|
|
||
Сложны порой отношения между старшей сестрой и младшим братом: рукоприкладство, шантаж, подсматривание... Зато какую мысль он ей подал! | ||
И вот в один такой горячий момент, когда впиваешься глазами и ждёшь удобного случая, подкатывается ко мне братишка-карапуз, которого я на свою голову взяла с собой, и на ухо, слюнявя его, говорит:
- Лен, я по-маленькому хочу. Пловоди домой, а то там дяди нехолосые у двели.
"Дяди" - это могло означать и мальчиков-подростков, и почему они "нехолосые" - ну, просто он так решил. Мне ничего не стоило проявить старшесёстринскую заботу и проводить - но не сейчас. Бывают такие минуты, что карапузам не понять.
- Что, очень хочешь? - бросив быстрый взгляд, переспрашиваю недоверчиво.
- Лопаюсь плямо, - шепчет братик.
Так ответил, что и не зацепишься, чтобы отказать. Но, может, ещё и можно отвязаться?
- Покажи живот, - выказываю недоверие. А сама всё слежу, слежу за игрой.
Брат выпростал маечку из трусиков и задрал её. Ага, стесняется девочек, моих ровесниц. Не сыграть ли на этом?
Берусь за поясок трусиков и начинаю стягивать, как бы чтоб получше разглядеть животик, который, кстати, и впрямь арбузом оттуда выпирает. На самом же деле хочу приобнажить мальца, чтоб устыдился и убежал. Нет, смотрю, взялся сам за поясок по бокам и не даёт спустить трусы дальше.
А у меня наступает горячий момент. Тоська мажет, Ирка намыливается вперёд выскочить, тут уж не зевай, а у меня такой тормоз! Если поведу его домой, вернусь к шапошному разбору.
И потом, за сопротивление старшей сестре нужно наказывать. Просто-таки необходимо. Нехорошо, если он поймёт, что у тебя не хватило силёнок его раздеть. Тогда он и дальше противиться будет, драться с ним, что ли? Нет, силу надо держать в запасе, время от времени её демонстрируя, а так действовать строгими словами.
В общем, будь побольше времени, не отвлекайся моё внимание, я бы что-нибудь придумала не столь рискованное, а так... И выпирающий животик в заманчивой близости. Небось, жулит, надувает, стервец эдакий. Вот я те щас его сдую!
Кося одним глазом на игру, завожу одну ладонь за его спину, повыше попки, чтоб не отскочил, а второй неожиданно и резко, костяшками внезапно сложенных пальцев, бодаю живот.
Бдых!
Живот оказывается неожиданно твёрдым, и мои костяшки чуть от него не отскакивают. Но, отлетая, успевают уловить ощущение, что "пробили". Братик тихо вскрикивает, стреляет глазами вниз, я тоже туда смотрю и вижу расплывающееся мокрое на трусах пятно. Обделался, блин!
Сразу плач, сопли, карапуз разворачивается и бросается бежать к дому. Я его знаю, раз начал литься, уже не остановится. Не умеет попросту зажиматься волевым усилием. Классики мигом выскакивают из моей головы, я что-то говорю девчонкам, спасающее лицо, и бросаюсь вдогонку.
Если совсем уж честно, то не только беспокоясь за мальца. Нет, это тоже есть, но больше всего я боюсь, что он попадётся в таком виде на глаза соседям или, чего доброго нажалуется с ходу маме. Кто будет разбираться, что боднула я его в крайней ситуации? Кто из взрослых вообще разбирается в игре в классики?
Мама в детстве наверняка играла, прыгала, а вот сейчас в упор незнакома с этой увлекательной игрой.
Догоняю, когда трусы мокрые чуть не по пояс, хоть выжимай. Крепко беру за руку, веду домой в обход соседских глаз. Удаётся не засветиться. Дома переодеваю, полощу мокрое в воде, пробую стирать. Всячески демонстрирую заботу о ребёнке. Сушить придётся на себе, иначе засекут. Еле налезают, противные, даром что трикотажные. И говорю сухому ребёнку необдуманно:
- Ты только маме не говори, хорошо?
Наверное, тон выдаёт мой страх. Маленькие дети вообще хорошо чуют эмоциональное состояние людей. Сама недавно из такого возраста вышла, по себе знаю.
- Дай конфету, тогда не скажу.
Вот те на! Шантаж, самый настоящий шантаж. Да, он натерпелся, помучился, да, с моей стороны внезапный жим - это почти что предательство из-за угла, заслуживает компенсации, но вот так, внаглую...
- Нет у меня конфеты, - пробую остудить натиск. И это правда. Мне ведь денег на мелкие покупки всклень дают, не сэкономишь.
- За ужином будут, - выказывает свою осведомлённость малыш. - Мне свою не пелебросишь, неплеменно скажу.
Вот именно - "неплеменно". Будто мы не одного роду-племени, будто я ему не родная сестра, которая не вышла ещё из возраста любви к сладкому.
Тяжко вздохнув, соглашаюсь. Сушащиеся на мне его трусы - улика против меня. Стоит ему об этом заикнуться - я пропала.
За ужином выполняю требование. Мама замечает, по-своему понимает и кладёт передо мной ещё одну конфету. Братец злобно зыркает глазами, завязнув зубами в добыче, но уговор был об одной и я его честно выполнила.
И потом - надо мне подсластить упущенную победу в классиках? Если разобраться, это он должен мне своё сладкое отдать!
Утром просыпаюсь от шёпота в самое ухо:
- Лен, на завтлак тоже конфету отдай, а то скажу.
- Алик, что ты там бормочешь? - слышится мамин голос. - Чего вскочил рано?
- Говолю доблое утло, - выворачивается малолетний хитрец.
Ничего себе "доброе утро"! Скорей уж - дохлое. Устраиваю так, чтобы оказаться в ванной вместе - умыться и почистить зубы, и пытаюсь негромко усовестить:
- Ты же вчера съел мою конфету. Об одной договаривались ведь, чтоб не говорил.
- Вчела я и не сказал. Чтоб не сказал сегодня, конфету дай сегодня. А вчела ты не должна была свою есть, не сплосив меня.
Ничего себе логика! Я, хоть его и старше, никогда не мыслила так своекорыстно.
- А завтра? - спрашиваю и сразу же понимаю, что зря.
- Чтоб не сказал завтла, дай конфету завтла.
- А если мне самой не дадут? Видел - в конфетнице их почти не осталось уже.
- Плохо, что вчела скушала. У подлужки возьми, но мне чтоб дала.
Я не стала спрашивать его о послезавтра - и так всё понятно. Надо принимать меры. Вещественной улики уже нет, но вот свидетели... Поспрашиваю подружек, кто вчера видел, как я его прессанула, договорюсь, чтоб не подтвердили. Придётся проиграть им в классики пару партий, а то заупрямятся.
Продумала и ещё кое-что, но меня бесило то, что всё это меры защитительные, оборонительные. Неподобающие старшей сестре. Наглеца надо проучить, чтоб неповадно было, чтоб зауважал старшуху снова.
И маме тогда врать в лицо не придётся, краснеть, юлить...
Решила я тайно понаблюдать за братиком и выведать какую-нибудь его тайну, что он от взрослых прячет. И разменять одно на другое, припугнуть, перехватить инициативу. Пожертвовать ради этого своими девчоночьими играми на ближайшие дни.
Это трудно. Даёт себя знать разница в возрасте и поле. С трудом великим могу я ещё припомнить, что таила от родителей в том полутуманном детстве, но вот мальчиком себя я представить ну никак не могу. Кукол у них нет, одни машинки да самолётики, какие же тут могут быть тайны?
Даже если что и замечу такое, то могу и не понять.
И всё же решила попытаться. И пошла при этом на первую в моей жизни женскую хитрость. Вернее, так: до этого если я и приобманывала кого, то немножко и стихийно, так сказать, экспромтом, и часто мои "врушки" тут же или чуть спустя раскрывались. А тут я задумала хитрость заранее, спланировала, продумала и стала хладнокровно осуществлять, как самая настоящая роковая женщина, хотя лет мне... ну, скажем, не так много.
Дело в том, что я, когда вожусь с куклами, непроизвольно начинаю напевать, а то ещё и разговариваю с ними. И, похоже, братишка это заметил и стал пользоваться. Очень часто что-то в кухне падало или ещё как-то его шалости озвучивались именно тогда, когда я возилась с куклами и мурлыкала.
Вот я и стала напевать уже нарочно, достав кукол лишь для проформы. Подмигнула им - помогайте мне хитрить! В коротких паузах на цыпочках, в носочках подходила к приоткрытой двери и наблюдала. После отходила опять и продолжала напевы.
И вот что удалось засечь. Первое, это что он ни разу не зашёл в туалет, хотя за завтраком просил компотной добавки и потом уже пил, уже сам наливая, я видела. Еле справлялся с огромным (для него) кувшином, но помочь меня не звал. А ведь с тех пор, как ему доверили самому пользоваться унитазом, Алик всё норовил почаще заходить в туалет и по несколько раз спускать воду. Очень ему нравилось наблюдать, как срабатывает механизм и как льётся, шипя и завихряясь, водичка, быстро исчезает в спуске. Иной раз всё не выходит и не выходит, всё льётся и льётся там вода, а мне уже нужно туда. Провоцирует ведь звук льющегося. Ну, выдёргиваю мальца и - подзатыльник. Не транжирь ресурс, за него платить приходится. Смыл разок - и будет. Даже взрослые один раз ручку дёргают, а тебе до их загаживания унитаза далеко.
И терпеть самой неохота, и власть старшей сестры надо показать, да.
А тут всё тихо в туалете, и дверь не скрипит, защёлка не щёлкает (не столь давно он и защёлкой не мог наиграться, еле до неё дотягиваясь). Ну, может, просто не хочет, несмотря на компот. Потом, смотрю, он незаметненько так сменил свои обычные трусики на плавочки, что ему недавно купили - синтетические, яркой окраски, в горошек. Алик тогда норовил их почаще надевать, приглянулись они ему, а то что - сестра всё в красивом и ярком, а он в обычном. Но папа ему объяснил, что это для лета, для пляжа, а дома надо ходить по-домашнему, а то быстро сносятся, полиняют, форму потеряют, потому что плавкам нужна вода, они в ней должны мокнуть, плавать, отсюда и название.
Но, в общем, ему не запрещали категорически, носи иногда, раз хочется, категорические запреты ведут к стремлению их нарушать, так между собой родители говорили. Мол, "запретный плод". Мне, кстати, тоже ничего не запрещали наотрез, а всегда старались обставить условиями или просто отвлечь.
Вот братишка и воспользовался. Ладно, жду, что дальше. Выглянула очередной раз - он с ноги на ногу перетаптывается. Так он, знаю, поступал в яслях, когда не смел сходить в туалет по-маленькому. Вроде как легче терпеть. Но сейчас-то зачем, вон туалет, иди.
Через некоторое время Алик всё же пошёл в том направлении. Но не зашёл, а просто приотворил дверь, встал с её ребра, взялся обеими ладошками за ручки с обеих сторон и стал пузом наезжать на торец двери, поставив ноги вместе. Странное физическое упражнение. Пыхтел, шипел сквозь зубы, иногда чуть ли не стонал тихонько.
Так обычно люди ведут себя, когда чего-то хотят, но не могут. Я вот замечала, что папа или мама порой застрянут в туалете, и доносятся оттуда звуки этакой натуги, пыхтение, потрескивание, а иной раз и приглушённые ругательства. Потом, когда всё закончится, в разговоре мелькает слово "запор". Я сперва по-детски считала, что заело запор на двери, и они долго тужились его открыть. Но мне вовремя объяснили, что это когда не удаётся легко и просто сходить по-большому, иной раз и вовсе в туалет не тянет. Я тогда не спросила, а бывает ли запор по-маленькому, как-то не догадалась, а теперь вот, наблюдая за братом, подумала: может, это он самый и есть?
Тогда всё понятно. Пил много, чтобы протолкнуть жидкость. Плавки напялил, чтоб не замочить трусы, если упустит. Живот дверью терзает, чтоб создать давление и выдавить мочу. Неясно одно - можно ли угрожать рассказать об этом родителям или, может, это они посоветовали ему так делать.
Хороша же я буду, если пригрожу ему этим! Авторитет потеряю.
Попыхтел, попыхтел братик и вдруг скрылся за дверью. Ну, думаю, расшевелил свой животик, разжижил содержимое или, может, пробку какую в мочевых путях выдавил, кто его знает, от чего мочевой запор может случиться у мальчика. И сейчас с удовольствием пожнёт плоды.
Нет, смотрю... то есть слышу, как ничего не льётся. Наоборот, Алик быстро появляется из ванной с мыльницей в руках. Моей, между прочим, мыльницей! Я её сразу узнала по оранжевому цвету. Его - голубенькая и поплоще, а родители вообще кладут своё мыло в висящую на стенке ванны мыльницу. Мою взял, объёмистую. Зачем?
Я забыла, что надо маскироваться кукольными напевами, но и братик, видать, пренебрёг прислушиванием. Сосредоточенно и целенаправленно делал своё дело.
А дело вот какое: приложил мыльницу к торцу двери и уже на неё стал наваливаться животиком, держась за ручки двери и прогибаясь в пояснице. Конечно, так сподручнее. Мыльница может целиком вмяться в живот, а торцу двери мешают кости, он же плоский.
Но чего это я смотрю на вещи его глазами? У меня свой интерес. Он же расплющит мою мыльницу... или вообще сломает! Взял бы хоть кусок мыла, а то вещь взял. Да ещё чужую. Да я тебя!
Нарочито громко выхожу, топаю, и вскрикиваю удивлённо-негодованно, словно только что узрев это непотребство.
Алик испуганно дёрнулся, сделал резкое движение, как при всяком испуге, чтобы удрать. Но он был в таком положении, что движение могло быть только одно - снова навалиться пузом на мыльницу. И она не выдержала, резко выскочила из-под него и взлетела в воздух, на лету распадаясь на две половинки и выпуская мыло. Одну половинку я поймала, а всё остальное разлетелось по комнате.
Братик испуганно пискнул и юркнул в ванную, заперся там. Ага, ну, погоди у меня, голубчик! За мыльницу ответишь.
На этот раз он не сливал часто воду в унитазе, но плескался ею из крана, а зайдя потом в ванную вернуть на место многострадальную мыльницу, я заметила, что его плавки, мокрые, перекинуты через край ванны. Наверх, к бельевой леске, он дотянуться по малорослости своей не смог, вот и обошёлся иначе. Значит, намочил-таки плавочки, писун, раз простирнул. То бишь прополоскал. Значит, напугала я его до этого самого. Надо закрепить успех.
Начинаю делать выговор:
- Ты чем это занимаешься, а? Тебе что, приятно так, что ли?
Сказала чисто машинально, безо всякого заднего умысла. Как вот говорят: "Тебе что, делать больше нечего?" Стандартная форма выговора в виде риторического вопроса, тут больше интонацией берёшь, а не смыслом слов. Тебе чего-то такое говорят, и по злому тону голоса ты понимаешь, что тобой недовольны, поступил ты неправильно. По себе знаю.
Но Алик так испуганно вскинул на меня глазёнки, так быстро стрельнул ими в сторону и начал краснеть, что я поняла: угодила в самую точку. Не хотела, а попала. Никакого "запора" не было, а просто ему и вправду приятно, напившись и хотя по-маленькому, терпеть, даже вот так усугубляя дело - вмятием мыльницы в живот всем её объёмом. Я бы так не выдержала.
И удовольствие это из числа неразрешённых, а значит, запретных. Развиваю свой успех:
- Ты что же, не знаешь, что это плохо? Не должны мальчики так поступать. Вот я маме скажу!
Тут он захныкал и стал упрашивать не говорить. Я покочевряжилась и разменяла своё молчание на его - по вчерашнему делу, и сверх того выторговала, отыграла, получается, ещё конфету, которую нам давали за ужином. Условились, что он спрячет её в карман, а потом отдаст наедине. Потом, правда, я разрешила ему откусить от неё в знак мира, но это неважно.
Главное, я начала думать, почему это так вышло? Всем же известно, что терпеть нужду плохо, мучительно, это... как взрослые говорят... а-а, дискомфортно, вот. Ещё и страх терзает, что не выдержишь и обделаешься, позор. Его, правда, такой страх не мучил, для того он и надел плавки, чтобы скрыть следы, если что. И орудовал в пустой, если не считать меня, квартире.
Но даже и без страха плохо, иной раз до боли, откуда же удовольствие? И не помогла ли я ему, когда вчера нажала на живот? Может, именно тогда он и ощутил нечто такое... ну, необычное, что ли. Мальчишки ведь любопытны, им коли что необычное покажется, они его целиком на свет вытаскивают. Может, и удовольствие это не в самом ощущении, а в его новизне и неясности последствий? Или, может, маленький мужчина готовится к будущему "боевому" терпежу? Может, задумал научиться выстоять под моим нажимом на живот в будущем.
Кто его знает... Но, вообще-то, я замечала, что когда избавляешься от какого-то мучительного чувства, то уже от облегчения испытываешь удовольствие. Может, и тут так? Но тогда все эти мыльничные вминания только усиливают мучения, лишь обещая краткий миг наслаждения опосля. А для этого нужна воля, превозмогающая мужская воля. Есть ли она у маленького мальчика?
Если нет, значит, терзания переполненного пузыря доставляют какие-то положительные чувства сами по себе, в тот же момент.
Я решила попробовать. Не зря говорят, что дурной пример заразителен. Конечно, повела дело так, чтоб никто не подсмотрел, и трусики взяла синтетические, от купальника. Под халатиком не видно.
Выпила столько же, сколько и брат в то утро, потом прикинула разницу в возрасте и добавила ещё один стакан. Подпёрло меня довольно быстро, я потопталась с ноги на ногу, но вскоре поняла, что не могу. Пошла в санузел, заперлась. Вместо торца двери приспособила край ванны, положила на него мыльницу и легла сверху, одна нога в ванне, другая на коврике. Плохо стало уже сразу, но я сжала зубы, превозмогла себя, зажалась. Одной рукой схватила кран смесителя, другой - раковину рядом с ванной, и стала как бы толкать их вверх, тем самым прижимая тело к краю ванны и вминая мыльницу в живот.
Треснуло во мне практически сразу, ни одного качания не удалось сделать, как братишка с дверью. Укол боли, в глазах что-то яркое вспыхнуло, я ахнула и почуяла, что из меня потекло. Еле успела оттолкнуться, чтобы сползти в ванну и не загадить коврик, и там уже перевернулась на спину, развела чуток ноги. Из меня свищет... ну, это преувеличение, льётся в трусы, но такое облегчение! Я их не спешу снять, это тот редкий случай, когда можно писить в трусы, не боясь последствий, и я себе эту маленькую радость позволяю, продлеваю кайф. Когда само прекратилось, я напрягаю живот, толчками выходит ещё. Приходится уже приподняться, чтоб под спину не натекло, волосы, упаси господь, не замочило. Всё стекает в слив, я тужусь напоследок, затем принимаю душ, пока ещё не снимая трусов, может, ещё что "за компанию" из меня выйдет. Потом всё же снимаю, выжимаю - и всякими способами заметаю следы.
Главного этот опыт не прояснил: как можно получать удовольствие именно в момент прессования живота, когда тебе нестерпимо больно? Потом - да, кое-что такое чувствуется, но во время? Чтобы это тебя стимулировало зажиматься снова и снова, превозмогая боль, гоня опаску, что пузырь лопнет или что из тебя захлещет на пол...
Попробовала ещё разок, но вышло ещё хуже: лишь легла животом на мыльницу, как из меня и потекло. Наверное, организм понял, что писание в трусы ничем таким не грозит, а я не смогла мобилизоваться на терпёж несмотря ни на что. И даже облегчения настоящего не испытала, как в прошлый раз.
Мало того, после душа, переодеваясь, я вдруг испугалась, что могу приучиться дуть в трусы, и ощущение на теле одежды никак не поможет мне терпеть в реальности. А раньше здорово помогало! Нет, не стоит этого допускать.
И я перестала. Хотя, если честно, была такая мыслишка когда-нибудь попробовать ещё, но я её похерила. Благополучно забыла. У девочки много всяких забот, занятий, знаете ли (да знаете - классики, куклы...)
Хотя был один случай, когда я могла вспомнить. Как раз я навёрстывала упущенное в классики, и весьма успешно. Ирка, красная и злая, всё пыталась опередить меня, снова и снова, не уходя с площадки уже довольно долго. Я тогда ещё подумала - терпит, что ли? Мы-то все по разу уже сбегали кое-куда, а кто и по два.
И вот моя соперница совершает, в попытке догнать меня, очередной прыжок, довольно высокий, выше, чем девочки обычно перепрыгивают с клетки на клетку. Это чтобы показать мне (и всем), что она все силы прилагает и умеет высоко прыгать.
Прыгать-то умеет, да ведь надо же и приземляться уметь. Когда подпрыгиваешь на считанные сантиметры, это значения не имеет, а вот полуметровый взлёт... Да тут ещё асфальт - а на чём же ещё клетки малевать, как не на нём, твёрдом?
В общем, подготовиться к посадке Ирка не смогла и приземлилась на прямые ножки. Мы тогда, подпрыгивая не выше лягушек, не знали, как это больно. Раздался громкий шлепок её сандалий, какой-то хруст, она уже с искажённым болью лицом начала садиться на корточки (то есть её на эти корточки стало садить), как вдруг превозмогла себя, в лице появилась мука иного сорта... Выпрямилась, положила руки на живот и, ни на кого не глядя, быстро ушла с площадки, пристанывая и утратив всякие надежды на выигрыш.
Я раньше всех поняла, что случилось. Терпела девочка, и вот при резком, на считанных миллиметрах, торможении, ноги-то прямые, струйка и пробила зажим, вырвалась. Оттого-то она и перестала садиться на корточки, забоялась, что увидим мы её трусики, платьица-то ведь недлинные.
Я потом попробовала - ну, не так высоко, как она выпрыгивать, но приземляться на прямые ноги. Мне их всегда "ломало" в коленках и валило попой на землю. Я пыталась превозмочь себя и выпрямиться, но это удавалось только после падения с малых высот, и то что-то там такое растягивалось, связки, что ли, или даже рвалось, что потом несколько дней ходила с болью в ногах, а прыгать так и вовсе не могла. Чуть повыше подпрыгну - и на корточки, порой до земли, без вариантов. Прямые ноги - врагу не пожелаешь.
Ирка, кстати, после того случая чуть не неделю не показывалась. То ли ножки болели, то ли думала, что мы заметили её прыск, то ли проигрыш переживала. Или всё это разом.
В общем, я забыла о забавах с мочевым пузырём, и братишка не напоминал. Так всё в раннем детстве и осталось бы. Но вот чуть повзрослели мы с ним, и кое-что произошло, что напомнило.
На сколько конкретно годочков я подросла, не скажу, но помню один важный рубеж. Мне стали доверять кормить малыша завтраком и даже обедом. До этого как: мама поднимала нас перед уходом на работу, кормила, сонных, пичкала и уходила, а я весь день братика только развлекала и присматривала за ним. Обед нам разогревала старенькая соседка. А теперь я сама научилась. Поэтому спать мы стали вволю и даже не просыпались ни на вставание родителей, ни на их уход на работу. Из-за этого высыпания, кстати, Алик стал менее капризным в течение дня. Тем более что я честно делила оставляемые нам конфеты и ему даже добавляла.
Но до полной взрослости было, конечно, далеко. Например, я тогда не знала одной простой вещи: когда во сне у тебя наполняется пузырь, все сновидения начинают вертеться вокруг "как бы пи-пи". Ты и во сне терпишь нужду, ищешь, куда бы забежать, а никуда не получается, везде тебя видно. А если и найдёшь местечко и начнёшь сливать, то облегчения не испытываешь. Льёшь, льёшь, а всё хочется. Наконец ощущения усиливаются и будят тебя.
Я тогда думала, что ночные кошмары - сами по себе, а утренняя пробежка в туалет - сама по себе. Не ведала, что мозг стремится встроить ощущения от тела в сновидения, искажая их и подгоняя. И как такие мудрёные мысли объяснить маленькой ещё, по сути, девочке?
Вот и в тот раз меня прихватило во сне. Мечусь туда-сюда, а негде. Нигде негде. И там, и там на тебя смотрят, а двери туалетов заперты изнутри и из-за них, если дёрнешь, ругаются. Ну, где, где бедной девочке пописать?
Вдруг забегаю в квартиру, похоже, что нашу. Во сне ничего ведь не разберёшь, всё причудливо расплывается и меняется по ходу дела... то есть сна, конечно. Вот дверь в туалет. Дёргаю, и - о, чудо! - она распахивается, никого за ней нет. Ур-ра, сейчас-то я того! Но... и унитаза нет тоже, а всё остальное выглядит настолько большим, как тогда, когда я была совсем маленькой и делишки свои справляла иначе, а в ванную забегала лишь случайно, бегая по дому.
В общем, "когда деревья были большими".
Что делать, что делать? Надо или в раковину, или в ванну. Раковина выше, до неё даже рукой не достанешь, значит, надо перелезть через край ванны, высотой с приличный для меня забор. В животе подпирает, я хватаюсь, подтягиваюсь, лезу - и вдруг вижу, что на краю ванны, сверху, сидит большая оранжевая мыльница. И не только сидит, но и вроде как ползёт, чтобы помешать мне попасть в ванну, перевалившись на брюхе через край. Я и туда, и сюда, а "улитка" всё мне перекрывает дорогу.
Вот так оранжевая мыльница и её вминание в живот всплыли в моих сновидениях.
Наконец собираю силы и взмываю в воздух, благо во сне всё можно. Ноги аж вон куда задираются, кисти рук отчаянно крутят, стремясь закинуть парящее тело в ванну. И вдруг - одна рука срывается с мокрого края, полукруг не докручивается, и я со всего размаху шлёпаюсь на проклятую мыльницу животом!
Он словно лопается, боль подскакивает вверх так же, как вот только что ноги. И начинает спадать, спадать, успокаиваться. Из-за неё я не понимаю, что выскочила из сна и теперь лежу с закрытыми глазами, остывая после ночного кошмара, как и раньше со мной бывало.
Ощущения всё больше и больше напоминают реальные телесные, чувство облегчения из ненастоящего сонного переходит во взаправдашнее наявушное. Вплоть до того, что ноги начинают чуять мокрое тепло... Что-о? Блин!
В панике открываю глаза и первое, что вижу, это братика, стоящего у кровати я тяжёлым пресс-папье в руках. Мгновенно понимаю - вот что была за "мыльница". Одеяло осторожно сдвинуто в сторону, живот мой в ночной рубашке наружу, в него-то он и двинул этой тяжестью. И намокает материя ночнушки, намокает.
Пытаюсь зажаться и, чтобы скрыть позор, начинаю орать:
- Ты что наделал, стервец паршивый?! Ты чем мне в живот ткнул? Ты посмотри, нет, ну ты посмотри, что ты натворил! - и осторожно, двумя пальцами, приподнимаю зассанный подол.
Слова какие-то выходят мамины, визгливые, это она так ругается, когда что. И на меня так ругалась... в раннем детстве, только глаголы в женском роде.
"Стервец" вдруг начинает внимательно приглядываться, я перестаю ругаться, потому что мне подчинились, опускаю взгляд и вдруг понимаю, что в своём стремлении "ткнуть носом" обнажила перед мальчиком самое своё девичье сокровенное! И к тому же в неприглядном виде - залито мочой, а мышцы судорожно сокращаются, пытаясь удержать последнее, словно я нарочно этим внимание привлекаю или даже приглашаю пальчиком потрогать, успокоить.
Не только неприлично, но и неприглядно. Ужас!
Опускаю подол, мол, глянул - и будет, и возобновляю ругань, больше, впрочем, похожую на причитания:
- Нет, ну как же ты посмел?! А ну, быстро неси тряпку! Как только у тебя рука не отсохла? Вот я тебя!
Братишка тоже мой с тех пор повзрослел, знал, что если покорно исполнять все мои указания, то затрещин и подзатыльников не будет. Я заковыляла в туалет, поджимая рубашку и стараясь не оставлять за собой мокрый след, а если и оставлять, то на линолеуме, а не на ковре. Опустошилась над унитазом до конца, подмылась, а заодно и умылась, вытерлась, оделась. Теперь можно идти убирать следы. Последствия.
Так и хочется носом ткнуть! Нет, ну подловил меня врасплох во сне, опозорил. Он оправдывается:
- Ну, ты же тоже меня тогда опозорила, я при всех описился, когда ты мне в живот пальцем. Вот я и думал "дать сдачи". Ну, дал вот, чего же ты обижаешься? Как мог, так и дал.
Ещё и правоту свою качает!
- Разница большая, - говорю строго. - Тебя я всего лишь пощупала, не больше. Проверила, сильно ли ты хочешь. Ты же меня припечатал этим самым пресс-папье, так припечатал. Далее, мою руку ты тогда видел, мог оттолкнуть, увернуться, отскочить в сторону. Меня же ты достал во сне, когда сестрёнка совсем беззащитна, ничего сделать не может, одеяло сдвинул. Предательство это, вот что.
Часто-часто моргает.
- И наконец, - напоминаю, - ты замочил только трусики, и то я тебе помогла это скрыть, застирала, высушила. А посмотри, что ты мне вымокрил: ночная рубашка, одеяло, простыня, а вот, гляди, не отворачивайся, и матрас промочен на всю толщину. Как мы это убирать будем? Ты что, стирать умеешь, что ли?
Похоже, проняло. Братишка засуетился, бросился мне помогать. Стирала, конечно, я сама, а он выволок матрас на балкон сушиться, силу мужскую проявил. Сказал, что если по возвращении родителей не высохнет, то он даст мне свой, а если родители всё же заметят, то возьмёт обописс на себя. В его возрасте всё же не так позорно обделаться, как в моём. Что ж, благородно, можно сказать. А под конец признался, что уже несколько утр меня караулит, приподнимает одеяло и смотрит, насколько выступает живот.
- А сегодня ты постанывала, ворочалась, руками к животу всё тянулась. Смотрю, а он у тебя выпучен. Я побоялся, что ты вот-вот проснёшься, ну и...
- Подол не поднимал? - спрашиваю строго.
- Нет, что ты, я и одеяло-то тихонько, чтоб не проснулась.
Ну, я выжала из его завиноваченности, что могла, и опять между нами установился мир. А когда схлынула боязнь, что проведают родители (матрас всё-таки чуть-чуть попахивал), я вернулась к вспоминанию тех ощущений "на рассвете".
Ведь факт, что какое-то время я наслаждалась облегчением, пока не поняла, что дую в постель. Такое блаженное было чувство, как вот когда хорошо выспишься и не сразу хочешь глаза открывать. А до этого была вспышка боли, причём я-то думала, что это всё во сне, потому это и не напугало, ненастоящим показалось. Хоть и молода я, а всё ж кошмары ночные успела изведать.
А до вспышки боли было постепенное нарастание тяжести в пузыре, причём у меня не было выбора, как наяву бы: терпеть дальше или искать возможность слить. Нет, во сне можно только просматривать "фильм", сдобренный собственными, искажёнными сном, ощущениями. Таким образом, хочешь-не хочешь, а переполнишься, а потом, в постель ты дуешь или в унитаз, испытываешь облегчение.
Я не знала, всегда ли успеешь проснуться до того, как у тебя прорвёт, а памперсы уже и братишке давно не полагались. Поэтому решила напиваться и терпеть в состоянии бодрствования. Но только лишь терпеть, не трогая живот, памятуя о неудачных тех пробах с мыльницей, да и во сне оранжевая эта штука меня напугала. Лучше, решила я, сначала натренирую мышцы, которыми терпишь, как они там называются, сфинктеры, что ли, а когда научусь удерживать в себе большие объёмы, тогда и посмотрю, стоит ли "подрывать плотину".
Сильные зажимные мышцы и в жизни помогут.
Теперь, если мне начинало хотеться по-маленькому, я вспоминала о своём решении и сразу в туалет не шла, хоть сколько-нибудь, а выдерживала. Когда могла, пододевала для таких случаев трусики от купальника. Они синтетические, чем-то напоминают болонью, да ещё подкладка хорошая в них... Если что, помогут мне не оставлять за собой мокрых следов, удержать упущенное хоть ненадолго...
Пыталась и по-большому терпеть, но успешно выходило редко, попу просто размыкало изнутри, особенно когда жидкое. А ликвидировать последствия куда сложнее. Лучше не надо поэтому.
Но просто терпеть скучно, ведь не понимаешь, зачем делать сегодня то же самое, что ты уже много раз проделывала в прошлом. Нужно какое-то развитие, какое-то отличие, чтоб видно было, что ты не зря мучаешься. Как вот дети не просто так живут, как взрослые, а растут. Для начала я начала мерить объём достигнутого. Мерной посуды я не знала, поэтому взяла кукольную кастрюльку побольше, лила в неё, сидя на унитазе и подставляя, потом зажималась, выливала в унитаз и продолжала. Заодно перестала бояться, когда моча попадала на руку, а то раньше мыла с мылом и тщательно, словно нечистое что въелось. Теперь лишь ополаскивала водичкой, а с мылом мыла только перед едой.
Попутно я сделала важное для меня в том возрасте наблюдение. Раньше я что знала: если захочется в туалет, а ты почему-то туда не идёшь, то нужда монотонно нарастает и довольно быстро истощает силы, ты уже не идёшь, а бежишь в туалет со страхом в сердце. Считала, что так всегда бывает, и у взрослых тоже, только они сильнее и дольше терпеть могут.
Теперь же я стала терпеть напропалую, уже не боясь опростаться в одежде, поскольку унитаз всегда был под рукой. И вот, перетерпев первый сильный позыв, я с удивлением заметила, что дальше он ослабевает, как бы тупеет, рассредоточивается по всему пузырю. И начинает донимать уже иначе, как бы осадой - против прежнего штурма. Медленно, но верно, и вот это тихой сапой наступление уже не перетерпишь. По крайней мере, ребёнку. Но, боюсь, и взрослые тут не сдюжат...
Самое удивительное, что я этом поведении нужны я узнала... своё собственное! Когда мне хотелось, например, новую куклу, я сначала резко требовала, пыталась взять маму штурмом. Иногда она сдавалась сразу, но порой и выдерживала мои истерики, шла на принцип. И тогда я меняла тактику, начинала просить спокойно или даже намекать, но - при любом удобном случае. Любой разговор с мамой преломлялся через то, как же мне худо без новой куклы и как станет розово с нею. Рано или поздно, маме надоедало, и она сдавалась, одаривала меня.
Конечно, я меняла тактику неосознанно. Раз подфартило, и я всегда стала поступать так. И вот, оказывается, точно так же ведёт себя тело, обуреваемое естественной нуждой.
Что ж, знать это полезно. Теперь уже не будешь бояться первых уколов в пузыре, ожидаешь, что скоро полегчает и не опозоришься.
По мере того, как я подрастала, становилась крепче, тренированнее снизу (я и по-большому старалась терпеть при любом случае), у меня стало нарастать сомнение. Дело в том, что мне не стало легчать сразу, как я сдавалась, расслаблялась и пускала струю. Пузырь ныл ещё какое-то время, перерастянула я его. И вот, ощущая сильную позывную боль, я чуяла, что ещё хоть немного потерпеть могу, но не перегну ли палку, не вызову ли такое растяжение, что и после сдачи боль будет нарастать, а ведь она УЖЕ стала невыносимой. Что же тогда, на стенку лезть или выть по-волчьи? Как когда зуб болит.
Приходилось действовать осторожно. Я закрепилась на достигнутом рубеже, запоминая ощущения, и ждала, когда подрасту, значит, и пузырь у меня пообъёмнеет вместе с животом.
Но подрасти - это не один день нужно. В школе я видела учениц разных классов, от крохотулек-первоклашек до вполне уже сформировавшихся девушек-выпускниц, которые нам "тётеньками" казались, и понимала, что несколько лет должно пройти. Только тогда ощутимо начнёт увеличиваться живот - вместе со всем организмом. И тогда я, надеюсь, начну лучше разбираться в своих ощущениях, открытой книгой они для меня станут - докуда ещё можно терпеть, а после уже обвал начнётся.
Но за эти годы мой интерес к терпежу вполне мог угаснуть. К счастью, кое-что изменилось. Я училась в младших классах школы, и вот нас начали возить в бассейн.
Там было так: абсолютно всех учили держаться на воде и плавать по-собачьи. Это тебе не пляж, тут по-малышовому поплескаться не дадут, да и глубоко. Хотели также научить плавать на спине, но мальчики отказались: им-де не пристало уставать в воде настолько, чтобы переворачиваться на спину. Это всё равно как по средней стадионной дистанции расставлять стульчики для отдыха. Взялся - беги! Или - плыви, смотря где ты.
И была ещё отдельная группа для тех, кто хотел обучиться спортивному плаванию: кролю, брассу, даже по баттерфляю тренер наезжал регулярно и "ставил стиль". Конечно, надо было выказать некоторые способности, но нам об этом не говорили, и казалось, что берут всех желающих.
Я не очень-то стремилась к спорту, тем более что в спортсекцию записались одни мальчишки. В том возрасте мы с ними не ладили, так что девочки воздержались. Одна из них, Рита, заикнулась в раздевалке, что не прочь научиться спортивному кролю на спине, но одна среди мальчишек оставаться не хочет.
Тем более, все сильно раздеты, над остатками одежды легко учинить какой-нибудь фокус...
Я подумала, что она права и, чтобы утешить, стала расспрашивать о тренировках, её старшая сестра, оказывается, в них участвовала. И Рита сказала, что, помимо собственно плавания, в секции отрабатывают ныряние на задержке дыхания, ведь и после прыжка со стартовой тумбочки, и после поворотов надо скользить под водой, тут-то навыки ныряния и нужны.
И вдруг меня осенило. Ныряя, надо задерживать дыхание и подавлять желание вздохнуть. Тоже терпёж, но на этот раз открытый, дозволенный и под руководством тренера. Может, там ещё и врач будет. А плавание развивает лёгкие, это нам ещё перед вывозом в бассейн говорили. Если "внизу" пока приостановилось, то надо "сверху" развивать.
И я предложила Рите записаться в секцию вместе. Двоим среди мальчишек, если держаться вместе, ещё можно как-то выжить.
Начали заниматься. Честно скажу - цену за легализацию терпежа пришлось заплатить ощутимую, спортивный темп я выдерживала с трудом. Зато почувствовала, поняла, как развитие задержки дыхания позволяет достигать всё новых и новых целей, терпёж оказался "винтиком" в целом механизме - вроде гибкости, амплитуды движений или выносливости, удовольствие от достижения целей, собрав в кулак всё это сразу, стало превышать кайф от собственно терпежа.
Я кое-что придумала. Тренеры нас отпускали поплавать вольно, отдохнуть или насладиться купанием, девчонки ведь всего лишь. Нет, кто хочет, та может и поотрабатывать чего-либо, что под зорким тренерским оком не очень получается.
Вот в эти-то минуты свободы я и вздумала плавать по-особому. В обычном брассе или кроле, как только рот из воды выглянет, так и вдыхай, а выдох - в воду. Когда плывёшь быстро, то только так, а если не спеша, то вдыхать вполне можно и через раз, отважусь - и через два, а в промежутке голову не очень-то высовывать, медленно в воду выдыхая. Такой полудлинный стиль, нырковое плавание. Если тренер заметит, можно и признаться, что отрабатываю задержку дыхания, плыву мелкими нырками.
Но другую свою задумку, объединить два вида терпежа, она попозже появилась, когда лёгкие уже развились - так вот, её я не решалась осуществить. Перед бассейном полагалось мыться с мылом, даже лёгкая грязь на теле вредила, а опрокинуть в воду мочевой пузырь - это вообще преступление. А тренировки у нас такие напряжённые, что очень скоро я не выдержала бы борьбы на два фронта, спустила бы всё наружу, словно в унитаз, замутила бы воду. Нет-нет, и подумать-то страшно!
А в самом начале наших занятий тренер советовал отрабатывать дыхание дома в ванне. Набрать полную воды и сидеть на коленках согнувшись, погрузив голову в воду. Я ещё держала в высунутой из воды руке секундомер. Моя голова в подводном мире, а он знай себе тикает, мою терпеливость отсчитывает. Вынырну, вдохну широким ртом - и зырк на циферблат - сколько на этот раз выдержала?
Вот в свою-то ванну я могу бурить, сколько захочу. Радость от вдоха широким ртом после долгого задохновения должна наложиться на восторг от расслабленного живота и струящейся из тебя мочи. Потом спущу нечистую воду, приму душ - и концы в воду. Совать голову в нечистую воду - это уже извращение.
Так продолжалось несколько лет. "Нижний" терпёж шёл у меня без внешнего давления на живот, только лишь распором изнутри. Я уже и забыла об этом способе "поддать жару", но когда начала созревать (а это незаметно подкралось) - вспомнила. Тело "забеременело" новыми ощущениями, потребовало чего-то новенького и во внешнем стимулировании. И вот что я придумала.
Даже описывать страшновато.
Пузырь заполняется мочой, а когда от него мне приспичит, то ванна - водой (это быстрее). Я запираюсь в ванной, словно купаться, облачаюсь в бикини, лучше даже в одни трусики, хотя и верх к тому времени нужен стал - на людях. Ласковый обжим сплошного купальника мне нравился, но полный пузырь зачастую разжижает содержимое кишечника, и тогда надо быстро оголить попу. Значит - трусики.
На лицо можно маску для плавания, мне такую недавно купили. Мыльницу, ползающую по краю ванны, сдвигаю из угла в середину, закрываю унитаз крышкой, берусь обеими руками за край ванны и ложусь на него же животом, ноги помещая на крышку унитаза. Такое горизонтальное положение тела. Руками чуток отжимаюсь, чтоб до времени на живот не давило. Глубокий вдох-выдох. Готова? Пошла!
Опускаю голову в воду, руками отжимаюсь от края ванны, живот легко лежит на мыльнице. Держу дыхание до "не могу". Потом плавно вынимаю голову из воды, прогибаясь в спине, а руки ослобоняю и ложусь животом на мыльницу уже всей тяжестью тела. Ой, пи-пи прёт! Зажимаюсь, терплю, хватаю ртом воздух. Как только всё, не могу больше - голову вниз, руками от края ванны отжалась. Переключила терпёж.
Внизу у ванны стоит тазик, я же так качаюсь, пока из меня не заструится, не наследить чтоб. Тогда переваливаюсь в ванну целиком и выписываюсь либо одновременно с отдышиванием, суммируя радости, либо с головой под водой, радость растягивая. Потом, пока желтоватая вода вытекает, обессилено лежу в ванне. Кто бы знал, как мне хорошо!