ЛИТЕРАТОР
Мне было скучно. Так, что хоть берись за перо и бумагу - или срочно начинай делать глупости.
Хотя первое второго не исключает, и это благо...
Я сидел в кресле и бездумно пялился на море. Закат залил небо охрой и киноварью, и в этом океане величаво дрейфовали облака: снежно-белые башни замков, алые лепестки парусов на выглаженных ветром и ладонями мачтах, каменистые острова с лиловыми лентами пляжей и жемчужно-розовыми шапками ледников, венчающих устремленные к звездам пики. Сказочная красота - и до ужаса мимолетная: именно таким и должно быть настоящее чудо...
На столе царил творческий бардак. В черной кружке с надписью "Boss" второй час остывал заваренный, но так и не выпитый чай. Горько и нежно пахло одуванчиками, стоящими в высоком граненом стакане. Налитая до половины вода была цвета янтаря; растущие из нее стебли венчали крупные золотистые цветы, похожие на упавшие с неба звезды. Осыпающаяся с тычинок пыльца оседала на полированной столешнице и верхушке хрустального шара, установленного на изящной медной треноге.
В шаре отражался мир - таким, каким он желает быть. С отважными рыцарями, спешащими на выручку принцессам, томящимся в зачарованных башнях. С алыми облаками парусов, появляющихся на горизонте точно в назначенный день и час. С укутанными туманом островами, на которых пираты зарывают клады, а драконы устраивают лежбища и выводят птенцов...
Сверкающий, припорошенный солнцем мир умещался в три моих кулака. Он казался слишком чистым и хрупким, чтобы быть настоящим. Я мог бы поправить дело одним взмахом руки - но взамен этого потянулся за ручкой и блокнотом.
"Жил-был ежик..." - написал я на чистом, предусмотрительно вырванном из середины листе. Перечитал и поморщился, представив немолодого, в меру упитанного ежа, волокущего ядовито-красное яблоко в половину собственного веса, чтобы угостить ежиху с ежатами.
Яблоко пахло карамелью и грядущими проблемами.
...тугие змеиные кольца на шершавом стволе, протянувшаяся к плоду рука...
... истекающие соком буквы, вырезанные на румяном боку, река цвета крови и гора трупов, смердящих под крепостной стеной...
Тропинка казалась бесконечной. Из растущей по обочинам травы торчали деревья и цветы, над цветами колыхались ленивые бабочки. Ветер щекотал ватные бока облаков, с синего-пресинего неба улыбалось щекастое солнце, еж был до тошноты доволен собой и окружающим миром. Тоска смертная! Хотя, быть может, стоит закончить - вечерком почитаю детишкам, они такое любят...
- Лажа, - ровно припечатал тот, кто всегда молчит за левым плечом. - Сопли в сахарном сиропе для младшего школьного...
Я не стал возражать - толку? И давешнему ежику ясно, что Он никогда не ошибается. Добыл новый лист, а испорченный убрал с глаз долой: пускай сюжет отлежится, допишу позже - если доживу до маразма. Поерзал, поудобнее устраиваясь в кресле, взлохматил и без того растрепанные волосы. Премерзко улыбнулся.
Ну держись, советчик. Сейчас будет тебе жесть и драйв!
Угрожающе занес ручку над бумагой. Вдумчиво, во всех подробностях представил картину: массивный нагрудный знак в форме пентаграммы, по центру отчеканена дебильная морда того самого ежа. "Орден святого йожига" - это вам не "Военный крест" и даже не "Пурпурное сердце", это куда круче! Прокрутил перед мысленным взором армию мохнатых недорослей вроде хоббитов, на тельняшке у каждого красуется чудо дизайнерской мысли. Нет, лучше пусть не хоббитов - эльфов...
Прочитал текст вслух. Попробовал посмеяться.
Нет, не смешно. Ну совершенно. Оценит разве что тот, кто бездельничает в уютной комнате с мягкими стенами и смеется над всем подряд, без остановки, по двадцать четыре - или сколько их там у нас? - часа в сутки. Но мы же не будем равняться на клинические случаи, верно?
Тот, за плечом, на сей раз обошелся без комментариев. Как видно, решил, что я безнадежен.
В кои-то веки я был полностью с ним солидарен.
Имбецилл. Неудачник. Графомань мелкотравчатая, годная лишь на то, чтобы попусту марать бумагу. К детишкам сходить, что ли, развеяться? Глядя на то, что порой откалывают они, поневоле почувствуешь себя гением...
- Нет, - решительно возразил мой лучший читатель и самый придирчивый критик. - Не надо к детишкам. Еще нахватаешься дури и будешь потом мычать, пуская слюни... Идея-то неплоха, если разобраться, надо только довести ее до ума. Ну-ка, давай сюда ручку...
Я безропотно отдал ему и "вечное перо", и бумагу. С Ним - не спорят. А еще до ужаса хочется узнать, что такое он там придумал...
Он по-птичьи пристроился на подлокотнике кресла, наморщил лоб и без колебаний зачеркнул отвратное "г" в "йожиге". Чуть подумав, надписал сверху "н" и удлинил обе палочки у "й", превращая ее в заглавную. "Йожин". Даже на мой дилетантский взгляд, стало гораздо лучше.
- Это имя? - с жадным интересом уточнил я, умирая от любопытства. - Какая-нибудь придворная вертихвостка? Или, наоборот, главный положительный герой, рыцарь без страха и упрека?
- Уймись, - беззлобно цыкнул он. - Имей терпение дослушать. Все было совсем не так...
...конечно же, он не был святым, да и не стремился им стать. Просто Йожин с Верхних Бажин, большой любитель бродить по свету и сочинять всякие небылицы. Перекати-поле без кола, двора и семерых по лавкам. Невзрачный мужичонка со свернутым набок носом и пегими от седины волосами - пропыленные сапоги, застиранная до дыр рубаха и ветер, гуляющий в бедовой голове. "Дидко Йожиг" - так звали его дети, и просили рассказать сказку...
Нос он расквасил в детстве, когда учился летать. Но ни о чем не жалел. В память от того дня Йожин оставил вовсе не боль, не замаранную кровью одежду, а упоительный миг единения с небом. "Я хотя бы попробовал!" - полушутя, полувсерьез отвечал он тем, кто веселился, припоминая подробности давней истории. И насмешники, задумавшись, умолкали.
А седина пришла сама - вместе с житейским опытом и отмеренными по тракту верстами...
По небу катилось золотое, по-осеннему нежаркое солнце, в ушах грохотал прибой. Ноги принесли его к Полуденному морю, лежащему вдалеке от обжитых мест: ни харчевен, ни деревень, лишь редкие рыбацкие поселки, раскиданные по побережью. Но Йожин был только рад, что его никто не потревожит: в последние годы он тяготился шумом и суетой, предпочитая незыблемую мудрость гор или красноречивое молчание леса.
Море он видел в первый раз, но за неполные полдня прикипел к нему на веки вечные. Текучая, изменчивая стихия была сродни его беспокойной душе, а в рокоте таранящих скалы волн он слышал биение пульса. Неуемное, ничуть не угасшее с детских времен любопытство манило его в открытый океан, под сомнительную опеку деревянного днища и паруса - и Йожин понимал, что с этим желанием придется смириться: уж лучше вовсе расстаться с жизнью, чем провести остаток дней в сожалениях о несбывшемся. Вот интересно, а каково оно - когда окрест одна вода, и до ближайшего берега плыть сутки, если не двое?
Море молчало и загадочно улыбалось. Мол, пока не попробуешь - не узнаешь!
Облюбованную им для ночлега бухту со всех сторон окружали скалы и спускающиеся к самой воде сосны - тонкие, хилые, с искривленными бурей стволами и узловатыми ветками, покрытыми пучками жестких сизо-зеленых игл. У подножия высилась груда принесенного водой плавника, на узкой полоске пляжа бессильно раскинулись плети оставленных приливом водорослей. За спиной умирал костер. Прохладный, пряный от соли ветер доносил запахи дыма и рыбы, выловленной на самодельный крючок и запеченной на углях.
Обед остывал, а Йожин все не мог оторваться от искристой, вскипающей белоснежными бурунами равнины - густо-синей у горизонта, солнечно-зеленой на мелководье. Волны с шипением накатывали на берег, яростно ворочали камни, орошали песок клочьями желтоватой пены - и в их размеренном грохоте он различал слова. Слова, неизменные со времен сотворения мира - и неуловимо меняющиеся с каждой упавшей на кожу каплей, с каждым ударом сердца...
Ветка вспарывала мокрый песок, силясь не упустить ни буквы.
Подсохшие иглы царапали ладонь, кора липла к пальцам. Йожин ничего не замечал. Стихия говорила с ним голосом волн и ветра, а он перекладывал ее слова на человеческий...
...В доме возле леса жил сверчок. Весь день он таился за печкой, обмирая от каждого шороха. А когда наступала ночь, он брал свою скрипку и выходил играть на крыльцо.
Из чащи доносился волчий вой и хохот пирующих упырей, луна недобро скалилась с неба, звезды едва разгоняли непроглядную темень - а сверчок играл, играл всю ночь напролет. Ему было одиноко и страшно, он в ужасе закрывал глаза, едва заслышав птичий крик или хруст треснувшей под лапами ветки - но сжимающая смычок ладонь не дрожала, и тихая, незатейливая мелодия ровно лилась во мрак. А с рассветом он бережно протирал инструмент от росы и, довольный, уходил домой спать.
Отвагой сверчка восхищался весь лес. Кто-то называл его сумасшедшим, кто - храбрецом, каких поискать. А он просто хотел подбодрить тех, кого ночь застала далеко от дома, чтобы им не было так холодно и одиноко скитаться во тьме...
Размочаленное острие дернулось, ставя последнюю точку. По песку прошелестела волна, слизывая надпись. Мир дрогнул, становясь немного другим...
Сквозь грохот прибоя пробился вызов из детской. Мы синхронно вздрогнули, каким-то чудом не вывалившись из кресла и ничего не опрокинув.
- Отец! - надрывался ражий детина в трещащей по швам рубахе, картинно размазывая сопли по небритым щекам. - Почему у Якова есть коровка и овечка, а у меня нет? Разве это по понятиям?
- Ишь что удумал, коровку ему, - фыркнула из-за плеча моя жестокая муза. - Да тебя к свинье подпустить - и то боязно! А последнего барана ты еще неделю назад пустил на шашлыки...
Я скрипнул зубами - ну как всегда, отвлекут на самом ответственном месте! - и отложил исчерканный лист в сторону. Включил загодя подготовленное видео - хмурое лицо, сведенные к переносице брови, выкаченные из орбит глаза мечут молнии (кто втихаря заснял меня во время мозгового штурма - можно не уточнять). Проситель продолжал гундосить, а потом все-таки догадался оглядеться по сторонам.
Вылупил глаза на новую аву. Взвыл. С грохотом бухнулся на колени.
- Прости меня, отче! Я больше не буду!
- Не возжелай овцы ближнего твоего, и жены ближнего твоего, - мстительно сказал я. - Десять раз переписать, начисто высечь в камне. И выучить наизусть - да так, чтоб от зубов отскакивало, завтра с утра спрошу. Не ответишь - будет беда! Просто беда...
- Понял, батюшка, как не понять! - по-овечьи проблеял детина, задом пятясь к выходу из переговорного пункта. Вернется в детскую, перескажет остальным - и будет им занятие до вечера, а если повезет, то и до завтра. Станут гадать, что я имел в виду, искать подходящую скалу, выбирать гарнитуру и размер шрифта...
Вот и славно. Полдня передышки, уже роскошь.
Нам бы рассказ закончить, а потом - хоть потоп!
|