В ми~ре~ полном надежд~
Ме~сто~ разлукам то~же есть~,
Но~ я~ с то~бой~.
Шум~ный~ ропот невежд~
То~чно~ не помеша~ет здесь~.
Спой~ же~ со~ мно~ю~.
"Нет болезни, которую ты не можешь излечить. Лишь две причины могут тебе помешать: этого не хочет твой пациент или этого не хочешь ты. В первом случае сошел с ума пациент, во втором случае сошла с ума ты". Так говорил мой отец. Ни один из его пациентов не умер, пока не умер врач. И я не смогла ничем помочь ему, даже использовав все, чему от него научилась.
Он действительно был сумасшедшим.
Так со смерти пациента началась моя работа целителем.
С тех пор прошел год. Я лечу людей по старым обычаям: травами, руками и полезными советами. Способ "духовного исцеления" моего отца я применяю только в самых крайних случаях, и стараюсь об этом не распространяться. Если я последую за отцом, пытаясь спасти неизлечимого больного, пострадает куда больше людей. Кто-то может меня за это упрекнуть, но я убеждена, что здоровый эгоизм часто приносит больше блага окружающим, чем самый ярый альтруизм.
До сих пор есть и идиоты, избалованные отцом, уверенные в том, что их всегда излечат, чего бы они ни допустили. Рано или поздно каждому из них представится возможность стать умнее.
Сегодня полнолуние, и этот день может стать особенным. Уже две предыдущие полные Луны подряд люди умирали при необычных обстоятельствах. Это имеет очень сомнительное отношение к медицине, но ни у кого не возникло мысли лучше, чем попросить разобраться в этом меня.
Предыдущие два раза посреди ночи человек начинал петь. Словно одержимый, уставившись на круглую Луну, не обращая внимания ни на что. Он пел, пока не падал замертво.
В первый раз было решено, что бедолага просто сошла с ума. Во второй раз начала проявляться некая закономерность, это всех обеспокоило.
И вот наступила эта бессонная ночь...
***
Молчание становится неловким, когда кто-то хочет его нарушить, но не знает как. Ариадна с Геннадием продолжительное время молча шли по лесу. Она могла задать своему попутчику много вопросов. Однако было известно, что развернутых и толковых ответов ждать не стоило. Каждое слово вырывалось из уст Геннадия с усилием. Удивительно, но никакой неловкости между ними не чувствовалось.
Что-то в Геннадие казалось бесчеловечным, неживым, чудовищным. Человек стремится разделять объекты на одушевленные и неодушевленные, и отторжение вызывает все, что подсознательно подразделяется неверно. Неподвижное лицо с пустыми, не отражающими ничего глазами делало Геннадия похожим на живой труп, даже после смытия налипшей крови и грязи он внушал животный ужас.
Уже темнело. Когда они вышли на просторную поляну, Ариадна предложила устроить привал. Геннадий ответил молчаливым согласием.
Она вытащила из мешка упаковку прутьев и трубочек свернутой ткани. Прутья ловко соединялись друг с другом, и ткань плотно на них закрепилась, завершив сооружение довольно крупной палатки, в которой могло поместиться сполдюжины человек.
Как гостеприимная хозяйка, она быстро разожгла небольшой костерок, расстелила на земле синее покрывало с черным цветочным узором, закрепив его колышками, усадила на него своего спутника и разложила перед ним явства, полученные от бабули в последней посещенной деревне.
- Для начала давай зададим друг другу по три вопроса. Ты можешь начинать, - заговорила первой Ариадна.
- Три вопроса о чем? - задал первый вопрос Геннадий.
- Попробуй спросить о том, о чем думаешь. Сколько тебе лет?
- Не знаю. Я мало помню.
Гена замолчал, показывая, о чем он думает. Но вопрос не заставил себя долго ждать:
- Почему ты держишь в руках нож, Ариадна?
- Потому что он мне скоро понадобится. Присядь там, наклони голову вперед и не шевелись, - она показала, где следует разместиться ее жертве, но какой идиот безропотно повинуется подобным указаниям?
Геннадий сел, где велено, и наклонил голову.
- Когда ты в последний раз видел свое отражение?
- Не помню, чтобы я смотрел на что-то подобное. Что будет, если я пошевелюсь?
- Того, что ты называешь собой, может стать меньше, чем планировалось.
Прическа Геннадия была безнадежна. Лезвие ловко срезало неухоженные волосы вместе с колтунами. Образ неотесанного чудовища омолодился минимум на десяток лет, и теперь юноша выглядел прилично. На взгляд ему можно было дать два с половиной десятка лет. Он выглядел бы и моложе, если бы не выражение его лица.
Причесанный Геннадий ничего не начинал есть сам, и Ариадна указывала ему, чем он должен утолить голод. Сама она ела в основном то же, упаковав все оставшееся, когда посчитала, что они с Геной уже сыты.
После этого у ослабевающего огня костра она запела.
Человек способен не только думать, но и чувствовать. В то время как слова появились чтобы передавать информацию, пение появилось чтобы выражать чувства. Может ли человек петь, ничего не чувствуя? Чтобы голос стал песней, должен ли испытывать эмоции поющий или слушающий? Звуки неживого происхождения тоже можно сложить в слова, и собранные вместе эти слова станут песней, если пробудят чувства в слушателе? Тогда может ли песня быть не услышана и остаться песней? Может ли песня быть спета в одиночестве? Поет ли человек для себя или для слушателя? Для каждого человека и каждого случая ответы будут свои.
Голос Ариадны растекался во все стороны, преодолевая все препятствия. Казалось, он достигает самого неба, и круглая Луна отражает его вместе со светом Солнца. В нем было что-то непостижимо привлекательное, завораживающее и покоряющее.
Каждый, кто его услышал, наверняка тоже захотел бы петь.
Этот голос ободрял и вселял уверенность в себе, успокаивал и просто приносил удовольствие слышащему его. Способны ли на это голосовые связки? Казалось, даже глухой смог бы услышать эту песню. Не ушами, но всем телом, а может всей душой.
В этой песне не было понятно ни слова. А может быть в ней и не было слов.
Ариадна рассказала Геннадию об одном из многих ее приключений за время странствий, об одной из многих встреч с тех пор, как она потеряла все.
В тот день на небе тоже была красивая полная Луна...
***
Наверху смотровой башни сидели две девушки. Одна из них была одета в самое простое серое платье, но выглядела вполне элегантно, другая была в плотной рубашке, юбке и облегающих штанах. Они сидели за столом друг напротив друга, и одна из них рассказывала другой свою историю. Одна из них была целительницей, другая странницей. Пусть ей самой было чего рассказать, путешественница слушала с выражением интереса и спокойствия. Лицо целительницы же выражало сильную усталость, вся она источала особую красоту увядающей жизни, не искаженную страхом, невозмутимо, но печально приближающуюся к логическому концу. Несмотря на это, она охотно рассказывала все, что знает, совсем недавно встреченному человеку, будто это первый ее собеседник за долгое время.
Вкратце история, рассказанная целительницей и другими жителями, была такова...
Во время каждого полнолуния люди начали петь. Они пели как одержимые, пока не падали замертво. Целительница попыталась разобраться в этой проблеме, но, когда она осматривала поющего, начала петь сама. К ней присоединились еще несколько человек. Наутро целительница не помнила, что происходило, и из поющих в живых осталась только она. Во время следующего полнолуния петь начала целительница, и каждый, кто слышал ее голос, хотел к ней присоединиться. Каждый, кто так поступил, не увидел следующего утра. Лишь целительница очнулась, не помня о происходящем, ощущая неодолимую слабость.
Тогда было найдено решение проблемы. Целительницу, одержимую демоном песни, буквально закопали в землю. Специально для этого за месяц глубоко под землей вырыли темницу. Перед следующим полнолунием ее попросили ночевать там. Той ночью никто не слышал песни, и жертв не было. Кроме одной. Целительницу нашли в темнице без сознания с избитыми руками и ободранной кожей, весь люк был окрашен ее кровью. Целительницу нельзя было терять. Она была юна, больше всех знала о медицине и, главное, заперла в себе демона.
К следующему полнолунию был разработан новый план, действующий и до настоящего времени. Была построена смотровая башня, и целительница жила там. С башни было видно небо и Луну, которой, видимо, жаждал демон песни. А люди каждую ночь с полной Луной затыкали себе уши, накрывались одеялом, и дрожали от страха, боясь услышать прелестное пение.
Каждое полнолуние целительница пела никем не услышанную песню, глядя на небо. Каждое утро после этого она об этом не помнила, и чувствовала себя обессиленной, что жизнь медленно покидает ее. Каждую такую ночь люди дрожали от страха. Они боялись, что услышат песню, и она поглотит их. Они боялись, что целительница не выдержит, и после этого любой может стать следующей жертвой. Они боялись и не могли спать, время от времени осторожно поглядывая, не стало ли светло за окном.
Приближалось очередное полнолуние, когда пришла странница.
Каждый хотел поговорить с ней, и она была очень ценным собеседником, давая много полезных советов и рассказывая много интерсных историй. Но больше всего времени она проводила в смотровой башне. Там же, вопреки вежливо отвергнутым советам, она хотела и ночевать.
Ночь напролет они с целительницей разговаривали. Целительница рассказала о своей жизни, что она знала о медицине, о способах лечения и жизненной позиции ее отца. Странница внимательно слушала, иногда рассказывала что-то сама, показывая немалые познания как в медицине, так и в чем угодно ином. Несмотря на то, что этой ночью мог проснуться демон песни, странница была совершенно спокойна. Так наступило утро, и, после того, как к ним заглянул человек с проверкой, они позволили себе вздремнуть.
Следующая ночь началась особенно тихой.
Все рано разошлись по домам и погасили свет. Все замерло. Каждый редкий шорох был различим в почти звенящей тишине. Какое-то время две девушки разговаривали вполголоса, а потом просто смотрели на безоблачное ночное небо. Полная Луна освещала все вокруг мягким серебряным светом, подчеркивающим очертания предметов. На фоне млечного пути время от времени пролетала падающая звезда.
Глядя на великолепную Луну, девушки запели. Запели одновременно, в согласии, позволяя своим голосам разлетаться по бесшумной ночи.
Целительница чувствовала, что она поет. Поет не потому, что одержима, но потому, что все ее существо хочет петь. Забудет ли она об этом, когда наступит утро? Чувствовала ли она себя так же? Она не хотела забывать это чувство. Она хотела, чтобы ее песня была услышана, и она была услышана.
Две девушки пели на самой вершине башни, купаясь в серебряном свете. Пели в идеальном согласии, будто зная друг о друге все, до самого утра.
...
Перед тем как продолжить свое путешествие, странница сообщила целительнице, что больше никто не умрет от песни, что она больше не будет обессиленной после каждого полнолуния и может рассказать об этом остальным, когда захочет. После этого гостья ушла, неслышно для тех, кто ничего не слышал.
Казалось, что целительница знала о своей гостье все, но не знала ничего. Кто она? Куда держит путь? Что сделала той ночью? Эти вопросы останутся без ответа. Но нужно ли знать такие мелочи, когда они так хорошо пели вместе?
***
Когда Ариадна закончила свой рассказ, костер уже почти потух, превратившись в горку красных угольков.
- Сколько еще таких историй ты можешь рассказать?
- Сейчас моя очередь задавать вопрос. Ты хочешь вспомнить свою собственную историю?