ЦВЕТНОЙ СОН

На огуречной зелени двора
цвел белый таз, и дно его кровило,
и скользких рыбин, словно мух,  ловило,
а толстобрюхие пустились в пляс,

тяжеловесно шлепаясь в траву.
Дом наседал с угла, простор глотая.
У сломанной калитки, отекая,
хозяин пьяный преклонил главу.

Ходила рыбой жизнь его во сне.
Он мучился, хрипел, ушанка сбилась...
Разлитой желчью быль в зенит катилась,
и кровь со слизью высохла на дне.




ЧЕРНО-БЕЛЫЙ СОН 

Мне снился необжитый дом,
холодный дом из теплых бревен,
и надвигающийся Овен,
и я внизу - на гужевом.

Нет, было проще - мертвый дом
с немыслимостью занавески,
и краски траурны и резки,
без памяти о голубом.




***

Святой авось письма, молитвенный в повторе:
так пишут в никуда, остановив часы...
Безмолвная страна, ты снишься мне, как море
нестроевой сосне центральной полосы.

Аскольдова страна - далекая планета - 
непрошеные сны на рiдном языке...
Не запечатано посланье без ответа,
спасительно "кому", и верится руке...

Приснись, мое письмо, любому робинзону
реликтовой смолой на дольнем берегу.
Сновиденное дно - стихи не по сезону,
молитва - вестовой, и я еще могу
надеяться...



ОСЕНЬ

Сегодня или осень погодя...
И манит ли земля, коль парусник скитался?
С небесных крыш скользил и разбивался
стеклярус пунктуального дождя.

Литинститутский дворик опустел.
Веселые шаги в тепло пошелестели.
Мерцали фары - блеснами в купели,
и темноликий Герцен золотел...

Дождливый Австр,
	с промокшего плеча
сними прилипший лист - октябрьскую почту.
И парусник, бегущий к одиночеству,
о якоре горюет сгоряча.



МАУГЛИ И КАА

Страх растет как бамбук.
Зов последней луны.
Изваяние тьмы
ты, о Каа!
Оргия тишины.
Оцепенелый стук
гадкого рыжего 
хвоста.

Только большой удав,
только круги на песке,
только мы и луна,
о Каа...
Кровь-то была одна...
- Вот что, маленький брат:
не мелькни
в темноте.





***

Мой город окружен дождем. 
Он призрачен, как Атлантида.
И ты теряешься из вида
в опричном городе моем.

Так тихо, словно жизнь ушла
на берега. Сомкнулись воды.
Здесь нет тебя  и нет погоды,
и май, как сонная пчела,

свербит о лете и тепле,
и относительности лиха...
А в городе моем так тихо - 
как в затонувшем корабле.


***
"Понимание - молчаливо..."
            Андрей Вознесенский

Первичность жеста - вторичность слов.
Первичность взгляда - вторичность уст.
О, понимание без слов -
блаженство листьев, камней, медуз...

О, шевеление робких крыл,
изнеможение певчих жил!
Стихи - чредою родных могил:
запечатлел - скрыл.

До бессловесности травяной, 
до обреченности восковой
слушаю голос земли, хвой, - 
не твой.
Не понимаю:
молчишь - со мной?










***
Я встретила тебя в одном фотоальбоме.
Мир тесен, и у всех есть общие друзья.
На этот раз они чудили в вашем доме.
Широкий жест судьбы - когда помочь нельзя,

запечатлеть и дом, и хохот, и гитару,
и опалить лицо, и  полыхнуть в груди
непрошеным огнем от фотографий старых,
и медленно закрыть альбом на середи...

не надо о любви и ни о чем - не надо.
Куда ж нам плыть, душа? - тебя не обмануть,
а осень за окном пылает листопадом,
и не уснуть...



* * *
Говорят, невыразимого не существует.
Интересно,
существует ли неизобразимое?
Надо будет спросить у художников.
Для меня
твое лицо - 
самая неизобразимая вещь на свете.
Оно - событие,
непрерывно свершающееся.
Глаза.
Никогда не видела горных озер,
и слава Богу.
Стала бы сравнивать
твои глаза
с водой,
небом, отраженным в воде,
изменчивым небом - 
далеким, 
холодным,
прекрасным,
насмешливым,
непостижимым.
Смотришь - 
и голова кружится.
Когда мне приснится
горное озеро с высоты птичьего полета - 
вспомню тебя.
... Волосы,
настигающие,
как ударная волна.
Сопротивление бесполезно.
"Уязвимость - свойство живой материи", - 
говаривал Бродский.
Твои волосы - 
напоминание о том,
что я живая.
И уязвимая.
Можно продолжать,
но зачем?
Я не видела лица более переменчивого,
чем твое.
"Портрет" по-французски - "черта в черту".
Ничего на складывается.
Облик отдельно,
выражение отдельно,
целое - неуловимо.
Легче написать про полет бабочки с невесомыми крыльями,
чем передать
мгновенную смену настроений на твоем лице.
Я перестаю думать о словах, когда смотрю на тебя,
перестаю думать,
я вообще перестаю быть.
Какой из меня портретист?
Ты,
как вода и музыка,
непереводим 
на другие языки,
да и не хочется переводить,
хочется слушать.
Слушаю Моцарта - 
и вижу тебя,
сразу.
Все уже сказано.
Неужели пройдет
мало или немало лет,
и не будет
ангела,
музыки,
мечты,
счастья.
Будет чужой человек,
действительно далекий.
Скорей бы, что ли.
Его портрет
мне уже не захочется рисовать.
                                                             
 23-24. 07. 2001