Аннотация: Морей - наследник трона древней державы вореев под названием Империя Солнца, в возрасте 10 лет его отправили в заложники к врагам вореев- сардам. 15 лет он служил этим кочевника-сардам в далеких землях, и вот сейчас, с разрешения хозяев, он возвращается на родину. Теперь, от великой империи вореев остался лишь Осколок - маленький полуостров Пелос, куда кочевники ссылают молодого императора. Его наследство -земля десятилетиями разоряемая аристократическими родами, привыкшими чувствовать себя здесь полноправными властителями. Морею предстоит выиграть схватку за Осколок: отобрать свою землю у дворян и начать перемены без которых выживание Пелоса и победа над сардами невозможны. Это книга о противостоянии маленького Осколка и огромной империи, сможет ли Морей поднять своей уставший народ на борьбу с могучим государством сардов, которое когда-то уничтожило его родину?
Вот уже сорок лет я терзаюсь одним вопросом, найдя ответ на который, я смогу дать своей душе отдохновение. Но сегодня, как и вчера, как и сорок лет назад, я не в состоянии ответить на этот весьма парадоксальный вопрос "Может ли поступок, который ты сам считаешь верным, не только не давать моральное удовлетворение, но и причинять тебе боль?". Он тесно связан с чередой других, не менее страшных для души человека. Может ли совмещаться несовместимое и существовать в гармонии? Может ли такое быть, чтобы несправедливостью восстановить справедливость? Злом сотворить добро и осчастливить людей? Я не могу найти ответ на свой главный вопрос и на все сопутствующие, поверьте мне я пытался, много раз взвешивал, вертел, оценивал, сравнивал, просчитывал, но холодная математика пасует, когда имеет дело с человеческими эмоциями - взвесить их как драгоценность или груду зерна невозможно. В итоге, все эти терзания заканчивались самоуспокоением, я говорил себе что решить мою моральную дилемму нельзя, после чего укутывался в это незнание как замерзающий в одеяло. Но проходило время и проклятый вопрос вновь всплывал в моей голове, настойчиво требуя от меня озвучить ответ и все начиналось сначала. Впрочем я отвлекся, старость к сожалению не только приносит с собой знания, но вместе с ней приходит немощь, которая зачастую не только не дает воспользоваться накопленной с годами мудростью, но и стремится отобрать у человека и воспоминания и силы. Наверное, мне нужно было начинать писать все это раньше, когда я был моложе, а события жили в памяти гораздо более отчетливо нежели сейчас, но я боялся, я не мог начать говорить о моем императоре потому что мир уже долгие годы жил только одним - ненавистью к Морею. Его память обливали грязью, все его дела объявляли отвратительными и мерзкими перед лицом Света и я малодушничал, боялся дать миру отличный от общепринятого взгляд на события, ибо не хотел что бы меня ассоциировали с ним. С ним... с человеком кто был добр ко мне все годы нашего знакомства, кто вольно или невольно научил меня столь многому. Я искренне любил его и до сих пор люблю, но в то же время иногда бывали моменты, когда я начинал бояться моего императора, меня ужасали его поступки, его приказы, его желания, а иногда, сомнения в правильности его действий перерастали в уверенности в его неправоте и тогда моя любовь к нему пропадала, уступая место, нет не ненависти, а некоему подобию растерянности ребенка преданного его родителями. Это противоречие терзает меня зыбкой болью на краю сознания - будто маленькие приливные волны подтачивают огромную гранитную глыбу, вроде бы они ничтожны по сравнению с вечностью гранита, но рано или поздно они съедают её основание и губят в пучине. Вот так день за днем проходили мои душевные терзания, которые мешали мне приступить к созданию моих воспоминаний о Морее, ибо как только я решался начать, то, тут же возникал тот самый проклятый вопрос, а за ним другие, и в конечном итоге, вместо написания труда я увязал в бесплодных попытках ответить на них. А теперь я стал стариком, я забыл что же такое прожитый день без боли: без боли в ногах или в боку, или в сердце и эта боль отчасти вытравила страх перед мнением других людей обо мне и примирила с сомнениями раскалывающими душу. Сейчас, я живу на другом краю света и умру не увидев свою родину, не услышав ни слова своего родного языка, который, впрочем, я уже начал забывать поскольку в Синде очень редко встретишь жителя Хала или Халада. Оставшись совершенно один, без всего я в конце концов перестал бояться. Теперь я готов написать о том, чему был свидетелем сорок лет назад.
Очень трудно определиться не только с тем, как лучше начать своё повествование, но и с тем, как описать Морея. Ведь за произошедшие с момента Ухода сорок лет, о нем написано несчетное количество трудов. Среди этой армии писателей имелись разные люди, те кто был шапочно знаком с Мореем или совсем его не знал, те кто служили у него какое-то время или наоборот, сражались против него, однако тон всех сочинений не сильно отличался и все они, стройным хором, без единой фальшивой ноты способной нарушить эту гармонию, год за годом поют лишь об одном - на сколько Морей был жестоким и беспощадным человеком. Конечно, различия имелись, они есть у всех певцов, одни приписывали ему страсть к пыткам, другие к пыткам и изнасилованиям, третьи к пыткам, изнасилованьям и войнам, четвертые к пыткам, изнасилованиям, войнам и чревоугодию, пятые... думаю вы уловили все тонкости работы этих писателей. Поэтому мнение, высказанное вопреки всему этому бездарному воинству писателей будет воспринято с недоверием, ибо люди уже сформировали свой взгляд на императора, поэтому я зайду с неожиданной стороны и начну мою апологетику Морею с согласия с этими презираемыми мною писаками. Это правда, что Морей совершил вещи по-настоящему ужасные и к сожалению, многие из них я видел лично хотя предпочел бы не видеть и даже не слышать об этом. Но, нужно знать что совершалось это не ради садистки забавы, которая твориться лишь с целью утолить стремление садиста к боли и ужасу, а с весьма прагматичной целью защиты нашего родного Пелоса. Если бы он мог остановить врага, высадив целое поле фиалок или ромашек, то я убежден что Морей вместе с остальными засевал бы все наличное пространство семенами цветов и унаваживал его день и ночь лишь бы растения поскорее взошли. Жаль только, что на двух континентах пока еще не появился такой враг, которого могут остановить цветы, поэтому он был вынужден прибегать к средствам жестоким, а иногда и просто пугающим. "Долина колов" как позже прозвали это место, и которая стала, пожалуй, самым часто упоминаемым событием в жизни Морея, сниться мне до сих пор, поверьте в жизни нет ничего страшнее криков людей чье тела протыкает смазанный жиром или маслом кол, самые сильные из жертв умирали по несколько дней и все это время они продолжали кричать с невероятной силой. Ночью забившись под одеяло, зажав уши я поражался крепости голосовых связок жертв и проклинал умирающих за их могучую волю к жизни. Я могу с уверенностью заявить, что так же, как и я, Морей не получал удовольствие от страдания людей, и делал это лишь по необходимости, ведь наш враг был так силен и страшен, что попытаться превозмочь его получалось лишь нагнав еще больший ужас, такой о котором противник не мог даже помыслить. Мы пытались победить Вечный Холод куда уходят все грешники еще большим холодом - мы приводили в жизнь страшные людские кошмары, чтобы спасти остаток нашего народа. И главной причиной всей череды пыток и казней насаждаемых императором являлся холодный расчет - план рассчитанный на много лет наперед, а не погоня за наслаждением посредством людских страданий. Нужно отметить, что этого у Морея было не отнять - умения видеть будущее. Большинство людей хоть и строят долгосрочные планы, но на самом деле не способны или не хотят по-настоящему думать о завтрашнем дне. Ведь грядущее вызывает у них не только трепет ожидания, но и страх потому что вместе с желанным будущим надвигается увядание старости: все меньше энергии в теле, идей, стремлений и все больше усталости и равнодушия, и часто эти перспективы изрядно отравляют картину несбывшегося. Этот страх искажает наши мечты и заставляет непрерывно взвешивать то что есть и то что может получиться в будущем, и чаще всего - сравнение не в пользу второго. И лишь малая часть людей способна жертвовать тем что есть, ради осуществления своих планов, они прорубаются через повседневность, отвергают привычное заставляющее нас цепляться за настоящее в угоду тому, что пока есть лишь только в их головах. А Морей пошел даже дальше, ибо с кристальной чёткостью осознавал на сколько темным будет память о нем, сколько многое сотворённое им люди не примут и постараться осудить и заклеймить, но это его не остановило, но он сознательно принес в жертву даже память о себе ради спасения нашего народа. Я не хочу чтобы у читателя создалось впечатление будто Морей являлся совершенным человеком, который не допускал ошибок. Безусловно таковые имели место, и о них я-то же упомяну, к счастью, по большей части они являлись мелкими и незначительными, что позволило Пелосу прожить десять счастливых лет, но потом случилась одна большая, которая перечеркнула все. Так что, те кто обвинял и обвиняет Морея в садизме правы, но так как, они не желают раскрывать другие стороны его личности то их правда становится однобокой, ущербной и больной, а от такой правды каждому лучше держаться подальше.
Начать рассказ о нем следует с имени, ведь сейчас Морей стало словом, которым родители пугают детей, они приводят его в качестве примера невероятной жестокости и эталона всего самого худшего что есть в людях. Хотя количество убийств совершенных Мореем намного меньше чем, например, у первого правителя вореев Маркела- основателя империи Солнца, который полностью уничтожил столицу язычников Летоледа вместе с ее полумиллионным населением, чтобы затем на трупах и развалинах возвести Сияющий Город в честь Сияющего Пророка. Этим я лишь хочу указать, что спутник каждого великого деяния -смерть, и чем он значительней, чем больше его свершения, тем более величественно кладбище его врагов. Поэтому, Морея можно упрекнуть разве что в чрезвычайно богатом арсенале казней применяемым по отношению к своим врагам или тем, кто стоял у него на пути. Морей - это прозвище, которое ему дали при дворе эмира сардов куда его в возрасте 13 лет, в качестве заложника, отдал последний император империи Солнца отец Морея - Сава. В переводе с их языка оно означало всего лишь "царек" и не смотря на свою неблагозвучность дано оно было не в качестве принижения сана юноши, а в знак уважения к тому на сколько гордо и не сгибаемо держался этот десятилетний мальчик во враждебном окружении двора эмира, это очень походит на то, как мы говорим о ретивом и сильном коне "вот коняга" вкладывая в это уменьшительное понятие не принижение его способностей, а сдерживаемое восхищение. Ведь несмотря на то что эмир приказал относиться к Морею также, как и к собственному сыну Одокару (с которым Морей вместе ходил к различным учителям во дворце), любви среди сардов он познал очень мало. Даже наоборот, каждый кочевник норовил принизить его, указав на то что Морей является наследником империи от величия которой остались одни воспоминания. Это должно было постоянно напоминать мальчику о том на сколько на самом деле он ничтожен перед величием Империи Восхода, перед ее завоеваниями и могуществом. Каждый день каждый встречный говорил ему об этом. Наравне с разумом атакам подвергалась его душа, ибо Морея окружали еретики Слияния: своими обрядами, спорами, дискуссиями, они пытались перетянуть его на свою сторону, дабы последний император и символ веры первых - тех вореев кто шесть столетий следовал за Сияющим Пророком, перешел в еретическое учение, безусловно, случись такое и это явилось бы огромной победой для сардов. Но я с гордостью могу сказать, что он не предал Истинный Свет, никогда он не разделял учение еретиков о том, что после смерти человеческая личность исчезнет, бесповоротно растворившись в Истинном свете, подобно плевку в океане. Такого просто не могло быть, ибо наш император не раз и не два прилюдно и наедине с близкими указывал на то, что он безоговорочно следует Посланиям Пророка - он верил, что после смерти отбросив все материальное, все несущественное он вновь встретиться с утерянными близкими.
Такое постоянное давление на душу безусловно могло сломать даже взрослого человека, и я видел, как жестокость и грубость со стороны большинства превращали сильных людей в подобие побитых собак, боящихся окрика или грубого слова, они теряли волю и желания, и становились тенью собственных хозяев живя лишь только стремлением им услужить. Видимо Морей был сделан из другого теста, и враждебная обстановка стала подобна тиглю где он еще сильнее закалил свой характер. Настоящее имя Морея - Септ, но его он не употреблял даже в официальных документах, вероятно, он гордился данным чужаками прозвищем, которое он обрел не по факту рождения, но выстрадал в прохладных залах дворца эмира и в течение почти десятка лет на полях сражения в пустынях Ворафа и Нарса, помогая укреплять империю сардов - еретиков, выстроивших державу на костях его собственного государства. Безусловно этот факт службы Империи Восхода так же ставят ему в вину, иногда превращая Морея чуть ли не в сокрушителя собственной родины забывая однако то, что спустя шесть с лишним веков - с тех пор как Сияющий Пророк принес в мир послание об Истинном свете, и спустя пять веков с тех пор как была основана держава вореев - Империя Солнца, все сильно переменилось. От империи не осталось ничего, все исчезло, включая обители света Сияющего Города которых было так много, что если смотреть на город с холмов, то кажется будто на земле внезапно взошли сотни маленьких солнц. Это ослепительное сияние проникало в душу тех, кто видел его, помогая на секунду увидеть Истинный Свет на этой грешной земле. Еретики все это уничтожили, без всякой жалости они снесли все обители света что были построены в Городе в течение пяти веков и установили вместо них свои светлые жилища Слияния в виде вытянутых ромбов. И теперь вместо сонма солнц путники видят короткие вспышки света, отражающиеся на позолоченных навершиях еретических светлых жилищ.
Но иногда мне приходила в голову мысль о том, что возможно, это не являлось трагедией, а было естественным порядком вещей? С детства я возделывал растения и множество раз наблюдал цикл роста и увядания злаков на полях: поначалу маленькое зернышко падало в почву, затем унавоженное и обильно политое оно постепенно теряло свою изначальную форму, лишалось ограниченности и замкнутости семенной оболочки и вытягивалось, постепенно превращалось в колосок, несший на себе новую жизнь. Даже крупные деревья жизненный срок которых насчитывает сотни, а иногда и тысячи лет, являются заложниками точно такого же круговорота. Что уж говорить о людях, которые как растения разбрасывают свое потомство, чтобы продолжить свой род, а затем умереть, как тот колос, отдавший зерна земле. Империя Солнца расцветала на протяжении сотен лет покорив не только континент Хал (в переводе - Рассветный), но и завоевав обширные области на Предрассветном - Халаде где она несла слова Сияющего Пророка вплоть до границ древнего царства Нарс. Тем не менее она не могла расти вечно, у каждого организма есть свой жизненный предел, мудро ограничивающий его дабы он не рухнул под собственной тяжестью. Сначала силы Империи Солнца подорвала Лихорадка, произошедшая в четвертом веке, более двадцати лет она бушевала на обоих континентах, в ее огне сгорали целые области некоторые из которых даже спустя 250 лет после первого появления Лихорадки так и не восстановили свою численность - выросло целое поколение вореев не знавших мира без этой страшной болезни. Однако, после того как Империя смогла начать заселять ранее покинутые города, восстанавливать заросшие дороги, заново тянуть караванные пути появился проклятый еретик Евпатор. Рожденный согласно легендам в Нарсе, он прославился как видный ученный, его пытливый ум тянулся к разным наукам: астрономия, ботаника, медицина и во всех этих сферах он проявил себя как незаурядный деятель, Евпатор разработал новые составы лекарств для остановки кровотечений и лечение кашля, а также улучшил методы шлифовки линз подзорных труб. Евпатор с жадностью разбирал по частичкам наш мир дабы узнать его строение, он считал что все в мире взаимосвязано и пронизано едиными связями, а во главе стоял - Истинный Свет. В возрасте 50 лет он якобы умер и познал Истинный Свет, а затем воскрес и принес весть о том что после смерти человек растворяется в Свете - становясь его частью, ибо человек не имеет собственной воли, но является лишь одной из множества частиц нашего мира рождающихся и умирающих согласно воле Истинного Света. Эта ересь, получившая название "Слияние", стремительно распространялась сначала по Нарсу заменив местные верования во всемогущего фараона, затем она двинулась в соседние области: Вораф и Солию, населенные кочевниками-сардами. Десятки лет проповедники вореев путешествовали в эти пустынные земли дабы принести Послание Сияющего Пророка дикарям молящимся камням, прудам, деревьям, но все было тщетно, кочевники с охотой перенимали ружья вореев, их методы ковки стали, но не веру. Но в словах Евпатора кочевники, позже ставшие зваться "сардами" и получившими это название по имени первого лидера и основателя Дома Сардов, нашли нечто тронувшее их душу, говорят, что Сард пережил схожий посмертный опыт и таким образом стал духовным братом Евпатора.
В течение двух сотен лет они захватили все земли Империи вореев на Халаде и значительные территории на Хале. Не всегда они покоряли нашу империю лишь с помощью силы, многие люди опасаясь подступающей войны сами переходили в новую веру, дабы избегнуть разорения собственных жилищ. Их было трудно осуждать, ведь им приходилось выбирать между потрепанным одеянием ворейского государства: изношенным, оборванным по краям, сшитым тонкими нитями не внушающим доверия, и, пусть пока скромным, но крепким костюмом кочевников. В первых рядах перебежчиков оказались те, кто должен был блюсти интересы Империи Солнца однако же с готовностью сменил хозяина лишь бы не потерять свое место и богатства, это были богатые землевладельцы и правители городов и областей, многие из них приняв еретическую веру оставались на своих постах служа новому хозяину - империи сардов. В этом кочевники отличались от Империя Солнца. Если первые охотно принимали на службу побежденных при условии смены веры, продвигая наиболее талантливых на самые высокие посты, то вторые просто-напросто уничтожили своих предшественников - языческую империю Астрей, постаравшись стереть все что было с ней связано: начиная от жрецов дольменов и заканчивая зданиями. Впрочем, такое стремление было не удивительного учитывая как именно язычники, поклонявшиеся богам - близнецам Лето и Леда, управляли своим государством. Об этом я еще расскажу.
И чем меньше становилась территория Империи Солнца, тем активнее переходили на сторону сардов ее граждане, так что винить Морея в том, что он служил новым хозяевам - глупо, он просто приспосабливался к новым обстоятельствам, как это делали миллионы людей. Правда, ему можно поставить в упрек то, что служил он слишком хорошо, например, еретики Нарса - раскольники, называющие себя "светоносными"? которые сотню лет назад вышли из состава Империи сардов заявив что государством должны править только прямые потомки Евпатора, потерпели несколько заметных поражений на полях Ворафа от войск, руководимых Мореем. Но, причиной такого рвения являлось не стремление выслужиться перед кочевниками, скорее это отражало суть характера Морея - он ничего не умел делать вполсилы, поэтому неудивительно что даже помогая своему врагу, он отдавался этому полностью стремясь не просто выполнить полученные приказы, но и превзойти их сделав гораздо больше нежели мог обычный человек. Мне кажется, учитывая способности Морея он рано или поздно занял бы место по правую руку от эмира достигнув высшего поста, который мог занять в империи Сард человек не принадлежащий к правящему дому - главного советника эмира. Однако он не рвался на высокие должности, не делал карьеру игнорируя подвернувшиеся шансы на продвижение, можно даже сказать такое пренебрежение было его вызовом сардам. Он намеренно вставал против потока, разрезая его движение собственной волей нарушая спокойствие вод. Этот вызов помог ему пережить то непростое время службы у еретиков, но, как мне кажется покалечило его душу. Я видел, и я знал, что воспоминания о службе врагу, тем кто убил его семью, уничтожил его родной город, погубил империю причиняют ему невероятную боль.
Я не хочу, чтобы читатель думал, будто Морей добился всего в одиночку. Ведь никакой, даже самый талантливый человек не сможет сделать столько сколько сделал Морей самостоятельно. Подобно растениям прижимающимся друг к другу, прорастающим тесными рядами, люди так же стремиться сплести нити своих судеб. Рядом с ним всегда находился верный Сильверий - аристократ, присланный его отцом дабы наставлять Морея и помогать ему. Это был мужчина лет 50, худой, с заостренным лицом и сухим, жилистым телом - словно за годы войны его туловище стремилось перенять форму меча, с которым он не расставался с 5 пятилетнего возраста. Хотя Морей никогда не показывал прилюдно своих чувств к Сильверию, но мне как человеку знавшему его очень хорошо, было видно что за вечной сдержанностью Морея, даже некоторой холодности в обращении к Сильверию скрывалось безграничное уважение и доверие, не нуждающееся в словах или жестах коими так часто и нарочито любят обмениваться люди, никогда таковых чувств не испытывавших. Для Морея он был возможно даже ближе чем его родная сестра Калета, потому что он, впервые встретился с ней в возрасте 25 лет, когда вывозил ее из мертвого Сияющего Города. Она родилась после того как Морея увезли к сардам, когда он сражался со светоносными на границе с Нарсом, в 15 лет. 15 лет. Мне, человеку выросшему в мирной обстановке, домашнему мальчику, трудно представить каково это в таком возрасте оказаться в мире взрослых, где действуют иные правила поведения нежели у подростков и детей, в окружении опытных воинов, вдали от дома, рядом со смертельно опасным врагом. Я не знаю каких сил Морею стоило завоевать доверие солдат, сколь много времени у него ушло на то, чтобы они начали его слушать и слушаться, став благодаря Морею единым и смертоносным организмом. По большей части все они являлись вореями, не отвергнувшие свою веру, однако служащие еретикам. Благодаря им он выжил и благодаря ему они смогли пройти через все испытания, подготовленные для них пустынной землей Ворафа и светоносными: ночные засады в промерзшей на сквозь пустыне, многодневные переходы во время которых приходилось убивать верблюдов и добывать из их горбов воду. И всегда рядом с ними была иссушающая жара - сильная, выматывающая, сводящая сума даже самых отважных. Но они прошли через все вместе и были отрядом который Морей привел с собой на Пелос. Этот отряд очень сильно помог Морею, особенно в первые годы, если бы не эти люди, вряд ли он так легко взял под контроль весь Осколок и заставил местную аристократию - за годы развала империи привыкшую действовать самостоятельно и не обращать внимание на имперских чиновников - действовать по своей указке. Осколок, так прозвали наш Пелос - полуостров который формально оставался независимым от сардов и являлся всем что осталось от Империи Солнца. Осколок - очень точное и многозначительное название, скрывающее в себе унизительную составляющую должную показать ничтожность того, о чем идет речь, говоря слушателю что когда-то это представляло из себя часть чего -то большего, заслуживающего внимания, однако теперь, теперь это был лишь Осколок - жалкая частичка великого воспоминания о былом. Вообще, вокруг Морея было много способных людей, но не все оставались с ним надолго, некоторые из них пострадали, ибо не учитывали, что превыше всего Морей ценил собственное мнение и к сожалению, иногда отстаивал его в крайне жестких формах. Особенно часто он делал это в начале правления, в то время люди еще принимали Морея за очередного чиновника пришедшего во Дворец Наместника, готового за деньги местных торговцев и дворян продать все что угодно. Но при этом Морей не являлся самовлюбленным нарциссом и самодуром, которому было плевать на чужие советы, он умел прислушиваться к чужому высказыванию и если требовали обстоятельства, то быстро менял свои планы в соответствии с советами других. Но делать это ему приходилось крайне редко, потому что он был одним из немногих людей способных предвидеть последствия титанических сдвигов, происходящих на его глазах и там, где другие только лишь покорно принимали данные обстоятельства и поступали сообразно тому что позволял им мир, Морей действовал на опережение событий. Он словно являлся естественной частью разворачивающееся истории, не посторонней щепкой, бьющейся на волнах судьбы, а одной из множества капель составляющих могучую реку событий, бегущую из прошлого в будущее и поэтому многое знал наперед. Он предвидел крушение государств, зарождение восстаний, перемены в правительствах, прочитав с виду обычную новость - малозначащую в глазах обывателей, он мог сделать из нее далеко идущие выводы о грядущем. Мне как обывателю крайне трудно оценить всю силу его способности знать будущее, ибо я всегда был подобен муравью, не могущему за травой рассмотреть подступающую корову, а он напоминал сокола, парящего на высоте недоступной моему разуму и сколько бы раз он не объяснял мне как он делал те или иные выводы, я довольно быстро терял нить его рассуждений совершенно неспособный сопоставить факты, которыми Морей оперировал.
Когда я пишу свою летопись мне хочется думать, что я плету ткань истории: выхватываю нити прошлого и тку из них полотно. Однако я прекрасно знаю как ненадежна человеческая память: с какой охотой она запоминает факты приносящие удовольствие душе человека и с какой легкостью она отбрасывает все то, что не нравиться или то чего стыдиться. Я отлично помню, как отец носил меня на своих плечах по аллеям вдоль тутовых деревьев, при этом, я иногда, слегка, ударялся об их низкие ветви. Во время прогулки он рассказывал мне о переселении наших предков Империей Солнца из непокорной области Кореф в Пелос. С собой они смогли взять очень немного имущества, включая семена тутовых деревьях, которые издревле растили в Корефе ради их вкусных ягод, древесины и разведения шелковичного червя из которого потом делали шелк, качеством похуже чем кханский, но все равно ценимый больше хлопка или льна. Эти деревья стали символом переселенцев с Корефа, их стойкости, упорства, трудолюбия и отчужденности от других жителей Пелоса - даже спустя несколько сотен лет жизни на Пелосе продолжавших считать нас пришлыми. Меня поражало с какой любовью отец говорил об этих растениях, гладил их, давил черные ягоды и пробовал на вкус стекавший с пальцев сок, сколько нежности было в нем... И я почти не помню, как он напившись бил меня и братьев загоняя под стол как дворовых собак, во мне живут смутные ощущения от тесных объятий матери прижимающей нас к себе что бы защитить от ударов отца, она не кричала или вообще издавала хоть звук - лишь только всхлипывала едва слышно. Не помню. Так что, ткань которую я плету из нитей своей памяти полна прорех и грубых заплат на том месте где полагается быть истине. Однако я не бросаю свою летопись даже не смотря на ее ненадежность. Ведь если я сомневаюсь значит, возможно, я пытаюсь сохранить честность перед самим собой, мой разум иногда с неохотой выхватывает из темного колодца памяти то или иное неприятное мне событие стараясь не дать слабым старческим глазам рассмотреть его, однако же, он и не роняет воспоминания в глубину беспамятства, а медленно и неторопливо, преодолевая себя самого вынимает на поверхность то, что стоило бы навсегда забыть. Во много раз хуже, если бы я был уверен той уверенностью свойственной фанатикам, несущим факел своей тусклой истины и сжигающие его пламенем все что им не нравиться, включая истину, которая обычно никогда их не устраивает, ибо истина гораздо более глубокая нежели их примитивный, плоский черно-белый мир. Поэтому, не смотря на мои старания, не ждите от меня совершенства, в летописи я не упомяну многих людей и события, отчасти потому что надежно спрятал память о них, а отчасти потому, что многое не заслуживает того, чтобы вновь к нему обращаться. Я прошу читателя понять, что написать свою историю меня заставили не обычные для писателя потребности в том, чтобы преподать человечеству какой-то урок или желание сотворить на бумаге красивую конструкцию, в которой было бы привольно жить не только писателю, но и читателям. Мной движут душевные терзания, которые больше я не могу держать в себе и пусть эти хрупкие и ломкие кусочки моей совести не самый лучший материал для творения, тем не менее ничего другого у меня больше не осталось.
ГЛАВА 01 (610 г.)
Самым ярким событием моего девства стало путешествие по Семиградью - прибрежной области Пелоса, когда-то также бывшей частью Империи, но более полувека назад выпавшей из-под её контроля и с той поры Семиградьем управляла группа аристократов, происходивших из семи крупнейших городов этой территории. Они могли позволить себе играть в независимость потому что на их земле находились самые большие в мире плантации дерева бхати - священного растения которое Истинный Света дал Сияющему Пророку чтобы свергнуть проклятых язычников Астрей. Из смолы этого дерева Сияющий Пророк изготавливал порошок - бхат, который сжигали в ружьях и камнебоях, именно появление этого оружия шесть веков назад позволило ученикам Сияющего Пророка свергнуть правление Астрей, уничтожить систему дольменов опоясывающую все империю и пожиравшую невинных людей. Согласно легенде деревья бхати появились в одну ночь, их было несколько тысяч, переполненных смолой, которую Сияющий Пророк собрал, высушил, растолок после чего лично обучил своих людей как обращаться с бхати. Первоначально бхат помещали в примитивные ручные бомбы и их воздействие имело скорее психологический эффект, но вскоре в войске Пророка появились камнебои отлитые из металла, они позволяли сокрушиться стены городов благодаря чему армии руководимые последователями Прока смогли за несколько десятков лет сокрушить несчетное количество языческих городов. Сияющий Пророк, понимая ценность бхата, повелел высаживать священные деревья в любом месте с подходящем для них климате, ибо в бхати заключена сила праведной веры в Истинный Свет и деревья стали одним их фундаментов государства вореев - Империи Солнца. Не везде прижились эти сухие деревья, но Пелос оказался избран Светом дабы сделаться священной рощей и поэтому в мое время деревья бхати покрывали практически каждый свободный участок прибрежных областей полуострова - это прежде всего Семиградье где они протянулись на сотню километров и Места - территория, находящаяся на востоке которую тридцать лет назад захватила торговая республика Сенна. С отцом и братьями я бродил между искривленных и сухих стволов бхати, которые очень сильно походили на костистые пальцы, высунувшиеся из -под земли. Их внешний вид неприятно поразил меня, я не мог представить себе, как в этом уродстве могла заключаться святость? Ведь неизменным спутником Истинного Света должна являться красота и совершенство, а в этих пустынных, каменистых землях не было и следа этого самого идеала, своим минимализмом, лишенностью, высушенные степи больше напоминали какой-то черновик, ожидающий пока за него возьмётся мастер. Как нам говорили местные, некоторые из бхати являлись ровесниками Пророка, и мы прикасались к шершавой древесине пытаясь почувствовать ток живительных соков под этой грубой поверхностью, ощутить биение их жизни дабы уловить те ритмы, которые возможно чувствовал сам Пророк. Даже несмотря на то, что историю появления бхати знали все, мне с трудом верилось что это некрасивое растение смогло изменить историю. Оно являлось всего лишь растением, одним из многих и тем не менее именно оно перевернуло мир, бывший многие сотни лет в безраздельной власти Астрей. Я видел в этом какую-то тайну, скрытую от человечества.
Уже позже я понял, что именно эта загадка в конце концов радикально переменила мои литературные вкусы, которыми кстати отец был крайне недоволен ведь я часами просиживал читая приключенческие книжки вместо того, чтобы использовать это время на изучение более полезных для жизни наук. Теперь я начал читать труды, посвященные срытым сторонам нашего мира, я изучал геологию дабы узнать, что располагается под поверхность, читал книги по химии желая понять какие невидимые глазу процессы протекают в чанах с красителями или в печах стеклодувов. Я тщательно рассматривал изображения растений и запоминал какие соки они дают, какие плоды приносят и что за древесина их них получается. Надо заметить, что я всегда был человеком крайностей, и при этом, к моему сожалению, не обладал какими-то особыми способностями и талантами, так что мое упорство оборачивалось бараньим упрямством приносившем мне столько же пользы, сколько барану приносит пользы долбежка о каменную стену. Например одно время я увлекался фехтованием и отец даже нанял бывшего солдата для занятий со мной, но оказалось что у меня безобразная координация, слабые жилы, реакция улитки и если бы недостаток имелся только один, то солдат смог бы со мной работать, но учитывая все в совокупности - мои занятия больше походили на демонстрацию тупого упрямства. Даже понимая, что я ничему не научусь, я потратил почти четыре года на фехтование, и разуметься чуда не произошло, мои движения были все так же бестолковы и медленны как и в первые недели обучения. Затем, вдохновленный рисунками экзотических животных и растений я пожелал стать художником, мне безумно захотелось поразить семью своими картинами, поначалу я начал малевать на листах куском угля какие -то штрихи, долженствующие изображать тигров, слонов, быков, я упорно изводил бумагу и в итоге отец пригласил художника что бы обучать меня. Вскоре оказалось, что я не обладал ни глазомером, ни чувством глубины, я плохо различал оттенки цветов и у меня была отвратительная визуальная память, однако целый год я портил холсты под терпеливым и полным сожаления взглядом своего учителя. Год упорного труда на ниве художества ничего не принес, все так же кошка являлась чем угодно, но не кошкой, а небо с бегущими облаками - в моем исполнении - невозможно было отличить от грязной лужи. Так что могу сказать с высоты своего неудачного опыта упорство -- это не единственный необходимый элемент в овладении профессий, хотя нужно отметить и крайне важный.
Поэтому неудивительно что поначалу отца тревожили мои посиделки за книгами, и неуклюжие, примитивные химические опыты. Он опасался скорее не новых расходов на новых учителей, а за мое здоровье. Однако в этот раз все оказалось по-другому - у меня начало получаться. Сведения о подземных рудах, видах растений, свойствах лекарств, последствий химических процессов оседали в моей голове плотными слоями, не выветриваясь и не перемешиваясь. Я легко мог назвать все виды полезных металлов которые добывали на Пелосе, а так как, я исходил предместья Кандия вдоль и поперек я мог по памяти перечислись все съедобные или ядовитые растения в окрестностях нашего города, назвать каждый вид пчел трудящихся на наших пасеках, муравьев, ползающих под ногами и саранчи, съедающей наши урожаи. Но, впечатлило отца не это, а случай, сберегший ему немало денег: в тот день я забрел на плантации тутовых деревьев, и решил собрать пару листьев для пополнения моего гербария. Один из оторванных зеленых листочков привлек мое внимание так как имел непонятный налет, вскоре, посидев за книгами, я определил что этот налет является опасной плесенью, угрожающей всей плантации. Это была крайне редкая болезнь тутовых деревьях о которой на Пелосе не слышали десятки лет, а значит вполне могли пропустить и дать ей развиться. После этого отец решил отправить меня в Дом Знаний в городе Лист, где я после шестилетнего обучения получил бы звание доктора: либо аграрных, либо химических, либо горных наук - по моему выбору. После обучения в Доме, выпускника с радость принимали на работу в любую корпорацию, что гарантировала вполне приличный начальный доход и широкие перспективы. Я наконец-то обрел смысл в жизни и нашел занятие, которое не просто будет кормить меня, выматывая, отупляя, забирая все силы, как это происходило с моим отцом, ненавидевшим свой труд, но станет дарить радость открытий, давать силы, энергию, приумножать меня самого делая мудрее. Как же я был счастлив в те дни перед поступлением..., это невозможно передать словами. Мы конечно же знали, что идет война и сарды уже давно, почти сотню лет перебрались с Халада на Хал и методично забирают себе остатки империи Солнца. Мы были отлично осведомлены и о том, как протекает жизнь на захваченных сардами землях, о том, как кочевники вводят дополнительные налоги, которые не платят еретики Слияния, как в городах строят новые обители света в форме звезд с четырьмя лучами. Впрочем, мы слышали и более жуткие вещи: с какой жестокостью разорялись города которые отказывались сдаться, о сражениях с десятками тысяч убитых, о разграбленных деревнях откуда сарды забирали все съестные запасы. Но, из нашей глубинки все виделось несколько отстраненно, словно бы перемены в мире происходили не с нами, а где-то в там, вдалеке, и нас совершенно не касались. Наш Пелос являлся житницей всего Хала, благодатный, зеленый, богатый урожаями зерна и фруктов, и поэтому даже в условиях увядающей империи мы жили гораздо лучше остальных благодаря огромным прибылям получаемым Пелосом от изобильного приплода растений и животных. Дни перед поступлением стали последними беззаботными днями моей жизни, затем, она совершила крутой разворот и забросила меня в ранее неведомый край полный насилия, жестокости и невероятных событий, где все пахло гарью и имело кровавый привкус.
Иногда я словно отбрасываю все негативное что происходило в прошлом и воображаю себе будто Пелос и вправду являлся Осколком, в котором чудом сохранился мир прошлого, когда империя была еще жива неся своим гражданам порядок, защиту и процветание. Но разуметься это всего лишь самообман, которым я укутываюсь что бы не упустить давно ушедшее тепло своего детства. Мне как летописцу нельзя поддаваться этой слабости, и я постараюсь изложить все так, как было на самом деле. Поэтому я отбрасываю картинки шелестящих деревьев, возвышавшихся на многие метры и закрывавшие красные черепичные крыши домов даря блаженную прохладу в знойный день; забываю про как плескалась вода в фонтане, когда в него окунали ведра, поднимая при этом сотни блестящих на солнце брызг и заставляя мир ослепительно сиять; я забываю о пыльных тропинках бегущих вдоль домов моих друзей и о запахах, доносящихся со дворов, где в кухонных очагах пекли ржаные лепешки. Я с силой отвергаю все это от себя, ибо реальность была такова что наше государство, наш Осколок со дня пришествия сардов на Хал оказался обречен, ведь помимо того, что эта богатая земля не могла не привлекать кочевников, еще, она являлась родиной Сияющего Пророка и для еретиков являлось делом чести захватить духовный центр первых и установить на нем свои обители света, заявив тем самым превосходство Слияния над старой, отжившей свое верой. Не даром среди них ходила шутка о том, что Солнце империи Солнца закатилось и на ее место пришла империя сардов - Империя Рассвета. Горькая игра слов. Вдобавок здесь располагались самые богатые на Хале рощи дерева бхати - этого жизненно важного для современной войны вещества, и только из-за этого мы являлись желанной целью не только для сардов, но и для соседних держав. К кому упадет столь ценный приз? Это решало время и к счастью или несчастью для Пелоса он попал в руки Морея. Я отлично помню момент, когда встретил его впервые. Я лежал на траве, привалившись к стволу тутового дерева, сбоку от меня лежала книга по истории нашего полуострова которую я пытался одолеть, но, в этот теплый день все окружающее словно сговорилось дабы помешать мне учиться: и расслабляющее солнце едва пробивающееся сверху, и пение птиц, и убаюкивающий шелест листьев. Я смотрел как ветер раскачивал ветки дерева, листья колыхались взад-вперед, вверх-вниз и солнце играло на их восковой поверхности и из-за этого мне чудилось что лист, охваченный белесым солнечным пламенем, начинает вращаться вокруг своей оси. Я вкушал как патоку неторопливость летних дней, наслаждаясь ими и одновременно отчаянно желая их убыстрения дабы приблизить момент отъезда. Из Листа, вскоре должны были вернуться братья, где они помимо занятия торговыми делами устраивали для меня жилье. Конечно, я не помню о чем в тот момент думал, наверняка о будущей учебе и девушках. Но вот, я услышал голоса, поначалу я решил, что идет отец или кто-то из его работников, но потом осознал - голоса незнакомые. Их тембр был уверенный, словно шли люди, знавшие что они здесь хозяева. Я повернулся и увидел несколько человек метрах в двадцати от меня, они что-то обсуждали неторопливо приближаясь прямо ко мне. Я подумал, что возможно это чиновники из налогового ведомства, приехавшие заново оценить имущество и переменить размер налога - в последние пару десятков лет это стало общепринятой практикой у наместников Пелоса. Но потом я увидел мечи на их поясах и понял - эти люди являлись воинами, признаюсь, что близость холодной стали испугала меня, словно та далекая война на Хале, внезапно пришла прямо на порог нашего дома. Впрочем, так оно и было.
Один из пришельцев посмотрел на меня и подозвал, в его жесте не было ничего унижавшего мое достоинство - вореи любили подчеркнуть свое превосходство над кефцами даже в такого рода вещах, стремясь побольнее нас задеть, я подобрал книгу и неохотно поплелся к ним. Больше всего мне хотелось сбежать отсюда и дать знать отцу о странных посетителях нашей родной рощи, однако я струсил. Подойдя ближе, я рассмотрел их. В центре стоял Морей, мужчина 25 лет, стройный, выше среднего роста. Худой, жилистый, от него веяло силой. Короткие черные волосы подчеркивали высокий лоб, который переходил в длинный прямой нос, его губы не были ни слишком тонкими, ни слишком полными, их идеальная линия усиливал его рельефный подбородок. Густые брови, такие же черные, как и волосы, они слегка смазывали впечатление от его аристократического вида и придавали ему некоторую тяжеловесность. Но запомнились мне его глаза - светло-коричневые, пронзительные, пробирающие душу, не дающие что-либо утаить от смотрящего. Я могу сказать, что он был красив красотой кобры распустившей капюшон перед броском. Морей одевался по кавалерийской моде: высокие кожаные сапоги, заправленные в свободные шаровары, темно зеленая рубаха на впуск и такого же цвет кафтан с разрезом сзади. На одежде не имелось ни каких-либо узоров или золотых вышивок, указывающих на высокий статус ее обладателя, Морея всегда отличала скромность и равнодушие к богатству, к тому же, будучи одетый таким образом среди подобного же окружения, а иногда среди его приближенных находились люди одетые гораздо роскошнее его, он оберегал себя от потенциальных убийц могущих опознать его по богатому костюму. Скажу честно от его взгляда поначалу мне стало не по себе, но внезапно его выражение глаз переменилось и в них появилось такое искренне любопытство, которое встречается разве что у детей. Эта странное изменение - от опасного животного к почти ребенку, заставила меня растеряться. Уже потом я думал об это феномене, и кажется нашел ответ на него. Морей, брошенный с 10 летнего возраста во взрослую жизнь, сразу оказался вынужден вытягивать свою детскую сущность до размеров мужчины: интриговать, убивать, смотреть на смерть товарищей. Однако пропустив детство, он не потерял его, эта непрожитая часть его жизни стала подобна шраму на теле - навсегда осталась где-то в глубине его души став органичным соседом его взрослой сущности. Поэтому он так легко менял свой взгляд выдавая свою душевную двойственность - воина и ребенка. Поблизости от него, находился Сильверий, не смотря на жару он оделся в черные кожаные доспехи с нашитыми стальными пластинами, рядом с ним стояла еще пара человек имена которых выпали у меня из памяти.
Странно, но я не запомнил нашу беседу, вернее в голове остался набор образов, хвосты упущенных фраз, начаты и незаконченные предложения. Все они норовят сложиться во что-то величественное. Ну как же, разве в такой великий день мы могли разговаривать о чем-то пустяковом, обеденном и повседневном? Конечно нет. Но именно так все и было, кажется, мы разговаривали о тутовых деревьях, которые Морей до момента прибытия на Пелос не видел. Он расспрашивал про шелковичных червей и шелк, слушал как трудно разделять кокон что бы, в конце концов сплести нити. Затем разговор незаметно перешел на Кандий, он задал несколько вопросов о настроениях в городе, о работе государственных чиновников. Это был не формальный интерес, Морей всегда старался получить информацию о каком-либо объекте из нескольких источников, и если речь шла о работе его же собственных бюрократов то, он стремился узнать о качестве их работы не только от контролирующих чиновников, но и от обычных людей. Разуметься в процессе разговора я попытался блеснуть своими знаниям рассказав не только о Пелосе, но и об окрестных землях, я щедро разбрасывал слова и говорил о темах, о которых понятия не имел - Морей захватил мое внимание и мне отчаянно захотелось произвести на него впечатление дабы он запомнил меня. Он улыбался, слушая все это, остальные однако нетерпеливо ерзали, словно лошади, застоявшиеся в стойле и желающие вырваться из душного денника на простор. Им было скучно с этим молокососом, но не Морею ведь все-таки я заинтересовал его, ибо я и в самом деле был развит не по годам и обладал широким кругозором, пытливым умом, уверенно говорил на пяти языках, поэтому в конце беседы Морей пригласил меня - сына скромного торговца и кефца на празднество, посвящённое его коронации, которое он организовывал через неделю, это определенно говорило о том, что он желал узнать меня получше. Конечно я с радостью согласился, ведь до этого момента единственные общественные сборища где я принимал участие были либо семейные торжества: свадьбы, похороны, дни рождения; либо религиозные ритуалы нашей общины и то, и другое вызывало лишь зевоту.
Празднество вступления Морея на трон организовали в доме или дворце, его называли и так, и так, наместника императора расположенном на северном берегу реки Кандий давшей свое имя городу. В этом месте предпочитали строиться все самые богатые и родовитые люди нашего полуострова поскольку на другом берегу реки виднелись фруктовые сады, и тутовые деревья, которые загораживали вид на неряшливо разбросанные дома бедняков. Это здание единственное в городе имело пять этажей, другие дома рядом имели не более четырех - думаю символизм этого вполне очевиден. По форме оно представляло из себя прямоугольник, длинной около двухсот метров, шириной - семьдесят, стены облицованы цветным мрамором, первый этаж выложен плитами с зелеными прожилками, которые на втором этаже переходили в розовый цвет, а затем на третьем этаже этот розовый как вино потоком вливался в плиты небесной синевы, которые поднимались вплоть до пятого этажа. Наблюдатель, поднимая взгляд от земли видел как нежная зелень сменяется розовым сиянием рассвета, уступающим место синему небу. И если прочие дома имели вполне привычный квадратный или прямоугольный вид с покатыми либо острыми крышами, то дворец наместника венчал белый мраморный купол усеянный кристаллами кварца, так что в рассветный час, под лучами солнца, крыша дома буквально переливалась яркими искрами, отражавшимися в потоке реки, отчего создавалось впечатление будто над домом зажглось собственное солнце состоящее из мириада огоньков.
Это торжество стало своеобразными смотринами как для Морея, так и для гостей. Люди приехали изучить своего нового правителя и попытаться понять, чего же им от него ожидать. Вернее, оценить степень его алчности и подконтрольности, ибо последние десятилетия, когда империя Солнца корчилась в предсмертных судорогах, качество ее бюрократии упало ниже уровня самого глубоко ущелья. Практически все наместники императора, которых к нам направляли отличались непомерной жадность, хотя скорее всего этим грешили чиновники на всех территориях империи последние пару сотен лет. Это являлось следствием того, что к власти в Сияющем Городе стали приходить слабые и безвольные императоры, бывшие марионетками в руках своих друзей и советников желавших лишь только набивать свои карманы, и в этой беспрерывной цепочке слабости, немощи, непомерном себялюбии и жажде обладания мы не были исключением. Нам везло в том, что пришлые не особо вмешивались в наш жизненный распорядок стараясь поскорее наворовать столько чтобы выстроить виллы на берегу Гиеры и провести остаток жизни наслаждаясь теплым солнцем, нежным морем и гаремом наложниц. А так как наша область являлась одной из самых богатейших, то их желание осуществлялось довольно быстро. Разумеется, аристократы давали деньги не за просто так, а за бездействие и за покорность.
Морей по отношению к гостям вел себя единственным возможным для себя образом - как военный находящийся на враждебной ему территории. Он использовал этот прием что бы разведать обстановку, повторяя уже многократно проделанную схему: узнать места расположения врага, оценить его силы, наличный объем продовольствия и бхата, выяснить пути транспортировки пополнения, нанести на карту места возможных ударов. Причина была в том, что Морей встречался не с подданными, а с потенциальными врагами, коими он изначально считал всех и лишь со временем некоторые люди переходили в стан его союзников, а я стал ему братом. Отчасти такое его поведение всегда печалило меня, ибо мне было страшно даже представить какой же это ад считать всех вокруг недругами, достойными лишь недовериями и не иметь роскоши расслабиться. Но это являлось его сутью, выращенной за десяток лет жестоких боевых действий и если он выжил благодаря этому, то возможно в этом имелось рациональное зерно. Но безусловно он не показывал свих истинных мыслей остальным, ведь за годы пребывания у еретиков он достиг невероятного мастерства в искусстве лицемерия. За тот вечер я не раз и не два ловили себя на мысли, что сравниваю очередного его собеседника с загипнотизированной змеёй жертвой. На приеме Морей вел себя как рыба в воде, он произнес много речей расхваливая наш полуостров, его историю, его достижения, его духовную связь с Сияющим Пророком и его удивительную красоту. Но при этом он почти ничего не сказал о своем прошлом и о своих планах на будущее, если в процессе разговора с кем-либо возникала одна из таких тем он плавно уводил беседу в сторону. Уже позже я понял, как ему было больно, но тогда я не мог разделить его боль.
Как это не дико звучит, но крушение империи, гибель столицы, и вместе с ней прежнего мира ни как на нас не отразились, мы с друзьями почти не разговаривали об этом, не спорили о том из-за чего это случилось, не испытывали страха перед будущим, ибо наш мир все также располагался вокруг нас, и он был сыт и спокоен. Мы смотрел на водную гладь и видели в ней только себя и бесконечную тишину, и не важно, что где-то вдалеке бушевали шторма. Но для Морея все случившееся являлось невероятно личным, потому что он потерял и дом - императорский дворец, и почти всю семью - императора Саву, мать, дядьев и теть, все они не пожелали сдаваться сардам и с отрядом верных солдат несколько недель оборонялся в своем дворце в центре Города. Саве удалось спасти лишь Калету - сестру Морея, как говорят это было достигнуто ценой сдачи всего города за исключением Дворца, если это действительно так, то цена спасения Калеты оказалась просто невероятно высокой. Перипетии той осады мало кому известны, а слухов, возникших за многие годы - невероятное количество, но мне хочется верить, что, даже захватив город сарды все же понесли поражение. Первоначально они рассчитывали захватить грандиозный дворец превратив его в жилище эмира, долгие дни сарды вели переговоры с Савой о сдаче всей территории дворца, дабы заполучить все в целости и сохранности, ибо дворец фактически являлся городом в городе. Он представлял собой целый комплекс зданий начиная от государственных учреждений и заканчивая собственными складами с продовольствием. Дворец постоянно достраивался и перестраивался, каждый новый император вносил что-то свое или уничтожал старое поэтому он являлся настоящим смешением архитектурных стилей где были представлены и скромные кирпичные одно и двухэтажные домики популярные в самом начале эпохи империи вореев, и заканчивая огромным мраморным зданием Имперского совета - прямоугольника длинной в четыреста метров и шириной в сто пятьдесят. Он был сложен из гранитных глыб, обложенных голубыми и зелеными плитками, складывающимися в мягкие, нежные узоры глядя на которые казалось будто лесная зелень вырастая из земли оплетает нижнюю половину здания и плавно перетекает в голубые сини неба.
Этот внутренний город являлся невероятным сокровищем, которое сарды безусловно хотели заполучить в целостности и сохранности. После провала переговоров, в первое время они при штурме даже не использовали камнебои, желая сохранить стены будущего жилища эмира нетронутыми. Силы обороняющихся составляли не более пяти тысяч человек из которых лишь тысяча являлась профессиональными воинами, остальные - повара, слуги, конюхи, уборщики и прочий не военный люд, который, однако не оставил императора в эту трудную минуту. Такое безнадежное упорство перед лицом стотысячной армии кажется странным, однако согласно отзывам Морея и заявлениям нескольких людей чье мнение заслуживало внимания, я смог заключить что император Сава являлся выдающимся лидером, обладавшим множеством талантов. И такой лидер вполне мог вдохновить свой народ даже на такое безнадежное предприятие, ибо вера Савы в Свет была настолько сильна что она передавалась и другим, укрепляя дух слабых и колеблющихся. Но к сожалению для империи, этот незаурядный человек оказался в ситуации когда даже он ничего уже не могли изменить, и ему оставалось лишь умереть с честью - что он и сделал. За первые пару недель штурма дворца сарды потеряли около десяти тысяч человек (впрочем, эту цифру я бы поделил минимум на два, а лучше на пять) и не смогли захватить ни единого участка защищавшей его стены. После этого эмир Феодат приказал подкатить к стенам самые тяжелые камнебои из арсенала сардов, включая "Голос Пророка" стреляющий ядрами весом в семьсот килограмм коих он мог выпустить пять за весь день, говорят, что выстрел этого камнебоя слышали за несколько километров, а на охлаждение ствола уходили сотни литров масла. Три недели продолжался обстрел, пока стены дворца не превратились в груду щебня, и еще примерно неделю понадобилось сардам что бы преодолеть эту полосу камней. Мне трудно представить масштаб и ожесточенность этих схваток, когда противники долгие дни располагались буквально в десятке метров друг от друга отделенные лишь невысокой грудой битого камня.
В итоге, сарды захватили Дворец и прилегающую территорию, однако нанесенный ущерб оказался огромен, в стенах дворца зияли гигантские выбоины, и в итоге он походил на испещренную временем глыбу камня нежели на человеческое сооружение, восстановление его обошлось бы казне в колоссальные траты и проще было возвести новый. Поэтому эмир разрешил войскам три дня грабить всю территорию внутреннего города, наверное, уже тогда, глядя на осколки было величия вореев, ему в голову пришла мысль не просто владеть захваченным городом, но вместо этого стать его полновластным творцом где все будет так, как хочет он. Однако библиотеку Дворца, насчитывающую сотни тысяч свитков сарды сохранили, эмир планировал построить новое, выдающееся здание где бы хранилась и приумножалась мудрость со всего мира ведь, к несчастью для покоренных народов, сарды были не просто племенем кочевников, только и знавших что гонять по степи своих врагов, пить верблюжье молоко и драться. Почему я сказал к несчастью? Потому что, если бы они являлись простыми кочевниками, которые всегда надменно отвергали знания оседлых жителей, то они бы в конце концов растворились на просторах нашей империи. Империя смогла бы залечить шрамы на своем теле отстроив разрушенные города и нарожав новых граждан, а кочевники стали бы ее частью. Однако те, кого позже назовут - сарды повели себя по-другому. С самого начала их руководители - в течение ста лет ими были Евпатор и его прямые потомки, показали себя не просто талантливыми военными вождями и религиозными фанатиками, но и дальновидными людьми -они стремились не только убивать своих врагов, но и учиться у них. Полностью захватив свою родную область Вораф, уже давно лишь номинально числившуюся территорий империи Солнца, в 440 г. сарды начали завоевание Нарса - родины своего религиозного лидера, древней земля, давшей миру множество философов, историков, поэтов, и так и не покорившейся Империи. К моменту начала вторжения в Нарсе уже находились сторонники ереси Слияния с нетерпением ждавшие момента прихода на свою родину братьев по вере. Именно эти отряды сдали сардам крепости перешейка, эти неприступные укрепления Нарс возводил сотни лет и лишь раз за всю историю, вореи смогли пробиться сквозь них. То, что произошло после прихода кочевников в Нарс можно назвать чудом: солдаты покоренной державы не желали сражаться за продажное правительство фараона, годами задерживавшее им плату, и поэтому они присоединились к сардам, а города с готовностью открывали перед ними ворота. Местные не могли поверить своим глазам, когда по тысячелетним улицам столицы Нарса- Арафу застроенным сотнями изящных зданий библиотек, судов, резиденций, дворцов, проходили колонны немытых туземцев. Тем не менее это было так - необразованная масса кочевников, смогла за три года не только покорить древнюю державу, но и воспользоваться бюрократическим аппаратом Нарса как моделью для устроения своего собственного государства. Казалось сарды вобрали в себя лучшее и худшее из обоих миров, как кочевники они проявляли неимоверную жестокость по отношению к своим врагам, иногда под корень уничтожая их вместе с жилищами, а как цивилизованные граждане они возводили новые города, основывали порты с искусно построенными гаванями и волноломами; делали плотины стремясь увеличить посевные площади под щедрым южным солнцем; прокладывали дороги, стараясь покрепче связать тело своей, тогда еще только нарождающейся империи. С таким же напором они утверждали свое еретическое учение без жалости уничтожая обители света первых в Ворафе и древние пирамиды Нарса, где покоились сотни правителей страны, говорят даже спустя десятки лет местные жители использовали обломки разрушенных могил как строительный материал.
После покорения Нарса, кочевники, как штормовая волна, обрушились на Империю Солнца, но эта яростная стихия не просто сметала все на своем пути, она разливалась подобно южным рекам в сезон половодья оставляя после себя плодородную почву на которой вырастали изобильные урожаи в виде обителей света сардов, училищ, военных гарнизонов и прочих государственных организаций плотно вплетающихся в ткань ворейской бюрократической машины. Империя Солнца ничего не могла поделать с кочевниками, истощенная Лихорадкой и чередой безвольных правителей она походила не на крепкую конструкцию, а на стог сена под сильным ветром. К 500 году сарды захватили области Солия, Нимея, половину Рарфата, остров Олиф, Сахарные острова - Империя вореев потеряла половину своей территории, вореи собрали три больших войска, каждое больше предыдущего, и неизменно терпели поражение. Я предполагаю, что это произошло по причине глубокой ненависти, питаемой простыми воинами к своим командирам-дворянам. Аристократы ездили в роскошных каретах, отделанных золотом часто сбивая простых людей ради развлечения, устраивали пышные шествия в честь своих дней рождений, во время которых не стеснялись есть и пить самые дорогие блюда и напитки, они строили огромные дворцы в городах снося ради этого утлые хижины бедняков, дворяне устраивали немыслимо роскошные похороны на которых сжигали редкие благовония на суммы сопоставимые с доходами тысяч бедняцких семей. Дворяне вели себя так не для того, чтобы разозлить население империи - это оказалось бы безумием с их стороны, ведь таким образом они просто выкопали бы себе могилу, нет, мне кажется выставляя на показ свое богатство они возводили своеобразную стену пытаясь оградить себя и близких от зрелища распадающегося мира-империи. Разумеется, такое поведение правящей верхушки лишь ухудшило положение дел и народ начал видеть в своих властителях не защитников, заботящихся об их благе, а паразитов, занятых лишь набиванием собственных карманов и поэтому-то воины не желали умирать за них, а простые крестьяне огромными массами добровольно переходили в еретическую веру.
В 505 году кочевники подошли к Сияющему городу на расстояние 150 километров, их войску, оснащенному тяжелыми орудиями, нужна была еще неделя чтобы дойти до пролива, отделяющего Халад от Хала, где с другой стороны их ждала столица- главный приз еретиков. Казалось, ни что не сможет остановить орды кочевников, как вдруг наступил отлив и волна сардов начала стремительно откатываться обратно на восток. Сотня тысяч всадников, несметное число телег, рабов, тягловой скотины, угнанных овец и коров покидали Рарфат оставив после себя разрушенные поселения, уничтоженные поля, вырубленные фруктовые сады. Гибель империи вореев была отложена на сто лет благодаря тому, что в вопросы веры вмешалась политика. Основатель ереси - Евпатор являлся не только религиозным лидером и ученным, но вдобавок был довольно родовитым аристократом, имеющим обширное семейное древо. Всю свою долгую жизнь Евпатор посвятил созданию и проповедованию своего учения, он не женился и не оставил прямого потомства и поэтому все нарсийцы, все те, кто обладал силой и были связанны хотя бы капелькой крови с Великим Пророком выступили в качестве претендентов на освободившееся место лидера. Мне не ведомо сколько людей сгинуло в той борьбе, вероятно счет шел на десятки тысяч человек. Наконец в качестве наследников назвали человека из довольно близкого к Евпатору рода, и нужно сказать, что выбор оказался крайне удачным - семь эмиров их данной семьи, последовательно всходивших на трон, успешно продолжили дело своего родича и в конце концов поставили вореев на колени. Но разумеется эта череда талантливых правителей не могла длиться вечно и в 503 г. на трон вступил Гефатор. Это был жирный, физически слабый человек олицетворяющий собой изнеженного горожанина, сластолюбца, а не жилистого, выносливого кочевника, преданного делу войны и веры. Один его внешний вид вызывал у сардов откровенное недовольство. Больше всего Гефатор любил вино и женщин, вдобавок ко всему он завел привычку травить мужей понравившихся девушек дабы поскорее взять их в свой гарем. Рефатор являлся гнойником на здоровом теле империи, и кто-то должен был его удалить. В 505 году Сард - один из лучших полководцев еретиков, кочевник по происхождению, а не нарсиец, прирезал Рефатора и объявил себя новым главой империи, однако нарсийской аристократии совсем не понравилось, что теперь ими будет командовать варвар из пустыни. Они объявили, что верующими должны управлять только потомки пророка из выбранного сотню лет назад рода, и потребовали от Сарда отказаться от поста командующего, разуметься тот не согласился на столь нелестное предложение. Внутри империи еретиков началась гражданская война, которая и остановила продвижение кочевников к Сияющему городу. Десять лет на просторах Ворафа и Нарса шли битвы, и если поначалу составы армий являлись смешанными (в них были и кочевники и нарсийцы), то со временем произошло четкое разделение - с одной стороны воевали племена кочевников с другой нарсийцы. В результате этой войны нарсийцы выгнали сардов и теперь ими правят прямые потомки Евпатора, а кочевникам отошли огромные территории на Халаде и в качестве правителей они получили эмиров из Дома Сарда.
Сарды правили империей так же, как до этого родичи Евпатора, они жестоко карали непокорных, строили поселения, прорубали дороги сквозь горы и леса, организовывали мануфактуры. Потребовались десятки лет, прежде чем сарды смогли ликвидировать последствия смуты и вновь собрать империю заново - лишь в 550 году они достигли рубежа, который оставили в 505 г. Еще через пять лет все территория империи Солнца на континенте Халад, за исключением Корефа который вступил в союз с морскими кланами Хельда и давно стал фактически независимым от империи Солнца, принадлежали кочевникам. Однако следующий шаг стал крайне неожиданным, пока император и его свита в Сияющем Городе дрожали от страха в ожидании, когда же покажутся корабли сардов, кочевники предприняли неожиданный маневр. Вместо атаки на сердце империи - столицу, они начали захват остальных её владений на континенте Хал. Это напоминало сцену из театрального представления, когда неуклюжая, толстая торговка стоит за базарным прилавком, а вокруг нее бегает быстроногий мальчишка и таскает у нее товар, а она, видя это ничего не может поделать, ибо когда она начинает поворачиваться к воришке, шустрый парень уже тащит что-то с другого конца прилавка. Империя и вправду напоминала неуклюжую тетку, которая не успевала за пронырливым парнем. Впрочем, хозяева империи Солнца зачастую не сильно пытались сопротивляться захватчикам, пока сарды хозяйничали на Хале чиновники и аристократы Сияющего Города занимались не борьбой с захватчиками, а составляли заговоры с целью свержения очередного императора. Сарды захватывали новые земли не только силой железа, многие территории как спелые плоды сами падали к ним в руки потому что империя давно утратила твердый контроль над большей частью Хала и ее правление там являлось декоративным. И нет ничего удивительного что люди, измученные произволом местных независимых аристократов, дравших с них три шкуры, с радостью приветствовали захватчиков, которые хоть и были еретиками, зато устанавливали налоги на порядок меньше нежели свои собратья верующие.
В начале седьмого века все оказалось кончено, империя, образовавшаяся почти шесть столетий назад съежилась до пределов Сияющего Города и его окрестностей, остальные земли были под сардами или стали независимыми внутренними государствами с собственными интересами. В то время столица являлась странным местом, она словно выпала из времени перестав понимать какой сейчас год - управители Города строили планы, которые никогда не смогли воплотиться в жизнь из-за недостатка ресурсов: возводили мосты на территориях им не принадлежащих, собирали налоги с уже сожженных сардами городов, оперировали войсками Империи Солнца которые имелись лишь на бумаге, и конечно же, они отчаянно ждали что вот-вот пребудет подкрепление из Ильтия, или Союза Стрий, или еще какой-нибудь державы которая номинально являлась имперским подданным, а фактически - полностью независимым образованием. По улицам столицы сновали многочисленные пророки и сумасшедшие, утверждавшие что им были видения в которых Истинный Свет в последнюю минуту снизойдет на Хал и сотрет с лица земли всех сардов оставив землю первым. И чем ближе к стенам подходили кочевники, тем больше появлялось таких самозваных предсказателей и тем большие суммы отчаявшиеся люди им приносили. Аристократы не желали сплачиваться перед лицом врага, вместо этого они продолжали вести междоусобные интриги словно кочевников и вовсе не существовало. Однако, почему-то Свет решил послать империи героя - в результате очередного переворота, то ли десятого, то ли двадцатого за этот век, к власти в 594 году пришел император Сава, который довольно ловко стравил несколько влиятельных групп аристократов между собой, и после того, как они изрядно проредили ряды друг друга, он со своей скромной армией оказался самой влиятельной силой в городе. Вскоре Сава начал активную агитацию, он лично выступал перед своим народом: убеждал, клялся, приказывал, заклинал, ругался, всячески пытаясь пробудить людей от морока отчаяния окутывавшего их головы. Его мощная, двухметровая фигура в белой одежде вышитой золотыми ветвями притягивала к себе взоры, а его голос проникал в сердце каждого. Казалось он вдохнул в сдавшийся город новую жизнь, и когда сарды подступили к стенам все от мала до велика откликнулись на его призыв о защите и начали принимать посильное участи в оборонительных работах, а в церквях даже ночью не смолкали торжественные хоралы, наполнявшие Истинным Светом улицы Города.
Но энтузиазм и вера людей в этот раз не сильно помогли, строительные работы продвигались слишком медленно по причине того, что в городе, в котором во времена рассвета жило четыреста тысяч человек, в канун нападения сардов находилось не больше тридцати тысяч. Стало понятно, что на оборону внешних стен не хватит людей, что кузни не успевают выковать достаточное количество амуниции, что слишком мало бхата, что провизию подвозят чрезвычайно медленно. Оказалось, что 16 лет правления этого замечательного императора на смогли переменить сложившегося положения дел, империя не обрела второго дыхания даже несмотря на то, что Свет ниспослал ей такого лидера. Все усилия Савы оживить полумертвую каменную громаду Города пропали даром. Когда-то великая столица, чье сияние затмевало все на двух континентах больше не могла защитить себя, она походила на падающего старика, пытавшегося ухватиться скрюченными от артрита пальцами хоть за какую-то опору, но, никак не могущего ее найти, и с ужасом осознающего - ничто не помешает его падению, которое кончится смертью. В итоге, когда сарды подошли к городу, большая частью людей предала своего императора и ушла из обреченной столицы, меньшая часть присоединилась к охране правителя что бы умереть рядом с ним. Морея не было рядом с отцом, когда тот погиб под ударом меча сарда, но он прекрасно понимал что оказался в точно таком же положении как и он: не смотря на улыбающиеся лица людей якобы служащих императору - на самом деле вокруг находились только враги, возможно более страшные чем сарды , потому что номинально числилась своими, требовали отношения как к сородичам, но на самом деле скрывавшие под масками хищные оскалы. Все они только и ждали момента, когда смогут сломать императора дабы подчинить его точно так же, как подчиняли своим желаниям наместников империи правивших на Пелосе десятки лет. И помощи Морею ждать было не от куда. Прошлое лежало в руинах, расколотое на тысячи кусочков и растоптанное копытами коней сардов. Его отобрали у нас навсегда, поэтому на приеме Морей не говорил о нем.
Что же касается будущего, именно в тот момент оно выглядело крайне неприглядно, и, то, что сарды милостиво присвоили Пелосу статус вассального государства и поставили на трон последнего отпрыска императорского дома Империи Солнца, означало не новую жизнь, а отсрочку, которую эмир Феодат дал Морею. Этот эмир одержал множество побед во имя своего Дома и племени, на обоих континентах его войска не знали поражений. Но как ни странно Феодат в душе являлся мирным человеком больше склонным к изучению наук в которых он весьма преуспел - Феодат написал несколько трудов по математики и астрономии, которые специалисты оценивали очень высоко. Морей хорошо знавший его заявлял, что безусловно их написал сам Феодатом и я не стану повторять клевету о том, что за эмира писала группа безымянных ученных. Родись он в мирное время то, безусловно стал бы известен под именем Феодат Ученный, Феодат Законодатель (он выпустил множество законов, регулирующих жизнь Империи Восхода как в области религии, так и в области налогов) или Феодат Мудрый, но время было другое, поэтому он получил имя - Феодат Завоеватель. Это прозвище он полностью оправдал, на момент моей встречи c Мореем он правил империей уже 24 года, все это время он участвовал в больших и малых войнах - каждый год эмир лично возглавлял очередной поход стойко перенося все тяготы военного и полевого быта. По воспоминаниям Морея это был спокойный человек, который никогда не повышал голоса даже если положение дел складывалось неблагоприятно. Он почти не прибегал к наказаниям предпочитая воспитывать словом, что было редкостью для племени сардов охотно использовавшему насилие не только по отношению к врагам, но и к своим согражданам. Мне всегда казалось странным что Морей с уважением вспоминал человека, убившего его семью, но ведь он как никто другой знал Феодата, потому что служил ему в качестве названного сына и воина пятнадцать лет, и значит Морей нашел что-то внутри этого человека, что искупало это чудовищное преступление. И мне кажется, он отдал Морею Пелос в качестве искупления этого греха. Однако даже великий эмир не мог бы бесконечно сдерживать давление своих советников и религиозных деятелей, постоянно требующих от него покончить с Осколком, ибо полуостров являлся не просто наследником Империи Солнца, но и служил важным религиозным символом для всех первых, а после падения Города он приобрел крайне важное значение для вореев из стран еще не покорившихся сардам. Пелос мог превратится в символ сопротивления сардам, в маяк направляющий всех, кто ненавидел завоевателей, ибо, пока Пелос находился в руках первых, сохранялась призрачная надежда на восстановление Империи Солнца. По этой причине, рано или поздно сарды неизбежно должны были напасть на полуостров, поэтому наше будущее представлялось очень зыбким и нечетким, а вернее сказать его в тот момент не видел ни один человек обладающий умением размышлять.
Вряд ли Морей размышлял в точности так, как я описал, но не сомневаюсь, что в тот вечер его одолевали тяжелые мысли и о прошлом, и о грядущем. Полагаю, что в тот момент, он все же, находился в некоторой растерянности и непонимании относительно своего положения, хотя внешне он демонстрировал обратное. Морей на удивление гармонично смотрелся среди блеска хрустальных люстр, подвешенных на шестиметровой высоте и ярко сверкающих огненными искорками под вечерним солнцем терпеливо ждущих когда же они смогу пригреть внутри себя пламя свечей; среди роскошно одетых аристократов чьи наряды из шелка и тончайшего хлопка всевозможных расцветок- но обязательно приглушенных тонов- зачастую стоили больше чем целый квартал домов среднего достатка; среди музыки, которая лилась из каждой комнаты дворца наместника наполняя все пространство мягкостью и нежностью весеннего луга; меж всех разговоров, возникающих у него на пути как рифы по носу корабля, Морей уверенно держал свой курс - ловко огибая, а когда надо, то опасно сближаясь с препятствием. Он не был похож на человека, выросшего в военном лагере и для которого кровь, оружие и постоянная усталость были привычней, нежели тот зеленый наряд, выгодно подчеркивающий его широкую грудную клетку и узкую талию. Он весело смялся, рассыпаясь в любезных беседах со светскими дамами или с посольством из Семиградья, которое вело себя демонстративно независимо показывая новоприбывшему, что они даже после его назначения главой Пелоса и впредь намерены вести собственную политику. А вот посланец торговой республике Сенна наоборот оказался сама любезность, и вел себя почти как слуга ничем не показывая, что Сенна стала хозяином обширных территорий Месты на востоке полуострова. Впрочем, жители Сенны являлись деловыми людьми, главным для них была прибыль, а все эти внешние демонстрации они считали вторичными и поэтому если нужно они унижались, лебезили, пресмыкались, кланялись, ползали на коленях, лишь бы добиться своего - получить больше денег. Поэтому посол изливая на словах потоки меда, первым же делом начал выяснять, не намерен ли Морей увеличить торговые привилегии для граждан Сенны. Другой важный для императора человек - представитель острова Галад, лежащего в сотне километров от Пелоса, вел себя на удивлении покорно, что, наверное, было трудно понять даже самым ярым сторонникам империи. Отдаленное расположение Галада подталкивало его к отделению от Пелоса - остров вполне мог объявить себя независимым государством и присоединиться к одной из сил Герейского моря: Сенне, пиратам, сардам, какой-либо из внутренних стран Хала. Тем не менее год проходил за годом, декада за декадой, а Галад исправно посылал ежегодную дань в Пелос, а в случае надобности выставлял в качестве помощи небольшой флот и пять сотен отлично вооруженных бойцов.
Нужно сказать, что прибытие Морея на Пелос оказался неприятным сюрпризом для многих, пользуясь гибелью императорского дома крупные группировки, состоящие из аристократов и торговцев, планировали назначит своего главу на роль управителя последним крупным анклавом империи Солнца. Главным претендентом на пост являлся один из самых влиятельных аристократов и по совместительству управитель могущественной корпорации торговцев - Аком: возрастом за сорок, крайне толстый, и как ни удивительно для делового человека - коему необходимо быть вежливым и терпеливым - очень грубый и резкий. Очевидно это хамское поведение, вошедшее в привычку, стало как результатом скверного характера, так и производной от неограниченной власти, ведь при слабом имперском наместнике он полтора десятка лет являлся фактическим хозяином здешних земель и наверняка надеялся, что после падения империи он уже официально займет пост главы Пелоса. Для этого имелись все основания, ибо его дружина являлась крупнейшим военным отрядом Пелоса и если числом она немного уступала армейскому гарнизону Кандия, то выучкой превосходила его уж точно, в отличие от имперских солдат большую часть времени занятых на строительстве домов, дорог и прочих сооружений выступая в качестве наемных рабочих продаваемых своими командирами, охранники корпорации торговцев представляли из себя спаянный отряд из людей, прошедших многие войны. Однако Морей помешал этим планам и Аком не мог скрыть своей злости по этому поводу. Весь вечер он вел себя вызывающе и нахально, однако все же не переходил черту. Я помню его выпады, поразительно как они совпадают со всем перечнем обвинений, которые потом будут предъявлены Морею в многочисленных книгах, написанных после его смерти - наверное умы всех завистников работают одинаково. Морей в ответ на весь этот злобный клекот лишь широко улыбался, ибо за годы пребывания в стане еретиков он привык терпеть и большие оскорбления, при этом маскируя свои чувства, выставляя на показ одну лишь радость что злило его недругов. Эта тактика принесла успех, Аком убедившись, что его слова не достигают цели, уехал.
Прием, не смотря на общение, на многочисленные знакомства и ощущение что я стал вхож в высший свет, не увлек меня. Я не хотел присоединяться к свите Морея, ведь мое будущее было вполне определенно и лежало в Доме Знаний в городе Лист. Я твердо намеревался вступить на научную стезю, чтобы посвятить жизнь изучению окружающего нас мира. Ведь, как мне тогда казалось, накопление знаний о законах природы - это процесс которому просто-таки обязан способствовать каждый из людей из-за того, что он неизбежно улучшает жизнь остальных. Например, селекционер, который вывел более плодовитое растение смог таким образом накормить больше жителей, а значит пусть немного, но он уменьшил голод, от которого во все времена страдали люди. Или возьмем инженера, благодаря своим знаниям он спланировал и осуществил постройку водного канала и тем самым превратил безжизненный участок пустыни в плодородное поле. Архитектор смог придумать и воплотить в реальность красивейшее здание, которое будет не только надежным жилищем, но и усладой для глаз. Чем больше мы поймем наш мир, тем проще нам будет его перестраивать и комфортнее жить. Так мне казалось когда я был молод. И только многие годы спустя я осознал, насколько сильно я упростил картину: как только люди начинали выращивать больше растений и урожаи становились обильнее, то благодаря этому они собирали больше налогов, которые в свою очередь шли на усиление армии, позволяли стране нанять больше солдат и убить больше врагов или власть имущие крали эти деньги дабы покупать роскошные ковры, дорогие вина, строить себе дворцы. А инженеры часто применяли свои умения чтобы подорвать стены вражеской крепости. Как не печально, но собирание знаний не делало саму жизнь человека лучше или счастливее. Он все так же продолжал грабить, убивать, обманывать, грустить. А может быть, я размышлял в правильном направлении и это всего лишь вопрос времени, когда сумма знаний наконец-то сделает нашу жизнь во много раз прекраснее, просто пока мы имели недостаточно мудрых мыслей что бы кардинально переменить наш мир? Очень хочется думать, что ответ на этот вопрос "да".
Чем ближе был день отправления в Дом Знаний, тем беспокойнее я становился и тем меньше я размышлял о высоких материях: сон мой нарушился, аппетит стал хуже, я меньше гулял и все больше сидеть у себя в комнате. Родители думали, что перемены вызваны тем что я стал усиленно заниматься, желая произвести впечатление на ученных мужей Дома Знаний в Листе, но, на самом деле на меня навалился чудовищный страх. Я начал осознавать, что на долгие годы покину родной дом - единственное месте где меня всегда примут каким бы я не был, и где мне не нужно ради еды или одобрения стараться быть лучше, чем я есть на самом деле. И когда я перееду в Лист, я уже не смогу получать все просто так и мне продеться каждый день доказывать, что я достоин иметь то, на что претендую - уехав я стану по настоящему взрослым и мне придется жить в мире, подчиняясь его суровым требованиям. Иронично, уже почти оставив дом я впервые начал его ценить, поняв, как много мне в нем было дано. Впрочем, тут я не одинок, уже потом я не раз наблюдал как люди сожалели о потерянных вещах, на которые, однако, они мало обращали внимание, когда их имелось в достатке. Будь то отрубленные пальцы, мать или отец, любимая, деньги, ребенок, родной город - все равно. Понимание того, каким же сокровищем обладал человек, всегда приходило к нему уже после потери и сколько бы он потом не рыдал и не молил, он не мог вернуть потерянное. Я пишу эту банальность не для того, чтобы преподать читателю нравственный урок - я не переоцениваю свой талант и свои способности, да и к тому же все эти поучительные истории, мало на что влияют, потому что мы доверяем только своему опыту - начиная бояться огня только после ожога. Я упоминаю об этом в качестве сожаления, которое бесполезно и ничего не меняет, но от которого я не в состоянии просто так отмахнуться. Однако же в те дни я не только трясся от ужаса в ожидании отъезда, странным образом одновременно со страхом во мне рождалось и радостное предвкушение, ибо теперь я мог быть по настоящему взрослым человеком, самостоятельно распоряжающимся своей жизнью и ни от кого независящим. Получалось что меня восторгало тоже самое, что и пугало: возможность выстраивать собственные взаимоотношения с миром, самому отвечать за свои ошибки, самому решать будущее, на сколько конечно мне позволят обстоятельства и Свет. И главное предвкушение, наполнявшее меня просто невероятной энергий, это возможность в будущем построить собственный дом, где будет жить моя семья. В нем я буду воспитывать своих детей так как считаю нужным, заниматься любовью со своей женой, наполнять свой дом вещами, которые мне нравятся, писать научные труды, которые сделают меня известным и популярным. Он сделается для меня надежной гаванью, где я смогу отдохнуть и готовиться к очередным путешествиям. В моем доме будет все так, как удобно и хочется мне. Так я полагал, но как показала жизнь, вселенную явно не волновали мои прожекты - у нее имелись на меня собственные планы в которые она меня не посвящала.
Последние свободные от учебы дни я проводил за чтением и прогулками. Днем, через деревянную калитку, я выходил на улочки нашего пригорода. Жуя высушенные фрукты, я шел по камням мостовой здороваясь или просто кивая всем встречным. Справа и слева поднимались тополя, кипарисы, абрикосы и прочие деревья закрывавшие заборы домов, они источали аромат леса, так странно контрастирующий с городскими запахами камня, древесины, пыли и грязи. Дневное солнце заставляло птиц замолкать, они тихо сидели на ветках изредка покрикивая словно пересчитывали свое пернатое войско, зато насекомые вовсю стрекотали и жужжали, перебивая звукам жизни механический скрип телег. Если вокруг никого не было, то я подходил к бочкам с водой, расставленных у стенок домов на случай пожара, и смотрел на свое отражение, мне очень нравилось бросать в воду камешек и видеть, как идеальный мир на водной глади начинает причудливо изгибаться, ломаться и вращаться, казалось, что он вот - вот разломиться, и я замирал в напряжении, но через пару секунд вода начинала успокаиваться и мир вновь приходил к равновесию. По мере того как я все ближе продвигался к садам окружающим наш кефский пригород, городская духота уступала место лесным ароматам листьев и травы. Отсюда и до самого кряжа Сим тянулись рощицы островки дубов. Эти зеленые гиганты давали людям и животным пищу, а также не мало товаров пригодных для продажи: из желудей изготавливали дубильные вещества, а из высушенных насекомых водившихся на них, делали краситель алого цвета, который ценился во многих странах. Один из старинных дубов даже стал объектом поклонения - к нему приезжали из отдаленных городов, потому что кто-то пустил слух будто прикосновение к дереву помогает вылечиться от бесплодия. На мой взгляд это являлось полной чушью, однако владельцы окрестных гостиниц были в полном восторге и всячески поощряли эту сплетню. Между островами дубов можно было встретить заросли пурпурного барбариса; ярко красные скумпии с огромными пушистыми ветками; развесистые груши, подрезанные так, чтобы их крона с двух сторон образовывали крутые арки, под которыми было очень удобно пережидать дневную жару; тонкие вишневые деревья соседствовали с прямыми как спина марширующего пехотинца - абрикосами. Пространство между садами разбивали пахучие плантации шалфея, молочая, тысячелистника, шиповника. И весь этот массив зелени буквально обрушивал на любого прохожего нестерпимую волну запахов, одни едва слабые, а друге- очень сильные.
Утоптанная тропа вела меня от города вверх по склону холма - подобно стражнику, надзирающему за нашим пригородом, на его вершине располагались древние развалины, оставшиеся еще с языческих времен у которых я любил проводить время. Мнений по поводу того, откуда взялась эта груда камней имелось очень много, некоторые полагали что это остатки сторожевой башни империи Астрей, другие что здесь размещалась страшная темница куда заточали первых последователей Сияющего Пророка. Каждый был волен выбирать ту версию, которая ему больше нравилась. С вершины холма я мог видеть мое родное поселение: красные черепичные крыши были похожи на спины жуков, которые выстроились неровным войском, и чьи волнистые порядки говорили о том, что солдаты были изрядно пьяны. Улицы кефского поселения змеились тремя параллельными линиями между тем холмом на котором стоял я и боле высоким, находящимся ближе к реке Кандий. Эти холмы служили своеобразными тисками, захватывающими нашу общину с востока и запада. На склоне дальнего холма, располагались почти такие же дома, как и наши, только по большей части с тростниковыми или соломенными крышами. Однако среди них чужеродной опухолью стояли несколько групп домов богачей, которые были недостаточно обеспеченными что бы купить себе маленькие городские дворцы на набережной главной реки нашей долины - Кандия. Эти здания служили проявлением тщеславия людей, переживающих по поводу своего недостаточного богатства и стремящихся компенсировать это, выстроив максимально кричащее и безвкусное жилище. Известняк, из которого чаще всего строились здания, был раскрашен во все цвета радуги, так что между одноэтажными белесыми домами бедноты то и дело встречались невыносимо яркие точки преимущественно: желтых, оранжевых, синих, красных цветов. Они привлекали внимание как фурункулы требующие хирургической операции. Но какими бы дурацкими они не выглядели, их расположение давало им безусловное преимущество - если сезон дождей был особенно силен, то низину где располагались дома кефцев обычно затопляло, а здания вореев оставались целыми. Но для кефцев это окупалось тем, что вся плодородна земля низины принадлежала нам и благодаря ее щедрым дарам община всегда имела солидные финансовые резервы, которые позволяли быстро отремонтировать пострадавшее жилье.
С собой на прогулку я всегда брал какую-нибудь книгу либо по ботанике, либо про насекомых или животных, либо по геологии, все зависело от того, чем я планировал заниматься и поэтому я мог оказаться вооруженным садком для ловли насекомых или небольшой лопаткой для ведения раскопок. В стремлении подтверджить или опровергнуть написанное в научных книгах, или желая совершить какое-нибудь открытие, тогда я мало знал о науках и поэтому слабо представлял что именно хочу обнаружить, я раскапывал землю в разных участках леса, и это было как настоящее волшебство - под моими руками земля меняла свой цвет: сначала она была темной с резким ароматом перегноя, потом, по мере углубления, появлялась светлая глина, а иногда белесый мел, или желтый песок как будто под зеленым ковром и черным перегноем была запрятана цветная сокровищница. Я копал, изучал состав разных почв пытаясь понять принцип по которому они формируются, одни слои оказывались более сыпучими чем другие и легко ускользали из моих пальцев, другие наоборот являлись комковатыми, жирными налипали на руки так, что приходилось их оттирать. В другие дни я наблюдал за тем как муравьи переносят пищу или перестраивают муравейник, либо я пытался рассмотреть поющих птиц в кронах деревьев, либо наблюдал за водой отмечая пузырьки, появляющиеся на поверхности и гадал какая же рыба их оставила. Все в природе вызывало у меня интерес. В то время я редко задумывался о политической ситуации во внешнем мире, и под внешним миром я подразумеваю земли даже не за Пелосом, а сразу за пределами моего родного города. И такое равнодушие было неудивительно ведь я жил в своеобразном коконе, укрываемый заботой семьи и собственными интересами - сытый, довольный, не знающий бед. Так зачем мне думать о неприятностях где-то там, когда у меня все шло хорошо. Вот только миру было на это наплевать, он творил и разрушал, живя своей повседневной жизнью, и разрушал надо сказать гораздо чаще. Под его обломками гибли сотни тысяч живых людей и теряли надежду на будущее миллионы, одним из таких людей в конце концов стал и я. Мир расколол мою удобную скорлупу примерно за десять дней до того, как я планировал отправиться в Лист.
Я не один раз путешествовал вместе с торговцами и поэтому знал, что, несмотря на то, что караван состоит из десятков, а иногда сотен людей и животных, он каким-то непостижимым образом является единым организмом, со своим жизненным ритмом. Кажется, что по мере пребывания вместе, животные и люди начинали не только синхронно есть и спать, но даже дышать. Это было не удивительно - за долгие недели общего пути, люди и звери учились полагаться друг на друга и заботиться о своем ближнем. Ведь только выносливые верблюды и мулы могли провезти по голой пустыне достаточно пищи и воды от которых зависела жизнь караванщиков, поэтому волей не волей ты начинал не просто ухаживать за скотиной, но и проникался уважением к ней. Мне нравилось кормить мулов и ослов, которые с благодарными глазами уплетали снопы сена, и верблюдов, взиравших на все и всех с легким презрением и обладавших невероятным запасом терпения, и лошадей, любивших ткнуться носом мне в грудь. Один раз я даже видел живого слона, это массивное животное оказалось таким же травоядным, как и прочие четвероногие и вопреки грозному виду, оно оказалось мирным, с очень внимательным взглядом. Во время движения, вся караванная масса издавала множество разнообразных звуков, имевших естественную и механическую природу: скрип колес, фырканье верблюдов, звонкое биение лошадиных подков о камни, шуршание песка, окрики погонщиков. Посторонний слышал в этом караванном гаме только безумную какофонию, набор несвязанных звуков, несущих лишь хаос, но караванщики читали все это как тест знакомой книги, несущий чрезвычайно полезную информацию: эта колесо скоро сломается, верблюд сильно сипит и нужно его осмотреть, лошадь идет неровно и западает на одну ногу. И разуметься караван обладал ни с чем несравнимым ароматом в котором смешивался запах зверей и людей, например, после долго пребывания рядом с верблюдами погонщики пахли соответственно, а если в тюках везли специи, то они добавляли свои резкие нотки к общему оркестру.
Я знал, как выглядит, как звучит и как пахнет караван после длительного путешествия, поэтому по стуку колес по мостовой и равномерному поскрипыванию деревянных лож телег я догадался что в наш дом возвращается караван братьев из Листа. Большинство животных и людей сразу отправлялись на склады, где работники отца снимали и описывали груз. Меньшую и самую ценную часть товаров: дорогие вина, фарфор, хрусталь, специи должны были разгрузить в нашем дворе и оставить на хранение в подвале дома. Братья въехали во двор на черных жеребцах, они были покрыты дорожной пылью, спины слегка горбились, а лица выглядели серыми от усталости. Не успели они спешиться как к лошадям уже подошло несколько конюхов несущих ведра воды, чтобы смыть с лошадей дорожную грязь. Отряхнувшись на сколько возможно, расчесав волосы братья поспешили поприветствовать отца стоявшего у порога дома, затем что самое странное они, обдав меня смесью запахов из лошадиного и человеческого пота, которым пропитались их льняные хитоны, очень тепло обняли меня, что являлось крайне нехарактерным для них. Разуметься в наших отношениях не было вражды, и если кто-то из нас заболевал или получал травмы, то другие искреннее переживали за него и не перекладывали ответственность на слуг, а сами помогали больному брату. Но все же мы являлись молодыми мужчинами и поэтому старались копировать манеру поведения взрослых, при этом иногда впадая в крайность. Одной из них было преувеличенное равнодушие друг к другу, которое мы демонстрировали окружающим и друг другу, говоря тем самым что мы сильные, самостоятельные, не зависим от таких глупостей как любовь и привязанность. Поэтому, после их объятий я сразу же насторожился, а последующие роскошные подарки, которые они мне подарили только укрепили меня во мнении что, что-то случилось. Однако я старался не подавать виду и не выдавал своих подозрений, которые, однако я не мог сформулировать потому что не был в состоянии представить масштабы произошедшего события, из-за которого братья стараются задобрить меня. Но, вскоре я оставил эти мысли, ибо отец загрузил меня работой, до ужина я вместе с слугами помогал разбирать груз малого каравана: таскал тюки в подвал, раскладывал сушиться специи, чистил мешки, помогал поить верблюдов, смазывал маслом кожаную упряжь. Однако, как только настал вечер тревога опять вернулась и чем ближе подходило время трапезы, тем больше я начинал нервничать и накручивать себя. К сожалению, таково свойство моего ума - столкнувшись с событием, смысл которого я не понимаю, я начинаю сосредотачиваться на нем стараясь разгадать и делал это до тех пор, пока не находил ответ или не изматывал себя сверх меры. Я передумал о многом, о том, что они не смогли снять мне жилье в Листе и теперь я буду вынужден жить на улице, о том, что Дом Знаний неожиданно изменил профиль обучения и теперь вместо наук о природе, мне придется разучивать игру на лютне или флейте, и заняться сочинительством баллад и песенок что бы развлекать богатых купцов. Это являлось самым обидным вариантом, даже хуже жизни с бродягами, потому что я считал музыку и стихи низким жанром, который играет на самых примитивных чувствах людей и при этом не обогащает человека, ничего ему не дает, в отличие от книг. Но, то, что рассказали братья превзошло все мои страхи.
Когда они прибыли в Лист их сразу встревожила обстановка в городе, граждан на улицах ходило чрезвычайно мало, а ведь Лист был крупным городом, насчитывающим около 100 тысяч человек. Некоторые здания, даже на центральных улицах носили на себе знаки отбушевавшего огня, на мостовой валялось много мусор, на многих домах они видели следы запустения, словно это был не оживленный речной порт, а давно покинутый поселок. В городе им постоянно попадались крупные отряды сардов, которые, однако их не трогали. Только добравшись до доков и найдя своего торгового агента, они наконец поняли, что произошло. Примерно три месяца назад в город приехал новый шериф -Химар, этот пост введенный сардами включал в себе и военные и административные функции позволяя шерифу оперативно решать не только гражданские вопросы, но и благодаря руководству над армейским гарнизоном давать отпор врагу или производить разведывательные операции. С одной стороны, такая концентрации власти была чрезвычайно удобной, так как это позволяло быстро решать множество задач, но с другой таила в себе опасностью, ибо создавала немалое искушение для того, кто её владел. Поэтому, например, в Империи Солнца администрация и военные представляли собой две независимые ветви, что с одной стороны безусловно уменьшало опасность сговора с их стороны, а с другой плодило лишнюю бюрократию и увеличивало время прохождения приказов. С первых дней своего появления в Листе, Химар повел линию поведения не характерную для сардов: там, где кочевники обычно проявляли терпимость и снисходительность, он показал себя жестоким и бескомпромиссным человеком. Первым делом он разогнал Городской Совет, управлявший Листом столетиями и состоявший из глав гильдий, аристократов и именитых мастеров. Тех, кто особо громко возмущался он повесил и конфисковал их имущество. Далее он начал чинить препятствия вореям закрыв все обителе Света, а рынки в центре города он отдал торговцам - сардам. На все руководящие посты города были назначены сарды большинство из которых не знало языка вореев, что безусловно тут же ухудшило качество управления Листом создав массу трудностей для граждан. Ведь теперь что бы поговорить с чиновником, таможенным офицером, налоговиком, требовалось сначала найти переводчика, а учитывая, что их в городе имелось только пару десятков, то рассмотрение даже самого пустякового дела могло растянуться на недели. Решение Химара о полной замене чиновников-вореев на сардов являлось настолько иррациональным что я подумал, будто Химаром двигало не просто желание показать превосходство своего народа или продемонстрировать власть над слабым, покуражиться над ним как это любили делать сарды, а причиной послужила его сильная и иррациональная ненависть к нам. Он желал не просто возвыситься за счет унижения Листа, стремился не просто растоптать вореев, а буквально желал стереть всех нас с лица земли как мерзких тараканов. Хотя, учитывая то, что за эти месяцы он так же убил множество богатых людей и присвоив их собственностью, то алчность занимала не последнее место в его мотивах. Результатом этой политики стало увеличивающееся с каждым днем количество бунтов, правда они носили небольшой масштаб и быстро подавлялись, так как пятитысячный гарнизон сардов расположенный в черте города контролировал почти каждую улицу. Тем не менее эти волнения вносили свой вклад в постоянно ухудшающиеся взаимоотношения между сардами и вореями.
На мой взгляд было странным, стравить такого фанатичного человека, неспособного на компромиссы и рациональное ведение дел, во главу города имевшего стратегическое значение для сардской части Хала. Дело в том, что река Одран служила главной транспортной артерией на всем континенте, именно вдоль нее выстроены крупнейшие города Хала и именно она являлась самой удобной дорогой для перевозки товаров: благодаря реке был налажен обмен даже с такими далекими землями как Патрас или горное царство Кабат. Город Лист являлся финальной точкой сбора товаров и уже из него грузы шли по Великому каналу в Сияющий Город, либо на телегах, в более мелкие морские гавани. Огромные склады, построенные рядом с портом, размеры которого сделали бы честь даже столице, всегда стояли забитые тканями, пищей, рудой и еще тысячами наименований разнообразных товаров. Так что, можно было ожидать что сарды проявят заботу об этой курице, несущей золотые яйца. Однако вместо этого, курицу начали нещадно лупить, но не с целью повысить ее качества несушки, а что бы изжить с лица земли. Химар сознательно провоцировал граждан на бунт, ведь если бы он начал резню без повода, то Феодат как человек гуманный наказал бы его, поэтому Химару требовалось сначала подготовить оправдание для своего жестокого решения о массовом убийстве. Вынудив жителей Листа на бунт, он мог без боязни уничтожить их всех и свалить вину за произошедшее на погибших. Да это было бы ужасно, но даже под руководством достаточно мирного Феодата сарды не раз и не два творили подобные зверства. Достаточно вспомнить с какой нечеловеческой жестокостью уничтожались светоносные в столице Нарса, когда сардам удалось ненадолго захватить её пять лет назад. Говорят, младенцев бросали в ступы и толкли как зерно до кровавой каши. Тогда в Нарсе погибло то ли двадцать тысяч то ли все сто - оценки разняться. Поэтому случись такое еще раз, мир бы не перевернулся, а только привычно вздохнул.
К сожалению, для братьев, половина заранее оплаченного груза не успела прибыть и поэтому им пришлось задержаться в Листе. Часть караванщиков остановилась в городе у родственников, но большинство и братья в том числе, решили жить на складе, это было очень неудобно ведь в помещении не имелось ни кроватей так что приходилось спать на тюках, ни нормального освящений, так как жечь свечи рядом с товаром - не самая лучшая идея. Вдобавок постоянно стоял запах нечистот, которые в гигантских количествах сбрасывали в реку: испражнения команд кораблей, останки пищи, внутренности рыбы, разделываемой прямо на причалах. Разумеется, все эти дни проживания на складе, братья практически никуда не выходили - не за чем было лишний раз мозолить глаза сардам, да и обстановка в городе не располагала к прогулкам. А те члены команды, кто ходил в город, постоянно приносили известия о бунтах, жестоко подавленных сардами или новых пожарах, организованных местными жителями. Правитель города не делал ничего, чтобы смягчить обстановку, наоборот он постоянно вводил все новые жесткие ограничения в виде тюремного наказания за нарушение комендантского часа или приказа о казни каждого кто был застигнута на месте поджога. В результате, начался массовый исход из Листа, все кто мог уехать к родственникам в деревню уезжали с такой поспешностью, что иногда бросали свои городские жилища не запертыми. Когда корабли с нашим грузом наконец прибыли, братьям пришлось потратить много времени чтобы найти переводчика для таможенника-сарда и перевести для него контракт, что бы он мог посчитать торговую пошлину с груза. Все это заняло у них вместо привычного часа почти пять дней. Потом они потратили еще несколько дней на поиски тягловых животных, ведь они прибыли в Лист что называется налегке, предполагая, что как обычно арендуют здесь зверей для перевозки в прибрежный город и дальнейшей переправки в Пелос - отыскать верблюдов, мулов и другую тягловую скотину никогда не являлось проблемой, но не в этот раз когда тысячи людей одновременно решили уехать. Переплатив в несколько раз они все же смогли сформировать караван.
Мои братья вышли рано утром с частью каравана, и с ходу взяли очень быстрый темп - все желали, как можно скорее оказаться подальше от Листа. Ближе к вечеру разбив лагерь караванщики увидели, что небо на севере затягивается черной дымкой, они начали гадать о происходящем, но разуметься ничего конкретного не нагадали. Утром, когда их догнали оставшиеся караванщики, все стало ясно. Спустя пару часов после ухода братьев из Листа, кто-то поджег доки в нескольких местах, причем делалось это со знанием дела, потому что первыми загорелись склады где хранились легко воспламеняемые грузы. Все могли бы потушить достаточно быстро, в конце концов систему складов и проектировали так, чтобы не допустить распространение пожара: здания стояли не единой тесной массой, а были разбитыми на квадраты в каждом из которых находилось по 16 складов и между группами располагался промежуток в сотню метров. Поэтому пожар сжег бы десяток другой зданий и заглох если бы не тот факт, что сами сарды нарушили условия хранения смолы дерева бхати из которой делают оружейную пыль - бхат. Смола эта чрезвычайно горючая, ее часто используют как самостоятельное оружие заливая в кувшины, поджигая и забрасывая ими наступающего врага - горящая смола чрезвычайно липкая и если попадает на кожу, то ни смыть, ни стереть ее человек не мог. Поэтому правила хранения не допускали больших ее скоплений, рекомендовалось оставлять в каждом помещении по десятку бочек, но в этот раз мерами безопасности пренебрегли ввиду срочности отправки груза. На причале и на складах находилось несколько тысяч бочек, поставленных рядом, так что после начала пожара смола стремительно растеклась по докам охватывая все новые и новые квадраты складов - в итоге пожар перекинулся на город. Останавливать его было некому, потому что местные и сарды впервые за много месяцев дели что-то вместе - бежали из города. К вечеру вся южная часть города пылала, неизвестно сколько жителей погибло, скорее всего счет шел на тысячи и очевидно, что больше половины Листа нужно было отстраивать заново. Включая Дом Знаний, располагавшийся на берегу реки, в чрезвычайно живописном месте. Всем стало ясно что ехать теперь мне было некуда, но не мне. Я начал просчитывать новые варианты, прикидывать что, может быть, кто-то из Дома Знаний выжил и уже начал прямо на пожарище возводить новое здание, еще лучше и краше прежнего. Ведь не могло случиться так, что жизнь дала мне такой жестокий пинок - это было бы нечестно, потому что я не заслужил такого отношении. Почему-то я думал, что с праведными людьми должно случаться только хорошее, а с грешниками - только плохое. А я, по собственному же мнению являлся праведным верующим, и конечно же Истинный Свет должен был все разрешить к лучшему. Я в это верил несмотря на то, что я уже не раз видел, что обычно в жизни все происходило строго наоборот и негодяи чаще всего жили припеваючи, а добрые люди - забитыми и нищими. Не понимаю, как я мог оказаться так наивен, ведь дураком я точно не являлся, однако же, несмотря ни на что я решительно отказывался смотреть в лицо фактам и продолжал на что-то надеясь.
Всеми этими просчитываниями, расчетами и полаганиями я довел себя до ручки и слег на несколько дней в лихорадке. Даже несмотря на слова врача о том, что со мной ничего серьезного - мать не отходила от меня, отпаивала микстурами, натирала вонючими мазями, и что-то говорила мне мягким, нежным голосом. Как и сказал доктор я очень быстро поправился, но первые дни после выздоровления чувствовал себя очень слабым, и ограничил свои прогулки только близлежащими кварталами. Мой разум бился в клетке немощного тела, все больше и больше раздражаясь от вынужденного замедления темпа жизни, ведь пока я не мог не только гулять в привычном ритме, но даже читать. На одном из таких променадов, отдыхая в саду наших знакомых я невольно подслушал разговор, в котором шла речь о скорой встрече кефских торговцев которую созывает Морей. Это собрание показалось мне хорошим поводом встряхнуться, и я упросил отца отвести туда меня. Мероприятие проходило на территории давно не действующего театра - это было открытое пространство в форме амфитеатра, задние скамейки в нем сделаны из дерева - они представляли самые дешевые места, и поэтому уже давно сгнили, зато на передних - каменных, спокойно смогли разместить несколько сотен кефцев-торговцев. Наверное, Морей выбрал это место не только из-за того, что в нем можно провести такое большое собрание, очевидно это должно было напомнить собравшимся об империи когда-то построившей этот театр на десять тысяч зрителей и которую о сейчас представлял. Морей собрал кефцев что бы обговорить условия компенсации за потерянные в Листе товары. Имперская практика по отношению к торговцу включала в себя не только бесконечные взимания: налоги, пошлины и прочие поборы, но и так же ряд мер по стимулированию обмена товаров. Одной из таких мер являлось страхование имущества торговцев на чрезвычайные случаи, которое осуществляли имперские власти. Если, например, торговец заранее оплатил товар, но тот либо затонул по пути, либо сгорел на территории империи, тогда проведя расследование и убедившись в отсутствии мошенничества, государство компенсировало торговцу часть стоимости товара. В свое время это поспособствовало тому, что в империю на добровольных началах вошло множество городов, где власть представляли торговые корпорации, желавшие воспользоваться предоставленной возможностью. Но в силу того, что империя уже давно сжалась до крошечных размеров, и собирала совершенно ничтожные налоги, едва способные прокормить маленький имперский двор, то уже много десятилетий никто не слышал о том, чтобы государство занималось выплатами по страховке. Морей же решил возродить это правило, заявив тем самым что империя жива, однако он сразу заметил, что его фонды очень скромны: пока страховые выплаты он осуществлял за счет конфискованного имущества бывшего имперского наместника - этого человека арестовали через день после прибытия Морея и спорно отправили под суд, где из него вытрясли огромные наворованные суммы, и поэтому выплаты по страхованию товаров будут выплачиваться в крайне ограниченном количестве случаев. Поначалу пелосские бюрократы выступали против того, чтобы компенсацию за товары погибшие в грандиозном пожаре в Листе выплачивали кому-то кроме вореев, сама мысль об уравнивании кефцев с вореями казалось им абсурдной. Но император сразу решил поставить себя как повелитель всех своих граждан вне зависимости от того, к какому народу они принадлежат. Более того, кефцы в итоге стали первыми кто получил эти страховые выплаты. Вот только как не горько об этом говорить, но вореи были правы и не стоило Морею тратить деньги на людей, которые в конце концов не оценят его благородства и заботы.
Морей выступал на сцене за которой находилась высокая, почти трехметровая стена, расписанная сюжетами из легенд, из известных театральных пьес и книг. Пока Морей говорил свою речь я рассматривал эту стену находя знакомых персонажей - вот Гимирей, который победил многоголовую змею и спустился в пещеру Сна в поисках своей любимой, рядом с ним скакал Принад по прозвищу "убийца ста" - согласно легенде, в бою он поочередно победил сто воинов врага и разуметься завоевал красавицу-процессу. А прямо надо ними возвышался великан Лифант - тысячи лет он служил злому магу, выполняя самые жуткие и кровавые его приказы, и казалось несчастный Лифант навсегда погубил свою душу злодеяниями, пусть и совершенными против его воли, но Сияющий Пророк явился Лифанту и рассказал, что нет силы могучее чем воля человека и это знание, дарованное Истинным Светом, помогло Лифанту разорвать пленяющие его чары. Некоторые краски на стене потеряла свой первоначальный цвет и поэтому часть сюжетов было уже трудно разобрать - вместо легенд там виднелись ободранные пятна открывающие кирпичную кладку. Все здесь, как и во всей империи обветшало и потеряло свою изначальную мощь, театр призванный дарить радость людям, поднимать их настроение или давать повод для раздумий, теперь выглядел как больной старик: бесцветный, кривой, потухший. Он больше не будет знать любовь своих детей, слышать их радостные выкрики, не сможет приветствовать их и прощаться с ними, ведь это огромное здание теперь стало никому ни нужно, как тот пожилой человек. Однако купцам явно было не до размышлений о судьбах империи - сразу после открытия собрания они очень громко начали интересоваться у Морея почему им так мало причитается и как скоро станут осуществляться выплаты. Начался всеобщий гвалт.
Впрочем, в этом-то не было ничего удивительного, ведь любое собрание купцов рано или поздно оборачивалось всеобщим ором и недовольством. Торговцы действовали так вполне сознательно, своими криками и воплями они хотели нажать на Морея и выбить из него побольше. Однако император не стал играть по их правилам - несколькими громкими ударами рукоятью меча по столу, он привлек их внимание. Затем, просто повторил уже сказанное ранее, добавив при этом несколько грубых выражений по поводу жадности ряда присутствующих. Стоило только некоторым торговцам снова начать громко кричать, то в ответ Морей тихо, так что приходилось напрягать уши чтобы расслышать его слова, начал повторять то же самое, однако теперь его спокойный голос воспринимался не как журчание ручейка, а был подобен клокотанию гейзера, накапливающего силу под землей, чтобы в один момент выстрелить потоком воды в небо. Вместе с этим рокотом явно слышались шум сражений и крики воинов на поле боя. Старейшины торговцев, да и прочие люди, уловили эту жуткую перемену и смолкли, меня пробрало наравне с остальными и в тот самый миг мне захотелось оказаться подальше от этого худого высокого мужчины. Кефцы поспешили закончить собрание, а на прощание они очень долго благодарили Морея за его заботу. Мы с отцом начали пробираться к выходу как вдруг меня окликнули - это был Морей. Каким-то образом он опознал меня в толпе из почти трехсот человек и захотел побеседовать с нами за ужином. Как и все главные сооружения нашего города - театр стоял на берегу реки, прямо от него лестница спускалась к небольшой замощенной набережной, где слуги уже подготовили столик. Хотя я и был местным жителем, но это собрание оказалось моим первым посещением театра и его окрестностей, что, впрочем, неудивительно ведь сооружение на протяжение всей моей жизни стояло заброшенным. Но все оказалось не так же и плохо, гранитные плиты набережной были пригнаны так плотно что, не смотря на длительное отсутствие ухода, трава между стыками почти не проросла, а мусор, который здесь накопился за многие годы очевидно убрали перед нашим приходом. Мы расположились за столиком, а шагах в десяти от нас, облокотившись на перила набережной, что было небезопасно учитывая сколько времени ее не ремонтировали, стоял Сильверий и пара вооруженных ружьями солдат.
Место ужина было выбрано со вкусом - с набережной открывался очень красивый вид на реку, в ней разливалось алое закатное солнце отчего вода приобрела ярко -красный оттенок, поглощая всякое отражение. Наша беседа велась неторопливо, как это было принято у жителей Пелоса. Сначала мы поговорили про погоду, про урожай, про состояние дорог, а вот про родственников учитывая ситуацию Морея мы говорить не стали. Морей живо интересовался как устроено производство шелка - буквально вываливая на отца кучу вопросов начиная от того сколько требуется ждать пока тутовые деревья начнут давать пищу для шелковичных червей и заканчивая процедурой распаривания кокона на нити. В процессе беседы я неожиданно для себя понял, что перед нами очень необычный правитель, который совершенно незнаком с вещами, которые полагается знать каждому аристократу, например, его, очень удивил тот факт, что пелосский шелк по качеству гораздо хуже кефского - причина была в том, что тутовым деревьям не хватало солнца, чтобы написать зелень своей силой, из-за этого наши шелковичные черви вырастали не такими сильными как в Корефе, а ведь каждый истинный аристократ был обязан различать элитную материю по качеству. Очевидно, что даже в детские годы проведенные во дворце эмира, его не сильно баловали и он вырос скорее солдатом, невольно оказавшимся на троне, нежели типичным правителем, которому приходилось иногда сражаться. А это неизбежно отразилось на его мышлении и на строе мыслей - вместо компромисса он часто предпочитал действовать силой оружия, а там, где любой правитель предпочел бы договориться Морей старался рискнуть и быстро задавить врага. Из этого вовсе не следовало что он являлся тупым солдафоном, не могущим проводить в жизнь сложные комбинации, отнюдь, ведь по интеллектуальным способностям с ним мало кто мог сравниться. Тем не менее военная жизнь выработала в нем что-то на подобии инстинктивной реакции на определенные внешние обстоятельства, и с этим он ничего не мог поделать или не хотел потому что зачастую принятое жестокое решение заставляло его идти по определенному курсу, отрезая другие возможности и это, как ни странно, упрощало ему жизнь, не мучая разум многочисленными альтернативами выбора. Но об этом я узнал позже, когда достаточно познакомился с Мореем, а пока я видел перед собой загорелого мужчину, с внимательным взглядом, с открытой улыбкой - он обладал огромным обаянием и безусловно располагал к себе. С первых же минут Морей вел разговор направляя его в ту или иную сторону, как опытный лоцман на реке он ловко избегал подводных камней и отмелей, но и не боялся делать резкие повороты, которые доставляли дискомфорт пассажирам. Поэтому он откровенно спросил, чем были вызваны возмущенные крики торговцев в ответна на его предложение о компенсации, ведь он ожидал что кефцы обрадуются такому его предложению. Отец, в своем ответе, тоже не стал церемониться и объяснил ему, что жадность кефцев уже давно стала причиной многочисленных шуток, не даром говорили, что даже если корабль с кефцем будет тонуть, то, когда остальные начнут спасаться, кефец до последнего станет искать покупателя на свой товар, а после того как судно утонет, он постарается продать его водяным. Жадность являлась отличительной чертой моего нарда - невероятная страсть к накопительству, выросла из страха снова потерять все что есть, как это уже случилось с нашим народом во время изгнания с родины.
Как только стемнело слуги принесли несколько подсвечников - на толстых ножках, высотой в полтора метра, в каждом по десятку свечей, и в ночи рядом с нами засияли ровные созвездия огоньков - стояла безветренная погода, так что их свет казался ярким и неподвижным. Вспоминая тот разговор, я неожиданно понял, что всего лишь за час беседы Морею удалось расположить нас к себе, мы оказались абсолютно расслаблены и беззащитны в его присутствии как будто ели в компании близкого друга. Он добился этого не только улыбками и вином, но и своей откровенностью показав собеседникам что он с ними честен, ибо в его речах не имелось ядовитой фальши свойственной политикам. В интонации и жестах императора сквозила неподдельная искренность, желание узнать собеседника, выслушать его, дать совет, в общем, в Морее чувствовалась та самая отеческая забота, которую ждут от своего властителя подданные. Именно тревога за своих подданных двигала им, когда он возродил древний закон о компенсации торговцев. Он хотел, чтобы жители Пелоса - оплота Империи Солнца, вновь почувствовали себя гражданами могучего государства, ощутили в реальности то, что и должны были всегда видеть и знать - государство относиться к своим жителям как родители к детям. Хоть это и звучало немного наивно, но Морей не являлся одним из множества глупых романтиков, которых в последние пару сотен лет появилось неисчислимое множество. Они писали песни, книги, стихи, в которых прославляли давно ушедшее величие Империи Солнца и стенали о навсегда утраченном, под ударами еретиков, Золотом Веке человечества. При этом они разуметься в своем поэтическом и песенном плаче напрочь игнорировали все недостатки, погубившие в итоге империю: алчность правителей, несправедливость чиновников, упадок веры, воровство. Наоборот, в их творчества процветала какая-то иная, идеальная реальность, никак не связанная с нашей. Что самое удивительно у них имелось много почитателей не только среди простого народа - любящего воспоминать прошлое как навсегда утраченный эталон жизни, но и среди высших руководителей ряда ворейских государств. Эти правители, взявшие на вооружение мессианские идеи возрождения Империи Солнца и возможно даже некоторые из них, воспринимали все это в серьез, за последние пятьдесят лет сформировали несколько межгосударственных союзов оказавшихся невероятно жизнеспособными и переживших смену нескольких поколений. Самым могучим из них являлся союз возглавляемый густонаселенным Ильтием, в него входили: Лига Стрий - отчаянно трещавшая под ударами сардов, но на всеобщее удивление все никак не сдававшаяся, Лофен, Кимин был весьма непостоянным членом в виду того, что государство то и дело сотрясали перевороты, и разные правители избирали разный курс по отношению к союзу. Вместе державы под руководством Ильтия могли выставить до сотни тысяч воинов, с такой силой вынуждены были считаться даже еретики. Вторым заслуживающим упоминания, стал весьма прагматичный союз, возглавляемый торговцами Сенны, разуметься возрождение империи их интересовало в последнюю очередь, однако благодаря этой идеи они могли на бесплатной основе заполучить много сторонников. Их объединение включало: Липт , Грибию, Фолган и, то присоединяющихся, то отваливающихся Нитин и Болар - главной ударной силой данного объединения служил флот Сенны. Так вот, император не имел ничего общего с упертым ильтийским фанатиком, решившим любой ценой возродить империю с собой во главе, ни с циничным прагматиком-торговцем, использующим эту идею для собственной выгоды. Им двигало совсем другое - искренняя вера в Свет и способность людей к перерождению, обновлению для жизни в новом, прекрасном мире. При этом старая империя воспринималась им лишь как набросок, как фундамент, который требуется возвести для того, чтобы Морей смог на нем установить собственное здание ранее невиданной империи, основанной на совершенно отличных принципах и устремлениях, ибо ее должны населить подлинно новые люди. Грандиозность этого замысла я понял гораздо позже, когда Морей открыл его мне и жителям Пелоса.
Наша беседа продолжилась и с наступлением темноты, в свете канделябров я заметил, что Морей стал немного другим. Его движения сделались более резкими, стремительными, несколько раз он вскидывал голову и напряженно прислушивался. Морей выглядел как охотник во время охоты, те вели себя точно так же: с одной стороны - их движения являлись плавными, иногда неторопливыми, полными сосредоточенности, а с другой - под этой грациозностью скрывалось огромное напряжение, колоссальная трата сил. С наступлением темноты в Морее проснулось его военное прошлое: светоносные больше всего любили устраивать ночные вылазки, пробравшись как призраки в расположение лагеря врага, они вырезали десятки людей, а один раз - как рассказал Морей - они прикончили целую сотню, прежде чем успели поднять тревогу. Морей потерял множество друзей в таких атаках и поэтому ночью начинал вести себя так, как будто он вновь вернулся в пустыню. Однако он не дал своим волнениям испортить беседу, после обсуждения страховых выплат мы разуметься коснулись пожара в Листе, Морей был в этом городе проездом и завел там информаторов, которые дали более развернутую информацию о причине пожара. Оказалось, что поджог организовал Ильтий, в надежде на то, что хаос после катастрофы дезорганизует пятитысячный гарнизон сардов, что позволит войскам вореев стремительным броском захватить этот важный город. Тем самым впервые удалось бы отвоевать назад огромную область Империи Солнца, что безусловно имело бы колоссальное психологическое значение для всего континента. Но эмир Феодат предвидел такое развитие событий, сразу после того как до него дошли вести о пожаре, он снарядил крупный отряд в помощь гарнизону Листа. Услышав об этом, руководители Ильтия и их союзники побоялись начинать наступление.
Мы разуметься заговорили и о Доме знаний в который я так отчаянно стремился поступить на обучение. Морей не был знаком с кем-то из его служителей, но он безусловно слышал о Доме, ведь тот являлся крупнейшим научным центром на всем Хале. Такие Дома начали появляться спонтанно еще несколько сотен лет назад - это была инициатива ученных и служителей крупных библиотек. Поначалу они собирались на редкие беседы и обсуждения научных вопросов, но постепенно их сотрудничество стало приобретать более постоянных характер и благодаря пожертвованиям частных лиц, началось строительство особых домов где ученные люди могли бы постоянно жить вместе, ставить опыты, обсуждать научные дела. А в дальнейшем и принимать учеников. Дом Знаний в Листе включал в себя около сотни человек одних только преподавателей, плюс еще пятисот учеников и обслуживающего персонала, хотя иногда это были одни и те же люди, ведь ученики особенно на первых курсах выполняли хозяйственные работы и наряду с изучением химии кололи дрова, следили за печами, выносили мусор. Все это сгорело, и если камень и дерево, из которого построен Дом являлись небольшой потерей, то десятки профессоров погибших в пламене уже не вернуть никогда, и это навсегда поставило крест на идее возрождения Дома. Я видел, что Морей был искренне расстроен потерей такой кладовой знаний, возможно даже сильнее меня, ведь он с трепетным восторгом относился к книгам, и использовал каждую свободную минуту что бы почитать, причем не глупые романы или аристократическое чтиво об этикете или соколиной охоте, а книжки об архитектуре, биологии, военном искусстве. Он также выразил сожаление что я не смогу пройти обучение в Листе, и внезапно предложил мне работу у себя, в должности секретаря, который вел бы записи его бесед с подданными, составлял его расписание дел и выполнял другие поручения. По сути, меня нанимали ни много ни мало в качестве летописца императора, а это значило войти в ряд прославленных писателей писавших о жизни правителей Империи Солнца на протяжении столетий. Это было невероятно лестно, пусть даже масштаб Империи был теперь совершенно иной. Морей сказал, что отметил меня еще на приеме: ему приглянулась моя образованность, знание языков, тот факт, что я к своим годам много путешествовал, и самое главное - моя ненасытная жажда нового, что, безусловно роднило нас.
Впрочем, не буду продолжать себе льстить и расписывать как Морей был мною покорен, ведь я отлично знаю, что многие решения он принимал интуитивно, слушая свой внутренний голос, который говорит с нами не четкой речью, но какими-то знаками и туманными мысленными знаками, из-за чего, кстати, многие из нас его не замечают, в отличие от Морея. Именно интуиция подсказала ему обратить на меня внимание на приеме. Он приказал собрать информацию обо мне, и моей семье чтобы выяснить, нет не степень нашей лояльности к Империи Солнца, в сложившихся обстоятельствах было глупо ждать безусловной преданности к почти умершему государству, а скорее уровень нашей враждебности. Хотя мне кажется в мою пользу сыграл еще и тот факт с каким восторгом я рассказывал на приеме о золотом веке вореев, когда больше века с 220 по 335 годы первыми правило 7 сияющих императоров чья добродетель, справедливость, честность вошли в легенду. Это было время наивысшего рассвета империи, когда все враги оказались укрощены, количество войн свелось к минимуму и почти каждый год крестьяне получали огромные урожаи благодаря чему закрома всегда стояли полными. В результате люди забыли, что такое голод, торговля активно развивалась, население стабильно росло. И теперь, все это многим виделось как глупая сказка, которой почуют детей, что бы те могли надеяться на лучшее даже тогда, когда причин для надежды уже не осталось. А ведь Морей был одним из таких вот детей, которые продолжали сохранять твердую веру в перемены к лучшему, несмотря на то, что реальность двигалась в противоположенном, его надежам, направлении и более того, привечал к себе таких же как он. Однако, многие из тех, кого он пригласил на службу вскоре ушли, некоторые не выдержали нагрузок, которые налагал на них Морей - он был крайне требователен к своим подчиненным, ставя иногда перед нами непосильные задачи. Мне особенно запомнился один паренек назначенный на пост начальника охраны крупного города, и в один из дней, ради поддержания порядка ему нужно было казнить банду подростков, воровавших еду с военных складов, но он не смог отдать приказ о повешении голодных детей. Он рыдал и умолял Морея пощадить ребят, но тот отказал, ибо жителям города, привыкшим к вольнице нужно было показать силу государства. Я знал к чему приведет ситуация с неподчинением приказу Морея и сожалел, ведь до этого начальник охраны проявил себя как блестящий управленец, однако после того случая Морей навсегда изгнал его из Осколка. Что ж, дорога к мечтам всегда вымощена разочарованиями в людях. Еще очень много оказалось тех, кто не выдерживал искушения властью, их падение происходило по одному и тому же сценарию, придя на работу они довольно быстро сталкивались с щекотливой ситуацией и делали неправильный выбор, после чего активно принимались брать взятки от всех, кто предлагал, заниматься кумовством, вымогательством и прочими подобными делами. Этих было не жаль и оставалось только удивлять как же мы просмотрели гниль, скрывавшуюся в их душах.
А что же я сам? Чего хотел я, пойдя за Мореем? Я конечно мог бы сказать, что я пошел на службу, ибо хотел творить добрые дела, помогать людям, спасать невинных и так далее, но это будет неправдой. Думаю, в тот момент мной двигало тщеславие, которое я столь удачно прятал от окружающих что даже сам иногда забывал о нем. Вероятно оно было движителем всего в моей жизни, хорошая карьера в Доме Знаний помогла бы мне, не только утолять мой голод к знаниям, но и принесла бы известность и почет свойственный ученным, который цениться гораздо больше, чем презренные торговые успехи, сделанные ради денег, а не ради человечества. Таким образом я, младший брат в торговой семье, мог бы утереть нос всем своим родичам и заставить их завидовать мне. И после крушения моих надежда стать ученным, Морей предлагал мне новый шанс на славу. Я начал бы путешествовать вместе с ним, участвовать в переговорах с правителями других стран, распутывать интриги, жить во дворцах, и кто знает, может быть к моему мнению стали бы прислушиваться вывшие чиновники империи. В роли летописца я обретал невероятную власть над будущим, я обретал способность одним росчерком приговаривать древние роды к позору или к славе, к забвению или доброй памяти. Люди принялись бы искать моего расположения, затискиваться, жаждать встретиться, лишь бы я поведал о них в летописи в добром свете. Это была власть не менее могучая нежели императорская и, как от такой отказаться?
Итак, я стал летописцем Морея, моей первой записью которую я сделал по его просьбе, прозвучавшей прямо там же за столиком на набережной, стала запить об указе Морея о компенсация торговцам за сгоревший товар. Разуметься он намеренно подобрал и этот момент, и этот указ: так делали все императоры, чтобы читающий хронику с самых первых страниц проникся уважением к заботливому правителю. Хотя обычно это было помилование или, что любили больше всего, предписание о заложении нового города. Но в наше время приходилось только мечтать о амбициозных проектах вроде постройка целого города, увы, такие масштабные проекты Империя не могла осилить. После, мы допили вино и распрощались, моя служба начиналась через неделю, так что у меня имелось достаточно времени чтобы закончить свои дела и собрать вещи дабы переехать в здание дворца наместника, где я теперь собирался жить постоянно как один из близких слуг Морея. Слуга. Наверняка если вы читали, какие-либо книги о Морее то встречали в них упоминание о том, что в близкий круг Морея входил некий Слуга, его рисовали теми же красками, как и всех приближенных императора. Он являлся слабосильным, предпочитал творить свои злодейства скрытно и подло - нашептывая людям дурные мысли, провоцируя их на преступления ради собственной забавы. Всегда оказывало так что с одной стороны Слуга был рядом, когда что-то происходило, но в тоже время он находился в тени - он действовал как бы из-за спины и его никак не получалось рассмотреть. Зато приписать ему т.е. мне, можно было все что угодно, утверждали, что больше всего Слуга любил смотреть на то, как пытают безвинных - крики и вопли несчастных служили для него музыкой. Не знаю почему ко мне прилепили именно такие качества, наверное, причина состояла в том, что моя фигура и в самом деле постоянно маячила рядом с Мореем, но в отличии от Сильверия, который бросался в глаза , я держался крайне незаметно, словно наблюдая за всем из укрытия. Это придавало мне ореол таинственности и даже некоторой загадочности, поэтому писавшие о Морее решили сделать из меня фигуру наподобие злобного духа из пьес, где этот самый дух, черной тенью, маячит за спинами главных героев, а его мерзкий шепот - усиленный специальными театральными устройствами - разноситься над сценой, заставляя положительных персонажей совершать неблаговидные поступки. Вот таким силуэтом по мнению множество авторов историй о Морее являлся и я.
ГЛАВА (610 г.) продолжение
Находясь рядом с Мореем, я понял, что он чувствует себя чужим посреди соотечественников. Мне потребовалось много времени что бы осознать это через наблюдение за мелкими деталями его поведения, начиная от кулинарных пристрастий императора в которых превалировали блюда сардской кухни; в книгах он наравне с ворейскими отдавал предпочтение трудам на сардском, нарсийском языках; он часто цитировал писателей и поэтов в большинстве своем не принадлежащим к вореям, даже его речь была отличной от речи подданных - он слегка растягивал окончания слов как это делали сарды, говоря на языке вореев. Местных аристократов его манеры крайне раздражали, мало того, что они не были довольным самим фактом его прибытия на Пелос, потому что много десятков лет прекрасно обходились практически без власти над собой, так вдобавок ими правил человек по манерам и вкусам очень близкий к еретикам. Они не отказывали себе в удовольствии высказать это ему в лицо по любому поводу, как будто они пробовали его расколоть, как это делают с твердым фруктом с нежным молоком внутри, чтобы добраться до содержимого и завладеть им, как они владели всеми предыдущими управителями Пелоса. Морей в ответ на колкости неизменно улыбался, был чрезвычайно вежлив сохраняя полное спокойствие перед лицом даже самых нахальных подданных. Мне казалось невероятным что человек -- вот так может часами выслушивать замаскированные оскорбления, и при этом продолжать вести себя как ни в чем не бывало. Это не являлось игрой или притворством скорее, это было проявление сути его характера, выкованного многими годами нахождения среди сардов.
В первые месяцы его правления, подобных встреч где оппонент пытался уязвить его и навязать свои правила оказалось чрезвычайно много, ведь Морей только-только вступил во владения Осколком, а значит должен был за короткий промежуток времени познакомиться со всеми значимыми людьми своего государства, чтобы продемонстрировать себя, но главное как можно быстрее понять, на кого он мог положиться на родине пока еще не ставшей для него своей. Поэтому Морею приходилось безвылазно сидеть сутками в зале приемов дворца выслушивая речи бесконечного потока людей. Впрочем, к нему не приехали многие важные люди Пелоса, некоторые решили показать, что им не указ этикет по которому полагалось предстать перед своими правителем, тем самым они проявляли как минимум неуважение к власти императора. Хотя на самом деле, большинство из этих людей не ставило себе целью оскорбить Морея, скорее они делали это ради демонстрации своей силы и возможностей, дав своим не появлением понять молодому императору, что они нужны ему больше чем он им. Таким поведением они хотели получить преимущество в будущих переговорах, когда Морей придет к ним в качестве просителя. И как не горько это сознавать, но они были правы, обанкротившаяся империя имела очень мало способов воздействия на могущественных земельных лордов, владетелей корпораций и мэров крупных городов: все эти люди по сути являлись царьками безраздельно правящими в своих угодьях будь то город, поместье или предприятие, где они устанавливали свои законы и куда зачастую не пускали государевых людей. Уже потом, многие раскаются из-за своей надменности и спесивости, и не потому что Морей решит отомстить им за перенесенные унижения, в случае нужды он умел переступать через свою гордость если ему это помогало, а потому что, недооценив Морея как правителя они невольно вступят на зыбкий путь заговоров и предательств, которые он карал чрезвычайно жестоко.
Несмотря на то, что Морей любил действовать быстро решительно - в начале своего правления он проявлял терпение. Он словно затаился перед лицом крупного и сильного зверя, подобно охотнику на тигра он терпеливо лежал на колючей траве без единого движения. Его заживо жрали насекомые, тело невыносимо чесалось от пота, глаза болели от постоянного напряжения, сильно хотелось есть и пить, но, он все равно был неподвижен как камень. Обнаружив наконец цель, Морей не выдавая себя, он все также неподвижно, безотрывно наблюдал за жертвой своей охоты, смотрел как она ест, дышит, испражняется, фыркает, рычит, дергает головой, тщательно примечая каждую мелочь в его поведении, зная, что в охоте на сильную дичь, способную погубить охотника, поможет все. Это принесло свои плоды, и добыча Морея успокоилась, потеряла бдительность: через пару месяцев после прибытия императора властьимущим казалось, что все вернулось на круги своя, между собой они говорили, что только титул у нового правителя громкий, а суть прежняя. Поэтому они спокойно пропустили мимо ушей сообщения об организации нескольких новых торговых корпораций под эгидой государства. Они не знали, что Морей еще летом буквально на развалинах своего дома в Сияющем Городе, списался со знакомыми торговцами из города близнеца Сенны на Халаде - Асенны и из еретического Нарса. Первые всегда искали возможность получить прибыль пусть даже им придется торговать родными детьми, и с охотой откликнулись на предложение Морея ввезти большое количество товара для новых корпораций - целью Морея был отбор рынка у местных, которые за долгие десятилетия существования под протекторатом наместников немилосердно задрали цены даже на самые элементарные вещи. Что безусловно приносило множество страданий простым людям и неплохую прибыль для продавцов. Морей предполагал реализовать привезенные товары через сеть государственных лавок и мастерских, с минимальной наценкой, но благодаря большому количеству посуды, вилок, ложек, свечей, масла для освещения, мыла, и прочего так необходимого в повседневной жизни товара, прибыль обещала стать внушительной.
Торговцы Асенны настолько обезумили от жадности что согласились на минимальную предоплату. Впрочем, для Морея она составляла внушительную сумму равную четверти всех годовых доходов казны Пелоса. Что касается Нарса, в его стремлении рискнуть деньгами - поставив огромный объем товаров без предоплаты, не было ничего удивительно, у светоносных имелся долг перед императором. Морей участвовал в осаде и разграблении Арафа пять лет назад, где оказал услугу влиятельной семье светоносных: выведя детей из кровавой бани, в которую превратил город военноначальник сардов - Бесса. Они не забыли этого, и как только Морей написал, то они незамедлительно согласились предоставить ему товары в требуемом количестве. Кажется, что они не рассчитывали получить какую-либо прибыль от этого предприятия. Нарсийские товары планировалось поставить в первом месяце весны 611 года, после прекращения зимних штормов, из порта их развезут по подготовленным складам и магазинам в нескольких городах Пелоса, а основная торговля начнется на пятый месяц года. Занимая из государственного бюджета четверть наличности Морей рисковал проиграть в битве с корпорациями за прибыль, потерпеть убыток и загнать в долги государство, но в этом ярче всего выражалась его сущность воина - в желании стремительным броском разделаться с противником, в данном случае с корпорациями, плотно опутавшими своими сетями все государство. К счастью эта атака закончилась для нас полным успехом, средства вернулись в трехкратном размере, что позволило укрепится государственным корпорациям и отнять существенную долю рынка у "стариков". А ведь в случае проигрыша, он остался бы с опустевшей казной, не в состоянии платить своим воинам, чиновникам и как следствие угрозой переворота - скорее всего ему пришлось бы если и не бежать из Пелоса, то вести серьезные бои с аристократами ради собственного выживания, что неизбежно ослабило Осколок и может быть привело к вторжению сардов.
Впрочем, даже в этом случае ему было чем встретить кочевников, ведь Морей прибыл на Пелос обладая не только наследственным титулом, так же вместе с ним явился военный отряд численностью в тысячу человек закаленных воинов, с которыми он прошел сражения в песках Ворафа - Феодат позволили Морею взять с собой солдат, с которыми император много лет вел бои в пустыне. Однако эта огромная сила как ни странно одновременно являлась источником слабости Морея, так как отряд требовал немалых сумм, которые уходили на: фураж для лошадей, плату воинам, ремонт амуниции, пополнение запасов бхата, пуль, ядер для камнебоев. Эти расходы являлись одной из причин почему Морей затеял опасную торговлю потому что без материальной поддержки, в скором времени ему пришлось бы распустить отряд и лишиться своего главного оружия в борьбе со своими врагами: аристократией и торговцами Пелоса, их было много и что самое страшное чаще всего они превосходили Морея по богатству и влиянию. Кроме того, на Пелосе имелось две территории которые лишь формально входили во владение Морея. Семиградье - союз аристократов из семи крупных городов восточного берега полуострова. Главным источником их богатства являлись деревья бхати, для которых местный климат подходил идеально, первые посадки деревьев здесь начались еще при жизни Пророка и сейчас каждый подходящий участок земли оказался засажен этими деревьями. Вторая область вне контроля Морея - Места, восточная территория тридцать лет назад оккупированная Сенной. Причиной захвата послужили все те же деревья бхати, которые росли здесь не так хорошо, как в Семиграддье но все равно представляли собой обширный лесной массив. Но главные враги Морея располагались буквально под дверью. Основным противником безусловно являлась торговая корпорация, возглавляемая Акомом, ее штаб-квартира находилась в Феоне - главном порту Пелоса. Шесть с лишним столетий назад здесь родился Сияющий Пророк и за долгие годы небольшое приморское поселение превратилось в гигантский мегаполис с население в полторы сотни тысяч человек - это был центр торговых операций для обоих континентов. Несмотря на то, что упадок Империи Солнца несколько уменьшил размеры Феона, он все равно оставался влиятельным торговым портом, здесь можно было купить лошадей из далеких степей Патраса, рабов всех цветов кожи, знаменитые мечи хельдов, дорогой фарфор из Кхана, тончайшие шелка, вина, древесину любых пород, инструменты для любых нужд, ружья, драгоценные металлы и камни, лекарства, парфюм - словом если у тебя водились деньги, то порт мог удовлетворить любые твои желания. Поэтому совершенно естественно, что в Феоне, поближе к складам, жили на постоянной основе почти все члены торговой корпорации.
Торговцы имели не только деньги, но и небольшую частную армию наемников - жизненно необходимую в эти неспокойные времена для сопровождения грузов. Другой корпорацией, соперничавшей по влиянию с торговцами, являлись судостроители, чьи верфи располагались в пригороде Феона - Скире. Гавань Скира представляла собой копию лагуны Феона только поменьше, воды здесь даже в самый сильный шторм оставались спокойными. Берег Скира был покрыт строительными лесами оплетающими корабли, в любой сезон за исключением зимнего, когда суда прятали в каменные доки с деревянными крышами, здесь постоянно трудились сотни человек: стучали молотки, с глухим стуком опускались топоры, жужжали пилы. Порывы ветра разносили запах струганной древесины, скипидара, смолы и краски вплоть до самого Феона отделенного от Скира парой сотней метров. Мастера Скира могли построить и отремонтировать корабль любого размера, так что, они всегда были при деле. Следующий противник -- это корпорация ткачей, расположенная на сверенной оконечности Пелоса в городе Осимо. Она черпала свою мощь из окрестных земель: степь, окружавшая город, за много столетий прорезала сеть ирригационных каналов, доставляющих воду к обширным посадкам хлопка - основного сырья для корпорации. Когда приходил сезон сбора урожая, его белые коробочки покрывали все обозримое пространство превращая поля в настоящее пуховое одеяло. В городе располагался огромный квартал ткачей - скопление двух и трехэтажных зданий, сложенных из массивных глыб, намеренно выставленных на показ со специально зачерненными стыками, показывающих основательность, крепость фундамента. Первые этажи занимали склады набитые тюками с белым, еще не обработанным хлопком, подобно белой пене выбивался из горловины мешков, а на верхних этажах работали сотни ткацких станков, за которыми в общей сложности трудилось более тысячи человек. Осимо производил из тканей все мыслимые виды продукции, начиная от простых некрашеных рулонов, которые заказчик потом самостоятельно кроил, сшивал и красил, и заканчивая нежным муслином из которого шили самые дорогие платья. В восточном Фриуле расположились кузницы местной корпорации металлургов - окрестные горы исправно снабжали их вечно голодные печи рудой. Труд кузнецов чаще всего ограниченный кузней скромных размеров, в которой редко было больше пяти шести человек сделал их корпорацию отличной от остальных. Ткачи, корабелы, купцы работали большими коллективами, постоянно требующими присмотра и жестокой координации во избежание хаоса, всегда дремлющего в большой толпе, тогда как, отдельные кузни могли сами управиться почти с любыми задачами и не нуждались в столь твердом руководстве. Поэтому в основном корпорация представляла собой сборище независимых мастеров и мастерских, сосредоточенных на окраине Фриуля, и все они торчали как дети у сиськи матери вокруг трех больших оружейных цехов - в каждом из которых было занято по две сотни человек.
Все эти корпорации не прислали своих представителей к Морею, показав новичку что и дальше намерены ставить собственные интересы выше государственных. С точки зрения прагматичных предпринимателей их действия являлись абсолютно логичными, ведь не было никакого смысла входить в сношения с правителем, который согласно всем слухам являлся лишь послушной марионеткой сардов, и не проще ли наладить контакт с самими сардами, без этого ненужного посредника? Это сэкономило бы кучу денег. Поэтому все крупные корпорации Пелоса в разное время направили свои посольства к эмиру. Там они начали выяснять возможность прямых сношений с налоговыми властями сардов через голову Морея, в ответ сарды не говорили ни "да", ни "нет". Причина такой расплывчатости в ответах заключалась в том, что несмотря на то, что эмир лично поставили Морея как властителя этих земель, он не мог прямо и откровенно потворствовать ему прикрывая от врагов: слишком была сильна группировка сардских военных являвшихся противниками любых мирных сношений с вореями. Из-за них, Феодат не мог упростить жизнь Морею выгнав посланцев, это бы вызвало при дворе излишние волнения и напряженность. Все, что Феодат мог сделать для императора- это держать подле себя посланцев корпораций, не давая им четкого ответ и ожидая что же сделает Морей. Как ни удивительно, но создавшееся неопределённое положение в некоторой степени было выгодно сторонникам войны с вореями, ведь они знали, что Морей являлся воином и рассчитывали на то, что в ситуации с откровенным неподчинением ему корпораций он поведет себя как солдат - начнет боевые действия с противником. Это будет иметь для него двойственный результат: с одной стороны Морей безусловно разрешит свои проблемы с корпорациями и принудит их выплачивать налоги ему, с другой, действую так, он станет похож на чужеземного захватчика, нежели на законного правителя и настроит против себя всех на Пелосе. К тому же, начало активных сражений давало партии войны сардов отличный повод высадить на Пелос свои войска - объясняя это тем что Марей явно не справляется с ситуацией если идет войной на собственных сограждан. И если бы, Морей довел ситуацию до войны, то даже Феодат не смог бы остановить партию войны. А если Морей стреножит себя и вопреки своим привычкам не захочет применять силу и попытается уладить дело миром начав переговоры с корпорациями с позиции просителя, это приведет к тому, что все дальнейшее правление он станет осуществлять исключительно под их руководством. И это неизбежно окончится его гибелью, ибо вскоре корпорации захотят править на Пелосе сами, как желали это сделать сразу после падения Сияющего Города. Оба варианта развития событий играл на руку многим сардам, потому что вели к упадку правления последнего императора Империи Солнца. Для решения конфликта требовалось избрать третий вариант, который Морей нашел и осуществил.
Но это произойдет спустя некоторое время, после того как суда с его грузом прибудут из Нарса и Сенны. А пока он активно осваивался в роли хозяина Песлоса, ведя себя при этом крайне нетипично для аристократа, ведь дворянину полагалось проводить все свободное время за развлечениями. Например, участвовать в соколиной охоте, от которой все местные богачи были просто без ума - охота являлась отличным способом продемонстрировать свое богатство и престиж: покрасоваться в новом костюме, показать инкрустированную упряжь на своей лошади, предъявить общественности нового слугу из экзотической страны, грозно потрясти ружьем изготовленном по индивидуальному заказу. По существу, в длительном процессе под названием "соколиная охота" сама охота являлась делом второстепенным, ибо этот выезд на природу включал в себя помимо приглашенных друзей еще сотни слуг, везущих на телегах: мебель и доски из которых сколачивали помосты для театральной сцены где разыгрывали представления или играли музыканты пока дворяне пили и ели; тяжелые мешки с уложенными в них тентами обеденных шатров; музыкальные инструменты для небольшого оркестра. Обычно выдвигались рано утром, чтобы уехать как можно дальше от шума и запахов города, в заранее намеченном месте начиналась охота больше похожая на ленивую конную прогулку: люди ехали, разбившись на группы, беседовали, изредка останавливаясь что бы посмотреть на выпуск сокола. Потом, все продолжалось снова: поездка, разговоры, охота. Затем утомленные наездники направлялись к поляне, на которой их ждали полевые кухни где повара готовили привезенные из города продукты и грели готовые блюда. Слуги уводили лошадей, и охотники проходили на большие деревянные помосты на которых стояли накрытые столы, или укрывались в шатрах если шел дождь. В ожидании подачи блюд господа вели беседу, а также, как полагается, пили разнообразные алкогольные напитки. Те богачи, кому не надоел город устраивали званые ужины на которых пытались перещеголять друг другу по количеству подаваемых редких блюд, чья стоимость иногда превышала бюджет небольшого города. Или организовывали балы, хотя они пользовались значительно меньшей популярность нежели охота или неуемное обжорство на помпезных обедах.
Морей не стал тратить деньги на то, чтобы пустить пыль в глаза, и это возможно являлось ошибкой с его стороны, ведь поведение типичное для дворянина могло помочь ему наладить доверительное общение с представителями верхнего класса, и отказавшись вести себя традиционным образом, он отдалил себя от тех немногих аристократов, проявлявших к нему симпатию. Вместо этого он выбрал путь, которым до него ходили разве что первые Императоры - сближение с простым народом. С первых дней правления он начал активные поездки не только по городу Кандий, но и по окрестностям. При этом, Морей стал не просто церемониальным руководителем, появляющимся рядом с людьми только во время крупных праздников: чествования Сияющего Пророка, дней Большого и Малого Солнце, он начал приходить на еженедельные службы в обители Света где стоял среди толпы простолюдинов и на равных со всеми пел гимны Истинному Свету. Еще, он возродил старинный обычай о котором все уже изрядно подзабыли, согласно ему, каждый первый, десятый и двадцатый день месяца верховный правитель принимал своих подданных: судил споры или помогал неимущим. Кроме того, к императору могли обратиться прямо на улице, и если он находил время, то выслушивал просьбу, и, иногда решал дело на месте. Еще он завел обычай посещать свадьбы и дни рождения обычных людей заглядывая на пару минут, чтобы отдать подарок и сказать несколько слов. Поначалу я не понимал зачем он это делает, почему действует вопреки обычному поведению правителя, но потом из рассказов Морея о его жизни в пустыне я понял, что таким образом он копировал поведение племенных вождей Ворафа, которые буквально жили среди подданных, не отделяя себя от них. Эта близость давала им серьезную опору среди соплеменников: чем более щедрым являлся вождь, чем больше он проводил времени со своими людьми в походе, на охоте, на празднике, тем сильнее люди привязывались к нему и в случае войны, или внутренней борьбы за власть такой шейх мог рассчитывать на очень сильную поддержку со стороны народа, не купленную деньгами и поэтому переменчивую, но рожденную из глубины сердца. Этим он отличался от наших аристократов, для которых крестьяне имели ценность не большую нежели грязь под ногами, неудивительно что поведение Морея так сильно тронуло жителей Пелоса. Впрочем, не могу сказать, что к этому его подталкивало исключительно желание заручиться поддержкой народа, дело заключалось еще и в том, что аристократия Пелоса представляла из себя закрытый мир, со своими обычаями, порядками, даже языком: аристократы говорили на смеси ворейского, языка торговцев Сенны и хельдском - сторонний человек не мог его понять. Эти надменные люди, часто лишенные какого бы то, ни было интеллекта, хотя среди них встречались образованные и достойные люди, с которыми Морей общался, просто отталкивали его. Будучи воспитанным в среде воинов где родовитость, конечно играла роль, но всех уравнивала коса смерти, он не мог принять правил игры дворянство с их стремлением к элитарности. Мне кажется он буквально задыхался, когда был вынужден проводить время среди этой публики - в такие моменты его взгляд становился оловянным, будто у деревянной игрушки. Я одобрял то, что Морей сближался с обычными людьми, и с нами - кефцами, но в то же время я до сих пор считаю ошибкой тот факт, что Морей иногда демонстративно высказывал свое презрение аристократом, будь он не таким импульсивным, возможно Калета осталась бы жива.
Отвлечься от государственных дел Морею помогали книги, как только у него выдавалось свободное время он шел в библиотеку наместника расположенную в правом крыле здания. Ее начали собирать примерно триста лет назад, кто являлся ее основателем вспомнить сейчас невозможно, но судя по разнообразию тематики собранных трудов, те кто их добывал ставил своей задачей охватить все области знаний человечества. Хотя, для наместников, которые занимали пост в течение ста последних лет, покупка книг стала своего рода ритуалом и попыткой искупить свои служебные прегрешения в виде взяток, раздачи постов близким людям и прочие преступления, в общем являлась аналогом милостыни, которую воры щедро раздают калекам и умалишенным. Библиотека занимала огромный зал на пятом этаже, она имела длину сорок метров, ширину пятнадцать, и высоту потолков пять метров, поэтому требовалось пользоваться лестницами что бы достать книжки с верхних полок. В начале помещения библиотеки стояло шесть шкафов-каталогов с многочисленными выдвижными ящиками каждый в человеческий рост, здесь лежали карточки с описанием всех пятидесяти тысяч библиотечных книг. Каталоги стояли подле двери, как часовые охраняющие сон господина, пройдя мимо них посетитель оказывался в высоком лесу полированных полок из сосны, ясеня, тиса, из-за того, что породы деревьев был разные, то и цвета полок менялись: светлый клен соседствовал с темным моренным дубом, а красноватый падук прижимался к желтой липе. Здесь можно найти, если не все, то очень многое начиная от описания пауков, водящихся на Коэльте - только Истинный Свет знает, чего стоило натуралисты добыть этих насекомых в вечно темных джунглях острова, заканчивая рисунками взорванных светоносными пирамидальных гробниц фараонов Нарса. Войны, страны, императоры, полководцы, путешественники, горы, моря, реки, степи, кочевые племена и морские народности, деревья, травы, птицы и звери, оружие, инструменты....
Помещение было крайне удобным для читателей, оно располагалось в торце здания и имело окна с трех сторон, плюс несколько световых люков - это крайне помогало потому что весь день библиотека ярко освещалась, и посетитель мог читать без помощи свечи, кроме разуметься ненастных дней, но, из-за окон зимой здесь иногда было довольно прохладно несмотря на то, что оконные щели тщательно проконопачивали. Именно тут, среди знаний Морей проводил большую часть свободного времени, и я разуметься вместе с ним, ведь библиотека влекла меня не меньше. Я с трепетом ходил вдоль полок ощупывая корешки книг, доставал некоторые из них дабы ощутить в руках их тяжесть, перелистывал наслаждаясь шелестом страниц и запахом бумаги, рассматривал картины незнакомых стран и людей. Круг интересов Морея был чрезвычайно обширен, и он мог одновременно читать книги по сельскому хозяйству и выплавке стали, кораблестроению и разведению овец, искусству выдува стекла и плетение нитей из пеньки. Но больше всех прочих, его интересовала история языческой империи Астрей, которая впрочем привлекала многих, ибо, несмотря на то, что тогдашние люди не ведали Истинного Света перед их достижениями нельзя было не преклоняться: Астрей связали тугими пучками силы все обозримое пространство вокруг моря Гиер, Империя язычников дала не только общую веру всем покоренным народам, один язык, но и знания во множестве областей начиная от математики и заканчивая искусством навигации. Все что мы сейчас имеем: архитектура, театр, земледелие, да какая угодно наука - всем мы обязаны Астрей.
Однако не смотря на такое обилие знаний, некоторые моменты истории самой империи канули во тьму, никто уже не помнит точно, когда появилась Астрей, кажется, что она существовала столько же сколько и пирамиды Нарса - много тысяч лет. Сказки отсылают нас на полторы тысячи лет назад, именно тогда были записаны легенды, повествующие о том, как Лето и Леда дали силу своим жрецам камней, силу могучую, но требующую человеческих жертв - дольмены. Эти камни являлись вратами, обычно их ставили в чистом поле: две плиты в роли колонн на расстоянии три-пять метров, а на них помещалась третья, все очень просто, не требовалось каких-то дополнительных деталей из металла, тканей, стекла. Только три каменные плиты с вырезанными на них заклинаниями чья магия сократила расстояние до нуля, ибо сила языческих жрецов позволяла, посредством дольменов, перемещать какое угодно количество людей, на какое угодно расстояние между двумя дольменами. Согласно записям, переход совершался мгновенно стоило жрецу произнести заклинание и бросить в дольмен человеческую жертву. Вне зависимости от размеров дольмена количество жертв всегда было одинаковым, всегда жертвовали одного что бы прошла сотня. Дольменам скармливали убийц, воров, бунтовщиков, военнопленных, рабов, иногда беспризорных сирот - Лето и Леде годились все. В благословлённые богами врата могли входить только люди; лошади, ослы, верблюды и прочие животные проходили каменные врата, как если бы это были обычные скалы. Имена эта возможность перебрасывать войска, дала язычникам решающее преимущество перед другими державами двух континентов, с момента построения системы врат они легко могли задушить любое восстание в зародыше, перебросив в тыл мятежникам тысячи солдат, а противник иногда не мог точно знать откуда на него нападут войска, ведь некоторые врата являлись тайными - устроенными в глубоких пещерах.
Хотя на мой взгляд главное преимущество которое получил Астрей от дольменов это возможность мгновенной доставки свежей информации, именно поэтому подавляющая часть каменных врат имела небольшой размер и, могла пропускать одновременно несколько человек, а значит они служили не для переноса массы войск, а для доставки информации. Сейчас даже налаженная почтовая служба с организованными через равные промежутки станциями, в которых есть сменные лошади доставляет сообщение со скоростью 50-70 километров в день. И о событии, произошедшем за четыреста километров мы узнаем только через неделю, а если новости идут с караваном тогда не раньше, чем через три недели. За эти дни ситуация: бунт, нападение врагов, катастрофа, неурожай, уже перемениться, и к моменту прибытия новость безнадежно устареет и наша реакция на нее будет несвоевременной, и вероятно неверной, или недостаточной. Чаще всего эта проблема решается благодаря делегированию на места большей автономии, благодаря чему оказавшись в сложной ситуации властители городов и деревень не ждут решения властителя, сидящего за много километров, а действуют самостоятельно. Однако такой подход чреват угрозой возникновения мятежей, особенно среди богатых провинцией, что часто ослабляло или губило даже сильные государства. Астрей была лишена такого недостатка. Все вассальные области были опутаны сетью хорошо охраняемых дольменов стоящих посреди городов, или размещенных рядом с ними, и поэтому информация доставлялась немедленно, и стоило лишь врагу зашевелиться, бутовщикам поднять голову, бандитам распоясаться - реакция следовала мгновенно. Поэтому Астрей не имела региональных правительств и ее бюрократия была максимально централизована. Это не уберегало империю от бунтов полностью, но сокращало их количество до ничтожной величины.
Так как, только жрецы владели силой камня, скрепляющей тело империи, то во главе Астрей стоял жрец-император, согласно догматам, он вещал от имени богов-близнецов и его слово являлось законом. Сотни лет Астрей из столицы Летоледа железной рукой правила десятками миллионов своих подданных, их флаг с символическим изображением врат: две параллельные линии накрытые сверху третей развивался от пустыни Вораф до северного Хельда. Все изменилось, когда на Пелосе появился Сияющий Пророк, Истинный Свет подарил ему знания о создании ружей, и дал дерево бхати, из чьей смолы изготавливали порошок, заряжаемый в ружья и выталкивающий пулю с огромной скоростью. Это новое оружие дало Пророку огромное преимущество, буквально за пять лет он смог отбить Пелос, за десять удвоил подконтрольную территорию, а через тридцать пять, уже под конец его жизни, царство первых - верующих в Истинный Свет, заняло почти весь Хал. Новая империя Солнца рождалась в пламени грандиозной битвы, топливом для которой служили миллионы людей. Дошедшие до нас записи оставили впечатляющую картину произошедшего - это была новая разновидность войны, доселе невиданная, превосходившая по степени жестокости все что происходило ранее. Сын уверовавший в Свет убивал отца, который оставался преданным каменным жрецам, брат губил брата, семьи разделялись на две части и уничтожали друг друга до седьмого колена. Кровь язычников и первых смешивалась на полях сражений больше похожих на скотобойни под открытым небом - столько выливалось на землю крови. Пока неопытные мастера язычников только налаживали производство ружей наступил 50 год с даты первой проповеди Пророка и камнебои первых уже обстреливали стены Летоледы. Столицу Астрей взяли штурмом, после чего ее буквально стерли с лица земли: большие здания взрывали бхатом, те что поменьше расстреливали из камнебоев и катапульт, или растаскивали с помощью лошадей. В конечном итоге ничего не осталось от главного центра язычников, но место было чрезвычайно удобное: здесь два континента сходились на минимальные расстояния, поэтому новую столицу Империи Солнца под названием - Сияющий Город выстроили неподалеку. После падения Летоледа то, что оставалось от империи Астрей на территории Халада мгновенно распалось на десятки, а может и сотни независимых княжеств, которые были заняты борьбой друг с другом. В итоге у новой империи Солнца ушло еще около сотни лет, для захвата территории Астрей на Халаде.
Пророк в своих наставлениях дал ясно понять, что не допустит принесение человеческих жертв, поэтому оставлять в живых жреческую касту, владевшую искусством магии было ни как невозможно. Первые постарались уничтожить все напоминания об Астрей: разрушали храмы, сбивали барельефы с изображениями Лето и Леда, сжигали книги, даже запретили фиолетовый цвет, который носили жрецы, и даже разрушили каменные саркофаги в которых хоронили знатных жрецов, и являвшихся объектами поклонения для язычников. Действуя таким бескомпромиссным образом правители новой империи лишались очень полезной вещи -дольменов, но Истинный Свет не допускал возвращения к прежней жизни. Но, волю пророка выполняли крайне неаккуратно даже во времена, когда вера в Истинный Свет была абсолютно беспрекословной: где-то не сожгли языческую книгу по магии, где-то в дальнем углу оставили пылиться свиток с заклинанием, где-то сберегли письмо от родственника-жреца, в каком-то месте решили от греха подальше не трогать могилу знатного жреца, словом люди сохранили достаточно следов магии, что бы умелый человек смог попытаться ее воссоздать. Такой человек нашелся, когда пришла Лихорадка. Эта болезнь, согласно хроникам, впервые появилась в Сияющем городе в 350 г., Лихорадка убивала трех человек из десяти, а тех кто выжил частенько калечила ухудшая зрения или оставляя на память больные суставы. Вполне возможно, что из ста десяти миллионов которые жили в Империи в начале четвертого века к концу столетия в живых осталось лишь семьдесят. Даже в начале седьмого века от первой проведи Пророка, численность населения согласно налоговым спискам так и не восстановилась. За двадцать лет она добралась до самых дальних уголков Империи вореев, целые провинции остались без крестьян, разразился чудовищный голод, разгул насилия, то один, то другой город объявлял о независимости, активизировались пираты, торговля замерла, вера увядала - империя начала трещать по швам. В самый разгар Лихорадки в 360 г., к власти пришел Герей прозванный в дальнейшем "Отступником", в другое время этот человек не продержался бы на троне и дня, ибо его помыслы и устремления отдавали такой ересью что праведным людям надлежало немедленно убить такого человека, но, в те отчаянные годы люди готовы были ухватиться за любое обещание спасения.
Герей с детства интересовался языческими верованиями, такой интерес был общепринят в аристократической среде, однако Герей зашел намного дальше чем остальные: увидев в приходе Лихорадки своеобразный знак, что Истинный Свет оставил этот мир, он решил не много ни мало восстановить культ Лето и Леды. Многие годы, еще до прихода к власти, он с помощью доверенных людей собирал малейшие крупицы информации о языческих практиках и ритуалах, разуметься центральным интересом для него являлись - врата, ибо они считались главной силой богов-близнецов в нашем мире, а значит, если бы он восстановил сеть дольменов, то это могло вернуть богов в наш мир. Его люди проводили годы зарывшись в пыльные архивы в надежде раскопать хотя бы строчку с описанием врат, по приказу Герея скупали тысячи книг, в которых имелся мельчайший намек на языческие ритуалы. Желая найти подсказку раскапывали могилы всех людей, о которых ходили слухи будто бы они являлись жрецами. Со всей тщательностью допрашивались потомки жреческой касты. Придя к власти Герей развернулся во всю: на основании полученной информации Герей принялся восстанавливать в Империи обряды поклонения Лето и Леде. Люди, задавленные ужасом от непрерывной чреды смертей, от той тьмы которая опустилась на них, не находили в себе силы противиться. Лишь немногие прямо выступили в защиту истинной веры, остальные либо молчали, либо с готовностью поддерживали возвращение язычества. В деревнях где зачастую оставалась лишь треть от прежнего количества жителей стали воздвигать деревянные изваяния близнецов, в городах побогаче ставили каменные статуи из ослепительно белого мрамора. Родители называли в их честь своих детей, а Сияющему Городу на несколько лет вернули прежне имя - Летоледа. Ближе к концу своего правления Герей начал строить дольмены, и как ни прискорбно это признавать, может быть, что они могли бы спасти империю от распада: возможность стремительно перемещать войска по всем континентам позволила бы потушить пожары бунтов и мятежей, показать людям что государство надежно контролирует ситуацию. Вот только оказалось, что за сотни прошедших лет многое переменилось, либо Герей нашел не все компоненты заклинаний, ибо ритуалы, которые удалось возродить теперь действовали иначе, если раньше для переброски сотни человек требовалась одна жертва, то теперь из ста вошедших в дольмен, точки назначения достигало пятьдесят, а иногда даже тридцать людей. Все прекратили военные - в один из дней солдаты отказывались идти через дольмены, несколько армейских начальников подняли мятеж и Герея в итоге прикончили. Неизвестно сколько людей он успел погубить используя дольмены, ибо Отступник успел возвести много десятков каменных врат по всему Халу и Халаду уничтоженных после его смерти.
Мы с Мореем любили присесть за столик в библиотеке и поделиться мнением о прочитанном. К сожалению мои измышления не отличались оригинальностью, я попросту пересказывал текст своими словами, память у меня была великолепной: она обладала свойством складывать прочитанное и услышанное на полки, и мгновенно отзываться, когда в этом возникала нужда, но к сожалению, факты в моей голове редко сходились, сплетаясь в нить рассуждений, позволяющую понять суть того или иного события. Я сознавал что являлся неумным собеседником, но мне кажется Морею эти разговоры требовались не ради дискуссии как таковой, они позволяли ему еще раз проговорить мучавшую его проблему - высказав ее он словно слышал её со стороны, благодаря чему мог взглянуть на затруднение по-новому. Иногда, в самый разгар нашей беседы к нам врывалась Калета, она забиралась на колени к Морею и требовала расчесать ее волосы, обнять, поиграть или сразу все вместе. Этот десятилетний ребенок обладал неуемной энергией, которая по причине зимы оказалась заперта во дворце наместника и поэтому была вынуждена искать себе выход в виде постоянной беготни по огромному зданию. Ее любопытное личико с огромными зелеными глазами можно было увидеть на кухне добывающую пирожки, или в комнате с охотничьими трофеями, где она засовывала голову в пасть медведю пытаясь посчитать его зубы, или кружащуюся в танце под одной ей слышимую музыку в бальном зале. Но больше всего они любила находиться с братом, и это, несмотря на то, что он возник в ее жизни совершенно неожиданно, и она не знала его долгие годы. Как не удивительно для аристократа, она не являлась избалованным ребенком с жадностью требующим внимание и считающим что все вокруг ей должны, просто временами страх потерять единственного близкого ей человека, требовал от нее убедиться, что Морей все еще рядом с ней, что он не умер как отец и мать. Поиграв с Мореем, вволю насмеявшись, она обычно засыпала где-то рядом, недалеко от него, словно голос брата её убаюкивал и успокаивал. Не знаю понимала ли она истинное положение, в котором оказалась императорская семья на Осколке, я полагаю - она осознавала тот факт, что у неё больше не будет безопасной жизни и эта постоянная веселость, готовность смеяться над чем угодно лишь способ защиты от грустных мыслей. Но возможно я слишком много вкладывал в прозаичные вещи, и за ними не имелось ничего, кроме обыкновенного, растерянного ребенка, лишившегося родителей.
Довольно часто в наших беседах Морей и я выполняли такое мысленные упражнения: мы становились на сторону проигравших и пытались переписать историю. Мы стремились представить себе, что произошло, если бы полководец задержался с началом битвы и выступил на следующий день, тем самым дав солдатам больше времени на отдых, смог бы он выиграть битву, или же поражение грозило ему и в этом случае? Как развернулась бы ситуация, если бы защитники крепости делали вылазки чаще тревожа своего врага, не давая ему укрепиться вокруг их убежища, стали бы тогда осаждающие более сговорчивыми во время переговоров или же наоборот еще больше усилили натиск? Или, например, имел ли шансы остаться на престоле правитель, сброшенный заговорщиками, если бы он своевременно провел реформы, укрепил казну и армию, или же его ничего не могло спасти. Я думаю с рациональной точки зрения это являлось довольно глупым времяпрепровождением, от которого не было особой пользы, ведь фактически мы толкли воду в ступе занимаясь совершенно бесполезным анализом истории, которая уже произошла. Тем не менее, я замечу что эти упражнения были необходимы, ища удачный исход для проигравших Морей не просто развлекался выдвигая идеи спасения из безнадежных ситуация, он тем самым стремился отыскать выход из того тупика в котором он сам оказался. Разговоры со мной и битвы ведомые нами от имени забытых и полузабытых неудачников, несли пользу: становясь на место проигравших и пытаясь одержать за них победу, Морей словно пытался отыскать главную причину, из-за которой люди не смогли выполнить задуманное и оступились. Он как будто составлял грандиозный список ошибок, приведших властителей прошлого к краху, например, они не полагались на советников и были излишне заносчивы; проявляли неуемную жадность, тешащую их аппетиты и вредящую государству; они окружали себя подхалимами, оправдывающими любой их глупый поступок; они оказались слишком горды и тем самым недооценили противостоящие им обстоятельства. Зачастую эти промахи являлись такими громадными, такими очевидными что вызывали недоумение - как же мог человек быть так слеп и не видеть куда он шел? Все это конечно же чрезвычайно надменные мысли, ведь всегда очень просто судить зная результат, и гораздо труднее сохранять разумение будучи погруженным в трудное событие, требующее от тебя, как участника, напряжение всех сил. Ведь когда на тебя сыплются удары со всех сторон, ты уже не можешь спокойно встать и оглянуться, ты просто стараешься выжить.
Зима на Пелосе была не слишком холодная - по-настоящему снежных дней набиралось с десяток другой, хотя иногда лед на лужах не сходил по месяцу. Подобно тому как сок внутри деревьев начинал медленнее течь в холода, жизнь в Кандии замедляла свой ритм: на улицах становилось меньше людей, число торговых караванов снижалось почти до нуля, строительные работы и вовсе прекращались. Под черными свинцовыми тучами, пришедшими с моря, краски окружающего мира словно теряли свою яркость: белые стены, летом отражавшие солнце с такой силой что в полдень, приходилось щурить глаза, теперь становились серыми, а цветные витражи стекол, установленных в церквях, тускнели, не принося больше верующим ярких, насыщенных переливов всех цветов радуги. Город терял свои строгие черты - острые углы домов словно затуплялись под зимним дождем, и начинали сливаться с огромными грязными лужами. Люди, стараясь не сильно запачкать одежду, передвигаться чрезвычайно медленно как будто перебарывали спячку. Даже телеги скрипели на полтона ниже по сравнению с летом. Только кузни, вынесенные к защитным стенам, стучали все так же бодро и звонко, но у них не хватало сил разогнать эту вязкую муть зимней тоски.
В такую погоду, из доступных развлечений Морею оставались редкие прогулки по окрестностям, но и они проходили с учетом государственных интересов, поэтому в основном это была инспекция крепостей и гарнизонов, расположенных на расстоянии полудня пути от Кандия. В последнем месяце года мы совершили несколько поездок по близлежащим укреплениям в их число вошла главная крепость, охраняющая столицу- Ласат. Построенная еще в языческие времена она возвышалась на крутом холме одиноко торчащим посреди поля и контролировала подходы к городу с востока и с запада. Ласат отстояла от городских стен на полкилометра и была видна практический из любой точки города. Казалось бы, такое отдаленное положение крепости делает ее неподходящей для использования в качестве щита города и в лучшем случае она могли бы просто связать небольшой отряд противника, тогда как основные силы врага принялись бы штурмовать Кандий. Однако Ласат представляла собой не просто укрепление, которое легко окопать и окружить заслонами, тем самым отрезав от защищаемого города, холм высотой примерно полторы сотни метров по существу являлся горой наполовину занесенной землей, он настолько круто поднимался вверх что местами человеку приходилось цепляться руками за кусты чтобы удержаться на склоне, а грузы в крепость затаскивали с помощь системы канатов, так как ни одна запряженная повозка никогда не заехала бы на него. Фактически Ласат стояла на горе испещренной пещерами, котлованами, углублениями, и самое главное тоннелями, тянущимися на многие километры, пожалуй здесь подходящей аналогией являлся - сыр. Этот неаппетитный с виду кусок мог с легкостью укрыть в своих недрах несколько тысяч человек обеспечив их пищей, хранившейся в прохладных пещерах, и водой из нескольких источников. Видимая часть Ласат представляла из себя стандартную систему укреплений, давным-давно перестроенных согласно нуждам современной войны: покатые низкие стены являлись продолжением верхнего края горы, с них защитники могли очень легко обстреливать врагов, вынужденных медленно взбираться на невероятно крутой склон. Вдобавок в самой горе, на разной высоте, были оборудованы многочисленные места для стрелков и камнебоев, их сектора обстрела полностью перекрывали все пространство на подступах к горе, не оставляя мертвых зон. Стена шла вдоль всего края горы, не оставляя ни единого незащищенного участка, а через каждые пятьдесят метров возвышалась многоугольная башня бастиона, такая форма позволяла смягчить последствия попадания ядер камнебоев, вот только добить до стен Ласат расположенных на высоте сотни с лишним метров могли не всякие орудия.
Разуметься все это я узнал не сразу, а постепенно из наших с Мореем поездок в крепость, ибо до момента моего поступления на службу, я в отличии от своих сверстников не очень интересовался армией и не впадал в эйфорию от вида меча или ружья, описаний битв и тем более убийств. Наверное, причиной этому стало происшествие в моем далеком детстве, когда мне было восемь. Отец взял нашу семью на охоту, организованную его давнишним знакомым и торговым партнером, в честь дня рождения его сына. Мальчику исполнилось десять, и одним из его подарков стал охотничий нож, тут же ставший предметом зависти всей ребятни. У ножа имелась удобная костяная рукоять, украшенная резьбой со сценами охоты, а на лезвии мастер разместил изящную вязь сплетя в волнистом танце самые известные высказывания Пророка, превратив ножик в произведение искусства. До сих пор помню с каким трепетом я держал его, водил пальцем по лезвию ощущая на коже выпуклые завитки. Естественно мальчик нацепил его на пояс, и, то и дело, якобы невольно, выпячивал кожаные ножны. Охота проходила вполне обыденно, загонщики выгнали кабанов, небольшая стайка дико визжащих животных показалась из леса и по ней тут же открыли огонь: слуги, находившиеся подле охотников, забирали оружие после выстрела и сноровисто передавали заряженные ружья. Ветра не было, поэтому дым от бхата повис над поляной плотной завесой мешая стрелкам видеть мишень, а остальным участникам охоты - понимать что жет происходит. Вскоре стрельба прекратилась. Участники охоты подождали пока дым рассеяться - никому не хотелось нарваться на клыки раненного животного, и начали подходить к убитым кабанам. Среди первых разуметься шел именинник, ему полагалось отрезать кусок мяса от добычи, тем самым ножом с лезвием отбрасывающим такие яркие блики на всю поляну как будто он держал в руках настоящую звездочку. К своему несчастью он подошел к еще живому кабану, зверь дернул задней ногой и попал прямо по руке с ножом. От удара тот воткнулся парню в бедро - блики погасли. Кровь из ноги хлестала фонтаном, парень бледнел на глазах, еще пару минут назад он в припрыжку шел по зеленому ковру поляны, а сейчас лежал, зажав руками ногу, и земля под ним глотала его кровь. Я увидел, что оружие делает с людьми и это мне не понравилось. Но жизнь с Мореем вынудила меня погрузиться в мир до селя мне незнакомый и нежеланной, со временем я притерпелся к нему, впрочем, до конца так и не привыкнув.
С самого начала правления Морея поездки к военным стали повторяющейся рутиной: проверка состояния оружия и бхата, беседы с солдатами, дегустированные пищи, оценка состояния казарм, изучение финансовых рапортов, учебные стрельбы и тренировки кавалеристов, я видел: все это Морею нравилось. Он с удовольствием выступал в роли мастера, он энергично чистил и смазывал давно заржавевший механизм армии Пелоса, ведь по сути за последние полвека войска империи, расквартированные на полуострове превратились в дармовую рабочую силу, которую покупали все, у кого имелись деньги, солдат обычно использовали на хозяйственных работах заставляя класть стены или прочищать ирригационные каналы. Уже давно никто из военного начальства не проводил учений, и не осуществлял проверок состояния солдат, что неудивительно, ведь офицеры-аристократы почти никогда не появлялись в расположение своих частей, предпочитая проводить время дома. А гибель Сияющего города явно не улучшила морального состояния воинов, дух воинов умер и солдатам чудилось, что покорная сдача кочевникам станет гораздо более лучшим решением нежели война. Не раз, сидя за столом и наблюдая за военными я видел в их глазах лишь страх перед врагом и покорность уже сдавшихся людей. Даже в мыслях они не планировали боевые действия против сардов, офицеры и солдаты стремились только дослужить спокойно свой срок что бы вернуться к семьям. Так что, Морею приходилось очень тяжело в попытках пробудить людей от многолетней апатии - такой знакомой, привычной, не требующей от них многого. Он боролся как с мирскими, так и с душевными проблемами, стараясь исправить запущенное военное дело и вселить уверенность в людей, по этой причине кроме инспекции мы еще проводили собрания солдат и офицеров, они должны были исправить то, что не могли выправить металлурги точавшие ружья и кузнецы спрямлявшие сабли: дух наших людей. Мне особенно нравилось смотреть на Морея, в те моменты, когда на него находило вдохновение, он словно преображался, хотя и в обычной жизни Морей был заметен своим высоким ростом, темным волосам с синеватым отливом, пронзительным глазам на загорелом ястребином лице, но в миг особенно сильного выступления он словно становился еще выше, еще сильнее заполняя собой окружающее пространство. Он никогда не любил выражаться витиевато, предпочитал излагать свои мысли короткими и емкими тезисами наполненными страстью и мудростью, и я видел, что после окончания очередной речи несколько человек обязательно задерживались в зале, их взгляд был задумчивым, словно у них появилось важное дело - эти люди явно пробуждались от сна. Не сразу Морей смог переломить чувство отчаяния, плотно свившее гнездо среди его людей и особенно в солдатах утративших всякие агрессивные инстинкты, но как могло быть иначе? Разве можно за месяц изменить мнение людей, и вселить в них чувство уверенности, когда они десятилетиями видели деградацию Империи. Конечно же нет. Переломить инерцию мышления можно только постепенно: день за днем изымая из граждан тьму безнадежности, давно опутавшую их души. Что Морей и делал: он беседовал с военными или гражданскими бросая слова-песчинки, не заметные глазу, на половину своих весов.
Не смотря на многочисленные огрехи, которые, мы постоянно находили в армейские гарнизоны, в первый год Морей никого со службы не увольнял и тем более не казнил. Ведь пока он не открыл свои корпорации, пока не поставил на все ключевые должности своих людей, он являлся крайне зависим от военных и административных чиновников, назначенных до него. Причина была банальной: тогда он еще имел мало сил, и почти совсем не имел поддержку народа -тот камень на котором он возведет свое государство. Его натуре претило такое попустительство, но Морей смирял свое сердце иначе бы он просто не выжил. Глядя на всех этих чинуш и офицеров я просто поражался на сколько же низко они пали в этическом плане: мощь государства, его будущее продавалось буквально за гроши: стены укреплений разбирали для того, чтобы продать камни богачу для его вилы, пушки отдавали в частные армии за дорогие ткани... А вот Морей не выглядел пораженным, ибо повидал жизнь и подчас знал ее гораздо лучше умудренных стариков и прекрасно осознавал, что на службу в умирающую империю чаще всего шли не для того чтобы ей служить, а для того чтобы оторвать кусок от ее тела. Людей меньше всего заботила надлежащая работа бюрократического аппарата империи, и уж тем более им было плевать на проблемы, граждан которым они по идее должны были служить. Смысл их существования заключался в выкачивании денег из подотчетных им территорий. Как ни странно, чаще всего они являлись довольно глупыми людьми, чьи методы не отличались изысканностью. Наверное, так и должно быть, когда империя растет, она подобно любому молодому организму пышет здоровьем: ее сердце, легкие, ноги и руки полны сил и желания действовать. Её поступки обусловлены жаждой свершений, сотворения нового, а для этого нужен пытливый ум, способный воплотить в жизнь масштабные дела: завоевание новых территорий, строительство новых городов, обводнение пустынных земель. Соответственно на первые позиции в государственном аппарате выдвигаются смелые, умные - желающие переделать мир. Поэтому в период своего расцвета Империя в больших количествах производила на свет выдающихся писателей, архитекторов, полководцев. А вот когда пора цветения империи проходила, то она походила на старика, и единственное что она хотела - удержать свое стремительно распадающееся от немощи тело. Бюрократический аппарат переставал выполнять свою работу: города начинали потихоньку увядать, водные каналы засоряться илом, дамбы разрушаться без ремонта. Неудивительно что в больном теле империи активно развивались паразиты - жадные, алчные, люди единственным желанием которых являлось не создание нового, не сотворение до селя невиданного, а поедание старого.
Вот именно таких людей на Пелосе водилось в избытке, они олицетворяли собой все то, что мой император ненавидел, но в начале правления при встречах с таким сортом людей Морей не показывал своих истинных чувств, он загонял свое естество подальше - сажал его как дикого зверя на цепь - что бы не навредило себе и окружающим. Он покорно принимал от них приглашение отобедать и за трапезой терпеливо выслушивал все глупое вранье этих людей, придуманное для оправдания своих неудач на постах. Почему налоги плохо собираются? Вечные неурожаи, и это, несмотря на то, что погода в последние годы баловала крестьян солнцем и дождями. Человек вравший таким глупым образом, был почему-то уверен, что если Морей приехал сюда меньше года назад, то он и не будет знать о том, какая погода стояла в той или иной местности до него. Почему шахты так резко снизили добычу металла? Очень мало рабочих, никто не желает работать в шахте. И это, несмотря на то, что Морей только что проезжал поселок шахтеров забитый детишками и женами шахтёров, и подсчитав количество домов можно было довольно легко понять сколько же людей работало на шахте на самом деле, а не согласно поддельным ведомостям и прикинуть сколько же в реальности она выдает металла. Больше всего меня позабавил смотритель за императорскими виноградниками, чья обширные плантации располагался на южных склонах долины Кандии. К приезду Морея он хорошо подготовился и встретил его во всеоружии, с кипой бумаг, показывающих грандиозные неурожаи, причин этому нашлось изрядное количество: то насекомые, то болезни, то пожар, то воры. Именно поэтому, согласно его заверениям, производство вин упало до ничтожной отметки. Вот только во всех кабаках Пелоса продавали вино, прозванное "Императорское" сделанное, как все знали, из винограда выращенного в садах правителя. Именно такого рода управленцы и находились на постах Империи в последние десятилетия. Морей правильно делал что никого из этих людей, даже наделенных умом, не переманивал к себе на службу, хотя многие советовали это сделать мотивируя это тем, что такие служащие хорошо знали свое дело, ибо для воровства им требовалось досконально изучить собственную профессию и если этого вора припугнуть, то он подчинившись силе станет честно работать. Но это являлось нелепым предположением, такого рода люди могли только отбирать, и я не встретил среди них никого, кто бы мог отдавать и растить. Их ум устроен таким образом, что хочет только урвать себе как можно больше, не думая о других. Польза от этих людей для империи крайне сомнительна, ибо, взяв их к себе на службу пришлось бы тратить много энергии на проверку их деятельности в попытке узнать не взялись ли они за старое. Удивительно то, что даже в кругу близких друзей, Морей никогда не обсуждал этих людей, казалось бы, после поездки к очередному проворовавшемуся чиновнику он мог выпустить пар и показать свое раздражение, но вместо этого Морей на некоторое время замыкался в себе. Словно хищник переваривающий добычу он становился малоподвижен, глаза его были почти прикрытыми, а движения замедлялись. Со временем, когда я узнал его получше, я стал бояться видеть его таким, ибо это поза и поведение означали что император измышляет что-то ужасное.
Морей вел себя с людьми не так как прошлые правители, которые нужно заметить редко снисходили до простого народа и увидеть их удавалось только на главные религиозные практики в главном светлом жилище Кандия. Его поведение выглядело так, будто он искренне считал себя одним из нас - выходцем из простого народа. Но если для Морея его работа была его жизнь - он решал вопрос выживания Пелоса, то я, как ни странно, видел все иначе, не знаю что было этому виной: то ли моя инфантильность, то ли внезапные перемены исказившие мое сознание, но я видел себя участником какой-то театральной постановки, в которой все играют в жизнь: Морей изображал правителя, его подчиненные то же играли роли преданных сотрудников, а народ делал вид что Империя жива. Мне казалось, что все граждане лишь притворялись будто они проживают свои жизни, а на самом деле они играют на сцене определенную роль, заданную автором: кузницы пылали огнем и исправно переводили уголь в металл, булочники из рассыпчатой муки пекли вкусный хлеб, из шкур получались удобные одежды и сапоги, словом все было как всегда, но ведь оно не могло быть как всегда - Лист сгорел, сарды неудержимой волной продвигаются по Халу к внутренним странам. Может быть именно этот разительный контраст между спокойной жизнь на полуострове и массовым разрушениям в остальной части мира и стал причиной моего отношения к окружающему? Мир менялся и лишь Пелос являлся островком непонятного спокойствия, словно он убегал от реальности. Именно это несовпадением между внешним миром и моей родиной превращал все окружающее в нечто искусственное, наигранное, поддельное, несущее в себе отрицание реальности, а не её воплощение. И вы конечно думаете, что таким был только я? За бездельем, за ощущением спектакля я прятался от реальности, будучи не в состоянии принять ее такой, какая она была в реальности? Не думаю. Мне видеться что большая часть жителей полуострова и богатые, и бедные прятались от действительно, наивно веря - если они будут игнорировать происходящее, то оно как-то само собой выправиться и станет похожим на то, каким они его хотят видеть, а не таким какое оно есть на самом деле. Особенно явственно это проявлялось в разговорах: обычные люди почти никогда не упоминали территории вне Пелоса, словно весь мир заканчивается на береговой линии или на Языке - перешейке, соединяющем полуостров с материком. Они говорили: "Товар прибыл" а не "Товар прибыл из Хала", они говорили: "Корабль отплывает" а не "Корабль отплывает в такой-то город...", они говорили: "Мои родственники Там", а не "мои родственники в таком-то поселке на континенте". Еще, люди смеялись больше обычного, чаще собирались попировать, влюбленные не прятали свои чувства желая насладиться друг другом как можно сильнее. Вероятно, по-другому они не могли себя вести, только так человек сохранял свой разум в целостности - спрятавшись от внешнего ужаса. В противном случае, если бы люди оглянулись вокруг, то жизнь неизбежно остановилась, ибо, какой прок ковать железо, печь булочки, выращивать виноград если враг вот-вот придет и в лучшем случае заберет у тебя эту чудесную землю сделав тебя на ней жалким, оборванным рабом, но скорее всего тебя просто уничтожат как уничтожают слишком сильно расплодившихся крыс. Об этом нельзя было мыслить поэтому приходилось играть - делать вид что ты глава семьи, у которой есть будущее; каждый день открывать лавку, продавая товары, как и всегда; показывать, что ты правитель могучей империи, которая все еще сильна; служить императору. Все это - игра, позволяющая не видеть правду о том, что наш Пелос являлся кораблем который вот-вот войдет в полосу шторма. Долгие десятилетия мы все видели, как небо постепенно наливается свинцом и горизонт становиться черным, ощущали, как ветер все сильнее толкал нас в грудь - как пьяный сотрапезник в кабаке, мы все отчаяннее начинали цеплять за штормовой трал до белизны в пальцах, до кровавых порезов, и одновременно с этим мы делали вид, что наша жизнь идет, как и прежде. Сотни тысяч людей придавались сладкому забвению и, наверное, только Морей, да еще немногие здравомыслящие люди понимали, что на самом деле происходит. Мне кажется именно этот морок и стал первой целью Морея , нужно было как можно скорее разогнать его дабы люди очнулись.
Если Морей не инспектировал гарнизоны, не проводил совещания, не принимал гостей, не составлял проекты, не читал в библиотеке и не встречался с людьми, он - охотился. Хотя последнее он делал не как типичный аристократ: там, где дворянин выбирался на охоту в сопровождении слуг, загонщиков, собак, соколов, тюков с едой, мебелью, палатками, каретами в которых ехали дамы, и кучей друзей, Морей выезжал в сопровождении скромной свиты. В свою первую зиму на Пелосе Морей довольно часто выбирался за город, чтобы на время скрыться от утомительных обязанностей правителя к которым он только-только начинал привыкать, к тому же, эти поездки являлась еще и рекогносцировкой, Морей лично проверял данные карт и вносил необходимые правки. Обычно с ним ехал я, Сильверий, и конечно Калета. Для нее такие выезды становились настоящим праздником, ибо, будучи запертой зимой во дворце она вынужденно сдерживала свою неуемную энергию, ведь зажатая со всех сторон стенами она имела крайне ограниченный круг развлечений: похищение сладких фруктов с кухни и бегство от няньки. На воздухе она словно расцветала: улыбка делалась шире, глаза ярче, смех звонче, голос сильнее, будто природа наполняла ее энергией. Одевалась Калета в противоположность Морею, если брат предпочитал темные цвета даже летом - хотя изредка, он носил светлые ткани, подходящие для теплого сезона, зимой на нем был подбитый мехом плащ, теплый тулуп из темно-синей или темно -зеленой хлопковой ткани, широкие двойные штаны, то, Калета надевала светлый плащ с серебристым мехом, серебристую льняную тунику - с меховой вкладкой на зиму, и белые же брюки, с темным низом дабы скрывать грязь. В первое время ее брюки поднимали немало шума среди аристократок Пелоса ведь они являлись исключительно мужским предметом одежды и женщины их не надевали и кроме того, женщины не ездили верхом, только в повозках. Об этой вольности много судачили, понося на чем свет стоит несчастную девчушку, хотя в основе этой злобы лежал не факт нарушения моды, а ненависть к молодой выскочке -пусть Калета и из императорской семьи, но она не местная - чужая, и должна знать свое место и слушать старших, а не одеваться как мужчина и на приемах не игнорировать высший свет Пелоса. Лошадей Калета предпочитала соловой или белорожденной масти, так что, пока мы ехали с Морем и Сильверием на своих вороных, вокруг нас постоянно носилась светлая молния с Колетой верхом. Я мало знал ее, но тем не менее я до сих пор помню какой она была. Калета росла удивительным ребенком. Это выражалось в том, что она постоянно выглядела счастливой на людях, никогда среди окружающих она не показывала недовольства, гнева, никто не видел ее слезы (что вполне дозволительно ребенку) или даже недовольно поджатые губы. Калета всегда представала перед миром приветливой, вежливой, а в глазах таилась улыбка. И это не являлось игрой на публику, или результатом воспитания имперских нянек, которые заставили ее постоянно носить довольную маску, это являлось отражением ее сущности - Калета всегда была искренней в этой радости. Девчушка происходила из чрезвычайно редкой породы людей, умевшей получать удовольствие от жизни, когда ей этого хотелось, а не покорно принимать радость от жизни, как это делали обычные люди. Для таких как она каждый миг, мог легко обернуться праздником будь то простая прогулка, игра в прятки, обед - все те вещи, выполняемые большинством людей неосознанно. Даже при виде болезней и смерти она не теряла этого ощущения, а наоборот разделяла его со страдающим человеком, облегчая муки больного. Безусловно она так же, как и любая аристократка умела держать себя, демонстрируя необходимую осанку, манеры поведения и прочие атрибуты этикета дворян, но эта искусственность сразу бросалась в глаза любому человеку, а вот ее лучащееся счастье, не создавало ощущения натужности. Вероятно, она знала какой -то секрет, позволяющей ей видеть всю красоту нашего бытия даже в мелочах.
На охоте нас всегда сопровождал Сильверий, он постоянно находился рядом с Мореем, при условии, что его не отправляли по другим важным делам. Этот человек был немногословен, даже на военном совете, когда обсуждали стратегию он ограничивался необходимым минимумом фраз, а в обычно жизни большую часть времени от него невозможно услышать и слова. Безусловно он являлся самым преданным Морею человеком, на которого император мог положиться как на самого себя. Это меня задевало и заставляло иногда ревновать, вероятно поэтому в своем труде я так мало уделил внимания этому незаурядному человеку, но вместе с тем я радовался за императора, ибо осознавал какое же это великое счастье - найти себе такого товарища, который станет для тебя не менее близким чем родственник, а может и ближе ведь родственники предают друг друга довольно часто: из-за денег или женщин, а здесь было что-то другое - связь гораздо сильнее родной крови. Мне часто казалось, что они являлись единым целым, которое по злой воле провидения оказалось воплощено в двух разных телах. Я знаю, что иногда они понимали друг друга без слов. Из того что говорил мне Морей я узнал, что Сильверию в 610 было уже пятьдесят, что он происходил из древнего ворейского рода, мужчины этого семейства в течении нескольких сотен лет служили в армии Империи, где занимали высшие командные должности, причем добивались этого не благодаря своей родовитости, а таланту. Род Сильверия проживал в городе Гриф в области Рарфат, куда еще за десять лет до рождения Сильверия пришли сарды. Его семья отказалась принять ересь Слияния и пойти на службу к захватчикам, поэтому они распродали все что только можно и переехали в Сияющий город. Благодаря прежним заслугам род обосновался в Императорском дворце, где мужчины продолжили службу императорам. Во время штурма дворца эмиром, на защиту вышел весь род Сильверия включая женщин и детей, в конечном итоге развалины дворца стали их семейной могилой.
Когда мы охотились в окрестностях Кандия то проводником всегда был я: за долгие годы поиска интересных минералов, насекомых, растений, животных я облазил всю огромную долину где располагалась столица вдоль и поперек; ездил по берегам реки и пробирался по камышовым зарослям в поисках лягушек, или бродил по песчаным банкам отыскивая следы ящерок. Я ночевал в степи где, дрожа от холодного ветра, пытался в темноте, на слух отгадать вид птиц, ухающих и свистящих в непроглядной черноте; я заходил в предгорные леса что бы понаблюдать за тем, как муравье гоняют стада тли; забирался на горные плато и собирал остроконечные эдельвейсы, которые очень любила моя мама; я откалывал с крутых склонов кусочки слюды что бы пополнить ими мою коллекцию минералов. Я побывал в каждой точке стокилометровой долины. Так как все ложе реки Кандий было плотно заселено людьми и для диких животных здесь оставалось очень мало места, то за добычей охотникам приходилось подниматься далеко в горы на плато или спускаться в широкие ущелья, где при определённом везении удавалось подстрелить кабана, оленя, волка, лису, куницу. Впрочем, Морею не слишком важна была добыча и если никого не удавалось убить, то он не сильно расстраивался, ведь целью охоты для него целью являлось не животное, а сам процесс охоты, во время которого как говорил мне Морей действуют одни инстинкты и голова может отдохнуть от забот и тревог, постоянно одолевающих его - охота для него служила своеобразной заменой алкоголю, который Морей употреблял крайне редко.
Чаще всего на охоту мы ездили на мое любимое плато расположенное в трех часах езды от Кандия. Выезжали с наступлением рассвета, всадники тенями скользили по грязному снегу на фоне пробуждающегося солнц и даже светлая лошадь Калеты сливалась с обесцвеченным пейзажем из которого холод вытянул все краски. Вперед нас отправлялся десяток человек из охраны, которые проверяли дорогу на предмет засад - они уходили на несколько километров и регулярно связываясь с нами через вестовых. В основной группе ехал Морей с Калетой, рядом с ними я и Сильверий, за нами в некотором отдалении ехало еще двадцать, а иногда и больше, если Сильверию казалось, что опасность возросла, солдат. Сразу за городом мы видели мельницы, с северной стороны их располагалось больше сотни, зимой они стояли со снятыми лопастями и без движения они смотрелись заброшенными и ненужными - словно солдаты с отрубленными конечностями выкинутые из домов на обочину, где они вынуждены доживать остаток своей ненужной жизни. Мимо мельниц мы ехали по широкой дороге, которая вела к известняковым карьерам, зимой разуметься она пустовала, а вот летом здесь ехали нескончаемые вереницы телег загруженные аккуратно вырезанными блоками белого камня, булыжниками для стройки, щебнем для обновления мостовой.. Если в окрестностях Кандия добывали исключительно белоснежный известняк, то в других местах полуострова можно встретить камень всех цветов вплоть до почти черного, но особо ценился известняк белого цвета с изумрудными прожилками или черный с золотистыми искорками, которые блестели на солнце. Такой необычный камень с охотой покупали за пределами Пелоса что бы делать из него облицовку для зданий, колонны и даже статуи. Камень объединял и богатых, и бедных на Пелосе, ведь почти все дома на полуострове построены из известняка извлекаемого из многочисленных карьерах Пелоса, и могилы тоже.
Стук копыт по мерзлой земле то и дело возвращало меня из царства размышлений на грешную землю. Мы ехали по обочине дороги чтобы лошади не скользили по замерзшим камням тракта, а вкруг расстилалось бело-серая равнина, покрытая клочками снега, между которыми выступали проплешины бесцветной травы. Трудно найти зрелища более унылое чем степь Пелоса зимой, кажется будто из природы просто высосали все соки, но, когда я излишне громко жаловался на это, Морей говорил, что есть места еще более жуткие, по сравнению с которыми зимний полуостров представляется оазисом жизни, но от его слов природа не становилась ярче, а погода теплее. По мере того, как мы продвигались все, выше поднималось тусклое зимнее солнце, силящееся освятить поверхность земли, но его лучи лишь подчеркивали всю безжизненность пейзажа. Когда мы подъехали к предгорью, то впервые за несколько часов езды встретили проявление жизни - крестьяне в садах очищали почву от мусора и жгли костры. Их фигуры, укутанные по самые брови, копошились между скелетами деревьев и кустарников, трудно было поверить, что эти мрачные, лишенные цвета растения дадут обильный урожая ярко красных яблок, желтых абрикосов, оранжевых апельсинов, зеленых груш, красного крыжовника, черной смородины. Пока я придавался унынию от вида садов, мы начали подъем в гору по тропе проложенной пастухами, которые иногда поднимались зимой на плато что бы отремонтировать свои домики где жили на протяжении всего летнего выпаса на изобильных лугах гор Сим. По бокам тропинки иногда попадались кустарники, растущие в каменистой почве, частично ободранные дикими животными. В зыбком дыхании зимы, окружающий мир казался мне невероятно хрупким, как ветка дерева, промерзшая на сквозь и готовая в любой момент рухнуть под тяжестью снега. Пока мы поднимались Морей и Сильверий осматривались причем делали это не как гости в новом месте: робко и осторожно дабы не обидеть хозяина излишне придирчивым вниманием, а как солдаты в поисках врага, их взгляд был хищным, сосредоточенным и напряженным. Эта являлось привычкой, которая навсегда поселилось в них, став естественной частью жизни и я не видел, чтобы на открытой местности они вели себя по-другому.
Я ехал, стараясь не издавать ни звука, боясь сломать окружающее меня тонкое равновесие и в тот момент меня внезапно охватил невероятный восторг, я понял на сколько большим богатством я обладаю имея возможность быть рядом с Мореем -человеком прожившим к 25 годам три или даже десять жизней обычного горожанина вроде меня, и рядом с Калетой чьим предназначением являлось уравновешивать мрачность Морея, от одного взгляда на эту полную жизни девчушку я получал невообразимую энергию и брался за дело с новыми силами, и даже Сильверий в тот раз не пугал меня и не вызывал раздражение своей мрачностью, а стал ненадолго родным и любимым ведь без него Морей скорее всего не выжил когда отец Морея -император вореев Сава, отдал сына кочевникам в качестве заложника когда тому было 10 лет. Феодат повелел поселить его в своем дворце, где он не просто жил как пленник, но проходил обучение вместе с сыном эмира - Одокаром. Морей мало и неохотно рассказывал о годах жизни во дворце, но по обрывкам фраз, коротким предложениям, я смог понять, что это было крайне жестокое для него время. Сарды не видели в нем обычного мальчика, а прежде всего потомка императоров вореев - еретиков и врагов уже две сотни лет. Они относились к нему соответственно: преподаватели нещадно лупили за малейшую провинность будь то неполный ответ на урок или неправильно написанное слово; родовитые члены двора, норовили пнуть его чтобы посмеяться над упавшим парнем. Его ровесники - отпрыски сардов занимавших крупные посты в империи, постоянно били Морея, зачастую норовя не просто нанести пару синяков, а покалечить и навсегда сделать его инвалидом, тем самым лишив возможности занимать императорский трон, ведь как известно увечный не может возглавить Империю Солнца. Они боялись применять мечи и кинжалы, ведь если бы в доме эмира совершилось убийство почетного заложника, то, это бы навлекло на Феодата немыслимый позор, и смерть виновного в гибели заложника была бы ужасной.
Феодат видел все это и как говорил Морей - не одобрял, но и сделать с происходящем ничего не мог, поскольку для исправления ситуации пришлось бы наказать всю верхушку Империи Восхода, на что разуметься он пойти не осмеливался. Но также, он не собирался оставить все как есть, ибо обычаи требовали обеспечить заложнику достойную жизнь. Феодат принял решения найти охранника для защиты Морея, человека, наделенного полномочиями применять силу от имени эмира, но чтобы гнев пострадавших не направлялся на самого эмира, поэтому таким человеком должен был стать пришлый. Феодат приставил к Морею воина из империи Солнца, дав ему право без жалости карать любого покусившегося на Морея. Им стал солдат чей род долгие поколения служил Империи Ворей - его звали Сильверий. В момент их встречи в 595 году ему было 35 лет, Морей говорил, что в те годы Сильверий почти не отличался от себя нынешнего: жилистый, худощавый, даже немного изможденный, сложением походящий на хищника, долго не могущего найти жертву, вероятно физическое состояние Сильверия отражало его внутреннюю боль. Наверное, это послужило причиной тому, что "доходягу" как сарды презрительно называли Сильверия, не воспринимали всерьез, посчитав еще одной игрушкой для битья. Воину пришлось сломать не мало носов, рук, ног, скул, порвать сухожилий, выбить суставы, прежде чем сарды начали уважать его, а значит и Морея. Иногда он дрался один на один, иногда один против пятерых и шестерых, зачастую он сражался палкой, стулом, ножкой столы, иногда голыми руками. Он был хорошим воином, враги так и не смогли причинить ему серьезных увечий хотя очень пытались. Постепенно драки становились реже, а учителя начали обращаться с Мореем гораздо мягче, наказания сохранились, но применять их стали по делу. Не представляю сколько у Сильверия ушло физических и душевных сил на то, чтобы переменить ситуацию и заставить сардов прекратить травлю, сам Сильверий ни словом не упоминал об этом, все это я узнал от Морея. Но одно ясно точно - это была работа, потребовавшая нечеловеческих усилий, и она стала возможна благодаря тому, что Сильверий увидел в Морее новую надежду для себя и Империи, без этой уверенности он вряд ли нашел в себе силы чтобы долгие месяцы сопротивляться окружающим врагам. Я знаю это, потому что видел, как в сложных ситуациях люди без внутренней уверенности гибли чрезвычайно быстро, ибо неверие как паразит истончало их тела гораздо сильнее нежели раны, нанесенные врагами - не имея веры, они просто теряли желание жить, а дальше, сама судьба с охотой предоставляла им возможность умереть.
Подъем на плато занял около пятнадцати минут неспешным шагом. Стук копыт перемежался хрустом снега или глухим деревянным стуком издаваемым мерзлой землей. Солнце уже светило во всю, его яркие, подчас режущие глаз лучи не оставляли места даже для маленькой тени. Поднявшись в гору, мы оказались перед входом на плато которое огораживала низкая стена высотой около метра, сложенная из дикого камня, не скрепленного раствором. Стена тянулась вдоль южной части плато на добрых пятнадцать километров, всю зиму северные ветра бились о нее образуя сугробы и наносы. В первые ее возвели, наверное, еще тысячу лет назад, когда здесь жили горские народы. Они строили такие стены на плато с целью задержки снега, который, в противном случае, зимние ветра сдували в долины. Благодаря этому весной во время таяния, горные пастбища получали дополнительную воду и давали больше травы. Эти горные народы либо погибли в войне с оседлыми жителями долин, либо смешались с ними, а вот их стены пережили создателей, уже многие сотни лет их подновляли и перекладывали новые хозяева гор - вореи. Обширное горное плато делилось на три части: левая - куда мы вошли, ее покрывало относительно ровное пространство луга протяженностью около восьми километров перемежающееся впадинами, она переходила в центральная часть представлявшую собой низину с довольно бедным горным лесом из буков и сосен, правую долю снова покрывали пастбища.
После того как мы взошли на плато, вся наша охрана была отправлена обратно, брать их собой означало распугать всю дичь в округе, оставили только пятерых человек. Мы ехали и пытались рассмотреть на пятнах снега какие-либо следы зверей, лошадь мерно и успокаивающе покачивалась, отчего я ловил себя на том что засыпаю, из-за чего приходилось встряхиваться: сходить с коня и некоторое время идти рядом что бы проветрить голову, а то неровен час можно было выпасть из седла и поломаться. В балках и низинах, встреченных нами по пути, в основном росли: кизил и низкая, кривая дикая груша. Именно эти заросли часто служили прибежищем для животных, поэтому мы подолгу задерживались рядом с ними в поисках следов: Морей и Сильверий неспешным шагом мерили периметр леска низко склонившись к земле. Чем дальше мы продвигались по каменной равнине, тем чаще я ловил себя на том, что прикасаюсь к приторочённому к седлу старому дедову ружью, я зарядил его бхатом и замазал полку, куда насыпал заряд, смолой во избежание его высыпания и для защиты от попадания грязи и влаги. Зажжённый фитиль тлел в специальном цилиндре, так что. Его можно было достать в любой миг и поджечь бхат. У Морея висело новое оружие - его тяжелый восьмигранный ствол был помещен в ложе из красного дерева украшенное узорами, приклада как такового не имелось, вместо него мастер установил слегка искривленную к низу рукоять похожую на ручку охотничьего ножа. Сильверий вез с собой совершенно особенное оружие - настоящий монстр в метр тридцать длинной из которого он мог попадать в цель размером с человека на расстояние до полукилометра. Такие предпочитали использовать особо меткие стрелки в войсках сардов, как-то в шутку я обратил на это внимание Сильверия, он сказал, что заимствование у врага полезных вещей приближает победу. Мудрые слова, жаль, что наши императоры за последние сто-двести лет не придерживались такой политики, наоборот, чем больше вореи терпели поражений, и чем меньше у них оставалось территорий, тем отчаяние они цеплялись за свое прошлое. Дошло до того, что в конце пятого века правила войны записали в военном кодексе Империи Солнца, регламентирующем поведение войск на поле боя и те редкие командиры, которые сражались с врагом способами, не предписанными в кодексе, немедленно отстранялись от должности и даже их победа не могла искупить грех отказа от кодекса. Это привело к тому что войска вореев сотнями лет применяли одну и ту же тактику, и не смотря на поражения войск от племен еретиков, до последнего отказывались делать что-либо по-другому. Полководцы верили - предки побеждали так, значит и мы победим, просто нужно продолжать повторять и рано или поздно и все образуется. Получилось так, что Империя стала заложником своего былого успеха и, как бы это не иронично звучало, ее победили собственные великие военные победы, ставшие настоящими цепями, сковывающими свободу мысли военных. Когда-то талантливые полководцы принесли Империи Солнца контроль над двумя континентами, а строители возвели множество новых городов, дорог, дамб, чем создали условия для столетий мирной жизни и процветания. Сытая жизнь сделал человека счастливее и неподготовленнее, ведь когда пришла Лихорадка и ересь из Нарса, имперцы не смогли адекватно отреагировать - не смогли поменяться в соответствии с новыми обстоятельствами, наоборот, они начали молиться на прошлое в надежде, что благодаря их неистовой вере в этот культ ушедшего (военные кодексы, почитание предков) оно оживет и поможет победить новых врагов. Но, не смотря на мольбы, прошлое оставалось мертво и неподъемным грузом, который сами люди добровольно привязали к себе, оно висело на живущих вынуждая постоянно бороться с его тяжестью. Мне кажется Империя Солнца походила на старика чей разум закостенел и не был способен изучать новое. Если бы на троне после Лихорадки оказался кто-то наподобие Морея или его отца Савы, вполне вероятно, что история пошла бы по другому пути, ибо эти люди не испытывали бездумный пиетет к прошлому, и с охотой учились новому, но появились они уже в тот миг, когда Империю в ее прежнем виде ничего не могло спасти. Требовалось полностью обновлять все. Вот такие возвышенные мысли одолевали меня пока мимо пробегал заяц, а следом, из голых зарослей кустарника метнулась какая-то птица. Морей с Сильверием равнодушно проводили взглядом эту неказистую добычу.
За пару часов пребывания на плато никакой дичи мы не подстрели, впрочем, мы особо и не стремились, как я уже сказал главным для Морея на охоте являлось изучение новой местности, нанесение ее на карту, и отдых от бесконечных встреч и документов. Сильверий же был из тех солдат, кто любил стрелять только на войне, в мирной жизни он предпочитал касаться оружия как можно реже. Калета разуметься развлекалась во всю, переполошив все живность на плато своими попытками накормить бедняжек. Мы уже изрядно проехали на восток, и через пару километров мы должны были оказаться перед удобным спуском, от которого до города оставался час езды. Мы выбрались из редкого леса и вновь оказались на ровном пространстве, только в отличие от левой части плато здесь находилось почти идеально ровное поле без булыжников и оврагов. Несильный ветер обдувал наши открытые лица, не столько жаля колючим холодом, сколько освежая, а где-то вдалеке на севере, между скал, слышался могучий гул ветра наподобие того какой бывает у берега океана, когда волны одна за одной накатывают на каменный склон. Ехать было скучно, да и усталость от шестичасового путешествия давала о себе знать, так что даже Калета притихла и в этот момент мы увидели свет в окне небольшого каменного домика. Он являлся обычной для этих мест - кошарой, в которой жили пастухи, приглядывая за пасущимися стадами, весной, до наступления летней жары, они вместе со стадом поднимались в горы, где начинали пасти скотину на выделенных участках до самой осени, после они возвращались в долину чтобы стада, доели остатки травы, перед тем как животных запрут на всю зиму в стойла. Разуметься зимой для пастухов на горных пастбищах не имелось никакой работы, очевидно пастух вернулся в кошару чтобы отремонтировать её и задержавшись до ночи решил здесь же и остаться. Будь я один, я бы проехал мимо, но решал разуметься Морей, который захотел зайти в гости и пообщаться.
Как только мы подъехали из домика раздался оглушительный лай - пусть тут не имелось стада для выпаса, но пастух всегда ходил со своей овчаркой, к тому же, поход в горы являлся хорошим поводом дать собаке пробежаться и размять лапы. Овчарки -сообразительные животные, меня всегда поражало на сколько слаженно они действуют на поле, когда нужно загнать оторвавшееся от стада животное обратно, прямо как солдаты во время учений или марша. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда мы вошли в небольшое помещение кошары, состоящее из одной комнаты с земляным полом, овчарка, повинуясь приказу хозяина, не встала с лежанки как сделала бы любая друга собака, а только подняла голову и окинула нас долгим, оценивающим, почти человеческим взглядом. Пастух оказался пожилым мужчиной, с острым, худым и слегка вытянутым лицом, словно в детстве его слишком часто тянули за подбородок, теперь немного выдающийся вперед и вниз. Мужчина был такой же сухой и жилистый как Сильверий, вот только спина его, в отличии от воина, больше походила на закорючку. Мы поздоровались, Сильверий оглядевшись и убедившись, что все безопасно, вышел отдать распоряжения солдатам набрать хворост - метрах в трёхстах росла небольшая роща бука. Хозяина домика звали - Чарр, он не узнал Морея, видимо жил далеко от Кандия, а монеты с изображением Морея в те годы еще не начали чеканить. Впрочем, когда Морей представился полным титулом то Чарр не проявил особо восторга и почитания, только вежливо поклонился исполнив формальный долг вассала. Морея это вполне устроило, он никогда особо не любил сильных проявлений чувств в свой адрес от излишне пылких подданных, ибо чаще всего это отдавало либо дешевой театральщиной, либо глупостью свойственной разве что влюбленным чей разум затуманен объектом желания. А уж сейчас, после шестичасовой прогулки-охоты ему больше всего хотелось просто согреться у очага и испить горячего напитка, а не выслушивать комплименты в свой адрес. Овчарке же хотелось, чтобы ее не трогали, но Калета не оставила ей такого выбора: как только девочка освоилась в доме, она тут же начала гладить и тискать собаку, та покорно лежала, опустив голову на лапы и глядя в огонь, подставляя бока под руки девочки.
Согласно обычаю, пастух разделил свою небогатую снедь на всех гостей; он нарезал краюху черного хлеба на пять ломтей, на каждый положил по небольшому кусочку масла, сала и сыра. На огне кипел котелок, в него пастух бросил горсть сухих трав их которых традиционно готовили травяной отвар: чайная роза, чабрец, мята, лаванда, а для сладости кинул туда несколько сухофруктов. Морей знаком показал мне что бы я принес нашу еду, я сбегал на улицу, отвязал от лошади тюк с провизией и приборами и, так как столик хозяина, а вернее просто доска, был небольшой, наше угощение пришлось раскладывать рядом на расстеленной ткани. Я достал несколько сделанных из жести чашек и тарелок, вилки, ложки, большой чайник, затем две бараньих ноги, брикет орехов в меду, крупу, сухофрукты, чай и сахар. Я нарезал мясо на всех, включая несколько кусков для собаки, разломах спрессованные орехи которые в тепле стали немного липкими. После, снял котелок с огня и разлил отвар пастуха по кружкам, аромат весенней поляны сразу забил ноздри, а сухофрукты удачно оттеняли природную горечь некоторых трав, после того как мы молча выпили напиток и согрелись я стал засыпать в наш чайник чай, дабы заварить его как научил меня Морей. Надо заметить, что чай в этих местах являлся редким и дорогим напитком, его могли себе позволить только аристократы, поэтому пастух следил за мной с любопытством и даже взял несколько сухих чаинок, тщательно рассмотрел черную стружку, попробовал их, скривился и выплюнул.
Мы неспешно поужинали - в основном в молчании, а собака, чтобы не потревожила уснувшую на ее боку как на подушке Калету, ела мясо очень аккуратно, почти не чавкая, Пастух, глядя на них решил, что если собака нам так доверяет, то и мы заслуживаем если не полного доверия, то, хотя бы честной беседы в эту прохладную и одинокую ночь, я видел, как он расслабился, черты лица разгладились, а сам он стал как будто более открытом и спокойным. Постепенно, Чарр начал отвечать на вопросы Морея все более и более развернуто: скупыми фразами человека, привыкшего мало говорить он рассказал Морею как проводит здесь летние месяцы вдали от семьи и, лишь иногда кто-то из младших сыновей приходит к нему с весточкой из дома. Показал фигурки из дерева, которые он вырезал вечерами для детей и на продажу. Сказал, что волки в последние годы стали сильно злющие, наверное, холода прошлых лет изрядно проредили их добычу и заставили хищников быть более воинственными. После ужин рядом с огнем осталось четверо: слева в углу спала наевшаяся мяса овчарка, в такт ее сопения, раздавалось сонное дыхание Калеты которую мы перенесли на матрас застеленный ее плащом и укрыли сверху одеялом. В неверном освящении желтоватого, потрескивающего огонька кожа людей казалась неестественно бледной, а черты лица, которые выхватывал огонь искажались. Так нос Морея стал немного длиннее, вместо глаз образовались глубокие провалы, подбородок Чарра и так острый, стал подобен птичьему клюву, длинный лоб Сильверия словно забирал весь свет оставляя на месте остального лица темное пятно. В этом неверном свете костра Чарр начал рассказ о том, как несколько лет назад во время сезона выпаса он нашел саркофаг. Он не сразу это выложил, и поначалу Чарр отмерял слова словно золотой песок, в нем явно происходила борьба, с одной стороны ему хотелось довериться кому-то и выдать секрет тяготивший его, и в то же время, опасение что этот секрет он может доверить не тем людям не давало его речи идти плавно. Медленно, неспешно он раскрывал перед нами произошедшее.
Как-то летом Чарр укрылся в крошечной пещере пережидая непогоду: ливень был очень сильный и шел несколько часов, все это время он ужасно боялся, что вода вызовет обвал и его, как в свое время отца, засыплет в пещере где он умрет в темноте от жажды и голода. И, когда в пещере внезапно стало темно и день превратился в ночь, он подумал, что сбылись его самые страшные кошмары, но оказалось, что из-за воды сошла сель которая на некоторое время закрыла солнце. К несчастью для пастуха поток грязной воды вперемешку с деревьями и камнями обрушился на стадо прижавшееся к стене рядом с пещерой - большая часть смыло или покалечило. После дождя пастух собрал выживших овец и погнал на новый луг, проходя знакомый холм, возвышающийся почти в самом центре плато, он увидел, что его бок оплыл как масло на жаре, а под ним обнажилась плита. Надеясь, что это какой-то старинный клад Чарр начал руками раскапывать плиту, и обнаружил что она высотой по пояс человеку и снизу упирается в другую, уже горизонтальную плиту. Времени на раскопки у него не имелось, и он решил вернуться сюда через пару недель с сыном чтобы попробовать откопать находку. Работы по откапыванию заняли у них неделю, в результате они обнаружили каменное ложе, накрытое плитой, его покрывали непонятные надписи, а внутри находился скелет в истлевшей одежде. Ни каких украшений, монет, слитков, камней не имелось и в помине. Они задвинули плиту на этот каменный гроб и как могли забросали его землей. Чарр строго настрого запретил сыну говорить о найденном, он и сам толком не понимал почему настаивал на этом, что-то в этой черной громаде, покрытой красивыми вязями пугало его, как пугает нас приятный луг с сочной зеленой травой посреди болота. Мы с Мореем начали подробно расспрашивать пастуха об этой находки, Чарр как мог описал надписи на саркофаге и даже попытался нарисовать вязь на бумаге. Все говорило о том, что он наткнулся на могилу жреца богов -близнецов Лето и Леды. Хотя в тот момент, я думал, что пастух дурит нас с какой-то одной ему ведомой целью.
Ночевали мы в хижине, расположившись прямо на полу застеленном попонами, прижавшись друг к другу и укрывшись несколькими одеялами. Перед тем как улечься спать, Сильверий вышел отдать команду солдатам, расположившимся в теплой палатке рядом с домом. На утро, мы попрощались с хозяином домика, Морей продемонстрировал знание наших обычаев и не стал давать Чарру деньги в благодарность за зимний ночлег, вместо этого он сделал ему подарок - отдал свое новое ружье, для пастуха это являлось невероятно щедрым подношением, ибо на такое ружье ему бы пришлось копить с десяток лет, так что, гостеприимство принесла его семье огромный доход. Сразу послу отъезда Морей отправил Калету с парой солдат в город, она подозревала что брат что-то затеял, но не посмела ослушаться и наигранно обидевшись уехала, а мы в сопровождении оставшейся охраны отправились на плато указанное Чарром. Благодаря тому, что безоблачное синее небо ослепительно сияло, окружающее нас пространство выглядело несколько повеселее чем вчера, к тому же исчез почти вечный и привычный шум горного ветра. Снег под ногами лошадей потрескивал, иногда копыта раскалывали лед в небольших лужицах. Несмотря на то, что я бывал тут пару раз, я напряженно вглядывался себе под ноги: в горах постоянно нужно следить чтобы лошадь не поскользнулась, иначе можно не просто упасть, а соскользнуть вместе с ней по ледяному торосу в какой-нибудь овраг. Шли не долго и трехметровый горб холма , где Чарр с сыном вели раскопки, мы заметили издалека, а подъехав, нам сразу бросился в глаза несимметричный бок, в отличие от своей более правильной и плавной стороны, он утратил гибкость линии и стал немного похож на отгрызенный пирог. Лопат у нас не было, поэтому мы как могли расковыряли мерзлую землю ножами и шомполами, и буквально через полчаса раскопок наши догадки подтвердились - это была могила языческого жреца, вот только непонятно, когда именно его похоронили: лежал он здесь еще до появления Сияющего Пророка или же, его захоронили тайком, после прихода в мир истинного Света. Это мы могли выяснить только после того, как прочитаем надписи украшавшие плиты саркофага: обычно на них высекали описание жизненного пути покойного, его достижения, в обязательном порядке хвалебные гимны богам-близнецам и, что особо ценно для всех кто интересовался языческой культурой, священные тексты из давно уничтоженных книг - наставлений. Иногда это оказывались заповеди язычников, иногда речи их верховных жрецов-государей, иногда молитвы, а иногда заклинания для дольменов. Плиты были толстые и очень тяжелыми, непонятно как язычники затащили их на это голое плато, хотя возможно, что саркофаг изготовили прямо здесь, в одном из оврагов где имелся подходящий камень.
Полная раскопка саркофага являлась проблемой: земля насквозь промерзла и для начала ее нужно было отогреть, что в свою очередь требовало немалого количества дров таскать которые требовалось аж с другого края плато. Посовещавшись мы решили, что я с группой людей вернусь сюда позже и возглавлю работы по извлечению каменной гробницы. Надо сказать, что это был изнуряющий труд, занявший примерно три недели. Я вместе с рабочими мотался в лес где рубил деревья, от холода ставшие буквально железными, потом раскладывал срубленное дерево по поверхности холма пытаясь поджечь их на сильном горном ветру - в итоге нам пришлось потратить дополнительные усилия и возвести вокруг холма каменную стену защищавшую нас и костер от пронизывающего ветра. Мы грели землю, сжигая деревья и все равно земля походило на каменное крошево, тупившее лопаты и заставлявшее отскакивать кирки. Монотонный труд разбавляли вечерние посиделки у костра вместе с другими копателями, распитие вина, поедание не хитрой снеди, рассказы о доме и семьях. Под конец работ я буквально ненавидел и саркофаг, и Морея пославшего меня на этот проклятый холод - бесконечная отупляющая и изнуряющая долбежка грунта вконец доконала меня. Единственной радостью в эти недели стало наблюдения за прозрачным ночным небом: мириады светлых точек, разбросанных во тьме, подмигивали, тускло блестели, сияли создавая ощущение будто я был укрыт невероятно красивым полотном, расписанным самым талантливым художником на свете. Я смотрел в эту сияющую тьму и ловил себя на том, что от волнения сдерживаю дыхание. Мне так хотелось дотронуться до этого небесного покрова, ощутить его полотно под своими пальцами, почувствовать, как эта тьма струиться под моей кожей, обжигая светом звезд. Но эта магия заканчивалась, уступая место очередному дню.
Когда наконец мы обкопали саркофаг со всех сторон, началась самая ответственная часть, нужно было снять крышку и распилить плиты так, чтобы не уничтожить текст. Это являлось чрезвычайно сложной работой ведь плиты имели толщину в пять сантиметров, к тому же, временами приходилось пилить не по прямой, а зигзагами следуя за вязью. Я постарался что бы каждую из плит распилили на более-менее большие фрагменты - так потом будет проще ее собрать. Мне очень хотелось понять, что же написано на них и кого там похоронили, какую информацию записали язычники на этой могиле? Я был подросток и конечно же мной овладело радостное возбуждение вперемешку с гордостью от причастности к такому невероятному открытию, я мечтал о том, чтобы в надписях оказалось зашифрованное послание о местонахождении храмовой сокровищницы или указания на склад древних астрейских книг, или ... да что угодно главное, чтобы оно являлось редким и уникальным. Ведь это принесло бы мне славу, известность, почитание, а что еще требовалось юноше? Да, мои мечты исполнились и плиты с этого саркофага в конце концов принесли мне славу, люди навсегда запомнили Уход, который случился благодаря ему, но такой славы я никогда не хотел. Для транспортировки из города пригнали десяток телег, на которых мы разместили наш груз, они вернулись в Кандий уже без меня: я был не в силах держать низкий темп тяжело нагруженного каравана и ринулся в город впереди него. После прибытия груза во дворец наместника, мешки с грузом перенесли в библиотеку где саркофаг воссоздали, скрепив осколки с помощью раствора. Самым удивительным стало то, что на эту находку никто не обратил никакого внимания, люди просто не понимали, что же оказалось перед ними, ибо в наше время только немногие помнили об Астрей и уж тем более знали их язык.
К сожалению выезды на природу со временем почти прекратились, так как Морей все больше принимал на себя управление Пелосом и его свободное времени сократилось до минимума, ему пришлось ограничить даже сон. Он все больше и больше наращивал темпы свой работы, словно копатель клада предвкушающий скорую находку и поэтому напрягающий каждую жилу своего тела в попытке добыть заветное сокровище. Основная часть работы Морея заключалась в работе с бумагами: чтение, написание, визирование, наложение запретов или дозволений. Он трудился в кабинете, расположенном на пятом этаже дворца наместника, это было конечно не очень удобно, ибо иногда за день он по нескольку ходил с первого на пятый этаж, но это окупалось тем, что кабинет имел решетки и вместе с высотой это неплохо защищало от возможного броска ручного ядра. Кабинет представлял собой просторное помещение длинной почти двадцать метров и шириной десять, когда посетитель входил в него, то он оказывался перед овальным столом для совещаний протяженностью семь метров - его полированное темно-коричневое дерево всегда ярко сверкало при попадании на него солнечных лучей, а стулья были всегда плотно задвинуты с соблюдением строго расстояния между ними. За ним на небольшом расстоянии находился рабочий стол Морея сделанный из светлого дуба с вкраплениями красного дерева, что создавало довольно интересный волновой эффект, когда цвета плавно перетекали один в другой, стол имел ширину два метра и глубину полтора. Его поверхность уже давно затерялась под грудой желтоватой бумаги на которой писали государственные служащие; книг разнообразной тематики - здесь имелись и обыкновенные рукописи с докладами наскоро прошитые нитью, и солидные кожаные тома энциклопедий и справочников; отдельно лежали листы плотной белой бумаги, на которой Морей делал пометки, записывал задания. Между стопок бумаги, чтобы не скатились, лежали рулоны карт, в зависимости от их возраста они могли быть свеженарисованными пахнущие чернилами, либо истершиеся и надорванные от частого использования; на правом боку стола , как единственный бастион порядка среди этого хаоса стояли строгие стопки приготовленных к отправке писем. В левом углу кабинета, размещался небольшой обеденный столик с несколькими удобными креслами. Благодаря тому, что кабинет, как и библиотека, находился в углу здания, окна в нем располагались с трех сторон, так что днем Морей обходился естественным светом.
Не смотря на свою любовь к быстрым решениям, в делах канцелярских Морей не торопился, он брал в руки очередную бумагу, первый раз быстро просматривал ее, отмечая для себя важные места, затем, снова принимался читать с начала, но уже не торопясь, тщательно изучая каждую строку. Он говорил, что такая манера чтения помогает ему, сперва он намечает общий ландшафт, видит самые опасные или важные места, а затем, зная о них, начинает спокойно и тщательно перепроверять местность. А вот сидел Морей крайне беспокойно, он двигал локтями, поводил спиной словно что-то кололо его в позвоночник, то и дело расправлял плечи, выгибал голову как любопытный голубь, словно таким образом он пытался компенсировать недостаток движения. Это не удивительно, когда он только он с Калетой приехал во дворец летом, то занимался с мечом каждый день по часу утром и по часу вечером - это помогало ему расслабиться, сосредоточившись на привычном деле. Да и к тому же, его тело привыкшее за годы сражений к испытаниям, буквально требовало нагрузки. Но постепенно, по мере того как он начал принимать на себя нити управления государством ему пришлось забросить занятия. Ел он обычно прямо в рабочей кабине, еда всегда была простой, без излишества - тушенное или жаренное мясо, хлеб, немного овощей и сухофруктов. У сардов он приобрел привычку все есть с сухофруктами, включая похлебки, лепешки и другие блюда, поначалу мне казалось это странным, и непонятным, но распробовав я тоже пристрастился к сушенным плодам. Обычно именно я дели с ним трапезу, во время которой мы обсуждали погоду, виды на урожай, либо текущие события Кандия и Пелоса: сход лавины на одном из перевалов отделяющих долину Кандия от южной части Пелоса; шторм обрушившийся на Феон и разметавший часть мола; шумное празднество дня рождения Сгура - повелителя Семиградья, вернее первого среди равных (Семиградье управлялось советом из семи аристократов , среди этого круга они выбирали своего главу, которого впрочем могли сместить в любой момент: либо простым голосованием , но чаще с помощью яда, по совести говоря совет Семиградья больше всего на свете соответствовал определению "яма со змеями" - трудно было найти людей подлее чем эти торговцы бхати ). Никогда за едой мы не заговаривали непосредственно о политике, эта тема находилась под запретом, чтобы Морей мог хоть на время еды отвлечься от забот. Иногда разговор шел легко, Морей был весел, охотно подключался к беседе, сам предлагал темы для разговора, но случались дни, когда он был рассеян, скуп на смех, а временами и замкнут - становилось ясно что проблемы не отпускают его даже в минуты обеда и тогда я пытался как-то развеселить его, направить течение мыслей в новое русло, дабы он хоть на пару минут смог очиститься от тяжелого груза мыслей. Эта роль больше подходит шуту, а не летописцу, скажете вы. Что ж пусть будет так, я не вижу в ней ничего постыдного если она помогает дорогому для меня человеку почувствовать себя лучше. Мне хочется думать, что те беседы оказались полезны Морею - хоть немного облегчали его бремя и предавали ему сил. После обеда, я либо оставался с императором и выслушивал его распоряжения, после чего отправлялся по назначенным для меня делам, либо сразу же уходил оставляя его одного до вечера, который зимой наступал рано, поэтому уже около четырех часов приходилось зажигать свечи. Для этого, слуги спускали небольшую люстру, расположенную над столом Морея, и устанавливали на ней двадцать больших полуметровых свечей. На стол перед ним клали несколько плошек с маслом, фитиль плавающий в оливковом масле давал не коптящий свет, наполняя комнату приятным запахом оливок. Я помню, как огоньки свечей отражались в окнах, словно где-то там за стеклом находился еще один кабинет и еще один Морей, который точно также работал этим вечером.
Хотел бы я сказать, что с первых же дней своей работы Морей произвел подлинный переворот на Пелосе, исправил все ошибки прошлого, наказал всех виновных, и наладил жизнь простых людей, но это разуметься не так. В первые годы у Морея не было на это силы, поэтому ему приходилось чаще всего игнорировать ошибки предшественников, терпеть виновных, и с помощью весьма ограниченных средств пытаться хоть как-то изменить судьбы жителей полуострова к лучшему. Первой серьезным изменением в жизни Пелоса я бы назвал закон об ограничение перегона скота. Дело в том, что корпорация скотоводов уже давным-давно протолкнула указ, гласящий что пастухи могу свободно гнать свои стада на пастбища, а по пути пастись где им вздумается. Это означало что два раза в год: в начале лета и в середине осени тысячи голов скота пересекали долину Кандия сначала снизу-вверх - устремляясь на плато, где все лето овцы набирали вес, а потом сверху вниз, когда прохладное горное лето сменившись недружелюбной осенью с ее ледяными дождями принуждало перегонять стада на равнины. Все эти продвижения оборачивались тем, что нескончаемое блеющее, топающее, кричащие море овец под надзором пастухов и подпасков, вооруженных посохами и пращами, вытаптывало крестьянские поля, губя урожаи без всякой компенсации со стороны скотоводов. А так как корпорация пастухов поставляла овечью шерсть ткачам, а те платили в казну налогов гораздо больше чем сиволапые земледельцы, то никого не волновали их жалобы и тот факт, что из-за постоянных перегонов сотен тысяч голов скота, каждый год терялось огромное количество посевов, что оборачивалось недоеданием для сотен семей. Своим указом Морей запретил вольный перегон скота в долине Кандия, являвшейся главным центром разведения овец на всем полуострове: он ограничил путь несколькими маршрутами, проходящими по государственным землям выделив овцам широкие дороги, отмеченные специальными красными вешками, что свело к минимуму потери на полях, а в случае если стадо по какой -либо причине отклонялось от маршрута и наносило ущерб урожаю, то пастухов обязывали компенсировать нанесенный вред. Следующим же летом данный приказ помог сберечь поля от вытаптывания копытами овец, несколько конфликтных случаев - пастухи не пожелали следовать по установленной для них дороге и прошли по засеянном полю как это делали исстари, быстро разрешила на месте подоспевшая стража. Все это принесло Морею недовольство со стороны корпорации скотоводов и ткачей, и массовую поддержку от крестьян. Следующим масштабным делом Морея стали дороги, с начала своего правления в 610 году он обязал чиновников, отвечавших за имперские дороги прислать ему подробнейший отчет об их состояние, а потом, весной 611 года он послал несколько людей из гарнизона Кандия лично проинспектировать некоторые из путей, чтобы убедиться в достоверности докладов. В случае если дороги находились в удручающем положении, то чиновникам необходимо было описать масштаб разрушения и уведомить о стоимости ремонтных работ. Морей считал дороги своеобразным лицом власти, и если они представали перед путниками, крошащимися и потрескавшимися, то как бы хорошо не одевался сам властитель, какие бы роскошные банкеты он не устраивал и на сколько дорогие подарки не дарил своим друзьям -аристократам, то на самом деле никто из его подданных из верхних слоев общества или из нижних, не стал бы питать к нему подлинного уважения и считать его хорошим повелителем, ибо такое состояние дорог говорит о том, что властитель не в может следить за имуществом. Безусловно, причина такой заботы о путях сообщения лежала и в военной сфере, ибо наличие дорог надлежащего качества позволяло легко перемещать войска по всему Пелосу, вне зависимости от погодных условий. Хорошие дороги это в первую очередь надежный контроль над местной аристократией и населением. Надо сказать, что некоторые из дворян: те что поумнее, увидев начавшиеся ремонтные работы, поняли к чему все идет и приложили не мало усилий для саботирования процесса.
Как вы поняли Морей очень много внимания уделял сбору сведений о состоянии дел в государстве: он требовал от подчиненных из разных коллегий ежемесячных, а в некоторых случаях и еженедельных докладов. Все полученные цифры он сводил с моей помощью, или самостоятельно, в большие таблицы - огромный расчерченные поля с массой пометок и обозначений ведомых одному лишь Моею. Во всей этой мешанине чисел он видел точные и ясные картинки, абстрактные тонны помола превращались в его голове в забитые склады, выплавленный метал, становился вполне осязаемыми чушками, приготовленными к вывозу, выпиленная древесина являлась не просто складом досок, но оборачивалась вполне конкретным количество домов или кораблей на создание которых она могла быть направлена. Вместе с абсолютным доверием к цифрам, любовью к ним, Морей испытывал острое недоверие к тем, кто их предоставлял - людям, он без конца перепроверял полученные данные, высылая своих помощников на места дабы они самолично оценили поступившую информацию, а в особо важных случаях он проверял проверяющих. Что ж, его трудно за это осуждать, ибо цена ошибки для нашего маленького государства была слишком велика и неверные цифры могли обернуться хаосом и беспорядком, грозившим нанести смертельный удар по крошечной империи. Но императора интересовали дела не только нашего полуострова. Вместе с Сильверием он активно плел сеть шпионов, на обоих континентах, под названием - Собиратели Слухов. Агенты в ней распределялись по степени доверия к ним, на верху стояли вореи сохранившие лояльность к императору и помогавшие бескорыстно, это были: дворяне, пошедшие на службу к сардам и занимавшие высокие посты, но не принявшие веру еретиков и всеми силами стремящиеся отомстить за поражение; бывшие военные Империи Солнца оставшиеся верными присяге - многие из них устроились телохранителями, охранниками караванов и поэтому много путешествовали по Халу и Халаду; бывшие чиновники Империи Солнца провинциального уровня, продолжившие служить сардам. Все они помогали Морею как из-за почитания его сана, так и, из желания отомстить еретикам за гибель империи и крушения Солнечного Города. Все же, в правильной, на мой взгляд, политике сардов по набору на службу талантливых людей из покоренных народов имелся один огромный недостаток -на службу мог попасть настоящий враг способный причинить очень много вреда. На втором уровне стояли менее доверенных лиц - те, кто получал за свою информацию плату, в большинстве своем этими людьми являлись торговцы, разъезжавшие по двум континентам и собиравшие новости, они с готовностью продавали свои знания любому, кто давал им монеты. А наименее доверенными агентами стали люди, кого заставляли работать с помощью шантажа или насилия, им, как говорил Сильверий, верить стоило меньше всех и информацию, полученную от них, постоянно приходилось перепроверять, чтобы убедиться в том, что агенты не обманывают нас. Я не знаю точного количества людей работавших на Собирателей Слухов или бывших этими самыми собирателями, но казне их работа обходилась просто в колоссальные деньги. Благодаря этой сети Морей был отлично осведомлен о том, что происходит в мире, как в жизни обычных людей, так и в высших эшелонах власти всех главных держав: Нарсе, внутренних странах и в Империи Восхода.
Именно шпионы принесли нам не самую приятную новость, она гласила что эмир Феодат поставил своего сына Одокара в качестве управляющего Сардом и всей завоеванной территорией на Хале. Это был обычай сардов, который я всегда считал чрезвычайно полезным: если ворейские императоры постоянно держали своих сыновей рядом с собой во дворце, то сарды поступали иначе, как только сыну исполнялось пятнадцать его, отправляли в какую-либо провинцию на должность шерифа этой местности, что бы сын, при поддержке помощников, мог обучиться искусству управления деньгами и людьми. Однако эта практика имела свою оборотную сторону, как только кто-то из сыновей эмира входил в силу, то он немедленно начинал убивать своих братьев, дабы ликвидировать конкурентов на трон. Лишь в редких случаях отец выбирал фаворита и помогал ему в подковёрной борьбе с братьями, но чаще всего он просто наблюдал, находясь над схваткой и следил чтобы конфликт не перерос в масштабную войну с участием войска. А так как эмиры иногда имеют по сотне жен, то количество наследников временами исчислялось десятками. Например, полторы сотни лет назад Малек на пути к трону убил сорок своих единокровных братьев. Одокару не пришлось устраивать такую бойню, ведь у него имелось всего лишь четверо братьев, и все они погибали либо на охоте от неосторожного выстрела, либо травились несвежей едой. В итоге к двадцати пяти годам Одокар остался единственным наследником Феодата. Здесь надо отметить что я никогда не встречал этого человека вживую, и сужу о нем из рассказов Морея, поэтому не претендую на то, что бы изобразить здесь идеальный и честный портрет этого правителя сардов, да и по совести говоря это невозможно сделать при всем желании, ведь рассказать абсолютную правду никто из нас не в состоянии, как не может даже самый лучший художник передать все тонкости и захватывающие дух краски восхода, так и человек никогда не будет способен честно и откровенно написать о ком угодно, ведь он вынужден смотреть на другого через свои симпатии и антипатии заставляющие его, вольно или невольно, любить или ненавидеть описываемый субъект , а это пагубно сказывается на объективности описания. Многие отмечали - Одокар являлся крайне противоречивым человеком, он был талантливым поэтом, свободно писавшим стихи на сардском и ворейском, он организовал школу искусств где обучались мальчики из всех слоев общества со всех концов империи, вокруг него всегда находилось множество способных писателей, музыкантов, художников , которые сформировали своеобразное сообщество исправно одаривавшее мир своим произведениями. Кроме того, в своей далекой провинции Вораф где Одокар учился быть властителем, он занимался строительством, и не только создавал церкви, театры, бани, но также активно строил жилье для бедных, ирригационные каналы позволявшие местным выбраться из непролазной нищеты к которой приговорили их скудные и сухие земли. Словом, Одокар проявляя заботу о своих подданных. А с другой стороны Одокар демонстрировал жестокость чрезвычайную даже для сардов, именно под его руководством полководец Бесса сотворил Кровавую Жатву в Арсе в 605 году, по итогам которой этот четырехсот тысячный город обезлюдил, а улицы буквально покрывали отрубленные части тел и выпущенные кишки горожан. Хотя нельзя не отметить что эта бойня произвела должный эффект и Нарс впервые стал данником сардов - вот уже пять лет он исправно выплачивает положенную сумму. Внешность Одокара отражала противоречивость его натуры, его глаза были черные как обсидиан, глубокие, затягивающие человека в свою бездну, лишающие воли, а если Одокар гневался, то его взгляд мог резать как заостренный осколок этого самого камня. Однако лицо словно принадлежало совсем другому человеку, оно больше соответствовало ребенку: мягкое, нежное, лишенное грубой угловатости, и сколько я не размышлял, мне трудно было представить, как же во внешности человека могут так органично сочетаться на столько полярные черты.
Рядом с Одокаром всегда находился Бесса. Он являлся наследником древнего ворейского рода проживавшего в Солии и служившего Империи Солнца более трехсот лет, среди его представителей имелись выдающиеся писатели, ученные, воины, словом, как и род Сильверия эти люди сделали огромный вклад в процветания Империи вореев. Но когда сто лет назад эти земли заняли еретики, предки Бессы, в отличие от родичей Сильверия, не ушли с родной земли, а поступили на службу к сардам и приняли их веру. И надо отметить что, став еретиками они не утратили своей жизненной энергии и продолжали давать своим новым хозяевам талантливых слуг. Но даже на фоне многочисленных способных людей этого рода Бесса резко выделялся, ведь он оказался крайне одаренным полководцем, и с малых лет его приметил сам Феодат. За тридцать лет своей службы он участвовал в конфликтах на обоих континентах, Бесса без жалости, а иногда и с извращенной жестокостью, уничтожал врагов Империи Восхода: нарсов, мятежников-сардов, кочевников, вореев. Его прозвали Красный, за обилие крови которую он проливал не задумываясь, и за огненного цвета бороду, ярко выделявшуюся на его округлом лице с подернутыми льдом глазами. В отличие от большинства сардов, весьма искушенных в развлечениях, любивших выпить, вкусно поесть, музыку, азартные игры, конные скачки, Бесса вел скромный образ жизни, даже нарочито скромный. Летом он носил простую рубаху на выпуск, и штаны - все сделано из скромного полотна без вышивки, узоров или золотых нитей, он не носил золотых колец на пальцах, браслетов на руках или цепей на шее. Его вид был настолько затрапезный что если бы не его роскошный жеребец и свита, то Бессу невозможно было отличить от какого-нибудь главы крестьянской общины. Как отметил Морей это скромность носила оттенок вызова, она выставлялась на показ в качестве презрения к сардским аристократам среди которых у Бессы имелось очень мало друзей. Хотя вероятно в любой компании у него было бы друзей, ведь его единственной страстью являлась война, и все свое свободное время он проводил среди невиданной по размеру коллекции книг о сражениях в разных странах и во всех эпохах, имелись в его библиотеке труды о битвах языческой империи Астрей, о первых победах Сияющего пророка, о сражениях далекого Кханда и Синда. Я с трудом мог представить этого могучего человека сидящим в кресле, окруженным многочисленными томами, с трепетом и наслаждением, вглядывающимся в строчки перед ним, имелось в этой картине что -то неправильное, ведь читать, получать знания могли только хорошие и праведные люди, обращающие полученное на пользу людям, а здесь, человек жадно черпал информацию из бездн человеческих знаний дабы еще лучше, еще кровавей выполнять свою работу. С молодых лет Одокра, Бесса являлся его наставником в ратном деле, телохранителем и советником - выполнял примерно те же функции, как и Сильверий при Морее. И надо отметить, что за всю жизнь Морея у него не имелось более опасных врагов чем Бесса и Одокар и вот теперь, когда Феодат старел и терял нити управления страной, они вполне могли попробовать Пелос на зуб.