Аннотация: Документальный рассказ о судьбе офицера-десантника, после испытаний Великой Отечественной войны ставшего священником в одном из сел Брянской области.
Валерий Киселев
БЕЛЫЕ ЖУРАВУШКИ
- Да что это и за церковь такая: часа три уже идем на нее, а она все дальше и дальше! - ругался Витька, мой спутник в одном из странствий по бесконечным российским просторам.
Действительно, курс на божий храм мы держали давненько, устали, а церковь нисколько не приближалась, как заколдованная.
- Давай отдохнем, - предложил приятель, - Да и посмотрим заодно, кто это посреди поля захоронен.
Это была одинокая заброшенная могилка с давно не крашеной оградкой. Фамилия на деревянном памятнике оказалась смыта временем и дождями.
Судя по жестяной звездочке и неухоженному виду могилы, здесь был похоронен солдат.
- Странно. Почему не перенесли останки в село? - спросил сам себя Витька. - У церкви наверняка есть братская могила и памятник. Поспорим?
Спорить я не стал. Мы прошли уже километров триста, и в каждом большом селе была церковь, а возле нее памятник, окрашенный серебрянкой.
Наше предположение, что у церкви должна быть если не столовая, то торговая точка, не оправдалось - улица была пустынна, лишь куры копошились в пыли, да лениво тявкала собака. Церковь вблизи выглядела вообще грандиозно. Задрав головы, мы с любопытством осмотрели маковки и кресты.
Дверь в храм была приоткрыта, и я взялся за тяжелую медную ручку.
- Посмотреть хотите? - ласково произнес кто-то за спиной.
- Ага, - оглянулся я.
К нам подходил старичок с белой окладистой бородой. Вид его был достоин кисти художника-передвижника: синяя нижняя рубаха, заляпанная на обвислом животе бурыми пятнами, старые холщовые брюки с незастегнутым середышем, и босой. Старичок часто и весело мигал почему-то сразу обоими глазами.
Внутренний вид церкви отвлек нас: на стенах висели иконы, с потолка смиренно смотрели святые. Не сразу мы заметили, что в глубине храма есть еще один человек, он лениво водил шваброй по полу. В старой кепчонке, пиджачок покроя тридцатых годов и, несмотря на летнее время - валенках с калошами.
- Мышь церковная, - услышали мы сзади знакомый ласковый голос, - Тряпка-то у тебя сухая.
Затрапезный вид старика явно противоречил нашему желанию окунуться в старину, и я уж хотел сказать, что негоже в божьем храме босым стоять, но Витька отвлек меня:
- Смотри - Богородица, как живая, - кивнул он на роспись на стене.
- Она, матушка. А это апостолы, Петр и Павел, - от старичка пахнуло дешевым винцом. - Там тоже все святые.
- Дед, ты бы хоть мотню застегнул, в церкви все же, - оглянулся на него Витька.
- Так я здесь работаю. Священник я, - энергично мигая, благодушно ответил старичок.
Мы недоверчиво переглянулись.
- Батюшка-то вроде разговелся, - скоро шепнул мне мой приятель.
- А это сторож наш, Сергей, - продолжал балагурить старичок. - Лодырь - несусветный.
Батюшка прошел вглубь храма. Мы все еще не верили, что он священник.
- Это алтарь, посторонним сюда нельзя, а женщинам и вовсе запрещено. Но вы можете посмотреть, - пригласил нас старичок.
- Скажите, а служба в церкви часто бывает? - спросил я батюшку.
- Как праздник, так и служба. А сегодня у меня отгул.
- Отгул? - ахнули мы в один голос. - Как это?
- Вчера отпевали в Богдановке, старичок один преставился. Дьячок и сейчас там, ночевать остался.
Нас поразило странное сочетание понятий: церковь и отгул. Словно церковь - какое-то учреждение.
- И дьякон есть?
- А как же! - батюшка устремил свой взор на какую-то таблицу, приколотую к стене. - И дьякон есть. Позавчера венчали, завтра на крестины ехать.
Я тоже посмотрел на таблицу.
- Гляди, Витька, график, когда какой праздник делать.
- Эх ты... Смотри - фотографий-то! Это неужели у нас столько митрополитов? - удивился мой приятель.
- Начальство наше, - с готовностью дал справку батюшка.
"Мстислав, Николай, Вячеслав..." - читаю имена на плакате. Все в черных колпаках, бородатые, строгие.
На амвоне я заметил книжки. Одна из них раскрыта, рядом лежала корка хлеба и огрызок огурца. Тут же стоял маленький зеленый стаканчик. Я невольно представил себе, как батюшка, читая святое писание, изредка "ныряет" и глотает стаканчик. На портновских бюстах висели, отливая тусклым золотом, несколько риз.
- А сфотографировать вас можно? - спросил я священника.
- Отчего нельзя, можно. Только я облачусь. Эта у меня новая. Пять раз всего надевал. - Батюшка надел ризу, сделал торжественное лицо. - И смотри не в полный рост! - он так и ходил босой.
- А что, батюшка, - закончив съемку, спросил я, - Есть тут у вас столовая в селе? Мы со вчерашнего дня не ели.
- Есть, и столовая есть, и магазин, - ласково и понимающе посмотрел на нас батюшка, - Вы туда? Сейчас... - пошвырявшись в кармане штанов, он извлек пригоршню мелочи. - Сергей вас проводит. На, возьми мне красненькую, - сунул ему в руку всю горсть. - А то приходите ко мне, попадья спит.
- Ну и поп... - с удивлением протянул мой товарищ, когда мы отошли от церкви, - Что, надо и нам брать. Не каждый день с попом доводится пить, а с ним, пожалуй, и не грех. Раз ему можно, то нам-то сам Бог велит.
Церковный сторож Сергей бойко сменил впереди.
- А чего это батюшка у вас подмигивает все время и сразу на оба глаза? - спросил я.
- Контузило его.
- Где это угораздило? Об колокол головой задел?
- На фронте. Он ведь там офицером был.
- Вот это да... - снова удивленно протянул мой товарищ, - Поп - ветеран войны!
Магазин оказался недалеко, покупателей там не было, поэтому обернулись мы быстро.
Батюшка поджидал нас, лежа на боку в тени большого дерева недалеко от церкви.
- В дом не пойдем: попадья ругаться будет. А закуски я сейчас принесу.
Батюшка проворно сбегал в дом и через несколько минут на лужайке, прямо перед божьим храмом, лежал узелок с жареной курицей, огурцами, деревенским хлебом, была даже чашка с творогом.
- А правда, что вы на войне были? - спросил я священника, пока Витька открывал бутылку.
- Правда. Ранен вот, в ногу, - он задрал штанину, показывая рубец. - Я был старшим лейтенантом, артиллерийским разведчиком.
- А чего же в попы пошли?
Батюшка перекрестился, косясь на церковь, и отпил из стакана.
Из его длинного рассказа, изобиловавшего ненужными подробностями, какие обычны у выпившего человека, мы поняли, что батюшка до войны работал бригадиром в колхозе, посылали его учиться в совпартшколу, но не пошел. А тут и война. В первое время партизанил, на что сторож Сергей прямо высказал сомнение:
- Дома сидел полгода...
- А сам-то - немцам мины помогал ставить!
- И не мины...
- Ну, ограждения, чтобы они на минах не подрывались. - И по-армейски четко приказал мне: - Этому больше не наливать!
Сергей обиделся и отвернулся. По второму стакану выпили без него.
- Так в попы-то вы чего пошли? Офицер все же, можно бы карьеру сделать, - спросил Витька у священника.
Батюшка вкусно хрумкнул малосольным огурцом.
- Меня с детства к божественному тянуло... а на войне был у меня случай, что загадал: останусь жив - век буду Бога молить. Я с фронта пришел - весь израненный, какой из меня работник. Бабы на себе пахали, насмотрелся. А людям вера нужна, успокоение. Каждой ведь хотелось, чтоб ее мужик живым вернулся. После войны не очень верили в похоронки, много было случаев, что из плена возвращались. Ну, я и пошел на курсы, а потом в семинарию. Церковь эта до меня в запустении была: на ней наблюдательный пункт был в войну, потому и побило ее снарядами. В запустении была, да... Хотя сейчас уж одни старухи в Бога верят, - и впервые глаза его стали печальными.
- А сами-то действительно верите в Бога? - спросил мой товарищ и многозначительно посмотрел на стакан с вином в руке священника.
- Без веры нельзя... А это - Бог простит. Поймет Бог меня... - и батюшка надолго замолчал.
Мы с Витькой выпили еще по стакану, хотели поговорить с батюшкой о божественном, но он эту тему не поддержал.
- Ребята, покрасьте мне кресты, - вдруг предложил священник. - Триста рублей дам. Краска у меня есть.
- О-го-го! - засомневался Витка, глядя на купола. - А грохнешься оттуда? Да и некогда нам, дорога дальняя...
- А чья это у вас в поле перед селом одинокая солдатская могилка? Почему никто не ухаживает? - спросил я.
- А это в сорок третьем было... Наши сбросили здесь несколько человек на парашютах, немцы их поймали, этих девчонок, вот и затравили здесь, в поле, - рассказал батюшка.
- Девчонок? Это были девчонки? - удивился я. - А могилка как будто одиночная.
- Двое их было, - грустно сказал священник. - Молоденькие, по восемнадцать лет... Я ко Дню Победы посылал баб ограду поправить, неужели не сделали?
- Ничего там не сделано, - рассердился мой приятель, - О крестах на церкви думаете, а про погибших за нас - забыли!
Священник, почувствовали мы, крепко обиделся. Обед был скомкан. Да вино, три бутылки портвейна, кончилось. Надо было идти, и мы без сожаления стали собираться в дорогу.
Витька попросил сторожа Сергея проводить нас коротким путем к мосту, мы сухо попрощались со священником и пошли. Батюшка благословил нас на дорогу, и еще раз пожалел, что мы не согласились покрасить на церкви кресты, но осекся, поймав злой взгляд Витьки.
- Дед, лучше отлей нам этой краски, могилку тем девчонкам покрасить, раз уж у тебя времени нет, - сказал мой приятель.
Я стал его отговаривать, что нет времени задерживаться, до ночи надо быть на станции, а памятник и сторож Сергей окрасит, и Витька согласился.
Шли под горку к мосту. Сергей, как и по дороге в магазин, шустро семенил впереди.
- Странный какой-то этот батюшка... - сказал Витька. - Не пойму его. Снять офицерские погоны и надеть ризу! Скорей всего - искал себе жизни полегче. Не верю, что в попы сознательно пошел.
- Чужая душа - потемки. Это если бы с ним вечер посидеть, - ответил я.
- А он и не рассказал бы вам ничего все равно, - сказал сторож Сергей.
- А что он мог бы рассказать?
- Как здесь оказался, как девчонки из-за него погибли...
- Ну, так ты расскажи!
- Зачем вам?
- Нет уж, расскажи, коли начал, - пристал Витька. - На бутылку дам. Ну?
...Как мы жалели потом, что не догадались у скатерти с выпивкой раскрутить священника на эту исповедь... Молоды были и глупы. Только много лет спустя я понял, что священник, наверное, раскрыл бы нам свою душу, окажись мы чуть поумнее...
- Троих их тогда сбросили на парашютах, - рассказал сторож Сергей, - Должны были передавать данные для нашей артиллерии. Девчонок ветром на поле отнесло, здесь их немцы живьем и затравили псами. Бабы наши их потом по клочкам собирали в эту могилку... А его в парашютом принесло прямо на церковь. Старый священник помог ему из строп выпутаться, спрятал. За это его каратели и убили сразу же. Не нашли они тогда нашего разведчика, хотя полсела сожгли, и сколько баб и девок из-за него постреляли... Ну, а после войны он сам и объявился здесь, году, наверное, в сорок восьмом. Пришел уже в рясе. Долго никто ничего не знал у нас, да и он-то мне все рассказал недавно...
- Значит, он здесь грехи свои замаливает за этих девчонок? Вон оно что... - удивился мой приятель. - Да, действительно, неисповедимы пути господни...
До чего же странные повороты дает иной раз судьба русского человека...
Все эти годы болит у меня душа, что ушли тогда с Витькой от батюшки с обидой на него, и оставили могилку этих пусть и неизвестных нам девчонок - неубранной...
Не помню названия этого брянского села, не спросили тогда даже, как звать священника... Да больше двадцати пяти лет прошло с той встречи. Вряд ли жив тот батюшка, старший лейтенант артиллерии... Скорей всего, встретился он в раю с теми девчушками. Сторож Сергей называл их имена, да к стыду моему, не помним их ни я, ни Витька.
Еще помню, как сторож Сергей на прощанье рассказал:
- Каждую весну батюшка наш выходит за село журавлей встречать. Верил, что девчонки этих в белых журавлей превратились. Есть такая песня...