МАЙКЛ МУРКОК, ПОВЕЛИТЕЛЬ ИЛЛЮЗИЙ
(Сказание о Коруме, Элрике и кое-ком еще)
Вместо предисловия
Сказ о Неправильном Герое
Корум Джайлин Ирси, Принц в Алой Мантии
Элрик из Мелнибонэ
Диковинки и полезные в хозяйстве артефакты
Несколько слов в заключение
Альтернативный финал
Примечания
Вместо предисловия
В то время были океаны света, и города в небе, и дикие бронзовые птицы.
Красные животные, выше замков, грозно рычали. В черных реках плавали изумрудные рыбы. То было время богов, сошедших на землю, великанов, блуждающих по воде; время гнусной нечисти и бездумных духов, которых можно было вызвать с помощью заклинаний и которые уходили только тогда, когда им приносилась страшная кровавая жертва; время магии, волшебства, меняющейся природы, безумных парадоксов; снов, которые сбывались, кошмаров, превращающихся в реальность.
Богатое на события время, мрачное время. Время Повелителей Мечей. Время, когда угасала цивилизация двух древних врагов, вадагов и надрагов. Время, когда появился Человек, раб страха, не ведая, что боится он самого себя. И это было так же смешно, как и многое другое, связанное с Человеком...
(Майкл Муркок, "Повелители мечей")
Давным-давно, целую вечность тому назад, когда автора этих строк только-только записали во взрослую библиотеку, он почти сразу обзавелся очень полезной привычкой, не позволившей ему бесславно захлебнуться в океане расставленных на полках соблазнов. Для того, чтобы выбрать себе что-нибудь почитать, следовало подойти к стеллажу, внимательно оглядеть ряд одинаково притягательных незнакомцев, застенчиво прячущихся за ширмами картонных обложек, протянуть руку и вытащить первую попавшуюся книгу. А потом бережно открыть первую страницу текста и с замиранием сердца прочитать первое предложение первого абзаца. Если фраза сразу же зацепила, отозвалась где-то внутри едва заметной дрожью узнавания - отложить добычу в стопочку "для записи", в противном случае - с подобающими случаю извинениями закрыть книгу и так же бережно поставить обратно на полку, до следующего раза. А затем повторить процедуру до достижения идеального баланса между естественной читательской жадностью и грузоподъемностью среднестатистического подростка лет тринадцати от роду...
Надо сказать, описанный выше метод крайне редко давал сбои. И именно он когда-то вручил в мои руки внешне ничем особо не примечательную - за исключением разве что толщины - книгу, на которой красовалась надпись "Повелители Мечей". Отточенная меланхолия фразы "В то время были океаны света, и города в небе..." сразу же окатила меня волной ледяного озноба - и это несмотря на летний полуденный зной; за первым предложением как-то незаметно последовало второе, и лишь ценой нечеловеческих усилий мне все-таки удалось остановиться - где-то на исходе третьей по счету страницы. Именно так в моей жизни появился Майкл Муркок, а в сокровищницу любимых цитат тяжело лег неведомый черный камень, похожий на обсидиан - холодный, полупрозрачный, с безупречной зеркальной полировкой и кроваво-алыми отблесками, играющими на острых как нож гранях...
Он и сейчас там лежит. Я иногда достаю его из шкатулки памяти и подолгу верчу в пальцах, пытаясь не то согреть, не то расплавить; зачарованно любуюсь слепящей аурой тьмы, крови и ледяного безумия, в который раз убеждаясь, что ее сияние ничуть не поблекло за прошедшие годы - и неохотно убираю обратно. Минуло полторы дюжины лет - а эти слова до сих пор звучат во мне так, словно были прочитаны только вчера, хотя у меня и в мыслях не было заучивать этот фрагмент наизусть.
Как, впрочем, и его немногочисленных соседей по заточению:
"Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля..." и "Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город..." из булгаковского "Мастера и Маргариты";
"Не листайте эти страницы в тщетной надежде отыскать крохи правды о мире..." из "Ожидающего на перекрестках" Г.Л. Олди;
"Сейчас, когда мои глаза были закрыты, я стал видеть лучше, чем прежде..." из "Лабиринта Менина" Макса Фрая;
"Когда уже почти весна, и за окном темно, и капает с подоконника и царапает стекло, и царапает сердце..." из "Берега Стикса" Макса Далина.
Мой замечательный автопилот - совершеннейший циник, фаталист и прагматик, которому я доверяю почти все рутинные дела, хранит эти драгоценности куда бережнее, чем имена, телефоны, лица, явки, пароли и детали собственной биографии. Он не всегда в состоянии сообщить текущую дату и названное пару минут назад число, но предъявляет эти шесть фрагментов по первому же требованию, в любое время дни и ночи - а по большей части вообще обходится без оного. И мне стоит немалых трудов хотя бы на время забыть слова, самовольно звучащие под аккомпанемент грозовой канонады, призрачной лунной свирели, барабанной дроби дождевых капель или безмолвного плача закатного неба, залитого медом и кровью...
Эти слова всегда были сильнее меня. Даже имей я такое желание - избавиться от них почти так же нереально, как и героине Макса Фрая из статьи "Власть литературы":
"...слова сами безжалостно отпечатались в памяти, и только вpемя оказалось достаточно кpепкой кислотой, способной вытpавить надпись, оставив на ее месте маленький белый шpам..."
В целом я соглашусь с вами, сэр Макс, мой любимый печальный клоун с мастерски нарисованной улыбкой, которую все почему-то принимают за настоящую - все так, да... Но наличие исключений есть необходимое условие существования любого правила.
Этих слов ты не получишь, Кронос. Разве что через тысчонку-другую лет, и то - в комплекте со мной. Так что захлопни свой прожорливый рот и поищи добычу попроще.
Не то обломаешь клыки.
Или подавишься.
...Когда через много лет дружески настроенный собрат по перу назовет мое собственное сочинение фотографией пронизанного солнечным светом ледника, рушащегося на голову наблюдателя, и сравнит его стиль с муркоковским - я почувствую себя донельзя польщенной. Вне зависимости от того, что он на самом деле имел в виду.
Потому что имя "Муркок" - для меня бренд, знак качества, оттиск пробы на драгоценном металле. Даже если Муркок и не идеал - он абсолют. Совершенство в своем роде.
А я питаю непреодолимую страсть к чудовищной, немыслимой, эксклюзивной красоте - совсем как один мой виртуальный знакомый, о котором речь пойдет немного позже. Он и сам - почти что живое воплощение извращенной фантазии Муркока; о, они бы вдвоем славно спелись!...
Это все была лирическая присказка, а физическая сказка начнется прямо сейчас.
Сказ о Неправильном Герое
В предисловиях к своим многочисленным книгам Муркок не раз подчеркивал, что его герои задумывались как сознательное противопоставление господствующей в те времена тенденции изображать настоящего героя как "героя-мачо". Он же захотел показать "отчужденного героя", ясно отдающего себе отчет в своих действиях и способного взглянуть на ситуацию со стороны - героя не слишком-то героического, нетипичного и в чем-то даже неправильного. И, как это часто случается, противопоставление-пародия оказалась куда привлекательнее оригинала.
Любой настоящий герой безмерно рад приключениям, всеми силами рвется в бой и упоенно размахивает мечом, не разбирая правых и виноватых - а если боя поблизости нет, он его с удовольствием организует собственноручно. В отличие от него, неправильный герой сначала думает, а потом делает, всеми силами уклоняется от схватки, предпочитая решать проблемы более конструктивными методами, и использует пушку только как последний довод дипломатии, а не как ее универсальный заменитель. Он и сам бы хотел прервать свой бесконечный квест - но не в силах изменить волю высших сил, властных не только над людьми, но и над богами...
Перо Муркока нарисовало множество образов неправильных героев. Но кто же среди них является самым ярким, и одновременно - самым типичным?
На мой взгляд, это Корум, Принц в Алой Мантии, и Элрик из Мелнибонэ.
Давайте познакомимся с ними поближе.
Корум Джайлин Ирси, Принц в Алой Мантии
Злоключения Корума, наследника вадагского принца Клонски, начинаются в тот день, когда его дряхлый отец сообщает сыну о своем намерении посетить Зал Ароматов и просит его справиться о судьбах своих ближайших друзей - принца Опаша, принца Фагвина и принцессы Лорин, а также о положении надрагов, исконных врагов своей расы.
Последняя битва между двумя вадагами и надрагами отгремела много столетий назад, уничтожив по две трети населения с той и с другой стороны, и с тех пор уцелевшие вадаги жили обособленными семьями в своих чудесных полуразумных замках, находящихся на расстоянии нескольких дней конного пути друг от друга. Любопытство было мало свойственно их расе, и потому они упоенно предавались покою, искусствам и размышлениям, не видя ничего дурного в том, чтобы не иметь никаких вестей от соседей. Семья принца Клонски обитала в построенном на скале замке Эрорн; замок мог вместить более пятисот вадагов, но проживало в нем всего двенадцать, из которых пятеро были слугами и дальними родственниками; замки Сари, Гал и Крач - цитадели принца Опаша, принца Фагвина и принцессы Лорин - были расположены к востоку, северу и югу от него.
Последний гость побывал в замке Эрорн более двух столетий назад, о врагах не было известий и того дольше. Поэтому Корум охотно согласился помочь отцу в выполнении его предсмертной просьбы, обрадованный перспективой попутешествовать, а заодно, быть может, и подыскать себе невесту в соседских владениях - о чем, несомненно, задумывался и принц Клонски, отправляя сына в дальний путь.
Вадаги привыкли все делать не торопясь, и Корум намеревался сначала закончить симфонию, над которой работал уже несколько лет, а потом уже пуститься в первое в своей жизни странствие - но боги рассудили иначе. Им овладела необъяснимая нетерпеливость, музыка не шла в голову, и Корум отправился в дорогу, намереваясь закончить симфонию сразу по возвращении. Он даже не подозревал, что его безумный квест затянется чуть дольше, чем можно было бы предположить, а своих родных он уже никогда не увидит живыми...
Прибыв в замок Крач, Корум нашел только его развалины. Над остывающим пепелищем кружили пирующие вороны - и принц впервые в жизни познал печаль. И направил коня на восток, к замку Сари, в пути познав еще одно новое для себя чувство - страх.
Лес, в котором стоял замок Сари, встретил его дождем. "В свежем воздухе не пахло дымом, потому что замок Сари сгорел давным-давно. Черные камни развалин были холодны на ощупь, вороны объели трупы до костей и улетели в поисках другой падали". И Корум повернул на север, к замку Гал, надеясь, что до него еще не добрались варвары-мабдены, которых обе древние расы считали безопасными полуразумными животными - и, как выяснилось, очень сильно недооценивали.
Принц застал лишь последние минуты замка Гал - разграбленного, брошенного и преданного огню победителями. Под догорающими стенами он обнаружил раненого надрага, раба мабденов, и выяснил, что захватчики направляются прямиком в его родной замок Эрорн - последний обитаемый вадагский замок на континенте. И тогда принц впервые познал отчаяние, пытаясь опередить убийц и спасти свою семью.
А спустя две недели изнурительной скачки Корум познал еще и ненависть - когда увидел костер на месте своего дома и поруганные трупы своих близких. Он опоздал всего на пару часов...
На мой взгляд, начало истории Корума, Принца в Алой Мантии, очень перекликается с легендой, возникшей совсем под другими небесами:
Окруженный роскошью и весельем, он знал только радости жизни. Незаметно Гаутама вырос, затем женился, у него родился сын. Ничто не омрачало его счастья. Но вот как-то раз, выехав за пределы дворца, молодой принц увидел покрытого язвами изможденного больного, затем согбенного годами убогого старика, затем похоронную процессию и, наконец, погруженного в глубокие и нелегкие раздумья аскета. Эти четыре встречи [...] коренным образом изменили мировоззрение беспечного принца. Он узнал, что в мире существуют несчастья, болезни, смерть, что миром правит страдание...
(Легенда о Будде)
Корум мог бы пойти по стопам Гаутамы - поплакать, подумать, обрести просветление и в конце-концов основать какую-нибудь религию недеяния, которая подобно лавине прокатилась бы по всем пятнадцати измерениям и остановила бушующую в них войну всех против всех. Но, на беду этой рожденной под несчастливой звездой реальности, в ней отсутствовало самое главное - а именно, правильная порода деревьев, единственно пригодных для успешной медитации. И скорбящий Корум, последний живой вадаг на земле, отправился убивать.
Он пока еще не умел этого делать - но страстно желал научиться.
На выбранной дороге Корума будет поджидать неравный бой, пытка, потеря глаза и руки, встреча с могущественным колдуном, который предложит ему нечеловеческие глаз и руку взамен утраченных - как водится, в обмен на жизнь дорогого Коруму существа и почти невыполнимую службу. Эти мощные артефакты, принадлежавшие двум давным-давно исчезнувшим богам, превратят искалеченного принца почти что в полубога и привлекут к нему внимание сильных мира сего - Валета, Короля и Королевы Мечей, верховных богов Хаоса, владык всех пятнадцати измерений и его будущих непримиримых противников.
Конечно, в жизни Корума найдется место и для светлых чудес, и для любви, и для дружбы - но они будут лишь оттенять кромешность того ада, в которую превратилась спокойная жизнь наивного вадагского принца, никому не желавшего зла. И даже окончательная победа над Повелителями Мечей и исчезновение из реальности всех богов до единого будут казаться Коруму не более, чем мгновением затишья перед бурей...
Конечно, принц абсолютно прав. Из домоседа-музыканта он незаметно для себя превратился в Вечного Воителя, обреченного на латы, мечи и пепелища - а кто слышал, что вечный бой можно прекратить или хотя бы приостановить на сколько-нибудь значительное время?
Оставим же Корума отдыхать и заглянем в Имррир, Грезящий город, в гости к императору Элрику.
Элрик из Мелнибонэ
С Элриком, четыреста двадцать восьмым императором-чародеем Мелнибонэ, острова Драконов (он же - Остров Демонов для большинства населенных людьми земель), мы впервые встречаемся на дворцовом балу. Это очень бледный невысокий юноша хрупкого телосложения, с молочно-белыми волосами и грустными малиновыми глазами, который в одиночестве скучает на троне, вырезанном из огромного рубина.
"Он смотрит вдоль длинного пролета кварцевых ступеней вниз, туда, где его придворные танцуют с такой манерностью и таким змеиным изяществом, что их можно принять за призраков. Он размышляет о сути нравственности, и уже одно это отдаляет правителя от подавляющего большинства его подданных, ведь народ этот - не люди.
Это народ Мелнибонэ, острова Драконов, который властвовал над миром десять тысяч лет и чья власть закончилась менее пятисот лет назад. Народ этот жесток и умен, а "нравственность" для них - это всего лишь уважение к традициям, насчитывающим сотню веков..."
(Майкл Муркок, "Элрик из Мелнибонэ")
Император очень болен с самого рождения. Чтобы жить, он вынужден постоянно принимать сильнодействующие снадобья и магические эликсиры. Именно поэтому он, единственный в Мелнибонэ, не употребляет растительные галлюциногены - отраду каждого своего подданного, от аристократа до последнего раба - из-за которых, собственно, Имррир и прозвали Грезящим городом. Несмотря на болезненность, Элрик великолепный фехтовальщик и самый сильный маг острова Драконов. А еще он слишком много читает - и, соответственно слишком много думает.
Элрика угнетают нелепые дворцовые церемонии и крикливая роскошь, принятая среди знати Мелнибонэ. Ему неприятна сама знать, озабоченная только получением удовольствия и жестокими развлечениями, которая не желает признавать, что империя ослабла и вот-вот падет под натиском пиратов из Молодых королевств.
"Но даже ближайшие друзья императора отказываются обсуждать с ним возможное падение Мелнибонэ. Они выражают недовольство, когда он заговаривает об этом, считая его доводы не только немыслимыми, но и противоречащими хорошему вкусу..."
Знать острова Драконов тоже не питает нежных чувств к монарху. Император слаб физически; вдобавок к этому - он "загадка для своих подданных, а для некоторых даже и угроза, ведь он думает и действует не так, как, по их представлениям, должен думать и действовать истинный мелнибониец (а тем более император)". Поэтому придворные все чаще шепчутся о том, что Мелнибонэ нужен новый правитель, и в этом слаженном хоре громче всех звучит голос Йиркуна, кузена Элрика.
Элрик и сам был бы рад скинуть с себя бремя императорской власти - но не видит поблизости ни одного достойного претендента на Рубиновый трон. У него нет ни братьев, ни сестер; его мать умерла родами, произведя на свет единственного болезненного ребенка, а отец всю жизнь хранил верность покойной супруге. Он единственный наследник и по праву рождения обязан заботиться о стране, вверенной на его попечение. Чего бы это ему ни стоило.
А еще Элрик очень одинок. Он может положиться только на Дивима Твара, магистра Драконьих пещер, и свою возлюбленную Симорил, будущую императрицу и сестру смутьяна Йиркуна.
Так выглядит расклад до того, как цепь случайностей, имя каждой из которых есть неизбежность, перенесет вражеский флот к гаваням Мелнибонэ, позволит коварному Йиркуну почти что убить Элрика и скрыться с его невестой, а потом вынудит молодого императора заключить договор с повелителем Хаоса Ариорхом и принять рунный меч Буревестник, неизменный с той поры атрибут Элрика и по совместительству - его личное проклятие.
Эта же цепь случайностей в конце-концов приведет к падению Мелнибонэ от рук самого Элрика, и гибели Элрика от чар его собственного меча.
"Requiescat in pace" - только и остается, что повторить вслед за латинянами.
Что поделать, маэстро Муркок ненавидит даже намеки на хэппи-энд.
Но, на мой пристрастный взгляд - именно Элрик заслуживает его, как никто другой.
Диковинки и полезные в хозяйстве артефакты
Вселенная, глядящая на читателя со страниц книг Муркока - не самое приятное место. И для жизни - а в особенности жизни счастливой - она подходит мало. Сам автор прямо заявляет об этом во вступительном слове к "Повелителям мечей":
"Живое существо может воспринимать и любить Вселенную, но Вселенная не может воспринимать и любить живое существо. Она не делает различий между разнообразными формами жизни. Все равны. Вселенная, вооруженная материей и властью созидания, созидает. Она не способна управлять теми, кого созидает, и те, кого она созидает, не способны управлять Вселенной (хотя многие обманывают себя, думая иначе). Тот, кто проклинает Вселенную, кричит в ее глухие уши. Тот, кто борется против нее, пытается сокрушить несокрушимое. Тот, кто трясет кулаками, грозит слепым звездам..."
Но взамен уюта и безопасности эта вселенная может предложить такие виды, что просто дух захватывает. Вот некоторые из них:
- равнина из хрусталя и замурованных в нем миллионов живых существ;
- равнина, выложенная человеческими телами лицами вниз;
- замок, целиком выстроенный из крови;
- цветник колдуна Шуля, в котором произрастают прекрасные плотоядные растения;
- пустыня из засохшей человеческой крови, с текущей по ней белой рекой из крови изначальных богов;
- огненная стена, опоясывающая владения королевы Урезе;
- полулюди-полуживотные, подданные Королевы Мечей Ксиомбарг;
- Блуждающий Бог, век за веком просеивающий моря и океаны в поисках неведомо чего;
- Озеро Голосов, хором утопленников сводящее с ума каждого, кто рискнет его пересечь;
- Зеркало Памяти, отнимающее память у любого существа, которое в него заглянет;
- Исчезающая Башня, проклятая богами Хаоса и обреченная вечно перескакивать с одного измерения на другое;
- Небесные Города и прочие фокусы из арсенала техномагии;
- Танелорн, Вечный город - самое спокойное место во всей совокупности миров Муркока, до которого практически невозможно добраться.
При чтении книг Муркока часто возникает ощущение, что несомненная логика мыслей и поступков персонажей имеет мало общего с обычной человеческой логикой, да и сам текст временами выглядит плодом воображения существа из какого-то соседнего измерения. Но, несмотря на всю свою чудовищность и непредсказуемость, вселенная Муркока удивительно целостна. И именно в ней можно обнаружить большое количество идей и артефактов, которые и по сей день пользуются большой популярностью среди творцов фантастики и фэнтези. Попробуем перечислить самые значительные из них.
Идея множественности миров - представление о том, что реальность состоит из множества слоев-измерений, на каждом из которых действуют свои законы и которые существуют независимо друг от друга, но в определенных обстоятельствах могут пересекаться и взаимодействовать.
На этом допущении целиком построены "Хроники Амбера" Роджера Желязны, Упорядоченное Ника Перумова и "Лабиринты Ехо" Макса Фрая, ну а используется оно почти повсеместно.
Герой-дизейбл - существенный физический изъян главного героя, не позволяющий ему вести нормальную жизнь без применения специальных средств.
Самые харизматичные воплощения - Лоис Макмастер Буджолд ("Барраяр", Майлз Форкосиган) и Анастасия Парфенова ("Город и ветер", Тейон вер Алория).
Глаз Ринна - частица древнего бога, представляющая из себя три скрепленных между собой драгоценных камня, дающие своему владельцу способность видеть другие измерения.
Ярче всего использована Роджером Желязны ("Хроники Амбера", Камень Правосудия в глазнице Корал) и Анастасией Парфеновой ("Танцующая с Ауте", кристаллические имплантанты-биокомпьютеры расы эль-ин).
Рука Кулла - частица древнего бога, представляющая из себя шестипалую черную перчатку, украшенную драгоценными камнями, которая дает своему владельцу нечеловеческую силу и способность подчинять обитателей других измерений.
Главным образом, Ник Перумов ("Алмазный меч, деревянный меч", латная перчатка императора Мельина).
Рунный меч - клинок (либо иное оружие), обладающее колдовской силой и собственной волей (душой).
Самые запоминающиеся вариации - Роджер Желязны ("Хроники Амбера", Вервиндль и Грейсвандир), Ник Перумов ("Алмазный меч, деревянный меч", Драгнир и Иммельсторн), Макс Фрай ("Лабиринты Ехо", меч Менина), Анастасия Парфенова ("Танцующая с Ауте", Ллигирллин), Александр Дихнов ("Рагнаради", Шпага Гроссмейстера).
Несколько слов в заключение
С легкой руки маэстро Муркока по фэнтезийным мирам также пошла гулять плеяда чудовищно красивых, до отвращения притягательных героев, не то святых, не то злодеев - снежных и пепельных блондинов со странными глазами, непростой судьбой и еще более непростым характером. Имя им - легион, но большинство из них представляют собой отражения четырех основных типажей (а по совместительству, и моих персональных любимцев).
Вот эта великолепная четверка:
Элрик из Мэлнибонэ (Майкл Муркок, "Сага об Элрике")
Рейстлин Маджере (Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен, "Сага о Копье")
Геральт из Ривии (Анджей Сапковский, "Сага о Ведьмаке")
И кое-кто еще, которого я все еще не рискну вслух назвать по имени - вдруг материализуется, подобно незабвенному Волан-де-Морту (мне, конечно, это будет только в радость, но тогда сей труд так и останется незавершенным - а это не есть хорошо).
Они шагают по городам и весям - ироничные, импульсивные, надменные, абсолютно непонятные окружающим и пугающие их до дрожи своей странной магией, дьявольской красотой, безрассудной храбростью и печальным взглядом созданий "не от мира сего". Судьба, как будто проверяя их на прочность, раз за разом подкидывает им гораздо больше, чем они в состоянии унести - но они только улыбаются в ответ и продолжают влачить свой крест с таким достоинством и изяществом, что зевакам временами становится завидно.
Они выглядят, как герои, и поступают тоже очень по-геройски - но, по существу, настоящими героями как раз-таки и не являются. Это скорее жертвы рокового стечения обстоятельств, игрушки в руках бессердечного ребенка Фатума, который толкнул их на Дорогу Королей с единственной целью - посмотреть, что из всего этого получится. Они и сами не воспринимают себя героями, употребляя этот громкий эпитет не иначе, как с нескрываемым сарказмом.
Каждый из них отчаянно не желает быть героем. И ведет себя героически только потому, что окружающий мир не оставляет ему другого выбора - ну и еще отчасти из-за своей неистребимой привычки делать все на пять с плюсом и эффектно пускать пыль в глаза. Разумеется, в первую очередь - себе, а не окружающим.
С проклятиями продираясь через тернии Дороги Королей, каждый из этих горемычных "героев поневоле" больше всего на свете мечтает о покое и тихой гавани - даже если и не всегда отдает себе в этом отчета. Но трагедия состоит в том, что оставленные за спиной версты уже безвозвратно изменили каждого из них, и потому желанный пряничный домик под цветущей сакурой, битком набитый книгами, музыкальными инструментами, любимыми женщинами и сидящими по лавкам детьми очень скоро покажется им тюрьмой, пускай и оформленной по высшему разряду.
Чтобы навсегда забыть о своем пути, им требуется самая малость - вера. Но каждый из них слишком умен, чтобы искренне, слепо и нерассуждающе во что-то уверовать. А тот, кто может убедительно шепнуть "казни не было", ласково взять за руку и увести вслед за собой по сотканной из лунного света дороге - всего один, и он предпочитает общество слабаков, справедливо полагая, что все остальные как-нибудь справятся и сами...
Итак, что же можно ответить на сакраментальный вопрос - читать или не читать Муркока?
Читать - каждому, кто любит странные притчи, до отвращения реальные небылицы и завораживающие сказания о героях, богах, и чудовищах; всем, кто любит жесткое фентези, качественный сюр и хоррор, потрясающий воображение; всем, кому интересны древние цивилизации и мифологический словарь ближе, чем истинно верующему "Отче наш"...
А остальным стоит хотя бы раз попробовать. Переделать все домашние дела, погулять или покурить, удобно устроиться в любимом кресле с чашечкой кофе и не спеша открыть книгу - а дальше уже по обстоятельствам. Главное - не ошибиться с правильным переводом... ну, да об этом говорено уже столько раз, что вы наверняка и сами все понимаете.
Альтернативный финал
Запись из несуществующего дневника, 09.11.2010 5.37 АМ
Сегодня ночью мне впервые приснился доктор Мураки - еще один ослепительный блондин со странными глазами, питающий нездоровое пристрастие к белому цвету и пятнающим его брызгам алой крови. Записной эстет и убийца, пижон, позер, ученый-энциклопедист, талантливый манипулятор и совершеннейший безумец, внешне очень похожий на ангела. Главной злодей аниме Yami no Matsuei (Потомки Тьмы) - единственного аниме, легшего в душу давным-давно потерянным кусочком паззла, да так там и угнездившимся.
(Не вытряхнешь, не вырежешь - смирись, Кронос, эта игрушка тебе тоже не по зубам, я унесу ее с собой в вечность...)
Великолепный Мураки Казутака, просиявший по всем тринадцати сериям этого и так нерядового аниме подобно упавшей с неба звезде. Но даже будь оно полной бездарностью и пустым местом, этот сериал стоило бы посмотреть - только ради Него.
Он мне не снился после первого просмотра аниме, когда я была им смертельно больна. Не являлся в предрассветных видениях, когда его портрет больше месяца стоял у меня на компьютере, сутки напролет ослепляя жемчужно-стальными глазами с темными лезвиями вертикальных зрачков, точеным одухотворенным лицом и нежной, печальной улыбкой падшего ангела (и это с моей-то потребностью менять обои на рабочем столе чуть ли каждые десять минут!). Сейчас, спустя полгода, после пятого по счету пересмотра - его появление никак не могло быть случайностью.
Да и не приходят такие люди (нелюди?) просто так.
Он не был добр и благостен... вернее, он был добр и благостен ровно настолько, чтобы с ним было комфортно находиться в одном помещении. Это было правильно, потому что приторная, нерассуждающая доброта противна самой его природе - да и моей тоже, если уж на то пошло. Он позволял глядеть на себя (в моем любовании было лишь восхищение перед шедевром искусства, и ни капли желания обладать), он беседовал со мной на равных. Он даже позволил себя обнять - просто утешая, без какого-либо подтекста - и отпустить довольно рискованную шутку в свой адрес.
И мне ничего за это не было.
Сэр Мураки просто лукаво сверкнул своей фирменной улыбкой и довольно прикрыл глаза - совсем как кот, обожравшийся краденых сливок. А потом ответил не менее острой шпилькой и вкрадчиво пожал мне руку - как долгожданному достойному сопернику, как будущему другу...
И тогда я проснулась - с колотящимся сердцем, до краев полная искрящейся радостью, очень похожей на те невесомые белые перышки, которыми мой визави любил обставлять каждое свое появление. Лишь один момент омрачал мое ликование - в этом сне у меня в руках был лист какой-то жуткой бумаги, небрежно исписанный буквами разной высоты и кривобокости, исчерканный вдоль и поперек - и меня всю беседу не покидала потребность привести его в божеский вид. Помню, мы с Мураки заглянули в него, влекомые одним на двоих любопытством, и, едва прочитав первую фразу - "Давным-давно, целую вечность тому назад..." - одобрительно кивнули в унисон. И тут же тайком поморщились, наткнувшись на особо смачную помарку.
Это была первая страница сего эпохального труда.
И все выглядело как благословение свыше.
Не больше и не меньше.
Надеюсь, теперь-то ты доволен, мой прекрасный жестокий ангел, умело прячущий свою скорбь и сияющую подобно звезде душу за стальным блеском скальпеля и белым плащом с кровавым подбоем?
Примечания
Цитаты, использованные в предисловии:
Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна <успокоит его.>
(Михаил Булгаков - "Мастер и Маргарита")
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды...
Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана.
Она уже навалилась своим брюхом на Лысый Череп, где палачи поспешно кололи казнимых, она навалилась на храм в Ершалаиме, сползла дымными потоками с холма его и залила Нижний Город. Она вливалась в окошки и гнала с кривых улиц людей в дома. Она не спешила отдавать свою влагу и отдавала только свет. Лишь только дымное черное варево распарывал огонь, из кромешной тьмы взлетала вверх великая глыба храма со сверкающим чешуйчатым покрытием. Но он угасал во мгновение, и храм погружался в темную бездну. Несколько раз он выскакивал из нее и опять проваливался, и каждый раз этот провал сопровождался грохотом катастрофы.
Другие трепетные мерцания вызывали из бездны противостоящий храму на западном холме дворец Ирода Великого, и страшные безглазые золотые статуи взлетали к черному небу, простирая к нему руки. Но опять прятался небесный огонь, и тяжелые удары грома загоняли золотых идолов во тьму.
(Михаил Булгаков - "Мастер и Маргарита")
...Не листайте эти страницы в тщетной надежде отыскать крохи правды о мире - ибо правды здесь нет, и мира этого нет, а есть лишь боль и память, память и боль.
...Не листайте эти страницы, стремясь отвлечь себя чужой ложью о том, что было и чего не было - ибо за ложь эту дорого плачено, дороже, чем за правду, и поздно теперь порицать, утверждать или сомневаться.
...Не листайте эти страницы от нечего делать, ибо воистину страшен тот час, когда человеку нечего делать, и идти некуда, и обрыв манит лишь тем, что он - обрыв.
...Не читайте написанного, потому что слова - ширма, темница, оковы, в которых бьется недосказанное; и меня не слушайте, когда я кричу вам об этом, потому что и я связан словами, как и все; не слушайте меня, не слушайте, не...
И не верьте мне, когда я говорю вам об этом.
(Генри Лайон Олди - "Ожидающий на перекрестках")
Сейчас, когда мои глаза были закрыты, я стал видеть лучше, чем прежде. Можно сказать, я наконец-то прозрел.
Город Мертвых больше не казался мне пугающим местом, хотя и земным раем он тоже не был - скорее уж подобием сумрачного Лимба, дарующего своим обитателям бесконечное спокойствие и бесконечную грусть. По белым камням его изящных башенок дождевой водой струилась печаль. Я откуда-то знал, что бессмертные обитатели Харумбы навсегда утратили способность видеть сны, но иногда, лунными ночами, им удается взглянуть на этот берег глазами сонных птиц. И еще я знал, что число птиц в роще точно соответствует числу жителей Харумбы, и поэтому завтра утром, когда в Городе Мертвых наступит время пить камру на верандах, праздновать конец долгой ночи и благодарно улыбаться новому дню, очередному осколку цветного бисера в бесконечном ожерелье вечной жизни, здесь, среди невысоких деревьев с бледной листвой появится еще одна птица, и ее круглые глаза будут мерцать в робком свете предутренних сумерек, как застоявшаяся вода на дне колодца.
(Макс Фрай - "Лабиринт Менина" / "Белые камни Харумбы")
Когда уже почти весна, и за окном темно, и капает с подоконника и царапает стекло, и царапает сердце, и не дает уснуть - не поддавайся желанию выйти из дома. Он тих, этот дождь, эти ночные слезы, эти клубящиеся небеса; он нашептывает и шелестит, он диктует свои странные мемуары, свои призрачные слова, непонятные бедным смертным - зовет к себе, втягивает в себя. Он гладит лицо, он пахнет задумчивыми обещаниями, в нем плывут фонари, в нем распадаются, меркнут, тонут желтые клетки окон - и его небеса дышат и текут вместе с его кроткими, осторожными шажками, стуками, касаниями. Так хорош, так тих, так обманчиво нежен, так коварно безопасен, так наивно полутемен твой обманный ускользающий город. Так летят редкие полуночные автомобили - почти беззвучно, как призрачные кони с призрачными всадниками. Так заплакан, так нежен мертвый искусственный свет - будто чем-то одухотворен, будто за его лиловыми, желтыми, колышущимися вуалями - нечто - и правда, правда! Легко убедишься - если рискнешь. Пройдя незримую черту, выжженную на мокром асфальте то ли горючими слезами, то ли бездымным синим огнем, кожей ощутишь, что мир вокруг начал меняться, меняться странно...
(Макс Далин - "Берег Стикса" / "Самозванец")
|