Если понедельник подкидывает интересные делишки, значит, вся неделя будет захватывающей и неспокойной, во всяком случае, на скуку время не останется.
Когда в понедельник, часов в десять утра, Вадима вызвал к себе главный редактор, эти самые делишки проявили себя.
- Послушай, - сказал босс, небрежно откидывая сотовый телефон и внимательно разглядывая Вадима сквозь туман папиросного облака, - есть тема, которая тебя заинтересует.
Молодой человек напрягся, прямо, как собака, предвкушающая получения сахарной косточки.
- Помнишь, ты рассказывал про какую-то шаманку из Якутии, говорил, что многие ищут ее могилу, надеясь, что даже мощи способны творить чудеса?
Еще бы не помнить! Этим вопросом интересовался дед Вадима, старый геолог, отец, также связавший жизнь с геологией. Они в свое время втянули Вадима в круг поисков, заинтересовали судьбой шаманки, вывозили чуть не каждое лето из Питера в Якутск, а потом на бескрайние просторы аласов, тайги, северных стойбищ. Закрой глаза и встает, как живая, картинка: узкий берег Лены, усыпанный плоскими камнями, корявыми мокрыми ветками и илом, за ним стеной поднимаются громадины сосен, заслоняющие вход в глубь леса, но если проберешься, то дальше тайга редеет, стелется голубовато-зеленым мхом, манит круглыми полянами, заросшими грибами и брусникой.
Голос редактора прервал воспоминания, пробился сквозь дурманящие ароматы леса тяжелым запахом "Беломора" (босс курил исключительно эти папиросы).
- Нашли твою шаманку, вернее, захоронение. Можешь оформлять командировку в Якутию. Жду потрясающей статьи! - взмахнул рукой редактор, давая понять, что разговор окончен.
Выйдя в Якутске из самолета, Вадим подумал, что попал в Африку. Одуряющая жара! Асфальт мягко оседал под ногами, замедлял движение, ветер еле шевелил бледно-зеленую березовую листву, также лениво передвигались такси. Без труда доехав до центра, журналист решил сразу не бежать в редакцию местной газеты, а отдышаться в гостинице, позже погулять по городу. Приняв душ и пообедав в гостиничном ресторане, Вадим вышел на улицу. Озираясь по сторонам, медленно побрел по центральной магистрали, вглядываясь в толпу, всматриваясь в дома, желая уловить ту давнюю атмосферу, которая всегда сопутствовала приезду в Якутск. Вспомнились рассказы деда и отца, детское представление о шаманке, красивой, бледной, с распущенными волосами, черными и густыми.
Мато, так звали женщину. Дед ее был шаманом, отец был, и Мато стала шаманкой. Маленькое стойбище кочевало на север и обратно, то пересекаясь, то отдаляясь от других. Мато воспринимала как само собой разумеющее свои способности к знахарству и восприятию будущего. Сначала отец, а за ним и дед признали, что Мато сильнее их. Потянулись к стойбищу ручейки людские. Сами якуты, приезжавшие к деду, долго привыкали к способностям девочки, не особо веря в то, что соплюха может сказать или сделать что-то дельное. Решил все случай. Как-то в начале зимы богатый оленевод, кочевавший рядом, приехал к старому шаману с просьбой вылечить сына, поломанного медведем и жестоко болевшего. Дед поехал, чтобы взглянуть на больного, увязалась и Мато.
- И-и, - завыл дед, едва взглянув на лежащего молодого мужчину, - не проживет долго.
Мато тянула его за руку: дай посмотреть. Дед отстранился, пропуская девочку. Та посмотрела на больного, провела рукой по лицу, груди, попросила перевернуть его на живот, потрогала спину, нагнулась ближе, понюхала, выпрямилась быстро, кисти рук округлила, словно шар держала в руке, круговыми движениями в воздухе поводила по спине.
- Уходи! - крикнула. Выбежала из юрты, бросила воображаемый шар на землю, сгребла возле входа в жилище снег и забросала то место.
- Он поправится, - смело сказала, глядя на богача, - на спину не кладите, пусть на животе лежит, пить давайте воду брусничную. На следующую осень женится...
Дед курил, хитро глазки блестели. Весной богач привел в стойбище Мато десять оленей, с сыном приехал, довольный был.
Вадим хорошо выспался и, не смотря на разницу во времени между Питером и Якутском, уже с утра был в редакции газеты, познакомился с собратьями по перу, с одним из них на следующий день запланировали вылет в Вилюйск, где разыскали захоронение.
- У нас ведь была одна шаманка, - тараторил Николай, молодой паренек, недавно закончивший филологический факультет местного университета, - лежала мумия в краеведческом музее. Потом убрали, захоронили по-человечески.
Вадим был в якутском музее раз десять и помнил стеклянный саркофаг, в котором лежала предполагаемая шаманка, только дед точно знал, что это не Мато.
Слава о сильной шаманке полетела птицей по всей Якутии. Не только местные приезжали, прикатывали и городские. Мато стоило посмотреть на человека пристально, в глаза заглянуть, понюхать, коснуться рукой и, как отражение в речке, сначала качающееся и не внятное, а потом спокойное и ясное, видела картинку того, что ему предстоит делать или то, что с ним случится.
Дед и отец согласно кивали, смотрели с любовью на свою девочку ненаглядную.
- Замуж девку надо отдавать, - сказал как-то дед. Мато голову вскинула, серьги ходуном заходили, рассердилась:
- Не хочу замуж, не люблю никого, - сказала, как отрезала.
Больше разговоров о замужестве до поры, до времени не заводили, хотя Мато красавицей была: личико круглое, беленькое, брови, как стрелы, к вискам бегут, глаза раскосые, беспокойные, губы пухлые, земляникой пахнут.
Время текло, и как-то раз отец с охоты пришел не с добычей, а с человеком. Волоком тащил из тайги, худого, искусанного гнусом и комарьем, смертельно уставшего.
- Русский, беглый, - тихо сказал, - жаль его стало, умрет один.
Мато подбежала, только склонилась к несчастному, как тут же распрямилась, уставилась в одну точку. Потом, словно очнувшись, забегала по юрте, воду согрела на огне, промыла раны, питье приготовила, вливала в опухшие, посиневшие губы больного.
Только через два дня мужчина открыл глаза, увидел Мато и попытался улыбнуться, по губам было понятно, что шепчет: "Спасибо".
От Вилюйска до деревни с уютным названием Лапкино, Вадим и Николай доехали на разбитном газике. По дороге шофер доходчиво пояснил, что могилу известной шаманки обнаружили рабочие, прокладывающие новою дорожную ветку от деревни до центральной трассы.
- Здесь раньше тайга была, а посередине, как плешь, полянка, - разглагольствовал водитель, - вот на этой полянке и обнаружили могилу. К слову сказать, еще моя бабка говорила, что это место заколдованное. Оно никогда не горит, до войны чуть не вся деревня сгорела, лес выгорел, даже пеньков не осталось, а на полянке трава зеленая, не взял ее огонь. И по сей день, горит лес кругом, а эта поляна как заговоренная, ровненькая, трава на ней мягкая, короткая. Правда, ни ягод, ни грибов с нее не соберешь, а если уродятся, так одни мухоморы.
Газик тряхнуло на выбоине, водитель и пассажиры подпрыгнули, после чего разговор продолжился.
- Шаманы до четырехсот лет могут выбирать себе новый облик, пройдешь возле могилы, присмотрится к тебе шаман, душу твою вынет, сам влезет.
Николай расхохотался:
- Ну ты лапоть! Это тебе бабка набрехала?
Вадим молчал, ему дед с отцом рассказывали о разных легендах, бытующих о шаманах, в том числе и об этой.
В стойбище Мато весело, потому что выбрала себе красавица жениха, пусть не из своих, пусть каторжника, который бежал с рудников и пробирался аж с юга Якутии, зато сердце к нему прикипело, глаза не насмотрятся на любимого, уши не наслушаются.
- Алеша, Лексик, Лепсей! - пела Мато и прижималась к любимому.
Алексей усаживал Мато на колени, голову клонил на плечо:
- А ты Мато, только Мато! Вот подожди, придет время, исчезнут все цари и богатеи, будем жить свободно, но ты все равно будешь Мато, - смеялся он, - Матрена Долганова к тебе никак не подходит.
Стало смеркаться, машина летела по знакомой дороге, весело дрыгаясь.
- Лежит эта шаманка с длинном платье, - продолжал стращать шофер, - на пояс подвешены сумочки разные, там должно быть травы хранились. Руки на груди сложены, в одной погремушка какая-то костяная, а в другой веревка, а на ней куча колец. Рядом с шаманкой сверток маленький - ребеночек мертвый.
Николай уже давно не хихикал, а Вадим мрачно смотрел в окно.
Как не хотелось Мато отпускать Алексея, как просила его остаться с ней.
- Не уезжай, Алеша, дед умер, отец болеет, в Якутске неспокойно, мне рожать скоро.
Алексей прижимал жену.
- Мотюшка, я с тобой совсем из жизни выпал, год назад царя сбросили, мир перевернулся, а я узнал об этом только три дня назад, - горячился он. - Съезжу в Якутск и обратно, присмотрюсь, потом тебя вместе с отцом заберу, хватит на сносях по тундре мотаться, скоро дом у нас свой будет, Мато!
Рано утром простились, Мато не плакала, молча в глаза смотрела, тихо сказала:
- Расстаемся надолго, Алеша, но не навсегда! Верь, найду я тебя, прилечу птичкой, не спугни только, узнай.
- Долго еще ехать? - спросили журналисты.
- Да нет, - ответил словоохотливый водитель, - мы как раз параллельно трассе едем, которую прокладывают. - Он мотнул головой, - вон там за лесом и раскопали могилу.
Вадим и Николай уставились в боковое стекло и тут же со всей силой подались вперед, потому что машина налетела на кочку и остановилась.
Шофер ругнулся, выскочил на дорогу и сосредоточенно стал рассматривать автомобиль.
Николай с Вадимом также вышли из машины, потянулись, разминая затекшие ноги, и тут же принялись отмахиваться от мошки и комаров.
- Пойду ветку сорву, чтоб тварей отпугивать, - сказал Николай и рванул по направлению к лесу.
Вадим остался возле машины, покурил, подошел к шоферу с желанием помочь, поблагодарил Николая, который вернулся с сорванной для него веткой листвяка с мягкими ароматными иголочками, напоминавшую опахало, и все это время у него было ощущение, будто кто-то наблюдает, рассматривает изподтишка. Вадим отворачивался от леса, резко оглядывался назад, всматриваясь в зеленую плотную сетку деревьев, но ничего не видел. Сердце перестало тоскливо сжиматься только тогда, когда они снова продолжили путь.
Чего не мог предвидеть Алексей, то случилось. В Якутске, в доме, единственный адрес которого, как молитву запомнила память, схватили жандармы, поволокли на допрос и несколько месяцев продержали в вонючем, сыром помещении местной тюрьмы. За это время власть в городе сменилась и теперь принадлежала большевикам. Кое-как придя в себя, Алексей рванул назад, к Мато, но не нашел на прежнем месте маленького стойбища. Как водой смыло. Раньше о Мато можно было узнать у любого якута, в каждом кочевье указывали верное направление. Теперь же местное население, запуганное и красными, и белыми, трагически молчало, и не видел Алексей в глазах желания поделится тем, что может и знали.
Год прошел, как в горячке, не принося долгожданных вестей. Мато приходила только во сне, садилась рядышком, сосредоточенная и усталая. Всегда одна, грустная, и Алексей от этого мучился еще больше. Он даже не знал родился ли у них ребенок, не говоря о том, где сейчас была сама Мато и ее старый отец. Сколько раз, проклиная свой дурацкий революционный пыл, мальчишечью глупость, Алексей пытался представить картину их другой жизни, как если бы он остался с Мато, не уезжал от нее.
Не смотря на сумятицу страшных дней двадцатых годов, разгул преступности и жестокий голод, Алексей мотался по всей Якутии. Случай привел его в Вилюйск, где в одном из домов, в котором остановился на ночлег, Алексей услышал обрывок разговора, который заставил его побледнеть. Болтала жена хозяина, местного начальства, со своей подружкой, заглянувшей вечером.
- В эти поверья - глупость большая, - рассуждали женщины с апломбом, - несколько лет назад здесь умерла шаманка, умерла родами. Шаманить шаманила, а рожать в больницу улусную пришла. Никакие, даже собственные, заклинания не помогли.
На еле гнувшихся ногах Алексей подошел к женщинам, осипшим от волнения голосом спросил что было дальше.
Одна из них грустно пожала плечами:
- Я слышала, что умерла эта шаманка, и ребенок тоже не выжил.
Алексей тут же, не думая о времени суток, побежал в больницу. Сердце стучало, как колокол, тяжелым набатом, разбивающим хрупкую надежду увидеть любимую, прижать к себе и никуда больше не отпускать.
Молоденький доктор в больнице сообщил, что весь персонал давно сменился, но живет одна старушенция, бывшая повитуха, которая раньше служила здесь сестрой. К ней и побежал Алексей, смотрел глазами побитой собаки, знал, что чуда не произойдет.
- Лепсей? - спросила старая нянька, шаркая короткими валенками и кутаясь в шаль.
Алеша кивнул, а нянюшка заплакала, вспоминая несчастную Мато.
Суматоха и разгул, опьяняющая вседозволенность и безвластие, настигли стойбище Мато как раз возле Вилюйска. В ту пору лихие бойцы заезжего атамана решили выпытать у шаманки будущее, схватили и поволокли на потеху. Бледная Мато мрачно смотрела на толпу пьяных мужиков.
- Ну, расскажи нам, красотка, чем сердце успокоится? - возопил сидящий близ атамана детина.
- Мертвецы вы все, - спокойно сказала Мато, - страшно среди вас.
- Повесить! - заорал атаман и этот вопль подхватило пьяное гульбище.
Немного погодя, он поменял свое решение, собираясь устроить показательную казнь, для устрашения местных, а потому отложил страшное действо до следующего утра. Мато бросили в чулан, приставили часового, который тут же захрапел, прислонившись к двери. Только когда совсем стемнело, на пороге возникла фигура.
- Мато, иди сюда, - звал мужской голос по-якутски, - я помогу тебе выбраться.
Женщина не узнала говорящего, вцепилась в руку незнакомца и они, как две тени, исчезли из чулана, оставив грозного стража храпеть прямо возле открытой двери.
Стараясь бежать как можно быстрее, путники остановились отдышаться только тогда, когда от разбойничьего лагеря их разделяли лес и большое поле. Мато упала на мох, безжизненно лежала, закрыв глаза. Спаситель тяжело дышал рядом.
- Не узнала меня? - спросил он немного погодя.
Женщина повернула голову на звук голоса, вспомнилась весна, счастливый отец пригнали в стойбище деда оленей в благодарность за спасение сына от болезни. В благодарность ей, Мато.
Сказать ничего не успела, боль пронзила стрелой.
- А-а! - закричала женщина, - больно, рожаю я.
Мужчина только охнул, голову потер.
- Пошли обратно, к повитухе, - решил, - она тут недалеко, родишь у нее.
Мато еле встала:
- Меня искать будут, догадаются, где могу быть.
- Не догадаются, - усмехнулся ей в ответ спаситель, - ты шаманка, оборотилась белкой, да и сбежала в лес.
Мато не вынесла родов, и ребенка повитуха не спасла. Перед смертью шаманка не плакала, знала что умирает. С шеи сняла амулет, отдала спасителю, сказала, что оберегать его будет, шептались долго, оговаривая где и как ее похоронить. Потом обратилась к повитухе.
- Меня муж будет искать, Алексей Долганов. К тебе придет, но не скоро, дождись его, кольцо мое отдай.
У Мато единственное кольцо было, которое только по пьяному недогляду разбойников, не сдернули с руки женщины. Сама она снять его не смогла, суставы отекли.
- Палец мой отсечешь, как умру, - обратилась Мато к мужчине, - кольцо повитухе оставишь, оно для Алеши.
Бабка кое-как забралась на табуретку, в красном углу, за иконкой нашла то, что хранила. Когда Алексей увидел старое кольцо, замысловато скрученное в серебряную змейку, не смог сдержаться, завыл, не стесняясь: горе вошло в сердце и останется в нем теперь до скончания дней.
- А похоронили их где? - спросил успокоившись.
Повитуха пожала плечами, не знает, мол, ничего, мужчина хоронил, где велела Мато, один это сделал на следующую ночь.
Наконец газик, как вкопанный, остановился возле большого деревянного дома.
- Все, приехали, - сообщил водитель, - велено вас у Смирновых селить. У нас в деревне сейчас приезжих полно: строители, археологи, даже профессора прибыл. Смирновы - люди зажиточные, гостей обычно не принимают, а тут сами проявили активность, газетчики, говорят, пусть у нас остановятся. Так что вываливайтесь, дорогие!
Вадим с Николаем едва поздоровавшись с хозяевами, тут же были сопровождены в отдельную комнатку, им показали где душ, но они, покидав вещи, побежали к речке и долго барахтались в теплой воде. Потом гостей накормили оладьями и, счастливые, они заснули около полуночи.
Утром журналисты направились к месту раскопок. Чем ближе подходили, тем томительнее было на душе. Оба, как по команде, замолчали, так, не разговаривая, и подошли к группе копошившихся людей, что расположились на небольшой поляне. К этому месту с разных сторон бежали тропинки и лишь с севера огромные сосны вповалку лежали друг на дружке, обозначая будущую якутский тракт.
Познакомившись и представившись, Вадим с товарищем, сопровождаемые суетливым профессором, подошли в сколоченному наспех сараю.
- Женщина очевидно была замотана в холстину, многие предметы ее обихода хорошо сохранились. О том, что это шаманка Мато, известная до революции, сказать трудно, может это вообще умершая родами женщина, обычная и простая. Интересна погремушка, веревка с серебряными кольцами, да маленькая серебряная ладанка, которую нашли в мешочках на поясе. Кроме того, на левой фаланге не хватает безымянного пальца.
Вадим долго не смог находится в чулане, его словно какая-то сила гнала вон. Оставив Николая с профессором, вышел на полянку и пошел в сторону леса.
Навстречу шла девчонка, молодая и очень хорошенькая. Поравнявшись с ним, остановилась и заулыбалась:
- Привет, квартирант! - сказала она, - а я вам земляники со сливками принесла.
Таня Смирнова оказалась дочерью хозяев, у которых квартировали журналисты.
Вадиму пришлось вернуться в лагерь, сесть в тенечке с Николаем, профессором и Таней, дружно уплетать землянику из бидончика.
- Я говорю, что свидетельств в пользу того, что это Мато, особых нет, - продолжал развивать тему профессор, - действительно говорили, что шаманка ждала ребенка, что была насильно увезена не то красными, не то белыми. Дальше идет совершенно запутанная история, покрытая мраком. Теоретически ее могли убить и закопать в любом месте. Свидетельств особых нет.
- А местные жители что говорят? - полюбопытствовал Николай.
- Местные молчат, как партизаны, - грустно сказал профессор, - и это странно. В каждом улусе можно найти могилу шаманов, шаман-дерево, это не скрывается, наоборот, приветствуется, туристы толпами едут, а здесь... Строители говорят, что когда начали дорогу строить чуть не вся деревня против была, а вот ее дед, - и профессор кивнул на Татьяну, - так тот своей клюкой прораба избил.
Девушка промолчала. Она достала из кармана кусок хлеба и прикармливала маленькую птичку, казалось, разговор ее не интересует.
Весь день журналисты провели на раскопках, общались со строителями, потом в деревне с местными жителями, на вечер оставили разговор со Смирновыми.
В этот раз на ужин собралась вся семья, старый дед, его сын, невестка и Таня, самая младшая из четверых детей Смирновых.
Без труда завели разговор о шаманке, и Вадим с особым вниманием следил за реакцией деда. Но тот молча жевал мясо, не проявляя к разговору интереса. Тогда, по ранее задуманному сценарию, Николай отпустил свою реплику.
- Наука ставит под сомнения, что нашли останки Мато, может просто женщина местная, а никакая не шаманка.
Дед перестал жевать, но рта не раскрыл.
Следующая реплика была Вадима:
- Увы, доказательств никаких нет, а если б были, то можно просить начальство чуть сдвинуть плановую траекторию дороги, оставить место захоронения в покое.
Дед уставился в одну точку, Вадиму даже показалось, что он заснул с открытыми глазами.
Николай пнул его ногой под столом.
- Мой дед и отец, в свое время искали могилу Мато, - тихо сказал Вадим, - от них я узнал несколько подробностей и могу точно сказать, что женщина, которую нашли в вашей деревне - Мато.
Теперь за столом замолчали все.
- А дед твой и отец откуда про Мато знали? - спросил старик.
- От своего деда, - ответил Вадим, - Алексея Долганова. Он был мужем шаманки, расстались они еще в революцию и после этого он так и не нашел ее след. Мы знали только, что Мато и новорожденный ребенок умерли, а где захоронение - неизвестно, где-то на территории центральной Якутии.
Старик уставился на журналиста, а у Николая даже рот от удивления открылся, такого он не ожидал.
- Алексей знал, что хоронил Мато ее друг, которого она выходила от болезни, - продолжил Вадим, - найти его не удалось, хоть дед и искал достаточно долго. Уехал из Якутии он в сорок первом году, на фронт. Во время войны встретил женщину, на которой женился, и в Якутию уже не вернулся, осел в Ленинграде, потом у него родился сын - мой дед, Олег Долганов.
Старик никак не прореагировал на слова, другие тоже молчали, обдумывая свалившуюся на них информацию. Первой не выдержала Таня, она посмотрела на деда и сказала ему что-то по-якутски.
Дед снова не отреагировал, наконец, изрек.
- Я точно знаю, что это Мато, потому что мой отец и был тем другом, которого вылечила шаманка. А дорогу не надо ломать, - закряхтел он, - Мато нужно перезахоронить, да и все.
С тем старик поднялся и поплелся в свою комнату.
Вадиму никак не спалось, он вышел из жаркой избы, оставив весело храпевшего Николая, и уселся на крыльцо. Из кармана достал перстень с витиеватой змейкой, чтобы еще раз в свете белой ночи посмотреть на него и убедится в идентичности с рисунком на ладанке, что нашли у умершей женщины.
Дверь скрипнула и на крыльцо вышла Таня, тихо присела рядом. Пушистые темные волосы растрепались, и Вадиму захотелось прикоснуться к ним, погладить. Он осторожно это сделал, потом дотронулся до лица притихшей девушки, скользнул по шее, увидел маленький кулон на тонком кожаном шнурке - серебряную змейку, свернувшуюся в клубок.