Ну, меня вы уже знаете. Я - Кира, подружка Евы из рассказов Болеславы Варфоломеевны. Постоянно "помогаю" подруженьке своей застенчивой оказываться в пикантных ситуациях - такую мне там определила писательница роль.
Вы, коль прочитали о нас всё подчистую, небось подумали - что это за страдалицы такие, мученицы вселенские, неудачницы всегдашние? Нет им в жизни просвета, как на севере лета. Только и делают, что маются, стонут да губки закусывают.
Ничуть!
Мы - нормальные современные девчонки и живём легко и весело. И всё, что с нами случается мученического, используем для создания фона для всегдашнего нашего веселья. Решили не полагаться на память нашу девичью, а записать, да художественно чтоб вышло, приукрасив кое-что. Тётя Болеся нам в этом здорово помогает.
Придёшь, бывало, с прогулки грустная, сядешь и думаешь: "Ну почему так не везёт?" А рассказ о себе откроешь, почитаешь и думаешь уже другое: "Да разве это - невезуха? Вот так мне не везло в тот раз! А сейчас что - семечки!" И снова улыбка на лице, и жизнь хороша, и жить - хорошо. А хорошо жить... ну, сами знаете.
А с каких-то пор мы с Евой ощутили, что нас такое чтиво воспоминающее ещё и возбуждает.
В основном страдает там Ева, я только ей "помогаю". Но однажды я попросила тётю Болесю написать и о себе, о своём пребывании в "испанских шортах". Сама не могла - трясти начинало, лишь подумаю, что было, да и почки у меня тогда болели знатно. Не могла сосредоточиться.
Кстати, рассказ тот кончается полным мраком. Вы не подумали, что я отбросила коньки? Правильно. Жива ещё, жизнерадостна и вот сама рассказ написать пытаюсь.
Только я в этом деле неискушённая, и писать буду плохо, зато сущую правду. Тётя Болеся всё-таки многое "причёсывает". Вот у неё, к примеру, Федя расстёгивает ширинку и лихо ссыт под пальму. Жертва пугается, теряет сознание. А на самом-то деле я чуть со смеху не лопнула. Впрочем, подёргался живот, и мне вправду плохо стало, не слабее, чем в рассказе. Но смеялась я, а не завидовала!
Дело в том, что он вышел ко мне не в брюках, а в каком-то банном халате с засученными рукавами и волосатой грудью через распахнутый ворот. Видать, ублажал клиенток где-то по соседству, вот и не успел переодеться к нашим "переговорам". А клиентки, как я догадалась, требуют определённых гарантий, особенно от таких подозрительных личностей, и вынужден бедный Федя носить весьма оригинальную спецодежду. Он, видать, не подумал о ней, когда решил припугнуть меня завидным журчанием. Стал расстёгивать халат, запнулся, но делать нечего, тронул - ходи! Пришлось показаться во всей красе.
Сбрасывая халат на лавку, он повернулся ко мне спиной, и первое, что я увидела, были чёрные латексные плавки, жутко блестевшие, обтягивая мощный, не хуже женского, зад. Сперва мне показалось, что плавки лопнули у него прямо на жопе... извините, но как ещё назвать эту волосато-розоватую неприглядность... но со второго взгляда поняла, что это просто прозрачная пластиковая вставка, больно уж ровные края и форма правильная, овальная. Обезьяний зад со следами неудовлетворительной подтёртости весело просвечивал и мог соблазнить каких-нибудь "голубых", Неужели...
Потом Фёдор повернулся передом, там плавки были о-кей, мощное мужское хозяйство, сбитое в плотный ком, обтягивалось латексом и отдавало блеском. Я не сразу разглядела в самом интересном месте небольшой пластиковый колпачок, только по матовости на фоне блестящего. Господи, чего только не накручивают, чтоб только круто было!
Он подошёл к пальме и встал к ней передом, потом чертыхнулся и повернулся задом. Когда поворачивался, на поясе блеснул маленький золочёный замочек. Вон оно что! У мужчины!
- Чёрт бы побрал этих баб! - выругался Фёдор и открутил заветный колпачок.
Понятно, чтО вынырнуло на свет божий самым своим кончиком. Хозяин стал по-бабьи приседать, целя будущую струю в кадку, а я подумала, что остроумный дизайнер этих "плавок целомудрия" ориентировал выходное отверстие под тем же углом к телу, под которым оно устроено у женщин, уравняв тем самым нас и мужчин, оженществив их низ, заставив вот этого самого мужчину пристраиваться на кадку по-бабьи, поневоле потеряв всю свою мужскую самоуверенность. Оженолобок! Не получилось и пустить тугую струю, как "прямой наводкой", крюк - не палка. Он тужился, чертыхался, а из него лишь капало, в лучшем случае струилось с переходом опять же в капли.
В такой ситуации могу подать женский совет: надо хорошенько расслабиться. Но он же со мной воюет, куда там! И вид моего тела с огромным животом (бюст тоже не маленький, кстати) его возбуждал, я же вижу, это тоже опорожнению не помогало. Плавки аж потрескивали, подёргивались.
В тщетных попытках освободиться Фёдор вытащил пластиковую заднюю вставку, и я ещё раз убедилась, что в этих запирающихся плавках можно справить обе естественные потребности, а вот третьего - не дано. Хи-хи! Запрут тебя с утра, и возись до вечера возле капризных клиенток. Дневной, так сказать, евнух, ни обидит, ни войдёт, куда не просят. Очень гуманный выход, нечего людей калечить!
И вот тут-то меня стал потихоньку разбирать смех. Он тужится, будто рожает мочу в муках, а я всё громче и громче смеюсь. Живот отзывается болью, а я ничего поделать не могу. Смешно ведь! А может, с чем и расстанусь смеясь? Ну да, с недостатками. В обычной ситуации от такого веселья и уссаться могла бы.
И досмеялась. Будто что-то рвануло передо мной, в глазах вспыхнуло и помутилось, меня отбросило назад. Лежу с выпученными глазами, смеха ни в одном глазу, хоть Федя свой колпачок обратно заворачивает уже, утихомириваю боль, пытаюсь разобраться в ощущениях.
Да, боль у меня была сильная, но какая-то распределённа-я по всей площади стенок пузыря. Обычно-то это выход трещит и выламывает, а тут его славно так закупорило и все стенки потрескивать стали, так сказать. Раньше этого никогда не было, не доходило до этого. И когда меня связали, я решила поднатужиться, чтобы сдвинуть баррикаду у входа, свистнуть мимо неё, пусть и с кровью. А что оставалось? Обычно боишься описаться, а тут всего-то и надо, что поднапрячься, чтобы помочиться. В другую, так сказать, сторону.
Собрала я все силы и как напрягусь!
Ну, вы знаете, как это бывает, над унитазом хоть раз в жизни, да зависали, тужась. Вот и я так почти что тужилась, жала... Чую - в животе уже напряг сильный, вот-вот пойдёт дело, ну, и ещё добавила. А пошло сперва по прямой кишке. Ладно, чёрт с ней, измажу попку, не мои шорты, потом отмоюсь. Не отступать же по дороге. Жаль только, что напряг не туда уходит, падает давление. Последние силы бросила, боль превозмогала. Ну-ну, давай же!
Вот уже сзади коснулось шорт, стало их пучить, вылезать, а я всё тужусь. И дотужилась - что-то стало сдвигаться в животе, процесс, как говорится, пошёл. Я всё внимание вперёд, ну, ну, давай, выталкивай затычку эту чёртову, а то уже по попе размазывается! Нет, здесь всё глухо, сзади лишь ощущения. Блин, что, у меня две прямые кишки? Даже три, потому что сразу по двум путём поползло. И лезет-то в другую сторону!
Не успела удивиться - что это, куда? - как меня изнутри будто кислотой жигануло.
Как вам, "небитым", описать то, что почуяла? Будто в меня, моё тело нежное, снизу вверх, из надутого живота, вдвинули два горячих стержня. Причём медленно те пошли, со вкусом. Что-то пошло-поехало снизу вверх, вязкое, ближе к спине, потом чую - это "что-то" как кислота и всё по дороге жжёт неимоверно! Никогда раньше и близко такой муки не было. Я быстро расслабилась, но не тут-то было! Меня продолжало жечь, калить, дыхание перехватило. Боль адская, плюс страх дикий: враг ведь к моей сердцевинке подбирается, сама его толкаю в себя недуром, погубит ведь нахрен! Выжжет всё внутри, самые-то нежные места в первую голову, а там у меня матка и придатки. Главное - не остановить, будто серную кислоту незримым шприцем в тебя вогнали и гонят.
С вами бывало так: глотаешь, задумавшись, чай, а он не успел остыть. Падает огненный шар по пищеводу, всё на пути обжигая. Пару раз со мной такое было. Я сразу нырк вперёд, низко наклоняюсь и в ладошку - харк, буль! И дышу, дышу, ртом воздух глотаю, гоню в себя - охладить. Еле-еле в себя придёшь, потом и на остывший чай косишься.
А сейчас всё это внутри и с двойной болью. Не отрыгнёшь, блин, не выплюнешь. Сердце вмиг похолодело, дыхание спёрло.
И вот когда подлилась "кислота" к моему сердечку - чёрным меня заволокло, будто пороховым дымом сражений. Отрубилась. Остатки мыслей были: сама виновата.
Уже потом поняла, что это моча в почки вернулась. Неописуемо! Нет, девочки, правильно, что так мы устроены, что не выдерживаем, описываемся, одежду мочим. Лучше десять раз позор на людях, чем так почки пронзать. Меньшее зло, верно говорю.
Как я очнулась?
Тоже трудно описать. Но раз решила заняться писательством, надо соответствовать. Подобрала сравнение. Будто я - Иванушка из сказки, лежу на подносе... нет, воткнула в меня Баба-Яга два раскалённых вертела и в печку ещё вдвинула. От вертелов этих по всему телу жар великий пошёл, и изжарилась я мигом.
И вот возвращается ко мне сознание, будто лопату со мной из печки вынимают. Пора жаркое охлаждать. Тело какое-то обугленное, не моё, будто поджарилась там и прокоптилась. И сама на себя сверху безучастно так смотрю. Мир вокруг меня какой-то мрачный, померкший. Боли в обычном смысле нет, нет и мыслей, один не выражаемый словами страх. Я ведь - еда! Сейчас меня сервируют, разрежут на кусочки и сожрут.
И что самое главное, что потом уже осознала: не видно путей к нормальному состоянию. И понятно: жареная утка никогда уж не оживеет.
Взгляд мёртвый, остекленевший.
Из-за взгляда-то этот гад и засуетился. Нажал мне на живот, чтобы, видно, проверить, жива ли. Так была бы боль адская и взрыв, а тогда... Будто я пластилиновая кукла, нажми в одном месте, переползёт пластилин в другое. Не поверите, но это так. Нажатие почуяла, как под пальцем тело прогнулось, и всё.
Тогда он с меня всё снял, со страхом таким хлопотливым. Как к мёртвой прикасался. А у меня и стыда не прощущалось. Будто с сосиски оболочку сдирают. И ушёл, мерзавец. Наверно, думать, как труп вывозить.
А я лежу и не пойму, в сознании или нет. Чувство времени исчезло насовсем. Если бы не так, здорово бы так хоть сколько-то прожить. Нет, правильно говорят - лови момент, потом не повторится. Или ты сама не решишься его повторить.
Время вернулось, когда что-то начало происходить. Я начала раздваиваться, делиться, будто клетка. Появилась боль, чем-то напоминающая прорезывание зубов. Или примерно как при запоре тебе кишку царапает. Только сейчас она терзала всё моё тело, неуловимо тонко намекая, что она - благодетельная, что всё образуется. Намёки были не так уж и нудны, выбора действий у меня не было, потому что действовать я никак не могла, лишь лежала и страдала. Даже извлекать сладостность из страданий не могла - мысли в голове вообще не двигались.
Долго ли, коротко ли, но вокруг меня будто просветлело/светлеть начало. Оказалось, что моё Я находится в той части раздвоившегося тела, которая живая. Неживое по капельке вышло и вдруг в нос ворвался ужасный запах, а тело снизу почуяло тёплое мокроту. Я, оказывается, лежу в луже розовой (бр-р!) мочи в нечуянной раньше вонью. Слабость страшная, ломота внизу живота - ещё страшнее. Нов сё кончилось, я снова сама своя, и в истерзанной душе запели птицы.
Ну, чем я обтиралась, в чём домой добиралась, как Ева за мной ухаживала, когда я почками маялась и уретру залечивала, - это вам неинтересно будет. Главное, что вышла я из того безвыходного состояния и сравнительно легко ещё отделалась.
И знаете, нанесла я на карту своих чувств полуостров боли и архипелаг неясного наслаждения. Карту эту я давно рисую, с детских лет ещё, как что-о испытаю очень хорошее или очень плохое, так сразу за карандаш и думать, как это на бумаге выразить. Взглянешь - сразу видно, где наслаждение искать и как от боли убежать. Знаю, как тело на то да сё отреагирует, избегать того-сего любой ценой или же навстречу идти и кайф ловить.
Только не путайте это с картой эрогенных зон. На той просто тело нарисовано и разными цветами раскрашено. Тоже полезная штука. Дала парню, и пусть готовится, а не тыкается, будто в первый раз. Тошнотно прямо становится, когда каждый новый слепо тыкается. Хоть не меняй парней! А с картой - милое дело...
И вот что я ещё за собой заметила. Когда выздоравливала я и боль постепенно уходила из живота, там всё как-то... ну, задубело, что ли. И теперь в мочевой пузырь входит много больше, чем до того, чуть не до литра. Причём он не болит, только чувство даёт, что там всё наливается, ну, небольшой дискомфорт. Даже когда выпячивается, из-под пояса выглядывает, нависает даже - нет того терпежа, что раньше. Ну, как вот в рот воды наберу и её там чую - так почти что и в животе.
Зато когда хоть на кубик превышу лимит - боль нападает резко, железной прямо рукой расслабляет живот. Сдерживаться, зажиматься бесполезно, даже рукой затыкаться. Всё просто выливается из тебя, как из наклонённого кувшина, ты только стоишь дура дурой и наблюдаешь.
Хорошо, что я узнала об этом, тренируясь дома, а не опозорилась на людях. Правильно всё-таки решила проверить свой пузырёк после выздоровления. Ходовые, так сказать, испытания после капитального ремонта. Открылись кингстоны, и всё вылилось. Заодно я объём измерила - за литр ушёл.
Вы не думайте, пробовала я эту силу пересилить. Не раз пробовала. Разным себя стращала, загадывала: не будет в жизни счастья, если опять прольюсь, не полюбит никто писсушку вечно мокрую и вонючую, наконец, что умру сей же секунд от стыда. Гипнотизировала себя прямо. Ноль проку!
Попросила Еву: выругай меня последними словами, коли струю не остановлю. Ну, она рада бы, да матерщина у неё звучит, как иностранные слова с непонятным значением. Старалась подружка истово, да не получилось. Я только захихикала и тем дело ускорила.
Тогда попросила её меня выпороть, иголкой кольнуть и кое-как ещё тело проэкзекутировать, если не выдержу. Она порет, а из меня льётся, и смех наружу рвётся.
Нет, и условное рефлексы не помогли.
Последнее средство: надела на себя всё самое лучшее, модное, что испортится от жёлтой струи. Джинсы потуже натянула. И что вы думаете? Вылилось всё в промежуток меж трусами и джинсами и застряло там. Стою, как дура, не понимаю, что произошло. Джинсы плотные, ничего не пускают. Начала их снимать, ослабила только пояс - всё в узенький промежуток так и засвистело. Всю комнату опрыскала, на потолок аж попало. Мухи дохли, тараканов целый короб потом намели. О ремонте нашем с Евой читайте в другом рассказе.
Нет, ничего не помогло. Ну, и страх же меня охватил - а если бы на людях, не зная, что так тело подводит? Пришлось менять привычки. Много я теперь днём не пью, слежу за своим пузыриком, рассчитываю время и на всякий случай ношу в сумочке... ну, это вам знать не обязательно.
Привычка к расчёту времени мне в жизни не раз помогала, и не только в плане туалета. Ева моя как-то показала, как пускать струйку из-под мини-юбочки, незаметно приспустив трусики, всего не оголяя, но, по-моему, так всю одежду измочишь.
Думаю, что это почки без боли сфинктер расслабляют. Нахлебались мои почулечки горького опыта. Первый раз по неведению впустили в себя уже ими выпровоженное, горя хлебнули, настрадались - и будя! Второй раз не хотят. Возвращаться - дурная примета. Лучше пусть их хозяйка позору натерпится, но повтору не хотим. Правильно, в общем-то.
Вот если бы я на людях обдулась, то не думала бы, что это правильно. Теперь у меня почки учёные, я сама учёная, а пузырь дублёный. И всегда полупустой.
Можно было бы примириться с этим, но меня передёргивало от одной только мысли о том, что в организме находится нечто омертвевшее. Кто знает, не пойдёт ли омертвение дальше вглубь... И вообще, неприятно. И так много зубов мёртвых, без нерва. Поэтому я решила проверить, что там у меня осталось из рецепторов, а заодно и реанимировать их, если можно. Вернуть пузырь в строй, оживить его, насколько возможно. Пусть лучше щемит меня болью, чем безболезненно, как бездушная ёмкость, копит мочу, а потом столь же безболезненно и бесстыдно её выливает.
Возвращают же к жизни усохшие конечности! Массаж, припарки, самовнушение.
И я начала с выявления болевых точек. Врачи говорят - пальпация или перкуссия. Не мазохизма ради, а что-то типа крика: "Эй, есть тут кто живой?" Если есть, буду радоваться, но не от самой боли, как таковой. Разве это похоже на Захер шах-Мазоха или как там его?
В лёгких трусах или без них, я вставала или садилась, клала руки на живот так, чтобы мизинцы лежали вдоль паховых складок, а ногти больших пальцев сошлись у пупка. Мизинцы давали ладоням опору. Большие пальцы медленно опускались, вдавливаясь в живот. Его мышцы я, конечно, стремилась расслабить.
Занятно было ощущать большими пальцами неоднородность, разную реакцию органов в животе. Где туго вдавливается, где полегче. Скоро научилась чуять разные органы, как настоящая медичка, ловить верхнюю границу пузыря. И раз поймала её - ну, держись! Напрягая недуром пальцы, давила ими в разных направлениях, в основном сходящихся, пыталась загнать их под лонную кость и додавать "зверя в его логове".
Но, заметьте, давила не туго, а экспериментировала - с направлением, силой, скоростью, комбинировала разные формы массажа. Чутко прислушивалась к ощущением там, в животе. Ради науки пришлось коротко постричь ногти на больших пальцах, а за ними - и на всех остальных.
Я не ценила боль, вызванную простым силовым давлением, только приветствовала чувствительность. Но вот порой чуть-чуть переместишь пальчик, вроде на миллиметр какой и без особой силы - а будто током бьёт. В уретре вспыхивает дикая боль. Скорее убираю руки и расслабляюсь. Стону даже в голос, а когда пузырь хоть немножко наполнен, занимаюсь им, сев на унитаз.
Да, есть слабые места в женском организме, есть, надо их знать. Я даже шкалу боли выдумала, единицей служит щипок за кожу. Ну, а длительность взрыва боли засекаю по обычным часам. Иной раз минуту мучишься, хотя и вышло всё из пузыря, и расслабилась я.
Если бы мальчишки знали наши уязвимые места, мы, девушки, были бы просто беззащитны. Сама себя я щажу, а попади к кому в руки? Простыми, но выверенными движениями он может "поджечь" мой мочевой пузырь, да и всё тело, довести меня до судорог с криками. Да я сама с себя всё сброшу, буду молить полить мой низ чем-нибудь холодным, за плесканье на всё буду готова. А в следующий раз он только намекни, поугрожай, и я сама перед ним расстелюсь - что тебе угодно, господин мой, только не ссорься с другим моим господином - пузырём мочевым.
Я и Еву приохотила к такому "массажу", помогла ей найти уязвимые точки. Она всё руки мои с недоверием рассматривала - не спрятала ли я батарейку от мобильника между пальцами, ведь током же настоящим бьёт! Тогда я ей такой же "ток" в локтях устроила. Вроде поняла, что это нервы.
Но, конечно, непривычно. Моча, наливаясь в пузырь, растягивает его равномерно, давит во все стороны. Одно слабое место не выдерживает, и вот пошла девочка бурить с пеной. А есть ведь и другие слабые места, почему бы не помочь им проявиться? Нажать в нужном месте, чтобы сработала именно эта "прореха", а не всегдашняя, ту пощадить, и такое разнообразие ощущений... Фейерверк!
Шахматисты говорят, идя на партию: "Сегодня играю сицилианскую защиту". Мы с Евой говорим друг другу, уходя в туалет: "Сегодня взрываюсь на прямом тыке". Или косом жиме. Сами думайте, что это.
Может, не все согласятся, но я считаю, что надо вырабатывать в себе культуру закало-истязания тела. Когда другие его истязают - это садизм, когда "закаливаешь" его, самоистязаясь, учась сносить боль и даже получать удовольствие от умеренной боли - это антисадизм, а никакой не мазо... и слова такого знать не желаю!
Не сломать себя, не истощить в бездумном потреблении нездорового кайфа - а именно "закалить", смоделировать заранее реальные ситуации, когда может быть больно и очень больно, и тренировкой притуплять эту боль, сохранять волевым усилием ясную голову, способность мыслить и действовать хладнокровно. Ну, а если от невмоготушек ещё и удовольствие сумеешь прихватить - это не грешно, правда? Главное, чтобы основной цели не мешало.
Для девушек закалка пузыря просто необходима, им же вообще труднее в этом плане. Парни на ходу хлещут пиво, соки и колу, потом лимонад, "чистый глоток" и всё, что хотят, а потом зайдут за заборчик, отвернутся - и всё наружу. А мы? Туалет ищешь-ищешь, как бы совсем поздно не стало. Джинсы ещё, мягко говоря, не помогают.
Где-то чуть ниже пупка находится центр женского живота. Может, не только женского, но именно нам пришла в голову огибать проходящий через эту вершину экватор своего чрева, на котором плохо держатся пояса, не только сверху, по талии, но и снизу, по лонной кости. Живот чувствует себя оголённым, пупок-то наружу. Конечно, с попой этот трюк не пройдёт, ниже верхушек ягодиц ремень не пустишь. Собственно, только задние выпуклости и позволяют спереди пустить ремень почти по "киске". Но когда сижу, поддержка не нужна и простым наклоном вперёд легко выворачиваю из джинсов филейную свою плоть.
Ремень понизу приходится затягивать туго, чуть ослабишь - спадает. Так-то ничего, облегание снизу в кайф, но лишь нальётся резервуарчик жёлтеньким - и как испанский сапог тебя жмёт в джинсах-то. Что обидно - середине живота привольно, но через ременной затяг туда пузырь не прорвётся, блин!
Немногим нынче можно сказать, что занимаешься писсингом. На тебя посмотрят, как на чудачку или извращенку, присоединяться никто и не подумает. А по мне, писсингистки больше похожи на алхимиков. Непонятно? Объясню.
И у тех, и и других цели - дурные. Ну что такое, в самом деле, превращать дешёвые металлы в золото? Лишить золото его уникальности, заставить людей выбрать для чеканки монет другой, неиспоганенный алхимиками металл. Философский же камень, эликсир вечной молодости развенчал Шерлок Холмс в рассказе "Человек на четвереньках". Писсинг ничем не лучше. Ну, натренируется человек сутки удерживать в себе несколько литров мочи. Будет гордо носить в себе эту плещущуюся мертвечину, торжествовать непонятно почему, хотя окурки и ненужную упаковку расшвыривает на каждом шагу...
Я где-то читала, что один французский дворянин сморкался двумя пальцами, а когда его внимание обращали на существование таких вещей, как носовые платки, говорил: "Ба, да чем же это выделение тела лучше всех других, что мы тщательно собираем его в тончайший батист, плотно заворачиваем и бережно храним при себе?" А ведь ?сморчки" не требуют терять силы, всё время сжимая живот.
Но если дурны цели, то хороши последствия. Гоняясь за недостижимым, алхимики сделали массу интересных естественнонаучных открытий и заложили основы химии. Писсинг же, если не доводить дело до опасных здоровью крайностей, помогает стать волевой, неустрашимой, сильной, с честью выходить из всяких жизненных затруднений. Обычно для этого советуют заниматься фитнессом или боди-билдингом, аэробикой и чёрт знает чем ещё. Н не всякая девушка возьмёт в руки гантели, найдёт время (регулярно!) и деньги на тренажёрный зал. А мочевой пузырь всегда под рукой, и терпёж можно сочетать с любым другим занятием. Сидит эдакая скромная девчоночка, записывает лекцию, глазки еле поднимает. И только натренированный глаз заметит, что напряжена она до предела, мышцы подрагивают, экстрим прямо. Иной раз догадаешься только по нервному подрагиванию века. Незаметная такая тренировка. Победы над другими начинаются с победы над собой. Побеждает тот, кто умеет терпеть. Терпеть во всяких смыслах, не только по-маленькому, конечно. Но ведь и большое начинается с малого, не так ли?
Кроме того, писсинг чем хорош? Каждая извлекает из него то, что ей по плечу, что хочет. Одной нужно утилитарное умение подольше обойтись без туалета, другой - натренированная воля и упорство, третья загодя готовит живот к беременности и родам. Если же девушка склонна к самоанализу, прислушивается ко внутренним своим ощущениям, она может сделать ценные открытия (ждя себя) в физиологии, а то и анатомии человека. Не так уж и много действует на организм факторов, которые с нуля возрастают до уровня нестерпимости и позволяют прослеживать реакцию организма, отдельных его частей на это воздействие. А на этом пути всегда можно новое для себя обнаружить, а потом и в жизни использовать. Причём такое обнаружить и понять, что и другим-то объяснить трудно. Пришлось бы пройти полный медицинский курс анатомии, чтобы научиться называть части тела своими (латинскими) именами. И кто хочет услышать объяснение - тоже. А это на уровне геройства нынче, самостоятельное изучение. Так что полученное знание является во многом скрытым, и это создаёт впечатление приобщения к чему-то такому...
Писсинг позволяет проявить индивидуальность. Одна просто зажимается изо всех сил и терпит до последнего. Вторая ищет способы, как замедлить наполнение мочевого пузыря, чего-то жуёт, что воду впитывает, соль, морщась, глотает. Это против принципов, вообще-то. Но приходится закрывать глаза, тем более, что организмы и так разные, одни быстрее воду прокручивают, другие - медленнее.
Перед спортивным писсингом, по-моему, надо клизму ставить и желудок промывать. Круто? Но это состязания, не так уж и часто бывают, и цена победы велика. Условия участницам надо выровнять. Впрочем, клизму они и сами себе поставят, если снимать с "дистанции" тех, кого неудержимо потянет по-большому, но жидкому. Ну, а рвота - это против мелких хитростей с поглощением и удержанием воды в желудке. Подобно тому, как мужчина, здороваясь, снимает перчатку, показывает, что в руке нет оружия, писсингистка должна показать всем, что в желудке у неё нет "допинга".
Правда, если девушка всю неделю питалась солёной рыбой и пила чуть-чуть всего, вся просолилась и готова ведро воды в себе удержать с помощью этой соли, это не проверишь. Остаётся надеяться, что намучилась славно, приплюсовать её недельные муки жажды к нынешним мочевым, закрыть глаза... Но на тренировке, себя-то чего обманывать! А третья писсингистка ищет способ напряга мышц, при котором низ пузыря был бы крепко зажат, а верх мог бы расти до пупка и выше. Растёт же у нас матка с зародышем, когда деваться ему некуда, выдерживают же беременные страшный растяг живота, почему бы и пузырю не растянуться до "беременных" размеров, перед родами? Надо только зажать сфинктер, а всё по соседству расслабить. Или так напрягать, чтобы пузырь вверх подталкивать. Это непросто, требует вдумчивых тренировок, но на то и упорство с интеллектом. Зато если натренируется девочка, она может игрой мышц живота создавать "вакуум" даже в достаточно полном пузыре, терять ощущение его наполненности. Зачем? А спортивный интерес? А интерес к своему телу, его возможностям? И заодно даст сфинктеру отдохнуть, собраться со свежими силами. Напрягаясь не просто так, а по определённой, только ей ведомой программе, можно и продержаться дольше, и мочи скопить больше - без ущерба здоровью. И торжествовать победу интеллекта над грубой силой.
Вот что я придумала для начала и опробовала на Евке, пока мой мочевик не отошёл.
Взяла её обычные бельевые трусы, которые облегают тело средне, без особой давки. Выбрала типа шортиков, чтоб по бокам подлиннее было. Наметила карандашом четыре вертикальные линии - посерёдке спереди и сзади, и по бокам. Разделила их на равные части, поставила крестики. И вокруг каждого такого крестика вшила в ткань маленькую петельку. Ну, иголкой два раза проткнула и завязала узелок. Крошечная такая петелька.
Через каждые четыре петли на равной высоте я продела толстую нитку, а перед тем её отмерила и химическим карандашом нанесла сантиметровые деления. Завязала узелки на самых дальних делениях, а те, что поближе зажимала маленькими, но крепкими заколками для волос, половину на левый бок приспособила, половину - на правый.
Теперь я могу "формовать" подружкин живот по своему усмотрению, если он, конечно, достаточно выходит вперёд. Напоив её вволю или накормив арбузом, смотрю, как он заполняет форму. Все ли нитки отпустить до узелков, сняв заколки, зажать ли в равной степени все трусы, зажать низ, а верх отпустить совсем или постепенно, типа воронки - выбор большой, и необязательно его в один день проходить. Но нелишне записывать, а то в круговерти будней и не то забываешь.
Поэкспериментировав в статике, перешла к динамике. Закалываю сначала все нитки и жду, когда животу в трусах станет тесно. Ага, Евка кашляет, вот и этот жгучий момент. Жму на одну из заколок и медленно отпускаю нитку, а подружка вчувствуется в живот. Легче стало, не очень? Пытается расслабиться в том месте, где ослабла нитка. Запоминает ощущения. Возвращаю нитку в прежнее положение и берусь за другую. Перебираю так все. А она пытается расслаблять мышцы параллельно с отпусканием нитки, и даже загодя, чтобы живот сам распирал трусы. Играю с подходящей ниткой, двигаю туда-сюда, ловлю для подружки кайф. Она добивается полного расслабления в этом месте, чтобы только нитка определяла сдавливание мочевого пузыря, но не мышцы. И это на фоне сжатого сфинктера, конечно. Потом при отпущении нитки она имитирует зажатие сантиметровых делений сжатием мышц, воспроизводит прежнее ощущение. О-о!
Научив Еву "играть" мышцами живота, от "обручных" трусов мы отказались и пошли тренироваться дальше. Но иногда всё же она их надевает, для кайфа. Всё-таки свои мышцы - это одно, а чуять, как тебя жмёт снаружи - иное.
Обидно немножко, что для меня эта задумка пока не подходит. Но этот способ стягивания я и к чашками лифчика (своего!) приложила, только петелек побольше насажала и деления почаще сделала, через каждые полсантиметра. И зажимать пришлось маленькими, но злыми "крокодильчиками" (в магазине "Юный техник" меня из-за них за свою теперь принимают). Когда стягиваешь нитки, полное впечатление, что доишь. Саму себя, кого же ещё! Конечно, никакие мышцы там не тренируются, просто ищется наилучшая форма чашки для полного комфорта грудей. А если честно, то ещёnbsp; & & и такая форма, от которой кайфуешь просто. Стягиваешь себе грудку и млеешь.
А что? По одной пряжечке на плечевых лямках - разве много? Только что подтягивать-отпускать чашки. Маловато степеней свободы для ищущей девушки, для её пышной плоти. Хотя, если честно, больше мои поиски направлены на "степени несвободы".
Я ещё пришила на другом лифчике всё так, чтобы нитки сдавливали чашки, когда поводишь плечами. С нитками не навозишься, особенно с двух сторон. А тут грудь выпячиваешь и автоматически она сдавливается. Сильнее выпятишь - сильнее её сдавит. Прямо как матросики-лилипуты тянут канаты, ставят паруса для путешествий в страну кайфа. Ищи теперь оптимальный вариант, балансируй на грани боли.
Этим можно заниматься и на людях, только верхняя одежда не должна лифчик выдавать.
Если рассказать об этом девчонкам, они превратят меня в портниху. Сиди и шей им давильные трусы и лифчики. А это дело глубоко интимное. Хватит и рассказа в Интернете! Делайте всё сами, милые мои. Может, ещё лучше получится.
А я вам расскажу, как даже над мужчинами могут женщины восторжествовать, над их грубой, но неумной силой. Когда видишь, как парень хлещет из бутылки, а потом быстро идёт за забор, невольно думаешь: а сколько бы ты вытерпел, милый, если бы терпел, как мы, девушки? Сильнее ли вы нас в этом отношении? Или сильны у вас только бицепсы, а пониже приспичит - и всё, потекло, отворяй гульфик?
Проверим. И как-то раз, гуляя, напоила я Лёшку. Хотя, если по правде, задней мысли у меня тогда не было. Просто он покупал по две банки и мне одну совал, а я только пригубливала и при случае ему отдавала - почему, вы уже знаете, Он и пил ненароком, не засчитывая. А потом снова покупал, будто не пил.
Лёшка стеснительный вообще-то, а гуляли мы в людных местах, так что не мог устроить он себе туалет. А я, эгоистка этакая, всё о себе думала, к своему животу с тревогой прислушивалась. И заметила, что что-то не так с парнем, только когда на остановке автобуса он повёл себя нервозно. Спокойно стоять не мог, всё ходил вокруг, а я к нему лицом поворачивалась. Может, думаю, хочет бретелечки мои на спине рассмотреть, лучше уж полушария спереди. Но вскоре вспомнила о его многовыпитом.
Разумеется, я сделала вид, что ничего не замечаю и оценила сво1 благоразумие - мой-то животик молчал в тряпочку. То есть - в трусики. О чём-то болтаю, а сама думаю - так он меня только до общаги провожал, а сейчас будет вынужден зайти. Пока он туалетничает, я чай сготовлю, красного корня плесну, посидим, может, чего и выйдет у нас. Только бы Евки на месте не оказалось. Подружка она моя, да, но в таких делах всё порознь у девушек. Я ей мешать тоже не стала бы, да не заводит никого себе она.
Поэтому, кстати, я и тёте Болесе ничего рассказывать не стала, она к Еве благоволит и всё ей выкладывает при случае. Сама пишу, как могу. Ведь Евки и вправду в комнате не оказалось, и рассказу сему она не героиня.
Наткнётся в Инете - пусть читает, не жалко. Но как рядовой читатель читает. Поняла, подружка?
Итак, Лёшка ходил вокруг меня да около и всё порывался ослабить ремень на джинсах. Но я то и дело брала его то за одну руку, то за другую и что-то говорила-говорила. Что - не помню. Главное, думаю, чтобы он в автобусе не обдулся, а то где я ему сухие джинсы найду? Не в женские же его рядить, он там себе всё расплющит или же ремень не затянет.
Поэтому не стоило ему раньше времени ремень ослаблять. По себе знаю - рано ослабишь, рано пузырь возрадуется и ещё больше нальётся. Надо терпеть, пока можно, и только в последний момент ослаблять. Тогда есть шанс дотерпеть до туалета. Так что, милый, ручки-то отставь.
И вот, делая вид, что ничего такого не замечаю, стала я замечать, что Лёшка стал слегка прикусывать нижнюю губу. Никогда этого за ним не водилось. Достало, наверное.
Я попыталась вспомнить, как сама хотела в туалет, когда для сдерживания принималась кусать губы. Но тут же вспомнила, что с пузырём шутить не стоит, хоть он и почти пустой у меня. Но от воспоминаний может вообразить, что полон, поведёт его, расслабит, и тогда... Лучше подумать об этом в общаге, где все удобства под рукой. Под попой, в смысле.
Подошёл автобус. Мы залезли в него, прошли в центр, но тут снаружи ещё поднажали, вломились, и салон стал битком.
Нас прижало друг к другу, и за мгновенье до этого я инстинктивно повернулась к мужчине (Лёшке то есть) боком. Не люблю я соприкосновения лоб в лоб, груди в грудь, живот в живот, а спиной стоять неприлично. И вот моё бедро ощутило джинсу, туго набитую мужским содержимым, а локоть оказался прямо против его мочевого пузыря. Такие уж мы по росту с ним.
Я старалась не двигать той рукой, но в автобусе даже дышать было трудно, настолько мы все были стиснуты. Разговор не клеился, к тому же столько чужих ушей вокруг. И мне, признаюсь вам честно, стало скучно. Ехать ещё долго, и даже сотового не вынешь - развлечься.
А от скуки девушки на всё способны.
Развлечение придумалось само собой. Я стала чуть-чуть сгибать руку в локте и немного так давить им на Лёшкин живот. Виду не подавала. Он начинал сопеть, ворочаться, пытался мою руку отвести, но лишь вклинивал свою ладонь в тугосплетенье автобусных тел, как становилось его животику ещё хуже. Выдёргивал руку, пытался повернуться, тихо стонал. Я распрямляла руку, слышала облегчённый вздох. Потом всё повторялось.
Я вспоминала по дороге, что он мне рассказывал. В конце августа его, новопоступившего, забрили дежурить ночью в ремонтируемой общаге - чтоб цемент не растаскивали. Так он брал с собой арбуз, бодрствовал, пока не начинало неудержимо клонить ко сну. Тогда быстро съедал пол-арбуза, запивал газировкой и ложился спать в плавках на надувной матрас. Расслабляясь, ощущал, как спадает набитый живот, уходит из него водичка в кишочки, чтобы потом появиться в другом соседнем месте. Особенно хорошо, если удавалось за это время приснуть. Тогда ощущение полноты "души" прямо-таки вынимало из сна. Но и без этого неплохо - он учился зажимать сфинктер оставаясь в целом расслабленным, не напрягая другие мышцы, как обычно делают, когда терпят. И зажатия эти входили в мерный ритм наряду с сердцебиением и дыханием. А когда всё мерное, это легче как-то поддерживать. Даже в противогазе дышать рекомендуют равномерно.
И не боялся дежурный обдуть надувной казённый матрас - это ещё один кайф. Не расщедрились хотя бы на раскладушку - и получайте! Раз плавки не держат сами, то и пускай их мокреют. Вот вам! А я в сон...
Я хихикнула и резко нажала на выпуклость локтем, в это время автобус тряхнуло. Лёшка судорожно вздохнул, изменился в лице и сильно прикусил нижнюю губу. Попытался от меня отодвинуться, да куда там!
Но вот народ мало-помалу вытрусился. Мы плюхнулись на тёплые сиденья. Вернее, свободно плюхнулась одна я, скользнув поближе к окну, а мой партнёр усаживался медленно и осторожно. Верно, быстро сгибаться и вообще делать резкие движения ему стало рискованно. Пользуясь этим, я потянула руку по диагонали спинки сиденья, и когда Лёшка наконец уселся, положила ладонь на его поясницу, приобняла то есть. Мы так часто делали.
Поездка продолжалась. Лёшка ёрзал на сиденье и постоянно тёр руки. Ч что-то болтала, поворачиваясь к нему и упираясь мягким передом в его правое плечо. Бицепсы у него на уровне, ничего не скажешь. Но сейчас я под грудью чувствовала, как они напряжены, совершенно избыточно для спокойной поездки сидя. Наверное, он не смог словить кайф от того, что девчонка упирается ему в руку бюстом, а лифчика-то у неё...
Ладно, напомним о себе иначе. Левая моя рука погладила Лёшкин пояс и незаметно пошла по животу. Обычно я игриво стремилась к его мужской выпуклости джинсов, но сейчас меня интересовала другая выпуклость, не столь постоянная, надо было ловить момент. Нижнее-то от меня никуда не уйдёт.
Притворяясь, что мне никак не удаётся пробиться к его паху, руки, мол, не хватает, я елозила по грубой ткани и легонько давила, стараясь попасть в мочевой пузырь. Ряд попыток удался. Лёшка вздрагивал, резко вдыхал воздух, пытался отвести мою руку, но мягко, чтобы я не имела повода спросить, что это с ним, почему в обычные игры не играет. Один раз у меня получилось снайперство, он аж подпрыгнул на сиденье и я, беспечно и чуть глуповато улыбаясь, заметила, что выходить ещё рано, и сильнее прижала его бедро левой рукой, усаживая. Лёшка глубоко вздохнул и сел. Взял мою шаловливую ручонку в две свои лапы и стал ласкать.
Плохо это ему удавалось, руки-то сведены напряжением. Моя ладошка всё чувствовала...
Я хотела положить ему на живот правую руку, но он поднял локоть и отвёл её. Якобы ему так удобнее ласкать мою левую. Я хотела было поиграть в кошки-мышки и до животика его надутого всё же добраться, но вдруг в голову пришла другая мысль.
Я уткнулась соседу в плечо и сделала вид, что задремала.
Расслабилась, постаралась прильнуть к его боку как можно всецелее. Вроде удалось. Я чуяла, как напряжено мускулистое тело, как частит дыхание, как мученически бьётся сердце. Зря, только кровь быстрее бежит через почки. Я представила, что каждое биение пульса вбивает в пузырь кубик мочи, и мне стало интересно, когда же наступит предел.
Вот Лёшка стал похлопывать меня, что-то говорить. Я незаметно приоткрыла один глаз, заметила за окном знакомый пейзаж, и что-то невнятно промурлыкала себе под нос. Он продолжал похлопывать, всё настойчивее. Ч сделала вид, что не могу проснуться, что мне хорошо, и выпрямилась только тогда, когда автобус снова набрал скорость.
Я с ужасом уставилась в окно, увидела своё смутное отражение в стекле, добавила во взор ужасу и решив, что так пойдёт, повернулась к спутнику.
- Кошмар, проехали мою остановку!
- Блин!!
Это он выпалил на излёте выдоха, набрал полную грудь воздуха, чтобы высказать мне весь набор тёплых слов, и вдруг застал с полуоткрытым ртом и уставился в пустоту.
Я скосила глаза на его пах с чудной выпираемостью на "молнии". Всё тело передёргивало, шла напряжённая борьба.
Да, не стоило ему резко вдыхать. Диафрагма-то идёт вниз и прессует пузырь. Но Лёшка вытерпел.
С неменьшим артистизмом я беспечно сказала:
- Я так и знала, что ты не рассердишься, мой милый, вылезем на следующей. А вообще-то, - стрельнула лукаво глазками, - если девушка не просыпается, её иные на руках носят.
Глубокий острожный вздох. Умеренно глубокий. Куда ему другие мышцы напрягать! Все вила надо в живот мобилизовывать.
Лёшка встал, с трудом разогнулся, и мы направились к дверям.
Когда автобус на подруливании к остановке тряхнуло, я схватила его за талию и вовремя поняла, что тянуть руки дальше не стоит - нарочито выйдёт. Мой кавалер и так вздрогнул, напрягся всем телом, но промолчал.
Мы вылезли. Я постояла, даже подождала, пока минуют нас входящие-выходящие, и начала неспешно прихорашиваться. Лёшка сделал вокруг меня несколько нервных кругов, потом чмокнул в ухо, взял за руку и повёл в общагу.
Я старалась идти не спеша, что-то рассказывала ему о магазинах, показывала рукой, приостанавливалась. В одном месте остановилась и показала, как ту зимой сломала каблук, ударив им о бордюр. В другом месте долго открывала урну, чтобы выбросить жвачку. Витрины не обходились моим вниманием. В общем, время тянуть было весело.
Спутник торопил меня, но на близкую дистанцию не подходил. Ну да, я же приобниму его, сцеплю ладони на его дальнем бедре, как мы всегда ходили, а животик-то уже горкой!
Не слушает ведь! Как бы его заинтересовать и отвлёчь? Друг заговорил бы "о бабах". Но ведь и подруга может, если деликатно.
- Слушь, Лёшь, - говорю, - знаешь мою соседку по комнате Кристину, ну, к которой Костя ходит?
- Почти не знаю, - отвечает. - Мы с ней редко сталкиваемся, я и лицо помню так себе. А что?
- Просто мы, девчонки-однокомнатушки, так всё распланировали, чтобы парень любой из нас других и не видел, свою только. Усёк?
- Эх ты! Ловко! А мы ведь по нескольку часов с тобой... сидим. Они-то где?
- Ну, кто по магазинам ходит, кто в библиотеке до закрытия сидит, а кто и в гости к своему парню идёт.
- Ловко! - Но тут он опять стал морщиться.
- Само собой ведь ничего не делается. Ни предметы не учатся, ни комната не опустевает. Всё самой двигать надо. Зато потом... Ты знаешь, что когда Костя к Кристе приходит, он до плавок раздевается, а она - до бикини?
- Понятно. - В паху у него напряглось.
- Да ты не понял. Не сразу в интим. Просто они всегда так. Даже если она его угощает и по всем правилам стол сервирует, они за ним по-пляжному сидят. Как великосветские помещики.
- Но потом-то - в постель? - Одно на уме!
- Когда как. Знаешь, Кристя мне по секрету сказала, что теперь этим реже кончается. Не каждый раз. Наверное, иногда достаточно насмотреться на женское тело вблизи, насладиться присутствием подруги, наговориться. Девушки тем более умереннее в этом смысле. А когда нагота в дефиците, когда оба одеты, поневоле приходится лезть в постель, не понимая, что без этого вполне можно обойтись.
- Хм... Правда?
- Да! К тому же у девушек критические дни бывают. Кристя извращений не любит, серьёзная она. Тогда просто заваривает зелёный чай, он сразу понимает, что к чему, и пьют они этот текучий чай стакан в стакан - кто первый не выдержит и описается. Когда парень в плавках и долго терпит, он потом разряжается полностью. Ну, ты понял. И в постели делать уже нечего. А девушка тренирует мочевой пузырь. Кристя говорит, что это не раз её выручало. Много на улицах чего пьём, верно?
- Верно. О-ох! - Он взялся за живот, но признаться не решился и быстрее зашагал.
Не хочешь - терпи. Но тему продолжим.
Я догнала его.
- Так вот, сидит он в плавках...
- Плавки? - промычал он. - Хорошо бы.
- Да, плавки. Она ему сама пошила, дабы если не её руки, то её подарок его обхватывал бы. Почти по-женски пошила: треугольники на верёвочке сверху, и верёвочка эта перекидывается через тазовые косточки, - я показала, он с трудом увернулся, - и сбоку завязывается. Держится на косточках, а спереди и сзади спускается к треугольникам. Если туго завязать, перед тем выдохнув, то классно так. Кстати, когда в туалет хочешь, а нельзя пока, то живот над лобковым треугольником вываливается и даёт продержаться подольше. Это тебе не тесные джинсы!
- Да, не тесные джинсы... - эхом отозвался Лёшка.
Я смекнула: на нём семейники. Теперь многие парни под джинсы так носят, особенно кто боится пережать, передавить и перегреть. О здоровье заботятся, лезут в комод, достают бельё своих отцов... да нет, дедушек, отцы-то уже "боксеры" да слипы носили. Берут ножницы и "мирят" семейные, династические трусы с тесными джинсами. Пошла мода надевать плавки только перед тем, как лечь с девушкой в постель. Пива стали меньше пить - а вдруг приспичит? В плавках-то легче было, облегая всё и вся, они держат это "всё и вся" в строгости, в них захочешь - не взбрызнешь. Сколько раз я на пляже видела, как парни бегают "за кустик" - невмоготу им в воде опорожняться. Не то, что нам, девчонкам! И если хочется, а негде, то плавки самое то.
В семейниках терпеть сложнее, в дугу у тебя не скручено там, зато честнее. Ничего не подключаешь, один сфинктер вкалывает, ни на кого ничего не валит. В джинсах ещё честнее, если в брючину спустить, то и не встанет, не поможет.
А в плавках всё в одной куче, одно изнемогает, дёргается, другое возбуждается. Трение, имитация женского "приюта", самообман. И вот уже расползается мокрое пятно, можно поражение засчитывать. Даже если убедишь судей, что это не та влага, всё равно дальше терпеть труднее, даже по дуге будет моча проходить, сфинктер не держит. В семейниках же ещё можно зажиматься и зажиматься.
Конечно, если сфинктер слабоват, а возбуждаешься трудно, то лучше плавки.
Вспомнилось кстати, как он говорил: надеваю, мол, под джинсы особые, шершавые плавки, если не уверен, что девушка мне нравится по-настоящему. Общаюсь с ней, а сам прислушиваюсь к собственным ощущениям, ко всему, что обтянуто шершавым. Если нижние, мясистые края ягодиц чувствуют обтягивание материи, как в детстве (оттуда это ощущение, не совсем удачно его родители экипировали), значит, собеседница интереса не вызывает. Интерес сопряжён с другими ощущениями, более взрослыми, напрягающими. Шершавость, подробности облегания не чувствуется, низ выступает единым фронтом, причём выступает и в прямом смысле слова, насколько джинсы позволяют. На меня вот напряглось, гуляем теперь.
Правда, семейники мудрее, как сама семья. В них скорее устанешь бороться с нуждой и скорее сдашься. Опозоришься, конечно, зато без вреда для здоровья. Это потом оценишь. А с затянутым низом... Как-то Костя с Кристей устроили любовное состязание "Кто кого перепьёт". Она облачила его в свой сплошной купальник, чтобы забавней смотрелся и поменьше сдавливало ему поясницу, уравняла шансы. Они сели друг против друга и стали друг друга поить, ласково приговаривая. Животы начали набухать на глазах, зазвучали успокоительные слова, занапрягались мышцы. Поглаживали, массировали, помогали - по-честному. Каждый выражал уверенность, что его визави выдержит.
В конце концов, она исказилась личиком и обдулась, он засмеялся было, да тут же глаза и округлил. Мочевой пузырь дал сигнал, вода из кишечника перестала всасываться, всё там разжижилось донельзя, смех подтолкнул, жижа вся и пошла-поехала. Понос, блин! Несдержимый! А навыка быстро снять неудобную женскую одежду нет, порвать же боялся. Вертелся, как собака, ловящая собственный хвост, и всё больше и больше обделывался - по самый пояс. Всё там у него по телу размазалось, под купальником-то. Пузырь, само собой, подгадил исподтишка. Так и пришлось в воняющем мокром купальнике бежать по общаге до ванной.
Всё-таки мужской организм мудрее женского, не даёт себя насиловать, а силу сфинктера, могущую повредить телу, нейтрализует направлением потока к слабейшему из звеньев - заднепроходному.
Впрочем, бывает и по-другому. Лёшка мне после рассказал, что дома проверял свою писс-выдержку. Проснулся воскресным утром и не стал ходить в туалет, против своей утренней привычки, наоборот - надел тугие плавки и стал надуваться чаем. Хотел, чувак, побыстрее закончить, к завтраку, а время терпежа решил отнести к объёму выпитого, чтобы потом пересчитывать.
Он чуть не лопнул - по ощущениям. Впрочем, все так говорят, нет культуры описания своих мучений. Всё более и более грандиозные усилия приходилось прилагать, чтобы сжимать сфинктер, в последний раз он так зажался, с таким напрягом, что в дрожь пошли все мышцы тела, типа судороги охватило. И не хочет, а дрожит весь дрожмя, а отпустить зачинщика-сфинктер боится - брызнет. Ну да, он же пил, никак не предупреждая организм, что сливать неуда. Вот организм и работал в обычном своём режиме, болью ругая "случайно" заклинивший сфинктер.
Лёшка хотел ещё сделать "берёзку", помучить почки, но едва вошёл в позу (кривая вышла берёзонька), как почуял, что малейший толчок - и всё. Как он медленно-медленно из позы этой валился, как умудрился добраться до туалета, не залив пол, как не расколол струёй унитаз - уму непостижимо!
Но самое интересное началось после этого мощного слива. Он снова надел подмоченные, правду сказать, плавки и снова стал напиваться. Ведь в нём утром оставалась старая ночная моча, а она гуще и едче свежей, может, это повлияло на быстроту сдачи?
Да, пузырь снова стал наполняться, но вскоре Лёшка почуял, что питьё стоит у него в горле. Не проходит дальше в желудок, вернее, из желудка - в кишечник. Больше не сделать ни глотка. Сильно поумнел организм с утра, и если чует, что снова будут проблемы со сливом (а плавки мочевой канал подогнули), останавливает воду, где её ещё можно остановить.
И всё встало. Экспериментатор долго ходил по квартире, как потерянный, чувствуя стоящую в горле воду и переливания в желудке, рыгал, чего-то ждал. Внизу было ощущение бочки, заткнутой в нижнем отверстии пробкой. Хочется пИсать, но сократишь сфинктер, подожмёшься - и всё вроде ничего. Чувство не прогрессировало. Казалось, терпеть можно бесконечно.
Охота в туалет просто "висела" внизу, напоминая: мол, хозяин, при случае слей, легче станет. Но ничего не требовала, не закатывала истерику. От чувства острого гона на унитаз это ощущение отличалось, как насупленный сосед по скамейке от ругающегося, норовящего ткнуть кулаком. Типа стрелки расхода бензина, дёргающейся в розовой (не красной) зоне. Типа напоминания матери в голове - купить то-то и то-то, когда идёшь в магазин.
Из любви к науке он потерпел до обеда. Чувство голода в полном воды желудке притупилось, но верх стала брать привычка. Неуютно непозавтракамши. Как это так, мужчина - и не евши? Как можно?
Ситуация сложилась парадоксальная. Как солдат-дезертир, Лёшка мечтал сдаться первому же приступу боли в мочевом пузыре. Но врага не было. Было неприятное чувство давления, побуждающее время от времени сжимать сфинктер, подобно тому, как шмыгают носом, загоняя подальше внутрь слизь. Но сдаваться простому давлению было как-то несолидно.
Когда до обеда осталось всего ничего, он пошёл на хитрость. Сел на ковре на пятки, сжатые кулаки положил на живот, мышечно зажал горло, чтобы не текло, и опустился вперёд, чтобы грудная клетка давила на кулаки, а те - на живот. Коснулся лбом ковра, давление в животе усилилось, что-то в районе мочевого пузыря начало куда-то ползти, но без особой боли. Он испугался - мимо его воли ползёт, он же не давал санкцию на открытие кингстонов! Не дай бог, такая слабость закрепится, он мочу держать не будет ни днём, ни ночью!
Выпрямился, встал, ещё немного побродил. Потом вздохнул, плюнул и пошёл в туалет. И когда организм почуял, что путь сливу открыт, желудок быстро, с бульканьем и рыганьем, очистился от воды.
И наступил аппетит. Да какой - волчий!
Так это у парней. Мы, девчонки, что можем с нашей-то простотой снизу - разве только зажать устьице пальчиком. Разве так давление создашь? А сфинктер слабенький, так что нет нужды в перенаправлении, поносе, воде в горле. В ущерб себе терпим, кто раньше сдастся, тому и ущербу меньше.
А терпёж, похоже, вступал в фазу решения: признаваться или обдуваться. Мужская гордость требовала не подавать виду, но реализм - он отсчитывал минуты до катастрофы, а я беззаботно смеялась, подначивала кавалера, норовила даже зайти в магазин.
Случайная встреча помогла ему напрячься, выдержать лишние две-три минуты. Это была смазливая девочка, стоящая на углу. Салютуя уху мобильником, она повернулась к нам боком, и блузка с этой стороны задралась чуток, обнажив пояс. О силе его затяга говорил валик выпятившейся вверх плоти, лоснящаяся такая жировая складка. Вся кожа, показавшаяся из-под блузки, выигрывала от такого насилия - такой гладкой, пухлой и привлекательной она казалась. Ну, а загар только усугублял впечатление. Мужской глаз схватывал, что может иметь его обладатель от ласк столь женственной особы - а при ловкости рук и больше, не в пример затянутому ремню. А в ремне ли дело, не вспоминало ли тело, как оно деформировалось под руками того, с кем сейчас шла болтовня по трубке? Вспоминала об этом задравшаяся блузка, и подрагивавшие грудки, и даже непромокаемые джинсы не могли скрыть игривого поплясывания ягодиц, растирающих влагу женского возбуждения и доводящих её аж до спины. Или это пот полупрозрачной мокротой вклинился там в блузочку? Нет, чтобы выступать по всей спине и стекать сверху вниз, как полагается сей асексуальной жидкости!
Мы прошли мимо, мой спутник стал расслабляться.
Признание вырвалось помимо его воли. Лёшка вдруг встал, как столб, чуть согнувшись в пояснице, с усилием выпрямился, сунув руки между ног, и брякнул:
- Блин, сейчас обоссусь!
Поистине, во мне гибнет актриса. С таким удивлением во взоре я повернулась к терпеливцу - кто бы усомнился!
- Что ж молчал? Пойдём быстрее тогда.
И я действительно пошла быстрее.
Да только не по прямой. Я частила на своих "гвоздиках", забегая то слева, то справа. Моей целью было заслонить от ищущего спасения мужского взора всякие местечки, где можно было бы пристроиться. А по прямой мы пошли едва ли не тише, чем прежде.
Упадок в скорости я компенсировала громкостью цокота каблучков. Со стороны могло показаться, что я бежала.
Один милый подвальчик близ общаги я перекрыть всё же не успела. Моего парня прямо-таки повело к нему. Пришлось взять за руку и скорректировать курс, объяснив, что тёплый туалет уже близко, чего ж простату морозить. Лёшку аж всего передёрнуло, во взгляде мелькнула тоска, но он подчинился.
Как я ни слаба, а устрой мы игру в перетягушеньки, и его терпение лопнет.
Что же он мне рассказывал о плавках? Ага, вот что.
- В детстве маня облачали в трусики или шортики типа плавок, на детских фотках я всегда в них. Зимой, конечно, штанишки, но под ними всё то же. И образовался рефлекс, что ли - если снизу подпаковано, ногами могу выделывать, что захочу. Конечно, если забежать " не тужа", то можно и по попке получить, и ещё тебя в промежности что-то дёрнет. Лучше уж по голому, чтоб не дёргало. Вы, взрослые, раз уж лупите, так хоть приспускайте трусики, не калечьте ребёнка!
А когда собирали меня в школу, купили форму, то трусики под брюки дали другого покроя, семейного, что ли, не подпаковывающие, как привык уже. Но не успел я почуять свободу в промежности, как навалилась на меня несвобода иного рода, школьная. По струнке ходи, ну, и так далее. Брыкался, бунтовал порой, но это уже другой рассказ.
И вот подростковый возраст, пора самоутверждения. Хватит ходить по дому, в чём велят, даёшь, в чём хочу! Это девиз одного из многих моих бунтов. Да, а в чём хочу -то? Неважно, главное, не в том, в чём раньше. Зимой, например, ходил расхристанным, нарочито неопрятным, крутость нагуливал.
Пришли тёплые деньки. Вопроса не стояло - в плавках, конечно. Узенькой красной полоской на теле, модных, все мышцы чтоб на виду. Или другого яркого цвета. И мужские мои достоинства суммированы, и одеться для улицы пара пустяков - носки, нырк в джинсы, майка, кроссовки - и готов. Главное - не надо переодевать трусы в туалете или запертой спальне.
Родители ворчали, на что-то намекали, но я шёл им навстречу в других вопросах, скажем, после девяти не возвращаться, и таким образом лавировал, отстаивал свою подростковую свободу.
Вот о ней-то и речь. Когда я начал ходить по дому в плавках, смутно что-то припомнилось. Вернее, сначала добавилось ощущение какой-то свободы, вольницы. Откуда? Всё ведь стиснуто, аж потрескивает. Кайф шёл от сжатия, несвободы, а тут нА тебе - наоборот чего-то такое. Потом уже понял, что это "гостья из прошлого", стал припоминать. Чего не вспомнил, то домыслил.
Да, из раннего детства это воспоминание, из тогдашних вольных дней. Даже, пожалуй, не совсем так. Когда пошёл я (повели меня!) в школу и стали заставлять ходить по струнке, это просто связалось с новым чувством одежды на теле. И, вероятно, тогда спряталась в уголке души тоска по беззаботным дошколятским дням. Именно тогда я понял, насколько ценно детство, а раньше-то и не понимал, всё казалось само собой разумеющимся. Райская жизнь!
В подростковом же возрасте эта тоска вылезла наружу и добавила чувства свободы, раскрепощённости. Хотя и забот у меня прибавилось, без выпендража в нынешних компаниях никуда. В том числе и...
С хохотом переставляли мы слоги: под-росток - росток под. Под себя, то бишь, вниз, понятно что. До наготы мы не доходили, а вот обтянуться потуже и в таком виде показаться в компании - милое дело.
Кстати, плавки хороши такие, которые сокровенное покрывают, а вот мышцы, наоборот, как бы выталкивают из-под себя - работайте, милые, на воле! Не полностью, конечно, не стринги, небось, но по ощущениям - мышцы наружу. И это подстёгивает. В таких плавках не усидишь, не устоишь - хочется двигаться, плясать, гимнастировать, а то и по именному назначению - плавать. Стимулирующие штучки.
Как-то я смотрел по телику художественную гимнастику, не столько на художества, сколько на тела. Показывали спортсменок и крупным планом. Бабушка возмущалась, что сильно размалёваны девки, брови будто широкой кистью обведены и всё в таком духе. А мама объяснила - раскраска эта не для близи, не для крупного плана. Если подкраситься, как обычно, или вообще не мазаться, с задних рядов... да даже со средних в большом зале лицо "провальное" будет, никаких бровей, ресниц, губ вообще видно не будет. Не лицо, а бесцветная маска. Чтобы детали хотя бы угадывались, надо размалеваться по-чёрному. Те, кто обычно сидят спереди, те знатоки гимнастики, они всё понимают, да и на лицо меньше всего смотрят. Зато галёрке лучше видно - человек со своим лицом выступает, не безликий кто.
Интересно... И я вдруг подумал о другом. Не о лице, а, скорее, наоборот. Вот обтянулся я плавками и лежу на пляже или там в волейбол играю. Тем, кто близко, хорошо видны мои мужские достоинства. Но отойди девчонка чуть подальше, а стеснительные именно оттуда и наблюдают, и рельеф скрадывается, нужно удачное освещение, чтоб тени-полутени его проявляли, а если плавки с пёстрым окрасом, то и освещение не поможет, съеден рельеф. Равно и если отойти ещё подальше. Только тогда и подумал об этом, а так и не грузился.
А что, если позаимствовать кое-что у гимнасток? Объяснил я друзьям, чтобы не удивлялись, и тушью для ресниц прямо по плавкам подмалевался чуток. Друзья повторили, посмотрели мы друг на дружку с приличного "девичьего" расстояния, а разных ракурсах, и внесли коррективы. Толnbsp;ько вот тушь не подошла. Смывается в воде, размазывается, а покупаешь сам - продавцы тебя за "голубого" принимают. Сёстры-то не у всех есть. И стали мы имитировать машинную строчку. Словно сшиты наши плавочки из нерастягивающейся материи, и надо заранее портняжными средствами создать объём для частей тела. Обводы этого объёма резкие, издали хорошо заметны, ну, и формы тоже.
Позже, вырастя из подростковых амбиций, я перешёл на менее тугие и менее узкие плавки, до талии, почти вернулся к детсадовскому покрою. Главное - чувствовать себя в них, будто попа в джинсах. Повседневные плавки - это мои мини-джинсы, а джинсы - макси-плавки. Обыденная одежда, стандартное ощущение в паху. Надёжная обтяжка попы важнее, пожалуй, чем чего другого. Тут ведь и велосипед, и мопед, и мотоцикл, и на девичьих коленках приходилось оказываться. А менее обтянутое "чего другое" подспудно готовились к исконной своей роли, которую в наше время начинают много раньше, чем прежде...
Тут воспоминания прервались. Мы вошли в подъезд. Вахтёрша проводила нас долгим подозрительным взглядом. Лёшка приободрился, выпрямился, целомудренно взял меня под руку, но лишь миновали мы вахту, охнул, бросил меня и согнулся. Снова его передёрнуло, теперь уже нескрываемо. Так страшно передёрнуло, как невидимой рукой, всё тело содрогнулось. Я уж забоялась, что могут начаться конвульсии, но пронесло.
Джинсы остались сухими. Силён мужик! Сколько он может ещё вытерпеть?
- Ну где-где-где тут у вас сортир? - отойдя, заспрашивал он, вертясь.
Я положила ему руки на плечи, посмотрела в глаза доверчивым взглядом и проникновенно сказала:
- Я провожу тебя в туалет самым коротким путём. Самым коротким, ты понял? Тогда не отставай.
- Да понял, понял, веди скорее, а то уссусь прямо здесь.
- Не подведи меня, гость мой. Убирать за тобой мне не светит.
- Да идём же!
Лифтов для студентов не поставлено ещё. Мы зашлёпали по лестнице на самый верхний этаж. Мочевому пузырю это энтузиазма не прибавило.
По дороге я усомнилась в умственных качествах своего спутника. Не спросить, есть ли туалет пониже! Может, моча уде в голову вступила, а может, задурила я ему голову своим "кратчайшим путём".
Жаль, что у нас не небоскрёб. Наблюдать за виляющей джинсовой попкой, косить на распираемость и ждать - когда же наконец? - я могла бы ещё этажей сорок-пятьдесят. Или даже - сколько потребуется.
Ох, толстая джинса, вроде, побледнела. Неужели её так растянуло? Как у девки попа, честное слово! Потрескивает, или мне это кажется? Ладно, нечего особенно смотреть, если бы я вызвала распирание - чуть ниже пузыря...
Но последнем пролёте я отстала, а когда поднялась, то Лёшка вошёл в штопор - отчаянно сгибался-разгибался и не мог убрать рук из паха.
- Не томи, пошли. Где он?
"Он" был недалеко, но путь к нему пролегал через мою с Евой комнату, что была, однако, подальше. За отвод глаз я не сомневалась, но мог выдать запах. Я рискнула, зайдя между Лёшкой и дверью "М" и небрежно бросила:
- Женский. Мужской дальше.
И он рысью промчался мимо, не взглянув.
Один запах ослабел, второй и не думал появляться. Подозрительно для страждущего. Но моя комната была уже недалеко. Я вошла и поманила:
- Зайди-ка!
Евы нет. Повезло! Но парень кочевряжился:
- Да ты что! Покажи сортир, а с тобой потом.
Чёрт знает что! Какой-то сортир ему милее девушки! И так небрежно: "С тобой потом". Но я тоже хороша, отпустила его слишком далеко. Он может помчаться не самостоятельные розыски, и я не успеваю его остановить. Пришлось пойти на экстраординарные меры - по наитию. Я мгновенно схватила маечку по бокам, вскинула руки и быстро сдёрнула её, рискуя порвать.
Мои роскошные "дынки", мягкие и пышные, с маечкой исподтишка вздёрнутые, плавно опустились в кружевные чашки. Я естественным жестом поправила своё бельишко, как бы намекая, что могу избавиться и от него. И зачарованный парень мимо своей воли вошёл, неуверенно как-то, не решив окончательно, что делать. Два органа в одном лице разрывали его, как буриданова осла.
Пока его моча не наставила мне рога, я обошла статую, заперла дверь и спокойно сказала:
- Лёха, минутку охладись. Зажмись, руки напряги, сказать что-то хочу.
Вообще-то, мой практически обнажённый верх располагал не к разговорам, а к чему-то другому, но одеваться я не стала - некогда.
- Гони свой базар, да скорее. И дверь открой. Вот-вот хлынет.
- Лёшенька, дорогой мой. Тебе сейчас плохо, и ты и не подозреваешь, какой ты себе нагулял сейчас капитал. Надо им правильно распорядиться. Если просто рухнешь на очко, то всё уйдёт в канализацию. С умом надо. Для того сейчас с тобой я. Ты не думаешь - я думаю.
- Чего ты хочешь? Скорей говори!
- Хочу, чтоб ты получил побольше удовольствия от облегчения. Ну, поссал бы нетрадиционным образом, с кайфом. Вот, скажем, ты с закрытыми глазами когда-нибудь лил?
- Ну... На природе иногда, куда хочу, туда пускаю.
- А здесь хочешь?
- Здесь? - Он очумело оглядел комнату. Раскордаж небольшой место имел. Мы с Евой на ремонт замахнулись. Все вещи свалены в один угол, часть обоев содрана. - На пол, что ли? Да ты что?
- Вот представь: стоишь ты посреди комнаты с завязанными глазами и пускаешь струю, куда хочешь. А я бегаю вокруг с горшком, - выдвинула его из-под Евиной кровати, - и ловлю в него твою струю. Не поймаю - опозорю свою собственную комнату. Только ты быстро не вертись, - добавила я деловито, будто это было делом уже решённым, - а то я не успею. Поворачивайся в ритме вальса, и всё будет хоккей.
Как раз перед тем Лёшку согнул сильный позыв, и теперь он медленно выпрямлялся, на его лице начинала играть улыбка.
- Кир, а ты умница! Сам бы я не допетрил. Давай попробуем, а!
Я быстро воспользовалась ситуацией и завязала ему глаза косынкой.
- Погоди, а джинсы? Э-э... трусы?
- Сниму я тебе, сниму. Ты пока не возбуждайся, а то трудно будет начать. Расслабляй пока свой "камень", я сейчас. Накину только чего-нибудь.
Я отошла к шкафу, но накидывать ничего не стала, а достала из него длинный и прочный поясок с пряжкой. Вдела конец в пряжку, сделав петлю. Подошла к Лёшке, и тут будто меня озарило.
- Слушай, лучше сделаем. Подойди сюда. - Я взяла его за руку и подвела к батарее центрального отопления. - Здесь батарея. Холодная. Нагнись чуток. - Положила его ладони на холодный металл и аккуратно подвела к ним петельку. - Это скатёрка свисает, - соврала. Вряд ли он заметил, что подоконник голый. - Что, если ты поотжимаешься от батареи, поизнуряешь себя, а когда достигнешь апогея, тогда и свистнешь струёй? Представь: с силой отжимаешься вверх и с ещё большей силой пускаешь вниз струю - реактивно, выбиваешь горшок из рук. Потом опускаешься вниз и стараешься зажаться, но неудачно, капаешь. Потом опять вверх и так по изнеможения. Пари держу - такого кайфа ты ещё не ловил. - И дразняще добавила: - Нет, горшок тебе не выбить.
Лицо под косынкой дёрнулось - наверное, Лёшка самодовольно улыбнулся.
- Можно и так. Только выбью я у тебя горшочек, за милую душу зазвенит. Будешь тут лужу сушить. Такие силы во мне созрели! Давай только джинсы сыму. А может, трусики свои дашь, кайфу больше будет.
Да он извращенец!
- Нет, Лёшенька, - как можно мягче и убедительнее сказала я. - Покачайся в джинсах, так бы большего давления достигнешь. Когда в трусах, да ещё чужих, соблазняешься сдаться раньше времени, а так будешь до последнего. Но ты не бойся, я момент засеку и джинсы тебе расстегну, выпущу "джинна" на волю. На тебе не плавки, а семейные? Тогда все о-кей. Ну, если всё же намочишь семейники свои, дам женские. Какой кайф в женских трусах под мужскими джинсами шагать!
Он нехотя согласился. Но оговорил:
- МочИ море, а мОчи нет. Давай так: раза два отожмусь, и расстёгивай.
- Лады!
Я чмокнула его в щёку.
- Давай, отходи ногами от окна. Помочь тебе?
- Сам я.
Ноги забавно засеменили, и вскоре Лёшкино тело вытянулось по гипотенузе. Можно было бы залюбоваться, какое оно мускулистое и что каждый мускул напряжён до дрожи, но было некогда.
- Ну, готова расстёгивать? Может, под меня ляжешь?
Ну, это уж слишком! Пора воплощать свой план.
- Погоди секунду, скатёрку сниму.
Я шагнула к подоконнику, Но, конечно, не стала убирать несуществующую скатёрку. Вместо этого быстро дёрнула за ремешок и затянула петлю на мужских запястьях.
- Блин, твою мать! - от неожиданности выругался он.
Но попробуй-ка порыпаться, если тело вытянуто наискось и стоит на руках! Единственное, что можно сделать, это опереться на одну руку и попытаться поднять вторую, но эту попытку петля выдержала. А когда парень подсеменил ногами к окну и смог на эти ноги встать, чтобы трепыхаться обеими руками, ремешок был несколько раз закручен за батарею и затянут женским, но крепким узлом. Даже два раза. Моряки, я слыхала, на канате целые корабли держат одной рукой, если пару раз обмотан за кнехт, а тут всего лишь порядком ослабевший мочеборец.
- Что ты делаешь, сука?! Отпусти меня! - раздался визг.
- Всего лишь помогаю тебе накачать давление повыше, - ответила я, не реагируя на оскорбления и затягивая ещё один узелок - для верности. - Помогаю бороться с соблазном быстро сдаться.
- Да ты что?!
- Тише, Лёша, не напрягайся. Оставь силы, чтоб потерпеть и достичь кондиции.
- Погоди, а уговор? Джинсы расстегни хоть.
- Уговор в силе. Отожмись два раза, и я вступлю.
Он как-то неуверенно покачался, будто хотел отступить назад, но не решался. И вдруг резко согнулся, упал на колени, вытянул руки.
- Не могу-у-у-у! Сводит аж. Расстёгивай скорее, льётся уже.
Он преувеличивал, прибеднялся.
- Сам же об уговоре вспомнил. Два отжима с силой, и "молния" - тр-р-р-р! - Я проделала это со своими джинсами, чтобы подразнить его. Нарочито шурша, стащила их. Но мои стройные ножки остались без должного внимания. Повязка!
- Ты что, сдурела, мы ж утонем, если я не выдержу!
- Если польёшь раньше срока, я тебя отхлещу веником прямо по струйному месту. Но ты выдержишь, солнышко, ты у меня сильный.
Я поцеловала его, осторожно, опасаясь бодания головой - это единственное, что он мог ещё сделать. Потом быстро скинула кроссовки и распустила волосы. На мне остался уже известный вам лифчик (скорее, гамак для моих "дочек") и крохотные трусики. Они у меня от "кошачьего" бикини, тёмно-жёлтые в коричневую крапинку. Размер Евин.
Мне вообще повезло с подружкой. Во всех отношениях, в том числе в и в этом. Если она покупает бельё по своему размеру и оно эластичное, то когда на меня налезает, то растягивается до отказа и прозрачнеет. Можно не проверять. Я так и сказала ей, чтобы брала, что глянется, и для меня тоже.
И вот эти трусы на мне здорово растянувшиеся, особенно на ягодицах. "Кошачья шёрстка" причудливо комбинирует с цветом кожи. Спереди растяг послабее, но "киска" не проглядывала, а лишь угадывалась по сгущению темноты. При небольшой фантазии мужской глаз может "разглядеть" и вагину с её ходом в чарующую темноту. Но это всего лишь иллюзия, типа теста Роршаха с чернильными пятнами.
Вот сейчас и протестируем страдальца.
Подошла к Лёшке и сняла с него повязку, глаза замигали на свету. Держалась ласково-ласково, как мамочка с ребёнком.
- Я бы тебя расстегнула, но, понимаешь, - уговор. Отожмись пару раз, придётся ведь всё равно, а дальше - хуже. Давай, отдохни, а я постараюсь в тебя силы влить, чтобы ты смог это сделать. Зри!
И стала покачивать бёдрами и извиваться, словно заправская стриптизёрша. Прямо перед его носом "кошачьей" своей натурой блистала. Если б только вы меня видели!
Но зритель попался неблагодарный.
- Пусти, ну, правда. Еле терплю, - сипел он.
- Лёша, дорогой. Я для тебя на всё готова, но пойми: над нами уговор. А это - святое. Мы, парни и девчата, должны крепко держаться уговоров, иначе не знаю, что будет. Беспредел какой-то. Вот пригласишь ты меня к себе, а я засомневаюсь, не задумал ли чего. Ты даёшь слово, что тащить в постель не будешь, и тогда я смело иду. Или, скажем, мы уговариваемся, что я выпью таблетку. Ну, чтобы всё без последствий обошлось. Я держу слово, и мы беспечно развлекаемся, по всему дивану и Кама-Сутре. Понял?
- Му-у, - донёсся какой-то нечленораздельный звук.
- Не мурзись, милый. Ну, расстегну я тебя без отжима. А потом как-нибудь, когда дело дойдёт до тех самых таблеток, ты подумаешь: тогда уговор нарушила, и сейчас ей это запросто. Эх, и залечу же я с ней! И ничего у нас с тобой не выйдет. Нет, честность, - лучшая политика. Согласен?
Я старалась говорить мягко и убедительно, как та садистка с моей лопающейся Евой. Но ценил ли это собеседник? Эгоист, все думы его о своём.
- Да ты что, писсингистка, что ли? - только сейчас догадался он.
- Она самая. И ты сейчас у меня станешь... писсингистиком. - Ласково так я пропела последнее слово.
Лёшка чуть было не захохотал, но сразу же отступился. Забавно было наблюдать, как "пар уходит в шипение".
- Да какой у вас, баб, к чёрту, писсинг! От пузыря до устья вершок с кожей. Только и знай, что зажимайся изо всей силы, никакой тебе техники, никакой тактики. И ещё меня учить!
Я обиделась.
- Между прочим, мы, девушки, и ворочаемся, и пальцем зажимаем, и извиваемся и так, и сяк.
- Ну, что вы, то и мы делать можем. Но у нас "шланг" подлиннее, и намного. Не можешь ты знать, как гоняют по нему жижу. Так вот, порой, расслабишься и чуешь, как от пузыря до самого кончика моча крадётся, вот-вот наружу, тут ты - стоп! - и изо всех сил её назад. Воротил, загнал обратно в пузырь, и радуйся. Жди следующей атаки. Вот это писсинг! Слушь, может, отпустишь меня сейчас, а как-нить соберёмся, я надену прозрачные плавки мешочком, напьюсь и покажу тебе танец живота? К нему морально готовиться надо, а вот так, с бухты-барахты, это непрофессионально, любительство какое-то. Садизм даже. О-ох!
Он, наверное, до последнего не хотел признаваться, что писсингует. Не доспались мы с ним до такого уровня откровенности. К профи требования иные. Но уязвляло то, что профи заставляют заниматься своим делом в любительских условиях - так легкоатлету западло бежать в домашних тапочках. Тут уж взвоешь.
Лёшка сжался, поморщился и продолжал соблазнять:
- Положишь ты мне пальцы на... плавки, прижмёшь там и почуешь: как пульсирует моча в стволе. Отпущу - она на выход и вот-вот прорвётся, напрягусь - она обратно. Я так раз двадцать могу качнуть, прежде чем из меня с размаху вылетит. А то и до полного мешочка состязаемся. Давай, а!
- Ну хорошо, уговорил. Пощупаю я твою "мочевую мускулу". Только ты уж не шулеруй, не подменяй мочу кровью!
- Это мы отдельно провернём. Французский с нижегородским я не мешаю.
- Тоже уговорил. Но сейчас "разоружаться" не будем, очень уж случай хороший.
- Но ты пойми, все парни писсингом только в плавках занимаются, нечестно без них заставлять. - Тяжёлый вздох, судорожное движение. - Да если б я сейчас был в них, фиг с два ты бы заметила чего! Ну, ворохнулось бы чуток внизу - ты бы на сексапильность свою приняла, верно? А я бы при случае забежал в туалет - и всё, снова готов надолго.
- Чем же нечестно? - спрашиваю ехидно. - Я же не заставляю тебя соревноваться с парнями в плавках. Не они рядом, а я. А мы, девушки, анатомически так устроены, что никакие, самые тугие трусы не помогут нам сдерживать напор мочи. Только свои усилия, своё умение и воля. Ты же только что об этом говорил.
- Но ты-то не пила столько!
- Не пила. Но я не предлагаю тебе тягаться, кто кого перетерпит-перессыт. Речь о другом - тебе не хуже, чем девушке, наоборот, приёмы какие-то знаешь, тактику.
- Но я же не готовился! И потом, в джинсах - это не дело. Не могу маневрировать животом. Ты хоть чего-нибудь сечёшь в писсинге или с кондачка? Маневр животом в его тактике самое главное дело. Дай пузырю вырасти, отодвинь препоны. Разожмись, а не сжимайся! Зажаться-то и дурак может. Давай уж без джинсов, а?
Хитрит, небось. Только сними - брызнет. Джинсы-то можно и без трусов потом надеть. Даю понять, что вижу насквозь.
- Тебе, может, и семейники снять, за плавочками в магазин сбегать? Нет уж, в профессиональном писсинге ты себе животиком играй, а в бытовом - джинсы гарантируют усердие. В чём домой-то пойдёшь? Нет уж, терпи до последнего.
- М-м-м! Ну пожа-а-лу-уйста! - Его передёрнуло, помешало найти слова.
Тон жалкий, но отступаться не буду. Помотала головой.
- Ну, раз ты, оказывается, профессионал, проверим. Мобилизуй всё, что умеешь.
- Блин, все приёмы из готовы вон. Уф! Не могу, правда. Пусти, будь человеком.
Он скрестил ноги и задержал дыхание. Потом медленно разжал.
- Давай я тебе помогу остаться честным.
Я схватила его за лодыжки и дёрнула назад. Он еле успел встать на руки, а то и они вошли бы в "гипотенузу".
- Ох! Уже мокро там. Не надо так, а! Пусти, согнусь я. И развязала бы.
- Может, тебе с расставленными ногами легче отжиматься? - спросила я, как бы не слыша его. Ну, и развела, сколько смогла.
Вид открылся замечательный. Джинсы колом облегали острившееся мужское хозяйство, и кол этот плавно переходил в мощную обтянутую попу. Ни складочки, всё натянуто. Влажных пятен пока не наблюдалось.
- Давай, Лёшенька, согни ручки, а разогнуться я тебе помогу. И животик, животик напрягай, давленье чтоб поднять. Горшок заждался, не забывай. - Я звякнула порожней ёмкостью у него под носом.
Но мужчина не смог сработать и с женской помощью. Он как-то трусливо ускользнул из моих рук, пользуясь отлучкой за горшком, снова подобрался к батарее и сел на попу, прижав ноги к груди, насколько позволяли пузырь и привязанные руки. Теперь его лодыжки были недосягаемы.
- Может, ты хочешь подкрепить силы? - спросила я участливо. - Айн момент!
Принесла бутылку минералки, с хрустом раскупорила перед очумевшими глазами и поднесла к губам.
- Попей, милый, силы вольются.
- Ты что? Убить меня хочешь? Не-ет!
- Так ты сил вовек не соберёшь. Выпил бы добром.
- Отстань. Уф, не могу. С-с-с-с... Да пусти же!
Он пустил в ход ещё один аргумент.
- Пойми, у меня одни джинсы, не могу я их губить.
- А у меня другого шанса не будет таким тебя увидеть. Так что мы квиты.
Он бессильно ругнулся и тяжело задышал, волосы на лбу слиплись.
Я опустилась рядом с ним на колени, одной рукой обняла за шею, второй всунула горло бутылочки ему в зубы и наклонила.
Нет, он не сдался. Силы бороться ещё оставались. Мотал головой, клацал зубами, но всё же половину проглотил, чтобы не задохнуться.
- Вспомни, как ты меня поил, как жал, - шепчу ему насмешливо.
Он-то, небось, надеялся, что я всё забыла, всё простила. А история такая. Жарким июньским днём мы сидели с ним в учебной комнате общаги и зубрили конспекты, готовясь к экзаменам. Как всегда в жару, вокруг нас частоколились пластиковые бутылки с водой, полные быстро опустевали.
Вообще-то, я подумала о подвохе, потому что большинство бутылок принёс именно он и угощал ещё. Поил, можно сказать. Но быстро отогнала эту мысль. Поодаль сидят и зубрят однокурсники и незнакомые студенты, людно, как тут заставить девушку терпеть? Мне стоит только крикнуть или даже просто окликнуть кого-нибудь из знакомых...
И я беззаботно пила, хлобыстала, надувалась.
Уже начала подумывать, не сгонять ли в туалет. Много вышло с пОтом, внутри пока терпимо, но уже начинает мешать сосредоточению, восприятию. Не облегчиться ли?
Но больно уж сидим хорошо. Такого молчаливого взаимопонимания между нами давно не было. Жалко нарушать. Решила так: если в течение десяти минут Лёшка сам не пойдёт (а он тоже напился славно), тогда я одна схожу. А может, и он за мной увяжется.
И мы продолжали бормотать про себя непонятные непосвящённым слова.
Минуло, вообще-то, минут пятнадцать, и мой напарник встал. Ага! Но пошёл не к двери, а к окну, с хрустом потянулся, шумно выдохнул. Хм, размяться вскочил. Затекло тело. Ну что, если он сейчас не выйдет, попрошу подождать, не листать конспект.
Тогда я не придала значения тому, что, разминаясь, он несколько раз с силой сжал и разжал кулаки, похрустел пальцами...
Вернулся назад. Я было повернула к нему голову, но он подошёл сзади и вдруг положил руки мне на талию.
Ну, вы знаете, как низко сейчас носят. Талия, а также пядь сверху и пядь снизу были обнажены. Ниже сидели джинсы, а выше - такой жёлтый топик, типа большого лифчика, тесёмки перекидывались через шею, а на спине красовался залихватский узел. Жара же, потеющие формы должны свободно лежать в "гамаках" и прохлаждаться, пот - испаряться, жёсткие чашки тут ни к чему. Колышется, правда, при ходьбе, но и ходьба в этакую жару такая ленивая, что ничего, приятно даже.
Я думала, он хочет "взвесить" мои тяжести. Порой, приподнимет их на ладонях, пробормочет: "У-у, вы какие!" и отпустит. Такой вот "эротики" ему иногда хватало на время, дальше не шёл. Мне приятно - иначе бы я с ним не водилась.
И сейчас я, с определённым трудом оторвавшись от науки, приготовилась к привычному скольжению мужских рук по бокам и к пусканию мурашек по тому, что приподнимется вот-вот у меня. Но вместо этого ощутила щекотку. И где - у пупка!
Конечно, решил разнообразить игры. Но хотя бы предупредил, спросил. Пупок, не смотри, что всю дорогу наружу - самое щекотливое место.
Неожиданность и страх - вот такой вот коктейль меня обжёг. Я же сейчас захохочу, как сумасшедшая! Простейшая реакция, пока не схвачу его руки своими - резко, инстинктивно втянуть живот, и между ним и джинсами образовалась щель. Не успела я продолжить защитные действия, не успела даже расслабить живот, как он сунул в эту щель свои ладони.
Так неожиданно они прижались к голому животу, почуяла их прикосновение моя "киска", что я замерла и даже затаила дыхание. Это же ещё хлеще щекотки пупка! Мы так не договаривались! Что ж, ты...
Но дальше стало ещё хлеще. Руки скользнули вниз и упёрлись кончиками пальцев в паховую складку, грубо царапнули даже (я обнаружила царапины после), затем большие сильные пальцы резко нажали на живот в районе мочевого пузыря.
Да как нажали! Недуром, право сказать. Не поверите - я ощутила пальцы аж за лонной костью - вот как он сплющил мне пузырёк, вогнал его в самый низ тела. Мгновенье - и нет ладоней.
Было страшно ощущать чужие пальцы на своём животе, но когда они сбежали, а начало происходить нечто катастрофическое, стало ещё хуже. Осиротел мой живот. Лучше бы ладони остались там и взяли бы всю ответственность на себя, в свои, так сказать, руки.
Согласитесь, когда парень жмёт девушку, а из неё хлещет, то всем ясно, что за последствия отвечает он. А когда он типа просто стоит рядом, а из неё само течёт - весь позор на чью голову? Правильно. Значит, он ещё и предатель. Исподтишка, как киллер, выстреливший и сразу же бросивший дымящийся пистолет - я, мол, здесь не при чём. Поди докажи!
"Выстрел" тот ещё, да. Ощущения немножко напомнили те, что при заборе крови из пальца. Верхнюю фалангу сильно жмут, на апогее сжатия - резкая боль от укола пиркой, затем палец отпускают, боль падает до незначительности, а кровь идёт, идёт, к ней уже тянется пипетка.
Так случилось и у меня в животе.
Я сидела, не вполне понимая, что произошло, и только растерянно ощущала, как из меня выходит моча. Будь я нага, она, кажется, била бы тугой струёй, но трусы и джинсы ослабили всё дело. Живот вмиг стал мокрым, от него противная влажность стала быстро расходиться во все стороны. А джинсы тесные, того и гляди, заполнится узкий зазор между ними и телом и польётся у меня из-за пояса.
Самое интересное, что я даже и не пыталась сдерживаться. Как-то так само вышло, что я сидела пассивно и только предавалась ужасу. Так, наверное, чувствует себя страна, часть которой объявила независимость. Такая же растерянность: где, собственно, мои границы, что происходит, почему больно? И почему ОНИ ведут себя, как хотят, а на меня ноль внимания? Голову как бы заклинило, действительность подёрнулась дымкой.
Потом, обдумывая ситуацию в спокойной обстановке, поняла: резкая вспышка боли послужила мне предостережением - мол, если попытаешься зажаться, ещё больнее будет. Сдалась, так сдалась, после драки кулаками не машут. И тело подсознательно вняло этому предупреждению, не рыпалось. И больно не было. Наоборот, было хорошее чувство, что боль быстро отпускает, уходит. А стыд и позор - это по другому ведомству.
Увы, рядом не оказалось Жеглова, который взял бы Лёшеньку за ладошеньку и сунул бы её-"кошелёк" в мой кенгуриный "карман" - и представил бы окружающим истинного виновника. Меня кололо острое чувство одиночества - а значит, и острое чувство стыда и вины, хотя вина, правду сказать, валилась не меня несправедливо. Но на фоне вселенского позора не до таких мелочей.
Моча выходила толчками-струйками, с такими глухо-шипяще-хлюпающими звуками. Краем глаза заметила Лёшкино лицо - растерянное, он сам не ожидал такой быстрой сдачи.
Да, сфинктер был застигнут врасплох. Супердавление в пузыре мигом расширило канал, и когда по нему, широкому, пошла влага, сделать что-либо стало трудно. Наверное, сфинктер "понял" вспышку боли как происшедшую от опасного переполнения, сработал как клапан. Так уж мы, женщины, устроены, мочевые пузыри у нас не лопаются, хотя иногда - ценой позора.
Я потом специально проверяла, правда, с пустым пузырём: клала руки на живот по-Лёшкиному, давила большими пальцами за лонную кость, и каждый раз мне удавалось напряжением мышц живота выгнать пальцы "наружу", вплоть до возвращения животу выпуклости. С мужскими ладонями я не стала рисковать - владелец мог войти во вкус состязания, поистязать, помесить мой животик и пойти дальше. Ведь если девушка дала доступ к животу, разрешила им овладеть, значит... Так ведь думают мужчины, нет? И тем мешают чистоте науки.
А бывают и хитрые. Я тут к одному, вроде безобидному, подкатывалась, так он чего сказал. Чтобы я своими руками его ручки не схватила, не брыкнула ногой - в общем, чтобы эксперимент был воспроизводимым, меня надо обездвижить. Ну, распять, привязать к чему-то, как для щекотки. Сделать беспомощной, только мышцы живота чтоб могли работать, его пальцы отталкивать. А если он не тем и не туда полезет - и мышцы эти вместе со мной бессильны будут, так? Даже помогут торжеству насильника своими беспорядочными сокращениями. Я его вмиг раскусила, "безобидного". Хотя сама и спровоцировала на хитрость эту.
Так что строгих доказательств нет, но думаю, что если бы я тогда не растерялась, то Лёшкиным пальцам одним животом отпор бы дала - а там и руки бы подключились, и голос, и головой его боднула бы, укусила - по обстоятельствам.
Правда, при таком напряжении недолго и описаться - по другому механизму, почти самостийно, и вина бы больше была моя, а не его.
Может, организм сам, автоматически выбирает лучший вариант? Даже если сначала он кажется хозяйке плохим.
Тогда я не должна жаловаться и на то, что приключилось с моим сознанием. На какое-то время его заволокла неправдоподобность всего происходящего. Неужели я, взрослая девушка, сижу в общественном месте и вот описалась, как маленькая несмышлёная девочка? Ощущения какие-то выплывали из памяти о раннем детстве, но вместе с тем и другие - тогда я джинсов не носила, одевали меня в трусики и короткие платьица, настолько короткие, что я их и не мочила. Наверное, в ожидании "потопа" и одевали меня так. А совсем без трусов нельзя.
От неправдоподобия ситуации в голове мелькнул сказочный сюжет. Мочевой пузырь мне сделали, как у Дюймовочки, вот и... Или так: меня превратили в Дюймовочку, но забыли пропорционально уменьшить объём мочи. Он стал разрывать мне пузырь, от вспышки боли я превратилась обратно в большую Киру, но вот поток остановить не смогла. Бывает так?
Как говорил потом Лёшка, он никогда не видел в мnbsp;Жаль, что у нас не небоскрёб. Наблюдать за виляющей джинсовой попкой, косить на распираемость и ждать & & & & & & & А тогда обратилась лицом не столько к конкретному человеку, сколько ко всему миру: примет ли он меня после такого позора? Помоги, мне, мир! Или хотя бы ты, негодный Лёшка.
Он захлопотал, поднял меня на ноги (в джинсах противно хлюпнуло, от паховых складок потекло по ногам) и повёл к двери. Я так доверчиво и крепко держала его за руку - ровно утопающий за соломинку.
Из меня продолжало течь, пока не вытекло всё. И знаете, я возблагодарила судьбу - пила-то ведь чистую воду. Не люблю я этих... на сахарозаменителях. Всё время по рту сладко, тянет смыть, всё хлещешь и хлещешь, на радость фирмачам. Нет, я - воду.
От воды хоть пузырь и быстрее наполняется, но моча прозрачная, почти без цвета и запаха. Это меня здорово выручило. А то уж думала - всё, хоть отчисляйся из института и беги, куда глаза глядят.
Лёшка заботливо вёл меня под руку к ванной, а в другой руке держал захваченную бутылку с водой и поливал из неё оставляемый мной мокрый след. Готов был брызнуть и на меня, на джинсы мои позорные, попадись кто в коридоре. Вот почему девушка мокрая, мол. Находчивый, свинюк!
Он зашёл за мной в ванную и, не успела я подумать, что это неправильно, что надо бы его выгнать, решительно сказал:
- Я тебя замочил, я тебя и отмою!
Я дала ему снять с себя джинсы (больно уж не хотелось прикасаться к ним, обоссанным, руками), но когда очередь дошла до трусов, опомнилась и прижала их руками:
- Не-эт!
Другой парень поднажал бы, а мой - пожал плечами, взял за локти и поставил в ванну. Отрегулировал душ и хорошенько обмыл мне всё ниже пояса. А я, как дура, всё держалась за трусы и твердила ему, чтобы не обливал мне бюст, а то в жару в обычный лифчик влезать не хочется. Уважил. Отыгрался на том, что раздвинул мне ноги и хорошенько обработал тёплым душем промежность. Я даже что-то такое там почувствовала.
Лёшка выключил воду и сказал:
- Может, снимешь всё-таки? Глупо, ой, глупо.
Я помотала головой - и не мечтай.
- Ладно, снимай без меня, сейчас пришлю к тебе Евку с одеждой. - И вышел.
Мне стало немножко обидно: настроилась на борьбу за трусы, а он не стал. Как тогда мой мочевой пузырь. Ну, что он за мужчина?
Позже Ева мне сказала, что разорванные трусы - это улика. А от обиженной девушки всего ждать можно. Вплоть до заявления в милицию.
Но я почему-то не думаю, что Лёшка от меня такой гадости ждал. Скорее, он любитель растянуть удовольствие, а не форсировать ситуацию. В парадном бикини он меня сколько раз видел, сегодня продвинулся на шаг - впервые увидел меня в одном мягком лифчике и одних бельевых трусах... Бельевых, блин!
Они же от воды промокли напрочь! Всё было видно! Ему и не нужно было их снимать, посмотрел - и ладно. Два шага сделал, а не один. А до всего остального он доберётся в следующий раз...
Я немножко забылась, вспоминая, и мой поимый учинил чистый трюк. Зажал зубами горлышко и дёрнул головой. Почти пустая уже бутылка полетела через всю комнату.
Но он не успел понять, что делать дальше, страшно ломили зубы, и я воспользовалась секундной паузой. Быстро расставила ноги почти в "шпагат" и села позади своего парня, взяв его в "вилку" и касаясь своим мысом его джинсовых ягодиц. А обе руки положила на выпячивающийся из-под ремня живот. Ох, и твёрдый на пару с джинсой!
Лёшка замер. Ещё миллиметр движения моих ручонок, и он лишится девственности. Наступила тишина, только переливалась в его желудке вода да слышалось тяжёлое дыхание, в такт которому мы с ним покачивались.
Я ощущала, как бьётся его сильное сердце, "беременный" живот вздрагивал при каждом ударе. Медленно-медленно я стала сгибать коленки и подводить свои ножки под его согнутые, стараясь сомкнуть ступни. Эх, ну и поза! Поменяться бы местами и сидячим "раком"... Ладно, не буду возражать, если он как-нибудь меня привяжет.
Шепчу любимому на ухо:
- Он жутко струсил,
Струйку втрусив,
И брюки с изумленьем оглядел, - чуть нажимаю на живот.
- О-о, - стонет в отчаяньи он.
Под поясом джинсов нащупываю резинку трусов и тяну.
- Ах, какой гадкий мальчик, - говорю ласково, - не хочет носить плавки. Маленькие аккуратные плавочки, а не эту тряпичную бесформенную жуть. Он хочет отличаться от нас, девочек, брезгует нашим фасоном трусиков и не прикрывает лифчиком постыдную шерсть на груди. Не хотим мы, чтоб попка была обтянута, чтоб смотрелось аппетитно, чтоб из джинсов можно было легко выдернуть, как нож из ножен. Нет, всё будет цепляться, всё расхристано там, под джинсами и даже не напряжено.
Вдруг фыркаю, вспомнив один случай. Покупала на рынке овощи к общему столу, продавал молодой кавказец, а впереди меня стояла старушенция, по виду - вредная. Морщилась то и дело - мол, медленно обслуживает, обвешивает, и вообще всё не то. И вот она сбоку укладывает сдачу в кошелёк, а я начинаю покупать. И тут появляется случай поворчать ещё. Как не упустить!
- Молодой человек, - говорит она ехидным тоном, - вы так споро бросились обслуживать девушку, что у вас трусы из-под джинсов выглянули. - Он и в самом деле быстро наклонился к ящику на земле.
- Это нэ трусы, это плавки!
- Какая разница!
- А та разница, - сказал кавказец уже мне, ибо старушка уже отошла, - та разница, что в плавках я ощущаю своё мужское хозяйство как бы выложенным на прилавок в виде плотной кучки, как вот это. - Он показал на кучку из трёх продолговатых персиков, два внизу, один сверху. - Всё готово к продаже, ждёт только случая. А в трусах всё висит, как персики на ветке, а что висит на ветке - далеко ещё не товар, с ним не получится вот так.
Тут он сделал резкий, но ловкий жест, и персики очутились у меня в сумке. Я вздохнула и полезла за кошельком. Вот так всегда - мужчины такие импульсивные, а расплачиваться приходится женщинам.
"Что на ветке, не стрельнёт метко". Да мне и не нужно. Медленно расстёгиваю его ремень и по сантиметру вытягиваю с пояса. Снова кладу ладошки. Да, стало полегче его животику, но какой же он твёрдый! Чуть-чуть стала массировать, хоть через джинсу фиг чего чувствуешь. На каждое движение он отзывался тихими невнятнями аханьями: "А! А! А!"
- Мальчик невзлюбил плавочки, - приговариваю немножко в нос, - мальчик помнит, как девочка положила его в плавочках на коленку и отдубасила по попе, стянутой плавочками. Эх, и упругой была та попка, что твоя кожа барабана. В семейниках или голышом фиг так получилось бы.
Как у него тогда выпирали, торчали края ягодиц из-под кромок плавок! Как здорово по ним было лупить! Всё так забавно ёкало, пыталось ускользнуть из-под рук, а меня тянуло всластвовать.
- Это ты сама мне натянула! Я думал, там всё лопнкет у меня. Всмятку пойдёт, блин! Ещё щипала, отпускала и по щипку била. Садистка!
- Сам же просил погорячее. А сейчас будет помокрее.
- Но тогда я сам, са-ам попросил, - тяжело дыша, сказал Лёшка. - И сам связать дался, и не рыпался на твоей коленке.
- Когда сам - неинтересно, - гену я свою линию. - Интересно, когда подлавливаешь внезапно, врасплох, когда не чаешь. Тогда и сердце по-настоящему в живот ухает, и в голове туман.
- Тогда приятно было!
- Неожиданно вдвое приятнее, надо только распробовать. Сейчас сам увидишь. Изнеможешь, откроешь кингстоны и почуешь, какой кайф, а ты, дурак, упирался. А уж по тёмной улице красться домой весь в запахе сортирном - это ва-аще улёт!
- Неужели доведёшь?
- А ты предпочитаешь белым днём ехать с сиреной "Скорой помощи" и лопнувшим пузырём? Или лучше, чтоб почки воспалились? Ну, вольному воля.
- Ой-ёй-ёй, - застонал он.
Задрала на мускулистой спине футболку прямо к шее, прижалась к его спине, распластав чуток грудки, просунула руки под его подмышки и поставила вертикально. Ох, как пахнет острым мужским потом, даже аммиачком приванивает. Ладони касаются его ключиц, а локотки встали на выпуклость живота. Если давить, то уж острыми моими локотками.
В это миг мне почему-то вспомнилось, как колют пальцы при заборе крови на анализ. Быстро, резко, так, видно, боли меньше. И ещё кое-что вспомнила из своего опыта.
Бывало, устроим мы, общаговские девчонки, вечеринку, нахлещемся на ней... не подумайте чего плохого, лимонаду там да колы разной из таких, знаете, большущих пластиковых бутылей. Незаметно так нахлещемся, под разговорчики да смех. По-моему, всё это пойло на искусственных сластях жажду только распаляет, а не утоляет. И вот начинают мало-помалу девочки ёрзать, то одна куда-то испарится, то другая, а потом и вовсе тусовка закончится. Все гурьбой - в туалет, очередь создавать, а мы с Евой перемигнёмся - и к себе в комнату. Дверь - на ключ, всё с себя сбросим. Самое главное тут - сдержать позыв, ведь из голой мочу прямо рукой гонит, испачкать-то одежду не боишься. А если ещё втерпёж, то с животиками друг подружки поиграем маленько, погладим, помассируем, пощиплем, подавливаем пальчиком...
Из корзинки с грязным бельём выуживаем трусики самые незавидные, натягиваем. Ставим пару табуреток на метр от шкафа, садимся, ноги - под шкаф, берёмся за руки и начинаем медленно прогибаться назад-вниз, пока затылок в пол не упрётся. Да, волосы надо подбирать либо натягивать купальную шапочку, чтоб быстрее, чтоб не отвлекаться на побочности и ловить кайфу побольше. Шапочка лучше, из-под неё потом выныривает голова - вся мокрая, с прилипшими волосами, забавно так.
"Постоим" так на голове, расслабив брюшной пресс и прислушиваясь, что там творится в животе, потом медленно поднимаемся, держась за руки. Прессы наши мочевые пузыри та-ак прессуют - кайф, лови только, превращай боль в острое наслаждение. Через несколько таких качаний брюшной пресс устаёт и требует резервы у сфинктера, забирает у него силушку, так что сдерживаться приходится из последних сил.
И когда одна из нас доходит, как говорят, до кондиции, она расцепляет руки и тихо стонет: "А-а-а!" Пытается вернуться в сидячее положение, но доходит только до горизонтального, тужится-тужится, трепещет у ней живот, волны по нему ходят, да что там живот - всё тело на пределе. Тогда я встаю со своей табуретки, нагибаюсь над подружкой, кладу скрещенные ладони ей на дутый живот - точь-в-точь, как учили нас непрямой массаж сердца делать. И точно так же, улучив момент "дохода", резко жму. Сразу убираю руки, пока не запачкало мочой, подставляю стоящий наготове горшок. Ева сладострастно вскрикивает, размякает, безвольно откидывается назад и фонтанирует, фонтанирует, фонтанирует... Я сама еле сдерживаюсь, но ловлю, ловлю всё в горшок. Комната всё-таки не чужая. Потом снова сажусь на табуретку и качаюсь уже в одиночку, пока не почувствую руки отошедшей подружки на животе. Знаю - вот-вот нажмёт, но точно не знаю когда. Ловлю кайф от неожиданности. Вдруг резкая вспышка боли, пузырь прямо лопается, в голове сверкают молнии, внизу начинается дождь - да что там, ливень! Снизу вверх.
Мы ведь поначалу вообще без трусов садились, да только очень уж скоро струя начала взлетать аж к потолку, всё загаживая. А в ванной не потренируешься - она в общаге общая, все звуки слышны. А не все девчонки уважают такое дело, пойдут слухи, перешёптывания. Хотя кто им самим мешает этим заниматься? Собственная недогадливость только. Вот к парню ежели какому местному домой забрести...
Бывало, сдюживала я под толчком Евиных ручонок. Всё тело содрогается и выгибается, в голове темнеет, боль всюду адская брызжет из пузыря - но не моча. Если успеваю не отрубиться - закусываю губы. Чуть полегчает - чувство такое, что пенальти взяла. Ева похлопает меня по щекам, чтобы я в себя поскорее пришла и кайф не упустила, и жмёт снова, чутче выбирая момент. По себе знаю - если правильно подгадаешь, фиг с два сдержишься. У невропатолога были? Как стукнет он тебя молоточком, так нога сама к потолку взлетает. Так вот и моча.
Но если я интуитивно угадывала, когда нажмут, то в этот момент начинала опускаться, расслабляя ненужные мышцы и собирая силы в сфинктере. Удаётся этот приём не всегда, но иногда удаётся. Только бы башкой не трахнуться при таком расслаблении. Впрочем, тык! - и башка сама вверх взлетает.
Однажды я два раза подряд сдюжила. Хотя, если честно, второй раз - не моя заслуга. Я-то после первого "пенальти", чуть рассосалась жёсткая боль по закоулочкам девичьего моего тела, сразу расслабила живот, насколько можно, чтобы только пока сухой остался и брызнул сразу после лёгкого нажатия. Хорошее такое чувство - я вся твоя, делай со мной, что хошь. И приятная неопределённость - то ли в этот миг меня ткнут, то ли в следующий. Так Евка умудрилась, давя двумя ладонями, запечатать мою дырочку!
Я это уж потом поняла. А в тот момент резко всколыхнулся мой пузырь, всё в нём поднялось и разом пошло "на дембель". А там - глухо. Ну, поток и ударил по краям моей дырочки, а там всё расслаблено, так что растянуло её, думаю, до приличной монеты. Если бы Ева там пальчиком держала, провалился бы он в меня. Но ладошка плоская прижала, и меня будто разорвало, будто наизнанку вывернуло самое моё интимное девичье естество. Голова об пол - стук, а края - хоп друг на дружку, будто устрица створки защёлкнула, и намертво. Губки друг на друга зашли, не разомкнёшь. Мне мигом вспомнились те самые шорты.
Захватило дыхание, задёргала я головой ушибленно-опущенной, как рыба на песке, замутилось всё в ней. И слабое ощущение снизу - оттягивают мне трусы, водят пальчиком. Конечно, это ж чудо чудное, два тычка подряд, а жертва суха. Но третьего раза мне не перенести! Устье заварено, под ним бьётся лава вулканической почти что силы, так что вот-вот разойдётся мой пузырик прессанутый по всем швам, жилкам да прожилочкам. И сказать не могу - воздуха не хватает, никак не вдохну.
Наверное, это пузырь попросил диафрагму не опускаться, погодить, пока он оклемается. А сверху над головой нависли собственные мои груди, угрожающе так нависли. Соски крупные, налитые, красные-красные, как мои страдания...
Евка снова жать примеривается, ладошки накладывает, чую. А в голове уже темнеет, голова от горящего болью тела в темноту уплыть готова, дезертировать. Не дам! Из последних сил перевернулась я на живот... да чего там перевернулась, на четверть оборота только, на бок, а с бока уже бессильно свалилась. Защитила животик свой сиденьем табуретошным. Защита-то оно защитой, да только и плющить меня начало. И приподняться на руках сил нет. Медленно опускаюсь с надутого живота вниз, давление растёт, вот-вот всё лопнет у меня. Как в тех шортах. Ох, только не в печь, не в печь, не в пе-е-е-е-чь!
В это время с меня спускают трусы и лупят по попе. Сквозь туман слышу, как Евка приговаривает: "Не хотела, не хотела, обманула". Подумала, что обманула я её, а на самом деле в туалет не хотела. И вот, лупя, задевает мне аккурат промеж ягодиц и всего прочего там, нежно-девичьего, боли я на фоне той, что есть, не чую, но начинаю дёргаться и подпрыгивать на табуретке. И отходит мой мочевой пузырь, помог ему такой свирепый массаж. Мигом отошёл, и...
Ева говорит, это было зрелище - из-под меня, припечатанной животом к табуретке, во все стороны веером засвистели струи. Зрелище и обливалище, конечно. Ну, да она не в обиде, горшок под все струи не подставишь, комнату вдвоём потом отмывали. А тот вдох, когда я смогла наконец вдохнуть после фонтана, был самым сладким в моей жизни.
Так что я бы и Лёшку так качаться заставила, да не знаю, как для этого связать. Хорошо хоть - руки к батарее. А то вообще не слушался бы.
Да, амплитудка не ахти. Но всё равно я стала медленно распрямлять свой брюшной пресс и плавно откидываться назад, увлекая за собой мужчину. Какой это кайф - чувствовать, как мускулистое тело, которое могло бы запросто тебя пересилить, теперь меня слушается, обессилев, и нехотя, но верно поддаётся. Не часто такое бывает, ох, не часто.
Вот выпрямились привязанные к батарее руки, захрустели в локтях. Я попыталась своим тазом подвинуть его тело поближе к стене, но большого выигрыша в угле наклона это не дало. Тогда перестала тянуть назад, висеть на нём, напрягла свой пресс, чтобы самой удержаться в наклонном положении. Ясно, что Лёшка воспользовался случаем, чтобы сесть прямо. Это дало ему немножко свободы в локтях, чтобы хоть чуть-чуть отодвинуть мои ручки, попытаться столкнуть локотки с живота. А может, его просто согнул в пояснице очередной приступ боли.
Ну что же, повторим, пока он локотки мои не столкнул. На этот раз Лёшка аж застонал и прикусил губу. Но и я остановиться не могла. Так мы и качнулись несколько раз, медленно и торжественно.
Но вот парень отказался возвращаться из наклона. Верно, понял, что опять я его наклонять буду, а силы-то на исходе. Собственно, ему брюшной пресс напрягать и не надо, его же руки привязанные держат. Вот он и откинулся, насколько мог: что, мол, сделаешь? Даже, кажется, живот расслабил, чтобы дольше продержаться. Во всяком случае, из-под пояса у него такое выпятилось!
И это так меня завело!
Я силой заставила его сесть прямо. Просто из духа противоречия. Правда, грудки мои чуток амортизировались об его спинищу, но другого пути просто не было. Да я и не почуяла боли - верный признак возбуждения, как при сексе. Он замычал и стал пытаться своими локтями отвести мои руки от своего живота. Ну, погоди!
Мои руки, как вы знаете, были просунуты под его подмышками и шли вертикально, держась за его ключицы. Теперь я оторвала ладошки с ключиц, подалась вверх и сомкнула пальцы за его шеей. Хорошая опора! И начала, опираясь на его шею, подниматься, скользя пахом сначала по его джинсовой попке, а потом и по обнажённой спине.
Потом опустилась, вдохнула, чуток расслабилась. Снова напрягла свои бицепсяшки...
Э-э, да это был секс, в котором женщина и мужчина поменялись местами. Я делала качания, прижималась к спине, лифчик уже сполз, запутался, по снять его совсем было нечем. Трусики быстро, на третьей-четвёртой фрикции стали намокать, через ткань проступили контуры моей щедрой "киски". Их я тоже попыталась сдвинуть вниз, зацепив за выступающую сзади джинсов петлю для ремня, а потом стала тереть о неё клитор. Попала, и...
О-о, этой был кайф!
Я уже не могла удержаться от сладострастных охов и ахов. Ну, вы знаете, как всё проходит. Я сжимала своими ногами его ноги, пытаясь хотя бы голенями коснуться выступающего из джинсов кола, но и без этого всё было фишечно.
И вот наступил миг перемены позы. Я бросила его шею (так она хрустела, не сломала ли?), протянула руки, схватила его голени близ коленок и потянула на себя.
Моя разогретость и его бессилие прямо-таки сплющили его живот. На апогее напряга моих рук раздался какой-то хруст, булькающий звук и мужское тело обмякло. Влаги я не почуяла, хотя именно тогда она должна была найти выход.
И тут я быстро очертила ногами круг по полу. Ух ты, вышел почти шпагат! Но меня это поразило после. Сейчас же вскочила на коленки, нагнулась, схватила Лёшку за лодыжки и дёрнула. Будто раскладушку раскрыла - такое вышло впечатление. Он так и кувыркнулся. Никакой гипотенузы уже не получилось. Его предплечья вдоль батареи составили катет, а плечи вместе с безвольно обвисшим телом - второй катет, почти по полу. Впрочем, живот подергивался. Верно, тугие джинсы стопорили поток, и мужское хозяйство пыталось хоть немного расшевелить грубую ткань, дать струе выход, себе - облегчение.
И снова я поступила по наитию. Опять широкий круг ногой по полу - и вот уже сижу на моём парне задом наперёд. Ладони рук засовываю в его джинсы поглубже, ощущаю твёрдые ягодицы, кажется, даже влагу. Отвожу ноги назад, вплоть до батареи, наклоняюсь вперёд и ну отжиматься!
Резкий напряг рук, Лёшку встряхивает, прижимает его животик к полу - и чувствую, как вырывается струя, топит таз джинсов, заливает мои ладошки. Он ахает или охает, а может, стонет. Вероятно, пытается сдержаться. Мгновенная задержка - и вот я уже медленно опускаюсь, одновременно засовывая ладошки в его джинсы поглубже, пытаюсь дотянуться сами понимаете до чего. Не получается, зато любуюсь, сколько я из него выжала. И снова резкий взлёт, нажим на его пузырь полом, взрыв, новая струя свищет, с каким-то шипением прорывается сквозь джинсы, по полу расплывается лужа. Сокращаю дыхание, воображаю, будто целуюсь. Потом делаю вдох - на максимальном выпрямлении рук.
Не могу припомнить, за сколько отжимов я выкачала, выжала из него всё, но выжала именно всё - до капельки. Он как-то облегчённо вздохнул, ягодицы обрели упругость - ага, сдерживаться уже не надо, хотя и вымотался он в противоборстве. Да и я устала. Слезла с него, ладошки вытерла о какую-то тряпку и развязала свой узел - его руки так и упали. Попыталась подняться - не могу, клонит вниз. Хватило только сил отползти подальше от его лужи, и провалилась я в забытьё. Приятное такое забытьё, если бы не запах.
И вот сквозь сон слышу какие-то приговаривания, а потом и чувствую, как кто-то... ну, пользуется моим состоянием. Лёшка, конечно. Не подумайте чего плохого, мы с ним раз и навсегда условились - моя девственность неприкосновенна (да и он был не в форме, работал только руками). Но вот всё остальное он со мной проделал. Даже в попке своей я его кулачок ощутила. Если только это мне всё не причудилось. Последствий нет - как проверишь?
Из последствий была только лужа. Он её, свинюк, вытер потом кое-как, мне перед Евой неудобно было. Её ведь духами там полил. Небось, думал, что это мои. И бельишко моё амортизнутое забрал - на память, видно. Но проснулась я в таком светлом состоянии, что аж петь хотелось!
Вот только теперь встречаться с ним боязно. Как ни крути, а я ведь не сдержала уговор о двух качках. Сама-то больше сделала, а должен был качаться Лёшка! Что, если и он себя теперь считает свободным от исполнения всяческих обещаний?
Ну вот, поведала я вам о своём личном, а теперь пусть пишет Ева. Её тётя Болеся тоже озадачила.nbsp; & & &