Краски гладко ложатся на холст. Сначала светлые полупрозрачные оттенки, потом более глубокие густые тона, затем колеровочные мазки, чтобы придать завершённость деталям. На загрунтованном серым акрилом холсте проступает первая прядь светлых волос. Локоны очерчивают границу лица, падают на ещё не прорисованные плечи. Это всё просто. Самое сложное - глаза: серо-голубые, блестящие азартом, слегка улыбающиеся, глубокие и видящие тебя насквозь.
Рука делает неуверенное движение, кисть неверно расчерчивает изгиб губ, который казался таким несложным и очевидным, и вся работа насмарку. Который раз. Опять не так - нет жизни, нет естественности, нет природной искры. Как это трудно порой - достоверно, реалистично воплотить на куске ткани всё обожание, которое испытываешь к образу...
Краски грубо ложатся на загрунтованный синим холст. Небрежные мазки, рваные линии, резко очерченные границы. На холсте, натянутом на деревянный подрамник, проступают растрёпанные короткие чёрные волосы - своенравные, непокорные. И глаза: карие, горящие огнём, дикой страстью, глядя в которые, одновременно испытываешь и страх, и желание. И чувственный рот, и худые плечи, и тонкая шея. Кажется, ещё немного, и этот шедевр будет завершён.
Кисть мечется по шершавой поверхности холста и всё делает правильно, но результат, если посмотреть отстранясь, выглядит подделкой, жалким подобием, хранимого в сознании образа...
Краски плавно загораются на загрунтованном чёрным холсте. Брызги рыжих вьющихся волос и зелёное пламя глаз, обжигающее холодом и недоступностью. Россыпь веснушек на скулах и интригующая полуулыбка - и не понять: она для тебя, или над тобой.
Кисть то вальсирует по ровной глади, то будто порхает над ней. Светящееся молодостью лицо могло бы, кажется, ожить в следующее мгновение, но фарфоровый блеск на лбу и щеках предательски выдаёт фальшивость образа...
Старый художник откладывает кисть, измазанной масляными красками рукой поправляет редкие седые вьющиеся волосы, доходящие до плеч. Он оглядывает свою мастерскую: унылые портреты, пейзажи знакомых мест, подчёркнуто надоевших, экспрессия, эпатаж, абстракция... Сколько их было продано за эти годы, сколько написано - не сосчитаешь. Они получали призы на выставках, тонули в бездонных хранилищах музеев, терялись на богемных квартирках, скрывались в особняках именитых коллекционеров. Мазня за баснословные деньги, шедевры за кружку пива и яичницу с сосисками.
Но в самом углу комнаты, на полке в окружении затвердевших от краски кистей, иссохших тряпок и пустых банок из-под растворителя, где взгляд надменного эстета, ценителя прекрасного станет искать в последнюю очередь, в неброской раме - портрет, маленький карандашный набросок. Его полутона идеальны, его линии точны. Нет пестрых красок, ярких пятен, но он один здесь настоящий, он один здесь живой и искренний. Старый художник часто украдкой смотрит на него, сам не понимая, как сумел написать образ столь проникновенный и чистый. Столько раз он пытался повторить рисунок, но тщетные попытки крошились в пальцах, рассыпались сухими красками. А образ, с которого был списан портрет, постепенно всё глубже тонул в памяти, теряя детали и превращаясь в невидимый запах, мимолётный вкус на губах, бесформенное ощущение, с годами заполняющееся пустотой, тоскливо растворяющееся в бледно-желтой бумаге.