"Студент, не будь болтлив, как баба,

Тебе серьёзней стать пора бы!

И расторможенным не будь,

Чтоб лишку часом не сболтнуть!"

Я всё время хочу такой плакат у нас на факультете вывесить, только вот место никак не выберу. Может не одобрить наша ответственная за воспитательную работу. А расторможенность студенту вредна.

Особенно ярко это проявилось на последнем медосмотре. Нас, студентов, каждую осень подвергают этой процедуре, на мой взгляд, довольно-таки формальной. Впрочем, всё зависит от конкретного врача. Но признайтесь, когда по кабинетам ходим не поодиночке, как порядочные больные, а человек четыре-шесть одновременно вваливается, то есть сколько кабинет вместит, это обо многом говорит. Скорей-скорей, больше писанины, чем собственно осмотра, "Жалобы есть?" - "Жалоб нет", и до свиданья.

Даже вот что придумали. Утром заходим в кабинет профпатолога, оттуда проходим в процедурную, где полно стульев у стен, словно все лишние сюда собраны. Раздеваемся до трусов, получаем медкарточки - и айда налегке по кабинетам. Голых парней, шастающих группами, пропускают вне очереди, как и военкоматских, пациенты под дверьми опасливо косятся, женщины стыдливо отворачиваются... Конечно, на такое дело мы надеваем чистые трусы типа плавок, обычно белые, чтоб всем на солдатиков походить, с их одинаковым бельём. Зато в кабинетах не надо тратить время на раздевание-одевание.

Кстати, наши девушки осматриваются в другой день, и как - не говорят. Молчат не по-женски просто. Неужели в одном белье по кабинетам бегают, как и мы? Тогда, если нас за солдат, то их за кого можно принять? Неужели, за этих... ну, представительниц одной древней профессии, пользующихся благами современной медицины.

И вот в этот раз я попал в одну группу с Никитой. Расторможен этот стриженый ёжиком парень до крайности. Рот у него не закрывается, хамоватость зашкаливает, если он на тебя уставился - дело швах, не все умеют словесно отбиваться. Без тормозов парень, что говорить.

Не очень приятно мне было с ним в одной ходке оказаться. Мы ему говорим - иди между нас последним, если рассердишь врача какого, нам чтоб не аукнулось. Мы лучше выйдем и подождём, пока ты там с ним препираешься, оспаривая и бракуя напрочь диагноз.

И вот идём на осмотр. Ещё когда получали у профпатолога медкарточки, обратили внимание на новенькую, и довольно шуструю медсестру. Хорошенькое личико, белая шапочка, белый халатик до середины икр, туфли на мягком ходу. Некоторые потом уверяли, что халат был не очень плотный, и из-под него просвечивало стильное чёрное бельё. Не знаю, под таким углом не присматривался. Но раз нам не холодно в трусах, зачем ей утепляться под обязательным халатом?

Работала медсестрёнка лихо. Мы уже в трусах, выстроились перед ней строем, она выкликает по списку фамилии, и не успеешь признаться "Я!", как тебе в руки уже суют медкарточку. Всё заняло какую-то пару минут, а то и быстрее бы, если бы Варя(так её кликали) не отпускала замечаний врачу по поводу недочётов в карточках.

Ушли мы по кабинетам ходить, меж собой про новенькую обмениваемся. Заканчиваем тур, где начали. Кроме профпатолога, здесь ещё сидят терапевт, хирург и невропатолог - это чтоб быстрей нас пропустить. Они нас осматривают и говорят вслух, а Варенька сидит за отдельным столиком и пишет сразу в несколько карточек, причём, как я заметил, довольно хорошим почерком. Неиспорченным ещё долгой медицинской писаниной. Пока неиспорченным...

Ну, мы поворачиваемся, косимся на девушку, а у самих одна мысль - заставит ли хирург снимать трусы? С одной стороны, перед молоденькой неудобно, с другой - это же не для чего-то там, а для медицины, мы вынуждены будем подчиниться, и не будем виноваты, а только... м-м-м... оценим пикантность ситуации. Только вот за своей писаниной сможет ли она... ну, поинтересоваться. Вот о чём стоило беспокоиться.

С трусами обошлось. Даже Никита перед рядом врачей с их блестящими инструментами немного присмирел. И вот уже в медкарточки "здоров" - пишется ("как бык" - в уме), мы переминаемся с ноги на ногу, голышом уже прохладно становится, ждём, когда нас пошлют одеваться. Молчим, чтоб не подумали, что у нас есть-таки жалобы, а Никита не может удержаться и вполголоса кому-то (себе?) говорит:

- Эх, холодно, ссать хочется...

Вот в таких репликах и вырывается расторможенность, я считаю. Мало ли кто чего чувствует, зачем об этом бренчать и непонятно с какой целью? О таких вещах думают, но не говорят, а он вот не умеет, похоже, не говорить то, что думает. Мозги нараспашку.

Профпатолог, который заверял подаваемые Варей карточки, после этих слов вдруг перестал писать, залистал страницы назад-вперёд и вдруг спросил, подняв на нас глаза:

- Так, молодые люди, а мочу на анализ вы сдавали?

- Нет! - выкрикнул вперёд всех Никита, обрадовавшись возможности раскрыть рот пошире.

И, конечно, не подумав. Ведь если бы это случилось без него, мы бы сообразили, что тут кроется подвох, и заявили бы, что да, сдали, сразу, как только пришли. Зачем нам лишние препоны, если многие уже душой на улице - и ни на какие оставшиеся пары уже не пойдут.

Теперь же дело осложняется.

- Так, - говорит врач. - А почему?

- Нам никто ничего не говорил, - снова лезет вперёд Никита.

- Вам же должны были сказать, когда объявляли о медосмотре. И вы должны были сразу по приходе идти в лабораторию. Что же теперь делать? Анализы принимаются до восьми. Завтра нести - ваши карточки у нас задержатся, а у нас план по пропускаемости... Но ничего не попишешь, придётся завтра. Не забудьте!

- А с занятий нас за это отпустят? - нагло требует опять же Никита.

- А со скольки у вас занятия?

Мы замялись.

- С восьми-двадцати, - подсказала Варя, сама, видать, недавно из медицинского. В руке она держала телефонную трубку и только что закончила набирать номер.

- Ну, тогда о чём разговор, - сказал врач. - Занесёте баночки перед занятиями, тут же недалеко.

И тут наш Никита начал, что называется, качать права. Раз медосмотр затянулся на два дня, освобождение от занятий должно быть полным. Виноваты не мы, а раз так - даёшь компенсацию!

Врач пытался что-то объяснить, но наш расторможенник не слушал его и не давал вставить словечко. Похоже, его устроили бы лишь поднятые вверх руки.

В это время Варя положила трубку и сказала, перебив нашего нахала:

- Лаборатория согласна принять анализы сейчас. Только все вместе и быстро.

- Ну, вот и ладненько, - обрадовался врач. - Идите туда, - он показал на дверь, - Варенька, раздай им баночки, из моих запасов возьми. Кто может - прямо сейчас, а кто нет - придётся зайти завтра, но не позже. Вы нас и себя подводите...

Мы прошли в процедурную, выстроились, и пустые стеклянные баночки оказались в наших руках прежде, чем мы их за ними протянули. Последним "отоварился" Никита. Он сперва попытался поймать баночку вместе с медсёстриной ладошкой, не вышло, тогда стал толкать сосуд обратно:

- Мне не надо, я не хочу.

- А кто-то только что вслух хотел, - многозначительно произнесла Варя.

- Это не я, - и уставился. Мол, чем опровергнешь?

- Вы уже несколько часов находитесь в не очень тёплом помещении раздетыми.

- А у меня трусы тёплые!

Увидев, что взывать к разумным аргументам бесполезно, ты ему слово, он тебе - два... десять даже, медсестра тихо, но твёрдо приказала:

- Стоять!

Зашла сзади, протянула руки вперёд и быстро ощупала живот - над лонной косточкой. Снова выйдя вперёд, констатировала:

- Стакан-полтора выйдет, не меньше.

Пациент слова не успел возразить, как завосхищались остальные:

- Как вы! Одним щупком. А у меня можно? А меня пощупайте...

Варенька становилась прямо-таки звездой. Мило нахмурилась и скомандовала:

- Становись в ряд!

Прошла сзади и всех ощупала. Когда я ощутил на животе её руки, чутьём понял, что пальпирует она профессионально. Скупые, но эффективные движения. Мне это напомнило, как нас перед ответственными экзаменами шмонает диспетчер деканата, девица типа "синий чулок". Раз-раз, и либо чист, либо вот она, твоя шпора, в её руках. Знает, где искать. Иной раз думаешь, кто тебя продал, ведь сразу туда лезет, где ты спрятал.

Мне на долю секунды очень-очень захотелось в туалет, пришлось напрячься, чтоб сдержаться. Это и понятно: давить имеет смысл там, где моча, почуять её чтоб, а это обостряет нужду. И очень быстро отпустить.

- Стакан, полстакана, не чую, тебе в туалет сразу, - звучали оперативные вердикты.

Восхищение ещё больше возросло. Всё совпало - ну, на уровне наших ощущений. У кого она "не почуяла", тот перед последним кабинетом в туалет зашёл, мы все видели. Так что точно всё.

- За ширму, мальчики, за ширму, - весело приговаривала медсестра. - Кто не сможет сдержаться, налив, продолжайте в тазик, сейчас принесу.

Никита не мог смириться с тем, что не он центр внимания. Взявшись за тазик с другой стороны и мешая его нести, он снова принялся за своё:

- А я всё равно не хочу!

- Больной, у вас мочевой пузырь почти полный. Мои пальцы не могут ошибаться.

- Пузырь - мой, и ему виднее. Он просто напрягся, не люблю холодных на животе пальцев.

- Посмотрите на остальных, никто не спорит же.

- Мне остальные не указ. Они, может, понравиться тебе хотят, комплимент сделать. Ну, чем докажешь, что хочу, чем? - и нагло уставился.

Варя сохраняла завидное самообладание. Вздохнув, как мать при возне с непослушным ребёнком, она примирительно сказала:

- Ну что ж, если вам не нужен тазик, поставьте его на пол.

Это была хитрость. Пока Никита сгибался, пока разгибался, медсестра успела зайти сзади, снова протянуть руки в обнимку мужского таза. Все напряжённо смотрели. По четыре пальчика каждой руки легли на лонную косточку, а большие пальцы буквально под неё вдавили живот.

- Пук! - испуганно среагировала первой попа.

Парень тихо ахнул, низ его белых плавок мгновенно взмок. Я так и знал! Подержи Варя пальцы на моём животе ещё секунду-две, и я бы не сдюжил, а тут специальный жим. Этот как палец на кровь колют. Резкая боль, а потом заструилось, заструилось...

Но вот потом... Вместо того чтобы пересилить прорыв и зажаться, Никита изо всех сил стал подтягивать трусы за поясок. А в них уже бурлило и пенилось. Моча выходила резкими толчками, мокрое пятно быстро расширялось и поднималось, и было видно, что материя отстаёт от тела, надувается жидкостью.

Вот в этом-то и аукнулась всегдашняя расторможенность. Парень попросту не смог собраться, напрячься и переломить ход событий. Как раньше слова неостановимым потоком сходили с его языка, так и сейчас вот не остановить было нечто гораздо менее безобидное.

Варя единственная сохраняла самообладание. Она скомандовала:

- Встать в тазик! Ножками, ножками...

Парень подчинился, и тут же по его ногам заизвивались струйки, не выдержали трусы. Вовремя!

Снова зайдя сзади, медсестра оторвала его руки от пояска трусов и спустила их - настолько, чтобы распрямить путь мочи и придать процессу равномерность. Нам напомнила:

- За ширму, ребята, и наполняйте.

Мы старались не смотреть на незадачливого упрямца, очень уж у него был жалкий вид. Потом, по указанию Вари, мы подтащили тазик вместе с "постояльцем" к раковине, подстелили газетку и оставили там обоссавшегося приводить себя в божеский вид.

И ушли - по-английски, зайдя, конечно, в лабораторию.

Об остальном пишу со слов Никиты, очищенных от нецензурщины, добавив немного своей фантазии.

Когда мальчишеская голова высунулась из двери процедурной, медсестра сидела и что-то писала. Врачей не было.

- Кхм-м!

Девушка подняла голову.

- У меня... у меня нет других трусов...

И правда, низ был обмотан рубашкой.

- А где же ваши друзья?

- Не знаю. Ушли, наверное. Да у них тоже нет.

Медсестра выглянула в коридор.

- И вправду ушли. Как же ты пойдёшь?

Состоялся обмен долгими взглядами. С её стороны - испытующий, с его - просяще-подобострастный, выручи уж меня на этот раз, век не забуду.

- Ну, хорошо, попробую что-нибудь подыскать.

Варя взяла с подоконника свою сумочку, порылась в ней и достала какой-то пакетик.

- Надо же, завалялся. Это я летом ездила на пляж после работы скупнуться, - пояснила она, доставая из пакета трусики, - Женские, но эластичные, уместятся твои, - и тут она назвала по-латыни то, что Никита доселе знал только на матерном.

Парень помялся, но решил, что сойдут за плавки. Ушёл за ширму, примерил. Чёрные, очень узкие трусики, но, к счастью, не стринги (стринги, на медицинский взгляд, вредны, по плотно прилегающей полосочке микробы и грибки могут переползти с грязного на чистое и уязвимое). Чёрный эластан растянулся до серости и покрыл выдвинутое вперёд "мужское хозяйство". Никита тут же надел джинсы.

- Порядок, - пробормотал он и потянулся за рубашкой.

- Погоди, - остановила его Варя. - Это бикини. Трусики идут в комплекте с верхом.

- Но я мужчина, мне не надо.

- Как хочешь. - Девушка передразнила его пялящийся взгляд. - Не наденешь лифчик, снимай тогда трусы.

Я бы назвал это справедливым издевательством. Местью за его шалости. И ещё по-божески. Я бы на её месте, ей-богу, заставил бы его натягивать трусы прямо перед ней, или ещё как поиздевался.

Никита чуть подумал, вернее, за это время смирился, вздохнул.

- Где этот верх?

И тут ему повезло, а Варе - нет. Верх оказался бесчашечным, просто полоса резинистой материи, снизу прямой, сверху слегка овальный, типа мини-топика. Грудки сами выдавливают из полосы оболочки нужного размера, и их движения сохраняют естественность. На бюсте нулевого размера такой лифчик тоже не висел бы, а у Никиты были хорошо развиты грудные мышцы.

- Вот видишь, прямо как на тебя, - огладила "верх" Варя.

Парень быстро надел рубашку. Хорошо, что не белая, не проглядывает этот чёртов "верх"! А почему, собственно, чёртов? Ощущения новые, можно покайфовать, представить, как чувствует себя изнутри девушка. Говорят, в Японии делают специальные мужские лифчики. Немного похоже на коротенькую маечку, которая и в обхват маловата.

- Завтра вернёшь сюда, - сказала девушка. - Стирать не заставляю. Кстати, и мочу на анализ принеси, а то всё расплескал и вылил, ничего не оставил.

Я не очень-то верю Никитиным россказням, что тут он её поцеловал, а она приняла это, не возмущаясь. Но позже я несколько раз видел его издали с девушкой, в которой не без труда узнал Варю. Медицинская униформа, особенно шапочка, удивительно обезличивает человека, не сразу и узнаешь...

Она идёт и чего-то ему серьёзно говорит, а он внимательно слушает и только изредка что-то вставляет. Хорошая пара. Только вот противоречит моим представлениям о том, что расторможенность неизлечима.

Эта история имеет продолжение. Оказывается, моя девушка была знакома с Варей в школьном возрасте. Как-то раз она даже выслушала целую её исповедь, как ни странно, касающуюся "пи-пи". Однажды, в старших классах школы, проводился у них медосмотр, и у Маши, Вари и ещё нескольких одноклассниц не оказалось при себе образцов мочи. Им тогда дали по майонезной баночке и услали в туалет, велев без "жёлтенького" не возвращаться. От смущения все стали такими разговорчивыми... И вот, тужась и охая, услышала Маша от Вари интересную историю. Её можно озаглавить "Массас". Сейчас всё узнаете.

Варя в описываемое время ещё не ходила в школу и пребывала в самом что ни на есть "кукольном" девочкином возрасте. Была у неё и суперкукла - младший братишка Пунька, не умеющий ещё разговаривать. Но куклы хороши, чтобы с ними играть, а вот за братиком приходилось присматривать, когда родители уходили. Велели так они ей. И "суперкукла" сразу же теряла свою привлекательность. Какая же с ней игра, если по принуждению?

Другие, "бездетные" её ровесницы подбегали к окну и звали Варьку гулять. Чего греха таить, поддавалась она порой и уходила. Покормить Пуньку кашкой можно было до, в крайнем случае - после возвращения. Парнем он был спокойным, ниоткуда не падал, не расшибался.

Оставался только туалет. Нет, зажиматься братик был уже приучен, знал, что нехорошо мочить штанишки, мужественно терпел, но ведь рано или поздно нужда перекроет скромные младенческие силёнки и заставит себя справить - прямо в надетое. Все шишки, понятно, няньке.

Надо бы, по-хорошему, высаживать его на горшок перед каждым уходом, но Варька не очень любила "пачкать руки", да и подружки через окно зырили и хихикали. Будто сами не так давно на горшках не сидели, ей-богу! В общем, давать справлять нужду надо только тогда, когда она подступит, нужда эта.

Да, но как узнать? "Кукла" по-человечески не говорит, а отдельные выкрикиваемые и бормотомые слоги можно понимать и так, и эдак. Лучше уж ощупать "ей" животик.

Сперва Варька попробовала эту методу на себе. Перед тем, как сходить по-маленькому, себя ощупала осторожно, и сразу после того. Поняла, где находится ёмкость, где границы её нащупывать. А то раньше и не задумывалась даже, и когда терпела - тоже. Своё ведь. А когда у кого другого, надо знать, как обследовать "снаружи", по-врачебному почти.

Потом подступила к братику с этими знаниями. Поначалу щупала осторожно, слабенько, может, не выдержит, а то и обрадуется возможности досадить сестре по-мокрому. Нет, терпит, сопит, пытается, правда, увернуться. Надо только убрать из манипуляций и намёк на щекотку, ведь если Пунька расхохочется, то всякое случиться может. Да что там Пунька, Варька и сама, бывало, от щекотки капала в трусики, даже такая большая девочка. Щекоть не разбирает, большая ты или нет, раз хохочешь - значит, сдалась, капитуляция полная, возврат в младенческое беспомощное состояние. Оно, может, и радостно, да только вот собой не владеешь, а когда владеть необходимо, случается непоправимое.

Оказалось, что надо просто действовать медленно, не поскрёбывать, а давить всей ладонью и нажимать подушечками пальцев, тогда ничего. Ладонь идёт по животу всерьёз, это не поскрести исподтишка и отдёрнуть, это важное дело, нечего и уворачиваться. Можно и сильнее. Ей ведь нужно оценить контуры и узнать объём, а не раздавить, так что щуп шёл в основном по периферии.

В общем, щупала Варька своего беспомощного братика изо всех силёнок, как... Сравнение нашлось только вот недавно - как медсестра. На школьных медосмотрах медсёстры сильными пальцами профессионально ощупывали детей. Особенно доставалось уже не детям с прилично развитыми молочными железами - нет ли опухоли какой?

Может, именно поэтому Варя и ещё кое-кто "забыли" принести мочу, надеялись увильнуть от медосмотра с ощупыванием...

В короткое время Варька научилась надёжно определять, потерпит ли "пациент" до её возвращения или же нужно возиться с горшком и попкой до того. Если спросить - как? - то и не ответила бы она. Просто чувствует, и всё. Такое нераздельное ощущение, ни на части не делится, ни сравнить не с чем. Имей каждая своего братика, и без слов научилась бы его чувствовать, а без этого - ну никак.

Потом Пунька мало-помалу научился говорить, понимать речь, обращённые к нему вопросы.

- На горшок хочешь?

Кивок или мотание головой.

- Скажи - да-а... Или - не-эт...

Обо времени вот только спрашивать глупо:

- Через два часа захочешь?

Да на это и взрослый не всегда ответит, не то, что ребёнок, не знающий, что такое час. Сама она тоже вряд ли. Да и не знала заранее, сколько именно часов прогуляет, часов-то не было. "К обеду надо воротиться" или "До темноты", - вот и всё деревенское представление о времени.

Ну, когда спросила и получила чёткий ответ, щупать не стоит, вроде как недоверие проявляешь. Дети это остро чувствуют. Разве что исподтишка, поправляя ему штанишки.

И вот однажды, уже усаживаясь на горшок, Пунька внезапно показал себе на животик и сказал:

- Потычь.

- Что? - не поняла сестра, спуская с него трусики.

Раз взрослые такие большие и умные, то почему они не понимают тебя, когда ты им русским языком чего-то говоришь? С явным неудовольствием малыш лаконично пояснил:

- Тыкала? Потычь!

В смысле: "раньше тыкала - и сейчас вот потычь".

Поняла, наконец, изумлённая девочка, что речь идёт о её ощупывании живота, и спросила мимо воли:

- Зачем?

Он же уже практически на горшке, сам кивнул в ответ на вопрос, и шёл добровольно, самохотно.

Малыш насупился, надулся, в глазах какое-то отрешённое выражение. Мол, мне абсолютно понятно, а тебе почему нет? Слов не хватает, чтоб объяснить. Погоди, может, и подберу какое, вот только в памяти переберу.

И вдруг радостно выдохнул:

- Массас!

Для ребёнка это большая радость, когда удаётся найти слово, выразить мысль, это приобщает его к миру взрослых. Не только же есть, садиться на горшок и спать. Человек растёт!

Ему радостно, а девочка изумилась:

- Массаж? - где только слышал?

- Ага, массас. Потычь, - и снова показывает где.

Ну что же, это даже хорошо, что он так это воспринимает. Если захочет рассказать маме, что с ним было в бессловесный период, то версия о массаже будет весьма кстати. Уважим посему.

Но Варька решила схитрить. Требование "массаса" могло стать навязчивым, да и не хотелось отягощать горшечные дела давлением. Поэтому сказала:

- А массаж на горшке не делают. Встань, подтяни трусики и ложись вот на этот коврик.

В расчёте на отказ предложила. Хотел-то он прилично. Может, испугается, что намочит трусики?

Посмотрел на сестру искоса, мол, получится ли переспорить. Потом-то он горазд стал перечить, а теперь слов не хватает, надо же эти... как их... да, аргументы надо же в споре приводить. Сыпать ими, пусть даже картаво. Нет, тут он сестре не противник. Зато хорошо чувствует без слов, всерьёз с ним или не совсем.

Варька уже знала, как с ним обходиться. По всему её виду было ясно, что уступок не добьёшься. Остаётся погоревать-погоревать, посопеть-посопеть и подчиниться-таки. А то хуже будет.

Тут, впрочем, можно было и отказаться, на это девочка и рассчитывала тайно. Но нет, Пунька тяжело вздохнул и подчинился. Повторил:

- Тычь!

Сестра сделала несколько разминающих руки движений и угрожающе предупредила:

- Массаж в полную силу делают. Выдержишь? Не описаешься?

Она вовремя вспомнила, как случайно услышала кусочек разговора между родителями. Мама говорила папе:

- Авдотья из города вернулась. Покупок мало, зато массаж сделала. Думала, небось, что возьмут дёшево и погладят, а с неё содрали ого-го и всё тело измесили, потом полдня у родственников отлёживалась. Мужья так жён не месят. Зачем только такое разрешают?

- А может, она на это и рассчитывала, Авдотья твоя, - возразил отец. - Мужик у неё, сама знаешь, рохля, а бабе хочется чего-то сильного, хотя бы раз во что-то. Вот, ты к примеру...

- Ой, мой массажист, - мама чуть обняла папу и перевела разговор на другое. Дети же за занавеской.

Может, из этого разговора и запал в память махонькому "массас"?

- Если не выдержишь, на меня не вали. Сам просил, сам и терпи. Вытерпишь?

- Посталаюсь, - развеселил метким словечком малыш.

- Ну, смотри!

Собственно, ощупывание потеряло смысл, девочка и так знала, что именно почует под пальцами. Разве что себя проверить. Точно - вздувшийся пузырь, как раз для немедленного горшка. Вот его контуры, вот центральная выпуклость. А дальше?

Варька прикинула в уме. Где чистые трусы, она знает, незаметно взять сможет. Ну что, может, рискнуть? В полную силу, как и грозилась. Отучить этого типа от "массаса" перед горшком.

Но оказалось, что всё не так просто. Она стояла перед лежащим на коврике братиком на коленках. Погрузить кулачки в животик и перенести на них вес тела - нечестно, это не массаж будет, как и щекотка. А вот "измесить", как измесили в городе Авдотью, силёнок явно не хватало. Близок пузырь, да не раздавишь. То есть не выдоишь.

Осталось пробовать так и сяк, внимательно следя за животиком и поведением брата. Он честно пытался выдюжить, сжимал челюсти, задерживал дыхание, коротко ахал или охал, даже кулачки сжимал - упрямо, как взрослый. Взрослые в таких случаях действуют интуитивно, ну, а младенец ещё живёт в мире инстинктов, только лишь перебираясь в мир разума и слов.

Не потому ли и попросил "массас", чтобы передохнуть от разговоров и мыслей, вернуться к привычному?

Варя поняла, что движения с одной силой, но в разных направлениях действуют по-разному. Но массаж не стоило затягивать, и в тот раз ей удалось добиться лишь несколько капель на его трусиках. Зато "горшкование" прошло быстрее и с гримасой сильного облегчения. "Массас" пошёл явно на пользу.

Во второй раз предупреждения были настойчивее, но малыш стоял на своём. Он явно больше помнил о сильном чувстве облегчения, чем оценивал свои способности к сопротивлению. И поплатился.

Варя уже знала, где давить бесполезно, осталось перебрать другие варианты. Пунька стал беспокойно вертеться, уже стал всем тельцем напрягаться, чтобы вытерпеть, типа небольших таких судорог, массажистка даже испугалась немножко. Но отступать было некуда, он ведь доймет её требованиями "массаса", если и на этот раз останется сухим. Очень уж лыбился, сидя на горшке.

Словно полководец, направляющий полки на штурм крепости, Варька распорядилась своими несильными пальчиками, правда, обеих рук. Пунька вдруг заорал:

- А-а-а! - и его трусики стали быстро темнеть, послышался характерный звук "дуновения" в них. Еле успела сестричка раструсить его и усадить на горшок, и то пришлось потом убирать и замывать.

Мимоходом она заметила, что он не просто расслабился, как сидя на горшке прошлый раз, а "дул" активно, напрягая мышцы животика. Видимо, укол боли она ему сделала в пузыре сильный, невыдерживаемый, и малышов животик корчился в судорогах, пытаясь активными движениями найти способ снять боль. Как раньше и девочка - причинить оную, только те движения были осмысленными.

Больше просьб о "массасе" не поступало. Варька с задней мыслью предложила массировать братца после горшка - он отказался. Перед сходом "по-большому" -посмотрел на неё, как на врага. Ну и ладно.

Потом начался почемучкинский возраст, сама же Варька пошла в школу, всё описанное позабылось...

И вдруг былое припомнилось. Первый раз на школьном медосмотре, когда медсестра ощупывала животы созревающих девочек-подростков. Варя не хотела в туалет, то есть она так думала, что не хочет, но после нажима еле сдержала позыв. Как братишке в том возрасте жала, так вот и ей сейчас. Хотя с целями другими, там, в глубине живота, что-то созревает, надо медицине хотя бы в общих чертах знать, хорошо ли дело идёт. А пузырь просто под руку попался, надо было и через "не хочу" в туалет вперёд сходить.

Потом начался осмотр... ну, того, что ниже, со всякими инструментами, и воспоминание оттеснилось острыми ощущениями.

Второй раз оно вынырнуло в туалете, куда наша героиня еле успела забежать после школьного урока физры. Бегали они на дистанцию, и ритмичные движения мышц произвели почти тот же эффект, что и пальцы медсестры. А перед бегом и не хотела почти. И вот теперь - бегом в туалет. После "марафона" пробежала стометровку до известного места.

Нужда дала ей маленькую передышку, ведь с судорожным дыханием трудно сесть в позу орла над очком, нет унитазов-то в сельском клозете. Отдышавшись, испытала крохотное облегчение от восстановления дыхания. И тут вдруг... Ну, конечно, с самых младенческих лет чувство "по-маленькому" было безусловно отрицательное, но сейчас, в разгар подростковья, в животе появились новые и не всегда понятные ощущения, да и эмоциональная сфера испытала сдвиг. В общем, среди нужды стали проглядывать намёки на то, что при определённых условиях терпёж на грани сдачи может доставить какие-то приятные ощущения. Не сказать пока - удовольствие или там наслаждение, к тому же в смеси с ощущениями тягостными, но - поэкспериментировать стоит.

Тут-то и вспомнился братишка с его "массасом". Что-то он хорошее испытывал тогда от тисканья мочевого пузыря. Может, зря она доняла его тогда, отпугнула?

Захотелось попробовать здесь и сейчас, раз уж чудится. Но как? Раздеться - или? Тогда-то она Пуньке натянула трусики с задней мыслью, намочил чтоб, а ей как сейчас?

Если натянуть, она сильнее будет сопротивляться намоканию, ощущения будут сильнее и дольше, но если вдруг протечёт? Что тогда? Кто её отшлёпает по попе, вздохнёт тяжело и даст чистые трусы?

Но нашей героине повезло, недолго ей пришлось колебаться. Дело в том, что на лёгкой атлетике девочки ещё с первого класса носили трикотажные трусы шортиками, как и мальчики. Только у мальчиков по бокам были короткие лампасики, чтоб издалека различать пол. Теперь, когда майки на груди вспучились и почти у всех девочек были длинные волосы, этот сигнал пола потерял актуальность, но мальчишки цеплялись за свои привилегии.

А Варе, когда её переход в категорию девушек стал очевидным, папа привёз из райцентра несколько трусиков модного, как считалось на селе, фасона. Ничего, с точки зрения горожанок, особенного, просто не до пояса, а раза в два ниже, но сельчанки, глядя на короткие боковушки, испытывали почти трепет. Почти треугольники спереди и сзади! Стиль!

Но мама трусы забраковала. Сказала, что их задача - чтоб кожа не тёрлась о верхнюю одежду, не пачкала её. А тут будет тереться и пачкать. На речку не наденешь - явно бельевые. Тогда куда? Ну, под халат в летнюю жару или вот под такие спортивные трусы, которые иные девочки и на голое тело натягивают.

Значит, можно остаться и понапрягаться в нижних трусах, а если не повезёт, надеть верхние прямо на босой таз. Но пока их лучше спрятать, скажем, в ящичек для газет (сельская туалетная бумага), и вообразить, что у тебя ничего больше нет и что если намокнешь - тебе кранты.

Можно ещё сделать из газеты прокладку и сунуть её в трусы, всё не так намокнут.

Ну, Варька и испытала способы выжать удовольствие из переполненного пузыря прежде, чем из него хлынет жидкое содержимое. Потом уже занималась этим преднамеренно, загодя подготовившись. А ещё чуть позже поняла, что свои руки хорошо, а чужие лучше. Себя всё-таки щадишь, а если и нет, то живот наперёд знает, что его ждёт, и успевает подготовиться.

Договорилась с подружкой, коя на похожей стадии созревания была. Вместе придумали и способ. Ложились на полянке за кустами на бок "валетом", только не ноги к головам, а животы, "обутые" в трусы. Даже иногда сгибались в пояснице под прямым углом и зажимали голову партнёрши между колен. Это чтоб опора была, а то давишь, а живот вместе с телом отодвигается. А так два "зажима" - и выходит жёсткий прямоугольник. Голова поверх чужих ног, а руки снизу и месят живот дай боже. И самой же сразу видно, когда партнёрша сдаётся, особенно если трусики белые. Но можно и от бикини - чтоб после "жимок" сразу в речку и все следы в воду.

Маша внимательно выслушала Варвару. Что же, можно и попробовать. Борьба нанайских девочек, только правила надо выработать. Можно ли, например, бить по попе, раздвигать ягодицы, пытаться снять трусы? Или снять коленное ярмо с шеи. Если хорошенько подумать, то можно к чувственному удовольствию добавить и чисто моральное от победы над соперницей. А она пусть не считает это проигрышем, никто не никогда не отказывается от реванша, и дело в шляпе.

Теперь вы поняли тайну чутких Вариных пальцев?