ЧИТАЯ РОБЕРТА ГОВАРДА
Не так давно при чтении одной критической статьи меня до глубины души поразила простая просьба - "объясните мне, за что же можно любить Говарда?" - и я, как старинный почитатель мастера (а Говард, по моему мнению, именно мастер, а может быть, даже Мастер) не могла оставить эту проблему без внимания. Перед вами - моя ответная ода Говарду, логически состоящая из двух частей. Первая из них - "правополушарная", имеющая в своей основе глубоко личное восприятие Говарда. Иными словами, это сплошной поток воспоминаний, эмоций и оценок без каких-либо намеков на объективность или политкорректность. Поэтому автор заранее предупреждает всех, у кого аллергия на рефлексию - пролистайте эту часть, не читая, ибо жалобы по форме и содержанию не принимаются. Вторая часть оды, как и следует из законов элементарной логики - "левополушарная". Это по возможности спокойный, рациональный и объективный взгляд не человека, но читателя.
I. Люди, которые читают Говарда
II. Говард, которого читают люди
К вопросу о правильном переводе
Говард в лицах
Вместо заключения
I. Люди, которые читают Говарда
Мое знакомство с творчеством Говарда состоялось где-то в середине 90-х. В один воистину прекрасный день бабушка привезла с работы внушительную стопку черных книг в бумажных суперобложках с отвратительными картинками, и участь моя была предрешена. Вряд ли она понимала, какое сокровище досталось ей по случаю, и какое количество конфликтов спровоцирует эта невзрачная гора бумаги, испещренная полуразмазанными типографскими знаками.
Автор сих строк тогда был в нежном тинейджерском возрасте и главной ценностью на свете почитал свободу. Возможность думать, чувствовать и поступать именно так, как считает нужным он, а не кто-то другой. Впрочем, с тех давних пор в этом смысле мало что изменилось. Просто теперь у автора прибавилось практического опыта в достижении желанной свободы, а на пути к ней осталось гораздо меньше препятствий: если упорно стучать лбом о стену - иногда стена не выдерживает первой.
Легко догадаться, что при таких жизненных запросах мое детство трудно было назвать "золотым" или "безоблачным", как это принято по канону - куда уместнее термины "холодная война" или "борьба за выживание". И вот в моем щедро украшенном цепями и решетками мире появляется ОН. Несгибаемый киммериец Конан. Тот, кто всегда гуляет сам по себе и походя отрывает руки и головы всем, кто посягает на самое святое.
Как и следовало ожидать, я была совершенно очарована.
И каждый раз, когда мне хотелось выть на луну от безнадежных попыток отстоять свое право на еще одну капельку свободы - я брала в руки книгу или просто представляла себе тебя, мой герой, и от этого становилось чуточку легче жить.
Ведь так приятно знать, что хоть у кого-то все в полном порядке.
Свою роль, конечно же, сыграли и более прозаические факторы.
Первое - в те годы очень трудно было найти книги иностранных авторов, а классика и оптимистическо-коммунистические произведения меня уже порядком утомили. Говард был как свежий морской бриз, несущий в себе запах далеких стран, хлопанье парусов и крики чаек. В душный предгрозовой, жалящий солнцем полдень самое оно.
Второе - автор не в меру любопытен. И особенно далеко его любопытство простирается в сторону древних цивилизаций, невероятных приключений, покрытых мраком тайн и неспешных колдовских сказаний о том, что было и чего не было. У Говарда всего этого богатства более чем достаточно.
Третье - сыграл свою роль пресловутый человеческий фактор. Как только мои родители поняли, что их чадо читает совсем не те книги, которые они хотели бы видеть в его руках - они приняли решительные меры. Запретили устно, а для верности еще и спрятали заветную стопочку подальше. Но ослиное упрямство в сочетании с аналитическим складом ума способно творить настоящие чудеса. Наверняка это уморительно выглядело со стороны: один лагерь постоянно прячет и бдит, второй - ищет и читает втихаря. Но не зря же говорят - что досталось с трудом, ценится гораздо дороже полученного просто так. По количеству нерво- и трудозатрат Говард просто обязан был стать моим любимым писателем, и на какое-то время он действительно прочно утвердился в позиции Номером Один в моем личном читательском топе.
А когда я немножко подросла - минуло всего каких-то десять лет - и всерьез озаботилась проблемой выбора спутника жизни, мне пришлось взглянуть на киммерийца по-новому.
Мир вокруг меня был какой-то неправильный.
Значительное количество встреченных особей мужского пола представляли из себя нечто амебообразное - и в плане характера, и в плане жизненных устремлений. Их крайне угнетала необходимость что-то делать. Они никогда не просчитывали последствий своих поступков. Они постоянно скучали, с удовольствием закатывали истерики (впору брать мастер-классы!), панически боялись перемен и любого намека на экстрим. А больше всего на свете они не любили принимать решения, и всеми силами старались перекинуть эту тяжкую ношу на чужие плечи - чтобы не напрягаться лишний раз и чтобы было потом с кого спросить, в случае чего.
Киммериец, определенно - герой не моего романа, выглядел на их фоне просто роскошно. Он был терпелив, когда того требовали обстоятельства. Осознав необходимость что-то делать - эффективно действовал, не отвлекаясь на такую непозволительную роскошь, как сомнения или рефлексия. Не бросал друзей в беде, по мере сил восстанавливал порушенную справедливость и заботился об интересах окружающих его людей. Он каждый миг старался взять от жизни все, что она в состоянии предложить. Точно так же, как и я сама.
И в те черные минуты -
...когда на вечеринке мой спутник старательно отводит глаза, предоставляя мне возможность самостоятельно отшить навязчивого ухажера...
...когда, устав дожидаться решения архисложной морально-этической дилеммы - допустимо ли откручивать винт-звездочку отверткой-лепестком - я молча беру инструмент и проверяю теорию практикой...
...когда я балансирую под самым потолком, меняя перегоревшую лампочку - а за мной нетерпеливо наблюдают с дивана, поверх свежей газетки и банки с пивом...
Короче, каждый раз, когда окружающий мир будит во мне зверское желание сначала разнести его на элементарные частицы, а потом собрать заново, но уже без ошибок - я невольно вспоминаю тебя, киммериец, и в очередной раз убеждаюсь: умения решать дифференциальные уравнения, читать Шекспира в оригинале и профессионально играть в Counter-Strike явно недостаточно для того, чтобы называть себя цивилизованным человеком. Ты улыбаешься мне, и твоя саркастическая ухмылка отражает мою собственную, а в наших глазах плещется одинаковый букет эмоций - тот, которым люди обычно одаривают насекомых.
Любопытство пополам с брезгливостью.
Именно в такие моменты я всегда отчетливо понимаю - наш мир абсолютно нормален, это со мной не все в порядке. Мое законное место - среди Черных Властелинов, Мудрых Драконов, Прекрасных Принцесс, Истинных Джентльменов и других мифических персонажей. Думаю, я бы неплохо смотрелась в книге, в качестве боевой подруги настоящего Главного Героя - той, что и "коня на скаку", и "в горящую избу" - с аршинным девизом "Кого попало из огня не вытаскиваю" на видавшем виды щите.
Воистину, брат мой Конан - не будь тебя, тебя следовало бы придумать.
II. Говард, которого читают люди
К вопросу о правильном переводе
Не секрет, что восприятие произведений авторов, пишущих на иностранных языках, во многом определяется качеством перевода (или, если угодно - мастерством переводчика).
Хороший переводчик художественной литературы - это такой переводчик, который способен пожертвовать буквой текста ради сохранения его духа. Подобно ловцу жемчуга, он ныряет в глубины оригинального текста, чтобы донести до читателя сияющее сокровище - идею автора. И де-факто переводчика можно смело называть соавтором: только от него зависит, что покажется на поверхности - великолепная жемчужина, дешевая стекляшка или первый попавшийся камень, источенный водой и густо облепленный водорослями. Безусловно, для успешной ловли необходимо наличие того самого жемчуга, но мастер перевода даже из булыжника способен сделать вполне приличную бижутерию, слегка отточив невнятную авторскую идею и частично устранив огрехи ее воплощения.
Впрочем, гораздо чаще бывает обратная ситуация. Плохой переводчик способен и жемчужину превратить в стекляшку. Не так давно я держала в руках подарочное переиздание трех романов Роджера Желязны под одной обложкой с новым переводом. Оформление мне очень понравилось, а вот перевод был воистину кошмарен. Я наугад открыла "Джека-из-тени", и на месте хорошо знакомого, нежно любимого текста обнаружила плохую имитацию машинного перевода. Последние поколения компьютерных программ-переводчиков хотя бы правильно согласуют слова в предложении и никогда не пропускают трудные для перевода абзацы.
Стопроцентный американец Роберт Ирвин Говард - не исключение из общего правила. На мой пристрастный взгляд, наиболее адекватным вариантом перевода может похвастаться "Собрание сочинений Роберта Говарда в 4 томах" (Минск, "Эридан", 1993), а также небольшой сборник "Короли ночи" (Харьков, "Сталкер", 1993), объединяющий в себе большинство историй о викингах и сказания пиктского цикла. Все остальные издания, попадавшиеся мне в разное время, варьируются от просто нормальных до откровенной халтуры. В лучшем случае текст слегка тускнеет, а герои Говарда теряют часть своего шарма. В худшем - не сразу получается соотнести произведение с прочитанным ранее: сюжет искажается до полной неузнаваемости, а неканонические транскрипции имен героев вносят дополнительную путаницу.
Иногда бывает и такое, что под обложками с надписью "Роберт Говард" оказывается текст, не имеющий никакого отношения ни к Говарду, ни к его официальным последователям (Лайон Спрег де Камп, Лин Картер, Карл Эдвард Вагнер). Говард - это бренд, и бренд хорошо продаваемый, поэтому коммерчески выгодно выпускать поделки "литературных негров" по мотивам творчества Говарда, с хорошо знакомыми читателю героями. Как ни странно, некоторые из этих "новых" историй вполне можно читать без содрогания и даже получать от процесса некоторое эстетическое удовольствие - в отличие от иных вариантов перевода оригинального текста. По крайней мере, такое у меня сложилось впечатление после знакомства с некоторыми образцами жанра.
В качестве иллюстрации того, как можно и как нужно переводить Говарда, мне бы хотелось привести два разных перевода идентичного в оригинале текста из новеллы "Тварь на крыше":
Вариант 1, пер. Н. Лопушевский
Визит Тасмана весьма удивил меня. Я его даже за приятеля не считал - не люблю выскочек. Вдобавок ко всему три года назад он разнес в пух и прах мою статью о культуре Юкатана. Сами понимаете, о взаимной симпатии тут не могло быть и речи. И все же я его принял.
Тасман вел себя как-то странно, был крайне несобран, казалось, он все время думает о чем-то своем, никак не может отключиться от какой-то навязчивой идеи.
Через пару минут я уже знал, что не дает ему покоя. Оказывается, ему понадобилось первое издание "Малоизвестных культов" Юнтца, так называемой Черной Книги. Книга эта обрела такое название из-за жуткого содержания, цвет обложки тут совсем ни при чем.
Вернувшись с Юкатана, я только тем и занимался, что собирал редкие книги, но сведений о том, что дюссельдорфское издание Юнтца где-то сохранилось, до меня не доходило.
Надо сказать, что книга эта и впрямь не похожа ни на одну другую. Сомнительная тематика и зловещее содержание снискали ее автору славу безумца. В течение сорока пяти лет Юнтц бродил по экзотическим странам, проникал в сокровенные и подчас весьма мрачные тайны и, к слову сказать, сделал немало важных открытий. Летней ночью 1840 года ученого задушили в собственной постели. Как это случилось, до сих пор остается загадкой. Доподлинно известно лишь то, что все двери и окна были заперты наглухо. Убийство произошло спустя полгода после экспедиции Юнтца в Монголию, вокруг которой ходили самые противоречивые слухи.
Тираж первого издания "Малоизвестных культов" был ничтожно мал, к тому же после гибели автора большую часть экземпляров уничтожили обуреваемые мистическими страхами читатели.
Вариант 2, пер. А. Бирюков
Начну с того, что, когда меня посетил Тассмэн, я удивился. Мы никогда не были близки - мне был не по душе его крутой нрав наемника. Кроме того, года три назад он публично обрушился на мою работу "Свидетельство присутствия культуры Нахуа на Юкатане", результат многолетних глубоких изысканий. Так что наши отношения сердечностью не отличались. Тем не менее, я принял его. Он был необычайно рассеян и как будто забыл о нашей взаимной неприязни. Я понял, что Тассмэн находился во власти какой-то одной, но глубокой и сильной идеи.
Я быстро дознался о цели его визита. Он, собственно, хотел, чтобы я помог ему достать первое издание "Безымянных культов" фон Юнцта, книгу, известную как Черная Книга. Название это она получила не из-за цвета обложки, а из-за ее мрачного содержания. С таким же успехом он мог бы попросить у меня первый греческий перевод "Некрономикона". Правда, после возвращения с Юкатана, я все свое время посвятил коллекционированию древних книг, но даже намека до меня не доходило, что этот, изданный в Дюссельдорфе том, где-то еще существует.
Но надо немного рассказать про эту необычную работу. Из-за неоднозначности и крайней мрачности затронутой в ней тематики эту книгу долго считали просто-напросто бредом маньяка, а сам автор заслужил репутацию сумасшедшего. В то же время, нельзя было отрицать, что он сделал целый ряд несомненных открытий и что он сорок пять лет своей жизни потратил, скитаясь по экзотическим странам и открывая мрачные, глубоко сокрытые тайны. Тираж первого издания был очень мал, и большая часть экземпляров была сожжена перепуганными читателями, после того как некой ночью 1840 года фон Юнцта нашли задушенным в своей собственной спальне.
Обстоятельства убийства так и остались нераскрытыми, но известно, что все двери и окна были тщательно заперты. Это произошло через шесть месяцев после его последней, окутанной таинственностью экспедиции в Монголию.
Впечатляющая разница, не правда ли? Кроме всего прочего, в первом варианте перевода полностью отсутствует эпиграф - отрывок из стихотворения Джастина Джеффри "Из древней страны", который задает основной мотив новеллы и с самого начала погружает читателя в атмосферу изысканного хоррора. Именно поэтому в ответ на категорические высказывания в духе "Я не могу читать Говарда, Говард - примитив!" мне всегда очень хочется задать вопрос: "А кто является автором того перевода, который Вы пытались читать?"
Говард в лицах
Творческое наследие Роберта Говарда поражает своим разнообразием: среди принадлежащих его перу произведений можно увидеть героическое фэнтези, исторические приключения, научную фантастику, вестерн, юмор и даже сборник стихотворений. Среди этой сокровищницы, подобно звездам, сияют пять великолепных бриллиантов - пять лиц, которые являются своего рода "визитной карточкой" Говарда.
Бриллиант цвета стали - Конан из Киммерии.
Бриллиант цвета солнца - Соломон Кан из Англии.
Бриллиант цвета пламени - Кулл из Атлантиды.
Бриллиант цвета запекшейся крови - Бран Мак Морн, король каледонских пиктов.
Бриллиант цвета неба - Кормак Мак Арт, изгнанник из Эрина.
А над ними переливается всеми оттенкам черного огромный бриллиант цвета ночи - персонифицированная тьма, таящаяся за каждой запертой дверью, неизменный рефрен всего творчества Говарда.
Конан
Без сомнения, это вечный "намбер ван" в великолепной пятерке, и дело тут совсем не в рейтингах продаж. Это не человек - скала, живой памятник самому себе. "Ах, хорош!" - одобрительно цокают языком зеваки, стуча по каменным мышцам, а потом улепетывают со всех ног, когда статуя внезапно ухмыляется и, потрясая пудовым кулаком, предлагает продолжить дружеский спарринг.
Тихого смеха, несущегося им вслед, незадачливые ценители прекрасного уже не слышат.
К неудовольствию всех, кто считает Конана примитивной ходячей машиной для убийства и погони за юбками - вынуждена с прискорбием констатировать: киммериец совсем не так прост, как кажется на первый (а в особо запущенных случаях - на второй и последующие) взгляд. Откроем правильную книгу и внимательно рассмотрим несколько картинок с участием нашего героя:
"Башня слона". Одна из самых светлых и чистых историй о киммерийце. Конан еще очень юн, очаровательно наивен и пока не приучен скрывать свои эмоции. Впрочем, ни возраст, ни неопытность не помешают ему совершить необходимое - освободить измученное долгими пытками существо и донести последний дар жертвы до преступника. В отличие от большинства произведений цикла, киммериец здесь очень тих и пассивен - лента событий вьется не вокруг личности главного героя, а вокруг стального стержня предопределенности. Карты сданы, Аннушка уже разлила свое масло. Конан, приведенный тропами неизбежности в башню мага - всего лишь орудие в руках Судьбы, которое призвано быть свидетелем финала трехсотлетней драмы и оказать помощь в осуществлении возмездия.
"Дочь ледяного гиганта" . Хрустальная колдовская сказка, сотканная из жестокости богов, снега и огненной страсти - хрупкая, холодная и изящная, словно морозный узор, расцветающий на стекле.
"Королева Черного побережья" . Самая красивая из всех романтических историй про киммерийца, вдохновенная баллада о недолгом счастье найти свою вторую половинку, о несметных сокровищах и клыках демона, мягко мерцающих во мраке, о нежности рубиновых объятий смерти и о любви, что сильнее смерти. Одухотворенно и печально до слез, с тонкой ванильной ноткой прикосновения к настоящему чуду.
"Алая цитадель" . Этюд в черно-алых тонах - Конан Побежденный. Прошел всего год с тех пор, как киммериец надел корону Аквилонии, и вот уже обман и предательство приводят его армию к разгрому, а его самого - в мрачные подземелья под цитаделью сумасшедшего мага, единственный неохраняемый выход из которых ведет прямиком в адскую бездну. Кажется, что положение безвыходное. Но, даже побежденный, Конан держится великолепно и не перестает искать пути к спасению - не столько лично для себя, сколько для своей страны, которой грозит порабощение со стороны вероломного соседа. И, конечно же, выход находится.
"Феникс на мече" . Конан-правитель во всем своем великолепии, с горсткой весьма решительно настроенной оппозиции, незаметно подкрадывающейся с тыла. Среди заговорщиков - великий аквилонский поэт Ринальдо, люто ненавидящий киммерийца лишь за то, что он, безродный варвар, занял престол древних благородных владык. Его ненависть доходит до того, что он поет хвалебные оды прежнему королю-тирану и призывает народ к восстанию. Поэт безусловно гениален, поэтому его мятежные серенады находят живой отклик в массах. Но Конан не слушает дружеских советов казнить поэта или хотя бы замуровать его в темнице: не будучи большим ценителем поэзии, он с огромным уважением относится к людям-творцам и плодам таланта, которые будут жить в веках. Только дерзкое ночное покушение и воткнувшийся в бок кинжал поэта окажутся достаточными аргументами, чтобы, наконец, покарать смутьяна.
К киммерийцу можно относиться по-разному, но не уважать его нельзя. Прежде всего - за незаурядный ум (достаточно вспомнить хотя бы количество языков, которыми он владеет, и его обширные познания в различных науках и ремеслах), за практичность, оптимизм и неиссякаемую веру в себя. И, разумеется, за человеколюбие - несмотря на впечатляющие физические данные (а скорее, благодаря им) он никогда не ввязывается в драку без веских на то оснований: показывая молодецкую удаль другим, ее доказывают в первую очередь себе, а по-настоящему сильному человеку такие забавы без надобности. Как правило, киммериец только защищается в ответ на агрессию, и не воюет со стариками, женщинами и детьми. Напротив, он всегда готов защитить слабого, не щадя собственной головы.
Пожалуй, лучше всего суть Конана-человека передают его же слова из новеллы "Гвозди с красными шляпками": "Например, я никогда не был королем гиборийской державы. Хоть и мечтаю об этом. И, возможно, когда-нибудь стану им - почему бы и нет?"
Я готова стоя аплодировать этой небрежно брошенной фразе, потому что она воплощает самый правильный, на мой взгляд, подход к жизни. Человек сам творец своей судьбы. И если предел твоих мечтаний - всего лишь покосившийся домик на окраине деревни, во дворце тебе никогда не бывать, и менестрели будут слагать песни о ком-то другом.
Соломон Кан
Самая одиозная и, пожалуй, самая неприятная фигура во всем пантеоне Говарда.
Английский авантюрист-пуританин, вооруженный шпагой бритвенной остроты, не знающим промаха пистолетом и мегатонным осознанием своей избранности. "Последний рыцарь в этом греховном мире" - так он себя называет (см. новеллу "Красные тени").
Я называю его проще - фанатик.
Он и впрямь напоминает мне солнце. Только не привычное ласковое солнышко, неиссякаемый источник света, тепла и хорошего настроения - а беспощадное, раскаленное добела солнце пустыни, несущее смерть всему живому.
Ведомый своей высокой целью искоренять зло и защищать обиженных, он идет по свету - по колено в грязи и крови, с горящим взором, устремленным в такое близкое небо - и насаждает свои представления о добре и справедливости повсюду, куда дотягиваются его руки. Он гордо несет свой крест, оставляя за спиной лишь трупы и пепелища.
С ним Бог, поэтому он все время один, и не видно конца его пути.
Из него бы вышел отличный Мессия - и какое счастье, что в подлунном мире пока нет открытых вакансий на эту должность!
Его судьба - это судьба одинокого дерева на вершине скалы, ведущего затяжную войну с ветром. Дерево считает недостойным себя гнуться или прижиматься к камню в поисках защиты и поддержки. Напротив, оно выпрямляется во весь рост, грудью встречая каждый удар стихии, и яростно размахивает ветвями - не замечая, что его неуловимый противник уже заходит на атаку совсем с другой стороны. Этакий Дон-Кихот древесного мира, только куда злее и совсем не смешной.
Временами его можно было бы даже пожалеть - если бы это слово и это чувство присутствовали в его лексиконе.
Кулл
Самый неистовый и непосредственный персонаж, вызывающий симпатию с первых же минут знакомства.
Кулл, атлант по происхождению, правитель Валузии - это классический "неправильный герой", способный бояться, уставать, совершать ошибки и чего-то не понимать. Впрочем, его вызывающая человечность нисколько не умаляет его несомненных достоинств, скорее - служит для них самым выигрышным фоном. Когда человек делает то, что необходимо сделать, потому что кроме него некому - вопреки вопящему дурным голосом инстинкту самосохранения, захлебывающемуся ужасом сердцу и подгибающимся от волнения коленям - это всегда выглядит достовернее и вызывает куда большее уважение, чем будничная бодрость вечного супермена.
Пожалуй, самая захватывающая новелла о Кулле - "Королевство теней" ("Царство теней", в других вариантах перевода). Молодой авантюрист, изгнанный сородичами из Атлантиды, ловко хватает птицу Удачи за хвост и становится правителем могущественной империи. Но удержать власть куда труднее, чем ее захватить, и некоторое время спустя новоиспеченному монарху открывается весьма неприятная истина - нарядные дворцовые стены скрывают сводящие с ума тайны, покрытые вековой пылью, а на короля державы открыт бессрочный сезон охоты, стрелки и загонщики уже расставлены по местам, и не все из них люди.
Равно способный на теплую дружескую симпатию, горячую любовь и испепеляющую ненависть, Кулл очень напоминает мне пламя - эмоциональное, деятельное и стремительное, завораживающее своей игрой. Его судьба - это судьба пламени, то взлетающего до небес, то опадающего до самых углей; пламени, ненасытно требующего все новой и новой пищи - новых территорий, которые можно покорить, новых друзей, врагов и возлюбленных, новых опасностей, развлечений и подвигов - без которой оно быстро угасает, взметнув к престолу Творца белый флаг дыма.
Но на век Кулла приключений хватит, хвала Говарду.
Бран Мак Морн
Самая трагическая фигура, внушающая тихую грусть и безотчетное уважение.
Умный, смелый и решительный король каледонских пиктов, "человек в ржавой короне, который пытается вытащить племя дикарей из болота, в котором оно увязло" (см. новеллу "Короли Ночи").
Народ пиктов, чудом сохранившийся реликт Каменного века, чередой мировых катаклизмов был отброшен далеко в варварство, а более молодые расы постепенно вытеснили его с обжитых земель. И когда к последнему убежищу пиктов, Каледонии, приближались римские легионы, чтобы стереть саму память о них с лица земли, Бран Мак Морн объединил племя и дал отпор захватчикам. Пикты отстояли свое право на существование. Но позже король был убит в одном из сражений, и его королевство развеялось, как дым на ветру.
У жалких остатков великого племени, таящегося по глухим местам и медленно вымирающего, осталась одна-единственная реликвия, почитаемая ими как божество - искусно сделанная статуя из неведомого черного камня, в которую Верховный маг пиктов переместил дух убитого короля. Тот, кто всю жизнь заботился о благополучии своего народа, не пожелал оставить его и после смерти.
Видимо, это единственное божество, которое отвечает на молитвы и просьбы о помощи.
Судьба Брана Мак Морна - это судьба последних сполохов заката, ярко вспыхнувших перед тем, как навсегда утонуть в бездонном колодце Ночи. Этот герой, воплощая в себе неукротимый дух и обреченность, учит сражаться за свое дело до самого конца - каким бы он ни был.
Не самое бесполезное в жизни качество, если разобраться.
Кормак Мак Арт
Самый дерзкий и хитроумный герой Говарда, один из наиболее симпатичных.
Циничный поэт и милосердный убийца, грозный пират и вечный бродяга, выдающаяся сволочь и редкостная умница.
Наш человек, одним словом.
Привыкший просчитывать последствия своих и чужих поступков на десять шагов вперед, с удовольствием гуляющий по тщательно выверенной траектории вдоль лезвия ножа, строящий идеальные в своей логике и безрассудстве планы, а потом с блеском их исполняющий, вызывающий восхищенную оторопь у друзей и зубовный скрежет у врагов - он практически всегда холоден и спокоен, как снега на вершине Килиманджаро.
Он так похож на ветер - азартный, переменчивый, независимый, любознательный, всегда чуточку отстраненный, до поры таящий под легкостью и игривостью бриза сокрушительную мощь урагана. Это своего рода Одиссей кельтского происхождения - гонимый неутолимой жаждой приключений, с не знающим страха сердцем, бьющимся в такт ударов весел драккара, в скитаниях по белому свету давным-давно позабывший, в какой стороне лежит его Итака, и была ли она вообще.
Его судьба - это судьба Агасфера или Летучего Голландца: шелест паруса, скрип мачты, пронзительный хор чаек, вплетающийся в симфонию моря и ветра, череда чужих портов и полузнакомых лиц, сменяющих друг друга, словно в калейдоскопе, вечная битва и вечная погоня за мечтой - без гарантии финишной ленточки и тихой гавани в самом конце пути.
Но кто сказал, что такая судьба есть проклятие?
Темные чудеса и чудовища
Бесконечны лики Тьмы, нарисованные дрожащим пером Говарда. Среди них демоны всех форм и расцветок, ожившие мертвецы, воскресающие мумии, духи, вампиры, ведьмы, чернокнижники, удручающе живые существа из иных пространств и эпох, невиданные артефакты, обладающие собственным разумом, и даже гигантский плотоядный цветок, корни которого погружены в ад.
Их объединяет одно: все эти лики ужасны, более чем материальны и в своей основной массе сработаны любовно, но с чрезмерным натурализмом. Хоррор Говарда по-настоящему страшен, поэтому любой поклонник жанра найдет у него немало леденящих душу историй в лучших традициях Говарда Филипса Лавкрафта и Эдгара Аллана По: "Голуби преисподней", "Тварь на крыше", "Час Дракона", "Стальной демон", "Пламень Ашурбанипала" и многие, многие другие.
В смерти по Говарду нет ничего возвышенного, романтичного или привлекательного - это грязная, грубая, трагическая неизбежность, которая витает за плечами у каждого живущего. Одно мгновение - и она уже стоит перед тобой, лицом к лицу, пытливо заглядывая в глаза, и от этого мига нас отделяют сущие пустяки: пара не вовремя сказанных слов, пронзительный взвизг кинжала или взмах когтистой лапы - и несколько затухающих ударов сердца.
Даже самые обаятельные создания Тьмы, вампиры, у Говарда возвращаются к своему оригинальному образу: это просто жаждущие крови ночные хищники, мечтающие вцепиться в податливое горло жертвы, которые по воле случая имеют образ и разум человека. В них нет ничего утонченного, волнующего или притягательного, от них хочется бежать с максимально возможной скоростью, поэтому сама идея любви с подобным монстром кажется вершиной абсурда. Говард так замечательно лечит от излишних восхищенно-романтических чувств к племени кровососущих - что, право слово, его следовало бы массово издавать как вакцину от патиссономании.
А в качестве заключения мне бы хотелось процитировать финальное четверостишие из любимого стихотворения вечного сумеречного мечтателя:
Тишина и тоска. Только звезды далекие блещут.
Молча стынет вода, равнодушна, мертва, холодна.
Да пришедшая с моря в бок гулкого трюма зловеще
Постучится порой, словно вестница смерти, волна.
Это "Жалоба старого корабля" - и она действительно трогает, эта жалоба! Точно так же, как состарившийся в морских походах корабль, брошенный за ненадобностью догнивать у причала, многие творения Говарда оказались заживо похоронены под грудой современных подделок и абсолютно бездарных переводов. Сам Говард уже далеко, и поэтому долг каждого ценителя творчества мэтра - по мере сил проводить спасательные работы, извлекая основательно забытые сокровища обратно на свет Божий.
|