21 января 2007 года не стало Джонника. Он был уже стареньким. Но ТАКОЕ приходит всегда неожиданно. Как к людям, так и к маленьким верным человечкам.
За месяц-полтора до этого у меня сложилась очередная малоприятная жизненная ситуация и я не уследила, как мой маленький, но всегда очень смелый белый курчавый комочек "по причине неприязненных отношений" внутри собачьего мирка получил покус в мордочку. Наверное, было очень больно, но он, как всегда терпел, несмотря на своё испокон веков слабое сердечко, время от времени "забывавшее" часть фазы своей кипучей деятельности. Сердцебиение похрамывало, но мой мальчик в любой ситуации стоял на широко расставленных аристократических лапках.
Один из самых лучших ветеринаров города вычистил загнившие следы покуса, вытащив вдавленные в живое мясо курчавые шёлковые волоски. По моей просьбе по всем правилам осмотрев, изучив, проанализировав моего красавца, доктор уверил меня, что никакое "криминала" со здоровьем у Джона нет. А с середины января дотоле редкие "плоды" прогулки в виде тёмной кровушки из-под хвостика превратились в многократную ежедневную реалию. У Джона разлагалась печень. А он не хотел меня расстраивать. Терпел и молчал... Джон был моей первой собакой. Вообще-то, он был больше, чем собака. Для меня он был даже больше, чем человек...
Я родилась в Восточной Германии в благополучной семье офицера-рентгенолога. Понятие благополучия весьма относительно. Благополучие нашей семьи сводилось к 13 годам, проведённым моими родителями в Альтенбурге. И самый сладко-пряничный период моей жизни - 6 лет, проведённых там же в просторных меблированных квартирах, транзитных гостиницах и привокзальных ресторанах - это, практически вся "халява", доставшаяся мне от вечно "разбиравших полёты" родителей: не работавшей ревнивой мамы и "интеллигентно" гулявшего по медсёстрам, санитаркам, библиотекаршам папы. С громкими "разборками" и немецким скарбом рано или поздно пришлось вернуться в "Союз". По полному праву жены военного мама и по возвращению не работала. А в свободное от домашних хлопот время мама была активисткой родительского комитета. По окончанию первого класса родители собрали некую сумму денег и в "Книге для учителей" на Загородном проспекте ( этого книжного магазина уже давно нет, в его помещении, как и везде сейчас, продаётся какая-то никчёмная иностранная дрянь) родители купили разнообразные книжки. Моя мама должна была проштамповать книги по аналогии экслибриса детскими печатками в виде нарциссов, розочек и других цветов, привезёнными из ГДР. Эти оттиски были потом раскрашены разноцветными карандашами. Были также написаны торжественные посвящения. По праву председателя родительского комитета и моей мамы моя мама подарила мне самую интересную приключенческую книжку: "Без семьи" Гектора Мало. Это была запутанная история скитаний и страданий какого-то мальчика, которого, не помню уже, по какой причине, взял под свою защиту старый циркач, у которого была целая стайка дрессированных собак. Потом этот человек умер, мальчик скитался и голодал вместе с этими собаками, которые по очереди умирали от голода, были съедены волками и т.д. Собаки своими телами грели его в лесу на морозе, замерзая насмерть. В результате чего при мальчике остался лишь один старый пудель. А в завершении истории унижений и странствий по аналогии с примитивнейшими индийскими фильмами мальчик оказался богатым наследником. И на самой последней странице этого детского романа пожилой пудель наслаждается в ногах у своего хозяина, сидящего около камина в богатом собственном доме, заслуженными любовью, теплом, сытостью...
14 мая 1994 года, в именины моей мамы, мы обе ехали к брату и нашей тогдашней невестке. На выходе из станции метро "Пролетарская" под дождём метался дрожащий, замызганный и до смерти испуганный фокстерьер. Маме, любившей подкормить редких по советским временам уличных собак, фокстерьеры никогда не нравились. Она говорила, что у них морда, как ведро. Но этот пёсик с первого взгляда заслужил симпатию и желание помочь. Мы с мамой начали "план-захват" пёсика с целью дать один-другой лакомый кусочек из гостинца брату. Кто-то проходил мимо и посоветовал взять пёсика домой, потому что этому человеку было известно, что в подвалах близлежащих домов подростки - первые моральные уроды постсоветского периода ,- пытают, вешают, режут бедных кошек и собак. Нам тогда непривычно было слышать такую страшную историю и, изловчившись, мы поймали пёсика.
В гостях Джон, как мы его сразу назвали, был предельно сдержан и скромен, врезавшись в угол около входной двери. С большим достоинством скрывал страх перед своим будущим.
Он был настолько очарователен, что мой брат через некоторое время, обзавидовавшись, приобрёл на удивление тупую дворняжку. Мне завидовали и мои коллеги-переводчики, о которых я тогда думала, что они - мои друзья.
Уже на следующий день Джонник знал, что он - Джон. Ветеринарный врач сказал, что Джону приблизительно 3 года.
Тогда у нас в городе ещё был очень интенсивный туризм. Целыми днями я пропадала на работе. Иногда бывали командировки по стране и за рубеж. Особенно тяжело Джон переживал мою первую, наверное, двухнедельную командировку. Когда я звонила домой, мама хныкала в трубку: "Приезжай скорее! я могу потерять собаку. Джон отказывается кушать. Совсем исхудал, шерсть вылезает клочьями". Меня никто, никогда ТАК НЕ ЛЮБИЛ, КАК ИСКРЕННЕ И ГОРЯЧО меня любил Джонник!. Во время постоянных ссор с мамой я прижимала Джона к груди, как плюшевого мишку с коричневой "подковкой" сбоку от хвостика и чёрной "пятернёй" вокруг черного пятна на боку. Он сопел и храпел на диване рядом со мной, как человек. Тепло и спокойствие разливалось по моему телу и душе.. Потом у меня была кособокая "love-story". Мой Ангел-Хранитель помог под мою любовь приобрести мою нынешнюю жилплощадь, отдельную от мамы. Часто, во время вечерней прогулки мы с Джонником тащили в гнёздышко для моего любимого какие-то доски и другой хлам. Потом "любимый" переселился в ещё пустую квартирку, принеся с собой запах чужой крови. Потом в моей квартире пахло моей собственной кровью. Мне понадобилось дважды оказаться в реанимации, чтобы понять, что нельзя любить подлеца без риска для жизни. В марте 1996 года в моё отсутствие с собакой что-то произошло, в результате чего получасовое расстояние между моим домом и мамой Джон с разбитой в кровь головой и разорванным анальным отверстием прошёл за целую неделю и долго-долго приобретал нормальный вид. Но до конца жизни после этого он боялся на зов приблизиться к свежей еде.
Потом этот человек оказался там, где его место. В тот же, 1999 год я была зачислена на юридический факультет на 22-ю линию, но тогда же у меня было обнаружено серьёзное заболевание и мне, одновременно с вечерней формой обучения, пришлось полгода проваляться в больнице. В то же время сердечная болезнь моей мамы вышла на последний виток.
Потом я осталась совсем одна. БЕЗ СЕМЬИ. Хрупкое тельце Джонника сохраняло человеческое тепло в моём холодном доме. Джонник часами, целыми днями сидел на кухне, на единственном подоконнике в моем миниатюрном доме, высматривая меня. Несмотря на немолодые глазки и высокий этаж, он меня узнавал всегда и было видно, как радостно он танцует на подоконнике, предвкушая моё появление на пороге. Даже, несмотря на сквозняк из-под старых оконных рам, тяжело заболевший циститом пёсик не покидал свой наблюдательный пост. Потом, когда я смогла себе это позволить, я установила евростандартные стеклопакеты. Стало значительно теплее. Но на тот момент Джон стал уже так плохо видеть, что уже почти не сидел на ставшем нарядным, широким подоконнике. Да и тяжело ему стало туда забираться. "Оборотни в погонах" из по соседству расположенного отделения милиции подползали ко мне, как одиноко проживающей, даже не утруждая себя приличной "легендой" о большой и светлой любви, неожиданно вспыхнувшей в трёх милицейских грудях. Мне со старым пёсиком было действительно страшно жить. И в один прекрасный день Небесный Ангел-Хранитель опять помог мне, подарив обездомевшую из-за "левых" щенков девочку кане-корсо Кору, о которой когда-нибудь напишу. Обязательно напишу!. Если бы не доброе сердечко Джона, огромная Корушка не осталась бы под моей крышей вместе с остальной четвероногой живностью. Маленький смелый Джон не захотел портить мои нервы и вступить в смертельную схватку с машиной мускулов. Нам стало не так страшно жить всем вместе, потому что каждый из нас вносил свою лепту во взаимную любовь и заботу. В безопасность. Даже, когда моя "нехорошая любовь", по странно совпавшим обстоятельствам не отсидел даже смешного, коротюсенького срока.
... И вот после визита доктора Александра Кириллова с ветеринарной "скорой помощи", не оставившего ни малейшей надежды на благополучный исход болезни Джонника, на полу в ванной комнате появилась кровавая кашка. В ужасе я сразу же опять вызвала Александра.
Пока "скорая ветпомощь" ехала к нам, я в последний раз вывела Джонника погулять. Идти он не мог. Я не могла стоять. С ночного неба падал пушистый снег. Не крещенский, а самый настоящий рождественский. Я сидела на камне около моего парадного. Джонник стоят в пушистом снегу, широко расставив лапки и смотрел прямо в мои глаза своими лучистыми печальными глазами , понимая всё, что последует за этим снегом.
Подтвердив диагноз, доктор, как единственный способ помощи старой собаке, порекомендовал последний укол уже сейчас, пока у собаки не наступили неописуемые мучения. Первый укол со снотворным Джон встретил, как подобает настоящему мужчине: собрав остатки уходящих сил, он больно укусил доктора. Тот даже не посмел обидеться на смелую, красивую собаку так много моего горя взявшую за тринадцать мимолётно вычеркнутых из моей жизни лет.
После укола в сердце отнюдь не начинающий доктор долго, терпеливо ждал, пока я прощалась с этим куском жизни. С курчавым ангелочком, который долгое время был моей отговоркой от безносой с косой: мне ещё рано туда, что станет без меня с пожилой собачкой!
Не смогла я построить книжный очаг для песика и даже не смогла его похоронить. Доктор увёз его с собой.
Только до сих пор на прежнем месте лежат его любимые "пищалки" и щётка с вычесанными белыми кудряшками.
Вот так бездумно подаренная мне в далёком детстве моей матерью книжка стала сценарием моей жизни. Мои разведшиеся в начале 1968 года родители были для меня не более, чем большими погружёнными в себя кукушками.
Но я знаю, что над моей головой где-то на небе свернувшись крендельком плывёт похожее на овечку облачко с большими печальными глазами. Это - мой маленький "папочка" Джон...