КРАДУЩИЙ СНЫ
Тиш-ш-шь... - шепчет шелк.
Дзынь! - надрывается колокольчик.
Кружится зонт, шелестят бирюзовые ленты.
По земле идет ночь, а вместе с ней идет Сёнгу, Сёнгу из клана Крадущих Сны.
У Сёнгу бледная кожа и мерцающие глаза - прозрачные, колкие, будто подернутая льдом вода. Белые пряди скользят по ветру - как змеи, в любой момент готовые ужалить. Сейчас тихо, так тихо, что травинка не шелохнется - но Сёнгу носит свой ветер с собой, и туман, и звонкий сентябрьский холод... Он стучится в двери спящих домов и хозяйничает везде, где ему не хотят отпирать, а прочим оставляет подарки.
Дары Сёнгу так же чудны, как и он, от них нет ни пользы, ни радости. Он несет людям не то, что они хотят, а то, в чем нуждаются: закаляющие характер несчастья, тоску, безответную любовь и дорогу. Сёнгу почти сразу забывает своих подопечных, зато позвать его может каждый; позвать, попросить и уплатить свою цену. Когда за окном прозвучали шаги, а на крыльце дрогнул и затих колокольчик - поздно крепить засов, поздно жаться к стене и молиться, чтобы лихо шло себе мимо.
Сёнгу неотвратим. Как сон, как смерть. Заклятия и молитвы для него - что пыль под ногами, что ворох опавших листьев, влекомых осенним ветром. Слова в царстве Сёнгу мертвы: власть имеет лишь суть, кристальное чувство и воля. Но люди не знают природы вещей. Люди теряют волю, едва заглянув в колдовские глаза, сияющие и бесстрастные. Единственное чувство, на какое они способны при виде Сёнгу - страх. Страх и толика облегчения, что выматывающее ожидание уже позади.
Сёнгу никогда не торопится. Он успевает везде, где нужен. Шелестит длиннополый халат, деревянные подошвы сминают мох белого инея. Расписной зонт заслоняет луну, и на ее бледном лице проступает знак: личная печать господина Сёнгу, руна начала и конца всего сущего. Дом, чернеющий на ковре рассыпанных звезд, тоже несет эту отметину: в нем проросло семя отчаяния, и колос ждет верной руки жнеца, который избавит его от тяжести вызревших зерен.
Звякает колокольчик. Пальцы прячутся в шелк, так и не коснувшись двери. Часы в доме застывают на долгой скрипучей ноте, сидящий в кресле мужчина вздрагивает и просыпается. Он уже давно ждет, коротая время с книгой стихов и вином, но только сейчас решился всерьез.
- Ты спишь, - говорит Сёнгу, входя в дом. - Скажи, что тебя так тревожит?
Полный вина бокал летит с подлокотника. Медленно-медленно, будто и впрямь - во сне.
- Жена... - шепчет мужчина, не отрываясь от веера капель, которые никак не достигнут стены. - Я ее так любил, а она умерла. Вернуть не могу, и жить не могу тоже.
- Я тоже ее не верну. Но могу сделать так, что ты перестанешь жалеть о своей потере.
Бокал все еще падает, на стене алеет одинокая капля. Мужчина со стоном обхватывает виски, колеблясь от малодушного "да" до кошмарного "нет". Забывшись, заглядывает в ледяные глаза гостя и кивает, как деревянный болванчик.
- Прошу. Сделай так, чтобы я не жалел о прошлом.
Сёнгу протягивает руку, холодные пальцы касаются взмокшего лба. Мужчина дергается, просыпаясь по-настоящему. Или - засыпает еще крепче, как знать?
- Все в порядке, - говорит Сёнгу. - Тебе не о чем больше жалеть, ты все забыл.
- Я все забыл, - покорно повторяет мужчина. В погасших глазах - ни проблеска мысли, ни биения чувства. Сёнгу передергивает плечами, словно шелк перестал его греть, смотрит в пустое лицо - и уходит.
Долетев до стены, бокал рассыпается искрами. Брызги вина сливаются в женский профиль. Раньше мужчина мог бы его узнать, теперь - нет...
Ничего, думает Сёнгу, пусть отдохнет, ему недолго осталось. А память пока полежит в сундуке, если мертвый захочет ее вернуть - замок его не удержит.
Дом, оставленный за спиной, впотьмах похож на брошенный замок. Или же - на надгробие.
Ухает филин. Луна прячется под зонтом, любопытно кося из-под серебряной бахромы с кистями. Ветер играет лиловым шелком, по халату змеятся белые локоны. Дальше еще ждут: в семье появился малыш, родители спорят, как сложится жизнь новорожденного.
Такие мысли для Сёнгу - громче крика, откровенней распахнутой настежь двери. Он входит, заглядывает в колыбель и встряхивает рукавом. На обшитые кружевами подушки, на пуховое одеяло летит ворох всякой всячины: монетка, перо, тряпичная лошадь, горсть пестрых камней, завязанная узлом зеленая лента...
- Выбери сам, что тебе по душе, - негромко говорит Сёнгу.
Малыш разглядывает подарки, широко распахнув темные, как ночное небо, глаза. Крохотные пальцы сгребают перо и лошадь, прочее остается нетронутым.
- Хитрец! - смеется Сёнгу. Он рад, что в мире стало на одного бродягу и фантазера больше.
Смех слышат только малыш и луна. Взрослые ежатся - будто от сквозняка, проникшего в дом сквозь крепкую дверь и закрытые ставни.
Дорога упирается в берег. Сёнгу идет по песку, волны щекочут гальку. Луна скачет следом по крышам, словно крылатая белая кошка. Сорвавшись, она катится в озеро и замирает на глубине, глядя наверх круглыми голубыми глазами. Сёнгу смотрит в кошачьи зрачки, ему чудится темная комната и девочка, ревущая на узкой кровати.
- Устала? - спрашивает он у луны. - Тогда отдыхай.
Луна фыркает и сворачивается на дне клубком. Мимо проплывают мальки. Луна дергает ухом, вскидывается, встряхивается. С шерсти летят капли, горящие белым и голубым. Мир наполняется этим огнем, вспыхивает... исчезает. Сёнгу тоже исчезает. Теперь он - взбалмошная луна, заглядывающая в окно, скрипучая кровать и лежащая на ней девчонка. Он скользит с тенями по комнате, дремлет на подоконнике, прикрыв золотые глаза и следя из темноты за хозяйкой.
- Он опять ударил меня, Китти. Я его ненавижу!
Голос тусклый, неживой. Очень спокойный. Кошку пугает это спокойствие, подоконник перестает быть уютным и теплым. Она потягивается, вспрыгивает на кровать, замирает перед зареванным лицом и мурлычет, нарочито небрежно:
- Пойди и скажи ему это. Он - мышь, он оставит тебя в покое.
Девочка всхлипывает. Ее не удивляет говорящая кошка, ей тошно, что люди ведут себя хуже зверей.
- Знаю, Китти, я должна. Но я не могу!
Взгляд кошки наливается бирюзой.
- Пойдем, трусиха! - презрительно говорит она, закончив вылизывать лапу. - Мыши должны знать свое место. Я тебе покажу, как это делается.
Девочка мотает головой и съеживается в дрожащий комок. Кошка фыркает, не спеша идет вниз по ступенькам. Из гостиной доносится крик, звук упавшего кресла, затем - тишина.
- Все, - говорит кошка, запрыгивая обратно на кровать. - Он тебя больше не тронет.
- Спасибо, - смущенно улыбается девочка. - Но почему... Зачем ты это делаешь?
- Когда я была котенком, ты защищала меня от людей и собак. Теперь моя очередь.
Кошка мурлычет под пальцами, бирюза растворяется в золотом. Так просто забыть, поверить, что все почудилось - но эту ошибку девочка делать не станет. Она запомнит.
Сёнгу сидит на подоконнике, благородно уступленном кошкой, и с восхищением смотрит на обеих. Шустрые зверьки тянут силу и нахально используют в своих интересах, но он ничего не имеет против: надо сильно постараться, чтобы понравиться кошке, иначе она и лапой не шевельнет. А девочка... девочка вырастет, и, быть может, пополнит клан сестер и братьев Сёнгу. Такими, как он, не только рождаются - но и становятся.
Он тот, кто хранит равновесие. Границу между снами и явью. Между жизнью, смертью - и инобытием, неведомым и непостижимым.
Люди зовут его - Сёнгу, Крадущий Сны. Люди часто его зовут...
В его ладонях - судьбы подлунного мира. Сёнгу правит их по своему разумению: насмешничает, бывает жесток, но никогда не ошибается. Плата за его помощь - слезы, ошибки, дурные сны, мечты, память, измучившая обладателя.
То, что никто не сочтет душой.
Люди охотно меняют хлам на спокойствие, и сундуки Сёнгу вечно полны историй: героических, трогательных, смешных... Когда хозяева о них забывают, забавы ради, он скидывает их с чердака, на головы незадачливых фантазеров, полагающих, что они знают все о том, что бывает на земле и на небе.
Но фантазеры не понимают, что над ними смеются.
Они берут мусор - и лепят из него новые сказки.
|