты решил не принимать меня всерьез. Снова!
  Сечул Лат покачал головой. - Теперь я понимаю. Твой настоящий враг - Владыка Колоды Драконов. Драконы - это садки, новая необузданная сила. Но ты знал, что тебе не равняться с Владыкой, пока боги и садки будут доминировать. И ты составил план по их уничтожению. Колоды, магии драконов, Владыки - и богов. Но отчего ты решил, что Оплоты будут недоступны власти Глаза Отрицания?
  - Потому что Оплоты - Старшие, дурак. Сделка К'рула с Элайнтами, вот причина всей неразберихи. Он привнес садки в Королевства, наложил порядок на хаос Старшей Магии. Потворством К'рула одна была выделена из Великого Клана, чтобы стать Отрицанием, Отатаралом, а другие объявили себя аспектами магии. Они наложили законы на колдовство, и ныне я разобью эти законы. Навеки!
  - К'рул искал мира...
  - Он искал способ втоптать нас в пыль! И так и сделал - но сегодня наступит конец! Сегодня! Сечул Лат, ты не согласен положить всему конец? На словах ты был согласен!
  "Я же не серьезно. Всегда не серьезно. Мое проклятие". - Итак, Эрастрас, если тебе не нужно сердце Увечного, куда ты пойдешь сейчас?
  - Мое дело, - бросил тот, отворачиваясь, чтобы поглядеть на белесую полосу на земле. - Далеко. - Тут он снова поглядел на Сечула. - Маэл понял наконец, что мы сотворили - но ты видишь его здесь? Он нападает на нас со всей яростью? Нет. Ардата? Уверен, создает новые планы. Как и Олар Этиль - Старшие вновь близки к возвышению, к возврату власти. Столь многое нужно сделать.
  Странник пошел на юг.
  "Бежит".
  Сечул обратился к Килмандарос: - Я уже вижу свой путь, мать. Не описать ли тебе? Вижу себя блуждающим, одиноким, потерявшимся. Единственная моя компания - зреющее безумие. Вот видение, ясное как день. Что ж, - сухо хохотнул он, - каждому пантеону нужен дурак, пускающий слюни, с выпученными глазами.
  - Сынок, - ответила она, - это лишь план.
  - Прости, что?
  - Странник. То, что мы выпустили, нельзя контролировать. Ныне будущее стало еще более неведомым, и пусть он верит во что хочет.
  - Можно ли снова ее сковать, мама?
  Пожатие плеч: - Аномандер Рейк мертв. Другие Элайнты, что приняли участие в сковывании... они тоже мертвы.
  - К'рул...
  - Она освободилась ВНУТРИ него. Он ничего не может сделать. Элайнты придут на бой. Попытаются ее победить, но Корабас давно потеряла здравый ум и будет биться до смерти. Думаю, большинство погибнет.
  - Мама. Прошу.
  Килмандарос вздохнула. - Ты не останешься, сынок?
  - Чтобы видеть встречу с Драконусом? Думаю, нет.
  Она кивнула.
  - Драконус тебя убьет!
  Глаза богини горели. - Всего лишь план, возлюбленный мой сын.
  
  
  
  
  КНИГА ШЕСТАЯ
  К ТОМУ, КТО В ЦЕПЯХ
  
  
  Когда бы знал, куда приводит путь,
  То на него ступил?
  Когда бы знал любовной муки суть,
  Любовь бы пробудил?
  Во тьме колесо кружит
  Не видно пыли во тьме
  В огне колесо горит
  Восходит солнце во тьме
  Когда б умел все мысли осознать,
  Ты б рассказал другим?
  Когда единым словом друга мог предать,
  Сумел бы стать немым?
  Во тьме колесо кружит
  Не видно пыли во тьме
  В огне колесо горит
  Восходит солнце во тьме
  Увидев мертвый лик, что вводит в дрожь,
  Коснулся б ты его?
  Для странствия душе дается грош -
  Украл бы ты его?
  Во тьме колесо кружит
  Не видно пыли во тьме
  В огне колесо горит
  Восходит солнце во тьме.
  
  Гимны Сперака, псалом VII "Смех Стервятников",
  Сперак Нетем
  
  
  
  Глава 17
  
  
  За рядом ряд и все застыли, ждут
  Чтоб каждого я обнял, вспоминая
  Что значит быть не мной
  Падут ли в белизну
  Все наши битвы
  Или снегом растекутся по камням?
  Вы чувствуете руки
  Порванные крылья
  Снов о полете
  Кончились дары
  Но я стою не горбясь, я влезаю
  В глаза вам
  А за ними ожидают
  Насилия картины
  Брошенные гнезда
  Там легко найти
  Сучки поломанные
  Клочья, волосы и перья
  Все пролитое высохло - готов ли
  Я улететь без горя и тоски?
  Столь многой лжи дозволили мы быть
  Вот сладкий сок, питающий лишь храбрых
  Но не колышутся ряды
  Мы шествуем, не делая ни шага
  Позволю потерять вам то
  Что сам давным-давно отдал
  Но то, что я прошу вас обрести
  Ужели должен бросить?
  В тех рядах
  Легенды о чертах лица любого
  О каждой сломанной улыбке
  Идите ж ближе
  И утрите слезы
  Историю я расскажу такую, что...
  
  Без свидетелей,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  "Эти солдаты". Два слова повисли в уме, словно мясо на крюке мясника. Медленно, бесцельно покачивались. Сочились кровью, но уже не пятнали пол. Лежа на груде пакетов с едой, Баделле могла опустить голову и смотреть, как уходит назад грубая почва. Мало что остается позади, кроме тел - и под нефритовым светом Чужаков бледные кучки кажутся статуями из мрамора, поваленными вдоль давно заброшенного тракта. Вещами. С навеки потерянной историей. Уставая от их вида, она могла обратить взгляд в противоположную сторону, вперед. С этой выгодной точки колонна казалась раздувшимся червем с тысячами голов на спине - все как одна рабыни медленного тела.
  Червь то и дело отбрасывал отмершие части. Их тащили на обочину. Проходящие мимо будут протягивать руки, подбирая тряпье - его можно использовать днем, сшить, к примеру, и защищаться от мух дарами мертвецов. Когда она доезжает до отбросов колонны, они уже почти нагие, они становятся мраморными статуями. "Потому что когда дела идут плохо, люди повергают статуи".
  Прямо впереди блестят драгоценным потом спины напрягающих мышцы бурлаков. Толстые длинные веревки провисают и поднимаются, выбивая пыль из земли. "Этих солдат зовут панцирниками. Ну, некоторых. Тех, что не останавливаются, не падают, не умирают. Тех, что устрашают окружающих, заставляют их держаться. До самой смерти. Панцирники. Эти солдаты".
  Она начала вспоминать.
  
   Солнце залило горизонт, день уходил. День, когда никто не говорил, когда Змея молчала. Она шла в трех шагах за Руттом, а Рутт сгорбился над прильнувшей Хельд; глаза ее были закрыты от яркого света - но они ведь всегда закрыты, ибо в мире слишком много такого, на что тяжко смотреть.
  Это должна была быть последняя их ночь. Все знали, вся Змея знала. Баделле не спешила их разуверять. Возможно, тоже сдалась. Трудно понять. Дерзость может сохранять форму, даже если она сделана из пепла и золы. Гнев может обжигать, хотя внутри он безжизненно-холоден. Так обманывает мир. Он умеет лгать, умеет навеивать иллюзии. Внушает идею о своей истинности. Мир может делать веру фатальной слабостью.
  
  Она глядела на панцирников и вспоминала.
  
  Шаги Рутта стали неуверенными. Раздался какой-то невнятный звук, потом голосовые связки звякнули снова. Наконец он сказал: - Баделле. Мухи теперь ходят.
  Она посмотрела на ноги, гадая, смогут ли они перенести ее вперед; они смогли, пусть медленно и мучительно. И далеко впереди, там, куда он смотрел закрытыми глазами, она увидела шевелящиеся формы. Выходя на свет, они становились черными. Черными и шевелящимися. Мухи на двух ногах - один рой, потом еще и еще выходили из кровавого света.
  - Мухи ходят, - говорил Рутт.
  Но она же их отослала. Последний приказ силы, истощивший ее. Сегодня она сдувала с губ лишь воздух.
  Баделле прищурилась.
  - Хочу ослепнуть снова.
  Она осмотрела вздувшуюся массу на его глазах. - Ты еще слеп, Рутт.
  - Тогда... они в голове. Мухи в голове!
  - Нет. Я тоже их вижу. Но это шевеление... они всего лишь идут от солнца. Рутт, это люди.
  Он чуть не упал, но расставил ноги и выпрямился с ужасающей грацией. - Отцы.
  - Нет. Да. Нет.
  - Мы повернули кругом, Баделле? Мы как-то пришли назад?
  - Нет. Видишь запад - каждый день на закате мы шли на солнце. - Она замолчала. Змея свивалась в кольца за ними, тощее костистое тело сжималось. Словно это дает спасение. Фигуры на фоне солнца приближались. - Рутт, это... дети.
  - Что это на их коже, на лицах?
  Она увидела среди них одного отца с ржаво-серой бородой. Глаза его были печальны, как водится у отцов, навеки прогоняющих от себя детей. Но ее привлекали лица детей. Наколки. - Они пометили себя, Рутт. "Капли, черные слезы. Нет, я уже вижу истину. Не слезы. Слезы высохли и не вернутся. Эти знаки на лицах и руках, шеях и плечах, на груди. Эти знаки..." - Рутт.
  - Баделле?
  - У них когти.
  Он сипло вздохнул и задрожал.
  - Попробуй, Рутт. Глаза. Попробуй открыть.
  - Не... не могу...
  - Давай. Ты должен.
  Отец с толпой когтистых детей подошли еще ближе. Все были настороже - она ясно видела. "Они нас не ждали. Не за нами они пришли. Не чтобы нас спасти". Она видела, что они тоже страдают, жажда впилась в лица когтистыми руками скелета. "Когти терзают вас".
  Но отец, что встал перед Руттом, потянулся к бурдюку на поясе. Воды там было мало - слишком вялым и легким был пузырь.
  Вытащив пробку, он поднес бурдюк Рутту.
  А тот выставил вперед Хельд. - Сначала ей. Прошу, сначала малышке.
  Его жест не допускал никаких сомнений, и отец вышел и склонился над морщинистым личиком девочки, которое Рутт успел высвободить из пеленки.
  Баделле видела, как отец отпрянул. Сурово взглянул в щелки глаз Рутта.
  Она затаила дыхание, ожидая.
  Тут он потряс бурдюк, вставил горлышко в рот Хельд. Потекла вода.
  Она вздохнула: - Этот отец, Рутт, добрый отец.
  Один из когтистых детей, года на два старше Рутта, подошел и бережно взял Хельд из его рук - он, может, и хотел бы сопротивляться, но сил не осталось. Когда Хельд оказалась в колыбели рук незнакомца, руки самого Рутта остались скрюченными, как будто он все еще ее держал. Баделле видела, что напряженные жилы у его локтей укоротились; если подумать хорошенько, когда она в последний раз видела Рутта без Хельд? Даже не вспомнить.
  И сейчас в его руках остался призрак девочки.
  Отец заплакал - она видела слезы на темных, изрытых щеках; он вставил горлышко в рот Рутта, силой раздвинув губы. Несколько капель, потом еще.
  Рутт глотнул.
  Другие когтистые дети скользнули мимо них, к извивам Змеи. Каждый вытаскивал свой бурдюк. Воды было мало, но все же они шли делиться.
  Теперь Баделле видела новую Змею, пришедшую с заката - змею из железа и цепей. Она знала, что уже видела ее - во снах. Она смотрела на блестящую рептилию. "Отцы и матери, но всё же дети. А там - вижу ее - их общая мать. Вижу ее. Она идет".
  Из-за спины женщины бежали новые люди с водой.
  Она встала рядом с бородатым отцом, поглядела на Баделле и заговорила на языке из снов Баделле: - Скрипач, они идут не в ту сторону.
  -Да, Адъюнкт.
  - Я вижу только детей.
  - Да.
  Около женщины показался другой солдат. - Но... Адъюнкт, чьи они?
  Та повернулась: - Не имеет значения, Кулак. Отныне они наши.
  Рутт спросил Баделле: - Что они говорят?
  - Говорят, что нужно идти назад.
  Мальчик как бы покатал во рту это слово. "Назад?"
  Баделле сказала: - Рутт, ты не ошибся. Ты провел Змею, твой слепой язык выискал чужаков, и теперь они не чужаки. Рутт, ты провел нас от смерти к жизни. Рутт, - она подступила ближе, - теперь можешь отдохнуть.
  Бородатый солдат, которого звали Скрипач, хотел поддержать падающего Рутта, но оба они оказались стоящими на коленях.
  Адъюнкт сделала полшага к ним. - Капитан? Он выживет?
  Тот чуть помедлил, поднял голову: - Если сердце еще бьется, Адъюнкт, я не слышу его и не чувствую.
  Баделле заговорила на их языке: - Он жив, Отец. Просто ушел на время.
  Тот, кого Мать назвала кулаком, отошел было назад, но тут подскочил к ней: - Дитя, почему ты говоришь по-малазански? Кто ты?
  "Кто я? Не знаю. Никогда не знала". Она поглядела в глаза Матери: - Рутт привел нас к тебе. Потому что ты одна осталась.
  - Одна?
  - Одна, кто не отвернется от нас. Ты наша мать.
  Услышав такое, Адъюнкт, казалось, хотела отступить. Глаза сверкнули, словно ей стало больно. Она отвернулась от Баделле, а та указала на Скрипача: - А он наш отец, и скоро он уйдет и мы больше его не увидим. Так делают отцы. - Мысль заставила ее загрустить, но Баделле стряхнула эту мысль. - Так всегда бывает.
  Адъюнкт вроде бы дрожала, она не желала смотреть на Баделле. Наконец она повернулась к тому, что был рядом: - Кулак, открыть запасные фляги.
  - Адъюнкт! Поглядите на них! Половина помрет до рассвета!
  - Кулак Блистиг, вы слышали приказ.
  - Мы не можем отдать воду этим... этим...
  - Выполнять, - устало сказала Адъюнкт. - Или я прикажу вас казнить. Здесь. Немедленно.
  - И вызовете открытый мятеж! Обещаю!
  Скрипач встал и подошел к кулаку так близко, что тому пришлось сделать шаг назад. Он молчал, только зубы белели среди спутанных ржавых прядей бороды.
  Глухо выругавшись, Блистиг развернулся кругом. - Сами напросились. Хорошо.
  Адъюнкт сказала: - Капитаны Ииль и Гудд, сопроводите Кулака Блистига.
  Мужчина и женщина, что стояли позади Адъюнкта, увязались за Блистигом, держась справа и слева.
  Скрипач вернулся к Рутту. Встал на колени, положил ладонь на истощенную щеку. Поднял глаза и спросил Баделле: - Он вас вел?
  Та кивнула.
  - Далеко? Давно?
  Она дернула плечом. - Из Колансе.
  Мужчина моргнул, на миг взглянул в сторону Адъюнкта. - Сколько же дней до воды?
  Она покачала головой: - До Икариаса, где были колодцы... не... не помню. Семь дней? Десять?
  - Невозможно, - подал голос кто-то из свиты Адъюнкта. - У нас осталось воды на один день. Без нее... максимум три дня. Адъюнкт, не сможем.
  Баделле склонила голову. - Где нет воды, есть кровь. Мухи. Осколки. Где нет еды, есть умершие дети.
  Раздался другой голос: - Кулак Блистиг на этот раз был прав. Мы не сможем.
  - Капитан Скрипач.
  - Да?
  - Пусть ваши разведчики отведут к фургонам с провиантом всех, кто может идти. Попросите хундрилов отнести тех, что не ходят. Пусть пьют и едят, если смогут есть.
  - Слушаюсь, Адъюнкт.
  Баделле смотрела, как тот обнимает Рутта, поднимает. "Рутт стал Хельд. Он нес ее, пока мог, а теперь несут его. Так оно и бывает".
  - Адъюнкт, - сказала она, когда Скрипач унес мальчика. - Меня зовут Баделле, и у меня есть стихи для тебя.
  - Дитя, если ты не попьешь, то можешь умереть. Я послушаю стихи, но потом.
  Баделле улыбнулась. - Да, Мать.
  
   "У меня есть стихи для тебя". Она смотрела в напряженные спины, на качающиеся веревки, на поваленные статуи. Две ночи с момента встречи, и Баделле больше не видела Адъюнкта. Как и Скрипача. Вода кончилась, Рутт еще не просыпался, Седдик сидит на груде бревен, раскладывая безделушки неким узором, чтобы тут же смешать его и начать заново.
   Она слышала споры. Слышала звуки драк, видела внезапно возникавшие стычки - выхвачены ножи, подняты кулаки, солдаты сцепляются... Видела, как эти мужчины и женщины идут к смерти, ведь Икариас слишком далеко. Им нечего пить, а те, что пили свою мочу, скоро сойдут с ума, потому что моча - яд. Однако они не хотят пить кровь умерших. Просто бросают их позади.
  За ночь она насчитала сорок четыре. За прошлую ночь было тридцать девять, а днем унесли из лагеря семьдесят два трупа, уже не позаботившись рытьем могил. Просто сложили их рядами.
  Дети Змеи сидели в фургонах с едой. Поход окончился, но они тоже умирали.
  "Икариас. Я вижу твои колодцы. Когда мы уходили, они были почти пустыми. Кто-то отнимает воду даже сейчас. Не знаю, почему. Но и не важно. Мы не дойдем. Значит, все матери должны проигрывать? Все отцы должны уходить навсегда?
  Мать, у меня есть стихи. Ты придешь? Ты послушаешь мои слова?"
  Вагон скрипел, панцирники налегали на веревки. Солдаты умирали.
  
  ***
  
  Они вышли на след. Скрипачу и разведчикам было нетрудно его находить. Маленькие высохшие кости тех, что остались за спинами мальчика по имени Рутт и девочки Баделле. Каждая скромная кучка казалась обвинением. Молчаливым упреком. Эти дети совершили невозможное. "А мы их подведем".
  Он слышал шум крови, бешено мчащейся по пустеющим жилам. Звук этот стал казаться бесконечным воем. Адъюнкт все еще верит? Теперь, когда они стали умирать десятками, она еще сохраняет веру? Когда упорства непреклонной воли оказалось недостаточно... что теперь? У него нет ответов на такие вопросы. Если отыскать ее... "Нет, с нее довольно. Ее все время осаждают кулаки, офицеры. Целители". Да и разговор станет пыткой - губы лопнули, распухший язык прилип к нёбу, гортань саднит от любого слова.
  Он шел с разведчиками и не желал вернуться, узнать, как там дела в колонне. Не хотел видеть распада. Тяжелая пехота еще тянет фуры? Если да, они все дураки. Остались ли еще голодающие дети? Тот паренек Рутт - тот, что так долго тащил свою вещь, что руки скрючились - он еще в коме или ускользнул прочь, веря, что всех спас?
  "Было бы лучше всего. Ускользнуть от иллюзии к забвению. Тут нет духов, в этой пустыне. Его душа просто улетела. Легко. Мирно. Вознеслась, держа младенца - потому что он вечно будет нести младенца. Счастливо, парень. Всего вам с ней хорошего".
  Они уходят искать маму и папу. Тысяча детей, тысяча сирот - он только сейчас начинал видеть, сколько еще детей было в так называемой Змее. Понимание вонзило нож в грудь. "Колансе, что ты сделало со своими детьми? Со своим народом? Колансе, у тебя не нашлось ответа получше? Боги, если бы мы могли тебя найти, могли встретить тебя на поле брани. Мы дали бы ответ на твои преступления.
  Адъюнкт, вы были правы, стремясь к этой войне.
  Но были неправы, думая, что мы сможем победить. Нельзя вести войну с равнодушием. Ах, послушайте меня. Но я мертв? Еще нет".
  Вчера, когда лагерь замер, когда солдаты неподвижно лежали под одеялом мух, он залез в мешок, положил руку на Колоду Драконов. И... ничего. Никакой жизни. Пустыня бесплодна, никакая сила им не доступна. "Мы ослепили богов. И богов, и врага, что впереди. Адъюнкт, понимаю ваши резоны. Уже давно. Но поглядите на нас. Мы смертные люди. Не сильнее любых других. Как ни хотелось вам сделать нас сильнее и могущественнее... похоже, мы ничем не сможем вам помочь.
  Нам и себе нечем помочь. Это нас сильней всего и сокрушает. Но ... все же я не мертв".
  Он вспомнил момент, когда они нашли детей; как его разведчики - сами почти дети - торжественно двигались среди беженцев, отдавая всю воду, запас на ночной переход - от одного рта к другому, пока не выдавили из бурдюков последние капли. Потом юные воины-хундрилы могли лишь стоять, беспомощные, окруженные тянущими руки детьми. Дети не требовали, они хотели всего лишь коснуться их в благодарности. "Не за воду - она кончилась - но за добрый жест.
  Как же глубоко нужно пасть, чтобы благодарить за намерение, пустое желание?
  Те, что вас изгнали...
  У нас есть союзники, и перед ними нет преград. Они свободно дойдут до Колансе. Геслер, передай Буяну эту истину и спусти с поводка. Пусть зарычит так, что сами Гончие спрячутся! Спусти его, Гес. Прошу.
  Потому что думаю: мы не дойдем".
  Кости лязгали на шее. Скрипач поднял голову, поглядел на Чужаков. Они заполнили все ночное небо, провели борозды на лику небес. "Знамения... От них меня слабит. И тошнит от всей этой дряни. Но что, если вы не таковы? Что, если ваше странствие принадлежит вам одним - ни смысла, ни пункта назначения? Что, если завтра или послезавтра вы наконец опуститесь - стереть всех нас, сделать ненужной всю нашу борьбу, все наши великие цели и благородные замыслы? Что же ты нам говоришь, о славная вселенная?
  Судьба - ложь.
  Но разве мне было до этого дело? Поглядите на кости, которые мы переступаем. Мы идем, пока можем, а потом останавливаемся. Вот и всё. Вот так. Но... о чем это я?"
  
  ***
  
  - Змеи, - сказал Банашар, моргая от жестокой ясности трезвого зрения. "Когда все расплывалось, было лучше. Гораздо лучше". - Наверное, первый мой страх, тот, что заставил шагнуть в змеиную яму - ее мы так дерзко звали Храмом Д'рек. Погляди в лицо страху - разве не мудрый совет? А может, трезвость - настоящее проклятие, взгляд в лицо страху вовсе не укрепляет характер, все советы - дерьмо и мир полон лжецов.
  Адъюнкт молча шагала рядом. Не то чтобы он ожидал ответа, ведь он уже не верил, что слова покидают горло. Вполне вероятно, что все, сказанное им за два последних дня, звучало лишь в разуме. Так даже легче.
  - Мятеж. Само слово всегда вызывало... зависть. Никогда не чувствовал бунта в душе. Ни разу не испытал и мига гневной ярости, стремления к правому пути. Самость наша даже не знает, каков ее путь. Просто желает идти.
  Конечно, пьянство - сладкое падение. Убежище трусов - а все мы трусы, мы, пьяницы, и не дайте никому убедить вас в обратном. Мы чаще всего только в этом и сильны, это и причина и способ побега. От всего. Вот почему пьяницы пьют.
  Он глянул на нее. Слушает? А стоит ли слушать? И слышно ли?
  - Переменим тему, этот сюжет заставил меня... ежиться. Нас ждет еще одна великая идея, если я вообще могу думать о великом. Змеи, спросили вы? Ну, конечно, это великая идея - девочка, дающая нам подобные имена. Их. Наши. Змеи в пустыне. Если подумать, смело. Змей чертовски трудно убить. Под ноги скользят. Прячутся на открытой земле.
  Так... гмм, как насчет знания? Когда знание становится отпадением от благодати. Когда истина скорее осуждает, нежели освобождает. Когда просветление являет нам лишь темный пафос бесконечного списка неудач. Как-то так. Но такие обыкновения, они исходят от поощряющих невежество - тактика, жизненно важная для сохранения власти. К тому же настоящее знание заставляет вас действовать...
  А так ли?
  Он помедлил, пытаясь думать. Но ощутил только приступ страха. - Вы правы, перейдем еще дальше. Если я что-то и знаю, так только то, что не желаю знать ничего. Поэтому... ах, вспомнив нежданных гостей, не поговорить ли о героизме?
  
  ***
  
  Улыба пошатнулась и упала на колено. Бутыл встал сзади, защищая спину. Казалось, короткий меч в его руке дрожит сам по себе.
  Он следил за Тарром, а тот словно бык расталкивал беспокойную толпу. Лицо так омрачилось, что маг с трудом его узнал. - Корик! - крикнул тот.
  - Здесь, сержант.
  - Жить будешь?
  - Поглядел тут одному в глаза, - сказал солдат. Одна сторона лица была залита кровью, но чужой. - У гиен во взгляде больше разума. - Он взмахнул окровавленным кинжалом. -Капрал меня толкнул...
  Человек, на которого указал Корик, стоял на коленях. Плотный, широкоплечий; в боку торчит рукоять ножа. Кровь текла из ноздрей и рта, пенясь и булькая.
  Тарр огляделся, ухватил взором Бутыла. Подошел ближе. - Улыба. Погляди на меня, солдат.
  Она подняла голову: - Корик верно говорит, сержант - мы не слепые и не тупые. Поймала тот самый толчок, в обмен подарила ему ножик.
  Тарр смотрел на Бутыла.
  Бутыл кивнул. - Между ними было двенадцать шагов, темнота и толпа.
  Умирающий капрал опустил обросший подбородок на грудь; казалось, он созерцает свои колени. Корабб подошел и шевельнул его. Мужчина упал. Сотрясение тела породило еще один, последний, выплеск пенистой крови.
  - Двоих? - спросил Тарр.
  Бутыл ощутил ненависть в глазах столпившихся пехотинцев. Вздрогнул, когда Корабб отозвался: - Троих, сержант. Двое отвлекали, еще двое тишком лезли к фургону. Я повалил первого, потом Карак погнался за другим - наверное, еще ловит.
  - Он в толпе? - воскликнул Тарр. - Дыханье Худа!
  Улыба встала и, пьяно шатаясь, подошла к мертвому капралу. Вынула нож. - Неправильно, - буркнула она, становясь лицом к толпе. - Мы охраняем пустые фляги, поняли, уроды?!
  Кто-то крикнул: - Не мы, морпех. То была банда кулака.
  Бутыл сморщился. "Блистига. Боги подлые!"
  - Просто отстаньте от нас, - сказала Улыба и отвернулась.
  Вернулся Каракатица, поймал взгляд Тарра и как бы случайно погладил висящий под рукой арбалет.
  Сержант обратился к бурлакам: - Натягивай веревки, солдаты - давайте снова ее сдвинем.
  Улыба сказала Бутылу: - Убивать своих - неправильно.
  - Согласен.
  - Ты встал за спиной. Спасибо.
  Он кивнул.
  Толпа пехотинцев таяла. Фура начала двигаться, взвод пошел рядом. Трупы скоро оказались позади.
  - Безумие, - сказал вскоре Корабб. - В Семи Городах...
  - Не нужно рассказывать, - прервал Каракатица. - Мы там были, не забыл?
  - Нет. Просто сказал. Безумие жажды...
  - Это было спланировано.
  - Капрал - да. Но не дурак, напавший на Корика.
  - А те, что лезли сзади? Спланировано, Корабб. Чей-то приказ. Не безумие. Ничего подобного.
  - Я же о регулярах позади. Сползаются на запах крови.
  Никто не стал отвечать. Бутыл заметил, что еще сжимает меч и со вздохом его спрятал.
  
  ***
  
  Курнос взял рубаху с пятнами крови и затолкал за ошейник кожаного ремня, защищая шею - кожа уже стерлась, над ключицей показалось сырое мясо. Кто принес ему теплую, мокрую рубаху и чья на ней кровь, ему было не интересно - он уже добавил собственной.
  Фургон тяжел. Еще тяжелее теперь, когда дети уселись на груде провианта. Но... их много, а тяжесть вполне терпимая. Потому что одна кожа и кости. Ему не нравилось об этом думать. В детстве выпадали голодные времена, но папаша всегда приносил что-нибудь своим мальцам (среди которых Курнос был самым мелким). Ошметки. Но есть можно было. А мамаша уходила с другими мамашами на несколько дней и ночей, возвращалась иногда побитая, иногда в слезах - но на столе лежали монеты, и монеты превращались в еду. В такие времена папаша имел обыкновение без конца ругаться.
  Но делал все, чтобы прокормить мальцов. "Мои клевые мальцы", любил он говорить. А спустя годы, когда гарнизон ушел из города, маме уже не удавалось зарабатывать привычным путем, но папа стал гораздо счастливее. Старшие братья Курноса уже пропали - двое на войну, а третий женился на вдове Карас, которая была на десять лет старше и которую Курнос втайне любил до безумия, и хорошо, что он сбежал, ведь братцу не понравилось бы, что он делал с пьяной Карас за амбаром - а может, и понравилось бы. Так или иначе, было весело...
  Он увидел впереди мальчишку. Несет мешок. Руки в крови, он их лижет.
  "Ты мне рубашку принес?" - Нехорошо, малец, - сказал он. - Не пей кровь.
  Мальчишка нахмурился и продолжил облизывать руки, пока они не очистились.
  ... и он потом слыхал, что одного братца убили под Натилогом а второй вернулся с одной ногой, а потом пришли пенсионы и папа с мамой перестали нуждаться, особенно когда Курнос сам записался и посылал две трети жалования домой. Половина шла папе и маме, а вторая треть брату и жене, ведь он чувствовал вину за ребеночка и вообще.
  Все же нехорошо, когда голодают юные, а особенно до истощения. Папаша любил говаривать; "Ежли не можешь кормить, так не делай. Гордый шест Худа, не нужно быть гением, чтоб это понимать!" Точно, не нужно. Вот почему Курнос продолжал кормить своего недоноска и кормил бы, если бы их не изгнали, сделали вне закона и дезертирами и всеми теми именами, какими зовут военных, ежли они делают не то что приказано. Но сейчас тот малец должен уже вырасти и работать, да и братец уже не сулит награду за голову Курноса. Может, все стало спокойно, пыль улеглась.
  Приятно так думать. Но теперь он пошел и упал в любовь к Поденке и Острячке, и разве это не глупо, раз их две, а он всего один. Не то чтобы тут была проблема. Но у женщин насчет этого причуды. И насчет многого еще, вот отчего с ними одни проблемы.
  Женщина справа споткнулась. Курнос выставил руку и поднял ее на ноги. Женщина пропыхтела спасибо.
  Ну, женщины. Он только и думает о...
  - Ты Курнос, да?
  Он глянул сверху вниз. Невысокая, с большими, сильными ногами - ну, не повезло ей нынче. Раньше от таких ног мужики слюни пускали, а теперь запрягли ее в... - Да, это я.
  - Заглянуть хотел, да?
  - Нет.
  - Слышала, тебе одно ухо два раза откусили.
  - И?
  - И, э... как такое возможно?
  - Не спрашивай. Во всем Вздорр виноват.
  - Непотребос Вздорр? Ты с ним сражался?
  - Может быть. Береги дыхание, солдат. Видишь того мальца? Ничего не говорит, потому как умный.
  - Потому что не знает малазанского.
  - Отговорка не хуже любой другой. Да ладно, тащи себе и думай о приятном. Отвлекайся от неприятного.
  - А ты о чем думаешь?
  - Я? О бабах.
  - Точно, - сказала она странно холодным тоном. - Догадываюсь, мне стоит подумать о красивом и умном мужике.
  Он улыбнулся. - Чего тут думать? Один такой как раз рядом идет.
  Мальчик убежал и вскоре принес еще одну тряпку, и Курнос смог остановить кровотечение из носа.
  Как любил говаривать папаша, "пути женщин не сообразишь". Тем хуже. Она была таки красивая, и что еще лучше, могла бы шкуру с бхедрина содрать. Бывает ли комбинация сексуальнее? Он так не думает...
  
  ***
  
  - Думаешь, я какой-то прокаженный. Но не моя вина, что я был мертвецом, и если тот, кто был мертвецом, лучше переносит жажду... ну, не знаю.
  - Я конденсирую все, что попадется, - ответил Баведикт. - Потому еще и держусь.
  Еж подозрительно поглядел на алхимика и пожал плечами: - Кажется, весь день спорить можно.
  Баведикт открыл рот, но тут же закрыл.
  - Как котята?
  - В полном порядке, Командор.
  - Нам хватит?
  - Если бой будет не один? Трудно сказать. Мне приятнее думать об одной битве, чтобы использовать всё и не скупиться. - Он оглянулся на карету. - Я тут размышлял о стратегии, сэр, с учетом алхимических... э... котят. Не думаю, что следует экономить. Фактически нужно противоположное. Заполните все поле, поразите их так сильно, чтобы в ступор впали...
  - Что, всю ночь спорить можешь? Слушай, мы всё продумали уже годы назад. Стены и волны, так и назвали. Стены, когда вы удерживаете строй или позицию. Волны, когда наступаете. Нет смысла придерживать припасы, разве что один - именной, понимаешь? Любой сапер тебе скажет: если ты не убьешь их, они убьют тебя очень скоро. С гарантией. Мы говорили "расхолодят".
  Баведикт снова оглянулся, поморщился, смотря на топающие рядом с повозкой группы солдат. Сержантам нехорошо. Худеют, но явно не улучшают здоровье. Сзади идут хундрилы с лошадьми... "я не всю правду рассказал Ежу. Накачал не только волов, но кто бы мог подумать, что они заметят..."
  - Нервничаешь? - спросил Еж. - Я на твоем месте нервничал бы. Хундрилы любят лошадей. Очень. Если воину придется выбирать между конем и матерью, трудно предсказать, что будет. А ты взял и убил...
  - Они и так умирали, сэр. Лошади нужно воды больше, чем четверым солдатам, а у хундрилов вода кончалась. Попробуйте пить кровь у истощенного животного, сэр - это нелегко.
  - Верно. Теперь у них нежить вместо лошадей и по-прежнему нет воды, а значит, ты мог бы переделать их неделю назад, и пить кровь было бы не нужно. Алхимик, они хотят тебя убить - я полдня отговаривал...
  Баведикт сверкнул глазами: - Вы только что сказали, что выбирая между конем и матерью...
  - Они выберут мать, разумеется. Ты что, идиот?
  Алхимик вздохнул.
  - К тому же, - продолжил Еж, - мы теперь Сжигатели. Верно, иногда мы убивали офицеров, если те были плохие. А кто не убил бы? Поставь дурака во главе, и он погубит всех. Так что лучше завалить его раньше. Но ты ничего такого не сделал. К тому же ты нужен мне, а значит, и им. Все просто. Никто не собирается резать тебе горло...
  - Какое облегчение, Командор.
  Еж подошел ближе, понизил голос: - Слушай. Всё разваливается - сам не видишь? Охотники, все эти регуляры - они потерялись.
  - Сэр, мы немногим лучше.
  - Мы же не хотим попасть под резню? Я уже сказал капитану: нужно иди как можно быстрее, чтобы сотня шагов нас отделяла от остальных, когда там начнут искать, кого еще убить.
  - Сэр, думаете, всё так плохо?
  Еж пожал плечами: - Трудно сказать. Пока что морпехи держат их в узде. Но в любой момент может пойти драка, в которой морпехов собьют. Виноват будет запах крови, попомни мои слова.
  - А как сделали бы вы, Сжигатели Мостов? В те дни?
  - Просто. Вынюхай заводил и убей. Это они без конца жалуются, бранятся, подбивают тех, что поглупее, на всякие глупости. Надеются устроить взрыв. Я, - он кивнул на колонну, что шла позади, - я бы прыгнул на Блистига, утащил в пустыню - и целый день все не могли бы спать, слыша его верещание.
  - Удивляться ли, что вас объявили вне закона, - буркнул Баведикт.
  
  ***
  
  Небо на востоке светлело, солнце всходило, чтобы повести войну с Нефритовыми Чужаками, пока те не скроются за северным окоемом. Колонна разбилась на части, скопления солдат образовались по обеим сторонам пути. Они падали, опуская головы; лязгали доспехи и оружие в брошенных на землю тюках. Бурлаки встали и начали сдергивать с шей тяжелые петли. Завыли хундрилы - еще одна лошадь зашаталась и упала набок. Сегодня будет вдоволь крови, но Горячие Слезы вовсе не радовались.
  Рядом с фургонами уселись морпехи - красные глаза, лица обмякли от переутомления. Повсюду солдаты, двигаясь словно старики и старухи, спешили раскатать матрацы, поставить тенты - отдохнуть перед новыми делами. Кто-то вытаскивал оружие, чтобы заточить. Инстинктивное, по сути, действие. Другие следили за ними тусклыми, злыми глазами.
  А потом из фургонов вылезли дети, по одному, по двое. Они шли не просить и клянчить - просто сидели, смотря на спящих солдат. Или страдали, не смыкая глаз. Или тихо умирали.
   Сержант Смола видела всё это, сидя у колеса фургона. Робкое появление детей оказывало на солдат странное действие. Споры угасали, блеск в глазах слабел, жалобщики затыкали рты. Лишившиеся сна ложились набок и сдавались усталости. Больные сдерживали стоны; те, что плакали без слез, почти всегда замолкали.
  Что это за дар? Она не понимала. Когда кто-то из солдат проснулся на закате и нашел рядом маленькое недвижное тело, холодное и бледное в умирающем свете, весь взвод - видела она - встал собирать осколки и кристаллы, чтобы сложить могилку. Солдаты срезали амулеты с поясов и перевязей - кости, которые несли с самого Арена - и клали на жалкую кучку камней.
  - Они нас убивают.
  Она взглянула на сестру. Та сидела у колеса, вытянув сломанную ногу. - Кто на этот раз, Целуйка?
  - Пришли и разделили последние мгновения. Наши. Свои. Нечестно. Зачем они принесли?
  Глаза Смолы сузились. "Ты ушла далеко, сестрица. Вернешься ли?" - Не знаю, что они принесли.
  - Откуда тебе.
  Вяло пробудился и тут же пропал гнев. - Ты к чему?
  Целуй-Сюда оскалилась, вдавила затылок между двух спиц. Глаза закрылись. - То, что ты всегда имела, Смола. А я никогда. Вот потому ты не видишь, не узнаешь. Никто не может смотреть в свою душу. О, многие говорят иначе. Называют это откровением или истиной. Всякое дерьмо. Но кое-что внутри нас остается скрытым. Навеки.
  - Во мне ничего тайного нет.
  - Но эти дети - сидят, лежат, смотрят на тебя. Тебе больно, не так ли?
  Смола отвернулась.
  - Дура ты, - вздохнула Целуй-Сюда. - Они принесли достоинство. Как у тебя. Как у Адъюнкта... как думаешь, почему многие ее ненавидят? Ненавидят сам ее вид? Она показывает нам то, что нам не нравится, потому что нет ничего труднее, чем найти в себе достоинство. Ничего нет труднее. Вот. Они показывают, что такое умирать с достоинством - умирая и следя, как умираем мы.
  Адъюнкт говорила "без свидетелей". Вот только дети не согласны.
  "Да бесполезно всё это".
  Целуй-Сюда продолжала: - Думаешь, это легко? Думаешь, наши ноги так просто перестанут шевелиться? Мы полмира прошли, чтобы оказаться здесь. Мы давно не армия - нет, не знаю, что мы сейчас такое. Думаю, никто в целом свете не сможет дать нам имени.
  - Но мы не дойдем.
  - И что?
  Смола покосилась на сестру. Глаза на миг встретились. Рядом с Целуй-Сюда был капрал Рим, сгорбившихся, втиравший масло в обрубок руки. Он не делал вида, что слушает - но она знала, что он слушает. Как и Мед, лежавший под льняной тряпкой, чтобы скрыться от солнца. - Так тебе и дела нет, Целуйка. Никогда не было.
  - Выживание уже не важно. Давно уже не важно.
  - Верно, - бросила Смола. - Ты меня просветила.
  - Ты сама знала. Сказала себе: "нам не дойти". А эти дети пришли словно гомункулы, сделанные из всего, нами брошенного - правды, достоинства, цельности - погляди же на них! Мы оголодали до костей, ничего больше в нас нет. Разве мы заботились о лучшем в себе, а, сестрица?
  Если бы Смола могла, она выплакала бы все глаза. Но пришлось просто упасть на грубую почву. - Тебе нужно было сбежать.
  - Спорим, Адъюнкт говорит себе то же самое? Тысячу раз на дню.
  "Адъюнкт?" Смола потрясла головой. - Она не из любителей бегать.
  - Да. Как и ты. А теперь выясняется, и я.
  "Это не моя сестра".
  - Думаю, - закончила Целуй-Сюда, - завтра наш последний поход. Знаешь, все хорошо. Стоило попытаться. Вот бы кто-нибудь ей сказал. Стоило попытаться.
  
  ***
  
  - Нет пауков. - Хеллиан откинулась на матрац. - Вот самое лучшее. Пустыня - это же рай. Пусть мой труп возьмут бабочки и мухи. Даже проклятая мясоедящая саранча. Но не найти будет паука, свившего гнездо в пустой глазнице. Что может быть лучше?
  - Почему вы их так боитесь, сержант?
  Она подумала. Но разум тут же поплыл, она увидела горы черепов, и все улыбались. Почему бы нет? Ни одного паучка. - Отец рассказывал одну историю, особенно когда напивался. Думал, очень забавная история. О, погодите. Мой отец? Или дядя. Или даже отчим. Или отец брата, который жил вниз по улице. Ну, это была история и как он хохотал! Надо знать Картул, Навроде. Там пауки такие, что чаек глотают, верно?
  - Был там однажды, сержант. Жуткое местечко.
  - Самые плохие - с красными спинами. Не большие, не особо ядовитые. Но суть в том, что они бегают тысячами, а то и катятся, слипшись. Могут убить большую добычу и между собой разделить. Понял? А их яйца повсюду можно найти.
  Ну, мне было вроде два. Все время в кроватке, целые дни. Была у меня сестра, но потом умерла. Глупо, ведь рядом жила хорошая целительница, да только папаша пропил последние деньги. И вот лежит она рядом, как кукла, и тут...
  - О боги, сержант...
  - Да, они полезли прямо из головы. Съели все внутри, потекли из ушей, глаз и рта и отовсюду. Искали пищу. Вот я кто - пища. Пришел молочный брат и меня нашел. Голова вдвое раздулась - даже глаз не видно было. Я задыхалась. Сотни две укусов насчитали, а может, и больше было в волосах. Что ж, я была слишком большой добычей для двух сотен паучьей мелочи. Но они старались.
  - Эта история заставляла его хохотать? Что за сраный...
  - Слушай, ты о моем отце так говоришь. Или о дяде, или отчиме, или парне с улицы...
  - Теперь понимаю, сержант, - сказал Нерв. - Правильно. Вижу. Такое любого на всю жизнь напугает.
  - Сказка не закончена, капрал. Самое важное еще не сказала. Видишь ли, я ела тех проклятых пауков. Словно леденцы. Говорят, живот вдвое больше головы раздулся, вот почему я давилась - они кусали меня изнутри.
  И меня повели к целительнице, и она наколдовала большие куски льда. В рот. В горло. И вокруг шеи еще. Суть в том, что у меня удар случился от того льда. Умерла часть мозга, которая знала, когда остановиться. - Она смотрела в чернеющее небо. - Говорят, я украла кувшин из запасов папаши, когда было шесть. Так напилась, что пришлось снова звать целительницу. Она изучила меня изнутри и сказала, что вся жизнь будет трудная.
  Чья-то рука коснулась плеча. - Душераздирающая история, сержант.
  - Неужели? "Подозреваю, да. Конечно, я ее выдумала. Потяни за струнки и видишь сладкую симпатию на лицах? Теперь мне всё простят.
  Почему я ненавижу пауков? Боги, а кто не? Глупый вопрос".
  
  ***
  
  - Каменные Лица, - сказал Уругал Плетеный, садясь, чтобы нарисовать знаки на твердой почве. - Семеро от Умирающего Огня. Несвязанные. Вот наши титулы - мы Т'лан Имассы, изгнанные из кланов. Мы проигравшие в войнах. Мы прокляты свидетельствовать.
  Ном Кала подвинулась, чтобы взглянуть на лагерь людей. Распавшаяся колонна легла неровной линией на сковороде пустыни. Движение прекратилось. Растущая жара накрыла всех дрожащим маревом. От скорченных тел тянулись длинные тени.
  - Мы избрали Рыцаря Цепей, - продолжал Уругал, - и волей его были освобождены из темницы, и волей его однажды разорвутся цепи. Потом мы ждали благословления Дома Цепей.
  - Этот Рыцарь, - пророкотал Кальт Урманел, - он среди нас?
  - Нет, но он нас ждет. Долгим было его странствие и скоро наши судьбы падут к его ногам. Но увы, Падший им не командует, а Король Цепей отвернулся от наших целей. Король Дома проклят и цепи его не порвутся никогда. Думаем мы, недолго ему сидеть на троне. Потому его не считаем.
  (Имеется в виду Шкуродер, предводитель одной из компаний Багряной Гвардии. Он появляется лишь в романах Я. Эсслемонта, дополняющих "Книгу Павших". Прим. переводчика)
  Берок Тихий Глас проговорил: - Рыцарь презирает цепи, но ему так и не хватает понимания. Многие цепи жестоко секут и злобно порабощают. Но есть и другие цепи, и мы сами их выбираем - не от страха или невежества. Вот самые достойные цепи. Честь. Доблесть. Верность. Многие подойдут к Дому Цепей, лишь чтобы пасть на пороге, ибо требует он редкой силы. Когда впереди страдание, великое мужество нужно, чтобы идти в его безжалостное, неумолимое царство.
  Уругал начертил на земле семь символов. Указывая на каждый, сказал: - Супруга. Она нам известна. Разбойник - у него два лица. Мужчина и женщина. О Рыцаре мы говорили. Несвязанные - сейчас мы, Т'лан Имассы, хотя и это изменится. Хромой, тот, чей разум должен ползти в служении священной жизни. Прокаженный, тот, что и жив и мертв. Дурак, угроза изнутри. Все, кроме Рыцаря, ходят ныне среди смертных и доступны нам. Здесь и сейчас.
  Ном Кала поглядела на символы. - Но, Уругал, все они умирают.
  - И нет ветра, чтобы нас нести, - сказал Берок. - Мы не можем двигаться к тому, что ждет впереди.
  - То есть не можем дать им надежду.
  Кальт Урманел хмыкнул в ответ Уругалу: - Мы Т"лан Имассы, что знаем мы о надежде?
  - Значит, мы пропали? - спросила Ном Кала.
  Все промолчали.
  - Я подумала... Кальт прав - мы не носители надежды. Мы не сможем дать им то, от чего сами слишком давно отказались. Смертные люди умрут, если мы не сможем их спасти. Будете спорить?
  - Не будем, - отозвался Уругал.
  - И тогда, - Нома Кала костистой ногой стерла рисунки в пыли, - умрет Дом Цепей.
  - В другую эпоху он пробудится снова.
  - Если мы хотим быть в нем - а мы ведь хотим, верно? Если мы, Несвязанные, хотим быть в Доме - выбора нет. Нужно идти к Адъюнкту.
  - Сказать что? - спросил Уругал.
  - Ну, мы должны солгать.
  Разговор увял.
  Ном Кала смотрела на лагерь, на растянутые тени. - Попробуем украсть им еще один день.
  - И зачем им еще один день?
  - Не знаю, Уругал Плетеный. Иногда надежда рождается изо лжи. И пусть. Мы будем лгать ей.
  
  ***
  
  Глаза Рутана Гудда следили за Лостарой. Та подошла к Адъюнкту. Женщины обратились лицом на восток, словно сопротивляясь приходу яростного рассвета. Он гадал, как удается Таворе держаться на ногах. Каждую ночь она выходит и двигается без остановки, и только одной волей тащит целую армию. Она не споткнется - не споткнутся солдаты позади. Это стало битвой, безмолвной войной. "И она выигрывает. Каждое оставленное позади тело - свидетельство.
  Но долго ли еще она сможет нас держать? Поглядите на солнце, Адъюнкт - и на пустоту за ним. Иногда люди говорят о запретных, гибельных местах, и это не болтовня. Иногда это правда, и предупреждения не лгут. Иные места могут тебя убить. Мы нашли именно такое".
  - Как думаешь, о чем они говорят? - спросила Скенроу.
  Он сурово поглядел вниз. - Спи, любимая.
  Голова опустилась на твердую землю, глаза закрылись.
  "Уже недолго. И слишком поздно - я тебя не смогу спасти. Не смогу украсть, ты не выдержишь". Он принялся гадать, смог бы уйти из пустыни. Один выживший, шесть тысяч трупов за спиной. В руке треклятый отатараловый меч (на всякий случай, вдруг однажды понадобится). "Ах, этот Рутан Гудд, он уже был армией из одного воина. Вот он идет снова". Он поднял глаза, посмотрел на стоявших в двадцати шагах женщин, нахмурился. "Лостара... ей владел бог. Она стала еще крепче? Кто знает! Однако она в лучшей форме, нежели Скенроу. И сама Адъюнкт".
  - Прошу, ляг рядом.
  Рутан вздрогнул, прочесал рукой бороду. - Сейчас. Момент.
  - Любимый?
  - Момент. - Он пошел к Таворе и Лостаре.
   Если они беседовали, то безмолвно. Адъюнкт услышала шаги и повернулась. - Капитан. Вы создали ледяные доспехи...
  - Не здесь, Адъюнкт. Ничего не работает.
  Глаза ее погасли. - Но вы будете... стараться.
  Лостара Ииль закашлялась и сказала: - Рутан, Т'лан Имассы звали вас Старшим.
  - Я не бог, старший или новый. Простите. Разве не мило быть одним из них? Для каждого из нас. Просто оказаться... вовне. Т'лан Имассы сумеют укрыться, когда...
  - Как и вы, - обрезала Тавора. - Но вы не бог.
  - Не мы выбираем, кем родиться.
  - Воистину. Кто же ваши родители?
  Он яростно подергал бороду. - Адъюнкт, это важно? Возможно, пустыня меня не убьет. Возможен и другой исход.
  - Вы дойдете до города с колодцами.
  - Дойду? - Рутан качал головой. - Буду честен. Не могу понять, как дети смогли пройти так далеко. Что сказала Баделле? Десять дней? Но до Икариаса отсюда две - три недели хода.
  - Откуда знаете?
  Он поморщился: - Был однажды гостем Джагутов, что обитали в городе. Вместе с беженцами из анклава К'чайн Че'малле. Остается простой факт: единственный путь, которым дети могли зайти так далеко, лежал через садок.
  Тавора повернулась к Лостаре: - Капитан, найдите девочку. Приведите.
  - Слушаюсь, Адъюнкт.
  Тавора устремила на Рутана пристальный взгляд. - Садок.
  - Невозможно. Знаю. - Он заметил в ее глазах блеск надежды и покачал головой: - Не надо, Адъюнкт. Пустыня высосана, и если не будете осторожной, все может стать еще хуже.
  - Хуже? Объясните, что может быть хуже, капитан.
  Он глянул туда, где спала Скенроу. Вздохнул. - Вытащите меч, Адъюнкт.
  - Что?
  - Извлеките лезвие отатарала.
  Она успела наполовину вынуть меч, прежде чем Рутан схватил ее за руку. Упал на колени, отвернулся.
  Тавора с лязгом вставила клинок в ножны и пошатнулась. - Боги! - сказала она хрипло.
  Рутан сплюнул и вытер рот тылом ладони. - Никто из вас не понимает, - сказал он, взирая на дрожащие руки, на пятна кровавой мокроты, - что это не "всего лишь" зловредный металл, пожирающий магию. Отатарал имеет аспект... - Он заставил себя встать. - В следующий раз, вытащив оружие, вы ПРИЗОВЕТЕ. Она уже выпущена в мир, драконица, источник отатарала - живое сердце всего, что отнимает жизнь. Она свободна.
  Тавора сделала еще шаг назад, потрясла головой. - Что было сделано? - Голос ее дрогнул.
  Он увидел растущую панику - словно широкую трещину на доспехах души - и поднял руку. - Погоди... слушай меня. Тавора Паран, слушай! Ответ будет - на всё находится ответ. На всё!
  Перед ним словно стоял ребенок. Заблудившийся, испуганный. Ее вид разрывал сердце. - Им не интересен Увечный Бог. Понимаешь? Те, что это сделали... им плевать, что с ним будет. Они замахнулись на нечто большее - думают, что сметут в сторону всех. Вас, Падшего, Форкрул Ассейлов - всех!
  Но они глупы. Понимаешь? Аномандер Рейк ушел, но по миру идет Драконус. Видишь? На всё будет ответ. "Вот и самая суть безумия. Отатараловую драконицу нельзя оставлять без цепей. Драконусу придется ее убить - или Элайнтам - и тем самым положить конец магии. Они отбросят нас в мир, лишенный волшебства".
  Тавора отвернулась и смотрела на восток. - Вот на что он намекал, - пробормотала она.
  - Адъюнкт?
  - Сказал, моего меча будет недостаточно - мы спорили снова и снова. Сказал... он сказал... - Она обернулась, глаза вдруг засияли - Рутана поразила внезапная красота ее лица, взявшаяся совсем ниоткуда. - Он сказал... "будет ответ". Те же слова, как у вас.
  - О ком вы? - спросил капитан. "Кто тут планировал весь этот кошмар? Какой безумный идиот-лунатик..."
  - Бен Адэфон Делат.
  Он вытаращил глаза, пораженный собственной глупостью. - Это имя...
  - Верховный Маг Быстрый Бен. Поклялся, что спасет Бёрн, что никогда не откажется от клятвы. Сказал, что рак нужно вырезать... Рутан? Что с вами?
  Но он отвернулся, силясь удержать всё внутри. Однако хотел, да не сумел. Смех вырвался, словно взрыв. Смех неверия и удивления. - Делат? Адэфон Делат? Быстрый Бен... ох, Бездна! Крепкие у него нервы! Что это, чары, если я был таким тупым? Не удивляюсь, что он держался от меня подальше...
  - Капитан.
  Он смотрел на нее и чувствовал, как рот растягивается в маниакально-беспомощной улыбке. - Он пал в битве с Короткохвостыми? Худа всем он пал!
  Губы Таворы вытянулись в прямую линию. - Капитан Рутан Гудд, даже вы не можете быть таким бестолковым. Конечно, он не умер. - Она указала на фигуру, сидевшую неподалеку на выступе камня. - Спросите местного Септарха Д'рек. Он расскажет, потому что и сам все понял, наконец.
  Словно услышав приказ, Банашар встал и заковылял к ним. Потряс перед Рутаном пальцем и сказал потрескавшимися губами: - Это игра Быстрого Бена, о Старший. Кости в его потных руках, причем давно. И если за его столом вы найдете Осеннюю Змею, былого Владыку Смерти, Темного Трона и Котиллиона, не говоря уже о ушедших Аномандере и Дессембрэ, и кто знает кого еще... ну, вы точно думаете, что несколько тысяч жалких На'рхук могли его сразить? Что самое главное в играх Адэфона Делата? Он жульничает.
  Жрец повернулся к Адъюнкту и неловко поклонился. - Леди Тавора, стоит ли говорить, что я запомню свет в ваших глазах - что за привилегия видеть его! - до конца моих дней. Я говорил о героизме? Кажется, да, хотя вы впали в уныние и не слушали.
  - В ваших словах, Верховный Жрец, я находила силы для следующего шага. Простите, если мне нечего дать взамен.
  Он склонил голову набок и поглядел на нее. Потом сказал тихо: - Миледи, разве вы дали недостаточно?
  Рутан Гудд вцепился в бороду. Восторг быстро угасал; он боялся, что пороется в пепле и не найдет даже одинокой искры надежды. - Мы все же перед дилеммой и о, как хотелось бы, чтобы Делат был здесь. Хотя даже у него может не найтись ответа на нынешнее бедствие. Пустыня нас сожрет.
  Тавора отозвалась: - Капитан, если я погибну - возьмете мой меч.
  - Если возьму, Адъюнкт - если придет нужда вытащить его из ножен - это меня убьет.
  - Тогда вы не Старший Бог, как и говорили.
  - Как говорил, - сухо согласился он. - Но дело еще проще. Я прожил очень длинную жизнь лишь благодаря магии. Без колдовства я стану меньше чем пылью. - Он метнул взгляд на Банашара: - Не один Делат играл за столом богов.
  - Хотелось бы однажды выслушать вашу историю, Рутан Гудд, - грустно улыбнулся Банашар.
  Рутан пожал плечами: - Ох, честно: слишком горькая, чтобы рассказывать.
  Они замолчали, словно так усердно спрятали в душах сказанное и пережитое, что не осталось ничего.
  Вернулась Лостара, рядом шла девочка Баделле и мальчик с мешком.
  
  ***
  
  Ном Кала шла по молчаливому лагерю; повсюду лежали неподвижные тела, лишь полузакрытые глаза провожали ее. Она видела страдания таких масштабов, что в душе затрепетали давно мертвые эмоции. Она вспоминала участь собственного рода, когда сомкнулись ледяные стены, когда звери погибли или убежали, когда нечего было есть, когда люди начали охотиться на них.
  Ответом стал Ритуал, бегство, оказавшееся темницей. Но этим смертным такое не доступно. "Еще день. Солги, чтобы дать им день. Если они протянут. Смотри, какие слабые. Смотри, как они сдаются. Еще день... дар ли это? Поход, шаг за шагом, волочите ноги - вот кто-то падает на обочину, капитулируя. Будут ли они мне благодарны за лишние мгновения?"
  Может быть, желание помочь - на деле обычная жестокость...
  - Ну, каково это?
  Услышав слабый голос, она встала, заозиралась. Неподалеку солдат, смотрит на нее. - Каково что? - спросила она.
  - Быть... пылью.
  Она не знала, как ответить, и потому молчала.
  - Подозреваю, вскоре мы будем такими же.
  - Нет, не будете. Не останется памяти, способной притянуть вас обратно.
  - Но у меня есть струны, Т'лан Имасса. Личное проклятие. Меня притянут - или, по меньшей мере, попытаются. Снова и снова.
  Ном Кала смотрела на мужчину. Покачала головой: - Не вижу струн, смертный. Если они и были, то перерезаны. Ничего тебя не держит. Ни воля богов, ни ложь о судьбе или предназначении. Ты отделен от всего, кроме того, что живо в душе.
  - Правда? Удивляться ли, что я так чувствую такое одиночество.
  - Да. Именно.
  - Но... ты не одинока. Все вы, Т'лан Имассы.
  - Да. Но это не спасает. Вместе мы лишь разделяем одиночество.
  Он фыркнул: - Не уверен, что всё это имеет смысл... но, кажется, понимаю тебя. Слушай, окажи милость. Когда падет последний, не рассыпайся пылью, не сдавайся. Выйди из пустыни. Выйди. Прошу тебя.
  - Ибо сказано, что пустыню эту нельзя пересечь. Да, понимаю тебя, смертный.
  - Сделаешь?
  - Мы все сделаем.
  Он опустился на скатку, тяжело вздохнул. - Хорошо. Пусть окажутся неправыми. Хотя бы так.
  Ном Кала помедлила. - Не сдавайся и ты, солдат. Еще один переход.
  Он закрыл глаза. - Зачем, к чему?
  - Повлияй на товарищей. Еще одна ночь, прошу. Сделайте это. Я же согласилась помочь, так что и ты...
  Он открыл глаза, прищурился: - Это так важно?
  - Страдание - пропасть. Но есть другая сторона, и там ждет Падший Бог. Ныне я одна из Семерых. Я среди Несвязанных. Падший понимает страдание. Смертный, ты не одинок, как и мы, Т'лан Имассы.
  - Да, готов поручиться, что он знает кое-что насчет страдания. Как и вы. Но не вижу, с какой радости мне разделять ваше знание.
  - Если не радость, то сила.
  - Сила переносить страдания? РАДИ ЧЕГО?
  "Да, Ном Кала, ради чего? Есть ответ? У кого есть?" - Когда ты наконец пересечешь пропасть, смертный, и пожмешь руку Падшему - спроси у него.
  Он выдавил кислую улыбку: - Подходяще, - и снова сомкнул глаза.
  Кала продолжила путь, отягощенная мрачными думами. "Т'лан Имассы видели, как восстают и рушатся цивилизации. Видели, как гибнут страны, только чтобы возродиться. Видели появление морей, шагали по былому морскому дну. Стали свидетелями борьбы за жизнь бесчисленного множества существ. Вот умирает одинокий зверь, вот тысячи гибнут от дурной погоды.
  И чему мы научились?
  Лишь тому, что у жизни свои цели. Там, где жизнь, там и страдание. Есть ли смысл, или существование - благо само по себе?
  Я Несвязанная. Мое зрение свободно, но что же я вижу?
  Ничего".
  Впереди, в авангарде колонны, она заметила стоящих людей. "Ну, пора найти подходящую ложь. И если на последнем издыхании эти люди проклянут меня, быть по сему. Мое преступление - подарить надежду. Мое наказание - увидеть, как она не сбылась.
  Но Т'лан Имассов наказывают уже очень долго. У несбывшейся надежды есть особое имя. Ее зовут страданием".
  
  ***
  
  - Слова, - сказала Баделле, смотря в глаза Адъюнкту. - Я находила силу в словах. Но сила ушла. Ничего не осталось.
  Мать поглядела на спутников, но ничего не сказала. В ее простом лице почти не оставалось жизни, ее глаза потухли. У Баделле что-то заболело в душе. "Были стихи для тебя. Но и они ушли. Высохли".
  Мужчина расчесал бороду грязными пальцами. - Дитя... если сила вернется - однажды...
  - Не обычная сила, - ответила Баделле. - Она ушла, наверное, навсегда. Не знаю, как ее вернуть. Думаю, она мертва. "Я не ваша надежда. Не могу ей стать. Должно было быть наоборот, неужели не понятно? Мы дети. Всего лишь". - Умерший здесь бог, с ним то же самое.
  - Объяснишь, Баделле?
  Она покачала головой.
  Другой мужчина - с мрачными глазами - спросил: - Что ты можешь рассказать о боге, Баделле?
  - Он разбит.
  - Он сам разбился или его кто-то разбил?
  - Он был убит поклонниками.
  Мужчину словно ударили по лицу.
  - Это в Песне Осколков, - объяснила она. - Бог пытался принести народу последний дар. Но они отвергли его. Им не нравился дар, потому они убили бога. - Она пожала плечами. - Было это давным-давно, в века, когда верующие убивали богов, если им не нравились божьи слова. Но ведь нынче все иначе?
  - Да, - сказал бородатый. - Ныне мы просто игнорируем их до смерти.
  - Не богов мы игнорируем, - произнесла женщина рядом с Адъюнктом, - а их дары мудрости.
  Первый сказал: - Делайте так достаточно долго, и боги иссохнут, умрут. Это убийство, хотя и растянутое во времени. Так же жестоки мы и со смертными, которые посмели сказать нечто, нам неприятное. - Он выругался. - Удивительно ли, что нас никто не любит?
  Мать встретилась с Баделле взглядом и спросила: - Тот город, Икариас - кто в нем живет?
  - Только призраки, Мать.
  Седдик сел на землю и вытащил бесполезные вещички. Услышав про Икариас, поднял глаза, указал на бородатого: - Баделле, я его видел. В хрустальных пещерах под городом.
  Она поразмыслила, дернула плечом: - Значит, не призраки. Воспоминания.
  - Навеки замерзшие, - согласился бородатый, глядя на мальчика. Потом обратился к матери: - Адъюнкт, они нам не помогут. Поглядите на них - умирают, как и мы.
  - Жаль, что и мы им не поможем, - бросил второй мужчина.
  Мать колебалась. Наконец она кивнула, как бы признавая поражение.
  "Не так должно было быть. Чего я не замечаю? Почему ощущаю такую беспомощность?"
  Бородатый снова смотрел на Седдика. - Пошлите их назад в постели, Адъюнкт. Слишком это... жестоко. Солнце и жара...
  - Лостара...
  - Нет, я сам их отведу, Адъюнкт.
  - Отлично, капитан. Баделле, этот человек - Рутан Гудд - отведет вас назад.
  - Да, мама.
  Капитан присел на корточки, оказавшись наравне с Седдиком. - Эй, - проворчал он, - дай-ка, помогу собрать игрушки.
  Баделле вдруг задохнулась. Она смотрела, как Рутан и Седдик набивают рваный мешок. Что-то заставило Седдика поднять глаза. Взоры встретились.
  - Беделле? Что такое? Чего такого он сказал?
  Она пыталась вздохнуть, пыталась заговорить. По телу неслось что-то дикое, яростное. Упав на колени, она выхватила мешок из маленьких рук Седдика. Высыпала вещички и с обожанием на них уставилась.
  - Баделле?..
  - Седдик... эти штучки - это были игрушки!
  Он поглядел на нее и побледнел. Выказал обнаженное, измученное удивление. Лицо поплыло, было ясно, что он сейчас заплачет.
  "Прости. Я... забыла".
  Она видела, что внимание Седдика вернулось к коллекции разбросанных по земле вещичек. Он хотел коснуться одной - фигурки из сучков и перьев - но отдернул руку. - Игрушки, - прошептал он. - Они игрушки.
  Капитан встал и отошел от них. Темные глаза встретили ее взгляд, она различила ужас - и поняла. "Да, мы даже это потеряли". - Спасибо, Капитан, - сказала она спокойно. - Мы идем назад. Но... не сейчас. Можно?
  Он кивнул и увел остальных взрослых. Видно было, что они смущены и хотят задать вопросы... но никто не произнес и слова.
  Баделле встала на колени рядом с Седдиком. Уставилась на россыпь, ослабев от беспомощности. "Я... я не помню". Но когда она протянула руку, чтобы взять рукоять ножа или кинжала, когда заколебалась и поглядела на Седдика - тот просто кивнул, приглашая.
  
  ***
  
  В тридцати шагах мучающийся под жаркими солнечными лучами Рутан Гудд стоял и наблюдал. С ним осталась лишь Адъюнкт. В нескольких резких, неуклюжих словах он объяснил, что тут произошло.
  Потом они молчали.
  Нечестно. Изо всех преступлений, виденных им за невообразимо долгую жизнь... "вот это превосходит все. Поглядеть в ее лицо. И на мальчика, когда она ему объяснила. Жалкая коллекция, носимая словно сокровище. Но разве это не сокровище?" Он утер лицо рукой и подал голос: - Мы говорили об убийстве богов со странным равнодушием, почти с пренебрежением - и что они нам явили? Адъюнкт, кто мы такие, если убиваем невинность?
  Вздох Таворы был прерывистым. - И на это найдется ответ.
  Он видел, как она принимает на плечи новую тяжесть, видел, с какой поразительной смелостью поднимает голову, как отказывается отвести взор от этой сцены - "два ребенка пытаются вспомнить, что значит "играть". Адъюнкт... не надо. Вы не вынесете еще большего..."
  Они повернулись, заслышав шум сзади.
  Т'лан Имасса. Рутан пробурчал: - Одна из наших дезертиров.
  - Ном Кала, - ответила пришелица. - Ныне на службе Падшего, о Старший.
  - Что вы хотите сказать? - спросила Тавора.
  - Адъюнкт. Вы должны пройти еще одну ночь. Здесь оставаться нельзя. Не сдавайтесь. Еще одна ночь.
  - Я намерена пройти столько ночей, сколько мы сможем.
  Ном Кала молчала, словно не находя ответа.
  Рутан Гудд откашлялся. - Ты не желаешь, чтобы мы сдавались. Понимаю, Ном Кала. Мы - последняя надежда Падшего.
  - Солдаты падают духом.
  - Им не важно поклонение Увечному Богу, - сказал он. - Они не хотят отдавать жизни ради непонятной причины. Смущение и нежелание ослабили дух.
  - Да, Старший. Но нужен еще одна ночной переход.
  - А потом? - требовательно спросила Адъюнкт. - Какое спасение ждет нас на заре?
  - Семеро от Мертвого Огня попытаются пробудить Телланн. Мы начали приготовления к ритуалу Раскрытия. Создав врата, мы пройдем в них, к месту, где есть свежая вода. Наполним фляги и принесем вам. Но нужен еще день.
  - Вас всего семеро, - возразил Рутан. - Против этой пустыни вас слишком мало.
  - Мы сумеем, Старший.
  Рутан склонил голову. - Как скажешь.
  - Мы сделаем. Прошу, сообщите солдатам. Еще один переход.
  - К спасению, - сказала Адъюнкт.
  - Да.
  - Хорошо, Ном Кала.
  Т'лан Имасса поклонилась им, отвернулась и ушла в лагерь.
  Когда она скрылась, Адъюнкт вздохнула: - За вашу весьма долгую жизнь, капитан, приходилось вам бросать кости с Т'лан Имассами?
  - Нет, и я привык считать нежелание мудростью.
  - А теперь?
  Рутан склонил голову набок. - Они очень плохие лжецы.
  - И все же, - сказала она чуть слышно, - я благодарна за попытку.
  - Нам этого не нужно, Адъюнкт. Чтобы продолжить путь - этого не нужно.
  - Не нужно?
  - Нет. - Он указал на Баделле и Седдика: - Я пройдусь по частям, Адъюнкт, чтобы рассказать эту историю. Два ребенка, мешок с игрушками.
  Она поглядела ему лицо. - Обычные дети?
  Он кивнул. - Обычные.
  
  
  
  Глава 18
  
  
  И опять на просторе берег встретился с морем
  встал у раны рыбак, кровь не смоет никак
  кончается день и воды пусты
  в зеркале скрылся ты
  
  На красных деревьях листья мертвы издревле
  там бредет лесоруб, беспамятно-туп
  точит слезы земля, упали мосты
  в зеркале скрылся ты
  
  На холмах бастионы, время треплет знамена
  дождь пылает огнем, коль душа - так с пятном
  где дети лежат, даже в смерти чисты
  в зеркале скрылся ты
  
  Грязь следов, по ступеням лезут длинные тени
  на алтарь брошен бог, да исполнится рок
  мы иного найдем на путях пустоты
  пусть в зеркале скрылся ты
  
  Умирают мужчины, с ними битвы причины
  на полях пепел сед от развеянных бед
  неприкаянной сказкой взлетели мечты
  в зеркале скрылся ты
  
  Непотребны святыни, в сердце славы пустыня
  пали храмы во прах, силы нет в образах
  непрочна власть красоты
  и в зеркале скрылся ты
  бог даст и обратно возьмет
  если вера имеет вкус крови
  молясь, пей полным ртом
  непрочна власть красоты
  мы последние сдали посты
  все пропало и нечего больше спасать
  и в зеркале скрылся ты
  в зеркале скрылся ты
  
  
  Песнь последней молитвы
  (во времена Воздаяния),
  Севал из Колансе
  
  
  Он ощутил толчок и вообразил, будто находится в трюме пляшущего на тяжелой зыби корабля. Снова толчок. Он подумал о пьяных ночах и что лежит под столом, а кто-то пинает его обутой в жесткий сапог ногой. После третьего толчка - более сильного, передавшего раздражение и нетерпение толкающего - он пробормотал ругательство. Однако что-то склеило губы, наружу вышел лишь стон.
  Он решил: пришло время открыть глаза.
  Что тоже потребовало целого сражения. Веки с трудом отклеились, кожу ожгло болью. Он поморгал. Полумрак, смутные силуэты, сверху вроде бы лицо. В воздухе пахнет гнилью. Во рту привкус старой, очень старой крови. И еще что-то, горькое. Наверное, как подумал он, это вкус неудачи.
  - Вставай.
  Еще одна фигура опустилась на колени. Мягкая ладонь прошлась по щеке - но у него отросла жесткая борода, и ладонь отдернулась. Лишь чтобы вернуться, крепко ударив по виску.
  Женщина сказала: - Нет на это времени. Дверь открыта. Кое-кто в округе может ее ощутить.
  Первый отозвался: - Яд стал неактивным. Уже давно. Но он даже не пошевелился.
  - Хранитель должен ...
  - Таскаться где-то по садкам, как я догадываюсь. Повезло нам.
  - Неужели нельзя просто поставить его на ноги?
  Руки под локти, кряхтенье - он ощутил, что на каменном полу остались лишь пятки. Внезапная боль в спине и ногах, пытающихся справиться с весом. Неужели он стал таким тяжелым? Давно ли?
  - Стой, чтоб тебя. Не смогу держать долго.
  - А мне было каково? - спросила женщина. - Все кости трещали.
  Он выругал острые уколы боли в ногах, пошатнулся...
  - Туда, шагни назад - прислонись к стене. Боги, так, так. Погляди теперь на меня, идиот. Гляди так, словно узнал.
  Было темно, однако он сумел различить лицо мужчины. Вгляделся в его глаза, нахмурился.
  - Как меня зовут? - спросил мужчина.
  Он шевелил губами, пока во рту не скопилась слюна; раздвинул губы языком. - Знаю тебя. Тебя звать... Дурь.
  - Еще раз ударить?
  - Муть, - сказал он и моргнул, глядя на женщину. - Муть и Дурь. Теперь помню. Вы напоили меня. Обманули. Наверное, пора убить обоих. Где мои штаны?
  Он все еще опирался на стену, пытаясь удержаться на ногах. Сверкнул глазами, отчего мужчина и женщина сделали шаг назад. Они были в коридоре, справа толстая деревянная дверь - открытая, являющая взору заросший двор; тянуло сквозняком, холодный воздух пах отбросами и помойным ведром.
  Мужчина заговорил медленно, словно имел дело с ребенком: - Ты в штанах.
  - Конечно, я. Думал, не смогу одеться? Где мои ножи?
  Женщина тихо выбранилась и сказала: - Дурак разум потерял. Хотя и раньше там было немного, но теперь ничего нет. Он бесполезен. Котиллион соврал. Просто хотел, чтобы я убралась подальше, вот и послал скакать бешеной ведьмой. Ради чего?!
  - Согласен с твоим диагнозом, - сказал, скрестив руки на груди, мужчина. - Если бы не одно.
  - Что?
  - Дурь и Муть? Ублюдок дурит нас, Минала. И думает, это очень забавно. Видишь, как сверкают глаза? Как будто все океанские штормы оставили соль на его лбу. Но ведь Калам никогда не сверкал глазами. Почти не ухмылялся. У Калама лицо ассасина.
  Калам скривился. - Я вас дурю, да? Скажи мне, колдун, так ли я дурю тебя, как ты меня - когда я разломал тот желудь, а ты не показался? А вокруг была сотня Когтей?
  - Не моя вина. К тому же погляди на себя. Ты прошел их всех...
  - Прополз, скорее, - вмешалась Минала. - Так рассказал Темный Трон. Фактически крученому недоноску пришлось тащить Калама к этой двери. Чудо, что ему удалось.
  Быстрый Бен фыркнул. - Значит, ты совсем не так хорош, как мы думали. Что за потрясение. Погляди на одежду, доспехи - о могучий ассасин, тебя порубили на куски. Горстка хорьков Лейсин тебя стерла в порошок, а ты винишь МЕНЯ?
  - Так где она?
  - Кто?
  - Лейсин. Нужно с ней разобраться - она отсекла Тавору. Сказала, что виканов нужно принести в жертву. И Корболо Дом. Хочу прокатить уродскую голову ублюдка по всем ступеням Замка до помойной канавы. Где мои ножи, мать вашу?
  Минала вытащила пояс с ножами и швырнула к ногам ассасина. - Значит, я проскакала тысячу садков, меня чуть молнией не убило - а у тебя единого словечка не нашлось для Худом проклятой жены!?
  - Ты меня выгнала, помнишь?
  - Помню?! Помню за что, вот что помню. Во всем виноват Котиллион.
  Быстрый Бен сказал: - Она не признается, но ей тебя не хватало...
  Женщина взвилась: - А ты держись в стороне!
  - Рад бы, но времени мало. Слушай, Калам, она тебе верна - вот, даже лошадь приготовила...
  - Зачем мне лошадь? Мы в Малазе! Если Лейсин сбежала, мне не лошадь нужна, а корабль.
  - Калам, послушай. Темный притащил тебя в Мертвый Дом. Ты умирал. Был отравлен. Так что он просто оставил тебя лежать. На полу. На некоторое время... ну, в общем, на долгое время.
  - Так ты убил Лейсин? Отомстил за меня? Еще имеешь наглость называться другом. Ты ведь не убил ее? Ну?
  - Нет, не убил... но закрой свой капкан и прислушайся. Забудь Малазанскую Империю. Забудь Регента или Протектора или как там себя зовет Маллик Рель. Может, Лейсин убита, как они говорят, а может, и нет. Мы не будем прохлаждаться здесь, Калам. Мы нужны в другом месте. Понимаешь, о чем я?
  - Ни слова не понял. Но кажется, мы зря тратим время. - Он глянул на Миналу. - Так ты привела лошадь, да? Большую? Лучше бы не жеребца - знаешь, они ревнуют, когда я подхожу к тебе...
  - Я не особо выбирала. Но если подумать... я взяла тебе одноухого трехногого осла, и вы сможете меняться, ездя друг на друге. Вряд ли кто-то увидит разницу.
  - Боги подлые, вы! - зашипел Быстрый Бен, метнув взгляд во двор. - Пытаетесь пробудить весь берег? Пора идти. Сейчас же.
  Калам подобрал пояс, проверил, во всех ли ножнах есть длинные ножи. Хотя память путалась, он не был уверен, что это его ножи. Впрочем, и эти выглядят вполне достойными. - Чудно. Заткнитесь оба и давайте уходить.
  Снаружи, под странно зеленоватым, закрытым тучами небом, Быстрый Бен повел их по извилистой тропке между заросшими могильниками и мертвыми деревьями. У ворот колдун указала налево.
  Лошади стояли на привязи шагах в тридцати, около таверны с провалившейся крышей. Поднявшаяся вода залила зал, в помещениях царила тьма. Калам уставился на одну из лошадей. Замедлил шаг. - Стой, прошептал он, - это вообще не лошадь.
  - Лучше не достал, - буркнул Бен. - Не беспокойся, это для меня.
  Четыре шага от привязи... и тут громадная фигура в доспехах вышла с ближайшей улочки. Тяжелые клинки лязгнули и угрожающе поднялись.
  Быстрый Бен выругался. - Слушай, Темп. Я стучал. Никого не было дома.
  Шлем повернулся к Мертвому Дому. Раздался глубокий голос: - Похоже, мне все-таки придется вас убить.
  - За что? - взвыл Быстрый Бен.
  Темп ткнул острием меча: - Не закрыли хренову дверь.
  - Я вернусь.
  Все смотрели, как колдун мчится к Мертвому Дому.
  Темп повернулся к Каламу: - Веришь, ему никогда меня не обдурить. Не знаю, о чем думал Вискиджек.
  - Ты пахнешь Щуповым элем, - ответил Калам. - Пить хочу. Слушай, Минала - когда Быстрый вернется, скажи...
  - Даже не пытайся, - прорычала та. - К тому же он уже здесь.
  - Сделано, - сказал вернувшийся Быстрый Бен. Сверкнули в улыбке белые зубы.
  Темп вложил мечи в ножны. - Полагаю, вам излишне и говорить. Но... не возвращайтесь. Мы тут любим крепкий сон. Ежели кто из вас еще раз...
  Улыбка Бена пропала, он вздохнул, помотал головой: - Темп, нужно было тебе перебежать к Сжигателям Мостов, случай ведь был.
  - Слышал, они все померли.
  Колдун вспрыгнул на спину призрачного коня. - Именно.
  Осматривавший приведенного для него опрятного мерина Калам обернулся. - Нравится жить в отставке, Темп? Нет, вопрос без подвоха. Нравится?
  - В такие ночи... вижу, как вы готовы ускакать... в серьезную заваруху, не сомневаюсь... Да, ассасин, мне нравится. Но если ты захочешь того же, принесу тебе кружку от Щупа в эту вот таверну. А потом брошу тебя в воду.
  - Я отплачу тем же. - Калам сел на коня. Поглядел на Миналу, потом на Бена: - Ладно, или лошади могут скакать по воде, или кому-то придется открыть садок.
  - Мне, наверное, - отозвался маг.
  - Вижу, ловок как прежде.
  - Ну, садки - мои дела...
  - И как идут дела?
  - Ужасно. Но всё скоро изменится.
  - Неужели? Почему?
  - Боги подлые, Калам. Потому что я вернулся, вот почему. Не хватит ли болтать? Предоставь всё мне.
  
  
  ***
  
  Когда ускакали трое всадников, когда ветер развеял клочья дурно пахнущего дыма, Темп развернулся кругом, шагнул назад, в темноту улочки. Внимательно посмотрел на призрачную фигуру, что встала среди мусора. - Старая верность. Только потому я и позволил им уйти. Но служить этой будке - очень затратная работенка, Император.
  Серебряный кончик трости силой ударился о грязную мостовую. - Император? Я давно это бросил. А дни, когда я любил давать добрые советы... ну, таких вовсе не было. Но выскажу одно предупреждение - только сейчас и только для тебя, Темп. Думай, как говоришь с богами, иначе они... - он подавился смехом, - затаят обиду.
  Темп крякнул и сказал лишь через дюжину ударов сердца: - Обиду... гмм. - Он начал поворачиваться, когда Темный Трон снова ударил по мостовой. Грузный воин помедлил, поднял голову.
  - Ну? Что такое? - прошипел Темный.
  - Что "что такое"?
  - Тебе нечего сказать? Судьбоносное мгновение, толстый дурак! Вот здесь начинается, наконец, всё настоящее и важное! Так что выдави эль из мозгов, смертный, и скажи что-нибудь в защиту своего рода. Ты предстал перед богом! Растекись красноречием ради потомков! Будь глубок!
  - Глубок... ха. - Темп долго молчал, взирая на камни мостовой в конце улочки. Потом поднял скрытую шлемом голову, повернулся к Темному Трону. И сказал: - А фуй тебе.
  
  ***
  
  Сестра Хитроумная следила за человеком, осторожно пробиравшимся среди груд обломков на месте ворот цитадели. Он не особенно высок. В нем нет ничего от бывалого солдата, хотя белый шрам и тянется по шее к частично обрубленному уху - не порез от меча, решила она. "Кто-то его укусил. Сестра Почтенная поняла бы? Может быть, клык Джагута? Вряд ли". Нет, в этом мужчине нет ничего особенного, объясняющего источник его дерзости, его вызывающего ярость сопротивления воле и голосу водразов.
  Конечно, все изменится. Вражеский командир совершил роковую ошибку, согласившись на переговоры. Ибо кровь сестры Хитроумной не разбавлена, и человеку вскоре предстоит испытать власть голоса чистокровных Форкрул Ассейлов.
  Закопченные, покрытые трещинами стены цитадели стали доказательством усилий Высших водразов по окончанию осады; тысячи гниющих трупов на голой земле у стен были свидетельством яростной решимости судимов. Однако до сих пор все атаки заканчивались неудачами.
  "Да, враг оказался достойным. Но наше терпение на исходе. Пора кончать".
  Дурак пришел без охраны. Вышел один, хотя стража не помогла бы - по ее приказу они сами порубили бы начальника. Но теперь она лично заберет его жизнь, устрашая облепивших бастионы солдат.
  Вражеский командир прошел мимо трупов и встал в десяти шагах. С любопытством окинул ее взором и заговорил на приличном колансе: - Значит, Чистая. Правильный термин? Не полукровка, каких вы зовете водразами - вероятно, это значит "водой разбавленные". Нет, ты настоящая Форкрул Ассейла. Пришла... вершить правосудие? - Он улыбнулся.
  - Наглость людская всегда меня поражала, - заметила сестра Хитроумная. - Вероятно, в иных обстоятельствах она была бы оправдана. Например, если ты имеешь дело с сородичами, желая напугать их и покорить. Или со зверями, готовыми взбунтоваться против вашей тирании. Во дворце покойного ныне короля Колансе есть большие палаты, забитые чучелами зверей - трофеев членов королевской семьи. Волки, медведи, коты. Орлы. Олени, лоси, бхедрины. Им приданы позы ярости, последнего мига сопротивления - они ведь полагали, будто имеют право на жизнь. Ты человек, как и король Колансе. Не мог бы ты объяснить гнусную вашу потребность в убиении животных? Или мы должны поверить, что каждый зверь в тех палатах сам пытался убить загонщиков?
  - Что же, - ответил человек, - признаюсь, у меня есть личное мнение. Но пойми, что лично я не нахожу удовольствия в резне. Лучше было спросить самого короля Колансе.
  - Я спрашивала, - кивнула сестра Хитроумная.
  Брови поднялись. - И?
  - Он сказал, что хотел разделить чувства сраженного зверя.
  - А. И я такое слышал.
  - И поэтому, - продолжала она, - я убила всех его детей, набила соломой и выставила в той же палате. Пожелала, чтобы он разделил чувства своего отродья.
  - Полагаю, он не был доволен.
  Женщина пожала плечами. - Давай выслушаем твое мнение.
  - У иных столь жалкие потребности, что лишь убийства их ублажат. Не говорю о тех, что охотятся ради пищи. Это понятно. Но скажем прямо: едва вы начинаете распахивать поля и растить скот, потребность в охоте исчезает.
  - Король сказал также, что поклонялся таким образом природе.
  - Уничтожая ее?
  - В точности мои мысли. Но разве это не обычный ваш способ поклонения?
  - Что ж, верное, хотя и обидное, наблюдение. Но подумай: убивая и делая чучела из детей, разве не разделила ты с ним ту же самую презренную наглость?
  - Я ставила эксперимент. Могу ли я разделить чувства убиваемых? Увы, нет. Я ощущала... грусть. О том, что в руках такая власть, а использовать ее надо ради разрушения. Хотя я узнала и кое-что еще, истину о себе. Есть удовольствие в разрушении, на редкость горькое удовольствие. Подозреваю, хронические убийцы путают его с "исключительностью".
  - Наверное, ты права.
  - Потому что на деле они не особенно интеллектуальны.
  - Я полагал, что ты рано или поздно придешь к такому выводу.
  - Почему же?
  - Ну, похоже, тебе нужно оправдание, когда ты нас убиваешь. Ты имеешь жалость к низшим зверям мира, но люди в это определение не входят. Ирония в том, что твои суждения диктуются той же наглостью, какую ты увидела в королевской семье Колансе. Зверь неразумен, потому его можно убивать, не совершая греха. Хотя, разумеется, вся идея целиком нелепа. Верно?
  Сестра Хитроумная вздохнула. - Было весьма приятно поговорить. А теперь я желаю, чтобы ты отнял собственную жизнь, положив конец бессмысленной битве. Хотелось бы сказать, что с твоей армией хорошо обойдутся. Но правда в том, что я буду ей командовать, как судимами. Силой Голоса пошлю их против врагов, какими бы те не оказались, и солдаты станут сражаться без страха. Станут драться с жестокостью, невиданной среди вашего племени, ибо я намерена ИСПОЛЬЗОВАТЬ их, как вы используете лошадей или боевых псов. Иными словами, как хорошо дрессированных животных.
  - Что за унылая перспектива, Форкрул Ассейла. Я ведь говорил о жалких потребностях? Все они сводятся к власти. Король убивал зверей, потому что имел власть, и выражение власти его радовало. Но чувство длилось недолго, и тогда он снова шел на охоту. Думаю, это позор. Но и ты пересказала мне всё то же старое дерьмо. Голосом и магией Аграст Корвалайна ты будешь пытаться заполнить пропасть в душе, пропасть, жаждущую контроля. Горечь правды в том, что ничего ты не контролируешь, и вселенной суждено проглотить тебя - так же, как всех остальных.
  - Ты не веришь во власть творить добро? Вершить праведное?
  - Оплот Зверя ищет мести. Желает восстановить баланс убийств. Будет ужас, но я, по крайней мере, вижу тут логику. Хотя боюсь, время упущено. Их век ушел в прошлое.
  - Мы докажем лживость твоих слов, смертный.
  - Нет, не докажете. Потому что, Форкрул Ассейлы, вы скоро упадете, и в падении повалите союзников, и ничтожество их продлится надолго. Конец трагедии зверей положат лишь люди. Волкам советую быть терпеливыми. Больше ничего не нужно, ибо мы, люди, уничтожим себя сами. Потребуется немало времени, потому что нас очень много... но мы доведем дело до конца, мы ведь очень старательны. А вот ты и твои сородичи, вы нам даже не интересны.
  - Брось нож, смертный. Встань на колени.
  - Извини, но я плохо слышу.
  Она моргнула. - БРОСЬ НОЖ!
  - Боюсь, даже шепота нет. - Он вытащил небольшую деревянную карту. - Я Ганоэс Паран. Был солдатом в Малазанской Армии - точнее, морским пехотинцем. Но потом стал Владыкой Колоды Драконов. Я не просил такой роли и долгое время не знал, чего она требует. Но сейчас как-то справляюсь. - Он поднял карту. - Вот куда уходит твой голос. Другое королевство, и там тебя слышат - и поддаются твоей власти - лишь насекомые и черви в грязи. Они смущены. Они не знают, что такое нож. И не умеют вставать на колени.
  Сестра Хитроумная сделала шаг. - Тогда я сверну тебе шею голыми руками...
  Он вроде бы отклонился назад - и пропал. Карта ударилась о мостовую. Ассейла нагнулась, подобрала ее. Это был только набросок - грубый пейзаж, вроде бы почва, низкие растения - и там, смутно видимая в полумраке, стояла фигурка мужчины. Он помахал рукой; в голове раздался голос: - Иди за мной, Форкрул Ассейла. Приглашаю подраться здесь. Нет? Ну, я точно глуп, считая тебя глупой. Ведь мне достаточно будет сделать шаг и бросить тебя в ловушке, в этом дурном месте. Долго, очень долго будешь ты выбираться домой. Хорошо. Мы встретились. Мы враги, знающие один другого. Как и следует.
  Ты не можешь поработить мою армию. Хочешь победы - придется попотеть. О, кстати: я наслаждался нашей краткой беседой. Думаю, теперь я понимаю тебя лучше, чем ты меня. Намерен использовать такое преимущество. Ох, видела бы ты свое лицо...
  Зарычав, она разломила карту надвое, швырнула наземь. Вихрем развернулась, пошла к поджидавшим офицерам. - Призвать Брата Грозного. Собрать легионы. Мы положим этому конец!
  Один из водразов, трепеща, вышел вперед и поклонился. - Чистая, нам нужны подкрепления...
  - И вы их получите. Будем атаковать постоянно. Не давайте им отдыха. Брат Грозный ждет с тремя легионами. Я приколочу шкуру этого человека к стене цитадели.
  Водразы начали ухмыляться. - Ценный трофей, Чистая.
  Она поглядела на крепость. - Сделаю, - шепнула она, - потому что могу.
  
  ***
  
  - Вы дурак, - бросил Ното Свар. - Она ведь почти вас поймала?
  Паран стер грязь с сапог. - Найдите Кулака Бюд. Пусть подготовит резервы. На этот раз будет серьезно. Передайте Маттоку сделать кавалерийскую вылазку, прежде чем ублюдки перестроятся.
  - Она пыталась вами управлять?
  - Говорю вам, у меня был ответ. Но вы правы: эти Форкрул Ассейлы двигаются чертовски быстро. Почти. Подобралась ближе, чем мне хотелось, но... - он улыбнулся целителю, - мы их растормошили. Получили себе двух чистокровных и новые легионы.
  - Дайте догадаюсь. В соответствии с вашим планом.
  - Где Ормулоган? Нужно поработать над наброском - на случай, если придется убираться к Худу.
  Ното Свар вздохнул и пошел искать Имперского Художника. Он так сильно жевал рыбью кость, что ощутил во рту вкус крови.
  
  ***
  
  "Ты всегда можешь их подобрать, верно?" Она снова шла во сне, на этот раз - вниз по ступеням, в погреб, где ждал мертвый друг. Сидел на амфоре из тех, что Дергун прозвал "кислячками" - в них содержались тела треклятых сегуле. Теперь тел нет, но маринад оказался одним из самых гнусных напитков, которые она нюхала.
  Кто там его пробовал? Синий Жемчуг? Она не могла вспомнить, но... возможно.
  Он сидел и чистил кончиком ножа грязные ногти.
  - Я сплю снова? - спросила Хватка.
  - Ага, - ответил Синий Жемчуг. - Но скажу тебе, Хва, оказаться в твоем сне - то еще удовольствие.
  - Знаешь, что случилось в городе?
  Он поморщился, нахмурился ногтям. - Я был против селиться здесь - ты помнишь? Но меня не учли. История всей жизни. А Даруджистан взял и убил меня.
  - Но ты же не знаешь за что. Я теперь могу рассказать, Синий.
  Он вложил нож, и этот звук оказался таким громким, что она задохнулась. Он же сказал, смотря на нее: - Мы заново освятили это место, знаешь? Пролили столько крови - оно и так шевелилось, а мы пришли и залили кровью, красной живицей.
  - И что же?
  Он пожал плечами, снова вытащил нож и принялся очищать ногти - теми же движениями, как недавно. - Здесь, Хва, мы в безопасности.
  Она фыркнула: - Ты, может, и да.
  - Скоро тебе придется уходить, сержант. За город. Когда начнутся проблемы, так и сделаешь?
  - Ты назвал меня сержантом.
  - Да. Потому что передаю приказ. Всего лишь.
  - Чей приказ?
  Маг смотрел на ногти. - Не бывает отставных Сжигателей, понимаешь?
  - Иди к Худу!
  Он удивленно хмыкнул и вставил клинок в ножны (еще громче и раздражающе, чем в первый раз). - Туда, где сейчас Худ, не пойду. У нас снова правильный командир, тот, кого никогда и не следовало снимать. Чей приказ, сержант? - Он снова вытащил нож, повторяя все движения. - Вискиджека.
  - При чем здесь он? Я знаю, кого должна отыскать. Знаю даже, где он залег - остается вне Даруджистана, а значит, умнее, чем кажется. - Она подняла руку, уловила блеск серебра. И в ужасе уставилась на браслеты, окольцевавшие плечо чуть выше локтя. - Боги подлые! Откуда они? Сними!
  - Ты нужна Тричу. Летнему Тигру и так далее. - Он улыбнулся. - Закипает котел, любовь моя!
  - Дерьмо! Я их надела только потому, что показались красивыми!
  Он смотрел, склонив голову набок. - Растолстела, сержант?
  Женщина скривилась: - Взяла за моду всегда носить кольчугу.
  - Даже когда спишь? И притом говоришь, что уже не Сжигатель?
  - Что же это за сон?
  Он вложил нож. На этот раз раздался такой лязг, что она вздрогнула. - Очень важный, сержант. Смотри на это так. Худ ушел. Врата Смерти остались... нараспашку. Но кое-кто благословил нас. Мы видели смертей больше, чем может выдержать человек, не сойдя с ума. Но мы же не здравые люди? Мы солдаты. Ветераны. Давно разум потеряли. Бывали в таких местах, где безумие кружит штормами, и давно научились ему противостоять. Значит, мы не там и не здесь. Кто лучше управится с вратами Смерти? Все просто, Хватка. Что бы мы ни увидели, не моргнем и глазом.
  - Могу выбраться из города. Но будет нелегко.
  Он чистил ногти. Лезвие тускло блестело в мутном сумраке. - Рад слышать в ответе уверенность. Дело в том, что мы не намерены мешать творящемуся здесь. Да и слишком заняты.
  - Так что я сама по себе, так?
  - Не совсем. Мы отыскали достойного... проводника. - Он встал. Нож снова скользнул в ножны...
  
  Движение ее пробудило. Дымка лежит под влажным одеялом, посапывает рядом. А у двери что-то есть, пытается влезть внутрь. Тихо ругаясь, Хватка схватила меч, стоявший около кровати.
  Увидела, как качнулась задвижка - с тем же звуком, какой издавал кинжальчик Синего Жемчуга.
  Кто бы там ни лез, ему плохо удается. - Что за чудного проводника ты послал, Вискиджек. Даже дурацкую дверь не может открыть.
  - Мммм.
  - Спи, любимая. - Она встала и подошла к двери, отбросила задвижку кончиком меча и отступила, позволяя двери раскрыться.
  В коридоре сидел уродливый кот.
  Уродливый? "Это ж мертвая тварь. Худом клятый неупокоенный кот - боги подлые".
  На шее твари ошейник из перекрученных полос кожи. С него свисает тусклая монета или медальон. Хватка присела, подтащила кота ближе, морщась, потому что он не сделал попытки двинуться, просто сидел на заду. - Боги, ты вонючий.
  Прогнившие глазницы были столь же лишены выражения, как и глаза любого живого кота. Она согнулась, взяла медальон. Обе стороны замараны знаками на архаическом гадроби или ривийском. Она прищурилась. - Клочок?
  "Значит, Дымка и Дергун не сочиняли. Они вправду нашли Джагуту проклятого неупокоенного кота".
  Затем ее взор упал на ошейник. Кожа, там и тут пятна охряной татуировки. - Ох, - пробормотала она. - Дай догадаюсь. Т'лан Имасс?
  Дымка вскрикнула: - Хва?
  - Все хорошо, - выпрямилась Хватка. - Просто кот.
  - Покормила? Я не кормила... ох, боги, не вспомню, когда последний раз кормила котика!
  Хватка прошла в комнату. Очевидно, Дымка еще спит. Тот самый сон. Она склонилась над постелью. Пригнулась, прошептала: - И правда, Дым. Ты забывала. На месяцы!
  Женщина застонала, лицо исказилось волнением. Глаза так и не открылись.
  - Ты все запутала, Дым. Бедный котик. Я его нашла и видит Худ, смотреть больно.
  - Нужно было накормить, Хва - почему не накормила?
  Нечто острое коснулось подбородка. Хватка замерла.
  - Лучше отвечай, - небрежно сказала Дымка. - Понимаешь, я любила котика. Получила на шестой день рождения. Лучший мой кот.
  - Синий? - позвала Хватка. - Не поможешь ли, пожалуйста. Синий?
  Ответа нет. Хватка понимала: попытайся она отстраниться, солдатский инстинкт Дымки ответит роковым ударом прямо в мозг. Мысли неслись наперегонки. - Я шутила, милая. Клочок в порядке.
  Лоб Дымки наморщился. - Клочок? Какой Клочок?
  - Э... кот, которого я забыла покормить.
  Нож исчез, Дымка повернулась под одеялом. - Всегда ты небрежна с животными, - пробормотала она. - Теперь он тебя ненавидит. Никаких больше потираний.
  Через миг раздался храп.
  Хватка прерывисто вздохнула. Промокнула лоб, поглядела на нежить у порога. - Владыки небес, от души надеюсь.
  И снова ощутила серебряные обручи.
  
  ***
  
  Воды успокоились, как и всегда, когда он вылезает из трюма. Шерк Элалле смотрела на Джагута. Остальные члены команды - немного же их остается - сидели и лежали на палубе. Все провожали высокого зловещего воителя столь восхищенными взорами, что она чуть не позавидовала. Былой бог смерти здесь; тонкая ирония встречи с Худом просто чудесна. В Летерасе она готова была поставить целое состояние, что такой встречи не произойдет никогда.
  А теперь она капитанит на Худовом Корабле Мертвецов или как он там его назвал. Ковчег Душ? Мертвый Челн? Ну, как-то многозначительно. Хотя ей не приходится отдавать приказы и так далее - судно перестало быть рабом ветров, парусины и канатов. И весел не видно.
  Море вдруг стало неинтересным. Все ее умения - как и умения команды - перестали быть важными. При всем удобстве и безопасности такого путешествия ее терзает чувство горестной утраты. В данный момент уважение к морю рушится, смертельно раненое; она принялась гадать, не завоюет ли вскоре человечество волны, положив конец смирению. "Скажем прямо: человечество без смирения - опасная сила. Не знаю, смогла ли я предвидеть будущее, но выглядит именно так. Где-то там, впереди, волшебство решит все наши проблемы - и породит новые. Если таково настоящее будущее, не хочу в него".
  - Тьма объяла твои мысли, капитан Элалле.
  Она глянула искоса. Тусклые, выцветшие за бесчисленные эры клыки. Потрепанная кожа туго натянута на острых костях. Глубоко посаженные, пойманные тенями глаза, едва видны вертикальные зрачки - их не было при первом появлении. Похоже, к Джагуту возвращается жизнь. - Ты можешь ощущать подобное, Худ?
  - Ты капитан.
  - Не вижу в том особого почета - звание потеряло смысл.
  - Напротив, - возразил Худ. - Мы находим путь в течениях твоих мыслей. - Он указал вперед.
  Она прищурилась. Муть закрывает горизонт. - Я сотворила бурю?
  - Из пустой скуки создал я такие корабли, посадил на них капитанами тех, для кого смерть стала одержимостью.
  - Полагаю, выбор был большой. Как может мертвец не терзаться мертвостью?
  - Не отвечаю за малые умы, капитан Элалле. Но всегда питал некое восхищение перед теми, что отвергали судьбу, пытались выбраться из моего жуткого королевства.
  - Так восхищался, что отпускал?
  - Отпускал? Скажу так: те, что сумели сбежать, существуют ныне в ничтожестве. Ибо путь впереди более не полон тайны, и нет для них надежды. Они знают, что рая нет, что никакие молитвы, жертвоприношения, никакая праведная жизнь этого не изменит.
  - Это... ужасно.
  - Точнее, непростительно.
  Она обдумала его слова... потом обдумала еще раз. - Боги берут и ничего не дают взамен.
  - А, видишь, шторм рассеялся? Превосходно, капитан... о, дорогая, он возвращается еще более злобным. Капитан, советовал бы...
  - Не надо советов! Неужели ты не мог водить их руками? Сделать что-то?
  Чуждые, ужасные глаза смотрели на нее. - Я сделал.
  - Тогда... зачем ты оставил царство мертвых? У тебя есть цель здесь? Должна быть. Ты привел что-то в движение
  - Я был не один, капитан.
  - Хотелось бы услышать больше, Худ. Если есть причина, я... я хочу знать.
  Худ помолчал, взирая на клубящиеся облака впереди. Потом отозвался: - Так не люблю моментов откровения, капитан. Они обнажают все решения, приведшие нас к нынешнему состоянию. Истина в том, что удача и неудача управляют каждым нашим шагом. - Он вздохнул. - Что же, не буду равнодушным к твоей... нужде. Возможность родилась, когда двое самозванцев пробудили останки Куральд Эмурланна - Королевство Тени - и отправились исследовать садки и даже Оплоты. Ища знаний. Ища истины вещей. То, что они нашли, их не порадовало. И в дерзости своих... юных лет решили они, что нужно что-то делать.
  - Два новых бога, - пробормотала Шерк. - Они пришли к тебе?
  - Не сразу. Прежде всего они искали верных союзников среди смертных, которыми некогда повелевали. Ну, может быть, "смертные" - не самый лучший термин. Не суть важно. Давай назовем это чудесной вспышкой, соединившей обстоятельства и характер, родом дерзости, делающей возможным всё. Вскоре они увидели необходимость собрать новых союзников. Привести список?
  - Почему нет?
  - Сын Тьмы, понимавший истинную тяжесть отказа от будущего, гибельность пустой веры. Полководец Спящей Богини, способный бросить вызов вечному терпению самой земли, и Камнедержец, тот, что стоял перед Каладаном Брудом, защищая равновесие мира. Эти двое шли разными путями, но искали одно. Королева Снов, чей пруд стал мертвым, как сама смерть. Повелитель Трагедии... да, много других было вовлечено в игру.
  - Эти имена... это боги?
  Худ пожал плечами: - Властители. Честно говоря, сложность понятий смущает веру. Пусть случай правит повсюду... гм, при всех его странностях, Темного нельзя обвинить в недостатке ума. Как и Котиллиона, ибо покровитель ассасинов понимает: как некоторые люди заслуживают удара кинжалом в сердце, так и некоторые... идеи.
  - Но смертные остались частью плана.
  - Поистине.
  - Адъюнкт Тавора Паран?
  Худ на миг запнулся. - Этот Союз, капитан, не брезгует жестоко использовать смертных.
  - Нечестно.
  - Но подумай, что можно выиграть, Шерк Элалле.
  - Я... я вижу, Худ. Но... нечестно!
  - Буря, капитан...
  - Почему она тебя удивляет! - взвилась женщина. - Попробуй сказать что-то, не раздирающее сердце. Попробуй сказать то, что не приведет меня в ярость от твоей наглости. Твоего презрения.
  - Мы не презираем Адъюнкта Тавору Паран.
  - Да неужели? - сказала она едко.
  - Капитан, она берет нашу наглость и дает смирение.
  - А в чем ее награда?
  Худ отвел глаза и покачал головой: - Никакой награды.
  - Скажи, - проскрипела Шерк, - скажи мне, что она не сама согласилась.
  - Ничего не могу сказать, капитан. - Он отошел, воздел руки. - Нам не пережить гнев твоих мыслей, капитан. Посему вынужден вмешаться. К счастью, - он мельком взглянул на нее, - Маэл согласен.
  - Так отгони ее, - бросила Шерк. - Но я призову новую, клянусь. Так использовать ни в чем не виноватую женщину...
  - Начинаешь меня утомлять, капитан Элалле. Если будешь сражаться весь остаток пути, найду другого капитана.
  - Давай, Худ. Я едва знала Адъюнкта, но...
  Он резко повернулся. - Да, ты едва ее знаешь. Но я расскажу. Я смотрел глазами ее сестры, через забрало шлема - в миг смерти - я смотрел на убийцу, на Тавору Паран. С ее меча капала моя кровь. Будешь мне говорить о невиновности. Нет такой штуки.
  Шерк Элалле уставилась на Худа. - Значит, это... ее наказание?
  - Думай так, если это облегчает совесть.
  - Она убила сестру?
  - Да.
  - Ее гонит чувство вины? Она ищет искупления?
  - Полагаю, ищет.
  - И найдет?
  Худ пожал плечами.
  "Чего ты не договариваешь? Чую... что-то... Сестра... забрало". - Худ, убийство - оно было случайным?
  Джагут не ответил.
  Шерк подошла ближе: - Тавора вообще знает, что убила сестру?
  - Не имеет значения, капитан Элалле. Неведающие больше всего ищут искупления.
  Не сразу она отступила к борту. Вгляделась в серые бурные волны, то, что Скорген называет дутыми водами. - Встреться мы в твоем мире, Худ, - сказала она, - я не стала бы возмущаться своим положением. Не стала бы пытаться бежать. Нет, я пыталась бы убить тебя.
  - Как и многие, капитан.
   - Рада за них. "Дутые воды". Худ, если она никогда не узнает истину - если ей придется нести груз незнания до конца дней... Ты хоть что-то ощутишь?
  - Думаешь, знание всегда дар?
  - Ну... не знаю.
  - Истина может прятаться у ног. Может свернуться в высокой траве. Но у нее есть клыки, есть когти. Осторожнее шагай, капитан.
  
  ***
  
  - Запасы пищи кончаются, - сказала Фелаш, вздохнула и поглядела на служанку. - Дорогая матушка в ужасно стесненных обстоятельствах. - Она села прямо, выгнулась. Застонала. - Советуешь отдых? Странствие сквозь беспокойные миры, при всей помощи хладного дыхания Джагута, взяли дань с моей нежной личности. Однако вынуждена не внять твоей заботе, милая. Необходимость требует... что это ты наливаешь, вино? Превосходно. Думала, оно давно выпито.
  - Я сделала запрос, Ваше Высочество.
  - Неужели? Кому?
  - Кажется, - сказала женщина, передавая кубок, - возлияния в честь смерти продолжаются, и былой бог мрачной преисподней не готов отказаться от былых... э, излишеств. Так что нам не на что жаловаться.
  - Именно. Тем не менее, дорогуша, мне не по душе идея твоего сожительства с этим жутким существом. Лучше держись на приличном расстоянии, подражая моей мудрой осторожности.
  - Как пожелаете.
  - Но должна сказать - вино отличное, особенно учитывая его происхождение. Надеюсь, ты заказала большое количество.
  - К счастью, да, Ваше Высочество.
  - Боюсь, другие новости столь же ужасны. Есть причины сомневаться в мотивах Серых Шлемов Напасти. Весьма тревожно.
  Глаза служанки сузились. Она принялась набивать ржавым листом чашу трубки. - Разве мы не плывем как раз на рандеву с флотом Напасти?
  - Если не случится ураган, да. Но его положение? Ответ на этот вопрос - сейчас самое важное.
  - Возможно, я смогу поискать...
  - Нет, нельзя рисковать. Садок Форкрул Ассейлов прибывает в мощи... гмм, я говорю поэтично или выдаю клише?
  - Не могу знать, - пробормотала служанка, сосредоточившаяся на разжигании трубки.
  - Мы небрежно относились к твоему образованию. Ну ладно. Уже слишком поздно, ведь все знают: мозг человека окаменевает в известном возрасте, становится невосприимчивым к новому - если не учитывать простые материи, например языки, боевые искусства и так далее. Есть момент, когда каждый ребенок может обрести настоящий гений. Оценка продолжительности этого момента - вот единственное мерило разума. Посему, раз ты одарена от природы и время особой восприимчивости измерялось месяцами, если не годами, мы должны были сделать все возможное именно в этот промежуток - и ныне даже время сожалеть упущено... Дорогая моя, что такое было в вине? Мой рот, похоже, двигается сам по себе. Для большинства, конечно же, этот момент до огорчения краток. День? Половина дня? Увы, раз упущенный, он не возвращается никогда.
  - Простите меня, Ваше Высочество... Трубка готова.
  - Хорошо. Давай. А насчет вина...
  В дверь постучали; миг спустя задвижка поднялась и в проеме замаячил Скорген Кабан, он же Красавчик. Брови его озабоченно двигались. - Прынцесса, Выше Васотчество, прошу извинения. Наверху особая важность, ежели изволите. Каптен требует вашего присутствия.
  Фелаш вздохнула. - Очень хорошо, но только если я смогу встать. Гм, некая помощь...
  Служанка протянула руку.
  - Ведите, Скорген, - сказала Фелаш и небрежно взмахнула рукой. - Если уж вам так нужно восхищаться моими грудями, делайте это в приличной манере.
  - Простите, Васотчество. У меня один глаз видит, сами знаете.
  Они помедлили, ибо служанка зашлась в приступе внезапного кашля.
  Капитан Элалле повернулась навстречу старпому.
  - Капитан! Бурная Ведьма, она пьяная!
  - Красавчик, ты ведь прошептать мне это хотел? Приветствую Ваше Высочество.
  - Опьянение - вечная мечта низкорожденных. Капитан, позвольте вас уверить: я ни пьяная и не низкорожденная. Но должна спросить - где наш гость Джагут?
  Шерк хмыкнула: - Думала, вы с ним разминулись на трапе. Понимаю. Всегда нужно держать один нож спрятанным.
  - А вот я, к сожалению, не понимаю.
  - А, разумеется. - Шерк указала рукой: - Вон тот корабль нас заметил и идет наперерез. Не "Престол Войны". Смею предположить, он из Колансе.
  Принцесса несколько неуклюже подошла к капитану. - Ради всех благ! Это корабль Ассейлов. Командовать им должен по меньшей мере Младший водраз. Конечно, эта встреча наводит на весьма волнующие размышления.
  - Например, - поддакнула Шерк Элалле, - где флот Напасти?
  - Именно. Само по себе тревожно. Но я должна также сказать, что сегодня провела утомительный ритуал, и в возможном сражении пользы от меня не ждите. Мы уже испытали опасность Форкрул Ассейлов, они сильны физически и владеют магией голоса.
  - Не нужно и напоминать, Ваше Высочество. Я оказалась защищена от их магии, но о команде этого сказать нельзя. Теперь, получается, и вы не сможете нас защитить. Похоже, спрятанный нож окажется вовсе не лишним.
  - Увидим. Но у нас есть еще моя служанка.
  Шерк покосилась на женщину, припоминая ее схватки с сестрой Равной. - Против Чистой она не особенно себя показала, Ваше Высочество.
  - Ну, кровь даже Высших водразов разбавлена, а потому не столь сильна. Так или иначе, придется проверить. Но ведь это может оказаться один из предателей среди Ассейлов. А вам, капитан, советую: пусть старший помощник соберет команду и запрется в трюме.
  - Скорген, гони их вниз и пусть заткнутся.
  - Да, капитан.
  
  ***
  
  Корабль Ассейлов весьма походил на скелет. В нем чередовались два типа древесины, одна белая как кость, другая тускло-черная. Узкий корпус венчала высокая надстройка; видя, что на двух мачтах мало парусов, Шерк заподозрила, что судно строилось для каботажного плавания. В открытом море такой корабль может опрокинуть даже сильный порыв ветра. Массой он вдвое превосходил ее старый рейдер, "Вечную Благодарность". Шерк решила, что на борту может быть около семидесяти моряков и более двадцати морпехов.
  С палубы подошедшего корабля на нее смотрела высокая, похожая на призрак фигура; по ее бокам стояли двое стражников в кольчугах.
  Фелаш, стоявшая в нескольких шагах сзади, произнесла: - Дорогая, те морпехи.
  - Да, Ваше Высочество, - отозвалась служанка.
  - Капитан?
  - Ваше Высочество?
  - Почему бы не спросить, чего они хотят?
  Шерк повернулась к принцессе. Но не успела она сказать слово, как с корабля Ассейлов раздался шум; она развернулась и увидела, что служанка лезет на борт. "Дерьмо! Хотелось бы видеть ее прыжок!" До качающегося корабля оставалось более шести шагов. - Принцесса, что делает эта женщина?
  
  ***
  
  Служанка перелезла через поручень. Палуба также была раздражающей глаза путаницей черного и белого дерева, походя на рассыпанную мозаику. Еще шестеро морпехов, у главной мачты, вытаскивали тяжелые абордажные тесаки.
  Полукровка-Ассейла носила тяжелый, расшитый каменьями войлочный плащ; промасленная материя была окрашена в темно-синий цвет. Длинную шею украшали золотые обручи, голова была выбрита, что подчеркивало угловатые черты лица. Она не имела при себе оружия. Женщина повернулась к служанке, изображая любопытствующее удивление, и подняла руку, останавливая солдат.
  Оглядевшись, служанка заметила признаки нанесенных бурей повреждений: почти весь такелаж был сорван, палубу усеивали обрывки канатов, вырванные крепления. Казалось, над ремонтом трудилось менее двадцати пар рук.
  - Передайте вашему капитану, - сказала полукровка-Ассейла, - что, войдя в территориальные воды, она должна подчиниться законам Высокого Колансе. Я Младшая Водраза Непреклонная, инквизитор Южного Флота.
  - Маловат ваш флот, - заметила служанка.
  Инквизитор моргнула. - Внезапный шторм разбросал нас. Продолжаю передавать послание. Капитан и команда - в том числе все пассажиры - должны принять наше правосудие.
  - Под "правосудием" вы имеете в виду убийство?
  Бледнокожая женщина улыбнулась (казалось, от этого стороны ее лица изогнулись вовнутрь). - Было провозглашено Священное Воздаяние. Мы лишь выполняем долг.
  - Эта же участь выпала Напасти?
  - Ваш корабль не из Напасти. - Женщина нахмурилась. - Чувствую враждебность - вон та мелкая толстушка с трубкой, она колдунья, не так ли? Ее мы осудим первой.
  Служанка вернулась к борту, склонилась и крикнула: - Ваше Высочество, они скрытничают насчет Напасти. Вы можете оказаться правы.
  - Еще что-то важное? - спросила Фелаш.
  - Нет, Ваше Высочество. Впрочем... они хотят нас убить.
  - Отлично. Действуй.
  Служанка повернулась.
  Водраза сказала ей: - Не касайся оружия. На колени. Для каждого из вас исцеление мира начнется с твоей смерти. Есть ли более достойная причина умереть? Будь благодарна - мы придаем смысл твоему концу. На колени.
  Служанка качнула головой: - Одна Чистая уже пыталась. Поймала меня не готовой... в первую пару мгновений. Не тебе управлять моей волей.
  Она двигалась быстрее, чем ожидал противник. Руки вылетели в стороны, поразив телохранителей в грудь. Оба воина взлетели и плюхнулись в воду. Она тут же присела, избежав выпада водразы, и пнула женщину в нижнее колено, заставив ногу сложиться назад. Нападавшая споткнулась, служанка скользнула ей за спину, встретившись с шестерыми морпехами.
  И увидела, как из трюма вылезают новые.
  Она вытащила ножи. Нужно оружие посолиднее. Ближайший морпех размахивает парой тесаков. Их она и возьмет.
  
  ***
  
  Шерк Элалле изумленно выругалась, видя, как двое воинов в доспехах падают в неспокойную воду между судами. Оба пропали в пузырях и пене. - Ей нужна помощь?
  Фелаш воздела пышные брови: - От души надеюсь, нет!
  С палубы корабля доносились звуки боя - лязг клинков, крики, а затем и стоны. - Принцесса... ваша служанка, откуда она взялась?
  - Ах, это настоящая загадка.
  - Просветите меня.
  - Есть ли время? Ну, полагаю, есть. - Она затянулась, лицо на миг пропала за клубами дыма. - Вот что рассказала мать. Их было семеро. Осталось шестеро - седьмой, гм, был некий род поединка, который он... проиграл. Не важно. Я уверяю вас, что хотя она кажется юной, но внешность обманчива. Мать заключила, что в поддержание сил шести служанок шести старших ее дочерей сделала усердный вклад алхимия. Мы, дочери, держали в тайне эти подробности, поддерживая иллюзию, что постепенно растем вместе с верными компаньонками, и так далее...
  Она замолчала, потому что еще один облаченный в латы солдат полетел вниз головой за борт, оставляя кровавый след даже в воздухе. Раздался громкий всплеск.
  - Они весьма неохотно расставались со своими ужасными масками, но воля матери в конце концов возобладала.
  Шерк нахмурилась. Маски?
  
  ***
  
  Матросы смешались было, но Младшая водраза, впав от боли в панику, использовала магию голоса и приказала нападать на служанку. Не сразу удалось ей пробиться сквозь обезумевшую толпу. Бешенство озверевших, потерявших всякий инстинкт самосохранения моряков сделали ее положение опасным... на некоторое время; однако их усилиям не хватало простейшего тактического мастерства. Когда служанка переступила, наконец, груду окровавленных тел и приблизилась к инквизитору, она тяжело дышала, пот заливал глаза.
  Водраза поддерживала сломанную руку, плечо было выбито. Взглянув на служанку, она спросила дрожащим, свистящим голосом: - Что ты за демоница такая?
  - Ищешь ответа? - Служанка слегка улыбнулась. - Спроси у кого другого.
  Инквизитор выбросила вперед ногу. Служанка высоко подпрыгнула, взмахнула клинками, отрубив ногу выше колена. Второй тесак вошел женщине в лицо, рассекая лобный сустав. Приземляясь, служанка вогнала рукоять первого тесака в висок, проломив череп инквизитора.
  Тело шлепнулось, разбрызгивая кровь. Служанка огляделась. Ни одного движения. "Как мама учила". Поглядев на клинки в руках, она бросила их, позволив упасть со стуком. "Два куска дерьма". И пошла на поиски своих ножей.
  
  ***
  
  Худ вернулся на палубу, встретив их у люка. Бывший бог смерти оглянулся и наморщил лоб, видя горящий за кормой корабль.
  - Потушила бы, - буркнула Шерк Элалле, - будь хоть малейшая возможность.
  - О, и зачем бы, капитан?
  - Ну, колонна дыма видна издалека.
  - Воистину. - Худ повернулся к ней и улыбнулся.
  
  ***
  
  - Сейчас я должен вас оставить.
  Аблала хмыкнул: - Так и знал. Ты не друг.
  - Уверяю тебя, - сказал Драконус, - я друг. Но события ныне диктуют мне свою волю. А тебя ждет иная судьба.
  - Ненавижу судьбу.
  - Ты понимаешь смысл этого слова?
  Аблала глянул на Релату. Та скривилась. - Разумеется. Это место, где тебе конец. Все знают.
  - В некотором смысле это так. Боюсь, ты путаешь судьбу с "предназначением". Аблала, судьба - это участь, которую ты находишь для себя. Многие держатся веры, что судьба предопределена, будто будущее уже готово и ты ничего не сможешь сделать, чтобы его избежать. Но я верю иначе. Каждый свободен выбирать.
  - Тогда я иду с тобой. А жена может идти куда хочет. Начала болтать о детях, а я не люблю детей - они мешают веселиться. Те, кто заполучил детей, говорят и говорят, как это здорово, но выглядят жалкими даже когда улыбаются. Хуже того, есть такие, что думают - их ребенок сам возродившийся Бог Гениальности и даже пук у него пахнет цветами, и они говорят и говорят и это так скучно что хочется сбежать или сломать им шеи или утопить в помойном ведре.
  - Довольно немилосердная точка зрения, Аблала.
  - Я за такое ничего не дам, будь уверен. Люди целиком пропадают, когда родятся дети. Пуф! Куда делись? О, знаю - ползают вокруг детей и как дети сюсюкают. А меня тошнит. - Он присел, спасаясь от брошенного Релатой камня. - Так что иду с тобой, и раз ты настоящий друг, ты меня берешь, ведь если я сделаю ребенка, мне конец! Конец!
  - А летать можешь, Аблала?
  - Нечестно!
  - Тем не менее. Нет, я тебя не понесу. Теперь слушай. Мы шли на восток, сколько было нужно. Теперь ты должен идти на север.
  - Зачем?
  Драконус отвернулся, глаза его сузились. Затем он вздохнул. - Твоя невинность - дар, Аблала Сани. Редкий дар. Он должен выдержать. Надо бы его хранить, но я уже не смогу. Иди на север, вот всё, о чем прошу.
  - А куда я иду?
  - Не могу сказать точно, - признался Драконус. - Сейчас вообще все неточно.
  - Ты вернешься?
  Драконус запнулся, покачал головой: - Не думаю, что мы встретимся. Нет. И искренне о том скорблю.
  - Ты уходишь чтобы умереть?
  - Не надо плакать, друг. Не знаю, что меня ждет. - Он шагнул к Аблале. - Я оставил тебе пищи и воды на неделю пути. А дальше... ну... - Он пожал плечами, протянул руку. - Давай соединим ладони.
  Вместо этого Аблала яростно обнял бога.
  Не сразу Драконусу удалось освободиться. - Ты даешь причину для усилий, друг. Если волшебству суждено погибнуть, сохранится магия смертных душ - во всяком случае, хочу в это верить.
  Релата прошипела: - Убей его, Аблала! Сейчас - ты сможешь! Сломай шею! Схвати меч!
  Аблала поморщился, пошевелил плечами. - Всегда она так. Но она ничего такого не хотела, Драконус. Честно. - Он вытер глаза. - Прощай. Никогда тебя не увижу. - С этими словами он разразился рыданиями, завыл, закрыв лицо руками.
  Релата прыгнула к нему, пытаясь вытащить нож; Аблала отмахнулся, не переставая всхлипывать. Баргаста, размахивая руками и ногами, взлетела в воздух и тяжело шлепнулась наземь, замерев.
  Драконус озабоченно нахмурился, подошел, склонился: - Без сознания. Ну, думаю, это даже хорошо.
  Аблала пропыхтел: - Женщины вечно ревнуют к друзьям мужчин. Иногда говорят о них плохое. Иногда пытаются зарезать. Иногда сексуются. Иногда с ними сбегают. А иногда так бесятся, что помирают. Но всё это одна глупость.
  Драконус выпрямился, отошел. Оглянулся, чтобы снова увидеть Аблалу. - Счастливо, Аблала Сани.
  - Не умирай, Драконус.
  Бог улыбнулся: - Постараюсь.
  Аблала смотрел, как друг исчезает в бутоне черной, призрачной темноты, смотрел, как темнота обретает форму - простертые крылья, длинная змеиная шея, тяжелая голова с рядами клыков длиной с саблю каждый, тускло-желтые глаза.
  Дракон поднялся в небо; широкие крылья издавали звук холодной воды на раскаленных камнях. Существо развернулось и улетело.
  Тартенал с печальным вздохом подобрал тюк с едой, тяжелые бурдюки. Вместе с доспехами и палицей получилась такая тяжесть, что он закряхтел, выпрямляя спину.
  Схватил Релату за лодыжку и пошел.
  В таком вот виде, ну, такая жена не лучше ребенка.
  
  ***
  
  Брат Старательный прибыл задолго до своей свиты. Стуча сапогами, прошел по длинному тронному залу. Там до сих пор оставались следы крови - пятна и брызги на мраморных плитах, на колоннах и стенах, даже на троне, который занимала сестра Почтенная.
  Воздаяние началось здесь, в этой палате, о чем и следовало напоминать возможным гостям. Встав перед Почтенной (больше внутри никого не было), он сказал: - Нужно заключить, Сестра, что они для нас потеряны.
  - Чую дым, Брат.
  - Верно.
  - Превосходно. - Она чуть помедлила. - Потеряны. Какое забавное слово. Они мертвы или они изменили нашему великому делу?
  - Если первое, Сестра, придется переоценить собравшихся против нас врагов.
  - А если последнее, придется переоценить верность своих.
  - Заводилой тут Сестра Тишина, - заявил брат Старательный. - Равная только следует за ней.
  - Не совсем верно, Брат. Равная - сердце их идей, а Тишина претворяет их в практику. Долгое заточение должно было быть ужасным, если дух ее столь сильно поврежден. Будем же уповать, что она мертва, а несчастная, заблудшая Равная выжила.
  - Я получил донесение с осады, Сестра. Приступ не удался.
  Почтенная выпрямилась. - Но как такое может быть?!
  - Сестра Хитроумная сообщает, что Аграст Корвалайн неэффективен против командира осажденных.
  - Невозможно... или он бог? Властитель?
  - Она уверяет, что это не так. Человек, смертный назвал себя Владыкой Колоды Драконов. Он управляет садками способом, который сестра Хитроумная не полностью разгадала. Но ее описание хотя бы объяснило внезапность их появления. Они вышли из портала, они странствовали по садку. Вот почему они не появились здесь, у Шпиля - здесь наша магия сильней всего.
  - Понимаю. Владыка не в силах бросить нам вызов.
  - Тем не менее, его армия представляет военную угрозу. Советую послать туда еще три легиона под командой одного из Чистых.
  - Готовь легионы, Брат, но не посылай в Эстобансе. Не сейчас. Угроза Владыки Колоды Драконов меня... интригует. Нужно поразмыслить, как же с ним поступить.
  - Как пожелаешь, Сестра.
  Двери распахнулись. Брат Старательный повернулся, глядя на свиту. В сопровождении двоих Чистых к трону приближалась дюжина офицеров, воинов в тяжелых доспехах.
  Брат Старательный пробормотал: - Весьма впечатляют, не так ли, Сестра?
  - Поистине, Брат.
  В десяти шагах пришедшие замерли.
  Брат Старательный быстро обвел их взглядом и сказал одному из Чистых: - Брат Безмятежный, они бросили якоря в гавани?
  - Именно так, Брат. Отныне они слуги Воздаяния.
  Сестра Почтенная заговорила: - Привет вам, Серые Шлемы из Напасти. Ваш поступок не оставил сомнений относительно вашей преданности.
  Один из командиров чуть склонил голову. - Мы долго обсуждали ваши аргументы, Сестра Почтенная, и пришли к согласию. Наш Смертный Меч совершила богохульство, присягнув малазанам. Более того, мы уверены: Надежный Щит пришел к тому же выводу и ныне не подчиняется Смертному Мечу.
  - И кто же получит контроль над наземной армией?
  - Сомнений быть не может, Сестра Почтенная. Смертный Меч вынуждена будет признать преступление и понести кару. Отказавшись, она лишится звания и всех его привилегий. Время пришло. Мщение Зимних Волков должно начаться.
  - Все это весьма замечательно, - вкрадчиво сказала Почтенная и подалась вперед: - К несчастью, Форкрул Ассейлы требуют не только временного военного союза, скрепленного общей целью. - Она возвысила голос. - Теперь вы склоните колени. Вы присягнете служению воле Форкрул Ассейлов.
  Даже брат Старательный был сражен силой волшебства Почтенной. Против такого ни один человек, сколь угодно религиозный и дисциплинированный, не мог бы устоять.
  Палату огласил лязг и треск доспехов: воины Напасти опустили колени на запятнанный кровью пол у трона.
  Старательный повернулся к Почтенной: - Сестра, я ищу применения этим слугам. И я рад знать, что на подходе новые.
  Она кивнула и откинулась на спинку трона. - Что есть волки, если не псы, еще не приученные к покорности?
  Старательный нахмурил лоб: - Их цели справедливы, Сестра.
  - Так, Брат. Но рвение - ничто без послушания. Всякой дикости нужен контроль, направление, фокус действий. Мы станем руководящей рукой.
  - Как скажешь, Сестра. - Ассейл поглядел на коленопреклоненных воинов Напасти.
  - Ты задумался, Брат.
  - Я думаю, нельзя ли выставить этих воинов против Владыки.
  Почтенная подняла брови. - Брат Безмятежный, что ты думаешь?
  - Я гадаю, не мне ли будет оказана честь руководить ими, Сестра. Как я понял, армия врага состоит из малазан, а у меня с ними счеты.
  - Пошли их, Брат Старательный. Сломи оборону, Безмятежный, и вытесни на открытое пространство, если сможешь. Смею сказать: тогда даже владычество над садками их не спасет. Вот тогда мы и узнаем, какими еще резервами обладает тот человек. Если обладает.
  - Желаешь, Сестра, чтобы я привел его в цепях?
  Она подумала и ответила: - Нет. Достаточно будет головы.
  
  ***
  
  Рой Осколков колыхался, поднимаясь в воздух, закрывая треть неба. Подобно черной воде, текла по лишенной жизни, измученной пустыне его обширная тень. В воздухе повеяло запахом страдания; голод саранчи, как всегда, казался неутолимым.
  Тень нашла добычу. Даже внезапная свежесть в воздухе не смогла предупредить жертву о близкой опасности. Но, когда рой повис сверху, из середины его вырвалась крылатая тварь. Она опустилась на бесчувственное тело; саранча спешила следом, шумя крыльями.
  Когтистые лапы протянулись, схватили тело, подняли без всяких усилий. Забив крыльями, тварь взлетела ввысь. Растерявшиеся Осколки кружились у самой земли.
  Гу'Ралл ощущал в теле запах жизни, но быстро слабеющий. Он гадал, не придется ли предъявить Геслеру и Буяну труп. Хотя Ассасину Ши'гел было все равно. Смертный Меч Серых Шлемов потеряла власть, а такие неудачи происходят от пороков характера - и хорошо, если они выявляются рано, а не тогда, когда на карту поставлена жизнь тысяч.
  "Что за пустая трата времени. Я подбирался к врагу. Не стоило Дестрианту меня отзывать".
  Ши'гел жаждал начала неминуемой войны. Горькие соки древней памяти оставались сильны в К'чайн Че'малле. Им не удалось бы переписать историю, как принято среди людей. Не удалось бы придумать мифы о былой славе и ложных подвигах. Преступления, совершенные очень давно, так же свежи, что совершаемые сейчас или даже еще не совершенные. Но в миг резни всё это теряет значение. Кто нанес первый удар многие тысячи лет назад? Не суть важно. Что важно - кто нанесет последний удар.
  Здешний контингент Форкрул Ассейлов - эти Чистые, столь исказившие свою историю, что вообразили себя судиями целого мира - наверное, самый сильный из оставшихся осколков их расы. Но разве нельзя сказать того же о блуждающих детях Ганф'ен? "Не мы ли последние К'чайн Че'малле? Не нам ли провести еще одну битву, последнюю схватку между Старшими силами?" Если в войне обе стороны будут пользоваться силами людей - это случайность. Если погибнут целые цивилизации - или даже ВСЕ цивилизации - что же, Гу'Ралл не проронит и капли горестного масла. Среди людей всякая вера - дым, лишь иногда затемняющий небо. Всякая идея - пламя, сжигающее всё до пепла. "Они страдают от коллективной амнезии. Но, как известно всякому, глупцам не нужны извинения. Они просто повторяют снова и снова".
  Несомое им тело издало слабый стон. Ассасин поглядел на него нижними глазами. Женщине нелегко пришлось после дурацкой попытки отыскать Охотников за Костями. Гу'Ралл нашел скелет ее лошади всего лишь в трети дня пути до стоянки армии; использовав прожорливую саранчу, он проследил и тело всадницы.
  При мысли об Охотниках Гу'Ралл ощутил некую тревогу. Летя высоко в небе пустыни, он видел тянущийся на восток разбитый, потемневший путь. Сотни людских трупов и скелетов скота позади, но конца следу не видно. "Конечно, они уже должны были все погибнуть".
  Он пересек край пустыни и повернул на юг.
  
  ***
  
  - Еще раз уменьшить рационы, - приказала королева Абрасталь. Офицеры поклонились, выказывая повиновение, и поспешили к своим ротам.
  Спакс рядом повернулся, глядя на заходящее солнце. Вздохнул. - Они страдают, Огневласка. Баргасты привычны к лишениям - уже многие поколения назад нас вытеснили на плохие земли. Мы поняли, что значит голод.
  - Завтра, - сказала она, - мы достигнем южных провинций Колансе. Но, боюсь, там не будет спасения.
  Он молча согласился. Они уже натыкались на остатки караванов беженцев. Стоянки, забитые сухим мусором и высохшими трупами. Кострища с человеческими костями, среди которых часто попадаются детские. Только вчера стая истощенных псов напала на разведку Гилка, и пришлось убить всех животных - отчаяние выгрызло из них всякий страх и чувство самосохранения.
  - Начнем забивать тягловый скот, - произнесла Абрасталь. - Вождь, думаю, теперь я поняла Адъюнкта. Поняла, почему истина ранила ее. Придется отказаться от всяких надежд - нам не вернуться назад.
  Он поскреб в бороде, обдумывая ее слова. - Белолицые шли на поиски последней битвы, мгновения идеальной славы. Юные боги стояли перед нами - черные, залитые грязью лица, волосы цвета крови. Они восстали из глубоких торфяных ям, чтобы явиться нам. Они принесли чудесное оружие предков, достав из погребальных ладей. "Враги ждут", сказали они.
  Она смотрела, прищурившись. - Но вы, гилки, ушли. Отказались от судьбы, что привела вас на наш континент.
  - Ах, я готов рассказать тебе правду, Высочество. Когда умер Хамбралл Тавр, мы узрели конец союза Белых Лиц. В Оносе Т'оолане, который встал на место Тавра, не было порока. Если верить иным слухам, этот воин был старше наших богов, да и в его мастерстве обращения с кремневым мечом я не сомневаюсь. Но он принял титул из любви к единственной дочери Хамбралла Тавра. В нем не было рвения, которое хотят видеть в командире юные воины. Глаза его не светились славой, голос его - пусть слова были мудрыми - не пылал огнем.
  - Короче говоря, он не был политиком.
  Спакс поморщился: - Ты можешь думать, что раз племена сломлены сотнями лет поражений, кланы прогнили от кровной вражды и ненависти... ты можешь думать, не так ли, что мы должны были прислушаться к разумным словам, внять предупреждениям против вреда самим себе.
  - И если бы Хамбралл Тавр не утонул...
  - Даже Тавр едва удерживал кланы в единстве. И не могу сказать, что его утопление было случайным - я сам не видел. Так или иначе, мы, гилки, не находили ничего плохого в Оносе Т'оолане. А вот кончил он плохо. Среди Баргастов, Огневласка, вождя не просто смещают, изгоняют. Его убивают. Как и его семью - всю кровную линию. Мы, гилки, не приняли бы в этом участия.
  - Но вы предупредили Оноса Т'оолана, что уйдете?
  - Нет, потому что он мог бы искать нашей помощи в борьбе за власть. Как смог бы я смотреть ему в глаза и отказывать? Хотя сейчас думаю, что он не стал бы просить. А ведь я все равно отказал бы...
  Она наморщила лоб и внимательно поглядела на него. - Ты выбрал путь труса.
  - Можешь и так считать. Наверное, многие так и думают. Но я сделал это ради спасения народа. Онос Т'оолан понял - он не стал меня преследовать, хотя имел возможность.
  - И теперь среди всех Белолицых один ты нашел последнюю войну и готов сражаться во имя болотных богов.
  Он вздохнул: - И каждую ночь я молюсь, чтобы Онос оказался с нами в день битвы. Чтобы повел Баргастов.
  - Но так не будет, Спакс.
  - Знаю, Высочество. И гилки будут стоять одни - последний клан, последние Белые Лица.
  - Перед атакой ты призовешь богов, Спакс?
  - Сомневаюсь.
  - Тогда что ты сделаешь ради поднятия духа воинов?
  Он пошевелил плечами, сбрасывая напряжение, но ощутил лишь усталость. - Думаю, Высочество, я буду их стыдить.
  
  ***
  
  Финт влезла на спину тощей лошади и оглянулась. Призрак Полнейшей Терпимости стоял на краю лагеря. Содрогнувшись, она спросила у Наперстянки: - Скажи, что ты ее не видишь.
  - Не вижу. Поехали, или заблудимся в темноте.
  Они поскакали галопом. Над головами тяжелые тучи закрыли Нефритовых Чужаков, заглушили зеленоватое свечение. Казалось, оно терзает глаза уже месяцы, если не годы. - Типичное дело. Единственная ночь, когда даже призрачный свет будет не лишним...
  - Это дождевые тучи? Хотелось бы знать. Это дождь, Финт?
  - Что я, предсказатель погоды? Не знаю. Но пахнет не дождем. Пахнет... пылью.
  - Спасибо, - буркнула Наперстянка.
  Финт как раз заметила впереди двух всадников - Араникт и Брюса Беддикта. На закате прибыл Охотник К'эл, принес послание на восковой табличке - и вот они скачут к укрепленному лагерю Че'малле. То, что Араникт позвала их, стало сюрпризом; но Финт не терпится увидеть гигантских воинов-ящеров, что будут биться на их стороне. "Биться... гмм... мы, дольщики, просто прогуливаемся, ха-ха. Но один вид союзников может меня успокоить. Хотя бы одна армия не умирает от голода и жажды. Ну, я так слышала.
  Но хотя все здесь жалуются без остановки, похоже, никто по-настоящему не возмущен. Не сейчас, когда армия малазан пытается пересечь настоящую пустыню. Пусть нам плохо, но..."
  - До сих пор ненавижу лошадей, - бросила Наперстянка.
  - У тебя животина между ног, девушка. Попробуй представить, что занимаешься любовью.
  - И что это должно значить?
  Финт покосилась на нее. - Боги подлые. Только не говори, что ты клятая девственница.
  - Ну, не скажу. И вообще хватит болтать. Нас уже ждут.
  Брюс и Араникт замедлили бег своих лошадей. - Они устали, Чудная. Все мы в плохой форме.
  Вскоре они оказались рядом с принцем и Атри-Цедой. - Где же армия? - спросила Финт. - Думала, они стоят неподалеку.
  - Так и есть, - отозвалась Араникт. - Но им же не нужны костры и фонари.
  Теперь Финт различила более темное пятно среди низких холмов, увидела тусклые отблески - железо, а может, и глаза рептилий. Ее снова зазнобило. - И сильно вы доверяете таким союзникам? - Она видела, как поднимаются большие вытянутые головы, открываются глаза. Видела ряды острых зубов.
  - Ими командуют трое людей, Финт. Двое прежде были Охотниками за Костями.
  Чудная Наперстянка что-то пробурчала. Возможно, проклятие.
  Араникт глянула на юную колдунью, потом на Финт. - Разделяете неприязнь коллеги к малазанам, Финт?
  - Ну, они пытались завоевать Даруджистан. Но потом повернули и раздавили Паннион Домин - а паннионцы шли к Даруджистану с дурными намерениями. - Она пожала плечами: - Не думаю, что они хуже всех других, - и сказала, повернув голову к Наперстянке: - К тому же я гостила как-то в Одноглазом Коте, до завоевания. Та еще была дыра.
  - Но это была МОЯ дыра! - воскликнула Наперстянка.
  - Не ты ли сейчас...
  - Ох, тише! Ты знаешь, о чем я!
  Принц и Атри-Цеда промолчали и даже постарались сохранить невозмутимые лица - по крайней мере, так показалось Финт в тяжелом сумраке. "Тьма спасительница наша!"
  В тридцати шагах, на "улице" между рядами молчаливых, недвижных К'чайн Че'малле, стояли двое мужчин и женщина. Женщина наклонилась и подняла створки на очень большом фонаре, залив сцену светом.
   Подъезжая, Финт внимательно изучала этих... командиров. Мужчины - солдаты в мундирах малазанской морской пехоты; хотя сначала она приняла их за фаларийцев, с такими желто-рыжими волосами, но кожа имела странный оттенок - между золотом и бронзой - и почти светилась изнутри. Женщина же была варваркой. Вроде ривиек, только более плотная, лицо широкое и довольно плоское. Темные глаза поблескивали обсидианом.
  Принц Брюс слез с коня. За ним Араникт и Финт. Лишь Наперстянка осталась в седле; она сердито глядела на малазан.
  - Сержант Геслер, - начал Брюс и запнулся. - Уверены, что предпочитаете столь скромное звание? Как Смертный Меч...
  - Простите, что прерываю, Командор, - сказал Геслер. - Но Буян непреклонен. Да и меня не надо было уговаривать. Оставим пышные титулы другим...
  - Его понизили вполне заслуженно, - вмешался Буян. - И, как я вижу, он не исправился. Даже хуже стал. Окажись он снова в строю новобранцев, я послал бы его в кухари. Его бы там пожалели, может, даже доверили выскребать горшки. Но сейчас он сержант, а я лишь капрал.
  - Командующие семью тысячами К'чайн Че'малле, - заметила Араникт, зажигая палочку ржавого листа при помощи коробочки с углями.
  Буян пожал плечами.
  Вздохнув, Брюс продолжил: - Сержант Геслер. Ваше послание... я так понимаю, она пробудилась.
  - Да, и не особенно счастлива. Командор, ей нужно что-то сказать. Вам лично.
  - Понимаю. Что ж, ведите, сержант.
  Пока они шли через лагерь - Геслер во главе, Буян сзади, неся фонарь - Финт оказалась рядом с женщиной из дикарского племени.
  - Вы Дестриант.
  - Келиз, раньше из Элана. А вы одна из незнакомок, найденных армией Летера.
  - Финт из Трайгальской Торговой Гильдии. А та жалкая девица позади - Чудная Наперстянка. Она не любит малазан.
  - От нее доносится запах страха.
  - И не без причины, - отозвалась Чудная.
  - Мы не понимаем нынешней войны, - сказала Финт. - Малазане сражаются там и тогда, когда им выгодно. Они же проклятая империя. Все дело в завоевании. Расширении. Они редко когда сражались за благородное дело. Даже уничтожение Домина было политически выгодно. И теперь мы не знаем, чего они хотят. По всем слухам, Колансе не стоит трудов. Особенно теперь, когда на него предъявила права свора Форкрул Ассейлов.
  Темные глаза смотрели на Финт. - Что вы знаете о Форкрул Ассейлах?
  - Немного, - призналась та. - Древняя раса - у нас почти все считали ее, э... мифической. Правившей в эпоху, когда справедливость владела миром. Мы давно отпали от такой эпохи, разумеется - и пусть люди бормочут сожаления, но ее возврата не желают, понимаете?
  - Почему же?
  - Потому что тогда нас призовут к ответу за все ужасные дела. К тому же, называя себя падшими, мы оправдываемся. Мы не такие, как люди в прошлом - это плохо, но так уж есть. Слава Худу и так далее.
  Келиз медленно кивнула. - То есть вы верите, что мы не можем стать лучше?
  - Вроде того.
  - А если я скажу, что малазане хотят это изменить? Хотят быть выше, сильнее? Упав, желают встать на ноги? Еще раз. Возможно, в последний раз. И не только сами хотят встать, но и нас поднять.
  Наперстянка фыркнула.
  Финт наморщила лоб, покачала головой. - Тогда зачем сражаться с Форкрул Ассейлами?
  - Потому что они осудили нас... они пришли к моему народу, так что я знаю. Осудили нас и решили, что нам нужно умереть. Не только в Колансе и на равнинах Элана. Повсюду.
  - С нашей историей... не удивляюсь.
  - Но, Финт из Торговой Гильдии, Форкрул Ассейлы не годятся в судии. Я вкусила древние соки К'чайн Че'малле, их история стала моей. Век Справедливости - время Форкрул Ассейлов - прервался не от рук врагов, иноземных рас, но от рук самих Ассейлов.
  - Как?
  - Они судили своего бога и нашли его слабым. Они убили его за несовершенство.
  Впереди был большой шатер. Принц, Араникт и малазане вошли, забрав фонари. Финт и Келиз задержались в темноте; Наперстянка осталась неподалеку, так и не сойдя с лошади.
  Келиз продолжила: - Была война. Между К'чайн Че'малле и Ассейлами. По обыденным причинам, большей частью из-за нехватки земель. Форкрул Ассейлы начинали войны со многими расами, уничтожая их; но ни у кого не оказалось столько сил и воли противостоять им, как у Че'малле. Начав проигрывать, Ассейлы обратились против своего бога и, желая получить силы, ранили его. Но единой раны оказалось недостаточно. Они брали все больше и больше.
  Одно за другим начали гибнуть гнезда К'чайн Че'малле, пока последняя Матрона, впав в отчаяние, не открыла портал в сердце хаоса и не встала спиной к нему, пряча от наступающих Ассейлов. Когда, наконец, она увидела их, когда сила бога рванулась истребить ее со всем родом - она отдала жизнь и врата, запечатанные жизненной силой, распахнулись. Пожирая душу бога Ассейлов.
  Он был слишком изранен, чтобы сопротивляться. То, что осталось от него в нашем мире, было разбито, лишившись разума и направления. - Глаза ее блеснули. - Вы видели Стеклянную Пустыню. Вот где живут ныне осколки бога. Если это можно назвать жизнью.
  - Что стало с Форкрул Ассейлами?
  Женщина пожала плечами: - Истощив силу, они были разбиты. Они винили Матрону за гибель бога, но именно по их решению он стал оружием, вещью, которую можно использовать и бросить. Так или иначе, они не смогли уничтожить К'чайн Че'малле. Хотя истина в том, что война погубила обе расы; когда иные расы явились сквозь трещины хаоса - способного отныне проникать в любой мир - некому оказалось остановить вторжение. Новые войны, поражения, измены... пока не рассыпалась эпоха, и больше ее нет.
  - Звучит как легенда, Келиз, - заметила Финт.
  - Память каждой Матроны передается через кровь, масла - выделения. Ничто не теряется. Ганф Мач предложила мне некоторые соки. Большинство я не поняла... было время между звезд... ну, не знаю. Возможно, и рассказанную вам историю я поняла не полностью. Многие истины для меня потеряны - мои чувства так узки в сравнении с чувствами К'чайн Че'малле.
  - Вы дали понять, почему Че'малле стремятся к битве с Ассейлами. Их война так и не окончилась.
  - Все мы последние в роду.
  - И не хватит места для всех вас?
  - К'чайн Че'малле могут считать, что хватит. Но не Форкрул Ассейлы. Понимаете, их память столь же длинна. И они видят свою сторону правой.
  Наперстянка сказала мрачным, полным злой радости голосом: - Вы их используете! Малазан, этих жалких наглецов - вы, К'чайн Че'малле, используете их!
  Дестриант повернулась: - Вам так кажется, волшебница? Я ощущаю вашу радость.
  - Почему бы нет? Вот всё, чего они заслуживают.
  - Если это всё, чего они заслуживают... то и мы заслуживаем не большего.
  - Так используйте их, Дестриант! Выжмите досуха!
  Финт почему-то расхотелось заходить в шатер. Она кивнула, указывая на него: - Что там происходит?
  - Кругхева, бывшая Смертным Мечом Напасти, говорит с принцем Брюсом. Предупреждает об измене. Серые Шлемы Напасти поклялись в верности Адъюнкту Таворе. Но теперь они поднимут мечи против нее. Будут драться под знаменами Форкрул Ассейлов.
  - Боги подлые! С чего бы?
  Наперстянка захохотала.
  Келиз вздохнула: - Вот вам истина: знамена правосудия могут поднимать многие, и каждый считает себя правым. Как взвесить притязания? Геслер нашел бы простой ответ: на поле брани. Но... я не уверена. Напасть уверяет, будто поклоняется древним богам войны, и эти...
  - Каким богам войны? - спросила Финт.
  - Их называют Фандерай и Тогг, Зимние Волки.
  Финт быстро оглянулась на Наперстянку, потом снова посмотрела на Келиз. - Кругхева была Смертным Мечом. Кто сейчас командует?
  - Надежный Щит Танакалиан.
  - А Дестриант? Ведь среди них должен быть Дестриант?
  - Говорят, он умер во время странствия. Должность еще вакантна.
  - Нет, занята.
  - Брось, Финт, - подала голос Наперстянка. - Ты не можешь...
  - Не будь дурой. Ты видела ее глаза - глаза волчицы. Слышала ее разговоры о призраках, старых грехах и так далее.
  Келиз сказала: - Не понимаю. О ком вы?
  "Дерьмо". Финт повернулась к шатру. - Кажется, мне все-таки придется войти.
  
  ***
  
  - Искупительные объятия следует заслужить, - сказал Надежный Щит Танакалиан. - Я столь ничтожен, что трусы и глупцы среди вас смеют ТРЕБОВАТЬ благословения? - Он оглядел россыпь лиц, увидел утомление. Ощутив лишь досаду. - Вы приходите ко мне снова и снова. Спрашиваете: не пора ли избрать нового Смертного Меча? Нового Дестрианта? Возможно. Возможно, я жду лишь... того среди вас, что поднимется над прочими, явит свое достоинство. Увы, я всё жду и жду.
  Из под ободков шлемов смотрели на него усталые, унылые глаза. Лагерь за спинами офицеров потерял порядок. Дисциплина уступила место звериному равнодушию, и трудности похода были всего лишь отговоркой. Они два дня как пересекли границы Центрального Колансе, они шли по заросшим дорогам, мимо городков, ставших пятнами пепла. Земля возвращалась к дикости, но все еще смердела смертью.
  - Должно быть, - продолжил Танакалиан, - следует ныне одному человеку нести бремя трех титулов. Я не просил об этом. Я не желал этого. Амбиции - яд. Мы видели это на примере Кругхевы. Должны ли мы вернуться ко времени ее безумств? Я не...
  Он замолчал, потому что ощутил ледяное дуновение. Смотревшие на него офицеры дрогнули; он видел, как расходятся некие волны по рядам войска. Со всех сторон дымка поднялась над почвой, закружились туманные вихри.
  "Что такое? Кто идет к нам?" Он вздрогнул, уловив что-то самым краем зрения. Всплеск, движение. И еще. Над землей блеск шкур, тусклые отсветы горящих глаз. Внезапные выкрики из рядов солдат, роты рассыпались. Оружие со свистом вылетало из ножен.
  Танакалиан ощущал давление чего-то незримого. Силуэты скользили у ног; он чувствовал, что сейчас упадет. Развернулся, сверкнул глазами, глядя во тьму: - Покажись!
  Фигура, идущая со стороны дороги. Девушка в рваных мехах. Но теперь он смог увидеть текучие силуэты, окружившие ее призрачные формы. "Волки. Она идет по морю волков". Но они не реальны. Не живы. Не дышат. Эти звери давно мертвы. На них видны раны. Пятна в меху, разрезы на боках. Глаза их мерцают светом иного мира - словно дыры пробиты в стене, и за ней лежит ярость. "Раскаленная ярость".
  Она подходила ближе, и глаза ее были такими же. Пробоинами гнева. Один сверкал желтым, другой походил на озерцо ртути.
  Ужас объял Танакалиана в миг понимания. "Волки Зимы - они с ней. Они там, в ней... эти глаза! Они смотрят на меня с Трона Зверя. Фандерай. Тогг. Наши боги среди нас".
  Вся твердость ушла из тела, когда страшные очи уставились на него, впиваясь в череп подобно клыкам, заставляя пасть на колени.
  Она тут же оказалась рядом. Клыки впились глубже, разрывая мозг, отнимая все тайны, все скрытые желания. Насилуя с холодной беспощадностью, как будто он - добыча. Что-то омыло его, теплое как кровь и полное презрения. Еще мгновение - и его отпустили, лишив всякого значения. Взор скользнул мимо, на Серых Шлемов - он знал, что они тоже пали на колени, устрашенные, беспомощные - смелость утекла, души похолодели от страха.
  Когда она заговорила в их разумах, голос стал множеством завываний. Такого ужасного звука не доводилось еще слышать никому.
  - Я глас Зимних Волков. Внемлите моим словам. Нас НЕ БУДУТ СУДИТЬ. - Она поглядела на Танакалиана сверху вниз. - Ты готов нести мой меч, смертный? Ты тот, кто опустошит тысячу королевств во имя мое? Не думаю. Ничтожность пожирает твои мысли. Тщеславие управляет каждым твоим видением.
  Хорошенько посмотрите на сие дитя. Она Сеток. Дестриант. Она наш глас. Она наша воля.
  Девушка снова подняла глаза и сказала всей армии: - Ваши сородичи склонились перед Форкрул Ассейлами во дворце Колансе. Ассейлы прикажут Серым Шлемам служить себе, они жадно ждут вашего появления, момента, когда вы так же преклоните колени в покорности.
  Это... противно нам.
  Когда сестра Почтенная призовет Дестрианта Сеток, когда пожелает вырвать у нас нашу армию... она познает гнев Волков.
  Кто-то из офицеров вдруг набрался смелости и воззвал: - Благие Волки, вы хотите, чтобы мы уничтожили Форкрул Ассейлов? Смертный Меч говорила верно?
  - Вокруг нас, смертные, лишь враги. Но ныне мы среди вас, и в миг битвы поднимутся духи, число их будет несчетным, и все армии падут пред нами. Все города будут пылать пред нами. Нас ждет резня во имя восстановленного равновесия.
  Подумайте о вере вашей, дети мои. Хорошенько подумайте о равновесии. Тысячи лет ваши руки, руки людей, вели резню. Мы дадим ответ. В каждом из миров мы дадим ответ!
  Танакалиан склонил голову пред мощью своих богов. Чтобы скрыть глаза. Он кипел негодованием, ведь у него украли славу, похитили мечты о власти. Его возвышение пало руинами по милости этой... этой девчонки.
  Она прошла мимо, в гущу его солдат. Но нет, они уже не его солдаты. Правильно? - Так не будет, - шепнул он. - Так не может кончиться!
  
  ***
  
  Она отшатнулась, исходя кровью из ран.
  Грантл пытался встать, вновь поднять громадную форму - но воли не хватило. Боль затихала, на смену ей сочилось онемение; залитые кровью ноздри чуяли лишь горелый мех, жженую плоть. Его окружило время, медленно сжимаясь, становясь невообразимой силой. Оно казалось густым, неподатливым, он видел, как оно простирается во все стороны - но не вперед. Нет, там, почти рядом, оно пропадает в черном тумане.
  Он засмеялся бы, если бы смог. Вот ирония конца: все истины открылись, но нет времени, чтобы что-то сделать. Говорят, в мгновения до смерти приходит смирение, готовность увидеть конец, равнодушие к бедам и горестям живых. "Если я ухожу, почему бы вам тоже... Понимаете, вот истины, и вот моя неспособность ответить им. Я смеялся бы, но от боли. Я благословлял бы, но благословлял потери. Не такого все мы ждем. Но только так и бывает.
  Не понимаешь, Стонни? Во все хрупкие мгновения - а разве бывают иные мгновения? - ты упускала возможность ощутить мир. Покой истин, открытых умирающим. Но мы, умирающие, не могли тебе подсказать. Не могли ничего предложить.
  Но теперь все прошло. Я стал прошлым. И ничего не могу сделать".
  
  Они бились с дикой злобой. Как долго - он не может понять. Два неукротимых зверя проливали горячую, парящую кровь, бешено выбрасывали вперед лапы, дрожали от боли. Когти впивались. Клыки протыкали кожу и тугие мышцы. Каменный пол пещеры стал скользким, воздух горячим и зловонным.
  А сверху, над скелетоподобными руинами Дома Азата, источала молнии громадная рана. Края ее горели, брызгали кислотой.
  Грантл даже не заметил, когда в разрыв пролез первый дракон. Он сцепился с Кайлавой, когти рвали бока, достигая костей, когда какой-то ураганный ветер прибил их к жесткому полу. Превратившийся в порошок камень взорвался, заполнив пещеру; стены покрылись сетью широких трещин.
  Оглушенный грохотом взрыва Грантл отполз от Кайлавы. Но ярость не покинула его, он ощущал где-то глубоко присутствие бога - существа, слишком долго сдерживаемого отпором Кайлавы. Теперь он выгрызает себя путь наружу. Кайлава не сможет ему помешать, не найдет в себе силы противостоять тому, что случится.
  "Я тебя предупреждал".
  Дракон заполнил все помещение, непостижимо громадный; крылья молотами били по стенам. Грантл понял: тварь пленена древним, прочным камнем каверны. Ей нужно высвободить магию - разбить тесный предел, открыть путь сотням других драконов, уже толпящимся во вратах.
  Нужно ударить сейчас же.
  Из глотки вырвался рык самого Трейка, боевой клич бога войны. Заполнившая тело мощь вызвала мучительную боль. Лапы Грантла согнулись, прижав его к полу. А потом он прыгнул.
  Дракон выгнул шею, ударил вниз головой. Широко распахнулись челюсти.
  Он вскочил на шею твари. Глубоко вонзились когти, клыки утонули в глотке дракона. Затрещала чешуя. Челюсти Грантла напряглись, смыкаясь вокруг дыхательного горла.
  Дракон потрясенно отпрянул; кровь мощно потекла в горло Грантла. Вес вцепившегося тигра заставил дракона упасть. Крылья били по каменному полу. Когти яростно скрипели по скале. Сотрясение чуть не заставило Грантла сорваться с шеи, но он ухитрился удержаться. Мышцы плеч, шеи, челюстей едва не порвались. Ощутив отчаянный свист задыхающегося дракона, он усилил смертельную хватку.
  Дракон снова дернулся, подняв Грантла в воздух.
  И тут Кайлава ударила его со всей силой тарана. Рана на шее дракона широко раскрылась, хлынул водопад крови - но Грантл падал. Клыки Кайлавы глубоко впились в лопатки.
  Она ударились на каменный пол, расцепившись; Грантл заскрежетал когтями, стараясь встать, извернуться, встретить Кайлаву - убить раз и навсегда...
  Умирающий дракон тоже не сдавался. Челюсти схватили Грантла. Длинные как сабли клыки пронзили его, оторвали от пола и швырнули вверх.
  От удара о стену кости взорвались в искореженной плоти. Оставляя блестящую багровую полосу, он сполз и застыл стонущей кучей, слишком избитый, чтобы пошевелиться.
  Дракон пошатнулся, голова изогнулась. Сверкнули глаза. Раскрылись челюсти, магия излилась потоком.
  Грантл услышал предсмертный крик Трейка. Казалось, звук сам воспламенил облако драконьей магии. Пламя ярилось, глубоко входя в разбитое тело. И тотчас же бог оставил его, шатаясь, убегая подальше от этого мира. След, другая пещера, место в темноте. Место, где можно лечь и умереть.
  "Снова. Проклятый дурак. Ничему не учишься. А теперь... теперь уже поздно".
  Дракон скользил по стене, оседая, извергая внутренности.
  Но над ним уже скрипел когтями другой, выбираясь из рваной раны.
  Пещера попросту исчезла, когда колдовство Элайнтов уничтожило последние барьеры Старвальд Демелайна. Снег вокруг стал каскадами горячего пара. Земля разорвалась, превращаясь в кипящий хаос.
  Сквозь клубы пыли и обломков, в диком огне магии хаоса драконы возвращались в мир.
  
  "Во снах не черная кошка вещью лежала на земле, хрипя, истекая кровью, умирая. Почерневший кот. Во снах я видел не ее, но себя.
  Милая Кайлава, ты предупреждала. Но я не слышал.
  И Трейк, Летний Тигр, бог войны, не слушал меня. Ах, глупец. Тебе нужно было избрать мудреца, Трейк. Не очередную копию самого себя. С теми же бесполезными, гибельными пороками.
  И теперь время уходит от меня в стороны. Твердое как камень. Каждое событие, каждый взлет и нырок запечатлены, но ветер точит их, унося прочь. Стонни, видишь, что я сделал? Или не сумел сделать. Ты была права, отказывая мне. Я всегда мнил себя большим, чем был на деле. Всегда желал недостижимого.
  И видел в глазах твоих - когда стоял и обещал, что вернусь - видел в глазах твоих знание. Я не вернусь. Ты знала, что мы не увидимся. Ах, любимая, так много истин узнаю я слишком поздно.
  И эта любовь, последнее, что осталось, последнее, за что я держусь. Всё, чего я желал... она уплывает, уплывает...
  Женщина, не нужно было меня отпускать. Я должен был тебе сдаться. Ты бы поняла. Поверила в мою любовь. И в тот же миг... поверил бы и я. Не смог бы не поверить.
  Моя вина. Понимал тогда, понимаю и сейчас. Моя вина.
  Стонни, любимая, мне так жаль".
  Время, что растянулось вокруг него, что сомкнулось и стало плотным, что маячило темнотой почти рядом... кончилось.
  
  ***
  
  Когда она сумела подползти к нему, он был уже мертв. Перетекая в форму Имассы, она устало уселась подле остова, подняла взгляд к пустому, покрытому пылью небу.
  Последний успел улететь. Вовне, в мир. Она знала, их будут сотни - и все же зрелище исхода заворожило Кайлаву.
  Кровь текла, смешиваясь с кровью Грантла, благородного глупца, что лежит рядом. Нет ничего более разрывающего сердце, чем вид мертвого зверя, существа, лишенного ужасной силы, природного великолепия. А вид хищника мучает нас еще сильнее. "Охотник. Равный". Убитый не ради пропитания. Нет. Убитый за то, что жил, за то, что казался соперником. "Хищник дерется до последнего. Отказываясь сдаться. Загоните его. Окружите. Смотрите, как оскалены клыки. Слушайте его гнев, и страх, и упрямую дерзость.
  Ты всё понимал, Грантл. Понимал неизбежную, глубинную трагедию зверя, что охотится, дерзая оспорить наше господство.
  Я не хотела забирать твою жизнь".
  Она понимала, что сильно ранена. Знала, что может не выжить. Даже без силы бога - которого она держала в отдалении до прихода дракона - он был... необыкновенным. Не повернись он к Элайнту... "Да, ты убил бы меня.
  Грантл, я тебя буду помнить. Клянусь. Здесь, в трещинах сердца. Трейка буду проклинать до конца дней, но тебя, брата по охоте, буду помнить".
  Услышав скрип, она подняла голову.
  Парочка эмлав вернулась. Кот и кошка крались к ней. Кайлава ощущала их тревогу. Их горе. - Он жив, - прошептала она. - Мой муж жив. Пока. Но что случится... Ответа не знаю.
  Окрестный мирок умирал. Распадался в пыль, как положено всякому сну, когда уходит последний спящий.
  Опустив голову, закрыв глаза, она ощутила, как мир шевелится. Так... нежно, сладко, словно качающийся корабль. "Муж. Я ошиблась, сделав так?" Она оглянулась. Саблезубые легли рядом с трупом Грантла. Словно желая согреть.
  Словно признав за своего.
  
  
  
  Глава 19
  
  
  Даже мертвый не видит конца войне.
  
  Искар Джарак
  
  
  - Ты чего делаешь?
  Вифал застегнул последние пряжки, потянулся за черными чешуйчатыми рукавицами. - Не могу просто сидеть, - сказал он. - Раз уж мы, кажется, все равно умрем... - Он поглядел на нее и дернул плечом.
  Губы ее были сухими, потрескавшимися. Пустые от усталости глаза окружали красные круги. - А я? - шепнула она. - Ты бросишь меня... одну?
  - Сенд, на троне нет цепей...
  - ОНИ ЕСТЬ!
  - Нет. И нет закона, что ты должна сидеть на нем до конца. Зачем давать им радость стащить тебя, зачем позволять свежей андийской крови заливать ступени? Да нассать на них! Идем со мной. Умрем вместе с теми, что отдают за тебя жизни.
  Она отвернулась. - Не умею сражаться.
  - И что? - сказал он, вставая со ступени у трона. Взял тяжелую палицу, найденную вместе с загадочными доспехами в покрытой пылью каморе глубоко внизу. - Погляди на меня. Слишком старый для драки. - Он подхватил щит, засунул руку в ремни.
  Сендалат поглядела внимательнее. - Это не доспехи Анди.
  - Согласен, - ответил он, - иначе они мне не подошли бы. Что еще лучше, тут не нужны двое оруженосцев, чтобы меня одевать. А кожаные ремни, кажется, совсем не состарились от времени.
  - Но как я выдержу, Вифал? Видеть, как они умирают...
  - Ты ведешь свою войну, Сенд. В воображении. И не соизволишь поглядеть, как там умирают за тебя.
  - Я что, называла себя смелой?
  - Ты много чего говорила, - сказал он устало, - но о смелости - ни слова.
  - Так иди, - зашипела она. - Ты мне не нужен.
  Он внимательно на нее поглядел - и кивнул.
  Уйдя из тронного зала.
  Сендалат Друкорлат откинулась на спинку трона, сомкнула глаза. - Теперь, - прошептала она, - у меня есть свой призрак. Некогда живой, тот, кого я только что убила. В этом тоже есть смелость. Если кажется, что мне легко, знайте - это ложь. Нежная ложь. Нежная как поцелуй, которого не приняла, мгновение... скользнувшее мимо, не тронутое. Никогда.
  Потом вошел солдат. Она хорошо его знала. Могла видеть сквозь доспехи, само бьющееся сердце, такое большое и смелое сердце. Могла видеть и все кости, покрытые исцеленными рубцами, и даже пол за ним. Ибо приход солдата состоялся очень, очень давно, а на троне перед ним, коленопреклоненным, сидел кто-то иной, не Сендалат Друкорлат.
  Солдат смотрел перед собой. И смеялся. Звук, проникнутый любовью, смягченный неким неведомым сожалением.
  - Боги подлые, - сказал голос с трона, звучавший откуда-то из темного дерева за ее головой. - Почему я даже имени твоего не помню?
  Солдат улыбнулся, поднимая голову. - Лорд, когда в последний раз Хранитель Внешнего Предела приходил в тронную палату Харкенаса? Даже мне не найти ответа.
  Однако Аномандер не готов был извинить себя за забывчивость. - Разве я не видел тебя раньше? И твой командир не говорил о тебе на Пределе?
  - Возможно, меня хвалили слишком мало. Помочь вам, Лорд?
  Сендалат видела руку, поднявшуюся из ее, лежащей на троне, руки. "Его рука. Указывает... нет, просто жест". - Не нужно. Хранитель Спиннок Дюрав.
  Солдат улыбнулся, кивнул. - По вашему призыву приходил я тогда, Лорд. Но сейчас я старший офицер Предела.
  - Где же Калат Хастейн?
  - Происшествие у врат, Лорд.
  - В Старвальд Демелайне? Ничего не слышал.
  - Прошла лишь неделя, Лорд, как он туда отправился.
  - И что там произошло? Знаешь?
  - Донесения Дозорных не сообщают о серьезной угрозе, нет никакой срочности. Пробуждение чуждых энергий. Скромное, но требующее близкого изучения.
  - Хорошо. Тогда, Спиннок Дюрав, это выпадает тебе.
  - Всегда жду приказа, Лорд. Чего вы пожелаете?
  Ответ Аномандера стер все следы веселья с лица воина. И, как припомнила она, он никогда больше не смеялся.
  
  ***
  
  Тихий лес словно пытался скрыть ожидавший впереди ужас. Вода капала из мхов, подобно слезам сочилась по лишайникам и бороздам в коре древесных стволов. Где-то высоко, над кронами, сгустились тяжелые тучи, начался мелкий дождь. Вифал был бы рад холодному ливню, сладкому лобзанию небес. Хорошо вспомнить, что есть что-то кроме тронного зала, оставленной им женщины, Первого Берега впереди с его грудами мертвых тел и лужами густой крови. Но лес оказался слишком узким, чтобы дать ему покой; переход от одного бедствия к другому занял мало времени - вскоре он услышал шум битвы, уловил между нависающими древними стволами блеск мутного света. "Там кончается мир.
  Для всех нас".
  С него достаточно навязчивых снов, всех этих упреков, будто он превратил любовь к Сендалат в некое оружие, в орудие угроз и обмана. Сенд права, что его отвергла. Теперь пусть о ней заботится Мать Тьма.
  Изрытый путь нырнул в низину и поднялся на край Берега; пока он пробирался вверх, звуки боя стали ревом. Еще два шага, ухватиться за корень, как за ручку - и он на гребне обрыва, и перед ним сцена, похитившая силу из ног, холодной хваткой сдавившая сердце.
  "Видел ли я что-то подобное?" Перед ним семь тысяч трупов. Летерийцы. Трясы. А дальше, вдоль Светопада - по обе стороны бреши - сколько мертвых и умирающих Лиосан? Десять тысяч? Пятнадцать? Какие-то непостижимые числа. Ничего не говорящие числа. Можно повторять их в уме, словно мантру, можно глядеть на один ужас, на другой; можно перевести взор туда, где сгрудились обороняющиеся - у самой раны - не давая Лиосан сделать ни шагу на Берег. Но всё это лишено смысла, гляди не гляди.
  "Последняя битва. Вот что это такое. Они идут и идут. Мы падаем и падаем. Целый народ перед лицом уничтожения".
  Ему уже хотелось отвернуться и пойти назад, в Харкенас, во дворец, в тронный зал и... "и что? Не ее вина. Она даже не хотела оказаться здесь. Боги подлые, Сенд! Начинаю понимать твое безумие. Никто здесь не готов сдаваться, и не тебе их отговаривать. Ты могла бы перерезать себе горло - это ничего не изменит. Люди будут умирать за труп. Труп на троне в трупе города. Причина давно перестала иметь значение.
  Нужно было догадаться раньше".
  Две девочки бродят между мертвыми и полумертвыми, от трупа к трупу. От пяток до макушек они вымазаны алым. Одна вопит, словно желая порвать свой голос, уничтожив навсегда. Другая спотыкается о тела, зажимая уши руками.
  Резервов уже нет. Все способные держаться на ногах встали у бреши, где еще стоит, еще сражается Йедан Дерриг. А Яни Товис? Что с королевой трясов? Вифал не смог различить ее в кровавой мясорубке. Если она погибла, то лежит ныне в груде подданных.
  Он ощутил, что задыхается. В груди стучало. Дубина скользила в руке. Он опустил ее и потянулся за резным шлемом, что висел на поясе. Неловко открыл застежки - словно пальцы забыли, как работать с железом. Наконец-то снял его и напялил на голову. Приладил поудобнее. Застегнул ремешок на шее, прищемив бороду.
  Звуки битвы утихли, походя на шум далекого прибоя у некоего незримого берега. Затем резкий скрип - это он опустил забрало. Сцена перед глазами внезапно разбилась на части хаотически расположенными щелями. Дыхание гулко отдавалось в темном пространстве.
  Вифал подобрал палицу, выпрямился. Закрыл щитом левую половину торса и двинулся вперед.
  Кто-то захватил контроль над телом - ноги сами влекут его на пляж, глаза отыскивают тропу между недвижными телами. Рука сама держит оружие, щит - конечности больше ему не принадлежат, не отвечают на команды. "Добровольно ты не пошел бы в такую битву. Зачем тебе? Нет, иная сила подхватила тебя, движет как куклу, как орудие. Ты видишь, что подходишь ближе. Ты недоумеваешь, удивляешься. Но страх словно выдуло. На его месте пустота. Шум снаружи - ничто перед шумом внутри - ревом крови, дыханием. Во рту пересохло, ты убил бы маму родную за глоток воды. Нет, конечно же, нет - это было бы плохо. Ты готов смеяться над своими мыслями. Но раз захохотав, ты уже не остановишься.
  Так было в первой моей битве? Вот почему я помню так мало - отдельные замороженные мгновения, мгновения, хватающие за горло? Заставляющие видеть то, чего нем хочется видеть, помнить то, ради чего ты готов молить богов о забвении?
  Так всё было?"
  Он уже перелезал через груды тел. Плоть под ногами холодна, ноги оставляют следы, как на сырой глине... Он оглянулся и удивился неуместности этого. А потом снова пошел. Впереди неровная стена, летерийцы и трясы на коленях, лежа пытаются проползти между ног, зажимают раны. Ему казалось, он увидит слезы на щеках, открытые в отчаянии рты - но искаженные болью лица сухи, а крики, доносящиеся сквозь собственный его вопль, говорят лишь о физических страданиях. "И только. Обычные утробные звуки. Слышишь?
  Если бы был один бог, с одним голосом - так он закричал бы, желая остановить наше безумие.
  Но смотри же, Вифал. Смотри на истину. Мы не станем слушать".
  Он прошел мимо истощенных, раненых товарищей, растолкал теснящуюся массу. Вонь заставила пошатнуться. Бойня, сточная канава. Пол хирурга. Такая густая, что можно задохнуться. Он пытался не выблевать прямо в шлем. Нет, он так не сделает. Если удержится.
  Со всех сторон люди. Все молчат, выражение лиц такое равнодушное, какого он еще не видывал. И все стремятся в первый ряд, занять места, заполнить прогалины, словно желают сказать: "Убили всех? Убейте еще. Но не думайте, что это будет легко".
  Он внезапно ощутил, что готов. "Шагай, пока кто-то не загородит путь. Тогда стой, пока не упадешь. Кто сказал, что жизнь сложна?"
  Потоки и прогалины увели его на левый фланг, достаточно далеко от неколебимого узла в середине, где смеющийся меч вбирал в себя всё безумие Берега, всасывал последние остатки.
  Он увидел Краткость, хотя не сразу узнал - не было больше приятного спокойного лица с лукавым блеском в глазах. Вместо этого - маска сырой крови поверх сухой крови, что поверх крови, ставшей черным дегтем. Разрез на щеке обнажает два ряда красных зубов. Уже не насмешница, а командир строя, сжатая в кулак воля.
  Слева от нее упали двое трясов. Трое Лиосан мигом полезли в щель.
  Широко раскрыв глаза, осознав идеальную, потрясающую простоту того, что от него требуется, Вифал устремился им навстречу.
  
  ***
  
  Это что-то новое. Яни Товис чувствовала всем сердцем. Йедан придвинул строй к самой линии бреши, готовясь встретить Лиосан. В этот раз им не дадут сделать и шага на песок.
  Он ничего не объяснял. Но, сражаясь, держась рядом с раной, из которой подобно крови текли Лиосан, она начала понимать: в этот раз не будет перерывов, перегруппировок. Начавшееся окончится, лишь когда последний меч опустился или вонзится в корчащуюся плоть.
  Откуда он узнал? Что он сделал по ту сторону врат? Что увидел?
  Она мельком видела брата то тут, то там - где звучал терзающий душу хохот меча, где фонтанами била кровь, где тела Лиосан громоздились все выше. Мельком. Лицо, которое трудно узнать, так оно искажено. Меч Хастов уволок его за пределы утомления, за пределы того, на что способно человеческое тело. Она видела белый череп под прозрачной кожей, все вены и артерии, сетку сосудов. Видела, как кровавые слезы стекают по щекам.
  Ночь спустилась на трясов. Песок отмеряет время, тот род тишины, тот род безмолвия, что свойствен песочным часам. Настала вечность перед рассветом, время Дозора. Он стоит. Он сражается, широко расставив ноги, чтобы не упасть с горы трупов.
  "Гляди на него. На вечность перед рассветом. Когда смелость засыпает в смертных, когда страх запускает когти в порог и не желает уходить. Когда ты просыпаешься такой одинокий, что стон исходит из груди. А потом... ты чувствуешь, и прерывается дыхание, чувствуешь.
  Ты не один. Дозор стоит на страже".
  Они не сдадутся, они не отступят - те, что рядом с ним. Они будут умирать и умирать.
  Она стала тварью из пепла и крови, отлитой в некое подобие человеческого тела, закаленной в крошеве костей предков; она будет драться, потому что брат не сдается, потому что граница Светопада, рана, стала местом, где решится всё.
  А Лиосан все лезут выпучив глаза, выныривают из круговерти хаоса - почти никому из них не удается среагировать, понять, в каком кошмаре оказались - прежде чем в них вопьется пика, прежде чем их срубит клинок. Они гибнут на пороге, мешая приходящим после.
  Она не знала, сколько людей осталось. Видение, что осенило ее сто лет назад, не меньше - видение Йедана Деррига, одиноко стоящего перед Брешью, падающего последним - показалось ныне не кошмарной игрой воображения, а пророчеством.
  "Всё потому, что я не склонилась перед Берегом".
  Драконы уже не рвутся в щель. Приди хоть один - она не стала бы колебаться. Встала бы на колени, веря, что Йедан его убьет, что ее кровь схватит умирающее существо, свяжет его кровь, выше и выше вздымая стену, запечатывая проход.
  "Почему я ждала? Почему сопротивлялась?
  Почему верила, будто моя свобода чего-то стоит? Почему вообразила, будто имею право выбирать судьбу? Отвергать судьбу?
  Лишь побежденные стоят на коленях. Лишь рабы, отдающие жизнь в руки другого.
  Но сейчас... я сделала бы так. Ради спасения народа, жалких его остатков. Идите ко мне, девочки-ведьмы. Глядите: я на коленях. Выцедите кровь. Я готова".
  Лиосан напоролся на меч и встал на колени, словно высмеивая ее желание. Над головой врага она увидела брата - он поворачивается, ищет ее взором. Глаза соединились...
  Яни Товис всхлипнула и кивнула.
  Йедан Дерриг простер руки. Заревел: - Назад! Десять шагов!
  "Приветствуем тебя, дракон!"
  
  ***
  
  Она увидела, как Спиннок Дюрав возвращается, и не удивилась отсутствию улыбки. Такое лицо не годится для уверенного взгляда, носит достоинство, словно плохо подобранную маску. Осунулось, хотя было пухлым, глаза убегают, едва коснувшись сидящей на престоле.
  От него пахнет горелой древесиной, словно он притащил за собой смерть леса. Дымок кружит у ног, поднимается над стоящим на коленях телом видимыми лишь ей змейками.
  - Ваше Величество, - сказал он.
  - Доложи, - ответила она напряженным, ломающимся голосом, - о расположении моих легионов.
  - Многие среди наших вождей, - ответил Спиннок, смотря то ли на подножие трона, то ли на собственные сапоги, - потеряли себя. Запах в воздухе...
  - Если пламя подберется ближе, город сгорит.
  - Против этого только Ваше Величество сможет бороться, ибо пожар вызван вашей волей. Мы видим ваше горе, хотя не понимаем причины. Какой договор заключили вы с Силанной? Зачем она опустошает страну? Почему движется все ближе к гордому Харкенасу?
  - Гордому? - Она почти выплюнула это слово. - Ныне я лишь призрак среди призраков, и только призраки будут здесь царить. Если нам суждено быть забытыми, город должен пасть. Если нам суждено быть прощенными, город должен проглотить наши преступления. Если нам суждено быть пылью, город должен стать пеплом. Вот как нужно покончить с ним.
  - Мы шли издалека, Ваше Величество. По Внешним Пределам, по тысячам скрытых троп, которые помнят лишь воры. Но потом вожди были украдены у нас. Кровь Элайнтов.
  - Проклятая кровь!
  - Ваше Величество?
  - Нет! Она однажды отравила меня... ты знаешь, Спиннок Дюрав! Ты там был!
  Он склонился еще ниже. - Я видел, что случилось. Да. Видел то, что вы пытаетесь скрыть.
  - Я не просила их возвращаться!
  Он взглянул на нее и снова чуть склонил голову: - Чувствую... что-то важное, Ваше Величество. Кого вы не просили возвращаться?
  Суровые, холодные руки коснулись ее лица. Она ощутила их как собственные, длинные пальцы - словно прутья клетки. Ощутила запах расплавленных свечей. - Ты не слышишь?
  - Чего, Ваше Величество?
  - Их воплей. Они умирают! ТЫ ЧТО, НЕ СЛЫШИШЬ?!
  - Ваше Величество, какой-то шум издалека. Со стороны Светопада...
  "Светопад!" Глаза ее расширились, но она не могла ни говорить, ни даже думать.
  - Что тут происходит? - спросил он требовательно.
  "Что происходит? Всё происходит!" - Они в беспорядке, ваши отряды?
  Он покачал головой: - Нет, Ваше Величество. Они ждут на Дороге Слепого Галлана.
  "Не было такой дороги. Не тогда. Не когда Спиннок Дюрав приходил, чтобы склониться перед владыкой. Я заблудилась в себе". Внезапно она всхлипнула и осела на троне. - Сними маску, Спиннок Дюрав. Ты не был таким старым.
  - Кого вы не просили возвращаться?
  Она облизнула губы. - Должна была занять трон. Понимаешь, она настоящая королева. Трясов. И летерийцев, тех, кого спасла. Я недостойна... я сказала им...
  Но Спиннок уже вскочил. На лице нарастающий ужас. - Ваше Величество! Сендалат Друкорлат! Что это за шум?
  Она смотрела на него. Пыталась найти слова. Не смогла. Попробовала еще раз. - Брешь. Они идут снова... скажи Аномандеру, скажи ему! Кто еще сможет их остановить? Трясы... умирают. О, благослови нас Мать. УМИРАЮТ!
  Крик огласил просторную палату. Но он уже уходил. Был в коридоре, выкрикивал приказы - и голос был таким отчаянным, таким бешеным... Вовсе не голосом Спиннока Дюрава.
  
  ***
  
  Лорд Нимандер Голит Аномандарис, первенец хрупкого союза Сына Тьмы и первой дочери Драконуса, упал на колени. Тело дрожало, сопротивляясь крови Элайнтов, ужасной нужде, неумолимому желанию. Где же Скиньтик? Десра? Ненанда?
  Камни речного русла заскрипели; он ощутил на плечах чьи -то руки. - Бейтесь, Лорд. Остались мы вдвоем. Сопротивляйтесь зову Элайнтов!
  Он удивленно поднял голову, встретив взор древних глаз Корлат. - Кто... Что?
  - Она командует Силанной. Она призвала Садок Огня, наложила на драконицу свое безумное желание... понимаете? ОНА ИСПЕПЕЛИТ ВСЕ КОРОЛЕВСТВО!
  Он тряс головой, задыхаясь. - Кто на троне? Кто это делает, во имя Матери Тьмы?
  - Ты не чуешь крови, Нимандер? Идет война... здесь... не знаю, с кем. Но души гибнут в устрашающих количествах. А на Троне Тьмы сидит королева... королева отчаявшаяся.
  Он моргнул. "Королева?" - А где Апсал'ара?
  Корлат поглядела за реку. - В городе, Лорд.
  - Спиннок?
  - Пошел следом, чтобы отыскать королеву. Найти смысл... Нимандер, слушай. Сородичи-Солтейкены сдались воле Силанны, теперь у нее своя Буря. Если мы с Датенар и Празеком перетечем, нам придется с ними биться. В небе Харкенаса мы уничтожим друг друга. Нельзя допустить такого!
  Нимандер с трудом встал. - Нет. Силанна. Ее нужно остановить.
  - Теперь ей может приказывать лишь Королева, Нимандер.
  - Тогда... веди меня к ней.
  Когда Корлат замерла, он внимательно поглядел на нее: - Что, Корлат? Кто эта Королева Тьмы?
  - Боюсь... Не имеет значения. Иди, Нимандер. Убеди ее освободить Силанну.
  - Но... куда пойдешь ты?
  - На войну. С Датенар и Празеком. Лорд, думаю, я знаю, где отыскать битву. Надеюсь, что ошиблась. Но... Идите. ИДИТЕ ПО ТРОПЕ ОТЦА.
  
  ***
  
  Давно это было? Она не помнит. Она была молодой. В ту ночь взяла в постель парня, только чтобы напомнить себе: не все в мире - боль. И если потом она разбила ему сердце, то не со зла. Но... был новый день, и прошлая ночь казалась удаленной на столетия.
  Она шла с охотниками брата. По следу семьи тенагов. День был теплый, солнце ярко светило, вполне довольное собой.
  Вначале они услышали его смех, глубокий, намекающий на гром; они пошли к смеху, в заросшую черемухой и кизилом ложбину. Фигура, лежащая на склоне. Имасс, как они, но не знакомый. Само по себе удивительно. Тревожно.
  Едва она и сородичи подошли, как увидели: рана его смертельна. Удивительно было, что он еще жив, и еще удивительнее, что может смеяться. Хотя в глазах его была мучительная боль, но и радость еще светилась, когда они были рядом.
  Брат заговорил первым, раз уж был вождем. "Что за камень ты носишь?"
  "Камень?", спросил умирающий, улыбаясь кровавыми губами. "Металл, друзья. Доспехи. Дар Тел Акая".
  "Откуда ты?"
  "Лишенный клана, я блуждал, друзья, и нашел армию".
  "Нет тут армии".
  "Джагуты. Тел Акаи. Другие".
  Они замолчали. Джагутов презирают. Боятся. Но армия Джагутов? Невозможно.
  Они вступают в войну? Ее клан, ее народ? Если так, им конец. Армия Джагутов... эти речи вонзились в душу, словно лед Омтозе Феллака.
  "Я присоединился к ним", сказал мужчина и поднял изувеченную руку. "Не считайте меня преступником. Ибо, видите ли, я последний. Они мертвы. Все. Джагуты. Тел Акаи. Жекки. Все... мертвы".
  "Что за враг крадется к нам?" спросил брат, широко распахнув глаза от страха.
  "Лишь тот, что давно среди нас, друзья. Обдумывайте мои слова. Убивая зверя, охотясь и проливая кровь, смыкаясь вокруг загнанного, разве не видите вы его дерзость? Его борьбу - до самого последнего мига? Ноги дергаются, голова пытается подняться, пусть кровь пузырится в ноздрях?"
  Они кивнули. Все это видели. И каждый раз ощущали, как что-то заполняет сердца, сдавливает глотки. Но нужно от этого избавляться. Так уж повелось...
  "Благословите Джагутов", сказал чужак. Голова его упала на траву. Смех был коротким, слабым. "К чему бросать вызов смерти, если вы неизбежно проиграете? Нет. Они вам показали бы, зачем - если бы вы имели смелость встать рядом, увидеть, понять, кто истинный враг жизни". Его взор нашел ее, ее одну. И он снова улыбнулся. "Сейчас я умру. Я... проиграю. Но прошу у тебя", и тут глаза его заблестели, и она увидела, что они прекрасны, особенно сейчас, "поцелуй. Многие женщины меня проклинали в юности, хотя и любили. Я был... знаменит".
  Она увидела, как жизнь покидает эти глаза, и склонилась, чтобы поймать улетающую душу. Нежным поцелуем. Он пах кровью. Губы его были сухими, но теплыми.
  Она целовала, сохраняя тепло. Она терпела, стараясь дать ему как можно больше.
  Брат ее оторвал, сжал в объятиях - как делал часто, когда она была молода и беззащитна.
  Они забрали доспехи, оставив тело дикости. И она потребовала их себе. За тот поцелуй.
  
  И теперь она хочет их обратно.
  Зашипев от разочарования, Апсал"ара осмотрела пустую комнату далеко внизу под дворцом. Когда ее в первый раз поймали в гуще Тисте Анди, доспехи и палицу положили здесь. Они были лишь озадачены, как и всегда - словно в Харкенасе не было ничего, достойного кражи, словно сама идея кражи слишком нелепа для понимания.
  Но кто-то украл ее доспехи!
  Кипя от ярости и негодования, она пошла на поиски.
  
  ***
  
  Все признаки разума покинули лицо вождя. Пена текла из углов рта, когда он вопил от злости, посылая ряды в пасть врат. Поистине пасть - Арапал Горн видел истину. Клыки опускаются снова и снова. Пережевывают его народ, оставляя кровавые ошметки и расщепленные кости. И аппетиту нет предела...
  Они не могут сделать и треклятого шага - легионам не хватает места, плацдарма, за которым владыки-Солтейкены сумеют перетечь и разбить наконец врага.
  Арапал смотрел, как вытаскивают искалеченные тела из кипящего мальстрима врат, как тела плывут обломками кораблекрушения по волнам рук, чтобы оказаться в уже полных ямах. Кроме элитных рот, бойцов не осталось. "Железная пасть сожрала население целого города. Глядите же, собратья-Солтейкены, и задавайтесь вопросом: над кем вы будете владычествовать? Кто будет служить в ваших поместьях? Кто будет растить пищу, собирать урожай, ткать роскошные одежды? Кто будет выносить ваши ночные горшки?"
  Все это не реально. Уже нет. Размеренная точность вселенной стала рухлядью, кровавой кашей. Нечего обсуждать, нельзя перебрасываться аргументами, прерываясь на любование древними гобеленами и моля героических предков о помощи.
  Саренас уничтожен. Когда всё кончится, он будет таким же пустым, таким же заполненным призраками, как Харкенас. "Свет нашел лик Тьмы и глядите! Это его лик! Этого ты желал, Кадагар? Но когда ты, наконец, достигнешь желаемого, о Лорд Призраков, кто будет мести тебе полы?"
  Но теперь элитные войска идут к вратам - весь прежний "фураж" истрачен. Наконец начинается финальная битва.
  Арапал прошел к траншеям, туда, где сложили и бросили без ухода раненых. Хор стонов наводил несказанный ужас; прийти сюда - все равно что напроситься на безумие. Он почти рад был подобной возможности. Пробираясь мимо шатающихся, отупело глядящих лекарей и целителей, он выделил одного мужчину. Тот сидел, баюкая обрубок левой руки - от почерневшего конца еще шли струйки дыма. Мужчина этот не стонал, не рыдал, еще не стал убогой развалиной.
  - Солдат. Погляди на меня.
  Голова поднялась. Казалось, мужчина внутренне содрогнулся.
  - Ты был за вратами?
  Неуверенный кивок.
  - Сколько осталось врагов? Сколько их?
  - Я... не могу быть уверенным, Лорд. Думаю... мало.
  - Мы только это и слышим, но сколько именно? Пятеро? Пять тысяч?
  Солдат качал головой: - Мало, Лорд. И, Лорд, там СМЕХ!
  - Оружие Хастов, солдат. Одержимые клинки. Скажи, "мало" - это сколько?
  Мужчина вдруг оскалил зубы, подумал - и плюнул под ноги Арапалу.
  "Вернувшиеся с той стороны уже не слуги. Помни, Кадагар!" Арапал указал на толпившиеся у бреши легионы. - Больше, чем этих? Смотри, чтоб тебя!
  Тусклые глаза завращались, прищурились.
  - Этих, солдат, семь тысяч. Может, восемь. На той стороне больше или меньше?
  Когда солдат попросту опустил голову, Арапал выхватил меч: - Ты был на той стороне. Ты видел. Оцени силы врага!
  Мужчина ухмыльнулся, глядя на оружие в руке Арапала: - Ну, давай.
  - Нет, не тебя, солдат. - Он помахал мечом, указывая на десятки раненых. - Буду убивать одного за другим, пока не ответишь.
  - Не видишь, лорд, почему мы вас не слушаем? Вы уже нас убили. Всех нас. Если раны исцелят - без разницы. Погляди на меня. Уже мертвый. Для вас. Для всего мира. А теперь вали прочь. Нет, лучше иди на ту сторону. Погляди своими...
  Арапал сам не понял, откуда в нем столько ярости - но удар снял голову с плеч солдата, послав кувыркаться, отскакивая от почвы. Наконец голова попала в другого раненого - который поднял голову, поглядел и тут же отвернулся.
  Дрожа, пугаясь того, что учинил, Арапал Горн ушел прочь.
  Услышал с обочины слабый смех, слова: - Едва тысяча, лорд. Им конец.
  Он повернулся, пытаясь определить, откуда донесся голос. Перед ним была траншея, полная трупов. - Кто говорит? Мертвец?
  - Почти что, - донесся ответ. - Не понимаешь, да? Мы не говорим, потому что уважаем врага. Они не Тисте Анди. Они люди, но дерутся словно демоны.
  Он видел этого бойца. Только верхняя половина тела выступала над трупами. Кто-то счел его мертвым. Кто-то ошибся. Но тут Арапал заметил: половина его черепа снесена, виден мозг. - Легион Хастов...
  - О, ты тоже, правда? Нет никакого легиона. Один человек. Один меч Хастов. Убийца драконов и убийца гончих, убийца тысячи Лиосан... один муж. Когда проломитесь, наконец, молюсь, чтобы он убил вас - Солтейкенов, предателей... Всех и каждого.
  "Окажись ты здесь, Кадагар Фант... стой ты здесь, ты увидел бы, что натворил".
  Арапал ретировался, пробираясь к вратам. Да, он пройдет. Выйдет на чуждый берег. И уничтожит - если получится - одинокого воина. "И всё окончится. Ибо лишь этого я и желаю, отныне и навсегда".
  Он отыскал группу вестовых, полтора десятка солдат рядом с ближайшим легионом. - Передать моим собратьям! - пролаял он. - На той стороне меньше тысячи. Там всего один человек с хастовым мечом. Известить владыку - пришло время!
  "Конец. Благослови меня, конец".
  Вложив в ножны окровавленный клинок, он устремил взгляд на врата. - Туда, - шепнул он. - Пора.
  
  ***
  
  На середине моста Нимандер застыл, глядя на массивные ворота крепости. Воздух был полон дыма; он уже и сам слышал взрывы. Магия драконов, Элайнты, делающие то, что умеют лучше всего. "Разрушающие все на своем пути".
  Не таким должно было стать возвращение Тисте Анди. Не в пламени, не под звуки уничтожения. Он ощущал оторванных сородичей. Они перетекли над Внешними Пределами; они летали в компании Силанны. Почитали ее превыше всего иного. Теперь она - часть королевского дома; так хотел думать Нимандер... "Хотя это лишь очередное заблуждение. Она была любовницей моего отца- драконида. Очень, очень давно". Однако жажда Аномандера к пробуждению крови Элайнта постепенно угасла. Даже во время разрушения Отродья Луны он не поддался искушению.
  Нимандер не мог и вообразить силу воли, способной отказаться от такого... дара. Над Крепью он мог убить Тайскренна - по крайней мере, так сказала Корлат. Мог слететь вниз вместе с Силанной, неся огонь и гибель малазанам. Внезапное нападение небесного ужаса, враг разбегается, противники сокрушены...
  Но он выжидал, а когда перетек в форму дракона, то ради спасения другого города.
  
  "Он бы спас Крепь, если бы не измена".
  "Но, Корлат, клятву отринули лишь маги. Не народ в городе".
  Она кивнула, взглянув на спутников. Празек Гоул, бывший прежде учителем Орфанталя в фехтовании. И Датенар Фендорис, побочную дочь одной из Верховных Жриц, а впоследствии личную Мастерицу Устранений Корлат. Эти трое - все, что осталось от боевых магов-Солтейкенов отца.
  Празек сказал: "Так или не так, но на город обрушилось бы страшное бедствие. Превратись Аномандер Рейк в дракона, Тайскренну пришлось бы бросить против него всю свою силу. К исходу схватки Крепь стала бы горой пепла. Но наш владыка спустился в город и выловил предателей, одного за другим. И таким образом спас Крепь".
  "Хотя", добавила Датенар, "он не смог предугадать мщение Морантов".
  "Которое могли остановить и сами малазане", возразил Празек.
  Все согласно кивнули...
  
  Моргнув, Нимандер глубоко вздохнул, отгоняя гложущий голод - перетечь, взвиться, влиться в Бурю. И двинулся через мост, во дворец.
  В тени порога Апсал'ара преградила ему путь. - Лорд Нимандер, на троне женщина-Анди.
  - Корлат мне уже сказала. Она связала Силанну - я должен убедить...
  - Она мать Корлат, Лорд. Когда-то заложница, а теперь королева Высокого Дома Тьмы. Но ее охватило безумие. Может так оказаться, Лорд, что тебе придется ее убить.
  - ЧТО? Где Спиннок?
  - Вернулся к легионам. Идет война на Первом Берегу. Тисте Лиосан пытаются прорваться, и тех, кто им мешает, слишком мало.
  - Другие Тисте Анди?!
  Она покачала головой: - Нет. Это Трясы.
  "Трясы? Остров-тюрьма... боги, нет..." Он стоял, разрываясь между двумя желаниями.
  - Заставь королеву сдаться, Лорд. Спиннок поведет твой народ в битву. - Она подошла ближе, протянула руку. Погладила Нимандера по щеке. - Любимый, сделай это.
  - Я не захвачу трон Королевы Дома Тьмы! Неужели мы вернулись, чтобы снова лить кровь Анди? - Он качал головой в ужасе и отрицании. - Нет, не могу!
  - Тогда убеди ее отпустить Силанну. Буря будет нужна, чтобы спасти Харкенас, спасти Трясов.
  - Иди со мной.
  - Нет, Нимандер. Я иду на Первый Берег. Сражаться. Ищи меня там. - Рука скользнула к затылку, притянула его. Апсал'ара крепко поцеловала Нимандера и оттолкнула, чтобы пройти мимо, к мосту.
  Грохот гнева Силанны приближался.
  Нимандер вбежал в цитадель.
  
  ***
  
  Старики и молодежь разбили лагерь у берега реки; но Спиннок понимал - если Силанна не остановится, скоро им придется прятаться в городе. Он поглядел назад, на дорогу. Казалось, половину неба объяло пламя. Он мельком заметил темный силуэт в дыму.
  Натянув перчатки, Спиннок повернулся к воинам. Все глаза устремлены на него. За спиной лежал лес, за лесом ждал Первый Берег. Они понимают, что будет. Нет нужды объяснять.
  И все же...
  "Аномандер, старый друг. Ты сидишь ныне рядом с матерью? Смотришь на нас? Ты бессилен, не способен дотянуться, успокоить ярость Силанны? Или тебе уже все равно?"
  Спиннок выпрямился, оглядел ряды лиц под шлемами. И вытащил меч. Выделил взглядом капитана Иринда, грузного силача, и подозвал к себе. - Встань передо мной со щитом, капитан, и держись стойко.
  Глаза воина чуть сузились; он занял место напротив, выставив вперед щит, заслонившись, отвернув голову.
  Спиннок тоже наполовину отвернулся, словно потеряв интерес к Иринду, а потом ринулся, сильно ударив мечом о щит. Капитан пошатнулся. Отзвуки огласили лес, дождем упали среди солдат.
  - Когда он увел вас и предков ваших из этих мест, - сказал Спиннок, напрягая голос, чтобы слышали все, хотя сцену объяла тишина, которую не смогла бы сокрушить вся Буря, - от дыма, от пламени, от руин... Мать Тьма отвернулась. Никого не было перед вами, перед вашим владыкой Аномандером Рейком.
  Снова зазвенел меч. Снова Иринд пошатнулся, но удержал стойку.
  - Готовьтесь наступать. Мы не будем перестраиваться при выходе из леса. Нет времени. - Он оскалил зубы. - Капитан Иринд, встань рядом.
  Спиннок первым вошел в древний лес. Сзади шагали отряды; воинский порядок почти сразу был разрушен - пришлось огибать гнилые стволы, ямы, громадные деревья. Воздух был пропитан густым туманом. Вода текла с каждой кроны, каждой ветки, каждого темного жильчатого листа.
  Он снова заговорил громко, зная, что услышат все, зная, что Мать Тьма пошлет ему такой дар. "Ради своего народа. Ради этого дня, этого дня на хрупкой грани". - Лорд Нимандер ушел во дворец. Он старается увести Силанну. К чему выигрывать битву, если мы проиграем войну? Иначе он был бы здесь. Он говорил бы с вами. Но его нет. И... сейчас, в этот раз, это хорошо - ибо, как многие из вас, я рожден в этом королевстве.
  Иринд был рядом, готовый принять удар. Меч загрохотал по щиту. Словно закричало само железо.
  - Лорд Аномандер увел вас в иной мир. Он сражался, чтобы дать вам цель жизни - смысл существования. Для многих, слишком многих... ему не удалось. Но для вас, для тех, что здесь - вас он не подвел.
  Спиннок снова ударил о щит. От силы соприкосновения онемела рука.
  - Он просил вас воевать в чужих войнах. Просил служить чужим целям. Сотня знамен, сотня городов - союзники, которые были вам рады, союзники, которые благословляли вас - и союзники, которые вас боялись. И ваши родичи гибли, о, как гибли - они отдавали жизнь ради чужого блага.
  Меч взметнулся снова. В этот раз Иринд чуть не упал. Спиннок слышал его тяжелое дыхание.
  - Все они были разными, но были одинаковыми. Истинная причина битв не изменялась.
  Удар уронил Иринда на колени.
  Другой солдат подскочил, подставляя свой щит. Занял место Иринда, которого понесли. Сзади раздавался шум войска - вздохи, лязг оружия, шлепки ищущих опору ног.
  - Ваш владыка думал - каждый раз - он думал... об этом мгновении.
  Вновь сверкнул меч.
  - Каждый раз, каждый раз. ЦЕЛЬ НАША БЫЛА ПРАВОЙ.
  Дзинь!
  - Нужно было вам напоминать. Об этом дне!
  Дзинь!
  - Сегодня мы не в иноземной армии! Сегодня мы сражаемся сами по себе!
  Дзинь!
  - СЕГОДНЯ ТИСТЕ АНДИ СРАЖАЮТСЯ ЗА СЕБЯ!
  Дзинь!
  Теперь все ударили по краям щитов.
  ДЗИНЬ!
  - ЗА СВОЙ ДОМ!
  ДЗИНЬ!
  - ЗА СВОЙ РОД!
  ДЗИНЬ!
  Меч дрогнул в руке. Солдат упал, отбросив расколотый щит.
  Задыхаясь, Спиннок Дюрав пошел дальше. "Аномандер Рейк, ты слышал? Ты глядишь в эти лица, в лица за моей спиной?"
  - В ЭТОТ РАЗ ЧУЖАКИ СРАЖАЮТСЯ РАДИ ВАС! ЧУЖАКИ УМИРАЮТ ЗА ВАС! ЗА ВАШУ ЦЕЛЬ, НЕ СВОЮ!
  ДЗИНЬ!
  Отдача качнула его вперед, сотрясла тело священным трепетом. - ДЕТИ ТЬМЫ, ЛЮДИ УМИРАЮТ РАДИ ВАС!
  ДЗИНЬ!
  Воздух задрожал от силы ударов. Потоки воды, висевшей на высоких сучьях, иголках и листьях, хлынули дождем, согласно шепча ответ.
  Впереди слышались звуки битвы.
  "Видишь, Аномандер? Старый друг, слышишь меня?
  Это наша война!"
  ДЗИНЬ!
  Среди стволов проблеск тускнеющего света. Громадный силуэт вздымается... Внезапно раздался рев дракона.
  "Боги, нет! Что они сделали?"
  ДЗИНЬ!!!
  
  ***
  
  Аномандер Рейк вошел в зал. Сендалат Друкорлат взирала на него, шагающего к трону.
  Голос его казался эхом рева, раздававшегося снаружи. - Освободите Силанну!
  - Где твой меч?
  Сын Тьмы чуть замешкался, нахмурил брови. Пальцы пробежались по рукояти висевшего в ножнах меча.
  - Не этот, - сказала она. - Убийца Драконуса. Покажи. Покажи мне тот меч!
  - Ваше...
  - Хватит! Это не мой трон, а твой. Не насмехайся, Лорд. Говорят, ты его прикончил. Говорят, зарубил.
  - Я этого не делал, Ваше Величество.
  Ее вдруг поразила другая мысль. - Где Орфанталь? Ты взял его к себе. Где мой сын? Мой любимый сын? Говори!
  Он подошел ближе. Он казался таким юным, таким беззащитным. Это было так... неправильно. "Ах, это было раньше. Он не убил Консорта. Но тогда... кто я?"
  - Отпустите Силанну, Сендалат Друкорлат. Бурю нужно освободить - разрушение Харкенаса сделает все смерти бессмысленными.
  - Бессмысленными?! Да! Я так и твердила! Бессмыслица! И я это докажу!
  Он стоял перед ней, смотрел глаза в глаза. - Корлат...
  Визг расколол слова, которые он пытался вымолвить. Сендалат отпрянула, не сразу поняв, что крик исторгся из ее горла. - НЕ СЕЙЧАС! ГДЕ ОРФАНТАЛЬ? ГДЕ МОЙ ЛЮБИМЫЙ СЫН!?
  Когда он встал на колено, из груди ее вырвался смех. Неверие. Потрясение. Восторг. - Объявляю возлюбленного сына Рыцарем Тьмы! Ты изгнан! Встал на колено? Нет, - она согнулась, - ползи на брюхе!
  - Освободите Силанну, Ваше Величество, или никакого Сына Тьмы не будет.
  - Почему?
  - Потому что вы уничтожаете Харкенас!
  Она наставила палец: - Как ты сам! Когда заставил Мать Тьму отвернуться! Но неужели не видишь? Я смогу тебя от всего избавить, я тебя изгоню первой! - Зубы оскалились. - И кто теперь заложник?
  Он встал. Она прижалась к спинке трона. Она зашла слишком далеко - поглядите ему в глаза, поглядите на дрожащие руки. Казалось, он потерял дар речи.
  - Просто скажи, - прошипела Сендалат. - Правду. Где мой сын?
  Вопрос как будто нанес ему смертельную рану. Аномандер Рейк пошатнулся, словно калека. Потряс головой, припал к полу. Рука коснулась ступени трона.
  И она поняла, что победила.
  
  ***
  
  "Десять шагов назад".
  Между отступившими и брешью лежал ковер из растоптанной кровавой плоти, ломаных копий, щитов, мечей. Там и тут шевелились ноги, тянулись руки. Рты открывались на грязных лицах, словно тоннели в Бездну, глаза взирали с ужасом, с болью или тупым смирением.
  Шерл, не сохранившая жизнь братьям и не сумевшая еще соединиться с ними, стояла рядом с капитаном Краткостью. Держала меч - кончик вонзился в чей-то труп, она понимала, что поднять оружие уже не сможет. В суставах, спине, мышцах осталась лишь мучительная боль. Жажда впилась когтями в горло, каждый отчаянный вздох доносил до легких вонь трупов, вонь гниющих ран.
  - Крепитесь, парни-девушки, - зарычала Краткость. - Они что-то подозревают, похоже. Боятся. Но знайте: они еще придут.
  Кто-то прошел сзади, грузный, тяжело шагающий в доспехах. Сержант Селло, последний из солдат принца. Он встал слева от Йедана Деррига, выставил щит, приготовил широкий меч. Почему-то его появление, такое торжественно и одинокое, проморозило Шерл до костей. Она поглядела влево, увидев Яни Товис. Стоит, смотрит - королева в мантии крови. Ее собственной или крови подданных? Но нет, это уже не вопрос. И не важно, что она привела их сюда. К концу.
  - Все мы скончаемся где-то, - прошептала она.
  Краткость услышала и оглянулась. Сплюнула кровь. - Вот и вся истина, верно. Единственная истина.
  Шерл кивнула. Ей каким-то образом удалось поднять меч. - Готова, капитан.
  - Как и все, солдат.
  Позади Шерл услышала тихое бормотание: слова "все мы скончаемся где-то" расходились, беря власть, солдаты медленно выпрямляли спины, брались за оружие.
  Когда слова обежали полукруг солдат и достигли наконец Яни Товис, Шерл увидела, как королева вздрагивает, оглядывается на своих людей - и видит их, выпрямившихся, готовых. Вглядывается в состаренные битвой глаза.
  Затем королева сделала шаг назад. И еще шаг. Все смотрели на нее. За спиной струился Светопад. Он мог бы быть чудом красоты. Мог бы не воплощать в себе ужас и горе. Но сейчас он совсем перестал существовать для Яни Товис, всматривавшейся в лица последней тысячи своих подданных.
  И тогда, под взором брата своего, королева преклонила колени. Не перед Первым Берегом - не перед его кошмарами - но перед народом.
  Из бурлящей раны в восьми шагах за ее спиной выскочили острия копий, прорезав пустой воздух. Затем, расталкивая миазмы, пошли солдаты в сплошных латах.
  - Дерьмо, - буркнула Краткость. - Тяжелая пехота.
  Яни Товис развернулась лицом к давнему врагу. На миг показалось - она оглохла, не слышит криков, зовущих встать в строй. На миг Шерл подумалось - она готова ринуться на противника. Фланги ощетинились, готовые присоединиться к ней в последней самоубийственной атаке. Чтобы умереть за королеву. Ох, как Шерл хотелось быть с ними!
  Яни Товис повернулась к врагу спиной, вернулась к своим солдатам.
  Первый ряд Лиосан вышел из раны, за ним двигался второй. Они кричали что-то, эти Лиосан, торжествующе выкрикивали одно слово - Шерл не смогла разобрать, какое.
  Голос Йедана Деррига заглушил все крики. - Пехота! Пять шагов вперед!
  За пятью шеренгами Лиосан шли офицеры; один из них начал размахивать мечом - словно пытался порубить своих. Они же отпрянули в стороны. Такое же бурление вооруженной массы случилось справа и слева от центра. Шерл смотрела и не понимала, что они...
  Трое обособленных воинов исчезли в слепящем белом свете - свет густел, и внутри обретали форму массивные, чешуйчатые существа. Блеск горящих глаз, хлопают крылья - паруса под бурей...
  Дракон, что в центре, поднялся на задние лапы.
  "Все мы скончаемся где-то.
  Все мы скончаемся здесь".
  
  ***
  
  Когда передние ряды рванулись в столкновение с линией Лиосан, Йедан Дерриг и сержант Селло были во главе всех. Пять шеренг между ними и средним Солтейкеном. Единственная преграда. Но это воинская элита, превосходно вооруженная и отлично обученная.
  Он видел еще двух драконов, но ничего не мог сделать. Пока что.
  Меч Хастов завыл, когда он врезался в первую шеренгу. Лезвие, закаленное в крови дракона. Досыта напившееся алого вина Гончих Псов. Искупавшееся в последних мгновениях тысяч солдат-Лиосан.
  Оружие отбросило последние скрепы.
  Рубануло так быстро, что Йедан едва не выпустил рукоять. Воин крякнул, видя, что солдат впереди рассечен полностью - щит, меч, чешуя кольчуги, плоть и кости. Кровавые ошметки полетели во все стороны. На обратном пути меч рассек грудь другого врага.
  Йедан и несколько его солдат врезались в строй Лиосан, словно стальной кастет.
  Меч Хастов летал, мелькая подобно размытому пятну, разбрызгивая кровь. Йедана тащило следом, он спотыкался и чуть ли не поднимался над землей. Оружие восторженно визжало, истребляя всех, кто дерзал встать против.
  Почти сразу же никого не осталось между ним и Солтейкеном. Кольца белого огня кружились над чешуей, огромная туша вздымалась, заполняя все поле зрения.
  "Дерьмо. Не рассчитал. Он сейчас уйдет. Сестра, прости... слишком поздно".
  Голова опустилась.
  Он прыгнул.
  Меч глубоко впился в грудь дракона. Тот заревел от боли и шока, крылья молотили, рассеивая трясов и Лиосан. Солтейкен взлетел.
  Повисший на мече Йедан лез кверху, пытаясь оказаться на плечах дракона. Сев, вырвал оружие. Занес, держа обеими руками, и вонзил в шею.
  Зависшая в двадцати саженях над гущей схватки тварь дернулась, накренилась - и тяжело врезалась в Светопад.
  Раздался гром.
  Йедан соскользнул с правого плеча дракона, приземлившись между ним и Светопадом.
  Дракон изогнул шею. Челюсти раскрылись, поглощая фигуру воина целиком.
  Едва они сомкнулись, меч Хастов вынырнул из драконьего носа. Колотя крыльями по стене света, тварь отпрянула, отпуская Йедана. Он вывалился, не выпуская меча из рук.
  Левая лапа Солтейкена охватила его и конвульсивно сжалась. Кровь хлынула из тела.
  Дракон снова взлетел, ударился о Светопад. На этот раз сломалось одно из крыльев. Извиваясь, тварь скользнула головой вниз. Ударилась о почву.
  Йедан Дерриг выпал из когтей. Тело его было совершенно изломано. Он упал и больше не двигался. Меч верещал от ярости рядом.
  
  ***
  
  Путь через лес оказался для троих последних Солтейкенов Рейка борьбой с буйным приливом. Силанна была одной из самых древних среди еще живых Элайнтов. Ее воля била их, снова и снова ставила на колени. Силанна призывала их, звала по именам, отыскивая верное заклинание. Им все еще удавалось сопротивляться, но Корлат понимала: в форме драконов будет гораздо хуже, хаос развернется в душах ядовитым цветком. Но на Берегу есть другие Солтейкены - она их ощущает. Что могут сделать Трясы против такого врага?
  Только умереть.
  Солтейкены-Лиосан могут сопротивляться Силанне - хотя бы временно - или даже отвергнуть ее, создав свою Бурю, если окажутся сильными. Она боялась, что так и будет. "Чую не одного или двух Солтейкенов. Нет... боги, сколько же их там?!"
  - Корлат! - прохрипела Датенар.
  - Знаю. Но выбора нет, не так ли?
  Празек сплюнул и сказал из-за спины: - Лучше умереть в Харкенасе, чем где-то еще.
  Корлат согласилась.
  Оказавшись на обрыве, они увидели около дыры в Светопаде яростную бойню. Солдаты Лиосан лились из бреши, сильно превосходя защитников числом. Они видели как один человек сражается с взлетевшим драконом. Видели, как двое воинов перетекают, чтобы помочь крылатому сородичу.
  Анди не стали медлить. Расцвела тьма, вырвавшись словно черный дым из-под воды. Три черных дракона летели над пляжем.
  Когда они были же близко, перетекли еще восемь Лиосан. Воздух наполнился драконьим ревом.
  
  ***
  
  Яни Товис выползла из-под трупов. Попыталась добраться до пугающе неподвижного тела брата. Ведьмы брали у нее последнее - она ощущала каждую магическую волну, которую они посылали в драконов, слышала, как Солтейкены вопят от боли и ярости. И знала: всего этого недостаточно.
  Они крали у нее возможность последнего действа - путешествия любви и горя - и вся несправедливость этого терзала ее сердце.
  Солдаты дрались вокруг, стараясь защитить упавшую королеву. Тела валились справа и слева. Ей казалось, что Лиосан повсюду - строй трясов и летерийцев распался, роты разбрелись, осажденные со всех сторон.
  Ей казалось, что до него еще тысяча лиг.
  Грохнула волна драконьей магии. Постель трупов содрогнулась и снова прижалась к земле, словно пленка барабана. Яни ощутила пропажу. "Сквиш. Она мертва".
  К ней вернулся ручеек силы. Снова можно ползти...
  Кости задрожали от какого-то далекого звука - или он звучал внутри? "Да, внутри, но все же... далекий. Далекий как надежда. Как берег, до которого мне не добраться никогда". Звук сотрясал ее. Сотрясал даже трупы под ней и по сторонам.
  Рядом были две, две последние из ее народа. Они еще сражались.
  Яни не нужно было глаз, чтобы их узнать. Любовь, заполнившая все пустоты души, могла выплескиваться и ощущать их аромат. Краткость, воображающая, что подруга Сласть еще с ней, еще дерется за достоинство, которого они обе так жаждали, за достоинство, которое они прежде пытались украсть или выторговать обманом. И Шерл - милая, юная, ветхая Шерл, ничего не знающая о войне, знающая лишь, что не смогла спасти братьев и не может потерпеть еще одного поражения.
  Есть разные виды любви - и она удивленно поняла, что знает их все.
  Перед ней всего в пяти шагах - ах, если бы она могла шагать! - лежит тело брата.
  Еще одно сотрясение.
  "Стяжка. Мне жаль.
  Нет блага в смерти ребенка, если он уже не побывал в стариках".
  Теперь ведьм нет, некому красть ее силу. Яни встала на колени, поползла к Йедану. Оказавшись рядом, увидела: рука чуть шевелится.
  Она склонилась над телом, поглядела в лицо - единственную часть, не изодранную и не изломанную до полной неузнаваемости. Увидела шевеление губ, склонилась.
  - Любимый брат, - шепнула она, - это я. Яни.
  - Я его вижу, - пробормотал он.
  - Что видишь?
  - Вижу его. Здесь, прямо передо мной. - Разбитые губы улыбнулись.
  - Йедан?
  - Наконец, - вздохнул он, - я дома.
  Королева и тело принца стали островом в море, и последние их подданные сгрудились вокруг размываемой линией берега. Сверху три черных дракона дрались с десятком белых драконов. Потом их стало уже двое против десятерых.
  Лиосан окружили берега острова, надавили волнами стальной ярости. Они были алчными как океан, алчность коего не ведает утоления.
  Но земля дрожала. Шевелилась. Источник непрестанного барабанного грохота приближался.
  
  ***
  
  Нимандер, словно пьяный, улегся на край тронного помоста. Он искал выход. Кажется, ему скоро придется перетечь и каким-то образом противостать воле Силанны. Ему придется сразиться с ней, а может, и убить ее. Он понимал, что скорее всего проиграет. Она пошлет на него сородичей, и такого кровопролития его душа не примет.
  Сендалат Друкорлат все сидела на троне, что-то бормоча. "Можно убить ее. Разве нет крови Тисте Анди на моих руках? Если мы каким-то чудом победим, что же, трон займет узурпатор. Не в первый раз...
  И новое королевство Харкенаса родится в пепле убийства. Да, я мог бы. Но погляди на нее, Нимандер - она тебя даже не помнит. Мнит в безумии, что ты - твой отец. Сендалат, ты точно забыла? Мы с Вифалом солгали тебе. Ужасная случайность... которой не было.
  Солгу ли я снова?
  Нет, не могу".
  Во дворце обитают призраки, в самом этом зале. Никогда он не ощущал такого явственного присутствия - словно пробудились бессчетные века. Словно вернулось всё падшее, чтобы засвидетельствовать конец всех снов.
  - Апсал'ара, - шепнул он. - Ты мне нужна.
  И раздался ответный шепот: - Не она тебе нужна.
  
  ***
  
  Улыбаясь, глядя на сломанную фигуру Аномандера Рейка, Сендалат достала кинжал. "Но у него нет меча. Он не сделал того, что поклялся сделать. Могу ли я его убить?
  Поглядите на него! На эту... вещь. Против могучего Драконуса? Невозможно. Я подозревала еще на острове. Выбитое окно, тело на мостовой. Какие же жалкие у него последыши, как слаба его власть".
  Раздался новый голос: - Орфанталь умрет, если ты не освободишь Силанну.
  Сендалат подняла голову. Глаза широко раскрылись. Призрак встал перед ней там, где миг назад был Аномандер, этот наглый обманщик и хвастун. Юная женщина. Она ее знает... "нет, не знаю. Не буду. Не хочу. Неужели мысли могут призывать?
  Силанна? Кто говорит о ней? Я сама?"
  Она прорычала стоявшему перед ней призраку: - Не знаю тебя.
  Призрак сказал, улыбаясь: - Знаешь. Кажется, даже слишком хорошо. Я Фаэд. Мой брат, - и она указала на Аномандера, - столь благороден, что скорее позволит тебе безумствовать, нежели захочет тебе повредить. Он не будет стыдить тебя и участью своего народа, и участью тех обреченных людей на Берегу.
  - Я хочу сына, - прошептала Сеналат. - Он взял его. Хочу его назад.
  - Это не Аномандер Рейк. Это его сын. Неужели не помнишь, Сендалат Друкорлат? На островах, по пути через широкие моря ты приняла нас, словно детей. Теперь Нимандер здесь, умоляет освободить Силанну. Окончить разрушение Харкенаса.
  Сендалат ощерилась: - Я умею чуять ложь - она заполнила комнату. Десять тысяч неправд построили эту цитадель, камень за камнем. Помнишь Галлана? "Нет корней у великих империй, только десять тысяч неправд". Но он не был слепым, так? Никогда тебе не верила, Фаэд.
  - Но верила Нимандеру.
  Она моргнула. "Нимандер?" - Ты права - он не лжет. Что за проклятый дурак, словно его отец. Смотри, куда это нас завело.
  - Твой cын Орфанталь умрет, Сендалат Друкорлат, если не освободить Силанну.
  - Орфанталь! Приведи его!
  - Тотчас же, едва ты освободишь трон и отдашь всю даруемую им силу. Едва отпустишь Силанну.
  Она облизала губы, внимательно поглядела в до странности тусклые глаза призрака. "Помню эти глаза, их хитрое выражение. Она знала, что я знаю правду. Фаэд. Злобная, бессовестная". - Здесь ты самая большая врунья!
  Фаэд склонила голову набок, улыбнулась: - Никогда тебя не любила, это правда. Но никогда и не врала. Ты хочешь видеть сына или нет? Вот мое предложение.
  Сендалат уставилась на духа, потом поглядела на Аноман... нет, на Нимандера. - Ты мне никогда не лгал. Сестра говорит правду?
  - Не спрашивай ЕГО! - рявкнула Фаэд. - Это наши с тобой переговоры. Сендалат, ты среди всех должна понимать суть лучше всего. Ты знаешь обычай Залога.
  - Орфанталь не заложник!
  - Всё меняется, и теперь здесь правят новые силы.
  - Нечестно!
  Смех Фаэд ранил, словно удар кинжалом. - Заложница хнычет, как всё нечестно.
  - Не надо.
  - О, мне явить милосердие?
  - Хватит!
  - Отлично, - отозвалась Фаэд. - Я дам тебе... подарок. Уходи в ту комнату, Сендалат. Ты отлично знаешь, в какую. Запри дверь изнутри, чтобы никто не мог войти. Оставайся там. Жди сына. Когда он придет... что ж, можешь отпереть. Принять его в объятия.
  "Моя комната. Моя милая, прекрасная комната. Если я спрячусь там и буду ждать, всё исправится". - Слезы текли по лицу Сендалат. - Да, - прошептала она. - Мой сын.
  - Ты отдашь трон? Немедленно. Едва это сделаешь, как сможешь уйти, Сендалат. Там будет безопасно. Там ты его сможешь дождаться.
  Казалось, слезы никогда не перестанут течь из глаз. Она встала, кинжал лязгнул о камни пола. "Моя комната, да. Там безопасно. На двери есть засов. Засов для безопасности.
  Силанна, слушай меня. Я увижу сына! Его приведут ко мне! Но сначала я должна тебя отпустить. Элайнт, освободись!
  Скоро все мы будем свободными. Все мы, заложники. Наконец мы освободимся".
  
  ***
  
  Когда Сендалат Друкорлат сбежала с трона, издавая звуки, скорее приличествующие возбужденному ребенку, Нимандер покосился на призрак Фаэд.
  Та смотрела на него без всякого выражения. - Я поклялась тебя преследовать. Мой брат. Мой убийца. Мучить тебя до конца дней. Но ты же принес меня... домой.
  Он подозрительно на нее сощурился - и так будет всегда, знал он.
  - Иди к сородичам, Нимандер. Времени мало.
  - А ты?
  Фаэд расплывалась на глазах. - Мать будет сидеть в комнате, ожидая сына. Она запрет дверь. Будет ждать стука ног по ступеням. Я составлю ей компанию.
  - Фаэд.
  Призрак улыбнулся. - Назовем это искуплением, брат?
  
  ***
  
  Доспехи отражали удары, но под чешуей и кольчугой, под железными полосами тело покрылось синяками, ссадинами, ушибами. Вифал взмахнул палицей, отвернулся, когда копье проскрежетало по краю шлема. Ощутил, как чей-то щит лопается от силы его удара, как кто-то орет от боли. Полуслепой - кровь текла по изнанке шлема, залив левый глаз - он ринулся добивать Лиосан.
  Однако его оттолкнули щитом. Вифал пошатнулся и упал, запутавшись в торчащих руках мертвецов. "Плохо дело".
  Лиосан замаячил сверху, взмахнул мечом.
  Непонятный черный промельк, выпад отражен - размытое движение - Лиосан завизжал от мучительной боли, упал как подкошенный.
  Над Вифалом присела полуголая женщина - мышцы залиты потом, в руке обсидиановый нож, с него капает кровь. Она придвинулась ближе, прижалась к решетке шлема. - Вор!
  - Что? Я - кто?
  - Мои доспехи! Ты их украл!
  - Я не знал...
  - Но ты крепко держался. Впереди драка, так что давай поднимай задницу!
  Она ухватилась за воротник кольчуги, одной рукой вздернула его на ноги. Вифал пошатнулся. Поднял щит, приготовил палицу.
  Они окружены. Сражаются до последнего человека.
  Сверху два черных дракона - "откуда они взялись, во имя Худа?" - оказались в буре белых и золотистых рептилий. Их рвут, терзают, они шипят как ободранные кошки, взмахивают лапами. Но их гонят все ближе к земле.
  Полуголая женщина дерется рядом с грацией змеи, смехотворный обсидиановый нож шипит, вылетая словно черный язык, и возвращается мокрым от крови.
  Вифал ничего не понимал. Она не отсюда, но это же невозможно. Он прогудел сквозь решетку шлема: - Кто ты, Худа ради?
  
  ***
  
  Шерл начала заваливаться назад, колени согнулись; она вдруг оказалась лежащей на земле. Сверху толпились фигуры: искаженные лица, качаются древки копий, ноги ищут опору... Она потеряла меч, кровь обильно текла откуда-то пониже ребер. Пальцы двигались по коже, обнаруживая рану - очень, очень глубокую. "Ах. Я убита".
  - Дышать можешь? Вдохни, женщина! Глубокий вдох. Это приказ!
  - Ка... капитан?
  - Ты меня слышала!
  Шерл не видела говорящую - она где-то сзади. Голос тоже был неузнаваемым. Но кто еще это может быть? Земля тряслась. Словно тысяча железных сердец... бьются, бьются. Она втянула вонючий воздух. Глубже, еще глубже. - Капитан! Могу дышать!
  - Тогда и жить можешь! Встать! Хочу, чтоб ты была рядом - до конца, понимаешь?
  Шерл попыталась сесть и упала, застонав от боли. - Меня проткнули, капитан...
  - Это плата за вход в клуб проклятых! Вставай, чтоб тебя!
  Она перекатилась на живот - так легче было подтянуть ноги, встать на карачки.
  Краткость выплевывала слова с хрипом: - Девка без подруги... Нет ничего хуже! Знаешь, что бывает с девками без подруг?
  - Нет, капитан.
  - Они замуж выходят!
  Шерл увидела поблизости меч, в руке трупа. Потянулась, выхватила оружие. - Ладно, капитан. Буду тебе подругой.
  - До конца?
  - До конца!
  - Клянись!
  - Клянусь! Клянусь!
  Рука ухватилась за подмышку, подняла ее. - Стой твердо, любимая. Давай убьем побольше мужиков.
  
  ***
  
  Зевган Друльз убил ростовщика, потом и всю семью ублюдка. Потом сжег имение и с ним записи о сотнях семей, введенных в Долги одним человеком. Считал, видите ли, что может творить что вздумается с множеством жизней, может нацеплять кандалы и оковы. Затем Зевган пошел сжигать банк, а с ним и Палату Записей... ну, точнее, половину, нужную половину.
  Никому не удалось доказать хотя бы один эпизод - он же не дурак. Однако одних подозрений оказалось достаточно для ссылки на тюремный остров. Там он потерял двадцать один год жизни, до исхода. До похода. До проклятого берега.
  Слишком старый для сражения в строю, он стоял сейчас на краю обрыва, вместе с дюжиной Детской Стражи. Калеки, старичьё, полуслепые и полуглухие. За ними в полумраке опушки сгрудились дети и беременные, слишком старые и слишком сильно израненные - теперь таких становится всё больше.
  Зевган и его команда - как и еще десяток взводов - ждали, когда придется отдать жизнь в защиту детей трясов и островитян, детей и ослабевших взрослых. Хотя Зевган жалел лишь детей.
  Что ж, это будет жалкая защита - понимает он, понимают и все остальные - но это не важно. "К чему сомнения? Среди нас дети, смотрят вверх испуганными глазами. О чем тут думать?"
  Микстер Фрил пододвинулся ближе. Он утирал нос. - Так ты сознаешься, да?
  - Сам слышал, - отозвался Зевган. - Я это сделал. Всё это. И сделал бы еще раз. Да если бы меня не заперли на острове, я продолжил бы свое дело. Сжег бы все банки, все Палаты, все жирные имения с жирными хозяевами, жирными женами, жирными любовницами и всем прочим жиром.
  - Ты убивал невинных, Зев, вот что ты делал. Нужно было тебя повесить.
  - Повесить. Помучить. Вывернуть наизнанку, поджарить шары и петушок нарезать кусочками. Да, Микс. Видит Странник, вмешиваться в дела людей у власти - нет более ужасного преступления. Они первые тебе так скажут.
  - Погляди, как там умирают.
  - Гляжу, Микс.
  - И мы следующие.
  - Мы следующие, да. Потому и сознаюсь. Понимаешь, последний мой смех. Над ними всеми, верно? Меня не повесили, не вывернули, не поджарили шары, не нарезали петушок...
  Микс что-то ответил, но Зевган ничего не расслышал при таком шуме. Он извернулся поглядеть, что такое, но силуэты уже скользили повсюду. У них мечи, за их спинами яростный лес... оглушительный шум приближался, приближался и наконец он здесь.
  Микс кричал. Зев просто пялился.
  Кожа черная как деготь. Высокие здоровяки, все виды оружия, стучат о края щитов, и глаза их - они пробирались сквозь лагерь, и дети смотрели, съежившись, и беременные женщины прятались и загораживались - глаза их... "Знаю этот взгляд. Видел. Видел в зеркале.
  В ту ночь, когда завалил всех".
  
  ***
  
  Два черных дракона долго не продержатся - удивительно, что они еще живы, еще дерутся. Оставив их сородичам, Кадагар Фант низко спустился над Берегом. Он видел остатки ненавистных врагов, падающих под мечами и копьями отборных бойцов - они окружены, эти мерзостные убийцы, тупо защищающие вожаков. Мертвеца и женщину на коленях.
  Скоро он приземлится. Перетечет. Кадагару хотелось оказаться там как раз тогда, когда женщина останется последней. Ему хотелось разорвать ей горло руками. Это королева? Всего Харкенаса? Он так думал. Он признавал в ней смелость - вышла на Первый Берег, чтобы сражаться рядом со своим народом.
  Но не всякая смелость достойна награды или даже признания, и единственным воздаянием этой женщине станет скорая смерть. "Но не красивая. Наверное, я просто удушу ее".
  Королевство заполнилось густым дымом, леса вдалеке пылали; Кадагар заподозрил, что враг вознамерился лишить его трона, зловредно спалив город дотла. Вполне можно представить такое коварство. "Но я отстроюсь. И выпущу в это Королевство свет. Вымету здешнюю тьму, адские тени. Родится нечто новое. Эпоха мира. Благословенного мира!"
  Он видел: один из черных драконов падает, кружится, его преследуют два сородича. Осталось одно мгновение до смерти.
  "Арапал, не нужно было лезть первым. Ты знал, что тебя будут ждать". Но брат его, самый верный слуга и друг, уже превратился и лежит - одинокое недвижное тело - у подножия Светопада. С такой высоты он столь мелок, жалок, ничтожен. Какая несправедливость - он воздвигнет монумент в честь жертвы Арапала, во славу истребившего носителя меча Хастов. Там, у подножия Светопада, он...
  Черный как полночь прилив излился с лесной опушки внизу. Кадагар в ужасе взирал, как он пересек пляж и врезался в легионы Лиосан.
  "Тисте Анди!"
  Он развернулся, хлопая крыльями, пробуждая магию, и ринулся на заклятых врагов. "Убью. Убью всех!"
  Что-то пролетело мимо в потоке крови и ошметков плоти - один из собратьев, порванный на куски. Кадагар завизжал, изогнул шею, глянув вверх.
  Увидев алого дракона - настоящего Элайнта, вдвое больше Солтейкенов - нападающего на собрата. Пламя потекло яростной волной, поражая белого дракона. Тело взорвалось как огненный шар, куски мяса отлетали, оставляя дымные следы. Новые черные драконы показались в небе.
  Двое пустились следом за Лиосан, нападавшими на одинокую драконицу, и устроили буйную драку. Мелькали когти и клыки...
  Одинокая охотница нырнула и, хлопая крыльями, устремилась к Кадагару.
  Но против него у нее нет шансов. Слишком слабая, слишком израненная - он уничтожит ее быстро, чтобы вернуться на помощь собратьям. "Не может кончиться вот так! Не может!"
  Что-то ударило его каменным кулаком. Он визжал от боли и злости, когда исполинские когти полосовали спину. Челюсти щелкнули, откусив крыло. Беспомощный Кадагар падал.
  Он ударился о берег, вызвав ливень крошеной кости, покатился, заскользил. Врезался в неподатливую стену Светопада. Песок забил открытые раны. Сверху донеслись крики гибнущих собратьев. Битва за брешь шла в тысяче шагов. Он остался один, раненый, сломленный.
  Кадагар перетек. Заставил себя сесть, прислонившись спиной к Светопаду, и стал смотреть, как черная драконица садится в тридцати шагах, стряхивая кровь, словно капли дождя.
  Высоко над головой алый Элайнт убил еще одного Солтейкена - одолел словно малую птицу, отрывая лапы, круша череп тяжелыми челюстями.
  Женщина перетекла и направилась к нему.
  Кадагар закрыл глаза. "Мой народ. Мой народ". Хруст ее сапог. Он поднял глаза. У нее в руке нож.
  - Мой народ, - сказал он.
  Она улыбнулась окровавленным ртом. - Твой народ.
  Он смотрел снизу вверх.
  - Назови свое имя, Лиосан.
  - Я Кадагар Фант, Лорд Света.
  - Лорд Света.
  - Взываю к древнему обычаю Залога.
  - Нам нет нужды в заложниках. Ваша армия разбита, Лорд.
  - Я буду говорить за Лиосан. Да будет мир.
  Женщина кивнула: - Да, будет мир. Лорд Кадагар Фант, от имени Тисте Анди приглашаю тебя во Тьму. - Нож мелькнул, направленный ему в глаз.
  Резкий укол боли и затем...
  
  ***
  
  Корлат смотрела вниз, на мертвеца, на свой нож по рукоять в правой глазнице. Потом отступила, отвернулась.
  Родичи-Анди добивали у бреши последних Тисте Лиосан. Отогнали их к ране, а когда враг отступил в миазмы, ряды Анди двинулись следом. Конец вскоре наступит. Конец.
  Нимандер спускался с сородичами, среди которых был Празек. Датенар успела погибнуть. Корлат слышала предсмертный крик, до сих пор эхом отзывающийся в черепе. Силанна по-прежнему кружила высоко вверху, продолжая охоту. Ни одного Солтейкена- Лиосан не осталось.
  Корлат поглядела на побережье, прищурилась, видя жалкие остатки Трясов - не более трех, четырех сотен. Они встали вокруг коленопреклоненной фигурки, они сгорбились и поникли. Взор колдуньи обежал ковер их мертвых тел, простершийся во все стороны. Не сразу осознала она размах случившейся на Первом Берегу резни.
  "Боги подлые".
  Она пошла к выжившим. К женщине, истекавшей кровью из бесчисленных ран.
  
  ***
  
  Невероятно, но звук пропал, сгустилась вязкая тишина. Вифал стоял на коленях, согнувшись, он задыхался - один из ударов сломал ребра, и он страшился пошевелиться, даже глубоко вдохнуть.
  Полуголая женщина села рядом, оперлась, вызывая боль. - Вот так битва получилась, вор. Для нас с тобой она, похоже, не кончилась.
  Глаза его были не в порядке - кровь высыхала, угрожая их склеить. - Не кончилась?
  - Если не отдашь доспехи, придется тебя убить.
  Он поднял руки, стащил шлем, позволив ему упасть. - На. Чтоб мне никогда их больше не видеть.
  - Плохие слова, - упрекнула она. - Сегодня они раз десять спасли тебе жизнь.
  Она была права. Точно. - Мне плевать.
  - Подними взор, мужчина. Хотя бы это ты можешь.
  Даже это оказалось слишком трудно. - Нет. Ты не видела их с самого начала. Не видела, как они умирают. Сколько шла битва? Недели? Месяцы? Вечно?
  - Вижу, ты прав.
  - Они не были солдатами...
  - Какая разница?
  - ОНИ НЕ БЫЛИ СОЛДАТАМИ!
  - Подними глаза, старик. Во имя Павших. Погляди.
  Он так и сделал.
  Его, трясов, летерийцев, королеву Яни Товис Полутьму - оставшиеся сотни - снова окружили. Теперь на них смотрят тысячи Тисте Анди.
  Но они не стоят. Они преклонили колени, опустили головы.
  Вифал изогнулся, пытаясь встать. - Не мне это видеть...
  Однако женщина схватила его руку и заставила опуститься на колени. - Нет, - сказала она, тоже глядя на Яни Товис. Та еще стояла на коленях подле тела брата, закрыв глаза, словно решив избежать истины. - Не сейчас.
  Он заметил сержанта Селло около королевы - меч Хастов на бедрах, глаза тоже закрыты. Он не в силах видеть что-то, кроме личного горя.
  Да и все прочие слепы к происходящему вокруг. "О, неужели никто из вас не откроет глаз? Поглядите на них, свидетелей подвига вашего. Поглядите, как вас почитают... Нет, вы за пределами такой чепухи. Далеко за пределами".
  Группа Тисте Анди приближается от обрыва. В них что-то знакомое... Глаза Вифала сузились, он прошипел проклятие, встал. Нимандер. Скиньтик. Десра. Ненанда. Но уже не те, знакомые ему слабые существа - "если они вообще ими были. То, что было скрыто, ныне проявилось. Но... Араната? Кедевисс?"
  - Вифал, - произнес Нимандер грубым, сорванным голосом.
  - Ты нашел свой народ.
  Голова чуть склонилась к плечу. - А ты свой.
  Эти слова ранили что-то внутри, он предпочел не размышлять. Потряс головой, ответил: - Трясы и летерийцы с острова... Смотри, Нимандер, что они сделали.
  - Они удержали Первый Берег.
  Теперь Вифал понял, почему Нимандер говорит столь грубым, ломающимся голосом. Слезы текли по его щекам. То, что он видел - должен был видеть, ибо входил в число черных драконов - на берегу, в битве...
  Нимандер повернулся к другой Тисте Анди, подошедшей к ним. Женщине в изодранных одеждах, в синяках и порезах. - Корлат. Она сделала то, что было нужно. Она... увидела верно. Ты пойдешь к матери?
  - Нет.
  Вифал увидел, что Нимандер хмурится. - Она сидит на троне Харкенаса, Корлат. Нужно показать ей, что дочь вернулась.
  Глаза Корлат чуть шевельнулись - она смотрела на коленопреклоненную фигуру Яни Товис. - Моей матери интересен лишь сын, Нимандер. Я не сумела его сберечь. Она наложила на меня этот долг - защищать сына.
  - Но ты ее дочь!
  Корлат повысила голос: - Во дворце матери, королевы Харкенаса, для меня места нет. В древние времена, Ваше Величество, рядом с вами стояла Сестра Ночи. Примете ли меня, Корлат, дочь Сендалат Друкорлат?
  Яни Товис наморщила лоб. Взор ее блуждал - от женщины, что стоит пред ней, к коленопреклоненным Тисте Анди, потом к горстке выживших среди ее народа. А потом, словно охваченная необоримой силой, она встала на ноги. Пошевелила руками, отряхивая песок с кровавой одежды. Выпрямила спину. - Корлат, дочь Сендалат, титул Сестры Ночи дома Трясов - не для чистокровной...
  - Простите меня, Королева, но моя кровь не чиста.
  Яни Товис запнулась. - Кровь Элайнтов...
  - Королева, моя кровь не чиста.
  Вифал вдруг понял, о чем говорит Корлат. Холодный ужас угнездился в груди. "Нет, Корлат не будет места во дворце Сендалат Друкорлат". Как получается, что сердце его - после всего увиденного на Первом Берегу - еще может рваться на куски?
  Еще раз.
  "Ох, Сенд..."
  Яни Товис заговорила: - Корлат, дочь Сендалат, приветствую тебя в Доме Трясов. Сестра Ночи, приди ко мне.
  "Еще раз".
  
  ***
  
  - Что ты делаешь? - сказала Шерл. Она снова лежала на песке и не могла вспомнить, как тут очутилась.
  - Штопаю дыру в твоих кишках, - ответила Краткость.
  - Я помру?
  - Ни шанса. Ты ведь моя новая подруга, помнишь? Кстати, как тебя зовут?
  Шерл попыталась подняться, но не нашла сил. Никогда она не ощущала такой слабости. Все, чего хочется - закрыть глаза. И уснуть.
  Кто-то трясет ее... - Нет! ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ МЕНЯ ОСТАВИТЬ!
  Тело превратилось в оковы, ей хочется его сбросить. "Никогда не знала, как сражаться".
  - Нет! Я не могу, понимаешь? Не могу смотреть, как ты умираешь!
  "Прости. Я недостаточно смела для такого. Мои братья умерли годы назад, понимаешь? Только мое упрямство, чувство вины - я не могла их опустить. Принесла с собой. А эти найденыши, они даже не запомнили данных имен. Орат. Кейзел.
  Не смогла помешать им умереть. Голод, вот и всё. Когда у вас нет ни земли, ни пути, когда через вас переступают на улицах... Я сделала что смогла. Мы недостаточно хороши - вот что они говорили, вот как они нас видели, переступая тела на улице. Мы недостаточно хороши. Недостаточно умны. Недостаточно смелы.
  Кейзел умер в четыре года. Мы бросили его в переулке за "Скеданом". Я нашла кусок мешковины. Закрыла ему глаза. Орат спросил: "Зачем"; я сказала, что так всегда делают на похоронах. "Но почему?", спросил он снова. Я сказала "не знаю". Когда Орат умер, месяц спустя, я нашла другую тряпку. Положила на глаза. Другой переулок, другие похороны.
  Они были такие маленькие".
  Кто-то кричит. Звук, полный такого страшного, раздирающего душу страдания. Но ей уже все равно. "Пусть упадут цепи. И тряпка с глаз моих.
  Вот что они сделали".
  
  ***
  
  Яни Товис вновь склонилась к телу брата. Сестра Холодных Ночей стояла рядом. Королева поглядела на его лицо, удивляясь, как оно изменилось, каким кажется мирным.
  И поняла, почему. Мышцы челюстей уже не напряжены, не стиснуты в вечной гримасе. Он вдруг стал моложе - таким юным она его не видела.
  "Йедан Дерриг, ты прекрасен".
  Со всех сторон доносился стонущий плач. Ее трясы, ее летерийцы оплакивали павшего принца. Она позволила звуку окутать ее, словно савану.
  "Добро пожаловать домой, брат".
  
  
  
  Глава 20
  
  
  Мы стояли и смотрели на тела, катящиеся и сползающие по широким ступеням. Полгорода было в огне, в ближних поместьях перепуганные рабы сносили трупы истощенных болезнью в громадные кучи, а фонарщики, замотав платками лица, плескали масло, поджигая горы гниющей плоти. Наконец черные колонны дыма двинулись вглубь страны.
  В каналах тела лежали так плотно, что на наших глазах какой-то мальчишка нашел себе мост и дико побежал, но упал на середине; всё, что удалось нам увидеть - маленькая рука, отчаянно машущая небесам. Потом она исчезла.
  Почти всех уродливых детей с лицами стариков успели предать смерти - акт милосердия и нелепого стыда. Поистине много есть поводов для стыда настоящего, кто посмеет спорить? Животные пропали, небеса необитаемы, воды отравлены, там, где чудился рай, правит ныне запустение, и всё это случилось по нашей правой воле.
  Последние политики душили друг друга, пока разъяренные прихлебалы и профессиональные льстецы искали путь к бегству; но такового не было, и скоро они поперхнулись собственным дерьмом.
  Что же до нас... ну, мы сложили обагренные пики к подножию поваленного монумента, сели на обломки и принялись обсуждать погоду.
  
  Падение Индераса,
  Отчет Садекара
  
  
  Солнце село. Проснувшийся наконец-то мальчик вошел, спотыкаясь, в лагерь хундрилов. Руки его были скрючены и словно что-то держали. Он услышал вопли женщины (да и было бы невозможно не услышать); все хундрилы собрались у шатра, пока остальная армия вставала, словно полумертвый зверь, чтобы начать очередной ночной переход. Он стоял, прислушивался. В воздухе висел запах крови.
  
  ***
  
  Вождь Войны Желч слышал, как жена мучится в родах. Звук наполнял его ужасом. Бывает ли что страшнее? "Принести дитя в такой мир. Во имя падения Колтейна, мы пролили мало крови? Разве мало мы носим шрамов, взгляните?"
  Он хотел бы закутаться в меха, чтобы ничего не знать - но не мог пошевелиться. Тело словно бы умерло. Оставалось лишь корчиться внутри. "Родиться от умирающей матери. Кто стоит около нее? Шельмеза. Последние живые кудесницы. Но нет там дочерей. Нет сыновей с женами. Нет меня. Впервые я не стану свидетелем того, как у жены рождается дитя. Последнее дитя".
  Нож коснулся щеки. Голос Жастеры зашипел в ухе: - Если ты не пойдешь туда, убью.
  "Не могу".
  - Убью, потому что ты трус. Слышишь, Желч? Заставлю тебя вопить, заглушая звуки мира - даже вопли твоей жены. Забыл? Я семкийка. Вся ночь станет для тебя вечной мукой. Будешь молить об избавлении, но я не смилуюсь!
  - Начинай, женщина.
  - Разве отец не становится на колени перед матерью в миг рождения? Разве он не поклоняется силе, которой не наделен? Не глядит в глаза любимой женщины, чтобы узреть власть странную и ужасающую - а она даже не видит его, смотря вдаль, смотря в себя? Разве не полезно мужчине испытать смирение? Скажи, Желч, что не согласен узреть это вновь, в последний раз в жизни! Поклянись!
  Он моргнул. Кончик ножа глубоко погрузился, скребя по скуле. Он ощущал кровь, струящуюся по челюсти, по краю уха. - Не мой сын, - шепнул он.
  - Твой. Не понимаешь, дурак? Это будет последнее дитя хундрилов! Последний из Горячих Слез! Ты Вождь. Дитя должно родиться и поглядеть тебе в лицо! КАК ТЫ СМЕЕШЬ ОТКАЗЫВАТЬ ЕМУ?!
  Он сипло втягивал воздух. "Есть ли во мне хоть что-то? Найду ли я силы сделать то, чего она требует? Я... я потерял так много. Так много".
  - Наша последняя ночь, Желч. Будь Вождем в последний раз. Будь супругом. Будь отцом.
  Слабая трясущаяся рука потянула прочь меховые шкуры - он заметил движение, удивился... "Моя рука? Да". Застонал, пытаясь сесть. Нож соскользнул с окровавленной щеки. Он поглядел на Жастеру.
  - Мой сын... выбрал правильно.
  Глаза ее стали круглыми. Лицо побелело. Она отпрянула.
  Желч откинул шкуры, начал искать оружейный пояс.
  
  ***
  
  Привлеченная криками матери, Баделле пошла вперед. Дети за ней. Седдик хромал рядом. Они сходились, как сжимается втянутый в легкие воздух.
  Армия вышла в поход. Ей не верилось, что солдаты найдут силы встать, посмотреть на восточные пустоши. Она не понимала, в чем источник их силы, твердой воли в глазах. Не понимала, почему они вот так смотрят на нее и Седдика и прочих детей Змеи. "Словно мы стали святыми. Словно благословили их. Тогда как на деле они нас благословили, ведь мы не умрем в одиночестве. Мы умрем в руках мужчин и женщин, мужчин и женщин, ставших нам отцами и матерями".
  Но тут, в лагере хундрилов, новое дитя готово войти в мир.
  Когда она подошла, когтистые воины окружали шатер. Она заметила неподалеку труп лошади, встала на него.
  Дети увидели, повернулись, зная, что будет. Она поглядела вниз, в сияющие глаза Седдика, и кивнула.
  Баделле пробудила голос. - Сегодня мать ходит в ночи.
  Воины тоже повернулись - выбора у них не было. Она заставит их слушать, хотя бы чтобы отдать последнее, что имеет. "Где всё началось, там и кончится. Единственное мое достояние. Слова".
  
  Сегодня мать ходит в ночи
  В пустыне последних снов
  Под звезд слепыми глазами
  Солдаты должны выступать
  За ней, по мертвому следу
  За истиной, нас связавшей
  Оставив в ямах тела
  Ввысь смотрит она, мы гибнем
  А небу не видно конца
  Идем, чтобы снова родиться
  Но роды еще впереди
  Сегодня мать ходит в ночи
  Вся армия стала детьми
  Но что у нее ты попросишь
  Когда настанет заря?
  Зачем ты требуешь громко
  Когда ее руки пусты
  И нечего больше дарить?
  Сегодня мать ходит в ночи
  Ведь где-то дитя заблудилось.
  
  Все смотрели, но она не могла прочитать выражение их лиц. Да и слова, только что сказанные, едва помнила. Поглядела на Седдика - тот кивнул, сказав, что поймал их, собрал, словно игрушки в свисающем с локтя мешке. "Став мужчиной, он их запишет, запишет всё, и однажды ночью отыщет его незнакомец, поэт, шепчущий песни и сказки.
  Он придет в поисках павших.
  Словно новорожденный, придет в поисках павших.
  Седдик, ты не умрешь здесь. Проживешь много, много лет. Откуда я знаю? Женщина, что спит в соседней комнате - любившая тебя всю жизнь - кто она? Хотелось бы узнать, но..."
  Крики роженицы стали слабее.
  Показался еще мужчина. Прошел через молчаливую толпу, открывавшую ему путь. Зашел в шатер. Через миг мать внутри зарыдала, и звук заполнил мир, и заставил застучать сердце Баделле. Потом раздался слабый, жалобный плач.
  Баделле ощутила, как кто-то встал рядом. Повернулась и увидела Адъюнкта.
  - Мать, - сказала Баделле, - ты должна вести детей своих.
  - Ты действительно думаешь, что я откажусь?
  Баделле со вздохом сошла с остова лошади. Протянула Адъюнкту руку.
  Та вздрогнула, будто ее ужалили. Посмотрела на Баделле с каким-то потрясением. - Не надо.
  - Мама, когда ты позволишь себе чувствовать?
  Адъюнкт попятилась и почти сразу пропала в толпе. Баделле не смогла понять, отступали солдаты с ее пути или нет.
  - Сегодня мать ходит в ночи, - прошептала она, - но звезды не видят ее.
  
  ***
  
  Корик потрогал пальцем десны. Отвел палец, поглядел; увидел следы крови. Что за славная шутка. Он умирает от жажды, как и все, но уже два дня пьет свою кровь.
  Он вытер палец о бедро, оглянулся.
  Улыба, похоже, переживет всех. Женщины так сильны, что мужикам тяжело это признавать. Но силы им нужны.
  Кровь течет у него из носа. Он не может очистить горло, сколько не сглатывай. "Силы нужны. Дом шлюх. Я видел все, что нужно видеть. Куда до меня ученым с бесконечным их нытьем про историю. Куда до меня мудрецам, пророкам, бунтарям и горланам. Да, они сжимают кулаки, потрясают, колотят по стенам несправедливости. Но стены эти - коробки, ими же построенные. Они не видят далеко. Для большинства коробка - весь мир. Что лежит снаружи - ни малейшего понятия.
  Но шлюхи знают. Смейся сейчас, но пройдут годы и годы, и сердце твое разорвется. Женщина отдает тело, когда ничего больше не остается. Отдает себя, как мужчина отдает последнюю монету. В глазах шлюхи ты увидишь, что мы делаем друг другу. Все".
  Прошлой ночью он убил товарища-Охотника. Мужика, пытавшегося украсть пустую фляжку. Но не думал о нем. Ни о лице, перекошенном от жажды, ни о вздохе, с которым тот отдал жизнь. Нет, он думал о шлюхах.
  "Могли бы обучить меня стыду. Но не обучили. И теперь, помогите боги, я об этом жалею". Тогда он смог бы понять, что заставляет товарищей вставать, дает силы закидывать за плечи вещмешки, пусть колени сгибаются от тяжести. "Малазанский солдат несет с собой все, нужное для войны". Кредо Дассема Альтора. "Но что, если войны нет? Если враг внутри тебя? Если груз не тебе принадлежит, если он давит на весь треклятый мир?"
  Да, он слышал того капитана, Гудда. Лежал, высыхая на неумолимой жаре, дрожал под последним одеялом, и слушал о мальчике и девочке, об игрушках, просыпавшихся между ними. Они забыли это слово - игрушки. Но, даже вспомнив... без толку, они забыли, как надо играть.
  "Тайна, о которой догадываются немногие. В доме шлюх любовь к детям - самое святое, что доступно смертным. Слишком драгоценное, чтобы насмехаться - каждая шлюха помнит, что была ребенком. Может, это горькие воспоминания, может, горько-сладкие, но это память о том, что было до сдачи. Они знают. Они святят невинность.
  Вот и всё".
  В священные праздники жрецы любят возбуждать толпу, и толпа забрасывает шлюх камнями. Они не выходят - он помнит, как женщины прятались в комнатах, говорили шепотом, чтобы звуки не просочились сквозь ставни, под двери. Он привык прятаться с ними, испуганный. В те дни он и приобрел ненависть к жрецам, к храмам, ко всем святым охотникам за грехом.
  "Что же, Увечный Бог, Падший Бог. Сумей я задушить тебя голыми руками, так и сделал бы. Убил бы всех жрецов, всех богов, всех, кого можно застать с камнями в руках. Во имя шлюх и того, что у них украли. Во имя детей".
  Он встал, поправил мешок, бесполезное оружие, бесполезные доспехи, повернулся к остальным, увидел, что все готовы. Тарр подал знак; они двинулись, один за другим.
  "Еще одна ночь. Во имя невинных".
  
  ***
  
  Суставы Бутыла пылали огнем. Вздулись, покраснели. Каждый шаг стал мукой. Когда это истории было довольно, чтобы сохранить человека в живых? Сколь угодно душераздирающей, трагической истории. Пусть слушатель воспламенится. Мир не так прост. Бутыл никогда не верил в речи, сомневался в их силе. Провозглашай грезы, бросай толпе желания - она подхватит, отразит их, но вскоре люди расползутся, залезут в дома, вернутся к бытовым мелочам.
  Пусть в первой шеренге верят и пылают огнем, но назад никто не смотрит - не пора ли слинять? "Наверное, нам это и нужно. Найти норку, залезть. Для малой передышки. Пусть громовые голоса затихнут. Пусть наступит благая тишина.
  А те, что никогда не сдаются, пламенея так, что некуда укрыться, негде отдохнуть... смотрите, что с ними случается. Смотрите, какой лихорадочный жар в глазах. Они сделали жизнь пыткой, они превратили голос духа в бесконечный вой".
  Лихорадка, да. Он сам такой и еще хуже. "Мы ходячие мертвецы". Слова Скрипача или еще кого-то. Каракатицы? Не суть важно. Ходячим мертвецам так не больно. Ходячий мертвец не несет на спине тысячу вопросов. Вопросов без ответов.
  Бабушка ковыляет рядом с ним. Ей не место в пустыне, на этой дороге - но она здесь. Или это не бабка, а просто одна из свечных ведьм, мнущая тростник в артритических руках, делающая куклы для детей в ближней деревне. Подарки.
  "Чары. Помню, как ты делилась ими. Игрушки, говорила ты, качая головой. Игрушки даром! И они бежали со смехом.
  Но ты вплетала в куклы защиту. Благословения против болезней. Ничего могущественного, способного остановить лавину и наводнение. Но машущий кулачищами отец ... Дядя, что лезет темной ночью под одеяло... Эти платили за содеянное.
  Порезы, проходившие "сами собой". Избавление от лихорадки.
  Да, Бабушка, я буду идти. В твою память. Сделай мне куклу против боли.
  И возьми ребенка за руку. Расскажи еще раз, как они заплатят за содеянное".
  
  ***
  
  Многие годы, еще тогда, когда ногти ее не искрошились о препятствия, не покрылись кровью из царапин, Улыба видела сон, носила его с собой словно жемчужину в разбитой раковине. Однажды она станет матерью, даст жизнь двойняшкам. Двум девочкам, визгливым и буйным, как все девчонки. Они будут играть на пляже под зорким ее оком.
  А потом тьма, унылое время года - серые небеса, сердитое море - и какая-то старуха придет к ней. "Рыба ушла", скажет она. "Нужно ублажить духов. Выбери одну, мать, и сделай даром для народа, даром голодным волнам". И она отвернется, позовет дочек в хижину.
  Они были низкого рода. Все семейство. Муж и отец близняшек пропал, умер, наверное. Все легло на ее плечи. Благословить одного ребенка, проклясть другого. Но найти доводы можно всегда, было бы желание. Она отлично это знает.
  Ночь злого ветра, залитых морскими брызгами костров. Улыба выходит, держа в руках ножи. Она убьет всех старейшин с их голодом, с их слабостью - уже не ловят рыбу, вся власть исходит от угроз и пророчеств насчет злобных, мстительных духов. Да, она покажет им злобного, мстительного духа, и дары голодному морю ублажат тысячу духов пучины.
  Сон приходил, словно капал на язык мед, полный соков удовольствия и удовлетворения. Она подозревала: такие сны есть в сердце каждого. Грезы о правосудии, о воздаянии, равновесии. И, конечно же, горький привкус знания: это невозможно, чувство самосохранения восстанет, сокрушая сон, хрупкие его косточки, робкое сердце - но не угасит навеки восторга, сладостной надежды.
  Брось в колодец монетку, обвей шарфом придорожный камень, пляши задом наперед на кургане... мир полон волшебных мест, приманивающих наши желания. Империи проводят лотереи, объявляют игрища, выделяя героев среди простого народа... "И все бегут наперегонки, грезя... Стойте. Оглянитесь. Боги, оглядитесь! Если мы желаем лишь бегства, что можно сказать о нашем мире? Нашей деревне, нашем городе, нашей жизни?
  Мы бесстрашны во снах. Что - ох, что говорит это о нас?"
  Итак, дети забыли про игрушки. Она не удивлена. Она помнит, как сидела с единственной игрушкой, но напротив не было никого. Где была сестра? Ее забрали. "Но как мне играть?"
  "Дочка, ее забрали очень давно. Ты даже помнить не можешь. Иди играй со Скеллой".
  "Скелла благородная, она мной командует".
  "Такова жизнь, дочка. Привыкай".
  Во сне она убивает Скеллу последней.
  
  ***
  
  Братья Каракатицы были на стене, когда это случилось. Он помнил потрясение. Город проигрывал. Братья погибли, его защищая. Солдаты Хенга во вратах, перебираются через завалы, выскакивают из пыли, завывая словно демоны.
  Вот и уроки. Нет непробиваемых стен. Смелый духом может умереть так же легко, как трус. Хотелось бы поверить, что это не так, что мир - не сплошная сумятица. Что детям можно позволить играть, не заботясь, что будет с ними потом. Играть, как он с братьями, не понимая иронии. Они нападали друг на друга с деревянными мечами, защищая мусорную кучу за рыбной коптильней, умирая, словно герои воображаемой "решительной битвы", отдавая жизнь ради тучи мух, визгливых чаек и груды пустых раковин. Где стоит на коленях беспомощная дева или еще что.
  Дева, украденная корона, драгоценность в глазу богини. Они сплетали чудные истории о своих похождениях, правильно? Длинными зимами, когда серое, больное небо, казалось, желает упасть и навеки раздавить город, в котором они жили и умирали, играя в эпос.
  Небрежный пинок вырвал его из детства. Но игры он не забыл. Они живут внутри и будут жить до последнего дня.
  "Дева, украденная корона, драгоценность в глазу бога. Умереть за что-то стоящее. Всего лишь. Карак, ты последний брат, и у тебя это может получиться. Другие не смогли, не дожили до конца эпоса. И ты несешь их здесь, на спине, мальчишек с горящими лицами. Несешь. Проносишь мимо бесполезных смертей на стене, на мелкой войне. Несешь туда, где им следовало бы быть.
  Мы идем умереть не напрасно. Что, нет вопросов?
  Нужно было вам увидеть наши решительные битвы. Это было что-то".
  
  ***
  
  Корабб думал о Леомене Молотильщике. Не то чтобы ему хотелось, но этот злой, лживый ублюдок-убийца похож на друга, которого тебе уже не хочется видеть, а он лезет и лезет с дурацкой ухмылкой на роже. Он тоже покрыт пылью, непонятно, почему. Да ему и не интересно.
  Вот что бывает, если верить в людей. Во всех людей с горячими, пылающими лбами, когда вокруг ни капли воды. Один такой спалил город. Попытался убить пятьдесят миллионов человек или сколько их было в И'Гатане, когда армия ворвалась и храм загорелся и голова жреца катилась по полу, словно мяч с нарисованным лицом.
  Кораббу хотелось быть добрым. Он вырос именно с такой мечтой. Мир был плохим, и он хотел стать хорошим. Глупо? Что там говорил учитель, когда выкрикивался досуха и комкал в кулаках клочья собственных волос... а как его звали? Плеш? Он смотрел на юного Корабба и рычал: "Хороший? Ты не знаешь смысла слов. Да ты самый плохой ученик, которого я видывал за всю учительскую стезю!"
  Это было здорово. Не особенно добрая стезя выпала старому Плешу. Именно он был самым скучным человеком в селении, потому его и выбрали учителем. Юнцы доставляли столько хлопот, что старшие решили: их нужно заговорить, пока не станут неподвижными тушами, пока глаза не выкатятся словно мраморные шары.
  Но эти кулаки с клочьями волос. Необыкновенно. Птицам пригодилось бы для гнезд. Что ж, возможно, старый Плеш был забавен - с таким красным лицом, бегающий вокруг стула.
  Леомен оказался не лучше. Удача Корабба? Да посмотрите на неудачных учителей.
  Он вспомнил день, когда заставил мать плакать. Братья Гефан дразнили его - уже не припомнить, за что - а он догнал их, помял самую малость, а потом связал веревкой всех четверых и притащил домой. Лица были красными как разбитые тыквы. - Ма! Свари это!
  Явился Хрунтер Гефан, чтобы забрать отпрысков. Имел наглость угрожать Кораббовой матери, и поскольку отец, Кенарабб, был на войнах, стоять перед свиномордым громилой пришлось Кораббу. Но мать варила суп... Когда голова Хрунтера оказалась в горшке, места для братьев не оставалось. Они потом рассказывали, от него три недели воняло луком.
  Из-за разлитого супа мать и плакала. Ну, то есть Корабб понял потом. Почему бы еще? Им пришлось уехать подальше от клана Гефан, но новые соседи оказались лучше. И если однажды Гефана убили, что же, не нужно было залезать под движущийся фургон. Корабб пару раз ударил его ногой по башке, но причина трагедии была не в этом. Да Гефана никто особенно не любил - хотя Кораббу не стоило говорить так, защищаясь на суде.
  Итак, юный Корабб отправился в ямы жрецов. Вырубать известняк оказалось не таким плохим делом, хотя иногда людей давило или они харкали кровью или кровь у них текла отовсюду. Там он и начал прислушиваться к историям. Убивая время. Ошибка. Разумеется, не случись мятежа, он был бы еще там, или его раздавило бы, или он выкашлял бы легкие. А мятеж... вначале был личный мятеж, а уж потом он пришел к мятежу большому. Все из-за историй, которые люди рассказывали - о свободе до малазан. Похоже, это были сказки.
  Леомен. Леомен Молотильщик. И Ша'ик, и Тоблакай. И все фанатики. Все мертвецы. Ничего хорошего. "Вот что бывает, когда веришь лживым сказочникам".
  Адъюнкт не такая? Он до сих пор не уверен. Не понимает он болтовни насчет "без свидетелей". Да он сражался против безвестности всю жизнь!
  "Но теперь у меня мяч вместо головы и он готов взорваться на солнцепеке. К утру всем нам конец. Мертвец и никого, кто его видит. Она об этом? Но... зачем тогда всё"?
  
  ***
  
  Он родился упрямым. Ну, так все говорили. Может, от того все беды в жизни, но Тарр не любитель рассуждать. Здесь, этой ночью, упрямство - всё, что ему остается. Сержант взвода морпехов - не думал он, что взлетит так высоко. Не при Скрипаче, который заботится обо всем, о чем нужно. Но Скрип уже не ведет взвод. "Теперь он мой. Мне доведется вогнать их в землю. Доведется увидеть, как они умирают мухами на стекле".
  Он запланировал упасть последним, иначе к чему упрямство? Он умеет толкать, толкать, пока его не оттолкнут.
  Вспоминается день, когда они впервые строились в Арене. Хаос, взгляды исподлобья, вся эта ругань. Неуправляемые, несчастные, готовые рассыпаться. "Потом вышли несколько ветеранов. Скрипач. Каракатица. Геслер. Буян. И сделали что нужно. И тогда я понял, что запал на возможность. Стать солдатом. Было за кем идти, и было хорошо.
  И сейчас хорошо. Как должно.
  Скрипач где-то впереди. Карак прямо позади. Адъюнкт мой командир с самого начала, и пока что я жив. Благодаря ей. Она хочет еще один переход - и получит. Без вопросов, без жалоб".
  Он развернул плечи, сверкнул глазами на взвод: - Первого, кто упадет, лично прокляну Тринадцатью Вратами Бездны. Я понят?
  - За это стоит выпить, - отозвался Каракатица.
  Все засмеялись. Или попытались. Для Тарра это было настоящим смехом. "Они продержатся всю ночь. А потом не попрошу и проклятой крохи.
  Если не прикажут".
  
  ***
  
  Химбл Фрап подобрал себе новое имя. Краткорукий. Ему нравилось. Старая семейная линия Фрапов... ну, пусть ее забирают братья. Всю эту длинную жилистую веревку, привязывающую его к тому, откуда он и кто он - да, он ее обрубает. Нет ее. Нет полной дерьма пуповины, которой не рискнул еще обрезать ни один Фрап. "Бряк - и нет. Доброго пути.
  Краткорукий - это по причине моих коротких рук, поняли? Их отняла треклятая большая ящерица. Гигантская ящерица. Их называют Чан Кемали, но мы прозвали их Пеньками, по причине хвостов. Тогда я был панцирником. Да, я не похож на панцирника. Знаю. Но размер не делает панцирником. Я сам знаю дальхонезца не тяжелее жабы, да и не красивше. Все дело в привычке.
  Ну, поглядите на тех, что тянут канаты. Вон, впереди. Зачем они тянут фургоны, во имя Худа? Не важно. Они тяжелая пехота, кто-то им сказал: "Тяните фургоны", и они так и делают. Видите? Привычка.
  Да, мы их остудили, тех Пеньков. Они прыгали, мы ныряли. Они били мечами, мы закрывались щитами. Так и надо. Да, не совру, мало нас осталось. Их было много, много больше.
  Эти дни? Я работаю на старшего сержанта лейтенанта квартирмейстера Прыща. Он как раз ушел проверять ось фургона, но скоро будет. Я? Жду взвод наших морпехов, чтобы сдать стражу, да-а. Их ночью покусали, хотя немножко - кому ж тут по силам их покусать серьезно. Понимаете, о чем я? Но кое-кого надо заштопать и так далее. Жду в ближайшее время.
  Это имя, Краткорукий..."
  Что-то твердое как камень ударилось о его висок.
  
  ***
  
  Ракль опустил дубину и стал смотреть, как Брусок и Спорый оттаскивают тело. Десятка два солдат видели нападение, но они лишь пялились тусклыми глазами, ковыляя мимо. Похоже, теперь ноги - единственные годные части их тел.
  Раклю не хотелось становиться таким. Не хотелось, побери всех Худ. - Вот так охранник, - буркнул он.
  - Тихо! - прошипел Спорый, кивая вперед, на цепочку бурлаков. - Лезь в фургон, Рак, но медленно и осторожно - они могут почуять лишний вес.
  Ракль хмыкнул: - Дурни уже ничего не чуют, Спор. - Однако, подойдя к фургону, поставив ногу на ступеньку, он влез внутрь ловко и незаметно. Пусть Спор порадуется.
  Двое приятелей исчезли в полутьме.
  Пока что все ладно. Где-то в фургоне, наверное, в самой серединке, лежат особые фляги Блистига. Пришло время выпить. Вода - он ее чует. Близко.
  
  ***
  
  Прыщ вылез из-под днища. - Сквозная трещина, - сказал он, вставая. - Что в нем?
  Бывший повар поскреб в бороде. - Масло для фонарей. Подковы. Воск, смазка...
  - Смазка? Тебе не пришло в голову использовать хоть немного на проклятую ось?
  - Мы хранили ее на крайний случай, сэр. Да, может, ошиблись.
  - Ладно, - вздохнул Прыщ. - Отцепи бурлаков и пошли вперед. Я пока погляжу, что там еще есть.
  - Слушаюсь, сэр. Но, думаю, никто не сюда вернется, даже если найдете что ценное.
  Прыщ огляделся. Обоз оставил их позади. "Дерьмо!" - Пусть так. Может, там ребенок под одеялом - спрятался или слишком слаб, чтобы вылезти.
  - Тогда я вернусь, сэр.
  - Распредели солдат по другим командам.
  - Слушаюсь, сэр.
  Прыщ посмотрел ему в спину и влез в фургон. Пытаясь не обращать внимание на огонь, который кто-то залил ему в глотку, и растущее ощущение беспомощности, начал проверку.
  Бочонки со смазкой почти пусты - лишь несколько пригоршней вонючей жижи на днищах. Вряд ли хватило бы на ось. Он попытался отодвинуть бочку с подковами, но не нашел в себе сил. Тогда Прыщ перелез ее, постучал по ближайшему ящику: - Кто там есть? Просыпайтесь, или вас бросят позади!
  Тишина.
  Прыщ вытащил кинжал, открыл ящик. "Запасные мундиры? Боги подлые! Узнают бурлаки - сдерут кожу заживо!" Открыл еще пару. Набивка для матрацев. Упакованные в вату свинчатки для пращей. "У нас нет пращей. Что за раззява-квартирмейстер? О, это я. Точно я". - Тогда, - вздохнул он, - старший сержант Прыщ, вздуйте квартирмейстера Прыща. Могу ли я, лейтенант? Можете, потому что я приказываю. Или сходить к Кулаку Добряку? Прошу, сэр, не делайте этого! Он меня ненавидит. Странно, но меня он почти любит, старший сержант. Точно, сэр? Я уверен, старший сержант. На веских основаниях. Надеюсь. Ладно, ладно. Не надо извинять старого ублюдка - он ненавидит нас всех. Вот что бывает, когда лысый начинает собирать гребешки...
  - Квартирмейстер Прыщ.
  Он поднял глаза. Кулак Блистиг стоит у фургона. - Кулак?
  - Нужно поговорить.
  - Да, сэр. Что вам угодно?
  - Можете передать мои фляги.
  - Фляги? О да, те фляги.
  - Вылезай, Прыщ. Я не в настроении смотреть на тебя снизу вверх.
  Он пробрался в заднюю часть фургона и спрыгнул. Колени пронзила боль, он выругался и низко присел.
  Поэтому направленный в сердце нож вошел под ключицу.
  Прыщ упал на спину, соскользнув с клинка. Брызнула кровь, пятная пыль. Он увидел над головой Нефритовых Чужаков.
  - Обильно течет, - сказал Блистиг, подходя, чтобы поглядеть внимательнее. - Сойдет.
  Прыщ слушал, как затихают шаги кулака, и ему хотелось смеяться. "Избавил меня от ночного перехода".
  Все затихло. Он чувствовал, что теряет сознание. Потом раздался хруст, нога встала около его головы. Он поморгал. "Ого. Это Серый Человек, это Мучитель пришел за мной. Так и знал. Я удостоился особого внимания". Гнилой скелет согнулся, уставился на него черными пустыми глазницами.
  Прыщ улыбнулся. - Давай, заноси в двери.
  
  ***
  
  Бальзам оглянулся, сморщился: - Так где он?
  Горлорез сплюнул без слюны и согнулся пополам. Упал на колено. Задохнулся и не сразу ответил скрипучим голосом: - Наверно, понес поручение Прыщу.
  Мертвяк усмехнулся: - Поручение? Разум потерял, Горло? Никто никаких больше поручений. Должен быть здесь. Нехорошо.
  Бальзам стащил шлем, поскреб лысину. - Горло, залезь и погляди сверху, ладно?
  - Тут нечего красть, сержант.
  - Я знаю, ты знаешь, но не обязательно все знают. Иди.
  Горлорез со стоном распрямился, пошел к борту фургона.
  - Наоборот, - продолжил Бальзам, - иди поговори с бурлаками. Узнай, что они знают.
  - Они знают, какие пятки у впереди идущего, серж.
  - Мне плевать.
  Маг поплелся в голову фургона.
  - Ползем, - заметил Бальзам, глядя на еле движущиеся, разболтанные колеса. - Счастье, если сделаем за ночь две лиги.
  Горлорез сумел залезть до середины...
  Арбалетный болт прилетел из темноты, вонзился ему в ягодицу. Солдат взвыл.
  Бальзам крутанулся, выставил щит. Стрела ударилась о дерево, скользнула, задев щеку и ухо. - Засада!
  Фургон рывком встал.
  Горлорез упал и ударился боком. Новая череда ругательств. Мертвяк лег рядом. - Тихо, чтоб тебя - нужно вырезать, или ты бесполезный кусок...
  Но Горлорез сам сумел дотянуться до короткого древка. Вырвал, отбросил в сторону.
  Мертвяк уставился во все глаза. Но товарищ не издал ни звука. Показал окровавленной рукой: "Кто-то в фургоне".
  Целитель кивнул, оглянулся - Бальзам прячется за щитом, держит в руке меч. Наоборота нигде не видать. Последние рядовые испарились, зеленоватый свет Чужаков озаряет лишь ровную сковороду пустыни. Никого из нападающих не заметно.
  Мертвяк подобрал камешки, швырнул в Бальзама. Голова резко повернулась.
  Быстрый обмен сигналами.
  Бальзам попятился, пока не оказался у переднего колеса. Попытался слизнуть языком кровь с щеки. Сделал серию жестов направо, оглянулся на Мертвяка и, снова ворочая языком, кивнул.
  "Слава Худу". Мертвяк нашел глаза Горлореза, резко показал головой вверх. "Устроим представление".
  Вытаскивая ножи, Горлорез низко присел.
  
  ***
  
  Ракль замер. Не так, как все задумывалось. Уже есть раненый. Кулак будет недоволен. Но, может, удастся все уладить.
  Раненый зашипел: - Давай наверх, Мертвяк. Осмотрись.
  - С ума спятил?
  - Выполняй, - зарычал сержант.
  Вагон покачнулся. "Вот и он. Эй, Мертвяк, у меня есть сюрприз". - Он покрепче ухватил рукоять дубины.
  Звук с задника. Он поглядел: раненый тоже влез внутрь. "Дерьмо!"
  Фургон снова содрогнулся - Мертвяк полез на крышу.
  Ракль оглянулся на Горлореза. Тот ухмылялся.
  Пора валить. Он встал, повернулся...
  Наоборот с улыбкой вогнал меч в кишки, пошевелил, отыскивая сердце.
  - Пригнись, Борот! - шикнул Горлорез.
  Он позволил телу упасть у каких-то ящиков. - Где второй?
  - Не один, - ответил Мертвяк, соскальзывая внутрь. - Думаю, двое. Снайперы с арбалетами. Лежат где-то снаружи в ямах.
  Фургон дико накренился - внутрь заглянула сержант Хеллиан. - Парни, что, проблемы?
  - Голову ниже, сержант! - зашипел Горлорез. - Стрелки!
  - О, да. А где?
  - Там, в пустыне.
  Она прищурилась, глядя в указанном направлении, потом повернула голову: - Взвод, рассыпаться - мы идем на укрепленные позиции. Охота на сусликов. Ох, держите щиты - у них самострелы.
  Мертвяк поглядел на Горлореза. Тот потряс головой.
  - Слушайте, сержант...
  - У тебя раненый, целитель, - указала Хеллиан и перелезла на другую сторону. За ней были еще двое. Остальные солдаты осторожно обходили повозку. Хеллиан спрыгнула. - Сержат Бальзам, будешь держать оборону? А мы туда.
  - Вам их не найти. Видел две бегущие тени.
  - Да? И куда?
  - К регулярам. Мы их потеряли, Хеллиан.
  Женщина поникла. - Чего им было нужно?
  - Худ знает.
  Наблюдавший за всем с крыши Мертвяк подал голос: - Хорошая работа, Борот. Но лучше было взять живым.
  - О чем с ним толковать? - ответил Наоборот. - Похоже, они убили Краткорукого.
  Мертвяк замолчал. Он-то и не вспомнил... - Нужно поглядеть.
  - И бросить фургон?
  - ТАМ НЕТ НИЧЕГО!
  - Точно. Верно. Но кое-кто ловится. Я вряд ли могу ходить, так что остаюсь... гм, сторожить.
  - А сам когда понял? - спросил Наоборот.
  - Раньше, чем понял, что ходить не могу.
  - В ягодицу, - объявил всем Мертвяк. - Крови нет. Болт задел кость?
  - Вряд ли.
  - Чудо, у тебя такая костлявая...
  - Так найдете Краткорукого?
  Пока они пререкались, задние фургоны двигались справа и слева. Подошел взвод Урба; перекинувшись словами с Хеллиан и Бальзамом, он послал морпехов вперед. Бальзам поглядел на своих солдат. - Нас специально отметили.
  - Метки на флягах, - согласился Наоборот. - Не важно, что мы все отдали детям. Они думают, мы кое-что придержали.
  - Блистиг, - сказал Мертвяк.
  Лицо Бальзама исказилось отвращением. Он стер кровь со щеки. И облизал пальцы. - Убивать офицеров одно дело, но кулака... Не знаю.
  - Кто будет против?
  - Это мятеж.
  - Мы не нарушим никаких приказов Адъюнкта...
  - Неправда. Именно она сделала его кулаком.
  - Но он пытался убить своих солдат!
  - Да, Мертвяк.
  Наоборот шикнул, привлекая внимание. - Идет Т"лан Имасс, сержант.
  - И что?
  Пришелец встал около Мертвяка: - Целитель, в тебе есть нужда.
  - Тебе уже не поможешь...
  - Некто Прыщ умирает от ножевой раны. Идешь?
  Мертвяк поглядел на Бальзама.
  - Ладно, - сказал тот. - Я отыщу Добряка.
  
  ***
  
  Курноса спустили с поводка. Остальные решили, что это будет он, и он пошел и нашел Острячку и Поденку, и потом присоединился Лизунец. Они мало что говорили, но всем стало ясно: Курнос главный. Он не знал, почему, но не хотел обсуждать - так что главным стал он, хотелось ему или нет.
  Он повел их в толпу рядовых; солдаты уходили с пути, глядя уныло и мрачно.
  Может, они в упряжи, как волы, но это не значит, что они не видят ничего вокруг. Почти все услышанное не стоило пережевывания, но иногда неосторожно брошенные слова западали в душу, и постепенно дела начали проясняться.
  Они не волы. Они тяжелая пехота. Дошла весть, что Краткорукому проломили череп и он может не дожить до утра, что взвод морпехов попал в засаду, одного подстрелили, хотя и не убили. Похоже, тот, что врезал Краткорукому, сам выпотрошен, но двое нападавших улизнули.
  Курнос знал: их не двое. Два, краденых арбалетов два. Но со стрелками еще семеро. Банда негодяев Блистига.
  В каждой армии такие есть. Опасны, если только их собрать вместе. Блистиг это сделал.
  Проломить голову панцирнику? Да еще и сзади? Придется дать ответ. Краткорукий был камнем, на который напоролась пила Пеньков. Он выломал из пилы немало зубьев. Не повезло с пальцами, но лес валить - опасная работенка. Почти такая же опасная, наморщил лоб Курнос, как служить в пехоте.
  Жаль, что Блистига не было в том месте, где они нашли его банду. Нет, его не убили бы. Просто заставили наблюдать, как банду загоняют, ломают руки и ноги (одному дураку Поденка наступила на брюхо, сломав тазовую кость и заставив извиваться верх и низ в разных ритмах). Да, кулаку было бы полезно видеть, как Лизунец нашел краденый арбалет и попробовал забить задним концом громиле в пасть. Трещало и брызгало, но он сумел засунуть эту штуку до середины глотки. Это было что-то. Тела они бросили.
  Курнос и Острячка лупили кулаками по лицам, пока не превратили их в кровавое месиво. Костяшки ломило. Однако на все произошедшее смотрели лишь солдаты регулярной пехоты, а они просто отворачивались через некоторое время и шли дальше.
  Кто-то оглоушил панцирника. Такое не спускают. Никогда.
  Даже Курнос удивился, когда какой-то регуляр, сержант во главе взвода, поглядел на тела негодяев и сплюнул на ближайшее - не слюной, только звук, прицел в голову. Вполне ясный смысл. И Курнос поглядел на Острячку и Лизунца, и они кивнули ему в ответ.
  Если панцирники не волы, то и обычные солдаты не мулы. Они видели, они слушали. Они соображали. И это хорошо.
  Лучше, чем убивать всех. Верно? Это заняло бы всю ночь и даже дольше.
  
  ***
  
  - Нашла, Кулак, - доложила капитан Ребенд.
  Добряк повернулся к Бальзаму. - Отвести всех. Это между мной и Блистигом, понятно?
  Сержант кивнул, но тут же заколебался: - Кулак? Вы ведь хотите его убить, да?
  - Сержант?
  - Ну, сэр, это же... если не хотите сами или правила не дозволяют... одно слово Горлорезу или Улыбе из взвода Тарра, или...
  - Морпех, слушайте хорошенько мои слова. Не хотите увидеть казнь одного из товарищей, не трогайте Кулака Блистига. Я понят?
  - Прощу прощения, Кулак, но к утру мы будем ползти на карачках. Так что ваша угроза не особо страшна, если понимаете о чем я. В нашем списке не один Блистиг, Кулак, и мы ждем, когда вы перечеркнете список жирной красной линией.
  - Вы говорите о мятеже, сержант.
  - Какое плохое слово, сэр. Как это называли Сжигатели Мостов? Чистка. Старый малазанский обычай, верно? От самого Императора, а потом Императрица делала то же самое.
  - Она хотела сделать "то же самое" с виканами. Забыли, сержант?
  - Да, сэр, умеете вы уводить в сторону. Но сегодня речь об одном человеке.
  Кулак оглянулся на Ребенд. Та стояла с выражением готовности на лице. - Кулак остался в одиночестве, капитан?
  - Нет, сэр. С ним Кулак Сорт и капитан Скенроу, а также капитан Рутан Гудд. Высказаны обвинения, сэр - я как раз планировала доложить, но... - тут она метнула взгляд на Бальзама. - Рутан Гудд утверждает, что на ноже Блистига кровь Прыща.
  Бальзам выругался: - Кровавые щеки Худа! Собственной рукой?!
  Ребенд пожала плечами.
  - Ведите, капитан, - сказал Добряк почти шепотом.
  
  ***
  
  Мертвяк шел по пятам за проводником. Впереди другой Т'лан Имасс поднимал брезент, делая навес. Горели фонари с полностью открытыми заслонками. Рядом стоял покосившийся фургон.
  В резком свет целитель увидел под брезентом тело Прыща.
  "Кровь повсюду. Он не выживет". Мертвяк прошел мимо Имасса, под навес. Встал на колени перед Прыщом. Осмотрел рану. "Кровоточащая. Выше сердца. Он уже должен быть мертв". Однако он ощутил слабый пульс, даже кровь еще чуть подтекала. Дыхание мужчины хриплое, неглубокое. "Только не легкое. Прошу, не легкое". - У меня здесь нет магии, - сказал он, глядя в сухие, безжизненные лица. "Дерьмо. Помощи не дождешься".
  Он снова поглядел на Прыща. - Видел я нутро многих людей. Живых и мертвых. Что же. Был один учитель, жрец. Одевающий мертвых. У него были радикальные воззрения. Боги, а что? Он так и так помрет.
  Мертвяк вытащил набор иголок. - Он говорил, можно влезть в тело, пережать сосуд и сшить, прямо там, внутри. Да, не поможет, если еще и легкое задето. Но на губах нет кровавой пены. Пока. Поэтому... думаю, что попробую. - Он поднял взор. - Вы двое, нужны ваши руки - откройте рану как можно шире. Боги, что у вас, Имассов, за уродливые пальцы.
  - В наших руках нет жизни, - сказал один.
  - Это тут при чем?
  - Мы не занесем в рану инфекцию, целитель.
  - Нет. Но нож, наверное, уже это сделал.
  - Кровотечение очистило рану, целитель. Главная опасность заражения в тебе и твоих инструментах.
  Всаживавший кишечную нить в иголку Мертвяк поморщился: - Тот старый жрец был с вами одного мнения. Но ведь сделать я ничего не могу?
  - Да.
  Зрение Мертвяка затуманилось, но он сумел удержаться. "Невероятно. Умираю, пытаясь спасти жизнь другого. Но есть ли смысл?"
  Имассы склонились, приготовившись раскрыть рану.
  - Вгоняйте пальцы поглубже, нужно увидеть как можно больше. Нет, погодите. Вижу лишь ваши пальцы.
  - Целитель. Один из нас будет держать рану. Второй найдет концы разрезанного сосуда.
  - Да! Пойдет! Когда найдешь, сожми крепко, останови поток крови. Вы выведи ближе, чтобы я видел.
  - Мы готовы, целитель.
  - Он потерял много крови, он в шоке. Наверное, ничего не поможет. Удивительно, что он еще не мертв. Я могу его убить. Или он помрет после. Потеря крови. Заражение. - Он отстранился, глянул в безжизненные лица. - Ладно, надо попросту не думать. Начинаем.
  
  ***
  
  Они ждали далеко в стороне от колонны. Большая часть войск уже прошла. Блистиг стоял, глядя на офицеров, скрестив руки на груди.
  Добряк и Ребенд приблизились.
  Нефритовые Чужаки светились над головами достаточно ярко, чтобы отбрасывать зеленоватые тени; казалось, сама пустыня смущена, даже разгорячилась - было не так холодно, как прежде ночами. А вот ветер утих. Лагерь окружило безмолвие.
  Блистиг не дрогнул, поглядев в глаза Добряка. - Ночью я казнил предателя. И ничего более. Я придерживал запас воды, зная, что наступит крайняя нужда.
  - Да ну, - ответил Добряк. - И сколько там было фляг? Четыре? Пять?
  - Для корпуса офицеров, Добряк. С учетом морской и тяжелой пехоты, если потребуется. Не очень много, да... но вполне достаточно. Адъюнкт вам не сказала? Морпехи и панцирники прежде всех. Да остальные и не имеют значения.
  - Лейтенант Прыщ не под вашей командой, Блистиг.
  - Акт измены требует вмешательства любого офицера, его обнаружившего. Я действовал по закону военного времени.
  - Вода, - вмешался Рутан Гудд, - была выделена для детей Змеи. По прямому указанию Адъюнкта.
  - Адъюнкт ничего о ней не знает, капитан Гудд. Вы говорите чепуху.
  Фаредан Сорт фыркнула: - Все знали о заначке, Блистиг. Мы лишь ждали ваших действий. И вы не могли ничего выделять, вы запасами не распоряжаетесь. Если тут есть измена, то ваша.
  Кулак ощерился: - Вот где вы потеряли путь, все вы. Вся эта чушь - "мы заодно" - и в результате жалкий копатель выгребных ям получает не меньше кулака, капитана и самого Адъюнкта. Черт подери! Не так устроен мир, и не без причины. Высокорожденные заслуживают больших порций. Это награда за высокую ответственность, за великие умения и таланты. Таков закон мира, друзья.
  - Не знала, что вы из знати, Блистиг, - воскликнула Сорт.
  Губы кулака скривились. - Есть иные пути к привилегиям, Сорт. Поглядите на себя. Дезертир со Стены, а теперь проклятый Кулак. И сам Добряк недавно вылез из армейского стада. Как метеор взлетел, а? Десятки лет среди посредственности, верно, Добряк? Вы попросту пережили всех лучших.
  - Ваши слова, Блистиг, - возразил Рутан Гудд, - подрывают ваши же аргументы. Получается, высокорожденных тут нет. Лишь Адъюнкт может претендовать...
  - Женщина, предавшая свой класс, - холодно улыбнулся Блистиг. - Измена среди Охотников начинается на самом верху.
  - Планируете убить всех, не так ли?
  - Добряк, похоже, мне ничего не нужно делать. Нам конец. Предсказания были верными. Пустыню не пересечь. Мы проиграли. Полностью проиграли. - Он покачал головой. - Я оказал Прыщу большую услугу. Убил быстро.
  - Ожидаете, что кто-то из нас окажет вам такую же услугу? - спросил его Рутан Гудд.
  Блистиг пожал плечами. - Почему нет? Мне уже все равно. Честно. Она уже нас убила. Будет ваше лезвие, капитан Гудд? Окажите милость, ударьте ледяным.
  - Никто не убьет вас этой ночью, - отозвался Добряк. Отстегнул пояс с оружием, бросил в сторону. - Мы носим это звание. Мы Кулаки. Давай отыщем его первоначальный смысл, Блистиг.
  - Шутишь, старик.
  Фаредан Сорт в тревоге обратилась к Добряку: - Что вы делаете? Просто ведите его к Адъюнкту. Добряк!
  Но тот ринулся вперед. Блистиг пошел навстречу.
  Двое мужчин, слишком слабых, чтобы серьезно навредить друг другу. Жалкая вышла схватка. Тычки, не способные рассадить кожу, удары, не оставляющие синяков. Три или четыре обмена выпадами - и оба стояли на коленях, задыхаясь и склонив головы.
  Когда Добряк поднял голову, Блистиг швырнул в глаза песок, рванулся, ухватил кулака за голову и резко опустил, лицом на колено.
  Сорт вмешалась было, но Рутан Гудд ее удержал.
  Удар должен был разбить Добряку нос, но этого не случилось. Он ухватил Блистига между ног. Тот издал сдавленный писк и повалился набок.
  Добряк попытался встать и упал, перекатившись на спину - глаза выпучены, грудь вздулась от нехватки воздуха...
  - Вот, - сказал Гудд. - Выдохлись.
  - Дураки! - рявкнула Сорт, вырвав руку из ладони Гудда. Встала над мужчинами. - К чему это было? Если бы увидели солдаты... вы, бесполезные глупцы! Блистиг, не будь все мы при смерти, я убила бы тебя. Но ты не заслуживаешь милости - нет, ты промучишься целую ночь, как все! - Она отвернулась. - Капитан Ребенд, поднимите своего кулака.
  Блистиг успел встать на колени. Медленно распрямил спину. - Она убила всех. Ради ничего. - Он обвел сверкающими глазами одного за другим. - Да, вижу на ваших лицах, вам сказать нечего. Она нас убила. Знаете так же четко, как я. Значит, решили убить меня? Решили сделать за нее работу? - Он с трудом встал на ноги. - Лучше предоставьте мне честь умереть самому.
  - Нужно было помнить о чести, прежде чем втыкать нож в Прыща, - сказал Гудд.
  - Может быть. Но он солгал мне, а я не люблю лжецов. - Он наставил палец на Добряка. - Нам с тобой конец. Жду у врат Худа, старик.
  - Убожество, - прошипела Фаредан Сорт.
  Они оставили Блистига позади. Судя по его движениям, было понятно: идти он сможет еще не скоро.
  Скенроу подошла к Рутану Гудду. - Надеялась, что мы его сразу прикончим, - сказала она чуть слышно. - Это же убийца. У Прыща даже перевязи не было, а его нож торчал в балке фургона.
  - Если кто-то ждет Блистига у врат Худа, так Прыщ. Верно?
  Но Скенроу качала головой: - Не верю я в воздаяние за Вратами Смерти. Никто не сидит по ту сторону, взвешивая наши жизни. - Она пошатнулась, Рутан протянул руку. Ощутил, как на мгновение она оперлась всем телом. - Дерьмо. Могу не дожить до утра.
  - Доживешь, Скенроу. Не позволю тебе умереть, понимаешь?
  - Пути отсюда нет, ты это знаешь, любимый. Знаешь. Не прячь глаза.
  Он промолчал, потому что сказать было нечего.
  - Ты меня забудешь, правда? Постепенно. Как... других.
  - Не говори так, Скенроу. Даже не думай. Для людей... вроде меня... забывать - не проклятие. Проклятие - помнить.
  С тусклой улыбкой она высвободилась из его неловких объятий. - Тогда прошу, любимый, сделай все, чтобы забыть. Пусть не останется тяжкой памяти, пусть всё выцветет. Это будет не трудно, ведь все, что мы имеем, столь ничтожно.
  Он уже слышал подобные речи. "Вот почему память сродни проклятию".
  
  ***
  
  Блистиг отвернулся от уходящих. Вдалеке он различил свет фонарей, свет, прижавшийся к земле. Нахмурился, видя, что свет приближается.
  "Она нас убила. На заре нам конец, мы не сделаем и шага. Пойду к ней. Пойду и воткну нож. Не смертельная рана, не так, чтобы ушла сразу. Нет. В живот, пусть кислота вытечет и сожрет ее изнутри. Я же встану сверху, глядя на мучения, и это будет сладчайшее зрелище всей жизни. Зрелище, уносящее к смерти.
  Но даже это недостаточно, за все, что она с нами сделала. Кулак Добряк, тебе придется подождать у врат Худа. Пока я закончу с Таворой из дома Паран".
  Т'лан Имассы с самодельными носилками, на них покрытое тело. Рядом морпех, руки по локоть в крови.
  Блистиг прищурился.
  Т'лан Имассы прошли мимо. Кулак поглядел на бледное лицо человека в носилках. И крякнул.
  Морпех встал, отдал честь. - Кулак?
  - Прыщ еще не мертв? Зачем это, целитель?
  Ответом Блистигу стал удар кулаком в лицо - сильный, разбивший нос и заставивший отшатнуться. Он споткнулся, упал. Брызнула кровь. Блистиг лежал, оглушенный.
   Целитель встал сверху. - Дело в том, кулак, - сказал он, - что после всего того, что Прыщ вытерпел от вас, мы решили сделать его хорошим морпехом. А вы пошли и провертели дырку в кишках морпеха. На такое мы не согласны. Слышали, сэр? Морпехи не для вас.
  Блистиг слушал шаги Т'лан Имассов и морпеха. Повернул голову, сплюнул слюну и кровь. Хрипло хихикнул. "Да, человека измеряют по врагам его.
  Беснуйтесь, морпехи. Только дайте добраться до нее первой".
  Не сразу ему удалось встать, но когда он зашагал, движения стали быстрыми, хотя и скованными. Его заполнила неведомая прежде сила. В голове кружились два слова, словно мантра. "Увидеть ее. Увидеть ее. Увидеть ее".
  
  ***
  
  Лагерь хундрилов сворачивался, хотя выполнявшие работу люди двигались с мучительной медлительностью. Словно их тянули к земле когти на коже. Баделле смотрела из середины кружка двадцати детей Рутта, как всё занимало положенное для последнего ночного перехода место - все, кроме шатра матери. Та еще не вышла.
  Знахарки и другие женщины вышли недавно, с загадочными лицами. Баделле ощущала в шатре еще трех человек, хотя не была уверена. Отец, мать и дитя. Здесь ли будет последний их дом?
  Ребенок-хундрил подошел к Седдику, всунув в руки очередную игрушку - мундштук костяного свистка, заметила она, прежде чем мальчик спрятал вещичку в мешок и поблагодарил. Новый мешок, слишком большой для переноски. Дети хундрилов несли ему игрушки весь день.
  Каждый раз при виде их вереницы ей хотелось плакать. И чтобы Седдик тоже плакал. Но она не понимала, почему - они ведь так добры. И не знала, почему видит в детях слуг какой-то иной, высшей силы, чего-то слишком большого для слов. Это не повеление взрослых, матерей и отцов. И не дань жалости. Им не нужны игрушки? Они видела, как драгоценные вещички передают в руку Седдика, видела, как сияющие глаза на мгновение поднимаются к его лицу - в миг передачи подарка - а потом дети убегают стремглав, обнимают приятелей. Это длится и длится, и Баделле не понимает. Только болит сердце. Как ей хочется, чтобы Седдик заплакал, как ей хочется ощутить свои слезы.
  Она чуть слышно произнесла стих.
  
  Змеи не могут плакать
  Они знают так много
  Что жаждут тьмы
  Они знают так много
  Что света боятся
  Никто не сделает змеям подарка
  Никто подарком не сделает змей
  Их не дают
  Их не берут
  И во всем мире
  Одни лишь змеи не могут плакать.
  
  Седдик поглядел на нее; она поняла: он слышал. Конечно, ведь это поэма про него, для него, хотя он этого, возможно, не понимает. "Но человек, который его найдет, поймет. Может, он заплачет, может, и нет. Может, он расскажет нашу сказку так, что заплачут все. Потому что мы не можем".
  Пожилой хундрил подошел и помог Седдику положить мешок в фургон. Мальчик оглянулся на Баделле. Она кивнула. Он залез и сел рядом с сокровищами. Он думает, что там и умрет.
  "Но так не будет. Как он сумеет выжить? Хотелось бы знать ответ, потому что в нем тайна".
  Тут откинулся полог шатра роженицы, вышел отец. Глаза его были сырыми от слез, но был в них и огонь. "Он горд. Он дерзок гордостью и готов бросить вызов всем нам. Мне нравится этот взгляд. Так должен глядеть отец". За ним вышла и она, пошатываясь, сжимаясь от усталости. В руках был маленький сверток.
  Баделле задохнулась, видя бредущего к ним Рутта - откуда он взялся? Где прятался?
  Со скрюченными руками, с ужасной нуждой на сморщенном лице встал он перед матерью.
  Тоска сжала сердце Баделле, она пошатнулась от внезапного бессилия. "Где же Хельд? Хельд мертва. Она была мертва уже давно. Но что же нес Рутт в руках все это время? Всех нас".
  Мать поглядела на мальчика; Баделле заметила, что она стара - да и отец больше годится в дедушки. Она глядела на Рутта, на пустые руки, в искаженное лицо.
  "Она не понимает. Откуда ей? Он никому не повредит, наш Рутт. Он нес нашу надежду, но надежда умерла. Не его вина, не его вина. Мать, если бы ты была там... если бы видела..."
  Тут она выступила вперед, эта старуха, эта женщина с последним ребенком, эта чужачка, и нежно опустила младенца в колыбель рук.
  Дар безмерный... когда она положила руку ему на плечо, толкнув вперед, чтобы он пошел с ней и мужем - когда они двинулись за последним фургоном - медленно, словно быстрее она идти не может... Баделле не пошевелилась.
  "Седдик, я расскажу тебе, чтобы ты помнил. Таковы хундрилы, податели даров. Помнишь их, верно?"
  И Рутт шествовал словно король.
  Седдик смотрел со своего насеста, как все расступились перед фургоном для матери, для Рутта и ребенка в руках, как фургон двинулся вдогонку армии. Мужчина - отец так тянул за лямку, словно готов был двигать это бремя в одиночку.
  Ибо это не бремя.
  Седдик знал: дары - не бремя.
  
  ***
  
  Впереди простерлась пустыня. Скрипач не видел ее края и уже верил, что не увидит никогда. Вспомнились древние границы из костей - кажется, они остались за спиной столетие назад. Не могло быть предупреждения более ясного. Но она не колебалась.
  Нужно всё оставить ей. Мир - ее враг, и она смотрит ему в глаза, не моргая. Она провела их по пути страдания к Увечному Богу. Но разве могла быть иная дорога к такому божеству? Она сделала из них великую жертву... неужели все так просто и грубо? Он не считал ее способной на такое. Ему хотелось забыть саму эту мысль.
  Но вот он, идет на полсотни шагов впереди всех. Даже дети хундрилов отстали, оставив его в одиночестве. А позади - раздавленная людская масса, каким-то образом еще ползущая, словно зверь со сломанным позвоночником. Порядки расстроились, каждый солдат движется по мере сил. Они несут оружие - только потому, что забыли, каково жить без оружия. Тела падают одно за другим.
  Под призрачным светом Нефритовых Чужаков Скрипач устремил взор на линию горизонта. Ноги двигаются как ножницы, мышцы омертвели и не чувствуют боли. Он прислушивается к своему дыханию, к стонам воздуха - вверх и вниз по опухшей, сожженной трахее. На таком просторе мир его съеживается шаг за шагом; скоро, знает он, будет слышно лишь биение сердца, а потом и оно затихнет.
  Этот миг ждет где-то впереди. Нужно просто дойти.
  Вокруг шепот и движение - или это испарения воспаленного разума? Он видит всадника рядом, так близко, что можно положить руку на сухую, покрытую солью кожу плеча... Он знает всадника. Даже слишком хорошо.
  "Сломал ногу. Словно первая поваленная колонна в храме. Колотун - вижу тебя - ты хотел поработать над его ногой. Даже за пределы субординации вышел. Но он не слушал. В том и проблема: слушает, только если ему хочется.
  Ходунок, ты до сих пор самый уродливый Баргаст, какого я видел. У вас в племени специально таких выращивают? Чтобы сильнее пугать врага. А женщин выводят полуслепых, да? Уравновесить весы, иначе никак.
  Тогда где Быстрый Бен? Калам? Хотелось бы увидеть всех друзей.
  Еж, ну, он сошел с тропы. Не могу в глаза смотреть. Плохой поворот, не так ли? Может, ты сможешь с ним поговорить, сержант. Взять назад, туда, где ему место".
  - Еж там, куда мы его послали, Скрип.
  - Что?
  - Мы послали его к тебе... то есть сюда. Тропа назад оказалась долгой, понимаешь, сапер?
  Колотун подал голос: - Спорю, он гордился собой, когда очутился у тебя, Скрипач. А ты просто отвернулся.
  - Я... ох, боги. Еж. Лучше его найти, всё перетереть до зари - мы еще успеем, правда, сержант?
  - До зари, сапер. Да. До зари.
  - А потом?
  - Так хочется к нам?
  - Вискиджек... прошу, скажи, что делать?
  - Если бы мы ждали зари, ты сказал бы: "Какого Худа?" Думаешь, тебя провели через такое без цели? А Еж? Он здесь только чтобы сдохнуть рядом с тобой? Его послали, чтобы вы смогли поцеловаться напоследок? Боги подлые, Скрипач! Ты не так уж важен в проклятой схеме.
  - Ну, - сказал Колотун, - он может быть важен, сержант. Капитаном сделался. Получил свою роту из морпехов и панцирников. Наш Скрипач теперь невыносим до ужаса.
  - Небо бледнеет, - бросил Вискиджек.
  "Потому что вы на чертовых конях. Я ничего не вижу".
  - Ложная заря, - прогудел Ходунок. - И Скрип пропадает. Мы не можем задерживаться. Если он перестанет думать только о ногах...
  - Я был учеником каменщика. Мечтал стать музыкантом, сладко пить и жиреть при каком -нибудь королевском дворе.
  - Только не снова, - сказал кто-то в толпе. - Дайте ему скрипку, а мне носовой платок.
  - Рад, что вы все со мной. Ну, почти все. Сжигатели заслуживали лучшей смерти...
  Всадник презрительно хмыкнул. - Не будь идиотом, сапер. Ты успел вообразить нас такими, какими мы не были. Быстро же ты забыл. Иногда - в лучшие моменты - мы были бунтовщиками. Но по большей части грызлись друг с дружкой. Любой офицер норовил сбежать, пока его не... Плохо было, Скрипач.
  - Слушай, сержант. Не я сделал нас поганой легендой. Я ни слова не сказал.
  - Тебе и не нужно было, понял? Люди все сами выдумают, сделают из большой кучи навоза горний престол. Дай только время да пусть молчат знающие.
  - Теперь я Охотник за Костями. Теперь я не с вами - это и пытался вбить в голову Ежу.
  - Чудно. Так иди, отыщи кости.
  - Почему бы нет. За какими костями прикажете охотиться?
  Вискиджек подал коня вперед и развернул, блокируя Скрипачу путь. Старый сержант выглядел плохо - черт дери, он наполовину мумифицированный труп, и конь не краше. - Как думаешь, Скрип? - В голосе не было вопроса.
  - Вискиджек...
  - Откуда взялось это имя, Скрип? - Это сказал Колотун, жестоко израненный, кожа покрыты коркой крови.
  - Имя? Охотники? Думаю, это были костяшки пальцев.
  - От чьей руки?
  - Чьей? Ничьей... многих. Без имен, давно мертвых... просто безымянные кости!
  Солдаты таяли на глазах. Но ему хотелось, чтобы они остались. Разве не должны они быть рядом, подхватить душу, когда он умрет?
  Полупрозрачный Вискиджек поворотил коня. - Кости павших, Скрип. Ну, кто пал ниже всех?
  Перед ним лишь далекая линия, ровная линия. Всего лишь горизонт. Скрипач потер лицо. "Галлюцинации, мать их. Лучше бы дали глоток воды".
  Он продолжал идти. Без причины. Но и останавливаться нет причины.
  - Кто пал ниже всех. Забавный ты человек, Вискиджек. "Может, так и есть. Может, она создала нас и назвала охотниками за костями проклятого бога. Может, она сразу все сказала, но мы были слишком тупыми.
  Но поглядите на ту линию. Идеально ровную линию. Она так и ждет, чтобы сделать наши кости частью границы, и за нее нам не выйти.
  Почти время.
  Еж, найду тебя, если сумею. Пара слов. Пожатие руки или крепкий подзатыльник - по ситуации.
  Охотники за Костями. Ох. Славно".
  
  ***
  
  Лостара Ииль жаждала возвращения бога. Желала ощутить тот поток силы, ту ужасающую волю. Пусть заберет ее отсюда. Ощутить, как внезапная сила бессмертия наполняет тело... Она протянула бы руку и завлекла Хенара Вигальфа под тенистое крыло. И других, если бы удалось. Всю армию мучеников - они такого не заслужили.
  Хенар шел рядом, готовый помочь, если она упадет. Казавшийся неукротимым мужчина согнулся, словно дряхлый старик. Жажда сломила всех, как будто невидимая рука опустилась с неба. Адъюнкт была в десяти шагах впереди, справа от нее Банашар; далеко впереди брел одинокий Скрипач. Казалось - от него исходит музыка, пение сирен, влекущее всех вперед. Но скрипка его сломана. Нет музыки, пусть ей и кажется - только слабеющая панихида шума крови в ушах, хрип дыхания, хруст стертых сапог по твердой земле.
  Нефритовые Чужаки нависли с севера, отбросив спутанные тени - ужасные шрамы будут прорезать небо весь день, уже видимые сквозь сияние злого солнца, делающие свет колдовским, нездешним.
  Адъюнкт ступала неуверенно, пошатываясь то влево, то вправо. Похоже, лишь Скрипачу удавалось идти по прямой. Она вспомнила его чтение. Дикарскую жестокость произошедшего... Неужели всё было зазря? Поток возможностей, но ни одна не реализована, ни одна не рождена. Похоже, Адъюнкт - не получившая карты - отняла у них судьбы, завела в место неизбежной гибели. Гибели, лишенной доблести и славы. Если так... чтение Скрипача - самая злая из шуток.
  Куда он идет впереди всех, какое отчаянное желание его влечет? Хочет доказать истинность своих видений? Но пустыня бесплодна, даже костей Змеи уже не видно - они потеряли след мертвых детей, причем неведомо когда, и дороги к мифическому Икариасу никто больше не видит.
  Она снова нашла взглядом Адъюнкта, женщину, за которой решила следовать. Она не знала, что и думать.
  За Таворой бледный, как вода тропического моря, горизонт окрасился огненно - алым. Знак конца ночи, конца перехода. Тени развернулись.
  Скрипач встал. Обернулся к ним лицом.
  Тавора остановилась в десяти шагах, постепенно замедляя шаги и в конце концов чуть не упав. Банашар шагнул было к ней, но остановился: Тавора выпрямилась сама.
  Хенар взял Лостару за руку. Они стояли молча. Женщина уставилась на землю, словно желая привыкнуть, зная, что не сойдет с этого места никогда. Ни она, ни Хенар. "Вот, вот моя могила".
  Подошли кулаки и офицеры. Лицо Добряка опухло и покраснело, словно он споткнулся и обо что-то ударился. Ребенд была рядом, держала руку на мече и не сводя глаз с Блистига. Тому устроили взбучку, поняла Лостара - сломан нос, разбиты губы, повсюду пятна высохшей крови. Под глазами натекли синяки, но глаза неотрывно смотрели на Адъюнкта. Горячечный, полный злобы взор.
  За офицерами медленно замирала армия; она видела лица ближайших солдат - легиона стариков и старух. Все смотрят сюда. Вещмешки брошены; там и тут солдаты упали, не сумев снять их с плеч.
  "Да, это конец".
  Все смотрели на Адъюнкта.
  Тавора Паран вдруг стала казаться маленькой. Персона, которую никто не заметит на улице, в толпе. Мир полон таких людей. Без явных дарований, без признаков красоты и благородства, без черт характера, вызывающих доверие - как, впрочем, и желание поспорить. "Мир такими полн. Полн. Теми, кого никто не видит. Не вспомнит, не засвидетельствует".
  Невыразительное ее лицо истерзано солнцем, покрыто ожогами и трещинами. Она потеряла вес, став угловатой и морщинистой. Но она стоит, выдерживая множество взглядов, нарастающий жар ненависти - ведь все их желания отвергнуты, на все надежды отвечали лишь молчанием.
  Появились Т'лан Имассы. Держа в высохших руках оружие из камня, двинулись к Таворе.
  Блистиг оскалился: - Телохранители, сука? Смогут они убить всех? Мы тебя достанем. Обещаю.
  Адъюнкт молча смотрела на него.
  "Прошу, Тавора. Скажи нам слово. Дай хоть что-то. Сделав смерть... выносимой. Мы попытались, правда? Мы шли, куда ты вела. Это долг. Это верность. Всё, чего ты просила - битвы, походы - мы всё сделали. Смотри, сколь многие умерли ради тебя, Тавора. Смотри на нас, оставшихся. Мы тоже умираем. Потому что верили.
  Боги подлые, скажи хоть что-то!"
  Адъюнкт неловко повернулась к Скрипачу, потом спросила Рутана Гудда: - Капитан. - Голос был хриплым карканьем. - Где Икариас?
  - На юг и восток от нас, Адъюнкт. Девять - десять дней.
  - А прямо на восток? Где край пустыни?
  Он вцепился пальцами в бороду, потряс головой. - Еще десять или двенадцать дней, если мы пойдем по дну этой низины, как делали вчера.
  - Есть ли вода за пустыней, капитан? На равнине Элан?
  - Немного, готов поклясться. Так рассказали дети.
  Тавора поглядела на Т'лан Имассов. - Сможете найти нам воду, Берок, на той равнине?
  Один из неупокоенных поднял голову: - Адъюнкт, мы будем под влиянием Аграст Корвалайна. Дело возможное, хотя трудное, и усилия наши заметят. Спрятаться не удастся.
  - Понимаю. Спасибо, Берок.
  "Она еще думает, что мы сможем. Десять дней! Разум потеряла?"
  Блистиг засмеялся - звук, словно у него разорвалось горло: - Мы шли за безумной бабой. Куда же еще она могла нас привести?!
  Лостара не понимала, где Блистиг находит энергию для гнева, но он воздел руки и закричал: - Малазане! Она ничего нам не дала! Мы просили, мы молили! Во имя солдат, во имя каждого из вас - МЫ МОЛИЛИ ЕЕ! - Он повернулся к армии. - Вы нас видели! Мы ходили в шатер, и все вопросы она бросала обратно, плевала нам в лица! Наши страхи, наши заботы - мы знали, что пустыня непроходима, но она пренебрегла!
  Перед ним стояли ряды, и ни звука не доносилось из них.
  Блистиг плюнул, подскочил к Адъюнкту. - Что это за сила? В тебе, женщина? Почему они умирают без ропота?
  Добряк, Ребенд, Сорт и Скенроу подошли ближе; Лостара понимала - Блистиг не доберется до Таворы, даже Т'лан Имассы не понадобятся. Но офицеры сами смотрели на Адъюнкта, в глазах тоска и жажда.
  Никто не смог бы выдержать этого, даже бог пал бы на колени. Но Адъюнкт стояла. - Банашар, - сказала она.
  Бывший жрец захромал к Лостаре. - Капитан, ваш мешок.
  Она нахмурилась. - Что?
  - Можно взять вещмешок, капитан?
  Хенар помог снять мешок с плеч. Они бросили его на почву.
  Встав на колени, Банашар развязал ремешки. - Она решила, что вы сильней всех, - бормотал он. - Дар бога? Может быть. О, - он поднял глаза, - может, вы просто упрямее всех.
  Откинув выгоревший клапан, он порылся внутри. Вытащил маленький деревянный ящичек.
  Лостара вздохнула. - Это не...
  - Вы были рядом, - сказал Банашар. - Мы знали, что вы справитесь.
  Он с трудом начал вставать и кивнул, когда Лостара помогла. Медленно пошел к Адъюнкту.
  В памяти Лостары воспоминание... Тронный зал. Цеда. Король... "жалуется, что за мелкий дар - кинжал. Но что ответил Цеда? Суровая необходимость..."
  Банашар открыл крышку. Адъюнкт вытащила кинжал. Подняла перед собой.
  "Требуется пролить кровь. Иногда нужна кровь..."
  Тавора поглядела на нее. Лостара поняла, что произнесла эти слова вслух.
  Банашар сказал: - Адъюнкт, королевский волшебник...
  - Старший Бог. Да. - Тавора долго изучала нож, а потом не спеша подняла голову. Окинула взглядом всех. И что-то мелькнуло на ее лице, на этой сожженной невыразительной маске. Трещина, ведущая к... к такой боли. А потом всё пропало. Лостара гадала, не привиделось ли ей, не вообразила ли она всё это. "Она то, что мы видим. А видим мы немногое".
  Банашар произнес: - Ваша кровь, Адъюнкт.
  Лостара увидела: Скрипач за спиной Таворы отворачивается, словно ему стыдно.
  Адъюнкт смотрела на всех них. Лостара вдруг оказалась рядом с Таворой - когда она перешла? Непонятно... Все взоры устремлены на Адъюнкта. Она видит кривящиеся губы, блеск необоримой нужды в глазах.
  И Тавора Паран сказала, стоя рядом с ней, и голос ее был скрежетом камней: - НЕУЖЕЛИ ВЫ ТАК И НЕ НАПИЛИСЬ?
  
  ***
  
  Скрипач различил звуки музыки, полные такого горя, что душа его была сокрушена. Он не пожелал оборачиваться, не пожелал увидеть. Но ощутил, когда она взяла клинок и глубоко вонзила в руку. Ему казалось: это его собственная рука. Кровь сверкала на простом железном лезвии, заливала чуть видимую, плывущую гравировку. Он видел всё глазами разума - не было нужды поднимать голову, глядеть, как они стоят, глядеть на жажду и отверстую рану, готовую утолить жажду.
  Затем Адъюнкт упала на колени под гнетом тишины слишком великой, чтобы ее осознать. Хлынула кровь.
  Когда она вогнала нож в твердую почву, Скрипач вздрогнул, а звук стал низким и еле слышным. Потом музыка вернулась к нему слабым всхлипом.
  Колени похолодели.
  
  ***
  
  Лостара подняла голову. Забивают последних лошадей? Она и не знала, что животные еще оставались - но вот они кричат где-то в солдатской массе. Она сделала шаг и поскользнулась.
  Хенар тихо выругался - но не от гнева. Он удивления.
  Раздались новые голоса, разрывая армию.
  Снизу раздавался шепот. Она поглядела на почву - темную, покрытую пятнами.
  Мокрую.
  Банашар подскочил к Адъюнкту, поднял на ноги. - Кулаки! - рявкнул он. - Пусть готовят фляги! Живее!
  Вода била фонтанчиками, разливаясь по земле. Солнце всходило; Лостара видела в его свете расходящиеся волны. Вода холодом залила дырявые сапоги, заставив ноги онеметь. Поднялась до лодыжек.
  "Что говорил Рутан Гудд? Мы в низине? И как глубоко тут будет?"
  Она упала на колени, склонила голову и стала пить, словно зверь.
  Вода все прибывала.
  Хаос в армии. Смех. Завывания, голоса, взывающие к богам. Она знала, что будет немало глупцов, пьющих слишком много. Они могут умереть. Но тут офицеры, сержанты - есть кому протянуть руку. К тому же почти все дураки уже мертвы.
  С полными флягами, с тяжелыми, еле качающимися бурдюками... пройдут ли они еще одиннадцать дней? Теперь можно поесть, всосать так много воды, как получится. Вскоре сила начнет возвращаться в руки и ноги. Мысли пробудятся от тупой спячки последних дней.
  Вода поднимается.
  Загудели рога. Охотники вдруг пришли в движение, отступая к возвышенностям. Насколько они знали, нож принес целое море.
  Густой, словно кровь, запах воды заполнил воздух.
  
  
  
  
  КНИГА СЕДЬМАЯ
  ТВОЙ ТАЙНЫЙ БЕРЕГ
  
  
  Лежи спокойно!
  пусть рога сорвались в крик
  терзает зов жары
  всё неумеренно
  сбежал я из толпы
  сорвал вуаль, кровь в трещины излил
  тебе под ноги
  речь мою запомни не на день
  не на столетие
  слова мои заставят сжаться эхо
  эпоха без цепей
  хранители презрений
  свои пещеры меряют шагами
  в походе легионы пыли
  взад, вперед
  завоеватели
  гремят под ними тракты
  волнения рассыпались
  вольны и неуклюжи
  не за тебя лью кровь
  и все еще бегу
  один, как было встарь
  и воздух мне лицо целует
  отсюда навсегда
  он чист и ясен
  словно чудо.
  
  
  Легионы пыли,
  Аталикт
  
  
  
  Глава 21
  
  
  Скромностью он не отличался. Замыслив самоубийство, призвал дракона.
  
  "Глупость Готоса"
  
  
   "Даже если вы преуспеете, Котиллион... Превзойдете все ожидания и даже желания... они будут говорить о неудаче". Он стоял там, где проявился Омут - прореха в ткани Тени, ныне постепенно заживающая. Тут уже нет ничего, показывающего, какая произошла борьба, сколько пролито крови. Но Хаос чувствуется совсем близко, он словно готов прорваться снова. "Безумие колдунов, амбиции проголодавшихся... мы окружены глупцами, желающими больше и больше. Увы, компания слишком нам знакома и вот некрасивая правда: вряд ли мы стали чужими в этой толпе". Слова Ходящего-По-Краю преследовали его. Дух занимается от дерзости, от величины того, что приведено ими в движение. "Но наконец мы прибыли - канаты обрублены, столь многое - слишком многое - уже вне нашей власти".
  Он видел следы на серой пыли, вспоминая, что есть иные арены, далекие места, где тоже идут яростные битвы. Простоты нет. Пролей кровь - ни за что не догадаешься, какие мириады каналов она себе проложит.
  "Темный Трон, старый друг, мы сделали что могли - но игра намного больше, чем мы вообразили. Игра... боги, какая игра". Рука потянулась к ножу у пояса. Он заставил себя остановиться.
  "Вдохни поглубже. Теперь..."
  
  ***
  
  "Слишком многого ты у меня просишь. Да, конечно, вижу необходимость - я мог ослабеть, мог оказаться на краю, но магия мне не враг. Даже завидую этому дару вашего мира. В моем... ах, ладно. Вера может прогнить. Достаточно одной измены, чтобы украсть целое будущее.
  Ты не узнал бы меня во гневе. Он сиял ослепительно ярко. Среди множества тех - оставшихся позади - были смертные, вообразившие себя богами. Они, должно быть, устроили тиранию, какой не вообразить настоящему богу. Они порабощали поколение за поколением - всех, кто одной с ними почвы, одной воды и одного воздуха. Строили заговоры, чтобы держать всех на коленях, склонившимися в покорности. Теперь каждый раб, измеряя свою жизнь, может видеть истину - если осмелится. Большинство в моем мире, большинство моих детей живут в отчаянии и страдании, в нарастающем гневе.
  Неужели только так и может быть? Должно быть, тираны в это верят. Я иногда мечтаю... да, да, у тебя мало времени... мечтаю о возвращении с блистающими мечами святой мести. Я вижу сны, Темный Трон, об истреблении всех негодяев. Не это ли означает быть богом - быть орудием неумолимого правосудия?
  Было бы хорошо. Согласен.
  Нет, я не так глуп. Разницы не будет. Сумей ты достичь невозможного при помощи горстки смертных, сумей освободить меня... и найти дорогу, в первый же миг, когда я ступлю на родную почву, они охолостят меня. Ранят меня. Изрубят, сдерут кожу и сделают палатку. Чтобы защититься от знойного жара огней, которые сами разожгли. С тиранами вечная проблема: они переживут всех.
  Я сделаю, как ты просишь. Точнее, попытаюсь. Некоторые части тела пропали, и я не надеюсь увидеть их снова. Понимаю, знаю, что некий Шкуродер, самозваный и тиранический король Дома Цепей, обрел много врагов. Отныне пусть считает в их числе меня. Думаешь, он не будет спать?
  Нет, я тоже не думаю. Предатели спят спокойно.
  Темный Трон... ты меня не предашь? Честно?"
  
  ***
  
  - Карса Орлонг, где же боги мира?
  Он вышел за порог, разогнулся. - Не знаю.
  Хватка поглядела на город. Там много проблем. Возможно, они начали наконец решаться. Но... сокрытое под поверхностью никогда не исчезнет. - Ты знаешь, как туда попасть?
  Он поглядел ей в глаза. - Я знаю, как туда попасть.
  Хватка глубоко вздохнула, услышав шум в хижине великана. Подняла взор, уставившись в глаза Тоблакаю. - Я взываю к давней клятве, Карса Орлонг из Теблоров. Ты придешь туда, куда должен, и увечный жрец найдет тебя. Искалеченный, нищий, он подойдет на улице. Из его слов ты всё поймешь.
  - Я уже понял, малазанка.
  - Карса...
  - Богов войны слишком много. - Он взял меч. В хижине за спиной заплакала женщина. - И ни один не понимает истины.
  - Карса...
  Он оскалил зубы: - Когда дело доходит до войны, женщина - кому нужны боги?
  Она смотрела, как он уходит. Прошептала чуть слышно: - Даруджистан, не становись на его пути.
  
  ***
  
  Пыль взвилась над далекими укреплениями. Прищурившись, Паран еще раз откусил от иноземного фрукта, раздобытого фуражирами. Утер сок, стекавший по бороде.
  - Это не помогает, Верховный Кулак.
  Он оглянулся. Ормулоган отчаянно водил по белесой доске обожженной ивовой палочкой. У его ног надулась жирная жаба, пристально следя за усилиями рисовальщика.
  - Тут уже ничего не поможет, - вздохнула жаба.
  - Потомки... - бросил Имперский Художник.
  - В зад потомков, - ответил Гамбл. - Ох, разве не глупо? Критиков никогда не воспринимают как следует.
  - Как следует? То есть как пиявок, присосавшихся к чужому таланту?
  - Ты завидуешь моей объективности, Ормулоган.
  - А ты, - ответил художник, - можешь вставить свою объективность в зад потомкам, жаба.
  Паран доел фрукт, изучил покрытую волосками косточку, швырнул за стену. Вытер руки о бедра. - Кулак Руфа Бюд.
  Женщина, склонившаяся над парапетом, выпрямилась. - Сэр?
  - Собрать роты в условленных местах. Время.
  - Да, сэр.
  Прохлаждавшийся неподалеку Ното Свар вытащил рыбью косточку из передних зубов и подошел ближе. - Это правда?
  - Оружие, - ответил Паран, - хранят в укромных местах. Но приходит время, Ното, когда нужно его обнажить. Время доказать истинность претензий. - Он смотрел на хирурга. - Боги очень давно пинают нас в зады. Не пора ли сказать "хватит"?
  - А в отсутствие богов, Верховный Кулак, мы управимся лучше?
  - Нет, - сказал Паран, проходя мимо, - но мы хотя бы лишимся повода винить кого-то другого.
  
  ***
  
  Сестра Хитроумная осмотрела далекие стены. Внезапно пропали все солдаты. - Они снимаются, - сказала она. - Вопрос, уйдут ли они прежним путем или выйдут через ворота - через остатки ворот - чтобы прорвать осаду?
  Стоявший рядом водраз Рьяный бросил взгляд на лагерь. - Если так, Сестра, нас может ждать беда.
  Сестра Хитроумная предпочла его не услышать. Семя сомнений жаждет воды? Пусть поищет в другом месте. "Еще неделя. Все, что нужно. Брат Безмятежный подойдет с пятью тысячами тяжелой пехоты иноземцев". Силы осаждающих поредели - последняя попытка прорыва была жестокой. У нее осталось половина войска. Контроль над людьми ослабел - чувство, совершенно ей непривычное.
  - Не вижу движения у ворот, Сестра.
  Там есть барьер, снятие потребует времени. "Но... я чую. Они идут к нам". - Собрать роты, Рьяный. Ворота - узкое место. Сумей мы запереть их там, продержимся и утомим их, перемолотим, обеспечив победу.
  - А если они сломят нас?
  Она повернулась, оглядела его. - Сомневаешься в силе моей воли? Вообразил, что этот Владыка Колоды способен на большее, нежели просто меня сдерживать? Я не сдамся, Рьяный. Пойми. Это значит: если каждому судиму и каждому командиру-водразу придется лечь костьми на поле, так и будет.
  Водраз Рьяный побледнел, отдал честь. - Я извещу командиров, что мы наступаем.
  - Пусть готовятся, Рьяный. Приказ о наступлении отдам лично я.
  - Слушаюсь, Сестра Хитроумная.
  Едва он ушел, как она снова обратила внимание на крепость. По-прежнему никакой активности на баррикаде. "Возможно, чувства обманули меня. Возможно, он сбежал через садок и осаде конец. Но он вернется. Появится где-то, когда-то. Эту занозу придется вырывать, уверена..."
  Глаза ее сузились, она моргнула, чтобы избавиться от тумана - но проблема крылась не в зрении. Стены по обеим сторонам заваленных баррикадой ворот покрылись странными пятнами, словно камень превращался в воду.
  Из этих мест начали выходить построенные для боя отряды; из-за спин пехоты потекли застрельщики и лучники. Пять шеренг пехоты расходились, смыкаясь с соседними отрядами. На далеком левом фланге грохотала копытами кавалерия, спешащая занять западный холм.
  Она слышала крики изумления своих командиров, ощущала шевеление страха. "Он открыл врата в стенах. Знал, что мы следим за баррикадой и увидим, когда ее начнут разбирать. Знал, что мы не двинемся, пока они не выйдут. И теперь мы не готовы".
  Сестра Хитроумная развернулась. - Стройте линию! Держите линию! "Мой голос овладеет душами, я пошлю вперед судимов, словно бешеных волков. Они не заметят ран. Не познают страха. Они будут думать лишь о резне. Когда падет последний мой солдат, враг станет бессилен. Клянусь!"
  Она увидела: командиры-водразы берут контроль над ротами, щелкая голосами, словно усеянными железом бичами. Она уже чуяла холодную, неумолимую силу Аграст Корвалайна, она наслаждалась растущей мощью...
  Когда кто-то заорал, сестра Хитроумная чуть не пошатнулась. "Что?! Я потеряла одного из командиров! Почему?"
  Она видела, как мечутся солдаты там, где миг назад возвышался водраз. Ужас и паника растекались.
  В сорока шагах от первого умер другой командир - грудь его расцвела ранами.
  "Выпустили ассасинов!" Она пробудила Голос: - НАЙТИ! АССАСИНЫ! НАЙТИ ИХ!
  Роты смешались в хаосе. - ВСТАТЬ РЯДАМИ! ГОТОВИТЬСЯ К БИТВЕ!
  Она заметила Рьяного, тот громко вопил, пытаясь вернуть порядок беснующимся судимам. Но едва она направилась к нему... около мужчины возникло темное пятно. Сестра Хитроумная прокричала предупреждение, но поздно - ножи вонзились. Рьяный выгнулся от боли и упал.
  "Аграст Корвалайн, взываю к твоей силе!" Она поспешила вниз по склону. Тьма исчезла, но магия прояснила зрение - она видела след, извилистую тропу... Теперь от нее не скрыться. Маг. Как он посмел! - ЛИШЬ МОЯ ВЛАСТЬ!
  Тут же она увидела, как клубящееся темное пятно замедлилось, пришпиленное к месту, как начало извиваться в панике.
  Сжав от предвкушения кулаки, она шагала туда. Справа ревели рога - противник объявлял атаку. С этим она разберется позже. "Я еще сумею все исправить. Должна!"
  Тьма корчилась в хватке ее силы.
  Едва шесть шагов от нее до скрытого мага. - ЛИШЬ МОЯ ВЛАСТЬ!
  Магия взорвалась, слетев с грохотом - она увидела перед собой шатающегося мужчину. Он упал на колени. Темнокожий, лысый, тощий - "не Владыка Колоды Драконов. Ладно". Она порвет его по суставам.
  Четыре шага. Сапоги хрустят по гравию, он поднимает глаза.
  И улыбается. - Поймал!
  Она даже не услышала, как подкрался убийца, но длинные ножи вонзились в грудь. Ее подняли над землей. Она извивалась на двух эфесах. Убийца поднимал ее все выше. Потом с кряхтением отбросил в сторону; она полетела и сильно ударилась оземь, перекатилась по острым камням.
  Ублюдок оборвал вены под обоими сердцами. Она доживала последние мгновения. Голова откинулась, позволив его увидеть. Грузный, эбеновая кожа, в руках два сочащихся кровью кинжала.
  Все ее водразы были мертвы. Она слышала, как враг вламывается в расстроенные порядки ее войска. Слышала, как началась бойня.
  И еще она слышала разговор мага с ассасином. - Спрячь отатараловое лезвие, Калам. И побыстрее.
  Тот прогудел: - Готово. Ну, сделай меня снова невидимым.
  Голоса отдалялись. - Думаешь, легко? Она чуть не сломала мне спину своими командами.
  Они уходили.
  - Чувствую себя чуток открытым, Быстрый. Так далеко за линией врага...
  - Какой линией?
  Сестра Хитроумная закрыла глаза. "Отатарал? Ты обнажил отатарал? О, глупец". Последние мысли оказались окрашены темным удовлетворением.
  
  ***
  
  Враг сломался, побежал. Вождь Матток подскакал к позиции Парана на западном холме. Натянул удила. - Верховный Кулак! Последние уходят на восток, в долину. Преследовать?
  - Нет, - ответил Паран, следя за Каламом и Быстрым Беном. Те шли по недавнему полю брани. - Матток, начните собирать корм для лошадей. Пошлите отряды в долину, если нужно, но только для сбора. Не охотиться. Боюсь, нам придется скакать быстро.
  - Куда?
  - На юг, Матток. На юг.
  Вождь развернул коня и выкрикнул приказы своему помощнику Т'моролу, который ожидал в стороне с кавалерийским крылом. Теперь они помчались к главным силам. Налетчики Маттока были упорными и уже показали себя с лучшей стороны. Паран потер шею, смотря вслед вождю. - Не удивляюсь, что ты морщился при каждом движении, Даджек, - пробурчал он. - Я словно в клубке перепутанных веревок. "Но враг сломался при первом столкновении, и то, что казалось опасной схваткой, стало побоищем. Всего несколько потерь, и то умерли торопливые идиоты, напоровшиеся на свое оружие". Колдовские голоса - это, конечно, хорошо, но если дисциплина основана лишь на них... "Да, теперь мы видим все недостатки, верно?"
  - Верховный Кулак, - начал Быстрый Бен. Он шагал, словно человек, которого жестоко побили. Лицо вытянулось, глаза бегали, в них читалась боль.
  Паран кивнул: - Верховный Маг. - Было так плохо, как мне кажется?
  - Не совсем. Давно не практиковался. Думаю, разучился быть незаметным.
  Забавно слышать, подумалось Парану. Он поглядел на ассасина. Тот спрятал оружие и выглядел довольным собой. По какой-то причине Парану захотелось сбить с него эту спесь. "Вы ведь убивали людей, не так ли?" Он заговорил не сразу. - Ваша жена требует внимания.
  Мужчина скривился. - Сейчас?
  "Это было легко". - Вы покрыты кровью, капрал, так что, наверное, хотите помыться.
  Быстрый Бен фыркнул: - Я уж позабыл, Калам. Ты жалкий капрал, а значит, я могу тебе приказывать что захочу.
  - Только попробуй, Худом укушенный змей.
  Когда ассасин ушел, маг повернулся к Парану. Помешкал и сказал: - Я ощутил где-то далеко на юго-западе...
  - Я тоже, Быстрый Бен.
  Глаза снова забегали. - Знаете, что это?
  - А вы?
  Верховный Маг вздохнул. - Снова начинаем, да?
  Паран чуть склонил голову. - Признаюсь, прося Калама у Темного Трона, я не ожидал, что вы станете доставщиком. В последний раз я ощутил вас в армии моей сестры. Вы старались не высовываться.
  Быстрый Бен кивнул. Он выглядел задумчивым. - Вы могли вынюхать такое? Впечатляет, Ганоэс Паран. Вы прошли долгий путь от того нервозного, всегда готового сблевать капитана, которого я встретил в Черном Коралле.
  - Живот у меня до сих пор болит, Верховный Маг. Что до способности ощущать далекие силы... увы, она стала еще более неопределенной. Ясно, что в сфере влияния Аграст Корвалайна я практически слеп. А с сестрой мне не было легко даже в лучших обстоятельствах...
  - Ее меч.
  - Да. И... кое-что другое.
  Быстрый Бен сочувственно кивнул: - Сестры, да уж. - Взгляд его стал острее. - То... явление, что мы ощутили. Думаете... это была она?
  Паран нахмурился. Одно упоминание о животе вызвало спазм боли, и его снова начало слегка подташнивать. "Поглядите на нас. Все еще ходим вокруг да около. Забудь, Паран. Будь честен и увидишь, что случится". - Не знаю, Верховный Маг. Но намерен выяснить.
  Быстрый Бен засмотрелся на скопления солдат, обыскивавших вражеский лагерь. Потом протер глаза. - Ганоэс Паран, кто мы? Здесь, кто мы такие?
  Паран ощутил, как дергается лицо - тревога вновь вгрызлась в желудок. - Быстрый Бен, мы солдаты Императора. Как и всегда.
  Бен метнул на него взгляд. - Вы были ребенком, когда он правил.
  Паран кивнул: - Тем не менее.
  - Да-а, - пробормотал маг, словно человек, пытающийся проглотить дурные вести. - Тем не менее. Но... империя его исчезла, Паран. Если вообще существовала.
  "Что за острое наблюдение". - Ничто не вечно, Быстрый Бен. Кстати говоря: как вы оцениваете шансы Калама с Миналой?
  Быстрый Бен хмыкнул - то ли сочувственно, то ли с иронией. - Не надо. Лично я считаю, они подходящая пара. Хотя и пытаются содрать друг с дружки шкуры, если понимаете, о чем я...
  - Вроде бы.
  - Проблема не в любви.
  - Во всем остальном.
  Быстрый Бен кивнул, пожал плечами: - Так скажите мне, о Владыка Колоды Драконов, что нас ждет?
  - Это зависит.
  - От чего?
  - Боги подлые, с чего начать?
  - С самого худшего варианта.
  "Худшего?" - Сколь много вы уже знаете?
  Быстрый Бен яростно потер лицо, как будто пытался его изменить. "Наверное, став кем-то другим". - Не так много, как вам может казаться. Темный до сих пор не забыл неких прошлых обид - хотя ума не приложу, в чем может быть дело. Откровенно говоря, мы друг другу секретов на ушко не шепчем.
  - И все же, - сказал Паран, явно не убежденный.
  - Что же. Вы должны понять - обычно я работаю один. Если же требуется помощь, я стараюсь убедиться, что сделка выгодна обеим сторонам... чтобы не было желания вонзить нож в спину. Признаюсь вам, Верховный Кулак - я никому полностью не доверяю.
  - Вообще никому?
  - Доверие к некоторым... людям... происходит от хорошего их понимания. Я начинаю им доверять, только когда знаю, что они сами намерены делать.
  - Довольно циническая точка зрения.
  - Но самая надежная. Не нужно быть провидцем, чтобы понять: почти все заботятся лишь о себе самих. Едва вы поймете, чего они хотят, как сможете...
  - Манипулировать?
  Колдун пожал плечами: - Неужели я сам такой загадочный? Во мне двенадцать душ. Подумайте. Все эти жизни, желания, сожаления, обиды. Все, что вы пережили в жизни, я пережил двенадцать раз. Некоторые из моих душ... стары.
  - Но при нужде вы можете работать заодно, ради общей цели.
  - Как скажете.
  Паран смотрел на собеседника. "Загадочный? С чего бы?" - Ладно. Очень хорошо. Худшее? Начнем же. Куральд Галайн падает к ногам мстительных Тисте Лиосан, они находят путь в сердце Тени, свергают ее Повелителя и маршируют вовне, в наш мир, соединяясь с Форкрул Ассейлами в потопе уничтожения, пока не падет последний город, пока не зарастет последнее поле, пока не перестанут рождаться дети человеческие. Продолжать?
  - Есть еще?
  - Старшие Боги, освободив наконец Отатараловую Драконицу, успешно уничтожают магию, кроме той, что платит кровью - конечно, если Корабас не будет убита. Но это будет означать, что ее убили выпущенные в мир Элайнты, а они станут искать власти не только в нашем королевстве, но во всех, учиняя хаос везде, где только смогут. Даже стерев нас с лика земли, эти ужасные силы будут драться за господство. Боги погибнут, магия станет жаждой, кою рискнут утолить только глупцы, и тогда... что, продолжать?
  Быстрый Бен облизал пересохшие губы. - Части Бёрн умирают - по пути сюда, где бы мы ни касались почвы мира, я ощущал: кожа ее горит, иссыхает и становится чем-то... лишенным жизни.
  - Да, это Отатараловая Драконица.
  - Похоже, я уже знал, - буркнул Бен. - Только пытался не думать, надеялся, что мимо пронесет. Дыханье Худа! Ганоэс Паран, скажите, что можем мы сделать для предотвращения всего этого?!
  Брови Верховного Кулака взлетели: - Как неудачно. Этот вопрос я хотел задать вам, Верховный Маг.
  - Не смешно.
  - Я и не пытался.
  - Ваша сестра...
  - Да, сестра. Вы были с ней, колдун. Она должна была изъяснить свой план.
  Быстрый Бен отвернулся. - Она освободит, если сумеет, Увечного Бога.
  - И что?
  - Откуда мне знать? Вся ваша семья такая? Ни слова друг другу? Мертвая тишина за обеденным столом? Так вам и удавалось преуспевать?
  Паран поморщился: - Не могу сказать, что мы особенно "преуспели".
  - Что она может утаивать?
  - Хотелось бы знать.
  Нарастающее возбуждение Быстрого Бена было заметно по тому, как он размахивал руками, как нервно ходил взад и вперед. Широко раскрытые глаза впились в Парана. - Думал, вы всё запланировали ВДВОЕМ!
  - ЧТО мы запланировали?
  - Вы Владыка Колоды Драконов!
  - Точно. А вы хотите раскинуть картишки?
  На миг показалось: глаза Быстрого Бена вывалятся из орбит. Он закричал с внезапной надеждой: - Чтение! Да - вот оно! Я устрою проклятое чтение прямо сейчас. Почему нет?
  Однако Паран покачал головой: - Вы этого не хотите, Верховный Маг! Поверьте мне. В игре слишком много грубых игроков. Икарий. Драконус. Первый Меч Т"лан Имассов. Олар Этиль, Сильхас Руин, Тулас Отсеченный, Кайлава - даже Грантл, Смертный Меч Трейка. А теперь Элайнты. Сколько драконов вылетело через врата? Сотня? Тысяча? О, и Старшие Боги: Эрастрас, былой Владыка Платок, Килмандарос и ее сын...
  Быстрый Бен смотрел на Парана как на умалишенного.
  Тот поморщился. - Что такое?
  - Они... они ВСЕ ЗДЕСЬ?!
  - Помните, Колода Драконов у меня в проклятой голове. Я уловил первые ветра схождения сил уже давно. Поверьте, это будет самое большое, какое видывал мир. Даже при Сковывании. Никто не говорил, что будет легко, Верховный Маг. Вопрос в том, что вы можете предложить?
  Быстрый Бен зарычал: - Ну, как вы думали? Еще хорошие новости!
  - А именно?
  Верховный Маг вскинул руки: - Только добавим К'чайн Че'малле и Джагутов. А, ох, я забыл упомянуть самого Худа, уже не волочащего за собой за ножку Трон Смерти. И черт знает сколько буйных фанатиков Волков Зимы! А как насчет самого Увечного Бога - он будет сидеть тихо? Почему бы? На его месте я, едва увидев спасительную дверь в конце коридора, резал бы по пути глотки. Я заслужил право на такую месть, что...
  Паран крякнул: - Что ж, тогда все еще сложнее, чем я вообразил.
  Быстрый Бен, казалось, подавился ответом. Прокашлявшись и сплюнув, он затряс головой. Утер с глаз выступившие слезы. Глубоко, прерывисто вздохнул. - Нужно секретное оружие, Паран.
  - Я как нутром чувствовал...
  - Оттого и дыра в желудке?
  "Надеюсь, нет". - Думаю, нам понадобятся два секретных оружия, Верховный Маг.
  - Прошу, умоляю, продолжайте.
  - Быстрый Бен, скажите, кто самый крепкий среди Сжигателей Мостов? Подумайте хорошенько. Подавите самолюбие. Не обращайте внимания на любимчиков, не забывайте тех, кто отравлял вам жизнь. Я говорю не о наглецах, не о любителях бить в спину, не о позерах. Самый крепкий, Быстрый Бен. Утром и к вечеру, в хорошие времена и в плохие. Скажите, кто это?
  Маг скосил глаза, посмотрев на почву у ног, вздохнул. Поднял взгляд. - Не нужно продолжать, Ганоэс. Ответ был на уме с самого начала. Мы все знали.
  - Кто?
  - Скрипач. Среди живых нет человека крепче.
  Паран отвел взгляд. - Моя семья... да, мы были не подарок. Но скажу вам единственное, в чем уверен. Начну с воспоминания. Сестра расчистила себе кружок во дворе имения; там она - хотя ей было всего пять лет - начала разыгрывать с куклами битвы изо всех свитков и книг, которые удавалось найти. Иногда отец, когда Верховные Кулаки приезжали ради сделок с конями, устраивал своего рода вызов - ветераны, командующие садились играть в солдатики против некрасивой девчонки. Хорошо рассчитывайте силы и увидите, что будет. Моя сестра, Быстрый Бен, с семи лет не проигрывала ни одному командующему. Когда их трупы унесли прочь, она влезла в историю еще глубже, она начинала битвы на стороне неудачников - и приводила их к победе.
  - Значит, Тавора.
  - Вспомните всех великих военачальников. Дассема, Колтейна, К'азза, Даджека, Седогривого. Говорю честно: я поставил бы на Тавору. Боги подлые, против них всех. Одновременно. - Он продолжал, смотря на юго-запад. - Вот они, Верховный Маг. Скрипач и моя сестра. Наше оружие.
  Он оглянулся. Быстрый Бен внимательно изучал его.
  Маг сказал: - Возвысившиеся Сжигатели хранят врата Смерти.
  - Знаю.
  - Кроме Ежа. Вискиджек послал его назад, к Скрипачу.
  - Неужели?
  - Помните Крепь, Ганоэс Паран?
  - Насколько могу. Не особенно.
  - Точно, вас там не было, когда мы собрались на холме за городом, чтобы все снова перетрясти. О, будь вы там, Печаль воткнула бы вам кинжал в спину.
  - К чему это, Быстрый?
  - Просто... все мы были там, пытаясь найти смысл. И теперь такое чувство... мы скоро встретимся снова. Чтобы положить делу конец.
  - Так или иначе.
  - Да.
  - Оцените наши шансы, Верховный Маг.
  - Ничтожные.
  - А наше оружие?
  - Я поручусь за Скрипа, как вы за сестру, - сказал он с лукавой улыбкой. - Подозреваю, это лучшее, на что можно надеяться.
  - А у меня есть еще парочка - вы и зловеще знаменитый Калам. Знаете, не будь я реалистом - ощутил бы полную уверенность.
  Улыбка стала гримасой. - Вы точно полагаетесь на нас, Верховный Кулак?
  
  ***
  
  Он ощущал ее взгляд, когда садился на коня. Влез в седло, подобрал поводья, покосился на широкую уступчатую долину, что тянулась справа. "Богатые земли". Он поглядел на нее. - Чего?
  Минала покачала головой. - Нынче он готов убить тебя по-настоящему. Ты ведь сам понимаешь?
  Калам фыркнул: - Чего бы тебе ни казалось, Минала, попомни мое слово: тебе не вообразить, чего только мы ни пережили вместе с Быстрым.
  - Отлично. Впечатли меня.
  - Может, это будет невозможно, но я постараюсь. Джагуты и Чтящие Багряной Гвардии в Моттском лесу. Ассасины-маги Тисте Анди и высокорожденные демоны в Даруджистане. Больше Когтей, чем ты могла бы сосчитать. - Он поглядел, увидел непроницаемое лицо. Вздохнул. - А на нас ни царапинки. Икарий, Паннион Домин, К'чайн На'рхук и драконы-Солтейкены - Быстрый одолел всех. Что до меня... сумей я поднять каждого убитого воина и демона, моя армия утопила бы Форкрул Ассейлов в моче, не доводя до рукопашной.
  Она продолжала смотреть. Потом произнесла ровным тоном: - Вы оба невыносимы.
  - Не нервничай, - прогудел он. - Я слишком много вывалил.
  Вокруг Войско Парана собиралось в поход - от дня оставался лишь вечер, но Верховный Кулак, похоже, не намерен давать своим частям отдых. "Торопится. Это всегда плохо. Хотя солдаты достойные. Много людей с севера Генабакиса и с Малаза. И еще конники, племена Семиградья. Племена меня всегда пугали".
  Минала отпила из бурдюка и продолжила: - Все вы, Сжигатели, были такие? Наглые, самовлюбленные, эгоисты?
  - Да, мы заработали право ходить гордо.
  - Чепуха.
  - На деле, - сказал Калам, не обращая внимания на ее комментарий, - потому нас и решили стереть с лица земли. Ни один офицер не задерживался. Нашей компанией правили сержанты... ну, раньше Вискиджек, но и при нем сержанты ставили на голосование приказы, какие отдать лейтенантам и капитанам, как и нам, солдатам. Можешь вообразить, высшему командованию такое не нравилось. О, мы могли слушаться тех немногих, которых уважали - Дассема, Даджека. Тех, что заслужили свою соль. Но других? Ни шанса.
  - То есть вы были неуправляемыми.
  - То есть мы действительно задумывали свергнуть Императрицу. Да, если так посмотреть, Лейсин пришлось нас уничтожить. Выбора не было. Наверное, ей не хотелось убивать самых крутых солдат, но других вариантов мы не предложили.
  - Чудесно. Наконец хоть немного честности.
  - Итак, теперь я в Войске, жена. Отсюда вопрос: что здесь делаешь ты? Тут небезопасно.
  - Дети Темного Трона. Те, что выжили. Я не могла смотреть им в глаза после всего, что было. Не могла вынести. И видела - Темный и Котиллион что-то задумали. Но в-основном, - она пошевелила плечами, - это дети и то, что было у тронного зала. Уверяю, и Быстрый Бен не медлил, хотя был, похоже, при смерти. Не медлил, ушел.
  - Икарий, - пробурчал Калам. - Может, однажды мы схлестнемся и увидим...
  Минала фыркнула: - Это положит быстрый конец твоей наглости, Калам Мекхар.
  Сигнальщик махал флагом - пора было скакать к авангарду. Калам подумал над словами Миналы и вздохнул.
  Они пнули коней в бока.
  И Калам попросил: - Любимая, еще раз расскажи о том Тисте Эдур с копьем...
  
  ***
  
  Командор Эрек-Але из Серых Шлемов вошел в шатер и обнаружил брата Безмятежного в углу, в тенях, смотрящим на холщовую стену. Никого больше не было, хотя Эрек-Але вызвали очень спешно.
  - Чистый?
  Безмятежный медленно повернулся. - Вас когда-либо погребали заживо, Эрек-Але? Нет, воображаю. Нет. Возможно, ночной кошмар... ладно. Утром я ощутил гибель Сестры Хитроумной. Мертвы и все ее офицеры. Осада снята, наш враг свободно движется сюда.
  Эрек-Але моргнул, но промолчал.
  - Снимите шлем, - сказал Безмятежный. - Видите, вон там? Графин с иноземным вином. Признаюсь, приобрел к нему вкус. Очень помогает избавиться от... дурных порывов. - Он пошел и налил себе кубок. Потом налил второй, махнул рукой в приглашении.
  Прижав шлем локтем к боку, Эрек-Але покачал головой: - Дурные порывы, Чистый? Неужели наша цель не справедлива?
  - О да, Эрек-Але, волна нашего воздаяния восстановит справедливость. Но будет тут и преступление. Мы не щадим детей. Не просим их переделать мир, создать новое место смирения, уважения, сочувствия. Не даем им шанса исправиться.
  - Чистый, - сказал Эрек-Але, - учение Волков делает ясным, что каждому поколению дается новый шанс. И каждый раз оно повторяет грехи отцов и матерей. "Удар, сражающий невинного ребенка, удар, валящий дерево в лесу - размах движения может быть разным, но рукой движет одно желание". Так сказала бы Вольность, нуждайся она в словах.
  Безмятежный блеснул глазами из тени: - И вы не верите в презумпцию невиновности?
  Эрек-Але склонил голову к плечу: - Чистый, Серые Шлемы верят в очень многое. Мы не отказываемся видеть страдания невинных - будь то дитя или зверь. Говоря от имени Вольности, мы начинаем с призыва к совести людей. Но когда совесть отсутствует или ей пренебрегают - что нам остается?
  - Вы очевидно наслаждаетесь диспутом, Эрек-Але. Напоминая мне лучшие дни... мирные дни. Что ж, я буду размышлять, каким мог бы быть мир, стань совесть чем-то большим, нежели слабый шепот. Если бы она могла поднять руку во гневе... А окажись простой отпор недостаточным, могла бы сомкнуть хватку на горле, выдавив жизнь из преступника...
  - Прежде всего мы верим, Чистый, - вмешался Эрек-Але, - что рука совести - это мы.
  - Рука с мечом.
  - Да, если нас вынуждают им воспользоваться.
  Безмятежный осушил графин и достал новый. - Но ваши сородичи, люди - ваши жертвы - могут увидеть в вас лишь злодеев, ужасающих губителей невиновных. Сами понятия вины и невиновности станут им не важны.
  - Если мы творим зло, то лишь ради устранения другого зла.
  - Ища... нейтрализации противоположностей. - Безмятежный улыбнулся.
  - Сестра Почтенная могла поставить нас на колени, Чистый. Но мы не столь наивны. Мы пришли к вам лишь потому, что искали возможность отдать жизнь ради правого дела. Вы сможете использовать нас, пока не погибнет последний воин. Не было нужды принуждать Напасть.
  - Верю вам, Эрек-Але. Нахожу в вас и вашем народе многое, достойное восхищения. И буду сожалеть, что посылаю вас на смерть. Но, как вы сами должны понимать, Вольность представит угрозу даже нам, Форкрул Ассейлам, если ее полностью освободить.
  - Чистый, мои "Престолы Войны" привезли вам величайшего врага. Я отлично знаю, что грядет. Я верю - и думаю, Смертный Меч и Надежный Щит согласились бы со мной - что в грядущей войне проиграем МЫ ВСЕ. И наше поражение станет победой Вольности.
  Безмятежный замолчал, изучая командира Напасти. Нечеловеческие глаза не моргали. Потом раздался слабый вздох. - Я неправильно вас просчитал, Эрек-Але? Вы перешли на другую сторону... чтобы уравновесить чаши весов?
  - Посылайте нас на смерть, Чистый, если вам нужно. Мы будем ждать на той стороне.
  Безмятежный сделал шаг к нему. - Я хорошо знаю малазан. И я их встречу!
  - Смертный Меч Кругхева встала перед Адъюнктом Таворой и отдала ей свой меч. Перед НЕЙ, Чистый, мы не склонимся.
  - Сестра Почтенная заставила вас встать на колени, ты, помпезный дурак!
  Эрек-Але чуть склонил голову набок. - Неужели?
  - Вы противились!
  - Чистый, зачем бы нам противиться? Не забывайте, это мы пришли к вам, не наоборот.
  Безмятежный снова отвернулся к стене. Опустил голову. Кубок был пуст. - Завтра мы удвоим шаг, Командор. Мы выследим иноземную армию - убийц Сестры Хитроумной. Вы, Напасть, броситесь в битву и не отступите. Враг будет уничтожен, пусть придется отдать ваши жизни до последней!
  - Именно, - отозвался Эрек-Але.
  - Можете идти.
  Надев шлем, Эрек-Але покинул шатер.
  
  ***
  
  Сестра Почтенная, морщась от боли в ногах, прошлась вдоль гребня, смотря на опустошенную округу. Она видела, где именно брат Старательный создал земляные валы, гнезда арбалетчиков, окопы и траншеи. Она понимала: он намерен направить врага в место, где его удобнее всего истребить. Лишь передовые отряды и корпус инженеров Армии Судимов находились в окопах, остальные силы держались ближе к городу, где легче было организовать доставку припасов и подкреплений.
  "Какая армия! Пятьдесят тысяч для одной битвы, говорит Брат Старательный. И скоро придут Серые Шлемы Напасти. Пять тысяч тяжелой пехоты, фанатиков, всецело покорных желаниям моим и Брата Старательного. А вокруг Шпиля еще двадцать тысяч в неприступных укреплениях. Какой неприятель дерзнет бросить вызов?"
  Она видела впереди своего командующего в окружении офицеров и гонцов. Старик Старательный, казалось, сбросил многие годы в предвкушении неминуемой схватки. Подходя, она расслышала часть его речи: - ... оголодавшие - мы отлично знаем, как бесплодны ныне южные земли. В своем ослабленном состоянии они поставят всё на единственный отчаянный натиск. Победа или смерть. Нам лишь нужно задержать их до истощения сил, ведь резервов у них не будет. Потом и только потом мы будем наступать. А, Сестра Почтенная. Приветствую.
   - Брат Старательный. Все увиденное меня радует.
  Он признательно склонил голову. - Сестра, есть вести от Сестер Тишины и Равной?
  - Нет, но я не особо обеспокоена. Правду говоря, мы можем обойтись и без них.
  Он нахмурился, однако кивнул.
  Затем они отошли в сторону от свиты. - Брат Старательный, - сказала она, изучая плоды его приготовлений, - я знакома с укреплениями Шпиля и твоей главной армии. Где же резервные армии?
  - Сестра Свобода и Брат Грозный командуют двадцатью тысячами пехоты Колансе, что стоит в десяти лигах к западу. Брат Высокий держит наготове пятнадцать тысяч вспомогательных сил судимов. Их положение позволит как ответить на прорыв из северной крепости, так и пойти на юг, навстречу чужим армиям. Впрочем, я не предвижу такой необходимости. - Он замолчал. Почтенная увидела, что по склону торопливо взбирается гонец.
  - Новости, - сказала Почтенная. - Спешные.
  - От дозоров на юге, Сестра.
  Конь судима был покрыт пеной и шатался от утомления. Когда всадник натянул поводья, животное чуть не упало. Потный гонец спешился и предстал перед Старательным. - Инквизитор, - начал он, задыхаясь.
  - Момент, - прервал его Старательный. - Вижу, ты гнал коня изо всех сил, Судим, и усилия взяли дань с твоего несовершенного тела. Соберись, отдышись. Доложишь, когда будешь готов.
  Мужчина сделал несколько вдохов, успокаивая сердце, кивнул: - Инквизитор, донесение по цепочке. Армия в шести днях пути к югу.
  - Размер армии?
  - Около семи тысяч, Инквизитор.
  Старательный жестом подозвал офицера: - Водраз Поспешный, подготовить один конный батальон и обоз на три полных легиона - воду и пищу. Вы быстро пойдете навстречу армии с юга. Эти иноземцы - наши союзники, пехотные части Серых Шлемов из Напасти. Относитесь к ним уважительно, Поспешный. Отвечаете жизнью.
  - Да, господин. Доставить ваше послание?
  - Сойдет простое приветствие, пока мы не встретимся лично. Однако я уверен - у них есть вести о положении врага. Их следует донести мне немедленно. Убедись, что у тебя достаточно конных гонцов.
  Водраз отдал честь и удалился.
  Сестра Почтенная вздохнула: - Значит, скоро. - Она ненадолго замолчала. - Уясни, Брат, что Сердце следует охранять прежде всего. Мы отлично знаем: боги наготове, собираются силой или обманом похитить у нас этот орган. При неудаче они попросту его уничтожат.
  - Никто не смеет надеяться подойти близко, Сестра. Сила Аграст Корвалайна отвергает их, так будет и в будущем. Единственный путь к Сердцу - через их смертных служителей.
  Она боялась, что упустила нечто. Нечто... жизненно важное. - Я буду лично стеречь Сердце. Я не уйду от него.
  - Понимаю, Сестра Почтенная. Тогда ты получишь отличный вид на сражение, сможешь узнать о победе даже прежде нас.
  - Если же я увижу поражение, Брат, то собственными руками уничтожу Сердце.
  - Разумно, - отозвался он.
  "Этого достаточно? Что еще мы можем сделать? И откуда, откуда эта внезапная тревога?" Она сузила глаза, смотря на юг. - Почему, Брат, мы встречаем такое противодействие именно сегодня? Еще год или два, и Аграст Корвалайн обретет такую силу, что овладеет миром. И тогда мы учиним правосудие над каждой страной, обрушим праведный гнев.
  - Их подгоняет Падший Бог, Сестра Почтенная. Мы не знаем точно, насколько он слаб и скован, но я не сомневаюсь: за игрой стоит он.
  - Вероятно, так и должно быть, - сказала она задумчиво. - Разве его вера - не полная противоположность нашей? Порочные, беспомощные и безнадежные... дерзают встать перед святым совершенством. Слабые духом против духа упорства, сломленные против целостных. Но меня поражает, Брат, их уверенность в возможности победы! Они проиграли еще до прихода сюда, при всех своих сомнениях и взаимном недоверии.
  Тощее лицо Старательного изобразило слабую улыбку. - "В войне фанатиков со скептиками фанатики побеждают всегда". - Он пожал плечами, видя, как она хмурится. - В подвалах дворца, Сестра, наши архивисты наткнулись на древние джагутские свитки. "Глупость Готоса". Я лично ознакомился с его необычными воззрениями.
  Ассейла скривилась: - Фанатизм, Брат Старательный, это гавань заблуждений. Мы не фанатики, пусть всем кажется иначе. Мы совершенно отличны, ибо наша цель - правосудие, что превыше нас самих и даже нашей расы. Мы, Форкрул Ассейлы, можем лишь стремиться к истинному совершенству, тогда как правосудие бытует вне нас и состоянию его совершенства ничто не может повредить.
  - "Когда мудрость истекает кровью, глупцы торжествуют".
  Почтенная метнула на него быстрый взгляд: - Сжечь свитки, Брат Старательный. Это приказ.
  Он поклонился: - Будет сделано немедля, Сестра Почтенная.
  - И чтобы я больше не слышала глупостей этого Готоса. Понятно?
  - Понятно, Сестра Почтенная. Прости меня.
  Бедра ее ожгла старая боль. "Мы шли так далеко. Но наконец мы стоим там, где нужно. Мы стали точкой опоры мира. Где же еще искать правосудие, если не в точке опоры?" Тучи пыли поднимались над командами, которые еще завершали работы. Рассерженная жжением в глазах и горьким вкусом во рту, она отвернулась. - Продолжай, Брат Старательный.
  
  ***
  
  Буян простерся в жухлой траве, не сводя глаз с лежащего внизу обширного лагеря. Выругался, сунул руку под живот, достав острый камень. Геслер рядом пошевелился, поскреб нос. - Выглядит зловеще, не так ли?
  Отряд солдат Напасти вел шестерых товарищей - раздетых до исподнего, лишенных оружия - к траншее, из которой только что вылезли копатели. Заключенных построили в линию около траншеи, заставили встать на колени. Блеснули клинки. Покатились головы, тела упали в яму.
  Геслер крякнул. - Понятно, почему Крюк и Мошка вчера так бесились около длинных курганов.
  Буян со вздохом ответил: - Делай мы так, вместо того чтобы вечно спорить - уже убили бы друг дружку тысячу раз.
  - Некоторые не любят, когда кончается вечеринка.
  - Точно.
  - Слушай, - заявил Буян, - мы вляпаемся в дерьмо. Нужно было сделать, как предлагал Гу'Ралл - порубить их всех, начиная с Танакалиана.
  - Кругхева, впав в дурное настроение, могла согласиться. Не держи мы ее под присмотром, рано или поздно она попыталась бы разобраться с ними лично, - пробурчал Геслер. - Но это было бы неправильно. Против тактики.
  - Ох, снова начали. Высочайший Меч-В-Кулаке, Великан Геслер по прозвищу Ваша Надменность изволит толковать о тактике. Ставлю все жалование, что остальная Напасть ждет в столице Ассейлов, и вместо пяти тысяч Серых Шлемов сейчас нам придется убивать вдвое больше через неделю. Где тут тактика?
  - Кругхева считает, Буян, что сможет их вернуть. Но еще не время.
  - Она еще считает, что солнце каждый вечер заходит в ее задницу, а каждое утро показывается изо рта. Она съехала с катушек, Гес. Ты же сам видишь. Сумасшедшая как пятиглазый одноусый кот...
  - Погоди-ка. Кто это?
  - Кто? Где?
  - Та девушка.
  Буян замолчал, всмотрелся. Увидел, что к девушке подходит Танакалиан, изумился, когда Щит пал на колени. Было слишком далеко, чтобы подслушивать, но по жестам - девица указывала на траншею - стало ясно: она чем-то недовольна.
  Потом она явно устроила подлому говнюку нагоняй.
  - Наверное, это она, - сказал Геслер, - та, о ком говорила Финт.
  - Дестриант, - буркнул Буян. - Вопрос в том, как, Худа ради, она здесь очутилась?
  - Садок. Ее выплюнули Волки.
  - Если Кругхеве придется кого-то валить, то ее.
  - Ты, наверное, прав. - Геслер отполз с края обрыва и сел. Миг спустя Буян оказался рядом. Геслер сказал, стирая грязь с ладоней: - Волки Войны, да? Как же получается: армия их действует, будто не знает, что мы в полудне пути?
  Буян поскреб подбородок. - Волки охотятся. На них никто не охотится.
  - Кроме нас, людей.
  - Похоже, им никогда не приходило в голову оглянуться.
  - Наверное, Адъюнкт была права, - признал Геслер. - Армия Че'малле готова вонзиться, как нож в середину стола.
  - Мы больше похожи на змей в траве, и зубы наши сочатся гадским ядом. - Буян мрачно улыбнулся. - Возбужден, Смертный Меч?
  Глаза Геслера сверкали. - А ты?
  - Не. Это ты готов лезть в бучу.
  - Я исправлюсь. Спасибо.
  - Просто держи голову пониже, Гес. Вот все, о чем прошу.
  Геслер не верил своим ушам. - Вот это щедро, Буян! Не знай я тебя...
  - Я закалился в битвах, Гес. Заслужил мудрость в жестоких испытаниях.
  - И как тебе удается сохранить невозмутимость?
  - Мы, закаленные ветераны, умеем это лучше всех. Ну, пойдем в лагерь. У меня слюнки текут при мысли о порции подмышечных грибов и большой кружке, полной брюшного сока.
  
  ***
  
  "В сердце его измена". Сеток смотрела вниз, на обезглавленных братьев и сестер, ощущая ярость Волков, пытаясь сдержать дикий гнев. Присутствие зверобогов в душе кружило бездумным штормом; снова и снова она оказывалась в миге от утопления в этом потоке. "Я Сеток. Дайте мне быть вашим голосом! Слепая злоба бессмысленна - пусть ваша сторона права, но человеческий разум должен вести нас в грядущей войне".
  Именно этого не понимает Танакалиан. Или боится больше всего на свете. "Мы должны быть свободными, чтобы говорить. Все мы. Мы должны свободно возражать, спорить - но даже Волки этого не понимают. Поглядите на тела - они возражали против быстрого шага... кроме всего прочего. И прежде всего они высказывали страх перед неготовностью товарищей-солдат. Армия переутомлена".
  Она повернулась к югу, прищурилась, глядя на травянистый обрыв. "Если они сейчас нападут, эти воины-ящеры, мы падем, словно мириды под ударами топора. Если они придут сейчас, придется пробудить Волков. Но... шаги богов по земле призывают, подобно грохоту военных барабанов. Сила влечет силу - слишком рано, слишком далеко.
  И все же... непонятно. Почему они не атакуют?"
  Она повернулась и увидела Танакалиана. "Еще одна встреча. Снова поставить его на колени, снова унизить? Нет. Это подождет". Она тоже пошла, чтобы встреча состоялась далеко за пределами слышимости солдат. "И все же... в сердце его измена".
  Он заговорил, еще не успев ее нагнать: - Дестриант, вы должны понять. Напасть связана строгими правилами поведения. Именно дисциплина дает нам силу.
  - Ты уничтожаешь армию, Надежный Щит.
  - К'чайн Че'малле...
  - Уже нас нашли.
  Глаза его расширились, но вопросов не последовало. - Нужно послать на них Волков, Дестриант! Нельзя надеяться на...
  - Теперь, когда наши солдаты едва стоят на ногах? Ты прав.
  Он подобрался. - Я всегда помнил об этой угрозе, Дестриант. Надеялся, что К'чайн Че'малле просто сопровождают летерийцев и болкандийцев. Но я знал, что нельзя ставить жизни братьев и сестер на это допущение. Потому и гнал солдат так быстро, как только мог - нам нужно поскорее дойти до безопасности Форкрул Ассейлов.
  - Но ты и этого не смог, Надежный Щит. Как думаешь, хорошо ли встретят нас Ассейлы, видя полумертвую армию?
  Он был бледен. В глазах плескалась злость. - Выбора не было.
  - Ты был нетерпелив, Надежный Щит. Ты наслаждался собственной изменой и, делая так, слишком рано открыл свою натуру. Прежние союзники узнали истину, успели перестроить тактику.
  - Во всем виновата Кругхева!
  - Больше казней не будет, Надежный Щит. Что еще хуже, отказ принять их души делает твой титул насмешкой. Я гляжу на тебя и вижу, наконец, путь, ведущий к Форкрул Ассейлам.
  Его лицо перекосило потрясение: - Что это значит? Я присягнул Зимним Волкам!
  - Ты опьянялся правосудием, Надежный Щит, ты воображал, будто идешь по прямой, хотя шатался и падал. Ныне ты стоишь передо мной, воображая себя праведником, а на тропе за спиной, - она указала на трупы в яме, - тела невиновных.
  - Не мои заблуждения, - прошипел он еле слышно.
  Сеток улыбнулась. - Давай. Я заинтригована.
  - Вы вправду верите, что устоите перед волей Форкрул Ассейлов? Мы встанем на колени - но не так всё должно было быть. Дестриант, я надеялся ИСПОЛЬЗОВАТЬ их. Они требуют стоять на коленях? Пусть. Не важно. Волки слепы - мы мыслим так, что они не понимают. Эту игру выиграют не мощные челюсти, не ярость берсерков. Против нас такое никогда не работало. Нет, лучше Волкам таиться в лесу, в темных тенях. Оставив нам делать работу. Когда же все игроки будут ослаблены, придет время атаковать - разве не так ведут себя дикие волки?
  - Танакалиан, - ответила Сеток, - я с тобой согласна. Но увы, я не могу выбирать, когда боги заговорят во мне. Не имею контроля над их силой, когда у меня похищают волю. Гнев овладеет мной, и сквозь мои глаза они увидят лишь кровь.
  - Не так ведутся войны.
  - Знаю.
  Он шагнул к ней, в глазах вдруг загорелась надежда. - Тогда работайте со мной, Дестриант! Мы сможем победить, воистину победить! Предупредите Волков - если они явятся в пределах Ассейлов, то будут УБИТЫ. Или, еще хуже, порабощены.
  - Тогда стой передо мной, как истинный Надежный Щит. Не тебе судить, не тебе отвергать братьев и сестер. И, прежде всего, не тебе отнимать их жизни.
  Танакалиан указал на тела в траншее: - Они дезертировали бы, Дестриант. Сбежали бы, унеся важнейшие сведения Кругхеве. Их преступление - измена.
  - Они желают провозгласить нового Смертного Меча. На поле брани им нужен опытный предводитель. Ты убил их из ревности, Танакалиан.
  - Тут все гораздо сложнее, нежели вы можете понять.
  Сеток покачала головой: - Перед тобой кризис, Надежный Щит. Солдаты уже не верят тебе. Очень важно понять - если бы не я, армия уже вернулась бы к Кругхеве.
  - Натравите Волков на К'чайн Че'малле. Дайте нам время.
  - Так не будет.
  - Почему?!
  - Потому что они не согласны, Надежный Щит.
  - Но... почему?
  Сеток пожала плечами. - К'чайн Че'малле никогда не были врагами зверей. Они слишком верили в себя, чтобы резать всех, кого увидят. Они не были такими пугливыми, такими невежественными, такими... жалкими. Я верю, что Волки не считают их достойными истребления.
  - Они переменят мнение, если ящеры на нас нападут?
  Она взглянула сурово, испытующе: - И что узрят Волки? К"чайн Че"малле рубят... людишек.
  - Но Напасть должна быть мечом отмщения!
  - Тогда остается лишь надеяться, что мы не встретим Че'малле на поле битвы.
  - Вы наконец-то поняли необходимость, поняли, какой груз на нас возложен? Мы должны стоять в тени Форкрул Ассейлов. Мы должны быть свободными, чтобы выбирать, где и когда сражаться, кому противостоять. Пусть Ассейлы поверят, что мы скованы, всем довольны и даже рады.
  - Ты балансируешь на лезвии острого ножа, Надежный Щит.
  - Мы Серые Шлемы, Дестриант, и мы послужим Волкам.
  - Да будет так.
  - Вот почему мы должны идти скорым шагом - чтобы не позволить ящерам подумать, что же с нами сделать. И если Че'малле, прицепившись к нашему хвосту, придут к армии Ассейлов... отлично. Едва старинные враги ввяжутся в бой...
  - Нам нужно лишь отступить в сторону.
  Мужчина кивнул.
  Сеток отвернулась, на миг забыв про его существование. "Возможно. Измену ли чувствую я в Танакалиане? Если я не согласна с методами, должна ли я отвергать и цели? Но затеянная им игра... оказаться между смертельными врагами... возможно ли это?
  Нет, Сеток, спроси лучше себя: есть ли альтернатива?"
  Когда она повернулась, он стоял там же. На лице отражалось слепая жажда. - Ты достаточно для этого умен, Надежный Щит?
  - Не вижу иного пути, Дестриант. - Он помешкал и сказал: - Каждую ночь я молюсь Зимним Волкам...
  Она снова отвернулась, в этот раз решительно. - Не трать слов, Щит.
  - ЧТО?!
  - Они не понимают поклонников, - сказала она, закрыв глаза. "Никогда не понимали".
  
  ***
  
  Еще раз заблудился - темнота и невыносимое давление, яростные потоки, решившие сорвать плоть с костей; повсюду полупогребенные останки позабытого. Он переступал гнилые доски корабельных корпусов, пинал ногами белесые кости, а они блестели, кружась в молочных облачках. Расписанные илом амфоры, заклепки медные и железные, россыпь сотен круглых щитов - кованая бронза над хрупкой древесиной. Сундуки лопнули, вывалив драгоценности и золото... повсюду остатки морских тварей, бесчувственные тела, затянутые в пучину. Этот дождь не прекращается никогда.
  Брюс Беддикт знает такой мир. Еще один сон? Нападение памяти? Или душа его вернулась наконец в место, которое он успел назвать домом?
  Сильнее всего, сильнее великого давления гнетет его сила, которой не победить ни крепкими ногами, ни упрямой волей - огромное, опустошающее одиночество. "В смерть мы входим одиноко. Последнее наше путешествие творится в молчании. Напрягаем глаза, машем руками - где мы? Мы не знаем. Мы не можем видеть".
  Вот все, что нужно. Вот все, что нужно всем. "Рука, сжимающая нашу. Рука, протянутая из сумрака. Приветствовать, показать, что одиночество - которое мы ощущали всю жизнь, с которым сражались каждым вздохом - это одиночество теперь окончится.
  И так смерть становится величайшим даром".
  Тысячи мудрецов и философов отчаянно сжимали пальцы на горле этой... этой вещи. Одни отстранялись в ужасе, другие с дерзким криком прыгали вперед. "Скажите нам, пожалуйста - явите доказательства. Скажите, что у забвения есть лицо, на лице улыбка, блаженство узнавания. Неужели мы просим столь многого?"
  Но это, понимал он, и есть тайный ужас всех религий. Возможность верить, когда не верить значит - приглашать ужас бессмыслицы. Жизни без цели, надежды отпущенные, брошенные, пусть тонут в густой грязи... "в иле, падающем вниз, пока не похоронит всё.
  Я знал человека, изучавшего ископаемые. Он сделал это делом всей жизни. С великим волнением рассказывал о потребности разрешить загадки далекого прошлого. Десятки лет его влекла эта наука, пока - в записке, оставленной в ночь самоубийства - он не изложил открытую им истину. "Я нашел тайну, единственную тайну прошлого. Вот она. В истории мира было больше жизненных форм, нежели мы можем вообразить, не говоря уже - познать. Они жили и они вымерли, и мелкие останки говорят лишь, что они существовали. В этом и тайна, ужасная тайна. Все было ради ничего. Остались лишь фрагменты костей. Все это... ради ничего"".
  Нетрудно понять, как срываются с поводков черные псы, если понимание обнажает лишь бездонную пропасть.
  Но тут Брюс увидел знакомое лицо в навязчивой памяти или мире снов - чем бы это ни было. Теол, в глазах то выражение, с которым он плюет в лица всех мыслимых богов, чтобы перейти потом к оскорблению прокисших учителей, и философов, и диковласых поэтов. "Прокляни их всех, Брюс. Никому не нужны поводы, чтобы отказаться от жизни, и все их аргументы можно сложить в одну мятую шляпу. Сдаться легко. Сражаться трудно. Брат, помню, что читал об ужасных мечах, в мгновения войны разражавшихся воем и смехом. Есть ли лучший символ человеческого упорства?
  Конечно, Брюс, я помню того собирателя костей. Он не прав. Был выбор при открытии его тайны. Ужасаться или восторгаться. Что бы выбрал ты? Лично я взираю на идиотизм и бессмыслицу сущего - и не могу не восторгаться.
  Всякая тварь умирает, брат - тебе ли не знать? Спорю, что каждая тварь во тьме, душа робкая и сокрушенная, не знала, что ждет впереди. Почему мы, разумные животные, должны отличаться? Смерть уравнивает нас и тараканов, крыс и земляных червей. Вера не в том, чтобы повернуться к бездне спиной и говорить, что ее нет. Вера в том, чтобы взойти по лестнице, встав выше тараканов. На самый верх, парни! Семь перекладин - вся разница. Восемь? Ладно, восемь. Вверх, пусть боги наконец нас заметят. Верно?
  Помнишь другого мудреца? Он говорил, что душу уносят из тела личинки мух? Раздави личинку - и убьешь душу. Однако они ползают медленно, и боги даруют им крылья, чтобы души вознеслись к небесам. До странности логичная теория, верно? Но о чем я, брат?
  И, что важнее, где ты?"
  Лицо Теола уплыло, снова оставив Брюса в одиночестве. "Где я, Теол? Я... нигде".
  Он шатался, вслепую шарил руками, сгибался под невозможной тяжестью - слишком эфемерной, чтобы стряхнуть с плеч, но давящей как горы. Со всех сторон непроглядная тьма...
  "Но нет... там свет? Это..."
  Вдалеке желтое пламя фонаря, тусклое, мигающее в такт течению.
  "Кто? Ты... ты меня видишь?"
  Протянутая рука, изгиб улыбки, радостное лицо.
  "Кто ты? Зачем идешь ко мне, если не благословить откровением?"
  Незнакомец держал фонарь низко, словно не заботился о том, что освещает. Брюс увидел: это Тисте Эдур, серокожий воин в рваных кожаных одеждах - полосы вьются сзади, словно щупальца.
  Шаг за шагом, он приближался. Брюс стоял и ждал на его пути.
  Подойдя, Эдур поднял голову. Темные глаза осветил внутренний огонь. Губы шевелились, как будто он разучился говорить.
  Брюс приветственно протянул руку.
  Эдур ухватился за нее; Брюс застонал, когда чужак потянул его вперед всем весом. Лицо, покрытое гнилью и язвами, оказалось рядом.
  И Эдур заговорил: - Друг, ты меня знаешь? Ты меня благословишь?
  
  ***
  
  Когда глаза его открылись, Араникт была готова. Готова к необузданному ужасу в душе, обнаженной и потрясенной до самых глубин. Она заключила его в крепкие объятия, зная проваливающимся сердцем: она его теряет.
  "Назад. Он на пути назад, и я не смогу его удержать. Не смогу". Она ощущала, как его трясет; плоть казалась холодной и какой-то сырой. "Пахнет... солью".
  Постепенно дыхание выровнялось, а потом он снова уснул. Женщина осторожно разомкнула объятия, встала, накинула плащ и вышла из шатра. Было почти утро, но лагерь казался тихим и спокойным, как кладбище. Над головой Нефритовые Чужаки проложили по небу широкую дорогу; они походили на готовые опуститься когти.
  Араникт вытащила зажигательную коробку и палочку ржавого листа. Чтобы подавить грызущий голод.
  Эта страна разорена, причем во многих смыслах хуже, чем Пустоши. Повсюду следы былого процветания. Целые селения опустели, оставленные сорнякам, пыли и разрозненным останкам прежних обитателей. Поля вокруг ферм сдуло ветрами, обнажились камни и глина; нет ни единого дерева - лишь пеньки и ямы на месте вывороченных корней. Нет ни зверей, ни птиц. Из любого колодца, изученного ее невеликой силой магами, удается извлечь только похожую на суп жижу. Оставшиеся лошади страдают и, возможно, не смогут дойти до собственно Колансе. "Да и мы, люди, не лучше. Еды мало, силы истощены рытьем колодцев; мы знаем, что где-то впереди поджидает отлично снабжаемая армия".
  Она резко затянулась, вглядываясь в далекий лагерь Болкандо. Никаких огней. Штандарты накренились мачтами тонущего судна. "Боюсь, нас недостаточно, чтобы сделать то, чего нужно Адъюнкту, чего она желает. Возможно, концом всего путешествия станет неудача и смерть".
  Брюс вышел из шатра, встал рядом. Выхватил из пальцев палочку и тоже затянулся. Он начал курить ржавый лист несколько недель назад чтобы, наверное, успокоить нервы после ночных кошмаров. Она не возражала. Ей нравилось компания.
  - Я почти чувствую мысли солдат, - произнес он. - Мы должны забить и съесть последних лошадей. Этого будет недостаточно - трата воды на варево... ах, жаль, что мы не падальщики. Было бы проще.
  - Мы не сдадимся, любимый. "Прошу, умоляю - не отвечай еще одной усталой улыбкой. Чувствую, как ты отдаляешься с каждой улыбкой".
  - Их сильней всего тревожит нарастающая слабость. Страх, что мы не готовы к битве.
  - Напасти будет еще труднее.
  - У них будет хотя бы несколько дней, чтобы отдохнуть. Их следует бояться сильнее, чем армии Ассейлов.
  Она зажгла вторую палочку, махнула рукой: - Если всё Колансе такое, у них не будет армии.
  - Королева Абрасталь уверяет: Колансе продолжает процветать, добывая пищу в море. Плодородная провинция Эстобансе, защищенная от засухи, по-прежнему дает урожаи.
  "И каждую ночь тебя захватывают кошмары. И каждую ночь я не сплю, слежу за тобой. Гадаю, не могли бы мы избрать иные пути". - Неужели мы ее подвели? - спросила Араникт. - Что еще мы могли сделать?
  Брюс поморщился. - Есть риск, когда ты ведешь армию в неведомое. Честно говоря, ни один командующий не замыслит добровольно такой отчаянный маневр. Даже при вторжении на новые территории вначале проводится глубокая разведка, контакты с местным населением дают возможность узнать историю страны, торговые пути, исходы прошлых войн.
  - Да, без Болкандо мы действительно шли бы вслепую. Если бы Абрасталь не решила, что интересы ее королевства требуют... Брюс, может быть, мы неправильно оценивали Адъюнкта с самого начала? Мы попали в ловушку, решив, будто она знает больше, чем говорит, что все ее цели действительно достижимы?
  - Это зависит.
  - От чего?
  Он протянул руку, взяв палочку ржавого листа. - Полагаю, от того, сумела ли она пересечь Стеклянную Пустыню.
  - Пересечь которую невозможно.
  Он кивнул: - Именно.
  - Брюс, даже Адъюнкт не может повелеть своим малазанам совершить невозможное. Мир ставит естественные пределы, и мы должны их уважать, иначе эти пределы нас убьют. Оглядись же - мы почти лишены пищи и воды. Но эта страна ничего не может дать. Как сбежали или умерли фермеры и поселяне, так и мы предстанем перед суровой реальностью. Страна разорена.
  Казалось, он изучает небо. - Мой отец не отличался большим воображением. Никогда не мог понять Теола - особенно Теола. Наш брат Халл, что же, он начал как идеальный старший сын, а в конце отец объявил его мертвым. - Он помолчал немного, покуривая. - При всех нанятых учителях отец стремился самолично передать один урок. Даже если это нас убьет. Он хотел научить нас ценности прагматизма. Который, если я правильно помню, и есть разумное понимание реальности: ее пределов, требований и условий.
  Араникт склонила голову набок, удивляясь ходу его мыслей. - Любимый, имя Теола приходит на ум последним, когда я думаю о прагматизме.
  Брюс покосился: - А я?
  - Ты... да. Ты мастер фехтования, не так ли? Халла я не встречала, так что судить не могу.
  - Итак, ты решила, что из троих братьев лишь я один усвоил суровые уроки отца.
  Она кивнула.
  Брюс отвел взгляд, смотря на юго-восток. - Как далеко до побережья, знаешь?
  - Быстрым ходом три дня, если точны карты королевы.
  - О, - пробормотал он. - Уверен, они точны.
  - Почти рассвело.
  - Любимая, сегодня мы не выйдем в путь.
  Она метнула удивленный взгляд: - Дневной отдых на этом этапе может оказаться контрпродуктивным.
  Он взмахнул палочкой, проследил за движением тлеющего кончика. - Прежде чем... изменить мнения, Теол стал богатейшим человеком Летера. Араникт, спроси себя: как ему удалось, если уроки прагматизма пошли не впрок? - Он встал лицом к лагерю. - Сегодня мы съедим последнюю пищу, выпьем остатки воды.
  Брюс?
  - Думаю, - сказал он, - пора посетить лагерь Болкандо. Ты со мной, любимая?
  
  ***
  
  - Божья грязь, женщина! Что ты делаешь?
  Абрасталь подняла глаза. - А на что похоже, Спакс?
  Ее пышные пряди лежали горкой на полу шатра. Она завернулась в покрывало, оставшись, насколько мог судить вождь, без одежды. Он смотрел, как она ножом срезает длинные локоны. - Я свидетель смерти моего вожделения.
  - Хорошо. Как раз пора. Я с тобой никогда не лягу, Баргаст.
  - Пусть. Именно желание меня и заводило.
  - Как убого.
  Спакс пожал плечами: - Я уродлив. Так уродливые мужики и проводят один проклятый день за другим.
  - Ты спал с моей дочкой.
  - Она хотела только позлить тебя, Высочество.
  Абрасталь помедлила, поглядела на него. - И как, удалось?
  Спакс ухмыльнулся: - Я рассказывал ей каждую ночь. Про твои судороги, пену изо рта, твою ярость, твое негодование.
  - Умный урод. Смертельная комбинация для мужчины.
  - Как и для женщины, спорить готов.
  - Чего тебе было нужно?
  - Разведчики вернулись с побережья, Высочество. С новостями.
  Она наконец ощутила нечто в его тоне, во взгляде. Медленно выпрямилась. - Нас обложили с флангов, Вождь?
  - Врага не видно, Высочество.
  - Тогда что? Как видишь, я вооружена, а терпение у меня короче куцых волос.
  - Видели корабли. Разномастный флот.
  - Корабли? Под каким флагом?
  - Летерийским.
  Она вдруг вскочила и отбросила нож, хотя волосы были обрезаны лишь наполовину. Покрывало сползло, Спакс понял, что пялится на великолепное тело.
  - Высочество, я смирюсь с куцыми волосами.
  - Вон отсюда. И пошли гонца к Брюсу.
  - Не нужно, Высочество - ну, насчет гонца. Он с Араникт как раз едут сюда.
  Она искала взглядом одежду. Но вдруг замерла: - Это было спланировано!
  Спакс пожал плечами: - Возможно. Но почему было нам не сказать? Я скорее склонен думать, что это жест самого короля.
  Она хмыкнула: - Ты можешь быть прав. Что еще видели разведчики?
  - Высадку, высочество. Пехота и вспомогательные силы, общей величиной в батальон. И больше припасов, чем нужно любому батальону.
  - Там развевался Королевский Штандарт? Король Теол командует?
  - Нет, разведчики смогли заметить только цвета батальона. Но прошлой ночью разведчики видели позади всадников. Скоро они будут здесь.
  Королева так и стояла во всей красе. - Ну, что медлишь?
  - Отвечаю на вопросы, Высочество.
  - Вопросы кончились. Вон.
  - Еще одна подробность, которая тебя заинтересует. Среди вспомогательных замечены Теблоры, Высочество.
  
  ***
  
  Абрасталь и Боевой Вождь Спакс ждали у королевского шатра. Араникт внимательно поглядела на них. При всех знаках власти, королева величественна, хотя волосы на одной стороне головы срезаны; вождь Гилка обвешан оружием, от плеч до колен мантия, обшитая черепаховыми панцирями. "Что такое? Что случилось?"
  Абрасталь заговорила первой: - Принц Брюс, кажется, вскоре нам предстоит встречать гостей.
  - Упреждаю ваш вопрос, - сказал Брюс. - Это не было запланировано. Однако последние гонцы к брату известили его о нашем возможном маршруте. В то время мы десять дней как вошли в Пустоши.
  - И все же, - отозвалась она, - расчет времени... необыкновенен.
  - Цеда моего брата способен даже на больших расстояниях ощущать усилия колдунов по поиску воды. - Он чуть повернул голову, кивнул на Араникт: - Как вам известно, наши маги производили такие ритуалы со времени ухода из Пустошей.
  Голос Абрастали был ровным: - Ваш Цеда способен выследить всех, тянущих воду из земли... сидя во дворце Летераса? Ожидаете, что я поверю вашим объяснениям, Принц? Даже богу так далеко не дотянуться.
  - Ну, да...
  Они уже слышали доносившийся с юго-востока стук конских подков; лагерь Болкандо внезапно зашевелился, утомленные, страдающие солдаты покидали бивуаки, строясь вдоль главного прохода. Раздались крики - Араникт уже видела авангард. Она прищурилась на флажки. - Сир, - сказала она Брюсу, - это летерийцы, но я не узнаю знаков. Что за батальон?
  - Смею думать, новый.
  Командующий батальоном жестом остановил свиту и поехал один, пока не оказался в десятке шагов от Брюса и остальных. Сошел с коня, лязгая доспехами, снял шлем и встал на колено перед принцем.
  - Идист Теннедикт, господин. Командую Алтарным Батальоном.
  - Прошу, встаньте, командор. Ваше появление весьма кстати. Идист Теннедикт - кажется, я знаю это семейное имя, но не могу вспомнить точнее.
  - Да, господин. Мой отец был среди главных держателей акций вашего брата и в День Потерь пошел ко дну первым.
  - Гм. Однако, кажется, семья Теннедикт оправилась от... невезения.
  - Да, и король счел подобающим вознаградить нас, господин...
  - Превосходно.
  - ...некоей формой общинной службы в новой программе Долга перед Общиной, господин. Как средний сын, которому мало что светит, я выбрал военную стезю, тогда как остальные члены фамилии занялись улучшением образа жизни бедняков на Островах.
  Абрасталь издала звук, свидетельствовавший то ли о недоверии, то ли о неприятии. - Простите за вмешательство, командор. Король Летера, разрушив состояние вашей семьи, счел возможным требовать от вас еще и службы обществу?
  - Так точно, Ваше Высочество.
  - Неужели это хотя бы отдаленно можно назвать ЧЕСТНЫМ?
  Идист слегка улыбнулся. - По вопросу честности... Королева, Король Теол много что нашел сказать отцу и прочим, находившим выгоду в чужой задолженности.
  Абрасталь поморщилась. - С позиции своих высоких привилегий я нахожу это отвратительным.
  - Ваше Высочество, - отозвался Идист. - Думаю, в том все дело.
  Брюс вмешался: - Командор, вы привезли также новые припасы. Я прав?
  - Да, господин. И еще я везу послание от Короля лично вам.
  - Оно с вами?
  - Да, господин.
  - Тогда прошу зачитать.
  Брови молодого офицера взлетели: - Господин? Возможно, некое уединение...
  - Вовсе нет, командор. Похоже, голос у вас резкий, как у сержанта в учебном лагере. Оделите нас словами брата, прошу.
  Мужчина вдруг начал потеть. Араникт ощутила сочувствие. Склонилась поближе к Брюсу: - Ты можешь пожалеть о своем решении, любимый. Это же твой брат...
  - И что?
  - Его личные слова.
  Принц нахмурился. - Ах, ладно.
  Однако Идист уже начал: - "Приветствия Принцу Брюсу от Короля Летерийского Теола Неповторимого. Дражайший брат, ты уже с ней переспал?" - Тут он мудро прервался и устремил взор на принца. Со всех сторон солдаты, которым удалось услышать беседу, впали в безмолвие. Араникт вздохнула, зажигая палочку ржавого листа.
  Брюс стоял, закрыв глаза рукой. Но вскоре он беспомощным жестом повелел Идисту продолжать.
  - "Ладно, ладно, мы сможем обсудить после, но надобно знать: как король, я могу потребовать у тебя все подробности, вплоть до самых, гм, подробных, а также обещания, что супруга не услышит ни слова. Ибо, как ты и сам наверняка успел узнать, дуэль на подушках может быть смертельной.
  Но лучше я вернусь к скучному официальному контексту, а сочные детали обсудим позднее. Чувствую себя правомочным в вышеуказанных ожиданиях, ибо открыл, что женщины вовлекаются в ужасающе откровенные обсуждения своих мужчин в компании грудастых подруг, буквально все наружу выставляют, а что может быть привлекательнее женщины, выставившей всё наружу?!"
  Спакс грубо захохотал, пригнул голову. - Извините. Это я от ужаса.
  Идист продолжил: - "Теперь официально. Багг сформировал собственный батальон, нашел способного командира и нанял флот для перевозки подкреплений и припасов, какие только смог запихнуть в трюмы. А потом, в соответствии с моей прокламацией, даровавшей независимость беднякам Островов, Багг принял всех Тартеналов, кои до странности единодушно ринулись вступать в летерийскую армию, и позволил сопровождать флот Алтаря. Между нами говоря, эти Тартеналы самый противоречивый народ, какой я знаю. Кстати, пока Багг делал то и Багг делал сё, я, понятное дело, утомился наблюдением. С признательностью принимаю твое сочувствие. Но продолжим. В батальоне ныне три сотни Тартеналов. Думаю, в такое возбужденное состояние их привело некое древнее пророчество.
  А поскольку и мое пророчество о твоей жизни, полной нескончаемой любви, готово исполниться (я надеюсь), я также впал в состояние возвышенного возбуждения. Но вполне подобающее, уверяю тебя. Иное было бы извращением. Забудь сказания о войне и разорении, брат, свей мне любовный романс! Да, ты можешь вообразить все мое отчаяние, ибо я пойман дворцом и прикован к супруге.
  Искренне желая ввести во дворце новый период простоты и строгости, я совершил ошибку, начав диктовать послание супруге. Так что в последний миг перед бегством из комнаты позволь послать тебе всю мою любовь, приложив теплейшие приветствия всем, кто попал в неловкое положение, слушая эти слова.
  С полной преданностью, твой брат Теол, Король".
  - Принц Брюс, - пробормотала Абрасталь, - я вам сочувствую.
  Брюс вздохнул, а затем необычайно спокойным и твердым голосом обратился к Идисту: - Командор, когда прибудет батальон?
  - Они должны были уже начать переход, господин. Я приказал идти даже ночью, так что при удаче они могут показаться уже на завтрашнем закате.
  - Благодарю, командор.
  
  ***
  
  Пока они шли назад, в лагерь Летера - Идист и его отряд двигались на порядочной дистанции - Араникт взяла Брюса под руку. - Все эти шутки и всё веселье - это из благодарности. Ты понял, Брюс?
  Он нахмурился.
  - Брюс.
  - Он сделал это намеренно. Считает меня слишком серьезным - но ведь мне, чисто случайно, предстоит вести солдат на войну. Мы прошли долгий путь, мы терпели лишения, тогда как враг ждет, отдохнув, подготовившись и, наверняка, создав сильные укрепления. Враг выбирает поле битвы. Еще хуже: он будет значительно превосходить нас числом.
  - Ни о чем подобном он не говорит. Сам жест должен показать, как он о тебе беспокоится. Припасы помогут нам улучшить шансы.
  - Знаю. И я благодарен - как может быть иначе?
  - Идист тебя предупреждал.
  Брюс покачал головой: - Не в письме дело, Араникт.
  - Не в нем?
  - Случившееся было предусмотрено умницей Теолом в тот миг, когда он диктовал жене. Он знал: я предпочту, чтобы письмо прочитали вслух. Брат мой дьявольски хитер и совсем лишен стыда. Я всю жизнь попадаю в его ловушки, дурак лупоглазый, но не обижаюсь. Я лишь восхищаюсь его гением. Каждый раз.
  Араникт была озадачена. - Но... тогда что?
  - Не могу припомнить, Араникт - а я старался - не могу припомнить, чтобы Теол признавался в любви ко мне. Одно это - выражение его тревоги, и я потрясен до глубины души.
  - Брюс...
  - Теол боится, что мы уже не встретимся. Среди всей житейской чепухи он сумел сказать "прощай", не употребив этого слова. Потому, как ты сама догадываешься, я тоскую. Мне смертельно его не хватает.
  Она крепко сжала его руку. Как будто это могло помочь, хотя понимала: не поможет. Но сказать было нечего - разум стал пустым, лишь эхом отдавались последние его слова. "Он думает, что умрет. Любимый думает, что умрет".
  
  ***
  
  Фургоны въехали в лагерь, и Надежный Щит Танакалиан впервые увидел Форкрул Ассейла - хотя впоследствии оказалось, что мужчина был полукровкой, водразом. И все же было в нем нечто кошмарное - белая как папирус кожа, то, как он двигался, изгибая руки, словно змей, необычайно плавно шагая. И бездушный холод в этих блеклых глазах...
  "Самые опасные из союзников. Я не слеп: вы глядите презрительно, видя наше утомление, наше смущение. Но мы оправимся, и скоро; когда придет время совершить необходимое, мы будем готовы".
  Он видел, что Сеток встала в стороне, игнорируя водраза и его офицеров, игнорируя всё и всех. Она в хватке Волков? Ныне они взирают через ее разноцветные глаза? "Она во главе. Но не ее в том вина - Волки взяли ее, используют ее - всего лишь портал. Когда боги решат явиться в мир, они прорвутся прямо сквозь нее. Сомневаюсь, что она выживет.
  Если будет необходимо, я запечатаю портал, остановлю пришествие Волков. Сделаю это, чтобы спасти им жизнь".
  Итак, молитвы его не услышаны. Речи Сеток показывают: все жрецы Серых Шлемов были глупцами, склонными к самообману, вообразившими, что способны коснуться разума Дикости. Поколения людей Напасти, отдавшие жизни Волкам... "напрасная трата. Вся пролитая кровь. Борьба за власть, драгоценные титулы - Смертный Меч, Надежный Щит, Дестриант - всё это ничего не стоит.
  Вот где таится самая жестокая истина. В конце концов, мы ничем не отличаемся от любого другого культа, любой религии. Убеждаем себя в праведности пути. Убеждаем себя, что мы одни держимся неизменной истины. Чувствуем себя в безопасности, веря, будто все иные прокляты.
  Но это только игра, Священное - лишь плац для соревнования мирских сил, подлых амбиций.
  Во что же остается верить?"
  Мысли его кружились, завиваясь водоворотом, унося вниз, вниз... к Кругхеве. "Ты всё видела? Ты решила, что личная слава - вот всё, чего стоит добиваться? Ты, Кругхева, старалась упростить жизнь?
  Готовься к последней битве. Умри по шею в цельности, чести и долге - эти слова начертаны на стяге трех оттенков алого цвета, и ты пойдешь под этим стягом и счастливо умрешь под ним. Отлично, Кругхева, теперь я ощутил тебя. Это не помогает, ибо я не могу за тобой идти. Но я хотя бы понимаю..."
  Сеток была не нужна. Серые Шлемы стали бы гневом Волков, яростью Волков, но без риска для Волков. "Да, это война - но не приходите на нее. Не на эту. Если придете, она вас захватит. Если придете - в тот день погибнут боги.
  Я не допущу".
  Он вдруг заметил, что стоит между ними - между Кругхевой и Сеток, между профаническим и священным, но не готов обнять ни то, ни это. "Воистину я на острие ножа. Я Щит, и право благословения - только мое; но вот я, стою пойманный, не желая протянуть руки.
  Похоже, мне все же достанется славная смерть".
  - Надежный Щит.
  Он повернулся и увидел рядом командира-водраза. - Да?
  - Советую вам ночью поесть и отдохнуть. На заре мы начнем переход к Благому Дару...
  - Простите, куда?
  - Благой Дар - старое название равнины, где ждет армия Колансе. Когда-то эти земли были богаты зерном.
  Танакалиан улыбнулся, отводя глаза. - Очень хорошо.
  - Надежный Щит.
  Он поднял глаза. - Что еще?
  Водраз склонил голову набок: - Я хотел прокомментировать необычайную вежливость в манерах ваших солдат.
  - Простите меня, - сказал Танакалиан натянуто. - Я... отвлекся.
  - Разумеется. Брат Старательный желает знать: единственная угроза, которой можно ожидать - те, что вас преследуют?
  "Преследуют... но я ничего не говорил о К'чайн Че'малле. Не тебе, ни кому-то иному". - Думаю, да. Однако...
  - Надежный Щит?
  - Есть иноземная армия, но она попыталась пересечь Стеклянную Пустыню. Полагаю, разумно счесть их погибшими.
  - Согласен. Мы не ощущаем с того направления ничего особенного.
  Танакалиан кивнул: - Что ж, я сомневаюсь, что вы могли что-то ощутить оттуда, но все же приятно услышать подтверждение непроходимости Пустыни.
  - Один момент, Надежный Щит. Вы сказали, что сомневаетесь в нашей способности ощутить их появление. Почему?
  Танакалиан снова поглядел на Сеток. Пожал плечами: - У их командира отатараловый меч. Не то чтобы он мог... - Тут он замолчал, потому что водраз уже спешил к свите, выкрикивая приказы на коланском языке. Почти тут же трое всадников развернули коней и галопом помчались на север.
  Он глянул на Сеток - она пристально смотрела на него.
  Надежный Щит заметил, что весь вспотел, сердце сильно застучало в груди. - Всего лишь отатараловый меч, - пробурчал он, удивляясь очевидной тревоге водраза, раздраженный вниманием Сеток.
  "Успокойся. Держись на острие ножа. Дыши глубоко... дыши..."
  
  
  
  Глава 22
  
  
  Даже проживший жизнь в печалях попросит одного лишнего дня.
  
  "Молитвы осужденных",
  архивы Колансе (безымянное)
  
  
  Тишина неподвижно встала лицом к юго-западу. Небо было пустым, безоблачным, синеву размыли, придали ей зеленоватый оттенок Чужаки. Пусто, но... "Смерть грядет. Вижу дорогу, мощеную костями и пылью, дорогу сквозь плоть земли. Она близится со скоростью ветра. Она затенена... боги подлые!" Ее охватило смятение. Ужас, трепет. "Корабас! Без цепей! Но как? Кто посмел сделать такое? Кто призвал ее мощь? Безумие!" На один миг она вновь ощутила неумолимую тяжесть камня, некогда ее пленившего - удушье, ужас недвижных рук и ног, темнота и страшное, страшное одиночество. Она знала, что это; знала это ощущение, этот животный ужас. Паника. "НЕТ! Никто не схватит меня снова!"
  Трепеща, она старалась взять себя в руки.
  "Корабас. Ты свободна - чую горькое твое возбуждение. Вероятно, я одна способна тебя понять.
  Но они идут за тобой. Неужели не чувствуешь? Элайнты явились в мир. Они тебя убьют.
  Не ищи нас. Не пронзай кожу Аграст Корвалайна. Нас нельзя ранить, только не сейчас. Корабас, умоляю!"
  Однако она понимала: подобную тварь не урезонить. С момента создания Отатараловая Драконица обречена на вечность страданий и гнева. Ей нет равных в силе, но это сила отрицания. Единственная ее пища - колдовство, но ведь сама жизнь есть проявление магии, и потому всё, чего она касается - гибнет. Лишь Элайнты наделены волей, чтобы ей противостоять.
  "Такая... одинокая. Мука существования... столь безжалостная в отвержении. Да, Корабас, я смогла бы взглянуть тебе в глаза. Не дрогнув. Ибо я знаю истину твоего смятения".
  Ясно, что не ей изменить гибельный путь драконицы. Братья и сестры понятия не имеют, какая крылатая тварь движется к ним. В схватке с Отатараловой... они могут погибнуть. Все. "Почтенная, Старательный, Безмятежный... все мои чистые сородичи. Будет разрушено всё, к чему мы стремились". Нет, она не сможет остановить Корабас.
  "Но я смогу отомстить за гибель братьев и сестер".
  Ее стоянка в трех днях пути до плененного тела Хищника жизней. Три дня до оружия, способного сравняться с Отатараловой Драконицей. "Я пробужу тебя. Если Элайнты не справятся - если не прибудут вовремя - я оставлю Корабас тебе".
  Эти двое станут искать встречи - иначе и быть не может. "Драконица - отрицание. Но Икарий - открытая рана, ведущая в сам Хаос. Когда разрушается его личность, когда высвобождается так называемая ярость, он становится лишь проводником, порталом. Поэтому его и нельзя остановить. Он даже не здесь. Станете ли сражаться с самим хаосом? Невозможно.
  Они столкнутся и в битве уничтожат мир.
  Хорошо.
  Даже Сестра Почтенная не понимает: к правосудию ведет не одна тропа".
  Она двинулась в путь.
  Стоны земли под ногами наконец достигли чувств - она могла ощутить дрожь столкновений. Внезапная белизна, фонтаны пыли, огромные трещины открываются под Корабас. "Где она пролетит, не будет жизни. Где она пролетит, должно умереть все живое.
  Элайнты, найдите Корабас. Убейте Отатараловую Драконицу. Вот всё, о чем прошу. А потом мы сможем договориться, ведь у меня Икарий - я обрету силу хаоса, сравнимую с вашей. Мы сможем установить идеальное равновесие в мире, очищенном от надоедливых богов... Вообразите, чего мы сможем достичь!
  Мы дадим наследникам подлинную свободу, мы увидим, как они отвечают за каждое свое деяние. Никаких богов, чтобы их обвинять, никаких оправданий, никакой лжи, чтобы скрыть грех. Что за славный это будет мир! Что за чудесное место - место, где правосудие не смыкает глаз.
  Мы сможем разделить этот мир, Элайнты".
  Взойдя по склону, она увидела на пути две фигуры.
  Т'лан Имассы.
  Древняя ярость ослепительно вспыхнула в Тишине, паника вновь заставила затрястись кости. Она быстро подавила страх. - Вы осмелитесь?!
  Вместо ответа они подняли каменное оружие.
  - ОН МОЙ!
  - Он ничей, Форкрул Ассейла, - сказала женщина. - Иди назад.
  Тишина грубо засмеялась, притягивая силу. - Не ощущаю других в этой почве, как и в ветре - вас лишь двое. Вы глупцы, если решили, что сможете меня остановить. Я удержала Каменные Лестницы от сотен вам подобных. Я ОКОНЧИЛА ту войну.
  Имассы разошлись в стороны; здоровяк-мужчина потряс усеянной шипами кремня костяной палицей, женщина поудобнее перехватила копье.
  Тишина атаковала с потрясающей скоростью. Поднырнула перед женщиной, изогнув торс, избегнув выпада. Руки взлетели - одна врезалась в грудь неупокоенной воительницы, ломая ребра, вторая коснулась лица, вырвав нижнюю челюсть.
  Ассейла оказалась за спиной женщины, увернувшись от удара палицы; схватила рукой за позвоночник, повернула Имассу, поднимая над землей. Швырнула под ноги мужчины. Даже падая, он сумел косо взмахнуть оружием. Тишина подскочила ближе, блокировала костяную рукоять запястьями, чуть повернулась и ударила ладонями по шее воина. Сила ударов заставила сломаться позвонки. Голова взлетела в воздух.
  Едва тяжелый воин упал, лишившись головы, Тишина снова оказалась подле женщины. Та неуклюже пыталась встать. Сжав правую руку, Форкрул Ассейла вырвала ее из плечевого сустава - и ударила рукой, словно оружием, в висок. Шар на конце плечевой кости пробил дыру в черепе.
  Т'лан Имасса начала заваливаться набок.
  Тишина ударила снова. Взлетели части разбитого черепа. Третий удар изуродовал лицо. Женщина упала. Ассейла подошла, носком башмака перекатила тело на спину. И начала молотить по остаткам лица, по черепу. После девятого удара рука сломалась. Тишина с отвращением отбросила ее и продолжила действовать каблуком.
  Дух давно успел покинуть изувеченное тело воительницы, но Тишина всё била по ненавистному лицу.
  А через некоторое время продолжила путь.
  "Что за славный мир это будет".
  
  ***
  
  Килмандарос бежала. Она даже не помнила, когда начался бег или когда она пробила путь в первый из бесчисленных садков. Пересекаемая сейчас местность - блеклая, бесцветная; почва под ногами - неровная глина, изрезанная следами сотен тысяч копыт. Две маленькие луны плывут в небе.
  В половине лиги впереди она увидела ряды красных холмов; песчаные наносы уходили к горизонту. Нет места, чтобы спрятаться - ни пещер, ни лесов. Скоро придется оставить этот садок. И все же... Килмандарос оглянулась.
  Буря тьмы кипит, пожрав половину небес.
  "Близко! Близко!" Дыхание разрывало горло. Сердца стучали, словно громы надвигающего шторма. Она еле ковыляла на изодранных, покрытых кровью ногах. Мышцы пылали кислотой.
  "Где? Где укрыться?"
  - Я сделала ужасное. И теперь заплачу... всё Эрастрас! Его вина, не моя! Я не хотела ее освобождать, клянусь!
  Над ней навис склон ближайшего холма, осыпь красного песка - о, как ненавистно это место!
  - Ужасное! УЖАСНОЕ!
  Тьма натекала по сторонам. Килмандарос с воплем встала, развернулась, поднимая руки...
  Он ударил с неба.
  Крылья, подобные огням ночи. Сверкание ртутных глаз рептилии. Когти ударяют, протыкают плечи, отрывают ее от земли.
  Килмандарос закричала, сжав кулаки, лупя дракона по ребристым бокам. Раздался грохот ударов.
  А затем она начала падать, оставляя полосы крови.
  Тень прошла сверху, разворот - нависло нечто громадное, снижающееся - голова на длинной шее, челюсти клацают... Клыки впились в бедро, ее снова подбросило кверху. Вращаясь, богиня увидела на месте левого бедра голую кость - увидела кровь, хлещущую из ноги. Завыла, вновь падая.
  В этот раз он позволил ей удариться о почву. Килмандарос приземлилась на ноги. Раздался треск, словно ломались деревья. Кости врезались в таз и живот. Отдача падения повалила ее вперед лицом. На грудь, потом через голову на спину. Ошеломленная, беспомощная, богиня взирала вверх, видя приближение Драконуса.
  "Нечестно".
  Нежная рука погладила щеку. Моргнув, она увидела сверху лицо сына. - Нет! Оставь меня! Любимый сын - беги!
  Однако он встал, вынимая меч.
  Килмандарос услышала голос Драконуса всего в нескольких шагах: - Где Эрастрас, Сечул?
  - Ушел, - ответил ее сын.
  - Куда?
  - Не знаю. В убежище, конечно же. Тебе не скоро удастся его найти. Мне предостеречь тебя от произнесения клятв, Драконус, или ты будешь слишком уязвлен?
  - Ты всегда плелся за ним как за ногу привязанный, Сечул Лат. Если решил мне противостоять, я тебя убью.
  - Я буду защищать мать.
  - Тогда умрешь вместе с ней.
  Она видела грустную улыбку, неловкое пожатие плечами. - Драконус, у меня ничего не осталось. Кроме нее. Если ты убьешь ее сегодня, тогда... тогда у меня не будет причины продолжать. Понимаешь?
  - Какое ничтожество - зарычал Драконус. - Ты провел бы вечность под крылом маменьки? Отойди, найди свет - собственный свет, Сечул. Хоть немного.
  - Ах, понимаю. Даешь возможность? Это ты предлагаешь, Драконус? Ты ведь никогда не понимал, что такое величие души?
  Последовала долгая пауза; Килмандарос знала, что взоры их сплелись. Потом Драконус сказал: - Готовь оружие.
  Нужно было закричать, нужно было вымолить жизнь сына - но никогда она открыла рот, он заполнился кровью. Она вдруг начала захлебываться.
  Услышала вжжжик меча, топот ног по гальке - а затем ужасный, скрежещущий звук. Меч опустился, кто-то издал тихий, детский всхлип.
  Шаги. Все ближе.
  Она не могла дышать, она чувствовала смерть. Глаза смотрят ввысь - видят две проклятые луны, такие крошечные на просторе ночного неба - потом их заслонила фигура Драконуса. "Он не оставил тебе шанса, да... но ты не скажешь. К чему тут слова?"
  Глаза его сияли, словно серебристые пруды полуночи, и в них была - вдруг заметила она - такая красота... "и тьма плывет вокруг, падая слезами, но ты знаешь - они могут измениться. Ты уже видела. Что за ужасная вещь...
  Эрастрас, ты убил нас".
  Милосердно ли было вонзать острый кончик клинка в пустоту ее шеи? Она глядела ему в глаза и не видела ничего. "Да. Так и назовем. Милосердием".
  Когда он пронзил горло мечом, меч был холодным как лед и горячим как пламя, и всё, что она видела, вдруг погасло - вначале внутри, потом и снаружи.
  "Я... я ухожу.
  Сынок. Даже в конце ты меня разочаровал".
  
  ***
  
  Драконус вытащил меч и повернулся. Узел теней, смутно человекоподобный, встал напротив. По обе стороны были Гончие; он уловил движение справа и слева - новые звери, окружают его.
  Прищурившись на пришельца, Драконус оперся о меч. - Узурпатор, Тулас знает, что ты украл его собак?
  Серебряная головка прогулочной трости сверкнула на миг, прежде чем тени снова скрыли ее - словно приманку рыбака в темной воде. Пришелец отозвался тонким, ломающимся голоском: - В тебе мало вежливости, Старина. - Внезапное хихиканье. - Твой... наследник... стоял однажды предо мной, как ты сейчас. Тоже держал адский меч... о, твой меч? Каким ты был неосторожным.
  - Если вынудишь, - сказал Драконус, - я убью Псов.
  - Как там в стихах? "Ребенок и его собака..."
  Драконус подступил ближе, поднимая клинок. - Да кто ты такой, во имя Азатенаев?
  Тщедушная, призрачная рука сделала неопределенный жест. - Прости. Я тебя обидел?
  - Чего тебе нужно?
  - Лишь один ответ, Старина. - Трость снова появилась, наклонилась в сторону трупа Килмандарос. - Где следующий? Или, - он снова подавился смехом, - кто следующий?
  - Какое тебе дело?
  - Только... оставь Корабас. Оставь Форкрул Ассейлов... в общем, оставь всю заварушку. Даже Элайнтов. Показавшись, ты лишь все запутаешь.
  - Значит, ты - тот, - ответил Драконус, опустив меч и отступив назад.
  - Я - тот? Да, я - тот.
  - Паук в середине сети. Худ. Рейк...
  - И они были верны слову - ныне это в редкость. Возможно, вот самое важное: Аномандер хорошо отзывался о тебе. Можешь вообразить? Но он пошел еще дальше, сказал, что ты будешь верен слову. Будешь, Драконус? Сдержишь слово?
  - Не припоминаю, что давал тебе хоть одно слово.
  Кончик трости ударил о землю. - Превосходно! Что до этого...
  
  ***
  
  Вскоре, когда Драконус пропал, Гончие подошли ближе к телам Килмандарос и Сечула Лата, фыркая и вздыбливая шерсть. Темный Трон следил, как они возбужденно кружат. Потом поднял голову: Котиллион стоят напротив.
  Покровитель ассасинов казался... потрясенным.
  Темный Трон вздохнул не без сочувствия: - Старшие такие НЕУМОЛИМЫЕ. Погляди на две трагические жертвы. Сколько эпох они пережили? Чтобы найти свой конец здесь, - он взмахнул тростью, - где бы это "здесь" ни было. Даже Псы с трудом их выследили.
  - Ты его убедил?
  Темный прошипел, поднимая трость и разглядывая серебряный набалдашник: - Он счел меня... дерзким.
  - Только тебя?
  - Нас.
  - Мы ее потеряли, - сказал Котиллион. - Или это лишь мой страх? Это было слишком, друг, слишком - они не прошли нашими тропами. Они смертные. Всего лишь. Они НЕ ВИДЕЛИ. Необходимость не грызла им души, как было с нами.
  - Тропы? Грызла? Души? Для меня это одни слова. Мы решили, что нужны перемены - вот и всё.
  - Нужны были перемены, потому что наше положение оказалось слишком опасным. Всё последовавшее - вся безумная схема - началось из нужды упрочить наше место в пантеоне.
  - Именно.
  - Но потом всё изменилось.
  - Может, для тебя, - пробормотал Темный Трон.
  - Лжец.
  - Тени никогда не лгут.
  Они чуть помолчали; потом Повелитель Теней запрокинул голову и разразился диким смехом. Котиллион отвернулся, пытаясь подавить улыбку.
   - Момент сомнения окончен? - спросил Темный Трон. - Хорошо. Тебе не идет. Слушай. Она женщина, и потому - самая опасная сила во всех мирах.
  - Да, - сказал Котиллион, - мне известно о твоем давнем страхе перед противоположным полом.
  - Виновата мать.
  - Как удобно.
  - Не знаю, кто из нас сильнее боится встреч.
  - Она еще жива? Не смеши, Амманас.
  - Слушай, я же не всегда был таким старым. Так или иначе, мы всегда встречаемся в одной и той же комнате. Вижу в глазах разочарование, слышу ее голос. "Император? О, та империя. Так теперь ты стал богом? О милый, только не Тень. Разве она не разбита? Зачем ты выбрал для правления разбитое королевство? Когда отец был в твоем возрасте..." Уф, и так далее и так далее! Я сбегал от нее уже в девять лет, и разве удивительно?
  Котиллион удивленно смотрел на него.
  - Они выйдут из пустыни, друг, - заявил Темный Трон. - Чую костью.
  - Не знал, что у тебя есть кости.
  - Тогда тростью. Чую тростью. Хмм, разве не успокоительно звучит?
  - Успокоительно? Нет. Устрашающе? Да.
  Темный постучал тростью, огляделся. - Мы еще здесь? Почему мы еще здесь?
  - Наверное, чтобы подумать об усопших?
  - А нужно? Полагаю, да.
  Поглядев на трупы, Котиллион вздохнул: - Да, ему недостаточно было всего лишь их отшлепать.
  - Детей, которых не шлепают, приходится в конце концов убивать.
  - Таково твое последнее слово? Бессмыслица, Темный Трон.
  - Что ты. Старшие Боги были похожи на испорченных детей, за которыми некому было приглядеть. Единственная бессмыслица - что их не поубивали давным - давно. Сколько мы можем терпеть? Вот вопрос. Единственный вопрос. - Он повел тростью. - А вот и ответ одного мужа.
  - Подозреваю, мы должны быть благодарны, что Драконус был так долго скован в Драгнипуре. Если бы Рейк не убил его...
  - Каждое блудное дитя должно провести пару сотен жизненных сроков, волоча набитый трупами фургон. - Темный хмыкнул. - Звучит как одно из речений матушки. "Всего пару сотен жизней, Келлан? Тебе слабо управиться с тысячью? Ну, твой отец..." О-хо-хо! Не надо!
  
  ***
  
  Сечул Лат очнулся на земле. Глаза были закрыты, и он не ощущал желания открыть их. Не сейчас.
  Послышались приближающиеся шаги. Две пары ног, остановились по сторонам.
  - Ох ты, - произнес женский голос слева. - Я подозревала, что однажды так и будет. И все же... скажи, брат, ты хоть что-нибудь чувствуешь?
  - Нет, - ответил мужчина справа. - А что, должен?
  - Ну, мы ЛУЧШЕЕ, что в нем было, и мы будем жить.
  - Думаешь, он нас слышит, сестра?
  - Полагаю, да. Помнишь, мы однажды пустили монету вращаться?
  - Так давно.
  - Если хорошенько вслушаться...
  - Возможно, любовь моя, это лишь воображение. Иные игры кончаются без звука. Что до новой - не желаю в ней участвовать.
  Она издала какой-то звук - может, засмеялась. - Я слышу слова мудрости?
  - Погляди на отца. Когда он встанет, когда откроет глаза - уйдет насовсем.
  - Да, пути назад не будет. Никогда.
  Сын Сечула вздохнул. - Думаю, любовь моя, нужно выловить Странника. Во имя отца нужно научить его, что такое "рывок повелителя".
  - Его найдет Драконус. Будь уверен.
  - Но я хочу быть там и тогда.
  - Но лучше по-другому, брат. Встретить его перед вратами смерти. Поставить на ноги, напомнив, что отец ждет на другой стороне.
  - Довести до врат.
  - Именно.
  - А потом дать Страннику...
  - Толчок.
  Дети засмеялись, и сам Сечул Лат ощутил, что улыбается. "Сын, дочь, что за чудный дар вы приносите, прежде чем меня пошлют моей дорогой".
  - Сестра... вижу монету с двумя ликами, и каждый - Странника. Пусть вращается?
  - Почему нет, брат? Тяни и толкай, вот путь богов.
  Когда он открыл, наконец, глаза, их не было.
  И все было хорошо.
  
  ***
  
  Где драконья тень скользила над землей, из земли вырывались столбы пыли и камней. Возникали бездонные, рваные трещины. Холмы оседали, рушились, высыхала мантия растений. Где она пролетала, умирала земля. Свобода стала даром, но свобода наполнила ее отчаянной яростью и такой болью, что касание воздуха к чешуе стало смертной мукой.
  Она не сомневалась, что наделена душой. Видела ее глубоко внутри, в тоннеле сквозь треснувший камень, ведущем ниже и ниже, к узлу на дне. Там. Это. Вопли из провала заставляли содрогаться корни гор, бурлить моря. Замораживали ветра, лишали жизни воздух.
  До рождения был мир неведомого, забвение несуществующего. Она не ощущала и не тревожилась, потому что ее попросту не было. Прежде чем боги встретились, прежде чем они оторвали свет от тьмы, жизнь от смерти, прежде чем они воздвигли стены и произнесли мерзостные слова. "Это "есть", а это - "несть". Будет магия в созданных мирах, и властью ее возникнет жизнь, вглядываясь мириадами ликов, и в каждом мы узрим себя. Узнаем, кто мы и что мы. "Здесь" магия есть, но "там" магии нет".
  Свой лик она не покажет богам - они не будут вглядываться, они только отвернутся. Она могла бы пробудить силу голоса, вострубив: - Я здесь! Смотрите! Узнайте меня, ваше забытое дитя! - Но слова ничего не могут дать. "Ибо даже в поле зрения богов должно быть слепое пятно. И кого вы там найдете? Лишь меня. Раздавленный узел на дне".
  Живые сородичи охотятся за ней. Она не знала, сколько их - но это не важно. Они желают ее уничтожения. "Но... не сейчас. Оставьте мне свободу... что-то сделать. Сделать что-то, что не разрушает, а создает. Прошу. Неужели я не могу быть большим, чем я есть? Прошу, не ищите меня".
  Ее полет прочерчивает внизу кровоточащий рубец на земле, и всюду, куда упадет ее взор, ее прибытие положит жуткий конец только что увиденной красоте, чуду. Это невообразимо. Это невыносимо.
  "Вот что бывает, если каждый дар - проклятие".
  Внезапное давление сзади; шея извернулась, она смотрела на след разрушения.
  "Элайнты. Так много!"
  Гнев дал силу голосу, и голос ее разрушил землю на лиги вокруг. Вернулись отзвуки; Корабас задрожала от причиняемого ей ущерба. "Нет! Где моя красота? Неужели все лишь для вас? Нет!
  Я сохраню свободу! Сохраню!
  Чтобы сделать... сделать... сделать что-то".
  Крылья болели от яростного полета, но она не могла прибавить скорости. Это недостаточно. Элайнты все ближе. Корабас видела свой раздавленный узел, наливающийся от внутреннего огня, пылающий всем гневом, который она скопила за долгий срок пленения. Гнева на богов. На создателей - ее создателей, сделавших такое.
  "Элайнты! Хотите меня убить и называете это свободой? Так придите и попробуйте!"
  Гнев ждал внутри, ждал их всех.
  
  ***
  
  Матток натянул поводья. Пыль и камни летели из-под копыт коня. Облако поднялось вокруг, он выругался, сплюнул. - Они в проходе, Верховный Кулак. Ублюдки! Как они предугадали?
  - Спокойнее, - ответил Паран, оглядываясь на колонну. - Мы в сфере Аграст Корвалайна. Ассейлы способны проследить каждое движение. - Он снова глядел на вождя. - Матток, они хорошо расположены?
  - Окопались, сэр. И у этих тяжелые доспехи, Верховный Кулак. Не местные. Ассейлы нашли наемников.
  Кулак Руфа Бюд, стоявшая подле Парана - слишком близко, он мог учуять запах специй от ее волос - спросила: - Вы видели их знамена, Боевой Вождь?
  Маттток состроил гримасу. - Волчьи шкуры, Кулак. И волчьи черепа. Я не подъезжал слишком близко, но если бы увидел в ушах серьги-скелетики волчат, не удивился бы.
  Паран вздохнул: - Тогг и Фандерай. Это осложнение.
  - Какое такое осложнение? - требовательно сказал Ното Свар, вытаскивая кость изо рта и созерцая красный кончик. - Нет ничего сложного в происходящем, верно, Верховный Кулак? Я о том, что мы идем скорым шагом кто знает куда, но где бы оно ни было, это нехорошее место; и оказавшись там, мы должны сомкнуть ряды с теми, кого там может и не быть, и повести войну против Старшей расы и ее рабов-людей. Причем без всякой причины, если не считать за причину, что они чертовски уродливы. Осложнение? Чепуха. Вот на Семиградье... это было сложно.
  - Закончили, Свар?
  - Ното Свар, сэр, если вам угодно. И да, закончил. Пока.
  - Что создает осложнения, - подытожил Паран, - так то, что я не заинтересован сражаться с поклонниками Зимних Волков. На деле я сочувствую их целям, и пусть методы, коими они выражают свою веру, кажутся мне негодными.... - Он повернулся к Руфе Бюд. - О боги, послушайте меня! Я начинаю говорить как Свар!
  - НОТО Свар.
  - Суть в том, что мы должны пройти перевал. Матток - есть ли другие пути через южные горы?
  - Откуда мне знать, Худа ради? Я там никогда не был!
  - Ладно, ладно. Глупый вопрос.
  - Давайте пробьемся сквозь них, Верховный Кулак! Я насчитал около пяти тысяч...
  - Кулак Руфа Бюд поперхнулась, закашлялась. - Пять тысяч? В окопах? Боги, это будет кровавая баня!
  Ното Свар прочистил горло. - Верховный Кулак, можно предложить?
  - Давайте.
  - Вы Владыка Колоды Драконов, сэр. Поговорите с Волками.
  Паран поднял бровь: - Поговорить с ними? Вот что отвечу: когда в следующий раз вас бросят в волчью яму, попытайтесь поговорить, Ното.
  - Ното СВАР.
  - Можно обменяться косточками. - Это сказал Гамбл, лежавший вытянув лапки на плоском камне. - Обнюхайте зады - говорят, они это любят. И еще поваляться на спине.
  - Кто-нибудь, найдите нам большую змею, - зарычал Матток, сверкая глазами на жабу.
  Гамбл громко вздохнул, раздутое тело вполовину уменьшилось в размерах. - Чувствую, мои комментарии не видятся конструктивными. Приходится заключить: я в компании дураков. Но что тут нового?
  Паран стащил шлем, стер со лба грязный пот. - Итак, придется идти трудным путем. Нет, Кулак Бюд, не "прямо-в-зубы". Сигнал отрядам - мы движемся всю ночь. Желаю, чтобы войско построилось перед врагом к рассвету.
  - Звучит именно как "прямо-в-зубы", сэр.
  - Да и кажется так. Дело может окончиться сражением, но, при удаче, небольшим.
  - И как это устроить, сэр?
  - Я намерен заставить их сдаться, Кулак. Гамбл, шматок жира, оторвись от камня, найди своего былого художника и скажи, что время пришло. Он знает, что это должно значить.
  - Едва ли он мой, Верховный Кулак, а насчет былого...
  - Иди, пока Матток не решил насадить тебя на копье.
  - Под громкий смех и друзей, и врагов, - пробурчал Свар. Рыбья кость двигалась вверх-вниз с каждым словом.
  - Поглядите, - воскликнула Руфа Бюд. - Не знала, что он может так быстро прыгать.
  Паран подошел к коню, взял поводья из руки одного из сирот, что увязались с армией. Вспрыгнул в седло, поглядел вниз, на запачканное лицо мальчика. - Все еще ждешь награды?
  Быстрый кивок.
  Паран поднял мальчика, посадив сзади. - Держись крепче, мы поскачем галопом. Может, даже быстрым. Готов?
  Еще кивок. Тощие руки крепко обхватили Парана.
  - Тогда давайте осмотрим перевал. - Пятками послав коня вперед, Паран поглядел на Маттока. Тот ехал рядом. - Ну?
  - Что ну? - прогудел воин.
  - Едва ли выражение вашего лица можно счесть счастливым.
  - У вас острый глаз, Верховный Кулак.
  - Так в чем проблема?
  - Проблема будет, сэр, если вам удастся поладить миром.
  - Вы всегда так жадны до драки, Матток?
  - Острый глаз, тупой рот.
  Паран оскалил зубы. - Нельзя иметь все сразу, знаете ли.
  - Я учусь, Верховный Кулак.
  
  ***
  
  - Могли бы иметь достойного капитана, - заметил Калам. Они с Быстрым Беном следили за Параном в окружении скопища семиградских конников. Отряд поскакал к подножию скалистых гор впереди. Ассасин посильнее натянул на широкие плечи плащ. - Жаль, он явился слишком поздно.
  - Неужели? - удивился колдун. - Прибудь он под Крепь, не вышел бы из рухнувших тоннелей.
  - Может быть.
  - Почему ты со мной, Калам? Где Минала?
  Единственным ответом ассасина стало тихое рычание.
  - Что ж, - сказал Бен. - Ее нет, ты есть - одно другого лучше. Нужно обдумать следующие дела.
  - Следующие что? Мы здесь, чтобы убивать Ассейлов. Других дел нет, а если есть, они не стоят разговора.
  - Слушай, та Чистая меня чуть не убила.
  - Чушь.
  - Ну, да. Хотя больно до сих пор.
  - Перетерпишь, колдунишка. Мы снова на реальной войне. В старом стиле. Жуткая магия, нога к ноге. Работа. Не говори, что забыл.
  - Не забыл. Но... где Скрипач? Еж? Колотун, Ходунок, Вискиджек? Где все те, что должны прикрыть спины? Паран посылает нас во вражеский лагерь, Калам. Случись серьезная заваруха, нам крышка.
  - Так устрой путь отхода.
  - Легко сказать.
  Вздохнув, Калам поскреб обросший подбородок. - Что-то случилось там, в Малазе. В Замке Обманщика. В той проклятой комнате, между Лейсин и Адъюнктом. Или сразу после. Тавора и я... она просила сделать выбор. Лейсин уже предложила мне всё, чего пожелаю. Чтобы я просто отвернулся.
  Быстрый Бен смотрел, прищурив глаза. - Всё?
  - Всё.
  - Скинуть Супера с насеста?
  - Да. Она давала мне "Коготь", и хотя я чувствовал - он прогнил до корня... даже тогда... Я ведь подтвердил свои догадки той же ночью.
  - Значит, Императрица почему-то впала в отчаяние.
  - Да уж.
  - Чудно. И... что предложила Тавора?
  Калам покачал головой: - Будь я проклят, если знаю. Я ведь думал. Много. В ее глазах было... не знаю. Наверное, нужда. Она знала, что Лейсин попытается ее убить на обратном пути к пристани. Все знали.
  - Она желала помощи - это так удивительно? Кому хочется умирать?
  - Так просто? Быстрый, она просила, чтобы я умер вместо нее. Вот о чем она просила.
  - Значит, отчаялась, как и Лейсин. Они просили выбрать между зеркальными отражениями. Которое реально? Которому следует служить? Ты так и не понял, что сделала Тавора.
  - Она сделала то же, что делает, чтобы мы ей служили.
  - Чудесно. Это загадка, которой никому не дано объяснить. Но мы идем за ней, как ты и я. Калам, хотел бы я увидеть тебя той ночью в Малазе. Ты должен был быть самым священным из ужасов. Значит, как все мы, ты отдал всё, что имел. Как ей удается?
  - Она просто просит.
  Быстрый Бен фыркнул. - И всё?
  - Думаю, да. Никаких предложений - ни богатств, ни титулов, ничего, за что пришлось бы впоследствии платить. Нет, она просто осмотрит тебе в глаза и просит.
  - У меня даже мороз по спине пробежал, Калам. Не знаю, почему.
  - Не знаешь? Снова чушь.
  Колдун развел руками. - Ну, видит Худ, это не призыв к рыцарству. Ей не нужно отпирать эту дверь. Ни порхающих ресниц, ни соблазнительных взоров или стыдливых подмигиваний...
  Калам грубо засмеялся, представляя картину, но тут же опомнился. - Она просит, и что-то в голове твердит вам: она имеет право, и она живет лишь ради этого. Она просила меня умереть, защищая ее - зная, что я не особенно ее любил. Быстрый, тот миг мне не забыть до конца жизни.
  - Но ты так еще и не понял, почему это срабатывает.
  Ассасин кивнул. - Сразу... как будто она вдруг вынула наружу твою душу, душа лежит, трепещущая, нагая, предельно уязвимая - и она может ее взять, сжать так крепко, что капает кровь. Может даже пронзить ее. Но не пронзает - не делает ничего плохого, Быстрый. Она опускает руку, пальцы нависают и... исчезают, как будто лишь этого она и хотела.
  - Можешь остановиться, - пробурчал маг. - То, о чем ты - между людьми такого почти не бывает. Может, все мы мечтаем об этом, Калам, но этого почти никогда не бывает.
  - В посулах Лейсин не было уважения. Грубый подкуп, взывавший к худшему во мне. Но от Таворы...
  - Только уважение. Теперь я вижу, Калам. Вижу.
  - Быстрый?
  - Что?
  - Она жива? Думаешь... Тавора еще жива?
  Быстрый Бен пнул камень, мешавший шагнуть. - Даже брат не знает ответа. И я не знаю.
  - Но ты... ты же...
  - Верю ли я? Ты об этом? - Он помахал рукой. - Оглядись! Вся проклятая армия идет ради веры! Нам просто приходится за нее держаться!
  - Отлично, - прорычал Калам. - Тогда спрошу вот что: сможет Паран вытянуть всё в одиночку? Если потребуется?
  Быстрый Бен потер лицо. Скривился, сказал сквозь зубы: - Слушай. Ты не обратил внимания?
  - На что?
  - Просто... когда он идет по лагерю. Или скачет. Ты слышал, как солдаты зовут его, когда он проходит? Жесты, смех, кивки и так далее. Они здесь потому, что желают, хотят идти за ним. Войско потеряло Даджека Однорукого - это должно было бы его прикончить, но не прикончило, так? Наш прежний капитан ведет целую армию. Ты сказал, Тавора просит, и ей большего не нужно. Но ее брат - он просто ОЖИДАЕТ.
  Калам медленно кивнул. - Пять монет на него, Быстрый. Но... - он остро поглядел на колдуна, - ведь тебя послал Темный?
  Быстрый Бен скорчил рожу. - Император тянет за старые нити - честно говоря, я поражен, что он еще ими владеет. Понял? Какие узлы он завязал, чтобы нас соединить? Боги подлые.
  - Ты ему доверяешь?
  - Темному Трону? С ума сошел?
  Ассасин помедлил, успокаиваясь, и ответил: - Тогда так. Калам закончил с вопросами - ты, колдунишка, прикрываешь мою спину, а я твою. Идем убьем Форкрул Ассейлов. Побольше.
  - Самое время тебе регрессировать до обычного медведеподобного состояния. Итак, впереди будет лагерь, в котором собрались офицеры. За рядами укреплений. Водразы, Чистые и так далее. Нам нужно сначала найти Чистых - повалим их, и остальное станет проще.
  - Верно. А при чем тут я, не спрятавший отатараловое лезвие? В чем проблема?
  Быстрый Бен пожал плечами: - Как делается отатарал?
  - Без понятия.
  - Разумеется, - бросил колдун. - Ты делаешь его, вливая в одно место так много магии, как можешь - и если тебе повезло и порог перейден, огненная буря выжигает всё, делая...
  - Отатарал.
  - Прекратишь перебивать? Я о чем? Что бывает, когда десять тысяч драконов и несколько сотен Старших Богов решают вместе сделать одно?
  - Остров Отатараль? У Семиградья? Не удивлен, что...
  - Тихо! Не остров - это лишь местная заварушка миллион лет тому назад. Нет. Они делают, Калам, Отатараловую Драконицу.
  - Возьми меня Худ! Стой, ты не говоришь, что они как раз...
  - Ладно, не скажу. Но суть не в этом.
  - Так в чем суть, Быстрый Бен?
  - В том, что драконица свободна и летит сюда и, что самое важное, она может чуять отатарал. Каждый раз как ты используешь.... Аххр!
  Руки Калама сомкнулись на горле мага. Он подтянул приятели ближе. - Еж был прав насчет тебя, - шепнул он (лицо Быстрого Бена побагровело, глаза выпучились). - Ты сумасшедший и, что еще хуже, думаешь - это смешно! - Слабые руки вцепились в запястья Калама. Ассасин с рычанием оттолкнул Бена.
  Колдун пошатнулся, упал на колени, кашляя и задыхаясь.
  Трое солдат побежали к ним, но Калам поднял ладонь: - Вернитесь в строй. Он будет жить, а если я пну его, то лишь разок-другой. - Видя их глаза, ассасин фыркнул. - Да, он верховный маг. Я разве отрицаю? А теперь, - лицо его окаменело, - сгиньте!
  Солдаты отступили
  Калам сверкнул глазами на Быстрого Бена. - Еж всегда держал в запасе жулек, ты знал? На нем было нарисовано твое лицо. Любил нам говорить, что, если твои схемы доведут нас до смерти, он в последний миг швырнет жулек тебе в затылок. Знаешь, раньше я считал это слишком экстремальным...
  Оставив кашляющего, стоящего на четвереньках мага, Калам пошел дальше.
  
  ***
  
  "Брат не мог планировать такое. Увидеть, как столь многое из его трудов... становится бесполезным... Он понимал необходимость равновесия, но понимал также, что жизнь - сама по себе чудо. Нет, он не мог желать такого". Сильхас Руин оглянулся туда, где Тулас Отсеченный стоял на краю утеса. "Бегство от смерти никогда не оправдывает ожиданий".
  - Смогли бы мы? - крикнул он громко.
  Неупокоенный воин повернул и чуть склонил голову. - Мы были молоды. Все было возможно.
  - Тогда... один из нас склонялся бы над трупом другого и рыдал.
  - Вполне возможно.
  - Но теперь... Тулас, кажется, мы должны сражаться бок о бок, и некому будет склониться над нами, некому будет нас оплакивать.
  - Мои Псы блуждают - я их чувствую. Выслеживают случайных посетителей, мечтают об охоте. Бродят по фрагментам разбитого Куральд Эмурланна.
  Сильхас Руин молчал, не понимая, куда думы унесли друга.
  Тулас Отсеченный вздохнул, и воздух задребезжал в горле. - Знаешь, чему я больше всего завидую? Их свободе. Ничего сложного в жизни. Никаких... трудных решений.
  Сильхас кивнул и отвел глаза. - А сейчас перед нами именно трудный выбор, верно?
  - Элайнты обезумеют от злости. Все их существо будет одержимо жаждой убить Корабас - да разве ты не чувствуешь того же в своей крови, Сильхас?
  "Да".
  Тулас продолжал: - Нам остается лишь верить. Вряд ли сам Аномандер мог предположить, что Старшие Боги столь отчаялись и столь жаждут мести.
  - Это меня и тревожит, - признался Руин. - Мы не можем считать, что все Старшие Боги согласились освободить Отатараловую.
  - Это важно?
  - Сам не знаю.
  Тулас Отсеченный отошел от края. - Хоть один будет сожалеть о гибели богов? Сомневаюсь. Едва пропадут дети, их воскрешение станет неизбежным.
  - Но что они унаследуют, Тулас?
  - Ах, да. Но они ожидают, что Элайнты убьют Корабас. Они именно этого и требуют.
  - Должны ли мы их ублажить?
  Тулас помолчал. Украденное смертью лицо не могло менять выражения, глаза казались запертыми дверьми. - Друг, какой у нас выбор? Если Корабас выживет, это Королевство погибнет, и будет оно лишь первым из многих.
  - И останется земля без магии. Но даже в такие места возвращается жизнь.
  - Мы не можем быть уверены. Мы долго исследовали тайны волшебства, но познали так мало. Мы летали над лишенной жизни плотью, мы видели, что бывает, если сорваны все покровы.
  Сильхас Руин мельком взглянул на друга, потом присел, смотря на долину внизу, на юге. - Я обманываю себя?
  - В чем?
  Сильхас вздрогнул - он и не знал, что сказал это вслух. - Брат отлично знал Старших Богов. Он с ними достаточно часто ссорился.
  - Возможно, его ответ на угрозу Старших - освобождение Драконуса.
  "Драконус". - И что же он сделает?
  - Не знаю, но сама мысль наполняет меня страхом. Мы отлично помним, что бывает, если в Драконусе пробуждается подлинный гнев - решение может оказаться горше проблемы. Видит Бездна, друг, мы сами это испытали. Но раз уж ты спросил, я дам тебе пищу для раздумий. Драконус... на свободе. Кто сможет ему противостоять, если твой брат мертв? Не знаю - мир так изменился. Но что он сделает прежде всего? Найдет и убьет того, кто выпустил Корабас. Он всегда серьезно относился к воздаянию.
  Сильхас Руин кивал. - А потом?
  Неупокоенный воин пожал плечами. - Убьет Корабас?
  - Оставив этот мир Элайнтам?
  - Тогда... возможно, он встанет в стороне и посмотрит, как две стихии столкнутся и перемолотят одна другую, пока не появится победитель - израненный, слабый. Тогда он сможет действовать без спешки, обдуманно. Может, этого и потребовал твой брат у Драконуса в обмен на освобождение.
  Сильхас Руин поднес руки к лицу. Еще миг - и он покачал головой: - Зная брата... обмена не было. Лишь дар.
  - Друг, - спросил Тулас, - что ты держишь в уме?
  - То, что в освобождении Корабас скрыто больше, нежели мы видим. И свобода Отатараловой Драконицы служит некоей высшей цели. Корабас здесь, потому что она нужна.
  - Сильхас - твои чувства острее, чем мои, мертвые. Сколько Элайнтов вошло в мир?
  Белокожий Тисте Анди отнял руки от лица, взглянул на Туласа. - Все.
  Тулас Отсеченный отступил на шаг, пошатнулся, отвел глаза, словно все инстинкты его требовали отступления, бегства. "Куда? Все равно куда". Но потом он снова поглядел на Сильхаса. - Корабас не выстоит.
  - Да, точно.
  - Элайнты завоюют мир - кто здесь сможет их остановить? Друг мой, нас сделали ничтожествами. Все наши цели... пустое. Я не сдамся Тиам!
  Внезапной вспыхнувший в Туласе гнев заставил Сильхаса выпрямиться. - Как и я.
  - Что мы можем сделать?
  - Надеяться.
  - О чем ты?
  - Ты сказал, что чувствуешь Гончих Теней...
  - Далеко...
  - И ты сказал, что у них новый хозяин, узурпатор Куральд Эмурланна...
  - Он правит непонятно чем.
  - Нет. Не так. Идет игра - она гораздо глубже, чем мы можем предположить, исходя их наших знаний. Ты сказал, Гончие блуждают. Вопрос: почему? Какое отношение имеет ко всему Тень?
  Тулас качал головой.
  Сильхас Руин вытащил меч Хастов. - Узурпатор дал мне это оружие, я уже рассказывал. Видишь лезвие? Травление изображает драконов. Но есть еще что-то... там, в жертве моего брата. Случилось возвращение Матери Тьмы.
  - А потом Драконуса. Сильхас... твой брат, он не мог желать...
  - Я думаю, мог. Мы, дети, отвечаем за случившееся между Матерью и консортом не меньше, чем все остальные, даже Оссерк. Друг, они еще что-то ввели в игру. Аномандер и этот Темный Трон, даже Худ, возможно, и другие боги, скрытые от нашего взора.
  - Драконус никогда не вернется к Матери Тьме - ты действительно веришь, что такие раны можно исцелить?
  - Тулас, Элайнтов нужно встретить и отогнать. Они Дети Хаоса, а кто всегда стоял против Хаоса? Что такое Драгнипур, Тулас, если не попытка сломленного мужчины спасти любимую женщину? Она не удалась - видит Бездна, она совсем не удалась - но ныне Драконус, наконец, на свободе - цепи навсегда сбиты с него. Не понимаешь? Мой брат положил конец клятве Матери Тьмы быть в стороне, она вновь смотрит на детей своих. Но зачем останавливаться? Тулас! Брат освобождает и Драконуса.
  - Аномандер заставит раны закрыться? Что за дерзость!
  - Он никого не заставляет. Только открывает дверь. Делая возможным... ВСЁ.
  - Понимает ли Драконус?
  "Ну, в том и вопрос, не так ли?" - Поубивав всех Старших Богов, которых сочтет достойными смерти, он задумается. Спросит себя: "Что теперь?" Вот тогда, возможно, до него дойдет вся щедрость дара Аномандера.
  - Друг мой, если бы я дышал, то сейчас не мог бы вздохнуть. Но... как можно быть уверенным? Хоть в чем - то?
  Сильхас Руин смотрел на меч в руке. - Думаю, я знаю, кто скорчился в центре паутины. Тулас, когда я перетеку, что случится с мечом Хастов?
  - Он станет частью костей и плоти, ты сам отлично знаешь.
  - Да... но это же Хаст - убийца драконов.
  - Узурпатор пытался тебе что-то сказать, ты так думаешь?
  - Я начал подозревать, что даром был не меч. Даром был смысл меча - его назначение. - Он вложил клинок в ножны. - Пришло время последней битвы, друг. Ныне мы поведем войну.
  Из сухого горла Туласа снова вырвалось дребезжание, но теперь оно должно было быть смехом. - Восторгаюсь иронией, возлюбленный брат по мечу. Отлично. Давай поубиваем драконов. - Он помолчал, склонив голову. - Корабас... она нас поблагодарит?
  - А ты ожидаешь благодарности?
  - Нет, вряд ли. За что? Мы проиграем.
  - Ну, теперь ты заставил меня удивляться. Разве не в первый раз она будет драться в компании?
  Тулас замолчал на миг, потом отозвался: - Друг мой, наша смерть станет нашим для нее даром.
  - Тулас, могут двое Древних образовать Бурю?
  - Нужно попробовать.
  "Аномандер, думаю, скоро я тебя увижу. И Андариста".
  - Раз мы скоро умрем, Сильхас, расскажи мне, что случилось с Троном Тени?
  Сильхас Руин улыбнулся и покачал головой: - Возможно, если трон захочет, сам тебе расскажет.
  - Троны не умеют говорить.
  - Верно. И хорошо. Как думаешь?
  - Хорошо, что мы умрем рядом друг с другом, - прорычал Тулас Отсеченный, - иначе мне пришлось бы драться против тебя.
  Они разошлись в стороны и перетекли.
  Два Древних дракона, один живой, другой мертвый, взмыли в пустоту неба.
  
  ***
  
  Олар Этиль простерлась в траве, словно выслеженный ястребом заяц. Ливень еще немного последил за ней, пытаясь не высказывать мрачного удовольствия, а потом поискал глазами троих детей. Они спали - карга что-то с ними сотворила. Был уже полдень, и за утро они далеко не продвинулись.
  Гадающая позади бормотала сама себе: - Слишком много прошло, негде скрыться. Знаю, к чему это. Не сработает. Хочу себе - хочу это себе! В небесах Древние, а разве я не самая древняя из всех? Я увижу, как их изгонят, но сначала должна умереть Корабас. Нужно, чтобы они потерпели поражение!
  Ливень подошел к лошади. Проверил примитивного вида стрелы в колчане, лук. Оглянулся на Олар. - Чего мы ждем?
  Изуродованное лицо поднялось. - Я не стану участницей драки!
  Он оглянулся и ничего нового не заметил на пустой равнине. - Какой драки?
  - Ты все равно что мертв, щенок. Скоро ты мне уже не будешь нужен. У меня есть дары. И он меня простит - увидишь, простит.
  - Как я смогу увидеть, если буду мертвым?
  Она выпрямилась, пнула ногой траву. Два скелета ящериц ловко обогнули шишковатую ногу. Ливень слышал, как они щелкают челюстями, пробегая мимо, вниз по склону и с глаз долой.
  - Вот как, - прохрипела Олар Этиль, видя их бегство. - Исчезли. Хорошо. Никогда не доверяла... ИДИТЕ! - Она подковыляла к краю обрыва, крикнув вслед: - Найдите великую Бурю Тиам! Как будто она вам поможет, ха! - Тут она развернулась и уставила скрюченный палец на овла: - Я слежу, щенок!
  Ливень вздохнул: - Все пошло не так, верно?
  - Эрастрас был дураком! Как и те Старшие, что его послушали. Безумие одного убило всех! Хорошо! Только меня в покое оставьте.
  - Ты разум потеряла, старуха.
  - Буди! - бросила Олар Этиль. - Нужно идти к югу, и поскорее!
  - В ветре я чувствую море, - сказал Ливень, глядя на восток.
  - Точно, идиот! Ну, поднимай мелочь - мы должны идти!
  "Ты утеряла хватку, карга, и сама это понимаешь. Верно? Ты думала, что сделала достаточно, что твои дела решат все проблемы - и вдруг поняла: не решат! Надеюсь прожить еще немного - чтобы встать над твоим трупом".
  - У тебя мозги протекают, щенок.
  "Только если я позволяю".
  Она метнула на него взор. Ливень отвел глаза и пошел будить детей.
  
  ***
  
  Телораст пригнулась и прыгнула поближе к Кодл. - Мы ведь там будем в безопасности, верно? Цепи проклятия порваны Бурей. Верно?
  - Что я и планировала с самого начала, Телораст - и не будь ты такой тупой, докумекала бы давным-давно.
  - Но тот жрец Змеи, тот хитрый пьяница - лучше, чем Не-Апсалар, гораздо лучше! Он нам рассказал все, что нужно, так что мне и докумекивать не пришлось. Потому что я самая умная.
  - Единственное умное, что ты сделала - это когда взяла меня в подруги.
  - Подруга, любовница, сестра или второе, лучшее "я" - у нас это одно и то же, и разве не хорошо, Кодл? Вот что значит вести жизнь, полную тайн и приключений! Ох, моя лапа опять отваливается? Кодл! Лапка!
  - В порядке. Просто раскачалась. Но скоро будет всё равно. Скоро у нас будут тела, подходящие для наших "я". Ужасные, устрашающие! Эй, я чую трон, Телораст. А ты?
  Но Телораст резко остановилась: - Стоп, Кодл! Стоп! Та Буря нас сожрет!
  - Если нас сожрут, мы все же станем свободными. Рано или поздно Буря распадется. Так должно быть.
  - Скорее она порвет себя, - прошипела Телораст. - Нужно быть осторожными, Кодл, иначе нас сожрут по-настоящему.
  - Конечно, мы будем осторожными. Мы само совершенство.
  - И сама хитрость.
  - Вот почему, Телораст, существа вроде нас никогда не проигрывают. Мы переполнены талантами, они выливаются во все щели!
  - Только бы лапка не отвалилась.
  - Если отвалится, я тебя понесу.
  - Правда?
  - Ну... потащу.
  - Ты такая милая, Кодл.
  - Потому что мы любим, Телораст. Любовь - вот причина таскать тебя повсюду. Мы любим себя и потому заслуживаем трона... по меньшей мере двух! Мы их заслужили, а значит, мы их получим, даже если придется убить по дороге десять тысяч младенцев.
  - Младенцев? Убить младенцев?
  - Почему бы нет?
  Они снова побежали в траве. - Я почти их вижу, Телораст! Армия младенцев между нами и тронами. Пусть трещат костяными погремушками - мы их сгрызем как сыр!
  - И котят и щенков и мышат тоже!
  - Хватит, Кодл - я уже голод чувствую! И побереги дыхание - оно нужно, чтобы убить Корабас.
  - Не сможем убить Корабас дыханием - она же Отатарал, помнишь? Придется делать по-трудному, кусок за кровавым куском, пока она не прольется дождем с неба!
  - Это будет круто. Будет? Кодл, будет?
  - Круче крутого, Телораст. Почти так же хорошо, как жрать младенцев!
  - И долго еще? Мы уже где надо? У меня обе лапы отваливаются, клянусь.
  - Хмм, может, нам надо перетечь. Чуть-чуть, не более. Чуть-чуть, потом вниз, побежать, потом снова перетечь - что думаешь?
  - Думаю, ты почти такая же умная, как я.
  - А ты почти такая же умная, как я. Мы обе такие почти умные! Разве не здорово?!
  
  ***
  
  Паран осадил коня, чтобы мальчишка смог спуститься. Приказав отряду оставаться на месте, взмахом руки пригласил за собой Маттока. Они подъехали ближе к подножию перевала. Старые горы создавали здесь подобие седла, склоны давали хороший обзор. Траншеи, окопы, редуты, много всего.
  Между укреплениями сновали фигурки.
  - Нас увидели, - сказал Матток.
  В пяти сотнях конских шагов от начала склона Паран остановился. Изучил панораму. Мощеная дорога шла вверх. Первая линия обороны изгибалась, обрамляя тракт полукругом насыпей - пытающие атаковать здесь попадут под гибельный перекрестный огонь. Земли по сторонам были неровными, переходя в почти отвесные горные стены.
  - Была у меня как-то жена, - сказал Матток. - Как раз такая.
  - Простите?
  - Чем ближе подойдешь, тем она страшнее. Одна из ям, в которые падаешь пьяный даже при полной луне. Просыпаешься в ужасе, и с этим ужасом тебе жить всю жизнь.
  Укрепления создавали два отдельных яруса, и над нижним вились знамена Колансе. - Судимы, вспомогательные силы, - произнес Паран. - Придется пройти сквозь них, чтобы добраться до армии Волков. Да, неожиданное осложнение.
  - Но знаете, я любил ту женщину со всей силой. Как оказалось, она была лучшей из жен.
  - И что с ней стало?
  - Получила наследство и нашла мужчину покрасивше меня. Видите ли, проснулась утром с тем же ужасом, и чем ближе я подходил...
  - Матток, похоже, нам все же придется повоевать.
  - Ваши слова сделали меня счастливым.
  - Сначала нужно ошеломить и обратить в бегство судимов. Тогда мы заключим сделку с наемниками. Похоже, - добавил он, поднимая поводья, - первое поможет склонить их к сдаче.
  - Среди них Чистый, Верховный Кулак. Больше радости для Калама и Быстрого Бена.
  - Ночью увидим. Матток, от ваших воинов будет мало прока, если они останутся в седлах.
  Мужчина пожал плечами: - Почему налетчики скачут на конях, Верховный Кулак? Потому что так быстрее всего сбежать.
  - Вы уже не простые налетчики, Матток.
  - Мы спешимся, Верховный Кулак, если вам так нужно, но нам это не нравится. Вот эта дорога, она широкая, военная. Очистите фланги, и мы сможем помчаться прямо на них.
  - В зубы поджидающим наемникам? И притом вверх по склону? Я не хочу вас терять. Извините, но при всей вашей кровожадности придется потерпеть.
  Воин скорчил рожу, потом пожал плечами: - Мы кровожадны, точно, но только если почти вся кровь чужая.
  - Хорошо, - буркнул Паран. - Держите свою толпу в готовности, вот и всё, о чем прошу.
  Матток смотрел на него как-то странно. - Верховный Кулак, я всю жизнь слышал рассказы об армии малазан. Пришлось мне от нее побегать, а в конце за нами шла охота долгие недели. - Он кивком головы указал на проход: - Но это... одни судимы выглядят способными не только остановить нас, но и серьезно проредить.
  - И что же?
  - Я боюсь за Войско, вот и всё.
  Паран кивнул. - На рассвете, Матток, найдите для своих воинов высокий пункт обозрения. Я покажу всё, что нужно знать о малазанской армии.
  Через два поворота песочных склянок Войско подошло на близкое расстояние к началу перевала. Под зеленым свечением Нефритовых Чужаков роты начали разбивать бивуаки. Были выставлены передовые пикеты, хотя со стороны противника не ожидалось вылазок. Солдаты быстро поели и легли отдыхать. Почти все спали, хотя иные и проверяли оружие, доспехи, кожаные перевязи, щиты и обувь. Паран в сопровождении Руфы Бюд прошел по лагерю, иногда обмениваясь словами с теми солдатами, что слишком нервничали.
  Он никогда не думал, что станет командующим армией. Не ожидал, что ему достанется место Даджека Однорукого. Этого человека он часто вспоминал и старался ему подражать во всем. Войско пережило плохие времена. Оно заслужило лучшего. Паран подозревал, что это ощущение терзает каждого командира.
  Когда они с Бюд наконец вернулись в командный шатер, там ждали Калам и Быстрый Бен. Было два звона до рассвета.
  Ассасин закутался в черный муслин, натянул поношенные, покрытые пятнами перчатки; хотя под одеждой была кольчуга, движения его были почти бесшумными. Быстрый Бен сидел на земле, прислонившись спиной к сундуку на ножках, вытянув ноги. Глаза были полузакрыты.
  Паран поглядел на колдуна: - Ну?
  - Что ну?
  - Вы готовы? Обычно я могу чуять творящуюся магию, но от вас, Верховный Маг, не исходит ничего.
  Быстрый Бен открыл один глаз, посмотрел на Парана. - Если вы можете чуять, Верховный Кулак, то могут и Чистые. Поверьте мне. Мы готовы.
  Паран глянул на Бюд, но та просто пожала плечами. Он прищурился... - Поспите, Кулак.
  - Слушаюсь, сэр.
  Когда она ушла, Паран встал на пути Калама. Шагавший из угла в угол ассасин остановился, пробормотал ругательство. Оскалил зубы. - Действуете на нервы, Верховный Кулак.
  Быстрый Бен сказал: - Вы приготовили ту карту, Верховный Кулак?
  Паран кивнул и отступил, чтобы Калам мог расхаживать снова.
  - Хорошо, - отозвался колдун. Сел, подтащил к себе кожаную сумку. Порылся внутри и вытащил кривую палку, к которой был примотана бечевка длиной примерно в руку. Один конец палки, заостренный, вбил в пол. Потом маг извлек из сумки два мячика из смотанной утяжеленной ткани - один черный, второй золотистый; привязал их к бечевке, отвел, пока не натянулась. - Калам, - произнес он, - пора.
  Ассасин остановился, встряхнулся, словно медведь.
  Быстрый Бен встал и повернулся к Парану. - Даже не моргайте, сэр. Понятно?
  - Я буду бдителен, Верховный Маг, - уверил его Паран. - Но ваши слова заставляют беспокоиться. Что, как вы думаете, вас ждет?
  - Кроме одного или двух чистокровных Форкрул Ассейлов? - Быстрый Бен фыркнул, скривился. - Не уверен. Что-то.
  - Давай уже начнем, - прорычал Калам.
  Паран снял шлем и положил на стол. В битве он прицепит сплошное забрало. Необычной работы, из Анты, шлем был подарком Руфы Бюд, но он так и не привык к его полному весу. Паран повернулся к двоим мужчинам и начал: - Думаю, нужно.... - Тут он замолчал. В палатке никого не было. - Боги подлые, он хорош.
  Сердце вдруг забилось, живот пронизала боль; он вытащил деревянную карту, подготовленную Ормулоганом. Изучил ее в свете фонаря. "Первая истинно малазанская карта в Колоде Драконов. Художник, я вами горжусь". Одинокий, бесформенный, вроде бы слегка полированный объект в центре темного поля.
  - Воззрите, - чуть слышно сказал Паран. - Затычка для Всех Дырок.
  
  ***
  
  Невидимый для любых глаз, даже для глаз Чистых, Калам бесшумно шагал по мощеной дороге. "Ну, будем надеяться, что и для глаз Чистых. Если не так, мы скоро поймем". Справа и слева от него были "лисьи норы", в которых по грудь в земле стояли дозорные, вглядываясь в лагерь иноземных захватчиков. У их ног тускло светились сигнальные фонари. Мимо, к насыпям у передовых окопов - груды земли и камней вполне способны защитить от стрел и арбалетных болтов, рыхлая почва заставит атакующих падать или замедлять шаги.
  Сами окопы забиты солдатами Колансе в хороших доспехах, с пиками. В семи шагах позади, выше по склону, есть узкая траншея с уступами, для лучников. Они выпустят стрелы, не видя противника, над головами своих солдат, поразив малазан на вершинах насыпей.
  Калам надеялся, что проклятая карта Парана работает. Надеялся, что Верховный Кулак видит то, что видит сейчас он. "Это будет жестоко. Где-то здесь прячется умелый командир. Быстрый - не думаю, что это работа Форкрул Ассейлов. Такое ощущение, что тут побывал профессионал. Возможно, командующий Волков. Надеюсь, ты подумал о том же, что и я.
  Погоди... наемники носят волчьи шкуры? Нет, это не могут быть они. Какие-то другие ублюдки. Должно быть".
  Еще два яруса, не уступающие первому, с выровненными участками для отхода на случай, если передняя линия будет взята. И много резервов в укрепленных лагерях над последним ярусом. Калам решил, что там не менее шести тысяч судимов. "Рад, что я не на твоем месте, Паран".
  Еще выше, там, где Калам, как показалось, уже видел вершину горы, перевал стал более пологим. Дорогу перегораживали массивные каменные ворота с низкой стеной надо рвом, эффективно блокирующим всю ширину прохода. Вся местность была освещена, так что были хорошо видны роты тяжелой пехоты. Солдаты не спали. Нет, построенные по десяткам в несколько кругов, стоявшие лицами наружу солдаты молились.
  "Фанатики. Плохо. Мы таких видывали слишком часто. Сдадутся? Ни шанса. Погоди..." До них слишком далеко, чтобы быть уверенным... Он выискивал флаги, но их не было. Там! Солдат в полных доспехах у ворот. "Боги подлые! Напасть, чтоб ее!" Калам помедлил. Мысли бежали вперегонки, по телу вдруг потек пот. "Они повернулись против нас? Кругхева? Не могу поверить... солдаты Волков. Боги, да кто еще это может быть? Калам, ты идиот. Возьми меня Худ. Возьми всех нас Худ.
  Но... если Кругхева здесь, не удивляюсь, что они так ощетинились.
  Ладно, женщина". Он снова пошел вперед. "Предай нас и получи должное".
  Ворота были перекрыты рядами черных железных пик. Нижний ряд - на уровне лодыжек - на ладонь выступал перед выше расположенными; самые верхние приходились на уровень глаз. За воротами стоял одинокий дозорный из Напасти, закрыв забрало и опустив тяжелое копье на плечо.
  Через десять шагов Калам ушел с дороги, пробираясь вдоль дренажной канавы, а затем спустился в ров. На дне между камнями зажаты короткие колья. Дальний от стены откос рва полит смолой. "Огненный вал. Ничего хорошего тут нет, совсем ничего. Надеюсь, ты близко, Быстрый Бен. Надеюсь, ты знаешь, что я должен сделать".
  Он осторожно пересек ров. Выждал немного и прошептал ключевое слово, данное магом. Внезапная потеря веса. Он протянул руки и перепрыгнул стену. Едва он коснулся земли на той стороне, невесомость пропала. "Ну, тревоги еще нет. Пока что похвальба Быстрого насчет скрытой магии кажется оправданной". Впереди еще стража, но солдаты расставлены широко. Ассасин без труда проскользнул между ними. И пошел в лагерь.
  Мимо построенных кругами взводов - солдаты еще молятся - на поле для упражнения в центре. Напротив два командных шатра, тот, что справа, увенчан черепом волка. "Серые Шлемы, верно. Но... явно не все. Или Тавора заставила их жестоко заплатить за измену. Если так, она, наверное, мертва. Упустила шанс.
  Что же. Если месть - всё, что нам осталось, начнем..."
  Второй шатер был больше, того же стиля, что были в лагере осаждавших крепость. Он был освещен изнутри, у входа стояли двое стражников Колансе.
  Вытащив два метательных ножа, Калам быстро пошел к ним. За пять шагов поднял руки и швырнул оба ножа одновременным текучим движением. Каждое оружие нашло себе местечко под кадыком. Тела начали заваливаться, брызнула кровь но, прежде чем они упали, Калам подскочил и схватился за рукояти ножей. Осторожно опустил обоих солдат на землю.
  "Много шума? Да ладно!"
  Оставив клинки в глотках, ассасин вынул два длинных ножа, полоснул по тесемкам, на которых висел полог, и вломился внутрь.
  Явно застав Чистого врасплох - ведь в его действиях не было скрытности и тонкости - он тяжело столкнулся с Форкрул Ассейлом. Один нож вошел прямо под сердце. Второй, поднятый, чтобы перерезать горло, был встречен твердой как железо рукой. Ассейл пошатнулся, но успел выбросить кулаки.
  Первый удар пришелся Каламу в плечо, заставив крутнуться вперед. Второй кулак врезался в грудь слева, пробив кольчугу, сломав по меньшей мере пару ребер, не говоря уже о мелких трещинах. Сотрясение толкнуло ассасина назад, но стенка шатра спружинила, удержав его от падения.
  Задыхаясь от боли, Калам смотрел, как Ассейл вытаскивает длинный нож из груди и отбрасывает в сторону.
  - О, - пропыхтел он, - я тебя взбесил?
  Зарычав, Ассейл пошел на него.
  Почва провалилась под его ногами. Чистый с воем упал в яму. Послышался сочный шлепок.
  Быстрый Бен материализовался с той стороны ямы. Вытащил маленький шар из черной глины. Склонился поглядеть вниз. - Комплименты от морской пехоты, - сказал он и бросил шарик.
  Колдуну пришлось отскочить от вылетевшего из провала языка пламени. Потолок загорелся, а Быстрый Бен исчез.
  Калам выругался, доставая длинный нож (второй ему каким-то образом удалось удержать в руке) и прыгая к выходу.
  Перекатившись через плечо, застонав от пронизавшей тело боли, он с трудом встал на ноги. Со всех сторон к горящему шатру бежали солдаты Напасти. Он видел выхваченные мечи.
  - Быстрый Бен! Я невидим, верно? Быстрый!
  Раздалось шипение: - Спрячь треклятый нож!
  "Дыханье Худа!" Калам развернулся и побежал от ближайшего нападающего. С размаху вложил нож в ножны. - Попробуй снова! - проревел он. И споткнулся, упав со стоном. Во рту была кровь. - Плохо дело!
  Рука легла на спину. - Не шевелись, - шепнул Быстрый Бен.
  Солдаты Напасти отступали от пожара. Пламя подобралось совсем близко, но Калам не ощущал жара. - Можно говорить?
  - Теперь можно, да.
  - Ты сказал, жулек!
  - Я передумал. Нужна была полная уверенность. К тому же жулек слишком шумный.
  - Но Худом клятая горелка?! Да, теперь всё тихо и ладно! Еще Чистые?
  - Нет. Шшш - что-то близится. Выслеживает нас.
  - Как?
  - Не знаю.
  - Я хотел пойти за командиром Напасти - Кругхевой или кто там...
  - Ты булькаешь кровью с каждым словом, Калам. Ты совсем не в форме.
  - Я ударил урода в сердце, и хоть бы что.
  - Ловко. Но у них два сердца.
  - Спасибо что сообщил. - Калам морщился, пытаясь не кашлять. - Это ведь Напасть?
  - Да. Ну, тихо, дай я тебя оттащу. Пламя начало сжигать то, что я на нас набросил.
  Однако маг оттащил Калама едва на две сажени, когда руки его вдруг отвердели. - Дерьмо. Оно здесь.
  Калам огляделся, моргая. - Не вижу...
  - Воняет как энкар'ал, чувствуется как Тоблакай.
  "Никак невозможно... о, боги подлые, что он тут делает?" Он и сам мог его ощутить. Большое, нависающее присутствие. - Что он делает?
  - Э... обнюхивает тебя.
  Калам ощутил, что покрывается мурашками. - Почему я его не вижу?
  - Потому что он не хочет.
  Ассасин чуть не заорал, когда острый коготь осторожно коснулся щеки и уперся прямо под глаз. Он заставил себя лежать совершенно неподвижно.
  - Думаю, это служитель Волков.
  "Да. Не говори, я и сам знаю".
  Рука тяжело налегла на грудь Калама, на сломанные ребра. Однако боли не было, лишь внезапно стало очень жарко. Еще миг, и рука исчезла. А потом....
  - Возьми меня Худ, - пробормотал Быстрый Бен несколько ударов сердца спустя. - Ушел. Никогда такого не видел. Он тебя исцелил, чертяка. Почему бы это?
  Ассасин встал. Он чувствовал себя потрясенным и хрупким, словно вдохнул кулак и только-только его выкашлял наружу. В стороне шатра был хаос; он увидел офицера Напасти, одного из командиров флота Кругхевы. Тот стоял, глядя на шатер со странным, почти удовлетворенным выражением на худом лице.
  - Готов попытаться? - спросил Быстрый Бен.
  Калам покачал головой: - Нет. Мы не трогаем людей Напасти.
  - Ты о чем?
  - Или ты хочешь, чтобы ТОТ вернулся, но стал гораздо злее?
  - Тоже верно.
  - Здесь точно нет еще Чистых?
  - Да.
  - Пора уходить.
  Они пошли назад, невидимые, ловко лавируя в толпе солдат. У стены ассасин помедлил, оглянулся. И кивнул. - Всегда честный размен. "Но не припомню, чтобы я сделал его особенно счастливым".
  (В романе "Дом Цепей" описано, как Калам, спасая осажденных мятежниками солдат, нашел в тоннеле под горной крепостью труп древнего воина - Тоблакая. Из любопытства коснувшись его, он пробудил таившегося демона-похитителя тел. Демон попытался овладеть Каламом но, не сумев, вселился в пролетавшего мимо крепости ящера-энкар'ала. Душа энкар'ала, соответственно, вселилась в труп Тоблакая, демон же в теле энкар'ала пытался и дальше преследовать Калама, но тот его убил. Энкар'ал в теле Тоблакая выбрался на поверхность, и Тогг призвал его на службу Оплоту Зверя. - Прим. переводчика).
  
  ***
  
  Паран в своем шатре медленно сел, осторожно положил деревянную карту. Он мог бы вытащить их в том момент, когда пришел демон. Но что-то его удержало. "Это был избранный служитель Зимних Волков. Я ощутил его гнев, а потом ощутил... что это было? Забота? Не знал, что они могут переживать такие чувства".
  Он встал, подошел к палке, вытащил ее из пола. Мячи на бечеве подпрыгнули следом.
  Грохот и сотрясение в пределах шатра, туча пыли - Быстрый Бен и Калам, шатаясь, оказались здесь. Лицо колдуна искажено негодованием. Он сверкнул глазами на Парана: - Малость поздно, Верховный Кулак! Мы были на полпути назад!
  Паран помахал рукой, разгоняя пыль. Услышал шаги снаружи, крикнул: - Все в порядке!
  Голос солдата прошипел: - Слышь, Гебла? Когда Верховный пердит, весь мир трясется!
  - Шшш, проклятый идиот!
  Шаги удалились.
  Паран вздохнул: - Не терпелось вас увидеть. Простите. Не знал, что возврат будет таким беспокойным.
  - Это для КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ, сэр. Меня словно наизнанку вывернули.
  - И меня тоже, - прорычал Калам, тяжело садясь на сундук. Толстые ножки подломились, сундук с треском осел. Ассасин поморщился: - Как раз то, что нужно бедной моей горбатой спине. Боги подлые... - Он начал стаскивать перчатки.
  - Значит, союзники моей сестры... я прав, Калам?
  - Хорошая догадка.
  - Более не союзники, - подтвердил Быстрый Бен. Теперь он расхаживал по шатру. - Но это был Эрек-Але, не Смертный Меч. Я не видел и Надежного Щита. Это их силы, прибывшие морем. Солдаты, оставшиеся с флотом.
  - И, может быть, Кругхева не имеет никакого понятия об измене, - сказал Калам.
  - Этот союз всегда заставлял меня нервничать, - заявил Быстрый Бен. - Фанатичные приверженцы мира без людей - какой в этом смысл? Даже если Кругхева еще не перебежала, вопрос времени - все, что им нужно, это следовать вере до логического конца. Я предостерегал Тавору...
  - Да ты врешь, - прогудел Калам.
  Колдун взвился: - Откуда тебе знать?
  - Просто догадался. Я ведь тебя знаю, помнишь? Ты зол на себя, потому что ничего такого не предвидел.
  - Отлично. Пусть будет по-твоему. Суть в том, что Тавора в беде. Ее могут ударить в спину в любое время, а предупредить мы не сумеем.
  - Может, и сумеем, - сказал Паран. - Когда мы пройдем перевал, я хочу, чтобы вы с Каламом поскакали вперед так быстро, как смогут лошади. Найдите мою сестру.
  - Вы видели их защитные линии, сэр? - воскликнул Калам. - Как вы надеетесь принудить Напасть к сдаче? Они могут остановить Войско здесь и сейчас.
  Однако Паран нахмурился: - Почему тот демон не растерзал вас в клочья, Калам?
  Ассасин отвел взгляд, дернул плечами. - Встречались. Я ему оказал услугу. Может быть. Думаю. Но точно не помню. Это же было тогда, на Семиградье, в сердце Вихря. Там и не такое бывало.
  - Ты мастер рассказывать, - заметил Быстрый Бен.
  - Право хлопать ртом без остановки оставляю тебе, колдунишка.
  - Очевидно мудрое решение. Но в следующий раз обойдись заключительным словом.
  
  ***
  
  Шестеро Высших водразов беспокойно стояли около Эрек-Але; в двадцати шагах сзади было черное пятно и горелые остатки шатра Чистого. Угли еще мерцали и гасли, словно среди пожарища сверкали глаза; дым поднимался в блеклый воздух.
  Всегда, когда командующий Напасти контактировал с этими офицерами, они смотрели на него с презрением. Но сейчас спесь словно смыло яростью пламени. Брат Безмятежный мертв. Вымолвить такое значило для них подтвердить невозможное. Сила Безмятежного была велика, он уступал лишь Почтенной и Старательному, будучи ровней Тишине - или так рассказывали Эрек-Але.
  "И Безмятежный пал перед двумя малазанами. На заре мы встретим в битве еще восемь тысяч. Но слышал ли Брат Безмятежный мои предупреждения? Нет". - Мы нашли кровавый след от шатра Чистого, - сказал он. - Разумно предположить, что Брат Безмятежный жестоко сражался с напавшими, он мог их серьезно ранить или даже убить одного.
  Не заметив эффекта от таких слов, Эрек-Але вздохнул. - Вы изберете одного из вас для командования судимами? Иначе вам придется подчиниться моему командованию. Рассвет быстро близится, сиры, и вскоре мы начнем битву.
  Один из офицеров подошел ближе. - Сир, в вопросах тактики Брат Безмятежный повелел нам слушаться ваших приказов.
  Эрек-Але кивнул: - Как вы и сделали.
  - Сир, - начал один и замялся.
  - Говорите свободно.
  - Чистые ощутили смерть Брата Безмятежного. Они ранены, смущены, мы не получаем от них указаний. Сам Аграст Корвалайн здесь поврежден.
  Поврежден? Это было неожиданностью. - Как? Почему?
  - Ночью здесь явился другой Оплот.
  - Неужели? - он поглядел в лица собеседников. - Вероятно, вы слишком быстро сбросили со счетов семь тысяч людей из Напасти, молящихся своим богам.
  - Мы говорим не об Оплоте Зверя, сир.
  Эрек-Але замолчал, ибо пришла пора и ему ощутить потрясение. Наконец он сказал тихим голосом: - Вы определили незваного гостя, сир?
  - Не мы, Командор. Но Сестра Почтенная... в буре ее мыслей мы ощутили... узнавание.
  - Продолжайте.
  Мужчина потряс головой: - Вот и всё, что мы знаем, сир.
  - Вы решили, что другой древний Оплот ополчился против Аграст Корвалайна?
  - Хотелось бы больше знать насчет малазан, сир.
  Эрек-Але нахмурился: - Вы не ощущаете уверенности, видя мои приготовления?
  - Не так, Командор. Сегодня враг будет потрепан, а возможно, и смят. Но мы стараемся понять... эти малазане - просто люди?
  - Не отличные от нас, Напасти.
  - Тогда... они тоже служат какому-то Старшему Богу?
  - Малазанская Империя давно объявила вне закона все культы войны в армии... но нельзя сказать, что в рядах солдат нет тайных поклонников. - Он изучал россыпь лиц перед собой. - Форкрул Ассейлам не приходило в голову, что, так усиленно утверждая власть Аграст Корвалайна, они могли привлечь внимание других древних Оплотов?
  - Мы понимали так, что почти во всем здешнем мире Оплоты оставлены, дали путь более молодым Властителям.
  Эрек-Але склонил голову набок: - А в случае Напасти?
  Наконец один из офицеров чуть заметно фыркнул. - Вас сочли отклонением.
  Командор улыбнулся: - Эту дискуссию мы продолжим после. Вы спуститесь к судимам и примете командование отрядами.
  Офицеры отсалютовали.
  Смотря им вслед, Эрек-Ала подозвал одну из помощниц. - Сестра Стейлок, пусть солдаты знают: сегодня мы можем столкнуться не с одним врагом.
  Юная женщина нахмурилась. - Сир?
  - И убедите, что Волки оградят нас от любой угрозы.
  - Да, сир.
  Оставшись один, Эрек-Але пошел к платформе, построенной для него в пятидесяти шагах от ворот. Отсюда он получит полную возможность видеть атаки врага на укрепления. "Малазане. Одно это слово заставляет бледнеть самых суровых солдат - особенно тех, что уже стояли с ними лицом к лицу. Что такого в этих иноземцах, в этих клинках империи? Что их выделяет?"
  Дойдя до лестницы, он помедлил, вспоминая то, что видел во время ужасного отступления из города Малаза. "Адъюнкт Тавора, ты знала, что встретишь на этой земле других малазан? Они твои союзники или императрица Лейсин затеяла другую игру? Они охотятся за тобой? Или это просто второе вторжение"? Его вдруг пробрало холодом. "Если союзники... тогда все происходящее должно было быть запланировано". Такая мысль его напугала.
  Он быстро влез наверх. На вышке - в воздухе висел свежий сосновый запах - прошелся по сырым доскам, встав лицом к северу. Небо светлело вокруг, хотя проход оставался в тени. Он видел внизу силы врага, построившиеся пятью клиньями. "Они не видят, что их ждет? Возможно, они сумеют взять первые траншеи - но как со вторыми? Невозможно. Серые Шлемы сегодня даже не поднимут оружия". Тревога росла. "Зовите малазан всеми гнусными словами, только глупцами не называйте".
  Он одиноко стоял на вышке, ожидая, что же будет.
  
  ***
  
  Глаза у Ганоэса Парана щипало от недостатка сна. Он подошел и встал напротив нестройной толпы. Вечная проблема, думал он - как управлять четырьмя сотнями неспокойных, непокорных морпехов. Суровые глаза, обветренные лица... такое ощущение, что это полудикие звери, рвущиеся с поводков. Что еще хуже, весь собравшийся перед ним холодным этим утром сброд - саперы, до единого.
  Паран оглянулся на множество деревянных ящиков позади него. Вокруг нет стражи. Сборище организовано в двух сотнях шагов к северу от границы лагеря. И не без причины. Он ощутил, как по спине потекла струйка пота.
  Встав лицом к саперам, поглядев на Ното Свара и капитана Чистую Криницу, что стояли в стороне, Паран откашлялся и начал: - Я отлично знаю ваше разочарование - я держал вас подальше от обороны крепости, заставляя заниматься лишь починкой стен. Смею сказать, ваши мечи изрядно заржавели в ножнах... - Паран помедлил, но не увидел реакции - ни улыбки, ни кивка. Он снова откашлялся. - Я решил, что будет тактически верно придерживать саперов ввиду ваших особенных ... талантов.
  Ни звука среди собравшихся. Все глаза устремлены на Парана. Он снова оглянулся на Ното Свара. Тот стоял сбоку и чуть позади - кость во рту ходит вверх и вниз - и пялился на саперов.
  Вздохнув, Верховный Кулак продолжил: - Оглядываясь назад, я подумал, что мог бы отложить набег на склады Морантов, хотя и не по причине безопасности - уверен, все вы знаете, что Моранты весьма эффективно и бережно хранят припасы. Тем не менее, массовая перевозка и складирование влечет неизбежный риск. К счастью, мы еще здесь. - Он показал рукой назад. - И ОНИ здесь.
  Он ожидал нарастающего напряжения, шепота предвкушения. Первая из широких улыбок, солдаты вытягиваются по струнке. А вместо этого... "Ничего.
  Я с тем же успехом мог описывать им погоду. Что не так?
  Думал, они меня уважают. Думал, может, наконец я заслужил ранг, который на меня свалился. Но теперь... похоже, все было чепухой".
  - Можете радоваться, зная: ожидание окончилось. Этим утром вы разберете припасы и вернетесь во взводы. Морпехи возглавят штурм. Вы проломите оборону и, если возможно, дойдете до второй линии окопов. Атака должна быть быстрой и непрерывной... - Голос затих. Он уловил кое-что краем глаза.
  Справа, где солнце светит без преград, в строю стоит грозного вида капрал; его широкое лицо покрыто шрамами, видимыми даже отсюда. Паран прищурился. Потом взмахом руки подозвал Ното Свара. Хирург подошел, вытаскивая кость изо рта.
  - Ното Свар, - тихо сказал Паран.
  - Сэр?
  - Подойдите к тому капралу - вон, там - приглядитесь и вернитесь с докладом.
  - Это что, проверка?
  - Выполняйте.
  Хирург вернул рыбью кость в зубы и подошел к капралу. Через мгновение развернулся и зашагал обратно.
  - Ну? - потребовал Паран.
  Ното Свар вытащил кость. - Он плачет, Верховный Кулак.
  - Плачет.
  - Кажется так, сэр.
  - Но... почему он плачет?
  Ното Свар снова поглядел на капрала. - Была лишь одна слеза. Все что угодно.
  Неслышно выругавшись, Паран сам пошел к капралу. Взор моряка был устремлен куда-то вперед. След одинокой слезы, прокатившейся от правого глаза, уже затерялся в грязи и пыли. - Что-то в глаз попало, капрал?
  - Нет, сэр.
  - Вы больны?
  - Нет, сэр.
  - Но вы дрожите.
  Глаза чуть дрогнули в щелках, на миг коснувшись Парана. - Неужели? Не знал, сэр. Виноват, сэр.
  - Солдат, я загораживаю обзор?
  - Да, сэр, так точно, сэр.
  Паран не спеша отодвинулся в сторону. Всмотрелся в лицо сапера.... Шесть ударов сердца, потом еще, пока... "Ох, боги!" Я думал, капрал, вы сказал, что не больны.
  - Не болен, сэр.
  - Прошу уточнить.
  - Как угодно, сэр.
  - Капрал.
  Снова проблеск глаз. - Сэр?
  - Контролируйте себя. Будьте исполнительным. Не взорвите нас. Понятно?
  Быстрый кивок. - Да, сэр. Благослови вас, сэр.
  Голос удивленного Парана отвердел: - Благослови меня?
  От толпы саперов послышался приглушенный хор - повторы благословения капрала. Паран отступил, постарался обрести спокойствие и возвысил голос: - Не нужно толкаться - хватит всем. - Он помедлил, услышал слабое бормотание. - Я ожидаю, что через один оборот вы будете во взводах. Сержантов известили о припасах, так что знайте: вести разошлись. Когда вы вернетесь, они успеют покончить с молитвами, жертвоприношениями и так далее. Иными словами, будут готовы для вас. Наступление начнется через два оборота склянок. Всё.
  Он ушел не оглядываясь.
  Ното Свар увязался рядом. - Верховный Кулак.
  - Что?
  - Мудро ли это? Там больше припасов, чем кто-либо из нас видел.
  - В ящиках всего лишь жульки, горелки и дымки. Я даже УВИДЕТЬ им не позволил долбашки и красные болты...
  - Простите, сэр... какие болты?
  - Оказывается, Ното, существует целый класс припасов, предназначенных только для Морантов. Не на экспорт, если вы меня понимаете. Те, которые я назвал красными болтами, похожи на болты для онагров. Только никакие онагры им не нужны.
  - Интересно, Верховный Кулак. Но если вы не показываете их саперам, как они научатся с ними работать?
  - Если придется воевать против Напасти - вполне вероятно, понадобится краткий курс. Но зачем отвлекать их сейчас?
  Они подходили к границе лагеря. Две роты регулярной и тяжелой пехоты построились по сторонам дороги. Между ними стояла, ожидая командующего, кулак Руфа Бюд.
  Ното Свар сказал: - Еще один вопрос, сэр.
  Паран вздохнул: - А именно?
  - Эти долбашки и красные болты... где вы их прячете?
  - Расслабьтесь. Я сделал для них особый садок - или, точнее, небольшой участок другого садка, доступного лишь для меня. Через карту.
  - Ормулоган?
  - Простите? Он нарисовал карту? Разумеется.
  - Он использовал забавную красную линию, сэр? Вроде молнии, только цвета крови?
  Паран нахмурился: - Символ красных болтов, да. Откуда вы его знаете?
  Ното Свар пожал плечами: - Не уверен, сэр. Кажется, где-то видел. Не имеет значения.
  
  ***
  
  Капрал Корма вытер глаза. Ящики были открыты, саперы работали как можно быстрее. Он обозрел оставшиеся упаковки, вздохнул и повернулся. - Манкс, сюда.
  Шаман-дальхонезец подошел ближе. - Как я и думал. Одна мелочь. Ублюдок не доверяет нам.
  Корма вздохнул: - Идиот. Я сам не доверяю нам. Но слушай. Если...
  Манкс поднес руку к носу Кормы. - Достал. Видишь?
  Капрал чуть откинул голову, изучая наколку на ладони. Кроваво-алый зазубренный мазок. - Оно самое? Больше тебе ничего не нужно?
  - Должно хватить. Мы позаботились, чтобы жаба все рассказала в подробностях.
  - Она выживет?
  - Ну, мы ее поджарили тут и там, но она выживет. Хотя немного перестарались - я о том, что мы связали обоих и думали, что угроза жабе заставит мазуна рассказать всё. Но ошибка вышла. Сам Ормулоган и предложил поджарить жабу. Никогда не видели этого чокнутого более счастливым. Мы-то считали их друзьями...
  - Потише, ладно? Ты разболтался. Мне плевать, что там было, раз вы никого не убили...
  - Они живы, говорю тебе. Связаны и с кляпами. Потом отпустим.
  Корма огляделся и сказал громче: - Саперы! Оставьте местечко для пары долбашек!
  - Долбашек нет, Корма.
  - Забудьте. Мы уж позаботимся. Давайте кончать здесь, и поосторожнее. Ошибемся здесь - не заберем с собой ни одного плохого парня. И вот тогда наши души пойдут прямиком в лапы нечисти Саперной Преисподней, чего никто из вас не хочет, правильно?
  Внезапная тишина, удвоенная осторожность; там и тут кто-то сотворил знаки, защищающие от Саперной Преисподней.
  Удовлетворенный Корма кивнул: - Манкс, теперь оставайся рядом.
  - Те красные болты мы никогда не пробовали, Корма.
  Мужчина хмыкнул: - Покажи припас, который я не раскумекаю, и я покажу тебе нос Бога-Кобры изнутри.
  Манкс искоса поглядел на него: - Я так и понял, что в тебе кровь Даль Хона.
  - Какая у меня кровь, не важно. Я только знаю, что на поле битвы саперы призывают всех богов, о которых слышали.
  - Аминь и тьфу в глаза им всем.
  Корма не сразу кивнул: - Аминь и тьфу в глаза от них. Ну, готов? Хорошо. Давай найдем свой взвод. Сержу очень понравится.
  - Нет, не понравится!
  - Серж любит то, что я прикажу любить. Кредо Костяшки Сапера.
  - "У кого в руке жулек?" Да, Костяшка Сапера. Эй, Корма!
  - Чего?
  Шаман осклабился: - Вишь как получается? Мы вернулись к тому, чем не были, но могли бы быть. Разве не сладко на вкус?
  - Будет сладко, если мы не взлетим на воздух. Смотри куда ступаешь. Я вижу сусличьи дыры.
  - Это не суслики, Корма, а степные собачки.
  - И что? Провались одной ногой и нам крышка.
  
  ***
  
  Командор Эрек-Але ощутил, что северный ветер усилился, дуя через узкое ущелье прохода. Этот бриз принес запахи кожи, железа, людского и конского пота. Сестра Стейлок была рядом. Позади стояло полдюжины вестовых на случай, если придется передать приказы сигнальщикам вдоль стены.
  Вражеские силы встряхнулись, по всей линии закипела деятельность. Средняя и тяжелая пехота, плотно сбившая ряды на заре, расступалась, пропуская новые отряды. У них не было знамен, щиты по большей части были закреплены за спинами. Насколько мог видеть Эрек-Але, вооружены они были арбалетами и короткими луками.
  - Застрельщики? - предположила Стейлок. - Он не выглядят быстрыми, Командор - у некоторых кольчуги. И в шеренгу не встают. Что это за солдаты?
  - Морская пехота.
  - Кажутся... недисциплинированными, сир.
  - Я знаю, Сестра Стейлок, что малазанским морпехам армии Семиградья ничего не смогли противопоставить. Они, строго говоря, не похожи на обычных солдат.
  Женщина критически поглядела на него: - Сир, могу спросить? Что еще вы слышали об этих морпехах?
  Эрек-Але склонился над ограждением. - Слышал? Да, именно то слово.
  Они приближались, разбившись на взводы по восемь-десять человек, они уверенно взбирались по склону к первой лини окопов, где поджидали судимы - солдаты Колансе. Вполне надежные солдаты, насколько понимал Эрек-Але. Не силачи на подбор, но опытные и всецело покорные воле Форкрул Ассейлов. Без Чистого, однако же, нет власти, способной привести их в боевое безумие, хотя пока командиры-полукровки не ударятся в панику, их подчиненные не сделают шага назад.
  - Не понимаю вас, сир.
  Он поглядел на нее. - В ночь ухода сил Адъюнкта из гавани Малаза... Сестра, где были вы?
  - На корабле внешнего охранения, сир.
  - А. Не припомните, слышали вы грохот с острова?
  Женщина нахмурилась и покачала головой. - Сир, в полночь я легла в гамак и быстро уснула.
  - Хорошо. Боюсь, ответ вы скоро услышите, Сестра.
  Оставив до окопов шагов тридцать покореженной земли, взводы рассыпались. Арбалетчики подняли оружие.
  Со стороны судимов опустились пики, чтобы предотвратить атаку на насыпь. Железные острия создали колючую стену. Во втором окопе зашевелились лучники, готовя стрелы, но не натягивая тетивы. Едва малазане взойдут на насыпь, оказавшись на виду, стрелы просвистят свой мотив; когда упадут первые тела, стрелки начнут брать более длинные траектории, поражая тех, кто еще лезет по склону. Наступление захлебнется: солдаты спрячутся за щитами, ища укрытия от смертельного ливня.
  Уже двадцать шагов. Атакующие на миг замедлились - Эрек-Але увидел, как они взмахивают руками, увидел, как в воздухе летят крошечные предметы.
  "Слишком рано".
  Предметы упали на землю в двух третях расстояния до траншеи. Внезапно повалил густой черный дым, вскипая и закрывая обзор. У края насыпи создалось подобие стены плотного тумана.
  - Магия? - вскрикнула Стецлок.
  Эрек-Але покачал головой.
  Из вздымающейся полночной стены полетели новые предметы, падая среди пикинеров Колансе.
  Разрывы и вспышки огня охватили всю линию обороны. Масса коланцев заволновалась, в воздух взлетали струи крови и куски плоти.
  Приземлилась вторая волна припасов.
  Отзвуки разрывов сотрясли склон. Раздались крики и стоны боли. Дым заползал в окопы, новые взрывы рассеивали его, но дымовую завесу сменяли клубы пыли и кровавых брызг.
  Во второй траншее стрелки явно дрогнули.
  - Стреляйте вслепую, - пробормотал Эрек-Але. - Сейчас же.
  И порадовался, видя, что офицеры - водразы проревели команды. Луки были натянуты.
  Настил арбалетных болтов вылетел из копоти и дыма, вонзаясь в стрелков. Вместо головок у многих болтов были взрывчатые снаряды. Линия смешалась, тела стрелков падали на пригнувшихся помощников.
  Вслед за болтами в траншею упали гренады. С такого расстояния Эрек-Але ясно видел, как в воздухе летают оторванные руки и ноги.
  Выше по склону роты резерва бешено суетились, спускаясь к третьему окопу, а те, что сидели в этом укрытии, полились на насыпь и начали атаку. Линия стрелков выше третьего окопа тоже двинулась вперед.
  - Что они делают? - спросила Стейлок.
  - Окопы оказались плохой защитой от этих припасов, - пояснил Эрек-Але. - Полукровки отыскали правильный ответ - они сблизятся с морпехами. Рвение и простое число могут дать им победу.
  Морпехи, видел он сквозь рассеивающийся дым, взяли окопы стрелков и работают лопатами, словно пытаясь закрепиться. Однако Эрек-Але позаботился, чтобы профиль земляных укреплений не давал возможности оборонять их от наступления сверху. Окопы ничем им не помогут. Да, морпехи уже бросились в отступление.
  - Они в панике, - прошипела Стейлок. - Они сами себе на пятки наступают. Сейчас...
  Растянувшаяся масса солдат Колансе походила на лавину, гонящуюся за резвыми морпехами.
  - Задержитесь на нижней линии, - взмолился Эрек-Але. - Не идите за глупцами до самого низа!
  Шум атакующей массы, пронесшейся уже мимо окопов лучников, к нижней траншее, был подобен грому.
  Офицеры в первых рядах. Эрек-Але видел, как они выравнивают строй...
  Вся сцена пропала за множеством взрывов: склон взлетел на воздух под ногами солдат Колансе. Сотрясение достигло вершины, ломая стену, каменные ворота. Платформа, на которой стояли Эрек-Але и помощники, задрожала так сильно, что никто не удержался на ногах. Ограждения лопались, мужчины и женщины с воплями валились вниз.
  Эрек-Але ухватился за столб, ухитрившись удержаться, пока череда взрывов разрушала склон. "Защитите нас, Волки!"
  Приспособившись к сильному перекосу вышки, он увидел на севере вздымающееся облако - пыль и грязь, доспехи и оружие, влажные куски одежд. Всё это летит прямо на них, угрожая жутким дождем разрушения.
  Не думая о страшном потопе, Эрек-Але выпрямился. Одна из опор вышки подломилась, и он остался наверху один - даже Стейлок ворочалась на неровной земле.
  Обломок меча вонзился в сосновую доску слева от него, лезвие задрожало от удара. Сверху сыпались новые обломки.
  Он смотрел вниз, на склон, пытаясь разобраться в происходящем. Всё вплоть до самой верхней линии, что была уже на ровном месте, стало рваным хаосом: перекрывающие друг дружку провалы кратеров, вокруг них измолоченные трупы... Почти вся армия Колансе попросту исчезла.
  И тут он снова увидел движение внизу - всё те же морпехи кишели на склоне, прыгали в раны земли и вылезали из них. Взводы приближались, тогда как другие сбивались в кучки, над чем-то трудясь.
  Потоки выживших коланцев, ошеломленные, залитые багровой кровью, отступали к каменной стене, брели по дороге. Почти все солдаты побросали оружие.
  "Именно так. С коланцами покончено".
  Со стороны морпехов донеслись непонятные трескучие звуки; глаза Эрек-Але широко раскрылись - он увидел струи пламени, поднявшиеся с позиций взводов и с шипением чертящие дуги в небе.
  Из дюжины устрашающих летучих снарядов только два упали прямо на мощеную дорогу.
  Платформа под Эрек-Але накренилась, заставив его прокрутиться. Он разжал руки, скользнул мимо вонзившегося в дерево меча и начал падать. Звуков не было. Он понял, что оглушен, и в блаженной, сладостной тишине наблюдал, как земля несется навстречу. Над головой тень украла утренний свет.
  
  ***
  
  Стейлок едва сумела оправиться, встав на ноги - все у нее болело, тело покрылось синяками - когда более близкий взрыв снова швырнул ее наземь. Стена пошла волнами, сбрасывая сгрудившихся в поисках защиты солдат. А потом с ревом степного пожара нечто спустилось на ворота, что были справа от нее. Камни распались во вспышке света. Звук разрыва чуть не лишил ее слуха. Оглушенная, он пошла, шатаясь, от горящих ворот - увидела командора Эрек-Але на земле, среди обломков рухнувшей вышки. Слабые содрогания его тела заставили офицера приблизиться.
  - Брат Эрек-Але! - закричала она.
  Глаза его были открыты, но белки налились кровью. Рот открывался и закрывался, словно у выброшенной на берег рыбы, однако она не смогла расслышать даже дыхания.
  Впрочем, когда она оказалась рядом, мужчина отчаянно всхлипнул и перекатился на бок, закашлявшись.
  - Командор!
  Однако он ее не слышал, это было понятно. Стейлок огляделась. Целые роты из Напасти были сброшены на землю в результате множества взрывов.
  "Это не война.
  Это бойня".
  Ей казалось - в черепе раздается вой волков. Звук бессильной ярости и слепого вызова. Звук, говорящий о полном непонимании.
  
  ***
  
  Рука в перчатке схватилась за плечо Кормы и развернула его. Он зарычал, потянулся за мечом - и вытаращил глаза. - Кулак?!
  - Немедленно прекратить обстрел!
  Капрал поглядел вверх и вниз по склону, ища неровный ряд пусковых площадок красных болтов. Рядом с ними валялись разбитые ящики; куски флиса, которым перекладывались припасы, разлетелись по земле. Он быстро подсчитал остатки. - У нас еще четыре или пять залпов, сэр - как раз чтобы всех положить!
  - Я сказала стоп! Верховный Кулак не желает участия Напасти!
  Корма заморгал: - Но мы не трогали Напасть!
  - У тебя есть хоть малейшее понятие, как далеко летят эти болты?
  Капрал отвернулся, чтобы сплюнуть грязь изо рта - но на языке остался горький, прежде незнакомый ему вкус. - Мы чуток размягчили стену, и всё. Ни один не полетел дальше, Кулак. Даю слово!
  - Передай всем! ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ!
  - Да, Кулак... ох, Кулак, вы видели Скрипучий Ежовый Барабан!? Боги подлые - до конца дней не забуду...
  Он замолчал, увидев на ее лице черную ярость. - Мы хотели сломить их, сапер - не убить!
  Корма скривил губы: - Простите, Кулак, но нам-то не сказали.
  На миг показалось, что она его ударит. Но вместо этого она бурей улетела прочь. Корма видел ее голову, пересекающую склон. Она бежала туда, где средняя и тяжелая пехота строилась, пытаясь не сходить с остатков мостовой. "Вот дерьмо, кому же придется ее чинить, если не нам? Но разве не в этом великая тайная истина армии? Приказывают взорвать ко всем чертям, а потом восстанавливать. Ах, доля саперская..."
  Манкс присел рядом; лицо его обгорело, покрылось жирной копотью. - Чего мы ждем? Полно осталось!
  - Приказ кулака, Манкс. Слушай, передай по цепочке: паковать ящики, подобрать все лишнее тряпье. - Он выпрямился, морщась от боли пониже спины, и огляделся. Огромные дыры в земле, дымятся широченные кратеры, повсюду куски разорванных тел, пыль, грязь и кровь еще падают дождем из удушающей завесы. И вздохнул. - Похоже, наша работа закончена.
  
  ***
  
  Стейлок подняла Эрек-Але на ноги. В голове гудел шторм, его куда-то несло со свистом - словно небо разверзлось потопом. Сердце гремело, как барабан. Оглядываясь, щурясь от дыма и пыли, он видел солдат, суетящихся словно пчелы - офицеры отдавали приказы, стараясь вернуть хаосу подобие порядка. - Что... что случилось? - Свой голос показался ему едва слышным шепотом.
  Стейлок ответила так, словно была в тысяче шагов: - На той стороне перевала малазане, сир - по меньшей мере две роты.
  - Но это невозможно.
  - Они просто появились, сир. Теперь мы заперты между двумя армиями!
  Эрек-Але потряс головой, пытаясь прояснить мысли. "Не может быть. Нам сказали, через горы нет других дорог". - Сформировать широкие каре, раненых в середину. - Шатаясь, он пошел к южной части перевала. За спиной Стейлок выкрикивала приказы.
  Расталкивая солдат - и пугаясь падению их дисциплины - Эрек-Але шел через лагерь, все еще наполовину оглушенный. Наконец он миновал шатры Напасти. Мимо плыли дым и пыль, неся вонь горелого мяса, кожи, одежды. Вспомнив увиденное в окопах, он содрогнулся. "Что с нами? Во что мы превратились, если делаем подобное?"
  Завидев малазан, он остановился. Нет, он не ошибается - эти роты он уже видел раньше, на севере. "Садок. Но... ни у кого нет такой силы - сомневаюсь, что даже боги могли бы открыть такие врата. Но... можно ли отрицать увиденное собственными глазами?" Враг подтягивался. Там была странная смесь из тяжелой пехоты, морпехов с арбалетами, обычной пехоты и застрельщиков. За ними стоял единственный шатер, вокруг которого собралось немало солдат.
  Вестовой прибежал с перевала. - Сир! Враг дошел до самых высоких окопов и продолжает наступать!
  - Спасибо, - ответил Эрек-Але. Он видел, как сквозь ряды противника прошли двое - один высокий, другой почти столь же высокий, но гораздо шире в плечах. Эбеновое сияние их кожи резко контрастировало с блеклым пейзажем за спинами. "Дальхонезец и выходец с юго-востока Семииградья - а, знаю этих двоих. Тощий... я видел, как он стоял на носу, лицом к флоту Тисте Эдур. Верховный Маг Быстрый Бен. Значит, второй - тот ассасин. Им здесь не место. Но, пусть я и не совершенство, слепота в число моих пороков не входит". Не обращая более внимания на солдата за спиной, командующий пошел навстречу двоим мужчинам.
  
  ***
  
  - Поглядите на нас, - пробормотал Быстрый Бен.
  - Не на нас, - пророкотал в ответ Калам. - Я вижу командира. Это Эрек-Але, да? А видишь ряды за ним? В полном беспорядке.
  - Знаешь, - сказал колдун, - я и не думал, что это возможно. Открыть одновременно двое врат, да такого размера! Боги подлые, он точно Владыка Колоды Драконов.
  Калам искоса поглядел на него. - А ты сомневался?
  - Я вечный скептик.
  - Ну, впечатляет, конечно - но Паран вышел к нам полуживым. Значит, и у него есть пределы.
  - Минала глаз с него не сводит - ревнуешь, Калам?
  Ассасин пожал плечами: - Этой кости в моем теле никогда не было, Быстрый.
  - Она и Руфа Бюд... да что такого в Паране? Все женщины просто слюни пускают.
   - Он моложе. Знаешь, это важно. У нас, старых пердунов, ни шанса.
  - За себя говори.
  - Сотри свою ухмылочку, Быстрый, или я помогу.
  Они почти сошлись с Эрек-Але и были на середине расстояния между армиями. Как и следует. - Поглядите на нас, - снова проворчал Быстрый Бен. - Что мы знаем о переговорах?
   - Отдай вожжи мне, - ответил Калам. - Я хочу сделать всё просто.
  - О, это должно быть забавным.
  Они встали в шести шагах от командующего Напасти, который тоже встал. Ассасин не терял времени: - Командор Эрек-Але, Верховный Кулак Паран передает приветствия. Он хочет, чтобы вы сдались, тогда нам не придется убивать вас всех.
  Мужчина выглядел так, словно попал под ударную волну долбашки или жулька. Лицо было покрыто порезами и мелкими язвочками. Пыль запорошила лицо. Он потерял одну из кольчужных перчаток. Эрек-Але открыл рот, закрыл и открыл снова. - Сдаваться?
  Калам скривился. - Саперы только начали. Вы понимаете?
  - Что вы сделали?
  Калам состроил гримасу, отвел глаза. Упер руки в бока и снова поглядел на командора: - Вы видели, как это будет. Старые способы войны уходят. Будущее, Эрек-Але, только что подскочило и откусило вам половину лица.
  Эрек-Але явно смешался. - Будущее...
  - Вот так и будет отныне. Начхать на зверей - они все пропадут. Но мы будем тут. Мы еще будем убивать друг друга, но теперь в неисчислимых количествах.
  Командор покачал головой: - Когда все звери исчезнут...
  - Долгая жизнь - самый злобный зверь, - сказал Калам и вдруг оскалил зубы: - И она не окончится. Никогда не окончится.
  Глаза Эрек-Але медленно расширялись, взгляд скользнул мимо Быстрого Бена и Калама, к рядам ожидающих малазанских солдат. - Когда все звери исчезнут, - шепнул он и снова возвысил голос, отвечая Каламу: - Ваши слова... удовлетворили меня. Сообщите Верховному Кулаку. Серые Шлемы из Напасти сдаются.
  - Отлично. Разоружитесь - мы подберем оружие по дороге. Извините, что не сможем помочь с ранеными - мы в некотором роде спешим.
  - И что вы намерены сделать с моими братьями и сестрами?
  Калам наморщил лоб. - Ничего. Только не идите вслед - ваша роль в этой Худом клятой неразберихе окончена. Слушайте, мы должны были перейти перевал. Вы встали на пути. Мы не колебались, убивая Ассейлов и судимов - за этим и пришли. Но вы, Напасть... что же, Верховный дал ясно понять, вы нам не враги. Никогда не были.
  
  ***
  
  На пути назад Быстрый Бен метнул Каламу взгляд: - Откуда ты знал?
  - Знал что?
  - Слова о людях, истребляющих друг друга веки вечные - откуда ты знал, что ему этого хватит?
  Ассасин пожал плечами: - Я просто сказал, что будет. Едва услышав, он понял, что я говорю правду. Они могут быть фанатиками, но это не делает их глупцами.
  Быстрый Бен фыркнул. - Прошу разъяснить разницу, Калам.
  Калам хмыкнул, кивнул. - Тебе только скажи... ладно, попробуй вот это. Даже фанатик унюхает дерьмо, в котором завяз по уши. Сойдет?
  - Не совсем. Они глупцы, потому что убеждают себя, будто нюхают сладкий нектар. Слушай, ты же ему объяснил, что со святыми зверями покончено.
  - Да. А потом подсластил.
  Быстрый Бен подумал. Когда они подошли к строю, он, наконец, вздохнул: - Знаешь, Эрек-Але тут не единственный дурак.
  - Чем же пахнет? А я считал тебя умным, колдунишка. Ну, ищи лошадей, пока я докладываюсь Парану.
  - Тавора?
  - Если она жива, мы ее отыщем.
  
  ***
  
  С визгом ярости Корабас опустила голову, сомкнув челюсти на плече Элайнта. Кости взорвались во рту. Когтями она исполосовала подбрюшье зверя, а потом ударила еще раз, вонзив когти глубже. Хлынули кровь и моча; она вырвала у дракона кишки. И, не выпуская труп из пасти, метнулась вбок, наперерез очередному Элайнту.
  Когти царапнули спину. Отатараловая Драконица перевернулась, взмахнула когтистыми лапами. Пронзив чешую и кожу, подтащила дракона ближе, прокусила шею и отшвырнула прочь. Челюсти захрустели, грызя ее лодыжку. Широко раскрыв свои, она вытянула шею и схватила дракона за голову, одним сжатием мускулов раздавив череп. Другой дракон врезался сверху. Когти прочертили кровавую полосу около левого глаза. Клыки впились в гребень на шее. Корабас сложила крылья, с болью отрываясь от нападавшего. Дракон, что бы внизу, принял на себя весь ее неизмеримый вес. И полетел в сторону - одно крыло сломано, позвоночник перебит. Упал на землю.
  Грохоча крыльями по воздуху, она снова поднялась. Элайнты кишели вокруг, словно вороны, окружившие кондора, подлетали и убирались прочь, воздух полнился визгом рептилий, Древние, что тоже были тут, ревели от ярости.
  Она убила уже многие десятки, оставив след из драконьих трупов на мертвой почве. Но этого недостаточно. Кровь течет с боков, в груди ломит от тяжкого дыхания, а атаки становятся все яростнее.
  Перемена близко. Она ощущает ее - в густой крови, залепившей рот, сохнущей между клыков - в бешеном жаре ноздрей - в воздухе. Со всех сторон. "Элайнтов слишком много, слишком много Древних - Бури еще враждуют, но скоро они сольются.
  Скоро проснется Тиам".
  Налетела еще одна Буря. Корабас завыла, отбиваясь. Круша грудные клетки, отрывая ноги от животов, крылья от плеч. Сдирая головы с шей. Она грызла ребра, выбрасывала наружу внутренности. Тела отпадали, оставляя следы из ошметков. Воздух загустел от крови, в том числе ее собственной. "Слишком много моей крови.
  Тиам! Тиам! Мать! Ты сожрешь меня? Ты сожрешь дитя свое, такое неправильное, такое ненавистное, такое забытое?
  Мать - видишь грядущую тьму? Слышишь мои крики? Мои крики во тьме?"
  Боль была ужасна. Слепая злоба стала еще одной бурей, беспрестанно ее терзающей. Она не просила, чтобы ее сделали страшной. Она не хотела столько яда - вот единственный дар от сородичей. Она не просила, чтобы ее рождали.
  "Мне так плохо.
  Ты убьешь меня?
  Мать, когда ты придешь, ты убьешь неправильное дитя?"
  Вокруг беспредельный мальстрим драконов. Слабея, она сражалась, уже не видя пути, ослепнув ко всему, кроме накатывающих волн боли и ненависти.
  "Эта жизнь... Это всё, что у меня есть, в этом я вся. Такая жизнь - неужели я ее заслуживаю? Что я натворила, чтобы заслужить такое?"
  Бури напирали на нее. Бури терзали шкуру, отрывали от крыльев громадные куски, пока ее не стала поддерживать наверху лишь воля, летящая поперек расколотых небес. Солнце истекало алым на горизонте, таком далеком, далеком отсюда.
  "Узрите тьму. Услышьте мои крики".
  
  
  Глава 23
  
  
  В тот серый день в глубоком каменном ущелье
  Где бродят тени из заброшенных садов
  Где горестей кружит слепая пелена
  Где листья редкие, серы как мотыльки,
  Присели на кусты - унылых склонов шкуру
  Бормочут на ветру, подъятом прошлой ночью
  Я, одинокий, на колени встал, возвысив глас
  Взывая к богу своему.
  
  И отклика я ждал, пока влачился день
  Молил, пока не обрело молчанье форму
  И пальцами я свет сметал, как пыль
  И вороны слетались на деревья
  Следили бусинами глаз за мной, склоненным
  Напомнив звезды, что совсем недавно
  Неслись, неся дозор на бдящих небесах
  Но свод небес отныне мне стена глухая
  И внутрь глядят глаза.
  
  Да, все слова я выговорил рьяно
  Излил тоску и боль, усилил твердо волю
  Послав солдат в щетинящийся строй
  Птиц мрачных, вестников грядущего распада
  Пусть песни нет, чтоб их поднять в полет
  Я руки простирал, подобно крыльям птиц
  Ладони изодрал в молитвах страсти
  Но под конец они упали, умирая
  На чресла мне.
  
  Не проронил мой бог ни слова мне в тот день
  Не заслужил ответа вялый, скорбный прах
  Молчали листья, их не гладил ветерок
  И небо позабыло солнца славный вид
  Молчанье - лучший дар вопросам беспокойным
  Пусть безразличие манит - прошла пора
  Молиться бросил я, зарю целуя в губы
  И горести поблекли
  Под лучами света.
  
  
  Полная мера ответов,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Он принес спеленутое тело так близко, как только осмелился, и теперь оно лежало на земле рядом с ним в саване из грязной мешковины цвета мертвой почвы. Сидя на мертвом коне, он склонился над лукой седла и единственным глазом всмотрелся в далекий Шпиль. Обширный залив слева, за утесами, буйно волновался, словно его раздирали приливы, столкнувшиеся с отливами - но виной этого беспокойства были не движения моря. Магические силы собирались, воздух стал густым и болезнетворным от их мощи.
  Силы сорвались с поводков, никто не предскажет, что будет. Но он сделал всё, что смог.
  Раздался стук лошадиных копыт. Тук обернулся. И отдал честь. - Сэр.
  Лицо Вискиджека стало жестокой насмешкой на прежнее, живое. Борода под истощенными, высохшими губами приобрела оттенок железа и казалась вырванным корнем давно погибшего дерева. Под темнотой надвинутого шлема было не различить глаз.
  "Мы уходим. Тонем, упав с прекрасного края".
  - Тебе нельзя здесь оставаться, солдат.
  - Знаю. - Тук указал жилистой рукой на тело в саване. За спиной Вискиджека ожидали Сжигатели Мостов, молчаливые и неподвижные на своих лошадях. Глаз Тука обежал этот строй. - Даже не знал, сэр, - сказал он, - что их было так много.
  - Война - величайший пожиратель, солдат. Так много нас осталось позади.
  Тон был настолько лишенным эмоций, что могло разорваться даже ссохшееся сердце Тука. "Не так должно быть. Мы растворяемся. Так мало осталось. Так..."
  Когда Вискиджек поворотил коня и уехал - Сжигатели по пятам - Тук немного проскакал за ними, держась на краю плотной массы воителей, а потом что-то ударило его изнутри, словно в груди провернулся нож - и он натянул удила, глядя им вслед. Тоска наполнила душу. "Когда-то я мечтал стать Сжигателем Мостов. Удайся мне - ныне скакал бы с ними, и всё было бы гораздо проще. Но, как было со множеством мечтаний, я не сумел. Всё не так, как мне хотелось". Он развернул коня и всмотрелся в далекое теперь место, где лежал труп.
  "Падший, теперь я понимаю. Это ты изувечил меня под Крепью. Ты выдолбил глаз, сделал в черепе пещеру. Духи снова и снова находили в ней убежище. Пользовались моей пещерой. Пользовались мной.
  Но они ушли, и остался лишь ты. Шепча посулы в пустоту раны".
  - Неужели ты не видишь истину? - пробормотал он. - Я держусь. Держусь, но чувствую, как руки... скользят. Я скольжу, Падший. - Но он все же будет держаться за последний посул так долго, как удастся. Он использует оставшийся глаз, что увидеть происходящее.
  "Если смогу".
  Он послал коня вскачь, забирая вглубь суши, по следу Стражи Врат. Деревни и поселки здесь серы, опустошены, крыши и стены облеплены пеплом со Шпиля. Давно вспаханные поля покрылись тускло-белыми наносами, словно их похоронил снег. Тут и там виднеются кривые кочки - бедра или остовы грудных клеток. Он проскакал мимо всего, сквозь тучу пыли, поднятую Сжигателями. Впереди над клубами тумана возвышался Шпиль.
  "Забейся же поглубже в мою пещеру. Почти время".
  
  ***
  
  Когда-то очень давно лишенная лесов равнина полнилась большими стадами мохнатых зверей, мигрировавшими вслед за манящей песней сезонов года. Брату Старательному вспомнились эти громадные создания, пока тяжело груженые повозки въезжали по склону, по насыпным дорогам, мимо окопов и редутов. Прокормить почти пятьдесят тысяч солдат... Работа снабженцев становится все более напряженной. Еще неделя пустого ожидания, и закрома города могут опустеть.
  Но еще одной недели не понадобится. Врат уже марширует на юге, его разведчики скачут по дальнему хребту, окаймляющему подобную широкому седлу долину.
  Воздух зари стал хрупким, переполненным энергиями. Аграст Корвалайн клубится так плотно, что он почти может его видеть. Однако он ощутил глубинное волнение; чуждые течения вгрызаются в края проявившегося Старшего Садка, и это его встревожило.
  Он встал на слегка выступающей продолговатой платформе, обозревая защитные сооружения; пока разгорался дневной свет, снова и снова изучал сложный узор насыпей, глубоких шелей-траншей, укрытий, фортов и редутов внизу. Он мысленно предугадывал приближение врага, прослеживал, как совершаемые им хитрые маневры ведут атакующих в нужном направлении, заставляя скучиваться на месте, помещая под карающий обстрел онагров, под стрелы, летящие с расположенных по бокам курганов-редутов. Он видел, как толпы врагов мечутся, бросаясь туда и сюда, яростно вгрызаясь в узлы обороны - только чтобы истечь кровью.
  Глаза отыскали высокие укрепления центра, где он расположил Серых Шлемов Напасти - они заперты там, впереди плоская равнина, а позади почти нет путей к отходу. Слишком уж ретиво склоняется их Надежный Щит. И та юная дева - в ее очах дикий блеск, Старательный ей не доверяет. Но нет, они будут драться и умирать на одном месте, и он уверен: они будут удерживать центр так долго, как ему будет нужно.
  По всем оценкам защитники превосходят нападающих числом, а значит - шансы врага на успех практически ничтожны. Вторжение уже провалилось.
  Доски под его ногами чуть дрогнули и заскрипели; Старательный повернулся и увидел Надежного Щита Танакалиана. Человек был бледен, лицо лоснилось от пота. Он подошел к Форкрул Ассейлу так, словно заставлял себя не сгибать спину. Старательный улыбнулся, воображая, как пришелец бросается ему в ноги. - Надежный Щит, как поживают ваши братья и сестры?
  Танакалиан смахнул пот с верхней губы. - Силы Болкандо имеют в своем составе ударный кулак, Брат Старательный. Эвертинский Легион, под командой самой королевы Абрастали. И еще там Баргасты-гилки...
  - Баргасты? Вы впервые их упоминаете. - Старательный вздохнул. - Итак, они пришли, наконец, в дом древних предков? Как удачно.
  - Они считают себя штурмовым отрядом, сир. Вы узнаете их по лицам в белой краске.
  Старательный вздрогнул: - Лица в белой краске?
  Глаза Танакалиана сузились: - Они называют себя Белолицыми Баргастами. Да.
  - Очень давно, - почти удивленным тоном сказал Старательный, - мы создали армию Баргастов, чтобы они служили нам. Они старались подражать обличью Форкрул Ассейлов, пытаясь отбелить кожу на лицах.
  Надежный Щит нахмурился и покачал головой: - Думаю, было некое пророчество, ведущее их через моря на земли севернее Летера. Священная война, которая их ждет, или что-то подобное. Мы считаем, что сейчас остался лишь клан Гилк.
  - Они нас предали, - сказал Старательный, внимательно глядя на Танакалиана. - Многие Чистые погибли от их рук. Скажите, эти гилки - у них в обычае носить доспехи?
  - Раковины и панцири черепах, да. Весьма необычно.
  - ГИЛЛАНКАИ! ИХ РУКИ ОМЫТЫ В ЧИСТОЙ КРОВИ!
  Танакалиан отступил на шаг, пораженный его внезапной яростью. Видя это, Старательный сощурился. - Сколько воинов среди гилков?
  - Три тысячи. Или четыре?
  Старательный зарычал, поворачиваясь в сторону долины: - Оружие Форкрул Ассейлов - руки и ноги. Гилланкаи изобрели доспехи, чтобы притуплять наши удары. Надежный Щит, когда они придут, сосредоточьтесь на Баргастах. Сломите их!
  - Сир, я не могу распоряжаться расположением вражеских войск. Я пришел, чтобы передать свои подозрения: Серые Шлемы встретятся с Эвертинским Легионом в битве тяжелой пехоты. Мы вцепимся в них челюстями и победим. Так что, сир, гилки, сафии и прочие вспомогательные силы достаются вашим коланцам. Не говоря уже о летерийцах.
  - Есть еще угрозы, о которых вы не упомянули, Брат?
  - Сир, вы значительно превосходите атакующих числом. Полагаю, мы закончим работу быстро.
  - И это вас разочарует, Надежный Щит?
  Танакалиан снова стер бусинки пота с губы. - Если вы, сир, не используете голос, приказывая сдаться... мы будем рады всякой крови, что прольется в тот день.
  - Разумеется. Вы желаете именно резни. Возможно, я вам позволю. А возможно, и нет.
  Глаза Надежного Щита чуть дернулись. Он тут же поклонился: - Как изволите, сир.
  - Лучше вернитесь к солдатам, - сказал Старательный. - И внимательно следите за Дестриантом. Она не такова, какой хочет казаться.
  Танакалиан снова напряженно поклонился.
  Старательный смотрел, как глупец спешит прочь.
  Водраз Поспешный гулко прошагал по платформе, отдал честь: - Благой Чистый, разведка докладывает о близости врага - скоро они пересекут гребень и окажутся на виду.
  - Отлично.
  - Господин, их слишком мало.
  - Верно.
  Поспешный медлил. Старательный повернулся, глядя на офицера: - Что думаешь?
  - Господин, их разведчики наверняка оценили наше число и готовность наших укреплений. Если у них нет особого потаенного оружия, то нет и надежды нас победить. Господин...
  - Продолжай.
  - Высшие водразы ощутили внезапное исчезновение Брата Безмятежного далеко на северо-западе. Очевидно, показавшиеся из крепости силы приближаются и они - непонятно как - оказались способными побороть даже самых могущественных Чистых.
  - Поспешный.
  - Господин?
  - Не сейчас следует обсуждать далекие происшествия, пусть они и вызывают тревогу.
  - Господин, я подумал... возможно, идущий на нас враг тоже обладает подобными силами против Форкрул Ассейлов.
  Старательный далеко не сразу кивнул: - Отлично сказано. Я высоко ценю твою настойчивость. Да и мужеством ты меня посрамил. Поспешный, ты еще и мудр, раз советуешь осторожность. Ты верно заметил, что враг не может надеяться на победу. Отсюда вопрос: какими тайнами он владеет?
  - Господин, что же делать?
  - Только ждать и смотреть, Поспешный. - Старательный снова смотрел на долину, отыскивая дорогу, ведущую в центральный редут, к волчьим стягам Напасти. - Возможно, следует призвать Надежного Щита. Он что-то скрывает - теперь вижу. Я думал, он нервничает перед боем - но, похоже, я обманулся.
  - Мне призвать командира Напасти, господин? Или выслать взвод для ареста?
  Старательный покачал головой: - И вызвать мятеж войска в середине наших порядков? Нет. Думаю, эту задачу придется исполнить мне лично.
  - Господин... есть ли время? - Поспешный указал на южный гребень долины.
  Враг плотным строем встал на краю. Старательный еще мгновение смотрел туда, потом кивнул: - Время есть. Жди здесь, Поспешный. Я не задержусь.
  
  ***
  
  Она взошла на Шпиль и стояла спиной к алтарю и плененному им Сердцу, лицом к заливу. Флот кораблей Напасти болтался на якорях, словно деревянные щепки в кипятке; она увидела, как сразу три мачты обрушились, взметая вокруг себя хаос извивающихся снастей. Белая пена высоко взлетала над волнами.
  Сестра Почтенная поняла, что трепещет. "Есть что-то там внизу, в глубине бухты. Что-то, зреющее яростью.
  Чужаки явились к нам".
  Резко развернувшись, она поглядела вглубь суши. Глаза метались от одного укрепления, перегораживавшего узкий перешеек, к другому. Двадцать тысяч отборных солдат панцирной пехоты - пики встали густым лесом по всем ярусам склона. Пятнадцать сотен онагров скучились в высоких огороженных фортах между линиями траншей - каждая машина способна выпустить залпом двенадцать тяжелых болтов, на перезарядку требуется едва ли сорок ударов сердца. Обстрел узких проходов обеспечит полное истребление атакующих, если они смогут подойти к нижним фортификациям.
  Во рту был привкус металлической горечи. Кости ломило, хотя из окрестных расселин вырывались струи теплого, кислого воздуха. "Мне страшно. Потянуться к брату Старательному? Избавиться от тяготы неведомых ужасов? Но какого врага я ему покажу? Бурлящий залив - или смутные полосы тумана и пыли на юге? Это же ничто. Он готовится к битве. У него на уме реальные проблемы - не страхи бормочущей женщины!"
   Нельзя было ей отсылать брата Безмятежного. И вот он мертв. Она разделила его предсмертные видения - яростный огонь, языки пламени чернят белую прежде кожу, обугливают плоть лица, вода в глазах кипит и взрывается... "и он кричит! Бездна подлая, что за крики! Пламя заполняет рот, пламя рвется внутрь, мимо сгоревших губ, воспламеняет легкие! Какая жуткая гибель!"
  Люди - мерзость. Их жестокие пути поразили ее до глубины души. Нет предела их способности творить разрушение, нет предела их воле нести ужас и смерть. Мир вздохнет свободно, когда все они уйдут - о, как чисто, невинно, благословенно вздохнет!
  "Аграст Корвалайн, внемли мне! Ныне день вызова! Мы должны победить!"
  Почтенная вернулась к алтарю. Сверкнула глазами на узловатый предмет на поверхности камня. Пробудив колдовское зрение, изучила ставшие видимыми цепи, держащие Сердце - все ее предки, их кости получили новую форму, но сила неизменна. Она не обнаружила слабостей. Увиденное стало утешением. "Никто его у нас не заберет. Если будет нужно, я лично его уничтожу".
  Окруживший Сердце садок всё это время скрывал его. Что изменилось? Как его нашли? "Даже боги не могут его ощутить здесь, скрытым в сердце нашего садка. Но готовится атака. Нас хотят осадить. Я чувствую, это правда! Кто сумел его найти?!"
  Внезапная мысль поразила ее, словно кулак ударил в середину груди. "Падший! Но нет... он слишком слаб! Он сам в цепях!
  Какую игру он затеял? Думает, что может бросить нам вызов! Нет, безумие!" Но разве Увечный Бог не безумен? Истерзанный адской болью, сломленный, разорванный - его куски лежат по всему миру. "Но только я храню сердце. Я его... украла. Ха! Смотрите, как велика и глубока моя любовь! Смотрите, как я выдавливаю из него всю жизнь!
  Брак правосудия с болью. Разве не в этом пытка мира? Всех миров?" - Нет, - шепнула она, - никогда я не отпущу... любимого. Никогда! "Вот поклонение, единственно достойное такого имени. Я держу в руках сердце бога, и вместе мы поем тысячи песен страдания".
  Далекий грохот привлек ее внимание. Корабли Напасти! Сорваны с якорей, громадные суда дико подпрыгивают на волнах - белая пена брызжет в небо, летят щепки - корабли сталкиваются, ломаются - волчьи головы тонут повсюду... она видела и корабли Колансе в гавани, что прямо внизу причалены к молам и волнорезам - они тоже колышутся, словно стадо животных в слепой давке. Волны бьют по камням причалов, в воздух взлетают полотнища воды. Но... "Но... ветра нет.
  Ветра нет!"
  
  ***
  
  Гриб почти потерялся в чешуйчатом седле за плечами Солдата Ве'Гат; однако, когда тварь бросилась вперед, его не начало болтать, как бывало на спине коня. Чешуи еще меняются, растут, защищая ноги, обертывая бедра, словно седло становится доспехами - он удивлялся, ощущая это. Гребенчатые чешуи уже окружили его по пояс, и он на миг почувствовал страх: неужели доспехи, выкованные из тела "скакуна", постепенно окружат его целиком? И отпустят ли они его?
  Он повернул голову посмотреть, изменяется ли так второй Ве'Гат - но нет, на нем было лишь резное седло и ничего более. Смертный Меч Кругхева скакала легко и непринужденно, как любой опытный воин. Он завидовал таким людям. Им все слишком легко достается.
  "Мой папа был не таков. Не был бойцом от природы. Не имел талантов, скажем, Калама Мекхара. Или Буяна, или Геслера. Простой, средний человек, вынужденный превзойти себя.
  Я рад, что не видел его в миг смерти. Рад, что вижу его в памяти живым. Навеки живым.
  Думаю, я смогу этим жить. Выбора ведь нет".
  Они оставили армию Че'малле в середине ночи и быстро сближались с армиями Летера и Болкандо. Вытянись он в седле - насколько позволят доспехи вокруг бедер - увидел бы темное неспокойное пятно на склоне, всходящие на край долины войска. Гриб снова поглядел на Кругхеву. Она опустила забрало шлема, закрепив его винтом. Плащ из волчьих шкур слишком тяжел, чтобы виться за плечами - пусть Ве'Гат идут очень быстро - но все же он величаво спускается по спине К'чайн Че'малле, покрывая ее бедра и мускулистую ногу. Мех блестит и переливается, когда она напрягает или расслабляет мышцы.
  Эта Кругхева могла бы стать устрашающей матерью, подумалось ему. Устрашающей, но - подари она ребенку любовь, любовь была бы неколебимой. "Яростной, как у волчицы, о да.
  Но у меня нет матери. Может, никогда и не было... Не помню. Даже смутного лица в глубине снов - ничего. А теперь и отца нет. Нет никого. Глядя вперед, в будущее, я вижу себя вечно одиноким всадником". Но этот образ, хотя он раз за разом трогает его, словно желая ощутить вкус, не вызывает беспокойства. Гриб удивлялся, что же с ним не так; гадал, не найдет ли в конце одинокого пути, через годы и годы, эту неправильность, трупом лежащую на тропе. Гадал, что же ощутит тогда.
  Он вспомнил расставание с армией К'чайн. Какие же причины лежат за решением оставить Синн? Что-то притянуло его к Брюсу Беддикту и всем летерийцам, болкандийцам. Смутное убеждение, что он может быть более полезным здесь, хотя непонятно чем и непонятно, что он мог бы дать. Однако так думать легче - это лучше подозрения, что он просто сбежал от Синн, сбежал от того, что она может учинить.
  "Никто меня не остановит, Гриб. Никто, кроме тебя". Она не раз говорила так, но не чтобы утешить, чтобы показать: "Ты мне нужен". Нет, скорее это был вызов, вопрос: "Что ты таишь, Гриб? Давай поглядим, ладно?" Однако он не желал увидеть, что таится внутри. Тот день, когда они подоспели к битве с Лунами, когда был огонь и камень и земля и нечто холодное в центре всего... тогда он ощутил, что отпадает, что мальчик рядом с Синн стал другим, другой надел его кожу, его лицо. Это было... страшно.
  "Вся та сила и как она лилась через нас. Мне не нравится. Не нравится.
  Но я не сбежал. Синн пусть делает что хочет, мне ее не остановить. И я не хочу, чтобы она это доказала, опровергая свои же слова. Не хочу слышать ее смех. Не хочу смотреть ей в глаза и видеть огни Теласа".
  Их заметили; боевые бестии изменили направление, двинувшись к небольшому, скачущему навстречу отряду. Принц Беддикт, Араникт, королева Абрасталь и Спакс и еще трое незнакомых - две женщины и долговязый нелепого вида мужчина с вытянутым лицом. За ними шла невозможно высокая женщина в плаще до пят из заячьих шкурок; волосы ее казались растрепанной гривой дикой лошади, лицо было словно высечено из камня.
  Топот Ве'Гат затих - они были уже близко. Поглядев вниз, Гриб увидел: доспехи создали "воротник" выше пояса, уже закрывая ребра. Сзади же выросло подобие спинки кресла, позволяющее отдыхать и закрывающее спину.
  К'чайн Че'малле остановились. Брюс Беддикт посмотрел на Кругхеву.
  - Весьма рад вас видеть, Смертный Меч.
  - Где стоит моя Напасть? - Голос Кругхевы казался хрустом гравия.
  Ответила королева Абрасталь: - В центре, в передовых линиях обороны и за ними. Смертный Меч, их позиция невыгодна, да и путей отхода им не оставили. При должном напоре мы сможем атаковать их с трех сторон.
  Кругхева хмыкнула: - Нас хотят разбить о бронированный кулак, сиры. Если погибнут все Серые Шлемы, Форкрул Ассейлам будет мало горя.
  - Мы и сами это более - менее поняли, - заявил вождь Гилка. Он был в черепаховых доспехах, лицо разрисовано белым, глаза же обведены темной охрой.
  Смертный Меч на миг замолчала; взгляд перебегал с одного лица на другое. Потом она спешилась, чтобы подойти к здоровенной женщине, которая так и осталась в пятнадцати шагах позади всех. - Вы нашли новых союзников, Принц. Тоблакаи?
  Брюс глянул назад и состроил гримасу: - Боги, никогда не знал такой стеснительной женщины. Она из Тартеналов, командует тремя сотнями сородичей. Зовут Гиллимада.
  - Где вы их поставите? - Тон Кругхевы стал, если это возможно, еще более суровым.
  Гриб заметил, что все смутились, но не понял почему. "Что не так?"
   Араникт зажгла новую палочку от прежней, отбросив окурок назад. При этом она говорила: - Смертный Меч, на той стороне долины больше сорока тысяч коланцев.
  - Сорок тысяч?!
  - Перед нами трудный вызов, - сказал Брюс Беддикт. - Мы должны решительно ввязаться в бой со всеми их силами и держаться как можно дольше.
  Королева пояснила: - Едва командующий Чистых осознает, что настоящая атака будет вестись на Шпиль, он постарается отвести туда как можно больше войск. Мы считаем, что на переход к перешейку требуется три звона - иными словами, они смогут успеть и ударить Геслера с фланга. И мы не видим способа помешать этому.
  - Я поверну Напасть, - провозгласила Кругхева. - Я выведу их с этой позиции, поставлю так, чтобы блокировать путь на восток. Нужно всего лишь замедлить врага, сиры, а не остановить.
  - Если вы преуспеете в возвращении к руководству Серыми Шлемами, - сказал Брюс, - вы не возразите против соседства Тартеналов?
  Взор прищуренных глаз Кругхевы скользнул к командиру Тартеналов. - Сиры, - сказала она очень громко, - сражаться бок о бок с Тартено будет для нас непревзойденной честью.
  Гриб пытался понять, возымели ли ее слова действие - но Гиллимада, казалось, никак не среагировала на них.
  - Смертный Меч, - начала Абрасталь, - вы уверены, что сможете вернуть командование Серыми Шлемами? Прежде чем ответите... сейчас не время для пустой бравады.
  Кругхева окаменела. - Ваше Высочество, воображаете, что я не понимаю суровости момента? Скажу прямо: не знаю, сумею ли я, но я отдам жизнь, пытаясь. Можно ли просить большего?
  Абрасталь покачала головой.
  - Но мы должны, - подал голос Брюс, - появиться перед врагом готовыми отыгрывать оба возможных поворота событий.
  Внезапно раздался громкий голос: - Они плохо думают!
  Гиллимада незаметно оказалась рядом, глаза ее были на уровне людей, сидевших на лошадях.
  - Простите?
  Она уставилась на принца, яростно шевеля бровями: - Рыбьи морды. У них слова, которые ранят. Если битва пойдет плохо, рыбьи морды будут говорить и заставят нас стать на колени. Заставят убить свой гнев. Вы - вы должны быть упрямыми! Вы должны сказать нет и потрясти головами вот так: "Нет!" Вы должны увидеть рыбью морду в головах, а потом повалить ее или его на землю, а потом раскорячиться и нагадить ей прямо в рыбью морду. Я сказала!
  Последовало неловкое молчание; Гриб увидел, что Араникт смотрит только на него. Ощутил, как по спине ползет странная щекотка. - Не знаю, - пискнул он.
  Все взоры обратились к нему. Гриб сжался в своем неполном панцире.
  Араникт ответила: - Гриб, мы слышали, чего вы добились в битве между фракциями К'чайн. Командующая Тартеналов говорила о власти Аграст Корвалайна - магии голоса. Мы не уверены, что встретимся сегодня с этой силой. И не знаем, как ей противостоять.
  - Нагадить! - рявкнула Гиллимада. - Я ж сказала!
  Гриб покачал головой. - В битве Лун ... это была Синн. Почти одна. Меня она просто использовала. Я был как нож в левой руке. Не знаю, что смогу сам.
  - С этой угрозой будем разбираться, если она встанет перед нами, - заявил Брюс Беддикт. - А сейчас следует высказать соображения о начале битвы. Королева Абрасталь, что вы думаете?
  Болкандийка скривилась. Сняла шлем, показав остриженную голову. - Думаю, Напасть следует игнорировать, пока они не вылезут из нор или, - она бросила взгляд на Кркгхеву, - не повернут стяги, снова встав под начало Смертного Меча. Так или иначе, мы не пойдем против центра.
  Брюс кивнул: - Я думаю так же. Не имею желания проливать кровь Напасти. Честно говоря, командир-Ассейл сделал нам послабление, изолировав их. Значит, нужно усилить правый фланг - едва заметив, что враг перестраивается и идет к Шпилю, нужно закрыть ему путь, действуя с полнейшей решительностью. Соответственно... я предлагаю поставить Тартеналов в центр сил перехвата.
  - Остальным понадобится едва горстка людей, чтобы сдержать нас перед окопами, - буркнул Спакс.
  - Значит, мы нападем на горстку, - бросил Брюс, - и будем сдирать слой за слоем, насколько сможем.
  - Так и придется, - заметила Абрасталь. - Не возражаете, Принц, если я поставлю Эвертинский Легион справа от центра?
  - Ничуть, Ваше высочество. Вы правы, считая свой легион элитой наших сил. Но, начав переброску резервов, враг может надавить на вас, чтобы расколоть наши ряды и помешать продвижению.
  - Я сама сделала бы так же. Мы будем готовы.
  - Отлично. - Брюс огляделся. - Всё? Да будет так. Желаю вам удачно справиться со своими задачами.
  Кругхева сказала: - Принц, я поеду с вами до гребня.
  Брюс кивнул.
  Когда группа разъехалась, Гриб позволил Солдату пойти за "скакуном" Кругхевы. Нефритовые чужаки сверкали прямо над головами, каждый коготь ярче солнца. Небо слишком забито... но, понял он в мгновенном озарении, к исходу дня чужаков там станет еще больше.
  
  ***
  
  - Да что это за хрень?!
  - Потише, - пробурчал Буян. - Твой язык смущает Дестрианта.
  Что-то тихо прорычав, Геслер вырвал ногу из чешуйчатого стремени и влез, покачивая руками для равновесия, на спину Солдата Ве'Гат. - Худом клятая армия справа, но я не вижу лагеря. Выглядят они... грубыми.
  - Боги подлые, Гес! Сядь, пока не свалился и не сломал тощую шею. - Буян повернулся к Келиз. - Останови всех, подруга, кроме Сег'Черока - мы возьмем Охотника К'эл с собой, чтобы разведать.
  Женщина кивнула.
  Пока большая армия К'чайн Че'малле останавливалась, Геслер взмахнул рукой - и они втроем с Сег'Чероком двинулись вперед неким видом галопа.
  Загадочная армия неподвижно стояла на заросшем холме около заброшенной деревни. Геслер щурился, ища привычный блеск оружия и доспехов, но ничего не видел. - Может, вовсе не армия, - пробурчал он Буяну, - а беженцы.
  - У тебя глаза слабеют, Гес.
  - Ты о чем?
  - Старик, ты слеп как дырка самого Худа. Это Т'лан Имассы!
  "Ай, дерьмо!" - Кто приглашал жутких ублюдков? - Он сверкнул глазами. - Не ты ли, о Носитель Кремневых Трахмечей?
  - Ничего не знаю, Геслер. Клянусь!
  - Верно. Изобразил дружеское сочувствие на том корабле и вот! Тебе никогда не вылезти из чужих дел, Буян. "Душу оставят в небе? О! Дайте я все исправлю!"
  - Это не те, Геслер. Не могут быть они. К тому же должок оплачен. В Малазе - ты же сам видел! Я отдал меч!
  Они быстро приближались к холму и серой безмолвной массе неупокоенных воинов. "Холм... там кладбище. Ну, где еще им быть?" Геслер увидел, что один из воинов спускается по неровному склону, таща кремневый меч за собой, словно ребенок большую ветку. - Этот желает с нами говорить.
  - Это лучше, чем вылезти из-под ног и порубить нас на куски.
  - Да, намного лучше. Что думаешь, Буян? Мы нашли нежданных союзников?
  - Мне жаль Ассейлов, если так.
  Геслер сплюнул. - Нынче не день для жалости. Сег'Черок! Не делай глупостей вроде нападения на них, ладно?
  Они остановились и последние тридцать шагов до одинокого Т'лан Имасса преодолели пешком. Охотник К'эл замер в пятнадцати шагах, вонзив острия мечей в землю. Геслер и Буян встали в пяти шагах от неупокоенного.
  Геслер громко спросил: - Какого клана?
  На миг показалось, что Т'лан Имасс не хочет отвечать; но затем воин произнес скрипучим голосом: - От Логроса, малазане. Я Онос Т'оолан.
  - Онос... - Геслер вдруг закрыл рот.
  Буян чертыхнулся. - Не мож быть. Первый Меч? И как давно мертвый крысолицый император ухитрился это устроить?
  Все больше Т'лан Имассов спускалось вниз, медленно и шумно, как сползающие камни. Геслер видел в этой сцене нечто зловещее, нечто... ужасающее. "Что они здесь делают?"
  Онос Т'оолан продолжил: - Изгнание Логроса не имело смысла, малазане. Я склонился перед смертным на Костяном Троне и только ему служу. Даже Олар Этиль не поняла. Снова связанный Ритуалом Телланна, я вернулся в тень Императора.
  Геслер ощутил тошноту. Он понимал, что улавливает лишь часть происходящего - он даже это способно разорвать сердце. - Он тебя послал, Первый Меч?
  - Я приглашен на собственную смерть, малазанин. Но способ еще не выбран. Если Тот, что на троне, способен заглянуть в душу, он видит: я сломан.
  - Сломан, говоришь? - вмешался Буян. - Интересный факт, Онос Т'оолан.
  Древний воин склонил голову. - Не понимаю, о чем ты.
  Буян указал на север: - Видишь скалу, подобие шпиля, Первый Меч? На ее вершине есть кое-что столь же сломанное, как ты. Форкрул Ассейлы его охраняют, но мы намерены его забрать. Говоришь, Келланвед прислал тебя сюда. Мы хотим знать, Первый Меч: готов ли ты драться? Если да, то за нас или против нас?
  - Вы малазане.
  - Армия за нашими спинами не малазанская.
  Онос Т"оолан ненадолго замолк. Потом сказал: - К'чайн Че'малле иногда охотились на Имассов.
  - Как и вы охотились на бхедринов, лосей и других зверей. И что?
  - Будучи смертными, мы имели основания их бояться.
  - Лоси убегали, едва завидев вас. Но вы ведь уже не смертные, да?
  - Я здесь, малазане, в поисках войны. И только теперь я стал понимать, что шел в тени все время, с первого появления из пыли около Крепи. Я думал, что стал одиночкой. Но каждый раз, когда я находил себе путь, тень шла следом. Тень НАШЛА меня, как и должно. Я Первый Меч Т'лан Имассов, и от этого не скроешься.
  Геслер закашлялся, заморгал, пытаясь убрать влагу с глаз. - Первый Меч, я понял тебя? Ты встаешь под наше командование только потому, что мы из Малазанской Империи? Прежде чем ответить, знай: Келланвед давно мертв, а его империя нас отлучила. Мы здесь не ради любого проклятого трона и не ради милостей того, кто на троне сидит.
  - Тогда скажи, зачем вы здесь?
  Геслер поднял глаза к сотням Т'лан Имассов, толпящихся на склоне, заполнивших улочки и площадь деревни. Безжизненные лица обращены к нему, взоры давят сокрушительным весом. "Боги подлые..." - Это звучит... глупо, знаешь ли, - сказал он глядя на Буяна. - Когда говоришь прямо.
  - Давай, - проворчал Буян. Лицо его покраснело от бури эмоций, видел Геслер. И сам он переживал то же самое. Воздух, казалось, кипит от жутких сил. - Давай, Геслер, и если мы покажемся дураками... ну, мы переживем, верно?
  Вздохнув, он встал лицом к Т'оолану. - Зачем мы здесь? По правде, сами точно не знаем. Но... думаю, мы пришли исправить старую несправедливость. Потому что надо это сделать. И точка.
  Молчание затягивалось.
  Геслер поглядел на Буяна: - Так и знал, звучит глупо.
  Онос Т'оолан заговорил: - Что ты ищешь на Шпиле, Геслер-малазанин?
  - Сердце Увечного Бога.
  - Почему?
  - Потому, - сказал Буян, - что мы хотим его освободить.
  - Он скован.
  - Мы знаем.
  Онос Т'оолан снова на миг замолчал. Потом: - Вы бросите вызов воле богов?
  - Легко как плюнуть, - сказал Буян.
  - Почему вы хотите освободить Падшего?
  Когда Буян замешкался, Геслер подскочил в чешуйчатом седле и бросил: - Возьми нас Худ, мы хотим послать его домой.
  
  ***
  
  "Домой". Слово чуть не заставило Оноса Т'оолана встать на колени. Что-то ревело в голове. Он думал, это отзвуки его ярости - но теперь он смог различить в какофонии множество голосов. Не только необузданные мысли Т'лан Имассов за спиной; не только далекое еще отсюда буйство схватки Отатарала и Элайнтов; нет, его оглушало негаснущее эхо ужасной боли этой страны, жизни, что некогда здесь процветала, только чтобы угаснуть и умереть в страданиях. А там, на каменной башне, на растрескавшемся шпиле - центре беспокойного вулкана - где кровь земная течет так близко от поверхности, змеиными лазами окружив основание горы - еще один кусок сломанного, разбитого бога, существа, извивавшегося в муках многие тысячи лет.
  "Как и мы, Т'лан Имассы. Как и мы.
  Тень трона - разве не холодное, страшное место? И все же, Келланвед... ты вправду предлагаешь помощь? Ты решишься бросить нам тень, как щит? Как укрытие? Устыдить нас во имя человечности?
  Я однажды назвал вас нашими детьми. Нашими наследниками. Прости за иронию. Видя разврат вашего рода... я думал... ах, не важно..."
  Мысленно он потянулся к спутникам, нашел одну. Она рядом, почти за спиной. - Гадающая по костям, Горькая Весна от Второго Ритуала, ты слышишь?
  - Да, Первый Меч.
  - Тебя звали провидицей. Скажи, что нас ждет?
  - Я не имею дара провидения, Первый Меч. Мой талант - читать души. И не более того. Я была самозванкой так долго, что не знаю иного пути.
  - Горькая Весна, все мы самозванцы. Что нас ждет?
  - То, что ждало всегда, - отвечала она. - Кровь и слезы.
  Честно говоря, он не мог ожидать ничего иного. Онос Т'оолан подтащил меч, оставив борозду в пыли и камнях. Поднял глаза на малазан: - Даже сила Телланна не может пробить защитных чар Форкрул Ассейлов. Потому мы не сумеем подняться из пыли во вражеских окопах. Остается лишь прямая атака.
  - Мы знаем, - сказал тот, кого звали Геслером.
  - Мы будем сражаться за вас, - сказал Онос Т'оолан и замолчал, смущенный действием свои слов на двоих людей. - Я вас огорчил?
  Геслер покачал головой: - Нет, ты здорово нас утешил, Первый Меч. Не в том дело. Просто... - Он снова покачал головой. - Теперь моя пора спрашивать. Почему?
  - Если от нашей жертвы - вашей и моей - утишится боль мира; если наши смерти отправят Его домой... мы сочтем это достойной причиной.
  - Увечный Бог. Он чужой для всех нас.
  - Достаточно того, что в месте, которое он зовет домом, он не чужой.
  "Почему мои слова породили слезы на лицах закаленных солдат? Не понимаю". Онос Т'оолан открыл разум спутникам. - Вы слышали. Вы разделили. Вот избранный Первым Мечом путь - но я не гоню вас, я спрашиваю: будете ли биться рядом со мной?
  Горькая Весна ответила: - Первый Меч, я не избрана говорить за всех. Мы видели восход солнца. Возможно, мы не увидим заката. Значит, нам остается один день, чтобы найти меру достоинства. Возможно, это меньше, чем дается другим; но это намного больше, нежели выпадает очень многим. Ныне мы увидим, кто и что мы. Ныне мы найдем смысл существования.
  Первый Меч, мы рады возможности, тобой данной. Ныне мы станем твоими родичами. Ныне мы станем тебе сестрами и братьями.
  Онос Т'оолан не смог найти ответных слов. Он погрузился в себя на долгое, долгое время. А потом в глубине души возникло странное... узнавание. - Тогда вы будете моими родичами. А среди родных разве я, наконец, не дома? - Он сказал это вслух и увидел удивление на лицах малазан. Онос Т'оолан ступил вперед. - Малазане, познакомьте меня с К'чайн Че'малле. В разное время наши народы бились против Ассейлов. Ныне в первый раз мы будем биться как союзники.
  В пятнадцати шагах Охотник К'эл выпрямился и воздел клинки. Онос Т'оолан ощутил, что рептилия глядит лишь на него. И поднял свое оружие.
  "Итак, еще один дар в сей последний день. Вижу тебя, К'чайн Че'малле, и называю братом".
  Геслер вытер глаза - он не мог удержать глубоких чувств. - Первый Меч, - позвал он хрипло, - сколько у вас воинов?
  Онос Т'оолан запнулся и ответил: - Не знаю.
  Другой Т'лан Имасс, что стоял сзади, отозвался: - Смертный, нас восемь тысяч шестьсот восемьдесят четыре.
  - Черное дыханье Худа! - выругался Буян. - Геслер, Т'лан Имассов в центр? Вегаты по обе стороны, Охотники на флангах?
  - Да, - согласился Геслер. - Первый Меч, ты знаешь "зубья пилы"?
  - Геслер, - прервал его Онос Т'оолан, - как и ты, я прошел Семиградские кампании.
  - В жизнь не догадался бы, - оскалил зубы Геслер. - Буян, пососи немного масла и вели ящерицам шевелиться. Не вижу смысла терять время.
  - Отлично. А ты?
  - Я и Сег'Черок, мы поедем впереди. Хочу осмотреться, особенно у основания Шпиля. Догоните, ладно?
  Буян кивнул: - Вполне. Почему крылатый змей опять не с нами?
  - Откуда я знаю? Иди давай. Увижу вас с первого же пригорка. Позаботься, чтобы вы шли строем, не хочу подставляться ублюдкам.
  
  ***
  
  Келиз стояла подле Матроны Ганф Мач. Дестриант скрестила руки на груди, понимая, что это инстинктивный жест защиты. Хотя пользы от него мало - не перед лицом того, что грядет. Войны не были частью наследия Эланы. Засады - да, и кровная рознь, и набеги. Но не войны. Сейчас же она побывала в середине войны и движется в середину следующей.
  Хрупкая женщина, сбежавшая некогда из становища, обмерла бы от одной мысли. Плакала бы, трясясь от страха.
  Лишь соки К'чайн Че'малле делают ее решительной, стойкой...
  "В этом ты ошибаешься, Дестриант".
   Она удивленно повернулась, вглядываясь в глаза рептилии. Матрона была рядом, можно было коснуться нависающей головы... - Это ваша смелость, - настойчиво сказала Келиз. - Так должно быть. Во мне нет ничего.
  - Неверно. Твоя смелость дает нам силы, Дестриант. Человеческая сущность ведет нас во тьму битвы.
  Келиз потрясла головой: - Но я не знаю, зачем мы здесь. Не знаю, зачем мы будем сражаться. Мы должны были увести вас подальше от всех, куда-то, где не нужно сражаться и умирать. В место жизни. Мира.
  - Нет такого места. Даже в изоляции нас осаждали сомнения, соки тоски и отчаяния. Ты со Смертным Мечом и Надежным Щитом вернули нас в мир живых - мы пришли из места смерти, но ныне мы займем место среди народов мира. И это правильно.
  - Но так много ваших сегодня погибнет!
  - Нужно сражаться за право быть самими собой. Это борьба на всю жизнь. Есть те, что отрицают наше право, считая, что право есть лишь у них. Сегодня мы докажем обратное. Ты отныне свободна, Дестриант. Ты сделала то, что нужно - ты привела нас сюда. Смертный Меч и Надежный Щит поведут нас в битву, и аромат ветра соединит нас с Т'лан Имассами. Им тоже не чужда надежда на искупление.
  Думая о Геслере и Буяне, Келиз содрогалась. - Защитите их, прошу.
  - Они будут вести. Это их предназначение. Это их свобода.
  Движение сбоку привлекло внимание Келиз - Синн, соскользнув со своего "скакуна" Ве'Гат, пробежала несколько шагов, словно неугомонное дитя. А потом закрутилась в танце. Встала лицом к Келиз.
  - Червь горит - неужели не чуешь? Горит!
  Келиз покачала головой: - Не знаю, о чем ты, Синн.
  Однако девушка улыбалась: - Тебе не оставить пламя позади. Раз найдя, носишь с собой - как меч в руках. Это твои доспехи, пища и вода, тепло в ночи, способ видеть в темноте. И оно никогда не спит, оно движется. Оно ушло от Имассов, когда те отвернулись. Но теперь они увидят: давно знакомое пламя не покинуло их, просто растеклось. Но ведь они не живые, могут не понять. Так многое забываешь, перестав жить. - Она возбужденно махала руками. - Вот что неправильно в лагере ящеров! Нет огней! - Палец угрожающе уставился в сторону Матроны. - ТЕБЕ НУЖНО НАПОМНИТЬ ОБ ОГНЕ!
  Слова, однако, были холодны как лед; Келиз заметила, что обхватила себя руками еще сильнее. Запах масла Ганф Мач вдруг стал горьким - она знала, что это означает.
  "Она боится. Матрона боится".
  
  ***
  
  Сестра Почтенная смотрела на юг. "Наконец-то враг показал себя". Слишком далеко, чтобы различить что-то в плотной темной массе наступающих легионов. "Маловато. Чтобы надеяться пробить нашу защиту, им нужно пятьдесят-шестьдесят тысяч. Кажется, там кавалерия - воображаю, сколько фуража им пришлось привезти!"
  Она глянула налево, но шторм в гавани не изменился - котел кипит, но кажется до странного... бессильным. "Таящийся не подходит ближе. Аграст Корвалайн слишком могуч, он глубоко пьет из сердца Увечного. Для них слишком поздно, мы стали слишком сильны. Мы достигли всего, чего хотели".
  Какой-то водраз карабкался по ступеням, используя и руки и ноги; он дышал тяжело и хрипло. Сестра Почтенная нетерпеливо его ожидала. "Даже с нашей благой кровью... человеческое так ослабляет их!"
  - Возлюбленная Сестра!
  - Я здесь, - бросила она.
  - Вернулись разведчики! Армия на юге!..
  - Да, вижу.
  - Это гигантские ящеры! Тысячи гигантских ящеров!
  Сестра Почтенная пошатнулась. Затем в приливе лихорадочной силы послала чувства навстречу армии - разум ее тянется, ищет... "Вот! Присутствие... еще немного, дальше.... касаюсь..." Она закричала. "Матрона! Но матрон не осталось! На'рхук обещали! К'чайн Че'малле истреблены!" Она поняла, что сказала это вслух, поглядела вниз, в распахнутые глаза мужчины на коленях. - Вернись к укреплениям, зарядить онагры! К'чайн Че'малле не будут терять времени - никогда не теряют. Иди!
  И снова Почтенная закрыла глаза, стараясь утишить бешеный стук сердец, словно столкнувшихся в несогласии и панике. "Брат Старательный, услышь мой крик! Нас обманули! Враг перед тобой выполняет отвлекающий маневр, забудь о нем! Призываю тебя и большую часть армии - на нас идут К'чайн Че'малле!" Отпустив силу, сдерживая дыхание, она ожидала ответа брата.
  Но не получала... ничего.
  
  ***
  
  Сеток сидела на корточках у края оборонительного вала и мрачными глазами наблюдала, как спускается брат Старательный. - Не твое место, - шепнула она. - Ты еще не чувствуешь? Волки заняли это логово, которое вы так любезно для нас сделали. И мы будем ждать в нем, пока не придет время.
  Развернувшись, она обвела взором братьев и сестер. Почуяла их беспокойство, кислой вонью вздымавшееся над лабиринтом траншей, из пыльных дыр в камне и мертвой земле. Многие смотрели через долину, туда, где спускались армии Болкандо и Летера. Солдаты выражали недовольство, поняв, что против центра не выставлен ни один легион противника. Ну, не только недовольство - она видела торопливо скрываемые гримасы облегчения, этот запах стал более тонкой и слабой эманацией.
  "Когда волки входят в тебя, ты слышишь и чуешь намного больше, зрение кажется не самым лучшим чувством, скорее слепым щенком перед ликом истины. Нет, с духами внутри лучше. Много лучше".
  Брат Старательный спустился, Танакалиан тоже вылез, вначале оглядев приближающегося Форкрул Ассейла, затем повернувшись к Сеток. Подошел ближе, но не так близко, чтобы она могла прыгнуть и сомкнуть клыки на горле. Заметив это, она не удивилась.
  - Дестриант Сеток. Нам готовы бросить вызов.
  Она ощерилась.
  Его лицо скомкалось в гримасе. - Слушайте! Какая польза, если вы сможете лишь щетиниться и рычать? Он использует Аграст Корвалайн - вы понимаете?
  - Но что вызывает в тебе страх, Надежный Щит?
  - Ассейл ничего не знает о К'чайн Че'малле, понятно? Я утаил.
  - Зачем?
  - Нам не будет добра, если Ассейлы выиграют в битве. Верно?
  Она склонила голову набок. - Не будет?
  - Мы всё еще балансируем на острие ножа, или вы забыли? Что мы сделаем, что скажем - все падет на нас. Здесь. Сейчас.
  - Надежный Щит, - она замолчала, зевая, - Надежный Щит, зачем ты изгнал Смертного Меча Кругхеву?
  - Она нарушила святой обет, Дестриант. Я уже вам говорил.
  - Поклявшись в верности женщине-Адъюнкту.
  - Да.
  - А все эти летерийцы и болкандийцы - они ей союзники? Союзники Адъюнкта? - Она видела, что мужчина все сильнее раздражается, но не беспокоилась.
  - Я уже говорил.
  - Ты боишься Брата Старательного? Вижу, боишься. Он сможет... покорить нас. Но, Надежный Щит, хочу знать: кого ты боишься больше? Адъюнкта или Брата?
  Танакалиан глянул вверх (Старательный почти дошел до их земляных укреплений) и снова на нее. - Адъюнкт мертва.
  - Ты не можешь знать. К тому же, это не относится к делу. Ну?
  Губы его скривились. - Если говорить о насущном, то Брата Старательного. - Он так и сочился злобой. Она отлично понимала все мысли и эмоции, сотрясавшие этого человека.
  Сеток кивнула и встала. Прогнулась, вытянула руки и ноги. - Насущное - ложь. Один близко, другая очень далеко. Так что... боишься того, кто ближе. Но, видишь ли, есть два типа насущности. То, что важно сейчас - и то, что будет в самом конце.
  Глаза Танакалиана сузились, она видела - он вздрогнул, он думает, и думает напряженно.
  - Итак, давай забудем нынешний миг и перейдем к концу всего. В конце, Надежный Щит, кого ты будешь бояться сильнее? Вон его, Брата Старательного, или Адъюнкта? - Послышались возгласы из окопов - полные удивления и даже ликования. Она улыбнулась: - Или Смертного Меча, который сейчас возвращается к нам?
  Вдруг побелев, Танакалиан вскочил на ближайшую насыпь, поглядел на долину Благого Дара. И замер на дюжину ударов сердца. Потом поглядел на Сеток: - Где будешь ты, Дестриант?
  - Я буду с Волками.
  Торжество сверкнуло в его глазах.
  - Но, - продолжила она, - это лишь половина вопроса, не так ли?
  Он нахмурился.
  - Теперь ты должен спросить: где будут Волки?
  Он почти зарычал - "ах, проснулись все звери внутри него!" - и ответил: - Я отлично знаю их место, Сеток.
  - Нет, - уточнила Сеток, - ты думаешь, будто знаешь. - Она спрыгнула, перебежала на другую сторону форта, туда, где оканчивалась извитая тропка. Подняла голову, раскинула руки и крикнула: - Брат! Не подходи! Тебе здесь не рады!
  Старательный был еще в пятидесяти шагах, но остановился в очевидном удивлении.
  Она ощутила, что он пробуждает силу голоса.
  И, в момент, кода он начал высвобождать ее, Сеток разинула глотку и зарычала голосами десяти тысяч призрачных волков.
  Звук стал взрывом, поднявшим Старательного и уронившим спиной на земляные ступени. В онемелой тишине Сеток прокричала снова: - Тебе здесь не рады! Иди назад к своим рабам, Брат!
  Не заметно было, что Форкрул Ассейл ее слышит. Он лежал раскинув руки, неподвижный. Судимы сбегались к нему с боковых ходов и сверху. Очень скоро они сомкнулись и подняли его, затаскивая по ступеням.
  Удовлетворенная Сеток отвернулась.
  Вся армия Напасти смотрела на нее, каждый солдат. У ближайших, видела она, кровь сочится ушей, из ноздрей. Она видела разбитые лица, покрасневшие глаза. Когда Сеток снова простерла руки, солдаты явно дрогнули. - Никакая чуждая магия не будет владеть нами, - сказала она и ткнула пальцем: - Приближается Смертный Меч. Мы будем приветствовать ее. По делам сего дня мы узнаем судьбу.
  - Дестриант! - крикнул кто-то из окопа. - Что мы выберем? За кем пойдем?
  Танакалиан резко повернулся на зов, но возможности выделить говорившего из общей массы не было.
  - Я Дестриант Волков, - отвечала Сеток. - Я не Серый Шлем, не сестра вам. Я не вашей стаи, и не мне говорить, кто вожак в этой стае.
  - С кем мы сразимся, Дестриант? С кем сразимся?
  Сеток мельком посмотрела на Танакалиана. - Иногда даже волки видят ценность в отказе от сражения.
  Так она дала ему то, что он хотел услышать перед назревающим столкновением. Ибо Сеток уже чуяла Смертного Меча. И эта женщина... "эта женщина создана для войны".
  Внутри призрачные волки приблизились, даруя ей неизмеримое тепло. Отзвуки воя не угасали - даже духи были удивлены их силой. "Но не я. Это мое логово и мы его защитим".
  
  ***
  
  В ушах еще звенел священный зов. Кругхева замедлила бег коня. Перед ней по линии вала перед окопами стояли братья и сестры - те, кого она знала и любила многие годы. Еще слишком далеко, чтобы различить выражения лиц, понять, вызвал ее приход радость или ярость. Но даже ярость ее не отпугнет. Она пришла сражаться за свой народ, и пусть Танакалиан злобно высмеивает ее веру в героизм - да, в героизме и лежит единственная основа ее религии - она знает: следующие мгновения станут испытанием тяжелее любой пережитой битвы.
  "Если мне суждено быть героиней, если во мне есть способности - пусть проявятся немедля".
  Никто не проронил ни слова, когда она натянула удила перед укреплением. Спешившись, Кругхева набросила поводья на луку седла, развернула коня головой к долине и шлепнула по крупу, послав назад. Замечен ли свидетелями ее жест? "Да, без всякого сомнения".
  Стянув шлем, Смертный Меч Кругхева повернулась, подняла взор на заблудших братьев и сестер. Возвысила голос: - Я хочу говорить с Надежным Щитом Танакалианом.
  Один из ветеранов ответил бесцветным голосом: - Он ожидает вас внутри. Входите с миром, Кругхева.
  "Они не избрали нового Смертного Меча... но и не признают моего старого титула. Итак, всё еще предстоит решить. Да будет так".
  Веревка с узлами скользнула по крутому краю насыпи. Она ухватилась и начала подъем.
  
  ***
  
  Чудная Наперстянка приблизилась к Финт. Они оставались на гребне долины и смотрели, как ряды летерийцев спускаются вниз. Далеко справа Эвертинский Легион и вспомогательные части делали то же. "Долгие марши - и ради чего? Вот этого, не иначе. Никогда не понимала солдат".
  - Финт?
  - Чего тебе, Чудная? Хочешь сказать, что сумеешь использовать всю эту силу, чтобы пробить врата домой? - Она оглянулась, увидела бледное круглое лицо. - Нет, думаю, вряд ли.
  - Что ты смогла почувствовать?
  Финт пожала плечами: - Мурашки бегают. И я не колдунья.
  - Именно! Ты понятия не имеешь, каково это! Даже Амба Бревно весь на нервах, хотя он со мной больше не говорит. Думаю, он съехал с...
  - Он никогда ни на что насажен не был, - бросила Финт. - Так чего тебе?
  - Мальчишка.
  - Какой мальчишка?
  - Наполовину проглоченный гигантским ящером. А ты о ком еще подумала?
  Финт разминала спину и морщилась. - Отлично. Что с ним? Гарантирую, он вполне разумен, но...
  - Думаешь, колдовство, от которого нас тошнит, делают Ассейлы? Ошибаешься!
  - Что? - Финт уставилась на Наперстянку. - Он?!
  - Нас тошнит только потому, что он не знает, что с этим делать.
  - Он ведь малазанин?
  - Не думаю, что он кто-то.
  - И что это должно означать?
  Однако широко раскрытые глаза ведьмы уставились в никуда. - Может идея найти плоть? Кость? Есть ли у нее лицо... возможно ли это? Могут ли люди ПОСТРОИТЬ спасителя, слепить из пригоршней глины и сухих палочек? Если нужда в голосе столь ужасна, столь... требовательна... могут ли люди создать бога, Финт? Скажи... ты про такое хотя бы слышала? Хоть кто-нибудь ДУМАЛ про такое?
  Финт протянула руки, развернув Наперстянку лицом к себе. - О чем ты, во имя Худа? Что ты видишь в пацане?
  Лицо Наперстянки исказилось. - НЕ ЗНАЮ! - закричала она, вырываясь.
  Финт отвернулась, изучая массу войск - где же он? Тот странный мальчик? Но пыль встала стенами под переменчивым ветром, расползаясь в стороны, словно занавес. Она смотрела на позицию принца и свиты - слева; но там были только конные гонцы, сигнальщики и помощники принца. Глаза прищурились, выделив Атри-Цеду Араникт. - Чудная, идем за мной.
  Они начали спускаться.
  Призрак Полнейшей Терпимости вдруг оказался рядом. - Лучше послушай ведьму, любимая.
  Финт уставилась на бестелесную форму, потом метнула взгляд назад - и увидела Чудную Наперстянку в дюжине шагов. Шатается как пьяная. - Полуша, - шепнула она, - как мне ее слушать? Она несет чушь!
  - Я только говорю, что ее идеи интригуют. Может, она на верном пути. Я тоже сомневаюсь, что у мальца есть пупок. Присмотрелась? Он вроде вполне вырос, чтобы кататься в травке, поучившись кое-чему у наставницы Финт. Что думаешь? Я могу подсмотреть? Разумеется, только чтобы увидеть, на месте ли пупок.
  Дыхание вырвалось у Финт сквозь зубы. - Боги подлые. Не могу даже смотреть на недоноска. И, если еще не заметила, вся долина скоро станет кровавой ванной - а ты хочешь, чтобы я щекотала ему треклятый животик?
  - Да ладно, забудь о его брюхе. Я только вслух думала. Уверена, пупок есть. Как у всех. Чудная паникует, вот и всё. Когда Форкрул Ассейлы выпустят Аграст Корвалайн, когда пробудят ужасный голос - кто же нас защитит? Вон та Атри-Цеда и сама Чудная. Больше никого. Удивляться ли, что она заговаривается?
  - Сама кончай болтать, Полуша. - Финт почти нагнала Атри-Цеду. Женщина стояла на самом краю спуска, затягиваясь ржавым листом так, словно он содержит экстракт бессмертия и вечной юности. Насколько понимала Финт... может, так оно и есть.
  - Атри-Цеда.
  Араникт обернулась, но глаза ее тут же нашли Чудную Наперстянку, не Финт. - Привет, ведьма. Будь добра пробудить вокруг нас кольцо - и прошу тебя присоединиться к моим усилиям по защите. - Она сильно затянулась. - Провалив это, можем провалить всё.
  Наперстянка издала какое-то хныканье.
  Лицо Араникт омрачилось: - Смелее, дитя. Где твой парень? Он нам нужен, у него природная невосприимчивость к магическим атакам.
  Облизав сухие, пыльные губы, кашлянув, Финт подала голос: - Атри-Цеда, ваши слова не внушают оптимизма насчет грядущей битвы.
  Запалив очередную палочку, Араникт рассеянно махнула рукой. Послала в воздух струю дыма. - Я советовала бы бегство, но тут некуда бежать. - Она указала явственно дрожащей рукой: - Видите принца - там, внизу, на коне за последней шеренгой? Это человек, которого я люблю, и он скоро погибнет. Чудная, слушай. Защищай эту позицию всем, что в тебе есть, потому что моя сила будет с ним. Когда Чистый меня отыщет, попытается заживо на куски порвать.
  Финт отступила на шаг, устрашенная разрывающей сердце страстью женщины, что стояла перед ней - такая беззащитная, такая открытая. "И все же... все же... Если бы я смогла найти такую любовь. Если бы я могла так любить". - Араникт, - сказала она тихо - и что-то в ее тоне заставило Атри-Цеду повернуться, - если хотите, я буду с вами.
  Она видела - глаза Араникт расширяются и тут же уходят в сторону - как бы не желая видеть написанного на лице Финт. Атри-Цеда посмотрела на север. - Он еще не коснулся той силы. Но это лишь вопрос времени.
  - Ему может и не понадобиться. - Финт посмотрела туда же. - Я мало разбираюсь в битвах, но не вижу, чтобы мы смогли победить в этой.
  - Мы здесь не чтобы побеждать. Мы здесь, чтобы умирать как можно дольше.
  Чудная Наперстянка прошла мимо Финт, бормоча слова связывания. А в трех шагах справа был Амба Бревно - лицо как каменная маска, руки сжаты в корявые кулаки.
  Призрак Полуши сказал: - Финт, слышу отзвук... чего-то.
  - Пустяки, - буркнула в ответ Финт. "Только отзвук всего, что мы можем потерять. Какой же это звук? Ну, услышите - поймете".
  
  ***
  
  Брюс Беддикт быстро скакал вдоль задней шеренги. Он хотел, чтобы солдаты слышали за спиной стук подков, знали, что он здесь. Знали: если они поколеблются, он приедет, если им нужна будет сила воли командира, он найдет их. Проезжая позади строя, он осматривал порядки. Плотно сбитые прямоугольники роты маршируют ровно, между ними широкие проходы. Дисциплина сильна, решимость очевидна. Грядущая атака будет жестокой, но они не колеблются.
  Заревели рога из передних рядов, отмечая последние пятьдесят шагов до земляных укреплений противника. Тоскливый зов пронизал Брюса, он чуть не пошатнулся в седле. "Жива ли она? Или мы отдаем жизни за проигранное дело? Мой последний жест - пустое? Ох, любимый брат, мне как раз сейчас не помешали бы слова ободрения.
  А еще лучше насмеши меня. Чем же еще встречать момент, когда падаешь на колени, если не сладким свободным хохотом? Таким, чтобы поднимал в воздух высоко над грубым насилием земли, над горькой враждой?"
  Он уже скакал рядом с войсками, чуть справа. Скоро он окажется на пустом поле перед удерживаемым Напастью центром, увидит Эвертинский Легион, сблизившийся с позициями воинов Колансе. "Королева Абрасталь, какой благородной союзницей вы стали. Если бы мой брат мог знать... если бы ваш супруг мог видеть... иногда будущее сулит такое, что тебе остается лишь думать: это сон, это рожденное тайными мечтами заблуждение.
  Ты идешь ступенями жизни и всегда мечта манит, мечта ждет. Ты не знаешь даже, можно ли ее реализовать. Ты не знаешь что, даже каким-то образом столкнувшись с ней, найдешь ее столь же великой и чудесной - только держи дистанцию, не касайся рукой. Пусть сияет вечно, не оскверняясь твоими слишком реальными пороками.
  Араникт. Как ты смогла дать мне такое? Как ты смогла дать мне ощущение близости? Я словно руками ощупывал мечту, столь теплую и настоящую.
  Когда сны о недостижимом будущем вдруг встают рядом, как не ослепнуть от сияния истины? Она внезапно оказалась здесь. Ты живешь в самом ее сердце. Но зачем же ты начинаешь искать выход?"
  Он скакал, ожидая услышать звон сталкивающихся клинков, ожидая пробуждения мощи Форкрул Ассейлов. "И я должен им ответить тем единственным способом, который мне известен. Когда это кончится... знаю, от меня не остается ничего". До сих пор он не знал, что будет делать - но сейчас, когда воздух трещит от энергий, всё стало ясно.
  "Араникт, любимая, ты хранишь сейчас лучшее, что было во мне. Молюсь, чтобы тебе хватило и этого".
  Он рванулся в проход, натягивая удила, и развернул коня к массивному земляному форту. Там ждут Серые Шлемы из Напасти. Но он не может видеть, что же творится за высокими земляными валами.
  
  ***
  
  В середине лабиринта траншей и валов было широкое пространство утоптанной земли, прорезанное узкими щелями для стекания крови раненых - во время сражения здесь устроят лазарет. Хирурги ждали, стоя рядом с носильщиками; лица их были вымазаны золой, чтобы пот не капал в открытые раны, занося заразу. Разнообразные ножи и пилы лежали на шкурах рядом с котлами горячей воды. В тех окопах, которые были видны Кругхеве, ее благословенные солдаты стояли, не сводя с нее взоров. Она шла к центру, где стояли Надежный Щит Танакалиан и, в дюжине шагов позади, юная женщина. Ее Кругхева никогда не встречала ранее.
  Было что-то не так с ее глазами, но Смертный Меч не смогла понять, почему этот взгляд так беспокоит ее. Женщина была едва в возрасте, одета в рваные шкуры; длинные волосы полны грязи, на губах несколько ироническая улыбка.
  Кругхева взошла по уступам насыпи, шагнула на утоптанный плац. Сняла шлем, стянула перчатки.
  Танакалиан заговорил: - Все мы надеемся, Кругхева, что вы ищете возвращения в строй. Что сегодня вы будете сражаться рядом с нами. Что вы поведете нас в бой.
  Она распрямила спину, положила руку на эфес меча. - Да, я готова повести Серые Шлемы в бой, Надежный Щит Танакалиан. Но не против Летера или Болкандо. Я скорее вывела бы солдат из этих окопов. - Она подняла глаза, осматривая проходы вверх по склону. И скривила губы: - Разве сами не видите, что они сделали? Ассейлы лишили Серые Шлемы надежды.
  Танакалиан вздохнул и чуть склонил голову, не сводя с нее глаз. - Есть иной способ видеть наше положение, Кругхева. Проще говоря, брат Старательный нам не доверяет. И вы готовы подтвердить его подозрения, что Напасть склонна к измене.
  - Измена? Какое интересное слово, Надежный Щит. Не удивлена, что Ассейлы вам не доверяют, учитывая прецеденты.
  Лицо Щита покраснело: - Измена была вашей, не моей - но разве мы уже не оставили всё в прошлом? Серые Шлемы выслушали ваши аргументы. Потом выслушали мои. И проголосовали.
  Кругхева огляделась. Со всех сторон суровые, неумолимые лица. - Ныне, братья и сестры, наши союзники попытаются сломить тиранию Форкрул Ассейлов. Но это не единственный повод войны - нет, это самый маловажный из поводов. Слушайте же все! Давным-давно чуждый бог был сброшен на землю. Он был порван на куски, но ему не позволили умереть - нет, вместо этого его сковали, как сковывают дикого зверя. КАК МОГЛИ БЫ СКОВАТЬ ВОЛКА. И так, в цепях, в клетке, бог ведал лишь вечные страдания и тоску. Боги кормились им! Худшие из нас, смертных, сосали кровь его в молитве! А эти Форкрул Ассейлы, они держали сердце его в холодных, жестоких руках!
  - Братья и сестры мои! Ныне мы постараемся разбить его цепи. Мы попытаемся освободить Падшего Бога! Более того, мы попытаемся вернуть его в родное королевство! - Она указала на склон. - Но где же стоите вы? Да, вы на стороне палачей, но все слова правосудия, что они шептали вам в уши - только ложь!
  Тут вперед вышла юная женщина и Кругхева увидела, что дает ее взору такую странность. "Волчьи глаза. Один серебристый, другой янтарный. Благой Трон - она наш Дестриант! Зимние Волки глядят ее глазами!" Откуда же она появилась?
  Дестриант заговорила на торговом наречии Летера: - Смертный Меч, мы тронуты твоими словами. Но что мы знаем о милосердии? Мы, никогда не поддававшиеся его нежному касанию? Мы, ведущие вечную охоту, мы, жертвы вечной охоты? Передать ли тебе мои воспоминания? Готова ли ты услышать мои слова?
  Кругхева ощутила, как холодеет в жилах кровь, как исчезает жар страсти. Она вдруг продрогла под тяжелыми доспехами. "Эта женщина мне враг. Танакалиан в сравнении с ней - ничто!" - Дестриант, я выслушаю ваши слова.
  Юная женщина огляделась вокруг. - Умом своим узри стадо - их так много, больших сильных зверей - и они видят нас, бегущих рядом или таящихся в отдалении. Но мы равнодушны к вниманию боязливых. Наши глаза устремлены на зверей. Мы чуем запахи в ветре. И когда мы, наконец, обращаем стадо в бегство, кого мы отделяем от ужасных, могучих зверей?
  Танакалиан ответил с нескрываемым восхищением: - Дестриант Сеток, волки всегда выбирают среди стада самого слабого. Самого старого, самого израненного.
  Кругхева не сводила глаз с Сеток. - Ныне Волки будут кормиться, Дестриант? Сердцем Увечного Бога?
  Сеток пренебрежительно махнула рукой: - Скажи союзникам: пусть игнорируют нас в битве. Мы не оставим гнездо. Когда день завершится, мы поглядим, кто будет на ногах. Не важно, кто из вас будет победителем - он будет истекать кровью, он опустит голову. Он упадет на колено.
  - И тогда Серые Шлемы ударят! - заорал Танакалиан. - Неужели не видишь истину, Кругхева? Ты столь слепа, что держишься за дурацкие предубеждения?
  Кругхева безмолвствовала. Долгое время раздавались лишь звуки приближающихся армий. Она двинулась к Надежному Щиту и замерла, лишь оказавшись рядом. - Танакалиан, - сказала она хриплым шепотом, - мы не волки. Понимаешь? Действуя, мы наделены привилегией - или проклятием - понимать последствия. А Зимние Волки - нет. У них вовсе нет ощущения будущего. Но не может быть поклонения Вольности, Надежный Щит, без ПОНИМАНИЯ ДОБРА И ЗЛА.
  Танакалиан потряс головой. В глазах светилось алчное удовлетворение. - Ты проиграла, Кругхева. Тебе не победить - теперь дело не во мне, верно? Даже не в Напасти. Теперь ты перед Дестриантом, а значит, перед самими богами.
  - Эта девица безумна, Танакалиан.
  - Я ее не боюсь, Кругхева.
  Ответ показался слишком странным. Глубоко потрясенная Кругхева подняла взор, изучая Сеток. - Дестриант! Лишь в эту игру сыграют Волки?
  - Эту игру они отлично знают.
  Кругхева прошла мимо Танакалиана, оттолкнув его в сторону - более не имеющего значения, ставшего ничтожным. - Да, знают. Славная охота, правильно? Сейчас я буду говорить с богами, и лучше им меня услышать!
  Крики со стороны воинов Напасти - негодующие, сердитые - но Сеток попросту пожала плечами.
  Кругхева глубоко вздохнула - почва дрожала под ногами, ибо силы за стенами форта готовы были столкнуться. - Вы, волки, считаете себя мастерами охоты - но разве вы не видите? Мы, люди, лучше вас. Мы настолько лучше, что полмиллиона лет гоняем и убиваем вас. Но мы не удовлетворяемся самыми слабыми и ранеными. Мы, черт подери, убиваем каждого. Возможно, эта единственная знакомая вам игра, но попомните мои слова. ВЫ СЛИШКОМ СЛАБЫ ДЛЯ НЕЕ! - Она двинулась к Сеток и увидела, как Дестриант пятится. "Я поймала момент. Вижу в ее глазах понимание - Волки Зимы меня услышали. Они, наконец, поняли".
  Но поняли ее не волкобоги. Поняла лишь Сеток - и за миг до того, как Волки полились через нее, разум взвихрился. "НЕТ! Слушайте ее слова! Неужели не видите истину - вам здесь не поохотиться!" Но тут же они оказались в ней, разрывая в бешеной жажде вырваться, сомкнуть челюсти на ненавистной женщине.
  "НЕТ! Я любила вас! Я плакала по вам!"
  Она закричала. Последний звук, исторгнутый Сеток.
  Глаза Кругхевы широко раскрылись, видя преображение девичьего лица в нечто нечеловеческое. Плоть на руках лопнула; казалось, кости пытаются вылезти наружу. Черные сухожилия извивались змеями. Тело растянулось, плечи опустились. Сверкнули глаза. Она с воем ринулась на Смертного Меча.
  Клыки - потоки кипящей крови и густой слюны - внезапное увеличение массы, черный мех... Тело нависло над ней - и тут же фигура скользнула мимо Крухгевы - Танакалиан, забытый Танакалиан, нож его сверкает, лезвие глубоко впивается в грудь Сеток.
  Оглушительный рев загрохотал, заставляя Крухеву отступить.
  Кровь хлынула из глаз Сеток - она соскользнула с ножа, слепо размахивая конечностями. Новый вой прорезал воздух. Темная кровь текла из пасти и носа. Женщина упала спиной на земляные ступени и свернулась, словно ребенок.
  Кругхева шагнула вперед, споткнулась. - Танакалиан! Что ты наделал!?
  Жуткий вой швырнул его наземь, но сейчас он вставал, не выпуская из руки ножа. Лицо его наводило ужас. - Это должен был быть мой день! Не её! Не твой! ЗДЕСЬ Я ГЕРОЙ! Я!!!
  - Танак...
  - Это МОЙ день! МОЙ! - Он бросился на нее.
  Она выставила руку, но покрытое густой кровью лезвие проскочило снизу и сильно ударило, протыкая шею насквозь.
  Кругхева рухнула, попыталась встать на ноги, но развернулась и упала на колено. Она ощущала пульсирующую боль в щеке, в которой застряла рукоять ножа. Рука коснулась кожаной оплетки. Нож сидел крепко; легкие наполнялись кровью. Она открыла рот, но не смогла вдохнуть.
  Танакалиан визжал: - ОНИ ПРОХОДИЛИ ЧЕРЕЗ НЕЕ! Я НЕ МОГ ПОЗВОЛИТЬ! АССЕЙЛ! ОН ЗАБРАЛ БЫ ИХ! ОН МОГ УБИТЬ ИХ!
  Она пыталась встать. Вытащила меч.
  Увидев это, он отскочил. - Я СПАС НАШИХ БОГОВ!
  "Дурак... ты убил одного! Не слышишь, он умирает!" Мир со всех сторон покрывался темнотой. В груди была тяжесть, как будто в легкие ей налили свинца. "Благие Волки! Я не хотела! Подлое убийство! Этот день... такой горький, такой... человеческий". Встав с ревом - кровь текла изо рта - Кругхева пошла к Танакалиану.
  Он смотрел на нее, примерзнув к месту. - Нужно было убрать ее с пути! Не видишь! Ты не...
  Первым взмахом она сломала ему ребра, лезвие прошло в легкое и застряло в грудной кости. Удар поднял Щита над землей, отбросив на три шага вправо.
  Как ни странно, он приземлился на ноги, рассеивая хирургов - текла кровь, бесформенные куски мяса выпадали из широкой раны на боку.
  Кругхева подскочила. "Хватит еще на один. Еще на..." Второй взмах снес верхушку головы прямо на уровне глаз. Теменная чаша взлетела над лезвием, упала на сторону, роняя мозг и висящие на стебельках глазные яблоки. Остатки Танакалиана рухнули лицом вперед.
  Она опускалась на колени. Дыхания не было. Мир ревел в черепе.
  Кто-то оказался рядом, хватаясь за еще торчащий в горле нож. Она слабо оттолкнула руку и упала. Лицо прижалось к твердой глине - и там была бороздка шириной едва в палец, прямо под глазами. Она смотрела, как бороздка наполняется кровью.
  "Хотелось... мне хотелось лучшей... лучшей смерти... но разве всем нам... не того же..."
  
  ***
  
  Череда громоподобных завываний раздалась с позиций Напасти. Их ярость привела коня Брюса в слепую панику. Чуть не сброшенный со спины испуганного, пляшущего скакуна, он все же сумел вставить ноги в стремена, туго натянуть поводья.
  Конь подался назад - но тут же почему-то рванулся к высокому валу форта.
  Он глядел на край огороженной стены, но солдат Напасти там не было, никто не следил, не готовился к его появлению. Он вообще никого не видел.
  Брюс ослабил удила - сражаться с неистовым животным смысла пока не было. Привстал в стременах, когда конь прыгнул на склон. Въезд оказался крутым и неровным, усилия постепенно выжгли из коня страх.
  На вершине вала Брюс замедлил бег коня, резко натянув поводья. Снова встал в стременах, разворачивая скакуна, изучая россыпь обращенных к нему лиц.
  Где Кругхева? Где все офицеры?
  Он увидел, что ближайшие Серые Шлемы - почти прямо внизу, в окопе - готовят пики. Выругавшись, развернул коня так, что задние ноги оказались выше, и послал по склону. Бешеный спуск сопровождали камни и потоки грязи. "Боги, для меня все могло кончиться сейчас!
  Никто не стоит в дозоре? Нет, они смотрели не сюда. Я поймал их неожиданностью... что же случилось в лагере?"
  Он подозревал, что никогда не узнает. Он снова скакал по ровной земле, копыта топтали пыльные следы старой пахоты - впереди и справа летерийские солдаты уже достигли первых укреплений. Позади рот кишели команды тяжелых онагров, поднимая орудия, чтобы стрелять по дуге через спины наступающих.
  Враг тоже начал выпускать залпы длинных болтов с возвышенных укреплений по сторонам. Смертоносные острия глубоко впивались в передние ряды атакующих.
  Его солдаты уже умирают. "Потому что я попросил. Умирают во имя не исполненного желания. Я привел их на смерть.
  Но... почему? Почему они идут? Они не глупее меня. Знают: мой титул ничего не стоит. Это иллюзия. Нет, хуже - это обман. Благородство нельзя надеть, как треклятую драгоценную мантию. Его нельзя купить. Нельзя даже родиться благородным. Та "знать", о которой мы привыкли говорить - лишь насмешка над смыслом слова.
  Я никоим образом не "благородный".
  Почему же они идут следом?
  Боги, почему я должен вести? К этому?"
  Брюс Беддикт вытащил меч, но во рту был вкус пепла. Так много обманов столпилось, заполняя этот миг и все последующие. "Ну, встряхнись, Брюс. Пришла пора... обрести имя".
  Развернув коня, он нашел ближайший проход между фалангами и поскакал на врага.
  
  ***
  
  Главный Лекарь Синдекан все еще стоял на коленях подле Кругхевы, уставившись на бледное, мертвое лицо. На площадке за его спиной собрались офицеры и ветераны, со всех сторон неслись яростные аргументы и возражения. Ужас, шок, смущение - Напасть готова разделиться.
  Синдекан был самым старшим. Ветераном многих компаний, солдатом долгой и безнадежной битвы, состоящей в штопании ран, вдувании жизни в легкие умирающих. И вот он снова может лишь склоняться, молча глядя на жертву очередной неудачи.
  "Она пришла к нам. Смелая, смелая женщина. Мы все знали: гордость - главный ее враг. Но мы увидели ее среди нас. О, как это должно было ранить ее гордость. Однако она все же победила сильнейший из пороков.
  Что может быть более героическим?"
  Когда он, наконец, выпрямился (хотя... едва ли тридцать ударов сердца протекло после падения Кругхевы), все голоса затихли. Он был ветераном. К нему они готовы обратиться, отчаянно желая найти руководителя. "Ох, какие вы дураки. Что делать? Что делать сейчас?"
  Он откашлялся. - Я не знаю, что тут случилось. Не знаю, убил Надежный Щит девушку или бога. Как не знаю причин его поступка. Всё это выше нашего понимания.
  Какой-то юный солдат крикнул: - Брат Синдекан! Мы будем сражаться сегодня?
  Об этом он размышлял с момента падения Кругхевы. Лекарь поглядел на изрубленный труп Танакалиана и подумал: "Мы заслуживали лишь тебя". - Братья, сестры, сегодня... да, мы будем сражаться!
  Ему ответило молчание.
  Как он и ожидал. Они не пойдут за ним слепо - больше нет. "Не после такого".
  - Братья, сестры - случилось убийство в наших рядах! Мы стали свидетелями! И, видя, мы стали участниками. Нужно очищение. Сегодня мы будем сражаться за возвращение чести!
  "Но кто же, о проклятие, наш враг?"
  Тут старый воин оказался в затруднении. "Помогите Волки, не знаю. И не мне решать. Я ветеран? Да, но поистине мудрые ветераны бросают войну и убийства. Нет, я просто самый большой дурак среди вас. Ох, чудно! Время вернуться к нелепым суевериям. Не этого ли ищут старые солдаты, когда ничего иного не осталось?" - Братья, сестры! Нужно искать знамения! Нужно смотреть на мир... здесь и сейчас! Мы должны...
  И тут глаза его расширились.
  Головы поворачиваются. Глаза смотрят на...
  Принца Летера, что появился на вершине насыпи передней части форта. Он гарцует на узком, рваном краю - как лошадь смогла там удержаться, загадка. Затем животное попятилось, молотя копытами воздух, а принц сверкнул на всех глазами. В тот же миг по долине пронесся грохот столкнувшихся армий.
  "Боги меня возьмите! Кажется, я намочил штаны".
  
  ***
  
  Абрасталь села на боевого коня - зверь, казалось, дрожит, но лишь от предвкушения. "Ублюдок это любит - вонь крови, вопли... Он этого хочет. Боги, война - лихорадка!" Она глянула на Спакса и массу воинов. - Придержи их, Боевой Вождь! Погоди!
  Баргаст сверкнул глазами: - Долго ли? Твои проклятые солдаты умирают впереди - дай нам хотя бы взять один из фортов. Онагры вас окровавили!
  Она сама знала, она видела, какое ужасающее опустошение вызвали удачно расставленные орудия. Легион все еще пытается преодолеть первую линию окопов. - Я сказала ждать, Спакс! Вы и Тартеналы понадобитесь, когда нас найдет Ассейл...
  - Но если на Шпиле все пошло плохо? Огневласка! Мы проломим фланг - только спусти нас, черт!
  Однако она уловила что-то краем глаза - развернула скакуна, поглядела на центр. - Жирный петушок Джекана! Напасть вылезает из окопов! Спакс!
  - Вижу! А ты видишь Кругхеву?
  Абрасталь покачала головой. - Они еще далеко. Слушай. Стройтесь вдоль нашего фланга, Боевой Вождь. Если бы я увидела эту незащищенную позицию, сделала бы то, что делают сейчас они.
  - Они нас заметят... - Спакс был рядом, в одной руке тяжелая секира, в другой копье, лицо наполовину скрыто резным шлемом, - и развернутся, чтобы укусить в бок Летер. У Брюса нет резервов для защиты.
  - Если они сделают так, - прорычала Абрасталь, - ты знаешь, что делать, Спакс.
  - Схвачу их за волосатые зады. Но...
  - Просто готовь воинов, - оборвала она и вогнала шпоры в бока жеребца. - Я поеду погляжу.
  - Не слишком близко!
  Она послала коня в галоп. Доспехи животного подняли лязг, словно она была в кузнице. Когда четверо телохранителей оказались по бокам, королева отослала их взмахом руки. Как она ненавидит этих дураков! Хуже куриц. С собой Абрасталь взяла лишь вестового.
  За Напастью армия Летера вцепилась в первую шеренгу защитников; но ее уже сильно потрепали залпы онагров Колансе. Она видела, принц вывел свою артиллерию, и темп огня тяжелых машин превосходит вражеский. Три онагра сосредоточили стрельбу на ближайшем форте, редут уже усеян тяжелыми стрелами. Под прикрытием этого ответного огня лучники и легкая пехота подбираются и готовятся атаковать.
  Принц знает свое дело. Но какая разница? Потери уже сейчас ужасающие - и ей известно: солдаты Эвертина терпят не меньшее бедствие.
  А теперь и эта Напасть... Какая-то ее часть желала вонзить зубы в горло Серых Шлемов. Пусть при дворе Болкандо и процветают интриги и предательство, здесь их цена намного страшнее. "Возможно, я выучу урок. Насчет ударов в спину, лжи и обмана, позволяющих расчистить путь.
  Нет, как ни старайся, это море не переплыть. Дворец - мой мир и я буду править, как мне угодно".
  Копыта грохотали, она приближалась к Напасти. Солдаты успели покинуть форт и построиться; они разворачивались ей навстречу. - Хотите нас первыми, да? Спакс будет рад!
  Но это против тактики - разумеется, они должны были повернуться навстречу летерийцам. Она приближается, но солдаты в первых рядах не торопятся вытаскивать оружие. "Возможно ли? Неужели Кругхева выиграла? Где она? Где Танакалиан? Толчок Странника, кто командует армией?"
  Абрасталь подозвала вестового: - Будь ближе, пока мы не окажемся на расстоянии слышимости. Тогда задержись. Я поеду дальше. Слушай переговоры, солдат - от того, сумею ли я выиграть, зависят жизни тысяч.
  Юная женщина, выбранная за умение быстро ездить верхом, побледнела под ободком шлема, но кивнула.
  - Твои глаза лучше моих - видишь там командира?
  - Ваше Высочество, есть один, с серым лицом. Он жестикулирует, отдает команды. Вон, - указала она.
  - И я вижу. Чем он раскрасил лицо?
  - Он хирург, Ваше Высочество. Полевой медик.
  "Кто бы ни был". - Ладно. Похоже, он и хочет говорить. Мне это не нравится. Где Кругхева?
  Они замедлили коней; на указанной дистанции помощница остановилась. Королева же трусила вперед, изучая хирурга. Старый, по крайней мере для солдата Серых Шлемов. Лицо изборождено следами горестей и потерь, и вряд ли за последние часы он испытал некие радости. Тревога ее усилилась.
  Хирург поднял руку в приветствии. - Ваше Высочество, Серые Шлемы приветствуют вас. Я Синдекан, избранный командующим после трагической гибели Смертного Меча и Надежного Щита.
  Абрасталь ощутила, как сжались ее челюсти. Слова ударили кулаком в грудь. "Брось, женщина. Не время". - Вы вышли в поле. Разъясните свои намерения, Синдекан - сами видите, мы ведем бой и мне, черт дери, не хочется тратить время, выясняя, куда ветер дует.
  Мужчина вздрогнул, будто получив пощечину, а потом глубоко вздохнул и выпрямил спину: - Серые Шлемы Напасти смиренно отдают себя под командование ваше и принца Брюса. - Он слабо махнул рукой, указывая на войско за спиной: - Мы встали перед вами, ибо не смогли отыскать принца. Ваше Высочество, Чистый Форкрул Ассейл ранен в схватке с нашим Дестриантом. Но разумно предполагать, что он оправится. И тогда... мы предполагаем пробуждение опасной магии.
  - Вы сможете защититься?
  Старик покачал головой: - Боюсь, что нет, Ваше Высочество. Мы перестали быть оружием богов. Рассматривайте нас как простых солдат, желающих вернуть человеческое достоинство. Всего лишь.
  - Когда Чистый узнает об атаке на Шпиль, отправит туда как можно больше солдат.
  - Мы понимаем, Ваше Высочество.
  - Солдаты отдохнули, Синдекан? Вы сможете скорым шагом спуститься в долину и найти незащищенный проход? - Она возвысила голос, обращаясь к солдатам за спиной лекаря: - Серые Шлемы? Сможете вы встать на пути коланцев, которые вскоре помчатся на восток, к Шпилю?
  Вместо ответа солдаты забросили щиты на спины, начали подтягивать застежки.
  Абрасталь хмыкнула. "Зачем тут слова?"
  Синдекан сказал: - Вы желаете, чтобы мы задержали врага или вовсе остановили?
  - Вас слишком мало, командир, чтобы их остановить. Сами знаете. Я отдаю своих Баргастов и Тартеналов - но они могут опоздать к бою.
  - Будем держаться до их подхода, Ваше Высочество.
  Абрасталь чуть помедлила и крикнула: - Пока что я видела у вас умение маршировать в полном порядке и так быстро, словно вам задницы поджаривают. Ну, выпал шанс показать миру, чего вы стоите в реальном бою.
  Они вроде бы не обиделись, то ли от скромности, то ли от стыда. Она ожидала волны гнева... нет, ни единой искры. Взор снова упал на лекаря. - Синдекан, вам придется тяжко поработать над поднятием духа. Они сломлены.
  - Да, Ваше Высочество, это так. Но я верю, что день не узрит нашей слабости. Мы ответим миру.
  Она еще посмотрела на него и - подобрала поводья. - Надеюсь, вы простите Баргастов, если они будут смотреть на вас.
  Мужчина только кивнул.
  - Тогда желаю удачи. Если воистину есть справедливость, Смертный Меч встанет с вами, пусть и призраком. Старайтесь равняться на нее, все вы - и, возможно, вы снова найдете достоинство.
  Она развернулась и ускакала.
  Помощница поехала следом. Абрасталь оглянулась. - Ты легче. Скачи и передай вождю Спаксу, что Напасть идет занимать место на вероятном пути подкреплений Колансе. Они скорым шагом пройдут южнее наших позиций, но он должен построить Баргастов лицами к ним и стоять так все время.
  Вестовая повторила все без запинки.
  - Скачи же. Давай!
  Абрасталь смотрела вслед быстрой наезднице. "Была ли я так же юна? Проклятие знати: мы вынуждены взрослеть слишком быстро. Но поглядеть на тебя - титьки едва высунулись, а уже в сердце проклятой войны.
  И я даже имени не могу вспомнить.
  Ничего, если обе выживем, пошлю тебя учиться вышиванию. Годик-другой проведешь, флиртуя с музыкантами, художниками и прочими бездельниками".
  Ворча себе под нос, королева Болкандо качала головой. Затем встала в стременах, глядя на передовые шеренги любимого легиона.
  Они еще не заняли первого окопа - а склон усыпан мертвыми и умирающими, этот слой гуще с каждым протекающим мгновением. "Рывок Странника, они взяли нас за яйца. Нужно давить сильнее, не ослабляя. Значит, время для сафиев - хотя у них глаза пожелтели от зелья смелости, которое пьют перед битвой. Что же, скоро их накормят до отвала".
  Но есть ли хоть какая польза от всех этих перемещений? "Четырнадцатая Дочь - можешь слышать? Думаю, нет. Я воспользовалась бы твоими глазами, чтобы увидеть, как там. Ты ведь должна быть в треклятом заливе. В отличной позиции, чтобы увидеть... всё".
  Она снова покачала головой. Слишком много всего в проклятом черепе!
  Конь уставал, она замедлила скачку. От зверя может потребоваться еще один бросок. "Королева берет меч и показывает лицо под маской. Но мир не содрогается, как должно - ведь маска спадает лишь перед лицом смерти. Муж, дорогой... на этот раз твоя жена забрела слишком далеко!"
  Она вытащила меч. Командир сафиев стоял справа от королевской свиты, не сводя с нее глаз. Она указала на него острием меча и увидела, как он вздрагивает, будто в восторге, и вздымает над головой копье. Затем темная фигура двинулась к своему войску.
  Она видела их, прыгающих и танцующих в яростном возбуждении. "Ох, коланцы, вы не представляете, что на вас обрушится".
  
  ***
  
  Капитан Феврен, Девятая когорта Эвертинского Легиона, ругаясь, скользил в массе тел по склону до самого основания, где оказался под ногами солдат, пытающихся повторить его восхождение. Он потерял из виду свой отряд - тех, что еще живы - но эта мелочь едва ли что-то стоила. Единственная "субординация" ныне отделяет живых от мертвых.
  Это же бойня. Они дважды на миг захватывали первую траншею, только чтобы отступить под слитным огнем онагров; громадные стрелы пронизывали сразу несколько тел, кровь и мясо летели фонтанами, мужчины и женщины падали, как тряпичные куклы. Щиты трескались от силы ударов, ломая плечи, заставляя солдат вставать на колени. Край траншеи стал грязью, замешанной на всех жидкостях человеческого организма; под этой жижей виднелись бледные конечности, смотрели ввысь незрячие лица, валялись обломки лат и поножей.
   Бранясь, он пытался встать на ноги. Ощутил давление новой шеренги и начал сожалеть, что не способен встать в строй. Они возьмут поганую траншею, любой...
  Но пехота Эвертина заколебалась, ряды расстроились - Феврен выругался, видя лезущих вперед сафиев - глаза ярко-желтые от адских зелий, что пьют перед боем, на губах густая пена.
   - Открыть проход! - заорал капитан. - Открыть проход!
  Но команды не требовалось. Ничто не остановит копьеносцев Сафинанда в такой близости от врага.
  Легконогие, слабо защищенные воины казались пауками, лезущими по склону оборонительного вала. Каждый в одной руке держал копье, а другой орудовал некоей кочергой с множеством зубьев - острые как когти крюки цеплялись за мертвую и умирающую плоть, позволяя залезать все выше.
  За несколько мгновений первый ряд сафиев добрался до края насыпи и пропал с глаз.
  Вопли в траншее усилились.
  - За ними! - кричал Феврен. - За ними!
  И они пошли наверх.
  
  ***
  
  Им как-то удалось поставить его на ноги. Но разум потерялся в оглушительном реве. Брат Старательный поднял голову, пытаясь вернуть равновесие. Офицеры окружали его, целители подходили ближе; с большего расстояния доносились звуки охватившей долину битвы.
  Он пытался найти смысл в заполнившей голову какофонии. Он слышал стоны, крики ужаса, волны паники и трепета... но все это, кажется, так далеко. "Очень далеко. Этот глас - далеко". Он резко оттолкнул помощников и пошатнулся, разобрав наконец слова, поняв причину отчаянных криков.
  "Сестра Почтенная!"
  Ее ответ пришел диким потопом: "Брат Старательный! Ваша битва - отвлечение сил! Нас атакуют! К'чайн Че'малле! Т'лан Имассы! Мы не сдержим... боги, что за резня!"
  Он заглушил ее, словно ударил. "Ты должна продержаться, Сестра! Мы идем!" Оглядевшись, увидел панику в глазах водразов - они ощутили ее, услышали истошные крики. - Внимание! - проревел он. - Держать оборону двух низших ярусов - остальным отступить на дорогу. Они должны спешно идти к Шпилю! Оружие, доспехи, один мех с водой и ничего более! Даю один звон, чтобы собрать двадцать тысяч солдат на дороге!
  - Благой Чистый, Напасть предала нас!
  Он пренебрежительно взмахнул рукой: - Оставьте. Я пробужу Аграст Корвалайн, я уничтожу врагов! Стой! Я желаю, чтобы левое крыло контратаковало. Впейтесь во фланг врага. Я хочу, чтобы Баргасты и Болкандо были вытеснены с поля битвы! А теперь - очистить мне дорогу до второго яруса!
  Мир, казалось, трепещет под ногами. Спускаясь к правому флангу, он изучал ход битвы. Проклятые летерийцы дерутся, словно забыв о возможности поражения - а они будут разбиты, нет сомнений. Даже без Голоса им не одолеть защитные укрепления.
  "Но я хочу видеть их на коленях, безоружными, склоняющими головы. Мои солдаты встанут из окопов и пройдутся, помахивая мечами. Ни один летериец не покинет этого места, ни один!
  А подавив их, займусь другим флангом - он сильнее, вижу, да и Белолицые остаются в резерве - но меня никому не остановить! Контратака их задержит. Возьму всех!"
  Почти прямо внизу он видел плотную массу летерийцев; над ними развивался штандарт и еще там, к его удивлению, были двое К'чайн Че'малле. Солдаты Ве'Гат, на одном закованная в доспехи фигура, седло второго пусто. Они шли по сторонам одинокого конного летерийца; тот, казалось, пытается сформировать острие клина, проходящего первый окоп.
  "К'чайн Че'малле придется убивать с большим трудом, а Сестра Почтенная встретилась с целой армией этих тварей! Мы были слишком невнимательными. Мы были дураками, считая, что они лишены хитрости. Разве это не люди?
  Вижу, тебя, командир. И возьму тебя первым.
  Первый стоящий на коленях. Первый, готовый к казни".
  Он продолжал быстро спускаться к валам, ощущая, как внутри пробуждается садок.
  Внизу волшебство Летера затрещало серой волной, простираясь на позиции онагров. Тела исчезали в алом тумане. Разъярившись, Старательный потянулся, нашел горстку взводных магов. Одним словом раздавил им черепа.
  Сойдя к дорожной насыпи, он пересек ее и занял позицию над вторым ярусом. На расстоянии выстрела командир летерийцев въехал на край вала; Солдаты Ве'Гат расчищали путь широкими, сокрушительными взмахами алебард. Тела взлетали в воздух.
  - ВИЖУ ТЕБЯ! - заревел Старательный.
  
  ***
  
  Брюс Беддикт ощутил, что конь падает, вытащил ноги из стремян, изогнулся, чтобы не оказаться под телом животного. В грудь коня глубоко впилась массивная стрела. Он приземлился на полусогнутые ноги, выхватил запятнанный кровью меч.
  В траншее снизу кишела пехота Колансе, пики торчали вверх, ожидая нападения его группы. По сторонам принца Солдаты Ве'Гат отбивали атаки, яростно расширяя прогалину во вражеских рядах.
  Едва он успел выпрямиться, три брошенных клинка кулаками ударили по латам - и тут же он оказался под иным натиском. Форкрул Ассейл нашел его. "Наконец. Ты увидел. Ты увидел меня и захотел взять первым. О, дружище, очень рад встрече".
  Он встал под обстрелом, поднял голову и встретил взор Чистого.
  - Вижу тебя! На колени! ПОКОРИСЬ МОЕЙ ВОЛЕ!
  - Ты меня видишь? Скажи, Ассейл, кого же ты видишь?
  - Я буду повелевать тобой - я возьму все, что в тебе есть...
  Брюс Беддикт, Королевский Поборник и принц Летера, широко простер руки и улыбнулся. - Тогда бери.
  Из его души, из глубинного, лишенного света мира осадков и ломаных костей пришло шевеление, внезапно набухли темные тучи - и в этом мальстриме были... имена. Ливень, ураган. - Саэден Тар, Лорд-Защитник Семии, Харавезен от Речного Народа, И'трюн Дре Гора Глаз, Жена в Небе над Эреститиданом, Благой Хайлер Двурог из Элананеса, Харастал Нех Эру, Солнценосец и Податель Урожая в долине Санефала, Итковас Владыка Ужаса от гнезда Этилас Коласских К'чайн Че'малле... - Имена являлись неостановимо, протекая через разум Брюса Беддикта одно за другим. - Тра Фелор от Двуречья, Сеятель Весны среди Граланов. Адест Лик Луны над Корсоне...
  Все забытые боги, каждое имя прошептано, влилось в тугой поток садка Форкрул Ассейла - в ужасную силу его голоса, всей магии слов. Брюс ощущал, как части его сущности отрываются, плывут и тонут в водовороте.
  Этого не остановить. Чистый нашел его именно так, как желалось Брюсу - когда он выехал перед армией, когда он сражался бок о бок с К'чайн Че'малле, неся необузданное истребление. "Найди меня", молился он. "Найди меня - я жду. Найди меня!"
  Едва садок стал ураганом, соединившим принца и Ассейла, способа остановиться не осталось. Сила питает силу, горючим служит справедливость. "Пусть о них узнают. Обо всех забытых богах. Обо всех ушедших эпохах, обо всех потерянных тайнах. Пусть не кончается поток подъемов и падений, грез и отчаяния, любви и отречений.
  Они заслужили звучания. Еще раз. В последний раз.
  Бери их, бери меня. Ты с силой слов, я с силой имен. Без меня твои слова - ничто.
  Приходи, давай пожрем друг друга".
  Теперь он мог видеть Чистого с внезапной ясностью, высокого ветхого мужа, одна рука выставлена, палец указывает на Брюса... но Ассейл неподвижен, примерз к месту... нет... Глаз Брюса широко раскрылись. Он крошится! Лицо стало распяленной маской, тонкой на уродливых костях черепа. Его глаза плачут алым, его рот открыт, губы растянулись, челюсть ушла вниз - как будто имена льются Чистому в горло, как будто он тонет в их потоке.
  Душа самого Брюса разрывалась на части. Мир, долина, битва - все уплывало вдаль. Теперь он ощущал давление моря, ноги по щиколотку погрузились в ил, течение летит, срывая плоть с костей души. Но ему еще есть что отдать.
  Облака осадков клубились и росли вокруг - он терял возможность видеть - что-то ослепляло душу, что-то новое и неожиданное.
  "И что же? Я почти с ним покончил - нет, имена не прекратятся, они никогда не прекратятся, и когда замолкнет мой голос, будет иной. Однажды. Чтобы хранить то, что иначе будет потеряно. А для тебя, Форкрул Ассейл, я припас последнее имя - то, которое пожнет жизнь твою, унесет тебя во тьму.
  Это имя вашего бога, Форкрул Ассейл. Вы думали, оно забыто.
  Но я помню. Я помню всех".
  Ослепший, оглушенный непонятным ревом, чувствующий, как отрываются остатки души, Брюс Беддикт улыбнулся и вымолвил последнее имя. Имя убитого бога Форкрул Ассейлов.
  Услышал вопль Чистого, когда сила имени схватила его, крепко стиснула. Ибо этот бог, в отличие от прочих, не явился лишенным своего народа. Сила бога втекла в душу его сына.
  "Не годится бросать богов ваших, ибо, когда они возвращаются - всегда неожиданно - то исполнены мести".
  Поток вырвал его из ила, понес в темноту столь полную, столь абсолютную, что он понял: это сама Бездна.
  "Я спас свой народ, своих славных солдат - пусть сражаются. Пусть дышат, забирая и отдавая воздух, меру жизни. Я поступил как принц - Теол, гордись мной. Араникт, не проклинай меня".
  Печаль веков сомкнулась. Это река, из которой нет возврата. "Не горюйте. Всем нам суждено прийти сюда.
  Друзья мои, пора прощаться..."
  Невозможно, но он ощутил руки, сомкнувшиеся на плечах, твердые словно железо. И резкий голос прошипел в ухо: - Не так быстро.
  
  ***
  
  Финт держалась рядом с Араникт. Атри-Цеда стояла, склонив голову и вытянув руки - но предплечья исчезали в клубящейся серо-бурой туче, по локтям текла вода. Воздух стал затхлым, несло густой вонью морских отмелей.
  Финт видела вздувшиеся вены на шее Араникт, видела напряженные мышцы плеч. Атри-Цеду медленно затягивало туда - то, что было внутри вихрящейся тучи, пыталось затащить ее в свою пасть.
  Справа Чудная Наперстянка, упав на колени, непрерывно вопила.
  Они видели Брюса Беддикта на нижней земляной насыпи - видели, как из почвы вокруг него вставали длинные камни, расталкивая гравий и камни, почти черные от слизи и грязи. Видели, как распадались доспехи и одежда принца, как по бледной коже поползли темные пятна - татуировки, руны - появляясь, лишь чтобы сорваться и бешено закружиться, а потом полететь, ударяя Форкрул Ассейла.
  А затем Брюс Беддикт, словно в вихре, исчез в густом, непроницаемом для взора сумраке. Сумрак растекался, поглощая громадные менгиры.
  Араникт начала кричать - ее затягивало внутрь. Финт вдруг сообразила: "Она его держит. Она держит принца! Боги подлые..."
  Финт поплелась было к Атри-Цеде - но что-то стало сопротивляться, давя с чудовищной силой, обдавая леденящим холодом - она отлетела, упала, задыхаясь и сплевывая кровь. Стоя на четвереньках, подняла голову.
  Руки Араникт почти исчезли в туче. Теперь Финт различила слова в ее криках. - Маэл! Чтобы тебя! Помоги!
  Финт подползла к Наперстянке. - Хватит визга, ведьма! Погляди на меня! Ну, гляди сюда!
  Однако уставившиеся на нее глаза были глазами сумасшедшей. - Я не могу помочь! Сама не видишь? Она зашла слишком далеко - слишком далеко - почему она еще жива? Невозможно! - Наперстянка отстранилась и поползла как краб. - Он потерян! Навек потерян!
  Финт пялилась на ведьму, пока слова медленно проникали в душу. "Это же нечестно. Не для такой любви... нет! Вы не смеете его забирать, не смеете убивать!" - Чудная! Что я могу сделать? Чем помочь? Скажи!
  - Ничем!
  "Так иди к Худу".
  Она развернулась, встала, вытаскивая кинжал. "Маэл - Старший Бог... но Араникт должна понимать. Он не ответит на молитву, не на такую молитву. Я не буду стоять и смотреть, как умирает любовь. Не буду". - Лезвие прочертило влажную полоску вдоль левой руки; потом, перехватив нож левой ладонью, она глубоко порезала правую руку. Заставила себя брести к Араникт.
  "Маэл - возьми мою кровь в приношение. Возьми, поганец!"
  Давление пыталось изгнать ее, но Финт надавила сильнее - и провалилась, захлебываясь, неспособная дышать, содрогаясь от смертного холода - она видела, что кровь ее клубится, как в воде, уходит по течению - так много крови... Она почти не различала Араникт.
  Финт отчаянно пробиралась вперед. Кости трещали. Она вытянула руки и обняла Атри-Цеду.
  "Маэл.... даже не вздумай... даже не вздумай сказать, что этого мало".
  
  ***
  
  Чудная Наперстянка, не веря себе, смотрела, как Финт старается схватить Араникт. Ее кровь стала густой клубящейся тучей, уплывающей прочь, в темный водоворот. Казалось, это будет длиться вечно.
  Кто-то схватил ведьму - сильные руки сомкнулись, поднимая ее над землей. Она изогнулась, чтобы посмотреть.
  Лицо Амбы Бревна было почти неузнаваемым. - Это плохая магия, - сказал он.
  - Спаси Финт! Спаси ее!
  Но мужчина покачал головой: - Никому там не выжить.
  - Спаси ее, Амба! Ради моей любви, спаси!
  Лоб его наморщился сильнее, веки задрожали. Он уставился ей в глаза. - Чего?
  - Хочешь меня? Я твоя, черт - только спаси Финт!
  Бревно швырнул ее, темнея лицом. - С тобой никакой радости! Не хочу, ведьма! Даже видеть тебя не хочу!
  Наперстянка посмотрела снизу вверх и зарычала. - Я буду гнать тебя, Амба! Буду охотиться, куда б ты ни шел! Год за годом буду тебя гнать, клянусь! Некуда бежать, понял? Некуда!
  - Ненавижу!
  - Если куда и можно сбежать - так ТУДА! - И она указала на клубящееся облако крови, совсем скрывшее Финт и Араникт.
  Амба заревел как дикий зверь, развернулся и тяжело затопал ногами - вбегая прямиком в багряное облако.
  Наперстянка упала на спину. "Боги подлые, он такой тупой!"
  
  ***
  
  - Держись, любимая, - прошептал голос над ухом Финт. - Иные законы нелегко преодолеть даже Старшим Богам. Но он пытается!
  Финт ощущала, как уходит жизнь. Она лежала на ногах Араникт, и ноги казались слитками льда. Глаза открыты? Все, что она видит - красноту собственной крови. - Полуша, ты?
  - Всегда знала, что в тебе есть романтическая струнка. Как здорово!
  - Умираю.
  - Похоже. Сожалеешь о моменте безумия?
  Финт покачала головой - или попыталась покачать. - Только если мне не удалось.
  - Ну, часто ли мы сожалеем об успехах?
  - Отстань, Полуша. У меня только надежда и осталась.
  - Ты в воде, дура. Останешься еще - наверняка истечешь кровью. Да, хотелось бы тебе помочь - хотелось бы вам обеим помочь. Но я привидение. Гм, даже меньше. Я могу быть всего лишь голосом в твоей голове, Финт, рожденным от какого-то нелепого, ненужного чувства вины.
  - Ох, спасибо.
  Нога ударила ее в висок, чуть не оглоушив; она слабо задергалась, когда руки прошлись по телу, на миг схватившись за грудь, уйдя вниз - и тут же вернувшись, чтобы сжать титьку снова.
  Кто-то резко вытащил ее из мутных осадков, забросил на костлявое плечо. Она ощутила, как вытянутая рука касается бедра, пальцы гладят колено.
  Низкое ворчание, казалось, пронизало все тело Финт. Она почувствовала, как незнакомец поскользнулся, словно затянутый неодолимым течением - а потом подошвы встали тверже и - невозможно! - он пошел против потока. Один шаг, затем второй. И еще...
  
  ***
  
  Амба Бревно появился из багряного облака; на плече висела Финт. Ее рука была вытянута назад. Наперстянка видела, как болотник напрягся, сильно склонился вперед - и Араникт показалась из облака. Ее тащили за воротник; за ней выпало обнаженное тело Брюса Беддикта.
  Облако взорвалось, распавшись потоками ледяной воды.
  Все четверо рухнули на землю. Финт подкатилась почти под ноги ведьме. Наперстянка посмотрела на кровь, все еще обильно текущую из ран на запястьях, и тут же сжала их ладонями. Исцеляющие заклинания вырвались испуганным вздохом.
  К ним сбегались солдаты. В воздухе звучали крики.
  Руки Наперстянки туже сдавили раны, хотя... под ладонями были уже рубцы. Пощупали пульс. "Да, есть, я чувствую. Вот так финт..." Она вдруг хихикнула - от облегчения. Дурацкие шуточки не для нее. Она же приличная женщина. Наперстянка скривилась, глядя на рубцы. "Погодите, откуда у меня ТАКАЯ сила?"
  Амба Бревно неподвижно лежал на илистой почве. За ним солдаты окружили Араникт, а та склонилась над принцем и баюкала его голову в руках.
  Потом Наперстянка уловила промельк движения - Брюс попытался скинуть плащ, который кто-то на него опустил.
  "Поверить не могу".
  Финт зашевелилась, стеная. Открыла глаза, вначале словно слепые, но потом сумела сосредоточить взор на ведьме. И медленно наморщила лоб. - Я не мертвая?
  - Нет. Я тебя исцелила. Атри-Цеда тоже выбралась. Как и принц. Твоя кровь купила проход - хотя как разбавленная моча, которую ты считаешь кровью, могла ублажить Старшего Бога, не могу понять.
  - Что... как? Кто спас? Кто смог нас вытащить?
  От простертого Амбы внезапно донесся кашель.
  Чудная Наперстянка покачала головой. - Единственный кто мог, Финт. Идиот из болотищ Черного Пса.
  
  ***
  
  Дюжина менгиров, вылезших из насыпей вокруг Брюса Беддикта, разрушила укрепления на шестьдесят шагов, сбив сражающихся солдат с ног; тела валились в окопы, пока огромные курганы земли и камней росли, погребая людей заживо.
  Ве'Гат под Грибом решил спастись от этого хаоса, скакнув вперед, через широкую траншею, и приземлился рядом с Форкрул Ассейлом. К'чайн Че'малле давно потерял алебарду и орудовал двусторонней секирой и мечом-фальшионом.
  Ассейл стоял откинув голову - лицо искажено агонией, глаза закрыты, а рот широко распахнут. Он как будто не слышал приближения Солдата. Два гулких прыжка - и фальшион опустился, отделяя плечо неподвижного Ассейла от шеи и туловища. Лезвие прошло сквозь грудную клетку, появившись внизу вместе с ливнем костных осколков.
  Второй Ве'Гат последовал за собратом и оказался слева. Почти сразу после удара первого Солдата тяжелый топор врезался в висок Ассейла, вызвав настоящий взрыв. Полетели кости и ошметки мозга.
  Форкрул Ассейл рухнул грудой.
  Пока Гриб пытался развернуть зверя, просвистели две массивные стрелы, едва миновав голову Ве"Гат, и вошли в бок второму Солдату. От удара рептилия покачнулась и упала, дергая задними лапами.
  - Назад! В сторону!
  К'чайн Че'малле рванулся, мчась вдоль линии окопов - пятнадцать, двадцать шагов - а потом развернулся, прыгая в первую траншею, в гущу воинов Колансе. Молотя оружием, он прорубал поперек усеянную плотью тропу.
  Лезвия пик касались доспехов, окруживших ноги и поясницу Гриба... Но тут же они с Солдатом вылезли на внешнюю сторону, перескочив обвалившуюся насыпь.
  Гриб озирался в поисках принца - любого офицера - но повсюду царил хаос.
  Брюс погиб? Узнать нет возможности.
  Но Гриб видел: летерийские солдаты поднимают головы, следят за его гулким продвижением вдоль воюющих сил - видят, как Ве'Гат сметает нападающих с пути широкими взмахами острого оружия.
  "Они на меня смотрят.
  Но я ничего не знаю.
  Дурак! Всю жизнь на войне! Смотри лучше, решай, что можно сделать!" Разворачиваясь в седле, он оглядел склон слева, прищурился, видя череду укрепленных фортов, видя солдат, спускающихся с более высоких позиций.
  Но между ними и летерийцами... "четыре траншеи. Нет, невозможно. Мы потеряли треть армии в первой!"
  Гриб снова повернулся к солдатам Летера. - Отступать! - крикнул он. - Приказ принца, отступать!
  Увидел, как по всей линии солдаты отходят, закрываясь щитами. Многие тащили раненых товарищей.
  Еще одна стрела просвистела слишком близко. Гриб выругался и пнул Солдата в бока: - Вниз по склону - вдоль фронта - убери оружие, найди нам щиты! А еще лучше подбери раненых, как можно больше!
  Зверь скользнул по склону, выпрямился и, пригибаясь на уровень насыпи, начал пробираться через груды тел.
  Гриб взирал на ужасное побоище. "Помню стену и человека и всех, что пали вокруг него - он дрался и дрался, пока его не одолели, не повалили. Потом был крест и его приколотили и вороны кружились, кричали и падали с неба.
  Помню старика на коне, он протянул руки и подобрал меня - и как он оглянулся у ворот, словно мог увидеть весь пройденный путь - кровавую дорогу, на которой я родился, на которой жил.
  Помню этот мир. Никакого иного.
  Храбрые солдаты, я ваш. Всегда был ваш".
  
  ***
  
  Контратака коланцев, находившихся в двух верхних ярусах, встретила наступающих легионеров Эвертина и Сафинанда лавиной стальной ярости. Прокатившись по холму, по широким наклонным проходам между окопами, они врезались в силы Болкандо, словно ураган бронированных кулаков. При всей дикарской ярости сафиев, они были плохо вооружены против панцирной пехоты; солдаты Эвертина не могли сформировать ровную стену щитов, раз воины Сафинанда оказались среди них.
  Первые шеренги были ошеломлены, оттеснены; весь строй Болкандо подался назад, снова сдав вторую насыпь, потом первые окопы и, наконец, уйдя за первую насыпь. Враг воспользовался силой напора, отгоняя Легион все дальше.
  Сафиев к тому времени почти не осталось. Коланцы, спустившись на ровную почву, ринулись вперед - только чтобы столкнуться с легионерами. С твердой железной стеной. Столкновение подняло в воздух щиты, оружие и даже тела; от силы удара оба строя отпрянули, но тут же сомкнулись вновь в яростной битве.
  Королева Абрасталь, все еще на коне, с кровавым мечом и щитом, вывела скакуна из передних рядов. Морда зверя покрылась кровью - он бешено укусил кого-то в лицо, обрезавшись о края забрала, из-под маски при каждом движении текли алые струйки. Однако она ощущала стук его сердца и знала: никогда еще конь не чувствовал себя таким живым, чем в этот миг. Было невозможно не усмехнуться свирепой радости животного, на котором она скачет. Невозможно не разделить его чувств.
  Но... наступил критический момент. Глядя на запад, она видела отступающих летерийцев, хотя залпы их онагров не встречали ответа.
  Чистый сделал всё, как она ожидала - пытается сломить ее силы, лишить летерийцев надежды дойти до Шпиля, блокировать долину. Но это получится, только если он сможет обратить в бегство Эвертинский Легион.
  Она быстро поскакала в задние ряды легиона.
  Все еще стоящие в резерве Баграсты готовили оружие; Абрасталь заметила вождя Спакса - он встал на груду припасов и пытался различить, что творится впереди, в гуще боя. Услышав топот копыт, он обернулся.
  Она остановилась рядом.
  - Я никогда еще не плавал по морю крови, Огневласка. Каково это?
  Королева опустила взгляд, увидев, что вся покрыта запекшейся кровью. Потрясла мечом. - Быстро ли продвигается Напасть?
  - Отличный рывок, быстры почти как банда Белолицых в набеге. Если у них силенки еще остались, скоро будут на позиции - но, Высочество, видишь, как много туда сбегается? - Он покачал головой.
  - Они смогут их хотя бы задержать?
  Боевой Вождь пожал плечами: - Думаю, всё зависит от почвы под ногами. Если придется держать широкий фронт... нет, они врага едва ли замедлят.
  Абрасталь неслышно выругалась и развернула скакуна. Кивнула после короткого, яростного раздумья: - Хорошо. Вождь, бери воинов и Тартеналов, спешно иди на помощь Напасти. Сделай все, что сможешь, понятно?
  - Посылаешь нас на смерть, Высочество.
  - Да. - Она оскалилась. - Я показываю монету, ты показываешь любовь.
  - Я не жалуюсь, просто говорю.
  - Мы вас заслоним.
  - Высочество, вам не сдержать контратаки. Мы же видим.
  - Мы заслоним вас насколько потребуется, - твердо сказала Абрасталь. - Давай собирайся, Боевой Вождь.
  - Если больше не свидимся, Огневласка, я хочу сказать... - Спакс спрыгнул с груды припасов, - что успел обрюхатить твою дочку.
  - Боги подлые!
  - Ты многие годы будешь растить недоноска - узнаешь, что он мой, по глазам.
  - Иди отсюда, во имя Странника!
  Спакс со смехом поднял секиру, взмахнул над головой.
  Белые Лица, как один, ринулись бежать - на восток.
  Впечатленная против своей воли, Абрасталь на миг замолчала.
  Спакс проследил, куда она глядит. - Да, мы живем ради этого. Оставим о себе хорошую память, Огневласка, будь уверена. - Он поднял глаза. - Пойте о нас песни. Не забудь сказать придворным поэтам, что Гилк пишется с одной К.
  Она нахмурилась. - А как еще, дурак?
  - Всего хорошего, моя королева, - сказал Спакс с поклоном и отвернулся.
  Когда он отбежал на дюжину шагов, Абрасталь крикнула: - Спакс!
  Вождь оглянулся.
  - Мальчик или девочка, назову в твою честь, будь уверен - но на другой почет не рассчитывай!
  Улыбнувшись, Баргаст потряс оружием и двинулся дальше.
  Она видела, что Тартеналы увязались за массой Белых Лиц. Потом отвернулась, осматривая свой легион.
  Да, их явно теснят - этих коланских латников не назовешь неженками. Абрасталь перехватила меч, натянула поводья. "Оставим о себе славную память".
  Но не успела она послать коня вскачь, как с грохотом подъехал всадник. - Ваше...
  Абрасталь поразилась. Проклятый летериец! - Долгий был путь. Какие новости?
  Гонец - улан Синей Розы - отдал честь. - Поздравления от Принца, Ваше Высочество...
  - Поздравления!? Боги меня... простите, продолжайте.
  - Ваше Высочество, Чистый Форкрул Ассейл мертв. У власти остаются лишь полукровки. Принц извещает, что отводит силы от позиций Колансе. Он приказал рыть укрытия вдоль линии онагров и отсылает треть сил вам на усиление...
  - Простите, треть?
  Летериец кивнул. - Принц просил сообщить, что сам едет на ваши позиции.
  Абрасталь оглянулась, ругнулась. - Чуть отдохните, господин, и скорее скачите к Принцу Брюсу. Скажите, что лучше поторапливаться.
  Однако гонец не желал отдыхать. Он развернул усталого коня и пустился в галоп.
  "Черт, эти уланы умеют ездить. И черт тебя дери, юноша - если мы выживем, я устрою тебе такую езду, что не забудешь".
  Абрасталь вздохнула и заставила себя собраться. Тихо зарычав, пнула бока коня. - Мой штандарт вперед! А ну, двинулись за вашей проклятой королевой!
  
  ***
  
  Кто-то нашел для принца одежду и доспехи. Он вместе с Араникт стоял на возвышении и следил, как войска окапываются вдоль линии онагров. Солдаты таскали носилки с ранеными в тыл, другие искали на поле годное оружие. За всем наблюдал совсем молодой человек на К'чайн Че'малле.
  Брюс еще пытался обрести самоконтроль - не зная, как Араникт удалось его спасти, как сама она пережила спуск в лишенный жизни садок. В полуобморочном состоянии он уловил обрывки разговоров: похоже, трое иноземцев - Финт, Чудная Наперстянка и Амба Бревно - приложили руки к его воскрешению. А потом он услышал имя Маэла.
  "Старик, мы так много тебе задолжали. Почему мы, Беддикты, так тебе дороги? Но... не ради меня ты всё делал, верно? Ради Теола. Избранного смертного, того, о ком ты печешься как о сыне.
  Что же, уверяю: я не в обиде".
  Кто-то принес шлем; он взял его с признательным кивком. Надел, застегнул.
  Приблизился офицер: - Господин, мы нашли вам коня - войскам будет полезно увидеть вас как можно скорее.
  Брюс покачал головой: - Наш малазанский гость управляется не хуже, лейтенант.
  - Он отдает приказы именем принца, господин!
  - Разумно, учитывая обстоятельства. Пусть он молод, но на спине такого ящера вполне сходит за командира. Отныне рассматривайте его как моего заместителя. Передать всем офицерам.
  - Да, господин.
  Брюс оглянулся на приведенного коня.
  Араникт сказала: - И все же, любимый, им будет полезно тебя увидеть.
  - Меня так и искушает поставить Гриба во главе сил поддержки. - Она подошла ближе, но он остановил ее движением руки. - Я не оправился. Возможно, я упаду с коня, вместо того чтобы восседать на нем. О, я сяду, и пока зверь не пошевелился, буду воплощать собою вдохновение. - Тут Брюс поглядел на имперский штандарт и поморщился: - Пока никто не станет приглядываться. - Араникт... я счастлив, что ты дралась за меня, - произнес он, беря ее за руку.
  - Это все Маэл. И кровь Финт. И без Амбы Бревна мы не справились бы.
  - Ты перестанешь меня уважать, если я останусь здесь, командуя работами?
  - Брюс, я охотно связала бы тебя, чтобы оставить здесь. Рядом с собой. Мы тебя спасали не чтобы ты пал жертвой случайной стрелы. Нет, ты останешься рассылать приказы, а остальным займутся другие.
  Он улыбнулся: - Ты начала выказывать упрямый характер, Атри-Цеда.
  - Идиот. - Она зажгла палочку ржавого листа. - Это ты только начал замечать... Вот что делает таким опасным первый прилив любви. Если начинаешь видеть с полной ясностью - уже слишком поздно.
  Он с улыбкой взял поводья, поставил ногу в стремя и неловко, с тихим стоном влез в седло.
  Со всех сторон раздались приветствующие его голоса. Состроив гримасу, Брюс выпрямился и поднял руку. Шум удвоился.
  Он видел, что Гриб едет к ним, вверх по склону. Мальчик уже не выглядел мальчиком. Он был забрызган высыхающей кровью, где-то раздобыл уланское копье, железный наконечник которого тоже недавно омылся в крови.
  - Принц Брюс - я не знал, что... я хотел...
  - Нельзя терять времени, - оборвал его Брюс. - Ставлю вас на командование силами поддержки. Они почти собраны... фактически... - он поглядел на запад, - им пора встряхнуться и начать марш - Болкандо отступает. Ведите их, командор, и действуйте быстро.
  Гриб отдал честь. - Сэр, когда мы приблизимся, я выеду вперед.
  - Неужели кто-то мог ожидать иного? Только не давайте себя убить.
  Кивнув, малазанский юнец ударил своего Ве"Гат пятками по бокам. Огромный зверь развернулся и побежал.
  
  ***
  
  Финт смотрела на обороняющихся, следила, как они перегруппировываются, стягивают подкрепления с верхних ярусов. - Готовятся прорвать осаду, - пробурчала она. - Хотят напасть на нас.
  Чудная Наперстянка глянула туда же. - Что? Зачем бы это?
  - Потому что большинство наших уходит на восток, в долину - а им нельзя пускать нас вслед за своими силами. Им нужно стереть и летерийцев, и болкандийцев.
  Взгляд ведьмы скользил по наспех сооруженным укреплениям войск Летера. - Мы в сильном меньшинстве.
  - А ты только сейчас увидела? Атака дорого стоит - мы готовы перевернуть столы, а им это не нравится.
  - Только полукровки заставляют их драться, - едва слышно сказала Наперстянка.
  - Что? Что ты говоришь?
  - Эти полукровки питаются из проклятого садка, чтобы склонить коланцев под свою волю. Сомневаюсь, что без этого они будут драться стойко.
  - Раньше сказать нельзя было! - Финт заозиралась, увидела принца на коне в двадцати шагах. Он сидел спиной к ним, наблюдая за уходом рот поддержки. Финт сделала шаг, пошатнулась, но сумела не упасть. Голова кружилась. - Что со мной не так?
  - Кровопотеря, - прошипела Наперстянка.
  Разочарованно шипя, Финт все же пошла - медленно - к Брюсу Беддикту. "Найдите проклятых полукровок. Нацельте пару онагров. Порвите их в клочья. Битве конец". - Принц Брюс! На одно словечко, Ваше...
  
  ***
  
  Восхождение по краю долины на бегу, в полном вооружении заставило воинов Напасти спотыкаться еще до того, как они оказались наверху. Синдекан - сердце тяжело колотилось в груди - оторвался от остальных и замер, изучая местность.
  "Дерьмо. Сплошное дерьмо".
   В сорока шагах виднелась идущая параллельно долине дорожная насыпь; ее уступчатый склон был покрыт гладкими валунами. Идти к ней пришлось бы по полю, года два как не паханому. Справа, в сотне шагов, была группа строений - дом фермера окнами к полю, почтовые конюшни и гостиница.
  Синдекан зашагал, устало глядя на крутой край дороги. Оказавшись там, вложил меч в ножны и полез наверх.
  За дорогой тянулись на треть лиги пустые поля, пересекаемые ветрозащитными стенами, как будто хаотически расположенными заплатами. - Так лучше, - пробурчал он.
  Никакая армия не захочет идти здесь - стены станут преградой, ведь почти все они высотой в рост человека. Напасть сможет разбиться на полукогорты и удерживать одну стену за другой. Пока коланцы прорываются, битва за Шпиль будет давно выиграна.
  "Но остается сама дорога и ближнее поле. Достаточно узко. Где же расположить узел обороны? На дороге или на поле? А как насчет адского каменного склона? Ни за какие деньги не стал бы его защищать. Попытка его пройти станет для них кошмаром, но не слишком долгим. Тогда поставлю когорты в пяти шагах от края, пусть ожидают. Мы запрем их как в бутылке, не давая литься по сторонам. Сработает. Должно сработать".
  Упершись руками в бедра, он оглянулся на солдат Серых Шлемов. Запыхались, почти все согнулись или стоят на коленях, дыша словно карпы на берегу.
  Он указал на здания: - Раненых туда. Лекари, спешите. Остальные выпейте остатки воды, если еще не выпили. Перекусите, пока можно. Мы будем удерживать дорогу и эту сторону. Почти все. Хочу, чтобы две когорты перешли на ту сторону и помешали им прорваться. Если полезут, заставьте их заплатить, братья и сестры. Ну, марш к зданиям, строиться за двадцать шагов.
  Ни одного упрека. Напасть подобралась и двинулась вдоль неровного, усеянного сорняками поля.
  Развернувшись, Синдекан поглядел на дорогу. Что это, блеск наконечников?
  Он сверкнул глазами на солдат. - Шагай бодрее! Враг замечен на дороге! "Да сохранят нас сегодня Волки!"
  
  ***
  
  Высший водраз Фестиан подал знак, увидел, как колонны сходят с дороги, разбиваясь перед разгороженными полями. Разведка с пиками ринулась вперед, удостоверяясь, что ворота проходимы.
  В семи сотнях шагов по дороге видна треклятая Напасть. Ее огороженные поля не волнуют.
  Фестиан был намерен яростно сойтись с Серыми Шлемами, давя силой пятнадцати тысяч коланской тяжелой пехоты, а потом послать восемь тысяч в обход, чтобы вышли на дорогу за спинами врага. Вначале они сокрушат противника на самой дороге, потом погонят к югу, через узкое поле, к краю долины - где вместо отступления их ждет гибельный спуск по опасным откосам.
  Он был намерен сделать работу быстро.
  В отдалении видна была верхняя треть Шпиля. Ниже весь уступчатый перешеек затянут клубами пыли или дыма. Зрелище это его напугало.
  "А теперь Брат Старательный мертв. Пойман в некую гнусную магическую западню. Все выпало на вашу долю, Сестра Почтенная. Но мы победим. Правосудие - меч несравненный. Молю, Сестра, держитесь. Мы идем".
  
  ***
  
  Гиллимада замедлила шаги, чтобы быть наравне с Боевым Вождем. Он смотрел на громадную женщину, с трудом дыша.
  - Я послала разведчиков на дорогу - там солдаты.
  Спакс кивнул, не в силах разговаривать. Он не мог и вспомнить, когда в последний раз водил набеги; воины топали позади со всей дьявольской легкостью молодых, его же ноги подламывались, в боку саднило, пот разъедал укус на члене, оставленный прошлой ночью дочкой Абрастали. Она пыталась его оторвать зубами в гневе и разочаровании, узнав, что беременна - а он-то тут почти ни при чем! Простое невезение, что его чемпион оказался ближайшей штукой, на которую излился весь гнев и так далее.
  - Мы могли бы напасть, - предложила Тартеналка громовым голосом. - Сюрприз!
  - Мож... можем мы их обогнать?
  - Тартеналы могут, но не вы. Они используют дорогу. Там дорога. Моя разведка видела ее и солдат. Бегущих.
  - Твоя разведка видела... видела... Напасть?
  - Нет. Солдаты Колансе! На дороге. Бегущие.
  "Ох, проклятые боги-Баргасты, я завяз в вашей тине? Очень похоже! Причем вместе с безмозглой деревенской клушей!" - Деревья давно валила, женщина?
  - Чего? Нет тут деревьев! Я о них голову бы ударяла. Рада, что нет деревьев! - Она зычно захохотала, потрясла головой. - Ваш язык, он такой неуклюжий! - Резко вздохнула, и потекла струя звуков, которые Спакс никогда не счел бы свойственными Теблорам.
  - Что это было? - спросил он, когда она закончила.
  - Я делаю поэтичные песни на родном языке. Я тем и знаменита, ха, ха!
  - Могла бы перевести?
  - Нет. Бесполезно. У вас одно слово на одну мысль. У нас много мыслей на одно слово! Вы все говорите слишком медленно и нам приходится замедляться, и мы устаем от вас, людишек!
  Спакс вздохнул, потряс головой: - Прямо сейчас ни одного слова, совсем ни одного!
  - Тебя понести?
  "О, и посмотреть, как я справлюсь перед лицом всех своих воинов! Они умрут от смеха, врагу никакие мечи и пики не нужны!" - Даже не трогай! - зарычал он.
  - Ха, ха, ха!
  
  ***
  
  Коланцы не тратили зря времени, они потекли с дороги, чтобы встать на поле против Напасти. Едва сомкнув щиты и выхватив мечи, они двинулись, равняя шаг по оставшимся на насыпи.
  Синдекан стоял во втором ряду. Ему страстно хотелось оказаться рядом с товарищами-лекарями, в домах, но он же командует, место его здесь - с братьями и сестрами.
  Они все еще задыхаются, ноги подкашиваются - он знает признаки переутомления мышц. Времени полностью восстановиться нет. "Дело будет неприятное".
  Коланцы подошли на шесть шагов и ринулись в бой.
  
  ***
  
  Гиллимада снова отстала от своих. - Там дерутся!
  - Ради милостей Худа, Теблора - мы медленные, но не глухие!
  - Нам идти к ним?
  - Если только хочешь драться на чертовом склоне! Нет, мы пройдем дальше заварухи, влезем за Напастью и двинемся туда.
  - Но я хочу убивать полукровок!
  - Может, тебе выпадет случай...
  - Нет! Хочу убивать прямо сейчас! Это важно!
  - Отлично! Ты поведешь контратаку, едва окажемся наверху. Лады?
  Гиллимада широко улыбнулась. Зубы у нее были ровные и белоснежные. - И срубим все деревья, какие увидим!
  Он сверкнул глазами, но лишь в спину - она уже убежала вперед. Сердце готово было разорваться, он гадал, не случится ли это в миг боя - внезапное сжатие в груди или что еще там бывает. Он был уверен: это больно. Очень.
  Поглядев на склон слева, Спакс заметил летящую пыль - а потом блеск копий или пик, или даже мечей. Впереди Теблора издала вопль; Спакс прищурился, видя падающие тела, оружие, молотящие руки и ноги.
  - Дальше! Дальше!
  Воины напирали сзади. Спакс зарычал : - Обходите меня, чтоб вас! Догоню!
  Они полились по сторонам, лязгая доспехами и выхваченным оружием.
  "Люблю вас, дурачье, всех вас".
  Еще сорок тяжких шагов, еще десять, пять - поглядев вверх, он увидел, как Баргасты карабкаются вслед Теблорам по обрывистому краю долины. Многие хватались руками. А еще выше солдаты Напасти падают, опрокидываемые вражьими ударами - спотыкаются, катятся, сбивая его воинов.
  "Боги прокляните всё!"
  - Лезьте! Наверх!
  Он видел: Теблоры наверху, переваливаются и пропадают с глаз, взмахивая оружием. А затем за ними появляются первые гилки - доспехи серы от пыли, на белых лицах потеки грязного пота.
  Спакс добрался до подножия и полез вверх. Ноги почти онемели. Ссадины на коленях и лодыжках ревели от боли. Он выкашливал пыль. Его чуть не сбил катящийся труп - Серый Шлем, почти все лицо срублено. Он полез дальше.
  "Не будет конца проклятому склону!?"
  И тут рука протянулась, схватив его запястье и вытащив Спакса на ровное место.
  Они были среди строений фермы - солдаты Колансе повсюду, лезут с дороги, оттесняя группы Напасти к краю обрыва.
  Первый же взгляд показал, что Серые Шлемы обойдены с флангов, и хотя сражаются с достойной своих богов яростью, но гибнут многими десятками. Его гилки врезались в давку, но тут же новые коланцы ринулись к ним, полностью окружая, а ведь единственный возможный путь отступления - крутой край долины!
  Темная злость закипела в Спаксе. Он шагнул, шатаясь, готовя оружие. "Мы проиграли, Огневласка. Да сгниют болотные боги в трясине самого Худа! Нужно было выходить раньше... нужно было идти с Напастью!"
  Теблоры сформировали плотное каре и давили врага, но даже этого было недостаточно.
  Спакс видел, что на дороге большие отряды армии Колансе просто идут на восток, не обращая внимания на яростную битву справа.
  "Мы их даже не задержали".
  - Отступаем! Баргасты! Напасть! Теблоры! Отступаем - вниз по склону! Назад, вниз!
  Вождь видел, как солдаты и воины отшатываются, разворачиваются и прыгают с обрыва, и сердце его покрывалось холодной золой. "Геслер, следи за флангом. Мы не смогли их сдержать. Просто не смогли".
  Поток отступающих, залитых кровью, отчаявшихся бойцов подхватил его. Они бежали вниз, прорывая в склоне извилистые тропки. Он не сопротивлялся. "Весь этот путь - ради этого? Мы могли сделать больше". Однако он знал, что любая попытка закрепиться обречена - коланцев попросту слишком много и дерутся они с бешенством демонов.
  Он потерял при спуске все оружие, и душа стонала, осознавая всю символичность этого. Задрав голову, Спакс поглядел на солнце.
  Был едва полдень.
  
  ***
  
  В глубинах ночи ливень хлестал Даруджистан. Карса Орлонг вошел в город и встал, ожидая. Вода лилась по плечам. Напротив был храм, и клятва, данная очень давно, в дикой и честной юности, жгла плоть так яростно, что он уже ожидал увидеть поднимающийся над руками пар.
  Почти время.
  С заката он никого не видел на улицах, а в течение дня, пока он стоял на одном месте, люди текли мимо, не желая глядеть на него сколь-нибудь долго. Отряд городской стражи какое-то время околачивался рядом, нервничая, они почти окружили его, стоявшего опустив каменный меч, положив руки на обернутую кожей рукоять. Потом просто ушли.
  Он разозлился бы, если бы пришлось их убивать; нет сомнений, прозвучала бы тревога - новые стражники, новые убийства. Но мостовая отнюдь не завалена трупами, мощеная ширина проезда осталась свободной.
  Прикрыв глаза, он снова и снова возрождал отзвуки жизни, что весь ушедший день кипела перед ним. Удивлялся всем этим жизням: как редко люди встречаются меж собой взорами, словно толпа требует добровольной анонимности. Но ведь истина в ином: все эти люди едины, их преследуют одни и те же трудности, одни и те же страхи. Однако, похоже, каждый полон решимости выживать в одиночку, в крайнем случае вместе с немногими родичами и друзьями. Какое жалкое союзничество! Вероятно, каждый мнит себя особенным, мнит себя камнем, способным блокировать движение мельницы мира; но на деле как же мало тех, кто имеет право предъявлять претензии на поворотную важность своего существования.
  Да, Карса Орлонг в мире лишь один. Стоит здесь, напротив скромного храма с грязными стенами и выщербленными фризами, стоит здесь, и в руках его судьба мира.
  Он познал время цепей. Он жил в том гнилом бараке, сжимая кулаки против рабства, хотя многие видели в нем раба - слабого, безответного, принявшего свою участь... Снова вспомнились давешние горожане. Столь многие тянут цепи. Столь многие идут, согнувшись под их тяжестью. У многих руки туго сдавлены кандалами - а они верят, будто так и должно быть. Они потеют ради чужих интересов, они продали свои мышцы кому-то, объявляющему, будто он лучше их во всех отношениях. Год за годом, жизнь в порабощении.
  Таков обычай цивилизованных. Карсе он противен до глубины души.
  Кто же рабовладелец? Никто иной, как сонм жестоких идей. Никто иной, как ложный аргумент. Ловкость рук, тайная подмена ценностей, в которой всегда кто-то теряет, а кто-то выигрывает. Он слышал, как они торгуются, видел, как заключаются сделки - во всем была лишь иллюзия честности. Как будто это ритуал, всеми полагаемый необходимым, стальной, ставший крепче законов природы.
  Но в чем радость непрестанной борьбы за выживание? Где же подобающая хищному зверю вольность, сколько клыков нужно было вырвать, чтобы создать их драгоценную цивилизацию?
  Разумеется, не все тут изувечены, и в этом главный корень лжи. Голодные пасти, сочащиеся слюной зубы скрыты в прохладе дворцовых палат, в изобилующих фонтанами садах богачей - о, как эти немногие наслаждаются желанной вольностью. А меньший сброд шляется по улицам, выпучив глаза от зависти, желая увидеть хоть что-то.
   Сломанный и страдающий бог в цепях преследовал его. Оставлял на его пути оружие. Нашептывал всевозможные посулы. Он, одержимый смертной мукой, бросался по тысячам троп, лишь бы найти миг блаженного покоя.
  Теперь Карса понимает этого бога. Побывав в цепях, он сам познал ужас паники, животной жажды побега. Ни один человек или Тоблакай не должен испытывать таких страданий. Как и никакой бог.
  - Он не знает сострадания, ибо сострадание отнято у него. Не может знать любви, ибо ему отказано в любви. Но он познает боль, ибо лишь боль досталась ему в удел.
  Сострадание. Любовь. Не цивилизация принесла эти дары. Не в саду цивилизации дано процветать их росткам, хотя запертые в клетках могут думать иначе. Нет, пока что он видит: цивилизация - механизм, изобретенный безумцем. Какими бы добрыми не были его намерения, кончилось все порабощением благих даров, и ныне они одиноко гибнут в темном лабиринте.
  Механизм, клетка, и в ее хаосе рабы множатся словно мухи - пока весь мир не застонет от алчного аппетита.
  - Ты дал так много обетов, Карса Орлонг.
  Цивилизация - средство, позволяющее людям жить вместе, невзирая на взаимную ненависть. И если в некий миг любовь охватит общину - циники спустятся, словно жадные до поживы грифы, и небеса поблекнут, и миг пропадет навеки.
  - Клянусь сердцем! Карса Орлонг, слышишь меня? Клянусь сердцем!
  Моргнув, Карса поглядел вниз, увидев подползшего к ногам калеку. Ливень мочил его, вода бурлила и вихрилась; казалось, обращенное кверху лицо истекает слезами всего мира.
  - Значит, пора? - спросил Карса.
  - Ты убьешь всё это?
  Тоблакай оскалил зубы. - Если смогу.
  - Оно попросту отрастет снова, как сорняки среди пепла. Пусть мы стоим на коленях, Карса Орлонг, мы жаждем летать.
  - Да, вы редкие птицы, благородные и прекрасные, как голуби. Я видел статуи древних героев на площади, старик. И видел короны птичьего дерьма на их лбах.
  - Я ... я был прежде искусником. Мои руки - такие искривленные, такие согнутые и неловкие... понимаешь? Во мне талант, но нет ему пути наружу, нет возможности придавать форму. Возможно, все мы таковы, и лишь немногим дано счастье найти талант без преграды на пути.
  - Сомневаюсь, - ответил Карса.
  Гром пророкотал за озером.
  Калека закашлялся. - Я тону. Беседа о достоинствах цивилизации был наслаждением, Карса Орлонг, но ныне я должен сдаться. Умереть. Болезнь. Лихорадка. Нужда выжигает изнутри. Я даю тебе слова, которые нужно использовать. Клянусь сердцем. Клянусь сердцем.
  Карса поглядел на жалкую фигуру у ног. Поставил меч к стене и присел.
  Лицо увечного поднялось. Незрячие глаза блестели полированными монетками. - Что ты делаешь?
  Карса нагнулся, охватил костистое тело руками и распрямил спину. - Я переступал трупы на пути сюда, - сказал Тоблакай. - Людей никому не нужных, умирающих в одиночестве. В моей варварской деревне такого не могло быть, но тут, в городе-жемчужине цивилизации, это творится сплошь и рядом.
  Истерзанное лицо было обращено кверху. Последние капли стекали, потому что Карса закрыл его собой. Губы двигались, но не было слышно ни звука.
  - Как тебя зовут?
  - Мунаг.
  - Мунаг. Этой ночью, прежде чем подняться и войти в храм, я - деревня. И ты в ней, на моих руках. Ты не умрешь брошенным.
  - Ты... ты заботишься обо мне? О чужаке?
  - В моей деревне нет чужаков - вот от чего отказалась цивилизация. Однажды, Мунаг, я создам мир деревень, и век городов окончится. И рабство умрет, и не будет цепей. Скажи своему богу: сегодня ночью я его рыцарь.
  Содрогания Мунага угасали. Старик улыбнулся: - Он знает.
  Это было нетрудно - взять на руки хрупкую фигурку в миг умирания. Лучше, чем подстилка или даже кровать в комнате, полной любящих и родных. Гораздо лучше пустой улицы под холодной дождем. Умереть на чьих-то руках: что может быть более милосердным?
  Каждый дикий варвар в мире знает эту истину.
  
  ***
  
  Закрывшись тяжелыми щитами, Солдаты Ве'Гат шагали под ливень стрел и тяжелых болтов. Время от времени кто-то пошатывался от силы удара, но стрелы ломались о щиты. Иные пятились, из шей и груди торчали древки; когда они падали, сородичи занимали их места. Атакующие рептилии приближались к окопам и редутам.
  В центре наступающих Т'лан Имассы попали под такой же плотный обстрел. Но у них щитов не было. Громадные болты протыкали тела, кости взрывались, летели осколки и крошки. Некоторым удавалось подняться и продолжить путь; многие, слишком поврежденные, лежали под ногами, среди обломков собственных костей.
  Губительные залпы снова и снова обрушивались на атакующих. Десятки Ве'Гат падали, дергая ногами, молотя хвостами землю. В строю Т'лан Имассов открывались широкие прорехи. Но не было ни стонов, ни страшных криков ужаса и боли.
  Сестра Почтенная стояла высоко над битвой; ветры, и холодные и горячие, овевали ее. Она видела, как враг прорывается все ближе к ожидающим в траншеях и высоких редутах солдатам. Магия Аграст Корвалайна окутала ее паром, она крепко удерживала тяжелую пехоту Колансе, не оставляя места страху, и ощущала их воинственное возбуждение, их алчность. "Не сдавайтесь. Режьте всех! Не сдавайтесь!" Они продержатся - должны! - а потом прибудет высший водраз Фестиан, ударит К'чайн Че'малле с фланга, нанося глубокую, смертельную рану ненавистному врагу из давних времен.
  Она тихо выругалась, увидев, как массы Охотников К'эл мчатся по усеянным камнями полям, стремясь к позициям онагров, увидев, как команды яростно разворачивают свои тяжелые орудия. Им удалось сделать залп, десятки длинных стрел ворвались в ряды Охотников; но почти все добежали до подножия холма и разом полезли вверх, высоко поднимая ужасные клинки.
  Когда несчастные команды были истреблены, а машины порублены в щепки, сестра Почтенная выбросила увиденное из головы. Она заметила десять или больше убитых Охотников К'эл; если каждый форт возьмет хотя бы такую же дань, она будет довольна. Придется работать на истощение сил - иного выбора нет.
  С началом битвы паника ее приутихла, хотя гибель брата Старательного до сих пор посылает по телу волны трепета. Она не уяснила причину его смерти, именно это и тревожит сильнее всего; только дай страху волю, и смятение может ее захватить. Люди двуличны и наглы - нужно было узнать больше, прежде чем поспешно презреть этих подлых, коварных тварей. На него каким-то образом обрушили его же силу. Каким-то образом. Он утонул в потопе слов, и она не может понять, как такое возможно.
  Но в битве внизу видны лишь два человека. "Ездят на Солдатах Ве'Гат, Бездны ради! Они командуют? Нет, не может быть. К'чайн Че'малле не сдались бы власти людей. Ими командует Матрона и никто иной. Так было всегда, так будет всегда.
  Да, потрясающая Матрона, сумевшая породить так много Ве'Гат. Она прячется. Избегает моих поисков. Одно это свидетельствует о великой силе.
  Но когда всё кончится, когда ее армия будет истреблена - я найду ее. Выпотрошу. Сегодня Матрона вздохнет в последний раз. Других не осталось, тут я уверена. Похоже, они узнали о моем союзе с На'рхук и пришли в поисках отмщения.
  Кто я вам, девочка для битья?
  Из четырех древних рас кого страшились более всего, если не Форкрул Ассейлов?"
  Она знала: есть еще Чистые на далеких континентах. Едва Аграст Корвалайн станет неодолимым здесь, она станет их искать. Пригласит разделить власть. Очищение будет старательным. "Мы высвободим правосудие такой мощи, что..."
  Ударил морозный порыв ветра. Сестра Почтенная отвернулась от битвы. Сражаясь с ветром, пересекла платформу, чтобы взглянуть на море.
  Увиденное ошеломляло.
  Бухта Колансе заполнялась льдом. Из глубин вставали целые горы, блестя словно изумруды и сапфиры; на ее глазах бурлящая вода стала белой, волны замерзали, не успев упасть. Корабли Напасти, уже пережеванные морем, поднимались облепленными льдом развалинами - за ними показывались другие суда, давно погребенные на дне морском, а теперь явившиеся свету. Поставленные внизу в укрытие галеры и триремы Колансе тоже облепил лед. Они лопались, корпуса проваливались в себя. До нее донесся звук разрушения, хор разрывов, подобный треску целого леса падающих деревьев.
  Весь залив уже стал ледяным полем, безумной площадью из прозрачных утесов, широких трещин и пространств ровного грязного снега. Из полыней текли облака клубящегося тумана.
  Затем раздался скрежет сталкивающихся гор, лед начал подниматься и ползти на берег. Молы и волнорезы гавани разом пропали, разорванные и стертые до оснований - а лед шевелился, тянулся к подножию Шпиля. Сестра Почтенная ощутила ногами содрогания камня.
  "Не может быть!
  Омтозе Феллак - какой Джагут посмел бы?.. Нет! Они исчезли! Вымерли! Не осталось ни одного Джагута с такой силой - мы нашли бы угрозу, уничтожили бы!"
  Сестра Почтенная отступала от края скалы, чувствуя, как Шпиль ворочается под ногами. Шагала по платформе - сердца тяжело стучат, бедра стонут. Добравшись до прежней позиции, бросила взгляд на битву внизу.
  Как раз чтобы увидеть Солдат Ве'Гат, льющихся по склонам укреплений.
  "ВСТАВАЙТЕ! Коланцы - мои благие дети - вставайте им навстречу!"
  Сжав кулаки, она бросила людей против К'чайн Че'малле.
  
  ***
  
  Геслер сражался за равновесие - его Ве'Гат пошатнулся, когда упал соседний Солдат. Он видел, что первый ряд прыгнул в траншею, а с верхних уровней сотни коланцев бегут на подмогу осажденным товарищам.
  Он видел Буяна - тот наклонился, таща к себе топор, на острие повис разрубленный шлем. Лицо у мужика краснее бороды; им завладела ярость берсерка. Ве'Гат стоит на вершине вала, обеими лапами молотя коланцев, со всех сторон ринувшихся в атаку.
  "Дурак стремится к смерти. Он помрет, только чтобы насолить мне!"
  Он приказал Солдату идти вперед. Распутывая сумятицу соков в мозгу, обратился к своим К"чайн Че"малле: - Взять траншею! Давите! Все вместе, давите!
  Справа Т'лан Имассы прорубались сквозь защитников, захватывая редуты. Когда они подошли на расстояние рукопашной, битва стала избиением. Геслер видел Оноса Т'оолана - вражьи клинки отскакивают от него, он идет, взмахивая мечом. Кажется, он шествует через кровавый туман.
  "Ублюдки нас превосходят. Конечно, мы-то плоть и кровь, а они нет. Ничего нет досаднее, чем нечестное преимущество на поле брани. Они хотя бы за нас... боги, чего я жалуюсь?"
  - Давите!
  Наступление Ве'Гат захлебнулось в траншее. Тела в доспехах простой массой парализовали громадных рептилий - их оружие рассекало коланцев, но врагов прибывало все больше. Въезжая на вал, Геслер заметил, что следующий ярус земляных укреплений почти пуст - все силы стекались вниз, чтобы врезаться в его Че'малле. Однако за покинутыми укреплениями пехота стояла на прежних позициях. Он видел высокие редуты, построенные для обстрела с разных углов, за ними были заряженные, ожидающие онагры.
  "На это весь день уйдет.
  Хуже, мы можем проиграть".
  Т'лан Имассы взяли траншею в центре и пытались расширить брешь. Залпы тяжелых болтов прореживали их ряды.
  - Охотники К'эл... Сег'Черок, вы нужны нам в центре - нужно уничтожить онагры! Т'лан Имассы смогут расширить проход. Идите за ними. Задние шеренги Ве'Гат, стройтесь напротив центра и двигайтесь к бреши!
  Стрела скользнула по левому плечу. Он с руганью пришпорил "скакуна" Ве'Гат, желая въехать в траншею и найти Буяна.
  Резня была ужасающей, стиснутые воины размахивали оружием, кололи и рубили. Его Ве'Гат приземлился на трупы - траншея уже стала наполовину мельче прежней глубины; липкие конечности и туловища скользили под подошвами, Солдат вынужден был глубоко вонзать когти.
  Шестеро закрывшихся щитами коланцев удерживали насыпь напротив, готовя короткие шипастые топоры - вот они повели атаку на одного из Ве'Гат, подрубая ноги и рассекая брюхо. "Так делали и малазане. Ну почему бы коланцам не быть поглупее?"
  Он завыл, посылая своего Солдата на них.
  
  ***
  
  - Мы убиваем все больше, но они не ломаются. Дестриант, эти солдаты под принуждением. Их душами командует чистокровный Форкрул Ассейл.
  Келиз медленно кивнула. Она сама это видела - ни одна армия не может противостоять такой волне насилия. Она знала, что погибли уже тысячи солдат Колансе. Битва за первый ярус заняла почти все утро, а теперь солнце сияет над головами - в середине группы Нефритовых Чужаков - а Т'лан Имассы с К'чайн Че'малле успели лишь сокрушить последних защитников третьей траншеи.
  "Только половина укреплений".
  Матрона Ганф Мач говорила смесью ароматов: - Мои Ве"Гат начали уставать, Дестриант. Тысяча пала и более не поднимется. Теперь Гу'Ралл сообщает, что на подходе другая армия Колансе. Они на дороге в глубине суши, к западу.
  Келиз мысленно сжалась. Что сказать, что сделать? - Тогда летерийцы и болкандийцы не справились.
  - Да. Они преследуют, но они прорежены и истощены. Не прибудут вовремя. Дестриант, дотянуться до Смертного Меча и Надежного Щита трудно. Они в боевом бешенстве - снова и снова выкрикивают имя, которого я не знаю. Но каждый раз, возглашенное, оно странно сотрясает воздух. В нем пряный, звериный запах.
  Дестриант, мы должны отвести часть наших сил для противостояния опасности с запада. А ты должна дотянуться до людей-командиров. Сломай их ярость, донеси глас разума. Лети в разумах Ве'Гат, они приведут тебя к ним.
  Келиз глубоко вздохнула и сомкнула глаза.
  
  ***
  
  Татуировки на руках Геслера пылали, словно сбрызнутые кислотой, но он едва замечал боль, склонившись на спину Ве'Гат. "Скакун" шатался. Смертный Меч никогда не чувствовал такой усталости, такого... бессилия. Враг не ломается. Враг дерется с яростью, не уступающей страстям Геслера и Буяна. Они мрут и мрут, но приходят всё новые.
  Острие пики глубоко вошло в живот "скакуна", животное умирает под ним, но как-то ухитряется стоять, двигаться, отбрасывая врагов взмахами оружия.
  Он подбирается ближе к центру - туда, где Т'лан Имассы все еще рвутся вперед, поднимая и опуская не знающие устали руки. Никогда прежде Геслер не оказывался так близко от неупокоенных воинов, никогда не становился свидетелем такой... неумолимости.
  "А Император имел под своей властью почти двадцать тысяч. Мог бы завоевать мир. Мог учинить небывалую резню, сокрушить все королевства, все империи.
  Но он редко когда их использовал.
  Келланвед - возможно ли? Даже ты пасовал перед бойней, которую обещали эти твари? Ты видел, что такая победа уничтожит тебя, погубит всю Малазанскую Империю?
  Боги подлые, думаю, да.
  Ты взял власть над Т'лан Имассами - чтобы держать их подальше от полей брани, от человеческих войн".
  Он еще держал тяжелый меч, но не мог даже поднять его.
  Жажда битвы гасла - что-то набросилось на нее и порвало, сняло тряпку с глаз, красная пелена пошла трещинами.
  И он расслышал голос Келиз: "Геслер. На внутренней дороге еще одна армия Колансе. Они идут быстро, мы должны беречь фланги".
  "Беречь фланги? С чем?" Он заставил "скакуна" повернуть и пошатнулся, потому что тот чуть не упал. - Ах, дерьмо. Моему Ве'Гат конец. - Вытащив сапоги из стремян, скользнул с покатой спины зверя. Колени подломились, он шлепнулся набок. Стараясь успокоить дыхание, поглядел в странное - до странного тесное - небо. "Ладно. Слушай, Келиз. Отводи К'эл, посылай туда. Всех. Скажи Сег'Чероку - я отошлю ему Т'лан Имассов". Он с усилием встал. "Ты все слышала?" Отскочил, когда Ве'Гат упал, дергая лапами. Из живота свисала изрядная часть кишок. Он видел, как жизнь уходит из глаз "скакуна".
  "Да. Гу'Ралл говорит, нужно торопиться. Мало времени".
  "Проклятая ризана наконец вернулась?"
  "Гу'Ралл говорит, что идет буря, Геслер. Говорит, ты ее вызвал".
  "Худа вам!" Он огляделся, но Буяна видно не было. "Буря? О чем она вообще? Так или иначе, виноват рыжебородый ублюдок".
  Смертный Меч выругался и пошел искать Оноса Т'оолана. Предплечья, увидел он со смутной тревогой, сочатся бусинками крови.
  
  ***
  
  Онос наискось взмахнул клинком, рассекая торс противника-коланца, вытащил меч из оседающего тела. Обух топора врезался в ребра слева и отскочил; развернувшись, он рубанул напавшего по шее. Голова скатилась с плеч. Еще два шага - и он на вершине четвертого вала, воины спешат следом.
  Поглядел вниз, в траншею, увидел море запрокинутых лиц - все искажены нечеловеческой ненавистью - оружие поднялось навстречу ему, готовому спуститься в давку.
  - Первый Меч!
  Онос Т'оолан помедлил, отступил на шаг.
  К нему ковылял малазанин Геслер.
  - Геслер, - начал Онос, - осталось лишь два яруса, и число врагов на тех позициях серьезно уменьшилось. Мы победим. Выводи Ве'Гат за нами...
  - Первый Меч, нас готовятся атаковать с западного фланга. Я послал туда оставшихся К'эл, но их слишком мало.
  Онос Т'оолан опустил меч. - Понял.
  - Мы надавим и без тебя. Ты разделил оборону надвое, а Солдаты Ве'Гат карабкаются и бегают быстрее людей - мы осадим Шпиль, мы будем сражаться на ступенях.
  - Аграст Корвалайн ранен, Смертный Меч. Пробудился Телланн - где-то поблизости Олар Этиль. Похоже, этот день станет днем древних сил. Малазанин, бойся голоса Чистого, что ждет на вершине Шпиля.
  Мужчина показал запятнанные красным зубы. - Когда я окажусь там, у него не будет времени на одно проклятое словечко.
  - Желаю успеха, Смертный Меч. Скажи К'чайн Че'малле: мы сочли за честь сражаться ныне бок о бок.
  Онос Т'оолан помахал сородичам, и все рассыпались пылью.
  
  ***
  
  Сестра Почтенная слышала скрежет льда, осадившего Шпиль слева, а прямо перед ней К"чайн Че"малле прорубали путь все ближе к ступеням. Т'лан Имассы исчезли, но она знала, куда они отправились. "Высшему водразу Фестиану придется столкнуться с ними. Придется найти способ окружить их, обойти и ударить по Че'малле".
  Потом она поглядела вверх, где громоздились над самой головой огромные черные тучи, формируя высоченные колонны. Столпы эти светились грязно-синим и зеленым, она видела вспышки молний в глубинах - ослепительный свет угасал слишком медленно. Остались два мутно горящих светоча; вместо того чтобы угаснуть, ядовитое сияние нарастало, приобретая все более зловещий оттенок.
  И тут она поняла, что именно видит.
  "Бог среди нас. Призван бог!"
  Глаза сверкали демоническим огнем, густеющие тучи находили форму, создавали тушу столь громадную и ошеломляющую, что сестра Почтенная завопила.
  Серебристый блеск клыков, вихри туч, соединяющихся в завитки темной шерсти. Громоздится, кипит, становясь существом из мышц и устрашающего гнева с глазами, зловещими как двойное солнце пустыни. Доминируя в небе над Шпилем, Фенер, Летний Вепрь, явил себя.
  "Это не морок. Он здесь. Бог Фенер здесь!"
  
  ***
  
  Когда заря осветлила серое небо, вода еще неслась по канавам. Карса Орлонг поглядел в мирное лицо старика, которого он качал на руках. Подвел ладонь под голову, чуть приподнял, положил тело на мостовую.
  Время.
  Он встал, крепко ухватив меч. Устремил взор на храм напротив и пошел к запертой двери.
  Город просыпался. Ранние прохожие на улицах замедляли шаги, видя его. Те, кому удавалось разглядеть лицо, пятились.
  Он схватился за тяжелую бронзовую ручку и вырвал ее из створки. Потом пнул ногой, разбивая доски словно хворост - звук удара разнесся громом, эхо покатилось по длинным коридорам. Раздались крики.
  Карса вошел в храм Фенера.
  Вдоль роскошно украшенного некогда коридора, мимо светильников на стенах - двое жрецов появились с намерением преградить вход, но увидели его и отшатнулись с пути.
  В алтарный зал. Густой дым, сладко тянет благовониями, пар исходит от плит под ногами; по сторонам росписи на стенах трещат, булькают, начиная чернеть, краска закручивается слоями, губя изображения.
  Жрецы выли от ужаса и горя, но Тоблакай не смотрел на них. Глаза его были устремлены на алтарь, блок грубо отесанного камня, на котором лежит украшенный драгоценными каменьями клык вепря.
  Подойдя к алтарю, Карса воздел каменный меч.
  - Клянусь сердцем его.
  Опустившись, лезвие разбило клык и пошло дальше. Алтарь раскололся с громоподобным треском.
  
  ***
  
  Онос Т'оолан слышал плач, но это было звучание чего-то незримого, чего-то глубоко скрытого в душах Т'лан Имассов. Он вовсе не ожидал, что оно проснется, не надеялся ощутить это снова. Разум увидел ребенка в одеждах смертной плоти, поднявшего лицо к небесам, и это было его лицо - так давно забытое. Сны угасали, но дитя рыдало, содрогаясь в корчах.
  "Всё умирает. Сны распадаются в пыль. Невинность истекает кровью, орошая землю. Любовь падает холодным пеплом. У нас было столь многое. Но мы отказались от всего. Это было... этому нет прощения".
  Он восстал из праха на широком ровном пустыре, где некогда была деревня. Дома, построенные по преимуществу из дерева, разобраны на военные орудия. Остались лишь фундаменты. Насыпная дорога здесь понижается, проходя вровень с мощеной улочкой.
  Сородичи восстали рядом и разошлись широким строем, чтобы ожидать армию. Ее уже видно было на западе. Звук тысяч топающих сапог отдавался густым подземным рокотом.
   "Мы будем биться здесь. Потому что битвам и убийствам нет конца. И ребенок будет плакать вечно. Помню так много погубленной любви, так много потерянных вещей. Помню, как меня ломали. Снова и снова. Конца не должно быть - нет такого закона, что сломанное нельзя сломать еще раз".
  Когда он поднял оружие, сородичи сделали то же. Семь тысяч четыреста пятьдесят девять Т'лан Имассов. "Новая битва, старая война. Война, в которой мы не проигрывали, но не знали, как победить".
  Сотрясший тяжелые тучи за его спиной гром заставил Т'лан Имасса пошатнуться. Резко повернувшись, Онос Т'оолан увидел каменный меч - имасский меч. Он опускался, как будто его держала рука одного из Нефритовых Чужаков, непостижимо громадный, и рассекал смутную зверовидную форму. Существо пошатнулось. Два алых янтаря - глаза - внезапно засияли, будто налились кровью.
  Прозвучал рев, заполнив воздух такой яростью и такой болью, что армия Т'лан Имассов отступила на шаг. Потом еще на шаг.
  "Предсмертный крик бога".
  И небеса взорвались.
  Онос Т'оолан видел волны крови, падающие на землю. Смотрел, как багряные полотнища катились по полям, катились все ближе - а потом, когда раздался новый рев, ливень обрушился на Т'лан Имассов, заставляя встать на колени.
  Склонивший голову под потопом Онос вздохнул. Раз. Еще. Глаза его медленно расширялись.
  Сухая кожа на руках и ногах размягчалась, растягивалась. Нарастали мышцы.
  Еще один ужасный всхлип, вдох, боль в легких.
  Сородичи вдруг разразились криками. Потрясение. Восторг.
  "Мы обновились. Мы возрождены кровью сраженного бога".
  Потом он поднял глаза и увидел быстро приближающиеся ряды солдат Колансе.
  "Но... очень не вовремя".
  
  ***
  
  Кровь сраженного бога лилась с неба. Потоками, каскадами. Тучи были порваны, скомканы. Воздух полнился страшным свистом густых капель, падающих с тяжестью расплавленного свинца. Сражавшиеся на высшем ярусе перешейка армии падали под напором. Широкий ледник, упрямо ползший к вершине Шпиля, стал казаться багровой рекой.
  Склоняясь под нежданной атакой, сестра Почтенная шагала к алтарному камню. Сквозь карминовую дымку было видно сердце Увечного Бога - уже не иссохшая узловатая вещь, а пульсирующий, полный жизни орган.
  Однако колдовские цепи по-прежнему удерживали его на алтаре.
  "Это... ничего не меняет. Мой солдаты продержатся. Их души еще у меня в руках. Цепи их павших товарищей, души сраженных - все питает мою силу. У подножия лестницы они встанут стеной плоти. Я же возьму неожиданную силу, приму дар. Я напитаюсь кровью во имя Аграст Корвалайна".
  Она добрела до алтаря, с трудом выпрямилась и подняла лицо к небу, ощущая горячую кровь. Засмеялась, открывая рот.
  "Омолоди меня. Избавь от согбенного тела. Пусть снаружи я стану так же прекрасна, как внутри. Кровь бога! Смотрите, как глубоко я пью!"
  
  ***
  
  Было так, словно небесам нанесли смертельную рану. Келиз кричала в шоке и ужасе, когда потоп обрушился на землю - со всех сторон, глотая окрестности, унося целый мир. Кровь - на лице, на руках - казалась огнем, но не обжигала. Она увидела, как тяжелые капли падают на безжизненную почву - и земля чернеет, потоки грязи текут по склонам.
  Она едва смогла выдохнуть: - Ганф Мач! Что... что же будет?
  - Дестриант. У меня нет ответа. Бессмертный ритуал распутал узлы. Древние силы тают... растворяются. Но что всё это значит? Что разрешилось? Никто не сможет сказать. Бог умер, Дестриант, и смерть его горчит на языке, полнит меня тоской.
  Келиз видела, что К'чайн Че'малле смутились лишь на миг, снова начав атаку на верхние укрепления Колансе. Видела, как защитники встают навстречу Солдатам Ве'Гат.
  "Бог умирает. А драка попросту продолжается, и мы разбавляем его кровь своей кровью. Я вижу историю мира - здесь, перед глазами. Так идет век за веком. Так... бессмысленно".
  Тихий смех сзади заглушил угасающий рев. Келиз обернулась.
   Синн разделась донага и была вся облеплена кровью. - Чистая сжала сияющий кулак, - сказала она, - чтобы заградить проход. Ящерицы не смогут, их души осквернены утомлением. - Взор коснулся Келиз. - Скажи, пусть отходят. Прикажи отступить.
  Она прошла мимо.
  
  ***
  
  Имассы отступали. Тяжелая пехота Колансе надвигалась, топча имасские трупы. Щиты и доспехи не поддавались оружию из камня. Железными мечами, топорами и копьями они рвали незащищенную плоть, пока со всех сторон грохотал кровавый дождь - уже холодный, безжизненный.
  Отойдя за остатки деревни, Имассы сжались в кучу. Они не могли удержать противника. Стесненную толпу все более и более теряющих присутствие духа воинов сжали клещами. Онос Т'оолан старался удержать центр строя - он один помнил, как нужно защищать собственное тело, теперь такое хрупкое и уязвимое. Сородичи же... забыли. Они атаковали необдуманно и гибли.
  Возродиться, чтобы пасть через миг. Тоска угрожала разорвать душу Первого Меча. Но он всего лишь смертный, такой же, как братья и сестры рядом ... лишь дело времени...
  Он увидел, как строй коланцев вдруг подался назад. Люди заколебались, но почему? Онос не понимал.
  Низкий, глубокий смех раздался справа; он еще не успел поглядеть, как услышал голос: - Имасс, привет тебе.
  К нему пробирался, чтобы встать в первом ряду... Джагут.
  В доспехах и в шлеме, с окровавленным оружием наготове.
  Джагут сказал громче: - Варандас? Ты так же прекрасна, как я помню?
  Женский голос крикнул в ответ: - Ты помнишь только то, что я говорила, От! А я врала!
  Джагуты хохотали. Тот, кого назвали Отом, склонил голову, рассматривая Оноса Т'оолана. - Вдохнуть воздух... это было неожиданностью. Мы хотели сражаться с вами - два неживых, но равно упрямых народа. День резни, ха!
  Джагут рядом с Отом отозвался: - И это была бы славная резня! Увы, все пошло не так! Нас всего четырнадцать. Айаман - ты хорошо считаешь! Четырнадцать Джагутов равны славной резне?
  - С прибавкой пяти тысяч Имассов? Думаю, равны, Гедоран!
  Джагуты готовили оружие. От сказал: - Присоединяйтесь, Первый Меч. Если нам суждено умереть, то не на задворках. - Глаза блеснули и тени шлема. - Первый Меч, видишь? Форкрул Ассейлы, К'чайн Че'малле, Имассы и теперь Джагуты! Что за вечеринка бывших!
  Гедоран крякнул: - Все, что нам нужно - несколько Тел Акаев, и можно всю ночь перетирать старые небылицы!
  И тут же с бычьим ревом Джагуты устремились на коланцев.
  Онос Т'оолан рванулся следом, а за ним все Имассы.
  
  ***
  
  Гиллимада, которую избрали в вожди по причине красоты, оглянулась на пройденный путь. Баргастов едва было видно. - Они ползуны!
  - Мы просто выше, Гилли, - проревел ее брат Генд. - Можешь поглядеть вперед, там драка!
  Гиллимада скривилась и посмотрела вперед. - И без тебя знаю, недоносок-торопыга. Эй все, хватит отдыхать - мы снова побежим. Видите?
  - Конечно видим, - крикнул один из болтунов, приятелей брата. - Мы все выше тебя, Гилли!
  - Зато кто тут самая красивая? То-то!
  - Гилли, там Джагуты с Имассами!
  Гиллимада прищурилась, но она и вправду была среди них главной коротышкой. - Они бьются меж собой?
  - Нет!
  - Хорошо! Старые сказки - ложь!
  - Нет, только одна, Гилли...
  - Что?! Если одна - ложь, то и все! Я сказала! Отдохнули? Хорошо! Пойдем в драку, как в другой сказке. Насчет войны с самой Смертью!
  - Это ж вранье, Гилли, ты сама сказала!
  - Ну, может я сама и врала. Понимаете? Эй, хватит воздух тратить. Бежим и деремся!
  - Гилли - кажется, там кровь дождем льется!
  - Мне плевать. А вы делайте что я скажу, ведь я до сих пор самая красивая, верно?
  
  ***
  
  Сег'Черок, возглавлявший остатки Охотников К'эл - бойцов, получивших раны колотые и резаные, с обломками торчащих из-под шкур стрел - скорым галопом приближался к месту боя. Впереди он видел Имассов, получивших горький дар смертности. Они сцепились в яростной схватке с превосходящими силами латной пехоты Колансе; в первых рядах находились также и Джагуты в тяжелых доспехах.
  Вид старинных врагов, вставших ныне плечом к плечу, наполнил вены Охотника странными соками, избавил от утомления. Он ощутил, что запахи плывут к сородичам, возвращая силы.
  "Почему так колотится сердце?
  Это... слава.
  Мы бежим на смерть. Бежим, чтобы драться бок о бок с древними врагами. Мы бежим, как само прошлое, решившее встретиться с настоящим. Что на кону? Всего лишь будущее.
  Возлюбленные собратья, если день сочится кровью, добавим и своей. Если день несет смерть, схватим ее за горло. Мы живы, и нет в мире силы более великой!
  Братья! Поднять клинки!"
  Выйдя на ровную почву, Охотники К'эл распластались над землей, высоко подняв лапы-мечи, и вступили в бой.
  Двести семьдесят восемь Тартеналов ударили во фланг войска Колансе неподалеку от места его соприкосновения с противником. Разом затянув старинные песни (почти все - о случайных встречах и нежданных родах), они с грохотом вломились в давку, размахивая оружием. Тела коланцев летели по воздуху. Целые шеренги пали наземь и были растоптаны.
  Джагуты подняли ужасающий хохот, едва завидев их подход. Каждый из четырнадцати вел сгусток Имассов, каждый Джагут казался островом среди поля боя. Никто не мог перед ними устоять.
  Однако их было всего лишь четырнадцать, сражавшиеся рядом Имассы продолжали гибнуть, хотя и дрались с великой яростью.
  Охотники К'эл врезались в охранение вражеского войска, диким натиском заставив солдат отступить. Оказавшись на свободном пастбище, они развернулись и напали на фланг напротив Теблоров.
  В ответ высший водраз Фестиан ввел в бой резервы. Четыре легиона, почти восемь тысяч латной пехоты зашагали навстречу врагу.
  
  ***
  
  Горькая Весна, изувеченная прорубившим бедро мечом, лежала в груде павших сородичей. Только что над ними прошла стена атакующих - но атака захлебнулась, воины шаг за шагом отступали.
  В памяти не было ничего подобного этому короткому и сладкому времени, когда она снова вкусила дыхание, увидела на себе гладкую кожу, ощутила падающие из глаз слезы. Она успела забыть, как они мешают видеть. Вот что значит жить, вот реальность смертной доли... но она не могла вообразить, как кто-то, пусть впавший в полное отчаяние, может добровольно от этого отречься. И все же... все же...
  Кровь еще льется с неба - редким и холодным, не приносящим даров дождем. Она ощущает и свою кровь, гораздо более горячую - течет из бедра, по пояснице. Жизнь, такая новая и свежая, вытекает из нее.
   Не лучше ли это неумолимого наступления на врага? Не лучше ли, чем убивать сотни и тысячи не имеющих защиты против бессмертного рода? Не есть ли это... восстановление равновесия?
  Она не будет скорбеть. Не столь важно, что дар оказался таким кратким.
  "Я снова познала жизнь. Мало кому это удается. Нас, таких, слишком мало".
  
  ***
  
  Корабль Смерти лежал в плену льда, накренившись набок. Капитан Шерк Элалле встала наконец, отряхнула снег с одежды. Рядом был Красавчик, Скорген Кабан; стоя на коленях, он набирал в ладони снег и сосал.
  - Вредно для зубов, Красавчик, - сказала Шерк.
  Мужчина ухмыльнулся. Она вздохнула.
  - Прости. Забыла, что у тебя их слишком мало.
  Принцесса Фелаш показалась из-за носа в сопровождении служанки. - Нашла, - провозгласила она сквозь клубы дыма. - Он действительно пошел ледяной дорогой. Если тщательно оценить направление следов, можно сделать заключение: он намерен идти до самого шпиля. Под этот неестественный ливень.
  Шерк прищурилась, взирая на то, что недавно было заливом. Пробуждение Омтозе Феллака походило на удар кулаком в висок; только капитан оставалась в сознании, пока бушевали магические силы. Она единственная видела, как замерзало море, одновременно пытаясь не дать команде свалиться за борт, пока корабль крутило и перекашивало под весьма неудобными углами.
  И единственная видела, как Худ пешком двинулся вдаль.
  Через краткое время над Шпилем разразилась буря; хлеставший сушу ливень казался густым как кровь.
  Шерк Элалле поглядела на Фелаш:- Принцесса... Вы чувствуете, что стало с вашей матушкой?
  - Увы, эфир слишком возмущен. Кажется, - сказала она, затянувшись трубкой, - нам тоже придется идти по треклятому ледяному полю - и надеяться, что оно не расползется слишком скоро. Омтозе Феллак снова спит.
  Скорген скривился. - Звините? Спит? Кап, она грит, под ногами растает?
  - Красавчик, уже тает. Отлично. Нам надо спешить?
  Но принцесса подняла пухлую руку: - Вначале я решила следовать по тропе Худа, но, похоже, там нас ждет крутой и опасный подъем. Посему, могу ли я предложить альтернативу? Можем мы пойти к западу?
  - Не знаю. Мы проведем полдня в обсуждениях?
  Фелаш нахмурилась. - Что я такого сказала, чтобы вызвать весь этот сарказм? Хм, капитан?
  - Простите, Ваше Высочество. Путешествие было весьма опасным.
  - Едва ли оно окончено, дорогая моя. Вряд ли мы наделены роскошной возможностью жаловаться.
  Шерк повернулась к Скоргену: - Собрать всех. Времени точно может не хватить.
  Старпом повернулся, но тут же снова глянул на Шерк: - Если так, почему ж она, клянусь Маэлом...
  - Хватит, Красавчик.
  - Да, кап. Простите, кап. Уже бегу.
  "Королева Абрасталь, я доставлю дочку вам в объятия. И добавлю все благословения, какие смогу придумать. Забирайте, умоляю. Пока я не обхватила руками нежную шейку и не выдавила мозги изо всех щелей ее головы. Тогда служанка порубит меня на мелкие куски, Скорген сделает что-нибудь глупое, его голова распадется надвое, а такую рану легко не зашьешь".
  Она видела следы Худа, понимая, что смотрит на них с вожделением. "Не будь дурой, женщина. Об иных судьбоносных деяниях лучше узнавать по рассказам, сидя в таверне над кружкой эля.
  Доброго пути, Худ. Встретишься с кем лицом к лицу - сразу откусывай, ладно?"
  
  ***
  
  Он прошел во врата Смерти, и этот дождь - наделенный магией лишь на краткие мгновения - не мог помочь призраку. Возрождение его не поцеловало. "Нет слепящей завесы, я могу видеть всё".
  Тук сидел на неживом коне, на склоне холма, после сотен лет вспахивания земли ставшего всего лишь плоским курганом - и в ужасе наблюдал за гибелью самых драгоценных грез.
  "Не так должно было быть. Мы могли чуять кровь, да. Мы знали, что так будет.
  Но, Онос Т'оолан, это не твоя война. Тебе не место в этой битве".
  Он видел старого друга - там, в центре менее чем тысячи Имассов. Четырнадцать были разобщены, каждый Джагут бился в одиночку; вперед выдвинулись лучники, воины-Джагуты были утыканы стрелами, но продолжали сражаться.
  Охотников К'эл оттеснили, отделив от Имассов. Тук видел и Тоблакаев - едва ли полсотни - которые отступали к холму. Вдалеке показались Баргасты, но их было мало, они шагали, полумертвые от утомления.
  Тук заметил, что рука сжимает скимитар. "Но моя сила ушла. Я сдал последние остатки. Что удерживает меня здесь, какое-то проклятие? Я обречен созерцать плоды своих неудач? Онос Т'оолан, друг. Брат. Я не буду ожидать тебя у врат - мне слишком стыдно". Он натянул удила. "Я не увижу твоей смерти. Прости. Я трус - я не хочу видеть, как ты умрешь". Пора уходить. Он развернул коня.
  И замер.
  На высоком гребне стояла армия, тоже на неживых конях.
  Сжигатели Мостов.
  Увидев в середине Вискиджека, Тук послал коня вскачь; животное взлетело по склону, топча копытами изодранную почву.
  - Ты будешь просто наблюдать? - закричал он, едва выехав на гребень. Послал скакуна к Вискиджеку, натянув поводья в последний момент.
  Пустые глазницы солдата вроде бы смотрели на сцену внизу. Казалось, он не слышит слов Тука.
  - Прошу! - неистово вскричал Тук - горе и разочарование рвали его на части. - Знаю... я не был Сжигателем... знаю!!! Но я ваш товарищ, малазанин! Прошу! Вискиджек, НЕ ДАЙ ЕМУ УМЕРЕТЬ!
  Безжизненное лицо повернулось. Пустые глазницы рассматривали его.
  Тук ощутил, как крошится душа. Открыл рот, чтобы сказать что-то еще, взмолиться ради...
  Вискиджек сказал слегка удивленным тоном: - Тук Младший. Ты правда веришь, что мы сказали бы "нет"?
  И поднял руку в боевой перчатке. Двое солдат подтянулись ближе - Колотун слева, Ходунок справа.
  Когда он выбросил руку вперед, плотная армия Сжигателей Мостов понеслась с холма словно лавина - минуя Тука, заставляя его коня развернуться.
  В последний раз Сжигатели вступили в бой.
  
  ***
  
  Громовое сотрясение, отметившее смерть бога, повалило кобылу Ливня наземь, выбросило молодого воина из седла. Он лежал, полуоглушенный, и слушал топот копыт: животное повернуло направо и понеслось прочь от гибельного мальстрима.
  Потом полил дождь, и он услышал разрывающий уши грохот лопающегося льда. Круговерть снега и мокрой грязи залепила скалы, полетели багряные смерчи; земля под ним шевелилась, скользя к морю.
  "Полное безумие! В мире такого не может быть!" Ливень встал на ноги, огляделся, ища детей. Они от страха прижались друг к дружке. - Слушайте! Бегите от моря. Слышите? От моря, прямо отсюда!
  Мерзлая кровь падала с небес. Сзади ветер принес смех Олар Этили. Оглянувшись, он увидел ее, стоящую лицом к Шпилю.
  Абси вдруг завопил.
  Стория крикнула: - Не бросай нас, Ливень! Ты обещал!
  - Я догоню!
  - Ливень!
  - БЕГИТЕ СКОРЕЕ!
  Стави дернула сестру за грязную тунику, подхватила Абса тонкими руками. Все побежали, через миг пропав из вида - кровавый потоп усиливался, полотнища дождя неслись в сторону холмов.
  Повернувшись к востоку, Ливень удивленно замер. Выступ суши обвалился в море, создав большие ступени, но лед полз по ним, уже сравнявшись высотой с утесами. Видневшийся справа Шпиль окружила пелена дождя.
  Он снова услышал хохот ведьмы и поглядел на нее.
  Но старой карги больше не было - в потопе стояла молодая женщина. - ВОЗРОЖДЕНА! - крикнула она. - МОИ СОРОДИЧИ ВСЕ ВОЗРОЖДЕНЫ! Я ПОВЕДУ ИХ - МЫ ВОСПРЯНЕМ СНОВА! - Она развернулась к Ливню. Кровь разрисовала прекрасное лицо. Но тут голова дернулась, словно у птицы: - Где они? Где дети? Мои подарки... и я дам больше! Больше детей! Мы будем править вместе - Гадающая по костям и Первый Меч. Где дети?!
  Ливень не сразу отвел от нее глаза. Поскальзываясь на заледеневшей земле, взял лук и колчан. - Сбежали, - сказал он. - В панике. Вниз по склону, на лед - я не смог поймать...
  - ДУРАК!
  Когда она побежала к ледовому полю, Ливень пошел следом.
  Лицо его покрыла замерзшая на ветру кровь. Подняв руку, чтобы прикрыть глаза, он брел за Олар.
  "Ты дашь ему больше? Вот из-за чего всё? Ты любишь его? Отняла жизнь, оставив кожу да кости, украла детей - а может, ты и его жену, мать его детей, убила? Ты сделала всё это, думая завоевать сердце?"
  Однако он успел ее увидеть. Возрождена, стала молодой и вполне привлекательной: полная, пышногрудая и широкобедрая, волосы - хотя сейчас их пропитала кровь - светлые до белизны; глаза цвета зимнего неба. "Уже не ходячая мертвечина. Ты тоже, Онос Т'оолан? Возродился? Она забрала у тебя все и теперь заменит собой - создаст для тебя новый мир.
  Тук Анастер, ты знал? Ты понимал ее резоны?
  Есть ли разница?"
  Он дошел до льда - она была по-прежнему далеко впереди, быстрая как заяц. Она плясала на изломанном рваном склоне. Казалось, он слышит ее слова, окрики к детям.
  Трещины открывались на пути - тяжесть ледника начала его разламывать. Спуск стал еще круче - но справа он видел часть ледника, еще ползущую вверх, словно решившую дойти до самой вершины Шпиля. Что за пятнышко там, на середине ледовой лестницы? Кто-то восходит? Он не был уверен.
  Ноги подвели, он заскользил, сталкиваясь с шипами твердого словно камень льда. Промелькнул мимо Олар Этили размытым пятном, услышав удивленный крик. Голова обо что-то ударилась, его развернуло - ноги уперлись в твердый край - но препятствие тут же подалось... Торс резко мотнулся вперед, Ливень изогнулся в пояснице, чувствуя, как ниже смыкаются челюсти, ломая ноги.
  Ощутил и услышал треск бедренных костей.
  Ливень завопил. Он угодил в трещину и теперь медленно уходил в нее все глубже. Кровь, текущая по ногам, тут же замерзала.
  Лук и кожаный колчан лежали рядом с рукой, но он не мог дотянуться.
  Олар Этиль внезапно оказалась над ним. - Слышала, кости ломаются. Правда? Верно, щенок? - Она опустила руку и взяла его за клок волос, развернув исцарапанное лицо кверху. - Так? Ты уже бесполезен для меня?
  - Нет, слушай... я думаю, что слышал... детей. Абси... кажется, я слышал его плач.
  - Где? Укажи, ты еще можешь. Где?!
  - Вытащи меня, ведьма, и я укажу.
  - Идти сможешь?
  - Конечно, женщина - меня только зажало в расселине. Вытащи, и мы их найдем! Но скорее... все поле трескается!
  Она кашлянула смехом: - Омтозе Феллак во всем своем величии - кто дерзнет бросить вызов? Гадающая, вот кто! Я его разрушу. Я уже его разрушаю - глупец думает, что сможет взять мерзкое сердце? Я не позволю! Он не заслужил - он же Джагут!
  - Вытащи меня, ведьма.
  Она протянула руку. Сила ее была велика - овл ощутил, как ломается корка крови, как отрываются целые куски кожи и плоти, пока она тащит его из расселины.
  - Лжец! Ты наврал!
  Ливень лежал на спине. Красная пелена перед глазами отступала, он мог видеть Нефритовых Чужаков и даже солнце. А вот ниже бедер как бы ничего не было. "Заморожен. Лишен крови. Недолго осталось".
  - Где они?
  Он заставил себя привстать на локте, указал куда-то вправо, вниз. - Там, за глыбами - встань на них, ведьма, и сможешь увидеть.
  - Больше мне от тебя ничего не нужно. Можешь умирать, щенок. Разве я не предупреждала?
  - Предупреждала, Олар Этиль.
  Она со смехом пошла к груде плотного снега и льда. Двадцать пять, тридцать шагов.
  Ливень извернулся и пополз к луку. - Обещал, - прошептал он. Полумертвые пальцы схватили деревяшку, другая рука подтащила колчан со стрелами. Он лег на спину и постарался отдышаться. Становилось трудно сделать хоть что-то.
  Лед заскрипел и завизжал. Его потянуло назад, к трещине - она стала шире, теперь она сможет проглотить его целиком.
  Ливень приложил зарубку на древке стрелы к тетиве.
  Ведьма уже лезла по рваному краю ледяной кучи.
  Ливень, упираясь локтями и плечами, сел спиной к льдине. Перетащил лук, снова наложил стрелу, прицелился. "Невозможно. Я вру сам себе. Она слишком далеко!" Его охватила жалкая паника. Он старался успокоить дыхание, слушая бешеный стук сердца.
  Олар Этиль вскарабкалась на глыбу, встала и начала озираться.
  Он видел, как сжались кулаки, слышал приглушенный вой ярости.
  Глаза щурились сами собой, руки начинали дрожать. Он смотрел на ее плечи - "жди, жди!" - и когда увидел, что она начинает поворачиваться, расслабил пальцы.
  "Я заставлю его заплатить за ложь!" Олар Этиль, старейшая из Гадающих по костям, обернулась к Ливню...
  Каменный наконечник пробил глазное яблоко, вошел в глазницу, туда, где кости тонки как кожа; крутясь, острие высверлило тоннель в мозгах и сломалось о заднюю стенку черепа.
  Он увидел: голова запрокидывается, стрела торчит из глаза; он понял, видя, как тело падает грудой костей, что она мертва. Убита мгновенно. Овл с хрипом завалился набок. "Видал, Тук? Видал мой выстрел?
  Ах, боги. Сделано, брат.
  Сделано. Я Ливень, последний воин-овл".
  Он скользил к трещине, не способный сопротивляться.
  "Ливень. Последний воин..."
  
  ***
  
  Буян ревел от боли, пока Геслер его тащил. Рыжий фалариец получил рану в правое бедро. Однако кровь текла не обильно, только при сокращении мышц; Геслер догадывался, что придурок не успеет истечь кровью по пути.
  Солдаты Ве'Гат отходили, отступали шаг за шагом...
  "Потому что ОНА идет. Потому что ОНА наконец вступила в битву.
  Боги, спасите нас всех".
  Втащив Буяна на пропитанную кровью насыпь перед третьей траншеей, он глянул вверх.
  Она одиноко шагала к массам коланцев. Почти еще ребенок, тощая как палка девочка, которую плохо кормили в детстве. Жалкое зрелище.
  Геслер увидел, как она поднимает руки, и вздрогнул.
  С ужасающим ревом стена пламени объяла верхние окопы. Обжигающие ветры вырвались дикими потоками, потекли и сюда, вниз по склону. На глазах Геслера трупы рядом с девушкой почернели, задергали конечностями, сворачиваясь клубками в горьком чреве жары.
  Потом Синн двинулась, гоня перед собой стену огня.
  Келиз упала на колени около Геслера. - Ты должен ее отозвать! Нельзя сжигать их живьем!
  Геслер сгорбился. - Слишком поздно, Келиз. Ее не остановишь.
  Келиз закричала - сырой, раздирающий душу звук - закрыла лицо руками. Но она так и не смогла оторваться от сцены истребления.
  Пламя пожирало армию, прильнувшую к основанию Шпиля. Тела мгновенно взрывались, кровь кипела. Тысячи солдат бежали, попадая в огонь, их тела плавились. В пламени всё чернело и крошилось золой. Огненный шторм не утихал.
  Ганф Мач присела подле Буяна, с когтей текло масло, исцеляя рану на ноге; он уже отталкивал ее лапы: - Гес... нужно идти на ступени...
  - Знаю, - сказал он. "Сквозь огонь. Разумеется. Кто, если не мы".
  - Она не остановится, - произнес Буян, вставая и шатаясь как пьяный. - Она возьмет себе всю силу...
  - Знаю, Буян! - "Знаю, чтоб тебя!" Геслер заставил себя встать. Прищурился, глядя в сторону материка. - Боги подлые, что это?
  - Призрачная армия, - ответила Келиз. - Матрона говорит, они просто появились с неба.
  - Пошлите туда Ве'Гат - всех, Келиз! Понимаешь? Нужно убрать их как можно дальше. Если Синн доберется до сердца, пламя пожрет всю гребаную страну на лиги вокруг!
  Она схватила его за руку: - Тогда ты ничего не сможешь. Неужели не видишь... ты не можешь...
  Геслер охватил руками ее лицо и крепко поцеловал. - Учи ящериц, Келиз, только лучшему, что есть в людях. Только лучшему. - Обернулся к Буяну. - Ладно, идем. Забудь про оружие - расплавится в руках. Доспехи сорвем по пути.
  - Кончай мне приказывать!
  Старые моряки двинулись кверху бок о бок.
  Они перешагивали грязные трупы, шли по дымящейся земле; воздух был раскален, как в кузнице.
  - Не могу поверить, Гес, - пропыхтел Буян. - Ты звал Фенера!
  - Не я один, Буян! Слышал, ты...
  - Не я. Это был кто-то еще. Ты его призвал и, чтоб тебя, убил! Геслер, ты взял и убил нашего бога!
  - Иди к Худу, - зарычал Геслер. - Кто скрестил пальцы, отрекаясь от культа? Не ты ли? Думаю, ты.
  - Ты сам сказал, что сделал так же!
  - Верно. Так что не забывай - мы оба убили Фенера. Правильно?
  Еще пять шагов, и они не смогли разговаривать - каждый вздох обжигал, кожаная одежда начала обугливаться. "Вот теперь дело точно дрянь.
  Но это Телас. Я чую - мы были в нем раньше". Он искал Синн, но нигде не видел. "Вышла из пламени И'Гатана. Вошла в пламя здесь. Это ее мир. Но мы знали, не так ли?
  Клянусь, я слышу ее смех".
  
  ***
  
  Келиз вскрикнула, когда Геслер и Буян исчезли в языках огня. Она не понимала. Она пораженно смотрела, как они переступают через тела, ставшие кучками золы, как на них горят куртки.
  - Матрона - что это за дар? Какой властью они наделены?
  - Дестриант, это выше моего понимания. Но теперь мне - как и всем - ясно: ты выбрала мудро. Если бы могли, мы пошли бы за этими людьми в огненную бурю. Если бы могли, мы пошли бы за ними на край Бездны. Ты спрашиваешь, что они такое... Дестриант, я должна спросить тебя о том же.
  Она качала головой, беспомощно пожимала плечами. - Не знаю. Малазане.
  
  ***
  
  Пламя гнало его назад. Это стало причиной гнева и отчаяния. Он пробовал снова и снова, но любимый хозяин ушел слишком далеко. Завывая, он носился взад и вперед вдоль третьей траншеи; в ноздри лезла вонь паленой шкуры, его шкуры.
  А потом он увидел щенка - того, с клочьями волос и визгливым голосом, щенка, что так никогда и не вырастет. Бегущего к холоду, к мерзлому морю.
  Неужели щенок нашел путь мимо горячего воздуха?
  Виканский пастуший пес оскалил изодранную морду и пустился следом.
  На кружном пути он найдет хозяина. Чтобы драться рядом. Для Крюка не было иной причины жить.
  
  Подножие Шпиля стало выжженным камнем - не осталось даже доспехов, только струйки расплавленного железа текли по черным трещинам в скале.
  Но Геслер и Буян шли через пожар. Кожа одежды прилипла к телу, став твердой и хрупкой как скорлупа; пока морпехи шагали к ступеням, остатки курток и брюк потрескались, уподобились змеиной шкуре.
  Геслер видел ступени, но и там ее не было. Взгляд поднялся. "Дерьмо". Она уже в четверти пути наверх. Он толкнул Буяна в плечо, указал.
  Они достигли подножия, ступили на пропеченные, крошащиеся ступени.
  Буян заступил Геслеру путь и начал жестикулировать - тайный язык морской пехоты. "Оставь ее мне - задержу, отгоню, как получится. Иди мимо. Иди как можешь быстро на вершину".
  "Слушай, тут слишком плохо даже для нас. Она зажарит нас до костей..."
  "Да ладно. Я удержу - только не тушуйся там, Гес! Сбрось ведьму с утеса. Возьми треклятое сердце!"
  Ноги Геслера ломило при каждом шаге. Он слишком устал. Целый день боев. Напряжение командира. Бесконечная резня. Когда он доберется до вершины - это если сумеет миновать Синн! - то будет совершенно голым. Без оружия, лицом к лицу с проклятой Форкрул Ассейлой.
  Синн ни разу не оглянулась. Она не знает, что сзади преследователи. Шаги ее размерены, неумолимы - но и спокойны, почти небрежны.
  Все трое выбрались за пределы пламени, и оно угасало внизу.
  Девица его придерживает - бережет для Форкрул Ассейлы. Телас для войны против садка Ассейлов. "Старое- старое дерьмо, вот что это. Неужели они не могут попросту убраться? Назад, в забытые могилы. Нечестно вовлекать нас в войны, которых не мы начинали - войны, идущие так долго, что потеряли всякий смысл.
  Вы взяли раненое сердце чужого бога. Вижу кровь на ваших губах. Неправильно. Несправедливо.
  Адъюнкт. Знаю, вы не мертвы. Ну, не знаю, но отказываюсь верить в ваше поражение. Не думаю, что в этом мире есть сила, что вас остановит. Мы сделаем своё дело. Вы знали, вы заранее знали.
  Сделайте же все правильно. Завершите всё".
  
  ***
  
  Буян карабкался на шаг впереди. Геслер увидел, как друг вытягивает руку и хватает Синн за лодыжку.
  Дрожа от усилия, рыча, Буян сорвал ее со ступени, подбросил в воздух и отпустил.
  Гелер видел падение - видел открытый от изумления рот, темнеющее лицо.
  "Эй, Буян, ты довел ее до бешенства".
  Но тут моряк схватил Геслера за руки и потащил кверху. - Иди! Уноси отсюда свою жалкую задницу!
  Рывок чуть не уронил Геслера на ступени, но он опомнился и побрел наверх, оставляя Буяна позади.
  "Не гляди вниз... не гляди на него, Геслер. Ты знаешь почему... не надо..." - Тут же он остановился, повернулся, встретив глаза друга.
  Взоры сплелись.
  И Буян кивнул, блеснув полусумасшедшей улыбкой.
  Геслер сделал неприличный жест и, чтобы не успело лопнуть сердце, отвернулся к каменным ступеням, начав подъем.
  
  ***
  
  Худ подтянулся на руках, влезая на расщепленный край, и снова поглядел вверх. Уже недалеко. Ледяная дорога стонет, трещины ползут молниями. Он ощутил нападение Олар Этили: ненависть к Омтозе Феллаку высвободила силу, вцепилась в него острыми когтями - а потом пропала. Так он узнал о ее смерти. Но ущерб уже причинен. Вполне возможно, что он не дойдет, что ледяная шпора рухнет, посылая и его к смерти.
  Смерть. Да, это интересное слово. С ней он, вроде бы, должен быть ближе, чем все остальные... но, честно говоря, он вообще ее не знает. Джагуты вели войну против смерти. Многие встречали это известие с недоверием или смущением. Они не понимали. Кто враг? "Враг - это капитуляция". Где поле брани? "В сердце отчаяния". Как добыта победа? "Она была рядом. Всё, что нужно - решиться и признать. Откажись, и тебе остается лишь смошенничать. Как сделал я.
  Как я победил смерть?
  Забрав ее трон".
   Сейчас кровь умирающего бога наделила его смертной плотью - вернула к смертности. Неожиданно. Возможно, это плохо. В потенциале... смертельно опасно. "Но кто тут может выбирать?
  Ах, да. Я выбирал".
  Рокочущий смех вырвался из его груди. Худ продолжил подъем.
  Впереди путь пересекала широкая расселина. Придется прыгать. Опасно и не величественно. Веселье куда-то ушло.
  Он ощущал поблизости высвобожденный Телас - видел, что воздух вокруг Шпиля посерел от дыма. Порывы ветра доносили вонь жженой плоти. "Это не рука какого-нибудь Имасса. Это нечто... новое. Испорченное безумием.
  Оно может победить нас всех".
  Он дошел до трещины и прыгнул. Грудь ударилась о край, столкновение чуть не заставило его упасть. Он вцепился когтями в рыхлый лед. Помедлил, отдыхая, и впрыгнул на уступ. И тут же некая форма мелькнула слева, приземлилась на все четыре, проминая наст. "Собака.
  Собака?"
  Он смотрел, как она убегает вверх, несясь, словно чудище из Бездны.
  С той стороны расселины Худ услышал неистовый лай - оглянулся и увидел другую собаку или, скорее, мелкую волосатую пародию на собаку. Она подбегала к провалу и отскакивала.
  "Даже не пытайся..."
  И мерзкая тварь тут же прыгнула и полетела по воздуху.
  "Недалеко же..."
  Худ выругался, когда челюсти спились в левую ногу, зубы пропороли кожу башмака. Он шипел от боли, пинаясь, чтобы стряхнуть рычащее существо. Мельком различил жуткую морду - словно крыса, которую хорошенько приложили к кирпичной стене - когда она пролетела мимо, по следу большого пса.
  Джагут сверкнул глазами, но тут же опомнился и снова побрел наверх.
  Хромая.
  
  ***
  
  Буян понял, что Синн крепко ударилась при падении, потому что наверх она карабкалась с трудом. Левая рука явно сломана, выбито плечо, кожа содрана в месте соприкосновения с грубым камнем. Будь они на дюжину ступеней выше, умерла бы.
  Морпех неслышно выругался, вывернул шею, глядя на Геслера. Тот долез до какой-то промежуточной платформы, до вершины осталось едва двадцать пять ступеней. "Что он делает? Отдохнуть решил? Нет времени, идиот! Иди!"
  - Убью!
  Услышав вопль, Буян обернулся. Десять ступеней до Синн. Поднятое к нему лицо стало мордой бешеного, злобного демона.
  Порыв жаркого ветра ударил его. Он отступил. На два, три, пять шагов.
  Синн лезла все ближе.
  Воздух воспламенился вокруг нее, красные и оранжевые языки вились на фоне белого пламени тела. Однако из ярящегося, раскаленного ядра все еще смотрели глаза.
  "Боги подлые! Она даже не человек! Была ли она человеком? Что же это за тварь?"
  Пламя проревело слова: - УБЬЮ! НИКТО НЕ ТРОНЕТ МЕНЯ! СОЖГУ - СОЖГУ ВСЕХ, КТО МЕНЯ ТРОНЕТ! СОЖГУ ВАС ВСЕХ! ВЫ УЗНАЕТЕ, ЧТО ТАКОЕ БОЛЬ!
  ТЫ СКАЗАЛ, ЧТО ЖЕЛАЕШЬ ОГНЯ, ЧТО ВНУТРИ МЕНЯ - СКАЗАЛ, ЧТО ГОТОВ ПОЦЕЛОВАТЬ - ТЫ СОВРАЛ! ТЫ СДЕЛАЛ БОЛЬНО! БОЛЬНО!
  ХОЧЕШЬ ОГНЯ ВО МНЕ? ПОЛУЧАЙ!
  Пламя вырвалось из нее, пронеслось по лестнице и объяло Буяна.
  Он завыл. Это был не Телас - этот огонь ОБЖИГАЛ. Он тянулся к нему, охватывал, вскрывал кожу, рвал плоть, вгрызался, чтобы сжечь кости. Крики затихли, хотя рот остался открытым, голова запрокинулась назад в агонии - легкие выгорели и стали бесполезны. Глаза лопнули и закипели.
  Он слышал, как она приближается - знал, что она прямо под ним. Он ощущал ступени за спиной, знал, что начал плавиться и скоро потечет вниз.
  Ее рука схватилась за локоть и раздавила плоть в пыль.
  Касания он и ожидал, еще держась - как и на чем, непонятно. Неслышно всхлипнув, разрывая душу, Буян бросился вперед. Обхватил ее головешками рук.
  Визг заполнил череп - они падали...
  Не как в первый раз - он заманил ее почти на самый верх. Он ощущал под огнем ее тело. Или так казалось?
  Они падали.
  "Гес... держись... все что мог...."
  Он умер задолго до конца полета, но от тела Буяна осталось достаточно, чтобы придавить Синн к скале. Хотя это было лишним. Удар разбил ей череп словно молотом, разбрызгал пылающее мясо и кровь по разогретым камням. Позвоночник сломался в четырех местах. Ребра согнулись, осколки пронизали сердце и легкие.
  Пламя сомкнулось, пожирая последние ошметки, и погасло, растекаясь по скале мерцающими лужицами.
  
  ***
  
  Геслер не мог сдержать слез, ползя по последним ступеням - он не поглядит вниз, не позволит себе, иначе сдастся. Ярость пламени, миг назад бившего в спину, разом угасла. "Он это сделал. Как-то. Убил ее.
  Но не уцелел. Чувствую... в душе выжжена дыра. Возлюбленный брат, ты ушел.
  Нужно было приказать остаться внизу.
  Но ты никогда не слушал приказов - это была вечная проблема, Буян. Была... ох, возьмите меня боги!"
  Он влез на вершину, перекатился на спину, глядя в хаотическое небо - дым, Нефритовые Чужаки, день тонет в темноте - а потом, задыхаясь и чувствуя онемение, встал на ноги. Выпрямился, поглядел на широкое пространство.
  Перед ним стояла Форкрул Ассейла. Юная, почти светящаяся силой. За ней масса костяных цепей громоздилась над чем-то, испускающим карминовый свет. Над сердцем Увечного Бога.
  - Где твой меч? - спросила Ассейла. - Или вздумал победить меня голыми руками?
  "Руками". - Однажды я сломал кое-кому нос, - сказал Геслер, идя к ней.
  Женщина ощерилась. - Слишком поздно, человек. Смерть твоего бога удостоверяет... Это ведь был твой бог, верно? Молитвами ты призвал его на казнь. Своими молитвами ты проиграл войну, человек. Каково тебе? Не пора ли склониться передо мной?
  Слова заставили его замедлиться, а потом и замереть в трех шагах. Он ощущал, как утекают последние остатки сил. "В голосе нет магии, ничего особенного. Нет, ее власть основана на истине слов.
  Я убил Фенера".
   - В начале дня, - продолжала Форкрул Ассейла, - я была старухой, хрупкой и согбенной. Ты мог бы столкнуть меня одной рукой. Видел бы ты себя. Солдат. Ветеран многих битв, многих войн. Вижу это не по одним шрамам, но по вечной тоске во взоре.
  "Тоска. Так много потерь".
  Женщина указала за спину. - Будет конец боли, солдат, если пожелаешь. Я дарю тебе... глоточек.
  - Я... мне нужно уйти, - пробормотал Геслер.
  Она кивнула: - Понимаю, солдат. Даровать тебе путь отсюда?
  - Да.
  Она склонила голову набок, лоб на миг прогнулся, как будто готовый сложиться по вертикали. - Не чувствую двуличия - это хорошо. Я поистине стану твоим спасением.
  - Да, - отвечал он. - Уведи меня, Чистая.
  Она подняла костлявую длиннопалую руку, касаясь его лба.
  Кулак казался размытым пятном. Он врезал ей в лицо. Треснули кости.
  Форкрул Ассейла отшатнулась, дыхание со свистом вырвалось из сломанного носа - складка на лбу стала глубокой. Она выпрямилась, тряся головой.
  Геслер знал, что быстр - но она была быстрее. Блокировала второй выпад и ударила в ответ. Плечо сломалось, он был отброшен на шесть шагов. Тяжело приземлился и перекатился на сломанное плечо - мучительная боль украла остатки сил, волю. Ошеломленный, беспомощный, он слышал ее шаги.
  Странный скребущий звук, шлепок, будто столкнулись два тела. Он услышал, как она оступилась. Услышал звериное рычание.
  Геслер заставил себя лечь набок. Огляделся.
  Крюк ударил Ассейлу с такой силой, что она встала на колено. Челюсти овчарки рвали плоть, сомкнувшись на щеке. Один глаз вылетел, исчезла скуловая кость - пес выплюнул ее на залитый кровью камень.
  И тут же она протянула руку, встала, пошатываясь, сжимая Крюку горло. Оторвала собаку от изуродованного лица.
  Овчарка, повисшая в длинной мускулистой руке, отчаянно боролась за возможность вдохнуть.
  "НЕТ".
  Геслер как-то сумел встать. И побежал к ним.
  Единственный глаз посмотрел ему в лицо. Она улыбнулась.
  Геслер видел: она отводит свободную руку, поджидая. Он мог бы отразить удар - мог бы попробовать повалить ее - но Крюк умирает. Она крушит ему горло. "НЕТ". В единой вспышке он увидел заваленное трупами поле битвы, увидел Правда, вытаскивающего из кучи хромого пса. Услышал крик удивления - вспомнил, как взглянул парню в глаза. Такая надежда. Такая ... молодость.
  "НЕТ!"
  Не обращая внимания на летящий к голове кулак, Геслер ударил сам - не в лицо, но по плечу руки, держащей пса.
  Самый жестокий удар, на какой он был способен.
  Хруст, толчок... затем...
  Выпад солдата заставил Почтенную развернуться, потрясающая сила удара разбила плечо; одновременно ее кулак коснулся лба Геслера, пробил его; голова откинулась, ломая шейные позвонки.
  Он был мертв до того, как упал на камни.
  Однако правая рука стала бесполезной; Почтенная упала на колено. Пес оторвался от потерявшей чувствительность кисти.
  "Ничего. Убью его потом. Мгновение... прояснить мысли, избавиться от боли..."
  
  Крюк дергал лапами, пытаясь отползти. Воздух заполнил легкие. Жизнь вернулась. В голове лишь алый туман, отчаянная нужда. Подняв голову, зверь повернулся к врагу хозяина.
  Но хозяин лежал на земле, такой неподвижный, такой безжизненный.
  Виканских овчарок растят не ради лая. Они лают редко и вообще не воют.
  Но изданный Крюком стон пробудил бы самих богов-волков.
  А белокожая женщина выпрямила спину и засмеялась, не спеша поворачиваясь к нему лицом.
  Крюк подобрал лапы. Жуткие, покрытые шрамами губы поднялись, показывая кривые, сточенные клыки.
  И тут кто-то прошел мимо него.
  Худ приблизился к Форкрул Ассейле, пока та глядела на пса. Заметив его, она вскрикнула и отступила.
  Он шагнул за ней.
  Левая рука рванулась вперед, но он поймал ее и сломал кости запястья.
  Она завизжала.
  Джагут перехватил ее руку обеими ладонями. Резким рывком повалил, ударив о камни.
  Пес с визгом отползал.
  Но Худ еще не закончил. Развернув ее, снова ударил о камни. - Я УСТАЛ... - проревел Джагут, подбрасывая тело в третий раз, - ОТ ВАШЕГО, - изломанное, разбитое тело с хлюпанием коснулось земли, - ПРАВОСУДИЯ.
  И еще.
  И еще.
  Когда чужак отбросил сломанную руку, Крюк подполз под бок к хозяину. Лег, положив тяжелую голову на грудь мужчины.
  Чужак поглядел, но ничего не сказал.
  Крюк оскалил зубы, ясно показывая: "Он мой".
  
  Хлопки тяжелых крыльев заставили Худа повернуться. На Великий Алтарь спускался Ассасин Ши'гел. Он сел и согнул шею, но все же остался выше Джагута. Поглядел холодными глазами.
  Худ видел сердце Увечного Бога.
  Цепи предков Ассейлы пропали, уничтоженные с ее гибелью. Сердце, наконец, освободилось и лежало, слабо пульсируя в луже крови.
  Прибежала маленькая собака, засуетилась у порванного лица Ассейлы.
  Худ со вздохом указал на сердце и отвернулся, чтобы поглядеть на западные земли. Заваленное трупами поле, за ними армии собираются, еле двигаясь от утомления. По ступеням ползут какие-то фигуры.
  Он слышал, как крылатый ассасин взлетел в воздух. Он знал: тварь сжимает в когтях несчастное сердце. Тень прошла над головой, Джагут увидел Че'малле, все выше взлетающего к заходящему солнцу. Взор его снова опустился к следам опустошения.
  "Когда-то я сидел на Троне Смерти. Когда-то я приветствовал всех, кому пришлось сдаться, костлявыми руками, спрятав в темноте капюшона костлявое лицо. Много ли полей брани я прошел? Посетить еще одно?
  Но на этот раз я оставил себе смену.
  Стражи Врат, вы расскажете всем приходящим о тщете? Или вам есть что им дать? Что-то, чего у меня не было?"
  Люди влезли наверх. Он услышал плач женщины.
  И вспомнил, что в мире нет звука печальнее.
  
  ***
  
  Горькая Весна, Лера Эпар на имассом языке, лежала навзничь на груде холодных тел. Раны ее перевязали, поток крови остановился. Вокруг двигались выжившие - многие без всякой цели - а другие стояли, склонив головы, ища на земле знакомые лица.
  Она видела сородичей. Видела Тел Акаев. К'чайн Че'малле и Джагутов.
  Видела, что Онос Т'оолан покинул всех, неуверенно зашагав на север, к полосе ровной земли у стен портового города, который был столицей империи Форкрул Ассейлов.
  Ни один Имасс не окликнул его. Никто не спросил, что он делает. Он Первый Меч, но он ведь и простой смертный.
  Она запрокинула голову, чтобы поглядеть на поднимающихся по выбитым ступеням Шпиля. Принц Брюс Беддикт, Араникт, королева Абрасталь, Спакс и женщина-жрица К'чайн Че'малле. Одиннадцать уцелевших Джагутов тоже двинулись туда.
  "Кончено. Значит, кончено.
  Теперь будет мир. Должен быть мир - как еще назвать это ужасное молчание?"
  Снова полился дождь и, хотя был он чистым и свежим, дневной свет начал угасать. Лера закрыла глаза и позволила влаге омывать лицо.
  Онос Т'оолан ушел за город, на пустошь, заросшую утесником и вереском. День быстро угасал, но ему было все равно. Земля промокала - на этот раз не от крови, а от обычного дождя.
  Солнце окрасило золотом западный горизонт.
  И тут Онос Т'оолан прищурился, завидев вдалеке три фигурки. Казалось, они, подобно ему самому, блуждают без цели. Подобно ему, они затерялись в мире. Он подошел ближе.
  Меч в правой руке, с которого дождь успел смыть запекшуюся кровь и мясо, упал на землю. Он побежал. Сердце, казалось, распухло и стало слишком большим для клетки ребер.
  Его увидели - он слышал детские крики, все бежали навстречу; та девочка, что не держала ребенка, вырвалась вперед. Все трое плакали на бегу.
  Он упал на колени и охватил их руками.
  Слова путаницей вылетали изо ртов близняшек. Спаситель - воин-овл - они потеряли его в буре. Ведьма их украла - бегство - он обещал что найдет но не нашел, и...
  Подняв взгляд, стоявший на коленях лицом к северу Онос Т'оолан увидел кого-то еще.
  Плохо различимый силуэт, вроде бы сидящий, скорчившись, на земле.
  Он встал, девочки уцепились за руки, мальчик взялся за ногу. Он пошел вперед, таща их за собой. Когда малыш захныкал, Стория подхватила его на руки. А Онос шел, все убыстряя шаги.
  Это невозможно. Это...
  Он снова побежал.
  Должно быть, она услышала шум, ибо подняла голову и оглянулась. Села, смотря на него, бегущего.
  Он чуть не упал рядом, крепко обвил ее руками, поднял в воздух.
  Хетан задохнулась: - Муж! Я скучала. Я... не знаю, где я. Не знаю, что случилось...
  - Ничего не случилось, - прошептал он. Дети плакали за спиной.
  - Онос... мои пальцы...
  - Что?
  - У меня чужие пальцы на ногах, муж - поклясться готова...
  Дети налетели на них.
  Вдалеке, на небольшом возвышении, Онос Т'оолан видел фигуру всадника. Темнота брала свое, размывая черты человека.
  Но он видел, как тот поднял руку.
  Оном Т'оолан выпрямился и ответил таким же жестом. "Вижу тебя, брат.
  Вижу тебя".
  Когда свет ушел с холма, привидение исчезло.
  
  
  
  Глава 24
  
  
  Я слышал голоса, охрипшие от горя
  я видел лица, смятые в тоске
  я зрел упавших, что вставали вновь
  я видел женщин, выходящих из могил
  но ты о слабости мне будешь толковать
  о том, что проигрыш презрения достоин
  покажешь мне все лики страха своего
  трофеями тряся в пустой ракушке славы
  завоеватель, где твои победы, коль сгустилась ночь
  твердеет ли решимость посреди теней
  когда от мира отвернемся, наконец
  не встав и не упав, не поглядев
  куда неведомое молча нас зовет?
  Я слышал голос свой, от горя хриплый
  в тоске ощупывал я смятое лицо
  сломавшись, падал, отрекаясь от могил
  я брел в компании привычных неудач
  и слабости я руку пожимал
  презрение лежит в пыли, издалека
  трофеи не видны
  а горизонт передо мною затянула ночь
  пойми, я наконец покончил с миром,
  в неведомом внимаю тишине
  того, что будет, жду
  когда захочешь больше разузнать
  приди сюда, найди
  меня перед зарей
  
  Итог странствия,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Банашар помнил, как он встала, положив меч на стол с картами. Единственная масляная лампа сочилась блеклым светом, бросала на стены шатра блеклые тени. Воздух был спертым, влага опускалась на все вещи, словно кожа новорожденного.
  Недавно она переговорила с Лостарой Ииль, стоя спиной к оружию. Банашар не знал, использовала ли Тавора такие слова ранее, и этот странный, непонятный вопрос вгрызался в него.
  Если Адъюнкт часто повторяла такие слова... какие трагические истины это открывает? А если она сказала их в первый раз - почему они показались ему эхом, донесшимся из иного места, из далеких, далеких времен?
  Лостара только что повидала Хенават, разделила дар рождения сына. Глаза капитана покраснели от слез; Банашар понимал, какое горе поразило эту женщину. У всех них скоро будет отнято будущее.
  Не нужно было ему там присутствовать. Не нужно было слышать речи Адъюнкта.
  - Для нас недостаточно просто желать детям лучшей жизни. Недостаточно защищать их удобствами и комфортом. Лостара Ииль, если мы не приносим в жертву свои удобства, свой комфорт, создавая для детей лучший мир - мы проклинаем своих детей. Мы бросаем их в незаслуженную нищету; мы оставляем их с полчищем не выученных уроков.
  Я не мать, но один взгляд на Хенават дает мне необходимые силы.
  Слова впаялись в его память. Произнесенные устами никогда не имевшей детей женщины, они звучали особенно тревожно и печально.
  За это ли они сражаются? Конечно, лишь одна из множества причин - честно говоря, он не видит, как избранный путь может помочь благу детей. Он не сомневается в благородстве побуждений Адъюнкта, в искренности сочувствия, подвигшего ее совершать дело, по всеобщему мнению, невыполнимое. Но есть еще что-то, глубоко скрытое...
  Часто ли сочувствие рождается из темного источника? Из узилища личных неудач?
  Отослав Лостару, Тавора снова повернулась к мечу; через некоторое время сидевший на сундуке с доспехами Банашар пошевелился, встал и подошел к ней.
  - Я уже не бегу, Адъюнкт.
  Она молчала, глаза не отрывались от оружия в потертых, поцарапанных ножнах.
  - Я... я хотел поблагодарить вас. Вот доказательство, - добавил он с кислой улыбкой, - что у вас дар достигать недостижимого.
  - Жрец, - сказала она, - Чел Манагел... Змея... была манифестацией Д'рек, верно?
  Он не решился поглядеть ей в глаза, только пожал плечами: - Думаю, да. На время. Ее дети заблудились. На ее взгляд. Подозреваю, это сделало ее такой же заблудшей. Им нужно было совместно найти путь.
  - Эти подробности меня не интересуют, - сказала она более твердым тоном. - Банашар, скажите. Чего она хочет? Почему она так упорно стремилась сюда? Намерена мне противостоять?
  - Почему вы решили, что я знаю ответы, Адъюнкт?
  - Потому что она никогда не покидала вас. Ей нужно было, что один поклонник оставался в живых, и она выбрала вас, по неведомым причинам.
  Ему хотелось снова сесть. Куда угодно, пусть на глиняный пол. - Адъюнкт, говорят, если червь окажется в луже эля, то напьется и утонет. Я часто об этом думал и признаюсь, что стал подозревать: подойдет любая лужа, и выпивка ни при чем. Проклятые твари все равно тонут. Но, как ни странно, без лужи черви вообще нам не показываются.
  - Мы оставили новое озеро позади, Жрец. Никто не утонул, даже вы.
  - Теперь они просто дети.
  - Знаю.
  Банашар вздохнул и кивнул на меч: - Она будет его защищать, Адъюнкт.
  Тавора вздохнула. - Но... это может ее убить.
  Он кивнул, не доверяя голосу.
  - Уверены, Демидрек?
  - Деми... боги подлые, вы учились теологии? Тайскренн был...
  - Этот титул подобает вам как последнему живому жрецу Осенней Змеи.
  - Чудно. Где же расшитые золотом мантии и роскошные кольца?
  Вошел адъютант, кашлянул. - Адъюнкт, три лошади оседланы и ждут снаружи.
  - Благодарю.
  Банашара вдруг пробрал холод, руки замерзли, словно он опустил их в ведро с ледяной водой. - Адъюнкт... мы не знаем, будет ли освобождено сердце. Если вы...
  - Они преуспеют, Демидрек. Ваша собственная богиня верит, что...
  - Неверно!
  Тавора удивленно замолчала.
  - Все проще, - пояснил Банашар, и слова его имели привкус пепла.- Д'рек не важно, будет Увечный Бог целым или нет, будет он бормочущим идиотом или трупом с выпотрошенным брюхом и дырой в груди. Не важно. Что бы вы ни получили... она желает от этого избавиться.
  - Тогда....- Она сузила глаза.
  - Правильно. Слушайте последнего Демидрека, ибо он знает: его божество потеряло веру.
  - Они не проиграют, - шепнула Тавора, уставившись на меч.
  - А если Напасть их предаст? Что тогда?
  Она трясла головой. - Вы не понимаете.
  - Все наши сомнительные союзники, Адъюнкт - достаточно ли они сильны? Наделены ли волей? Упорны ли? Когда начинают падать тела, когда льется кровь... слушайте меня, Тавора - мы должны оценить, что делаем - что делаем здесь - исходя из возможности их провала.
  - Не буду.
  - Думаете, я не питаю уважения к принцу Беддикту или королеве Абрастали? Но, Адъюнкт, они ударят туда, где Аграст Корвалайн сильнее всего! Где находятся самые могущественные из Форкрул Ассейлов... Вам не приходило на ум, что союзники слишком слабы?
  Она так же трясла головой, Банашар различил всплеск ярости - "ты будешь всего лишь ребенком, зажимающим уши руками, чтобы не слышать неприятное?"
  - Вы не понимаете, Демидрек. Похоже, ваше божество тоже.
  - Так расскажите мне. Поясните мне! Откуда, Худа ради, такая уверенность?
  - К'чайн...
  - Адъюнкт, это последний выводок треклятых ящеров. Кто бы ни казался командующим, ими командует Матрона. Матрона ДОЛЖНА командовать. Увидев гибель слишком многих детей, она прикажет отступить. Обязана будет! Ради выживания рода!
  - Их ведут Геслер и Буян, Банашар.
  - Боги подлые! Не слишком ли много веры вы вложили в двух отставных моряков?
  Она встретила его гнев, не склоняя взора. - Столько, сколько нужно. Ну, думаю, можно простить вам миг сомнения. Пора ехать.
  Он еще посмотрел на нее и ощутил, как напряжение уходит. Выдавил кривую улыбку. - Я Демидрек Осенней Змеи, Адъюнкт. Возможно, она слышит вас моими ушами. Возможно, мы сможем преподать Д'рек урок веры.
  - Лучше бы так, - бросила она, хватая меч.
  Они вышли наружу. Две лошади стояли без седоков, в седле третьей неловко сидел... Банашар пригляделся и кивнул: - Капитан.
  - Жрец, - ответил Скрипач.
  Банашар и Адъюнкт поспешно сели - тощие животины чуть не упали под весом. Все трое развернулись и выехали из скрытого высокими травами малазанского лагеря.
  На северо-запад.
  Мало было сказано слов в этом путешествии. Они скакали всю ночь, переходя с рыси на галоп. Западный горизонт иногда озарялся мутно-алыми вспышками молний; в небе правили Нефритовые Чужаки, затмевая звезды; колышущиеся травы имели в полумраке здоровый зеленый цвет - хотя дневной свет доказал бы иллюзорность такого впечатления. Здесь годами не было дождя, копыта коней крушили стебли травы, словно серпы.
  Завидев вершину, поднимающуюся над всеми мелкими холмиками, Адъюнкт направилась к ней. На всех возвышенностях можно было найти следы старых стоянок - неровные круги валунов, указывавшие на места расположения хижин-типи. В тысяче шагов к юго-западу местность понижалась к широкой и неглубокой долине; ее дальний склон был отмечен длинными волнообразными полосами - камни и валуны создавали загоны, тупики и выходы для диких зверей. Но дичь давно ушла отсюда, как и древние охотники.
  Банашара захватила заброшенность этой страны; словно кожный зуд, его терзала мысль о смертности. "Всё проходит. Все наши обычаи делать дела и видеть вещи, все старые пути жизни. И все же... сумей я ступить назад, в ту эру, окажись незримо среди этих людей - я был бы таким же, ничем не отличимым изнутри... боги, сумей я выразить это словами, хотя бы для себя, мог бы зваться мудрецом.
  Наши миры так малы. Они кажутся бесконечными лишь потому, что мы можем собирать воедино тысячи миров. Но если перестанем двигаться, если застынем на месте, затаим дыхание и оглянемся... все одно и то же. Кроме мелких деталей. Забытые эпохи не глубже и не мельче, нежели та, в которой мы сейчас живем. Мы думаем, будто нас увлекает движение вперед, будто мы вечно оставляем что-то позади и берем что-то из будущего. Но истина в том, что... где бы мы ни оказывались, какие бы блестящие дары не получали, мы ходим по кругу.
  Такие мысли рождают желание плакать".
  Они натянули поводья у подножия холма. Адъюнкт спешилась, сняла кожаные перчатки. - Капитан?
  - Да, - отозвался тот. - Подойдет.
  Когда Скрипач вылез из седла, Банашар сделал то же.
  Адъюнкт первая взошла на неровный склон холма. Среди гнилых сорняков Банашар увидел отбеленные куски человеческих костей - они скопились в ловушках трещин и расселин, кучами лежали в нишах. На извитой тропке между выступов камня его сапоги давили бусины, сделанные из отполированных орехов; почва была усеяна сухими обрывками плетеных корзин.
  На вершине они нашли доломитовые валуны, создававшие неровный круг шириной шагов в десять. Центр был более-менее ровным. Когда Адъюнкт вошла между двумя валунами и шагнула на площадку, под ногой что-то хрустнуло и она отшатнулась, но тут же опомнилась и нагнулась, что-то подобрав.
  Банашар подошел к ней.
  Она держала острие копья из обколотого кремня, почти в кинжал длиной. Жрец увидел, что вся площадка завалена тысячами таких же наконечников.
  - Брошены, хотя все целые, - пробормотал Банашар, когда к ним присоединился Скрипач. - Интересно, почему?
  Капитан хмыкнул: - Никогда не понимал святилищ. Но инструменты прекрасно сделаны. Даже Имассы были бы поражены.
  - Вот мои догадки. Они открыли слишком эффективную технологию. В результате убили всех животных, каких только видели. Ничего не осталось. Почему? Потому что все мы одинаково глупы, одинаково близоруки - двадцать тысяч лет назад или сейчас. Соблазн убийства подобен лихорадке. Когда они поняли, что натворили, когда начали голодать, обвинили во всем оружие. Но, - глянул Банашар на Скрипача, - мы и сейчас думаем, что эффективность - хорошая штука.
  Скрипач вздохнул. - Иногда я думаю, что мы изобрели войну, когда не осталось зверей для убийства.
  Отшвырнув наконечник - он разбился, ударившись о залежи себе подобных - Адъюнкт ступила вперед. Камень трещал при каждом шаге. Встав в середине, она повернулась к ним лицом.
  - Это не вопрос святости. Тут нечему поклоняться, разве что факту, что прошлого не вернуть. Это зовется ностальгией. Но я не верю в невинность.
  - Почему здесь? - спросил Банашар.
  Ответил ему Скрипач: - Можно оборонять, Жрец.
  - Демидрек? - сказала Тавора, держа руку на мече.
  Он огляделся, подошел к одному из доломитовых валунов. Закрученные рисунки, бороздки, похожие на волосы. Демонические и смутно человекоподобные фигуры, лица - одни раскрытые глаза и рты с острыми зубами. Он вздохнул, оглянулся на Адъюнкта. Кивнул: - Она может... ну, не знаю... обернуться вокруг основания холма, как дракон-червь из легенд.
  - Ради чего, Демидрек?
  - Сохранение.
  - И надолго?
  "Пока не умрет". Он пожал плечами.
  Он видел, что она его изучает; затем Тавора вытащила отатараловый меч.
  Ржавого цвета лезвие, на взгляд Банашара, как будто сияло; он сделал шаг назад.
  Рядом Скрипач выругался сквозь зубы. - Адъюнкт, он... ожил.
  - И, - шепнул Банашар, - он будет призывать.
  Тавора пинком расчистила клочок земли и вонзила меч. Надавила всем своим весом.
  Лезвие скользнуло на половину длины легко, как в песок.
  Адъюнкт отскочила, пошатнулась.
  Банашар и Скрипач уже были рядом, приняв ее вес - "боги, от нее так мало осталось! Кожа да кости!" Она потеряла сознание у них на руках.
  - Ну, - крякнул Скрипач, - давай ее оттащим. Ищи свободное место.
  - Нет. Я сам донесу ее к лошадям.
  - Хорошо. Я пойду принесу воды.
  Банашар подхватил Тавору. - Скрипач...
  - Да, - прорычал тот. - Словно голодный ребенок в доспехах. Когда очнется, Жрец, будем кормить.
  Солдат мог бы с таким же успехом сказать "Осадим луну", будучи абсолютно убежденным, что сможет, что обрушит проклятую штуку с небес в дыму и пламени. "Так мыслят солдаты. Ну, хотя бы этот. Проклятый морпех". Банашар промолчал, шагая вслед за Скрипачом по извилистой тропе.
  Командующая была уложена на холстяную попону. Банашар стащил шлем, положил голову на вытертое седло. Скрипач рядом ломал кусты, сооружая костерок.
  Взяв мех с водой, жрец намочил сверток бинтов из вещмешка сапера и начал осторожно стирать пот и грязь с лица Таворы, такого простого лица. С закрытыми глазами она виделась ему девочкой - серьезной, решительной, жаждущей повзрослеть. Но лицо ее слишком сухое, слишком старое, слишком обветренное. Он убрал со лба пряди мокрых тонких волос. Глянул на Скрипача. - Это просто переутомление... Боги подлые, Скрипач!
  Сапер ломал свою Колоду Драконов, ножом расщепляя карту за картой. Помедлил, глядя на жреца. - Она получит теплую пищу.
  На глазах Банашара сапер кинул щепки в костер. Краска придала пламени необычные оттенки. - Не чаешь остаться в живых, верно?
  - Если и выживу, к ним не прикоснусь. Хватит.
  - Тебе не уйти от солдатчины, даже если захочешь.
  - Неужто? Тогда наблюдай.
  - Что ты будешь делать? Купишь ферму, будешь растить овощи?
  - Боги, нет. Слишком много работы - никогда не понимал солдат, когда они мечтали о таком. Земля растит лишь то, что хочет. Бороться против - все равно что вести еще одну проклятую войну.
  - Ладно, ладно. Сопьешься и будешь рассказывать старые были в вонючей таверне...
  - Как ты тогда, в Малазе?
  Улыбка Банашара была сухой. - Я как раз собирался отговаривать, капитан. Может, сейчас это звучит красиво - жить миг от мига, без цели, избавиться от всяких тягот. Но поверь мне: лучше пойти и утопиться - выйдет быстрее и проще, без жалкого угасания.
  Скрипач налил воды в котелок, поставил на огонь. Начал бросать в похлебку кусочки сушеного мяса. - Не, ничего такого... бессмысленного. Думал заняться рыбалкой.
  - Никогда не видел в тебе любителя морей.
  - Ты что, о лодке, сетях и переметах? Вдаль по волнам, над бездонной пучиной? Нет, не такой рыбалкой, Жрец. По мне, это похоже на работу, притом опасную. Нет, я останусь на берегу. Хобби, не способ заработка.
  Поглядев на истощенное лицо Таворы, Банашар вздохнул. - Всем нам нужно бы жить ради хобби. Делать лишь то, что несет радость, то, что дарит тайную награду душе.
  - Мудрые слова, Жрец. Этой ночью ты просто полон сюрпризов, верно?
  Банашар метнул уклончивый взор, но увидел блеск улыбки - и напряжение отпустило его. Он хмыкнул: - Я пошел в священники в поисках мудрости и только потом понял, что двигался совсем не в том направлении.
  - Благочестие не таково, каким его рисуют?
  - А солдатчина, Скрипач?
  Мужчина не спеша сел, поигрывая острым ножом. - Был у меня раньше друг. Пытался отговорить юного паренька от солдатской жизни.
  - И как, преуспел?
  - Не важно, преуспел или нет. Не в том суть.
  - А в чем?
  - Ты не можешь столкнуть кого-то с пути, который тот выбрал. Ты можешь всего лишь показать, что есть много иных путей, но что с того? Они все равно пойдут куда хотят.
  - Твоему другу нужно было запугать парня до одури. Могло сработать.
  Скрипач покачал головой: - Нельзя ощутить чужой ужас, Банашар. Мы поймем ужас, только когда поглядим ему прямо в глаза.
  Тавора пошевелилась, и жрец опустил взор. - Вы были в обмороке, Адъюнкт.
  - Ме... меч...
  - Сделано.
  Она попыталась сесть. - Тогда нужно уходить.
  - Мы уйдем, Адъюнкт, - сказал Скрипач. - Но сначала поедим.
  Тавора оттолкнула руки Банашара и встала, пошатываясь. - Проклятый дурак - ты знаешь, кого призывает меч?
  - Да. Я как раз сжег эту карту.
  Банашар почти увидел потрясение Адъюнкта - словно в воздухе мелькнула россыпь искр. Жрец фыркнул: - Ты прямо взял и лишил ее языка, сапер.
  - Хорошо. Нельзя есть и болтать одновременно. Идите сюда, Адъюнкт, или нам с жрецом придется вас схватить и насильно залить похлебку в горло. Никому пользы не будет, если вы в самый нужный момент шлепнетесь без чувств. Правильно?
  - Ты... вам не нужно было так делать, Скрипач.
  - Спокойно. - Сапер похлопал по карману. - Один Дом оставил - тот, который для нас означает всё.
  - Наш дом все еще разделен, капитан.
  - Король-в-Цепях? Забудьте о нем - дурак слишком занят, подрывая трон, на котором сидит. А Рыцарь с нами.
  - Уверены?
  - Да. На этот счет не тревожьтесь.
  - Когда тот бог явится, Скрипач, это будет на поле битвы - тысячи душ будут питать его форму. Мы говорим о боге войны - придя, он может заполнить собой полнеба.
  Скрипач глянул на Банашара и дернул плечом: - Бойтесь клятвы Тоблакая. - Чуть улыбнувшись, он наполнил похлебкой оловянную чашу и передал Адъюнкту. - Ешьте, дорогая Супруга. Остальные с нами. Разбойник, Дурак, Семеро... Прокаженный... - он на миг опустил глаза при этом слове, а потом ухмыльнулся Банашару: - Хромой.
  "Хромой. О да. Полагаю, ты все время на меня смотрел. Думал, как это страшно - видеть себя в постаревшем зеркале. И правда, страшно".
  Пока они ели, разум Банашара снова вернулся в шатер, к разговору с Лостарой и тому, что было после.
  "Дети, собирайтесь. Ваша мать уязвима. Вы ей нужны. Все вы".
  Он поднял глаза: Тавора внимательно изучала его лицо. - Банашар, это вы сняли шлем? Утерли лицо, расчесали волосы?
  Он опустил взгляд. - Да, Адъюнкт.
  Она издала непонятный звук, сказала: - Извините... наверное, я выглядела растрепой.
  "Ох, Тавора".
  Скрипач внезапно встал и бросил грубым тоном: - Я оседлаю вам лошадь, Адъюнкт.
  
  ***
  
  Еж видел, что трое всадников вернулись в лагерь. - Баведикт, распределить припасы.
  Алхимик повернулся и удивленно спросил: - Все?
  - Все. И пусть бросят все лишнее - вода, немного пищи, доспехи и оружие. Ничего больше.
  - Я скажу сержантам.
  Еж кивнул и ушел в сторону.
  Скрипача он нашел стоящим у шатра Адъюнкта. Сапер стоял, смотря в землю.
  - Мы идем с вами, - заявил Еж.
  Скрипач поднял глаза и скривился: - Нет, не идете.
  - Сжигатели Мостов идут с вами - и ты ничего не сможешь сделать.
  - Не обсуждается, Еж. Просто отстань. - Он отвернулся.
  Но Еж вытянул руку и развернул товарища к себе. - Я уже спросил Адъюнкта - прошлой ночью, когда понял, что творится. Я тебе там нужен, Скрипач. Ты просто еще не понимаешь - ты не знаешь и половины, так что просто поверь. Я ТЕБЕ ТАМ НУЖЕН.
  Скрипач подступил ближе, темнея лицом. - Зачем? Какого Худа ты мне нужен?
  Проходившие мимо солдаты замирали, глядели с любопытством.
  - Только согласись! Не согласишься - клянусь, Скрип, клянусь! - проведешь остаток дней в горьких сожалениях. Слушай меня! Дело не в нас одних, ясно? Тебе нужны Сжигатели Мостов!
  Скрипач оттолкнул Ежа обеими руками, чуть не уронив. - Они не Сжигатели Мостов! Это не просто имя! Нельзя набрать случайных дураков- перестарков и назвать их Сжигателями!
  - Почему бы? - возразил Еж. - Мы что, в начале были другими? Юные лупоглазые дураки, желающие стать лучше, вот кто мы были! - Он показал на лагерь. - Ничем не отличались от Охотников за Костями, сам не видишь?
  - Не ходи за мной!
  - Ты не слушаешь! Я прошел Туда и вернулся! Выбора нет, чтоб тебя!
  Слезы блестели на глазах Скрипача. - Не ходи, и всё.
  Еж повесил голову. - Я сказал. Выбора нет, совсем нет.
  Когда Скрипач ушел, Еж не стал его удерживать. Он оглянулся, скалясь: - Почти полдень - поешьте чего-нибудь, вислоухие ублюдки, - и ушел к своей роте.
  Скрипач пролез между двух шатров, но на выходе упал на колено, закрыв лицо руками. Потекли слезы, тело снова и снова содрогалось от рыданий.
  "Мы идем на смерть - он что, не видит? Потерять его снова... нет, не могу".
  Он все еще ощущал плечи Ежа и как оттолкнул его. Видел обиду на лице друга - "нет, не надо..." Руки жгло, ладони болели. Он сжал кулаки, повесил голову, заставляя себя глубоко дышать, изгоняя слабость и с ней ужасное отчаяние, готовое сломать его, сокрушить в пыль.
  Но нужно идти к солдатам. Сержанты, должно быть, уже их собрали. Ждут. Морпехи и панцирники - остатки тех и этих. "Еще одно дельце, и нам конец. Полная крышка.
  Боги, Еж, мы должны были умереть в тоннелях. Было бы намного легче и быстрее. Нет времени на горе, нет времени, чтобы жесткие шрамы лишили нас способности чувствовать.
  А ты появился снова и разбередил старые раны.
  Вискиджек, Калам, Ходунок... все ушли. Почему ты не остался с ними? Почему не мог просто подождать меня?"
  Слезы всё текли по щекам, смачивая бороду. Он почти не видел мертвую траву под ногами.
  "Хватит. Еще одно дельце... они попытаются нас остановить. Должны. А мы должны быть готовы. Нам нужно... мне нужно... стать капитаном, тем, кто в ответе. Тем, кто скажет солдатам, где им умирать".
  Утирая лицо, он медленно встал. - Боги, - пробормотал он. - Сначала Адъюнкт, потом этот. - Вздохнул. - Ладно, назовем плохим днем и забудем. Готов, Скрип? Готов к ним? Лучше бы был.
  Он ушел.
  
  ***
  
  Даже в облегчении пузыря есть слава, решил Корабб, видя изгибающуюся под привычным углом струю, слыша знакомый, но уникальный звук касания почвы.
  - Не похоже, что тебе нужны обе руки, - заметила сидевшая неподалеку Улыба.
  - Сегодня я даже на тебя смотрю с сочувствием, - отвечал он, заканчивая дело и плюя на руки для чистоты.
  - Сочувствием? Кто я тебе, хромая собака?
  Сидевший у вещмешка Бутыл засмеялся, заслужив от Улыбы мрачный взгляд.
  - Мы идем в какую-то драку, - сказал Корабб, поворачиваясь к солдатам лицом. - Сегодня вы моя семья.
  - Что объясняет сочувствие, - буркнул Корик.
  - Я стану рядом с тобой, Корик-сетиец.
  Улыба фыркнула: - Для чего? Не дать сбежать?
  - Нет. Потому что в этот раз он встанет с нами. Снова будет солдатом.
  Последовал долгий миг молчания; Корик встал и ушел от взвода.
  - В его мозгах угнездился демон, - чуть слышно сказал Каракатица. - Нашептывает и, должно быть, уже с ума свел.
  - А вот и сержант, - воскликнул Корабб. - Время. - Он подошел к вещам, еще раз проверил лямки, подхватил арбалет и, чуть полюбовавшись, привязал к мешку. Пересчитал стрелы, с удовлетворением удостоверившись: их по-прежнему двенадцать.
  - Мешки на плечи, - приказал подошедший Тарр. - Идем на северо-запад.
  - Черт, почти что назад! - бросила Улыба. - Далеко? Если придется увидеть ту пустыню, горло себе перережу.
  - Теперь там большое озеро, - заметил Бутыл.
  Тарр сказал: - Будем там к полудню завтра. Так говорит капитан. Еды брать на два дня, воды столько, сколько унесете.
  Корабб поскреб обросшую челюсть. - Сержант, регуляры тоже готовятся к выходу.
  - Они идут на восток, капрал.
  - А когда встретимся?
  В ответ сержант метнул на него острый взгляд и занялся своими вещами.
  Улыба подобралась к Кораббу. - Нужно было пользоваться дрючком не только для писанья, капрал. А теперь поздно.
  "О. Я въехал. Назад не вернемся". - Тогда мы идем к славе.
  - Дыханье Худа, - буркнула Улыба.
  Однако он успел взглянуть в торопливо опущенное лицо. "Она боится. Она так молода". - А ты, Улыба, тоже станешь рядом.
  Неужели она чуть не бросилась ему на шею? Он не был уверен, однако она спрятала лицо и принялась рыться в вещмешке.
  - Ты отрастила длинные волосы, - сказал он. - И стала почти красивой.
  Каракатица подошел к нему. - Ты действительно не знаешь, Корабб, когда пора заткнуться?
  - Стройся, - велел Тарр. - Мы первые в колонне.
  Каракатица поймал взгляд сержанта и чуть заметно кивнул. Тарр повернулся, глядя туда, где ожидал Скрипач. Капитан выглядел больным; он ответил Тарру непроницаемым взглядом, отвернулся и пошел.
  Путь проведет их через лагерь регулярной пехоты, по центральной, самой широкой улице, между неровных рядов палаток, навесов и шалашей. Сапер глянул было в небо, но тут же отвел глаза: сияющие царапины вроде бы близки как никогда. Они заставляли его нервничать.
  Каракатица махнул рукой, веля солдатам идти следом, и оглянулся, убеждаясь, что Бальзам выводит своих, а за ним пойдет сержант Урб. Потом выйдут остальные: Хеллиан, Смола, Бадан Грук, Впалый Глаз и панцирники (эти пойдут где им захочется).
  Он встал за Курносом - парень имеет обыкновение блуждать, словно забывает, к какому взводу приписан; однако в этот раз он был здесь, трусил, сгибаясь под солидным свертком - кольчуга, оружие, щит. Пехотинец вплел в бороду палец Нархук, и он глухо стучит по груди. Изувеченная рука привязана кожаным ремешком.
   Они проходили, а регуляры собирались по сторонам, словно получили приказ встать в линию и созерцать уходящих в Худом проклятой тишине. Его тревога усилилась. "Ни словечка, словно мы чужаки". Отряд подошел к главному проходу, единственным звуком были их шаги - тупой стук подошв, лязг снаряжения - и Каракатица ощущал растущий гнев. Ему казалось, что они идут сквозь растущую армию призраков. Ни одного юного лица среди зрителей. "Ни кивков, ни даже склоненных голов.
  Но мы ведь на вид такие же старые развалины? Что же они видят? О чем думают?
  Тавора, не завидую вам, что вы ведете таких солдат. Мне их не прочитать? Они понимают? Они сообразили, что происходит?
  Они идут на восток - блокировать посланную за нами армию Ассейлов, купить нам необходимое время. И если не смогут - если не замедлят ублюдков - все будет потеряно. Вся треклятая схема распадется.
  Вы пойдете на бой. И с вами не будет нас - ни прочного кулака тяжелой пехоты, ни узла морпехов. И если вы смотрите как преданные, если вы считаете, что мы вас бросаем... возьми меня Худ..."
  Мысль вдруг прервалась, нараставший гнев куда-то пропал.
  Пехотинцы начали отдавать честь, прижимая кулаки к груди. Вытянулись по струнке, создав два идеально прямых строя.
  Немногие разговоры между морпехами и панцирниками затихли, но давящая тишина стала совсем иной. Каракатица скорее ощутил, нежели услышал, что шаги отряда вошли в ритм; взводы впереди перестраивались по двое - за капитаном шагали Корабб и Тарр, за ними Улыба и Корик, Бутыл и Курнос.
  - А ты у нас без пары, - тихо пробурчал Бальзам, оказавшись рядом.
  - Так отстань.
  - И снова все перемешать? Не могу и вспомнить, когда в последний раз был на параде... нет, просто держи строй, сапер, и молись Худу, чтобы никто не сбился с ноги.
  - Не ожидал.
  - Мне противно. Тошнит. Куда мы бредем?
  - Хватит паники, сержант.
  - И кто ты, солдат, во имя Белого Шакала?
  Каракатица вздохнул. - Просто шагай, сержант. Скоро расслабимся. Обещаю.
  - Получим медали или как?
  "Нет. Кое-что другое. То, чего Адъюнкт не обещала.
  Смотри на регуляров. Они - наши свидетели".
  
  ***
  
  - Видела это? - спросила Целуй-Сюда.
  Смола нахмурилась, не поворачивая головы. - Ты о чем?
  - Твои видения... ты всё это видела? И то, что будет завтра или послезавтра?
  - У меня не так.
  Сестра вздохнула: - Забавно. Вот я вижу, что будет. До самой точки.
  - Нет. Это просто страх в тебе говорит.
  - Да, ему есть что сказать.
  - Не слушай, Целуйка.
  - Нет. Буду. Расскажи мне о видении будущего и о нас, будущих. Вот мое видение. У тебя девочка за спиной, а мальчик носится вокруг. Мы идем в имперскую школу, они их начали строить еще до нашего ухода. А моя девочка похожа на меня, но дикая, настоящий демон во плоти. Мы утомлены, как бывает со всеми матерями.. Я растолстела. Мы шлепаем недоносков, браним мужей, визжим, как мы устали. Жара, мухи, воняет гнилыми овощами. Муженьки. Когда они починят крышу, вот чего нам хочется знать, если вместо полезного дела лентяи прохлаждаются в тени и ковыряют носы. И если сейчас же...
  - Хватит, Целуйка.
  К удивлению Смолы, сестрица замолчала.
  
  ***
  
  "Когда было в первый раз? Должен был быть первый раз. Сынок Соридо-мельника. У меня тем утром титьки набухли. Мы ушли за старый пристрой к таможне, к недавно сожженному из-за скопления пауков сараю, я задрала рубаху и показала ему.
  Как звали парня? Рилт? Раллит? Глаза стали круглыми. Я утащила из дома фляжку. Персиковое бренди. От этого зелья можно огнем пыхать. Я подумала, что нужно будет расслабиться. Видит Худ, я все продумала заранее. И мы напились, и он игрался с титьками.
  А штаны ему пришлось силой расстегивать.
  И это было в первый раз. Хотелось бы еще тысячу, но не так все бывает. Его убили год спустя в лавке отца... какие-то нарушенные указы, слухи про новую облаву на картулианских пиратов, потому что правители Малаза теряли выгоду или что там еще...
  Они не были пиратами. Но кто не прочь пограбить, если получается?
  Раллит или Рилт, кто бы ты ни был... рада, что мы трахнулись с тобой перед смертью. Хотя бы это ты получил.
  Нечестно. Куда пропали целые годы?"
  
  ***
  
  "Люблю тебя, Хеллиан". Трудно ли сказать три слова? Но от одной мысли челюсти Урба сжимаются, словно связанные проволокой. Пот течет по доспехам, сердце колотится, в горле тошнотное чувство. Никогда еще она не выглядела привлекательнее. Нет, она просто прекрасна. Почему бы не напиться? Он смог бы вывалить все без стыда, как бывает у пьяниц. Но неужели она захотела бы его такого? Разве что сама напилась бы. Но она уже не пьет. Глаза ясные, бегают, словно она впервые видит мир; лицо перестало быть обвислым, и теперь она возьмет любого мужика, только свистни - зачем ей на него даже смотреть?
  Он смотрел перед собой, пытаясь не замечать отдающих честь солдат. Лучше притвориться, что их здесь нет, не привлекать внимания; они могли бы пройти через армию и сделать то, что нужно сделать, и не нужно, чтобы кто-то видел.
  Внимание его нервирует, ведь единственное желанное внимание - от нее. Но если она обратит на него внимание... что ж, наверное, он рассыплется на месте.
  "Хотелось бы полюбиться. Один раз. Перед смертью. Взял бы её в руки и ощутил, что мир меняет форму, что все совершенно. Я видел бы это в ее глазах.
  А подниму взор... и вижу салютующих солдат.
  Нет, неправильно. Не поднимай взора, Урб.
  Слышал бы сам себя! Идиот!"
  
  ***
  
  Наоборот не сразу заметил, что идет рядом с Горлорезом. Он не ждал настоящего строевого шага, и босые ноги уже натерло сапогами. Всегда ненавидел необходимость вгонять пятки в землю, отчего сотрясается позвоночник, и задирать колени выше нормального. От муштры он быстро уставал.
  Впереди уже маячил край проклятого лагеря. Уйдя с глаз несчастных регуляров, они смогут расслабиться. А он-то уже радостно забыл все дерьмо первых месяцев учебки, до того как сумел вписаться в морскую пехоту (среди них дисциплина не означает шагать в ногу, выставлять плечо под верным углом и тому подобную чепуху; там ты должен делать свою работу и не тратить времени ни на что иное).
  Он вспомнил первого своего офицера, как тот брюзжал, видя Сжигателей Мостов или им подобных: "Ленивые наглые лоботрясы - не смогут встать в линию, даже если жизнь от этого зависит. Никогда не поймешь, выполнят они приказ или перережут командиру горло". Ну, не совсем так. Если приказ хороший, умный - его выполнят со всем старанием. А если это глупый приказ, гонящий солдат на смерть без достойной причины... ну, выбор невелик: или кара за неподчинение, или ловко устроенная трагическая случайность.
  Может, Сжигатели были в этом смысле самыми худшими - но они же были и самыми лучшими. Нет, Наобороту нравится быть морпехом, Охотником за Костями, усвоившим традиции буйных предшественников. Хотя бы маршировать на парадах редко приходится.
  Подошвы уже покрылись кровавыми мозолями.
  Мертвяк не сказал прощай никому. Не хотелось. Даже Горлорезу, шагающему прямо впереди, хотя можно было бы бросить шутку-другую и услышать тот смех - как будто утке шею сворачивают. Всегда забавно видеть, как люди отшатываются. Мертвяк прежде готов был делать так снова и снова.
  Он уже давненько не слышал смеха, но сейчас не время - не тут, с пехотинцами со всех сторон. "Все эти мужчины и женщины прощаются с нами". Охотники за Костями доживают последние дни. Измученная армия увидит наконец финал - и, кажется, наступит он ужасающе, неожиданно скоро.
  "Но нет. Мы прошли полмира. Мы охотились за Вихрем. Вышли из горящего города. Стояли против своих в Малазе. Взяли Летерийскую империю, задержали На'рхук. Пересекли непроходимую пустыню.
  Теперь я понимаю чувства Сжигателей Мостов, тех, кого повалили и растоптали последними. Великая история... исчезает, просачивается в алую землю.
  Дома - в Империи - нас уже позабыли. Еще одна армия списана в расход. Вот так и проходит всё, так и валится в Бездну. Мы ушли и прыгнули с края мира.
  Не хочу прощаться. Хочу слышать безумный хохот Горлореза. Снова и снова, всегда".
  
  ***
  
  Еж собрал своих Сжагателей у северного края лагеря. Ожидая появления морпехов и панцирников, он осматривал пестрое сборище солдат. Они нагрузились по полной, почти стонут от веса припасов. "Кажись, котят слишком много".
  Сержант Ромовая Баба поглядела на него. Еж кивнул, он подошла и встала лицом к лагерю Охотников. - Видели такое прежде, сэр? Интересно, кто отдал приказ? Лично Адъюнкт?
  Еж покачал головой: - Не было приказов, сержант - это что-то другое. Это от самих регуляров, служивых и так далее. Признаюсь, не ожидал найти в них такое.
  - Сэр, мы слышали молву насчет морпехов и тяжелых... что, может быть, они не хотят брать нас с собой.
  - Не важно, сержант. Когда придет пора, даже приказ Адъюнкта не понадобится.
  - Но разве она не...
  - Я соврал, - признался Еж. - Ни с кем я не говорил. Только мое решение. - Он глянул искоса: - Проблемы, сержант?
  Женщина ухмыльнулась.
  Еж поглядел внимательнее. - Находишь смешным, да? Почему?
  Она пожала плечами: - Сэр, мы уже слышали - от многих - что мы не настоящие Сжигатели. Но вы только что их посрамили, верно? Мы не принадлежим никому, только друг дружке и вам, сэр. Вы соврали, ха!
  Шпигачка сказала сзади: - Ночью я взяла одного в постель даром, и знаете почему? Он спросил, сколько мне лет, я сказала двадцать шесть и он поверил! Ну разве ложь не сладка?
  - Вот и они! - воскликнул Еж.
  Скрипач выводил отряд из лагеря. Даже с такого расстояния Еж видел лица морпехов и панцирников - мрачные, больные. Они не ожидали таких проводов. "И не знают, что делать. Скрипач отдает честь в ответ? Нет, явно нет.
  Скрип, вижу тебя. Тебе так же плохо, как остальным. Ты словно ведешь их к палачу.
  Мы, солдаты, знаем лишь одну полновесную монету, и это - уважение. Мы ее копим, прячем, и никто не стал бы называть нас щедрыми. Мы не любим сорить деньгами. Но есть и кое-что худшее, чем бросать монеты - когда кто-то выходит и бросает их нам назад.
  Мы беспокоимся. Отводим глаза. Что-то ломается в душе, мы падаем в себя. Зевакам не понять. Они думают, мы должны улыбаться, махать руками и шагать с гордым видом. Но нам ничего такого не нужно. Потому что много друзей осталось позади, на полях брани, и мы понимаем: только им по праву принадлежит уважение.
  Мы могли бы сидеть на груде королевских сокровищ и ничего не замечать. Потому что иные богатства застревают в горле и душат нас".
  Увидев, что Скрипач его заметил, Еж пошел рядом.
  - Не надо, Скрип.
  - Что не надо? Я уже...
  - Не то. Ты сейчас остановишься. Построишь своих лицом к регулярам. Ты теперь капитан, все на тебя смотрят. Это монета, Скрипач. Ты должен отплатить.
  Капитан долго смотрел на Ежа. - Не думал, что будет так трудно.
  - А ты хотел просто убежать?
  Скрипач покачал головой: - Нет. Не знал, что нужно. Не был уверен, чего они хотят.
  Склонив голову набок, Еж спросил: - Ты не уверен, достойны ли они?
  Капитан безмолвствовал.
  Еж мотнул головой: - Мы не для такого сделаны, ты и я. Мы саперы. Когда я захожу в тупик, думаю: что сделал бы Вискиджек? Слушай, тебе нужно, чтобы регуляры устояли, дали вам время. Купили время своей кровью, своими жизнями. Что с того, если ты считаешь их никчемными? ТЫ ДОЛЖЕН РАСПЛАТИТЬСЯ!
  Скрипач всё еще колебался. Еж взмахом подозвал своих Сжигателей. - Мы строимся лицом к лагерю, Скрип - а ты так и будешь стоять посреди морпехов и панцирников, мнущихся и не знающих, куда глядеть?
  - Нет, - ответил Скрипач глухим голосом. - Еж... думаю... я сделал неверный шаг. Вот и всё.
  - Хей, лучше поздно чем никогда.
  Когда Еж двинулся к своим взводам, Скрипач окликнул: - Погоди.
  - Что теперь?
  - Думаю, кое-что должны увидеть все. - Скрипач шагнул, протягивая руку.
  Еж поглядел на нее. - Думаешь, достаточно?
  - Для начала, идиот.
  Еж улыбнулся, пожимая руку.
  А Скрипач заключил его в крепкие объятия.
  Баделле сидела на крыше фургона, и наблюдала эту сцену на краю лагеря.
  - Что случилось? - спросил сидевший рядом Седдик.
  - Ранам нужно время, чтобы исцелиться, - сказала она, смотря, как двое мужчин обнимаются, и чувствуя, как повсюду исчезает напряжение.
  - Они любовники?
  - Они братья, - ответила она.
  - Тот с рыжей бородой - ты назвала его отцом, Баделле. Почему?
  - Все дело в том, что он солдат. Я много видела с тех пор, как мы их нашли. Ты не выбираешь семью, иногда в ней бывают нелады, но семью ты не выбираешь.
  - Но они выбирали. Они решили стать солдатами.
  - А потом встали лицом к лицу со смертью, Седдик. Это связь крови, и такой узел иногда сама смерть не разрубит. "Вот почему все отдают честь". Скоро, - сказала она, - мы увидим семью, пробужденную в гневе.
  - Но Мать отсылает их. Мы их еще увидим?
  - Легко, Седдик. Просто закрой глаза.
  
  ***
  
  Прыщ, еле ковыляя, пробрался к границе лагеря, чтобы видеть морпехов и панцирников. Они как раз строились лицом к регулярной пехоте. Он поискал Адъюнкта, но не увидел. Не было и кулака Блистига, "человека, который пытался меня убить.
  Ничего нет опаснее человека без чувства юмора".
  Когда Скрипач и Еж расцепились и пошли к своим отрядам, к Прыщу подошла Фаредан Сорт; потом справа появился Добряк.
  Прыщ вздохнул. - Кулаки. Все это по вашему приказу?
  - Я как раз выкрикнула приказ, когда они меня бросили и ушли сюда, - сказала Сорт. - Эти регуляры не лучше морпехов.
  - Скоро мы увидим, так ли это, - заявил Добряк. - Старший сержант лейтенант Прыщ, вы оправились?
  - При выходе из пустыни я получил дополнительное исцеление. Как видите, сэр, я стою на ногах и готов ко всему.
  - Но вас еще не исцелили от прирожденной лени.
  - Так точно, сэр.
  - Согласны со мной, старший сержант лейтенант Прыщ?
  - Всегда с вами согласен, сэр.
  - Ох, вы двое, хватит. Нам сейчас будут отдавать честь.
  Все солдаты стянулись в этот угол лагеря и стояли беспорядочной массой. В этом было что-то, показавшееся Прыщу... особенным... словно вся военная структура с ее жесткостью и любовью к мелочам перестала иметь значение. Регуляры уже не салютовали, просто стояли, напоминая толпу в доках, созерцающую отбытие флота. Капитан Скрипач вышел перед строем морпехов, повернулся к ним лицом. Поднял руку в приветствии, подержал, пока солдаты не повторили, и словно нехотя опустил.
  И всё. Регуляры не ответили. Прыщ хмыкнул: - Это же "старая монета", верно?
  - Да, - хриплым голосом отозвался Добряк. Он кашлянул. - Традиция рождена на сетийских равнинах, во время бесконечных свар между конными племенами. Удачные набеги завершались обменом трофейными монетами. - Он чуть помолчал, вздохнул. - Сетийские гребни - произведение искусства. Рог антилопы или быка, отполированы до блеска...
  - Сэр, я чувствую очередной приступ лени. Не пора ли отдать мне приказ?
  Моргнув, Добряк поглядел на Прыща. И хлопнул по плечу. - Не сегодня.
  Он ушел в лагерь.
  Фаредан Сорт чуть задержалась рядом. - Если бы он мог выбирать себе сына, Прыщ...
  - Меня однажды уже изгоняли, Кулак. Что бы вы ни думали, я не любитель наказаний.
  Она смотрела ему в глаза. - Он сказал вам "прощай".
  - Я знаю, - бросил Прыщ, моргая и торопливо отворачиваясь. Когда она хотела коснуться его руки, он не дался. Оба жеста родили боль в груди, ту боль, которую он даже приветствовал. Чтобы не ощущать иной боли.
  "Забыл поблагодарить Мертвяка. А сейчас поздно. И Добряк вдруг подобрел. Нечем поразвлечься".
  - Идите в свой фургон, - велела Фаредан Сорт. - Я пришлю тянуть три взвода.
  "Тяжелых уже нет". - Лучше четыре, Кулак.
  - Я так понимаю, - ответила она, - нам не придется идти далеко.
  Он невольно оглянулся. - Правда? Она объявила цель пути?
  - Да.
  - И?
  Она тоже оглянулась. - Мы ищем подходящее место для битвы.
  Прыщ немного поразмыслил. - Они знают, что мы здесь.
  - Да, лейтенант. И уже идут навстречу.
  Он поглядел вслед колонне морской и тяжелой пехоты. "Тогда... что делают они? Вот что значит лежать полумертвым целыми днями, а потом кормить с ложечки старину Краткорукого, ожидая хотя бы одного слова. Одного слова. Не только взгляда в потолок... не годится мужчине так заканчивать дни свои.
  А теперь я не знаю, что происходит. Один изо всех".
  Позади снимался лагерь. Солдаты выходили в поход, почти не разговаривая между собой. Никогда он не видел такой тихой армии. - Кулак.
  - Да?
  - Они будут сражаться?
  Сорт подступила к нему, глаза были холоднее льда. - Никогда так не спрашивай, Прыщ. Ни слова больше. Понятно?
  - Слушаюсь, Кулак. Но не хотелось бы оказаться единственным, кто вытащит меч.
  - Ты не в состоянии.
  - Вряд ли это важно, Кулак.
  Она скривилась и отвернулась. - Согласна.
  Прыщ смотрел ей в спину.
  "К тому же меч может понадобиться. Если Блистиг близко подойдет. Вряд ли от него будет толк в схватке. Скорее наоборот. Но я выберу подходящий момент. Расчет времени. Вся жизнь зависит от расчета времени, и разве у меня не лучший талант?
  По большей части я славный парень. Сделал карьеру, избегая крови, сражений и прочей гадости. Вызов состоял в том, чтобы не сражаться, служа в армии. Но это... не так трудно, как кажется.
  Ладно. Не то чтобы я боялся войны. Хаос - вот что пугает. Гребни Добряка... ну, это я понимаю. Понимаю такого человека. Прочесывай и расчесывай. И если ты - единственный его непокорный вихор, то разве тебе не весело?
  По большей части славный парень. Но Блистиг пытался меня убить за пару пустых фляг.
  Не хочу больше быть славным".
  
  ***
  
  - Адъюнкт желает вас видеть, - сказала Лостара Ииль.
  Блистиг поднял взгляд, увидел выражение ее лица, но решил не обращать внимания. Со стоном встал с груды брошенных вещей.
  Проследовал за женщиной через лагерь, обращая внимание на суету вокруг. Эти рядовые хорошо умеют строиться - прошли больше лиг, чем иным людям приходится за всю жизнь. При всем своем профессионализме - внезапно возрожденным после Чуда с Кровью и Водой, и не только возрожденным, но улучшенным с рвением, которое граничит с одержимостью - пехотинцы казались Блистигу хрупкими.
  Они смешаются при первой серьезном натиске противника. Они видел их, стоящих вдоль пути морпехов и панцирников, видел их жалкие салюты. Ловки на отдачу чести, но лица пустые. Солдаты выглядят мертвецами. Каждый мужчина, каждая женщина.
  Лостара остановилась у шатра Адъюнкта, жестом предложила ему войти.
  Он прошел мимо нее.
  В шатре оставалась лишь одна комната - задние перегородки уже сняли, они были сложены у внешней стены. Тавора стояла к нему лицом. Больше не было никого, даже хитроглазого жреца; Лостара тоже не вошла следом.
  - Что такое, Адъюнкт? Мне есть чем заняться, если вы хотите построения и выхода до полудня.
  - Кулак Блистиг, я поручаю вам командовать центром. Справа будет Кулак Добряк, слева Кулак Фаредан Сорт. Вождь Желч будет командовать резервами - хундрилами, лучниками и застрельщиками.
  Он ошеломленно глядел на нее. - Вы описываете приготовление к битве. Но битвы не будет. Мы встретимся с Форкрул Ассейлами, а вы куда-то дели свой меч. Их колдовство нас подавит.
  Она твердо взирала на него. - Вы будете удерживать центр, Кулак. Единственная ваша задача в наступающем сражении. Вас атакуют нормальные солдаты - Колансе, регулярная армия. Ожидайте найти их высоко дисциплинированными и хорошо обученными. Если у врага будет тяжелая пехота, она наверняка ударит по вашим позициям. Вы не отступите ни на шаг, понятно?
  Блистиг стащил шлем, подумав, не швырнуть ли им в стоящую напротив женщину. Однако он лишь вцепился рукой в редеющие волосы. "Мог бы ее убить. Прямо здесь, в шатре. Но она купила их души, верно? Живым отсюда не выйти. Лучше ждать более удобного момента. Хотя... кого я пытаюсь обмануть?" - Поставьте меня там, Адъюнкт, и я воткну нож вам в спину, не успеют коланцы показаться на горизонте.
  Выражение ее лица заставило Блистига подумать: она проникла в его мысли, знает, как близко оказалась от смерти - но ей все равно. - Кулак, мне советовали оставить вас во главе гарнизона Арена. Шли разговоры о назначении вас городским Кулаком, а потом вас могли бы обучить и выдвинуть в Верховные Кулаки, назначить ответственным за все Семиградье. Понимаю, что это вполне бы вас устроило. До следующего мятежа.
  Блистиг проскрежетал: - К чему это, Адъюнкт?
  - Однако ваши доброжелатели - офицеры и чиновники Арена - не видели дальше городских стен. Они не могли вообразить, что джисталь Маллик Рель не хочет остаток дней гнить в тюремной камере или украсить своей головой пику на главных воротах. Иными словами, они не понимали степени влияния этого человека, уже перекупившего "Коготь", поставившего своих агентов у трона Лейсин.
  - Таким образом, - продолжала она, не спуская с офицера глаз, - его ненависть к вам и вашей... измене после падения Колтейна гарантировали скорое устранение. Вы не знаете, что до моего прибытия в Арен были предприняты три покушения на вашу жизнь. Все успешно предотвращены ценой жизни ценных агентов.
  Перевод в мое подчинение был единственным средством сохранить вам жизнь, Кулак Блистиг. В четвертый раз вас спасли в Малазе: не сумей мы уйти, вас бы арестовали и казнили. Вы можете думать, что я предприняла такие усилия, ценя вас как командира. И действительно, я до сих пор пребываю под впечатлением от вашего острого ума и решительности, с которой вы отказались сдать Арен бунтовщикам. Но это не основная причина, чтобы спасти вам жизнь. Маллик Рель, Верховный Кулак Корболо Дом и их клика пожелают исказить историю событий в Арене - преследование и погром виканов стали лишь началом.
  Кулак Блистиг, вы один из немногих, знающих истину. Я спасла вам жизнь, чтобы сохранить в живых истину.
  Он молча выслушал эту речь. Какая-то часть души желала не верить ни единому слову, желала громко назвать ее подлой и самолюбивой лгуньей. Но... как все это ей послужит ее интересам? Она ставит его во главе центра - вероятно, перед тяжелой пехотой врага - а малазанские солдаты его презирают. Она спасла ему жизнь, только чтобы погубить сейчас... и где в этом какой-то смысл? - Адъюнкт, вы ожидаете благодарностей?
  - Единственное, чего я ожидаю, Кулак - что вы приложите все свои способности, командуя центром.
  - Они за мной не пойдут.
  - Пойдут.
  - Почему бы?
  - Потому что не будет никого другого.
  "Никого?" - Где будете вы, Адъюнкт?
  - Я встречу Форкрул Ассейлов с их колдовством. Я буду бороться с силой их воли. Я помешаю им поразить солдат.
  - Но ты отдала треклятый меч, женщина!
  - Владение таким оружием оставляет некий эффект, Кулак. Да и не ваша это забота.
  - Если не провалишься. А ты провалишься.
  - Даже тогда, Кулак.
  Он прищурился. - Если только вы заберете их с собой. Адъюнкт, таков ваш план? Последняя жертва во имя армии, которая вас не любит? Которая не хотела приходить сюда? Которая даже не знает, за что дерется? И как, по-вашему, я и другие кулаки их удержат? Когда вы умрете и пропадете?
  - Вы противоречите сами себе, Кулак.
  Он пренебрежительно взмахнул рукой - так сильно, что засвистел воздух.
  Тавора вроде бы чуть вздрогнула, хотя тон слов противоречил такому впечатлению: - Держитесь наравне с флангами, Кулак.
  - Да нас порубят на куски.
  Она отвернулась, надела перчатки. - Если так, постарайтесь умирать как можно медленнее.
  Он вышел, не отсалютовав. Шлем болтался в руке.
  "Три неудачных покушения на мою жизнь? Перекупленный "Коготь"?
  Но кто же им помешал?"
  
  ***
  
  Банашар неподвижно стоял в двадцати шагах от ее шатра, пока все вокруг размеренно суетились. Он хотел быть тяжким камнем в потоке, на который можно встать обеими ногами, получив мгновение-другое отдыха. Но этот безжизненный остров обнаружен Лостарой Ииль - она подхватила его за руку и развернула. Хенар Вигальф ухмылялся рядом.
  - Что такое? - удивился Банашар, не особо сопротивляясь. Он только что заметил Блистига, вышагавшего из шатра мертвой походкой Т'лан Имасса, и думал, не войти ли снова, чтобы угадать суть произошедшего между ним и Адъюнктом. Вместо этого его куда-то потащили.
  Туда, где собралась группа офицеров. Скенроу, Рутан Гудд, Ребенд и Фаредан Сорт.
  Банашар попытался вырвать руку. - Вы забываете, что я не числюсь в армии.
  - Наше последнее совещание, - сказала Лостара. - Смейся или хмурься, Жрец, делай что хочешь. Но оно будет и ты примешь в нем участие.
  - Зачем?
  Они подошли к остальным; Банашар увидел на лицах ожидание, и ему захотелось спрятаться за щитом.
  Рутан Гудд, вцепившийся пальцами в бороду, заговорил первым: - Жрец. Мы все получили приказы. Вы будете рядом с Адъюнктом все время?
  "Время чего? Умирания?" - Не знаю. Сомневаюсь.
  - Почему? - резко, обвиняюще бросила Фаредан Сорт.
  Он пожал плечами: - Полагаю, она будет сражаться. Скорее всего.
  Лостара Ииль откашлялась в наступившей тишине. - Мне, Хенару и Рутану Гудду приказано находиться рядом с ней неотлучно.
  - Имеет смысл, - отозвался Банашар.
  - Из-за Форкрул Ассейлов, да?
  В ответ Банашар только снова пожал плечами.
  - Она где-то оставила свой меч, - сказала Сорт. - Как она намерена отбивать колдовство Ассейлов?
  - Не знаю.
  Ребенд грубо выругалась и, казалось, решила уйти, но Скенроу покачала головой, и капитан, состроив гримасу, подчинилась.
  Лостара смотрела Банашару в глаза; он видел ее страх. - Жрец, не думаю, что я способна на еще один Танец Теней. Не так, как тогда. Если она именно этого ждет... против Форкрул Ассейлов...
  - Капитан, я не знаю, чего она ждет, - спокойно сказал Банашар. - Вы с Рутаном Гуддом показали необычайные способности. Поэтому она хочет иметь вас рядом? Думаю, да. В миг наивысшей нужды она глядит на вас. Неужели она не права?
  - Я не смогу снова!
  Банашар посмотрел на Гудда. - А вас, капитан, одолели те же сомнения? Или дар Бурегонов возродится, чтобы вас защитить?
  - Адъюнкт явно в это верит.
  - А вы ей возражаете, капитан?
  - Дело сложнее.
  - Вы здесь не ради нее? Не для этого вам вручили дар?
  Все смотрели на Рутана Гудда, а он казался весьма несчастливым. - Это зависит... Никто в мире настолько не прозорлив. Они знали, что спрятано в Колансе? Вероятно. Они были заинтересованы в освобождении?
  - Едва ли, - прорычала Фаредан Сорт, положив руку на меч у пояса.
  Глаза Гудда коснулись оружия, он сухо улыбнулся. - Подозреваю, вы отреклись от Стены на достаточном основании.
  - Я сражалась в трех звеньях от Седогривого.
  Рутан Гудд кивнул, но ничего не сказал.
  Лостара хрипло вздохнула. - Нечестно. Рутан... вы боитесь использовать дар Бурегонов?
  - Бурегоны не склонны к компромиссам, - вмешался Банашар, когда все поняли, что Рутан Гудд намерен молчать. - Капитан ощущает двойственность. И риск неудачи. Боится, что высвобожденная сила Бурегонов решит, что риск слишком велик - что неудача плана Адъюнкта сокрушит слишком многое.
  Лостара воскликнула: - Рутан, вы не контролируете эту силу?
  Он наконец соизволил ответить, кривя лицо: - Спросите себя про Танец Теней, Лостара.
  - Это же воля бога!
  - А кому служат Бурегоны? Кто знает? Вы, Фаредан? Они безмозглые, бесчувственные твари? Вы стояли на Стене. Расскажите ей, что вы видели своими глазами.
  - У них есть цель, - ответила та медленно. - Они одержимы. Но больше ничего не знаю.
  - Это никуда нас не ведет, - буркнула Ребенд. - Вот факты: я и ты, Скенроу, командуем ротами. Нам нужно знать больше? Тогда советую вернуться в части и оставить обсуждения вышестоящим.
  Она утащила Скенроу за руку - Банашар видел, как та оглянулась на Рутана, но тот этого или не заметил, или решил проигнорировать. И потому не увидел исказившего ее лицо горя.
  Фаредан Сорт со вздохом втащила перчатки. - Всех благ, капитаны.
  Жрец поглядел в утреннее небо, сощурился, видя Нефритовых Чужаков. "Близки как никогда. У нас день или два. Уверен: не больше".
  - Котиллион поклялся, что никогда больше меня не захватит, - сказала Лостара Ииль.
  Банашар поглядел с любопытством. - Полагаю, слишком большое искушение?
  - Что-то забирая, что-то отдаешь.
  Он кивнул, понимая смысл ее слов.
  - Я был уверен, что выживу, - сказал Гудд. - Но теперь сомневаюсь.
  - Значит, почуяли, что чувствуют все остальные, - бросила Лостара.
  Мужчина повернулся к Банашару: - Если вы не будете с ней, Жрец, где же вы будете? Зачем вы здесь?
  - Этот вопрос не дает мне покоя, - признался он. Прозвучали рога, означавшие начало построения колонны. - Как смертному переиграть божество? Бывало ли такое прежде? Старый порядок перевернут - или это лишь... особые обстоятельства? Момент, уникальный в истории?
  - Вы "переиграли" для нее Осеннюю Змею?
  Услышав вопрос Лостары, Банашар нахмурился. Поглядел на нее внимательнее, потом обратился к Гудду: - Выглядите потрясенным. Оттого, что я наделен такой властью? Или от самой идеи, будто мы, жители мира смертных - своими жизнями, своей волей способны поставить на колени божество? - Он покачал головой. - Вы меня не понимаете. Я не говорил о себе. Я не смог бы победить божество, пусть я и последний священник в его Доме. Понимаете? Это она. Она это сделала, не я.
  - Она говорила с вашей богиней?
  Банашар хмыкнул. - Нет, Лостара. Она вообще редко говорит - вы должны были понять это лучше, чем все другие. Нет. Она просто отказывается сойти с избранного пути, и одним этим посрамляет богов. Понимаете? Посрамляет их.
  Рутан Гудд потряс головой: - Боги слишком спесивы, чтобы ощутить смирение.
  - Год назад, лежа пьяный на койке, я согласился бы с вами, капитан. Но скажите: вы будете сражаться за нее?
  Устремленные на Банашара глаза сузились. Он ответил: - Всем сердцем.
  Вздох Лостары скорее напоминал рыдание.
  
  ***
  
  Охотники за Костями сформировали колонну. Адъюнкт, приказавшая никому не следовать за собой, села на коня и не двигалась с места, пока мимо не проскрипел последний фургон; потом она взяла поводья и развернула животное к западу.
  Она видела тропу, оставшуюся после морпехов и панцирников, ушедших на запад, а потом свернувших к северу. Они уже исчезли из вида, скрылись за обманчивыми складками равнины. Рука коснулась пустых ножен у бедра, и отдернулась. Она поправила шлем, поглядела на свой поношенный малазанский мундир. Винный оттенок выцвел, серое местами стало скорее белым. Кожа перчаток потрескалась, покрылась пятнами соли и пота. Ватная обшивка защищающих бедра поножей растрепалась, местами показывая стальные полосы.
  Она застегнула плащ на груди; тяжелая шерсть повисла, заставляя опустить плечи. Поровнее распределив вес, выпрямилась, провела рукой по застежкам, отыскивая слабые места. Смахнула со щек тонкие волосы.
  Повернув коня, Адъюнкт пустилась медленной рысью.
  Проезжая мимо солдат, что шли слева, она не поворачивала головы.
  А вот на нее смотрели все.
  И молчали. Ни слова ободрения, ни жеста, ни односложного вопроса - лишь топот сапог, лязг доспехов.
  Она выпрямила спину, медленно выезжая во главу колонны. Изо всех ее странствий это - от хвоста армейской колонны до головы - оказалось самым долгим. И, как всегда, она проделывала его в одиночестве.
  
  ***
  
  Трое Форкрул Ассейлов в седлах белых как кость джагских жеребцов остановились в трети лиги от своих армий. Их разумы слышали далекий шум; они понимали, что нападение на Великий Шпиль началось. Однако Аграст Корвалайн дрожал от ударов чуждой магии, и древней и новой, так что подробности были недоступны. А вот витавшая между ними тревога, увы - почти видимой.
  - Не имеет значения, - заявил брат Высокий. - Перед нами единственная задача, и мы одержим верх. Если потом придется снова завоевывать Алтарь Осуждения, мы сделаем и это.
  Сестра Свобода заговорила: - Братья, я чувствую три угрозы, хотя одна не настигнет нас до готовящейся битвы, так что сейчас можно ею пренебречь. Но меня сильнее тревожит меньший из двух вражеских отрядов. Очевидно, перед ним стоит особая цель, а идущие на нас главные силы призваны блокировать наше наступление. Отсюда заключение: цель меньшего отряда жизненно важна.
  Брат Высокий неспешно кивнул. - Что предлагаешь, Сестра?
  - У каждого из нас целая армия, Братья. Если мои чувства не подводят - уверяю вас, они остры - то любой из нас сможет превзойти их главный отряд. Но будем держать в памяти, что враг может обладать скрытыми силами - им ведь удалось пересечь Стеклянную Пустыню. Посему предлагаю послать на их уничтожение две армии. Третья - вероятно, твоя, Брат Грозный - спешным шагом пойдет выслеживать малый отряд и помешает сделать то, что они хотят сделать.
  - Малый отряд, - сказал отличавшийся тонким голосом брат Грозный, - убегает к северо-западу, верно?
  - Сомневаюсь, что это бегство, - хмуро отозвалась сестра Свобода. - Чувствую в тебе уверенность, Брат. Возможно, в данных обстоятельствах слишком уж сильную.
  Старший Ассейл фыркнул: - Мы встретим людей. За тысячи лет жизни я так и не увидел в этих существах ничего особенного.
  - Тем не менее, умоляю тебя умерить уверенность осторожностью, Брат.
  - Я в точности выполняю задачу, Сестра Свобода. Выслежу горстку людишек и уничтожу.
  - Эти слова вселяют спокойствие, - сказала она. - Брат Высокий, ожидаю от тебя советов - как и от Брата Грозного. Третий элемент - так успешно противодействующий нашим силам на севере - слишком далеко, чтобы вмешаться в готовящуюся битву. Однако существует небольшой риск: мы знаем, у них есть конные отряды, и они могут перехватить Брата Грозного, если он поведет свои силы на север. Видите ли, я инстинктивно чувствую, что противник Брата Грозного - пусть самый малочисленный - на деле станет самым опасным элементом вражеских сил.
  - Понимаю, Сестра. Могу ли я предложить следующее? Брат Грозный разделит армию на основе скорости хода. Он лично возглавит легкую и среднюю пехоту, поведя не сразу на северо-запад, а на юго-запад, чтобы обогнуть главную силу и повернуть на север за ее спиной; а его тяжелая пехота двинется на северо-запад, по самому короткому пути - они смогут успешно отражать налеты вражеской кавалерии, если таковые случатся. Под командой чистейшего из водразов тяжелая пехота сможет координировать продвижение с Братом Грозным, связываясь разумами.
  Сестра Свобода поглядела на Грозного: - Ты согласен, Брат?
  - Легкая и средняя пехота составляет немногим более двух тысяч - моя армия основана на тяжелой, ведь ее готовили для осады крепостей и регулярных битв. Сестра Свобода, насколько точны твои вычисления?
  - Думаю, в малом отряде не более сотни человек, Брат Грозный.
  - Отлично. - Мужчина улыбнулся, отчего втянулся лоб. - Две тысячи против сотни. Вы простите мне долю уверенности, учитывая подобный расклад?
  Брат Высокий сказал: - Поскольку мы точно знаем, что там нет ущелий и других особенностей рельефа, способных помочь вторгшимся, я готов разделить твою уверенность, Брат. В худшем случае враг займет холм, возможно, один из старых курганов Элана - и мы будем атаковать его со всех сторон. Разумеется, если даже легкая пехота не справится, к тебе подоспеют роты тяжелой пехоты и продолжат атаку. В-общем, я считаю, мы успешно решили проблему меньшего отряда. - Он поглядел на Свободу. - Говоришь, сотня? Возможно, это дезертиры.
  - Возможно, - согласилась она. - Но инстинкты твердят обратное.
  - Настоятельно?
  Она глянула на него. - Да, Брат, настоятельно.
  - В таком случае, если позволите, - вмешался брат Высокий, - я хотел бы обсудить иной вопрос. Согласны ли вы, что действия сил врага из Северной Крепости и у Шпиля, а также вошедшего в бухту Колансе флота спланированы и согласованы? В первой задаче - развести наши главные армии - они уже преуспели. Мы вынуждены скорее реагировать, нежели действовать инициативно.
  - Да, их высшее командование эффективно, - кивнула сестра Свобода.
  Но Высокий покачал головой: - Строго говоря, это намекает на обширную стратегию. Теперь и мои инстинкты кричат, что вторжение - и стратегия и каждое тактическое действие - продиктованы единой волей. - Он кивнул в сторону Грозного. - В-общем, я принимаю твою оценку людей. Но верно и то, что в редких случаях над толпой посредственностей поднимается личность, наделенная даром предвидения и силой воли, способной реализовать предвидение. Ее влияние велико, она изменяет ход истории.
  Брат Грозный хмыкнул: - Иными словами, это харизматический тиран. Да, они появляются время от времени, ярко пылая, неся угрозу, но столь же быстро пропадая. Среди людей такие личности неизбежно развращены, они перекраивают историю в угоду скорее личным вкусам и порокам. Брат Высокий, ты можешь оказаться прав: за действиями врага стоит такая персона. Но имеет ли это большое значение? Разве необузданность амбиций не гарантирует скорую гибель глупца? Смею вообразить, с изрядной долей веселья, что мы и станем рукой судьбы, разящей тирана. - Он обратился к Свободе: - Сестра, не ты ли говорила, что угроза с севера слишком отдалена? Итак, координация великого вторжения провалилась.
  - Возможно, возможно, - признал брат Высокий. - Но что, если зрение нас подводит? Что, если мы видим лишь то, чего хочет противник?
  - Ну, ты слишком к нему великодушен, - пристыдила Свобода. - Это ошибка расчета времени, вероятно, вызванная нашей способностью выявить угрозу с запада немедленно после их выхода из Пустыни. Мы оказались в идеальной позиции, чтобы немедля ударить по ним.
  - Принимаю мудрость твоих слов, Сестра.
  - Я не укоряю тебя, Брат, за следование инстинктам. Хотя всем нам известно: неуправляемые инстинкты поощряют панику, ибо лежат вне контроля интеллекта. Это кратчайший путь к страху.
  Трое Форкрул Ассейлов замолчали. Каждый погрузился в свои думы.
  Наконец сестра Свобода произнесла: - Я постараюсь поработить солдат, которых мы встретим. Они могут быть полезными.
  - Но не тех, на которых охочусь я, - заявил Грозный.
  - Нет, - согласилась она. - Убей всю сотню, Брат.
  
  ***
  
  Бен Адэфон Делат резко натянул удила; копыта коня заскользили в мертвой траве.
  Калам с руганью развернул чуть не падающего от утомления скакуна. Сверкнул глазами на друга: - На этот раз что!?
  Но колдун лишь поднял руку, качая головой.
  Сев прямее, чтобы облегчить боль в спине, Калам принялся оглядываться. Ничего кроме пустой ровной земли. Зеленый оттенок прорезавших небеса царапин заставляет мир казаться больным, но к этому он уже успел привыкнуть.
  - Забудь Адъюнкта, - сказал Быстрый Бен.
  Калам метнул удивленный взгляд. - Чего? Ее брат...
  - Знаю... Думаешь, легко? Чувствую, как они разделяются. Все утро думал. И знаю, почему Ганоэс Паран хотел, чтобы мы ее нашли - знаю, зачем он послал нас вперед. Но это неправильно, Калам. Прости. Неправильно.
  Ассасин еще мгновение смотрел на друга, а потом опустил плечи, сплюнул, избавляясь от вкуса пепла. - Значит, она сама по себе.
  - Да. Ее выбор.
  - Нет... даже не пробуй, Быстрый. Это ТВОЙ выбор!
  - Она двигает моей рукой, черт побери!
  - Как? Как она это делает? Какое разделение? К чему все это, Худа ради?
  Конь Быстрого Бена уловил возбуждение хозяина, заплясал, колдуну пришлось его успокаивать. Впрочем, конь успел под аккомпанемент ругани развернуться кругом. - Слушай. Он уже не с ней. Она сделала себя жертвой - как ты думал, откуда я узнал? Калам, она оставила меч.
  Калам вытаращил глаза. - Чего?
  - Но я чувствую ее оружие. Словно слепое пятно в глазу. Туда нам и надо.
  - А она, значит, умрет? Всего-то?
  Быстрый Бен потер лицо. - Нет. Мы слишком много так делали, все мы. С самого начала.
  - Снова загадки.
  - Недооценивали ее! С первого проклятого дня, когда я оказался среди Охотников. Слушал все эти догадки, толкования каждого ее шага. Видит Худ, я тоже вложил свою лепту. Но ведь не я один? Офицеры. Морпехи. Последний трахнутый повар... Что ты мне недавно сказал? Насчет момента в Замке, когда она просила ее спасти? Ты сделал это, потому что она попросила - без условий, без объяснений. Просто подошла и попросила, Калам. Трудно было сказать да? Признайся. Трудно было?
  Калам медленно покачал головой. - Нет. Но иногда я гадаю... не было ли это просто жалостью?
  Бен вздрогнул как ударенный. И сказал тихим голосом: - Ты все еще так думаешь, Калам?
  Ассасин замолчал, раздумывая. И вздохнул. - Мы знаем, куда послал нас Ганоэс. Знаем даже, зачем - он ведь ее брат, Худа ради.
  - Еще мы знаем, где мы нужны ЕЙ.
  - Знаем?
  Быстрый Бен кивнул.
  - Так кому из чертовых Паранов подчиниться?
  - Кому из них ты готов сказать у врат Смерти, что провалился, что сделал ложный выбор? Нет, я не имею в виду оправдания. Просто встать и сказать как есть.
  "Так твою". - Похоже, я снова в Замке Обманщика, - зарычал он. - Как будто и не уходил.
  - И она смотрит в глаза.
  Всхлип сотряс ассасина, резкий как удар и столь же нежданный.
  Друг его ждал, ничего не говоря - и Калам знал, что ничего и не скажет, ибо они слишком давно вместе. Ибо настоящие друзья знают, когда надо терпеливо молчать. Калам старался подавить эмоции - он вообще не понимал, что на него накатило в этот миг. "Может, безжалостное давление. Бесконечный крик, никому больше не слышный.
  Я стоял, глядя вниз, на город. Стоял, зная, что скоро пойду по кровавому пути.
  Я не об измене думал: "Коготь" всегда был полон дерьма. Она думала об измене? Нет. Она уже все для себя решила. Просто еще один нож в грудь; она уже носила много ножей, в том числе первый, своими руками вонзенный".
  Калам одернул себя. - Туда же?
  - Поначалу, - ответил Бен. - Пока не окажемся ближе. Потом на юго-запад.
  - К мечу.
  - К мечу.
  - За ним кто-нибудь присматривает?
  - Надеюсь, нет.
  Калам подобрал поводья, набрал полную грудь воздуха и неспешно выдохнул. - Быстрый... как вообще ей удалось перейти пустыню?
  Колдун покачал головой и улыбнулся: - Догадываюсь, мы... недооценили ее.
  Они поскакали дальше.
  
  ***
  
  Изогнув крылья, Сильхас Руин скользнул к земле. Миг спустя Тулас последовал за ним. На юге они видели что-то похожее на облако или рой. Свистящий в крыльях воздух казался хрупким, гнилым от катящихся по небу волн боли.
  Сильхас Руин приземлился и почти сразу перетек. Пошатнулся, закрывая руками уши.
  Приняв форму Эдур, Тулас Отсеченный смотрел на друга издалека. Наверху одно из нефритовых копий проходило по диску солнца. Их внезапно обволокла густая тень, зловещий спертый сумрак.
  Сильхас выпрямился со стоном, двигаясь словно старик. Оглянулся. - Это меч Хастов. Его вой сводит с ума.
  - Ничего не слышу.
  - В черепе... клянусь, у меня кости трещат.
  - Вынь его, друг.
  Сильхас глядел на него широко раскрытыми глазами, лицо его было полно страха.
  - Выхвати его в миг превращения.
  - И что будет?
  - Не знаю. Но не могу представить, что его дар имел целью тебя мучить. Или так, Сильхас, или выброси. - Он указал на юг. - Мы почти под ними - честно говоря, удивлен, что она еще жива. Но малейшее промедление...
  - Тулас, я боюсь.
  - Смерти? Ну, малость поздновато...
  Сильхас улыбнулся, хотя улыбка более походила на гримасу. - Легко говорить.
  - Я долго пробыл в Доме Смерти, терзаясь мыслью, что не достиг того, чего желал всю жизнь. Чувство полного несовершенства много раз подавляло меня. Но сейчас я стою с тобой, брат, и готов пасть ради тебя в грядущей битве. Забвение не страшно - я вижу в нем лишь благо отпущения.
  Сильхас Руин внимательно поглядел на него. Вздохнул, потянулся за мечом. Сомкнул пальцы на простой рукояти и освободил из ножен.
  Меч Хастов дернулся в руке, издав невыносимый крик.
  Тулас вынужден был отступить на шаг. Он потрясенно смотрел как, извиваясь, из рисунка на лезвии появились огромные призрачные цепи. Казалось, они глубоко укоренены в земле; почва под ногами тряслась, подбрасывая их - словно мир решил размять плечи. В глубине нарастающий рокот...
  Выплеск грязи и камней поднялся к небу слева от Туласа - он удивленно заревел, видя высвобождающегося из дымной земли дракона. Справа в дожде мусора показался второй, а потом третий - скованные, они все же взлетели над землей, молотя крыльями пыльный воздух.
  Тройной рев освобождения сотряс равнину.
  Сильхас Руин стоял, держа меч обеими руками; призрачные цепи натянулись, скрестились как великаньи ножницы, как нити размотанного ветром клубка.
  "Элот. Кальсе. Эмпелас".
  Тулас Отсеченный шагнул вперед. - Перетекай! Сильхас, перетекай! У нас есть Буря! Он дал нам собственную Бурю!
  Сильхас Руин с воплем расплылся, вокруг простерлось пряное облако. Меч и цепи исчезли - но три дракона так и держались вблизи.
  Меняя форму, Тулас метнулся в небо.
  Его череп заполнил голос Элот: - Братья! Как обещал Котиллион! Мы наконец свободны!
  - Только чтобы умереть! - ответил Эмпелас, но в голосе его не было и следа огорчения.
  - Если победим... Сильхас Руин, поклянешься сломать наши цепи?
  И Сильхас ответил: - Клянусь, Элот.
  - Тогда есть достойная причина для драки! Он торговался без обмана. Он бог чести!
  Пять Древних Драконов полетели по кругу, взмывая все выше, а потом двинулись на юг. Тень от заслонившего солнце копья отмечала их путь, прямой, как пущенная в сердце битвы стрела.
  
  ***
  
  - Лапка! - закричала Телораст. - Кодл! Я увечна! Помоги!
  Вторая ящерица-скелет остановилась так быстро, что упала и трижды перекатилась через голову, а потом вскочила снова. - А-яй! Видишь тень? Охотится за нами! Ловит нас! Сети в небе! Телораст, ты обречена!
  - Вижу Элайнтов! Они идут за нами! Это ловушка! Ложь! Обман! Измена! Неудача! Помоги, Кодл!
  Кодл скакала вниз и вверх, словно ловила мух. - Они притворялись! Двое самозванцев - они злые, подлые эгоисты! Не-Апсалар им служила, верно? Служила! Планировалось с самого начала... Телораст, я буду по тебе плакать. Сестра моя, любовница, случайная подруга - обещаю, я тебя оплачу.
  - Ты, лживая сука! Неси меня! Спаси меня! Я бы тебя спасла будь я тобой и ты мной и хоти я сбежать - самое мудрое решение всегда - только если не ты это ты а я это я! Тогда это совсем не мудро! - Она яростно скребла когтями землю, дергая лапой, пытаясь достать Кодл, маленькие пальчики сжимали воздух, зазубренные челюсти бешено клацали. - Иди ближе, умоляю! - Щелк щелк щелк. - Я только скажу прощай, клянусь! - Щелк щелк щелк щелк.
  - Тень! - взвизгнула Кодл. - Я слишком долго жду! Спасите! - Она помчалась, прыгая через кочки мертвой травы, огибая валуны и камни. Бег спугнул кузнечика, она перекусила его, не останавливаясь. - Видишь? Тело...
  Обе твари перетекли. Цепи, треща как молнии, подняли их ввысь.
  - Буря! Пять Древних - нет, семь!
  - Элот приветствует вас, предательницы! Телораст Антрас! Керудас Карозиас!
  - Элот! Эмпелас! Кальсе! Они нас ненавидят! Телораст, гляди что ты наделала!
  
  ***
  
  Корабас, Отатараловая Драконица, падала к земле, ибо дракон за драконом ударяли ее сверху, разрывая когтями шкуру, терзая крылья. Она убила сотни - но теперь, наконец, падала. Земля стала близкой, каждая мелочь говорила о близости смерти. Она уже не могла реветь от ярости, от сокрушительного отчаяния, она слишком устала, чтобы отбиваться от наседающих со всех сторон Элайнтов.
  Кровь текла по бокам, кислотным ливнем орошала мертвую землю внизу.
  Призыв влек ее, но она не видела цели. Возможно, это лишь обман. Однако влечение было абсолютным и она напрягала все силы, отвечая зову. До последнего дыхания будет она искать проклятое место. "Ловушка или обещание? Ответ на молитвы или место для могилы? Не важно. Я не справилась. Я даже приветствовала бы цепи, но мне не окажут такой милости. Чую пробуждение Матери! Чую Тиам, так близко - Бури собираются, сила нарастает. Она грядет... чтобы увидеть меня мертвой!"
  Она накренилась, когда ударил очередной Элайнт. Последнее усилие - шея повернулась, израненные челюсти широко раскрылись...
  Она увидела семерых драконов, спускавшихся на окруживший ее рой. Еще одна Буря. "Значит, конец".
  Тварь оторвалась от спины, дергаясь в зубах - она поймала ее за лапу, срывая мясо с кости.
  Семь Древних влетели в вихрь - и Элайнты завизжали от потрясения и боли, тела извивались в облаках крови...
  "Они сражаются за меня! Но почему? Не приближайтесь, друзья! Я отрава!
  Нет, не умирайте ради меня!
  Я, чье касание - смерть, умоляю, не умирайте за меня!"
  Однако они сражались, а враги приходили в себя. Дюжины драконов летели на ее друзей.
   "А явится Тиам - возьмет даже вас".
  Восток, место призыва, влек ее. Сплевывая рваные куски мяса, Корабас устремила взор на манящий горизонт. Союзники отвлекли врагов, даровав ей передышку. Пожертвовав собой. Она не понимала, но готова была благодарить их всеми возможными способами.
  "Если мне предложена иная участь, я приму. Встану лицом лицу и заговорю с миром.
  Если же это место смерти, да будет так.
  Я была свободна, пусть на миг.
  Была свободна".
  
  ***
  
  Он жестоко их подгонял, заставляя идти половину ночи и почти весь день; подходя к холму, морпехи и панцирники почти шатались. Скрипач, едва передвигая свинцовые ноги, направился к холму. Пейзаж вокруг был пересечен полосами теней, отброшенных заполонившими небеса Нефритовыми Чужаками, и капитану казалось: мир распадается прямо на глазах.
  Он изо всех сил старался не думать о тех, кого оставил позади, и о грядущей участи своих бойцов. Перед ним всё, что имеет значение: всеми позабытый холмик с изрытыми боками, одинокий меч из отатарала, вонзенный в почву в самой середине.
  Он страшился, что этого недостаточно - как и все, знающие ее план. Удерживающие Падшего цепи выкованы богами. "Один меч, чтобы их разбить? Тавора, ты, должно быть, уверена, что это возможно. Или что здесь проснется иная сила, предложив нам руку помощи.
  Без этого - без разрубания цепей - все, нами совершенное, бесполезно.
  Тавора, я в тебя верю. Доверяю тебе жизни солдат и смысл из гибели. Знаю, несправедливо чего-то еще требовать от тебя. Ты лишь смертная. Но знаю - чувствую - что бросаю тебе на плечи свой вес. Как и все мы, желаем себе признаться или нет.
  И несправедливость терзает мне сердце".
  Он глянул влево. Еж шагает во главе своего отряда - подонки Летераса, остатки хундрилов, смесь полукровок из дюжины порабощенных Летерийской империей племен. Они умудрились не отстать, хотя тяжело нагружены - Худ знает, зачем им так много мешков. "Подозреваю, это котята. Надеюсь, они того стоят".
  Еж его сторонится. Скрипач знал, почему - ощущал, что лицо при виде друга становится маской, бледной и кривой, горе и тоска грызут его с такой силой, что не удержишься... "Как много несправедливости. Как много". Но вдруг Еж начал приближаться.
  Ткнул пальцем в холм: - Вот этот? Чертовски уродлив, Скрип.
  - Оборонять можно.
  - Слишком нас мало даже для такого жалкого бугра. Слушай, я совсем загнал свою роту. Не стану обещать многого, но у нас, Сжигателей, есть секрет...
  - Котята? Да.
  Еж скривился: - У тебя шпионы! Так и знал!
  - Боги подлые, Ежик! Никогда не встречал человека, хуже тебя умеющего хранить секреты.
  - Продолжай так думать. Тогда удивление станет сильнее. Обещаю.
  - Равны ли они морантским припасам? Вот о чем я думаю.
  Еж качал головой. - Не то же самое. Забудь. - Пожал плечами, словно отбиваясь от какой-то мысли. - Может, ты был слишком занят... но мы из Короткохвостых кашу сварили.
  - Не истратив сразу всего? Не похоже на тебя, Еж.
  - Баведикт сделал еще, этот человек гений. Опустившийся и одержимый - лучший сорт гениев. Мы упаковали всё.
  - Заметно.
  - Да, эти штуки нас вымотали. Скажи, Скрип, время отдохнуть будет?
  - Малость поздновато спрашивать.
  - И что? Все равно спрашиваю.
  - Честно говоря, не знаю. Зависит...
  - От чего?
  - Пал ли Шпиль. Захватили ли они сердце в целости. Сломали ли цепи или другие чары на нем. Может, там было двадцать демонов-Кенил'рахов. Вообрази, какая получилась свалка.
  - Двадцать Кенил'рахов? Что это, глупая сказка? Почему не король демонов? Или гигантский трехголовый огр с хвостами скорпионов на каждом пальце, а на двадцать первом пальце хвост в двадцать один раз больше? Еще и огнем из жопы пыхает!
  - Прости, воображение отказало. Увы, я не мастер плетения сказок, Еж.
  - Я согласен. Что еще мне нужно знать? Мы поцелуем трахнутое сердце, чтобы пробудить? Шляпу на него наденем? Спляшем хоровод? Боги, только не кровавые жертвы - с меня уже хватит.
  - Не болтай, Еж. Ты всегда так перед боем. Почему?
  - Чтобы тебя отвлечь, понятное дело. Ты так себя грызешь, что остаются лишь хрящи и волосы с лобка. О, и еще зубы, они же все сгрызли.
  - Знаешь, - искоса поглядел Скрипач, - если бы ты не пришел, пришлось бы тебя выдумать.
  - Чего бы?
  - Только чтобы сказать спасибо.
  - Отлично. Ну, можно еще поболтать? Видишь ли, я боюсь.
  - Это поможет, Еж. Расставим метателей котят среди моих взводов и сварим всех, кто попробует напасть.
  - Точно. Хорошая идея. Нужно было самому подумать.
  Он отошел, а Скрипач следил за ним, пока Еж не занял первоначальную позицию среди Сжигателей. "Благослови тебя, Ежик". Он повернулся к своим: - Вот наше место, солдаты. Холм. Ну, пошевелимся - до заката один или два звона, а я желаю, чтобы мы окопались и окружили холм каменным валом.
  - Да, капитан, - рыкнула одна из панцирников. - Сойдет за разминку!
  Второй солдат отозвался: - Так и знал! Не нужно было тебя тащить, бабка!
  - Если б ты меня тащил, Релико, я бы залетела. Тебе только дай шанс, крысоухий кусок слоновьего помета!
  - Если только глаза закрыть. Ну разве может человек вязаться с кабанихой?
  - Я те счас отвечу...
  - Поберегите дыхание, вы, - рявкнул Скрипач.
  
  ***
  
  Они перебирались через кочки, усеявшие склон холма. Бутыл прошел мимо Корабба, поравнявшись с Тарром. - Слушай, сержант...
  - Чего тебе, Бутыл? Вынимай лопату, у нас много работы.
  Со всех сторон солдаты сбрасывали снаряжение, бранясь и жалуясь на ломоту в спине, в плечах.
  - Эта земля.... - Бутыл подошел ближе. - Нужно поговорить с капитаном.
  Тарр скривился, но затем кивнул: - Иди, только ненадолго. Не хочу, чтобы ты умер, вырыв слишком мелкую нору.
  Бутыл уставился на него, потом начал озираться: - Они так близко?
  - Откуда мне знать? Хочешь поспорить на жизнь, что далеко?
  Тихо выругавшись, Бутыл пошел туда, где недавно видел Скрипача - на гребень холма. Где-то там же мелькнул и Еж.
  Пробираясь между извилистыми выступами камня, он услышал сзади топот, обернулся. - Мертвяк. С какой целью идешь? Или моя задница приглянулась?
  - Приглянулась. Мне тоже нужно поговорить со Скрипом. Две радости сразу, что тут скажешь?
   - Этот холм...
  - Курган.
  - Ладно, курган. Тут что-то...
  - Глубоко внизу вокруг всего холма, да. Наоборот чуть не обгадился, когда ногу поставил. И что?
  Бутыл пожал плечами: - Мы его прозвали Навыворот, слишком уж кишки слабые.
  - Реально? Навыворот? Круто. Пусть услышит Горлорез. Но как вам удается не называть нас так в лицо? Хоть невзначай? Мы вот вам обидных кличек не даем.
  - А Лизухрень? Раскоряк? Корбаб? Дурлыба? Старр? Бутыл-Пустыл?
  - О... ты слышал? Гм...
  Они дошли до вершины, оказавшись на ровной площадке. Еж и Скрипач стояли, пялясь на вонзенный в грунт меч. Они обернулись, заслышав хруст кремня под ногами солдат.
   - Вы двое! Забыли как ямки копать?
  - Нет, капитан. Просто нашли компанию.
  - Объясни, Бутыл. И нынче, для разнообразия, простыми словами.
  - С нами бог.
  Еж вроде бы чем-то подавился, кашляя, трясясь и сплевывая.
  - Идиот, - сказал Скрипач. - В том-то все дело.
  - Не тот, капитан, - встрял Мертвяк.
  - Что значит "не тот"? Разумеется, он здесь - ну, большая часть. Адъюнкт сказала, это то самое место.
  Мертвяк поглядел в глаза Бутылу, и тот сразу отвернулся. Во рту почему-то пересохло. - Капитан, - произнес он, - Увечного Бога здесь нет. Мы бы знали.
  Скрипач показал на меч: - Это отатарал Адъюнкта, помнишь? Думал, что сможешь хоть что-то почуять?
  Мертвяк потер шею так, словно старался снять пару слоев кожи, убеждаясь, что позвоночник на месте. Потом вздохнул, укрепляя дух. - Он чуждый. Мы все равно бы поняли.
  Скрипач как-то осунулся.
  Еж хлопнул его по спине: - Расслабься, Скрип. Не хреновее чем обычно. Мы так и будем работать, ты ж проклятый сапер. Кто сказал, что мы должны понимать? Мы не знаем как всё должно быть, ну и ладно. Строго говоря, мы ничего ни о чем не знаем. Как всегда. В чем проблема? - Он поглядел на Бутыла. - Так кто из богов-дерьможуев посмел сунуть рога в наши дела?
  Ответил ему Мертвяк. - Пахнет как старая смерть.
  - Худ? Нет. Невозможно.
  - Я и не говорю, так ведь? - возразил, ощерившись, Мертвяк. - Пахнет как старое и мертвое, ясно? Словно бурые листья на ледяном ветру. Словно каменный склеп в кургане. Словно первое дыхание зимы. Словно...
  - Осенняя Змея, - прорычал Бутыл.
  - Я к этому и вел, чтоб тебя!
  - Чего Д'рек от нас нужно? - потребовал Еж.
  - Не имеет значения. - Скрипач повернулся к мечу. - Тот жрец ехал у нас на шее с самого Малаза. Помню, он что-то сказал о своем божестве. Обернутом вокруг основания холма. Они с Адъюнктом считали, что нам нужна помощь. По любому, мы ничего сделать не можем. Так что ты верно говоришь, Ежик. За работу. Мертвяк, это курган?
  - Да, но уже не освященный. Гробница вскрыта. Ограблена.
  - Взломана, хмм.
  - Верьте Адъюнкту, - заявил Еж.
  Скрипач взвился: - Ты это к чему?
  Еж пожал плечами. - Думаю, попытка стоит... - Он наморщил лоб. - Что за вонь?
  - Возможно, Навыворот.
  - Боги! Против ветра, черти - против ветра!
  
  ***
  
  Мазан Гилани плюхнулась возле Смолы и Целуй-Сюда. - Бальзам только что попытался сунуть мне руку в штаны. Сказал, что забылся. Сказал, что даже не поглядел. Сказал, что думал, будто шарит в своем вещмешке.
  Целуй-Сюда фыркнула. - Вот так хитроумные мужчины Даль Хона и создали империю.
  - Лучше бы я осталась в кавалерии.
  - Тут нет кавалерии.
  - Тогда с хундрилами.
  Смола медленно встала и вгляделась в темнеющее небо. - Видите тучи? - спросила она, постепенно поворачиваясь, изучая небесный свод.
  - Тучи? И что, сестра?
  - Не знаю. Я продолжу...
  - Изучать тучи?
  Смола скривилась. - Ты сама меня спросила, в чем дело. Я и говорю, что учуяла что-то...
  - Тучи.
  - Ох, ладно. - Она села, потом легла в узкий окопчик, с трудом выковырянный в каменистом боку кургана. - Но если кто-то увидит...
  - Тучи. Ага. - Мазан Гилани протирала глаза.
  
  ***
  
  Вернувшись к взводу, Бутыл посмотрел на Курноса: - Опять с нами, да?
  - Принес щит, - ответил панцирник.
  - Очень мило.
  - Нужно привязать к руке.
  - И что?
  - Так, чтобы не упал. С узлами и... так далее.
  - Из сырой кожи.
  - Узлами и так далее.
  Бутыл подошел, склонился над ним.
  - Сделаешь, - заметила Улыба, - и в следующий раз он попросит помочь стрясти.
  - Тут главное - расстояние, - дал совет Каракатица. - Иначе забрызгаешься.
  - Я однажды так тряс, - сказал Курнос, - что обгадился.
  Все переглянулись, но никто не нашел остроумного ответа.
  Корик вытащил меч и начал водить камнем вдоль лезвия. - Кто-нибудь, разведите огонь, - сказал он. - Мы лицом на восток, если они придут в лучах солнца... Хотелось бы видеть угли.
  - Разумно, - заметил Каракатица. - Рад, что ты снова думаешь как солдат.
  Сетийский полукровка не ответил. Поднял оружие, полюбовался на грань.
  - Закончив есть, пить, ложитесь спать. Капрал, назначь вахты.
  - Да, сержант. Слушать всем! Я чую в воздухе!
  - Это Навыворот.
  - Нет, это слава, друзья мои. Слава!
  Корик отозвался: - Если так пахнет слава, Корабб... знал я тощую кошку, она была королевой мира!
  Корабб нахмурился: - Не въехал. Ее звали Слава?
  Капрал Обод сел с Медом. - Могу держать щит. Пойти с тобой?
  Мед пошевелил бровями. - Слушай, ты куксишься со времен ящеров. Ясно почему, но все же покажи нам улыбку, ладно? Если помрешь, так не один.
  - Так в чем проблема? Буду тебя защищать и помру?
  - Не хочу груза на совести.
  Обод поскреб подбородок. - Ладно, буду уродов бить щитом.
  - Уже лучше. Ну, моя смена. Иди спать.
  
  ***
  
  Скрипач прошелся по гребню, обойдя весь круг, изучая выкопанные солдатами позиции. Еж был прав. Их слишком мало, а под ногами сплошные валуны и осыпи. "Лучше было принести копья, как его Сжигатели.
  Признай, Скрип: видеть Ежа рядом - все равно что нож под ребро. Но ты все же рад".
  Он поглядел на небо - заход солнца прошел незаметно, такими яркими стали Чужаки. Капитан со вздохом пошел искать подходящее местечко, чтобы прижать спину к резной стеле. Закрыл глаза. Он понимал, что нужно поспать, но еще знал, что это невозможно.
  Никогда он о таком не грезил. Командовать взводом - и так большое бремя. "А теперь все смотрят на меня. Если бы дураки знали... Я такой же потерянный, как они".
  Под призрачным светом он достал Дом Цепей. Лакированные деревянные карты скользили, словно смазанные жиром. Он прищурился, медленно изучая каждую. Семь карт. Шесть холодны, но одна словно потеет.
  Прокаженный.
  "Ах, Ежик. Мне так жаль".
  
  ***
  
  Ассасин Ши'гел оставил охваченное пламенем место далеко позади. Пламя и кровь убитого бога, что лилась с измученного неба. Он видел гибель тысяч. Людей, К'чайн Че'малле, Имассов. Видел падение Форкрул Ассейлов и воителей-Джагутов. Тоблакаев и Баргастов. Все ради покрытой рубцами штуки в его лапах.
  Она сочилась кровью. Казалось, конца не будет потоку, пятнающему когти и пальцы, забрызгавшему бедра, пока ритмичные взмахи крыльев несут его на запад - словно на охоту за опустившимся солнцем. Сердце снова стало живым, более тяжелым, чем обычный камень такого же размера - у него вес небесного камня, что падает из-за облаков. Это кажется естественным, ведь оно принадлежит Падшему Богу.
  Разум Гу'Ралла вернулся к последней сцене на вершине Шпиля, за миг до того, как он вырвал сердце из гибнущих цепей. Тело Смертного Меча лежит так неподвижно на обрызганной кровью площадке. Пес охраняет то, что уже покинуло мир.
  "Лишь тупой зверь понимает нужность напрасных жестов - их холодную необходимость перед ликом суровой истины. А мы, притязающие на высшие достижения интеллекта, сдаемся слишком быстро. И, смотря на пса - тварь, знающую лишь верность и смелость - мы находим соки для исцеления душ.
  Гадаю, не вкус ли это зависти?"
  Он недооценил выбор Матроны. Дестриант Келиз, Надежный Щит Буян и Смертный Меч Геслер - разве не достойные люди? "Они показали нам путь, всем детям Ганф Мач. Двое пали. Двое отдали жизни, но одна осталась.
  Вряд ли я ее увижу. Но мысленно буду почитать, как почитаю Геслера и Буяна. До конца мгновений. Они жили как братья и погибли как братья. Я называю их родными и буду, в свою очередь, сражаться за выполнение своих задач.
  Дестриант, ты в печали и в горе - чувствую даже отсюда. Но я дам смысл их смертям".
  Крылья уловили внезапную смену воздушных течений, воздух внезапно загустел вокруг Ассасина, наполняя тело странными отзвуками - тяжелый шепот, накат тьмы, что кипит и клубится, заволакивая все небо.
  И Гу'Ралл сообразил, что будет путешествовать не один.
  
  ***
  
  Смола села, а потом вскочила. Осмотрела небо - там, на востоке. Черная туча, большая и бурлящая, растущая. Растущая. "Боги подлые!" - Эй все! - крикнула она. - Под щиты! В укрытие! Все!
  - Возлюбленные дети! Слушайте мать! Слушайте ее слова, слова Карги! Мы взяли в себя его плоть! Всю, что нашли! Мы хранили ее жизнь кровью магии! Ради этого мига! Веселитесь, мои милые дети, ибо Падший Бог возрожден!
  И Карга огласила свою радость, и со всех сторон дети - десятки тысяч - ответили ее крику.
  Крылатый К'чайн Че'малле, сжимая в лапах драгоценную добычу, отпрянул от их какофонии; Карга закаркала от восторга.
  Впереди она видела куски костей на вершине - кости десятков людей, похороненных прежде в кургане. Хватит ли? Выбора нет. Момент настал, они сделают все возможное. Сделают человека. Жалкого человека. Слабого человека. Но все же человека - создадут дом для божьей плоти на костях, и наполнят своей кровью, и да окажется этого достаточно.
  Великие Вороны вились над холмиком... а потом начали падать.
  Скрипач спрятался за резную стелу. Грохот крыльев оглушал, сбивал наземь, воздух стал горячим и хрупким. Камень давил ему на спину.
  Какие-то кулаки лупили землю, взрывные удары следовали один за другим. Он сжал голову, пытаясь сохранить уши... бесполезно. Мир пропал за штормом черных крыл. Он задыхался, а перед глазами летали некие мелкие объекты, сходясь у меча. Щепки, белесые фрагменты - кости, взметенные в воздух, вырванные у травы и корней. Одна прорезала тыл ладони; он спрятал руку.
  Кто там прокричал предостережение?
  Кто бы ни был, похоже, он спас всем жизнь.
  "Кроме моей - я оставался слишком близко от меча. Нужно было залечь внизу, с солдатами. Но я задержался. Не хотелось видеть лица, чувствовать ужасную любовь, которая охватывает командира пред битвой - любовь к солдатам, каждому из них. Она растет и растет, пытаясь порвать сердце.
  Смелость подвела... и теперь..."
  Гу"Ралл кружил высоко вверху. Наблюдал, как Великие Вороны бросались на холмик, видел вспышки сырой силы. Чернокрылые существа приносили себя в жертву, одно за другим, чтобы вернуть богу живую плоть - сделать смертный дом для его души.
  Одна из птиц пролетела рядом, он следил за ней нижними глазами.
  - К'чайн Че'малле! Я Карга, мать всех этих благих детей! Ты принес дар! - Она засмеялась.
  Потянувшись к разуму, Гу'Ралл отпрянул при первом касании - столь чуждой, столь холодной была ее сила.
  Карга кашлянула. - Осторожно! Мы анафема в этом мире! Слушай же хорошенько - твоя задача еще не выполнена. После всего ты понадобишься на рассвете. И скажу тебе: в миг ужасной нужды снова погляди на небеса. Понимаешь?
  Я дала обещание славнейшему из владык. Я отослала лучшую дочь, но она вернется. Увидишь, она вернется!
  Огромный Ворон подлетал все ближе. - Смотри вниз! Почти все сделано. Мы ждали этого всю жизнь - видишь, что мы сделали? Видишь?
  Он видел. Фигура простерлась подле меча из отатарала, цепи приковывали ее к земле. Но в груди зияла дыра.
  Гу'Ралл изогнул крылья, падая.
  Карга летела следом, дико каркая.
  Последние из воронов влились в тело, вспыхивая мутной силой.
  Хлопая крыльями, чтобы замедлить падение, Ассасин приземлился, задевая тело человека, и поглядел - ужасаясь пародии, созданной Великими Воронами. Кривые кости, вздутые мышцы, блеклая кожа; лицо словно искажено болезнью.
  Он взял сердце в передние лапы, неспешно склонился и положил в рваную рану, словно камень. Кровь затопила дыру.
  Плоть сшивалась, ребра нарастали как корни.
  К'чайн Че'малле снова простер крылья и взвился в небо.
  Карга наблюдала сверху. "Возрожден! Возрожден! Смотрите, все души в небе - смотрите на того, кто украден у вас! Он почти рядом - ваше блуждание в пустыне закончено, ибо искра его жизни возвращается, и глаза откроются!
  Узрите! Я - эта искра.
  Он был сброшен. Он был порван. Разбросан по миру. Он сделал нас, чтобы мы хранили его жизнь - мы кормились на его трупе, его волей.
  Вы, души в небе - ваш бог не терял веры. Не терял".
  Едва Че'малле взлетел, Карга кинулась вниз, высвобождая силу. Всю, что имела. Уставившись на тело, издала последний крик - торжествующий - прежде чем упасть куда следует.
  Последний взрыв такой силы, что Скрипача отбросило. Он покатился к краю склона. Задыхаясь, втягивая ставший холодным ночной воздух, встал на колени и руки. Удивляясь, что еще жив.
  Тишина поглотила холм - но нет, он видел морпехов и панцирников - они вставали, на лицах выражение растущего удивления. Шум в ушах затихал, он уже слышал голоса сквозь отзвуки взрывов.
  Заставил себя встать. Увидел, что камень, за которым прятался, почти повален - как и остальные в круге. На земле не было каменных наконечников, только обгоревшая почва.
  Скрипач захромал вперед, видя фигуру около меча.
  Изломанный, уродливый мужчина. Увечный Бог.
  Тяжкие цепи пришпиливали его к земле.
  "Нам таких никогда не сломать. Не с этим мечом. Мы всего лишь сделали его еще уязвимее. Теперь его действительно можно убить.
  Возможно, это будет милостью".
  Тут он увидел, что человек смотрит на него.
  Скрипач подошел ближе. - Прости, - сказал он.
  Однако искаженное лицо смягчилось, и Увечный сказал слабым голосом: - Не нужно. Подойди... я еще так... слаб. Я хочу тебе кое-что сказать.
  Скрипач подошел и опустился наземь. - Есть вода. Еда.
  Бог качал головой. - Когда я был лишь болью, когда от меня исходили лишь злоба и жажда повредить миру, я видел в вас, малазанах, обычных людей. Детей жестоких богов. Их орудия, их оружие. - Он помедлил, хрипло вздыхая. - Нужно было почувствовать, что вы другие - разве не поборник вашего императора бросил вызов Худу на последнем Сковывании? Разве не он крикнул, что искомое ими несправедливо? Разве не он жестоко заплатил за горячность?
  Скрипач потряс головой: - Ничего не знаю об этом, Повелитель.
  - Когда он пришел ко мне - ваш император - когда предложил путь... я не верил. И все же, все же... кого я вижу рядом? Тебя, малазанина.
  Скрипач промолчал. Он слышал разговоры на склонах - голоса восхищения, но и немало ругательств.
  - Вы не такие, как все. Почему? Желаю понять, малазанин. Почему так?
  - Не знаю.
  - И теперь вы будете драться в мою защиту.
  - Мы не можем сломать цепи. Тут она ошиблась.
  - Не важно, малазанин. Если я останусь лежать здесь до конца дней, вы все равно станете сражаться, защищая меня.
  Скрипач кивнул.
  - Хотел бы я понять.
  - Как и я, - сказал Скрипач, морщась. - Но, может быть, в этой схватке ты... ну, не знаю... поймешь нас получше.
  - Ты готов умереть за меня, чуждого бога.
  - Боги могут жить вечно и делать реальностью все свои желания. Мы - нет. У них есть власть исцелять, уничтожать, даже воскрешать себя самих. У нас - нет. Повелитель, для нас все боги чужды.
  Скованный вздохнул. - Что же, я буду слушать, как вы деретесь. Искать секрет. Я буду слушать.
  Внезапно так устав, что задрожали ноги, Скрипач с трудом отвернулся от скованного. - Уже недолго, Повелитель, - сказал он и ушел.
  Еж поджидал, сидя на одном из накренившихся камней. - Возьми Худ всех нас, - бросил он, увидев Скрипача. - Они сделали - союзники - они сделали то, чего она хотела.
  - Да-а. И сколько людей погибло ради треклятого сердца?
  Склонив голову набок, Еж стащил рваную ушанку. - Довольно поздно для сожалений, Скрип.
  - Это Келланвед - всё это... Он и Танцор. Они использовали Тавору Паран с самого начала. Использовали всех нас, Еж.
  - Так и делают боги, точно. Тебе не нравится? Чудно. Слушай меня. Иногда то, чего они желают - то, чего хотят от нас - вполне хорошо. То есть это правильное дело. Иногда это делает нас лучше.
  - Ты честно веришь?
  - А став лучшими людьми, мы делаем лучших богов.
  Скрипач отвел глаза. - Значит, бесполезно. Можно набить бога всеми своими добродетелями, но мы лучше не станем, верно? Потому что добродетелями мы мало интересуемся.
  - Почти всегда, но не всегда. Возможно, в худшие времена мы можем поглядеть на бога, сделанного из того, что в нас есть лучшего. Не злобного, не мстительного, не наглого бога. Не самолюбивого, не жадного. Просто ясноглазого, не имеющего времени на нашу чепуху. Бога, который даст пощечину, видя наше дерьмо.
  Скрипач скользнул по стеле на землю. Склонился, закрыл глаза, закрыл руками лицо. - Вечный оптимист.
  - Когда умираешь, все иное кажется прелестным.
  Скрипач фыркнул.
  - Слушай, Скрип. Они сумели. Теперь наш черед. Наш и Таворы. Кто мог подумать, что мы зайдем так далеко?
  - Два имени на ум приходят.
  - А разве их империя не требовала от нас лучшего, Скрип? Всегда?
  - Чушь. Она была такая же развращенная и самолюбивая, как другие. Завоевала половину гребаного мира.
  - Не совсем. Мир гораздо больше.
  Скрипач вздохнул, отнял руку от лица и махнул на Ежа: - А ты не отдохнешь?
  Тот встал. - Не хочешь, чтобы тебе помешали себя жалеть?
  - Себя? - Скрипач поднял голову, но поглядел не на Ежа, а вниз, на солдат, что отчаянно желали заснуть.
  - Мы еще не кончили. Планируешь с ними говорить? Прежде чем начнется?
  - Нет.
  - Почему?
  - Потому что это их время, до самого конца. Пусть сами и говорят, Еж. Лично я начинаю слушать. Как бог, что за спиной.
  - И что ты намерен услышать?
  - Без понятия.
  - Отличная куча, - сказал Еж. - Можно защищать.
   Он ушел. Снова сомкнул глаза, Скрипач вслушивался в шелест подошв. Пока он не затих. "Цепи. Дом Цепей. Мы, смертные, все о нем знаем. Мы в нем живем".
  
  ***
  
  Тишина увидела возвышенность, на которой его оставила, увидела и темное пятно у вершины. Цепи предков еще его держат. Далекая смерть касалась кожи холодными пальцами - Почтенной больше нет. Старательный ушел. Они упустили сердце Падшего Бога.
  Если здание так потрепано и повреждено, что ремонт невозможен, следует его разрушить. Все просто. Враги могут сейчас торжествовать на высотах Великого Шпиля, и свежий ветер овевает их со стороны моря. Могут верить, что победили, что Форкрул Ассейлы более не способны сжать тяжелый кулак неумолимого возмездия - ударить по их злобным душам, сокрушить завистливую гордыню. Могут воображать, что свободны определять грядущее, пожирать мир дерево за деревом, зверя за зверем, опустошать океаны и небеса от жизни.
  И если победа окрашена кровью, что же - для них это знакомый вкус, они от него не отвыкли и, похоже, никогда не отвыкнут.
  Но у природы есть свое оружие справедливости. Оружие, ударяющее, даже если никто его не держит. Ни бог, ни руководящая рука не нужны силам слепого разрушения. Все, что им нужно - свобода.
  Пришло время Хищника жизней.
  "Глядите в море, глупцы. Вставайте лицом к восходящему солнцу, воображая новый день.
  Вы не видите, что грядет из западной тьмы. Губитель пробужден. Вас ждет истребление".
  
  ***
  
  Невинность и невежество. Он так долго сражался с ними. Каждый раз, глядя в лицо Икария, Маппо вспоминал войну, идущую в собственном разуме. Мудрецы много рассуждают об этих двух состояниях. Но они не понимают ведомой Треллем битвы. Он защищал невинность, делая невежество оружием и щитом. Веря, что невинность ценна, благодетельна, чиста.
  "Пока он остается... не ведающим.
  Знание - враг. Знание всегда было врагом".
  Он с трудом брел по мрачной, полной теней дороге, и солнце не могло ему помочь. Он поглядел на юго-восток и увидел какой-то силуэт.
  В душе раздался холодный шепот.
  "Он близко. Чую... так близко..." Он заставил себя двигаться быстрее - тот чужак, то, как он шагает, как блестит блеклой полированной костью в зловещем свете... он понял. Он узнал.
  Издав слабый стон, он пустился бегом.
  
  ***
  
  Она обернулась на неровный шум шагов и увидела его. Кожа цвета мореного дерева, темное лицо зверовидно по природе, к тому же искажено страданиями. Существо было иссохшим, оно горбилось под весом тяжелого мешка, одежда почти сгнила. Привидение, полное жалкого пафоса.
  Тишина стояла и ждала.
  Когда же он заметил тело Губителя - когда издал слабый, какой-то звериный звук, покачнулся, меняя направление, шагая к Икарию - Тишина встала на пути. - Поздно, Трелль. Он мой.
  Одержимые глаза уставились на нее; Трелль замер в нескольких шагах. Она видела, что ему плохо после бега: грудь тяжело вздымается, спина согнута, ноги дрожат. И тут он сгорбился еще сильнее, стащил мешок с плеча. Руки дернулись, масса мелких предметов выпала наружу - осколки разбитого горшка. Трелль смотрел на них с каким-то ужасом. - Мы починим, - пробубнил он, с явным трудом отрывая взор от черепков. Сверкнул глазами на Тишину: - Не позволю, Ассейла.
  - Не глупи.
  Он вытащил тяжелую палицу, пошатнулся.
  - Я убью тебя, если будешь стоять на пути, - бросила она. - Понимаю, Трелль. Ты его последний защитник - но ты его потерял. Как все до тебя - а таких было много. Все они теряли его и умирали.
  Но никто не понимал. Безымянных не интересовал Икарий. Каждый раз настоящей угрозой был тот, кого они выбирали. Вождь, угрожавший их тайным союзам. Бунтарь потрясающего потенциала. Каждый раз - всего лишь ради жалкой, временной политической необходимости - они убирали подальше нарушителя спокойствия, давали ему или ей невыполнимую задачу, оковы на всю жизнь.
  Ты лишь последний, Трелль. Тебя сделали... безвредным.
  Он тряс головой. - Икарий....
  - Икарий Хищник жизней был и всегда останется неконтролируемым, обреченным пробуждаться снова и снова посреди учиненного им разрушения. Его не остановить, не спасти. - Она шагнула. - Итак, дай мне освободить его.
  - Нет. - Рука с палицей поднялась. - Сначала я умру.
  Она вздохнула: - Трелль, ты давно умер.
  Он атаковал с ревом.
  Тишина избежала неуклюжего замаха, подпрыгнув ближе. Выбросила руку. Удар по плечу выбил сустав, сорвал мышцы. Трелля развернуло. Она вогнала ему локоть в лицо, разбив нос. Пнула по лодыжке, сломав кости.
  Палица стукнула по земле.
  Даже падая, он пытался схватить ее левой рукой. Тишина поймала запястье, вывернула, ломая кости. Резко подтащила к себе. Вонзила пальцы под ребра, проникая все глубже. И оттолкнула, оставив в руке кусок окровавленного легкого.
  Пинок повалил его на спину.
  Тишина наклонилась, обеими руками хватаясь за горло.
  Маппо смотрел вверх. "Ложь. Я был никем. Я просаживал жизнь. Они дали мне цель... то, что нужно всем. Цель в жизни". Она отняла дыхание, грудь пылала огнем. Тело было сломано. Ему приходил конец.
  "Икарий! Она что-то тебе сделала. Она тебе повредила".
  Тьма смыкалась. "Я пытался. Но... слишком слаб... слишком порочен.
  Они все тебе вредили.
  Я был никем. Трелль, юнец из умирающего народа. Никто.
  Друг... Прости".
  Она раздавила трахею. Сломала все кости шеи. Пальцы пронизали вялую провисшую кожу - кожу, казавшуюся скорее оленьей шкурой. Кровь текла ручьем.
  Мертвые глаза смотрели с потемневшего лица, на котором застыло выражение крайнего горя. Но ей было все равно. Еще один воин, обреченный пасть. Мир такими полон. Идут в горнило, стуча мечами о щиты. Но недолго.
  "Он мой. Теперь я его пробужу - освобожу, чтобы убить мир".
  Звук слева, голос: - Нехорошо.
  Она изогнулась, чтобы отскочить, но нечто массивное ударило в висок с такой силой, что оторвало от земли. Тишина полетела.
  Упав на правое плечо. Перекатилась, вскочила. Лицо - нет, вся голова - перекошена, искривлена.
  Второй удар угодил в правое бедро. Осколки тазовых костей вырвались из-под кожи. Она сложилась вдвое, снова коснувшись головой земли. Попыталась встать на колени, глядя сохранившимся глазом - увидела перед собой Тоблакая...
  "Но ты меня освободил!
  Нет. Не ты. Давно. Другое место... другое время".
  - Мне не нравится драться, - сказал он.
  Третий удар сорвал ее голову с плеч.
  
  ***
  
  - Брат Грозный?
  - Погоди. - Форкрул Ассейл смотрел на скопление далеких холмов. "Туда опустилась птичья туча. Вижу... силуэты на склонах эланского кургана". Он обратился к высшему водразу, что стоял рядом: - Видишь, Хагграф? Мы окружим их - но соблюдая дистанцию. Хочу, чтобы мы отдохнули перед ударом.
  - Может быть, Чистый, следует подождать тяжелую пехоту. Они там приготовились.
  - Ждать не будем, - возразил Грозный. - Холм слишком невелик, чтобы вместить опасное число войск. На заре мы построимся и атакуем.
  - Они сдадутся.
  - Если даже так, я казню всех.
  - Чистый, вы заставите их встать на колени перед нашими клинками?
  Брат Грозный кивнул. - А закончив здесь, мы вернемся к Брату Высокому и Сестре Свободе - возможно, встреченный ими противник оказался более опасным. Если нет, мы перестроимся и поведем три армии на север, чтобы уничтожить третью угрозу. А потом... мы возьмем Великий Шпиль.
  Хагграф отошел, чтобы передать приказ ротным командирам.
  Брат Грозный смотрел на далекий холм. "Наконец-то мы с этим покончим".
  
  ***
  
  Больше Некуда сошел с валуна и присел, чтобы поправить кожаные обмотки.
  Скрипач хмуро поглядел на панцирника, потом на Бадана Грука.
  Сержант пожал плечами: - Просто удача, капитан: у него самые зоркие глаза.
  - Солдат, - позвал Скрипач.
  Больше Некуда оглянулся и улыбнулся.
  - Капитан хочет знать, что ты видишь, - пояснил Бадан.
  - Мы окружены. - Солдат принялся тянуть край сорванного ногтя.
  Скрипач сжал кулак, поднял над головой и опустил руку. - Много?
  Больше Некуда поглядел и снова улыбнулся. - Мож, три тысячи. - Он сорвал ноготь и поднес к глазам, словно ценный трофей. Стряхнул кровь.
  - И?
  - Клепаная кожа, капитан. Полоски железа. Кольчуг мало. Круглые щиты, копья, дротики, кривые мечи. Есть лучники. - Он стер кровь с пальца ноги, но тот все равно снова стал красным.
  - Они готовятся к атаке?
  - Нет еще. Чую запах пота.
  - Да ты что.
  - Долгий переход.
  - И лучший нос, - провозгласил Бадан Грук.
  Больше Некуда сунул ноготь в рот и начал сосать.
  Скрипач со вздохом отвернулся.
  Небо на востоке светлело, став почти бесцветным; над горизонтом тянулись серебристые и бурые полосы. Звук шагов солдат Колансе тихим шелестом накатывал со всех сторон. Враг занимал позиции, готовил оружие и щиты. Ряды стрелков встали лицом к холму.
  Сержант Урб слышал, что командор Еж что-то втолковывает дюжине своих лучников, но слов не разбирал. Он пошевелил тяжелый щит и встал поближе к Хеллиан. Ибо не мог оторвать от нее глаз. "Нынче она такая красивая. Такая чистая и ясная. Ужасная правда, но мне она больше нравилась прежней - птицей, что влетела прямиком в каменную стену. С такой у меня был шанс. Пьяная женщина примет любого, точно, пока ты за ней подчищаешь, пока приносишь деньги на выпивку".
  - Закрыться - они близятся!
  Он встал на свое место.
  Услышал голос Скрипача. - Еж!
  - После первого залпа!
  Далекое дзынь. Приглушенный свист, стрелы вдруг начали втыкаться в почву, отскакивать от камней. Раздался крик боли, послышался хор крепких выражений.
  Урб поглядел, проверяя, в порядке ли она. Две стрелы вонзились в щит, на лице была милая гримаса удивления.
  - Люблю тебя! - крикнул Урб.
  Она выпучила глаза. - Чего?
  И тут воздух наполнился низким свистом. Он увидел, как Хеллиан присела - но это были не стрелы. Урб выглянул из-за края щита и увидел отряд лучников на земле, они извиваются... к холмику спешит один из Ежовых Сжигателей: плечи в торфе, мундир испачкан серовато - бурой грязью.
  Вырыл ямку, да? Бросил в стрелков богами клятую гренаду".
  Еж крикнул: - Лучники вниз!
  - Боги подлые! - заорал кто-то. - Ваша синька? Они сгнили до костей!
  Подняв глаза, Урб убедился в точности этих слов. То, чем забрызгали лучников, пожрало их плоть. Даже кости и колчаны стали жижей.
  Теперь из строя вышел офицер, высокий и белокожий.
  Капрал Пряжка подлезла к Урбу. - Это ж один из них, Зассейлов?
  - Ты! - крикнула Хеллиан, тыкая пальцем в Урба. - Чего ты сказал?
  Форкрул Ассейл взревел - невозможно громко, так, что звук молотом ударил по холму. Урба вбило в землю. Он вцепился руками в уши. Второй рев...
  Он показался более тихим, словно заглушенным.
  Дрожащий голос поднялся из ближайшего окопчика: - Червь говорит тебя сдохни, Ассейл!
  - Это опять твой запах, Борот?
  Урб развернулся и встал, хотя только на колени.
  Он видел Форкрул Ассейла. Видел, как тот заревел снова - но звук был едва слышен.
  Взлетел камень, упав рядом с Чистым, подпрыгивая снова и снова. Вражеский командир, однако же, вздрогнул. И отвернулся.
  - Они идут!
  Голос Хеллиан раздался ближе и громче: - Чего сказал?!
  Он обернулся. Капрал Пряжка лежала между ними, глядя то на одного, то на другую.
  - Кто вы, во имя Худа?
  - Люблю тебя! - заорал Урб. Увидел восторженную ухмылку и полез через Пряжку; Хеллиан рванулась навстречу, прижав губы к губам.
  Придавленная весом Урба Пряжка извивалась и визжала: - Идиоты! Враг близко! Сойди с меня!
  Каракатица смотрел на близящиеся шеренги. За двадцать шагов блеснули дротики, ударились о поднятые щиты - и тут же, по сигналу командиров, коланцы рванулись в атаку вверх по склону.
  Сапер высунулся из окопа. Арбалет звякнул, толстая тетива загудела, овеяв щеку. Он заметил, что болт поразил вражеского взводного в горло. Остальные морпехи тоже стреляли по набегающей толпе. Тела падали, застревая в расселинах.
  Сапер положил самострел позади, взял щит, просунул руку в ремень, вытащил короткий меч. Все четыре движения - до того, как враг упал наземь. - Держись и дави! - заорал он, вставая перед первым коланцем.
  
  ***
  
  Стрела пришпилила левую ногу Лизунца к почве, но ведь он и не намеревался отходить. Показавшийся перед ним солдат споткнулся. Лизунец надавил щитом, одновременно вбивая навершие рукояти меча в шлем, давя кости. Когда он отвел руку, шлем прилип к мечу.
  Его коснулось копье, он отбил его шлемом, обеими руками выбросил щит, плюща врагу лицо. Едва тот попятился, Лизунец ударил в живот. Вытащил оружие, начав рубить другого коланца - похоже, они были уже везде.
  Он так и не увидел копья, проколовшего шею и горло.
  Корик выругался, стряхивая с руки обломки щита. Снял с перевязи длинный сетийский нож, пнул того, кто разбил ему щит, и вовремя увидел следующего.
  Лезвия сверкнули - более тяжелое отбило выпад копья, второе пронзило кожаный доспех, погрузившись в грудь коланца и выйдя наружу. Когда солдат зашатался и упал, Корик наискось рубанул мечом по шее так сильно, что рассек ключицу и три ребра. Лезвие застряло в грудной кости.
  Корик уклонился от другого копья, услышал смех - Улыба провернулась, оставляя позади поваленный труп.
  К ним бежала новая масса коланцев.
  Синее летерийское лезвие казалось, кричало, когда прорубало шлем, боковую пластину и щеку, которую пластина должна защищать. Кровь полилась из распахнутого рта, глаза солдата вылезли на лоб - Корабб пнул его и увидел, как тело подкосило следующего солдата.
  Эхо крика каталось по черепу. Он заревел в ответ, поднял меч, скрещивая со щитом, и принялся ждать очередного дурня.
  "Я морпех! Героический солдат в день славы! Придите и умрите!"
  Горлорез с руганью отрубил руку, что была справа, а потом и ту, что была слева. Кровь хлестала с обеих сторон, заставляя его ругаться пуще. Он избежал выпада копья, пнул противника ногой в лицо, заставив открыть шею, и резанул по ней мечом.
  Рядом Мертвяк шатался, отражая удар за ударом тяжелой секиры; боковой выпад Горлореза пришелся в щель под раструбом шлема, найдя угол челюсти, разрезая позвоночник.
  Выпрямившийся Мертвяк вставил щит, загораживая Горлореза от нападения сбоку. Вражеский солдат крякнул от удара, колени его подогнулись. Мертвяк бросил сломанный меч и подхватил ту шипастую секиру - размахнулся, как молотом сокрушая щит коланца, потом вонзил шип в плечо.
  Низко присев, Горлорез перерезал подколенную жилу, а когда вопящий пехотинец упал, заглушил крик ударом в глаз.
  - Не вставай! - крикнул Наоборот сзади.
  Стрела прошипела над Горлорезом, попав в грудь вражескому солдату.
  Бальзам крикнул с другой стороны: - Где ты взял уродский топор? Найди меч! Помедлишь и тебе конец!
  - Ищу, чтоб тебя! Ищу!
  Целуй-Сюда упала на спину. Услышала сверху лязг, рычание Смолы - сестра била коланца ножом в лицо. Целуй-Сюда отпихнула ногой падающее тело, рука нашла дротик. Она схватила его, встала на ноги и снова полезла в давку.
  Смола принимала удары на щит, уворачивалась от выпадов врага, что насел сразу на обеих. Подскочил Бадан Грук, вонзил меч в шею нападавшего.
  Топор обрушился на затылок сержанта, расщепляя шлем и роняя Бадана лицом вперед. Полумесяц лезвия высвободился, таща за собой волосы, кожу и куски черепа.
  Завыв, Смола отрубила держащую топор руку, потом плечо, диким взмахом вскрыла вопящему мужчине брюхо. Кишки выпали на труп Бадана Грука.
  А она все выла.
  Копье пронзило Лепа Завитка, придавило к покосившейся плите. Целитель-фалариец завизжал, когда железное лезвие наконечника скрежетнуло по камню. Рубанул мечом, срезая пальцы на руке, что была ближе. Давление сразу ослабло. Он скользил по гладкому древку, а когда оказался близко от державшей копье женщины, рассек ей яремную вену.
  Она упала. Целитель уронил меч и щит, схватился за конец копья. Понял, что оно угодило в щель между камнями - и бросился наземь. Копье сломалось за спиной. Не вытаскивая обломка, он встал на колени, утирая руки о сухую траву, и прошептал: - Бывало и хуже.
  Еще больше коланцев карабкалось между камнями. Леп Завиток пошел навстречу, переступив тело Жженого Троса. В нем осталась сила, чтобы повалить еще нескольких. Может быть.
  Смертонос пролетел по воздуху над спиной коланца, яростно рубившегося с Релико. Взмахнул клинком - лезвие глубоко вошло под раструб шлема, пересекая позвонки. Воин, разворачиваясь в полете, приземлился на карачки и с воплем рванулся вперед. Увидел лицо - ошеломленное - перед собой. Коланец нырнул за край круглого щита, отмахиваясь скимитаром, но Смертонос высоко подпрыгнул, ухватившись за острие шлема, чтобы вновь развернуться. Рассек солдату сухожилия.
  Ударившись о землю, принц пустыни перекатился...
  Услышал крик Смолы - услышал проклятия Целуйки. Заметил, что окружен. Он вскочил, рубя и подныривая, пинаясь и размахивая ножом. Падали тела. Лилась кровь.
  Затем сильный удар пониже спины поднял его. Он попытался сжаться, но что-то застряло в теле, острый металл хрустел, вгрызаясь в позвоночник. Его повалили лицом вниз и начали молотить - тяжелые клинки рубили кости и мышцы.
  Один удар по голове - и пришла тьма, и пришло забвение.
  
  ***
  
  Еж стоял над трупом Баведикта - проклятого дурака убило первым залпом, он получил стрелу в глаз. С высоты Еж видел, что кольцо обороняющихся сжимается, что враг лезет все выше. Видел, как Скрипач спустился, чтобы заткнуть неизбежный прорыв - там полег почти весь взвод.
  - Эй, лучники - смотреть туда. Если пройдут, им прямая дорожка к Увечному Богу.
  - Да, сэр!
  - А вы, остальные - нужно уменьшить напор. Берем медные и кидаем в пятые, шестые ряды - все разом. Если мы их не отгоним сейчас, нам конец.
  - Что делают медные котята, сэр?
  - Забыл, а наш алхимик мертв. Пошли, рассредоточиться - двигаем!
  Когда все ушли, сапер поднял арбалет. У него осталось лишь шесть выстрелов. Вражеские стрелы падали тут и там, но окопавшиеся ниже саперы то ли померли, то ли использовали все припасы - вот весело будет, если случайная стрела завалит его или Скрипа!
  Зарядив оружие, он прошел мимо оставшихся четверых лучников. Они слали стрелу за стрелой в брешь. Он видел там Скрипача, сестер из Даль Хона и тяжелого пехотинца ростом ниже их всех. Коланцы сбоку все попадали, усеянные стрелами. - Хорошая работа, - рявкнул Еж лучникам. - Найдите, где вы теперь нужнее.
  Камень подвернулся Скрипачу под ногу, левая лодыжка нестерпимо заболела. Он захромал, ругаясь. Увидел набегающего коланца - глаза под шлемом дикие и злобные, высоко поднят топор.
  Арбалетный болт заставил его отступить; солдат упал, удивленно глядя на торчащее из груди древко.
  Рука подняла Скрипача на ноги. В руки шлепнулись металлический арбалет и колчан. - - Заряжай, Скрип, - сказал Еж, вытаскивая меч. - Не пускай слева, ладно?
  - Сбесился, Ежик?
  - Да.
  - Помогите им боги.
  
  ***
  
  Атакующий проткнул Бутылу ногу прямо под пахом, пришпилив к земле, но он ответил выпадом в живот; когда коланец осел, дико крича, морпех решил, что в этом споре вышел победителем.
  "Спор? Погляди на них - это рабы. Они этого не хотели".
  Тарр упал рядом, кровь текла из раны на лице. - Хочешь вытащу копье, Бутыл? Пока крови мало, но едва я...
  - Знаю. Хотя оно прошло насквозь. Вытаскивай, сержант. Я заткну рану тряпьем.
  - Кровь...
  - Да нет. Это только большая Худова дырка.
  Тарр повалил мага набок и быстро извлек копье. - Течет, - сказал он миг спустя. - Но не пульсирует. Увижу Мертвяка, пришлю.
  Кивнув и чуть не потеряв сознание, Бутыл перевернулся, пошарил в кармане и нашел связку бинтов. Начал забивать рану, когда по склону потек жар. Раздались леденящие душу вопли.
  Брат Грозный взирал, разъяренный и потрясенный собственной беспомощностью, как блестящие медные гренады летели с холма, поражая солдат Колансе. Изумрудные огни казались почти демоническими; они неистово растекались по рядам.
  Атака захлебнулась - он видел, как солдаты пятятся, отшатываются.
  "Это займет больше времени, чем я думал".
  Он поглядел на северо-восток, ища на горизонте многозначительных клубов пыли. "Где же они?"
  - Хагграф. Трубить отход. Подождем, пока выгорит огонь. Потом ударим снова и снова, пока не погибнут все!
  Вонь сожженной плоти имела непонятный оттенок - то ли серы, то ли извести.
  
  ***
  
   Увечный Бог вслушивался в звон бушевавшей со всех сторон битвы. Слышал крики боли и гнева - но этих звуков он ожидал. Среди лязга железа и треска разбитых щитов, среди свиста стрел - многие падали в опасной близости и расщеплялись о бесчувственные камни - он слышал, как перекликаются солдаты, слышал тяжелое дыхание тех, что старались выжить и убить всех, кто бесконечными волнами нападает на них.
  А сверху небо ослепляло блеском душ, покинутых, когда он спустился в этот мир. Он хотел услышать их, но они были слишком далеко, они затерялись в небесах. Они все еще держатся веры, хотя бог пропал так давно? Или они поддались жестокой злобе, уделу столь многих лишившихся духовного стержня? Они бродят без цели, ужасаясь бессмысленности существования?
  Вокруг вознеслось пламя - хотя не так близко, чтобы обжигать - и он услышал новые вопли.
  Звуки гибели повсюду. Такое он уже слышал. Ничего нового, ничего способного дать понимание. Смертные так легко лишают себя жизни во имя благородных причин и прихотей - не это ли самое глубокое, самое удивительное жертвоприношение? Жертва, о которой забыли боги; жертва, которой они не поняли бы, впав в равнодушную тупость.
  "Плоть - всё, что они знают, эти мужчины и женщины. Свежая плоть, как сейчас на мне. Ощущаю пределы, жалкие границы. Такие хрупкие и ненадежные. Проблеск света, вздох мгновения.
  Слышу, как вы от них отказываетесь. Единственный свой дар возвращаете небесной тверди. А мир катится, едва ли замечая.
  Неужели никто не заметит?
  Я внемлю вашим смертям. Я запомню".
  Увечный Бог слушал, слыша сигнал к отступлению, перекличку целителей, лязг нового сигнала к атаке, означавшего накат очередной волны на стойкую горстку. Увечный Бог слушал и ждал.
  
  ***
  
  Семеро от Мертвого Огня, семеро Т'лан Имассов стояли на голой высотке к востоку от малазанской пехоты. Ном Кала и Кальт Урманел были среди них, вспомнив кровные узы, и Ном Кале это казалось благом. Она не чувствовала себя чужачкой. Не чувствовала одиночества.
  Уругал Плетеный заговорил: - Она готовится к приходу врага. Мы слышали эту тишину и знаем, что нет лжи в душе ее. Но она смертна.
  - Многие, ее видевшие, - сказал Берок, - считают ее слабой - не силой воли, но плотью и костями. Она оставила меч. Я хотел дать свой, но она отказалась.
  - Мы понимаем силу неколебимой воли, - заметил Кальб Неслышный Ловец.
  - Тем не менее, - произнес Берок.
  Уругал сказал: - Я решил, что мы останемся с ней. Будем здесь, не присоединившись к участи моряков. Если Увечный воистину восстанет, нам не удастся увидеть тот миг. - Он поглядел на всех. - Вы не были согласны.
  - Потому что можем лишиться этого, Уругал, - бросил Зеник Разбитый. - Мы не увидим Его возрождения.
  - Должна ли вера явить нам свой лик?
  - Я жаждал доказательств, - отозвался Разбитый. - Что все, нами сделанное, было не зря. Не это ли предложил Падший? Однако мы не отдаем мечи на защиту бога.
  - Нет, не так, - возразил Уругал. - Есть иной, избранный мною способ.
  Ном Кала заговорила, словно сомневаясь в себе: - Родичи, я слушала солдат, этих малазан. У костров в моменты отдыха. - Все смотрели на нее. - Они мало разговаривают, а если приходится - повторяют ее слова. "Без свидетелей". Они не совсем это понимают - как и я - но когда я слышу, когда вижу, что таится в глазах.... Эти слова что-то пробуждают. Возможно, всего лишь дерзость. Но разве дерзость - не самое мощное проявление духа смертных?
  Наступило молчание, только ветер что-то тихо бормотал.
  Наконец Берок произнес: - Без свидетелей. Сделаем же это своим девизом.
  - Хотя никто из нас не понимает? - удивился Зеник.
  - Да. Хотя никто из нас не понимает.
  - Хорошо. Ном Кала, твои слова пробудили во мне... дерзость. - Зеник повернулся к Уругалу. - Мы были для них призраками. Мы мало что им дали, ибо у нас мало что есть. Но сегодня мы отдадим все, что имеем.
  - Падший, - сказал Берок, - возложил на нее веру. Упование. Уругал, я восхищен тобой. Родичи, я почитаю всех вас. - Т'лан Имасс помолчал. - Одного нужно принести в жертву. Влияние Аграст Корвалайна останется, пока не падет последний из Форкрул Ассейлов. Но нарушение Обета одним из нас даст то, что нам нужно. Я готов стать добровольцем.
  - Тихий Глас, - сказал Уругал, - ты сильнейший в бою. Нарушить Обет должен кто-то, кто слабее. Пусть это буду я.
  - Ты хитришь, - заявил Зеник. - Я правильно прозван Разбитым. В решении не должно быть сентиментальности. Как и упрямой смелости - разве кто-то из нас хуже других? Берок. Уругал. Кальб и Халед. Ном Кала, мудрая словами. Кальт Урманел от крови Треллей. Я открою вам путь во имя дерзости. Обсуждению конец.
  Т'лан Имассы молчали.
  Потом они молча рассыпались пылью.
  
  ***
  
  Враг был замечен. Враг приближался. Лостара Ииль стояла с Адъюнктом в шатре и смотрела, как та готовится к битве. Адъюнкт выбрала стандартный меч из запасов. Последний его владелец выжег на деревянных ножнах неуклюжий узор - глаз, лишенный таланта, но наделенный бесконечным терпением и дисциплиной. Не художник, солдат.
  Капитан поинтересовалась у Таворы, почему она выбрала именно это оружие. Ее привлек сложный узор на ножнах? Отлично заточенный клинок? Прочный на вид, удобный в руке эфес? Однако она не получила ничего, кроме недоумевающего взгляда, и поняла, что Адъюнкт даже не заметила всего этого.
  Кольчуга ждала на деревянном сундучке, на ней лежали обшитые подобными же кольцами кожаные перчатки. Простая рубаха, что носила Тавора, местами протерлась, обнажая бледную, почти лишенную цвета крови кожу; кости выступали слишком сильно. Железный шлем с забралом лежал на столе карт.
  Тавора застегнула пряжки сапог и подошла к ящичку рядом с шлемом, что хранил серебряный венец для шлема со старинным гербом Дома Паран. Пальцы правой руки опустились на крышку; Адъюнкт на миг закрыла глаза.
  Лостара вдруг ощутила себя незваной гостьей - Тавора хочет уединиться перед тем, что грядет! - и чуть не успела отвернуться, но вспомнила: Адъюнкт сама приказывала ей присутствовать, чтобы помочь с застежками кольчуги.
  Крышка щелкнула, заставив Лостару вздрогнуть.
  Тавора вынула подвеску - простая кожаная тесемка, орлиный коготь из бронзы или золота. И повернулась к капитану: - Не завяжете?
  Однако Лостара только смотрела на это украшение в форме крючка.
  - Капитан.
  Она поглядела Таворе в глаза. Адъюнкт вздохнула. - Я дитя Императора - что еще вам разъяснить, Лостара Ииль?
  - Ничего, Адъюнкт. - Она подошла, приняла тесемку. Надевая подвеску на шею, Лостара уловила слабый аромат духов от тонких прямых волос - и колени чуть не подогнулись. Ее обуял поток горя.
  - Капитан?
  - Момент... простите, сэр. - Она с трудом затянула узел, потому что зрение затуманилось. - Готово.
  - Благодарю вас. Теперь кольчугу.
  - Разумеется.
  
  ***
  
  Банашар держал в руке поводья коня Адъюнкта. Хундрильская скотинка, сильная и упрямая, однако тощая и состарившаяся от лишений; кожа тусклая и вялая. Даже Горячие Слезы в последние дни перехода через Пустыню не могли ухаживать за лошадьми. Животное вряд ли способно скакать - проклятый зверь скорее падет под весом Таворы, когда она поедет приветствовать свою армию.
  "Приветствовать свою армию. Это все еще армия Адъюнкта? Давно ли она говорила с солдатами? Да, припоминаю. На кораблях. Смущенные слова, идея, которую вряд ли кто ухватил.
  На этот раз она управится лучше?"
  Он понял, что нервничает... нет, его тошнит от беспокойства за нее. "Я дал зарок встретить наш последний день трезвым. Что за жалкий зарок!"
  Полог откинулся, вышла капитан Лостара Ииль. Огляделась, ища Банашара, и позвала жестом.
  Он повел коня под уздцы.
  Адъюнкт вышла наружу. Встретила его взгляд, кивнула. - Демидрек. Кажется, вам пришлось постоять - я думала, этим займутся мои помощники. А они просто стоят и ждут без дела. Простите.
  Он моргнул. - Адъюнкт, вы не поняли. Я сам прогнал того беднягу. - Он вручил ей поводья. - Я польщен и всегда буду ценить этот миг, Тавора Паран.
  - Если бы могла, - отозвалась она, - приказала бы вам убираться отсюда подальше.
  - Но я не ваш солдат, чтобы мной помыкать. - Он улыбнулся. - Так что буду делать что хочу, черт подери.
  Она внимательно глядела на него. - Интересно...
  - Адъюнкт?
  - Не в этом ли подлинное назначение священника? Брать веру из одних рук и передавать в другие? Стоять между богом и такими как я?
  Он прерывисто вздохнул и выдавил: - Мало таких осталось. Большинство выполняют обряды, но видят себя привилегированными... с обеих сторон. Близкими к богам, высшими по отношению к жалкой пастве.
  - Но не вы, верно?
  - Адъюнкт, я встаю перед вами на колени.
  Во взоре ее блеснуло нечто... откровенное, но тут же подавленное; она вставила ногу в стремя и села на коня.
  Банашар отступил. Оглянулся. Ряды и ряды солдат; они чуть шевельнулись, когда Тавора подала коня вперед. Она оказалась у юго-западного угла строя и поехала к задней шеренге. Выпрямившись в седле - фигура в покрытой пятнами кольчуге на голодном, умирающем коне.
  Ее образ, казалось, навеки выжег след в душе Банашара.
  Объехав сзади три неполные легиона, она повернула к исходному месту, готовясь говорить с солдатами. Жрец жаждал услышать эти слова, хотя понимал: не к нему будут они обращены.
  Выезжая к строю, Тавора видела пыль приближающейся армии врага. Армия эта была велика.
  Она замедлила коня, переводя взгляд с одного солдатского лица на другое. Голос Адъюнкта был уверенным. - Кто знает вас? Вас, стоявших в тени панцирников и морпехов. Кто вы? Каково ваше сказание? Столь многие видели, как вы проходите мимо. Видели вас стоящими в безмолвном, безымянном строю. Даже сейчас лица ваши почти скрыты шлемами. - Она выдержала долгое мгновение, смотря на их лица.
  А потом взор замер на одном лице. Фалариец. - Капрал Грид Фофан, Третий взвод Одиннадцатой роты, Охотник за Костями. Вы несли Пробу - вот она, стоит рядом - на спине. В последний день пустыни. До Крови и Воды единственным, что держало вас и ее в живых, была любовь.
  Мужчина явно смешался, услышав ее слова. Она подала коня чуть вперед. - Где стоит Вырвиглаз?
  - Здесь! - раздался голос примерно из двенадцатой шеренги.
  - Когда Лостара Ииль потеряла сознание, защищая мою жизнь в день На'рхук, вы повели взвод, чтобы нас прикрыть. Меня. Хенара Вигальфа. Капитана Ииль. Вы потеряли брата и до сих пор не можете даже заплакать по нему. Не тревожьтесь, в вашем взводе нашлись те, кто его оплакал. Ночами, когда вы спали.
  Она проехала еще, отыскивая другое лицо. - Сержант Скучный Серый, когда взвод морпехов Впалого Глаза сломался и решил его убить, вы с Завоем их отогнали - чтобы спасти Впалого Глаза, потому что однажды, давно, в Рараку, он явил вам доброту.
  Она доехала до конца прохода, развернулась. - Кто вы? Я знаю, кто вы. Что вы свершили? Вы были со мной с самого начала. Солдаты, слушайте! Этот день уже потерян для истории, то, что случится, останется никому не ведомым. Сегодня мы без свидетелей.
  Но солдаты, что слева и справа от вас - они станут свидетелями. Я говорю вам: солдаты, что слева и справа - единственные, имеющие значение. Свитки историков не упоминают обычных солдат - я знаю, я прочла сотни. Они уделят пригоршню слов, говоря о победе или поражении. Возможно, упомянут о великих подвигах и необычайной смелости, но слова эти будут такими же, что говорят о резне и убийстве. Ибо, как мы отлично знаем, солдат может быть героем и негодяем одновременно.
  Нам нет места в их истории. Мало кому есть. Они не мы, они никогда не станут нами, а мы - ими.
  Вы Незримые, но я видела то же, что вы. Чувствовала то же, что вы. Я так же чужда истории, как любой из вас.
  Адъюнкт натянула поводья в самой середине, развернулась, чтобы видеть молчаливых солдат. - В день На'рхук они постояли за вас. Сегодня, здесь вы стоите за них. И я с вами, возлюбленные солдаты. - Она подняла руку. - Молчите. Мы стены тишины, вы и я. Мы идеально отражаем друг друга, мы так долго смотрели друг другу в лицо.
  И смысл тишины врагу не понять.
  Позади слышался топот тысяч сапог, но она не желала поворачиваться, не желала смотреть на врага. Ее глаза принадлежали лишь солдатам... а их глаза, видела она, принадлежат ей и только ей.
  - Охотники за Костями. Сегодня сдавайтесь только мертвыми.
  Она поехала на южный фланг. Кулак Блистиг следил за ней, как и все солдаты вокруг.
  "Боги подлые. Что это за вдохновляющая речь? Кулак, исправь, пока не поздно..." Он повернулся: - Первые ряды!!! Ору...
  Но не закончил. Оружие уже покинуло ножны и перевязи, щиты поднялись.
  И лица перед ним были сделаны из самого холодного железа, какое ему доводилось видеть.
  
  ***
  
  Сестра Свобода обозревала позиции врага. Они максимально использовали преимущества местности, встав вдоль небольшого гребня; земля перед ними была ровной, только к северу виднелась череда низких холмов. Разведка донесла, что за холмами идут овраги - если командир врага не разместил свои силы на высотах, то явно заботясь о возможности отступления. Но и так в битве возможности перемещения будут весьма ограниченными. Что может стать роковым.
  Она не видела в рядах противника тяжелой пехоты и кавалерии. Группы лучников по флангам выглядели до смешного маленькими.
  - Вряд ли это можно звать армией, - начал брат Высокий, который ехал рядом. - Я вполне верю, что они пересекли Стеклянную Пустыню, ведь их так мало, они так истощены и разобщены. Позади, должно быть, осталась дорога из трупов.
  - Не сомневаюсь, - Отозвалась Свобода, щурясь при виде одинокого всадника - небольшой хрупкой фигурки перед строем. - Но, - добавила она, - пересечение пустыни считалось невозможным делом.
  - Враги, сокрушившие наших сородичей при Шпиле, были известны Брату Старательному. Болкандо. Летер. Но этих знамен я не узнаю.
  - Я тоже, Брат Высокий. Интересно, откуда они явились? - Она озадаченно озиралась. - Сюда, в это место. Чтобы погибнуть.
  - Брат Грозный подходит к меньшему отряду.
  Она кивнула, тоже ощутив послание, хотя и едва различимое. Аграст Корвалайн волновался, истончаясь и слабея. "Что-то еще будет. Я чувствую напор". Она глянула в небо, увидев лишь нефритовые полосы. Ледяные миры летят из Бездны. В последний раз такое бывало, когда пал чуждый бог.
  "И в том истина. Они хотят вернуть его на небеса.
  Но участь Падшего решается богами, не людьми. Мы могли бы вырвать его у богов - древней силой, Старшим Садком - но этого нас лишили. На время".
  - Чья же это игра? - спросила она, не сводя глаз с вражеского командира. Он держал речь перед солдатами. "Она. Это женщина".
  - Сестра?
  Она покачала головой: - Дерзость редко остается без наказания. - Натянула поводья. - Путь на юг открыт. Брат, хочу, чтобы ты был там. Не думаю, что у нас есть сила покорить чужаков.
  - Но... почему?
  - Мы ударим не чтобы получить рабов. Не говори с ними, Брат. Сдирай голосом плоть с костей. Я не доверюсь более тонким методам.
  - Как пожелаешь.
  - Веди свои силы в обход, окружая - видимые нами шеренги, не сомневаюсь, прикрывают резервы, и я хочу узнать их величину. Оставив центр Высшему водразу Мелесту, я пойду с севера, вонзив отборную пехоту покойного короля в щель между строем и холмами.
  - Тут есть большой риск, Сестра Свобода.
  - Никого нет за холмами, Брат. Если я пойду впереди, мы ударим по их флангу. Вонзи клин с юга, как я с севера - и дело будет сделано быстро.
  Высокий глядел на север. - Есть ли послание от Высшего водраза Кессгана? Они встретили третью армию? Брат Грозный их не находит.
  - Как и я. Если они вступили в бой, я верю, им по силам задержать или даже изгнать врага.
  Женщина-командир иноземцев скакала на южный фланг. То, что она сказала солдатам, не вызвало ни приветственных криков, ни рева боевой ярости.
  - Она их потеряла! - воскликнул брат Высокий.
  - Похоже. Брат, видишь куда она едет? Понимает слабость той стороны. Наступая, иди прямо к ней. Убей ее.
  - Она может оказаться одинокой. Кажется, армия готова разбежаться.
  - Такова слабость их рода, - согласилась Свобода. - Люди подобны паразитам - они кишат повсюду, но верят, что от угроз можно убежать. Придется выловить всех, Брат. Избавимся от них раз и навсегда.
  - Я выезжаю с авангардом, Сестра. В следующий раз встретимся над трупами этих наглых выскочек.
  - Земля рада будет костному удобрению, - кивнула Ассейла.
  
  ***
  
  Вождь Войны Желч оглядел жалкий отряд конников и, держа шлем под локтем, подошел к Хенават. Рядом с ней был приемыш Рутт, державший безымянное дитя; тонкое лицо исказил страх.
  - Жена, - сказал Желч вместо приветствия.
  - Муж.
  - Сегодня я умру.
  - Знаю, - отвечала она.
  - Ты не пойдешь в битву с ребенком?
  - Пойду.
  - Нет. Прошу тебя.
  - Муж, нам некуда уйти. Встретимся на Холмах Предков, под теплым солнышком, и цветы пустыни порадуют взор переливами весны.
  Слушая старинный слова прощания хундрилов, Желч медленно закрыл глаза. - Я падший, - ответил он, снова открывая их, встречая твердый взор супруги. - Ты видела мою слабость.
  - Я видела только то, что есть во всех нас, любимый. Разве Вождь Войны ходит по иной земле, нежели все хундрилы? Твой дар - смелость и хитрость в бою. Дар остается. Используй его сегодня во имя Колтейна и духов виканов, самых лучших конников, каких видел мир. Разве мы так не утверждали? Не ты ли выкрикивал их имена небесам, пока призраки предков не проснулись на Холмах?
  - Да, любовь моя.
  - Мы выжгли слезы на лицах, знаменуя их уход из мира. Я вижу за тобой воинов-хундрилов, муж. Вижу лучших из оставшихся. Веди их. Я дарю тебе смелость сердца, я сама иду с тобой. Я горда тобой.
  Он, дрожа, подошел и обнял ее.
  
  ***
  
  Кулак Фаредан Сорт смотрела на большую армию напротив. Один центр превосходит числом их силы. Средняя пехота с застрельщиками и стоящими дугой лучниками - примерно семь или восемь тысяч. Крылья - тяжелая пехота; она видит во главе каждого фланга чистокровных Форкрул Ассейлов. Сорт прищурилась, разглядывая того, что напротив - женщину, сходящую с белого как кость коня.
  - В их голосе сила! - крикнула Сорт. - Они захотят приказать вам покориться. Бросить оружие. Не поддавайтесь, малазане! "Легко сказать. Невозможно сделать. Очень быстро тут воцарится ужас!" Она вытащила меч. Давние зарубки от магии Бурегонов пятнали лезвие, делая непонятным вытравленный узор.
  Мысленно она слышала слабое эхо: грохот тяжелых волн, содрогания ненадежного скользкого камня под ногами. Леденящие укусы кандалов на лодыжках. Выбросы пены - и затем на бело-синем "коне" взлетает фигура в ледяных доспехах... Она содрогнулась. Во рту пересохло.
  "День теплый. Не на чем поскальзываться. Руки не онемеют. Кожа не оторвется, прилипнув к металлу.
  Бывало и хуже. Помни - так ты продержалась много битв".
  Форкрул Ассейла шествовала во главе своих войск, спускалась в низину.
  Фаредан Сорт вдруг поглядела назад, на жесткие ломкие травы, на бесчисленные норы грызунов. - Солдаты, кто тут видел скорпионов?
  Ей ответил хор отрицаний.
  - Хорошо. Сойдет. Выше щиты - кажется, ей есть что сказать! "Боги, нечестно! Нам нечего будет ответить".
  
  ***
  
  Сестра Свобода улыбалась, изучая строй врага. "А, мы были не правы. Они не готовы разбегаться". На лицах напротив читаются ярость и твердая решимость, но им это не поможет. Не сегодня. Щиты и доспехи будут мешать силе, которую она высвободит, защитят их на время. Возможно, на пригоршню ударов сердца. Но потом голос пробьется, сожмет кожу и мышцы, кровь брызнет в воздух. Кости сломаются, черепа взорвутся.
  Они вот-вот погибнут, и ничто им не поможет.
  "Сегодня здесь, завтра во всем мире".
  Поглядев налево, она увидела движение центра - до неподвижного строя противника остается тридцать шагов. Лучники выпускали стрелу за стрелой, вражеские стрелки отвечали. Иные солдаты падали, хотя щиты хорошо защищали от гибельного ливня. "Двенадцать шагов и атака. Наш вес оттеснит их, сломит первую шеренгу. Мы польемся в прорыв, разделяя ряды врага. И начнется побоище".
  Вернув внимание строю напротив, она воздела руки и начала набирать дыхание.
  Вырвавшийся из почвы кремневый меч разрезал Ассейле правое бедро, подняв в воздух; острие скрежетало по кости. Носитель меча поднялся, разбрасывая землю, камни и корни. За ним показались другие, окружая Ассейлу.
  Ударили по ней разнообразным оружием.
  Она с воем дергалась, вися на мече. Рука коснулась лба Уругала Плетеного, продавив кость и заставив Т'лан Имасса упасть.
  Костяная палица Кальта Урманела угодила под левую руку, развернув Ассейлу ногами кверху. Она сорвалась с меча.
  Приземлилась с ревом и сразу встала на ноги.
  Обсидиан копья Берока пронзил ей живот. Извернувшись, Ассейла схватили древко и подняла вместе с Бероком. Потом отпустила деревяшку, схватила череп воина и раздавила одним движением.
  Мысленно сестра Свобода выкрикивала приказы офицерам: "Нападайте, ломите их, окружайте! Убить их всех, проклятие! Костяные мешки оставьте мне!" Т'лан с проломленным лбом снова полез к ней. Зарычав, Ассейла рванулась навстречу.
  
  ***
  
  Блистиг ощущал, как душа затопила бессильная ярость, видел, как враги бегут к нему, тоже завывая от ярости.
  Столкновение - солдаты взлетали, падали навзничь. Кровь стала пеленой тумана, оружие мелькало... Первые ряды малазан подались, но затем отвердели. Шум оглушал - лязг, вопли - и мир обезумел перед глазами кулака, став мельтешением бесноватых, вспышками лиц, оскаленных зубов, потоков крови из раскрытых ртов и зияющих ран на шее. Он спотыкался о трупы. Шатался, размахивая мечом, содрогался от ударов по щиту. Блистиг сражался с жестокостью бешеного пса.
  Ему скоро крышка. Они хотя его убить - все и каждый готов его убить, повалить, растоптать труп. Не так должна была окончиться жизнь. Он будет драться и драться. Не такой конец... он не позволит... "Не дамся!"
  Хаос бушевал вокруг, солдаты лезли со всех сторон.
  Еще один шаг назад.
  Лостара Ииль шла рядом с Адъюнктом, доставая меч. "Еще один танец. Все что смогу. Танец этого мира - этого гребаного, поганого, подлого мира". Она видела, что Рутан Гудд бережет Тавору с другого бока, слышала позади Хенара - дурак распевал какую-то морскую песенку проклятой Синей Розы.
  Впереди приближается, чуть наклонившись и переставляя ноги как безумец, Форкрул Ассейл. Глаза его жестоки, он смотрит на Адъюнкта.
  Он заревел. Звук ударил по ним словно молот.
  Кровь брызнула в воздух. Лостара шаталась, ослепленная. "Чья кровь? Кто..." Кровь текла по щекам, она видела - Хенар топает к ней, лицо тоже алое... "О боги, это моя кровь... мы все..."
  Невозможно, но Адъюнкт выпрямилась под опустошающим напором бессловесного звука, подняла меч и попыталась пойди к врагу.
  Форкрул Ассейл был еще в сорока шагах.
  "Мы не сможем. Даже Тавора... мы не..."
  Рутан Гудд поравнялся с Адъюнктом, он был в ледяных доспехах, но лед покрывался трещинами и опадал осколками. Казалось, он хочет увести ее назад - от всего этого - но далеко ли уйдешь...
  Ассейл заревел снова.
  Крик Лостары Ииль не услышали даже ее собственные уши.
  Она ощутила, как тело ударяется о твердую изрытую землю.
  "Против такого... нам конец. Даже Адъюнкту. Даже Рутану Гудду. Он убивает нас... Котиллион!"
  Но вряд ли даже бог слышит ее молитвы.
  В полусотне шагов позади Банашар, поваленный на колени силой Аграст Корвалайна, стирал кровь с глаз. Он пытался подойти ближе, встать с Адъюнктом и свитой - но не смог.
  "Неудача... Знакомое имя - мы с ней много ночей за одним столом сидели..."
  Кто-то прошел мимо.
  Баделле тихо мурлыкала, и этот нежный звук отбрасывал все, что посылал Квизитор. Она видела, что Мать страдает впереди - даже подавляющая магию кровь и неукротимая воля не помогают. Мать рвут на части.
  Она дала слова немой песне. Простые слова, три, чтобы найти четвертое, ибо четвертое - единственно нужное. - Опалы каменья алмазы осколки. Опалы каменья алмазы осколки. "Ты многое забыл. Пока не остались только голод и боль. Я знаю и голод и боль. Отлично знаю. Мы с тобой одинаковые".
  - Опалы каменья алмазы осколки. Опалы каменья алмазы осколки.
  "Однажды я отослала тебя. Велела унести от нас голод и страдание. Ибо мы не заслуживали ни того ни другого.
  Кто-то навредил тебе очень давно. Кто-то ранил Рутта, давным-давно. И Седдика, и Хельд и всех нас. И меня кто-то ранил".
  - Опалы каменья алмазы осколки. Опалы каменья алмазы осколки.
  "Я отослала тебя. Ныне я тебя призываю. Узри носителя боли. Узри источник голода. Квизитора. Я его знаю. Помню. Он пришел к моему народу. Сказал, что все должны умереть. За давние грехи.
  Возможно, он прав.
  Но это не значит, что у него есть ПРАВО..."
  - Опалы каменья алмазы осколки. Опалы каменья алмазы осколки.
  "Ты знаешь таких? Думаю, да. Ты вспомнил давнюю обиду? Думаю, да. Призываю тебя. Им нравится правосудие. Ну, друг, яви им правосудие".
  - Опалы каменья алмазы осколки. Опалы каменья алмазы ОСКОЛКИ!
  И небо над Форкрул Ассейлом потемнело.
  
  ***
  
  Банашар видел, как опускалось облако саранчи - хотя не знал, откуда оно прилетело, кто его вызвал. Шелестящий шепот быстро перерастал в беспорядочное жужжание и завывание. Форкрул Ассейл прекратил удары и взглянул вверх.
  И тут же рой окутал его тучей, крылатой бурей - и окрасился багрянцем.
  Брат Высокий закричал, и саранча заползла в разинутый рот, полилась внутрь, щелкая челюстями. Кровь смочила насекомых, помогла пролезть в гортань. Он пал на колени, кашляя, оглохнув и ослепнув. Его грызли изнутри - дыхательное горло, а потом и желудок. Саранча забила ноздри, пыталась попасть в уши. Жвалы взрезали веки, глазные яблоки лопнули. Насекомые ворочались в орбитах.
  Бог Форкрул Ассейлов возвращался домой.
  Саранча сформировала крутящийся столб, и столб опустился, когда тело упало набок. Блеск красных хрящей, розовой кости - твари поднялись, треща крылышками, и набросились на пехоту Колансе. Однако солдаты в доспехах и шлемах с забралами закрылись щитами, выбираясь из тучи - треск крыльев стал громче, как будто насекомые выражали разочарование.
  Рой резко поднялся, кружась над головами.
  Баделле чувствовала их нужду - никогда ей не суждено утолиться - и знала: останься они здесь, контроль будет утерян, они пожрут всех.
  "Уходите немедля. Нельзя оставаться".
  Шум достиг раздирающей уши высоты - словно вопль бессилия; бурлящее облако поплыло прочь.
  От Форкрул Ассейла остались одни кости; за ними шагала, приближаясь, пехота Колансе, а ближе стояли четверо окровавленных людей.
  "Мать, когда закончится - когда падут все твои дети - я призову на последнем издыхании. Чтобы отомстить".
  
  ***
  
  Вождь Войны Желч сел на коня. Он видел, как тяжелая пехота проходит мимо сражающейся с Т'лан Имассами Ассейлы. Ряды расстроились, потому что неровный подъем на холм заставил солдат сгрудиться; большие валуны, давным-давно скатившиеся с холма, замедляли продвижение.
  Он видел, что малазанский фланг разворачивается, готовясь отражать атаку - но он видел также, что враг намерен пройти мимо и растечься за спиной обороняющихся.
  Шельмеза сказала: - Вождь, южный фланг...
  - Нужно выбрать одно, - отрезал Желч. - Видишь тех, что перед нами? Они не держат строй, но едва оказавшись позади малазан, смогут разойтись и вернуть порядок.
  - Вождь, Адъюнкт...
  - Мы ей не поможем. Будь нас три тысячи - да, мы могли бы бросить вызов тому флангу. Но эти - их мы встретим на пороге ровной земли. - Он вытащил саблю и поскакал к своей ужасающе малой армии. Повернулся. - Во имя Колтейна и Падения!
  Других слов не потребовалось. Блеснули клинки, лошади замотали головами, уловив ярость седоков.
  Желч резко натянул поводья, заставляя коня встать на дыбы. Животное пятилось, молотило воздух копытами.
  А Вождь хохотал.
  Фаредан Сорт пробивалась к краю своих сил - когда коланцы пробьются, ей нужно будет быть там, сплачивать солдат, поддерживать решимость - "но я им не нужна. Поглядите в эти лица! Враг ищет мягкое подбрюшье, но встретит железо. И я буду там... это моя битва до самого конца".
  Тут она услышала топот конских копыт. Оглянулась через плечо - и увидели хундрилов Горячих Слез на полном скаку. Едва первые солдаты Колансе показались в узком проходе, конные воины с Желчем во главе врезались в них.
  Сотрясение почвы передалось всем малазанским солдатам.
  - Стоять! - крикнула Фаредан Сорт. - А теперь вперед! На врага! ВПЕРЕД!
  Наступление коланцев захлебнулось - но понимала она, ненадолго. "Хотя бы так. Заставим их заплатить за каждый шаг!"
  Фаланга малазан пошла к северу - Фаредан Сорт была в центре - и тяжелая пехота Колансе повернулась навстречу. Однако солдаты спотыкались, камни сыпались у них из-под ног, валуны мешали проходу.
  Хундрилы, впав в ярость, врезались все глубже.
  "Боги! Видите, как они дерутся?"
  
  ***
  
  Сержант Скучный Серый схватил капрала за куртку, подтащил ближе. - Грид Фофан, где твой взвод?
  Глаза фаларийца были безумными, лицо совершено красным. - Вокруг тебя, кусачий паук Картула!
  - Где твой сержант?
  - Мертв! А твой гребаный взвод?
  - С твоим сержантом, - буркнул Скучный Серый. - Кроме семкийца...
  Их толкали со всех сторон, ноги скользили назад. Грид Фофан поглядел за спину сержанту, глаза его расширились: - Ему кто-то чертов рот зашил!
  - А ему нравится. Слушай - южный фланг...
  - Мы не на южном фланге.
  - Она там, она и Танцовщица Теней и капитан с демонами обмоченной бородой. Ассейлу конец, но эти в латах готовы нас раздавить. Она тебя называла, Фофан! И меня, и Завоя! Понятно?
  Фофан с трудом развернулся. - Зайцегуб! Проба! Найти остальных, мы уходим из давки!
  Здоровяк - "ударный кулак" поглядел на капрала: - Тут я еле шевелюсь! Вечно будем ждать, капрал!
  - Ты получил Худом клятую битву, глотатель канезских кальмаров. Мы против целой армии панцирников!
  - А нас сколько? - спросила Проба. Ее синеватая кожа стала пепельно-серой.
  Фофан оглянулся на Серого. Тот сказал: - Может, десятеро.
  Напанка сверкнула белыми зубами и крикнула пронзительным голосом: - Румян, Грубан, Гадюка, Ломай-Трюм, Жиль Слизень! Двигаем сюда, скорее!
  Прыщ присел около Добряка; тот улучил мгновение, чтобы сверкнуть глазами: - Пошел прочь! Ты же связной!
  - Дайте то... лько отдышусь...
  За спиной Прыща кулак увидел, как несколько солдат выбирается из толпы. - Что они делают, во имя Худа? - Он не замечал на лицах паники - солдаты перекликались, сражающиеся давали им проход.
  Прыщ выпрямился и проследил, куда смотрит Добряк. - Скучный Серый... Фофан и Проба. И жуткий семкиец - их она и называла.
  - И сейчас она их вызвала?
  Толчок передних шеренг заставил их отойти.
  - Идите в лагерь, Прыщ, сделайте что-то полезное. Охраняйте детей.
  - Не думаю... ладно, ладно. Сэр...
  - Я перехожу. Прочь отсюда.
  - Сэр...
  - Так, солдат. Ты в рапорте! Иди, пока я сам тебя не убил!
  
  ***
  
  Триссин прошла мимо останков Брата Высокого. Она старалась не смотреть, но не могла отвести глаз. Саранча еще ползала там и тут, выгрызая кости, кишела в раскрытых челюстях.
  Как все водразы, она могла ощущать ярость и боль Сестры Свободы. Т'лан Имассам не выиграть схватки, но они заставляют ее терять сосредоточенность. На деле сейчас атакой руководит высший водраз Мелест, что стоит в центре строя.
  Впереди она увидела четверых, глаза широко раскрылись - "все, кто против нас? Они с ума сошли!"
  Справа из фаланги средней пехоты прибежало еще около дюжины солдат.
  Ее разобрал смех. - Вся линия обороны? - Она взмахнула рукой, мысленно выпаливая приказ рассредоточиться, окружить врага.
  Они сметут их и развернутся в тыл главному войску.
  Битва почти выиграна.
  
  ***
  
  - Адъюнкт, - произнес Рутан Гудд, - нужно уйти назад, в фалангу. Нельзя оставаться здесь, нам не сдержать...
  Но Тавора Паран, казалось, уже не слышит слов. Кровь текла по лицу, словно все потаенное, все внутреннее вырывалось наружу.
  "Боги подлые". - Стой слева, Лостара - и Хенар. Я буду справа. Адъюнкт! К черту ожидание, атакуем!
  Голова дернулась. Глаза были дикими и красными.
  Все четверо двинулись вперед.
  Триссин зашипела от потрясения - они атакуют!
  Она уже видела - один солдат покрыт льдом, даже длинный меч в руках - ледяной. Вторая шла с грацией текучей воды, два меча, казалось, плясали в руках. Двое других были покрыты кровью - они стояли против Брата Высокого. "Женщина - она командует армией.
  Что она делает?
  Что они задумали?"
  Грид Фофан выругался на смеси языков и крикнул: - Бегите, идиоты! Наперехват!
  Пока пехотинцы мчались к Адъюнкту и офицерам, капрал ухитрялся находить дыхание для приказов: - Зайцегуб, на дальний конец и быстрее! Проба, за ним! Румян Элар и Грубан Харб, поддержать Танцовщицу и Синероза. Ломай-Трюм и Завой, с Адъюнктом! И ты, Серый.
  Сержант Скучный Серый выругался. - Я старше званием, Фофан!
  - И что?
  - Ладно. - Сержант задыхался. - Вы, делать как Фофан сказал! Давай, капрал!
  - Гадюка, магия имеется? А у тебя, Жиль?
  - Вернулась, - прошипел Жиль Слизень.
  Гадюка закашлялась, как придушенная гусыня. - Ну, смотри!
  - Нет! - крикнул Фофан. Им оставалось едва десять шагов. - Не сейчас! Найдите трахнутого командира и трахните так, чтоб все потроха вытряхнуть! Понятно?
  Маг- картулиец снова закашлялся. - Нет, сэр. О чем вы?
  Завой издал странный булькающий звук.
  Фофан метнул семкийцу бешеный взгляд. - Еще и смеяться можешь?
  Они налетели вихрем на переднюю шеренгу коланцев. Мечи в руках танцовщицы стали смутными тенями, но там, куда они тянулись, лилась кровь и падали тела. Ледяной солдат шагал, не обращая внимания на удары; он глубоко влез в ряды, меч мелькал, казалось, повсюду. Высокий солдат слева от танцовщицы заревел, сражая одного коланца и отталкивая второго щитом - упавшие помешали наступлению всех, кто был позади. Командир же сражалась с потрясающей точностью, каждое движение и отбивало выпад, и несло смерть. Выражение ее лица влило лед в самое сердце Триссин.
  Потом подоспели другие солдаты. Четверо заслонили командира - трое завывали пуще демонов, а у четвертого, о ужас, был зашит рот. Они ударили с яростью безумцев, заставив коланцев отступить.
  Она видела, как здоровяк столкнулся с латниками, обошедшими ледяного воина, и повалил наземь сразу троих. Короткий меч сверкнул, едва коснувшись шей коланцев - и хлынула кровь из трех артерий.
  - Окружайте! - завизжала Триссин, которая была в трех рядах от схватки. - Рубите их...
  Командира Колансе объял шар буйного пламени, с безоблачного неба упали молнии - сотрясение повалило многих на землю. В рядах образовалась огромная дыра, сверху ливнем падали куски трупов и горелая кожа.
  Три демона вылезли из-под горящей женщины: тела сплошь покрыты длинными рылами с клыками длиной с кинжал, когти как сабли, на головах множество горящих глаз. Они с ревом нырнули в пламя, разрывая командира на части.
  Увидев все это, Грид Фофан метнул дикий взор на магов - а те содрогались от смеха. "Проклятые иллюзионисты!" - Потише, дураки! Что, кончать не хочется?
  Жиль Слизень и Скользкая Гадюка оглянулись, состроили невинные лица.
  - Еще что?
  Они качали головами.
  - Тогда вперед, в бой!
  Коланцы опомнились и напирали снова. Все больше их переходило на дальнюю сторону, заставляя Пробу и Зая повернуться.
  Фофан выругался и встал рядом с Адъюнктом.
  - Сэр! Нужно отступить в фалангу! Адъюнкт!
  Она не ответила - скорее, даже не услышала. Он выругался и сказал сержанту: - Серый, слушай. Мы встанем слева и справа, как стена, чтобы вперед не рвалась. Ломай, туда - ты, семкиец, сюда - мы силой загоним ее в строй, ясно?
  - Это жажда битвы, сэр! - крикнул Ломай-Трюм, пьяно шатаясь (так было с ним всегда в моменты высшего волнения, давала о себе знать контузия внутреннего уха).
  - Знаю, трахнутый идиот. Ну, начнем!
  Лостара Ииль оторвалась от Адъюнкта; Хенар Вигальф попал в окружение и рьяно отбивался. Внезапный приход регуляров ослабил давление, но лишь на миг - ублюдков было попросту слишком много.
  Всхлипывающая, много раз раненая Лостара поспешила ближе к любимому.
  "Не умирай. Прошу. Не умирай".
  Меч коснулся головы Хенара. Он пошатнулся, оглушенный.
  Лостара закричала и слепо бросилась на помощь, не обращая внимания на угрозы самой себе.
  Двое регуляров встали плечом к плечу, отражая направленные на Хенара выпады. Женщина из натийцев, мужчина с Семиградья - она никогда раньше не встречала их, однако они бились ради ее любимого. Хенар стащил шлем, кровь текла из раны на голове; он пытался встать.
  Лостара резанула коланца, что был слева, перепрыгнула падающее тело. Никакого больше изящества. Лишь звериная грубость. Она вскрыла горло другому солдату.
  Натийка закричала - в грудь вошло лезвие меча. Выронив свое оружие, ухватилась за руку врага и, падая, увлекла за собой. Меч ее спутника лизнул шею вражеского солдата. Он кричал, пытаясь помочь подняться Хенару - пока топор не сокрушил затылок, пройдя шлем и кость. Малазанин упал, судорожно дергаясь, но Хенар уже был на ногах, а Лостара рядом. Совсем близко ряд лиц: малазанская пехота, все кричат, машут руками: "Близко! Спешите! Сюда!"
  Лостара развернулась, взмахивая клинками. - Хенар! В шеренгу! Мигом!
  Она видела, что пехотинцы нарушают строй, чтобы защитить Адъюнкта и затащить в шеренгу. Рутан Гудд и какой-то здоровенный регуляр сражались, не давая врагу окружить вышедших вперед, но их уже оттесняли.
  "Возьми меня, Котиллион! Прошу, умоляю! Возьми меня!"
  Но в ответ от покровителя... ничего. Она побежала влево, чтобы сдержать врага за спиной Адъюнкта...
  Дюжина коланцев пошла ей навстречу.
  
  ***
  
  Хундрилы глубоко вошли в строй тяжелой пехоты. Сделали то, что вождь Желч раньше счел бы невозможным. Но все кони уже мертвы, как и все воины. Однако сама по себе труда трупов помешала коланцам выйти в тыл малазанского крыла, и они начали попросту давить с фланга, вынуждая регуляров сжимать ряды все теснее.
  Удар меча взрезал ему живот под ребрами. Желч лежал навзничь на трупах родичей и чужаков, кишки обвили ноги.
  Что-то пульсировало в воздухе - он не знал, исходит ли оно снаружи или из глубин души. "Нет. Снаружи". Голоса нашли ритм, но слов не разобрать. Снова и снова, звук возрастает и глохнет... откуда-то справа от него...
  Он заметил, что сердце стучит в унисон выкрикам, и отчего-то по телу разошлось приятное тепло.
  Сгущалась темнота.
  "Этот звук. Голоса... Да, голоса. Малазане. Что они твердят? Что выкрикивают снова и снова?"
  Внезапно кровь хлюпнула в ухе, вылившись наружу, и он наконец смог понять бесконечно повторяемое слово.
  - Хундрилы! Хундрилы! Хундрилы!
  Слово для холодеющего сердца, слово для уходящей жизни. "Я предстаю перед вами. Мы поскачем с вами, виканы. Вижу ворон над Холмами Предков..."
  
  ***
  
  Сестра Свобода шагнула к упавшему здоровяку-Имассу. Пнула в спину, склонилась, вонзая израненные пальцы сквозь пергамент кожи и рваные жилы, охватила позвоночник. И замерла, видя краем глаза утыканный кремневыми зубцами гарпун.
  Форкрул Ассейла была скопищем ран и сломанных костей, но отнюдь не собиралась умирать. Заревев, сверкая глазами, она подняла Т'лан Имасса над землей и сломала спину словно сучок. Раздался треск и хруст. Отшвырнув труп, она пошла на последнюю неупокоенную.
  - Пора кончать!
  Женщина отпрянула.
  Они стояли в низинке, сред горы тел - всюду была плоть и холодная густая кровь, конечности мертвецов дергались под ногами.
  Ярость полнила Свободу. Брат Высокий убит. А эти жалкие Т'лан Имассы оказались слишком упрямыми и дерзкими. Армия иноземцев не желает сдаваться, умирая в строю, убивая все больше ее солдат.
  Она уничтожит их - сейчас, только сокрушит и порвет на куски Имассу.
  Свобода переступила труп на коне, задев висок человека.
  Услышав громкий стук, Желч открыл глаза. Моргнул, глядя в небо. "Я должен был умереть. Почему я еще жив?"
  Он услышал, как кто-то заговорил сзади: - Сдайся, Т'лан Имасса. Все твои сородичи ушли. Нет смысла продолжать схватку. Стой, и я тебя уничтожу. Беги, и я позволю. Хватит. Это не твоя битва.
  Желч потянулся вниз, взял груду висевших под ребрами кишок и вытащил наружу. Пошарил рукой - скользкая ладонь коснулась брошенного меча. Лезвие Колансе, прямое и заостренное на конце. "Детская игрушка. Не то что мой талвар. Но сойдет". Он встал и чуть не сложился пополам под весом качающихся между ногами внутренностей - схватил их свободной рукой, чтобы придержать.
  Повернулся и увидел спину Ассейлы. Дальше была Т'лан Имасса, которую зовут Ном Кала. Правое бедро разбито, искривлено, но она стоит, держа в руках копье.
  Желч шагнул и наискось провел мечом по спине Ассейлы. Она изогнулась от боли, сипло выдохнув.
  Хундрил упал; внутренности скользили через разжатые пальцы, шлепая по низу живота. Он умер прежде, чем коснулся почвы.
  Ном Кала сделала шаг. Глаза Форкрул Ассейлы широко раскрылись, она смотрела ей в лицо. Имассе казалось, что сплетение взглядов продолжается вечность - с того мгновения, как ее сородичи восстали из праха. Она изучала злобу и жестокость враждебных глаз. Видела вспышки радости и торжества, когда Ассейла сокрушала того или иного Имасса. Видела, с каким восторгом она ломает спину Кальту.
  Но теперь Форкрул Ассейлы коснулся меч - синевато-алое лезвие торчит из бока, в глазах лишь удивление.
  Ном Кала сделала еще один шаг. Вогнала гарпун сучке в глаз.
  Так сильно, что коснулась острием затылка.
  
  ***
  
  Малазанская армия гибла. Солдаты отступали, сжимались кучей, оставляя за собой курганы тел. Банашар с еле двигающимся Прыщом уводили тех, кто не сражался - детей Змеи и хундрилов - как можно дальше. Хотя они видели, что коланцы жаждут перебить лишь Охотников за Костями. Шагая с юга, тяжелая пехота не обращала внимания на сгрудившихся невооруженных зрителей битвы.
  Блистиг еще сражался в тугом, неподатливом узле перед средней фалангой. Банашар видел Добряка, делавшего то же самое справа. А Фаредан Сорт - слева. Трое выбранных Адъюнктом кулаков не желали умирать.
  Бывший жрец уже не видел Тавору, но почему-то знал: она еще стоит где-то в южных рядах. Та вылазка пришедшей на подмогу группы пехотинцев была... необычайной.
   "А магия... смехотворной. Но поглядите - командир мертва. Действительно мертва. Похоже, мало в ней было крови Ассейлов - сдаться всего лишь кошмарам... Отлично сыграно, регуляры".
  Но все это бесполезно. Все, что он увидел, все, что засвидетельствовал.
  Он ощутил кого-то справа, обернулся и увидел Хенават и паренька с малышом. - Ваш супруг... соболезную, - начал Банашар.
  Она потрясла головой. - Он их остановил. Все они. Видишь - сама Ассейла мертва.
  - Отличная была битва.
  Она кивнула.
  - Скажи, как ты назвала ребенка?
  Хенават поглядела ему в глаза. - Я считала... что нет смысла. До этого мига. Когда ты спросил. - Взгляд ее опустился. - Но не могу придумать, как ни стараюсь.
  - Желч?
  - Желч - лишь один лик моей жизни и так будет всегда. Жрец, я теряюсь.
  Он не нашел что сказать.
   "Все мы потерялись".
  Банашар снова встал лицом к страшной битве - Хенават рядом, с мальчиком и ребенком, Прыщ с другой стороны. Они молча смотрели.
  Туда, где умирали Охотники за Костями. Все до единого.
  
  ***
  
  Верховный Кулак Ганоэс Паран, палая гневом - даже воздух словно кипел вокруг него - въехал на гребень холма. Рядом была Руфа Бюд. Войско трусило сзади; ему не нужно было оглядываться или вслушиваться в хриплое дыхание кулака, чтобы понимать: солдаты чрезмерно утомлены.
  Тот легион тяжелой пехоты измотал их. Без смертельных навыков Калама и Быстрого Бена командующий водраз оказался упорным противником. Он отказался сдаваться даже в безвыходном положении, пришлось убить всех, прежде чем они добрались до командира.
  И теперь армия его истекает кровью, ползет по склону словно раненый пес.
  Он натянул удила на вершине.
  Перед ними были Охотники за Костями, крошащееся ядро, с трех сторон окруженное врагами - и вскоре окажется закрытой и четвертая сторона. Ганоэс с трудом смог воспринять масштаб творящегося избиения: вокруг тех, что еще сражаются, трупы лежат целыми холмами, напоминая незаконченные земляные укрепления.
  Потрясение и ужас охватили сердце.
  Армия сестры была сведена до менее чем полтысячи человек, да и эти быстро погибали.
  - Верховный Кулак...
  Когда он повернул голову, Руфа Бюд увидела лицо и закрыла рот. Паран развернул коня к солдатам. - Сюда! Наверх, чтоб вас! Ближе! Ваши товарищи-малазане гибнут! Глядите на них! Все - глядите на них!
  Конь дернулся, но он заставил животное замереть грубым рывком поводьев. Поднял руку, опуская забрало шлема. Выхватил меч и встал в стременах перед собирающимися солдатами.
  - Вздохнуть полной грудью, ублюдки! И - В АТАКУ!
  Они с Кулаком Руфой Бюд поскакали по склону. Паран подъехал ближе. - На фланг - юг не трогайте!
  - Да, сэр!
  - Ищите полукровок.
  Ее взгляд стал ядовитым: - Да неужели, сэр?
  Склон сзади содрогался от шагов Войска.
  - Верховный Кулак! Если мы возьмем командиров? Пощада?
  Он сверкнул глазами, направляясь в сторону пустого промежутка между сражением и толпой гражданских: - Сегодня, Кулак, я не знаю такого слова!
  Понимая, однако, что может передумать. "Проклят мягкотелостью. Получил всю. Ничего не досталось Таворе, холодно-железной сестрице. Нужно было обменяться. Как монетами. Боги, сколько мы могли бы сделать. Уже поздно? Жива ли она?
  Сестра, ты жива?"
  Высший водраз Мелест, все еще потрясенный гибелью Чистых, обернулся на звучащие справа крики удивления и злости; глаза его широко раскрылись, увидев вторую иноземную армию, что потекла с холмов. В тот же миг враг врезался в тяжелую пехоту - столь же хорошо защищенный противник расшатал строй, ударив с силой лавины.
  Завывая от ярости, он проталкивался сквозь ряды - ему нужна одна из лошадей Чистых, чтобы лучше видеть. Они еще удерживают центр и полностью владеют ситуацией на юге. Победа еще возможна.
  И он ее одержит.
  Он вобрал разумом столько силы Аграст Корвалайна, сколько смог, и вогнал солдат в боевое неистовство. "Убить их! Всех, кто так упорно нам противится - уничтожить!"
  Ноги коня прогибались, он готов был упасть. Паран выругался и замедлил аллюр. Пошарил в седельном мешке, достал лакированную карту. Уставился на одинокую фигурку. - Матток! Знаю, ты слышишь! Я готов открыть врата. Но слушай! Проходите на полном скаку. Хотели Худом клятой битвы? Хотели кровью и мочой омыться? Получите!
  Паран ударил коня шпорами, заставляя беднягу перейти на галоп. Глядя на то место, где откроются врата, привстал в стременах. - Туда, - сказал он карте и бросил ее.
  Карта полетела ровно, как стрела арбалета, и столь же быстро, как бы размазываясь в воздухе.
  Конь Парана споткнулся и упал.
  Он успел вынуть ноги из стремян, тяжело ударился оземь, перекатился и замер.
  
  ***
  
  Рутан Гудд старался избежать окружения, но даже при помощи неизвестного и неистового солдата, что оказался рядом, не мог помешать сотням коланцев проходить мимо вне досягаемости мечей.
  За спиной ряды пехоты охватило внезапное волнение, все подались назад. Выворачивая шею, Рутан пытался понять причину перемены - но воздух был полон пыли. Все, что было видно - масса малазан, набегающих, толкающихся, словно они впали в бешенство берсерков - но врага перед ними не было.
   "Сломались. Они наконец..."
  Грохот развернул его - Рутан пораженно глядел, как тысячи воинов выезжают из огромных врат - но нет, этот рваный разрыв в ткани мира не заслуживает столь гордого наименования. Огромная, источавшая порывистый ветер дыра открылась едва в тридцати шагах от первых шеренг противника.
  Всадники несли копья, кони были защищены латами на головах и шеях. Они врезались в беспорядочную массу тяжелой пехоты - не было времени повернуться, поднять щиты - и строй Колансе сотрясся. Крыло разделилось надвое - и вдруг всякая слаженность исчезла, конные воины оказались повсюду, неся истребление.
  Рядовой, что был подле Рутана, пошатнулся и прижался к его бедру. Капитан удивленно поглядел вниз: мужчина уткнулся лбом в ледяной панцирь.
  Закрыв глаза, канезец пропыхтел: - Боги подлые, так лучше.
  
  ***
  
  Лостара Ииль заметила, что Адъюнкт снова вышла, шатаясь, из строя. Натиск ослабел - противник нашел себе нового врага, его отгоняли от Охотников. Капитан уставилась на Тавору.
  Адъюнкта трудно было узнать. Покрытая кровью и грязью, с алыми волосами - шлем куда-то пропал - она шла в сторону. Десять неловких, как у безумицы, шагов - меч еще в руке, но торчит под странным углом, словно рука разучилась разжиматься.
  Лостара вышла было за ней, но ее схватила рука, потянула назад - голос Хенара раздался над самым ухом: - Нет, любимая. Оставь ее. Просто... оставь.
  Шаги стали неуверенными... она стояла одна, спиной к армии. Звуки битвы вроде бы затихали, словно мир опускал тяжелые занавесы, отсекая сцены, подавляя движения и вихри пыли.
  Она была одна.
  Меч неловко торчал, голова запрокинулась, лицо обратилось к небу.
  Все смотрели на нее, но она не замечала никого.
  Рот Таворы открылся. Вырвавшийся страдальческий вопль не казался криком человека.
  Он прозвенел по всему полю. Пересчитал ряды Охотников, пролетел дальше, глядя бесчисленные трупы. Разметал пыль и вознесся, затихая, в зеленоватое небо, навстречу гаснущему свету.
  Голос затих, но по искаженному лицу все видели: вопль продолжается. Замолчав, она ничего не отдавала небесам, и в этом ничто было всё.
  Почти оглушенный падением с коня Паран пробирался к ней. Нет, этот звук не от сестры пришел. Слишком ужасный, слишком резкий и грубый... но он тянул его, словно морское течение.
  Слева несколько сотен выживших Охотников за Костями замерли, не способные даже сесть или лечь наземь. Они взирали на его сестру, и он не понимал, чего же им еще от нее нужно.
   "Не хватило? Этой слабости, вырвавшейся так откровенно и ужасающе?
  Вам никогда не хватит?
  Я не... я не понимаю, чего вам еще нужно! Чего вы еще ждете от нее?"
  Она вдруг оказалась прямо перед ним. Она казалась пленницей за прутьями забрала.
  
  ***
  
  Кто-то бежал на нее. Еще один враг. Она не смогла открыть глаза, не смогла повернуться. Еще одна смерть казалась лишней, но она знала: это судьба. Это нужда. Нужда... "закончить всё.
  Не нападай. Прошу. Умоляю, остановите его. Прошу.
  Я его убью".
  Она услышала его рядом и присела, поворачиваясь и открывая глаза - тяжелый шлем, тело в доспехах мчится...
  Меч размылся в полете.
  Он поймал запястье и чуть не упал от силы замаха.
  Подтащил ее ближе. Она дергалась.
  Неловко расстегнул шлем.
  - Тавора! Стой! Это я, это Ганоэс!
  Шлем поднялся и упал на землю - она смотрела вверх, на него, не веря - а потом лицо ее скомкалось.
  - Я потеряла ее! О, Ганоэс, я потеряла ее!
  Она упала ему на руки, легкая как ребенок. Паран крепко ее обнял. Положил руку на потные волосы, прижал лицо к плечу. Понял, что падает на колени, забирая ее с собой.
  Поглядел на ее Охотников и увидел, что они нашли то, чего так ждали.
  Как он и она, все вставали на колени. Они... сдавались.
  Тому, что осталось в душах.
  Всхлипывая, она глухо повторяла в плечо одно слово. Его имя. Снова и снова.
  На дальнем холме высший водраз Мелест развернул джагского коня, стремясь сбежать; копье Маттока вошло в висок.
  И последняя битва регулярной пехоты Охотников за Костями завершилась.
  
  ***
  
  - Капрал! Иди к толстухе!
  - Мертвы!
  - Тогда к другой, чтоб тебя!
  - Обе мертвы, я говорю!
  Выругавшись, Хеллиан шагнула чуть в сторону от нападавшего и врезала ему коленом в зубы. Голова мужчины дернулась, тело зашаталось. Она ударила ножом по шее и обернулась, сверкая глазами на последнего солдата своего взвода. - А от тебя какой прок? Как имя?
  - Тупая безмозглая корова! Я Навроде! С тобой с самого начала!
  - И до сих пор. Какая удача. Я удержу проход, ты поищи кого на смену этим китихам. Почти все Сжигатели померли.
  Навроде побежал, ругаясь.
  Хеллиан утерла пот и кровь с ладоней, снова взяла меч. Где Урб? Если дурак умер, она его убьет. "Нет, неправильно. Да ладно..."
  Внизу новые головы в шлемах мотались на узкой извитой тропке.
   "Ну, идите. У одного должна быть фляжка. Ради милостей Худа! Видите, что бывает, когда я трезвая!"
  Корабб услышал крик Навроде и обернулся - увидел блеск оружия, лезущих на вершину солдат Колансе. Морпехи отступали, сойдясь к Навроде - Досада, Мед... - Прорыв! - вопил тот. - Прорыв!
  Корабб уже бежал.
  Навроде пошатнулся, получив укол в голень. Присел, отражая другой удар щитом. Корабб видел, как Досада встала на карачки - и тут же секира размозжила ей череп. Женщина повалилась словно тряпичная кукла.
  Он уже видел подножие холма. Обе женщины, сержанты Сжигателей, пали на тропе, которую защищали.
  Корабб перескочил скованного бога.
  Лица коланцев оборачивались - он был уже между ними, меч завел песню. Выпад топора сорвал с руки щит. Край лезвия глубоко вошел с бок. Он с воем прорезал кольчугу на вражьем плече - колечки покатились со звоном - и на обратном движении резанул другому по коленям.
  Справа кто-то крякнул - это подоспел Курнос, оттесняя щитом двух противников. Они повалились на землю. Курнос подхватил топор и постарался навеки обезвредить оглушенных солдат.
  К нему бежали новые.
  
  ***
  
  Увечный Бог мог крутить головой, свидетельствуя яростную и безнадежную оборону двоих малазан. Враг на мгновение отступил, но тут же полез снова. Пот одного из защитников, перепрыгнувшего его, оросил каплями лицо - и казалось, это капли холодеющих слез.
  Похоже, подкрепления ждать не приходится. Враг со всех сторон. Они наконец заметили скованное тело, и Форкрул Ассейл понял, ради чего затеяна война. Увечный Бог чувствовал алчность Ассейла.
   "Я здесь почти целиком, в этом мешке кожи. И я остался в цепях.
  Он может меня ранить. Может питаться силой, и никто не сумеет бросить ему вызов. Он изольет мой яд на мир".
  Малазанин с обрубленным носом зашатался, пронзенный сразу двумя мечами. И тотчас же встал, взмахнув топором. Враги отшатнулись, падая в брызгах густой крови. Солдат шагнул вперед, и Увечный смог увидеть лицо в профиль: мужчина улыбался, падая на землю лицом вперед.
  Оставив в одиночестве второго малазанина, сражавшегося сразу с тремя коланцами. Еще двое подкрадывались сзади.
  Одинокий стойкий защитник сразил поющим лезвием одного. Потом искалечил второго, разрезав бедро до кости.
  Топор коснулся его со стороны щита - но только щита у морпеха не было. Рука отвалилась от плеча. Полилась кровь, солдат отступил и зашатался. Второй выпад рассек ему шею.
  Малазанину как-то удалось вонзить острие меча в горло своему убийце - кончик вышел из затылка. Они упали, почти обнявшись, и умерли одновременно.
  Когда двое коланцев пошли к Увечному Богу, поднимая клинки, арбалетный болт свистнул, поразив обоих.
  Бог услышал стук и шелест сапог, кто-то опустился рядом - бог повернул голову к коленопреклоненному спасителю, взглянул в глаза капитану Скрипачу.
  - Они коснулись тебя, Повелитель?
  Увечный покачал головой. - Капитан, ваши солдаты...
  Скрипач отвернулся, словно раненый словом, и встал. Натянул тетиву арбалета, глядя на брешь. Глаза расширялись. - Еж! - крикнул он.
  
  ***
  
  Еж наткнулся на изрубленные тела Шпигачки и Ромовой Бабы. Тропа под ними была завалена трупами, но дальше он видел солдат Колансе, расчищающих путь. Еще миг - и будут здесь.
   "Слишком много. Так твою..."
  Сколько они дерутся? Ни малейшего понятия. Сколько было атак? Похоже, сотни, хотя это невероятно - над головами еще солнце. Угасающее, да, но все же...
  Следя за толпами внизу, за толпами, что были все ближе, он вытащил мешок из кучи вещичек у тела Скованного Бога. Взял долбашку. "Всегда храни одну. Всегда.
  Обет сапера. Уходя, забирай ублюдков с собой!"
  Он поднял припас над головой.
  Сзади Скрипач неистово выкрикнул его имя.
   "Ах, дерьмо. Прости, Скрип".
  Еж рванулся по тропе навстречу массе коланцев.
  Услышал, что сзади кто-то бежит, и остановился. - Скрип, чтоб тебя! Нет! Назад!
  Но друг бросился на него. Оба чуть не упали, долбашка вылетела из рук Ежа.
  Саперы не стали приседать и прятаться - они стояли и смотрели, как припас лениво прорезает кривой путь над солдатской толпой - как летит над качающимися железными шлемами... Как ударяется об один, словно зрелый кокос.
  И разбивается, вываливая бесполезный карминовый порошок.
  Саперы уставились друг на друга - лица разделяла едва ли пядь - и одновременно крикнули: - Тю!
  И тут же малазанин пробежал рядом, гремя доспехами - парень ростом ниже самого Релико, но бледнокожий и тощий. Уши торчали по сторонам узкой головы. Он явил им блеклую, кривозубую улыбку. - Защитю ваши спины, господа. Идите вверх!
  Скрипач смотрел на него. - А ты кто, Худа ради?
  Солдат ответил с обидой: - Я Непотребос Вздорр, сэр! Кем мне еще быть? Ну, идите наверх, я вас прикрою. Лады?
  Скрипач повернулся и потащил Ежа по тропе. С вершины уже тянулись руки - там были Тарр, Бутыл, Улыба и Корик. Лица морпехов были необычайно бледными. Мертвяк тоже прибежал, упал на колени у тел Шпигачки и Ромовой Бабы - потом поднял голову и что-то буркнул Тарру.
  Кивнув, сержант подтянул Ежа и Скрипача на обрыв. - Мы позаботимся о бреши, сэры.
  Скрипач схватил Ежа за руку и отвел в сторонку.
  - Скри...
  - Заткни хлебало! - Он кипел от злости. - Думал еще раз?..
  - Похоже было, что нам конец!
  - Нам никогда не конец, чтоб тебя! Мы их отогнали, слышишь? Они отходят - мы снова их отогнали!
  Ноги Ежа вдруг стали как бы жидкими, он плюхнулся на зад. Вокруг сгущался сумрак. Он слушал хрипы, ругань, резкий кашель. Огляделся: все вокруг тоже сидели, уже не на что ни способные. Он вздохнул, как всхлипнул. - Боги, сколько у тебя осталось солдат?
  Скрипач лежал, прислонившись спиной к упавшему камню. - Может, дюжина. У тебя?
  Еж задрожал. - Сержанты были последними.
  - Они не мертвы.
  - Чего?
  - Изрублены, да. Но только без сознания. Мертвяк думает, от теплового удара.
  - Тепло... боги подлые, я велел выпить всё что есть!
  - Они бабы крупные, Ежик.
  - Последние Сжигатели Мостов.
  - Да, Ежик, твои последние Сжигатели.
  Еж открыл глаза, поглядел на друга - но глаза Скрипача были закрыты, лицо обращено к темнеющему небу. - Правда? Что ты сказал?
  - Правда.
  Еж опустился на землю. - Думаешь, мы снова сможем их остановить?
  - Разумеется, сможем. Слышь, другой долбашки нет?
  - Нет. Худ побери, я носил ее всю дорогу. И всю дорогу она была тухлой!
  Лица мелькали за веками Скрипача. Спокойные в смерти, хотя память хранит так много живых черт - черт жизни, запертой отныне лишь в черепе Скрипача. И там они останутся, открой он глаза - а он еще не готов, ибо увидит лишь здешнюю тишину, лишь пустоту.
  Он знал, в каком мире хотел бы жить. Но ведь людям выбора не дается, верно? Если только они сами не убьют искру в своей душе. Выпивкой, сладким дымом забвения... все это лишь ложные грезы, насмешка над грезами истинными, над жизнями ушедших.
  Вокруг дыхание стало менее хриплым, стоны замолкли - всем перевязали раны. Даже те, что сохранили способность двигаться, сидели спинами к камню, как и он. Слишком утомленные.
  По склонам доносились тихие, потерянные стоны и крики раненых коланцев. Малазане убили сотни, ранили еще больше, но нападающие не унялись. Холмик словно стал последним островом в мире мятежных морей.
   "Нет. Не так.
  Это место, нами выбранное. Чтобы сделать то, что правильно.
  Но, похоже, именно потому нас хотят затопить, уничтожить".
  Еж замолк, но не уснул - будь так, храп выгнал бы с холма всех, включая Увечного Бога, цепи там или не цепи. А со стороны осаждающей армии лишь сердитые отзвуки - солдаты отдыхают, проверяют оружие и доспехи. Готовят новый натиск.
   "Последний натиск.
  Двадцать и один солдат не остановят армию.
  Даже такие солдаты".
  Кто-то кашлянул из-за одной из каменных глыб и сказал: - Ну, с кем мы теперь деремся?
  Скрипач не узнал голоса.
  Не узнал и голоса, ответившего: - Со всеми.
  Долгая пауза. - Не удивляюсь, что проигрываем.
  Шесть, двенадцать ударов сердца, прежде чем кто-то фыркнул. Раздался рокочущий смех, кто-то еще забился в припадке веселья - и тотчас же изо всех темных мест на кургане полился смех, покатился, звеня и отскакивая.
  Скрипач ощутил, что губы трескаются, изображая улыбку. Хохотнул раз, и еще. И не смог остановиться, хотя бока сжала боль. Еж вдруг впал в истерику, согнувшись и дергая ногами.
  Слезы на глазах - Скрипач неистово утирал их - но смех звучал и звучал.
  И звучал.
  Улыба поглядела на собратьев по взводу, увидела, как они складываются пополам, как краснеют лица и текут слезы. Бутыл. Корик. Даже Тарр. И Улыба... улыбнулась.
  Когда это заметили товарищи, задергались словно ножом в живот ударенные.
  Каракатица лежал в трещине между валунами на треть пути вниз по склону, погребенный под трупами коланцев, чувствуя, как утекает кровь через смертельные раны в груди, и слушал их смех.
  И возвращался назад и назад. В детство. К битвам, которые они устраивали, к высоким редутам, которые защищали, к солнечным пыльным дням с палками и мечами - бегай туда и сюда, ведь время - лишь слово без заднего смысла, и дни нескончаемы, и прекрасен камень в ладони, а если случился синяк или рассечена кожа, мчись с маме или папе, и они возьмут боль и обиду, сделав неважными. И тревога уйдет, уплывая во вчера, а впереди лишь солнце и яркий свет, и никогда мы не повзрослеем.
  Каракатица улыбнулся камню и крови и поту в последнем своем укрытии и мысленно шепнул: "Нужно было вам видеть наши решительные битвы. Это было что-то.
  Мы были..."
  Тьма и потом свет - яркий, как бесконечный летний день. Он пошел туда не оглядываясь.
  
  ***
  
  Лежавший под гнетом цепей Увечный Бог вслушивался - и наконец услышал. Давно забытые, давно ставшие непонятными чувства охватили его. Эмоции яростные и яркие. Он глубоко вздохнул, ощутив, как стиснуто горло. "Я это запомню. Я разверну свитки и выжгу имена Павших. Составлю священный том, и не нужно будет иных Писаний.
  Слушайте их! Вот человечность раскрывшаяся, лежащая перед всеми - но кто осмелится взглянуть?
  Будет Книга, написанная моей рукой. Повернитесь и поглядите в лица тысячи богов! Никто не сделает как я! Никто не даст голос священному творению!
  Но это не бравада. Для Книги Павших годится лишь один бог, увечный бог. Сломанный бог. Не всегда ли так было?
  Я никогда не скрывал боли.
  Никогда не посылал ложных снов.
  Никогда не сходил с пути.
  Лишь павший может подняться вновь".
  Он слушал смех, и вес цепей становился ничтожным. Ничем.
  
  ***
  
  - Они восста... - Брат Грозный вдруг замолк, глядя на темный холм.
  Глаза высшего водраза Хагграфа медленно расширялись - его солдаты смотрели на курган, опуская держащие оружие руки. Многие сделали шаг назад.
  Смех катился на них.
  Когда брат Грозный растолкал солдат, зашагав к усеянному трупами подножию холма, Хагграф пошел следом.
  Чистый замер в пяти шагах от расстроенного войска и поднял голову. Метнул Хагграфу взгляд, полный тревоги и непонимания. - Кто эти иноземцы?
  Водраз смог лишь мотнуть головой.
  Лицо брата Грозного омрачилось. - Там едва пригоршня - в этот раз отступления не будет. Понял? Хочу, чтобы убили всех!
  - Да, господин.
  Форкрул Ассейл уставился на солдат. - Строиться! Готовить атаку!
  Холм внезапно окутала полная, угрожающая тишина.
  Брат Грозный ухмыльнулся: - Слышишь? Они знают, что все кончено!
  Тихий свист в воздухе, Хагграф хрюкнул от боли, пошатнувшись - стрела вонзилась в левое плечо.
  Брат Грозный удивленно повернулся.
  Сжав зубы, Хагграф вырвал острие и чуть не упал от боли. Кровь хлынула потоком. Он смотрел на блестящий серебристый наконечник, понимая, что стрела коланская.
  Зарычав, брат Грозный пошел назад, разгоняя солдат. Он лично возглавит атаку - он въедет на джагском жеребце на вершину, рубя всякого, кто дерзнет встать на дороге.
  Разум ощущал доносящиеся со всех сторон шепотки страха и ужаса, а под слоем этой горечи было что-то еще - что-то, пробившее путь сквозь высший контроль над телами и волей.
  Это были закаленные ветераны. Они несли гибель врагу оружному и безоружному, повинуясь приказам Форкрул Ассейлов. Они долгие годы были рабами. И все же, будто черное течение под камнем своей воли, Грозный ощутил эмоцию, ничего общего не имеющую с желанием истребить противника.
  Они впали в... трепет.
  Сама идея его разъярила.
   "Молчать! Они смертны! У них не хватило мозгов, чтобы принять неизбежное! Вы будет биться и убьете всех до единого!" Он увидел, как поникают они под бичом приказа, и ощутил прилив удовлетворения.
  - Я получу Увечного Бога, - прошипел он себе под нос, выйдя наконец за строй, к стреноженному коню. - Раню его, и Аграст Корвалайн возродится, и никто не сможет мне помешать. Никто!
  Внимание привлекло какое-то движение слева. Он замер, вглядываясь в зеленоватый сумрак.
  Кто-то шел навстречу по равнине.
   "Теперь что?"
  За сорок шагов фигура воздела руки.
  Магия вырвалась ослепляющей, пламенной волной - серебряная, как в сердце молнии. Она пронеслась к флангу строя Колансе, сметая солдат словно серп.
  Гневно заревев, брат Грозный закрылся руками за миг до удара.
  Его понесло по воздуху, он ударился во что-то неподатливое - что-то, издавшее утробное кряхтение.
  Силы покинули брата Грозного. Он смотрел вниз, на торчащие из груди кинжалы. Каждое лезвие пронзило одно из сердец.
  Низкий голос раздался над ухом: - Комплименты от Калама Мекхара.
  Ассасин позволил телу упасть, соскользнуть с длинных ножей. Потом перерезал путы жеребца. Подошел к голове зверя. - Знаешь, я не люблю лошадей. Но все же тебе лучше ускакать - даже тебе не понравится то, что будет. - Он шлепнул коня по крупу.
  Белый как кость джагский жеребец метнулся, попытавшись лягнуть Калама - тот с трудом увернулся, сверкнул глазами вслед и повернулся к солдатам Колансе. Как раз чтобы увидеть новую волну грубой магии Быстрого Бена. Она уничтожила сотни солдат. Остальные смешались и побежали.
  Да и сам маг бежал с криком: - Во врата, Калам! Спеши! К кургану! Беги, черт!
  Ассасин зарычал и неловко зашагал. "Ненавижу лошадей, верно, но бегать ненавижу еще сильнее. Нужно было влезть на спину, было бы лучше. А еще лучше было бы оставить первого. Быстрый стал слишком вялым".
  На пути возник полукровка, офицер Колансе. Он зажимал ладонью рану в плече.
  Калам махнул кинжалами словно ножницами, лишив офицера головы, оттолкнул тело в сторону. Он знал этот тон Быстрого Бена. "Беги как треклятая газель, Калам!"
  Впрочем, побежал он скорее как медведь.
  При удаче и этого достаточно.
  
  ***
  
  Еж узнал звук, узнал вспышку зловещего огня. Вскочил, поднимая и Скрипача. - Быстрый! Скрип, он здесь!
  Немногие оставшиеся морпехи вставали, устало подхватывая оружие. На лицах читалось недоверие.
  Еж показал пальцем: - Там! Я везде узнаю эту жалкую пародию на человека! А вон и Калам!
  - Они разогнали коланцев. Почему они бегут?
  Еж обернулся, как будто собирался отдать приказ морякам - и рука его вдруг стиснула запястье Скрипача.
  Он поглядел вверх.
  - Боги подлые!
  
  ***
  
  Она умела отыскивать пути. Были в разных мирах тропы, ведомые только ей. Но ныне, заставляя раздвигаться вуали садков, она ощущала сзади давление, некую безответную жажду.
  Инстинкт завел ее далеко, в незнакомый мир.
   "Правильно ли я продвигалась? Или обманывала себя снова и снова, твердя, будто вселенная покорна моей воле?
  Я обещала владыке столь многое.
  Я вела его домой, вела к трону предков.
  Я обещала ответы. Обещала раскрыть тайные планы отца. Обещала дать смысл всего.
  И еще обещала ему мир".
  Она появилась на закате дня, мокасины примяли мертвую траву. Небо над головой сходило с ума от зеленых комет, ядовитый свет слепил глаза. Они казались такими близкими, что можно коснуться; голоса лились вниз дождем.
  Но через мгновение ядовитые дуги перестали быть единственными владыками небес. Длинные тени пересекли зеленое сияние, как будто справа образовались грозовые тучи. Кровь и мясо сыпались на землю.
  Она повернулась в ту сторону.
  Дыхание Апсал'ары прервалось.
  Порча захватывала землю быстрее степного пожара, а сверху парил дракон, невероятно громадный. На него нападали меньшие сородичи.
   "КОРАБАС!"
  Она увидела, как приближается граница порчи.
  Повернулась и побежала. Неистово потянулась к садкам, но пробуждения не было - все вокруг погибало. Все тропы, все врата. Мириады огней жизни гасли, словно угольки в кострище.
   "Что я наделала?!
  Они идут следом, они поверили мне! Мой владыка и его родичи идут - их не остановить. Но я привела их туда, откуда не вернуться.
  Где летит Корабас, явится Тиам!
  Что я наделала?"
  Внезапно впереди разорвались врата, ею подготовленные, и вылетели пять драконов. Большие тени скользили все ближе.
  Четыре дракона, черных как оникс, и пятый - цвета крови. Десра. Скиньтик. Корлат. Силанна. Нимандер.
  В небесах этого мира, между землей и яростной высью, воздух кишел сородичами-Элайнтами. Они дрались с Корабас.
  Она видела: владыку и его родню затянул вихрь, они потеряли разум, захваченные битвой.
   "Где летит Корабас, явится Тиам!"
  И богиня Элайнтов начала являться.
  Испуганная Апсал'ара с рыданиями бежала. Там, вдалеке, манил изрытый расселинами и валунами холм, на вершине виднелись фигуры.
  
  ***
  
  Скрипач, повернувшись на запад, обнаружил самого большого дракона, какого ему доводилось видеть. Он тяжело мчался прямиком на него, преследуемый десятками меньших драконов.
  Скрипач поглядел на меч Адъюнкта: тот сочился медным, ржавым светом и заметно дрожал, как бы пытаясь вылезти из почвы. "О нет. Мы все покойники".
  Земля под Отатараловой Драконицей блекла, превращаясь в смесь голой запекшейся глины и пыли. Опустошение заливало округу потопом.
   "Меча было недостаточно. Мы знали. Мы стояли здесь - я, она, жрец...
  Жрец!"
  Он резко повернулся.
  В этот же момент на вершине оказался Быстрый Бен. - Никому не покидать курган! Оставаться в круге!
  - Круге? О боги подлые, Д'рек!
  Колдун услышал его и ответил улыбкой, более походившей на гримасу паники. - Отлично сказано, Скрип! Но подле нас не боги. Одна богиня.
  Калам показался за спиной Бена, покрытый потом и такой уставший, что тут же упал на колени. Лицо исказилось, он морщился от боли, пытаясь вдохнуть.
  Еж швырнул ассасину бурдюк. - Ты не в форме, солдат.
  Скрипач видел, что морпехи смотрят на приближающуюся драконицу и сотни меньших драконов, что уже начали падать на нее сверху гибельными волнами. Некоторые солдаты заметили и растекающуюся по земле порчу, задрожали. Скрипач отлично их понимал. - Быстрый Бен? Она сможет нас защитить?
  Колдун ощерился: - Ты не знаешь? Она же здесь? Зачем еще ей быть здесь? - Он подскочил к Скрипачу. - Или этого нет в плане?
  - Плане? Каком, чтоб тебя, плане? - рявкнул он, не двигаясь навстречу. - Банашар сказал что-то... божество грядет... предложить защиту...
  - Точнее. Какой род защиты?
  - Откуда мне знать?
  Опустошение коснулось подножия кургана, захватило солдат Колансе. Они исчезли, став пылью.
  Малазане повалились, закрывая головы руками.
  Скрипач молча смотрел, как Отатараловая Драконица разевает пасть, испуская крик - он, казалось, вмещает боль и тоску всего мира, всех веков - и хлопает рваными, похожими на паруса крыльями. Тварь застыла прямо над курганом. Быстрый Бен повалил его наземь.
  Земля задрожала: на нее упало тело дракона. Склоны залил кровавый дождь.
  Колдун подобрался ближе. - Лежи тихо. Она сражается. Боги, она умирает!
  Скрипач, извернувшись, посмотрел на Увечного Бога. И широко раскрыл глаза.
  Выкованные богами цепи таяли словно лед, звенья лопались, испуская потоки осколков. Солдаты закричали, пытаясь укрыться. Увечный лежал неподвижно. Он так долго носил эту тяжесть, что разучился шевелиться.
  Однако грудь наполнилась воздухом, беспощадные оковы пропали. Внезапное избавление от мук сделало его каким-то... пустым. Тело охватили судороги. Он поднял голову.
  Смертные кричали. Хотя он не мог их слышать. Они смотрели на него с великой тоской, но он больше не понимал, чего им нужно. И он, моргнув, поглядел вверх, не на тушу умирающей драконицы, но еще выше.
   "Мои поклонники. Мои дети. Я их слышу. Я слышу их крики".
  Увечный осторожно сел, поглядел на уродливые руки, короткие пальцы без ногтей. Изучил покрытую шрамами и растяжками кожу, вялые мышцы. "Это я? Таков я?"
  Встал на ноги, взирая на сотни драконов. Они скучились на юге. Они оторвались от Отатараловой и начали кружиться, налетая друг на друга, создавая спиральные столпы из чешуи, крыльев и драконьей плоти. Внизу образовалась более плотная масса. Невероятно огромные столпы достигали самого неба, а на вытянутых, уплощенных концах высоко вверху внезапно загорелись глаза.
  Слово пронеслось по разуму Увечного Бога - тихое, но полное ужаса.
   "Тиам".
  Является в мир. Просыпается, чтобы убить Отатараловую Драконицу.
  Увечный Бог заметил человека, который, словно сражаясь с ураганным ветром, пробирался к нему. Железо в бороде, приметное, смутно знакомое лицо. Воспоминания родили странные чувства. "Сегодня принесены жертвы. Ради меня, этими чужаками. Но они... ни о чем не просят. Ни о чем для себя. Чего же им нужно?
  Я свободен.
  Я слышу детей своих.
  Но они пойманы небесами. Если я призову их, все будет уничтожено.
  Были и другие - падали, как я, и столь многое было повреждено и потеряно. Я еще вижу их: пленены нефритом, их форма - послание смертным созданиям, но послание так и не понято. Голоса навеки пленены внутри.
  Если я призову детей, мир сгорит в огне".
  Вытягивая шею, он беспомощно смотрел в небеса. Он поднял руки, как бы желая взлететь.
  Кривые пальцы шевелились на концах уродливых рук, жалкие, как сломанные крылья.
  Бородатый добрался до него и Увечный смог расслышать и понять, что он кричит.
  - Ты должен ее сковать! Владыка! Она примет цепи от тебя! Ты должен... Тиам является! Она уничтожит всё!
  Увечный Бог ощутил, как исказилось его лицо. - Сковать? Мне, познавшему вечность в цепях? Ты не смеешь просить такого!
  - Сковывай или она умрет!
  - Смерть станет для нее освобождением!
  - Владыка, с ней умрем мы все! Прощу, сковывай ее!
  Она глядел на смертного. - Она согласна?
  - Да! И быстрее - Д'рек умирает под нами.
  - Но сила моя не от вашего мира. Смертный, мне нечем сковывать.
  - Найди путь! Ты должен!
  Он был свободен. Мог уйти отсюда. Мог бросить смертных - даже гибельная сила Отатараловой Драконицы не может ему повредить. "Ведь отатарал лишь присыпка, созданная здешним миром против инфекции. Что за инфекция? Как же - это я".
  Увечный Бог смотрел на смертного. "На коленях, как все сломленные. Против жестокости этого и всех иных миров смертный может лишь молить о помощи.
  Даже чуждого бога.
  Есть ли во мне любовь к ним? Вероятно, нет... но нет такой штуки, как чуждая любовь".
  Он сомкнул глаза и отпустил разум в мир.
  И понял, что его ждут.
  
   Двое Старших Богов взяли его за руки, и касания были так нежны, что разрывалось сердце. Сокрушительное давление выгладило здесь всё, царила тьма, ил кружился в бесконечном танце. Течения бурлили вокруг, но ни одно не касалось властных над водой богов.
  Нет, только один Бог обладал такой властью, и его звали Маэл из Морей.
  Они вели его через равнину, по недоступному для солнечного света дну океана.
  Туда, где стоял на коленях другой смертный - душа его лишь на миг оказалась в давно сброшенной прогнившей плоти. Извилистые татуировки стремились слиться с потоками воды, бросив нагое тело. Он стоял на коленях, глубоко погрузив руки в ил, словно искал потерянную монету, сокровище, воспоминание.
  Когда он поднял голову, Увечный понял, что человек слеп.
  - Кто это? - спросил смертный. - Кто так жестоко приколочен к древу? Прошу, умоляю - я не могу видеть. Прошу, скажите. Это он? Он пытался меня спасти. Не могло окончиться вот так. Не должно было!
  И Старший Бог, который не был Маэлом из Морей, ответил: - Геборик, ты лишь грезишь, и сны твои не разговор, а только монолог. Ты пойман сном, Геборик Руки Духа.
  Однако смертный Геборик покачал головой: - Не понимаю. Я уничтожал всё, чего касался. Друзей. Богов. Даже дитя - ее я тоже потерял в Вихре. Потерял их всех.
  - Геборик Руки Духа, - произнес Маэл из Морей, - ты заполнишь океан слезами? Если ты счел это шуткой, знай: именно так он и был создан.
  Второй Старший сказал: - Геборик, ты должен очнуться от сна. Освободить руки - они ждали этого момента со дня на острове. Они коснулись Нефрита, и ты принял в себя миллион потерянных душ, душ, принадлежащих богу чуждого мира. Они коснулись и Отатарала, призывающего Корабас.
  Но Геборик сгорбился, вновь мешая ил. - Я убил своего бога.
  - Геборик, - сказал Маэл из Морей, - даже бог войны устает от войн. Похоже, не устают лишь смертные. Ладно же. Он освобождает тебя от вины. Его кровь принесла жизнь мертвым землям. Он считает это достойной жертвой.
  - Но жертва его станет напрасной, - вмешался второй Старший Бог, - если ты не очнешься от грез.
  - Кто на том дереве?
  - Геборик, на дереве никого нет.
  Незрячие глаза снова поднялись. - Никого?
  - Дай поглядеть на твои руки, старый друг. Я пробудил садки, все они ведут в одно место. В пещеру под курганом, выгрызенную челюстями Д'рек. Пойдем туда, Геборик?
  - В курган?
  - Да, в курган.
  - Нет снов в курганах.
  Оба Старших Бога промолчали. Увечный Бог поглядел на них и увидел, что оба плачут - он видел слезы на обветренных лицах, словно стояли они не на дне океана, а среди пустыни.
  Или под порванной кожей могильника.
  Когда Геборик вынул руки из ила, одна засветилась изумрудом сквозь клубящееся облако, а вторая имела цвет отатарала. Он обратил к Старшим Богам лицо, полное внезапного страха. - Я буду там один? В пещере?
  - Нет, - отвечал Маэл. - Никогда больше.
  - Кто был на древе?
  - Мы идем к ней, Геборик Руки Духа.
  Они двинулись; Увечный Бог ощутил, как магия этого мира стекается, собирается, создавая им дорогу.
  А впереди он увидел отблеск фонаря - и фигуру далекого проводника.
  Казалось, путь занял целую вечность. Иногда вещи падали, приходя из тьмы над головами, посылая в течения клубы ила. Он видел корабли из дерева и корабли из железа. Видел остовы змееподобных чудовищ. Видел ливень человеческих тел, обглоданных акулами - они опускались башмаками вниз, словно желая прогуляться, возможно, принять участие в процессии - но ноги подгибались, ил дарил им место вечного упокоения.
  Ему показалось, что конные воины, отсвечивающие зеленым и синим, следят за ними издалека.
  Свет фонаря вдруг стал ближе, Увечный Бог увидел проводника у входа в пещеру, выгрызенную в подножии массивного утеса.
  Дойдя до входа, оба Старших поклонились проводнику, но призрачная фигура не ответила, отворачиваясь, словно собираясь понести свет на иной путь. Словно готовясь вести других к их участи.
  Они вошли в извитой тоннель, оказались в обширной каверне.
  Старший Бог, что не был Маэлом из Морей, встал лицом к Увечному. - Давно блуждаешь ты в крови, мною подаренной этому Королевству. Я К'рул, Создатель Садков. Пришла пора тебе уйти, вернувшись домой.
  Увечный Бог задумался и сказал: - Я плоть и кость. У меня обличье человека. Туда, куда зовут меня дети, я не могу уйти. Вы хотите, чтобы я призвал их вниз?
  - Нет. Это будет означать смерть всех нас.
  - Да. Возможно.
  - Путь будет, - сказал К'рул. - Он начинается с Геборика, но окончится руками другого.
  - Плоть, в которую ты облачен, - добавил Маэл из Морей, - не соответствует пути назад. Но это лучшее, что они смогли сделать.
  - Падший, - сказал К'рул, - ты веришь нам?
  Увечный Бог поглядел на Геборика - и выпустил ладони Старших. Протянул руки к Геборику.
  Но смертный сделал шаг назад. - Не сейчас, и не обе. Обе тебя убьют. Я протяну руку, Повелитель, когда придет момент. Обещаю.
  Увечный Бог поклонился и отступил.
  И Геборик, некогда прозванный Легкокрылым, поднял отатараловую руку над водами. Медный свет брызнул, заливая обширность пещеры.
  
  ***
  
  Вырвавшиеся из кургана пальцы обняли его целиком, но не разорвали грунт. Призрачные, прозрачные, они образовали арку высоко вверху, захватив Отатараловую Драконицу.
  Корабас издала оглушительный крик - но был ли это крик боли, страдания или избавления, Скрипач не смог бы сказать.
  За снижающейся Отатараловой Драконицей манифестация Тиам - ставшей уже плотью, телесным многоглавым левиафаном - начала разрываться на части. С тихими на таком расстоянии криками драконы отделялись, взмахивая крыльями на свободе.
  Почти все улетали, словно им подпалили хвосты. Скрипач смотрел, забыв про огромную тушу Корабас, как они мчались прочь, тогда как другие, слишком израненные, падали, ударяясь о землю с громоподобным треском. "Да уж, сегодня дождит драконами".
  Быстрый Бен пялился в небо, чуть слышно молясь. Потом глаза его сузились - он мог видеть сквозь Корабас. "Он ее взял... кто бы ты ни был, ты ее взял.
  Боги, кажется, сработало.
  Я обещал, Бёрн. Я тебе обещал, не так ли?
  Ладно, ладно. Не могу приписать себе всю заслугу.
   Или...
  Ну, другим я расскажу со всей скромностью. Но здесь, в голове... ЭТО СДЕЛАЛ Я!"
  Калам видел, какая адская гордыня озаряет лицо колдуна, и в точности понимал, о чем думает тощий ублюдок. Ассасину захотелось его ударить. Раз десять. По меньшей мере.
  Призрачное тело Корабас проходило сквозь людей. Калам, сидевший на корточках, поглядел на Увечного Бога. Тот стоял недвижно, закрыв глаза, воздев руки в небо.
   "Может, тебя отнесет дракон, дружище. Не все же они улетели?"
  Рядом шлепнулась женщина, которую он никогда прежде не встречал, и соблазнительно улыбнулась. - Мне ты нравишься.
   "Боги, только не еще одна". - Кто ты, во имя Худа?
  Улыбка стала еще шире. - Я женщина, укравшая луну. О, вижу, ты не веришь?
  - Ну, то есть, - ответил он, - ты ее украла, отлично. Но зачем ты ее разбила?
  Ярость шла этому лицу куда больше. - Я Апсал'ара, Повелительница Воров!
  Он ухмыльнулся. - Никогда не любил воров. "Обманывай ожидания. Работает безотказно".
  Быстрый Бен фыркнул, слушая их беседу.
   "Калам, ты ничему не учишься? Или не можешь себя сдерживать?"
  
  ***
  
  Потолок пещеры внезапно стал раскаленным до белизны. Геборик повернулся к Увечному Богу: - Сейчас! Открой глаза - тебе нельзя быть здесь вместе с ней. Никому нельзя!
  Увечный повернулся. Он ощутил уход Старших Богов.
   "Прощайте, Маэл из Морей и К'рул Создатель Садков".
  - Открой глаза!
  Он так и сделал, ощутив, как Геборик берет его за руку.
  Корик прятался за накрененным камнем. Он не сводил глаз с Увечного, который стоял в пяти шагах. В душе росла нужда, непреодолимая, дикая. Она хотела его пожрать. Она хотела уничтожить мир, в котором он живет, сорвать тонкую кожицу, скрывающую то, что внутри, от того что снаружи.
  Ответа нет. Нет, кроме очевидного - того, который он не хочет слышать. Если бы он выслушал ответ, вынужден был бы узреть свою историю - не ностальгическую похвальбу, а череду обид и тягот, увидеть все раны, и свои, и те, что он наносил окружающим.
  Он смотрел на Увечного Бога, словно тот мог спасти его душу.
  И Падший открыл глаза, прямо поглядев в глаза Корика.
  Нефритовый огонь кружился столбом, облачая бога. Свет становился все ярче, воздух свистел.
  Взоры сплелись, пусть их разделял изумрудный огонь.
  И Корик увидел нечто... пробуждение, взгляд... обещающий...
  Ощутил, как душа тянется - ближе, ближе... тянется, чтобы коснуться.
  Увечный Бог улыбнулся ему с такой любовью, таким пониманием.
  Тень, вставшая за его спиной, не могла возникнуть среди столь яростного пламени. Но Корик увидел, как она растет и обретает форму. Увидел две руки, увидел тусклый блеск обнаженных кинжалов.
   "Тень".
  Крик предупреждения разорвал горло - Корик бросился...
  И ножи Котиллиона погрузились в плоть. В спину Увечного Бога.
  Потрясение исказило нездешние черты - как будто улыбки никогда не было - голова качнулась назад, тело выгнулось в агонии.
  Кто-то врезался в Корика, повалив наземь. Он отбивался с рычанием.
  Зеленый огонь вспыхнул, спиралью ввинчиваясь в небо - так быстро, что сразу пропал.
  Корик смотрел вслед, вытянув руки.
  Рядом, слишком близко и нестерпимо громко, Скрипач произнес: - Единственный путь, Корик. Это к лучшему. Ты ничего...
  Корик с резким всхлипом оттолкнул капитана и свернулся как ребенок, оказавшийся в мире напрасных обещаний.
  Еж оттащил Скрипача от рыдающего солдата. Скрипач метнул ему беспомощный взгляд.
  - Пройдет,- сказал Еж. - Когда утрясется, он поймет и все будет хорошо.
  Быстрый Бен и Калам подошли к саперам. Скрипач поглядел на колдуна: - Это реально, Быстрый? То, что я видел... правильно я...
  Маг жестом позвал их в середину. Указал на одинокую фигуру, что стояла неподалеку. Просто силуэт, спиной к ним. - Хочешь - спроси, Скрип.
   "Спросить его? После всего, что мы... как мне быть? Спросить? А если он ответит?" - Нет, - произнес он.
  - Слушай, ты был прав - так и должно было быть.
   "Да! Должно было... мы не могли сделать всё ради ничего!"
  Скрипач сделал шаг назад, поглядел на троих мужчин. - Слушайте, - шепнул он. - Никогда не думал, что увижу, как мы...
  - Пошли их вниз, - сказал Еж. - Своих солдат - пусть уносят раненых с чертова кургана.
  - Чего?
  Быстрый Бен и Калам смотрели на Ежа с подозрением.
  Тот скривился от такого внимания. - Скрип, отошли их. Ладно? Это только для нас, понимаешь? Что будет - только для нас.
  Скрипач повернулся и увидел солдат. Чувствуя руку горя на сердце, заставил себя оглядеть каждого. Мысленно называя имена. "Тарр. Корик. Бутыл. Улыба. Бальзам. Горлорез. Мертвяк. Наоборот. Хеллиан. Урб. Хром. Хрясь. Смола. Целуй-Сюда. Навроде. Острячка. Поденка. Пряжка. Неп Борозда. Релико. Больше Некуда. Мазан Гилани". - Где Непотребос Вздорр? - спросил он.
  Сержант Тарр склонил голову набок. - Капитан?
  - Где он, проклятие!
  - Нет Непотребоса Вздорра, сэр. Мы его придумали по пути в И'Гатан. Достался каравай плохого хлеба. Кто-то назвал его непотребным. Мы подумали, что весело придумать кличку вроде Бравый Зуб. - Он пожал плечами.
  - Но я... - Скрипач поглядел на Ежа и встретил равнодушный взгляд. - Ох, ладно, - вздохнул он, смотря на солдат. - Все идите вниз - заберите Шпигачку и Ромбу. Я... я скоро буду.
  Он смотрел вслед. Он знал их мысли. Наступает пустота. Через несколько дней и ночей она заполнится горем, пока всё не затопит тоска. Скрипач поглядел на небо. Нефритовые Чужаки, казалось, стали отдаленней. Он знал, что это невозможно. Слишком быстро. И все же...
  Ветерок овеял вершину, холодный и сухой.
  - Вот, - сказал Еж.
  Скрипач подумал, что слышит внизу топот лошадей; затем перед ним показались трое. Призраки, едва заметные для глаз - он мог видеть сквозь них.
  Вискиджек. Ходунок. Колотун.
  - У, дерьмо, - брякнул Калам, пнув чей-то шлем. Тот, кружась, покатился вниз.
  Вискиджек смотрел на него. - Есть еще что сказать, ассасин?
  Мужчина вдруг расцвел улыбкой. - Воняет, сэр, отсюда и до трона.
  Призрак кивнул и покосился на запад. Потом повернул голову к Ежу: - Отлично исполнено, солдат. Долгий путь назад вышел. Готов присоединиться?
  Скрипач ощутил, как что-то ломается внутри.
  Еж стянул рваную шапку, потер пятнистую лысину с немногими прядками волос. - Зависит, сэр.
  - От чего? - спросил Вискиджек, сурово глядя на сапера.
  Еж поглядел на Скрипача. - От него, сэр.
  Скрипач знал, что следует ответить. - Я отпустил тебя давным-давно, Еж.
  - Да. Но то было тогда, а это сейчас. Хочешь, я останусь? На немножко лет? Пока твое время не придет, то есть?
  Скрипач понял, что если заговорит - потеряет над собой контроль. И он попросту кивнул.
  Еж глядел на Вискиджека. - Не сейчас, сэр. К тому же у меня уговор с сержантами. Насчет покупки бара в Малазе. Может, даже "Смешка".
  Скрипач метнул на него взгляд: - Но никто не может его найти. Келланвед его скрыл.
  - Наискосок через двор Мертвого Дома, вот он где. Все знают.
  - Но найти не могут, Еж!
  Сапер ухмыльнулся: - Я найду.
  - Скрипач, - произнес Вискиджек. - Слушай внимательно. Наше время здесь почти кончилось - солнце скоро взойдет и мы оставим мир навсегда. - Он подал знак Колотуну, и тот вытащил сумку. Нагнулся, развязывая ремешок, вынул скрипку. На корпусе были видны волнистые узоры Баргастов. Скрипач поднял глаза на Ходунка. Воин улыбнулся, показывая подпиленные зубы.
  - Я делал, Скрип. А если на шейке дефект - вина Ежа. Он меня за косу потянул. Его и стыди, как я.
  Колотун осторожно положил инструмент и рядом смычок. Целитель казался каким-то смущенным. - Мы все приложили руку, Скрип. Мы, Сжигатели Мостов.
  - Бери, - приказал Вискиджек. - Скрипач, ты был лучшим из нас. И остаешься.
  Скрипач покосился на Быстрого Бена и Калама, увидев кивки, на Ежа -тот колебался, словно готов был возразить - и пожал плечами. Поглядел в призрачные глаза Вискиджека. - Благодарю, сэр.
  Дух удивил его, ибо сделал шаг, нагнулся и тронул скрипку. Потом встал и прошел мимо, глядя на западные низины.
  Скрипач нахмурился, глядя туда же.
  Еж тихо сказал рядом: - Она там, она перетекла. Они держатся на расстоянии. Не понимают, что тут случилось. Когда она придет, будет слишком поздно.
  - Кто? Когда придет?
  - Женщина, которую он любит, Скрип. Корлат из Тисте Анди.
   "Тисте Анди. О нет..."
  Вздох Ежа был полон эмоций. - Да, сержанту никогда не везло. Гарантировал себе долгое ожидание.
   "Но будет ждать до конца".
  Он уловил движение в тени кучи камней. За ними следила женщина.
  Скрипач одернул себя, поглядел еще раз на Колотуна и Ходунка. - Берегите его, - шепнул он.
  Они кивнули.
  А Вискиджек прошел мимо. - Пора уходить.
  Колотун в свою очередь коснулся скрипки. Ходунок присел и сделал так же.
  Все трое скрылись за краем кургана.
  Миг спустя Скрипач услышал конские копыта, но в сумраке не смог увидеть, как уезжают друзья.
  
  ***
  
  Рядом с Котиллионом раздался голос: - Отлично сделано.
  Покровитель ассасинов взглянул на ножи, что были еще в руках. - Не люблю проигрышей. Никогда не любил, Темный Трон.
  - Тогда, - хихикнула смутная форма рядом, - мы еще не совсем закончили, да?
  - А. ты знаешь.
  - Разумеется. И, пусть тебя это потрясет, одобряю.
  Котиллион удивленно повернулся к нему: - Так и знал. В этом тебе тоже есть сердце.
  - Не будь идиотом. Я просто люблю... симметрию.
  Они одновременно поглядели на курган, но призраки уже пропали.
  Темный Трон постучал тростью по земле. - Среди богов, - сказал он, - кто ненавидит нас сильнее всего? Как думаешь?
  - Смею полагать, те, что выжили.
  - Но мы ведь еще не закончили.
  Котиллион кивком указал на курган: - Они были чем-то... Правильно?
  - С ними мы завоевали империю.
  - Иногда сомневаюсь, что нужно было ее отдавать.
  - Кровавый идеалист. Нам нужно был отойти. Рано или поздно - сколько ты ни вложил в свое дело - нужно отвернуться и уйти.
  - Значит, мы..?
  И боги ушли тающими на рассвете тенями.
  
  ***
  
  Тук Младший ожидал, сидя на коне примерно посередине между строем Мертвой Стражи и Вискиджеком, Колотуном и Ходунком. Он видел вдалеке фигуры, собравшиеся на вершине кривого кургана. Потом трое призрачных всадников вернулись.
  Вискиджек натянул поводья.
  Развернул коня, чтобы в последний раз поглядеть на курган.
  Тук сказал: - Там остались люди из вашего взвода, сэр.
  - Моя жизнь был щедро вознаграждена. Пора, - добавил Вискиджек, поворачивая скакуна. Искоса глянул на Тука. - Готов, Сжигатель Мостов?
  Они поскакали бок о бок.
  Тук метнул Вискиджеку удивленный взгляд. - Но я не...
  - Разговорчики, солдат?
  Онемевший Тук помотал головой.
   "Боги подлые, я это сделал".
  
  ***
  
  В сверкающем небе высоко над равниной Гу'Ралл парил в воздушных течениях, почти не шевеля крыльями. Ассасин Ши'гел изучал нижний мир. Десятки драконьих трупов усеяли окрестности кургана, а на запад - насколько могли видеть глаза Гу"Ралла - вела замощенная трупами Элайнтов дорога смерти шириной почти в лигу. Там были сотни и сотни.
  Ши'гел пытался представить величину страданий Отатараловой Драконицы. Однако вскипавшие в нем соки угрожали душевному контролю.
   "Я еще слышу отзвук ее боли.
  Как может жизнь оказаться столь дерзкой, столь упрямой перед лицом бешеной злобы? Корабас, ты свилась ныне в пещере, подарке умирающего божества, ты лелеешь раны и тоску, ты сложила крылья, словно стараясь отгородиться от мира? Ты хранишь ненависть и злость, осадившие тебя в немногие мгновения свободы?
  Ты снова одинока, Корабас?
  Если бы приближение не убивало меня - я мог бы помочь тебе в кровавых небесах, на смертью мощеной дороге. Я присоединился бы к тебе сейчас. Чтобы положить конец одиночеству.
  Но все, что я могу - кружить в небе. Над теми, что призвали тебя, что сражались за свободу бога и спасение твоей жизни.
  Их я тоже не понимаю.
  Люди много чему могут научить К'чайн Че'малле.
  Я, Гу'Ралл, Ассасин Ши'гел из Блуждающего Гнезда Ганф'ен, смирен увиденным. Это чувство, столь новое и странное, наполняет меня сладчайшим соком.
  Я не знал..."
  
  ***
  
  Положив последний камень в продолговатую груду, Икарий стряхнул пыль с ладоней и медленно встал.
   Аблала глядел на воителя. Релата сидела неподалеку. Тот подошел к краю холма, поднял еще один камень и послал катиться вниз по склону. Потом оглянулся на могильник, взглянул на Аблалу. Утро выдалось солнечным, но на востоке громоздились тучи, ветер нес обещание дождя.
  - Ты все рассказал, друг?
  Аблала кивнул.
  Икарий утер струящиеся слезы - он долго рыдал над могилой. Но теперь лицо уже не искажено горем. Он пуст. Потерян. - Аблала, я - только я? - Он сделал непонятный жест. - Все мы - только мы и не более?
  Тартенал пожал плечами: - Я Аблала Сани и всегда им был. Ничего другого не знаю. Никогда не знал.
  Икарий снова смотрел на могилу. - Он меня защищал.
  - Да.
  - Но я не знаю, кто он!
  Аблала снова пожал плечами. Нет позора в том, чтобы оплакивать незнакомца. Аблала сам так много раз делал. Он опустил руку, взял черепок, поглядел на небесно-голубую глину. - Красиво, - пробормотал он, пряча осколок в пояс.
  Икарий взял оружие и встал лицом к северу. - В этот раз чувствую: я близко.
  Аблала подумал спросить, к чему близко, но смутился и тут же забыл вопрос. Он не верил, что вспомнит. Все тревожащие вещи уходят в одну сторону и никогда не возвращаются...
  - Рад, друг, что ты нашел любимую женщину, - сказал Икарий.
  Воин-великан улыбнулся Релате и получил в ответ каменный взгляд. Она ведь говорила, что вдвоем им было лучше. Но она женщина и едва они устроят секс, все будет хорошо. Всегда срабатывает.
  Когда Икарий двинулся в путь, Аблала подобрал полезный мешок незнакомца, повесил на плечо и пошел вслед за воителем.
  Релата догнала их вскоре, когда Аблала снова вытащил черепок и начал им любоваться. Икарий глянул на кусочек глины, остановился и посмотрел на оставленный могильник у холма. Он молчал и хмурился.
  Аблала готов был идти дальше, когда Икарий произнес: - Друг, кажется, я что-то вспомнил.
  
  
  
  ЭПИЛОГ I
  
  
   Усевшись на камнях моста
  Солдаты словно вороны глядели
  Как когти были черные клинки
  Глаза светили славой сквозь убийства копоть
  
  Скрипя окованными сталью костылями
  Я подошел с терпением калеки
  И перед ними, пошатнувшись, встал
  Едва дыхание переводя
  
  Они смотрели смело, не таясь
  Они сидели, ждали что скажу
  - Пришел, - я говорю, - с рождения дороги,
  - Пришел, - я говорю, - взять лучшее, что в нас.
  
  Сержант рыжебородый подмигнул
  Открылся рот, блеснули влажно зубы:
  - Немногие дороги на земле
  Нас к лучшему приводят, старина.
  
  - Но вы прошли по всем путям мужчин,
  Сказал я, - перед вами матери бежали
  И дети. Неужели нет тропы
  По коей может ковылять старик, такой как я?
  
  Целитель стаи той был кости весь и кожа
  Он мне ответил: - Старина, провел я век
  В огне груди, где сердце ровно бьется
  Меж легких; я по мускулам змеей
  
  Скользил, я плыл в потоках крови, холодея.
  Прошел я все пути, они ведут во тьму
  В конце лишь воля остается нам
  И воля может отдохнуть. Посмею, -
  
  Он продолжал, - сказать, что места нет
  Внутри нас, как ни ройся, ни ищи
  Какие таинства ни пробуждай
  Тому, что ты назвал столь дерзко "лучшим".
  
  Затем солдат с лопатой и киркой
  (Такой сумел бы форт за день построить!)
  Неспешен в мысли, основателен во всем
  На солнце поглядел и мне сказал:
  
  - Напрасно не ищи в роскошных храмах
  И не ходи в хоромы богачей
  Мы грабили их часто, раз за разом
  Мы плавили иконы и святыни
  
  И плакали сокровища в огне
  Рождая лишь улыбки вожделенья
  И жажду долгой власти. Понимай:
  Дороги вьются из неведомых эпох
  
  Дороги в будущее манят нас, под ноги
  Ложатся так покорно, не давая
  Ключа к загадочным желаниям твоим
  Ведь каждая на крови и костях
  
  Проложена. Рабы сгибали спины
  Вся жизнь была им смертным приговором
  Звенели цепи страха и нужды.
  Все, что мы строим, рушится однажды.
  
  - Но где же, славные солдаты, я найду
  Все то, что лучшего есть в нас, когда не в плоти
  Не в сводах храма и не на камнях
  Которыми замощена дорога?
  
  - Сумей ответить мы, - сказал сержант, -
  Кровь не лилась бы горестным потоком
  И лекарь мой целил бы раны взглядом
  И труд рабов стал отдыха светлей.
  
  - Сумей ответить мы, - сказал сержант, -
  Вороны б голодали повсеместно
  Мы когти бы забросили в болото -
  Пусть боги подерутся, если воля их.
  
  - Но мы не находили никогда
  То лучшее, что в нас, до сей поры.
  - Но почему? - спросил я, потерявшись
  И он сказал: - Мы на мосту сидим
  
  С прихода блеклого рассвета. Наш насест
  Уныл и скучен, выщерблен шагами
  Однако же высок - тебя узрели искрой
  На горизонте, размалеванном зарей
  
  - Мучительно ты ковылял, и мы рыдали
  Дивились, отчего в тебе такая воля
  Но ты пришел, согбенный, с костылями
  Сказал, что ищешь лучшее, что в нас.
  
  - И лучшее, что в нас, мы в миг один узрели
  Сокровища, что были под рукой
  Смиренно пред тобою мы кладем
  Безногий человек, пришедший по дороге.
  
  Что ж, вежливый солдат - большая редкость
  И я ответно их благодарил
  И, мимо проходя, мост пересек
  Стремясь к бескрайнему пути, что впереди
  
  Я шел, чтоб лучшее сыскать, что в нас таится
  В один прекрасный день оно передо мной
  Возникнет, путь благословив. В дорогу эту
  Давно я вышел, и дорогу я окончу
  Там, где нас ожидает лучшее, что в нас.
  
  Где вороны сидят,
  Авес Дидион Фликер
  
  
  В конце война стала битвой за освобождение. Жители Колансе вышли из города и после пяти дней тяжких трудов большие траншеи, редуты и ямы стали длинными курганами. Три кургана возвысились на месте Битвы Благого Дара, там, где летерийцы, болкандийцы, гилки и Тартеналы сражались с армией брата Старательного; а у подножия рухнувшего Шпиля три горы сырой земли отмечали павших Имассов, Джагутов и К'чайн Че'малле, а курган меньшего размера упокоил двоих малазан. Именно у него произошло собрание.
  Оставаясь на почтительном расстоянии около покинутых окопов, Лорд Нимандер стоял с Корлат и дядей, Сильхасом Руином. Вместе с Скиньтиком, Десрой и Апсал'арой они сопроводили отряд под предводительством капитана Скрипача на всем долгом и утомительном пути к берегу.
  Нетрудно оплакивать гибель храбрых мужчин и женщин. Как и рожденных для войны солдат-рептилий. Нимандер не стыдился слез, оросивших его лицо, когда он услышал о резне, уготованной Имассам в миг воскресения. Те, что выжили, несколько дней назад ушли на север в поисках вождя. Говорят, его судьба до сих пор остается неизвестной.
  Брат отца, стоявший рядом с Нимандером, горевал по исчезнувшему старому другу, Туласу - он был уничтожен в Войне Пробужденных Драконов. Меч у бедра Сильхаса до сих пор содержал души трех уцелевших Элайнтов Куральд Эмурланна. Подробности этого связывания остались неясны Нимандеру, ибо дядя оказался весьма неразговорчивым.
  С востока налетал дождь. Нимандер смотрел, как близится стена серых туч. Потом он оглянулся на Корлат. Нечто пробудило горе и в ней, Сестра Холодных Ночей была сокрушена. Она заметила фигуры, сошедшиеся на вершине кургана, сделала полшага вперед и замерла.
  - Корлат, - произнес Нимандер.
  Она опомнилась и повернулась, глядя тоскливыми глазами. - Владыка?
  - Не время нам вмешиваться.
  - Понимаю.
  - Тем не менее я считаю, что мы должны как-то донести до них уважение и почтение. Смею ли просить вас, Сестра Холодных Ночей, представлять нас на их церемонии?
  Что-то ушло c ее лица, черты вдруг смягчились, засияв прежней красотой. Она поклонилась. - Владыка, я поспешу.
  Нимандер смотрел ей вслед.
  Сильхас Руин сказал: - Твой отец всегда ценил ее выше прочих, Лорд.
  - Сильхас, она отдала сердце человеку, малазанину, погибшему при покорении Коралла.
  Белокожий мужчина чуть помедлил. - Он, должно быть, был... необыкновенным.
  - Полагаю.
  - Мое знакомство с этими малазанами было кратким. Помню их мундиры со дня... попытки в Летерасе. Сказать, что они заслуживают уважения - это слишком мало. Я не хотел бы снова с ними сталкиваться.
  Нимандер удивленно глядел на дядю.
  
  ***
  
  Нерешительно, ослабев от внезапно нахлынувшего смущения, Корлат медленно замедлила шаги в двадцати саженях от собрания победителей. Слева стояли в строю малазане - армия, известная как Охотники за Костями. Дальше, на возвышенности расположились гораздо более многочисленные ряды второй малазанской армии, Войска.
  Справа, у лагеря К'чайн Че'малле Солдаты Ве'Гат и Охотники К'эл построились за спиной Матроны. Из строя вышла женщина, похоже, намереваясь встретиться с Корлат.
  Возможно, в ее компании она обретет силы. Если нет... вряд ли она решится подойти ближе. Сердце лежало в груди, словно открытое - а она-то думала, что дни глубокого горя миновали! Но вид малазанских морпехов - вид Ежа, Быстрого Бена и Калама - заново разбередил ее раны. Когда ее, посланницу Нимандера, наконец увидели, то лишь приветственно кивнули; она начала подозревать, что зря держится на расстоянии.
  Но... возможно, они считают, что она хотела украсть у них сержанта. Возможно, ее винят в его смерти. Она не знает. А ныне ей приказано снова присоединиться к ним у могилы двух малазанских моряков.
  Она выбрала среди своих скромных сокровищ полированный камешек - зная, что люди склонны смеяться над кожаными мешочками, которые носят Тисте Анди. Камешки - знаки для тех, кому отдано сердце. У нее их немного. Один для Аномандера Райка, один для погибшего брата Орфанталя, один для Спиннока Дюрава, не презиравшего ее за подлое происхождение, и один для Вискиджека. Скоро, подозревала она, придется найти еще два. Для королевы Яни Товис. И лорда Нимандера.
  Эти камни не для того, чтобы их отдавать.
  Расстаться с ними - отдать любовь, навсегда уйти от нее.
  Было нелепо искать камешек для человека. Она знала, что любовь его коротка. Он не мог понять, что она чувствует - и не должен был; она зашла слишком далеко, отдала слишком многое. У них не было времени, чтобы выковать нечто вечное.
  Потом он умер, оставив за спиной камень - тусклую, безжизненную штучку под названием сердце.
   "Смерть нас прощает. Так сказал Галлан. "Смерть нас прощает, потому Смерть так для нас страшна"".
  Ей показалось... там, на далеком кургане, уже прозванном Пробуждением... какой-то шепот, присутствие старое и мучительно знакомое. Словно он поглядел на нее - словно она ощутила взгляд его глаз... "Нет, глупая женщина. Это его солдаты собрались на холме. Если он там был, то ради них".
   Мысли ее прервало появление женщины из рядов К'чайн Че'малле. Корлат пришлось отбросить воспоминания, она глядела на незнакомку, горестно улыбаясь. - Смелость подвела, - сказала она.
  Женщина - самая обычная, далеко не молодая - внимательно поглядела на нее. - Что это в вашей руке?
  Корлат подумала спрятать его, но вдохнула и показала черный камешек. - Я думала... дар. Для кургана. Я уже такое видела...
  - Вы знали их?
  Чуть помедлив, Корлат начала отворачиваться, чтобы уйти. - Нет. Извините...
  Однако женщина удержала ее за руку. - Идемте же со мной, я расскажу о Смертном Мече Геслере и Надежном Щите Буяне.
  - Я напрасно...
  - Сомневаюсь, - прервала ее женщина. - Но, если хотите, расскажите что-нибудь сами. Я Келиз.
  - Корлат.
  - Они освободили сердце Увечного Бога, - сказала Келиз, ведя ее ко всем. - Но не за это я их помню. Они были упрямыми. Грызлись между собой как... как собаки. Насмехались над своими титулами, выдумывали небылицы. И мне врали. Дикие сказки о приключениях. Корабли в морях огня. Драконы и безголовые Тисте Анди... кто это такие, интересно...
  Корлат повернула голову, чтобы ответить, но решила промолчать.
  - Я недолго их знала, - продолжала, не замечая, Келиз, - и они постоянно спорили о том, чтобы все бросить. Даже в гуще ужасных битв они ругались. И все время эти двое малазан делали то, что нужно было сделать. Каждый и всякий раз. - Она кивком указала на Шпиль.
  - Там, наверху, - сказала она, - они прошли сквозь стены огня, и тогда я сообразила: эти сказки... возможно, это чистая правда.
  Буян умер на ступенях, отгоняя от сердца дикую ведьму. Он не смог побороть огня. Геслер - так нам сказали - умер, спасая жизнь пса. - Она ткнула пальцем. - Вон того, Корлат, сторожащего вход в усыпальницу. Видишь, все меня ждут? Потому что только меня пес пропустит. Я и тело Геслера заносила внутрь.
  Когда женщина замолчала, Корлат бросила на нее взгляд. Лицо смялось, словно она лишь сейчас поняла смысл своих слов. Если бы не Корлат, она упала бы, а так - повисла у нее на руках.
  Затем Келиз опомнилась. - Я... простите... Я не хотела... о, гляньте на...
  - Я помогу.
  Они пошли дальше.
  У бока земляного кургана люди расступились, на Корлат и Келиз смотрело множество глаз. Она заметила Ежа с Быстрым Беном и Каламом, и седобородого, который оказался Скрипачом, лучшим другом Вискиджека. Она стремилась сохранять достоинство под этими ничего не выражавшими взорами. Рядом были мать и дочь - последняя, хотя была почти ребенком, яростно курила ржавый лист; сбоку стояла женщина постарше, занимаясь тем же, а подле нее - красивый молодой человек. Она увидела вождя из племени Баргастов, откровенно ей ухмылявшегося - желания его легко было прочитать в блестящих глазах.
  За старым взводом Вискиджека стояли мужчина и женщина - похоже, родные по крови - в компании старика, горбящегося в расшитой извивающимися змеями мантии Верховного Жреца. Дальше был некий мужчина, ковыряющий в зубах, дальше художник неистово что-то набрасывал угольным карандашом на отбеленном пергаменте. У ног сидела раздутая жаба.
  Построившаяся у входа стража при виде Келиз и Корлат повернулась, отдавая честь, прижимая скрытые боевыми перчатками руки к груди. Она поняла, что это солдаты, сражавшиеся у холма Пробуждения.
  Келиз оперлась на Корлат и освободила руку. - Думаю, будут дары покойным, - сказала она, кивнув на солдата, стоявшего с сундучком в руках. - Я внесу их внутрь. - Она оглянулась на Корлат: - Возьму и ваш дар, если позволите.
  Анди раскрыла ладонь и поглядела на блестящий камешек.
  Взвод Вискиджека взволновался - Корлат встала к ним лицом, готовая отступить, убежать отсюда.
  - Капитан! - рявкнула непримечательная женщина из-за спин моряков.
  Корлат видела: солдаты уже успели наполовину вытянуть мечи из ножен. Резкая команда женщины заставила их замереть; Корлат с тревогой и страхом всматривалась в лица.
  Непримечательная женщина двинулась к Корлат и взводу морпехов. Встала прямо перед Скрипачом: - Что вы тут делаете, ради Худа?
  - Извините, Адъюнкт, - отвечал Скрипач, не отводя взора от Корлат.
  - Объясните! Верховный Маг! Калам? Хоть кто-то, говорите!
  - Прошу прощения, Адъюнкт, - вытянулся Скрипач. - Я хотел бы задать Тисте Анди вопрос.
  - С таким обхождением, - рявкнула Адъюнкт, поглядев на Корлат, - если она откажется отвечать, я пойму.
  Корлат покачала головой, глубоко вздохнув, чтобы укрепить дух. - Нет, Адъюнкт. Благодарю вас. Этот солдат - лучший друг Вискиджека. Если он что-то хочет спросить, я отвечу со всей готовностью.
  Адъюнкт отступила.
  Взгляд Скрипача упал на камешек в ладони. - Вы хотели отдать его? Вы знали Геслера и Буяна?
  Корлат покачала головой.
  - Тогда... почему?
  Мысли ее спутались, как и слова на устах. Корлат не выдержала взгляда Скрипача, отвела глаза.
  - Он его?
  Она посмотрела с удивлением. Солдаты взирали на нее из-за спины Скрипача, но теперь она поняла: на их лицах написана не злость, а что-то гораздо более сложное.
  - Корлат, он ЕГО?
  Она поглядела на вход могильника. - Это были морские пехотинцы. - Голос прозвучал тускло. - Я думала... дань уважения...
  - Отдав камень, вы его уничтожите.
  Она взглянула Скрипачу в глаза и увидела нескрываемую печаль. - Я думала... она меня покинул.
  - Нет, не покинул.
  Подал голос Еж: - Он любил лишь один раз, Корлат. И мы видим сейчас женщину, им избранную. Если ты отдашь камень, мы порубим тебя на куски и раскидаем по всему свету.
  Корлат подошла к Скрипачу. - Откуда вам знать?
  Глаза его блеснули и сразу стали влажными. - На холме. Его призрак... видел вас на равнине. Он... он не мог глаз оторвать. Понимаю - вы решили, будто за вратами Худа... прежняя любовь исчезает и рассеивается по ветру. Возможно, вы начали сомневаться, была ли она, и строить догадки, чего же он хотел "на самом деле". Слушайте - мне рассказали всю историю. Корлат, он ждет вас. Если придется, он будет ждать вечно.
  Рука сжала камешек, и вдруг вся напряжение исчезло; она поглядела на солдат взвода Скрипача. - Вы убили бы меня за отказ от памяти? Что ж, вы напомнили мне, каким человеком он был, если заслужил такую верность друзей.
  Еж ответил: - У вас впереди сотни лет... гм, да кому знать, сколько именно? Не думайте, будто он ждет обета верности или еще чего - да и мы не ждем. Но этот камень... мы знаем, что он означает для вашего народа. Мы были потрясены, вот и всё.
  Корлат медленно повернулась к могильнику. - Тогда я ухожу, ведь у меня ничего нет для павших солдат.
  Адъюнкт удивила ее, взяв за руку и положив руку на сундучок. - Откройте, - велела она.
  Корлат заинтересованно нагнулась и подняла крышку. Сундучок был пуст. Она распрямила спину и недоумевающе поглядела в глаза Адъюнкту.
  Увидев сухую улыбку. - Они были морпехами. Они уже оставили позади все ценное. Честно говоря, Корлат из Тисте Анди, если бы Геслер и Буян смогли, сами бы первыми ограбили свою могилу.
  - И ругали бы нас за скупость, - вставил Скрипач.
  - Мы пришли увидеть, как закроют могилу, - сказала Адъюнкт. - И увести виканского демона, пока он не умер от голода. Если получится.
  
  ***
  
  В тысяче шагов от них воины - Джагуты встали перед курганом, упокоившим павших Имассов.
  Они молчали, как подобало моменту - моменту, полному уважения и сердечной тоски по товарищам, погибшим в общей битве, по жизни, стесанной до самого эфеса. Но тишина была полна иронии.
  Через некое время мелкая тварь, похожая на изодранную соломенную подушку, легла у ног старшего Джагута. Из недр уродливого комка показался пляшущий язычок.
  Один из воинов сказал: - Варандас, наш командир никогда не устает от любимцев.
  - Ясное дело, - бросил другой. - Ему недоставало нас.
  - Или прежний владыка Смерти восстал со смертельно опасным аппетитом?
  - Ты породила во мне тревогу, - заявил Санад.
  - А ты обещал никогда не говорить о чувствах... ох, тебя тревожит намек насчет аппетита. Нижайше извиняюсь, Санад.
  - Она врет, Гатрас. Клянусь!
  - Здесь только собака не врет. Да и та...
  Воины уставились на лежащую тварь.
  И разразились хохотом. Хохот длился и длился.
  Пока Худ на подскочил на месте. - А НУ, ВСЕМ МОЛЧАТЬ!
  В наступившей тишине кто-то фыркнул.
  Когда Худ потянулся к мечу у бедра, воины внезапно заинтересовались чем-то вовне и отвели глаза. А потом шелудивая собака встала и раскорячилась.
  Терпеливо вынося и взрывы злорадного смеха, и теплую струйку на лодыжке, Худ закрыл глаза. "Вот почему Джагуты решили жить порознь".
  
  ***
  
  Брюс Беддикт обернулся на звуки далекого хохота. Прищурился, видя Джагутов у имасского кургана. - Толчок Странника! Вряд ли так подобает!
  Араникт нахмурилась: - У них странный юмор, любимый. Не думаю, что они хотят показать неуважение - этого проще было достичь равнодушием. А они пошли туда, никого не пригласив.
  - А, - пробормотал Брюс, взяв ее руку. - Думаю, время.
  Он повел ее к Адъюнкту. К Таворе присоединились королева Абрасталь, Фелаш и Спакс. За ними Араникт видела Ганоэса - он не присоединился, но и не уходил от сестры.
  Брюс заговорил, едва они приблизились: - У могилы возникло какое-то замешательство. Надеюсь, все хорошо?
  - Взаимное непонимание, Принц.
  - Овчарка...
  - Нет, едва могилу запечатали, зверь пошел за Келиз. Думаю, он останется с ней до конца жизни.
  - Есть вести, - заметила Абрасталь, - о племени на плато к северу от Эстобансе, далеких сородичах эланцев. Они пасут бхедринов.
  - Келиз поедет одна? - с тревогой спросил Брюс.
  - Да, с эскортом всего лишь в пару сотен Охотников К'эл, - сказала королева Болкандо.
  - Принц Брюс, - вмешалась Фелаш, - флот вашего брата, короля, уже очень близко. - Томный взор скользнул по Араникт.
  - Я еще не сказала. - Араникт зажгла палочку. - Любимый, твой брат с кораблями.
  - Теол ненавидит море. Ты уверена?
  Тут Фелаш закашлялась, выпучив глаза. - Простите, Король Теол ненавидит море? Но... то есть... извините. Багг... его... о, ладно. Извините, Принц Брюс.
  Абрасталь искоса разглядывала дочь. - Ты все такая же пухлая, - заметила она. - Кури больше, дитя!
  - Да, мама. Уже начинаю.
  - А где твоя служанка?
  - С капитаном Шерк Элалле, мама. Мастерят баркас, если это именно так называется.
  Брюс сказал Таворе: - Адъюнкт... были времена, когда я... гм, сомневался в вас. То, что вы задумали, казалось таким... слишком громадным...
  - Простите, что прерываю, Ваше Высочество, но победу нам дали деяния каждого, и путь наш оказался весьма долгим. Острие меча - ничто, если за ним нет клинка из прочной стали. - Она помедлила. - Нам пришлось выдержать слишком много сомнений, но это общая слабость.
  - Вы говорили, что останетесь без свидетелей. Ну, ты вы ошиблись.
  Она дернула плечами. - На каждый миг, запечатленный в истории, сколько приходится утерянных? Ваше Высочество, нас тоже забудут. Наши дела падут во тьму, как всё в мире. Но я не жалею.
  - В Летерасе поставят в вашу честь бронзовую статую. Знаю, мало кто будет понимать, кого она изображает. Но я - буду, Адъюнкт.
  - Статую? - Тавора склонила голову, словно обдумывая. - Я буду прекрасной? - сказала она наконец и, прежде чем Брюс нашелся с ответом, формально поклонилась ему и королеве. - Благодарю вас, сделавших мою цель своей. Скорблю о ваших потерях. Прощайте, Ваши Высочества.
  Они расстались с ней. И только Араникт расслышала Брюса: - Конечно, будете.
  
  ***
  
  - Худом клятый пес, - пробурчал Мертвяк, когда морпехи и панцирники уходили от кургана.
  - Вот тебе весь Геслер, - ответил Горлорез. - Туп до самого конца.
  - Ему не понравилось бы жить без Буяна, - заметил Бальзам.
  Бутыл обдумал разговор и кивнул сам себе. "Бывает, когда сказать нечего. Когда любое слово только ворошит пепел". Он глянул на Улыбу, на Корика и, наконец, на Тарра. "И мы понесли потери. Карак - никогда не думал, что он помрет вот так. Не в постели какой-нибудь шлюшки. А Корабб ... боги подлые, этот человек умел драться.
  Хром говорит, что видел его в конце - он снова сломал колено и сидел, глядя на Увечного Бога - и там был Корабб, на лице гордость. Он стоял над телом скованного бога.
  Ну, может ли быть смерть славнее?
  Отлично сделано, Корабб Бхилан Зену'алас".
  - Слышно, она нас в отставку отправляет, - подала голос Смола. - Жрец выплатил жалованье, целое состояние для всех и каждого.
  - Атем к'о нет? А? С'ими шо?
  - Отдадут семьям, если таковые найдутся, Неп. Живой или мертвый, ты получаешь плату.
  - Х'рошо б жвому п'лучить!
  Смола удивленно хмыкнула, Целуй-Сюда бросила Непу Борозде удивленный взгляд. - А на что тебе, Неп?
  - Непель!
  - Боги подлые, - шепнула Смола. - Я и не...
  Они дошагали до тракта, увидев строй Охотников за Костями. Бутыл оглянулся: Адъюнкт шла туда же, за ней Банашар, Лостара Ииль, Хенар Вигальф и трое кулаков, Скенроу и Рутан Гудд.
  - Она хочет сказать им слово на прощание, - бросил Тарр, заметивший, куда смотрит маг. - Но нам туда не нужно. Это между ними и ней. Слышали? Мы идем мимо.
  - Идем мимо, - отозвалась Хеллиан. - Хрясь, или назад и найди Хрома, он отстает. Давай подгоняй.
  Они оказались между нестройных рядов регулярной пехоты.
  - Нам-то похуже пришлось! - крикнул кто-то.
  Корик заорал в ответ: - Лучше не задирайся, Фофан!
  - Эй, Хеллиан, я тут паука нашел, большого. Хошь поглядеть?
  - Называй это как хочешь, солдат - все равно слишком мал.
  Бутыл потряс головой. "Ай, чтоб вас. Это солдаты, чего вы еще ждали!"
  
  ***
  
  Когда Корлат вернулась в маленький лагерь Анди, было уже темно. Они сидели у костра, как охотники в лесу или жнецы в поле. Свежий дождик очистил воздух, но скоро кончился - над головами светились зеленые Нефритовые Чужаки.
  Нимандер поднял глаза, подвинулся, освобождая место на коланской скамье - ее нашли в лагере рабочих. - Мы гадали, вернешься ли ты.
  Она поправила плащ. - Я смотрела, как уходят Охотники.
  - Значит, прибыл флот?
  Корлат покачала головой. - Они пошли в лагерь на краю долины Эстобансе. Адъюнкт говорила с регулярной пехотой. Благодарила. И ничего больше. Она осталась позади всех, отослала даже брата. Было что-то... что-то... - Она дернулась. - У меня сердце разрывалось.
  Из темноты раздался голос: - Тавора это умеет.
  Все обернулись и увидели Скрипача. Тот зашел в круг света, держа нечто завернутое в кожу. Сзади Корлат видела остальных солдат взвода Вискиджека. Они о чем-то тихо переговаривались; затем Быстрый Бен показал за дорогу и сказал резким голосом: - Там, на вершине. Не очень далеко, но сойдет. Ну? - Он оглянулся на спутников, и все что-то согласно заворчали.
  Вернув внимание Скрипачу, она увидела его кивок. - Не так уж далеко - воздух хорошо звук разносит.
  - Простите, но что вы делаете?
  - Видите холм на той стороне дороги? Идите туда, Корлат.
  - Простите?
  Нимандер начал вставать, но Скрипач успокоил его взглядом. - Только она. Я займу тот пенек, не возражаете, сэр?
  Сильхас Руин поднялся с пенька, покачал головой и сделал приглашающий жест. Скрипач положил предмет и начал разворачивать. Потом поглядел в глаза Корлат. - Почему вы еще здесь?!
  - Что вы намерены сделать? - спросила она требовательно.
  Он вздохнул. - Сказал, это его последний раз. Сказал, это приказ. Ну, давно нужно было понять - мы приказы плохо исполняем. - Он стащил последний слой кожи, явив скрипку и смычок. - Иди же, Корлат. О, и скажи ему: это называется "Любовь умеет ждать". Не мои слова, Рыбака. - Он оглядел круг Тисте Анди. - Есть еще одна, которую я довольно легко возьму. Грустная, но не очень тоскливая. Из "Аномандариса". Простите, если я переврал название - времени много прошло. "Надежда Галлана"? Имеет смысл? Вижу, имеет.
  Корлат отступила и ощутила руку на плече. Это был Еж. - Вершина, Корлат. Скрип хочет вызвать его назад. Еще разок. Но слушай, вернуться и стоять вне холма будет слишком трудно. Однако он тебя увидит, мы уж постараемся. Ради него.
  Кажется, он еще что-то бубнил, но Анди уже шагала.
  Не сводя глаз с холма.
  За спиной струны огласили воздух пронзительным звуком.
  Выйдя на дорогу и увидев любимого на склоне холма, Корлат бросилась бежать.
  
  
  ЭПИЛОГ II
  
  
  Море у берега успокоилось; едва наступил отлив, многие Имассы начали бродить по отмелям, собирая раковины. Неподалеку близняшки играли с Абсом, звук детского смеха доносился до каменной полки, на которой сидел Удинаас.
  Он услышал шаги на тропе, обернулся, увидел Оноса и Хетан. Они несли плетеные корзины, намереваясь присоединиться к сбору морского урожая. Удинаас заметил, что Онос запнулся, глядя на детей.
  - Спокойно, Онос, - сказал он. - Я глаз не свожу.
  Воин улыбнулся. Хетан утащила его за руку.
  Сидевший на более высокой полке Риад сказал: - Хватит суетиться, отец. Ты измотаешься.
  Из пещеры неподалеку донесся крик младенца. "Бедная Серен. У нее такой капризный малыш".
  - Мы в безопасности, - говорил Риад. - Если покажется толпа злобных людей, им придется иметь тело с Кайлавой, Онреком, Оносом Т'ооланом и мной.
  - Знаю. - Удинаас потер руки. Боль возвращается. Не пора ли опробовать вонючее снадобье, предложенное Лерой Эпар? "Ах, целые годы в холодной воде. В кости просочилась. И всё".
  Он поглядел и вскочил на ноги.
  - Отец?
  - Так и есть. Близняшки закопали Абси по самую шею. Девочкам нужна хорошая порка.
  - Ты за всю жизнь ребенка не ударил.
  - Откуда тебе знать? Ладно. Может, и не ударил, но угроза действует.
  Риад сел, глядя вниз на Удинааса. Юное лицо загорело. Удинаас спросил, щурясь: - Когда солнце яркое, вижу в твоей улыбке мать.
  - Она улыбалась?
  - Думаю, хоть однажды улыбнулась, но утверждать не буду.
  Удинаас пошел на пляж.
  Абси вырылся сам, обхватил одну из девочек и уже щекотал до умопомрачения. Угроза миновала, но Удинаас все равно шел к ним.
  В далеком море киты выныривали на поверхность, посылая в воздух фонтаны, суля пришествие лета.
  
  ***
  
  Всадник помедлил на дороге, глядя на разросшуюся в канаве одичавшую репу, а потом послал коня вскачь. Солнце согревало лицо скакавшего вдоль побережья Итко Кана.
  За его спиной две фигуры возникли из длинных теней. Еще миг, и появились громадные псы. Один нагнулся, нюхая репу, и отвернулся.
  Фигура с тростью вздохнула. - Доволен?
  Вторая кивнула.
  - Теперь ждешь лишь самого лучшего?
  - Не вижу причин для иного.
  Темный Трон фыркнул. - Ты мало что видишь.
  Котиллион глянул искоса: - Тем более почему бы...
  - Старый друг, что такое? Ты до сих пор веришь в надежду?
  - Верю ли я в надежду? Верю.
  - И надеешься на веру?
  - Веру? Да. Надеюсь на веру.
  Они помолчали. Темный Трон оглянулся на гончих, склонил голову набок. - Проголодались? - Взоры зверей скрестились на нем.
  - Даже не думай, Аммеанас!
  - Почему бы нет? Напомним павлину на троне, кто ведет игру!
  - Не сейчас.
  - Как насчет нетерпения? Жажды мести? Что же ты за Покровитель Убийц?
  Котиллион кивнул в сторону дороги: - Оставим их одних. Не здесь, не сейчас.
  Темный вздохнул снова. - Кишка тонка.
  Тени растворились и дорога снова стала пустой.
  
  ***
  
  Солнце село, сгущался сумрак. Он до сих пор не встретил на дороге никого, и это начинало казаться тревожным. Он поскакал дальше. Почти не зная местности, едва не пропустил поворот к селению у полумесяца пляжа - но ветер донес запах дыма, и он замедлил бег коня.
  Животное осторожно пробиралось по узкой тропе.
  Внизу, где уже царила тьма, он натянул удила.
  Перед ним лежала небольшая рыбацкая деревня, на вид почти заброшенная. Он заметил в стороне домик с каменными стенами и соломенной крышей: именно из его трубы вился серый дымок. Вокруг дома были посажены овощи, в темноте едва виднелась фигура позднего труженика.
  Крокус слез с коня, стреножил его около заброшенного амбара и пошел вперед.
  Путь не должен был занять много времени, но когда он вышел на край огорода, луна ярко сияла над головой - веселый свет заставил блестеть ее руки и ноги, черные волосы казались шелком. Она нагнулась, собирая инструменты.
  Он шагнул на тропу между пышными растениями.
  А она обернулась. И смотрела, как он идет.
  Крокус охватил руками ее лицо, вгляделся в темные глаза. - Никогда не любил той истории, - сказал он.
  - Какой именно? - спросила она.
  - Любовница... затерянная на луне, берегущая одинокий сад.
  - Ну, история не совсем такая...
  Он пожал плечами: - То, что я помню. Помню еще твой взгляд, когда ты ее рассказывала. Он был таким же миг назад.
  - А сейчас?
  - Думаю, - ответил он, - печаль улетела, Апсалар.
  - Я думаю так же, - сказала она.
  
  ***
  
  Мальчишка смотрел, как старик спускается на пирс. Он так делал почти каждый день, когда мальчишка прогуливался у воды, когда утро превращалось в полдень и рыбы засыпали. День за днем он видел старика с корзиной для рыбы, которую ему так и не удавалось выловить. Да и удилище в другой руке было таким тонким, что сломалось бы пополам от веса краба.
  Скучая, как и всегда, мальчишка сошел на пляж под набережной, чтобы поглазеть на немногочисленные корабли, пришедшие укрыться в гавани Малаза. Здесь он может мечтать о дальнем мире, где происходит все чудесное и магическое, где герои побеждают, а негодяи истекают кровью в грязи.
  Он знал, что еще никем не стал. Слишком молод, чтобы быть кем-то. Он пойман в ловушку здесь, где ничего не происходит и никогда не произойдет. Но однажды он встанет лицом к лицу с миром и все запомнят его, это точно.
  Он глянул туда, где старик свесил ноги с пирса, нацепляя наживку.
  - Вы ничего не поймаете, - сказал паренек, лениво дергая ржавое причальное кольцо. - Вы всегда спите слишком долго.
  Старик прищурился на крючок, поправил вонючую даже на вид наживку. - Ночная жизнь, - ответил он.
  - Куда? Куда вы ходите? Я знаю все таверны и бары в округе.
  - Знаешь?
  - Все до одного. Так где вы пьете?
  - Кто сказал насчет выпивки, парень? Нет, я играю.
  Мальчишка подобрался поближе. - Во что?
  - На скрипке.
  - Играете в баре?
  - Да, именно.
  - В котором?
  - В "Смешке". - Старик взмахнул удочкой и стал смотреть, как крючок опускается в глубину.
  Мальчик подозрительно изучил его. - Я не дурак, - сказал он.
  Старик оглянулся и кивнул: - Вижу.
  - "Смешка" нет. Это сказка. О привидениях. Люди слышат разное - голоса в воздухе, стук кружек. Смех.
  - Они слышат только это в ночном воздухе, да?
  Мальчишка облизнул пересохшие губы. - Нет. Они слышат... скрипку. Музыку. Грустную, ужасно грустную.
  - Ну, не вся музыка грустна. Хотя, может, именно она и просачивается наружу. Но, - ухмыльнулся он пареньку, - не мне об этом судить, верно?
  - Вы такой же как все, - сказал мальчишка и отвернулся к морю.
  - А каковы все?
  - Сочиняют сказки и так далее. Врут - тут все врут, потому что больше нечем заняться. Прожигают жизнь. Как вы. Вы никогда рыбы не поймаете. - Он ждал, какое действие окажут эти слова.
  - Кто сказал, что я ловлю рыбу? - спросил старик, строя преувеличенно хитрую рожу.
  - А кого, крабов? Не тот пирс. Слишком тут глубоко. Море идет вниз, вниз и вниз!
  - Да, а что лежит там, на самой глубине? Эту сказку ты знаешь?
  Мальчишка не поверил и даже оскорбился. - Что мне, два года на вид? Тот демон, демон старого императора! Но вы не можете его выудить!
  - Почему?
  - Ну, ну... Ваша удочка сломается! Гляньте на нее!
  - Внешность обманчива, парень. Помни это.
  Мальчишка фыркнул. Ему все норовят дать совет. - Я не буду как вы, старик. Вырасту и пойду в солдаты. Уйду отсюда. Навсегда. Солдат воюет войны и грабит добычу и дерется и спасает людей и все такое!
  Старик хотел что-то сказать, но запнулся. - Что же, миру всегда нужны новые солдаты.
  Мальчишка счел это победой. Он знал: это первая из целой жизни побед. Когда он будет взрослым. И знаменитым. - Демон заглотит наживку и вас заглотит. А если вы его вытянете, как убьете? Никто его не может убить!
  - Я не говорил об убийстве, - отозвался старик. - Просто мы давно не беседовали.
  - Ха! Ха! Ха-ха-ха!
  Высоко над гаванью несся резкий морской ветер. Порывы крутили и вращали старый потрепанный флюгер на шесте, словно демон не знал, куда глядеть.
  И тут налетел особо сильный порыв - флюгер громко скрипнул и застрял. Ветер хлестал его, но десятки лет ржи и гниения сделали свое дело. Флюгер лишь дрожал.
  Словно тварь в цепях.
  
  
  
  
  Конец десятого и последнего сказания Малазанской Книги Павших.
  
   И ныне страница расплывается перед нашими глазами.
  Окончен век. Пора закрыть книгу.
  Мы предоставлены истории.
  Поднимите же еще раз рваное знамя Павших. Глядите сквозь плывущий дым на ткань, на темные пятна.
  Это кровь нашей жизни, это плата за наши подвиги, которые так скоро забудутся.
  Мы никогда не были такими, какими должны были быть.
  Мы были такими, какими были.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"