Киняев Игорь Константинович : другие произведения.

Без души

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  ... В словах его, в тоне его, в особенности во взгляде этом - холодном, почти враждебном взгляде - чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, что он был лишен силы пониманья, но потому, что он понимал что-то другое, такое, чего не понимали и не могли понимать живые и что поглощало его всего.
  
  
  Лев Николаевич Толстой. "Война и мир"
  
  
  
  14 мая 2004. 20:29
  Пятница.
  
   Сегодня я завела очередной личный дневник. Он уже четвертый в моей жизни. Даже не знаю, как его начать.
   Начну, наверное, с какого-нибудь заумного рассуждения.
   Изливать все свои чувства на бумагу - очень хорошая затея. Ты можешь ставить на каждой странице дату, чуть ниже - основные события дня, а затем - бесконечные откровения, слезы and stuff like that. И правильно - тетрадь, выступающая в роли дневника - вещь неодушевленная. В ответ на твои записи она ничего не скажет, как на идиотку не посмотрит, не станет тебя критиковать, и не рассмеется. Она лишь покорно примет написанные карандашом или авторучкой строки и получит гордый статус личного дневника. Только есть ли смысл в этой бесконечной сентиментальной писанине, и, вероятно, в последующем уничтожении дневника? Я думаю, нет. Написав под непонятным влечением свои откровения, нам на следующий день просто не хочется читать написанное, мы даже испытываем некое неудобство за эти записи. Нам не по душе прямота и правда. Мы все же предпочитаем держать свои чувства, свои мысли где-то глубоко-глубоко в душе, в самом темном её уголке, где они лежат без востребования; мы не задумываемся над ними, мы над ними не работаем. Мы считаем эти чувства уж слишком интимными, чтобы выпускать их наружу, из крепкого сейфа нашей души на ненадежную бумагу. Поэтому нам становится неловко и неудобно, когда мы видим личные секреты вне своей души. Не доверяя бумаге, мы уничтожаем дневник. И при этом недоумеваем - и что же толкнуло нас на его создание?
   К тому же, довольно веская причина для уничтожения дневника - это боязнь, что его найдут и прочтут. Как я сказала выше, бумага - ненадежный хранитель. На бумаге можно написать конспект, сочинение, решить задачку или уравнение, но чтобы выложить наружу нечто личное, приватное - здесь тетрадь вам не друг.
   Те три дневника, что я вела раньше, мне пришлось сжечь. Они не пролежали в моем столе более недели. Когда от страниц оставался лишь пепел, я чувствовала, что мои эмоции все же остаются у меня в душе, и там им самое место. Но сейчас я завожу ещё один дневник. Интересно, сколько жить ему? Как скоро эту общую тетрадь объёмом в сорок восемь листов ждет смертная казнь через сожжение?
   Нет... Этот дневник я веду с абсолютно серьёзным намерением. Сейчас в моей жизни произошло очень серьёзное событие, и объем страданий, переживаний, страхов и предчувствий в моей душе огромен. Слишком огромен, чтобы держать это в себе. Я прорвалась. Все чувства огромным потоком рванулись на бумагу. Что ж, я буду вести этот дневник довольно долго. По крайней мере, до тех пор, пока моя проблема не решится. То есть, свое последнее слово в этой тетради я напишу в июле или августе этого года.
   А сейчас мне надо спать. Я неважно себя чувствую. Мама зовет меня ужинать... Нет, ужин в девять вечера - это атас. Выпью чашку кофе, посмотрю своего любимого "Форрест Гампа", и баиньки.
   С завтрашнего дня приступаю к своей работе. А сейчас хочу сказать, что вступление в мой рассказ завершено. Завтра - никаких размышлений, философских дум и прочей зауми. Завтра с утра начинаю работать. Утро вечера мудренее, не так ли? Что скажешь мне в ответ, тетрадка?
   Ничего. Ты мне не собеседник. Ты - всего лишь резервуар для моих откровений. Жаль, что я не могу иметь такой же волшебный дневник, как в "Гарри Поттере". Тот хоть что-то отвечал на записи Гарри.
  
  
  15 мая 2004. 14:12.
  Суббота.
  
   Увы, рано утром приступить к работе не удалось - была на приеме у врача. Просидела в очереди почти до полудня! Что за отвратительный государственный строй - чтобы попасть к врачу, оказывается, надо пропустить без очереди всех тех, кто "заходит за справкой на минуту" и тех, кто "заходит просто спросить".
   Так... хорошо. Пора приступать к моему повествованию.
   Меня зовут Яна. Моя фамилия - Забелина. Мне девятнадцать с хреном лет, живу я в одном сверхзамечательном городе под названием Бугульма. Учусь в АГНИ. Мама - воспитатель в детском саду, папенька - начальник бензоколонки. Мои любимые писатели - Чарльз Диккенс и Джон Толкиен. Любимый актер - Том Хэнкс. Любимые музыкальные группы - "Роксетт" и "Продиджи".
   Итак, отбросим в сторону всякие красивые начала и лирические отступления. Короче, я беременна. На данный момент - уже седьмой месяц. Я залетела.
   Дура. Знаю, я дура.
   Да, можно сделать аборт. Это самый простой выход из ситуации. Я думала о нем, но боялась. Мой живот продолжал увеличиваться в размерах, а я так и не решилась на детоубийство. В конце концов, утаивать беременность становилось все сложнее, и, пока я ломалась перед выбором, каждый дурак мог увидеть своими глазами, что я... ну, понятно.
   Да, я могла (и до сих пор могу) сделать аборт. Но зачем мне это? Не стоит говорить, что неэтично и безнравственно. Достаточно сказать, что это бесчеловечно. Это же убийство! Душегубство! Ведь животные, и те никогда не уничтожают своих детенышей. Ну... почти никогда. Значит, женщина, делающая аборт, на лестнице нравственного развития находится ниже животного? Получается, что да. А я такой не хочу быть. Я не хочу убийства. Убивать живое существо внутри себя... черт, да это же дико! Даже когда удав жрет кролика, это не выглядит так отвратительно, как убийство плода внутри себя. Бр-р-р-р-р-р! Мерзость!
   Не хочу быть мерзавкой.
  
  
  17 мая 2004. 07:35
  Понедельник.
  
   Позавчера поток творческих мыслей был прерван звонком лучшей подруги, пригласившей меня в кинотеатр. Вернулась домой поздно, продолжать писанину не хотелось.
   Итак, продолжаем.
   Когда ты оплодотворил девушку, у тебя три выхода - 1) жениться на ней, 2) свалить подальше, или 3) уговорить на аборт. Тот тип, что сделал это со мной, избежал всех трех вариантов - пока в моем организме проходил процесс, именуемый процессом бластуляции, эта сука направлялась куда-то в Волгоградскую область для несения военной службы. Решил оторваться перед армией, да? Ничего, гад ползучий. Служить вечно не будешь - вот вернешься, будет тебе дембель, будет тебе гулянка. Я тебе устрою - любая дедовщина райским удовольствием покажется.
   Имени этого козла я писать не буду. Зачем? Какой смысл? Он не отец этому ребенку. Ребенок будет жить только со мной, с бабушкой и дедушкой. И все у нас будет хорошо. Он лишь оплодотворил меня, а я воспитаю. Воспитаем вместе, папа с мамой помогут. Я справлюсь. Главное - удачно родить, а дальше - как Бог повелит.
   Да, я верю в Бога. А истинно верующий человек никогда не сделает себе аборт. Правда, здесь стоило бы прибавить: "истинно верующий человек не бросится в постель к малознакомому типу". Ну, что тут сказать...
   Идеального человека не существует.
  
  
  19 мая 2004. 13:03
  Среда.
  
   Моя беременность протекает благополучно. Так мне сказал врач, у которого я вчера проходила УЗИ. Немного волновалась - всё-таки сегодня я должна узнать дату родов и пол своего будущего малыша. Доктор глядел на меня искоса, неодобрительно, как бы говоря взглядом: "Ну вот, догулялась? Ещё двадцати нет. Вот так-то - спать с первыми встречными!". Ничего он не понимает! Да, я студентка, но я вполне могу быть матерью. И буду! Буду матерью!
   Доктор сказал, что родится мальчик. И при этом еле удержался, чтобы не сказать: "да какая для вас, девушка, разница - мальчик или девочка? Вы либо умертвите его в своей утробе, либо откажетесь от него после родов".
   Никого я не умерщвлю! Я хочу ребенка! Я даже не могу вообразить, какое это счастье - иметь детей!
   Айболит сказал, что рожать я буду где-то в середине июля. Что ж, будем ждать.
  
  
  23 мая 2004. 17:26
  Воскресенье
  
   С ужасом продолжаю взирать на мой живот - ещё никогда моя внешность так сильно не изменялась. Даже когда в далеком розовом детстве у меня здорово распухли обе руки после того, как я попала в заросли ядовитого плюща. Сплю только на спине, боюсь лежать в какой-либо другой позе. Правда, при этом вспоминаю поговорку, что на спине спят святые. Мне же следует спать на животе - как грешники.
   Все идет гладко. Вместе с мамой покупаем вещи для малыша, подбираем ему имена.
  
  
  24 мая 2004. 21:35
  Понедельник.
  
   Сегодня тебе, милый дневник, исполняется ровно десять дней. Ты - долгожитель по сравнению с твоими предшественниками. Сразу видно, что ты заведен не просто так. Ты действительно необходим мне сейчас - может, даже, больше, чем мои друзья. Когда ты нуждаешься в пустой болтовне, тебе надо пообщаться с подругой. Когда тебе надо излить душу, то ты заводишь дневник. Только в дневник мы почему-то изливаем наши слезы и печаль, но не радость. Недаром великий Гёте говорил: "горе может, конечно, душа таить, но тайного счастья она не переносит".
   Иным словом, милая тетрадка, ты - сточная канава для моих нюней. Не обижайся.
   Мы с мамой и папой хотим назвать моего мальчика Денисом. Простое, незамысловатое и милое имя. Кстати, мама в шутку рекомендовала назвать его именем моего кумира. Мол, когда её подруги рожали детей, то все мальчики становились Игорями (в честь Талькова), Вячеславами (в честь Бутусова), да Викторами (в честь Цоя). Что ж, моего будущего сына я нареку Лиэмом. В честь лидера группы "Продиджи".
   Ха-ха-ха. Смешно до колик.
  
  
   1 июня 2004. 15:45
   Вторник
  
   В моей жизни произошла трагедия.
   От меня ушел Костя.
   Он был уверен, что я беременна от него (мой парень все-таки). Пытался всякими способами уговорить меня на аборт. Он боялся, что, родя ребенка, я начну шантажировать его, и требовать свадьбы. Я тоже побаивалась: а вдруг у нас будет все серьезно, мы все-таки будем мужем и женой, а ребенок будет ЧУЖОЙ... Я пыталась как-то разрулить ситуацию... хотя она была безвыходная. И вот какая-то сука, знающая, что я беременна вовсе не от него, нашептала Косте, что неплохо бы вычислить точную дату рождения. И он, прежде узнав от меня всю информацию, полученную при прохождении УЗИ, вычислил дату зачатия! Просто посчитал, и узнал эту проклятую приблизительную дату - конец октября прошлого года. А ОН, МАТЬ ЕГО ЗА НОГУ, УЕХАЛ В СЕРЕДИНЕ ОКТЯБРЯ В САНАТОРИЙ! ДО ПЯТОГО НОЯБРЯ ЕГО НЕ БЫЛО В ГОРОДЕ!
   Ты неодушевленная вещь, но я хочу, чтобы ты мне что-нибудь подсказал! Скажи, что мне делать! Как мне жить дальше?
   Он бросил меня. Он от меня ушел! Боже, он ушел! Тот самый Костя, которого я знала с восьмого класса. Тот самый Костя, который, здороваясь со мной, делал приятные и милые комплименты, а не спешил ущипнуть или схватить там, где поприятней. Это тот самый Костя, который водил меня не в "Макдональдс", а в дорогой ресторан, причем по два раза за неделю. Это тот самый Костя, который любил делать мне приятные подарки, не жалея денег. Он меня любил! Понимаешь, тетрадь? Любил, а настоящая любовь сейчас в диковинку! Многие думают, что они любят, но ими владеет не любовь, а ПОХОТЬ! Хочешь узнать один из главных предрассудков современного человека? Это подверженность ПОХОТИ, которая прикрывается маской любви! Почти все молодые люди сейчас видят в девушке лишь РАЗВЛЕЧЕНИЕ! Они видят в девушке не слишком сложный механизм для удовлетворения своих животных инстинктов. Да что уж там - механизм для избавления организма от лишней спермы!
   А Костя был не таким! Он любил! Любил!
   А я, как последняя дура, играла с огнем. Потеряла его по своей вине. Неужели всему виной пара-другая стаканчиков пива, чтобы отдаться мрази, которая хочет напоследок гульнуть перед армией?
   Прости меня, тетрадь. Прости, что так обильно поливаю тебя слезами. Я беспрестанно реву уже вторые сутки, и только сегодня я нашла в себе силы немного успокоиться, чтобы начать писать. Ещё никогда я так не плакала. Я даже представить не могла, что плач может принести физическую боль! Прости меня за то, что я насквозь промочила пару листов, за то, что размыла записи. Я не могу держать в себе слезы. Неужели в организме их так много?
   Позавчера я потеряла третьего после мамы и папы, близкого мне человека.
   Костя не устроил мне скандала. И не отомстил. И не послал по матушке. Он просто перестал мне звонить. Он даже не сообщил о том, что порвал со мной. Он молчит, заставляя меня мучаться все сильнее и сильнее. Раньше я и дня не могла без него, а сейчас - уже два прошло. А Костя не звонит. ОН МОЛЧИТ! О том, что Костя провал со мной, я и то узнала от Алены.
   Во всем виновата только я. Только я, сволочь, во всем виновата. Я даже не понимала, какое сокровище упустила из рук. Только дура способна на такое.
  
   Тот же день. 20:11
  
   Костя не звонит. Все тверже убеждаюсь, что он не позвонит уже никогда. Раньше, когда он сообщал, что заедет ко мне через час, я проводила эти шестьдесят минут в ожидании, как перед экзаменом. Я просто не мыслила себя без моего Костика! А сейчас он уже ушел из моей жизни. Ушел молча, по-английски. Я просто не верю, что мы можем жить порознь. Не верю, что он может встречаться с другой девушкой. Не верю, что он больше не будет рассказывать мне веселые истории из своей жизни. Не верю, что он не будет делиться со мной своими чувствами, а я - своими. Я не верю, что он мстит мне своим молчанием, заставляя меня погибать от слез и от угрызений совести.
   Теперь его в моей жизни нет.
   А значит, в моей жизни наступает новая стадия - стадия ответственности. Стадия беспечности, которая длилась до момента зачатия ребенка, пришла к концу. Дискотеки, кафе, кинотеатры, развлечения, глупая любовь, глупые чувства, бессмысленные диалоги, тупое и примитивное общение через SMS.... Теперь это в прошлом. За стадией беспечности приходит стадия ответственности. И я уже вступила в эту стадию.
   Любовь в прошлом. Безрассудство - тоже.
   Теперь лишь учеба и мой Денис. Пора становиться серьезной. Ссора с Костей (хотя, по идее, ссоры у нас не было, был лишь безмолвный и жестокий разрыв), показала мне, что пора начинать новую жизнь. Жизнь взрослого человека.
   Надо жить дальше. Жить, бороться и творить. Четвертому не бывать.
  
  
   8 июня 2004. 12: 14
   Вторник.
  
   Потихоньку оправляюсь от трагедии. Продолжаем обсуждать с мамой вопрос о воспитании Дениса. Я продолжаю учебу, как ни в чем не бывало. В Альметьевске жить не буду. Благо, рано утром туда отправляется автобус со студентами. В Бугульму буду возвращаться в четыре-пять часов вечера. И уж потом смогу проводить время с моим мальчиком. А ухаживать за ним, пока я учусь, будет мама. Слава богу, она - воспитатель с огромным стажем работы, управиться с одним ребенком ей будет нетрудно - таких детей у неё каждый день по два-три десятка. Придется ей на некоторое время отказаться от работы, зато выдастся возможность повозиться с внуком - тоже радость. А деньги в семью будет нести папочка. Он у меня вообще чудо - на мою беременность отреагировал с олимпийским спокойствием, словно все в порядке вещей. Папа меня очень сильно любит, даже боготворит. В детстве часто баловал меня, и, если бы не мама, которая относилась к моему воспитанию с серьёзностью, то я бы выросла капризным и высокомерным ребенком. Он настолько высокого мнения о себе, что уверен - его дети идеальны и не могут быть плохими и порочными.
   Ну а мама всегда относилась ко мне чуть построже. Правда, я ничуть не боялась сообщить ей, что беременна. Она бы поняла меня.
  
  
   14 июня 2004. 08:38
   Понедельник.
  
   Чувствую, как Дениска шевелится внутри меня. Неужели у меня будет сын? До сих пор не верю. Правда, никак не разберусь - не верю счастью, или не верю, что на меня падет страшная обуза материнства? Хотя, обуза большей частью падет на маму.... Я же буду проводить с моим малышом только вечер. А уроки учить придется ночью.
   К черту это нытьё! Ребенок - это в первую очередь счастье и радость, и уж только потом - грязные пеленки, беготня по больницам и бессонные ночи.
  
  
   19 июня 2004. 12:43
   Суббота.
  
   Папа привез из гаража кроватку, в которой когда-то спала я. Мы поставили её в угол моей комнаты. Постелили в неё специально купленное постельное бельё с розовыми зайчатами и зелеными медвежатами (странная у этих животных окраска, правда?).
   Папа каждый день привозит мне какой-нибудь подарок. То есть, и мне, и Дениске. Сегодня снабдил меня одеждой для будущей мамы - такой одеждой, которую я бы в жизни не надела, не будучи беременной. Ужасный наряд! Ношу его только потому, что так надо. И удобно.
  
  
   23 июня 2004. 18:23
   Среда
  
   Чаще выхожу на прогулки - дома, в скуке, настоящий ад. От безделья едва не схожу с ума. А побродить по улицам Бугульмы я не против. Правда, с моим-то животом гулять не слишком удобно. Очень быстро устаю, причем так сильно, будто в одиночку разгрузила вагон песка. Но во время прогулок стараюсь не обращать внимания на слабость и усталость. Сейчас ведь так красиво, прохладно, свежо. Воздух после недавнего дождя, со своей свежестью и приятной прохладой, не хуже приморского. Очень приятная погода - ни жаркая, ни холодная. Правда, небо затянуто пепельным одеялом облаков с прожилками туч, своим цветом напоминающих фабричный выхлоп. В любую минуту готов разразиться неистовый ливень. Сидишь себе на балконе и глядишь, как ливень хочет чуть ли не затопить твой город, если была бы возможность, и в лицо дышит настолько свежим дождевым воздухом, что мурашки идут по телу. В душе появляются радость и пафос, только чуть-чуть заторможенные. То есть, приглушенные слабой тоской и грустью, характерными для такой погоды. Но, в целом, на душе спокойно и светло. Я ничуть не боюсь родов, до которых осталось совсем ничего...
   Через месяц я точно буду мамой.
  
  
  
   1 июля 2004. 19:26
   Четверг.
  
   Бегаю по врачам чуть ли не каждый день. Несколько раз посещала консультации для беременных. Тому врачу, что неодобрительно на меня косился, я все-таки сказала, что собираюсь рожать. Не выдержала. Он рассмеялся и сказал, что знает.
   И овце понятно, что девушка не будет делать аборт или отказываться от ребенка, будучи на восьмом месяце, часто посещая доктора, так волнуясь о своем будущем ребенке.
   По пути домой я встретила свою бывшую преподавательницу английского языка, Люцию Марсовну. Думаете, увидев, что я беременна, она неодобрительно покачала головой? Нет! Она меня поздравила!
  
  
   4 июля 2004. 13:17
   Воскресенье
  
   Сегодня американцы празднуют День Независимости, да? Не знаю, как они, но я сегодня праздную лодыря. Гулять мне строго-настрого запретили, и теперь моим основным развлечением становится "Властелин Колец", которого я перечитываю уже в двадцатый раз, наверное. Эта книга вызывает такие светлые чувства в душе, что после них никакая проблема не кажется серьёзной. По сравнению с теми проблемами, что испытывают герои трилогии, мои проблемы - так, чепуха.
   Но я все равно волнуюсь. До родов остается почти полмесяца. Страх и волнение помогают заглушить лишь "Властелин колец" да творения Диккенса - "Оливер Твист" и "Лавка древностей". Если бы не эти замечательные книги, я бы сошла с ума от беспокойства.
   Великая вещь - литература.
  
  
   7 июля 2004. 14:24
   Среда
  
   Мне часто звонят друзья и подруги (в основном - подруги). Они желают мне удачи. О Косте совсем не думаю. Если бы не беременность, то я умерла бы от горя после нашего разрыва. Но сейчас я не испытываю никакой тоски. Видимо, моя душа переполнена другими чувствами. Она наполнена радостью оттого, что у меня будет сын. О Косте я забыла. Те подарки, что он когда-то дарил мне, те письма, что он писал мне и бросал в мой почтовый ящик, стали для меня как новости из другой страны на другом языке. Они стали далеки от меня. Это - в прошлом. А прошлое, по мере того, как оно удаляется от нас, выцветает, как фотография на солнце. Выгорает. Забывается и теряет свои краски. Упрощается. Забываются детали и мелочи, и вскоре от того, что когда-то звалось любовью, остается лишь каркас, скелет. Остается то, что в литературе зовется сюжетом - кратким, лаконичным, лишенным красок и средств выразительности, сухим и строгим сюжетом. Простым воспоминанием, без ярких и незабываемых впечатлений.
   Да, любовь к противоположному полу - это прекрасно. Но, как я поняла совсем недавно, любовь к детям куда прекраснее. Не знаю, как думают остальные, но я думаю именно так.
  
  
  
   9 июля 2004. 20:57
   Пятница.
  
   Сегодня ненадолго ездила к Аленке, лучшей подруге. Возвращаясь от неё на автобусе, поглядела на свой билетик. Оказалось, что билетик счастливый. Значит, рожу удачно. Я верю в приметы.
   А пассажиры в автобусе тоже криво глядят на меня. "Догулялась девка", - будто говорят их взгляды. Господи, ну зачем же так глядеть на меня?! Я что, убийца? Наркоманка? Зачем так неодобрительно коситься на меня? Если тебе девятнадцать - это пиндык? "Оставит ребенка в роддоме, и будет он таким несчастным и обездоленным.... И все из-за того, что... первому попавшемуся..."
   Ничего они не понимают! Вот так!
   Проезжала мимо роддома. Это милое здание, выкрашенное в розовые и сиреневые цвета, внушает доверие. Я понимаю, что в этом здании полностью поменяется моя жизнь. Что в этом здании произойдет событие, которое откроет в моей жизни новую эпоху.
   Я верю в хорошее. Нельзя сказать, что я по жизни оптимистка, но в нехорошее не верится. Я рожу здорового, красивого и умного мальчика. И я воспитаю его так, чтобы он ни в коем случае не был похож на своего отца. Он будет настоящим мужчиной. С мужскими качествами. И он будет благородным.
   Такие мужчины нам сейчас нужны, как глоток чистого и свежего воздуха посреди загаженной атмосферы крупного города.
  
  
   17 июля 2004. 17:24
   Вторник.
  
   Мой милый дневник! Сегодня я делаю в Тебе последнюю запись перед родами. Огромное спасибо за то, что так покорно принимал мои откровения и переживания. Если бы не Ты, я не удержала бы в себе эти чувства и эмоции. Но сегодня я делаю в Тебе последнюю запись, будучи беременной. Сегодня утром у меня были первые схватки - не слишком сильные, но уже заставляющие подумать о роддоме. О том, что надо лечь туда заблаговременно, пока все спокойно. Чтобы потом не мчаться на "скорой", начиная рожать прямо в машине. Сейчас я пишу в Тебе, сидя за кухонным столом, уже одетая и собранная в дорогу. Папа ждет меня внизу, за рулем. Мама пакует вещи. Через пару минут мы выезжаем. Едем в то розово-сиреневое здание, которое внушает доверие. Которое своими жизнерадостными цветами дает знать, что там о тебе позаботятся.
   Все, нам пора. Следующую запись в Тебе я сделаю, может быть, под крики моего мальчика. В роддом Тебя я брать не буду. Мне надо полностью сосредоточиться на родах. Настроиться на родильную волну. Никаких дневников, никакой умственной работы, никаких эмоций.
   Просто хочу сказать, что все пройдет гладко и идеально - как и у всех остальных. Все будет хорошо. Я не сделала аборт, я не собралась отказаться от ребенка - а значит, раз у меня нет дурных намерений, Бог поможет мне родить удачно. Мое дело правое. Все будет хорошо.
  
  
  
  
  
  Из "Информ-Курьера"
  От 3 августа 2004 года
  
  КЛЯТВОПРЕСТУПНИКИ
  
  
   Профессия врача во все времена считалась неприкосновенной. Врач никогда не был виновен в печальном исходе лечения своих больных. Врач никогда не был виновен в смерти больного, или в причинении ему вреда, как физического, так и психического. Во все времена для врачей существовало одно оправдание, выраженное в простом "делал, что мог". Белый халат, стетоскоп, шприц, скальпель - все эти атрибуты эскулапов как бы говорят, что простые законы на них не действуют. Прикрываясь своим долгом и клятвой Гиппократа, некоторые врачи умело используют свою неприкосновенность и всегда уходят от закона в случае гибели или увечья больного. Извечное "я сделал все, что в моих силах" всегда позволяло докторам выйти сухими из воды.
   Однако в этой статье речь пойдет о совсем ином случае. Здесь врачи даже не "делали что могли". Этот случай ошеломляет своей чудовищностью, и не укладывается ни в какие рамки о человечности, нравственности и морали. То, что произошло около месяца назад в Бугульме, в очередной раз демонстрирует нам тех негодяев и мерзавцев, прячущих свои жалкие душонки под врачебными халатами. Случай, описанный в этой статье, заставляет нас подумать, кому мы доверяем свои жизни, и как нашими жизнями распоряжаются те, кто не несет почти никакой ответственности перед законом.
   Они нарушили клятву Гиппократа. Они - клятвопреступники.
  
   В официальном заключении о смерти от 20 июля 2004 года поначалу было указано, что Яна Забелина, девятнадцатилетняя студентка АГНИ, умерла во время родов. Дело почти замяли, результаты вскрытия попытались утаить, однако правда всё же выяснилась - Яна Забелина скончалась ещё до родов. Благодаря чудовищной халатности и безалаберности двух врачей, чьи имена в интересах следствия не указаны.
   В то злополучное утро 18 июля, на дежурство в роддоме должен был заступить доктор, которого мы условно назовем Дежурным врачом Љ1. Рожениц в отделении было мало, не больше десяти, поэтом доктор, полностью уверенный в том, что роды принимать не придется, накануне заложил за галстук. На следующее утро, мучаясь с ужасного бодуна, эскулап потащился на работу, по пути моля бога, чтобы никто не вздумал рожать. Дежурный врач Љ1 еле держался на ногах, какие там роды! Доктор намеревался проспать все свое дежурство на диванчике в ординаторской и окончательно отойти от похмелья, а роды доверить своему сменщику. Но не тут-то было! Придя в отделение, Дежурный врач Љ1, к великому своему сожалению, узнал, что принимать роды все-таки придется. Принимать у той самой Яны Забелиной.
   Хоть голова и трещала с бодуна, изобретательность доктора не подвела. Ему в голову пришла "гениальная" идея - вогнать Яне дозу специального вещества, которое погрузило бы девушку в гипобиоз. То есть, в состояние, когда все процессы в организме снижают активность и "тормозятся". Должны были приостановиться и процессы, отвечающие за роды. Так как Дежурному врачу Љ1 не хотелось принимать роды, он без раздумий ввел Яне лошадиную дозу препарата, и погрузил её в искусственный гипобиоз. Естественно, о здоровье ребенка и матери, он не подумал.
   Не до этого было. Спать хотелось сильнее. Да и буйна головушка трещала так сильно, что эта мысль в голову просто не пришла.
   В общем, нарушив и клятву Гиппократа, и все моральные нормы, доктор ввел Яне дозу препарата. Девушка "откинулась" в глубокий сон мгновенно, а доктор, прежде убедившись, что она действительно в гипобиозе, также удалился на боковую.
   Спустя 12 часов закончилась смена Дежурного врача Љ1. Тот проснулся, и, совсем забыв про Яну, удалился домой. Ему на смену пришел его коллега, которого мы назовем Дежурным врачом Љ2.
   И, может, все бы обошлось благополучно, если Дежурный врач Љ2 тоже не страдал бы с похмелья (да-да, второй тоже был с бодуна). Его, как и Дежурного врача Љ1, совсем не радовала перспектива принятия родов с больной головой, поэтому тот, размышляя как и его коллега, снова вогнал Яне точно такую же дозу вещества. Повторно. Не успела девушка отойти от первой дозы, следом за ней последовала вторая. Минут десять пошатавшись по палате, Яна вновь камнем повалилась на койку и опустилась в сон.
   Дежурный врач Љ2 не знал, что Яну уже вводили в гипобиоз. Если бы он знал, что его коллега уже один раз совершил столь опасное деяние, он бы испугался, и все-таки принял бы роды, пусть и с похмелья. Но вся подлость заключалась в том, что Дежурный врач Љ1 побоялся рассказать кому-нибудь о своем преступном мероприятии, и Дежурный врач Љ2, естественно, ничего не знал о том, что Яна вот-вот отошла от гипобиоза. И когда девушка, с затуманенными глазами, неровной походкой подошла к нему и еле-еле сказала заплетающимся языком, что "скоро ей рожать", он подумал, что Яна спала своим сном. И, хоть и со страхом и сомнением, но все же сделал ей этот злосчастный укол. Девушка ещё немного пошаталась по отделению, и улеглась на койку.
   Дежурный врач Љ2, все же испытывая тревогу и угрызения совести за содеянное, улегся на диванчик в ординаторской и стал отходить от похмелья. На следующее утро он первым делом бросился в палату к Яне, уже готовый принимать роды. Вид лежащей на спине, бледной и неподвижной девушки, его явно не обрадовал. В панике бросившись к ней, он ухватил её запястье и попробовал нащупать пульс. Лишь только потом он понял, что щупать пульс бессмысленно - рука, как и все её тело, была ледяной. Девушка умерла от передозировки.
   Впоследствии также выяснилось, что у Яны были очень слабые сердце и иммунитет. Двух доз вещества было вполне достаточно, чтобы её больной организм, и так ослабленный беременностью, прекратил свою жизнь.
  
   Вот и все. Проще не бывает, верно? Ну, с бодунища были эскулапы, ну отмечали они накануне какие-то праздники. Ну, не хотелось им напрягаться, хотелось подремать, оправиться от вчерашнего. В состоянии похмелья, как известно, не хочется даже пошевелить пальцем. Не хочется ничего. Наплевать на весь мир. Лишь бы спать, спать и спать.
   Только причем здесь ни в чем не повинный человек? Почему погибла несчастная девушка, если она была преисполнена желанием родить, быть матерью, заботиться о своем ребенке, но пала жертвой чудовищной несправедливости? Сразу же вспоминается маленькая княгиня Болконская из "Войны и мира": "Я никому дурного не делала, и что вы со мной сделали? Что вы со мной сделали?" Да, что сделала эта невинная девушка, чем она согрешила перед небесами, какой злой умысел она носила в себе? Почему Бог забрал её вместе с ребенком? За что она пострадала? Неужто какую пакость, какой грех совершила она, чтобы погибнуть так рано, не познав радости материнства, радости жизни? Почему иные молодые "мамы" рожают детей и отказываются от них, и хуже от этого им не становится, а Яна, в свои девятнадцать лет решившая взять на себя колоссальную обузу материнства, да ещё и продолжать свое образование, должна погибнуть только потому, что докторам не хотелось принимать родов? Где же справедливость? Как же нам после этого к жизни-то относиться?
   Не менее возмущает и приговор, вынесенный врачам - шесть лет условно и пожизненная дисквалификация. Все. Вот и все наказание за две погубленные жизни (если не считать родителей и близких Яны). Вот и все наказание за чудовищную халатность, за хамское отношение к работе, за бесстыжее нарушение клятвы Гиппократа. Шесть лет условно, дисквалификация.... Да неужели эти двое не смогут зарабатывать себе на жизнь подпольными абортами, на которых можно срубить денег куда больше, чем на обычной работе? Также возмущает поведение этих докторов на судебном процессе - они сидели с гордо поднятыми головами, словно ни в чем не виноваты. Они до последнего уверяли суд, что допустили "врачебную ошибку". И ещё - они так и сказали родителям несчастной девушки простого слова "простите". Шесть лет условно за двойное убийство - не слишком ли мягкий приговор? Родители Яны уже подали апелляцию, и пока неизвестно, будет ли суд пересматривать приговор.
   Вот и все. Ну, стало одним человеком на Земле меньше. И чего здесь удивительного? Ежедневно в "горячих точках" погибают молодые парни, в городских трущобах избивают и убивают бомжей, происходят убийства из-за бутылки водки или двухсот-трехсот рублей. Тоже ведь несправедливость. Мало ли её в наше время?
   И все же я задавала себе вопрос - отчего? Отчего молодую девушку, у которой вся жизнь была впереди, судьба лишила ребенка, личной жизни, диплома об окончании учебного заведения, лишила её возможности жить и радоваться жизни? Отчего и за что?
   Впрочем, судьба лишила её главного - памяти. Вряд ли кто-то, кроме родителей, будет долго помнить эту застенчивую, робкую и скромную красивую девушку с темно-сиреневыми волосами. Вряд ли кто-нибудь запомнит её навсегда, вечно будет носить в себе её образ. Вряд ли её подруги, друзья, учителя будут через три-четыре года помнить, как выглядела Яна. Недаром говорилось в стихотворении Некрасова: "увы, утешится жена, и друга лучший друг забудет". Лишь родители будут до самой смерти держать её фотографию на самом видном месте - в бумажнике, в автомобиле, в рамочке на столе...
   И исчезнет Яна Забелина из памяти людей, забудется навеки.... Была девушка - и нет её. И кто после этого станет возражать против того, что наша жизнь ничтожна?
  
   Я была на её похоронах. Яну хоронили на Сокольской горе, на крошечном русском кладбище, граничащем рядом с огромным татарским. Не более двадцати человек в похоронной процессии, скромный деревянный крест, обыкновенная, стандартная ограда вокруг холмика. Среди присутствующих на погребении - её родители, ещё несколько родственников, две-три подруги, бывший парень по имени Костя, и несколько школьных учителей, у которых она была лучшей ученицей. И все. Вряд ли кто-нибудь знал Яну лучше, чем эта горстка людей.
   Похоронный процесс был слегка омрачен поведением одного шкафоподобного типа с блестящей на солнце лысиной. Тот абсолютно неожиданно появился на похоронах и стал требовать, чтобы его пропустили к гробу. Мужчина уверял, что очень хорошо знал Яну, и был её близким другом. Хотя никто из присутствующих на похоронах не знал, кто он вообще такой, мужчина настолько убедительно умолял пропустить его к гробу, что никто не возразил. Подойдя к гробу Яны, он что-то неразборчиво прошептал над её телом, а когда наклонился, чтобы поцеловать её в щеку, я отчетливо увидела, как у него в рукаве блеснуло что-то стеклянное. И ещё, если зрение меня не подвело, я увидела, как из его рукава выпали несколько капелек прозрачной жидкости, капнули Яне на бледную шею и стекли вниз невидимыми струйками. Или же мне показалось?
   Когда девушку накрыли крышкой гроба, лысый тип продолжал что-то шептать себе под нос. Мне он здорово не нравился. Но остальные, будучи ослепленными горем и страданием, его просто не заметили. Вскоре гроб опустили в землю, после чего все бросили в могилу по горсти земли. Лысый мужчина бросал землю горсть за горстью, глядя куда-то за горизонт и все так же что-то шепча себе под нос. Вскоре могилу забросали землей, установили крест, оставили зажженные свечи и венки. И стали потихоньку разбредаться - кто на поминки, кто домой. "Странный" мужчина исчез так же внезапно, как и появился. Его, наверное, мало кто заметил, а если и заметил, то вряд ли обратил внимание.
   Вот и все.
   И, в общем-то, зачем я рассказывала о каких-то похоронах и философствовала, вместо того, чтобы просто написать в криминальной сводке: "18 июля 2004 года по причине преступной халатности врачей скончалась 19-летняя студентка АГНИ Забелина Яна. Докторам присуждено 6 лет условно и пожизненная дисквалификация"? Для чего я заняла своей не слишком интересной статьей целую страницу газеты, вместо того, чтобы рассказать об очередной кровавой резне по пьяни или разложившемся в лесу трупе? Чего тут, собственно, интересного, в статье-то моей? Ну, убили эту девушку по неосторожности. Мало ли происходит таких убийств? Тоже мне, тяжелое преступление! Вот когда одну такую же девушку в подвале почти месяц держали, а потом кипятком окатили, вспороли живот и в огороде закопали - вот это действительно чудовищно. Вот об этом и надо писать.
   Просто хочется сказать - берегите свои жизни. Это - самое главное. Да, жизнь ничтожна, если с ней можно расстаться, как в случае с Яной, очень глупо. Да, происходят несправедливости. Будьте к ним готовы. И берегите самое ценное, что у нас есть - нашу жизнь, данную Богом.
  
  Е. Федорова
  
  
  Два года спустя. 14 июня 2006 года
  
  
   В жаркий июньский полдень, в самый пик издевательства Солнца над людьми, по одной из улиц Бугульмы тащились двое парней - потных, уставших и злых. Первый из них - высокий, лохматый и немного косоватый брюнет, был одет в длинную зеленую рубашку и снежно-белые брюки. Его спутник представлял собой маленького, шустрого и немного сутулого рыжеватого типа с хищным взглядом. Не единственные ошалевшие от жары в людском потоке, они все же пытались идти шустрой походкой, будто торопясь куда-то по важным делам. У мелкого в затылке отдавался стук сердца и рябило в глазах. Судя по его прическе, степени измятости одежды, красноте кругов под глазами и наклону головы, можно сделать логическое умозаключение, что наш невысокий друг накануне был в соплю пьян.
  - Твою мать на хрен, - сказал мелкий. - Ты что, не мог пивка у нас в магазине взять, а? Куда мы, вообще, идем?
  - Захлопнись, - оборвал его брюнет. - Если ты забыл, я напомню - трубы горят у тебя, а не у меня. Поэтому я могу идти домой, а ты можешь снять синдром простой студеной водицей.
  - Неее... молчу. Молчу, сестренка. Только полторушку мне купи, не потрудись, и я тебя тоже отблагодарю.
  - Сейчас в "Аркаде" баллон купим и похмелишься.
  - Ага, спасибо, добрый человек.
  - А потом идем к Алене.
  - Что? К Алене? Девушка?
  - Ну...
  - Мы будем пить в компании Алены? С дамой?
  - Сам увидишь.
  - Девушка - это хорошо. Теперь ясно, почему мы за пивом в "Аркаду" идем. Потому что мы пойдем к девушке! К Алене!
  - Заткнись, урод. А то и без пива, и без Алены останешься.
  - Я молчу.
   Двое поднялись по ступеням торгового дома и вошли в приятную прохладу помещения. Парни шустро проследовали в продуктовый отдел, мелкий при этом все так же хищно осматривался по сторонам, будто надеясь, что сейчас из стены выплывет на белоснежных крылышках стакан ледяного пива, и опустится ему в руки. Брюнет резво прошествовал к кассе, нагло втиснулся в середину очереди, мелкий же принялся шустро разгуливать перед полками с хозтоварами, скользя взглядом по товарам, будто металлоискателем.
  - Так... э-э-э-э... мне баллон "Арсенала", - басовитым голосом прогудел брюнет, - и чипсов. Упаковки три-четыре.
   Мелкий, сгорбившись так, что стал похож на вопросительный знак, теперь исследовал взглядом мясопродукты. Его взгляд бегал по колбасам и сарделькам так резво, будто он хотел за минуту запомнить наименования всех продуктов.
   Расплатившись, двое покинули свежесть "Аркады" и вновь оказались под палящими лучами солнца.
  - Ну и где эта Алена твоя живет? - спросил мелкий.
  - Да совсем недалеко. В паре шагов отсюда.
  - Значит, вот почему мы до "Аркады" перлись! Ну что ж, идем к Алене.
  - Идем. Сейчас и похмелишься, и в приятном обществе окажешься.
   И, предвкушая "приятное общество", мелкий выпрямился, сменил сгорбленную позу австралопитека на выпрямленную, и поспешил за своим приятелем.
  
  
   Однако, к величайшему сожалению мелкого, Алена все же оказалась мужчиной. И звали ее (его) вовсе не Алена, а Олег. Единственное, насчет чего не соврал брюнет - это то, Алена (Олег) живет неподалеку от "Аркады". "Алена" оказался невысоким, накачанным и растатуированным молодым человеком с немного сумасшедшими и дикими глазами, который, отворив дверь квартиры после непродолжительного звонка, оглядел гостей и громогласно выдал:
  - Здорово, снежинка!
   Брюнет и "Алена" поздоровались.
  - А этот со мной, - брюнет представил мелкого. - У него трубы горят, а похмелиться негде. Приютишь? Перекантуемся как-нибудь, а?
   Качок призадумался, после чего выдал тщательно продуманный и удачно сформулированный ответ:
  - Ага.
  - Благодарствуем. А то на улице пипец как жарко.
  - Проходите, колдыри.
   Брюнет вместе с мелким прошли в квартиру. Качок запер дверь, потопал в кухню. Двое огляделись и медленно пошли за ним. Чистота кухни оставляла желать лучшего - гора немытой посуды - как на столе, так и в раковине, заляпанные жирными руками желтоватые обои и занавески, залитая убежавшими супами и бульонами газовая плита, консервная банка, набитая окурками и колбасными шкурками, усыпанный табачным пеплом круглый стол, воткнутый в стену нож и, естественно, четыре "фанфурика", горлышки которых торчали из мусорного ведра.
  - Ба-а, да ты свинарник здесь организовал, друг? - спросил брюнет, оглядев кухню.
  - Ничего, телка придет моя, приберет.
  - Хорошо одному жить! Ты, Олег, не работаешь?
  - Таксистом работал, - заявил качок, открывая окно. - Да вот тачка служебная была, а я её поколотил малость. Вышибли меня, короче.
  - И сейчас без работы?
  - Ага.
   Мелкий продолжал досадовать, что Алена вдруг оказалась Олегом, и пить придется в компании тупого, безынтересного качка. Однако его досады мигом испарились, когда Олег вытащил из холодильника бутылку холодной водки, внутри которой так живо и так оптимистически танцевали солнечные блики. Вскоре на пол с грохотом опустились три табуретки; нож, вытащенный из стены, нарубил тонкими ломтиками колбасу и сало, водка с почти музыкальными звуками разлилась по стаканам, и все трое уселись за стол. Не поднимая никакого тоста, но старательно чокнувшись (отчего блики внутри стаканов заплясали ещё жизнерадостнее), парни опрокинули живительную жидкость в глотки и, скривив рты, набросились на сало. Пиво оставили на потом. Когда мелкий почувствовал, как водка делает свое дело в его организме, он значительно повеселел, и пришел к выводу, что проблема с девушкой вполне разрешима, а вот с хорошим партнером по стакану - не совсем. Повеселев от такой мысли, он тяпнул ещё немного водки.
  - Да какого это хрена мы сидим и квасим как старые деды? Мы еще молодые, чтобы пить за столом, а потом тупо сидеть. Мы повеселее пить не можем? - вдруг грохнул по столу брюнет и вытаращил глаза.
   Качок вдумчиво уставился на него.
  - Девку позвать предлагаешь, что ли? Ну... это мы мигом, - Олег потянулся к трубке телефона. Набрав номер, он замер с глупым выражением на лице, слегка постукивая затылком о стену.
   Вдруг раздался дверной звонок. Качок удивленно покосился сначала на дверь, а затем на парней.
  - Иди, открой, - сказал он брюнету. - Пока я звоню.
   Парень поднялся с табуретки, пошел открывать. Олег все так же бесцельно постукивал головой о стену и щелкал языком. Трубку не брали.
  - Молчание? - спросил мелкий.
   "Алена" кивнул и положил трубку на место. В это время в кухню вернулся брюнет.
  - Кто пришел? - спросил Олег.
  - Я без понятия, - тихо ответил брюнет и пожал плечами. Тебя зовут. Похоже, твоя телка явилась.
  - Баба пришла?
  - Ага.
  - Странно, - протянул качок, вставая из-за стола. - Моя не может сейчас придти. Она меня спрашивала?
  - Да, да. Иди, она тебя ждет. Если что, зови её сюда! Даже если она дверью ошиблась! Я с такой девкой пару рюмочек пропустил бы.
   Олег вышел из кухни.
  - Баба ничего, - прошептал брюнет мелкому. - Только вот на лицо - дура. Красивая, но дура. Глаза - как будто вагон анаши скурила. Похоже, пьяная пришла.
   Парни прислушались к неясному разговору из прихожей. "Аленин" бас молчал - значит, говорила девушка. До уха мелкого вдруг донеслась тихая, но грозная фраза: "помнишь меня?"
  - Неее... не его телка.
   Они прислушались снова. Олег вообще ничего не говорил, а голос девушки был еле слышен. Пару раз до мелкого доносились слова "пиво", "кукла" и "шарик". Ничего не понимая, он приблизился к двери, чтобы лучше слышать.
   Говорила только девушка. Её голос был начисто лишен эмоций и красоты, был чисто механическим, но в нем чувствовалась какая-то гроза, какой-то ужас, как будто говорила вовсе не девушка, а робот-андроид. Люди с таким грозным голосом не шутят, подумал мелкий. Парни переглянулись. Только проблем им сейчас не хватало!
   Вдруг заговорил Олег. Парней поразил его голос - он неуверенно пищал, словно провинившийся школьник перед учителем. Он сказал что-то бессвязное и попытался захлопнуть дверь. Из прихожей донеслись звуки борьбы, жалобно скрипнула дверь, раздался звук удара. Олег заревел, точно взбешенный бык, но вдруг его крик прервался на визгливой ноте, и из прихожей раздались хрипящие звуки.
   Мелкий и брюнет выскочили в прихожую.
   Олег, прижав руку к горлу, пытался сдержать фонтаном бьющую из вспоротого горла кровь. Он хрипел, и из его рта вместо слов выпадали крупные капли крови. Глаза качка вылезли на лоб, приняв ещё более безумный вид. Он прижался к стене, его рука упала с горла, и кровь, брызнув из-под пальцев, едва не попала на парней. Те не могли вымолвить ни слова, лишь охреневшими глазами таращились на умирающего Олега. Тот забился в угол, скользя окровавленной рукой по стене и оставляя на грязноватых обоях полосы крови и отпечатки ладоней. Вскоре из его горла брызнули последние фонтанчики крови, он замер в углу, держа руку на огромной дыре в горле. Его обезумевшие глаза закатились, и он затих навеки. С уголков рта резво покапали капельки крови, бесшумно падая в лужу алой жидкости. Парни ничего не понимали.
   Первым от шока отошел мелкий. Он бросился в кухню, подбежал к окну. Из подъезда резво выскочила высокая, стройная девушка, и, упрятав что-то за пазуху, быстрым шагом направилась в сторону гаражей. Спрятав руки в карманы, она исчезла за гаражом. Единственное, что успел запомнить мелкий - черные джинсы, желтая футболка и темные волосы, длиной примерно до плеч.
  - Валим! - заорал брюнет. - Валим отсюда!
   Мелкий, недолго думая, выбежал в прихожую. Пахло здесь, как на скотобойне. Кровь была повсюду - на стенах, на двери, на одежде в открытом шкафу. Олег сидел в углу, в луже крови, с белками выпученных глаз на окровавленном лице, с полуоткрытым ртом. Из огромной раны на шее продолжала медленно течь теплая, темная кровь. Это было похоже то ли на дешевый фильм ужасов, то ли на розыгрыш.
  - Пошли! - мелкий повиновался. Оба что есть духу бросились из дома. Выйдя на улицу, они пошли прочь тихой и незаметной походкой, пытаясь унять дрожь, колотившую обоих.
  
  
   Она выбежала из подъезда, на ходу заворачивая окровавленный нож в промасленную тряпку. Её нисколько не волновало, что на неё обращено внимание всего двора, не взволновало, что бабки на лавочке охнули, когда увидели на её желтой футболке огромное пятно крови. Её это не тревожило. Главное - побыстрее скрыться отсюда, и дело кончено.
   Она уже знала, куда идти - за гаражи, что на краю двора. Там, за гаражами, можно укрыться от лишних взоров и переодеться. За гаражами её отлично укроют от любопытных взглядов тенистые кусты и гаражные стены.
   За гаражами было тенисто и тихо, не то, что в шумном дворе. В стороне лежала отдыхающая собака, скривив пасть в блаженстве. Заслышав шорох в кустах, собака вскочила, с привизгом бросилась прочь, даже не посмотрев на неё. Она огляделась по сторонам. Все тихо. Она вытащила из-за пазухи нож. От него надо избавиться. Увидев в стене гаража небольшое вентиляционное отверстие, она просунула нож вместе с тряпкой в отверстие. Затем вынула из кармана зеркальце и оглядела лицо. Крови нет, но футболка запачкана. Она вытащила из заранее припасенного пакета белую кофточку, сняла футболку и тоже выбросила её внутрь гаража.
   Переодевшись, она достала из кармана мобильный телефон. Она прислонилась к стене гаража и набрала номер.
  - Алё? - сказала она, когда трубку сняли. - Саламандра?
  - Привет, свет моей жизни, душегубка ты моя ненаглядная! - пробасил в трубке мощный мужской голос. - Он мертв?
  - Да.
  - Свидетели есть?
  - У него в кухне сидели двое парней. Убежали вслед за мной.
  - Их можешь не трогать. Вину свалят на них, вот увидишь.
  - Зато весь двор любовался на мою окровавленную футболку и нож. Что на это скажешь?
  - Да ничего я на это не скажу! Ежели я сам не пожелаю, то тебя никакой Дукалис, никакая мисс Марпл не разыщут. Будь уверена - наша милиция воюет только против алкоголиков и проституток, а тебя не найдет до самого Судного дня. Зуб даю.
  - Хорошо, хорошо. Что мне сейчас делать? - спросила она, ещё раз выглянув из-за гаража.
  - Ну... ну, не знаю. Ты мне пока что не нужна, - голос сделал паузу. - А иди-ка ты домой!
  - Домой?
  - Да, домой. Адрес не забыла?
  - Нет.
  - Вот и замечательно! Вали домой. До завтра мы друг друга не знаем, усекла? Завтра утром, часов эдак в девять, я звякну тебе. Мы встретимся. Место встречи я назначу тоже завтра. Хорошо?
  - Хорошо.
  - И еще... Тебе будет нужен парик. И темные очки. Что-то для изменения твоего облика. Тебя могут узнать.
  - Ладно.
  - Все, пока!
   В трубке раздались гудки.
   Она убрала трубку в карман. "Домой" - вертелось у неё на уме. Это тяжелое слово, будто эхо, металось внутри головы, отскакивая от стенок черепа. "Домой", - прошептала она. "Что такое дом?", - подумала она. Это слово было до боли знакомо, и в то же время начисто забыто. "Дом... слово из прошлой жизни, знакомое лишь по звучанию, по произношению, но не по смыслу... Дежа-вю... вот как это называется. Дом... что-то безвозмездно утраченное, потерянное, сокрытое туманом"
   Она медленно вышла из-за гаражей и, засунув руки в карманы, двинулась домой, так и не вспомнив, что обозначает это слово. Она побрела по вектору, соединяющему её нынешнее положение с её домом.
  
  
   В дверь коротко позвонили.
   Ирина Егоровна дернулась, будто услышала не трель звонка, а ружейный выстрел. Она убавила радио, отошла от плиты, на которой готовила себе обед и пошла открывать. "Неужто почтальонка?", - подумала она. - "Или Морковка выпивку пришел клянчить?" Ирина Егоровна бесшумно подошла к двери, поглядела в дверной глазок. На лестничной клетке царила темнота - дверной глазок опять залепили жвачкой соседские ребята. Поняв, что подсмотреть неожиданного гостя не получится, Ирина Егоровна громко спросила:
  - Кто там?
   Ответ пришел незамедлительно:
  - Мам, открой. Это я.
   Ирина Егоровна окаменела. Все мысли разом остановились, будто автомобили перед выбоиной на дороге. Мама? Её назвали мамой?
  - Это кто там такой шутник? - грозно спросила Ирина Егоровна. - Кто так шутит?
  - Мам, открывай. Пожалуйста. Это я.
  - Кто "я"? - закричала Ирина Егоровна. - Кто это шутит? Кто ты, сволочь? Какое ты имеешь право так шутить надо мной?!
  - Мама!
  - Я тебе не мама! Кто ты вообще?
  - Я - твоя дочь.
  - Как тебя зовут? - прокричала Ирина Егоровна.
  - Яна.
  
  
   Дверь отворилась. В проеме стояла высокая, красивая, с волосами, окрашенными в темно-сиреневый цвет, девушка. Несмотря на два года со смерти дочки, несмотря на то, что эта девушка, стоящая в дверях, выглядела не по-детски измученной, иссохшей и бледной, Ирина Егоровна тут же узнала в ней Яну. Челюсть у женщины затряслась как у сумасшедшей, она сделала пару шагов назад и перекрестилась. Слезы заструились по её щекам, она закачала во все стороны головой, будто прогоняя дурную мысль.
  - Мама, - произнесла девушка в дверях. Она убрала с лица сиреневую прядь и неуверенно прошла в квартиру.
  - Уйди... - шептала Ирина Егоровна, пятясь на кухню. - Ты умерла, тебя нет.
  - Я жива, - прошептала Яна, осторожно приближаясь к матери.
  - Мы тебя похоронили! Мы зарыли тебя в землю, закидали тебя землей! Ты мертва.
  - Я жива, - повторила Яна. Она подошла к матери и погладила её руку. Ирина Егоровна поморщилась - рука у Яны была холоднее ледышки.
  - Доченька, крошка моя, но как же... - сказала Ирина Егоровна. - Как это понимать?
  - Никак. Я жива. Неужели не понятно?
  - Ты не моя дочь... - прошипела она. - Ты не Яна. Яны уже нет. Ты говоришь голосом не моей дочери, у тебя речь не моей дочери, у тебя мертвые глаза ... Ты не моя дочь.
  - А кто же тогда? Клон? Неизвестно откуда взявшаяся сестрица? Это я, мам... - слабо улыбнувшись, сказала Яна. Мать недоверчиво косилась на неё пару секунд, будто еле подавляя в себе какое-то сильное желание. Потом она разрыдалась и бросилась дочери на плечи, сдавила её в крепких объятиях, будто желая одними этими объятиями восполнить все те страдания, которые она перенесла за два последних года. Она уткнулась лицом в плечо Яны и сильно, но счастливо зарыдала. Яна слегка улыбалась, тоже нежно гладила её по спине, но не плакала.
  
  
  - А где папа? - спросила Яна, садясь за стол. Ирина Егоровна тем временем ставила чайник на плиту.
  - Умер. Через пять месяцев после... - Ирина Егоровна запнулась. - Как бы после тебя.... Не мог он твоей смерти перенести. Все плошало ему да плошало... Инфаркт прихватил осенью, и ушел он от нас.... Теперь одна живу.
   Ирина Егоровна села за стол напротив Яны и пристально посмотрела дочери в глаза.
  - Яна. Все-таки ты должна мне объяснить, что произошло. Как ты осталась жива?
  - Я? Жива? Кто тебе сказал, что я жива? Если честно, я скорее полужива. Не стоит тебе знать, где я была. Факт в том, что я оттуда вернулась, я невредима... почти...
  - Где ты была? - дрожащими губами прошептала Ирина Егоровна. - Где ты была?
   Яна не ответила. Ирина Егоровна гладила её ладошку, будто боясь выпустить Яну из рук, расстаться с ней. Её ладонь была ледяной, но Ирина Егоровна пыталась согреть её, все так же нежно гладя её. Это простое касание убеждало её, что Яна - настоящая, не видение, не жестокий сон. Яна мертвым взглядом смотрела в крышку стола. Её взгляд был начисто лишен эмоций, её глаза была как два выеденные яйца. "Где она побывала? Где её носило? Как она оказалась на самом деле жива, когда мы все убедились в её смерти, получили удостоверение о её кончине и результаты вскрытия, когда мы закрыли её в гробу и забросали землей? Как это возможно? И где, где она была целых два года?". Все эти вопросы вертелись в голове у Ирины Егоровны, и ни один из них она не решалась задать. Яна тем временем тоже гладила её руку, и Ирине Егоровне чувствовался замогильный, мертвецкий холод её ладони. "А жива ли она вообще?" - раздался в её голове кошмарный вопрос.
  - Чайник вскипел, мам, - прошептала Яна таким же, как и взгляд, мертвым голосом.
  - Яночка... - Ирина Егоровна нехотя отпускала её руку, будто боясь, что снова коснуться её уже не сможет. - Ты не хочешь варенья?
  - А? Варенья?
  - Малинового... ты же его так любила... всю свою жизнь... малышка, - Ирина Егоровна снова заплакала. - Я его каждый год варила. Хоть сама не ела, но варила, потому что его любила ты. Оно портилось, плесневело, я его выбрасывала, но каждое лето я закатывала новую пару банок.... А они стояли в кладовой... такие одинокие, будто обманутые.... Наверное, они ждали, когда Яночка придет из школы, откроет эту банку, намажет щедро на хлеб... - Ирина Егоровна затряслась от рыданий. - А Яна уже не шла. Яны не было. И варенье портилось, тухло. И все равно каждый год закатывала...
   Яна обняла мать, прижала несчастную старушку к своему ледяному телу. Ей тоже хотелось плакать, она должна была заплакать, но слезы не шли из её глаз. Просто не шли. У любого человека слезы потекли бы из глаз, но Яна не плакала.
  - Девочка моя... - Ирина Егоровна ещё сильнее прижала к себе Яну, но прекрасно знала, что эта девушка в её руках - не Яна. От неё не шел тот запах, как от старой Яны, от неё не шла та энергия, как от старой Яны. Даже её объятия были не такими уж и нежными и приятными... они были неловкими, словно она никогда в жизни не обнималась.
  - Я вернулась, мама, - сказала Яна. - Не такая, как раньше, но все равно вернулась.
  - Я не верю... - прошептала Ирина Егоровна.
  - И я бы не хотела в это верить... да придется.
  
  
   Спустя десять минут они сидели за тем же столом и пили чай. Ирина Егоровна не отрывала от дочери взгляда и никак не могла понять - сон ли это? Или сумасшедшая реальность? Как она осталась жива?
   Яна пила кипящий, обжигающий чай огромными глотками, ничуть не морщась. Такими же глотками пьют ледяную воду в жару. Ирина Егоровна с недоумением и ужасом смотрела на Яну и все больше убеждалась - это не её дочь. Это не Яна. Это может быть кто угодно, но не Яна.
  - Я помню момент своей смерти, - бездушным голосом промолвила Яна, затормозив свои глаза на одной точке. - Когда врач вколол мне шприц какой-то гадости. Моя душа отделилась от тела, прямо как в кино. Помню необыкновенную легкость, радость. Я вышла из своего тела, я воспарила под потолком палаты. Мое мертвое тело лежало на койке, и я вдруг поняла, что мертва. Это было так просто, так приятно и неожиданно! И я, наконец-то, осознала, что такое смерть.
   Я покинула палату. Вылетела в окно. Взмыла над городом. Я поняла, что прошла этот этап, и теперь должна идти дальше.
   Потом я была на похоронах. Меня хоронили на Сокольской горе, а я зависла над ближним лесом и наблюдала за вами. Я видела свой труп, и все больше убеждалась в том, что мое тело было лишь емкостью для моей души... Я была будто цыпленок, вылупившийся из яйца. Когда цыпленок находится в яйце, он всего лишь эмбрион, зародыш. Он ничего не знает об устройстве мира, весь мир для него ограничен скорлупой яйца. Но вот он вылупляется, скорлупа разбивается... точно так же и я "вылупилась" из своего тела. До этого, когда я была внутри тела, я ничего не понимала.... Но после смерти я все осознала - что жизнь бесконечна, меняются лишь оболочки, формы.... Меняются тела. И вот я "вылупилась" из своего неудобного тела, я будто бы вылезла из неуклюжих рыцарских доспехов. Как было легко, как было счастливо! О, мама, если бы ты знала, как было прекрасно!
   И вот вы начали закидывать мою могилу землей. Когда мое тело исчезло из поля зрения, я окончательно поняла - пора идти дальше. Пора садиться в седло. Я приблизилась к вам, но вы меня не замечали. Я прыгала, плясала, проходила сквозь вас, но вы меня не замечали, как бы я не надрывалась. Мне было жаль вас, мне не хотелось, чтобы вы плакали. Как можно рыдать, если мне в этот момент хорошо? Ведь умерло лишь мое тело, разбилась моя скорлупа! Курица же не плачет по скорлупкам, если оттуда вылупится цыпленок!
   Вскоре я услышала Голос. Он раздавался из неба. Я подняла глаза на небо - там были невероятно пышные, громадные облака и глубокая, точно толща океана, голубая лазурь. Голос шел оттуда. Он был так близок, так приятен, так прекрасен.... Я пошла дальше. Я последний раз оглядела землю. Я попрощалась с ней взглядом.... И взмыла в небо.
   Яна прижала руку ко лбу. Её лицо не менялось, на нем не играло никаких эмоций, но Ирине Егоровне было понятно, что рассказ дается ей с трудом. Яна убрала руку, посмотрела на мать пустым взглядом и продолжила:
  - Вдруг все сорвалось. Что-то не дало подниматься мне выше. Я взмывала и взмывала, но вдруг резко остановилась, будто была привязана веревкой к земле. Что-то дернулось, лопнуло, и какой-то голос (уже другой, страшный) приказал мне вернуться на землю. Меня захватила паника, я ни в какую не хотела вниз, на эту гадкую землю. Я хотела туда, в небо, где все так чисто и прекрасно.... Но меня потащили вниз, будто на аркане. Я надрывалась, боролась из всех сил, но сила все тянула меня на землю. Солнце померкло, облака рассеялись, а земля, которая опять появилась перед моими глазами, показалась мне адом. Это было ужасно.
   Внизу стояло двое человек. Они смотрели прямо на меня. Именно - на меня. Они видели меня, хотя я была невидима даже сама себе. Они криво лыбились. В руках у каждого были какие-то бутылки и книги. Одного из них я узнала - он был огромным, лысым мужиком в плаще, который заявился на мои похороны.
  - Я видела его! - воскликнула Ирина Егоровна. - Да, он был там, на кладбище. Он что-то шептал себе под нос.
  - Он шептал заклинание. Потом он капнул пару капелек на шею моего трупа, и душа оказалась привязана к телу. Моя душа стала как собака на цепи. Которая может отбегать лишь на то расстояние, на которое позволит длина цепи. Короче, эти двое меня заколдовали. Это называется магия вуду. Она распространена на Гаити, но добралась и до России. Они украли мою душу, заключили её в крохотный стеклянный шарик, как в клетку. Они, видимо, хотели сделать из меня зомби, куклу на пульте управления, покорную слугу. С приходом ночи мое тело выкопали из земли. Я видела все это, я вновь увидела свое тело, и меня задушила такая паника, такая тоска, что никакая беда в мире не могла бы сравниться с тем, что я испытала в этот момент. Вот ты, мама, узнав о моей смерти, не испытала и тысячной доли того потрясения, что я тогда.
   Мое тело вырыли из земли и бросили в багажник автомобиля. Я ходила вокруг, почти как живой человек. Мою могилу закопали. Замели все следы. Я все ещё не понимала, чего они хотят, но уже знала, что они плохие люди. Лысый отбросил лопату в сторону, залез в машину, вытащил оттуда какую-то книгу. Взял её в руки, открыл, начал что-то читать. Что он читал, я не поняла. Но когда он закончил, мир вокруг потемнел. Исчезли луна и звезды, погасли и потускнели все краски, меня бросило то в жар, то в озноб (как будто я снова вернулась в тело), и вскоре весь мир исчез. Как картинка на выключенном телевизоре.
   Яна встала из-за стола, начала ходить туда-сюда по кухне. Говорить ей становилось все труднее. Она вцепилась в волосы, начала наматывать их на пальцы, затрясла головой. Потом её бросило в дрожь. Это было похоже на наркотическую ломку.
  - Потом было самое ужасное.... Сначала я ничего не видела и не слышала. Я будто бы отходила от наркоза, все было притуплено и непонятно. Я и сама не знаю, где я побывала.... Помню какие-то световые блики, яркие оранжевые мазки, всполохи пламени вдалеке. Искры. Видела какие-то серебристые пятна, похожие на медуз, видела какие-то палочки, похожие на спички, которые шеренгами плясали в воздухе.... Я слышала чей-то шепот, адские вопли, ангельское пение. Иногда мне слышалось что-то знакомое - пение Эдит Пиаф, например. Еще я слышала стрекот кузнечика, уханье филина.... Но потом все эти звуки перекрыл ужасный грохот огромной цепи об каменный пол. Я завизжала нечеловеческим визгом, и...
   Яна запнулась. Ирина Егоровна смотрела на неё, в ужасе прижав руку ко рту.
  - Я и сама не знаю, где я была тогда. Помню лишь то, что сейчас перечислила. Я была в таком месте, которое называется неизвестностью. И никто из живых там побывать не может. Это не назвать ни раем, ни адом. Это - середина, граница. Я и сама не помню этого места как следует. Но цепь... её грохот... это в миллиард раз ужаснее любой пытки на земле.
   Потом я провалилась в забытье. Наступила чернота. Во мне все утихло, успокоилось. Я стала чем-то вроде растения - без разума, без эмоций, но в то же время живая. Может, я лежала, может - плыла, может - парила в невесомости. Вокруг не было ничего, даже времени. Ничего меня не тревожило, не мучило. Но потом обстановка сменилась.
   Я лежала на полу. В тело я ещё не вернулась, но руки, ноги, голову я ощущала. Я стала призраком в человеческом обличье. Вот я встала на ноги. Вокруг было темно, будто я находилась на дне чернильного океана. Пол был ледяной, зверски ледяной. Такого холода в нашем мире просто нет, но там был не наш мир. Холода я не замечала, все ощущения покинули меня. Я попыталась что-то нащупать. Пройдя два-три шага, я уперлась ладонями в стену. Она была металлическая, сшитая из огроменных стальных листов. Я нащупала даже несколько заклепок. Я начала шарить по ней руками, в надежде найти какую-нибудь дверь или окно, но тщетно. Лишь железо, швы и заклепки. Я запаниковала, бросилась в другую сторону. Рядом была ещё одна стена, напротив первой. И она была из железа, такая же ледяная, непробиваемая, глухая. В ужасе я заметалась от стены к стене, но напрасно - кроме каменного пола и железа там ничего не было. Это было ужасно - быть ничем и быть нигде.... Это был кошмар.
   Я закричала, но даже эхо не откликнулось на мой крик. Я загрохотала по стене кулаками, но это было тщетно - с таким же успехом можно стучаться в скалу. Я посмотрела наверх. Хотя там ничего не было видно, я знала - там нет потолка. Я находилась не в узком помещении, ограниченном стенами и потолком. Я оказалась в промежутке между мирами.
   Но я все равно визжала как могла. До такой степени громко, что живой человек просто умер бы от такого крика - сердце бы лопнуло. Но меня никто не слышал, никто не отзывался. Мертвая, скупая тишина. Я бегала от стены к стене, прикладывала к ним ухо. Порой я что-то слышала. За той стеной, что была слева, кого-то мучили. Там орали, визжали, стонали, умоляли их пощадить. Я слышала там звон цепи, какое-то жужжанье, кряхтенье. За стеной был ад.
   За другой стеной, понятное дело, был рай. Там я слышала пенье - оно было неземным, волшебным. Человеческие голосовые связки не способны на такое пение. То пели ангелы. Там был и смех, и радостные голоса, и чистый звук водопада... Я заплакала, сползла по стене на пол, вцепилась в свое лицо и разорвала кожу на щеках. Это было более чем нечестно - это было просто не по-божески. Бог не мог меня так бросить. Бог милостив, и не может оставить меня в пустоте между стенами. Даже самого кровавого убийцу нельзя бросить в такое место. Я просто не понимала - за что так со мной обошлись? Чего я сделала плохого, чем я нагрешила?
   Некоторое время я провалялась под стеной. Я щупала пол руками, скребла его ногтями, пыталась подумать, что это все - сон. Но этот "сон" уж слишком затянулся. Из-за стены, будто издеваясь, что-то запели. Я встала, попыталась совладать с паникой. Вдруг меня посетила наивная человеческая мысль - если куда-то идти, то все равно куда-то придешь. Не может быть, что эти стены бесконечны. Я побежала вперед.
   Хм... сколько я бежала? День? Неделю? В любом случае, ничего не изменилось. Все так же высились две стены, так же душил своим хладом каменный пол. Я бежала и бежала. И не уставала (это присуще живым, мертвые не устают). Оттого, что я не уставала, было ещё страшнее - это порождало твердую мысль о бесконечности стен, междустенья, бега. Я оказалась в вечности, в бесконечности.
   Я орала, я визжала, я билась головой о стены, я стачивала о них пальцы, я рвала на себе кожу зубами. Но мой крик тут же проглатывался бесконечностью, я раны затягивались сами по себе. В величайшем отчаянии я рухнула на пол и во весь голос прокляла Бога.
   И все равно не верилось, что про меня забыли. Просто забыли...
   Поверь, мама, что оказаться в бесконечности и быть никем - самое страшное из всех испытаний, придуманных Богом. Я забыла про то, что я - Яна Забелина, что я когда-то была ученицей школы Љ1 города Бугульмы, что была беременна, что вела дневник. Вся моя память стерлась после того, что перенесла я тогда. Все, что я когда-то испытала, почувствовала, поняла - все было ничтожно. Какие-то две секунды жизни перед бесконечным существованием между стенами - кто ж вспомнит про эти секунды на моем месте?
  - Как ты выбралась оттуда? - спросила Ирина Егоровна.
  - Не знаю. Не помню. Вроде бы, я лежала на полу. Слышала кряхтенье чертей из-за стены, за которой был ад. Потом я начала молиться, забыв про проклятье, которое я послала Богу. Потом я снова начала шарить руками по стене, потом опять побежала. Бежала так быстро, что упала лицом вниз и сломала нос. Ради интереса я решила размазать себе все лицо об пол. Я стала биться лицом о камень пола, я превратила свою рожу в кровавую кашу, я выдавила себе глаза, вырвала язык, откусила себе пару пальцев. Думала, что так убью себя, хотя как может умереть мертвый? Спустя минуту я была цела, на лице - ни шрама.
   Вот так я провела там два года. Два года в пустоте, в темноте! Думаешь, я сошла с ума? Нет! Дальше сходить уже нельзя! Только живые сходят с ума. Я же оставалась в своем уме. Два года я разбивала голову о стены, два года бегала между стенами, два года я орала, вопила. И два года меня не слышали и не видели. Страшно подумать, где я побывала... но я оттуда выбралась. Точнее, меня вытащили.
   Все закончилось как-то резко, неожиданно, без предупреждения. Я снова провалилась в ту бездну, снова превратилась в растение. Меня подхватила какая-то сила, я взмыла ввысь, будто меня тащили на канате. Потом я услышала чьи-то голоса. Мужские. Голос читал какое-то заклинание. Потом он сказал: "Привет, Яна! С возвращением!". Мир вокруг меня стал потихоньку проявляться, как фотография. Я снова очнулась на полу, но уже знала, что нахожусь не там. Я лежала на бетонном полу какого-то гаража. Пол был холодным. Я лежала там голая и ледяная. Открыв глаза, я вновь увидела свое старое тело. Но старые мысли о моем "теле-скорлупе" в голову не шли. Я ничего не понимала и не хотела понимать. Все мысли пропали, все чувства рассеялись. После того, что со мной произошло, я перестала быть человеком. Но свой старый мир я узнала.
   Рядом со мной лежала стопка одежды и записка. Я взяла бумажку в руки - там было написано, что я должна одеться и спокойно ждать. Я оделась и села на полу. Гараж был пуст, лишь в дверную щель проглядывал солнечный свет. Я сидела на полу и просто ждала.
   Они пришли через два дня. Все это время я тупо сидела на полу, не шевелясь. Полоска света в дверях то появлялась, то исчезала. И вот пришли они. Их было трое. Среди них был и лысый мужик в плаще, точно такой же, как и два года назад. Сначала они заставили меня подняться с пола. Потом они осмотрели меня, о чем-то совещались. Потом пронзили мне вену на руке и выпустили всю кровь, какая только была в моем теле. Затем они кратко объяснили мне, что я - зомби. Что я человек без души, воскрешенный при помощи магии вуду, что я обязана выполнять их приказы. Я должна быть их слугой, выполнять их поручения.
   Для начала они разрешили мне отомстить тому, благодаря кому я умерла. То есть, человеку, от которого я когда-то забеременела. Только из-за него я оказалась в роддоме, где меня и убили. Они меня отпустили. Я нашла его. И я его убила. Убила пару часов назад, вспорола ему горло, убила ту мразь, которая поимела меня перед армией. И потом я вернулась сюда, домой.
   Яна закончила свой рассказ. Она посмотрела на мать: Ирина Егоровна вытаращила глаза и качала головой. Её руки тряслись как у смертника на электрическом стуле. Она не верила этому и думала, что все, рассказанное Яной - сон. Жестокий сон.
  
  Fuck
  
  - Все, мама. Хватит об этом, - прошептала Яна.
  - Девочка моя... это все правда?
  - Да, как видишь. Меня воскресили. Я - живой труп, без чувств, без души, без эмоций. Робот с математической логикой. Я не вижу солнечного света, блеска звезд, не чувствую красоту птичьего пения, легкость теплого летнего ветерка... Я - просто выкидыш, ни там, ни сям.... И должна выполнять волю чужого человека. Я - зомби. Живой мертвец. Поэтому не удивляйся что я такая холодная, и кипяток пью залпом.... Еда мне не нужна. Сон и отдых - тоже. Все, мамочка... я опять в бесконечности, только обстановка здесь разнообразнее, чем между стенами.
   Яна встала из-за стола и ушла качающейся походкой к себе в комнату.
   Когда Яна встала в дверях, Ирина Егоровна подошла сзади и обняла её.
  - Я ничего здесь не поменяла, - прошептала она. - Все так же оставила. И кровать твоя, и стол, и шкаф с твоими книгами, и телевизор.... Только пыль вытирала.
  - Спасибо, мама.
   Яна прошла в комнату и села на краешек кровати. Никаких чувств в её опустевшей душе не нашлось, никаких воспоминаний не обнаружилось. Обстановка комнаты помнилась ей, но чувства, связанные с этими книгами, медвежонком у подушки, компьютером или телевизором, начисто забылись. Яна встала с кровати. Она и не помнила, что когда-то видела в ней чудесные сны. Яна прошлась у шкафа с книгами, но не помнила, о чем они. Вдруг она открыла стол, покопалась среди бумажного хлама и выудила на свет общую тетрадь с котятами на обложке. На улице тем временем начало смеркаться, и комнату залили торжественные отблески закатного зарева.
  - Мой дневник... - прохрипела она.
  - Что?
  - Дневник. Я вела его с мая по июль. Последний раз писала в нем за два дня до смерти. Ты его не читала?
  - Нет... нет, золотая моя, как я буду рыться в твоих вещах?
  - Тут были все мои чувства, мысли, переживания, - Яна начала перелистывать страницы тетради, но лицо её оставалось каменным. - Хорошо, что вы его не читали. Это была бы ещё одна травма для вас.
  - А про что ты там писала?
  - Я уже не знаю. Мне непонятны мои мысли из прошлой жизни. Тогда я была жива, вот и все. Теперь эти записи для меня - что китайская грамота. "Мой милый дневник! Сегодня я делаю в Тебе последнюю запись перед родами!" Эх... Давно это было.
   И Яна закрыла тетрадь, а потом медленно разорвала её на четыре части.
  - Теперь у меня другая жизнь. А точнее - существование.
  
  
   Всю ночь Яна лежала на диване, мертвым взглядом глядя в потолок. Спать она не могла. Всю ночь она пролежала не шелохнувшись, не обращая внимания на то, что мать начала говорить во сне, или на то, что за окнами началась пьяная драка. Яна ни о чем не думала, но временами в её темное, сумрачное подсознание пробивались некоторые мысли. И тогда Яна начинала паниковать - она была ни там, ни тут, как муха между рамами. Никому не нужная, только выполняющая чужие команды. "Как все мелочно, как все паршиво!" - думала Яна, - "Как вся эта человеческая жизнь ничтожна и глупа по сравнению с вечностью! И как счастливы те люди, что живут! И как они не догадываются, что в их руках - ценнейшее из сокровищ, полученное прямо от Бога! И как они этого не знают? Почему Пьер Безухов задавался вопросами "что любить и что ненавидеть?". Да жизнь, жизнь надо любить, любить так, чтобы не жалко было умереть в любую секунду! Как это страшно - быть посередине, как я. Жить вечно, вечно быть трупом с примитивной, изуродованной душой, которую ещё и спрятали в стеклянный шарик?"
   В районе трех часов ночи она встала с дивана и подошла к окнам. Люди спали. Завтра они продолжат свою жизнь, завтра они встретят новый день. Для Яны теперь дней не было. Была лишь бесконечная полоска времени. Но Яна не могла заплакать, застонать, закричать. Она же была трупом без души. Она могла лишь думать тяжелые мысли, ходить взад-вперед, неподвижно валяться на диване и механически разговаривать. На большее её упрощенный разум не был способен.
   Драка под окнами стихла. Ещё в полночь приехали менты, поколотили драчунов дубинками и увезли в обезьянник. По пустому лунному двору шастала пара бомжей да осмелевшие собаки. Псы копались в мусорных контейнерах, в которых уже успели пошарить бомжи, злобно рвали какие-то пакеты, разбрасывали вокруг себя разный мусор и лаялись друг с другом за тухлые куриные потроха. Один из бомжей схватил кусок арматуры, что-то прошамкал беззубым ртом и смачно зарядил арматурой по тощему псиному заду. Псы обиженно затявкали и бросились прочь от помойки.
   Спустя два часа на улице стали показываться другие собаки - хозяйские, холеные. Их выводили гулять хозяева. Бомжи исчезли, помойные псы вернулись на свободное место. Восходящее солнце воспламенило небо на востоке холодным розовым пламенем. Спустя ещё час из подъезда начали выходить на работу первые жильцы, подъехали такси. Вскоре вышли бабки и уселись на свои лавочки. Ирина Егоровна тоже проснулась.
  - Яна? - тревожно спросила она, вскочив с постели. - Доченька?
  - Я здесь, мам, - сказала Яна и отошла от окна.
  - Ой, слава богу.... А я спала и думала - вот проснусь сейчас, а Яночки моей нету. Мол, приснилась она мне. И подумала, что после такого жестокого сна повешусь. А ты здесь...
  - Я тут, мама, - Яна неуклюже обняла её.
  
  
   В девять часов зазвонил мобильный телефон. Яна взяла трубку:
  - Да?
  - Здорово, Яна! Как дела? - басовитый голос сегодня был ещё резче и грубее, словно его обладатель пребывал в пьяном состоянии.
  - Нормально.
  - Так... мы ведь должны встретиться, да?
  - Да.
  - Да, да, да! Вчера ты замочила косвенного виновника свой смерти. Ты отомстила. Теперь ты будешь выполнять поручения для меня. Ты будешь работать на меня. Понятно? - голос прокашлялся.
  - Понятно.
  - Еще бы... Подходи к магазину "Примадонна". Там есть кафешка под открытым небом. Я уже сижу там. Мы должны кое-что обговорить. Ясно?
  - Ясно.
  - Вот и замечательно! Вали в кафешку. Не тормози. Я жду.
   Яна убрала телефон в карман и вышла в кухню.
  - Мам, я ухожу.
  - Надолго?
  - Не знаю. Сейчас я встречаюсь с тем человеком, который воскресил меня.
  - А как же завтрак?
  - Мам... я же сказала, что еда мне не нужна. Ну, до встречи, - Яна вышла в подъезд.
  - Не бросай меня, - прошептала Ирина Егоровна. - Приходи побыстрее.
  - Хорошо.
  
  
   В десять минут десятого Яна вышла из своего подъезда и направилась к месту встречи - к магазину "Примадонна". С приглушенным удивлением и непониманием смотрела она на живых - совсем других, совсем непохожих на неё существ. То, что они делали - смеялись, ругались, спорили - казалось ей странными, но знакомыми действиями. Как кажется нам странным, но в то же время хорошо понятным поведение животных - например брачные игры лосей, когда они сшибаются рогами и чуть ли не убивают друг друга, или же долгое и неподвижное сидение паука на стене, - так и эти простые человеческие действия казались Яне вполне понятными, но в то же время совсем незнакомыми. Ей стало невероятно тяжко, но она ничего не могла поделать. Все гнетущие мысли, вся её паника были спрятаны в прочной клетке, где быстро усмирялись и заглушались. Яна не видела яркого, счастливого солнечного света - солнце для Яны выглядело так же, как луна. Как белая, сухая монета.
   Яна шла как самый настоящий зомби. Люди недоуменно косились на неё и при этом думали - сколько же она выпила? Мать, ведущая за руку сына, поспешила прижать мальчика поближе к себе и прижаться к краю тротуара. Яна этого не видела - она лишь шла прямой походкой и смотрела в одну точку.
   Решив срезать себе путь, она свернула в грязный и неухоженный двор аварийного дома. Яна заметила, что какое-то существо копошится в мусорном баке. Оно было похоже на обезьяну, но голова у твари была собачья, а хвост - крысиный. Яна пригляделась к твари. Та тоже вытаращилась на Яну отвратительными гнойными глазами и издала скрипящий звук. С её пасти капала вязкая зеленоватая жидкость, а крысячий хвост, который дергался туда-сюда, раскидывал мусор во все стороны. Вдруг тварь выпрыгнула из бака и по-обезьяньи бросилась в кусты, не сводя с Яны глаз.
  - Кто ты? - спросила Яна у неё. Та что-то застрекотала и продолжала испуганно глазеть на неё желтыми глазами.
  - Похоже, ты привыкла к тому, что живые люди тебя не видят. А я вот увидела. Я же мертвец, я вижу этот мир другими глазами, - сказала Яна. - Мы оба божьи выкидыши, ни тут, ни здесь.
   Тварь в кустах снова заурчала и поглубже зарылась в листву кустарника. Яна качнула головой и пошла дальше.
   Выйдя на большую дорогу, Яна увидела другую картину: посреди улицы высились высокие тени, чем-то напоминающие человеческие. Яна недоуменно пригляделась к ним. Это были черные, высокие, страшные тени. Они действительно напоминали людей, но у них не было рук - лишь длинные тела и огромные головы. И высотой они были почти с трехэтажный дом. Они медленно покачивались и едва заметно двигались по улице. "А это что такое?" - подумала Яна. - "Призраки?" Тени неспешно скользили по улице, такие необычные и неестественные в этом мире. В любом случае, люди их тоже не видели. Яна отвела взгляд - уж слишком жуткими показались ей эти тени. "Выходит, в этом мире и без меня полно всяких странностей", - подумала она. И, сама того не заметив, Яна уже была у "Примадонны"
  
  
  
  
  - Ну здравствуй, дорогая! - воскликнул лысый.
  - И тебе того же, - Яна уселась напротив колдуна. Тот внимательно, жадно изучал её глазами, будто не мог налюбоваться.
  - Вот и я, - сказала Яна.
  - Вижу, вижу, - лысый подвинулся на стуле. - Ну и как ты провела вчерашний день? Вернулась в колею? Вспомнила этот мир?
  - Да.
  - Вот и здорово. Как я уже сказал тебе, с сегодняшнего дня ты будешь исполнять лишь мои приказания. Теперь ты... ну, вроде как мой раб.
  - Здорово. Хорошо быть зомби - не надо есть, пить, спать, да ещё и неуязвима вдобавок. Меня, в отличие от раба, можно не кормить, не давать отдыху, и на бунт я не поднимусь. Круто!
  - А ты шаришь, детка! Умница! Не зря я тебя выбрал.
   Колдун отхлебнул пива из бутылки, звонко рыгнул. Яна сидела не шевелясь и не сводила с него взгляда.
  - Слушай, Саламандра, когда ты меня освободишь? - спросила она.
  - То есть?
  - Я должна была умереть. Но не умерла. Ты украл мою душу. Я хочу знать, сколько времени я буду у тебя на службе.
   Колдун усмехнулся:
  - Сколько я считаю нужным, столько ты и пробудешь. Ежели я захочу - отпущу твою душу на волю.
  - Ну и когда ты захочешь?
   Лысый захохотал, хлопнул рукой по столу, чем привлек внимание пьяной мужской компании, сидящей за столиком напротив. Яна все так же холодно смотрела на него.
  - Миленькая моя, с чего ты вообще взяла, что я захочу тебя отпустить? Ты - мой любимый экспонат. У меня есть ещё две дюжины зомби, но ты - лучшая из них. Тебя даже зомби назвать нельзя.
  - С чего это?
  - Настоящий зомби - это живой мертвец. У него нет души. У зомби ужасный вид - это начавший гнить живой труп с походкой лунатика. А ты, Яна, погляди на свое тело. Похоже ли оно на мертвое? Нет, оно только бледное и ледяное. Зомби ничего не мыслит, не чувствует, не понимает. А ты, Яна, можешь думать. Не так ли? Мысли у тебя есть?
  - Да.
  - Да. Только тяжелые, мрачные, грустные. Светлые мысли у тебя не водятся. Но ты все равно мыслишь - и, значит, часть души - только часть - все равно в тебе осталась.
  - От этого я только сильнее мучаюсь, - выдавила Яна. - Оттого, что во мне куча мыслей, но ни одну из них я не могу высказать.
  - А! Так ты и бунт хочешь поднять? Ну, твоя душа слишком мала, чтобы уметь ею кривить. Нет, дорогая, бунта ты не поднимешь. Душа твоя очень проста. Я бы сравнил твою душу... - колдун задумался. - Ну, допустим, что твоя душа - это число 100. Да, число сто. Но вдруг из ста извлекают квадратный корень - бац, и получается всего лишь десять! Вот когда тебя воскресили, из твоей души как раз и "извлекли квадратный корень". Твоя душа стала в 10 раз проще. Ничего доброго, светлого, красивого в тебе не осталось.
  - Ну ты и зверь, - прошептала Яна. - Ты нарушил Божий замысел.
  - Что-что? - издевательски прокаркал лысый, приложив руку к уху. - Не расслышал!
  - Божий замысел. Грех нарушать Божьи законы... но нарушение Божьего замысла - это величайший из грехов. Божий замысел заключается в том, что люди после смерти должны идти дальше.... Но ты нарушил этот устой. Ты вернул меня назад, ты обрек мою душу на вечные мучения в неволе... своего тела.
   Колдун все это время глупо лыбился, а потом тихо произнес:
  - Умненькая девочка. Не зря тебя выбрал. А теперь давай обговорим кое-какие технические детали... - он допил пиво и вышвырнул бутылку на тротуар, прямо под ноги оборванному алкоголику, который не замедлил забрать бутылку с собой.
  - Не хочешь продолжать наш разговор? - спросила Яна. - Все-таки осознаешь свой грех?
  - Тихо... - лысый поднял руку. - Тихо.... Давай прекратим абстрактные базары и перейдем к тому, что имеем. Дело в том, что у меня есть преогромное множество недругов. Некоторые из них даже знают, чем я занимаюсь - ну, то есть нехорошей магией вуду. Естественно, они производят на меня скверное впечатление, и я все чаще хочу от них избавиться.
   Лысый залез в бумажник и выудил оттуда потертую фотографию, протянул её Яне. Она выхватила фотку из его рук, поднесла близко к носу и начала рассматривать её. На ней был изображен насквозь пропитый, страшный, небритый мужичок в драной одежде и с дешевой сигаретой в зубах. У пьяницы были кроткие глаза, как у бассета и смешно обвисшие щеки. Яна вопросительно посмотрела на колдуна, ожидая информации.
  - Это Пискля, - сказал лысый. - Бражник, свинья, пустой человек. Живет в бытовке, пьян во все дни гораздо много, но деньги имеет постоянно, вследствие чего пьянствует 365 дней в году. Откуда он тянет деньги, мне точно неизвестно. Но я хочу избавиться от него.
  - Зачем тебе убивать никому не нужного пьяницу?
  - Если он пьяница, это далеко не означает того, что он безопасен для меня. О, поверь мне, он знает слишком много, чего не должны знать мои враги. Покажи ему пузырь водки, и он Христа продаст. Вот оттуда он и имеет деньги - он продает мои секреты.
  - Что я должна сделать?
  - Убей этого мазафаку, - голос колдуна прозвучал как-то неестественно и тяжело.
  - Убить?
  - Да, убить. Прямо сегодня.
  - Перед смертью ему что-нибудь передать? - слова эти вырывались у Яны сами по себе, будто в её голову пролез человечек, использующий её рот как громкоговоритель.
  - Нет. Он сам догадается.
  - Где его выследить?
  - Неподалеку от одиннадцатой школы, в районе БМЗ, есть один бар. Хотя... баром это заведение назвать трудно. Скорее, это кабак. Называется кабак "Пьяный цыган". Хорошее название, не так ли?
  - Замечательное.
  - Да. Возможно, хозяин назвал этот бар, ориентируясь на английский язык. "Пьяный цыган" по-английски будет "Типси Джипси", что звучит более красиво, но завсегдатаи этого бара вряд ли знают что-то по-английски. Там собираются "сливки" того общества, к которому принадлежит Пискля. А также бандюганы и наркоманы. Драки в этом баре приключаются почти каждый день. Драки в "Пьяном цыгане" невероятно жестоки, иногда есть и трупы. Иногда побоища доходят до того, что страдает само помещение, вплоть до стен и потолка. В ход идет все - кастеты, бутылки, столы, куски стекла. Пьяные драки алкашей и бомжей - картина страшная. Только псих придет в "Пьяного цыгана", если он не принадлежит к вышеперечисленным "сливкам".
  - И как они отреагируют на мое появление?
  - Думаю, не так, как хотелось бы нам обоим. Могут и изнасиловать. Конечно, тебя изнасиловать не удастся, но они могут попробовать. Начнется кипиш, убить Писклю будет сложнее. Так что приходи туда пораньше, пока мало посетителей. Пьянь стягивается туда ближе к шести-семи вечера. Купи себе бутылку пива, - колдун протянул ей пятисотрублевую купюру, - и жди Писклю. Он притащится туда, будь уверена. Наверняка начнется драка. Пискля тоже полезет драться - ему всегда бьют морду, но он все равно лезет. Под шумок пырни его ножичком, и дело готово.
  - Так просто?
  - Конечно. Убийство там не будет считаться неслыханным деянием. Это гиблое место, нагноение на теле города, пристанище для тех, кто потерял человеческий облик, превратился обратно в обезьяну, в животное. Знаешь что, Яна.... Если при убийстве Пискли возникнут какие-либо нюансы, то постарайся замочить как можно больше этой мрази. Передави этих тараканов! Бог тебе за это только спасибо скажет.
  - Бог? За убийство скажет спасибо? Ты что, с ума сошел?
  - Да нет, - колдун лениво усмехнулся. - Это я так сказал для образности.
  - Интересно, что тебе скажет Бог, когда ты издохнешь, - бросила Яна так яростно и страшно, что у лысого покрылась мурашками вся спина.
   Яна встала из-за столика, но лысый схватил её за руку.
  - Нет, айда ещё посидим. Мы недоговорили.
  - Нам не о чем говорить. Ты дал мне задание - я пошла его выполнять.
  - Сядь.
   Яна повиновалась. Она снова села в ту же позу, скрестила руки на груди. Её взгляд, уже не такой мертвый, был теперь слегка обиженный, как у ребенка. Поднявшийся сильный ветер красиво затрепал её волосы. Колдун сверлил её взглядом почти минуту, а потом спросил:
  - Почему ты перекрасила волосы в сиреневый цвет?
  - Что? А, волосы! Потому что мне так понравилось.
  - А какой цвет у тебя был раньше?
  - Я была брюнеткой.
  - Жалко. Сиреневый тебе не идет, - лысый закурил и выбросил спичку за спину.
  - Сейчас мне уже без разницы, - сказала Яна.
  - А ты красивая, - как бы невзначай бросил лысый. - Боярыня красотою лепа, очами черна... Жалко, что гибнет такая красота.
  - Тебе-то что?
  - Мне? Ничто. Просто так говорю. Знаешь, я терпеть не могу блондинок. Будь у тебя светлые волосы - наголо бы обрил. Ей-богу! А ты красивая. Знаешь, что делает человека красивым в любом возрасте? Лицо, а не фигура. И именно - выражение лица. Будь ты хоть писаной красавицей - не будешь ты по-настоящему красивой, ежели не будет у тебя доброго и простого лица. Вот у тебя доброе лицо, искреннее. Что и делает тебя самой красивой из всех, что я видел на своем веку, - лысый вытащил из кармана небольшой кусочек бумаги. - Это мой адрес. Заходи ко мне временами. Ты мне на самом деле нравишься, потому-то я не сделал из тебя стопроцентного зомби. Заходи, поболтаем.
  - Ты издеваешься? - прошептала Яна. Она почувствовала легкие позывы ярости, но они тут же исчезли. - Издеваешься?
  - Нет. Нет, доченька, я очень тебя люблю.
  - Я должна тебя ненавидеть. И если бы моя душа была бы не такая простая, то я затаила бы на тебя зло... и убила бы.
  - В тебе есть все это, - сказал колдун. - Ты так же остаешься человеком. Все, что ты накопила за свою девятнадцатилетнюю жизнь, осталось с тобой. Ты можешь так же любить, ненавидеть, сочувствовать, жалеть. Просто все эти чувства заморожены внутри тебя... и никаким пламенем этого не растопить.
  - Нет. Во мне ничего человеческого не осталось. Но я тебя ненавижу - значит, не все чувства во мне заморожены, - сказала Яна.
  - Я подарил тебе бессмертие, - ответил лысый. - И ты должна быть мне благодарна.
  - Ты считаешь, что я должна быть тебе благодарна? За это? - в ней слегка вспыхнул слабый уголек ярости, но погас, так и не превратившись в пламя.
  - Да лучше провести тысячу лет мучений в аду, чем вечно жить здесь... жить как муха между рамами, - продолжила она.
  - Ты все поймешь...
  - Нет.
   Яна встала, отбросила пластиковый стул ногой и пошла прочь более быстрой походкой. Колдун недоуменно смотрел на удаляющуюся Яну, слегка улыбался и думал, что она чересчур красива... "Жалко, жалко, что её тело уж слишком холодное, - вновь подумал он. - Была бы она потеплее телом... вот было бы здорово. Хорошая девушка".
   Яна удалялась от кафе, сжимая в руках фотографию своей жертвы. Люди все так же непонимающе глядели на неё, но она этого не видела. Она чувствовала в себе этот слабый уголек злости, но знала, что магия вуду подавляет эту злость.... А пока что она была как мальчик Кай из "Снежной королевы", она была девушкой с ледяным сердцем, с ледяной душой. Она чувствовала, что все это плохо, что это ужасно плохо, но ничего не могла поделать... могла лишь попытаться собрать слово "вечность" из кусочков льда. Выход рядом, его лишь надо разглядеть как следует. Ей нужен был ветер, который раздул бы этот уголек и заполнил её душу заревом ярости.
  
  
   Кабак "Пьяный цыган" находился в самом подходящем для него месте - на первом этаже страшного, обшарпанного аварийного дома. У входа в бар стоял мусорник, основным содержимым которого были бутылки. Кривая, написанная лет десять назад вывеска с облезшими буквами гласила: "Пь...й цыг...". Дверь в бар была избита тысячами ног, заляпана тысячами грязных, немытых рук. Ручка вырвана с корнем. На окнах бара стояли ржавые решетки, но стекла изнутри были треснуты - видимо, во время особо ожесточенной драки. Яна медленно подошла к дверям бара, поглядела сначала на фотку Пискли, затем - на обшарпанную вывеску. Все сходится. Погладив рукоятку ножа, заткнутого за пояс, Яна толкнула дверь и прошла внутрь.
   Дверь на тугой пружине открылась довольно тяжело. Как только Яна прошла внутрь, в нос ей ударила ядреная смесь запахов перегара, пота и табака. Бар едва отличался от склепа - густая темнота, тяжелый воздух, ужасный запах. В баре стояло около пятнадцати квадратных столов, поставленных как попало. Столы были изрезаны ножами, покрыты слоем грязи и жира, а табуретки большей частью были трехногие и такие же избитые. Стойка была достаточно бедна по части спиртных напитков - по три-четыре сорта пива и водки. По всему темному помещению питейного заведения кружили жирные туалетные мухи, издавая единственный звук в кабаке. Бармен - огромный детина с бешеными глазами - вытирал грязной тряпкой пивные кружки и подозрительно косился на Яну. Бармен был просто огромен - в случае драки он был необходим как усмиритель. Судя по огромному количеству ссадин и синяков на его непроницаемой роже, дрался он регулярно. Кроме бармена, в помещении находилось трое оборванных пьянчуг, которые ничком валялись на столах и были пьяны настолько, что потеряли контакт со всем миром. Воняло от них похуже, чем от бомжей.
  - Мне пива стакан, - протянула Яна, подойдя к бармену. Тот подозрительно покосился на неё, оглядел с головы до ног, отправился за пивом.
  - Девочка не знает, куда забрела? - сказал бармен, наполняя стакан пивом. Яна промолчала.
  - Тут ведь такие люди шастают, - продолжил бармен, протягивая ей стакан пива. - С кем-то встречаешься?
  - Да. Тут часто бывает Пискля?
  - Пискля? - бармен заржал зычным басом, от которого неожиданно подпрыгнул пьянчуга за ближним столом. - А тебе чего от этой бомжатины надобно?
  - Что мне надо, - грозно сказала Яна. - То я и заберу. Понятно?
  - Конечно, - глаза бармена застыли на её груди.
  - Деньги, - Яна протянула ему купюру и забрала пиво.
  - Сдачу не надо, что ли?
  - Забери себе.
   Бармен ловко засунул сдачу в карман. Яна села за стол в темном углу, удобно устроилась в тени. Стол был страшно липким от пролитого пива, по нему ползали мухи. Яна сделала глоток - никакого вкуса она не почувствовала, пиво с таким же успехом можно было пропускать через песок. Бармен тем временем приблизился к одному из спящих пьяниц.
  - Спишь, сукин сын, - детина схватил пьяницу за волосы и оторвал его от стола. Алкаш жалобно застонал. - Давай вали, это тебе не комната отдыха.
   Бармен отпустил алкоголика. Тот снова улегся на стол, не обратив внимания на грозный кулак бармена.
  - Ах ты, б.... - бармен вновь схватил мужика за волосы и ударил его лицом о стол. Захрустел сломанный нос. Пьяница мгновенно протрезвел от боли и завизжал каким-то женским визгом. Брызнула кровь. Бармен подхватил орущего от боли алкаша за шиворот, подтянул его к двери и вышвырнул на дорогу. Алкаш упал на пыльную дорогу, согнулся в позе эмбриона и жалобно заревел. Он прижимал руку к сломанному носу, пытаясь перекрыть кровь грязными пальцами. Детина-бармен вернулся в бар, подошел к двум другим пьяницам. Те, не дожидаясь участи первого, тут же испарились. Детина удовлетворенно хмыкнул, хлопнул рука об руку и прошел на свое рабочее место. Вопли алкаша с улицы не прекращались.
  - И так - каждый день, девочка. Все-таки, зачем ты ищешь Писклю?
  - Надо.
  - Не понимаю. Я не понимаю.
  - А тебя и не просят. Сиди да водку разливай, работой занимайся. Это - "Пьяный цыган", здесь суетиться и лезть с лишними вопросами не принято.
  - Я все понял, - бармен с кривой улыбкой отвернулся от Яны и продолжил тереть стакан грязной тряпкой, чем больше пачкал его, нежели чистил.
  
  
   Как и сказал колдун, пьянь начала сходиться в кабак в шесть вечера. Яна спокойно сидела в темном углу и сверяла каждого нового посетителя с фотографией.
   Поначалу ввалилась компания пьяной молодежи - человек пять-шесть. Лихо матерясь и переругиваясь, парни расселись вокруг стола и начали скидываться на баллон пива. Каждый кинул по две-три монеты в общую кучу. Собрали нужную сумму; один из парней в горстях унес мелочь к бармену, и тот дал ему пиво. Парни пустили его по кругу - каждый норовил сделать глоток побольше и звонко рыгал после каждого глотка.
   Потом в бар заползли несколько бомжей. Один из них сгрузил бармену несколько горстей мелких монеток (видимо, милостыни), где самыми большими монетами были два рубля, и получил взамен крохотную чекушку. Не отходя от кассы, бомж трясущимися руками открыл бутылку и начал жадно лакать водку. Она текла по его заросшим щекам, пузырилась у губ, с бульканьем проливалась в глотку. Жадно зачмокав, бомж выпил почти всю водку, оставив своему спутнику лишь глоток на донышке. Бомжи начали скандалить, но бармен одним движением кулака заставил их уйти из бара.
   Похоже, здесь бумажные деньги не были в ходу. Все, кто ни приходил в бар, платил огромными горстями монет, где даже пять рублей были редкостью. После семи вечера начался массовый наплыв пьяни - входили по двое, по трое, несли свои кучи монет, получали вожделенное пойло и упивались им, едва усевшись за стол. Пришли и "блатные" - несколько уголовников низкого полета бесцеремонно растолкали пьяниц, столпившихся у кассы, и взяли себе пару баллонов пива. В половине восьмого бар был полон. Яну не замечали - центром пьянки был стол в углу напротив, где сидела пара зашибленных фраеров. Те, видимо, были при деньгах. Бомжи на коленях клянчили у них "пару рубликов", уголовники же нагло требовали бабло, иначе - разборка за углом.
   Кабак заполонили пьяные окрики, развеселые песни, звонкие отрыжки. Спертый воздух помещения "освежился" новым запахом спирта и перегара. Пьянчуги попадали на пол, а веселая молодежь игриво их потаптывала. Бармен с кем-то оживленно спорил, но его голос заглушала отборная ругань. Публика загудела, разогреваясь все сильнее и сильнее, будто растревоженный улей. В пылу пьянки Яна увидела Писклю - тот залихватски тяпал стопку за стопкой и что-то выкрикивал писклявым голосом своему собутыльнику.
  - Эй, Федот! - орал Пискля. - Добавляй! Добавляй, мать твою! Добавляй!
   Водка, большей частью проливаясь на стол, наполняла рюмку Пискли. Тот пил водку, и та текла по его обвисшим щекам. Его глаза начинали слезиться, но он все равно пил.
   Драка началась в восемь вечера. Один из оборванных пьянчуг, поднявшись с полу, вдруг обильно сблевал на кожаную куртку уголовника. В баре на пару секунд повисло общее молчание. Уголовник ошалело смотрел на заблеванную куртку, после чего без единого слова ударил пьяницу кулаком по челюсти. Тот, ничего не соображая, отлетел назад и ухватился за стойку бара, чтоб снова не свалиться. Яростно матерясь, уголовник ударил локтем по его макушке, швырнул все ещё блюющего мужика на пол и начал месить его огромными ботинками. Спустя минуту весь бар превратился в сплошное поле боя - не дрались только Яна и бармен. Уголовник продолжал бить алкаша ногами, другие уголовники бросились на остальных пьяниц. Замахали кулаками, и бар заполнился звуками выбиваемых зубов, ломающихся носов, криками боли и ярости.
  - Бей! Бей суку! - визжал Пискля, лупя табуреткой по широкой спине пьяного парня. Табуретка сломалась - Пискля отломил ножку табуретки и со всего размаху ударил ей по лицу уголовника, добивающего блюющего алкаша. Уголовник полетел в нокаут.
  - Ребята! Наших бьют! А-а-а-а-а-а!
  - Бей суку!
  - Мочи козлов!
   Побоище все разгоралось. В ход пошли осколки бутылок и отломанные ножки табуреток. Били всех и вся - кулаками, ногами, лупили головой о столы. Озверевшие от выпитого "блатные" давили ногами головы лежащих на полу алкашей. Другие поднимали пьянчуг на руки и швыряли их о столы. Бар гудел, всюду летела кровь и недопитое пойло. Бармен изредка помогал драчунам, разбивая бутылки о головы их противников. Вскоре половина дерущихся лежала на полу, охая и истекая кровью; другие все ещё дрались, сами не понимая, за что они бьют друг друга и зачем им это надо. Пискля дрался особенно жестоко - он махал ножкой от табуретки и безжалостно колотил любого, кто посмел к нему приблизиться. Парни, которые давно выпили свое пиво, теперь дрались ради того, чтобы обчистить карманы побежденных. Двое из них уже лежали на полу с разбитыми губами и кровоточащими носами. Другие яростно мутузили пьянчуг.
   Когда потасовка достигла своего апогея, бармен начал бояться за помещение кабака - бойня становилась особо жестокой. Пара уцелевших уголовников продолжала наступать на Писклю. Тот отступал, отчаянно размахивая своим орудием.
  - Не возьмете, суки!
  - Иди сюда, крысеныш!
  - Не возьмете! - вопил Пискля. Но уголовники уже загнали его в угол.
  - СУКА! - заорал Пискля и вытащил из-за пазухи обрез от винтовки. Не выдержав, он пальнул уголовнику прямо в грудь. В воздух взметнулось облачко крови, уголовника отбросило назад точно тряпичную куклу. Хрипя, обливаясь и захлебываясь кровью, тот упал на стол.
   Драка остановилась, все замерли, точно дети, играющие в колдунчиков. Тишина, повисшая в баре, нарушалась лишь хрипами раненого уголовника и стонами лежащих на полу алкашей. Пискля, только сейчас осознавший, что он натворил, убрал обрез и испуганно вытаращил глаза.
  - Пискля, - прогудел бармен. - Я вызываю ментов.
  - Сволочи! - Пискля снова замахал обрезом. - Не подходите!
  - С...сука, - прохрипел умирающий уголовник. Он потрогал огромную дыру у себя в груди и тут же умер.
  - Не подходите! - прошипел Пискля.
   Яна встала со своего места и вышла в середину помещения. Она легким движением отшвырнула стол на своем пути, вытащила нож и навела его на Писклю. Замершая публика переводила глаза то на Яну, то на Писклю. Бармен набирал 02.
  - Саламандра тобою недоволен, - сказала она.
  - Саламандра? - прошептал Пискля. - Саламандра? Да пошли вы все!
   Он выстрелил в потолок - на головы всем посыпалась штукатурка. Он убрал обрез за пазуху, оттолкнул тощего парня с разбитой бровью и бросился к дверям.
  - Идите вы к черту! Все! - и выбежал из бара.
  - Пискля! Чтоб ты сдох! Сука! - орали по всему бару.
   Яна неспешно прошлась по грудям лежащих на полу жертв драки и вышла из бара. Последнее, что она услышала - это рыдания пьяниц над трупом уголовника и тихая ругань бармена.
   Пискля скрывался в темном переулке. Он часто-часто дышал, скулил и бежал боком, наведя на Яну обрез. Яна бросилась вдогонку за его спиной. Догнать Писклю не стоило больших трудов - он хромал на обе ноги. Яна настигла его в глухом переулке, держа наготове нож. Пискля орал и просил его пощадить.
  - Стой! Бежать бесполезно! - кричала Яна, но Пискля убегал как мог.
  - Пожалуйста! Стой! Пожалуйста, не тронь меня! Я не хочу! - Пискля выстрелил в Яну. Дробь попала ей в живот, но боли не было. Пискля понял, с кем имеет дело, и ещё сильнее заорал:
  - Нет! Нет! Не трогай меня! Я исправлюсь!
   Но Яна уже догнала его. Стрелять было нечем - Пискля швырнул обрезом в Яну и тут же упал лицом на землю. Он заливался слезами и просил пощады. Яна занесла нож над головой и вонзила Пискле в спину. Тот забулькал и харкнул кровью на грязную землю переулка. Яна вонзила нож ещё раз. И ещё. Она била, била ножом до тех пор, пока Пискля не издал предсмертный хрип и не издох. Яна перевернула его на спину и для верности перерезала ему горло. Пискля отдал концы.
   Яна встала на ноги. Вокруг тела уже расползался во все стороны большой кровавый круг. Яна вытерла нож о грязные брюки пьянчуги, убрала за пояс и неспешным ходом отправилась прочь из трущоб.
  
  
  - Сегодня я убила ещё одного человека.
  - Кто заставляет тебя это делать?
  - Саламандра. Так называет себя колдун, который воскресил меня.
  - И ты ему повинуешься?
  - Конечно. Я не имею права не выполнять приказ.
   Голова Яны лежала на коленях матери. Ирина Егоровна перебирала её волосы, пропускала через пальцы тонкие сиреневые локоны. Яна лежала на диване и таращилась в шкаф с книгами. "Война и мир" - гласили тисненые золотистой краской буквы на корешке одной из книг. "А, это помню. Наташа Ростова, Безухов, Каратаев, французы, война..." - подумала Яна. Давно ли она прочитала "Войну и мир"? Век, два века тому назад. И все равно помнится этот эпизод с Пьером Безуховым, задающимся вопросом "Что любить и что ненавидеть?" после дуэли с Долоховым. "Что в нашей жизни самое ценное? Да сама жизнь, сама возможность жить, просыпаться каждое утро, смеяться, веселиться, любить! Нет в мире полностью несчастливого человека. Вот я несчастлива, но только потому, что я мертва. А живой человек счастлив, и счастлив будет до тех пор, пока над ним не погаснет солнце и не рассыплется в прах земля. Как, ну как эти люди ищут счастье в жизни, и видят это счастье в деньгах, в карьере, в любви?! Зачем искать это счастье, если оно уже есть, есть у каждого от рождения, и только заточение между "стенами" может отобрать это счастье?! Пока в человеке есть душа, он счастлив. Всегда".
  - Доченька, что мы соседям скажем, если они тебя заметят? - спросила Ирина Егоровна. - Ведь надо как-то объяснить им все это... что ты вернулась, такая живая.... А то пойдут слухи... распустят ведь.
  - Я им распущу, - злобно сказала Яна. - Я им так распущу, что они на два года дар речи потеряют!
  - Но все равно... надо что-то делать. Документы надо ...
  - Зачем мне ещё и документы? - Яна оглянулась на мать. - Для чего зомби нужны документы?
  - Ох, девочка моя, - Ирина Егоровна прижала к себе Яну. - Что же это такое творится... Мир с ума сошел! Мертвые оживают, все такое...
  - Магия, мама.
  - Скажи мне, Яна.... Скажи, каково тебе быть мертвой, но в то же время живой?
  - Хреново мне. Никаких чувств, ничего положительного. Бесконечное существование. Я - как муха между двумя рамами. Ни туда, ни сюда. Нет выхода. Просто нет...
  - А самоубийство?
  - Что? - засмеялась Яна. - Самоубийство? О, самоубийством тут не поможешь. В меня выстрелили из обреза, попали прямо в живот. Жива ведь! Нет выхода, как я уже и сказала. Моя душа заперта внутри шарика, шарик у Саламандры в кабинете. Я же - труп, кукла на ниточках, выполняющая для моего повелителя грязную работу. Не могу взбунтоваться, не подчиниться, сказать слова против. Вечное мучение.
   Яна встала с дивана, подошла к окнам, отдернула штору. Ей открылась ночная панорама двора, с теми же собаками, с теми же бомжами.
  - И все равно, как грязен, как поганен этот мир, - сказала она. - Может, оттого я и мучаюсь, что мне противен этот мир. Я почти побывала на небесах... но вот меня вернули. Я - будто солдат, которого решили на всю жизнь оставить в армии и никогда не отпускать домой.
   Яна пригляделась - неподалеку, на соседней улице, маячили те безрукие тени-великаны. Их было три - высокие, черные, они жуткими силуэтами чернели на фоне сливового вечернего неба. Тени все ещё раскачивались из стороны в сторону и тихо шли по улице, когда Яна отошла от окон.
  - Мам, я пойду на улицу, - сказала она. - Прогуляюсь.
  - Яна... поздно уже.
  - Всего-то десять часов. Ничего, мне не страшно. Я вернусь через пару часов.
  - Иди...
  - Я хочу кое-что узнать. Кое-что догнать, - сказала Яна сама себе.
  
  
   На улице было по-вечернему свежо, прохладно и приятно. В синеватых сумерках неспешно прогуливался свежий ветер, копоша густые кроны тополей. Яна засунула руки в карманы и быстрым шагом пошла по тротуару. Три тени все так же маячили дальше по дороге. Яна прибавила ходу и поспешила за ними.
   Мимо Яны проходили разные люди - в основном, влюбленные парочки. Парни с девушками медленно шли по тротуарам и пили пиво. Яне было тошно глядеть на них. "Вот уж кто понапрасну тратит свое счастье", - подумала она, глядя на одну из парочек, которые шли с пивом и сигаретами и слушали музыку на мобильном телефоне. По дорогам лениво ползли уставшие машины, резво носились маршрутки и такси. Город отходил ко сну, над крышами домов засверкали первые звезды, но их довольно скоро застелили синие грузные облака. В небесной синеве медленно ползли сигнальные огоньки самолета, догоняя только что загоревшуюся луну. Запоздавшие стайки воронья с паническим карканьем мчались над дорогой, будто убегая от смерти.
   "Ну же, стойте", - подумала Яна. Тени шли в паре кварталов от неё, они были уже близко.... Яна перешла на легкий бег, пересекла дорогу. До теней оставалось совсем немного, но вдруг её внимание привлек странный мужичок в длинном клетчатом плаще и утиной кепочке, который стоял возле старухи-торговки и плевался в её ведро с семечками. Странно, но бабка не видела ни мужичка, ни его плевков, а только осовело таращилась перед собой. Мужичка не видели прохожие, они равнодушно проходили мимо него и не разделяли его радости по поводу плевков. Мужик же весело плевался в ведро и задорно хохотал. Вдруг он обернулся на Яну. По его комичному морщинистому лицу пробежала тень тревоги, он нахмурился и как-то странно выпятил губы. Яна начисто забыла про тени и с удивлением присмотрелась к мужику. Минуту они смотрели друг на друга, после чего мужичок озабоченно спросил:
  - Ты видишь меня?
  - Да, - Яна подошла к нему. - Ты кто?
  - А ты кто? - визгливо спросил мужичок и отошел назад.
  - Меня зовут Яна.
  - Чьих будешь? Саламандра, да?
  - Да
  - А, все понятно, - мужичок подошел к Яне. - Зомби, да? Что-то ты слишком похожа на живую. Да и своих слуг Саламандра не отпускает гулять просто так. Ты убежала?
  - Нет. Он разрешает мне гулять. А ты кто такой?
  - Я? - мужичок засмеялся. - Вы, люди, называете нас чертями. Или бесами.
  - Ты бес?
  - Да! Не такой, конечно, как у Гоголя, но все равно бес. И рожки у меня есть, - мужичок убрал кепку. Из его лохматой шевелюры действительно торчали небольшие шишки рогов.
  - А хвост есть?
  - А как же! У уважающего себя беса всегда есть хвост, рога и копыта! А в остальном мы не отличаемся от людей, - мужичок хлопнул себя по заду.
  - Вот как.... И чем вы занимаетесь?
  - Мы? Мы - подстраиваем людям всякие гадости. Мы - мелкие бесы. Вот этой бабке я испортил все семечки. Гы-гы! - усмехнулся бес.
  - Вот как... - повторила Яна. - А это что за тени?
  - Те, что высокие? - бес оглянулся в сторону великанов. - А, их тебе лучше не трогать. Это предвестники смерти. Они отмечают людей, которые должны умереть в ближайшем будущем. А потом за ними приходит она... костлявая.
  - Смерть? А она так и выглядит - с косой, в балахоне?
  - Нет... она никак не выглядит. Мы её не видим. Это - высшая сила, никакого виду она не принимает. Её не отследить, не отогнать.
   Яна убрала руки в карманы и ещё раз поглядела на эти тени. Они прискорбно скользили по улице. Бес тем временем обошел Яну со всех сторон.
  - Почему я вижу все это? - спросила Яна.
  - Это только вот эти дураки... живые дураки не видят нашего мира таким, как он есть. Ты же мертва... но в то же время и жива. Ты - как бы нейтрал, тебе виден этот мир таким, какой он есть. Приглядись получше - и ты увидишь истинный облик людей.
   Бес указал на двух девушек, идущих по другую сторону от дороги. Яна присмотрелась к ним и вдруг увидела, что вокруг одной был странный зеленоватый ореол, а вокруг другой - розовый. Ореол, точно туманная дымка, окружал их головы, висел над ними прозрачным нимбом.
  - Вот та... которая блондинистая... у неё зеленая аура. Это значит, что она лжет гораздо много. Люди, которые лгут, обладают зеленым нимбом. Она одновременно встречается аж с тремя парнями - и всем клянется в верности. Лицемерка, короче.
  - А та, что с розовым нимбом?
  - Вот она - хорошая девушка. Честная и верная. У неё есть такой же хороший гражданин - умный, сильный, интересный. А её подруга привыкла брать от каждого парня все то, что её надо - от первого деньги, от второго - интересное общение, от третьего - ещё что-нибудь.
  - Интересно...
  - Я же говорю, что нам, нейтралам, видны люди такими, какие они есть. Нам виден мир со стороны. Вот, погляди, как много здесь молодых людей с зелеными аурами. Вон, видишь ту парочку? У девушки, опять-таки, зеленая аура. Она не умеет любить, она лишь пользуется своими парнями. Хочешь, я ей гадость устрою? - черт лукаво покосился на Яну.
  - Ну... давай.
   Яне стало интересно. Бес подло захихикал, поднял руку (сейчас все сделаем) и пошел в сторону "влюбленных". Парень под руку вел свою ненаглядную, девушка же что-то оживленно ему щебетала. Видимо, они были счастливы. Бес, гадко ухмыляясь, приблизился к ним и стал вертеться вокруг девушки. Он что-то прошептал себе под нос - и у девушки вдруг лопнула сумка. Она непонимающе огляделась вокруг себя. Бес закатился в приступе гадкого смеха. Яна тоже слабо улыбнулась.
  - Блин, она же новая была, - девушка присела на корточки и стала собирать вещи, вывалившиеся из сумки. - Артем, помоги мне!
   Парень присел и помог девушке собрать её добро. Бес сделал знак - мол, сейчас самая комедия начнется. И тут же, будто по команде, из-за угла вышел ещё один парень. Увидев их, он замер. Яна поняла - это тоже был парень этой девушки. Второй.
  - Ты ещё кто такой? - спросил он у сидящего на земле Артема. - Настя, я не понял!
  - Ой... ты... - Настя сконфуженно поднялась с земли, прижимая к груди испорченную сумку.
  - Анастасия! Кто это?! Кто ты такой, скотина?! - парень вдруг отвесил Насте смачную пощечину. Бес стоял рядом с ними. Он ухахатывался до такой степени, что согнулся пополам.
   Яна с интересом наблюдала за разгорающимся скандалом. Между гражданами чуть ли не начиналась драка, а Настя, покраснев, вдруг разревелась.
  - Вот видишь, - сказал бес, вернувшись к Яне. - Что значит встречаться с двумя людьми одновременно. Тайное становится явным. Если бы у неё не лопнула сумка, они спокойно прошли бы этот перекресток и не попались этому... второму. Но я их задержал... и обман этой Насти раскрылся. В том-то наша работа, девочка - делать гадости, но с благой целью.
   Бес огляделся по сторонам. На улице стемнело, загорелись фонари, подул сильный ветер.
  - Видишь тех двух влюбленных? Вокруг них яркий, очень яркий розовый ореол. Это значит, что любовь между ними сильная, искренняя. Я не имею права трогать их. Я даже приблизиться к ним не могу.
  - А белый ореол? - спросила Яна, увидев неподалеку от себя женщину с детской коляской.
  - Белый... это материнская любовь. Самая чистая энергия на свете. К таким я даже на сто метров не могу подходить.
  - Когда-то и у меня был такой ореол, - прошептала Яна.
   Бес исподлобья посмотрел на Яну.
  - У тебя был ребенок?
  - Мог быть, - сказала Яна. - Но меня убили. Прямо в роддоме. Интересная вещь получается! Если вы не имеете права даже приближаться к беременным, то что уничтожило меня? Что за сила?
  - Ох, девочка моя, - пропел черт, гладя её руку. - В этом мире есть много темных сил. Кроме нас, бесов. Мы - это так, мелочь. Подстраиваем маленькие гадости. А смертушка... вот она внимания на чистую энергию не обращает. Ежели захочет - унесет с собой.
   Яна продолжала стоять рядом с бесом. Сумерки сгустились окончательно, и на улице наступила ночь. Насти и её парней уже не было. Ушла и бабка с семечками. Черт все так же хищно озирался по сторонам, в надежде выследить новую жертву. Яна видела людей с синими, желтыми, черными ореолами. Детей окружала красивая золотистая дымка, пожилых людей - темно-красная, больных - желтая. И правда, как все просто.
  - Ну что ж, чертяка... я, пожалуй, пойду, - тихо сказала Яна.
  - Уходишь? Эх, жалко! Скучно мне тут, доча. Вот хожу, пакости делаю, скучаю. И так - всю вечность. Я же не человек, мне срок не отмерен...
   Яна печально улыбнулась:
  - Ты не один такой...
  - Ах, да, ты ведь зомби... - бес почесал затылок и вдруг нежно погладил её руку. - Что ж, будем жить с тобой до Страшного суда?
  - Нет уж, - вдруг сказала Яна. - Выход есть. И я выберусь. Я освобожусь, я буду свободна!
  - Во как... - прошептал бес. - Ну, удачи, боярыня...
   Яна развернулась на каблуках и быстро пошла прочь по ночной улице.
  
  
  - Ну что, дорогая, Пискля того?
  - Да, он мертв, - Яна лежала на диване и держала мобильник у уха. Голос у Саламандры сегодня был необыкновенно весел, оживлен и слегка пискляв.
  - Ну что, готова для очередного задания?
  - Опять убивать?
  - Да, а ты как думала! - Саламандра засмеялся. - Опять мокруха.
   Яна встала с дивана, подошла к окнам. Начинался новый день, на востоке застыла вспышка оранжевого зарева, холодные облака тонкими перьями разлеглись по свинцовому небу. В открытую форточку дышало холодным, свежим утренним воздухом. Откуда-то издалека доносилась вибрация движущегося поезда, гудели клаксоны автомобилей и завывала сигнализация. Яна мертвыми глазами оглядела эту картину, ничего красивого в ней не увидела.
  - Кого надо грохнуть?
  - Это разговор не для телефона. Давай-ка мы лучше встретимся. Как вчера.
  - Где?
  - Ну, не знаю. Давай встретимся, - Саламандра призадумался, - там, где ты любила гулять при жизни.
  - Я не помню, где я любила гулять, - сказала Яна. Она и вправду не помнила.
  - Ты не помнишь?
  - Нет. Если ты забыл, то я напомню - я стала роботом, все человеческие чувства исчезли. И ничего, связанного с моей старой жизнью, я не помню.
  - Ай-ай, - пропел Саламандра. - Хорошо, тогда место я назначу сам. Может, мы погуляем? Зачем нам сидеть на одном месте? Давай так - я подхожу к Ледовому дворцу через час. Когда мы встретимся, мы где-нибудь прогуляемся и обсудим твои действия. Хорошо?
  - Хорошо.
  - Вот и замечательно. Пока, Яна. Я тебя люблю.
   В телефоне раздались гудки. Яна недоуменно посмотрела на трубку - Саламандра сказал, что любит её? Или же это трубка сама сказала? Он любит её - и в то же время мучит? Издевается, не отпуская её, как птицу из клетки?
   Я тебя люблю.
   Яна забыла, что такое любовь. Яна знала, что когда человек любит человека, он старается делать ему приятное, хорошее, доброе. Любовь - чувство светлое, божественное. Поэтому Яна ничего про неё не помнила. Она знала, что любовь спрятана в ней, что она кроится в самом темном углу её души. И вытащить её оттуда было трудно. Человек, оказавшийся в густом тумане, может видеть перед собой лишь мутный человеческий силуэт, но не знать, что это за человек, так как его лицо, его черты спрятаны в тумане. Человеку нужно лишь подойти поближе... и он узнает, кого видит перед собой. Точно так же и Яна знала, как выглядит любовь, она видела её силуэт, но пока ещё не могла её понять. Любовь для неё была сокрыта туманом.
  - Ты меня любишь? - спросила Яна. - Хм, возможно ты действительно поразился моей красотой. Но я же мертвая! Некрофил чертов...
   Яна подошла к зеркалу, покрутилась перед ним. Она и вправду была красива, ни единого признака смерти, кроме бледноты, у неё не было. Яна приподняла край кофточки - на её животе были два пулевых ранения, оставшихся после погони за Писклей. Яна осторожно потрогала дырочки пальцем, нащупала внутри себя острый кусочек дроби. "Смотри-ка, ведь не болит!" - подумала она. Ранения смотрелись на ней немного жутковато, но боли просто не было. Яна была неуязвима.
  - Вытащить бы надо, - она ещё раз потрогала рану. - Хотя, нет. Не стоит. Все равно не мешается.
   Яна переоделась в свой старый вязаный жакет, который ничуть не стал ей мал за два года, причесала гладкие волосы, попробовала слегка напудриться - лишь бы спрятать эту жуткую бледноту. Она накрасила губы - они были совсем бесцветны. Правда, помада оказалась слишком яркой, что придало Яне немного кровожадный вид. Она ещё немного покрутилась перед зеркалом, осмотрела себя со всех сторон.
  - Ты меня любишь, колдун? Ах, ну да... ты оставил во мне часть души, ты разрешил мне отомстить, ты разрешил мне жить более свободно, ты не изуродовал мое тело. Это признаки любовной заботы?.. Колдун вуду влюбляется в своего зомби? - Яна бездушно усмехнулась. - Что ж, ты настолько меня любишь, что даешь мне свободу. Ты даешь мне слишком много свободы, Саламандра. Зря ты так.
  
  
   Саламандра подошел вовремя, как и обещал. Яна уже ждала его, прислонившись к кирпичной стене здания. Саламандра сегодня сменил свой плащ на темно-красную рубашку. На его носу красовались блестящие солнечные очки, удачно гармонируя с такой же блестящей лысиной. Яна заметила, что на его макушке есть небольшая вмятина.
  - Уже ждет! - Саламандра шутливо протянул Яне руку. Она пожала её.
  - Ну-с... - продолжил он. - Далеко пойдем?
  - Мне без разницы.
  - Давай к водоему! На мост? На мосту и поболтаем.
  - Идем.
   Они пошли к водоему, который весело блестел на солнце своей грязной водой. Саламандра курил, харкал, что-то напевал себе под нос. Яна просто шла рядом.
  - Он - мой бывший друг, - вдруг пробасил Саламандра. - Хороший был человек, однако. Но в последнее время снюхался с мусорами. Вот за это и нужно его заколбасить.
  - Координаты твоего друга?
  - Держи, - Саламандра протянул ей новую фотографию.
  - А адрес?
  - Сзади написан. Ты должна просто вломиться в его квартиру, и убить. Любым способом. Ты же знаешь - есть тысячи способов убить, но эффект-то один.
  - И... когда?
  - Сегодня же.
  - В день - по убийству? Таков мой удел? - спросила Яна.
  - Нет, зачем... - Саламандра забегал глазами по улице. - Не обязательно.
  - А в остальные дни? Когда "работы" для меня не будет? Я должна отсиживаться дома? Пропускать сквозь пальцы время, ждать невозможного - смерти? Так?
   Саламандра ничего не отвечал. Яна снова чувствовала в себе некоторые позывы ярости.
  - А если я попробую убить себя? - спросила Яна, хотя прекрасно знала ответ.
  - Бесполезно. Когда человек убивает себя - его душа уходит от него. А твоя душа спрятана в моем кабинете. Так что не уродуй себя.
  - А если я брошусь под поезд? Или найду такой способ, чтобы меня разрубило на мелкие кусочки?
  - Бесполезно, - отвечал Саламандра. - Душа все равно при мне. И если ты разрубишь себя на части - ты просто лишишься возможности двигаться, совершать действие... но ты все равно останешься здесь. Ты будешь существовать дальше. Так что побереги свое тело.
  - Какая же ты сука... - прошипела Яна. - Как я тебя ненавижу...
   Они шли по небольшому тротуару, который тянулся вдоль берега водоема. Яна увидела, что в воде плавают тела - синие, зеленые, бледные, обтянутые тиной и изъеденные раками. Они плавали в воде как вещи с утонувшего корабля, как бесполезный хлам. У берега, слегка покачиваясь на слабых всплесках воды, колыхался почерневший труп юноши лет семнадцати. Его зубы были покрыты мелкими ракушками, в красивых, длинных волосах застряла лягушачья икра, а к щеке прицепился рак, надрезав на ней кожу. Его глаза были затянуты тонким слоем ила, из-за чего походили на два морских камушка. В других участках водоема Яна видела бурые пятна крови. Солнце стало светить ещё тусклее, мир будто сжался до размеров водоема. Яна с ужасом взирала на утопленников - гнилых, зеленых, страшных. У неё не было души, но сейчас ей стало жутко. "Как ужасен этот мир", - в очередной раз подумала она.
   Вдруг где-то в траве заквакала лягушка. Шаги Яны напугали её, и она от перепугу бросилась в воду. Она скакнула прямо на тело юноши. Тело уже порядочно разложилось, раскисло, поэтому лягушка, прыгнув на него, просто разломила его пополам. Из разлома потекло что-то зеленое, две половинки парня пошли ко дну. Яна закрыла глаза и отвернулась.
  - В чем дело? - спросил Саламандра.
  - Да так... ничего, - прошептала Яна и открыла глаза. Водоем был пуст и чист, трупов не было.
  - Скажи, почему я вижу всякие кошмары? Только из-за того, что я нейтрал в этом мире? Что я вне игры, и могу наблюдать за этим миром со стороны, как болельщик?
  - Ага, - Саламандра посмотрел на Яну. - Ты много чего видишь?
  - Я вижу всякое. Ауры, тени, трупы.
  - Трупы?
  - Да, они плавают в водоеме.
  - Ты видишь всех, кто когда-то тонул здесь. За все время существования этого водоема.
   Яна не выдержала. Несмотря на свою безжизненность и пустоту души, она вдруг не выдержала и схватила Саламандру за воротник. Тот удивленно квакнул и вытаращил глаза. Хватка Яны была стальная.
  - Почему? Почему так? Почему все так нечестно? Почему я не умерла? За что ты сделал это со мной? Ведь все, все люди должны идти дальше, начинать новую жизнь! Почему я не могу так же? За что ты так со мной поступил? ЗА ЧТО?
  - Яна, Яна, девочка моя, - засюсюкал Саламандра. - Имей над собой контроль! Что с тобой?!
   Он попытался убрать её руку, но Яна не отпускала воротника Саламандры. Её глаза теперь были безумны, они страшно выкатились наружу и горели дикой, первобытной яростью. Послышался звук рвущейся ткани.
  - Может, отпустишь меня? - Саламандра усмехнулся и поднял обе руки над головой.
   Яна сама только сейчас осознала, что она делает. Она отпустила воротник его рубашки и будто бы сжалась в размерах, из яростной львицы превратилась в покорную собачонку. Волна гнева погасла. Яна отвернулась от Саламандры, прижала руки ко лбу. Колдун тем временем разглядывал испорченную рубашку.
  - Темперамент, - сказал он недовольным тоном. - Не стоило, наверное, делать тебя такой самостоятельной. Надо было сделать тебя такой же, как и моих остальных зомби. Ты видела "Ночь живых мертвецов"? Вот трупаки там были, да? Надо было тебя такой же сделать, - Саламандра оправил рубашку и разгладил на ней складки.
  - Есть мир живых, есть мир мертвых, - сказала Яна. - А я нахожусь посередине. Как такое возможно? Как можно быть и живым, и мертвым?
  - Детка... между миром живых и миром мертвых есть стена. И никто не преодолеет эту стену до тех пор, пока не умрет или не родится. Вот ты умер - и ты на стороне мертвых. Вот ты переродился, началась твоя новая жизнь - и ты опять по другую сторону от стены, вместе с живыми. Бог придумал только два условия для преодоления стены - рождение и смерть.
   Саламандра поднял палец, собираясь сказать какую-нибудь умную мысль. Немного подумав, он обнял Яну за плечи и выдал:
  - Но в мире нет непробиваемых стен. Какая бы стена ни была, в ней можно пробить брешь и пролезть на другую сторону. Нет ни одной неприступной стены - вспомни стены Иерихона или Берлинскую стену. Стены всегда рушатся и пробиваются. Даже если враг не сможет взять стену приступом, эту стену все равно разрушат те, кто её построил. Потому что надоест.
  - Теперь я поняла, зачем ты просишь называть себя Саламандрой. Ты - как настоящая саламандра, не горишь в огне. И так же неуязвим. И так же мерзок.
  - Верно, - колдун ещё раз погладил Яну. - Я думаю, что на сегодня наш разговор окончен. Иди, выполняй свой долг. Если ты убьешь моего бывшего товарища, то вопрос о твоем освобождении будет рассматриваться почаще.
   Тебе грустно, что ты превратилась в зомби? Что ж, в этом виновата только ты. Нечего было спать с кем попало, дура!
  
  
   На город спустилась страшная жара.
   Хуже всего в эту пору было на рынке. Огромное количество людей, разгоряченных и потных тел, сильный шум голосов, немереное скопище палаток, превращали рынок в настоящее место для пытки. В воздухе витала рыжая пыль, которую разгонял по сторонам горячий ветер. Тяжелый воздух походил на воздух в "Пьяном цыгане". Здесь витали запахи и с рыбного ряда, и парфюмерии, и горячего асфальта, и даже слабый запах перегара. Навстречу попадались пьяные, оборванные и вонючие бомжи. Шли, отдуваясь, люди с огромными пакетами и сумками, отирали лбы рукавами, чувствовали солоноватый вкус пота на губах. Торговцы водой и соками выставляли питье на прилавки каждые двадцать минут, и к полудню все было распродано. Люди вставали в огромные очереди, толкались, ругались, - лишь бы поскорее получить заветную жидкость и продолжать свои закупочный рейд. Рынок походил на огромный растревоженный муравейник.
   Яна, не спеша, шла по рынку. Именно через рынок лежал ближайший путь к её новой жертве. В её кармане уже лежал нож, которым вчера был убит Пискля. Яна ещё раз поглядела на фотографию, прочитала адрес. Надо было убить некоего Селиванова Тимура, 1973 года рождения. На фотографии был изображен улыбающийся мужчина с длинными светлыми волосами и белоснежной улыбкой. "Жалко такого убивать", - подумала Яна. Саламандра почему-то пририсовал к нему рожки.
  - Стой! Стой, сволочь! Масло отдай! Отдай! - голосила толстая тетка-продавщица, выбегая из палатки. Беспризорный мальчишка, сжимая в руках бутылку масла, с ловкостью газели улепетывал прочь. Тетка, страшно матерясь, остановилась, согнулась пополам от бега - её заплывшее жиром сердце еле справлялось при такой жаре. А за её спиной стоял бес. Он хохотал и мотал во все стороны головой.
   Яна шла дальше. Возле вещевых палаток она увидела дерущихся - двух пьяных кавказцев, которые больше орали и ругались, чем дрались. В итоге один швырнул другого прямо на прилавок палатки, стол под кавказцем жалобно треснул. Мужик упал на землю, а на него посыпались детские колготки, вязаные носочки и нагрудники.
  - Ах вы, негодяи! - кричала продавщица и лупила поверженного кавказца пластиковой вешалкой.
  - Да повыгонять бы вас всех, на вашу родину! - заорали со всех сторон надтреснутые голоса.
  - Мочи козлов!
   Кавказец встал, помог продавщице привести её палатку в порядок. Она все ещё визжала и грозилась позвонить в милицию. Вокруг стояли зеваки и ждали развязки. Яна обошла эту свалку стороной. Возле места драки стояло сразу двое чертей. "Так вот откуда берутся все конфликты", - подумала она.
  - Яна? Это ты?
   Она встала на месте. Замерла, не в силах пошевелиться.
   Её узнали? Её вспомнили? Кто?
   Яна стояла не шевелясь и не в силах предположить, кто её позвал. Краем глаза она заметила мужскую фигуру, подходящую сзади. Яна несмело обернулась. Возле неё стоял Костя, её бывший парень.
  - Яна... - недоуменно сказал он. - Как... как это... как это может быть? Ты живая?
   Яна вросла в землю. Она не могла пошевелиться ни одним мускулом, все мысли остановились, она не знала, что говорить. Костя обошел её, встал перед лицом, попытался взглянуть ей в глаза. Яна уткнула взгляд в землю, боясь посмотреть на бывшего любимого человека. Она уже и не помнила своей любви к этому человеку - она просто помнила его внешне. Краем глаза она заметила, что Костя отпустил небольшую бороду.
  - Яна... не может быть... - он прикоснулся к её плечу, пощупал ткань её жакета.
  - Нет... нет, это не я... - прохрипела Яна, отводя взгляд от него. - Это не я...
   Она с неожиданной для себя быстротой развернулась и быстрым шагом пошла прочь. Она ничего не думала, ничего не предполагала... но в её голове крутилось что-то страшное, напоминающее о её прошлой жизни. Она ускорила шаг, перешла на легкий бег, скрылась в людской толпе и ушла с рынка. Костя же стоял на месте, недоуменно таращась туда, где она исчезла. Он все ещё чувствовал на своих пальцах ткань её жакета, он все ещё представлял перед глазами её сиреневые волосы и бледную кожу. Это была Яна, безусловно, его любимая Яна, которую он помнил и любил до сих пор. Это была та самая Яна, на похоронах которой он когда-то был. И эта Яна была снова жива.
   Он простоял так почти десять минут.
  
  
  - Нет... - прошептал человек в дверях. - Пожалуйста, нет! Не надо!
  - Саламандра вами недоволен, - сказала Яна стандартную фразу.
  - Нет... нет, он меня не так понял. Он просто недопонял меня... нет... пожалуйста!
   Яна выхватила нож. Мужчина закатил глаза и бросился бежать. Яна неспешно вошла в квартиру. Клинок её ножа сверкал в ярком свете комнат.
  - Нет, пожалуйста! - мужчина вдруг снова подбежал к Яне, упал перед ней на колени. Его лицо сморщилось, постарело лет на десять, исказилось невероятной мукой.
  - Он не хочет видеть вас на земле, - произнесла Яна, готовясь нанести удар
  - Нет, п-пожалуйста! - мужчина обнял её колени. - Нет, нет, он... он ведь уверял, что я связан с ментами... но это не так, не так! Такого не было! Это неправда!
   Мужчина встал на ноги и, спотыкаясь, побежал в другую комнату, заливаясь слезами. "Да что ж я его не убиваю?" - подумала Яна. Мужчина, захлебываясь слезами, рылся в столе, вышвыривал оттуда какие-то бумаги. Выудив на свет небольшую папку, он протянул её дрожащей рукой Яне.
  - Вот, поглядите... тут вся правда. Саламандра просто получил ошибочную информацию. Я не имею отношения к ментам, я сам ненавижу их больше, чем он. У меня, в конце концов, тоже немало темных дел, и соваться в милицию... я не стал бы.... Пожалуйста, не надо...
   Яна взяла папку, но тут же отбросила её в сторону. Мужчина упал у её ног, начал целовать её туфли. И вдруг Яна почувствовала, что нож дрожит в её руках. Она попыталась понять - зачем она не хочет убивать его так же хладнокровно, как и Писклю? У неё же нет души. Она не знает милости и жалости. Но нож дрожит в её руках...
   Ответ нашелся сразу - из угла комнаты донеслись слабые всхлипы. Яна обернулась - в углу, спрятавшись под занавеской, сидели двое детей. Девочка лет семи, с зареванным лицом, держала за руку маленького братишку, лет трех. Её лицо было залито слезами, но она боялась плакать и даже пошевелиться. В её глазах стоял животный, непонимающий страх. Мальчик бесшумно ревел. Прекрасные детские лица были обезображены ревом и слезами, и Яна подумала, что эти лица гораздо страшнее тех трупов в водоеме. Яна сама не заметила, как выронила нож из рук. Она лишь смотрела на этих перепуганных, непонимающих, заплаканных детей, и какая-то ярость, ненависть, зло поднимались в её душе. И она была готова нарушить приказ Саламандры, она была готова не подчиниться ему, лишь бы эти дети перестали плакать.
  - Встаньте с полу, - сказала Яна. Мужчина не казался ей жалким - несмотря на то, что валялся на полу и целовал её ноги. Он делал это ради детей - любым способом, пусть даже унижением, лишь бы не дать убить себя на глазах детей.
  - Встаньте, Тимур, ну же. Я вас не трону.
  - Спасибо вам... - не переставая плакать, прошептал он. Встав с пола, он снова обнял Яну - теперь уже не за ноги, а за шею. Он обнимал её как старую знакомую, как давнюю подругу. И от этих объятий Яна вдруг почувствовала, как что-то простое, человеческое, вдруг слегка коснулось её, немного напомнило о себе. Яна, к своему удивлению, тоже погладила его по спине.
  - Спасибо, что не убили меня... прямо на глазах у детей. Никита, Оля, идите сюда, обнимите тетю! Она хорошая! - пропищал Тимур, но дети так же недоверчиво смотрели на них. Они уже не плакали - увидев, как отец обнимается с Яной, они поняли, что дело изменило ход.
  - Спасибо, - в сотый раз повторил он.
  - Не стоит.
  - Ты - одна из Саламандровых слуг?
  - Да. Только я слегка отличаюсь от зомби. У меня осталась часть души, я ещё могу быть человеком. Потому я вас и пожалела. А теперь послушайте, Тимур, - Яна взяла его за руку. - Саламандра имеет на вас зуб. Отношения с ментами тут не причем. Это - всего лишь повод убить вас. На самом деле он просто хочет от вас избавиться, вот и все. Поэтому я говорю вам - берите детей и бегите.
  - Куда?
  - Куда угодно! В любую точку земли, подальше от Бугульмы. Бегите немедленно, не берите с собой ничего - лишь документы и деньги. Бегите! Иначе Саламандра пришлет за вами своих самых злобных псов. Вы меня поняли?
  - Да, да! - Тимур поцеловал её руку, снова зарыдал. - Боже, спасибо вам! Я буду знать! Я бегу!
  - Я могу проводить вас до вокзала. Там вы купите билет на любой поезд, лишь бы как можно скорее. Вы уедете в любой город - а там уж решите, куда вам ехать дальше. Я же сопровожу вас, обеспечу вам безопасность. Вам понятно?
  - Да, да, - Тимур бросился к детям. - Мы собираемся!
  
  
   Спустя полчаса они были на вокзале. Внутри вокзала было приятно и прохладно, но очень людно. Яна подозрительно озиралась по сторонам. Селиванов вместе с детьми прорвался к кассе и спросил билет на Нурлат - он отходил всего через десять минут. Яне везде виделась опасность, в каждом человеке видела одного из зомби Саламандры. Ауры, странные серебристые облачка, вездесущие черти - это только путало и раздражало её. Она положила руку на спину Селиванова и все так же озиралась по сторонам.
   Никита и Оля теперь с интересом смотрели на Яну. Оля даже попыталась улыбнуться Яне, несмотря на то, что эта девушка угрожала их отцу и чуть его не убила. Девочка что-то тихо сказала, но её голос перекрыл шум пассажиров. Яна пригнулась - девочка сказала ей на ухо, что "она хорошая, и она (Оля) уже твердо знала это даже тогда, когда Яна занесла нож над головой отца". Девочка сказала это с такой искренностью и смешной уверенностью, что Яна не могла не улыбнуться. Она молча потрепала её по головке, не зная, что ответить.
   Купив билеты, Селивановы побежали на перрон, не заходя в зал ожидания. Они запрыгнули в поезд, немного опоздав - поезд уже начинал движение, и проводница с неохотой впустила их в вагон.
  - Ну, пока, Яна! - крикнул Селиванов.
  - Пока! - крикнула Оля. - Никита, скажи ей "пока"!
   Никита молчал. Оля махнула рукой и свесилась с тамбура, чтобы поцеловать Яну на прощание.
  - Ты добрая девочка! - крикнула Яна, пытаясь переорать гул поезда. - Я чуть не убила твоего папу, а ты меня целуешь!
  - Я же знала, что ты добрая, - крикнула Оля. Поезд тем временем тяжело зазвенел колесами, пополз со скоростью черепахи.
  - До свидания! - снова сказал Селиванов.
  - Пока! - кричала Оля.
  - Не поминайте лихом! - ответила Яна.
   Поезд мерно тронулся, проводница загнала Селивановых в вагон.
   Они были спасены.
  
  
  - Пора! Пора! - шептала себе под нос Яна. - Закончилась твоя власть, Саламандра!
   Единственное, что волновало Яну - не может ли колдун читать её мысли? Следить за ней повсюду? В её голове промелькнула страшная мысль: вот она заворачивает за угол, а там уже блестит лысина колдуна, и он говорит ей: "а куда это ты собралась, красотка? Очередное задание!"
   Яна за считанные минуты добралась до дома, по пути выкинув мобильник в люк канализации. Это уже бунт. Это уже непростительно. Девушка добралась домой, сбросила с себя жакет и переоделась в белую футболку. Затем одела заранее заготовленный парик и очки. В кармане уже лежал нож. Теперь он предназначался для Саламандры. Ирины Егоровны дома не было. Яна на миг подумала: вот она, может быть, уходит в последний путь, может, Саламандра убьет её, а бедная старушка, потеряв дочку во второй раз, тут же умрет на месте. Яна сжала зубы, сожмурила глаза. И вдруг почувствовала слезы. Она снова научилась плакать.
  - Нет, мама. Я еще вернусь.
   Яна вытерла пару слезинок, шумно выдохнула, бросилась прочь из квартиры. Времени в обрез. Возможно, Саламандра уже ждет отчета об убийстве Селиванова. Скоро он заволнуется и позвонит ей. Когда телефон, сейчас погружающийся в вонючую бездну канализации, не ответит ему, он забьет тревогу и отправит кого-нибудь на поиски. И начнется преследование...
   Девушка торопилась как могла. Она чувствовала, как убегают минуты, как секунды автоматной очередью бьют ей по пяткам. Она бежала к тому месту, где когда-то видела беса.
  - Эй, чертяка! - сказала она своему другу. Скучающий бес, увидев Яну, просиял. Его хитрющие глаза зажглись любовью и добром к девушке.
  - Приветик, боярыня! - черт, подошел к Яне, протянул ей сморщенную лапку. Яна спешно пожала её.
  - Слушай, друг, у меня нет времени для базара. Говорю прямо: ты не мог бы оказать мне некую услугу?
   Черт нахмурился.
  - Слушай, это мелочь. Пустяковая просьба.
  - Гадость кому-то сделать?
  - Нет, никаких гадостей. Я просто хотела спросить у тебя: ты хорошо знаешь Саламандру?
  - Ну... не так уж.
  - Дома у него бывал?
  - Никогда.
  - Сможешь сходить на разведку?
   Бес нахмурился сильнее, поправил кепочку на голове. Сплюнул. Затем ответил:
  - Ладно. Я только знаю одно: у Саламандры огромный особняк, и там целый батальон охранников. Вооружены они как бойцы "коммандос". Но они - живые люди, и меня не заметят. Заметит только Саламандра.
  - А ты можешь что-то вывести из строя? Сигнализацию, к примеру?
  - Да не вопрос! А... слышь, боярыня, ты Саламандру убить хочешь?
  - Именно.
  - И тогда ты освободишься?
  - Да.
  - Ради этого и мне, черту, не жаль рискнуть. Что ж, боярыня, дожидайся меня в укромном местечке. Мне хватит часа.
   Бес скромно улыбнулся Яне, и побежал дальше по дороге. Яна улыбалась ему, но когда спина черта исчезла из виду, улыбка сползла с её лица. Ей было страшно как никогда.
  
  
   Эти минуты были ужасны. Яна спряталась за гаражами, как и пару дней назад. Любое дуновение ветра, шелест листьев, гуденье клаксона с дороги - и Яна подскакивала на месте, ожидая схватки. Ей повсюду были видны тени: невысокие и серые, похожие на людей, но с размазанными лицами, опять были видны странные серебристые облачка. Пару раз в кустах шуршала тварь, похожая на собаку и обезьяну, она стрекотала и выла. Повсюду было движение, и Яне казалось, что все движется вокруг нее, что против нее что-то готовится, что все события происходят без нее - и пока она стоит, все кончится. Стоять без дела было невозможно, и Яна гуляла туда-сюда, кусая губу и дергаясь при каждом шуме. Но надо сидеть - сейчас партия беса, сейчас действует он. Яна прижалась к стене гаража, скрестила руки на груди и закрыла глаза.
  - Когда же все закончится...
   Через полчаса бес вернулся. Он вылез из-за угла и тихо окликнул Яну. Девушка ойкнула, резко обернулась.
  - Ты меня напугал... - прошептала она.
  - Прости, боярыня. Не хотел, - бес уставился в землю и зашаркал ногой.
  - Ну что там?
  - Как я и говорил: дикая система охраны, сигнализация и видеонаблюдение. Личная команда охранников: семнадцать дубов, у которых в комплекте любое оружие: от охотничьих ножей до АК-47.
  - Как дом? Как я могу туда проникнуть?
  - Лезь через забор со стороны леса. Туда наведена камера, но я вырубил её. Не знаю, когда они заметят поломку и починят камеру... надеюсь, успеешь. Кстати, ты адрес-то знаешь?
  - А что?
  - Адрес есть?
  - Да. Саламандра дал мне свой адрес. Говорил, чтобы я заходила. Идиот.
  - Дай мне бумажку с адресом.
  - Зачем?
  - Дай!
   Бес принял морщинистой рукой бумажку, прочитал и засмеялся:
  - Нет, дорогая, он не идиот. Он тебе ложный адрес дал.
  - Как - ложный? - удивилась Яна.
  - Да вот так. Саламандра предусмотрел случай твоего бунта. Вот представь себе: ты взбуянилась, как сейчас. Ты бежишь по данному адресу, и попадаешь не на ту хату. Какой облом: Саламандры нет, но есть камера наблюдения. Саламандра раскрывает бунт и уничтожает тебя. И все.
  - А если бы я просто и мирно решила бы сходить к нему в гости?
  - Нет. Зачем зомби идти в гости? Саламандра прекрасно знал, что в гости ты не пойдешь ни за что.
  - Хорошо, - Яна нервно осмотрелась по сторонам, присела на корточки, чтобы быть лицом к лицу с бесом. - Еще что-то есть?
  - Держи настоящий адрес, - бес дал ей бумажку.
  - Ах, точно... А еще...
  - Тебе, боярыня, оружие надобно? Я припас для тебя бензопилу. Как только перелезешь забор, беги в кусты, которые отгорожены серым штакетником. Там, под брезентом, лежит бензопила. Ты можешь ворваться через любой вход: если есть пила, ключи не нужны. Тебя пуля не берет, а парни Саламандры пилами не вооружены. Так что свежуй их налево-направо. Кабинет Саламандры ты найдешь на втором этаже, в самом конце красного коридора. Главное для тебя - ворваться в кабинет. Саламандра испугается тебя. А что? Бунт зомби - вещь страшная. Он может победить тебя только одним способом: разбить шарик, где прячется твоя душа. Но в таком случае ты все равно станешь свободна, твоя душа вырвется...
  - Ты уверен? - Яна улыбнулась. - Ты думаешь, когда я умерла, я не стала свободна? Нет, Саламандра вернул меня назад. И сейчас вернет. Если он разобьет шарик, он затем посадит меня между стенами - теперь уже на десяток лет.
  - То есть - убить любой ценой? - озабоченно спросил бес.
  - Да. Выхода нет. Ставка очень высока, - сказал Яна, уходя прочь. - Очень, очень высока. Если у меня не получится, меня ждет испытание хуже ада. А тебе, чертяка, спасибо огромное. Спасибо тебе, - договорила она через плечо, и поспешно пошла к дому Саламандры.
  
  
   Улица Красноармейская, протягиваясь через всю Бугульму, не желала заканчиваться на северной окраине города, и упрямо поднималась в гору. Это была живописная улица: на крутых подъемах и резких поворотах открывались виды на город, по правую сторону находилась лыжная база, и дальше - сочно-зеленые полянки и мрачные стены хвойного леса. Улица уходила дальше, становясь просто трассой. Здесь, на красивой горе, близко к лесу и природе, было излюбленное место для местных "олигархов". Несколько десятков крупных двухэтажных домов (по бугульминским меркам - особняков) протянулись по правую сторону дороги, пестрея на солнце разноцветными крышами. Дом Саламандры имел крышу желтую.
   Яна пришла из леса. Огромная стена грозно протянулась через сосняк, и лишь сосновые лапы переглядывали через этот забор. Яна, оглядевшись по сторонам, по-кошачьи забралась на сосну. Ей открылся внутренний вид владений Саламандры. Там был газон и просто серая земля - ни клумб, ни тропинок, ни цветов. Но угол, как и говорил бес, отгорожен штакетником. Там бензопила. Яна подробно оглядела всю территорию. На стене дома, под карнизом, что-то искрило, плевалось искрами. Это была камера, которую поломал бес. Все окна закрыты и занавешены. Еще лучше. Яна с ловкостью обезьяны перебралась на забор, тенью соскользнула вниз, и, мягко приземлившись на мягкую траву, бросилась к кустам. Она перемахнула через штакетник, спряталась в кустах. Оглядевшись по сторонам, она нашла брезент, отдернула его. Пила была на месте. Яна провела пальцем по зубьям цепи, приподняла пилу, потрясла ею - внутри заплескался бензин. Девушка улыбнулась, подняла глаза к небу. Пора. Пора бежать. Пора бежать напролом - либо навстречу спасению, либо навстречу мукам.
  
  
   Она вышла из кустов - несмело, неуверенно. Куда ломиться, куда врываться, как нападать? Где план? Ладно, она пока еще незаметна - камера вырублена. Еще есть время передумать.
   Но Яна уже завела пилу. Она завизжала, затряслась в её руках. Яна побежала по газону, побежала навстречу этому красному дому, и заходящее солнце знаменовало конец истории - либо для Яны, либо для её мучителя.
   Она подбежала к задней двери, влетела на небольшое крыльцо, со всего размаху всадила пилу в деревянную дверь. Инструмент завизжал адским воем, раскидывая во все стороны белые щепки и опилки. Минута - и в двери зияет огромная дыра. Яна пролезла внутрь, оказавшись в темном коридоре.
   Здесь было мрачно и затхло. Жилища колдунов во все времена были мрачными, сырыми и вонючими. Яна побежала по коридору. И вот где-то раздается хлопок выстрела. Пуля жужжит у её плеча, пробивает дырку в двери. Девушка побежала еще быстрее. Новая пуля попала её в плечо - она почувствовала мощный толчок, но с бега не сбилась. Охранник спрятался за кадку с корявой пальмой. Яна срезала деревцо одним взмахом. Охранник заверещал, но через секунду его голова слетела с плеч, отлетев в сторону в ужасном фонтане крови. Обезглавленный труп, источая реки крови, напомнил Яне убитого ею Олега.
  - Эй! Что там? - прогудел чей-то голос сверху. Яна заглушила пилу и спряталась в ближнюю комнатку. В нос ей ударил мощный трупный запах.
  - Эй! Серега? - охранник спускался сверху, держа пистолет наготове. Яна приготовилась завести пилу.
  - Серега, че здесь было? Ты не помер? О, черт! Черт! - заголосил охранник, увидев голову Сереги. В этот момент Яна тенью выскользнула из комнаты, завела пилу. Охранник успел только разинуть рот, как пила срезала ему голову - как и Сереге. Яна, не обращая внимания на фонтан крови, бросилась вверх по лестнице. Вверху началось движение, десяток ног загремел по полу, и крики: "это сиреневая вернулась!" Вдруг Яну посетила новая жуткая мысль: а если Саламандры нет дома? Устроит резню среди охраны, и окажется просто в дурах?
   "Сама виновата! Нечего было спать с кем попало, дура!"
   Забыв саму себя в приступе ярости, крича от злости, она ворвалась на второй этаж. Сразу трое охранников навалилось на неё кучей, намереваясь схватить её, но пара взмахов пилой - и проблемы нет. Истекая кровью, они лежали на полу и прижимали к себе отрезанные руки и ноги. Яна, держа пилу на уровне пояса, бросилась по коридору. Охранник с глупым лицом и колоссальным телом вырвался из ближней комнаты. Яна вонзила пилу ему в живот. Цепь выбросила наружу обрывки кишок и темной крови. Яна вонзила пилу еще глубже, а мерзкая кровь залила ей все лицо. Охранник что-то погудел и упал на колени. Кишки высыпались из распоротого брюха. Яна побежала дальше по коридору.
   Двое телохранителей полетели на пол, окруженные облаками крови, еще один был разрезан пополам. Её одежда была настолько пропитана кровью, что кровь струилась ручьями. Но коридор еще продолжался. "Сколько же я их убила"? - подумала она.
  - Лови! Лови её! - раздалось позади неё. Яна обернулась: сразу четверо телохранителей целилось в неё из разрывных дробовиков. Громкий выстрел. Еще один. Дробь попадает ей в грудь. Яну будто сшибает грузовик, она чувствует, как кусочки дроби застревают в ней. Яна прыгает за угол, оказывается в том самом красном коридоре, о котором говорил бес.
   Четверо с ружьями едва слышно крадутся по коридору. Из-за шумящей пилы ничего не слыхать. Яна уже готовится выскочить из-за угла, но вдруг из конца коридора до неё доносится ненавистный голос:
  - Приветики, Яночка! Стало быть, бунт на корабле все же состоялся...
   Она заглушила пилу. Саламандра стоял в дверях своего кабинета, слабо улыбаясь.
  - А я так на тебя рассчитывал. Я даже полюбил тебя. Все мои зомби просто монстры. А ты, девочка, все такая же, как и при жизни. Но взаимностью ты мне не ответила.
  - Я тебе другой взаимностью отвечу, - Яна подняла пилу над головой и двинулась к Саламандре.
  - Мне нечего терять, выродок!
  - Нет, дорогуша. Есть. Всем есть что терять, даже мертвецам.
  - Покайся напоследок!
  - А в чем мне каяться? - Саламандра невозмутимо развел руками, ничуть не страшась пилы. Но лысина его покрылась потом. Он стоял в конце коридора, прислонившись задом к подоконнику. Красивый лес за его спиной отходил на ночной отдых. Яна остановилась в паре шагов от колдуна. Тот навел на неё черные глаза, и Яна выронила пилу.
  - Каяться будешь ты, - прошипел Саламандра. - На колени!
   Яна повиновалась. Внутренний голос надрывался в ней, но Яна потеряла контроль над телом. Где-то в районе сердца еще теплилась та человеческая частица, которую не потушила магия вуду.
  - Пока я контролирую твое тело, ты даже вякнуть не имеешь права. На живот!
  - Нет, - Яна поднялась с колен. - Ты мне не хозяин.
   Саламандра вытаращил глаза. Он покачал головой и сказал:
  - Да... Еще тогда, у водоема, где ты схватила меня за воротник, я должен был догадаться до этого... Бунтуем... Что ж. Думаю, за такую провинность следует наказание в виде еще двух лет между стенами. Как тебе? Здорово там было? Сейчас будет еще хуже!
   И тут Яна заплакала. Убрав лицо в ладони, она зарыдала, мешая слезы с кровью. Саламандра приподнял её лицо за подбородок, стер с него чужую кровь. Яна уткнулась взглядом в пол.
  - Ладно. Я тебя понимаю. Тебе хочется свободы. Но таким способом ты её не получишь. Пора в междустенье, крошка.
  
  
   Как только Саламандра сказал "крошка", в конце коридора раздалось громкое "ДАВАЙ!", и все четверо охранников выскочили в коридор. Раздалось два выстрела. Первая дробь попала Яне в спину, и она отлетела в сторону. Еще немного дроби попало в ноги Саламандры. Он, схватившись за колено, завизжал ребенком и повалился на пол. Яна корчилась рядом - ей впервые было больно.
  - Черт! Саламандра, прости нас! Мы не хотели! Черт!
  - Суки! Мразь! Я вас всех... всех... Когда вы стрелять научитесь?
  - Саламандра! Мы не знали, что ты здесь - четверо побросали ружья, побежали к раненому колдуну. Яна собралась с силами, схватила одного охранника за ногу и повалила на пол. Она вытащила нож, полоснула еще одного по груди, а третьему вонзила в шею. Пока между Яной и охранниками шла схватка, Саламандра пополз в свой кабинет.
   Охранник поднял свое ружье, навел прямо на голову Яны. Она вовремя схватилась за приклад и отвела ружье в сторону. Выстрел отбил кусок штукатурки с потолка. Яна вырвала ружье из его рук. Охранник не успел и глазом моргнуть, как ружье выстрелило в упор. Голоса взорвалась как арбуз, мозги окропили стену напротив, а глаз - все еще живой глаз - шлепнулся в лужу крови. Яна добила корчившихся телохранителей, и вошла в кабинет Саламандры.
   Он полз по желтому линолеуму, оставляя после себя тонкий след крови. Его нога волочилась за ним как бревно.
  - ЯНА! - вопил колдун. - Немедленно брось ружье!
  - И не подумаю, - Яна засмеялась. - Ты был неправ, оставив во мне частичку жизни. Хотел себе любовницу? Послушную любовницу? Не вышло, не вышло.
  - Ты ничего не поняла! - проскулил он, уползая за массивный стол. - Я же дал тебе бессмертие! Неуязвимое тело! Я дал тебе то, о чем мечтает каждый! И брось ружье!
  - "Меня зовут Яна Забелина. Мне девятнадцать с хреном лет". Вот что я написала в своем дневнике два года назад. А еще я написала, что преисполнена желанием жить и творить. Воспитывать ребенка. Я любила жить, и любила все светлое в жизни. И те два года между стенами не убили этого светлого чувства. Ты чего-то не усмотрел, Саламандра.
  - Яна! Пожалуйста! Прояви милосердие! Ты при жизни была доброй, мягкой девочкой! Не убивай меня! - Саламандра залился слезами и схватился за пробитое колено.
  - Ты слишком много сотворил зла, выродок. И если я тебя пожалею, ты продолжишь творить зло. Вышло твое время, колдунишка вуду!
   Яна подняла ружье. Колдун заскулил еще сильнее, зажмурился, будто из дула ружья вырывался невыносимо яркий свет. Яна пару секунд смотрела на это ничтожество, которое так издевалось над ней. Оно не дало ей уйти на небеса, оно притянуло её назад, оно заперло её между стенами. И вся злость, скопившаяся в ней, вырвалась наружу. Этой злости хватило на то чтобы нажать курок.
   Раздался выстрел. Это был сигнал к освобождению. Шея колдуна стала вдвое тоньше, из разбитого горла с бульканьем рванулась кровь. Колдун растянулся на полу. Его время закончилось.
  
  
   Яна убрала ружье и перешагнула через мертвое тело. В доме воцарилась жуткая тишина, в которой витали запахи порохового дыма и крови. Она прошла мимо зеркала и на краткий момент увидела себя - исстрелянную, истерзанную, залитую кровью. Даже сиреневые волосы слиплись в крови. Яна пошла к огромному стеклянному шкафу, где в золотистом свете заката искрились стеклянные шарики. Клетки для душ. Яна осторожно отворила дверцу шкафа. По каждым из шариков написано имя невольника Саламандры. Яна нашла свой шарик. Взяла его - он был холодный как лед. На вид - абсолютно пустой. Яна поднесла его к носу и вгляделась внутрь. "Неужели там, внутри этой стекляшки, - моя душа?" - подумала она. Но ничего, кроме стекла, она там не увидела. Яна схватила еще один шарик и швырнула его на пол. Он разбился, и серебристые искры вырвались на свободу. Из осколков шарика сыпалось так много искр, что этот феерический, завораживающий поток скоро слился в маленькое облачко. Это была освобожденная душа. Облачко, растягиваясь и клубясь, сделало пару кругов по комнате. Яна невольно засмеялась, глядя, как душа просачивается сквозь раму и спешит навстречу закату. Эта жертва была свободна.
   Яна убрала свой шарик в карман, отошла на расстояние, перешагнув через труп Саламандры, встала в дверях и выстрелила по шарикам. Мириады крохотных искр затопили комнату. Весь мир наполнился серебром, и это было похоже на рай. Будто бы благодаря Яну, искры окутали её, обдав таким теплом и счастьем, что девушка, радостная, громко засмеялась. Она отбросила ружье в сторону и вышла из комнаты, где продолжался танец душ, и кровоточило тело их поработителя.
   Все шарики были разбиты. Все души были освобождены. Лишь только свою собственную душу Яна пока что не отпускала.
  
  
   Сжав свой шарик в руке, Яна позвонила в дверь. Ирина Егоровна завыла нечеловеческим воем, увидев её в крови. Яна попыталась улыбнуться.
  - Это не моя кровь.
   Она прошла мимо окаменевшей матери, включила по всей квартире свет, достала из шкафа чистую одежду, отправилась в душ. Скинув изорванную, пропитанную кровью одежду, она вошла в душевую кабинку, и включила самую горячую, какую только можно, воду.
   Яна опустилась на кафель, села в угол, обняла колени и зарыдала. Она забилась в конвульсиях плача, разлеглась на полу, а горячая вода смывала с неё кровь, которая струйками убегала в отверстие стока.
  
  
   Окончив принятие душа, Яна осмотрела свое тело: дюжина дырок и воронок от пуль, дырища в спине и кусок плоти, вырванный из бедра на левой ноге. Странно, но эти боевые увечья не только не приносили боли, но даже не мешались. Она закрыла раны одеждой, просушила чистые волосы - они снова стали сиреневые, очистившись от крови. Яна вышла на кухню.
   Ирина Егоровна сидела за столом перед двумя стаканами чая. Яна села рядом, опрокинула кипяток в горло, поставила перед собой пустой стакан. Затем она долго смотрела на мать, не зная, что говорить.
  - Мама... - проговорила она тихо. - Мне кажется, что мне пора. Я могу уходить. Я свободна...
   Ирина Егоровна затряслась, упала лицом на стол и зарыдала:
  - О, боги! За что?! За что я так страдаю?! За что я когда-то потеряла свою дочь, за что я вынуждена была похоронить тебя? А затем вы вернули мне дочь, и вот я теряю её во второй раз! Яна умирает во второй раз? За что такие муки?
  - Мамочка, - заплакала Яна. - Мы встретимся, мы будем вместе, и папа тоже будет с нами. Это будет уже не здесь, не на Земле, а в другом месте... куда мне когда-то не дали уйти.
  - В раю? - спросила мать, посмотрев на Яну.
  - Да, - она улыбнулась сквозь слезы. - Да, в самом настоящем раю. И там будет светло, радостно, чисто. Мы будем вместе. Навсегда вместе.
  - Я буду верить в это. Я буду верить в нашу встречу, - Ирина Егоровна соскочила со стула. Яна тоже встала. Они обнялись, крепко обхватив друг друга. Так они простояли почти десять минут. Яна все еще чувствовала, как шарик лежит в её кармане. Ей достаточно только разбить его - и она уже в раю. Но Яна не спешила с этим. Ей нужно было кое-куда заглянуть.
  
  
  - Кто там? - спросил сонный голос за дверью. - Кого так поздно принесло?
  - Это я. Яна.
   За дверью долго молчали. Видимо, забоялись открывать. Яна заметила, как в дверном глазке блеснул чей-то глаз. Затем дверь открылась.
  - Привет, Костя. Надеюсь, после нашей встречи на рынке, ты не особо удивлен моему приходу?
   Он стоял с сонным и в то же время осоловелым лицом. Затем протер глаза и сказал:
  - Черт бы тебя побрал... Значит, ты и вправду не показалась мне...
  - Нет, я настоящая. Потрогать можешь. А теперь - могу ли я пройти?
  - Да, да, - он провел Яну в квартиру. Она осмотрелась по сторонам - Костя оставался холостяком. Яна вспомнила, как проводила часы в этих стенах, как была здесь с любимым человеком. Новые воспоминания накатили на неё с необычной силой.
  - Как ты выжила? - сказал Костя, усадив Яну на диван. Сам он опустился перед ней на пол и погладил её колено.
  - А я не выживала. Меня вернули к жизни без моего желания. Но все это - не важно. Я пришла за другим.
  - За чем? - он посмотрел ей в глаза.
  - Спросить: любишь ли ты меня до сих пор?
  - Я чуть не умер без тебя!
  - Даже после того, что я сделала? Я же залетела от другого! Я тебе изменила!
  - Я знаю! Но все равно не мог! Переспала ли ты с кем-то или нет... это не важно. Ты все равно любила меня, а я - тебя. Даже когда ты... как бы... жила еще, я уже тосковал по тебе. Я хотел помириться с тобой после родов, но тут такое...
  - Я просто поплатилась за свою измену. Если бы я была верна тебе, я бы жила. Я поплатилась... Но я выдержала экзамен. И я могу допустить, что все ужасы, что пережила за эти два года, были не зря... хотя бы потому что я получила возможность извиниться. И я извиняюсь... Костя, милый, я извиняюсь! - Яна заревела, упала ему на плечи.
   Костя сел на диван рядом с ней, погладил её лицо, её волосы, её кожу на плечах. И закрыл глаза.
  - Я не могу поверить... Ты та же самая. Те же глаза. Та же Яночка... Как это возможно? Неужели мир сошел с ума?
  - Я вернулась, чтобы извиниться. Чтобы все встало на свои места. Я не могла умереть не извинившись. Я прошла все трудности на пути к тебе... Так ты простил меня?
  - Конечно! - Костя прижал её к себе. Оба плакали.
  - Как бы я хотела остаться с тобой навсегда... Но мне надо идти дальше. Я уйду...
  - Уже? - он подскочил.
  - Да. Мне пора. Я должна быть в совсем другом месте. Сейчас ночь... Я уйду, а ты ложись спать. И наутро подумай, что все это приснилось. Это просто сон. Но ты и во сне простил меня, понятно?
  - И все?
  - Да. И все будет понятно. И ты не будешь ломать голову над тем, как мертвая девушка пришла к тебе просить прощения. Это сон.
  - Но...
  - Тебе все снится! - Яна погладила его руку.
  - Тогда могу ли я поцеловать тебя во сне?
  - Зачем? Я же ненастоящая. Это все сон!
  - Но и во сне можно...
  - Я мертвая. Я - труп. Целовать меня будет не совсем приятно.
  - Мою Яну всегда приятно целовать, - он положил руку на её голову, притянул к себе, и поцеловал - долго, не отрываясь от неё около пяти минут. После поцелуя он еле переводил дыхание. Яна же чувствовала себя так счастливо, как никогда при жизни.
  - Так это все сон, говоришь?
  - Да. Тебе все снится. И не щипай себя, а то проснешься!
  - И ты уже уходишь?
  - Да.
   Костя стер слезы с её щек, не замечая, как плачет сам. Они крепко обнялись. Затем Яна, точно пьяная, поднялась с дивана, дошла до дверей. Подумала, что еще не все сказала, обернулась. Попробовала вспомнить. Не получилось.
  - Ну... пока, милый. Не скучай без меня. Ищи другую девушку. Живую!
   Костя кивнул. Когда дверь за Яной закрылась, он выключил свет по всей квартире, упал на диван. Он еще пах Яной. Он помнил этот запах всю жизнь, и будет помнить вечно. Он провалился в неспокойный сон, где ему тоже снилась Яна. И наутро он не мог разобраться, что было во сне, а что - наяву. И решил, что все было во сне.
  
  
   Когда Яна, счастливая, довольная, прощенная, шла под летним небосводом, и все звезды звали её к себе, она решила заглянуть в свой двор. Ночь была спокойная, словно Ринго Старр спел свою прекраснейшую песню всему городу как колыбельную. Мерно сопели березы и тополя, шуршала трава на лужайках, и свежий ветер ласкал её кожу. В окнах горел приветливый ночной свет. Яна увидела и беса: он помахал ей рукой. Она помахала в ответ. Где-то звуки ночных дорог пели гимн ночи, где-то шелест деревьев убаюкивал тех, у кого бессонница. Яна смеялась. Она была радостна в этой чистейшей ночи. И чистые небесные бриллианты грели её своим блеском.
   Яна посмотрела в свое окно. Мама еще там, но заходить к ней не стоит. Вдруг Яна увидела, как из открытой форточки в прохладный ночной воздух вырываются серебристые искры. Вот они слились в облачко. Оно заколыхалось в воздухе и поспешило в небеса. Яна улыбнулась. Вдруг что-то затеплилось под сердцем - давно не бьющимся сердцем. Девушка рассмеялась, провожая облачко взглядом, достала шарик из кармана, подкинула его, поймала на лету.
  - Я же говорила, мама, что мы обязательно будем вместе.
   Яна шла в свою последнюю прогулку. Хоть она и не была жива, в тот миг в мире не было существа счастливее её.
  
  
  ИЗ КРИМИНАЛЬНОЙ СВОДКИ "ИНФОРМ-КУРЬЕРА"
  
   ...неизвестная девушка, чья личность еще не установлена, лежала на газоне в сквере дома. Её тело была обнаружено наутро. Она лежала на спине: лежала, раскинув руки в стороны, её волосы были веером разбросаны по траве, а на лице стояла улыбка. Что так радовало её в час смерти? Еще более странным кажется то, что её тело было покрыто смертельными пулевыми ранениями, вплоть до килограмма плоти, вырванной из спины и бедра. Но, как не странно, на её одежде не было ни единого отверстия от стрельбы. Самым же жутким было то, что в теле погибшей не было ни капли крови. Неужели убийца расстрелял её, выпустил всю кровь, вымыл её тело, переодел в чистую одежду, натянул на неё улыбку и положил в такой красивой позе на газон? И еще: в правой руке девушки были обнаружены осколки странного стеклянного предмета, по всей видимости, маленького шарика из тонкого стекла. Видимо, умирая, девушка что есть сил сжимала его - и в минуту смерти раздавила шарик в кулаке.
  
  
  23 июня 2007 - 15 июня 2008
  Бугульма
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"